«Дикарка Жасмин»

Сюзанне Джейн Петерсен,

Президенту Балантайн Букс.

В расчете на хорошее отношение.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

В Индии

Ясаман Кама Бегун — дочь правителя Индии и его английской жены, прозванной Кандрой.

Ялал-уд-Дин Мухаммад Акбар — Великий Могол Индии (1556 — 1605).

Хамида Бону Бегум, прозванная Мирном Маканы, — мать Акбара.

Иодх Бои — любимая жена, мать наследника.

Салим — старший сын Акбара, его наследник.

Мач Баи, Hyp Яхан, Амара — любимые жены Салима.

Мурад, Даниял, Шахзад-Канчм Бегум, Шукунан Ниса Бегум, Арам-Бану Бегум — другие дети Акбара.

Юзеф Али-хан — бывший правитель Кашмира, побежденный Акбаром, ныне его военачальник.

Ямал Дарья-хан — младший и самый верный сын Юзеф-хана.

Якуб-хан, Хайдер-хан — другие его сыновья.

Отец Куплен Батлер — священник и наставник Ясаман.

Ален О'Флахерти — фактор торгового дома «О'Малли-Смолл» в Индии.

Капитан Майкл Смолл — капитан судна «Роза Кардиффа».

Леди Юлиана Бурбон — врач.

Адали — старший управляющий Ясаман Рохана, Торамалли — сестры-близнецы, служанки Ясаман.

Али — рыбак на озере Вулар.

Бална — хранительница попугая Харимана.

В Англии

Скай О'Малли де Мариско, графиня Ланди — бабушка Жасмин де Мариско, глава семьи.

Адам де Мариско, граф Ланди — ее муж, дедушка Жасмин.

Велвет де Мариско Гордон, графиня Брок-Кэрнская — их дочь, мать Жасмин.

Александр Гордон, граф Брок-Кэрнский — ее муж.

Сивилла Гордон — удочерена ее отцом Александром Гордоном. Рождена его любовницей Аланной Вит.

Джеймс, Адам Чарльз, Роберт, Генри и Эдвард Гордоны — сыновья Велвет и Александра Гордона.

Эван и Гвеннет О'Флахерти — старший сын Скай и его жена.

Мурроу и Джоан О'Флахерти — второй сын Скай и его жена.

Виллоу и Джеймс Эдварде, графиня и граф Альсестерские — старшая дочь Скай и ее муж.

Робин и Эйнджел Саутвуд, граф и графиня Линмутские — третий сын Скай и его жена.

Дейдра и Джон Блейкли, леди и лорд Блекторн — вторая дочь Скай и ее муж.

Патрик и Валентина Бурк, лорд и леди Бурк — младший сын Скай и его жена.

Конн и Эйдан Сент-Мишель, лорд и леди Блисс — брат Скай и его жена.

Томас Ашбурн, граф Кемпе — друг семьи.

Рован Линдли, маркиз Вестлей — его кузен.

Джеймс Лесли, граф Гленкирк — доверенный короля.

Король Яков Стюарт — король Англии (1603 — 1625).

Анна Датская — королева.

Генри Стюарт — их старший сын и наследник.

Елизавета Стюарт, Карл Стюарт — их дочь и младший сын.

Роберт Карр, виконт Ртестерскиб — фаворит короля.

Франс Ховард, леди Эссекс — придворная дама.

Дейзи Келли — камеристка Скай.

В Ирландии

Рори Магвайр — из Магвайр-Форда.

Фергус Даффи — деревенский староста.

Брайда Даффи — его жена.

Имон Финн — королевский земельный чиновник.

Пролог. Индия. Февраль 1591 года

Он не мог оторваться от окна башни, но смотреть было не на что. Дорога, ведущая к побережью, простиралась в бесконечность — караван исчез. Не осталось даже легчайших клубов сероватой пыли над горизонтом, обозначающей его движение. Он не знал, сколько простоял так у окна. Серые рассветные сумерки сменились жарким ослепительно желтым светом дня. В кронах деревьев вокруг дворца загудели и запели насекомые — явный признак теплой погоды, — а ему было все же холодно.

Он почувствовал влагу на лице и, потрогав его рукой, понял, что беззвучно плачет. А ведь он не плакал с детства, когда был совсем маленьким. Слезы не были в его характере — человека доброго и мягкого. Он пристально посмотрел на свидетельство своего горя, тускло мерцающее на кончиках пальцев. Потом потер непереносимо ноющую грудь. Его глаза снова скользнули по дороге, убегающей в переменчивом свете, и ничего не различили. Она уехала.

Эта мысль тяжело билась в голове Акбара, Великого Могола Индии. Он отвернулся от окна и опустился на длинную кушетку без ручек, покрытую парчовой накидкой в красную и темно-синюю полоску — единственная мебель в его маленькой комнате. Он онемел от боли величайшей потери. Кандра. Его прекрасная и самая любимая молодая жена. Оторванная от него злым поворотом судьбы. Боль в груди становилась сильнее и острее, и Акбар не знал, сможет ли ее пережить. Кандра, Кандра, Кандра… Ее имя стучало в мозгу, все вокруг кружилось.

Когда он пришел в себя, уже опять наступила ночь. Лунный свет посеребрил комнату, где он оставался в разрывающем душу уединении. Рот пересох, и, несмотря на жару, стоящую в это время года, он сильно мерз. Великий Могол попытался привести себя в порядок. Кандра, его английская роза, уехала. А дочь Ясаман как будто никогда и не существовала. От жуткой мысли он передернул плечами. Кандра была реальной — теплой и трепетной, — жила всеми радостями жизни. Быть может, потому что была так молода? Но нет, дело не только в этом.

Английская девочка, которую пленницей привез ему Португалец, была умной и смелой. Ей было трудно примириться с мыслью, что она так далеко от родины и никогда ее больше не увидит. Однако она сумела это сделать, а сумев, согласилась жить с ним. Он любил ее, любил до сих пор и верил, что и она полюбила его. Она сказала, что полюбила, а Кандра была не из тех женщин, что скрывают свои чувства.

Теплый ночной ветер принес в его комнату запах жасмина, и Акбар глубоко вздохнул, как будто от боли. Жасмин, Ясаман на индийском наречии, был любимым цветком Кандры. Его именем она даже назвала ребенка. Их ребенка! Что с ней станет?

Когда дядя Кандры, священник, прибыл, чтобы вернуть ее домой, Акбар вынужден был отдать любимую женщину семье, другому мужу, который, он думал, был мертв, но каким-то чудом уцелел и горел желанием вновь обрести жену. У него не было другого выхода, как отослать Кандру обратно, но он не позволил ей взять с собой ребенка, потому что был старше и мудрее ее. В семье Кандры Ясаман сочли бы незаконнорожденной, и Бог знает, что может случиться с девочкой. А здесь, с отцом, она вырастет принцессой из королевской семьи Моголов, потому что она ею и была. Она будет счастлива и любима. Акбар знал, что мир Кандры не может гарантировать будущего его младшей дочери.

Кандра не хотела оставлять ребенка, и Акбар был вынужден опоить жену дурманящим средством. Но она это поняла, в полузабытьи сползла с кровати, где они вместе лежали, и доползла до колыбельки девочки. Неотрывно И долго смотрела на дочь, а потом подняла прекрасные изумрудно-зеленые глаза и еле слышно проговорила: «За это я тебя никогда не прощу». Ему было больно, он едва не уступил, если бы не сознавал, что эти слова — от безысходности судьбы.

"Помни, я тебя люблю, — ответил он ей. — Моя любовь не кончится никогда».

"И я, да поможет мне Бог, люблю тебя, мой господин Акбар, — прошептала она. — Не забывай меня».

«Никогда, — в тот миг он выдохнул ;это слово и, сейчас с силой повторил его. — Никогда, моя любовь, моя прекрасная английская роза. Я никогда тебя не забуду!»

Если колесо любви привести в действие, для нее не существует никаких законов. Слова любви, сама любовь была с ним, ни времени, ни расстояния — ничего не было между ними. И теперь он слышал последнее прощай Кандры, перед тем как она погрузилась в наркотическую дремоту. Спящую, он сжимал ее в объятиях, прежде чем расстаться. И теперь, когда воспоминания об этой минуте так живо пришли на память, Акбар вновь почувствовал стеснение в груди и пронзительную боль в голове, лишившую его сознания.

— Акбар! Акбар! Открой дверь! — Яростный стук разбудил его, и, неуверенно поднявшись на ноги, он увидел, что снова день. Но который день? Он вспомнил боль, но не представлял, сколько времени пролежал сраженный. Кто-то звал его? Или это игра болезненного воображения? До странности неловкими пальцами он отпер и растворил дверь.

— Сын!

Пораженный, он узнал мать. Что она здесь делает? Ведь она не живет во дворце.

— Сын! — Хамила Бану Бегум1, а для ближних Мариам Макани, была худощавой, изящной женщиной. Годы ее пощадили, хотя жизнь, особенно в юности, была не всегда легкой. Темные в девичестве волосы с годами тронула седина. Только одна прядь черного дерева, как дорога, пролегла посередине головы. На миниатюрном лице было немного морщин, в темных глазах сквозила мысль. Сейчас в ее глазах стояли слезы сочувствия. Хотя Акбар и был самым влиятельным правителем Востока, для нее он прежде всего оставался сыном. И его горе было ее горем.

— Мать! Почему ты пришла? — спросил он мягко.

— Твои жены Ругайя Бегум и Иодх Баи послали за мной. Они рассказали мне об участи Кандры. Я горюю с тобой, сын. — Добрая рука Мариам Макани потянулась к его лицу. Она погладила его и вздохнула. Акбар был без тюрбана, и его длинные волосы рассыпались по плечам. Когда она видела сына в последний раз, они отливали черным, а сейчас, как и борода, были белы, как снег.

— Тебе совсем не обязательно было приезжать, мама, — заметил он. — Я знаю, как ты не любишь дорогу.

— Акбар, сын мой, — тихо ответила она, — а ты знаешь, сколько времени пробыл в этой комнате? Караван Кандры отправился четыре утра назад. — Пораженный, он взглянул на мать, а она продолжала:

— Жены уважают твое горе, но Ругайя Бегум и Иодх Баи испугались, когда ты не ответил на их зов. Они не осмелились выломать дверь и решили послать за мной. В прошлом ты много горевал, но всегда на виду у тех, кто тебя любит. А в этот раз заперся один. Они не знали, что и подумать. К тому же нам не хотелось, чтобы у моего дорогого внука Салима сложилось о твоей печали ложное представление. Ведь он так быстро делает выводы. — Ее глаза светились теплотой. Акбар не был удивлен:

— Ты права, мама. Салим очень прыток и использует любой предлог, чтобы занять эту половину дворца. Но ему не удастся. Он не станет правителем, я пока не умер.

— Я не это хотела сказать… — начала изумленная Мариам Макани, но Акбар перебил ее:

— Мой наследник таков, каков он есть. Порывистый. Нетерпеливый. Жаждущий занять мое место. Это правда, и мы оба это знаем. Даже если ты не признаешь открыто. Салим льнет к тебе, как он делал это всегда. А ты в нем души не чаешь, как и во мне. Ты ведь, мама, с юности была неравнодушна ко всем мужчинам-Моголам.

Мариам Макани усмехнулась, но тут же снова посерьезнела.

— А что станет с нежнейшей из моих внучат? С Ясаман?

— Я отдал ее на воспитание Ругайе Бегум, — ответил он. — Она мечтала иметь от меня ребенка все годы нашего брака. Она моя первая жена, но я ничего не мог сделать, потому что она бесплодна. Она была подругой Кандры и с самого рождения полюбила Ясаман. Она будет хорошей матерью принцессе.

Согласная с его решением, Мариам Макани наклонила голову:

— А моя внучка будет, когда подрастет, считать Ругайю Бегум своей настоящей матерью? — спросила она. Акбар покачал головой.

— Нет, — ответил он. — Важно, чтобы Ясаман знала, откуда родом. Англичане скоро начнут торговать С Индией.

— Ай-ай-ай! — воскликнула мать, коротко ударив себя в грудь. — Тебе недостаточно на нашей земле прежней чумы — заносчивых португальцев. Хочешь впустить сюда других варваров?

— Португальцы сделались заносчивы из-за моей доброты, — возразил матери Акбар. — Некоторые ведут себя как завоеватели, а я терплю. Пусть англичане приходят в Индию. И тогда вместо того, чтобы доставлять неприятности нам, они, борясь здесь за превосходство, будут доставлять неприятности друг другу. Кандра говорила, что англичане — справедливые, честные люди. — Он похлопал мать по руке. — Просто ты не любишь иностранцев и их привычки. Признайся в этом, ведь у тебя нет других недостатков.

— Мое недоверие к чужеземцам и их привычкам вовсе не изъян в характере, — резко ответила она сыну и, слегка стукнув его указательным пальцем по щеке, добавила:

— Не вздумай меня критиковать, Акбар. Ты всю жизнь искал правду и успел позабыть, что гласит Святой Коран: рай покоится у ног матери. А теперь перестань горевать об английской жене, выходи отсюда — тебе надо управлять своими владениями. Ты — Акбар, Великий Могол, а не влюбленный мальчишка, которому первый же его роман разбил сердце. Иди и подбери свой тюрбан. Он свалился с твоей головы. А волосы у тебя, сын, поседели от горя. Ты ведь никого не хочешь этим напугать?

— Я сбрею их, — отозвался он, — в доказательство своей печали по Кандре.

— И усы тоже, — кивнула она. — Я сама пойду и принесу бритву и воду. Никто не должен этого видеть, сын мой. — Мариам Макани повернулась. Шелка ее одежд цвета сливы грациозно обвились вокруг тела.

— Принеси одежду, мне надо переодеться, мама, — бросил он ей вслед. Затем вернулся в комнату, чтобы в последний раз посмотреть в окно. День был ясным и жарким, как и четыре утра назад, когда его возлюбленную оторвали от него. На дороге вдоль побережья — ни души, и все тот же гул насекомых в деревьях вокруг дворца. Акбар вздохнул. Кандра уехала. Он никогда не увидит ее прекрасного лица, не будет любить ее совершенное тело. Ему остались только воспоминания. Воспоминания и их дочь Ясаман. Злой рок не позволил ему оправдать ожиданий Кандры — он не сумел изменить ее судьбу. Но с Ясаман будет иначе. Девочка — это все, что осталось от их короткой, но замечательной любви. Нет, нет, с Ясаман все будет иначе.

Часть 1. ЯСАМАН. Индия. 1597 — 1605

Глава 1

Смех со звонкими шаловливыми нотками донесся от высоких кустов орхидей, грациозно парящих в послеполуденном весеннем воздухе.

— Моя принцесса! Ты где? — Главный евнух Ясаман Камы из слуг Бегум беспокойно шел через сады Великого Могола. — Куда подевался этот бесенок Азраила2? — напыщенно бормотал он, потом остановился и прислушался, но лишь шумный птичий щебет донесся до его настороженного слуха.

— Адали! Ты еще не нашел Ясаман? — нетерпеливо окликнула его Ругайя Бегум с открытого балкона во дворце принцессы.

— Нет, госпожа, но найду, — отвечал евнух и тут снова услышал хохот ребенка. В его карих глазах появилась хитреца, и он закричал льстивым голосом:

— Я тебя слышу, принцесса. Иди к Адали, и он даст тебе твои любимые цукаты. — И вновь никакого ответа, лишь гомон птиц.

— Адали! Скоро здесь будет Мариам Макани. — Ругайя Бегум начала нервничать. Теперь она стояла в галерее с колоннами, выходившей прямо в сады. Бабушка Ясаман была самой высокопоставленной дамой в королевстве, и никто не посмел бы заставить ее ждать, когда она приходила с визитом. Ругайя Бегум тяжело вздохнула: Ясаман — шаловливый ребенок, но зачем сегодня ей надо всех мучить?

— Ты взволнована, тетя.

Ругайя Бегум подскочила, испуганная голосом принца Салима.

— Салим! О Аллах! А твоя бабушка уже здесь? — Ее лицо исказилось, словно от боли.

— Бабушка собирается сюда? Сегодня? Я не знал, — ответил принц. — Нет, со мной ее нет. А отчего ты так взволнована?

— Мариам Макани вот-вот будет здесь, — ответила Ругайя Бегум, — а твоя маленькая сестренка решила поиграть с нами в одну из своих игр. Адали не может ее найти. Она прячется от нас в садах и ни за что не выйдет!

Принц Салим снисходительно хмыкнул:

— Сейчас я ее выволоку, — и направился по ступеням из колоннады в сад. — Ясаман, сладость моя, ты где? — позвал он нежным голосом.

— Салим? Это ты? — откликнулся голос сестры.

— Это я, моя обожаемая. Выходи! С минуты на минуту приедет бабушка. А ты знаешь, как она не любит, когда ее заставляют ждать. — Его взгляд скользил по зелени, стараясь уловить какое-нибудь движение, которое выдало бы девочку.

— А ты меня найди! — игриво подтрунивала она над ним. Он рассмеялся. Разве можно было представить шесть лет назад, когда родилась Ясаман, что он, тогда уже взрослый мужчина, так очаруется этим маленьким человечком. Его собственные дети никогда его так не трогали. А эту девочку, сводную сестру, он обожал.

— Ну хорошо, противная обезьянка. Сейчас я тебя найду. И уж тогда нашлепаю твой маленький задик, чтобы больше меня уважала, — пригрозил принц.

В ответ Ясаман прыснула.

Салим оглянулся на тетю и заметил, что она нервничает еще больше. Времени для нежностей, судя по всему, не осталось. Он внимательно осмотрел сад и вскоре заметил клочок красной кисеи посреди Королевских Корон. Он тихо подкрался и с громким криком кинулся на притаившуюся жертву. С возгласом удивления она вывернулась у него из рук, темные волосы летели и метались за ней. Но Салим был быстрее. Он снова поймал сестру, поднял ее и понес, яростно отбивающуюся, туда, где ждала Ругайя Бегум. Крепкий, но нежный шлепок по миниатюрным ягодицам девочки на время ее успокоил.

— Вот ваша дочь, тетя. — Салим поставил на землю босоногую сестру, но продолжал держать руку на ее голове.

— Спасибо, Салим, — поблагодарила Ругайя Бегум. — Ты останешься подкрепиться с нами, когда приедет бабушка? Она будет рада застать тебя здесь.

— Спасибо за приглашение, тетя, — поблагодарил он. — Я останусь.

— А как ты меня нашел? Ведь Адали не смог? — спросила Ясаман, глядя снизу вверх на брата бирюзовыми глазами, в которых горело любопытство.

— Я внимательно оглядел сад, обезьянка, и заметил край твоей юбки, — ответил он с улыбкой превосходства. — Среди желтых Королевских Корон трепетал лоскуток ярко-красного.

— У Адали глаза не так остры, как твои, братец, — заметила Ясаман, когда евнух, шумно отдуваясь, подошел к ним.

— Я отведу ее к Торамалли и Рохане, чтобы ее приготовили, — сказал Адали Ругайе Бегум, беря маленькую ручку Ясаман в свою. — Какая ты непослушная, принцесса, — журил он юную госпожу по дороге во дворец.

— Все время быть хорошей так скучно, Адали, — отвечала ему девочка.

Ее откровенность вызвала улыбки на лицах и Ругайи Бегум, и принца Салима.

— Правда ведь, она доставляет вам много радости, тетя, — заметил молодой человек.

— В ней вся моя душа, — спокойно ответила Ругайя Бегум. — Даже если я на нее сержусь. Я задаю себе вопрос, часто ли думает о ней Кандра?

— Может быть, и часто, — предположил принц. Он почти не знал молодую англичанку — жену отца. Слишком короткое время она была с ними. — А может быть, и не думает вовсе. Ведь она вернулась к другому мужу, и у нее наверняка другие дети. И те дети, и заботы о них отвлекли ее мысли от Ясаман.

— Как может женщина забыть своего первенца? — возмущенно спросила Ругайя. — Не поверю, чтобы Кандра перестала думать о дочери. Она не из тех женщин.

Принц пожал плечами:

— Разве она написала хоть одно письмо за те почти шесть лет, что уехала отсюда? Ей что же, не интересно узнать, как живется ее ребенку? — Так было услоклено, — терпеливо объяснила Ругайя. — Чтобы ей не было слишком больно. Салим снова пожал плечами:

— Отец был прав, не отпустив Ясаман. Здесь она в безопасности и любима всеми, кто ее знает. В той чужой земле было бы не так.

— Как ты можешь это знать наверняка? — возразила Ругайя Бегум, инстинктивно в глубине души стараясь защитить мать девочки. Хотя и разделенная многими годами, Кандра оставалась ее подругой.

Прежде чем принц сумел ответить, вошел слуга и объявил:

— Свита королевы-матери приближается, милостивая госпожа.

— Пошли за принцессой Ясаман, — распорядилась Ругайя. — Она должна приветствовать здесь Мариам Макани.

— Уже сделано, милостивая госпожа, — ответил слуга с оттенком самодовольства, — Твое прилежание и предусмотрительность, Али, достойны похвалы, — сухо заметила Ругайя Бегум, отсылая слугу.

— Мама Бегум! Мама Бегум! — Ясаман, пританцовывая, выбежала в галерею. Ее ярко-красную юбку сменили на кисейную небесно-голубую с золотыми пятнышками в виде монет. По подолу она была оторочена золотой лентой. Блузка с короткими рукавами расшита золотом, а скромный вырез у шеи, казалось, не вязался с широкой полосой открытого тела между нижним краем и поясом юбки. К юбке были подобраны и туфли, надетые на узкие, изящные ступни девочки. Черные как смоль волосы зачесаны назад и заплетены в одну длинную косу. Руку Ясаман украшал маленький браслет с розовыми бриллиантами, такие же бриллианты красовались в мочках ее ушей. Удивительные голубые глаза были подведены, отчего, казалось, сияли еще ярче.

— Мама Бегум! — настойчиво повторила Ясаман в третий раз, а когда привлекла внимание Ругайи, победно улыбнулась. Сложив руки ладонями вместе, она очаровательно склонила голову и спросила:

— Как ты думаешь, старая королева, моя бабушка, будет мной довольна?

— Думаю, что да, — уверила Ругайя Бегум ребенка, — но ты, моя маленькая, не должна называть Мариам Макани «старой королевой». Твоя бабушка — знатнейшая дама в нашем краю.

— Тетя, а зачем ей подвели глаза? — неожиданно спросил Салим. Ему показалось, что так она выглядит старше своих шести лет. Впервые в маленькой сестренке он вдруг увидел женщину, и открытие поразило его.

— Сегодня особый случай, Салим, — ответила Ругайя Бегум с улыбкой.

— Неуверен, что мне так нравится, — продолжал принц. — Она похожа на танцовщицу.

— Салим! — воскликнула шокированная Ругайя Бегум.

— А кто такая танцовщица? — подхватила Ясаман.

— Красивая девушка, которая танцует, — быстро ответила мать. — Но ты не танцовщица, ты — принцесса. Салим! Немедленно извинись перед сестрой. — Темные глаза Ругайи зло сверкнули на старшего сына и наследника мужа. Ведь танцовщицы зачастую были проститутками. И то, что Салим мог при сестре сказать это слово, расстроило Ругайю Бегум.

— Извините, тетя, Я никого не хотел обидеть. Просто неудачно выразился, стараясь объяснить, что мне не нравится в наружности Ясаман. Мне следовало сказать, что краска не подходит для шестилетней девочки. — Принц взял руки Ругайи в свои и коснулся их лбом, демонстрируя послушание.

— Мне уже шесть с половиной, — прикрикнула на брата Ясаман, и выражение ее лица так походило на Акбара, что и Салим, и Ругайя Бегум не смогли удержаться от смеха.

— Приятно входить в дом, где так хорошо смеются, — послышался сильный приятный голос, и в сад вступила улыбающаяся королева-мать.

— Бабушка! — Ясаман бросилась к пожилой даме и, обвив ручонками шею Мариам Макани, поцеловала ее в щеку.

— Дай-ка мне на тебя посмотреть! Дай-ка посмотреть, — произнесла бабушка, освобождаясь от обнимающих ее рук. Ясаман грациозно повернулась.

— Ну конечно, — подметила Мариам Макани, — с тех пор как я была здесь в последний раз, ты вытянулась. А ты хорошо учишься, моя девочка? Твой отец хочет, чтобы его дети не росли неучами. Он дал образование не только твоим братьям, но и старшей сестре.

— Да, бабушка, я хорошо учусь, — заверила Ясаман. — Я могу считать. Изучаю историю нашего народа, французский, португальский и английский, который, как мне сказали, был языком Кандры Бегум.

— А кого, девочка, твой отец выбрал тебе в учителя? — Темные глаза Мариам Макани светились любопытством.

— Священника, бабушка. Его зовут отец Куплен Батлер. Он такой забавный — не то что тот мрачный старый отец Ксавье и другие священники. Отец Куплен смеется над обезьянкой Баба и ее проказами. Он приносит ей даже угощение и не называет отродьем дьявола, как отец Ксавье. Баба съела его четки, — прошептала Ясаман доверительно. — Он целый день не мог прийти в себя.

— Не люблю я этих христиан, которым сын позволил приехать в страну, — проворчала Мариам Макани.

— Они влияют на моего господина Акбара не больше, чем муллы, священники-буддисты, индуисты и джайнисты, — успокоила Ругайя Бегум свекровь и, взяв за руку, повела во дворец. — Прошу к столу, милостивая госпожа.

— Салим! — позвала Мариам Макани, и он поспешил подойти к ней. — У тебя все в порядке? У тебя, твоих жен и детей?

— Все хорошо, бабушка. Спасибо за заботу. Счастлив тебя видеть цветущей здоровьем. Ты до сих пор красива, как молодая женщина. — Салим поцеловал ее в щеку.

— Льстец! — Она хмыкнула, но была довольна лестью. — Ты подкрепишься с нами?

— Госпожа Ругайя Бегум сообщила мне о твоем приезде. Я ни за что бы не уехал отсюда, не повидавшись с тобой. Буду рад сесть с тобой за стол, — отвечал ей Салим.

Они устроились у сверкающего пруда, протянувшегося почти во всю длину парадного зала. Свет проникал сюда сверху, просачиваясь сквозь решетчатый потолок из яшмы, устроенный под куполом, венчающим дворец. Большие фарфоровые вазы, украшенные голубым рисунком, выстроились вдоль стен уютного зала. Их наполнили длиннолистыми кардамонами с узорами бело-голубых и желто-зеленых цветов, желтыми, кремовыми и белыми трубочками имбирных лилий, заливавших воздух ароматами. Сверху свисал золотой канделябр, освещающий вечерами зал. Таким помещение было при Кандре, таким осталось и теперь. Ругайя Бегум лишь расставила у воды несколько кушеток и маленьких низких столиков из бронзы и черного дерева.

Слуги, незаметные в белых одеждах, неслышно ступая, вынесли блюда с ломтиками свежей дыни, грейпфрута, маленькими бананами и миниатюрным печеньем из толченого ореха, измельченного кокоса и меда. Белые с голубым фарфоровые чашки с ассамским чаем, в который для аромата добавили гвоздику, передали по кругу. На стол поставили блюдечки с фисташками и кедровыми орешками. Старший брат обнял Ясаман. Она хихикала от удовольствия, когда он кормил ее сладостями, а сам покусывал ее палец, если она давала ему кусочек фрукта или печенья.

— Приятно видеть любовь между старшим и младшей, — заметила бабушка с улыбкой.

— Он портит ее, — возразила Ругайя Бегум, — как и отец, когда приходит ее навестить.

— Когда моего сына больше не будет здесь, старший брат станет могущественным союзником и защитником Ясаман, — мудро ответила Мариам Макани невестке.

— К тому времени Ясаман будет давно замужем, — не согласилась Ругайя Бегум. — Муж ее защитит.

— Ее муж не будет Великим Моголом. А Салим будет, — колко сказала королева-мать.

— Бабушка, а почему не женятся брат и сестра? — спросила Ясаман, прислушиваясь к их разговору. — Я не могу вообразить себе лучшего мужа, чем брат Салим.

— Не следует смешивать кровь столь близких людей, — ответила пожилая женщина. — Любая вера считает омерзительным, когда брат и сестра знают друг друга как мужчина и женщина. Спроси своего священника. Это одна из немногих вещей, в которых мы с ними сходимся.

— А вот культура Древнего Египта, — вступил в разговор Салим, — требовала, чтобы правитель женился на сестре, чтобы их царскую кровь не запятнали чужаки. Только их дети могли наследовать египетский трон.

Ясаман невинно рассмеялась:

— Тогда, братик, когда вырасту, я выйду замуж за тебя, и наши дети тысячу поколений будут управлять Индией. — Она обвила его шею руками и поцеловала в губы. Потом лукаво посмотрела на других.

— Когда ты вырастешь, Ясаман, — прервала ее Ругайя Бегум, — ты выйдешь замуж за самого красивого юного принца. Он приедет за тобой на прекрасном слоне. Животное украсят шелками и драгоценностями, а на спине укрепят золотой паланкин. У твоего принца будут темные глаза и нежный голос, чтобы петь тебе любовные песни. Он увезет тебя в свое королевство, где ты родишь ему много сыновей и вечно будешь счастлива. Смотри! Все это здесь, в чашке. — Ругайя Бегум повернула к ней белую с голубым фарфоровую чашку так, чтобы девочка видела черные чайные листья.

— Но я хочу выйти замуж за Салима. — Ясаман надула губы, глаза сделались непокорными.

— Нельзя, — отрезала бабушка. — Что скажут его дражайшие жены — Ман Баи, мать твоего племянника Хусрау и племянницы Султан ун-Низа Бегум, и Hyp Яхан — его новая страсть, на которой он женился меньше года назад? Ты ранишь их чувства, если украдешь у них Салима.

— Они уже старые. — Ясаман скривила лицо. — Ман Баи больше двадцати лет по крайней мере на три года. А когда я буду готова выйти замуж, постареет еще. И Hyp Яхан тоже.

Салим рассмеялся.

— Какая ты злюка, сестренка, — сказал он снисходительно и, оторвав от одежды яркий драгоценный камень, дал ей. Она смотрела на брата с обожанием.

— Ясаман, я привезла тебе подарок, — перебила Салима Мариам Макани, стараясь сменить тему.

Естественная детская жадность заставила девочку выскользнуть из рук старшего брата и повернуться к королеве.

— Что ты мне привезла, бабушка? Что-нибудь, что можно надеть? Или с чем можно поиграть?

— Ты истинный Могол, дорогая, — рассмеялась пожилая женщина над нетерпением внучки. — Твои руки всегда готовы схватить все, что ты пожелаешь или думаешь, что желаешь. — Она кивнула своему слуге, который стоял за кушеткой. Евнух поспешил прочь, но через мгновение вернулся с прелестнейшей птицей на ладони. К золотому кольцу на левой ноге ее была прикреплена толстая золотая цепочка, которую сжимал евнух.

Птица была большой, с великолепным оперением: с ярко-золотистой грудкой и небесно-бирюзовыми крыльями и хвостом. У большого крючковатого клюва темнело синее пятно. На голове — хохолок из зеленых перьев.

В незнакомой обстановке птица нервничала, хлопала крыльями, показывая золотисто-желтые подкрылья.

— Попугай! — От восхищения Ясаман широко раскрыла глаза. У нее были пони и слон, она любила животных.

— Его зовут Хариман, — начала Мариам Макани.

— Как попугая раджи в сказании о принцессе Лабам, — возбужденно перебила ее девочка.

— Быть может, это одна и та же птица, — загадочно ответила старая королева и взглянула на попугая. — Хариман! Вот твоя новая госпожа. Поздоровайся с ней!

Ко всеобщему удивлению, попугай поднял правую лапку, слегка кивнул головой и скрипучим голосом произнес: «Живи тысячу лет, госпожа!"

— Ох, — задохнулась от испуга Ясаман. — Бабушка, он говорит. Хариман говорит.

— Конечно, говорит, моя милая, — согласилась, улыбаясь, она.

— Вы привезли Ясаман замечательный подарок, — заговорила Ругайя Бегум, и, прежде чем успела упрекнуть дочь в плохих манерах, девочка восторженно воскликнула:

— Большое спасибо, бабушка! Я никогда не получала лучшего подарка!

— У Харимана есть своя хранительница, — сказала Мариам Макани. — Выйди познакомиться с новой госпожой, — приказала она, и их взорам предстала очень маленькая женщина. — Она взрослая, хотя ростом всего три фута3. Она знает, как кормить и ухаживать за Хариманом. Ее зовут Бална.

Бална упала на колени, коснувшись лбом туфель Ясаман:

— Вся моя жизнь в служении тебе, принцесса.

— Встань, Бална, — произнесла девочка. — Почему ты такая маленькая?

— Так было угодно Аллаху, — отвечала служанка, поднимаясь на ноги.

— А сколько тебе лет?

— Шестнадцать, принцесса, — ответила миловидная девушка с темной матовой кожей, выразительными янтарными глазами и черными волосами, аккуратно заплетенными в две косы.

— А Хариман может говорить и другие слова? — поинтересовалась Ясаман.

— Конечно, может, принцесса. Но сейчас он устал от путешествия. И больше всего хочет устроиться с кусочком банана на своей жердочке.

— Я дам ему, — нетерпеливо воскликнула Ясаман и, прежде чем ее успели остановить, отломила кусочек чищеного банана и протянула его Хариману.

Попугай поднял голову и посмотрел прямо на Ясаман. Потом потянулся вперед, осторожно взял угощение из ее маленьких пальцев и отчетливо произнес: «Спасибо, госпожа».

— Бабушка, он меня благодарит. Попугай Хариман благодарит меня за банан, — возбужденно кричала девочка.

Зажав банан в лапке, птица повторила: «Спасибо, госпожа! Спасибо тебе», — и принялась есть.

Салим прыснул от смеха:

— Поистине ты привезла сестренке замечательный подарок, бабушка. Не помню, чтобы ты дарила что-нибудь подобное мне.

— Ты не заслужил, — грубовато ответила старая госпожа. — Не успел родиться, как стал то так, то эдак выступать против моего сына. Ясаман хоть уважает отца.

— Но ты же меня любишь, бабушка, — поддразнивал он ее, нежно обнимая.

— Люблю, — согласилась Мариам Макани, — но твой отец будет всегда первым в моем сердце, Салим.

— Ведь ты же так часто защищала меня от него, — возражал принц.

— Разве я могла поступать иначе. Ты — старший сын Акбара, его наследник. Ты должен понимать, что твое положение не только дает тебе привилегии, но и обязывает к преданности и уважению. Ты слишком жаждешь унаследовать то, что принадлежит твоему отцу. Салим.

Руки принца опустились.

— Я мужчина, бабушка, и не стремлюсь устранить отца. Но хочу, чтобы он полагался на меня, а не на других, таких как Абу-л Фазл.

— Глупый мальчишка, — раздраженно произнесла пожилая женщина. — Абу-л Фазл — историк твоего отца. И не больше. Он ведет лишь летопись его правления.

— Он его друг, — зло ответил Салим. — Отец спрашивает его, а не моих советов.

— Они постоянно вместе, — фыркнула Мариам Макани. — А ты. Салим, редко бываешь с отцом. И все же он любит тебя больше других детей, даже Ясаман. А если время от времени и спрашивает совета у Абу-л Фазла, то потому, что тот рядом, а ты далеко. У тебя своя жизнь и свои обязанности — семья, дети. Ты должен учиться управлять у отца. Но на этой земле ты править не будешь, пока жив Акбар. — Она пронзительно посмотрела на внука. — И пусть это будет через много лет после того, как умру я.

— Салим не сделает; папе плохого, — убежденно вставила Ясаман.

— Конечно, я не сделаю дурного отцу, — подтвердил принц ровным голосом и, наклонившись, взял девочку на руки. — Мне нужно идти, обезьянка. Проводи меня до ворот. — Он погладил сестру по голове. — Твои волосы черны, как ночь, и мягки, как шелк, — проговорил он почти про себя.

— Его нужно лишь немного сдерживать, — заметила бабушка, глядя, как они удаляются.

— Он стремится властвовать и подчас не может этого скрыть, — ответила Ругайя Бегум. Глубоко любящая Салима, она не могла, подобно другим женщинам гарема, не видеть его недостатков. Как часто, оказавшись в немилости отца, Салим обращался к женщинам в доме, прося их вымолить расположение Акбара. И тот, благодарение Аллаху, всегда его прощал. Но когда-нибудь, опасалась Ругайя Бегум, может не простить. Когда Салим однажды перейдет невидимую грань в песках жизни.

— Он славный мальчик, — продолжала Мариам Макани.

— Он взрослый мужчина, имеющий жен и детей, — возразила Ругайя Бегум старой даме.

— Он лучший из сыновей Акбара.

— Да, это так, — признала Ругайя Бегум. — Мне жаль Мурада и Даниэла. Они выросли в тени Салима. Как, должно быть, тяжело сознавать, что, как бы ты ни был хорош, придет время и Салим станет править тобой. Из-за этого они стали пить и принимать опиум, который их когда-нибудь убьет. У них нет силы воли отца. Так часто случается с сыновьями таких мужчин, как Акбар.

— Все из-за индийских женщин, на которых он женился, — проворчала Мариам Макани. — В них дурная кровь, и они рождают слабых сыновей. — Мать Салима Раджпут из высшей касты, — напомнила Ругайя Бегум, — а он не слаб.

— Твоя правда, дорогая. Быть может, все оттого, что никто не может сравниться с моим сыном. Даже его собственные сыновья.

— Тебе не обмануть меня, Мариам Макани, — рассмеялась Ругайя Бегум. — Ты, как и другие женщины, души на чаешь в Салиме.

Пожилая дама усмехнулась.

— Признаюсь, — улыбнулась она. — Но как устоишь? Салим такой обаятельный.

Ругайя Бегум не стала больше спорить со свекровью о принце Салиме, а подала знак слуге налить свежего чаю. Салим в самом деле был обаятельным, но это было опасное обаяние. Он пользовался им, чтобы получить все, что хотел, но в душе был властолюбивым и безжалостным. Ничто не могло устоять на пути его желаний.

Ничто и никто, кроме Акбара, который, закрывая глаза на недостатки сына, продолжал называть его детским именем, которое дал еще в младенчестве, — Шайкхо Баба.

Салим, однако, был добрым мужем и отцом, любил животных, хотя при случае мог проявить себя энергичным и даже страстным охотником. Он ценил красивые вещи и коллекционировал произведения искусства, в частности, европейские гравюры, которые ему особенно нравились. Он вставлял их в золотые рамы, украшенные растительным орнаментом Моголов. С каждым годом увеличивалась его коллекция китайского фарфора, а недавно он начал собирать изящные кубки для вина и кинжалы с драгоценными камнями в рукоятях.

Он был энергичен и любознателен, но подчас взбалмошен до каприза. Его неуемный сексуальный аппетит одни считали достоинством, другие — слабостью, как и пристрастие к хорошему вину и, время от времени, — увлечение опиумом. Но он достаточно благоразумен, думала Ругайя Бегум, и знает свой долг, чтобы слишком часто, как его младшие братья, предаваться этим порокам. Но самое заветное желание Салима Мухамада — управлять Индией. Из-за этого он рискнул бы всем.

Возвратилась Ясаман, еще на бегу крича:

— Скоро Салим обещал меня взять на тигриную охоту. У Агры заметили несколько зверей. Можно, мама Бегум? Можно? Ну, пожалуйста, пожалуйста. — Она пританцовывала вокруг старших.

— Скоро, дочка, мы уезжаем в Кашмир, — ответила ей приемная мать. — Так хочет твой отец. Он считает, что большую часть года тебе надо проводить там, а не здесь, в Лахоре. Тот климат больше подходит для тебя.

— Я не хочу в Кашмир, — надулась Ясаман. — Я хочу на тигриную охоту с Салимом. Вечно мне не дают развлекаться.

"Не дают развлекаться, не дают развлекаться», — повторила красивая птица, печально покачав головой.

Секунду все в изумлении смотрели на попугая, а потом разразились смехом. Даже Ясаман не смогла сдержаться и захихикала, и ее плохое настроение тут же улетучилось.

— Попугай Хариман такой забавный, — зазвенел ее голос. Потом она повернулась к бабушке:

— Правда, это лучший подарок, который я когда-либо получала?

Мариам Макани улыбнулась младшей внучке, отчего стали видны почерневшие от бетеля зубы:

— Я рада, что ты так счастлива. Хариман будет тебе напоминать обо мне, когда меня не будет рядом.

— А почему бы, бабушка, тебе не поехать с нами в Кашмир? — спросила Ясаман.

— Потому что, моя девочка, я старая дама и больше всего на свете люблю свой дом. Я много путешествовала в жизни, а сейчас выезжаю только тогда, когда хочу этого сама. А я не хочу. Мне лучше всего среди моих вещей.

— Мне нравится Кашмир, — воскликнула Ясаман. — Дворец, который папа построил для Кандры, озера и горы. Там так красиво.

— А Лахор тебе разве не нравится? — спросила бабушка.

— Не так, как Кашмир, — ответила девочка. — Лахор большой, шумный город. Я не люблю его стены. И не видно гор, пока не выйдешь из города. А земля такая сухая! Влажно только у самых каналов, которые несут воду из реки в город. Почему земля такая темная и твердая, когда рядом река?

— Не знаю, дорогая, — покачала головой Мариам Макани. — Спроси учителя. Христианские священники, говорят, все знают. — Она слегка нахмурилась и продолжала:

— Но ведь здесь, во дворце, тебе живется неплохо. Ты не живешь в гареме, как другие женщины. В садах у тебя собственный маленький дом. Ты знаешь, что папа и мама Бегум играли здесь еще детьми?

Ясаман кивнула и улыбнулась:

— Мама Бегум говорила, что отец ловил здесь жуков и гонялся с ними за ней. Больших, черных, отвратительных жуков. — Она скривила лицо, подняла руки и пошевелила пальцами, изображая жука.

Ругайя Бегум отскочила в притворном ужасе, закричав:

— Не пугай меня, Ясаман, не делай этого! — И девочка вновь рассмеялась. Потом мать крепко прижала дочку к себе; — Не надо кривить свое красивое лицо, дорогая. Вот злой джинн увидит тебя и захочет околдовать, чтобы ты навсегда осталась такой.

— О нет, мама Бегум, — ужаснулась Ясаман. Ее небесные глаза расширились, она быстро огляделась и прильнула к матери.

Ругайя Бегум усмехнулась;

— Думаю, тебе пора проститься с бабушкой. И Бална, и попугай Хариман устали. Надо отвести их в комнаты. Передай их Адали.

— Хорошо, мама Бегум. — Девочка выскользнула из рук Ругайи и поцеловала ее в щеку. — До свидания, бабушка, — повернулась она к Мариам Макани. — Я так счастлива, что ты сегодня приехала к нам. — Она поцеловала старую даму в обе щеки. — Надеюсь, ты скоро снова к нам приедешь?

— И привезу тебе еще один замечательный подарок, внучка? — лукаво спросила Мариам Макани, глядя на нее довольными темными глазами.

— Нет, бабушка, ты никогда не сможешь сделать мне такого же замечательного подарка, как попугай Хариман, — воскликнула Ясаман и, взяв за руку хранительницу птицы, увела ее из зала.

— Сын еще не подобрал ей мужа? — спросила Мариам Макани.

— Она слишком мала, — ответила Ругайя. — Вы ведь знаете, как Акбар относится к ранним бракам. А Ясаман еще нет и семи лет. Времени достаточно.

— Она так быстро растет, — заметила Мариам Макани, — будет выше других девочек, но и сейчас уже красива. Акбар прав, что тянет с ней. С каждым годом она будет становиться прелестнее, ценность ее как невесты увеличится, а значит, и муж подберется влиятельнее и могущественнее. Достойный дочери Великого Акбара. — Она сделала из чашки большой глоток. — Ты говорила ей о Кандре Бегум?

Ругайя кивнула.

— Да, — ответила она. — Нехорошо, чтобы девочка не знала о родившей ее матери, которая с такой неохотой ее оставила. Не вина Кандры, что они расстались. Будь у нее выбор, она никогда бы не бросила ребенка.

— Жалко, что я не знала ее, — произнесла Мариам Макани. — Сын так о ней горевал. И вы с Иодх Баи и такой любовью о ней говорите. Какой она была?

Ругайя Бегум, казалось, была удивлена вопросом свекрови. Никогда прежде Мариам Макани не спрашивала о Кандре. То короткое время, пока Кандра жила с ними, Мариам Макани была в религиозном паломничестве. Не успела она прийти в себя после путешествия, как получила известие от двух любимых жен ее сына. Кандра уехала, и Акбар заперся в высокой башне лахорского дворца. Плачущие слуги Кандры Рохана и Торамалли отнесли маленькую принцессу Ясаман Ругайе Бегум. От горя они обезумели.

— Кандра была красивой женщиной, — медленно начала Ругайя, стараясь припомнить лицо своей давнишней подруги. — Она не походила ни на кого из здешних мест. Вы ведь знаете, даже португалки напоминают нас кожей. А кожа Кандры блестела, как шелк, и белизной была подобна горным снегам. Ее глаза были так же зелены, как изумруды, которые вы носите, Мариам Макани. А ее волосы! Что у нее были за волосы! Темно-коричневые с огненно-рыжим оттенком. Как же она их называла? — Ругайя Бегум долго ворошила память и наконец торжествующе закончила:

— Золотисто-каштановые!

— Я знала, что светлые глаза у Ясаман от матери, — задумчиво произнесла Мариам Макани, — но считала, что их глаза должны быть одного цвета. Ты говоришь, изумрудно-зеленые? Как интересно. При дворе сына я видела голубоглазых англичан, но никогда с бирюзовыми, как у Ясаман, глазами. Как ты думаешь, были ли еще у кого-нибудь из семьи Кандры такие глаза? Но расскажи мне лучше, Ругайя Бегум, о самой Кандре. То, что она была красива, для меня не секрет, потому что красива моя внучка. Она ведь самый прелестный ребенок из всех детей Акбара. Расскажи мне, что это была за женщина, которую так глубоко любил мой сын? — Старая королева потянулась за медовым печеньем и положила его в рот.

— Кандра была умна, — тихо проговорила Ругайя, — и обладала утонченными манерами. В первый раз, когда Иодх Баи встретила ее в купальне, Кандра признала в ней женщину королевской крови и, проходя мимо, поклонилась. Кандра была добра и совсем не мелочна. Альмира и другие жены Акбара страшно его к ней ревновали. Они использовали любой повод, чтобы уколоть ее, а она встречала их оскорблениям пылкой учтивостью и, отметая несправедливость, храбро защищала себя. Ее поведение бесило их еще больше, — усмехнулась Ругайя.

— А она и в самом деле любила моего сына?

— О да! А когда родилась Ясаман, светилась от счастья. Девочке было только шесть месяцев, когда ко двору прибыл дядя Кандры, христианский священник. Оказывается, ее первый муж не был убит, как она считала. И он, и вся ее семья хотели, чтобы Кандра вернулась. Это было трагедией. Мне говорили, что она отказывалась, уверяла Акбара, что скорее согласится быть самой низшей из женщин при его дворе, чем расстанется с ним.

— Но честь не позволила это сыну, — задумчиво проговорила Мариам Макани. — Глупый человек. Из-за чести он пожертвовал и своим счастьем, и счастьем Кандры. На его месте я бы убила этого священника и покончила с этим раз и навсегда. — Она неодобрительно фыркнула, размышляя о поведении сына. — Но нет худа без добра. Ты хорошая мать внучке Ясаман. Я верю, у нее счастливая судьба.

— Так при ее рождении предсказали и астрологи, — согласилась Ругайя.

Мариам Макани поднялась:

— Я засиделась с тобой сегодня. Давно пора домой.

— Ваше присутствие оказывает честь нашему дому, — пробормотала Ругайя Бегум, вежливо вставая. — Надеюсь, вы скоро снова выберетесь к нам.

— Может быть, в конце месяца, перед тем, как вы отправитесь в Кашмир, — пообещала свекровь.

Ругайя Бегум проводила гостью к слону, терпеливо подождала, пока той помогали подняться в красный с золотом паланкин, и помахала рукой, когда небольшая свита королевы-матери покидала двор. Только тогда она вернулась В маленький дворец и поспешила по лестнице на второй этаж и дальше по коридору в спальню дочери. Ясаман уже умыли и накормили. Она лежала в маленькой кроватке, а рядом в медной клетке сидел красивый голубой с золотистыми перьями попугай.

Ругайя Бегум улыбнулась девочке:

— Я пришла пожелать тебе спокойной ночи. Хороший был день?

— Да, мама Бегум, — сонно ответила Ясаман.

Ругайя Бегум склонилась и поцеловала девочку в щеку..

— Да ниспошлет тебе Господь сладкие сны, — сказала она.

— Расскажи мне еще о Кандре, — попросила Ясаман, ее глаза слипались, но голос звучал настойчиво.

Ругайя расположилась на краю кроватки. Спорить не хотелось. Когда Ясаман чего-нибудь требовала, она бывала очень настойчива. А если не перечить ей, заснет через пять минут.

— Жила-была принцесса, — начала Ругайя Бегум, — которая приехала во владения великого правителя Акбара из-за широкого моря, из страны, куда много месяцев пути. Она была самой красивой девушкой, какую только видел правитель, и он тут же влюбился в нее и сделал ее своей четвертой женой. Он назвал ее Кандрой в честь луны, потому что, говорил он, она была такая же прелестная, как луна. Через несколько месяцев от их любви родился ребенок. Кандра любила девочку всем сердцем, и маленькую принцессу назвали Ясаман Кама. Ясаман, то есть жасмин, потому что аромат этого цветка привлекал Кандру больше других. И Кама — любовь, ибо девочка была зачата и рождена в любви.

Вдруг глаза Ясаман широко раскрылись.

— Папа! — радостно закричала она, протягивая руки к отцу, а Ругайя сложила ладони в знак почтения.

— Моя крошечная любовь, — позвал правитель свою младшую дочь. — Что за историю рассказывает тебе мама Бегум?

— О Кандре, — возбужденно ответила девочка. — Это моя любимая история, но у нее очень грустный конец. Как бы я хотела, чтобы она кончилась счастливо.

На секунду темные выразительные глаза Акбара затуманились от болезненного воспоминания, и он печально вздохнул.

— Прошу прощения, мой дорогой господин, — сказала Ругайя Бегум, — но я никогда не считала справедливым скрывать от девочки правду. Он взглянул на нее, и женщина чуть не разрыдалась — такая мука отразилась на его лице. Потом взял ее руки в свои:

— Я отдал тебе на воспитание нашу дочь, моя дорогая жена, и считаю, что ты не можешь поступить с ней дурно. Продолжай свой рассказ, потому что Ясаман не заснет, пока он не будет окончен. Ведь так, маленькая любовь моя?

Ясаман энергично закивала головой.

— Где я остановилась? — вслух спросила Ругайя Бегум, отлично помня, на чем прервала рассказ.

— Маленькая Принцесса была зачата и рождена в любви, — подсказала ей Ясаман.

— Ах да, — проговорила она и продолжала:

— Когда девочке исполнилось только полгода, с родины Кандры приехал мудрец. Он привез ужасные вести, и Кандра должна была покинуть любимую дочь и правителя Акбара. Она не хотела уезжать, но еще больше не хотела оставлять ребенка. Но Акбар не позволил ей взять девочку с собой, и Кандра передала ее своей подруге Ругайе Бегум. «Будь матерью моему ребенку», — сказала она Ругайе, которую Аллах не благословил иметь детей от собственной плоти. Та с радостью согласилась, потому что любила свою подругу и полюбила девочку. Кандра покинула владения императора, и с тех пор ее не видел ни он, ни все, кто ее любил.

Известно, что она благополучно прибыла на родину, и каждый год в день рождения Ясаман Камы Бегум правитель Акбар посылает матери Кандры прекрасную жемчужину. Другая бабушка Ясаман и вся семья таким образом узнают, что ребенок растет и благоденствует.

Глаза Ясаман крепко закрылись, дыхание стало реже, большой палец левой руки медленно пополз ко рту. Взрослые поднялись и вышли из комнаты. Ругайя Бегум провела мужа в маленькую столовую, чтобы он мог с ней поужинать.

— Прости, господин, что еда такая нехитрая, — извинилась женщина, — но ты не предупредил меня о своем приходе.

— Я наслаждаюсь твоей простой едой, — ответил он ей. — В главном дворце трапеза такая пышная каждый день. Мне готовят по крайней мере пять сотен блюд. И никто из сидящих со мной за столом не может взять ни кусочка, пока их все не подадут мне. Это утомительно.

Ругайя склонила голову, чтобы скрыть улыбку.

Акбар был правителем этой обширной земли. Он мог сколько угодно жаловаться на помпезность, окружавшую его в повседневной жизни, но стоило ему по-настоящему захотеть сделать жизнь проще, ему нужно лишь отдать приказ. Правда заключалась в том, что обычно ему нравилась эта кутерьма, хотя иногда, как в этот вечер, он стремился к уединению. Она подняла глаза и подала знак слуге накрывать на стол.

Трапеза началась с шербета из арбуза, чтобы возбудить аппетит перед последующими деликатесами. На стол явился медовый хлеб, посыпанный семенами мака, потом искусно приготовленная нога ягненка, цыпленок под соусом карри из горчичных листьев, речная рыба с красным перцем чили, мисочки с маринадами из моркови и пряных трав, рис-шафран. Акбар разорвал хлеб пополам и великодушно пробовал каждое предлагаемое ему блюдо. Когда он кончил, ему подали лимонный шербет и чищеные личи в блюде с легким вином, свежие фрукты на подносе, вазу фисташек без скорлупы и лепестки розы в застывшем меду. Он ел с удовольствием, а потом произнес:

— От твоего угощения я буду крепко спать.

— Как и мы все, мой господин, — ответила Ругайя с улыбкой. — Мы уже не так молоды, как прежде.

— Но я и не так стар, — запротестовал он.

— Не забывай, мой господин, — игриво подтрунивала над ним жена, — я точно знаю твой настоящий возраст. Мы ведь не только муж и жена, но двоюродные брат и сестра.

Акбар усмехнулся.

— Ты права, — согласился он. — Но я еще достаточно молод, чтобы насладиться в постели с хорошенькой женщиной.

— А разве для хорошенькой женщины существуют недостаточно молодые мужчины? — шаловливо спросила она. Ругайя была довольна, что после всех лет может его рассмешить. А в смехе он нуждался как никогда.

— Ты всегда была так мудра или поумнела с годами? — в ответ подтрунивал он над женой. — Не забудь, ведь и я знаю твой возраст!

— Но я уверена, мой господин, что ты слишком благороден, чтобы раскрыть эту тайну другим.

Акбар вновь рассмеялся, но тут же посерьезнел и спросил:

— Почему ты не рассказала Ясаман, из-за чего была вынуждена уехать от нас Кандра? Разве она никогда не спрашивала, что за «ужасные вести» привез тот мудрец? Ведь обычно она любопытна, как обезьянка. — Но она — ребенок, едва вышедший из младенчества, мой господин. Пока ей достаточно знать, что Кандра любила ее и не хотела оставлять. Правду она не поняла бы, даже если я и попробовала бы ее объяснить. Когда она станет старше и научится мыслить, я расскажу ей, что произошло на самом деле, если она захочет знать. Возможно, это будет уже не важно.

— Тогда зачем, дорогая, ты рассказала ей остальное?

— Если бы я этого не сделала, рассказал бы кто-нибудь другой. Нет способа заставить людей поверить, что Ясаман — плод твоего семени из моей утробы. Всем ясно, что я не настоящая ее мать. Я — полная и ширококостная. Мои волосы черны, а кожа пшенично-золотистого оттенка. А Ясаман худенькая и изящно сложенная. Бирюзовые глаза выдают, что она дочь другой женщины. Ее кожа, как густая сметана. А волосы, хоть и прямые, как у тебя, господин, но блестят, словно в них спрятан огонь, как у Кандры.

Наступит день, когда кто-нибудь из злобы, ревности или просто из подлости расскажет Ясаман про Кандру. Но ведь никто не знает правды, которую знаю я. Разве ты не приказал Абу-л Фазлу, своему историку, вымарать всякое упоминание о Кандре из его сочинений о твоем правлении? Я знаю, ты сделал это, потому что тебе больно. Но другие могут не понять этого. Они могут представить все в недобром свете и причинить боль моему ребенку, но я не позволю этого! Пока в моем теле теплится дыхание и есть сила в руках, я не дам повредить нашей дочери!

Акбар кивнул и, взяв ее руки, любовно их сжал.

— Я мудро поступил, когда отдал Ясаман тебе, Ругайя. Помню, как Кандра пожаловалась мне, что Шайкхо Баба ревнует ее ко мне, потому что хотел ее сам. А когда родилась Ясаман, он даже предположил, что она не моя дочь, а ребенок какого-то португальца, который первым взял Кандру для собственных удовольствий. Тогда он был зол и разочарован, но сегодня обожает маленькую сестренку.

— Глядя на Ясаман, никто не усомнится, что это твой ребенок, мой господин, — сказала Ругайя Бегум. — Крошечная родинка над верхней губой у левой ноздри копия твоей, разве что меньше, и хотя она — не вылитая ты, ее взгляд такой же царственный, особенно когда ей перечат. — Она рассмеялась. — Она просто устрашает слуг этим взглядом.

— Да, — согласился Акбар, — я заметил. Ее пронзительный взгляд выдает ее татарское происхождение — Он пристально взглянул в глаза жены. — Ты хорошая мать, Ругайя Бегум. Ясаман повезло, что ты любишь ее и заботишься о ней.

— Она часть моей души, господин. Я каждый день благодарю Всевышнего, что ты доверил мне ее воспитание.

— В эту ночь мне хочется отдохнуть, Ругайя, — сказал Акбар. — Разреши мне остаться в твоей постели.

— А разве тебе недостает твоих хорошеньких женщин? — тепло подсмеивалась жена.

— Иногда старый друг — лучший друг, — улыбнулся он, касаясь кончиками пальцев ее щеки.

— Ты имеешь в виду старых жен? — подшучивала Ругайя.

— Нет, — тихо ответил он. — Ты мой друг, Ругайя Бегум. У меня тридцать девять жен, из которых ты — первая. Но настоящих друзей, на которых я могу положиться, совсем немного. Ты — одна из них.

— Как хорошо, что мы есть друг у друга, — прошептала она.

— Да, — согласился он и, поднявшись, повел ее из столовой по лестнице в спальню.

Глава 2

Рыбак, забрасывавший сети в недвижную темную воду озера, с любопытством смотрел в сторону дворца дочери Великого Могола. Он был совсем недалеко от него, может быть, ближе, чем следовало, но сегодня вечером рыба шла под берег. И разве сама Ясаман Кама Бегум не разрешила ему ловить рыбу в водах близ ее дома? Все жители деревни завидуют ему, думал он, выгибая от гордости грудь. Но ведь он спас кота принцессы, когда тот тонул. Котенок был еще глупым и неразумно кинулся с мраморной террасы за шумной нахальной уткой. Вспоминая, рыбак пожевал губами.

Он видел, как котенок — благородный зверек с серебристой длинной шерстью — выслеживал утку с террасы. Сначала рыбак подумал, что это просто кошачья игра, но, видимо, раздразненный криком утки, зверек внезапно бросился с высоты в воду и, ударившись о поверхность с громким всплеском, полузахлебнувшийся, завопил от удивления. Возмущенная вторжением на свою территорию, утка поднялась с воды и, недовольно хлопая крыльями, улетела прочь.

Тут же на террасе появилась бормочущая обезьяна, а за ней плачущая от отчаяния девочка. Рыбак, у которого были собственные дочери, сразу сообразил, что котенок был любимцем. Нырнув в спокойную воду озера, он выловил животное и бросил его в лодку. В испуге котенок его сильно расцарапал. Сгоряча рыбак громко выругался.

— Мама Бегум не велит говорить такие слова, — сказала девочка, но вдруг прыснула.

Рыбак был поражен, что к нему обратилась хозяйка котенка. Он знал, кем она была — младшей дочерью Великого Могола, и, слух ходил, самой любимой. Он не осмелился произнести ни звука и, вновь забравшись в лодку, потупил глаза.

— Если ты подгребешь поближе, — сказала Ясаман Кама Бегум, — то, я думаю, сможешь подать мне Фу-Фу. Рыбак поднял глаза и глупо моргнул.

— Котенка, добрый человек, — объяснила принцесса.

— Котенка, — повторил он и взглянул на дно лодки, где свернулось несмышленое существо, злобно смотревшее на него, едва слышно ворча. — Ах, котенка! — Рыбак сообразил, что чем раньше удалится с места, где быть ему не положено, тем меньше шансов, что ему будут задавать неприятные вопросы. Он быстро нагнулся и протянул руку к зверьку, но тот с недовольным шипением ударил его лапой. Рыбак озадаченно отпрянул.

— Гадкий Фу-Фу! — упрекнула девочка. — Человек спас твою глупую жизнь и теперь лишь хочет вернуть тебя мне.

При звуке хозяйского голоса уши котенка шевельнулись, и он жалобно мяукнул. Воспользовавшись тем, что животное отвлеклось, рыбак быстро поднял его со дна лодки и подал принцессе.

— Спасибо тебе, добрый человек, — сказала она, очаровательно улыбаясь. — За свою храбрость ты должен быть награжден. И мой отец поступил бы так же. Как твое имя?

"Помилуй меня, Аллах, — подумал рыбак, — теперь меня непременно накажут за то, что я ловил рыбу так близко к королевскому дворцу». Но делать было нечего, и он сказал.

— Меня зовут Али, великая госпожа, — и неловко поклонился, стыдясь голых ног и грязной набедренной повязки.

— Ты ведь не должен был ловить рыбу так близко от моего дворца. Признайся, Али. Но если бы не ты, — рассудительно заметила принцесса, — я потеряла бы Фу-Фу. Его подарил мне брат Салим, который когда-нибудь станет Великим Моголом. Поэтому этот котенок — самый важный из всех. — Она улыбнулась, обнажив великолепные маленькие зубки. — А ты подплыл так близко, потому что здесь хороший улов?

Он испуганно кивнул. Так она знает, что он не должен был заплывать сюда. Теперь его наверняка накажут.

— Завтра Адали, мой управитель, пойдет в твою деревню и передаст начальнику письменное разрешение ловить тебе рыбу в водах у моего дворца. У тебя есть сыновья, Али?

— Двое, великая госпожа. — Его сердце колотилось от восторга.

— А племянники? — продолжала спрашивать принцесса.

— Трое, — ответил он, внезапно осознав, что перед ним самое прекрасное существо женского пола, которое когда-либо рождалось на свет.

Ясаман Кама Бегум задумчиво кивнула и затем произнесла:

— Ну что ж, Али-рыбак, двоих из них, но не больше, можешь брать с собой. Но без тебя пусть никто не смеет подплывать сюда. Милость дается до конца твоей жизни. Это моя награда за то, что ты спас котенка.

— Спасибо, великая госпожа, спасибо! — От восторга его голова шла кругом. Право на ловлю у дворца принцессы в богатейших рыбных угодьях озера. Он будет обеспеченным человеком. — Спасибо, спасибо, — бормотал он. Хотелось изо всех сил грести домой, чтобы рассказать жене и семье о своем счастье. Но он удержался, ведь пока рыбы он не поймал.

— Это я должна благодарить тебя, Али-рыбак, — снова улыбнулась девочка. — И Фу-Фу тебя благодарит, — ободрила она рыбака.

Ее улыбку не забыть, думал Али, вспоминая тот день три года назад, когда судьба привела его в запретное место в нужное время. Благодаря ее милости он и в самом деле стал обеспеченным человеком, но нужды семьи, казалось, росли с его богатством. Лишь он один мог ловить здесь рыбу с двумя сыновьями или племянниками. Поэтому приходилось много трудиться. Как раз в это время его младшая дочь готовилась выйти замуж, а сколько всего следовало приобрести. Он был рад предлогу уйти из дома, от всех этих болтающих женщин. Счастливым он чувствовал себя только здесь, на озере.

Он взглянул на стоящий поблизости дворец, который в сумерках будто плыл по водам озера. Сегодня террасу украшали фонарики, и оттуда доносились звуки флейты и барабана. По воде скользили маленькие деревянные кругляшки с зажженными на них свечами. Таким замечательным волшебным образом справляли день рождения принцессы. Он знал, что сегодня ее день рождения. Ведь несколько дней назад она сама сказала ему об этом.

— Мне будет тринадцать. В гости ко мне приедут отец и брат. Мне подарят драгоценностей, Али, столько, сколько я решу сама. Так было каждый год в дни моего рождения.

— Тогда ты должна быть очень богатой, великая госпожа, — заключил он.

— Думаю, что да, — скромно согласилась она. Рыбак улыбнулся про себя. Она была самая очаровательная девушка, и ему следовало вечно ее благословлять за свое богатство. Он надеялся, что и к ней судьба будет благосклонной. А почему бы и нет? Ведь она — принцесса. Он ловко забросил сети и взглянул в сторону террасы, где стояли, слившись, два человека. Одна — Ясаман, а другой — мужчина. Рыбак благоразумно отвернулся. Хотя его и мучило любопытство, это было не его делом.

— Почему тот рыбак так близко подплыл к твоему дворцу? — спросил Салим у сестры.

Она вгляделась в быстро наступающую темноту.

— Это Али, тот человек, который три года назад спас Фу-Фу. Ты ведь знаешь, я разрешила ему ловить здесь рыбу.

— Я знаю, что ты еще больше похорошела, конечно, если это возможно, — ответил принц. Он крепко прижал ее к себе и пришел в волнение, почувствовав мягкие молодые груди.

— Мама Бегум собиралась поговорить с отцом о претендентах на мою руку, — проговорила Ясаман, глядя снизу вверх в его лицо, ее темные ресницы чуть заметно трепетали.

— Ты слишком юна, чтобы выходить замуж, — сердито проворчал он.

— Это не так, — спокойно ответила она. — Месячные у меня регулярные, как у всех женщин, способных рожать детей. Я готова к замужеству. Ты сам был не намного старше, когда женился в первый раз.

— Ты не знаешь мужчин, — пробормотал он, лаская ее шелковистые волосы. — Да я и не отпущу тебя. Я хочу, чтобы ты была рядом, когда я войду в наследство. Помнишь, как мы говорили об этом, когда ты была маленькой?

— Так, значит, ты признаешь, что я уже не ребенок? — съязвила девушка.

— Я ровным счетом ничего не признаю. Дражайшая сестрица, разве ты забыла правителей и правительниц Египта? — Он наклонился и нежно поцеловал ее в лоб.

— Тех, что женятся между собой, чтобы сохранить в чистоте свою кровь? Помню, братик. А ты помнишь, что бабушка назвала это нечистым? — Его руки одновременно и возбуждали, и пугали ее. Брат был на двадцать один год старше ее и казался таким опытным, умудренным знаниями.

— Она вздорная старая женщина! Что она знает о жизни. — Салим прижался губами к ее макушке. Аллах! Неужели он ее хочет? Он знал, что это безумие, но уже несколько лет сгорал от страсти, которая пугала его самого. Он не мог с ней справиться, страсть становилась все сильнее по мере того, как зрела Ясаман и становилась красивее.

Он имел трех жен: Ман Баи, Амару и изящную Hyp Яхан. Он их любил. И все же он хотел Ясаман. Ему была нестерпима мысль, что другой мужчина проникнет в ее сладкое лоно. Воображая это, он возбуждался сам. Ясаман! При мысли о ней яростное горячее желание переполняло его.

— Так что же мне оставаться старой девой, как Арам-Бану? — спросила Ясаман, нервно отодвигаясь, почувствовав у ноги незнакомый твердый предмет.

— Арам-Бану — ребенок, — возразил принц.

— Она старше меня, Салим, — живо ответила девушка.

— Годами — да, дорогая сестра, но умом она — ребенок. Она так наивна, что ее нельзя отдавать мужчине, иначе отец давно бы к своей выгоде выдал ее замуж. — Он заключил в ладони ее лицо. — Я не могу и подумать, что потеряю тебя, обезьянка. Скажи отцу, что не примешь сейчас никакого мужа, и оставайся со мной. — Он улыбнулся ей. — Ты ведь знаешь, что я обожаю тебя, Ясаман. — Он дотронулся большим пальцем до ее губ, и она шутливо пососала его палец. Салим чуть не потерял над собой власть, представив, как губы девочки приближаются к его более сокровенным местам. Но инстинкт подсказал ему, что она еще ребенок и не знает, какое сильное чувство внушает ему.

— Вот вы где оба, — окликнула их Ругайя Бегум, хотя они не слышали, как она подошла. — Ясаман, беги смени одежды. Только что прибыл гонец твоего отца и сообщил, что Акбар лишь в часе пути, отсюда.

Девушка легко выскользнула из объятий брата и, не оглянувшись, поспешила прочь, а принц и женщина долго и напряженно смотрели друг на друга, потом Ругайя Бегум прервала молчание.

— Пока здесь твой отец, мы собираемся обсудить с ним избранников для Ясаман. Пора подумать о ее выгодном замужестве.

— По закону она не может выйти замуж, пока ей не исполнится четырнадцать лет, — отозвался Салим. — Не слишком ли рано думать о ее обручении?

— Твой отец утверждает законы, он может их и отменить, Салим, — возразила принцу Ругайя Бегум. — Я не способна защитить Ясаман так, как может сделать это муж.

— А она нуждается в защите, госпожа? Кто может повредить дочери Великого Могола?

Она заметила! У стервы острый глаз, и она лучше, чем другие, судит о его характере. Когда бы он ни впадал в немилость отца, он всегда мог положиться на женщин из гарема Акбара. Ему помогали все, кроме Ругайи Бегум. Она любила его ради его матери, но надуть ее, как остальных, даже бабушку, он не мог.

— Ты переоденешься или предпочтешь нас покинуть? — спросила женщина, оставив вопрос без ответа. Затем повернулась и удалилась обратно в дом.

Ругайя Бегум прошла в покои дочери. Ясаман купалась в мраморном бассейне в ароматизированной воде. Ей помогали две служанки, ухаживающие за ее телом, — Рохана и Торамалли. Ругайя огляделась и вздохнула: ребенок был еще так невинен. Фу-Фу, обожаемый Ясаман длинношерстный белый кот, праздно развалился на шелковой кушетке, обезьяна Баба устроилась на ручке и жевала какой-то фрукт — сок изо рта стекал прямо на ткань. Попугай Хариман раздраженно расхаживал у бассейна и, нервно посматривая на принцессу, что есть духу кричал: «Вода! Вода!"

Ругайя Бегум покачала головой. Ясаман была слишком избалованной, ее слишком опекали. Ругайя винила себя, что девочка так незрела для замужества, и все же… От тревожной мысли она прикусила губу. Быть может, она ошиблась? Конечно же. Салим не испытывал желания к сестре. Должно быть, у старой женщины разыгралось воображение, и она увидела тени там, где ничего не было. И все же Акбар был нездоров. Он скрывал это от всех, кроме своего врача и ее. И тянуть с помолвкой Ясаман не следовало. Сегодняшний день ничуть не хуже, чем любой другой. Инстинкт никогда не обманывал ее, но Ругайя никак не хотела поверить, что Салим хотел сестру как женщину. Если Ясаман выйдет замуж, все разрешится лучшим образом для всех. Если она не ошибалась, страсть Салима мимолетна, и свадьба сестры охладит его пыл и приведет в чувство.

— Что ты решила надеть, дорогая? — спросила она у дочери.

— Переливчато-синие с золотом полосатые шаровары, блузку из золотой парчи, новые туфли и ожерелье, — ответила Ясаман, выходя из мраморного бассейна.

Ругайя Бегум впервые пристально посмотрела на дочь и с удивлением осознала, что у Ясаман — тело женщины. Острые высокие грудки, отливающие бледностью гладкой кожи, обещали с годами налиться соком. Ноги длинные и хорошей формы. С таким юным телом число ее поклонников с каждым днем будет только расти. Недаром она так очаровала Салима. Тело Ясаман созрело быстрее ее чувств, которые, конечно, смущали девушку, не знающую, что с ними делать.

— Прекрасный выбор, дорогая, — похвалила Ругайя Бегум. — У тебя есть вкус. — И серьезным тоном добавила:

— Нам надо поговорить, дочь. Ты сделала кое-что, зная, что это мне не понравится. И все равно ты это сделала.

— Что это, мама Бегум? — мягко спросила Ясаман, поднимая руки и позволяя слугам обтереть себя перед втиранием в тело миндального масла.

— Ты совершила ошибку, пригласив брата на празднование дня рождения, Ясаман, — ответила Ругайя Бегум.

— После отца и тебя он мой самый любимый человек, — возразила девочка.

— Твой отец никогда не простит Салима за участие в убийстве Абу-л Фазла. — Салим не убивал Абу-л Фазла, — вступилась Ясаман за брата.

— Нет, — согласилась Ругайя Бегум. — Твой брат не сжимал оружия, которое пронзило сердце Абу-л Фазла. Но скорее всего по его указанию это сделал Бир Сингх. Это не тайна, Ясаман. Так оно, должно быть, и было. Бир Сингх при людях признал, что Салим обещал ему защиту и богатое вознаграждение.

— Трусливый бандит лжет, — гневно воскликнула принцесса, но в то же время испытала неловкость. Такой слух ходил, и она знала, как Салим ревновал отца к историку. Абу-л Фазл был добрым, умным человеком с великолепным чувством юмора. А с Ясаман всегда так любезен. Она испытывала уколы совести. Но все же она любила брата и не верила, что тот мог пойти на убийство.

— Люди такого сорта, как Бир Сингх, открываются дружкам, чтобы отвести от себя наказание, дорогая.

— Отец простил Салима, — совсем невпопад возразила Ясаман.

— У него не было другого выбора, как простить Салима перед людьми, — терпеливо объяснила Ругайя Бегум. — Два твоих других брата, Мурад и Даниял, не годятся для правления. Салим — единственный наследник. Лишь вмешательство бабушки и Гульбадан Бегум, старой тетки отца, спасло твоего брата. Акбар уже был готов лишить Салима наследства и объявить следующим Моголом его сына — принца Хусрау.

Принародно отец помирился с Салимом, но видеть его он не хочет. Ты поступила легкомысленно, Ясаман. Нужно было посоветоваться со мной, прежде чем посылать за Салимом. Абу-л Фазла убили год назад в этот самый день.

Потрясенная, Ясаман повернулась к ней.

— О, мама Бегум, я не знала!

— До сегодняшнего дня тебе и не следовало этого знать. Я и сейчас не рассказала бы, если бы ты не пригласила Салима. К чему тебе знать, что любимейший друг отца и его советник убит на твое двенадцатилетие? Так трагично, что любимейший день Акбара, в который он всегда веселился, стал днем его печали.

— О, мама Бегум, я не сделаю отцу больно. Ты ведь знаешь, как я его люблю, — воскликнула Ясаман.

— Тогда пошли к брату Адали и попроси его уехать, пока не прибыл отец, — посоветовала Ругайя.

— Да, да, — закричала девочка и, позвав евнуха, служившего ее старшим управителем, отдала приказание, нервно переводя взгляд с его лица на лицо матери в поисках поддержки.

Адали торжественно поклонился и, встретившись на короткое мгновение своими карими глазами с глазами Ругайи, дал ей знак, что все понимает. Потом, вновь поклонившись юной госпоже, поспешил вон.

— Ничего, ничего, моя девочка, — обняла дочку Ругайя Бегум. — Теперь все будет хорошо, обещаю тебе. — «Если я знаю Салима, а я его знаю, — думала женщина, — сейчас в сердцах он бросится прочь и не скоро побеспокоит нас снова».

Но она ошиблась. Возвратясь в свои покои, чтобы переодеться, Ругайя увидела там Адали.

— Принц объявил, что покинет дворец, он не хочет испортить день рождения сестры. Но останется поблизости и будет ее навещать, потому что последние месяцы был с ней разлучен и скучал по ее обществу. Он просит передать отцу заверения в его уважении. Один из его слуг задержится во дворце, чтобы вручить принцессе подарок.

Ругайя Бегум нахмурилась.

— Я думала, он совсем нас оставит.

— Понимаю, милостивая госпожа, — склонил голову Адали.

— Понимаешь? — словно бы про себя переспросила женщина.

— Принц горит страстью к сестре, а это нехорошо, — ответил он тихо.

Пораженная, Ругайя Бегум задохнулась, услышав, как ее сокровенные опасения вслух произносит другой.

— Это так заметно, Адали? — спросила она евнуха.

— Только вам и мне, милостивая госпожа. Мы оба знаем, как ведет себя принц, когда желает чего-нибудь, чего не может или не должен иметь. Мы ухаживали за молодой принцессой с самого ее рождения и не позволим причинить ей зла. Что вы собираетесь делать, милостивая госпожа?

"Адали был хоть и слугой, но слугой доверенным. И к тому же другом», — подумала Ругайя Бегум.

— Мой господин Акбар останется в Кашмире на несколько дней, Адали. В это время я надеюсь объявить о свадьбе Ясаман. Если все устроится с ее мужем, противоестественные желания принца Салима должны рассеяться.

В знак согласия главный управитель склонил голову:

— Как всегда, ваша мудрость приводит меня в трепет, милостивая госпожа, — промолвил он. Ругайя Бегум улыбнулась:

— У нас ведь с тобой было много приключений с нашей дорогой девочкой, Адали. Помнишь, как однажды она пожалела боевых слонов отца и отпустила их на волю?

— А они бродили по Лахору, жалобно трубя и пугая жителей, которые решили, что на них напали, — всхлипнул Адали от смеха.

— Даже Акбара это рассмешило, — усмехнулась Ругайя Бегум. — Правда, потом он ее жутко бранил, потому что ему пришлось заплатить за весь ущерб, особенно продавцам фруктов и овощей на рыночной площади. Слоны съели все, что попалось им на глаза!

— И наш добрый и милостивый господин тогда объяснил юной принцессе, что боевые слоны воспитаны для битвы и получают в ней наслаждение. И, поняв, как напугала слонов, которые на свободе почувствовали себя потерянными, она раскаялась в своей шалости. А господин велел приходить к нему, если ей еще когда-нибудь покажется, что с животными обращаются жестоко. Он любит этих созданий и научил любить их дочь.

Их воспоминания прервал звук барабана, который сопровождал правителя во время путешествий. Акбар приближался к дворцу.

— Найди Ясаман! — распорядилась Ругайя Бегум, и Адали бросился выполнять приказ.

Женщина повернулась к зеркалу высотой в рост человека, чтобы осмотреть себя, и осталась довольна отражением. На ней было ягули — платье с поясом выше талии — любимое одеяние ее предков, Моголов. Оно оставляло шею открытой, рукава плотно облегали руки, юбка ниспадала фалдами. Темно-синий цвет очень ей шел, а шелк юбки, затканный серебряными звездами, подчеркивал блеск ее волос. Ожерелье из морских жемчужин и цейлонских сапфиров, сапфиры в ушах — она еще хороша собой.

— Что ж, — прошептала она себе, — я становлюсь старой женщиной. Но, по воле Аллаха, я и в старости красива!

Она пригладила и поправила прекрасные седые волосы, разделенные посередине на пробор и собранные на затылке в изящный узел. Ее простое, но мягкое лицо было тронуто морщинками только у глаз. Она гордилась своей кожей, нежной и эластичной. Да, мало найдется людей, знающих, что весной в день рождения ей исполнится шестьдесят.

— Мама Бегум! Мама Бегум! — танцующей походкой в комнату вбежала Ясаман. — Папа почти во дворе. Ох, какая ты красивая!

Ругайя Бегум счастливо улыбнулась:

— Ты меня совершенно затмеваешь. Я поражена тем, что вижу: ты совсем взрослая.

— Я? — Ясаман задохнулась от удивления. Ругайя Бегум отвернулась от зеркала и погладила дочь по щеке:

— Ты.

— Как ты думаешь, папе понравится мой наряд? Эта кисея называется «утренняя роса». Ее прислала мне тетя Иодх Баи. Такую может носить только дочь Могола.

— Я знаю. — Губы Ругайи Бегум слегка растянулись в улыбке. — Есть и другие: белизна облаков, капли дождя, цветы жасмина, серебро августовской луны, но только настоящая принцесса может носить такую. Она идет к твоим переливчато-синим с золотом шароварам и блузке. И мне нравится, как Торамалли причесала тебя.

Черные длинные волосы Ясаман были распущены. Служанка заплела косу, украсив ее жемчужинами и бриллиантами. Она ниспадала девочке на плечи и переливалась при каждом движении. В волосах блестела золотая пудра, в маленьких ушах сверкали бриллианты.

— Ты выглядишь превосходно, — успокоила ее мать. — Пойдем навстречу отцу.

Рука об руку они вышли во двор, куда въезжал правитель. Осенью Акбару исполнялся шестьдесят один год. Он все еще был привлекательным мужчиной, и болезнь, исподтишка подтачивающая его силы, пока не была заметна. Он был одет во все белое: от тюрбана на голове до длиннополой туники, закрывавшей шаровары. Нетронутую белизну нарушали лишь золотые туфли со сверкающими алмазами.

Спустившись с лошади, он раскрыл объятия жене и дочери.

— Ну, наконец! — вздохнул он и притворно оглянулся. — Ругайя, милая, а где Ясаман? Почему она не выходит поздороваться со старым отцом?

— Папа! — прыснула Ясаман и обняла Акбара. — Это же я! Правитель отстранил ее:

— Нет, ты не можешь быть моей маленькой дочкой. Ты слишком соблазнительна, а Ясаман — лишь ребенок. — Его темные глаза искрились.

— Папа, мне сегодня исполнилось тринадцать лет. Я — взрослая женщина, — объявила Ясаман.

— Ты уверена, что ты Ясаман Кама Бегум, — подшучивал он, — а не смазливая девушка, проникшая во дворец, чтобы стащить подарки?

— Подарки? — Ясаман притворилась обиженной, но тут же снова рассмеялась.

— Ну вот, теперь я спокоен: ты еще не совсем взрослая, — сухо заметил Акбар.

— А разве ты не хочешь, чтобы я выросла? — Девушка взяла отца за руку, чтобы вести во дворец.

— Чем старше становишься ты, тем старее я, мой маленький розовый бутон, — объяснил правитель. — Это естественный порядок вещей, но совсем не тот, какого хочу я.

— А каким бы он был, если бы ты мог его изменись папа? — с любопытством спросила принцесса.

— Я бы изменил немногое. Мне бы хотелось, чтобы остались жить мои сыновья-близнецы Хуссейн и Хассан, умершие при родах. И конечно, чтобы от нас не уезжала Кандра. А если бы Господь позволил мне менять ход вещей, с нами и сегодня был бы Абу-л Фазл. — Глаза Акбара затуманились печалью. — Так много людей, которых я любил, покинули этот мир.

— Не грусти, папа, — взглянула Ясаман на отца. — Мы с мамой Бегум тебя любим. И мы здесь, с тобой, вместо всех тех, кто тебя покинул. И другие тоже.

.Правитель пристально посмотрел дочери в лицо:

— Ты растешь. И говоришь мудрые слова. Они покинули двор, прошли через дворец на террасу на берегу озера, где должен был состояться праздник.

— Добрый вечер, мой милостивый господин, — Адали приветствовал с поклоном Акбара. — Лодки с королевскими женами как раз подходят.

Акбар кивнул. Стоя на берегу с дочерью и старшей женой, он смотрел, как по тихой воде озера приближались и причаливали к мраморной пристани у подножия небольшой лестницы суда, празднично украшенные сверкающими фонариками. Лодки высаживали пассажиров и удалялись к середине озера, где бросали якорь. Ясаман приветствовала каждую из гостей.

Следя, как они прибывают, Ругайя Бегум решила, что к большинству жен Акбара время не было таким милостивым. Вторая жена правителя Зада Бегум была старше мужа на несколько лет и всю жизнь выглядела серой мышкой. Теперь годы высушили и согнули ее. Она выдавши улыбку Ясаман, и та, горячо расцеловав ее в морщинистую щеку, сама провела к удобному мягкому сиденью. Надменная Зада Бегум никогда не признавала Кандру, но по непонятной причине Ясаман была ее слабостью.

Третья жена, Салима Бегум, мать старшей сестры Ясаман, Шахзад-Каним Бегум, тоже не любила Кандру, но иное дело — девочка. Она была в кровном родстве с ее ребенком, принцесса королевского происхождения из Моголов, а не какая-то иностранка, на которую Салима взирала с презрением. Она была худой и высокой, с металлического оттенка седыми волосами и с загибающимся к старости, крючковатым, как у ястреба, носом. — Сколько же тебе лет, дорогая? — спросила она у Ясаман.

— Сегодня исполняется тринадцать, милая тетя. — Девочка давно знала, что с колкой Салимой не стоит шутить.

— У тебя грудь взрослой женщины, — грубовато заметила Салима. — Пора замуж.

— Так говорит и моя мать, — вежливо согласилась Я саман.

— В самом деле? — кивнула Салима. — Хоть в этом-то она права. — И подсела к Заде Бегум, которая была ее лучшей подругой.

Следующей оказалась Альмира, мать Мурада, когда-то красивая и страстная женщина, из-за которой у Акбара были неприятности, теперь — озлобленная, с пустыми глазами. Несмотря на возраст, Ясаман понимала эту тетю. Она тепло поздоровалась с ней, но в ответ получила едва заметный кивок головой.

Принцесса Кандеша Лейла, мать второй дочери Акбара, Шукуран Низы Бегум, вежливо поцеловала Ясаман и прошла мимо. Потом приехала Рупмати, принцесса Биканера, мать очаровательного слабовольного принца Даниила, младшего брата Ясаман. Появились Камлавати, принцесса Джайсальмер и ее кузина, принцесса Пура-гадх, обе — милые дамы, которых Ясаман, в сущности, не знала, потому что жила и в Лахоре, и в Кашмире в собственном дворце. Госпожа Ваги и ее дочь Арам-Бану Бегум, сестра Ясаман, сошли на берег после них и были тепло встречены. Ваги была только любовницей, по за одно короткое свидание как-то сумела зачать ребенка. Жизнь этой добросердечной женщины вращалась вокруг ее слабенькой дочери, которой теперь исполнилось двадцать два года, и благотворительности, диктуемой ее убеждениями истовой мусульманки.

— Я знала, что такая кисея тебе пойдет, — заметила любимая жена Акбара Иодх Баи, прибывшая последней. Ясаман ее радостно обняла и поцеловала в щеку.

— Я так счастлива, тетя. У меня ничего подобного не было. — Потом склонилась к ее уху и тихо прошептала; — Салим был здесь. Он вернется, чтобы увидеться со мной, когда уедет отец.

— Я знаю, — прошептала ей в ответ Иодх Баи. — Поэтому-то я и задержалась. Мой сын навещал и меня.

Время мало изменило мать наследника Акбара. Она была изящно сложена, роскошные волосы до сих пор черны, как вороново крыло. Золотисто-карие глаза заговорщически горели на удивительно гладком лице. Она обожала своего единственного сына и была в восторге от его тесных отношений с его сводной сестрой.

— Почему ты единственная из нас не стареешь? — проворчала Ругайя Бегум, когда она присоединилась к остальным. Смех Иодх Баи прозвучал, словно звон колокольчиков.

— Может быть, мое лицо и остается молодым, как у матери и бабушки, но, клянусь тебе, кости мои постарели. Сырым летним утром невыносимо болят колени.

Все приглашенные собрались, и наступало время ежегодного взвешивания Ясаман. Внесли весы с двумя чашами и установили на террасе. На одну чашу помогли усесться юной принцессе. Затем вперед выступили слуги с открытым сундуком, наполненным драгоценными камнями вроссыпь. Поставив на пол сундук, они принялись осторожно заполнять золотыми совками другую чашу. Блестящие камни и разноцветные жемчужины сыпались на весы, пока они не дрогнули и наконец не установились так точно, что даже пушинка могла бы поколебать равновесие.

— На вид ты весишь не больше, чем в прошлом году, дочка, — произнес Акбар, — но на самом деле это не так. Думаю, из-за того, что ты подросла. — Он помог девушке сойти с весов. — Мой подарок к твоему дню рождения будет неплохой прибавкой к твоему состоянию.

— Это ее груди, — глубокомысленно кивнула Салима Бегум Заде Бегум. — Для такой юной девушки у нее замечательные груди. Готова побиться об заклад, что под руками мужчины они станут еще тяжелее, — хихикнула она.

К принцессе стали подходить со своими подарками другие женщины. Подносили традиционные шелковые шарфы и сари, благовония, золотые браслеты и серьги. Арам-Бану Бегум привезла младшей сестре маленькую клетку с двумя попугайчиками.

— Это тебе, — медленно произнесла она, стараясь припомнить именно те слова, которым научила ее мать. — Я вырастила их сама. Мама говорит, что ты любишь птиц.

— Я их обожаю. Особенно если буду знать, что это ты их вырастила, моя почтеннейшая старшая сестра. — Ясаман обняла Арам-Бану Бегум.

— У нее доброе сердце, — рассудительно заметила Ваги, — не как у некоторых других. Ты хорошо ее воспитала, госпожа Ругайя Бегум.

— Спасибо тебе, госпожа Ваги, — улыбнулась ей Ругайя. Бедная Ваги. Она была лишь мимолетной причудой Акбара, и от полного забвения ее спасло только то, что она родила ребенка. Если бы Арам-Бану была нормальной девушкой, то вышла бы замуж, и у Ваги была бы уютная старость в богатом доме зятя, где бы она баловала внуков. Но болезнь дочери не позволит этого. Ваги предстоит состариться в гареме.

— У меня для Ясаман особенный подарок, — объявила Иодх Баи. И все глаза повернулись к ней.

— Что это, тетя? — с удивлением воскликнула принцесса. Она думала, что вуаль из кисеи и есть подарок Иодх Баи.

Иодх Баи подала знак слуге, и евнух поспешил вручить Ясаман подарок — шкатулку из сандалового дерева с золотыми уголками, украшенными филигранью и золотым замочком. Запор был, правда, только для красоты. Пока евнух держал шкатулку, Ясаман подняла крышку и посмотрела, что в ней. Внутри шкатулка была отделана чеканным золотом, и на алой подушечке лежала книга — Это Ночная книга, дорогая, — объяснила Иодх Баи — Та самая, которую много лет назад я дала Кандре. Теперь она твоя Глаза Ясаман наполнились слезами На мгновение она в растерянности отвернулась, потом, овладев собой, произнесла — Лучшего подарка ты не могла бы мне сделать Владеть тем, что берега Кандра, большое счастье, тетя Я как будто становлюсь к ней ближе — Ясаман вынула книгу из шкатулки Она была переплетена в синий шелк с уголками из чистого золота, украшенными бриллиантами и жемчугом На первой странице из желтоватого пергамента золотом были написаны слова «Если однажды колесо любви придет в движение, для нее не будет существовать законов», — прочитала девушка вслух, и ее сердце забилось сильнее от того, как прозвучали они в ночи — Как романтично Это ведь из «Камасутры»

— Да, — удивленно ответила Иодх Баи — Ты читала «Камасутру"

— Очень немного Отец Куплен недоволен, если я читаю ее, поэтому я заглядываю в нее нечасто.

— Если уж «Камасутра» выводит из себя священников, представляю, что твой отец Куплен скажет о Ночной книге, — игриво воскликнула Иодх Баи.

— В Ночной книге нет ничего вредного, — возмутилась Рутайя Бегум.

— Уж эти мне священники. Почему они отрекаются от своего мужского начала — тайна, которую я не в состоянии разгадать. У них такой же член, как и у остальных мужчин, а они им пользуются только для того, чтобы писать. Ужасное расточительство. Если бы Аллаху было угодно, чтобы на свете появилась раса мужчин, не использующих для утех свои члены. Всевышний и создал бы их такими! Не обращай внимания на отца Куплена, дочь. Ночная книга готовит девушку к брачной постели, позволяя ей узнать то, что там произойдет. Незнание нельзя назвать добродетелью, а страхам нет места в любви.

— А не слишком ли она молода для Ночной книги? — усомнился Акбар.

Прежде чем Ругайя Бегум успела ответить, заговорила Иодх Баи.

— Нет, мой добрый господин, нет. Приглядись к Ясаман. Салима права — у нее груди созревшей женщины. Она готова для брака.

— Настало время, чтобы поговорить о муже для Ясаман.

Ругайя Бегум решила использовать прекрасную возможность, чтобы начать разговор.

— На будущий год девушка достигнет брачного возраста, и нужно как можно скорее все решить. — Она бросила на подругу Иодх Баи благодарный взгляд.

— Думаю, ты права, дорогая Ругайя, — согласился Акбар, — но давай поговорим об этом позже.

— Как будет угодно господину, — подчинилась женщина, понимая, что он откладывает разговор, не желая начинать его при других супругах, которые внезапно притихли, заслышав, что говорит их общий муж своей первой жене.

Наступило время вечерней трапезы, и Ругайя Бегум незаметно кивнула слугам. Те под строгим надзором Адали вышли на террасу, предлагая гостям фрукты и сладости. Зная, что старшие жены особенно любят рахат-лукум, Ясаман приказала подать его на террасу. Чая было два сорта терпкий черный ассамский и утонченный зеленый китайский с легким ароматом абрикосов. Еда составляла важную часть жизни в гареме, и жены Акбара наслаждались ею, как все другие женщины. За ширмой негромко играли музыканты, молодая танцовщица развлекала дам. Сухой старик завораживал змею в корзине, и все присутствующие с интересом следили за ним. Огромная светлая луна заливала окрестности. Поднялся ветерок, Ругайя Бегум окликнула Адали и приказала принести воздушных змеев. Акбару нравилось, как они парили в воздухе, а ветер этим вечером был как раз подходящим для изящных бумажных игрушек.

— Я хочу тигра — закричала Ясаман.

— Но я тоже его хочу, — подзадоривал девушку отец.

— Это мой день рождения, папа. И я могу сегодня брать все, что мне хочется. А мне хочется воздушного змея — тигра.

— Вынужден уступить тебе, дочь, — любезно согласился правитель.

— Тогда вместо тигра я возьму слона — Арам-Бану, иди повеселись с нами — окликнула Ясаман сестру. — Вот тебе павлин.

В восторге, что ее принимают в игру, Арам-Бану вскочила и схватила серебряную нить, прикрепленную к змею, который Адали уже запустил для нее. Ясаман стояла рядом с сестрой и учила ее искусству управления, чтобы змей этой женщины с умом ребенка не разбился о землю. Быть может, Арам-Бану была не так сообразительна, как другие в ее возрасте, зато обладала характером настоящих Моголов, особенно когда была расстроена или когда ей перечили.

— Когда-нибудь Ясаман станет хорошей матерью, — заметила Ругайя Бегум, довольная добротой дочери.

— По-другому и не может быть, ведь она видит перед собой самый лучший пример, дорогая подруга, — отозвалась Иодх Баи.

— Не я, так ты бы воспитала ее, — резонно возразила Ругайя.

— Но не так хорошо, как ты, — не соглашалась Иодх Баи. — Посмотри на моего сына, дорогая.

— Придет время, и он станет замечательным правителем, — не отступала Ругайя. — Просто он нетерпелив.

— И упрям, и слишком горд, — добавила Иодх Баи. — Он мой ребенок. Я люблю его, и мне хочется верить, что он — совершенство, даже если я и знаю людей гораздо лучших, чем он.

— Например, его отца, — усмехнулась Ругайя, — или мою любимую дочь Ясаман.

— Ты слишком снисходительна к Салиму. И все же из всех женщин из дома его отца ты одна не молила за него и никогда не была им очарована, — заметила Иодх Баи.

— Не была, — согласилась подруга. — Салим должен знать, что есть женщины, которые могут устоять перед ним. Он должен признавать, когда бывает не прав. Я всегда служила голосом его совести. И останусь им, пока хожу по этой земле. Если из своих ошибок он будет извлекать уроки, то однажды станет добрым справедливым правителем. Я верю, что ему это удастся.

Вскоре праздник окончился. Слуги вынесли чаши с розовой водой и пушистые полотенца, чтобы дамы могли смыть с пальцев липкие остатки сладкого десерта. Ясаман любезно проводила гостей к лодкам, поцеловала каждую тетю и старшую сестру и помахала вслед им рукой. Остались только Акбар и ее мать. Обняв родителей, принцесса пожелала им спокойной ночи и отправилась в кровать. День был восхитительным, но она знала, что мать хочет обсудить с отцом планы на ее замужество. Сама же она горела желанием получше рассмотреть Ночную книгу, подаренную Иодх Баи, книгу, которой когда-то владела Кандра — женщина, давшая ей жизнь и вновь исчезнувшая в своем мире. Акбар позвал Адали:

— Помоги мне снять одежды, а потом принеси чашу легкого вина, старый друг.

Управитель быстро снял с господина тунику и обувь.

— Принеси его величеству набедренную повязку, — приказал он рабыне. Потом, согнувшись, снял с Акбара шаровары. Каждую часть одежды он передавал молодому евнуху, выжидательно стоящему рядом. Раздев донага господина, Адали обернул его повязкой, принесенной рабыней. Она представляла собой ткань, обмотанную несколько раз вокруг бедер, конец которой был заткнут у пояса, — традиционное домашнее одеяние Моголов.

— Вот и все, милостивый господин, — произнес Адали, выполнив приказание и нетерпеливо делая знак молодому евнуху уйти.

— Ax, — выдохнул Акбар, наконец чувствуя себя удобно. Адали позволил себе слегка улыбнуться и тут же поспешил к небольшому столику. Налив господину вина, он подал его и с поклоном удалился с террасы. Он представлял важность разговора, который вот-вот должен был здесь начаться. Осторожно он устроился в тени, откуда мог все слышать, оставаясь невидимым.

Правитель опустился на широкую кушетку и, раскинувшись, потягивал вино. Рядом на низком стуле сидела Ругайя Бегум и ожидала, когда господин соизволит заговорить о том, что она уже пыталась с ним обсудить. Наконец он произнес:

— По нашим законам она слишком молода, чтобы выходить замуж, Ругайя.

— И все же к тому дню, через год, когда она будет достаточно взрослой, мы должны выбрать ей мужа.

— Ты так ее любишь: я не могу поверить, что ты всерьез хочешь обсуждать ее брак. Ну что ж, если мы об этом заговорили… Есть несколько принцев, достойных Ясаман. Раджа Ориссы или, может быть, наследник Кандеша или Мевара. — В Ориссе слишком жарко для Ясаман, — ответила Ругайя Бегум. — Во время зноя она делается совсем вялой, а влага Бенгальского залива преждевременно убьет ее. С Кандешем та же проблема, к тому же не уверена, что госпоже Лейле понравится, если ты выдашь Ясаман замуж за сына человека, который сбросил ее отца. Что же до Мевара, то ты ведь не собираешься заключать с ними мир, предложив взамен нашу дочь. Меня поразило, что ты мог такое предложить. В Меваре очень беспокойные люди, — заключила она.

Акбар скрыл усмешку. Рутайя Бегум, очевидно, уже выбрала будущего мужа для Ясаман, и совет с ним был просто формальностью.

— Может быть, насчет Ориссы, Кандеша и Мевара ты и права, дорогая, — протянул он. — А у тебя самой есть другие предложения? Ты мать Ясаман и можешь пожелать ей только самого лучшего.

Ругайя Бегум улыбнулась: как хорошо он ее понимал.

— Больше других мест Ясаман любит Кашмир. С каждым годом она проводит здесь все больше времени, и все меньше в Лахоре и Агре. В этом году она почти все время жила здесь. Думаю, она была бы счастлива, если бы смогла остаться здесь на всю жизнь. Юзеф-хан, бывший правитель Кашмира, а теперь твой самый верный военачальник, имеет нескольких оставшихся в живых сыновей. Старший, Якуб Али-хан, несмотря на все свое смирение перед тобой, — смутьян, средний, Хайдер, тянется за ним. А вот Ямал Дарья-хан — нет.

— Сколько лет Ямал-хану? — поинтересовался правитель.

— Двадцать три, мой господин, — ответила жена.

— У него есть жены?

— Нет. Он держит наложниц, всего с полдюжины женщин, которых любит, но ни с одной из них он в брак не вступил.

— Якуб-хан старше принца Ямала на несколько лет и родился от другой матери. Младший — потомок госпожи из уважаемой, но не очень влиятельной кашмирской семьи. Юзеф-хан женился на ней, когда верноподданный чиновник попросил его взять девочку в гарем. Человек этот был на пороге смерти, другой семьи у ребенка не было, и отец боялся за ее будущее. Она была очаровательной. Надо сказать, принц Ямал тоже привлекательный мужчина.

Увидев девушку, Юзеф-хан согласился жениться на ней и обеспечить деньгами — гораздо больше того, на что рассчитывал чиновник. Свадьбу сыграли немедля, пока не умер отец. В ту же ночь Юзеф-хан взял невесту в постель, и доказательства их близости на следующее утро были представлены ее отцу. В тот же день он умер. Через несколько недель новобрачная объявила, что готовится стать матерью. Говорят, что Юзеф-хан был очень доволен, в отличие от матери Якуб-хана, особенно когда та узнала, что родился еще один сын.

С ранних лет мать воспитывала принца в духе верноподданничества отцу, учила исполнять любое его желание. Так благодарная женщина платила долг своему господину. Вот почему, когда Юзеф-хан так достойно принял поражение от тебя в битве за Кашмир и стал одним из твоих самых верных военачальников, принц Ямал не восстал против тебя, как его брат Якуб-хан.

Я знала мать принца Ямала. Она умерла два года назад, а при жизни была доброй милосердной женщиной. Надеюсь, ее сын будет Ясаман хорошим мужем. Если ты поверишь ему, как поверил его отцу, то сможешь от своего имени назначить здешним губернатором. Сделав сына их бывшего правителя своим наместником и выдав за него свою любимую дочь, ты только привяжешь к себе людей в Кашмире. Прости, может, я говорю то, что не должна была говорить, но ты не вечно будешь на земле с Ясаман, так же как и я. Когда-нибудь станет править Салим, и если его обожаемая сестра окажется замужем за губернатором Кашмира, с севера его земли будут в безопасности. Ты должен подумать о будущем, когда планируешь брак Ясаман и размышляешь о царствовании Салима, — закончила Ругайя Бегум.

— Вижу, ты все хорошо продумала, милая Ругайя. Конечно, прежде чем принять решение, я должен встретиться с этим образцом царственных добродетелей. — Акбар улыбнулся жене. — А Ясаман знает принца Ямала?

Ругайя Бегум покачала головой:

— Она не знает ничего, кроме той простой жизни, которую вела, укрытая от невзгод в недрах семьи. Не было необходимости, чтобы она знала что-нибудь еще.

В знак согласия правитель наклонил голову:

— Не было. Ты мудро поступала, выполняя материнские обязанности. И все же Салима была права, когда сказала, что девочка физически созрела. Она похорошела так внезапно — стала самым очаровательным ребенком из всех моих детей. Как бы я хотел, чтобы сейчас ее увидела Кандра. Правильно, наверное, что мы хотим ее выдать замуж юной. Ее мать была такой же, когда я взял ее в жены. — На секунду его глаза затуманились воспоминаниями. — Юной, очень страстной и такой красивой.

— Так ты все еще о ней думаешь? — проговорила Ругайя. — Я ее никогда не забуду. Иногда Ясаман взглянет по-особому, сделает такой знакомый жест рукой — и я вижу Кандру.

— Дня не проходит со времени ее отъезда, чтобы я не вспоминал Капдру, — признался Акбар жене. — Я не разлюбил ее из-за того, что она далеко. Доказательством моей великой любви к английской розе служит Ясаман. Ей я желаю только самого лучшего. И если ты говоришь, что принц Ямал Дарья-хан будет нашей дочери хорошим мужем, мне остается лишь довериться твоему выбору.

— Спасибо, мой дорогой господин, — произнесла Ругайя Бегум. — Я действительно серьезно и долго обдумывала это дело. Хотя в девочке наполовину наша кровь и она выросла в Индии, в ее жилах течет и кровь Кандры. Двумя качествами — независимостью и решимостью — она не похожа на нас. И в Кашмире люди настроены независимо. Здесь ей проще будет оставаться собой.

— А как только Ясаман углубится в эту Ночную книгу, которую подарила ей Иодх Баи, — подхватил правитель с улыбкой, — ее молодое любопытство тут же даст о себе знать. И кому же, как не такому же юному и страстному жениху, удовлетворить это любопытство?

— А ты не забыл, — напомнила ему Ругайя Бегум, — как вначале не мог преодолеть сопротивления Кандры и пришел за помощью к Иодх Баи и ко мне? Вначале книга предназначалась племяннице Иодх Баи, готовившейся замуж, но твоя жена предложила отослать ее Кандре.

Память пронзила Акбара болезненной сладостью, но все же он смог улыбнуться:

— Она была такой любопытной и такой застенчивой. Помню, как я переворачивал ей страницы и видел, как она медленно приходит в возбуждение. Наконец она отдалась мне. В ту ночь я испытал оргазм тысячу раз и еще тысячу — в воображении годы спустя.

— А теперь книга принадлежит ребенку, которого она для тебя выносила, — сказала Ругайя Бегум. — Может быть, не стоило отдавать ее, пока не устроился брак?

Акбар покачал головой:

— Девочка невинна, но любознательна, Ругайя. Пусть ее любознательность получает невинный выход.

Пока родители Ясаман обсуждали ее будущее, она терпеливо дожидалась, когда служанки разденут ее и оботрут розовой водой. Сестрам-близнецам Рохане и Торамалли исполнилось по двадцать четыре года. Они походили друг на друга, как две половинки яблока. И та и другая имели родинку в виде цветка в уголке глаза: Торамалли — правого, Рохана — левого, У них были выразительные темно-карие глаза, золотистая кожа и длинные прямые черные волосы. Им не исполнилось еще и десяти лет, когда Могол подарил их Кандре, а когда та покинула Индию, они остались прислуживать ее дочери.

Рохана распустила волосы госпожи, вычесала из них золотую пудру и смочила благовонным жасминовым маслом. Вечер становился прохладнее, и Торамалли принесла большую легкую шаль, чтобы укутать хозяйку. Потом служанки отвели Ясаман в постель.

— Оставьте меня, — приказала принцесса. — Ступайте в свою спальню.

С поклонами сестры-близнецы вышли из покоев. Ясаман выскользнула из кровати, чтобы взять масляный светильник и Ночную книгу. Установив светильник на небольшом круглом столике рядом с изголовьем, Ясаман свернулась в постели и открыла книгу. Шаль соскользнула с ее плеч, но она этого даже не заметила. Перелистав страницы и пропустив лист с загадочным изречением из «Камасутры», она открыла первый рисунок. Чистые и яркие краски изображали полностью одетого принца с короной в виде лотоса на голове, сидящего подле красиво одетой супруги.

Ясаман почувствовала легкое разочарование — ничего возбуждающего в этом не было. У Ясаман хватило познаний в индуизме, она поняла, что корона в виде лотоса — знак высшего духовного прозрения ее обладателя. Неужели мужчина поднялся на такую высоту, чтобы обладать женщиной? А как же его супруга? Или она все перепутала? Может быть, мужчины надевают короны из лотоса, когда идут к женщине? Да! В этом все дело. Она перевернула страницу и поняла, что ошиблась.

Второй рисунок представлял принца раздетым и без короны и его нагую жену. Молодая женщина застенчиво глядела из-под ресниц и прижималась к своему господину, а тот довольно крепко сжимал одной рукой ее грудь, в то время как другая легко гладила ее живот. Это было уже интереснее. Ясаман закрыла глаза и попробовала представить, что бы она почувствовала, если бы мужчина вот так же ласкал сокровенные части ее тела. Но ничего не смогла вообразить, потому что не знала даже романтической любви, не знала ни одного мужчины, которого могла бы так полюбить. Из мужчин она была знакома лишь с отцом, Абу-л Фазлом, братьями, евнухом Адали и отцом Кулленом, который тоже не иначе как был евнухом. Салим был самым привлекательным, и его легко было представить любовником, если бы он не был братом.

Ясаман перевернула страницу и обнаружила принца с супругой тесно обнявшимися и нежно глядящими в глаза друг другу. Член принца напрягся в предвкушении наслаждения. Закрыв глаза, девушка изо всех сил попыталась представить, что бы она ощутила в такую минуту. Шаль вовсе свалилась с ее плеч. С глубоким вздохом она сжала рукой собственную грудь и содрогнулась от пронзившего ее возбуждения.

В этот момент ее внимание привлекли легкие шаги. Она открыла глаза и увидела мужчину, который проскользнул с террасы в ее спальню. Узнав в лунном свете фигуру брата, Ясаман виновато вспыхнула. Он подошел ближе.

— Не спишь еще, обезьянка? — В удивлении он не мог оторвать глаз от ее откровенной наготы.

— Салим, — едва слышно прошептала девушка, — уже поздно. Что ты здесь делаешь? — Предаваясь эротическим мечтаниям, она позабыла, что раздета, но сейчас вновь натянула на плечи шаль.

— Я обещал тебе, что приду, — произнес принц, садясь рядом. «Аллах, — думал он, — что за прекрасное тело у моей сестренки! Она должна быть моей. Я не позволю, чтобы кто-нибудь другой обладал ею».

— Но я не думала, что сегодня, — ответила она, внезапно застеснявшись и почувствовав легкое раздражение из-за того, что он прервал ее мечты как раз тогда, когда все становилось так интересно.

Он почувствовал в ее голосе раздражение, такое легкое, что лишь он, знавший малейший оттенок ее чувств, мог различить. Она всегда занимала его. В ней он находил нечто особенное, чего не было в других женщинах. Потом его взгляд остановился на книге:

— А это что, обезьянка? — спросил он, прекрасно разглядев, что она держала в руках.

— Ночная книга. Мне ее сегодня подарила твоя мать. Она когда-то принадлежала принцессе Розе.

— Ночная книга! Ну конечно! И Ман Баи, и Hyp Яхан лелеяли ее в своих брачных шкатулках. Мне она была не нужна, — хвастливо заметил он. — Так Ругайя Бегум в самом деле собирается подыскать тебе жениха?

— Вечером папа с мамой не могли дождаться, когда я уйду, чтобы обсудить это, — призналась Ясаман. — Не представляю, кого они выберут мне в мужья!

— А ты едва дождалась, чтобы остаться одной и познать всю мудрость Ночной книги? — засмеялся он, пропустив мимо ушей ее последнее замечание.

— Салим! — Она притворилась сердитой, но тут же вздохнула. — Все, что я могу узнать из Ночной книги, это как мужчина и женщина должны любить друг друга.

— А этого разве недостаточно? — испытующе спросил принц. Аллах! Неужели ему предоставлена возможность, о которой он и мечтать не смел? Сердце бешено колотилось в ушах, кровь бурлила в жилах.

— А я хотела знать, что бы ощутила я, — ответила Ясаман, — если бы оказалась на месте той супруги на картинке. Это нехорошо. Салим? А что, если они подберут мне мужа, а мне не понравится, как он будет меня любить? Я ведь даже не знаю, понравится ли мне вообще такая любовь. Ты знаешь, так нелегко быть девушкой.

Салим дотронулся до сестры, стал ласкать ее кожу. Какой она была мягкой!

— Ничего нет плохого в том, что тебя интересуют такие вещи, Ясаман, — успокоил он — Так бывает со всеми девушками. Твои сомнения просто решить. Их одним и тем же способом решают все девушки, у которых есть старшие братья. Так происходит со дня сотворения мира.

Как восхитительно пахнут ее волосы! — Как? — Ясаман разглядывала его привлекательное лицо. Почему она никогда не замечала, какой чувственный рот у Салима?

— Вдвоем мы можем изобразить то, что нарисовано на страницах Ночной книги. Нет, нет, — быстро добавил он, видя ее удивление и желая успокоить, — не полное слияние, какое бывает у мужчины и женщины. Твоя драгоценная девственность принадлежит мужу. Но ничего нет плохого в том, чтобы я научил тебя тому, что доставит мужу удовольствие и что изображено в этой книге. Я ведь знаю, как ты не любишь выглядеть неумелой. — Как бы подчеркивая сказанное, рука Салима нашла ее грудь. Нежно большим пальцем он погладил сосок и услышал ее судорожный вздох. — Доверься мне, и ты не покажешься неопытной, — горячо прошептал он и, наклонившись, поцеловал ее округлое плечо.

Ясаман почувствовала, что ее гордость уязвлена, и в то же время испытала уколы совести.

— Нельзя подражать владыкам Египта, — прошептала она. — Все говорят, что это нехорошо.

— Но мы и не будем этого делать, сестра, — пообещал Салим. — Девушка многое может узнать, прежде чем мужчина войдет в ее лоно. Доверься мне, обезьянка, и я сделаю тебя опытнейшей из невест.

— А мой муж захочет иметь опытнейшую из невест? — спросила девушка резко. — Может быть, мои знания должны исходить от него. — Хорошо ли, что рука Салима на груди так ей нравится? Но разве может быть плохим столь приятное?

— До тех пор, пока не тронута твоя девственность, его будет волновать лишь то удовольствие, которое ты ему сможешь доставить, — заверил ее брат и вновь поцеловал в обнаженное плечо.

— Я все-таки не уверена, что это хорошо, — медленно проговорила она, но гордость и природная любознательность брали верх над сомнениями.

— Я сниму набедренную повязку, обезьянка. — Он соскользнул с кровати и встал во весь рост. Пусть она увидит его обнаженным. Он гордился своим телом — мускулистым, без признаков жира, несмотря на любовь к вину.

Ясаман минуту раздумывала, а потом кивнула. Его рука на груди доставила ей трепетное удовольствие, ощущение близости, и девушка хотела, чтобы оно вернулось. Он лишь касался ее. В прикосновении не могло быть ничего плохого.

Величайшим усилием Салиму удалось скрыть торжество, пока он разматывал повязку и откладывал ее в сторону. Сегодня он будет держать желания в узде. Если Ясаман окажется такой страстной, как он думает, вскоре наступит ночь, когда она не будет заботиться о том, что произойдет между ними. Она сама будет упрашивать овладеть ею. Ведь она — его женская половина. Стоит ей преодолеть детские страхи, и она будет хотеть его так же сильно, как он хочет ее!

Выпрямившись, из-под полуприкрытых век он наблюдал, как она внимательно рассматривает его, затем снова подсел к сестре.

— Переверни страницу, — распорядился принц, и девушка подчинилась.

— Что это, во имя Аллаха, принц делает со своей супругой? — спросила она брата. Ясаман с любопытством разглядывала картинку, на которой женщина лежала на спине, раздвинув ноги, а принц острым языком лизал ее самое сокровенное место. Казалось, она испытывала блаженство, глаза полузакрыты, словно она знала какую-то особую тайну.

— Первое удовольствие, которое может доставить любовнице мужчина, сохраняя нетронутой ее девственность, — объяснил Салим.

— Покажи мне!

— Не сразу, Ясаман. — «Аллах! Сколько в ней желания!» Но ему нужно действовать не спеша, если он хочет овладеть ею. — У тебя такие чудесные груди, сестра. Сначала я буду ласкать их. Это тоже доставляет удовольствие. — Он сел напротив нее, скрестив ноги, и, подавшись вперед, обеими руками стал пылко гладить ее грудь. — Дай мне твои сладкие губы, я поцелую их, но не как брат целует сестру, а как мужчина женщину.

— А ты можешь делать и то и другое одновременно? Это так замечательно! — и потянувшись, подставила ему губы. Аллах! Ее невинность была такой соблазнительной, и он тотчас же пришел в возбуждение. Крепко поцеловав ее, он попросил раскрыть рот:

— Дай мне язык.

— Зачем? — На мгновение она озадаченно отстранилась от него. — Потому что это тоже приносит наслаждение — горячее, сладкое, заставляющее таять.

Закрыв глаза. Ясаман повиновалась. Восхищенная, она с изумлением почувствовала, как по спине вверх и вниз побежали мурашки, когда он длинными толчками стал языком ласкать ее язык, а руки продолжали гладить и сжимать груди.

— М-м-м-м, — застонала она, придя в восторг от нового ощущения.

— Добавим третий элемент, сестра. — Чтобы заговорить, он оторвался от ее рта. — До сих пор только ты получала удовольствие. Когда я вновь поцелую тебя, возьми в свои маленькие ручки мой член. Сейчас он в покое, но быть может, и твое неумелое прикосновение заставит его подняться. Доставь и мне наслаждение.

— Салим! — воскликнула она. — Разве можно делать сразу столько удивительных вещей? Да я раньше никогда и не дотрагивалась до мужского члена. Не знаю, осмелюсь ли я. — Она опустила глаза, чтобы посмотреть на его орган — оружие любви, так, она слышала, его называют. И хоть раньше она ничего подобного не видела, впечатление оказалось сильным.

— Можно делать все, Ясаман, и еще больше, уверяю тебя. Бери в свои мягкие белые ручки мой член — ведь ты дочь Могола и ничего не боишься!

Их губы снова встретились, и она потянулась к его мужскому естеству. Она нежно ласкала его, сжимала, отпускала вновь, легонько постукивала пальцами. К ее изумлению, он стал расти и становиться толще, пока не сделался твердым, словно металлический прут. Когда брат вскрикнул, Ясаман отдернула руку:

— Я не сделала тебе больно, Салим? — в испуге спросила она. — Я не хотела повредить твое оружие любви!

— Нет, — успокоил он сестру сквозь стиснутые зубы. Аллах! Он и не представлял, что Ясаман сможет так быстро и поляр его возбудить. А ведь она была девственницей! Ему хотелось броситься вперед, проникнуть в нее, переполнить страстью, но инстинктивно он чувствовал, что сегодня — не время. Если она испугается и закричит — ему конец. Отец сегодня ночует во дворце.

Салим твердо знал: если старик обнаружит, чем он занимается с Ясаман, то, не колеблясь, лишит его наследства, а наследником сделает сына Салима Хусрау. Мольбы о прощении от женщин не будет. Мариам Макани и жены Акбара обожают Ясаман, а Ругайя Бегум — не его друг. За совращение сестры они его не пощадят, даже будут просить Акбара уничтожить его. И тот наверняка нанесет смертельный удар, если обнаружит тайную запретную связь между ним и своей наивной дочерью. Ясаман так доверчива к нему!

— А почему ты тогда вскрикнул? — спросила девушка, будто проникая в его мысли.

— Потому что ты доставила мне великое наслаждение, сестра, — ответил принц, стараясь вернуть контроль над собой. Нужно отвлечься. — Теперь я доставлю такое же наслаждение тебе, Ясаман. Мы изобразим то, что нарисовано в Ночной книге на странице, которую ты открыла. — Салим погладил сестру по щеке и коротко поцеловал в губы. — Ложись на спину, обезьянка, и разведи ноги. Смотри, не скатись с кровати: она такая маленькая. — Он потянулся вперед и подложил сестре под шею и плечи шелковый валик.

— Она не рассчитана на двоих. Салим, — ответила сестра, осторожно устраиваясь. — Что ты собираешься делать?

Он встал на колени между ее ног и потянулся к ее теплой плоти, так невинно ему открывшейся.

— Вот что делает принц на картинке, — заговорил он. — Там внутри под губками заключена драгоценность огромной чувственности. Только самые нежные прикосновения могут возбудить ее, доставляя тебе наслаждение, которое ты никогда раньше не испытывала. — Она нервно поежилась и всхлипнула от острого ощущения, когда он пальцами развел ее плоть.

Зачарованная, она увидела, что Салим еще больше наклонился вперед, его темная голова очутилась между ее раздвинутыми бедрами. Она подняла глаза и заглянула в книгу. Да, все правильно. И вдруг она это ощутила — легкие, точно пушинкой, прикосновения к самой сокровенной ее сути. На миг ее охватил внезапный страх. Что там делает Салим? Голова девушки металась из стороны в сторону. Руки брата крепко сжимали ее. Что он там делает? Догадка пронзила ее. Язык! Его язык в ней! Сердце учащенно забилось. Она подумала, что брат не должен был делать с ней такое, и все же… все же…

Она вздрогнула, а затем внезапно успокоилась. Салим не причинит ей боли. Не причинит. Его язык такой приятный. Она издала нежный звук. И вдруг тело сделалось истомленным и одновременно ужасно напряженным. Она выдохнула, глаза закрылись сами собой, будто заскользила по волнам. Ощущение было восхитительным. Удивительно восхитительным. Тело таяло и превращалось в ничто. Салим застонал и вдруг нежно спросил:

— Тебе хорошо, Ясаман? Ты что-нибудь чувствуешь? — Аллах! Она совсем не похожа на других. Он никогда не насытится ее сладостным соком.

— Еще, — без стеснения попросила девушка.

На мгновение он подчинился, но потом понял, что вскоре Ясаман не удовлетворит предлагаемая им игра.

Он хотел ее, но девушке еще предстояло так много познать, прежде чем они предадутся общей страсти. Он не испортит задуманного неразумной спешкой. Когда наступит час, она попросит всего сама, и он с радостью ей это даст. Он потерся языком о ее маленькую драгоценность, заставляя до конца испытать жар и сладость чувства. Она содрогнулась в последний раз и тихо застонала.

Ее ноги все еще подрагивали. Салим поднялся и длительным поцелуем заставил ее замолчать, погружая влажный от девичьих соков язык глубоко в рот и подчиняя себе. Крепким торсом он прижался к нежному телу сестры, ощущая ее мягкие груди.

Потом, не решаясь дольше оставаться поверх девушки из опасения потерять контроль над собой, он перекатился на бок и сел.

— Ну вот, сестренка, — произнес он обманчиво-спокойным голосом, — ты испытала страсть. Тебе понравилось?

Ясаман широко раскрыла свои бирюзово-голубые глаза, в упор посмотрела на него.

— Да, — просто ответила она. — Очень. Муж мне будет доставлять такое же наслаждение?

— Будет. Если окажется хорошим любовником.

— Я не хочу выходить замуж за плохого любовника, — искренне призналась она. — А как заранее узнать, какой он любовник?

— Мы узнаем о его репутации, — объяснил принц. В страсти Ясаман была ему ровней. Он обучит ее всему, и она будет принадлежать только ему одному. С четвертой женой не может не повезти, ведь недаром четыре — его счастливое число. Ман Баи, кузина и мать его детей, — верная и милая женщина. Амара обожает его и смыслит в политике. Hyp Яхан — умна, сообразительна, тщеславна сама и по отношению к мужу. Такова правда. Ясаман — наполовину сестра — страстная и горячая: ровня ему и его утешение. Вместе они будут самим совершенством.

— Посмотри! — Ясаман очнулась от пережитого и перевернула страницу Ночной книги. — Теперь супруга берет в рот член своего господина. Это тоже доставляет ему удовольствие, Салим?

— Да, — подтвердил он, стараясь унять поднимающуюся в нем дрожь. Не теперь, предостерегала благоразумная часть его естества. Если позволить ей это, отступления не будет.

— Тогда можно я доставлю тебе такое удовольствие?

— Не сегодня, сестренка. — Его обрадовало выражение разочарования, промелькнувшее в ее глазах. — Уже поздно. Ты уже многое узнала и оказалась способной ученицей. Оставим что-нибудь для следующего раза.

— Когда? — нетерпеливо спросила она.

— Завтра, когда все лягут спать, я снова приду к тебе, сестра. Ты хочешь? — Он подобрал повязку и обмотал ее вокруг горящих бедер.

— Да, — медленно ответила Ясаман. — Но до завтрашнего вечера целых тысяча лет, Салим.

— Предвкушаемая страсть — самая великолепная, — рассудительно заметил принц. — А теперь пожелай мне спокойной ночи, обезьянка.

К его изумлению, девушка соскочила с кровати, обвила шею руками и жарко прижалась к нему всем телом. Их губы встретились, и они задохнулись в безумном горячем поцелуе. «Спокойствие!» — предупреждал его внутренний голос. Он отстранился и с холодной улыбкой не спеша вышел из спальни, хотя покидать сестру ему вовсе не хотелось.

Проводив его, Ясаман взяла Ночную книгу и, со вздохом взглянув на нее, закрыла и отложила в сторону. Расправив смятую постель, вновь легла, но сон не шел. Медленно ее рука скользнула к тому сказочному месту между ног и, раздвинув складки, проникла внутрь.

Как там было влажно. Влажно и горячо. Она стала легонько поигрывать пальцами. Восхитительный трепет прошел по ее телу. Почти такой же, какой доставлял его быстрый язык. Но теперь он приносил облегчение, избавляя тело от заливавшего его беспокойного напряжения. Пальцы шевелились все настойчивее и настойчивее, пока со вздохом она не почувствовала, как расслабляется. Дыхание замедлилось и стало ровным, и она глубоко заснула.

Из тени появился едва различимый человек и, беззвучно ступая, подошел к кровати. Взяв Ночную книгу с того места, где оставила ее Ясаман, Адали поспешил из спальни. Он видел все, что произошло между маленькой принцессой и ее братом. Заботу о девочке ему поручили, когда той было всего шесть месяцев от роду, и с тех пор он еще ни разу не позволял беде так приблизиться к ребенку. Уже несколько лет, наблюдая встречи брата и сестры, он не сомневался в недобрых намерениях принца Салима по отношению к Ясаман. Недремлющий на страже безопасности принцессы, он давно видел, где таится зло, еще до того, как его подметила добрая Ругайя Бегум. Много раз он незаметно отводил от девочки беду, не сказав никому ни единого слова. Но сегодня все было иначе. Он вынужден был безмолвно наблюдать, как принц Салим посягал на невинность Ясаман, он не мог вмешаться. Потому что дать понять, что он видел это, означало подписать себе смертный приговор. Как доказало убийство Абу-л Фазла, принц Салим был безжалостен. А Адали знал, что из могилы он уже не поможет своей юной госпоже. Здесь требовалась помощь кого-нибудь более влиятельного, чем он. Адали постучал в дверь спальни Ругайи Бегум, изо всех сил надеясь, что с ней не будет правителя. Дверь открыла старшая служанка Ругайи Лайли.

— Госпожа отдыхает, — раздраженно ответила она, недовольная, что ее подняли с постели.

— Тем не менее я должен ее видеть, — настаивал Адали. В доме принцессы Ясаман, где он был главным управителем, Лайли не смела ему отказать.

— Заходи, — пригласила она и, ворча что-то про себя, прошла в спальню госпожи, откуда показалась через несколько минут и кивнула на дверь.

— Ложись спать, — велел ей Адали. — Ночью ты не понадобишься госпоже Ругайе Бегум. — И плотно затворив дверь за служанкой, приложил к ней ухо. Ему надо было убедиться, что женщина удалилась.

Ругайя Бегум сидела в кровати — седые волосы расчесаны и заплетены в одну толстую косу.

— Садись сюда, — похлопала она по краю кровати. — Если мы будем близко, Лайли ничего не услышит, даже если захочет подслушать. — Ругайя Бегум понимала: если Адали хотел ее видеть в столь поздний час, дело было неотложным. — Что случилось? — спросила она, когда евнух подсел рядом.

— Вечером, — без дальнейших предисловий начал Адали, — я спрятался в спальне принцессы Ясаман. Не спрашивайте меня, госпожа, почему. Я и сам толком не знаю. Какой-то инстинкт приказал мне это сделать.

Ругайя Бегум кивнула, но ничего не ответила, с растущим ужасом слушая, что он увидел в покоях Ясаман.

— Принцесса отвечала с невинным жаром на все попытки принца Салима, — заключил слуга. — Она удивительно страстная девушка и обещает стать очень страстной женщиной. Этого и следовало ожидать: и отец, и Кандра — страстные люди.

— Но ее страсть не должна быть направлена на Салима, — воскликнула Ругайя Бегум. — Он нехороший человек, Адали. Знает, что поступает не правильно, и все же пытается соблазнить Ясаман, которая, кроме него, не знакома ни с одним мужчиной. Что мне делать? Если что-нибудь случится с моим господином, как я смогу уберечь Ясаман? Я не смогу!

— Нельзя тянуть с браком, госпожа Бегум, — прямо ответил Адали. Старому верному слуге позволялось открыто высказывать свои мысли. — Принцессу необходимо выдать замуж до зимы. Она не должна возвращаться на юг в Лахор.

— Адали, ты знаешь законы так же, как и я, — безнадежно сказала Ругайя Бегум. — Ни одна девушка до четырнадцати лет и ни один юноша до шестнадцати не могут вступить в брак. А Ясаман только тринадцать.

— Вы позволяете материнским страхам затмевать здравый смысл, госпожа Бегум, — упрекнул ее Адали. — Вы ведь сами сказали, что законы утверждает правитель. Он же может их и отменить, если пожелает.

— Но какую причину я могу привести Акбару, чтобы оправдать такую спешку с помолвкой и браком Ясаман? — Беспокойство о дочери оставило след на лице Ругайи Бегум.

— Есть, только одна причина, которая его убедит, — ответил евнух. — Правда.

Ругайя Бегум побледнела.

— Я не могу рассказывать ему о таких вещах, — запротестовала она.

— Вы должны, — настаивал слуга. — Могол не глупец, и, Аллах да простит мне мои слова, он умирает. Никто не знает, когда за ним придет черный верблюд смерти. Наверное, скорее, чем нам бы хотелось, и мы оба об этом знаем. Когда он покинет этот мир, кто тогда защитит принцессу? Ни у вас, ни у меня на это не хватит власти.

— А у мужа? — спросила в ответ Ругайя Бегум. — Когда Салим станет Великим Моголом, никого не будет могущественнее его.

— Признаю, госпожа Бегум, во многих своих поступках принц Салим капризен, — согласился евнух. — Но он знает, что его страсть порочна, как бы он ее ни оправдывал. Если принцесса выйдет замуж и будет счастлива, я не думаю, чтобы он решился разрушить ее счастье. Ведь он ее любит. Еще лучше, если она станет матерью.

— А не любит ли он больше себя? — с сомнением произнесла Ругайя Бегум. — Я никогда не бываю уверенной в нем. Убийство Абу-л Фазла в самом деле поразило меня. Салим гордится, что может держать себя в узде там, где дело касается вина или опиума. Перед глазами у него несчастный пример братьев Мурада и Данияла. И все же в последнее время поговаривают о его излишествах и пьянстве. Под действием вина и опиума он не станет задумываться о том, что творит. Мне рассказывали о кастрированном паже, обидевшем его, и о забитом до смерти слуге. Непостоянство его характера пугает меня, Адали.

— Тем более вы должны сказать правду правителю Акбару, госпожа Бегум. Принц, судя по всему, не остановится ни перед чем, и принцессу надо защищать всеми силами. Наш господин предлагал кого-нибудь в мужья Ясаман?

— Конечно, — ответила Ругайя Бегум, — но ни одного подходящего. Только один принц может стать мужем Ясаман — Ямал Дарья-хан.

В знак одобрения выбора Ругайи Адали слегка поднял глаза.

— Превосходно, госпожа Бегум. Если наша принцесса выйдет замуж за принца Кашмира, она окажется вне досягаемости брата. Превосходно! Когда вы обсудите все с Моголом?

— Дадим ему поспать, Адали. Утром все решим с господином, пока он не отбыл в свой дворец. С браком Ясаман медлить нельзя. Ох, моя несчастная дочь. Она еще так молода!

— Она сильна, как Кандра, госпожа Бегум. Какую бы судьбу ни ниспослала ей жизнь, она достойно встретит испытания и победит. Я чувствую это сердцем.

Глава 3

Правитель проснулся, как обычно, рано и принял ванну. Несколько минут он провел в духовной медитации. Поднявшись с колен, он рассчитывал обнаружить завтрак, но увидел свою первую жену Ругайю Бегум. Женщина входила в комнату, и впервые ему пришло в голову, что она сильно постарела. Под глазами были ясно видны тени.

— Молю, выслушай несколько слов перед едой, господин. Дело очень важное, иначе я бы тебя не побеспокоила. Не изволишь ли пройти со мной к озеру? — Она взяла его под руку и с немой просьбой заглянула в лицо.

Он кивнул, но ничего не ответил, понимая, что она ведет туда, где их не могут подслушать. Утренний воздух был сладостным и прохладным. Солнце только показалось из-за гор, и над спокойными, точно зеркало, водами озера Вулар висела дымка.

— То, что я скажу, поразит и, без сомнения, приведет в гнев моего господина, — начала Ругайя Бегум, когда они вышли на берег. Над поверхностью, крича в поисках пищи, проносились чайки.

— Поклянись душой своего отца Хумаюна4, что не будешь мстить виноватому.

— Что-то ужасное должно было произойти, если ты, жена, собираешься вырвать у меня такую клятву, — ответил Акбар.

Салим. Не иначе — это Салим, причиной большинства его горестей был Салим, но никогда прежде Ругайя не принимала его сторону. Интересно.

— Больше я не произнесу ни звука, если ты не поклянешься мне, господин, — упрямо настаивала Ругайя Бегум.

— В таком случае я вынужден поклясться, — согласился правитель. — Не припомню, чтобы ты когда-нибудь просила меня о подобном. Должно быть, случилось нечто очень серьезное. Конечно, это Салим, но раньше ты никогда его не защищала. В чем дело? — Он встревожился, видя ее в таком смятении. Похоже, она не спала всю ночь.

— Да, господин, речь идет о Салиме, но не только о нем, но и о Ясаман. — И она рассказала во всех подробностях то, что поведал ей Адали.

Акбар слушал, и от гнева цвет его лица менялся от пшеничного к смуглому. Огромным усилием воли он сумел сдержаться и не проронил ни звука, пока она не закончила свой ужасный рассказ, а потом произнес.

— Лучше бы я уничтожил его в прошлом году, когда он убил Абу-л Фазла. Принцу Хушрау — шестнадцать, он достаточно взрослый и разумный человек, чтобы стать моим наследником. Разве сам я не был моложе, когда сделался Моголом?5 Все прощают Салима за его очарование, и я каждый фаз прощал его, потому что у он Первый из живых моих сыновей и так дорог моему сердцу.

Год назад он убил моего лучшего друга, к которому всегда меня ревновал. Он не переставал повторять, что я ценил Абу-л Фазла выше его, а это было не правдой. Абу-л Фазл был моим другом, а Салим — сын и наследник. Наша дружба — вот к чему всегда ревновал меня Салим. А теперь он хочет вовлечь невинную сестру в кровосмесительную связь. Он жаждет ее, как будто не одной с ней крови. Он должен умереть, Ругайя! Ничего другого не остается: он должен умереть! — Мука исказила лицо Акбара, когда он произносил эти слова.

— Нет, мой господин. — Стараясь успокоить, Ругайя Бегум положила руку на голову правителю. — У Салима есть и хорошие, так же как и плохие, качества. Всю жизнь он готовил себя к будущему, которое однажды к нему придет. И тогда он будет хорошим властелином. Убийство Абу-л Фазла — ужасный поступок, и я не могу его простить. Но понимаю, почему принц действовал именно так. Не нужно, чтобы смерть сына была на твоей совести. Не теперь.

Все можно решить гораздо проще. Разреши Ясаман выйти замуж за сына Юзеф-хана. Разреши ей остаться в Кашмире. Отошли Салима на юг и держи его там. Мевар до конца так и не склонил головы. Салиму там хватит дел. С молодым страстным мужем у Ясаман вскоре должны появиться дети. Она будет счастлива, и, видя ее счастье, брат будет радоваться за нее и оставит дурные намерения.

— То, что он касался Ясаман таким образом, выводит меня из себя, Ругайя! — воскликнул в гневе правитель. — У него не было прав. Аллах! Она ведь почти ребенок!

— Меня это тоже злит, мой господин. Но с тем, что случилось, уже ничего не поделать, — рассудительно заметила Ругайя Бегум. — Представь себе, наш добрый Адали был вынужден прятаться в тени, пока Салим пытался совратить Ясаман. Он оставался там, несмотря на гнев, чтобы отвести зло от Ясаман в будущем. Ведь если бы Салим заметил Адали, он убил бы его собственными руками. Адали предпочел сохранить свою голову, чтобы когда-нибудь грудью встать против Салима. Мы должны быть такими же мужественными и мудрыми, мой господин. Салим не должен догадываться, что мы знаем, какая в нем таится темная страсть к Ясаман. Сейчас он верит, что овладеет сестрой. Но если заподозрит, что мы его подозреваем, то сделает все, чтобы осуществить свое желание немедленно.

— Но он узнает о браке Ясаман, — возразил Акбар, — и спросит, почему я разрешил выдать ее замуж тринадцати лет, когда закон ясно гласит, что невесте должно быть четырнадцать. Что ответить ему, добрая жена? Сказать — это моя воля? Для Салима этого будет недостаточно.

— В этом нет ничего трудного, мой господин, — улыбнулась Ругайя Бегум. — Скажи, что опасаешься за преданность Якуб-хана, несмотря на верноподданную службу его отца. Скажи принцу Салиму, что хочешь обеспечить верность семьи Юзеф-хана, связав браком Ясаман с его младшим сыном. Скажи ему, что когда-нибудь сделаешь принца Ямала Дарья-хана губернатором Кашмира и, таким образом, еще крепче привяжешь его, его семью и народ Кашмира к своей семье. В этом акте есть логика и государственный смысл, и он достоин тебя, мой господин.

— Я успел позабыть, какая ты мудрая и умная, Ругайя, — усмехнулся Акбар. — Слишком долго, воспитывая дочь, ты была вдали от меня. — Он наклонился и поцеловал ее в щеку. — Сегодня же я поговорю с Юзеф-ханом и решу это дело. И пошлю к Ясаман госпожу Юлиану, чтобы та убедилась, не нарушил ли Салим девственности дочери.

— Нашу тайну разделяет с нами Адали. Но будет еще один человек, который взвалит на себя ее тяжесть. Священник. Ясаман воспитана в христианской вере, как хотела того ее мать, но ее религиозные взгляды, как и твои, широки. И все же нам потребуется помощь священника, чтобы подготовить девушку к величайшей перемене в ее жизни. Они повернулись и направились во дворец.

— Хорошо, Ругайя. Это я оставляю на твое усмотрение. Теперь мне нужно поесть и заняться делами. Сейчас Юзеф-хан здесь со своей семьей, и дело замужества Ясаман можно решить быстро.

Почтительно поклонившись мужу, Ругайя Бегум отправилась разыскивать отца Куплена Батлера, домашнего священника Ясаман. Он только что завершил утренние молитвы, и она, как и Акбара, пригласила его прогуляться по берегу озера.

— Мне требуется ваша помощь, отец Куплен, — начала она.

— Вы знаете, вам стоит только приказать, госпожа. — В его мягком выговоре чувствовались нотки ирландского наречия.

Он был высоким худощавым человеком средних лет с коротко подстриженными волосами. Небольшие голубые глаза смотрели живо и изучающе. Он приехал к ним, когда Ясаман шел второй год, после того как Акбар попросил главу иезуитов в Индии прислать ему домашнего священника для дочери. В то время это вызвало недоумение, но поднявшийся шум быстро улегся. Акбар славился своим интересом ко многим религиям, и у всех принцесс в свое время были наставниками католические священники. Отец Батлер легко вошел в дом. Он был очарован Индией, никогда не осуждал и не критиковал местные нравы и обычаи. Вскоре в нем обнаружилось грубоватое чувство юмора, за которое слуги его полюбили.

— Вот уже некоторое время, — начала Ругайя Бегум, — я замечаю, что интерес Салима к Ясаман скорее напоминает любовь мужчины к женщине, чем брата к сестре. Я пыталась выбросить из головы эти недостойные мысли. Не хотелось верить в то, что подсказывал мне инстинкт. В это невозможно было поверить!

— Но теперь вы изменили мнение. Не так ли, госпожа? Почему? — Голубые глаза священника сделались серьезными.

— Прошлой ночью принц Салим принялся соблазнять Ясаман. Он вошел в ее спальню и… и… Не могу рассказывать вам эту мерзость. Если бы не Адали… — Несколько мгновений она была не в силах продолжать.

— Адали их поймал? — Священник старался узнать все до конца, прежде чем женщина расплачется.

— Адали заподозрил принца Салима. — Невероятным усилием Ругайя Бегум овладела собой. — Он спрятался в спальне Ясаман и видел все, что происходило между ними.

Госпожа Иодх Баи вчера подарила Ясаман Ночную книгу. Когда-то она принадлежала Кандре. Конечно, девочка заинтересовалась. Она как раз разглядывала книгу, когда вошел ее брат. Он предложил ей изобразить вдвоем то, что нарисовано на картинках. И ему удалось убедить ее, сказав, что, выходя замуж, девушка должна быть сведуща в любви. Он убедил ее, что девственница может получать огромное удовольствие, не теряя девственности.

