«Искушение сирены»

Искушение сирены (fb2) - Искушение сирены [Surrender of a Siren-ru] (пер. Т. Дмитриева) (Тоби и Изабель - 2) 637K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Тесса Дэр

Тесса Дэр Искушение сирены

Глава 1

Посвящение: Кортни и Эми — моим спутникам в этом потрясающем путешествии. Они бросали вызов морям, отважно переносили штормы и пили грог.

Грейвсенд

Декабрь 1817 года

Сбегая со своей свадьбы, считавшейся в свете самым знаменитым событием года, София Хатауэй понимала, что ее ждет позор.

Чем пахнет позор, об этом София не хотела даже задумываться.

Остановившись в дверях грязной портовой таверны, она сразу же почувствовала зловоние прокисшего пива, и в горле у нее запершило от горечи.

Сделав глубокий вдох, она робко вошла в промозглый пьяный полумрак, стараясь никого не задеть своими серыми саржевыми юбками. Из каждого темного уголка — а за исключением небольшого квадратного участка в центре, где днем подавали чай, эта таверна изобиловала мрачными уголками — за ней наблюдали с жестких небритых лиц десятки глаз. Подозрительные, плотоядные, а порой и косые взгляды могли встревожить любую появившуюся здесь женщину, а что говорить о молодой знатной беглянке, которая появилась здесь одна, позаимствовав чужой плащ и слегка изменив внешность…

Кто-то толкнул ее в спину. Пальцы Софии, затянутые в перчатки, инстинктивно сжали спрятанный под плащом конверт. Она вспомнила о его бумажных собратьях, отправленных сегодня утром. В них лежали письма, в которых она сообщала, что разрывает помолвку, что неминуемо должно было вызвать скандал.

Холод от непоправимости содеянного сковывал ее тело и разум, но назад пути не было. Она готова была пройти и через худшее, лишь бы оставить в прошлом жизнь, ограниченную массой запретов и условностей. Она готова была вынести даже похотливые взгляды этих грубых мужчин, которые, казалось, уже облепили ее грудь, только бы сохранить в тайне то, что было спрятано у нее под корсетом.

Укрепившись в своей решимости, София перехватила взгляд лысого невысокого человека, который меланхолично протирал стол засаленной тряпкой. Он выглядел достаточно безобидно, в любом случае трактирщик был слишком стар, чтобы представлять хоть какую-то опасность. София несмело улыбнулась ему, в ответ старик ухмыльнулся беззубым ртом.

Зрелище было не из приятных, и ее собственная улыбка тут же погасла, но, набравшись смелости, София все же обратилась к нему:

— Я ищу капитана Грейсона.

— Понятно. Его всегда разыскивает какая-нибудь красотка. — Блеснув своей словно полированной лысиной, старик дернул головой, указывая на дальний закуток: — Грей там, у стойки.

Придерживая юбки, чтобы не испачкать подол платья о невероятно грязный пол, София начала пробираться между столами в указанном направлении, ее ботинки липли к заплеванным доскам пола, словно она шла по размокшей от дождя глине. Наконец, сквозь дрожащее марево табачного дыма она высмотрела в дальнем конце комнаты возбужденную компанию, в которой выделялся высокий мужчина с длинными темно-рыжими волосами. Рядом с ним, на стойке, лежала отделанная бобровым мехом фетровая шляпа, выглядевшая в этой дыре неожиданным и изысканным украшением.

Стараясь лучше рассмотреть странного незнакомца, София подалась вперед и тут же пребольно ударилась коленом о грубый деревянный стул. Отшатнувшись, она неосторожно наступила на подол своего плаща, который предательски распахнулся, открыв ее грудь и шею. Отчаянно пытаясь запахнуть плащ и в то же время удержаться на ногах, София вскинула руку, чтобы опереться о стену, и… ухватилась за грубую льняную рубаху. Владелец рубахи, непонимающе мотнув головой, повернулся к ней.

— Привет, цыпочка, — заплетающимся языком пробормотал он, дыхнув на нее отвратительной смесью многолетнего перегара и гнилых зубов. Его мутный от алкоголя взгляд скользнул по ее телу и остановился на ее груди. — Необычная ты штучка. На первый взгляд я бы сказал, что такая мне не по карману, но если ты предлагаешь…

Неужели он принял ее за портовую шлюху? Софию даже передернуло от омерзения. Конечно, она надела самое простое платье, какое смогла найти, но даже в нем она не могла выглядеть такой дешевкой.

— Я ничего не предлагаю, — нахмурившись, отрезала София. Она попыталась вывернуться, но негодяй на удивление быстрым движением схватил ее за руку.

— Не спеши, милашка. Дай хоть подержаться.

Его давно не мытая рука нагло нырнула за корсаж платья, и София взвизгнула:

— Не прикасайтесь ко мне!

Мужлан хоть и отпустил ее руку, все же продолжил свое похотливое исследование. Не помня себя от отвращения и гнева, София освободившейся рукой изо всех сил ударила его по голове. Бесполезно. Грязные, корявые пальцы извивались между ее грудей как жирные, жадные червяки.

— Прекратите! — вскрикнула София и, сжав кулак, стукнула его в ухо, но снова безрезультатно. Ее слабые попытки защититься лишь забавляли пьяного приставалу.

— А ты ничего, крошка, — промычал он, довольно ухмыляясь. — Мне нравится, когда девчонка сопротивляется.

Паника начала охватывать Софию. Если проклятый забулдыга обнаружит сверток, ей вряд ли удастся выбраться из этой вонючей харчевни целой и невредимой.

Она собралась было ударить бродягу коленом, но ей не пришлось этого делать.

Пьянчуга, издав вопль боли и удивления, вдруг, словно по волшебству, взмыл в воздух, поднятый парой сильных рук. Бешено вращая глазами, вмиг протрезвев, он повис в воздухе, извиваясь, словно рыба на крючке.

— Не далековато ли ты зашел, Бейнс? — произнес приятный, уверенный баритон. — Пожалуй, будет лучше, если ты оставишь девушку в покое.

Легким движением ее спаситель отбросил Бейнса в сторону. Пролетев несколько футов, грубиян грохнулся на стул, который с громким треском подломился.

Торопливо поправив платье и запахнув плащ, София посмотрела на своего спасителя. Это был высокий джентльмен с темно-рыжими, почти каштановыми волосами, тот самый, на которого она обратила внимание несколько мгновений назад. По крайней мере, он показался ей джентльменом, Его произношение говорило о полученном некогда образовании, а темно-зеленый, довольно элегантного покроя короткий плащ и желтовато-коричневые брюки свидетельствовали о том, что он не пренебрегает модой. Но стоило этому джентльмену согнуть в локте руку, и под тонкой тканью прекрасно сидящего сюртука сразу же обозначилась грубая мускулатура молотобойца или воина.

И в его чертах не было ничего утонченного, хотя от его грубо высеченного лица с бронзовой от постоянного пребывания на солнце кожей просто невозможно было оторвать взгляд.

— Ну сколько раз тебе говорить, Бейнс? Так с женщинами не обращаются.

Его слова были адресованы стонущему на полу нахалу, но его глаза соблазнителя были прикованы к ней. Затем он улыбнулся, и от ленивого изгиба его чувственных губ стал заметен тонкий шрам, наискосок тянувшийся через щеку.

Пожалуй, этот человек и в самом деле опасен. Но в этот момент София готова была расцеловать своего спасителя.

— Приличный способ прикасаться к женщине, — продолжил он, приблизившись к ней, — это подойти к ней вот таким образом. — Он с видом небрежного безразличия слегка оттолкнулся от стойки и выверенным движением поднял свою руку, но, оказавшись в дюйме от ее груди, его пальцы замерли, словно наткнувшись на невидимую преграду.

Нет, у него и в самом деле рот негодяя! Благодарность Софии моментально сменилась возмущением. Ей захотелось влепить ему пощечину и стереть с его лица эту плутовскую усмешку.

— Видишь? — сказал он Бейнсу, шевеля пальцами вблизи ее груди. — Так ты ее не спугнешь.

Грубый смех прогромыхал среди собравшихся вокруг зевак.

Опустив руку, негодяй сказал уже громче:

— Разве я не знаю, как это делается, Мэг?

Все взгляды обратились к соблазнительной рыжеволосой девушке, собиравшей со столов пивные кружки. Не отрываясь от работы, Мэг, рассмеявшись, крикнула:

— Грею лучше всех известно, как обращаться с леди! Еще более громкий взрыв хохота снова потряс пивную.

Даже Бейнс хихикнул.

Грей. Сердце Софии оборвалось. Что там сказал лысый трактирщик, когда она спросила о капитане Грейсоне? «Грей там, у стойки».

— И последнее, что тебе необходимо запомнить, Бейнс, — продолжал Грей. — Для начала ты всегда должен предложить даме выпить. — Грейсон обвел взглядом зевак, и те, словно ничего не произошло, вернулись к своей выпивке. С самонадеянной усмешкой мужчина повернулся к Софии: — Итак, что вам?

София смотрела на него и молчала. Она не знала, что ответить, но определенно знала другое: в ее жизни наступила черная полоса.

Эта нависшая над ней хорошо одетая глыба и есть капитан Грейсон с «Афродиты». А бриг «Афродита» — это единственный корабль, который должен отплыть на Тортолу на этой неделе. На следующей неделе должны быть еще корабли, но для Софии следующая неделя была равна следующему году. Ей необходимо попасть на Тортолу. И попасть как можно быстрее. Значит, ей нужен этот человек, точнее, нужен его корабль, а еще точнее, каюта или хотя бы место на его корабле.

— Похоже, слов благодарности мне не дождаться. — Он бросил взгляд на Бейнса, который, неуклюже ворочаясь, пытался подняться. — Может, вы считаете, что я должен был вздуть этого недоумка? Я бы мог. Но я не люблю насилия. Оно всегда обходилось мне слишком дорого. — Он окинул взглядом ее фигуру. — Но прежде чем я вернусь к своей выпивке, думаю, я, по крайней мере, мог бы узнать ваше имя, мисс?…

София стиснула зубы, мобилизуя все свое терпение.

— Мисс Тернер. Мисс Джейн Тернер.

— Мисс… Джейн… Тернер.

Он, будто поддразнивая, нарочито медленно произнес ее имя, словно пробуя его на язык. София всегда считала свое второе имя самым скучным и простым, какое только можно вообразить. Но, слетев с его уст, даже «Джейн» прозвучало непристойно.

— Что ж, мисс Джейн Тернер, что вы пьете?

— Я ничего не пью. Я ищу вас, капитан Грейсон. Я пришла сюда, потому что хочу, чтобы вы взяли меня на борт. Мне необходимо попасть на Тортолу.

— На «Афродите»? На Тортолу? Какого черта вам там нужно?

— Я гувернантка. Меня ждет место недалеко от Роуд-Тауна.

Ложь без малейшего усилия слетела с ее губ. Он снова, на этот раз внимательно, окинул ее взглядом от шляпки до изящных полуботинок, и от этого изучающего взгляда дрожь прошла по всему ее телу.

— Вы не похожи ни на одну из гувернанток, каких мне доводилось видеть. — Его взгляд остановился на ее руках, и София быстро сжала их в кулачки.

Перчатки. Будь проклято ее тщеславие! Старое платье и плащ горничной вполне подходили для маскировки — их темные бесформенные складки могли скрыть множество огрехов. Но сегодня утром, когда она впервые одевалась без служанки, ее пальцы так дрожали от волнения и холода, что София позволила себе маленькое послабление — свою лучшую пару перчаток; черные, из тончайшей лайки, они были отделаны соболиным мехом и застегивались на крошечные пуговки из черного жемчуга.

Они совсем не походили на перчатки гувернантки. Гувернантки таких перчаток не носят.

На мгновение София испугалась, что он увидит правду.

Чепуха, отругала она себя. Никто и никогда, глядя на нее, не видел правды. Люди видели то, что хотели видеть… послушную дочь, невинную девушку, красавицу из высшего общества, застенчивую невесту. И этот капитан торговой посудины такой же. Он увидит в ней лишь пассажирку, с которой можно будет получить пару золотых.

Уже довольно давно София научилась лукавить — ведь легко лгать, когда понимаешь, что в действительности никто не хочет знать правду.

— Симпатичные, правда? Это подарок. — Не сняв роскошной перчатки, она достала письмо и протянула Грейсону потертый, со следами трансатлантического путешествия конверт. — Здесь предложение места, если вам угодно будет взглянуть. — Она коротко помолилась, чтобы ему не было угодно. — От мистера Уолтема с плантации «Элеонора».

— Уолтема? — Он рассмеялся и отмахнулся от письма. Не мешкая, София засунула письмо в карман плаща.

— Мисс Тернер, вы даже не представляете, на какие передряги себя обрекаете. Я уж не говорю о том, что само плавание через океан сопряжено со множеством опасностей: суровый корабельный быт, тропические болезни…Впрочем, все это ерунда по сравнению с детьми Джорджа Уолтема — вот уж кто воистину мор, глад и семь казней египетских, с которыми вам, при вашей деликатности, не справиться даже в этих великолепных перчатках.

— Так, значит, вы знакомы с этим семейством? — София постаралась, чтобы вопрос прозвучал непринужденно, хотя про себя она с досадой чертыхнулась. Ей и в голову не приходило, что капитан торгового брига может водить знакомство с Уолтемами.

— О, я знаю Уолтема, — продолжал он. — Мы выросли вместе. Плантации наших отцов располагались по соседству. Джордж старше меня на несколько лет, и он всегда был инициатором наших проделок.

София подавила стон. Капитан Грейсон не просто знал мистера Уолтема — они были соседями и друзьями! Все ее планы, все ее хитроумные комбинации… рухнули как карточный домик под тяжестью этого обрывка информации.

Грейсон продолжил:

— И вы путешествуете одна, без компаньонки?

— Я могу о себе позаботиться.

— Ну конечно. И Бейнса я оторвал от вас ради собственного развлечения. Конечно, ведь это была просто милая шутка, так свойственная нам, морякам.

Он посмотрел на нее глубоким изучающим взглядом, и София почувствовала себя вывернутой наизнанку перчаткой — словно все швы и необработанные края кожаных лоскутов вылезли наружу. София медленно вздохнула, чтобы остановить выступающий на щеках румянец.

— Мисс Тернер, — сухо произнес он, — я уверен, что вы со своим богатым женским воображением представляете себе плавание в Вест-Индию как какое-то великолепное романтическое приключение. Но вы глубоко заблуждаетесь. Там, куда вы собираетесь отправиться, вы не найдете ни приключений, ни романтики. В лучшем случае вы столкнетесь с невыразимой скукой. В худшем — вас ждет ранняя смерть.

София испуганно моргнула. Слова Грейсона заставили ее задуматься, но она решительно отогнала все опасения. В конце концов, она не собирается там оставаться. Взяв со стойки шляпу, капитан подал ей руку.

— Прошу вас. — София нерешительно взяла мужчину под руку. О Боже, это было все равно, что обнять зачехленный ствол пушки! Не обращая внимания на теплое покалывание где-то под ложечкой, она широко раскрыла глаза, стараясь, чтобы в ее голосе прозвучала искренняя мольба. — Прошу вас, вы должны взять меня на корабль. Мне больше некуда идти.

— О, я уверен, вы что-нибудь придумаете. Такая хорошенькая, как вы… В конце концов, — сказал он, чуть помедлив, — вы ведь сами можете о себе позаботиться.

— Капитан Грейсон…

— Мисс Джейн Тернер. — В его голосе зазвучало нетерпение. — Вы зря сотрясаете воздух, взывая к моей чести и порядочности. Любой джентльмен на моем месте давно уже отослал бы вас к вашей родне.

— Да, но ведь вы не джентльмен. — Она вновь схватила его за руку и посмотрела ему прямо в глаза. — Не так ли?

Он застыл. На мгновение все эти налитые мускулы, жесткий высокомерный профиль — все это обратилось в камень. София затаила дыхание.

— Да, — наконец произнес он, — я торговец, и я должен получать прибыль. Так что если вы готовы платить, на бриге «Афродита» для вас найдется каюта.

Облегчение волной окатило ее тело.

— Благодарю вас.

— У вас есть багаж?

— Два сундука. На улице, у носильщика.

— Очень хорошо.

Его губы снова изогнулись в тонкой дьявольской улыбке. Улыбке заговорщика. В улыбке, которую молодая прилично воспитанная леди не должна замечать и уж тем более отвечать на нее улыбкой.

Но, продолжая играть свою роль, София улыбнулась в ответ.

— Да, — пробормотал он, — это будет проблематично.

— Что именно? — спросила она, неожиданно чувствуя себя не расположенной к ссоре.

— Забирать ваши сундуки, когда вы уцепились за мою руку.

— О-о…

Да пропади все пропадом, она действительно буквально вцепилась в его руку. Однако отпустить ее София еще не была готова.

Возможно, ее беспокоил неприятный осадок, оставшийся после эпизода с Бейнсом, но, возможно, она удерживала свою руку на локте мужчины в силу некоего притяжения к загадочной сущности этого человека, грубая сила которого позволяла ему швырять противника как тряпичную куклу и в то же время оставаться обаятельным.

София не могла сказать почему, но это прикосновение позволяло ей чувствовать себя воодушевленной, сильной, живой. Именно этого ощущения она ждала всю свою жизнь.

Сбежав из дома, она обрекла себя на скандальную славу и позор. И вот — он здесь, перед ней.

В это плавание Грей чуть ли не впервые собирался выйти как вполне респектабельный и солидный купец, но, похоже, и на сей раз путешествие начиналось с приключения.

И всему причиной эта изящная, хрупкая гувернантка с фарфоровой кожей и огромными, словно веджвудские чайные чашки, синими глазами, которыми она испуганно смотрела на него. Она выглядела так, словно может разбиться от любого его неосторожного прикосновения, а ее глаза молили его, упрашивали, требовали: «Пожалуйста, спасите меня от этого грязного пьянчуги. Пожалуйста, возьмите меня на свой корабль и отвезите на Тортолу. Пожалуйста, сорвите с меня это отвратительное платье и бросьте меня в омут плотских удовольствий…»

Что ж, если она невинная девушка, то, возможно, она просто не знала тех слов, которыми можно было бы высказать последнюю просьбу. Но Грей, будучи человеком бывалым, мог понять ее мольбу и без слов, правда, сейчас ему хотелось лишь одного — несколько остудить охватившее его возбуждение.

Наверное, если он позволит этой молодой очаровательной незамужней леди совершить подобное путешествие без сопровождения, то вряд ли совершит благородный поступок. С другой стороны, если он ей откажет, кто знает, в какую еще передрягу она может попасть.

Проклятие! После стольких лет, проведенных в беспутстве и кутежах, Грей начал понимать, что в силу многих причин настала пора менять свою жизнь и становиться почтенным, серьезным человеком. Но проблема заключалась в том, что за годы бездумных кутежей его нравственный компас заржавел от долгого бездействия.

И тем не менее… он никогда не переходил определенных границ. И теперь, когда эта гувернанточка поставила его перед сложным выбором, Грей вернулся к своему обычному способу принятия решений: прикинул, что для него выгоднее. Мисс Джейн Тернер — пассажир. У него на корабле есть свободные каюты. Значит, решение лежит на поверхности. Он торговец, а ее предложение — обычная сделка. Только сделка, и ничего более.

И поэтому ему совершенно ни к чему изучать изящную алебастровую чистоту ее скул.

Грей взмахнул рукой, подзывая носильщика.

— Вещи дамы, — коротко скомандовал он.

Сильными руками носильщик обхватил более крупный из двух ее сундуков. Грей подхватил тот, что поменьше. Сделав пару шагов, он заметил, что ее рядом нет.

Он выдержал продолжительную паузу, а затем бросил через плечо:

— Идемте же. Я отведу вас на «Афродиту». Вам следует познакомиться с капитаном.

Глава 2

«С капитаном?»

София стояла, изумленно глядя ему вслед. Неужели он только что сказал, что познакомит ее с капитаном? Если капитаном является кто-то другой, то кто же этот человек?

Ясно было одно. Кем бы он ни был, ее сундуки у него.

И он уходит. София подхватила свои юбки и засеменила за ним. Обходя снующих повсюду матросов, пустые и полные бочонки и огромные бухты просмоленных канатов, она безропотно проследовала вслед за ним вниз, к пристани. Впереди неясно вырисовывались темные мачты множества кораблей.

Несколько запыхавшись, София нагнала широко шагавшего Грея, у самой кромки причала.

— Но… разве не вы капитан Грейсон?

— Я мистер Грейсон, владелец «Афродиты» и совладелец ее груза. — Он поставил сундук у кормовой скамьи шлюпки.

Владелец. Что ж, это несколько проясняло положение дел. Должно быть, хозяин таверны просто ошибся.

Тем временем носильщик поставил ее второй сундук рядом с первым, и мистер Грейсон отпустил его, протянув монету и бросив пару слов. Широко расставив ноги в великолепно отполированных гессенских сапогах и утвердившись на безбожно качавшейся шлюпке, Грейсон протянул ей руку:

— Мисс Тернер?

София, робко ступая, подошла к самому краю причала и протянула ему руку, по-прежнему затянутую в перчатку. Увидев раскачивающееся суденышко, она замерла, не зная, как ступить на борт, чтобы не оказаться в холодной темной воде.

Но все произошло очень быстро. Как только ее пальцы коснулись его ладони, Грейсон крепко сжал ее руку, и София буквально взлетела в воздух, успев лишь коротко, по-мышиному пискнуть. Мгновение спустя она стояла в лодке, прижимаясь к крепкой груди Грейсона, а его рука обвивала ее талию. Он сразу же отпустил ее, но лодка качнулась и София вновь оказалась в его объятиях.

— Не двигайтесь, — пробормотал он, слегка улыбнувшись. — Я вас держу.

Неожиданный порыв ветра сорвал с его головы шляпу. Грей будто и не заметил этого, но София заметила. Сейчас она замечала все. Еще никогда в жизни она не чувствовала себя такой напряженно-внимательной. Ее нервы были натянуты, как струны арфы, а ее чувства обострились до предела.

То ли от физического напряжения, то ли от избытка медленно кипящей мужской силы, этот человек излучал жар. Холодный ветер обдувал их, но Грей был горячим. Он крепко прижимал ее к своей груди, и ощущение было восхитительным, соблазнительный жар проникал сквозь все одежды Софии — плащ, платье; корсет, рубашку, нижнюю юбку, чулки, панталоны, он зажигал желание и вспыхивал искрами неясной тревоги. В самом деле, положение становилось довольно опасным. Чем сильнее он прижимал ее к своей груди, тем вероятнее становилась опасность раскрытия ее тайны: под корсетом ее платья был запрятан плотный и довольно увесистый сверток с документами и золотыми монетами.

Решительно оттолкнувшись от него, она почти упала на скамейку и как можно плотнее запахнула плащ. За спиной Грея бриз бросил его шляпу в пенистый водоворот, но он по-прежнему не замечал потери.

Однако ее движение, которое Грей, похоже, принял за жест смущения, он заметил и покровительственно улыбнулся ей:

— Не переживайте, мисс Тернер. У вас там нет ничего, чего бы я не видел раньше.

Ну, раз так, она ему ничего не скажет. Прощай, шляпа.

В определенном смысле он прав. Вероятно, у нее нет ничего, чего бы он не видел раньше. Но вряд ли он мог видеть такую сумму у гувернантки, потому что если у женщины есть такие деньги, она не станет искать место гувернантки.

Она должна дождаться своего двадцать первого дня рождения, и тогда ей можно будет вернуться в метрополию и вступить в свои имущественные права. А для того, чтобы она могла выполнить все задуманное, руки мужчин не должны касаться ее корсета.

Отвязав шлюпку, мистер Грейсон устроился напротив нее на широкой доске, заменявшей скамью, и взялся за весла.

— У вас нет гребца? — спросила она. Их колени практически соприкасались, и София отодвинулась, чуть нервно убрав колени в сторону.

— В данный момент нет.

Подняв весло, Грейсон оттолкнулся от причала.

София нахмурилась. Несомненно, это необычно, чтобы владелец судна и совладелец груза сам сидел на веслах и управлял шлюпкой. Но ведь не менее необычно, чтобы владелец корабля и совладелец груза был здоров как бык. Когда лодка вышла на открытую воду, Грей начал грести в полную силу, и широкие ритмичные движения тут же очаровали ее. Мягкие всплески весел, взрезающих воду, уверенные движения его рук, мускулы, радостно играющие под курткой, снова и снова, снова и снова…

София одернула себя. Именно таких наблюдений ей следует избегать.

Она с неохотой оторвала глаза от его мускулистых плеч и перевела взгляд на более благопристойный объект.

Жженая охра. Чтобы передать цвет его волос, она взяла бы за основу жженую охру и смешала с небольшим количеством неразбавленной умбры и — в этот момент лодку осветил прорвавшийся сквозь тучи яркий солнечный луч — капелькой киновари. На висках, где короткие бачки были зачесаны к ушам, умбры можно чуть добавить. Здесь понадобился бы легкий акцент, но разлохмаченные легким ветерком волосы требовали свободных извилистых мазков, прослоенных оттенками янтаря. Вполне подошел бы индийский желтый, решила она, но не чистый, а осветленный свинцовыми белилами.

Это умственное упражнение немного успокоило ее. Наверное, София никогда не сможет укротить бушующие в ней мятежные страсти, но дать им возможность воплотиться в искусстве в ее силах.

— Скажите, мисс Тернер, вы, случаем, не сбежали из монастыря?

Одним движением он развернул лодку, умело притопив одно весло.

— Сбежала? — Ее сердечко застучало так, что, казалось, вытолкнет спрятанный под корсетом кошелек. — Я же вам сказала, что я гувернантка. И я вовсе не сбегала, ни из монастыря, ни откуда-то еще. Почему вы вдруг спросили?

Грей усмехнулся:

— Потому что вы, простите, уставились на меня так, словно в жизни не видели мужчину.

У Софии загорелись щеки. Она «уставилась». Хуже того, оказалось, что она совершенно не в силах оторвать от него взгляд. Неприятное происшествие в таверне, глупое смущение на причале, не говоря уж о ее собственном волнении и вполне естественных страхах, — все это до сих пор не давало ей возможности прямо посмотреть в его глаза.

И вот эти глаза открыто бросают вызов ее творческому воображению.

Глубокая чернота зрачков была обведена тонкой полоской синего цвета, более темного, чем берлинская лазурь, но светлее, чем индиго. Больше всего здесь подошел бы ультрамарин — самая дорогая краска из синих оттенков, которую она не могла себе позволить даже при том достаточно щедром денежном содержании, которое получала от своего отца. Дальше, внутри этого ярко-синего кружочка, переливалось целое море оттенков — в один момент появлялся почти зеленый, в следующий — совершенно серый, затем вдруг в тени густых ресниц вспыхивала стальная голубизна.

Он снова рассмеялся, и смешливые кремневые искорки заплясали в синеве его глаз.

Словно зачарованная, София продолжала смотреть на него.

С трудом отведя взгляд, она увидела, что их шлюпка приближается к тщательно отдраенному борту корабля. Тихонько кашлянув, чтобы придать голосу необходимую жалостливость, она тоном скромной девочки обратилась к нему:

— Простите меня, мистер Грейсон. Я лишь пытаюсь понять, кто же вы такой. Я думала, что именно вы капитан этого корабля.

— Что ж, — сказал он, крепя на шлюпке брошенные с борта корабля лини, — теперь вы знаете, что это не так.

— В таком случае могу я иметь удовольствие узнать имя капитана?

— Несомненно, — сказал он, затягивая замысловатые узлы. — Это капитан Грейсон.

Она уловила в его голосе ухмылку еще до того, как качнула головой в знак подтверждения. Он что, дразнит ее?

— Но вы сказали…

Прежде чем София смогла сформулировать свой вопрос или просто решить точно, какой вопрос она собирается задать, мистер Грейсон отдал команду матросам на корабле и шлюпка взмыла вверх. Ойкнув от испуга, София крепко ухватилась за скамью, рискуя занозить руку. Нещадно раскачиваясь, шлюпка быстро поднималась наверх.

Когда они достигли уровня палубы, мистер Грейсон встал. С той же уверенной силой, которую он продемонстрировал на причале, Грей обхватил ее за талию, перекинул через поручни корабля и настолько быстро опустил на доски палубы, что у нее подкосились ноги. Чтобы не упасть, София ухватилась за поручни. Тем временем матросы подняли на борт ее сундуки. Теперь она и все, что у нее было в этом мире, находились на этом просмоленном деревянном судне с поскрипывающими над головой мачтами. Корабль слегка тряхнуло проходящей волной, и головокружение вынудило Софию закрыть глаза.

— Мисс Тернер?

Она повернулась, чтобы взглянуть на мистера Грея… или капитана… на него, кем бы он ни был.

Но вместо него она увидела перед собой другого человека. Абсолютно другого.

Ей и раньше доводилось видеть людей такого типа. Многие из самых знатных семей Англии держали в услужении чернокожих. На самом деле в высшем свете было модно держать таких лакеев — их присутствие намекало на прибыльные колониальные вложения, а кожа цвета эбенового дерева составляла эстетически приятный контраст с напудренным париком.

Но кожа этого мужчины не была эбеновой. Скорее, ее оттенок можно было сравнить с теплым глянцем спелого лесного ореха или крепкого чая, осветленного капелькой молока. Парика на нем не было вообще, а была высокая серая шляпа, под которой были заметны коротко остриженные, слегка вьющиеся каштановые волосы. Его темно-синий прекрасно скроенный и элегантный сюртук сидел на нем как на лондонском денди. Правильные черты лица и внимательные золотисто-карие глаза дополняли портрет незнакомца.

Он был красив и, к огромному смущению Софии, казался смутно знакомым.

— Мисс Тернер, — мистер Грейсон выступил вперед, — позвольте мне представить вам капитана Джошуа Грейсона.

Она отвела взгляд от темнокожего щеголя и недоуменно, даже сердито, посмотрела на него:

— Но вы говорили, что это вы мистер Грейсон.

Оба мужчины улыбнулись. София возмущенно поджала губы.

— Я и есть мистер Грейсон. А это, — он хлопнул рукой по плечу темнокожего мужчины, — капитан Грейсон.

Она переводила взгляд с одного на другого и обратно.

— У вас одно и то же имя? Их улыбки стали еще шире.

— Ну конечно, — с деланным равнодушием произнес мистер Грейсон, хотя тонкий шрам на его щеке изогнулся вверх, словно поддразнивая ее, — как и у всех братьев.

Грей с удовлетворением наблюдал, как румянец начал покрывать эти гладкие нежные щеки. Возможно, он несколько чересчур наслаждался замешательством девушки, но, черт побери, с того момента как он в таверне оторвал от нее Бейнса, он всем наслаждался немного чересчур. Тем, как идеально ее талия легла в его согнутую руку. Тем, как ее нежное хрупкое тело прижималось к нему, когда они стояли в раскачивающейся шлюпке. Тем, как пахли ее волосы и кожа, этим чистым женственным запахом — неуловимой смесью пудры, розовой воды и чего-то еще, что он никак не мог определить. Что-то забытое, но такое сладкое.

Так что сейчас он с облегчением позволил ей изумленно разглядывать брата.

— Братья?

Она переводила взгляд с Грея на Джосса и обратно. Казалось, ее взгляд, став более острым, сосредоточился где-то позади него. У Грея даже возникло желание повернуться и посмотреть через плечо.

— Конечно же, — медленно произнесла она, склонив голову набок. — Как это я сразу не сообразила? Слегка квадратный кончик мочки и небольшая выемка сразу под ней…

Грей с Джоссом обменялись удивленными взглядами. Какие, черт возьми, выемки и кончики?

— У вас одинаковые уши, — закончила она, приседая в легком изящном реверансе и чуть-чуть улыбаясь самыми уголками губ.

После небольшой заминки Грей тихо рассмеялся. Только теперь он понял, почему находил удивительно чарующей ту самоуверенную грацию, которая была в каждом ее движении. То были жесты удовлетворения, а не обороны. Вот и сейчас она сделала реверанс не потому, что хотела понравиться, а потому, что была довольна собой.

Одним словом, она сама себя похвалила.

И будь он проклят, если ему не хотелось поаплодировать ей. Теперь он готов был поставить на кон свой корабль, что она не из тех, кто нанимается в услужение. Благородное происхождение не мог скрыть даже ужасный наряд… Из богатой семьи, размышлял он, для которой настали трудные времена. Шикарные перчатки лишь намекали на правду, но в манере держаться заключалось признание. Грей умел разглядеть истинное качество товара, скрытое под слоем грязи, а мисс Тернер… миссТернер — высшего качества.

Она выпрямилась.

— Для меня честь познакомиться с вами, капитан Грейсон.

— И для меня, — ответил Джосс, слегка поклонившись. — Вы путешествуете без сопровождения, мисс Тернер?

— Да, меня ждет место, недалеко от Роуд-Таун.

— Она должна стать гувернанткой у сорванцов Джорджа Уолтема, — вмешался в разговор Грей. — Нет необходимости говорить, что я пытался отговорить ее от такой неблагодарной работы.

— Мисс Тернер. — Голос Джосса стал серьезным. — Как капитан этого судна, я также должен поставить под сомнение благоразумие подобного путешествия.

Софии неожиданно стало зябко, и она поплотнее запахнула свой плащ.

— Я… у меня есть письмо от мистера Уолтема.

— Пожалуйста, не поймите меня превратно, — сказал Джосс. — Меня заботит не ваше поступление на службу, а ваша репутация. Кроме вас, на борту этого корабля нет пассажиров.

Нет пассажиров? Грей кашлянул. Джосс бросил на него взгляд.

— Не считая моего брата, конечно. Молодая незамужняя женщина, пересекающая Атлантику без компаньонки…

К чему клонит Джосс? Грей вопросительно посмотрел на брата. Он ведь не собирается отказать ей?

— Возможно, вам лучше подождать. «Перегрин» отплывает на Тортолу на следующей неделе.

Черт побери! Он и в самом деле собирается отказать ей.

— О нет, — запротестовала она. — Прошу вас, капитан. Я ценю вашу заботу о моей репутации. Если бы у меня были другие перспективы помимо этого места, если бы у меня были друзья, которые стали бы противиться моему отъезду, я бы разделила вашу озабоченность.

Но дело обстоит так, и я заявляю вам об этом с полной откровенностью, — она сглотнула, — здесь не осталось никого, кого бы это обеспокоило.

Грей изо всех сил пытался сделать вид, что только что не услышал самого важного.

А она продолжала:

— Если вы можете обеспечить мою безопасность, капитан Грейсон, я обещаю, что буду вести себя в строгом соответствии с корабельными правилами.

Тяжело вздохнув, Джосс переступил с ноги на ногу.

— Мисс Тернер, мне очень жаль, но…

— Прошу вас, — взмолилась она, коснувшись своей изящной рукой руки его брата. — Вы должны взять меня с собой. Мне больше некуда идти.

Выражение лица Джосса смягчилось. Грей с облегчением понял, что он не единственный, на кого действуют эти широко раскрытые, молящие глаза. В то же время, по совершенно не поддающейся объяснению причине, этот факт вызвал раздражение, будто кто-то посмел покуситься на то, что должно принадлежать только ему.

— Имейте сострадание, капитан Грейсон. Мисс Тернер наверняка очень утомлена. — Грей окликнул старого стюарда, хромавшего по палубе: — Стабб, будь любезен, проводи мисс Тернер в дамскую каюту. Седьмая койка свободна, я полагаю.

В ответ Стабб удивленно хмыкнул:

— Думаю, они все свободны.

Ну да. Но все они будут заполнены на обратном пути, из-за снизившихся прибылей сахарных плантаций. Теперь мало кто плывет в Вест-Индию, разве что миссионеры-методисты да изредка миловидные гувернантки.

По-видимому, признав свое поражение, Джосс поклонился:

— Добро пожаловать на борт «Афродиты», мисс Тернер. Надеюсь, ваше путешествие будет приятным.

Молодая леди вновь присела в реверансе, затем Стабб повел ее к узкому трапу, ведущему на нижнюю палубу.

Грей проследил, как мисс Тернер спускается в нутро корабля, осознавая, что, к счастью или к несчастью, но это путешествие только что стало гораздо интереснее.

— А где Бейнс? — вдруг спросил Джосс. — С чего это вдруг ты сам сидел на веслах? Он что, появится с каким-то грузом?

— Нет. Я его списал с корабля.

— Списал? Какого черта?

— У него что-то с глазами.

Любого человека, принявшего мисс Тернер за портовую шлюху, можно считать слепцом. Не говоря уж о том, что Грею не нужен был матрос, который имел обыкновение хватать то, что ему не положено. В прошлых плаваниях такая «предприимчивость» только приветствовалась, но не теперь. Отныне «Афродита» — респектабельный торговый корабль.

Джосс стиснул зубы.

— Ты не имел права этого делать. Он член моего экипажа.

— Дело сделано.

— Не могу поверить. Ты на два часа отправляешься на берег по торговым делам и вдруг меняешь опытного матроса на гувернантку.

— И коз. Я купил несколько коз. Их скоро доставят на борт.

— Черт побери, не заговаривай мне зубы! Экипаж и пассажиры — моя забота. Разве не я капитан этого корабля?

— Да, Джосс, ты капитан, но я вкладчик и я не хочу, чтобы Бейнс терся возле моего груза, и уж, коль скоро мне удалось заполучить пассажира, я не собираюсь от него отказываться.

— Если ты думаешь, что я верю, что твой интерес к этой девушке ограничивается несколькими фунтами стерлингов, которые можно с нее получить…

Грей пожал плечами:

— И они нам не помешают.

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Молодая леди, без сопровождения… — Он искоса посмотрел на Грея. — Это грозит неприятностями.

— С каких это пор «Афродита» стала бояться неприятностей? Мы давно уже погрузили на этот корабль больше неприятностей, чем груза. — Он со слегка вызывающей небрежностью оперся о идущий вдоль борта поручень. — И вообще, может быть, тебе стоит разобраться со своими неприятностями. Год ведь был тяжелый.

Лицо Джосса стало жестким.

— Прошел год, два месяца и семнадцать дней. У меня было достаточно собственных неприятностей, Грей. И я не ищу новых.

Он замолчал и, отвернувшись, задумчиво уставился на воду.

Проклятие! Грей понимал, что не следовало этого говорить. Просто ему не хватало прежнего, бесшабашного Джосса. Он чертовски скучал по своему брату.

Он очень надеялся, что однажды тот, прежний Джосс, освободившись от тянущей его на дно боли, вновь вынырнет на поверхность. Производя его в капитаны, Грей верил, что так все и будет, но сейчас он вдруг с удивлением понял, что шансы на это несколько уменьшились. Действительно, предстоящее плавание по неспокойному океану было самой меньшей из забот Джосса. В этом первом походе капитану предстоит проявить немалую стойкость, чтобы утвердить свою власть на корабле и подчинить себе пятнадцать членов команды. А самому Грею придется балансировать между новичком-капитаном и просоленными морем пройдохами, которые в прежние времена больше старались урвать себе часть груза, нежели сохранить его. Пожалуй, в такой ситуации была скрыта немалая опасность.