— Кровь Христа на его голову! — взорвался священник, поразив Ругайю Бегум. Никогда еще она не слышала, чтобы он так многословно ругался. Куплен Батлер настолько пронзительно поглядел на женщину, что та в испуге чуть не отступила. — Он лишил ее невинности? — без обиняков спросил он.

— Нет, нет, — заверила его Ругайя Бегум. — Так по крайней мере клянется Адали. Поговорите с ним сами, святой отец. Он считает, что Салим ждет подходящего момента, чтобы овладеть ею окончательно.

— Нужно что-то делать, нельзя допустить, чтобы дьявол творил зло. Что вы предлагаете, госпожа, и чем могу помочь я?

— Я попросила своего господина Акбара немедленно выдать замуж Ясаман. Салим, безусловно, воздержится от зла, если поймет, что она счастлива с мужем.

— И кто тот принц, которого вы выбрали? — спросил священник.

— Ямал Дарья-хан, младший сын Юзеф-хана. Куплен Батлер задумчиво кивнул:

— Сильный молодой человек; я слышал, он, как и отец, верен нашему господину Акбару. И она останется здесь, в Кашмире, — заметил он почти про себя. — Да, выбор хорош, госпожа. И вы, конечно, хотите, чтобы я подготовил Ясаман к скорому замужеству.

— Да, — ответила Ругайя Бегум. — Боюсь, она не обрадуется этой новости. Мы позволяли ей так долго быть маленькой девочкой, а теперь, не дав возможности побыть девушкой, потребуем стать женщиной. Вы знаете, как Ясаман ценит свободу. Ей будет трудно преодолеть эту сторону своей натуры, и все же ей необходимо немедленно выйти замуж. Она и в самом деле слишком молода, ко других путей защитить ее от Салима мы не нашли. Скажу вам по секрету, здоровье правителя ухудшается. События прошлого года отняли у него много сил, хотя он старается не показывать слабости. Когда он покинет нас, у меня не останется средств уберечь дочь от Салима. Кроме мужа, этого сделать не сможет никто из нас.

— Да, — вслух согласился священник, в душе не уверенный в ее правоте. Салим — упорный юноша, и мало что может устоять на пути его плотских желаний. Несколько лет назад он страстно влюбился в Hyp Яхан. Акбар противился тогда этому браку, полагая, что дочь Зайн-хана Коки — недостойная пара будущему Моголу, несмотря на свою красоту. Девушка была слишком умна, чтобы устроить Акбара, и открыто высказывала свои мысли. Она не только отвечала на страсть Салима, но, как и мать, поощряла ее.

Зайн-хан Кока был умнейшим и опытнейшим военачальником Акбара. Их семьи оставались близки на протяжении многих поколений. Девушка часто бывала в доме Акбара, и он всегда думал о ней как о сестре Салима. Он чувствовал, что в этом браке есть что-то неестественное, но в конце концов был вынужден согласиться.

— В конце концов, милостивый господин, — успокоил правителя сам Зайн-хан Кока, — между нашими детьми нет кровного родства.

Даже первая любимая жена Салима Ман Баи и его вторая жена принцесса Биканера Амара умоляли Могола разрешить этот брак их мужу. И он состоялся. А теперь вожделения принца направлены на его младшую сестру, а правитель умирает. «Все складывается очень плохо», — думал священник.

— Как мы сообщим об этом принцессе? — спросил он Ругайю Бегум.

— Нужно подождать, пока Акбар не устроит все с Юзеф-ханом, — ответила женщина. — На счастье, он здесь, в Кашмире, с семьей, и правитель пошлет за ним сегодня же. Если брак окажется счастливым и молодой Ямал оправдает надежды, господин может от своего имени передать ему правление Кашмиром.

— А разве принц Ямал не младший сын Юзефхана, госпожа? Что остальные сыновья скажут на это?

— Они должны помнить, что были неверны. К тому же лишь три его сына живы. Старшему, Якубу, верить нельзя, среднему, Хайдеру, не верит мой господин, думая, что он тянется за старшим, а вот младший, Ямал, показал свою верность. Второй сын, Ахмед, погиб во время войны против дяди. Если господин кому-нибудь и доверит Кашмир, то только принцу Ямалу.

Пока Ругайя Бегум разговаривала со священником, Акбар возвратился в свои покои. Он быстро перекусил белым хлебом со сладким печеным яблоком, запив все это чашкой горячего черного сладкого чая Закончив трапезу и даже не повидавшись с дочерью, он распорядился подать ему лошадь и в сопровождении телохранителей отправился в расположенный неподалеку свой дворец.

Озеро Вулар… Он любил эти места и сердцем чувствовал, что Кандра полюбит эту страну холодных вод и гор. Он усмехнулся, вспомнив, как она ненавидела жару долин и пыль Лахора и как старалась не жаловаться. Для Кандры он и построил дворец, в котором теперь жила ее дочь. Тогда он нанял много рабочих и платил им двойное жалованье, только чтобы дворец был готов ко дню рождения ребенка. Здесь Ясаман и родилась и научилась так же любить Кашмир, как любила ее мать. И теперь он собирался выдать ее замуж за принца этого края. Она останется здесь навсегда, и это правильно. Ругайя не ошибалась: Ямал Дарья-хан — идеальная пара для их дочери.

Акбар въехал в королевский дворец и дал распоряжение одному из советников:

— Немедленно разыщи Юзеф-хана и пришли ко мне. Я буду в приемной.

Был еще ранний час, но весть о том, что правитель вернулся, уже дошла до служащих, которые потянулись к нему с докладами.

— Не теперь, не теперь, — отмахивался он, и его глаза смеялись. — Вы суетитесь, как муравьи, полные сознания собственной значимости. Кто-нибудь вторгся в пределы наших земель?

— Нет, наш господин, — хором отвечали чиновники.

— Кто-нибудь умирает из важных особ?

— Нет, наш господин.

— Тогда оставьте меня, пока я не поговорю с другом Юзеф-ханом, — распорядился Акбар. — И кто-нибудь пусть принесет чаю и медового печенья. Разве может Великий Могол выглядеть скаредным и негостеприимным. — Он махнул рукой, и они удалились. Бюрократы! Без них правительству не обойтись. А может быть, бюрократы — вредный нарост, который развивается на правительстве, вместо того чтобы зародиться на гнилом стволе, и сосет его жизненную силу, пока тот не ослабеет до такой степени, что оказывается неспособным управлять? Мысль показалась ему интересной.

Его личная приемная — прохладная уютная комната, стены которой были расписаны картинами, изображающими сцены из придворной жизни. Приемная была обставлена скудно и просто и выходила окнами на озеро. Удаленная от других помещений дворца, она имела единственный вход с террасы, три остальные стены были глухими, оберегая правителя от нескромных ушей. Вскоре слуга внес кипящий чай и свежее маковое печенье.

— Когда придет гость, я налью ему сам, — сказал Акбар, и слуга с поклоном вышел.

Юзеф-хан прибыл без охраны, он прекрасно знал дворец. Когда-то он жил здесь сам.

— Господин, — произнес он и, став на колени, утвердил стопу правителя на своей голове.

Приняв знак повиновения, Акбар приказал военачальнику подняться и сесть подле него.

Мужчины уселись на подушках, разложенных возле низкого столика. Правитель разлил чай и подвинул блюдо с печеньем. Проявив любезность, он в упор посмотрел на бывшего правителя Кашмира:

— В прошлые годы ты много раз доказывал мне свою верность, несмотря на то что наши отношения начинались очень непросто. Теперь я отблагодарю тебя так, как ты не ожидал. Я хочу твоего младшего сына Ямала Дарья-хана в мужья моей дочери Ясаман Каме Бегум. Что ты скажешь на это, мой добрый Юзеф-хан?

Бывший правитель Кашмира был и впрямь ошарашен словами Могола. Когда умер отец, его дядя попытался захватить кашмирский престол, но Могол помог вернуть ему наследство. В награду Акбар потребовал от Юзеф-хана клятвы верности Империи Моголов. Юзеф-хан тотчас согласился, но потом отказался от слова, пока Акбар сам не явился в Кашмир и не отобрал у него власть.

Тем не менее он был прощен и с тех пор неоднократно доказывал правителю свою верность. Напряженные отношения возникали из-за поведения старшего сына Якуба. Хайдер был таким же смутьяном, но, в отличие от брата, был трусоват.

А вот младший, Ямал, своим благородством услаждал жизнь отца. Они выиграют вместе — и сын, и отец. Ведь слова Акбара означали, что их семья вскоре снова станет править Кашмиром, хотя и в качестве подвластной земли. Но и этого было довольно!

— Господин! Нет слов, которыми я мог бы выразить радость по поводу того, что ты сказал! Я поражен тем, что ты собираешься удостоить такой чести мою семью. От имени сына клянусь, что с принцессой Ясаман будут обращаться, как с юной королевой, потому что королевой она достойна быть!

— Мне рассказывали, Юзеф, что у твоего сына есть небольшой гарем, но в нем нет ни одной супруги. Это правда? — спросил Акбар, переходя прямо к делу. — Ясаман должна стать первой женой своего мужа и родить ему наследника. Ни одна принцесса из империи Моголов не может принять в жизни меньшей доли.

— У Ямала нет жены и лишь пять женщин в гареме, господин. Ни с одной из них он не живет слишком долго, и ни у одной пока нет детей.

— А нет ли у него женщины, которая овладела его сердцем? Ответь правду, ведь я и сам когда-нибудь ее узнаю. Я не хочу, чтобы Ясаман была несчастна. Но она сможет приспособиться, если поймет, в чем дело. Мне бы хотелось, чтобы твой сын полюбил ее, но понимаю, что это может оказаться невозможным.

— Ямал — очаровательный юноша, как его покойная мать, — ответил Юзеф-хан. — По моему разумению, ни одна из женщин не сможет устоять перед ним. Причина, отчего его гарем невелик и наложницы приобретены недавно, кроется в том, что девушки ему быстро надоедают.

— Может быть, он импотент? — продолжал допрашивать правитель. — Слабые мужчины склонны валить свои грехи на женщин.

— Нет, я слышал, что с этим у него все в порядке, — ответил Юзеф-хан. — Думаю, его непостоянство проистекает от скуки. Видимо, ни одна из женщин не заинтересовала его настолько, чтобы завоевать сердце. Не могу гарантировать, господин, что он полюбит твою дочь. Ты не хуже меня знаешь, что такие партии не более чем союзы для овладения землями, золотом и властью. Твоя дочь юна. Почему бы не позволить ей влюбиться самой. Она ведь твой последний ребенок.

— Если бы я мог так поступить, — горестно вздохнул Акбар. — Теперь я должен посвятить тебя в свою тайну: я нездоров уже несколько лет — наверное, умираю. Прежде чем нить моей жизни оборвется, я хотел бы видеть Ясаман замужем. Может быть, увижу ее первенца. Вручить судьбу дочери ее брату Салиму я не осмеливаюсь. Он слишком часто заявляет, что обожает Ясаман, что ни один мужчина ее недостоин. Трогательное отношение, но непрактичное. Так Ясаман может остаться старой девой. Нет, Юзеф-хан. Моя дочь должна выйти замуж и иметь детей и, если Господь пожелает, от любящего мужа. Она выросла вдали от моего двора. Когда она осознает свое предназначение, жизнь ее станет проще, а в Кашмире ей лучше, чем в других местах.

Союз между нашими детьми может на поколения вперед связать наши семьи и превратить Кашмир в важнейшую часть моей империи. Разве мал мой дар народу Кашмира? Ведь я дарю ему дочь! Скажи, Юзеф-хан, считаешь ли ты способным сына Ямала управлять от моего имени Кашмиром?

Кровь застучала в ушах Юзеф-хана.

— Он умен, — ответил военачальник, — и знает, что значит быть верным.

— Тогда, — тихо проговорил Акбар, — если брак между нашими детьми окажется счастливым, он станет здесь моим наместником. Так что, Юзеф-хан, мы можем начинать брачные переговоры?

Военачальник кивнул:

— Сегодня же, мой господин, я получу согласие сына на брак.

Когда Юзеф-хан удалился, Акбар обдумал свою позицию. За годы правления он выступил инициатором многих гражданских реформ. Теперь алчные семьи не могли уже заполучить или выменять противящихся участников брака. Необходимо согласие жениха, невесты и их родителей — до этого нельзя обсуждать никаких пунктов соглашения. Стоимость разрешения на брак зависела от обеспеченности сторон. За Ясаман он сам заплатит двадцать мухров — сумму двойного обложения богатой семьи. Но прежде он должен убедить свою юную дочь в необходимости этого брака.

Эта задача будет не из легких. Всеми опекаемая, Ясаман в действительности не готова к браку. К тому же нужно будет отослать Салима, иначе он станет препятствовать планам отца. О том, что принц Ямал даст согласие на брак, Акбар не беспокоился. В двадцать три года молодой человек понимает, какие ему предоставляют возможности. А если верить отцу, Ямал умен.

Правитель был бы немало поражен, если бы стал незримым свидетелем разговора, состоявшегося днем между Юзеф-ханом и его сыном. Бывший повелитель Кашмира пересек на лодке озеро Вулар и подплыл ко дворцу сына. Он нашел его на террасе за поздним завтраком. Юзеф-хан заставил себя двигаться медленно, с достоинством, соответствующим своему положению.

— Отпусти слуг, — приказал он Ямал-хану. И когда они остались одни, сказал:

— Могол хочет тебя в мужья своей дочери! — От возбуждения его голос стал визгливым.

— Нет, — ответил принц и потянулся за грейпфрутом, дольки которого лежали в чаше.

— Нет? — Отец выглядел ошарашенным.

— Нет, — повторил Ямал-хан и отправил в рот сочную дольку.

— Но почему? — потребовал Юзеф-хан. — Ты влюбился в другую женщину?

— Нет такой женщины, которая бы овладела моим сердцем, — ответил юноша отцу. — Но я не собираюсь жениться на дочери человека, лишившего нашу семью престола, человека, для которого ты воюешь, и не за собственные интересы, отец, не за интересы Кашмира, а за интересы Империи Моголов.

— Послушай, Ямал, сынок. Ни одной живой душе я бы не признался в этом, хотя долгие годы это гложет мое сердце. Я опозорил нашу семью, да простит меня Аллах. В тот год, когда ты родился, умер мой отец Али-хан Чак. Мой дядя Абдал-хан хотел захватить меня, но я помчался ко двору Могола в поисках защиты. Он оказал мне ее, потому что я поклялся, вновь обретя Кашмир, стать его вернейшим вассалом. Я был восстановлен на троне, дядя изгнан, но я не выполнил своего обязательства перед Акбаром. Несколько раз он посылал за мной, но я, хотя и обещал, не явился к нему, да и не собирался этого делать. Я считал, что Кашмир слишком далеко от двора Могола, чтобы наши земли заботили его и дальше, но правитель продолжал настаивать.

Наконец я послал к Моголу твоего брата Хайдера. В то время правитель находился в Пенджабе, то есть прямо за нашей задней дверью. Но он снова призвал меня. Тогда я послал к нему старшего сына Якуба, но и этого было недостаточно. Якуб отбыл с царского двора без разрешения правителя — Акбар напугал его, излив ярость, вызванную моим поведением. И вот он направил армию в Кашмир, и мы потеряли наши земли. Быть может, мое последующее повиновение и восстановило бы положение семьи, но Якуб в течение нескольких лет восставал против Акбара. Он считал, что так искупает свою прошлую трусость. В отместку нам прислали жестокого губернатора — помнишь, какие были трудные времена?

И все это произошло из-за моих недостойных поступков. Я дал слово Акбару, что признаю его своим господином, и нарушил его. А теперь у семьи появилась возможность вновь обрести то, что она когда-то потеряла. Акбар ясно выразился: если брак окажется удачным, он назначит тебя от своего имени править Кашмиром.

— А что, отец, если партия, о которой вы сговорились, окажется неудачной? Что тогда? Остаток своих дней мне придется плясать перед испорченной могольской принцессой, чтобы когда-нибудь вернуть семье Кашмир? Пусть уж брат Якуб, который когда-то был твоим законным наследником, или средний твой сын Хайдер женятся на девчонке и обретают для нас Кашмир.

— Правитель хочет тебя, Ямал. Он не просил ни об одном из других моих сыновей. Он назвал тебя. К тому же и Якуб, и Хайдер слишком стары для нее, и у них взрослые дети. Ясаман Кама Бегум должна быть первой женой своего мужа и матерью его наследника, — твердо закончил отец.

— Буду несчастен, если огорчу тебя, потому что ценю тебя превыше других людей, — ответил Ямал-хан.

— Ты не огорчишь меня, сын, — успокоил его военачальник. — Вспомни, как двадцать четыре года назад я исполнил свой долг, женившись на дочери мелкого чиновника, когда тот умирал, а у девушки не было другой семьи, чтобы позаботиться о ней.

При упоминании о замужестве матери принц вспыхнул.

— Мне не требовалась еще одна жена, но долг повелевал мне уважить желание умирающего. К моему изумлению, твоя мать оказалась прекрасной парой и родила мне тебя. Мне не нужен был еще один сын, и ты бы никогда не появился на свет, если бы я не уважал данное мной слово. Неуважение к данному слову стоило мне Кашмира. Тебе нужно жениться. Настало время устроиться и подарить мне внуков. Принцесса Империи Моголов! Подумай об этом, Ямал! Ты возьмешь в жены принцессу Империи Моголов.

— Я думаю об этом, отец, и меня это страшит. А что, если девушка безобразна, или своенравна, или, хуже всего, глупа? Даже за Кашмир я не могу быть жеребцом маленькой любимой кобылки правителя. Что я буду делать, если мы не полюбим друг друга?

— Будешь делать то же, что делают в такой ситуации все мужчины, — рассудительно ответил Юзеф-хан. — Пойдешь на компромисс: докажешь, что добр и внимателен с женой, а когда та родит тебе сына или двух, заведешь себе вторую, но всегда будешь относиться с почтением к первой, помня, что она мать твоего наследника. Не обязательно любить женщину, чтобы быть с ней близким. Я никогда особенно не любил мать Якуба, но всегда уважал ее.

— Но я хочу любить жену, — упрямо заявил Ямал-хан отцу.

— Ты настоящий кашмирский романтик, сынок, — в ответ улыбнулся тот. — Не отчаивайся по поводу этого брака. Я не слышал, чтобы кто-нибудь сказал о принцессе дурное слово. Мне как-то говорили, что она наградила местного рыбака правом исключительной ловли в водах у ее дворца за то, что тот спас ее тонущего котенка. Зазнайка или вздорная девчонка никогда бы так не поступила. Она заботлива, и, может быть, ты научишься ее любить.

Вместо того чтобы думать о себе, подумай о Ясаман Каме Бегум. Из всего, что я знаю о ней, скажу что она девушка неглупая и очертя голову не согласится выйти замуж за первого встречного. Как ты считаешь, не мучается ли она такими же сомнениями, как и ты? Брак заключается между двумя людьми и бывает счастливым только тогда, когда они оба этого хотят. Никто из? них в одиночку не может создать счастья или сделать совместную жизнь трагедией и развалить брак. Мне кажется, твои женщины тебя испортили, внушив, что ты особенный юноша, — заключил он.

— У меня ведь нет выбора, отец? Я должен дать согласие? — мрачно спросил принц. Юзеф-хан кивнул:

— Должен. Но эта доля не хуже смерти. Я тотчас пошлю к моему повелителю Акбару, и мы вместе посетим его дворец. Надо решить, какие подарки, выбрать. Это моя обязанность как отца жениха, но, может быть, ты хочешь что-нибудь послать Ясаман?

— Принцесса исповедует ислам? — Ямал-хан был удивлен. — Большинство жен Могола — раджпуты, и я полагал, что и принцесса воспитана так же.

— С матерью Ясаман Камы Бегум связана какая-то тайна. Принцессу растила первая жена Могола Ругайя Бегум, исповедующая ислам. Я думаю, что и девушка верит в Пророка. Акбар не будет возражать, если ты спросишь у него о матери невесты. Он поймет, тебе необходимо больше знать о ее предках, чтобы стать ближе к ней самой.

Юзеф-хан отправил во дворец гонца с вестью о том, что Ямал Дарья-хан дал согласие на брак с принцессой Ясаман Камой Бегум. Вернувшись обратно, гонец сообщил, что правитель ждет после обеда во дворце Юзеф-хана с сыном. Тотчас они начали отбирать свадебные дары царственной невесте.

Акбар обрадовался, получив согласие кашмирского принца, хотя и не сомневался в нем. Ни один человек в здравом уме не отверг бы дочь Великого Могола в качестве жены. Он приказал подать ему лошадь и в сопровождении телохранителя направился к расположенному в двух милях дворцу дочери.

Его встретила расстроенная Ругайя Бегум:

— Салим здесь, и он с Ясаман, — сообщила она мужу.

— Они одни? — живо спросил правитель.

— Нет. Рохана и Торамалли получили строгие указания. Успокаивая, Акбар обнял жену:

— Ямал-хан дал согласие на брак с Ясаман. Теперь следует получить ее согласие. И быстро! Проводи меня к ней.

— Что ты собираешься делать, господин?

— Подожди и узнаешь. И не удивляйся ничему из того, что я предприму. Салим уже видит себя на моем месте. Но я хороший тактик; вряд ли он когда-либо станет таким. — Правитель проследовал за Ругайей Бегум через небольшой мраморный дворик и вышел на террасу у озера. Сын и дочь сидели на кушетке, темные головы сдвинуты, словно они замышляли какой-то заговор.

— Дети! — Его голос прозвучал, как всегда, добродушно.

— Папа! — Ясаман отпрянула от брата и, вскочив, бросилась поцеловать отца.

— Здравствуй, мой розовый бутон! — весело проговорил Акбар. — Я принес тебе самую замечательную новость!

! ч — Отец! — Салим поднялся, согнав с лица выражение удивления, но правитель успел его заметить. Принц подошел к отцу, встал на колени и в знак почтения поставил его стопу себе на голову.

— Шайкхо Баба, любимый сын! — Акбар поднял Салима и поцеловал в обе щеки. — Рад тебя видеть. Мать говорила, что ты здесь. Почему ты не пришел повеселиться на дне рождения сестры?

— Прости, отец, но я не знал, как ты встретишь меня, и не хотел испортить праздник, — честно ответил принц.

— Я простил тебя, Шайкхо Баба. Оставим прошлое в прошлом, — проговорил Акбар, к удивлению Ругайи Бегум, совершенно искренним тоном. — Рад, что ты здесь. У меня превосходная весть для Ясаман. Ты выходишь замуж, дочь! Я нашел тебе хорошего принца. Что ты скажешь, мой розовый бутон?

"Мне — замуж? Они нашли мне принца!» На миг сердце Ясаман екнуло от восторга, но потом она испугалась:

— А что, если принц не полюбит меня, папа?

— Как он может тебя не полюбить? — успокоил ее отец. — Даже сейчас его сердце бьется быстрее при мысли, что вскоре ты будешь его. И он придет в восторг, если ты его полюбишь. Он молод, Ясаман, и ты станешь его первой супругой. Матерью его сыновей. Даешь ли ты согласие на брак, дочка? Ты будешь счастлива, обещаю тебе!

— Кто этот принц? — потребовал Салим, не в состоянии скрыть ревность, прозвучавшую в голосе. Ясаман не может выйти замуж. Она — его.

— Младший сын Юзеф-хана Ямал Дарья-хан, Шайкхо Баба. Когда они поженятся с Ясаман, я предоставлю им управлять от моего имени Кашмиром. Что ты об этом думаешь, сын? Я стараюсь обезопасить северные рубежи на много поколений вперед. Мое решение принесет и спокойствие, и счастье обоим моим любимым детям. Посоветуй сестре дать согласие — ведь я знаю, как она ценит твое мнение, Шайкхо Баба. Этот симпатичный мужчина доставит ей много радости.

Салим почувствовал, как ярость вскипает в нем, на миг глаза затуманила красная пелена, таким сильным был его гнев. Ясаман! Его Ясаман! Ее отнимают у него. Он чуть не закричал от отчаяния. Но нет, брак между ними не будет ничего значить. Когда отец умрет, Ясаман будет его, и никто на свете, даже кашмирский принц, не сможет этому помешать.

Огромным усилием он загнал гнев в глубины души и улыбнулся сестре.

— Отец изумительно все устроил для тебя, обезьянка. Ты непременно должна согласиться на брак с принцем: лучше него я никого не знаю. Тебе нравится Кашмир, и теперь он будет твой. Это должно тебя обрадовать, ведь ты не любишь пыльных равнин и жаркой летней погоды.

Она все еще колебалась и повернулась к брату;

— Ты уверен, что мне следует принять предложение? — Сомнение сквозило в похожем на сердечко лице.

— Конечно, он уверен, — живо отозвался Акбар. — Не правда ли, Шайкхо Баба?

— Да, следует, — сквозь зубы старательно произнес принц, губы растянулись в улыбке, но в глазах затаилось недоброе. Он понял, что, управляя им, словно марионеткой, отец заполучил его в союзники. Но выбора не было, и он подавил злость.

— Я так рада за тебя, дочка, — вступила в разговор Ругайя Бегум.

Девочка обернулась, и сердце матери рванулось ей навстречу.

— Мама Бегум, пожалуйста, скажи, что мне делать! Ругайя обхватила руками ее голову:

— Дочь, ты одна можешь принять это решение. Помни только, замужество — доля каждой женщины. Отец выбрал для тебя мужчину и думает, что ты будешь с ним счастлива. Я немного знала мать принца Ямала до того, как она умерла. Сын любил и почитал ее, у него, должно быть, доброе сердце, и я верю, он годится тебе в мужья.

— Ты не можешь меня обмануть, и я принимаю предложение выйти замуж за этого принца. Но мне нужно, чтобы ты была со мной рядом. Ты останешься в Кашмире, мама Бегум? — попросила Ясаман.

Ругайя Бегум бросила на Акбара беглый взгляд, и правитель понял, что она согласится.

— Неужели ты думаешь, — упрекнула женщина дочь, — что я намерена жить в Лахоре или Агре, когда мои внуки здесь, в Кашмире? Конечно, я останусь с тобой, Ясаман.

Радость в девичьих глазах тронула родителей до самого сердца. Как они любили ее! А на лице Салима не было радости, хотя он все так же улыбался.

Ясаман повернулась к отцу:

— Я согласна выйти замуж за принца Ямала Дарья-хана, отец и господин, — произнесла она принятую формулу.

Акбар поцеловал дочь в обе щеки — он испытывал большое облегчение. Хотя правитель и притворялся уверенным, чтобы успокоить Ругайю, сам он сомневался, сможет ли переиграть Салима. Сын был непредсказуемым, но сейчас он захватил его врасплох, не дав времени, чтобы придумать предлог против брака Ясаман с принцем Ямалом. Теперь надо было удалить Салима из Кашмира, чтобы быстро организовать свадьбу. Подмечая недобрые вожделенные взгляды, которые принц бросал в сторону сестры, правитель решил, что чем быстрее она состоится, тем будет лучше. Ясаман и впрямь в опасности.

Великий Могол возвратился в свой дворец для встречи с Юзеф-ханом и его сыном. Он хотел серьезно поговорить с юношей — своим будущим зятем. Тот должен понять, как ценят Ясаман. Нельзя допустить, чтобы он обращался с ней дурно. Внезапно Могол забеспокоился при мысли, с какой поспешностью приходилось заключать брак.

Но при первом взгляде на сына Юзеф-хана правитель почувствовал облегчение. Ямал-хан был по-настоящему высок — сантиметра на четыре выше самого Акбара. Его кожа отливала бледно-золотистым цветом и выглядела свежей. Тело было гибким и мускулистым. «Неплохо, — подумал Акбар. — Он явно не из тех изнеженных принцев, каких так много на юге». Волосы Ямала были черны, как ночь, а глубокие романтические глаза — карие и с поволокой, как у многих мужчин в Кашмире. Черты лица показались правителю превосходными: он был на самом деле красив — высокий лоб, тонкий классический. Нос, полные губы, овальный подбородок. От такого союза должны родиться красивые дети. При этой мысли Акбар почувствовал удовлетворение.

— Милостивый господин. — Юзеф-хан преклонил колени и коснулся головой пола перед ступнями Акбара.

Ямал-хан в упор посмотрел на правителя, прежде чем последовать примеру отца. И ничего не сказал.

"Гордый, — подумал про себя Акбар, — гордый». Хоть он и дал согласие, но видно, что не рад. Это было забавным. Любой другой молодой принц лез бы из кожи вон, чтобы стать зятем Могола. Надо выяснить, почему он так сдержан, решил про себя Акбар.

— Встаньте, — сказал он гостям. — Присядем и поговорим. Трое мужчин устроились вокруг стола, на который слуги поставили блюдо с фруктами и чашки с зеленым китайским чаем, в котором плавали кусочки персика. Слуги удалились.

— Представь мне как следует сына, — обратился к военачальнику Акбар.

Тот подчинился.

Ямал-хан приветствовал господина вежливо, но сдержанно. Не склонный ходить вокруг да около, Могол начал разговор:

— Отец сказал, что ты дал согласие на брак, но я чувствую, у тебя есть сомнения. Скажи, что тебя беспокоит, и я откровенно отвечу на все твои вопросы и постараюсь рассеять страхи. Вы будете с Ясаман хорошей парой, и ваш союз принесет пользу Кашмиру.

— Все это так, господин. — Голос Ямал-хана звучал музыкально, мелодично. — Но вы правы: у меня есть сомнения.

— Это сомнения здорового мужчины по поводу обзаведения женой, Ямал-хан9 — спросил правитель, и его темные глаза блеснули — Наверное, вы правы, господин, — рассмеялся принц. — Если уж говорить начистоту, я не чувствую, что готов стать мужем.

— Ни один мужчина не готов им стать, — в ответ усмехнулся правитель. — Что еще тебя беспокоит?

— Ничего особенного, но я хотел бы больше знать о принцессе. Я слышал, ее вырастила госпожа Ругайя Бегум, но не она родила Ясаман. Кто же мать девочки, и почему она не воспитала ребенка?

— Мать Ясаман была англичанкой из богатой и знатной семьи. — Акбар глубоко вздохнул и продолжал рассказ. Он говорил спокойно, но печаль сквозила в его темных глазах. — С тех пор как у меня отняли Кандру, дня не проходит, чтобы я не думал о ней. Я любил ее, и любовь к ней никогда не угаснет, хотя судьба нас разлучила. — Акбар помолчал и, взглянув на принца, спросил:

— Что еще ты хочешь знать?

Юзеф-хан послал сыну умоляющий взгляд. Он был явно не в своей тарелке оттого, что ему позволили заглянуть в сокровенные глубины души господина. «Перестань!» — говорил взгляд. Но Ямал-хан продолжал допрос:

— Какую религию исповедует принцесса?

— Как и меня, ее учили основам всех известных религий, — ответил Акбар. — Она берет из каждой то, что считает ценным. У этой веры нет имени6, если только не называть ее терпимостью. Наукам ее учит отец Куплен Батлер и останется с ней, пока ее это устраивает.

Ямал-хан кивнул.

— А каким наукам ее учат? — снова спросил он.

— Прежде всего языкам. Она говорит на арабском, хинди, на кашмирском диалекте, знает язык матери — английский. Священник учил ее португальскому и французскому, языкам Западной Европы, и латинскому, на котором говорят только в церкви. Ему интересно ее обучать. На этих языках она читает и пишет, знает математику и астрономию, играет на нескольких инструментах и прекрасно танцует, — правитель улыбнулся. — Ясаман хоть и молода, но необычайно разговорчива — с ней не соскучишься.

— Сын, — Юзеф-хан наконец обрел голос, — думаю, ты задал нашему повелителю Акбару более чем достаточно вопросов.

— Он не задал мне самого главного вопроса, Юзеф, — засмеялся Акбар, видя растерянность военачальника. Он был приятно поражен упорством молодого человека, желавшего узнать то, что считал нужным. — Разве ты не хочешь спросить, красива ли Ясаман, Ямал-хан?

— Я думаю, это не имеет значения, господин, — откровенно ответил принц. — Ведь это лишь политический союз.

— Таково большинство брачных союзов в нашей среде, Ямал-хан, — прозвучал не менее откровенный ответ правителя. — У меня сорок жен, и большинство из них были мне навязаны. Одна из них девушка, о которой я мечтал в юности, и чтобы овладеть ею, вынудил ее мужа развестись. Страсть быстро увядает. Так случается очень часто. И если, кроме страсти, не остается ничего другого, тем хуже для обеих сторон. Но я в любой женщине находил нечто, достойное любви. Я выискивал это и сосредоточивался на нем. Ругайя Бегум, приемная мать Ясаман, очень мне дорога. Она моя кузина, и мы вместе росли. Мать Салима Иодх Баи, принцесса Амбера, оказалась восхитительным откровением. Я влюбился в нее и никогда не переставал любить. Так же было и с Кандрой.

— А принцесса похожа на мать? — спросил Ямал-хан. Акбар на секунду задумался:

— И да, и нет, — ответил он. — У Кандры были густые рыжевато-каштановые волосы, каких я раньше никогда не видел. Зеленые глаза и нежная кожа. У англичанок она не такая желтоватая, как у португалок. А у дочери волосы черные, как ночь, а глаза нежно-бирюзовые. Кожа нежная, как густая сметана, но не такая, как у матери. В отличие от меня и Кандры, ее лицо напоминает по форме сердце, но тонкий прямой нос и полные губы она взяла от нее. У Ясаман мой взгляд миндалевидных глаз и моя родинка над верхней губой у левой ноздри, хотя меньше и женственнее.

— Она красива? — спросил искренне заинтересованный Ямал-хан.

— Ты будешь судить, об этом сам, мой юный принц, — ответил правитель и поднялся со своего места. — Мы тайно отправимся во дворец Ясаман, и ты сможешь разглядеть ее, а сам останешься незамеченным. — Акбар быстро направился вон из комнаты, отдавая на ходу приказания.

И Юзеф-хан, и его сын вскочили на ноги и последовали за господином. Подали лошадей, и они быстро преодолели расстояние между двумя дворцами. Конный гонец предупредил об их приезде Ругайю Бегум, и она встретила их у входа.

"Очаровательнейшая из женщин», — подумал Юзеф-хан, глядя, как Ругайя Бегум приветствует их, сложив ладони в жесте послушания.

— Мой господин, — обратилась женщина к мужу и гостям, — вы прибыли в самый неподходящий момент. Ясаман только что прошла в ванную.

Акбар улыбнулся, по-видимому нисколько не встревоженный ее сообщением:

— Великолепно! — воскликнул он. — Принц приехал удостовериться, красива ли Ясаман. Ванная — самое подходящее место!

— Господин! — Ругайя Бегум была искренне шокирована.

— Однажды я сам рассматривал Кандру в ванной, — рассказывал он гостям, не обращая внимания на жену. — Это было прежде, чем мы сошлись с ней как мужчина и женщина. Должен признаться, что, несмотря на мой огромный опыт, эта картина возбудила меня. — Он снова повернулся к жене. — Проводи нас, дорогая, и проследи, чтобы служанки Ясаман вывели ее из ванны, тогда принц Ямал сможет рассмотреть нашу дочь во всей ее красоте. И я уверен, своей юностью она завоюет его сердце.

Поприветствовать правителя вошел Адали, и Ругайя Бегум сообщила ему о желании Акбара. У евнуха лишь дернулась бровь, и это позабавило господина: Адали был верным человеком, а безмерное желание услужить, присущее ему в юности, с годами перешло в помпезность.

Старший управитель дома Ясаман был полукровкой — плодом связи индианки и французского моряка. В юности его кастрировали, когда из-за голода пришлось продать в рабство. Он знал два языка. Когда Кандра попала к Акбару в гарем, она не говорила ни по-арабски, ни по-португальски, но зато знала французский. Французский язык Адали, который был хотя и намного грубее, чем у госпожи, позволил ей освоиться в гареме, где евнух выполнял обязанности переводчика. Когда Кандра вернулась на родину, Адали назначили старшим управителем в доме Ясаман. За девочкой он ухаживал с рвением, и если бы мог испытывать отцовские чувства, думал Акбар, любил бы ее, как собственного ребенка. Но Могол не ревновал. Его устраивало, что младшая дочь окружена такими заботливыми людьми.

— Напротив ступеней, ведущих в бассейн принцессы, есть стена из яшмы, выгнутая наподобие ширмы, господин, — сообщил Адали. — Вы и гости можете спрятаться за ней: вас не заметят, а вы увидите принцессу. Госпожа знает, как туда пройти. Я пойду первым и предупрежу о вашей воле Рохану. — Он почтительно кивнул, повернулся и заскользил прочь. — Адали — старший управитель в доме дочери. Он и другие слуги останутся с Ясаман, — объяснил Акбар. — Приданым дочери вы останетесь довольны.

— В моем доме понадобятся дисциплинированные слуги, — согласился Ямал-хан, замечая, какая чистота и порядок царят во дворце. Ведение хозяйства в его собственном доме оставляло желать лучшего, но лишь потому, что после смерти матери некому было давать указания слугам. Это входило в обязанности жены, а жены у принца не было. Он стал находить преимущества в браке, которых раньше не видел.

— Говорите тише, чтобы Ясаман не услышала нас и не смутилась, — попросил правитель гостей.

— Мне вовсе ни к чему идти с вами. — Юзеф-хан чувствовал себя неловко, хотя и понимал, как искусно преодолевает сопротивление сына правитель, позволяя ему взглянуть на Ясаман как мужу на жену. Но самому ему будет стыдно глядеть в глаза невестки, если он станет рассматривать ее в таком виде. — Красота и достоинства принцессы Ясаман известны всем, — смущенно пробормотал он.

— Но не твоему сыну, — забавляясь, возразил Акбар. Он видел стеснение военачальника и понимал его чувства, но, не удержавшись, продолжал подшучивать:

— Ты не хочешь убедиться в том, что девушка совершенна, Юзеф?

— Нет, повелитель, — последовал отчаянный ответ. — В этом вопросе, как и во всех других, я верю тебе на слово. Акбар усмехнулся.

— Тогда пройди туда. — Он указал на широкую аркаду. — На террасе прохладный ветерок, а мы к тебе, мой друг, вскоре присоединимся.

Юзеф-хан благодарно подчинился.

— Ну что ж, мой сын, — от затаенной мысли голос Могола сделался тяжелым, — пойдем посмотрим твою невесту во всем ее блеске. Ты не разочаруешься.

— Я оценю ее красоту, господин. Но я не так молод и знаю женщин. Между супругами должно быть нечто большее, чем страсть, чтобы брак оказался счастливым. Отец взял мою мать в жены, оказывая благодеяние умирающему другу. Он считал ее красивой и доброй, но она была еще и умна. Она быстро разобралась, в чем его интересы, и блюла их всю свою жизнь.

— Ты любил мать, — утверждающе, а не вопросительно заметил Акбар. — Мужчина должен любить и уважать мать. Это женщина, подарившая ему жизнь, вскормившая его, преподавшая первые важные уроки. Люби и уважай Ясаман, которая будет матерью твоих детей, и останешься доволен. Часто моя мать бывает колкой, но она мудра и любит меня больше, чем других, и я ее люблю сильнее, чем другие.

Ругайя Бегум провела их через дверь и прижала палец к губам, призывая к молчанию. В помещении, где они оказались, сильно чувствовался аромат жасмива. Они встали, за изогнутой ширмой из яшмы и застыли в неподвижности, позволяя глазам привыкнуть к рассеянному свету и ароматной дымке, поднимающейся над бассейном.

— Гляди, — шепнул правитель и скромно отвернулся. Ямал-хан внимательно смотрел, как девушка вышла из воды, прошла половину ступеней и на секунду задержалась, чтобы отжать мокрые волосы.

— Позволь мне, принцесса, — проговорила симпатичная служанка, приблизившись к девушке, чтобы помочь. Она ловко сколола волосы Ясаман на затылке заколками из слоновой кости. Ясаман стояла, глядя прямо на ширму и не подозревая, что за ней наблюдают. Она изящно подняла руки, как делала всегда, когда Рохана обтирала ее губкой, груди, от которых, несмотря на молодость принцессы, захватывало дыхание, подались вперед, цветущие соски розовели.

Ямал заметил, что она высока, а ноги ее великолепны — длинные и стройные. Все его женщины были невысокого роста. Если бы он заключил ее в объятия, где бы оказалась ее голова? Талия ее была настолько тонка, что, казалось, он мог обхватить ее кистями, но зато бедра выглядели пышными, крутыми и крепкими, между ними круглился мысок, разделенный розовато-лиловой тенью. К удивлению принца, он почувствовал, как отзывается его тело, и вспыхнул. Она ведь девственница! Но какая девственница, твердил ему внутренний голос.

Она улыбнулась чему-то, и Ямал разглядел ряд ровных белых зубов, не потемневших еще, как у многих женщин, от бетеля. Он сразу понял, что она красива, но улыбка ее была восхитительной. Если у него и оставались сомнения по поводу брака, то они тут же улетучились при виде изящной девушки, так простодушно стоящей перед ним в своей невинной наготе.

Акбар наблюдал, как чувства сменялись на красивом лице Ямал-хана. Он поднял глаза на Ругайю Бегум, они встретились взглядами, и женщина едва заметно кивнула, так что другой не заметил бы ее знака. Сильной рукой правитель взял принца под локоть и вывел из комнаты.

— Ты удовлетворен, Ямал-хан? Видишь, моя дочь превосходна и без изъяна.

Принц наклонил голову, стараясь обрести дар речи.

— Когда? — Только и мог он наконец выдавить.

— Как только все будет устроено, — весело ответил правитель.

В голове Ямал-хана прояснилось, и вновь появились вопросы:

— А почему такая спешка? Ведь девушке только тринадцать, а согласно закону она может выйти замуж лишь в четырнадцать лет.

— Спешка к тому, — объяснил терпеливо Ахбар, — что у дочери есть поклонник. Некто из афганских племен, она о нем ничего не знает. А здесь кое-кто полагает, что в интересах мира я должен выдать ее за него замуж. Но ставить на северные племена — дело спорное и не стоит того, чтобы жертвовать драгоценной дочерью. Если Ясаман уйдет по Хиберской дороге, она будет навсегда для меня потеряна и, нежно воспитанная, не выживет в варварском окружении.

Мой сын Салим только недавно сообщил мне о заговоре с целью похищения Ясаман для вождя этого племени. Но заговорщики — исламисты и не будут преследовать Ясаман, если она выйдет замуж.

Твой отец и я представим дело так, будто мы обо всем договорились несколько лет назад и теперь назначаем свадьбу, потому что твоя любовь так велика, что ты не в силах ждать и немедля требуешь дочь. Закон я сумею обойти. Ты видел, что у Ясаман тело женщины, хотя мужчину ей только предстоит узнать.

Ямал-хан кивнул.

— Она восхитительна, — промолвил он почти про себя. — И вряд ли будет обманом, мой господин, если я скажу, что не в силах ждать и хочу немедленно обладать ее прелестями.

— Тогда продолжим с формальностями, Ямал-хан?

— Да, господин. И чем быстрее, тем лучше.

— Пойдем и скажем это твоему доброму отцу. Он человек нервный, и я не хочу отправить его прежде времени в могилу. Он так же, как и я, хочет, чтобы ваш союз принес нам обоим внуков. — Они поспешили на террасу, и Акбар взволнованно воскликнул:

— Юзеф, друг! У нас будет свадьба!

Глава 4

Ясаман Каме Бегум принесли сашак7. Хотя она и ждала подарков, но не рассчитывала на такую щедрость семьи принца Ямала. Сашак, предсвадебные дары невесте, лежали на множестве лаковых подносов, украшенных яркими рисунками фруктов, цветов, животных. На одном из них была целая коллекция серебряных и золотых браслетов на запястья и щиколотки. На другом сережки из драгоценных металлов. За подносом с жемчугом — браслетами, серьгами и заколками для волос — следовали подносы с бриллиантами, рубинами, сапфирами, изумрудами, с полудрагоценными камнями. Даже Ругайя Бегум была изумлена этой щедростью.

Один поднос сменял другой. Вот целая стопа накидок, светящихся от белизны, на другом — гора сари из благородных тканей великолепных цветов, некоторые гладкие, другие — в золотую и серебряную полоску, украшенные рисунками. Принцессе поднесли редчайшие масла и благовония, в небольшом гипсовом сосуде — мехди — нарядную красную краску.

— Какова бы ни была традиция, я не стану мазать себя этой штукой, — твердо заявила Ясаман, рассмешив мать.

Следующим внесли поднос с фруктами: манго, бананами, кокосовыми орехами, грейпфрутами, с редкими апельсинами, а в середине — странный колючий фрукт с ростками листьев.

— А это что такое? — спросила Ясаман у слуги, держащего поднос. — Я никогда ничего подобного не видела.

— Он называется ананасом, милостивая госпожа.

— Его едят? Откуда он?

— Если его очистить, милостивая госпожа, откроется мякоть, сладкая и кисловатая одновременно. Я не знаю, где он растет, но мне говорили, что это редкое угощение.

— Однажды отец привез такой из путешествия, — сообщил Адали, который наблюдал вручение сашака. — Он произрастает в одной из земель в Южном море.

— Он вкусный? — заинтересовалась принцесса.

— Восхитительный.

Наконец появился последний поднос. В отличие от предшественников, он был нечистого золота, и на нем сидел угольно-черный котенок в изысканном бриллиантовом ошейнике. Черными были даже его усы, а глаза цвета прозрачного золотистого янтаря.

— О-о-о! — Ясаман задохнулась от восторга и схватила с подноса маленького зверька. Она нежно погладила его и была вознаграждена чуть слышным мурлыканьем. — Какой он красивый, мама Бегум! Чудесный подарок!

— Наверное, Фу-Фу будет очень ревновать, — заметила Ругайя. — Она ведь не привыкла, чтобы у тебя были другие кошки.

— Джин станет ей хорошим мужем, — ответила матери Ясаман.

— Это Джин? — рассмеялась Ругайя Бегум. — А ты уверена, что это кот?

— Чистая правда — это мужчина-кот, — нараспев произнес слуга, держащий поднос.

Котенок мяукнул, и лежащая в праздности на шелковой кушетке Фу-Фу пошевелилась. Крадучись, она направилась к ним. Ясаман поставила котенка на холодные изразцы пола. Словно не веря собственным глазам, фу-фу остановилась на полдороге и принялась рассматривать зверька. Котенок снова мяукнул — белая кошка выгнулась и зашипела. Неустрашимый котенок рванулся вперед и вцепился в нее когтями. Ошеломленная жирная киска от такого наскока перевернулась на спину, а проворный Джин вскочил на ее толстый живот, цепляясь за мех, поднялся к морде и прижался своим черным носом к ее изящному розовому носику.

— Аллах, помоги нам! — вскричала Ругайя Бегум, ожидая, что избалованная Фу-Фу набросится на храброго котенка 1 убьет его. Но, к их изумлению, ярко-зеленые глаза кошки совершенно затуманились, она подняла голову и принялась его энергично вылизывать. Джин громко замурлыкал. С минуту или две он переносил обожание кошки, а потом подтянулся еще выше и стал сосать ее ухо.

— Они полюбили друг друга! — восхищенно завизжала Ясаман. — Я думаю, это очень хорошее предзнаменование для моего замужества. Как ты считаешь, мама Бегум? — Потом посмотрела на слугу, принесшего котенка. — А принц красив? — застенчиво спросила она.

— Очень, госпожа принцесса, — с улыбкой ответил он.

— А почему я не могу увидеть принца Ямала до нашей женитьбы, мама Бегум? Ведь ты знала папу еще до свадьбы, даже говорила с ним. А я хочу только посмотреть на него.

— Мы с твоим отцом были двоюродными братом и сестрой, вместе росли, Ясаман, — в сотый раз объяснила Ругайя Бегум дочери, пока Адали выпроваживал из комнаты чужих слуг. Управитель не хотел, чтобы они задержались дольше, чем это было необходимо. Не хватало, чтобы они разнесли глупые слухи. — В этом нет никакой необходимости, это даже не правильно, чтобы вы с принцем Ямалом встретились до того, как завершится свадебная церемония.

— А когда это будет? — От возбуждения ее сердце забилось чаще, краска бросилась в лицо.

— Сначала нужно согласовать Мехр, а потом кази может представить Никах, — ответила Ругайя Бегум.

— Но зачем нужен Мехр? Ведь Ямал-хан не сможет со мной развестись. Я — Ясаман Кама Бегум, дочь Великого Могола. Если он разведется со мной, это будет означать предательство.

— А что, если вы не сможете с ним вместе жить, моя девочка? Это маловероятно, но такое случается. Отец не захочет, чтобы ты провела остаток жизни в бедности. Мехр — сумма, которую потребуется уплатить жениху, если ваш брак распадется. Величину определяет его положение и твое положение. Я думаю, Ямал-хану придется очень постараться, чтобы сделать тебя счастливой, иначе его семья разорится на несколько поколений вперед. Так ислам защищает женщину от бессовестных мужей.

— Но я не исповедую ислам, — тихо возразила Ясаман. — Я следую велениям своей совести. В исламе много хорошего, так же как и в христианстве, религии Кандры, или в иудаизме. Я знаю учение Заратустры, Будды и Джайны. Мне нравится индийский обычай не вредить ничему живому. Но ни одна религия не увлекает меня. Кто может судить, что на самом деле истинно, кроме, быть может, самого Бога?

— Твой жених исламской веры, — напомнила дочери Ругайя Бегум. — И в этой вере он будет воспитывать сыновей.

— Но и я буду учить их тому, что поняла сама, — ответила Ясаман. — И в конце концов они, как и я, сделают свой выбор.

— Даже Салим предпочел ислам, несмотря на отца. А ведь его мать Иодх Баи — индуистка, — проговорила Ругайя и тут же пожалела об этом, потому что вовсе не хотела напоминать дочери о брате.

— Кстати, а где мой брат? — тут же подхватила девушка. — Я не видела его два дня с тех пор, как ты, папа и он посоветовали мне согласиться на этот брак.

Женщина вздохнула:

— Брат по поручению отца уехал на юг, в Мевар, по делам империи.

— И не вернется к моей свадьбе? — Лицо девушки выражало и возмущение, и разочарование.

Ругайя Бегум решила с ней не спорить.

— Кому-то нужно было ехать в Мевар: или Салиму, или отцу. Я знаю, как вы с братом цените друг друга, но ведь и отец тебя любит. Разве ты можешь отказать старому человеку в удовольствии увидеть, как выходит замуж его младшая дочь? Салим это понял.

Но Салим не понимал, и Ругайя Бегум об этом не знала.

— Что происходит? — возмущался он, близкий к тому, чтобы открыто показать свой гнев и непокорность. — Ясаман внезапно выдают замуж, и в это самое время я должен ехать, — жаловался он отцу и тетке. — Чтобы это все устроить, вы нарушаете собственные законы. Почему мне нельзя остаться на свадьбу сестры? Разве день или два что-нибудь решают?

— Решают, — неумолимо отвечал Акбар. — В Меваре беспорядки. Ты должен ехать, Шайкхо Баба, и предотвратить их распространение. Сам знаешь, сколько хлопот мне доставляет Мевар. Как бы ты сам поступил, если бы сидел на моем троне? Отложил бы развлечения, чтобы выполнить долг перед Индией и империей?

— Ну что ж, я поеду, если это так важно, — резко сказал Салим, а про себя подумал: «Зачем им так нужно удалить меня отсюда?"

Притворившись, что не обижен, Акбар рассмеялся:

— Вот зачем старику нужны наследники, Шайкхо Баба! Когда-нибудь и ты будешь вести себя с Хушрау, как я с тобой.

— А почему бы Хушрау не поехать в Мевар? — резонно заметил Салим. — Ему уже шестнадцать. Пора начинать учиться, ведь он мой наследник. В качестве моего наследника он, точно так же, как и я, сможет представлять в Меваре Могола, а я смогу остаться на свадьбу сестры.

— Как у прямого наследника, у тебя больше авторитета, чем у внука, Шайкхо Баба, но твоя мысль заслуживает внимания. Возьми с собой и Хушрау, — согласился Акбар, — и учи его, как я учил тебя.

Ругайя Бегум следила за чувствами, мелькавшими на лице принца.

— Нам будет тебя не хватать, племянник, — сказала она. — Храни тебя и Хушрау Аллах!

— Прежде чем уеду, я должен повидаться с Ясаман. — Салим понял, что избежать поездки не удастся, если только прямо не восстать против воли отца. А дело того не стоило. Еще не время. Ясаман останется в Кашмире и будет ждать его, когда бы он ее ни пожелал. К тому же он может провести с ней сегодняшний вечер, который, надо думать, доставит удовольствие им обоим.

— Пожалуйста, не встречайся с дочерью. Салим, — попросила его Ругайя Бегум. — Она расстроится, если узнает, что ты уезжаешь и не останешься на свадьбу. Ты знаешь, как девушка тебя ценит, но если и ты на самом деле любишь ее, оставь ее теперь в покое.

— Тетя права, Салим, — поддержал Ругайю Акбар. — Тебе лучше уехать, пока сестра занята приготовлениями к свадьбе.

Он знает! Отец знает все! Уверенность мгновенно пришла к Салиму. «Но как? Что он может знать? Нет, не может. Ведь все это только в моем воображении. Акбар хоть и всемогущ, но не способен же он подслушать мои тайные мысли. Я был очень осторожен, когда входил в комнату Ясаман и выходил оттуда, и никто меня не видел. Нет, он не знает. Не может». — Если вы не желаете, чтобы я встречался с Ясаман, тетя и отец, пусть так и будет. Я не хочу расстраивать сестру, когда она должна быть счастлива. Передайте, что я ее люблю, хотел бы быть с ней, но долг распорядился иначе. — Салим почтительно поклонился старшим и вышел.

Конечно же. Салим не понимал. Ругайя Бегум знала об этом, хотя и лгала Ясаман. Но это уже не имело значения. Салим уехал! Ясаман не угрожает больше его порочная страсть, и вскоре она будет замужем за Ямал-ханом. Когда-нибудь Салим потеряет к ней интерес, если сестра окажется счастлива замужем и они не будут видеться часто. Каждый из них будет жить своей жизнью, и, может быть, думала женщина, она больше никогда не увидит племянника. А если дочь поселится в Кашмире, ей не потребуется ездить на юг. Вздох Ясаман вернул ее к действительности.

— Салим понимает свой долг, — повторила она.

— Я знаю, мама Бегум, — согласилась девушка. — Но мне все-таки грустно, что его не будет с нами в такой ответственный день.

— Ему тоже. — В словах Ругайи была доля правды. — Но так распорядилась судьба. Всегда нужно принимать, что предлагает нам судьба, и стараться этим как можно лучше воспользоваться.

— А судьба распорядилась, чтобы завтра состоялась свадьба нашей дочери Ясаман, — провозгласил, входя в комнату, Акбар. Он обнял дочь и жену и сердечно рассмеялся. По всему было видно, что Могол доволен.

— Завтра? — воскликнула Ясаман. — Так скоро? А почему завтра?

— Потому что мы договорились о Мехре. Оказывается, дочь, ты самая дорогая девушка в Индии. — Правитель снова засмеялся. — Мой астролог внимательно сравнил, как стояли звезды в день твоего рождения и принца Ямала, и утверждает, что на несколько месяцев вперед завтра — единственный относительно благоприятный для вашего брака день.

Ругайя Бегум почувствовала в голосе мужа скрытые нотки, но не стала задавать ему вопросов, пока Ясаман не отправилась в спальню.

— Достаточно благоприятный? Что имел в виду твой астролог, господин? Что-нибудь не так? Они все-таки не подходят друг другу? Я не хочу, чтобы брак Ясаман оказался неудачным, даже если он избавит ее от притязаний Салима.

Акбар вздохнул, лег на спину и, подложив руки под голову, спокойно сказал.

— Али утверждает, что они подходят друг другу во всех отношениях. Их близость не вызывает тревоги, они даже полюбят друг друга, но в гороскопе Ямала кроется опасность. Какова она, Али не может определить. Все туманно, будто судьба не решила участи Ямала или скрывает ее.

— А гороскоп Ясаман? Что он пророчит? — беспокойно спросила Ругайя Бегум.

— Великое счастье, но вместе с ним и трагедию, и Али говорит, у нее будет несколько детей. Ругайя, милая, давай не будем думать сегодня о будущем. Подумаем о настоящем. Счастье. Трагедия. Дети. Разве это не судьба каждого из нас?

— Да, — согласилась жена правителя.

— Когда прибывает принц? — Акбар потрогал ее седой завиток и поцеловал его.

— К вечеру, господин. Сначала проведем хеннабанди, потом кази откроет церемонию, затем принца представят невесте. Будет праздник: танцы, развлечения. А после Ясаман с мужем уплывут по озеру в его дворец.

— Хм, неплохо, — пробормотал он с отсутствующим видом, и Ругайя Бегум почувствовала в его голосе усталость.

— Иди спать, дорогой господин, — мягко попросила она. Жена знала, что через день или два после свадьбы дочери Акбар отправится на юг в Лахор и Агру. Он редко оставался подолгу на одном месте. Если ей предстоит жить в Кашмире, увидит ли она еще в этой жизни Акбара, подумала Ругайя. Потом назвала себя глупой старухой. Что помешает правителю приехать в Кашмир, когда Ясаман подарит ему внуков? Все хорошо. К ее облегчению, дело с Салимом решилось. И она заснула безмятежным сном.

За стенами маленького дворца луна купалась в тихих водах озера. Воздух, казалось, был сладким от аромата тысяч цветов в садах. Ясаман выскользнула из комнаты, чтобы пройтись по террасе: сон не шел, хотя ей давно пора было спать. Мысли разбередило, как пчелиный улей. Завтра она выйдет замуж. Все случилось так быстро. Она не была к этому готова, но отец болен. Мама Бегум откровенно ей об этом рассказала. Он хочет, чтобы она вышла замуж за хорошего человека, и, прежде чем умрет, хочет увидеть ее детей. Это так похоже на него — человека, обожающего внуков детей — сыновей и дочерей.

Дети. Ясаман знала, как зачинают и рожают детей. Каждая девушка это знает. Тайны из этого никто не делал. Так что же, ей предстоит сношение с незнакомым человеком, даже если его назовут ее мужем? И не будет времени, чтобы поближе его узнать? Отец не принуждал Кандру ложиться с ним в постель. Он завоевал ее любовью и страстью, рассказывала Ругайя Бегум.

Любовь. Еще одно неизвестное. Смогут ли они с принцем Ямал-ханом полюбить друг друга? Понравятся ли они друг другу? Боже! Она молилась, чтобы это произошло. В голове роилось столько вопросов, на которые она не находила ответов.

Стоя на краю террасы, она увидела рыбака Али. Он подплыл очень близко к берегу.

— Добрый вечер, Али, — поздоровалась она. — Как ловится сегодня рыба?

Он поднял глаза и улыбнулся.

— Как всегда при ясной и полной луне, милостивая госпожа.

— Завтра я выхожу замуж, Али, — сказала девушка своему другу.

— Замуж? — Рыбак был удивлен. Он не слышал о приготовлениях к королевской свадьбе. Бракосочетание дочери Могола — великая радость, а не тайная церемония, которой оно, похоже, станет.

— Да, Али, — продолжала Ясаман, — за принца Ямал-хана. Что ты об этом думаешь? — Может быть, Али, проживший всю жизнь в Кашмире, расскажет ей что-нибудь о будущем муже? Ведь крестьяне любят посплетничать.

— Сын Юзеф-хана? — переспросил рыбак.

— Да, — подтвердила Ясаман. — Он красив? Люди о нем хорошо говорят? Ты должен рассказать мне все, что знаешь.

— Да, принцесса, я видел принца. Он выше твоего отца. Женщины считают, что он красив, и я не слышал, чтобы о нем дурно говорили. И он послушен отцу.

— О-о, — протянула девушка. Начало не было многообещающим. По правде, просто скучным. Она надеялась услышать от Али какой-нибудь интересный факт, который помог бы ей понять незнакомца, за которого ей завтра предстоит выйти замуж.

— Спокойной ночи, принцесса. Да наградит тебя Аллах многими сыновьями. — Али принялся грести прочь, спеша поскорее вернуться в деревню и рассказать новость.

— Спасибо, Али, — разочарованно поблагодарила девушка и отошла от парапета. Растянувшись на шелковой кушетке, она смотрела на полную августовскую луну и думала, как с ней часто бывало, о Кандре. Кандра тоже видела эту луну. Женщина, давшая ей жизнь. Ее мать. Нет, решила Ясаман, Кандра не была ее матерью. Что бы ни случилось, мать всегда остается с ребенком. Ругайя Бегум, мягкая и любящая, вырастившая ее и всегда находившаяся рядом, — вот ее настоящая мать.

Но к той англичанке, призналась себе Ясаман, она всегда испытывала интерес. Ей рассказали о ней все, что знали, но этого было недостаточно. И все же между ними существовала некая связь. И семья Кандры никогда не забывала о ней.

Ежегодно отец посылал матери Кандры прекраснейшую, без малейшего изъяна жемчужину через представителя ее торговой компании в Камбее. Английская бабушка Ясаман тоже каждый год писала отцу. Интересно, что бы они сказали о ее замужестве?

— Дочь моя, что ты здесь делаешь так поздно? — Незаметно к ней подошел отец Куплен. Воздух едва колыхнулся от движения его одежд. — Ты чем-то обеспокоена?

— Я думаю о Кандре, святой отец, — ответила Ясаман и указала на удобный мягкий стул, стоящий рядом. — Посидите со мной.

— Ты часто о ней думаешь, моя дорогая госпожа? — спросил священник и сел.

— Иногда, — откровенно ответила девушка. — Отец рассказал мне о ней все, что знал. Но временами мне кажется это недостаточным. Я ничего не знаю о ее семье. Мама Бегум говорила, что папа переписывается с бабушкой. Но мне не показали ни одного письма. О чем они пишут друг другу? Бабушка рассказывает о Кандре? А Кандра обо мне спрашивает? — Она перевела дыхание. — Теперь, когда я выхожу замуж и с соизволения Божьего когда-нибудь сама стану матерью, моя собственная мать интересует меня больше и больше. — Девушка грустно рассмеялась. — Жаль, святой отец, что вы не можете мне рассказать то, что мне так хочется знать. Вас ведь здесь не было, когда здесь жила моя… жила Кандра.

Секунду казалось, что священник о чем-то спорит сам с собой.

— Это правда, меня не было в Индии, когда здесь жила Кандра, — наконец произнес он. — Но я могу пролить некоторый свет на то, что ты хочешь знать, госпожа.

— Вы? — Ясаман привстала и подалась вперед. — Расскажите все, что вы знаете, святой отец, — попросила она. — Пожалуйста, расскажите!

— Отец доверял мне письма твоей бабушки. Ты ведь знаешь, Могол не говорит и не читает на языке Кандры. Они общались по-французски. И бабушка де Мариско тоже писала ему на французском языке. Но он, хоть и говорит по-французски, читать не умеет. Он не желал, чтобы о письмах знали его друзья-иезуиты. Я же простой священник, не член этого почтенного ордена. И я ему читал письма твоей бабушки.

Твоя бабушка, госпожа де Мариско, не англичанка. Она родом с острова к западу от Англии, который носит название Ирландия, но там она жила только в детстве. Хотя твоя бабушка и вышла из благородного сословия, у нее проявился талант торговца. Она начала торговое дело с товарищем своего второго мужа. Теперь тот джентльмен умер, но компания носит прежнее название — торговая компания «О'Малли-Смолл». Она принесла твоей бабушке большое состояние.

Каждый год, как ты знаешь, она сообщает, что получила высланную твоим отцом жемчужину. Иногда рассказывает о Кандре, которая вернулась к своему первому мужу. У них несколько сыновей, а значит, у тебя есть еще братья. Каждый раз госпожа де Мариско спрашивает о тебе. Красива ли ты? Как учишься? Похожа ли на мать? Спрашиваешь ли о них? Каждый год одно и то же и каждый раз передает тебе любящий привет.

— А что отвечает отец? — заинтересовалась девушка.

— Ничего, госпожа, — ответил священник. — Он только шлет твоей бабушке жемчужину, таким образом давая Кандре понять, что она может о тебе не беспокоиться, ты жива и с тобой все в порядке. Кандра не хотела тебя оставлять. Любивший ее Могол не хочет, чтобы она напрасно тревожилась о твоей судьбе. Поэтому он и поддерживает эту связь.

— А почему папа отправляет жемчужины бабушке, а не Кандре?

— Если бы Могол посылал их Кандре, это бы разбередило ее старые раны. Не забывай, . Кандра замужем. Супругу не понравится напоминание о том периоде ее жизни, когда, считая его мертвым, она вступила в брак с другим человеком и родила от него ребенка. Я учил тебя догматам Матери Святой Церкви, уважаемая госпожа. У женщины должен быть лишь один муж, а у мужчины единственная жена.

Ясаман кивнула, а потом задумчиво спросила:

— Кандра вспоминает когда-нибудь обо мне? Скажите, отец Куплен, она смогла бы меня полюбить? Как бы я хотела ей рассказать о моей свадьбе. Если я напишу ей письмо, вы проследите, чтобы его отправили?

— Не думаю, что это разумно, добрая госпожа, — мягко возразил священник, вконец расстроившись при виде разочарованных глаз принцессы — Я бы сам рассказал бабушке де Мариско о твоем счастье, принцесса. Как бы они гордились тобой, если бы знали тебя. Но это не в их власти. И лучше оставить все, как есть. Ты ведь по-настоящему не страдала, потеряв женщину, которая тебя родила, — ты ее никогда не знала. Ругайя Бегум была тебе доброй и любящей матерью. И ты в ответ дарила ей уважение, верность и любовь.

— Это так, святой отец, — подтвердила Ясаман и живо спросила:

— А вы думаете, я буду счастлива? Мне не нравится эта спешка со свадьбой.

— Ты знаешь, дитя мое, что твой отец нездоров.

— Он умирает? — спросила девушка со страхом. Ей никак не удавалось представить умирающим Акбара. Он был Моголом, ее отцом, всегда рядом, чтобы помочь, и она считала, что так будет продолжаться всегда.

— Мы все когда-нибудь умрем. Господин Акбар в таком возрасте, когда жизнь становится тем короче, чем дольше живешь. Ты его последний ребенок, и он очень хочет тебя устроить. И тешит себя надеждой увидеть внуков от вашего союза. И чем скорее ты выйдешь замуж, тем скорее порадуешь его внуками. — Отец Батлер усмехнулся. — Вот ведь какие мысли мучают тебя, маленькая госпожа! Видно, на тебя напала болезнь, которая во всем мире подстерегает невест, вступающих на брачный путь. Ее называют «свадебной лихорадкой» — ведь такие мысли обуревают большинство девушек в преддверии свадьбы.

— Мне только хочется побольше узнать о принце Ямале, святой отец. Я его даже никогда не видела!

— Невесты часто и в Индии, и в Европе не встречаются с женихами до брачного дня. В этом нет ничего необычного. Люди знатных родов и богачи поступают так по всему миру. Я учил тебя, дорогая госпожа, что брак между двумя людьми священен.

— Но не в исламе, — возразила Ясаман. — В исламе это лишь отношения между людьми. Вот почему ислам не может его благословить, пока не согласован Мехр. Папа сказал, что я самая дорогая невеста, и потому принц вряд ли сможет когда-нибудь развестись со мной: развод потребует слишком много золота от их семьи. К тому же я дочь Могола, и вслед за отцом Моголом станет брат Салим. Как Ямал осмелится обидеть мою семью?

— Это правда, — признал священник. — И поскольку это так, позволь мне сочетать тебя с принцем Ямалом по вере Кандры, в которой крестили и тебя. Я знаю, что это обрадует ее семью. Не забывай, что я послан сюда Матерью Святой Церковью, чтобы вести тебя по дороге истинной веры. В этом я не преуспел, потому что ты не веришь должным образом. Но если я смогу освятить ваш брак, то буду считать, что мои усилия не пропали даром.

— Не знаю, святой отец. — Ясаман задумалась. — Наверное, это не разрешат.

— Но почему же? — с необычной живостью воскликнул священник. — Разве твой отец сам не женился на многих своих женах по традициям ислама и индуизма? А брат Салим? Он тоже заключил союз с Ман Баи, как требует его и ее религия. Почему же тебе этого нельзя? Ман Баи ведь только дочь раджи Амбера. А ты — дочь Могола! Разве к твоим желаниям можно меньше прислушиваться, чем к желаниям дочери Амбера?

Почувствовав, что ее гордость уязвлена, Ясаман недолго раздумывала:

— Вы правы, отец Куплен. К тому же это обрадует семью Кандры.

— Обрадует, — подтвердил, довольно улыбаясь, священник.

— Пусть так и будет. Утром я поговорю с отцом. Свадебное празднество начнется только к вечеру. Но мне кажется, что христианское венчание придется сохранить в тайне. Ислам и индуизм — привычные в Индии религии, а христианство нет. Но ведь это и не важно. Брак будет освящен религиями моих родителей. Я думаю, святой отец, это самое правильное.

Он согласно кивнул. Ясаман вполне усердно усваивала религию матери, но потом вдруг, к его разочарованию, так же усидчиво начала изучать другие верования. Он так и не знал, во что же она верила на самом деле. А навязываться с расспросами не решался из опасения, что его отошлют из дома. Ему же было важно оставаться при ней.

Вдруг Ясаман зевнула почти во весь рот.

— Прекрасно, — заметил Куплен Батлер. — Наконец тебя сморило, дорогая госпожа. Дай-ка я провожу тебя в спальню.

— Угу, — согласилась она и, вставая, позволила священнику отвести себя в комнату. Но прежде чем успела снять большую красивую мягкую шаль — свое единственное одеяние — отец Куплен с поклоном удалился.

Ясаман улыбнулась про себя. Отца Куплена, как и других священников, которых она знала, смущала нагота. Она отбросила кашмирскую шаль и рухнула на кровать, заснув, казалось, прежде, чем голова коснулась подушки. Спала она без сновидений и, разбуженная наутро служанками Роханой и Торамалли, почувствовала себя великолепно отдохнувшей.

— Передай отцу, что я хочу его видеть, — распорядилась она вошедшему поприветствовать ее Адали.

— Исполню немедля, дорогая принцесса, — ответил евнух.

— Такой замечательный день для свадьбы, госпожа, — широко улыбнулась ей Торамалли. — На кухнях стряпают с самого рассвета. Пекут пшеничный хлеб, медовые булочки, румалийские сухари.

— Белый и зеленый рис, — восторженно затрещала Рохана. — Рис в золотой и серебряной фольге.

— Не забывайте о жертвенной овце, — шаловливо напомнила им Ясаман.

В недоумении сестры на секунду замерли, но вдруг, поняв шутку, прыснули, смешно закатив красивые темные глаза. Наконец они пришли в себя, и Торамалли спросила:

— Приготовить ванну, госпожа?

— Нет, — ответила девушка. — Мыться буду перед свадьбой. А теперь протрите меня губками с жасминовой водой.

Рохана поспешила за серебряным тазиком, который наполнила прохладной водой с ароматом жасмина. Вдвоем с сестрой они умыли госпожу и помогли ей одеться в ягули цвета гиацинта — традиционную одежду Моголов — с высокой талией, облегающими рукавами и свободной юбкой. Ее подол и рукава были отделаны золотом, расшитый ворот чуть приоткрывал юные груди.

Торамалли начала расчесывать перепутавшиеся за ночь длинные черные волосы принцессы смоченной в жасминовом масле щеткой. Наблюдавший от двери Ахбар подумал, как эти волосы напоминали его собственные, когда он был моложе.

Он вспомнил, как удивлена была Кандра, что у девочки оказались мягкие черные волосы. Дочь унаследовала их от него вместе с родинкой над верхней губой. Хотя у Ясаман она была значительно меньше, он не сомневался в том, что это знак Моголов. Этот знак носил отец Хумаюн, хотя его и не переняли другие дети.

Прогнав воспоминания, он вступил в покои дочери.

— Здравствуй, мой розовый бутон, — поздоровался он с принцессой.

— Папа! — Ясаман вскочила и, подбежав, поцеловала его. Потом повернулась к служанкам. — Выйдите. Нас никто не должен беспокоить.

Адали, вернувшийся с господином, удивленно поклонился, но послушно вывел Торамалли и Рохану из комнаты.

— Ах, — заинтригованно воскликнул правитель. — У тебя появились секреты! Разве мой розовый бутон может иметь секреты?

— Да, отец, — ответила она, глядя прямо в его темные глаза. — Секреты. У меня появились секреты.

— В чем дело, дочь? Должно быть, что-нибудь важное, если ты отпустила служанок. Ты знаешь, ни в чем разумном я тебе не откажу, особенно в день свадьбы.

— Ямал-хан ведь исповедует ислам? — спросила Ясаман.

— Да, — кивнул Акбар.

— И мы должны сочетаться в этой вере? — продолжала девушка.

— Да. Не думаю, что ты будешь возражать. Твой ум открыт всему.

— Но и ты, и брат женились в традициях не только ислама, но и в традициях религии невест, когда те были другой веры. Я бы хотела, чтобы и у меня было такое право, отец. Я хочу тайно венчаться по вере моей матери, Кандры. Той, что меня родила.

Сначала Акбар растерялся.

— Не знаю, согласится ли Ямал-хан, — наконец произнес он.

— Но ты Могол, — возразила она твердо, и в ее голосе Акбар почувствовал собственные нотки. — Решающей в этом деле будет твоя воля, а не воля Ямал-хана.

— Но ты не истинная христианка, — попытался он урезонить девушку.

— Не истинная, — согласилась она. — Но я была крещена и уважаю христианскую веру. Я не отрекалась от нее, и по ее законам, так же как по законам ислама, я — христианка. И прежде чем выходить замуж по традициям ислама, я хочу венчаться. Тогда не оборвется нить, связующая меня с моей английской половиной. И это обрадует Кандру и бабушку, когда ты им напишешь о моем браке, а я знаю, что ты собираешься это сделать. И отец Куплен будет доволен, понимая, что не зря бился со мной, видя недостаток моего благочестия.

"Вчера она была еще ребенком, — размышлял Акбар. — А сегодня говорит, как взрослая женщина». И хотя он не был уверен, созрела ли она на самом деле, он уважал ее за это.

— А почему ты думаешь, Ясаман, что я буду писать твоей бабушке? Я не переписываюсь с ней. Считаю это пустым. Девушка слегка улыбнулась отцу.

— Ты не пишешь ей, это правда. Но она каждый год присылает тебе письма и спрашивает обо мне. В этот раз ты напишешь ей, когда будешь отсылать жемчужину. Разве не так? А если ты этого не сделаешь, то сделаю я. Кандре нужно знать, что я вышла замуж.

— Ты когда-нибудь была несчастна, дитя? — спросил он, удивленный невиданным раньше ее интересом к матери.

— Никогда, — искренне ответила она — Не хотела бы я быть не кем иным, как Ясаман Камой Бегум, дочерью Великого Могола и его первой супруги Ругайи Бегум.

— И женой Ямал-хана? — спросил он. — И женой Ямал-хана, если нас обвенчает отец Куплен.

— Кандра была такой же упрямой, — сказал ей отец.

— Да? — озорно блеснули глаза Ясаман.

Великий Могол кивнул:

— Я выполню твою просьбу, дочь. Ямал-хану придется примириться с нашим решением.

Ямал-хана нисколько не обескуражило, что сначала их будет венчать христианский священник. Когда он прибыл на свадьбу и узнал от Могола эту новость, то лишь по-деловому заметил:

— Сына своего я воспитаю в вере в Пророка. Это все, что меня заботит, господин. Если принцессу устроит свадьба в обеих верах, она устроит и меня.

Они с отцом и правитель ожидали в маленькой приемной дворца Ясаман. И никто не подозревал, что снаружи через окошко принцесса видела и слышала их. Обнадеженная словами, она пристально рассматривала молодого человека, который вскоре должен был стать ее мужем. Ей не лгали: он был красив, но, еще важнее, разумен. Она узнала достаточно и, скользнув сквозь густую листву, обогнула здание и вышла к террасе.

— Госпожа, где ты была? — навстречу ей поспешил Адали и повел в ванную.

— Мне хотелось взглянуть на принца, Адали. Разве мое любопытство неестественно? Через час мы будем мужем и женой. Тети и сестра Арам-Бану еще не прибыли? Они должны открыть церемонию хенна-банди, прежде чем начнется свадьба. Традиции надо соблюдать, но как я ненавижу эту краску! Не вздумай сегодня раскрасить мне руки и ноги, или, клянусь, я выдерну остатки твоих волос.

Евнух рассмеялся:

— Не беспокойся, принцесса. Твое отношение к хенне хорошо известно. Во дворце нет ни капли, кроме того кувшина, что прислал принц. Он пригодится, чтобы раскрасить его руки. Теперь иди в ванную. Вскоре прибудут гости.

— Никого не звали, кроме семьи и нескольких наиболее достойных военачальников отца, — ответила она евнуху. — Это самая скоропалительная свадьба, Адали.

Прежде чем он успел ответить, дверь отворилась и в сопровождении другой госпожи вошла Ругайя Бегум.

— Я привела госпожу Юлиану, дочка. Перед ванной она осмотрит тебя, чтобы свидетельствовать о твоем здоровье семье жениха.

Госпожа Юлиана вежливо поклонилась и улыбнулась Ясаман. Это была полная женщина среднего роста с великолепной белой кожей, темными волосами и черными глазами. Армянка по национальности, она исповедовала христианскую веру и была замужем за Филиппом Бурбоном, членом королевского дома Наварры, архитектором, построившим в прошлом году в Агре первый в Индии христианский храм. Сама госпожа Юлиана служила врачом и отвечала за здоровье и благоденствие гарема Акбара.

— Я вполне здорова, — запротестовала раздраженная Ясаман. Об этом ее никто не предупреждал.

— Я тоже склонна так думать, принцесса, — ответила госпожа Юлиана, подмечая блестящие глаза и свежую кожу девушки. — Но я обещала вашему отцу осмотреть вас, и я должна это сделать. Покажите-ка мне ваши руки, дитя мое. — Она взяла руки Ясаман и стала их внимательно разглядывать. — Как только представится возможным, сотрите Мехди. Праздничная краска въедается в кожу, а я считаю ее вредной.

— Я не буду пачкать кожу хенной. Никогда этого не делала. Терпеть этого не могу.

— Хорошо, — ответила врач. — Теперь откройте рот. Ясаман повиновалась.

— Зубы крепкие, — комментировала госпожа Юлиана, — на них нет ни пятнышка бетеля, дыхание свежее. Со здоровьем, кажется, все в порядке. Но надо осмотреть то, чего снаружи не видно, а? Ложитесь на кровать, дитя мое. Юзеф-хан и его сын захотят, чтобы я поклялась в вашей невинности, и мне придется это сделать. Но сначала присядьте, я хочу убедиться, нет ли у вас мастита. — Она стала осторожно ощупывать девичью грудь.

Ясаман вспыхнула, но ничего не сказала. Ей до безумия был неприятен этот осмотр, но она понимала, что следует подчиниться.

Внесли тазик с водой. Врач вымыла руки и сказала.

— Ложитесь на спину, дитя мое, и раздвиньте ноги. Не пугайтесь: чтобы подтвердить вашу невинность, я должна ввести палец во влагалище. — Что вы сказали? — нервно переспросила Ясаман, чувствуя от всего происходящего неловкость.

— Прежде чем девушка становится женщиной, ее влагалище от полного проникновения предохраняет тонкая пленка кожи. Женщиной ее делает член мужа, разрывая этот щит и лишая невинности навсегда. И только тогда его семя попадает в скрытый сад жены и пускает корни. — Врач склонилась, слегка втянула носом воздух и начала пальцем исследовать Ясаман. Другой рукой она ощупывала девушке низ живота. Наконец взглянула на Ругайю Бегум и кивнула.

— Ее никто не касался. Девушка доставит мужу большое наслаждение.

Юлиана Бурбон поднялась, снова вымыла руки в тазике, который поднесла ей Рохана, и вытерла полотенцем, поданным Торамалли.

— А теперь идите в ванную, принцесса. У вас великолепное здоровье, и я сообщу об этом вашему отцу и жениху. Ясаман с трудом поднялась на ноги.

— Оставайтесь на свадьбу гостьей, госпожа Юлиана, — вежливо попросила она.

— Это для меня большая честь, принцесса, — так же вежливо ответила врач и поклонилась Ясаман. Затем в сопровождении Ругайи Бегум вышла.

Девушка искупалась в бассейне, вода в котором была ароматизирована жасминовым маслом. В доме отца было собственное парфюмерное дело Кхушба-хана, где для королевской семьи готовили всяческие масла, духи, благовония.

Когда она вышла из бассейна, ее натерли жасминовым маслом, а в волосы вплели тонкую золотую нить с нанизанными на нее изящными блестящими бриллиантами. Потом внесли свадебные одежды: красное шелковое сари, отделанное золотом, и ангия-курти — блузку, богато расшитую серебром и золотом и украшенную бриллиантами. На шею надели ожерелье из бриллиантов и рубинов, в уши продели сережки с теми же камнями. На стройные руки надели тонкие золотые и серебряные браслеты, на щиколотки — с маленькими колокольчиками. На золотых туфельках сверкали бриллианты. Орхин — покрывало на голову — было тоже заткано золотом и по краю имело золотую бахрому.

Адали застегнул на Ясаман небольшую золотистую, почти прозрачную вуаль.

— Пойдем, принцесса. — Он взял ее за руку. — Отец Куплен совершит христианский обряд в твоей приемной. Он установил там небольшой алтарь, но нам нужно спешить. Мне сказали, что имам уже следует сюда.

Священник их ждал и тут же начал обряд. Ясаман не решилась взглянуть на жениха и стояла, скромно потупив глаза. Службы не было, лишь обмен клятвами и благословение союза. Все быстро кончилось, и принц, даже не взглянув на невесту, вышел из комнаты.

— Как он смел не поздороваться со мной, — разозлилась Ясаман. Даже под вуалью было заметно, как кровь бросилась ей в лицо.

— Он еще не считает тебя своей женой, мой розовый бутон, — объяснил Акбар. — Он любезно выполнил твое желание, но в глубине души убежден, что его супругой ты станешь только после слова имама.

— Тогда, отец, поспешим с этим! Мне кое-что нужно сказать принцу. И если я не могу этого сделать, пока в его глазах не стану женой, давай покончим с этим делом. — Девушка выбежала из комнаты, за ней последовала Ругайя Бегум, догоняющая дочь, а потом шагом — Акбар и отец Куплен. Им был известен темпераментный характер девушек из династии Моголов, и они недоумевали, что она задумала.

Официальное бракосочетание Ясаман предстояло провести на террасе, выходящей на озеро Будар. Озеро притихло на закате, в воздухе не чувствовалось ни ветерка. Из местной мечети прибыл имам. Приглашение на столь важное событие поразило его, а две жены велели хорошенько все запомнить. Имам весело поприветствовал принца Ямала, которого знал с детства, и поздравил с выпавшим ему счастьем.

— Мне говорили, что принцесса очень красивая милая девушка. — И, понизив голос, добавил:

— Хорошо, что в Кашмире мы снова будем иметь королевскую семью.

— Но не забывай, добрый Абд Хассан, — кивнул Ямал-хан, — что теперь мы — верная провинция Империи Моголов.

— Конечно, господин, — тут же согласился имам. Спрятавшись за дверями, в тени, невидимая для них Ясаман наблюдала за женихом. На нем были белые шелковые шаровары и белая шелковая длиннополая туника, расшитая бриллиантами и жемчугом. А поверх нее — кафтан из золотой парчи. Он был с непокрытой головой, хотя на ногах имел персидские сандалии на каблуках. В них принц выглядел высоким, правда, Ясаман показалось, что без обуви он будет не выше ее. Но сама она в семье была самой рослой.

— Ну что, удовлетворила свое любопытство? — шепнула ей Ругайя Бегум. — У него красивые глаза.

— Он хорош в наряде, а вот каков он будет без него? — упрямо заявила Ясаман. Но, несмотря на резкие слова, заметила, что ноги жениха — прямые и мускулистые.

— Мужчины без одежд не так выигрывают, как женщины, — фыркнула Ругайя, — но уверяю тебя, об этом не стоит заботиться, если его член крепок.

— Пора. — К ним подошел Акбар, одетый в белое. Вместе с Ругайей Бегум, такой блистательной в платье из золотой парчи, они вывели Ясаман на террасу.

Имам стоял спиной к озеру, а перед ним Иодх Баи, Салима Бегум, Зада Бегум и госпожа Ваги держали золотой балдахин. Под балдахином ожидали Ямал-хан с отцом Юзеф-ханом. Невеста с родителями присоединилась к ним.

— Между этими двумя молодыми людьми достигнуто брачное соглашение, — провозгласил имам. — Принц Ямал, поклянись.

— Я, Ямал-хан, беру тебя, Ясаман Каму Бегум, дочь Мухаммада Акбара, в законные жены, перед Богом и этими людьми в согласии с учением Корана. Обещаю, что буду делать все, чтобы наш союз был образцом послушания Богу, а наши отношения — полны любви, сострадания, мира, верности и взаимопомощи. Призываю Бога в свидетели, ибо он самый лучший свидетель. Аминь. — Он так ни разу и не взглянул на Ясаман.

— А теперь поклянись ты, принцесса Ясаман, — повелел имам. Разозлившись на человека, который был уже почти ее мужем, девушка глядела прямо перед собой. И все же голос ее был, как всегда, тверд. Она — дочь Могола, и никому не удастся ее запугать.

— Я, Ясаман Кама Бегум, беру тебя, Ямал Дарья-хан, сын Юзеф Али-хана, законным супругом перед Богом и этими людьми в согласии с учением Корана. Обещаю, что буду делать все, чтобы наш союз был образцом послушания Богу, а наши отношения — полны любви, сострадания, мира, верности и взаимопомощи. Призываю Бога в свидетели, ибо он самый лучший свидетель. Аминь.

— Они муж и жена, — провозгласил имам и взглянул на собравшихся. — Воздадим должное Ямал Дарья-хану и его супруге. Ура! — Гости со стороны и мужа, и жены громко отозвались на призыв священника. Затем мать и другие женщины проводили невесту к праздничному столу, а Акбар повел жениха и мужчин к другому.

— Я так рада за тебя, дитя мое, — поздравила Ясаман Иодх Баи, как всегда грациозная и очаровательная в своем красном сари.

— Тетя, ты так молодо выглядишь, что самой впору в невесты, — ответила девушка. — Благодарю тебя за поздравления. От комплимента Иодх Баи вся засветилась.

— Милый молодой человек, — похвалила блистательная в оранжевом с золотом Салима Бегум. — Похоже, он может доставить женщине много наслаждения. Ты прочитала Ночную книгу, но картинки тебе ничего не скажут до тех пор, пока страстный молодой мужчина не полюбит тебя. Помню твоего отца, когда он был в соку! О, что за мужчина он был в молодости! Желаю тебе такого же наслаждения!

— Ты хорошо устроила дочь Кандры, — заметила Ругайе Зада Бегум. Обычно маленькая, как мышка, женщина сегодня выглядела элегантно в пурпурно-золотом наряде. — Очень хорошо. Она станет кашмирской королевой.

— Я хорошо устроила свою дочь, — холодно ответила Ругайя Бегум.

— Ой! — Зада Бегум застенчиво вспыхнула. — Конечно! Я сказала бестактность. Прости меня, пожалуйста!

Ругайя Бегум сдержанно кивнула, и Зада поспешила отойти к противоположному концу стола.

— Она всегда была глупа, — успокоила Ругайю Салима Бегум. — Но обидеть она никого не хочет.

— Тебе виднее: она ведь твоя подруга, — едко ответила Ругайя.

— Когда речь идет о девочке, ты становишься колючей, как розовый куст, — усмехнулась Салима Бегум. — Но это ни к чему. Ты ее мать. Единственная мать, которую она помнит. И изменить этого никто не сможет. Ясаман любит тебя больше всех. Правда ведь, дитя мое?

— Да, тетя. — Ясаман обвила шею Ругайи Бегум рукой и нежно ее поцеловала. Было подано грандиозное свадебное угощение. Сначала лили прохладный лимонный шербет для аппетита. На столах появился белый хлеб с глазурью из желтка и буханки медового хлеба, сдобренного маковым зерном, хрустящие румалийские хлебные лепешки толщиной с шелковый платок, выпекаемые лишь по особым случаям, вазы с маринадами из трав, моркови, гороха, бобов и съедобных семян.

Рохана была права: приготовили несколько видов риса — шафрановый, окрашенный в королевский пурпур, зеленого цвета и девственно-белый. Некоторые вазы укрывали тонкие листы серебряной и золотой фольги. Для дочери Могол не жалел никаких денег.

Внесли дичь, запеченную в глиняных горшочках, жареных цыплят, морских черепах, множество сортов рыбы, тушенных под соусом карри кур, козлят, мозг ягнят под красным перцем в горчичных листьях. Женщины ели так же усердно, как и мужчины, но из-за стола, где пировали мужчины, шуму доносилось больше.

Убрали основные блюда, подали свежие фрукты, песочные рожки с толчеными орехами в меду, фисташки, кедровые орешки, личи, розовые лепестки, черный и зеленый чай. Для вкуса гости сдабривали его гвоздикой или кардамоном.

Пока шел свадебный пир, солнце село в изумительном великолепии красок. Зажгли фонари, тепло осветившие развлекавших гостей танцовщиц. Первой выступила знаменитая кашмирская певица, исполнившая под ситар несколько классических персидских песен, которые так любил Могол.

Для середины августа вечер был тихим и теплым. Ясаман пробовала еду, но в голове ее роились мысли о том, что случилось в последние дни. Замужем. Она замужняя женщина, но с мужем еще не перемолвилась ни словом, и он ей не сказал ни слова. Это забавляло ее.

— Дочь, — тихо прошептала ей на ухо Ругайя Бегум. — Тебе пора покинуть меня и отправиться к мужу, — Отправиться? Куда? — Ясаман была поражена. — Разве мы не здесь будем жить, мама Бегум? — Этого они с матерью не обсуждали.

Ругайя Бегум растерянно посмотрела на дочь, поняв ее сомнения.

— Я думала, ты понимаешь, что будешь жить во дворце Ямал-хана, дитя мое. Это рядом, за озером.

— А ты поедешь с нами, мама Бегум?

— Нет, я останусь здесь.

— Тогда я тоже не поеду. Я не буду жить в незнакомом дворце с незнакомым мужчиной, который не соизволил мне даже слова сказать — Девушка была готова расплакаться, — Ясаман! — Голос Ругайи Бегум вдруг стал жестким. Она знала, теперь не время для нежностей. — Глупо думать, что ты понимаешь все, что повлечет за собой брак. Но я не позволю тебе расстраивать своими капризами отца, Юзеф-хана и мужа. Сегодня же поедешь с Ямал-ханом. У него хороший дом, а если ты там захочешь что-нибудь изменить, уверена, он не будет возражать. Если уж ты будешь совсем несчастна, убедим твоего принца жить здесь. А теперь иди в свои покои и приготовься к отъезду. Утром к тебе приедут Рохана и Торамалли. Если сможешь обойтись без Адали, я предпочла бы оставить его здесь, но будешь судить об этом завтра, когда осмотришь дом. И в следующий раз, когда соберешься удариться в истерику, вспомни, что ты дочь Могола. Мы, Моголы, прячем от мира свои чувства, чтобы мир не обратил наши чувства против нас.

Медленно, тяжело Ясаман поднялась и глубоко вздохнула, как будто хотела освободиться от переживаний:

— Я не знала этого, мама Бегум. Я буду через секунду. Ругайя Бегум похлопала дочь по руке и, глядя ей вслед, почувствовала, как ноет сердце. Она вынуждена говорить с ней так резко. Никогда раньше она этого не делала.

— А почему девочку выдали замуж с такой поспешностью? — спросила старую подругу Иодх Баи. — И не говори мне о брачном договоре, который будто бы заключили во время мирного урегулирования между Кашмиром и империей. Я знаю, это не правда.

— Акбар стареет, — начала Ругайя Бегум, но маленькая кареглазая женщина прервала ее, подняв руку.

— Правду, Ругайя. А не басни, которые вы придумали с Акбаром. Неужели мы так долго были в разлуке, что ты не можешь мне сказать правду? Эта милая девочка-ребенок, которого подруга Кандра родила нашему мужу. Твоя дочь, которую ты любила и с нежностью вырастила. Скажи мне правду!

— Правда пронзит тебе сердце, Иодх Баи, — ответила Ругайя. — Я слишком тебя люблю и не могу служить орудием, которое тебя пронзит. Не настаивай, прошу тебя!

— Правду! — не отступала Иодх Баи.

Ругайя Бегум вздохнула. Она могла отказаться, но Иодх Баи не удовлетворилась бы этим. Она продолжала бы давить на нее и, конечно, на Акбара.

— Из-за Салима, — наконец призналась она и быстро, пока не вернулась и не услышала их Ясаман, все объяснила подруге. Добрые глаза Иодх Баи наполнились слезами.

— Ах, — процедила она, — что же делать с моим сыном? Мне больно оттого, что он мог все это совершить.

— Дело улажено, подруга, — утешила ее Ругайя Бегум. — Салим теперь потеряет к Ясаман интерес. Не думай больше об этом, прошу тебя.

Иодх Баи кивнула:

— Но Ясаман еще так молода. Она даже не знала этого юношу, который теперь стал ее супругом.

— Уверяю тебя, его репутация безупречна. Даже при том, что ей угрожало, я бы не позволила выдать дочь за неподходящего человека. Ш-ш-ш, она возвращается. — Ругайя Бегум встала и протянула навстречу дочери руки. — Ты готова?

— Готова, — ответила девушка.

Ругайя Бегум и поднявшаяся вслед за ней Иодх Баи осторожно провели Ясаман через террасу, вниз по мраморным ступеням к ожидающей ее пестро украшенной лодочке. Лодка была покрыта красным лаком и по всему борту расписана золотыми рисунками. Полосатый красный с золотом навес затенял обитую темно-синим атласом скамью, которую украшали пышные разноцветные подушки. Лодочник, застывший в ожидании на корме суденышка, почтительно поклонился, и женщины, крепко обняв Ясаман, помогли ей сойти на палубу.

— Муж через секунду присоединится к тебе, — проговорила Ругайя Бегум. — Да благословит Аллах ваш союз и да сделает его плодотворным.

— Да будешь ты матерью многих сыновей, — в свою очередь пожелала Иодх Баи. — Прежде чем отправиться на юг, я заеду повидать тебя.

— Спасибо тебе, мама Бегум, спасибо, тетя. — Ясаман смотрела прямо перед собой, не решаясь встретиться с ними взглядом. Страхи вновь нахлынули на нее, и к горлу подкатывал ком. Замужество пугало ее. Она чуть не расплакалась, услышав, как удаляются по лестнице их шаги. Но вместо этого принялась разглядывать рыбака Али, который вместе с другими членами семьи скрючился неподалеку в рыбацкой лодке. Застенчиво она помахала им рукой, и была вознаграждена пожеланиями счастья, донесшимися по поверхности тихой воды озера.

— Они перевернутся от восторга, — раздался мужской голос.

Лодка накренилась, когда принц сошел в нее и опустился на скамью рядом с Ясаман. Он знал, как повезло Али. На озере каждый об этом знал. И кажется, это были не россказни.

— Лучше быть невежливой и не замечать их? — резко спросила Ясаман.

Девушку удивило, как легко он заговорил с ней. И все же до сих пор он с ней так и не поздоровался. «Зачем я согласилась на этот брак», — беззвучно зарыдала она.

— А дочь Могола никогда не бывает невежливой? — Принц слегка подтрунивал над девушкой. — Если так, то я взял образцовую жену.

— О-о-о! — Она вздернула голову и взглянула на него. — Ты, мой господин, совершенно непереносим. С тех пор как мы произнесли брачные клятвы, ты и слова не соблаговолил мне сказать, а теперь учишь хорошим манерам! Да еще подшучиваешь? Если бы не закон, я бы сию минуту с тобой развелась!

Ямал Дарья-хана так и подмывало рассмеяться, но он решительно сдержался. Красивее этих невероятных сверкающих бирюзовых глаз он еще не видел. А чувство справедливости подсказывало, что она права. Ведь невежливым был он, не обращавший на нее никакого внимания весь вечер.

Его раздражало, как отец и Могол загнали его в этот брак, но девушка в этом не была виновата. Один Аллах лишь знал, — каким выгодным для семьи был их союз. Невесту, безусловно, тоже принудили лаской. Она была так молода и так красива! Сидя рядом с ней, он с трудом верил, что это сокровище — его.

— Принцесса, — мягко ответил он, — ты знаешь, обычай требует, чтобы в день свадьбы невеста и жених находились порознь, — и, откинув с ее лица полупрозрачную золотистую вуаль, вгляделся в черты жены. — Ах! — В выразительном жесте он положил руку на сердце, а другой провел ей по подбородку. — Ты, моя невеста, необыкновенно красива!

Ее щеки зарделись. Не в состоянии дольше глядеть на него, она опустила черные ресницы на молочнo-белую кожу щек, гнев тут же растаял, и она почувствовала, что не в состоянии пошевелить языком. Стыд и неловкость озадачили ее, привыкшую держать в узде свои чувства. Он повернул к себе ее лицо:

— Взгляни на меня, невеста. Я никогда не видел столь прекрасных глаз. Я поражен твоей невинной красотой. Скажи, что прощаешь меня. Не можешь же ты сердиться на человека, чье сердце так стремительно завоевала.

Она встретилась с ним взглядом и почувствовала, что тает под бархатно-темными глазами. Вновь заработало сознание.

— Господин, ты застал меня врасплох, — сказала она. — Я не привыкла к таким комплиментам и не знаю, как на них отвечать. Может быть, заметить, что ты красивее даже моего брата Салима?

Он улыбнулся, а она решила, что у него чудесная улыбка: жемчужно-белые зубы сверкали на фоне золотистой кожи, красивый изгиб губ.

— Я счастлив, что любовные похвалы — первое, что слышат твои изящные, как раковинки, уши.

Ясаман не сдержалась и хихикнула. Как раковинки? Хихикнула снова.

— Почему господин так необыкновенно называет не самую красивую часть моего тела? Может быть, я и юна, но не так глупа.

Ямал-хан громко рассмеялся:

— Клянусь, принцесса, я так потрясен твоей красотой, что неизвестно что бормочу. — Он взял ее руки в свои. — Теперь мы друзья?

— Не уверена, — тихо ответила девушка. — Я еще не знаю тебя, господин. И не знаю ничего о тебе, кроме того, что ты послушный сын.

— Я также мало знаю о тебе, принцесса. Только то, что ты рождена Моголу его английской женой, но выращена Ругайей Бегум.

Несколько минут они сидели молча, пока лодка неспешно скользила по озеру.

— Смотри, принцесса, — снова заговорил Ямал-хан, — луна встает.

Ясаман взглянула туда, куда указывал ее муж:

— Несколько дней назад на мой день рождения было полнолуние. А теперь она убывает.

— Зато прибывает моя любовь к тебе, — заметил принц. Ясаман снова вспыхнула. Его слова вызвали в ней трепет. Она и не представляла, что мужчина может говорить такие замечательные вещи, и они могут звучать так искренне. Может быть, конечно, только может быть, этот брак не так уж и плох и еще удастся. Но она не знала, что сказать в ответ мужу, и поэтому промолчала.

Он слегка сжал ее руку, поднес к губам и горячо поцеловал в ладонь.

— Такая изящная рука, принцесса, — прошептал он. — Мне не дает покоя мысль, что вскоре она будет ласкать меня.

Прикосновение губ к ее коже заставило сердце подпрыгнуть в груди.

— Ax! — судорожно выдохнула она, когда ощущение первого поцелуя пронзило тело и вызвало в нем приятную слабость.

Теперь замолчал он, пытаясь припомнить, сколько же ей лет. Тринадцать. Только что исполнилось тринадцать. Но ему говорили, что месячные у нее начались. Да это просто рай! Она так невинна. Не то чтобы знание не могло быть приятным, но ему доставляло удовольствие, что ни один мужчина не касался ее, не говорил ей комплиментов, не целовал ее губ, которые вскоре намеревался поцеловать он сам.

Она была невинной девственницей, но, безусловно, представляла, что от нее требовалось. Как всем невестам, ей подарили Ночную книгу. Девственницы у него еще не было. Несколько женщин, которых он содержал в гареме, в совершенстве владели искусством удовлетворения чувственности мужчины, и их ему учить было нечему. Ясаман же неопытна, и ему предстоит преподать ей урок.

Маленькая лодочка слегка ударилась о мраморную пристань его дворца. Лодочник спрыгнул на берег и привязал суденышко, затем незаметно скрылся из виду, оставив их наедине. Принц встал, вышел на берег и обернулся, чтобы помочь Ясаман.

— Мой… наш дом не так хорош, как твой. Разрешаю делать все, что захочешь, чтобы нам жилось в нем приятно и счастливо. Покупай, что хочешь, моя принцесса. После смерти матери слуги, быть может, разленились. Теперь они в твоем распоряжении, как и все остальное, что касается хозяйства. — Мне потребуется несколько дней, чтобы все изучить, узнать, кто из слуг нерадив, а кто просто не знает, что делать, потому что нет никаких указаний, — ответила Ясаман. — Завтра прибудут мои личные служанки Рохана и Торамалли. Адали, старшего управителя, мама Бегум хотела оставить себе, но, может быть, и он мне потребуется.

— Покои приготовлены для тебя, — сообщил ей Ямал-хан. — Я дал распоряжение женщинам гарема — им лучше знать, как устроить женщину. Пойдем, принцесса.

— Минутку, господин, — задержалась Ясаман. — Мне нужно с тобой поговорить, но я не хочу, чтобы нас подслушали.

— В чем дело, невеста? Только скажи, и обещаю, твое драгоценное желание будет исполнено, — романтично поклялся принц.

— Не торопись, выслушай меня, — тихо произнесла девушка.

Он с любопытством посмотрел на нее.

— Говори, — только и вырвалось у него.

— Я твоя законная жена, но мы до сих пор не знаем друг друга. Я слышала, что мужчины сходятся с незнакомыми женщинами, чтобы получить удовольствие. Но я нежно и тонко воспитана и сочту постыдным отдать тебе свое тело в эту ночь или какую-нибудь другую, прежде чем между нами возникнет чувство. Не знаю, поймешь ли ты, но должна тебя об этом просить, потому что мать повелела мне во всем слушаться моего господина. — И она скромно потупила глаза.

— А если я скажу, что сегодня же хочу тебя в своей постели, ты меня послушаешься, принцесса? — спросил Ямал-хан.

— У меня нет выбора, господин. Как послушная жена, я подчинюсь. Но меня сильно опечалит, если вожделение в тебе окажется сильнее желания сделать наши отношения приятными и гармоничными.

Ямал-хан рассмеялся:

— Для своего возраста ты необыкновенно умна, слишком для такого простого кашмирца, как я. Обрати-ка лучше свои таланты на то, чтобы доставить мужу тысячу и одну ночь высшего наслаждения. И все же я склонен выполнить твою просьбу. Несколько дней назад мы еще ничего не знали друг о друге, а сегодня связаны на всю жизнь. Если вожделение одолеет меня, женщины в гареме знают, как его удовлетворить. Со временем и ты этому научишься. А пока будем просто друзьями.

— Мама Бегум сказала, что лучшие браки получаются тогда, когда супруги прежде всего становятся друзьями. А она, господин, никогда мне не лгала, — заметила Ясаман.

— Пойдем, — он снова взял ее за руку, — я покажу тебе твой новый дом. Меня поражает, что слуги не выбежали поприветствовать свою новую госпожу, на террасе не горят фонари, лампы в доме не зажжены.

Он повел ее по ступеням к красивой мраморной террасе, схожей с террасой ее дворца. Но здесь, даже в свете убывающей луны, она сумела разглядеть, как заброшены растения: одни не подстрижены, другие погибают. Ясаман нахмурилась. Все это требовало ее немедленного внимания. Сады для Моголов значили очень много. В этом году уже поздно, но следовало подготовиться к следующему. Сквозь арочную дверь они вошли в здание.

— Вот твои владения, — указал принц. — Но почему же нет света? Я приказал, чтобы твои покои вычистили и провели нас туда.

— Судя по всему, слуги ленивы, господин. Придется сразу же взять их в руки.

— Со дня смерти моей матери порядка здесь нет. Я мужчина и не знаю, что следует делать, — безнадежно ответил он. Ясаман негромко рассмеялась:

— Тебя кормят, стирают одежду, и этим ты доволен. Да, мой господин? Доволен, пока можешь охотиться и пока женщины поют тебе и удовлетворяют другие желания? А как же женщины в твоем гареме? Неужели среди них нет ни одной, которая могла бы руководить слугами?

— Руководить слугами — не их обязанность, — ответил он, слегка смутившись. — У них другие обязанности. Ты о них, конечно, знаешь.

Мать Ясаман говорила, что мужчины, независимо от возраста, словно дети. За свою короткую жизнь девушке не приходилось близко общаться с мужчинами, кроме членов своей семьи. И теперь она начинала понимать, что имела в виду мама Бегум. Пока удовлетворялись его личные потребности и жизнь была удобной, Ямал-хан позволял дворцу разваливаться, слугам дичать, а женщинам проводить время в праздности, словно грибу на дереве. «Все это надо менять», — решительно подумала девушка. Но теперь ей требовался сон. День был утомительным. — Нужно найти кого-нибудь, чтобы зажег лампы, — сказала она мужу самым практичным тоном.

— В гарем ведет эта дверь. — Он указал в полумрак комнаты. — Это женская половина дворца.

Они пересекли комнату рука об руку, и Ямал-хан открыл дверь, впуская жену в гарем. Их встретил теплый золотистый свет. Комната была хорошо обставлена: ярко обитые кушетки, большие напольные подушки, низкие столики из черного дерева и бронзы, изящные коврики на мраморном полу. В гареме находилось пять женщин. Они взглянули на принца и невесту. Выкрикивая приветствия, женщины окружили Ямал-хана, не обращая внимания на Ясаман и грубо оттолкнув ее в сторону.

— Господин, ты вернулся! — заговорила маленькая женщина с золотистой кожей, иссиня-черными волосами и темными глазами. Она обвилась вокруг юноши и с обожанием глядела на него снизу вверх.

— Самира, почему не приготовлены покои принцессы?

Разве я не сказал тебе распорядиться? — Он с усилием освободился от объятий женщины.

— Господин! Я не какой-нибудь управитель и не жена, чтобы распоряжаться слугами и заставлять их прибираться в доме. Меня учили доставлять тебе удовольствие. — На секунду она надулась, но тут же вновь победно улыбнулась. — Хочешь насладиться прямо сейчас, господин? Поэтому ты и пришел к нам? Мы готовы. — Она взглянула на своих компаньонок, глаза опасно сузились.

— Да, да, господин, — позволь доставить тебе удовольствие, — стали наперебой упрашивать другие и, послушно приблизившись, ласково касались его руками.

Ямал-хан не находил слов, растерянный при виде непочтения, которое женщины проявляли к его жене. Прежде чем он сообразил, что сказать, холодно заговорила Ясаман:

— Кто эти создания, муж? Женщины из твоего гарема? Они так же плохо обучены и так же невоспитанны, как и твои слуги. Вижу, мне предстоит много работы.

От ее презрительного замечания четыре женщины заметно сникли, но пятая продолжала упорно прижиматься к принцу.

— Господин, неужели ты позволишь этой девчонке так разговаривать со мной? — спросила Самира. — Разве я не любимая твоя женщина? Накажи ее сейчас же. — Чтобы усилить слова, она топнула маленькой ножкой, волосы разметались по плечам.

Ее ярость заставила принца действовать тверже, чем раньше, он отстранил ее от себя и сердито сказал:

— Это я тебя накажу, женщина. Все на колени! Перед вами Ясаман Кама Бегум, дочь Великого Могола, моя невеста. Здесь госпожой будет она. Вы знали, что сегодня вечером я приеду с ней, и все же нарочно не подчинились, хотя я просил приготовиться к ее встрече. Вас будут бить. Всех!

Четыре женщины бросились к ногам Ямал-хана.

— Пощади, господин! — закричали они. — Мы все бы сделали, но нам не позволила Самира!

Теперь его ноги, жалобно всхлипывая, обхватила Самира:

— Они лгут! Я лишь ничтожная женщина. Как могла я запретить им выполнить свой долг? К тому же, — хитро заметила она, — сегодня твоя брачная ночь. Разве принцесса не проведет ее с тобой?

— Конечно, — быстро отозвалась Ясаман. — Кончим на этом. Завтра я сама присмотрю, чтобы все было сделано правильно. Будь милостив, господин. Не нужно никаких побоев. Я устала и хочу в постель.

— Тебе не придется много спать, принцесса, если господин будет любить тебя так же, как любит нас. — Самира ухмыльнулась, а Ясаман заметно побледнела.

Принц хотел нашлепать женщину за ее вовсе не тонкий намек, но та увернулась, довольная, что удостоилась его внимания. Повернувшись, Ямал-хан повел Ясаман прочь из гарема.

Но на пороге она оглянулась:

— Идите-ка, женщины, лучше спать. Сегодня ваши услуги не потребуются господину. А завтра будет установлен новый порядок, и жизнь станет другой. Бездельники мне не нужны.

— Ну что ж, — проговорил принц, пока они шли через дворец в его покои, — котеночек, на котором я женился, когда вырастет, станет тигрицей, — он причмокнул от удивления. Она не только изумила его, но и обрадовала, так быстро справившись с Самирой. Умные любовницы делали невыносимой жизнь многих жен. А Самира, теперь он ясно видел, не будет главенствовать над Ясаман. — Ты вспомнил, что я дочь тигра, — яростно проговорила девушка. — Эта женщина, Самира, настолько груба, что я вряд ли смогу ее выносить. В доме может быть лишь одна хозяйка. Больше я не потерплю неуважения.

— Хозяйка здесь ты, принцесса, — заверил он жену. — Этот дом и все, что в нем находится, — в твоем распоряжении. Знай, я не позволю непочтительно относиться к тебе. Ты не только дочь Могола Ясаман Кама Бегум. Ты моя жена.

Они вступили в его покои, где было также темно и по-прежнему не видно слуг. Но в комнату светила луна, и было достаточно светло, чтобы найти дорогу.

— Где я буду спать? — спросила девушка мужа.

— Кровать там. — Он указал на поднятый балдахин. Она устало села на постель.

— А где будешь спать ты, мой господин?

— Здесь только одна кровать, принцесса. Нам придется ее разделить.

Ясаман вскочила на ноги.

— Ты обещал, что… — Она вспыхнула, стараясь подобрать нужные слова.

Ямал-хан подошел к жене и приподнял лицо так, чтобы видеть глаза.

— Свое обещание, принцесса, я сдержу, — сказал он серьезно. — И все же в комнате только одна кровать. А на полу я спать не намерен.

— Тогда на полу буду спать я, — упрямо заявила девушка.

— Нет, и ты не будешь. Послушай, госпожа. Неужели ты считаешь меня похотливым чудовищем, неспособным и ночи пережить, чтобы не отведать твоего сладкого тела? Если угодно, — насмешливо заметил он, — я вернусь в гарем и оставлю комнату в полном твоем распоряжении.

— Нет! — вскрикнула Ясаман, которая скорее бы умерла, чем позволила этим испорченным женщинам из гарема узнать, что произошло или не произошло между ней и ее супругом. И он это знал. — Не будь таким самодовольным, — едко сказала она. — Даже в темноте я вижу, как ты ухмыляешься.

Ямал-хан усмехнулся, продолжая снимать свадебной наряд.

— Что ты делаешь? — взволнованно спросила Ясаман.

— Я не привык спать в одежде, — ласково ответил он и, отвернувшись от нее, стал раздеваться дальше.

Довольно долго она оставалась неподвижной и не проронила ни слова, потом решила тоже раздеться. Она и не представляла, что ей так жарко, пока не сняла тяжелое расшитое свадебное платье. Сложив все на стуле, она добавила к аккуратной стопке туфли и украшения и наконец — сари.

— Мне нечем расчесать волосы, — проворчала она, распуская украшенную драгоценностями косу и проводя пальцами по волосам. — Даже нельзя помыться, — покачала она головой. — Обещаю тебе, господин, никогда больше тебя не будут принимать так в собственном доме. — Она легла в постель и повернулась к мужу спиной.

Ямал-хан из-под ресниц следил, как она раздевается. Смотреть на нее открыто — значит показать свою невоспитанность. Но он не забыл, как подглядывал в ванной, один краткий миг, достаточный, чтобы разбудить аппетит, но не для того, чтобы рассмотреть ее прелестные формы. Его поразили округлые линии тела и пышная грудь девушки, которая стала его женой. Как неосмотрительно, смущенно думал он, дать обещание уважать ее добродетель. Но это было прежде, чем он увидел ее во всей красе в своей постели.

Он лег на другой край кровати и тоже повернулся к ней спиной.

— Ты спишь? — тихо спросил он.

— Нет, — ответила девушка.

— Прежде чем мы заснем, ты не сделаешь кое-что для меня?

— Что, господин? — Она немного повернулась к мужу.

— Назови меня по имени. Мы уже несколько часов как женаты, а я еще ни разу не слышал, как ты произносишь мое имя.

— Спокойной ночи, Ямал. Да ниспошлет тебе Бог приятный отдых.

— Спокойной ночи, Ясаман. Не думаю, что буду с тобой несчастным мужем, моя гордая принцесса.

На этом они уснули.

Глава 5

В первые минуты Ясаман не могла сообразить, где находится. Потом память начала восстанавливаться, она повернулась и обнаружила, что лежит в кровати одна. Неужели он ушел к одной из своих женщин? Она с удивлением обнаружила, что ревнует. Но как она может ревновать человека, которого почти не знает? Она поднялась, завернулась в сари и с раздражением вспомнила, что воды нет и снова не удастся умыться. Порядка в доме не было. Выйдя на соседнюю с комнатой террасу, девушка с радостью вдохнула свежий утренний воздух. Ямал сидел и завтракал совсем один.

— Здравствуй, господин. — Ясаман подошла к мужу. — Рада, что тебя хоть накормили. Может быть, и мне кто-нибудь окажет такую же услугу? — Она взяла со стола банан.

— У тебя и в самом деле будет много работы, принцесса, — признал Ямал, глядя, как она чистит фрукт.

— За этим я послежу. — Она грациозно обвела все рукой. — Ты ведь не будешь вмешиваться в мои распоряжения? Ты об этом сам вечером сказал, — переспросила девушка мужа, желая увериться, что правильно его поняла.

— Ты здесь хозяйка, принцесса, — подтвердил он и улыбнулся. — Во сне ты такая красивая, Ясаман.

— Только во сне? — Что заставило ее это сказать? Она флиртовала с ним? Ясаман покраснела. Ямал-хан рассмеялся.

— Ты красива всегда, — дипломатично поправился он и шутливо добавил:

— Так я по крайней мере заметил во время нашего короткого знакомства, принцесса.

Это он флиртовал с ней! Сердце забилось сильнее, щеки вспыхнули ярче. Ей сделалось неудобно, и она снова захотела оказаться у себя во дворце по ту сторону озера Вулар, чтобы играть с кошками. Но она была здесь — замужняя женщина, нет, еще не женщина, только невеста. И перед ней стояла огромная задача: привести в порядок дом мужа. Она видела, что он считает ее забавным ребенком. Она завоюет его уважение и со временем, вероятно, любовь.

— У меня много дел, господин, — сухо сказала она мужу. — Пожалуйста, извини меня, — и, повернувшись, поспешила обратно в маленький дворец.

Прекрасно ориентируясь, из покоев мужа она направилась в женскую половину. При свете дня комнаты показались ей еще более неприглядными, чем вечером: тусклые, старомодные, невероятно грязные. Когда-то они были изысканными — изразцы красивы, стены выложены сердоликом, лазуритом, малахитом, перламутром, кораллом, вулканическим стеклом. По всему было видно, что комнаты принадлежали матери принца и со дня ее смерти в них ни разу не убирались. Про себя Ясаман отметила, что здесь не хватает ковриков.

— Госпожа! — Голоса двух служанок-близнецов слились в одном возгласе. Торамалли обшарила взглядом комнату. — Ведь это не твои покои, принцесса, — воскликнула она, пораженная, в то время как у ее ног взметнулся ком пыли.

— Боюсь, что мои, — ответила Ясаман. — Но не стоит судить принца: его слугами и женщинами никто не управлял — не было твердой руки. Нам предстоит много дел, если мы хотим превратить этот дом в жилой.

— Госпожа! Выйди на террасу и посмотри! — возмущенно позвала девушку Рохана. — Сундуки, которые мы отправили сюда два дня назад, так и стоят там, где их оставили наши люди. Счастье, что не было дождя! Роса тоже нехороша для них, но, кажется, не причинила вреда. С радостью докладываю тебе об этом. Но разве не возмутительно, что с тобой обращаются таким позорным образом!

— Беги скорее, Рохана, скажи нашему лодочнику, что я хочу его видеть, прежде чем он возвратится на ту сторону озера, — приказала служанке Ясаман.

Девушка окликнула лодочника, и тот выбрался из суденышка и, кланяясь принцессе, поспешил по ступеням на террасу.

— Передай послание моей матери, — распорядилась принцесса. — Скажи, что мне нужен здесь Адали и по крайней мере полдюжины лучших слуг сегодня же утром.

— Хорошо, госпожа, — ответил лодочник. Они наблюдали, как он отплыл и погнал суденышко через озеро быстрее обычного.

— А теперь, — сказала Ясаман, — нужно взять в руки гарем принца. В нем пять женщин, одна из которых особенно упрямая. Другие ее, похоже, боятся. Мы либо вырвем жало из пчелы-матки, либо ее раздавим. Ей предстоит самой решить свою судьбу.

Ясаман направилась в гарем. Рохана и Торамалли последовали за ней. Не было сказано ни слова, но глаза их расширились, когда они заметили, насколько здесь все было роскошнее, чем в покоях принцессы. Близнецы были неглупыми девушками и тотчас сообразили, какую намеренную обиду наносили Ясаман женщины гарема. Служанки понимающе переглянулись. Они знали то, чего не знали эти безмозглые существа: госпожа их хоть и молода, но упорна и не остановится на полдороге. Если Ясаман решила, что будет верховодить этим дворцом и самим принцем, она этого добьется.

— Доброе утро, дамы, — холодно поздоровалась Ясаман и, не ожидая ответа, продолжила:

— Тебя ведь зовут Самира? Не медли, представь мне остальных.

Застигнутая врасплох, прежде чем смогла сообразить, что делает, Самира повиновалась хозяйскому тону Ясаман. А потом было уже слишком поздно — она потеряла лицо перед своими компаньонками.

— Лайла, Нилак, Лалита и Тира, — коротко ответила она, всем сердцем желая вцепиться в лицо принцессе, чтобы согнать с него улыбку.

— Лалита, ты индианка? Ведь так? Теперь разговаривать со мной вы будете стоя. Этого требует обычная вежливость.

Женщина по имени Лалита вскочила на ноги и почтительно поклонилась Ясаман.

— Да, — ответила она, — я с юга Индии, из Голконды.

— Да, моя госпожа, — поправила ее Ясаман. — Запомните, что в этом доме хозяйка я и обращаться ко мне следует достойно.

— Да, моя госпожа, — повторила Лалита. Она была хрупкой темнокожей женщиной с добрым выражением круглого лица.

— Лайла, Нилак, я думаю, вы персиянки, — продолжала принцесса. — По-персидски Лайла означает темноту, ночь, а Нилак — голубоватый цвет сирени. Ваши имена так же красивы, как вы сами.

Обе светлокожие женщины с иссиня-черными волосами и темными глазами поднялись и поклонились.

— Да, моя госпожа. Спасибо, госпожа, — воскликнули они в один голос. Самира бросила на них злобный взгляд.

Ясаман повернулась и посмотрела на женщину с золотистыми волосами. Таких она никогда еще не видела.

— Тира? Что у тебя за имя? — спросила она.

— Я гречанка. — Женщина встала и надменно поклонилась, холодные глаза смотрели прямо на Ясаман. Но принцесса не отвернулась. И наконец поняв, что побеждена, и передернув плечами, женщина, улыбнувшись, опустила взгляд.

— А откуда я, ты не хочешь знать? — раздраженно спросила Самира, разозлившись от такого невнимания к ней.

— Откуда бы ты ни взялась, там тебя не научили хорошим манерам, — отрезала Ясаман.

— Я из Самарканда, — гордо заявила Самира. — Мой отец был великим военачальником!

— Твой отец был солдатом и прижил тебя с уличной шлюхой. — Тира рада была посмеяться над Самирой. — Ведь поэтому ты оказалась рабыней в гареме.

Самира схватила миниатюрный нож для фруктов.

— За такое оскорбление я вырежу тебе сердце, — завопила она. — Ты сама — чужеземная шлюха.

С быстротой молнии и к немалому изумлению женщины, Торамалли выбила нож из ее руки.

— В присутствии госпожи нечего хвататься за нож. Иначе я доставлю себе удовольствие и убью тебя, — пригрозила служанка.

Ярость Самиры перекинулась с Тиры на слуг Ясаман.

— Кто? Ты? — зло прошипела она.

— Я, Торамалли. Я охраняю Ясаман с самого ее рождения. И со мной, уличная девка, лучше не шутить.

— Довольно, — тихо проронила принцесса. — Самира, пожалуйста, пойди во дворец и разыщи слуг. Скажи, что я немедленно хочу их видеть на террасе у озера.

— Я тебе не посыльная, — грубо ответила Самира. — Разыщи-ка слуг сама, моя госпожа. — Она упрямо стояла перед Ясаман, расставив ноги и выпятив подбородок. — Я любимица принца, и ты не заставишь меня делать то, чего я не хочу.

— Я не повторяю распоряжений дважды, — едва слышно произнесла Ясаман. — Иди выполняй приказание немедленно, или еще до полудня тебя продадут на рыночной площади. Поверь мне, Самира, сделать это в моей власти. — Принцесса повернулась и в сопровождении верных служанок вышла из гарема.

— Сделай-ка лучше, что она велит, — рассмеялась Тира, когда дверь за госпожой закрылась. — Она молода, Самира, она невеста принца, но я вижу, она не отступит. Или сделай одолжение, продолжай упрямиться. Никто из нас не заплачет, если тебя здесь не будет.

— Самой тебя не будет, — буркнула Самира. — Я не рабыня этой девчонке. Я принадлежу принцу Ямалу. Ее обращение невыносимо. Неужели, Тира, ты думаешь, что принц позволит жене продать хоть одну из своих женщин? Она хорохорится, потому что впервые попробовала член мужчины.

Она считает, что он любит ее и позволит делать все, что угодно, но скоро узнает, что это не так. Я поговорю с господином, когда он придет ночью. А он придет — женщина лишь раз теряет невинность, а после этого становится, как все другие, выделяясь только своим умением. Сомневаюсь, что нежно взлелеянный королевский цветок обладает такими же способностями, как мы.

— Не дури, Самира! Девочка не только жена. Она — дочь Могола, — пыталась образумить компаньонку Тира. — Ее выдали замуж со смыслом. Уже ходят слухи, что Могол намеревается поручить нашему господину от своего имени править Кашмиром. Но это случится лишь в том случае, если дочь Могола окажется счастливой. А теперь иди и выполняй ее приказание, иначе ее гнев падет на всех нас.

— Ты глупа. Тира, — выкрикнула фаворитка. — Эта принцесса — несмышленая девчонка. Он часто будет с ней, пока она не забеременеет, а потом решит, что выполнил свой долг, и не будет больше обращать на нее никакого внимания. Ты считаешь, что, растолстев, она будет казаться ему привлекательной? Да ее раздует, как тыкву. Дочери Моголов предназначены лишь для того, чтобы вынашивать сыновей, и ни для чего больше. Мы — главные женщины в его жизни, а не эта бледнолицая сука!

— Пойду соберу слуг, — объявила Тире Лалита. — Они явятся, и принцесса не узнает, кто из нас выполнил ее приказание. Она будет удовлетворена и успокоится. — Женщина поспешила из гарема.

Самира самодовольно улыбнулась и принялась расчесывать свои длинные волосы гребнем из слоновой кости.

— Самира права, — вступила Лайла, пытаясь убедить Тиру и Нилак. — Она все знает о мужчинах.

— Может быть, и так, а может быть, и нет, — ответила Тира. — Она не сможет предсказать, не вскружит ли принцу голову жена. Гарем предназначен для молодых неженатых мужчин и для старых женатых. Но есть период, когда он вовсе не нужен. Господин взял себе жену и может взять еще трех. Какой ему толк теперь от нас? Мы сможем избежать гнева принцессы, если составим ей приятную компанию и не будем ее злить. Думаю, Самира, просить тебя об этом бесполезно. Так что, дамы, дни наши здесь сочтены. Приготовьтесь. Наша компаньонка из Самарканда рано или поздно нас подставит, и мы снова окажемся на улице.

Лайла и Нилак горестно переглянулись, а Самира лишь рассмеялась словам Тиры и продолжала расчесывать волосы, обмакивая гребень в терпкое мускусное масло. Тира покачала головой. Вот уж чему она будет рада, так это расставанию с Самирой, которая и в раю сумеет посеять рознь.

Слуги удивились, когда их стала собирать женщина из гарема. Этих дам слуги видели нечасто, кроме нескольких рабынь, носивших им еду и время от времени убиравших комнаты. Жизнь слуг была приятной — хозяин почти ничего не требовал от них. Еды было вдоволь, а спали они, где хотели. Большинство проводило время в праздности: рыбачили, грелись на солнце, выращивали в саду для себя фрукты. Дары земли Ямал-хана они продавали, чтобы заработать лишние рупии и купить на них немного красивых вещей и запретное вино.

Ясаман, нетерпеливо постукивая ногой, поджидала их на террасе со стороны озера. Рядом стояли Адали, Рохана и Торамалли. Слуги опустились на колени и коснулись лбами пола террасы, затем сели на пятки и выжидательно взглянули на новую госпожу.

— Кто здесь старший управитель? — раздались первые слова.

— Управитель умер год назад, милостивая принцесса, — ответил кто-то Ясаман.

— А ты кто? — спросила девушка.

— Хасан, повар, милостивая принцесса.

Ясаман заметила полупрозрачную маску, болтающуюся на шее Хасана. Конечно же, он повар. Она поняла бы это раньше, если бы так не разозлилась.

— Поскольку у вас нет старшего управителя, это место немедленно займет управитель из моего дворца. Вот он — Адали. Он всегда говорит от моего имени. Слушайтесь его беспрекословно и быстро. Работа предстоит большая. Вы забыли о своих обязанностях, но я вас в этом не виню, поскольку не было никого, кто бы распоряжался вами. Здесь дом моего господина, и отныне все в нем должно быть в порядке. — Она улыбнулась им и, повернувшись, пошла прочь. Рохана и Торамалли отправились следом.

Адали оглядел взволнованные лица:

— Я служил еще у матери принцессы и ухаживаю за Ясаман Камой Бегум со дня ее рождения. Подкупить меня нельзя. Что было, то было. Сегодня каждый из вас начинает жить заново — такова воля принцессы, хотя, откровенно говоря, я считаю, что госпожа слишком снисходительна к вам. Учтите, я суров и не обладаю ее мягкостью. А теперь за работу. До заката покои принцессы должны быть готовы. Повар Хасан!

— Слушаю, господин управитель, — быстро отозвался тот.

— На ужин госпожа пожелала жареной речной рыбы, цыпленка и, может быть, немного тушеного мяса, приправленного карри. По поводу того, что любит и не любит принц, она поговорит с тобой позже. Сама же она предпочитает простую пищу, фрукты и овощи.

— Понятно, господин управитель!

— Ты, с помощником свободен. А сейчас я опрошу всех остальных. — Адали принялся разбираться с каждым участком хозяйства, пока не остался на террасе один. Тогда с довольной улыбкой евнух поспешил в покои госпожи.

— Сколько ни три, эти комнаты не сделать красивыми, — пожаловалась Ясаман. — Слуги вовсю старались.

— Послать за вашими вещами к вам во дворец? — предложил Адали. — Мебель здесь состарилась и вышла из моды. А через озеро вещи несложно перевезти.

— Стены невыносимы, — сказала принцесса. — Узоры в грязи, камни выкрошились. Потребуются месяцы, чтобы их привести в порядок.

— Повесим ковры и гобелены, — успокоил ее Адали. — А когда здесь станет ваша мебель, госпожа, все вокруг сделается привычным. Где сундуки?

— На террасе, там, где два дня назад их оставили наши люди, — нахмурилась Рохана. — И еще, Адали, здесь нет отдельной ванной для госпожи!

— А где, в таком случае, женская ванная?

— В гареме, — ответила служанка. — Что же делать, Адали? Не может же госпожа мыться в одной ванной с теми существами!

Евнух согласно кивнул — все здесь было не так, как надо.

И все из-за того, что столь поспешно выдавали замуж Ясаман Каму Бегум. Дворец был совершенно не готов ее принять. Да никакую другую приличную женщину. Она не может здесь оставаться, решил Адали.

— Госпожа, — предложил он ей, — тебе следует вернуться к себе во дворец, пока мы не приведем в порядок этот. Позволь мне поговорить с принцем, я уверен, он согласится со мной. Потребуется время, чтобы сделать эти покои пригодными для тебя.

Ясаман огляделась. Возвращение к себе, к Ругайе Бегум не ускорит работ, но она реалистически смотрела на вещи. У нее не было выбора: мебель оказалась разорванной и гнилой, попытки вычистить помещение лишь подняли клубы пыли. Она несколько раз чихнула и рассмеялась.

— Я буду спать в своем дворце, — объявила она, — но на день останусь здесь, чтобы присматривать, как продвигаются дела. Салон в гареме довольно большой, и в нем есть фонтан. Адали, вызови строителей, пусть отгородят мне там отдельную ванную. Трубы для воды можно проложить под полом. — Она опять дважды чихнула. — Адали, сходи к господину и скажи, что мы решили. Он не будет возражать.

Ямал-хан и в самом деле не возражал. Он вернулся в покои принцессы вместе с Адали, осмотрел все вокруг и сморщился.

— Ты права, — согласился он. — Не скоро удастся сделать эти комнаты жилыми. Делай, что считаешь нужным, я не буду спорить.

— Ты поедешь со мной, господин? В моем дворце вполне хватит для тебя места.

— Думаю, принцесса, мне лучше остаться здесь и проследить, чтобы слуги снова не впали в леность.

— Чепуха, господин, — возразил принцу Адали. — Поезжай с невестой. Извини, что говорю тебе это, но ты ведь не привык к таким вещам, как управление хозяйством. Это мое дело.

— Ты прав, Адали, — благодарно ответил евнуху Ямал-хан. Управитель, судя по всему, был умным человеком, способным сделать жизнь приятной. — Время, проведенное наедине с невестой, поможет мне ее лучше узнать. — Он тепло посмотрел на Ясаман, и она застенчиво улыбнулась ему в ответ.

— Поезжайте немедля, — посоветовал им Адали. — В такой тихий летний день приятно плыть по озеру. А позже приедут Рохана и Торамалли.

— Я научу тебя удить рыбу, — пообещал невесте Ямал-хан.

— Мне самой придется насаживать наживку? — заволновалась девушка, и принц снисходительно рассмеялся. «Какая она очаровательная», — думал он и, взяв за руку, проводил к лодке.

Вслед им искоса поглядывал Адали, а Рохана и Торамалли за его спиной не удержались и прыснули: с пяти лет Ясаман стала опытной рыбачкой. Она скакала на лошади, как воин, и много раз охотилась с отцом на тигров и газелей и, к тревоге Ругайи Бегум, была бесстрашна до безрассудства. Девушка великолепно владела оружием — луком и ружьем. Акбар и Салим дружно восхищались ее способностями, что все-таки не уменьшало страхов Ругайи.

— Посмотрим, кто будет верховодить в этом браке, — усмехнулся служанкам Адали.

— Тот, кому и положено, — весело ответили девушки. — Мужчины должны заниматься любовью и быть в состоянии оплачивать счета торговцев.

— Ах вы, распутницы, — фыркнул евнух. — Откуда вы набрались знаний о мужчинах? — Потом вздохнул и драматически возвел руки. — Нет! Я не желаю знать, где вы взяли эту мудрость. Лучше буду считать вас нежными послушными девочками.

— Мы и вправду нежные, но не такие послушные, как ты хотел бы, дорогой Адали, — парировала Рохана. — Но вместе мы исправно служим госпоже. Разве не так?

— Мы служим ей хорошо, — вновь усмехнулся Адали. — Кандру мы в этом не подвели.

— А ты думаешь, она когда-нибудь вспоминает о нас, Адали? — спросила Торамалли.

— А я гадаю, какая она сейчас? Все такая же красивая, как тогда, много лет назад? — поддакнула ей Рохана. — Как ты считаешь, нашла она счастье с другим своим господином? И скучает ли она о нашей маленькой принцессе?

— Вопросы! Вопросы! — замахал на них руками евнух, как будто если бы он знал ответы, то перестал бы думать о Кандре. Он вспомнил, как глядел на нее в последний раз. Изможденно-бледная, опоенная снадобьем, бодрствующей частью сознания она думала только о ребенке, которого вынуждена была оставить. Да, он часто думал о ней. — На эти вопросы у нас нет ответов, — проворчал он служанкам, когда видение исчезло. — Что же мы попусту болтаем, когда нас ждет работа?

Ясаман скромно сидела в маленькой лодочке.

— Это очень просто, — объяснял невесте Ямал-хан, восхищаясь ее красотой: девушке шли светло-зеленые шаровары и подобранная к ним в тон блузка. Он стоял в суденышке, осторожно держа равновесие, с длинным бамбуковым удилищем в руке. — Насаживаешь на крючок наживку, и удочка готова. — Показывая, он аккуратно забросил леску в воду.

— И все? — Глаза девушки были широко раскрыты. Она быстро наживила свой крючок и молниеносным движением запястья забросила удочку.

— Ты, наверное, занималась этим и раньше? — спросил удивленный Ямал-хан.

— Может быть, — застенчиво улыбнулась она, изо всех сил стараясь не рассмеяться.

— Так да или нет? — настаивал принц, понимая, как мало он знает жену.

— О-о-о! — вместо ответа закричала девушка, вскакивая на ноги. — Клюет, господин!

— Осторожнее! — Лодка опасно раскачивалась.

— О! — захлебывалась она смехом, сама качаясь взад и вперед.

Ямал-хан слишком поздно понял, что она делала это нарочно. Потеряв равновесие, он, падая в озеро, успел крикнуть ей;

— Ведьма!

Вода сомкнулась над ним, и прошла секунда, прежде чем он вынырнул на поверхность. Поднимая брызги, принц изо всех сил поплыл к лодке, но, к его ужасу, жены в суденышке не было. Сердце сильно забилось. Что могло с ней случиться?

— Ясаман! — отчаянно завопил он. — Ясаман! — Ты меня звал, господин?

Принц обернулся и обнаружил в воде рядом с собой Ясаман. — Ты умеешь плавать? — В его тоне сквозил упрек.

— Конечно, умею, — рассмеялась она. — Как можно вырасти на озере и не научиться плавать? Ты же плаваешь. У тебя есть сестры? Разве они не умеют плавать? Девушки плавают так же, как и мужчины, господин.

— И ты умеешь ловить рыбу? Ведь так? Она снова рассмеялась:

— Умею. Но ты был так любезен, когда принялся учить меня, что я не устояла и чуть-чуть подшутила над тобой. А теперь ты знаешь: я плаваю, ловлю рыбу, и у меня, как у отца, шаловливый юмор. Лучше уж сразу предупредить, я езжу на лошади и охочусь и, говорят, неплохо владею луком, копьем и мушкетом.

— Теперь я о тебе еще кое-что знаю. — Его карие глаза насмешливо блеснули.

— Что же?

— У тебя очень красивое тело. — И он рассмеялся, видя, как она краснеет.

— Грубиян! — Крича, она схватила его за темные волосы и тянула вниз, пока он не погрузился под воду.

— Я же говорил, — объявил он, выплыв, отплевываясь и смеясь. — Ты ведьма! — Ему никогда не приходило в голову, что жена может так забавлять.

— Может быть, ты еще что-нибудь узнал обо мне сегодня? — Девушка повернулась и поплыла к мраморным ступеням, ведущим во дворец.

Давясь от смеха, Ямал-хан подобрал плавающую неподалеку удочку, бросил ее на дно лодки, вслед влез сам и принялся грести к берегу.

Ясаман уже выбралась из воды и теперь выжимала длинные черные волосы. Ее светло-зеленые шаровары и зеленая с золотом блузка с короткими рукавами, намокнув, не оставляли места воображению. Посмотрев вниз на мужа, Ясаман почувствовала, как загораются ее щеки от его обожающего взгляда. На нем было только похоти, и девушка решила, что его мускулистые ноги и гладкая грудь весьма впечатляющи. Привязав лодку, принц взбежал вверх по ступеням к ней.

— Хорошо, что нам не придется ловить рыбу на ужин, принцесса, — ехидно заметил он.

Ясаман кивнула:

— Я больше люблю тушеное мясо. Попрошу маму Бегум распорядиться приготовить на ужин барашка под соусом карри.

— А где же мы будем спать? В твоих покоях ничего не осталось. Все перевезли по озеру в наш дворец.

— Там есть гостевые комнаты, господин.

— Нам потребуется лишь одна, — ответил Ямал-хан, — ты ведь не хотела, чтобы о нашем небольшом договоре знали женщины из гарема, а я не хочу, чтобы о нем узнали слуги. Слуги распускают слухи — по Кашмиру вмиг разнесется, что жена Ямал-хана до сих пор девственница. Положение это сохранится недолго: я вижу, мы быстро становимся друзьями.

— А кому есть дело до того, были мы с тобой близки или нет, господин? Разве это не наша тайна? — Слова мужа обеспокоили девушку, но в душе она чувствовала, что он сдержит обещание.

— Ты права — это наше дело. Но слухи от этого не прекратятся. Найдутся такие, кто примет меня за дурака, потому что я позволяю девичьим страхам властвовать над моими желаниями. Они решат, что я слаб и мной можно помыкать. Если я намереваюсь от имени твоего отца править Кашмиром, мне нужно быть сильным, хотя у меня мягкое сердце. А поскольку я люблю и уважаю отца, с уважением отношусь к Моголу, то должен править этой провинцией хорошо.

Ясаман Кама Бегум по-новому взглянула на жениха: верность семье и долгу были ей понятны. Она едва знала этого человека, но он говорил такие знакомые слова.

— Я верю, господин, — задумчиво произнесла она, — что когда-нибудь смогу тебя полюбить.

Он нежно улыбнулся ей сверху вниз и тихонько погладил лицо:

— И я верю, что научусь тебя любить, принцесса. Женщина, умеющая рыбачить, — поистине бесценная жемчужина. Ясаман прыснула со смеху:

— У тебя тоже есть чувство юмора, господин. Верность, приверженность долгу и чувство юмора — ты совершенный мужчина. Большего требовать нельзя.

— Но есть кое-что и еще — мое сердце, — серьезно ответил он. — И я с радостью предлагаю его тебе.

— Не могу не принять столь драгоценный дар. — Сердце девушки забилось чуть сильнее: он поистине был самым романтичным мужчиной, какого она только встречала. Когда еще недавно она грезила 6 любовнике, то представляла именно такого человека, как Ямал. Ей не терпелось поделиться своим счастьем с братом Салимом. Завтра же она напишет ему. Салим, обожавший своих жен, ее поймет и будет за нее рад.

Наблюдая из окна дворца, как они идут рука об руку, Ругайя Бегум посылала хвалы Аллаху. В этом деле инстинкт ее не обманул. Красивый кашмирский принц оказался для дочери превосходным мужем, особенно если учесть, что до свадьбы они не были влюблены друг в друга. Ругайя Бегум знала, что ее девочка еще нетронута, — Ясаман сама с ней поделилась этим, но если бы дочь и не рассказала, уж Рохана и Торамалли не удержались бы. Утром они унесли простыни из спальни принца, чтобы сохранить тайну госпожи. Без нажима молодые люди вскоре влюбятся, и природа пойдет своим сладким путем. Пожилая женщина довольно улыбнулась.

Через несколько дней Адали поставил в известность Ясаман и ее мужа, что во дворце можно жить. Они переплыли озеро, и евнух поделился с госпожой своим открытием: когда-то комнаты гарема были частью ее покоев. Во времена матери Ямал-хана гарема не было, заключил он. Все комнаты, включая чудесную маленькую мраморную ванную, безусловно, принадлежали матери принца. Женщины из гарема захватили помещения Ясаман.

— Пусть ванная будет пока общей, — посоветовал Адали. — Я присмотрю за тем, чтобы ты, госпожа, могла ею пользоваться всегда, когда захочешь. А в будущем принцу, может быть, и не потребуется гарем.

Ясаман согласилась, полагаясь на мудрость евнуха. Акбар и его двор отправились из Кашмира в Лахор и дальше в Агру. Впервые в жизни принцесса не поехала с ними. Осень ощущалась все явственнее. Ясаман охватила радость существования. Никогда еще она не была такой счастливой. Ей нравилось ее горное королевство, и она замечала, как пробуждается чувство к Ямалу. Чем больше они были вместе и чем больше она его узнавала, тем больше он ей нравился. Он не был ленив, как многие южане, не имел пристрастия к интригам и политике, его взгляд на жизнь был честен и прям. В качестве неофициального губернатора Акбара ему приходилось много заниматься скучными делами управления. Но Ямал-хан не только трудился. Он любил охоту, несколько раз брал с собой Ясаман и был поражен той ловкостью, с какой она владела оружием.

Шли дни, и его очарование девушкой все росло. Со дня свадьбы он так ни разу и не был в гареме. Раздосадованная Самира, не зная об истинных отношениях мужа и жены, решила, что в этом виновата Ясаман, но никак не могла этого понять. Принцесса — неопытный ребенок. А она, Самира, и ее компаньонки — всезнающие куртизанки.

Адали наблюдал ситуацию, пока она почти не дошла до точки кипения. Женщины в гареме страдали от вынужденного благочестия. Принц становился все беспокойнее. А Ясаман от непонятных ей самой желаний — все раздражительнее: то в приподнятом настроении, то в унынии. Она окунулась в управление хозяйством.. И тут евнух решил, что пора приводить в действие план, который созрел в его хитроумной голове наутро после свадьбы госпожи, когда он узнал, что она пожелала лучше узнать принца, прежде чем стать с ним близкой.

Как-то прохладным осенним днем принц охотился в одиночку. Домой он вернулся в дурном настроении, потому что не встретил дичи и в нескольких милях от дворца был застигнут холодным ливнем.

— Господин, — обратился к нему Адали сладчайшим голосом, — сегодня тебе необходимо общество женщин твоего гарема. Я знаю, после свадьбы ты сторонился их. Но иногда после неудачного дня мужчине требуется разнообразие ощущений.

Яман-хан задумался над словами Адали. Желание сжигало его, а в гареме его так ласкали! К тому же у него уже два месяца не было женщины. Он был терпелив и хотел остаться терпеливым. Но где сказано, что мужчина должен сохранять верность одной лишь женщине? Он о таком не слышал. И никто не слышал. У отца был полон дом женщин, у тестя — сорок жен, не считая гарема, достаточно большого, чтобы населить целый город.

— Скажи женщинам в гареме, что я буду у них сегодня вечером, — вырвалось у принца, прежде чем он смог сообразить, что следует ответить своему новому управителю.

— Хорошо, господин принц, — пробормотал Адали почтительно. — Передать принцессе, что ты будешь ужинать один? Принц не стал размышлять: он чувствовал свою вину. Вот уж чего бы он не хотел, так это ужинать с доверчивой женой в то время, как сам собирался предаться вечером плотским наслаждениям.

— Да, — распорядился он. — Скажи, что я не в духе и не хочу портить ей настроения. Увидимся с ней утром.

— Хорошо, господин, — произнес Адали, скрывая восторг, и, поклонившись, удалился.

Ясаман расстроилась, но выслушала сообщение. Мама Бегум говорила, что мужчины так же, как и женщины, подвержены смене настроений. Рохана и Торамалли старались ублажить ее любимым цыпленком под соусом карри и плодами личи в медовом сиропе. Принцесса дотронулась до еды и решила, что не хочет играть с Роханой в шахматы. В этот вечер она рано ушла к себе.

Разбудили ее негромкие звуки музыки и смех из гарема. Сначала она не поняла. За два месяца ее замужества из-за стены ни разу не доносилось непристойных звуков. Заинтригованная, она встала и выскользнула на террасу, тянувшуюся вдоль ее комнат и гарема. Стоя за изогнутой мраморной ширмой, она заглянула внутрь. Шторы не были опущены, и она увидела Лайлу и Нилак, тихо перебирающих струны музыкальных инструментов. Обе они сидели на диване. Ясаман повела глазами, высматривая других женщин, но вдруг от неожиданности у нее перехватило дыхание: среди них она заметила Ямал-хана.

До принцессы дошло, что женщины обнажены. Муж ее стоял не двигаясь, а перед ним на колени опустилась Самира и, взяв в руки его член, тянулась к нему ртом. Ее золотистые ноги были раздвинуты, и между ними виднелась голова гречанки Тиры. На ней, раскинув руки, чтобы сохранить равновесие и уткнувшись лицом меж ее красивых ног, лежала Лалита. Секунду Ясаман не осознавала эротический смысл сцены, а потом у нее вновь перехватило дыхание.

Пальцы Ямал-хана с силой гладили голову Самиры, глаза его были полуприкрыты, на лице отражалось наслаждение. Ясаман застыла, не шевелясь, не чувствуя под ногами ледяного пола и пронизывающего ветра с озера. Увиденное заворожило ее. Это была живая Ночная книга. Тира начала тихонько постанывать.

— Тише, женщина, — приказал Самире принц. — Я пока еще не хочу быть кастрированным.

Куртизанка подняла на него тяжелые от страсти глаза, затем повернулась спиной и встала на колени, обратив к принцу миниатюрный круглый задик. Тира и Лалита откатились в сторону, обнявшись и яростно целуясь. Ямал-хан опустился на колени за Самирой.

— Войди в меня вратами Содома, господин, — упрашивала женщина. — Ты знаешь, какое удовольствие это принесет нам обоим.

Он раздвинул ее ягодицы. Заметив это затуманенными вожделением глазами. Тира бросила Лалиту и поползла к господину, чтобы направить его твердый орган прямо в цель. Принц стал пробовать проникнуть в щелевидное поначалу отверстие, все так же крепко держа Самиру руками. Сперва оно не поддавалось, но вдруг раскрылось, словно бутон, давая твердой плоти дорогу.

Женщина всхлипнула, но явно сознательно расслабилась и наклонилась ниже. Неподатливое внезапно стало уступчивым. Он все глубже погружался в ее упругость, а она, чтобы помочь ему, выгибала спину, вихляя телом от поднимающегося наслаждения. Наконец он не мог уже проникнуть глубже, и она удовлетворенно заурчала, почувствовав кожей мешочек с его семенем.

— О, господин! — выкрикнула Самира. — Как мне нравится быть кобылой твоего жеребца. Бери меня! Прошу! Не жалей!

Видя, как муж овладевает Самирой все с большей яростью, Ясаман почувствовала укол ревности. Ямал-хан сказал, что не ужинал с ней и не играл в шахматы из-за плохого расположения духа. Сейчас по нему не было заметно, что он в плохом настроении. Во взгляде сквозило удовлетворение, когда, захлебываясь, Самира завыла под ним. Потом сильно вздрогнув и выкрикнув что-то, он оставил женщину, и та от удовольствия распласталась на полу.

Тут же подскочили Лалита и Нилак с тазиком ароматизированной воды и одеянием для любви. Они нежно обмыли член господина, и Лалита поднесла ему чашу вина, сдобренного зельем Афродиты. Он залпом проглотил его и улыбнулся, когда сила вновь вернулась к нему от зелья и ласк куртизанок. Обняв Лайлу и Нилак, он повел их к шелковому матрасу, брошенному на пол.

— Лайла, цветочек мой, — женщина хихикнула, когда он опрокинул ее на себя, — погарцуй немножко на своем жеребце. — Но несчастная Лайла была так возбуждена, что, едва очутившись на принце, тут же достигла высшего наслаждения, которое быстро прошло.

— О-о-о! — жаловалась горько она, сотрясаемая восторгом страсти.

Ямал-хан рассмеялся:

— Кто будет следующей, красотки? Моему попрошайке сегодня нужно много внимания.

Нилак и Лалита одновременно откликнулись на призыв господина, но ссора между ними дала возможность овладеть ситуацией Тире. Тщательно и нежно она вновь омыла член Ямал-хана и погрузила его в свое алчущее тело.

Завороженно смотрела Ясаман, как Тира завела руки за спину, чтобы опереться на них и, изогнув спину, извивалась на своем господине, издавая в такт движениям негромкие стоны. Ямал-хан потянулся и принялся ласкать ее пышную грудь — пальцы оставляли на девичьей коже красноватые следы. Внезапно движения гречанки стали бешеными, она задыхалась и вскрикивала.

Ясаман даже не шелохнулась, когда мягкая шерстяная шаль легла ей на плечи.

— Он предал меня, — тихо сказала она.

— Нет, нет, — уверил ее Адали. — Он мужчина, а у мужчин есть потребности, которые могут удовлетворить только женщины. Не тебе это говорить, принцесса. Два месяца ты не подпускала мужа, и он это сносил.

— Я хотела его узнать, — возразила Ясаман.

— Понимаю. Но ты бы еще долго его узнавала, если не разубедить тебя каким-нибудь способом, принцесса!

— Иногда, — девушка отвернулась от сцены в гареме, — мне кажется, дорогой Адали, что я должна тебя бояться. Мне кажется, ты знаешь обо мне больше, чем я сама. Но тогда я вспоминаю, как ты любишь меня, и не боюсь.

— Иди в дом, госпожа, — сказал он ей. — Ночь холодная, ты простудишься.

— Завтра муж снова едет на охоту, — напомнила евнуху Ясаман. — Они встречаются в предгорьях со старшим братом Али-ханом и будут отсутствовать несколько дней. Забери женщин из гарема в город и сбудь их. Тиру, Нилак, Лайлу и Лалиту оставь у хорошего работорговца, а Самиру продай сам на рыночной площади. Безусловно, она придется по вкусу какому-нибудь дикарю или содержателю борделя. Ее ненасытная плоть больше не будет услаждать мужа. Эту ночь я еще выдержу ее присутствие, но не больше. Убила бы ее, если бы могла!

— А что делать с выручкой от сделки, госпожа, — спросил Адали, — с деньгами от продажи?

— Они поступят в казну хозяйства, Адали, — ответила принцесса. — И созови рабочих. Я собираюсь переделать все мои покои — так украсить их, чтобы, приходя, муж получал удовольствие. Как ты думаешь, хватит здесь места для детской?

Адали широко улыбнулся:

— Может быть, госпожа. Но будет лучше со временем пристроить к дворцу отдельное крыло. Так вы с принцем сохраните свое уединение, а мне говорили, госпожа, что любовникам необходимо уединение. — Он помог устроиться ей в постели и натянул на нее одеяло. — Вы будете любовниками, принцесса. Я уже вижу зарю любви и в твоих, и в его глазах. Время пришло.

— Да, — согласилась девушка. — Время пришло. Адали вышел, и Ясаман быстро заснула. Проснувшись, она узнала, что Ямал-хан уже уехал, но, уезжая, оставил ей подарок. Улыбаясь, она развязала шелковый расшитый драгоценными камнями платок и обнаружила в нем белую с голубым фарфоровую чашечку, которая привела ее в восторг. Рохана тут же убрала ее в сторону, и в дверях с подносом появилась Торамалли, принесшая позднюю свежую дыню, вареные яйца и хлеб.

— Где Адали? — спросила девушка служанок.

— Уехал в город, как ты и приказала ему, госпожа, — ответила мягко Торамалли.

— А они уехали?

— Они уехали. — Не сдержавшись, служанка улыбнулась госпоже.

— Хорошо, — объявила Ясаман и несколько секунд сидела подавленная. — Никогда я еще не делала таких ужасных вещей, — наконец призналась она.

— Они должны были исчезнуть отсюда, прежде чем ты вошла в этот дом, — возмутилась Торамалли. — Мужчина, женатый на красивой женщине, не должен иметь гарем, полный низких женщин, — подхватила Рохана. — Ты — дочь Могола, а не какого-нибудь благородного провинциала. Оскорбительно, что до сих пор принц не очистил дом от этих существ!

— Быть может, у него слишком доброе сердце, — предположила Ясаман. — Но теперь дело сделано. Надеюсь, он не рассердится на меня.

Ямал Дарья-хан вернулся домой через пять дней. Хотя охота была удачной, ему пришлось выносить общество не только старшего брата Якуба, но и среднего Хайдера. А он не любил обоих, успевших уже вырасти к тому времени, когда он родился. Все детство они не обращали на него внимания, постоянно напоминая о низком положении его матери. Принц терпел их только из-за отца, он никогда бы не принял приглашения Якуба, знай, что с ним будет и Хайдер. Якуб был хвастуном и нытиком, а Хайдер напоминал Ямалу ядовитую змею и был так же хитер.

Братья ожесточились к Моголам из-за потери Кашмира, забывая о той неблаговидной роли, которую сами сыграли в этой потере. Они завидовали младшему брату, ведь он женился на дочери Могола. До них доходили слухи, что Акбар намеревался поручить ему управлять от своего имени Кашмиром. Это были тупые недальновидные солдафоны, и всю охоту Ямал-хан объяснял им, почему Акбар отдал ему Ясаман.

Расставаясь, он был уверен, что они по-прежнему считают, что Могол хотел лишь уязвить их. В конце концов, старшим сыном Юзеф-хана был Якуб, а средним Хайдер, не уставали повторять они.

Домой Ямал-хан приехал усталым и раздраженным и жаждал приятной компании. Вечером перед отъездом женщины из гарема показались ему забавными. Он слишком долго не бывал у них, и впредь этой ошибки принц не собирался повторять. Он предвкушал ванну, ужин и потом вечер со своими дамами, улыбаясь при воспоминании об их шелковистых телах, изящных грудях и многочисленных талантах.

Греховные мысли заставляли его член шевелиться в ванне, к изумлению слуг. Рабы подшучивали над ним, восхваляя его известную всем доблесть. Они советовали поберечь силы. Он со смехом отвечал, что его хватит на всех в гареме, и не заметил, как они переглянулись.

Слуги, моющие и натирающие его сандаловым маслом, вдруг посерьезнели, обернули в белое дхоти, и принц направился ужинать в свои покои.

Поев и отдохнув, он пошел на женскую половину. До сих пор он еще не поздоровался с женой, но с этим можно подождать до утра. А пока принц думал только о том, как станет узником меж двух нежных, но крепких ног. Он прошел дверь в покои Ясаман и двинулся дальше, но там, где раньше находился вход в гарем, теперь была монолитная стена. Ямал-хан подумал, что слишком увлекся своими мыслями и зашел дальше, чем следовало, но, оглянувшись, разглядел лишь одну дверь в женскую половину — через комнаты Ясаман.

— Позови старшего управителя, — приказал он одному из охранников, стоящих у дверей Ясаман.

Воин убежал, а принц стоял, не проронив ни слова, пока через минуту не появился Адали. Одежды евнуха развевались, по всему было видно, что он всю дорогу бежал. Подметив это, Ямал-хан остался доволен.

— Господин звал меня?

— А где вход в гарем, Адали?

— Этот вопрос вам лучше обсудить с принцессой, господин, — вежливо ответил управляющий.

— Но я спрашиваю тебя, — процедил Ямал-хан.

— Не знаю, что и ответить господину. — Адали чувствовал себя явно неудобно. — Все же лучше поговорить об этом с принцессой.

— Сегодня вечером я не желаю встречаться с твоей госпожой. — Гнев все явственнее искажал лицо принца. — А рассчитываю позабавиться в гареме. Но двери в гарем нигде нет.

— Потому что нет самого гарема, — услышал он ответ Ясаман.

Ямал-хан обернулся. От неожиданности слова вряд ли дошли до него.

— Входи, господин. — Девушка потянула принца в покои и закрыла за ним дверь. Он тут же понял, что они одни и что выглядит она сегодня особенно привлекательной. Ткань черной шелковой юбки, испещренной золотыми звездочками, была настолько прозрачной, что сквозь нее просвечивали стройные ноги принцессы. Блузка с расшитым золотом воротником и рукавами так облегала груди, что из-под черного шелка проступали соски.

Ямал-хан огляделся. Что-то вокруг изменилось. Это была уже не спальня, а салон с удобными диванами, большими подушками, столами из черного дерева, выложенными перламутром, медными сервировочными столиками, красивыми светильниками из красного стекла с медью, висящими и установленными на медных основаниях. Яркий голубой с золотистыми перьями попугай Ясаман с любопытством смотрел из угла, а рядом сидела его миниатюрная хранительница Бална и вышивала будущую шелковую покрышку для клетки. На диване, как обычно, полулежа растянулась Фу-Фу, а рядом устроился подаренный им к свадьбе черный котенок. Даже обезьяна Баба находилась здесь и, чистя какой-то фрукт, подозрительно взирала на принца. Все выглядело уютным. Пожалуй, он не мог припомнить, чтобы когда-нибудь здесь было так красиво. Сквозь дверь, ведущую в гарем, он разглядел спальню.

— А где мои женщины? — спросил принц, вспомнив, зачем он пришел.

— Я их продала, — спокойно ответила Ясаман. — Садись, господин, и расскажи, как поохотился? Много удалось добыть дичи? Надеюсь, ты привез оленя. Я так люблю его мясо.

— Ты продала женщин из гарема? Как ты посмела это сделать? — Ямал-хан был взбешен и сердито глядел на жену. Но как только она заговорила, муж начал остывать. Это была не защита. Это было нападение.

— А как ты, господин, посмел привезти меня во дворец, который не был должным образом подготовлен? — Она зло топнула ногой. — Во времена твоей матери — да благословит Аллах ее бесценную душу — гарема здесь не было. Все принадлежало ей, а ты отдал большую часть покоев этим низким существам, запихнув жену в единственную комнату. Неудивительно, что твои женщины меня совершенно не уважали! Мне даже пришлось делить с ними ванну! Для моих слуг и моих вещей места не нашлось, а ты этого не замечал. Думал только о себе. Но я — дочь Могола и не позволю себя оскорблять ни тебе, ни этим женщинам, которым ты отдаешь столь сомнительное предпочтение. Это мой дом. Ты сам дал мне право устраивать здесь все по моему усмотрению. Эти покои недостаточно велики, чтобы поселить в них и меня, и кого-нибудь еще. Если хочешь содержать гарем, господин, тебе придется пристроить ко дворцу крыло. А пока я продала женщин, а деньги использовала на отделку комнаты. — Она свирепо посмотрела на него, вызывая на спор.

Ямал-хан в изумлении глядел на нее, пока смысл слов жены доходил до него. Она продала женщин из его гарема, чтобы оплатить обустройство своих комнат? Внезапно комичность ситуации поразила его. Вот это женщина! Принц принялся хохотать и несколько минут не мог остановиться, пока она стояла перед ним, не опуская глаз. Слезы текли по его щекам, он смеялся до боли в боку. Поистине она — дочь Могола. У него родятся от нее Красивые сильные сыновья и прекрасные и страстные дочери.

Смех замер так же внезапно, как и начался. Обретение сыновей и дочерей предполагает определенную степень интимности, которой они еще не достигли, а теперь у него больше нет и гарема, где он мог бы удовлетворить свою страсть. Ясаман Кама Бегум была самой очаровательной женщиной, какую он только встречал. Принц чувствовал, как растет в нем желание. Он хотел ее. Теперь же. Этой же ночью.

— Продав моих женщин, — заметил он резонно, — ты даешь мне понять, что готова обслуживать меня, как обслуживали они. Нельзя, избавившись от них, продолжать игнорировать меня, Ясаман.

Она ничего не ответила, но бирюзово-голубые глаза чуть заметно расширились. Она замерла, как какое-то дикое существо, внезапно обнаруженное в своем укрытии. Руки принца скользнули по талии жены и привлекли к себе.

— Ты не ответила мне, Ясаман? — нежно переспросил он. — Готова ли ты удовлетворять все мои потребности, как должно доброй супруге? — Другой рукой он стал ласкать ее лицо, вспыхнувшее от его прикосновений.

Чувства бурлили в ней. Стук сердца отдавался в ушах. Мгновение она не могла даже вздохнуть, как будто ее душили. Инстинктивно оглянувшись в поисках помощи, она увидела, что слуги, секунду назад бывшие в комнате, куда-то исчезли. Они остались одни.

Муж наклонился и тихонько поцеловал ее в лоб.

— Ясаман, моя гордая принцесса, ответь мне. Поцелуй словно снял с нее заклинание.

— Я готова быть твоей женой, господин, — прошептала она. — Теперь тебе не потребуются другие. — Дай мне твои губы, — попросил он. — И скрепим наш договор. — Он едва коснулся ее рта. — Ты молода, Ясаман. И так красива. Ты не можешь знать, как велико сейчас мое желание.

Он расстегнул ей блузку и снял ее. Полные груди поразили гладкой округлостью. Он заключил их в ладони, большими пальцами легонько лаская соски. Тихий вздох дал ему знать, что и в ней растет желание. Потом, расстегнув юбку, он позволил ей упасть на пол у ног, оставляя девушку обнаженной. Отойдя на миг, принц полюбовался на жену, какой ее создал Всевышний, и почувствовал, как шевельнулись складки его дхоти: страсть разгорелась и в нем.

Она безмолвно стояла, загипнотизированная взглядом его теплых карих глаз, лишь изредка вздрагивая, когда прохладный вечерний воздух касался кожи. А может быть, это его руки трогали ее плечи? Ямал-хан вновь привлек ее к себе. Она ощутила, как его пальцы разглаживали кругами кожу — вдоль по спине, вниз и опять вверх, чтобы дотянуться до лица. Минуту он сжимал ее голову руками, потом их губы снова встретились.

Ясаман с готовностью отвечала на поцелуи принца и руками в зовущем объятии обвила его шею. Этого она ждала всю жизнь. Рот стал горячим и нежным; его настойчивые, но мягкие прикосновения говорили о страстном чувстве. В дыхании мужа был привкус мяты, когда, повинуясь безмолвному сигналу, она разомкнула губы и их языки сплелись в эротическом балете, кружа и кружа в мире влажной чувственности. Ясаман глубоко вздохнула — желание поднялось в невинном восторге.

Довольная в его объятиях, она освободила мужа от дхоти, являя его естественный облик, и застенчиво, но все настойчивее стала ласкать его в ответ, похлопывая по спине и сжимая ладонями ягодицы. Дыхание перехватило, когда у бедра она почувствовала его уже напряженный член. Ее удивленные глаза горели рядом с его лицом.

— Я и не знала, что девственница может так возбудить мужа, господин, — произнесла она изумленно.

— Наверное, не каждая, но это безусловно, мой бутон жасмина, — ответил он. С улыбкой он взял ее на руки и понес в спальню.

— Ночная книга! Где моя Ночная книга? Без нее я не знаю, что делать, Ямал!

— Сегодня, — улыбнулся жене Ямал, — я научу тебя всему, что ты должна знать. Я научу, как наслаждаться страстью. А в последующие ночи покажу, как еще можно доставить мне удовольствие. Но сейчас к тебе придет радость, которую женщине может принести лишь любящий мужчина и которую, даруя, испытывает сам. Изречение из «Ананга Ранги» гласит:

"Какой тонкий инструмент женщина, когда на нем искусно играют; как способна к самой совершенной гармонии и разнообразнейшим способам любви, какое божественное эротическое наслаждение она дает». — Он опустил ее на кровать, лег рядом и принялся ласкать грудь.

Ясаман наблюдала, как он касается ее и как послушны его прикосновениям ее соски. В ней вновь закипел восторг, сердце переполнило грудь, которая горела в огне. Что это — любовь или желание, — она не знала. Но чем бы это ни было, оно казалось приятным.

— В Лахоре, в спальне женщины, которая дала мне жизнь, — прошептала Ясаман, — на стене выложена мозаика: в центре солнечных лучей круг из золота, красного и голубого, а в его середине стихи — первый из «Камасутры»:

"Когда придет в движение колесо любви, для него не существует законов». Кажется, я начинаю понимать, что это значит, Ямал.

Он снова — медленно и чувственно — провел пальцами по ее соскам, передавая ее телу ощущение удовольствия, потом спросил:

— Ты любишь меня, Ясаман?

— Я не уверена, что знаю, в чем состоит любовь между мужчиной и женщиной, — последовал искренний ответ. — В таких делах ты искусен, и потому я спрошу тебя: а ты меня любишь, Ямал?

— Должно быть, люблю, — отозвался принц после секундного молчания, — иначе побил бы за то, что ты продала женщин из моего гарема. — Его карие глаза блеснули.

— Может быть, и я тебя люблю, — проговорила девушка. — Ведь мысль об этой шлюхе Самире в твоих объятиях приводила меня в такое бешенство! — Она потянулась и страстно поцеловала его.

Сердце Ямал-хана подпрыгнуло в груди. Он полагал, что женился на красивой женщине, но, по воле Божьей, она еще и любила его. Ее безыскусное признание в своей яростной ревности подсказало принцу, что она его действительно любит, даже если сама не была уверена в своем чувстве.

Он, в свою очередь, поцеловал ее, стал покусывать губы, укрощая ее неистовство долгими глубокими поцелуями, которые заставили ее задохнуться от восторга.

Губы скользнули по чувственной коже, нашли ямку на шее, прошлись по натертой благовониями округлости плеча, спустились в ложбинку меж восхитительных грудей, ниже в долину плоского живота, который, казалось, затрепетал от жарких прикосновений.

Ясаман снова вздохнула. Ощущение его губ на коже было ни на что не похоже. Внутри росло до боли желание, которое могло убить, если его не удовлетворить. Чувство, возникшее между ними, отличалось от того, что она испытывала с Салимом, когда они воспроизводили картинки из Ночной книги. И вдруг она поняла, что они делали дурное. Что бы ни говорил Салим о страсти древних владык, это было дурно. Правильно — это. Она обхватила пальцами шею Ямала, ощутила его мягкую кожу: раньше она и не представляла, что у мужчин может быть такая мягкая кожа, прошлась рукой по черным шелковистым волосам.

Принц гладил ее мягкие бедра, совсем легонько нажимая меж ними. Сердце девушки бешено забилось. Она поняла, что хочет той сладостной близости, которая бывает между любовниками, и хочет отчаянно.

— Избавь меня от девственности, мой господин Ямал, — попросила она мужа. — Я вдруг испугалась неизвестности, а я не хочу тебя бояться. Возьми меня быстрее, чтобы рассеялись мои страхи и мы насладились друг другом!

Он понимал ее порыв, но в то же время знал, что первый опыт физической страсти не может ограничиваться болью, но должен принести радость:

— Верь мне, мой бутон, и я не сделаю тебе плохого, — прошептал он.

Повернув ее тело, Ямал-хан нашел ртом ее тайную драгоценность. Язык уверенными быстрыми движениями касался розовой плоти. Доводя жену почти до неистовства, он лег на нее, приготовившись войти в нее.

Обеими руками Ясаман взяла его член и стала его направлять, не сводя бирюзово-голубых глаз с его карих. Медленно, сдерживаясь, чтобы не вышло грубо, он проникал в нее, лишь на миг задержавшись, увидя в глазах боль.

— Нет! — выдохнула она, рванувшись вперед всем своим молодым телом, чтобы впитать его целиком, выражение боли уходило из глаз, сменяясь изумлением.

И тут он пришел в движение, словно стал скакать на искусно взращенной кобыле, временами замедляя свой бег, чтобы и она испытала удовольствие взрослых. В глазах Ясаман промелькнула радость, крик был полон только что родившегося экстаза. Он заметил это с восторгом и наконец дал выход собственной страсти.

Когда после первого свидания с Эросом они лежали умиротворенные, Ясаман сказала:

— На той стене, о которой я тебе рассказывала, господин, было и другое изречение. Второй стих гласил: «Твое тело поглощает мое, поистине теперь я — часть тебя, а вместе мы неразрывный круг любви». До сегодняшнего дня я никогда не могла его понять. Разве подобная сладость не рождает новое существо?

— О, Ясаман, — он был поражен ее девичьей мудростью, — ты понимаешь гораздо больше, чем предполагаешь сама. В «Махабхарате» сказано: «Женщина — половина мужа, его бесценный друг, постоянный источник его удовольствий, добродетели и благополучия. Помощь в течение всех лет земной жизни и бесконечное очарование». Я надеюсь, все это сказано о тебе. И поэтому я самый счастливый человек, мой цветок жасмина!

Ясаман отстранилась от мужа, поднялась на локти и заглянула в его красивое лицо. Ее собственное было бледным, по-видимому, от потрясения.

— Откуда ты знаешь этот стих из «Махабхараты»? Тебе его кто-нибудь, конечно, сказал?

— Сказал? — изумился он. — Я изучал «Махабхарату», и этот стих мне особенно нравится. Я всегда считал, что именно такие чувства должен испытывать мужчина к своей жене. Наверное, поэтому я раньше и не брал себе супругу. — Он нежно прикоснулся к ее лицу. — Ты вся побелела, любимая. Что с тобой? Наша первая общая страсть оказалась тебе не под силу?

— Стих, который ты мне только что прочитал, Ямал, был третьим и последним из начертанных на стене в спальне Кандры. Как будто она сама благословила наш союз! Как ты думаешь?

Слова принцессы поразили Ямал-хана, но он тут же улыбнулся.

— В каком-то смысле это так и есть, любовь моя, — согласился он и, поцеловав ее, добавил:

— И я верю, это принесет нам счастье. Большое счастье.

Глава 6

Ман Баи, первая жена Салима, была в истерике. Она всегда слыла нежным существом с утонченной натурой, подверженным депрессиям. Слуги послали за ее любимой теткой Иодх Баи, женой Могола, которая одновременно приходилась ей и свекровью.

— Дочь моя, дочь моя, — заключила в объятия племянницу Иодх Баи, успокаивающе поглаживая ее надушенные темные волосы. — Кто тебя так расстроил?

Сначала Ман Баи не могла ответить. Она лишь трагически всхлипывала, показывая, как разбито ее сердце, и тетка изо всех сил старалась ее успокоить.

— Ты должна заставить правителя прекратить все это, — наконец выкрикнула она.

— Прекратить что? Расскажи мне, дитя мое, — терпеливо попросила Иодх Баи.

— Правитель опять разгневался на моего господина Салима. — Колоссальным усилием племяннице удалось собраться с мыслями. — Он снова грозит лишить его права наследства в пользу нашего сына Хушрау.

Иодх Баи почувствовала раздражение. Ей опротивела игра, которой забавлялись ее муж и сын, но из-за племянницы заставила себя успокоиться.

— Мой господин Акбар постоянно заявляет, что собирается лишить права наследства Салима за ту или иную провинность, но так этого и не сделал и никогда не сделает, — успокоила она расстроенную женщину.

— Но на этот раз, — объяснила Ман Баи, — мой сын Хушрау и брат Мадхо Сингх объединились. Они открыто говорят, что следует избавить Могола-льва от занозы в лапе. О тетя! Я воспитывала сына в повиновении деду и отцу. Это мой ужасный брат сбил его с толку. Мне так стыдно!

— Стыдиться надо не тебе, а моим внуку и племяннику. Не бойся, дитя мое. Восстание против Салима не состоится, и мой господин Акбар никогда не отлучит его от наследия. Я поговорю с моим братом — твоим отцом, раджой Амбера. Уверяю тебя, Ман Баи, он найдет управу на Мадхо Сингха.

Но Ман Баи недолго оставалась спокойной. В тот самый вечер женщины из гарема Салима собрались во дворе, чтобы отметить первое весеннее полнолуние. Все были облачены в красное, а свет давала только полная луна.

Любимая жена Салима Hyp Яхан очутилась рядом с Ман Баи.

— Предатель, которого ты породила на свет, заслуживает смерти, а не награды в виде богатой и цветущей принцессы! — злобно прошипела она сладчайшим тоном.

— Не смей так говорить о моем сыне! — вспыхнула Ман Баи. — Он хороший мальчик и любит отца.

— Урод, а не сын, раз восстает против отца, — яростно парировала Hyp Яхан. — Хушрау не заслуживает того, чтобы оставаться наследником господина Салима.

— Повелитель ищет более достойного наследника среди других сыновей, и мне говорили, что вполне доволен принцем Хуррамом. И правителю он тоже нравится, — рассмеявшись в остекленевшие глаза Ман Баи, Hyp Яхан упорхнула прочь.

Покинув женщин, Ман Баи отправилась на поиски мужа.

— Это правда, — потребовала она, — что ты собираешься сделать своим наследником принца Хуррама?

— Хуррам слишком молод, чтобы выступать против меня, — решил пошутить с ней Салим.

Но Ман Баи страшно побледнела. Так эта проходимка Hyp Яхан была права! Салим в самом деле настроен против их сына. А почему бы и нет? Ведь он и вправду неверен отцу.

— Ах, какой стыд, — только и прошептала Ман Баи безнадежно и, не сказав ни единого слова, исчезла с праздника. Нашли ее утром. Мертвой. Она покончила с собой, приняв смертельную дозу опиума.

Салим был безутешен Он снова предался старой привычке и начал безудержно пить, сдабривая алкоголь опиумом. Его приятелями были самые отвратительные люди. Жадные честолюбивые льстецы, они потворствовали низким чувствам принца, поставляя ему все, что он только мог пожелать: будь то вино или девочки. Нового придворного летописца, который по глупости публично сообщил о поведении Салима, привели к нему и с живого содрали кожу.

Узнав об отвратительном поведении наследника, Акбар решил преподать ему урок раз и навсегда. Если сын рассчитывает на его престол, поведение принца должно в корне измениться. Если же он на это не способен, пора решать вопрос о передаче правонаследования одному из внуков. Второй его оставшийся в живых сын, принц Даниял — симпатичный мягкий человек и алкоголик, — оказался не способным ни на что другое, кроме сочинения приличной поэзии. А принц Мурад недавно умер от излишеств. В отчаянии Акбар покачал головой и решил отменить визит к дочери в Кашмир. 21 августа 1604 года он направился из Агры в Аллахабад, где старший сын содержал собственный двор.

Река между двумя городами была мелкой, и лодка Акбара угодила на мель. Пока он ожидал, чтобы их стянули на глубокую воду, из Агры пришла весть, что заболела Мариам Макани и желает видеть сына.

— Она на самом деле больна? — сурово спросил правитель у злополучного посланника. — Или это очередная хитрость, чтобы вымолить прощение принцу Салиму?

— Не буду отрицать, высочайший, что вдовствующая королева расстроена новым охлаждением между вами и принцем, но она и в самом деле больна, — ответил вестник, и слезы выступили у него на глазах, потому что он по-настоящему любил Мариам Макани. — Моя жена, высочайший, сорок лет прислуживала вдовствующей королеве. И теперь боится, что ее госпожа умирает.

От этих слов Акбар побледнел.

— Это правда? — испуганно прошептал он. Вестник мрачно кивнул. Правитель печально вздохнул и отдал приказ возвращаться в Агру. Там он поспешил на половину матери. Салим подождет.

Мариам Макани совершенно высохла. Она была так слаба, что не могла ходить, и два месяца не покидала постели. Кожа превратилась в тонкий пергамент, некогда черные волосы поредели и поседели. И под ними был ясно виден розоватый череп. Лишь в черных глазах теплилась трепещущая жизнь. Акбар присел рядом, и мать схватила его крючковатой рукой.

— Салим! — прошептала она.

— Сегодня избежал моего гнева, — попробовал пошутить он.

— Он должен прийти… после тебя, — хрипло выдавила женщина.

Акбар покачал головой:

— С каждым днем я все больше сомневаюсь, подходит ли он для этого, мать. Ты знаешь, как я его люблю, но мне начинает казаться, что он вобрал в себя все самое худшее от Моголов и Раджпутов. Возможно, я лишу его наследования в пользу одного из внуков, чтобы сохранить империю.

Мариам Макани яростно затрясла головой:

— Нет! — выкрикнула она. — Бабур. Мой Хумаюн. Акбар, Салим!

Он осознал, насколько важной для нее была последовательная смена Моголов, но Салим был наполовину индус, и в его жилах текло больше крови Раджпутов, чем Моголов. Наступал другой мир, совсем не тот, в котором жили его дед и отец. Эти большую часть жизни провели в сражениях.

Как будто прочитав его мысли, она с остатками былой силы попросила скрипучим голосом:

— Найди Салиму девушку из Моголов. И сделай их сына наследником после Салима. Принцессы из Раджпутов портят нам кровь, — и, закрыв глаза, уснула — слишком много сил отнял у нее разговор.

"Каким ей все казалось простым, — подумал Акбар. — Найди девушку из Моголов. Сделай их сына наследником после Салима». Правитель вздохнул. Будь он на десять лет моложе, это было бы еще возможным, но не теперь. Мать, дожившая до преклонных лет, забывает, что и он тоже в возрасте.

И еще дело было в самом Салиме. Они стали врагами с тех самых пор, когда Салим осознал, что все, что принадлежит Акбару, в один прекрасный день перейдет к нему. И тогда же нетерпеливый принц захотел немедленно заполучить всю власть отца. И все же слова матери убедили Акбара, что ему придется договориться с Салимом. Ни Хушрау, ни другие внуки не были достаточно взрослыми, чтобы управлять Индией. К власти должен прийти солидный человек. После разговора с Акбаром Мариам Макани так и не пришла в сознание и 29 августа 1604 года умерла в возрасте семидесяти шести лет. В знак сыновнего почтения Акбар обрил голову, бороду и усы и объявил краткий траур по всей стране, где большинство населения горько оплакивало его мать. Мариам Макани любили за доброту и щедрость.

Отправили гонца и в Кашмир известить Ясаман Каму Бегум о кончине ее бабушки. Узнав о потере, принцесса расплакалась.

— Тебе бы она понравилась, — сказала девушка мужу. — Ее все любили, — потом просветлела:

— Весной, когда мы поедем в Агру на пятидесятилетие правления отца, ты наконец встретишься со всей моей семьей. Чудесное будет время! И мама Бегум поедет с нами и тогда уж насладится придворными слухами, от которых она без ума.

— А я познакомлюсь с твоим братом Салимом, — подхватил Ямал-хан.

— Да, — отозвалась Ясаман. — Очень важно, чтобы вы узнали и полюбили друг друга. Мама Бегум утверждает, что папа собирается передать тебе правление Кашмиром в особом Дарбаре, который будет издан во время празднований. Мы должны, Ямал, подобрать отцу необыкновенный подарок, который затмит все другие. Братья подарят ему, как обычно, слонов, — она рассмеялась. — Отец любит слонов, особенно хороших боевых, и все, кто хочет ему угодить, всегда дарят этих животных. Загоны во всех папиных дворцах переполнены слонами. Папа сам раздает их в качестве подарков, потому что у него их слишком много. Мы не будем дарить правителю слонов.

— Нет, не будем, — согласился Ямал, а сам подумал, как ему нравится ее смех, особенно когда она, как теперь, довольна и шутит.

— Сапфир, — предложил он. — Красивейшие в мире сапфиры добывают здесь, в Кашмире. Недавно мне принесли великолепный камень. Он весит более трех фунтов и после обработки станет прелестным. Я назвал его «Голубым Вуларом» по имени озера, у которого мы живем.

Он громко хлопнул в ладоши и приказал откликнувшемуся на зов слуге:

— Попроси старшего управителя Адали принести мне «Голубой Вулар».

— Слушаюсь, мой господин, — ответил слуга. Через несколько минут появился Адали и поставил перед ними на стол шкатулку из черного дерева. Шкатулка блестела черным лаком и была украшена изображениями заснеженных горных вершин, озер, растений и животных Кашмира. Уголки крышки скрепляла золотая филигрань, так же был отделан и замок. Адали отпер шкатулку и медленно поднял крышку. Внутри на белой шелковой подушечке покоился огромный ярко-голубой сапфир такой красоты и чистоты, что Ясаман лишилась дара речи.

— Что ты о нем думаешь? — спросил, улыбаясь, муж.

— Я никогда еще не видела ничего столь красивого, — наконец обрела она голос. — Ты дал ему верное имя. Отец оценит этот камень.

— Он лучше слонов?

— Намного, — рассмеялась принцесса. — Братья позеленеют от зависти. Но я не уверена, что сама не сержусь на тебя. — Она не могла отвести взгляда от великолепного сапфира.

— Отчего же, мой цветок жасмина? — спросил Ямал-хан и подмигнул Адали, который не мог сдержать широкой улыбки.

— Оттого, господин, что этот замечательный сапфир тебе придется подарить отцу, вместо того чтобы подарить его мне. — Она изобразила гнев, которого на самом деле не чувствовала.

— «Голубой Вулар» — особенный камень, — серьезно ответил Ямал. — Он предназначен правителю, — и кивнул Адали. Тот достал из одежд плоскую коробочку из черного дерева. — А вот это ожерелье украсит прелестную шейку принцессы Кашмира, — объявил он, принимая у евнуха коробочку и передавая жене.

Восхищенно вскрикнув, Ясаман схватила футляр и открыла его. В нем лежало удивительное ожерелье из великолепно подобранных ярко-голубых камней, обрамленных золотом.

— О, Ямал! Они восхитительны! — Она застегнула ожерелье на шее.

— Эти камни называются «Звезды Кашмира», — объяснил Ямал-хан. — Когда я родился, это ожерелье подарил матери отец. Думаю, тебе доставит удовольствие надеть его при дворе в Агре. Жена губернатора Кашмира затмит всех других дам.

— Да. — Ясаман бросилась ему в объятия и восторженно поцеловала мужа. — Все эти старые, распускающие слухи вороны, на которых женаты мои братья будут посрамлены. Даже Hyp Яхан позавидует «Звездам Кашмира». У нее ведь нет ничего похожего, — радовалась девушка.

— Ах ты, моя сластена! — Ямал-хан прижал ее к себе. — Перед тобой я бессилен. Ты пленила мое сердце, и я никогда не полюблю другую. От такой любви родятся лучшие в мире дети.

Дети. Ясаман хотела детей, но прислушивалась к мнению мамы Бегум. А Ругайя считала, что, если едва созревшая девушка забеременеет, это может ослабить ее или даже убить. Поэтому, Ясаман принимала ночной отвар, который каждое утро готовила ей Юрамалли. Ругайя Бегум советовала дочери как можно дольше избегать зачатия, и в первый год брака та послушно следовала ее инструкциям, но вскоре после того, как ей исполнилось четырнадцать лет, отпраздновав день рождения и годовщину замужества, она прекратила принимать лекарство.

— Я хочу от него детей, — заявила она Рутайе Бегум, и мать, видя, что она вполне здорова, наконец согласилась с дочерью.

Ранней зимней оттепелью Ругайя Бегум в сопровождении дочери и зятя отправилась на юг, в Агру. Акбар собирался отпраздновать начало своего пятидесятого года правления Индией в одиннадцатый день марта. Обе женщины знали, что правитель намеревается использовать праздник, чтобы принародно решить свои дела. Раз и навсегда Салим будет объявлен его наследником, это должно обуздать его. Открытое провозглашение прекратит дальнейшие попытки посадить на трон Хушрау, лишит юного принца надежд заменить на нем отца.

За свои ужасные проступки Салим был достойно наказан прошлым летом. Под предлогом смерти бабушки в середине осени он прибыл в Агру, чтобы увидеться с Акбаром и выразить ему соболезнование. Он появился на еженедельном императорском Дарбаре со множеством даров, в том числе — с великолепным бриллиантом и двумя сотнями слонов. Официально правитель простил сына, но Салим не отделался так легко, как ожидал. В этом случае слонов оказалось недостаточно, чтобы умилостивить отца.

По распоряжению Акбара наследника арестовали и отвели в гарем, где правитель поджидал его в покоях Иодх Баи. Присутствие матери успокоило Салима, который понял, что останется цел. Но ему пришлось выслушать список своих прегрешений, в которых его обвиняли отец и мать.

Голова принца раскалывалась от бурной ночи и крепких вин, не легче становилось и от того, что отец приказал арестовать его закадычного приятеля Раджу Басу из May. Хорошо еще, что один из придворных доносчиков Салима успел предупредить его, и Басу улизнул домой. Зная, что от него ожидают искреннего раскаяния, Салим сумел вызвать слезы на глазах. Рыдая, он просил родителей простить за горе, доставленное им. Слезы и уверения в намерениях исправиться, по-видимому, сделали свое дело.

Доверчивая Иодх Баи, как всегда, готовая все простить, обняла сына и тут же все позабыла.

Акбар на этот раз не был склонен к такой поспешности:

— Ты постоянно говоришь, что стыдишься своего поведения, Шайкхо Баба. Но я замечаю, ты стыдишься его лишь тогда, когда тебя схватят за руку и призовут к ответу.

— Это правда, отец. — Салим выжал еще несколько слез из глаз. — Я с трудом осознаю свою вину. Но сегодня клянусь, я понял все. Никогда в будущем у тебя не появится причины, чтобы наказывать меня.

— Каким же ты станешь правителем, если поддаешься прихотям, хотя прекрасно знаешь, что хорошо, а что плохо? — задал Акбар мучивший его вопрос. — Власть — это дар, мой сын, но начни его только использовать не во благо, а во вред, и увидишь, как этот дар ускользнет от тебя. Я собирал эту страну провинцию за провинцией. Некоторые стоили мне крови воинов. Другие — крови девственниц, дочерей бывших врагов, которых я брал в жены.

Ни один правитель не достигает полного мира и поэтому должен добиваться мира в самом себе. Религиозные войны ведутся за души людей и за власть. Моголам и Раджпутам никогда не было уютно друг с другом. Сражаются между собой различные касты. А теперь еще к нам прибыли европейцы, и нужно ладить и с теми и с другими. Просто никогда не было, Шайкхо Баба, но я всегда держал себя в узде. Вот этим-то тебе и не удается овладеть.

— Я постараюсь, отец, обещаю. — Голос принца искренне дрожал.

Акбар рассмеялся, но веселья в его смехе не чувствовалось.

— Я помогу тебе, как всегда помогал, Шайкхо Баба, — наконец произнес он и подал знак двум охранникам, которые привели Салима, и теперь поодаль ожидали распоряжений. — Вы знаете приказ, — сказал им правитель. — Заберите принца.

Сердце бешено забилось в груди Салима, и он бросился к ногам отца. Не слишком ли он далеко зашел в этот раз?

— Папа! — в испуге закричал он. — Ты собираешься меня убить?

Акбар с жалостью глядел на старшего сына:

— Нет, Шайкхо Баба, я не причиню тебе зла. Но для твоего же блага тебя запрут с врачом и двумя слугами и будут держать там до тех пор, пока я не поверю, что ты и в самом деле раскаялся.

Салим посмотрел на мать, и когда та ободряюще улыбнулась, у него отлегло от сердца, потому что в одном он был уверен — Иодх Баи не лгала ему ни разу в жизни. На короткий срок его заключат. Вынести это не составит труда, и отец будет удовлетворен.

Но вскоре Салим обнаружил, что его темница отнюдь не была роскошной. Он оказался в мраморной ванной с несколькими матрасами для сна. Принесли простую пищу: рис, вареных кур, фрукты, хлеб. И никакого вина.

— Я хочу вина, — потребовал он у тюремщика.

— Повелитель распорядился избавить ваш организм, господин, от всех вредных влияний, — ответил ему врач Сали-Вахан. — Он считает, что вино и опиум производят смущения в мозгу. Ваш младший брат принц Мурад умер от излишеств в вине, а последний сын правителя принц Даниял так привержен этому зелью, что видит то, что не видят другие. Уверяю вас, многое из того, что ему является, весьма пугающе. Мне дали указания разрешать пить вам только воду или горячий чай.

— Вина, — заревел Салим. — Я требую принести мне вина! Слуги скрутили принца и придавили его к матрасу. Сначала он неистовствовал и требовал, потом умолял и плакал и наконец стал угрожать самыми невероятными пытками, если они немедленно не подчинятся. Сидящий рядом доктор Сали-Вахан принялся читать ему из Корана.

В следующие несколько дней гнев и отчаяние сменялись в душе Салима. Временами им овладевала жалость к себе, когда, вынужденный взглянуть на самого себя, он понимал, насколько виноват в смерти Ман Баи. Он оплакивал ее и себя, думал об их сыне Хушрау, вспоминал, как в день рождения мальчика жена проливала слезы счастья, гордая, что подарила мужу здорового сына и наследника. Вспоминал, какой верной она была. Он всегда шел к ней первой. Однажды он вообразил, что отец недостаточно внимателен к нему.

— Твой отец — это Индия, — сказала ему жена. — Когда-нибудь, когда Индией станешь ты, ты будешь поступать по-другому.

Вот урок, который он усвоил в темнице. Индия прежде всего. Об этом говорила Ман Баи, об этом говорил отец. Это должно быть правдой.

Пришла навестить сына Иодх Баи и была поражена его внешностью.

— Что с ним случилось? — спросила она у врача.

— Не беспокойтесь, милостивая госпожа, — ответил доктор Сали-Вахан матери принца. — Он стал зависим от тех восторгов, которые дает вино. Теперь он их лишен, и тело его восстает. Скоро он вновь придет с телом в гармонию, и когда это произойдет, принц начнет прибавлять в весе и расцветет.

— От этого лечения я умру, мама, — пожаловался Салим. — Мне лишь один глоточек вина, чтобы себя поддержать! Но Иодх Баи не вняла просьбам сына.

— Вино вредит тебе. Салим, нам всем это известно, — И, просветлев, добавила:

— Уже начались приготовления к пятидесятилетнему юбилею отца. Из Кашмира приедет Ясаман с мужем.

— Ясаман приезжает? — Глаза принца засветились.

— Да, — ответила мать. — К приезду сестры ты должен поправиться и быть в хорошем состоянии. Ты ведь не хочешь, чтобы она расстроилась, увидев тебя таким. Кстати, тебя должно обрадовать: ее брак с принцем Ямалом оказался очень счастливым. — Иодх Баи пристально посмотрела на сына, стараясь понять, питает ли он тайную страсть к Ясаман, в чем однажды обвинила его Ругайя Бегум. Но теперь к приезду сестры Салим проявил чисто братский интерес.

— Приятно будет увидеть сестричку, — ответил он, — и познакомиться с ее мужем. Если моя обезьянка полюбила его, значит, он хороший юноша. Иодх Баи вздохнула с облегчением: какие бы романтические мечты ни питал Салим к своей единокровной сестре, они давно улетучились.

— Скажи, доктор, — спросила она врача, — а другие женщины гарема могут посещать сына?

— Думаю, их приход благоприятно скажется на нем, — согласился Сали-Вахан.

Спустя некоторое время Акбар заметил, что, как только он входил на женскую половину дворца, его тут же окружали женщины — жены, дочери, рабыни, умоляя выпустить Салима из его заточения. Принц уже все осознал, уверяли они правителя, жестокое обращение может сломать его. Его надо освободить, в один голос просили женщины.

Наконец Акбар сдался, утомившись от постоянных просьб. Женщины не могли понять, что он хотел Салиму добра. Принца выпустили под честное слово и отправили на другую сторону реки Ямуна в его собственный дворец. Правитель наказал ему жить там в тишине и трезвости, в противном случае грозил лишить престола: «Еще один случай, и я это сделаю!» Салим божился, что стал другим человеком, и все же Акбар отправил с ним соглядатаев.

Заключение пошло на пользу, и Салим решил держать себя в руках, потому что его время близилось. Женщины в гареме болтливы. Отец нездоров, хотя и пытается это скрыть. «Скоро Моголом буду я», — думал принц. И Ясаман приезжает! Он не хотел превратиться в такого же алкоголика, как брат Даниял, который не может бросить пить. Человек, не способный держать себя в руках, не в состоянии насладиться властью Моголов. И Ясаман побрезговала бы пьяницей.

Делегация из Кашмира приехала в Агру в первую неделю марта. Их разместили в гостевом домике на территории дворца. Окна выходили на реку Ямуна, к которой террасами спускались сады. Проживший всю жизнь в Кашмире и никогда не видевший большого города, Ямал-хан был поражен Агрой, с которой его столица не шла ни в какое сравнение.

Это был древний город с тысячелетней историей. Он был плотно застроен трех — и четырехэтажными зданиями, перенаселен и грязен. В жарком климате все, что валялось на улицах, тут же начинало распространять запах гниения.

Стен вокруг города не было, но его окружал ров, перейти который можно было лишь у шести ворот, возведенных Акбаром.

Все ремесла процветали в Агре: кузнецы, ювелиры, миниатюристы, золотых дел мастера, купцы, готовые купить и продать что угодно, переполняли многочисленные базары. Толпы пешеходов, всадников безостановочно сновали по улицам.

Ясаман ненавидела Агру, но на Ямал-хана она произвела впечатление, и принц вдруг понял, какую власть держал в своих руках его тесть. До этого он не осознавал реальной мощи Акбара. Теперь он стал побаиваться этого человека, который так тепло пригласил его, назвав в письме «своим сыном».

Особенно потрясла Ямала красная крепость из песчаника, которую Акбар приказал выстроить на западном берегу реки. Она была возведена на фундаменте старого форта. Могол сам с гордостью показывал ее зятю.

— Основание залегает очень глубоко, а внешняя стена достигает девяти футов, — объяснял он кашмирскому принцу.

— А как высоки стены? — спросил юноша, запрокинув голову.

— Сто восемьдесят футов, — ответил правитель. — Их нельзя проломить. Войти в крепость можно лишь через два входа: с юга личные семейные ворота и с запада — Делийские для горожан.

Делийские ворота восхитили Ямал-хана. Их образовывали две восьмиугольные башни и арочный проход. Над красивым фасадом со стороны крепости возносились крытые галереи, беседки и островерхие шпили, украшенные узорами из песчаника по белому мрамору. Над воротами нависали стены с боевыми площадками, поручнями и бойницами для лучников.

При строительстве крепости использовался песчаник из Фатах-пур-Сикри и известняк из окрестностей Дели. Укрепления окружал ров шестидесяти футов шириной и тридцати глубиной. Внутри крепости располагались пять сотен домов в бенгальском и гуджаратском стиле для правителей и двора.

— Никогда ничего подобного не видел, — признался Ямал-хан тестю. — Великолепно!

— А Ясаман не нравится, — сказал Акбар. — Поэтому она и провела большую часть жизни в Кашмире и Лахоре. Здоровье она унаследовала от матери и не любит жаркой и влажной погоды в Агре. — Я обнаружил, она вообще не любит городов, — ответил Ямал-хан.

— Так ты влюбился в мою дочь? — улыбнулся юноше Акбар. — Когда ты о ней говоришь, твое лицо становится мягче и заметно меняется голос.

Румянец проступил на золотистой коже принца.

— Да, — медленно ответил он. — Я ее люблю, — потом рассмеялся:

— Как я мог ее не полюбить? Вы слышали, как она продала мой гарем?

Теперь настала очередь расхохотаться Акбару:

— Нет, но должен признать, что это как раз то, что от нее следует ждать, сынок.

— Да, господин. Сладкая дева, которую вы мне дали в жены, может обернуться неистовым существом. Об этом вы не говорили, когда демонстрировали ее красоту. Да, я ее люблю!

— Так расскажи, как она продала твой гарем, — попросил Акбар.

Ямал-хан повиновался, прежде описав всех женщин и их таланты. Когда он кончил, правитель хохотал пуще прежнего.

— И она потратила выручку на отделку своих комнат? — Восхищенный, он никак не мог перевести дыхание. — Характер такой же горячий и живой, как у Кандры. Ах, как мне ее не хватает, — пожаловался он зятю и вдруг стал печален, в глазах засквозила тоска.

На секунду Ямал-хану даже показалось, что он как-то обидел правителя, и он не находил нужных слов.

— Ты приведешь Ясаман сегодня вечером навестить меня? — прервал молчание Могол. — У меня будет Салим. Ты ведь еще с ним не знаком? Если ты станешь имперским губернатором в Кашмире, тебе надо подружиться с Салимом.

— Я уверен, мы подружимся, — заверил Ямал-хан правителя. — Ясаман его так любит. А как мне может не понравиться человек, которого она обожает? С вашего позволения, милостивый господин, я присягну на верность не только вам, но и принцу Салиму.

— Хорошо, — кивнул Акбар.

Тем же вечером Ясаман в лиловом сари, отделанном золотом, в ожерелье из оправленных в золото аметистов отправилась с мужем навестить отца. Все жены, дети и внуки Могола тоже были там. Принцессу тепло приветствовали, а Ямал-хан, в этот день особенно красивый и одетый во все белое, произвел настоящий фурор. Ругайя Бегум просто светилась, когда дочь представляла мужа двум старшим сестрам Шахзад-Каним Бегум и Шукунан Нисе Бегум, которые не присутствовали на ее свадьбе.

— Должна признать, он красив. — К Ругайе подошла Салима Бегум. — Но тебе давно пора стать бабушкой.

— Ясаман было только тринадцать, когда они поженились, — напомнила Ругайя Бегум. — Им нужно подождать.

— Ай! — жарко вздохнула Салима. — Взгляни, как он на нее смотрит. Акбар ведь так никогда не смотрел ни на одну из нас.

— Он смотрел так на Иодх Баи и Кандру, — ответила Ругайя Бегум. — Я до сих пор помню этот взгляд.

— Ты помнишь ту боль, которую он причинял твоему сердцу, — прошептала Салима Бегум. — Так всегда бывает, когда первая жена слишком любит мужа. А ты, подруга, его любила. И наш господин отвечал тебе взаимностью. Настолько, что позволил остаться в Кашмире с Ясаман.

— Мне там нравится, — ответила Ругайя Бегум. — Там я сама себе госпожа, живу в своем собственном дворце как захочется, никому не подчиняюсь. Да, очень нравится.

— Я тебе почти завидую, — согласилась Салима Бегум. — Но в своем дворце мне было бы не с кем поговорить и не было бы слухов, которые так скрашивают жизнь. Нет, мне следует оставаться там, где я есть. — И она рассмеялась.

— Всемилостивейший, благороднейший, высочайший принц Салим Мухамад! — провозгласил слуга в дверях. — Дорогу принцу! Дорогу принцу!

Салим на секунду задержался, темные глаза прошлись по гостям. Его белые одежды были расшиты золотой и серебряной нитями и украшены красивейшими бриллиантами. Небольшой тюрбан белого шелка пересекала золотая парчовая лента, отделанная жемчугом и алмазами. Остроносые туфли в тон белой тунике были расшиты золотом и серебром. В его честь они назывались «Салим Шахи».

Ясаман. Где же Ясаман? Вот она. Он увидел ее рядом с сестрами, подле стоял молодой человек. Салим вступил в комнату и направился прямо к отцу, сидевшему под золотым балдахином. Принц раболепно распростерся перед Акбаром. «Да, старик выглядит неважно, теперь недолго», — думал Салим. Вскоре у него будет все, что он только ни пожелает. У него будет Индия, невероятная власть. И у него будет Ясаман!

Он почувствовал, что его поднимают, и взглянул в переполненные слезами глаза Акбара.

— Папа, — произнес он и поцеловал правителя.

— Шайкхо Баба, мой любимый сын, — отозвался Акбар и, в свою очередь, поцеловал Салима. — Ты самый желанный гость в моем доме. Иди поздоровайся с матерью и семьей.

Улыбнувшись и вежливо поклонившись, принц тут же повиновался — тепло поприветствовал Иодх Баи. Увидев Ясаман, он ощутил, как забурлили в нем чувства, — поцеловал каждую из теток, поздоровался с Hyp Яхан и Хандешской принцессой, матерью принца Хурама.

— Шахзад! Шукунан! — Он обнял старших сестер.

— Салим! Салим! — Его нетерпеливо тянули за рукав.

— Арам-Бану, дорогая, ты с каждым днем становишься все чудеснее, — похвалил он дочь госпожи Ваги, незаметно разжимая вцепившиеся в его рукав пальцы.

Арам-Бану засияла от лести.

— А кто это с вами такая красивая, сестрички? — засмеялся принц.

— Салим, ты что, не узнаешь нашу младшую сестру Ясаман? — простодушно прыснула Арам-Бану.

— Не может быть! Неужели это моя маленькая обезьянка? — притворно удивился принц, забавляя Шахзад и Шукунан, а Арам-Бану приводя просто в восторг. — Ясаман была гадкой девчонкой, когда я видел ее в последний раз.

— Грубиян! Никогда в жизни я не была гадкой, — возмутилась Ясаман. — Наоборот, мне говорили, что я самый прелестный ребенок!

— Который вырос в тщеславную девицу, — подтрунивал он над сестрой.

— Салим! — Ясаман топнула затянутой в парчу ногой. — Так-то ты встречаешь меня после двухлетней разлуки, братец.

— Нет! — воскликнул принц и схватил девушку в объятия. — Вот как я встречаю тебя, Ясаман. — Он поцеловал ее в губы и крепко сжал. Она ощутила во рту его необыкновенно чувственный язык. Он тут же ее отпустил. Все произошло так быстро, что Ясаман даже не была уверена, не вообразила ли она непристойную страсть в его объятиях.

Она нервно рассмеялась, отгоняя неприятные мысли.

— Я тоже рада тебя видеть, братец, — произнесла она и изобразила на лице улыбку.

Сестры растворились в толпе родственников и друзей, и принц взял руку Ясаман.

— Ты стала еще красивее, если это только возможно. — Его глаза потеплели. Нет! Они запылали! — Брак, я вижу, тебе на пользу. Твой муж хороший любовник?

Его слова и то, что стояло за ними, заставили ее почувствовать раздражение. В первый раз в жизни Салим вывел ее из себя.

— Я счастлива, — сдержанно ответила девушка.

— Ты его любишь? — продолжал допрашивать Салим.

— Да, я его люблю, брат. — Все это становилось невыносимым.

— Так где же этот маленький кашмирский принчик? Я должен познакомиться с ним. И тогда решу, подходит этот человек для тебя и подходит ли он мне, чтобы управлять одной из моих провинций.

Бирюзовые глаза Ясаман вспыхнули гневом.

— Твоих провинций ? — еле слышно переспросила она. — На троне еще сидит наш отец. Он вовсе не призрак. Или пока мы тут празднуем пятидесятилетие его правления, ты задумал очередной домашний путч? — Она вырвала руку.

— Женщина, способная на великий гнев, должна быть способной на великую страсть, — пробормотал принц.

— Твои слова неприличны, братец. — И, повернувшись, она отошла прочь.

Он догнал ее и схватил за плечо. Из-за жары она не надела блузки, и пальцы больно впились в обнаженное тело.

— Я должен познакомиться с твоим мужем, сестра.

— Что ты хочешь от меня, Салим? — спросила Ясаман, не глядя на брата.

— Чтобы ты была рядом, когда я унаследую трон. Ты знаешь, я всегда этого хотел.

— Я твоя сестра, Салим. Мое место — рядом с мужем, — терпеливо ответила она, не способная поверить в услышанное.

— Я хочу тебя! — почти выкрикнул он. Не удержавшись, она взглянула ему в лицо и до глубины души была поражена страстью, стоявшей в его глазах:

— Салим, — повторила она, — я твоя сестра.

— В Древнем Египте царствующие братья и сестры вступали в брак, — напомнил он ей. — Ты не забыла, как в детстве я рассказывал тебе об этом, любимая?

Внезапно Ясаман оттаяла. Она подумала, что любовь к ней Салима поможет ему понять, насколько непристойна его страсть.

— Я больше не ребенок, братец. И мы оба знаем: то, что ты предлагаешь, — грех против природы и против всех верований в мире. То, что ты хочешь, не может случиться. Прошу тебя, брат, выкинь это из сердца и из головы. Взгляни на отца. Мне больно это признавать, но он умирает. Вскоре ты будешь Великим Моголом. А мы с мужем от твоего имени будем верно править Кашмиром. — Она успокаивающе погладила его по щеке. — А теперь, брат, пойдем, я тебя познакомлю с Ямал-ханом. Обещаю, тебе он понравится. Можешь ему верить. Пойдем.

Снова взяв его руку, она повела брата через комнату туда, где стоял и разговаривал с приглашенными на праздник братьями и отцом Ямал-хан. Увидев ее, Юзеф-хан сложил в приветствии руки.

— Нет, нет, — запротестовала Ясаман, — не отец мужа должен приветствовать меня, а я его. — Сложив ладони, она поклонилась свекру и улыбнулась Якубу и Хайдеру. Прежде она лишь раз виделась с ними мельком, но почему-то они ей не понравились. Но ради Ямала она решила обходиться с ними любезно.

Отец и оба старших сына склонились в приветствии перед Салимом, и тот ответил вежливым поклоном.

— Брат, — проговорила Ясаман, — познакомься с моим мужем Ямалом. — Она повернулась к молодому человеку. — Господин, это мой обожаемый брат Салим, о котором я тебе так много рассказывала.

Ямал-хан почтительно приветствовал родственника, который в один прекрасный день должен был стать его господином.

— Счастлив познакомиться с тобой, милостивый господин, и перед Аллахом клянусь в своей верности.

Салим изучал симпатичного, вежливого, обходительного молодого человека, который украл у него сердце Ясаман, и горькая ревность закипела в его душе.

Больше всего на свете ему хотелось раздавить Ямал-хана. Но будь он так глуп, он бы не дожил до сей поры. И губы сами собой сложились в сердечную улыбку. Он протянул руки к кашмирскому принцу:

— Юный брат, это я рад наконец встретиться с человеком, который сделал счастливой мою маленькую обезьянку. С признательностью принимаю твою клятву в верности и обещаю: то, что пожаловал тебе отец, останется с тобой до конца жизни, даже если имя Могола сотрется из памяти.

Мужчины пожали друг другу руки, а Юзеф-хан возрадовался в глубине души — Кашмир снова принадлежал его семье и был завоеван без единой капли крови. Ямал приглянулся такому сложному человеку, как принц Салим, и тот публично обещал, что сын останется правителем Кашмира даже после смерти Могола. Юзеф-хан радостно улыбался принцу, троим сыновьям и обожаемой невестке, которая сделала все это возможным. В его судьбе было много поворотов, но сейчас он был удовлетворен. Он не заметил, какими горькими взглядами обменялись его старшие сыновья. А Салим Мухамад заметил и удовлетворенно ухмыльнулся про себя.

— Твой брат Салим был необыкновенно сердечен со мной, — сказал жене Ямал-хан, когда вечером они вернулись в домик для гостей. «Да, — думал он. — Салим обошелся любезно». Но инстинкт подсказывал, что надо поберечься. И юноша никак не мог избавиться от этого чувства.

— Салим тяжелый человек даже для тех, кого он любит, — предупредила Ясаман, растягивая слова. — Он мой брат и нравится мне, но ты никогда не должен доверять ему до конца.

— Но я должен сохранять его расположение, любовь моя, — ответил муж. — Ведь то, что дает господин Акбар, господин Салим может отнять.

— Когда Салим станет Моголом, у него будет другое имя, — сказала Ямал-хану принцесса. — Давным-давно он решил взять себе имя Джахангир, что значит Завоеватель Мира. Оно ему подходит. Тетя Иодх Баи говорила, что он с детства хватал все, до чего мог дотянуться руками.

Принц рассмеялся:

— Ты не так носишься с ним, как другие женщины в доме твоего отца. Почему? — Я люблю брата, но знаю, что в нем нет ничего особенного: мужчина, как все другие, — осторожно попыталась объяснить Ясаман.

— Не совсем как другие, мой цветок, — возразил Ямал-хан. — Твой брат унаследует великое государство, и жизни всех нас — в его руках. Нет, он не ровня другим мужчинам.

Ночь была знойной, особенно для ранней весны. Под домашним нарядом у Ясаман ничего не было. И Ямал-хан тоже снял праздничные одежды и облачился в дхоти.

— Не хочу больше говорить о брате. — Ясаман провела по груди мужа рукой. — Здесь жарко. Давай выйдем на террасу. Может быть, ветерок с реки принесет прохладу.

Небо было чистым и черным, как шелк. Полная яркая луна освещала все вокруг, как днем. На небосклоне были видны только самые крупные звезды. Терраса нависала над рекой, хотя справа и слева сады сбегали к самой воде. Где-то неподалеку на дереве, обманутая светом луны, щебетала птица. В терпком воздухе разливался аромат роз. Река под ногами струилась почти неслышно, с легким шелестящим звуком.

Изредка из какой-то таверны легкий ветерок доносил обрывок музыкальной фразы.

Ногами Ясаман ощущала тепло мозаичного пола. Она сбросила полупрозрачную накидку.

— Как я ненавижу жару так рано весной, — пожаловалась она. — Этот влажный зной совсем не похож на лето в Кашмире. Там даже в месяц моего дня рождения не так жарко. А ведь до лета еще далеко. Представляешь, что здесь будет через пару месяцев? Совершенно непереносимо.

— Твой отец говорил, что у тебя здоровье матери. — Аллах! Как она была красива.

За время, пока они гостили в Агре, он видел много симпатичных женщин, но ни одной такой, как Ясаман Кама Бегум. Его чресла напряглись в предвкушении любви.

Ясаман откинула голову и поворачивала ею из стороны в сторону, чтобы дать отдых затекшей шее и плечам, груди зовуще подались вперед, и муж обнял ее за талию, прижался головой, язык по-змеиному касался сосков.

Ясаман что-то забормотала от удовольствия и выгнулась.

— Соблазнительница, — тихо засмеялся Ямал.

— Только прикажи, и я не буду тебя соблазнять, — ответила девушка.

Он покусывал ее грудь, а когда, опустившись на колени, уткнувшись ей в живот, сказал: «Ты — моя женщина», Ясаман вскрикнула и подумала: «Неужели все жены так наслаждаются своими мужьями? Может ли страсть быть еще лучше?» Она была так наивна до брака. Кроме того случая с Салимом, ничего не знала. Ночная книга не способна поведать женщине, какова в жизни любовь. Каждый раз, когда они бывали с мужем близки, Ясаман понимала, что ей еще многому предстоит научиться.

Руки опустились и стали ласкать бедра, он привлек ее ближе к себе, начал тереться щекой о живот. Невольно она дернулась в его объятиях и слегка раздвинула ноги. Голова принца склонилась, пальцы раздвинули кожу, в предвкушении наслаждения озноб прошел по спине Ясаман, и в этот миг его язык коснулся чувственной драгоценной плоти, скрытой до того от взгляда.

— Ax, — нежно выдохнула она, изгибаясь всем телом. Язык невероятно, восхитительно мучил ее и внезапно вызвал неожиданный всплеск удовольствия, оставив ощущение теплоты и умиротворения. Ямал счастливо рассмеялся.

— Ну и ненасытное существо ты, жена. Не можешь подождать?

Она обняла его за плечи.

— А разве больше нельзя?

— Можно столько, сколько хочет твое сердечко, цветок жасмина, — пообещал он галантно.

— Вставай, Ямал, — нетерпеливо приказала Ясаман. — Теперь я буду пробуждать твой аппетит, чтобы остаток ночи провести в удовольствиях.

Он поднялся, на мгновение обнял ее, и они страстно поцеловались — губы почти посинели от напряжения. Потом Ясаман соскользнула перед мужем па колени и, увидя его член, насмешливо воскликнула:

— О! Да этот негодный мальчишка так же ненасытен, как и его партнерша.

Взяв член в руку, другой она ласкала его тугие бедра, лизнула рубиновый кончик и, что-то промычав, положила в рот.

Ямал-хан застыл почти в болезненном удовольствии: она была так искусна, что не будь он абсолютно уверен в ее невинности, то принял бы ее за опытную куртизанку. Но она была девственницей. Девственницей с невероятным аппетитом и такими же невероятными способностями к чувственным наслаждениям. Все ей доставляло удовольствие, а она хотела еще большего. Он застонал, ощутил лихорадку, как будто опустился на дно жаркого вулкана. Ее язык, словно шелковая лава, обвивал его, затопляя все вокруг. Почувствовав надвигающееся извержение, он сжал пальцами ее темную голову и сквозь стиснутые зубы умолял прекратить восхитительную пытку.

Ослепленная пеленой собственного желания, Ясаман подчинилась и, разогнувшись, снова поднялась на ноги. Они пристально посмотрели друг другу в глаза — с самого начала супруги понимали все без слов. Подняв на руки, Ямал-хан отнес жену на двойную шелковую кушетку и положил на полосатую обивку. Она раскрыла ему объятия, и муж бросился в них.

Подле террасы располагалась небольшая башня, с которой придворный муэдзин пять раз в день сзывал на молитву правоверных. С нее на террасу домика для гостей смотрел принц Салим. Укрывшись в тени строения, он наблюдал за сестрой и ее мужем сквозь резную решетку — лицо потемнело от вожделения. Они любили друг друга так страстно — Ямал-хан и его Ясаман. Салим закрыл глаза и представил себя на месте зятя.

Он вошел бы в нее, горячую и упругую, и она с радостью приняла бы его, как принимает мужа.

Ясаман почувствовала, как семя Ямала переполняет ее, и они оба засмеялись, радуясь восхитительной страсти. Потом отерли друг друга любовными полотенцами, которые предусмотрительно оставили слуги на террасе вместе с тазиком ароматизированной воды. И снова бросились друг другу в объятия, и их неистовый порыв все так же наблюдал человек с башни. Потом рука его скользнула к собственному члену.

Ямал-хан лег спиной на кушетку. С изумлением Салим увидел, что сестра снова стала возбуждать мужа: волосы разметались по его бедрам, потом к ним потянулись и ее губы. Решив, что время настало, она опустилась на него, медленно поглощая один за другим драгоценные дюймы, крепко зажав ногами его узкие бедра. Потом откинулась на руки назад и пустилась вскачь, лицо — сплошное бурное страстное чувство. Салим заметил, что веки ее были опущены, рот полуоткрыт, расслышал тонкие вскрики в тихом ночном воздухе. Ямал-хан ласкал ее полные груди, а она все билась на нем, пока не упала на мужа, опустошенная.

Все, о чем он мечтал, думал Салим, сестра способна дать. На поле любви она была ему достойной парой. Как трудно дождаться часа, когда он завоюет ее. Странно, но он не чувствовал обиды на своего молодого родственника за то, что тот лишил ее невинности. Девственницы всегда утомительны. Теперь благодаря Ямал-хану она достанется ему хотя бы искушенной в чувственном искусстве. Взглянув на террасу, он понял, что, хотя Ясаман и довольна, принц еще не пресытился.

Салим улыбнулся, и его член затрепетал от предвкушения, когда он увидел, как сестра перевернулась на живот. Наклонившись вперед и оперевшись на руки, она выгнула спину, отдавая всю себя на развлечение господину. Ямал-хан встал за женой, стиснул руками ее бедра и неистово вошел в нее. Ясаман вскрикнула, но это не был крик боли. Член жег руку Салима, и он тихонько постанывал. Эротическая сцена перед его глазами давала ему такое наслаждение, какого он никогда не испытывал.

На миг Салиму показалось, что Ямал-хан устал, но, вглядевшись, он в лунном свете увидел, что тот сотрясается. Салим про себя одобрительно кивнул, удивившись умению молодого принца. Малыш знал, как владеть пикой.

— Правильно, — шепнул он, когда Ямал-хан потянулся к грудям жены и сжал их в ладонях.

Ясаман поскуливала от сжигающего желания освобождения. Красивая спина выгнулась еще больше. Их движения становились все быстрее, когда захлестывающий их отравляющий экстаз приближался к верхней точке.

— Пожалуйста! — Услышал Салим со своего возвышения. — Пожалуйста!

Ямал-хан становился все неистовее. Руки снова оказались на бедрах жены, и он все глубже и глубже проникал в ее пылающее тело. Внезапно они вскрикнули вместе, обретя общее небо. А в башне, все еще скрываясь в розоватой тени, отдал свое семя Салим Мухамад, наследник королевского трона. Оно упало желеобразной лужицей на каменный пол меж загнутых носков его туфель. Он бесстрастно посмотрел на него, а потом взглянул на террасу, где в объятиях друг друга уснули удовлетворенные любовники. «Наслаждайся ею, пока можешь, Ямал, — сказал про себя Салим. — Тебе недолго осталось». Потом так же бесшумно и тайно, как и пришел, покинул башню и вернулся во дворец.

Через несколько дней в зале приемов агрской крепости состоялся торжественный Дарбар в честь пятидесятилетия правления Акбара. Грандиозная процессия предваряла его официальный выход. В ней участвовала вся знать, сумевшая выбраться в Агру. И каждый, мог он себе это позволить или нет, привез правителю подарок. Многих повысили в звании, дали лучшие должности, больше земель.

Процессию открыли служители церкви: муэдзины-магометане, священники индуистских верований, буддисты, джайнисты, христиане и даже раввины из двух древних еврейских общин в Индии. За ними шли те, кого Акбар больше других почитал в государстве, — ученые. Предводительствовавший ими почтенный человек с седой бородой провозгласил королевское происхождение Акбара, чтобы никто не сомневался в его правах на престол, а следовательно, и в правах Салима на наследие отца.

Дамы из королевского дома расположились на балконе зала приемов, откуда им было удобно наблюдать за происходящим. Они надели лучшие праздничные наряды, но в зное нового дня смесь всевозможных благовоний была невыносима. Ясаман задыхалась. Она рано поднялась, чтобы успеть сюда, и чувствовала себя необыкновенно усталой после очередной длинной ночи любви с красивым мужем. Соседкой ее оказалась источающая розовый запах Hyp Яхан. В зал вошел королевский глашатай в сопровождении барабанщиков, взывающих к публике. У Ясаман жестоко разболелась голова.

— Внимание! Внимание! Приближается Защитник народа, Кормилец, Хранитель справедливости. Жемчужина чистоты, Алмаз воздержания, Тень Бога на земле! — выкрикивал глашатай.

За ними вошли знаменосцы с символами империи Акбара: раскрытой ладонью с красными ногтями, искусно вырезанной из слоновой кости и насаженной на золотой с драгоценными камнями шест — символ власти; серебряные головы слона, крокодила и тигра, символизирующие Кормильца, победные пучки павлиньих перьев и красивые белые конские хвосты в золотых конусах — знаки войны и завоеваний и, наконец, легендарный императорский меч власти, охраняющий справедливость.

Наконец в золотом паланкине, сверкающем алмазами и изумрудами, в зал приемов внесли Акбара — королевский зонт раскрыт высоко над его головой. Его нежно-голубой цвет — символ общения императора с Богом. Облаченный во все белое и сияющий алмазами, Акбар сам вышел из паланкина и уселся, скрестив ноги, на простой красной шелковой подушечке на возвышении, служившем ему троном.

Ругайя Бегум тревожно покачала головой.

— Он плохо выглядит, — прошептала она Иодх Баи. — Все это для него слишком тяжело.

— Ты права, — согласилась подруга, — но господин не хочет об этом слышать.

Ругайя Бегум кивнула. Началось представление подарков. Как ехидно предсказывала Ясаман, слоны изобиловали среди даров. Салим подарил отцу особенно великолепное боевое животное, а Даниял прислал двух самок. Сам он отсутствовал на Дарбаре, потому что никогда бы не поехал в Агру, когда там гостил брат.

Ясаман самодовольно покосилась на родственниц, когда отцу вручали «Голубой Вулар».

— Что это? Что это? — теребила девушку Салима Бегум. — Мои старые глаза не видят отсюда.

— Ямал-хан дарит правителю сапфир с кошачью голову, — ответила Ругайя Бегум.

— Ой! — вскричала Салима. — Какой молодец. А он хорошо тебя любит. — Усмехнувшись, она повернулась к Ясаман и захихикала. — Вижу, вижу — хорошо! Вон какие у тебя подглазья.

Ясаман вспыхнула, улыбнувшись. Салима Бегум ей не желала плохого.

Представление подарков продолжалось. Вносили драгоценные камни, но меньших размеров, дарили животных, птиц, резные короба из слоновой кости и черного дерева, полные красивых тканей, жемчуга, редких книг, приводили молодых и красивых рабов и рабынь, сундуки с серебряными и золотыми монетами.

Потом началось награждение верноподданных — тех наиболее ценных слуг государства, без которых было бы невозможно управление обширной империей и которых всемилостивейше отметил правитель. Был пожалован и принц Хушрау, но это было скорее знаком дедовской любви. Своим близким Акбар уже объявил, что через несколько дней диваны налоговых чиновников, министров и служащих перейдут под управление Салима. Ямал Дарья-хан пожизненно становился губернатором Кашмира и прилюдно поклялся в верности и Акбару, и принцу Салиму.

Юзеф-хан с трудом сдерживал распирающую его гордость, а вот, два его старших сына были откровенно недовольны успехом Ямала. Салим заметил это и через несколько дней тайно пригласил к себе Якуба и Хайдера. Испуганные кашмирские принцы явились, не посмев ослушаться высочайшего повеления.

Лишь взглянув на них, Салим понял, что нашел оружие, с помощью которого ему удастся избавиться от мужа сестры.

— Садитесь, — предложил он братьям. — Не откажетесь от вина? — Он налил им в кубки первоклассного вина, привезенного из Европы, в которое уже подмешали опиум.

— Пророк запрещает вино, — благочестиво запротестовал Якуб.

— А разве не запрещено все самое приятное? — рассмеялся Салим и поднял кубок. — За нового губернатора Кашмира! — Улыбнувшись, он блеснул зубами.

Неохотно они взялись за кубки. Ну и лицемеры, подумал про себя принц. Он знал, что оба этих кашмирских господина постоянно пили. Несколько минут он наблюдал за ними из-за края бокала, потом поставил его и сказал:

— Вас, кажется, не очень устраивает, что отец назначил вашего младшего брата правителем Кашмира.

Якуб и Хайдер не проронили ни слова.

— Разве вас не радует, что один из вашей семьи снова правит землями предков, как это было в течение многих поколений? Ведь мать Ямал-хана — дочь одного из чиновников вашего отца? Безусловно, ты, старший, Якуб. Но не лучше ли, чтобы домом правил свой, хоть и возвысившийся над тобой младший брат, чем человек со стороны, обосновавшийся во дворце отца? — Салим снова улыбнулся гостям, прикидывая, когда же они откроют свое истинное лицо. Было ясно, что они безумно ревнуют, так что ждать оставалось недолго.

— Я — наследник отца, — зло выпалил Якуб-хан. — Губернатором Кашмира Моголу следовало сделать меня!

— Ты глупец, Якуб-хан, — холодно ответил Салим. — Я помню, как ты прибыл ко двору отца — трусливый и напыщенный. И отец это помнит. Ты выступал против правителя даже после того, как он завоевал Кашмир. Твой отец тогда уже поклялся Акбару в верности и принял командование его армией, но ты еще месяцы бунтовал и прятался в горах. Почему же отец должен назначать тебя губернатором? Он не верит тебе.

— С тех пор я доказал свою верность, — мрачно ответил Якуб-хан.

— Как? — насмешливо спросил Салим. — Тем, что сидишь во дворце с женщинами и не устраиваешь больше восстаний?

— Я — первенец отца, — сердито настаивал Якуб, — и вчера Кашмир следовало отдать мне, а не Ямалу. Салим разразился хохотом:

— Вот твоя самая большая слабость. Чрезмерная гордость заставляет тебя бунтовать перед лицом поражения. Неужели она снова тебя подведет или ты все же сможешь оказаться мне полезным?

— Что ты хочешь от нас, милостивый господин? — спросил Хайдер чуть заинтересованнее, чем нужно. До сих пор он хранил молчание.

Салим задумчиво оглядел его. Не умнее ли он из двух братьев?

— Ты ведь тщеславен, Хайдер-хан, не так ли?

— Я должен быть тщеславным. Я ведь средний сын, а если средний сын не тщеславен, ему мало что достанется, — прозвучал откровенный ответ.

Салим кивнул:

— А от меня что ты хочешь, Хайдер-хан?

— Должность военачальника в будущей армии Могола, — прямо ответил он. — Мне нравится воевать, и еще остались земли, которые можно захватывать именем Могола. Я люблю женщин, люблю хорошее вино. Но больше всего, милостивый господин, я люблю войну. Убийство не вызывает во мне угрызений совести. Ведь люди рождены для того, чтобы умереть. — А что ты готов сделать, чтобы получить эту должность, Хайдер? — Салим мог бы и не спрашивать. Он уже знал ответ.

— Все, что потребует от меня милостивый господин.

Салим ждал именно этого. Теперь уже улыбался Хайдер, обнажая крепкие белые зубы.

Салим перевел мрачный взгляд на Якуба:

— А ты, мой бедный, лишенный наследия друг, что ты готов сделать, чтобы вновь обрести Кашмир для себя, сыновей и внуков — всех, кто последует за тобой?

— Все! — выдохнул принц. — Все, что ты хочешь!

— А если я попрошу убить Ямал-хана? — чуть слышно спросил Салим. — Сумеешь ты убить человека плоть от плоти с тобой, чтобы вернуть себе наследие?

— Да! Но почему?

Минуту Салим размышлял, но потом решил ответить. Истинная причина должна пока остаться в тайне, но он нашел слова, чтобы удовлетворить Якуб-хана.

— Мы с отцом во многом не согласны, и несколько раз я выступал против него. Не секрет, что Акбар умирает. Многие из своих обязанностей он уже передал мне. Ямал-хан не мой человек, чтобы править Кашмиром.

— А кто будет твоим человеком? — спросил Якуб-хан.

— Ты. Я такой же старший сын, как и ты, Якуб-хан. И еще недавно отец грозил лишить меня престола из-за наших разногласий. Мне понятны твои чувства. Я говорил отцу, что твой бунт — дело прошлого, что я верю твоей клятве жить с нами в мире. Но он меня не послушал. Я не желаю, чтобы губернатором в Кашмире был мой зять. Я хочу, чтобы правил ты!

— А почему просто не заменить мною Ямала после смерти Могола? — подозрительно спросил Якуб.

— Отец решил его судьбу, назначив губернатором пожизненно. Я не могу нарушить волю отца, даже когда он умрет.

Единственный путь — убить Ямал-хана, — терпеливо объяснил Салим.

— Но ведь можно нанять убийцу, — предложил Хайдер.

— Убийца когда-нибудь меня предаст, а новый губернатор Кашмира и мой влиятельный военачальник никогда. Ну как, Хайдер-хан?

— Я хочу и девчонку, — вновь заговорил Якуб.

— Девчонку? — озадаченно переспросил Салим.

— Твою сестру — Ясаман Каму Бегум.

— Чтобы сделать женой? — Салим еле сдерживал гнев. Неужели этот глупец думает, что получит Ясаман? Ответ Якуб-хана чуть не сразил его. Вспомнив, что поставлено на карту, он невероятным усилием воли сдержался и остался спокойным.

— У меня четыре жены. И я не вижу причин разводиться ни с одной из них, — говорил Якуб. — Все они принесли мне сыновей. Нет, твоя сестра мне нужна в заложницы, чтобы я был уверен в твоем расположении. Я помещу ее в свой гарем и обещаю хорошо к ней относиться. Красота ее мне безразлична, но, может быть, она родит сыновей и свяжет нас еще теснее, поскольку смешается наша кровь. Не то чтобы я не верил тебе, милостивый господин, но клянусь, и ты бы на моем месте сделал бы все, чтобы оградить от беды себя и семью.

— Конечно, конечно! — согласился Салим. — Думаю, Ясаман захочет остаться в Кашмире. Ей там правится. Хорошо, Якуб-хан, я дам тебе сестру. Но возьмешь ты ее только после смерти отца. До того у меня не будет на это власти. Да к тому же ей потребуется время, чтобы оплакать мужа. Это естественно: она юна и воображает себя влюбленной. Девчонки так всегда относятся к опытным в любви мужчинам. — Он рассмеялся, но вдруг посерьезнел. — Так что, по рукам? Вы убьете Ямал-хана как можно быстрее.

— Да, милостивый господин, — хором ответили братья.

— Тогда вот что я предлагаю. Лучше всего, чтобы его смерть выглядела как несчастный случай. Разыщите брата и отведите его в императорский слоновник. В жару погонщики редко там присутствуют. Оглушите его и втолкните меж животных. Если они не ударятся в панику при виде его распростертого тела, подхлестните их, чтобы они затоптали Ямал-хана. Когда его найдут, то решат, что это просто несчастный случай.

Якуб-хан кивнул:

— Хорошее предложение, милостивый господин. И как скоро после этого происшествия я буду назначен губернатором Кашмира?

— Придется потерпеть, Якуб. Смерть Ямала многих опечалит. Сестра, его жена, будет в отчаянии, да и па здоровье отца трагедия может сказаться. Верь мне, друг. Я буду твоим должником и не предам тебя. А когда отец будет в состоянии меня слушать, я вновь назову твое имя.

— А что, если он снова отставит меня в пользу другого? — спросил Ямал-хан. — Ты будешь просить за меня, но мне вновь не повезет. Какие у меня гарантии, милостивый господин?

— Мое слово, Якуб-хан. После смерти Ямала я не позволю отцу назначить губернатором Кашмира никого другого. Вспомни, что Акбар умирает. Время на нашей стороне. Верь мне.

— Я верю тебе, господин, — произнес Хайдер.

— Если ты предашь меня. Салим Мухамад, — еле слышно процедил Якуб-хан, — я найду, как тебе отомстить за предательство, даже если для этого мне придется выйти из ада.

Салим широко улыбнулся:

— Клянусь, ты получишь все, что тебе причитается. Все, что ты заслуживаешь, вскоре будет твоим. Обещаю.

Братья ушли так же тайно, как и появились, а Салим остался обдумывать свои планы. Скоро он будет иметь все, что ни пожелает. Скоро он станет Великим Моголом, и его судьбу, его триумф разделит с ним Ясаман. Нужно потерпеть совсем немного.

Глава 7

Только что назначенный губернатором Кашмира принц Ямал Дарья-хан умер. Его нашли в слоновнике затоптанным взбесившейся самкой, только что родившей детеныша. Сначала предположили, что молодой человек из любопытства слишком близко подошел к слоненку и мать бросилась его защищать.

Правителю сообщил об этой трагедии ворвавшийся к нему в страхе погонщик. Акбар с женой Ругайей Бегум потягивали чай с мятой.

Погонщик, увидев, что они одни, вдруг произнес.

— Милостивый господин, это не был несчастный случай. Я все видел.

Могол замер.

— Что? — Он не был уверен, что правильно расслышал погонщика. — Что ты мне сказал?

— Это был не несчастный случай, — повторил тот, стоя в неудобной позе на коленях перед правителем.

— Объяснись! Но если ты не скажешь мне чистую правду, я вырву твой язык, — рассвирепел Акбар.

— В полдень принц Ямал с двумя братьями — принцами Якубом и Хайдером — явился в загон. Я, милостивый господин, предупредил их, что той самки нужно особенно поостеречься, потому что она родила только утром. Потом я вышел за водой. Когда я через минуту вернулся, Якуб-хан и Хайдер-хан перебрасывали через ворота в загон к самке неподвижное безжизненное тело Ямала. Она взбесилась от страха и уже начала трубить. — Погонщик понурил от стыда голову. — Я испугался, милостивый господин. Знаю, что должен был их окликнуть, но когда увидел, что они творят, пришел в ужас. Я бедный маленький человек. Они обвинили бы меня в этом страшном деле, и поверили бы им, потому что они богаты и могущественны. Да я и не успел бы остановить их. Я боялся, что они убьют и меня, если увидят.

Бросив тело в загон к самке, они тут же принялись звать на помощь, как будто это был несчастный случай. Я тоже подбежал к загону посмотреть, нельзя ли помочь принцу Ямалу. Но увы! Его череп размозжила нога разъяренной слонихи-матери. Все, что я мог сделать, это прийти к вам и, распростершись у ног, молить о пощаде, — закончил погонщик, распластавшись на полу.

— Ты абсолютно уверен в том, что видел? — спросил, запинаясь, Акбар. — Обвинения против Якуб-хана и Хайдер-хана очень серьезны. Ты не сомневаешься, что это были они?

Погонщик слегка приподнялся.

— Хайдер-хан держит в королевском загоне замечательного боевого слона. Мне оказана честь ухаживать за этим животным. Несколько раз принц сам разговаривал со мной. А однажды приходил со своим братом Якуб-ханом, представил меня ему и рекомендовал как лучшего погонщика во всех королевских конюшнях. Я узнаю его где угодно. — Погонщик вновь распластался на полу.

Акбар чувствовал, как дрожит с ним рядом Ругайя Бегум. Бедная женщина была потрясена.

— Поднимись, добрый человек, и отправляйся обратно в загон, — приказал он. — И под страхом смерти никому не говори о том, что видел и что знаешь. Я буду вершить правосудие. Виновные в этом ужасном преступлении поплатятся жизнью прежде, чем истечет час. Если братья Ямал-хана надеются занять его место в Кашмире, они напрасно совершили злодеяние.

Погонщик быстро вскочил на ноги. Он знал правителя всю жизнь и был уверен, что тот сдержит слово. Кланяясь, он выбежал из комнаты, думая, что худшее позади и что он правильно сделал, что рассказал о случившемся без утайки.

Ругайя Бегум тихо заплакала, но Акбар, не обращая внимания, окликнул стражу.

— Разыщите Якуба и Хайдера, сыновей Юзеф-хана, — приказал он начальнику караула, — и быстро приведите сюда, по возможности все сохраняя в тайне. И пошлите кого-нибудь за дочерью Ясаман Камой Бегум.

Начальник и караул поспешили прочь.

— Что мы ей скажем? — всхлипывала Ругайя Бегум. — Это убьет мою девочку. Она всем сердцем, всей душой любила Ямала. Другого мужчины у нее теперь не будет.

— Она должна знать правду, жена, — ответил Акбар, — даже если эта правда причинит ей великую боль. Она моя дочь, она сильна. И я хочу, чтобы она была здесь, когда убийцы предстанут передо мной и начнут объяснять, почему они совершили это гнусное преступление. За ним скрывается нечто большее, чем можно различить с первого взгляда. Я чувствую это, жена.

— Это Салим! — горько воскликнула Ругайя. — Он за этим стоит, и никто другой. Желание в нем разгорелось, как никогда, и он понимает, что наступает время его правления. Он расчищает себе путь, чтобы можно было завладеть и Ясаман. Нельзя ему этого позволить, муж. Акбар побледнел.

— Не говори так, жена. Не говори так. Салим знает, что плотская связь с сестрой не только отвратительна, но и запрещена как человеческими, так и божественными законами. Не может же он бросить вызов природе?

— Разве может человек. Бог или даже Акбар остановить принца Салима Мухамада, если он чего-нибудь возжелал? — резко спросила Ругайя Бегум. — Он никому не подчинялся всю жизнь. Когда он был еще мальчишкой, ты понял, что он ни на что не годен, но все же сделал его своим наследником. Даниял подходил для этого больше, но, увы, теперь для Данияла все кончено — он заплутал в виноградном и маковом тумане.

Несколько долгих минут они сидели в молчании. Затем дверь отворилась, чтобы впустить Ясаман. На ней было светло-голубое с золотом сари, в черные волосы вплетены жемчужные нити. Она выглядела такой счастливой.

— Ты звал меня, отец? — Она подошла и поцеловала Акбара в щеку.

Правитель усадил дочь между Ругайей Бегум и собой.

— У меня ужасная весть, Ясаман. Не буду оттягивать, ничто не сможет смягчить удар, который я должен тебе нанести. Ямал-хан умер. — Чтобы поддержать дочь, правитель обнял ее за плечи.

— Как? — Бесстрастный голос девушки доносился словно издалека.

— Выяснилось, что его убили. — И Акбар пересказал историю погонщика.

— Но почему, папа ? — Она внезапно похолодела. Ужасно похолодела. Ямал мертв? Нет! Этого не может быть, но зачем ей лгут?

— Я распорядился немедленно привести сюда Якуб-хана и Хайдер-хана, — услышала она голос Акбара. — Перед тем как умереть, дитя мое, они расскажут нам, зачем они совершили это.

Комната снова погрузилась в молчание. Ясаман старалась осознать ужасную весть, но все же не могла поверить услышанному, так это звучало невероятно. Словно ужасный сон, от которого она не могла избавиться, но стоило только проснуться, и Ямал опять будет рядом.

Ругайя Бегум сидела молча: она не знала, как утешить Ясаман, потерявшую мужа. Что же говорят в таких случаях? Все уладится. Но ничего не уладится, особенно если подтвердятся ее подозрения. Они выдали дочь за Ямал-хана, чтобы уберечь от греховного вожделения брата. А как теперь защитить Ясаман? Переговоры о браке даже нельзя начинать, пока не кончится годичный траур. Ругайя Бегум знала, что Акбар так долго не проживет. Салим все хорошо рассчитал, будь проклята его черная душа, и теперь их девочка, их любимый ребенок в смертельной опасности.

Снова открылась дверь, и несколько воинов ввели громко возмущающихся Якуба и Хайдера.

— Пришлите мне двух немых, отпустите людей, а сами останьтесь, — приказал Акбар начальнику стражи. Когда немые явились, воины вышли, двери закрыли. Правитель влился глазами в сыновей Юзеф-хана и без предисловий спросил:

— Почему вы убили брата Ямала?

Ни один из кашмирских принцев не ответил ему.

— Вас видел погонщик и пришел ко мне, — тихо сказал им правитель. — Еще раз спрашиваю: почему вы убили брата?

Якуб-хан посмотрел на младшего брата и пожал плечами. Оба знали, что немые служат королевскими палачами. Отрицать сговор было бесполезно, но неужели их выдал Салим?

Может быть, правда спасет им жизни. Акбар был известен своей справедливостью.

— Ваш сын Салим обещал мне губернаторство Кашмира и свою сестру Ясаман Каму Бегум в гарем. А брату Хайдеру — высшую военную должность.

— Вы предложили ему сделку или он подбил вас? — Вопреки всему Акбар еще надеялся, что сына толкнули на преступление кашмирские принцы.

— Сегодня утром он вызвал нас к себе, милостивый господин. Сами бы мы на такое не решились, не пообещай нам кто-нибудь из могущественных великие награды.

Акбар кивнул: Якуб-хан говорил правду — этот человек был исполнителем, а не вождем.

— Вы можете поклясться в этом своими жалкими жизнями? — спросил он братьев.

Якуб-хан склонил голову.

— Клянемся нашим отлетающим дыханием. — Внезапно он осознал неизбежность судьбы, потому что узнал женщину, сидящую рядом с правителем, — свою родственницу Ясаман Каму Бегум.

Акбар тяжело вздохнул и взглянул на начальника караула. Тот едва заметно кивнул немым, ожидающим за спиной кашмирских принцев. С невероятной быстротой палачи удушили братьев, прежде чем те сообразили, что происходит. Под командой начальника они унесли тела, чтобы тут же предать сожжению. Правитель, жена и дочь снова остались одни. Начальнику необходимо будет хранить молчание: он сделал карьеру при дворе Могола и знал, что скоро воцарится Салим.

— Они лгали! — выкрикнула Ясаман. — Они лгали!

— Нет, мой розовый бутон, — мрачно ответил Акбар, — они говорили правду.

— Салим бы не доставил мне такое горе! — От волнения голос Ясаман задрожал — Нет! Он любит меня.

— Да, он любит тебя, — согласился отец. — Но не как брат сестру. Он любит и жаждет тебя, как мужчина женщину. Ты и сама это знаешь, но боишься признаться.

— Он пытался соблазнить меня в ночь моего тринадцатилетия, — едва слышно прошептала девушка. — Я знала, что это нехорошо, и все же. — Ее голос сорвался.

— Я знаю, что он пытался тебя соблазнить, — ответил Акбар, — но ты не должна чувствовать из-за этого вину. Ты была тогда невинной девочкой, и в тебе пробуждались чувства, которых ты не могла понять. Но вот брат твой понимал и, да простит его Бог, постыдно этим воспользовался.

— Откуда ты знаешь, отец? — Ее щеки вспыхнули от воспоминания о коротком, но жарком свидании с братом.

— Адали был там. Он замечал, какие взгляды бросал на тебя брат в последние годы. Он подозревал его и, как выяснилось, правильно делал. Запомни, Адали можно верить. Много лет назад он обещал Кандре охранять тебя от всякого зла и все эти годы оберегал тебя.

Ясаман кивнула.

— Поэтому меня так быстро и выдали за Ямала?

— Да. Мы с матерью хотели тебя защитить. Мы верили, что брак решит проблему.

— Я немного знала мать Ямала, — заговорила Ругайя Бегум. — И пару раз видела самого принца. Он показался мне симпатичным и добрым, а репутация его была безупречной. Я знала, что ты не откажешься остаться в Кашмире, где будешь жить вдали от глаз Салима, и мы надеялись, и от его помыслов. Но видимо, ты засела в его голове. Зная, что отец умирает, он решил убрать последнюю преграду на пути обладания тобой.

Родители говорили, а мир Ясаман разваливался: ее любимый муж убит ее любимым братом, который сделал это, чтобы… чтобы… Что ему нужно от нее? Обладать ее телом? Это ей было понятно. Но какое место в своей жизни он ей готовил? Всю жизнь она любила Салима, но теперь возненавидела — так же сильно, как он ее любил.

— Я убью его, если встречу, — наконец выговорила она. Сердце ее замирало, она похолодела.

— Тебе не удастся, — ответил Акбар. — Как ты собираешься наказать его, отец? — Голос Ясаман окреп. — Ты заменишь его Хушрау или Хуррамом? Задушишь, как задушил двух этих ничтожеств? Нет! Он должен умереть медленной смертью. Я хочу, чтобы он страдал!

Ругайя Бегум взглянула на мужа: «Как ты ей ответишь? — спрашивали ее печальные глаза. — Как сможешь утешить?"

— Хушрау слишком непредсказуем, — помолчав, проговорил правитель. — Он вобрал в себя худшие черты родителей. А Хуррам слишком молод, хоть и многообещающ. Я не проживу так долго, чтобы, уничтожив его отца, обеспечить ему безопасное восхождение к власти. Ему только четырнадцать, Ясаман.

— Тебе было тоже четырнадцать, когда умер дедушка Хумаюн, — возразила принцесса. — Ты отбивался от дядьев, кузенов и братьев, чтобы отстоять свой трон.

— Тогда были другие времена, — запротестовал Акбар. — Владения не были такими огромными.

— Тогда было труднее, отец! После войн с афганскими племенами и Шор-Шахом у Моголов осталось не много земли. Тебе предстояло завоевывать империю, а с полдюжины претендентов на трон только и ждали, чтобы тебя свалить. Наше время по сравнению с тем более спокойное.

— Нет, теперь надо быть не воином, а политиком. Почти всю эту землю я завоевал при помощи меча и союзов, скрепленных брачной постелью. Четырнадцатилетний мальчик не сможет сохранить единой империю. Индии нужен мужчина. К несчастью, лишь один из зачатых мною сыновей годен для власти — твой брат Салим.

— А Даниял? — возмущенно спросила Ясаман.

— Боюсь, дочь, что для этого он слишком пристрастен к кубку. Нет, Салим — единственная надежда Индии. В последние годы он жестоко испытывал меня, нетерпеливо стремясь на мое место. Но он талантливый администратор и прекрасный воин. Народ боится и уважает его.

— И как долго народ будет его уважать, если узнает, что он собирался вступить в кровосмесительную связь со своей сестрой? — горько сказала принцесса. — Долго ли люди будут уважать его, если станет известно, как он приказал убить зятя, чтобы расчистить дорогу к постели его жены? — Горе овладевало ею, и голос становился все пронзительнее. — Ты говоришь, что умираешь, отец. Так как же ты защитишь меня от Салима? Я убью себя, но не позволю ему совершить надо мной насилия! Но если до этого дойдет, я убью и его!

— Тише, дочка, — резко заговорила Ругайя Бегум, и оба — и Акбар, и Ясаман — удивленно повернулись к ней. — Я не желаю ничего слышать об убийствах. У нас один выход, но чтобы им воспользоваться, нельзя дать знать Салиму, что мы знаем о его вероломстве. Отец прав, Ясаман. Сесть после него на трон некому, кроме Салима. Этого не изменишь, что бы ты ни говорила и ни делала. Поверь, никто не заступится за тебя, если Салим станет принуждать к кровосмесительной связи. Ты только женщина. А священников, которые выступят против, убьют, чтобы унять разговоры. Значит, нам нужно спасать тебя от Салима, а Салима от себя самого. Выход один. Тебе придется покинуть Индию.

— Покинуть Индию? — вскричала в ужасе Ясаман. — Но куда же я поеду, мама Бегум?

— Ты должна уехать в страну Кандры к своей бабушке, Только там ты будешь в безопасности. Брат не узнает, где ты, и не сможет послать за тобой. Судя по всему, тебе не судьба оставаться в Индии. Перед свадьбой астролог отца увидел по звездам в твоей жизни счастье и трагедию. И несколько детей. Если ты останешься здесь. Салим не позволит, чтобы у тебя был другой мужчина, от которого ты смогла бы родить этих детей.

— Но я не могу уехать из Индии. Она — мой дом.

— Да, — промолвил Акбар с таким видом, как будто его посетило внезапное откровение. — Да, жена, это единственный путь! Как же я не додумался сам. Англия! В Англии, любимая дочь, ты будешь в безопасности. И семья Кандры, безусловно, защитит тебя.

— Но ты не был так уверен в семье Кандры, когда не разрешил ей взять меня с собой, — возразила Ясаман.

— Тогда я их не знал. Но все эти годы твоя бабушка мне писала. Теперь я знаю, что это женщина глубоко порядочная и со здравым смыслом. Она не откажется тебя приютить, — ответил Акбар.

— Да, она писала тебе, отец, но так ни разу и не получила ответа. Что она подумает, когда я внезапно появлюсь у нее на пороге? — Мы посоветуемся с отцом Кулленом, — предложил Акбар. — Он один из них — из европейцев. Но я считаю, что Англия — самое безопасное для тебя место.

Вдруг Ясаман согнулась и вскрикнула от боли.

— Что с тобой, дочь моя? — испугалась Ругайя Бегум. Полными муки глазами она посмотрела на родителей.

— Мне кажется, я беременна, — только и смогла вымолвить она.

Акбар вскочил на ноги и поспешил к двери.

— Немедленно приведите госпожу Юлиану. Быстро! Быстро!

Ругайя Бегум обняла дочь, стараясь успокоить ее.

Они молча сидели, пока не открылась дверь и в комнату не ворвалась Юлиана Бурбон.

Ясаман, бледная, лежала с закрытыми глазами. Мелкие капельки пота выступили на лбу и на верхней губе.

Увидев девушку, Юлиана встала подле нее на колени и вопросительно посмотрела на Ругайю Бегум:

— Что случилось?

— Она, наверное, беременна, — ответила женщина врачу.

— Теперь уже нет. — Юлиана Бурбон показала на пятна крови, просочившейся сквозь одежду. — Жаль. Сколько времени прошло с прошлых месячных? — обратилась она к Ясаман, чьи глаза при звуке голоса врача затрепетали и открылись.

— Восемь-девять недель.

— Все будет хорошо, дитя мое, — успокоила Юлиана Бурбон Ясаман. — Вы молоды и здоровы, у вас еще будут дети. Ясаман разрыдалась.

— Ямал-хан сегодня убит, — сообщил правитель врачу.

— Ах, вот в чем дело. Это и вызвало выкидыш. Иногда сильное потрясение действует так на женщин, а Ясаман еще очень молода. Я пошлю за носилками. Необходимо срочное лечение.

— Отнесите ее в мои покои в крепости, — попросила Ругайя Бегум Юлиану. — И прежде чем трогать, можно дать ей что-нибудь успокаивающее. Я не хочу, чтобы люди узнали о нашем несчастье.

— Конечно, — ответила врач. — Дайте мне немного воды, госпожа Бегум. — Из сумочки у пояса она достала золоченую пилюлю и, осторожно раздвинув губы Ясаман, просунула ее в рот. Девушка поперхнулась, и мать влила ей в горло глоток воды. Ясаман проглотила, и через несколько минут всхлипывания прекратились — она уснула.

Внесли носилки и осторожно положили на них юную принцессу.

— Несите ее прямо в покои матери, — распорядился Акбар. — Иди с ними, — сказал он жене, и Ругайя Бегум вышла с врачом из комнаты.

— Найди и пришли мне отца Куплена, — повернулся правитель к дежурному охраннику.

Явился священник, и Акбар рассказал ему о событиях дня.

— Вы ведь знаете причину, по которой мы так поспешно выдали замуж Ясаман, святой отец. Теперь же все наши планы, как уберечь Ясаман от Салима и Салима от его греховных желаний, разрушены.

— Что же нам теперь делать, милостивый государь? — расстроился священник.

— Мы только что обсуждали это с Ругайей Бегум. Ясаман должна покинуть Индию. Другого способа нет. Она должна уехать в Англию к Кандре. Я хочу, чтобы вы ее сопровождали. Церковь ведь вам разрешит покинуть ваш пост в моем доме?

— Мой пост — подле принцессы, милостивый господин, — ответил священник. — Наставления епископа гласят, чтобы я всегда оставался рядом с ней. Если она поедет в Англию, я непременно последую за ней.

— Неужели церковь так заинтересована в благополучии одной-единственной души, что приставляет к ней священника? — изумился Акбар.

Куплен Батлер громко рассмеялся:

— А вам никогда не приходило в голову, милостивый господин, что участие церкви в моем приезде сюда не так уж велико? Что есть и другие причины, которые держат меня подле принцессы?

— Я не понимаю вас, — перебил правитель священника. — Я сам просил иезуитов прислать вас для Ясаман.

— Истинная правда, милостивый господин. И я тут же приехал — я священник, но не иезуит. Я был поражен и в то же время очень вам благодарен за то, что вы так ни разу и не запросили, каково было решение церкви. Иезуиты могущественный орден и ревностно относятся к своему влиянию в Индии. Я должен был вести себя крайне осторожно и считаться с ними во всем, чтобы они не слишком заинтересовались, отчего это я, а не один из них направлен в дом вашей дочери. Мне дали непростое поручение, когда посылали в Индию.

Могол не сводил взгляда с довольного лица священника, и смысл его слов постепенно доходил до него.

— Кто вы? — наконец выдавил он. — И как вы оказались здесь?

— Меня направили сюда по вашей просьбе, которую иезуиты переслали в Париж. Там верховный священник ордена Беарак О'Дод, узнав о вашем желании, связался со своим давним приятелем, ирландским епископом, а тот, в свою очередь, поставил в известность свою сестру. В результате я, а не иезуит, был послан в Индию. С этим ирландским священником вы однажды встречались сами. Это — Майкл О'Малли, а его сестра — бабушка Ясаман Камы Бегум госпожа де Мариско. Я, милостивый господин, их племянник, младший сын Сина О'Малли Батлера.

Когда отец О'Дод сообщил моему дяде Майклу, что в дом принцессы требуется священник, госпожа де Мариско настояла, чтобы послали меня. Таким образом, у тети всегда были сведения о внучке из первых рук. Хотя она уважала причины, по которым вы не отпустили принцессу с матерью в Англию, это не мешало ей горевать по потерянной внучке. Тетя — женщина строгой морали, милостивый господин, и семья для нее все.

— Так если она знала все о Ясаман из переписки с вами, отец Батлер, чего же она докучала письмами? — не без любопытства спросил Могол.

— Чтобы дать вам понять, что судьба внучки ей небезразлична, — ответил священник.

— Наверное, мне следует рассердиться на госпожу де Мариско за то, что у нее такие длинные руки, — вздохнул Акбар. — Но почему вы мне не сказали, что кровно связаны с моей дочерью? Может быть, боялись, что я отошлю вас домой?

— Такая вероятность существовала. Но я был послан не шпионить, а скорее присматривать за моей юной родственницей. Если бы вы знали тетю, вы бы поняли, в чем дело. Но я не хочу, чтобы у вас сложилось о ней превратное представление. Это женщина, добившаяся богатства своим трудом, упрямая и целеустремленная. Самая сильная из всех, кого я знаю, и, без сомнения, самая благородная.

— И она примет мою дочь в семью? — спросил Акбар Куплена Батлера. — А что с Кандрой? Никак не припомню ее другого имени. В моем сердце она всегда оставалась Кандрой.

— Мать принцессы зовут Велвет, она — моя кузина. Но знаю я ее только понаслышке. Ясаман я отвезу к бабушке, моей тете, в Англию. Велвет живет далеко от матери — на севере, в другой стране, именуемой Шотландией, которая сейчас наследует английский престол, и я уверен, что обе страны объединятся.

— А у матери моей дочери есть другие дети? — До сегодняшнего дня он не хотел знать этих вещей, потому что память была слишком болезненной. Но теперь все изменилось. Жизнь приближалась к концу, и единственное, что связывало его с Кандрой — их дочь Ясаман, — должна была уехать от него в Англию.

— Она родила мужу пять сыновей, — ответил Куплен Батлер.

— Пять сыновей? — изумился Акбар. — И какого они возраста?

— Старшему двенадцать, а младшему, я думаю, пять. — Могол внимательно слушал священника. — Есть еще падчерица от другого брака мужа. Девушка чуть старше принцессы. Она будет ей хорошей подругой. Госпожа де Мариско, по всей видимости, пожелает, чтобы принцесса жила у нее. Молодая красивая обеспеченная вдова в доме бабушки Ясаман будет иметь больше возможностей для знакомств и хорошего брака, чем у матери в Шотландии, где сейчас нет двора.

— Да, — кивнул Акбар, — мне бы хотелось, чтобы Ясаман снова счастливо вышла замуж, святой отец. Любовь хорошего человека поможет ей примириться с новой жизнью. И дети тоже. — Он глубоко вздохнул. — Мне уже не увидеть от дочери внуков! Не качать их на колене, не возить в своем паланкине на тигриную охоту, как я брал Ясаман, когда она была совсем маленькой. Как Кандра меня за это бранила! Не знаю, простила ли она меня за то, что я не пустил с ней дочь. А теперь я вынужден посылать нашу девочку ей под защиту, и мне остается лишь молиться, чтобы она полюбила ее и приняла, как принял бы я на ее месте.

— Клянусь, в семье матери принцесса будет в безопасности, — искренне заверил Куплен Батлер Могола. — Дочь отправится в Англию не нищей, — напомнил священнику Могол. — Раз в году в середине лета корабли вашей тети заходят в Камбей. Ясаман поплывет на одном из них, и с ней — ее состояние: золото, драгоценности, пряности, шелка. Она проживет свои дни словно королева — ведь королевой она и рождена. Но наши приготовления должны оставаться в тайне. О них будут знать Ясаман, ее мать, Адали и мы с вами. Если принц Салим узнает об отъезде Ясаман, он сумеет его предотвратить. И я не смогу ему помешать. Теперь он для меня слишком силен, а я умираю.

— Вы доживете, милостивый господин, до отъезда дочери? — прямо спросил священник. — До побережья несколько недель пути, и такой караван, безусловно, привлечет внимание.

— В Камбее ведь есть ваш комиссионер?

— Да, он один из наших родственников. — Губы Куплена Батлера дрогнули в улыбке. — Совершенно случайно им оказался кузен Ясаман Ален О'Флахерти, третий сын первенца госпожи де Мариско Эвана О'Флахерти. Вот уже пять лет он руководит нашей факторией в Камбее, милостивый господин.

Акбар невольно хмыкнул:

— Ваша тетя — мудрейшая женщина. Этот внук, я понимаю, младший сын своего отца. И она дала ему возможность, приехав в Индию, заработать состояние.

— Совершенно верно, милостивый господин. Обычно на членов семьи можно полагаться, а молодой Ален — не худший выбор. Конечно, он ничего не знает о Ясаман, но я ему расскажу, в чем дело, как только мы прибудем в Камбей. Времени у нас в обрез. В Англию нужно отправляться не позднее конца августа, иначе мы пропустим попутные ветры. Плавание продлится пять-шесть месяцев, но путешествие по суше намного опаснее и отнимет почти два года.

— Сегодня же пошлите вашему фактору гонца, святой отец. Для этого я дам вам своего человека. Просто сообщите, что в Агре готовится для него груз, который прибудет в Камбей в течение нескольких следующих недель и который необходимо отправить в Англию. Напишите, что в середине лета приедете сами и все объясните. Это уже скоро. Дочери потребуется некоторое время, чтобы восстановить силы и оправиться от потрясения, вызванного смертью мужа и потерей ребенка.

— А как вы убережете ее от сына, милостивый господин?

— Ясаман будет под опекой матери. Салим не знает, каким бывает женское горе. А горе Ясаман будет великим. По законам мусульманской веры тело Ямала похоронят немедленно, но я распоряжусь, чтобы вынули его сердце, которое погребут в Кашмире. Когда Ясаман настанет время отправляться к побережью, мы прибегнем к небольшой хитрости, чтобы скрыть истинную цель ее отъезда. Другой караван с сердцем Ямала уйдет из Агры в Кашмир. Все решат, что оплакивающая мужа вдова покинула город с этим караваном. Салим не осмелится воспрепятствовать жене сопровождать сердце супруга к месту погребения. Он будет спокоен, зная, где она, и полагая, что в любой момент сможет до нее добраться.

Священник кивнул.

— Хитроумный план и достоин планов моей тети, — улыбнулся он правителю. Акбар рассмеялся:

— Хотел бы я познакомиться с этой женщиной. А скажите, святой отец, она красива? Кандра была красива.

— Кузину Велвет я видел, когда она была еще совсем ребенком, но тетя Скай — самая красивая женщина, каких я только знал. Ни одна из ее дочерей не достигла такой красоты. Странно, но больше всего тетю в юности мне напоминает ваша дочь, хотя по-настоящему принцесса на нее и не похожа. У тети белоснежная кожа, очень темные волосы и изумительные глаза — голубовато-зеленые. В этом году ей исполняется шестьдесят пять, но в последнюю нашу встречу я заметил, что ее великолепные глаза совсем не потускнели.

— Так ее глаза, как у моей дочери? — спросил правитель. — Я всегда недоумевал, откуда у Ясаман такой цвет глаз. У Кандры были изумрудно-зеленые невероятной прозрачности.

— Нет, милостивый господин. Глаза принцессы цвета персидской бирюзы, а тетины голубовато-зеленые глаза больше напоминают воды у побережья Керри в моей родной Ирландии. Мать и их старшая сестра всегда завидовали глазам тети, ее красоте. Госпожа де Мариско младшая в семье, но именно она поддерживает семейные традиции и вышла в большой мир, чтобы завоевать его. И, к большой досаде сестер, она в этом преуспела.

— А дедушка Ясаман? Помнится, Кандра очень любила отца, — спросил Акбар. — Адам де Мариско — шестой муж тети. Пять других она пережила. Его мать была француженкой, отец — англичанин. Де Мариско — древняя фамилия. Адам храбр, умен и остроумен, милостивый господин. Это грозного вида огромный человек с сердцем льва и душой ягненка. Он во всем доверяет тете, позволяя поступать, как той заблагорассудится, понимая, что она женщина вовсе не легкомысленная. От Ясаман он придет в восторг и избалует ее, как, по слухам, избаловал ее мать.

— Так я отправляю дочь к хорошим людям, отец Куплен?

— Да, милостивый господин. Английская семья полюбит и окружит заботой принцессу. Свое они берегут и не допустят, чтобы ей причинили вред. Через потерю она обретет новый мир и новых родных и будет с ними счастлива. Ей будет трудно, но принцесса — сильная женщина, как ее мать, взрастившая ее Ругайя Бегум, как обе бабушки — священной памяти Мариам Макани и тетя Скай. Поверьте, принцесса из племени крепких женщин. Она выживет.

То, что Акбар услышал от священника, поддерживало его в последующие дни. А они были бурными. После первого взрыва горя Ясаман переживала смерть мужа и потерю ребенка с холодными сухими глазами. Она никому не позволяла говорить о трагедии и, запираясь от семьи, выплакивалась в одиночестве ночными часами, когда никто не видел и не слышал, как глубока ее печаль.

Юзеф-хан был сломлен смертью сына, и еще горше ему становилось оттого, что Ямал-хан погиб от рук старших братьев. Участие Салима в преступлении Акбар хранил в тайне. Принц был его единственно возможным наследником, и не следовало прибавлять новых врагов к тем, что он уже имел. Юзеф-хан ушел с императорской службы и вернулся в Кашмир, чтобы опекать оставшихся в живых членов семьи — жен и детей его старших сыновей.

— Преклоняюсь перед твоим быстрым правосудием, милостивый господин, — сказал он Акбару, — даже если оно стоило мне сыновей. Это научит внуков верности тебе и тем, кого ты выбрал в наследники.

Акбар печально склонил голову, нехотя позволяя ему уйти, но так было надо — все связи Ясаман с Кашмиром требовалось обрубить.

В Агру пришла весть, что 11 марта 1605 года, в тот самый день, когда был дан праздничный Дарбар в честь пятидесятилетия правления Акбара, в Бурханпуре умер его младший сын Даниял. По приказу правителя Данияла попытались отучить от слабости к вину. Но один из его слуг пронес в комнату запретное питье в стволе ружья. Вино, смешавшись с остатками пороха и ржавчиной, отравило принца, который сразу же умер, как только выпил его. Семья оплакивала Данияла, который при жизни был симпатичным человеком, а Салим больше прежнего стал следить за своим здоровьем. Оба его брата скончались из-за того, что злоупотребляли вином, и это предостережение он воспринял вполне серьезно, особенно когда увидел, как повлияла на Акбара смерть Данияла, последовавшая сразу же за убийством Ямал-хана. Он на глазах будто усох и ослабел. Мать принца, Ругайя Бегум и другие жены правителя заметно беспокоились, но Салим, хотя и опечаленный, все же торжествовал. Отец вскоре умрет. Он станет править, и Ясаман окажется в его полной власти.

Он не видел ее уже несколько недель. Когда несчастный Ямал-хан встретил свою смерть, принцесса была беременна и выкинула, а теперь с трудом восстанавливала силы. По крайней мере так утверждала Ругайя Бегум. Отдавая приказ убить Ямал-хана, Салим не учел, что сестра может ждать ребенка, но тем лучше, что теперь он потерян. Он не хотел, чтобы у Ясаман оставались воспоминания о любви к кашмирскому принцу, который украл ее сердце. Когда-нибудь она забудет Ямал-хана, потому что в ее душе не останется места ни для кого другого, кроме него.

В конце весны принц узнал, что сестра собирается сопровождать сердце мужа в Кашмир. «Хорошо, — подумал он. — Это сразу положит всему конец. Она будет там, где я доберусь до нее, как только пожелаю».

Отъезд сестры был намечен на утро после праздника Холи, и Салим решил навестить ее в праздничную ночь. Хотя Холи был праздником индусов, в Индии его справляли все, потому что он приходился на благодатный день весеннего равноденствия, когда, как по волшебству, исчезали барьеры между мужчинами и женщинами и между кастами. Легенда о Холи восходила к глубокой древности и изначально являлась праздником плодородия. Пирушки во время Холи проходили с упоением, во главе сидел сам Кама — индийский Бог наслаждения с луком из тростника и тетивой из пчел. Он метал стрелы из цветов — а ведь в это время года цвели, казалось, даже камни, — и те, кого касались их наконечники из страсти, навечно оказывались влюбленными.

По традиции люди во время праздника посыпали друг друга растертыми лепестками цветов. К вечеру воздух уже был окрашен оранжевой, красной, бордовой и желтой летающей пыльцой. Некоторые разводили в воде мускус, подкрашивали в разные цвета, наполняли бамбуковые палочки и обливали друг друга. Все пели, танцевали, ели специально приготовленные сладости, некоторые начиняли их гашишем и опиумом, отчего приходили в полное самозабвение и буйство.

Ясаман весь день слышала из города шум, где продолжался праздник. Физические силы после выкидыша она полностью восстановила и завтра готовилась отправиться в долгое путешествие, прочь из дома, от всего привычного, от всех, кого знала. Она ощущала горечь и гнев, когда ей передали, что брат Салим хочет ее видеть.

— Я не хочу с ним встречаться, мама Бегум, — ответила она Ругайе. — Как я смогу смотреть ему в лицо и скрыть свой гнев и желание убить? Он все отнял у меня. Муж мертв. Из-за потрясения я потеряла ребенка, а теперь должна бежать из Индии от тебя и папы. Я ненавижу Салима!

— Послушай, Ясаман, — предостерегла дочь Ругайя Бегум, — если ты дашь волю гневу, то поможешь Салиму осуществить свой план. Он победит. Он скорее умрет, чем позволит тебе быть счастливой с другим мужчиной. Беги от него! Он будет вынужден жить без тебя, зная, что ты нашла счастье с другими, зная, что, имея возможность выбирать, ты оставила Индию, оставила его. Сразу это его не убьет, но всю жизнь будет изводить, как открытая язва. Это лучшая месть из всех, какие мы можем только придумать, дитя мое.

— Поедем со мной, — попросила Ясаман Ругайю Бегум.

— Не могу, девочка. Я слишком стара для такого приключения. К тому же твой отец нуждается во мне так, как не нуждался никогда. Мы с Акбаром вместе прожили жизнь. Мне рассказывали, еще маленьким мальчуганом он присутствовал при моем рождении. Если на свет появлялась девочка, она становилась его будущей первой женой.

И отец твой видел, как я вошла в этот мир. Я должна быть рядом, когда он будет его покидать. Это справедливо. Его женой я жила дольше, чем кем-либо другим. — Ругайя Бегум пригладила темные волосы Ясаман. — Все, что у меня есть дорогого, дал мне твой отец: любовь, дочь. И я оказалась бы плохой женой, если бы оставила его теперь. Другие не смогут ухаживать за ним, как я.

Ясаман тихонько расплакалась:

— Мне невыносима мысль, что придется жить без тебя, мама Бегум. И этим я обязана брату Салиму, да низвергнет Бог его черную душу в вечную ночь! Не заставляй меня его принимать!

— Ясаман! Ясаман! Не позволяй чувствам главенствовать над долгом. — Ругайя Бегум обняла принцессу. — Отец, я, Адали и отец Куплен сделали все, чтобы обеспечить твой отъезд. Если ты откажешься повидаться с братом, у него могут возникнуть подозрения, дитя мое. Не вреди себе глупыми поступками. Будь сильной. Всегда помни, что ты дочь Могола, что в тебе течет кровь могущественных завоевателей. Не отказывайся от нее.

Ясаман горестно вздохнула, потом отстранилась от матери.

— Я встречусь с ним с глазу на глаз, иначе в нем зародятся опасения. — И в ответ на тревожный взгляд матери продолжила:

— Я уже не ребенок, совсем не та девочка, которую брат пытался соблазнить два года назад. Какой бы ни была его страсть, сегодня ему меня не одолеть. Я уверена в этом.

"Остается положиться на то, что она говорит. Завтра я отправлю ее в путешествие, и нас разделит почти полмира. Никогда больше я не увижу дитя своего сердца. Защищать ее больше я не смогу», — думала Ругайя Бегум.

— Делай как считаешь нужным. Я только останусь, чтобы поздороваться с Салимом, иначе он сочтет мое отсутствие странным, — сказала она.

И когда вечером он вошел в ее покои, она любезно приветствовала принца.

— Добро пожаловать, племянник.

— Тетя! Как я рад видеть вас снова. — Он горячо поцеловал Ругайю Бегум. — Как Ясаман?

— Сам спроси ее, мой мальчик, — ответила Ругайя Бегум. — Она в саду — наслаждается розами и чистотой лунного света. А я вас оставляю. Я стара и от ночи не хочу больше ничего, кроме своей удобной кровати. — Она усмехнулась. — Не задерживай сестру. Утром она отправляется в долгое путешествие. Но когда оно завершится, одна дверь закроется для Ясаман, зато другая будет открыта. Такова жизнь. Ты согласен со мной? — Она поцеловала племянника в щеку и с улыбкой вышла из комнаты.

Сад маленького дворца Ругайи Бегум в крепости был со всех сторон обнесен стеной из красного песчаника. Он был небольшим. Дорожки, засыпанные галечником, проложены в форме креста, а в центре бил мраморный фонтан с белыми лотосами и золотыми рыбками. Несколько высоких кустов орхидей и роз пышно и благоуханно цвели; клумбы, засаженные ночными цветами, после того как спала жара, источали сладчайший аромат. Король темноты — изящный красный жасмин и белый жасмин светились в лунном свете.

Салим нашел сестру сидящей у бассейна с лотосами. Сари из хлопка бледно-розового цвета, темные волосы распущены по плечам. Он проглотил ком в горле. Подходить к сестре было слишком рано, но из всех женщин она представлялась ему самой желанной.

— Ясаман, — наконец обрел он голос. Она взглянула на него снизу вверх, на секунду взгляд бирюзовых глаз показался бездонным, но она тут же улыбнулась:

— Салим, брат, рада тебя видеть. Ты знаешь, я болела. Устоять принц не мог и, сев рядом, обнял ее рукой:

— Знаю, обезьянка, и горевал вместе с тобой. — Низкий голос казался искренним.

Ну и лжец, думала Ясаман, но все же жалобно смотрела на брата.

— Я скучала по тебе. Теперь у меня не осталось никого. Муж мертв, а нашего ребенка я не смогла выносить. Я совсем одна, Салим.

— Ты не будешь одинокой, пока я жив, Ясаман! — поклялся принц. — Ты обязательно должна ехать в Кашмир?

— Увы, да. Ямал был мне хорошим мужем, и я по-своему любила его. Я отвезу его сердце домой, в страну, которую он так любил, и похороню там с почестями. А потом, — она печально вздохнула, — кто знает, что случится со мной. Отец, ты знаешь, умирает. Я останусь в Кашмире с его озерами и горами, множеством цветов и полями шафрана, Помнишь шафрановые поля. Салим?

Он обнял ее крепче, другой рукой лаская лицо. Да, он помнил шафрановые поля с восхитительным ароматом, который вдруг наполнил его, что не страшно было тут же умереть.

— Ясаман, — прошептал он, едва коснувшись сестры губами. Она не отодвинулась, и он крепче прижался к ее рту, придя в восторг оттого, что она приоткрыла навстречу губы. Рука, гладившая лицо, опустилась к полным грудям. — Дорогая сестренка, — пробормотал он ей в ухо и, пытаясь сдержаться, больно сжал пальцами соски. — Ты не останешься одинокой. Помнишь принцев Древнего Египта, обезьянка? Когда ты выполнишь долг перед Ямал-ханом, ты вернешься ко мне, и наши судьбы переплетутся. Если ты любишь Кашмир, я построю тебе там сад, в который будем входить только ты и я. Я назову его Шалимаром — садом любви. Он останется на все времена свидетельством страсти Салима к Ясаман и его к ней верности. Тебя это обрадует?

— Да, — ответила она, скромно опуская глаза. — Я вижу, что ты прав, и нам суждено вечно думать друг о друге.

— Ты вернешься ко мне следующей весной, сестра?

— Я вернусь, как только похороню в Кашмире сердце Ямал-хана. Во мне нуждается отец. Салим. — Она старалась оставаться спокойной в его ненавистных объятиях. Он не должен заподозрить, что она чувствует на самом деле. Какой холодный гнев сжигает ее душу, как он болезнен и каких сил ей стоит не закричать. Он никогда не узнает, как хотелось ей разодрать ему лицо до костей, а после бить кулаками в кровавое месиво.

— Никого другого не любил я так, как люблю тебя, Ясаман. — Страсть все больше вскипала в принце. — Наше чувство не похоже ни на чье другое на этой земле. Но я буду сдерживать его, пока не построю наш сад любви. «Там мы вступим в наш брачный союз, и наши дети тысячи поколений будут править Индией», — торжествующе думал он.

— Салим! — Она слегка отодвинулась, и в ее голосе послышался мягкий упрек. — Ты слишком торопишься. Я тоже люблю тебя, брат. Но не уверена, что смогу сделать то, что ты хочешь.

Румянец на щеках и скромные слова лишь увеличили его желание. Он схватил ее руку и прижал к своему неистово бьющемуся сердцу:

— Я докажу тебе, любимая Ясаман, что наша любовь — прекрасна, — пылко воскликнул он. — Как может быть не правой любовь одного человека к другому?

Она поднялась. — Тебе пора идти, брат. Уже поздно, а завтра мне надо выезжать в Кашмир до восхода.

Он прижал ее к себе и страстно поцеловал.

— Запомни этот поцелуй и запомни, как я тебя сильно люблю, и сохрани эту память до нашей встречи, дорогая, — шепнул принц и, выпустив сестру, поспешил через сад в дом.

Застыв, Ясаман внимательно прислушивалась. Она различила гомон голосов — это Салим желал спокойной ночи слугам. Потом стук дверей во дворце матери и громкий щелчок запираемого замка. И тут ее вырвало и захотелось вымыться, хотя ни одна ванна в мире не очистила бы ее от чувства омерзения. О Боже, как ей удалось оставаться покорной и безмолвной, пока он ласкал и целовал ее.

Жалела она лишь о том, что он никогда не узнает, как он ей противен, но Салим всегда был так поглощен тем, чего желал, что не мог понять, как его желание могут не разделять другие. Оставаясь спокойной, пока его рот и руки ласкали ее, она убедила брата, что скоро будет принадлежать ему. Вытерев губы тыльной стороной ладони, принцесса направилась из сада в личные покои матери.

Ругайя Бегум вопросительно взглянула на дочь:

— Он ушел? Ясаман кивнула:

— Да, ушел. Ушел, веря, что почти завоевал меня, веря, что я к нему вернусь, покончив с долгом перед Ямал-ханом. Он поклялся построить в Кашмире сад Шалимар — свидетельство его любви ко мне. Как он мог осмелиться! — Она бросилась в объятия Ругайи Бегум. — Я давала ему целовать себя и трогать груди. Но теперь он думает, что я в его руках. А когда он ушел, меня стошнило.

Ругайя Бегум обняла дочь, нежно поглаживая ее темные волосы. Еще несколько кратких часов — и они разлучатся. Никогда больше она не обнимет свою девочку, не увидит больше Ясаман, не познакомится с человеком, который завоюет ее сердце, не состарится, окруженная внуками. Женщина взяла себя в руки, ей нельзя плакать. Ясаман намного труднее. Она оставляет привычную жизнь и всех, кого знала. И в этом был повинен Салим. За это она его никогда не простит.

— Я так же ненавижу его, моя хорошая, — призналась дочери мать.

Женщины еще посидели вместе, потом Ясаман поднялась и пошла принимать ванну и готовиться к отъезду. Из нескольких тысяч женщин в доме Могола выбрали немую девушку, отдаленно напоминающую Ясаман. На расстоянии ее можно было принять за принцессу. Караван принял под начало верный кашмирский капитан, который должен был отвезти отцу для погребения сердце Ямал-хана. Немую рабыню отпустят на свободу — достаточный дар за ее недостаток — и препоручат Юзеф-хану, который выдаст ее за хорошего мужа. Таковы были распоряжения капитану. Не зная истинной причины отправления в Кашмир и к тому же лишенная дара речи, девушка не представляла опасности. Не мог выдать тайны и молодой капитан, так как не знал, что должен был сопровождать Ясаман. Ему лишь приказали доставить Юзеф-хану сердце и рабыню. Что же до самого Юзеф-хана, ему сообщили, что сердце отправлено домой.

К тому времени когда Салим хватится сестры, лишь два человека смогут ответить на вопрос, где она — отец и Ругайя Бегум. Акбар до той поры может и не дожить, а из Ругайи тайну дочери не вырвут ни пытки, ни смерть. Выступить против тети Салим не посмеет — ведь она подруга матери и любимица в доме. Она спокойно доживет до глубокой старости.

Караван Ясаман отправлялся не из императорской крепости, а с городской окраины за несколько часов до восхода. Все, чем владела принцесса, включая Балну и ее питомца Харимана, несколько недель назад отослали к побережью на попечение фактора торговой компании «О'Малли-Смолл». Караван был хорошо вооружен и подвижен. Охраняли его верные Акбару воины, а их начальнику сообщили, что важную молодую особу необходимо быстро и безопасно доставить в Камбей. Когда-нибудь Салим, может быть, и прослышит об этом, но вовсе не обязательно, потому что в таком задании не было ничего необычного и эти воины часто выполняли подобные поручения.

Ничто не указывало на то, что в караване следовала принцесса из королевского дома Моголов. Из слуг ее знали только Рохана, Торамалли и Адали. Никто из троицы не согласился остаться, хотя Ясаман предлагала всем свободу, приданое сестрам — симпатичным девушкам, чтобы они могли выйти замуж, и деньги Адали для собственного дела. Отказались все. — Наша жизнь — рядом с тобой, — ответил за всех Адали. — Если ты оставишь нас, мы окажемся в опасности. Даже если бы мы ничего не знали о твоих планах, принц Салим не поверит, что нам неизвестно, куда ты уехала. Он схватит нас и запытает, добиваясь ответа, который мы не дадим. Да и что ты будешь делать без нас? Мы служили тебе всю твою жизнь.

— И служили хорошо, — сказала им принцесса. — Ладно, поезжайте со мной, но не как рабы, а как свободные слуги. И если когда-нибудь захотите уйти, вам придется лишь сообщить мне об этом. За верную службу я выделю вам деньги, а с сегодняшнего дня вы ежегодно будете получать жалованье, одежду, комнаты и стол. Решено?

В благодарность все трое упали на колени — принцесса оказалась более чем великодушной. Затем, к их ужасу, Ясаман сообщила, что они должны овладеть верховой ездой на лошадях: на них они поедут к побережью. И вот уже несколько недель они лихорадочно готовились к предстоящему путешествию по пыльным летним дорогам Индии к морю, которое из всех видели лишь Адали и отец Куплен.

Адали отвел к каравану Рохану и Торамалли, одетых в мужское платье, и вернулся за принцессой и священником. Из своего дворца выскользнул Акбар и по подземному проходу добрался до дворца жены. Родители и дочь стояли рядом.

— Что же мне сказать такого, что ты еще не слышала? — спросил Акбар. — Тебя утешит, если я повторю, что ты мой любимый ребенок? Не умирай я, у меня хватило бы сил не отпустить тебя и избавить от страшной опасности, грозящей от брата. Никогда не забывай, что ты рождена от великой любви между мной и Кандрой, Ох, как я люблю тебя, Ясаман. Я буду молить, чтобы в ее сердце нашлось для тебя место, как когда-то в моем нашлось место для нее, когда она оказалась в этой стране, одинокая и напуганная. Скажи ей… скажи, я никогда не забывал то, что было между нами, и буду хранить эту память до самой могилы. А умру я, прежде чем ты достигнешь Англии, куда я посылаю тебя, дочь. Ты узнаешь, что я ушел к нашим предкам. Ругайя Бегум пошлет тебе вот это. — Он снял с шеи нить черных жемчужин и отдал жене.

— Я знаю, мне надо ехать, но я не хочу оставлять тебя, — сказала ему Ясаман, — однако моя ненависть к Салиму так велика, что я не решилась бы остаться. Мне не хватит сил сдержать себя и не совершить какого-нибудь насилия или, еще хуже, не принять участия в заговоре против брата. Сделай я это, и ты бы проклял меня, потому что несмотря ни на что ты любишь Шайкхо Баба. А если бы я осталась, тебе пришлось бы выбирать между любовью ко мне и любовью к нему.

— Священник, твой кузен, сказал мне, что семья Кандры с радостью и любовью примет тебя, Ясаман. Пусть тебя это поддержит, принцесса, но всегда помни, что ты дочь Могола Акбара. В твоих жилах течет кровь Чингисхана, Кублай-хана и самого Тамерлана — благороднейших представителей древнейшей расы. Ты их потомок и никогда не должна склонять головы ни перед мужчиной, ни перед женщиной, потому что нет тебе ровни! — Он взял дочь за плечи и поцеловал в лоб. — Иди с Богом, который видит нас всех, моя девочка.

Ясаман не сумела сдержать слез, и они наполнили ее бирюзовые глаза, добавив им прозрачности и блеска.

— Не забуду, отец. Как я смогу забыть, что я твоя дочь? Он улыбнулся и попытался пошутить:

— Да ты такой красивый сын, моя послушная дочь. Ясаман была одета в мужское платье, волосы собраны под маленьким тюрбаном.

Принцесса отвернулась, потому что едва сдерживала рыдания.

— Мама Бегум, ты моя единственная мать. Я всегда буду любить тебя! Не забывай меня. — Ясаман бросилась женщине в объятия.