Кроме того, Джосс был обеспокоен, и, вероятно, справедливо, появлением на борту молодой привлекательной леди, чье присутствие вполне может спровоцировать среди команды настоящие петушиные бои.

— Я прослежу за ней, — сказал Грей.

— В этом я не сомневаюсь. А кто проследит за тобой? Прервав несколько затянувшееся молчание, Грей произнес, стараясь придать голосу максимальную убедительность:

— Ради всего святого, Джосс. Она просто гувернантка, строгая, добродетельная, чопорная и скучная.

«Нежная, — подумал он про себя, — изящная, милая и загадочная».

— Ага. Значит, ты готов проводить время с горничными, служанками и вообще с любыми девицами, с удовольствием задирающими свои юбки, но гувернантка — не по твоей части?

— Именно так. Посмотри на меня, дружище. — Грей одернул свой дорогой, ладно сидящий сюртук, разгладил бархатные отвороты, затем немного театральным жестом указал на флаг, лениво колыхавшийся на грот-мачте: — Посмотри на этот корабль. Говорю тебе, мои разгульные деньки закончились. Отныне я достойный и респектабельный человек.

— Сюртук поменять легко, гораздо труднее изменить привычки.

Грей тяжело вздохнул. Он никогда не был образцовым братом и, видит Бог, наверное, уже никогда не будет праведником. Джосс может не верить этому, но он работал как каторжный, чтобы начать это дело. И делал это ради них — ради того, чтобы обеспечить их воссоединившейся семье стабильность и положение в обществе, которого их отец лишился десятилетия назад. Сначала Грей смог уговорить серьезных торговцев вложить в его предприятие тысячи фунтов; потом он смог убедить страховщиков, что ему можно доверять и он сумеет доставить груз по назначению. Все это было ох как не просто.

А теперь его собственный брат не доверяет ему, и это не показалось бы столь обидным, если бы не было заслуженным. Грей потер лицо ладонью и заговорил вновь, на этот раз совершенно серьезным тоном:

— Послушай, Джосс. Я не буду приставать к ней.

— Она красивая.

— Я не буду приставать к ней, — медленно повторил Грей. — Но черт возьми, я думал, что ты вовсе не смотрел на нее.

Джосс задумчиво вглядывался в мелкую рябь воды.

— Я овдовел, Грей. Но не ослеп.

«Нет, не ослеп, — подумал Грей. — Просто… окоченел». Когда Джосс повернулся и увидел, что Грей пристально смотрит на него, он улыбнулся и покачал головой:

— А ты знаешь, она права. У нас обоих его уши.

Грей отпустил поручень и выпрямился, запустив руку в свои растрепанные ветром волосы.

— Вот черт, — пробормотал он. — Когда это случилось?

Джосс поднял брови:

— Случилось что?

Грей повернулся вокруг, оглядел палубу и в полном недоумении даже посмотрел за борт.

— Я потерял эту чертову шляпу.

Джосс хмыкнул, готовый рассмеяться.

— Это не смешно. Я только что купил эту шляпу. Мне она нравилась, и, кроме того, этот бобер обошелся мне очень дорого.

Джосс наконец рассмеялся, и, не удержавшись, Грей захохотал вместе с ним. Да, эта чертова шляпа стоила ему целого состояния. Но сейчас она же, пропав столь неожиданно, подарила ему несколько минут веселого беззаботного смеха, и его брат, стоя на палубе «Афродиты», смеялся вместе с ним. Их смех разносился как эхо былых, более счастливых времен.

Грей улыбнулся про себя. Черт возьми, он всегда любил удачные сделки.

Глава 3

Определенно где-то под всеми этими волосами должен быть человек, раздумывала София. Сгорбленный старый стюард шаркающей походкой спускался по узкому трапу, насвистывая незамысловатый мотивчик. Она следовала за ним, осторожно ступая по немилосердно скрипящим доскам.

— Вот мы и пришли, мисс, — объявил он. — Дамские каюты.

Он откинул в сторону тонкую занавеску из темной ткани, и они вошли в небольшое помещение с низким потолком, в центре которого стояли стол и стулья. Из этого кубрика в каюты вели четыре двери, две по каждому борту. Стюард подошел к двери, на которой красовалась лагунная семерка, и с необычайной церемонностью открыл ее:

— Ваша каюта, мисс.

— Спасибо, мистер…

— Просто Стабб, мисс.

— Спасибо, Стабб.

— Гальюн, простите, укромное местечко здесь. — Он кивнул в сторону самой узкой двери. — Пройдете через каюту этим путем, и вы попадете в рулевое отделение, там же хранятся все запасы, а дальше носовой кубрик. А пойдете в другую сторону — там каюты джентльменов, камбуз, потом капитанская каюта и ближе к корме каюты помощников капитана. Ну, а если вам что-нибудь понадобится, просто позовите меня, мисс.

— Спасибо, Стабб.

— Я принесу ваши сундуки через минуту.

Он склонился в столь экстравагантном поклоне, что бахрома его бороды чуть не подмела пол кубрика.

София вошла в каюту, закрыла дверь и огляделась. Впрочем, оглядываться в этой каморке не было никакой необходимости. Шкаф — первое, что пришло ей на ум, хотя посудные и уж тем более платяные шкафы в городском доме ее семьи в Мейфэре были куда больше. В каюте была узкая койка, прикрепленная к стене достаточно высоко, небольшой рундук для хранения вещей под койкой и маленький складной письменный столик у стены.

Вздохнув, София вернулась в общий кубрик и присела за стол, опустив голову на руки.

Неужели у нее начинается морская болезнь? Но мягкое покачивание пришвартованного корабля никак не могло вызвать такое головокружение. Все судно, казалось, было полно противоречий. Капитан, который не был капитаном. Гувернантка, которая не была гувернанткой. Двое мужчин — причем один белый, второй темнокожий, — которые утверждают, что являются братьями.

Ах да. Конечно же, они лишь сводные братья. Несколько запоздалое осознание очевидного слегка успокоило Софию. Значит, поток ее сознания не был перекрыт окончательно, он просто неожиданно замедлился, превратившись в тонкий и ленивый ручеек.

И она хорошо знала, кто виноват в этом.

Откуда у него этот шрам? Такой тонкий и прямой, идущий наискосок от ямки на подбородке до уголка рта. Наверняка от какого-то лезвия. Возможно, это следствие случайного удара ножом во время потасовки в публичном доме. А может быть, какой-то благородный человек вызвал его на дуэль, чтобы наказать за оскорбление некой излишне доверчивой юной леди. Такой удар мог оставить легкий удар рапиры. Но если уж он не смог вернуться с дуэли невредимым, то что же стало с его противником?

Ее воображение разыгралось вовсю, перед глазами вставали живые картины, нарисованные в мельчайших подробностях.

— Вот ваш багаж, мисс.

София вздрогнула и резко вскинула голову.

В дверь кубрика в венчике седых волос входил Стабб; за ним следовали два матроса, несли ее сундуки. Обернувшись к матросам, стюард отдал указание:

— Вещи в седьмую каюту.

Матросы поставили сундуки, и София встала, чтобы поблагодарить. Однако в этот момент корабль так сильно накренился, что она вновь оказалась сидящей на стуле.

— С якоря сниматься! — Эта команда эхом прокатилась по кораблю. — По местам стоять!

Трое мужчин поспешили по узкому трапу обратно на палубу, и София, не мешкая, последовала за ними.

Какая славная волнующая суета ожидала ее наверху!

Некоторые матросы, подбадривая себя криками, тянули канаты, другие, словно пауки, ловко карабкались по вантам. Вытянув шею и прикрыв ладонью глаза от солнца, София заворожено наблюдала за их быстрыми уверенными действиями. Один за другим на ее глазах разворачивались полотнища прямых парусов — по четыре на каждой из двух возвышающихся мачт, и тут же ветер наполнял паруса, раздувая их, словно шеи квакающих лягушек.

Она подошла к фальшборту и, крепко уцепившись за поручни, простояла там некоторое время, наблюдая, как постепенно все шире становится река, как стихает глухой гомон Грейвсенда, растворяющийся в пасторальном спокойствии. Совершенно неожиданно для нее Темза выплюнула корабль в широкий бурлящий бассейн. Им еще только предстояло достичь открытого моря, но по каждому борту островки земли становились все более отдаленными по мере того, как течение вырывало «Афродиту» из объятий Англии. Дневной свет угасал, и полосы сгущающегося тумана ложились на ее плечи и застилали глаза, делая расплывчатым вид далеких уже известняковых берегов.

Сдержав ребяческое желание помахать на прощание берегу рукой, София, чтобы не потерять равновесия, прислонилась к какому-то деревянному выступу — качка становилась все сильнее. Неожиданно корабль поднялся на большое возвышение, потом нырнул в серо-зеленую впадину. Фонтан холодных мелких соленых брызг стремительно взлетел, обильно оросив глаза и щеки Софии.

Это все из-за тумана, сказала себе она. Или из-за мерного, словно в колыбели, покачивания корабля. А может, все дело в надвигающейся темноте и приглушенном реве моря, который впервые за много лет заставлял ее чувствовать себя такой маленькой.

И такой одинокой.

Но неожиданно ее одиночество было нарушено.

— Уже страдаете от тоски по дому? Или просто от морской болезни?

Рядом с ней, опершись на поручень, стоял мистер Грейсон.

София старалась не смотреть на него. Прошло несколько томительных секунд, и он, так и не дождавшись ответа, сказал:

— Я бы мог предложить вам несколько слов утешения, но они вряд ли вам помогут. Этим надо переболеть, потом станет легче.

Она не спросила, какую из двух болезней он имеет в виду. Вероятно, обе, подумала она.

— А волны всегда такие большие?

София обернулась, но рядом никого не было. Громкие голоса откуда-то из поднебесья заставили ее поднять глаза вверх. Перекликаясь, матросы вновь сновали по вантам, подтягивая канаты и сворачивая часть парусов. От одного только вида раскачивающихся на фоне зеленоватого неба фигурок у нее засосало под ложечкой. София еще крепче вцепилась в поручни и закрыла глаза.

— Будь благоразумен. Всего лишь несколько тучек, — раздалось негромкое бормотание у нее за спиной.

— Да, несколько больших черных туч на западе. Ты не хуже меня понимаешь, что надвигается шторм.

— Не такой уж страшный. «Афродита» переносила и более сильные. Возьми рифы на топселе и держи наготове подвахтенных.

Последовала напряженная пауза.

— Только не в Даунсе, — раздался краткий ответ. — Есть риск сломать мачту в первую же ночь в море. Мы бросим якорь, свернем паруса и переждем.

— Джосс, ты ведешь себя…

— Я веду себя как капитан этого корабля, Грей. И если ты не будешь проявлять ко мне должного уважения, я прикажу тебе спуститься вниз. — Голос зазвучал еще тише. — А если ты будешь противоречить мне в присутствии команды, я прикажу бросить тебя в корабельный карцер.

В лицо Софии вновь швырнуло россыпь брызг, и от неожиданности она открыла глаза. Стряхнув влагу с ресниц, она медленно повернула голову, всматриваясь в силуэты братьев.

— Брэкетт! — Это крикнул капитан, перекрывая голоса матросов.

Через несколько секунд к нему подошел высокий худощавый мужчина. Туман не позволял разглядеть черты его лица, но хорошо было видно, что моряк, несмотря на усиливающуюся качку, стоял абсолютно прямо, словно ружейный шомпол.

— Мистер Брэкетт, — сказал капитан, — проследите, чтобы все пассажиры, — он бросил многозначительный взгляд на недовольно хмурившегося брата, — вернулись в свои каюты. Убрать топсели и быть готовыми отдать якоря.

— Да, капитан.

Твердо шагая, мистер Брэкетт скрылся в тумане, разрезая его рваные клочья своими острыми скулами и тонким как лезвие носом. Раздались отрывистые команды, и матросы засновали по кораблю с удвоенной энергией.

— Пойдемте, мисс Тернер.

Стабб тронул ее за локоть и легонько подтолкнул к трапу на квартердек. Нетвердой походкой она пересекла палубу, непроизвольно считая перекатывавшиеся под килем корабля волны.

Когда они, наконец, благополучно спустились вниз, Стабб оставил ее, но вскоре вернулся, держа в руке сшитое из кожи ведро. За стариком шел невероятно высокий и широкоплечий чернокожий матрос, которому пришлось согнуться почти вдвое, чтобы кое-как протиснуться в каюту.

— Извините, мисс. Леви придется задраить иллюминаторы.

— Задраить иллюминаторы?

Слово показалось Софии настолько страшным, что она ухватилась за стол, пытаясь понять, что же за этим кроется.

— Не волнуйтесь, мисс, это всего лишь ставни, поверьте, морской пейзаж вам очень скоро надоест, — усмехнулся стюард.

Как ни старался Леви двигаться осторожно, он все-таки слегка подтолкнул Софию, пробираясь к небольшому круглому окошку — единственному и довольно слабому источнику света. В руках Леви держал медный диск, по краям которого было просверлено несколько отверстий.

Стабб поднял принесенное ведро и протянул его Софии:

— Вам это, вероятно, понадобится.

София испуганно посмотрела на кожаную емкость.

— И не бойтесь волн, мисс. Вот если будут молнии, тогда придется попереживать.

— Молнии? — Перспектива попасть в настоящий шторм, да еще и с грозой, совсем не радовала Софию.

— Да. Странные вещи происходят, когда молния ударяет в корабль. Она как безумная начинает прыгать по всему кораблю, и беда тому матросу, на котором окажется хоть что-нибудь металлическое. — Стабб тряхнул своими бакенбардами. — А с чего бы, вы думаете, поседела моя борода? — Он улыбнулся беззубой улыбкой. — У меня вот зубы были золотые. Так все в золу превратились.

— Вы подсмеиваетесь надо мной.

— Ни в коем разе, мисс, — возразил стюард и тут же хитро подмигнул Софии. — Вот хоть у Леви спросите. Он ни словечка не скажет против.

Но и не поддержит, подумала София. С момента своего появления этот чернокожий здоровяк не проронил ни звука. Закончив работу, он, скрестив руки, стоял с каменным лицом и, казалось, способен был поддержать даже Лондонский мост.

— А разве вы еще не слышали? — продолжал старик. — Ведь именно поэтому они зовут меня Стабб [1]. До того как в наш корабль ударила молния, у меня была деревянная нога.

— Деревянная… — София уставилась на голую, покрытую волосами ногу, и Стабб разразился громким беззубым смехом.

— Но вам не стоит переживать, мисс. Такое, хвала Создателю, случается не часто, — по-прежнему ухмыляясь, произнес Стабб и, пятясь, вышел из каюты. — Все будет хорошо.

Как только матросы, прихватив лампу, ушли, София, в каюте которой стало темно, хоть глаз выколи, на ощупь пробралась к своей койке. Впрочем, даже если бы у нее была свеча, при свете которой можно было бы раздеться или распаковать свои вещи, она вряд ли смогла бы удержаться на ногах при такой качке.

София ограничилась тем, что сняла перчатки, потом плащ и достала из складок платья свое «письмо о найме на работу». Неловко копошась, она засунула его за корсаж, туда, где уже покоился кошелек.

Ей крупно повезло, что ни капитан, ни мистер Грейсон не изъявили желания ознакомиться с ним. Подделка могла бы обмануть кого-либо, незнакомого с одной из сторон, но, к ее несчастью, мистер Грейсон был лично знаком с семейством Уолтем.

Все начиналось как забавная шутка. Вечером за обедом в загородном доме София позабавила свою подругу Люси Уолтем, набросав в общем-то довольно глупое письмо кузинам Люси, которые жили на Тортоле и которых она никогда не встречала. В тот момент единственным мотивом Софии было желание подразнить жениха Люси — Джереми Трескотта, графа Кендалла. Но романтика всей этой затеи, мысль о том, что ее каракули поплывут через океан куда-то в тропики, захватила Софию и не отпускала ее. Повинуясь собственному капризу, она отправила письмо, подписавшись именем Люси, но указав собственный лондонский адрес. А потом Люси вышла замуж за Джереми, София обручилась, и Тортола была забыта. Но вот неделю назад София получила ответ, и он подсказал ей необычайный план.

В конверт был вложен новый лист бумаги, адрес немного подправлен, и теперь письмо содержало адресованное Софии Хатауэй, теперь мисс Джейн Тернер, приглашение занять место гувернантки в семействе Уолтем. Все было готово к побегу.

С юных лет София пыталась убежать от реальности с помощью придуманной лжи и грешных, почти безнравственных фантазий. Несколько лет она тайно хранила в альбоме с учебными рисунками фривольные наброски, надежно спрятанные под акварельными пейзажами. Наверное, во всем «Олмаке» она была единственной дебютанткой, которая позволяла себе, грациозно пригубив миндальный ликер, мысленно раздевать ничего не подозревающих джентльменов. Несомненно, кроме нее, ни одна из воспитанниц школы, где царили строгие нравы, не лежала ночью в постели с сорочкой, поднятой до талии, мечтая о пиратах и разбойниках с их грубыми манерами и мозолистыми, но искусными руками.

Она стала законченной обманщицей. И никто не замечал этого; даже любящий ее мужчина, который хотел на ней жениться, был введен в заблуждение.

И вот она сделала это. Она сбежала, решившись на самый грандиозный скандал, какой только можно вообразить, и сделав свое возвращение невозможным. Благодаря ее прощальным запискам сейчас уже половина Лондона уверена, что она сбежала с французским художником по имени Жерве.

И пусть любовное приключение было вымышленным, ее погубленная репутация стала реальностью. Теперь София уже не была прекрасной ленточкой, украшающей приданое в двадцать тысяч фунтов, безделицей, которую можно обменять на связи и титул. Наконец она станет свободной женщиной, которая, живя настоящей жизнью сможет следовать своей истинной страсти.

Ну что ж, если она хочет познать реальную жизнь, ее желание исполняется. Буря ревет вокруг нее, над ее головой, будто осуждая, грохочет гром, словно сама природа задумала подвергнуть испытанию ее храбрость. София как можно плотнее закуталась в свой плащ и сделала несколько медленных вдохов, в глубине души надеясь, что если ей удастся укротить бурю эмоций внутри себя, она сможет укротить и шторм. Ей не удалось ни то, ни другое.

Грей кипел от гнева.

Когда ему, да еще в такой оскорбительной манере, приказали покинуть палубу, он резко повернулся и, зло грохоча сапогами, спустился вниз. Оказавшись в крошечной каюте, он рывками начал стягивать сюртук, но усилившаяся качка и каюта размером с исповедальню в деревенской церкви сделали это простое дело почти невыполнимым. Бормоча проклятия, Грей в какой-то момент особенно нетерпеливо дернул неподдающийся рукав и тут же ударился рукой о деревянную переборку, до крови разбив себе костяшки пальцев.

Когда он приказал приспособить «Афродиту» для перевозки пассажиров, мастер, посмотрев чертежи, предложил ему выбор. Четыре каюты побольше или шесть кают меньшего размера, втиснутые в то же пространство.

Конечно же, Грей предпочел шесть. И не испытывал на этот счет никаких сомнений. Две дополнительные койки означали две дополнительные платы за проезд. Он и представить себе не мог, что однажды ему самому придется занять один из этих скворечников.

Шесть футов площади и без малого двести фунтов рассерженного мужского тела на узкой, словно скамья, койке и ревущий за бортом шторм вряд ли могут способствовать спокойному ночному сну. Грей с тоской вспомнил просторную и удобную капитанскую каюту — свое прежнее жилище на «Афродите». Но, как совершенно справедливо заметил его брат, Грей больше не был капитаном этого корабля.

Бросить его в корабельный карцер — это, кажется, пообещал Джосс? Грей возмущенно рванулся, но ремни, которые удерживали его в этой детского размера кроватке, не дали ему подняться. Сейчас это словосочетание — корабельный карцер — уже не звучало так угрожающе. Наверное, он бы смирился с железной решеткой, с трюмной водой и крысами, если бы при этом смог свободно вытянуть затекающие ноги. Черт побери, эта каюта так чертовски мала, что даже проклятые сапоги снять невозможно! Он раздраженно лягнул переборку, наверняка ободрав новенькое блестящее голенище сапога. Плевать, эти гессенские бутылки все равно ему не нравятся, кроме того, они ему жмут, хотя чертов сапожник обещал, что через пару часов сапоги растянутся и сядут точно по ноге. Какого дьявола он решил, что это хорошая идея — отправиться в это плавание настоящим денди, Грей уже и не помнил. На кого он пытался произвести впечатление? На Стабба?

Нет, не на Стабба.

Бел. Все это было сделано ради Бел.

Грей не забыл, как в прошлом году она смотрела на него с пирса, когда корабль отдавал швартовы. В ее огромных глазах стояли разочарование и скорбь, как на средневековых иконах. Неужели к тому времени она не поняла, что не стоит ожидать от него столь многого? Он никогда не сможет соответствовать идеалу своей младшей сестры. Более того, он не уверен, что вообще какой-либо мужчина сможет это сделать.

Но теперь Грей может показать ей, что он изменился. По крайней мере насколько это было в его силах. Он покончил с безрассудной, хотя и увлекательной жизнью капера и стал успешным торговцем, владельцем корабельного предприятия, у которого помимо «Афродиты» скоро будут готовы еще два корабля и к которому инвесторы выстраиваются в очередь. Теперь он может предложить ей дом в Лондоне, обеспеченную, беззаботную жизнь и почти все, что она пожелает.

Возможно, Бел предпочитает, чтобы он изменился внутренне, чтобы вместо безостановочной погони за состоянием он разбудил свою совесть. Но Грей не хотел терять времени понапрасну. Если подобный ему негодяй имеет хоть какой-то шанс попасть в рай, то этот шанс поддерживает только сила молитв Изабель Грейсон.

Но сегодня ночью молитвы ему вряд ли помогут. На собственном опыте Грей не раз убеждался, что лучшим лекарством от морской болезни были грешные мысли.

Удивительным образом его мысли обратились к мисс Тернер.

Еще совсем недавно он думал, что уже перестал восхищаться женщинами подобного типа, этими изящными английскими розами. Нет, ему подавай эдакую экзотическую орхидею. Чувственную женщину с распущенными волосами и смелыми темными глазами, которая точно знает, чего хочет. Девичий румянец, скромная улыбка — ко всему этому Грей утратил интерес много лет назад.

И все же он думал о ней. Он не мог не думать о ней, как не мог приказать буре утихнуть. Беспокойно ворочаясь на своей койке, он вспоминал ее почти хрупкую красоту, ее тонкий изысканный запах. И ее тело, в течение нескольких секунд прижимавшееся к нему там, на шлюпке. Не только соблазнительное ощущение ее мягких податливых грудей, прижатых к его груди, но и быстрое, словно у перепуганной пташки, биение ее сердца, пробивавшееся сквозь платье и стучавшее в его ребра так, словно плоть ее требовала или, скорее, молила об освобождении.

Грей мотнул головой, отгоняя разгулявшиеся мысли, и вдруг обнаружил, что шторм и глупое метание на крохотной кровати привели к неожиданным последствиям. Один из ремней, фиксировавших его на постели, так перетянул грудь, что, казалось, вот-вот сломает ему ребра.

Пошло все к черту!

Он кое-как расстегнул ремень и с трудом выбрался из постели. Что, черт возьми, с ним происходит? Джосс оказался прав: «Афродита» попала в шторм, и он становится все сильнее.

Опираясь руками о переборки, Грей пробирался к трапу, ведущему с квартердека на палубу. Сейчас он должен быть на мостике, должен сам увидеть, как новый такелаж и основательно подлатанное рангоутное дерево переносят бурю.

Но когда он, наконец, добрался до трапа, его планы переменились. Он увидел мисс Тернер. Она стояла на третьей ступеньке и, каким-то чудом приподняв люк, выглядывала наружу. Если бы Грей был суеверным человеком, то вполне мог решить, что ему явилось привидение. В иссиня-белых вспышках молнии ее кожа, покрытая мельчайшими брызгами соленой пыли, холодно серебрилась, а пальцы, судорожно сжимавшие скобу люка, казались алебастровыми; второй рукой она изо всех сил держалась за перила трапа. Сполохи небесного огня, чередовавшиеся с грохочущей темнотой, только усиливали нереальность увиденного.

— Мисс Тернер, — позвал он, удерживаясь за стену. Она не обернулась.

Грей откашлялся и предпринял вторую попытку:

— Мисс Тернер.

София вздрогнула, и чуть было не отпустила перила.

— Мистер Грейсон. Я… — Ее голос прервался, она отпустила крышку люка и отерла лицо рукавом платья. — Я хотела увидеть шторм.

— Ну, и как он вам?

— Мокро.

Грей тихо и несколько озадаченно рассмеялся.

— И красиво, — продолжила она, когда еще одна вспышка отчетливо высветила черты ее лица. — Здесь, на море, как будто не существует границы между небом и водой и мы все отданы на милость Господа. Это страшно, но как-то варварски красиво.

— Это опасно, вот что я вам скажу.

— Да, конечно.

Еще одна вспышка высветила ее губы, изогнувшиеся в легкой улыбке.

Грей нахмурился. За бортом чертов шторм, а она улыбается? И эта улыбка почему-то будоражит его кровь, а каждая вспышка ослепительного света делает ее еще привлекательнее. Но, святые угодники, ведь сейчас она должна, сжавшись в комочек, лежать на своей койке и умолять Господа спасти ее.

В два шага он пересек разделявшее их пространство и, ухватившись за перила, протянул Софии руку.

— Разумные пассажиры пережидают шторм на своих койках.

— В самом деле? — шепотом проговорила она, беря его за руку. — Тогда кто же мы в таком случае?

Теперь и это уже было опасно. От него не ускользнули ни сдержанная напевность ее голоса, ни дрожь ее влажных от дождя плеч, больше походившая на сдерживаемый трепет и скрытую жажду объятий. Нет, она, конечно, не осознавала своего приглашения, но все эти знаки были, безусловно, понятны Грею. Он видел такую реакцию не однажды, но не льстил себе, поскольку понимал, что это всего лишь инстинкт.

Попавшему в шторм кораблю подойдет любая гавань.

— Для нас это ничего не меняет. Мы те, кто мы есть, — сказал он, помогая ей спуститься. Прохладные пальцы девушки в его ладони неожиданно разбудили все его инстинкты. — Я озабоченный ситуацией инвестор, а вы девушка с чересчур богатым воображением. А теперь отправляйтесь обратно в свою каюту.

Молнии больше не сверкали, но глаза Софии светились собственным огнем.

— Но я…

— Здесь небезопасно. — Он рывком распахнул дверь в дамский кубрик и слегка подтолкнул ее. — Отправляйтесь в постель, мисс Тернер.

«Да, отправляйся в постель, — подумал он, когда София, не проронив больше ни слова, закрыла за собой дверь. — Отправляйся в свою постель, пока я не затащил тебя к себе».

Глава 4

София вздрогнула и проснулась, одинокая и совершенно дезориентированная в темноте. Первым отреагировало сердце, которое стало с неистовой скоростью прокачивать по ее жилам почти панический страх. Она прижала руку к груди, и пальцы ее наткнулись на кошелек. В памяти сразу же всплыло все, что произошло с ней за последние сутки.

София осторожно повернулась на бок. Все ее тело ныло от боли, а еще сырые юбка и плащ не давали ей подняться. Может, ей вообще не стоит двигаться?

Глубоко вздохнув, не обращая внимания на ноющие члены, София соскользнула с Койки и распахнула дверь своей каюты.

Она стремительно рванулась к трапу, ведущему наверх, к солнцу и свежему воздуху. Приоткрыв люк, она выглянула наружу и увидела серый рассвет, и в тот же миг легкий соленый ветерок дунул ей в лицо, слегка пощипывая уши, и она глубоко вдохнула бодрящий воздух.

Секунду поколебавшись, София решительно выбралась на верхнюю палубу, но при такой качке сохранять вертикальное положение оказалось совсем не просто, и, чтобы не упасть на грубо отесанные доски, ей пришлось широко расставить ноги. Наверное, корабль попал в какой-то водоворот — у нее все кружилось и раскачивалось перед глазами; опустив голову, она сосредоточила взгляд на досках палубы и решительно сделала один шаг. Потом еще один.

Но тут палуба неожиданно накренилась, колени у нее подкосились и София, неловко раскинув руки, начала падать.

Ее поймали.

— Держитесь.

Две сильных руки подхватили ее. Изогнувшись, она успела поймать внимательный и чуть ироничный взгляд двух серо-зеленых глаз.

А затем ее вырвало прямо на блестящие гессенские сапоги.

— Я… — Она закашлялась и попыталась сплюнуть повисшую на губах отвратительную горечь. Мистер Грейсон по-прежнему железной хваткой держал ее за локти, не позволяя даже отвернуться. — Сэр… Отпустите меня, прошу вас.

— Ни в коем случае. Вы не держитесь на ногах. Идите сюда.

Он увлек ее в сторону, слегка подталкивая и заставляя двигаться мелкими шажками, потом, словно в издевательском вальсе, развернул вправо и, наконец, прислонил к стопке обвязанных канатом ящиков.

— Присядьте.

Она повиновалась, с благодарностью опустившись на занозистые доски.

— Оставайтесь здесь, — скомандовал он. — Я скоро вернусь.

«О, прошу, не надо», — с усталым раздражением подумала София, но как только стихли его шаги, она достала из кармана плаща носовой платок и вытерла лицо. Больше всего сейчас ей хотелось куда-нибудь сбежать и побыть одной. Но голова все еще кружилась, а через пару минут вернулся Грей, неся в руках дымящуюся кружку. Краем глаза София успела заметить, что его сапоги опять блестят как новенькие.

— Выпейте это.

Он буквально впихнул в ее дрожащие руки тяжелую глиняную кружку. Восхитительное тепло разлилось по ее закоченевшим пальцам.

— Что это?

— Чай с патокой и лимоном. И с капелькой рома. — Когда она нерешительно посмотрела на питье, он добавил: — Выпейте. Вы почувствуете себя лучше.

София поднесла кружку к губам и осторожно сделала глоток. Ароматный напиток согрел ее изнутри. Горячая и сладкая, словно сироп, жидкость сразу же смыла противную горечь желчи. Она сделала еще один небольшой глоток.

— Спасибо, — наконец смогла произнести она, не отрывая взгляда от плещущейся в кружке жидкости. — Мне… Я… Я очень сожалею… ваши сапоги…

Он рассмеялся:

— Ну что ж, вам действительно придется об этом пожалеть. — Он присел рядом с ней. София упорно не отводила глаз от кружки. — Черт побери, я терпеть не могу эти сапоги, — продолжал он. — Сегодня утром я в очередной раз собирался выбросить их за борт, но теперь, похоже, мне придется сохранить их. — Она с удивлением взглянула на него. Грей усмехнулся: — По неким сентиментальным причинам.

«Не делай этого, — сказала она себе. — Не улыбайся ему в ответ».

Слишком поздно.

— Мистер Грейсон…

— Прошу вас, — его пальцы слегка коснулись ее бедра, но он словно не заметил этого, — называйте меня Греем.

Его взгляд искрился смехом, а темно-зеленые глаза отливали серебром — только в этот момент София осознала, какой у нее, должно быть, жалкий вид. Измятое перепачканное платье с насквозь промокшим подолом, рассыпавшиеся в беспорядке волосы и почти наверняка безобразно бледный, болезненный цвет лица.

Тем не менее, его взгляд не просто скользил по ее фигуре — он фокусировался где-то под ее испачканным нарядом, самым смущающим образом исследуя ее внешность.

Несмотря на прохладу, бедра ее обдало жаром.

— Мистер Грейсон. Я благодарю вас за чай.

Взяв тяжелую кружку в одну руку, София расправила носовой платок, встряхнула лоскутком тонкого батиста, но неожиданный порыв ветра выхватил из ее пальцев платок.

Молниеносным движением и без видимых усилий он поймал улетавший кусочек белой ткани, словно это был ручной голубь.

София потянулась за платком.

— Еще раз благодарю вас.

Столь же быстрым движением Грей отдернул руку.

— Поберегите свою благодарность. Я вам еще не отдал его. — Словно подразнивая ее, он помахал платком в воздухе. — Возможно, я решу оставить его себе. По причинам сентиментального характера.

— Вам не стоит дразнить меня, мистер Грейсон. Это неблагородно.

— Да, но я занимаюсь торговлей. Меня интересует прибыль, а не благотворительность и благородство. И я просил вас называть меня Греем.

Он еще ближе наклонился к ней, и теперь, увидев его глаза так близко, София могла бы поклясться — они вовсе не зеленые, они синие. Пронзительно-синие.

— У вас ведь есть деньги, не так ли?

У нее пересохло во рту. Он понял. Из-за платка? Батист украшен дорогой вышивкой и может принадлежать только состоятельной даме.

— Простите, я не поняла вас.

Ее пальцы сжали быстро остывающую кружку.

— Деньги. У вас ведь есть деньги, не так ли? Вчера вы так и не заплатили за свой проезд. Это шесть фунтов и восемь шиллингов. Если у вас нет денег, то когда мы прибудем на Тортолу, мне придется задержать вас на корабле до получения выкупа.

Плата за проезд… София облегченно вздохнула, стараясь сделать это незаметно, и опять пригубила чай.

— Ну конечно, я могу оплатить свое путешествие. Сегодня же вы получите эти деньги, мистер Грейсон. — Она подавила нервный смешок.

— Грей.

— Мистер Грейсон, — сказала она высоким от напряжения голосом, — я не думаю, что проявленная мною слабость дает вам право обращаться ко мне с такой достаточно интимной просьбой. Мы едва знакомы, и поэтому я ни в коем случае не могу обращаться к вам по имени.

Продолжая перебирать пальцами тонкую ткань платка, он улыбнулся и вдруг протянул руку и с гипнотизирующей нежностью легко провел тончайшим батистом по ее виску.

— Но, дорогая моя, неужели вы считаете, что мои родители были настолько обделены воображением, чтобы дать мне имя Грей Грейсон? — Он сдавленно хмыкнул. — Мне жаль вас разочаровывать, но, называя меня Греем, вы не получаете никаких привилегий. На борту этого корабля все называют меня Греем. А называть меня по имени позволено лишь одной женщине на свете.

— Вашей матери?

— Нет.

Она недоуменно взглянула на него.

— Не волнуйтесь так, — сказал он и вновь усмехнулся: — Я говорю о своей сестре.

София опустила глаза, проклиная себя зато, что опять поддалась его обаянию. Если только один взгляд на него заставляет ее терять разум, она не должна смотреть на этого человека.

Но когда он, возвращая платок, сжал ее пальцы своими, София не смогла сдержать слабого вздоха капитуляции, который сорвался с ее губ. Это прикосновение окончательно разметало ее решимость, потому что его рука была такой же, как и весь он. Грубая сила, искусно заключенная в надлежащую оболочку.

Он наклонился ниже, его слегка пряный мужской аромат пробивался сквозь господствующий вокруг запах морской влаги!

— И, моя дорогая, если бы я и в самом деле обратился к вам с интимной просьбой, — его большой палец дерзко скользнул по нежной коже ее запястья, — вы бы это поняли.

София нервно вздохнула.

— Поэтому просто называйте меня Греем. Порывистым движением София буквально втолкнула кружку с остатками чая ему в руку.

— Я буду обращаться к вам так, как того требуют приличия, мистер Грейсон. — Она строго взглянула на него. — А вы, надеюсь, не станете впредь позволять себе подобной вольности и обращаться ко мне «моя дорогая».

Грей взглянул на нее с деланно невинным видом:

— Но если я должен обращаться к вам как к Джейн Тернер, что же тогда обозначают эти буквы? — Он дразнящим жестом провел большим пальцем по вышитой на платке монограмме «С.Х.». — Видите? — Он провел по каждой букве подушечкой пальца. — А ведь вы сказали, что ваше имя Джейн Тернер. — Его губы искривились в высокомерной усмешке. — Если только… да, я все понял. Это был подарок?

Вновь оказавшись в своей каюте, София окунула чистый, без вышивки платок в миску со свежей пресной водой. Раздевшись до панталон и чулок, она протерла ледяной водой лицо, шею, грудь и подмышки. Насухо вытершись, припудрила тело ароматизированной рисовой пудрой.

Слегка дрожащими пальцами она снова закрепила на теле довольно тяжелый, плотный сверток. Надев чистую рубашку, затянула шнурки корсета.

Одежда не защищала, она все еще чувствовала себя обнаженной.

Резкими рывками она расчесывала волосы, словно этой болью хотела наказать себя за безволие. Нашла время и место думать о мужчине! В течение последнего сезона за ней ухаживали девять самых достойных холостяков. К смятению ее родителей, среди них не было ни герцогов, ни графов, но она все же обручилась с одним из самых завидных женихов в обществе — чрезвычайно обаятельным сэром Тоби Олдриджем. И ни разу, ни единожды во время бесконечных туров вальсов, вечерних прогулок в саду и разговоров, полных прозрачных намеков, Софии не изменило ее абсолютное самообладание. Она знала, как управлять привлекательными мужчинами, точнее, она знала, как должна держаться с ними.

Она не знала ничего. Она безмозглая идиотка, наивная простушка, круглая дурочка. Сесть на корабль под вымышленным именем и вытащить из плаща носовой платок с монограммой!

Она, наконец, перестала дергать свои волосы, закрутила их строгим узлом и закрепила закрученный узел несколькими булавками.

Если принять во внимание дружбу мистера Грейсона с Уолтемами, то в конце концов ее обман все равно обнаружится. Но к тому времени, когда корабль достигнет Тортолы, до ее совершеннолетия останется всего несколько недель. Всего несколько недель до обретения долгожданной свободы. И даже если Грейсон окажется настоящим джентльменом и сочтет необходимым вернуть опорочившую себя дебютантку в Англию, он просто не успеет этого сделать. К тому времени ее состояние и ее будущее будут принадлежать ей одной.

Несколько успокоившись, София потянулась за своим платьем. Ей было очень неприятно надевать то же самое помятое платье, но у нее не было выбора.

В сундук поместилось лишь четыре платья помимо того, которое было на ней. Два платья представляли собой легкие муслиновые одежды, которые можно будет носить, когда они прибудут в тропики. Третье было вообще не платье, скорее, наряд для занятий живописью, а четвертое… взяв с собой четвертое, она вообще совершила невероятную глупость.

Закончив одеваться, она подошла к меньшему по размеру сундуку, в котором хранились ее самые дорогие сокровища. Краски, угольные карандаши, пастель, палитра, кисти и сотня листов плотной бумаги, разделенные на два свертка, каждый из которых был обернут плотной непромокаемой тканью. Эту сотню листов ей нужно растянуть на месяц, а возможно, и на более долгий срок. Хотя София могла позволить себе взять три листа, она, чуть поколебавшись, вытянула только два. Затем она быстро достала небольшой раскладной мольберт, несколько палочек древесного угля и вновь тщательно упаковала художественные припасы. Когда она укладывала на место пакет, снова заботливо обернув его непромокаемой тканью, ее рука коснулась потертого переплета небольшой книжки. Улыбаясь, она достала томик и положила его на крышку сундука.