"Мое сердце разбито», — подумала Ругайя Бегум, но вслух бодро сказала:

— Мне повезло как матери. Я вырастила тебя, и ты стала взрослой. Я буду любить тебя всей душой, дочка, но Кандра — мать, которая тебя родила. Мы не думали, что когда-нибудь ты познакомишься с ней, но судьба распорядилась иначе. Много твоих черт напоминает ее. Она мягка, умна и с таким же, как у тебя, горячим темпераментом. Не вини ее в том, что рок заставил тебя уехать из Индии. Она здесь ни при чем. Благодарение Аллаху, что она еще есть на свете и может укрыть тебя, Ясаман. — Ругайя Бегум нежно поцеловала дочь. — А теперь иди и не оглядывайся. Путешествуя по жизни, смотри только вперед. Воспоминания — вещь хорошая, но жить — значит повиноваться воле Аллаха. Не забывай и об этом тоже.

Адали взял госпожу за руку и быстро вывел из комнаты, где остались Акбар и Ругайя Бегум. Она не увидела искаженного горем лица отца, не услышала, как зарыдала в объятиях мужа Ругайя Бегум.

Адали и Ясаман пересекли двор, прошли по аллее, через арки и по пешеходному мосту покинули крепость через небольшие южные ворота, где пьяным сном спал охранник. Там их ждал Куплен Батлер с лошадьми, и, вскочив на них, они поскакали к окраинам Агры, чтобы присоединиться к готовому к отправлению каравану.

Ярко светила луна, и Куплен Батлер заметил слезы на щеках Ясаман.

— Все в порядке? — наконец спросил он.

— Если я немного не поплачу, то закричу, — проглотила ком в горле принцесса. — Последние часы были просто ужасны.

— Отныне я хочу, чтобы ты говорила по-английски, — сказал он ей. — Тебе нужна практика. К тому же, если мы будем говорить на этом языке, можно не опасаться, что нас подслушают.

— Хорошо, кузен, — согласилась девушка, переходя на английский. — Мне и вправду нужно потренироваться в языке Кандры. За долгое путешествие мы можем научить и служанок правильно говорить по-английски.

Он улыбнулся, и Ясаман спросила себя, похожи ли другие ее родственники из новой семьи на этого священника. Несколько недель назад девушке объяснили, кем ей приходится отец Куплен на самом деле. Она только что потеряла ребенка, и тогда это показалось важным знаком: лишившись Ямала и плода их любви, она обрела Куплена Батлера, которого знала всю жизнь.

Они благополучно добрались до порта Камбей, и Ален О'Флахерти, как только прошел первый шок, тепло приветствовал новую кузину. После нескольких недель пути Ясаман с радостью отдохнула, пока они ожидали корабли компании «О'Малли-Смолл».

Вынужденное безделье и затворничество стали сказываться на здоровье Ясаман. Чтобы развлечь, ее повезли на рыночную площадь Камбея. В компании Алена — юной копии Куплена Батлера, — Адали и служанок она прошлась по рынку. Торговцы сразу отметили богатую госпожу, укрытую чадрой и сопровождаемую богатой свитой. Она купила несколько изумительных рулонов шелка и хлопчатых тканей, и к ее запасам прибавились новые коробки завернутого в фольгу черного и зеленого чая. Прилавок с обувью привлек ее, но она с разочарованием обнаружила, что там нет ничего на ее маленькую ногу.

— Никогда бы не подумала, — возмущенно фыркнула Торамалли, — что принцессе, как простой смертной, придется покупать на базаре туфли. Знаете, сэр, — она обернулась к Алену, — вся обувь госпожи была сделана специально для нее. Наверное, вы не представляете, как меряют ногу принцессе. — И прежде чем он успел ответить, затараторила дальше:

— Ее измеряют нитью с нанизанными на нее жемчужинами, а лишние принцесса отдает нам с сестрой. — Она показала надетые на шею бусы. — За годы из разрозненных жемчужин я составила это замечательное ожерелье. Нет, принцесса не должна покупать обувь на базаре!

Ален ошарашенно посмотрел на Ясаман:

— Так оно и было?

— Да, — улыбнувшись, подтвердила девушка.

— Удивительно! В последние дни ты только и спрашивала о жизни в Англии, но твоя жизнь, кузина, намного восхитительнее.

Вернувшись в бухту, они обнаружили, что восемь кораблей торгового флота компании «О'Малли-Смолл» пришли в Камбей. Командующий флотом капитан Майкл Смолл сообщил, что с другими восемью кораблями, которые принимали груз на Пряных островах8, они должны встретиться у африканского побережья. К изумлению Ясаман, он тут же ее узнал. Много лет назад, объяснил капитан, ему о ней рассказывал дядя Мурроу, который вел из Индии корабль с Кандрой на борту и которому не давал покоя секрет рождения ее дочери. Доброта Майкла Смолла ободрила принцессу, которой становилось все беспокойнее с приближением часа отплытия.

Состояние Ясаман погрузили на корабли. Самой ей предстояло плыть на «Розе Кардиффа», где капитан Смолл уступил пассажирке королевской крови свою большую каюту, в которой она и устроилась. Простое помещение украсили цветными шелковыми подушками и очаровательными полупрозрачными занавесками. Попугай Хариман шумно кричал с насеста, Фу-Фу и Джин развалились на подушках, и только обезьянка Баба выглядела по-настоящему несчастной.

— Таких птиц я видел как-то в Англии, — сказал капитан. — Кошки тоже вполне приживутся. А вот за этого парня я беспокоюсь. — Он потрепал обезьянку по руке. — Он может не перенести нашего холодного климата.

— Он — мое первое животное. Папа подарил Бабу, когда мне исполнилось четыре года. — Она погладила маленькую круглую головку обезьяны, и слезы потекли по ее щекам. — Теперь я не так часто с ним играю, но если его придется оставить, я буду по нему скучать. Да и что с ним здесь станется?

— Отдайте его мне, — попросил Ален. — У меня ему будет хорошо — его забавляет игра на деревьях во дворе конторы. Может быть, кузина, он даже подберет себе госпожу, с которой скоротает старость. — В глазах фактора сверкнули искорки. — У каждого мужчины, когда он вдоволь насытится приключениями, должна появиться жена. А Баба как раз в этом возрасте. К тому же он меня полюбил. Ведь правда, приятель?

Ясаман печально вздохнула, но согласилась:

— Бери его, Ален, но обещай, что будешь к нему хорошо относиться. Он не любит гроз. Во время грозы его надо брать на руки. Он обожает свежие кокосы и манго. Ты присмотришь, чтобы они у него были?

— Я буду обращаться с ним, как с самим собой. Ален О'Флахерти сошел с корабля, неся на плече вцепившегося в него Бабу, который облегченно что-то бормотал, довольный, что не остался на судне. Ален постоял на пристани, наблюдая, как убирают трап и поднимают якорь, как на судах ставят паруса и легкий вечерний бриз надувает их. Он долго стоял на причале и махал рукой кораблям, выходящим из бухты.

Когда корабли благополучно вышли в открытое море, капитан Майкл Смолл присоединился к стоявшим у поручней пассажирам. Ясаман безмолвно вглядывалась в быстро удаляющуюся береговую линию. Индия. Ее родина. В ней кровь ее народа, но в то же время и кровь англичан. Никогда прежде принцесса не задавала себе вопроса, кто она. Какой стране принадлежит. Сегодня он впервые возник в ее голове.

Капитан взял в свою грубую руку тонкую ручку девушки:

— Не расстраивайся, дитя мое. У нас в народе говорят:

"Если закрывается одна дверь, обязательно откроется другая». У тебя еще столько всего впереди, Ясаман. Не отчаивайся.

— Быть может, мне многое еще предстоит, но и в памяти осталось многое. Я никогда не забуду Индию.

— Ты и не должна! — ответил моряк. — Нельзя забывать ни плохого, ни хорошего. Набирайся опыта, храни все в памяти, но никогда не забывай. Это, девочка, и есть жизнь, а жизнь, как учила меня твоя бабушка госпожа де Мариско, — хорошая штука. Даже в худшие времена надо жить полной жизнью. Сегодня, Ясаман Бегум, ты оставила за дверью часть своей жизни. Но перед тобой открыта другая дверь. Смело иди в нее. — Он сжал ей руку. — Я с тобой, и Куплен Батлер, и твой Адали, и служанки. Не бойся, принцесса.

"Помни, что ты дочь Могола», — отозвались в сердце девушки слова Ругайи Бегум.

— Я не боюсь, Майкл Смолл, — ответила она капитану. — Мне грустно расставаться с домом, но мне радостно ехать в дом… в дом матери в Англию.

— Ты храбрая девушка, Ясаман, — похвалил моряк, — ты ведь из породы храбрых женщин.

— Не Ясаман, капитан. — Она бросила прощальный взгляд на исчезающее побережье Индии. — Ясаман Кама Бегум осталась там. Если мне суждено слиться с новым миром, лучше войти в него, не отличаясь от других его обитателей. Отныне называй меня Жасмин — так переводится на английский язык мое имя. И у вас есть традиция называть людей по фамилиям. Как ты думаешь, если я возьму фамилии дедушки и бабушки, они не будут возражать?

— Нет, — тихо ответил он. — Думаю, что не будут. Напротив, это их обрадует.

— Тогда решено, — принцесса грустно улыбнулась, — я — Жасмин де Мариско с сегодняшнего дня. Но, — добавила она, — несмотря ни на что, я навсегда останусь дочерью Могола.

Часть 2. ЖАСМИН. Англия. 1606 — 1607

Глава 8

— Тиетлвуд! — Скай О'Малли де Мариско еле удалось высунуться из окошка кренившейся на лондонской дороге кареты. Рядом с ней в экипаже спокойно сидел муж, едва заметно улыбаясь. — Черт возьми, Тиетлвуд, неужели ты не можешь ехать быстрее, — закричала она кучеру, который нахлестывал скачущих галопом лошадей и пытался при этом удержаться на сиденье.

— Лошади выдохлись, миледи, — донесся краткий ответ.

— Боже, мы опоздаем, — воскликнула Скай, опускаясь на подушки и поднимая стекло. Ворча, она запахнула на коленях бобровую полость:

— Вот какой прием мы окажем нашей маленькой принцессе, которая почти шесть месяцев в море. Замечательный прием! Она приплывет в Лондон, и никого не будет, чтобы ее встретить. Она подумает, что мы ее не ждем. Адам! Несчастный мой мальчик. — Ее голубые ирландские глаза увлажнились.

— Сядь-ка лучше как следует, дорогая девочка, — посоветовал ей муж и взял за руку. — Адали выехал из Молверна еще до того, как шторм перерезал дорогу между нашим поместьем и Лондоном. Если торговые корабли прибудут раньше, он встретит молодую госпожу и отвезет в Гринвуд-Хаус, где она спокойно дождется, пока мы не приедем в Лондон. Ты ведь отправила слугам распоряжение, чтобы приготовили к нашему приезду дом. У миссис Винтере достаточно вымуштрованных лакеев, а Дэвису придется разыскать своих конюхов. А для миссис Эванс составление меню будет звездным часом. — Он похлопал жену по маленькой заледеневшей руке. — Мы скоро уже приедем, Скай. Но неужели ты всегда будешь такой нетерпеливой, стремясь заполучить то, что хочешь? Ведь никто лучше меня не знает, как ты желала захапать именно эту внучку. — Он насмешливо улыбнулся.

— Неужели, старый безумец, ты пытаешься убедить меня, что не хочешь встретиться с Ясаман? Не радуешься тому, что наконец она будет жить с нами? Она — первенец Велвет!

— Не буду врать, мне не терпится встретить девчушку, посмотреть, какая она. Не хочу скрывать.

— О, Адам, я ведь чуть с ума не сошла, когда на Рождество Адали приехал в Молверн. А слуги! Я думала, глаза у них вылезут на лоб, когда он явился в великолепном пальто на меху и в тюрбане на голове. Удивляюсь еще, как им удалось сохранить в тайне от семьи его приезд. — Она рассмеялась тем смехом, какой даже в ее возрасте муж считал очаровательным. — А семья нас до сих пор считает немного свихнувшимися из-за нашей выходки в Грейт-Холле после крещения ребенка Адама — малость не в своем уме со всеми нашими подковырками о сорока шести внуках. А как горячо дочери и жены сыновей стали утверждать, что ни одна из них не беременна. В зале просто вопль стоял. — Она прыснула от воспоминаний.

— Особенно, — согласился муж, — когда ты не пожелала объясниться с Виллоу, несмотря на ее напор. Как же твоя старшая дочь не любит, когда ее держат в неведении. Ну ничего, скоро она все узнает. И я первый хочу быть там, когда она встретится с Ясаман. — Он снова усмехнулся. — Наша дорогая старшая дочка, наша добропорядочная Виллоу будет потрясена.

— Надеюсь, путешествие было приятным. Помнится, как скучно тянулись дни, когда мы плавали в Индию с королевой Бесс9.

— Адали рассказывал, что все было хорошо до того самого дня, когда он расстался с ними. Ясаман и отец Куплен коротали дни, обучая служанок английскому. Сам он еще раньше выучил язык с Велвет и священником. Вот почему правитель доверял ему писать письма. Со стороны Адали было очень умно предложить капитану Смоллу отправиться на одиночном корабле, а не ждать целого флота. Это дало нам месяц, чтобы подготовиться к приезду внучки.

— Да, — согласилась Скай, — Адали — умный парень. И всегда стремился облегчить жизнь принцессе. Он говорил, что с ее рождения он в первый раз так надолго расстался с хозяйкой. Он страшно предан девочке. Надеюсь, в Англии он будет счастлив. Его отец — французский моряк, и у него самого, за исключением смуглой кожи, внешность галла. Он мне нравится, и я ему верю. А ты, Адам?

— И я, — отозвался муж. — Он и английским слугам пришелся по вкусу. Твоя камеристка Дейзи сообщила мне по секрету, что он настоящий джентльмен. Более высокой оценки нельзя услышать из уст достопочтенной Дейзи, — с улыбкой добавил Адам де Мариско.

Карета влетела в Лондон. День был холодный, но ясный. Несколько дней назад прошли сильные снегопады, и теперь все вокруг сверкало ослепительной белизной. Черные голые стволы деревьев выделялись на фоне голубого неба. С кучерского места на верху кареты Тистлвуд уже мог различить шпиль Вестминстера и свистнул лошадям, понукая их быстрее бежать вперед.

Торговый флот компании «О'Малли-Смолл» медленно продвигался вверх по Темзе к Лондонскому Пулу10, где все пятнадцать кораблей должны были бросить якоря. Жасмин де Мариско с двумя служанками стояла у большого носового окна капитанской каюты и разглядывала проплывающие пейзажи.

— Не видно никакой зелени, — нервно вымолвила Рохана. — Земля вся застыла, и очень холодно.

— Сейчас зима, но мне рассказывали: Англия — зеленая, красивая страна, — успокоила служанку Жасмин. — Чего ты так испугалась? Ведь в Кашмире ты тоже видела снег, Рохана.

— Это правда, — согласилась она. — Но Кашмир я знала, а это место незнакомое.

— Скоро узнаем, — живо откликнулась Торамалли. Из близнецов она была смелее. — Я уже счастлива, что наконец вижу землю! После стольких месяцев в море сойти бы хоть на необитаемый остров, хоть на снежную гору и снова увидеть нашего старого доброго Адали — без него так непривычно.

В дверь каюты постучали. Рохана открыла и впустила Куплена Батлера. Одет он был очень необычно: в черные шерстяные панталоны и черный бархатный камзол со скромной золотой вышивкой и плоеным жестким воротником. На ногах — кожаные сапоги до колен, на голове плоская черная бархатная шляпа с белым пером.

— Служители Святой Матери Церкви сейчас в Англии не в почете, — ответил он на их удивленный взгляд. — Лучше уж я сохраню в тайне свое призвание.

Жасмин кивнула:

— А мне называть вас кузеном Кулленом?

— Да, так будет лучше, а прислуга будет звать меня мастером Батлером.

— Понятно? — спросила Жасмин служанок, и те утвердительно кивнули. — Думаю, — продолжала она, — вам лучше уехать домой в Ирландию. Если я в безопасности под покровительством бабушки, вам ведь больше ни к чему меня здесь опекать? По отношению ко мне вы выполнили свой долг, кузен. Я знаю, вы мечтаете об Ирландии и о маленькой каменной церковке на холмах. Да и мать будет счастлива вас увидеть. Она, наверное, не рассчитывала встретиться снова.

— Конечно, не рассчитывала. Но готов биться об заклад, она уже знает, что я еду. Твоя бабушка, должно быть, написала ей. Ты права, Жасмин, я тебе больше не нужен. Ты образованна и выросла красивой женщиной. Твое образование я могу поставить себе в заслугу, что же до твоего состояния духа, то тут я потерпел полное фиаско.

— А бабушка — верующая женщина? — спросила священника Жасмин.

— Она верит по-своему, — ответил он хмуро.

— Вы хотите сказать, как я, — девушка откровенно дразнила Куплена Батлера.

С минуту он раздумывал, а потом рассмеялся:

— Наверное, ты угадала, кузина. В тете Скай есть высшая вера в Бога и в свои способности управлять всем, что вокруг. Как-то она заявила, что Бог не дал бы нам того, с чем мы бы не справились. Это было еще до моего отъезда в Индию, и я очень боялся, что не понравлюсь правителю, что иезуиты будут препятствовать моему назначению и что ты не захочешь меня в учителя и духовные наставники.

— Ну и глупо, — засмеялась Жасмин. — Я сразу вас полюбила, и мне будет нелегко расстаться с вами. Но вы священник, кузен Куплен, и прежде всего должны хранить верность Богу и ему служить. Вот почему я отсылаю вас домой в Ирландию. Я в вас не нуждаюсь, но знаю, есть много душ, которым вы нужны.

Проницательные слова девушки тронули священника:

— Может быть, я не вовсе потерпел с тобой неудачу. Жасмин де Мариско, — тихо сказал он.

Раздался стук в дверь, и Рохана впустила капитана Смолла.

— Через пару минут мы встанем на якорь, — сказал моряк. — Баркас Гринвуд-Хауса уже поджидает тебя, госпожа. Я принес тебе накидку на меху. На реке пронизывающий ветер, а тебе предстоит плыть к берегу. — И, отдав одежду Торамалли, он поклонился и вернулся к своим обязанностям.

— Наша одежда недостаточно тепла, кузен, — забеспокоилась Жасмин. На ней и служанках были собранные на щиколотках шаровары из мягкой кашмирской шерсти, а поверх них — ягули. Куллен Батлер дал девушкам по несколько пар носков, чтобы сохранить ноги в тепле в их изящных туфельках, но в такую, как сегодня, особенно холодную погоду этого было явно недостаточно.

— На баркасе печка и теплые кирпичи для ног, завернутые во фланель. — Он набросил накидку на подопечную и проводил женщин на палубу. Наверху дул легкий бриз, и вскоре Жасмин почувствовала, как он продувает ее до костей. Взглянув на служанок, она заметила, что и они дрожат. «Ничего не поделаешь, — подумала она, — будем надеяться, что удастся быстро доехать до Гринвуд-Хауса». Девушка подошла к палубному ограждению и перегнулась через поручни. Внизу на волнах прыгал элегантный баркас. Он был большим, с каютой, в окнах которой блестели стекла.

Из-под деревянного навеса вынырнула голова в тюрбане, на лице расплывалась знакомая улыбка:

— Добро пожаловать в Англию, милостивая госпожа. Ваши бабушка и дедушка должны ждать в Гринвуд-Хаусе.

Жасмин возбужденно кивнула, ощутив нетерпение. Отвернувшись от поручней, она поблагодарила капитана Смолла и его корабль «Розу Кардиффа» за то, что они благополучно доставили ее из Индии, а зардевшегося младшего сына Майкла, служившего стюардом в каюте, поцеловала в щеку и подарила на память маленького изящного костяного слоненка.

— Что-нибудь передать бабушке? — спросила она моряка.

— Передай, что все прошло удачно и путешествие оказалось выгодным. Завтра с утра я буду ждать ее вызова. И не беспокойся, госпожа, о своих вещах. Их немедленно доставят вверх по реке в Гринвуд-Хаус.

Рохану и Торамалли уже спустили в баркас. Куплен Батлер помог Жасмин устроиться на сиденье, закрепленном на тросе, и как только она была готова, стрела вынесла ее за борт судна и начала опускать в баркас, где Адали помог ей сойти. Сиденье тут же подняли за Кулленом Батлером, и священник вскоре присоединился к остальным.

Жасмин и служанок усадили в каюте на обитой бархатом скамье, укрыли меховыми накидками, обложили ноги теплыми кирпичами. На полу согревала морозный воздух жаровня с углями. Весь светящийся от радости Адали и Куплен Батлер опустились на скамью напротив женщин.

— Не верится, что наконец ты здесь, милостивая госпожа, — проговорил евнух. — Я здесь уже больше месяца — попал в Королевский Молверн как раз на Рождество: так называется местечко, где живет твоя бабушка. В тот день крестили твоего нового двоюродного братика. У тебя большая семья, милостивая госпожа. Все такие симпатичные, только очень крикливые.

— Они знают про меня? — спросила Жасмин.

— Пока нет, — ответил Адали. — Бабушка пожелала оставить это в секрете, пока не известят твою мать. Госпожа де Мариско просто грандиозна. Под шелковой накидкой у нее мраморный кулак, но семья любит ее и уважает. Твоему приезду она очень рада и расплакалась, когда я сообщил ей о нем. Дедушка, милостивая госпожа, величественный пожилой джентльмен. И ему не терпится увидеть тебя.

Баркас Гринвуд-Хауса поднялся по реке до Чисвика-на-Стрэнде, где располагался дом. С реки Жасмин подметила, что в отличие от своих фешенебельных соседей он был элегантным, но небольшим, выложен из кирпича сочного красного цвета, а одна стена увита темно-зеленым плющом. Потом она обнаружила, что он стоял посреди хорошо ухоженного парка.

Баркас осторожно причалил к небольшой пристани. Ожидающий там лакей закрепил швартовые и помог сойти на берег пассажирам. В первый момент Жасмин покачнулась, не в состоянии сразу обрести равновесие на суше, но в следующую секунду уже твердо ступала по заснеженной лужайке. За ней следовали девушки, священник и Адали.

— Сюда, госпожа, — вежливо указал дорогу лакей, спрашивая себя, что это за существа. В своих ярких одеждах и шалях они походили на цыганский табор. Но он тут же тряхнул головой: ему платили за службу, а не за то, чтобы он совал нос в дела господ. Леди де Мариско была хорошей хозяйкой. И лакей повел приезжих к дому.

Внезапно оттуда появилась женщина. Она почти бежала, и ее темно-зеленые юбки из бархата развевались на ветру. Она была высокой, скорее худощавой. Черные волосы, в которых над ушами белели две седые пряди, были уложены в элегантную прическу и украшены цветами из шелка. На лице сияла улыбка. Мгновение Жасмин размышляла, не Кандра ли это.

Обогнав всех, священник поспешил навстречу женщине.

— Тетя Скай! — воскликнул он, целуя ее руку. — Вы все такая же молодая. А вот моя мать и ваша сестра, ждущая меня в Ирландии, — седовласая пожилая женщина.

— Если бы мне суждено было постареть. Куплен Батлер, — рассмеялась госпожа де Мариско, — я бы состарилась давно, в годы моих приключений. Но я все такая же. — Она поцеловала священника в щеку и легонько оттолкнула в сторону, направляясь к Жасмин.

Казалось, что очень долго женщины внимательно изучали друг друга. Голубые ирландские глаза Скай жадно скользили по хрупкой девичьей фигуре в поисках знакомых черт дочери, но не находили их. А Жасмин была поражена, что эта элегантная моложавая дама и есть ее бабушка. Мариам Макани по сравнению с ней выглядела старухой. Интересно, Кандра похожа на нее?

— Как вы красивы, — наконец прервала молчание девушка.

— И ты тоже. — Губы Скай растянулись в улыбке, но она кусала их, чтобы не расплакаться.

— Я похожа на Кандру? На мать, — поправилась Жасмин, покраснев. — Я стараюсь думать о ней как о матери.

— Нет. Да. Немного. — Скай громко рассмеялась. — Твое лицо, как мое, в форме сердца, но рот матери, и нос такой же длинный и тонкий, как у нее. Разрез глаз, как у Велвет, но взгляд другой. И цвет глаз другой! Персидская бирюза. Родинку на верхней губе под левой ноздрей я совсем не узнаю, но уверена, джентльмены найдут ее восхитительной. Ты похожа сама на себя. Я так счастлива, что ты наконец со мной. Добро пожаловать в Англию, Ясаман Кама Бегум.

— Ясаман Кама Бегум осталась в Индии, бабушка, — ответила девушка. — Если ты не против, пусть меня называют Жасмин де Мариско.

Слезы чуть не задушили госпожу де Мариско:

— Так тому и быть. Добро пожаловать в Англию, Жасмин де Мариско, дорогая девочка, — и не в силах больше сдерживаться, схватила девушку в объятия и принялась целовать ее мягкую надушенную щеку.

— Пойдем в дом. — Наконец она отпустила ее. — Ты со своими дамами замерзла на ветру. Дедушка ждет. Я не позволила ему выйти, потому что хотела первой на тебя посмотреть. Если мы тотчас же не явимся, он выскочит во двор и простудится, а потом неделями будет лечиться. — Она взяла Жасмин за руку, и обе женщины поспешили в Гринвуд.

Адам де Мариско наблюдал за ними сверху, из окна библиотеки. Даже не обладая таким острым зрением, как у него, можно было сказать, что девушка невероятно мила. Она была его первой внучкой, и сейчас он думал, какой найдет ее Велвет. Он хотел написать дочери тут же, после приезда Адали, но жена ему не позволила.

— Давай сначала сами посмотрим на девочку, — рассудительно заметила она. — Может быть, она не говорит по-английски или не знакома с английскими манерами. Если так, мы научим ее всему, чтобы потом она показала себя матери с лучшей стороны.

— А если с ней все в порядке? — спросил Адам жену.

— Зачем так спешить? Велвет с Алексом и детьми, как всегда, приедут на лето в Англию. Времени будет достаточно, чтобы мать встретилась с дочерью. Зато какой будет сюрприз, когда Велвет познакомится с ребенком, которого была вынуждена оставить в Индии. Никогда не забуду, как она была несчастна, Адам.

— Я тоже помню. Но послушай, девочка, ты думаешь, сюрпризы такого рода — хорошая штука?

— Не дождусь, чтобы увидеть ее лицо, — весело ответила Скай. — Ведь Велвет сама так любит сюрпризы.

Адам и до сих пор не был уверен, что выдумка жены хороша, и продолжал раздумывать над этим, нов этот миг дверь библиотеки открылась и на пороге появилась Скай с внучкой. Без слов Адам де Мариско протянул навстречу девушке руки, и она рванулась к нему. Он попытался сдержать слезы, но они сами покатились по его морщинистым щекам. «Ну и старый дурак!» — думал он, но ничего не мог с собой поделать.

— Дорогая внучка, — наконец вымолвил он. — Вот уж никогда не рассчитывал заключить тебя в объятия. Теперь можно счастливо умереть.

— Ни слова о смерти, Адам де Мариско! — упрекнула мужа Скай. — Тебе хоть и семьдесят пять, но ты живее и здоровее многих мужчин, которые вполовину тебя моложе! Перестань тискать Жасмин, отпусти ее. Ты еще как следует на нее не посмотрел, а то бы увидел, какой она удивительной красоты. Стоит мужчинам ее разглядеть, и нам придется нанимать солдат, чтобы ее охранять. Нынешний двор не такой блестящий, и манеры там не такие изысканные, как в лучшие времена королевы Бесс.

Адам де Мариско выпустил внучку, которая вся скрывалась в его объятиях, и повернулся к жене:

— Двор? Мы целую вечность не появлялись при дворе. Почему ты вдруг о нем заговорила?

— Мы не появлялись при дворе, потому что мне запретила Бесс, — беззаботно ответила Скай. — Но этот король из Стюартов11 меня даже не знает. Как же мы найдем Жасмин мужа, если не будем ездить ко двору?

— Жасмин? — озадаченно поднял глаза Адам.

— Наша внучка переделала свое имя на английский манер: из Ясаман в Жасмин — и взяла твою фамилию. Теперь она Жасмин де Мариско. Разве это не чудесно, Адам?

— Замечательно. — Он одобрительно улыбнулся и, переведя взгляд на девушку, принялся изучать ее своими дымчато-голубыми глазами. — У нее твой взгляд, Скай, — наконец проговорил он.

— Ты правда так думаешь? — Бабушка приняла гордый вид.

— А у тебя есть внучки, похожие на тебя? — спросила Жасмин.

Скай на минуту задумалась:

— Может быть, твоя кузина Лаура Саутвуд и еще Талия Блейкли, но они совсем маленькие, точно нельзя сказать. Малютка Бесси похожа на меня характером. — Она расплылась в улыбке. — Знаешь, девочка, в Англии у тебя большая и любвеобильная семья. Все влюбятся в тебя, как я, с первого взгляда!

— А сколько у тебя внуков, бабушка?

— Дай-ка посчитать. У старшего сына Эвана О'Флахерти восемь детей вместе с Аденом, с которым ты познакомилась в Камбее. У брата Эвана Мурроу — шесть, у твоей тетки Виллоу — восемь, у дяди Робина, графа Линмутского, — восемь: трое от первого брака и пятеро от второго, у тети Дейдры — семь и у дяди Патрика, лорда Бурка, который поздно женился, только двое. На Рождество, когда приехал Адали с вестью о твоем возвращении, крестили Адама Бурка.

— А мама? Сколько у нее теперь детей? — спросила Жасмин.

— Там у тебя пять единоутробных братьев и сестра, дорогая, — ответила Скай. — Братьев зовут: Сэнди, Адам Чарльз, Роберт и Генри — близнецы и младший Эдвард. Они приятные мальчики, только чуть-чуть грубоваты, потому что растут в Шотландии. А сестра Сибилла Александра Мери Гордон на шесть месяцев старше тебя. Надеюсь, вы подружитесь. Мать с семьей приедет в конце апреля. Первого мая у Велвет день рождения. В этот день мы всегда стараемся быть вместе. И ты, девочка, будешь лучшим подарком, какой когда-либо получала мать! Не представляешь, как она горевала, когда вернулась в Англию без тебя.

— А как она сейчас выглядит? — спросила бабушку Жасмин. — Когда мы отплыли из Индии в нашу первую ночь в море, Адали дал мне вот это. — Девушка вынула из кармана миниатюру матери и подала Скай. — Он получил ее от Кандры, когда та покидала Индию. Она просила отдать ее мне, когда я стану достаточно взрослой. Но со временем Адали о ней совершенно забыл и вспомнил, лишь наткнувшись на нее, когда собирал вещи в Англию.

Скай взглянула на крошечный портрет и улыбнулась:

— Так твоя мать выглядела в пятнадцать или шестнадцать лет. А в этом году ей исполнится тридцать три. Здесь изображено совсем девичье лицо, невинного, не познавшего мира человека. Сейчас она интереснее, а черты более зрелые, чем на картине. Но ты узнаешь ее, когда увидишь.

— Весной? — Нетерпение отразилось на лице Жасмин, и впервые, подумал Адам, она стала похожа на маленькую девочку. А ведь такой она и была.

— Да, весной, — пообещала Скай. — А до тех пор мы должны хранить твой приезд в секрете. Я не хочу, чтобы испортили мой чудесный сюрприз. А если о тебе узнает кто-нибудь из твоих тетей или дядьев, то узнает вся семья. До середины апреля мы поживем в Лондоне. Если вернуться домой в Королевский Молверн, живущая рядом Дейдра тут же обнаружит тебя, расскажет обо всем брату Патрику, а тот даже во спасение собственной души не может хранить секретов. Как только узнает он, узнают и Робин, и Виллоу, и оба О'Флахерти. Да и тебе необходимо оправиться от длительного путешествия, купить подходящий для Англии гардероб для себя, одежду для слуг. Так с чего мы начнем?

Адам улыбнулся внучке, которую бабушка вовсе подавила:

— Лучше ей не мешать. Она начнет и, так или иначе, доберется до конца.

— Мне уже сказали, что бабушка грандиозна, — весело сказала Жасмин. Ее очаровал этот большой человек с дымчато-голубыми глазами и копной серебристо-седых волос.

— Грандиозна? Я? — Скай сделала вид, что обиделась, но, посмотрев на девушку и мужа, не выдержала и рассмеялась.

Де Мариско были поражены богатством, которое привезла с собой Жасмин. Если бы они и раньше не были уверены в любви Акбара к дочери, то оно послужило бы надежным тому доказательством. Масса разнообразных дорогих пряностей после продажи в Англии сделают девушку богатой на всю жизнь. Но, кроме пряностей, были и ткани: хлопок и шелка привели бабушку в восторг и, хотя она и владела одной из лучших в Европе коллекций драгоценностей, отделанные и необработанные камни Жасмин ее просто потрясли. Богатство было сказочным.

— А вот это подарил мне муж Ямал. — Жасмин показала бабушке ожерелье из «Звезд Кашмира».

Скай внимательно рассмотрела украшение.

— Это лучшие сапфиры, которые я когда-либо встречала, и каждый без изъяна, — честно призналась она. — Видишь зеленый огонек в камнях? Только в лучших сапфирах горит такое пламя. — Она отдала девушке нить. — Ты любила его, дорогая?

— Кажется, это было так давно, — ответила внучка, — он умер почти год назад. Не знаю даже, смогу ли я вспомнить его лицо. Это ужасно, ведь правда, бабушка? Любила ли я его? Да, любила. И он меня любил. Он был умным, обаятельным и честно служил отцу и брату, но брат устроил его убийство. Даже если доживу до ста лет, никогда не прощу Салима!

Жасмин неохотно говорила о своей жизни в Индии, но на прямые вопросы отвечала, а сама никогда не начинала разговор.

— Она мучается, — заметил Адам жене. — Ей проще примириться с собой и нынешней жизнью, отбросив прошлое.

Зима прошла быстро. Особых занятий не было, и дни незаметно бежали один за другим. Подыскали и пригласили в дом опытную портниху, которая жила там и мастерила гардероб для Жасмин. Платья из бархата, парчи, тафты и дамасской ткани. К яркой внешности девушки особенно шли сочные оттенки красного, зеленого, фиолетового, бледно-лилового, переливчато-синего и белого. Скай настояла, чтобы все было сшито по последней моде. Юбки по-прежнему носили в форме колокола, но чуть короче, до щиколоток, и уже, чтобы подчеркнуть фигуру, с меньшими, чем раньше, фижмами. Вырез платья оставался квадратным и глубоким.

— Но так будет видна грудь, — воскликнула слегка пораженная Жасмин на первой примерке.

— Такова уж мода, — заключила бабушка. — У тебя красивая грудь, дорогая. Да и чтобы поймать богатого мужа, нужна приманка.

Жасмин рассмеялась, и даже портниха хихикнула.

— Но я не уверена, что мне хочется мужа, — ответила девушка.

— А чего же тебе хочется? — терпеливо спросила Скай.

— Еще не знаю, — призналась Жасмин. — Для меня здесь все так ново. Нужно все изучить.

— Но, покончив с учением, ты захочешь мужа, с которым можно обосноваться в жизни и завести детей, — рассудительно заметила Скай. — Что для женщины значит больше, чем семья? Или в твоей родной Индии было по-другому? Не думаю. Разве не порадуется мама Бегум, если узнает, что ты вновь обрела любовь и счастье? Конечно, порадуется. Ты ведь мне рассказывала, какая она милая и замечательная женщина. — Да, — согласилась Жасмин, — она обрадуется, если узнает, что я счастлива с любимым мужем. О, бабушка, как я по ней скучаю. Вот еще одна боль, которую причинил мне Салим. Он мой брат и утверждает, что любит меня, но принес только горе. Он любит и отца, но никогда не удовлетворялся положением наследника, а всегда хотел стать Моголом. Меньшего он не желал. Сколько несчастья он доставил отцу, хотя тот его так любил. Что это за человек, который причиняет горе тем, кого любит?

— Не знаю, — ответила Скай. — Но все-таки, девочка, кое-что хорошее из этого вышло. Ты приехала в Англию.

Примерки продолжались: ночные рубашки, сорочки, блузки, нижние юбки — все это нужно было сшить Жасмин. Мода на корсет из пластин шириной в два дюйма, скрепленный шелковыми лентами, недавно пришла из Испании. Несмотря на ворчание портнихи. Жасмин не согласилась его надеть.

— Не могу в этой штуке дышать, — сказала девушка.

— Ну и не надевай, — согласилась Скай.

Портниха с помощницей продолжали трудиться. Сшили плащи с высоким поясом и широкими рукавами для верховой езды, накидки с капюшонами на дождливые дни. Купили шелковые чулки и заказали туфли и сапоги. Жасмин рассказала, как измеряли ногу ей в Индии, портниха слушала с вытаращенными глазами. В Англии требовалась одежда на зиму, лето, весну и осень. Платья Жасмин украсили вышивкой и пуговицами из слоновой кости, жемчугом и драгоценными камнями. Дошла очередь и до перчаток, снабженных монограммой «Ж де М», расшитых платков и всевозможных лент.

— Я столько заработала у вас, — призналась портниха, покидая их дом, — что смогу купить лавку.

В один из дней в начале апреля приехали сразу два гонца: один с севера, другой с только что прибывшего из Индии корабля. Первый, одетый в ливрею графа Брок-Кэрна, привез письмо для Скай. Вскрыв его, она пробежала содержание.

— Можно ехать домой, — сказала она Жасмин. — Через две недели Велвет с семейством будут в Королевском Молверне. Устроим семейную вечеринку! — Она посмотрела на внучку, которая внезапно побледнела, прочитав весточку, доставленную другим гонцом. — В чем дело, дитя мое? — Отец умер, — ответила Жасмин. Она держала нить великолепного черного жемчуга. — Ален отправил нам это известие с задержавшимся торговым судном. — Слезы струились по ее лицу. — А с отцом мы условились, что я получу жемчужины в подтверждение того, что гонец не лжет.

Скай любовно обняла девушку.

— Смерть — всегда потрясение. Даже когда она приближается, до конца в это не веришь. Я никогда не забуду смерть моего отца. Я стояла у его кровати, и он поручил мне заботиться о благополучии семьи к великому потрясению сестер и их мужей. Лишь мачеха Анна поддержала меня. — Бабушка гладила Жасмин по голове. — Ален пишет, что правитель умер?

— Он умер 15 октября 1605 года. Вечером. В день своего шестидесятитрехлетия. С ним были мама Бегум и Иодх Баи, Ален пересказывает официальное сообщение. — И девушка разрыдалась на груди у Скай.

Но уже через несколько дней Жасмин стала приходить в себя. Она не могла забыть любимого отца, но Скай старалась так ее занять, чтобы для горя не оставалось времени.

Пришел проститься Куплен Батлер, все еще в костюме джентльмена средней руки. Он задержался в Англии, чтобы помочь Жасмин привыкнуть к новой жизни. Пора отправляться в Девон и отплывать в Ирландию.

— Не знаю, встретимся ли мы еще, принцесса, — серьезно сказал он, — но ты должна знать, что я благодарен судьбе, что прожил эти годы с тобой. Встань на колени, дитя мое, и позволь мне тебя благословить.

Поднявшись, Жасмин поцеловала кузена в щеку.

— Без вашей помощи. Куплен Батлер, мне пришлось бы намного труднее здесь, в Англии. Спасибо вам. Желаю, чтобы мой двоюродный дед отдал вам ту каменную церковку, о которой вы так мечтали все эти годы.

— Майкл О'Малли говорил, что для Ирландии наступают трудные времена, совсем не такие, как тогда, когда она жила под скипетром старой доброй Бесс, — вступила в разговор Скай. — Напомни ему, что теперь только он остался О'Малли — без меня, — и попроси, чтобы его долг перед церковью не затмил в нем долга перед семьей. Когда был жив наш отец, О'Малли и епископ были двумя разными людьми. Я знаю, Майклу трудно. — Скай поцеловала племянника. — Передай привет матери и скажи, что она может гордиться своим младшим сыном, как гордится им вся семья. Спасибо тебе. Куплен Батлер уехал, а через час и де Мариско отправились в Королевский Молверн. Хотя их сопровождало несколько карет, Адам, Скай и Жасмин предпочли скакать верхом. Девушке дали изящную черную кобылу, которую она назвала Эбони12. Ей нравилось лететь впереди всех, позволяя лошади обгонять других, и ощущать на лице теплый весенний ветерок. Склоны были усеяны нарциссами, красным маком, желтыми горными розами, фиолетовым утесником. Скай показывала внучке незнакомые ей полевые цветы. Ее восхищали аккуратные, крытые соломой выбеленные домики.

— В Индии живет больше людей, чем здесь, в Англии, — рассуждала Жасмин. — Но у наших крестьян нет таких чудесных домов. Там вся земля принадлежит Моголу, и он дает ее знати в обмен на военные отряды. Знать, в свою очередь, передает участки земли помещикам и низшим крестьянским общинам. В обмен они расплачиваются частью урожая и дают людей в войско. Все это очень запутано. Если Могол гневается на какого-нибудь знатного человека и передает его земли другому, возникает хаос. А ваши крестьяне владеют землей или только возделывают ее для знати? Смотрите! Смотрите! — Она махнула рукой. — А скот? Это их скот? А сады? Какая интересная страна!

— Некоторые арендуют землю у знати, другие владеют своей землей, фруктовыми садами, стадами. В Англии и мужчины, и женщины свободны, — объяснила Скай.

— Куплен так мне и рассказывал, — вспомнила Жасмин. — Адали и служанок я освободила еще до того, как мы покинули Индию.

Всадники приближались к графству Мидленд. Ясным солнечным днем в конце апреля Жасмин де Мариско впервые увидела Королевский Молверн. Выстроенный во время правления Эдуарда IV, он был даром любви жене Елизавете Вудвил13. Расположенный на Молвернских холмах между реками Северн и Вай, он напоминал букву Е и всегда принадлежал королевскому дому. Позднее последняя королева Елизавета I предоставила его Скай в обмен на принадлежащий Адаму остров Ланди. А в последние годы правления, вечно нуждаясь в деньгах, продала Молверн семье де Мариско.

Две стены дома из розоватого теплого кирпича были увиты темным блестящим плющом. Окна, хотя и забранные металлическими переплетами, были высоки и широки и пропускали достаточно света. Когда они подъезжали по гравийной дорожке к дому, опередив громыхающие кареты. Жасмин подметила, что на окрестных полях, разделенных изгородью, пасутся кобылы и жеребята.

— Мы выращиваем лошадей, — объяснила Скай. Парадная дверь открылась, и из дома поприветствовать путешественников вышли лакеи. Вместе с ними появилась щербатая женщина.

— Госпожа Скай! — закричала она. — Давно вам пора вернуться домой. Я уж подумывала, что опять наступили старые деньки и вы уехали, бросив меня здесь.

— Что ты, Дейзи, разве я могу тебя бросить? — Скай рассмеялась и, остановив лошадь, медленно сошла с нее. — Я уж не такая прыткая, как раньше, — грустно пожаловалась она.

— Идемте, миледи. Сейчас согрею вам ванну. — Вдруг острым взглядом Дейзи заметила рядом со Скай Жасмин. — А это кто? — Она вгляделась в девушку. — Кажется знакомой. — В глазах засквозило удивление. — Я ее знаю, госпожа Скай?

— Нет, Дейзи, — ответила она старой камеристке, взяла ее под руку и вместе с ней вошла в дом. — Пойдем-ка в библиотеку, верный дружочек, 1и там поговорим, кто она такая.

Как только дверь за ними закрылась, Скай усадила служанку на стул и устроилась напротив. Муж встал рядом, а Жасмин опустилась на скамейку у ног бабушки. Девушка выглядела особенно привлекательной в темно-голубом бархатном платье для верховой езды и изящно сшитом шелковом жакете, украшенном жемчужными пуговицами.

— Это старшая дочь Велвет, Дейзи. Ты хоть и молчала, но я знаю, что Пэнси тебе о ней рассказывала, — просто сказала Скай и повернулась к Жасмин. — Дочь Дейзи — Пэнси — камеристка твоей матери. В Индии она тоже была с ней.

— Боже всемогущественный! — всплеснула Дейзи руками. — Так вот с чем приехал на Рождество этот язычник Адали. А мы-то гадали. — Она вновь принялась рассматривать Жасмин. — Неудивительно, что девочка показалась мне знакомой. Она похожа и на мать, и на бабушку. Но, думаю, больше на бабушку. Я была с ней уже до того, как родилась госпожа Виллоу, а она родилась вот уже пятьдесят лет назад. Я помню мою госпожу, когда она была в цвету, такой же свежей, как ты. Но почему же дочка мне об этом не черкнула ни словечка? Закрутилась в замке Брок-Кэрнов с неугомонными сыновьями Дагальда Гедда — у нее их семь, но теперь, когда родилась дочь, Пэнси покончила с детьми. Будьте уверены, Блоссом — ее последняя.

— Велвет ничего не знает, — спокойно прервала Скай излияния камеристки.

— Что? — Дейзи ошарашенно застыла. — Девочка у вас уже больше двух месяцев, а мать ничего не знает? Постыдитесь, госпожа!

— Велвет приедет к первому мая — своему дню рождения — и останется в Англии на лето. В этом году я подарю ей Жасмин, Дейзи. Вот это будет сюрприз! Я послала приглашения Робину и Эйнджел в Девон и Мурроу с Джоан. Детей им придется оставить. Для детей это будет уж слишком. Пусть сначала попривыкнут сыновья и дочери. И раз я дома, можно посылать за Дейдрой и Джоном и Патриком с Валентиной. И Дейзи… ни слова другим слугам, — предупредила Скай. — Ох, не могу дождаться, чтобы посмотреть на лицо Велвет, когда она впервые встретится с дочерью! Она уж не надеялась ее увидеть, а ведь я много раз говорила, что судьба — пройдоха капризная, но милостивая.

Когда Дейзи увела Жасмин, чтобы показать ее комнаты и выполнить миллион других поручений, которые надавала ей госпожа, Адам налил жене и себе по бокалу терпкого красного аршамбольского вина.

Подавая бокал Скай, он спросил:

— Ты по-прежнему считаешь, что разумно так огорошивать Велвет? Я ни разу не слышал, чтобы она заговорила о ребенке с тех самых пор, как вернулась к Алексу. — Он задумчиво пригубил вино, глядя на жену.

— Если она о ней не говорила, это не значит, что она о ней не думала, Адам, — ответила Скай. — Ни одна мать не забудет ребенка, которого родила и растила, даже так недолго, как она Жасмин. Обещаю тебе, она будет в восторге.

— А Алекс? Он, думаешь, обрадуется? Он хоть знает о девочке?

— Конечно, знает, — заверила мужа Скай. — Велвет обещала мне все ему рассказать. Жасмин будет для него неожиданностью, но не забывай, Велвет вырастила ребенка Алекса, родившегося от любовницы, пока жена была в Индии. Сибилла считает Велвет своей матерью и даже зовет ее мамой. Наверное, на Сибиллу Гордон Велвет обратила всю свою любовь, предназначавшуюся Жасмин.

— Что ж, все должно пройти хорошо, — заключил Адам, — даже если поначалу вызовет в семье легкое потрясение.

Он улыбнулся своим мыслям, а Скай подумала, какой же он привлекательный мужчина, несмотря на возраст. Некоторых время сгибает, но не Адама. Он остался прямым и высоким, как в молодости. Дымчато-голубые глаза не потускнели, а то, что когда-то черные волосы превратились в серебристо-белые, ее не тревожило. В сентябре исполнялось тридцать пять лет, как они женаты, и все эти годы она была счастлива с этим огромным человеком. В те давние времена, когда он нежно, но твердо соблазнил ее, она еще не представляла, что он станет ее драгоценным мужем, не только любовником, но и другом. И теперь, просыпаясь по ночам, она прислушивалась к его дыханию, боясь, как бы он не ушел от нее. Но тут же возобновлялся его звучный храп, и Скай подталкивала мужа, заставляя перевернуться и приутихнуть. Она не представляла жизни без любимого супруга.

Последующие дни слуги старательно готовили дом к приезду гостей. Вечером накануне прибытия Гордонов из Брок-Кэрна Скай и Адам позвали внучку.

— Мы всегда думали оставить Королевский Молверн твоей матери, — начала Скай. — Мы знали, что раз Бесс из дома Тюдоров не вышла замуж, английский трон когда-нибудь перейдет Якову, сыну Марии Стюарт. Поэтому мы выдали замуж твою мать в шотландскую семью с хорошими связями, рассчитывая, что однажды она с Алексом и детьми переедет в Англию. Но когда три года назад Яков прибыл в Англию, он притащил за собой толпы младших сыновей и титулованных искателей приключений, которые только и делали, что смотрели по сторонам и искали, на что бы наложить руки. Англичане и шотландцы стали косо смотреть друг на друга. Через год, после восшествия на трон, Яков заключил мир с Испанией, традиционным врагом Англии. А в прошлом ноябре был раскрыт заговор: заговорщики собирались взорвать короля вместе с его парламентом.

Александр Гордон, граф Брок-Кэрнский, муж твоей матери, кровно связан с королевским домом, но предпочел остаться у себя в Дан-Броке. Ко двору он особенно никогда не стремился, и жизнь, которую ведет, устраивает Велвет. В юности она обожала двор, но больше не любит. Ей нравится Шотландия, но на лето она приезжает в Англию, где климат мягче.

Поэтому глупо оставлять наш дом Гордонам из Брок-Кэрна. И мы переписали наши завещания. Когда-нибудь, Жасмин, ты унаследуешь и этот дом, и Гринвуд в Лондоне. Мы уверены, что ты с радостью примешь любого члена семьи, когда бы он того ни пожелал, но и сама должна пустить в Англии корни. Таким образом, ты всегда останешься независимой. Ты уже знаешь, девочка, что состояние позволяет вести ту жизнь, какая тебе нравится.

— А моя мать не огорчится, если вы оставите мне Королевский Молверн? — спросила Жасмин. — Она ведь здесь выросла. А братья? Разве никто их них не рассчитывает унаследовать этот дом?

— Пока жив Александр Гордон, твоя мать не будет жить в Англии. А если ничего не случится, он должен дотянуть до преклонных лет, — ответила Скай. — Мы, дорогая, уйдем намного раньше. Что же до братьев, Сэнди унаследует Дан-Брок, и от Королевского Молверна ему не будет проку. А младшие, как здесь принято, должны пробиваться в жизни сами. Насколько я знаю Велвет, она думает женить их на наследницах с землями.

— А дочь?

— Сибилла? — Скай поморщилась. — Велвет вырастила ее почти с младенчества, но она не ее дочь и не нашей крови. Я ни за что не оставлю ей Королевский Молверн.

Жасмин вздохнула;

— Я благодарна вам, но не хотела бы обидеть ни мать, ни кого-либо другого из семьи.

— Ты никого не обидишь. — Скай похлопала девушку по руке. — Ведь правда, Адам? Мать поймет и, наверное, одобрит наше решение. Ни мальчики, ни Сибилла даже не надеются унаследовать наше имение. Я чувствую большое облегчение, сознавая, что ты теперь устроена. Через несколько часов приезжает Велвет. Я никак не дождусь, а ты?

Когда сообщили, что Брок-Кэрны уже у главных ворот имения. Жасмин со слугами поднялась в свои комнаты, где должна была оставаться до назначенного часа. От возбуждения девушка чуть не падала в обморок. Если бы окна были с фасада, думала она, можно было бы краем глаза взглянуть на Велвет и ее семью. Но окна выходили на красивые сады, а за ними виднелись поля и перелески.

Тем временем кареты прогрохотали по дорожке, верхом ехали сам граф Брок-Кэрнский и пятеро его сыновей; остановив лошадь, Александр Гордон сорвал широкополую шляпу с пером и из седла поклонился теще и тестю. Сыновья воспитанно последовали примеру отца.

— Добро пожаловать в Королевский Молверн, милорд! — пригласила Скай.

Граф соскочил на землю и поцеловал ее:

— Госпожа Скай, вы по-прежнему не старитесь. Клянусь, в Шотландии начнут шептаться, что вы ведьма. — Он обернулся. — Ребята, здоровайтесь с бабушкой!

Пока мальчики, окружив бабушку, наперебой требовали ее внимания, подъехала карета с Велвет, ее младшим сыном Эдвардом и падчерицей Сибиллой. Лакей бросился открывать дверцу и опускать лесенку.

— Бабушка! Дедушка! — Маленький Эдвард кубарем выкатился из экипажа. Адам де Мариско подхватил его на руки:

— Недди, мальчик мой, как я рад снова тебя видеть. Ну-ка беги, поцелуй бабушку. — И он опустил мальчугана на землю.

— Сибби так тошнило. Она испачкала всю карету, — счастливо наябедничал Недди. — Все там провоняла. А сама стала вся зеленая.

Адам, не удержавшись, прыснул со смеху, представив, как зеленеет падчерица Велвет — леди Сибилла Александра Мери Гордон не была его любимой внучкой. Неизвестно, как это получилось, но Сибилла выросла ужасно заносчивой, гордилась родством отца, связанного кровью не только с самыми могущественными кланами Шотландии, но и с самим королем.

А то, что ее родная мать была дочерью лондонского серебряных дел мастера с сомнительными моральными устоями и сейчас замужем за каким-то бандитом, это она старательно забывала. Для леди Сибиллы Александры Мери Гордон какой-то там Аланны Вит Шо никогда не существовало. Она считала своей матерью Велвет де Мариско Гордон со всеми ее достойными предками.

Адам часто удивлялся, какое мягкосердечие дочь проявила в отношении Сибиллы Гордон. Зять по своей доброте удочерил незаконнорожденную девочку, а Велвет вырастила ее и безбожно избаловала. Если бы она родила Алексу еще одну дочь, Сибилла не была бы такой испорченной. Но у Велвет рождались только сыновья, и они с мужем воспитали из дочери маленькую госпожу. Единственно, что извиняло Сибиллу в глазах Адама, это то, что она больше всех на свете, даже больше отца, любила мачеху.

— Папа!

Адам де Мариско тряхнул головой, отбрасывая эти мысли, и широко улыбнулся.

— Велвет, дорогая! — Он протянул ей руки, и дочь грациозно спустилась к нему из кареты.

Они поцеловались.

— Ты очаровательнее, чем прежде, Велвет, — заметил он, отстраняя дочь и разглядывая ее.

Услышав комплимент отца, Велвет де Мариско зарделась от удовольствия. Это была красивая женщина с чистой кожей, золотисто-каштановыми волосами. Глядя на ее соблазнительную фигуру, никак нельзя было сказать, что она родила шестерых детей. Лицо ее имело форму овала с высоким лбом и скулами. Длинный нормандский нос она унаследовала от отца, а маленький квадратный подбородок выдавал в ней женщину прямых суждений и твердого характера. Широкий чувственный рот говорил о другой стороне ее натуры. Она была высока, но тонка в кости.

— А ты по-прежнему не стареешь, папа. — Ее глаза заискрились.

— Недди сказал, что Сибилле стало плохо в карете? — переспросил отец.

Велвет рассмеялась:

— Только в первый день. Недди никак не переживет, что Сибби запачкала свое новое дорожное платье. Ты знаешь, они не очень-то ладят, и я подозреваю, ему было приятно наблюдать, как кумир свалился с пьедестала. Вот какой несносный мальчишка. Не знаю, что с ним и делать.

— Нормальный мальчуган, — ласково заметил дед.

— Бабушка, дедушка. — Леди Сибилла Александра Мери Гордон изящно вышла из кареты, помедлив немного, давая всем возможность увидеть ее и оценить. Она была небольшой девочкой, всего около пяти футов трех дюймов ростом. Глаза, которые она все время таращила, отливали небесно-голубым цветом, каждый золотой завиток на голове — тщательно уложен. Ее дорожный наряд был сшит из бледно-голубого бархата, и, хотя в последний день апреля сильно потеплело, казалось, что в этом платье леди Сибилле прохладно.

— Добро пожаловать в Королевский Молверн, Сибби. — Адам запечатлел поцелуй на девичьем лбу. — Не может быть! С прошлого года ты еще похорошела! Скоро джентльмены выстроятся в очереди на ваш холм в Дан-Броке.

Сибби хихикнула. Она так любила комплименты!

— Один джентльмен, дедушка, у меня уже есть, — призналась она ему. — Джеймс Лесли, граф Гленкирк. Он тоже родня королю, как и я. Его жена и дети умерли пять лет назад. Его жена была моей кузиной; все говорят, что ему пора перестать горевать и жениться вновь. Он состоит при дворе, а мама говорит, что и мы можем ездить ко двору! Папа собирается переговорить с лордом Лесли об этом браке. Правда, здорово! Я буду графиней Гленкирк. — В отличие от братьев в речи Сибиллы не чувствовалось шотландского акцента. Она успешно научилась подражать в разговоре матери.

— Ты будешь графиней Гленкирк, если лорд Лесли решит, что ты подходящая для него женщина, — подошла к ним Скай. — Велвет, дорогая, тебе надо запретить Сибби так много болтать. Одно лишнее слово, и она погубит себя.

Ты же знаешь!

Сибилла Гордон презрительно сморщила нос. Бабушка вечно ее одергивала. Вздорная старуха, что она могла знать о жизни! Безвыездно живет в деревне, не бывает при дворе. «А я все равно буду графиней Гленкирк, — думала Сибилла. — Буду!» И она, сладко улыбнувшись Скай, грациозно поклонилась.

— Я так счастлива, бабушка, что опять в Англии. Госпожа де Мариско холодно поцеловала ее в щеку и буркнула:

— Беги скорее в дом, Сибби. Тебе нужно поспать, если хочешь хорошо выглядеть на мамином празднике. — Затем повернулась к дочери:

— В этом году я пригласила твоих братьев и сестер. Патрик и Валентина уже у Конна и Эйдан в Пеаррок-Ройале. Виллоу, Мурроу и Робин едут из Девона и должны быть здесь после обеда, — Боже мой, мама. Дом будет полон родственниками и их отпрысками, как на прошлое Рождество! Меня хоть и не было здесь, но Дейдра с Виллоу написали, что ты поклялась больше такого сборища в Королевском Молверне не устраивать.

— В этот раз я просила их оставить внуков дома, кроме, конечно, твоих детей и грудного Адама Бурка.

— Ну ладно, — согласилась Велвет, — если это только мои родичи со своими супругами, тогда не страшно.

— К тому же, — продолжала мать, — я устроила так, чтобы Дейдра пригласила твоих трех младших в Блекторн-Холл, пока не разъедутся другие гости.

— Спасибо, мама, ты обо всем позаботилась. — Велвет обняла Скай. — Как я рада, что снова в Королевском Молверне! Здесь не у себя дома, и у меня не будет забот. Не представляешь, как трудно содержать Дан-Брок! А теперь, когда король уехал из Шотландии, кажется, еще труднее, чем когда он жил в стране. Должна тебе сказать, что мы стали ходить в другую церковь. Яков уехал, и для нас так лучше. Старая церковь и ее община постоянно висят на волоске. И мы с Алексом не хотим подвергать опасности наших детей. А что королева Бесс говорила о религии?

— Есть только один Господь — Иисус Христос. А все остальное пустяки, — ответила Скай и, взяв дочь за руку, повела в дом.

Глава 9

В Королевском Молверне собрались все дети Скай, кроме Эвана О'Флахерти, который с семьей жил в Ирландии. Патрик с женой Валентиной ехали из близлежащего Пеаррок-Ройала, где жили родители Валентины Конн и Эйдан, лорд и леди Блисс.

Дейдра Брук Блекторн прибыла в карете с мужем Джоном из Блекторн-Холла и сразу успокоила Велвет. Недди, Роберт и Генри в порядке, накормлены и с удовольствием шалят со своими блекторнскими кузинами.

— Талия и Пенелопа в восторге, что у них гости. А наши девчонки хуже ребят, — улыбнулась она.

Мурроу О'Флахерти с женой Джоан приехали из Девона, так же как и Робин, граф Саутвудский с Эйнджел и, конечно, Виллоу с преданнейшим супругом Джеймсом Эдвардсом.

— Не возьму в толк, что особенного в тридцатитрехлетии Велвет? Почему мы все должны быть здесь? — спрашивала Виллоу у родственников. — После крестин Адама Брука на прошлое Рождество я была уверена, что мама нас больше не будет собирать. Но в этот раз она настаивала, чтобы все приехали. — Она игриво улыбнулась. — Только просила, чтобы потомство оставили дома. А вы знаете, я скоро буду бабушкой. Первенец Сесили должен родиться примерно на День всех святых.

Зал был красиво украшен цветущими ветвями боярышника, терпко пахнущей сосной и ранней сиренью. U-образный стол накрыт на двадцать персон, на столе лучшие скатерти, серебряные приборы и кубки, украшенные сердоликом. Свечи из чистейшего пчелиного воска благоухали розовым маслом, в серебряных вазах красовалась сирень, яблоневый цвет, ранние розы и дикие лилии. Пламя от яблоневых поленьев гнало прочь вечернюю прохладу.

Скай была великолепной хозяйкой и всегда радовалась гостям. В этот праздничный вечер на столе стояла изысканная лососина, привезенная Гордонами Брок-Кэр некими из Шотландии. Рыб выловили сетями и везли в Англию в бочках с ледяной водой живыми, где они и встретили свой конец на кухнях Королевского Молверна. Рыбу подали на листьях кресс-салата, который проделал вместе с ней путь из Шотландии. Сочетание розоватой лососины, нарезанной тонкими ломтиками, и яркой зелени салата радовало глаз. Блюда с только что пойманными в Северном море устрицами, мясистыми креветками, вымоченными в вине, приготовленными на пару мидиями в блестящих полуоткрытых раковинах, миниатюрные улитки в сметанном соусе с укропом развивали морскую тему.

Неподалеку истекала соком говядина, розовела сладостная ветчина, на блюде громоздились отбивные из барашка, на другом — две индейки, дальше — шесть уток во фруктовом соусе, фазан, поднос с небольшими подрумяненными садовыми овсянками. В вазах — горох, свекла, салат-латук в белом вине, на нескольких серебряных блюдах свежевыпеченный хлеб, круг острого чеддера и французского бри. Вина из Аршамболя и такой любимый домашний эль.

Велветде Мариско Гордон родилась вскоре после полуночи первого мая. И с детства в семье сложилась традиция начинать празднование накануне вечером, а в двенадцать часов дарить подарки. Однако в этом году все казалось необычным, хотя никто из приглашенных не мог сказать почему.

Дамы были нарядно одеты. На Скай — темно-голубой бархат, на Виллоу — изящное ярко-розовое платье из шелка, ее сестра Дейдра облачилась в оттенки розовато-лилового, Велвет надела любимый темно-зеленый бархат. Такие же очаровательные были и жены сыновей Скай. Джоан всегда шли небесно-голубые тона, Эйнджел блистала в платье цвета морской волны, Валентина была великолепна в розовато-лиловых шелках. Молодая леди Сибилла, возбужденная, что ей позволили присутствовать на празднике матери, прелестно выглядела в бледно-зеленом наряде.

Мужчины в черных бархатных костюмах и хрустящих белоснежных воротниках имели более степенный вид. Среди них были и наследник Алекс Гордон, и Сэнди с братом Адамом Чарльзом — оба чувствовали себя ужасно взрослыми и подражали манерам старших, чтобы их не выгнали из-за стола.

Скай огляделась и удовлетворенно улыбнулась. Внесли сладости, среди которых было и любимое лакомство Велвет — крем-брюле со жженым сахаром. Гости выглядели сытыми и перешептывались, обмениваясь слухами. Близилась полночь, скоро Велвет займет почетное место на возвышении и начнет принимать подарки, Скай уже объявила, что подарок ее и Адама будет вручен последним.

— Полночь! — наконец объявил Адам, и напольные часы в главном зале принялись бить. — Счастливого тебе дня рождения, Велвет! — Он поднялся с бокалом. — Пусть этот день будет самым счастливым и запомнится тебе навсегда!

Гости тоже подняли бокалы.

— С днем рождения, Велвет! Долгой жизни и счастья! Велвет благодарно светилась, а потом ее глаза округлились, как у ребенка, когда из-под столов, как по волшебству, появились спрятанные родственниками подарки: надушенные кожаные перчатки, отделанные шелком и расшитые крошечными драгоценными камнями, миниатюрные украшения, удивительно красивый набор пуговиц-стразов в форме цветков, соперничающих с настоящими драгоценностями, шелковая маска, с вышитым золотыми и серебряными нитями растительным узором, прелестный гребень, украшенный жемчугом, два шелковых платочка с монограммами, вышитыми Сибби мелкими стежками.

Велвет охала, ахала и восхищалась, когда открывали очередной подарок. И когда уже больше ничего не осталось, она повернулась к Скай.

— А что за сюрприз приготовила мне ты с папой? Скай и Адам засмеялись. Госпожа де Мариско дала знак слугам и, как показалось Виллоу, бросила на мужа хитрый взгляд.

Двери зала растворились, и несколько лакеев выкатили платформу на колесах. Над ней возвышалось хитроумное сооружение, на котором на медных кольцах были укреплены синие бархатные шторы, скрывающие от взглядов то, что находилось на платформе.

— Невероятно интересно, мама, — воскликнула Виллоу, — что же таится там, за шторами? — Мать никогда не дарила ей ничего подобного. Почему же такой подарок достается на тридцатитрехлетие ее сестре? Что особенного в этом дне рождения?

Платформу осторожно вкатили в самый центр U-образно-го стола и остановили прямо перед Велвет. С присущим им чувством театра Адам и Скай встали по обе стороны, а гости столпились вокруг именинницы, чтобы лучше разглядеть, что скрывалось за шторами. Медленно, очень медленно супруги де Мариско раздвинули тяжелую ткань, и взорам открылась живая картина.

На переднем плане на платформе стояла одетая по последней моде красивая молодая женщина. На ней было пурпурно-красное платье, из-под верхней юбки которого была видна нижняя из вышитой золотом материи, украшенная мелкими жемчужинами и сверкающими алмазами. Вырез платья был квадратным и глубоким, на рукавах сквозь вырезы виднелась золотая ткань, золотые манжеты подчеркивали изящность запястий. Черные волосы девушки, разделенные посередине, были уложены в элегантную прическу. В них вплели красные розы. Рубины в ожерелье на шее и каскадом сбегающие серьги, без сомнения, стоили целого состояния.

Рядом с девушкой находились трое ее спутников: среднего роста джентльмен в экзотическом наряде — белых широких шароварах и слегка расшитом золотой и серебряной нитью сюртуке ниже колен, украшенном жемчугом, с маленьким белым тюрбаном на голове. Две девушки, по всей видимости, были сестрами-близнецами в еще более экстравагантных одеяниях — зеленых и золотых шелках, под которыми частично скрывались их волосы. Гости охнули.

Велвет смотрела на платформу во все глаза. Что-то знакомое было в этих людях. Она видела их и прежде. Знала их. Адали! Рохана! Торамалли! Имена внезапно всплыли в ее голове. Сердце бешено забилось. Она так вцепилась в край стола, что побелели пальцы.

Велвет вновь подняла глаза. На этот раз прямо на красивую девушку. Та в ответ спокойно смотрела на нее своими необыкновенными невероятного бирюзового цвета глазами. Что-то в них было такое, что пробуждало в глубинах памяти воспоминание. Но какое? Она внимательно изучала лицо девушки в поисках знакомых черт, которые могла бы узнать. В зале царила тишина — в воздухе почти ощущалось любопытство гостей.

И тут Велвет заметила маленькую красивую метку на девичьем лице — изящную родинку под левой ноздрей на верхней губе. Не может быть. Этого просто не может быть! Она судорожно вздохнула, когда поток памяти захлестнул все ее существо. И в этот миг девушка трепетно улыбнулась и сказала:

— С днем рождения, мама!

В смятении Велвет вскрикнула и упала в обморок. Все зашумели, но Скай и Адам быстро навели порядок. Графа Брок-Кэрнского попросили перенести жену к камину. Капитану Мурроу О'Флахерти поручили помочь девушке и ее спутникам сойти с платформы. Остальных гостей попросили помолчать, и Скай принялась лить вино меж губ дочери. Велвет застонала и открыла глаза.

— О-о-о, — увидев перед собой рассерженное лицо матери, она вновь опустила веки.

— Открой глаза! — резко приказала Скай. — Велвет Габриэль Мери де Мариско, сейчас же открой глаза! Ты обещала мне! Ты обещала, что все расскажешь Алексу, а сама не рассказала. Ведь не рассказала?

Веки Велвет затрепетали и открылись вновь. Мать свирепо глядела на нее. Велвет не могла припомнить, чтобы мать была так рассержена. Алекс, ее дорогой Алекс, в растерянности, смущенно смотрел на нее.

— Я не могла, — наконец выдавила она матери.

— Сядь! — велела Скай — Что ты не могла? Велвет с трудом села, лицо уже было мокрым от слез. В этот миг она казалась намного моложе своих тридцати трех лет. Сквозь слезы она взглянула на Жасмин и тут же отвернулась.

— Разве ты не помнишь, мама? — тихо проговорила она. — Разве ты не помнишь, что я ничего не хотела говорить Алексу, чтобы он не мог меня упрекнуть?

На секунду Скай смутилась. Неужели она так стара, что может забыть такие вещи?

— Я думала, ты говорила так, потому что боль была остра и свежа. Я думала, настанет время, и ты доверишься Алексу.

— Такого времени не настало, — тихим голосом холодно ответила Велвет. — Ты не понимаешь, ведь он шотландец.

— За пятнадцать лет не нашлось случая, чтобы рассказать мужу о своем первенце? — Скай не верила своим ушам.

— Ох! — одновременно воскликнули пораженные Виллоу и Дейдра.

— В чем дело? — потребовал объяснений граф Брок-Кэрнский. Лицо его потемнело от гнева. — О чем толкует твоя мать? Эта девушка — твоя дочь? Но как, мадам, это могло произойти? И когда, Велвет, ты успела наставить мне рога?

Никто из родных не видел его таким разъяренным.

— Скажи ему, Велвет, — неумолимо потребовала Скай. — Сейчас же скажи ему. А не то расскажу Я. Поражена твоим поведением. Не представляю, что о тебе подумает Жасмин.

Расскажи ему!

— Да, мадам, извольте рассказать, — угрожающе проговорил граф Брок-Кэрнский.

Велвет нервно переводила взгляд с мужа на мать, на Жасмин и снова на мужа. Что толку молчать? Теперь правды не утаишь, нечего и пытаться!

— Ясаман — моя дочь, — сказала она Алексу Гордону. — Ее отец — Великий Могол Акбар.

— Но как это могло случиться? — рассерженно спросил он. Внезапно разозлилась Велвет. Воспоминания о том, как ее разлучили с дочерью, переполняли душу. Сколько лет потеряно, сколько лет они не были вместе. Она не видела первого шага девочки, не слышала ее первого слова. Не целовала ее синяки, не помогала делать уроки. Как смеет он стоять над ней и осуждать ее? Она снова взглянула на Жасмин. «Боже, — подумала она, — каким-то чудом, каким, я еще не знаю, дочь возвращена мне"

Встав, Велвет повернулась к мужу.

— Она рождена, как все, господин, но меня принудили оставить ее в Индии, когда пятнадцать лет назад отправили домой. Я решила, что больше никогда не увижу дочь, но это — она. У меня нет сомнений. У нее отцовское родимое пятно под левой ноздрей на верхней губе. — Она отвернулась от мужа и протянула к девушке руки. — Иди ко мне, Ясаман Кама Бегум! Ты лучший подарок из всех, какие я когда-либо получала! Мне так хочется тебя обнять — ведь раньше я не могла этого сделать. — Слезы радости хлынули у нее из глаз.

С радостным восклицанием Жасмин рванулась навстречу матери:

— Мама, о, мама. — Она тоже плакала.

Велвет сжала ее и стала покрывать ее лицо поцелуями.

— Дорогая, — шептала она Жасмин, — ты еще красивее, чем я могла себе представить. Почему ты здесь? Я считала, что ты вышла замуж и устроила свою жизнь. Как отец?

Вокруг столпились родные, изумленные, с вопросительным выражением на лицах. Им тоже нужно было все объяснить.

— Подожди-ка, — проговорила Скай, и все обернулись к ней, — это слишком длинная история, чтобы рассказывать ее несколько раз. Подходите поближе, дорогие, и Велвет вместе с моей сорок шестой внучкой все вам расскажут.

— Так вот что ты имела в виду, когда на Рождество говорила, что у вас с папой сорок шесть внуков, — рассмеявшись, заключила Виллоу, — Ты ведь всегда знала о ней, мама? Конечно, знала! Разве в нашей семье от тебя что-нибудь утаится?

— Сэнди, Адам Чарльз, Сибилла! — заревел граф Брок-Кэрнский — Сейчас же вон из зала!

— Нет! — твердо возразила бабушка. — Останьтесь, пожалуйста, все. — И повернулась к зятю:

— Я знаю, Алекс, для тебя это потрясение. Для них — тоже. Но Жасмин существует. Твои дети — родня ей по крови, и должны услышать правду из ее уст и из уст Велвет, а не какие-нибудь сплетни из закоулков. — Своей крепкой рукой она взяла его за руку. — Ну пожалуйста, Алекс.

— Хорошо, — ответил он, не найдя, что возразить ей. И хотя Сибилла была явно ошарашена таким поворотом событий, мальчики с явным любопытством ждали, что произойдет дальше. — Можете остаться, — коротко бросил он.

Со всего зала принесли и расставили вокруг камина стулья. Дамы расселись, мужчины встали рядом. Два юных Гордона устроились на полу, оперевшись, как на спинку, на затянутые в шелка ноги теть. Все глаза обратились к Скай, Велвет и красивой молодой женщине.

— Это, — официальным тоном начала Скай, — первенец Велвет, В ее родной Индии ее звали Ясаман Кама Бегум. Она принцесса из королевского дома Моголов. Но предпочитает, чтобы здесь ее звали Жасмин, а фамилию взяла деда. Ее спутники — это старший управитель Адали и служанки Рохана и Торамалли. Они служили и Велвет, когда она была в Индии. А теперь, я надеюсь, рассказ продолжит моя дочь.

— Все вы помните, что вскоре после того, как мы поженились, Алекс сражался на глупейшей дуэли из-за давно утерянной чести какой-то проститутки, — начала она и взглянула на мужа. Тот, нимало не смущаясь, ответил ей взглядом. Жасмин вся превратилась в слух, чтобы добавить новые черточки к портрету Кандры, который составила по рассказам мамы Бегум. — Присутствовавший там Патрик услышал, как кто-то крикнул — лорд Гордон убит, а взглянув, увидел распростертое на лужайке тело Алекса. Он бросился ко мне, чтобы передать эту страшную весть, прежде чем это сделает кто-нибудь из чужих. — Она повернулась к брату, тот вспыхнул, вспомнив опрометчивый юношеский поступок. — Новость меня потрясла. Отца и мать держал в Индии португальский губернатор, требуя за них выкупа. Мурроу вот-вот должен был поднять паруса, чтобы отплыть туда с золотом, необходимым для их освобождения. И я попросила его взять меня с собой. Я не могла оставаться наедине со своим горем.

— Ты могла приехать ко мне или Дейдре, — резко возразила Виллоу.

Велвет рассмеялась:

— Ты бы попыталась устроить мою жизнь, дорогая хозяюшка Виллоу, а дражайшая Дейдра так бы за меня переживала, что мне в пору ложиться со своим горем в могилу. — Велвет посмотрела на сестер. — Нет, тогда мне лучше всего было уехать в Индию. Мама и папа смогли бы меня поддержать. Но когда мы приехали в Индию, оказалось, что они ускользнули от португальского губернатора и уже плыли домой. Губернатор был взбешен. Он захватил меня прямо на корабле брата и вынудил его отдать выкуп в обмен на мою свободу. Но Мурроу не подозревал, что мама смертельно оскорбила губернатора, отвергнув самым резким образом его недвусмысленные притязания. В отместку за это губернатор решил не возвращать меня брату, а послал в качестве подарка Акбару, Великому Моголу и правителю Индии. Когда Мурроу обнаружил предательство португальца, было уже поздно. Караван, которым отправили меня, давно ушел. Велвет печально вздохнула и продолжила рассказ:

— Я не собираюсь вспоминать ужасные подробности путешествия и моего прибытия в тогдашнюю столицу Могола Фатахпур-Сикри. Вам достаточно знать, что Могол Акбар влюбился в меня и сделал в соответствии с индийскими законами сороковой женой. Я тоже полюбила Акбара, и в августе девятого числа в год 1590-й от Рождества Христова в Кашмире родилась наша дочь Ясаман. Ребенок еще сильнее привязывает женщину к мужчине, — рассудительно заметила Велвет, и все женщины в зале поняли, о чем она говорит. — Я любила человека, которого считала мужем, любила нашу девочку. Когда ей было лишь несколько месяцев от роду, во дворец Могола приехал дядя Майкл О'Малли и сообщил, что в той злополучной дуэли Алекс Гордон не был убит. Он остался жив и, несмотря ни на что, он, а не Акбар, был моим законным супругом. У меня не было иного выбора, как возвратиться в Англию. Тогда я не хотела возвращаться. Замужем за Алексом я была лишь несколько месяцев, а с Акбаром провела почти два года. И у нас родился ребенок! Но Акбар был человеком чести и не позволил бы себе оставить в своем гареме чужую жену. Меня опоили зельем и отправили сюда без дочери. Взять с собой дочку Акбар не разрешил. «Ясаман — все, что осталось мне от нашей великой страсти», — сказал он мне. И, хорошо зная характер европейцев, он опасался за ее будущее в Англии. После отъезда я почти ничего не знала о дочери. Только то, что она жива. Каждый год на ее день рождения Акбар посылал маме жемчужину в знак того, что с Ясаман все в порядке. Два года назад мама сказала, что получила от наставника дочери Куплена Батлера письмо, в котором говорилось, что она счастливо вышла замуж. Если у меня и оставались надежды встретиться с моей девочкой, то после ее замужества они совершенно рассеялись.

— А теперь пришла очередь рассказывать Жасмин, — улыбнулся новой племяннице Робин Саутвуд. — Как случилось, что ты оказалась в Англии, дорогая?

Гости разом обернулись к девушке и залюбовались ее красотой и манерами. Лишь граф Брок-Кэрнский еще был зол на это привлекательное существо, которое так перевернуло его жизнь. Больше него злилась только дочь Сибилла. Она была дочерью Велвет, а не эта экзотическая штучка! И она не будет делиться материнской любовью с этой Жасмин! Велвет ее мать!

— Я не помню родившую меня мать, — тихо начала девушка. — Но с раннего детства мне не позволяли забывать женщину по имени Кандра, которую так сильно любил мой отец. Мне рассказывали, что в день, когда Кандру отняли у него, отец поднялся в высокую дворцовую башню, из которой открывался вид на дорогу к побережью, и оставался в ней три дня, спустившись оттуда лишь по настоянию матери, приехавшей на зов испуганных жен, мольбам которых он не отвечал. Когда наконец он вышел из башни, его волосы были седыми. Он так и не перестал горевать о Кандре.

Велвет всхлипнула. Слезы наполнили ее глаза.

— У него были такие красивые темные волосы, — сказала она тихо. — Мягкие, но непокорные, как и он сам. Гримаса боли исказила лицо Алекса Гордона.

— Меня отдали первой жене отца, Ругайе Бегум, чтобы та вырастила меня, — продолжала Жасмин. — Я зову ее мамой Бегум. Жизнь моя в кругу семьи была простой. По отцу у меня было три брата и три сестры. Но вот в день моего тринадцатилетия ко мне в спальню вошел старший брат Салим. Не буду рассказывать ужасных подробностей, но он пытался меня соблазнить и решил это когда-нибудь довести до конца. Но в ту ночь он был терпелив и оставил меня девственницей.

Сибилла охнула, но тетя Валентина тут же ущипнула ее за руку, чтобы прекратить всякое изъявление чувств, способное вызвать гнев отца. Валентина полагала, что, несмотря на невинность, Сибилла знала гораздо больше, чем пыталась показать.

Жасмин рассказала о свадьбе, перешла к убийству Ямала и наконец остановилась. Слезы, которые она до этого сдерживала, бежали по ее бледным щекам. «Помни, что ты дочь Могола», — вдруг услышала она голос мамы Бегум.

— А почему же отец оказался неспособен тебя защитить? — мягко спросил Мурроу О'Флахерти.

Жасмин покачала головой:

— Здоровье отца было сильно подорвано. А на счастье или на беду. Салим был его старшим сыном и наследником. Существовал только один выход — я должна была покинуть Индию. Отец и мама Бегум разработали план побега. В порт Камбей я ехала инкогнито с отцом Кулленом и слугами. Уже в Англии я узнала, что мой папа. Великий Могол, умер через два месяца после моего отплытия.

Теперь Салим взял себе имя Джахангир, что значит Завоеватель Мира, и стал Великим Моголом Индии. Останься я там, и меня бы принудили к кровосмесительной связи с собственным братом. Одна мысль об этом приводила меня в ужас. Отец и мама Бегум полагали, что в Англии в семье родной матери я буду в безопасности.

— А твой брат знает, что ты здесь? — спросил Робин Саутвуд.

— Нет, сэр, насколько мне известно, не знает. Никто, кроме отца, мамы Бегум и слуг, прибывших со мной, не имел представления, куда я еду.

Последовало долгое молчание: собравшиеся пытались осмыслить то, что рассказали им Велвет и Жасмин. Потом заговорил Патрик, лорд Буркский, который по возрасту был ближе всех Велвет:

— И что ты теперь собираешься делать. Жасмин?

— Бабушка считает, что мне нужно снова выйти замуж, но я, дядя, не чувствую себя готовой обустраивать свою жизнь, — рассмеялась девушка.

— Жасмин поживет со мной, — твердо заявила Скай. — Мы с Адамом переделали наши завещания. Однажды она унаследует и лондонский Гринвуд, и Королевский Молверн. Поскольку к Велвет перейдет отцовский титул, когда-нибудь он будет и титулом Жасмин, как ее старшей дочери. Гринвуд и Королевский Молверн никому из вас не нужны, и поэтому у вас не может быть возражений.

— Но Гринвуд и Королевский Молверн должны достаться маме, — завопила Сибилла Гордон. — А она говорила, что когда-нибудь они будут моими!

— Ей не следовало тебе этого говорить, Сибилла, — резко ответила Скай. — Эти дома не ее, чтобы она могла их раздавать. Хотя много лет мы собирались оставить их ей, но на самом деле она в них не нуждается. Твой отец, Сибилла, решил не жить в Англии. А ты, я слышала, собираешься стать женой графа Гленкирка и тоже останешься в Шотландии. А Жасмин внучка мне по крови, и ей нужен дом.

— Как и раньше, его двери будут всегда открыты для всей семьи, — попыталась успокоить Жасмин Сибиллу.

— Как это мило, — едко заметила Сибилла. — Но если ты думаешь, что я хоть раз появлюсь в этом доме, когда он станет твоим, ты глубоко ошибаешься. И в Гринвуде тоже. Нечего, чтобы мое имя трепали рядом с именем незаконнорожденной иностранки, даже если она и ребенок моей матери.

Жасмин побелела, но прежде чем кто-нибудь из гостей успел вымолвить слово, ответила:

— Я законная дочь правителя Индии, а ты, хоть и родилась в Англии, но от внебрачной связи дочери серебряных дел мастера и мужа моей матери. Кто ты в таком случае?

— О-о-о! — Сибилла зло топнула ногой, все ее золотистые кудряшки затряслись.

Жасмин рассмеялась. Сибилла хоть и раздражала ее, реакция девочки ей показалась глупой.

— Папа! — закричала дочь Гордона. — Эта незаконнорожденная еще и смеется надо мной. Заставь ее немедленно перестать! Я этого не потерплю!

Жасмин подошла и ударила ее по щеке.

— Если ты еще раз скажешь это слово, — предупредила она сводную сестру, — я выцарапаю твои голубые лупешки.

Сибилла вскрикнула, ярость овладела ею. Она Сибилла Александра Мери Гордон, дочь графа Брок-Кэрнского. А девчонка перед ней — никто. Никто!

— Отец официально удочерил меня, ты незаконнорожденная! Жасмин снова ударила ее по щеке, на этот раз сильнее.

— Я предупреждала тебя не говорить этого слова. Официально удочерить еще не значит исправить низкую кровь, которую ты, без сомнения, унаследовала от матери.

— Вот моя мать! — Сибилла указала на Велвет.

— Нет. Это моя мать, — ответила ей Жасмин.

— Прекратите обе сейчас же, — вмешалась Скай. — Ты начала эту свару, Сибилла, а ты, Жасмин, кончаешь. Велвет — мать вам обеим. Она родила Жасмин, а Сибиллу вырастила с пеленок. Извинитесь друг перед другом. Я не потерплю, чтобы из-за глупых пререканий раскололась семья.

— Извиниться? Перед ней? Никогда! — выпалила Сибилла.

— Вряд ли мне следует извиняться за то, что я говорила правду, — сердито ответила бабушке Жасмин.

— Незаконнорожденная! — снова зарычала Сибилла. Жасмин повалила сводную сестру на ковер, уселась на нее и принялась колотить крепко сжатыми кулаками. Она преподаст этой маленькой негоднице урок, который та никогда не забудет. Как осмелилась она так ее обзывать? Незаконнорожденная? Нет, она не была незаконнорожденной. Она дочь Могола! Сибилла завизжала и стала отбиваться. Она была достойным противником и дралась с яростью.

— Вот к чему приводит безрассудное поведение! — крикнул Алекс Гордон жене.

— Мое безрассудное поведение? — парировала Велвет. — Я была беспомощной рабыней в гареме Могола. Ты бы предпочел, чтобы я убила себя, чтобы сохранить твою честь? А почему же ты не пекся о ней, когда связался с Аланной Вит и сделал ее любовницей? Ты даже взял ее с собой в Шотландию и поселил в отдельном доме в собственной деревне, где она так мучила меня и чуть не убила! Мое безрассудное поведение? — Она повернулась к мужу и ударила его так, что тот пошатнулся.

— Полюбуйтесь-ка, — рассмеялся Робин, граф Линмутский. — Вот уж чего я никогда не видел — битва Брок-Кэрнов. Они так миловались последние годы, что я уж решил, что скука навсегда поселилась в их жизни. Люблю неожиданности, а вы? — фыркнул он и обернулся к племянницам, катающимся и царапающимся у его ног.

— Как ты можешь, Робин? — упрекнула мужа Эйнджел, но тот уже хохотал вместе с другими мужчинами так, что слезы струились по их щекам.

— Все мужчины — откровенные дураки! — мрачно провозгласила Скай. — Эйдан, помоги-ка мне разнять этих диких кошек. И ты тоже, Виллоу.

Женщины не без труда разняли дерущихся и развели в разные стороны. Оцепенев от вида схватки, слуги вопросительно смотрели на Скай, ожидая распоряжений.

Она лишь покачала головой.

— Здесь другой мир, и ваша хозяйка должна учиться уживаться в нем. — Ее ирландские глаза блеснули. — Кажется, у нее неплохо получается; Как по-вашему? — шепнула она им.

— Да, госпожа, — беспомощно ответил Адали и рассмеялся, потом посмотрел на Рохану и Торамалли, которые, не сдержавшись, прыснули в ладошки.

Красивые черные волосы Жасмин были перепутаны, а под левым глазом стал наливаться синяк. Платье соскочило с одного плеча.

Сводные братья Сэнди и Адам Чарльз вытаращили от удивления глаза. Они и не представляли, что девчонки могут драться как мальчишки. Младший, посмотрев на Жасмин, расплылся в улыбке.

— Ну и синяк подставила тебе Сибби, — констатировал он без всяких эмоций.

Жасмин с интересом посмотрела на него. Она всегда была младшей и вдруг оказалась братьям старшей сестрой.

— А я ей, — ответила она.

— Ты и вправду незако… — начал он и остановился. — Ну ты сама знаешь кто… Жасмин рассмеялась.

— Это трудно объяснить, — сказала она мальчику. — У нас одна мать, но разные отцы. Как тебя зовут? Я должна знать твое имя, раз мы брат и сестра.

— Адам Чарльз, но все зовут меня Чарли.

— Так вот, Чарли, ты слышал мой рассказ. Но давай я постараюсь объяснить все попроще. В той стране, где я родилась, я была рождена в законном браке. И здесь ты и твои братья были рождены в законном браке. Но в Англии кое-кто считает союз нашей матери с моим отцом незаконным. Зато в Индии никто так не думает. Тебе это что-нибудь говорит? — Она взглянула на мальчика. У него были темные волосы и бабушкины голубые с зеленью глаза, на переносице золотилась россыпь веснушек.

— Понятно. Это как дома старая Церковь и новая Церковь. Каждая говорит, что другая не права и несет зло, — сообразил Чарли.

Жасмин удивило, как быстро мальчик нашелся с ответом. Из занятий она знала, что по всей Европе идут религиозные распри, а бабушка рассказывала ей о том, что делается в Англии.

— Да, Чарли, очень похоже. Ты смышленый парень.

— Давай дружить. У меня нет девчонок-друзей, но я не знал ни одной, которая так хорошо дерется. Теперь я вижу, ты и впрямь подбила Сибби глаз. — И он показал пальцем на свою сводную сестру.

Юная леди Сибилла в самом деле пострадала больше. Светлые волосы были всклокочены и сбились в неприглядные колтуны, лицо расцарапано, глаз заплыл, юбка изодрана. И все же она вопила сильнее, чем того требовало ее положение.

— Она чуть не убила меня! Она пыталась меня убить! Мама! Папа! — Сибилла оглянулась на родителей, но те все еще спорили друг с другом. Не сумев привлечь их внимание, она помрачнела, притихла и посмотрела на Жасмин. Та ответила ей презрительным взглядом.

— О-о-о-о! — заверещала Сибби, внезапно попятившись назад. — Сейчас эта дикарка снова бросится на меня. Уберите ее от меня! Уберите от меня! — Сибби прижалась к тете Виллоу.

Но Виллоу была не из тех, кого могли обмануть истерики Сибиллы. Она взяла девушку за плечи и сильно встряхнула:

— Довольно, мисс. Твоя сводная сестра Жасмин даже не шевельнулась. Брось нести эту чушь, иначе за твои капризы я сама нахлещу тебе, мерзкая девчонка!

Сибби сразу замолчала.

— Испорчена, — заявила Виллоу Джоан О'Флахерти. — Велвет ее совсем испортила. Вот как вредно быть единственной девочкой среди братьев в семье. Теперь у нее появилась соперница, чтобы разделить любовь Велвет, и она ревнует.

Джоан кивнула. Соглашаешься или не соглашаешься с Виллоу, лучше просто кивнуть, а в данном случае Джоан была на стороне своей грозной родственницы.

Но графине Линмутской было жаль племянницу.

— Не вини ее, Виллоу, — сказала Эйнджел Саутвуд. — Ведь Велвет всю жизнь была только ее. Может быть, она потому и была такой хорошей матерью, что Аланна — такой плохой. Для Сибби — страшное потрясение обнаружить, что у Велвет есть и другая дочь. Особенно в такой ситуации.

— Хоть бы Алекс показал дочери лучший пример, — проворчала Виллоу. — Тогда бы и Сибби вела себя прилично. Так нет же. Он возмущается и произносит речи по поводу того, что случилось почти шестнадцать лет назад. Хотя я и не одобряла бегство Велвет с Мурроу и сейчас продолжаю считать так же, но рождение дочери от индийского короля вряд ли можно ставить ей в вину.

— Но я не считаю, что в рождении Жасмин целиком повинен только отец ребенка, — расхохоталась Валентина Бурк. — Ты не думаешь, дорогая Виллоу, что некоторое участие в этом приняла и Велвет?

— С меня довольно! — заявила Скай. — Сядьте и перестаньте ржать, как жеребцы, — свирепо обратилась она к мужчинам. — Я не желаю больше ссор, — продолжила она, когда в зале наступила тишина. — Все совершенно ясно. Жасмин — дочь покойного Великого Могола Акбара. Родилась она в законном браке, как это принято в Индии, и такая же законнорожденная, как любой из вас. Она приехала, чтобы искать у нас зашиты! И она ее получит. И все остальное, что я захочу ей дать, тоже. Это всем понятно?

И ты, Сибилла, — дочь Велвет, потому что она вырастила тебя с пеленок и крепко тебя любит. И каковы бы ни были обстоятельства твоего рождения, твой отец все узаконил. Но ни тебе, никому другому я не позволю чернить репутацию Жасмин и имя де Мариско. Ты ревнуешь, что тебе придется делить с ней мать. Это мне понятно, но постарайся не быть ревнивой. Я знаю, что у Велвет достанет любви для двух дочерей и всех сыновей. Ты не так глупа, чтобы этого не понять.

Алекс! Наша дочь была тебе верна до своих приключений в Индии и, конечно, после них тоже. Появление Жасмин среди нас — большая неожиданность для тебя, но хочу напомнить, что дочь вырастила ребенка, рожденного твоей любовницей. А об этом ее никто не просил. Она поступила так из любви к тебе. И ты не посмеешь обращаться плохо ни с ней, ни с Жасмин, если не хочешь отвечать передо мной.

— Со мной все обстояло по-другому, — начал граф Брок-Кэрнский, но теща сердито перебила его:

— Если ты хочешь сказать по-другому, потому что ты мужчина, я убью тебя на месте! Ну, на сегодня с меня достаточно. Я получила больше, чем рассчитывала. Женщина я уже немолодая и отправляюсь в постель. Предлагаю и тебе поступить так же, Адам! — И она вышла из зала.

Адам де Мариско поднялся.

— До свидания, дорогие, — сказал он гостям и, подмигнув им, последовал за женой. На минуту в зале Королевского Молверна воцарилось молчание. Потом, поклонившись собравшимся и пожелав им спокойной ночи, ушла Жасмин де Мариско.

— Ох, папа! — расплакалась Сибби Гордон и, ища сочувствия, бросилась в объятия к отцу.

Но Алекс смущенно оттолкнул дочь.

— Иди в кровать, Сибби. Сейчас мне не до тебя.

Велвет обхватила ее голову руками и поцеловала девушку.

— Слушайся папу, дорогая.

— Ты еще любишь меня, мама? — прошептала Сибилла. — Или ты больше любишь ту, незаконнорожденную?

— Я всех своих детей люблю одинаково, — успокоила ее мать. — А если ты меня любишь, дорогая, не называй так больше мою дочь, которая была моим первым ребенком. Она ведь не такая. И когда ты это говоришь, то делаешь мне больно. Ты опозоришь и меня, и отца, если будешь продолжать в том же духе.

Сибилла кивнула;

— Я не стану обижать тебя, мама. Я тебя очень люблю.

— Пойдем, Сибби, — позвала племянницу Эйдан и, взяв ее за руку, вывела из зала. — Мы с дядей Конном проводим тебя наверх.

Когда двери в зал затворились, гости расселись у огня и продолжили разговор.

— Так что, Робин, — усмехнулся Мурроу, — ты говоришь, что любишь сюрпризы? Ну а как тебе сегодняшний? Я уж думал, прошли те времена, когда мама могла нас удивить, ан нет.

— Мама будет удивлять нас до самой смерти, — резко продолжила Виллоу. — Не уверена, что она не явится из гроба, чтобы поразить нас напоследок!

Оценив шутку, все рассмеялись.

— Что же нам теперь делать? — спросил собравшихся Патрик.

— С чем? — не поняла Дейдра. — Мы ведь все, — без сомнения, принимаем ребенка Велвет как члена семьи?

Родственники закивали и согласно поддакнули.

— А ты что скажешь, Алекс? — спросил графа Брок-Кэрнского муж Дейдры. — Ведь всего сильнее это коснулось тебя и твоих детей.

Алекс Гордон посмотрел на гостей. Никогда родственники не видели его таким незащищенным.

— Мадам Скай права, когда говорила, что Велвет всегда была мне верна. Она права, утверждая, что Сибби ревнует. Никто не спорит, девчонка совсем несмышленая. Она была права, говоря, что Велвет с любовью вырастила Сибби. Так оно и было.

И я хочу быть таким же великодушным к дочери Велвет, какой она была к моей дочери. Хочу любить ее ребенка так же, как она любила моего, но не могу. Хотя я и знал, что Великий Могол принудил Велвет стать его женой, я сумел выбросить это из головы, когда она вернулась домой. Потому что она была хорошей женой и родила мне сыновей. Потому что была великодушна и всем сердцем приняла мою дочь. Шли годы, и этот эпизод в нашей жизни уходил все дальше в глубь памяти, как если бы вовсе не существовал. Ничто не оживляло его.

Но вот, — вздохнул он, — передо мной живым доказательством страсти жены к другому мужчине стоит Жасмин де Мариско. Если бы хоть Велвет сказала, что ее затащили в постель. Но она любила его. И девочка стала плодом ее любви к Великому Моголу Акбару.

Может быть. Жасмин и нашлось бы место в моем сердце, если бы она оказалась простой, мягкой девушкой. Но она ведь, не такая. Она превзошла мать и красотой, и гордостью. Она — дочь Могола и постоянно помнит об этом. Боюсь, что ее появление изменит здесь все.

— Изменит, — согласился со свояком граф Линмутский. — Уже изменило. Но Жасмин — наша, плоть от плоти, кровь от крови. И я прежде всего рад, что она теперь с нами.

— В ней течет твоя кровь, Робин, но не моя, — возразил Алекс.

— И тем не менее ты будешь относиться к моей дочери, господин, с добротой и уважением, — заявила мужу Велвет.

— В твоих словах, жена, я чувствую невысказанную угрозу, — ответил Алекс жене. — Я постараюсь, но обещать ничего не могу.

— По крайней мере, когда я ложилась в кровать к Моголу, я считала тебя мертвым, а себя — невестой правителя, а ты знал, что я жива, но не пожелал удержать свою похоть в штанах до моего возвращения. И ты еще смеешь судить меня и судить ребенка, родившегося от любви с Акбаром. Чем Хуже моя верность твоей? И почему из-за этого должна страдать одна из наших дочерей? — язвительно заявила Велвет. Затем повернулась и, шелестя юбками, вышла из зала, прямая, с высоко поднятой головой.

Не проронив ни слова, Алекс поднялся и последовал за ней. — Что ж, — промолвил Эдварде, граф Альсестер, обращаясь к оставшимся членам семьи, — сегодня был не самый скучный вечер.

Глава 10

— Жасмин! — Голос настойчиво шептал ей в ухо. — Жасмин, просыпайся! Просыпайся! — Кто-то тянул ее за руку.

Она вынырнула из дымки сна, где был жив Ямал и где они снова плыли в сумерках по озеру Вулар. Голос опять с присвистом произнес ее имя. Жасмин повернулась, открыла глаза и различила лицо брата.

— В чем дело, Чарли? — зевнула она. — В доме пожар? — И, повернувшись к окну, увидела, что небо только-только начинает светлеть.

Брат забрался к ней на кровать и, доверительно прижавшись, сказал:

— Я хочу, чтобы ты пошла рассветничать со мной. Сегодня первое майское утро.

— Рассветничать? Первое утро? — сонно переспросила она, а сама подумала, как хорошо иметь маленького братца, который забирается в кровать, чтобы поболтать, даже если он будит тебя в такой несусветно ранний час.

— Ты не знаешь, как надо рассветничать? — не поверил он. — Сегодня же первый день мая. Разве в Индии нет первого мая? Я думал, он везде есть.

— Календарь в Индии основан на фазах луны, — объяснила брату Жасмин. — Весенние месяцы соответствуют месяцам Шаввай и Дулкаад в зависимости от лунных фаз в конкретном году. А что особенного в сегодняшнем дне? Почему я должна покидать уютную кровать и идти с тобой, Чарли Гордон?

— Майским рассветом, — терпеливо объяснил Чарли сестре, — мы встаем рано, чтобы нарвать цветов, срезать только что распустившиеся ветви боярышника с первой росой на заре.

— Но зачем? — опять зевнула Жасмин.

— Роса, собранная в первое майское утро, полезна для кожи, ну и всего остального… Не знаю, просто мы так делаем, — сказал он, теряя терпение. — Вставай, одевайся. Жасмин!

Она засмеялась и столкнула его с кровати.

— Но если ты хочешь, чтобы я оделась, ты, сэр, должен выйти.

— Только не тяни и не надевай туфли — это не официальный прием. — И с довольной улыбкой на веснушчатом лице он выскочил из комнаты.

Как только дверь захлопнулась за ним. Жасмин выбралась из постели. Как это он умудрился ее разыскать? Ведь вечером она не сказала, где ее комната. Она улыбнулась про себя. Отчим не принял ее, Сибилла явно невзлюбила, но мать и маленький братик оказались вполне радушными. «Если бы, — думала девушка, — я могла поведать маме Бегум, как я счастлива». Жасмин натянула поверх рубашки простую белую блузку, а на нижнюю юбку — красную шелковую. Ничего официального, сказал брат. Не нужно фижм, замысловатого корсета, на босу ногу — носок. Расчесав волосы, она аккуратно заплела их в одну косу и повязала на конце красной лентой.

Взглянув в зеркало, она нахмурилась, заметив небольшой фиолетовый синяк на щеке. Отступив назад, чтобы осмотреть себя в полный рост, она с удивлением заключила, что в этом наряде похожа больше на женщину-англичанку, чем на принцессу из королевского дома Могола. Была ли она такой всегда? — спросила себя девушка. И узнал бы ее Салим с неподведенными глазами? Потянувшись за флаконом с духами, она подумала, что даже если бы и не узнал, то вспомнил бы жасминовый аромат. Но брат был так же далеко от нее, как если бы жил на луне. Больше она его никогда не увидит.

Выйдя из комнаты, она обнаружила, что братик ждет ее в коридоре.

— Ты быстро, — одобрительно сказал он. — Ни Сибилла, ни мама так скоро не одеваются. — И взял ее за руку.

Они поспешили по лестнице к распахнутой входной двери. Мальчик, недовольно бормоча, потянул сестру на улицу.

— Боже, нас кто-то опередил!

— Разве это имеет значение?

— Может, и не имеет, — признал он. — Но в первое майское утро я люблю быть первым. Гляди! Дяди Робин и Патрик с женами! В тех же нарядах, что и вечером. Клянусь, они так и не ложились. А ты когда-нибудь не спала всю ночь?

— Ну, не всю, — ответила Жасмин, — но иногда ложилась поздно. А сколько тебе лет?

— На день святого Валентина исполнилось одиннадцать. Говорят, что для своего возраста я большой.

— А мне по вашему календарю девятого августа будет шестнадцать. А сколько лет Сибилле и братьям?

— Сибби исполнилось шестнадцать первого февраля. Она почти что старая дева. К этому возрасту большинство девчонок уже выходит замуж. Но мама не хочет заставлять ее вступать в брак по соглашению и ждет, когда она влюбится. Сибби считает, что окрутила лорда Лесли, но не знаю почему. Она едва с ним знакома. За всю жизнь видела его всего три раза. Два раза, когда была еще жива его первая жена.

— А братья? — настаивала Жасмин. История с Сибиллой занимала ее, но она хотела больше узнать о других детях матери. Сводная сестра не такая уж важная персона.

— Сэнди прошлым месяцем пошел четырнадцатый год, — ответил брат.

— Сэнди его настоящее имя? — спросила Жасмин.

— Полное имя — Яков Фрэнсис Генри Александр, — объяснил Чарли. — Яков — в честь короля, но в Шотландии Яковов так много, что этим именем его никто не зовет. Фрэнсис — в честь кузена короля, графа Ботвелла, друга отца. Король не любит своего кузена, поэтому брата не называют и этим именем. Генри — в честь принца королевской крови, но поскольку так зовут одного из близнецов, его называют Сэнди. Это сокращение от Александра, его последнего имени. Так его не перепутают с папой, которого все знают как Алекса. А как твое полное имя?

— В Индии меня звали Ясаман Камой Бегум. Ясаман по-индийски жасмин. Кама означает любовь, а Бегум мой титул. Бегум — это принцесса, Чарли. Когда я приехала в Англию, я решила изменить свое индийское имя на английский лад. Отец Куплен рассказывал, что когда меня крестили еще ребенком, мне дали имя Жасмин Элизабет Мери. Священник настаивал, чтобы у меня было настоящее христианское имя. И вот я теперь Жасмин Элизабет Мери де Мариско. Но расскажи мне о других мальчиках.

— Близнецам Робу и Хэлу в июне будет по девять лет, а маленькому Неду осенью шесть. Близнецы выглядят совершенно одинаково, и кажется, им никто, кроме друг друга, не нужен. А Нед неплохой малыш. Мама говорит, что непросто быть младшим.

— Я знаю. Я уже была младшей, — согласилась сестра.

— Доброе утро. Жасмин, доброе утро, Чарли, — приветствовал граф Линмутский племянника и племянницу. — Вы порассветничаете с нами?

— Ты так и не ложился с вечера, дядя Робин, — упрекнул его Чарли.

— Нет, — рассмеялась Эйнджел, взъерошивая его темные волосы.

— А что делают взрослые, когда всю ночь не ложатся спать? — вслух поинтересовался Чарли.

— Мы разговариваем, — ответил племяннику лорд Саутвудский, — иногда поем песни, а иногда…

— Робин! — предостерегла мужа Эйнджел, и тот рассмеялся.

— А ты, дорогая, наверное, никогда не рассветничала, — обратилась к Жасмин Валентина, леди Бурк. — Чарли тебе объяснил обычай?

— Он только сказал, что нужно собирать росу, потому что она обладает удивительными свойствами, — ответила с улыбкой Жасмин. — И цветы, и цветущие ветви. Но почему, он не знает.

Валентина рассмеялась:

— Обычай уходит в глубину веков. Наши ирландские предки назывались кельтами, а первое мая был один из самых великих священных дней и носил имя белтейн. Кельты верили, что их матерью была земля, а отцом солнце. Каждую весну с началом сезона цветения мать обновлялась, и они танцами, цветами, хвалебными песнями отмечали возрождающееся плодородие. Приход христианства многое изменил в старых традициях, но выжили первое мая и канун Дня всех святых — другой большой кельтский праздник, именуемый самхейн.

— А у нас в Индии есть праздник Холи, когда на целый день рушатся барьеры между кастами, он тоже связан с сезоном цветения. Люди посыпают друг друга цветной пыльцой и лепестками, едят особые кушанья, поют и танцуют. Кажется, в наших культурах есть много общего, — заключила Жасмин.

— Смотрите, — показала Эйнджел, — сюда идут Сэнди и Сибби.

— Боже милостивый, — процедил Чарли.

— Доброго майского утра, дети, — приветствовала их Эйнджел.

Юные Гордоны ответили тете Сэнди весело, а Сибби сдержанно, бросив недружелюбный взгляд на Жасмин. Утром ее подбитый глаз заплыл еще больше.

Они пошли через поле, и вскоре из-за горизонта показалось солнце, позолотившее своим сиянием мир. Роса крошечными каплями сияла в траве, и люди наклонялись, чтобы умыть в ней лица. Жасмин последовала примеру родных. Они рвали цветы из-под ног и с кустарников, образующих живые изгороди: сирень, лютики, ранние розы, мак, цветущие ветви боярышника, яблоневый цвет. В небе лилась песня жаворонка. Жасмин чуть не заплакала — так все вокруг было красиво и мирно. Счастье вдруг переполнило ее. Англия. Она любила ее, хотя эта страна так отличалась от ее родной Индии. Здесь был дом. Девушка чувствовала это всем сердцем, всей душой.

Она брела, впитывая это майское утро, скорее ощущая, чем видя. Рядом с ней шел Чарли. Из леса вышло поглазеть маленькое стадо оленей, самец, три самки и четыре очаровательных олененка. Жасмин остановилась и разглядывала их, пока животные, почуяв человека, не скрылись за деревьями. В руках девушка сжимала цветы.

— О чем ты задумалась? — спросил Чарли.

— О том, как хорошо все вокруг и как я счастлива. — Оглянувшись, Жасмин увидела, что тети и дяди уже повернули к дому. Но Сибби и Сэнди все еще собирали цветы.

— Пошли обратно, — сказал Чарли. — Я нашел для бабушки несколько симпатичных фиалок. Она любит, когда я приношу ей цветы.

— А ты любишь, когда она дает тебе конфеты, — услышав, что сказал брат, вставила Сибилла. — Ведь она всегда дает тебе конфеты, когда ты ей что-нибудь приносишь. Старушка любит, когда к ней подлизываются.

— А может быть, она просто любит Чарли и ей приятно, что он о ней думает, — тихо промолвила Жасмин.

— Ха! Много ты знаешь, — фыркнула Сибилла. — Чарли — второй сын. Ему самому нужно пробиваться в жизни. Он надеется, что бабушка ему поможет, и все время крутится рядом с ней. У старушки столько внуков, и братик не хочет, чтобы о нем забыли.

— Мать тебя, наверное, уксусом вскормила, — ответил Чарли. — Что за едкий язык!

Неожиданно Сибилла Гордон набросилась на брата, но в ту же минуту оказалась на траве. С криком она вскочила на ноги.

— Сэнди, ты видел, она толкнула меня? Ты видел? Жасмин не обратила внимания. Она была слишком занята, изучая щеку Чарли. Сибилла расцарапала ее ногтем, и из нее сочилась кровь.

— Когда придем домой, — сказала она брату, — я приготовлю специальную мазь. Она залечит царапину, и шрама не останется.

Чарли хотел было разреветься, но проглотил слезы и лишь всхлипнул.

— Сэнди! — Сибилла упрямо старалась привлечь внимание брата. — Она толкнула меня! Эта дрянь на меня напала! Ты должен сказать отцу. Он накажет ее. Это просто дикарка, и ей не место среди порядочных людей.

— Жасмин-дикарка, — промолвил Чарли, еще раз всхлипнув, и его старший брат, серьезный мальчик, невольно улыбнулся.

— У тебя не было права бить Чарли, Сибби, — сказал он. — Жасмин его только защищала.

— О-о-о-о! Всех вас ненавижу! — завопила Сибилла и, швырнув на землю собранные цветы, бросилась назад к дому.

— Спасибо, — поблагодарила Жасмин старшего из братьев. Взглянув на Сэнди, она заметила, что у него глаза цвета янтаря. Он был миниатюрной копией отца — такой же темноволосый, с мужественными чертами лица.

— Как наследник отца, когда-нибудь я буду главой семьи, — продолжал он тем же ровным голосом. — И хоть годами я моложе тебя. Жасмин, по положению в семье я старший. И мне было бы приятно видеть, что ты относишься ко мне с уважением. Мне не нравится, что вы с Сибиллой ссоритесь. Она ведет себя так по-детски, так как боится, что, разыскав тебя после стольких лет, мама будет любить тебя больше. Хотя вы почти одного возраста, Сибилла еще девочка, с девичьими мечтами. А ты женщина, Жасмин. Ты повидала мир и жила такой интересной жизнью, какую Сибилла и представить себе не может.

— Кто я такая, Сэнди? — спросила мальчика Жасмин. В первую минуту он не понял ее, потом его глаза прояснились:

— Ты — сестра мне по матери, ты дочь нашей мамы от ее прежнего законного брака с Великим Моголом Индии.

— Ты правда так считаешь?

— Если бы я так не считал, я бы усомнился в добром имени нашей матери. А этого я никогда не сделаю.

— Твой отец был в ярости, узнав о моем рождении, — напомнила Жасмин. — А как насчет его доброго имени? Разве ты не клялся ему в верности?

Мальчик улыбнулся.

— Ты умна, как бабушка, — ответил он. — Да, отец рассержен, но он любит маму. Пройдет время, и он со всем примирится, если не ради себя, то ради матери. Но учти, что Сибби он будет защищать всеми силами. Она его единственная дочь, и этим ему дорога. Твой отец сделал бы для тебя не меньше.

Жасмин кивнула:

— Отправляя в Англию, отец этим защищал меня. Я понимаю и постараюсь быть добрее с Сибиллой. Но ей не стоит меня задирать — я ведь дочь Могола.

Пока они говорили, Чарли подобрал с земли цветы Сибиллы и, видя, что отношения между братом и сестрой налаживаются, предложил:

— Пошли домой. Надо отдать бабушке и маме букеты. Трое подростков пересекли поле и тут услышали за спиной гиканье: перед ними возникли двое верховых на великолепных породистых лошадях — одной гнедой, другой черной. Мужчины были одеты для верховой езды: в темных бриджах, сапогах, коротких кожаных куртках поверх сюртуков и с непокрытыми головами.

— Здравствуйте, дети, — приветствовал один из всадников. — Это Королевский Молверн? — Он указал на дом. — Нам нужен лорд де Мариско.

— Да, милорд, это Королевский Молверн, — ответил Сэнди, — а лорд де Мариско — наш дедушка.

— Бог мой! — воскликнул один из наездников. — И сколько же у него всего внуков?

— Сейчас сорок шесть, — гордо ответил Чарли.

— А девушки все такие же красивые, как твоя сестра, парень? — спросил другой джентльмен. — Ведь она твоя сестра?

— Наполовину, сэр.

— Чарли, Сэнди, пойдемте, — коротко сказала Жасмин. — Мама и бабушка нас ждут.

— Подумайте только! А ты уже не ребенок? — удивился второй всадник.

Жасмин взглянула вверх на мужчину и почувствовала неловкость из-за того, что боса.

— Да, милорд, я не ребенок, — холодно ответила она. — А теперь извините, пожалуйста. Нас ждут в семье. Пока вы тут праздно болтаете, наши цветы вянут и совсем погибнут, когда мы донесем их до дома. — Обойдя лошадей. Жасмин повела за собой братьев.

— Ну что, Рован? Как тебя осадили! — ухмыльнулся первый мужчина. — Этого следовало ждать. Женщины в этой семье сильные, красивые и острые на язык.

— А ты ее знаешь, Том? — спросил его спутник. — Ты видел ее глаза? Они бирюзово-голубые. В жизни таких не встречал. Не встречал и такой красивой женщины. Ни одна девушка не выглядит такой спелой и зрелой, готовой, чтобы ее сорвали. Она будет моей!

— А если она замужем, Рован? С де Мариско лучше вести себя поосторожнее. Они горой стоят друг за друга, а их женщины — не распутницы. Если хочешь заполучить кобылу из конюшен лорда де Мариско, Найтвинд, следи-ка лучше за своими манерами. Маркизу Вестлею негоже гоняться за женщинами.

— А графу Кемпе? — ухмыльнулся его друг. — Ты почти полмира проскакал в погоне за Валентиной Бэрроуз, а она ускользнула от тебя и вышла замуж за кузена лорда Бурка.

— Увы, — ответил Томас Ашбурн, граф Кемпе, — злой рок не позволил мне жениться на моем божестве, но я всегда относился к ней с нежностью и уважением. Я счастлив, что Вал, Патрик и я остались добрыми друзьями. Я дорожу их дружбой.

Граф Кемпе был красив: высок, со стройным, хорошо сложенным телом атлета, серыми с поволокой глазами и жесткими, аккуратно постриженными волосами. Его лицо украшали элегантные, с заостренными кончиками, усы. В свое время из-за него трепетало множество сердец, но он был покорен лишь одной женщиной — Валентиной, леди Бурк. И с тех пор никто не смог поразить его воображения.

Спутник его был не так красив. Высокий, гладковыбритый, с квадратным подбородком, прорезанным посередине ямочкой, он был крепко сбит, но не толст, а широк в кости. Кожа его была свежей, но больше всего привлекали взгляд его золотистые глаза и копна вьющихся рыжевато-коричневых волос. Он держался с надменностью, которую можно было ожидать от человека, ведущего свой род от самого Альфреда Великого14. Его семья владела обширными землями.

Подъехав к, дому, всадники спешились, и конюх принял их лошадей. Лакей проводил гостей в дом и провел в маленькую светлую приемную.

— Граф Кемпе и маркиз Вестлей к лорду де Мариско, — объявил Том Ашбурн лакею.

— Хорошо, милорд. Извольте немного подождать. Вино и печенье на столе, — сказал лакей и с поклоном вышел из комнаты.

Не имевшие еще в этот ранний час ни крошки во рту, мужчины расположились на стульях с обитыми декоративными тканями спинками и налили себе вина. Рядом пылал небольшой камин, разгоняя утренний холодок.

Внезапно дверь растворилась, и в комнату вошла улыбающаяся женщина:

— Том Ашбурн, ну какой же ты негодник! Почему ты не сообщил, что приедешь? Здесь Патрик и Валентина. Мы праздновали день рождения Велвет. — Она обняла его и расцеловала в обе щеки. — Нашел себе жену или все еще ухлестываешь за моей снохой?

— Мадам Скай! — Он, в свою очередь, поцеловал женщину, наслаждаясь запахом ее духов с ароматом дамасской розы. Она, безусловно, была самой женственной из всех леди, каких он только знал. — Я и не ищу жену. Разве вы забыли, что собирались мне подыскать сами? Я полагаюсь на ваш прекрасный вкус.

— Такой же плутишка! — улыбнулась она. — Но представь меня своему товарищу.

— Графиня Ланди, мой кузен Яков Рован Линдли, маркиз Вестлей. Рован, это госпожа де Мариско.

Маркиз Вестлей склонился над рукой Скай и пробормотал вежливые слова приветствия.

Скай с любопытством посмотрела на него и повернулась к Тому Ашбурну:

— С чем пожаловал? Сто лет тебя не видела.

— У Рована есть несколько породистых кобыл из Испании. С тех пор как заключен мир, плавать можно свободно. Они арабских кровей, и он хочет их развести. Я сказал ему, что Ночной Ветер — жеребец вашего мужа — лучший во всей Англии, и мы приехали поговорить об этом с лордом де Мариско.

— Боюсь, что Адам еще в кровати. Празднование дня рождения дочери всегда начинается накануне первого дня мая, потому что она родилась после полуночи, — объяснила Скай. — Муж не так молод, как прежде, а наш подарок Велвет произвел в семье необычайное волнение. Пройдите в зал и разделите с нами завтрак.

— А что же вы подарили такое дочери, что вызвало такое волнение? — заинтересовался маркиз Вестлей.

— Это длинная история, милорд. Пойдемте завтракать. Если вам действительно интересно, я расскажу, — пообещала Скай.

В зале оказались только мальчики, Сибилла и Жасмин, усевшиеся по разные концы стола как можно дальше друг от друга. Сэнди устроился рядом с Сибиллой, а Чарли подле Жасмин. Скай нахмурилась, понимая, что, если она начнет сейчас рассказывать историю Жасмин, опять возникнет скандал. Но тут же заметила, что внуки уже поели.

— Вы еще не виделись с мамой? — спросила она их.

— Мы думали, она еще в постели, бабушка, — первая ответила Сибилла, — и не хотели ее беспокоить.

— Праздник или нет, маме пора вставать, — повернулась к девушке Скай. — Поди и скажи ей это, Сибилла.

— Хорошо, бабушка. — Сибилла встала, поклонилась и затем сгребла ворох цветов. — Я отдам их маме. — И с колыхающимися светлыми кудряшками она поспешила из зала.

— И это ваша внучка, мадам Скай? — спросил Том Ашбурн.

— Она — дочь зятя, графа Брок-Кэрнского, но воспитана его женой, моей дочерью Велвет. Хотя мы и не родня по крови, я всегда считала ее своей внучкой.

— А помните, мадам Скай, — сказал он серьезно, — что вы обещали подыскать мне жену среди своих внучек?

— Сердце Сибби принадлежит графу Гленкирку, — встрял в разговор юный Сэнди.

— Но брачного договора пока нет, — тут же отозвался Чарли.

— А кто эти замечательные молодые люди? — рассмеялся Том Ашбурн, усаживаясь за стол.

— Мои внуки Сэнди и Чарли Гордон — два маленьких негодника, уверяю тебя, — ответила Скай. — Они братья Сибиллы.

— А эта леди? — подал голос маркиз Вестлей, разглядывая Жасмин чуть пристальнее, чем позволяли приличия. Было заметно, что она его заинтересовала.

— Моя внучка — Ясаман Кама Бегум, принцесса королевского дома Могола. В Англии будет известна как Жасмин де Мариско. Ее отец — скончавшийся Великий Могол Акбар, мать — моя дочь Велвет. Она и была сюрпризом ко дню рождения, который вчерашним вечером вызвал столько потрясений в семье. Рассказать вам про нее, пока вы едите?

Оба гостя, заинтригованные, тут же согласились.

— Женщины в вашей семье склонны к приключениям, — заметил с улыбкой Том Ашбурн. — Вы, леди Майкл, Вал, а теперь я узнаю о графине Брок-Кэрнской. Рассказывайте, мадам Скай!

Пока она говорила, слуги принесли завтрак, подобного которому никто из них давно уже не пробовал: овсянка со сметаной, размешанная с кусочками сушеного яблока и груши, яйца, размятые в сметане и вине марсала, розовый душистый деревенский окорок, тончайшие отбивные из ягнят, горячий, только что из печи, хлеб, мед, недавно сбитое масло, небольшая головка острого сыра, графины с Орехово-темным пивом и красным вином.

Мужчины принялись за угощение, а Скай разворачивала перед ними перипетии истории Жасмин. Когда она подошла к концу. Том Ашбурн изумленно повернул к ней голову:

— Это самая удивительная история, какую я только слышал. Не знай я вас и вашу семью, я бы усомнился в том, что вы рассказали. Но, побывав с вашим сыном и Вал в Турции, верю всему. Может быть, мне следует поискать жену в семье поспокойнее?

— Ха! — рассмеялась Скай. — Да тебе, милорд, вовсе не нужна жена. Иначе ты давно бы нашел ее сам. Твое разбитое сердце теперь принадлежит искусству, — подтрунивала она над ним. — К тому же большинство женщин из моей семьи — совсем не лучшая партия. Если, Том Ашбурн, ты серьезно намерен жениться, я смогу найти тебе симпатичнейшую, послушнейшую девушку, которая нарожает тебе полный дом детей. Что на это скажешь?

— А как насчет госпожи Жасмин?

— О нет, милорд, — ответила девушка. — Я уже вдовствую год и намерена и дальше оставаться незамужней. Кроме того, я непослушна. Дочери Могола редко бывают послушными.

Все рассмеялись, а Скай попросила:

— Жасмин, дорогая, прогуляйся с гостями в саду, а я тем временем разбужу дедушку. Вы ведь погостите у нас, милорды? Большинство внуков остались дома, поэтому здесь много свободных гостевых комнат.

Приглашение было принято. Сэнди и Чарли пошептались и объявили, что они поскачут в Блекторн-Холл рассказать братьям о новой сестре. Том Ашбурн с довольным видом пожелал остаться у камина, рассчитывая вскоре увидеться с Валентиной.

— А вы, милорд, в самом деле хотите прогуляться в бабушкиных садах? — спросила Жасмин маркиза Вестлея. — Не буду отрицать, там есть несколько особенно красивых роз.

— Я обожаю розы, — сказал он, беря девушку за руку. — Ведите меня, мистрис де Мариско. — Пройдя через дом и оказавшись снова на свежем утреннем воздухе, маркиз заметил:

— У тебя самая изящная нога из всех, что я видел. Твои ноги не только красивы, в них есть что-то чувственное.

— Боже праведный! — воскликнула Жасмин, точно как бабушка. — Я совсем забыла, что боса. Надеюсь, милорд, вы простите меня. В Индии я носила туфли лишь по официальным дням, а здесь приходится ходить в них всегда и снимать разве что у себя в комнатах. Когда братик разбудил меня на рассвете, он велел ничего не надевать на ноги. Говорил, что такова традиция. — Жасмин подняла на маркиза глаза. — Он не смеялся надо мной? Подозреваю, что он маленький шалунишка, хотя я уже полюбила его. До этого у меня никогда не было младшего брата.

— Когда я был мальчиком, мы с кузинами первым майским утром всегда выходили босиком.

Они вошли в розарий Скай и побрели по дорожкам меж кустов, которые должны были вот-вот расцвести.

— Вы росли вместе с графом Кемпе? — вежливо поинтересовалась Жасмин и наклонилась, чтобы вдохнуть пряный аромат только что распустившейся дамасской розы, и нашла его головокружительно-восхитительным.

— Мой отец, упокой его Господь, и мать Тома были братом и сестрой. Мать умерла, когда мне было четыре года, а когда исполнилось шесть, скончался отец. Он назначил моим опекуном своего шурина, тогдашнего графа Кемпе. Меня перевезли в Свон-Корт и растили с его детьми, а своих братьев и сестер у меня не было.

У дяди с тетей в то время было четверо детей. Тому было одиннадцать — он на пять лет старше меня, — и он уже имел трех сестер. Тетя Анна ходила опять беременной, и весной следующего года родился Роберт. Он был слишком мал, чтобы Том или я возились с ним, и Том из желания иметь брата пригрел меня под своим крылом. С тех пор мы стали друзьями. Мы росли, и разница между нами в годах как будто растворялась, а теперь и вовсе исчезла.

— Вы говорите о своем кузене с такой теплотой, милорд, — сказала ему Жасмин. — Видимо, ваше детство было счастливым. А где ваш дом? Мне так нравится Англия.

— Неподалеку от Свон-Корта Тома. Мое имение называется Кэдби и расположено на берегу реки Эйвон — всего в двух днях езды от Королевского Молверна и совсем рядом с домом твоего дяди графа Альсестерского. А ты самая красивая из всех женщин, которых я видел!

Жасмин остановилась. Пораженная, она повернулась и посмотрела на него. Она была потрясена едва скрываемым чувственным взглядом необыкновенных золотистых глаз.

— А что, милорд, все англичане такие же прямые, как вы? До этого мне приходилось общаться с ними лишь в кругу моей семьи, — спросила она, стараясь сохранить бесстрастность в голосе. Его взгляд был столь упорным, что в конце концов она опустила глаза.

— В Испании у того же джентльмена, у которого я приобрел лошадей, я купил ожерелье и серьги, — сказал маркиз вместо ответа. — Его семья сильно нуждается. Его предки утверждали, что ожерелье — часть трофеев в войне с марокканцами. Оно сделано из персидской бирюзы и бриллиантов. Твои глаза, мистрис де Мариско, точно такие, как персидская бирюза.

— В Индии джентльмен никогда бы не стал так фамильярно разговаривать с леди, с которой только что познакомился, — нервно сказала Жасмин, ее сердце подпрыгнуло. — Все англичане дерзкие, как вы, милорд?

— Иногда. Если я и дерзок, то только потому, что не часто вижу то, что по-настоящему хочу.

Жасмин почувствовала смущение. Она хоть и говорила всю жизнь по-английски, но теперь поняла, что с некоторыми тонкостями языка не знакома и не понимает их.

— И что же вы хотите, милорд? — учтиво поинтересовалась девушка.

— Тебя, — спокойно ответил он.

Жасмин застыла от изумления. Ее щеки вспыхнули.

— О-о, — только и смогла вымолвить она, размышляя, не слишком ли глупо выглядит, и не в силах сделать ни одного движения. Она считала себя такой искушенной. Вдова, знавшая мужчину. В Индии ее жизнь была строго регламентирована. Ничего в ее опыте, в ее знаниях не подсказывало ей, как выходить из подобных ситуаций и обращаться с такими людьми, как маркиз Вестлей. Она оказалась беспомощной, как наивная дева.

Взглянув на нее, Рован Линдли тепло улыбнулся. Он легко прочитал смущение в глазах девушки. Оно растрогало его, и он коснулся рукой ее лица. Веки Жасмин взлетели от прикосновения. Пальцы маркиза ласкали ее щеку, гладили губы.

— Какая у тебя мягкая кожа. Я хочу тебя.

— Зачем? — Жасмин поразило, какое впечатление произвели на нее жаркие настойчивые прикосновения маркиза.

Он коротко рассмеялся. Девушка разглядела его белоснежные зубы.

— Чтобы сделать тебя своей женой, Жасмин де Мариско.

Я хочу тебя взять в жены.

— Но сейчас я вовсе не хочу выходить замуж, — ответила она.

— Я подожду. — От взгляда его золотистых глаз у Жасмин закипала кровь.

— Мама зовет меня, — вдруг сказала Жасмин и, подобрав юбки, поспешила прочь. Слава Богу, она могла еще двигаться. Она уж решила, что ноги никогда больше не будут ее слушаться.

— Вот уж не думал, что дочь Могола такая трусиха, — рассмеялся он ей вслед.

Девушка остановилась и резко обернулась.

— Вас я не боюсь! — с горячностью объявила Жасмин. — И что вы можете знать о моем отце?

— У меня есть доля в Восточно-Индийской компании, — ответил он, не сходя с места. — Несколько лет назад я ездил в Индию и нашел эту страну чрезвычайно любопытной. Но все, кого я встречал, любили, почитали и уважали Акбара. Однажды я и его видел в Агре. У тебя его взгляд и вот эта красивая отметина, такая же, как и родинка на его лице.

— Да, мне это говорили, — сухо произнесла Жасмин и, повернувшись, скрылась в доме.

Рован Линдли тихонько рассмеялся про себя. Он желал Жасмин де Мариско всеми фибрами своего существа. С первой секунды, когда увидел ее этим утром, он понял, что девушка должна стать его. Она молода и до сих пор жила в защищенном мире. Пусть-ка попробует новой для себя свободы. А он может и подождать. Жасмин подождать стоило. Наклонившись, он понюхал дамасскую розу, аромат которой недавно вдыхала девушка. Свежесть цветка напомнила маркизу о ней. Призрачно, но пьяняще.

Жасмин влетела в комнаты и встала в тени штор, выглядывая в сад, где прогуливался Рован Линдли. Он возбуждал ее, пробуждая чувства, которые она не испытывала даже к милому Ямалу. И вместе с тем, хотя она и отрицала это, пугал ее. В нем была такая страстность, которая казалась почти опасной. Рыжевато-коричневые курчавые волосы восхищали. Ей хотелось их потрогать, позволить пальцам скользить по ним. Когда маркиз коснулся ее, она оцепенела. В его прикосновении была интимность, удивившая девушку.

Она была настолько поглощена своими мыслями, что не услышала, как открылась дверь, и, подскочив при звуке голоса Скай, обернулась к ней с пылающими от стыда щеками.

— Адали сообщил, что ты так бежала из сада, как будто за тобой гнались семь джиннов. — Скай заметила румянец на лице Жасмин, но ничего не спросила. Подойдя к окну, она взглянула в сад, где маркиз Вестлей прогуливался теперь один.

— Адали слишком беспокоится, — коротко ответила девушка. — Хуже полудюжины старух. — Ее глаза вновь скользнули в окно.

— Ты показала Тому Ашбурну и его кузену сад, дорогая? — спросила бабушка.

— Граф предпочел остаться у камина, — ответила Жасмин.

— А лорд Линдли? — мягко настаивала Скай. Жасмин повернулась и в упор посмотрела на бабушку:

— Он удивительно дерзкий человек. Он сказал, что хочет взять меня в жены, коснулся рукой лица! В Индии мужчину бы казнили, если бы он позволил себе такую вольность по отношению к женщине из хорошего дома.

— Ах, вот в чем дело. — Глаза Скай заискрились. — Понимаю.

— Что ты понимаешь? — с тревогой спросила Жасмин, нервно теребя кружева на изящном батистовом платочке.

— Что ты его очаровала. Что ж, он симпатичный мужчина. Расскажи-ка мне все, что он тебе сказал.

— Он заявил, что хочет меня, а когда я спросила, что именно он хочет от меня, он сказал, что хочет взять меня в жены, и рассмеялся. Тогда я ответила, что сейчас не собираюсь снова выходить замуж, а он заявил, что подождет. Что мне делать, бабушка?

Скай весело рассмеялась:

— А ничего, дорогая. Продолжай жить так, как тебе хочется. Тебе вовсе не обязательно снова вступать в брак до тех пор, пока ты сама не решишь, что пора выходить замуж.

— Я еще не готова, — повторила Жасмин. Скай похлопала ее по руке:

— Я расспрошу Тома Ашбурна о его кузене. Странно, что у него нет жены. А какого он возраста? Они наверняка друзья с Томом, — рассуждала госпожа де Мариско.

— Он на пять лет младше графа и с шестилетнего возраста воспитывался вместе с ним, — поведала внучка. — Его отец — брат матери маркиза, родители которого рано умерли.

— Хм, — размышляла Скай. — Том на год старше Патрика. Теперь ему тридцать восемь. Тогда маркизу Вестлею — тридцать три. Хороший возраст для мужчины. — Скай обняла внучку. — Иди, пожелай маме доброго майского утра. Сибилла уже давно у нее. Пора ей привыкать к мысли, что у нее есть сестра.

Госпожа де Мариско вышла из покоев Жасмин, отправилась по лестнице в зал, где нашла мужа, увлеченного беседой с маркизом Вестлеем. Вполне довольный Том Ашбурн дремал у огня, Скай ткнула его пальцем:

— Просыпайся, негодник! Мне нужно поговорить с тобой. Его серые с поволокой глаза открылись и нехотя взглянули на нее. Потом он потянулся всем своим большим телом:

— Здесь?

— Нет, в саду, где нас не смогут подслушать, — сказала она и оперлась на предложенную им руку.

Когда они достаточно далеко отошли от дома, Скай попросила:

— Расскажи мне о Вестлее. Он делает авансы по отношению к Жасмин. Каковы его обстоятельства? Он что, охотник за приданым?

— Боже, мадам, нет! — с горячностью ответил граф Кемпе.

— Я слышала, твоя мать с его отцом были родственниками.

— Да. Рован рано осиротел. Пока ему не исполнился двадцать один год, мой отец был его опекуном.

— Ни ты, ни твой кузен не женаты. Про тебя я знаю. А что с ним?

— Родители относились к Ровану, как к собственным детям, — начал граф. — И к совершеннолетию он был таким же, как все молодые люди в его возрасте, — стремился сбросить с себя родительские узы, которые, ему казалось, его связывали. Отец не подыскал ему пары: как и вы, мадам, он был большим романтиком. На матери он женился по любви и желал того же своим детям.

В двадцать один год кузен вернулся в свой дом Кэдби. Прошло немного времени, и он обручился с наследницей соседнего имения. Несколько раз он встречал ее скачущей верхом по полям, и девушка показалась ему привлекательной. Как и он, она рано осиротела, но у нее был опекун-холостяк. Рован, казалось, не восхищал ее, но и не отталкивал. Родители обеспокоились, но заставить его свернуть с выбранной дороги не могли: кузен ведь очень упрямый человек, мадам Скай.

Отпраздновали свадьбу, но когда Рован вошел в спальню к невесте в их брачную ночь, он нашел ее пустой. Увидев, что окна открыты, он подошел, чтобы затворить их, и внизу разглядел жену — она выбросилась из окна и бесформенной грудой лежала на камнях. Она была жива, но не могла двигать ногами. Женщина прожила еще одиннадцать лет, так и не сказав никому ни единого слова.

Чуть больше года назад жена Рована заболела воспалением легких. Было ясно, что она умирает. Когда он сидел рядом, стараясь хоть как-то облегчить ее страдания, к его изумлению, она вдруг заговорила. Она ни за кого не хотела выходить замуж. Оказывается, она не девственница. Невинности лишил ее опекун, когда девочке было только одиннадцать лет, и, не удовлетворившись этим, продолжал принуждать ее к сожительству. В другое время она ушла бы в монастырь.

— Бедная девочка! — искренне посочувствовала Скай. — На что же рассчитывал ее опекун? Он же понимал, что муж обнаружит, что она не девственница.

— По всей видимости, он был большим мерзавцем. Он сказал племяннице, что, женившись, муж не решится объявить об изъяне из опасения насмешек. А даже если она и обвинит дядю, он будет отрицать все публично. Ведь он был очень осторожен, и свидетелей его порочной страсти не было. Девушка знала, что это правда. Она была чистым человеком. Влюбившись в Рована, не захотела его дурачить, а предпочла себя убить.

— А что же сталось с ее дядей? — спросила Скай.

— Услышав о ее попытке самоубийства, он улизнул из Англии, понимая, что в таких трагических обстоятельствах Рован поверит всему, что скажет ему девушка. Он прихватил с собой все ее состояние, оставив Ровану только землю. Но об этом она не узнала даже на смертном одре. Муж считал, что она не должна чувствовать себя ему чем-то обязанной. А дядя так и не узнал, что до самого смертного дня племянница так и не сказала о нем ни единого худого слова.

— И, несмотря ни на что, твой кузен продолжал ее любить и заботиться о ней, — проговорила Скай. — Я рада, что он такой человек. Том Ашбурн.

— Не знаю, любил ли он ее по-настоящему, во всяком случае, не всем сердцем, но он и в самом деле добрый парень.

— А каков он еще? — Госпожа де Мариско посмотрела на него пристальным взглядом. Граф Кемпе рассмеялся:

— Я вижу, мадам Скай, вы очень любите свою новую внучку.

— Я люблю всех своих внучат. Том, — откровенно ответила женщина. — И детей. Всю семью! Расскажи мне еще о своем кузене маркизе Вестлее. Он сильно растревожил Жасмин.

— Он упрям, но человек он добрый.

— У него есть состояние?

— Да, и он старается его приумножить. Несколько лет назад он ездил в Индию, чтобы вложить деньги в Восточно-Индийскую компанию, — рассказывал граф.

— Какой он веры? — спросила Скай.

— Он принадлежит к англиканской церкви15.

— Хорошо! Славу Богу, не фанатик. Он бывает при дворе? И как у него дела с женщинами? Только не говори мне, что все эти годы во время своего несчастного брака он вел монашескую жизнь. Все равно я тебе не поверю, Том Ашбурн. Так расскажи о женщинах.

— Он ездит ко двору ради забавы, как мы все, — ответил граф. — Что же до женщин, они у него есть, но он очень осмотрителен. Насколько я знаю, ни одна из дам так и не завоевала его сердце. Но вот сегодня утром, когда он увидел вашу внучку, она его поразила, — граф усмехнулся. — До безумия обидно сознавать, что кузен тут же нашел, за кем ухаживать из вашей семьи, а я опять остался не у дел. — Он драматически вздохнул. — Если только, мадам Скай, вы не благословите меня на брак с Сибиллой.

— Ты слишком стар для нее, — ответила госпожа де Мариско.

— Глупости, — возразил граф. — Пылкой девушке нужен муж старше ее, чтобы держать жену в узде. Она очаровательна со своими золотыми кудряшками и надутым ротиком.

— Но ее сердце принадлежит графу Гленкирку, хотя я и не знаю этого человека. Почему, Том Ашбурн, когда речь идет о женщинах, ты всегда стремишься к невозможному? Думаю, специально. Разочарованный, ты гораздо сильнее привлекаешь к себе внимание, мерзкий негодник! — Она игриво дернула его за изящно подстриженные усы.

Перехватив руку, граф Кемпе поцеловал ее и внимательно посмотрел в глаза:

— В вашем возрасте, мадам Скай, нельзя быть такой привлекательной.

Мадам де Мариско громко рассмеялась. Было заметно, что ей действительно весело:

— Я редко сожалею о прошедшей юности. Но с тобой — почти всегда.

— Почти? — Его голос прозвучал растерянно.

— Почти, — повторила она. — Если бы я снова была молода, мне пришлось бы бросить моего дорогого Адама, а этого я не могу сделать.

— Вот самый счастливый человек на свете, — галантно произнес граф Кемпе.

— Конечно, — согласилась Скай и опять рассмеялась. Он засмеялся вместе с ней. Наконец оба посерьезнели.

— Вы рады, что мой кузен человек чести, мадам? Клянусь, лучшего вашей внучке нельзя и, желать.

— Я хотела видеть Жасмин снова замужем, счастливой и устроенной. Но боюсь, что она еще к этому не готова. Я собираюсь представить ее при дворе, но сначала нужно утихомирить гнев зятя. Без помощи Брок-Кэрна девушке будет туго.

— Да и с госпожой Сибиллой, я думаю, хватает проблем, — проницательно заметил граф. — Я видел, как утром они сидели по разные концы стола, разделенные братьями.

— Сибиллу испортили и мать, и отец. Она не просто ревнует к Жасмин. Она боится. Ты не знаешь ее. Том. Сибилла не из тех девушек, которые подставят другую щеку. Если на нее нападут, она даст сдачи.

— Я ведь сказал, пылкая девушка. Таких я и люблю.