Этот маленький томик, некогда подаренный ей Люси Уолтем, теперь графиней Кендалл, оказался бесценным источником сведений и вдохновения. «Мемуары распутной фермерши» — гласило название. Содержимое книги, как и можно было ожидать, представляло собой непристойные записки о свиданиях некой фермерши со своим хозяином. В целом София находила эту книгу потрясающей и приятно возбуждающей, но, к ее огромному сожалению, рассказы не были проиллюстрированы. Этот недостаток она намеревалась обязательно исправить.

Она наскоро пролистала первую половину книги, поля которой были теперь щедро украшены ее крошечными рисунками пером, на которых сама распутная фермерша и ее джентльмен представали во всей красе во все более и более откровенном виде. Она собиралась вернуть книгу Люси, когда закончит, но теперь… Грудь Софии сжало от внезапного приступа одиночества. Если даже ей и доведется вновь встретиться с Люси, ее подруга будет вынуждена прервать с ней отношения. Графине не пристало водить дружбу с падшей женщиной.

Неожиданный образ возник в ее воображении. Безумство красок, пляска текстур, разнообразие ракурсов… Белоснежные нижние юбки, стянутые на талии. Солома, разбросанная на полу хлева. Поток парного молока из перевернутого ведра. Солоноватый привкус гладкой бронзовой от загара кожи и жесткие, колючие бакенбарды, царапающие ей шею.

Она бросила книжку обратно в сундук и быстро закрыла его. Пусть она неисправимая мечтательница, но она и не распутная фермерша, а мистер Грейсон, как он с явным удовольствием сказал ей, отнюдь не джентльмен. В каюте вдруг стало невыносимо душно. Ей необходимо проветриться и начать рисовать. Собрать все эти расплывчатые, неосознанные и непокорные ощущения, пропустить их через кончик карандаша и заключить в четкие границы бумажного листа. Это безопасно. Это надежно. Она подхватила уголь и бумагу под мышку и направилась к трапу, намереваясь заняться рисованием на палубе.

Однако как только София высунула голову из люка, ее планы были нарушены самым неожиданным образом.

Прямо на нее, выпучив круглые глаза, смотрела коза.

Радостно взмекнув, животное выхватило у Софии лист бумаги и с видимым удовольствием принялось жевать его. Остолбенев, София молча наблюдала, как ее драгоценный листок исчезает во рту похитительницы. Когда коза, явно войдя во вкус, вытянула свой длинный узкий язык, намереваясь полакомиться и вторым листком, София бросилась в бой. Она обеими руками схватила мольберт и ударила нахальное животное по носу.

— Полегче, моя дорогая. — Глубокий голос мистера Грейсона донесся откуда-то сверху. — Вы можете нанести ущерб моей собственности.

София уставилась на козу. В какую-то долю секунды ее воображение нарисовало на месте мохнатой тупоносой морды красивое лицо мистера Грейсона, и София тут же изо всех сил ударила по этому видению. Как же это было приятно!

Очевидно, коза имела на этот счет другое мнение. Она ухватилась желтыми длинными зубами за край мольберта и рванула плоский деревянный ящик. Не собираясь уступать рогатому чудовищу свою драгоценную поклажу, София обеими руками вцепилась в мольберт и потянула на себя. Неожиданно ее нога соскользнула с влажной ступеньки трапа и, не выпуская мольберта, она рухнула вниз, а коза, не желавшая расставаться со своей добычей, покатилась вместе с ней. Точнее, она свалилась прямо на Софию.

Возмущенно блея и судорожно дрыгая ногами, перепуганная коза старалась сбежать от неожиданной напасти, но вместо этого буквально распласталась на упавшей Софии, которая отчаянно пыталась подняться на ноги. Ее шерстяная юбка высоко задралась, бесстыдно открыв чулки, но в пылу борьбы София ничего не замечала, так как почти задыхалась от вони животного, два остроконечных сосца которого норовили ткнуться ей прямо в губы.

— Ну-ну. — Она услышала издевательский тон мистера Грейсона. — Прекрасная картина, мисс.

Глава 5

— Козы, — выругался Джосс. — С какой стати здесь на судне должны быть козы?

— На торговом корабле не должно оставаться свободного места. Незаполненный трюм — потерянные деньги. Кроме того, до самой Тортолы мы будем обеспечены свежим молоком. И уже скоро ты будешь благодарить меня за этих коз.

— Понятно. — Джосс постучал носком сапога по палубе. — А ты, я полагаю, будешь за ними присматривать? Будешь убирать за ними? Будешь их доить?

— Не говори ерунды. Стабб и Габриэль могут по очереди доить коз, а что касается ухода… Этот твой мальчишка-подручный только что с фермы, не так ли? А, вот и он. — Грей оглушительно свистнул. — Бой!

Худощавый парень мелким шагом пересек палубу, на руке у него висел толстый моток веревки.

— Напомни, как тебя зовут?

— Дейви Линнет, сэр.

— Сколько тебе лет, Дейви?

— Пятнадцать, сэр.

— Ты ведь жил на ферме, не так ли?

Парень переминался с ноги на ногу, с опаской поглядывая на коз.

— Да, сэр.

— В таком случае, я полагаю, ты умеешь ухаживать за мелким рогатым скотом.

— Я ухаживал за козами, сэр. Но я… я не думал, что придется ухаживать за ними в море. Я думал, что с этим покончено.

Грей рассмеялся:

— Мужчина не может стряхнуть свое прошлое, Дейви. Уж я-то хорошо это знаю. Запри коз в каютах для джентльменов. По одной в каждую каюту. — Развернувшись в сторону люка, Грей заговорил громче: — И помоги мисс Тернер освободиться от животного, а то оно сожрет и ее юбки.

Дейви положил моток веревки и, подхватив закрепленный на фальшборте банник, опасливо ткнул козу в бок:

— Ну, пошла.

— Итак, если козы займут каюты для джентльменов, — начал Джосс, повернувшись к штурвалу, — где же намереваешься спать ты? Не в обнимку же со своим стадом, я думаю.

— Конечно, нет. Ведь есть же да…

— Дамская каюта? — Джосс обернулся и с прищуром посмотрел на брата: — Подумай получше.

— Черт побери! Мне принадлежит этот корабль, и мне же вместе с салагой придется спать в румпельной каморке.

— И не рассчитывай на мое сочувствие, — ухмыльнувшись, произнес Джосс. — Мне не нужны были эти проклятые козы и их молоко.

— О, ты будешь пить их молоко. Будешь пить и благодарить меня. — Грей едва сдерживал свой гнев, и усмешка брата переполнила чашу терпения. — Черт возьми, Джосс, в этом деле я рискую всем. Я пошел на жертвы. И все для того, чтобы семья… чтобы ты мог пожинать плоды. Так что прекрати швырять их мне в лицо.

— Ты, ты говоришь мне о жертвах. — Джосс шагнул к Грею, его голос стал жестким. — Я пожинаю плоды? Моя семья убирала сахарный тростник, который пошел на оплату этого корабля. Они жили и умерли ради этого. И помни, ты можешь владеть этим проклятым кораблем, но ты не можешь владеть мной.

Пропади все пропадом! Как только Грей начинал думать, что они, наконец, преодолели комплексы из-за неравенства их положения, его тут же поправляли, причем в весьма жесткой форме. Но так уж сложилось, что именно Грей стал первенцем и законным сыном своего отца. А младший брат никогда не сможет обладать возможностями старшего, даже если был бы рожден законной женой, а не рабыней.

— Джосс, это нечестно. Ты же знаешь, что тот факт, что мы рождены разными матерями, ничего не значил для нашего отца. И никогда не имел значения для меня.

— Для некоторых это имеет значение. И у меня есть шрамы, которые это доказывают.

— Как и у меня.

— Сэр, вы передо мной в долгу.

Грей обернулся. София, напряженно выпрямившись, твердо смотрела на него. Отступать было некуда, позади была мачта, справа и слева — хитросплетения такелажа.

— Мистер Грейсон. — Она сделала глубокий вдох и, видимо решившись, подняла к его глазам большой лист рисовальной бумаги. — Вы и ваша коза должны мне два листа высококачественной бумаги, плотной и без пометок. Я требую, чтобы мне компенсировали ущерб.

Грей озадаченно потер ладонью скулу, потом опустил руку и обхватил пальцами горло.

— Бумага? — Он вопросительно изогнул бровь и нарочито медленно оглядел порядком потрепанный наряд Софии. — Весь этот шум из-за нескольких листков бумаги?

Неожиданно смутившись под его пристальным взглядом, София торопливым движением пригладила волосы.

Сейчас, когда он сменил наряд и красовался в идеально сшитом темно-синем сюртуке и брюках из буйволовой кожи, которые были последним криком лондонской моды, София остро осознала, что сама она в том же самом платье, которое было на ней в момент их знакомства. Непокорные волны волос этого флибустьера были укрощены помадой, а легкая небритость щек лишь придавала ему заманчиво авантюрный вид.

В целом же он выглядел потрясающе красивым, и, осознав это, София в сердцах скомкала зажатый в руке лист ни в чем не повинной бумаги. Черт его подери, теперь мистер Грейсон должен ей три листа.

— Бумага? — повторил он.

— Да, бумага. Для вас это, может быть, лишь несколько листов бумаги, но для меня это… ну, это бумага. — София понимала, насколько глупо звучат ее слова. — Понимаете, у меня очень ограниченный запас этих листов, и я не могу себе позволить кормить ими ваш домашний скот.

— Понимаю.

Он сдвинул брови, внимательно глядя на листок в ее руке.

— Нет, вы не понимаете. — София почувствовала, как слезы наворачиваются у нее на глаза. — Как вы можете это понять? Вы думаете, что это обычный листок бумаги, но это не так. Это…

— Это и есть бумага.

Сморгнув слезы, София отвернулась и, покусывая губы, уткнулась взглядом в линию горизонта.

— Да, именно.

— А теперь, моя дорогая, достаньте свой кружевной платочек, который, мне кажется, сейчас вам совершенно необходим.

Незаметно смахнув скатившуюся по щеке слезинку, София в ответ лишь передернула плечами.

— Эй, парень! — Резкий голос прервал их разговор. — Живо наверх, фор-бом-брамсель ставить!

— Слушаюсь, мистер Брэкетт.

Молодой человек, примерно с Софию ростом, торопливо шагая, прошел мимо них и остановился у толстых пеньковых вант, удерживающих мачту. Она узнала в нем паренька, который спас ее от прожорливой козы.

— Это в первый раз, Дейви? — спросил парнишку Грейсон.

Юноша громко сглотнул.

— Да, сэр. Первый раз в море, сэр. Мистер Грейсон похлопал его по плечу:

— Не торопись. Крепче держись за ванты, не смотри вниз, и все будет отлично.

Парень кивнул. Неловко вскарабкавшись на просмоленные канаты, он начал взбираться наверх.

София с мистером Грейсоном были не единственными, кто наблюдал за продвижением Дейви. С бака корабля, с грот-мачты — со всех сторон члены команды с большим интересом следили за подъемом юноши. Матросы возбужденно переговаривались, словно на скачках или перед боксерским поединком, где на кону стоял солидный денежный приз.

Каждый раз, когда Дейви достигал следующей реи, с палубы раздавался гул одобрительных возгласов.

Теперь, когда юноша был уже очень высоко и приступил к самой опасной части своего подъема, у Софии больше не было сил следить за продвижением парня. Она опустила голову, сосредоточенно рассматривая доски палубы, а затем, когда напряжение стало совершенно невыносимым, перевела взгляд на спокойно заложенную за спину руку мистера Грейсона.

Она не отрывала взгляда от его руки — сильные пальцы, словно вылепленная скульптором ладонь с заметными бугорками жестких, как наждак, мозолей. Этой рукой он подхватил ее платок, этими же руками он уже не раз подхватывал и саму Софию. Если Дейви оступится, эти руки рефлекторно дернутся, чтобы подхватить парня, но пока рука Грея расслаблена, с мальчишкой все в порядке.

С ней все в порядке.

Откуда возникла эта мысль? Совершенно нелепая. Он опасен, напомнила себе София. Он может разоблачить ее и вынудить вернуться к прошлому жалкому существованию. Господи, ну почему она, которая с одинаковой легкостью дурачила и графов, и привратников, полностью теряла самообладание, когда рядом с ней оказывался этот человек? И, однако, несмотря на все это — а может, благодаря этому? — стоя в его широкой тени, София чувствовала себя странным образом защищенной. И в безопасности.

Разум требовал, чтобы она, не медля ни секунды, бежала в свою каюту, чтобы хоть ненадолго избавиться от влияния его мощного обаяния.

Но София этого не сделала.

Вместо этого она медленно и осторожно приблизилась к нему. Грейсон, конечно же, ощутил это неожиданное приближение. Теплое, женственное, которое будоражило каждый его нерв. У него даже не было необходимости смотреть в ее сторону.

Необходимости не было, но он посмотрел.

Боже, она действительно изысканна!

Даже его ослепленный горем брат назвал ее красивой, но этого слова было недостаточно. В ее лице была какая-то особая утонченность, которая находила отклик в его душе. Подобно тому, как хрустальный колокольчик звенит на празднике, как эхо разносит по собору шепотом произнесенное слово.

Изысканна.

Хриплые ободрительные возгласы объявили об успехе юного Дейви, и Грей, подняв глаза к верхушке мачты, увидел, что прямой парус уже развернут на рее, словно огромный носовой платок.

Громкий звон судового колокола перекрыл крики и свист матросов. Мистер Брэкетт стоял на мостике и сурово оглядывал забывшую о делах команду.

— Это вам не цирк, деревенщины! Все за работу! Ворча, матросы вернулись к своим обязанностям. Если Грей не мог упрекнуть офицера в том, что тот разогнал матросов, он по крайней мере смог компенсировать их отсутствие, тепло поздравив спустившегося вниз Дейви.

— Молодец, парень! — Грей хлопнул его по дрожащему плечу. — Похоже, что скоро ты переберешься в кубрик к остальной команде. Возможно, уже после того, как мы пересечем тропик.

— Спасибо, сэр. Мальчишка отер лоб рукавом.

— Как ты себя чувствуешь?

— Как будто сейчас меня стошнит, сэр. Грей рассмеялся и сделал шаг назад.

— Сделай одолжение, парень. Избавь мои сапоги от второго крещения.

Подавив нервный смешок, мисс Тернер тепло улыбнулась мальчишке:

— Вы очень храбры, мистер Линнет.

Грей заметил, как побелели ее пальцы, пока она нервно сжимала плотную ткань накидки, и понял, как сильно она переживала за мальчишку. Он плотнее прижал пальцы к ее спине. Она поежилась, ощутив неожиданно требовательное прикосновение, но не отстранилась. Более того, она, казалось, прижалась к нему еще ближе.

— Все в порядке, моя дорогая, — прошептал он ей на ухо. — Парень справился великолепно. И вы тоже.

Она обернулась, чтобы посмотреть ему в лицо, и он тут же запутался в ее тяжелых шерстяных юбках. Странное желание защитить ее волной поднялось в его груди. Он поднес ее руку к своим губам и запечатлел нежный поцелуй на ее пальцах.

— Итак, — негромко произнес он, — на чем же мы остановились?

Сейчас, даже под страхом смерти, он не мог сосредоточиться ни на одной мысли.

— Бумага. Вы… вы должны мне два листка бумаги.

— А вы все еще должны мне шесть фунтов и восемь шиллингов, — мягко возразил он. — Я уж не говорю о новых сапогах. Так что думаю, что должница вы, — почти шепотом закончил он.

Действительно, Грей быстро сдавал свои позиции. Эти прекрасные глаза, ее нежнейшая кожа, приятный запах, который, по мере того как таял холодок недопонимания между ними, становился более ощутимым… Если они еще немного постоят так, Грей не поставит и двух пенсов на то, что сможет удержаться и не заключит ее в свои объятия, не коснется своими губами ее губ, чтобы вкусить их нектар.

Нет, нет. О чем он только думает? С этой девушкой, с этой английской розой нужно обращаться мягко, нежно, даже целомудренно и ни в коем случае нельзя торопиться.

Черт возьми! Слова «целомудрие» даже не было в его словаре. И Грей ничего не делал нежно.

— Дорогая, мне неприятно сообщать вам об этом. Но как бы много листков вы ни исписали письмами домой — здесь не останавливаются почтовые экипажи.

— Нет, это не для писем. Вы не понимаете.

— Так объясните мне.

— Я…

Она подняла на него свои огромные глаза, в ее отчаянном взгляде, казалось, таилась целая история. Такая, какую невозможно вместить не только в два, но и в две сотни листов, подумал он.

Он сжал руку девушки.

— Прошу прощения, мисс Тернер. — Рядом с Греем появился Джосс, вид у него был такой, словно кто-то подмешал ему в чай воды из трюма. — Мне нужно поговорить с братом, если позволите.

— Ну конечно же, капитан. Мистер Грейсон просто… объяснял мне устройство корабля.

Она попыталась освободить руку из пальцев Грея, но тот явно не собирался отдавать свой приз, и София недоуменно посмотрела на него.

Ничуть не смутившись, Грей невозмутимо произнес:

— На самом деле мы обсуждали долги. Мисс Тернер все еще не оплатила свое путешествие, а я…

— А я сказала вам, что вы получите деньги сегодня же.

— Зайди ко мне в каюту, Грей.

Стиснув зубы, Грей последовал за Джоссом к ведущему вниз трапу. Пусть Джоссу не очень нравится иметь такого сводного брата, но сейчас он должен благодарить Бога за это. Грей не потерпел бы подобного тона, если бы не связывающие их кровные узы.

— Ты дал мне слово, Грей.

— В самом деле? И что же это было за слово? Джосс швырнул свою шляпу на кровать с деревянной спинкой и, нервно теребя рукава, снял бушлат.

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Ты сказал, что не будешь преследовать мисс Тернер. А теперь ты целуешь ей руку на глазах у всей команды и устраиваешь настоящее представление. Бейли уже принимает ставки у матросов, сколько дней тебе понадобится, чтобы уложить ее в постель.

— В самом деле? — Грей задумчиво поскреб затылок. Джосс бросил на него сердитый взгляд.

— Может, стоит напомнить тебе, что ты хотел иметь респектабельное торговое судно. Я пытаюсь командовать именно таким кораблем, но это будет чертовски трудно, если каждое утро на палубе матросы будут наблюдать сценки из бордельной жизни.

Со злостью развернув свое капитанское кресло, Джосс плюхнулся в него так, что раздался жалобный треск.

— Будь осторожен, Джосс. Мне кажется, ты едва не пошутил. Люди могут подумать, что у тебя есть чувство юмора.

— Я не вижу в этом ничего смешного. Это не увеселительная прогулка по Средиземному морю.

— Думаешь, я этого не понимаю? — Грей шагнул к иллюминатору, жестко сцепив руки за спиной. — Поверь мне, я прекрасно понимаю, что стоит на кону. Но это мои ставки, черт побери!

Джосс недовольно фыркнул:

— Не надо напоминать мне, чьи это деньги.

— Да, это мои деньги и мой корабль, но и то и другое я доверил тебе.

— Нет, не доверил. Ты направо и налево отдаешь приказы экипажу, обсуждаешь мои решения…

— Так вот в чем дело. Во вчерашнем шторме?

— Шторм, козы, Бейнс, эта девушка. На каждом шагу твои приказы противоречат моим, а мы ведь вышли в море только вчера. Вот что я тебе скажу: если тебе нужен капитан, который думает только о выгоде, не задумываясь об удобствах и безопасности людей на борту…

— Мне нужен капитан, который не сворачивает паруса, завидев несколько жалких тучек, — сказал Грей. — И, черт возьми, мне нужен капитан, который в состоянии смириться с присутствием на его судне нескольких коз и одной-единственной гувернантки, тем более, если это приносит некоторую прибыль. — Он обошел вокруг стола и встал прямо перед братом. — Что с тобой случилось? Мы бороздили моря, словно пара акул. Мы брали все и не боялись ничего.

— Мы были молоды. И глупы.

— Может быть. Пусть так, но мы были великолепны. У нас был самый быстрый корабль Атлантики. «Афродита» захватила больше добычи, чем любое другое судно на службе у Короны, и когда мы это делали, мы не думали об опасности. — Грей положил Джоссу руку на плечо и заговорил тише: — Война окончена. И не мне говорить тебе, сколько денег вбухано в это рискованное предприятие. Теперь мы должны овладеть искусством честной торговли, и для этого нам придется использовать все возможности.

— Мы? К чему говорить «мы»? Когда это слово появилось в твоем словаре? — Джосс махнул на него рукой.

— Дьявол! Да когда же ты стал таким невыносимым ослом? Всегда было «мы». И пока ты сам не передумал, предполагалось, что мы будем полноправными партнерами.

— О, мы теперь будем вести подсчет нарушенных обещаний? Поступай, как считаешь нужным, но я тебя предупреждаю… Я не думаю, что тебе захочется продолжать такой спор.

Стараясь сохранить спокойствие, Грей сделал медленный глубокий вдох.

— Что было, то было. Незачем ворошить прошлое. Я сделал все, что в моих силах, но теперь мы должны трудиться рука об руку. Мы должны сделать это ради Бел. И ради Джейкоба.

— Понятно. Деньги твои, а обязательства общие. — Джосс отмахнулся от руки Грея. — Не позволяй себе говорить мне, что я должен своему собственному сыну. Будь я проклят, если я буду брать у тебя уроки по отцовским обязанностям!

Грей внимательно посмотрел на своего брата. Он больше не узнавал Джосса. В последнее время он или вызывал сострадание видом безутешного вдовца, или вел себя как полный недоумок. Разве он не понимает, что все это делается ради блага семьи? Ради семьи Грей трудился все эти годы, рисковал иногда даже излишне, но все ради него и Бел, а теперь ради Джейкоба.

— Возможно, мисс Тернер мила и симпатична, — сказал Джосс. — Но ты должен посмотреть на ситуацию с другой стороны. Помимо того, что я, как капитан, должен обеспечить ее личную безопасность, я не могу допустить, чтобы на борту корабля шла дешевая пьеска про твои любовные похождения, Грей. Ты прекрасно понимаешь, что будет, если команде станет известно, что ты спишь с ней у них под носом. А что будет, когда она тебе наскучит? Хочешь, чтобы я сдал на руки Джорджу Уолтему беременную гувернантку?

— До этого дело не дойдет. В этом ты можешь на меня положиться.

— Я ни в чем не могу на тебя положиться. Если ты не можешь выполнять мои приказы, бери на себя управление судном, а мне позволь отправиться домой.

— Отправиться домой, чтобы заниматься чем? Тупо зарывать свое состояние и свой талант в сельскую грязь?

— Отправлюсь домой и буду заботиться о своей семье. Отправлюсь домой и, наконец, буду заниматься тем, что мне угодно.

Грей чертыхнулся и угрюмо прислонился к переборке. К сожалению, Джосс вполне мог выполнить свою угрозу. Скорбь до сих пор не отпустила брата, и Грею пришлось почти шантажировать его, чтобы убедить принять командование «Афродитой». Ему действительно был необходим Джосс, только с его помощью их корабельная компания могла остаться на плаву. Он не имеет права на провал, потому что слишком много труда и средств вложено в это дело.

Но если Джосс не станет настоящим партнером, то все жертвы и усилия Грея окажутся напрасными.

— Держись подальше от нее, Грей. Грей вздохнул:

— Я сожалею, что поцеловал руку мисс Тернер. — Он подошел и встал напротив кресла брата. — Я сожалею, что затеял спор по поводу шторма. Я сожалею, что рассчитал Бейнса. Черт возьми, скажу даже, что я сожалею о козах на борту. Я сожалею, что тебе выпало величайшее несчастье быть зачатым от моего выродка-отца, и я сожалею, что сводный брат у тебя оказался таким же выродком.

Джосс поднял глаза и посмотрел на него. Грей продолжил:

— Я очень сожалею, что Мара умерла.

Джосс вновь опустил глаза.

Грей сел напротив него.

— Но я не жалею, что сделал тебя капитаном этого корабля, Джосс. — Он поймал взгляд брата. — Ты единственный, кому я могу доверять. Мне необходимо, чтобы ты командовал этим судном, и я никоим образом не стану усложнять твое положение. Я больше не буду оспаривать твои приказы. Я вообще постараюсь воздерживаться от споров. — Он, будто над Библией, распростер пальцы над судовым журналом и вдруг вспомнил изящную талию мисс Тернер. Грей стиснул зубы и сжал пальцы в кулак. — Повторяю, я не буду приставать к мисс Тернер. Действительно не буду.

Джосс фыркнул.

— Черт возьми, как бы мне хотелось, чтобы ты научился доверять мне! — Грей посмотрел ему прямо в глаза.

— А мне еще больше хочется, чтобы у меня были для этого основания.

Глава 6

Боже, она едва не призналась во всем!

Если бы он не был таким заботливым, внимательным и выводящим из себя одновременно. Она знала, как противостоять и тому и другому, но бороться с адской смесью оскорбительного высокомерия и обаяния она была не в силах. Не желая того, она помнила каждый его жест — то, как, продолжая поддразнивать ее, он успокаивал ее жесткими, но такими ласковыми пальцами, то, как он легким прикосновением к спине направлял ее, как нежно целовал ее руку… словно благодаря за тур вальса в бальном зале великолепного особняка.

Все — его джентльменская одежда, правильная речь, гордая осанка, учтивость, скрытая за нарочитой грубоватостью, — все говорило о том, что мистер Грейсон мог быть принят в лучших домах английского света, но, отказавшись от общества, он, видимо, нисколько об этом не жалел. В какое-то мгновение София подумала: если бы она рассказала ему все, возможно, он сумел бы понять.

Возможно, он и сам такой же беглец.

Глупая, глупая девчонка. Он понимает только выгоду. Ему понятны шесть фунтов и восемь шиллингов. Мистер Грейсон похож на всех охотников за деньгами из высшего общества. Он похож даже на членов ее собственного семейства. Он смотрит на нее и видит золотые монеты в сафьяновом кошельке, перевязанном атласной ленточкой. Что ж, она отдаст ему его проклятое золото и покончит с ним, но сначала найдет что-нибудь перекусить. Она страшно проголодалась.

Вместо того чтобы свернуть налево, к дамской каюте, София пошла направо. Она вошла в каюту, внешне похожую на ее собственную, но почему-то со стойким козьим запахом. Прикрыв нос рукавом платья, она быстро прошла через общее помещение и вошла в дверь напротив.

— Да закрой же эту чертову дверь! — Голос прогремел сквозь клубы пара.

Она торопливо повиновалась.

Высокий худощавый темнокожий мужчина стоял над внушительным котлом с закипающей водой и большим ножом резал очищенный картофель.

— Для обеда еще рановато, не так ли? — спросил кок, не поднимая на нее глаз. — Только-только пробили шесть склянок, а я не настолько стар, чтобы не слышать, и не настолько глуп, чтобы не сосчитать. Так что прочь, ненасытный ублюдок, и раньше чем через час не заявляйся.

София выполнила бы это приказание, но она буквально окаменела от шока. Никто за все ее двадцать нежных лет никогда не обращался к ней подобным образом. Ее охватило ощущение полной растерянности. Словно Бог в приступе скуки решил развлечься и перевернул земной шар.

Кок бросил нож и вытер руки передником.

— Я же велел тебе проваливать. Ничего не получишь, пока…

Он повернулся, увидел Софию и оцепенел, забыв закрыть рот.

Они стояли, уставившись друг на друга, не произнося ни слова, пока из котла не полилась закипевшая вода.

— Черт возьми!

Кок схватил кочергу и, распахнув топку, стал яростно тыкать в пылающие угли. Искры вылетали, смешиваясь с клубами пара.

— Прошу прощения, — сказала София. — Я лишь хотела попросить кусочек хлеба. Возможно…

Повар вновь выругался и, с таким грохотом захлопнул дверцу топки, что София съежилась.

— И, простите, если возможно, капельку чая.

— Нет. Это я должен просить прощения, мисс. — Он снова вытер руки о передник, оставив на нем черные разводы сажи. — Присаживайтесь, мисс…

— Мисс Тернер.

— Присаживайтесь, мисс Тернер. — Кок придвинул табурет на трех ножках к квадратному разделочному столу и похлопал по нему рукой. — Я Габриэль.

София с удовольствием села. От запаха готовящейся пищи у нее заурчало в желудке. Оглядевшись, она увидела небольшой, почти квадратный отсек, по одной из стен которого стояли плита и шкафы с выдвижными ящиками. Потолок камбуза примерно на фут выступал над уровнем палубы, со всех четырех сторон пропуская внутрь свежий воздух и солнечный свет.

— Я принесу вам хлеба и чая, — сказал Габриэль. Теперь, когда он перестал ругаться, экзотические модуляции его голоса заинтриговали Софию. В отличие от резких команд, которые раздавались на корабле от юта до бака, речь Габриэля оказалась гладкой и звучной. — Я не привык к пассажирам на борту. — Он оглядел ее с головы до ног, и белозубая улыбка озарила его лицо. — На мгновение мне показалось, что вы ангел, который пришел за мной, чтобы отнести меня на небеса.

София непроизвольно поморщилась:

— Нет, я не ангел. — Она понимала, что бедолага старается загладить вину. — Я гувернантка.

Своим ангелом всегда называл ее Тоби. Своей невинной голубкой. Он приходил в почти поэтический транс, рассуждая о том, как она совершенна, как красива и чиста.

Он не имел о ней ни малейшего представления.

Перспектива прожить всю жизнь с Тоби, постоянно исполняя роль его совершенного ангела, пугала ее, как хождение по кругам ада. Ей не нужна была прелестная невинность, София жаждала страсти. И вот она сбежала. Она сбежала от свадьбы и от жениха, о котором любая юная леди Англии могла только мечтать, сбежала со слабой надеждой найти то, о чем мечтала.

Но в данный момент она готова была довольствоваться чашкой чая и кусочком хлеба.

— Прошу прощения за свою грубость. — Он поставил чайник на плиту. — Я думал, что это один из матросов пришел, чтобы подкрепиться. Этим попрошайкам нельзя давать больше положенного. Один лишний сухарь, и до конца плавания все будут рассчитывать на такую добавку. — Он положил перед ней толстый ломоть хлеба. — Все, что осталось, мисс. Угощайтесь.

София с благодарностью вцепилась в ломоть. Черствый хлеб никогда не казался ей таким вкусным.

— За чашку чая я готова простить вам все, что угодно. А что, если, — спросила она между глотками, — на моем месте оказался бы капитан Грейсон? Или мистер Грейсон?

Габриэль лишь отмахнулся в ответ:

— Я гонял Грея и Джосса из кухни, когда они были еще мальчишками. Они прекрасно знают, что не стоит ссориться со стариком Габриэлем. — Он потянулся за жестяной банкой для чая и помолчал немного. — Но на вашем месте мог оказаться и мистер Брэкетт. А что-то говорит мне, что он не обрадуется, если ему предложат проваливать.

Габриэль пожал плечами и насыпал заварки в заварочный чайник.

— Слишком много перемен для такого старика, как я. Я не привык, что на борту находятся люди вроде Брэкетта. Или хорошенькие молоденькие девушки вроде вас.

— Но ведь вам не так уж много лет, — возразила ему София. Габриэль рассмеялся, и она сквозь пар внимательно посмотрела на его лицо. Кожа гладкая, без морщин, блестящая, как отполированное красное дерево, туго обтягивала высокие скулы и плоский нос. Когда он смеялся, виден был ровный ряд белых зубов. Только слабая седина в волосах выдавала его возраст.

Запыхтел чайник.

— А что вы имели в виду, когда сказали, что не привыкли к пассажирам? — София положила локти на стол и, уткнувшись подбородком в поставленные друг на друга кулачки, как зачарованная наблюдала за тонкой струйкой дымящейся воды, льющейся из чайника в заварочный чайник. — Значит, обычно все каюты заняты козами?

Габриэль хихикнул:

— Не говорите так пренебрежительно о козах, мисс Тернер. Они будут давать вам сливки для вашего чая и сытную густую похлебку по воскресеньям. — Он поставил перед ней оловянную кружку и щедро налил в нее тягучую патоку. — Все эти каюты соорудили недавно. Раньше все пространство от полубака до камбуза было занято пушками, ядрами, запасом пороха, гамаками для раненых и прочим. Все это нам было необходимо во время войны. И корабль должен был выходить из порта по крайней мере полупустым, чтобы оставалось место для трофеев и пленных. Так что внутри «Афродита» совершенно новый корабль, — продолжал он, наливая чай в ее чашку. — Можно сказать, что это ее первое плавание.

София смотрела на него, широко раскрыв глаза, забыв о стоящем перед ней ароматном чае.

— Пушечные ядра? Пленные? Так, значит, «Афродита» была военным кораблем?

— Нет, мисс. — Он улыбнулся и вновь занялся котлом с картошкой, стоящим на плите. — Чтобы этот экипаж встал в ряды британского военно-морского флота? Нет, «Афродита» была каперским судном. Захватила шестьдесят три трофея — французские корабли, американские корабли. И за пять лет на море она принесла Грею больше дохода, чем потерял старый мистер Грейсон, занимаясь сахарным тростником.

София уронила руки на стол.

— Но каперы… разве это не то же самое, что пираты?

— Нет, мисс. Огромная разница между жизнью капера и пирата.

— Чем же они отличаются?

— Ну, прежде всего каперство законно. Каперские корабли действуют с разрешения Короны, так что за каперство не вешают.

— Понятно.

— Конечно, теперь, когда война закончилась, — Габриэль поперчил блюдо, прежде чем снять его с плиты, — на каперство наложен запрет. Значит, как говорит Грей, мы должны стать респектабельными торговцами. Или это, или «Веселый Роджер» на флагштоке. — Габриэль подмигнул ей. — А мне моя шея очень даже дорога.

Потрясенная, София маленькими глотками пила чай. Она единственный пассажир на борту судна, экипаж которого состоит почти из пиратов, которым не грозила виселица. И мистер Грейсон, оказывается, бывший пиратский предводитель. Боже милосердный! Она осушила остатки чая одним большим и довольно громким глотком.

— Спасибо за чай, — сказала она и поднялась на ноги. София поспешила на палубу, в голове ее был полный сумбур. Все это время мистер Грейсон прикасался к ней, поддразнивал ее… она общалась с пиратом. Если бы этот человек имел хоть малейшее представление, что под ее корсетом спрятано несколько сотен фунтов, он бы наверняка не остановился ни перед чем, чтобы их заполучить. А она была так неосторожна, что подпала под варварское очарование пирата!

Возможно, она не может избежать встреч с этим человеком, но она обязана заглушить тот отклик, который он пробуждает в ней. И сделать это можно одним-единственным способом. Она отправится в свою каюту и будет рисовать. Что-нибудь простенькое, невинное. Розовые бутоны, яблоки, деревянные стены своей каюты. Что угодно, но только не его.

В этот момент что-то с глухим стуком упало на палубу, и София испуганно остановилась. Практически ей под ноги упал небольшой моток веревки. Судя по грохоту, линь свалился с огромной высоты.

Прикрыв глаза рукой, София подняла голову и посмотрела вверх. Дейви Линнет спускался по вантам, перебирая руками, словно обезьянка. Несмотря на всю его прежнюю неуверенность, сейчас он, казалось, был рожден для подобного лазанья. Остановившись на рее, парнишка ухватился за свисавший фал и скользнул вниз, лихо приземлившись прямо перед Софией.

— Прошу прощения, мисс.

Он поднял испугавший Софию моток и, широко улыбнувшись, неловко поклонился.

София одарила его самой доброй из своих улыбок и заметила, как яркий румянец окрасил бледные щеки парня. По крайней мере, хоть кто-то на этом корабле знает, как обращаться с дамой.

— Мистер Линнет, не могла бы я попросить вас об одолжении?

Паренек судорожно сглотнул, лицо его стало предельно серьезным.

— Все, что угодно, мисс. Все, что угодно.

Глава 7

В течение последующих нескольких дней Грей, казалось, исполнял странную кадриль. Мисс Тернер постоянно была у него на виду, но редко — в пределах досягаемости. А когда их пути случайно пересекались, как по воле случая, так и намеренно, она быстро разворачивалась и бежала от него, вновь теряясь в этом странном танце.

И все повторялось вновь.

Он выучил ее распорядок дня. Она поднималась на палубу вскоре после завтрака, вероятно, для того, чтобы подышать воздухом. Потом она исчезала, как правило, до полувахты, то есть появлялась далеко за полдень, Любимое время дня моряка — полувахта, когда работы затихают, и солнце висит низко над горизонтом, и остается совсем немного времени до обеда. Это та пора, когда те, у кого были свирели, играли на них, а те, у кого были карты, собирались в кружок, а те, у кого не было склонности ни к музыке, ни к азартным играм, могли спокойно, не боясь окрика боцмана, раскурить свою трубку. И вполне естественно, что мисс Тернер тянуло на палубу именно в эту пору, ее привлекала устанавливающаяся атмосфера братства, звуки свирели, смех и песни.

Но вот как она проводит время до сумерек, он никак не мог представить. Что делают дамы, предоставленные сами себе, во время заокеанского плавания?

Шьют? Читают? Сам Грей места себе не находил от безделья. Ему нечем было заняться, поэтому он то в очередной раз уточнял курс, скрупулезно отмечая координаты корабля на картах, то бесцельно бродил по палубе, изредка перебрасываясь парой слов с матросами.

— Только попробуй!

Крик привлек внимание Грея. Раскрасневшийся Дейви, набычившись и сжав кулаки, стоял, почти уткнувшись носом в грудь ирландца О'Ши.

— Отдай, ты, жирный…

— Поосторожней, парень! Не забывай, с кем ты говоришь.

О'Ши легонько толкнул парнишку, отчего Дейви отлетел и буквально врезался в Куина, одного из недавно нанятых матросов. Куин возмущенно рыкнул и быстрым ударом локтя сбил Дейви с ног.

Широко шагая, Грей поспешил к бузотерам. Новичка всегда подвергают какому-нибудь добродушному испытанию, такова морская традиция. Салажонок должен знать свое место в команде, это не подлежит сомнению, но Грей не одобрял жестокости на своем корабле. Ведь корабль все еще принадлежит ему, напомнил он себе. Грей без слов протянул руку и поднял Дейви на ноги. Матросы продолжали ухмыляться, но смех стих.

— В чем дело, О'Ши? — Грей прекрасно знал, чью версию конфликта нужно выслушать сначала. Иерархия на корабле была священна.

Ирландец пожал плечами:

— Парень поднял шум из-за какого-то клочка бумаги.

— Бумаги? — Грей взял Дейви за рукав. Дейви гневно взглянул на обидчика:

— Это моя бумага, деревенщина.

— Чертов щенок, я же сказал, что отдам тебе твой листок. — О'Ши сжал кулаки и повернулся к Грею: — Позволь мне хорошенько всыпать ему, Грей. Он оскорбил мою матушку, этот маленький кусок дер…

С мостика раздался звук судового колокола. Матросы повернулись, на мостике стоял мрачный мистер Брэкетт в своем традиционном черном сюртуке.