— Ну что ж, милорд, действуй, если хочешь опять обжечься. Может быть, если эта маленькая мерзавка почувствует, что такой видный джентльмен, как ты, распушил перед ней перья, она не будет так враждебно относиться к Жасмин. Но потом не говори, что я тебя не предупреждала. Том.

Он рассмеялся, но сразу сделался серьезным:

— И вы, дорогая госпожа, не говорите, что я не предупреждал вас: двор уже совсем не тот, что был когда-то.

— Я знаю, — ответила Скай. — Разве он может быть таким, каким был при Бесс? Даже я должна признать правду. Когда Валентина состояла при дворе, это было скучнейшее место. Не думаю, чтобы шотландец Яков его оживил. Говорят, он не любит церемоний.

— Он не любит, но его королева обожает: маски, игры, красивые одежды. И если Яков и не принимает участия в ее рискованных забавах, то весь остальной двор в них участвует. Королю нравится охота. Это его страсть. Королева любит играть и вся отдается игре. Двор — самое распущенное место. Королева Бесс была бы шокирована и осудила бы все это. Ни вы, ни граф Брок-Кэрнский не одобрите, если Сибилла окажется при дворе. Она девушка хорошего воспитания, и там ей не место. Уж лучше с ней поберечься. Что же касается госпожи Жасмин, то из-за своего положения вдовы она в меньшей опасности до тех пор, пока ее собственное поведение будет оставаться скромным.

— Мы так отрезаны здесь от мира. Том. Мой интерес ко двору угас много лет назад. Но с появлением новой внучки я не вижу другого выхода, как вновь объявиться там. Интерес же Сибиллы заключается лишь в одном. Уверяю тебя: она пойдет прямой дорогой к цели и никуда с нее не свернет. В наши дни слухи поздно доходят в Королевский Молверн, — продолжала она, — но иногда все-таки доходят, хотя и не знаю, насколько они справедливы. Мне говорили, что короля окружают его соплеменники, многие из которых весьма расточительны.

— Да, — ответил граф Кемпе. — Король сентиментальный парень. Сделай ему небольшое добро, и он стремится вознаградить тебя с такой щедростью, какую вряд ли может себе позволить. Придворные Елизаветы презирают его, потому что бедняга Яков пугливый король и боится собственной тени, а поэтому дурно обращается с людьми. Еще хуже, что он не любит пышность и величие, так необходимые для великолепия придворной жизни, с трудом выдерживает жизнь во дворце и счастлив только на охоте. Придворные-шотландцы, конечно, понимают его лучше англичан. Они к нему добры из желания выдвинуться, а англичане, считая себя лучше северян, держатся с отчуждением. Но король не глуп и знает англичанам цену.

— Бедняга! — воскликнула Скай. — Не завидую ему, пришедшему вслед за Бесс. Но что делать, он там.

И нам тоже, хоть и ненадолго, пора туда.

Глава 11

Графиня Брок-Кэрнская сидела в саду матери под ивой и ткала гобелен. Подле нее расположились две ее дочери: Сибилла вышивала монограмму на изящной льняной наволочке на подушку, а Жасмин читала. Вечер был необыкновенно теплым — ветра не было, и воздух казался плотным. У ног Сибиллы в траве лениво разлегся граф Кемпе и, восхищенно глядя на девушку снизу вверх, подавал, когда она просила, из корзины новые нити. Он всем дал понять в доме де Мариско, что имеет серьезные намерения по отношению к леди Сибилле.

Сибилла уколола палец и вскрикнула:

— Ох, мама, как я не люблю вышивать! Я так буду рада отправиться осенью ко двору, — и вырвала руку у Тома Ашбурна, который с обожанием целовал уколотый палец.

— Вышивание — это ремесло, которым должна владеть каждая порядочная женщина, дорогая, — наставляла ее мать. — Что, если какой-нибудь неуклюжий парень наступит тебе на платье и оторвет кайму? Навык обращения с иголкой поможет быстро его починить, и ты не будешь выглядеть неряхой.

— А меня никогда не учили шить, — сказала Жасмин, откладывая книгу. — В Индии за меня это делали слуги.

— Когда ты прекратишь свое смешное хвастовство? — неприязненно спросила Сибилла. — В Индии ты, может, и была принцессой. Но здесь ты обычная незакон… — Она запнулась, заметив недобрый блеск в глазах Жасмин, и мило улыбнулась. — Ну, мы все знаем, кто ты есть, — закончила она.

— Не пойму, — таким же сладостным тоном ответила Жасмин, — как такая добрая мать могла вырастить такую злобную мегеру. Будь осторожнее, Сибилла: мы все знаем, кто ты есть. Ты показываешь, какая ты на самом деле, — не вспугни господина графа.

— Я бы обожал свою любимую красавицу, даже если бы она была нищенкой, — галантно заметил Том Ашбурн.

— Хватит! — Сибилла вскочила на ноги, отбросив в сторону вышивание. — Я, милорд, не нищенка, а родственница короля и единственная дочь графа и графини Брок-Кэрнских. Не забывайте об этом! — И бросилась в глубину сада.

Граф поспешил за ней, желая извиниться и вновь завоевать расположение девушки.

— Не дразни ее, — упрекнула Велвет Жасмин.

— Она сама постоянно бросается на меня, — ответила девушка. — Я же не хвасталась своей жизнью в Индии, мама. Я не позволю ей никаких вольностей. Лорд Гордон был так любезен и говорил с ней, но и его она не слушается. Если я буду продолжать защищаться, может быть, она когда-нибудь утихнет. Хоть она на шесть месяцев и старше меня, я намного ее взрослее. Я бы попыталась подружиться с ней, но она не позволяет. Ты знаешь, ревность ее съедает.

— Ей тяжело, — грустно вздохнула Велвет, но дочь ее прервала.

— Мне тоже тяжело, — твердо заявила она. — Какие особые трудности у Сибиллы? Она в родной стране, окружена любящей семьей. У нее знатный поклонник, она собирается ко двору, где, без сомнения, найдет еще более многообещающих ухажеров. Я же за полмира от родины, оторвана от матери, которая меня вырастила и которую я люблю. Лишилась мужа и отца, потеряла нерожденного ребенка. Думаю, мне намного тяжелее, чем Сибилле, но я же не пользуюсь своим положением, чтобы обидеть ее. Она нападает на меня только потому, что я тоже твой ребенок. Она испорченная и противная, мама. Я не позволю ей поносить ни себя, ни свое доброе имя! А если она все же будет продолжать, я найду способ ее наказать, обещаю тебе. — Жасмин поднялась и, сердито шелестя юбками, скрылась в доме.

Велвет снова вздохнула. За всю жизнь она еще ни разу не испытывала такой неловкости. Оказавшись между падчерицей и дочерью Акбара, она изо всех сил, хоть и безуспешно, старалась примирить девушек. Жасмин, к ее стыду, правильно оценивала Сибиллу. По отношению к сводной сестре та вела себя как дрянная, испорченная девчонка, хотя поводов у нее для этого совершенно не было. С каждым днем Сибилла все больше и больше отбивалась от рук. Никто, даже Велвет и Алекс, не могли ее урезонить. Как справедливо заметила Жасмин, ее съедала всепоглощающая ревность.

Жасмин. Велвет улыбнулась своим мыслям. Трудно было поверить, что эта красивая женщина — ее дочь. Так много в ней было от Акбара. «Как много я потеряла», — печально думала она. Ругайя Бегум прекрасно справилась, воспитывая их общего ребенка. «Намного лучше, — со стыдом размышляла она, — чем я с дочерью Аланны Вит». Хотя девушки и были одного возраста. Жасмин казалась куда более уравновешенной и, конечно, более утонченной, чем Сибилла. У нее был подходящий поклонник, хотя она изо всех сил и делала вид, что не понимает намерений маркиза Вестлея, и всячески игнорировала этого симпатичного молодого человека. Алекс же был доволен вниманием маркиза.

— Прекрасно! — сказал он жене. — Мы ее выдадим замуж, прежде чем правда о ее рождении принесет нам неприятности. Ее положение будет гораздо более солидным в качестве маркизы, чем в роли незаконнорожденной дочери леди Гордон.

Тогда-то Велвет и ударила мужа.

— Моя дочь рождена законно, — прошипела она. — Или ты, господин, будешь утверждать обратное? Вот почему я не могу приструнить Сибиллу, и она продолжает нападки на сестру.

Алекс печально потер щеку:

— Я не хотел тебя обидеть, дорогая. Изо всех сил я стараюсь смириться с девушкой, но она не сдается ни на йоту, и я боюсь за Сибби. Она влюблена в Гленкирка, а Гленкирки — гордый клан. Если Яков Лесли прослышит хоть что-нибудь о скандале вокруг Сибиллы, он и слушать не захочет моих предложений. Это разобьет сердце девочки.

Велвет вздохнула. Если бы она могла уговорить девушек ладить друг с другом. Но когда одна говорила «белое», другая утверждала, что это «черное». Падчерица постоянно задирала дочь, но та не спускала обид и в ответ бросалась, как кобра. Сибилле не хватало здравого смысла, чтобы вести себя не так мстительно, но рознь девушек нужно было во что бы то ни стало потушить до осени, когда они попадут ко двору. Если к тому времени свары будут продолжаться, скандал, без сомнения, выплывет наружу, и Алекс будет взбешен, когда Сибилла потеряет шанс выйти замуж за Гленкирка.

— Чему ты хмуришься? — выйдя из дома, спросила Скай дочь. — Сибилла с Жасмин опять поругались? Внучка пришла домой чернее тучи.

— Они меня совершенно не слушаются, — мрачно призналась Велвет. — Как я повезу их ко двору, если они будут продолжать вести себя, как дикие кошки?

— Это вина Сибиллы, — резко заявила Скаи.

— Жасмин отвечает ей не лучше, — заступилась Велвет за падчерицу.

— Перебранки начинает всегда Сибилла, — упрямо настаивала госпожа де Мариско. — А где она сейчас?

— Где-то в саду. С ней Том Ашбурн. Кажется, он в самом деле ею увлечен, но она не глядит в его сторону. Ей нужен только Гленкирк, а я думаю, что с Томом она будет счастливее. Он мягкий, забавный и предан ей.

— А что с Гленкирком? Расскажи мне о нем. — Скай расположилась на стуле с низкой спинкой подле дочери.

— Я немного знала его мать, — ответила Велвет. — После тебя, мама, это была самая красивая женщина. Волосы цвета темного меда и зеленые, как листья, глаза. Она старше меня лет на одиннадцать. Как и я, она была обручена с колыбели, и ее насильно повели к алтарю, потому что ей, как и мне, не хотелось выходить замуж за суженого — Патрика Лесли.

— Она не любила его? — поинтересовалась Скай.

— Да, мама. К несчастью, в дело вмешался король, что привело к печальным для всех последствиям. После свадьбы она влюбилась в кузена Алекса и короля Фрэнсиса Стюарта-Хэлберна, графа Ботвелла. Король выслал из Шотландии Ботвелла, и теперь они с детьми живут в Италии. Ее сын — Яков Лесли — теперешний граф Гленкирк. Он женился на кузине Алекса Изабелле Гордон. У них родились двое сыновей. Пять лет назад Беллу, беременную третьим ребенком, вызвали в соседний монастырь, где была монахиней ее двоюродная сестра. Пока она там гостила, на монастырь напала толпа религиозных фанатиков, неделями наводившая страх на всю округу и грозящая расправиться со Старой Церковью. Безжалостные ко всему, они подожгли монастырь. В монастыре с Беллой гостили оба ее сына. Все они погибли в пожаре. Саму Беллу нашли в обгоревшем дворе, оскверненную и растерзанную на части. Рядом с ней — тела всех монахинь. Младшую сначала изнасиловали, а потом прибили к кресту. Эта ужасная жестокость потрясла всех. Даже сторонники Новой Церкви были возмущены. Хуже всего, что после преступления злодеи исчезли навсегда и не были наказаны. Ты можешь представить, в каком состоянии был Лесли. Неделями он с людьми из своего клана скакал по горам, но так и не нашел преступников, убивших его семью и совершивших другие гнусные дела. Как будто земля раскрылась и поглотила их. Если бы Лесли удалось свершить свою месть, может быть, это помогло бы очистить его душу от мрака. Я познакомилась с ним в свой первый приезд в Дан-Брок. Они с Беллой были нашими ближайшими соседями. После того как погибла его семья, Лесли из мягкого человека с утонченным чувством юмора превратился в холодное, жестокое существо. Я едва узнала его, но не могла осуждать.

— Он так и не женился вновь, — задумчиво произнесла Скай.

— Нет. Родственники умоляли его взять новую жену, но он этого не сделал. Два брата так и не смогли его убедить. Когда Яков стал королем Англии, Гленкирк последовал за ним на юг. Он никогда бы так не поступил, если бы была жива его семья. А теперь он служит королю в качестве неофициального министра по делам торговли со странами Нового Света и Востока. Мне говорили, что он занят только работой. Вот и вся его жизнь.

— Так какого дьявола эта глупышка Сибилла хочет его? — спросила раздраженно Скай. — Вряд ли такой жених может показаться ей заманчивым.

— Сибилла еще совсем ребенком была с нами в его замке, — объяснила Велвет. — Лесли был с ней особенно добр, потому что своих девочек у него не было, а он страстно желал дочь. Она влюбилась в него, кажется, в четыре года, и думает, что, если он увидит ее взрослой, то тоже полюбит. Она хочет облегчить его страдания и сделать снова счастливым. Она так надеется, мама, и упрашивает отца начать переговоры, а Алексу, честно говоря, по душе мысль выдать дочь замуж за Гленкирка. Он ее так любит и рассчитывает, что замужем за Лесли она не будет для него потеряна, так как, женившись, граф скорее всего возвратится к себе в Гленкирк.

— А что ты думаешь сама, Велвет? — Скай проницательно посмотрела на дочь. — Не теряют ли Алекс с Сибби времени понапрасну?

Обдумывая вопрос, Велвет наморщила брови, прикусила нижнюю губу и наконец ответила:

— Не знаю, мама. Мы ведь видели, как любви покоряются худшие несчастья. Но Лесли живет со своим горем уже пять лет и с каждым годом становится не мягче, а все ожесточеннее. — Она пожала плечами. — Может быть, Сибилла и сумеет его завоевать.

Скай понимающе кивнула:

— Надеюсь, девчонка не разочаруется. Она хоть груба и несносна с моей дорогой Жасмин, но я не желаю ей никакого зла.

— Мама, — упрекнула с улыбкой ее дочь, — ты носишься с Жасмин, как ни с одним из внуков.

— Да, — ворчливо признала госпожа де Мариско. — Я ее люблю и не отрицаю этого, чтобы угодить кому-нибудь! — Она ухмыльнулась. — И Адам души в ней не чает, почти как в тебе. Он восхищен ее рассказами о детских шалостях. Ты знаешь, что отец брал ее на охоту на тигра, когда ей было только три года? А в пять она научилась стрелять из мушкета и лука! А как Адам смеется над ее голубым, с золотистыми перьями попугаем! Он так похож на человека, когда говорит. Он научился подражать моему голосу и сводит Дейзи с ума: она никак не может понять, кто ее зовет — я или эта несносная птица!

— Жасмин не может этого помнить, — печально улыбнулась Велвет, — но Акбар брал ее на охоту еще грудным ребенком. Я запрещала, и Ругайя Бегум, и Иодх Баи тоже. Представляешь, затащить девочку на огромного боевого слона! Ох, мама, как много я потеряла!

— Да, ты много потеряла с Жасмин, но это не твоя вина, — посочувствовала ей Скай. — Взамен ты многое получила с Алексом. Бедная моя Велвет, ты была в положении, которое я не пожелала бы ни одной женщине. Между двумя мужчинами, которых любила. Судьба распорядилась за тебя, но теперь все устроилось к лучшему. Рядом с тобой все твои дети и любящий муж. Тебе можно позавидовать, Велвет.

В это время из дома вышел граф Брок-Кэрнский и, пройдя по лужайке, окликнул жену и тещу. Велвет вскочила и бросилась ему навстречу, чтобы поцеловать, и он с удовольствием подставил щеку, Скай улыбнулась: все ее дети нашли любовь, и ей было радостно сознавать, что они счастливы. Брок-Кэрны вдвоем подошли к ней.

— К вам гости, мадам. — Он наклонился, чтобы поцеловать тещу.

Скай поднялась со стула.

— Кто? — спросила она.

— Король.

— Король? — Она была искренне поражена. — Какого дьявола понадобилось Якову Стюарту в Королевском Молверне? Вот уж кого я совсем не хочу развлекать, так это короля! Боже милостивый, для любой семьи это настоящая беда. Чтобы принять его, потребуется целое состояние! Газоны вытопчут, его свита нас объест, а через девять месяцев служанки народят целый выводок незаконнорожденных детей, попомните мои слова!

— Король приезжает инкогнито, мадам. С ним лишь один слуга и один спутник — граф Гленкирк! — Имя Алекс произнес торжествующе.

— А что ему нужно у нас? — удивленно спросила Скай. — Почему он ездит как нищий, а не как король?

— Он хотел порыбачить, — рассмеялся Алекс, — и я его пригласил. Он совсем не таков, как ваша старушка королева Бесс с ее любовью к помпе и показухе. Яков путешествует по стране и остановился неподалеку. Для него запланировали с полдюжины маскарадов и несколько банкетов, но он совсем не любит таких увеселений. Вместо него королева и принц Генри возглавят празднества, а про короля скажут, что он в постели с простудой или что-нибудь в этом роде, и это даст ему возможность ускользнуть на денек или два порыбачить. Я его предупредил, чтобы он не рассчитывал поймать в Королевском Молверне таких лососей, какие водятся в наших ледяных шотландских речках с быстрым течением, и он удовлетворится окунем, щукой и красноперками. Он так хочет пожить тихой жизнью в семье, питаться простой пищей. Слишком острое он не любит. Ему понравится в Королевском Молверне, и он не доставит вам хлопот. У меня же будет хорошая возможность представить Гленкирку нашу малышку Сибиллу! Хорошо, что он снова увидит ее, прежде чем Сибби отправится ко двору служить королеве. — И, довольный собой, он заулыбался.

— Может, это и неплохая идея, — одобрила Велвет. — Пусть Лесли возобновит свое знакомство с Сибиллой в домашней обстановке.

— А что ему останется делать? — фыркнула Скай. — Вы ведь не отправите ее в Блекторн-Холл или Пеаррок-Ройал. Но она не произведет впечатления на графа, если не убавит желчи в отношении Жасмин, Алекс. Сегодня они опять поругались, и, как всегда, ни из-за чего, — сообщила она зятю.

— Может, будет лучше, мадам, если в Блекторн-Холл или Пеаррок-Ройал вы отправите вашу внучку? Я не хочу, чтобы она свела на нет шансы Сибиллы с графом Гленкирком.

— Свести их на нет может только сама Сибилла, — резко ответила Алексу Скай. «Почему зять так слеп к недостаткам дочери?» — размышляла она. — Распри начинает она, и ты это хорошо знаешь. Этот дом принадлежит Жасмин, и я не намерена отсылать ее отсюда, чтобы угодить тебе. Пусть-ка для разнообразия Сибилла последит за своими манерами. Ей пора научиться сдержанности, раз она и в самом деле хочет быть графиней Гленкирк. Если свары с Жасмин значат для нее больше, что ж, ей выбирать. А теперь, Алекс Гордон, раз ты пригласил короля, я вас покину. Придется перевернуть весь дом, чтобы принять такого гостя. Когда ты его ждешь?

— Послезавтра, мадам, — ответил граф Брок-Кэрнский.

— Что ж, не очень-то много времени ты оставил мне на приготовления, — саркастически заметила Скай и, повернувшись, поспешила через лужайку к дому.

— Я-то думал, с годами она станет мягче, — удивленно проговорил ей вслед Алекс Гордон.

— И какие причины заставляли тебя так думать? — рассмеялась Велвет.

Сообщив Адаму о надвигающемся королевском визите, Скай собрала в зале слуг и сказала, что через день они принимают очень важного гостя.

— Он приедет частным порядком, — многозначительно подчеркнула хозяйка, и только самый несообразительный из ее окружения не понял, кого она имеет в виду. Скай улыбнулась, потешаясь изумленным аханьем. — Он приезжает поудить рыбу на один день. Никто из вас не покинет дома, пока не уедет он. Все в доме нужно перетряхнуть к визиту. Миссис Брамвелл, — обратилась Скай к экономке. — Четырех горничных будет довольно, не надо вызывать других из деревни. Гость прибывает только с одним слугой. Его сопровождает граф Гленкирк со своим слугой. Визит гостя носит неофициальный характер, и я рада, что на нас не свалится полдвора. Ему необходимо оказывать всяческое уважение, но он предпочитает неформальное обхождение, как это и принято у нас.

— Понятно, миледи, — с облегчением и в то же время неодобрительно ответила экономка. Что это за король, что путешествует без огромной свиты и любит простую деревенскую жизнь? Старая королева, приезжая в Молверн, никогда не позволяла себе такого. Миссис Брамвелл до сих пор развлекали рассказы камеристки госпожи де Мариско и ее дочери, которые во времена великой Елизаветы служили при дворе. Вот это был монарх!

— Миссис Гарман.

Вперед выступила повариха:

— Да, миледи?

— Наш гость любит хорошую деревенскую пищу. Ничего острого. Я знаю, ты не прочь показать свое кулинарное искусство, но, пожалуйста, сделай меню простым и здоровым.

Повариха поклонилась:

— Что он хочет, то он и получит, миледи. Очень жаль, что не удастся попробовать несколько новых рецептов, которые я только что получила из Франции. — Миссис Гарман выглядела расстроенной.

— Как только гость уедет, опробуешь их на нас, — успокоила ее хозяйка. — Наши рты не так разборчивы, как королевский.

Дом охватила лихорадка: слуги чистили, мыли, протирали, полировали до блеска все, к чему могли дотянуться руками. Призвали даже старую Виолетту — няню Велвет — и поручили ей составить букеты — искусство, в котором она была очень сильна, а детей, за исключением маленького Неда, предоставили самим себе.

В назначенный день слуга короля прискакал прежде своего господина, чтобы предупредить де Мариско о его прибытии.

— Мне построить слуг на дорожке к дому, чтобы приветствовать его величество? — поинтересовался мажордом Брамвелл.

— Не надо, — ответила Скай. — Король хочет оставаться инкогнито. Позволим ему пребывать в этом положении. Мажордом откланялся и вышел.

— Вот что, — призналась Дейзи. — Непонятен мне этот странный парень — шотландский король Англии. Королева Бесс заставила бы нас попрыгать, как тогда, когда она приехала в Линмут. Ведь правда, миледи? — И она поправила непослушный локон хозяйки. — Вот так! — И, отойдя, полюбовалась своей работой.

Скай улыбнулась в зеркало верной камеристке:

— Да, Бесс нас заставила бы поплясать, но сейчас другой век, Дейзи, и другой король. Наше время прошло: твое и мое.

— А вы все-таки зимой собираетесь ко двору? — возразила камеристка. — Только не улизните без меня, миледи.

Скай поднялась и поправила темно-синий шелк своего платья:

— Я делаю это для Жасмин. Она — дочь Могола и имеет право на счастье в Англии.

— Мне кажется, — проницательно заметила Дейзи, — что госпожа Жасмин счастлива и здесь. Торамалли и Рохана рассказывали, что в Индии ваша внучка вела деревенскую жизнь. И маркиз Вестлей стал ее страстным поклонником, хотя мистрис Жасмин и делает вид, что этого не замечает. Но для нее не секрет, какая кипит в нем страсть. Мне кажется, когда-нибудь она ответит на нее. Хватит ей уже вдовствовать. В этой семье женщины не любят жить долго без мужчины.

— Дейзи! — рассмеялась Скай. — Как тебе не стыдно, старая ирландка!

— А разве я не правду говорю? Я же вижу, — ухмыльнулась камеристка.

Раздался стук в дверь, и в комнату просунула голову Молли, служанка с пухлыми щечками.

— Король подъезжает к дому. Милорд сказал, чтобы вы поспешили.

— Иду, иду, — пробормотала Скай и в сопровождении Дейзи вышла из комнаты.

В холле у выхода ожидали дочь с зятем, их пятеро сыновей, Сибилла, Жасмин и Адам. Для встречи Якова Стюарта мужчины надели официальные темные костюмы из шелка с белыми накрахмаленными льняными воротниками. Казалось, что этот наряд душит маленького Недди, запихнувшего палец за ворот. Велвет была в фиолетовом платье. Жасмин — в малиновом.

Но заботливее других одели Сибиллу. Бледно-голубое платье с изящной кружевной вышивкой создавало впечатление чистейшей невинности. Каждый завиток волос был на своем месте, и казалось, что она окутана ароматом лаванды. Скай увидела, как Адам смотрит на внучку, и закатила глаза: его покашливание очень напоминало сдерживаемый смех, но лорд де Мариско сумел сохранить пристойный вид.

Через открытые двери они смотрели, как гости подъезжают к дому. С двумя помощниками, Биллом и Джоном, их поджидал старший конюх Сиберт. С почтительными поклонами все трое увели лошадей, как только всадники спешились. Из дома приветствовать короля вышли Скай и Адам. Яков Стюарт и его спутник были одеты просто. Только по описаниям зятя хозяева смогли узнать короля. Леди де Мариско присела в глубоком реверансе, а ее муж почтительным поклоном приветствовал монарха.

— Добро пожаловать в Королевский Молверн, ваше величество, — произнесла Скай, поднимаясь, довольная, что ее больное левое колено не подвело. — Своим приездом вы оказали нам большую честь.

— Добро пожаловать, сэр, — подхватил Адам приветствие жены.

Вперед быстро выступил граф Брок-Кэрнский:

— Позвольте, сэр, представить моих родственников — хозяин и хозяйка, лорд и леди де Мариско, граф и графиня Ланди.

Яков Стюарт улыбнулся. Король не унаследовал ни огромного роста, ни прекрасной внешности своих родителей. Он был хорошо сложен, среднего роста. Хотя ноги его были слегка искривлены после детской болезни, изъян не был заметен, только походка его казалась прыгающей. Ярко-рыжие, как у всех Стюартов, волосы к сорока годам приобрели коричневатый оттенок. Лицо было вытянутым, с длинным носом и небольшим ртом, но больше всего привлекали его золотисто-янтарные глаза с тяжелыми веками, которые, в каком бы настроении ни находился Яков, представлялись безмерно печальными.

— Благодарю вас за прием, лорд и леди де Мариско, ведь вам сообщили о моем приезде слишком поздно. Я устал от всей этой придворной мишуры, и небольшая рыбалка успокоит мне душу. Мне говорили, что в вашей реке водятся просто огромные щуки.

— Да, сэр, — почтительно согласился Адам. — Уверен, вы не разочаруетесь. Позвольте предложить вам только что испеченного хлеба с домашней ветчиной и октябрьского пива. Нельзя же рыбачить на голодный желудок.

— Хорошо, — согласился король. Было заметно, что он доволен дружеским, но почтительным обхождением старого графа Ланди. Хотя он и предпочитал простой образ жизни тому, какой был вынужден вести, он ни на секунду не забывал о своем высоком положении и требовал к себе уважения, подобающего королю. Яков был доволен, что приехал сюда.

Они вошли в дом, и граф Брок-Кэрнский представил сыновей и дочь. Мальчики при виде короля пришли в почтительный ужас, а Сибилла, к его удовольствию, вспыхнула и улыбнулась.

— А кто эта красивая девушка, Алекс? — спросил Яков, подходя к Жасмин.

— Моя падчерица мистрис Жасмин де Мариско, сеньор, — невозмутимо ответил граф Брок-Кэрнский.

— Моя дочь от первого брака, сэр, — вставила Велвет.

— Вам наверняка будет интересно узнать, что моя внучка — младшая дочь покойного императора Индии Акбара, — живо сказала Скай. — Ее отец, как вы знаете, умер год назад, и она только прошлой зимой приехала в Англию. Она уже два года вдова. В Индии ее звали Ясаман Кама Бегум. Здесь она захотела взять имя Жасмин и фамилию де Мариско. Так будет привычнее. За обедом вас, может быть, позабавят ее рассказы.

— Конечно, конечно, — немножко сконфуженно произнес король, стараясь уловить слова этой весьма величественной женщины, но память возвращала его на много лет назад. Ему показалось, что он припоминает, как эта привлекательная графиня Брок-Кэрнская, тогда еще невеста, приехала к своему будущему мужу. Или воображение его обманывало? Ему в самом деле будет интересно послушать рассказы госпожи де Мариско.

— Бегите, дети, — сказал Адам и повернулся к королю:

— Будет ли угодно вашему величеству представить нам вашего спутника? — учтиво поинтересовался он.

— Ох, я почти забыл, что ты со мной, Яков, — спохватился король. — Это граф Гленкирк, отличный парень, правда ведь, Яков? Я люблю брать его с собой, потому что он не жужжит мне все время в уши, как все другие.

Граф Гленкирк едва заметно, но довольно улыбнулся, потом поклонился Адаму и поцеловал руку Скай.

— Спасибо, что принимаете меня, — проговорил он. Вперед бросилась Велвет и поцеловала Якова Лесли в щеку.

— Как давно я не видела тебя, Яков. Мы дома соскучились по тебе.

— В Гленкирке мне больше нечего делать, Велвет. Все мое время я отдаю служению королю, — спокойно ответил он.

Велвет вытолкнула вперед Сибиллу. Девушка во все глаза с восхищением и обожанием смотрела на графа.

— Спорю, Яков, ты не помнишь нашу дочь Сибиллу. Смотри, какой она стала красивой девушкой, и нынешней зимой отправится ко двору служить королеве. Твоя дружба будет много значить для нее. Двор — опасное место для тех, кто молод и неопытен. — Голос Велвет был переполнен материнской теплотой. — Помню, как я сама оказалась при дворе.

Глаза Якова Лесли равнодушно скользнули по Сибилле. Целуя ей руку, он даже не улыбнулся.

— Безусловно, вы можете рассчитывать на мою дружбу, леди Сибилла, — сказал он зардевшейся девушке и отвернулся, прежде чем та успела что-нибудь ответить. — А почему ты не представляешь меня другой своей дочери, Велвет?

— Это Жасмин де Мариско, — чувствуя, что нервничает, ответила Велвет. Все шло не так, как она себе представляла.

Гленкирк поцеловал протянутую ему изящную руку. Его золотисто-зеленые глаза смотрели прямо в бирюзовые глаза Жасмин.

— Мадам, — только и произнес он, но взгляд его говорил гораздо больше, и даже Сибилла заметила это.

— Как ты могла? — кричала она на Жасмин, когда джентльмены отправились ловить на реку рыбу. Она чуть не плакала и топала маленькой ножкой.

— А чем я тебе сейчас не угодила? — раздраженно спросила Жасмин. — Пожалуйста, Сибилла, давай не будем ссориться, пока здесь король. Мы обещали бабушке.

Сибилла снова топнула ногой.

— Я видела, как ты смотрела на графа Гленкирка, ты, низкородная шлюха. Он мой. Я не позволю тебе, тварь, крутить с человеком, за которого собираюсь замуж. Попробуй только заговори с ним еще, и я вырву твое сердце! Ты меня поняла? Ты поняла меня? — Ее голос зазвенел, лицо покраснело от гнева.

— Какая же ты несносно глупая, Сибилла, — ответила Жасмин. В ее голосе слышалась ярость. — Когда графа представляли мне, я едва на него посмотрела, и в моем взгляде не было ничего, кроме бесстрастного любопытства. А тебе нужно следить за своим языком. Отец еще не обсуждал с графом вопрос о браке. Что, если тебя подслушает слуга графа и расскажет все господину? Ты можешь сама расстроить все, на что надеешься. Что тогда будешь делать? — Жасмин разумно не обратила внимания на замечание Сибиллы о своем происхождении. Она хорошо знала, кем была.

— Жасмин права, — согласилась Велвет с дочерью. — Тебе надо учиться укрощать и характер, и язык.

— Давно пора, — не удержалась Скай. Нижняя губа Сибиллы задрожала, красивые голубые глаза наполнились слезами жалости к себе.

— Вы все против меня, — заявила она, — Только папа меня понимает. — И девушка горестно всхлипнула.

— Боже милостивый! — взорвалась Скай. — Девчонку надо отшлепать.

— Здесь никто не настроен против тебя, Сибилла, — довольно резко возразила мать. — Ты беспокоишься о лорде Лесли, это понятно, но не надо срывать свои страхи на тех, кто тебя любит. Я начинаю сомневаться, достаточно ли ты взрослая для замужества. Ты ведешь себя, как ребенок.

Приближался вечер, Скай устроилась с Жасмин в ее гостиной, и женщины снова принялись обсуждать Сибиллу Гордон.

— Надеюсь, Алекс, не откладывая, поговорит с графом Гленкирком, — сказала госпожа де Мариско. — Если Сибилла жаждет его, нужно выдавать ее замуж как можно быстрее. К чему входить в расходы и брать на себя беспокойство, посылая ее ко двору?

— И если она выйдет замуж и вернется в Шотландию, — поддразнивала бабушку внучка, — тебе не придется ее больше терпеть в Королевском Молверне.

— Ты права, дорогая моя, — призналась Скай. — Я никогда не испытывала симпатии к девчонке. Маленькой она требовала всего внимания Велвет, даже когда ее ребята были грудными, а она сама беременна очередным сыном. Девчонка не выносила, если занимались кем-то другим. Маменькина дочка, скулящее, постоянно доставляющее хлопоты существо. Из жалости и чувства вины Велвет совсем избаловала ее.

— Она не похожа на лорда Гордона, — заметила Жасмин.

— Ребенком она была больше на него похожа, — ответила Скай. — Сейчас она, наверное, напоминает женщину, которая родила ее на свет, эту дочку серебряных дел мастера.

— А похоже было, что я заигрывала с лордом Лесли, бабушка? Хотя бы потому, что я, так же, как и ты, хочу избавиться от Сибиллы, я не стремлюсь разбивать ее счастье, — озорно улыбнулась Жасмин.

— Это в бездонных зеленых глазах лорда Лесли был интерес к тебе, — ответила Скай. — Ты невероятно красива, девочка. Сибилла — симпатичная штучка, но тебе она и в подметки не годится. И, увы, она это знает.

— Боже мой, — встревожилась Жасмин. Скай рассмеялась:

— Если ты не будешь его поощрять, тебя нельзя будет ни в чем упрекнуть, что бы ни случилось.

— Я не хочу неприятностей, — решительно заявив Жасмин. — Достаточно уже того, что с весны здесь постоянно бывает маркиз Вестлей. Почему никто не понимает, что я желаю лишь одного — чтобы меня оставили в покое. С тех пор как я прошлой зимой приехала в Англию, я вполне счастлива. Я поняла, что еще недостаточно насладилась жизнью, чтобы выходить замуж и стать женой и матерью. Ты понимаешь меня? Я знаю, что когда-нибудь обзаведусь семьей, но не теперь.

Скай кивнула:

— Понимаю, — успокоила она внучку.

— А вот Сибилла, напротив, так хочет выйти замуж за лорда Гленкирка, — продолжала Жасмин. — Может быть, хоть и не открыто, я смогу ей помочь. Сегодня вечером я буду ужинать у себя в комнате. События дня так взволновали меня, что у меня жестоко разболелась голова.

Скай усмехнулась;

— Ты и впрямь, дорогая, не прочь избавиться от общества своей сводной сестры. Но нельзя позволять ей садиться себе на шею.

— Она и не сможет. Меня беспокоит, что Сибилла не способна помочь себе сама. А без меня она будет на высоте. Дай Бог, чтобы ей удалось произвести на графа Гленкирка впечатление, и тот принял бы всерьез предложение ее отца Правы все, когда говорят, что Сибилла должна понравиться лорду Лесли, прежде чем отправляться ко двору. Там ей это сделать будет намного труднее, если английский двор хоть немного похож на двор моего отца. Суетное, шумное, полное сплетен место.

— Королевский двор — во всем мире королевский двор. Хорошо, дорогая, не приходи на ужин и дай возможность Си-билле блеснуть перед предметом ее вожделения. Жаль только, что она не поймет и не оценит тебя. Ты куда более великодушна к ней, чем она к тебе.

Отсутствие Жасмин за столом было тут же замечено, но гости приняли объяснение Скай и больше не говорили об этом. Миссис Гарман постаралась наилучшим образом выполнить указания хозяйки: пища была простой и здоровой. Ужин начался с превосходного окуня, пойманного гостями днем, искусно зажаренного и приправленного лимоном и укропом. Вместе с ним подали большое блюдо мидий, которые варили в белом вине на пару до тех пор, пока их блестящие черные раковины не раскрылись. Потом последовал целый говяжий бок, вывалянный в каменной соли и жаренный на медленном огне, пирог с дичью, из-под золотистой корочки которого сочился пряный с винным ароматом сок, большая тарелка отбивных из ягнят, турнепс, горох, свежевыпеченный хлеб, только что сбитое масло, головка твердого острого сыра. Из напитков подали пиво и терпкое красное вино.

— Мадам, — произнес король, утирая рот, прежде чем заняться сливовым пирогом. — У вас прекрасный стол. Не помню, когда последний раз я так наслаждался едой. Передайте мою похвалу повару.

— Не слишком ли затруднит ваше величество, если я вызову из кухни миссис Гарман и вы сами ее поблагодарите? — спросила Скай. — Она простая деревенская женщина и даже в своих самых фантастических мечтах не рассчитывала служить вашему величеству. Этот миг запомнится ей на всю жизнь.

— Да, — порывисто ответил король. — Позовите эту леди сюда, и я сам поздравлю ее с такими замечательными талантами.

Вызвали миссис Гарман. Она явилась с кухни в сопровождении мажордома Брамвелла, смущенная и сияющая. Она так низко присела перед королем в реверансе, что Скай начала опасаться, что бедняга не сможет подняться без посторонней помощи и опрокинется на свои весьма пухлые ягодицы, но Брамвелл, просунув женщине руку под мышку, успешно поставил ее на ноги.

— Очень хорошая еда, добрая женщина, — сказал Яков Стюарт. — Не припомню, чтобы когда-нибудь пробовал такую.

— Мне доставило огромное удовольствие готовить для вашего величества, — ответила миссис Гарман и удалилась на кухню, где тут же принялась рассказывать помощницам Присс и Мери, а также маленькому резчику Вату, какой симпатичный джентльмен король, хотя и говорит очень неразборчиво.

Когда убрали со стола, Скай прокашлялась и проговорила:

— А теперь я расскажу вашему величеству, как внучка Жасмин попала в эту семью.

— В этом нет нужды, — возразил король. — Перед ужином леди Сибилла рассказала мне эту печальную историю. Велвет, дорогая, ты храбрая женщина, но я всегда знал это про тебя. — И король тепло улыбнулся графине Брок-Кэрнской.

— А что же такого сообщила вам леди Сибилла, сэр? — язвительно спросила Скай короля, посылая дочери и зятю свирепый взгляд.

У Алекса Гордона заметно побелели губы, а лицо Сибиллы довольно расплылось, как у кошки, загнавшей в угол упитанную мышь. Глаза девушки так и сияли торжеством, Скай захотелось ее ударить.

Король был смущен. Он никак не мог понять, что здесь не так. На помощь своему монарху пришел граф Гленкирк.

— Леди Сибилла объяснила нам, как похитили ее мать много лет назад. Во время плена ее принудили к позорной плотской связи и заставили родить ребенка, которого она с радостью оставила, когда освободилась. Мы знаем, что леди Гордон так стыдилась этих несчастных обстоятельств в своей жизни, что не рассказала о них даже мужу. Леди Сибилла поведала нам, как тот ребенок, теперь уже взрослая женщина, приехала в Англию, воспользовавшись простодушием и добросердечием лорда и леди де Мариско. Разве я не прав?

— Нет, милорд, не правы. То, что рассказала вам Сибилла, — ужасающая ложь, — спокойно ответила Скай, но все знающие ее поняли, что сдержанный тон свидетельствовал о крайней степени ярости.

Сибилла же неосторожно вскочила и выкрикнула:

— Все это правда! Я не лгала!

— Выйди из-за стола и отправляйся к себе в комнату, — приказала девушке Скай. — Сейчас же!

— Жасмин только и хочет разбить мне жизнь, — не сдержавшись, явно в истерике, расплакалась Сибилла.

Скай повернулась к пришедшему в ужас мажордому.

— Брамвелл, проводи леди Сибиллу из зала, — распорядилась она и перевела взгляд на зятя, графа Брок-Кэрнского. — Милорд, вы целиком ответственны за поведение вашей дочери. Завтра же отошлите ее домой в Дан-Брок. Я больше не желаю ее видеть в своем доме.

Велвет умоляюще посмотрела на отца.

— Папа, — едва слышно попросила она.

— Я полностью согласен с твоей матерью, Велвет, — ответил он.

— В чем дело? — спросил король, наконец обретя дар речи.

— Леди Сибилла лгала вашему величеству, — объяснила Скаи.

— Лгала! Мне! Своему королю? — Яков Стюарт был поражен.

— г Яков, извини меня за дочь, — смущенно проговорил Алекс Гордон. — Прости Сибиллу и позволь моей теще все объяснить.

— Мадам, просветите нас, будьте любезны. — Король оправился от удивления и теперь хотел знать, что происходит. — Ситуация, согласитесь, странная.

— Когда-то Елизавета Тюдор и я были подругами, — начала Скай. — Но потом я стала ей как бельмо на глазу, но это уже совсем другая история.

— Так вы не верите в божественное право королей? — перебил ее монарх. Его собственное королевское достоинство было для Якова Стюарта, свято в него верившего, болезненным вопросом.

— Верю, ваше величество. — В ирландских глазах Скай блеснула искорка. — Но Елизавета Тюдор была королевой, а не королем.

Яков Стюарт уставился на леди де Мариско, потом понимание засветилось в его золотистых глазах.

— Ха! Королева, а не король! — подхватил он. — Ха, ха! Тонкая острота, мадам. Очень тонкая. Ха, ха, ха!

Скай продолжала нить повествования, и обстановка за столом заметно разрядилась. Она трогательно рассказала о тех давних временах, когда невинный на первый взгляд приказ Елизаветы Тюдоп возглавить торговую экспедицию в Индию, отданный ей и Адаму, так изменил их судьбы. Она тщательно подбирала слова, чтобы не повредить дочери и внучке и чтобы король правильно понял не только их обстоятельства, но и горестное положение правителя Индии, когда дядя Велвет приехал за тем, чтобы забрать ее домой.

Велвет говорила, каким высокоморальным человеком был Акбар. При его дворе были даже иезуиты, а их дочь крестили по христианскому обряду.

Узнав, что Алекс жив, Могол ни минуты не сомневался, должна ли возвращаться к мужу Велвет, хотя Гордон был ей мужем всего несколько месяцев, а Акбар почти два года и у них уже был ребенок.

Но нарушить свои принципы Могол не мог. И поскольку Велвет не хотела ехать по собственной воле, ее опоили дурманом и повезли насильно. Ребенка ей взять не позволили, поскольку правитель знал о предрассудках, бытующих в западных странах. Он знал, что найдутся люди, которые назовут его дочь незаконнорожденной, хотя по законам ее родины, страны, где она родилась, девочка не только законно появилась на свет, но была принцессой из королевского дома Могола.

— Конечно, конечно, — согласился король. — В ваших рассуждениях я не вижу изъяна — она принцесса, но некоторые, я полагаю, не согласятся с этим.

— Спасибо, ваше величество. — Глаза Велвет потемнели от слез. Хоть некоторые и называют короля «мудрейшим из дураков во всем христианском мире», но человек он, без сомнения, мягкий и добросердечный, сразу все понял.

— К сожалению, Сибилла Гордон, которую Алекс удочерил, а моя дочь вырастила с любовью, ревнует родителей к сводной сестре. Мы увещевали ее, но безрезультатно.

— Девчонку надо выпороть и подержать на хлебе и воде. Это приводит в чувство непослушных детей. А сейчас, леди де Мариско, пожалуй, я удалюсь в спальню. Наверное, вы знаете, на рыбалку поднимаются рано.

Когда король с лордом Лесли покинули зал, семья Скай снова расселась за столом. Вновь наполнили вином бокалы и принялись обсуждать прошедший вечер.

— Когда я сказала, что Сибилла должна завтра возвращаться домой, я имела в виду именно это, — сказала Скай зятю.

— Я и не спорю с вами, — ответил он ей. — Она вела себя безобразно и не может находиться в приличном обществе. Пусть до поздней осени посидит в Дан-Броке. Ей обещано место в свите королевы Анны, и отступить от слова мы теперь не можем.

— Если мы отошлем домой девочку, сердце ее будет разбито, — решилась заступиться за Сибиллу Велвет. Ее добрая душа разрывалась от жалости к дочери.

— Она сама во всем виновата, — резко ответил Алекс.

— Может быть, Яков и прав и мне следует хорошенько ее выпороть. Она этого заслуживает.

— Мама! — всхлипнула графиня Брок-Кэрнская, поворачиваясь к Скай.

— Нет, Велвет, ей нельзя оставаться, — ответила та на невысказанный вопрос дочери, — хотя я понимаю, что она поступила так из боязни, что ее сводная сестра показалась лорду Лесли привлекательнее, чем она. Если бы я так не разозлилась, то посмеялась бы, когда граф Гленкирк пересказывал ее бредни. Он наверняка дословно цитировал ее. Позорная плотская связь… Несчастные обстоятельства. Как вам это нравится! — И Скай расхохоталась.

— Девчонка должна знать, к каким последствиям может привести ее поведение, — сердито сказал граф Брок-Кэрнский. — Ты ее испортила, Велвет.

— Я испортила? — Велвет выглядела разъяренной. — Не я одна ее портила, Алекс Гордон! Вспомни, как ты носился с девчонкой. Это ты вбил ей в голову историю семьи Гордонов и то, что она родственница короля. Отчасти я повинна в том, какой она стала, но ты должен признать и свою ответственность.

— Утихомирьтесь оба, — приказала им Скай. — Ссора ни к чему не приведет. Вы родители Сибиллы и должны заставить девушку понять, что ее поведение несносно, и ее величество королева Анна не потерпит такую распущенность. Если она не хочет потерять место при дворе и опозорить семью, то должна держать себя в руках.

Гордоны из Брок-Кэрна покинули большой зал Королевского Молверна и отправились в свои покои. Там на своей кровати они нашли спящую с заплаканным лицом Сибиллу.

— Ох, Алекс, — прошептала Велвет, и ее мягкое сердце дрогнуло.

— Она меня не растрогает. И тебе запрещаю жалеть ее. — Он ободряюще стиснул руку жены и сказал твердым голосом:

— Сибилла! Просыпайся! Мать и я хотим с тобой поговорить.

Девушка медленно села на постели и испуганно смотрела на них.

— Ты говорил с графом Гленкирком о нашем союзе? — спросила она. — Что он ответил? Возьмет он меня в жены? Правда ведь, папа, он самый красивый мужчина?

Алекс Гордон почувствовал, как по его спине пробежал холодок. Как могло случиться, что Сибилла вдруг стала похожа на Аланну Вит, женщину, с которой он прижил свою дочь? Такое же себялюбие, как у Аланны. Граф Брок-Кэрнский мрачно покачал головой.

— Я не собираюсь говорить с Гленкирком. Ты меня понимаешь, Сибби? Ты вела себя безобразно, опозорила и семью матери, и меня самого. Какой мужчина захочет себе такую жену? Может быть, находясь при королеве Анне, ты и произведешь на него впечатление. Вот тогда я и поговорю с графом.

— Это несправедливо, — всхлипнула Сибилла. — Несправедливо, что я должна страдать из-за Жасмин. Это все из-за нее.

— Нет, дочь, из-за тебя самой, — строго возразил отец. — Ты не можешь винить Жасмин. А теперь иди в свою кровать. На рассвете ты отправляешься в Дан-Брок.

— Мама! — Сибилла вцепилась в Велвет. — Пожалуйста, не отсылай меня! Пожалуйста, не отсылай!

— Справедливое наказание надо принимать с кротостью, — сказала Велвет, гладя волосы дочери.

— Дело решено. Поцелуй нас и отправляйся в кровать, — распорядился Алекс Гордон.

— Не буду! — Сибилла топнула ногой и выбежала из комнаты.

— Ох, Алекс, что нам с ней делать? — зарыдала Велвет.

— Держись твердо, дорогая, — ответил ей муж. — Сибилла отбилась от рук. Признаюсь, к стыду, что должен был приструнить ее раньше, пока она не обидела Скай и Адама.

— И Жасмин тоже, — добавила Велвет.

— Жасмин, — медленно проговорил граф Брок-Кэрнский. — Вот еще одна проблема, которую предстоит решить.

— Может быть, с отъездом Сибиллы в Дан-Брок, — предположила жена, — ты узнаешь ее получше.

— Может быть, — повторил граф с отсутствующим видом и поцеловал супругу.

Глава 12

На зиму двор снова переехал в Уайтхолл16, и молодая английская знать не пропускала ни одного увеселения. В этом году при дворе появилось много новых лиц.

— Мне говорили, у королевы две новые фрейлины, — заметил юноша с темными мрачными глазами.

— Одна из них — наследница из Линкольна с совершенно лошадиным лицом, — ответил ему товарищ — парень огромного роста с льняными волосами. — Пусть ее забирают наши шотландские соотечественники. Им все равно, кого брать в жены. Лишь бы было английское и с тугим кошельком.

Товарищи фыркнули.

— Кажется, Хенли, ты осведомлен больше всех нас, — предположил темноволосый лорд Норт. — Скажи-ка нам тогда, а кто же другая фрейлина?

— Дочь шотландского графа, — последовал ответ.

— Боже, помилуй нас, — взорвался лорд Порт. — Разве недостаточно, что двор заполонили нищие вторые сыновья из Шотландии, которые выискивают, на ком бы из английских леди им жениться. Эти неотесанные грубияны почти выставили нас из нашего собственного двора! Теперь они стали присылать сюда своих наглых веснушчатых женщин!

— Не отчаивайся, — успокоил товарища барон Хенли. — У этой девушки английская мать, и, честно говоря, дорогой мой Порт, она божественна. Миниатюрная, кожа белая, как сметана, золотые кудри, а глаза такие голубые, что в них можно утонуть. Она — само очарование. Граф Кемпе уже без ума от нее. Она единственная дочь графа Брок-Кэрнского, и отец в ней души не чает. Будь уверен, за ней дадут богатое приданое. Да к тому же, — барон Хенли понизил голос, — ее бабушка — графиня Ланди.

— А кто такая графиня Ланди? — спросил лорд Норт озадаченно.

— Ну и ну, Норт! Ты действительно ничего не знаешь. Графиня — сама очаровательная Скай О'Малли. Она была соперницей старушки Бесс, и после того, как вышла замуж за графа Ланди, лорда де Мариско, ее отослали от двора. Говорят, это была самая красивая женщина во всем королевстве. В последние годы, кроме родственников, ее мало кто видит, конечно, если она еще жива. Ходят слухи, она невероятно богата. Да ты встречал ее детей здесь, при дворе. Граф Саутвуд — ее сын, и лорд Бурк тоже. А графиня Альсестерская — ее дочь. Я слышал, что одно ее имя приводило в бешенство старушку Бесс.

— Почему?

Барон Хенли смутился.

— Почему? — повторил он. — Понятия не имею, Норт. Я рассказываю только то, что мне говорили. Лорд Норт рассмеялся.

— Покажи-ка мне маленькую шотландку, — попросил он Хенли.

— Вон там, — ответил его друг, изящно выставив палец. — На стуле рядом с самой королевой. Симпатичная девушка в небесно-голубом бархате.

Лорд Норт вгляделся, куда указывал ему товарищ.

— Очень мила, — наконец выговорил он. — Вполне приемлема. Может, Хенли, нам стать сторонниками англосаксонских связей? Вот бы порадовался старый дурак король. Раз он так щедро одаривает своей дружбой всех и каждого, почему бы нам не оказаться в числе счастливчиков?

Как раз в этот момент мажордом у дверей зала ударил о пол жезлом и объявил:

— Граф и графиня Ланди, мистрис Жасмин де Мариско. Высоченный барон Хенли, обернувшись с разинутым ртом, чуть не запутался в своих длинных, как у аиста, ногах:

— Не может быть! И все же… это так. О!.. Вот взвилась бы старушка Бесс, если бы узнала, что ее главная соперница ее пережила! А что это за создание с ними? В жизни никогда не видел такой красивой женщины. А посмотри-ка на сапфиры у нее на шее, Норт! За них можно выкупить короля! Что ж, вероятно, зима не будет скучной…

— Как ты скоротаешь зиму, милорд, дело твое, только не пытайся лезть к мистрис де Мариско. Она — моя, — пробормотал у него под ухом чей-то голос.

Ошарашенный барон Хенли обернулся и оказался лицом к лицу с маркизом Вестлеем и его кузеном графом Кемпе.

— Надеюсь, — сказал Том Ашбурн, — мой двоюродный брат ясно выразился. Свои притязания на мистрис де Мариско он застолбил шесть месяцев назад, когда впервые ее увидел. Ты ведь не собираешься мешать ему. А изящная Сибилла Гордон — так ее зовут, дорогой мой Норт, моя. Запомни это хорошенько, чтобы мне не пришлось тебе напоминать.

— Кот может созерцать хоть короля, хоть королеву, — слабо улыбнулся барон Хенли. — Это как раз тот случай…

— Здесь найдется что-нибудь и подоступнее, — заметил лорд Норт, пожав плечами. — Как я понял, лучше всего сирота или девушка без влиятельных родственников. Так что не расстраивайтесь, лорды. — И рука об руку с бароном Хенли лорд Норт отошел от них и растворился в толпе придворных.

— Хорошенькая парочка мерзавцев, — вслед им раздраженно проговорил Рован Линдли.

— Но как их легко обратить в бегство, — ответил Том Ашбурн и перевел глаза туда, где рядом с королевой сидела Сибилла. — Посмотри, брат, разве она не прекраснейшее создание?

Маркиз рассмеялся:

— Ты невозможен. Том. Сколько ты уже знаком с этой маленькой негодницей, а она еле смотрит в твою сторону. Мечтает стать графиней Гленкирк. Только вот, боюсь, глаза Гленкирка обращены в другую сторону. Но теперь, когда госпожа Жасмин де Мариско прибыла ко двору, я удвою свои усилия, чтобы сделать ее своей женой. А ты знаешь, я не тот человек, который с легкостью дарит свое сердце.

Мужчины направились сквозь толпу к помосту, где сидела королевская чета, и были достаточно близко, чтобы слышать разговор. Де Мариско почтительно кланялись королю и королеве.

Яков Стюарт широко улыбнулся:

— Рад вас видеть, милорд и миледи. Я доволен, что вы не забыли о моем приглашении. — И монарх повернулся к королеве. — Анни, это тесть и теща Брок-Кэрна и его падчерица, индийская принцесса, о которой я тебе рассказывал.

Взгляд королевы был прикован к ожерелью Жасмин.

— Никогда не видела таких прекрасных сапфиров, — сказала она в качестве приветствия.

— Это подарок моего покойного мужа, мадам, — ответила Жасмин. — Камни в ожерелье называются «Звезды Кашмира». — Девушка протянула королеве маленькую коробочку из слоновой кости. — Мне говорили, что ваше величество любит жемчуг. Не примете ли вы это в знак моей благодарности за прием?

Сибилла, ближайшая к королеве, взяла у сводной сестры искусно вырезанную коробочку и подала царственной госпоже. Королева с детским восторгом открыла ее и задохнулась от восхищения. На черной бархатной подушечке покоилась не правильной формы жемчужина размером с померанец.

— Боже! — только и сумела вымолвить королева. Потом взглянула на Жасмин. — Мистрис де Мариско, ваш подарок просто великолепен. Я никогда не получала таких.

— Я рада, ваше величество, что вы довольны, — улыбнулась Жасмин и, понимая, что свободна, присела в реверансе, после чего присоединилась к бабушке и деду.

— Изящно проделано, — похвалил ее граф Брок-Кэрнский, подходя к ним. За месяцы ссылки Сибиллы в Дан-Брок он лучше узнал падчерицу. Хотя ему было трудно примириться с тем, что его обожаемая жена родила ребенка от другого мужчины, своего первого ребенка, теперь он не ставил это в вину Жасмин. Девушка не могла не понравиться. Он оценил здравый смысл, которым она обладала, и желал, чтобы и его дочь в этом походила на Жасмин. Хотя Сибилла больше и не нападала на сводную сестру, лучше к ней она не стала относиться. Она не могла простить, что ее не пустили в Гринвуд, когда она оказалась со двором в Лондоне. Когда-нибудь этот дом, как и Королевский Молверн, перейдет к Жасмин. И если бы не доброта старшего брата Велвет Робина, графа Саутвудского, который пригласил Сибиллу в Линмут, ей негде было бы жить в свободное от своих обязанностей время.

— Вы идете к Робину праздновать двенадцатую ночь17? — спросил Алекс Гордон.

— Да, — ответила Скай. — Теперь, когда сюда прибыло столько шотландцев, очень важно, чтобы старые английские семьи, как семья Робина, не потерялись. Королева любит маскарады и празднества. Чем они изысканнее, тем больше ей нравятся. Как только король вступил на трон, Робин вернулся к традициям и справляет двенадцатую ночь так же гостеприимно, как его отец во времена Елизаветы Тюдор. Робин говорит, что королева обожает праздник, — грустно улыбнулась Скай. — Бесс тоже любила двенадцатую ночь, — проговорила она, позволяя воспоминаниям на секунду овладеть ею, а потом спросила:

— А ты пойдешь, Алекс?

— Да Велвет настаивает. — Он понизил голос. — К тому же это прекрасная возможность показаться Сибилле Гленкирку. Она ведет себя хорошо, мадам Скай, и королева вполне довольна моей девочкой.

В это время к ним подошла Сибилла и, не обращая внимания на бабушку, дедушку и сводную сестру, сказала.

— Папа, ты видел, какую пошлую жемчужину дала королеве Жасмин? Никогда не видела драгоценности безобразнее. Изящные брови Скай взлетели кверху:

— Твой отец нам только что рассказывал, как хорошо ты себя стала вести. А ты даже не поздоровалась ни с дедушкой, ни с сестрой, ни со мной.

Что-то ворча, девушка сделала реверанс сначала Скай, потом Адаму.

— В чем дело, Сибилла? — сверкнул на нее глазами отец. — Почему ты не приветствуешь Жасмин?

— Ее я не собираюсь приветствовать, — сердито выпалила девушка.

— Ты со всеми так груба, кого не любишь? — поинтересовалась Скай. — Ты еще, наверное, не повзрослела, как мы считали, и не готова для брака. Если будешь позволять своим чувствам главенствовать над здравым смыслом, то навсегда останешься старой девой. Вот чего я боюсь. Жаль, жаль!

Сибилла раздраженно вздохнула, но в конце концов приветствовала и Жасмин, которая небрежно ответила ей.

— Ну вот! — воскликнул Алекс. — Теперь мне нравятся мои девочки.

— Она не твоя, папа! — задохнулась от злости Сибилла. — Я твоя! Неужели и тебя она переманила, как маму? — Ее глаза наполнились слезами.

— Твой отец добр ко мне, — быстро заговорила Жасмин. — Я хоть и имею честь быть падчерицей лорда Гордона, дочерью ему приходишься только ты.

Прежде чем Сибилла смогла осмыслить ее слова, к ним подошел граф Кемпе и приветствовал их изысканным взмахом шляпы:

— Прекраснейшая, я весь вечер ждал, чтобы поговорить с тобой. Скажи только доброе слово, и я буду доволен.

— Уходи, — ответила ему Сибилла. — Неужели я нигде не буду избавлена от твоих глупостей? Почему ты мне не веришь, когда я говорю, что выйду замуж за графа Гленкирка?

— Он холодный грубиян, радость моя, — не сдавался Том Ашбурн. — От него кровь застынет в твоих жилах, но, клянусь, я воспламеню ее своей любовью! Дай мне только возможность, счастье мое.

— Боже милостивый! — изумилась Скай. — Пожалуй, я встану на сторону Сибби против тебя. Ты бормочешь, как полоумный!

— Мадам, вы приводите меня в отчаяние, — ответил граф Кемпе. — Я лишь хочу доказать вашей внучке, что буду ей хорошим мужем. Гленкирк не сможет ее любить так, как я, а мой дом — Свон-Корт — будет для девушки подобной красоты достойной оправой. Милорд, — он повернулся к Алексу, — неужели ты не можешь убедить свою дочь? Алекс Гордон подавил изумление.

— Милорд, — наконец ответил он, — я считаю тебя достойным женихом для дочери, но в традициях нашей семьи позволять девушкам самим выбирать себе мужей, конечно, если они приемлемы и нам. И ты, и лорд Лесли — вполне подходящие люди, но сначала я должен выслушать Сибиллу.

— Уходи прочь, Кемпе! — снова повторила Сибилла.

— Нет, Сибби. Ты юна и неопытна в сердечных делах. Гленкирк разочарует тебя, а я никогда. Я всегда буду рядом, когда бы ни понадобился тебе. — И он поцеловал ее изящную руку.

Девушка вырвала ее и посмотрела на Тома Ашбурна так, будто он совершил что-то неприличное.

— Прекратите сейчас же, милорд! Прошу вас! И в эту минуту к ним подошел граф Гленкирк. Одет он был по последней моде: в черные бархатные бриджи, с подвязками на черных чулках и серебристыми бантами у колен. Облегающий, с высокой талией камзол, расшитый серебром и жемчугом, подчеркивал его стройный стан. Рукава камзола и стоячий воротник были сделаны из тончайших кружев. Ансамбль завершал короткий плащ, отделанный мехом куницы. На шее графа висела тяжелая золотая цепь, но на гибких пальцах совсем не было драгоценностей, кроме одного золотого кольца.

— Милорд, миледи, — произнес он.

Увидев своего темноволосого избранника, Сибилла чуть не упала в обморок. Его золотисто-зеленые глаза восхищали девушку, но, к ее расстройству, и смущали ее. Что-то недоступное было в Якове Лесли в отличие от Тома Ашбурна, в присутствии которого она никогда не чувствовала себя неловко. Удивленная собственными мыслями, Сибилла отогнала их прочь. Она хотела стать женой Якова Лесли. Она всегда этого хотела.

— Мистрис де Мариско, — негромко произнес граф Гленкирк. — Сейчас будут танцы. Позвольте мне пригласить вас. От разочарования Сибилла побледнела.

— Благодарю, милорд, но я еще не разучила английских танцев, — ответила вежливо Жасмин. — В моей стране не принято, чтобы мужчины танцевали с женщинами, как делаете вы, англичане. Пожалуйста, извините меня. — Потупив глаза, она присела в реверансе.

Граф Гленкирк поклонился в ответ, потом, раскланявшись с остальными, отошел прочь.

— Ах ты, сука, — прошипела Сибилла, и, несмотря на все усилия, слезы покатились по ее покрасневшим щекам.

— Извинись перед сестрой, Сибби, — сердито проговорила бабушка. — Жасмин вполне прилично танцует. Ты это могла бы знать, если бы прошлым летом тебя не отправили домой в Дан-Брок. Она оказала тебе добрую услугу, отказав графу.

— Почему он не пригласил меня? — тихо всхлипывала Сибилла. — Почему он пригласил ее?

— Кто может сказать, почему мужчина поступает так, а не иначе, — со смешком ответила Скай. Нынешним вечером она просто блистала в темно-синем бархатном платье, нижняя юбка которого была отделана золотой парчой и украшена крошечными алмазами, которые сверкали при каждом шаге. Вырез ворота был квадратным и глубоким, Скай гордилась, что грудь у нее, несмотря на ее шестьдесят шесть лет, все еще привлекательна. Широкие сверху и сужающиеся книзу рукава перехватывали множество темно-синих с золотом полосатых ленточек На шее лучилось бриллиантовое ожерелье, в ушах сияли алмазы и рубины, в волосах, причесанных, как обычно, виднелись заколки с головками из тех же камней.

— Не волнуйся, Сибилла, — продолжала Скай. — Если суждено, чтобы граф Лесли на тебе женился, так и будет.

— Он и не подозревает, что я существую. — Голос Сибиллы дрогнул от жалости к себе. — Почему он видит ее, а не меня? — Осуждающим перстом она указала на Жасмин. — Я заметила, как он на нее смотрел. А на меня вообще не глядит.

— Ты же знаешь, я его нисколько не поощряю, — запротестовала Жасмин. — Он меня не волнует. Ни он, ни какой-либо другой мужчина. Я хочу, чтобы мне дали спокойно оплакивать мужа Ямала.

— Вряд ли по тебе можно сказать, что ты в трауре! — Cухо заметила Сибилла, окидывая оценивающим взглядом красивое платье сестры из бургундского бархата, отделанное розовыми лентами, и розовой нижней юбкой.

— Муж Жасмин умер почти два года назад, — быстро вставила Скай. — Она уже не в глубоком трауре и может носить, что пожелает, особенно при дворе.

— Я оплакиваю Ямала в своем сердце, — терпеливо объяснила Жасмин. — Сердце никогда не забывает.

На какое-то мгновение Сибилла позволила жалости проникнуть в свое, в сущности, доброе сердце, но она тотчас отбросила это чувство. Жасмин — ее враг. Она отняла мать, и даже отец теперь поддерживал эту негодницу. Что же до интереса к ней Якова Лесли, то он скоро пройдет. Жасмин еще пожалеет, что попала ко двору.

Рождество осталось позади, и теперь весь двор предвкушал знаменитые пирушки и празднества в великолепном доме графа Линмутского на Стрэнде. Двенадцатая ночь стала легендой со времен отца теперешнего графа, и приглашение в его дом страстно жаждали получить все придворные. Даже те, кто был не уверен, что их позовут, готовили костюмы — портные в Лондоне принимали заказы за месяцы.

Семья Скай всегда держала собственного портного. Бонни со своей ученицей, тканями и наполовину законченными нарядами переехала с ними поздней осенью из Королевского Молверна в Лондон. Добирались они с Мери в город в своей просторной удобной карете.

Мужчины горестно жаловались, но стоически переносили примерки. Сэнди и Чарли в первый раз позволили приехать в Лондон и разрешили посетить праздник у дяди Робина. Как отцу и деду, им сшили костюмы из красного и оранжевого шелка, символизирующего языки пламени; Скай, Велвет и Жасмин приготовили костюмы разноцветных мотыльков. Сибиллу приглашали присоединиться к ним, но она предпочла нарядиться изысканной английской розой.

— Там будет не меньше двух дюжин английских роз, — с отвращением заявила Скай. — Уверяю вас, она будет разочарована. Почему бы ей не выбрать что-нибудь получше? С ее замечательным цветом волос она будет превосходной Зарей.

Поколебать Сибиллу, однако, не удалось, пока за два дня до праздника дворцовые слухи не донесли ей, сколько изумительных английских роз придет к дяде Робину.

— Я пропала! — захныкала девушка. — Гленкирк меня вообще не заметит, а я так рассчитывала на этот праздник. Что же делать, мама?

Они собрались в Линмуте на семейный обед.

— Надевай мой костюм, — великодушно предложила Жасмин. — Ты миниатюрнее, и у тебя меньше грудь, но времени хватит, чтобы Бонни перешила на тебя наряд. Я должна была изображать серебряную бабочку. Цвет и тебе пойдет.

— А что наденешь ты? — подозрительно спросила Сибилла. — Или ты хочешь привлечь к себе внимание своим нарочитым отсутствием?

Жасмин рассмеялась:

— Я бы не стала пропускать праздник у дяди Робина ни из-за тебя, ни из-за кого другого. Я просто могу надеть свое обычное платье, гостям же оно покажется карнавальным нарядом.

— Ну, — раздумывала Сибилла, и вся семья затаила дыхание, не смея что-либо советовать из опасения, что девушка заупрямится. — Хорошо, я надену твой костюм. Жасмин, — наконец решила она.

— Могла бы и поблагодарить, дрянная девчонка, — возмутилась Скай.

— Ну, бабушка, — улыбнулась Жасмин, — Сибби ведь очень трудно принять мою помощь или предложение. В других обстоятельствах она скорее бы умерла, чем поступила так. Но сейчас ей важнее всего очаровать лорда Лесли. Она пойдет на все, чтобы завоевать его сердце.

— Но Лесли холоден как лед, — заметила Скай, — правда, когда он смотрит на тебя, дорогая девочка, я вижу пламя в его глазах. У бедняжки Сибби нет шансов, а вот у тебя есть, стоит тебе хоть чуть-чуть проявить интерес. Если тебе не нравится Вестлей, отчего не заняться Гленкирком?

Жасмин засмеялась, но смех был искусственным, и Скай подметила это.

— Он привлекателен, — продолжала девушка. — Но я еще не готова для того, чтобы снова выходить замуж. Кроме того, Сибилла Гордон меня просто убьет, если я украду у нее мужчину, которого она так желает.

Жасмин не рассказала бабушке, как однажды к вечеру, прогуливаясь в парке Гринвуда, встретила графа Гленкирка, приехавшего с неожиданным визитом. Он приветствовал ее, и она ответила учтивым реверансом.

— Вы приехали к отчиму? — вежливо осведомилась девушка.

Он спешился и, ведя коня под уздцы, пошел рядом.

— Нет, я приехал, чтобы увидеть вас, миссис де Мариско.

— Мы едва знакомы, сэр, и я в трауре по мужу, — ответила она графу, хотя ее сердце забилось чуть быстрее.

— Мы могли бы познакомиться поближе, если бы вы так старательно не избегали меня, — смущенно сказал он. — Что же до вашего траура, мадам, я его глубоко уважаю. Я сам оплакиваю Изабель и детей, которых потерял, и думаю, что печаль останется во мне на всю жизнь.

— Да, — мягко проговорила она, — мне рассказывали, как ужасно погибли ваша жена и сыновья. Я понимаю ваше горе. Мой муж был тоже убит, но что страшнее, его убил мой родной брат.

— Ах, сколько тайн окружает вас, миссис де Мариско! — воскликнул граф.

— Здесь нет никакой тайны, — ответила девушка. — Если вам интересно, когда-нибудь я расскажу об этом. Боюсь только, что вам не придется здесь бывать. Ни для кого не секрет: отчим хочет, чтобы вы женились на его дочери, а мы с Сибиллой не очень-то дружим. Она была бы очень расстроена, если бы узнала, что сейчас мы здесь, с вами.

— А мы не расскажем ей об этом, миссис де Мариско.

Хорошо?

В тот раз она отослала его, но он приехал снова. Считая свое вдовство нейтральной темой. Жасмин поделилась с графом воспоминаниями о Ямал-хане; он посочувствовал ей и, в свою очередь, рассказал о любимой Белле и двух маленьких сыновьях.

Их отношения, сначала приносящие утешение, начинали беспокоить девушку. И теперь, одеваясь для праздника у дяди, Жасмин гадала, увидит ли она Якова Лесли. Она была в смятении, он начинал ей нравиться. Нужно расстаться с этим чувством, убеждала она себя. Ведь именно сегодняшний вечер выбрал Алекс Гордон, чтобы поговорить с графом о замужестве дочери. К утру может состояться помолвка между графом Гленкирком и леди Сибиллой Гордон. Так и должно быть, с грустью думала Жасмин.

В день праздника Торамалли подлила в ванну госпожи жасминового масла. Рохана уже вымыла ее волосы, насухо вытерла и расчесывала их у огня гребнем с редкими зубьями до тех пор, пока в них совершенно не осталось влаги, потом до вороного блеска растерла шелком. Летом служанки приготовили прекрасное бархатистое мыло с ароматом жасмина для хозяйки и дамасской розы для Скай. Волосы госпожи Рохана тщательно заколола на макушке, чтобы они не намокли в ванне.

— Зимы в Англии холоднее, чем в Кашмире. — Жасмин чуть заметно улыбнулась служанкам, опускаясь в воду.

— Да и летом не так тепло, — сухо отозвалась Рохана, намыливая кусок ткани и принимаясь растирать им госпожу.

— Вы обе свободны, — напомнила им Жасмин. — Если пожелаете вернуться в Индию, я снабжу вас деньгами и устрою на один из бабушкиных кораблей. В следующем месяце ее флот отправляется на восток. Можете плыть с ним или оставайтесь до следующего года.

— Холод нас не убьет, — сказала за обеих Торамалли. — Что мы станем делать, если вернемся в Индию? Там некому будет устроить наше замужество. Даже свободные, мы не принадлежим ни к одной из каст. А что, если о нас узнает правитель? У него везде глаза и уши. К тому же мы должны жить рядом с тобой, госпожа. — Она помогла Жасмин подняться из ванны. — Не медли с полотенцем, Рохана, простудишь принцессу!

Костюм Жасмин ждал ее на кровати — традиционный ягули Моголов. Красивое одеяние с высокой талией было сшито из бирюзово-голубого шелка, по которому пропустили нить из золота. Облегающие рукава заканчивались золотыми манжетами шириной в два дюйма, украшенными алмазами, жемчугом, бирюзовым персидским лазуритом. Изящная, длинная, с ниспадающими складками юбка обшита внизу золотой лентой, такой же, как на вороте и рукавах. Бриллиантовые застежки у ворота и на поясе, но между ними был довольно широкий вырез, через который дразняще мерцали полные груди Жасмин. На ноги она надела изящные туфли без каблуков, покрытые золотой фольгой и украшенные крошечными бриллиантами, так что при каждом шаге они вспыхивали тысячами искр.

Рохана застегнула у нее на шее ожерелье из «Звезд Кашмира» и серьги в ушах с сапфирами и жемчугом. Торамалли заплела волосы принцессы в одну толстую косу, в которую были вплетены персидский лазурит и жемчужины, нанизанные на золотую проволоку. Рохана склонилась на колени, чтобы закрепить золотые браслеты на щиколотках госпожи, пока ее сестра нанизывала на руки Жасмин серебряные и золотые браслеты с драгоценными камнями. Принцесса сама прикоснулась к внутренней стороне запястий благовонием с восхитительным неуловимым ароматом жасмина и посмотрела в зеркало. Рохана накинула ей на голову тончайшую накидку из бирюзово-голубого шелка, расшитого маленькими золотыми звездочками.

— Так вот как выглядит принцесса королевского дома Моголов, — воскликнула Скай, подходя сзади к внучке.

— Подожди, бабушка, сейчас мне подведут глаза, — ответила Жасмин и повернулась к Торамалли.

Служанка быстро и умело нанесла краску, и, когда она кончила. Жасмин посмотрела на Скай.

Бабушка покачала головой.

— Ты даже красивее, чем была я в твоем возрасте, девочка, — тихо сказала она. — Пойдем, покажемся матери. Рохана, принеси госпоже меховую накидку. Нам хоть и недалеко идти, в соседний дом, но вечер холодный и идет снег. Надеюсь, гости Робина смогут добраться к нему. Говорят, дороги обледенели.

Жасмин рассмеялась;

— Бабушка, все, кто в Лондоне получил приглашение на праздник к дяде Робину, скорее предпочтут замерзнуть, чем упустят возможность попасть к нему.

— Пожалуй, ты права, дитя мое, — усмехнулась Скай. Когда женщины сошли вниз по главной лестнице, у Велвет перехватило дыхание.

— Боже мой, — пробормотала она. — Поистине ты дочь своего отца, Ясаман Кама Бегум. В этом наряде ты совсем чужестранка, хотя утром выглядела английской женщиной.

— В самом деле. Жасмин, ты удивительно преобразилась, — согласился лорд Гордон. — Индийский наряд так красив и намного изящнее английского. — Он вздохнул. — Ты не можешь выглядеть не так великолепно? Сибби будет раздавлена. Дай Бог, чтобы она не успела устроить сцены, прежде чем я не поговорю с графом Гленкирком. Трудно сохранять достоинство и родительский авторитет, будучи одетым в виде языков пламени.

— Огонь может угрожать спалить мотылька, если тот ведет себя плохо, — игриво улыбнулась Жасмин.

Алекс Гордон усмехнулся. «Да, — думал он, — мне нравится эта девушка, независимо от того, кто ее отец. Хотел бы я, чтобы она была моей дочерью, но тогда она была бы другой. Может быть, как маленькая Сибби».

Жасмин оглядела костюмы родных. Мать и бабушка были одеты мотыльками. Велвет — в шелках цвета морской волны с разрисованными золотом крыльями, Скай нарядилась розовато-лиловой бабочкой с серебряными крыльями. Сэнди и Чарли прыгали вокруг в красных бархатных бриджах и камзолах, украшенных золотым бисером и гранатами, на чулках — золотые банты, в руках они держали красные, оранжевые и желтые шелка, изображающие языки пламени. Отец и дедушка были в таких же костюмах.

— Я чувствую себя совершеннейшим дураком, — бормотал Адам. — В мои годы мне можно было бы позволить надеть черный бархатный костюм с белым кружевным воротником.

— Ну почему же, дорогой? — Скай нежно поцеловала его. — Мне, мотыльку, так нравится лететь на твой огонь. Разве я не делала это всю жизнь?

— Распутница, — проворчал он в ответ с искоркой в голубых глазах. — Твоим годам тоже пристал бы костюм поскромнее. Только не переодевайся при мне: такого потрясения я не выдержу.

Жасмин наблюдала за бабушкой и дедушкой. И она когда-нибудь найдет такую любовь. На мгновение ей вспомнился Ямал, и она поняла, что их страсть была другой. Вряд ли она перешла бы в такую любовь. Это был королевский союз, брак по расчету. К счастью, они понравились друг другу и смогли жить вместе. Но длилась ли бы вечно их дружба, она не знала. И теперь не узнает никогда.

Несмотря на снег, гости начали прибывать в Линмут-Хаус. Приветствуя их, Сибилла Гордон бросила взгляд на сводную сестру и нахмурилась. Однако сдержалась и была вознаграждена щедрыми комплиментами семьи по поводу своей наружности. Сибби и впрямь была очаровательным крошечным мотыльком в своих серебряных и золотых шелках, с изящными крыльями из золотой парчи, которые трепетали при каждом движении девушки. Младшие братья пританцовывали вокруг нее, как пламя, выгодно освещающее мотылька.

Лорд Саутвуд и его красивая жена Эйнджел были одеты в белый бархат, горный хрусталь и жемчуг украшали их костюмы.

— Мы король и королева зимы, — объявил Робин. — Тебе нравится, мама? Отец бы одобрил?

— Наверняка, — ответила сыну Скай и вспомнила Джеффри Саутвуда, отца Робина. Его звали Ангельским Графом, и он был самым блестящим придворным Елизаветы Тюдор: элегантнейший, остроумнейший. Со Скай они были страстно влюблены друг в друга. Сорок пять лет назад она приехала в этот дом на свой первый праздник двенадцатой ночи, за которым последовала целая череда других двенадцатых ночей. Тогда она носила под сердцем сына, который теперь был хозяином карнавала. Она была слишком горда, чтобы сказать о нем Джеффри, но возлюбленный понял сам и убедил Скай выйти за него замуж. Двенадцатая ночь. Для семьи Скай она всегда была такой волшебной! Она почувствовала, как муж сжимает ее руку, и улыбнулась ему.

— Не могу не вспоминать, — прошептала она.

— Я и не хочу, чтобы ты забывала, — ответил Адам, — и ты его когда-то любила, и Робин тому доказательство, как Велвет — доказательство нашей любви. Мне, девочка, куда больше повезло, чем Джеффри Саутвуду или другим твоим возлюбленным. Ведь все эти годы я был твоим мужем, Скай.

Прибыли король и королева. Яков терпеть не мог наряжаться и был в обычном костюме. Королева же надела темно-зеленое платье, все расшитое разноцветными цветами, на светлую с проседью голову — золотую диадему в виде солнца с лучами. Она улыбнулась хозяину, и Робин ответил ей улыбкой и склонился, чтобы поцеловать руку:

— Ваше величество — самая прекрасная весна из всех, какие я видел.

— Слышишь, Яков? — Королева торжествующе посмотрела на мужа. — Я знала, что Робин сразу разгадает мой костюм, а ты вот не смог.

Яков Стюарт раздраженно фыркнул. Он ненавидел сборища, а это, говорили, будет продолжаться до рассвета. Уйти пораньше он не имеет права. Это испортит всем настроение. Потом они еще два месяца будут потихоньку жаловаться.

— А мой костюм что значит? — проворчал король и уставился на Робина в ожидании ответа.

— Англию, милорд, благослови Господь ваше величество, — быстро сказал Робин Саутвуд.

— Ха! — вырвался у короля смешок. — Вы сладкоголосая змея, милорд. Остается благодарить Бога, что вы живете в деревне и не занимаетесь политикой.

— Я полагаю, ваше величество, что политика — дело королей и глупцов, — жгуче-зеленые глаза графа заискрились. — Короли для нее рождены, и от нее им некуда деться. А дураки принимаются за нее, считая, что могут изменить мир. Но все-таки из моего правила есть одно исключение.

— Назовите его, — потребовал король, изумленный остроумием графа.

— Сеслы, ваше величество. Я думаю, они тоже рождены для политики, и Англия от этого только богатеет. Яков Стюарт разразился хохотом:

— Вы совершенно правы, граф Линмут, абсолютно правы. — И, повернувшись, он подтолкнул пальцем в бок министра Роберта Сесла, лорда Бургли. — А ты что скажешь, сосисочка? Лорд Саутвуд абсолютно прав. Ха-ха-ха!18.

— Когда захочет, он так же умен, как его отец, — прошептала мужу на ухо Скай, и в ее голосе чувствовалась гордость.

Всю ночь напролет в оркестровых галереях играли музыканты, гости представляли различные картины. Бурные аплодисменты заслужила с родными Скай за представление «Полет мотыльков на пламя». Чарли и Сэнди были в восторге от успеха и своего первого взрослого вечера.

Жасмин показала простую сцену: Адали в тюрбане и великолепном голубом с золотом халате стоял на одном колене рядом с ней, и на его вытянутой, закутанной в белую материю руке сидел попугай Хариман. Возглас удивления вырвался у гостей, когда птица, глядя прямо на монарха, своим скрипучим голосом четко произнесла: «Боже, храни короля! Боже, храни короля!» Раздались бурные рукоплескания, и Якову показали, как дать попугаю кусочек пирога.

Птица приняла лакомство и, склонив головку, сказала:

"Спасибо, сэр».

Король беспокойно отступил назад.

— Это ведовство? — спросил он, явно испытывая беспокойство.

— Нет, мой добрый господин, — быстро заверила его Жасмин, зная, как суеверен король. — На моей родине многие птицы говорят, как Хариман. Среди божьих творений попугаи считаются умными существами, милорд.

— О! — поразился напутанный король, но больше не предлагал попугаю сладостей.

Жасмин любовно почесала птице шею и шепнула Адали:

— Отнеси его быстро домой, а то кто-нибудь попытается его стянуть. Когда пойдешь через сад, возьми несколько дядиных лакеев.

— Хорошо, принцесса, — ответил Адали.

— Как разумно с вашей стороны так потешить короля, — обратился, подходя к Жасмин, маркиз Вестлей.

— Я была рождена принцессой и знаю, как развлекать королей, — подняла она на него свои бирюзовые глаза. — Это в крови.

— Потанцуйте со мной, — попросил он, улыбаясь.

— Не знаю, должна ли я вас так поощрять. Вы продолжаете навещать меня и бабушку, хотя знаете, что я этого не хочу.

— Вы не можете всю жизнь находиться в трауре, — рассудительно заметил Рован Линдли и взял девушку за руку.

Она рассмеялась, не в силах устоять против его обаяния. Приняв предложенную руку, позволила повести себя в танце.

Пока Жасмин и ее попугай развлекали гостей, Алекс Гордон нашел возможность побеседовать с Яковом Лесли. Мужчины удалились в библиотеку Робина, где могли поговорить наедине. Удобно расположившись у яркого огня с большими бокалами бургундского, они с минуту помолчали, потом Алекс Гордон заговорил:

— Я не люблю ходить вокруг да около, Яков, а предпочитаю перейти прямо к делу и хочу предложить союз между тобой и моей дочерью Сибиллой. Изабель умерла почти пять лет назад. У тебя нет законных наследников. Конечно, у твоих братьев есть сыновья, но разве ты хотел бы оставить им Гленкирк? Им, а не своим сыновьям? Я знаю, твои братья не будут расстроены, если ты женишься снова. Ведь не собираешься же ты так и коротать жизнь без жены и детей?

Сибилла моя единственная дочь. Если быть точным, узаконенная, потому что ее родила не Велвет. Ее мать из семьи серебряных дел мастера-англичанина — Аланна Вит, которая сейчас замужем за Рональдом Горком. Сибби вырастила Велвет, и теперь, Яков, она приличная молодая леди. Обещаю за ней щедрое приданое: землю, золото, серебро. Я не поскуплюсь, мне очень хочется иметь тебя в зятьях.

Яков Лесли, граф Гленкирк, глубоко вздохнул. Он уже несколько месяцев знал, что когда-нибудь Брок-Кэрн заговорит с ним об этом. Да и по поведению девушки он догадался. Она неотступно следовала за ним, с тех пор как прибыла ко двору и стала фрейлиной королевы Анны. Секреты в Уайтхолле сохранялись недолго, и как-то вечером, на досуге, одна знакомая, тоже из придворных дам королевы, сообщила ему, что Сибилла Гордон открыто разглагольствует в королевских покоях, как она станет графиней Гленкирк. Королеве пришлось приказать девчонке придержать ее глупый язык.

Яков Лесли не решил, женится ли он снова. Но он твердо был уверен, что, если когда-нибудь и надумает, его женой будет не леди Сибилла Гордон. Девушка достаточно привлекательна — если бы он только это искал в жене. Алекс Гордон готов дать за ней сказочное богатство, и, несмотря на ее английскую мать, нельзя было не принимать в расчет шотландское происхождение невесты. А обстоятельства ее рождения графа не беспокоили. Но беда была в том, что девушка его нисколько не привлекала. Она явно избалованна, недоброжелательна, а ее очарование, на взгляд Лесли, походило на очарование ломтика жирного пудинга.

— Ты любишь свою жену? — спросил он графа Брок-Кэрнского.

— Да.

— С самого начала, Алекс?

— Да.

— Я не люблю Сибиллу. Боюсь, она меня нисколько не привлекает и не будет привлекать никогда. — И, чтобы больше не возвращаться к этой теме, он слегка покривил душой:

— Я не люблю блондинок, Алекс.

Алекс Гордон выпил вино в три глотка и поклонился:

— Я не способен изменить цвет ее волос. Мужчина может вдруг и увлечься блондинкой, если он того пожелает. Но если ты считаешь, что не любишь Сибиллу и никогда не сможешь ее полюбить, лучше нам сразу кончить этот разговор. Я не хочу, чтобы моя девочка была несчастна. Ты понял бы меня, будь у тебя дочь.

— Может быть, — согласился Яков Лесли, обрадовавшись, что отделался так легко. — Ты не обиделся, Алекс? Я бы хотел продолжать дружить с тобой.

Граф Брок-Кэрнский подал графу Гленкирку руку:

— Конечно, не обиделся, Яков. Я — заботливый отец. Сибилла вообразила, что влюблена в тебя, и я хотел устроить ее счастье. Но теперь серьезно рассмотрю предложение, которое мне сделали по поводу дочери, и постараюсь убедить Сибиллу благосклонно взглянуть на того джентльмена.

Мужчины пожали друг другу руки и, поговорив еще несколько минут, присоединились к гостям.

— Это ведь останется между нами, — произнес Алекс Гордон. Он решил только утром сообщить дочери печальную новость. Ему не хотелось омрачать ей праздник. Достанет времени и завтра, чтобы разбить ей сердце.

— Разумеется, — согласился граф Гленкирк, глаза которого уже обшаривали комнату в поисках Жасмин де Мариско. Теперь, когда дело с Сибиллой Гордон утряслось, можно было искать других наслаждений. И тут он увидел ее, грациозно танцующую с дедушкой лавольту. Его глаза засветились от удовольствия. Безусловно, она была самая красивая из всех женщин, которых он знал, хотя и понимал, что для каждого мужчины существует свой эталон красоты. Когда танец закончился, он подошел к Жасмин и поклонился.

— Не поужинаете ли вы со мной, миссис де Мариско? — спросил он.

Пожилой граф Ланди расплылся от удовольствия:

— Конечно, милорд. — И поцеловал внучку в лоб. — Иди и наслаждайся праздником. Благодарю тебя за танец. Жасмин рассмеялась:

— Теперь я вряд ли смогу вам отказать. Мой дедушка постарался сделать это невозможным и, мне кажется, поступил так намеренно. Бабушка говорит, в молодости он был совершенным безобразником. Он владел островом Ланди и, будучи последним в роду, лишившись всех средств, занимался пиратством. Так она по крайней мере утверждает.

Граф Гленкирк взял ее под руку, и они медленно направились к буфету.

— Я восхищен вашими предками. Дочь короля, внучка пирата. А как быстро вы научились нашим английским танцам! С каждой минутой вы интригуете меня все больше и больше.

— Я думаю, вам не следует находиться со мной рядом, — проговорила Жасмин, не обращая внимания на его поддразнивания. — Я видела, как отчим вас похитил, когда остальные гости были поглощены моим попугаем. Хорошо еще, что Сибилла не заметила, как вы ушли, потому что лорд Ашбурн вовсю развлекает ее.

— Я знаю, вам можно верить, — отозвался Яков Лесли, понизив голос. — Моя свадьба с Сибиллой Гордон не состоится, мадам. Но отец скажет ей об этом только завтра утром.

— Бедняжка Сибилла, — искренне посочувствовала ей Жасмин. — Ее сердце в самом деле принадлежит вам. И уж конечно, она найдет способ обвинить меня в том, как обернулось дело, особенно если увидит нас вместе за ужином.

— Я хочу быть с вами, Жасмин де Мариско, — ответил он.

— Милорд, что вы от меня хотите? — спросила девушка. — Вы постоянно ищете встреч со мной, хотя знаете, как это расстраивает мою сводную сестру, и знаете, что она не слишком-то меня любит.

— Не могу сказать, что я хочу от вас, — сказал Яков Лесли. — Мне хочется быть с вами, узнать вас получше. Можно же здесь где-нибудь укрыться от назойливых глаз. Давайте разыщем одежду и выйдем в сад. Вы не боитесь снега?

Жасмин рассмеялась:

— Вы сумасшедший, милорд. Кроме того, для подобной прогулки у меня нет обуви. Бриллианты не особенно греют.

"Я и в самом деле сумасшедший», — думал он, чувствуя, как безрассудство накатывает на него. И хотя это чувство было ему незнакомо, оно не показалось неприятным.

— Но где-нибудь мы сможем остаться наедине. Жасмин де Мариско? — произнес он. — Думайте быстро, или я буду вынужден устроить сцену.

— Мы не можем покинуть праздник прежде короля и королевы, — запротестовала она. — Бабушка только сегодня предупреждала об этом.

— Яков с Анной не будут о нас скучать. Здесь больше трехсот гостей. А вы знаете, что ваш рот создан для поцелуев и я жажду его поцеловать?

Пораженная, она глядела на него, отдавая себе отчет в том, что и сама хочет его поцеловать. «Как давно я не целовалась? — старалась припомнить Жасмин. — Когда в последний раз меня поцеловал Ямал?» Она не могла вспомнить и от этого ощутила грусть. Она отвернулась от Гленкирка, чтобы граф не заметил слез в ее глазах.

Но он все-таки разглядел перемену в выражении ее красивого лица.

— Вы вспомнили о муже? — спросил он с безошибочной интуицией. — Со дня его смерти вы не целовались с мужчиной? Ведь так, Жасмин де Мариско? Я не хотел, чтобы из-за меня вам сделалось грустно.

Без слов она кивнула головой.

Граф Гленкирк повел ее прочь из зала, где вовсю шумел праздник двенадцатой ночи, вверх по лестнице Линмут-Хауса.

На середине второго пролета Жасмин пришла в себя и спросила;

— Куда вы меня ведете, милорд?

— В мои покои, — прямо ответил Лесли. — Я остановился в этом доме в качестве гостя вашего дяди. Жасмин остановилась:

— Не думаю, что с моей стороны благоразумно сопровождать вас далее, милорд. Наоборот, я считаю это безрассудным.

Яков Лесли ничего не ответил. Вместо слов он нежно прижал ее лицо к своему и поцеловал в губы долгим и страстным поцелуем. Ее губы инстинктивно ответили, и их дыхания слились. Он оторвался от ее губ и посмотрел в великолепные бирюзовые глаза девушки.

— Мы очень одиноки. Жасмин де Мариско, и все же никто из нас пока не готов к браку. Давайте этой ночью разделим наше одиночество. Я хочу вас, мадам, и это все. Но я хочу именно этого. Думаю, и вы хотите меня. Если я ошибаюсь, вам стоит только повернуться и спуститься вниз. Я не последую за вами и не буду ни к чему вас принуждать.

Она безмолвно смотрела на графа. Как он смеет! Как он посмел предложить ей такую вещь… Тыльной стороной ладони он коснулся ее лица и нежно провел по нему от подбородка вверх. От этого прикосновения Жасмин вдруг, к своему ужасу, поняла, что она действительно его хочет. Страсть была ей знакома, и в этот миг тело кричало, требуя утоления желания.

— Мы оба свободны, и ничто не мешает нам предаться страсти, — нежно уговаривал граф. — Вы так красивы, я не могу себя сдержать. Я знаю, вы не распутница, но вы — женщина, а не девушка, иначе я не предложил бы вам такую связь, мадам.

Она кивнула, не в силах подыскать нужных слов. Тогда он снова взял ее под руку и повел дальше по лестнице вверх. Не говоря ни слова, она следовала за ним, зная, что теперь уже нет возврата. Да она и не хотела возвращаться. Она не чувствовала, что влюблена в графа Лесли, но стремилась к близости с ним, какая бывает между любовниками.

Они вошли в его покои, и навстречу поспешил невысокий человек.

— Сходи незаметно вниз, Фергус Мор, и принеси нам ужин, — распорядился Лесли. — Оставь на столе в гостиной и ложись спать. — И он повел Жасмин дальше. Они оказались в спальне — квадратной комнате средних размеров, с обитыми тканью стенами. В камине ярко пылал огонь. Огромная дубовая кровать, застланная красным бархатом, занимала почти всю стену. Граф плотно прикрыл за собой дверь и, повернувшись к Жасмин, взял ее за руки.

— Я сошла с ума, — сказала она, обретя голос. — Этого делать нельзя, милорд.

— Ты боишься? — спросил он и, расстегнув бриллиантовую застежку ягули, склонился, чтобы поцеловать впадинку у основания шеи.

— Нет, — прошептала она, наслаждаясь прикосновением губ к ее коже. — Я никогда не боялась того, что делают вместе мужчины и женщины.

Вместо ответа он расстегнул вторую бриллиантовую застежку и распахнул платье от шеи до пояса, потом сорвал его с плеч и, скользя руками вниз к бедрам Жасмин, уронил на пол грудой шелков.

— Не двигайся, — распорядился он и буквально содрал с себя одежду.

Жасмин задохнулась. Внезапно ее охватило жгучее желание. Она жадно смотрела, как он раздевается. По сравнению с Ямалом он был таким светлокожим. Высоким и крепким, с широкими плечами, густыми завитками темных волос на груди. Сильные ноги тоже покрывали волосы, такие же, как и на треугольнике, там, где был знак его мужественности, сейчас уже наполовину восставший. Она никогда не видела, чтобы у мужчины было столько волос. В ее стране у мужчин волосы были только на голове. По крайней мере у тех, которых она знала. Лесли грубо притянул ее к себе, и она почувствовала что-то твердое. Он был жилистый и, казалось, без капли жира. В глазах его сквозили восхищение и нежность.

Ей захотелось дотронуться до него. Она погладила его по лицу и почувствовала, как колется его щека, потом провела пальцем по густым непокорным бровям, которые сразу же после прикосновения снова приходили в забавный беспорядок. Жасмин тихо рассмеялась, и он улыбнулся ей, затем поднял и понес через комнату к ожидающей огромной кровати, осторожно положил и сам утонул рядом с ней в пуховой перине.

Уложив Жасмин на руку, граф другой рукой потянулся к ее грудям и стал ласкать соски, заставляя их сделаться твердыми, потом согрел теплотой рта сначала один, потом другой, коснулся языком, и она что-то забормотала от удовольствия. Провел рукой по изящной шее, ощущая, как от прикосновения сами встают ее волосы.

Губы Лесли нашли ложбинку между грудями, и, целуя Жасмин, он спросил:

— Что это за умопомрачительные у тебя духи? Их аромат так удивительно тонок, восхитительно соблазнителен. Я никогда не вдыхал его прежде.

— Меня назвали именем этого аромата, милорд, — ответила она. — Это запах ночных цветов жасмина.

— Тебя верно назвали. Ты сама как ночное цветение жасмина, хотя, давая тебе это имя, мама еще не могла об этом знать. — Он снова поцеловал ее и посмотрел в глаза. — Друзья зовут меня Джемми. И мы с тобой не оказались бы в этой постели, если бы не были друзьями. Ведь правда. Жасмин?

— Правда, Джемми, не оказались бы, — улыбнулась она в ответ.

Граф склонился над ней и снова поцеловал, его губы раздвинули губы Жасмин, язык проник в ее рот и встретился с ее языком. От восторга и интимности объятия она поежилась. Насытившись нектаром ее языка, Джемми не спеша, как бы лениво начал поцелуями исследовать ее тело. С восхищением она чувствовала, как он упорно продвигается все дальше, воспламеняя ртом ее груди, спускаясь к талии, к животу, по правому бедру к колену и ступне. Сняв правую туфлю, он перешел к левой ноге и проделал снова весь путь вверх до рта. И, запечатлев игривый поцелуй на ее губах, воскликнул:

— Восхитительно!

А потом, к удивлению, перевернул ее и стал покрывать поцелуями плечи, спину, ноги и, вызвав приятную дрожь, ее пятки. Успокоившись и осмелев от его любовной игры, Жасмин откатилась от графа и рассмеялась.

— Нет, Джемми Лесли, ты не получишь сразу всего! — и оттолкнула любовника.

Граф Гленкирк женился по любви, но ни Изабель, ни другие женщины, которых после ее смерти он брал в постель, не умели любить его, как эта красивая девочка. Она целовала и покусывала его тело, брала его пику в рот, довела до безумия, забравшись на него и заключив в свое молодое тело. С возгласом наслаждения, какое ему никогда не приходилось испытывать, он перевернул ее на спину и снова набрасывался на нее, как будто не в состоянии насытиться. На миг ему показалось, что он не сможет освободиться, но потом понял, что ждет ее.

Под ним Жасмин пришла в неистовство. Боже, как давно она не испытывала страсти мужчины! И как давно не позволяла вырваться наружу собственной страсти вот так, как сейчас. Она почти забыла, каким сладостным может быть соединение двух изголодавшихся тел. Но сейчас вспомнила. Она ощущала его крепкие бедра, чувствовала напор мужского желания, передающегося ей во властных движениях, движениях, движениях. Она вскрикнула, обретя блаженство, и сквозь дымку захлестнувшего все ее существо удовлетворения услышала и его крик восторга.

Потом они лежали вместе, взявшись за руки. Наконец он произнес:

— Никогда не знал такую женщину, как ты. Жасмин де Мариско. Ни одна не держалась со мной так свободно. Она тихо засмеялась:

— Я тебе говорила, что не боюсь того, что случается между мужчиной и женщиной. На моей родине нас учили — это от Бога и потому прекрасно. Нет распутства, есть страсть, которую не считают скверной или постыдной.

— Оставайся со мной этой ночью, — попросил граф, и Жасмин согласилась, чувствуя, как спало в ней напряжение, жившее все последние месяцы, и с удивлением понимая, чего ей не хватало в жизни. Теперь она знала — раз девушка становится женщиной, обратной дороги нет. В страхе и горе год назад она приехала в Англию. Она наслаждалась любовью бабушки и матери и позволила себе быть снова ребенком, но правда заключалась в том, что ребенком она не была. Она была женщиной, и женское начало требовало своего. Только один человек ее поймет — бабушка. Завтра она поговорит со Скай о том, что случилось.

Они заснули, потом проснулись, чтобы опять любить друг друга, нашли на столе еду, оставленную невидимым Фергусом Мором, и, поев, снова предались любви. Их разбудил оглушительный крик разъяренной женщины, носившийся над их головами до тех пор, пока Джемми Лесли и Жасмин де Мариско не сели в кровати и не оказались лицом к лицу с леди Сибиллой Гордон.

— Сука! Сука! Сука! — выкрикивала взбешенная Сибилла, слезы ручьями катились по ее лицу. — Ты украла его у меня. Сначала ты украла мать, потом папу, а теперь единственного мужчину, которого я любила и которого буду любить. Я тебя убью! — И Сибилла Гордон бросилась на Жасмин.

Лесли выскочил из постели, пытаясь защитить любовницу, и Сибилла впервые в жизни увидела совершенно раздетого мужчину. Потрясенная, она застыла с широко раскрытыми глазами, потом, всхлипнув, попятилась и, схватившись за горло, упала в обморок как раз в тот миг, когда привлеченные ее криками родственники влетели в спальню. Жасмин, обернувшись покрывалом, не знала, смеяться или плакать. А встретившись глазами со Скай, готова была поклясться, что и бабушка когда-то была в подобном затруднении.

Секунду все сохраняли молчание, потом Алекс Гордон, граф Брок-Кэрнский, разъяренно спросил:

— Что, черт возьми, здесь происходит? Кто-то из людей, сгрудившихся в комнате, сдавленно засмеялся, потом Скай сухо заметила:

— Боже, Алекс, разве это не очевидно? Сибилла застала графа Лесли и Жасмин в положении, которое вернее всего можно назвать компрометирующим. Велвет, присмотри за Сибиллой! Граф Лесли, вам следует либо вернуться в постель, либо надеть бриджи. Мы уже достаточно на вас насмотрелись.

Граф Гленкирк соблаговолил вспыхнуть и, схватив бриджи, быстро натянул их на себя.

Скай повернулась.

— Все по своим кроватям! Слава Богу, гости разъехались, и мы избавлены от большого скандала. И чтобы ни звука об этом! Вы меня поняли?

Родственники ответили ей согласными кивками и разошлись.

К Сибилле возвратилось сознание.

— Мама, — жалобно зарыдала она. — О, мама!

— Я здесь, милая, все в порядке, — успокоила девушку Велвет, гладя ее белокурые волосы.

— Нет, мама, все очень плохо, — всхлипывала Сибилла. — Она украла моего суженого. О, мама, я умру!

Велвет сочувственно похлопала ее по руке и усадила в кресло:

— Не плачь, Сибби. Ни один мужчина не заслуживает столько слез. Жасмин не крала у тебя графа Лесли. Он не был твоим, сердечко мое. — И мать, успокаивая, обняла дочь.

— Мы должны были пожениться! Папа обещал! — Сибилла опять разрыдалась и отпрянула от Велвет.

— Алекс! — Велвет взглянула на мужа. — Скажи ей правду! Алекс Гордон встал на колено у кресла дочери:

— Он не взял бы тебя в жены, — начал он. — Я разговаривал с ним вечером, но не хотел рассказывать тебе до утра, чтобы не испортить такой чудесный праздник у дяди.

— Он не взял бы меня в жены? — По голосу Сибиллы было ясно, что она считала это невозможным. — Но почему? Из-за этой суки? Он ее хочет взять вместо меня? Ведь так?

— Нет, — ответил отец.

— Но почему тогда? — настаивала Сибилла. — Почему он не хочет взять меня в жены?

— Он не любит блондинок, — безнадежно произнес Алекс Гордон. Делать больно дочери и рассказывать ей, что еще говорил ему граф Гленкирк, он не собирался.

— Не любит блондинок? — повторила Сибилла за отцом и, совершенно оправившаяся, вскочила с кресла и побежала через комнату туда, где стоял Яков Лесли. — Не любит блондинок! Что вы этим хотите сказать, милорд? — Она ткнула пальцем в голую грудь графа. — Какой смешной предлог! Я единственная дочь графа Брок-Кэрнского. Я родственница самого короля! Как вы смеете мне отказывать? — Она топнула ножкой, лицо покраснело от ярости. Никто в семье не мог припомнить Сибиллу такой разъяренной.

— Ну хорошо, леди Гордон, — холодно ответил граф Гленкирк. Он был тоже зол: навязчивая девица публично поставила его в неудобное положение. И Жасмин тоже. И он больше не чувствовал необходимости соблюдать такт. — Если уж вы хотите правду, она заключается в том, что я не люблю вас. Я нахожу вас избалованной и злой. Я никогда вас не полюблю и не женюсь на вас, будь вы хоть последней женщиной на Земле. Надеюсь, вы меня понимаете?

— Вы предпочитаете жениться на этой развратнице? — едко заметила Сибилла, бросая на Жасмин уничтожающий взгляд, а сама пытаясь сдержать слезы. Нельзя позволить ему видеть, как она плачет. Мама права: она не будет плакать из-за мужчин. Они не заслуживают женских слез. Но как болит ее сердце от его жестоких, бесчувственных слов! Как она могла вообразить, что влюблена в Якова Лесли — этого ужасного человека?

— Дочь затронула важный момент, милорд, — тихо сказал Алекс Гордон. — Вы определенно скомпрометировали мою падчерицу. И теперь должны жениться, чтобы узаконить беззаконие. Нам не нужен скандал!

— Но я не хочу за него замуж, — быстро проговорила Жасмин.

— Не тебе принимать решение! — прикрикнул на нее Алекс Гордон. Он был зол на девушку, хотя на это у него и не было причин. Отказывая Сибилле, Лесли был вполне откровенен прошлым вечером. Уж если и злиться на кого, то нужно злиться на Сибиллу, которая затеяла весь этот переполох. Какого черта ей нужно было прокрадываться в спальню графа Гленкирка?

— Принимать решение как раз буду я, — ответила ему Жасмин. — Я не твоя дочь.

— Не моя, — согласился граф Брок-Кэрнский. — Но ты дочь моей жены и, таким образом, по закону на моем попечении. Этот человек тебя соблазнил. И может восстановить твою честь, женившись на тебе.

— Я не согласна, милорд, — усмехнулась Жасмин. — Джем-ми не соблазнял меня. Мы соблазнили друг друга. Я вдова, а не девственница. Вечером нам было одиноко, и мы решили друг друга утешить. Из-за такого пустяка не стоит принуждать меня к замужеству. Лорд Лесли — не мой избранник, да и он, я уверена, не захочет жениться на мне.

Если и раньше Жасмин восхищала лорда Лесли, то теперь он был просто очарован. Любая другая женщина не упустила бы случая выйти за него замуж. Лесли ничего не ответил, но его молчание было красноречивее всяких слов.

— Велвет, Алекс, — распорядилась Скай, — отведите Сибиллу в ее комнату и уложите в кровать. Жасмин, одевайся и пойдем домой.

— Хорошо, бабушка, — послушно отозвалась Жасмин, но глаза обеих женщин озорно блеснули.

Комната опустела. Остались только граф Гленкирк и Жасмин де Мариско. Голая, она вылезла из постели и принялась поспешно одеваться. В доме было прохладно — огонь в камине догорел, только теплились угли.

— А почему ты не хочешь выходить за меня замуж? — спросил он ее удивленно.

— На это есть несколько веских причин, Джемми. — Жасмин застегнула ягули. — Во-первых, я еще не готова к замужеству, да и ты, думаю, тоже. Родня говорит, что для женщины нет жизни вне брака. Я согласна, но выйду замуж не сейчас. Уверена, что и твои близкие хотят, чтобы ты женился и обзавелся сыновьями.

— Да, — кивнул он. — Этой весной будет пять лет, как умерла Изабель и мальчики. — Его привлекательное лицо стало печальным.

— Нельзя, чтобы другие принуждали нас к новому браку, — рассудительно заметила Жасмин. — Если мы когда-нибудь вступим в брачный союз, то только потому, что сами этого захотим. Я должна влюбиться. Я, может быть, наивна, но считаю, что без любви не буду счастлива в семейной жизни. Ямала я по-своему любила, но это не было глубоким, всепоглощающим чувством. А именно такого я и хочу. Любая женщина заслуживает любви.

— Если ты не испытала ее, как ты можешь знать, что такая любовь существует? — Он подал ей нить жемчуга и лазурита, которая была вплетена в ее волосы. Во время одного из любовных порывов они расплелись, и золотая нить запуталась в простынях.

— Бабушка и дедушка так любят друг друга. Разве ты не видишь? И когда я буду выходить замуж, я должна любить так же. И ты тоже, дорогой Джемми! Не соглашайся на меньшее! — Жасмин сунула изящные ноги в усеянные бриллиантами туфли и улыбнулась. — Мне было хорошо с тобой, — тихо сказала она и, поцеловав графа, вышла из комнаты.

После ее ухода Лесли почувствовал себя удивительно одиноко. Она была самой загадочной женщиной, и графа потянуло к ней, как только он впервые увидел ее. «Нужно бы узнать ее получше», — подумал он и улыбнулся. После сегодняшней ночи он узнал ее достаточно близко. Их близость дала графу понять, что ему пора жениться снова.

Конечно, Жасмин де Мариско будет элегантнейшей графиней Гленкирк, но по ее словам он понял: придется потрудиться, чтобы убедить ее стать его женой.

"Боже! — подумал он. — Что же, я в нее влюбился? В такую женщину нетрудно влюбиться, и все же она так отличается от Изабель». Брак с Изабель был тщательно обдуман, и, хотя они и полюбили друг друга, чувство не было таким уж глубоким. Белла была ему как сестра, жила только для детей. Но если бы она не умерла, он оставался бы ей верен.

В отличие от отца, который все время поглядывал на сторону, Яков Патрик Чарльз Адам Лесли был однолюбом. Он понимал, что Жасмин де Мариско это понравится. Их ночные отношения не были случайными, так легко она бы ему не отдалась. И инстинктивно он чувствовал, что и она будет любить лишь одного, когда найдет своего мужчину. Теперь все зависело от него — сможет ли он убедить Жасмин, что только он способен принести ей счастье? Иначе она не станет его женой.

Глава 13

Валил густой снег. Январское утро было холодным и сумрачным. Повинуясь обстоятельствам, Скай и Адам де Мариско были вынуждены отменить свое решение в отношении Сибиллы Гордон и разрешили девушке временно вернуться в Гринвуд-Хаус.

— Нельзя, чтобы она оставалась в Линмуте, пока там лорд Лесли, — сказала мужу Скай.

Сибилла Гордон стояла перед отцом в библиотеке. Бабушка с дедушкой, мать и ненавистная соперница были здесь же. Но если они ждали раскаяния за случившееся утром, они жестоко ошибались.

— Мне нужна правда, Сибилла, — потребовал отец суровым голосом, каким раньше никогда к дочери не обращался.

— Какая правда, папа? — тихо переспросила она.

— Почему ты оказалась так рано утром в комнате лорда Лесли? — спросил граф Брок-Кэрнский. — Тебе там нечего было делать.

В раздражении Сибилла прикусила губу. Отец прав. Ни одна хорошо воспитанная девушка из приличной семьи не отправится в спальню к мужчине, а она туда пошла.

— Ну, Сибилла? Ты будешь мне отвечать? — настаивал Алекс. — А то я подумаю, что ты направилась туда с распутными намерениями, вообразив, что так можно решить дело с графом Лесли.

Сибилла вспыхнула:

— Вовсе нет! Я собиралась пожелать графу Лесли доброй ночи. Ты обещал с ним поговорить, и я решила, что союз между нами решен.

На самом же деле она действительно зашла в спальню графа, чтобы скомпрометировать его, полагая, что тогда у него не будет выбора и он женится на ней. Она была не так глупа и понимала, что все ее девичьи уловки не смогли заинтересовать графа. К тому же она заметила, что в конце вечера Яков Лесли и Жасмин куда-то скрылись. Она была в отчаянии и напугана. Но больше всего Сибиллу приводила в ярость мысль, что мужчина, которого она любит, может быть вместе с ее соперницей.

Алекс Гордон не поверил дочери, но он ее любил. Сибби сделали больно, и она была в ярости. Какова бы ни была правда, она теперь ничего не значила. И он принял решение.

— Сегодня утром я разговаривал с графом Кемпе. Ты выйдешь за него замуж на день святой Агнессы, — сказал он. — Том Ашбурн — хороший, порядочный человек, любит тебя и будет хорошим супругом.

Сибилла смертельно побледнела.

— Нет! — только и смогла произнести она.

— Я не спрашиваю тебя, Сибилла, — твердо заявил отец. — Ты поставила в дурацкое положение и себя, и Якова Лесли, но теперь все позади. Ты выйдешь замуж, как полагается порядочной девушке.

— Скорее уйду в монастырь, — театрально произнесла Сибилла, и слезы наполнили ее голубые глаза.

— У тебя нет выбора, Сибби. — Алекс с удивлением заметил, что голос его слегка потеплел. — Подумай об этом, девочка. Ты будешь графиней, и английской графиней. Ты будешь принята при дворе, а Ашбурн тебя обожает.

Он дал мне слово.

— Он очень красив, — вмешалась Велвет. — Из вас получится самая очаровательная пара, душа моя. У нас так мало времени и так много дел, но мы устроим тебе замечательную свадьбу!

— Почему вы принуждаете меня идти к алтарю? — заплакала Сибилла Гордон. — Не я опозорила семью, развратничая, как проститутка. А она! И после всего случившегося она еще не хочет выходить замуж за человека, с которым всю ночь распутничала! Почему же вы не наказываете ее? — Сибилла повернулась к сестре. — Я уничтожу тебя, когда завтра вернусь ко двору! Я всем расскажу, кто меня будет слушать, как ты вела себя с лордом Лесли! После этого ни один порядочный мужчина не женится на тебе! — И Сибилла победно помахала пальцем перед лицом Жасмин.

— Ты не расскажешь ни о чем, что произошло этой ночью в доме твоего дяди, — сурово сказала Скай. — Если ты это сделаешь, то пожалеешь. Речь идет не только о добром имени Жасмин, но и о твоем, о репутации всей семьи. И если ты в своем детском желании отомстить станешь распускать слухи, пострадают в первую очередь твои отец и мать, которых, как утверждаешь, ты любишь. Кемпе, конечно, отвернется от тебя, и никто, Сибилла, никто не захочет взять тебя в жены. Скандал, который ты можешь вызвать, не так-то легко затушить. И чтобы охранить семью, мне придется объявить тебя сумасшедшей и посадить под замок, чтобы впредь ты не могла никому навредить. Ты этого хочешь? — Скай безжалостно посмотрела на Сибиллу Гордон, знавшую, что бабушка не из тех женщин, кто грозит понапрасну.

— Но, бабушка, — пробормотала Сибилла, не желая еще сдаваться, — почему я должна страдать за грехи Жасмин?

— Любовь с мужчиной не грех, как тебя учили, — рассмеялась Жасмин.

— Помолчи! — оборвала ее Скай. — Скоро доберемся и до тебя, — и вновь повернулась к Сибилле. — Брак с человеком, который тебя обожает и готов выполнять любой каприз, вряд ли можно считать наказанием, глупая девчонка. Тебя что-то не устраивает в характере графа Кемпе? Какая-то его черта тебе не нравится? Ну, говори же! — «Какие нынче упрямые дети», — подумала она про себя.

Сибилла на минуту задумалась, но не могла припомнить чего-то, что не нравилось ей в Томе Ашбурне. Он ее в самом деле любил. И, кроме того, благодаря своему умению выгодно вложить деньги в рискованные торговые предприятия был сказочно богат. Том Ашбурн привлекателен, умен, красноречив. Если уж она не заполучила Якова Лесли, а теперь она, конечно, его уже и не хотела. Тома Ашбурна можно было считать прекрасным кандидатом в мужья.

— Так что же? — Скай ждала ответа и наконец сама ответила за Сибиллу:

— В этом человеке ты ничего плохого не находишь.

— Не нахожу, — согласилась Сибилла, покачав головой.

— Тогда не упрямься и выходи за него замуж.

— Хорошо, бабушка. — Сибилла не могла найти повода для возражения.

— Хорошо! С этим покончено. Садись. Жасмин, подойди-ка сюда, дорогая. Сегодня надо подумать и о твоем будущем.

Жасмин поднялась и послушно встала перед бабушкой и отчимом.

— О своем будущем я могу позаботиться сама, — сказала она.

— Нет, девочка, не можешь, — твердо возразила Скай. — Здесь Англия, а не владения Могола. Хоть ты и рождена принцессой, но в этой стране ты просто Жасмин де Мариско — богатая вдова. С тех пор как ты приехала сюда, я много раз говорила, что твое будущее — в надежном браке. Твоя красота и богатство делают тебя привлекательной для всяких опасных типов. Ночной эпизод подсказал мне, что ты готова к новому замужеству, и ты, дорогая, выйдешь замуж. Выйдешь!

— Но Джемми Лесли не охотник за состояниями, — вступилась Жасмин за графа Гленкирка. — Что ужасного мы совершили, бабушка? Нам было одиноко. Разве ты никогда в годы вдовства не находила утешения с добрым любящим мужчиной?

"Очень близко к истине, — ощущая неловкость, подумала Скай, — очень близко». С дедушкой Жасмин они стали любовниками, когда умер ее третий муж Джеффри Саутвуд. Время от времени они встречались между двумя ее другими мужьями, пока наконец она не вышла замуж за Адама. Скай выпрямилась и посмотрела на супруга. От удивления у него дернулся рот, но муж промолчал. — Мы не мою жизнь сейчас обсуждаем, Жасмин, — сурово одернула внучку Скай. — Конечно, лорд Лесли — не охотник за состояниями. Но что, если бы ты решилась утешиться именно с таким человеком? Тебя с рождения оберегали от опасностей, и, несмотря на замужество и неурядицы с братом, ты по-настоящему не знаешь, каков мир. Брак с лордом Лесли — не выход из положения. Поэтому в конце апреля ты выйдешь замуж за маркиза Вестлея, и не будем больше это обсуждать.

— Почему ее свадьба весной, а моя в январе? — раздраженно спросила Сибилла.

— Потому что, глупая ты девчонка, сначала мы должны убедиться, что легкомыслие твоей сводной сестры не приведет к ребенку.

— О! — воскликнула Сибилла и бросила на сестру быстрый внимательный взгляд, как будто хотела убедиться, не беременна ли та.

— Кроме того, твой суженый горит желанием как можно быстрее жениться на тебе, — продолжала Скай. — Зима — прекрасная пора для свадеб. Одну или две мои свадьбы тоже сыграли зимой.

— Я не выйду замуж за маркиза Вестлея, — проговорила Жасмин.

— Почему? — удивилась бабушка.

— Я его не люблю. Мне хочется, чтобы у меня было так, как у тебя с дедушкой. Я хочу глубокой и прочной любви. Скай вздохнула:

— Я испытывала отвращение к своему первому мужу Дому О'Флахерти, и все же от брака с ним родились двое сыновей. Я любила отца Виллоу и искренне его оплакивала, но только когда я встретила Джеффри Саутвуда, отца твоего дяди Робина, я обрела настоящую любовь. Моим четвертым мужем был Найел Бурк. Я влюбилась в него еще пятнадцатилетней девчонкой, но была обещана другому мужчине. Найел был сыном сюзерена моего отца и, прибыв на мою свадьбу в качестве его представителя, заявил на меня права сеньора. Ты знаешь, дорогая, что это значит?

— Нет, бабушка. — Жасмин удивленно покачала головой.

— Сюзерен может потребовать у жениха девственность его невесты, и тот должен ее отдать. Выбора у него нет. Ах, Найел Он был красив и безрассуден и не думал о последствиях того, что делал. Я его сильно любила, но он никогда бы не изменился и, постарев, так и остался бы таким же бесшабашным и легкомысленным. Я бы этого не вынесла, но мне и не пришлось — он умер молодым.

Тень искренней печали пробежала по лицу Скай, но она тут же вернулась из прошлого в настоящее и продолжала:

— Пятым моим мужем стал Фабрен де Бомонт, герцог де Бомонт де Яспре. Это был политический союз, который я заключила по просьбе Елизаветы Тюдор. А уж потом наконец вышла замуж за твоего дедушку. Он — моя вторая настоящая любовь, и я благодарю Бога за те многие годы, которые мы провели вместе. Увы, дорогая девочка, мы не всегда можем получить то, что хотим. Даже принцессы не могут всегда иметь все, что пожелают. Ты научилась любить Ямал-хана. Ты рассказывала, каким он был добрым и хорошим. А теперь научишься любить Рована Линдли. Ты так была поглощена своим положением вдовы, что не дала ни малейшей возможности маркизу Вестлею проявить себя. Несколько месяцев назад он уже просил твоей руки, но тогда мы с дедушкой даже не стали его слушать. Тебе нужно было время, чтобы привыкнуть к новой жизни в Англии. После вчерашней ночи я поняла, что ты уже освоилась с ней, дорогая. — Глаза Скай блеснули. — Но повторения того, что случилось, не должно быть. К вечеру Рован Линдли заедет к нам, и ты согласишься стать его женой, когда он сделает тебе предложение.

— А если я обещаю, что никогда больше не позволю чувствам снова овладеть мною, ты изменишь свое решение, бабушка? — умоляла Жасмин.

Скай рассмеялась:

— Ах, милая девочка! Женщины из нашей семьи не должны давать такие обещания. Это выше их сил. И не гляди на меня так, будто тебя собираются заточить в башню. Претендент на твою руку, как и жених Сибиллы, обожает свою избранницу. Запомни это и со временем, обещаю, ты будешь очень счастлива.

— Но прежде чем отдаваться телом, нужно связать брачными узами души, — едва слышно возразила Жасмин, но бабушка услышала ее.

— Кто это сказал? — спросила она.

— Это из «Камасутры» — книги любви.

— Мудрые слова, девочка. Ты не ошибешься, если будешь жить в соответствии с ними. А теперь иди и немного отдохни. Ты выглядишь измученной, а к вечеру должна быть на высоте. И ты тоже, Сибилла.

Когда девушки ушли, Адам де Мариско наполнил красным вином четыре бокала и подал их жене, дочери и зятю.

— За Жасмин и Сибиллу, — провозгласил он.

Они подняли бокалы и выпили за здоровье девушек.

Велвет поставила бокал на стол.

— Уверена, что Сибилла будет счастлива с Томом Ашбурном, хотя сейчас и злится на Якова Лесли. Том быстро с ней сладит, и она тут же решит, что влюблена в него, такова уж эта девочка. Она отдаст ему свою верность и навеки будет его, если только Том сам не нарушит клятвы. Я даже рада, что он настолько старше Сибиллы.

— Вдвое, — раздраженно уточнил Алекс.

— В следующем месяце Сибилле исполняется семнадцать, — возразила Велвет. — Много для первого брака. А Том Ашбурн лишь на десять лет старше лорда Лесли.

— Ей как раз необходимо постоянство зрелого мужчины, — снова вступила в разговор Скай. — Это случается с некоторыми девушками. Муж, старший годами, более предан и более терпелив. Сибилла — сложный человек, Алекс.

— А вот о Жасмин я беспокоюсь, — продолжала Велвет. — Рован Линдли — кузен Тома Ашбурна, но что мы знаем о нем еще, мама? Что это будет за брак и не окажется ли наша девочка в нем несчастной?

— Не окажется, — улыбнулась Скай. — Я узнала о Роване Линдли все, что мне требовалось узнать. Он не охотник за приданым, хотя и получит от нас изрядные деньги; Своим состоянием Жасмин будет распоряжаться, как ей угодно. — Он уже согласился на это. Ему нужна она сама, Велвет. Но что еще важнее — это мужчина, способный совладать с дочерью Могола, не сломив ее дух.

— Что ж, это удача, мама. — Велвет пригубила вино. — А он будет с ней добр? Она ведь бывает такой деспотичной.

— Он будет добр, — заверила Скай дочь и рассказала собравшимся, как преданно ухаживал Рован Линдли за первой женой все мучительные годы их трагического брака.

— Вот видишь, — повернулся Алекс Гордон к жене. — Разве позволила бы твоя мать выйти Жасмин замуж за человека, если бы он не был джентльменом? Бабушка трясется над ней гораздо больше, чем над кем-либо из внучат. Что же до свадьбы Сибиллы, я не хочу, чтобы меня пустили по миру безрассудными поступками. Уж в этом-то, мадам, будь добра, послушайся меня.

— Ну вот, — возмутилась Велвет, — после всех наших совместных лет мы снова вернулись к проблеме послушания. Послушанию можно научить лошадей и собак, а не женщину из рода де Мариско. Сибби — твоя единственная дочь, и я не позволю, чтобы она вышла замуж за графа Кемпе так, словно ее отец пастух. Так что давай-ка раскошеливайся. И не скупись.

В тот же день оба ухажера явились в Гринвуд-Хаус. Сибилла в розовом бархатном платье выглядела очаровательно и была то застенчива, то надменна. Том Ашбурн быстро ее рассмешил, и они вместе скрылись в библиотеке, затворив за собой дверь.

— Покажи лорду Линдли картинную галерею, — предложила Скай Жасмин, которая выбрала черный бархат и была, несмотря на все усилия, невероятно скованной.

Галерея находилась в небольшой комнате с высокими окнами, выходящими на реку. Она была увешана портретами мужей Скай и их потомством в различном возрасте и самой Скай, когда она была графиней Линмутской.

— Бабушка, конечно, вам благоволит, — заметил Рован Линдли, рассмотрев портрет.

Жасмин довольно улыбнулась. После Ругайи Бегум и отца больше всех на свете она полюбила бабушку. Велвет была добра, но оказалась слишком молодой, чтобы быть ее матерью. Они стали друзьями и останутся ими, но не более. Слишком много лет разделяло их. В Скай же Жасмин нашла родственную душу, даже если они в чем-то не соглашались. В семье никто не сомневался, что она у бабушки — любимая внучка.

Жасмин провела маркиза Вестлея по небольшой галерее, рассказывая о людях, изображенных на портретах, как это делала год назад ее бабушка. Дойдя до конца, она повернула назад, но вдруг остановилась у окна и стала вглядываться в заснеженную лужайку и темнеющую воду реки. Наступили сумерки, и ветер завывал в кронах деревьев.

— Снег прекратился, — заметила она.

— Да, — отозвался маркиз и тут же добавил:

— Помните, Жасмин де Мариско, я сказал, что женюсь на вас? — Он стоял за ее спиной и обнимал Жасмин за плечи.

— Прошлой ночью я спала с лордом Лесли, — выпалила она.

— Что-то в этом роде я и предполагал, когда заметил, как вы исчезли с праздника у лорда Саутвуда, — спокойно ответил он. — Но впредь вы ведь не будете делать таких вещей? Вы будете помнить, что скоро станете моей женой? — Он нежно поцеловал ее в макушку.

Жасмин обернулась. Его реакция и разозлила, и потрясла ее, но все-таки ей было любопытно.

— Вам что же, безразлично, что я спала с графом Гленкирком? — сердито спросила она, глядя прямо в его красивое лицо. Неужели она так мало для него значит, что его не заботит ее поведение? И отчего эта мысль так ее мучает? Ведь она не любит его и вряд ли когда-нибудь полюбит!

Рован Линдли взглянул на нее сверху вниз, золотистые глаза посуровели, голос стал жестким.

— Безразлично, мадам? Нет, не безразлично. Мысль о том, что лорд Лесли видел вас обнаженной и плакал от наслаждения рядом с вами, приводит меня в ярость. Я живо представляю эту сцену, и она жжет мне душу, как горящая головня. — Рука маркиза обхватила ее шею, но, несмотря на нежность прикосновения, она почувствовала его силу. — А как часто, мадам, вы были до этого с ним в постели?

— Ни разу, только прошлой ночью, — прошептала Жасмин, внезапно испугавшись и стараясь не показать свой страх. — И никогда не буду впредь, если мне суждено стать вашей женой. Я — дочь Могола и, так же, как и вы, знаю, что такое честь. Прошлой ночью я была свободной женщиной. Свободной делать все что угодно. Сегодня все изменилось. Я не опозорю вас, милорд. Или вы откажетесь от брака из-за того, что я вам только что рассказала?

Рука маркиза соскользнула с горла Жасмин, и он усмехнулся.

— Вас обрадует, если я отвечу да? Так нет же. Жасмин де Мариско. Разве вы не видите, что свели меня с ума? Никогда прежде я не поднимал руку на женщину в неистовстве или гневе. Вот что вы со мной сделали. И подозреваю, что буду испытывать то же самое, даже когда вы станете моей, если вдруг какому-нибудь мужчине взбредет в голову дерзко на вас взглянуть, да поможет ему Господь!

Он с силой притянул ее к себе и впечатал свои губы в ее, почти что сминая их, но все же передавая Жасмин трепет страсти.

— Ты — жар в моей крови, — пробормотал он ей в губы. — Все сжигающий жар. — И поцеловал. Золотистые глаза вдруг сделались нежными. — Я не одну ночь хочу провести с тобой.

Мне нужна вечность. Сыновья и дочери от тебя, прекрасная Жасмин.

— Да. — На мгновение она подалась ему навстречу. — Я тоже хочу детей. Когда убили Ямала, я потеряла нашего ребенка, я люблю детей.

— Тогда выходи за меня замуж, и я дам тебе этих детей, я дам тебе все, что ты пожелаешь, Жасмин. Все.

"А что, если она скажет нет? Что они смогут с ней сделать?» Так размышляла она. Потом решила, раз бабушка предназначила маркиза Вестлея ей в мужья, она не может оказаться неблагодарной. Выбора у нее снова не было, но она верила Скай.

— Хорошо, — ответила она Ровану Линдли. — Я выйду за вас замуж, милорд.

Он погладил ее по лицу, нежно поцеловал и серьезно пообещал:

— Ты будешь счастлива.

Жасмин почувствовала, что слезы наворачиваются ей на глаза, но, широко раскрыв их, взглянула сквозь влажную пелену на маркиза:

— Думаю, что и я смогу сделать вас счастливым, милорд. От этого человека исходило ощущение надежности, которого она не испытывала с детства. Это чувство исчезло, когда его украл Салим. Но теперь мысль сама возникла в ее сознании, теперь брат не сможет ее разыскать. Даже если его шпионы обнаружат, что она в Англии, ему неизвестно настоящее имя матери, бабушки или имя мужа.

— Я хочу знать только одно, — проговорил Рован Линдли, и Жасмин заставила себя сосредоточиться.

— Что именно, милорд?

— Что для вас на самом деле значит граф Гленкирк?

— Джемми Лесли? — улыбнулась Жасмин. — Ну, он мой друг, сэр.

— А прошлая ночь?

— У нас оказалось много общего. Наши супруги были убиты. Мы потеряли детей. Нам стало одиноко, и мы искали друг у друга утешения. Я не люблю его, и он не любит меня. Мой отчим предложил ему жениться на мне, но я отказалась. Мне было бы неприятно думать, что я принуждаю мужчину вести меня к алтарю.

— Мне важно было это знать. Жасмин, — произнес маркиз. Она успокаивающе погладила его по лицу:

— Я понимаю. И никогда не посрамлю твою честь. И свою тоже. И все-таки ты уверен, что хочешь на мне жениться? Ведь это бабушка решила выдать меня замуж, чтобы я своими низменными инстинктами не осрамила семью. По поводу вчерашней ночи скандала не будет. Ведь нас обнаружили вместе после того, как разъехались гости. И все же, если ты решишь, что жениться на мне не стоит, я тебя пойму.

— Ты — моя, — просто ответил Рован Линдли. — С тех пор как я увидел тебя на первое мая. — И, взяв Жасмин за руку, повел ее из галереи. По поводу отсрочки дня свадьбы и ее причин не было сказано ни слова. Маркиз был тронут откровенностью Жасмин и ни секунды не сомневался, что она станет хорошей женой. «Ей можно верить», — подумал он и любовно сжал ее изящную руку.

"Вот все и решилось», — мелькнуло в голове Жасмин, когда тем же вечером она подписывала брачный контракт с Джеймсом Рованом Линдли, маркизом Вестлеем. Был подписан и контракт Сибиллы. А потом в честь обручившихся пар устроили небольшой ужин.

— В мае Томас берет меня во Францию, — важно заявила Сибилла. — Наш медовый месяц придется отложить — в январе ведь никуда не поедешь. Мы будем в Париже и у родственников бабушки в Аршамболе. Мама говорит, там есть замок Бель-Флер, где она провела детство. — Сибилла вопросительно посмотрела на Скай. — Бабушка, мы сможем в нем остановиться? Мама рассказывала, что и вы с дедушкой провели там медовый месяц. Как это романтично! Пожалуйста, бабушка!

— Там не живут уже много лет, — ответила Скай, — но если ты настаиваешь, упрямая девчонка, я напишу туда, и замок приведут в порядок к приезду нового поколения молодоженов. — Скай хоть и ворчала, но улыбалась, отвечая Сибилле. Бель-Флер! О, как давно это было! Она тогда была намного моложе, грустно думала Скай, и спина не болела по утрам. — В январе, конечно, никуда не поедешь, но вы можете отправиться ко двору и покрасоваться перед всеми этими глупышками, которые служат вместе с тобой Анне Датской, — посоветовала она Сибилле.

— Не обижай меня, моя красавица, — взмолился граф Кемпе. — Как это некуда ехать? Я доставлю тебя на небеса и обратно, моя обожаемая Сибилла. Верь моему слову. — Он поцеловал ее миниатюрную руку, и его серые глаза озорно блеснули.

Сибилла была достаточно сообразительна и поняла, что он имеет в виду: девушка вспыхнула до корней своих золотых волос.

До первой свадьбы оставалось менее трех недель, и портниха Бонни с подручными работали по восемнадцать часов в сутки. Чтобы помочь им, из лавки вызвали швею, которая прошлой зимой готовила гардероб Жасмин. Помня о щедрости графини Ланди, она с радостью откликнулась. Леди Сибилла Александра Мери Гордон не могла выходить замуж без полного приданого. Граф Брок-Кэрнский испросил разрешения королевы, и она освободила Сибиллу от обязанностей фрейлины. На ее место быстро нашлась другая.

— Так она и в самом деле выходит замуж за графа Гленкирка? — спросила с улыбкой королева Анна, когда граф Брок-Кэрнский пришел просить освободить его дочь. — Джемми давно пора жениться.

— Нет, мадам, — поправил королеву Алекс Гордон, — она выходит замуж за Тома Ашбурна, графа Кемпе. Гленкирк был детской фантазией, с которой она так долго носилась. Кемпе сделал предложение еще летом, но мы обещали дочери отвезти ее ко двору, чтобы она могла послужить вам. Нет, мадам, дело с Гленкирком не шло дальше ее девичьих грез. А сейчас она вполне очарована Томом Ашбурном, и он любит ее.

— Что ж, милорд, — ответила королева, — это будет хорошая пара. Вас и жену можно поздравить со счастьем дочери.

— Мы счастливы дважды, мадам, — отозвался граф. — Моя вдовая падчерица Жасмин де Мариско весной снова выходит замуж. Ее избранник — маркиз Вестлей, двоюродный брат Тома Ашбурна. В мае джентльмены приехали к моему тестю в Королевский Молверн и влюбились в моих девочек. — Говоря это, Алекс Гордон чувствовал себя в безопасности: месячные у Жасмин были за два дня до ее связи с лордом Лесли. Бог даст, все обойдется и скандала не будет!

Накануне свадьбы Сибиллы с Томом Ашбурном Жасмин навестила сводную сестру и застала ее одну в спальне.

— Что тебе нужно? — спросила Сибилла, которая в последнее время уже не была такой нетерпимой, как раньше.

— Я принесла вот это. — Жасмин подала ей плоскую коробку, обтянутую красной кожей. — Мой свадебный подарок тебе. Сибилла взглянула на нее с удивлением.

— Почему ты даришь мне это? Ты ведь ненавидишь меня.

Должна ненавидеть.

— Вовсе нет, — возразила Жасмин. — Вспомни, Сибби, у нас с тобой одна мать. Я не могу ненавидеть дочь моей матери и не верю, что ты по-настоящему ненавидишь меня.

— Если бы у мамы была дочь, а не четверо сыновей. — Сибилла вздохнула. — Но у нее были сыновья, а я — ее маленькая девочка. А потом появилась ты. И я поняла, что любовь, которую она дарила мне, на самом деле любовь к тебе. Мне стало больно, и я злилась. Жасмин. Разве на моем месте ты не испытывала бы тех же чувств? Я любила маму больше всех на свете! — Голос Сибиллы сорвался, и крупные слезы покатились по розовым щекам.

Успокаивая, Жасмин обняла сестру, и, к удивлению, та не сбросила ее руки и не отстранилась.

— Послушай, Сибби, если бы не ты, мама, может быть, и не смогла бы выжить, вернувшись из Индии, и брак ее не был бы так счастлив. Когда убили моего мужа Ямала, у меня был выкидыш. Того ребенка я только воображала, и все же его потеря была для меня ужасной. А теперь попытайся представить, что чувствовала мама, которая знала своего ребенка, и с ним ее разлучили. И вот она приезжает в Дан-Брок, а там — ты! Разница в возрасте у нас всего шесть месяцев, но важно не это, а то, что ты была там. Девочке нужна была мать, а матери отчаянно нужна ее маленькая дочка. Мама, наверное, решила, что это чудо. Ее любовь и забота были предназначены только тебе, Сибби, и никогда — мне. Думала ли она обо мне? Не знаю. Может быть, и думала иногда, а может быть, и нет, потому что это было слишком больно для нее. Меня она помнила совсем маленькой и никогда не надеялась увидеть снова. Ее любимой дочкой стала ты, а не я. Вот и при встрече она обрадовалась мне не как любимой дочери. И хотя она дала мне жизнь, я никак не могу поверить, что это и есть моя мать.

— Не можешь? — Сибби была поражена и взглянула на сводную сестру. — Но ведь она на самом деле твоя мать. Жасмин!

— Знаю, — рассмеялась сестра. — Но вырастила меня Ругайя Бегум, и ее я считала матерью. А ты об Аланне Вит думала как о маме?

— Никогда! — ответила Сибилла. — Я ее презираю и ненавижу. Мама расстраивается, когда я так говорю, но это правда. Аланне Вит я была нужна только для того, чтобы вымогать деньги у отца. Она мне не мать.

Когда я была маленькой, она приезжала в Дан-Брок навещать меня, но каждый раз выманивала что-нибудь у отца: скотину, лошадей, зерно. И пользовалась всем этим вместе со своим отребьем, за которого зимой вышла замуж. Как-то, когда мне было шесть лет, она явилась к нам с огромным животом и цепляющимся за юбки сопливым ребенком, которого она игриво представила как моего младшего братика. Этот монстр был ростом с меня, хотя ему исполнилось только два года. Его отца я видела лишь однажды, и он был настоящим гигантом.

После этого я попросила папу посылать этой мерзавке домой, если ей что-нибудь причиталось, и с тех пор ее не видела.

— И все же она твоя мать. Она дала тебе жизнь, — настаивала Жасмин.

Понимание засветилось в глазах Сибиллы.

— Но женщина, родившая тебя, тебя по крайней мере любит.

— Однако ее любовь ко мне совсем не уменьшает ее любви к тебе, — ответила Жасмин. — Мы ведь совсем разные. Разве мать может любить одних детей и отнимать свою любовь у других? У меня никогда не было сестры, близкой мне по возрасту, Сибби. Из детей Могола я родилась последней, когда другие его дочери уже выросли. Я жила с матерью вдали от двора без подруг-ровесниц. Когда я узнала, что ты существуешь на свете, то почувствовала огромное счастье. Но никогда не думала, что мы сможем стать подругами. А мы должны. Ведь мы сестры.

"Она сказала не сводные сестры, а сестры», — подумала про себя Сибилла, а вслух спросила:

— Я тебе нравлюсь. Жасмин?

— Не всегда, — прозвучал откровенный ответ. — Ты очень избалована.

— А ты бываешь высокомерной, — быстро парировала Сибби.

— Я дочь Могола, — с королевским достоинством ответила Жасмин.

Глаза девушек встретились, и они рассмеялись.

— Ox, — всхлипывала Сибилла, наконец овладевая собой. — Я думаю, мы станем подругами, уверена, станем, дорогая сестра! — И снова всхлипнула. Заплакала и Жасмин. Так их и застала Велвет.

— В чем дело? — закричала она.

— Мы сестры, — ответила Сибилла. От слез ее нос совсем покраснел.

— Разве это не здорово? — икнула Жасмин.

— Вы что, напробовались свадебного вина? — подозрительно спросила Велвет. Что свело девушек вместе?

— Жасмин принесла мне свадебный подарок, — наконец вымолвила Сибилла. — Мы поговорили с ней и решили, что больше не хотим быть врагами. Мы сестры, мама, и мы выходим замуж за кузенов, которые друг другу словно братья.

Велвет покачала головой.

— Я, мать, за все эти годы так и не смогла понять своих дочерей. Давай-ка посмотрим, Сибби, что принесла тебе Жасмин. Открой коробку. О-о! Как прелестно, — воскликнула она когда дочь подняла крышку и обнаружила внутри на шелковой подкладке колье и серьги из бриллиантов и жемчуга.

— Бриллианты из копей отца в Гояконде, а жемчуг из Персидского залива. Папа говорил, что там вылавливают лучшие жемчужины. Не знаю, какие у тебя есть драгоценности, Сибби, но эти украшения чудесно подойдут к твоему платью.

— Ты правда так думаешь?

Велвет была изумлена: о ней забыли, и она на цыпочках вышла из комнаты, оставив дочерей, склонивших друг к другу золотую и цвета черного дерева головы, обсуждать свадебный наряд Сибиллы.

Скай от души смеялась, узнав, как помирились девушки.

— Это было лишь делом времени, — сказала она. — Сибилла ревновала тебя к Жасмин, не понимая, как скоро ей придется делить с кем-нибудь любовь матери. Теперь у нее есть Том Ашбурн, и твоя любовь уже не кажется такой важной. И Жасмин чувствует, что у нее появляется надежная опора — Рован Линдли будет ей хорошим мужем. Еще до конца года мы с Адамом получим двух новых правнуков, а ты, Велвет, станешь бабушкой. — И Скай рассмеялась.

Солнечным утром 26 января 1607 года леди Сибилла Александра Мери Гордон вышла замуж за лорда Томаса Генри Кемпе. Невеста была в платье из белого бархата с серебряной нижней юбкой. Лиф платья был расшит жемчугом и горным хрусталем, переливавшимся в утренних лучах. Жених надел черный бархатный костюм. Солнце, не показывавшееся почти две недели, ради свадьбы вовсю сияло на небе, и гости по достоинству смогли оценить ожерелье невесты.

Молодых венчали в часовне Линмут-Хауса, а на свадебных торжествах присутствовали король и королева, придворная знать. Обрядом руководил личный англиканский священник короля. Узнав о помолвке племянницы и предстоящей свадьбе, граф Линмутский прежде всего послал весточку лорду Бурку. Патрик и Валентина жили в двух днях пути и старались пробиться сквозь зимнюю непогоду, чтобы вовремя оказаться в Лондоне.

И вот, ожидая поздравлений гостей, стоящий рядом с Сибиллой и широко улыбающийся Том Кемпе вдруг увидел Бурков.

— Откуда вы узнали? — воскликнул он.

— Робин нам сообщил, — ответил Патрик. — Ни за что бы не упустил возможности посмотреть, как ты женишься! Теперь, старый негодяй, ты уже не сможешь флиртовать с моей женой. Милейшая племянница Сибилла тебя тут же изничтожит, стоит тебе только попробовать. Мама говорила, ты без ума от девчонки.

— Не смейся над Томом, — остановила мужа Валентина и поцеловала графа в щеку. — Я всегда знала, что однажды ты найдешь себе замечательную жену. Как я рада, мой друг, что сегодня могу присутствовать на твоей свадьбе. — И, понизив голос, прошептала:

— Но почему Сибилла?

Том Ашбурн счастливо рассмеялся:

— Клянусь тебе, моя богиня, она мне лучшая пара. Без нее я бы вовсе пропал. — Он схватил руку невесты и, поднеся к губам, поцеловал.

Сибилла засияла от удовольствия, любовь засветилась в ее голубых глазах.

— Интересно, Велвет, когда ты станешь бабушкой? — игриво спросил Патрик и еле увернулся от ее шутливой оплеухи. — Что это, мадам, у тебя морщины? — И удалился с женой, прежде чем младшая сестра смогла серьезно взяться за него.

Маркиз Вестлей прогуливался по бальному залу Линмут-Хауса с невестой, выглядевшей просто ослепительно в оранжевом бархатном платье с золотистой парчовой нижней юбкой. Рукава украшали изящные парчовые банты, в середине которых сияли миниатюрные топазы, на шее искрилось ожерелье из желтых бриллиантов. Волосы цвета воронова крыла были разделены посередине на пробор, собраны на затылке в пучок с вплетенными в него золотыми розами.

— Смотри, как гордо она держится, — заметила мужу Скай. — Ей надо быть королевой!

— Она — вылитая ты, кроме бирюзовых глаз и этой чертовски привлекательной родинки, — ответил Адам де Мариско.

— Она намного красивее, чем я когда-либо была, — возразила Скай.

— Нет, самая красивая женщина — ты. И не спорь, девочка, со мной. Ты!

— Я никогда с тобой не спорю, — ответила Скай, и Адам рассмеялся.

После помолвки с маркизом Вестлеем Жасмин мало бывала при дворе. Незамужней женщине из хорошей семьи, если только она не специально выставляла себя напоказ, появляться там считалось нескромным, разве что в обществе родственников или будущего мужа. А Рован Линдли двор не любил.

— Там полно всяких прихлебателей и низких типов, — объяснил он. — Лучше я покажу тебе Лондон. Как только минует угроза сильных заносов, нам всем придется разъехаться по домам и начинать готовиться к свадьбе.

— А мы будем приезжать в Лондон, когда поженимся? — спросила его Жасмин. — Когда-нибудь Гринвуд станет моим, и мы сможем там останавливаться.

— Если захочешь, мы будем приезжать в Лондон, — ответил маркиз. — Но разве ты не деревенская девушка? Помнится, когда я встретил тебя первый раз, ты была босоногой, с охапкой полевых цветов, с которых еще не слетела роса. В ту женщину я и влюбился. Жасмин де Мариско.

— Не могу обещать, что всегда буду одинаковой, — честно призналась Жасмин.

— Хорошо, тогда и я не буду этого обещать, — улыбнулся маркиз, и они рассмеялись. Он провел ее по Лондонскому мосту в Саутуорк19, где располагался театр «Глобус»20, одним из владельцев которого был знаменитый драматург Уильям Шекспир. Они посмотрели несколько пьес:

"Макбета», «Генриха V», «Короля Лира». Но хотя они ярко воссоздавали былые страницы английской и шотландской истории, Жасмин больше понравились комедии Шекспира «Много шума из ничего» и «Сон в летнюю ночь».

Сам «Глобус» был грязным, шумным местом и находился сразу за Вер-Гарденом. Рован всегда покупал кресла на самой сцене, внизу же шевелилось сплошное людское месиво, а театралы были людьми не только респектабельными. Лоточницы торговали фруктами из Испании, а за большие деньги предлагали и себя. Ни одна приличная женщина не рискнула бы появиться в ложах: там открыто зазывали ухажеров из партера дорогие проститутки, а за портьерами прятались со своими любовниками хорошо известные дамы света.

— Хочешь посмотреть медвежью травлю? — как-то спросил Рован.

— Медвежью травлю? — вслух удивилась Жасмин.

Он рассказал ей, в чем дело, и с облегчением заметил на лице невесты отвращение. Рован и сам не любил медвежью травлю.

— Как ужасно! — воскликнула Жасмин. — Как жестоко! Охота — другое дело. Но заставлять животных драться друг с другом ради забавы — бесчеловечно. Нет уж, спасибо, милорд!

— Так ты охотишься? — спросил маркиз, меняя тему.

— Я бывала на охоте с отцом и братьями. На тигров, антилоп, газелей. Иногда мы скакали на лошадях, иногда преследовали добычу на спине слона. Я довольно прилично стреляю из ружья и лука и, если понадобится, могу владеть и Копьем. А ты охотишься, милорд? И на кого?

— Олени, кролики, дичь к столу. Я не считаю, что убийство животных может быть только спортом. Тогда в нем нет смысла.

Они сидели в библиотеке Гринвуд-Хауса, решая, чем бы заняться.

— С каждым днем я узнаю о тебе все больше и больше, — сказала Жасмин, — и начинаю думать, что бабушка была права, когда говорила о тебе.

— А что говорила обо мне эта удивительная женщина? — улыбнулся Рован.

— Что ты хороший человек и будешь мне замечательным мужем, — откровенно ответила Жасмин.

— Таков я и есть, — согласился маркиз. — Но и мне, мадам, хотелось бы узнать тебя получше, хоть ты и не даешь мне возможности. Иди ко мне. Жасмин.

Она удивленно поднялась и направилась к нему, но от неожиданности вскрикнула, когда он потянул ее к себе и усадил на колени — юбки пузырем вздулись на ногах:

— Милорд!

— Рован, — ответил он ей. — Меня зовут Рован. Я хочу, чтобы ты произнесла мое имя. Жасмин.

— Рован! Что ты делаешь? — Она попыталась подняться, но он ей не позволил, удержав в объятиях, и чуть не рассмеялся, видя ее негодование.

— В тот вечер, когда мы решили пожениться, я поцеловал тебя. С тех пор ты ни разу не позволила поцеловать или приласкать тебя. Разве, став мужем и женой, мы не будем с тобой любовниками?

— Пока мы еще не женаты, — просто ответила она, но ее щеки пылали от смущения. Вдруг ей сделалось неловко.

— Но мы ведь и не любовники, мадам. Отчего ты так застенчива со мной? С Гленкирком ты такой не была, — вдруг произнес он.

Она судорожно вздохнула, будто ужаленная, и снова попыталась подняться, и он снова ей не позволил.

— Это все, что ты хочешь получить от меня, Рован? — яростно спросила она. — Только то, что имел Джемми Лесли? Я не распутница, что бы ты обо мне ни думал!

— Я получу от тебя гораздо больше, чем он, — ревниво ответил маркиз и поцеловал невесту.

Поцелуй был злым, и она так же зло ответила на него. Он с силой разжал ее губы, язык проник в ее рот и принялся бороться с ее языком. Но гнев пробудил страсть. Внезапно Рован застонал. Поцелуй становился мягче и нежнее, и он почувствовал, что злость проходит и у нее. Его жаркий рот оторвался от губ, целовал щеки, глаза, впадинку под левым ухом.

Жасмин почувствовала озноб. Он повернул ее голову, и, к удивлению, она ощутила, как в ней зарождается желание. Он покусывал ее мочку, язык прошелся по уху и от теплого дыхания мурашки поползли вдоль спины. Он положил руку ей на грудь, сначала осторожно и вдруг скользнул в вырез платья. Жасмин удивилась, что платье осталось целым: так плотно оно облегало груди. Захватив сосок большим и указательным пальцами, он стал ласкать его, пока она не вскрикнула.

Тогда его губы снова нашли ее. Они целовались так долго, что, казалось, больше уже были не в силах — губы жадно прижаты друг к другу. Она отстранилась, чтобы вздохнуть, и тут почувствовала под пышными юбками его руку. Она скользнула по бедру и безошибочно нащупала самое нежное место.

— Рован! — выдохнула она его имя.

— Позволь мне только потрогать, — умоляюще прошептал он ей в щеку. Палец чувственно ласкал Жасмин.

Она ощутила, как на нее нахлынуло его желание. Какой он испорченный! Испорченный! Она снова попыталась подняться, но не смогла.

— Рован! — Она задыхалась.

Палец ласкал и ласкал ее, пока она вся не напряглась и, задрожав, вдруг не расслабилась, прижавшись лицом к его груди.

— Я ненавижу тебя за то, что ты сделал, — всхлипнула она.

— Тебе было мало?

— Нет!

— Я не хотел этого. Жасмин.

— Тогда зачем? Зачем ты это сделал со мной? — потребовала она, глядя в его золотистые глаза.

— Потому что хотел, чтобы и ты жаждала меня так же, как желаю тебя я, любовь моя. Ты не девственница, чтобы тебя можно было так просто удовлетворить. Ты женщина, и я хочу, чтобы ты была моей — только моей навеки.

— Ты жесток, — еле слышно произнесла она, изнемогая от желания.

— Я могу доставлять и наслаждение, и боль, как и ты, любовь моя, — ответил маркиз и нежно ее поцеловал.

— Никогда больше не ставь между нами Джемми Лесли, — попросила Жасмин. — Тебе не к кому меня ревновать, Рован. Клянусь тебе! Как мне убедить тебя в этом?

— Может быть, когда я буду твоим мужем, мне удастся выкинуть из головы мучающие меня картины, и кошмары сменятся волшебным сном любви. До тех пор ревность будет непереносимо жечь мое нутро.

— Тогда возьми меня сейчас, Рован, — тихо сказала Жасмин, гладя его рыжеватые волосы. — Мне тяжело думать, что ты так страдаешь из-за пустяков. Те несколько часов с Гленкирком для меня не имели никакого значения, как и для него. Друг в друге мы искали лишь утешения. Возьми меня, милорд, облегчи свою боль.

— Нет, — ответил маркиз, — недостойно пользоваться твоей слабостью. Я не хочу, чтобы ты вспоминала, как отдалась мне из жалости. Я должен учиться сдерживать свои чувства. Но, Боже, как я тебя хочу.

— От ожидания страсть становится только сладостнее, — по-доброму рассмеялась она.

— Гленкирк — дурак! — отозвался Рован Линдли.

— Почему ты так сказал? — удивилась Жасмин.

— Потому что он мог владеть тобой и отказался, — ответил ее жених.

Но Яков Лесли до сих пор сожалел, что был так неосмотрителен. Через несколько дней после того, как их с Жасмин нашли в постели, он навестил графа и графиню Ланди и просил их разрешения ухаживать за внучкой. Но они ответили отказом.

— Жасмин помолвлена с маркизом Вестлеем, — сказала Скай лорду Лесли.

— Но если она вынашивает моего ребенка? — спросил он.

— Не вынашивает, — последовал категоричный ответ.

— Она влюблена в Вестлея или вы принуждаете ее к браку из-за меня? — не отступал Яков Лесли.

— Послушайте, милорд, — спокойно объяснила Скай. — Рован Линдли встретился с внучкой первого мая, полюбил ее и просил нашего разрешения жениться на ней. Тогда мы отказали ему, так как считали, что Жасмин необходимо обжиться в Англии. Мы думали еще и о себе и наслаждались обществом новой внучки, которую даже не рассчитывали увидеть. Но для уважаемой женщины нет другого пути — только замужество, и вы это знаете, милорд. Маленькое приключение Жасмин с вами убедило нас, что ей пора устраиваться в жизни основательно.

— И она согласилась выйти за него замуж? — спросил граф Гленкирк.

— Конечно, милорд. Мы никогда не принуждали детей или внуков идти к алтарю, — ответила госпожа де Мариско. — Ваше разочарование — дело ваших собственных рук. У вас была возможность жениться на ней, но когда вас спросили об этом, вы промолчали, что означало отказ.

— Но она заявила, что не хочет выходить за меня замуж, — запротестовал граф.

— А вы ей и поверили? — Скай было искренне жаль Якова Лесли. Свою ошибку он понял слишком поздно.

— Я думал, она забавляется. Признайтесь, нас застали в ситуации, не оставляющей сомнений. А Жасмин явно не из тех женщин, которые пользуются случаем, чтобы женить на себе джентльмена. К тому же примите во внимание чувства ее сводной сестры. Я достаточно узнал Жасмин — она добрая женщина.

— Вы все это узнали о ней за несколько коротких часов? — насмешливо спросила Скай, стараясь разрядить обстановку.

— Мистрис де Мариско и я несколько раз подолгу беседовали в парке, когда я заезжал к ней. Ради леди Сибиллы она нисколько меня не поощряла, — скованно проговорил Гленкирк.

— До того вечера, когда вы встретились у моего сына, — пробормотала Скай. — Она утверждала, что вы оба почувствовали себя одинокими и старались утешить друг друга.

— Да, — подтвердил он, и боль отразилась на его красивом лице. Он выпрямился и официальным тоном обратился к хозяевам:

— Милорд. Миледи. Благодарю вас за то, что вы меня приняли, и в сложившихся обстоятельствах впредь обещаю не беспокоить. Вы скажете Жасмин, что я был у вас?

— Нет, милорд, — покачала головой Скай. — В этом нет никакого смысла. Разве вы полагаете по-другому? Она помолвлена с Рованом Линяли, и свадьба состоится тридцатого апреля.

— Неужели ты не предоставишь ей выбора? — спросил Адам жену, когда дверь за Гленкирком закрылась.

— Ее будущее в Англии, а не в Шотландии. В той дикой и сырой стране я уже потеряла Велвет. И я не отдам ей Жасмин, Адам. К тому же, если бы Гленкирк ее действительно любил, он сказал бы нам об этом. А сейчас рассуждать уже поздно. Быть может, он узнал о ее сокровищах? Богатые люди никогда не довольствуются своим состоянием. Они постоянно стремятся добавить к нему новые богатства.

На этом вопрос закрыли и предупредили слуг, чтобы те не рассказывали мистрис де Мариско о визите графа Гленкирка. В борьбе за Жасмин победил Рован Линдли. Когда в середине февраля в воздухе потеплело и повеяло весной. Гордоны, де Мариско и Ашбурны покинули Лондон и разъехались по домам.

— Скорее приезжай в Свон-Корт, — упрашивала сестру Сибилла. — Я буду без тебя скучать.

— Как только бабушка позволит, — обещала Жасмин. — Она говорит, сначала нужно приготовить приданое.

— Напиши, как только сможешь, — улыбнулась Сибилла. И карета с молодыми и родителями жены, намеревающимися посмотреть ее новый дом, выехала на дорогу, которая в конце концов должна была привести их к Свон-Корту.

Глава 14

— Бедняжка Бонни! — сочувственно улыбнулась Жасмин. — Ко дню свадьбы у тебя совсем не останется пальцев, которыми ты сможешь шить. Сначала Сибилла, теперь я.

Портниха улыбнулась девушке. Она устала, и маленькая подручная тоже, но они не роптали. Знали, что их работу оценят. К тому же в отличие от многих слуг в огромном хозяйстве они всегда были сыты, жили в тепле в мансарде со створчатым окном, выходившим на поля.

— Шитье — это и наше ремесло, и удовольствие. Да и времени на ваше приданое гораздо больше, чем перед свадьбой леди Сибиллы. Постойте секундочку спокойно, я смочу этот шов. Такое красивое свадебное платье, миледи, и требует совсем немного переделки. Мода на них с годами меняется не так быстро. Вы выше бабушки, но чуть ниже мамы. Значит, шов нужно снова распускать.

— Подвенечное платье бабушки и мамы, — прошептала Жасмин. — Бонни! Я так счастлива!

— Маркиз — симпатичный человек, — с улыбкой сказала Бонни и откусила нитку, которой сметывала шов. — Ну вот, миледи, можете снимать и бежать к своему ненаглядному. Еще несколько недель, и вы будете его женой!

— Минутку, — остановила ее Скай, которая вошла в комнату с только что вернувшейся из Свон-Корта Велвет. — Дайте-ка и мне посмотреть на мою дорогую девочку. Мать ее в этом платье я так и не видела: когда она выходила замуж за Алекса, я ездила в Индию. Ах, как красиво!

— В твоем свадебном платье я почти чувствовала, что вы с папой со мной, — сказала Велвет. — Но дочь затмила меня своим сиянием. Платье словно сшито специально на тебя. Цвет просто великолепен. Взгляни сама.

Жасмин, не решавшаяся до этого посмотреть на себя, повернулась к высокому зеркалу примерочной. На ней было то же самое платье, которое надевала Скай, когда выходила замуж за Адама; потом Велвет, праздновавшая свадьбу с Алексом Гордоном в Королевском Молверне, Оно и в самом деле сидело на Жасмин так, будто шили его для нее одной. Это было французское платье, из страны, где вступала в брак ее бабушка.

Блестящий шелк отливал яблочно-зеленым цветом, квадратный низкий лиф был расшит золотыми бабочками и маргаритками и украшен крохотными жемчужинами. Под верхней юбкой темнела нижняя из зеленого бархата с такой же вышивкой, как и на лифе. Широкие сверху рукава сужались книзу и были отделаны тонкими золотыми ленточками и золотыми кружевами на манжетах. Осиная талия и юбка в форме колокола все еще были в моде.

В свое время Скай сумела сшить себе и подходящее белье, и чулки, расшитые узорами в виде виноградной лозы, заказать бледно-зеленые туфли, которые также были частью ее свадебного наряда. По распоряжению госпожи Бонни изготовила розы из золотой материи, чтобы украсить волосы невесты.

— Ты наденешь мой жемчуг, — сказала Скай внучке, и на глазах у нее блеснули слезы.

Жасмин по очереди обняла бабушку и мать.

— Вы так ко мне добры, — сказала она.

— А расскажи, что было на тебе в день свадьбы с принцем Ямалом, — попросила Скай, и Жасмин наконец сняла подвенечное платье.

— О, меня нарядили, как статую, чтобы продемонстрировать богатство отца и оказать честь семье жениха, — ответила Жасмин и описала свой сверкающий алмазами наряд из красного шелка. — Но мне определенно больше нравится это платье. Индия, моя прошлая жизнь меркнут в моей памяти. Я — англичанка и горжусь этим.

Бонни, помогавшая Жасмин раздеться, внимательно слушала ее и заинтересовалась ее первым свадебным нарядом.

— Что же у вас было под всеми этими шелками, золотом и драгоценностями? — удивилась она. — Я любопытна, как сорока.

— А ничего, Бонни. — Глаза Жасмин озорно блеснули.

— Ничего? — разинула рот портниха. — Продолжайте, продолжайте, госпожа!

— Там тепло, Бонни. Теплее, чем ты можешь себе представить. В Индии люди мало надевают на себя одежд. Разве что на официальные приемы. Там не носят рубашек и другого нижнего белья, как здесь, в Англии, — ответила Жасмин.

— Боже мой! — воскликнула пораженная Бонни. Гардероб Жасмин был уже почти готов, и она собралась в Свон-Корт навестить Сибиллу. Сводная сестра умоляла ее приехать, чтобы показать ей свой новый дом. Свон-Корт произвел впечатление на Жасмин. Поместье не было большим, но весьма милым, с очаровательным озерцом, где плавали черные и белые лебеди. Вдовствующая мать Тома Ашбурна умерла три года назад, и дом захирел без хозяйки. Сибилла, обученная матерью, быстро привела все в порядок и теперь, в преддверии лета, наставляла садовника, как восстановить сады. Жасмин гостила у Ашбурнов, пока до свадьбы не осталась всего неделя и Рован Линдли не приехал за ней, чтобы отвезти домой, в Королевский Молверн.

— Через два дня и мы выедем вслед за тобой, — сообщила ей Сибилла. — Мы ведь будем ехать медленно. — Она лукаво улыбнулась сестре.

— Ты не ездишь верхом? А я не люблю карету: она такая медленная, и в ней так пыльно.

— Том не разрешает мне сидеть верхом… сейчас. — Лицо Сибиллы расплылось от радости, Секунду Жасмин во все глаза глядела на нее, а потом закричала:

— У тебя будет ребенок, Сибби! Правда? У тебя будет ребенок! А мама знает?

— Пока нет. — Сестры обнялись. — И ты не говори ей. Твоя свадьба тридцатого апреля, на следующий день мамин праздник. Пусть ей подарком будет новость о первом внуке. Родить я должна в середине осени. Мне кажется, я зачала в нашу брачную ночь. О! Я и тебе желаю того же, Жасмин. Я так счастлива! Пожалуйста, будь счастлива и ты!

Скача на лошади по английским полям рядом с Рованом Линдли, Жасмин решила, что она на самом деле счастлива. Чувство внезапно нахлынуло на нее, и, бросив взгляд из-под ресниц на скачущего бок о бок рыжекудрого мужчину, она подумала, что, вероятно, сможет его полюбить. Ей было интересно, какое чувство испытывает к ней он. То, что он жаждал ее, маркиз и не скрывал, но Жасмин понимала — одного желания недостаточно и ей, и ему.

— О чем ты думаешь? О чем-нибудь серьезном? — спросил Рован.

— А как ты догадался? — улыбнулась его невеста.

— Ты морщишь лоб, когда о чем-нибудь размышляешь. И чем серьезнее предмет, тем глубже морщины, — объяснил он. Жасмин рассмеялась:

— Как тебе удалось так хорошо меня узнать за такое короткое время, Рован?

— Я наблюдаю за тобой. А мы уже знакомы почти год, Жасмин.

Ей сделалось стыдно, что сама она не могла похвастаться, что знает так же хорошо его. Отважившись, она спросила:

— Ты любишь меня, Рован Линдли?

— Да, Жасмин, люблю, — серьезно ответил он. — Я полюбил тебя с первого взгляда. Такой уж я есть. Том может подтвердить. Так было и с первой женой. Я увидел ее и влюбился.

— Нет, нет, — настаивала она. — Ты не можешь меня любить. Желать — да. Но любить? — Кобыла занервничала, почувствовав нервозность в голосе хозяйки, и Жасмин, успокаивая ее, похлопала по шее.

— Я люблю тебя, — твердо ответил маркиз. — А ты еще не любишь меня? Как бы я этого хотел!

Жасмин остановила лошадь, и он последовал ее примеру.

— Любить тебя? Да, мне кажется, я начинаю любить тебя, Рован.

В молчании они снова тронулись в путь. Дорога простиралась через зеленые холмы, усыпанные яркими весенними цветами, с веселящимися ягнятами, напоминавшими маленькие пушистые облачка. Где-то сзади громыхала карета семьи де Мариско, направлявшаяся в Королевский Молверн, а в ней Торамалли присматривала за вещами Жасмин. Девушка пустила Эбони в галоп. Ей почти так же хотелось нестись вперед, как и ее лошади. И за ними шаг в шаг поспевал гнедой жеребец Рована.

День, и с утра пасмурный, нахмурился еще больше. Поднялся ветер, и над горизонтом, и прямо над их головами беспорядочно неслись облака. Послышался раскат грома, и вдруг небо разверзлось, и на них крупными каплями хлынул дождь. Карета намного отстала. Пустив лошадей в галоп, молодые люди рванулись вперед. Насколько хватало глаз, вокруг не было никакого укрытия. Жасмин натянула на голову капюшон и сжалась под плащом. Они упорно скакали вперед, пока острые глаза Рована не заметили впереди небольшое строение, примостившееся слегка в стороне от дороги.

Домик был обитаем, из трубы поднималась тонкая струйка дымка. Рован указал на дом, и Жасмин, кивнув, направила к нему лошадь.

— Постоялый двор, — крикнул Рован, перекрывая шум дождя, когда они подъехали ближе, и махнул рукой в сторону вывески. — Нам везет!

"Роза и корона», — прочитала Жасмин, въезжая во двор. Спешившись, они отвели лошадей в небольшую конюшню, пристроенную к домику. В теплом полумраке они заметили лишь одно довольно старое животное.

— Сможешь расседлать Эбони сама или тебе помочь. Жасмин? — спросил маркиз.

— Я сумею сама о ней позаботиться, — ответила девушка, расстегивая подпругу под животом лошади. Потом отложила в сторону седло и, разыскав корм, засыпала в кормушку стойла. — Вот, девочка, ты и устроена, — ласково проговорила она животному и, похлопав лошадь, огляделась вокруг. — Чисто, и крыша не протекает, — отметила она.

— Да, лошади здесь надежно укрыты, — согласился Рован. — А нам придется снова выскочить на дождь, чтобы попасть па постоялый двор. — Взявшись за руки, они вышли под хлещущие струи и бросились к двери.

Хозяйка, миловидная женщина, от удивления так и подпрыгнула.

— Боже? Я и не услышала вашей кареты. Милорд, миледи, я — миссис Грин.

— Карета отстала от нас на несколько миль, — объяснил Рован Линдли. — Мы ехали верхом и поставили лошадей в вашу конюшню. Вы дадите нам комнаты, добрая женщина?

Хозяйка покачала головой:

— Прошу прощения, милорд, у меня лишь одна комната. Гости на ночлег останавливаются здесь не часто. В пяти милях дальше по дороге стоит «Красный бык» — большое, удобное заведение, — и большинство путешественников ночуют в нем. Если дождь утихнет, вы можете легко туда попасть. А пока буду счастлива предложить вам хороший ужин, если вы никуда не спешите. Но придется подождать, муж уехал на рынок и к ночи не вернется. И со мной здесь только дочка Лиззи.

Жасмин осмотрелась по сторонам. Трактир был маленьким, но отменно чистым. В большом камине, занимавшем почти всю стену, уютно горел огонь, столы чисто выскоблены. У очага развалилась и храпела огромная черная с белыми пятнами собака. Жасмин улыбнулась и посмотрела на маркиза.

— Давай останемся здесь на ночь, милорд, — предложила она. — Мне что-то больше не хочется бросать вызов стихиям А здесь так мирно и тихо.

— Я могу спать внизу у огня, — согласился Рован.

— А можешь разделить постель и со мной, — тихо ответила она, накрыв его руку своей и подняв на жениха обжигающий душу взгляд. — Мы женимся на следующей неделе, милорд. Какой от этого может быть вред?

Хозяйка не могла слышать их разговора, но ее не удивило, когда джентльмен сказал:

— Мы берем вашу комнату для гостей, миссис Грин, а поужинаем здесь, у огня, когда вы будете готовы подавать.

— Слушаюсь, милорд. — И хозяйка подошла, чтобы помочь им снять мокрые плащи. — Я повешу их на кухне у огня, и к утру они высохнут.

— Боюсь, вам придется повесить туда и мои юбки. Я промокла почти насквозь. У вас или вашей дочери не найдется юбки, которую я могла бы надеть, пока ужинаю?

— Ах, несчастная овечка, — посочувствовала хозяйка. — Идите со мной на кухню, и я позабочусь о вас, миледи. Лиззи! — позвала она, и из кухни появилась девушка лет шестнадцати со свежим лицом. — Беги, девочка, — приказала ей мать, — принеси свое выходное платье. Госпожа промокла до нижней юбки. — И повернулась к маркизу:

— Я подам вам кружку доброго пива с сыром, милорд, если вы изволите чуть-чуть подождать.

— Позаботьтесь сначала о госпоже, хозяйка, — попросил Рован Линдли, и женщина скрылась из комнаты.

Ноги маркиза не промокли в сапогах, и на бриджи попало лишь несколько капель. Женские юбки во время непогоды страдают гораздо сильнее мужской одежды. Расположившись в — единственном большом кресле у камина, Рован наклонился и погладил шелковистую голову полусонной собаки. На секунду темные глаза открылись и посмотрели на него, потом вновь закрылись.

— Ты сразу поняла, что я не опасен, — рассмеялся маркиз и протянул ноги к огню.

Вскоре вернулась миссис Грин с оловянной кружкой, полной темного пенящегося пива, и подала ее вместе с тарелкой с хлебом и сыром.

— Заморите червячка до ужина, милорд, — сказала она. — Вам придется немного подождать. Госпожа совсем промокла, и я приказала дочери принести дубовую бадью, чтобы она смогла искупаться на кухне у огня и согреть свои косточки. Девушка тоненькая, как тростинка, на ней совсем нет мяса. — И с этими словами хозяйка заспешила из комнаты, оставив усмехающегося маркиза Вестлея одного.

На кухне Жасмин быстро раздели и усадили в горячую бадью, установленную перед огромным очагом, на котором кипели несколько чугунных горшков и над которым Лиззи вращала вертел с говяжьей ногой. На деревянных вешалках у огня сушилась их одежда. Хозяйка подала Жасмин чистое полотенце и мыло и предоставила самой себе. Мыло свежо и бодряще пахло лавандой, и Жасмин смыла с тела лошадиный дух. Она грелась в воде, наблюдая, как миссис Грин яростно месит тесто для домашнего хлеба, который подаст им наутро.

Оставив тесто подниматься в миске, хозяйка помогла Жасмин вылезти из бадьи, и та растерлась грубым чистым полотенцем. Нижняя юбка и рубашка из легкого хлопка уже высохли, а поверх она надела красную полотняную выходную юбку Лиззи и ее белую блузку с глубоким вырезом.

— Нечего предложить вам на ноги, а ваши чулки все еще влажные, миледи, — сказала миссис Грин.

— Даже изящные дамы время от времени ходят босиком, — улыбнулась Жасмин. — В трактире тепло, и ноги не замерзнут.

— Тогда присоединяйтесь к своему благородному джентльмену, пока я готовлю ужин. Я велела Лиззи разжечь в спальне огонь, чтобы вам там было тепло.

Жасмин сразу заметила, что хозяйка умирает от любопытства, и, поскольку та воздерживалась от вопросов, объяснила:

— Я — Жасмин де Мариско, внучка графа и графини Ланди. Сопровождающий меня джентльмен — мой жених, с которым я помолвлена, маркиз Вестлей. Я возвращаюсь домой, в Королевский Молверн, на свадьбу. Вскоре подъедут карета и слуги. Их вполне устроит ваша конюшня, но слуг придется накормить.

Миссис Грин кивнула:

— Счастлива служить вам, миледи. Но карета может проехать и мимо к «Красному быку» — слуги решат, что вы там. Тогда вы догоните их утром. — Хозяйка сделала реверанс, и Жасмин, повернувшись, пошла в трактир, где ее ждал маркиз.

— Ма, ты думаешь, она говорит правду? — спросила Лиззи, на которую все происходящее произвело большое впечатление.

— Да, она де Мариско. Я как-то видела ее бабушку и никогда не забуду. Она ехала к дочери и днем остановилась здесь, чтобы напоить лошадей и перекусить. Ты еще была совсем маленькой и не помнишь, а у меня она так и стоит в глазах — самая красивая женщина из всех, кого я видела. Молодая госпожа де Мариско вся в бабушку. Когда она вошла, я еще удивилась: кого это она мне напоминает? Теперь поняла. И маркиз — ее будущий муж!

— Он симпатичный, ма. Такие золотистые глаза, — и тут же отскочила, уворачиваясь от материнского шлепка. — Мааа!

— Не таращь глаза куда не надо, Лиззи Грин! Не одна девчонка попала в переплет, кокетничая со знатью!

— Я не кокетничала, я только посмотрела на этого джентльмена, — фыркнула Лиззи.

— Не заглядывайся на джентльменов, дочка. Тебе же будет хуже, — остерегла ее мать. — А теперь поднимайся наверх в комнату для гостей и присмотри за огнем, чтобы господин и госпожа не замерзли. А когда ужин будет готов, возвращайся и помоги накрыть мне на стол. Я вижу, девушке нужно как следует поесть.

Рован и Жасмин сидели за маленьким столом, придвинутым к камину, и наслаждались ужином, поданным миссис Грин, — простой деревенской едой, но хорошо приготовленной и горячей: ломтиками тушеной крольчатины с луком и морковью, толстыми кусками говядины, жарившимися, когда Жасмин была на кухне, измельченным на тарелке турнепсом с кусочками масла, свежим черным хлебом и маленькой головкой твердого сыра. Когда они поглотили большую часть еды, запивая ее темным пивом, миссис Грин подала сладкий пудинг с яйцами, сметаной, сахаром и смородиной. Маркиз Вестлей ослабил пояс и заявил хозяйке:

— Клянусь, если бы больше людей знали о ваших кулинарных способностях, у вас не было бы отбою от постояльцев!

— Спасибо, милорд, но дела у нас идут неплохо. Днем кормим проезжих, да и вечером нет-нет заглянет постоялец, — ответила хозяйка с довольной улыбкой, убирая со стола последние блюда. — Когда надумаете спать, поднимитесь по лестнице: комната для гостей наверху.

— А кто же дождется карету? — спросила Жасмин, беспокоясь о Тистлвуде и Торамалли.

— В этом нет нужды, миледи. Мы с дочерью спим здесь, внизу. Если они приедут, мы наверняка их услышим. Но я думаю, они уже проехали мимо к «Красному быку». Мне показалось, что я слышала экипаж, но из-за ветра и дождя могу и ошибиться. — Она поклонилась и вернулась на кухню.

Несколько минут Рован Линдли и Жасмин сидели молча перед огнем. Потом он спросил:

— Не желает ли мадам удалиться в спальню? Она встала и томно потянулась.

— Я устала, милорд, а стук дождя по крыше убаюкивает.

— Тогда иди наверх. Я скоро тебя догоню. Открыв дверь, Жасмин оказалась в крохотной комнате, большую часть которой занимала кровать. Стены были обиты домотканым полотном, расшитым красной ниткой. Переступив через порог. Жасмин затворила за собой дверь. Комната выглядела такой же идеально чистой, как и весь трактир. В маленьком камине пылал добросовестно разожженный огонь, согревавший комнату, несмотря на непогоду за окном. Единственным предметом мебели, кроме кровати, в комнате был деревянный стул. Жасмин сняла с себя юбку, нижнюю юбку, блузку и рубашку, аккуратно развесила все на спинке, распустила и расчесала пальцами волосы, потом поспешила забраться в кровать. Хотя благоухающие лавандой простыни холодили, пуховая перина быстро нагрела Жасмин. Натянув на себя стеганое одеяло, она уютно свернулась и закрыла глаза.

Жасмин не поняла, что ее разбудило, но Рован был уже в комнате и готовился лечь в кровать.

— Ты всегда спишь в рубашке, милорд? — сонно спросила она.

— Нет, обычно я сплю раздетым. Так мне кажется удобнее, — ответил он.

— И мне тоже.

Рован Линдли снял рубашку и повесил к другой одежде на спинку стула, подбросил несколько поленьев в огонь и улегся с ней рядом в постели. Несколько долгих минут они молча лежали рядом, и вдруг Жасмин начала хохотать.

Удивленный, он приподнялся на локтях и взглянул в ее красивое лицо.

— Позволь узнать, что так рассмешило тебя? — спросил он.

— Мы! — Она еле перевела дыхание, прежде чем новый приступ хохота овладел ею так, что слезы брызнули из глаз. Наконец ей удалось унять смех. — Рован, любовь моя! Ты так жаждал меня все эти месяцы, и вот я откровенно предлагаю разделить со мной постель нынешней ночью. Мы лежим рядом в чем мать родила, и ни один не решается подвинуться к другому. Ты не находишь это смешным? Я нахожу! — И она снова расхохоталась.

Не в силах сдержаться, рассмеялся и он, но потом посерьезнел.

— А ты уверена, что хочешь этого, Жасмин? — Его сердце так сильно билось в груди, что он удивлялся, почему его не слышит Жасмин. Еще немного воздержания, и он разорвется на тысячу кусочков.

Она протянула руку и погладила его по лицу.

— Через семь дней мы будем мужем и женой. Моя бабушка, благослови ее Господь, так радуется этой свадьбе, как будто это мое не второе, а первое замужество. Она планирует большое празднество. Дом запрудят родственники и их дети, многих из которых я ни разу не видела. Слава Богу, не будет королевы и короля. Посреди всего этого торжества нас с почетом проводят к брачному ложу. Мне рассказывали, что гости ржут над каждым звуком, доносящимся из спальни новобрачных, и, жадно прислушиваясь и потягивая вино в большом зале Королевского Молверна, обсуждают их значение.

— Боже! — Рован пришел в ужас. — И никак нельзя ускользнуть?

— Нельзя обижать дедушку и бабушку, скрывшись сразу после брачной церемонии. — В ее голосе чувствовалось искреннее сожаление. — Придется остаться и участвовать во всем, что принято на празднике. Поэтому я предлагаю сделать нашей брачной ночью сегодняшнюю. Здесь, на этом маленьком постоялом дворе, мы надежно укрыты от нескромных глаз и можем предаться страсти, на которую способен каждый из нас. Тогда после свадьбы мы сможем мирно поспать и одурачить ждущих.

— Ты — божественная женщина, — тихо сказал он.

— Я дочь своего отца, — ответила Жасмин. — Как тебе мое предложение, Рован Линдли?

Вместо ответа он откинул одеяло, укрывавшее их.

— Вставай, Жасмин! Я должен видеть, какой Бог тебя сотворил.

Она приподнялась и в мерцающем свете камина увидела у покрытого изразцами очага маленькую скамеечку, встала на нее и посмотрела прямо на Рована. Медленно подняла и завела за голову руки, давая ему возможность взглянуть на полные груди с большими коричневато-розовыми сосками.

— Ну, милорд? — пробормотала она, бирюзовые глаза потемнели.

Он не спеша впитывал глазами ее красоту. Великолепная грудь, длинные ноги, пышные бедра. Для такой изящной девушки она выглядела необыкновенно чувственной. Отсветы пламени мерцали на ее белоснежной коже, придавая ей золотистый оттенок.

— Повернись, — тихонько попросил он, и, чуть заметно улыбнувшись, она повиновалась, демонстрируя ему длинную, изумительной формы спину и ягодицы, которые были на удивление полнее, чем он представлял.

Волосы цвета воронова крыла разметались по спине до самой талии. Она снова повернулась к нему лицом.

Рован Линдли поднялся с кровати, галантно помог Жасмин спуститься со скамеечки и встал на нее сам.

— А теперь, мадам, предлагаю на обозрение себя. Жасмин немного отступила и принялась откровенно рассматривать жениха. Он был высок, крепко сложен, с невероятно длинными ногами, широк в груди и плечах. Жасмин опустила глаза и посмотрела на большую стопу, пальцы которой показались ей слишком длинными.

— Повернись, — в свою очередь, распорядилась она, и он подчинился, чтобы она могла видеть его жилистые бедра и широкую спину.

Когда он снова стал к ней лицом, она спросила:

— А почему, милорд, волосы у тебя между ног темнее, чем на голове? У других мужчин они одинакового цвета.

— Волосы на голове выгорели на солнце, — объяснил он с усмешкой. — Ну и вопросы ты задаешь мужчине!

Ее глаза скользили у него между ног, изучая его мужские достоинства. Рован не был еще возбужден, но член его показался ей внушительным. И Ямал, и брат, и Гленкирк вовсе не были слабыми мужчинами, но Линдли превзошел их всех. Ее вопрошающие глаза встретились с его.

— Ты неплохо выглядишь, — медленно проговорила она. Он согласно кивнул:

— Мальчики любят сравнивать эти места, и я всегда выходил победителем.

— А я тебе подойду? — забеспокоилась она.

— Наилучшим образом. Я еще не встречал женщины, которая бы мне не подошла. — Он спустился со скамеечки и взял Жасмин на руки, губы скользили по ее макушке.

Она прижалась щекой к его груди, пальцы описывали круги по его коже. Под ухом она слышала ритмичный стук сердца Рована. Чуть приподняв голову, она лизнула сосок, потом поцеловала мягкими губами, затем другой. Рован Линдли замер, позволяя ей сделать первый шаг в любовной игре. Она потерлась щекой о его грудь, провела рукой по коже, повернула к нему лицо.

Заключив ее голову между ладонями, Рован наклонился и прижал губы к ее губам. Ее податливая грудь возбуждала его. Она обняла его и что-то соблазнительно прошептала на ухо. Он ощутил, как ее тело прижалось к нему. Одной рукой она ласкала его шею, другую вдруг опустила к ногам. Прикосновение было как ожог. Его касались там и раньше, но никогда так умело. Под ее изящными опытными пальчиками он чуть не потерял контроль над собой, даже не коснувшись любовницы.

— Боже! — простонал он, хватая ее за руку и отводя в сторону. Он же не зеленый юнец, чтобы ронять семя на пол.

— Я сделала тебе больно? — спросила Жасмин.

Он покачал головой:

— Твое прикосновение волшебно, но я еле совладал с собой.

— Вот что значит ожидание, — рассудительно заметила она. Рован рассмеялся:

— Да. Никогда в жизни я не жаждал так женщины, как желаю тебя, Жасмин, но я хочу насладиться этой брачной ночью. И, что еще важнее, я хочу, чтобы ею насладилась и ты. Поэтому будет лучше, если я поведу тебя в любовной игре, а потом, дорогая, можешь ласкать меня сколько хочешь. Согласна?

— Мужчины быстро получают удовольствие, милорд. Намного быстрее, чем женщины. Я хотела лишь доставить тебе наслаждение. Но поступай, как тебе будет лучше, И добивайся его сам.

Он снова рассмеялся:

— Не припомню, чтобы какая-нибудь женщина разговаривала со мной так же свободно, как ты, Жасмин де Мариско. Откровенно и бесхитростно. Я влюбился в красивую девочку, но женщина, на которой я женюсь, намного лучше, чем я заслуживаю.

— В каждой женщине есть какая-то хитрость. Не верь, если тебе будут говорить, что это не так. Я откровенна, потому что это в моем характере.

— Кажется, мы наговорились, — тихо сказал он и обнял ее гибкую талию, а горячей ладонью другой руки сжал грудь, нежно мял мягкую плоть, пальцами ласкал сосок.

— Само совершенство, — пробормотал он в ее душистые волосы, потом, наклонившись, взял в рот сосок.

Жасмин закрыла глаза и глубоко вздохнула. Каждое движение его рта отдавалось чувственной дрожью в сокровенных тайниках ее тела. Она ощутила почти что облегчение, когда он, выпрямившись, взял ее на руки и понес к кровати, потом, осторожно положив на пуховую перину, лег рядом и впился в другой сосок. Ласка чуть не заставила ее вскрикнуть.

Язык касался соска, затем принялся исследовать все ее тело.

— Я хочу узнать, какова ты на вкус. — Он спустился ниже от груди к животу и бедрам, потом, перевернув невесту, поднялся от лодыжек к плечам, иногда покусывая тело, отчего она вскрикивала И изгибалась. Снова перевернув ее на спину, он соскользнул с кровати, чтобы поцеловать ее ступни и каждый палец в отдельности, заставив ее захихикать. Потом, поднявшись на кровать, потянулся рукой к треугольнику между ногами, нежные пальцы потирали и гладили его и наконец проникли меж складок плоти к самой чувственной части женского существа.

От нарастающей страсти Жасмин покрылась испариной и дернулась от его прикосновения, вспомнив, как в прошлый раз он пробудил желание и оставил его неудовлетворенным.

— Пожалуйста, — прошептала она и сама вспыхнула от этого слова.

Он продолжал нежно ее ласкать, и она задрожала.

— Откройся мне, — шепнул он и мягко раздвинул бедра, она послушалась, его рыжеватая голова нырнула вниз, он завел ее ноги себе на плечи, потянулся языком к заветному месту.

— Ах, любимая, какая ты сладкая, — простонал он. — Такая сладкая.

Жасмин всхлипнула. Его язык доставил ей долгожданное наслаждение:

— О да, Рован, да, пожалуйста, да! — Она изогнулась от почти физического ощущения боли — такое желание вызвал выжигавший ее нутро язык, и вдруг сотряслась от освободившейся страсти — намного сильнее, чем в первый раз.

— Возьми меня, Рован, — умоляла она. — Я умру, если ты не войдешь в меня!

Он приподнялся на кровати.

— Смотри, что ты сделала со мной, любовь моя. — Его голос болезненно обрушился на нее. — Открой глаза и посмотри, чем я войду в тебя. Тебе будет со мной так хорошо, как ни с одним мужчиной. Посмотри на меня!

Несмотря на захлестнувшее ее желание, она открыла глаза и чуть не вскрикнула от радости — настолько велико было то, что она увидела. Не испугавшись, она протянула руку и помогла Ровану войти в самые глубины своего существа. С криком он погрузился в нее, ощущая сопротивление ее молодого тела и в то же время чувствуя, как она открывает ему путь все дальше и дальше. Он отстранился, почти выйдя наружу и начал все сначала, пока они оба не вскрикнули, вознесенные на небеса и низвергнутые в глубины вырвавшейся страсти.

Жасмин искусала губу, и он чувствовал вкус ее крови, ее ногти варварски раздирали его спину. Он переполнил ее до предела, страсть сотрясала ее разгоряченное тело. Она едва могла дышать, отчаянно хватая воздух ртом и чувствуя, как нарастает напряжение внутри, но внезапно наступило облегчение.

Чувствуя, как трепещет Жасмин от наслаждения, Рован не мог уже сдерживаться, и семя бурным потоком вырвалось наружу, засеивая ее тайный сад в судорогах экстаза. От облегчения и счастья Жасмин разрыдалась. Обняв, Рован прижал ее к себе. Говорить было не о чем: они испытали страсть, доступную немногим любовникам, и были достаточно опытны, чтобы это понять.

— Не знаю, смогу ли я перенести такое еще раз, — наконец произнесла Жасмин. — Ты — несравнимый любовник.

Таких у меня не было никогда!

— А Гленкирк? — вырвалось у него, но он уже проклинал себя за это. Что с ним случилось? Нельзя позволять ревности себя пожирать. Так он ее оттолкнет.

— Даже Гленкирк, — понимающе ответила она, желая его ободрить. — У него нет ни твоего опыта, ни других весьма существенных преимуществ. — Она усмехнулась, и рука скользнула ему между ног. — Мой аппетит, дорогой муж, нисколько не уменьшился, а только возрос.

— Ты слишком мудра, чтобы не знать — даже лучшему из любовников требуется отдых, — улыбнулся он.

Вместо ответа она выбралась из спутанных простыней и нашла у камина тазик и кувшин с водой. Налив в тазик воды, она намочила свою рубашку и отерла мужа.

— В Индии мы всегда держали рядом с кроватью тазик с ароматизированной водой и с полдюжины полотенец для любви, — ответила Жасмин на его удивленный взгляд. — Это помогает любовникам восстановить силы. — Окончив работу, она встала на колени рядом с ним и взяла в рот его член.

От неожиданности Рован Линдли вскрикнул, но был уже не способен, да и не хотел остановить Жасмин.

— Боже! — простонал он, не веря, что ее язык так быстро мог его возбудить. В нем вновь проснулось болезненное желание обладать этой удивительной женщиной — его будущей женой. Он грубо оттолкнул ее и бросил на кровать — она закричала от удовольствия. В этот раз они не щадили друг друга, позволяя раскаленной добела страсти обжечь их души.

Когда забрезжил весенний рассвет, они встали с постели и умыли друг друга оставшейся водой. Они не чувствовали утомления, а как бы родились заново. Рован спустился вниз и вернулся с одеждой Жасмин — теплой и сухой. Влажную рубашку она сложила и сунула в карман юбки. Вдвоем они съели обильный завтрак из овсянки, ветчины, вареных яиц, сыра, хлеба и яблочного сидра.

— Ваша карета так и не приехала, — сообщила им миссис Грин. — Наверняка она проехала к «Красному быку». Вы быстро ее догоните и к полудню будете уже дома.

Прощаясь, она радостно им улыбалась, и улыбка стала еще приветливее, когда маркиз Вестлей вложил ей в руку золотую монету — деньги, которые их семья могла заработать лет за пять. Она понимала, что щедрость маркиза вызвана его явным счастьем. Присев в реверансе, она опустила золотую монету в карман и весело помахала влюбленным рукой.

— Господь с вами! Благословит он вас многими детьми! Сыновьями! — поправилась она.

— О, ма! Это что — настоящее золото? — Глаза Лиззи расширились от удивления. — Вот обрадуется папа, когда приедет.

— Не говори об этой монете папе, — предупредила миссис Грин свою дочь. — Подумай, девочка! С тех пор как открылся «Красный бык», мы существуем только благодаря тому, что я хорошо готовлю. А что будет, если я умру? Куда вы денетесь с отцом? На эту монету мы купим тебе старшего сына фермера! Ты сможешь стать женой человека с собственностью, Лиззи. А отец потратит эту монету на какие-нибудь свои планы. Кто тогда возьмет тебя в жены? Какой-нибудь бродячий ремесленник? Ну нет! Пусть эта монета станет твоим приданым и нашей маленькой тайной. Хорошо?

Лиззи улыбнулась матери:

— Хотела бы я быть так счастлива, как те двое, — сказала она, глядя вслед Жасмин и Ровану Линдли.

— Счастье для знатных, — ответила мать. — Тебе же нужен богобоязненный мужчина с хорошей фермой. — Но сама миссис Грин улыбнулась, глядя, как за горизонтом скрываются ее постояльцы.

— Ты дал ей гораздо больше денег, чем полагалось за одну ночь, — упрекнула Жасмин Рована Линдли, когда они отъехали от постоялого двора. — Нельзя быть таким щедрым, милорд.

— Даже по отношению к тебе, любовь моя? — игриво спросил он.

Жасмин рассмеялась:

— Не переиначивай мои слова. Так любит шутить дедушка с бабушкой.

— И она так же быстро взрывается, как и ты, любимая? — Его глаза радостно светились. — Я обожаю тебя, Жасмин. Не думаю, что еще неделю смогу выдержать до свадьбы.

— Но ты должен, — просто ответила она. — Хотя кто узнает, если ты прокрадешься ночью ко мне в спальню? Я буду скучать без тебя, дорогой. — Ее знойный взгляд скользнул к его ногам, и она многообещающе облизнула губу.

— Ведьма! — проревел он, чувствуя, как знакомо сжимается горло. — Тебе следует учиться держать себя в руках. Не хватало, чтобы о наших интимных отношениях узнали твои бабушка с дедушкой или мать с отчимом.

Но Скай стоило только бросить взгляд на помолвленную пару, когда они вернулись в Королевский Молверн, и она понимающе ухмыльнулась. Жасмин сияла, Рован Линдли выглядел точно кот, проглотивший самую вкусную канарейку, хотя оба и старались держаться с достоинством. Госпожа де Мариско была рада, что не ошиблась в своем суждении. Жасмин была готова начать жизнь с новым мужем.

С приближением дня свадьбы Королевский Молверн наполнялся многочисленными детьми и внуками Скай О'Малли де Мариско, а Жасмин становилась тише и замкнутее. Все было так не похоже на ее брак с Ямал-ханом, и в то же время было столько общего. Ей вспомнились тетушки и откровенное удовольствие, которое они получали на свадьбе. Где они сейчас? Все ли живы? Салим, конечно, к ним добр. За этим его мать проследит. Она вспомнила свой маленький дворец на озере Вулар в Кашмире, рыбака Али. Думает ли он о ней? Она вспомнила Ругайю Бегум.

— Что с тобой, моя девочка? — спросила ее Скай накануне свадьбы, когда Жасмин одолевали особенно грустные мысли. — Что тебя тревожит? Ты ведь начинаешь любить Рована Линдли, но что-то тебя сильно беспокоит. Скажи мне, и быть может, я помогу тебе облегчить душу.

— Мне невыносимо думать, что моя мать не знает, как я счастлива и что я снова выхожу замуж. Мне больно оттого, что она никогда не увидит внуков, бабушка. Она не заслужила одиночества в старости. Ругайя Бегум была доброй и любящей матерью.

Скай кивнула. Она ценила и понимала верность.

— Всегда есть какой-нибудь выход, — задумчиво проговорила она. — Надо связаться с Ругайей Бегум, но чтобы об этом не узнал твой брат. Ты знаешь этих людей лучше, чем кто-либо из нас. Думай, Жасмин! Можем мы сообщить Ругайе так, чтобы услышала она одна? Услышала и поняла? Твой двоюродный брат в Камбее может передать послание, но как? Скажи мне, и я прослежу, чтобы все было сделано.

— Моя мать обожает сад, — вслух размышляла Жасмин, — и она знает, что отец часто называл Кандру Дикой Розой. Что, если Ален О'Флахерти сам отвезет маме Бегум два куста роз.

Английских роз! С их помощью он объяснит ей мое положение. Она поймет. Я знаю: она поймет!

— Может быть, — протянула Скай. — Может быть, ты и права, дорогая девочка. Но пройдет не меньше десяти месяцев, прежде чем наши корабли снова отплывут в Индию. К этому времени у нас могут появиться и другие новости для мамы Бегум. Они тоже порадовали бы ее, как порадуют меня и Велвет.

— Теперь я чувствую себя совсем счастливой, — тихо сказала Жасмин. — Спасибо тебе, бабушка! Что бы я делала без тебя?! Давай всегда будем вместе. — И она крепко обняла Скай.

— Ну, ну, девочка, — отозвалась Скай О'Малли де Мариско. — Я еще много лет буду с тобой. Я начинаю стареть, но жить мне еще долго. Очень долго.

На рассвете следующего дня семья и приглашенные собрались в часовне Королевского Молверна. Поскольку там было всего четыре резные дубовые скамьи, большинству пришлось стоять вдоль стен сзади или толпиться в коридоре. Восходящее солнце осветило витражное стекло, и внутри заиграли красные, голубые, золотистые, розовые и зеленые тени, создавая волшебное сияние. Над мраморным алтарем, покрытым ирландскими кружевами, было установлено золотое распятие, по сторонам которого стояли высокие золотые подсвечники с зажженными свечами из чистого пчелиного воска.

Невесту, ослепительную в своем светло-зеленом платье с изысканными золотыми украшениями, сопровождал гордый дедушка. Он выглядел необыкновенно привлекательно в темно-зеленом бархатном костюме. Гордость светилась на его лице. Они пересекали неширокий придел, и на его глазах выступили слезы. Когда выходила замуж Велвет, они со Скай были в Индии, и он не мог передать Алексу дочь, о чем всегда сожалел. И когда Жасмин попросила оказать ей эту честь, он пришел в восторг и тут же согласился.

Дойдя до алтарной преграды, он наклонился, чтобы поцеловать любимую внучку в щеку, и вложил ее руку в руку Рована Линдли.

Жасмин улыбнулась и другой рукой погладила дедушку по щеке.

— Я люблю тебя, дед, — тихо сказала она. Адам отступил назад и встал рядом со Скай, не стесняясь слез, которые катились у него по щекам. Жена, не говоря ни слова, подала ему платок и стиснула руку. И в это время священник англиканской церкви произнес первые слова брачной церемонии.

Часть 3. МАРКИЗА ВЕСТЛЕЙ. Ирландия. 1607 — 1610

Глава 15

Летом 1608 года в саду Ругайи Бегум объявился молодой европеец, желавший поговорить со старшей женой покойного Могола. Она вежливо ответила на его приветствие. Его приход внес разнообразие в монотонное течение ее жизни. Ей сказали, что молодой человек — фактор английского торгового дома.

— С чем вы пришли ко мне? — спросила она. — Я не имею влияния на Могола. Он не мой сын. — Очень часто европейцы не осознавали, что у Могола было много жен. Она была старшей женой Акбара, и многие полагали, что она мать Салима.

— Мне рассказывали, что вы любите свои сады, милостивая госпожа, — проговорил молодой человек. — Меня зовут Ален О'Флахерти. И я не ищу у вас никаких выгод. Недавно мне прислали особенно красивые розовые кусты. — Он немного помолчал. — Английские розы. В Англии они цветут вольготнее, чем здесь, в Индии. Зная вашу любовь к розам, два этих куста я решил привезти вам, милостивая госпожа. Я совершал путешествие в Лахор по делам нашего торгового дома, и, хотя вы утверждаете из скромности, что не имеете влияния на Могола, ваша дружба для меня бесценна.

— Как называются эти кусты? — спросила она его. — Я вижу, что один из них белый, другой — красный. Но у них ведь есть названия, сэр?

"Или я схожу с ума, или этот джентльмен что-то хочет мне сказать», — подумала Ругайя Бегум.

— Белый куст, милостивая госпожа, зовется жасминной розой. Заметьте, он имеет едва уловимый аромат ночного жасмина. Красный назван в честь маркиза Вест-лея, самого достойного джентльмена, — ответил он ей.

— А! — Она наклонилась, чтобы рассмотреть кусты в фарфоровых горшках, пальцы гладили темно-зеленые листья. — Моя дочь счастлива? — Он едва расслышал ее голос. Ален кивнул и ответил так же тихо:

— Мы двоюродные брат и сестра, милостивая госпожа.

Она замужем за маркизом Вестлеем и, когда в феврале флот бабушки поднимал в Англии паруса, была уже беременна.

Ругайя Бегум выпрямилась.

— Ваши кусты отменного качества, сэр, — громко сказала она Алену О'Флахерти. — Как только будет возможно, пришлите их побольше. Я хочу засадить английскими розами весь свой сад, да будет на то воля Аллаха!

— Сделаю все, что смогу, милостивая госпожа, — поклонился он ей. — И да поможет нам Бог.

Она смотрела ему вслед. Молодой человек даже не мог понять, как обрадовал его приход старую женщину. Было девятнадцатое августа. Ясаман, ее любимой дочери, в этот день исполнялось восемнадцать лет. Слезы катились по лицу старой принцессы. На свой день рождения в Индии Ясаман всегда что-нибудь дарила маме Бегум. Теперь она так и не узнает, что сегодня прислала лучший из своих подарков. Дала знать, что жива и опять счастлива, В свое восемнадцатилетие маркиза Вестлей проснулась рано утром у себя в доме в Кэдби и обнаружила, что вся спальня завалена цветами.

— Рован, ты что, с ума сошел? — Она счастливо рассмеялась входящему в комнату мужу, который в одной руке нес их дочь, а в другой держал извивающегося рыжего с белым щенка спаниеля. — Дай мне сюда Индию. Ей надо немедленно позавтракать, иначе у крошки взыграет характер Моголов. — Она обнажила грудь, и дочь нетерпеливо засопела.

Рован бросил щенка на кровать и передал леди Индию Линдли любящей матери.

— Я сошел с ума от счастья, как только мы поженились, любовь моя, — сказал он. — Хорошо бы тебе найти для Индии кормилицу. Очень уж она много отнимает у тебя времени, а это время хочу отнимать у тебя я.

Жасмин устроила девочку у груди, и та начала шумно сосать.

— Скоро уже, — пообещала Жасмин Ровану. — А что ты мне принес на день рождения?

— Тебе придется подождать до праздничного обеда, мадам, — улыбнулся муж. — Но предупреждаю, подарок совсем необычный, — А твоя поездка в Лондон связана с ним? — допрашивала Жасмин. — Из-за него ты оставил меня одну почти на три недели?

Он усмехнулся:

— Всему свое время. Жасмин. Настанет час, и ты удовлетворишь свое любопытство, но не раньше вечера! А сейчас будь довольна этим очаровательным щенком. Его зовут Фезерз, и я уверен, что когда-нибудь он научится не писать в кровать. — Он поднял щенка с виноватой улыбкой и крикнул:

— Рохана, простыню!

Жасмин покачала головой, но не могла удержаться от смеха. Рован часто приносил ей подарки по случаю и без случая. Не дарил он ей только драгоценностей, кроме ее свадебного кольца.

— Я не могу подарить тебе ничего лучше того, что ты уже имеешь, — честно признавался он. — К твоим драгоценным камням и украшениям мне нечего добавить.

Она была с ним согласна, но из всего, чем владела, больше всего дорожила своим свадебным кольцом.

Вошла няня, чтобы забрать маленькую госпожу. Жасмин поцеловала темные мягкие волосы дочери и махнула ей рукой.

— Я умираю от голода, — объявила она. — Наверное, я опять беременна. Обещаю, на этот раз будет сын. Нельзя отдавать всю славу Тому и Сибилле с их сыновьями. Мама над ними просто трясется.

— А бабушка трясется над Индией, — ответил муж. — А можно так часто иметь детей?

— А почему бы нет? Я здорова, и ты вовсе не ведешь монашескую жизнь с тех пор, как мы вместе, — улыбнулась она. — Щенок — очень маленький подарок. У тебя есть для меня что-нибудь получше? — Она еще не сменила домашнего наряда и приоткрыла свои полные груди.

— Мадам, ты бесстыжее существо. — Он притворился рассерженным. На самом деле он чувствовал постоянное желание обладать женой. Его изумительной, непослушной, избалованной женой. Он ощутил, как между ног у него шевельнулось.

Жасмин заметила движение под его ночной рубашкой и хихикнула. Хотя они и продолжали спать раздетыми, утром из-за слуг одевались. Рохану и Торамалли не смутила бы картина господ в костюмах Адама и Евы, а вот английские слуги были бы шокированы. Они только-только начали привыкать к тому, что мажордомом у них стал Адали. Когда шестнадцать месяцев назад Жасмин переехала в этот дом, она увидела, что большинство слуг — пожилые люди. Многих она отправила по домам, заменив выбранными ею самой и не знавшими другой хозяйки. Осталась лишь повариха — плотная женщина среднего возраста. Она попала к Адали в полное рабство.

Жасмин отбросила одеяла и призывно улыбнулась:

— Возвращайся в постель, милорд. Солнце только-только поднялось.

— Я обещал поохотиться с джентльменами, — ответил он.

— Так рано? — Она потянулась рукой к его ногам.

— Жасмин!

— Да, милорд? — Ее пальцы зашевелились, заставляя его вздрогнуть.

— Я опоздаю из-за тебя, — слабо запротестовал он.

— Конечно, опоздаешь, если немедленно не заберешься в кровать и немножко не поиграешь со мной. Это будет твоим маленьким подарком, — игриво подсмеивалась она. — Я что, тебе больше не нравлюсь?

Он взглянул в окно:

— Как будто дождь собирается. — Ее рука сводила его с ума. — Несколько минут, может, и не имеют значения. А ты — неисправимая ведьмочка! — Он стянул с нее ночную рубашку и отбросил в сторону, потом лег рядом.

Расхохотавшись, она, совершенно голая, откатилась от мужа прочь и показала ему язык:

— Ах, я неисправима? Ну нет, я образцовая английская жена!

— Образцовая английская жена — твоя тетя Виллоу, — рассмеялся он в ответ. — А ты восхитительно, своенравно, очаровательно неисправима. — Он схватил ее, лег сверху и, целуя, овладел ею.

— Да ты просто зверь, — бормотала она, отвечая на поцелуи.

— Как раз такой, какие тебе нравятся, — парировал муж, двигавшийся сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, по мере того, как они оба приближались к высшей точке своего наслаждения. — Дорогая! — простонал он.

— Рован, любимый, — ответила она, порывисто дыша. — Я люблю тебя, мой муж. Ты самый лучший любовник, о котором только можно мечтать.

Несколько секунд он оставался на ее груди, потом неохотно поднялся:

— Я предпочел бы остаться с тобой в постели, но у нас гости. Ты сама позвала их. Всех! Как раз сейчас дедушка, отчим, твои братья, дядя и Том спускаются по лестнице. Мы едем на утреннюю охоту. В качестве хозяина я не могу нарушить свой долг и бросить их одних, а самому заниматься здесь с тобой.

— Мужлан! — Она бросила в него подушку, но он успел выскочить из комнаты, быстро умылся и переоделся.

Жасмин откинулась на постели. Она любила его. Да, любила. Выходя замуж, она не была уверена, сумеет ли по-настоящему полюбить Рована Линдли, но после двух лет брака поняла, что смогла. Было ли это глубоким, всепоглощающим чувством? Она не знала, но она была счастлива. Мысли перескочили на более пустячный предмет: что же такое он приготовил ей ко дню рождения?

Погода была теплой и тихой. Жасмин решила устроить праздник на лужайке над рекой Эйвон. На деревьях развесили бумажные фонарики, скамьи и столы расставили так, чтобы была видна река. День был длинным, и для развлечения установили мишени для стрельбы из лука. Братья Жасмин затеяли игру в мяч, бегая и громко крича.

— Ты что, не можешь справиться с этими дикарями? — повернулась Скай к Велвет. — Сэнди уже пятнадцать, пора бросить игры. Почему он еще не при дворе? Как он сможет продвинуться, если не заведет нужных знакомств? А откуда он возьмет их в Дан-Броке?

— Сэнди станет графом Брок-Кэрнским, — раздраженно ответила Велвет матери. — Он настоящий шотландец и вовсе не англизировался, как те, кто вьется при дворе, подбирая крохи монаршей милости. Двор изменился, мама.

Он не таков, как во времена королевы. И я не хочу, чтобы мои дети были там, в этой сточной канаве безнравственности.

— Мои мальчики находились при дворе и выросли джентльменами, — резко возразила Скай. — Двор во все времена был опасным местом.

— Теперь все иначе, не как в твои дни.

— В мои дни? — Скай выглядела смертельно обиженной, и, заметив это. Жасмин поспешила исправить положение.

— Говорят, бабушка, король неравнодушен к симпатичным юношам, — сказала она. — Я слышала от отчима, что так было не всегда, но теперь это так. — Она театрально вздохнула. — Может быть, мама и права, что не пускает сыновей ко двору. Я бы не хотела, чтобы мои сыновья — если у меня будут сыновья — оказались впутанными в подобные вещи. Ты не согласна?

— Ты лучше всех их знаешь, как сладить со мной, — усмехнулась Скай. — Да, я согласна с тобой. Ты ставишь вопрос так, что с тобой нельзя не согласиться. Старую королеву Бесс ты бы свела с ума, как в мои дни свела я.

Жасмин поцеловала бабушку в щеку.

— Кажется, я опять беременна. Я хотела, чтобы после Рована первой об этом узнала ты. Я сказала ему сегодня утром, перед тем как он повел джентльменов на охоту.

— Неудивительно. Вы рук друг от друга не отрываете. Но стоило ли заводить второго ребенка сразу же после Индии? Ведь это тяжело.

— Может быть, если бы вместо Индии родился мальчик, — задумчиво сказала она. — Вон у Тома и Сибиллы уже двое парней.

— Глупости! — возразила Скай. — Индия — чудесный ребенок. Ты счастлива, даже если, кроме нее, у тебя никого больше не будет.

— На этот раз я рожу сына, а потом какое-то время буду почивать на лаврах. Я люблю детей, бабушка, и хочу, чтобы у меня их был полный дом. Да ты и сама произвела на свет дядю Мурроу всего через пятнадцать месяцев после дяди Эвана. А умерший младший братик дяди Робина родился всего через год после него.

— Мурроу и Эван — твоя правда. Но что было делать? Что же до малышки Джона и Робина, я была тогда молодой глупой женщиной, влюбленной в обворожительного мужчину, — защищалась Скай.

— И я тоже, бабушка. Я тоже, — тихо сказала Жасмин. Скай погладила любимую внучку:

— Пусть скорее придет к тебе счастье и останется с тобой навсегда, дорогая моя. Ты так похожа на меня в восемнадцать лет.

Пока слуги подавали еду, мужчины затеяли состязание по стрельбе из лука. Ужин больше походил на пикник, чем на официальную трапезу. Принесли пойманную утром речную рыбу, жаренную на вертеле косулю, молочного поросенка, каплуна, пирог с крольчатиной, говядину, фазана, бобы, морковь и турнепс с огорода, пшеничный хлеб, масло и различные сыры. Столы украшали свежие фрукты в больших серебряных вазах: груши, персики, яблоки, виноград, кексы, пропитанные марсальским вином, яичный пудинг, сушеные фрукты, хлеб с густыми топлеными сливками. Бокалы наполняли лучшими аршамбольскими винами, хотя некоторые из гостей предпочитали легкое местное пиво.

Ели не спеша, и когда убрали последние тарелки, над рекой уже сияла луна, отбрасывая в спокойные воды жемчужное отражение.

Родственники подарили подарки Жасмин еще днем. Велвет привезла удивительные украшения, которые когда-то дал ей Акбар.

— Ты понимаешь, что с тех пор, как я вернулась из Индии, я их так и не носила. Они — часть моей жизни, которую я почти забыла. Но кое-что помню и расскажу твоим детям. Когда тебе было четыре с половиной месяца — столько, сколько теперь Индии, — твой отец узнал, что подарки можно дарить на каждый из двенадцати дней Рождества. Вот эти изумруды он преподнес мне на первый день. На третий — резную шкатулку из слоновой кости с нитью красного жемчуга. На шестое утро принес бриллианты, на десятое — ожерелье из рубинов и такие же браслеты. — Рассказывая, Велвет перебирала в руках украшения. — А на двенадцатый день Рождества меня три раза взвешивали, и я получила золота, серебра и драгоценных камней столько, сколько вешу сама. Теперь они твои. Долгие годы я не вынимала их на свет Божий. Носи и помни не только об Акбаре, но и обо мне, и той любви, которую я с ним разделила. Любви, благодаря которой ты появилась на свет.

— Мама! — Жасмин крепко поцеловала Велвет. — Как я буду рада рассказать Индии, когда она подрастет, о тебе и ее дедушке. Из нее выйдет настоящая английская девушка, но я не хочу, чтобы она забывала своих индийских предков. Поэтому-то я назвала ее Индией, хотя она вряд ли когда-нибудь увидит эту страну.

— Ты по ней скучаешь? — спросила дочку Велвет.

— Да. Но не очень. И со временем все меньше и меньше. Может быть, я скучала бы больше. Но у меня семья. Даже Рохана и Торамалли привыкли к Англии, а Адали никогда бы отсюда не уехал, даже если бы мог.

Надев рубины, которые когда-то ее отец подарил матери, и глядя на родственников, собравшихся на лужайке. Жасмин улыбнулась — она испытывала глубокое умиротворение.

Сибилла и Том выглядели такими же счастливыми, как и они с Рованом. Маленькая элегантная Сибилла стала более плотной, чем была два года назад, но это, казалось, не волновало ни ее, ни тем более Тома. Братья быстро росли. Сэнди было пятнадцать — почти мужчина, и Чарли в свои тринадцать лет догонял его. Недди, круглощекий и по-детски полный, к восьми стал совсем худеньким, как и его братья-близнецы.

Дядя Патрик и тетя Валентина детей оставили дома, зато Бесси и Адам Бурк взяли своего третьего сына: годовалого светловолосого только-только начинающего ходить мальчугана. В волосах отчима появились серебряные пряди, а мать, как и бабушка, с годами становилась все привлекательнее. «Возраст будто не властен над старейшиной семьи», — думала Жасмин. Дедушка выглядел как обычно — молодо, и лишь седые волосы напоминали, что ему уже семьдесят восемь.

— Я вижу, ты счастлива. — Рован подошел и поцеловал ее в плечо. — А поэтому счастлив и я. Хочешь сейчас получить свой подарок или, может, отложим до следующего раза?

— Нет! Нет! — закричала Жасмин и повернулась к гостям. — Рован приготовил для меня особенный подарок и до сих пор мне его не отдал. — Она хватала его за карманы. — Ну, где же он?

Муж рассмеялся:

— Какая ненасытная алчность, мадам! — И подал знак привратнику, который тут же выступил вперед с серебряным подносом, на котором лежал скрепленный печатями лист пергамента. — Это тебе. Жасмин, любовь моя. С днем рождения тебя, и пусть мы вместе справим еще много-много твоих дней рождения.

Жасмин взяла пергамент, сорвала печати и пробежала глазами документ.

— Что это? — спросила бабушка. — Что там такое?

— Дарственная на триста акров земли, деревню Магвайр-Форд и небольшой замок в местечке Ольстер. Где это Ольстер? Скай побледнела.

— Это в Ирландии, — сказала она. Среди гостей воцарилось молчание.

— В чем дело? — спросила Жасмин. — Почему вы все притихли?

Наконец заговорил Патрик Бурк:

— Король Яков раздает земли, которые ему не принадлежат. Они ворованные.

— Это не так! — возмутился Алекс Гордон. — Яков Стюарт — честный человек.

— А как еще это назвать, — спокойно ответил Патрик Бурк. — Магвайр-Форд — земля Магвайров, а не Якова Стюарта, чтобы он мог ею распоряжаться по своему усмотрению. Ирландцев лишают собственности, а землю заселяют иностранцами: шотландцами и англичанами.

Алекс Гордон посмотрел на родственника так, будто Патрик сошел с ума.

— Какое отношение ты имеешь к Ирландии? Ты вырос в Англии и владеешь имением, пожалованным тебе английской королевой.

— Мои отец и мать — оба ирландцы, — заметил Патрик Бурк. — Дедушка с материнской стороны был Дубхдара О'Малли из Иннисфаны, с отцовской — Мак-Уилльям из Мид-Коннота. Я воспитывался в Англии, потому что таково было желание Елизаветы Тюдор, а земли в Англии она пожаловала мне вместо моих наследных земель, которые у меня украла и передала английским поселенцам. Мне больно видеть, что то же самое происходит и с другими, кому, да поможет им Господь, не возместят их потерю. Да, я рос в Англии, но я — ирландец, поэтому и считаю, что это не правильно!

— Рори О'Доннелл, Хав О'Нейлл и Конор Магвайр уехали из Ирландии почти год назад, — возразил Алекс Гордон. — Они едва ускользнули от людей короля, которые прибыли арестовать их за измену. Говорят, в Дублинском замке нашли документы, уличающие их в новом заговоре. Сам сэр Кахир О'Дохерти свидетельствовал против них.

— Бог мой! Разве можно верить этому грязному предателю, — взорвался Патрик. — Всякий здравомыслящий человек поймет, что обвинения были сфабрикованы. О'Дохерти лгал, а потом сам в апреле восстал против короля, когда посчитал награду за свое подлое дело слишком незначительной.

— Ну, он теперь мертв, — резонно заметил граф Брок-Кэрнский, — а выездная сессия суда присяжных объявила, что земли в Ферманахе, Тиране, Колерене, Донегале, Каване и Армафе переходят к королю ввиду предательства их прежних владельцев.

— Виновны или невиновны, ирландцы всегда должны страдать, — проворчал Патрик.

— Жалованная грамота Жасмин — одна из первых, — объяснил Рован Линдли. — Мне удалось ее достать благодаря королеве. Приятель при дворе сообщил, что эти земли будут раздавать в конце года. Соперничество ожидается жестоким. Что-то получит северная епархия ирландской церкви, какую-то долю возьмет Колледж Святой Троицы в Дублине. Пожалуют в первую очередь наиболее достойных ирландцев, сражавшихся на стороне короля, и бывших землевладельцев.

— Но зачем именно эти земли брать для Жасмин? — наконец заговорила Скай. — Большую их часть король раздаст своим прихлебателям и искателям приключений, которые окружают его с тех пор, как он взошел на трон. Представляю, каких людей они пошлют в Ирландию. Это бесчестный план, и ни один приличный человек не должен участвовать в нем! Я — ирландка. Правда, большую часть жизни я прожила в Англии. Такова уж моя судьба. Но, где бы я ни жила, сердцем и душой я принадлежу Ирландии.

— Я и не помышлял обидеть вас, мадам, — тихо проговорил Рован Линдли. — Но на восемнадцатилетие мне хотелось подарить жене что-то особенное. Драгоценностей она получила в наследство столько, что хватит на сотню женщин. И я ничего не мог придумать, пока мой приятель не сообщил мне об этих землях. Они пожалованы только Жасмин, а не мне. Я все объяснил королеве. Она сама получила согласие короля и добилась его подписи на документе, согласно которому Жасмин Линдли, маркиза Вестлей становится новой владелицей Магвайр-Форда.

— А что представляет собой эта земля? — удивила всех своим вопросом Жасмин.

— Она очень плодородна, — ответил муж. — Деревушка с церковью, окруженная лугами и пологими холмами, зелеными, с обилием воды, стоит на берегу озера Лох-Эрн. Мне говорили, что замку несколько сотен лет, но он еще пригоден для жизни.

— Я буду там выращивать лошадей, — сказала Жасмин. — Мы заберем с собой Козодоя — того молодого жеребца, что дедушка подарил нам на свадьбу, и подберем ему лучшую кобылу из Кэдби.

Скай выглядела огорченной, но ничего не ответила. Дело было сделано, и ее слова ничего не могли изменить. Зато рассерженно заговорил Бурк:

— Как ты можешь так бесстрастно рассуждать о выращивании лошадей на украденных землях?

Жасмин озадаченно посмотрела на дядю.

— Мир на том и стоит, — возразила она Патрику, — что одни люди борются с другими, и когда кто-нибудь побеждает, земля меняет владельца. Так всегда было в Индии. А разве здесь по-другому? Из уроков истории, которые мне давал отец Куплен, я помню, что ваши ирландские предки пришли на ту землю совсем из других мест, а здешние англичане — потомки нормандских и англосаксонских завоевателей, а вовсе не отпрыски местных племен, когда-то населявших острова. Даже на камне нельзя выбить слова так глубоко, чтобы их нельзя было переменить.

У вас отобрали земли в Ирландии, но и ваш Клирфилдз до вас кому-то принадлежал. Что сталось с теми людьми? Вы когда-нибудь считались с ними или их чувствами? — Жасмин повернулась к мужу. — Спасибо, Рован. Я в восхищении от твоего подарка! В жизни мне никогда ничего не дарили лучше. Я принимаю эти земли. — И с вызовом посмотрела на родственников.

Скай покачала головой:

— Ее проклятая логика безукоризненна. Я не могу с ней спорить.

— Мама!

— Не сверкай на меня глазами, Патрик Бурк. Боже, как в эту минуту ты похож на своего отца. Жасмин права. Пока О'Доннелл, О'Нейлл и Магвайр оставались в стране, земли принадлежали им. Совершив побег, они лишили себя всего. Победитель забирает все, и шотландец Яков так и поступил.

— У них не было возможности остаться, — ответил матери Патрик. — Когда в 1604 году О'Нейлл покорился королю, англичане хотя и сохранили за ним земли, но полностью подчинили их себе, насадив туда англичан. В каждое графство они назначили шерифов, коронеров, мировых судей, ослабив власть О'Нейлла и других графов. Боже! Что же им оставалось делать, как не бежать? Выбора не было!

— Ты рассуждаешь совершенно по-ирландски, сын мой. Но ирландская гордость не приносит утешения вдовам, сиротам и обездоленным. Выбор есть всегда, Патрик, — уверяла его мать. — Когда Елизавета Тюдор взяла твои земли и нарушила данное мне слово, я заставила ее дать тебе земли здесь, в Англии, чтобы ты не оказался нищим и беззащитным.

О'Нейлл и его соратники могли бы остаться, но они уехали, потому что изменились времена, а они не хотели меняться вместе с ними. Они бросили свой беззащитный, продолжающий сражаться народ, а сами с удобством устроились в Риме. Ирландцы, Патрик, не смогут выжить одними легендами о своем былом величии. Если они так и останутся в прошлом, позволяя властвовать на собой бардам с их песнями о героизме кельтов, и церкви с ее узким суждением о жизни, и англичанам с их стремлением управлять всеми, Ирландия никогда снова не узнает мира, а ее народ не станет истинно свободным.

— Мать говорит разумные вещи, Патрик, — заметила мужу Валентина. — Не забывай, что жизнь и благополучие семьи всегда были на первом месте в ее голове и сердце. — Она повернулась к племяннице. — Когда ты собираешься посмотреть новые владения, Жасмин?

— После того, как родится ребенок, — ответила она. — На этот раз, я уверена, будет сын!

— У меня была такая же уверенность, когда после Бесси я вынашивала Адама, — сказала Валентина, и внезапно напряженность по поводу подарка Рована Линдли рассеялась, Из дома вышли музыканты и, рассевшись, заиграли веселые мелодии, сопровождавшие деревенские танцы, которые так любили все родственники. Партнеры выбрали друг друга, и вечер приятно продолжался.

Лорд Генри Томас Линяли появился ко второй годовщине свадьбы Рована и Жасмин. Это был крепкий здоровый красивый ребенок с хорошим аппетитом. Хотя его волосы были темны, глаза оказались, как у матери, голубые. А у сестры Индии, тоже темноволосой, глаза были отцовские, золотистые.

— Вот видишь, — довольно сказала Жасмин, — я же тебе обещала, что на этот раз будет сын! Посмотри, разве он не самый красивый на свете мальчуган? — Она погладила сына по щеке, тот, повернув красивую головку, потянулся к ее груди. — Прямо как папа, — улыбнулась она Ровану.

Он взглянул на сына. Говорили, что ребенок крупный, но ему он казался таким маленьким. Он наклонился и поцеловал сначала жену, а потом мягкую головку мальчика. На глазах у него выступили слезы.

— Спасибо, любимая, — прошептал он. После стольких трагических лет первого брака он наконец обрел счастье.

Маркиза Вестлей месяц вскармливала сына грудью, прежде чем передать его кормилице, деревенской девушке, тщательно выбранной ею вместе с Адали. Мажордом до мельчайших деталей знал о жизни обитателей соседней деревни. Это он сообщил госпоже, что миссис Брент потеряла сына, умершего от дизентерии, но сама здорова и своим прекрасным молоком уже вскормила троих детей. Ей следовало жить в Кэдби, и муж, которому помогала и мать, и младшая сестра, не возражал.

— Мне так не хочется отдавать кому-то малыша Хэла, — жаловалась Жасмин.

— Но только так ты сможешь посетить свое имение в Ирландии, — отвечал ей муж. — Если хочешь, я могу поехать один, а на будущий год приедешь и ты. Генри еще слишком мал, чтобы путешествовать.

— Я знаю, — вздохнула Жасмин. — Миссис Брент будет хорошо ухаживать за ним. К тому же за детьми присмотрят Адали и Рохана. В Ирландию я хочу ехать с тобой, Рован. С тех пор как у нас появились дети, мы не так уж много времени уделяем друг другу. — Она игриво улыбнулась. — Разве ты не хочешь побыть наедине со мной?

Рован Линдли рассмеялся и покачал головой:

— Неисправима. Просто неисправима, мадам, и надеюсь, никогда так и не исправишься. Я в ужас прихожу, как подумаю, что ты можешь превратиться в тетю Виллоу. — Он взял жену за руки и поцеловал в темные волосы. — Я люблю тебя. Жасмин, но ты и сама это знаешь с того майского утра, когда я впервые тебя увидел.

Она закрыла глаза и упивалась его крепкими объятиями. Он любил ее, она любила его. Бабушка так и не объяснила ей, что всепоглощающая любовь — это та, что крепнет с каждым днем совместной, жизни, с рождением желанных детей. Но надо ли ей было это объяснять? Жасмин следовало это понять, испытав все в жизни самой.

В конце июня маркиз и маркиза Вестлей выехали из Кэдби, направляясь на северо-запад в Холихэд, где погрузились на «Розу Кардиффа», отплывающую в Дан-Дилган, который англичане называли Дандолком. Корабль перестроили, чтобы на него можно было погрузить огромную дорожную карету маркиза Вестлея, лошадей и жеребца Козодоя, сына знаменитого производителя Адама де Мариско Найтвинда, и шесть молодых кобылиц лучших кровей.

— Плавание продлится недолго, — заверил их Майкл Смолл. — Погода стоит хорошая. Через пару дней мы будем на месте, миледи. Так вы собираетесь жить в Ирландии?

— Не весь год, капитан Смолл, — ответила Жасмин. — Имение Вестлея — в Кэдби, но говорят, что Ирландия подходящее место для разведения лошадей. Ирландцы хорошо с ними обращаются.

— Да, я тоже это слышал, — ответил капитан Смолл, а сам подумал: умело обращаются с лошадьми и искусны в бою.

— На этом самом корабле я приплыла из Индии, — объяснила Жасмин мужу. Она грустно обвела глазами каюту. — Здесь я жила с Роханой и Торамалли. Долгие месяцы она была нашим домом.

— И с каждой милей, которую мы покрывали, он становился все меньше и меньше, милорд. Когда мы прибыли в Лондон, шел снег, и холод пронизывал до костей, — припоминала Торамалли, — но я была так рада покинуть корабль, хотя он и благополучно доставил нас в Англию. Вот уж не подумала бы, что снова придется ступить на палубу «Розы Кардиффа».

Рован усмехнулся:

— В этот раз плавание продлится недолго. Так по крайней мере уверяет нас капитан Смолл. Ты становишься заядлой путешественницей.

— Вот уж тоска-то, — последовал ответ, но Торамалли улыбалась. Она и Рован Линдли быстро сдружились.

Когда они входили в Дандолкскую бухту, шел небольшой дождь. «Роза Кардиффа», в другое время вставшая бы на якорь вдали от берега, проследовала к пристани, чтобы сгрузить карету. Там их поджидал чиновник, назначенный королем, чтобы присматривать за имением, пока не прибудут новые владельцы.

Когда Жасмин и Рован сошли с корабля, навстречу им выступил маленький хилый человечек с бесцветными волосами и такими же бесцветными глазами. Поздоровавшись, может быть, подобострастнее, чем нужно, он представился:

— Меня зовут Имон Фини, милорд. Добро пожаловать в Ольстер. Всем, чем смогу, готов служить вашей светлости. — Он снова поклонился и улыбнулся, демонстрируя весьма плохие зубы и с опозданием сдергивая шляпу со своей редеющей шевелюры. — Я привел кучера.

— Прекрасно, Фини, — ответил Рован Линдли. — Но прежде всего вы должны уяснить, что Магвайр-Форд принадлежит не мне, а моей жене леди Линдли. И если у вас не будет на этот счет других приказаний, все инструкции по управлению имением вы будете получать от нее. Вам понятно? — Маркиз внимательно смотрел на чиновника. Ему не нравился этот человечек. Да и что правительство Якова могло знать о людях, которых назначало в Ольстер? Маркиз Вестлей подозревал, что очень немного. Хотя Фини должен был доказать, что он порядочный человек.

Чиновника поразили слова англичанина. Как, женщина владеет Магвайр-Фордом? Наверное, господин пошутил. Женщины хороши для многих вещей — они могут готовить еду, шить, с ними можно крутить любовь, но чтобы женщина могла управлять имением? Это было просто невероятным. Он вопросительно посмотрел на нового хозяина:

— Леди Линдли владелица? — Конечно, это шутка. Англичанин каким-то образом его испытывает.

Однако маркиз кивнул пришедшему в ужас чиновнику.

— Да, — подтвердил он, медленно растягивая слова.

— Кучер знает дорогу, мастер Фини? — вступила в разговор Жасмин. — Как долго ехать до Магвайр-Форда? Мне говорили, что в замке можно жить. Вы, конечно, наняли для меня слуг?

Фини раскрыл рот, как вытащенная на сушу рыба, и тут Жасмин заметила стоявшего рядом очень высокого молодого человека с копной рыжих волос. Они встретились взглядами, и молодой человек поклонился с изяществом придворного из Уайтхолла.

— Рори Магвайр, миледи. Меня наняли, чтобы управлять вашей каретой. Отсюда до Лох-Эрна нет ни одной дороги, с которой я не был бы знаком, уверяю вас. Если мы выедем прямо сейчас, путь займет дня два-три. — Он снова поклонился Жасмин, и его глаза блеснули.

— Тогда нам лучше отправляться сейчас же. Но я предпочитаю ехать верхом, а не трястись в пыльной карете. Вы ездите верхом, Рори Магвайр?

— Да, миледи.

— А вы, мастер Фини, справитесь с каретой сами? Конечно, справитесь, — ответила она за него.

— Справиться с каретой? — возмущенно залопотал Фини. — Мадам, я земельный королевский чиновник, а не конюх. — Женщина оказалась, по всей видимости, легкомысленной. Пусть распоряжается в своем доме и саду, но не более. Он выпрямился и неодобрительно посмотрел на Жасмин. Но, к удивлению, она не стушевалась, не опустила странных голубых глаз. Наоборот, на мгновение они стали жесткими.

Она обернулась к мужу.

— Рован, ты поскачешь на Козодое, а я поеду на Эбони. Торамалли, ты отправишься в карете. Мастер Фини, поберегите ее. — Торамалли со мной с детства и очень мне дорога. Заботьтесь о ней, как о собственном ребенке. Рори Магвайр, выберите себе любую кобылу, но обращайтесь с ней осторожно. Если повезет, жеребята от нее скоро будут пастись и жиреть на ирландских лугах.

Рори Магвайр был не в силах сдержать улыбку. С этой горячей девчонкой у английского лорда, наверное, хватало забот. Он исподтишка посмотрел на Рована Линдли, прикрыв глаза невероятно густыми ресницами, и вскочил на выбранную кобылу. Она была не англичанкой, но ирландец заметил, что лорд Линдли души не чаял в жене. Но кто же она? В ее облике было что-то ирландское, но примешивалось и что-то другое.

Жасмин поблагодарила капитана Смолла за благополучное плавание.

— Я могу в любое время доставить вас обратно в Англию, но учтите, к концу года море становится неспокойным. И не все плавания проходят так гладко, как это, — объявил он.

— Может быть, потребуется, чтобы вы привезли мне детей. Надо только посмотреть, какие условия в Магвайр-Форде. Я не хочу оставлять детей одних. Но чтобы успешно начать дело по разведению лошадей, придется здесь прожить года два.

— До сентября, миледи, а то для малышей погода станет слишком суровой, — заметил капитан и почтительно откланялся.

Два конюха, приехавшие с ними из Кэдби, впрягли лошадей в карету.

— Кобыл можно привязать сзади, — распорядилась Жасмин. — И не погоняйте слишком, мастер Фини. Я не хочу, чтобы мои маленькие красавицы задохнулись. — И она любовно похлопала каждую кобылу.

Вскочив на Эбони, Жасмин улыбнулась мужу и вопросительно посмотрела на Рори Магвайра, ожидая, чтобы тот показал дорогу. Они были в нескольких милях от бухты, когда засияло солнце. Однако через несколько миль вновь собрались облака, и стал накрапывать дождь, но не английский ливень, а скорее влажная дымка.

— Это мы называем мягким днем, — объяснил им Магвайр.

— И здесь так всегда? — спросил маркиз.

— Да, милорд. Ирландия и восхитительная, и проклятая страна. По крайней мере такой ее находят англичане, — вежливо ответил юноша.

— А вы из тех Магвайров, которые владели Магвайр-Фордом? — Жасмин решила прямо поставить вопрос. Одно дело рассуждать о захватчиках и переходе земли из рук в руки, совсем другое — лицом к лицу столкнуться с бывшим владельцем твоей собственности.

— В Ольстере много Магвайров, миледи, — ответил молодой человек. — Бывшим хозяином ваших земель был сам Конор Магвайр. Он почти год назад уехал из Ирландии. Уверяю вас, вы не окажетесь в неудобном положении. — Его глаза оставались прикованными к горизонту.

Они скакали несколько часов, прежде чем Рори въехал во двор фермы, и навстречу им с потупленными глазами выбежала высокая девочка с кувшином пива, а за ней малыши с тарелкой, на которой лежали ломтики хлеба и сыра.

— Таких трактиров, к которым вы привыкли, здесь не водится, — объяснил им ирландец. — Я договорился с семьей фермера, чтобы они вас днем накормили.

— Я хочу сойти с лошади, — сказала Жасмин, и Рован быстро соскочил со своего жеребца, чтобы помочь жене. — Мы можем здесь где-нибудь присесть, мастер Магвайр? Опять начинается дождь. Я не против скакать под дождем, но пикник под дождем меня вовсе не привлекаете — Жасмин раздраженно встряхнула влажную юбку из зеленого бархата. Она ненавидела скакать в дамском седле, а мокрая юбка выводила ее из себя.

— Можно поесть в доме, — ответил Рори Магвайр. — Но это жилище бедняка, как и большинство домов в Ирландии Леди может поразить его убожество.

— Ваша заботливость похвальна, мастер Магвайр, — раздраженно ответила Жасмин. Кучер вел себя не по чину, но ее предупреждали, что ирландцы нация гордых людей.

Домик фермера оказался каменным с соломенной крышей. Внутри на грязном полу у единственного очага собралась семья: беременная женщина и несколько детей. Хозяева смотрели на гостей широко раскрытыми глазами, и женщина, как будто в страхе, притянула к себе детей. Из мебели в комнате был лишь стол и несколько лавок.

— Можно, я присяду и обогреюсь у огня? — спросила у женщины Жасмин и решила, что та совершенно запугана.

— Она вас не понимает, — объяснил Рори Магвайр. — Она говорит только по-ирландски. — И он повернулся к женщине. Англичанам показалось, что из его уст стала вылетать сплошная тарабарщина. Женщина что-то ответила, и ирландец перевел:

— Миссис Тулли приглашает вас в свой дом и просит присесть у очага. Она приносит извинения за скудость угощений, но это все, что у нее есть.

Жасмин улыбнулась женщине и детям и, устроившись у огня, сказала:

— Переведите ей, мастер Магвайр, что я ценю ее гостеприимство. Такой вкусный хлеб я никогда еще не ела.

Он повторил ее слова хозяйке на ирландском языке. Та выслушала и затем спросила:

— Что это за англичанка, которая просит позволения войти в дом вместо того, чтобы просто в него ворваться, и еще благодарит меня?

— Ее светлость — новая владелица Магвайр-Форда, Сюзанна Тулли, — ответил он. — Я сам ее встречал, но оказалось, что она не совсем та, кого мы думали получить в Магвайр-Форде. — Он улыбнулся миссис Тулли и принялся за еду.

Когда они закончили и готовились двинуться дальше, Рован Линдли спросил:

— Женщине заплатили за ее доброту?

— Обычно проезжие англичане просто берут, что им нужно. Не обижайтесь, милорд, это правда, — ответил Рори Магвайр. — Если вы все-таки хотите ей что-нибудь дать, ей это очень пригодится. Мужа больше с ней нет, и она бьется одна. А вы видите, она может родить каждую минуту.

— А где же ее муж? — спросила Жасмин.

— Говорят, прошлой осенью покинул Ирландию вместе с предводителями, миледи.

— И оставил одну жену и детей? — возмутилась Жасмин.

— Она не уехала бы отсюда, — прозвучал ответ. — Таких здесь много — одиноких женщин с детьми. Они изо всех сил стараются поддержать хозяйство. Пока живы их мужья, они не могут вновь выйти замуж и перебиваются одни. Они живы, пока могут арендовать землю у английского лендлорда. Миссис Тулли еще повезло: ее ферма стоит при дороге. Она может кормить путников, иногда оставляет их на ночлег. Это помогает сводить концы с концами, а дети работают на земле.

Рован Линдли вложил монету в ладонь миссис Тулли. Жасмин заметила блеск золота и улыбнулась, вспомнив миссис Грин из «Розы и короны».

— Не давайте ей золотую монету, милорд, — вдруг заговорил Рори Магвайр. — Она не сможет ее потратить из боязни, что ее обвинят в воровстве. Если вы так великодушны, дайте ей серебряные или медные монеты, какие есть в ваших карманах. Их она сможет легко разменять.

— Скажите ей, пусть спрячет золото на черный день, — попросил Рован Линдли ирландца и дал женщине еще несколько монет — серебряных и медных, как тот ему советовал.

Рори Магвайр объяснил хозяйке, что хотел сказать маркиз, и добавил:

— Я думаю, Сюзанна Тулли, он совсем ненормальный.

— Нет, Рори Магвайр, он — настоящий джентльмен, и у его жены доброе сердце. Поблагодари его от меня. — Она поклонилась маркизу и маркизе и удостоила их улыбкой. — Если англичане были бы такими, как они, жизнь не была бы такой тяжелой.

— А если бы наши желания были лошадьми, нищие стали бы богатыми, — ответил он ей. — Этого никогда не случится, Сюзанна Тулли.

Они скакали еще несколько долгих часов, и наконец Жасмин почувствовала, что смертельно устала.

— В Ирландии когда-нибудь темнеет? — спросила она проводника. Хотя она и не любила кареты, сейчас не отказалась бы забраться в нее, но, к ее неудовольствию, кареты не было видно поблизости.

— Лето, миледи. Длинные дни, восхитительные сумерки, но очень короткие ночи, — улыбнулся он в ответ.

В женщине чувствовался характер. В ней наверняка текла ирландская кровь.

— А где мы остановимся на ночь? — спросил Рован Линдли.

— Я условился с сэром Джоном Апплтоном и его женой, что вы остановитесь у них. Их дом за ближайшим холмом, — ответил проводник.

Эта новость успокоила Жасмин, и она стала с интересом смотреть по сторонам. То начинавшийся, то прекращавшийся дождь наконец кончился. Перед ними до самого горизонта вздымались поросшие зеленью холмы. То здесь, то там виднелись травяные луга, такие подходящие для их предприятия. Временами они встречали каменные башни, в которых, казалось, никто не жил. Несколько раз проезжали деревни. И как бы они ни выглядели, в центре всегда была площадь с крестом и церковью. Край был мало заселен.

Сэр Джон Апплтон оказался дородным джентльменом с мясистым красным лицом. Его жена была такой же плотной, но бледнолицей. Они шумно приглашали гостей в дом, кричали на слуг и сетовали, что карета еще не приехала.

— Скоро будет здесь, — уверил хозяев Рори Магвайр.

— Кто этот человек? — спросил сэр Джон.

— Наш проводник, — ответил Рован Линдли.

— Но он ирландец, — подозрительно заметил хозяин.

— А разве здесь не Ирландия? — изумленно возразил маркиз Вестлей.

— В Ольстере здоровые ирландцы, не сбежавшие в свое время с вождями предателей, обычно бунтовщики, — угрожающе проговорил сэр Джон. — Как твое имя, парень?

— Рори Магвайр, к услугам вашей светлости, — подобострастно ответил юноша и несколько раз кивнул.

— Магвайр? Имя здесь достаточно распространенное. — Сэр Джон немного смягчился, видя покорность ирландца. — Хорошо, Магвайр, будешь спать в конюшне, а накормят тебя на кухне.

— Да, милорд, спасибо, милорд, милорд очень добр, — ответил проводник и, не сводя глаз с сэра Джона, попятился вон из дома.

— Плут, верить ему нельзя, — предупредил хозяин гостей. — Ирландцы все такие. Не пускайте их в дом даже в качестве слуг. Ни в коем случае! Даже в качестве слуг!

— Из них ужасные слуги, — подтвердила леди Апплтон. — Ленивые, грязные люди и крадут все, что плохо лежит. Вы привезли с собой слуг из Англии, леди Линдли?

— Нескольких, — сказала Жасмин. — Я собиралась нанять здешних людей.

— Ни в коем случае, дорогая! — воскликнула по-матерински озабоченная леди Апплтон. — Если вы не привезли с собой слуг, нанимайте только англичан, в крайнем случае — шотландцев, но, откровенно говоря, сама я думаю, что они ненамного лучше ирландцев, хотя наш дорогой король Яков сам шотландец.

Накрыли на стол.

— А где в Англии ваш дом? — спросил хозяина Рован Линдли.

— О, лишь небольшой домишко в Лондоне, — признался сэр Джон. — Дворянское звание я получил недавно от самого Якова за заслуги перед короной.

— И каковы же были эти заслуги? — поинтересовался маркиз.

— Я был секретарем сначала у старого лорда Бургли, а потом у его сына сэра Роберта Сесла, графа Солсбери. Вместе со званием меня пожаловали и пятьюстами акрами земли в Ирландии. На будущий год к нам приедут дочь с мужем и сын — лондонский купец.

"Как важно он о себе говорит, — думал маркиз Вестлей. — На несведущего человека может произвести впечатление». Но Рован Линдли знал, что у старого лорда Бургли было полдюжины секретарей.

— Я так рада буду увидеть детей, — тараторила леди Апплтон. — Здесь нет никакого общества, и нам очень одиноко. С ирландцами не подружишься. К тому же большинство из них не говорят по-английски, и их совсем не поймешь. Что поделаешь, безграмотные люди. Всю жизнь мы служили Англии и сейчас приехали сюда, чтобы помочь королю цивилизовать эту страну.

Жасмин поперхнулась ложкой супа, бросая на мужа отчаянные взгляды. Позже, освободившись от общества хозяина и хозяйки, они улеглись в кровать, и Рован сказал;

— Никогда не слышал подобного нахальства! Если все англичане, приехавшие в Ирландию, похожи на этих, неудивительно, что ирландцы нас не любят.

— Нелегко быть порабощенным народом, — ответила Жасмин, — но сносить подобное обращение завоевателей невыносимо. Я не хочу, Рован, чтобы и на наших землях с людьми вели себя так же.

— А ты так и не сможешь, — успокоил ее муж. — Я прекрасно знаю тебя и твое доброе сердце. Ты будешь стараться изо всех сил, но учти, миледи, как бы хорошо ты к ним ни относилась, найдутся и такие, которые не откликнутся на твою доброту и останутся врагами. Не удивляйся и будь с ними твердой, потому что только тогда они тебя поймут. Это будет нелегко: многие, подобно Фини, считают, что женщина не способна управлять поместьем. Но я знаю, что ты сможешь.

Карета прибыла вскоре после того, как они отправились спать. Жасмин и Рован слышали, как в гардеробную их спальни прокралась Торамалли, где ее устроили на ночлег.

— Торамалли! — окликнула ее Жасмин. — Ты ела?

— Да, хотя это существо с лицом вроде квашни, которая зовется хозяйкой этого дома, не собиралась нас так поздно кормить, пока я ей не сказала, что госпожа очень рассердится, если узнает, как дурно с нами обошлись.

— Я уж начинала за тебя беспокоиться.

— Нам повезло — мы добрались сюда живыми. — Глаза Торамалли были злыми. — Фини оказался совершенно беспомощным, так что в конце концов нашему конюху пришлось взять вожжи, а я вынуждена была ехать с этим глупцом, который как жаба надувался от самомнения.

Позвольте, миледи, кучеру завтра управлять каретой, даже если сами поскачете верхом, а то я убью этого Фини.

Рован прыснул из-под одеяла. Он никогда не слышал, чтобы Торамалли говорила с таким чувством о ком-нибудь еще, кроме своей госпожи. Он улыбнулся служанке.

— Завтра мы заставим его бежать за каретой вместе с кобылами.

Торамалли хихикнула и, поклонившись господину, отправилась в кровать.

— Неплохо бы и в самом деле заставить его пробежаться, — услышала она, притворяя за собой дверь.

— Она тебя обожает, — сказала Жасмин мужу.

— Так же сильно, как ее госпожа? — рассмеялся Рован.

— Никто не может, — твердо заявила Жасмин, — любить тебя так сильно, как я, дорогой мой муж и господин Джеймс Рован Линдли.

— Тогда покажи, как ты меня любишь, — игриво попросил маркиз. — Я вижу, пружины у этой кровати не испытывали лет десять, если они когда-нибудь вообще были в работе.

— Ты что, милорд, не наскакался еще сегодня? — спросила Жасмин, а сама уже таяла от его ласк.

— На тебе я готов скакать вечно, — ухмыльнулся муж.

— Ну что ж, я готова на легкую рысь по парку, — согласилась она. — Но помни, что рассветы в Ирландии наступают быстро. Так по крайней мере утверждает мастер Магвайр. О, Рован, да!

Он расшнуровал ее рубашку и прижался губами к соску, рот описывал круги, заставлявшие ее изнывать. От его восхитительных прикосновений Жасмин стонала, растрепала рукой его рыжеватые волосы, провела по шее и почувствовала, как вместе с нарастающим возбуждением поднимаются волоски на его коже. Изогнувшись, она прижалась к мужу, и его руки принялись ласкать ее тело.

— Восхитительная, — простонал он и, подняв голову, встретился с ней взглядом. — Ты просто восхитительна, любимая. — Он прижался лицом к слегка округлому животу, целовал и слегка покусывал кожу, а рука тянулась к крепкой груди.

— Ты что, плохо ужинал? — подтрунивала Жасмин.

— На третье не было сладкого. А без сладкого я не могу уснуть. Впрочем, подойдет любая сладость!

— Мужлан! — Она звонко чмокнула его и вдруг вскрикнула:

— О, Рован! — Он одним толчком вошел в нее, и она поразилась неожиданности атаки. — О, любовь моя!

Он мягко двигался, страстно целуя, и Жасмин счастливо вздохнула, расслабилась, позволяя уносить себя чувству, которое вызывал его каждый мощный толчок. Памятуя о ее предупреждении о скором рассвете, он быстро довел ее до экстаза и испытал экстаз вместе с ней. Потом они, обнявшись, уснули.

Вскоре после рассвета они оставили дом лорда Апплтона. К глубокому удовлетворению Торамалли, место кучера занял Рори Магвайр. А мастер Фини вскочил на собственную лошадь. Жасмин возблагодарила его предусмотрительность.

— Посмотри, как он рвет поводьями губы бедного животного, — обратилась она к мужу. — Нет, он явно не наездник.

Услышав ее слова, Рори Магвайр ухмыльнулся про себя. Фини сам по себе был жалким человечишкой, но на лошади представлял и вовсе комичное зрелище. Рори хлестнул лошадей, зная, что милорд и миледи легко догонят карету.

— К ужину, красавицы, мы будем дома. Там вам приготовлена чистая сухая конюшня и полные ясли овса.

Весь день шел дождь. Ливень превратил дорогу в раскисшую грязь, но Рори Магвайр оказался опытным кучером и каждый раз выводил лошадей на твердое место. Наконец он остановил огромную дорожную карету и подождал, когда к ней приблизятся верховые:

— Магвайр-Форд за ближайшим холмом, миледи. Там немного всего: крохотная деревенька и что-то вроде небольшого замка, но трава здесь хорошо растет. Уверяю, вашим лошадям будет здесь хорошо.

— Магвайр! Не бери на себя слишком много! — закричал мастер Фини. — Тебя наняли управлять каретой. А рассказывать его светлости о Магвайр-Форде буду я.

— А вы здесь родились, мастер Фини? — спросила Жасмин. Маленький человечек раздражал ее своей суетой.

— Я? Боже упаси, ваша светлость! Даже если бы я здесь родился, никогда бы не признался в этом — бедное, убогое место. Нет, нет, я родился и вырос в Белфасте — приятном цивилизованном городе.

— Но если, мастер Фини, вы родились и выросли в Белфасте, то, скажите на милость, как вы можете рассказать мне что-нибудь о Магвайр-Форде, к которому относитесь с явным презрением? Предубеждение редко позволяет правильно о чем-нибудь судить. Или, может быть, я вас не поняла? — спросила чиновника Жасмин.

Рори Магвайр еле сдержал смех, а коротышку-чиновника от ярости чуть не хватил удар, но он не решился произнести ни слова. «Думаю, ты недолго у нас задержишься», — предрек ему про себя ирландец.

— Миледи, я тщательно проинспектировал угодья и недвижимость, уверяю вас, и готов сообщить вам все, что необходимо, — настаивал мастер Фини. — Я знаю свои обязанности. Никто еще не жаловался на Имона Фини.

— Поехали, — бесстрастно произнес маркиз. — Мне не терпится увидеть Магвайр-Форд. И моей жене тоже.

На вершине следующего холма они остановились вновь. Внизу расстилалось красивое озеро — голубое и манящее в лучах склоняющегося к закату солнца.

— Верхний Лох-Эрн, — объяснил им Рори Магвайр. — Лох лежит в Ферманахе по всей его длине. Из него вытекает река с тем же названием и впадает в залив Донегол.

— Чудесно, — ответила Жасмин. — В Индии мой дом тоже стоял у озера, и над ним возвышались покрытые снегом вершины. Ваши зеленые холмы мягче и как-то дружелюбнее.

— Индия? Что это за место и где оно находится? — спросил ирландец.

— Земля за восточными морями в шести месяцах плавания от Лондона. Я там родилась.

— Так вы не англичанка, миледи? — Рори Магвайр был озадачен.

Жасмин мгновение подумала:

— Мой отец — индиец, мать — наполовину англичанка и наполовину ирландка. Получается, что я — англо-ирландская индианка.

— Я сразу понял, что в вас есть ирландская кровь, — фыркнул проводник. — Вы, случайно, не знаете, откуда ваша бабушка, миледи?

— Моя бабушка — О'Малли из Иннисфаны в Конноте, — ответила Жасмин. — Я даже не знаю, как далеко это отсюда. А вы?

— О'Малли? О'Малли — известное имя в Конноте. Родина вашей бабушки на море в нескольких днях езды отсюда. — Рори Магвайр одернул себя. Им нельзя разговаривать дружески. — Вот, миледи, деревня Магвайр-Форд, а на озере — замок. Видите? — Он слегка тронул лошадей кнутом и направил карету к подножию холма. Они въехали в удивительно безмолвную деревню.

— А где же все люди? — окликнула Жасмин мастера Фини. Домики из камня были явно покинуты, на небольших огородах росли сорняки. Не слышалось лая собак, не видно было скота.

— Я заставил их убраться. Вы ведь не хотели бы иметь ирландцев в своей деревне. Ее можно быстро заселить богобоязненными английскими и шотландскими поселенцами. Их много ожидает своей очереди.

— Вы прогнали моих крестьян? — Голос Жасмин задрожал от ярости. — И куда же они ушли — женщины, дети, старики? Давно вы их прогнали? Немедленно верните обратно!

— Они — ирландцы. — Интонацией он дал понять, что она — неразумная женщина и не знает, о чем говорит.

— Это Ирландия, надутый вы дурак, — выходя из себя, закричала Жасмин. — Отвечайте сейчас же. Где мои крестьяне?

— Думаю, на болотах, в лесах. Не мое дело следить за кучкой крестьян, — грубо возразил он.

— Возвращайтесь в Белфаст, мастер Фини, — холодно приказала Жасмин.

— Что? — Чиновник застыл от изумления.

— Возвращайтесь в Белфаст, — повторила она. — Я больше не нуждаюсь в ваших услугах. Вы уволены. Нет такого закона, который заставлял бы меня вас держать, а если бы и был, я бы его нарушила все равно.

— Милорд, я протестую! — Лицо Фини сделалось красным. Рован Линдли пожал плечами:

— Я предупреждал вас, мастер Фини, что Магвайр-Форд принадлежит моей жене. В имении ее желание закон, и с этим я ничего не могу да и не хочу поделать. А в этом деле я поддерживаю ее. С вашей стороны было глупо сгонять с земли крестьян.

— Но это все ирландские бунтовщики, — снова попытался объяснить мастер Фини. — Они устраивают беспорядки, никому не подчиняются, восстают. К тому же они католики.

— Вы глупец, — яростно повторила Жасмин. — Как я могу осудить людей, даже не дав им шанса исправиться?! Что же до их католицизма, я согласна с нашей покойной королевой. Иисус Христос один. А все остальное не важно. Я не считаю, что есть лишь один верный путь к Божьему порогу. Думаю, туда ведет много дорог!

— Ваша терпимость велика, миледи, — прошипел Фини, — но священникам она не понравится. А если вы позволите крестьянам вернуться в Магвайр-Форд, они причинят вам одни неприятности. Не говорите потом, что я вас не предупреждал!

— Можете здесь переночевать, мастер Финк. А на рассвете отправляйтесь в путь, — распорядилась Жасмин и повернулась к ирландцу. — Вы наверняка знаете, куда ушли крестьяне из Магвайр-Форда. Разыщите их как можно быстрее и скажите, что они могут возвращаться домой. Мне они нужны, и я буду честно обращаться с каждым, кто будет мне верен. Но если кто-то считает себя на это не способным, пусть лучше не возвращается: любой мятеж я буду жестоко пресекать.

— Они захотят иметь своего священника, — сказал Рори Магвайр.

— Ну и пусть. У меня даже есть один на примете. — Она улыбнулась и, понизив голос так, чтобы слышал только ирландец, продолжала:

— Мой родственник Майкл О'Малли — епископ в Мид-Конноте. Он пришлет мне священнослужителя.

— Майкл О'Малли — известный епископ. Он остался в Ирландии, несмотря на англичан, — восхищенно отозвался о нем Рори Магвайр, — Большинство сбежали: кто в Рим, кто в Париж. — И снова одернул себя. Боже! Эта женщина умеет заставить мужчину быть с ней откровенным. Нужно держать себя в руках. — Позвольте, миледи, милорд, провести вас в замок. А потом я ненадолго отъеду поискать ваших крестьян. Несмотря на мастера Фини, они не должны были уйти далеко.

Они жили здесь поколениями, и у них нет другого места на земле.

— А замок как-нибудь называется? — спросила ирландца Жасмин.

— Он носит имя Эрн-Рок21. Видите, он стоит на косе, вдающейся в озеро, и с трех сторон окружен водой. Говорят, что с Лох-Эрна он напоминает скалу. Отсюда и название — Эрн-Рок. Скоро вы сами сможете все посмотреть.

— А когда его построили, мастер Магвайр? — продолжала задавать вопросы маркиза Вестлей.

— О, не скажу вам точно. Считается, что он стоит двести лет или даже больше. Сначала здесь выстроили просто дом с башней — типичное строение для ирландской знати. С годами к нему пристраивали все больше и больше, и получилось то, что вы видите сейчас.

Карета остановилась у замка Эрн-Рок. Здание было небольшим, но по всему было видно, что все прошлые годы за ним хорошо ухаживали. К замку вел подъемный мост, переброшенный через подобие крепостного рва. Подойдя ближе, Рован Линдли понял, что узкая коса перерезана каналом, и воды озера окружают Эрн-Рок со всех сторон. Когда мост поднимали, замок оказывался неприступным.

— Умно, — сказал он как бы про себя. — Очень умно. Маркиз Вестлей пришпорил лошадь, заставив ее взойти на мост, выехал на крепостной двор. Как и деревня, замок был брошен.

— Вы прогнали и домашних слуг, Фини? — поморщившись, спросил он. — Боюсь, тогда вы и сами не получите ужина. Моя жена обладает многими талантами, но кулинарное искусство не в их числе.

— Клянусь, я приказал остаться слугам, — защищался припертый к стене чиновник. — Их неповиновение лишь подтверждает мою правоту — ирландским крестьянам никогда нельзя верить.

— Мастер Фини, — раздраженно спросила Жасмин, — а вы сами разве не ирландец?

— Я из Белфаста, миледи, — гордо ответил Фини, как будто объяснил этим все.

— Но Белфаст в Ирландии, — серьезно заметила маркиза. — Так по крайней мере было, когда я интересовалась этим вопросом последний раз. Я не права, милорд?

— Права, — ответил Рован. — Совершенно права, любовь моя.

Магвайр спустился с кучерской скамьи и, открыв дверцу кареты, помог выйти Торамалли.

— Можно мне взять лошадь, милорд? — обратился он к Ровану. — Я найду этих бедняг из Магвайр-Форда и скажу, чтобы они возвращались.

— Замок, я полагаю, открыт? — спросил Рован Линдли.

— Да, милорд, — ответил ирландец.

— Тогда поезжайте, Магвайр, — распорядился маркиз.

Рори Магвайр отвязал от кареты одну из кобыл и, даже не потрудившись оседлать животное, вскочил ей на спину и, понукая лошадь коленями и держась за ее гриву, вылетел со двора.

— Безумец, вы ему верите! — пробормотал Фини. — Он не моргнув глазом зарежет вас в собственной постели.

— А где вы его разыскали, Фини? — заинтересовавшись, спросил маркиз. Он понял, что Рори Магвайр не был ни слугой, ни фермером — его речь была слишком правильной, и руки, хотя и крепкие, не походили на руки рабочего человека.

Несообразительный Фини не заметил ни того ни другого.

— А он крутился здесь, милорд, когда я прибыл в Магвайр-Форд, чтобы забрать деревню от имени короля, — ответил чиновник. — Мне он показался сообразительнее других. Он был счастлив, когда я предложил работу. Но он ирландец, и его следует опасаться.

— Хм, — промычал Рован Линдли и затем повернулся к чиновнику:

— Пойдемте, мастер Фини. Нужно распрячь карету и поставить лошадей в конюшню. Вы мне поможете. А ты, любовь моя, ступай с Торамалли в замок и посмотри, что пожаловал тебе Яков Стюарт. Я сам никогда не был в Ирландии и поэтому взял то, что мне предложили. Кажется, я не прогадал, хотя очень этого боялся. Пойдемте, Фини. Примемся за лошадей.

Имон Фини кипел от ярости, пытаясь пальцами, похожими на обрубки, распустить ремни и пряжки каретной упряжи. Что это за знатные господа? Таких английских лордов он еще не встречал. Разве истинный джентльмен станет распрягать карету, а потом, насвистывая, поведет лошадей в конюшню, как только что сделал маркиз Вестлей? И какой мужчина позволит жене отдавать другим приказания, разве что своим служанкам?

Женщина, судя по всему, была настоящей ведьмой. Злым, безбожным существом, которого ждало достойное наказание. Грязная тварь одурманила мужа своей красотой и, может быть, привораживает и других мужчин. Вот и у Рори Магвайра чешутся руки залезть под ее богатую юбку. Да, он разглядел, что представляет собой эта маркиза Вестлей. Имона Фини ей не обмануть. Если бы не она, он так бы и оставался чиновником при Магвайр-Форде. Ох, какой позор! Его рассчитали, и рассчитала женщина! Если он сейчас вернется, над ним будет смеяться весь Белфаст. Проклятая женщина погубила его. Он зло посмотрел на леди Линдли и ее служанку.

Женщины вошли в жилище. Внизу каменные полы были тщательно подметены, наверху — отполированы. В большом зале, который оказался почти тех же размеров, что и семейный зал Королевского Молверна, они увидели два очага. Во всех спальнях были камины. Мебель из золотистого дуба, которую годами натирали пчелиным воском, была приятной на взгляд и удобной.

— Удивительно! — воскликнула Торамалли. — Все говорили, что Ирландия — варварское место, а по этому замку не скажешь, миледи.

Они стояли в самой большой из спален. Из окна со свинцовым переплетом, выходившего на зеленые поля. Жасмин видела, как скачет прочь от замка Рори Магвайр.

— Что ты сказала, Торамалли?

Служанка проследила за взглядом госпожи.

— Что в этой Ирландии не так уж ужасно. Думаю, вам надо послать за детьми. Адали и Рохане здесь тоже понравится. Мастер Магвайр — симпатичный парень, — хихикнула она. — Никогда не видела таких золотисто-рыжих волос и таких голубых глаз, точно сапфиры «Звезды Кашмира».

— А я и не заметила, какие у него глаза, Торамалли, — улыбнулась служанке маркиза. — Волосы — другое дело. С такими волосами разглядишь, как он скачет темной ночью.

Тем временем предмет их обсуждения скрылся из глаз. Рори Магвайр правил лошадью так, как будто знал, куда держит путь, да так и было на самом деле. Въехав в лес, он слез с кобылы и несколько раз свистнул. Ему ответили свистом, и из чащи вышел мальчик.

— Милорд! Вы вернулись! Славная кобыла. — Он понимающе потрепал лошадь рукой по шее.

— Да, Брайан, это я. Все там, куда я велел им уходить? Я привез нового английского хозяина. — Он усмехнулся. — Это изящная леди, парень. Что ты на это скажешь?

— Леди? — От удивления мальчик никак не мог закрыть рот. — Не-е-е! — протянул он. — Вы смеетесь надо мной, милорд. Это не леди!

— Да, Брайан. Леди Жасмин Линдли, маркиза Вест-лей. Должен тебе сказать, она не похожа на других. Я понял это после такого короткого знакомства. Этому типу из Белфаста она уже приказала собирать вещи. На рассвете он отправится восвояси.

Они углублялись все дальше и дальше в лес, пока не вышли на поляну, где открывался полузамаскированный вход в пещеру. Их окружили люди, окликая Рори Магвайра, кланяясь ему и улыбаясь. Он слез с кобылы и привязал ее к дереву. Затем собрал крестьян у пещеры и заговорил с ними.

— Теперь я хочу, чтобы вы вернулись по домам, — начал он. — Обещаю, вам ничто не грозит. Иначе бы я этого не сказал.

— Значит, англичане убрались, милорд? — раздался голос из толпы. — Мы свободны и графы возвращаются?

— Нет, Фергус. Англичане здесь. Сегодня я сам привез нового владельца Магвайр-Форда и Эрн-Рока.

— Он сказал, что это леди, — не сдержался Брайан, не в силах сохранить от других такую важную новость.

По толпе пополз ропот недовольства, но Рори Магвайр поднял руку.

— Эти земли и в самом деле пожаловали леди. Красивой молодой женщине, чьей бабушкой была О'Малли. Она сказала, что будет хорошо обращаться со всеми, кто окажется ей верен, и я ей доверяю. Она вернет в церковь священника, а чиновника отправит в Белфаст.

— Магвайр-Форд принадлежит Магвайрам, — запротестовал человек по имени Фергус. — Как вы, владелец Эрн-Рока, можете так легко его отдать? Когда графы вернутся.

— Они не вернутся, — холодно ответил Рори Магвайр. Среди женщин раздались причитания.

— Не говорите так, милорд, — попросил Фергус со слезами на глазах.

— О'Нейлл в Риме, остальные с ним, — спокойно объяснил Магвайр. — О'Доннелл умер, не выдержав сердечной муки. Я слышал это в Дандолке от капитана судна, только что приплывшего из Испании. Они не вернутся. Я знал это уже тогда, когда поскакали в Лох-Свилли со своим родственником и господином Капором Магвайром, чтобы там с ним проститься. В его глазах я прочитал, что он знал это тоже. Он, О'Нейлл, его жена Катерина, их сыновья, О'Доннелл с братьями и сестрой Наулой. Они все это знали, когда вступали на палубу французского корабля и смотрели на благословенные холмы, которых не надеялись больше увидеть. Они больше не вернутся. Никогда.

Многие в толпе без стеснения открыто расплакались, а потом Фергус сказал:

— Но мы-то все еще можем сражаться с англичанами. Мыто можем!

— Ради чего? — спросил его господин.

Его вопрос поразил Фергуса и других мужчин, которые удивленно застыли. И это говорит Рори Магвайр — беспощадный воин, каким каждый отец хотел бы видеть своего сына!

От него ли они это слышат?

Он почувствовал их недоумение и сказал:

— Мы сражались с англичанами более четырех столетий. О'Нейлл, О'Доннелл, Конор Магвайр и подобные им, не покорившись, бросили нас и уехали. Но мы должны оставаться. Для чего оставаться? Чтобы жить или чтобы умереть? Если мы попытаемся сразиться с англичанами, как это делали всегда, мы умрем. Если ты решил умереть, Фергус, лучше утопись в озере и не заставляй семью страдать еще сильнее. Если хочешь жить, слушайся меня.

Моя ветвь рода Магвайров хранила эту землю для вождей клана. И я не собираюсь покидать ни вас, ни замок, ни землю. Английская госпожа обещала хорошо обращаться с вами. Если вы не вернетесь, она будет вынуждена заселить деревню англичанами и шотландцами. Она привезла жеребца и кобыл таких же чистых кровей, как та, на которой приехал я, и собирается разводить лошадей. Она останется здесь. И на своих землях останусь и я.

— А она знает, кто вы, милорд? — послышался голос.

— Нет, но, может быть, догадывается. Муж ее точно догадывается, — ответил он им с улыбкой. — Этот парень не из придворных выскочек. Думаю, он позволит мне жить здесь сколько угодно, пока я не претендую на его власть и остаюсь ему полезным. Он мог бы мне даже понравиться, если бы не был настолько англичанином.

В толпе долго слышалось перешептывание, потом заговорила какая-то женщина.

— Я иду домой, — громко и твердо объявила она. — Всю свою жизнь я прожила в Магвайр-Форде, и еще столько поколений предков до меня. Я больше не могу быть вдали от дома, вот и все. Дети, идемте!

— Не позволю! — сердито воскликнул Фергус, обращаясь к жене. — Не позволю, чтобы мои дети росли еретиками!

— Я разве не сказал, что в церковь вернется священник? — лукаво спросил Рори Магвайр. — Уверен, что сказал, но вы меня не слушали.

— Священник? — Фергус не верил своим ушам.

— Я ведь говорил, что бабушка нашей новой землевладелицы — О'Малли, брат которой сам Майкл О'Малли, епископ Мид-Коннота. Госпожа попросит его прислать в нашу церковь священника. Если она сделает это для нас, то заслужит доверие. Вы согласны?

— Ладно, — продолжал колебаться Фергус.

— Когда я обманывал тебя, парень? — спросил его Рори Магвайр.

— Никогда! — ответила за Фергуса его жена по имени Брайда и, уперев руки в пышные бедра, обернулась к собравшимся. — Кто-нибудь может возразить?

— Нет! — дружно откликнулись из толпы. Собрав вокруг себя детей, Брайда махнула рукой:

— Я иду домой! — И направилась в лес с поляны. Никого не удивило, что другие женщины с детьми последовали вслед за ней. Брайда всегда была заправилой в деревне.

— Ребята, потушите в пещере огонь, и идем по домам, — негромко предложил Рори Магвайр. — Ты с нами, Фергус?

— Да, милорд, я пойду. Но если от этих новых английских господ мне придется терпеть какие-нибудь неприятности, я уж перережу несколько английских глоток и при этом не почувствую ни капли вины. Я вас предупредил, милорд.

Жасмин де Мариско Линдли нисколько не удивилась, когда из окна спальни увидела, как из леса к деревне потек людской ручеек.

Глава 16

Рори Магвайр вернулся в Эрн-Рок в сумерках. В домах уже мерцали огоньки, и из каменных труб вился дым. Впереди него бежала огромная серая собака, и по всему было видно, что она так же хорошо знает это место, как и ее огненноволосый хозяин.

— Добрый вечер, милорд, — вежливо поздоровался с ним вновь занявший пост у ворот охранник, когда господин и собака проходили по мосту во двор.

Рори Магвайр приветливо кивнул в ответ, взбежал по ступеням и направился в большой зал. Там он и нашел маркизу и маркиза Вестлей за ужином. Слуги во все глаза смотрели на новых господ, стараясь уловить их малейшее желание, собака оставила хозяина и направилась к одному из каминов, где растянулась и закрыла глаза, выражая своей позой полное удовлетворение.

— Садитесь с нами, — предложил Рован Линдли. — Хотя кажется странным приглашать человека, Магвайр, к его собственному столу.

— Этот дом принадлежит Конору Магвайру, — ответил ирландец.

— Но сколько поколений вашей семьи содержало замок для него? — спросил маркиз. — Не юлите со мной. Я ведь не так глуп.

— А почему вы не уехали с вождем своего клана? — повернулась Жасмин к сидящему справа от нее Магвайру.

— А вы бы, миледи, оставили дом и людей, если бы это было вашим владением? — спросил он, в свою очередь. — Я мог бы с ним идти в бой, но он устал от сражений. Я сражался почти всю жизнь. Мой кузен решил покинуть Ирландию, он тоже устал от битв. История, я уверен, расценит его поступок как выдающийся и благородный. Мой не будет замечен вовсе, и меня это устраивает — я ведь не из могущественной знати, милорд, а простой воин из клана Магвайров. Если я должен проявить перед вами смирение, я это сделаю, только позвольте мне остаться на моей земле и хорошо относиться к моим людям.

— Но сможете ли вы смириться, Магвайр, что эта земля больше вам не принадлежит? — спросил его Рован Линдли, наклоняясь вперед, чтобы посмотреть собеседнику в глаза. — Сможете ли, если останетесь, принять условия моей жены и выполнять все, что она вам прикажет? Я бы на вашем месте, наверное, не смог. — На лице ирландца он искал ответ.

— Позвольте мне, милорд, миледи, быть вашим управляющим, — попросил Магвайр. — Люди станут меня слушать, и, обещаю вам, не будет никаких недоразумений. Они хорошие крестьяне, но перемены трудно им даются. Все, к чему они привыкли, уходит, и надо начинать жизнь сначала.

— А если, Магвайр, мы ответим вам «нет», как вы тогда поступите? Я не думаю, что разумно оставлять в Эрн-Роке его бывшего хозяина. Вы можете подорвать власть жены или мою власть, — сказал маркиз.

— Если вы прогоните меня, милорд, я уйду, — спокойно ответил Рори Магвайр, — а людям накажу верно вам служить и относиться с уважением. И они будут меня слушаться до тех пор, пока вы будете относиться к ним справедливо. Вот и все. Поймите, вы и я не враги. Просто мы запутались в том, что начато не нами.

— Я хочу, чтобы он остался, — вдруг сказала Жасмин, умоляюще кладя ладонь на руку мужа и заглядывая ему в лицо. — Мне гораздо лучше, чем тебе, знакома боль расставания с родиной. Я не могу прогнать отсюда этого человека. Но предупреждаю вас, Рори Магвайр, — теперь она смотрела на ирландца, — если вы меня предадите, я, а не муж, вас найду и раздавлю. Я королевская дочь, Рори Магвайр, и умею быть жестокой. Не заблуждайтесь и не думайте, что если я — красивая женщина, то не умею быть решительной. Это будет самая большая и последняя в вашей жизни ошибка. — Ее голос стал мягче. — Как зовут собаку? — спросила она. — Я никогда не видела такой породы.

— Финн, миледи. Это волкодав. Клянусь перед Богом, что не предам вас, — торжественно пообещал Рори Магвайр, а сам подумал, что он и в самом деле ей доверяет. Каким твердым и жестким стал ее взгляд, когда она с ним говорила. Королевская дочь? Какого короля? Какой страны? Интересно побольше узнать о королевской дочери, у которой бабушка О'Малли. — Вы не забудете про священника, миледи? — напомнил он ей.

— Не забуду. А в домике привратника можно жить? — спросила она. Он утвердительно кивнул. — Тогда пусть он будет вашим. Я хочу, чтобы вы там жили. Если что-нибудь в Эрн-Роке вам особенно дорого, можете забрать себе. Я сама столько всего оставила в жизни, — задумчиво проговорила она.

"Вот и все решено», — с удивлением подумал ирландец.

— Какое первое поручение вы мне дадите, миледи? — спросил он.

— Утром, — серьезно ответила Жасмин, — препроводите мастера Фини вон из моих земель. Я думаю, это доставит вам удовольствие, Рори Магвайр. — Ее глаза заискрились.

— Слушаюсь, миледи, — так же серьезно ответил он, но губы его дрогнули от едва скрываемого изумления. — Недурное у меня будет утро — выкинуть надоедливого коротышку из Белфаста прочь из нашего края.

Предприятие, однако, оказалось совсем не таким забавным, как он того ожидал. После проведенной в конюшне ночи, где он размышлял о нанесенном ему оскорблении, Фини весь исходил раздражением и не замедлил выплеснуть его на Рори Магвайра.

— Думаешь, ты умник, Магвайр, — брюзжал он. — Думаешь, подлизался к новым английским хозяевам. Смотри, споткнешься, и они поступят с тобой так же, как и со мной. Что тогда будешь делать?

— Я нахожу лорда и леди Линдли приятными и рассудительными людьми, — глухо ответил Рори Магвайр. — Давай-ка, Фини, забирайся на своего пони.

Фини влез в седло и недоброжелательно посмотрел на ирландца.

— Особенно берегись женщины, слышишь, Магвайр. Особенно остерегайся ее. Говорю тебе, она опасна! Если бы не она, я остался бы здесь. Знаю я этот тип. Использует мужчину, выжмет из него все, что у него есть, и выбросит. Взгляни на ее мужа. Он, бедный, так околдован ею, что не замечает, как она зла. Но я все вижу.

— Вон отсюда! — нетерпеливо прикрикнул Рори Магвайр и ударил по крупу пони мастера Фини. Чиновник изо всех сил ухватился за поводья, и животное рванулось вперед. — И не вздумай мне здесь попадаться! Тебя сюда не звали! — Магвайр с облегчением проследил, как коротышка из Белфаста скрылся вдали.

Прошло лето. Кобылы, которых привезли с собой Линдли, разжирели на сочных травах, и четыре из них раздались от зреющей внутри новой жизни. Козодой оказался отличным жеребцом. Послали за Индией и ее братиком, и они приехали с Адали, Роханой и кормилицей. Вскоре Индия уже бегала на толстых ножках с детьми из Магвайр-Форда, а братик лежал в кроватке и всегда, когда замечал мать, улыбался и что-то лопотал. Фергуса Даффи отправили к епископу Мид-Коннота, и через несколько недель он вернулся вместе с Кулленом Батлером. Жасмин крепко обняла кузена.

— Бабушка предсказывала, что ее брат Майкл не отпустит вас, но я вернула вас в Ирландию. Теперь у вас маленькая каменная церковка, кузен Куплен. Люди Магвайр-Форда с нетерпением вас ждут. Надо крестить с полдюжины детей и должным образом освятить по крайней мере два брачных союза. Я права, Рори Магвайр?

— Да, миледи.

— Кузен Куплен — это Рори Магвайр, управляющий имением. А это мой двоюродный брат Куплен Батлер, священник. Я имела в виду его, когда говорила вам, что у меня есть кое-кто на примете для Магвайр-Форда. Отец Куллен был моим наставником в Индии.

Священник пожал руку Рори Магвайру:

— Леди Линдли, я полагаю, рассказывала вам о своем детстве.

— Да, святой отец. Никогда бы не подумал, что такие места, о которых она говорила, есть на свете. Это, наверное, волшебная страна.

— Индия — страна удивительная, экзотическая, но, конечно же, не волшебная, сын мой, — ответил священнослужитель.

— А кто этот Рори Магвайр? — спросил он Жасмин, когда они остались наедине. — Где ты его нашла?

— Нашел его королевский чиновник Фини. Он привел его к нам, но из-за своей глупости так и не понял, что Рори Магвайр — хозяин Эрн-Рока. Но мы с Рованом его быстро распознали: у него хорошая речь и он знает английский. Он попросил разрешения остаться на этой земле, и мы согласились. Магвайр — хороший управляющий. Его отец — бывший лорд Эрн-Рока. Мать, младший брат и три сестры с мужьями уехали из Ирландии год назад с Конором Магвайром. Остался только Рори. Печально, не правда ли, кузен Куплен? Почему ирландцы не научатся ладить с англичанами? Ведь ничего нового нет в том, что один народ завоевывает другой.

Слушая рассуждения Жасмин, Куплен Батлер улыбнулся. За долгие годы, проведенные в Индии, он почти забыл, что значит быть ирландцем. Но сейчас он отчаянно переживал за народ своего зеленого острова.

Религия разделила его людей. Но самое трагичное — вражда между ирландцами и англичанами. Она слишком велика, чтобы ее можно было преодолеть. Ирландцы — не те люди, которые могут смириться с завоевателями, а англонорманны не любят кельтов. Хотя Куплен Батлер и знал об этом всю свою жизнь, он не мог объяснить, почему это так. Священник обосновался в Магвайр-Форде и наконец занялся тем, что любил больше всего, — служением своим собратьям. Дети, некоторым из которых исполнилось уже четыре года, были быстро крещены, два брачных союза официально скреплены, и вовремя, подумал он, потому что обе невесты были явно беременны. Каждый день Куплен Батлер служил в церкви. Рован и Жасмин посещали богослужения не часто: маркиз принадлежал к англиканской церкви, а Жасмин — Куплен Батлер улыбнулся про себя, — как и ее бабушка, к божьим вратам шла собственным путем. Он знал, что она достойна упрека, но осуждать ее он не мог.

Жасмин решила остаться в Ирландии до тех пор, пока не ожеребятся ее кобылы.

— Хотя бы до будущего года, — сказала она мужу. — Ирландия очаровательна. Я ее так полюбила.

— Но наши дети — англичане, и я хочу, чтобы они росли в Англии. В Ирландии не всегда так безопасно, — возразил муж.

— Ты думаешь, дорогой, мятежные графы вернутся?

— Нет, — покачал головой маркиз, — не теперь. В них не осталось мужества. На их месте я чувствовал бы себя так же. Но рано или поздно пожар религиозной розни вновь разгорится. И тогда, Жасмин, снова начнется война. И я бы не хотел, чтобы ты или дети были здесь, когда это произойдет. В истории страны есть много жестоких страниц. И если разразится война, будет нелегко пробраться к побережью и уехать отсюда. Сейчас мир, но через несколько лет…

— А Индии так здесь нравится, — заметила Жасмин.

Муж рассмеялся:

— Да, она носится по деревне с другими детьми, но она ведь не как другие. Она — леди Индия Анна Линдли, старшая дочь маркиза и маркизы Вестлей, и должна знать свое место.

— Рован! — Жасмин не знала, смеяться или бранить супруга. — Индии нет и двух лет. Придет время, и она «узнает" свое место.

— Тебя, Жасмин, учили с рождения не забывать, что ты королевская дочь, — напомнил он ей.

На этот раз она задумалась.

— Да, Рован, это так. Но здесь все по-другому. Мне кажется, я смогу воспитывать дочь не так сурово. Посмотри, какая она здоровая и счастливая.

Муж улыбнулся, но возразил:

— Она выглядит как маленький пострел. Ни обуви, ни штанишек, а когда ей хочется писать, она просто поднимает юбку с другими девчонками. Вряд ли это достойно ее.

Жасмин так и прыснула:

— Но это намного здоровее, чем бегать в мокрых штанишках.

— Я вижу, ты ее защищаешь.

— Дорогой, что изменится, если она еще год поиграет с деревенскими ребятами? Малыши быстро привыкают к новому. И она снова приспособится к жизни в Англии так же легко, как яблоня сбрасывает яблоки.

Пришла осень с мягкими и удивительно солнечными днями. Каждый раз, когда после полудня маркиз и маркиза Вест-лей в сопровождении Рори Магвайра выезжали посмотреть свои табуны, их радовали пасущиеся на сочных лугах лошади, крестьяне, работающие на соседних полях, играющие дети, а за всем этим сияло голубизной озеро Лох-Эрн. Зрелище неизменно приводило в восторг Жасмин.

— А на зиму хватит зерна? — как-то спросил маркиз, когда они скакали по дороге. — Может быть, послать на рынок подкупить еще? Я не хочу, чтобы голодали животные и крестьяне.