— Все по местам! — Нарочито медленно шагая, он подошел к вентиляционному отверстию камбуза и крикнул: — Кок! Сегодня вахтенным по левому борту грог не давать!

— Слушаюсь, мистер Брэкетт. — Голос Габриэля поднялся вместе с облаком пара.

Все дружно заворчали, а Дейви получил несколько несильных ударов по спине.

— Ох!

— Дай-ка мне этот листок, О'Ши, — сказал Грей. — Я сам поговорю с парнем, чтобы он знал свое место.

О'Ши протянул ему смятый лист бумаги и направился на нос корабля.

Грей повернулся к мальчишке. Откашлявшись, он постарался принять самый серьезный вид.

— Послушай, Дейви. Это не дело — ссориться с командой и тем более с О'Ши. Вам предстоит провести бок о бок не меньше месяца, понимаешь? Жизнь на море — это не только грог и теплое солнце. Твоя жизнь, как и жизнь любого члена команды, в руках его товарищей, и ты ведь не захочешь, чтобы эти руки вдруг ослабели.

— Да, сэр, — угрюмо ответил парень. — Просто… — Он жестом указал на листок бумаги в руке Грея: — Посмотрите сами, сэр.

Грей улыбнулся:

— Что там такое? Любовное послание от твоей пастушки?

Он отпустил Дейви, разгладил на колене листок и взглянул на него.

Листок едва не выпал у него из рук.

Это был набросок углем, изображавший Дейви Линнета. И это было настоящее откровение.

— Это сделала мисс Тернер, — произнес Дейви.

Каждый дюйм наброска неподражаемо передавал именно Дейви. Нервическая энергия позы и непослушные завитки его темных волос. Нескладные уши и намек на слишком крупные руки. Искорка юношеского задора в глазах, сдерживаемого осознанием своего «я», слегка искривленная линия губ, тень будущей ироничной улыбки. В одном-единственном наброске художник смог передать не только черты того мальчишки, каким Дейви был сейчас, но и уловил черты мужчины, каким он однажды станет.

— Думал приберечь его для моей матушки, — сказал Дейви. — Я ведь тут похоже вышел?

— Очень похоже, — сказал Грей тихо. Затем он откашлялся и выдавил улыбку. — А ты у нас красавчик, мистер Линнет. Пройдет несколько лет, и ты будешь разбивать сердца девушек на обоих континентах.

— О нет! — крикнул Куин из «вороньего гнезда» [2]. — Парень по уши втрескался в мисс Тернер. Верно, малыш? Он только о ней и может говорить, Грей. Так что не соблазняй его разговорами о других девушках. Для него не будет другой — по крайней мере, во время этого плавания.

Дейви покраснел и начал запинаться:

— Я… Это не…

Грей засмеялся и хлопнул его по плечу:

— Не могу не одобрить твой выбор, Дейви. Она красивая женщина, к тому же еще и талантливая.

Дейви неловко переминался с ноги на ногу.

— Она на меня и не взглянет. Я это хорошо понимаю, сэр. Я просто…

— Ты нормальный пятнадцатилетний парень. И я таким когда-то был, представь себе. Но меня никогда не удостаивала вниманием леди, хотя бы наполовину такая же прекрасная, как мисс Тернер. — Грей еще раз взглянул на рисунок и вернул его Дейви. — А вот о тебе, Дейви, она, должно быть, высокого мнения, раз не пожалела для тебя целого листа.

Когда София поднималась из люка, она тотчас узнала озорной смех мистера Грейсона, который доносился откуда-то справа.

Она повернула налево.

Прошедший ночью дождь начисто отмыл перевернутый тазик неба, убрав грязные разводы туч и вернув ему яркую голубизну. Солнечные лучи с неистовой радостью плясали по гребням волн, превращая тяжелые темно-зеленые валы в россыпи бриллиантов.

Этот день должен был стать днем ее свадьбы.

София задумалась: так ли ярко сияет солнце у маленькой живописной часовни в Кенте? А что стало с сотнями цветов, специально выращенных для этого случая в оранжерее? Она вспомнила и о свадебном завтраке, так тщательно спланированном и продуманном до последней мелочи, до самой маленькой позолоченной кофейной ложечки. Дожидается ли ее возвращения пастельная пирамида из мороженого, украшенная лепестками роз и миндалем?

Даже если им удалось сохранить ее исчезновение в тайне до сегодняшнего дня… когда она не появится на собственной свадьбе, ее секрет выйдет наружу. Слухи о ее тайном бегстве с загадочным Жерве будут скакать от одной дамы к другой, словно блохи на церковной скамье.

Какую же изощренную шутку она сыграла с ними со всеми! Какой повод для смеха!

Так отчего же ей так хочется плакать?

Стоя на цыпочках, вцепившись в деревянный планширь, она наклонилась за борт, напряженно вглядываясь в бесконечные волны и бурлящую пену, отмечающую след брига. Одинокая слезинка, равная по значимости песчинке, брошенной в пустыне, скользнула из уголка глаза и упала в морскую воду.

Ее внимание привлек неясный блик под водой. Гладкий дротик поднялся из зеленовато-синей глубины, разрезал острым плавником волну и вновь исчез под водой. София ждала затаив дыхание. Существо снова показалось на поверхности — быстрая стрела, легко пронзавшая волны, не отставала от быстрого хода «Афродиты».

— Это корифена, мисс, ее еще называют дорадо, — сказал один из матросов.

Рыба неслась у самой поверхности, иногда описывая быстрые круги, потом снова взмывала вверх и гут же исчезала в туче мелких серебряных брызг, на которых вспыхивала маленькая, но яркая радуга.

София восхищалась необычно большой лобастой головой рыбы, острым лезвием ее темно-синего плавника, идущего вдоль всего позвоночника. Но самым восхитительным были отчетливые радужные оттенки чешуи.

— Какая красота! — сказала она.

Из руки матроса вылетел гарпун, пронзивший рыбу с неприятным хрустом.

— Это обед, — отозвался матрос жизнерадостно. Мужчины бросили сеть и подтащили свой трепыхавшийся улов к борту.

При виде распоротой гарпуном рыбины Софии стало нехорошо, зажав руку ладонью, она отвернулась.

— Не отворачивайтесь, мисс, — сказал матрос. — Пропустите танец цвета.

«Танец цвета?» София бросила взгляд через плечо. Матросы уже втащили рыбу на палубу, и она беспомощно билась на мокрых от воды и крови досках.

— Видите, мисс? Пляска начинается.

Как только он это сказал, рыбья чешуя начала менять свой цвет. София шагнула вперед, зачарованная увиденным. Светло-голубой живот потемнел, став настоящего кобальтового цвета. Полоска травяной зелени вдруг начала отливать ультрамарином с золотыми проблесками. София никогда не видела таких ярких оттенков — ни в природе, ни на картинах. Даже в своих мечтах. На ее глазах рыбина превращалась в живую радугу.

Точнее, умирающую радугу. В последний раз резко выгнувшись дугой, корифена наконец обмякла и побледнела, став такой же бесцветной, как палуба. Вытащив гарпун, матросы снова перегнулись через фальшборт, высматривая новую добычу. А рыбина так и осталась лежать, безжизненная и бесцветная.

Впервые в жизни София почувствовала себя такой опустошенной. Настоящая сказка, поднявшись из глубин океана, мимоходом очаровала ее и тут же исчезла, прекратившись в обед для команды каперского брига.

Она покинула дом, чтобы испытать настоящую жизнь, истинную страсть и великие приключения. Что ж, вот она, реальная жизнь, и она вовсе не так прекрасна, какой рисовалась в воображении.

— Еще одна! — воскликнул один из матросов и, размахнувшись, метнул гарпун. Секунду спустя он торжествующе прокричал: — Попал, черт возьми!

София буквально легла на планширь, чтобы посмотреть на бьющуюся за бортом рыбу. Неожиданное возбуждение горячей волной накрыло ее.

Матросы начали выбирать привязанный к гарпуну линь.

— Можно, я помогу ее втаскивать? — спросила София.

— Что? — проворчал матрос, не ослабляя хватки.

— Можно мне?

Она, чуть нахмурившись, взглянула в белесые глаза матроса и твердо положила свою ладонь поверх его почти черной от загара руки.

Он мгновение смотрел на нее, потом пожал плечами:

— Почему бы и нет?

София схватила веревку обеими руками, и он показал ей, как упереться ногой в фальшборт и как тянуть, перекладывая руки, позволяя веревке сматываться аккуратным кольцом у их ног.

— Готовы попробовать? — спросил он. Она кивнула, и он отпустил веревку.

— Ах! — София громко вскрикнула, когда несколько ярдов мокрого линя выскользнули из ее пальцев. Дорадо оказалась проворнее, чем она ожидала, и к тому же гораздо сильнее. Веревка провисла, и рыба получила возможность продолжить борьбу за свою жизнь.

— Помочь вам, мисс? — спросил матрос.

— Нет, спасибо. Я справлюсь.

Упершись ногой и покрепче сжав скользкую веревку, София стиснула зубы и начала тянуть, старательно перекладывая руки. Но как она ни старалась, похоже, на каждый вытянутый ею фут линя рыба отвоевывала три.

Через несколько мгновений веревка стала поддаваться — рыба, по-видимому, ослабела. Но когда София решила, что победа уже близка, корифена предприняла последнюю, отчаянную попытку освободиться и, рванувшись, несколько ярдов протащила девушку вдоль борта. Сделав несколько шагов, София споткнулась о небольшую бухту тонкого каната и чуть не упала. Однако ей удалось освободиться от неожиданной ловушки и восстановить равновесие. Наблюдавшие за этой сценой матросы приветствовали Софию громкими одобрительными возгласами:

— Отлично, мисс Тернер!

— Последний рывок, мисс!

На секунду оторвав взгляд от впившегося в руки линя, София немного повернула голову и увидела, что ее сражение с рыбой собрало множество зрителей. Минимум половина команды «Афродиты», искренне веселясь, наблюдала за ее борьбой с корифеной. Ей и самой было чертовски весело.

Господи Иисусе! Ведь этот ребенок может погибнуть.

Не веря своим глазам, Грей, стоя на корме, смотрел, как мисс Тернер соревновалась в перетягивании каната с рыбой, а матросы, расположившись на шкафуте, как в цирке, откровенно радовались неожиданному развлечению. О чем, черт возьми, они думают?

— О чем, черт возьми, они думают? — Джосс подошел к Грею и встал рядом. — Мистер Уиггинс, — произнес он, — скажите парням, чтобы…

— Я сам остановлю это представление, — проговорил Грей.

Он, не мешкая, перепрыгнул через ограждение юта и, торопливо шагая, пересек палубу, стараясь не поддаться панике. Святые угодники, с каких это пор «Афродита» стала такой длинной? Там, на юте, мисс Тернер потеряла опору, споткнувшись о веревку, и желудок Грея свело от испуга.

— Чертовы тупицы, — пробормотал он в качестве прелюдии к более непристойной брани, которая готова была сорваться с его языка. Только идиот мог позволить истекающей кровью рыбине так долго метаться на конце гарпунного линя. Дикарский способ ловить рыбу и надежный способ привлечь…

— Акула!

И с этого момента все пошло слишком быстро. И в то же время медленно.

Если бы у Софии была хоть капля здравого смысла, она бы тотчас же бросила линь. Но, похоже, этим качеством она не обладала, поэтому ее действия были абсолютно безрассудны.

Если бы у собравшихся вокруг матросов была хоть капля мозгов в их просоленных головах, они бы тотчас перерезали веревку.

Если бы у Грея был при себе нож, все решилось бы за долю секунды. Но у него не было ни ножа, ни кортика, потому что по воле Джосса он не был ни матросом, ни капитаном, ни рядовым офицером корабля.

Нет, у него не было с собой ножа. Но у него были ноги, давшие ему силу преодолеть оставшиеся до Софии ярды. У него были руки, которыми он обхватил мисс Тернер как раз в тот момент, когда челюсти акулы сомкнулись на корифене и утащили ее под воду. И у него был голос, голос капитана Грея, при необходимости перекрывавший и рев бури, и пушечную пальбу.

— Бросьте линь!

Но от неожиданности София поступила наоборот: она из последних сил сжала веревку. Этого нельзя было делать. Акула тащила свою добычу на глубину, и чертов линь скользил в ее руках, немилосердно сдирая кожу с ладоней.

— Отпустите! — приказал он. — Сейчас же!

Она повиновалась. Ее дрожащие пальцы были белыми, ободранные ладони кровоточили.

Несколько долгих секунд Грей неотрывно смотрел на эти израненные руки.

К тому времени, когда Грей, опомнившись, попытался оттащить ее от фальшборта, акула размотала еще с десяток ярдов тонкого, но крепкого пенькового линя. Того самого линя, в мотке которого запуталась нога Софии.

— Режьте линь, чертовы дети! — проревел Грей, еще крепче сжав в руках хрупкое тело и опрокидывая Софию на палубу.

Стремительно ускользающий за борт линь петлей захлестнул их переплетенные ноги и поддернул к планширю. Еще секунда, и проклятая акула либо утащит их в море, либо просто оторвет им ноги. Изловчившись, Грей изо всех сил уперся свободной ногой в фальшборт. От страшного напряжения красные круги поплыли перед его глазами, когда он процедил сквозь зубы:

— Кто-нибудь. Перережьте эту чертову веревку. От сильного удара фальшборт затрясся. Кто-то пришел к ним на помощь.

Грей поднял голову и сквозь пелену спадающего напряжения увидел Леви, еще державшего топорище — лезвие его топора на добрый дюйм врезалось в дубовый брус планширя.

— Спасибо, — тяжело дыша, проговорил Грей и снова уронил голову на палубу.

И так они лежали на полубаке, прижавшись друг к другу. Ее макушка находилась у него под подбородком, а ее изящная нижняя половинка уютно расположилась между его бедрами. Она тяжело дышала, испарина покрывала ее лицо и тонкую шею. Грею неожиданно пришла в голову поразительная мысль: накануне ночью он мечтал о чем-то похожем. Разве что в этих мечтах одежды на них было гораздо меньше, а дюжины стоящих вокруг матросов не было и в помине.

— Да, — произнесла София, — это было потрясающе.

Глава 8

— Это, — мистер Грейсон с грохотом захлопнул дверь капитанской каюты, — была самая потрясающая глупость, которую я когда-либо видел. — Нервным движением он достал из внутреннего кармана сюртука фляжку, отвинтил крышку и, поднеся горлышко к губам, сделал большой глоток.

Она никогда не видела его таким возбужденным.

— Вы сердитесь, — сказала она.

— Чертовски верно, я рассержен, более того, я зол. Я бы с удовольствием развесил бы всех этих чертовых идиотов на нок-рее и орал бы на них, пока они не оглохли.

— Так почему же вы кричите на меня?

Он рывком открыл ящик небольшого комода и достал оттуда обтянутую кожей коробку. Щелкнули застежки, и коробка оказалась медицинским набором, наполненным бутылочками коричневого стекла, пластырями и мотками марли.

— Потому что… — Сердито вздохнув, он уселся на второй стул. — Дайте мне ваши руки.

Она положила руки на стол и медленно разжала пальцы. Каждую ладонь пересекала широкая красная полоса.

Выругавшись себе под нос, он осторожно приподнял ее израненную ладонь. В его руке ее ладонь казалась совсем маленькой.

Свободной рукой он смочил в воде кусок марли.

— Будет больно.

— Уже больно.

— Будет еще больнее.

София поморщилась, когда Грей коснулся раны.

— Вы хоть понимаете, что могли погибнуть? — все еще раздраженно спросил он. — Почему вы не бросили линь, когда я вам приказал?

— Не знаю. Я не думала.

— Я так и понял. Для гувернантки в вас маловато здравого смысла.

Он слегка подул на ее ладонь, и она почувствовала, как на затылке у нее шевельнулись волоски. Его серо-зеленые глаза поймали ее взгляд.

— Да и ведете вы себя не слишком разумно.

От этих слов дрожь пробежала по ее телу до самых пяток.

Он отпустил ее руку и взял другую, окунув в воду свежий кусок марли. Протирая рану, он, словно размышляя, произнес:

— Вы мозаика-головоломка, мисс Тернер, в которой ни один из кусочков не ложится на место. Это невзрачное платье было сшито явно не по вашему заказу. У вас великолепные перчатки, которые вам якобы были подарены. Потеря двух листов бумаги вызывает у вас слезы, а на вашем носовом платке, как оказалось, чужая монограмма.

София сидела ни жива ни мертва, но он вновь подул на ее ладонь, успокаивая горящую кожу, и на этот раз ощущение щекочущего холодка едва не заставило ее потерять самообладание.

— Вы избегаете меня, — продолжил Грей.

— Вы тоже меня избегаете.

— Не пытайтесь сменить тему.

«Я и не пыталась». Он начал перевязывать ее раны, наматывая тонкий холст вокруг ладоней, и от этого обычного, не исполненного никакого таинства действия ее сердце забилось как сумасшедшее.

— Я же сказала вам, я…

— Вы сказали мне, что оплатите проезд в тот же день, и с того момента вы избегаете меня. И я знаю почему, мисс Тернер.

— В самом деле?

— В самом деле. — Он забинтовал вторую руку.

«О Боже!» Что же ему действительно известно? Стоит ли ей придерживаться прежней истории? А может, сочинить новую? Обычно София могла сплести настоящую паутину правдоподобной лжи столь же легко, как паук плетет свою сеть. Но этот человек постоянно, с самой первой встречи, выводит ее из душевного равновесия, и теперь… теперь она ранена и испытывает боль, а он так нежно за ней ухаживает.

— Вы лгали мне все это время, не так ли?

Она не могла ответить. Голос ей не повиновался.

— Посмотрите на себя, — сказал он, окидывая взглядом ее лицо. — Вы побелели, как парусина. Теперь я понял. Вы и не собирались платить мне за проезд. У вас нет ни шиллинга, верно?

София смотрела на него широко открытыми глазами. Что ответить? Ей нужно сохранить свои деньги — а значит, их наличие нужно держать в тайне. Уверовав в свою правоту, Грей, сам того не подозревая, собирается сделать ей подарок, от которого совершенно неразумно отказываться.

— Верно? — повторил он, нажимая большим пальцем ей на запястье.

Опустив глаза долу, София издала едва слышный драматичный вздох.

— Что вы со мной сделаете?

— Не знаю, что с вами делать, — сказал он, и в его голосе вновь послышались нотки раздражения. — Лживая, дерзкая девчонка, я почти готов заставить вас работать, например, доить коз. Но не бойтесь, я же понимаю, что с такими-то руками об этом не может быть и речи.

Он несколько раз согнул и разогнул ей пальцы, проверяя повязку.

— Я велю Стаббу менять бинты два раза вдень. Нельзя, чтобы раны загноились. И поберегите руки, по крайней мере несколько дней. Постарайтесь ничего ими не делать. Например, повремените с рисованием.

София совершенно по-детски спрятала руки за спину.

— Вы могли бы отрезать мои руки и скормить их акулам, но и тогда я не перестала бы рисовать. Если мне ничего другого не останется, я готова держать карандаш зубами. Я художник.

— Надо же. А я-то думал, что вы гувернантка.

— Ну да. И это тоже.

Не скрывая своего раздражения, Грей побросал оставшиеся бинты в коробку и защелкнул замок.

— Так и ведите себя как подобает гувернантке. Гувернантка знает свое место, говорит, когда к ней обращаются, не путается под ногами у команды и не ловит акул.

Резко поднявшись, он выдвинул ящик комода и бросил туда коробку.

— С этого момента вы не прикоснетесь ни к одному парусу, ни к одному болту, ни к веревке и ни к одной щепке на этой посудине. Вы не будете говорить с матросами, когда они стоят на вахте. Вам запрещается бродить у фок-мачты и подниматься на мостик.

— И что же мне остается? Ходить кругами по палубе?

— Да. — Он с грохотом захлопнул ящик. — Но только в определенное время. В полдень и в полувахту. В остальные часы вы будете оставаться в своей каюте.

Разгневанная, София вскочила на ноги. Она не для того бежала от всяческих ограничений, чтобы подчиняться другим.

— Кто вы такой, чтобы указывать мне, куда и когда я могу ходить и что мне дозволено делать?

— Я скажу вам, кто я такой! — еле сдерживая бешенство, прорычал он. — Я человек, которому небезразлично, останетесь вы живы или умрете.

У нее подкосились колени.

— В самом деле?

— В самом деле. Я не капитан, но я человек, вложивший в это плавание немалые средства. Я человек, которому вы должны шесть фунтов и восемь шиллингов. А теперь, когда я знаю, что вы не в состоянии оплатить свой долг, я тот человек, который знает, что не увидит ни одного треклятого пенни, пока в целости и сохранности не доставит Джорджу Уолтему его гувернантку.

София сердито смотрела на него. Как ему это удается? С момента их встречи в таверне в Грейвсенде между ними возникло некое притяжение, которого она раньше никогда не испытывала. Она знала, что и он это чувствует. Но почему этот человек порой бывает таким нежным и чувственным, а порой — таким грубым и расчетливым?

— Понятно, — сказала она. — Все дело в шести фунтах и восьми шиллингах. По этой причине вы следили за мной…

Он протестующе фыркнул:

— Я не следил за вами…

— Вы постоянно смотрите на меня таким пристальным взглядом, что у меня мурашки по телу начинают бегать, а оказывается, вы видите лишь горстку монет. И с акулой вы боролись ради этих шести фунтов. Для вас все сводится к деньгам.

— Да.

Грей жестко, по-боксерски ударил кулаком по столу. От мощного удара жалобно задребезжало маленькое зеркало, прикрепленное к стене, а София едва не прикусила язык. Жестокая сила движения была немного пугающей, но и безумно возбуждающей, а он к тому же так сердито и так напряженно смотрел на ее губы, что она была почти уверена, что Грей ее поцелует.

И она была совершенно уверена, что ей этого хочется.

Целый бесконечный день Грей провел в тесном и душном закутке румпельной, он переворачивал страницы какой-то книги, старательно вглядывался в сливавшиеся в серые полосы строки, но не мог прочитать ни единого слова.

Он мог видеть только ее.

Когда дневной свет начал угасать, он, наконец, позволил книге упасть ему на грудь, закрыл глаза и задремал.

Когда склянки пробили вторую полувахту, он сдался. Чертыхнувшись и отшвырнув книгу в сторону, он встал со своего гамака, решив подняться на верхнюю палубу. Если ее образ все равно будет его преследовать, что бы он ни делал, то эту пытку с тем же успехом можно выносить и в ее присутствии.

Но его преследовало не только ее прелестное лицо. И не только мягкое роскошное тело, которое он все отчаяннее хотел увидеть освобожденным от хлопкового кокона.

Боже милостивый! Какая ирония жизни, даже смешно! В юности он тратил недели, заучивая сонеты, проводил годы, отшлифовывая степень прозрачности намеков, и все для того, чтобы в конце концов выяснить, что самая чарующая фраза в английском языке звучит примерно так: «Что бы ни случилось, мне бы совсем не хотелось, чтобы вас проглотила акула».

Однако когда он вышел на квартердек, то обнаружил, что там никого нет. Почти вся команда, кроме вахтенных, собралась на юте, откуда доносился громкий хохот, видимо, ром лился рекой. Офицеры были на мостике, о чем-то вполголоса переговариваясь. Грей поднялся на мостик и подошел к брату:

— Хороший ветер сегодня.

— Да. С мисс Тернер все в порядке?

— Было все в порядке, когда я уходил.

Они стояли молча, наблюдая, как солнце исчезает за горизонтом. С кормы доносились громкие радостные крики. Грей покачал головой:

— Не могу поверить, что ты выдал им выпивку после того, что они сегодня натворили.

— Сегодня суббота, команда выпивает за своих жен и подружек, ты же знаешь, — ответил Джосс.

— Да плевать, будь сегодня хоть день рождения самого дьявола. Если бы я командовал кораблем, им бы и капли не перепало до самого тропика.

Джосс саркастически хмыкнул:

— В таком случае им повезло, что не ты командуешь «Афродитой». Ты сам прекрасно понимаешь, что принимать подобное решение было бы по меньшей мере глупо. Кстати, а почему ты не с ними? После сегодняшней истории ты вполне мог бы присоединиться к команде.

Грей вздохнул. Он знал, что брат прав. На море смерть ходит за тобой по пятам, и настоящий моряк должен привыкнуть к этой спутнице и относиться к ней либо с улыбкой, либо с полным равнодушием.

— Тогда пойдем выпьем, — сказал Грей, слегка подталкивая брата локтем.

Джосс покачал головой:

— У меня нет возлюбленной, за здоровье которой я мог бы выпить. И жены тоже нет.

— Выпьешь в память о ней.

— Не сегодня. — Джосс оторвался от поручня и направился клюку, задержавшись для последней реплики — реплики, которая стала уже привычной и завершала почти каждый их разговор с того дня, как умерла Мара: — Иди без меня.

И Грей до сих пор не придумал, что сказать ему в ответ.

Как только Джосс исчез в люке, Грей неторопливо направился на корму, чтобы присоединиться к общему веселью. Вообще-то он начал праздновать немного раньше, крепко приложившись к заветной фляжке.

Нехитрая музыка стихла, и он услышал женский смех, легкий, даже немного кокетливый, который явно доносился с кормы. Грей замер, забыв спрятать фляжку.

Это могла быть только она. Грей знал это не потому, что узнал ее смех, а потому, что мисс Тернер была единственной пассажиркой на борту его корабля.

Еще несколько шагов, и правда предстала перед ним во всей красе. На юте среди матросов сидела мисс Джейн Тернер, удерживая на ладони глиняную кружку. Складки ее дешевого серого платья раскинулись поверх перевернутого ящика. Черт возьми, ведь он сам велел этой девчонке держаться подальше от фок-мачты.

Бейли взял несколько нот на своей свирели, и матросы затянули новую залихватскую песню. Грей подождал, пока они закончат куплет, затем тихо подошел к Софии и остановился за ее правым плечом. Некоторые из матросов, вскинув наполненные кружки, дружески приветствовали его, но большинство были так увлечены веселой песней, что не обратили на него внимания.

— Что вы здесь делаете? — спросила она, обернувшись и увидев Грея в свете раскачивающегося фонаря.

— Кто, я? — пробормотал он. — Я просто проверяю, как отдыхает команда, а заодно — как себя чувствует леди, оказавшись в компании матросов.

Она отвернулась и демонстративно поднесла кружку ко рту.

Грей склонился над ней:

— А теперь спрошу я: что, черт побери, вы здесь делаете?

— Я? Просто весело провожу время, — легко ответила она, делая очередной глоток. — Предлагаю вам заняться тем же.

Грей глянул в ее наполовину опустошенную кружку, удивленно хмыкнул и, все еще сомневаясь в увиденном, понюхал. Чистый, неразбавленный ром пила мисс Тернер. Наверное, именно этим объясняется ее жизнерадостное возбуждение. Она закончила аплодировать певцам и лихо осушила кружку одним глотком, который более пристал бы просоленному морскому волку.

— Грей! — О'Ши, протиснувшись сквозь плотный ряд подвыпивших матросов, сунул ему в руку наполненную до краев кружку. — Ты как раз вовремя — сейчас твоя очередь.

— Я здесь не для того, чтобы пить. Я пришел проводить мисс Тернер в ее каюту. Ей давно пора отдыхать.

Она бросила на него сердитый взгляд. Он ответил тем же.

— Ну же, Грей, — поддержал другой матрос. — Всего один тост.

Мисс Тернер томно прикрыла глаза и почти прильнула к нему.

— Ну же, мистер Грейсон. Всего один коротенький тост, — с усмешкой произнесла она обольстительным хрипловатым голосом портовой шлюхи. Эта соблазняющая хрипотца была очень хорошо ему знакома, и его тело моментально отреагировало на прозвучавший призыв.

Сирена.

— Ну что ж. — Он поднял свою кружку и громко, глядя в ее широко открытые прозрачные глаза, сказал: — За самую красивую женщину в мире и единственную женщину в моей жизни.

Все затаили дыхание. Грей наслаждался напряженным молчанием, широкая улыбка появилась на его лице.

— За мою сестру Изабель.

Матросы разочарованно загудели.

— Ты разучился веселиться, Грей, — проворчал О'Ши.

— Нет, не разучился. — Твердой рукой он приобнял мисс Тернер за талию. — А нашей милой леди все-таки пора в постель.

— Не так быстро, если позволите. — Она резко отстранилась от него и повернулась к матросам: — Я еще не произнесла свой тост. У дам тоже есть возлюбленные.

Волна соленых шуток и грубоватого хохота прокатилась среди гуляк. Грей отступил назад и поднес кружку ко рту. Если эта девица намерена унизить себя, с какой стати он должен ее останавливать? Кто он для нее, в самом деле?

Слегка покачиваясь, она подняла свою кружку:

— За Жерве. Моего единственного возлюбленного, mon cher petit lapin.

«За моего дорогого маленького кролика»? От неожиданности Грей поперхнулся ромом. Что за странные фантазии у этой девчонки!

— За моего французского учителя рисования, — продолжала она заплетающимся языком, — и за моего наставника в искусстве страсти.

Мужчины одобрительно закричали и засвистели, предлагая ей продолжать. Грей резко поставил кружку на ящик и подошел к ней:

— Ну хорошо, мисс Тернер. Очень забавно. Достаточно шуток для одного вечера.

— А кто шутит? — спросила она, поднося ко рту кем-то наполненную кружку и дерзко глядя на него. — Он любил меня. Безрассудно.

— Французы все делают безрассудно, — пробормотал он, начиная испытывать отчаяние. Он понимал, что девица сочиняет сказки, но другие-то этого не понимали. Настроение компании, продолжавшей подогревать себя крепчайшим ромом, стало меняться, переходя от добродушного веселья к похотливому предвкушению. — Но он ведь не слишком вас любил? Если позволил вам уехать?

— Полагаю, что да. — Она пренебрежительно фыркнула, потом кокетливо улыбнулась мужчинам: — Полагаю, это означает, что мне нужен новый возлюбленный.

Вот оно. Нужно было срочно заканчивать этот спектакль.

Грей нагнулся, быстро обхватил капризную гувернантку за бедра и перекинул через плечо. Она взвизгнула и попыталась освободиться, скользя перевязанными ладонями по его спине.

— Отпустите меня, грубиян! — Она извивалась, норовя побольнее ударить его маленьким кулаком.

Грей одной рукой прижал ее ноги к своей груди, другой похлопал по взбившимся на плече юбкам.

— Что ж, — заявил он матросам, выдавливая из себя идиотскую ухмылку, — мы отправляемся в постель.

Поощрительные возгласы и громкий хохот сопровождали их до самого люка на нижнюю палубу. Не отвечая на скабрезные шутки, Грей тащил свою извивающуюся добычу по ступенькам сходного трапа прямо в дамскую каюту.

Еще раз шлепнув ее по попе, чего она, сквозь все свои юбки, вероятно, даже не почувствовала, Грей опустил ее на пол. Стоять ей было трудно, и она тут же подалась назад, но он поймал ее руку и потянул на себя; как кукла, она послушно шатнулась вперед, почти бессознательно обвила руками его шею и безвольно повисла на его груди.

Ох, черт возьми!

Широко раскрыв глаза, она вдруг расхохоталась. Склонив голову и уткнувшись лицом в отворот его куртки, она смеялась. Смеялась громко, взахлеб, так что ее хрупкие плечи тряслись, как в ознобе.

— Это не смешно, — произнес Грей.

— Нет, смешно. Эти мужчины там… Что они подумают, увидев, что мы спустились вниз? — Она снова засмеялась. — Они подумают, что мы любовники, — проворковала она, вновь рассмеявшись.

— Моя дорогая, вы должны молиться, чтобы они так подумали. Потому что только в этом случае вам, мисс Тернер, удастся провести эту ночь спокойно. Матросы будут вести себя относительно прилично, только если поверят, что вы моя любовница.

Коснувшись его затылка, она молча стала накручивать завитки его волос на палец. Она играла с ними лениво и даже небрежно, позволяя ноготками слегка царапать его кожу. Бинты, похоже, совсем не мешали этой игре.

— Прекратите, — произнес он хрипло. Она не послушалась.

— Прекратите, — повторил он. — Вы должны беречь руки.

— Я не слишком их утруждаю. — Она прижалась подбородком к его груди и взглянула на него снизу вверх: — Интересно, сколько зубов у акулы? Похоже, не меньше сотни.

— Я… понятия не имею. — Когда она легко пощекотала его за ухом, он лишь стиснул зубы и чуть прикрыл глаза.

— Нет, не закрывайте глаза, — сказала она. — Мне нравится, как вы смотрите на меня… Таким голодным взглядом. Таким опасным. Словно ты пират, а я трофей, который стоит намного больше шести фунтов и восьми шиллингов.

— Да вы просто пьяны.

— Мм… А вы мужчина. Большой, сильный, с необычайно мягкими красивыми волосами.

Ее пальцы зарылись в его волосы, и Грей вдруг понял, что против своей воли испытывает сильнейшее, почти непреодолимое возбуждение.

Она хихикнула. Грею никогда не нравились хихикающие женщины, но, черт побери, этот негромкий смешок почему-то возбудил безумное желание.

— Хотите узнать, почему я смеюсь?

— Нет.

Пародируя какой-то восточный танец, она фривольно вильнула бедрами.

— Но я все равно скажу вам, — пробормотала она. — Все дело в ваших волосах. Они такого изумительного цвета, темного, восхитительного каштанового оттенка, с частыми проблесками рыжего. А вот тут… — ее пальцы скользнули вверх по его вискам, — небольшие пряди золотистого оттенка. — Она нахмурилась, словно попытка сфокусировать взгляд стоила ей немалых усилий. — Это напоминает мне о том, что с первого момента нашей встречи я хотела…

Она вновь хихикнула.

Да, черт возьми, теперь он хотел знать почему. Он очень, очень хотел знать почему. Сам он ни в малейшей степени не находил эту ситуацию забавной. Его тело отказывалось подчиняться его воле. Отдельные остатки былой решимости быстро таяли под напором растущего желания, а руки уже были готовы сорвать с нее это дешевое платье.

Теперь он даже не касался ее.

Но она касалась его. Она продолжала поглаживать его волосы и все плотнее прижималась своим теплым телом к его телу. Ее мягкий, податливый живот настойчиво терся о его напряженное естество, но все, что он мог сделать, — это сдерживаться, пусть даже из последних сил. Он должен уйти. Немедленно. Уйти из этой проклятой каюты, даже не оглянувшись.

Но он не мог. Боже, он просто не мог! Так приятно было чувствовать ее. Она хотела его, и это было слишком соблазнительным ощущением. Собственному желанию он, хоть и с трудом, еще мог сопротивляться. Но понимание того, что женщина тоже его хочет, всегда губительно действовало на него. Эта маленькая сирена ведет его и все его дело к погибели, и он уже почти готов сдаться и с обреченным восторгом пойти по этому гибельному, но безумно радостному пути.

— Я хотела, — выдохнула она, — так сильно хотела… нарисовать вас.

Нарисовать его?

Он нервно, но с облегчением рассмеялся. Да, с ней не соскучишься.

— Дорогая моя, я…

Грей умолк. Неожиданно в его голове возник четкий и ясный образ. Нет, не образ обнаженной и извивающейся под ним мисс Тернер, хотя, конечно же, этот образ будет преследовать его в мечтах.

Нет, он увидел перед собой портрет юного Дейви Линнета. Восприятие его образа художником, внимание к деталям. И неожиданно Грей представил, как может выглядеть он в глазах художника, от внимательного взгляда которого ничто не ускользает.

Он увидел небритого флибустьера, в лапы которого попала невинная гувернантка, по каким-то причинам покинувшая дом и набравшаяся в компании матросов. Еще он увидел мужчину, который вновь, словно это уже вошло в привычку, едва не нарушил слово, данное своему единственному брату. Плут и авантюрист в дурацких щегольских сапогах, который, не имея заслуживающих уважения достоинств, пытается с помощью денег добиться благосклонности своей сестры и признания общества.

Доля секунды понадобилась Грею, чтобы рассмотреть свой собственный неприукрашенный портрет, и ему не понравилось то, что он увидел. Что ж, он, возможно, никогда не станет образцом респектабельности, но будь он проклят, если он позволит миру запомнить его таким.

Оттолкнувшись от стены, Грей сжал запястья девушки и излишне резко отстранил ее от себя. Забинтованные руки растерянно опустились вдоль платья.

— Этого не будет, — сказал он скорее себе, чем ей. Отступив на несколько шагов, он жестко растер лицо, словно пытаясь избавиться от воспоминания о ее нежных, дразнящих прикосновениях.

— Почему же нет? Разве вы не хотите, чтобы я…

— Нет. Я ничего от вас не хочу. Я не хочу, чтобы вы меня рисовали. Я не хочу, чтобы вы прикасались ко мне. Я не хочу видеть, как вы крутитесь среди матросов, отвлекая их. Я не хочу больше видеть, как вы становитесь приманкой для акул. И вообще, я больше не хочу вас видеть.

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами. В них больше не было смеха. Но Грей еще не закончил.

— Вы, — он ткнул в ее сторону пальцем, — чертовски глупы, поэтому даже не представляете, как вам повезло. Собраться пересечь океан, и как? Без денег, без сопровождения. Вы даже не представляете, что с вами могло случиться еще там, в порту. А здесь, на корабле, вы накачиваетесь ромом в компании матросов, многие из которых еще не забыли свое пиратское прошлое, произносите непристойные тосты и вообще ведете себя как портовая девка.

София тяжело сглотнула.

— Если бы я хотел вас, — продолжил он, нависая над ней с угрожающим видом, — я мог бы переспать с вами в первую же ночь на этом корабле. И скорее всего к настоящему моменту вы уже надоели бы мне. Вы распрощались бы со своей невинностью, а вместе с ней исчезло бы и ваше обаяние.

Ее глаза распахнулись в почти неприкрытом ужасе. Пьяный блеск в них исчез.

Грей отступил на шаг, потом еще, открывая ей путь к двери.

— Так что оставайтесь приличной английской гувернанткой, мисс Тернер. Идите в свою каюту, закройте дверь на засов, заберитесь в свою койку и в своих молитвах возблагодарите всемогущего Бога за то, что я вас не хочу.

Глава 9

Голова раскалывалась. Под разлохматившимися на руках бинтами пульсировал огонь. Все тело болело, несомненно, от вчерашнего сражения с рыбой и… Да, она пила ром наравне с мужчинами.

О Боже, мужчины!

Что же она натворила? Господи помилуй, это же надо додуматься — заявить пьяным матросам, что она только что порвала пылкие любовные отношения с неким французом и в настоящее время ищет ему замену. А потом, что же было потом?

«Я не хочу вас», — заявил он.

Да, это было унизительнее всего: хотя все тело у нее гудело и болело, самая тяжелая рана была нанесена ее самолюбию. Любая юная леди из приличной семьи возблагодарила бы Господа за то, что, несмотря на свое предосудительное и даже скандальное поведение, проснулась этим утром по-прежнему целомудренной. Но София давно решила отказаться от своей опостылевшей благовоспитанной жизни.

А теперь даже бывший пират отверг ее.

«Я не хочу вас».

Его слова ранили ее, словно ножом. И каждый раз, когда они снова и снова эхом звучали у нее в голове, этот нож проникал все глубже.

Кто же захочет ее, после того как она вела себя подобным образом? О небеса, если бы она не была рождена в богатстве и няньки и воспитатели не блюли бы ее все эти годы, к какому постыдному результату она бы в конце концов пришла? Скорее всего, к такому, который заставил бы покраснеть даже распутную фермершу.

В дверь тихонько постучали. София поморщилась.

— Кто там? — Ее голос был слабым и хриплым.

— Я принес завтрак, — послышался голос Стабба. Он гоготнул: — Подарок от вашего возлюбленного Жермена.

— Жерве, — простонала она, ныряя обратно под одеяло. Боже милостивый, как она сможет теперь посмотреть кому-нибудь в глаза?!

Целых три дня София провела взаперти, не смея подняться на палубу.

Все эти три дня она в полном одиночестве рисовала, позволяя себе отлучаться лишь по необходимости, иногда без особого аппетита ела. Несколько раз в день ее уединение нарушал Стабб, который приносил еду и перевязывал раны на руках.

На четвертое утро София сняла повязки с рук и осторожно расправила пальцы, потихоньку растягивая новую розовую кожу, которая покрыла ее раны. Потом она взяла уголь, собрала мольберт и те остатки решимости, которые ей удалось наскрести, и поднялась на верхнюю палубу.

Наверху было неестественно тихо. Несмотря на то, что София не отрывала взгляда от настила палубы, она чувствовала, что головы матросов и офицеров корабля поворачиваются вслед за ней. Но мистера Грейсона среди них не было. Она бы, обязательно почувствовала, если бы он был там. Ей был слишком знаком покалывающий жар, который вызывал его пристальный взгляд.

Сделав глубокий вдох, она расправила плечи, упрямо вздернула подбородок и, преодолев оставшиеся пять ярдов, села на небольшой канатный ящик. Все оказалось не так уж страшно.

Несмотря на унизительный способ, коим София была удалена с палубы, она надеялась, что мистер Грейсон был прав, полагая, что никто не рискнет заигрывать с подружкой хозяина корабля.

«Я не хочу вас».

Достаточно. Хватит думать о нем. Пора возвращаться к работе. Как только уголь коснулся бумаги, она целиком сосредоточилась на рисунке и больше не отвлекалась.

Она рисовала… котенка. Котенка с широко открытыми глазами и острыми маленькими коготками, присевшего на задние лапки, словно перед броском на добычу. Что послужит котенку добычей, она еще не решила.

На бумагу упала тень, и сверху донесся негромкий свист. София замерла, боясь поднять глаза.

— Вот здорово. Видать, он на мышь нацелился?

Это был О'Ши. София вздохнула с облегчением. Она не знала всех членов экипажа по именам, но О'Ши отличался от остальных своим провинциальным ирландским акцентом и гигантским ростом.

— Я еще не решила — ответила она, несмело улыбаясь матросу, — я думала, что это может быть кузнечик. Может быть, даже змея.

— Храбрая киска.

София приложила руку ко лбу, закрываясь от солнца, и посмотрела ирландцу в лицо. Жестким, неулыбчивым взглядом он внимательно, будто собираясь что-то сказать, смотрел на Софию, потом перевел взгляд на ее руки, еще раз посмотрел на набросок и вдруг не то хмыкнул, не то зарычал. От неожиданности София вздрогнула, но тут же сообразила, что такие странные звуки мужчины, как правило, издают, когда хотят сказать нечто важное, но не знают, с чего начать, и пытаются скрыть свою нерешительность под маской брутальной мужественности.

София чуть-чуть встревожилась. Кажется, О'Ши кочет о чем-то попросить ее, но вот о чем, она совершенно не представляла, и от этого ей было немного не по себе.

— Я слушаю вас, О'Ши, — решившись, поощрила она его.

— Матросы… Мы тут решили между собой, мисс Тернер. Была даже небольшая стычка, но я победил. — Он неожиданно склонился над ней, и его фигура, до этого походившая на кряжистое дерево, стала похожа на огромный валун. Его грубое, изрезанное глубокими складками лицо исказилось в дьявольской усмешке. — Я должен быть первым.

— Мы тянули жребий, мисс Тернер. Следующая очередь — моя.

София подняла глаза, перед ней стоял невысокий, но очень широкоплечий Куин. Мосластыми пальцами он сконфуженно теребил свою матросскую шапочку. Лицо его выражало непреходящую скорбь и больше подходило для траурной церемонии, чем для портрета.

— Что ж, тогда присаживайтесь, мистер Куин. Мужчина опустился на стоящий напротив ящик и обхватил колени руками.

— Что я должен делать?

Кончиком ногтя София слегка заострила угольный карандаш.

— Вам ничего не нужно делать, просто сидите здесь. — Она легко улыбнулась ему, но тут же опустила глаза, увидев, что смутила матроса еще больше. — Почему бы вам не рассказать о себе? — Этот вопрос она задала, не отрывая глаз от бумаги, уже начиная набрасывать абрис его лица.

Куин задумчиво поскреб подбородок.

— Рассказывать особенно нечего. Родился я в Йоркшире. Отец перевез нас в Лондон, когда я был еще мальчишкой. Во флот меня завербовали, когда мне стукнуло шестнадцать, и с тех пор суша перестала для меня быть родным домом.

— Так, значит, и жены у вас нет? Нет собственной семьи? — София говорила непринужденно, не забывая, однако, поглядывать на Куина, чтобы с максимальной точностью и выразительностью изобразить его тяжелые брови и совершенно замечательный нос, похожий на клюв ястреба.

— Пока нет, мисс.

— Но наверняка у вас есть милашка, за которую вы поднимаете тост по субботам?

Куин ощерился плотоядной ухмылкой:

— У меня их столько, что я могу пить за них хоть каждый день, мисс Тернер.

София прервала рисование и посмотрела на матроса:

— Какое облегчение узнать, что ваш календарь заполнен, мистер Куин. Ведь должна признаться, я собиралась предупредить вас, что вряд ли брошу своего Жерве.

Долгое мгновение Куин непонимающе смотрел на Софию, потом громко и с явным удовольствием расхохотался. София тоже почувствовала облегчение. В течение целой недели после того вечера ее пьяный тост был предметом корабельных шуток. Мистер Грейсон вернулся на палубу довольно быстро, поэтому в любовную интрижку между ними никто не поверил. И Жерве, слава Богу, никто не воспринял всерьез, хотя София не сразу поняла почему. Только потом она узнала, что большинство героинь матросских рассказов — плод неуемной морской фантазии. Жизнь на море была опасным делом, и моряки каждый день играли со смертью в орлянку. Они научились смеяться, глядя в пустые глазницы беззубой. Но, даже побеждая порой саму смерть, они редко могли победить свое одиночество. Оно тенью следовало за этими обветренными и просоленными мужчинами, и только с помощью песен, крепких напитков и приукрашенных рассказов они могли хоть ненадолго избавиться от этого чувства.

София продолжила свою работу, задавая Куину вопросы о его детстве, доме, военной службе. Когда просишь человека вспомнить свое прошлое, это неизбежно заставляет его смотреть вдаль, словно картины его воспоминаний возникают где-то на горизонте. И пока Куин сосредоточился на том далеком довоенном времени, София могла открыто изучать его черты, не боясь снова смутить этого сильного человека. Она заметила темную поросль на переносице, которая со временем могла соединить черные дуги бровей. Не ускользнули от ее взгляда и деготь под его ногтями, и потемневшие от постоянной работы с такелажем, огрубевшие, мозолистые ладони. А когда Куин начал рассказывать о своем племяннике, София, к своему удивлению, заметила в уголках его глаз лучики доброй и нежной улыбки.

Насколько же интереснее было рисовать людей — живых, реальных, созданных из плоти и крови! Каждый такой портрет был уникален, каждый становился своего рода вызовом. Это было совсем не похоже на бессчетные рисунки гипсовых бюстов и ваз с засохшими цветами.

Сам процесс рисования был для Софии радостью — она получала несказанное удовольствие от разговоров с этими людьми и потихоньку завоевывала их доверие. Как только матросы садились перед ней, их грубая, непробиваемая оболочка давала трещину, и уже через несколько минут они начинали доверять ей, переставали прятать свои изъяны и приоткрывали души, что позволяло Софии обрести ощущение истинности изображаемого.

Но, даже рисуя, она не могла не думать о нем.

Грубые голоса матросов, их приглушенное чертыханье, периодические удары судового колокола, царапанье цепей по палубе, скрип деревянного рангоута… Все эти звуки сливались в один поток, который зачастую протекал мимо сознания Софии. Но голос мистера Грейсона, его густой баритон, перекрывавший все корабельные шумы, она выделяла сразу.

Может быть, она была единственным человеком, которого мистер Грейсон мог возбудить простым смехом или соленой шуткой, но она была не единственной, кто оказывался под его влиянием. Порой, когда, кроме вахтенных, вся команда наслаждалась послеполуденным ничегонеделанием и вялое молчание сгущалось, грозя перейти в тяжелую дремоту, мистер Грейсон начинал петь, и почему-то создавалось впечатление, что океан специально затих в предвкушении его выступления.

Обычно Грейсон начинал с каких-нибудь забористых матросских песен, которые он исполнял так торжественно и почтительно, словно то был гимн его величества, и когда он заканчивал первый куплет, экипаж подхватывал песню. Мощный многоголосый хор летел над волнами, и внизу, в своей каюте, София не могла сдержать улыбки.

В другой раз его ровный и спокойный тон улаживал, казалось бы, не на шутку разгоревшийся спор. Или брошенное мимоходом замечание заставляло матросов без дополнительного понукания поправлять снасти. Своим чистым приятным баритоном Грейсон управлял работой и поведением команды так же уверенно, как опытный рулевой управляет идущим по фарватеру кораблем.

— Я знаю, о чем ты думаешь, Грей. — Провинциальный акцент О'Ши раздался из открытого светового люка однажды теплым утром, когда София была погружена в свою работу.

Мистер Грейсон ответил, и в его голосе чувствовалось сильное неукротимое желание.

— Да. Ее легко было бы взять.

София едва не выронила уголь.

— Ветер был на нашей стороне, — сказал О'Ши.

— И «Афродита» шла быстрее, — ответил Грей. — Пара галсов, и мы вышли бы прямо к корме.

София выдохнула. «Они говорят о кораблях».

— Да, были деньки. — О'Ши тихонько присвистнул. — Один выстрел по рулю…

— Не думаю, чтобы до этого дошло. Хватило бы одного предупредительного выстрела, и красавица согласилась бы на наши условия.

София слышала улыбку в его голосе. Грей продолжал:

— Пушки для дилетантов. Захватить корабль в целости… все дело в подходе. С того момента как эта шхуна появляется на твоем горизонте, ты действуешь и так, будто она уже принадлежит тебе. Все, что остается сделать, — это известить об этом капитана.

Теперь София улыбнулась вместе с ним. Она прекрасно поняла, что он имеет в виду, С таким же настроением она в тот день вошла в банк. Полчаса спустя она вышла с шестью сотнями фунтов. Ей хотелось бы рассказать мистеру Грею эту историю.

За всю последнюю неделю она не перемолвилась с ним ни единым словом. Как могла она с ним разговаривать после той ужасной ночи? Но каким-то образом, слушая все эти разговоры и случайные замечания, она неплохо узнала его. И он стал ей нравиться.

Она начала думать о нем как о друге. Ведь в тот день он спас не только ее жизнь.

Теперь, после только что услышанного разговора, этого нельзя было отрицать. Ей пришлось взглянуть в лицо правде, которой она до сих пор избегала.

Он так легко мог овладеть ею в ту ночь. Захват был его профессией, он сам это только что признал. Корабли, женщины… мистер Грейсон брал все, что хотел. И в тот вечер он хотел ее, по крайней мере, в плотском смысле. Когда она так бесстыдно прижималась к нему, то недвусмысленно ощутила его возбуждение. Господи помилуй! Она с такой легкостью предложила ему себя, а он ушел.

Конечно, он не был первым, кто позаботился о ее невинности. Ее семья, ее школьные наставницы, ее подруги — даже ее жених — всю жизнь Софию окружал целый сонм стражников, и казалось, что единственной целью этих людей было сохранить ее нетронутой. Потому что ее невинность была той ценностью, которую можно было обменять на связи в обществе. Разве волновала бы этих людей сохранность ее девственности, если бы София была простолюдинкой и без единого пенни? Скорее всего, нет, подумала София.

Но мистера Грейсона это волновало. Он считал ее бедной гувернанткой, без друзей и влиятельных связей, одинокой девушкой, о которой некому было позаботиться. И, тем не менее, он не воспользовался ее пьяной глупостью и, по сути, сохранил ее невинность, когда она готова была так легко с ней расстаться.

Убежав из дома, София решила сама распоряжаться не только своим состоянием, но и своим телом. Ее родители, будучи нуворишами, из кожи вон лезли, чтобы одна из их дочерей вышла замуж за титул. Когда ее старшей сестре Кити не удалось этого сделать, свои надежды они обратили на Софию. Но, черт возьми, она ведь не шлюха, чтобы выйти замуж только ради титула и связей, без любви или хотя бы страсти. София не хотела оплачивать своей невинностью подобную сделку. Она мечтала совершенно о другом — опыте всепоглощающей страсти и высоких романтических чувств.

И она лишилась бы этой мечты, если бы не он.

Возможно, он был прав. Наверное, она должна возблагодарить Господа за то, что Грей не принял ее хмельного подарка.

День был прекрасный, и она больше ни минуты не желала оставаться запертой в четырех стенах своей каюты. Она хотела наслаждаться теплыми лучами солнца, дышать свежим морским воздухом, видеть, как деловито снуют по палубе матросы, как за бортом плещутся изумрудные волны.

Ох, кого она пытается обмануть?

Она хотела быть рядом с ним.

Грей оцепенел, когда мисс Тернер показалась из люка. В течение нескольких недель ее образ преследовал его — днем Грей страдал, поскольку она явно избегала его, а по ночам его терзали воспоминания о ее нежных прикосновениях. И вот теперь, когда он уже почти обуздал свои страсти, она разрушила его спокойствие.

Мисс Тернер сменила платье и совершенно преобразилась.

Исчез этот саван из блеклой серой саржи, этот непривлекательный наряд, похожий на дождевую тучу. Сегодня на ней было платье из легкого муслина с цветочным узором.

Она ступила на палубу и подняла навстречу ветру улыбающееся лицо, будто цветок, открывающийся, чтобы приветствовать солнце. Она изящно ступала на носочках, словно сдерживая желание закружиться, подобно маленькой девочке. Легкий бриз вздымал и раздувал легкую прозрачную ткань ее платья, рельефно очерчивая плавные контуры икр и бедер.

Она была прелестна, и именно поэтому он не должен был смотреть на нее.

Отведя взгляд, он честно попытался поискать тучки на горизонте, потом достал из жилетного кармана часы, проверил время, маленьким ключиком завел механизм, аккуратно стер со стекла капельку воды, захлопнул крышку и рукавом отполировал серебряную поверхность. Он подумал об Англии, потом о Франции, потом его мысли перенеслись на Кубу, затем в Испанию. Он вспомнил своего брата, свою сестру и тетушку Розамунду, отличавшуюся удивительно уродливой внешностью, которую он не видел уже больше десяти лет. Но все его титанические усилия пошли прахом, только на лбу отчего-то выступил мелкий бисер испарины: неизбежное удалось отсрочить лишь на пару минут.

Он вновь посмотрел на нее.

Желание пронзило его тело как стрела. А под горячей волной захлестнувшего его вожделения нарастало иное, более глубокое чувство. Но Грею совсем не хотелось его исследовать.

Чуть тряхнув головой, чтобы окончательно прийти в себя, Грей начал внимательно рассматривать новое платье мисс Тернер. Ткань была превосходного качества, крой был выполнен так, что его линии замечательно подчеркивали фигуру. Кроме того, портниха очень постаралась не нарушить симметрию растительного узора. Рукава платья идеально лежали на плечах; в безветренные моменты единственная оборка на юбке перекрывала шнуровку на ее ботинках. В отличие от того серого уродства из саржи это платье было дорогим и скроено именно по ее фигуре.

Но почему-то сейчас платье сидело на своей хозяйке не идеально. Когда она повернулась, Грей заметил, что линия выреза слегка отходит, а колонна юбки, которая должна была касаться выпуклости ее бедер, охватывает пустоту.

Он нахмурился. В это мгновение София повернулась и посмотрела на него. Их взгляды встретились и задержались. Ее улыбка превратилась в усмешку. А поскольку Грей не знал, как ответить на стоявший в ее глазах невысказанный вопрос, он ограничился коротким кивком и сухим «Доброе утро».

А затем он ушел.

Грей рывком распахнул дверь камбуза.

— Ты плохо кормишь мисс Тернер.

Сама атмосфера камбуза, сдавленная, душная, жаркая и влажная, казалось, провоцировала его на то, чтобы выпустить пар, готовый разорвать его изнутри. Вот только этот внутренний пар не мог улететь через вентиляционные отверстия так же легко, как пар от кипящей кастрюли.

— Доброе утро. — Габриэль вытер руки передником и даже не поднял на Грея глаза.

— Она не ест, — повторил Грей уже спокойнее. — Она чахнет.

Осознав, что до сих пор сжимает кулак, он спрятал руку за спину и осторожно расправил затекшие пальцы.

— Чахнет? — Лицо Габриэля прорезала усмешка; он взял колотушку и атаковал кусок солонины. — С чего ты это взял?

— Платье стало ей велико. Вырез на корсаже слишком свободный.

Габриэль перестал колотить мясо и поднял голову, их глаза впервые встретились с того момента, как Грей появился на камбузе. Брови старика с насмешливым удивлением выгнулись, и Грей стиснул зубы.

— Я ведь не ограничиваю мисс Тернер в еде, не так ли? Думаю, просто нашей пассажирке не очень по нраву наша простая стряпня, скорее всего, она привыкла к более изысканной пище.

Грей сердито посмотрел на кусок солонины под колотушкой Габриэля и на катавшуюся по столу вялую картофелину.

— Это на обед?

— Это и еще сухари.

— Я прикажу наловить рыбы.

— Разве не капитан отдает приказы? — Тон Габриэля стал лукавым.

Вконец раздосадованный, Грей повернулся, собираясь уходить, и дернул дверь камбуза с такой силой, что тонкие доски протестующе заскрипели. Он сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, и мысленно приказал себе закрыть за собой дверь, не хлопая.

Габриэль отложил колотушку и обмахнул табурет ветошью.

— Присядь, Грей. Дай отдохнуть своим косточкам. Еще раз сердито вздохнув, Грей принял приглашение.

Он сделал два шага назад, подвинул ногой табурет и сел. Кок снял с крюка на стене оловянную кружку, взял небольшой ковш и, зачерпнув что-то из кожаного ведра, налил в кружку. Затем Габриэль поставил кружку перед ним.

Молоко.

Грей уставился на кружку.

— Ради Бога, Габриэль. Я уже давно не ребенок. Старик поднял брови:

— Ну, если ты все еще не вырос из привычки заходить на кухню, когда у тебя плохое настроение, я подумал, что, может, ты и молоко по-прежнему любишь. Ты ведь даже и коз купил.

Грей покачал головой. Он поднес кружку к губам и осторожно сделал первый глоток, помедлил, потом быстро осушил кружку, словно в ней был ром, а не козье молоко. Жидкость обволокла язык, вкус был нежный, насыщенный и мягкий, невинностью и далеким детством пахло от этого молока. Грей с сожалением посмотрел на пустую кружку. Жаль, что молоко так быстро закончилось, надо было растянуть удовольствие.

Габриэль взял колотушку и вновь начал отбивать мясо, Грей недовольно обернулся и увидел…

Слева от кока, на стене, прямо над бочонком с пресной водой, висел портрет Габриэля. Художнице удалось передать и зубастую, но безобидную усмешку Габриэля, и лукавую чертовщинку в его глазах. Более того, когда корабль налетал на очередную волну и листок слегка менял свое положение, казалось, что портрет Габриэля… смеется и подмигивает.

Грей встряхнулся. Скорее всего, он смеется над ним.

— Она заходит сюда? — спросил Грей.

— Да. Непременно. Каждое утро. — Габриэль распрямил согбенную спину и произнес каким-то новым, почти светским тоном: — Мы пьем чай.

Грей нахмурился. Еще одного места ему придется избегать — камбуза в утренние часы.

— Следи за тем, чтобы она что-нибудь ела. Добавляй побольше молока в чай. Каждый день готовь лепешки с патокой, если она их любит. Ты даешь ей дневную норму лаймового сока?

Габриэль улыбнулся, не отрывая глаз от солонины:

— Да, сэр.

— Давай ей двойную порцию.

— Слушаюсь, сэр. — Улыбка Габриэля стала еще шире.

— И прекрати ухмыляться, черт побери!

— Слушаюсь, сэр. — Старик практически пропел эти слова, продолжая колотить мясо. — Никогда не думал, что доживу до этого дня.

Глава 10

Утром накануне Рождества настроение у Софии было совершенно не праздничным. Она сидела в каюте, в которой было на удивление тепло для рождественской поры. На столе перед ней были разложены бумага, чернильница и перо. К этому времени она уже приспособила свою технику рисунка к беспрестанной океанской качке. С помощью куска расплавленного воска она закрепила на крышке стола чернильницу, чтобы та не падала на колени. Полосками кожи, снятыми с сундука, она закрепила бумагу. А чтобы неожиданный крен корабля не испортил рисунок, теперь она касалась бумаги пером, только расслабив запястье.

Она уже проиллюстрировала три четверти книги, дотошно изображая все эпизоды любовных утех распутной фермерши и ее возлюбленного. Этим утром, однако, фривольные сцены не трогали ее. Она перескочила к эпилогу, где джентльмен сделал своей возлюбленной предложение и они заключили долгий благословенный союз. Без особого сосредоточения София начала набрасывать сцену, где парочка расположилась на пикнике под тенью ивы. Фермерша, теперь одетая в пышный наряд дамы, сидит на одеяле, вытянув перед собой ноги и скрестив лодыжки, ее глаза устремлены на горизонт. Джентльмен лежит, положив голову ей на колени, глядя в небо. Они не смотрят друг на друга, но непринужденность их поз придает им вид по-настоящему влюбленной пары.

— Корабль по левому борту! Свистать всех наверх!

На корабле возник небольшой переполох — свободные от вахты матросы спешили на палубу, карабкались на мачты и убирали лишние паруса. Корабль замедлил ход и, резко накренившись, развернулся.

София — как и все на борту — не хотела пропустить это событие. Ничто не могло сравниться с видом приближающегося паруса. Это служило утешающим напоминанием о том, что «Афродита» не одна бороздит просторы морей, обещанием того, что где-то там, в конце путешествия, их ожидают люди и цивилизация.

Она поспешила на верхнюю палубу, прикрыла глаза рукой и не спеша огляделась. Корабля нигде не было видно, ни единый парус не раздувался на горизонте. Тем не менее, все матросы собрались на палубе, оживленно переговариваясь в ожидании.

София в замешательстве подошла к Куину:

— Я думала, что мы будем разговаривать с другим кораблем.

Широкая улыбка расплылась на изрезанном морщинами лице Куина.

— Так оно и есть, мисс.

— Но… — София снова осмотрелась, и ее голос утонул в море.

— Нет, это не корабль идет по морю, — сказал Куин. — Нет, мы ожидаем гостя, который придет из моря. Мы пересекли тропик Рака. А это означает, что прежде чем двинуться дальше, мы должны умиротворить старого Тритона.

София посмотрела на суетящихся матросов.

— Тритона? Я не понимаю.

— Это морская традиция, мисс.

К ним подошел О'Ши, его ирландский акцент прорезался сквозь замешательство Софии.

— Сам морской царь поднимается на борт, чтобы немного повеселиться с теми, кто впервые пересекает тропик. — Он кивком указал на Дейви, который стоял рядом и явно пребывал в таком же замешательстве, как и София, но не желал признаваться в этом.

— А где же офицеры? — спросила она Куина. — Разве капитан не приветствует каждое приближающееся судно?

— Капитан и его помощники стремятся держаться подальше от Тритона. Это ведь все матросские дела.

Что ж, если София искала повод, чтобы убежать в каюту, ей только что предоставили таковой. Но прежде чем она успела шевельнуться, раздался голос:

— Внимание всем! Всем приготовиться приветствовать вашего короля! Самого владыку океанских глубин, с которым сегодня прибыла его прекрасная супруга — царица морей!

Возбужденный хохоток пробежал по толпе.

Два матроса потянули за веревки, поднимая на корабль небольшую лодку, и показались две странные фигуры, стоящие в центре небольшого судна. Сначала София ясно увидела того, кто был пониже, — ужасное создание с длинными спутанными волосами и размалеванным лицом; оно было одето в плотно облегающую юбку из мешковины и импровизированный корсет, скроенный из рыболовной сети и ракушек. «Царица морей», — догадалась София, и ее щеки окрасились румянцем, а матросы разразились сиплыми приветственными криками. Бородатая царица морей поразительно напоминала седого и волосатого стюарда «Афродиты» Стабба.

Поскольку фок-мачта загораживала лицо Тритона, Софии, чтобы рассмотреть супруга царицы, пришлось вытянуть шею. Она только успела заметить белую тогу, наброшенную на бронзовое от загара обнаженное плечо. Подавшись в сторону, она наступила на толстый канат и едва не упала.

— Презренные смертные! На колени перед вашим владыкой!

Услышав громовой голос, собравшиеся матросы опустились на колени, наконец-то дав Софии возможность хорошенько рассмотреть морского царя. И даже если бы она не узнала его под толстым слоем голубой краски, которой было измазано его лицо, София не могла не узнать сочный баритон мистера Грейсона.

Он стоял приблизительно в двадцати футах от нее, высокий и гордый, с обнаженной грудью, если не считать полоски белой парусины, переброшенной от бедра до плеча. Влажные завитки волос были убраны с его загорелого лица, и солнечный свет выделял все очертания его скульптурно вылепленных рук и груди. Самодовольный языческий бог, спустившийся на землю.

Он поймал ее взгляд, и его улыбка стала шире, превратившись в хищную, плотоядную усмешку. София, даже если бы от этого зависела ее жизнь, не смогла бы отвести от него глаза. Он не смотрел на нее так… с той ночи.

София знала, что если она будет продолжать смотреть на него, у нее подогнутся колени. А если она отведет взгляд, то признает свое поражение. В данных обстоятельствах была лишь одна приемлемая альтернатива. Дерзко подмигнув, чтобы показать, что она оценила шутку, София опустила глаза и присела перед царем в неглубоком реверансе.

Мистер Грейсон одобрительно рассмеялся. Ее поклон, согбенные спины матросов, приветствующих своего бога, — все это он воспринимал как должное. А почему бы и нет? Во всем этом была какая-то правильность, не выраженное словами понимание. Здесь наконец-то был их настоящий вожак — человек, которому они готовы повиноваться безоговорочно, человек, которому они были готовы присягнуть и даже встать перед ним на колени. Это был его корабль.

— А где владелец этого судна? — вопросил он. — Кое-кто сказал мне, что он уже не тот весельчак, что раньше.

Матросы расхохотались, морской царь сунул руку за фальшборт и достал нечто похожее на ручку швабры с тремя непонятного происхождения зубьями.

— Привести сюда юнгу-новичка. Матросы вытолкнули вперед Дейви Линнета.

— Вот он, ваше величество! — выкрикнул Куин. — Юнга, впервые пересекающий тропик.

Тритон нацелил свой трезубец на парня:

— Если хочешь пересечь мое море, юноша, ты должен подвергнуться допросу. И ты обязан говорить правду. Никто не лжет морскому царю. Если ты вознамеришься обмануть меня, я это узнаю. И тогда затяну тебя в морскую бездну, где ты будешь обитать в обществе угрей.

Дейви огляделся вокруг, не зная, смеяться ему или дрожать от страха.

— Да, сэр.

— «Да, ваше величество», — поправил его морской царь, ударив о доски палубы шваброй-трезубцем.

Дейви переступил с ноги на ногу.

— Да, ваше величество.

Пара матросов подтолкнули бочку к мачте и, легко подхватив Дейви, поставила мальчишку на нее. Где-то в толпе один из матросов бросил грубую реплику. Раздался дружный гогот.

Призывая к молчанию, Тритон ударил своим импровизированным трезубцем по палубе, затем еще раз. Команда затихла, и он повернулся к Дейви:

— А теперь, парень, назови свое имя.

— Дейви Линнет, сэр.

«Бум!» — ударила ручка швабры.

— «Ваше величество».

— Дейви Линнет, ваше величество.

— Сколько тебе лет, Дейви Линнет?

— Пятнадцать, сэр. «Бум!»

Дейви вздрогнул.

— Пятнадцать, ваше величество.

Тритон начал неторопливо кружить вокруг паренька.

— Откуда ты родом, Дейви Линнет?

— Из Сассекса. Город Дансуолд, ваше величество.

— Сколько у тебя братьев и сестер?

— Пять, ваше величество. Четыре сестры и брат.

— Твои родители живы?

— Да, сэр… ваше величество.

Мистер Грейсон медленно повернулся на пятках, мускулы рук вздулись, когда он оперся плечом на самодельный символ своей власти. В этот момент тога соскользнула, и он мимоходом поправил ткань свободной рукой. Но София успела заметить шрам рядом с ключицей — неправильной формы круг розового цвета, сморщенная плоть размером с ее ладонь.

— И скажи мне, Дейви Линнет, — продолжал Тритон, — если у тебя есть выбор, ты предпочтешь черный хлеб или белый?

— Белый, ваше величество.

— Эль или грог?

— Грог, ваше величество.

Дейви начал расслабляться, слабая улыбка заиграла на его лице. Ясно, что он ожидал более жесткого допроса. Но его предчувствие его не подвело.

— Случалось тебе что-нибудь воровать, Дейви Линнет? Улыбка исчезла с лица парня, брови насупились.

— Ч-что?

— Случалось ли тебе, — Тритон ткнул жезлом в грудь парня, — красть что-нибудь?

Дейви замялся с ответом.

— Ну, бывало, урывал кусочек то тут, то там. В основном еду.

— В основном?

Взгляд Дейви стал напряженным.

— В основном.

Морской царь выдержал паузу.

— В доме Линнетов было скудновато, — добавил юноша.

Тритон строго посмотрел на него:

— Значит, голод оправдывает кражу?

— Н-нет, сэр. Нет, ваше величество.

— Способен ли ты украсть у своих товарищей матросов?

— Нет, — решительно выпалил Дейви. Он окинул открытым взглядом стоявших вокруг матросов. — Нет.

«Бум!»

— Нет, ваше величество.

Тритон медленно повернулся вокруг.

— А если ты будешь голоден?

— Нет, ваше величество. Не у товарищей. Не могу украсть у тех, с кем делю все. Если я буду голоден, значит, голодают все.

Тритон согласно кивнул, очевидно, удовлетворенный ответом Дейви. Некоторое время он молчал. Затем его поза изменилась, он, довольно расслабленно, оперся на фальшборт.

— Есть ли у тебя жена, Дейви Линнет?

Парень хихикнул, явно чувствуя облегчение от перемены темы.

— Нет, ваше величество.

— Нет? Я от души надеюсь, что это не оттого, что ты не делал попыток. Сколько подружек у тебя было?

На щеках Дейви выступил румянец.

— Ни одной, ваше величество.

— Спал ли ты с женщинами, Дейви Линнет?

Лицо у Дейви стало пунцовым.

— Н-нет. «Бум!»

— Нет, ваше величество, — быстро исправился парень. — Еще нет.

Последняя реплика вызвала взрыв смеха у матросов и самодовольную ухмылку у морского царя. Дейвй немного расслабился.

— А как обстоит дело с любовью? Ты когда-нибудь влюблялся, Дейви Линнет?

Парень вновь напрягся. Он бросил беглый взгляд на Софию, и у нее сжалось сердце. Она знала, что мальчишка испытывает к ней юношеское влечение.

Молчание затянулось, все собравшиеся ожидали ответа парня. Куин усмехнулся и подмигнул Софии. Дейви тяжело сглотнул. Тритон постучал своим посохом по бочке, и Дейви покачнулся.

— Говори правду, парень.

Мгновение парень стоял, опустив глаза. Затем он вскинул голову и посмотрел мистеру Грейсону в глаза.

— Да, сэр. Я влюблен.

Взрыв хриплого смеха разнесся, словно рокот грома. Лицо Дейви вспыхнуло, став совершенно пунцовым. София закусила губу, внутренне переживая за мальчишку. Даже тогда, когда в первый день на море он, трясясь от страха, забирался на мачту, София не видела такого проявления истинной храбрости.

Откровенное признание Дейви, должно быть, произвело впечатление и на морского царя. Хотя его лицо было совершенно непроницаемым и на нем не отражалось никаких чувств, он не ударил своим трезубцем и не потребовал обязательного обращения «ваше величество».

Несмотря на все насмешки своих товарищей матросов, Дейви стоял, гордо выпрямившись. София готова была одарить его улыбкой, но подозревала, что парнишка слишком горд, чтобы посмотреть в ее сторону.

И он действительно был таким. Парень твердо смотрел на морского царя.

— У вас есть еще вопросы, ваше величество? Еще один взрыв смеха пронесся по толпе. «Бум!»

Тишина.

— Только один, Дейви Линнет. У тебя есть деньги, чтобы заплатить пошлину?

Парень растерянно моргнул.

— Пошлину?

— Да, пошлину. Существует определенная пошлина за безопасное пересечение этих вод. И если ты не можешь заплатить, то ты должен принять последствия.

Тритон кивнул Стаббу, и тот выдвинул вперед еще один бочонок, на этот раз с открытым верхом, в котором плескалась странная жидкость, от которой воняло протухшей рыбой и прогнившей трюмной водой.

Дейви даже не сморщил нос, когда перед ним возникло зловонное варево.

— У меня… у меня нет ни пенни, ваше величество.

— Что ж, Дейви Линнет, — спокойно продолжил Тритон, — если ты не можешь заплатить пошлину, тебя должны… — Он обернулся к команде и взмахнул рукой.

— Макнуть! — Громогласный рев разнесся над океаном. Стабб, порывшись в своих лохмотьях, выхватил ржавый кусок металла и помахал им над своей головой.

— Макнуть и побрить!

Матросы одобрительно загалдели. Леви и О'Ши схватили Дейви за ноги и подняли парня над бочкой со зловонной смесью.

София понимала, что не должна вмешиваться. Парню не причинят никакого вреда, говорила она себе. Но юноша и так уже перенес много унижений, и большую часть из-за нее.

— Остановитесь! — выкрикнула она.

Матросы, все как один, замерли. Дюжина голов повернулась в ее сторону.

София сглотнула и повернулась к морскому царю:

— А как же я? Я ведь тоже впервые пересекаю тропик.

Его губы дернулись, словно сдерживая рвущиеся наружу слова, и серьезный, внимательный, даже вдумчивый взгляд нескромно ощупал ее фигуру.

— В самом деле?

— Да. И у меня нет ни гроша. Вы собираетесь меня тоже искупать и побрить?

— А это мысль. — Его улыбка стала шире. — Возможно. Но сначала вы тоже должны подвергнуться допросу.

В горле у Софии застрял комок, она была не в состоянии вымолвить ни слова.

Звучный баритон мистера Грейсона разнесся над волнами.

— Как вас зовут, мисс? — Когда София лишь твердо подняла подбородок и сердито посмотрела на него, он произнес драматическим тоном: — Говорите правду.

«Бум!»

Возбужденный шепот прошелестел над головами матросов. О Дейви тут же забыли, и он с явным облегчением спрыгнул с бочки на палубу. Даже ветер затих в предвкушении, и когда в наступившей тишине парус, глухо хлопнув, обмяк, София вздрогнула.

Несмотря на то, что ее сердце стучало неровно, она постаралась, чтобы ее голос оставался спокойным.

— У меня нет никакого желания подвергаться допросу ни Бога, ни человека. — Она приподняла подбородок и надменно выгнула брови. — И не надейтесь запугать меня грохотом вашего трезубца.

Она помолчала несколько секунд, ожидая, пока стихнет бурный смех матросов.

Морской царь, на мгновение опешив от такой дерзости, вонзил в нее гневный взгляд.

— Ты осмеливаешься говорить со мной подобным образом? Я Тритон. — С каждым произнесенным словом он подходил на шаг ближе. — Морской царь. — Теперь их разделяло лишь несколько шагов. В его пылающих глазах горел голод желания. — И я требую жертвы.

Ее рука, по-прежнему нервно обхватывавшая горло, дернулась и принялась судорожно теребить вырез платья.

— Жертвы? — Ее голос был слабым, впрочем, колени еще слабее.

— Жертвы.

Взмахнув трезубцем, он молниеносным, точно выверенным движением подцепил ее руку и поднял вверх на всеобщее обозрение.

— Необычайно привлекательный образец женской породы, — произнес царь будничным тоном. — Молодая. Красивая. Безупречная. — Затем он отнял палку, и София опустила руку. — Но не подойдет.

София вспыхнула от унижения. «Не подойдет»? В голове дьявольской огненной надписью вспыхнули его слона: «Я вас не хочу».

— Не подходит. Слишком худая. — Он оглядел толпу матросов и описал своим самодельным трезубцем широкую дугу. — Я требую в жертву настоящего мяса. Я требую…

Ничего не понимающая София ойкнула, когда ручка швабры ударила в доски у ее ног. Мистер Грейсон хитро подмигнул ей и упер руки в бедра, приняв позу безжалостного и высокомерного божества.

— Я требую козу.

Глава 11

Грей прошел на камбуз, где его приветствовало облако ароматного пара. Острый и явственный запах жареного козьего мяса перемешивался с ощутимым привкусом экзотических специй. Габриэль, не успевший оторвать кружку от рта, поперхнулся. Возившийся в дальнем углу Стабб, быстро спрятал что-то за спину. Глаза старика блестели не только от праздничного настроения.

— Счастливого Рождества, Грей. — Габриэль протянул ему кружку. — Вот. Мы налили тебе немного вина.

Грей отмахнулся со смешком:

— Это не мою ли мадеру вы пробуете? Габриэль кивнул и сделал еще глоток.

— Я решил, что следует попробовать это вино, прежде чем вы поставите его на стол. Кто, как не кок, должен убедиться, что вино не отравлено. — Он осушил кружку и, усмехнувшись, поставил ее на стол. — Нет, сэр. Не отравлено.

Грей рассмеялся. С блюда, стоящего на столе, он взял маслину и забросил ее в рот. Божественный вкус терпкого южного масла растекся по языку.

— Ты легко отыскал ящик? — спросил он Стабба, потянувшись за следующей маслиной.