— В этом году урожай неплохой, — заверил его Рори Магвайр. — Мы с лихвой обойдемся своим зерном, милорд.

— Мама! Мама! — С поля к ним бежала маленькая Индия, юбка развевалась на ветру, а за ней следом десятилетняя Сайна. Старшей дочери Брайды Даффи поручили присматривать за ребенком.

— Как всегда босиком, — заметил Рован, смеясь.

— В Индии всегда ходят босиком, если это не официальный прием, — защищала дочь Жасмин.

— Мне нечего возразить, — подтрунивал над женой маркиз. — Мне ведь так понравился другой индийский обычай, который, любовь моя, ты была столь любезна мне продемонстрировать.

Жасмин вспыхнула, вспомнив страстную ночь, которую они провели с мужем на постоялом дворе.

Наконец Индия догнала их и, протягивая ручонки, потребовала:

— Мама, возьми меня на лошадь!

Сайна Даффи ухватила девочку поперек талии и приподняла высоко, как только могла. Жасмин свесилась с седла, чтобы принять дочь. И в этот миг прозвучал выстрел. Жасмин увидела, как округлились глаза Сайны, и она одними губами прошептала: «О!» Жасмин выпрямилась и обернулась. Лошадь мужа с пустым седлом нервно переступала с ноги на ногу. Рори Магвайр уже спешился, и Жасмин с колотящимся сердцем решилась опустить глаза: на земле лежал ее муж, кровавое пятно расплывалось на его куртке.

— Мама! Хочу на лошадь!

Ямал! Имя помимо ее воли всплыло в сознании. Этого не может быть, думала она, глядя на Рована Линдли. Не может быть! Почему ее муж лежит так тихо? Почему не встает?

— Рован, любимый! — Голос звучал как будто издалека. — Рован! — Отчего она плачет?

Рори Магвайр склонился у тела маркиза, словно к чему-то прислушиваясь. Он пытался нащупать пульс и не находил его. «Боже, — подумал он, — Боже!"

— Рован!

Рори Магвайр посмотрел в ее испуганное лицо:

— Он умер, миледи. — Все, что он смог сказать, беспомощно глядя, как она соскальзывает с седла. Рори подхватил ее, потерявшую сознание.

— Вот он! — Фергус Даффи указывал на человека, бегущего через кусты по склону холма. — Рори, давай к вершине!

За мужем появилась Брайда Даффи.

— Я присмотрю за леди. Найди этого дьявола, Рори Магвайр, — Она склонилась к Жасмин, но тут же подняла голову и посмотрела на дочь; — Возьми маленькую леди в замок и приведи сюда отца Куплена. Живо, девчонка! Иначе я всю кожу спущу с твоего зада!

Рори Магвайр вскочил на лошадь и полетел к вершине холма вслед за бегущим Фергусом Даффи. Вскоре они заметили удиравшего со всех ног преступника. Рори хлестнул лошадь, обогнав Даффи, настиг беглеца. Свесившись, схватил его за ворот и перебросил через седло. Затем изо всех сил ударил сопротивлявшегося преступника по голове. Он повернул лошадь и направился к замку. Его окликнул Фергус:

— Я нашел его мушкет!

Они вернулись на место, где был убит Рован Линдли. Жасмин уже приходила в сознание. Сначала в ее глазах мелькнуло недоумение, потом они наполнились болью. С помощью Брайды Даффи она поднялась на ноги, избегая смотреть на распростертое тело мужа.

— Вот убийца, миледи. — Рори Магвайр сбросил человека к ногам Жасмин.

— Встать! — сказала ему Жасмин. — Встать! — Ее голос окреп.

Мужчина с трудом поднялся на ноги и взглянул на нее:

— Ты и в самом деле ведьма, раз избегла моей пули.

— Фини! — в один голос произнесли Рори Магвайр и Жасмин.

— Да, это я, — ответил им маленький человечек.

— За что ты убил моего мужа? — спросила маркиза. Она чувствовала, как дрожат ее ноги, и молила Бога, чтобы они не подкосились; ей требовалась вся сила, чтобы вершить суд.

— Я не хотел убивать его светлость, — ответил Фини. — Я хотел убить тебя. Ты не имела права увольнять меня. С тех пор как ты это сделала, у меня не было ни одного счастливого дня. Ты ведьма! Ты околдовала короля, чтобы получить такое большое имение. И мужа тоже — иначе он не стал бы мне приказывать повиноваться тебе. Повиноваться женщине! Что за глупость!

— Повесьте его, — сказала Жасмин бесцветным голосом.

— С удовольствием, миледи, — откликнулся Рори Магвайр.

Фини с открытым ртом уставился на них.

— Ты и его околдовала? Меня надо сдать властям!

— Немедленно! — Жасмин словно хлестнула словом.

— У нас нет веревки, — осмелился вымолвить Фергус Даффи.

— Тогда возьмите у мужа пояс, — холодно ответила госпожа. — Я хочу, чтобы он был повешен сейчас же. Грех оставлять его в живых после того, как дорогой мой Рован покинул нас. Повесьте прямо на этом дереве.

Поняв, что собравшиеся крестьяне подчинятся госпоже, Фини зарыдал:

— Вы не можете вершить самосуд! Я представитель правительства короля. Право карать или миловать — его величества. Нет! Нет! Я Имон Фини из Белфаста. Нет! Нет!

Крепкий юноша забрался на дерево с кожаным поясом маркиза в руке. Фини усадили на спину лошади Рована Линдли, обрывком нижней юбки Брайды Даффи скрутили за спиной локти и подвели под дерево, просунули голову в сделанную из ремня петлю, а конец подали человеку на дереве. Тот обвязал его вокруг крепкой ветки, по-прежнему придерживая рукой. Не говоря ни слова, Жасмин ударила лошадь мужа. Животное бросилось вперед, и человек на дереве напряг руки, стараясь удержать извивающееся тело Фини.

Жасмин бесстрастно наблюдала, как дергался чиновник из Белфаста, как его лицо постепенно из розового сделалось сначала красным, а потом посинело. Язык вывалился изо рта, и понесло зловонием, когда освободилось содержимое кишечника. А она все стояла и смотрела, как будто боль убийцы могла облегчить ее собственную боль. Человек на дереве нервно взглянул на Рори Магвайра, и тот кивнул. Ловко дернув запястьем, парень заставил Фини подпрыгнуть вверх, сломав ему шею, потом бесформенной грудой уронил тело на землю.

— Слишком легкая смерть, — проговорила Жасмин и без сознания упала на землю.

Рори Магвайр и крестьяне перекрестились, а Фергус Даффи спросил:

— Что делать с телом, милорд?

— Зарой его в лесу, Фергус. Пусть его могила будет глубокой, ее не должен найти ни человек, ни зверь. Иначе она не сможет забыть.

— Она и так не забудет, Рори, — задумчиво сказала Брайда Даффи. — Ведь сегодня убит ее муж. Этого она никогда не забудет. Но ты правильно поступаешь, оберегая ее от воспоминаний. Бедная леди. — Глаза Брайды наполнились слезами. — Сколько ей выпало страданий. А что станет с маленькими? Мальчик не запомнит отца, да и девчушка еще очень мала. Они будут вспоминать только то, о чем расскажет им мать. Ах, какое несчастье!

Прибежал Куллен Батлер. С ужасом он переводил взгляд с Рована Линдли на кузину, все еще лежащую без сознания, и на Фини у подножия дерева с ремнем вокруг шеи.

— Пресвятая Богородица, спаси нас и помилуй! — Он перекрестился. — Что здесь случилось, Рори Магвайр?

— Фини, бывший государственный чиновник, застрелил маркиза, но целился он в миледи. Ее светлость распорядилась его казнить. Мы, ее верные слуги, повиновались, и с превеликим удовольствием. Если кто-нибудь из людей и достоин веревки, то уж Фини точно, святой отец.

Куплен Батлер не нашелся что ответить. Встав на колени, он отпустил грехи мужу Жасмин. Хотя Рован и принадлежал к англиканской церкви, священник не мог ему позволить лежать в земле непрощеным. И погребать Рована придется ему, потому что ближайший священник находится в Эннискиллене — слишком далеко отсюда. Затем Куплен Батлер двинулся к Фини, осенил его крестным знамением и начал шептать молитву.

— А на этого не тратьте ваши молитвы, святой отец, — проворчал Фергус Даффи.

Только после этого Куплен Батлер взглянул на кузину. Она лежала все такая же бледная, без признаков жизни.

— Мастер Магвайр, — тихо позвал он. — Вы можете отнести ее в замок? Ее слуги присмотрят за ней. Она перенесла сегодня огромное потрясение. Вы даже представить себе не можете какое. — «Да, — думал про себя Куплен Батлер, — большое горе, когда убивают мужа, но двух мужей! Перенесет ли Жасмин такую трагедию?» — Фергус Даффи, у тебя хватит храбрости отвезти письмо в Англию? Бабушке ее светлости?

— Хватит! — последовал быстрый ответ. Фергус Даффи любил свою английскую госпожу, хотя и отрицал бы это до последнего вздоха.

— Тогда пойдешь со мной в Эрн-Рок, и я все устрою. Но сначала позаботься о теле его светлости. Его надо перенести в церковь. Вон уже вороны слетаются.

Распоряжения священника были выполнены. Жасмин отнесли в ее покои, где извещенные о случившемся Рохана и Торамалли ждали хозяйку, чтобы позаботиться о ней. Тело Рована Линдли в ожидании гроба положили на алтарь в церкви. Адали, правая рука госпожи, поддерживал порядок, сумев успокоить двух кормилиц, бывших на грани истерики.

— Успокойтесь, — сказал он им, — опасности нет, и вы нужны мальчику. Если будете бояться, у вас пропадет молоко, и малыши будут голодать. Ручаюсь вам, все будет хорошо.

Торамалли и Рохана раздели хозяйку и омыли ее тело прохладной ароматизированной водой. Потом уложили в кровать и по очереди ухаживали за ней. Прошел день, потом другой. Жасмин оставалась без сознания, едва дыша, почти не шевелясь. В ночь на третий день она начала плакать в бреду. Служанки сначала слушали вполуха, но когда Жасмин стала повторять одни и те же слова, позвали Адали.

— Приходи, она говорит, оставаясь без сознания. Нам страшно, Адали.

Он прошел в спальню хозяйки и встал над ее кроватью. Сердце сжималось от боли. Несмотря на свои девятнадцать лет. Жасмин выглядела совсем юной и беззащитной.

— Мы хорошо ухаживаем за ней, Адали, — сказала Рохана. У обеих сестер под глазами были синие круги. — А теперь она бредит, и ее слова нас пугают. Посиди с нами немного. Сам все увидишь и услышишь. Мы просто не знаем, что делать.

Адали присел у кровати Жасмин вместе со служанками и вскоре задремал от усталости. Но тут она заговорила.

— Рован, Рован! Люби меня! Я не вынесу, если ты уйдешь, не побыв со мной последний раз. — Ее глаза были плотно закрыты.

Адали выпрямился. Правильно ли он расслышал? Этого не могло быть. Надо внимательнее слушать госпожу.

— Рован, Рован! Люби меня! Я не вынесу, если ты уйдешь, не побыв со мной последний раз.

Адали застыл. Его глаза встретились с глазами Роханы и Торамалли.

— Будет еще, — прошептала Торамалли, — подожди.

— Я иду за тобой. Лучше последую за тобой в могилу, чем буду жить без тебя. О, Рован, люби меня в последний раз. Я не могу без тебя!

Адали с ужасом увидел, как из-под закрытых век Жасмин хлынули слезы и потекли по ее бледным щекам.

— И давно она в этом состоянии?

— Уже несколько часов. И с каждым часом ее жизненная сила слабеет. Что нам делать? Она доведет себя до смерти. Мы пробовали с ней говорить, но она нас не слышит. Мы напоминали ей о детях, но для нее существует только муж. — В голосе Торамалли слышалась глубокая озабоченность.

— Мне нужно подумать, — сказал Адали и насупил брови. В голову пришла одна мысль, но он отбросил ее, потрясенный. Но Жасмин снова закричала, и ее отчаяние обожгло ему душу. Он поднялся и повернулся к служанкам. — Пойду за отцом Кулленом. Оставайтесь с госпожой. Я постараюсь вернуться побыстрее.

Накануне, когда стало ясно, что Жасмин не скоро оправится от шока, священник отслужил заупокойную мессу по лорду Линдли, которого похоронили в каменном склепе под церковью, где были погребены многие поколения хозяев замка Эрн-Рок И теперь, в предрассветные часы, он коленопреклоненно молился перед алтарем об упокоении души Рована. Услышав, что кто-то вошел в церковь, он поднялся и, обернувшись, увидел Адали.

— Нам нужно поговорить, — сказал евнух.

— Иди ко мне в дом, — пригласил Куплен Батлер. Мужчины вошли в маленький домик и сели у камина, в котором еле теплились угли. Куплен Батлер подбросил несколько кусков торфа и, помешав в камине, разжег огонь. Комната начала согреваться. — Жасмин? — спросил он, зная, что речь, конечно же, пойдет о кузине.

— Госпожа умирает, отец Куплен, — тихо произнес Адали.

— Ты уверен? — переспросил священник. Адали кивнул:

— Да. Но я думаю, что могу ее спасти. Но хочу, чтобы вы знали, в чем дело. Я не могу нести эту ношу один.

— Охотно приму на себя часть твоей ноши, — ответил Куплен Батлер. — Жасмин — моя кузина, и я тоже люблю ее. Скажи, что ты должен сделать, чтобы спасти ее от преждевременной смерти?

Адали начал объяснять, повторил слова госпожи и наконец сказал:

— Надо удовлетворить ее страсть, чтобы освободить ум от мыслей о Роване Линдли. Если это произойдет, я уверен, она придет в сознание, и мы предотвратим ее кончину. Чувство ответственности за детей, память о маркизе, заботы о Магвайр-Форде и Кэдби помогут преодолеть горе.

— Ты предлагаешь отправить к ней в кровать мужчину? — Сама мысль поразила Куплена Батлера.

— Да, — ответил евнух.

— Об этом даже подумать нельзя, — закричал священник.

— Если мы этого не сделаем, она умрет. Она может умереть в любом случае, но я не могу этого допустить, не попытавшись сразиться за ее жизнь, святой отец. Я был никем до тех пор, пока не стал служить у ее матери. Когда леди Гордон уезжала из Индии, она поручила мне Ясаман Каму Бегум, и я всегда честно исполнял долг по отношению к своей госпоже. Это я разнюхал о гнусных намерениях принца Салима, и я оберегал от него принцессу. Я считаю ее своей дочерью, которую никогда не мог иметь. И я не позволю ей умереть! — заявил Адали с таким чувством, какого Куплен Батлер в нем никогда не замечал за все годы их знакомства. В этом бушующем мире евнух всегда исполнял свой долг спокойно и рассудительно. Но сейчас он был смертельно испуган.

— Почему ты думаешь, что это ее спасет? — спросил священник, понимая, что сдает свои позиции.

— Вы жили в Индии достаточно долго, святой отец, чтобы узнать, как разум может властвовать над телом. Вспомните йогов с их ложем из гвоздей. Людей, ходящих по огню и не обжигающих ступней. Святых, обходящихся неделями без еды и питья. Укротителей змей, которые способны отбросить телесный страх, когда имеют дело со смертоносной коброй. Я думаю, здесь можно использовать тот же метод. Если заставить мозг принцессы поверить, что муж приходил к ней и любил ее в последний раз, она может очнуться. Нельзя сидеть сложа руки и ждать, пока она умрет, святой отец.

— Я буду молиться у ее кровати, — ответил Куплен Батлер.

— Ваши Молитвы, конечно, необходимы. Но какая разница, у кровати или в церкви? Вы ведь уже молились за нее? И безрезультатно. Бог помогает тем, кто помогает себе сам. Может быть, мы нашли решение, надо только набраться храбрости его осуществить. У нас мало времени.

— Кто? — спросил священник, понимая, что сдается и соглашается с доводами евнуха. Простит ли ему Бог очевидное отречение от всего, чему его учили и что он старался передать другим? Но если Адали прав…

— Рори Магвайр, — ответил евнух. — Он влюблен в принцессу, хотя даже себе не осмелится признаться в этом. Он честный и умный юноша, и мы можем ему доверять.

— А он пойдет на это, Адали?

— Я сумею его убедить.

— Тогда пойдем и разыщем его, — согласился священник. — Это лучше совершить как можно быстрее, перед началом нового дня. Если Жасмин слабеет с каждым часом, у нее осталось немного времени, а значит, и у нас тоже.

Мужчины поспешили к дому привратника, где жил Рори Магвайр. Они стучали в дверь до тех пор, пока заспанный ирландец не впустил их. Закрыв за собой дверь, пришедшие увлекли хозяина в гостиную и, убедившись, что тот окончательно проснулся, изложили ему свой план.

Пораженный Магвайр вспыхнул, когда ему объяснили состояние миледи и необычные методы выхода из него.

— Я не могу! — вскричал он. — Бог мой! Вы-то, святой отец, как могли согласиться с этим предложением?

— Если вы не сделаете того, что мы просим, — с каменным лицом проговорил Адали, — считайте, что вы ее убили. Ее смерть ляжет на вашу голову, господин замка Эрн-Рок. Вы сможете жить с этой мыслью? Видеть каждый день ее осиротевших детей?

Рори Магвайр от отчаяния застонал.

— Вы ведь ее любите, лорд Эрн-Рока, — безжалостно продолжал Адали. — Лишь честь не позволяет вам признаться в этом даже самому себе, но я могу читать в вашем сердце. Я вижу вашу любовь к ней, потому что люблю ее тоже. И сделаю все, чтобы ее спасти.

— А что, если она проснется и увидит, что с ней я? — спросил Рори Магвайр. — Она позовет на помощь, и я навлеку позор на доброе имя рода. Я не для этого остался в Ирландии, Адали. Как ты поступишь, если это случится?

— Я дам ей легкое снотворное перед тем, как впущу вас в спальню. Вы сделаете то, о чем мы просим, и уйдете. Если Бог нам поможет, завтра она проснется живая, не ведая, что произошло. Только мы трое будем знать тайну случившегося, но она не будет тяжела, если госпожа оправится от болезни.

— А служанки? — никак не мог решиться Рори Магвайр.

— Я отошлю их еще до вашего прихода, — заверил евнух. — Чем меньше людей будет знать об этом, тем лучше.

— А вы что скажете, святой отец? — повернулся ирландец к Куллену Батлеру. — У вас для меня есть слова?

— С тобой мое благословение, — тихо ответил ему священник.

Молодой человек удивленно покачал головой:

— Таких заговорщиков я еще не встречал. Хорошо. Я сделаю то, о чем вы меня просите. Но, Боже, как мне стыдно. И все же я не смогу жить, зная, что мог что-то сделать для ее спасения и отказался.

— Через полчаса, — вступил в разговор Адали, — Рохана и Торамалли будут в своих кроватях, и я приготовлю все к вашему приходу. Вы сделаете то, что от вас требуется, и возвратитесь сюда.

Священник и евнух поднялись и вышли.

— Твой план достоин кардинала, — сказал Куплен Батлер, расставаясь с Адали и возвращаясь на свое место у алтаря в маленькой каменной церковке, которую дала ему Жасмин.

Адали поспешил в замок и поднялся по лестнице в спальню госпожи. Там, у ее кровати, продолжали нести дежурство Рохана и Торамалли.

— Как она? — спросил евнух.

— Слабеет, — ответила Торамалли, а Рохана заплакала.

— Идите спать и возвращайтесь не раньше, чем через два часа после восхода, — твердо приказал он им. — Я присмотрю за госпожой.

Торамалли помогла сестре подняться и дойти до их комнаты в замке. Она гадала, какой план придумал Адали, чтобы спасти госпожу. В том, что он ее спасет, служанка не сомневалась. А то, что он не поделился этим планом с ней и Роханой, означало только одно: он не хотел, чтобы сестры о нем знали. Что бы это могло быть?

Рори Магвайр вышел из домика привратника и медленно побрел к берегу озера. Скрипнув зубами, он нырнул в темную воду. Мужчина не должен входить в спальню к женщине не вымывшись. Так учила его мать, и хотя он частенько нарушал ее наказ, в этот раз не мог. Вернувшись к себе, надел чистые бриджи и рубашку. Сапог он сначала решил не надевать, но потом передумал: если бы его рано утром увидели в замке босиком, поползли бы нехорошие слухи.

Сердце билось чаще обычного. Он слышал, как его удары слабо отдаются в ушах. О том, что ему предстояло сделать, он не разрешал себе думать. Но на ступенях замка мысли овладели им. Евнух сказал, что он любил маркизу, но гордость не позволяла ему признаться в этом даже самому себе. Прав ли был Адали? Он печально вздохнул. Да, Адали прав.

С самого первого мига, как он увидел ее, он пропал. И не только из-за ее красоты. Его покорила ее дерзкая, нет, — царственная манера. Ирландки вовсе не скромные застенчивые существа, но эта женщина сможет взяться за меч, если ей придется защищать то, что ей принадлежит. Ее скорая расправа над убийцей мужа походила на действия воина-кельта. И тут он вспомнил, что воительницы-то как раз и научили ирландцев сражаться. Он ничего не знал об Индии, где она родилась, но в ней явно ощущалось ирландское наследие.

Замок казался вымершим, когда, повернув ручку двери, он вступил в господские покои, прошел через гостиную и задержался перед спальней, потом вздохнул и двинулся дальше. Комнату мягко освещали восковые свечи, в камине пылал огонь. Подойдя к кровати, он опустил взгляд на Жасмин. Боже, как она бледна! Казалось, что она не дышала, закрытые веки покраснели от плача. «Как это несправедливо», — в отчаянии подумал он. Вдруг Жасмин стала выкрикивать слова, как и предупреждал его Адали.

— Рован, Рован! Люби меня последний раз! Ох, как же я буду жить без тебя? Пожалуйста, будь со мной!

Рори Магвайр почувствовал, как сердце болезненно сжалось в груди. Разве он может дать ей умереть? Протянув руку, он дотронулся до щеки Жасмин, мокрой от слез. Потом устало снял бриджи, сапоги, рубашку. Никогда еще он с такой неохотой не ложился в постель с женщиной, как сейчас. Внезапно, к его ужасу, Жасмин открыла глаза. Похолодев от страха, он смотрел, как она протягивает к нему руки.

— Рован! Ты вернулся ко мне! Заглянув в удивительные бирюзовые глаза Жасмин, Рори Магвайр понял, что, хотя они и широко открыты, но блуждают где-то далеко. Маркиза видела лишь то, что хотела видеть: для нее он стал Рованом Линдли. Ирландец не мог точно сказать, почувствовал ли он гнев или стыд от этого открытия. Откинув одеяло, он любовался ее наготой — тело золотили отблески огня свечей и камина, а груди были такими восхитительными. Он раньше таких не видел.

Невидящие глаза смотрели прямо на него, и вдруг Жасмин призывно улыбнулась.

Не в силах сдержаться, он стал ласкать ее грудь. Жасмин закрыла глаза и часто задышала. Встав на колени у кровати, Рори Магвайр наклонился над маркизой, нашел губами ее губы. Поцеловал сначала очень нежно, потом все более и более страстно. Она ответила на поцелуй, язык нащупал его язык, и от прикосновения Магвайр, к стыду, почувствовал, как в нем вскипает страсть, желать ее было сейчас нехорошо. Он хотел, чтобы она знала о его любви, о его желании и сама желала его. Не Рована Линдли, а его — Рори Магвайра!

— Иди ко мне, Рован! Прижмись ко мне, — прошептала Жасмин ему на ухо, язык обжег его кожу. Внезапно возбуждение захлестнуло его и нарастало с каждым мгновением. Он лег на кровать, схватил ее в объятия, стал целовать глаза, лицо, губы. Она отвечала с такой необыкновенной чувственностью, какой он не встречал ни в одной женщине. Грудь Жасмин вздымалась под ним, соски напряглись. Ирландец не устоял и взял один из них в рот.

— О, Рован, — почти задохнулась она, пальцы теребили его спутавшиеся волосы, тело прижималось к нему.

Он обратился к другому соску.

Рори был уже почти на ней, когда застыл от изумления:

Жасмин потянулась к его члену и принялась лихорадочно его ласкать.

— Не могу больше ждать, — простонала она. — Иди ко мне! Его не нужно было упрашивать. Жасмин соблазнительно ускользала от него. Он сжал ее бедрами — перед ним был рай. Войдя в нее, он застонал. Жасмин была горяча, как пламя, и сладка, как мед. Подстроившись под его ритм, она радостно принимала каждый толчок, обволакивала его всего, сжимала, наполняла волшебным чувством, которого он никогда не испытывал. Он не мог остановиться, не хотел останавливаться, уносился в бесконечность. Никогда не ощущал он себя таким сильным и уверенным.

— О, Рован, — вскрикнула она. Ирландец испытал острую боль, вспомнив, что лишь играет чужую роль. — О, любимый! Да!

Он не хотел, чтобы это кончалось. Не мог поверить, что это кончится. Боже! Не теперь! Но она содрогнулась на вершине страсти, последний раз прижимая его к себе, и, целуя, он излил в нее свою любовь. Несколько долгих, как ему показалось, минут он продолжал еще лежать на ней, потом неохотно отодвинулся, соскользнул с кровати и взглянул на Жасмин. К его удивлению, она спала. Но на щеках появился легкий румянец, которого не было до того.

Должно быть, отчаяние и беспокойство покинули ее. И Рори Магвайр накрыл Жасмин одеялом.

Он был опустошен. Не только физически, но и морально. Если она выживет, то никогда не узнает, какую роль он сыграл в ее выздоровлении. Его же будущее было сумрачным. По своему общественному положению он ей не ровня. На собственных землях он живет из милости. Какое у них могло быть будущее? Он знал ответ, никакого. И все же он ее не покинет, пока она будет в нем нуждаться, не покинет и эту землю, которую в течение стольких поколений доверяли его роду.

Рори Магвайр натянул рубашку, бриджи, надел сапоги. За окном замка занимался новый день. Он неслышно выскользнул из спальни Жасмин и, к удивлению, нашел в коридоре ждущего его Финна. Огромный пес поднялся с пола, где до того спал, и ткнулся холодным мокрым носом в руку Рори, как бы утешая его. Хозяин и собака вместе вышли из замка и, незамеченные, вернулись в домик привратника.

За ними из окна комнаты Жасмин наблюдал Адали. Хотя ирландец и не почувствовал его присутствия, евнух все время находился в спальне госпожи. Он хотел убедиться, что Рори исполнит все, о чем его просили. Адали понял гораздо лучше своего сообщника отца Куллена, какое чувство чести заложено в молодом ирландце. И все же, восхищаясь им, он прежде всего заботился о Жасмин. Он знал, что госпожа выживет, если он заставит ее выжить.

Отойдя от окна, Адали вернулся к кровати и взглянул на принцессу. Казалось, она глубоко и мирно спала. Щеки слегка порозовели. Евнух снял с нее одеяло, осторожно взял госпожу на руки и устроил на скамье у камина. Потом быстро перестелил кровать, сменив простыни на новые с ароматом лаванды, скрыв следы любви Рори Магвайра, которая так переполнила Жасмин. После этого Адали омыл принцессу ароматизированной водой, чтобы нельзя было догадаться о ее свидании с мужчиной. Если она что-то и вспомнит, то пусть думает, что это был лишь сон. Одев ее в новую ночную рубашку, он положил госпожу на кровать и накрыл одеялом. Затем сжег простыни в камине. Теперь не осталось никаких свидетельств того, что только что произошло в комнате. Адали удовлетворенно улыбнулся. И Акбар, и Ругайя Бегум одобрили бы его поступок. Их дочь жива. Он пододвинул к кровати стул и устроился у изголовья госпожи. Да. Она была жива!

Глава 17

Почти сорок лет Скай О'Малли де Мариско не видела родины. Когда Елизавета Тюдор отобрала наследные земли Патрика Бурка, она запретила Скай возвращаться туда, хотя потом и отменила указ, рассчитывая получить для Англии братьев О'Малли. Взглянув на живописное озеро Лох-Эрн, Скай шумно вздохнула.

— Самое красивое место на земле! Правда ведь, Адам?

— Когда нет дождя, — согласился с ней муж. — Такую сырость мне выносить не по возрасту, а дожди здесь идут гораздо чаще, чем в Англии, да, пожалуй, где бы то ни было на земле. Мы долго здесь пробудем?

— Море по-зимнему неспокойно, — ответила мужу госпожа де Мариско. — Поезжай, дорогой, если хочешь, а мне придется остаться с Жасмин. До рождения ребенка ей нельзя путешествовать. Это и благодать, и трагедия, что Рован оставил ее с таким прощальным подарком. Ребенок должен родиться в конце июня — начале июля. Если он окажется здоровым, мы вернемся в Англию в августе. Плавание будет не из приятных: на том же корабле нам придется везти тело Рована в Кэдби. — Ее глаза наполнились слезами. — Как это несправедливо, Адам!

Успокаивая, он обнял жену за плечи:

— А ты, девочка, сколько похоронила мужей, прежде чем мы нашли друг друга? Конечно, внучке я не желаю такой судьбы, но уверен, она выйдет замуж снова и, как мы, обретет свое счастье.

— Надеюсь, — вздохнула Скай. Она привыкла к мирной жизни, но последние месяцы были ужасны. Сначала из Ирландии приехал Фергус Даффи с письмом от Куллена Батлера и Адали. Весть, которую он привез, поразила и до глубины души расстроила ее и Адама. Они тут же поспешили в Ирландию, хотя плавание было небезопасным в это время года. Внучку они нашли ослабевшей, горюющей по мужу. Она чудом осталась жива, сказал им Куплен Батлер. Когда через несколько недель после приезда бабушки Жасмин обнаружила, что беременна, радость ее не знала границ. Ребенок станет последним подарком Рована и знаком, думала она, что ей следует жить и дальше и не только ради его памяти, но и ради детей.

— Ты ведь вернешься домой в Англию? — спрашивала ее бабушка. — Возвратишься в конце лета со мной и Адамом в Королевский Молверн?

— Я должна ехать в Кэдби, бабушка, — отвечала Жасмин. — Это дом Рована. Он хотел, чтобы Генри и Индия росли там. Мы говорили об этом как раз перед тем… перед тем, как его убили. Мы собирались вернуться после того, как ожеребится первая из кобыл, и понимали, что можем спокойно оставить Магвайр-Форд на попечение Рори Магвайра. Он со всем старанием присмотрит за поместьем, потому что любит эту землю. «Рори Магвайр. Вот еще загадка», — думала Скай. Как только к Жасмин вернулось сознание. Куплен Батлер сообщил ей, что они послали к шерифу Ферманаха сэру Джорджу Хардингу с донесением об убийстве маркиза Вестлея и последующей казни преступника. Сэр Джордж взял на себя труд приехать в Магвайр-Форд, чтобы самому разобраться с этим делом.

— Не могу поверить, — напыщенно заявил он, — чтобы королевский чиновник мог повести себя как разбойник, — и впился взглядом в Куплена Батлера, давая тому понять, что не доверяет священнику старой веры.

— Господин, — спокойно отвечал ему отец Куплен, — я понимаю, что вы, так же как и мы, потрясены убийством маркиза Вестлея, но уверяю вас, именно чиновник Фини совершил преступление. Приехав сюда, леди Линдли рассчитала Фини, и, перед тем как его повесили, он признался, что целился в нее и не намеревался убивать его светлость. Поскольку крестьяне сильно любили и маркиза, и маркизу, мы, к сожалению, не смогли уберечь мастера Фини для правосудия. Он признал свою вину и был тут же повешен, да простит Господь его душу. — И Куплен Батлер торжественно перекрестился.

— Хм, — протянул сэр Джордж и добавил:

— Мне необходимо повидаться с ее светлостью. Не все в этом деле мне нравится, сэр.

— Конечно, милорд. Но свидание не должно быть слишком длительным. Бедная леди так горюет, что чуть не умерла. Жасмин приняла сэра Джорджа Хардинга в спальне, сидя на кровати и опираясь на подушки. Одета она была скромно, но богато: в темном, отделанном мехом платье и кружевном батистовом чепце. Глаза на бледном лице казались огромными, а черные волосы еще сильнее оттеняли бледность кожи. Веки покраснели, и темные круги виднелись под глазами.

Краткая беседа с ней убедила сэра Джорджа в том, что как бы ни умер маркиз Вестлей, его жена в этом не виновата — горе переполняло ее.

— Я пришлю вам земельного агента, — великодушно объявил он, но Жасмин покачала головой:

— Нет, милорд. Поместье мужу не принадлежало. Магвайр-Форд принадлежит мне. В Эннискиллене вы, без сомнения, найдете подтверждающие мои слова документы. А мастер Магвайр — наш управляющий.

— Бывший владелец земель? — Сэр Джордж пришел в ужас.

— Родственник бывшего владельца, — едва слышно поправила его Жасмин. — Его назначил мой муж. Он прекрасно исполняет свои обязанности, милорд.

— Я не могу этого позволить! — взорвался сэр Джордж.

— Это не вам решать, сэр! — в свою очередь разозлилась Жасмин, и на ее щеках появился едва заметный румянец. — Сам король подарил мне Магвайр-Форд, и я могу делать с поместьем все, что мне заблагорассудится. А теперь уходите. Я больна и ослабла от горя. И не могу больше разговаривать.

"Что, — думала Скай, — привлекало ее к Рори Магвайру? Вежливый. Уважительный. Заботливый». Она заметила его взгляды, которые он изредка бросал на Жасмин.

— Он ее любит, — как-то сказала она Адали, когда они были одни в большом зале. Жасмин с Магвайром в это время осматривали жеребых кобыл.

— Да, мадам, — согласился евнух. — Но он знает свое место. К тому же она его никогда не полюбит. Время для них неблагоприятное. Так говорят звезды.

— И все же он сохнет по ней, — заметила госпожа де Мариско. — Печально. Я рада, что после родов мы сможем уехать в Англию. — Скай горько рассмеялась. — Здесь моя родина. Столько лет я была оторвана от нее и вот сейчас так стремлюсь в Англию. Ты скучаешь по Индии, Адали?

— Редко, мадам. Видите ли, мадам, я считаю, раз люди находятся в каком-то месте, они и должны там находиться. Поэтому, если сегодня я живу в Ирландии, а завтра поеду в Англию, нет смысла тратить свои чувства, скучая по Индии. Вы не согласны со мной?

Скай рассмеялась;

— Ты напомнил мне одного старого друга, астролога Османа, который давно уже мертв. Он ответил бы мне что-нибудь похожее, если бы я задала ему тот же вопрос, Адали. Твоя мудрость ободряет меня в трудные минуты.

Прошла зима. С приходом весны кобылы ожеребились на пастбищах Магвайр-Форда. Глядя на лошадей, пасущихся на лугах со своим потомством. Жасмин в первый раз за долгие месяцы улыбнулась. Из четырех жеребят оказалось три кобылки и очаровательный жеребчик с одним лишь белым пятном на ноге.

— Мой! — заявила леди Индия Линдли, удобно устроившись на руках высоченного Адама. — Мой, деда!

— Ха! — усмехнулась Скай с молодым лордом Линдли на руках, которому только что исполнился год. — Как ты думаешь, маркиз, дадим твоей сестренке этого жеребца?

Генри запихнул палец в рот и посмотрел на нее голубыми глазами, как будто на самом деле обдумывал вопрос.

— Слава Богу, все здоровы, — сказала Жасмин. — Как бы я хотела, чтобы успех нашего дела видел сейчас Рован. Здесь хорошее место, бабушка, для выращивания лошадей. Магвайр должен успешно справиться. Конечно, я когда-нибудь приеду сюда, но отныне нашим домом будет Кэдби. Может быть, когда подрастет Генри, ему захочется провести здесь какое-то время, а может быть, я подарю эти земли Индии. Что ты об этом думаешь?

Шел июнь. Жасмин заметно раздалась, но была здорова и сохраняла бодрость и как будто расцвела внутренней красотой.

— Я думаю, Индия будет хватать все, до чего только сможет дотянуться ручонками, — улыбнулась Скай. — Видимо, в ее характере очень много от Моголов. Времени еще достаточно, Жасмин, чтобы решить, кому что отдать. Пока что Генри наследует отцовские земли, а Индия — твои. Но может быть, ты посчитаешь нужным подарить Магвайр-Форд новому ребенку. Кто бы ни родился — мальчик или девочка, потребуется наследство либо приданое. А когда-нибудь ты снова выйдешь замуж. Появятся еще дети, и их тоже надо будет чем-то обеспечивать.

Жасмин ничего не возразила. Это показалось Скай интересным, но, может быть, внучка просто не хотела с ней спорить.

Роды начались на восьмой день июля.

— Точно девять месяцев со дня смерти его светлости, — многозначительно заметил Адали.

В отличие от двух первых на этот раз роды были трудными, Скай предусмотрительно послала в монастырь Непорочной Невесты на Скалах, где ее старшая сестра Эйбхлин занималась врачеванием. Ей было уже за семьдесят, но она не бросала свою любимую медицину. Она приехала в первый день июля и тут же заявила:

— Это несправедливо, Скай! Я — согбенная старуха, а ты выглядишь наполовину моложе своего возраста! Скай рассмеялась и обняла Эйбхлин:

— Мне будет семьдесят еще до Рождества. Если ты и не помнишь, сколько мне лет, то я это хорошо чувствую. — Сестры не видели друг друга долгие годы.

И теперь, когда Жасмин оказалась в трудном положении, Скай чувствовала облегчение, что рядом с внучкой Эйбхлин.

— У тебя так было с Дейдрой, — заявила она. — Ребенок идет ножками. Я их чувствую.

Жасмин застонала от нового приступа боли, пронзившей ее.

— Проклятие! — вскрикнула она. — С Индией и Генри было не так ужасно. Они родились быстро, бабушка.

— Сейчас, сейчас, дорогая, — успокаивала ее Скай. — Малыш идет в не правильном положении, и тетя сейчас его перевернет. Дейдра меня так же замучила. — Она намочила платок в тазике с прохладной ароматизированной водой и положила на лоб Жасмин. — С каждым ребенком бывает по-разному. Я уж это знаю, родив восемь детей.

Осторожно Эйбхлин перевернула ребенка, но, видя, как хмурится сестра, Скай поняла, что неладно что-то еще.

— В чем дело? — тихо спросила она.

— Кажется, пуповина обмоталась вокруг шеи, — так же едва слышно ответила Эйбхлин.

Новый приступ боли скрутил Жасмин, и она пронзительно закричала. Капельки пота выступили на лбу. Она судорожно вздохнула, будто ей не хватало воздуха.

— Я не вынесу, — простонала она.

— Я уже вижу головку, — успокаивающе сказала Эйбхлин. — Натужься посильнее, и все быстро кончится. — Ее голос звучал почти весело.

Жасмин сердито посмотрела на нее, но почти сразу перестала чувствовать к себе жалость.

— Это мальчик, — проговорила она. — Только мальчик может быть таким бесчувственным к матери. Скай засмеялась:

— Больше похоже на девочку. Девочки всегда ссорятся с матерями. Разве не так, дорогая? — Она снова усмехнулась. — Спорим на золотую монету. Жасмин, что скоро у меня появится еще одна правнучка.

Бирюзово-голубые глаза Жасмин блеснули.

— Договорились! — И она снова задохнулась от боли.

— Тужься, девочка! — приказала Эйбхлин. — Тужься! Жасмин свирепо посмотрела на нее, но сделала, что ей велели, вложив все свои силы. К облегчению, она почувствовала, что ребенок покидает ее тело и схватки затихают.

— Молодец! — похвалила ее Эйбхлин. — Еще одно усилие, и все будет кончено. — Она повернула ребенка, который появился на свет уже по плечи, и осторожно распутала намотавшуюся на шейку пуповину. — Ничего опасного, — повернулась она к сестре. — Запуталось неплотно. Но я так и чувствовала.

— А-а-а-а! — закричала Жасмин и натужилась снова. Ребенок выскользнул из ее лона и почти в ту же секунду заплакал. Умение и быстрота, с какими работала Эйбхлин, поразили Скай. Она отерла ребенка от крови, очистила ротик от слизи, потом передала прабабушке, перерезала и аккуратно перевязала пуповину.

— С тебя, дорогая, золотая монета, — сообщила она Жасмин, пеленая девочку.

— Дай мне ее посмотреть, — попросила Жасмин. — Она похожа на Рована? На него похожи и Индия, и Генри.

— Мне кажется, она похожа на тебя, — ответила Скай, передавая внучке ребенка. — Как ты ее назовешь?

— Фортуной, — отозвалась Жасмин. — Злая судьба отняла у меня ее отца. Но предыдущей ночью мы, по счастью, любили друг друга. Это удача, что я смогла ее зачать. Пусть она будет Фортуной Линдли. И хотя я и воспитаю ее в англиканской вере, крестить ее будет отец Куплен, и его порадует, если я добавлю имя Мэри. Леди Фортуна Мэри Линдли. Как звучит, бабушка? Тетя Эйбхлин?

— Хорошее имя, — согласилась Скай и, отвернувшись, вытерла глаза. — Я становлюсь сентиментальной старухой, — проворчала она. — Но рождение ребенка вызывает во мне удивление и трепет.

— Не могу и вспомнить, скольких детей я привела на этот свет, — ответила ей сестра, — но и у меня, Скай, возникают те же чувства.

Жасмин взглянула на девочку и признала, что бабушка права: в ней ничего не было от Рована, но Фортуна была еще так мала, и судить еще рано. Ребенок уже не кричал — девочка сонно смотрела на мать. Жасмин улыбнулась дочери:

— Добро пожаловать, леди Фортуна Мэри Линдли. Жаль, что ты не узнаешь своего отца — он был замечательным человеком, но я и мои родные будем любить тебя всей душой.

— Дай ее мне, — проговорила Скай. — Рохана, Торамалли и весь дом не дождутся, чтобы увидеть ребенка. Ты была в родах весь вчерашний день и всю ночь. Но теперь утро, и я уже слышу за дверью Индию. Ей хочется посмотреть сестричку.

Рохана и Торамалли, которые, хотя и были во время родов в спальне госпожи, сидели там без дела, а теперь подошли посмотреть ребенка.

— У нее такая же родинка Моголов, — заметила Торамалли.

— И материнские голубые глаза, — подхватила Рохана. — Леди бабушка права: она похожа на госпожу, от отца только рыжеватые волосы.

— Ее волосы рыжее, — возразила Торамалли.

— У ее бабушки Велвет волосы золотисто-каштановые, — напомнила Скай. — Да, пожалуй, в ней больше всего от де Мариско, чем от кого-нибудь еще. — Она подняла девочку и поспешила из комнаты, чтобы показать ее Адаму, родственникам, Адали, всем, кто с нетерпением ждал новостей о вновь родившемся члене семьи.

— Наверное, так выглядела Жасмин, когда была маленькой, — предположил Адам, нянча ребенка на руках. Потом нежно коснулся пальцем крохотной родинки на верхней губе.

— Я тоже хочу посмотреть! — потребовала леди Индия Линдли, и ее няня подняла девочку, чтобы она могла взглянуть на сестренку. — Ребенок. — Голос Индии звучал слегка разочарованно. — А я хотела пони. Деда, у меня будет пони?

— Будет, мисс Индия, будет, когда мы вернемся домой в Англию, — пообещал Адам. — Ты какого хочешь?

— Черного, — не колеблясь ответила Индия.

— Будет тебе красивый толстый черный пони. — И Адам повернулся к жене. — Фортуна кажется здоровым ребенком. Через месяц мы можем отправляться, Скай. Ирландия — замечательная страна, но я скучаю по Королевскому Молверну.

— Жасмин должна набраться сил перед дорогой, — ответила мужу госпожа де Мариско. — Я думаю, шести недель будет достаточно, если все пойдет нормально. И тогда мы сможем ехать домой, в Англию.

Эйбхлин, еще несколько дней после рождения Фортуны оставалась со Скай, а потом стала собираться обратно в монастырь.

— Будь осторожна, — предостерегла ее сестра. — Англичане серьезно взялись за Ирландию и уже не выпустят ее. Я благодарю Бога за то, что монастырь Непорочной Невесты стоит вдали от торных дорог, но можно себе представить: то, что случилось с монастырями в Англии, вероятно, произойдет и здесь, в Ирландии. Молитвенные дома сожгли раньше. Король Яков — неплохой парень и избрал свой путь — свободу религии. А вот его окружение, какие бы у них ни были молитвы: алчность, фанатизм, невежество, — предпочитает хаос, вызванный религиозной рознью. Внимательно следи за всем происходящим, а в случае чего я тебя тоже извещу.

— Я умру задолго до того, как произойдут какие-либо перемены, и возблагодарю Господа за легкое избавление, — ответила Эйбхлин. — У меня в груди растет опухоль. Я проживу год, от силы два.

— Эйбхлин! — Скай пришла в ужас от откровенного признания сестры.

Эйбхлян грустно улыбнулась:

— Из всех сестер только ты и я прожили жизнь так, как хотели сами, Скай, и не позволили ни одному мужчине нас учить. В Ирландии я одна из трех женщин-врачей. Всю свою жизнь я помогала другим: вводила новые души в наш мир, облегчала страдания умирающих, лечила больных. Жизнь для меня была радостью, и я всем сердцем благодарю Бога за то, что он дал мне такое полное счастье. И вот теперь я умираю. Могу ли я жаловаться? Мне семьдесят четыре года, Скай, — возраст почтенный. Ни одна из наших сестер: ни Муар, ни Пегги, ни Брайд — не дожили до этих лет.

Эйбхлин ободряюще похлопала сестру:

— Не горюй слишком обо мне. Когда Господь меня призовет, я с радостью отправлюсь к нему и буду с таким же усердием служить ему, как старалась служить всю жизнь. Тогда оплакивай меня в сердце своем — ты ведь будешь это делать, даже если я тебе запрещу, — но не очень долго, сестренка. Плакать тут не о чем. Я до конца прошла свой путь. А многие ли из нас могут сказать то же? Даже ты не сможешь, Скай О'Малли. Даже ты!

Глядя, как сестра едет прочь по дороге на своей низкорослой коричневой лошади, Скай поняла, что никогда больше не увидит Эйбхлин О'Малли.

— Куда делись все эти годы? — раздраженно пробормотала Скай. — Разве может Эйбхлин умереть? Неужели семьдесят? Боже! А Адаму в следующем месяце будет восемьдесят. Пожалуй, я, как старушка Бесс, начну ненавидеть зеркала. Допускаю, что выгляжу моложе своего возраста, но уже чувствую горячее дыхание старости с ее болями и болячками. А в своем сознании я все еще молода и полна жизненных соков! Черт возьми, я не готова стареть! — Она скривила лицо и твердо решила:

— Я никогда не постарею. — Взглянув снова на дорогу и увидев, что сестра вот-вот скроется из виду, она прошептала:

— Доброго пути тебе, Эйбхлин О'Малли, до встречи в другом мире. — Потом повернулась и твердой походкой с развевающейся на ветру юбкой отправилась обратно в замок.

Фортуна Линдли была крещена отцом Кулленом в деревенской церкви Магвайр-Форда. «Мать удачно выбрала крестных родителей», — думала Скай. Брайда Даффи в своем лучшем и единственном платье была крестной Фортуны, а крестным отцом стал Рори Магвайр. Они гордо стояли у древней каменной купели, пока девочка становилась членом христианского братства. Луч солнца сквозь витражное стекло узкого окна, гордости церкви, коснулся детской головки.

Скай пригляделась. Волосы Фортуны, для младенца очень густые, были ярко-рыжими. Таких у Велвет не было никогда. «Когда родилась дочь, — думала Скай, — ее волосы выглядели гораздо темнее. Только к шести месяцам черные волосы выпали и голова приобрела рыжину, но не такую, как у Фортуны Линдли. Должно быть, я старею, — решила Скай. — Как я могла не заметить раньше, что волосы внучки золотисто-рыжие? Того же цвета, что у Рори Магвайра"

Скай оцепенела. Что она придумала? Между Рори Магвайром и Жасмин ничего не было. Ровным счетом ничего. Да, юный осел ее любил, но она об этом даже не догадывалась. Она все еще любила Рована Линдли и будет его еще долго любить, Скай знала, как это происходит после смерти мужа. И все же откуда взялись эти золотисто-рыжие волосы?

В дни между крещением Фортуны и их отъездом в Англию мысли Скай постоянно возвращались к новому члену ее семьи. Взгляд перескакивал с ирландца на правнучку и обратно. И убеждение ее все более крепло: Фортуна Линдли — не дочь Рована Линдли. Одного она не могла понять, как это могло случиться. Жасмин вовсе не походила на женщину, которая что-то таит на душе. Она постоянно разговаривала с детьми об отце, и с новорожденной тоже. И фальши в ней вовсе не чувствовалось.

— Я что, совсем рехнулась? — вслух спрашивала себя Скай. Этой тайной отягощать Адама она не хотела. Но ей нужно было с кем-нибудь поговорить. Адали. У Жасмин от него нет секретов. Он знает все, но захочет ли ей рассказать? — Если не захочет, я у него один за другим все ногти вырву, — мрачно бормотала Скай.

Вечером, накануне отъезда, она дождалась, пока они остались в большом зале одни. Все остальные разошлись спать.

— Адали, я хочу поговорить с тобой, — начала Скай. Он тут же приблизился, как всегда почтительный и вежливый:

— Да, мадам? Чем могу вам служить?

— Ты, черт возьми, можешь сказать мне правду! — выпалила госпожа де Мариско.

— Что вы хотите знать, мадам? — спросил он осторожно.

— Почему моя правнучка Фортуна похожа на Рори Магвайра? — прямо потребовала она.

— Потому что он — ее отец, — так же откровенно ответил евнух. «Не было смысла обманывать эту замечательную женщину, — думал Адали. — Она примет только правду».

Скай с присвистом выдохнула. Так вот в чем дело. Ни обмана, ни увиливаний. Прямой ответ. Она приняла довольно внушительный бокал вина, который наполнил для нее Адали, и тяжело опустилась в кресло у камина. Дав знак евнуху сесть напротив, она попросила:

— Объясни мне эту загадку.

Тщательно подбирая слова, Адали рассказал, как они с Кулленом Батлером составили заговор, чтобы спасти Жасмин.

— Скажу вам Откровенно, — заключил он, — я очень сожалею, что они не смогут пожениться. Бедный Магвайр понимает, что будет вечно разрываться между любимой женщиной и родиной. Если война придет на землю Ирландии — а из того, что я здесь вижу, могу заключить, так оно и будет, — они окажутся в разных лагерях, она — верноподданная английского короля, он же это подданство принять никогда не сможет.

— Не сможет, — подтвердила Скай.

— Принцесса не подозревает о нашем заговоре, миледи. Когда она объявила, что ждет ребенка, я и не думал, что единственная краткая встреча с ирландцем может принести плод. Ночью, накануне убийства мужа, они были вместе, и до этого тоже. Я понял правду, только увидев ребенка. В девочке много от матери, но боюсь, что больше от отца. Хорошо, что мы возвращаемся в Англию. Настанет время, и трудно будет отрицать родственную связь между леди Фортуной Линдли и Рори Магвайром, окажись они рядом в одной комнате. И все же, миледи, я спас жизнь госпожи, и это самое главное.

— Да, Адали, это так, — согласилась Скай. — И пока Фортуна будет вдали от Ирландии, кто разгадает правду? Генри и Индия слишком малы, чтобы запомнить Магвайра. Жасмин, хоть и любезна с ним, уделяет бедному малому не много внимания. Я буду постоянно твердить о рыжеватых волосах Велвет, если кто-нибудь спросит о волосах Фортуны, и здесь мы можем чувствовать себя в безопасности. В волосах Рована Линдли тоже был рыжеватый оттенок. Может быть, и ее волосы с возрастом потемнеют. А если нет, я всем и каждому буду рассказывать, как она напоминает мою покойную мать.

— А святому отцу вы признаетесь, что знаете правду? — спросил Адали.

— Да, — ответила Скай. — Может быть, я смогу успокоить его совесть. Ведь та практическая помощь, которую он оказал тебе в этом деле, противоречит его вере. А он знает, что отец Фортуны Рори Магвайр? О, бедный Куплен!

— Знает, — признался Адали. — Он заметил сходство почти сразу, но не сказал ни слова. Он понимает, что девочка здесь ни при чем и ей ни в коем случае нельзя повредить. К тому же никто и не сомневается, что ее отец Рован Линдли, а Куплен Батлер не собирается поднимать шума.

— Я сейчас же поговорю с ним. — Скай поставила бокал на каменный пол и поднялась. — Спасибо за откровенность, Адали. Я уж подумала, что совсем постарела и поглупела.

— Ваш взгляд всегда останется таким же острым, — заверил ее Адали. — Вы любите мою госпожу не меньше меня и никогда не сделаете ей ничего худого.

Госпожа де Мариско нашла племянника в доме и сразу заговорила без обиняков. Сначала он вспыхнул, потом лицо его побледнело.

— Не носись со своей мнимой виной, — резко упрекнула она. — Вы с Адали сделали только то, что было необходимо. Преступно было позволить Жасмин умереть. Спасибо за то, что у тебя хватило мужества так поступить, дорогой мой Куллен. — И она поцеловала священника в щеку.

— Тетя Скай, вы всегда можете представить то, что в моем понимании является морально не правильным, верным, — слегка улыбнулся Куплен Батлер.

— Быть рядом и не попытаться спасти умирающего гораздо большее преступление, чем те, на которые указывает нам так называемая общественная мораль, — возразила ему Скай.

— Вы хотите сказать, тетя, что и церковь может ошибаться?

— Безусловно, — живо ответила она. — Многие утверждали это и до меня и будут утверждать после. Церковь и ее законы созданы людьми, а люди слабы. Не Бог, заметь, а люди. Поэтому гораздо благоразумнее руководствоваться здравым смыслом!

— Вы никогда не изменитесь, тетя Скай, — громко рассмеялся священник. — Все та же независимость мыслей и духа.

— А ты полагаешь. Бог меня осудит за нее?

— Нет, тетя. Он видит, что у вас доброе сердце. Такой он вас создал и позволил пройти свой путь, и поэтому я думаю, что он доволен своим творением. Сделайте так, чтобы Фортуна держалась подальше от Ирландии. Она вырастет и станет похожей на отца. Нельзя допустить, чтобы они встретились. Мы все можем попасть в очень неудобное положение.

— Ты думаешь, он подозревает? — спросила племянника госпожа де Мариско.

Куплен Батлер покачал головой:

— Конечно, он рад, что помог Жасмин выжить, но до сих пор несет бремя стыда за то, что совершил. Ведь он по-настоящему любит ее, хотя, я уверен, и понимает, что союз между ними невозможен.

— Ему нужно жениться, — заявила Скай. — Добрая женщина облегчит его жизнь.

— Нет, тетя, политическая ситуация в Ирландии слишком нестабильна. Всю жизнь Рори прожил в этой обстановке. На его глазах семью и господина принудили покинуть страну. Он лишился земель и вынужден служить управляющим у английского лендлорда. Пройдет немного времени, и между его детьми и детьми Жасмин могут возникнуть серьезные осложнения. Так пусть уж лучше остается холостяком и посвятит себя Магвайр-Форду, его жителям и лошадям. Под защитой, которую предоставит им Жасмин в качестве землевладелицы, они все сумеют выжить.

— А что будешь делать ты и чему будешь учить здешних людей, когда фанатики в конце концов поднимут головы? А они поднимут, ты знаешь это сам, мой мальчик.

— Я буду советовать всем прихожанам следовать велению своей совести, — тихо ответил священник. Скай нетерпеливо фыркнула:

— Под этим ты понимаешь следование догматам Святой Матери Церкви. В таком случае они будут растерзаны. Куплен. Стыдись. Не того я от тебя ожидала, мой мальчик. Ты должен учить их, как выжить. Если в семье есть братья и сестры, одни могут перейти в лоно ирландской церкви, другие продолжать придерживаться старых верований. Тогда ни одну семью не искоренят до конца. И если обе веры будут соседствовать друг с другом, ни одна не станет казаться более правильной. Невежество, мой мальчик! Невежество обращает людей друг против друга!

Утром Скай разыскала Рори Магвайра. — Не будьте уж слишком патриотом, — предупредила она его. — И если потребуется, расстаньтесь с Магвайр-Фордом. Ирландец покачал золотисто-рыжей головой.

— Я устал от сражений, — проговорил он, — но бежать, как другие, я не смогу. Я слишком люблю это место, чтобы бросить его. Ваша внучка была столь добра, что разрешила мне здесь остаться, и я обещал, что не подведу ее.

— Вы смелее других, — заметила Скай. — Бегство самый легкий выход. Остаться и искать мира, даже если он вам не по душе, намного труднее, Рори Магвайр.

— Вы сами когда-то прошли этот путь, — улыбнулся он.

— Давным-давно. И он мне дался нелегко. — Она улыбнулась ему в ответ и слегка усмехнулась. — Признаюсь честно, опорой и спасением для меня стал Адам.

К ним присоединилась Жасмин. Она была одета в дорожный костюм, шелковую юбку цвета бургунди и жакет для верховой езды с накрахмаленным воротником и ирландскими кружевными манжетами из небеленого полотна. Волосы, разделенные посередине на пробор, заплетены, и косы уложены в пучок. Сегодня, как и в тот день, когда Рори Магвайр увидел ее впервые. Жасмин была прекрасна. Она улыбнулась ему:

— Бабушка, без сомнения, дает вам наставления, Магвайр. Не стану ее поправлять, потому что ее советы всегда хороши. Добавлю от себя — хорошенько заботьтесь о лошадях. За Козодоем, его кобылицами и жеребятами надо присматривать. Подпустите Козодоя к тем двум кобылам, которые не ожеребились в прошлый раз, и посмотрите, будет ли от этого прок. Вскоре в Дандолк прибудет корабль с еще несколькими кобылами. Вам сообщат об этом. Домой их пригоните сами. И как только они оправятся от путешествия и отдохнут, спарьте с нашим жеребцом.

— А что, миледи, делать с маленьким жеребчиком? — спросил ирландец. — Холостить его по весне? И как его назвать?

— Выхолощенный, он не принесет нам пользы, — ответила Жасмин. — Думаю, когда он немного подрастет, отец начнет его ревновать. Поэтому их надо содержать раздельно. Он будет производителем, когда созреет, но не с нашими кобылами. Полуночник станет красивым и быстрым конем. Годика через два мы выставим его на скачки, и все, кто захочет от него потомства, будут нас об этом просить. — Она рассмеялась. — Ну что, умно я придумала?

— Умно, если он победит, — подавила смешок Скай. — А если не победит, тогда другое дело. Да, Магвайр?

— Да, миледи, — согласился ирландец и повернулся к Жасмин. — Так Полуночник?

Она кивнула.

— Мать у него Ласточка, отец — Козодой. Полуночник, я думаю, хорошее имя, Магвайр.

— Может быть, мы все же отправимся? — высунул из кареты седую голову Адам. — Я хотел бы до зимы попасть домой!

Все рассмеялись его нетерпению, и Скай, кивнув Магвайру, поддерживаемая лакеем, забралась в карету к мужу.

— Счастливого пути, милорд и миледи! — пожелал им Рори Магвайр.

К карете подошел священник.

— До свидания, тетя. До свидания, дядя Адам. Господь с вами.

— Да, да, — послышался из глубины кареты голос Адама. — Да будет в пути с нами Бог!

Тистлвуд, приехавший в Ирландию с хозяином и госпожой, глянул на них вниз и улыбнулся.

— Нам не отплыть отсюда, пока мы не доберемся до Дандолка. Отправлюсь-ка я, пока хозяина не хватил удар. — И он опытной рукой взялся за вожжи, щелкнул кнутом над головами лошадей, и карета тронулась в путь.

Жасмин побежала к другой карете, довольная, что дети и кормилицы устроены.

— Окликните меня, когда проголодается Фортуна, и мы остановимся. Слышишь, Марта?

— Да, миледи, — раздался бодрый ответ Адали, Рохана и Торамалли заняли третью карету, за которой выстроилось еще три телеги с багажом. Удостоверившись, что все в порядке, Жасмин вскочила на Эбони и взглянула на Магвайра.

— Вы верный и преданный друг, Рори Магвайр. Я не забуду вас и ваше доброе сердце. Нет смысла просить вас заботиться о Магвайр-Форде и его жителях. Земля эта больше ваша, чем моя, и я знаю, что вы не предадите памяти моего любимого мужа и мое доверие. Благодарю вас за то, что позволили моему мужу лежать до вчерашнего дня в вашем семейном склепе Теперь я везу его домой, чтобы он упокоился в родной земле.

— Я никогда не забуду вас, миледи, — ответил ей Рори Магвайр. — И буду заботиться об этой земле ради вас и ваших детей. — Он взял ее руку, мгновение смотрел ей в лицо голубыми, как озерная вода, глазами, потом почтительно поцеловал затянутую в перчатку кисть. — Да хранит вас Бог на пути в Англию, миледи. Надеюсь, вы скоро приедете к нам снова. Если бы все англичане были такие, как вы, мы были бы с ними друзьями, а не кровными врагами. — Он выпустил ее руку.

— До свидания, кузина. — Куплен Батлер осенил отъезжающих крестным знамением. — Надеюсь, что увидимся с тобой снова. Но если нам встретиться не суждено, благодарю тебя за мою маленькую каменную церковку.

— Присматривайте тут за всеми, — произнесла Жасмин и, повернув лошадь, поскакала к голове каравана из карет и телег вслед за бабушкиным экипажем.

Поглощенные своими мыслями, мужчины смотрели ей вслед. Куплен Батлер раздумывал, сохранится ли мир в Ирландии теперь, когда англичане в таком количестве селятся в Ольстере. Или вражда опалит многие поколения? Вражда, ставшая образом жизни, взращенная в глубинах душ кельтов и англосаксов. А ведь никакой разницы не было между этими людьми. И священник сокрушенно покачал головой — он этого не понимал.

Рори Магвайр так пристально вглядывался вдаль, стараясь еще хоть на миг удержать образ Жасмин, что глаза стали слезиться. «До свидания, любовь моя, моя единственная, — печально думал он. — До свидания, сердце мое». Он почувствовал слезу на щеке. «Нет, я не заплачу! Мужчины не плачут, точно слезливые девушки». Вот уже караван оказался у поворота. Жасмин повернулась в седле, помахала рукой и скрылась за изгибом дороги. А он все махал и махал рукой, а другой утирал катящиеся по лицу слезы. Мужчины не плакали.

Часть 4. ЖАСМИН. Англия. 1611 — 1613

Глава 18

— Ты в трауре по Ровану уже год. Мне кажется, этого вполне достаточно, — сказала графиня Брок-Кэрнская своей дочери Жасмин Линдли. — Откровенно говоря, всякое дальнейшее проявление горя будет нарочитым.

— Тебе легко говорить, мама, — горько возразила Жасмин. — Ты ведь никогда не теряла мужа. А я потеряла уже двух. — Она неотрывно смотрела на пасторальный пейзаж из окна своей гостиной. Лето клонилось к закату, окрестные холмы буйно зеленели, и река, как всегда спокойно, несла свои воды.

Велвет глубоко вздохнула. Ей нельзя было выходить из себя. Смерть Рована неожиданной трагедией потрясла семью, и теперь уже ничего нельзя было изменить. Он ушел и никогда больше не вернется, а Жасмин пора задуматься о новом замужестве. Не может же она прожить остаток жизни в одиночестве. Она еще слишком молода.

— Мы с Алексом планируем, чтобы осенью ты поехала с нами ко двору, — сказала Велвет. — Сибби с Томом тоже там будут. Сейчас при дворе в самом деле стало очень интересно.

— А я слышала, двор стал хуже клоаки, — упрямо ответила Жасмин. — Удивляюсь, как отчим соглашается туда ехать. Я считала его благоразумнее. Но может быть, мама, ему легче согласиться с тобой, чем спорить. Я не поеду. Мне надо думать о детях, а они слишком малы, чтобы ехать со мной.

— Бог с тобой. Жасмин! — раздраженно воскликнула мать. — Они и не должны с тобой ехать. Ко двору едут за развлечениями. Внуки отлично устроены в Кэдби и, слава Богу, здоровы.

— Они еще маленькие, чтобы их оставлять, — не соглашалась Жасмин.

— Глупости! — твердо заявила Велвет. — Индии почти три с половиной года, два с половиной Генри, и Фортуне исполнился год. У всех есть няни. Не думаешь же ты, что Адали кому-нибудь позволит причинить им вред… Он так им всем предан.

— Мать права, — подхватила Скай, до этого молча сидевшая рядом.

— Бабушка! — Жасмин рассчитывала, что Скай поддержит ее.

— Права, — повторила госпожа де Мариско. — Ровану не понравилось бы, что ты заперлась в Кэдби. В нем самом жизнь так и кипела! Чем дольше ты здесь будешь оставаться, тем больше зарастешь мхом. Из обычного мужчины ты сделала святого. Но что хуже всего, ты портишь детей.

— Они растут без отца. — Слезы брызнули из глаз Жасмин.

— Это не причина, чтобы потакать каждому их желанию и прихоти, — резко ответила бабушка. — Я вырастила достаточно детей, чтобы разглядеть тревожные признаки. Индия — настоящий маленький тиран. Генри тянется за ней. И Фортуна, хоть и мала, но тоже показывает характер. Она будет кричать, пока не покраснеет, но получит то, чего хочет. Не тешь себя мыслью, что с годами их привычки изменятся. С каждым днем, с каждой неделей, с каждым месяцем, с каждым годом дети будут становиться все упрямее, если ты не начнешь их воспитывать. Раз сама не можешь этого делать, Жасмин, предоставь воспитание другим. Пусть поживут немного у меня в Королевском Молверне, а сама с матерью и семьей поезжай ко двору. Когда-нибудь тебе придется задуматься о браке, даже если ты не хочешь этого сейчас.

— Королева устраивает восхитительные маскарады, — восторгалась Велвет.

— А король на них не ходит, — откликнулась Жасмин.

— Ну, Яков такой степенный, — рассмеялась мать. — Всегда был таким.

— Пока дело не доходит до мальчиков, — возразила Жасмин. — Говорят, юный Керр все еще фаворит его величества. Я слышала, он учит парня латинскому языку, а его нужно учить английскому. Его шотландский английский просто нельзя понять.

— Это правда, — признала Велвет и добавила:

— Он переделал имя на английский лад и теперь зовется Карром.

— Но как королева это терпит? — спросила Жасмин.

— Что терпит? — переспросила Велвет. — Король ей предан, предан и детям. А у нее их было девять, хотя не все остались в живых. Ее любимчики — принцы, особенно Генри, а вот гордость и услада отца — принцесса Елизавета. У короля и королевы разные интересы, но не будь они центром нашей вселенной, мы бы не заметили в их отношениях ничего дурного. Король бывает несдержан с теми, кого любит, будь то леди или джентльмен, отсюда и слухи. Давай-ка подумаем о твоих нарядах. Мода меняется, и тебе нужен новый гардероб.

— А если поеду я, ты поедешь с нами, бабушка? — спросила Жасмин.

Скай рассмеялась:

— Мне, к счастью, уже поздновато, и я с удовольствием останусь в Королевском Молверне и постараюсь привить твоим детям уважение к старшим и хорошие манеры. Генри полезно пожить рядом с мужчиной. Дедушка хотя и старик, но человек очень живой. Он и теперь охотится несколько раз в неделю. Генри и Индия научатся ездить верхом.

Легкая тень пробежала по лицу Жасмин.

— Меня учил скакать на лошади отец. Он говорил, что знатные женщины в Индии не ездят верхом, но раз Кандра была великолепной наездницей, то и мне не надо отказывать в этом удовольствии. Он с таким увлечением учил меня. Поэтому в отличие от сестер я и могла сопровождать его и братьев на охоту.

— А сколько тебе было лет, когда тебя начали учить? — спросила Велвет.

— Три года, — ответила Жасмин.

— Ну что ж, решено, — заключила Скай. — Ты едешь с матерью ко двору. А по поводу нарядов Велвет права — тебе нужно обновить гардероб. Мода все-таки изменилась. Хотя платья по-прежнему носят с глубоким вырезом каре, спина не такая открытая, зато плечи оголили. Широкий кружевной воротник теперь излишен. Юбки короче и не такие пышные. Я пришлю к тебе Бонни. Она искусная портниха.

— Хорошо, — согласилась Жасмин. — Может быть, бабушка, мне и стоит ненадолго съездить ко двору. Я знаю, детям будет с тобой хорошо, но обещай, что не будешь с ними слишком строгой. Им так не хватает отца. Я порчу их, но ничего не могу с собой поделать.

— Они бы и не вспоминали об отце, если бы ты постоянно не напоминала им о Роване, — возразила Скай. — Ты идеализируешь его, делаешь из него святого, а он не был таким. Это хорошо, дорогая, что ты не даешь детям забыть отца, только не сделай его в их глазах настолько безгрешным, что сын будет просто не способен жить по таким же принципам, а дочери, сравнивая его со своими ухажерами, будут находить их недостойными внимания. Это было бы большим несчастьем. — Скай любовно потрепала внучку рукой. — Ты ведь не забыла, как сладостна любовь, дорогая. Так пусть же и дети, когда настанет время, испытают это чувство.

Послали за Бонни, и та с подручной Мери приехала из Королевского Молверна. В последние дни лета женщины шили новые наряды для Жасмин. Заезжий ювелир с подмастерьем изготовил из ее драгоценных камней прекрасные пуговицы. Пока мастер оправлял камни в золото и серебро, ученик проворно вырезал пуговицы из слоновой кости и дерева.

— Я просто умираю от зависти, — призналась Сибилла, осмотрев наряды сестры, прежде чем Рохана и Торамалли тщательно упаковали их для переезда в Лондон. По мере рождения детей, младший из которых родился зимой, Сибилла становилась все дороднее.

— У меня слишком много всего, — ответила Жасмин. — Возьми, что тебе нравится. Я еще ничего не надевала. Сибилла вздохнула и рассмеялась:

— Я не влезу в твои платья. Ты осталась тонкой, как ивовый прутик, а я растолстела, словно куропатка, готовая к столу. Но Том, кажется, не против. Он говорит, ему нравится, когда меня так много, и молит, чтобы я по-прежнему грела его зимними ночами.

— А Том тоже прибавил в весе, — заметила Жасмин. — Это все твоя любовь и хорошая пища. Он безобразно доволен для человека, который был таким убежденным холостяком.

Сибилла снова рассмеялась. В ней появилась какая-то мягкость, стерлись все острые грани ее характера.

— Должна признаться, и я довольна. Том — лучший на свете муж.

— Я рада твоему счастью, — нежно ответила Жасмин.

— Ох! — воскликнула Сибби. — Я не хотела расстраивать тебя, Жасмин.

— А ты меня и не расстроила, — поспешила успокоить она сестру и разумно переменила тему разговора. — Тебе хочется ко двору, Сибби? Мне кажется, это неподходящее место для солидной замужней женщины. Что ты на это скажешь?

— Думаю, ты преувеличиваешь. При дворе и в самом деле безумно интересно. Мы приехали туда прошлой осенью, но я была уже беременна Элизабет. О, Жасмин, я так радуюсь, что у меня дочурка. С ней намного легче, чем с мальчиками. Как ты думаешь, так всегда с девчонками?

— Не замечала, — усмехнулась Жасмин. — Ни Индия, ни Фортуна не отличаются мягким ласковым нравом. В нашей семье мне проще всего с Генри.

В начале октября Жасмин в сопровождении Гордонов Брок-Кэрнских, графа и графини Кемпе прибыла в Лондон ко двору. Разместившись в Гринвуде, они отправились в Уайт-холл выразить свое почтение их величествам.

Жасмин показалось, что король постарел. Кожа погрубела, и он слегка погрузнел, но вдову маркиза Вестлея он приветствовал с прежним изяществом.

В этот вечер Жасмин выглядела особенно привлекательной в шелковом платье сочного красного цвета с кружевным серовато-бежевым воротником, открывавшим плечи. Простая нижняя юбка была сшита из розовой парчи и такая же парча виднелась сквозь разрезы на рукавах. Юбка в виде колокола до щиколоток позволяла рассмотреть изящные туфли с шелковым верхом, украшенные жемчугом, а когда Жасмин резко повернулась, на миг стали видны розовые чулки, обтягивающие ее стройные ноги. Длинное ожерелье из жемчуга было схвачено у шеи брошью с алмазами и рубинами, в ушах сверкали серьги из жемчуга грушевидной формы, золотые браслеты на руках были отделаны драгоценными камнями.

Молодая вдова присела перед королем и его юным фаворитом Робертом Карром в низком реверансе, позволяя им рассмотреть ее красивую грудь.

— Ваше величество столь любезны, что снова принимают меня у себя. — Она походила на распустившийся цветок.

— Мы рады, что вы благополучно вернулись из Ирландии. — Яков Стюарт жестом попросил ее подняться. — Надеюсь, вы погостите у нас. Ваша красота украсит двор, леди Линдли. Правда ведь, Робби? — Король взглянул на молодого человека, расположившегося у трона. Взор короля выражал обожание.

Голубые глаза без всякого интереса скользнули по Жасмин, и юноша отвел взгляд.

— Да, мой дорогой милорд, — ответил он как раз то, что от него и ожидали.

— Вы ведь не знакомы с нашим Робби, леди Линдли? — Король вновь бросил на юношу любящий взгляд.

— Нет, милорд. — Жасмин чувствовала себя неловко, будто подглядывала за свиданием влюбленных, а не стояла в середине наполненной людьми приемной залы.

— Робби, мальчик мой, леди Линдли — самая богатая вдова. И ей понадобится муж. Разве я не прав, миледи? — улыбнулся король.

— Когда-нибудь, милорд, я надеюсь выйти замуж вновь. — Тон Жасмин оставался холодным и сдержанным, — но сейчас я все еще оплакиваю своего любимого Рована. — Достав отделанный кружевами платок, она смахнула слезу. — Это мой первый выход в свет после его безвременной кончины. Вы любите детей, виконт? — обратилась она к Роберту Карру, которому король в начале года пожаловал титул виконта Рочестерского. — У меня дома трое малышей. И хотя бабушка говорит, я их балую, но мне тяжело без них. Если я все-таки снова выйду замуж, то захочу еще детей.

Король, сам любящий отец, улыбнулся ей.

— Да, дети — истинное благословение, леди Линдли. Но ремень им необходим. Я не прав, Робби? Их нужно пороть, чтобы воспитать уважительность и заставить вести себя по-христиански. Это родительский долг.

— Да, милорд, — согласился Роберт Карр с таким видом, как будто в данный момент дети интересовали его меньше всего.

Взгляд его блуждал где-то в направлении соблазнительной леди Эссекс.

— О, — воскликнула Жасмин, — я никогда не позволю наказывать моих дорогих крошек. Это слишком жестоко, сир.

— Женщины мягки, словно патока, — проговорил король, давая понять, что дамы, благослови их Господь, просто слабы. — Рад вашему возвращению, мадам. А теперь пойдите и выразите ваше уважение королеве.

Жасмин снова присела в реверансе и отошла от короля. И в это время кто-то твердо взял ее под локоть.

— Прекрасно исполнено, — прошептал на ухо чей-то голос. Жасмин вздрогнула от неожиданности и повернулась, чтобы узнать, кто осмелился быть с ней столь дерзким.

— Ваша светлость!

Ей лукаво улыбался принц Генри — красивый молодой человек, напоминавший мать и несчастного дедушку лорда Дарнли. Голубоглазый, белокурый и полный обаяния, он пользовался любовью всех, кто его знал, и считался надеждой Англии.

— Вы заметили, как скривилось лицо Рочестера, когда вы сказали, что у вас трое детей и вы хотите еще? Он в ужас пришел, когда отец намекнул на возможность союза между вами. — Принц усмехнулся. — Если бы я не боялся потрясающей репутации вашей бабушки больше, я подбил бы отца на это. Ненавижу Роберта Карра! Этот Робби потихоньку волочится за женой лорда Эссекса. Жасмин рассмеялась.

— Вам следует бояться не бабушки, а меня. — Она улыбнулась принцу. — Кого бы ни сватал мне ваш отец, мужа себе я выберу сама.

— У вас уже есть кто-нибудь на примете? — удивленно спросил принц.

— По правде сказать, я не намерена сейчас выходить замуж, — ответила Жасмин. — Думаю, не следует избегать того мужчину, который полюбит меня и захочет сделать своей женой. Оба моих мужа были убиты. Я достаточно разумна, чтобы устроить свою жизнь, и у меня уже есть дети, которые в старости послужат мне утешением.

— Но кто утешит вас сейчас? — тихо спросил он, быстро целуя ее в плечо. — Вы знаете, какие у вас невероятно голубые глаза, мадам?

— Мне говорили об этом, сэр, — сухо ответила Жасмин. — Я на четыре года старше вас, милорд, а вы слишком уж напористы.

— И мне об этом говорили, — съехидничал принц, и его глаза блеснули. Жасмин не устояла перед его обаянием и рассмеялась.

— Я должна выразить почтение вашей матери, — сказала она. — Все мои родственники уже это сделали и удивляются, почему я медлю.

— Разрешите вас сопровождать, мадам, — галантно предложил ей принц.

Он повел ее через залу, и все головы повернулись в их сторону: Жасмин мало кто помнил, и теперь придворные хотели знать, кого это сопровождает принц.

Вскоре по толпе пробежало:

— Вдова маркиза Вестлея. Самая богатая женщина. Ей благоволит сам король.

Жасмин присела в реверансе перед королевой.

— Ах, дорогая, — воскликнула Анна Датская, — как я рада видеть вас снова, но как горестна ваша утрата. Для двора же вы — настоящее приобретение. Вы быстро учите стихи? У нас здесь удивительный театр масок, а женщина вашей красоты должна принять участие в наших развлечениях.

Репутацию фривольной женщины королева заслуживала вполне справедливо, но свой долг перед короной она выполнила, родив девятерых детей, правда, лишь трое из которых — принц Генри, принц Чарльз и принцесса Елизавета — дожили до зрелого возраста. Король любил свою Анни и, пока она не заставляла его участвовать в этих, как он, называл, «шалостях», позволял ей делать все что угодно. Помогал же ей во многих ее легкомысленных начинаниях мастер Индиго Джонс22, готовивший маскарады, изобретавший украшения и костюмы.

— Я только-только выхожу из траура, — напомнила Жасмин королеве, пытаясь ускользнуть от августейшей хватки.

— Из вас выйдет великолепная Осень, не правда ли, мастер Джоунс? На следующей неделе у нас будет костюмированный бал в честь нового урожая. Вы должны быть Осенью, леди Линдли! — настаивала королева.

— А я изображу господина Урожая, — лукаво поддержал мать принц Генри.

— Правильно! — улыбнулась Анна своему старшему сыну. — Генри редко участвует в моих маленьких развлечениях, но на этот раз он обещал. Правда ведь, любовь моя?

— Разумеется, мадам, обещал, — ответил принц, целуя любящую материнскую пухлую белую руку. — А если леди Линдли возьмется за роль Осени, успех празднику обеспечен, мама.

— Тогда решено. — Королева ласково улыбнулась Жасмин.

Вдова маркиза Вестлея сделала реверанс и, по-прежнему сопровождаемая принцем Генри, удалилась.

— Предатель! — шепнула она ему, когда они отошли достаточно далеко, чтобы не слышала королева. — Вы нисколько не помогли мне. Напротив, поддержали мать в ее очаровательной причуде.

— Я помогу вам со стихами, — пообещал Генри Стюарт. — Теперь нам придется репетировать вместе.

— Вы просто невозможны. — Жасмин не удержалась от смеха. Генри Стюарт был очаровательным юношей.

— Так еще никто не характеризовал мою королевскую августейшую светлость, — возразил ей принц. — Меня считают надеждой трона. Мама — восхитительная глупышка, не способная никого обидеть, добрейший отец, хоть и мудрее, чем полагают многие, неорганизован и слишком сентиментален. Я же, как раз наоборот, слыву пунктуальным в образе мыслей и привычках, разумным и чрезмерно рассудительным. Не говоря уже о том, мадам, что обладаю здоровым сильным телом и до неприличия очаровательным лицом.

— Ваше высочество также чрезмерно скромны, — ехидно поддакнула ему Жасмин.

Генри Стюарт разразился смехом, и окружающие повернули головы и уставились на них, пытаясь понять, что так позабавило принца.

— Ну вот, — многозначительно проговорил он, — теперь пойдут разговоры. Вы готовы, дорогая маркиза Вестлей, оказаться предметом пересудов? О вас ведь теперь начнут шептаться.

— Я вдова маркиза Вестлея, — поправила его Жасмин. — И почему обо мне должны шептаться? Никто из этих людей меня не знает. Почему они должны распускать обо мне слухи?

Они подошли к алькову, и принц пригласил Жасмин присесть на кушетку.

— Для этого есть много причин, мадам, — ответил он, усаживаясь рядом. — Во-первых, вы потрясающе красивы. Вас не знают при дворе отца, что само по себе порождает любопытство. Вы находитесь в моем обществе и сумели меня развеселить, поэтому в пустых умишках тут же рождается мысль: а что еще вы собираетесь для меня едедать. Видите ли, в настоящее время у меня нет любовницы, да и раньше не было официально признанной.

Люди при дворе гадают, что я за Стюарт. Такой же, как отец, который когда-то и любил дам, но теперь, кажется, испытывает нежность к юношам. Или как женские угодники прадедушка и прапрадедушка? — Принц взял Жасмин за руку и, поднеся к губам, поцеловал сначала тыльную сторону ладони, а потом ладонь и нежное запястье. Глаза выражали немой вопрос.

От удивления Жасмин вспыхнула — она поняла, каким был Генри Стюарт. Этот юноша застал ее врасплох.

— Я королевская дочь, милорд, — тихо сказала она. Молодого человека, не обижая, следовало поставить на место. Кто бы решился разозлить принца, который когда-нибудь будет королем Англии? — Я не ожидала этого от вас.

Генри Стюарт рассмеялся, видимо довольный и собой, и ее ответом:

— А я этого с вами еще не сделал. Но обязательно сделаю, любовь моя. До того, как вы появились здесь сегодня вечером, я ни за что бы не поверил, что женщины могут быть такими красивыми. Мы ведь не встречались, когда вы приезжали сюда в прошлый раз, тогда я учился в Ричмонде. Но мать мне о вас писала. Ее поразили ваше происхождение, богатство, красота и особенно ваши необыкновенные глаза.

Вернувшись ко двору, я жаждал встретиться с вами, но узнал, что вы уехали к бабушке в Мидленд и вышли замуж. Я был по-настоящему разочарован. И вот сегодня вы появились в Уайтхолле. Я узнал вас сразу же, хотя ни разу не видел. Вас выдали ваши бирюзово-голубые глаза. Я тут же разыскал лорда Солсбери, и он сообщил, что вы овдовели. Благодарение Богу, что на свете есть маленький Сесил. Он знает все.

Жасмин была поражена.

— Не знаю, что и ответить, — сказала она ему. Его интерес к ней был очевиден, а намерения не оставляли сомнений. Жасмин колебалась, как отделаться от принца.

— Наклонитесь, — произнес принц.

— Что? — Она не поверила своим ушам.

— Наклонитесь, мадам. Я хочу вас поцеловать, — повторил принц.

— Сэр! — Она притворилась рассерженной. Нужно было как можно скорее остановить его напор. Ситуация сложилась щекотливая и делалась неприличнее с каждым мгновением.

— Наклонитесь, — в третий раз сказал принц. — Вы ведь не хотите, мадам, чтобы из-за вас я устроил сцену, а так оно и случится, если вы не послушаетесь меня. Один лишь поцелуй. Что в нем плохого? Тем более что вы вдова, я — холостяк.

Он прав, упрекала себя Жасмин, кляня за глупость. Какой может быть вред от одного поцелуя, да к тому же в таком людном месте? Принц даже не обручен, а она — вдова. Лестно, что он хотел ее поцеловать. Покачав головой и наморщив рот, чтобы показать принцу, какой он испорченный. Жасмин наклонилась и закрыла бирюзово-голубые глаза.

Довольный собой. Генри Стюарт ухмыльнулся. Одной рукой он обнял ее за голову и прижал свой чувственный рот к ее губам, несколько раз нежно поцеловал, а потом впился в нее в глубоком чувственном поцелуе. Она замерла, сочтя за лучшее не сопротивляться, лишь отстранила голову и, почувствовав его руку на груди за вырезом платья, воскликнула:

— Милорд!

Он снова привлек ее голову и прошептал прямо в губы:

— Открой рот, любовь моя. — Его блуждающие руки лихорадочно ласкали ее. — Боже, твоя кожа, как шелк!

Она ощутила, что его язык прорвал заслон ее зубов, соски напряглись под опытными пальцами принца. Как это ее так разгорячил простой поцелуй, недоумевала Жасмин. Его язык стал ласкать со все усиливающейся страстью ее язык. В отчаянии она собрала все силы и, уперевшись руками в затянутую в бархат грудь принца, оттолкнула его.

— Прекратите, милорд, — попыталась она прошептать. — Сейчас же прекратите!

— Ты сводишь меня с ума, — пробормотал он, опуская лицо к вырезу платья и целуя нежную кожу на груди, в то время как его хищные руки продолжали все более настойчиво ощупывать ее.

Корсет сжимал Жасмин. Она почти не могла дышать. Что ей оставалось делать? Страсть принца была такой неистовой, что еще мгновение — и он швырнет ее на кушетку и овладеет на виду у всего двора. Эта мысль так поразила ее, что в желудке сделалось дурно, и она откровенно предупредила:

— Прекратите, милорд. Меня сейчас стошнит. Вы ведь не хотите, чтобы я запачкала ваш замечательный, украшенный драгоценными камнями, костюм?

Генри Стюарт оторвался от нежной свежести ее кожи и встретился с ней взглядом. Это быстро привело его в чувство. Жасмин побледнела, капли пота выступили на лбу, — Любимая! — воскликнул он. — В чем дело? Боже мой, какой же я дурак! Ты не ожидала моего напора. Я не мог сдержать страсти, а должен был. — Принц сделал знак проходящему слуге:

— Вина!

Приказание было исполнено молниеносно. Генри Стюарт вложил бокал в руку Жасмин и сам сделал несколько больших глотков из своего бокала. Вино успокоило, дыхание восстановилось.

— Спасибо, — только и сказала она. Что еще можно было сделать в ее положении. Вот уж не представляла она, что можно оказаться в такой ситуации. Мысли путались. Рован, что же делать? Если бы хоть бабушка была здесь!

Когда она поднималась с кушетки, ее ноги слегка дрожали. Бокал она оставила на кушетке.

— Мне нужно разыскать родных. Они не могут понять, куда я запропастилась, милорд.

— Я буду вас сопровождать, — ответил принц и взял ее под руку.

Жасмин с возможно большим достоинством оправила платье.

— Я готова, — пробормотала она спутнику.

— В самом деле? — Он наклонился, чтобы поцеловать ее в мочку уха.

— Прекратите! — Она разозлилась, и к ней вернулась сила, на щеках выступили два ярких пятна. Жасмин топнула ногой.

— Превосходно, мадам, — усмехнулся принц. — Вы совсем пришли в себя. А вы знаете, мне ужасно нравится ваша маленькая родинка. Ее я поцелую при нашей следующей встрече, которую, надеюсь, не придется долго ждать.

— Не знаю, сколько я пробуду при дворе, — быстро ответила Жасмин. — Дома у меня дети. До сих пор я с ними ни разу не разлучалась. Я скучаю по ним и думаю, что через неделю отправлюсь в Кэдби.

— Я вам этого не позволю, — со смехом сказал он. — Вы нужны мне здесь, при дворе, чтобы наслаждаться вашим обществом, дорогая маркиза Вестлей.

— Я — вдова маркиза Вестлея, — снова резко возразила Жасмин.

— Вы слишком молоды, чтобы быть вдовой, — ухмыльнулся он. — Ах, Брок-Кэрн, возвращаю вашу очаровательную падчерицу, кузен. На следующей неделе она будет участвовать в костюмированном спектакле матери. Я буду заезжать к ней, чтобы репетировать наши строки. Присмотрите за тем, чтобы я всегда мог ее найти. Вы ведь остановились в доме тещи на Стрэнде? Кажется, Гринвуд?

— Да, ваше высочество, — ответил граф Брок-Кэрнский, почтительно кланяясь принцу. — В Гринвуде.

— Прощайте, мадам. — Принц кивнул через плечо Жасмин и удалился.

Александр Гордон удивленно поднял брови:

— Дорогая Жасмин, кажется, сегодня ты одержала победу, и очень-очень серьезную. Никогда еще Генри Стюарт не демонстрировал на людях такого интереса к женщине. Можешь считать, что он оказал тебе честь.

— Оказал честь? — Жасмин пришла в ужас. — Да он просто показал, милорд, что хочет меня. Я не могу этого снести. Я ведь не какая-нибудь безнравственная уличная девка. И ко двору приехала не за этим. — От злости ее щеки раскраснелись, и графу Брок-Кэрнскому пришло в голову, что в этот миг его падчерица выглядит особенно привлекательной.

— Если принц Генри хочет тебя, — медленно проговорил Алекс Гордон, понизив голос так, чтобы слышать могла только она, — у тебя. Жасмин, нет другого выбора, как удовлетворить его желание. Ты не девственница, и у тебя нет мужа, который мог бы тебя защитить. А Генри Стюарт унаследует английский трон. Я думаю, будет дурной политикой отказать ему в его желании.

— Что вы мне твердите такое, милорд? Как это у меня не может быть выбора? А моя честь? Я ведь королевская дочь, и во мне столько же царственной крови, как в этом принце! — страстно возразила Жасмин.

Граф Брок-Кэрнский успокаивающе похлопал падчерицу по руке:

— Ты, конечно, знаешь, что мы с королем родственники, но тебе известно, какие мы родственники?

Жасмин покачала головой.

— У нас с ним один дедушка — король Яков Пятый. Моя бабушка Александра Гордон какое-то время была его любовницей. И отец Ангус Гордон, да упокоит Господь его душу, стал плодом их страстного союза. Стюарты, и короли, и принцы, известны своей любвеобильностью. Говорят, что половина шотландцев — их родственники. — Граф усмехнулся. — Уверяю тебя, любовь одного из Стюартов совсем не позорна. И то, чего хочет Генри, ты должна ему дать покорно и с благодарностью. Устроить скандал и поставить принца в неловкое положение будет неразумно, Жасмин.

— А если я немедленно покину двор, — сказала она отчиму, — дело заглохнет само собой. И это будет самое мудрое. Я завтра же уезжаю в Кэдби, милорд.

— Ты не сделаешь этого, — произнес граф и в ответ на ее удивленный взгляд продолжил:

— Принц дал ясно понять: он хочет, чтобы ты оставалась при дворе. Мы оба правильно его поняли. И если я позволю тебе уехать, то не подчинюсь королевскому сыну. А этого я не могу сделать. Теперь, когда Генри Стюарт приметил тебя, благополучие нашей семьи целиком зависит от его расположения. Ты не можешь думать только о себе, Жасмин. Задумайся обо всех нас!

— Это несправедливо, милорд, — вскричала Жасмин. — Я не напрашивалась на эту честь и не хочу ее!

— В чем дело? — К ним присоединилась Велвет и беспокойно посмотрела на дочь. — Жасмин, дорогая, ты так бледна. С тобой все в порядке?

— Нет, мама, я вовсе не в порядке, — ответила ей дочь.

— Кажется, в нее влюбился принц Генри, мадам, — объяснил граф жене. — Но она этим недовольна.

— Боже! — взволнованно воскликнула Велвет. — Как влюбился, Алекс?

— По уши, дорогая, — отозвался муж.

— Не может быть! Что же нам теперь делать?

— Нам делать нечего, — объявил граф. — А Жасмин, как бы велико ни было ее нежелание, должна принять неизбежное. Что в этом ужасного? Ее же не просят расстаться с жизнью, не отнимают ее богатство. Симпатичный юноша хочет обладать ею. Не понимаю, из-за чего создавать весь этот шум? — заключил он раздраженно.

— Я сегодня же уезжаю в Кэдби, — заявила Жасмин. Граф Брок-Кэрнский не стал возражать отчаянному заявлению падчерицы. Вместо того, прибыв домой, он приказал прислуге не выпускать из дома внезапно почувствовавшую себя дурно леди Линяли. Потом сам запер ее вместе с Торамалли и, вовсе расстроив жену, положил ключ себе в карман.

— Жасмин тебе этого никогда не простит, Алекс, — предупредила его Велвет. — Она родилась и выросла принцессой. Как она может стерпеть, если ее просят стать шлюхой принца? Это невозможно, милорд.

— Быть любовницей человека из королевского дома Стюартов вряд ли можно назвать позорным, — не согласился граф с женой. — Я уверен, через несколько дней она опомнится. В конце концов здесь не Индия.

— А Сибилле ты бы это пожелал? — крикнула отчиму Жасмин, когда на следующий день он явился ее уговаривать.

— На твоем месте Сибилла смогла бы разобраться, в чем заключается ее долг, и, черт побери, исполнила бы его, — с жаром возразил ей Александр Гордон.

Жасмин запустила ему в голову вазу с розами, и, увернувшись, он был вынужден отступить.

— Нет сомнений, мадам, это твоя дочь, — заявил он в коридоре жене. — Такой же необузданный характер. Когда ваза просвистела над моим ухом, я вспомнил юность. Что-то похожее было между нами.

— А я, несмотря ни на что, продолжаю оставаться твоей женой, — безжалостно съязвила Велвет. — Годы не научили тебя, Алекс, обращаться с женщинами. Я поговорю с дочерью — на ее месте я бы не промахнулась.

Ко всем неприятностям в этот миг пожаловал Генри Стюарт, и, поскольку Жасмин отказалась сойти к нему вниз, его в сопровождении графа отправили в ее комнаты.

— Как вы посмели! — встретила их разъяренная Жасмин. — Покиньте мои покои немедленно, милорды! Я сегодня не принимаю!

— Торамалли, пошли со мной, — приказал граф служанке.

— Извините, милорд, — ответила та, — но мне приказывает только госпожа.

Александр Гордон подошел к маленькой женщине и, ухватив ее за пояс, толкая и ругаясь, потащил от госпожи. Генри Стюарт проскользнул в комнаты Жасмин, закрыл дверь на ключ и положил его в карман.

Жасмин глядела на него широко открытыми глазами.

— Еще один шаг ко мне, и я закричу, — предупредила она.

— Но почему? — спросил принц, обходя ее, чтобы сесть у камина. — Вы позволите мне бокал вина, мадам?

"Если он хочет поиздеваться надо мной, ему это, безусловно, удается», — подумала Жасмин.

— Что вы здесь делаете, милорд? — спросила она.

— Мы должны отрепетировать наши строфы для костюмированного спектакля на следующей неделе, — спокойно ответил он. — Мама просила передать, что мастер Джоунс и портниха приедут в Гринвуд завтра, чтобы заняться вашим костюмом. — Он улыбнулся ей и добавил:

— А как же все-таки с моим вином? У меня в горле пересохло.

Сторонясь его, она налила из хрустального графина в бокал с серебряной каемкой терпкое красное вино и, подав принцу, быстро отступила назад, безмолвно наблюдая, как он пьет.

— Ах, — произнес Генри Стюарт, проглотив вино, — прекрасный напиток! У кого вы его покупаете?

— Вино поступает из имения прадедушки во Франции. Оно называется Аршамболь. Я прикажу, чтобы вашему высочеству прислали несколько бочек.

— Посиди со мной рядом. Жасмин, — попросил он, пододвигая к своему стулу мягкую скамеечку.

Она покачала головой и осталась на месте:

— Что вы от меня хотите, милорд?

— Очень многого, — тихо ответил он.

— Со мной нельзя обращаться, как с другими, милорд, и я не хочу, чтобы вы заблуждались на мой счет. Из-за нашей вчерашней встречи в Уайтхолле у меня с родными произошла размолвка. Я не из тех, кто развлекает двор, и уехала бы в Кэдби, но отчим меня не пустил. Он сказал, что вас нельзя обижать, что, судя по всему, вы меня хотите и тем самым оказываете мне честь.

— Да, я вас хочу, — ответил Генри Стюарт, чуть улыбнувшись. «Как она очаровательно серьезна», — подумал он. Никогда прежде он не встречал женщины, подобной Жасмин. — Но вы-то, дорогая, ведь не считаете за честь мою любовь. А почему?

— Я принцесса из императорского дома Моголов, — ответила она, зная, что Генри Стюарт — принц королевской крови и должен ее понять.

Он понял, а сам сказал:

— Никогда прежде я не заводил любовницы. Я узнал женщину, когда мне было одиннадцать лет, но никогда не влюблялся настолько, чтобы испытывать подобное желание. Никогда, пока не встретил вас, Жасмин. Стюарт королевской крови не согласен на меньшее, чем на принцессу из императорского дома Моголов, — с улыбкой заключил он.

— Мне говорили, ваши предки не были так разборчивы, как ваша светлость. Я слышала, что вы породнились с половиной Шотландии, — блеснув глазами, дерзко ответила Жасмин, а сама почувствовала, как уменьшается в ней настороженность. Генри Стюарт рассмеялся:

— К тому же, мадам, вы умеете веселить меня. У вас опасно острый ум. — И тут же посерьезнел. — Признаюсь, Жасмин, я хочу тебя и когда-нибудь буду тобой обладать, но только тогда, когда ты сама меня захочешь. Приношу извинения за то, что приставал к вам в Уайтхолле и так вас напугал. К стыду своему, я не мог сдержаться. Надеюсь, любовь моя, вы простите меня за это. Пусть между нами будет мир.

— А вы откроете дверь? — спросила она. Принц достал ключ из кармана и подал Жасмин:

— Теперь вы мне доверяете, мадам?

Жасмин взглянула на протянутый ключ и подумала, что отчим, вероятно, был прав: ей не удастся избегнуть ухаживаний Генри Стюарта. Здесь была Англия, а не Индия. Она не считалась в этой стране принцессой, а Генри Стюарт был наследником английского короля. Ей не побороть его злой воли. Следовало подумать и о детях. Если и из Англии ей придется бежать от королевской ярости, куда ей тогда направиться?

— Оставьте его себе, милорд — ответила она. — Вы дали слово, что будете держать себя в руках, а слову человека из королевского дома Стюартов можно верить. — Жасмин подошла и села рядом с ним на скамеечку. — Так что за стихи я должна выучить для костюмированного спектакля вашей мамы? — Она подняла голову и вгляделась в его светло-голубые глаза.

Генри Стюарт слегка погладил ее по темным волосам.

— Отвернитесь, мадам, — попросил он, — а то меня снова охватит желание. — И, когда Жасмин смущенно повиновалась, продолжал:

— Я расскажу вам сюжет, который мы собираемся представить. Он весьма прост, как и все мамины развлечения. Основной упор делается на музыку, танцы, костюмы и привлекательную внешность исполнителей.

Лето, которое сыграет моя кузина Арабелла Стюарт, не хочет передавать сестре Осени свою власть над землей. Оно собирает к себе все цветы, которые боятся прикосновений холодных пальчиков Осени к своим лепесткам. Зато деревья мечтают сменить свой летний зеленый наряд на красный, золотой и пурпурный осенний. Сестры и их союзники борются друг с другом, но умная Осень привлекает на свою сторону господина Урожая. Он утверждает, что время уходящего сезона кончилось и Лету не остается ничего более, как передать власть сестре. Оно печально удаляется, а Осень и господин Урожай танцуют победный танец. Принц усмехнулся:

— Я говорил, что сюжет безыскусен, но мама обожает такие развлечения. Вы, любовь моя, будете очаровательной Осенью и посрамите бедную Арабеллу, которая, на мой взгляд, слишком длиннозуба и перезрела для роли Лета. Ей следовало бы выйти замуж и завести полный дом детей, но она — первая кузина отца и единственная наследница его трона из людей его поколения: их отцы были братьями.

Когда умерла старая королева Бесс, кое-кто поговаривал о том, чтобы посадить на трон Арабеллу, а не моего отца. Ее счастье, что она живет в наше время. Раньше ее бы заточили в тюрьму, а то и убили бы из-за ее несчастной крови. А отец держит ее при дворе, но не разрешает выходить замуж. Бедняжка! У нее темперамент Стюартов, Такой, как у меня.

— Так эти три роли: Лета, Осени и господина Урожая — единственные в спектакле роли со словами? — переспросила Жасмин.

— Кажется, — ответил принц. — Хотя цветы и деревья могут произносить строку-другую. Цветами будут молодые придворные дамы, деревьями — джентльмены. Роли в маминых спектаклях нарасхват.

Генри Стюарт прочитал диалог Жасмин, и они вместе отрепетировали роль. Когда день стал клониться к закату, принц поднялся и стал прощаться. Он даже не попытался ее поцеловать. Это успокоило Жасмин и в то же время насторожило.

— Можно я приду завтра утром? — спросил он. Она кивнула:

— Нам надо еще потренироваться. Боюсь, у нас не получится. Может быть, милорд, вам стоит привести Арабеллу, чтобы мы порепетировали все вместе. Не хочется, чтобы из-за ошибок других актеров мы скомкали представление и расстроили вашу мать.

— Превосходная идея, — согласился, уходя, принц. Как только он удалился, в комнату впорхнула Торамалли.

— С вами все в порядке, миледи? — спросила она. — Дверь была заперта, и я не могла к вам вернуться после того, как граф вытащил меня отсюда. Не могу и сказать, какую головомойку ему устроила за это ваша мать. — Торамалли усмехнулась. — Она назвала его сводником. Граф весь покраснел и закричал, что не позволит ее дочери всех их угробить, только потому что она не хочет ложиться с принцем в постель! Он и вправду добивался этого, госпожа? Его высочество, без сомнения, веселый симпатичный человек.

— Да, он хочет меня, Торамалли, — ответила Жасмин с расстановкой. — И когда-нибудь мне придется ему отдаться, потому что он — будущий король Англии. Обижать его я не могу.

— Задача не такая уж непосильная, миледи. Вы влюбитесь в принца Генри. Он такой милый. Вы ведь ни в кого не влюблены и ни с кем не обручены, — заметила Торамалли. — И сами себе госпожа во всем, что касается вас и ваших детей.

— Ты совершенно права, Торамалли. Спасибо за твой здравый смысл, который я, кажется, растеряла, — и по-доброму улыбнулась служанке. — Так он красив? И конечно, он добр и забавен.

— Вам пора завести любовника, — сказала Торамалли. — Вы уже больше года оплакиваете нашего доброго господина и мужа — вполне достаточно. Вы молоды и красивы. В вас бурлят жизненные соки. Им нужно слиться с соками молодого сильного любовника.

Жасмин казалось, что весь мир в заговоре против нее и старается уложить в постель к Генри Стюарту. Отчим утверждал, что такая роль вполне приемлема в их культурном обществе. Незаконнорожденные дети королей, если их признавали и любили, тоже не были изгоями. Это настораживало Жасмин: что скажут о ней самой, если при дворе станет известна правда о ее рождении? Но король, видимо, сохранил ее секрет. Очевидно, английский двор применял одни правила для себя и другие для остального мира.

На следующий день принц Генри приехал с кузиной Арабеллой. И Жасмин была вынуждена согласиться с ним: «Изящной Арабелле», как ее звали в обществе, было под сорок, и для Лета она выглядела старовато. Тем не менее она оказалась симпатичной женщиной с ясными глазами и изящными руками, которые из-за ее нервозности постоянно находились в движении. Но свою роль она проговорила хорошо и великодушно похвалила Жасмин за ее исполнение.

Когда прибыл Индиго Джоунс с портнихой, чтобы изготовить для Жасмин костюм, Арабелла Стюарт уехала, а принц остался.

— Вы не могли бы раздеться до сорочки, леди Линяли, — попросил королевский художник.

— Не поняла вас, сэр! — Жасмин была ошарашена этой просьбой.

— Не можете же вы примерять костюм поверх вашего платья, — последовал ответ.

Принц сидел, улыбаясь, и, по всей видимости, не собирался уходить.

Торамалли, кусая губу, чтобы не рассмеяться, принялась помогать госпоже. Та мрачно посмотрела на нее.

— На маскараде вы будете босой, — вежливо сообщил Жасмин Индиго Джоунс. — Но мне необходимо измерить вашу щиколотку — ее обовьет маленькая виноградная лоза. Цвет ваших волос просто великолепен. Я одену вас в оттенки красного и золотого. Волосы вы распустите. Я сам покажу вашей служанке, как их украсить.

Мастер Джоунс с подручной перетряхивали шелковые отрезы, прикладывали разные цвета, закутывали Жасмин в материю то так, то эдак. Все их усилия показались ей бесполезными, тем более что через некоторое время они бросили свое занятие, мастер Джоунс собрал ткани и, уходя, сказал, что костюм она получит через три дня.

— Его доставят сюда, в Гринвуд. Хорошенько позаботьтесь о нем.

— А на что будет похож этот костюм? — спросила Жасмин у принца, когда художник ушел. — Я так и не поняла, что он делал.

— Он ужасно умный малый, — заверил ее Генри Стюарт. — Подождите немного, любовь моя, и его работа вас поразит. Можно мне поужинать с вами, Жасмин?

— Не знаю, будут ли накрывать ужин сегодня в Гринвуде, — ответила Жасмин. — Мама с отчимом, Сибиллой и Томом планировали ужинать в Уайтхолле. Торамалли, сходи к миссис Эванс и узнай, сможет ли она что-нибудь приготовить, что удовлетворило бы королевский аппетит.

Торамалли помогла госпоже надеть красный бархатный домашний халат, отделанный мягким мехом куницы, поклонилась и поспешила из комнаты.

— Мы поедим здесь, у камина, — сказал принц, как будто вопрос об ужине уже был между ними решен. А повариха, он знал, уж никак не откажется накормить Генри Стюарта. Для нее это будет большая честь. Он вытянул к камину свои длинные ноги, согревая перед танцующими языками пламени подошвы сапог.

Жасмин ничего не ответила, но вместо этого налила ему еще вина. Она надеялась, что у нее будет больше времени, но он, по всей видимости, не мог ждать. Он был умен и выбрал вечер, когда вся семья уезжала из дома, чтобы соблазнить Жасмин в ее собственной кровати, где ей будет не так неловко. Она иронически улыбнулась. Да, Генри Стюарт когда-нибудь станет замечательным королем. Тактик он великолепный.

— Милорд. — Она подала ему бокал.

Он поставил вино на столик рядом со стулом и, притянув ее, посадил к себе на колени.

— Иди-ка лучше ко мне. Твое место здесь, в моих объятиях, а не в противоположном углу комнаты, откуда ты так настороженно следишь за каждым моим движением своими удивительными глазами. И открой рот, когда я буду тебя целовать. — Он пригубил свой бокал и, целуя ее, перелил вино ей в рот, не отрывая взгляда от ее глаз.

Жасмин проглотила напиток, пораженная чувственностью его действий. Генри Стюарт был хоть и молод, но страсть была знакома ему.

— Так у вас никогда не было любовницы? — спросила его Жасмин.

Голубые глаза принца изобразили изумление:

— Вы уже ревнуете, мадам?

Его рука скользнула ей под платье и медленно прокралась между ног.

— Я впервые появился при английском дворе в девять лет. А мужчиной стал, я говорил вам об этом, в одиннадцать. В тринадцать я немного крутил с Франс Ховард, ставшей теперь леди Эссекс. Дама она гордая и очень испорченная, поэтому верит, что и в самом деле была моей любовницей. А она ею не была. До сегодняшнего дня я вообще не задумывался о том, чтобы иметь любовницу. — Его тонкие пальцы ласкали нежный треугольник между ее ногами, потом один из пальцев проник внутрь и нащупал самое чувственное место.

Жасмин ощущала кончик его пальца, недвижимый, просто дотронувшийся до ее плоти. Ее щеки разгорелись, сердце взволнованно забилось. Она прижалась щекой к его плечу, дыхание перехватило, хотя она и старалась дышать ровно. Принц терся губами о ее волосы, а она все явственнее и явственнее чувствовала его палец. Когда она уже думала, что вот-вот не выдержит, он начал нежно ее ласкать.

— Смотри на меня, — прошептал он ей.

— Не могу, — пробормотала она, ощущая необъяснимую застенчивость.

— Можешь, любовь моя. Мне нравится твоя скромность, но не будь такой стыдливой со мной. Посмотри на меня. Жасмин. В том, что мы делаем, ничего нет плохого, — едва слышно промолвил он.

Медленно она подняла голову, их глаза встретились. Он потянулся и поцеловал ее. Его рот оказался горячим и необыкновенно чувственным. Он поцеловал ее — сначала нежно, потом все более страстно и наконец с такой сладостной силой, что она взмолилась про себя, чтобы поцелуй этот никогда не кончился. Жасмин потянулась к нему навстречу. Его губы и палец сделали возбуждение почти непереносимым. Ей до боли захотелось, чтобы он обладал ею.

— Пожалуйста! — едва простонала она.

Так давно она не испытывала страсти и теперь поняла, как нужна ей в жизни именно страсть. Жасмин была не только матерью троих детей Рована Линдли.

— Пожалуйста! — повторила она и тихо вскрикнула, когда уже два пальца принца стали быстро двигаться в ней, принося облегчение, потом рухнула перед ним и плача, и радуясь, и стыдясь за себя.

Принц нежно продолжал ее ласкать, пока не замерли ее всхлипывания. Потом поднялся на ноги и поднял ее.

— Встань. — Он прошел через комнату к двери и повернул ключ в замке. — Где твоя спальня?

Жасмин молча указала пальцем на дверь. Генри Стюарт кивнул и снял с нее платье. Потом, продев руку за ворот ее рубашки, он одним рывком сорвал ее и некоторое время без слов стоял перед ней, оглядывая с головы до ног. Нетерпеливыми руками снял с себя одежду и минуту постоял обнаженным, давая возможность Жасмин разглядеть себя. Он был высок, широкоплеч, член уже напрягся от испытываемого желания.

Беззвучно он поднял ее на руки и понес в спальню. У камина, пламя которого было единственным источником света в комнате, висело зеркало в изогнутой серебряной раме. Генри Стюарт поставил Жасмин перед ним, а сам встал за ее спиной так, чтобы они оба могли видеть в туманном стекле отражение своих соблазнительных тел. Его руки гладили плечи, тело, ласкали груди, темно-красные соски, пока они не напряглись. Светловолосая голова склонилась, чтобы целовать шею и плечи, и она ощутила на коже его жаркий и влажный рот.

Она откинула свою темную голову и прижалась к нему затылком. Никогда она еще не чувствовала себя такой беззащитной перед страстью мужчины. Он полностью владел собой, но она его не боялась. В каком-то смысле то, что они делали, было правильным. Она почувствовала на плече его зубы и застонала от все возрастающего желания. Он повернул ее к себе, их губы встретились, и они задохнулись в поцелуе.

Медленно он надавил ей руками на плечи и заставил встать перед ним на колени, потом вложил ей в ладонь свой подрагивающий член, и она поднесла его ко рту. Генри Стюарт закрыл глаза и застонал от наслаждения. Губы Жасмин плотно сомкнулись и двигались ритмично и легко, но настойчиво. Принц боролся со своим желанием и победил.

— Довольно, — хрипло выговорил он, поднял ее на ноги и, освободившись, толкнул на кровать. Потом сам быстро встал на колени и, положив ее изящные ноги себе на плечи, наклонил голову.

От его почти болезненного прикосновения Жасмин вскрикнула. Ее желание было так велико. Она чувствовала, что вот-вот вспыхнет пламенем, и лихорадочно хватала ртом воздух. Она оказалась беззащитной перед его проникающим языком и почти непереносимым острым наслаждением. Даже под страхом смерти она бы не хотела, чтобы он перестал ее ласкать.

— Сладостная, сладостная! — шептал он, прижавшись губами к ее плоти. Она выгнулась навстречу, требовательная в своей страсти, разгоревшейся сверх всякой меры и доставлявшей невиданное удовольствие. Она любила Ямал-хана первой девической любовью. Она любила Рована Линдли любовью женщины. Генри Стюарта она не любила, но он был ей нужен. Нужна была эта страсть. И она получит ее. Или умрет!

Принц больше ее не сжимал. Поднявшись, он положил ее всю на кровать. Потом она почувствовала на себе его сильное тело, почувствовала, как он проникает в нее, и рванулась навстречу. С каждым толчком он входил в нее все глубже и глубже, неистово переполняя ее всю. Жасмин закричала. Не удовлетворившись, он снова и снова приводил ее в экстаз, проваливаясь вместе с ней в сладостную пропасть.

Придя в себя в ее уютных объятиях, он наконец проговорил:

— Мадам, вы достойны быть любовницей короля. — И рассмеялся, услышав ответ.

— И вы, ваше высочество, вполне достойны быть любовником принцессы из императорского дома Могола.

— Будем считать это решенным делом? — спросил Генри Стюарт.

— Да, милорд, я буду твоей. Но ты, Хэл, должен сохранять мне верность.

— А если не буду? — лукаво спросил он.

— Тогда и я не останусь тебе верной, — серьезно ответила Жасмин. — Я помню, что когда-нибудь ты станешь английским королем, Хэл. Но и ты не забывай, что я рождена принцессой. Разве есть на свете женщина лучше меня? Нет! А ты меня лишь опозоришь. Я этого не перенесу, милорд.

— Но однажды мне придется обзавестись женой, — проговорил Генри Стюарт.

— Жена есть жена, — согласилась Жасмин. — Жену я тебе прощу.

Пораженный принц снова рассмеялся;

— Дорогая моя! Я тебя просто обожаю! Никто еще на свете не мог так рассмешить меня и так ответить на мою страсть. Поклянись, что никогда меня не оставишь, любовь моя.

Она посмотрела ему в глаза. «Какой же он ласковый», — подумала она. Если она станет официальной любовницей принца, вопрос о браке отпадет сам собой. Сделавшись его, она останется сама себе госпожой.

— Я никогда не оставлю тебя, Хэл, — успокоила она Генри Стюарта. — Конечно, если ты не перестанешь меня желать.

— Не перестану. — Он был совершенно серьезен. — Даже не представляю, как я жил без тебя, любовь моя.

— Тогда все и вправду решено, — заключила она.

Глава 19

После нескольких месяцев отсутствия граф Гленкирк вернулся ко двору. Он ездил в Шотландию осматривать свои огромные владения. Становилось все труднее и труднее служить Якову Стюарту и блюсти собственные интересы. Гленкирк — его родное поместье без Изабеллы и детей приходило в запустение. Его мучили воспоминания: и не только о жене и семье, но о родителях, бабушке с дедушкой и даже легендарной прапрабабушке Джанет Лесли, о которой в округе вспоминали до сих пор. Но все они давно ушли, и в своем доме он был одинок. А чувствовать себя одиноким он не любил.

Он понимал, что нужно жениться вновь. Братья и сестры постоянно побуждали его к этому. Длинные серьезные письма присылала из Италии мать, где она жила со вторым мужем. Она умоляла сына найти жену. Раз в год из Америки писал отец, где обосновался с новой женой и детьми. И он убеждал сына жениться, хотя бы из чувства долга к родному Гленкирку.

Письма отца особенно раздражали графа. Патрик Лесли уехал, оставив семью, чтобы повидать мир. Когда пришло сообщение, что корабль утонул, они решили, что он погиб. Но он остался жив, хотя так и не сообщил им об этом. Симпатичный, но испорченный человек, он продолжал знакомиться с миром, а десять лет назад тайно вернулся домой, неожиданно поставив старшего сына и наследника перед фактом своего существования.

Он вовсе не хотел возвращаться к прежней жизни и испытал явное облегчение, когда понял, что ему это не грозит. Его спасение сын обещал сохранить в тайне, и с тех пор бывший граф Гленкирк постоянно поддерживал и ним связь, ежегодно отправляя письма.

После смерти Изабеллы и детей отец сочувственно отнесся к сыну, но с тех пор начал ему надоедать советами по поводу женитьбы и напоминаниями о долге перед семьей. Настойчивее же всего уговаривали братья Колин и Роберт, которым не хотелось, чтобы ответственность за Гленкирк легла на них.

— Должна же быть какая-нибудь женщина, которую ты бы согласился взять в жены и сделать матерью своих детей, — сказал ему накануне отъезда в Англию Колин Лесли. — Ведь не была же Изабелла величайшей любовью всей твоей жизни. Да и сколько времени прошло с тех пор, как она и дети умерли?

— Да, — задумчиво подхватил Роберт Лесли, — пора тебе жениться и родить наследников. Если уж в Шотландии тебе никто не подходит, присмотри женщину при английском дворе. Мы согласимся на любую — была бы крепкой и здоровой. Пусть хоть англичанка!

Выслушав братьев, граф Лесли тяжело вздохнул. Он опоздал. Женщина, на которой он мог бы жениться, вышла замуж за другого. Жасмин де Мариско. Таких, как она, ему не приходилось больше встречать. Братья не знали, что теперь его удерживала от брака не память о дорогой Изабелле, а воспоминания о Жасмин де Мариско, о той удивительной ночи, в реальности которой он теперь сомневался сам. На Изабелле его женили по расчету, но на этот раз он пойдет дорожкой матери и возьмет себе жену по любви. Без любви брак не стоит ничего.

Появившись при дворе, он первым делом столкнулся с леди Франс Ховард Деверо, графиней Эссекс. Франс Ховард считалась одной из красивейших женщин при дворе Якова Стюарта. Чувственная, с темными глазами и каштановыми волосами, она была дочерью графа Суффолка. В тринадцать лет ее выдали замуж за Роберта Деверо, графа Эссекса, но ее неприязнь к супругу ни для кого не была секретом. Несмотря на властную и страстную натуру, она, когда хотела, была обаятельной. Даже одна из ее величайших соперниц о ней как-то сказала: «Красота огромного притяжения на придворном горизонте… у ее алтаря любой мужчина делается красноречив».

— Гленкирк, негодник! А я и не знала, что ты вернулся ко двору, — бурно приветствовала Франс Ховард графа Лесли. — Боюсь, здесь мало что переменилось. Те же лица, те же скандалы. Да вот, принц Генри завел себе любовницу и не тайно, а открыто. — Франс Ховард игриво поцеловала его в щеку, и на мгновение его окутал аромат фиалок. — Ну как Шотландия? — спросила она, беря графа под руку, чтобы пройтись с ним.

— Те же лица, а вот скандалы отправились на юг вместе с королем, — шутливо ответил он. — Погода — ужасная, но это обычное явление в Шотландии. Расскажи мне о принце. Кто та леди, которой он оказал такую честь? Я всегда считал, что его фаворитка ты, Франс. Но даже до Шотландии долетели слухи, что теперь ты свой взор обратила на виконта Рочестерского. Да, а как твой муж?

Одетая в ярко-оранжевое парчовое платье с непомерно глубоким вырезом, открывавшим ее крепкую грудь, Франс Ховард ударила графа Гленкирка веером по руке.

— С Генри Стюартом я только флиртовала. Очаровательный мальчик, но еще мальчик. Муж, как всегда, надоедлив. А принц взял себе в любовницы вдову маркиза Вестлея. Должна признать, она не менее красива, чем я, — великодушно заметила Франс. — Говорят, она наполовину иностранка и у себя на родине была принцессой. Мать ее — графиня Брок-Кэрнская. Они с принцем просто без ума друг от друга. Все гадают, как долго продлится эта страсть, но хорошо уже то, что Генри не страдает пороками отца.

— Ты говоришь, вдова маркиза Вестлея, Франс? Я и не знал, что она жива. А не старовата ли она для принца? Я был знаком с молодой леди Линдли, наполовину иностранкой, а свекровь ее не знал.

— Боже, как давно тебя здесь не было! — откликнулась Франс Ховард. — Маркиза Вестлея убили в Ирландии. И его молодая вдова, Гленкирк, как раз и есть любовница принца Генри. Ее имя — леди Жасмин Линдли. Это и есть твоя знакомая?

— Да, — ошарашенно кивнул он. — Я и не знал, что она овдовела. Когда это случилось?

— Думаю, больше года назад. У нее трое детей, но все они в поместье, — объяснила Франс Ховард.

— Но они совсем маленькие, — предположил граф. — Ей следовало бы оставаться с ними, а не служить подстилкой при дворе у Генри Стюарта!

Франс Ховард рассмеялась:

— Ax, Гленкирк, как ты старомоден! На то и слуги, чтобы смотреть за детьми. Находясь здесь и служа будущему королю Англии, леди Линдли делает своим детям больше добра, чем если бы сидела с ними. Нет-нет, я нахожу, что она великолепная мать. Ее положение рядом с принцем Генри окажет детям добрую услугу.

Граф Лесли был совершенно разъярен, но сам не мог понять отчего. Он не отвечал за Жасмин Линдли, и все же мысль, что она — любовница Генри Стюарта, доставляла боль. Граф высказал свое отношение отчиму леди Линдли и; узнав, как тот относится к положению падчерицы, пришел в еще большую ярость.

Граф Брок-Кэрнский посмотрел на Гленкирка как на сумасшедшего:

— Боже, а тебе-то что до этого, Джемми? Мой отец был незаконнорожденным сыном короля. Ее мать — королевской любовницей. Что в этом плохого? Жасмин не девственница, дважды вдова. И полна желания.

— Желания? — выдавил Гленкирк. — Желания служить шлюхой принца?

— Да, желания, — подтвердил Алекс Гордон. — Ей нравится Генри Стюарт. Она сама сказала об этом матери. Да и детям не повредит ее положение любовницы принца. Малыш Генри Линдли от этого только выиграет, да и две внучки тоже.

Доводы Брок-Кэрна привели графа Лесли в бешенство, и он поспешил откланяться, чтобы не ударить его. Что особенного было в этих Стюартах, почему к ним так и льнут женщины? И почему они вбили себе в голову, что имеют право присваивать любую женщину, какую только ни пожелают? Но ответ он знал и сам. Яков Стюарт и его родные серьезно считали, что обладают Богом данным правом делать все, что им захочется. И Генри Стюарт, даже если бы не знал ничего другого, впитал эту веру с молоком матери.

Гленкирк остановился и огляделся, он был в сводчатом коридоре совершенно один. До его уха долетел какой-то звук, и он машинально отступил в тень. В конце коридора открылась дверь, и в полоске мелькнувшего света он различил силуэты мужчины и женщины. Они были далеко, и лиц он не рассмотрел. Женщина бежала впереди, за ней гнался мужчина и настиг как раз напротив убежища графа.

Он узнал обоих, но не посмел себя обнаружить.

— Ты ведешь себя нечестно, милорд, — низким соблазнительным голосом смеялась Жасмин.

— Я выиграл! — отвечал ей Генри Стюарт.

— Ты жульничал! — возражала она. — Я играю в шахматы с младенческих лет и обыгрывала даже отца — лучшего шахматиста в Индии. Ты, сэр, ему вовсе не ровня. Я видела, как ты спрятал в кулаке слона! Победа не за тобой, милорд!

— Тем не менее тебе придется сдаться, мадам, или я испущу дух прямо здесь, в этом темном коридоре. Ты ведь не хочешь быть повинной в моей смерти. Тогда вместо меня королем Англии когда-нибудь станет братец Карл. А он для этого слишком серьезен. Лучше вместо этого я его сделаю архиепископом Кентерберийским. — Генри Стюарт рассмеялся и схватил Жасмин.

В тусклом свете факела граф Гленкирк заметил, как она рванулась в сторону, ускользая от принца. Теперь, думал граф, следовало объявить о своем присутствии, но он никак не мог выступить из тени и вместо этого следил, как они играли в салочки. Вот принц снова настиг Жасмин, схватил в объятия и принялся целовать.

Он прижал ее к каменной колонне и шептал что-то. Затаив дыхание, Гленкирк видел и слышал все из своего укрытия.

— Ведьма! Любовь моя! Ты околдовала меня. Жасмин, — Голос Генри Стюарта дрожал, как у влюбленного, старающегося овладеть собой.

Принц склонил голову и поцеловал ее в вырез платья, потом опытными пальцами ослабил шнуровку ровно настолько, чтобы освободить грудь, и впился в нее губами. Жасмин всхлипнула.

— Нас увидят, — слабо запротестовала она.

— Мы одни, любовь моя, — успокоил ее принц «Если я не решаюсь себя обнаружить, — подумал граф Гленкирк, — нужно отвернуться». Но он не сделал ни того ни другого.

— Я хочу тебя, любимая, — шептал принц. — Теперь же. — Он стал поднимать ее юбки.

— О, Хэл, не здесь, — упрашивала Жасмин, но Гленкирку показалось, что ее не очень смутило ее положение. — Что, если сюда кто-нибудь войдет, дорогой? Будет ужаснейший скандал!

— А кто осмелится признаться в том, что нас видел? — Он засмеялся, прижимаясь к ней, коснулся языком ее уха. — Даже если в этот миг кто-то и прячется в коридоре, разве он откроет хоть одной живой душе то, что видел? И разве не возбуждает тебя сознание, что ты будешь любить меня перед зрителями? Боже, как я тебя хочу! Мне безразлично, пусть хоть весь двор окажется здесь. — Он лихорадочно рылся в своей одежде, освобождая уже твердый член. — Я хочу тебя. Сейчас же! — Он обхватил ее руками под ягодицы, поднял и опустил на себя.

— А-а-а, — негромко вскрикнула Жасмин, обвивая принца руками и ногами и прижимаясь к нему обнаженной грудью.

При виде их страсти граф Лесли чуть не завопил во весь голос. Ритмические толчки принца превратили лицо его желанной в сплошную маску вожделения. Граф закрыл глаза, прислушиваясь и представляя себя на месте Генри Стюарта. Прошло около пяти лет с тех пор, как он держал Жасмин в своих объятиях. Тогда он уже почти любил ее. Он понял это дома, когда узнал о ее замужестве. Рован Линдли убит, она овдовела, и он мог бы ухаживать за ней, не стань она любовницей Генри Стюарта. Граф постарался подавить закипающее в нем чувство ревности.

— О, Хэл, дорогой, — послышался возглас Жасмин.

— Любовь моя, — в ответ хрипло воскликнул принц, весь содрогаясь и сжимая в руках почти бесчувственную любовницу.

Несколько минут все было тихо. В тишине коридора раздавалось лишь их прерывистое дыхание. Потом заговорила Жасмин:

— Дорогой, ты и вправду такой испорченный, но прошу тебя, не меняйся, оставайся плохим. Мне так это нравится, Хэл.

От ее слов ревность графа Лесли только возросла. Из своего тайника он видел, как любовники тщательно оправили одежду, чтобы никто не догадался, чем они только что занимались. Граф как следует рассмотрел своего соперника. Генри Стюарт лишь недавно вышел из мальчишеского возраста, но и Жасмин была не намного старше его. Овальное лицо юноши сужалось к подбородку, на котором виднелась ямочка, брови густо кустились над серо-голубыми глазами. Лоб был высок. Пожалуй, некрасивой чертой был нос — длинный, как у отца, но утолщающийся к кончику. Верхняя губа казалась узкой, а нижняя полной и чувственной.

— Ты не рассердишься, Жасмин, если я скажу, что люблю тебя? — Принц опустил глаза и зашнуровывал ее корсет.

— Ты не должен любить меня, Хэл. Мы — друзья, и мне этого достаточно. Мне ничего не хочется красть у девушки, на которой ты когда-нибудь женишься; я хочу, чтобы ты ее любил. Без любви жить очень одиноко, мой добрый милорд. Тебе выберут жену из чужой страны, она оставит семью и все, что ей близко, и приедет к тебе. И ты должен будешь не только терпеть ее на людях, но и научиться любить. Тогда и ты сам будешь счастлив. Ведь не так-то просто оставить родину, близких и все, что любила. Если бы у меня не было таких замечательных дедушки и бабушки, не знаю, что бы я делала, когда приехала из Индии.

Ее мудрые и мягкие слова поразили графа, который только что наблюдал, какой она может быть бесстыдной.

— Ты ведь сама принцесса, — произнес Генри Стюарт. — Я женюсь на тебе.

— О, Хэл, я польщена, — ответила Жасмин, и он поцеловал ее в щеку. — В Индии ни отец, упокой Господь его душу, ни брат не сочли бы принца Стюарта достойным принцессы императорского дома Моголов. Здесь, в Англии, как раз наоборот. Обстоятельства моего рождения оправдывают из-за моего богатства и связей родных. Но если бы ты серьезно задумал связать свою жизнь с моей, ты бы сам пришел в ужас от поднявшейся шумихи. Принцесса из императорского дома Моголов годится принцу Уэльскому в любовницы, а никак не в жены. Кроме того, дорогой, я не собираюсь снова выходить замуж, — заключила Жасмин.

— Почему? — Он ласково посмотрел ей в лицо.

— Я тебе говорила, Хэл Мне кажется, я проклята. — Она сказала это совершенно серьезно. — Оба моих мужа умерли насильственной смертью, и оба погибли из-за меня. Брат Салим убил Ямал-хана, потому что хотел спать со мной. Ровану Линдли досталась пуля убийцы, которую он метил в меня. Лишь судьба оба раза уберегла меня от смерти. Бабушка поддерживала связь с отцом, только поэтому я смогла ускользнуть от брата. А не наклонись я, чтобы подхватить Индию, пуля, направленная в меня, пронзила бы мое сердце, а не Рована. Когда умирают два мужа — в этом нет ничего необычного, но когда обоих мужей убивают — это уже судьба. Мне довольно детей, Хэл. Я не хочу быть причиной безвременной смерти еще одного мужчины, тем более будущего короля Англии.

— Никогда бы не подумал, что ты способна верить в эту чушь, — рассерженно проговорил Генри Стюарт. — Ты прямо как мой отец с его страхами и фантазиями о сверхъестественном и оккультном.

— Я не согласна с тобой, милорд, — спокойно возразила ему Жасмин. — Во что бы я ни верила, я никогда не соглашусь на брак с тобой. Не будем из-за этого ссориться, дорогой. — Она поцеловала кончик своего пальца и дотронулась им до ямочки на его подбородке. — Пойдем, милорд, мы опоздаем на вечерню. Знаешь, что будут говорить тогда люди. Я не хочу сердить короля — он может подумать, что я плохо на тебя влияю.

— Ты — лучшее, что со мной когда-либо случалось, — страстно признался принц, но все же взял ее под руку, и пара поспешила по тускло освещенному коридору.

Граф Лесли постоял еще в полумраке, прислушиваясь, как удаляются их шаги. Так Генри Стюарт женился бы на Жасмин, но она не выйдет за него замуж. В каком-то смысле она права. Граф ни на секунду не допускал мысли, что она, как она сама сказала, «проклята». Но был согласен, что Жасмин не ровня будущему королю Англии. Трагедия заключалась в том, что она, по всей видимости, стала бы для Генри Стюарта хорошей женой: любящей, чувственной, знающей, что требуется от королевы. Безусловно, она была неравнодушна к принцу, хотя и не сделала ответного признания после того, как он сказал ей о любви.

"Любила ли она его?» — размышлял граф Лесли. Она не призналась бы в этом, даже если и любила. Она понимала положение наследника престола, не будучи авантюристкой, не поощряла его безумия. Но когда для Генри Стюарта найдется достойная пара и он женится, что станется с Жасмин? Кто бы ни стал английской королевой, эта женщина не сравнится с ней красотой. Как она будет относиться к очаровательной любовнице мужа? Сможет ли тогда Жасмин находиться при дворе? А если не сможет, куда ей деваться? Может быть, тогда она решит выйти замуж? За него?

В том году Рождество праздновали в Уайтхолле. Все последние месяцы Жасмин скучала по детям. С приближением праздника еще острее почувствовала, как ей их не хватает. Двор — не место для детей, писала ей бабушка; гораздо надежнее их оставить в Королевском Молверне, где они чувствуют себя намного счастливее. Вдова маркиза Вестлея нехотя согласилась со Скай.

Хотя Жасмин и жила своим хозяйством в Гринвуд-Хаусе, ей предоставили покои в Сент-Джеймском дворце — лондонской резиденции Генри Стюарта. Ее положение при дворе получило безмолвное признание, и даже граф Лесли должен был согласиться, что держится она превосходно. Что бы ни происходило между вдовой маркиза Вестлея и принцем Уэльским. Жасмин никому из придворных не позволяла забывать, что она принцесса крови.

Когда Генри Стюарт настоял, чтобы Жасмин обосновалась в собственных покоях в его дворце, она послала за своими слугами. И теперь в ее комнатах за всем присматривал одетый в тюрбан и белый камзол Адали. Рохана и Торамалли, уже привыкшие к английской одежде, снова вернулись к цветным экзотическим шелкам. Молодые придворные спорили за право войти в число приближенных Жасмин и участвовать в ее развлечениях, что считалось принадлежностью к кругу избранных. Жасмин это забавляло. Она приглашала лишь умных, красноречивых людей, способных развлечь принца блеском остроумия и серьезными разговорами.

Роль Жасмин в жизни принца обеспокоила Роберта Сесла, графа Солсбери.

— Так ли уж разумно, чтобы принц открыто жил со своей любовницей в то время, как мы упорно ищем ему жену, — жаловался он королю. — Молодая принцесса благородного воспитания от этого будет, безусловно, в отчаянии.

— Не ругай моего мальчугана, — ответил король. — Леди Линдли — превосходная любовница для Генри: скромная и очаровательная.

— И умная, — предостерег Роберт Сесл.

— Я, как и ты, не одобряю ума в женщинах. Но если она и умна, то свой ум не выставляет напоказ и веселит моего мальчика.

— А что, если она забеременеет, сэр? — не отступал Роберт Сесл.

— Что ж, будем молить Бога о внуке, — улыбнулся король. — Если леди Линдли родит, тем лучше для сына. Мужчины Стюарты известны по всей Европе.

Граф Солсбери горестно вздохнул. Во времена его отца таких хлопот не было. Елизавета оставалась королевой-девственницей, поэтому не существовало царственного потомства, чтобы устраивать скандалы. Он знал, что репутация ловеласов укрепилась за Стюартами, но надеялся, что принц Генри, более разумный, чем его родители, не пойдет по их стопам. Но он не оправдал его ожиданий. Если бы еще леди Линдли не была внучкой графини Ланди. Госпожа де Мариско в свое время доставила массу хлопот королеве Елизавете, а теперь ее невероятно красивая внучка совершенно очаровала принца Уэльского. Что, если она попытается расстроить его брак, когда для принца найдется жена? Роберт Сесл, сын своего отца, такого допустить не мог. Он решил переговорить с леди Линдли и послал ей приглашение. К его величайшему раздражению, она ответила, что… с удовольствием примет его в своих покоях.

— Иными словами, будет диктовать свои условия, — сердито бормотал он про себя. — Клянусь, она похожа на бабушку!

И все же он отправился к Жасмин. Она встретила его вежливо и пригласила присесть. Слуги принесли вина, и, когда они удалились, леди Линдли первой задала вопрос:

— Так что вас привело ко мне, милорд Сесл? Не представляю, чем бы я могла быть вам полезной.

— Меня беспокоят ваши отношения с принцем, — так же прямо и открыто ответил он.

— Мои отношения с принцем вас не касаются, милорд, — возразила Жасмин. — Но ваше беспокойство я могу понять. Я не собираюсь замуж за принца Генри. Когда он наконец женится, я оставлю двор, хотя и обещала принцу быть всегда подле него, если он будет во мне нуждаться. Свое обещание я сдержу. Но я знаю, как важно, чтобы он полюбил жену, а она его, и не стану причиной скандала.

— А что, если у вас будет ребенок, мадам?

— Я буду считать, что им меня благословил Господь. Я люблю детей. У меня их трое: сын и две дочери, — ответила Жасмин.

— Мадам! Вы бередите мою рану, как всегда это делала ваша бабушка. Ваши разумные слова успокаивают мои страхи, но вы пугаете меня, говоря о возможности появления незаконнорожденного ребенка короля. Признанных незаконнорожденных королевских детей не было со времен отца покойной королевы. Они создают столько ненужных трудностей, — недовольно ворчал граф Солсбери, сверля глазами Жасмин.

Жасмин подавила смех.

— Милорд, вам не следует так беспокоиться, — посоветовала она. — Я все равно не смогу воспрепятствовать природе, если в ее капризную голову взбредет подарить мне ребенка.

Безнадежно махнув рукой, лорд Сесл вышел из покоев Жасмин. Чему быть, того не миновать. Разве что ему удастся убедить короля выдать Жасмин замуж за какого-нибудь достойного джентльмена, который увезет ее от двора. Да! Это и есть решение! Пусть принц развлекается с леди Линдли до тех пор, пока ему не подыщут подходящую невесту. Но как только брачный контракт будет подписан, леди Линдли следует выдать замуж за решительного мужчину, который не потерпит, чтобы ему наставляли рога. Ответ был так прост, что Роберту Сеслу сделалось стыдно: как это он не додумался раньше. Да и леди сама ему только что обещала покинуть двор, как только принц Генри женится.

Граф Солсбери почувствовал облегчение и не стал себя расстраивать, даже когда принц и его любовница оказались центром рождественских празднеств. Бен Джонсон23 написал к празднику новую аллегорию «Оберон — волшебный принц». Индиго Джоунс придумал костюмы и мизансцены. Главная роль, конечно, досталась Генри Стюарту, а королеву Титанию должна была играть Жасмин Линдли.

— Опять с босыми ногами? — пошутила Жасмин, терпеливо примеряя костюм.

Индиго Джоунс улыбнулся ей снизу вверх — он замерял расстояние от пола до щиколотки Жасмин.

— Платье настолько прозрачно, что ни одна дама при дворе не решится его надеть, — рассмеялся он. — Вы будете одеты в паутину и лунный свет.

— А кто сыграет другие роли в этом спектакле? — спросила Жасмин, а сама подумала, понравится ли ее любовнику этот костюм.

— Леди Эссекс выбрали на роль Авроры, богини Зари, мадам, — ответил он. — Теперь, после того как леди Арабеллу заточили в тюрьму, раскрыв ее тайный брак с Уилльямом Сеймуром, можно ожидать, что звезда леди Эссекс засияет ярче, особенно если учесть ее близкую дружбу с виконтом Рочестерским.

— Бедный лорд Эссекс, — сочувственно проронила Жасмин. — Он такой приятный молодой человек. И принц говорит, что очень верный.

— Может быть, может быть, — отозвался Индиго Джоунс. — Зато юный Карр — точно болонка у короля. Он далеко пойдет, если будет как следует угождать его величеству. Мы еще увидим, как он станет пэром, — художник понизил голос. — В леди Франс есть свой шарм, мадам, но она ужасно избалована и стремится сверкать ярче всех на небосводе двора. А лучше всего этого добиться — выйти замуж за фаворита короля.

— Но ведь она замужем, — удивилась Жасмин.

— С ее связями, миледи, она разведется в тот же день, как только решит избавиться от мужа. Уверяю вас, ее величество будет в восторге, если удастся удалить юного Карра от короля. Этот ненасытнейший молодой человек никогда не доволен тем, что имеет, а добряк король слишком щедр по отношению к тем, кого любит.

Индиго Джоунс служил также брату королевы — датскому королю Христиану и был хорошо знаком с августейшей семьей. Жасмин внимательно слушала художника. Другая бы пропустила его болтовню мимо ушей, но не она. Она следила за тем, что говорит, потому что знала: ее слова будут тут же пересказаны другим. Она говорила только то, что было бы приятно слышать королеве и королю. Ни для кого не было секретом, что она стала любовницей принца Уэльского, но скромность оставалась важной составляющей ее положения при дворе.

— Под платье не надевайте ничего, — предупредил Индиго Джоунс, поднимаясь на ноги. — Помните, что вы — волшебная королева в одеянии из осенней паутинки.

— Не уверена, что принц одобрит костюм, — ответила Жасмин.

— Я показывал его принцу, миледи. Он разрешил вам его надеть. Поговорите с его высочеством сами. Признаюсь, костюм смел, но очень важна подлинность мысли.

Тем же вечером, лежа обнаженной в постели с любовником, Жасмин спросила:

— А ты знаешь, насколько прозрачен мой костюм, Хэл?

Мастер Джоунс не велел мне ничего под него надевать. Моя нагота будет видна всем. И он сказал, что ты дал на это разрешение.