Старый стюард кивнул.

— Похоже на настоящее Рождество, — сказал Габриэль. — Мисс Тернер даже сделала мне подарок.

Грей проследил за его взглядом.

«Будь я проклят!»

На полке, прислоненный к стене камбуза, стоял небольшой холст, на котором был изображен морской пейзаж. Мастерские мазки кисти точно передавали иллюзию движения воды и танец ветра. Лучи заходящего солнца нежно касались гребней волн.

Создавалось впечатление, что в стене закопченного камбуза София вырезала прямоугольное отверстие и застеклила его. Да, это был замечательный подарок.

Стабб, с тоской разглядывавший свою пустую кружку, поднял голову и сказал:

— Она нарисовала для жены Бейли его портрет. Теперь он мастерит мисс Тернер эти небольшие холсты из обрезков досок и остатков парусины.

— Бейли должен заниматься починкой парусов, — проворчал Грей. — Я ему плачу не за то, чтобы он мастерил холсты.

Габриэль пожал плечами и бросил на него обиженный взгляд.

— Я должен три раза в день выдать ему его сухари и вовсе не обязан следить за тем, чем он занимается в свободное время.

Грей понимал, что ляпнул глупость, но ее художественный талант, на проявления которого он постоянно натыкался, буквально сводил его с ума. Эти осколки красоты, неожиданно разлетевшиеся по кораблю, раздражали Грея, словно застарелая рана, хотя в самой глубине души он понимал, что причиной тому простая досада: ни один из ее набросков и ни одна из ее картин не предназначались лично для него.

Он повернулся к Стаббу:

— Она и тебе сделала подарок?

Старый матрос усмехнулся в седую бороду:

— Да. Он, между прочим, в румпельной. Маленькая картинка с русалкой.

— О Боже! — Грей обреченно похлопал старика по плечу.

Стюард в ответ несильно ткнул Грея в бок:

— Иди, наверное, тебя уже ждут. Пора подавать на стол. Грей послушно встал и, помедлив несколько секунд, решительно шагнул к выходу. Когда он вошел в довольно просторную для такого корабля кают-компанию, все офицеры «Афродиты» во главе с Джоссом при его появлении поднялись из-за стола.

— Счастливого Рождества! — пробормотал он, неожиданно смутившись. Он кивнул собравшимся, затем отдельно поклонился мисс Тернер и сел за стол напротив единственной пассажирки.

На ней было платье в полоску с декольте, с двойной пышной оборкой.

Мисс Тернер деликатно кашлянула и чуть подвинулась на своем сиденье, заметив, что он едва ли не целую минуту бесстыдно пялится на ее грудь.

Проклятие!

Ему ничего больше не оставалось, как опустить глаза и разглядывать фарфоровые чашки с лепным орнаментом, прекрасно сочетающимся с завитками на серебряных приборах. Странно пить мадеру из чайных чашек, но, по крайней мере, такая посуда лучше оловянных кружек. Белая ткань скатерти была не самого лучшего качества, но освещение в кают-компании было довольно слабым, так что все выглядело вполне прилично.

Грей протянул руку и поправил вилку.

— Стол сервирован празднично, — сказала мисс Тернер, ни к кому конкретно не обращаясь.

Боже! Она вновь вернула его к реальности, и до Грея дошло, что теперь он не меньше двух долгих минут тупо разглядывает убранство стола. Сначала платье, теперь сервировка… Если бы ее голос не взывал прямо к его ноющему от напряжения паху, Грей мог бы поставить под сомнение свои мужские качества. Что, черт возьми, с ним происходит?

Он хотел ее. Он хотел ее тело, это было совершенно очевидно и естественно. Но одно обстоятельство крепко тревожило его: он больше не мог отрицать, что хотел ее одобрения.

Она потянулась за чашкой, и ее изящное запястье в неспешном движении проплыло перед ним, и Грей вспомнил причину, по которой он все это затеял.

Он хотел видеть, как она ест.

— Где Стабб? — прорычал Грейсон. Он был зол на себя и страдал сразу от двух видов сильнейшего голода.

— Прямо за вами, господа и дама. — Стабб вошел шаркающей походкой, неся дымящуюся супницу. — Первое блюдо — суп.

Обойдя вокруг стола, он, начав с мисс Тернер, стал наливать в миски собравшихся щедрые порции жирной густой похлебки.

Воцарилось молчание, прерываемое лишь легким звяканьем серебра о фарфор. Грей ел свой суп быстро, обжигая рот и едва ощущая вкус блюда. Затем он откинулся на спинку стула и сделал глоток мадеры из своей чашки, стараясь не смотреть слишком пристально на Софию, которая элегантно подносила ложку с похлебкой к своим губам.

Возможно, он сходит с ума.

Сидящий рядом с ним Уиггинс откашлялся.

— Вы уж простите нас, мисс Тернер. Боюсь, что мы, моряки, плохие собеседники за столом. Мы привыкли есть быстро и, как правило, молча, мы, к сожалению, не умеем поддерживать за столом светскую беседу, и, конечно же, мы совсем отвыкли от женского общества.

Грей кашлянул и со звоном поставил чашку на блюдце. Мисс Тернер неспешно закончила есть и положила ложку.

— Я очень благодарна вам всем за то, что в этот вечер я нахожусь в вашей компании, пусть даже и молчаливой. Я и сама не очень-то разговорчива.

Грей фыркнул. «Неразговорчива». Она выудила историю жизни у каждого матроса на этом корабле.

Едва она вновь взялась за ложку, как заговорил Джосс.

— Вы не находите это путешествие слишком скучным, мисс Тернер? — спросил он. — Боюсь, что вам приходится самой себя развлекать, поскольку вы единственная пассажирка.

Она вновь положила ложку.

— Благодарю вас, капитан, но я, как правило, без труда нахожу, чем занять свои руки и голову. Читаю, рисую, гуляю по палубе, чтобы побыть на свежем воздухе и подвигаться, что полезно для здоровья. Так что морская жизнь меня совершенно не тяготит.

У Грея странно забилось сердце.

— Но ведь сейчас Рождество, мисс Тернер. Вы далеко от дома. — Голос Брэкетта звучал невозмутимо. — Вы наверняка скучаете по своей семье.

— Да, конечно, я скучаю. — Она сложила руки за полупустой миской с похлебкой. — Я скучаю… Как это ни странно, я скучаю по апельсинам. У нас всегда были апельсины на Рождество, когда я была ребенком.

— Да, — сказал Джосс, слегка изогнув губы в слабом подобии улыбки. — Да, и у нас тоже. Помнишь, Грей?

Апельсины… Как будто так просто вернуться в то время, когда счастье приходило в узловатом круглом свертке и падало в твои раскрытые ладони. Грей смотрел, как неспешно мисс Тернер подносит к губам ложку супа. Он смотрел, как раскрываются ее губы, показывается кончик языка…

— Послушайте, мисс Тернер, — вновь начал Уиггинс. Ложка ее замерла в воздухе. Грей возмущенно вскинулся:

— Да что же это такое! Ты разве не видишь, что дама пытается поесть?

Он скрестил руки и раздраженно откинулся на спинку стула, протестующий скрип которого на короткий миг заполнил кают-компанию.

Теперь уже все присутствующие положили свои ложки.

Вновь шаркающей походкой вошел Стабб, на этот раз в сопровождении Габриэля.

— Главное блюдо, — торжественно объявил старый стюард.

— Пирог с мясом и почками, — гордо добавил Габриэль, водрузив блюдо в центр стола. — Тесто пришлось делать из размолотых сухарей. Рука отваливается, столько пришлось колотить.

— А вот и жаркое! — Стабб поставил свое угощение на стол — хорошо подрумяненный окорок, от которого исходил аромат топленого козьего сала и чабера. Вокруг мяса были уложены маслины и белые кружки козьего сыра.

— Спасибо, джентльмены. — Джосс выдернул украшенный затейливой резьбой нож из козьего бедра, и на блюдо тонкой струйкой потек аппетитный сок.

По единодушному решению разговор был отложен.

Щедрые порции мяса и пирога вместе со второй и третьей чашкой мадеры весьма способствовали улучшению всеобщего настроения. Явно охваченный праздничной ностальгией, Уиггинс беспрерывно говорил о своих детях. Во время одного из его монологов Брэкетт встал из-за стола и, извинившись, отправился продолжать свою вахту. Грей, воспользовавшись возможностью, взял себе еще жаркого, не забыв положить дополнительный кусок на тарелку мисс Тернер.

Заметив его движение, она посмотрела на него с выражением величайшего удивления и упрека.

И это награда за заботу.

Звякнув серебром о фарфор, он отставил тарелку и положил руки на стол, нервно сжав пальцы.

— Говорите, скучаете по своей семье, мисс Тернер? Это меня удивляет.

София холодно посмотрела на него:

— Удивляет?

— Вы сказали мне в Грейвсенде, что вам не к кому обратиться за помощью.

— Я сказала правду. — Она вскинула подбородок. — Я начала скучать по своей семье задолго до того, как покинула Англию.

— Так, значит, они все умерли? Она повертела в руках вилку.

— Некоторые из них.

Он наклонился вперед и заговорил тихо, хотя тот, кто хотел, мог услышать его слова:

— Да, у вас странные родственники, если позволяют молодой женщине пересекать океан без сопровождения, чтобы занять место гувернантки у детей плантатора. Думаю, вы были рады от них избавиться.

Она удивленно раскрыла глаза.

Схватив свою вилку, он с ожесточением вонзил ее в аппетитный кусок мяса и уже совсем тихо, словно адресуя его тарелке, пробормотал:

— Хотя, возможно, они были рады избавиться от вас. Он встретил ее взгляд и увидел в ее широко раскрытых глазах мольбу.

«Прошу, — беззвучно молила она. — Не надо».

Она закусила губу, и он почувствовал, что все внутри его перевернулось. И в этот момент Грей готов был поклясться, что, кроме них двоих, в кают-компании никого не было. В целом мире.

Затем вновь заговорил Уиггинс, будь он проклят!

— Должно быть, вам кажется необычным, мисс Тернер, — сказал второй помощник, — отмечать зимний праздник в тропическом климате. Это совсем не типичное английское Рождество, не так ли?

София улыбнулась:

— Совсем не типичное.

Благослови Боже мистера Уиггинса. Она освободилась от непонятного взгляда мистера Грейсона и потянулась за своей мадерой. Не желая отвечать на другие вопросы на любую тему, она с облегчением передала бремя ведения разговора, словно блюдо с горячим жарким.

— Вы согласны, капитан Грейсон?

София не отрывала взгляда от капитана. Его тонкие черные брови поднялись.

— Боюсь, что я не могу этого сказать, мисс Тернер. Почти каждое свое Рождество я проводил либо в море, либо на Тортоле.

— Да, конечно, — ответила София капитану. — Мистер Грейсон, — сказала она многозначительно, надеясь привлечь его внимание, — упоминал как-то, что у вашего отца там плантации. Что, говорили вы мне, выращивает ваш отец, мистер Грейсон?

Он не стал встречаться с ней взглядом. Пожав плечами, Грей поставил чашку на стол и начал с преувеличенным вниманием рассматривать свои ногти.

— Я вам ничего подобного не говорил.

— Сахар, — ответил капитан. — Это была плантация сахарного тростника, мисс Тернер, но наш отец скончался несколько лет назад.

— О-о! — София заставила себя повернуться к капитану, хотя ей хотелось задержать взгляд на лице мистера Грейсона, чтобы разобраться в проявлявшихся на нем эмоциях. — Мне жаль это слышать.

— В самом деле?

Он пробормотал эти слова тихо и словно мимоходом. Так тихо, что София подумала, не ослышалась ли она. Она обвела взглядом стол. Если кто-то еще из присутствующих слышал эту реплику, то не подал вида.

— А кто управляет собственностью сейчас? — Она покатала маслину на своей тарелке. — Может быть, ваш старший брат или управляющий?

Братья обменялись странными взглядами.

— Земля больше не принадлежит семье, — ответил капитан Грейсон коротко. — Она была продана.

— О-о! Это решение, должно быть, далось нелегко — продать дом, где прошло ваше детство.

Капитан Грейсон положил нож и вилку и буквально навалился на дрогнувший стол.

— Мне очень жаль, мисс Тернер, но я не могу ответить на ваш вопрос. Как это было, Грей?

— Было — что? — Мистер Грейсон явно желал уклониться от ответа.

— Пудинг! — Делая витиеватые телодвижения, что, наверное, Стабб считал признаком светскости, он вошел в кают-компанию и торжественно поставил на стол новое блюдо. Как только он поднял крышку, под которой скрывался огромный куполообразный пудинг, ароматы инжира, специй и бренди смешались со знакомыми запахами патоки и перегретого пара. Поистине рождественское чудо. У Софии потекли слюнки.

— Дама задала вопрос, Грей. — Капитан чуть наклонился вперед, не обращая внимания ни на Стабба, ни на пудинг. Его голос приобрел стальной оттенок. — Трудно ли далось решение продать наш дом, где прошло наше детство? Я сказал, что не могу ответить на этот вопрос, поскольку не участвовал в принятии решения. Значит, на этот вопрос должен ответить ты. Это было трудно?

Мистер Грейсон стиснул челюсти. Он смотрел на брата, прищурив глаза.

— Нет, это ни в коей мере не было трудно, хотя бы потому, что это была довольно выгодная сделка.

Губы капитана искривились в невеселой улыбке, и он выпрямился.

— Вот вам и ответ, мисс Тернер. Когда речь идет о выгоде, мой брат быстро и легко принимает решения там, где речь идет о банковском счете.

София переводила взгляд с одного брата на другого. Мужчины вели тихую войну, обмениваясь каменными взглядами, гоняя желваки на крепких скулах и сжимая серебряные приборы, словно рукояти кортиков.

Неожиданно мистер Грейсон расслабился, и на его лице появилась плутоватая улыбка, которую не раз видела София по самым разным поводам.

— Так вот почему Грей не женат. — Мистер Уиггинс негромко хмыкнул и встал, чтобы разрезать пудинг, раз-исивая возникающий между братьями конфликт. — Для богатого человека банковские дела важнее личной жизни.

Мистер Грейсон довольно демонстративно отреагировал улыбкой на эту шутку. Но потом его улыбка угасла, и на мгновение София заметила то, чего никогда не замечала раньше. Очень нелегко давалась ему эта плутоватая улыбка. Под ней он выглядел безмерно… усталым. Сочувствие пронзило ее, прежде чем она смогла противостоять этому чувству. Вечера, проведенные в бальных залах, и мучительные попытки преодолеть тяжесть напускной легкости слишком свежи были в ее памяти. В эти недавние времена она вводила в заблуждение всех, кроме себя.

Неожиданно он поднял голову и поймал ее пристальный взгляд. София покраснела, чувствуя себя так, словно забралась к нему в ванну. И от этой мысли она покраснела еще сильнее.

И вновь на помощь к ней пришел мистер Уиггинс:

— Не будь у меня жены, я бы просто не знал, что с собой делать. Я даже не могу решить, какого цвета жилет мне заказывать у портного. — Он бросил на Софию игривый взгляд, полный хмельного веселья. — Скажите нам, мисс Тернер, почему представительницам прекрасного пола подобные решения даются без труда?

София улыбнулась:

— Для вас, мистер Уиггинс, выбор очевиден. Вы темноволосы, значит, вам больше всего подойдет жилет цвета слоновой кости.

Она посмотрела на свою тарелку и осторожно тронула пудинг вилкой.

— Понимаете, сэр, есть люди, для которых само принятие решения вовсе не является тяжелым испытанием. А вот дальнейшая жизнь со сделанным выбором… действительно может стать довольно обременительной.

Она осторожно взглянула на мистера Грейсона.

И в этот момент он вытянул ногу и мыском своего сапога осторожно огладил ботинок Софии, от кончиков пальцев до пятки.

О да! Возникшее ощущение было почти невероятно волнующим. И охватило оно не только ногу. Обжигающее покалывание, подобное языкам пламени, распространилось по ее телу, а сердце… сердце просто затрепетало в ее груди. София оцепенела, вилка застыла в воздухе. Она уставилась в свою тарелку, моля Господа, чтобы он не заметил, каким пунцовым румянцем покрылись ее щеки.

Пытка продолжалась. Щиколотка Грея совершенно недвусмысленно прошлась по ее щиколотке. Сердце Софии подскочило и остановилось, замерев почти у самого горла. И прежде чем она поняла, что происходит, его нога обвила ее ногу в тайном и интимном объятии.

О, теперь София чувствовала, как краснеет и наливается желанием каждая часть ее розовой плоти.

— Что-то не так с вашим пудингом, мисс Тернер? Будь проклято дерзкое очарование его голоса! Будь проклята реакция ее тела на это очарование! Она на мгновение закрыла глаза.

— Нет, все в порядке.

Как любит поиздеваться этот мужчина! Однажды он уже отказался от нее, и, черт побери, какой же она будет дурочкой, если снова предложит себя ему. Прежде всего, нужно убрать ногу, сказала себе София. Лягнуть его в голень, вонзить вилку ему в бедро, словно в кусок жареного козьего мяса. Но ничего этого ей делать не хотелось. Она хотела сидеть так как можно дольше, лишь бы его сильная нога касалась ее ноги. Она хотела чувствовать себя живой, возбужденной, желанной и совсем не одинокой.

Но Софии было мало этого обеда, этого вечера, этого тайного объятия, она желала большего. Она хотела быть как можно ближе к нему, ближе по-человечески. Кроме того, она по-настоящему хотела его. Эта ночь была ее шансом, сегодня она не была напугана, она не была неуверенна, она не была хмельна от рома. На этот раз она не даст ему уйти.

Принять такое решение было легко. Жить с таким решением — совершенно другое дело.

— Нет, — смело повторила она, подняв глаза. Ее больше не волновало, что он видит ее распутный румянец или слышит ее прерывистое дыхание и громко бьющееся сердце. Его взгляд бросал ей вызов, и София, не моргнув глазом, встретила этот вызов, ответив улыбкой на его улыбку. — Нет, — повторила она. — Мне все по вкусу.

Глава 12

— Что, черт возьми, это было? — Джосс повернулся к нему, как только Габриэль унес последний прибор.

— О чем ты говоришь? — Из внутреннего кармана сюртука Грей достал фляжку и протянул брату.

Джосс протестующе взмахнул рукой:

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Что-то происходит между тобой и мисс Тернер, я это чувствую.

Грей отвинтил крышку и сделал глоток.

— С чего ты взял?

Небрежно, словно просто разминая ноги, он обошел вокруг стола и незаметно прикинул угол обзора с капитанского кресла. Нет! Джосс никак не мог видеть, что происходило под столом.

— Я заметил, какими взглядами вы обменивались с мисс Тернер. Леди становилась пунцовой каждый раз, когда ты с ней заговаривал. А кто, даже не спросив мисс Тернер, положил на ее тарелку мясо?

— А разве это преступление? — Грею действительно любопытно было услышать ответ на этот вопрос. Он не забыл тот пораженный взгляд, который она бросила на него.

— Брось, Грей. Ты прекрасно знаешь, что такую вольность не позволяют с простой знакомой. Подобная вольность свидетельствует о близких отношениях. И, значит, я вправе сделать вполне естественный вывод: вы состоите в близких отношениях. Не отрицай этого.

— Нет, я буду отрицать. Это не так. — Грей сделал добрый глоток из своей фляжки и вытер рот тыльной стороной ладони. — Черт побери, Джосс! Рано или поздно тебе придется научиться доверять мне. Я дал тебе слово, и я держу его.

И это правда, сказал Грей себе. Да, он прикасался к ней сегодня вечером, но он никогда и не обещал не прикасаться к ней. Он держит свое слово. Он не спит с ней. Он даже не целовал ее.

Боже, он бы все отдал за то, чтобы просто поцеловать ее…

Горький хохоток вырвался из его груди, и Джосс бросил на брата скептический взгляд.

— Поверь мне, я почти не разговаривал с ней в течение нескольких недель. Ты даже не представляешь, на что я только ни шел, чтобы избежать встреч с ней. А это не так-то легко, она ведь не сидит, запершись в своей каюте, не так ли? Нет, ей нужно бродить по всему кораблю, общаться с командой, повсюду, от бака до юта, оставлять свои картинки, пить чай на камбузе в обществе Габриэля. Я не могу не встречаться с ней. И я вижу, что она очень похудела. Ей нужно есть, поэтому я просто подложил в ее тарелку лишний кусок мяса, и ничего особенного в этом нет.

Джосс ничего не ответил; он смотрел на Грея так, будто у того выросла вторая голова.

— Черт возьми, что теперь? Неужели ты мне опять не веришь?

— Я верю тому, что ты говоришь, — медленно произнес его брат. — Я просто не могу поверить тому, что я слышу.

Грей сложил руки на груди и прислонился к стене.

— И что же ты слышишь?

— Я гадал, зачем ты все это затеял… этот обед. Теперь я понимаю.

— Что ты понимаешь? — Грей начал испытывать раздражение.

— Тебе она нравится. — Джосс вскинул голову. — Тебе она очень нравится, ведь так?

На лице Джосса расплылась самодовольная улыбка.

— Ведь так?

Мысль была слишком абсурдной, чтобы принять ее, но на Грея снизошло вдохновение.

— Если я скажу, что она действительно мне нравится, ты освободишь меня от данного обещания? Если я отвечу утвердительно, будет мне позволено добиваться ее благосклонности?

Джосс покачал головой:

— Если твой ответ утвердительный, то, конечно, можешь, но тебе следует подождать еще неделю. Она ведь не исчезнет, как только мы войдем в порт. Если твой ответ утвердительный, ты должен убедиться, что она заслуживает этого.

Нервным движением Грей оттянул вдруг ставший невыносимо тесным воротник.

— Нравится, — пробормотал он. — Как такое возможно? Я почти не приближался к этой женщине в течение нескольких недель.

— Не знаю, как такое возможно, но, похоже, это правда. На самом деле я думаю, ты почти влюблен в нее. Возможно, больше, чем почти.

Поднявшись со стула, Грей выпрямился в полный рост.

— Подожди. Я почти потерял голову от желания, в этом я могу тебе признаться. Возможно, больше, чем почти. Но я определенно не влюблен в нее. Не забывай, с кем ты говоришь, Джосс. Я ведь беспокоюсь только о банковском счете, помнишь? Я даже не знаю, на что похожа любовь.

Джосс помедлил с ответом.

— Я знаю, на что похожа любовь. Потратить все португальские запасы на один обед, заколоть козу, вскрыть тюки с грузом и достать дорогой фарфор, который мы везем на продажу… Стоит разбить одну тарелку, и весь сервиз в два раза упадет в цене. Подкладывать еду даме на тарелку. — Он пожал плечами: — Любовь похожа на что-то вроде этого.

Грей запустил руку в волосы, будто пытался вытряхнуть из головы эту бредовую идею, прежде чем она пустит корни у него в мозгу.

— Говорю же тебе: я не влюблен. Мне просто дьявольски скучно.

Он задрал подбородок к лампе, неподвижно висевшей на крюке, которая в обычный вечер раскачивалась бы в такт волнам.

— Осточертел этот проклятый штиль.

— Мне тоже. — Джосс поморщился и потянулся за флягой. Грей протянул ему небольшую плоскую, но вместительную емкость. — Хорошо, что мы подкормили людей, да и мадера не была лишней. Штиль плохо влияет на настроение экипажа.

— Будем надеяться, что это ненадолго. — Грей потер писки.

Штиль стоял несколько дней, почти всю рождественскую неделю. Безделье, которое поначалу команда восприняла как долгожданный отдых, быстро стало в тягость всем на борту «Афродиты». К утру третьего дня те же самые мужчины, которые встретили Рождество песнями и шутками, бросали друг другу язвительные замечания и ворчали себе под нос по поводу и без повода. Без ветра им нечем было заняться, кроме как чинить оснастку да чистить цепи.

На небе не было ни облачка, воздух недвижимым раскаленным маревом висел над океаном. Стояла жара. Более сильная, чем София могла себе вообразить. Тропический воздух обволакивал ее, словно толстое и влажное шерстяное одеяло.

Без ветерка каюта превратилась в печку. У Софии не было ни малейшего желания оставаться внутри. Матросы соорудили для нее из парусины навес, и она, сидя под ним на принесенном из камбуза табурете, лениво обмахивалась импровизированным бумажным веером, изредка брала карандаш и пыталась рисовать, но чаще, сидя совершенно неподвижно, просто наблюдала, как тень от мачты ползет по палубе.

Мистер Грейсон, наоборот, находился в постоянном движении. Он бродил между трюмом и палубой, между носом и кормой и казался самым неугомонным человеком на корабле. София пролежала полночи, не смыкая глаз, считая склянки, которые били каждые полчаса. Поначалу чувственное возбуждение эхом отдавалось в ее теле с каждым ударом рынды. Но проходили часы, и гудящие удары сменились болезненными приступами дрожи. И когда утро пришло на смену тревожной и тягостной ночи, в ее душе попарилось пустое разочарование. Непостоянный, вечно дразнящий мужчина. Почему он не пришел?

Ведь более откровенного приглашения, какое она сделала ему во время застолья, он не мог получить.

Но он так и не появился той ночью. Как, впрочем, и утром. Когда наконец она столкнулась с ним на следующий день, он пробормотал только два слова: «Счастливого Рождества». На этом их общение закончилось.

Похоже, они опять вернулись к молчанию.

На третье утро штиля капитан Грейсон приказал спустить на воду шлюпку и всей команде приготовиться занять места на весельных банках. Приказ был встречен открытым ворчанием и негромкими, вполголоса, ругательствами матросов.

— В чем дело? — спросила София О'Ши, когда тот с недовольной физиономией проходил мимо.

— Капитан приказал нам пересесть в шлюпку и взять корабль на буксир. Он надеется, что если мы покружим немного, то встретим хотя бы небольшой ветер. Но грести в такую жару… — Крупный ирландец прищурил глаза и вытер брови ладонью. — Сучья работенка.

О'Ши отошел, даже не извинившись за грубое словечко. И София не могла его винить. Она бы тоже выругалась, если бы ей предстояло заниматься тяжелым физическим трудом под таким жгучим солнцем.

Матросы разделились на три смены, в каждой из которых было по четыре человека, которые в течение часа должны были грести изо всех сил, чтобы хоть на несколько кабельтовых провести корабль по гладкому как зеркало морю. София наблюдала за ними с сочувствием, но одновременно это зрелище очаровывало ее. Матросы в шлюпке сняли свои рубахи, и она, воспользовавшись возможностью, сделала несколько набросков. Даже на расстоянии она ясно видела их вздувающиеся от напряжения витые мускулы, безобразные шрамы и экзотические татуировки. Как не похожи были эти мужчины на безжизненные мраморные греческие статуи, которые она рисовала раньше. Эти люди совсем не соответствовали эталонам античной красоты, но все они были настоящими.

Вскоре жара поглотила и это развлечение, карандаш выскользнул из потных рук Софии и укатился.

У нее не было сил подняться за ним.

Прошел час, второй… Матросы менялись, одни гребли, другие ремонтировали или подтягивали оснастку, третьи отдыхали. Мистер Грейсон исчез в трюме.

Мимо прошел Дейви Линнет, и София вскинула голову.

— Добрый день, Дейви, — сказала она. С момента пересечения тропика она старалась показать Дейви, что замечает и даже выделяет его из остальных матросов. Даже в этой удушающей жаре смелость юноши заслуживала вознаграждения.

— Добрый день, мисс Тернер.

Он опустил голову, чтобы скрыть застенчивую улыбку.

— Ты очень хорошо выглядишь, Дейви. Могу поспорить, с момента отплытия из Англии ты набрал не меньше стоуна [3]. Думаю, теперь они не смогут назвать тебя мальчиком. — Она кокетливо наклонила голову. — Ты уже перебрался в кубрик к остальным матросам?

Он покачал головой и почесал в затылке.

— Мне еще многому нужно научиться, мисс. Но я быстро учусь.

— Я в этом не сомневаюсь. — Она вновь улыбнулась, и парень покраснел. София знала, как мальчишке хочется быть допущенным в носовой кубрик, где спали все матросы, ведь с момента поступления на корабль он спал в румпельной, где будет оставаться, пока не покажет себя, свои способности и характер.

— Марсовый наверх! Фор-брамсель ставить.

Куин, стоявший за фок-мачтой, что-то проворчал и пошел к вантам.

— Я сам. — Дейви, слегка толкнув матроса, ловко обогнул его.

Куин выругался сквозь зубы.

— С дороги, парень, или я брошу тебя акулам!

— Я же сказал, я сам все сделаю. — Дейви протянул руку. — Одолжи мне свою свайку.

Куин бросил на него скептический взгляд.

— Это работа для моряка, мальчик.

— Я практиковался на палубе. Матрос хмыкнул и оттолкнул парнишку.

Бросив взгляд в сторону Софии, Дейви вновь перекрыл дорогу матросу. Он остался недвижим, даже когда Куин, надув грудь, выпрямился в полный рост и оказался на голову выше юноши.

— Дай я это сделаю, — продолжал настаивать Дейви. — Как же я смогу научиться, если ты не дашь мне возможности попытаться?

Взглянув наверх, Куин заколебался. Наконец, цыкнув зубом, он с усмешкой посмотрел на парня:

— Если тебе хочется лезть туда в такую жару, я тебя останавливать не буду. — Он вытащил из-за пояса отполированную годами свайку и бросил железку в протянутую ладонь Дейви. — Если напортачишь, я тебя прибью.

С этими «добрыми» словами напутствия Дейви, как обезьяна, вспрыгнул на ванты. София немного понаблюдала, как парнишка взбирается наверх, но очень быстро юнга исчез из ее поля зрения, скрывшись за навесом.

Она ждала, уткнув подбородок в ладони. Ее веки отяжелели, разум затуманился… туманился…

Бамс…

От резкого звука она вздрогнула и очнулась от дремоты.

— Эй, там! Спускайся, парень!

София узнала похожий на лай хриплый голос мистера Брэкетта. Она выбралась из-под тента. Экипаж почти в полном составе толпился у фок-мачты и молча наблюдал, как Дейви медленно спускается вниз. В центре беспорядочной группы стоял мистер Брэкетт, уперев руки в бедра и широко расставив ноги, вся его фигура выражала неотвратимую угрозу.

— Боцман! Свистать всех наверх!

Она встряхнулась, пытаясь прогнать из головы сонливость. Что такого мог сотворить Дейви, чтобы вся команда собралась, словно на корабельный суд, а мистер Брэкетт выглядел как судья и палач в одном лице?

И тут она увидела это — оно торчало из палубы, словно гигантский гвоздь, — тяжелая железная свайка, вонзившаяся в доски. Должно быть, именно этот громкий звук вывел ее из сонного забытья. Дейви уронил железку с высоты брам-стеньги. Если бы она попала в человека… Несмотря на жару, София затряслась. Чудо, что никого на палубе не убило.

Возможно, она поспешила поблагодарить судьбу.

Когда Дейви наконец спустился на палубу, лицо мистера Брэкетта выражало готовность убить любого, кто сейчас появится перед его глазами. Брэкетт подошел к вонзившемуся в палубу штырю и, ухватившись за утолщение руками, мощным рывком вытащил железяку из доски. Повернувшись к Дейви, он ткнул острием свайки в грудь парня:

— Небрежно, Линнет. Очень небрежно.

И хотя мальчишка стоял так прямо, что казался чуть выше ростом, София заметила, что его левое колено начало дрожать.

— Мне очень жаль, сэр. У меня вспотела рука. И свайка выскользнула. Этого больше не повторится, сэр.

Голос Дейви дрожал, но не от страха, а от осознания собственной вины.

— Хотелось бы этому верить, Линнет. Но, думаю, мне стоит преподать тебе урок… Чтоб быть уверенным.

Брэкетт обошел собравшихся, переводя свой ястребиный взгляд с одного матроса на другого, и при каждом шаге его сапоги зловеще поскрипывали. Он, безусловно, старался держать аудиторию в полном напряжении.

— Вы не команда, вы самое жалкое сборище лентяев, которое я когда-либо видел. Мне давно хотелось показать вам, что значит настоящая дисциплина. — Брэкетт повернулся к Дейви: — Ты действительно собираешься стать матросом, парень? Думаешь, что у тебя есть все, что для этого требуется?

Дейви кивнул, нервно сглотнув.

— Но, как оказалось, ты даже не умеешь работать со свайкой. Возможно, тебе придется по вкусу менее тяжелый инструмент. Как насчет того, чтобы попробовать кнут?

София метнулась вперед.

— Нет!

Мистер Брэкетт повернулся к ней:

— Мисс Тернер, это неподходящее зрелище для леди. Вы должны вернуться в свою каюту.

— Нет. Вы не можете это сделать. Я этого не допущу.

Как только эти слова сорвались с ее губ, София поняла, что совершила серьезную ошибку. Если у Дейви еще оставалась надежда на снисхождение, то теперь она напрочь лишила его этой надежды. Черные, как обсидиан, жесткие глаза Брэкетта буквально приковали ее к доскам палубы. Теперь он не отступит. Уступив пассажирке в такой ситуации, Брэкетт перед всей командой признал бы свое поражение.

— Прошу прощения, что задеваю ваши нежные чувства, мисс Тернер. Но справедливость далеко не всегда имеет привлекательный вид. Я настоятельно советую вам идти вниз.

— Идите, мисс Тернер, — сказал Дейви. — Мне не впервой, спасибо, конечно, но не беспокойтесь за меня.

Конечно же, Дейви совсем не хотел, чтобы она видела, как плеть будет плясать на его спине. София бросила на него извиняющийся взгляд. Затем она решительно вздернула подбородок и сказала Брэкетту:

— Я останусь. Если вы способны совершить подобное злодеяние, вам придется сделать это в моем присутствии.

Может, если она будет здесь, этот человек обойдется с Дейви помягче. Или она сделает вид, что упала в обморок, и тогда экзекуцию прекратят.

— Как пожелаете. — Брэкетт повернулся на пятках, держа свайку в руке острием вперед, и она, подобно стрелке компаса, постоянно указывающей на север, остановилась, показав на Куина. — Вот ты. Привяжи Линнета к ноку рея.

Приглушенные ругательства пронеслись по толпе, а Куин беспокойно переступил с ноги на ногу. Брэкетт снова развернулся, сделав еще один угрожающий жест свайкой, при этом с него слетела шляпа. Матросы в молчании отступили.

На лбу Софии выступила холодная испарина.

— Сними рубаху, Линнет.

Парень остался стоять неподвижно, и Брэкетт, подцепив воротник его рубашки острым концом отполированной железки, дернул грубую, но истончившуюся от старости ткань и разорвал одежку паренька от воротника до пояса. Второй рукой он быстрым движением сдернул рубашку с тела мальчишки, обнажив гладкую бледную грудь.

Положив свайку на плечо, словно дуэльный пистолет, Брэкетт повернулся к Куину:

— Привяжи его наверху.

Куин не пошевелился. Он стоял, широко расставив ноги и скрестив руки на груди, похожий на застывшую гору мускулов. И он выслушал команду Брэкетта с каменным равнодушием горы, которой только что приказали подпрыгнуть. «Заставь меня, — говорил его взгляд, — и я посмотрю, как у тебя это получится».

Софии хотелось верить, что этот человек на стороне Дейви, но она подозревала, что настоящей причиной его вызывающего поведения служила жара. Если Куину десять минут назад не хотелось лезть на мачту, ему вряд ли могла прийтись по душе идея еще и парня тащить с собой.

Казалось, мистер Брэкетт не слишком рассержен молчаливым отказом Куина. Наоборот, Софии показалось, что он был странно доволен этим отказом. На его лице загорелась хищная предвкушающая улыбка.

— Значит, ты отказываешься повиноваться прямому приказу, Куин?

Куин не шелохнулся.

— Неподчинение, — сказал Брэкетт, медленно обходя Куина, — является серьезным нарушением. Советую тебе хорошенько подумать. Повторять я не буду. — Брэкетт отчеканил каждое слово, сопровождая их толчками в грудь матроса: — Привяжи его наверху.

Куин небрежно отмахнулся от свайки — так лошадь дергает боком, чтобы согнать муху.

Брэкетт насмешливо улыбнулся, по его бровям тонкой струйкой потек пот. Его глаза подернулись пеленой безумия, и железный штырь заплясал в его руке как орудие какой-то страшной, дьявольской пытки.

— Я собирался использовать мальчишку в качестве примера, но теперь, думаю, — он вновь толкнул Куина, — ты послужишь гораздо лучшим примером.

С неожиданной стремительной яростью Брэкетт ударил Куина тяжелой железной иглой под колено. Нога у мужчины подкосилась, и он упал на палубу с глухим стуком.

София закрыла рот рукой, чтобы не закричать.

Куин застонал и попытался подняться на колени. Брэкетт перехватил свайку за острие и тупым концом ударил Куина между лопаток, так что тот растянулся на палубе лицом вниз. Прежде чем матрос успел оправиться от удара, Брэкетт придавил каблуком сапога его шею, не давая раненому подняться.

Матросы оцепенели. Ничего не понимая, они смотрели друг на друга. София видела их замешательство. Даже если бы капитан воспротивился подобной жестокости — а София была уверена, что такое насилие капитан Грейсон не одобрил бы, — открытое противостояние Брэкетту означало настоящий бунт на корабле.

Куин пытался подняться. Брэкетт ударил его каблуком по шее, пресекая всякое сопротивление.

— Принеси мне плеть, — приказал Брэкетт, штырем указывая на Дейви. — И поторопись, а то я увеличу количество ударов вдвое.

София не стала дожидаться реакции Дейви. Она развернулась и стремительно понеслась к трапу, затем вниз, через дамскую каюту в румпельную.

— Мистер Грейсон! — Она протиснулась через беспорядочно составленные ящики. — Мистер Грейсон! Грей!

Чья-то сильная рука схватила ее за локоть.

— Все-таки ты пришла ко мне?

Услышав его сонный баритон и ощутив успокаивающее прикосновение мужской руки к своей коже, она едва не забыла, зачем прибежала в это темное и не предназначенное для людей помещение. Он сел на своем странном ложе и, прислонившись к поставленным один на другой ящикам, протер глаза, прогоняя сон.

— В чем дело, моя дорогая?

— Пойдемте быстрей, — проговорила она, в свою очередь, подхватывая его руку.

Услышав безумное дрожание в ее голосе, Грей тотчас перестроился на серьезный лад. София потянула его сильнее, но он не тронулся с места.

— В чем дело? — повторилон, строго глядя в ее широко раскрытые от страха глаза.

— Это Дейви. И Куин… Он собирается сечь их.

— Кто?

— Мистер Брэкетт.

Он вполголоса чертыхнулся и, ни слова не говоря, почти бегом бросился наверх. София поспешила за ним.

— Какого дьявола? Что здесь происходит? — требовательно произнес он.

За время отсутствия Софии на палубе ничего не изменилось. Наверное, прошло не более минуты. Брэкетт все еще удерживал Куина, давя сапогом на шею матросу. Вокруг них, под полуденным солнцем, обливаясь потом, полукругом стояли мрачные матросы. Увидев мистера Грейсона, они несколько оживились, впрочем, юного Дейви среди них не было.

— А, мистер Грейсон. Добрый день, — спокойно приветствовал его Брэкетт. Глаза его были жесткими как камень.

— Где мальчишка?

— Я послал его за кнутом. Кое-кто, — он сильнее надавил на шею Куина, — должен усвоить, кто здесь командует.

— На этом корабле нет кнута, Брэкетт. Я запретил порку. И никогда не разрешу подобных наказаний.

Брэкетт ухмыльнулся:

— Тогда неудивительно, что ваша команда обленилась и не подчиняется приказам. Вам; мистер Грейсон, надо было бы сперва приучить их к порядку. А если у вас нет кнута… что ж, уверен, можно что-нибудь приспособить для этих целей.

— Эй! На корабле!

Окрик раздался откуда-то из-под бушприта. Шлюпка вернулась. Некоторые из матросов, взглядом испросив разрешения у мистера Грейсона, направились на фордек.

— Сейчас придет капитан. Вы свободны, Брэкетт. Голос мистера Грейсона был непререкаемо властным, в его движениях и жестах не было заметно никакого напряжения. И хотя его одежда была после сна в некотором беспорядке и резко контрастировала с мундиром Брэкетта, ровный ряд пуговиц которого ослепительно сверкал на солнце, ни у кого не было ни малейшего сомнения, кто здесь главный. Он не был вооружен, он был взъерошен, но, однако, он был невозмутим. Вновь мистер Грейсон без малейших усилий обрел контроль над ситуацией.

Однако сама София буквально тряслась от страха. Неожиданно она почувствовала, как ее берут под локоть, поддерживая. Повернув голову, она увидела рядом с собой Стабба.

— Мальчишка внизу, — шепотом сказал он. — Когда его послали за кнутом, я велел ему не возвращаться.

Облегченно вздохнув, София кивнула. Мистер Грейсон сложил руки натруди.

— Вы свободны, Брэкетт. Вопросами дисциплины и порядка на борту будет заниматься капитан.

Брэкетт снял ногу с шеи Куина и напоследок пнул его под ребра. Матрос у его ног застонал, и губы офицера скривились в нездоровой улыбке.

— В отсутствие капитана этими вопросами занимаюсь я. Взгляд мистера Грейсона стал жестким.

— Теперь уже нет.

Устало шагая по палубе, к ним подошел капитан. Сняв шляпу, он вытер лоб и вновь накрыл голову. Тем временем на борт поднялись четыре гребца.

— Что происходит? — Увидев стонущего от боли Куина, капитан присел возле него на корточки. — Бог мой! Надеюсь, он не упал с мачты?

— Нет. — Мистер Грейсон кивком указал на Брэкетта: — Капитан Грейсон, ставлю вас в известность, что с этого момента мистер Брэкетт освобожден от своих обязанностей первого помощника капитана «Афродиты». Вам решать, где разместить этого человека до окончания плавания. Я рекомендую судовой карцер.

— Понятно. — Джосс оглядел собравшихся матросов, и лицо его стало жестким. Он встал и неторопливо поправил обшлага мундира. — Стабб, позаботьтесь о Куине. — Он повернулся к свободным от смены матросам: — Леви, О'Ши, проводите мистера Брэкетта в его новое жилище. — Чуть повернувшись к Грею, он кивнул в сторону Софии и негромко сказал: — Проводи девушку вниз. И пусть она побудет там.

Мистер Грейсон кивнул.

Леви и О'Ши, с заметным удовольствием заломив грязно ругающемуся Брэкетту руки, повели его в трюм «Афродиты». Когда они проходили мимо, София охнула от ужаса. Спина и плечи Леви представляли собой сплошной бугристый шрам.

— Пойдемте, моя дорогая, вам необходимо отдохнуть. Мистер Грейсон положил руку ей на талию. София покачала головой. Она не могла оторвать глаз от обезображенной спины Леви.

— Мне показалось, вы говорили, что запретили порку.

— Запретил. Именно поэтому.

Глава 13

Мисс Тернер обмякла у него на руках. На мгновение Грей подумал, что ей стало дурно. Но когда он наклонился и посмотрел на нее, то увидел, что на него в замешательстве смотрят обрамленные густыми ресницами глаза с застывшими в них непролитыми слезами. Она вовсе не упала в обморок. Она, похоже, полностью доверяя Грею, просто рухнула на него.

За его спиной раздался громовой голос Джосса, который отдавал команды экипажу и мистеру Уиггинсу, ставшему теперь его первым помощником. Матросы поспешили вернуться на свои места. А София и Грей все еще стояли у фок-мачты, он бережно обнимал ее, доверчиво прижимавшуюся спиной к его груди. Наконец, чуть подтолкнув пассажирку, Грей направил ее к трапу, ведущему на нижнюю палубу, и, придерживая за изящную талию, повел в дамскую каюту.

А потом наступил момент, когда он должен был усадить ее на стул или просто откланяться. Но он не сделал ни того ни другого. Ему просто не хотелось выпускать из рук ее тело.

Не разрывая объятий, они прислонились к дверному косяку. Кого-то из них била крупная дрожь, и Грей не стал бы клясться, что трясло не его.

Она положила голову ему на плечо.

— Я знала, что вы это прекратите. Я и сама пыталась, но сделала только хуже. Но я знала, что вас они послушают. Они все вас слушают. И я знала, что вы не допустите, чтобы это продолжалось.

«О Боже, что происходит?!» — подумал Грей. Он держит в объятиях женщину, которую хочет до безумия и которая заставила его выступить в роли… не святого, но человека, у которого есть чувство чести. И все это время она дрожит, прижимаясь к нему, горячая, мягкая и влажная, и даже не подозревает о том, как сильно он жаждет обесчестить ее.

Разве позволила бы она ему держать ее так — в тесных объятиях, когда ее округлая попка прижимается к его распухающему паху, — если бы могла прочесть его мысли?

Боже, какой же он распутный мерзавец!

— Вам следует присесть.

Он положил руки ей на плечи и проводил к стулу.

Она медленно опустилась на стул и, положив руки на стол, сложила их почти в молитвенном жесте. И что же теперь? Он просто не может оставить ее в таком состоянии. Глаза у нее ввалились, под ними образовались круги, отчетливо выделявшиеся на пепельно-бледном лице, губы предательски дрожали.

— Что будет с мистером Брэкеттом? — Голос у нее был бесцветный, отдаленный.

— Он останется в корабельном карцере, пока мы не прибудем в порт.

Она посмотрела на него непонимающим взглядом.

— Это тюрьма, — объяснил он. — Вообще-то больше похоже на клетку. Внизу, в трюме.

— Клетка? Ужасно!..

— Это, скорее, для его же собственной безопасности. То, что он сделал, это… в общем-то довольно привычное дело на других кораблях. Но теперь, когда он больше не офицер, у матросов может возникнуть соблазн отомстить ему.

— Это все моя вина. — Ее голос понизился почти до шепота. — Мне очень жаль.

— Не надо.

Она вскочила, и Грей прикусил губу. Черт возьми! Разве ей не хватило на сегодня жестокости, а тут еще и он теряет над собой контроль. Стиснув зубы, он пригасил свои эмоции.

— Не сожалейте. Вы все правильно сделали. И хорошо, что прибежали ко мне.

Она расслабилась, и Грей начал расхаживать взад-вперед по каюте, хотя ему едва удавалось сделать пару шагов в одну сторону.

— Какого дьявола Дейви полез туда со свайкой? Вот что мне хотелось бы знать. Это обязанности матроса, но не юнги.

Опустив голову, она закрыла лицо ладонями.

— Боюсь, что и это моя вина. Я разговаривала с ним о переводе в носовой кубрик, и я… думаю, он хотел произвести на меня впечатление.

Грей подавился смешком.

— Конечно же, он хотел. Вы должны осторожнее взмахивать своими ресницами, моя дорогая. Однажды таким неосторожным движением вы можете сбросить кого-нибудь за борт.

София вскочила, стул буквально вылетел у нее из-под ног. Румянец вновь вернулся на ее щеки.

— Если Дейви пытался произвести на меня впечатление, то вина за это лежит также и на вас.

— Да? Но я-то какое к этому имею отношение?

— Именно вы своими вопросами унизили его перед всей командой, вы вынудили его сказать, что он… ну вы знаете, что он сказал.

— Да, я знаю, что он сказал. — Грей шагнул к ней, и теперь их разделял только маленький, чуть больше табурета, стол. — Я знаю, что он сказал. И не делайте вид, что вам это не понравилось. Не притворяйтесь, что вы не используете мужчин, чтобы удовлетворять свое тщеславие.

— Мое тщеславие? Да что вы знаете о моем тщеславии? Вы даже не смотрите в мою сторону. Матросы хоть разговаривают со мной. И если весь этот спектакль под названием «Морской царь» не был еще одним долгим актом, удовлетворяющим ваше собственное тщеславие, то я вообще не знаю, что это такое. — Она ткнула пальцем в столешницу и продолжила уже тише: — Может быть, эти мужчины и пытаются флиртовать со мной, но вас они почти боготворят. И вы это знаете. И вы хотели почувствовать это. Погреться в этом. И сделали вы это именно за счет Дейви.

— Я просто подразнил мальчишку. Но я не разбивал ему сердце.

Она широко раскрыла глаза.

— Это всего лишь юношеское увлечение. Это не может быть любовью.

Грей ударил кулаком по столу:

— Конечно же, он влюблен в вас! Они все влюблены. Вы разговариваете с ними, вы выслушиваете их истории — даже пустую болтовню Уиггинса. Бог знает почему. Вы рисуете их, вы рисуете для них, вы дарите им рисунки на Рождество. Вы напоминаете им обо всем, что они оставили на берегу, обо всем, к чему они так надеются однажды вернуться. Вы делаете все это и при этом выглядите, словно Афродита Боттичелли. Черт побери, как же можно в вас не влюбиться!

Молчание.

Она пристально, широко раскрыв глаза, смотрела на него.

Ее губы раскрылись, и она быстро вздохнула.

«Скажи что-нибудь, — молил про себя Грей. — Что угодно».

Но она лишь пристально смотрела на него. Что, черт возьми, он сказал? Неужели это было настолько ужасно? Он нахмурился, прокручивая в голове только что сказанное.

О Боже! Грей жестко отер подбородок. Если бы Джосс был здесь, он бы неплохо повеселился.

— А вы…

— Что я? — спросил Грей и прикусил язык. Одному Богу известно, о чем ей вздумается спросить. Или какую глупость он скажет в ответ.

— Вы когда-нибудь видели Боттичелли? Я имею в виду его картину. Подлинник.

Он с шумом выдохнул долго задерживаемое дыхание.

— Да.

— О-о! — Она прикусила губу. — И какая она?

— У меня… — он беспомощно развел руками, — у меня нет слов, чтобы описать ее.

— Попробуйте.

Ее взгляд был не только потрясающе чистым, но и пронизывающим. Грей проглотил комок в горле и перевел взгляд на влажный завиток на ее виске.

— Совершенная. Излучающая свет. Настолько прекрасная, что в груди возникает боль. Так хочется прикоснуться к ней, что трудно удержаться.

— Но вы не можете к ней прикоснуться.

— Нет, — тихо сказал он и посмотрел ей прямо в глаза. — Это не разрешено.

— А вам обязательно нужно разрешение? — Она сделала шаг к нему, ее пальцы скользнули по швам столешницы. — А если бы вы были одни и никто бы вас не видел? Тогда бы вы прикоснулись к ней?

Грей покачал головой и опустил глаза, уставившись на свои руки.

— Понимаете, если я коснусь ее своими грубыми руками, я замараю ее, и она уже не будет такой красивой. Как я смогу с этим жить?

— Значит… — Она прислонилась бедром к краешку стола, изящно изогнувшись всем телом. Увидев этот великолепный изгиб бедра, Грей медленно втянул огромную порцию перегретого тропического воздуха. — Вас не правила останавливают.

— На самом деле… нет. Нет.

И вновь молчание. Огромное, безбрежное, отдающееся эхом, как в отделанных мрамором галереях Уффици. И наконец:

— И все же это ваша вина.

— В чем?

— Во всем, что случилось с Дейви. Как бы вы себя чувствовали, если бы вас выставили на всеобщее обозрение?

— Эти люди уважают меня, потому что знают, что я тоже через это прошел. Между матросами нет секретов, мисс Тернер. В отличие от некоторых… — он бросил на нее взгляд, — мне нечего скрывать.

— В самом деле?

Ее взгляд стал более жестким. Грей кивнул.

— Ну что ж, тогда назовите свое полное имя.

Он скрестил руки на груди. Очень хорошо. Значит, она хочет поиграть?

— Бенедикт Адольфус Персиваль Грейсон. Такое же, как у моего отца.

— По-моему, вы говорили, что только одной женщине разрешается обращаться к вам по имени.

— И это все еще так. Не радуйтесь, дорогая, я не давал вам права делать это. Однако вы можете называть меня Греем.

Она покачала головой.

— Ваш возраст, мистер Грейсон?

— В этом году исполнится тридцать два, мисс Тернер.

— Откуда вы родом?

Грей непринужденно откинулся на спинку стула.

— Я родился и вырос на Тортоле, как вам известно. Семейство Грейсон происходит из Уилтшира. Мой дед занимал определенное положение в обществе, а отец был типичным упрямым вторым сыном. За грехи, коих был легион, его сослали в Кларендон — так называлась наша плантация — там он должен был отказаться от своего беспутного образа жизни.

— И он отказался?

— А как вы думаете? — Грей откинулся на стуле, вытянув ноги в отполированных до блеска сапогах.

Улыбка коснулась ее губ.

— Сколько у вас братьев и сестер, мистер Грейсон?

— На этот вопрос непросто ответить. Мой отец признал троих. У меня есть один брат, с которым вы знакомы, и одна сестра, с которой вы еще не знакомы. Мы все от разных матерей. А что касается вашего предыдущего вопроса, ссылка в Вест-Индию оказалась совершенно неэффективным средством исправления.

Он смотрел на нее, ожидая признаков изумления или недовольства. Однако ее брови оставались такими же неподвижными, как и покинутый ветром океан.

— Я знаю, что ваш отец…

— Он скончался.

Она прочистила горло.

— Да, скончался. А матушка ваша жива?

— Нет. Она умерла, когда я был еще ребенком. Я совсем ее не помню.

Ее лоб пересекла неглубокая складка.

— Мне очень жаль.

— В самом деле?

Слова совершенно непроизвольно слетели с его языка, он произнес их без всякого умысла или намерения. Но от внимания мисс Тернер они не ускользнули.

— Да, — сказала она с некоторым вызовом в голосе. — Мне жаль. Это трагедия — не помнить свою мать.

Он пожал плечами:

— Это лучше, чем помнить и испытывать боль потери.

Грей потер рукой подбородок. Возможно, не такая уж блестящая идея — допустить подобный допрос.

— Вам приходилось когда-нибудь воровать, мистер Грейсон?

Грей оцепенел. Намеренно медленно он достал фляжку из кармана, поднес ее к губам, дождался, когда огненная жидкость полыхнет в желудке, коротким точным жестом завернул крышку фляги и убрал ее в карман.

— Конечно.

Она наклонила голову и подняла одну бровь, приглашая его продолжить.

— С чего начать? С типичных детских мелких краж? Ананасы, цыплята, отцовские булавки для галстука… Перечислять можно несколько минут. Должен ли я подробно рассказать вам обо всех кораблях, которые я взял на абордаж, о судах, полных ценного груза, которые я захватил? — Он легонько постучал кончиками пальцев по столешнице. — Занимаясь каперством, я сделал грабеж своим ремеслом. О том, что сподвигло меня на это, я могу разглагольствовать часами. Какие подробности вы хотели бы услышать?

Некоторое время мисс Тернер молчала, обдумывая услышанное.

— И вы не стыдитесь признаваться в этом? В грабеже?

— В большинстве случаев — нет.

— Значит, есть и такие, за которые вам стыдно? За какие именно ограбления вам стыдно, мистер Грейсон?

Грей выдержал ее ясный, решительный взгляд. Осмелится ли он признаться в совершении того, что выходит за рамки морали? Но подобное признание отлично послужит его цели — выставить себя тем мерзавцем, каковым он, собственно, и является. Она должна знать, с кем имеет дело. Тогда, может быть, она перестанет смотреть на него такими доверчивыми глазами, ожидая от него того, на что не имеет права рассчитывать.

Грей опустил глаза и жестким нервным движением руки отер лицо.

— Я украл наследство моего брата. — Его голос звучал странно незнакомо, пусто и безжизненно, даже в его позе вдруг ощутилась странная пустота. — Дважды.

— Что ж, — покоряясь судьбе, произнесла она.

Он поднял на нее глаза, ожидая увидеть на ее лице выражение презрения или шока, как можно было ожидать. И подобные чувства были бы вполне заслуженны. Но она скорее выглядела заинтригованной.

— Ананасы, цыплята, взятые на абордаж корабли… — Она провела пальцем по крышке стола. — Все это я легко могу представить. Но украсть наследство… причем дважды? Как вы умудрились это сделать?

— Это долгая история.

— А у меня нет никаких срочных дел.

— В то время я находился в Англии и проводил лето в Уилтшире, в поместье моего деда, куда приехал из Оксфорда на каникулы. Мы получили письмо, в котором сообщалось, что мой отец скончался. Мой дед тяжело воспринял это известие. Я думаю, что старик всегда лелеял надежду, что его блудный сын однажды исправится и вернется в отчий дом. Когда эта надежда умерла… — Грей кашлянул. — Через неделю его разбил апоплексический удар, от которого он так и не оправился.

София сдавленно, словно сдерживая внезапное рыдание, вздохнула.

— За одну неделю вы потеряли отца и деда?

— Нет. Мой отец скончался двумя месяцами раньше.

— Да, но тем не менее вы ведь узнали об этом.

Она обхватила себя за плечи.

Грей нахмурился, глядя, как она поглаживает плечи, успокаивая себя, но бередя его собственную, давно похороненную боль. Черт возьми, она не должна его жалеть. И уж тем более не сочувствовать ему.

— Так вы хотите, чтобы я закончил свой рассказ?

— Извините. Продолжайте.

Теперь он говорил живо, словно речь шла о заключении торговой сделки.

— Мой дед завещал Кларендон моему отцу. В случае смерти моего отца земли должны были быть поделены между его сыновьями.

— Между вами и капитаном Грейсоном?

— Да. — Он наклонился к столу. — Но, понимаете, моя дорогая, они не знали о Джоссе. Полагаю, в своем ежегодном отчете о состоянии дел в поместье мой отец не потрудился упомянуть о своем внебрачном сыне — мулате. Крючкотворы-юристы и представления о нем не имели.

— Но если он незаконнорожденный… имел ли он право наследовать имение?

Грей с преувеличенным вниманием принялся изучать коротко остриженные ногти.

— Вероятно, нет. Но чтобы ответить на этот вопрос, нужно было все объяснить душеприказчикам.

— А вы этого не сделали. — В ее глазах любопытство сменилось проницательностью. — Вы унаследовали земли, а потом продали их, не посоветовавшись с братом?

Грей кивнул.

— А вы поделились с ним доходом, после того как это произошло?

— Нет. Я купил этот корабль и оснастил всем, что было необходимо каперскому судну. Все было записано на мое имя, но я пообещал ему, что мы поделим доходы после войны.

— И вы это сделали? Грей покачал головой:

— Нет, я отдал ему то, что он заработал в качестве первого помощника, и ни пенни больше. На остальные деньги я купил дом в Лондоне и основал «Грейсон шиппинг».

— «Грейсон шиппинг», — повторила она. — Не «Грейсон Бразерс шиппинг».

— «Грейсон шиппинг». Корабли, инвестиции, риски, доходы — все это мое. Я работодатель своего брата, а не его партнер.

— Боже мой! — Она вновь села на стул, продолжая пристально смотреть на него. — Да, думаю, вам есть чего стыдиться.

Это было именно то, что ему нужно. Он так долго ждал этого порицания в ее глазах. На него снизошло странное чувство удовлетворения, возможно даже, торжества божественной справедливости. Другие мужчины, лучшие, чем он, признавались в своих грехах священникам и святым, но Грей выбрал в качестве исповедника эту гувернантку. Самую красивую женщину, какую он когда-либо видел за все годы гонки за удовольствиями с одного края света на другой. Единственную женщину, которая разбудила в его груди до отчаяния сильное желание. И это было его наказание — видеть, как она сжимается на простом стуле, как в этих глазах рождается недоверие, потому что она наконец-то осознала, что он собой представляет.

Да, так должно быть. И она еще не закончила, его маленькая строгая инквизиторша. Нет, еще далеко не все его грехи открыты.

— Продолжайте ваш допрос, моя дорогая. У вас ведь есть еще вопросы. — Она бросила на него насмешливый взгляд.

— Вы женаты, мистер Грейсон?

— Нет. Я не из тех, кто женится.

— У вас было много любовниц, мистер Грейсон?

Глава 14

— К сожалению, на этот вопрос я не смогу ответить.

— Боюсь, такой ответ не подойдет. — София улыбнулась и стукнула кулачком по столу, радуясь, что получила возможность поддразнить его. — Правда или угри, мистер Грейсон.

Он не улыбнулся в ответ.

— Говорю вам совершенно искренне, мисс Тернер, — не могу сказать. Я уже давным-давно потерял им счет. Прошло уже пятнадцать лет с тех пор, как я впервые опрокинул на спину одну девчонку из таверны. За эти пятнадцать лет я пересек три океана, четыре континента и пару дюжин морей, и в каждом порту у меня появлялась новая пассия. Если вам нужно точное количество, считайте сами. Я не могу.

София напряглась, ожидая, что сейчас на его лице появится его дьявольская усмешка. Но она не появилась. Грейсон не поддразнивал ее.

Она вовсе не тешила себя иллюзией, что этот человек ведет добродетельную жизнь францисканского монаха. Но для дельца и практичного человека сбиться со счета… Должно быть, реальное число его любовниц действительно огромно. Человек, сидящий за столом напротив ее, переспал с несчетным количеством женщин во всех уголках земного шара. Эта мысль была ей отвратительна, но каким-то постыдным образом возбуждала ее. Но самым сильным чувством было все-таки разочарование. Огорчение ужалило ее где-то между лопаток, и София выпрямилась.

— Что ж, — наконец произнесла она, не в состоянии скрывать горечь в голосе, — просто чудо, что вы не умерли от какой-нибудь заразной болезни.

— Никакого чуда. Всего лишь осторожность и интуиция…

— Вы думаете, это делает вам честь? И, несмотря на целых пятнадцать лет такого каторжного труда, вы внешне остались здоровым и крепким. Это действительно настоящий подвиг. Неудивительно, что вы так гордитесь вашими похождениями.

— А я разве горжусь? — Он стиснул челюсти. София промолчала и спросила:

— А как насчет любви?

Он не поднял головы.

— Что вы имеете в виду?

— Несчетное количество любовниц… Скольких из них вы любили, мистер Грейсон?

Грей сцепил руки на затылке и уставился в потолок.

— Каждую последнюю из них, моя дорогая. Каждую последнюю.

София округлила глаза.

— Это все равно что никого.

Он пожал плечами и продолжил разглядывать доски потолка.

— Разве?

Следующий вопрос готов был сорваться у нее с языка. Она немного поколебалась, потом все-таки спросила:

— А кто-нибудь из них любил вас?

Он смерил ее пронзительным взглядом.

— Только глупые.

В его глазах была гордость, смешанная с такой же сильной болью.

Затем он неожиданно сильно ударил кулаком по столешнице. София даже подпрыгнула.

— Думаю, настала пора мне задавать вам вопросы, не так ли? — Он поднялся. — Ваше имя мне уже известно — Джейн Тернер.

У Софии возникло импульсивное желание прервать и поправить его. Но она не могла. Чувство вины сдавило ей грудь. Он только что раскрыл перед ней всю свою жизнь. Так почему же у нее не хватает смелости сделать то же самое?

— Сколько вам лет?

— Мне двадцать.

По крайней мере, хоть это было правдой.

— Двадцать, — повторил он, словно оглашая приговор. — Только двадцать. Что вы можете знать о жизни?

— Больше, чем выдумаете. Что вы знаете обо мне, чтобы делать такие выводы?

Он развернулся и оперся рукой о стол.

— Действительно, что я могу о вас знать? Как много вам довелось увидеть, мисс Тернер? Откуда вы родом?

Он навис над ней, его мощное тело и поза выглядели угрожающе. Но гораздо большую обеспокоенность Софии вызывала энергия его взгляда.

— Из Кента.

Он засмеялся и снова выпрямился.

— Ах, значит, наша мисс Тернер родом из Богом забытого Кента, славного Кента, известного всей империи своими светскими приемами в саду. Ваши родители живы?

— Да, оба.

— У вас есть братья или сестры?

— Одна сестра.

— Какое очаровательное небольшое семейство!

София попыталась вставить реплику, но он остановил ее, подняв палец.

— Думаю, следующий вопрос я могу опустить. Мне известна ваша любовь к рому.

София не на шутку разозлилась и на проявившееся вдруг раздражение в его голосе, и на ту жесткость, с какой его рука рубила воздух.

— Вообще-то я предпочитаю кларет.

— Кларет. — Он ухмыльнулся. — Мне очень жаль, но я не могу предоставить вам условия, соответствующие вашему вкусу, мисс Тернер. Я не могу посреди океана предоставлять вам кларет за каждым обедом.

— Вы знаете, что я на это и не рассчитываю. — Она оперлась руками о стол и встала. — Почему вы так себя ведете?

Грей, чуть склонившись над столом, встал в точно такую же позицию.

— А как, по-вашему, я должен себя вести? Я таков, каков я есть, моя дорогая. Вы знали с самого начала, что я не джентльмен. Я лжец, вор, распутник… и даже хуже.

Он наклонился ниже и качнулся вперед, словно его дернули за веревочку. Его лицо оказалось совсем рядом, на расстоянии ладони. Достаточно близко для поцелуя.

Его взгляд упал на ее губы, голос снизился до хриплого шепота.

— Вы говорите, что и не рассчитываете на кларет? Доро… — Слово замерло на его губах, и ее ресницы затрепетали. — Вам вообще лучше ни на что не рассчитывать.

София широко раскрыла глаза. Он отклонился назад и выпрямился во весь рост, его темные волосы коснулись потолка каюты. София медленно отступила, сердце бешено стучало у нее в груди. Он же, будто римский патриций, сложив руки на груди, смотрел на нее с грустным и в то же время удовлетворенным выражением.

Он и намеревался оттолкнуть ее, рассказывая историю отношений с братом, хвастаясь своими бесчисленными похождениями. Это был тот же самый человек, который менее получаса назад держал ее так нежно, фактически объяснился ей в любви в момент искреннего гнева. Мужчина, который желал ее так сильно, что она чувствовала это в его дыхании. Мужчина, которого она желала так сильно, что испытывала боль в теле и душе. А теперь он отталкивает ее. Использует свое темное прошлое, чтобы возвести между ними крепостную стену.

Что ж, у Софии было и свое темное прошлое. Ее грехи, может быть, не так многочисленны и не столь безнравственны, но они точно такие же темные, как и грехи Грейсона. И она не позволит еще одному мужчине видеть в ней безгрешного ангела, женщину, к которой нельзя испытывать желание и нельзя прикоснуться. Она задела юбкой стол, сократив расстояние между ними.

— Мы еще не закончили.

— Дорогая, думаю, мы закончили, еще не начав. Она покачала головой и положила руку ему на руку.

— У вас есть еще вопросы, которые вы должны мне задать.

Его губы слегка изогнулись в усмешке. Он взял ее руку в свою. Софии захотелось, чтобы ровное море под ними немедленно превратилось в бурлящий ад, который бросил бы ее в его объятия. Но океан оставался спокойным.

— Только не говорите мне, — сказал он, поглаживая ее пальцы, — что эти нежные изящные ручки совершили кражу.

— Но они совершили.

— Кражу чего? Ленточек? А может, кружева? — Он сложил ее пальцы и отвел руку. — Нет, скорее вы похитили несколько листков бумаги.

— В некотором роде.

— Какими бы ни были ваши мелкие грешки, дорогая, уверен, их стоимость не превышает стоимости одной монеты в кармане моего жилета.

Боже, он и представления не имеет! Опустив глаза, София прижала руку к кошельку под корсетом. Да, деньги формально принадлежат ей. Но разве Тоби не имеет на них прав? Теперь он может предъявить иск ее родителям, требуя наследства, которого она его лишила, сбежав. То, что она сделала… Это не слишком отличается от обмана мистера Грейсона. Она похитила собственное наследство.

— Вас поразила бы стоимость моих грехов.

Но не успела она развить свою мысль, как он пальцем приподнял ее подбородок и, повернув к себе лицо Софии, тотчас опустил руку.

— Только не говорите, что вы замужем.

В горле у нее забулькал смех.

— Конечно же, нет. Нет.

Но приступ вины прогнал смех прочь. Сейчас она уже была бы замужем. Усилием воли она попыталась сдержать улыбку, но глаза ее рассмеялись. Казалось, ее смех, как и ее ответ, обрадовал и его. Он вновь стал походить на самого себя. София порадовалась в душе.

— Скольких мужчин вы знали?

— Много.

Он удивленно поднял брови.

— Считая мужчин на этом корабле?

— Нет, без них… — Она кокетливо улыбнулась ему. — И все же несколько.

— Были ли любовники?

Пренебрежение в его голосе, самодовольный изгиб губ… София знала, что он ожидает от нее прямого отрицания. Он ошибается.

Был единственный способ показать ему свою истинную натуру — солгать.

— Да. Один.

Он резко втянул воздух сквозь стиснутые зубы. София повернулась и сделала два шага в сторону. Пытаясь успокоиться, она сжала кулачки так, что ногти впились в ладони. В конце концов, она давно уже привыкла ко лжи.

— У вас такой удивленный вид, — начала она, глядя на мистера Грейсона через плечо. — Я давно уже говорила вам о Жерве. О моем учителе рисования, о наставнике в искусстве…

— В искусстве страсти, — закончил он и бросил на нее скептический взгляд. — Да, я помню, я и тогда вам не верил.

— Не имеет значения, верите вы мне или нет, — сказала она, стоя в углу каюты. — Он был высокий, стройный и божественно красивый, с черными как смоль волосами и длинными изящными пальцами. И, между прочим, любил он меня отчаянно.

— Они это умеют.

— Он любил меня, — продолжала настаивать она. — Отчаянно. — Она смахнула прядь волос со лба и продолжила: — Это была первобытная, животная страсть.

Он хмыкнул и скрестил руки на груди.

— Животная страсть? Что вы можете знать о животной страсти?

Она вспыхнула под его откровенным взглядом. Сочинить дальше ей было уже нетрудно. Основываясь на опыте одной распутной фермерши и близости к этому чертовски привлекательному мужчине, она вполне может сочинить короткую сказку о животной страсти.

— Все началось с тлеющих взглядов, которыми мы обменивались в переполненных комнатах. — Медленно, почти незаметно двигаясь, она приближалась к нему. — Потом мы начали искать повод, чтобы прикоснуться друг к другу. И каждый раз, когда его рука касалась моей… — она провела кончиком пальца по его руке, — я трепетала от желания.

Он схватил ее за запястье. София затаила дыхание.

— Ладно, — сказала она. — Полагаю, вам известно, как дальше развиваются события.

— Полагаю, что известно. — Он отпустил ее запястье, и него глазах что-то промелькнуло. Он начал ей верить. — Хотите сказать, что именно по этой причине вам пришлось отправиться на Тортолу, чтобы занять место гувернантки. Ваша репутация была погублена.

София едва заметно кивнула. Какая заботливость с его стороны — произнести за нее половину лжи! Ее слова обрели должную силу и довольно уверенно рассекали жаркий застоявшийся воздух.

— Мы стали слишком неосторожны. Как только Жерве позволил мне ощутить вкус рая, ничто не могло помешать нам быть вместе. При любой возможности я сбегала от своей компаньонки и, чтобы встретиться с ним, ночью тайком выбиралась из дома. Гардеробные, каретные сарай, даже наемный кеб — наши свидания не знали границ. Жерве даже приехал в Кент, чтобы встретиться со мной на одном из званых вечеров у нас дома.

— Званый вечер? — Он торжествующе поднял указательный палец. — Я знал, что вы из благородной семьи и были рождены не для того, чтобы стать гувернанткой.

София бросила на него дерзкий взгляд.

— Я также была рождена не для того, чтобы стать распутницей. Но я ею стала.

— Распутницей… Это вы-то?

София порылась в памяти, мысленно пролистывая главы своей книги. «Детали, — сказала она себе. — Детали убедят его».

— Мы договорились встретиться в конюшне. Жерве не мог рисковать и приближаться к нашему дому, ведь его могли увидеть. Я тайком взяла платье фермерши и убрала волосы под соломенную шляпку с широкими полями. Я шла, опустив голову, так что узнать меня было невозможно. Когда я пришла в конюшню, он поджидал меня за дверью. Не говоря ни слова, он схватил меня на руки и понес на чердак. Там он зажег дюжину свечей, разбросал розовые лепестки и бросил огромный плед на ложе из сладко пахнущего сена.

— Дюжина свечей, зажженных в конюшне, полной сухого сена? Вам повезло, что вы не сгорели заживо, моя дорогая.

София подняла брови и выпрямилась, выказывая свое недовольство.

— Наша любовь была огненным раем. Я думала, что в этом пламени я поднимусь на небеса, так необыкновенно было наше удовольствие той ночью.

Он прикрыл глаза рукой и начал смеяться:

— Какое у вас живое и романтическое воображение!

— Это не воображение. Я рассказываю вам правду!

Ее охватила паника. Если не удастся убедить его сейчас, она точно потеряет его. Его мнение о ней подтвердится, и он будет считать ее еще более наивной. В отчаянии София подошла к нему, встав почти вплотную. Может быть, там, где бессильны слова, поможет убедить тело.

— Вы мне не верите?

Она сложила руки под грудью, как бы заключив ее в раму для большей привлекательности. На эту наживку Грей клюнул, хотя и только глазами. Затем в хорошо разыгранном приступе задетого самолюбия она резко развернулась и отошла от него. Мужчины предпочитают преследование, София знала это. Пусть она девственница, но она имеет представление о том, как завлечь мужчину.

Громкий стук ее сердца буквально разрывал душную тишину и тяжелое молчание. В комнате стало темно. Как странно здесь, в тропиках, наступает ночь. Внезапно, словно удар грома. Никакого медленно тянущегося полумрака, никаких наполненных мистикой сумерек. Просто свет, а потом темнота.

— Я верю в эти лепестки роз.

Он медленно отвел прядь волос с ее плеча. При этом пальцы не коснулись ее кожи, но ощущение шелкового локона, скользящего по ее шее, вызвало дрожь. София закрыла глаза, ощущая его легкую, словно перышко, ласку.

— Вы любили его? Этого Жерве?

Последний вопрос. Она должна была ожидать его, но он застал ее врасплох.

— Да, конечно, — выпалила София не раздумывая.

Она медленно повернулась, чтобы хоть в темноте увидеть его лицо. Мистер Грейсон сделал все, чтобы скрыть свое разочарование, но по каким-то еле уловимым признакам София поняла, что допустила роковую оплошность. Если раньше он, наверное, мечтал разделить с ней постель, то теперь он крепко об этом подумает. Еще одна ироническая ухмылка жизни: ничто так не охлаждает пыл мужчины, как воспоминание женщины о своей прошлой любви.

А о чем он спросит ее теперь? Их короткая пьеса подходила к концу. София, затаив дыхание, ждала в темноте, что вот сейчас с его губ сорвется вопрос, просьба или поцелуй.

Дверь в каюту распахнулась, и мерцающий свет ламповой свечи осветил их. Грейсон сделал шаг назад.

В каюту шаркающей походкой вошел Стабб, с трудом неся тяжелый поднос.

— Тут ужин, — объявил он, вешая лампу на потолочный крюк. — Простите, что запоздал, но слишком занятый день был.

Мистер Грейсон кивнул:

— Не буду мешать вам ужинать, мисс Тернер.

— Я принес ужин на двоих. — Стабб довольно ловко и быстро накрыл на стол. — Все пассажиры должны ужинать в дамской каюте до особого распоряжения. Приказ капитана. — Старик посмотрел на Грея: — Капитан хочет, чтобы вы оба оставались внизу, пока ветер не вернется. Он сказал, что вы поймете, мистер Грейсон.

— Да, — ответил Грей. — Я понимаю. — Он бросил на Софию настороженный взгляд: — Но я все равно покину вас. Сегодня вечером у меня нет аппетита.

С этими словами он вышел.

Глава 15

Разум Грея пребывал в полном беспорядке, а его сердце… сердце сорвалось с якоря. Сорвалось и пустилось на волю волн, в свободное и неуправляемое плавание. И Грей не представлял, как его вновь успокоить и принудить биться ровно.

Она не была девственницей.

Наконец-то мозаика отдельных фрагментов начала складываться в ясную картину. Скромная одежда, замечательное воспитание и место гувернантки на далекой Тортоле. Искорки в ее глазах и то, как она реагировала на его прикосновения. Как сама прикасалась к нему. Она знает толк в страсти; она понимает, какое удовольствие они могли бы доставить друг другу. И все же он проводит ночь в одиночестве. Потому что она предложила больше, чем удовольствие. Она предложила свое сердце. Она предложила доверие. Боже, она практически заставляла его принять это, но как раз этого он и не хотел. У него и так уже было достаточно людей, о которых он должен был заботиться, и он, к сожалению, успел разочаровать их всех. Он подведет и ее, это лишь вопрос времени.

Наконец настал рассвет, Грей умылся и оделся. Он не имел ни малейшего представления, что он скажет ей, но чем меньше, тем лучше. Грей поднял книгу, засунул ее под мышку и направился к двери в дамскую каюту.

Его встретил аромат свежезаваренного чая. Мисс Тернер стояла, склонившись над столом, расставляя полдюжины небольших горшочков рядом с подносом для завтрака. После вчерашних драматических событий и бессонной ночи для Грея было удивительно увидеть ее выглядящей так… обычно. Почти по-домашнему. Узел беспокойства в его груди сначала ослаб, потом и вовсе развязался.

— Доброе утро. — Она подняла крышку одного из горшочков и слегка коснулась его содержимого кончиком пальца.

— Вы собираетесь отравить мой чай? — Грей выдвинул стул и уселся. Положив книгу на стол, он взял сухарь.

— Ничего такого страшного я не планирую.

Она подняла на него глаза, и от их кокетливого блеска Грей закашлялся. Да, все было как обычно. Один взгляд, брошенный на нее, такую красивую, аппетитную и соблазнительную, вынуждал его задерживать и без того затрудненное дыхание. А к словам, которые она затем произнесла, он и вовсе был не подготовлен.

— Я собираюсь рисовать вас.

— Рисовать меня?

— Если только у вас нет никаких особых планов. Грей прокашлялся и перевел взгляд на книгу. У него было много особых планов.