— Да, — ответил Генри Стюарт. Он обнаженный сидел на кровати. Жасмин устроилась меж его ног. Одной рукой он ласкал ее грудь, а другой — длинные темные волосы, губы его целовали шею. — Я хочу, чтобы при дворе все завидовали мне, любовь моя, — ответил принц, задумчиво проводя пальцами по ее бедру. — Пусть все видят, как ты совершенна, пусть им будет больно от мысли, что ты моя. И только моя. — Его язык щекотал ее шею.

— Я твоя, потому что это устраивает меня. — Она тоже коснулась его бедра. Свет золотил его слегка волосатые ноги, и Жасмин улыбнулась.

Вдруг он больно ущипнул сосок, который до этого ласкал.

Она вскрикнула.

— Ты никогда не уйдешь от меня, Жасмин, — яростно выпалил он. Потом склонился и укусил в плечо. — Ты моя. Отстранившись, Жасмин встала рядом на колени.

— Я не собственность, Хэл. Ни твоя, ни какого-либо другого мужчины. Я уехала из Индии, не позволив, чтобы мною владели. Я никому не принадлежу, только самой себе. Я не какая-нибудь скромная английская леди, гордящаяся тем, что принц обратил на нее внимание. Я — принцесса из императорского дома Моголов, хотя и живу вдали от родины. — В камине потрескивали поленья, как будто придавая особое значение ее словам. — Ты оказался в моей постели, милорд, потому что я этого захотела, а не только потому, что хочешь этого ты.

На миг его лицо потемнело от гнева, но в следующую секунду он рассмеялся.

— Ну и гордое же ты существо, Жасмин, — сказал он, но тут же опрокинул ее на спину и подмял под себя. — Ты моя, принцесса, или нет, мадам!

Жасмин яростно забилась под ним, но принц был тяжелее и придавил ее. Потом заломил ее руки, чтобы она не могла сопротивляться, и рассмеялся ей в лицо:

— Придворные джентльмены восхитятся тобой, разглядев сквозь соблазнительно прозрачные трепещущие шелка. Они увидят острые молочно-белые груди. И когда будешь танцевать перед ними, вспоминай обо мне, о нас, как хорошо нам сейчас. От этого твои соски напрягутся. — Свободной рукой он властно взял ее грудь, стал потирать соски, которые и впрямь отвердели.

Жасмин ничего не ответила, но ее бирюзово-голубые глаза яростно блеснули.

— Всякий мужчина, с которым ты встретишься глазами, подумает, что ты хочешь именно его, — безжалостно продолжал Генри Стюарт, потом лег на Жасмин и взял в рот ее сосок.

Прикосновение его губ к ее телу было восхитительным, но Жасмин продолжала молчать. Их ждал спор, а не радость страсти. Он вел себя так, потому что не был удовлетворен ее ролью в своей жизни. Он хотел ее в жены, но отлично понимал, что брак между ними невозможен. И мысль, что когда-нибудь он может потерять Жасмин, приводила его в отчаяние. Мать совсем недавно говорила, что они обсуждают возможность брака между ним и испанской инфантой Марией Анной, дочерью короля Филиппа III и Маргариты Австрийской.

— Ты должен делать то, что будет лучше для Англии, — сухо ответила Жасмин, когда он упомянул ей об этом. И он знал, что она права.

Генри Стюарт весь кипел от гнева. Жена она ему или нет, но он не отдаст Жасмин другому мужчине! Он впился ртом в ее грудь, и она не удержалась от крика.

— Ты моя! — снова повторил он и, подтянувшись выше, стал покрывать ее лицо горячими поцелуями.

Жасмин закрыла глаза. Она не знала, сердиться на него или нет, для своего возраста он был мудр и все-таки еще так молод. Она готова была поспорить, что гораздо лучше, чем он, несмотря на все его хвастовство, представляет, что значит быть королем. Раздраженный упреками отца, он на днях заявил;

— Меня не надо учить, как вести себя принцу. Мне ни к чему быть профессором, хватит того, что я — солдат и светский человек.

Но в нем еще так было много мальчишества. Жасмин сумела освободить одну руку и стала нежно гладить его по спине.

— Я не могу тебя потерять, моя овечка, — простонал он в гущу ее темных волос. — Никому не дам нас разлучить. Кого бы они мне ни подсунули, любить я буду только тебя.

Только тебя.

Жасмин почувствовала, как на глаза навертываются слезы. Проклятие! Почему жизнь настолько запутана. «Я люблю тебя. Генри Стюарт, — думала она, — но никогда в этом не признаюсь. Это было бы нечестным по отношению к той женщине, которая когда-нибудь выйдет за тебя замуж. Я сама была женой и знаю, как важно сознание, что муж тебя любит. Но я останусь с тобой, милорд, пока ты будешь во мне нуждаться, пока ты будешь меня желать».

Она почувствовала, что он уже в ней, и выгнулась навстречу. Принц яростно овладевал ею, и, освободив другую руку, она обняла его и страстно ответила на поцелуй. Но насытиться он никак не мог.

— Еще! — стонал он. — Еще! Я хочу тебя еще, дорогая.

— Дорогой! — в ответ вскрикнула Жасмин, в третий раз испытывая экстаз. — Довольно! Прошу тебя, хватит!

— Нет! Еще! — И Генри Стюарт прижался к ней еще крепче, стараясь глубже войти в ее горячую плоть. Его член рвался в бой, он все глубже и яростнее проникал в нее.

"Ни один мужчина, — думала Жасмин сквозь дымку страсти, — не делал со мной такого, не вспахивал меня так глубоко». Член, словно стальной, доставлял ей сладостную боль. Трижды она была на вершине удовольствия, но теперь из глубин ее существа поднималась первобытная дикость. Принц лежал на ней, опираясь на груди, а она бессильно закинула руки за голову и двигалась в такт его толчкам.

Борьба разогрела их тела, и они покрылись испариной. Внезапно принц напрягся. «Наконец, — сверкнуло в его мозгу. — Наконец я одолел ее сладостно-послушное тело». Плоть Жасмин сомкнулась вокруг члена принца — такого он еще никогда не испытывал: как будто она по капле хотела выдавить из него все жизненные соки. Довольно, подумал он с облегчением.

Жасмин, едва не потеряв сознание, вскрикнула от страсти. Никогда прежде он не любил ее с такой силой — дико и восхитительно. Она была на краю смерти, но не боялась ее. Волны радости накатывали на нее, принося такое счастье, что ее не волновало, увидит ли она свет нового дня. Потом ее потянуло в горячий темный водоворот, и она безбоязненно окунулась в него.

Когда она пришла в себя. Генри Стюарт лежал, содрогаясь от наслаждения. Он все еще был в ней.

— О, Хэл, — прошептала она. — Ты все еще возбужден.

— Ты была в обмороке, любовь моя, — так же тихо ответил он. — Мое семя в тебе, но мне нужно еще немного, чтобы удовлетвориться в эту ночь. — Он чуть приподнялся и поцеловал в уголок ее губ.

— Ты чуть не убил меня и хочешь еще. — Она быстро провела острым язычком по его чувственной нижней губе.

— Да, — ответил он.

— Но в этот раз люби меня нежно, милорд. Когда, удовлетворенные, они тихо лежали. Генри Стюарт сказал:

— Я хочу от тебя ребенка. У меня никогда не было детей.

— Если на это будет воля Божья, я с радостью выполню твое желание. — Вдруг она вспомнила о Роберте Сесле и рассмеялась.

— Чему это ты? — спросил принц. И проворчал:

— Наглый пес, — когда она ответила ему.

— Он заботится о тебе, дорогой, — сказала Жасмин, удивившись сама, что защищает королевского советника.

— Они только и думают, как бы женить меня на какой-нибудь благочестивой девственнице — страшной, но с безупречной королевской родословной. Ты видела миниатюру инфанты Марии Анны? Клянусь, с ее зубами она выглядит как крыса, — ворчал Генри Стюарт. — Они хотят, чтобы и мои сыновья были такими же.

— Я видела портрет инфанты, — упрекнула любовника Жасмин, — и думаю, что ты к ней несправедлив. Она симпатичная девушка, милорд, с большими глазами и изящным носиком. У нее приятный рот, а волосы еще красивее, чем у тебя.

— Но какие короткие! Я не люблю такие, но ее тетя, французская королева, ввела их в моду. А я считаю, что волосы у женщины должны быть по крайней мере до плеч, — возразил принц. — К тому же возникает вопрос о религии. Испанцы в делах веры такие же упрямые, как и англичане. Уж лучше бы они подыскали мне француженку. Она хоть и верила бы по-своему, но не лезла бы со своей верой к детям. Да, я считаю, француженка мне подошла бы больше.

— Как ты старомоден, милорд, — съязвила Жасмин. — Ты говоришь прямо как твой монарший отец.

— Господи! Только не это, — проревел Генри Стюарт. Наступили рождественские праздники. Распорядителем всех увеселений был назначен виконт Рочестерский. Жасмин с Сибиллой и матерью осматривали, как украшен Сент-Джеймский дворец. По стенам развесили тис, который славился как средство против колдунов и ведьм. А король так сильно боялся нечистой силы, которая, безусловно, прибудет на праздник во дворец сына. Лавр с древних времен считался символом власти и был уместен в этих покоях, раз Генри Стюарт унаследует когда-нибудь английский трон. Красные ягоды на фоне зеленых ветвей остролиста символизировали капли крови Христа, капающей из ран от тернового венца. Гирлянды из плюща — любимого растения Бахуса — согласно поверью защищали от пьянства, которое при дворе было весьма распространено. Омела охраняла от дурного настроения и вносила мир в дом.

У себя в комнатах Жасмин развесила лавр — символ чести. В лавровые гирлянды вплели напоминающий о дружбе розмарин.

Хотя круг знакомых у Жасмин был широк, уютно и спокойно она чувствовала себя только среди родных. Ее положение любовницы принца делало ее легкой добычей сплетников, а родные и слуги сплетен не распускали. Их нельзя было купить или уломать просьбами какого-нибудь искателя королевской милости. А придворных больше всего удивляло, что ни сама леди Линдли, ни ее родные не стремились получить выгод от ее положения.

— Глупые провинциалы, — заметил кто-то из придворных в присутствии леди Эссекс и графа Гленкирка.

— Нет, — возразила Франс Ховард, озадаченно улыбнувшись. — Просто они очень богаты.

— Но они могут стать еще богаче, — не соглашался придворный, недоуменно качая головой.

— Они из тех людей, — объяснил ему граф Гленкирк, — кто честь ставит выше выгоды. Такие уж они люди.

— И все-таки глупо не пользоваться случаем, раз удача сама идет в руки, — не унимался придворный.

— Ты идешь на двенадцатую ночь к Робину Саутвуду? — спросила графа Франс Ховард, не обращая на придворного никакого внимания. — Бен Джонсон вместе с Индиго Джоунсом придумали замечательную маску. Принц будет играть волшебного короля Оберона, а леди Линдли королеву Титанию. Мне рассказывали, что для нее приготовили совершенно скандальный костюм — моя служанка знает одну из портних мастера Джоунса. Я слышала, платье совершенно прозрачное, а белья она не наденет! Как ты думаешь, она осмелится?

— Понятия не имею, — ответил граф, стараясь, чтобы его голос звучал равнодушно. — Скажи-ка, мадам, а какой ты наденешь костюм? — спросил он, переключая ее внимание с Жасмин на себя саму.

Франс Ховард оглянулась вокруг и ответила почти шепотом:

— Поклянись, милорд, что никому не расскажешь. У придворных нет никакой фантазии. Если узнают о хорошей идее, ее тут же повторят десятки раз. Мне же не хочется в таком количестве шнырять по дому графа Линмутского.

— Клянусь, мадам, — так же полушепотом ответил он. — И первый поделюсь с тобой моим секретом. Я собираюсь прийти самим собой.

— Самим собой? — Франс Ховард слегка скривила рот. — Ну это не очень интересно, Гленкирк. Ты что, как и король, не любишь праздники? Может быть, это черта всех шотландцев? Он рассмеялся:

— Нет-нет, мне праздники нравятся. Просто я имел в виду, что оденусь в национальный шотландский костюм. Ты когда-нибудь видела шотландскую юбку?

Ее глаза округлились.

— Нет, никогда. И это правда, что ты явишься с голыми коленями?

— Сущая правда — с совершенно голыми, — насмешливо усмехнулся он. — Тебя возбуждает мысль о моих голых коленях?

— А они симпатичные или шишковатые? — усмехнулась она в ответ. — Я люблю мужчин-с гладкими коленями'.

— Ты сможешь оценить сама, — рассмеялся он. — А теперь, мадам, после того как я тебе признался, расскажи о своем наряде.

Франс Ховард встала на цыпочки. Граф склонил голову.

— Я оденусь Венерой, богиней любви древних римлян. А милорд Рочестер будет Адонисом. Что ты об этом думаешь?

— Тогда твой муж явится в качестве Вулкана? — спросил Гленкирк с каменным лицом. — А король будет самим Юпитером.

Леди Эссекс разразилась хохотом:

— Какой ты, ей-богу, смешной, милорд. Я понятия не имею, в чем придет на праздник лорд Эссекс. Но могу побиться об заклад, что в моих силах заставить его сыграть роль Вулкана! Забавная идея! Так что, мне проделать это?

— Не думаю, что это хорошо, — ответил граф, уже сожалея о своих словах. Нравы двора были жестокими, и сам он иногда бывал злым, вовсе не намереваясь так себя вести. Франс Ховард была настоящим крестом, который влачил молодой лорд Эссекс. Она оказалась плохой супругой, хоть и была забавной женщиной, решил Гленкирк. Поговаривали, что они не были даже близки, настолько леди Эссекс не нравился ее муж.

— Мне все равно, плохо это или хорошо, Гленкирк, а выглядело бы весьма забавно. Какое удовольствие я получу, если все удастся. А Эссекс, без сомнения, выставит себя на посмешище. Что ж, тем хуже для него, — заключила Франс.

— За что ты так ненавидишь мужа? — удивился граф;

— Я не хотела выходить за него замуж, но отец считал этот брак выгодным для Ховардов. Роберту Деверо я все высказала откровенно, но он послушался моего отца, потому что считал наш союз полезным и для своей семьи. Мне говорили, что я глупая девчонка и должна делать, что мне велят. Меня буквально тащили к алтарю. Отец два раза избил меня перед свадьбой, но, несмотря на их жестокость, я делала так, как хотела.

— С тобой трудно спорить, Франс Ховард, — заметил лорд Лесли.

— Трудно, — просто согласилась она. — А теперь скажи, что ты думаешь о моем костюме? Тебе понравилась идея? Я произведу впечатление?

— Произведешь, — заверил ее граф Гленкирк.

Жасмин возвратилась в Гринвуд за день до ежегодного праздника у дяди Робина.

— Я не смогу сохранить в секрете костюм, если не запрусь в собственном доме, — сказала она Генри Стюарту.

Нехотя он отпустил ее.

В глубине души Жасмин была счастлива оказаться дома. Сент-Джеймский дворец и Уайтхолл кишели придворными и просителями, там царили интриги, предательство и другие пороки, присущие королевскому двору. За каждым ее шагом следили, каждому слову придавали особый смысл. Она жила в постоянном напряжении и терпела это только ради юного принца, который так ее любил.

Но даже родные Жасмин не удержались от обсуждения ее положения, расположившись вечером за столом на ужин.

— Да уж, ты нас всех удивила, дорогая, — резко заметила Виллоу. — Никогда бы не подумала, что ты на такое способна.

И все же ты ведешь себя достойно. Что, интересно, думает об этом мама.

— Бабушка беспокоится о моем будущем, — ответила Жасмин.

— Ты хочешь сказать, девочка, что она оправдывает твое поведение? — Виллоу изобразила изумление, но холодным рассудком все понимала.

— Когда-то бабушка познала великую любовь, — мягко ответила племянница. — И теперь может войти в мое положение, тетя.

— Хм, — фыркнула графиня Альсестерская, отказываясь от спора. — Надеюсь, ты получишь от этой связи хотя бы что-нибудь. Поместье или дом в городе, — добавила она. — Хоть что-нибудь. Полагаю, ты заслужила.

— Жасмин играет заглавную роль в завтрашней маске, — гордо сообщила Велвет. — И Сибилла тоже участвует. Она будет нимфой реки Вай. А младшая дочь Робина с малюткой Недди будут у принца Карла злыми лесными духами. Думаю, Виллоу, это будет потрясающий спектакль.

— Как я скучаю по прежним временам, — призналась Виллоу. — Мы так славно танцевали при дворе королевы Елизаветы. Намного приятнее, чем эти дорогостоящие «маски». Из-за расходов королевы король постоянно в долгу — казна ведь не бездонная, Велвет. Теперь они еще сильнее обложат налогами наши торговые дома, чтобы расплатиться за свои глупости.

— Король — щедрый человек, — заметила Жасмин.

— На чужие деньги, — парировала тетя. — Когда это кончится? — возмутилась она. — Я так рада, что все мои дочери замужем за джентльменами из провинции. От двора надо держаться подальше, где только и делают, что попусту тратят деньги и так легко могут скомпрометировать женщину.

— Мою дочь скомпрометировать нелегко, — запальчиво ответила Велвет. — Отказав принцу, она бы вызвала гораздо больший скандал, чем уступив ему. Но если ты, Виллоу, большую часть жизни провела в деревне, как тебе понять этикет двора Стюартов?

Сибилла легонько стукнула под столом сводную сестру, ее глаза весело блестели, в то время как их мать и тетя обменивались колкостями. Тетя Виллоу очень не любила, когда ее уличали в невежестве.

— Я бы умерла, если кто-нибудь из моих дочерей повел бы себя так, как Жасмин, — объявила она.

— И была бы совершенно права, — подхватила Жасмин. — Потому что все твои дочери замужем и мужья их живы. Мне повезло меньше, и поскольку принц тоже холост, наше любовное приключение никому не причиняет горя.

— А что будет, когда принц женится? — спросила Виллоу. — Что станется с тобой?

— Конечно, принц когда-нибудь женится. Это необходимо для блага королевства. Я покину двор, когда этот день наступит. Хэлу я об этом сказала — своим присутствием я не собираюсь ставить его жену в неудобное положение. Мне будет нетрудно это сделать. Жизнью при дворе я не дорожу и соскучилась по детям и деревне.

— Боже! — воскликнула Виллоу. — Как ты похожа на маму. Помню, как трудно мне было договориться с ней. Господь, спаси нас и помилуй, ты говоришь и думаешь, как она.

Все сидящие за столом рассмеялись, а Робин шутливо-сочувственно обратился к ней:

— Бедняжка Виллоу! Тебе так и не удалось заставить маму вести себя подобно доброй домохозяйке. А это ведь был твой крест, старшая сестренка. А теперь еще появилась такая же трудновоспитуемая племянница.

— Смейся, сколько хочешь, Роберт Саутвуд, — ощетинилась Виллоу, — но увидишь, ничего хорошего из отношений Жасмин с принцем Генри не выйдет. Они только привлекут внимание к нашей семье. А ее благополучие всегда основывалось на том, что нас не замечали.

— Я родственник короля, — возразил граф Брок-Кэрнский. — Как нас могут не знать при дворе? Прости, Виллоу, если тебя это не устраивает, но это так. Теперь половину года мне приходится проводить в Англии, хотя я вовсе этого не хочу.

Разговор перешел на костюмы для праздника у графа Линмутского, который должен был состояться следующим вечером.

— Я слышала. Жасмин, к завтрашнему спектаклю тебе приготовили вовсе неприличный костюм, — проговорила тетя. — Это действительно так?

— Боюсь, ты будешь шокирована, — призналась Жасмин. — Хотя в Индии одеваются еще смелее. Там тело не считается неприличным. Может быть, тебя успокоит, что сразу после «маски» я переоденусь в другое платье. Принц будет Солнцем, а я Луной.

— О, как одинаково мы думали! — воскликнула леди Саутвуд. — Твой дядя Робин, дорогая Жасмин, оденется Вечерней звездой, а я Утренней. Костюмы будут в основном голубыми.

— А у принца — из золотой парчи, — сказала Жасмин. — А мой, тетя Эйнджел, — из серебряной. А как ты оденешься на праздник к дяде Робину? — Она повернулась к Виллоу.

— Древней богиней дома и очага, — едко ответила та.

— Замечательно подходит для тебя, — пробормотал лорд Саутвуд и взглянул на ее мужа. — А ты, Джеймс? Что умного пришло тебе в голову и одобрено Виллоу?

— Я одобряю все, что делает Джеймс, — бросила Виллоу Робину. — Он — самый разумный из всех мужчин. — И она ласково улыбнулась своему терпеливому мужу, которого искренне любила.

— В церкви нашего поместья я нашел несколько старых платьев, — ответил граф Альсестерский. — Не имею представления, сколько они там пролежали. Может быть, со времен короля Генриха. Виллоу любезно согласилась зашить одно из них, и я оденусь монахом.

Остальные мужчины за столом не удержались и покатились от безудержного смеха. Джеймс Эдварде моргнул голубыми глазами, и даже женщины захихикали.

— Пикните еще хоть слово! — пригрозила Виллоу, обидевшись на родных.

Но за столом стоял такой хохот, что никто не мог молвить ни словечка.

Глава 20

Празднества в доме графа Линмутского были организованы широко, как никогда. Погода для января стояла необычайно мягкая. На деревьях развесили фонари. В разных частях садов, выходящих на Темзу, разложили костры, чтобы жечь всю ночь. В полночь гостей предполагалось вывести из дома и позабавить фейерверком, который запустят с баржи, стоящей посередине реки. Раньше такого развлечения никто не видывал, и все завидовали сообразительности графа Линмутского.

В огромном бальном зале устроили сцену. Сам Индиго Джоунс прибыл, чтобы следить, как возводят праздничные сооружения. Платить же за все приходилось графу Линмутскому. И хотя он ни за что бы не признался сестре Виллоу, расходы эти стали казаться ему ощутимыми, он задумался, стоят ли они того. Конечно, замечательно следить за мгновенным очарованием «маски», но затраты на нее Роберт не собирался перекладывать на детей и внуков. Его старшие дочери были замужем за обеспеченными людьми, но вторая жена Эйнджел родила других детей, старшему сыну и наследнику Джеффри исполнился 21 год, младшей Лауре — 12.

Любимица отца Лаура Саутвуд репетировала роль вместе с Недди Гордоном и принцем Карлом, которым было по десять лет. Ничто не нравилось ей так, как «маски», и, к тревоге отца, она любила двор короля Якова.

Родственники собрались в доме графа Линмутского после обеда, задолго до приезда гостей. Целую комнату отвели под костюмерную. Служанки и лакеи установили для господ столы и изящные ширмы, за которыми те могли переодеваться. Несколько зеркал в гнутых золоченых рамах давали возможность участникам представления посмотреть на себя перед выходом на сцену. Без этого они никогда бы не появились перед публикой.

Была подана легкая закуска, после которой родственники разошлись по отведенным им спальням. Жасмин едва прикоснулась к еде — последние дни она чувствовала себя неважно.

— Ты не беременна. Жасмин? — прямо спросила ее мать, когда они вместе устроились подле уютного очага. Несмотря на заверения графа Брок-Кэрнского, она испытывала тревогу при мысли, что Жасмин может стать матерью незаконнорожденного ребенка принца.

— Я не уверена, мама, — честно ответила дочь.

— Когда последний раз у тебя были месячные?

— Пять недель назад. Пока еще ничего нельзя сказать. Пожалуйста, не говори никому. Я буду глупо выглядеть, если ошибусь, а Хэл разочаруется.

— Но сама-то ты что чувствуешь — беременна или нет? — Бирюзово-голубые глаза Жасмин встретились с зелеными растерянными глазами матери. «Какая она милая», — подумала Жасмин, чувствуя потребность защитить Велвет де Мариско Гордон, которая ей была скорее сестрой, чем матерью.

— Да, мама, думаю, что да, — ответила она. — Извини, я расстроила тебя, но меня саму это радует. Это то, чего больше всего на свете хочет принц.

— Но ребенок окажется незаконнорожденным!

— Незаконнорожденным ребенком сына короля, мама. Это совсем другое дело. Разве не был таким лорд Гордон? Гордоны из Брок-Кэрна, кажется, гордятся таким родством.

— Они живут в Шотландии, а здесь — Англия, — возразила Велвет.

— У короля Генриха Восьмого был любимый сын, рожденный не от законной жены. Он окружил его заботой и почестями. Я знаю, мама, так будет и с моим ребенком. Вам трудно это понять, и тетя Виллоу, когда я ей скажу, разразится уничтожающей тирадой, но бабушка сможет принять.

Некоторое время женщины молча посидели перед огнем, потом Велвет спросила:

— Когда ты покинешь двор? Ты ведь не намерена демонстрировать здесь всем свой живот? Скромность была всегда твоим лучшим качеством.

— Спасибо, мама, — улыбнулась Жасмин. — Думаю, что подожду до мая, а когда дороги станут проезжими, отправлюсь в Королевский Молверн, а не в Кэдби. Мне всегда было спокойнее с бабушкой.

— А что на это скажет принц?

— Он будет рад стать отцом, но наша разлука его опечалит. Как бы то ни было, я буду вынуждена уехать. Толстой, как бочка, я не могу здесь оставаться. К тому же начнутся споры, будут биться об заклад, когда я разрожусь и кто появится на свет — мальчик или девочка. До родов я останусь с бабушкой. А потом следующей зимой, может быть, вернусь ко двору.

А может быть, и нет. Король никак не договорится с королевой о выборе невесты для Хэла. Но как только они узнают о моей беременности, то быстро примут решение. Их наследнику давно нужна жена. Но обещай, мама, никому не рассказывать обо мне. Даже лорду Гордону. Обещаешь?

— Обещаю, — устало кивнула головой Велвет. С наступлением вечера в дом графа Линмутского начали прибывать гости. Длинная вереница карет выстроилась вдоль аллеи, ведущей от дороги через парк к подъезду. Леди и джентльмены появлялись из экипажей в причудливых маскарадных костюмах всех цветов и оттенков и легко по лестнице, вбегали в дом. Там для них были приготовлены всяческие развлечения. Они танцевали, пили, сплетничали, играли в карты, следили за петушиными боями, которые проводились в специальном загоне, выстроенном в одном из салонов. Тут и там мужчины и женщины заключали пари.

Был накрыт стол. Только утром с побережья в бочках привезли устриц. Их особенно ценили мужчины за свойства, как говорили медики, повышать потенцию. За устрицами следовал рыбный стол: шотландская семга, запеченная в тесте форель, копченые осетры и угри, треска в сметанном соусе с укропом, сельдь, сваренные в легком вине креветки и плавающие в нем нарезанные дольками лимоны.

Следующий стол был посвящен дичи. Его украшал великолепный павлин с распущенным ярким хвостом. Вокруг громоздились жареные гуси и утки, фаршированные шафранным рисом со сливами и различными травами, каплуны с сухими фруктами в лимонном соусе, огромные жареные индюки, куропатки, перепела, овсянки, большое блюдо с жаворонками, источающими янтарный сок.

Другой стол ломился от туши быка, зажаренной в соли на открытом пламени в очаге на кухне. Рядом стоял слуга в ливрее и отрезал куски для гостей. Тут же были ножки барашка, два жареных поросенка, деревенская ветчина, несколько дюжин пирожков с крольчатиной, не говоря уже о новомодном блюде из Франции — ломтиках мяса в красном вине с морковью и луком. Кажется, оно понравилось всем, а его попробовало немало гостей.

Дальше стоял тушенный в белом вине салат-латук, вазы с бобами, фасолью, морковью, турнепсом и горошком. Подали хлеб, сладкое деревенское масло и на пробу гостям огромные головы французского сыра.

Последний стол собрал на себе всевозможные сладости: пирожки, вафли, желе, заварные кремы, торты, сушеные фрукты, лепестки фиалки и розы. Вазы наполнили грушами, яблоками и апельсинами из Испании. И нескончаемым потоком струилось вино и пиво.

Королева не разрешала никому из участников ни есть, ни пить до спектакля. Несколько лет назад, когда этого правила еще не существовало, Бен Джонсон написал «маску» к визиту из Дании ее старшего брата. Но праздник пошел наперекосяк. Дамы попробовали вина и опьянели.

Спектакль о семи добродетелях превратился в величайший скандал, когда Веру стошнило прямо на сапоги короля Дании, пьяная Надежда, не способная выговорить ни слова, глупо заикалась, а Любовь нашли за кулисами в объятиях лорда Оливера. Она хотя бы оправдала свою маску. Но лорд Оливер не был ни красив, ни богат, ни особенно симпатичен.

К нынешней двенадцатой ночи Индиго Джоунс придумал замечательные мизансцены. Действие происходило в волшебном королевстве. Его жители бодрствовали, пока было тепло, но зимние месяцы они не любили. Тогда господствовал Царь-Мороз и его подданные — домовые и эльфы. А жители волшебного королевства в это время спали в надежных укрытиях.

Придворные устроились перед сценой, и полилась музыка. Два маленьких пажа, одетых в костюмчики из светло-голубого бархата с кружевными воротничками, в мягких шляпах с перьями и в сапогах с загнутыми на средневековый манер носами, держали края темно-синего занавеса. Они раздвинули его, приоткрыв спальню из дуба волшебного короля и королевы. Оберон спал один. Рядом с ним одеяло было откинуто.

Внезапно он проснулся, протер глаза, потянулся и тут увидел, что Титании нет. Он быстро вскочил. Публика зааплодировала стоящему перед ней Генри Стюарту, а дамы принялись подталкивать друг друга локтями, завидев его костюм. Его кожаные золоченые сапоги были увиты молодыми побегами и вместо шпор увенчаны крыльями. Но гораздо интереснее дамам показалось, что выше сапог до колен ноги принца были совершенно голыми. На нем были надеты обтягивающие короткие панталоны в золотую и серебряную полоску, отделанные кружевами, а выше нечто, напоминающее нагрудник с рукавами римских времен из шелков цвета королевского пурпура.

Рассерженный король разбудил свой двор и приказал искать королеву. Волшебные придворные забегали туда-сюда, усердно разыскивая Титанию. Наконец три очаровательных лесных духа, которых исполняли принц Карл, Эдвард Гордон и леди Лаура Саутвуд, — все в облегающих панталонах зеленого цвета и коричневых блузах с рваными краями и с золотисто-жемчужными крылышками на спинах — поспешили к королю рассказать, о чем они слышали в лесу. Они танцевали очень мило, и их крылышки трепетали, как настоящие.

Титанию украл Царь-Мороз! Волшебством он хотел заставить ее остаться с ним, потому что давно уже ревновал ее к Оберону. Заклятия заставили ее забыть своего принца, и свадьбу назначили на следующее утро.

Оберон был в отчаянии. Но когда он надевал на голову золотой шлем, украшенный перьями и золоченым победным венцом, у него возникла удачная мысль. Нужно убедить Весну прийти раньше, и тогда Царь-Мороз скроется до следующей зимы. Цветы же и птицы разбудят память Титании.

По мере действия всем становилось очевидно, каким талантом владел Индиго Джоунс. Красиво нарисованные декорации легко передвигались на колесах лакеями в ливреях, когда менялись сцены. Костюмы казались лучшими из всех, которые создал художник.

Появилась Аврора, славная богиня Зари, и принесла с собой новый день. Сочувствуя замыслу Оберона, она едва двигалась, медленно вознося на небо рассвет. Царь-Мороз — виконт Рочестерский в белом с серебром костюме приготовился овладеть невестой. Двор замер, жадно ожидая выхода Жасмин — слухи о ее костюме ходили скандальные. С потолка спустилась огромная деревянная посеребренная снежинка, на которой восседала леди Линдли в роли Титании.

Сначала публика оказалась разочарованной: по первому впечатлению костюм Жасмин не представлял ничего особенного. Царь-Мороз помог ей сойти со снежинки, и, когда Титания вышла на свет, у зрителей вырвался общий вздох. Костюм был таким прозрачным, каких еще никто не видывал. Казалось, он и в самом деле из лунного света и паутины, таким был переливающимся и изумрудным. Края одежды были специально разрезаны и открывали взорам длинные стройные ноги. Серебряная лента, повязанная выше пояса, подчеркивала пышную грудь Жасмин, соски, без сомнения, подведены карминно-красным. Длинные волосы распущены и присыпаны золотой и серебряной пудрой. Золотая корона на голове блистала хрусталем и жемчугом. Во время танца с Царем-Морозом грудь и живот вызывающе белели из-под прозрачных шелков.

— Я сейчас упаду в обморок, — прошептала Виллоу, театрально хватаясь рукой за сердце.

— Не трудись, дорогая, — посоветовал ей муж. — Все равно никто не обратит на тебя внимания. Уверяю, все смотрят на племянницу.

— Это возмутительно, Джеймс! — блеснула глазами Виллоу.

— Да, дорогая, — согласился муж, не сводя со сцены голубых глаз.

— Боже, — пробормотал Том Ашбурн. — Какая жалость, что Рован умер. Оставить такую женщину — настоящая трагедия.

— Ты думаешь, она красивее меня? — спросила Сибилла, и червячок ревности шевельнулся в ее сердце. «Что есть такого в Жасмин, — думала она раздраженно, — что так восхищает всех мужчин?"

Граф Кемпе уловил досаду в голосе молодой жены и, повернувшись к ней, внимательно посмотрел в глаза.

— Для меня, — произнес он искренне, — нет красивее женщины, чем ты.

— Какой ты негодник. Том! — Щеки Сибиллы зарумянились от удовольствия.

— Костюм Жасмин, безусловно, очень смел, — шепнула Эйнджел Саутвуд мужу. — Не представляю, как принц разрешил появиться в таком виде.

— Он хочет показать всему двору свою драгоценность, — тихо промолвил в ответ Робин. — Скоро его женят. Теперь самое время…

— Ты совсем не думаешь о Жасмин, Робин, — упрекнула его Велвет. — Что станется с моей дочерью?

— Уверяю тебя, Велвет, — граф Линмутский успокоительно похлопал сестру по плечу, — она, как и наша мать, прекрасно переживет все это.

В дом Царя-Мороза вдруг вбежали южные зефиры и стали весело танцевать, защебетали по-весеннему птицы. Приближалась сама госпожа Весна со своими приближенными в костюмах нежных оттенков, с цветами, вплетенными в длинные распущенные волосы. И вот они — поющие и танцующие — уже вошли в зал Царя-Мороза. Весну играла восхитительная принцесса Елизавета, младшая сестра принца Генри. Она была помолвлена с принцем Фредериком V, молодым курфюрстом Пфальцграфства, и на будущий год ей предстояло выйти замуж.

С появлением Весны Царь-Мороз вынужден был ретироваться. Теплые зефиры и ароматные цветы, танцующие вокруг Титании, помогали королеве вспомнить прошлое. Заклятие было разрушено. Волшебная королева оттолкнула Царя-Мороза и бросилась в объятия своего возлюбленного Оберона. Поклявшись отомстить, Царь-Мороз покинул мир до следующей зимы, а Оберон, Титания, их придворные и союзники, празднуя победу, стали исполнять танец.

Присутствующий на «маске» граф Гленкирк неотрывно следил за Жасмин. Он знал, что это смешно, но ему казалось, что она играет специально для него. Как он ее хотел! Почему он не взял ее в жены тогда, несколько лет назад, когда их застали в постели? Их общая гордость стоила ему слишком дорого. Спектакль шел к триумфальному концу. Вместе со своими волшебными придворными Жасмин и Генри самозабвенно кружились в танце.

Занавес закрылся и тут же приоткрылся снова — на сцене была королевская спальня из дуба. В тусклом свете свечей волшебный король Оберон вел через сцену королеву Титанию. Он взял ее на руки и положил на брачное ложе, их губы встретились в нежном поцелуе, и в этот миг три лесных духа потушили свечи, а два пажа задернули занавес.

На секунду в бальной зале Линмут-Хауса воцарилась полная тишина, а в следующую секунду публика разразилась громоподобными аплодисментами. Занавес снова открылся, актеры раскланялись, потом он закрылся в последний раз. Те придворные, которые хотели поближе рассмотреть Жасмин в ее прозрачном костюме, были разочарованы — она и принц Генри исчезли.

— Вы превзошли самого себя, мастер Джонсон, — воскликнула королева Анна. — Какую очаровательную и романтическую «маску» вы подарили нам к этой двенадцатой ночи! И все-таки костюм леди Линдли был чуточку смел. — Сама она была одета Бель-Аной, королевой Океании, которую играла в «маске королев» два года назад. Она любила этот костюм с великолепной короной и развевающимися перьями.

— Спасибо, ваше величество. — Вопрос о костюме Бен Джонсон разумно предоставил обсуждать своему коллеге.

— Костюм леди Линдли был и в самом деле смел, — согласился художник, — но этого требовало действие. Не согласись она играть эту роль, и я не придумал бы такой костюм. Ее фигура превосходна, кожа великолепна. Вы заметили, как она белела под шелками? К тому же она очаровательная женщина, мадам. В ней нет искусственности и обмана. Премилое создание.

— В самом деле, — задумчиво произнесла королева. Она не могла не знать, что леди Линяли — любовница ее сына. С королевскими любовницами ладить не так-то просто, но в данном случае Анна была согласна с оценкой художника. Она бы и хотела с презрением относиться к этой женщине, но не могла испытывать к ней недоброго чувства. Жасмин любила Генри Стюарта и уважительно относилась к другим членам королевской семьи. Недавно для приданого принцессе Елизавете понадобились особые шелка, которых не оказалось ни у одного лондонского купца.

— Ваше высочество окажет мне честь, если примет от меня этот знак искреннего уважения, — сказала тогда леди Линдли, поднося шелка молодой принцессе. — Я привезла их из Индии, но они хранились в кладовой моей бабушки. Ваше высочество сможет распорядиться ими как следует, и они вам очень пойдут.

Жасмин Линдли постоянно стремилась свести поближе Генри с его братом Карлом. Карл родился недоношенным ребенком и всю жизнь страдал от физического недостатка. До пяти лет он не мог ходить, и всю жизнь его короткая нога оставалась неразвитой и слабой. Генри любил дразнить младшего брата, говоря, что когда-нибудь он сделает его архиепископом Кентерберийским, потому что из-под церковного облачения его нога будет не видна. При этих словах мальчик выходил из себя, но чем больше сердился Карл, тем больше дразнил его Генри.

Жасмин научила Карла, как достойно отвечать принцу:

— Скажи Хэлу, что, когда он станет королем и сделает тебя архиепископом, ты займешься его моралью. Он дразнит тебя, потому что ты злишься. А если ты не будешь сердиться, он не будет тебя дразнить — он ведь тебя любит, милорд.

— Любит? — удивился Карл Стюарт. Для своего возраста он был необыкновенно смышлен и в поведении брата не видел особой любви.

Но когда младший брат как следует ответил старшему, тот удивленно рассмеялся и остался доволен:

— Так ты займешься моей моралью? А как ты поступишь, если она тебе не понравится?

— Я отлучу тебя от церкви, Хэл! — выпалил Карл.

— Но я буду главой англиканской церкви, малыш, — усмехнулся Генри, уверенный, что загнал брата в угол.

— Не будешь, раз я отлучу тебя, — ответил Карл Стюарт. — Не забывай, я стану архиепископом, а ты только королем. Бог превыше человека, брат. Даже отец с этим согласен.

На миг Генри Стюарт растерялся, а потом от души рассмеялся.

"Да, — подумала королева, — леди Линдли благоприятно влияет на сына». Но в то же время она видела, что Генри любит ее. Будущего у этой любви, конечно, не было. Пришло время его женить, а его глубокая привязанность к леди Линдли только доказывала, что он готов к браку.

Только неделю назад она присутствовала при разговоре старшего сына с мужем. Генри заявил отцу, что хочет жениться на леди Линдли. Доверяя сыну, Яков не вышел из себя, а просто сказал:

— Она тебе не ровня.

— Жасмин сказала, что ты так и ответишь, если я когда-нибудь попрошу тебя об этом.

— Да? — довольно произнес король. — Что ж, девушка намного мудрее тебя и понимает свой долг.

— Я хочу ее! — упрямо заявил Генри Стюарт.

— Но ты и имеешь ее, — прямо ответил отец. — Ни для кого не секрет, что она — твоя любовница. Это все, кем она может тебе приходиться.

— А что, если у нее от меня будет ребенок? — спросил принц.

— Я рассчитываю, что ты признаешь его, — успокоил сына король. — Все, что нужно, мы для него устроим. В нашей семье никогда не забывали о детях, под каким бы одеялом их ни зачали. Кровь есть кровь, малыш.

Принц ушел, а королева села рядом с Яковом Стюартом и взяла его за руку.

— С браком Генри нужно решать, — сказала она. — Дочь старого короля Филиппа будет ему прекрасной парой. Она хорошо воспитана, и женщины в их семье не бесплодны.

— Ты с ума сошла, Анни, — возразил король. — Испанская девица исповедует веру Старой Церкви. Ее не изменишь. И в Испании не позволят воспитывать внуков в другой вере. Нам не вырастить их в англиканской вере. Французы более сговорчивы. Я поглядываю на Францию. У королевы Марии есть дочка Генриетта-Мария, которая нам прекрасно подойдет.

— Испания сильнее, — настаивала королева. — К тому же как король Филипп сможет влиять на воспитание наших внуков?

— Не люблю испанцев, — упрямился Яков Стюарт.

— Если бы ты остановил свой выбор на испанской инфанте, мы могли бы взять для Бесси в мужья молодого испанского короля, а не германского принца. — Королева начинала терять терпение. — Так нет! Тебе обязательно нужно угодить своим протестантским подданным, и Генри с тобой на одной стороне. Так вот, Яков, можешь забыть о своей французской принцессе. Генри сказал мне, что никогда не женится на римской католичке из боязни снова расколоть страну. Только из-за любви к нему я согласилась на принца Фредерика для дочери. И теперь умоляю тебя найти сыну и наследнику достойную протестантскую принцессу!

Они снова зашли в тупик, и, пока они искали сыну жену, принц все больше и больше привязывался к Жасмин.

Праздники пролетели. Двор зажил зимней жизнью, потом жизнью великопостного периода. Нашумевшее платье Жасмин быстро забыли, и любители скандалов ждали других, которые зрели при дворе Якова Стюарта. В частности, всех интересовала зреющая любовная связь между Франс Ховард и виконтом Рочестерским.

К концу февраля Жасмин знала, что она снова беременна, и сказала об этом любовнику. Она заранее представляла, как обрадуется Генри Стюарт. Зато у него совсем не вызвало восторга желание Жасмин в начале весны покинуть двор.

— Нет! — заявил он. — Ты должна рожать здесь, в Сент-Джеймском дворце.

— Ребенок появится только осенью, — ответила ему Жасмин. — Ты хочешь, чтобы я осталась в Лондоне в чумной сезон? Хотя дворец и на окраине, вокруг нега парк, а с севера — зеленые поля, все же это Лондон, Хэл. Я отправлюсь в Королевский Молверн и буду там с бабушкой и дедушкой, пока не родится наш ребенок. Не спорь со мной, Хэл. Меня сейчас нельзя расстраивать.

— Ты можешь переехать в мой дворец в Суррее, — предложил он.

— Это слишком близко от Лондона, — не согласилась Жасмин.

— Тогда я отправлю тебя в Ричмонд.

— В Ричмонд? — ужаснулась Жасмин. — Это на севере в Йоркшире. Я не хочу в Йоркшир.

— А ты когда-нибудь бывала в Йоркшире? — хитро спросил принц. — Это графство далеко от Лондона.

— Я достаточно слышала о йоркширских болотах, милорд. Дикое, уединенное место. Как могла прийти тебе мысль отправить меня туда? — Жасмин заплакала. — Ты притворяешься, что любишь меня. Генри Стюарт, а сам намерен отослать в какой-то сырой замок на север Англии.

— Но ты сказала, что хочешь уехать из Лондона до того, как начнется чумной сезон, — смущенно ответил он.

— Я хочу домой в Королевский Молверн, — настаивала она. — Мне надо встретиться с детьми, Хэл. Я не видела их больше полугода. Они еще такие маленькие, мои крошки. А дом бабушки — замечательное тихое место. Вустер зеленый и гостеприимный, и мне там нравится. И там я буду рожать нашего ребенка. Последнее время из-за меня ты не следишь за собой, а я знаю, что ты чувствуешь себя неважно, хотя и скрываешь это от меня. Ты перегружен своими обязанностями, милорд, и тебе требуется больше отдыха. Когда я уеду, ты будешь больше отдыхать. Я хочу отправиться в последнюю неделю апреля, когда дороги станут проезжими и можно будет легко осуществить такое длинное путешествие. Я хочу домой, Хэл. Отпусти меня!

Принц горестно вздохнул; — Я так хотел быть с тобой. Жасмин, особенно теперь, когда ты носишь нашего ребенка, но я знаю, каким причудам могут быть подвержены беременные женщины. Если ты и в самом деле хочешь к бабушке в Вустер, я отпущу тебя. Летом королевский дом собирается в центральные графства Англии. Тогда я приеду к тебе и останусь до рождения нашего сына. Можно, любовь моя?

— Да, — согласилась она, почувствовав себя намного лучше. — Но почему ты так уверен, что я рожу сына? У меня две девочки и только один мальчуган, милорд.

— От Стюартов обычно рождаются парни, — объяснил он, и его глаза блеснули. — Но девочка меня тоже устроит, если она будет такой же красивой, как мама. — Он склонился и поцеловал Жасмин в лоб, рука легонько поглаживала по животу, который только-только начал округляться.

— Мальчик лучше, — произнесла Жасмин. — Девочке будет труднее носить тайну своего рождения.

— Какую тайну? — Принц выглядел искренне озадаченным.

— Мой ребенок будет незаконнорожденным, Хэл. Разве это не тайна? Я смело заявила родственникам. Ну а как на самом деле?

Он знал, что ей хотелось теперь услышать:

— Я признаю своего ребенка, мадам. Он будет носить мое имя, обещаю тебе. Сына я назову Карлом Фредериком: Карлом в честь брата, Фредериком — в честь меня. Ты довольна, мадам?

— И в честь моего брата24 тоже, — счастливо ответила Жасмин. — А Фредериком в честь тебя, милорд. Карл Фредерик Стюарт. Хорошее имя.

— Можно мне сказать родителям о ребенке? — попросил ее принц.

Жасмин рассмеялась:

— Я думаю, тебе следует сделать это в ближайшее время, пока не стало ясно по моему животу. А двор пусть гадает. Когда я уеду, им не так-то трудно будет догадаться, но пусть подумают.

— Ты любишь посмеяться над людьми, — одобрил ее принц.

— Просто ненавижу слухи, — объяснила Жасмин. — Иногда мне хочется, чтобы мы были единственными мужчиной и женщиной на земле. Тогда бы, Хэл, мы всю жизнь могли бы мирно прожить вместе.

— Так ты любишь меня? — тихо спросил Генри Стюарт. Она удивленно посмотрела на него. Разве что-нибудь могло заставить ее сказать такую вещь? Жасмин попыталась рассмеяться:

— Я этого не говорила, милорд. Просто мне хочется спокойной жизни. Меня утомляет та, которую веду. Так было бы проще. Тебе доставляет удовольствие твое положение и грядущая судьба? Думаю, доставляет, любовь моя. Брат Салим не мог дождаться смерти отца, так он жаждал власти.

— А я, Жасмин, хочу и тебя в жены, и Англию, — честно признался Генри Стюарт. — Я буду хорошим королем. Жасмин. Я это знаю.

Она снова рассмеялась, но на этот раз искренне:

— Старая пословица гласит, что желудь падает недалеко от дуба. Ты подтверждаешь ее справедливость, милорд. Конечно, дорогой, ты будешь хорошим королем. Ты хочешь всего! Но как ни печально, даже короли не получают всего, что хотят. Так Господь их учит скромности.

— Тебе предначертано стать королевой, — искренне произнес Генри Стюарт.

— Может быть, и так, — подтвердила Жасмин. — Но не королевой Англии. Эта честь будет принадлежать другой женщине, Хэл. Нам лучше это понять, иначе мы принесем друг другу большие несчастья. А я этого не хочу.

Он прижался к ее лицу и тихонько поцеловал.

— И я не хочу, любовь моя. Я знаю, ты права, но не могу не мечтать. В своем сердце я тайно оплакиваю не только свою потерю, но и потерю Англии. Ты была бы достойной супругой короля.

Но супругой его она не была и не могла стать никогда.

Жасмин приняла свою судьбу, хотя, и не так легко, как рассчитывала раньше. Ребенок в ней зрел, и она мечтала, как бы он стал королем Англии, будь она женой Генри Стюарта. Но он родится просто лордом Карлом Фредериком Стюартом — Жасмин была уверена, что вынашивает мальчика.

Зима при дворе оказалась спокойной: даже королева Анна не решилась устраивать свои любимые «маски» в великопостный период. Исключение составил только английский Новый год, официально приходившийся на март, хотя весь остальной цивилизованный мир, за которым следовали многие англичане, справлял его первого января. Но парламент так и не удалось убедить изменить календарь, что давно уже сделала остальная Европа и даже Шотландия. Пройдет еще сто лет, прежде чем это случится.

Наступила ранняя сырая весна. В полях к северу от Сент-Джеймского дворца расцвели нарциссы, а на общественных пастбищах рядом с матерями появились ягнята. С приближением апреля слуги Жасмин начали упаковывать ее вещи и в Сент-Джеймском дворце, и в Гринвуде. Набралось добра на шесть багажных повозок, которые вскоре и отправили. Их охраняли вооруженные люди, присланные де Мариско из Королевского Молверна: дороги не всегда безопасны, а Жасмин не хотела потерять свой багаж.

Принц Генри заставил лучшего лондонского каретника изготовить экипаж для Жасмин.

— Бабушкина карета стара, — сказал он, — а я хочу, любовь моя, чтобы ты удобно и безопасно добралась до дома. С новой каретой я могу быть в этом уверен. Мы не можем допустить оплошность. Ты и ребенок должны быть в безопасности.

Карета и в самом деле оказалась великолепной. Пружины были крепкими и надежными, но сжимались ровно настолько, чтобы придать ходу необходимую плавность. Внутри экипаж имел мягкую обивку: стенки из выделанной белой кожи, сиденья из стеганого белого бархата. Одно из них, на котором пассажиры сидели по ходу кареты, было шире на тот случай, если бы Жасмин захотела лечь. Его спинка была слегка изогнута, что позволяло удобнее опираться на нее.

В каждой дверце было выдолблено пространство: высотой и шириной в шесть дюймов и глубиной в четыре. Все эти полости были обиты железом и в них устроили камины, куда укладывали уголь для обогрева экипажа. Этой же цели служил и железный ящик. Когда миниатюрные очаги не использовались, их, скрывая от глаз, закрывали декоративными панелями.

В день отъезда леди Линдли главный повар Сент-Джеймского дворца осматривал провизию для ее экипажа. Путешествие, обычно занимающее несколько дней, — на сей раз должно было продлиться гораздо дольше, потому что принц не хотел, чтобы его любовница в своем деликатном положении чрезмерно уставала. В кареты сложили целую дюжину бутылок вина из подвалов Гринвуда, двух зажаренных каплунов, три буханки свежевыпеченного хлеба, дюжину сваренных вкрутую яиц, половину небольшого окорока, огромный кусок твердого сыра, несколько апельсинов и груш. Все это приготовили леди Линдли на первый день путешествия.

— Я послал вперед одного из своих младших секретарей, — сказал принц, — Он проследит, любовь моя, чтобы тебя хорошо снабжали. Каждый день ты будешь получать корзину свежей еды. А если кончится вино, тебе достанут самое лучшее.

— Вина более чем достаточно, — ответила она, а сама подумала, что вино в ее положении не очень ей подходит, Она предпочитала родниковую воду и ассамский чай.

— Как мне не хочется, чтобы ты уезжала, — нежно промолвил принц и, прощаясь, обнял любимую.

— Мне тоже тяжело расставаться с тобой, милорд, — отозвалась Жасмин. — Но я увижу детей. К тому же мне говорили, что в бедных районах Лондона уже свирепствует чума. С бабушкой я буду в большей безопасности и наш ребенок тоже.

Он улыбнулся, потому что, говоря о ребенке, она употребила шотландское слово, потом положил руку ей на живот, который был уже заметен.

— Храни тебя Бог, любовь моя. К сентябрю я приеду к тебе. Мои обязанности не позволят мне быть у тебя раньше.

Их губы встретились в нежном поцелуе, и Жасмин почувствовала, как под закрытыми веками на глаза наворачиваются слезы. Она любила этого красивого принца, и ей было горько расставаться с ним. Но безопасность их ребенка зависела от ее благоразумия.

Она горестно вздохнула и освободилась из его объятий.

Он заглянул в ее небесно-бирюзовые глаза. Как ему хотелось попросить ее остаться, но Генри Стюарт понимал, что не может думать только о себе. Будущий король должен принимать решения, основываясь на здравом смысле, а не на своих желаниях. А то и другое редко совпадало.

— Я люблю тебя, Жасмин, — тихо произнес он и помог ей подняться в карету, где уже устроилась Торамалли. — Присматривай за госпожой, мисс Торамалли, — попросил ее принц и захлопнул дверцу кареты. Последний раз махнув рукой, он дал знак кучеру, и экипаж неспешно тронулся в путь.

Жасмин, опустив окна, смотрела на него:

— Прощай, милорд! Прощай, любовь моя! Он не разглядел слез, блеснувших на глазах Жасмин, но на его лице не было улыбки.

Девять дней Жасмин добиралась до Королевского Молверна, но когда прямо из кареты попала в распростертые объятия Скай, то почувствовала — она дома. Дома! Да, Королевский Молверн был ее домом. Она так и сказала бабушке, довольной и ее возвращением, и ее признанием. Женщины снова обнялись, потом Скай отпустила Жасмин.

— Слава Богу, ты дома! — горячо сказала она и, взяв внучку под руку, повела в дом.

Весна была сырой, и в семейном зале весело пылал огонь.

— Я просто уезжала ко двору, — рассмеялась Жасмин.

— И вернулась кое с чем, чего у тебя не было, когда ты покидала дом. — Скай потрогала живот внучки.

— Я люблю его, бабушка, — тихо ответила Жасмин, — хотя никогда ему об этом не скажу. Он еще очень юн — в один миг готов позабыть о долге, и в то же время жаждет стать хорошим королем. Но он хороший человек и будет к ребенку добр.

— Я не упрекаю тебя, девочка, — успокоила ее Скай. — В юности я сделала то же самое.

— В юности ты сделала куда хуже! — шутливо упрекнул ее Адам, появляясь в зале. — Добро пожаловать домой, дорогая внучка! — Он обхватил Жасмин своими огромными руками.

Она сердечно поцеловала дедушку, потом, отступив, спросила:

— Ты хромаешь. В чем дело?

— В чем дело? — вмешалась Скай. — Я скажу тебе, в чем дело. Дело в том, что он — старый дурак, Жасмин. Он целыми днями охотится, пьет вино и ест пищу, которая слишком тяжела для его желудка. Вот в чем дело!

— У меня подагра, — с большим достоинством ответил граф Ланди и позволил Жасмин усадить его у огня. — Так что такое я слышал о ребенке, мадам?

— Так мама вам написала? — спросила внучка, устраиваясь рядом, в то время как Скай заняла стул напротив.

— Написала, — подтвердил Адам. — Ты счастлива, дорогая?

— И да, и нет, — призналась Жасмин. — Счастлива» что У меня будет ребенок, хотя и знаю, мы никогда не сможем пожениться с его отцом. И это меня до сих пор беспокоит.

— А как это может не беспокоить? — согласилась Скай. — Но ты ведь знала, начиная свой роман с принцем Генри, какова будет у тебя жизнь, если ты родишь ребенка. Так что выброси все из головы и не мучай себя понапрасну, девочка. Твоя мать говорила, что принц тебя любит и будет добр и к тебе, и к ребенку, даже если в конце концов женится на ком-то другом.

— А когда появится на свет мой новый правнук? — спросил Адам, потянувшись к принесенному слугой бокалу вина, делая вид, что не замечает уничтожающего взгляда Скай.

— В середине сентября, дедушка, — ответила Жасмин. — Хэл сказал, что приедет незадолго до рождения. Это его первый ребенок. Королевский кортеж будет следовать через центральные графства, и ему будет нетрудно улизнуть.

Де Мариско кивнули, Скай была рада, что Генри Стюарт хотел присутствовать при рождении ребенка. Это хорошо характеризовало юного принца.

— А где мои дети? — воскликнула Жасмин. — Я так по ним скучала! Так хотела их увидеть!

Скай подала знак слуге, и тот поспешил из зала. Через минуту к ним ворвались трое молодых Линдли в сопровождении нянь.

— Мама вернулась, — объявила им Скай. — Девочки, сделайте реверанс. Генри, поклонись.

Жасмин поразили перемены, происшедшие в детях, ведь только девять месяцев, как она оставила их! Перед ней стояла Индия: темные шелковистые волосы завивались в локоны, золотистые, как у Рована, глаза широко открыты от любопытства. На ней было платье из розового бархата, которое так ей шло. Она была аккуратна и почтительна. А Генри!

— Вы нарядили его в брюки! — поражение произнесла она. Ее трехлетний сын был одет в бриджи из голубого бархата и куртку с кружевным воротником цвета слоновой кости.

— Я никогда не пеленала детей, как другие, — ответила Скай. — От этого у них получаются кривые ноги. И обычай наряжать до пяти лет мальчиков в юбки кажется мне смешным!

— После пяти месяцев я не пеленала детей, — слабо согласилась Жасмин. — Они были очень спокойными. Даже Фортуна. Фортуна! Ее младшей дочери было почти два года.

— А ее волосы так и не потемнели, — заметила она и потрогала один из завитков девочки. Он был шелковисто-мягким. На Жасмин смотрели большие зеленые в голубизну глаза. — Бабушка, у нее твои глаза! — восхищенно воскликнула внучка. — Когда-нибудь она станет такой же красивой! — Фортуна, как и ее брат, была одета в голубое.

— Прелестный выводок, — рассмеялся Адам. — Даже эта маленькая лисичка, — И он намотал на палец один из локонов Фортуны.

— Добро пожаловать домой, мама. — Леди Индия Линдли присела в изящном реверансе, брат поклонился, а маленькая сестренка, подражая старшей, взялась ручонками за миниатюрную юбку, наблюдая из-под золотистых ресниц, правильно ли она все делает.

Жасмин прикусила губу, чтобы не захохотать. Маленькой она вела себя так же и была уверена, что огонь, горевший в леди Фортуне, только притушили, но не загасили вовсе.

— Бабушка, ты их здорово выдрессировала, — признала она.

— В границах! — поучительно сказала Скай. — Детей нужно держать в границах, дорогая! Они должны знать, что хорошо, что плохо, что им разрешено делать, а что нет. Ты их слишком баловала, и, надеюсь, когда вы вернетесь в Кэдби, не испортишь моих трудов. Манеры! Манеры прежде всего.

Хорошие манеры скроют множество огрехов и недостатков, Жасмин.

Жасмин наклонилась и заключила каждого из детей в теплые любящие объятия.

— Как я рада вас видеть, дорогие, — воскликнула она. — Индия, ты уже настоящая леди. Готова поспорить, что при дворе нет тебя краше.

— Спасибо, мама, — расплылась от удовольствия Индия, а Скай послала внучке взгляд, означавший: «Что я тебе говорила!"

— И ты, милорд, очень вырос, — повернулась к сыну Жасмин. — Когда будешь постарше, может быть, сможешь служить пажом у короля. Тебе этого хочется?

— Спасибо, мама, — ответил лорд Генри Линдли, но не прибавил к этому ничего.

Жасмин взглянула на бабушку.

— Генри — скрытный мальчик. Он много думает, но держит свои мысли при себе, но он хороший парень.

— На свои три года он выглядит таким серьезным. — Жасмин снова наклонилась к сыну. — Так ты хочешь служить королю, Генри?

Он кивнул, но в глазах мальчика промелькнул испуг.

— И мне скоро придется уехать ко двору, мама? — спросил он.

Жасмин обняла и поцеловала сына.

— Не бойся! Через много-много лет, дорогой. — И с облегчением увидела, как после этого обещания сын улыбнулся. Какой он еще ребенок, несмотря на свой взрослый костюм!

— Мама! Мама! — Фортуна тянула Жасмин за юбку. — Поцелуй и меня! И меня!

Жасмин рассмеялась и, повернувшись к младшей дочери, поцеловала ее в обе щеки. Фортуна хихикнула.

— Люблю целоваться, — с восторгом объявила она.

— Какая ты стала рассудительная, — счастливо промолвила Жасмин.

Последующие недели были самыми счастливыми в ее жизни. Окруженная любящими и хлопочущими вокруг нее родными, она становилась все умиротвореннее по мере того, как в ней зрел ребенок. Она гуляла с детьми в бабушкиных парках, по полям, в садах, принадлежащих Королевскому Молверну. Дни удлинялись, становилось все теплее — весна катилась к лету, потом лето побежало к осени.

Жасмин объяснила детям, что в конце сентября в семье появится новый ребенок. Они удивлялись ее растущему животу и прижимались к нему ушами, чтобы услышать младенца.

— А почему маленький у тебя внутри? — однажды спросила Индия.

— Чтобы жить в нашем мире, он сначала должен вырасти там, — ответила мать.

— А как он туда попал? — продолжала расспросы дочь.

Скай лукаво посмотрела на внучку:

— В самом деле, дорогая, как он туда попал?

— Его положил туда папа, — не увиливая, ответила Жасмин.

— Мой папа? — не унималась Индия. На секунду печаль затуманила глаза Жасмин, но она тут же улыбнулась старшей дочери:

— Нет, Индия, не твой папа. Другой папа.

— А другой папа будет моим папой? Он приедет жить с нами?

— Нет, жить с нами он не сможет, но скоро ты с ним познакомишься. Он приедет на рождение ребенка. Тебе он понравится, и ты ему понравишься, обещаю, — заверила дочь Жасмин.

На третий день сентября от Генри Стюарта прибыл гонец. Принц заболел. В своем замке в Ричмонде он слишком активно занимался спортом, а потом, разгоряченный, отправился купаться на реку. После этого слег с ужасной простудой. Он обещал, самое позднее, приехать к середине месяца. И просил ее не рожать до него. Она улыбнулась, хотя и была встревожена. Чума все еще свирепствовала и в деревне, а ослабленный простудой принц легко мог заразиться.

— Как он себя чувствует на самом деле? — спросила она гонца.

— Его лихорадит, — ответил тот. — И мучает кашель. Уверяю вас, мадам, он не умрет, если это вас беспокоит. Он уже болел так и раньше и всегда поправлялся.

Больше от принца не поступало вестей. Пятнадцатого сентября Жасмин весь день тревожно смотрела на дорогу, но Генри Стюарт так и не приехал. Наконец, когда вечером семья села за ужин в большом зале, у дома появились всадники и вошел Хэл. Бледные щеки Жасмин сразу порозовели, пока, спотыкаясь, он бежал через зал.

— Любовь моя! Наконец ты приехал! — Боже, каким изнуренным он выглядел, еще не оправившись от болезни. И все-таки приехал к ней! Руки Жасмин обвились вокруг шеи принца, и она страстно его поцеловала, понимая теперь, как скучала по возлюбленному.

Он поцеловал ее в ответ и, усадив, улыбнулся и потрогал живот:

— Как ты великолепно расцвела, любовь моя. Я вижу тебя, и мое сердце наполняется блаженством. Как мне тебя не хватало все эти месяцы!

Лорд и леди де Мариско обменялись взглядами и радостно улыбнулись друг другу. Жасмин не преувеличивала — принц Генри искренне ее любил. И хотя внучка никогда не выйдет за него замуж, принц даже после женитьбы позаботится о ней и ребенке.

Жасмин подвела любовника к столу, чтобы познакомить с родными.

— Милорд, — медленно поднялся Адам де Мариско, — с вашего позволения я позабочусь о ваших людях. Их лошадей нужно поставить в стойла и самим им требуется горячая пища и кров. Я вижу, вы долго скакали.

— В этом нет нужды, милорд, — ответил Адаму принц. — Я прибыл с одним слугой. Теперь не время для пышности и показухи. Это наше частное с вами дело. И благодарю вас за радушный прием. — Он разразился кашлем.

— Вишневый ликер с хинной корой, — предложила Скай. — Я позабочусь о вашем слуге. У вас нехороший кашель, милорд. Его надо лечить. Разве в Ричмонде у вас нет врача?

— Я не люблю докторов, — ответил принц.

— Как любой мужчина, — тепло проговорила Скай, и принц Генри с удивлением посмотрел на нее. — Вы могли бы быть одним из моих внуков, — продолжала госпожа де Мариско, — и я собираюсь относиться к вам, как к внуку, милорд. Мы сразу же уложим вас в постель! Вам требуется нормальный уход, а не шарлатанство, как у вас при дворе.

— А вы жили при дворе? — спросил он удивленно. Ему понравилась эта решительная пожилая женщина. Разглядывая ее рядом с Жасмин, он обнаружил у женщин много общего — не только в чертах лица, но и в манерах. Должно быть, в свои годы леди де Мариско была красавицей.

— При дворе Бесс, в этом гадючнике! — объяснила Скай, уводя принца из зала. — Думаю, у вас тоже свой неплохой террариум.

Она заботливо уложила его в постель, укрыла одеялом и положила к ногам завернутые во фланель кирпичи. Она кормила его легкой питательной едой, поила сиропом от кашля из вишни и хинной коры. К своему удивлению, через несколько дней Генри Стюарт почувствовал себя гораздо лучше. Настолько лучше, что, когда восемнадцатого сентября у Жасмин начались схватки, он решил присутствовать при родах.

— Я никогда не видел, мадам, как появляются на свет дети, — сказал он Скай. — Ради Бога, как это выглядит? Смогу я утешить любимую во время родов?

— Скажу вам откровенно, милорд, — начала госпожа де Мариско, — рождение ребенка дело болезненное, шумное и кровавое. Если вы боитесь этих вещей, прошу вас остаться в зале. У нас не будет времени заниматься кем-нибудь еще, кроме моей дорогой девочки. Ребенка, который у нее в животе, родить не просто.

— Ведите меня, мадам, — прервал ее принц и последовал за Скай к постели Жасмин.

Он нашел любовницу в спальне, бледную, всю в каплях пота. Нервно, с распущенными волосами она вышагивала по комнате.

— На этот раз все кончится быстро, — обратилась она к бабушке, даже не замечая принца. — Я это чувствую. Ребенку не терпится родиться.

— Тем лучше, — проронила Скай и окинула комнату взглядом, чтобы убедиться, все ли готово. Стол для родов стоял на месте, рядом много чистых простыней, вода. Тут же колыбель и пеленки.

— Ox, — закричала Жасмин и от боли согнулась пополам.

— Помогите мне положить ее на стол, милорд, — попросила Скай.

— С ней все в порядке? — забеспокоился Генри Стюарт.

— Насколько может быть в порядке женщина во время родовых мук, — удивилась его вопросу Скай, но похвалила за то, как аккуратно и бережно он положил Жасмин на стол. — Встаньте сзади, милорд, и обхватите ее руками, — учила она принца. — Ей потребуется вся ваша сила.

Генри Стюарт обнял Жасмин, как велела госпожа де Мариско, и, склонившись, что-то ободряюще зашептал, потом стал поглаживать нежными руками живот. Казалось, он чувствовал, что нужно делать, и, ободренная его присутствием, Жасмин принялась за работу — изо всех сил выталкивать ребенка на свет.

— Головка! — воскликнула Скай.

— Адали! — вскричал Генри Стюарт. — Займи мое место!

Адали, повинуясь, ринулся к нему, а принц, обежав стол, присоединился к Скай.

— Боже, — прошептала она. Этого ей только не хватало. При виде крови, да еще ослабленный болезнью, он сейчас упадет в обморок. Но, к ее удивлению, принцу не стало плохо. Наоборот, он с интересом наблюдал за родами, ободряя Жасмин. А когда стало ясно, что ребенок вот-вот появится на свет, он мягко оттолкнул в сторону Скай и принял на руки ребенка, пока госпожа де Мариско обрезала ему пуповину.

Ребенок начал кричать в ту же секунду. Всмотревшись в родившееся существо. Генри Стюарт широко улыбнулся:

— Сын! — Он поднял вверх орущего мальчугана, чтобы стало видно Жасмин. — У нас сын, мадам! — Потом передал младенца Скай и бросился целовать возлюбленную. — Спасибо, любовь моя! Спасибо, — нежно говорил он.

— Ты просто не поверишь, — потом рассказывала Адаму Скай, когда они остались в комнате наедине. — Он будет потрясающим королем, этот юный Генри Стюарт! Даже я буду восхищаться и уважать такого короля. Он не свалился в обморок, Адам! И он оттолкнул меня, чтобы самому принять своего ребенка. Вот это мужчина! Неудивительно, что Жасмин его полюбила, жаль только, что они не могут пожениться. Как несправедлива подчас бывает жизнь. Она была бы замечательной королевой. Ты понимаешь, что, если бы они стали мужем и женой, этот мальчик когда-нибудь взошел бы на английский престол. Боже мой, как все несправедливо! Он женится на какой-нибудь вырождающейся девице из королевской семьи, и та родит ему либо мертвого ребенка, либо совсем хилого наследника, в то время как наш правнук такой крепкий крикун.

— Младенцу лучше оставаться простым англичанином, — заметил жене Адам. — Если бы он был наследником Генри Стюарта, его бы у нас отобрали и воспитывали чужие люди. Они бы влияли на него, а не мы. Я благодарю Бога, что он не наследник престола и останется с нами с младенчества до отрочества. Мужчиной я его не увижу, но надеюсь прожить достаточно долго, чтобы узнать, каков будет мальчик Карл Фредерик Стюарт. С меня и этого довольно.

Пораженная, Скай посмотрела на мужа. Никогда прежде он не говорил о собственной смерти.

Он похлопал жену по руке, тут же поняв ее страхи:

— Мне восемьдесят два года, девочка, и жить мне осталось не так уж долго, но и не так уж и мало. — Он усмехнулся и, наклонившись, поцеловал жену.

Лорд Карл Фредерик Стюарт родился в полдень восемнадцатого сентября 1612 года. Восхищенный голубоглазым золотистоволосым сыном, принц Генри оставался с ребенком и матерью всего три дня. 22 сентября он уехал, чтобы присоединиться к своим августейшим родителям, которые направлялись из центральных графств обратно на юг. Прежде чем покинуть Королевский Молверн, он переговорил наедине со Скай, Адамом и Жасмин.

— Я располагаю правом, — сказал он Адаму, — вносить изменения в наследование графского титула Ланди. — Он посмотрел на Скай. — Прошлой весной, перед тем как умереть, Роберт Сесл сказал мне, мадам, что покойная королева Бесс учредила наследование вашего титула по женской линии. Ваша дочь, графиня Брок-Кэрнская, в титуле не нуждается, не нуждается в нем и Жасмин, которая сама маркиза Вестлей.

— Вдова маркиза Вестлея, — поправила она принца, и тот рассмеялся.

— Да, да, вдова маркиза Вестлея, любовь моя.

— И вы, милорд, — вмешалась Скай, — изменили наследование с тем, чтобы ваш сын получил титул моего мужа? Генри Стюарт кивнул:

— С моей стороны это было слишком самонадеянным, и если это вас не слишком устраивает, все можно переменить. Но я не думаю, что вы станете возражать. Конечно, я могу попросить отца пожаловать титул маленькому Карлу, но так будет меньше шумихи.

— Меньше, — согласилась Скай и посмотрела на Адама.

— Я не против, — ответил тот.

Жасмин была еще слишком слаба, чтобы вставать с постели, и принц попрощался с ней в спальне, где она кормила Карла. В восхищении он наблюдал, как сын жадно сосал грудь.

— Я тебя ревную к малютке, — улыбнулся он. — Когда ты будешь со мной при дворе?

— Карл должен подрасти. Он слишком мал, чтобы выдержать такое путешествие. А я хочу выкормить его сама, — возразила Жасмин. — Я выкормила и Индию, и Генри.

— Я хочу, чтобы ты была при дворе к свадьбе Елизаветы в феврале, — объявил принц. — Либо найми ему кормилицу, либо возьми с собой, что вряд ли хорошо зимой.

— Мы обсудим это, когда Карл немного подрастет, — уклонилась от ответа Жасмин, не желая прямо отказывать ему — материнская любовь пересилила в ней чувство к этому человеку.

— К брачным торжествам Бесс, — предупредил он ее. — В этом вопросе я не потерплю ослушания.

— Хорошо, милорд, — согласилась она с ложной покорностью.

— Торамалли, возьми ребенка, — распорядился принц, и служанка поспешила исполнить его приказание. — А теперь, мадам, — повернулся он к Жасмин, — как следует попрощайся со мной.

Их губы встретились, и Жасмин с удивлением обнаружила, что в ней просыпается уснувшая было страсть.

Она отстранилась, и принц усмехнулся:

— Вот видишь, желание ко мне уже борется в тебе с материнским чувством к ребенку. — И, поцеловав на прощание, пообещал; — Я постараюсь навестить тебя до твоего возвращения ко двору. — Потом поднялся с кровати и, подмигнув, вышел из комнаты.

— Адали, — окликнула евнуха Жасмин, — поднеси меня к окну, чтобы я могла видеть, как уезжает мой господин.

Слуга бросился исполнять ее желание. Он бережно держал ее в руках, а она тянулась, силясь рассмотреть в окно принца, который внизу прощался со старыми де Мариско.

— Продолжайте принимать сироп от кашля, — наставляла его Скай. — Я дала вашему слуге его рецепт. Составляющие достать не сложно, поэтому не слушайте его, если он будет врать, что не достал хины. Кашель еще глубоко сидит в вашей груди, милорд. Мой сироп лишь не позволяет ему выходить оттуда.

Генри Стюарт наклонился и поцеловал Скай в щеку.

— Своих бабушки и дедушки я не знал, — произнес он. — Вы замените мне их. — И, вскочив на лошадь, поскакал по дороге прочь. Вслед за ним направился и слуга. Обернувшись, чтобы в последний раз помахать де Мариско, принц с радостью увидел в окне наверху Жасмин и послал ей воздушный поцелуй.

— Приятный юноша, — заметил Адам.

— Приятный, — согласилась Скай.

У себя наверху в надежных руках Адали Жасмин видела в окно, как ее возлюбленный покидает Королевский Молверн. «Почему мне так грустно?» — размышляла она. Слезы катились у нее по щекам. «До свидания, любовь моя, — думала она про себя. — Храни тебя Бог». Отчего она так сказала? Она удивилась сама. Так обычно говорят, когда больше не рассчитывают встретиться с человеком. Жасмин передернула плечами, и Адали принялся ее успокаивать.

— Обратно в постель, миледи. Бабушка не простит мне, если вы простудитесь. — И евнух понес ее к кровати, а она утирала слезы, которые слуга скромно не замечал.

Глава 21

Весь день Генри был в дороге, чтобы застать отца и мать в Судли, домашнем замке лорда и леди Шандо. С полудня начался дождь, но принц не слезал с лошади, спеша сообщить родителям о появлении на свет сына. Только раз они остановились, чтобы дать роздых лошадям и что-нибудь перекусить. Трактир был невелик, и трактирщик так и не понял, кого обслуживает. Дункан сообщил ему, и челюсть хозяина отвалилась от удивления. Трактирщик слышал, что королевская семья находится где-то неподалеку, но уж, конечно, не рассчитывал подавать пиво кому-нибудь из ее членов.

— Есть у тебя что-нибудь из еды? — спросил Дункан.

— Нет времени, — остановил слугу Генри Стюарт. Дункан служил принцу всю жизнь и пользовался привилегией возражать хозяину:

— Я и шагу не двинусь дальше, милорд, если в моей утробе не окажется что-нибудь горячее. Я не так молод, как вы, да и вам что-нибудь тепленькое не повредит. Вы все еще кашляете, и эта погода не доведет вас до добра.

— С тобой, Дункан, легче согласиться, чем спорить, — усмехнулся принц и тут же закашлялся.

— Ну вот видите, милорд, — проворчал слуга. — Вам нужно поесть, отдохнуть и хлебнуть эликсира госпожи де Мариско, прежде чем снова пускаться в путь. — Слуга повернулся к трактирщику, который так и стоял с открытым ртом, и приказал:

— Еды!

— Сию минуту, милорд, — пробормотал хозяин и юркнул на кухню, едва не столкнувшись с женой, которая с широко раскрытыми глазами прислушивалась из-за полуприкрытой двери.

Вскоре на столе появился горячий суп, тушеная крольчатина, несколько толстых ломтей ветчины и каплун, хлеб, сыр и пирог с сушеными яблоками. Принц, который как будто бы и не хотел есть, вдруг понял, что, несмотря на кашель, проголодался. Когда они покончили с едой, Дункан щедро расплатился с хозяином, и мужчины вышли к конюшне. Они оставили лошадей.

— Я накормил их и дал воды, но только после того как они остыли, милорд, — сообщил им мальчишка-конюх.

— Славно, малыш, — похвалил его Генри Стюарт и швырнул монету. — Скакать еще долго. Ты позаботился о них, и они отдохнули, как и мы подкрепились горячей пищей. — Он вывел лошадь из конюшни и вскочил на нее.

— Когда-нибудь расскажешь своим внукам, что ухаживал за лошадью будущего короля Англии, — крикнул удивленному мальчику Дункан. — Самого принца Генри Стюарта. — Слуга тоже вскочил на лошадь, и они вновь поскакали под дождем, оставив пораженного мальчика во все глаза смотреть им вслед.

Когда они наконец достигли замка Судли, король и королева уже сели в большом зале за ужин. Все еще в дорожных сапогах, принц присоединился к ним, и мать нахмурилась, услышав в его груди хрипы. Не обращая на нее внимания, Генри Стюарт поднял бокал:

— Ваши величества, милорд и миледи, прошу вас выпить за здоровье и долгую жизнь Карла Фредерика Стюарта, моего сына, который восемнадцатого сентября родился в Королевском Молверне!

Последовало удивленное молчание. Конечно, при дворе знали, в каком положении находится леди Линдли, но до сих пор она была очень осмотрительна. Поведение принца было трудно назвать благоразумным, и августейшие родители не знали, как поступить.

Наконец король неуклюже поднялся на ноги и взялся за бокал:

— За здоровье и долгую жизнь лорда Карла Фредерика Стюарта, моего первого внука!

Придворные вскочили на ноги и закричали:

— Ура!

Генри Стюарт весь светился от счастья и милостиво принимал поздравления окружающих.

Потом мать зашептала ему:

— Генри, сядь сейчас же! Не устраивай спектакля! Ты не первый мужчина, у которого родился сын, и не первый Стюарт с незаконнорожденным ребенком. Сядь! Боже, ты весь промок. Выйди из-за стола и разыщи себе сухую одежду. Поговорим после ужина в нашей комнате.

Принц был рад покинуть зал и, улыбнувшись матери, вышел. К нему тут же поспешил мажордом лорда Шалдо.

— Позвольте, ваша светлость, проводить вас в приготовленные апартаменты. Слуга уже вас ждет, а я распорядился принести ванну и горячей воды. Дункан сказал, что вы весь день скакали под дождем.

В тишине отведенной ему комнаты Генри Стюарт вдруг обнаружил, что его трясет от холода. Что-то сердито бормоча, Дункан раздел хозяина и усадил в горячую воду.

— У вас разума не больше, чем у девушки, милорд, — ворчал он. — Уж лучше бы мы остались в том маленьком трактире, чем скакать столько миль под дождем. Мои старые кости ломит, а вы снова кашляете. Согрейтесь и ложитесь в кровать.

— Родители хотят повидаться со мной у себя в комнате, — ответил принц слуге. — В зале мы выпили за здоровье Карла. Весь двор выпил, Дункан. А первым бокал поднял отец!

— Вы сейчас же отправитесь в постель, милорд. Больше я вам не позволю делать глупостей. Я сам переговорю с вашими родителями. Ваша августейшая мать все поймет, и они сами придут к вам. Болезнь — не шутка.

Генри Стюарт больше не стал спорить с Дунканом. Когда возбуждение прошло, он снова почувствовал себя отвратительно. Он довольно долго просидел в ванне, чтобы тепло воды вобрало в себя боль и холод из костей. Потом Дункан вытер его и закутал в ночную рубашку, принц забрался в постель и принял немного микстуры от кашля госпожи де Мариско. Он даже не почувствовал, как задремал, пока мать не разбудила его, тряся за плечо.

— После поездки в Королевский Молверн твоя простуда усилилась, — сказала она, — хотя Дункан говорил, что там старая де Мариско ухаживала за тобой, как за своим, и тебе на время полегчало.

— Несколько дней я отдохну и поправлюсь, мадам, — заверил он. — Я сам помогал родам, мама. Сам принял ребенка из утробы матери и слышал, как он первый раз закричал. Это так великолепно!

Анна Датская поразилась и слегка ужаснулась. Яков каждый раз, когда ей предстояли роды, ускользал из дворца. Да и вряд ли она в эти минуты захотела бы его видеть рядом, в этой же комнате, принимающим роды.

— Мальчик здоров? — спросила она сына.

— Здоров, красив и крепок, — ответил ей Генри. — У него золотисто-каштановые волосы Стюартов и, хотя глаза сейчас голубые. Жасмин говорит, что с возрастом они могут измениться.

— Конечно, — согласилась королева и затем спросила:

— А как себя чувствует леди Линдли? Роды прошли легко?

— Да. Она уже кормит сына. Но я ей сказал, что зимой к свадьбе Бесс хочу ее видеть рядом с собой, так что к двенадцатой ночи ей придется передать сына кормилице. Мы еще долго пробудем здесь?

— Пять дней, — ответила мать. — Тебе нужно отдохнуть, Генри. Мне совсем не нравится твое состояние. Я не потерплю никакого ослушания — ты останешься в кровати, пока я не разрешу тебе встать.

— Как прикажешь, мама, — кротко ответил сын, но королева знала, как только ему станет легче, в постели его не удержать никакими силами.

Проснувшись утром. Генри Стюарт узнал, что родители рано утром уехали.

— Они отправились в Королевский Молверн, — сказал ему Дункан.

— Почему же не сказали мне? — пожаловался принц слуге и тут же закашлялся. — Я бы поехал с ними.

— Они вам нарочно не сказали. Вы бы рвались поехать тоже. А до Королевского Молверна больше двадцати пяти миль. Раньше чем через два дня они не вернутся. Придворным объявили, что у короля головная боль, а королева ухаживает за вами. Об этом знает только лорд Шандо, который будет занимать двор охотой, а по вечерам танцами. Подданные не будут скучать без своего короля.

С первыми лучами солнца в Королевский Молверн был послан гонец предупредить де Мариско о предстоящем монаршем визите. Король и королева ехали инкогнито лишь с полудюжиной придворных. Привыкшие проводить по целому дню в седле, они оба почти не устали, когда к вечеру подъехали к Королевскому Молверну. На пороге дома их почтительно приветствовали Скай и Адам де Мариско.

— Добро пожаловать в Королевский Молверн, сэр, — пригласил Адам. — Прошу простить внучку за то, что она не может выйти поздороваться с вами, но она еще не оправилась после рождения Карла Фредерика.

— Мы и приехали посмотреть на парня, — объявил король, стягивая перчатки и снимая длинный плащ.

— Сэр, мадам, позвольте после дороги предложить вам вино и печенье, — учтиво сказала Скай.

— А можно мы сначала посмотрим на мальчугана? — почти застенчиво спросил король.

— Конечно, милорд, — улыбнулась госпожа де Мариско, вспомнив, как сама когда-то впервые стала бабушкой. — Не угодно ли будет вашим величествам пройти со мной. — И повела их по двум пролетам лестницы в комнаты Жасмин. — Сейчас она кормит сына.

Жасмин знала о приезде короля и королевы, и поэтому не удивилась, когда в сопровождении Скай августейшая пара вошла в ее комнату. Новорожденный лежал у нее на руках и жадно сосал грудь. С распущенными волосами Жасмин выглядела удивительно красивой. Мягкий румянец вернулся на ее белые щеки. В белом платье, рукава которого щедро украшали французские кружева, она восседала на кровати, опершись на лучшие бабушкины подушки.

— Сэр, мадам. — Она слегка наклонила голову. Королева поспешила к кровати и взглянула на внука.

— Ах, какой красавчик! — воскликнула она и улыбнулась Жасмин, искренне пожалев, что Генри не сможет взять ее в жены. Она не только была красива и способна к рождению детей, но и полна достоинства. Она понимала, что значило быть королевой. Печальная ситуация.

— Дай-ка мне малыша, — попросил король, подходя к ним, и, когда Жасмин оторвала его от груди, поднял на руки.

Карл Фредерик Стюарт заплакал — он так удобно ужинал на груди у матери.

— Ну, ну, малыш, — нараспев проговорил дедушка, и, заинтересовавшись звуками незнакомого голоса, ребенок умолк и уставился на короля. — Вот какой славный малыш у Жасмин Линдли. Сыну есть чем гордиться. Я понимаю, почему он перед смертью Солсбери в мае устроил так, чтобы в случае рождения от тебя сына к нему бы отошли и титул, и имение. Когда это произойдет, я сделаю парня герцогом Ланди, а не просто графом. А пока пусть будет известен как виконт Ланди. По крови он Стюарт. А мы, Стюарты, о своих заботимся, спросите, мадам, хотя бы у вашего отчима, графа Брок-Кэрнского.

— Спасибо, ваше величество, — едва слышно произнесла Жасмин.

— Дай-ка мне его, Яков, — попросила королева. — Ты его не правильно держишь. Можно подумать, у тебя никогда не было детей. Поддерживай ему головку! — Она взяла внука у улыбающегося супруга. — Твои мать и отчим прибыли с нами, — сказала она Жасмин. — Я подумала, ты захочешь их увидеть, а матери, конечно, не терпелось взглянуть на внука.

Постояв еще несколько минут, король и королева собрались уходить, пообещав заглянуть утром перед своим отъездом в замок Судли.

— Пожалуйста, мадам, скажите, что с принцем? — спросила Жасмин, когда королева Анна уже выходила из комнаты.

Резкий ответ уже готов был сорваться с губ королевы, но, взглянув на Жасмин, Анна поняла, как искренне любит она ее сына.

— Он все еще простужен, дорогая, — тепло ответила она. Торамалли приняла ребенка и положила в колыбельку рядом с Жасмин.

— Наш малыш спит. Он больше не хочет есть. Он уже наелся. Иначе он кричал бы так, что разбудил бы мертвых. Он ведь настоящий Могол.

— А не Стюарт? — улыбнулась служанке Жасмин. В эту минуту в ее спальню ворвалась Велвет. Алекс следовал за ней по пятам.

— Где он? — закричала Велвет. — Где мой внук Стюарт?

— Ну, мама, — рассмеялась Жасмин, — откуда в тебе столько снобизма? Вот он — в колыбельке, заснул на монарших руках своей бабушки. Король обещал сделать его герцогом.

Велвет взглянула на ребенка, лежащего на животике с повернутой головкой, и расплылась в улыбке.

— Он очарователен! — воскликнула она. — И я не ревную его к королеве за те несколько минут, которые она провела с ним. Бабушкой маленький Карл Фредерик Стюарт будет называть меня. Рядом со мной он будет расти. И я счастлива, что я не королева. Боюсь, в ее положении слишком много неудобств. — Она посмотрела на дочь. — Ты довольна?

— Да, — ответила Жасмин. — Как может быть иначе? Генри Стюарт меня любит, и я родила ему сына.

Кроме Хэла и детей, мне больше никто не нужен. Моя жизнь полна.

Велвет наклонила голову, довольная ответом дочери.

— Из Генри Стюарта когда-нибудь выйдет хороший король, — заметил Алекс Гордон. — Он заботится обо всем. Ведь это он устроил с бедным стариной Сеслом, чтобы дедушкин титул перешел к мальчику. Так поступил и мой дедушка с моим отцом.

— Дедушка поступил хитроумно, — рассмеялась Жасмин. — Передав уже существующий титул, ему не потребовалось утверждать нового, расширять сословие пэров, увеличивать средства на его содержание. Я уверена, что Роберт Сесл тут же согласился с предложением Хэла. Ему так не нравился наш роман.

Граф Брок-Кэрнский усмехнулся.

— Да, — согласился он, — твои доводы понравились бы Сеслу, упокой Бог его душу. Он всегда бережно относился к королевскому кошельку. Верный, как пес, он доработался до могилы. Король заменил его Робертом Карром, а в помощь назначил этого идиота графа Соммерсета. Неважный выбор.

— Я слышала, Франс Ховард развелась с Эссексом и собирается выйти за Kappa? — спросила Жасмин у отчима.

— Да, — подтвердил граф Брок-Кэрнский. — Но эта сука не развелась, а расторгла брак. Причем не из-за propter maleficium versus hanc — несовместимости между ними, нет, она этим не удовлетворилась и выставила мужа импотентом, объявив о propter frigiditatem, то есть о неспособности любить женщин вообще. Теперь об этом судачит проклятый двор, хотя архиепископ и считает по-другому. Расторжение уже стало фактом, но о нем пока еще не объявлено. А весной она и Карр поженятся.

— Жасмин надо отдохнуть, Алекс, — перебила супруга Велвет. — Пойдем. Утром заглянем к тебе, дорогая.

— Ты вернешься ко двору с королем, мама? — спросила Жасмин.

— Нет, пора возвращаться в Шотландию, — ответила Велвет дочери. — Можно не сомневаться, с весны мальчишки без нас совсем одичали. Пора брать их в руки. Сэнди и Чарли должны ходить в университет. Бог знает, сколько плохого они набрались в наше отсутствие и сколько девчонок обрюхатили в Дан-Броке. Твой отчим не понимает моего беспокойства.

Алекс улыбнулся и подмигнул падчерице поверх головы жены.

— Я уверена, мама, ребята ведут себя хорошо, — успокоила Велвет Жасмин.

— И я на это надеюсь, — подхватил граф Брок-Кэрнский.

— Алекс! — Его жена пришла в ярость. — Вот почему с сыновьями так трудно справиться. Ты поощряешь их дурное поведение.

— А что плохого, если парни ухлестывают за смазливыми девчонками, — упрямился граф. — Я тоже этим занимался, пока не женился на тебе, дорогая.

— У тебя двое сыновей Жасмин, — повернулась к ней мать. — Предупреждаю, ни на секунду не отпускай вожжей, иначе потом не справишься.

Когда родители ушли. Жасмин подумала, что мать все больше становится похожей на тетю Виллоу.

Ранним утром, перед тем как отправиться в замок Судли, король и королева еще раз зашли посмотреть на внука. Король подал Жасмин кошелек, и она приняла его, хотя и испытала при этом неловкость. Она знала, что казна постоянно пуста, а она была обеспеченной женщиной. Но, чтобы не обидеть их величества, Жасмин не отказалась.

— Надо обсудить крещение ребенка, — сказал король.

— Мы с принцем надеялись, что принцу Карлу и принцессе Елизавете будет позволено стать крестными родителями нашего сына, — ответила Жасмин.

— И в какой церкви вы собираетесь его крестить? — спросил король.

— Ну конечно, в англиканской.

— А разве ваша семья не принадлежит к Старой Церкви?

— Мы все в ней были крещены, — вмешалась Скай, — но нынче дела обстоят так, что мы стали прихожанами англиканской церкви. Елизавета Тюдор любила говорить: «Есть только один Христос, а все остальное чепуха». Может быть, только в этом мы и были с ней согласны. И я, и мои родные — люди мирные и хотим жить спокойно.

— Как я это понимаю, леди де Мариско, — был вынужден улыбнуться Скай король. — Как я это понимаю. И когда же состоится крещение?

— Через несколько дней, милорд, — ответила Жасмин. — Все будет зависеть от принца Карла и его сестры.

— Они будут извещены, — пообещал король, и они с королевой вышли.

Во время крещения вместо крестных родителей присутствовали граф и графиня Брок-Кэрнские, но принц Карл и его сестра прислали замечательные подарки крестнику. Принцесса подарила шесть серебряных кубков с выгравированным гербом Стюартов и батист для детской одежды. А Карл послал названному в честь него мальчику дюжину серебряных ложек и золотое кольцо-печатку с сапфиром. Король и королева подарили изящно переплетенный молитвенник.

Согласившись на курфюрста в качестве мужа дочери только после настоятельной просьбы старшего сына, королева встретила Фредерика V без обычного воодушевления. Хотя свадьба была намечена на день святого Валентина, принц Фредерик прибыл в Англию в середине осени. Принц Генри, у которого болезнь отняла много сил, сам встретил будущего родственника в Грейвсенде и сопровождал в Лондон.

24 октября 1612 года лорд-мэр собирался дать великолепный обед, но Генри настолько плохо себя чувствовал, что его пришлось отменить. Суеверные англичане начали поговаривать о здоровье принца. Той же осенью останки Марии Стюарт были торжественно перевезены в Лондон из Фотерингейского замка и перезахоронены в красивой гробнице, которую Яков устроил для матери в Вестминстерском аббатстве. А старая английская пословица гласит: «Если потревожишь чью-нибудь могилу, умрет родственник». Потом на небе появилась лунная радуга, и ее наблюдали несколько часов. Еще одно дурное предзнаменование, говорили суеверные люди. И в самом деле, 29 октября Генри Стюарт почувствовал себя намного хуже.

Лондонцы толпами собирались у Сент-Джеймского дворца, ожидая последних новостей. Они видели, как ко дворцу прибыли королева и принцесса Елизавета, чтобы навестить больного. Но врачи объявили, что лихорадка принца заразна, и, к глубокой печали матери, их не допустили к принцу. Королева всегда опасалась заразных болезней. И, к ее стыду, у нее не хватило смелости нарушить запрет врачей и пройти к своему первенцу.

Вместо этого она расстроенная уехала в Соммерсет-Хаус.

Король же упрямо оставался с принцем.

Толпа все прибавлялась, пока не заполнила улицы между Сент-Джеймским дворцом и королевской резиденцией. Многие плакали, так как из дворца поступали неутешительные известия о состоянии больного. Слухи носились по городу. Наконец, к ужасу всех, незадолго до полуночи пятнадцатого ноября Генри Фредерик Стюарт испустил последний вздох. Он был так молод и полон жизни.

Несмотря на уговоры, Яков оставался у постели старшего сына до тех пор, пока тот не потерял сознания. Потом, рыдая, король бросился вон из Лондона, но тут же вернулся в город в дом сэра Вальтера Копа. Он не находил себе места. Наконец до него дошла весть, что сын умер. Прежде чем удалиться и предаться в одиночестве скорби, король распорядился, чтобы сын лежал в своем дворце в Сент-Джеймсе, гроб следовало установить в королевской часовне.

Когда наконец похоронные торжества были позади, Яков Стюарт вспомнил о леди Линдли и ее малыше. Он вызвал своего личного секретаря и продиктовал ему письмо, которое поручил доставить королевскому гонцу в Молверн как можно быстрее. Королевский Молверн был далеко от Лондона, и король не знал, дошла ли до нее весть о смерти принца.

Она и в самом деле не слышала об этом и, прочитав письмо, упала в обморок. Скай склонилась над ней на коленях, а Адам подобрал выроненный пергамент. Он быстро пробежал глазами написанное.

— Боже! — вырвалось у старого графа. — Какая трагедия для всех нас и для Англии!

— В чем дело? — Скай взглянула на мужа, одновременно пытаясь привести в чувство Жасмин.

— Генри Стюарт умер, — ответил он и прочитал письмо.

"Мадам!

С глубокой скорбью сообщаем вам о безвременной кончине нашего любимого сына и наследника Генри Фредерика. Его последние мысли были о вас и ребенке — нашем внуке лорде Карле Фредерике Стюарте. Вскоре мы свяжемся с вами и обсудим ваше будущее и будущее внука.

Подписано Яковом Р.».

Жасмин пришла в себя, и весь ужас случившегося потряс ее душу.

— Как же он умер? — спросил Адам у королевского гонца.

— Он всю осень чувствовал себя плохо, милорд, — ответил тот. — За две недели перед концом он совершенно слег. Некоторые считали, что это оспа, но оказалось другое. Я слышал, что его убил брюшной тиф, а люди говорят, не надо было его отцу тревожить кости матери в Фотерингейском замке и перезахоранивать их в аббатстве. Это для всех нас большая потеря.

— Да, — согласился Адам. — Большая потеря. Гонец провел в доме ночь и на следующее утро уехал обратно в Лондон. Жасмин была в отчаянии, у нее пропало молоко. Карлу Фредерику быстро нашли кормилицу и привели в дом.

— Отчего все мужчины, которых я люблю, умирают? — жаловалась Жасмин Скай. — Ох, бабушка, мне надо было сказать Хэлу, как я его любила, но я не хотела усложнять и без того сложные отношения.

— Ты все сделала правильно, — успокоила внучку Скай. — А терять мужчин — такова доля женщин. Прежде чем я вышла замуж за твоего дедушку, дорогая, у меня умерло пять мужей, да еще малютка Джонни. Я знаю, как ты любила Генри Стюарта, и искренне тебе сочувствую. Но как ни горюй, принца не вернешь. Ты потеряла любовника, а Англия потеряла величайшего короля будущего. Любовника можно найти другого. Не так легко, но можно.

А вот будет ли способен маленький принц Карл занять место брата? Генри Стюарт был крепок и полон жизни. А принц Карл — болезненный ребенок. Что, если мы потеряем и его, а королева больше не способна рожать? Прошло уже пять лет с тех пор, как у нее умерла маленькая принцесса. Думаю, нам всем следует молиться, чтобы Бог сохранил принца для нас и Англии.

Подошло Рождество, но Жасмин не могла веселиться. Она уединилась со своим горем в комнатах, чтобы не мешать детям веселиться. В марте Индии исполнялось пять лет, и для своего возраста она была необыкновенно смышленой.

— Тебе грустно, мама, потому что умер принц Генри? — как-то спросила она.

— Да, — ответила Жасмин, отворачиваясь от Индии, чтобы та не видела ее слез.

— Он отправился на небо и увидит моего папу?

Жасмин кивнула.

— У нас нет теперь папы, — сказала Индия. — Ни у одного из нас.

— Нет, — согласилась с дочерью Жасмин. — Ни у одного.

В середине января в Молверн прибыл еще один королевский гонец с посланием для вдовы маркиза Вестлея. Ей приказывали приехать в Лондон к четырнадцатому февраля на свадьбу принцессы Елизаветы. В другом случае свадьбу отложили бы из-за смерти принца Генри, но жених жил в Англии слишком долго и не мог больше оставаться. Поэтому сочли разумным отпраздновать королевский союз и благословить новобрачных, чем отпускать принца Фредерика V домой, а потом заставлять приезжать снова.

— Хэл одобрил бы это решение, — сказала Жасмин, и Скай согласилась с ней. — Принцесса так взволнована предстоящим браком.

— Что ты наденешь? — заинтересовалась бабушка. — В трауре тебе появляться нельзя. Все-таки это свадьба. Хотя недавно и произошла трагедия. Что скажешь о рубиново-красном бархате?

Жасмин покачала головой.

— Нет, я надену черное, — заупрямилась она.

— У тебя есть прелестное темно-синее платье, — продолжала Скай, не обращая на внучку внимания. — Помнится, «Звезды Кашмира» к нему очень идут.

— Я надену черное, — не сдавалась внучка.

— Черный бархат с серебристыми кружевами? — безнадежно спросила госпожа де Мариско.

— Черный бархат без выреза с белым кружевным воротником, — упрямо твердила Жасмин. — Нечего мне выставлять себя напоказ.

— Черное с серебром больше подходит для свадьбы, дорогая, — уговаривала внучку Скай. — Принц хоть и умер, но ты же его избранница. Ты должна хорошо выглядеть. Где твоя чертова гордость? Он-то ведь тобой гордился.

— Платье, которое ты предлагаешь, бабушка, слишком открыто. Я не собираюсь демонстрировать себя на потеху двору. Это будет выглядеть так, будто я ищу нового мужчину и покровителя, а на самом деле мне, вовсе не важно, будет ли у меня когда-нибудь еще мужчина, даже если я доживу до ста лет! — с жаром объявила Жасмин.

Но когда она приехала в Лондон, то обнаружила, что платье, которое уложили в багаж под ее наблюдением, из сундука исчезло. Зато из сундука вынули великолепное черное бархатное платье с золотистыми кружевами — то самое, которое предлагала Скай. Кроме того, рубиновое колье и серьги.

— Обязательно ей надо сделать по-своему, — проворчала Жасмин и тут же рассмеялась. — Боже, как мы с ней похожи!

На ее месте я бы поступила точно так же, — сказала она Торамалли.

— Я знаю, — заулыбалась верная служанка, — леди-бабушка тоже это сказала, когда доставала из багажа ваше простенькое платье. И она права. Принц хотел, чтобы на свадьбе вы были самой нарядной, после сестры, женщиной, миледи.

Жасмин известила о своем прибытии короля, но настояла на том, чтобы остановиться в Гринвуде. Не успокоившись еще после смерти сына, король было пришел в негодование, но жена охладила его:

— Леди Линдли поступает совершенно правильно. Я полностью одобряю ее скромное и тактичное поведение. В конце концов, она ведь не вдова нашего сына, а только его любовница. Когда ты поговоришь с ней о маленьком Карле Фредерике?

— После свадьбы, — рассеянно ответил король. Хотя король и жаловался, что у него нет сил на свадебные торжества, свадьба принцессы Елизаветы с курфюрстом прошла великолепно и собрала всех без исключения придворных — от высших до самых незначительных. На обозрение были выставлены королевские драгоценности, включая большую жемчужную подвеску, португальский алмаз и другой, еще больших размеров, в золотой оправе под названием «Зеркало Франции». Жасмин никогда не видела этих камней, но про себя подумала, что у нее есть и получше.

Это было странное празднование. В Вестминстерском аббатстве, где Фредерику V вручали Орден Подвязки, все еще висел портрет Генри Стюарта. Жасмин решительно подавила слезы. Король забыл церемонию посвящения в рыцари, но никто не осмелился ему напомнить.

Саму свадьбу праздновали четырнадцатого февраля. Венчание происходило в королевской часовне в Уайтхолле. Впервые в Англии королевский брак был заключен по новому обряду. Жених познакомился с невестой четыре месяца назад и успел в нее без памяти влюбиться. Невеста отвечала ему взаимностью и сияла от счастья. К удивлению всех, брак оказался по любви.

Елизавета Стюарт появилась в платье из серебристой ткани. Длинные белокурые волосы свободно падали на плечи, символизируя невинность невесты. На голове — алмазная с жемчугом корона. Юный жених был одет в красное с серебром, на шее — Орден Подвязки. Все приближенные невесты вышли в простых белых платьях. Королева блистала золотистой материей и алмазами. Король же мало внимания уделял своему наряду, одевшись в черное и выбрав явно не подходящие к костюму чулки. В его шляпу было воткнуто довольно грязное павлинье перо. На плечах — черная короткая испанская накидка со стоячим воротником и капюшоном.

На торжествах, последовавших за венчанием, король не находил себе места, жаловался на то, как дорого все это обходится, и на скуку, которая охватила его во время представления «маски».

— Мой славный малыш умер, а они пляшут, — грустно заметил он.

Жасмин было искренне жаль Якова Стюарта, она понимала его чувства. Да и королева ради дочери, которую искренне любила, старалась держаться достойно. Все происходило как в кошмарном сне.

Жасмин старалась оставаться в тени. Перед свадьбой в Гринвуд явился королевский гонец и передал ей приказание короля не покидать Лондон. Через неделю он намеревался встретиться с ней. Что бы это значило, гадала Жасмин. Может быть, король хочет дать ей денег на содержание сына? В таком случае она вежливо откажется. Чтобы вырастить сына, она не нуждается в королевской пенсии.

— Добрый вечер, мадам, — услышала она у себя над ухом чей-то голос.

Жасмин подняла глаза и увидела возвышающегося над ней графа Гленкирка.

— Милорд, — учтиво ответила она.

— Позвольте мне сопровождать вас во всей этой кутерьме? Жасмин уже было открыла рот, чтобы отказать ему, но вдруг передумала. В сопровождении графа Гленкирка ей вряд ли будут докучать молодые придворные. А она не хотела ни сцен, ни внимания.

— Спасибо, милорд, — согласилась она.

— Как поживают дети? — заботливо осведомился граф, отыскав тихий уголок.

— Спасибо, неплохо, — кивнула она.

— Уже подросли? — продолжал разговор граф.

— Индии в следующем месяце исполняется пять лет. Генри в апреле четыре. Фортуне в июле — три, а Карлу через несколько дней будет пять месяцев. А вы, милорд, согласились с просьбами родных жениться вновь и обзавестись детьми?

— Нет, я по-прежнему холостяк, мадам. За все эти годы мне понравилась лишь одна женщина, но я не сказал ей об этом, и она вышла замуж за другого джентльмена. Но теперь она вдова. — Его золотисто-зеленые глаза смотрели прямо на нее.

Пораженная, Жасмин в ответ взглянула на него.

— Я не понимаю вас, милорд, — холодно произнесла она.

— Не верю, — спокойно ответил граф, беря ее за руку. Она побледнела и вырвала руку.

— Как вы смеете, милорд? Как вы смеете домогаться меня в моем положении?

— Однажды я уже потерял тебя. Жасмин, потому что был слишком горд и не сказал, как хочу тебя. И ты была слишком горда и не призналась, что тоже хочешь меня, — напрямик ответил Лесли. — Когда умер Рован Линдли, я лелеял надежду, что у нас начнется все снова, но между нами встал Генри Стюарт.

— Не между нами, милорд! — вышла из себя Жасмин.

— Я не собираюсь снова тебя терять. — Граф обнял ее и поцеловал со всей страстью, накопившейся в его душе.

Жасмин вырвалась из его объятий и изо всех сил ударила по щеке.

— Больше никогда не приближайтесь ко мне, лорд Лесли, — ледяным тоном заявила она. Слезы ярости наполнили глаза. — Ваша наглость вне всяких приличий и хорошего тона! Я останусь в трауре по Генри Стюарту до самой смерти, милорд! — И, сердито повернувшись, она пошла от него прочь.

Граф Лесли выругался про себя. Человек менее упорный был бы сломлен, но он только подосадовал, что недооценил глубину чувств Жасмин к принцу. Конечно, она любила Генри Стюарта. Она не из тех женщин, кто отдается мужчине из-за выгоды. Она была горда. Любовь для нее была всем. Он вспомнил их краткое свидание почти шесть лет назад. Она не так давно овдовела, и он испытывал острую боль после гибели жены и детей. Они взаимно утешали друг друга, но для него их встреча оказалась чем-то большим. Он всегда верил, что и Жасмин испытывала то же чувство.

Жасмин прокладывала себе дорогу среди придворных, собравшихся на свадьбу. Ее щеки горели. Характер Моголов, как семь лет назад, когда она только приехала в Англию, готов был вырваться наружу. Что она здесь делала? Она никого не знала и, откровенно говоря, ни с кем и не хотела знакомиться. Кто заметит, если она уйдет?

Конечно, существовал этикет, но в такой толпе ее искать не будут. Она вернется в Гринвуд и останется там еще неделю до встречи с королем.

За ее плечом появился паж:

— Вы вдова маркиза Вестлея, мадам?

— Я. Что вам от меня нужно?

— Вас приглашает ее величество. Будьте столь любезны, следуйте за мной.

"Боже, — подумала Жасмин, — как раз тогда, когда я собиралась ускользнуть из этого дома умалишенных».

Она послушно пошла с пажом к королеве и сделала перед ней учтивый реверанс.

— Стул для леди Линдли, — приказала Анна Датская. — Садитесь рядом со мной, дорогая. Вам нравится свадьба? Жасмин села и изящно расправила черную бархатную юбку.

— Принцесса — очаровательнейшая из невест, — проговорила она.

— Но двор уже не тот, что был при нем? — спросила королева, понурив голову. — Вы, леди Линдли, как и я, прячете то, что у вас в сердце, не позволяете, чтобы люди читали на вашем лице. Какая жалость, что вы не могли быть его женой. Но скажите, как Карл Фредерик Стюарт?

— Растет, мадам. Я не могла его кормить после того, как… — Ее голос дрогнул, и королева, утешая, взяла ее за руку.

— Понимаю, — прошептала она и сочувственно посмотрела на Жасмин.

— Мы взяли сыну превосходную кормилицу, — продолжала она. — С каждым днем он делается все красивее, и у него уже прорезались два зубика. Брат его защищает, а сестры обожают. Он очень спокоен, мадам, даже когда просыпается первым.

— Я вижу, вы любите детей, дорогая, — похвалила королева Анна. — Это хорошо, Я сама выросла в большой и дружной семье. Нас было пятеро: я, две сестры и два брата. Мы были счастливы, может быть, немного избалованы. Вы знаете, что до девяти лет меня всюду носили и, я не ходила своими ногами. Думаю, что сначала я научилась танцевать, а потом уже ходить. — Она слегка усмехнулась. — Генри вам, конечно, рассказывал, насколько отличалась жизнь в Шотландии?

При звуке этого имени Жасмин вздрогнула.

— Когда я выходила замуж за Якова, я так мало знала о шотландцах, — продолжала королева. — У меня отняли сына сразу же после рождения и не разрешили кормить, не разрешили ухаживать за ним. Эта радость и привилегия досталась графу и вдове графа Марра — потомственным хранителям наследника шотландского престола. До рождения сына я об этом не знала. Мне даже не позволяли с ним встречаться без разрешения Марра и его престарелой матери. Это они осматривали десны моего Генри в ожидании, когда прорежутся первые зубки. Им он подарил первую улыбку, они увидели его первые шаги. Я никогда не прощу им этого. Они отняли у меня сына, а мои чувства их не интересовали. Они пыжились от гордости за свое положение хранителей престола.

Королева придвинулась еще теснее к Жасмин.

— Никому не позволяйте отобрать у вас Карла Фредерика Стюарта, дорогая. В любящей семье, с матерью, братьями и сестрами ему будет лучше. Ведь ваша семья тоже большая? Бабушка с дедушкой живы?

— Да, ваше величество, живы. Мы с бабушкой — большие друзья. Я не хотела бы с ней расставаться.

— Вы счастливая, — промолвила королева. Вскоре Жасмин пришлось присоединиться к придворным дамам, чтобы подготовить к брачной постели невесту. Елизавета Стюарт вся горела от страсти, она любила красивого мужа. Лишь Яков Стюарт проявил дурное расположение духа и заявил, что наутро хочет получить доказательства того, что молодожены исполнили свой долг, и исполнили его хорошо. Жасмин возвратилась в Гринвуд и в празднованиях больше не принимала участия. Она ждала аудиенции с королем. Ей было назначено на утро через несколько дней.

— Если Повезет, к полудню мы уже сможем выехать в Королевский Молверн, — заметила Торамалли. — Не дождусь, когда снова окажусь дома. Кажется, мы не видели детей месяцы, а не недели.

Торамалли тщательно одела госпожу для встречи с королем, выбрав элегантное фиолетовое бархатное платье с большим кружевным воротником, ниспадающим на плечи. На длинных рукавах в разрезах виднелись вставки из темно-фиолетового шелка. На шею Жасмин надела тяжелую золотую цепь с брошкой, украшенной жемчужинами по краям и с хрусталиком в середине, сквозь который виднелся локон волос — волос Генри Стюарта. Голова была непокрыта, но отделанный горностаем фиолетовый плащ имел капюшон.

К удивлению Жасмин, ее провели в личные покои короля. В комнате, кроме его величества, оказались королева, граф Гленкирк и больше никого. Жасмин приветствовала короля и королеву, не обратив на Лесли никакого внимания.

— Присаживайтесь у огня, — пригласил король. — День такой сырой. Когда же наконец придет весна?

Жасмин сняла плащ и повесила его на ручку кресла, потом села, не зная, куда деть дрожащие руки. Ей следовало молчать, пока не выскажется король. Она понимала, почему здесь королева Анна, но присутствие графа Гленкирка ее беспокоило. Он лишь учтиво поклонился, когда она вошла, а королева ободряюще улыбнулась. Яков Стюарт устроился напротив гостьи.

— Как чувствует себя мой маленький внук, мадам? — спросил он.

— Хорошо, ваше величество. У него уже два зубика, и он в прекрасном настроении. Король кивнул:

— По воле судьбы этот мальчик может стать будущим королем Англии. — Он тут же оборвал себя и взглянул на Жасмин в упор. — Вы остаетесь в Королевском Молверне? В Кэдби не вернетесь?

— Нет, ваше величество. Мне лучше жить с бабушкой и дедушкой, хотя я и обещала Розану, что буду растить детей в Кэдби. Но с тех пор, как я дала обещание, в жизни многое переменилось. Думаю, нам будет лучше в Королевском Молверне. А Кэдби мы можем каждый год навещать. Когда же Генри исполнится шесть лет, он сможет по три месяца в году там жить ради обитателей Кэдби.

— А в Королевском Молверне безопасно?

— Безопасно, сэр? Боюсь, я вас не понимаю.

— Безопасно от нападения, — пояснил король.

— Нападения? — поразилась Жасмин. — Кто и почему будет нападать на Королевский Молверн, милорд?

— Мадам, вы стали матерью Стюарта, принадлежащего к королевскому дому, — заметил король с самым серьезным видом.

— Сэр, Королевский Молверн расположен в маленькой тихой долине. Я не думаю, чтобы он подвергался нападению со времен Вильгельма Нормандского25, когда шотландцы устраивали набеги. Так по крайней мере рассказывал мне дедушка.

— В традициях Стюартов назначать детям хранителей, — сказал ей король.

— Сэр, но мой сын — не наследник трона, — возразила Жасмин, — и ему нет нужды назначать хранителя. Я буду следить за ним гораздо внимательнее, чем любой хранитель. Кроме того, у нас большая семья, и в ней Карл Фредерик Стюарт в безопасности.

Король продолжал, как будто она ничего и не говорила:

— Моему внуку нужно дать образование, мадам.

— Я согласна с вами, сэр, — ответила Жасмин.

— Но разве вы знаете, какое образование приемлемо для принца?

Она подавила раздражение и спокойно проговорила:

— По рождению я принцесса, сэр, и мой отец был твердо убежден, что и женщины, и мужчины должны получать образование. Я свободно владею несколькими языками, включая португальский, латинский и французский, а также другими, о которых вы, милорд, даже не слышали. Меня учили математике, и я могу управлять имением, пользуясь собственными расчетами. Я изучала философию и историю и могу изложить вам сущность многих религий, каждая из которых полагает себя лучшей и единственной верой. Я читаю и красиво, разборчиво пишу на всех языках, на которых могу говорить. Разве не это должен знать мой сын и другие дети?

— Не слишком ли много познаний для одной женщины? — в ярости воскликнул король. — Но воспитание мальчика — прерогатива мужчины, мадам. Разве вы можете научить его скакать на лошади или владеть оружием?

— Да, милорд, могу, — ответила с улыбкой Жасмин. — С трех лет меня начали учить ездить верхом, и тогда же я стала сопровождать на охоте отца. Я прилично стреляю и всегда поражаю цель копьем. Что же до меча, то я могу нанять сыну хорошего учителя.

За плечом короля граф Гленкирк прятал удивленную улыбку. Он знал Якова Стюарта всю жизнь и видел, что тот вот-вот потеряет свое королевское терпение.

— Черт меня побери, если вы не самая несносная женщина из всех, кого я знал, мадам, — взорвался Яков Стюарт. — Рядом с мальчиком должен быть мужчина, чтобы научить его тому, о чем дамы даже понятия не имеют.

— Чему? — спросила Жасмин. — Кроме того, — продолжала она, — рядом с моими сыновьями находится мой дед, несмотря на свой возраст, еще полный сил джентльмен. К тому же у меня есть дядя Конн и муж Дейдры лорд Блекторн, и множество кузенов, живущих по соседству. Уверяю вас, ни один из моих сыновей не будет страдать от недостатка мужской компании.

— Довольно! — взревел король. — Никаких больше споров, мадам! Я принял решение. Это правда, что мой внук Карл Фредерик Стюарт не унаследует английский трон. Эта высокая ответственность будет принадлежать моему сыну, его крестному отцу. Однако никто из Стюартов не пренебрегал своим долгом по отношению к родственникам. И я не хочу быть первым. Кроме того, перед смертью я обещал Генри, что присмотрю за вами и ребенком. И сегодня я своей королевской печатью скрепил документ, которым назначаю графа Гленкирка хранителем моего внука Карла Фредерика Стюарта, виконта Ланди.

— Нет! — вскричала Жасмин, демонстрируя свой собственный королевский характер. — Не имеете права! Я не позволю отобрать у меня сына, милорд! Что может мужчина, да еще мужчина без жены в доме, знать о воспитании грудного младенца?

— Все не так страшно, как вы думаете, дорогая, — вмешалась королева. — С вами поступят не так, как поступали со мной. У Якова превосходная идея. Только послушайте.

Жасмин посмотрела на короля, но бирюзовые глаза метали молнии.

— Не терзайтесь, мадам, — проговорил Яков Стюарт. — Я из тех людей, которые учатся на своих ошибках, да и времена сейчас другие. Анни напомнила мне всю эту неразбериху с Генри, когда в младенчестве и детстве он был отдан Марру. Теперь я понимаю, что женщину нельзя разлучать с ребенком, пока тот не вырос. К тому же мужчина без жены вряд ли хорошо воспитает ребенка. Впрочем, как и женщина без мужа.

Джемми Лесли я знавал еще мальчиком. Его отец был моим другом, упокой Господь его добрую душу. И Джемми был мне верным и искренним другом. Его прелестная жена и дети безвременно ушли из жизни, и он уже одиннадцать лет вдовец. И ваш муж погиб четыре года назад. Вам обоим пора вступать в брак. Родственники Гленкирка постоянно осаждают меня просьбами убедить графа взять себе жену. И вот теперь я заставлю его это сделать. Назначайте день, мадам. Я приказываю вам как можно скорее выйти замуж за графа Гленкирка. Вместе вы вырастите мне внука. Как я вам сказал, мадам? Не очень королевского Стюарта? — И король рассмеялся, довольный собой и своим решением.

Жасмин сидела напротив оцепенев. Выйти замуж за Лесли ? Но это же безумие. Это просто смешно. Это невозможно!

— По-моему, лучшее решение всех наших проблем, дорогая, — поддержала мужа королева, видимо довольная его сообразительностью.

Жасмин все еще не могла обрести дар речи.

— Мне кажется, — нашелся граф Гленкирк, — что решение вашего величества застало леди Линдли врасплох. Как только она оправится от удивления, она будет вас благодарить, как я это делаю сейчас, за нас обоих. — Граф обошел стул, на котором сидел король. — С позволения вашего величества, я буду сопровождать леди Линдли домой в Королевский Молверн. Думаю, она хочет выехать из Лондона сразу же после аудиенции вашего величества. — Он твердо взял Жасмин под руку и заставил ее подняться. — Позвольте, мадам, — тихо произнес он.

Потом граф поклонился королю и королеве. Жасмин кое-как сделала реверанс, и он вывел ее из королевских покоев.

— Ни слова, мадам, пока мы не окажемся в вашей карете, — предупредил он. — Скоро вы придете в себя, а пока не будем устраивать скандала на виду у всего Уайтхолла и давать пищу клеветникам и любителям слухов.

Жасмин, не говоря ни слова, кивнула.

— Куда едем, миледи? — поинтересовался кучер, когда они вышли из Уайтхолла. — Обратно в Гринвуд или домой? Багажные, повозки уже отправились. — Кучер вглядывался в Жасмин.

— В Королевский Молверн, — ответил за нее граф Гленкирк. — Я не ошибся, мадам?

Жасмин снова кивнула.

Экипаж отъехал от Уайтхолла. Лесли взял с сиденья меховую накидку и закутал ею колени Жасмин. Затем уселся напротив нее. На него произвело впечатление богатое убранство кареты. Вскоре он почувствовал, как из дверей идет тепло. «Гениально», — подумал он и откинулся на спинку, вытянув длинные ноги. Вскоре город остался позади. По сторонам дороги расстилался зимний пейзаж. Снег не выпал, но было холодно, вдоль дороги проплывали темные поля. Из труб домов вились дымки. То и дело с фермерских дворов вслед за каретой бросались собаки, с неистовым лаем гнались за ними, обгоняли экипаж, хватали зубами за колеса, пока им не надоедала игра.

Спустя немного времени Джемми Лесли тихо спросил:

— Вы когда-нибудь намерены говорить со мной, мадам, или и вправду проглотили язык?

— Замуж я за вас не выйду, — ответила Жасмин. — Вы считаете себя умником, вам удалось убедить короля сделать вас хранителем моего сына Стюарта? Какой расчет! Неужели ты и вправду полагаешь, Джемми Лесли, что, став опекуном Карла, сможешь на мне жениться, а у меня не будет другого выхода, как выйти за тебя замуж?

— Я не просил об опекунстве короля, — ответил граф. — Что же до женитьбы, мадам, я и в самом деле собираюсь ухаживать за тобой и постараюсь когда-нибудь убедить взять меня в мужья. Но короля, а потом и Анни настроили мои проклятые братья, вот он и издал монарший указ о нашем браке. Честно признаюсь, он не вызвал моего неудовольствия и я охотно ему подчинюсь.

— Я не выйду за тебя замуж, — повторила Жасмин.

— Я тебя люблю, — проговорил граф.

— Лжешь, — упрекнула его Жасмин.

— Нет, не лгу. Когда нас застали в постели. Жасмин, и Брок-Кэрн потребовал жениться на тебе, я промолчал, я был на себя зол за то дурацкое положение, в какое ты попала по моей вине. Ты ведь прекрасно знаешь, что уже тогда я тебя любил, но ситуация с Сибиллой была нелегкой. И ты сама, дорогая, была такой холодно-вежливой, когда отказывалась идти со мной к алтарю. Позже я явился в Гринвуд и заявил твоей бабушке, что намерен искать твоего расположения.

— Я не знала об этом, — прошептала Жасмин.

— Спроси ее саму, — посоветовал граф. — Она заявила, что ты помолвлена с Розаном Линдли и будет лучше, если ты не узнаешь о моем визите и его причинах. И прогнала меня прочь. Вскоре я удалился от двора, наведываясь туда только изредка для выполнения своего долга перед королем. Вернувшись в Гленкирк, я серьезно подумывал обзавестись женой — братья были слишком настойчивы в своих советах, но не нашел подходящей женщины. В конце концов, вернувшись ко двору, я узнал, что ты овдовела. Но я опять опоздал — ты уже была с принцем. Вряд ли тогда я мог сказать тебе о своих чувствах.

— Я не девочка, милорд. Мне уже двадцать два года. И никто, даже этот шотландский король Англии, не заставит пойти меня к алтарю, — произнесла Жасмин твердым голосом, как будто и не слышала его объяснений.

— У нас нет выбора, мадам; остается только повиноваться королю, — возразил Джемми Лесли. — Но я готов предложить тебе сделку. Разреши навещать тебя в Королевском Молверне. Примерно через месяц мы назначим день свадьбы и известим об этом короля. Это даст нам время вспомнить друг друга.

— Что станется с моим сыном?

— У тебя его никто не отнимает. Жасмин. Ты верно заявила королю: мужчина без жены — не лучший воспитатель для мальчика. — Граф Гленкирк улыбнулся ей в полумраке кареты, и Жасмин почувствовала, как помимо своей воли отвечает ему на улыбку.

— Я принимаю сделку, милорд, — наконец согласилась она. — Королевский ультиматум застал меня врасплох, и мне нужно время, чтобы привыкнуть к нему. Понимаешь, я никогда не говорила Генри Стюарту, как сильно я его любила. Я вообще не говорила о любви. Он хотел на мне жениться, но такой брак был, конечно, невозможен. Если бы я призналась ему в любви, ему труднее было бы жениться на другой. А ты знаешь, милорд, жениться ему было пора. А потом он умер, и я уже не могла сказать, как сильно его люблю. С этой мыслью я живу последние месяцы, и она доставляет невероятную боль.

А теперь король, отец моего Хэла, приказывает выходить за тебя замуж. Он делает это в горе, ошибочно полагая, что таким образом защищает внука. Но это не примиряет меня с королевским решением. Ты говоришь, что любишь меня, Джемми Лесли. Я в этом не уверена, хотя считаю, что сам ты веришь. Хорошо, если ты меня любишь, отвези в Королевский Молверн и на какое-то время оставь одну с детьми и бабушкой. Тогда я смогу принять неизбежное. Ты сделаешь это для меня?

— А когда я смогу вернуться в Королевский Молверн и начать ухаживать за тобой?

— Приезжай в первый день апреля, милорд, — меньше чем через шесть недель, — ответила Жасмин. — И тогда я назначу день свадьбы. Обещаю, а принцессы королевского дома Моголов никогда не нарушают слова. Ты согласен, Джемми Лесли?

Она произнесла его имя очень мягко и кончиком языка облизала губы. От чувственности этого жеста у графа едва не закружилась голова, и он с грустью подумал, что надо держать себя в руках, иначе жена будет верховодить в их семье. Потом он вспомнил мать и улыбнулся. Кэт Лесли заключила бы такую же сделку — выиграла бы время. Но Бог свидетель, как мало она от него требовала. Разве можно ей отказать? Нужно искать ту дорожку, по которой они вместе пойдут по жизни.

— Хорошо, мадам, — согласился граф. — Я в целости и сохранности доставлю тебя в бабушкин дом. Но до отъезда дай мне несколько дней пожить в Королевском Молверне. Потом я вернусь первого апреля и мы обсудим свадьбу.

— Я согласна, милорд, — смиренно ответила Жасмин, но ее глаза озорно заблестели.

— Я буду хорошим отчимом твоим детям, — пообещал он. — Мои дети погибли, но ты подаришь мне красивых сыновей и дочерей. Ты ведь любишь детей, Жасмин?

— Да, — отозвалась она. — В семье отца я была младшей. Все мои братья и сестры были взрослыми, кроме одной девочки, но и та жила с матерью при дворе. В моем маленьком дворце в Кашмире мне казалось, что у отца я единственный ребенок. Может быть, поэтому мне доставляет радость иметь полный дом детей. — Она улыбнулась графу. — Бабушка говорит, что своих я избаловала. Но я считаю, когда любишь детей, как люблю их я, избаловать нельзя.

— Так же любила детей и моя мать, — вспомнил граф Лесли.

— А где она? — спросила Жасмин.

— В Италии. Когда-нибудь я расскажу тебе историю ее Жизни и любви, которую в Шотландии называли «дикой и искренней».

— С нетерпением буду ждать, — проговорила она. — А у истории счастливый конец?

— Да, очень. Такой же счастливый, как и у нашей истории, — пообещал граф Гленкирк.

Жасмин в упор посмотрела на Джемми Лесли:

— Так ты не сомневаешься в наших судьбах, милорд?

— Нет, — счастливо улыбнулся он. — Не сомневаюсь.

— А я сомневаюсь, — серьезно сказала она и, отвернувшись от графа, стала разглядывать проплывающий за окном кареты темнеющий пейзаж. Небо нахмурилось, и в воздухе закружились снежинки.

Эпилог. Королевский Молверн. 1 апреля 1613 года

— Уехала! Как уехала? Я вас не понимаю, мадам. Что вы хотите сказать?

Скай О'Малли де Мариско взглянула на графа Гленкирка и решила, что он очень красивый мужчина — черные, как смоль, волосы, золотисто-зеленоватые глаза. Было ясно, что он остановился где-то неподалеку, чтобы переодеть дорожное платье и облачиться в этот элегантный черный бархатный костюм с великолепным кружевным воротником. Граф нарядился как жених. В руке он сжимал букет весенних цветов, и Скай забрала их у него, опасаясь, как бы он не выдавил из стеблей остатки жизни. Она посмотрела на цветы и передала их камеристке Дейзи Келли.

— Поставь их в воду, Келли, и проследи, чтобы нас никто не беспокоил.

— Хорошо, миледи. — Щелкая суставами, Дейзи присела в реверансе, а потом, не в силах удержаться, зашептала хозяйке:

— Прямо как в старые времена, миледи. Только теперь все хлопоты не из-за вас, а из-за мисс Жасмин.

Скай подавила смех и выпроводила старую служанку из комнаты. Потом постаралась собраться с мыслями, прежде чем повернуться к графу.

— Так где Жасмин? — сурово спросил Джемми Лесли.

— Я уже сказала вам, милорд, она уехала, — спокойно ответила Скай.

— Куда? — не отступал он.

— Не знаю.

— Боже! — Лицо графа потемнело от гнева, но он старался держать себя в руках.

Сидящий в удобном кресле лорд де Мариско почувствовал, как в его душе пробуждается сочувствие к графу. Адам знал, какими несносными могут быть в их семье женщины, когда они того захотят. А Жасмин как раз и пожелала сейчас быть именно такой. Потягивая аршамбольское вино, Адам молчал, давая возможность жене самой разбираться с Гленкирком. «Единственное преимущество старости, — думал он, — можешь оставаться в стороне, когда предпочитаешь во что-нибудь не вмешиваться».

— А где лорд Стюарт? — наконец выдавил Джемми Лесли. — Ребенок официально находится под моей опекой, мадам.

— Виконт Ланди с матерью, — так же спокойно ответила Скай. — Как вы могли подумать, милорд, что внучка отправится в путешествие без детей?

— Она сознательно не подчинилась королю! — вскричал граф. — Это измена, мадам! И вы с ней в заговоре!

— Глупости! — резко возразила госпожа де Мариско. — Боюсь, вы перенервничали, милорд, и не правильно оцениваете положение.

— Ваша внучка должна выйти за меня замуж. Это обещал мне король. А она путешествует, и вы не знаете где! — цедил сквозь зубы Джемми Лесли. — Она забрала с собой королевского внука, мальчика, который официально находится под моей опекой. И после этого вы хотите, чтобы я был спокойным, мадам? И говорите мне, что я не правильно оцениваю положение! Ну нет, госпожа де Мариско! Я оцениваю его правильно. Неподчинение приказу короля и есть измена.

— Я не повиновалась королеве, которая была куда значительнее, чем этот король, — с чувством произнесла Скай. — Я должна вам кое-что сказать, но не смейте повышать на меня голос в моем собственном доме! Садитесь, граф Лесли. Я уже не молода, как прежде, хотя мне и больно это признавать. Я предпочитаю сидеть, но не хочу, чтобы вы, как черная башня, нависали надо мной. Налейте себе вина, чтобы успокоиться, и дайте мне тоже: от вашего крика у меня расходились нервы.

Скай расположилась рядом с мужем, лукаво ему подмигнув, и тот усмехнулся. Если бы она разозлилась так же, как граф Гленкирк, то недолго бы разыгрывала из себя хилую старую даму. Он был не глуп, этот шотландский граф, а Скай в своем мире привыкла управлять. Знал об этом Лесли или нет, но он вовсе не принадлежал к миру Скай О'Малли де Мариско.

Граф наполнил бокалы, как просила его Скай, и тихо выругался про себя, разлив немного вина на серебряный поднос, на котором стоял графин. Рассчитывая успокоиться, он одним глотком выпил вино, потом пересек комнату и подал бокал Скай. Затем сел напротив.

— Так почему Жасмин отправилась «путешествовать»? — спросил он.

— Она все еще оплакивает Генри Стюарта, — ответила женщина. — Сейчас она не хочет снова выходить замуж, милорд. Вы ошиблись, убедив короля устроить для вас этот брак. Жасмин сама королевская дочь и выросла при дворе, Решения она предпочитает принимать сама. Вы с королем отобрали у нее это право, когда за нее решили и ее будущее, и будущее ее детей. И даже не потрудились узнать ее мнение. Это право она себе вернула, когда решила покинуть Королевский Молверн. Вас мне не за что благодарить, милорд. Мы с мужем уже не молоды. А Жасмин приносила нам большую радость, она и ее дети. Ваши интриги отняли ее у нас.

— Я люблю ее, — сказал граф. — И любил все эти годы. И не хотел терять снова. Клянусь вам, мадам, я ни о чем не просил короля, не интриговал, как вы говорите. Он хотел, как это водилось у Стюартов в Шотландии, назначить сыну Генри хранителя. Это королева своими романтическими бреднями предложила, чтобы мы с Жасмин поженились.

Я вдовею уже одиннадцать лет, мадам. Мой титул, если я умру, перейдет к братьям, но они не хотят его брать. Не хотят и их сыновья. Тогда им пришлось бы уехать из Шотландии, а они ее слишком любят. Братья обратились к королеве, чтобы та нашла мне жену. Когда король решил назначить меня хранителем лорда Карла Фредерика Стюарта, королева посчитала, что они одним выстрелом могут убить двух зайцев: и отдать внука в опеку, и женить меня на Жасмин. Они и понятия не имели, что я ее люблю. А сам я хотел начать ухаживать за ней, когда устоится ее жизнь.

— Тогда зачем вы так торопили ее с этим первым апреля? — спросила Скай уже мягче, чувствуя расположение к графу. «Нетерпение очаровательно, но так раздражает в возлюбленном», — подумала она про себя.

— Но это не моя идея, мадам, — удивился граф. — Так решила Жасмин. Если бы она была со мной откровенна, я готов был бы ждать весь год, пока не кончится ее траур по Генри Стюарту. Тогда мы назначили бы свадьбу на следующую весну или лето. Верьте мне, я дал бы ей достаточно времени, мадам.

Улыбка тронула губы Скай:

— Генри Стюарт обожал Жасмин за то, что она всегда могла заставить его рассмеяться. Боюсь, что у моей внучки злое чувство юмора. Хорошо она над вами подшутила!

В золотистых глазах графа Лесли внезапно мелькнуло понимание:

— Так из меня сделали первоапрельского дурака, мадам? — И его суровый рот тронула улыбка.

— Боюсь, что так, милорд, — фыркнула Скай. Сдержаться она уже не могла и громко расхохоталась.

Но граф Лесли тоже был человеком с чувством юмора. Некоторое время он смеялся над собой, а потом спросил:

— Где она, мадам? Прошу вас, скажите, куда она уехала.

— Не могу, милорд, — ответила Скай. — Я дала слово. А своего слова я в здравом уме и твердой памяти никогда не нарушала.

Прежде чем граф смог возразить, заговорил Адам де Мариско:

— Вы давно не были во Франции, милорд? Прекрасная страна! Моя мать была француженка. Вино, которое вы пьете, из семейных подвалов в Аршамболе. Это в долине Луары. Красивое место!

Граф Гленкирк поднялся.

— Спасибо, милорд. — Он церемонно поклонился Адаму, потом поцеловал руку Скай. — Ваша порядочность поражает и достойна похвалы. — Потом снова повернулся к Адаму:

— Почему вы мне это сказали, милорд?

— Я слова не давал, — ответил Адам де Мариско, блеснув голубыми глазами.

Оценив пикантность положения, граф Гленкирк широко улыбнулся.

— Клянусь, я ее найду! — воскликнул он.

— Найти — не самое трудное, — рассудительно заметил Адам. — Запомните, Джемми Лесли, когда-то я ухаживал за бабушкой Жасмин. Она заставила меня изрядно погоняться за ней, прежде чем согласилась стать моей женой.

Однако потом успокоилась и стала самой верной женой в Англии.

— Я никогда не успокаивалась, — с жаром заявила Скай О'Малли. — Если бы я успокоилась, ты бы умер со скуки, Адам!

Граф Ланди рассмеялся:

— Да, девочка, наверное, это так. — Потом снова повернулся к Гленкирку:

— Храни вас в дороге Бог. Только ничего не принимайте на веру. Что касается женщин из этой семьи, они изворотливы, но если вы уверены в победе, за них стоит побороться.

Граф кивнул и, попрощавшись с де Мариско, покинул Королевский Молверн.

— Ты думаешь, он ее найдет? — спросил Адам. — Я ведь не сказал ему, что она в Бель-Флер, а лишь упомянул Аршамболь.

— Найдет, без сомнения, — заверила мужа Скай. — Он упорный молодой человек и любит Жасмин.

— И она выйдет за него замуж?

— Когда-нибудь выйдет, но не теперь, — ответила Скай и принялась хохотать. — Боже, Адам! Ни об одной секунде своей жизни я не жалею. Даже о тех, которые казались нелегкими. Зато сейчас, по воле Божьей, все хорошо. Я сижу у огня с бокалом вина и гляжу, как играют мои потомки. Я думаю, это лучшее вознаграждение в жизни.

— Нет, девочка, еще лучше сидеть здесь с тобой, — заявил Адам де Мариско, заключил ее руку в свои ладони и нежно поцеловал. Глаза у супругов были закрыты, сердца, как всегда в такие мгновения, бились в унисон. «Как все хорошо, — промелькнуло в голове графа Ланди. — И пусть их дорогой дикарке Жасмин Бог когда-нибудь пошлет такое же счастье и умиротворение, какое нашли они со Скай».

Примечания

1

Дочь мусульманского военачальника в Синде, на которой женился Хумаюн, отец Акбара. Ей было тогда 14 лет. Акбар родился в 1542 г .

(обратно)

2

Азраил — ангел смерти у иудеев и магометан.

(обратно)

3

1 фут — 12 дюймов, 0, 3048 м.

(обратно)

4

Хумаюн — старший сын Бабура, основателя Могольской империи.

(обратно)

5

Акбар стал править самостоятельно, когда ему исполнилось 18 лет.

(обратно)

6

Акбар насаждал новую религию — «дин-и-плахи» (божественная вера), в которой должны были слиться разумные, по его мнению, элементы основных религий Индии.

(обратно)

7

Сашак — подарки от жениха.

(обратно)

8

Молуккские острова.

(обратно)

9

Елизавета I (1558 — 1603).

(обратно)

10

Пул — букв, пруд (лондонская заводь) — название участка реки Темзы ниже Лондонского моста.

(обратно)

11

Яков I (1603 — 1625)

(обратно)

12

Эбони (англ.) — черное дерево.

(обратно)

13

Эдуард IV тайно женился на Елизавете Вудвил. После смерти короля брак был признан недействительным.

(обратно)

14

Альфред Великий — король Уэссекса (871 — 900?).

(обратно)

15

Англиканская церковь — государственная церковь Англии (протестантская). Возникла на основе Акта о супрематии ( 1534 г .), который узаконил разрыв с римско-католической церковью, но подтвердил сохранение католических догматов и обрядов.

(обратно)

16

Уайтхолл — главный королевский дворец в Лондоне с первой половины XVI в, и до 1689 г . В 1698 г, почти весь сгорел.

(обратно)

17

Двенадцатая ночь — 6 января, двенадцатый день после Рождества, последний день рождественских святок, совпадает с Крещением.

(обратно)

18

Непереводимая игра слов. «Сеслз» в переводе с английского означает «фрикадельки».

(обратно)

19

Саутуорк — южная часть Лондона.

(обратно)

20

Театр «Глобус» знаменит тем, что У. Шекспир ставил в нем свои пьесы. Он представлял собой овальную площадку, обнесенную деревянной стеной. В 1613 году сгорел и позднее был построен из камня. Позднее снесен по приказу парламента. Существовал с 1599 по 1644 г .

(обратно)

21

рок — скала (англ.).

(обратно)

22

Иниго Джонс (1573 — 1652) — английский архитектор, представитель паладианства. Утверждал в английской архитектуре ясность композиции и благородство пропорций классической архитектуры. В романе представлен под именем Индиго Джоунс.

(обратно)

23

Бен (сокр. от Бенджамен) Джонсон (1572 — 1637) — выдающийся английский поэт и драматург, младший современник Шекспира. С воцарением на английском престоле Якова 1 Бен Джонсон становится придворным драматургом, в обязанности которого входит сочинение так называемых масок — драматических аллегорий с музыкой, танцами и пением.

(обратно)

24

Брата Жасмин звали Чарльзом, как и брата принца, будущего короля Англии. Но в русской традиции это имя королей-Стюартов передается как Карл.

(обратно)

25

Вильгельм, герцог Нормандский, прозванный Завоевателем, — под его предводительством в 1066 году норманны завоевали Англию: стал английским королем Вильгельмом I.

(обратно)

Оглавление

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Пролог. Индия. Февраль 1591 года

Часть 1. ЯСАМАН. Индия. 1597 — 1605

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

Часть 2. ЖАСМИН. Англия. 1606 — 1607

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

Часть 3. МАРКИЗА ВЕСТЛЕЙ. Ирландия. 1607 — 1610

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

Часть 4. ЖАСМИН. Англия. 1611 — 1613

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

Эпилог. Королевский Молверн. 1 апреля 1613 года