— Я собирался почитать.

— Вы вполне можете это делать. — Она продела руки в рукава свободной верхней блузы и завязала за спиной длинные тесемки. — Только позвольте мне сначала сделать набросок, а потом можете читать, пока я не закончу прописывать детали.

— Я неуверен…

В специальную выемку она уложила три кисти, расположив их по ширине, от самой маленькой до самой большой.

— Понимаете, я просто не знаю, кого еще рисовать. Я уже сделала наброски или нарисовала почти всю команду этого корабля.

— Я это заметил.

Она подняла на него глаза.

— И?…

Что он мог сказать? Что ее эскизы наполняют его завистью и желанием? Что они выявляют ему скрытые качества людей, с которыми он в течение многих лет работал бок о бок, и раскрывают ее сердце? Что несколько недель назад он отверг эту просьбу и ее саму именно потому, что боялся того момента, когда она обратит свой взгляд художника на него и постигнет истинные свойства его души? И после этого никогда больше не обременит его своим доверчивым взглядом?

Он осушил свою кружку с чаем и поставил на стол, будто бросил перчатку.

— Очень хорошо.

Улыбаясь, она закрепила на мольберте лист.

— Прекрасно.

— Что я должен делать?

— Будьте самим собой. — Она бросила на него ободряющий взгляд. — Я не думаю, что вам грозит неотвратимая опасность быть сброшенным на пол неожиданной волной. Хотя, честно говоря, я бы радовалась, ощущая, как под нами перекатываются волны.

Грей сложил руки на груди и откинулся на спинку стула.

— Я чувствую себя совершенно непринужденно.

— Как так получилось, — спросила она, порхая карандашом над листом бумаги и сверля его пристальным, с незнакомым прищуром взглядом, — что сын некоего довольно беспутного джентльмена, выросший на сахарной плантации в Вест-Индии и получивший образование в Оксфорде, унаследовав земли и состояние, решается выбрать судьбу моряка?

Грей удивленно воззрился на нее.

София, заправив непослушную прядь волос за ухо, перестала рисовать и вопросительно взглянула на него.

— Как? Вы хотите, чтобы я разговаривал? Я думал, что должен сидеть неподвижно и молча.

— Вы должны вести себя естественно. А воспоминания заставляют позирующего расслабиться.

«Но только не этого позирующего».

— В детстве вы мечтали стать моряком?

Грей рассмеялся:

— Нет. Впервые я ступил на борт корабля, когда меня отправили в Оксфорд. Всю первую неделю на море я чувствовал себя ужасно и страдал от морской болезни. Ничего не мог есть. Мне повезло, потому что, как оказалось, часть продуктов оказалась протухшей. Почти вся команда отчаянно мучилась животом, четверо отдали Богу душу.

— Кошмар.

— Я предложил капитану свою помощь. Он поручил мне работу, и я за нее взялся. К моменту пересечения тропика я уже ставил и убирал паруса как заправский моряк. Между вахтами я учился всему, чему мог научить меня капитан — от примет, предвещающих перемену ветра, до навигации. Когда мы прибыли в Англию, он согласился нанять меня вторым помощником. До Оксфорда я добрался только через полтора года.

— Удивительно, что вы вообще решили отправиться туда.

— Да, это решение далось мне с некоторым трудом. — Он почесал подбородок. — Но надвигалась война. И, кроме того, меня, наконец, догнало письмо, в котором говорилось о болезни отца, — это меня отрезвило. И Джосс, и Бел еще были несовершеннолетними, и в случае смерти отца о них некому было позаботиться. Я подумал, что мне лучше некоторое время находиться на одном месте, чтобы они знали, где найти меня, если я им понадоблюсь. Оксфорд был ничем не хуже других мест. Я отучился там три семестра, когда это произошло.

— Когда ваш отец умер? — Зажав карандаш зубами, она вытерла руки о блузу.

— Да. София взяла карандаш в руку и повернула голову, чтобы взглянуть на него. Однако она не просто смотрела, скорее, она изучала форму его уха или, может быть, линию скул, подумал Грей. Он бессознательно потер шею, ощущая, как горит его кожа под этим взглядом, в котором сквозило нескрываемое одобрение.

— И тогда вы и продали землю, — сказала она, вновь концентрируя внимание на рисунке. — И стали капером?

Он кивнул.

— Но если вы так беспокоились о своем брате и сестре, почему вы не отправились домой, чтобы вести дела на плантации?

Грей тяжело вздохнул:

— Причин было множество. Но все они были связаны с деньгами. Цена на сахар падала, а пошлины постоянно росли. Плантации в Вест-Индии уже не приносили такого дохода, как раньше. Мы бы в течение года прожили уже нажитое и влезли бы в долги. — Он покачал головой. — Это бы не сработало. Если бы я рассказал душеприказчикам о Джоссе, они бы вынуждены были начать всяческие согласования, что привело бы к задержке дела, и, помимо этого, я просто не был уверен, что он согласится на продажу. Я нашел покупателя на землю, а возможность купить этот корабль и получить лицензию капера у меня была, и я ухватился за эту возможность. А затем, именем Короны, я захватил более шестидесяти кораблей. — Грей не мог скрыть нотки гордости в своем голосе. — Я никогда не сожалел о своем решении. Это было единственное дело, полностью увлекшее меня и к тому же сулившее быструю прибыль.

Она вновь бросила на него изучающий взгляд, на этот раз разглядывая лоб и волосы.

— Но ведь наверняка вы могли найти какое-нибудь другое прибыльное дело, не столь рискованное. В конце концов, вы могли жениться.

— Жениться?

— Ну конечно. Именно так и поступают джентльмены, оказавшись в затруднительном финансовом положении, не так ли? Вы из хорошей семьи, у вас была земля… несомненно, вы могли бы найти молодую наследницу или богатую вдову, которая вышла бы за вас, а потом вы могли бы поступать как вам угодно. И потом, — сказала она, встретившись с ним взглядом, — нельзя сказать, что у вас недостает обаяния, чтобы ухаживать за дамами. И вы по-своему достаточно красивы.

— По-своему.

Она снова наклонила голову.

— Но не задавайтесь. Я не пытаюсь вам льстить. Я всего лишь говорю то, что есть. Каперство было не единственным прибыльным ходом. Вы могли жениться, если бы захотели.

— Да, конечно, но вы не учитываете одно обстоятельство. Я не хотел жениться.

Она взяла кисточку и коснулась палитры.

— Да, вы не хотели. Вы хотели ходить в море. Вам хотелось идти на риск, Захватывать корабли именем Короны и гоняться за бесчисленным количеством женщин на четырех континентах. Вот почему вы продали свою землю, мистер Грейсон. Потому что это то, что вы хотели делать. Прибыль здесь дело второстепенное.

Грей одернул рукава рубашки. Его злило, что эта девчонка так легко увидела правду, о которой он многие годы трусливо старался не думать. Но сейчас он должен был честно признаться себе, что он не просто вор, он лживый и эгоистичный вор. Сколько же еще пороков должна она вскрыть, прежде чем окончательно отвернется?

— А как насчет вас, мисс Тернер? — Он наклонился вперед, — Почему вы здесь, почему направляетесь в Вест-Индию работать гувернанткой? Вы из благородной семьи — это ясно. И даже если у вас нет приданого, моя дорогая… — он дождался, пока она подняла на него глаза, — вы настолько красивы, что мужчины, наверное, просто падают к вашим ногам.

Она отмахнулась рукой, в которой держала кисточку. И все же ее щеки порозовели, и она слегка коснулась бровей тыльной стороной запястья.

— Не смущайтесь. Я не льщу вам, я лишь называю вещи своими именами. — Он откинулся на спинку стула. — Так почему же вы не вышли замуж?

— Я объяснила вам вчера, почему не могла выйти замуж. Той связью я погубила свою репутацию.

Грей сложил руки на груди.

— Ах да, этот француз, учитель рисования. Как там его звали? Жермен?

— Жерве. — Она театрально вздохнула. — Ах, то наслаждение, которое я познала с ним, стоило любой цены. Я никогда не чувствовала себя такой живой, как в его объятиях. Каждое мгновение, проведенное с ним, было минутой пребывания в Эдеме.

Грей тяжело запыхтел и пнул ногой ножку стола. Она лгала, чтобы вызвать его ревность. И, черт возьми, она этого добилась.

София начала смешивать краски на палитре.

— Однажды он затащил меня в кладовую, и у нас было безумное свидание между ларями с картошкой и турнепсом. Он прижал меня к полкам, и мы…

— Могу я теперь почитать?

Боже, этого он больше не мог выносить!

Она улыбнулась и потянулась за другой кисточкой.

— Как вам угодно.

Грей открыл книгу и уставился в нее, но сосредоточиться на чтении было невозможно. Тем не менее, он не забывал периодически переворачивать страницы, хотя в его голове проносились яркие эротические образы и штаны готовы были лопнуть от прилившей к паху крови.

По мере того как солнце поднималось в небе, решетчатая тень люка ползла по стене каюты и наконец медленно, будто по принуждению, легла на пол. Вскоре солнце добралось до зенита и разрисовало стол шахматной тенью. Чувствуя себя сонным и вялым, Грей засунул палец под влажный от пота воротник рубашки и дернул его, ища хоть какого-то облегчения. Из-за книги он украдкой бросил взгляд на мисс Тернер. Ее светлое муслиновое платье, вобрав испарину художницы, теперь облегало ее фигуру самым соблазнительным образом. Она медленно повернула голову и слегка потянулась с чувственной грацией.

— Нет ли еще чая? — спросил Грей.

— Нет.

София достала носовой платок и прижала его к бровям, а потом к блестящему от влаги декольте.

Грей аж заерзал, чувствуя новый прилив жара в паху.

— Я на минуту к Стаббу, принесу воды, — сказала она. Он наклонил голову и закрыл глаза, пытаясь подумать о чем-нибудь охлаждающем. О замечательном мороженом с разными вкусовыми добавками, которые так популярны в Мейфэре. Надо будет обязательно сводить туда Бел, попробовать. О ручьях с форелью в Уилтшире, где он провел лето перед Оксфордом. Об эле в запотевшем кувшине, принесенном из погреба. О снеге.

Грей неожиданно представил мисс Тернер, стоящую на фоне английского зимнего пейзажа, одетую в роскошный богатый бархат и осыпанную мягкими пушистыми белыми снежинками. Крошечные кристаллики льда оседают на ее отороченные мехом перчатки, накидку, густую бахрому ресниц. Ее бледная кожа контрастирует с полными ярко-розовыми мягкими губами. Ангельское видение.

Только с ангелом Грей не мог вытворять того, что он в своих мечтаниях вытворял с этой заснеженной сиреной. Он представил, как слизывает снежинки с ее щеки, и почувствовал холод. Он мысленно попробовал еще одну снежинку, затем еще одну — они были сладкими, имели вкус великолепного мороженого с розовыми лепестками — лакомства, которое превосходило все, что ему когда-либо доводилось пробовать, и он наслаждался этим изысканным вкусом. Снежинку за снежинкой. Потом он уложил ее прямо на снег и обнажил кремовые холмики ее груди, пухлые ягодки сосков, сочные изгибы ее восхитительного тела — и устроил настоящий пир.

Глава 16

София насчитала шесть ударов корабельного колокола, прежде чем мистер Грейсон, вздрогнув, очнулся. Он изумленно поднял на нее глаза и покраснел, словно его застали за тем, чего ему делать не следовало.

Она улыбнулась.

Потирая глаза, он поднялся на ноги.

— Мисс Тернер, вас не шокирует, если я сниму рубашку?

София почувствовала укол разочарования. Когда же он перестанет держаться с ней с этой напускной вежливостью, так старательно сохраняя дистанцию? Сколько же сказок о пылких свиданиях должна она рассказать, чтобы он понял, что она не менее порочна, чем он, только менее опытна? Может быть, пришло время принимать более решительные меры?

— Конечно же, снимайте. — Она скосила глаза и бросила на него дерзкий взгляд. — Мистер Грейсон, я не невинная школьница. Вам придется много стараться, чтобы шокировать меня.

Его губы изогнулись в полуулыбке.

— Я хорошенько над этим подумаю.

Она, глядя на него лукавым взглядом, неторопливо, подбирая необходимый оттенок, смешивала на палитре краски.

Дрожь, теперь уже не приятно щекочущая, а до боли возбуждающая, пробежала по телу Софии. Ее щеки загорелись, она опустила глаза, потом заставила себя встретиться с ним взглядом. Сейчас не время терять храбрость. Ничто не способно так повлиять на намерения мужчины, как ревность.

— Однажды Жерве целый день продержал меня обнаженной, чтобы расписать меня.

Он удивленно раскрыл глаза:

— Наверное, вы хотели сказать, что он писал вас обнаженной.

— Нет, Грей, вы не поняли. Он рисовал на моем теле. Я сняла одежду и легла на постель, а он, взяв кисти, начал покрывать меня краской. Жерве назвал меня своим совершенным чистым холстом. Он нарисовал лиловые орхидеи вот здесь, — она пальцем показала на грудь, — а вниз вилась виноградная лоза… — Ее пальцы скользнули вниз, и София заметила с восторгом, как его глаза проследили за ее рукой. — Я притворилась, что простудилась, и целую неделю отказывалась принимать ванну.

На его лице отразилась борьба желания с гневом ревности, однако он оставался недвижимым, словно мраморная скульптура. Что же может заставить этого мужчину перейти к действиям? Она сдула завиток волос с лица и кивком показала на его руку:

— Вы не передадите мне этот маленький горшочек с красной краской?

Он нахмурился и посмотрел на разбросанные кусочки пигмента.

— Которая красная?

— Вермильон. Под вашим локтем. Вы на нее смотрите.

— Эта? — Он подал ей горшочек с коричневым Ван Дейка.

София швырнула палитру на стол и сама потянулась за красной краской.

— Если не хотите мне помогать, так и скажите. Незачем дразнить.

— Успокойтесь, моя дорогая. Я не собирался вас дразнить. Похоже, я вижу цвета не так, как видит большинство людей.

— Но это же ужасно!

Он рассмеялся:

— Постойте, милая. Задержите вашу кисточку, прежде чем вы изобразите меня мучеником или страдальцем. Я ведь не слепой. Я очень ценю искусство. А что касается различения красок… Мне не нужно знать, какого цвета ваши глаза — голубые или зеленые, лавандовые или карие, чтобы понять, что они прелестны.

— Лавандовых глаз не бывает.

— Разве? — Он поймал ее взгляд и не отпускал его. — А ваш наставник когда-нибудь говорил вам о том, что когда зрачки расширяются, — вот как сейчас, — ваши глаза становятся подобны двум цветкам, которые только начинают распускаться?

Она склонила голову, смешивая на палитре капельку свинцовых белил с хром-кобальтом, который так хорошо передает цвет изменчивых океанских волн. Он наклонился еще ближе, его голос звучал, словно гипнотический шепот.

— И мне нет необходимости знать цвет ваших волос, чтобы увидеть, что они гладкие и блестящие как шелк. Мне не нужно знать, желтые они, рыжие или цвета осеннего леса, чтобы осязать их своими пальцами. — Открыв свою книгу на отмеченной странице, он продолжил: — И лучше не начинать говорить о ваших губах, дорогая. Если бы я рискнул определить их настоящий оттенок — карминово-красный, розовый или кошенилевый, — я вряд ли смог бы сосредоточиться на чем-то еще.

Он перевернул страницу и замолчал.

София сверлила взглядом свой холст. Стук собственного сердца громко отдавался в ее ушах. Бисеринки пота стекали между лопаток, горячее зудящее желание нарастало между ног.

Черт бы побрал его! Он понял, что она дразнит его своими рассказами. И теперь вот сидит здесь и с почти скучающим видом произносит дразнящие реплики, явно пытаясь смутить ее. Это напоминает игру в карты, и он только что поднял ставки.

София улыбнулась. Она всегда выигрывала в карты.

— Чепуха, — спокойно сказала она, отложила в сторону палитру и сложила руки на столе. — У вас довольно интересная форма носа.

Его губы слегка искривились в усмешке.

— В самом деле?

— Да.

Она наклонилась вперед, так что ее грудь коснулась сложенных рук. Его взгляд опустился, затем он быстро поднял глаза и посмотрел ей в лицо.

— Легкая горбинка на вашей переносице определенно говорит о вашей способности бросать вызов кому угодно. И чему угодно.

— Неужели? — Он опустил голову и уставился в книгу. София смотрела на него, выжидая, прежде чем он поднял руку и потер переносицу. Вполне удовлетворительный прогресс.

— Однажды во время одного из моих уроков с Жерве я пыталась рисовать скульптуру Микеланджело «Давид», точнее, я пыталась ее срисовать с гравюры в книге. Но мне никак не удавались мускулы руки этого библейского героя, пока Жерве не взял мою руку и не провел моими пальцами по каждому бугорку и сухожилию своей руки.

— Вы опять о нем?

Грей с шумом захлопнул книгу и, отбросив ее в сторону, с вызовом посмотрел на Софию. Мрачная напряженность его взгляда заставила сердце Софии на несколько мгновений остановиться. Она медленно протянула руку к его лицу.

— Вот так. Теперь не двигайтесь.

Когда она коснулась пальцем его переносицы, Грей, обреченно вздохнув, закрыл глаза. Намеренно медленно она кончиком пальца провела по неровному, медно-бронзового цвета изгибу. Его дыхание стало хрипловатым. Наконец София отняла руку. Он не стал открывать глаза.

Она провела большим пальцем по его левой брови, затем, осмелев, прочертила пальцем четкую линию от его виска до скулы. Его кожа была мягче, чем она ожидала, и кончики пальцев ощущали ее странную прохладу. Она медленно, раскрыв ладонь, провела рукой вдоль его скулы прямо по жесткой щетине, чтобы ощутить, как волоски щекочут чувствительную кожу ладони.

Он прерывисто задышал, чувствовалось, что он едва сдерживает стон, но его глаза оставались закрытыми, а сам он будто окаменел.

Она провела по его бровям, которые точно повторяли уязвимые изгибы его век. Его ресницы, длинные и изогнутые, как у ребенка, затрепетали под ее прикосновением, и она ощутила сладкий укол нежности в своем сердце. Набравшись дерзости, София огладила его лицо, слегка царапнув симпатичную ямку на подбородке, и нежно дотронулась до тонкого шрама в уголке рта. Он с силой выдохнул, и София почувствовала, как жар его дыхания проник в ее кровь. Не думая о последствиях, она скользнула большим пальцем по его выпуклой нижней губе.

Быстрым движением он перехватил ее руку и прижал к своей щеке. Тяжелым, даже скорее измученным взглядом посмотрел на Софию, дыхание было хриплым и прерывистым.

Она достигла своей цели.

— Я не невинна, Грей. Я знаю, чего ты хочешь. Разве ты не понимаешь, что я тоже этого хочу?

— Моя дорогая…

София склонилась над ним, ее губы были на расстоянии одного дюйма от его губ.

— Я обещал, что не буду даже пытаться за тобой ухаживать.

— В самом деле? Но вообще-то я устала от того, что за мной ухаживают. Меня бы больше устроила другая роль.

— Милая, поверь мне. Я не стою того, чтобы за мной ухаживали. А если я… — Он крепко закрыл глаза, потом вновь открыл их. — Если я допущу, что такое произойдет, то я тем более не буду того стоить. Я дал слово, и на этот раз я хочу сдержать его. Я негодяй, по профессии и по призванию, и я совсем не подхожу такой женщине, как ты.

— Такой, как я? Но моя репутация и так уже погублена.

— Погублена? Оттого, что ты познала удовольствие? В тебе нет ничего порочного. Ты молода, красива, у тебя есть мечты. Ты изысканна. — Он коснулся ее лица. — Совершенна.

Слезы жгли Софии глаза. Какие чудесные слова! Как жаль, что она их не заслуживает!

Он осторожно дотронулся до выбившегося из прически тонкого, непокорного завитка волос.

— Этот учитель, который пытался погубить тебя, явно был любителем. Но, милая, к моему стыду, у меня слишком большой опыт, к тому же, я пытаюсь стать респектабельным человеком. Пытаюсь стать лучше.

— Ты пытаешься стать не тем, кем являешься в действительности, и это делает тебя несчастным. — Она прижала руку к его другой щеке, теперь его лицо оказалось в ее ладонях. — У тебя действительно лицо негодяя…

— Значит, ты меня понимаешь.

— Но ведь совсем другой человек живет внутри тебя. Я это знаю, я это чувствую. Страсть к жизни. Такая сила… — Запустив пальцы ему под воротник, она скользнула ладонью по его мускулистому плечу. — И это сердце.

Ее пальцы спустились ниже и слегка коснулись линии шрама.

Он вздрогнул. С тихим горловым рыком Грей отвел ее руки в сторону.

— Моя дорогая, я… — Он резко вздохнул, и его лицо подернулось тенью, словно кто-то быстро захлопнул ставень. — Я не могу.

— Я понимаю.

София села, ощущая боль поражения.

— Мне очень жаль. — Грей жестко провел рукой по волосам. — Ты представить себе не можешь, как жаль.

— Пожалуй, тебе и следует сожалеть. — Она почти угрожающе нависла над ним. — Очень… очень… сожалеть.

Легко, как в танце, повернувшись, София упорхнула на свой стул, хотя чувствовала она себя неважно: сердце болело, отказываясь работать, а бедра пылали, охваченные жарким томлением.

— Ну что ж, — с наигранной веселостью сказала она, взяв в руки палитру и обмакивая кисточку в краску. — Я закончу работу. Можешь продолжить чтение.

София сосредоточила свое внимание на холсте. Однако боковым зрением она видела, что книга Грея осталась закрытой и по-прежнему лежит на столе. Она слышала его дыхание — медленное и тяжелое. Даже в духоте каюты она чувствовала, как исходящий от него мужской жар прожигает ее сквозь тонкое муслиновое платье и рубашку.

Становилось все труднее делать вид, что ее не беспокоит его откровенное вожделение. Через несколько минут у нее заболела рука — так сильно она вцепилась в палитру. София положила палитру и кисточку и начала растирать место, где шея встречалась с плечами, массируя затекшую мышцу. Завитки волос на ее шее были влажными от испарины.

— Потрогай себя.

София оцепенела. Ее сердце остановилось. Она явно ослышалась.

— Ты не ослышалась. — Громыхнув стулом, он придвинулся к ней почти вплотную. — Я обещал, что не прикоснусь к тебе. Так прикоснись сама.

Ее сердце, испуганно подпрыгнув, снова вернулось к жизни, и его бешеный ритм отдавался тупыми, мощными толчками в высшей точке ее бедер. София закрыла глаза. Предложение было шокирующим, но возбуждающим, хотя принять его было, конечно же, невозможно. Она должна найти ответ. Едкий, язвительный, подобный ушату ледяной воды, которая остудит его пыл, да и ее собственный. Она должна залить студеной водой эту дикую страсть, буквально разрывающую ее жилы.

Но не было холодной воды: Только горячее, растекающееся желание капельками выступало у нее на лбу и тонкими, почти невидимыми струйками стекало между грудями. Она первой начала эту игру, она блефовала, не подумав, что он может вынудить ее раскрыть карты. Но едва ли теперь она могла отступить — проиграть означало потерять его.

Словно двигаясь независимо от ее воли, ее пальцы спустились с плеч к отороченному кружевом вырезу платья.

— Да. — Мягкое шипение этого слова проскользнуло по ее коже, словно эротическая ласка. — Да. Коснись их вместо меня.

Ее соски мгновенно набухли и проступили твердыми вершинками сквозь рубашку. Она заколебалась, глаза были все еще плотно закрыты. Дыхание стало тяжелым, и с каждым вздохом грудь высоко поднималась под ее пальцами.

— Да, милая. Прикоснись к ним. Двадцать пять дней, мы находимся на этом корабле. Двадцать четыре ночи я мечтал, чтобы обхватить ладонями твои груди. Я страстно желаю этого, хочу почувствовать своими пальцами, как они упруги, нежны и округлы. Боже, они ведь так нежны, правда, моя милая? Как и твои руки, твои запястья, твои губы. Ты вся нежна, все в тебе нежное, подобно лепесткам цветка.

Его глубокий баритон волнами прокатывался внутри ее, и каждое слово вызывало трепет в душе. Софии пришлось закусить нижнюю губу, которая начала предательски подрагивать. Вцепившись влажными от жары и волнения пальцами в ткань платья и рубашки, она начала медленно стягивать их с плеч, пока вырез платья не перестал растягиваться дальше. Тогда София скользнула рукой под ткань и подняла грудь, высвобождая влажную, тяжелую округлость от лифа платья. Горячий воздух закружился вокруг ее соска. Она вздрогнула, на мгновение ей показалось, что это его дыхание.

Целую секунду, которая показалась ей вечностью, Грей молчал. София по-прежнему сидела с закрытыми глазами, умирая медленной тихой смертью от обнаженной незащищенности и немного от стыда, с которым ей так и не удалось справиться. Что же она делает, обнажая свою грудь перед этим мужчиной? Это же какая распутница сидела внутри ее и сейчас пытается вырваться из своей глубоко запрятанной клетки! Он знал, что она это сделает.

— Боже милостивый! — наконец выдохнул он. — Ты так прекрасна! Гладкая и чистая, кремовая и округлая. И сладкая, о, какая сладкая! Словно я могу попробовать тебя. Прикоснись к своему соску.

Не веря тому, что она это делает, София провела большим пальцем по кончику соска. Белый свет прорвался сквозь темноту под ее веками.

— Да, — простонал он. — Сделай это еще раз.

Она повиновалась.

— Еще раз. Боже, как я хотел бы поласкать его, затеряться в этой мягкости и ощутить твои руки в своих волосах!

София зажала сосок большим и указательным пальцами, представляя, что это его сильные руки сжимают его. Его губы и язык ласкают его. Ее дыхание вырвалось в долгом тихом вздохе.

— Да, громче. Стони для меня. Позволь мне это слышать.

Стеная, София обхватила другую грудь через ткань платья, дразня упругий, спрятанный бутон.

— Я хочу коснуться тебя. Хочу видеть каждое движение, каждый совершенный дюйм твоего прекрасного тела. Твои груди. Твой пупок. Обратную сторону твоих коленей. Каждый пальчик ног. Я хочу попробовать тебя всю. Слизнуть пудру с твоей кожи. Я хочу знать все секреты, все тайны твоей души. Я хочу понять, как тебе удается пахнуть розами посреди океана.

Она облизнула пересохшие губы. Он застонал.

— Ох, милая! Если бы ты знала, что делаешь со мной! Я умираю от желания.

София подвинулась на стуле и слегка раздвинула ноги. Между бедрами она чувствовала жар. Жар любовного пота и неудовлетворенного желания.

— Подними свои юбки, — хрипло скомандовал он. — Позволь мне увидеть тебя. Я должен увидеть тебя.

Потерявшись в непроглядном тумане страсти, София уже не могла ни думать, ни испытывать стыд. Ее рука скользнула от груди до вершин бедер. Она зажала муслин в кулаке и начала медленно поднимать ткань, обнажив сначала лодыжки, потом икры.

— Выше. Еще.

Она повиновалась, поднимая муслин над коленями, касаясь одной ладонью внутренней части бедра.

— Райское блаженство смотреть на тебя. Никаких чулок, никаких подвязок. И никаких панталон? Скажи, на тебе ведь действительно нет панталон?

Она слегка выгнула позвоночник, голова наклонилась к спинке стула. Она подняла руку выше, чтобы обнажить гладкое пространство своего бедра.

Он издал прерывистый вздох.

— И никаких панталон. Теперь я знаю, что никогда не отвезу тебя обратно в Англию. Вот такой я хочу иметь тебя всегда. Здесь, в тропической жаре — без нижних юбок, без чулок, без панталон, готовой принять меня в любое время. А ты ведь готова принять меня, моя милая, не так ли? Ты такая горячая и влажная. Боже, как я хочу тебя попробовать! Ты бесподобна, даже отсюда.

Сердце у Софии стучало так сильно, что, казалось, вот-вот взорвется. Голова кружилась, то ли от жары, то ли от возбуждения. Губы ее раскрылись, жадно втягивая перегретый воздух. Она чувствовала себя бесстыдной, чувственной и по-настоящему женственной — такой, какой никогда не чувствовала раньше.

— Потрогай себя. — В его голосе прозвучала новая нотка настойчивости, теперь его тон стал требовательным и даже немного грубоватым. — Ты знаешь это место. Я уверен, ты знаешь. Потрогай себя.

Голос Грея настолько порабощал ее, что София совершенно не имела сил ослушаться, даже если бы захотела. Но она и не хотела. Более того, ей хотелось подчиниться, ей хотелось делать все, что он говорил. Ей хотелось навсегда остаться в этом удушающем тропическом тумане желания, чтобы позволить ему делать с ней все, что ему захочется. Ее пальцы скользнули по влажному гнезду завитков на соединении бедер и нашли чувственно набухший кусочек плоти.

— О да, милая! Сделай это для меня. Я хочу попробовать тебя там. Я хочу быть в тебе, чувствовать, как ты плотно обхватываешь меня. Я хочу слышать, как ты стонешь. Прикоснись для меня. Представь, что это я там, прикасаюсь к тебе. В тебе.

Оргазм пронесся по ее телу разрушительной волной. София выгнулась, и сдавленный, задыхающийся крик сорвался с ее губ. Наслаждение вздымало ее снова и снова, пока София не обмякла, содрогаясь.

Первое, что она почувствовала, — блаженное спокойствие, которое омыло ее ласковой прохладой.

Затем последовало осознание.

А затем — стыд.

О Боже! Что она сделала? Дрожащими руками София натянула юбку на колени. Одной рукой прикрыла свою все еще обнаженную грудь, а другой крепко закрыла глаза. Но недостаточно крепко. Горячие слезы полились по дрожащим ресницам.

— О нет, милая! Нет.

Он шептал так нежно, но сейчас его голос лишь служил грубым напоминанием о том, что он был здесь. Он видел. Слезы полились сильнее, они струились по ее щекам.

— Нет, милая, не плачь. — Его голос звучал совсем тихо, а его дыхание касалось ее уха. — Ты… — он помолчал, — ты думаешь о нем?

Она отрицательно качнула головой.

— Так почему же ты плачешь? Неужели от смущения? — Жесткие пальцы ласково отвели прядь волос с ее лба. — Ты никогда не должна стыдиться меня.

Ласковым, но твердым движением Грей отвел ее руку от лица. Ее глаза оставались закрытыми, когда он начал целовать кончики ее пальцев, один за другим, потом перевернул руку и запечатлел на ее ладони нежнейший, идущий из глубины сердца поцелуй.

— Не плачь. Я скорее умру, чем позволю кому-нибудь причинить тебе боль. Я и подумать не мог, что все это так расстроит тебя. — Он прижал ее ладонь к своей щетинистой щеке. Она почувствовала, как его губы слегка коснулись ее виска. — Милая, — прошептал он ей на ухо, — со мной ты в безопасности. Всегда.

София медленно повернула голову и встретилась с ним взглядом. Его глаза были цвета чистейшего бездонного неба. Она погладила его щеку большим пальцем.

— О, Грей!

Глава 17

Она произнесла его имя, и это пронзило его. Словно тончайший стилет, который, легко пройдя между ребрами, вонзился в сердце.

Это было больно. Это потрясло его.

Что же произошло? Он читал, она рисовала. Они обсуждали краски, говорили о цветах и оттенках. Он поддразнивал ее, пока она не покраснела, потом она чуть переменилась и стала поддразнивать его. Она коснулась его лица. О, каким было это прикосновение! А затем, сам того не ожидая, он наблюдал самое эротическое зрелище, какое ему когда-либо доводилось видеть в жизни. И это зрелище во сто крат превосходило те откровенные постановки, за просмотр которых он платил немалые деньги.

Он что-то говорил ей. Безумные, дикие слова, порождение развращенной фантазии, которые он никогда бы не сказал женщине, предварительно хорошенько ей не заплатив. Возможно, некоторые слова он вообще бы никогда не сказал ни одной женщине. А она слушала и исполняла его желания. С чувственной страстностью и таким чистым доверием, что это вызывало боль в его сердце. Он говорил все, что приходило ему в голову, лишь бы она продолжала. Чтобы довести ее до пика удовольствия и наблюдать, как она к нему приходит.

Это было хорошо. Очень хорошо.

Но потом она заплакала, и он сказал больше. Он готов был сказать все, что угодно, пообещать ей все, что угодно, лишь бы успокоить ее. Теперь он смотрел в ее прекрасные заплаканные глаза, постепенно осознавая, как близко подошел к тому, чтобы пообещать этой девушке все, абсолютно все, — и это испугало его до холодного пота. Она провела мягким, нежным пальцем по его щеке, и его колени действительно задрожали. Задрожали, черт возьми!

Грей не имел представления, что за чертовщина с ним происходит, но он знал, что это, должно быть, плохо. Очень плохо.

Ее полураскрытые, припухшие от страсти губы просто молили о поцелуе, долгом, медленном и глубоком. Его все еще пульсирующий пах начинал болеть, как только Грей вспоминал ее эротические вздохи, ее изогнувшуюся в экстазе спину.

«О Грей!» — в этом полустоне-полувздохе заключался вопрос, возможно, главный для нее.

Вопрос, который содержал в себе и ответ.

— Я думал, что ты рисуешь меня. Мой портрет, — сказал он.

Она повернула голову, следуя за его взглядом на ее мольберт. На холсте был изображен морской пейзаж. Вздымающиеся грозовые тучи и бурное, пенистое море. И чуть в стороне от центра — крошечный корабль, поднятый на гребень огромной волны.

— Так оно и есть.

— Так, значит, я на этой маленькой лодке?

— Нет, — мягко произнесла она и повернулась, чтобы посмотреть на него. — Это я на этой маленькой лодке. Ты — шторм. И океан. Ты… Грей.

И в этот момент все снова изменилось.

— Идея композиции принадлежит не мне. Она навеяна картиной, которую я однажды видела в галерее на Куин-Энн-стрит. Полотно мистера Тернера.

— Тернер? Да, я знаю эту работу. Он тебе не родственник?

— Нет. — Она вновь посмотрела на холст. — В тот день, когда я увидела эту картину, такую вызывающе дерзкую и даже немного первобытно дикую… я почувствовала, как буря разразилась в моей крови. Именно там и тогда я поняла, что во мне это есть — страсть, слишком настоящая и живая, чтобы держать ее в стенах душных гостиных. Сначала я попыталась отрицать это, потом старалась убежать от этого. А потом я встретила тебя и поняла, что и в тебе это есть. Не отрицай этого, Грей. Не убегай от этого и не оставляй меня наедине с этим.

Взяв его руку, она притянула ее к своей обнаженной груди. О Боже! Ее грудь была действительно такой нежной, как ему представлялось. Нежнее. И теперь там была его рука. Дрожащая.

— Прикоснись ко мне, Грей. — Она наклонилась вперед, и ее губы застыли всего лишь в дюйме от его губ. — Поцелуй меня.

Вероятно, клинок стилета все же прошел мимо его сердца, потому что эта чертова штука по-прежнему стучала в его груди. Их лица сближались, и вот уже ее сладкое дыхание смешивается с его дыханием. Ее губы были так близки, так зазывны.

Так опасны.

Паника — вот отчего дрожали его колени, колотилось его сердце и с уст срывались глупости. Все дело, должно быть, в панике. Какой-то голос нашептывал Грею, что, если он коснется своими губами ее губ, он пропадет.

— Прошу тебя, — прошептала она, — поцелуй меня.

— Я не могу.

— В таком случае, я полагаю, тебе лучше уйти.

Звон корабельной рынды прервал молчание, это был сигнал тревоги.

— Аврал! Свистать всех наверх!

Вскинув голову, Грей попытался что-либо рассмотреть через вентиляционную решетку. Но корабль накренился, и его отбросило на стену каюты.

Он лихорадочно натянул на себя влажную рубашку.

— Моя дорогая, я…

— Я понимаю. — Ее голос был слабым. — Иди. Прошу тебя, иди.

И, бросив последний взгляд на ее уже освободившиеся от туманной пелены глаза… Боже, помоги ей… он вышел.

Почти бегом он поднялся на палубу, и его взгляду открылась сцена, невероятно похожая на ту, какую мисс Тернер только что изобразила на своем холсте. «Афродита» шла, рассекая огромные валы с белыми пенными шапками, а на горизонте собиралась темная масса зловещих свинцово-черных туч.

Он застал Джосса у штурвала.

— Похоже, ветер вернулся.

— Да, — сказал Джосс. — Но мне совсем не нравятся эти тучи.

В отдалении прогремел гром.

— Да и звук тоже, — добавил Грей.

Джосс поднял подзорную трубу.

— С наветренной стороны приближается судно. Я приказал лечь в дрейф и приветствовать его. Посмотрим, что они скажут нам, возможно, они только что миновали зону шторма.

— Или обошли.

Джосс опустил трубу и посмотрел на него загадочным взглядом:

— Кстати, а что ты делаешь на палубе?

— Был приказ подняться наверх.

— Ты не член экипажа. Ты пассажир.

— Может быть, я не член команды, но приближается шторм, а у меня есть пара умелых рук, и, кроме того, если я хоть еще секунду просижу без дела, я сам попаду в жесточайший шторм.

Джосс задумчиво посмотрел на распахнутый, словно у французского апаша, воротник рубашки Грея.

— Похоже, она действительно прибирает тебя к рукам, — с привычной усмешкой пробормотал Джосс.

— Тебе этого не понять, — сказал в ответ Грей.

— Безусловно.

Грей проигнорировал откровенно самодовольный тон брата.

— Оставим это, Джосс, просто дай мне работу. Поручи мне свернуть парус, отправь в трюм откачивать воду… Мне все равно, чем заниматься, просто дай мне дело.

Джосс поднял брови.

— Если ты настаиваешь. — Он вновь поднес к глазам подзорную трубку и начал изучать горизонт. — В таком случае законопать люки.

Благодарно кивнув, Грей сбежал на квартердек и, подхватив по пути инструменты, начал закрывать вентиляционные люки «Афродиты». В ход пошли парусина, дубовые рейки и приличный запас дефицитных гвоздей. Грей работал, перестав замечать окружающий мир, и даже усилившийся ветер не мог помешать ему. В последнюю очередь он закрыл забранный деревянной решеткой люк дамской каюты, совладав с собой и удержавшись от соблазна заглянуть вниз. Сцепив зубы, он быстро закрепил парусину на одной стороне и резким рывком накрыл всю отдушину.

Перебежав клюку, ведущему на нижнюю палубу, Грей нырнул вниз, стараясь в густом полумраке темнеющего отверстия нащупать кольцо с засовом, чтобы закрыть люк.

По правому борту показался большой корабль, явно направлявшийся к «Афродите».

Вглядываясь сквозь мелкие брызги, София с трудом разобрала написанное на борту название корабля — «Кестрел».

Ветер усилился, с воем проносясь через оснастку судна. Поверхность океана покрылась тысячами белых пенных барашков, которые больше походили на зубы оскалившихся морских чудовищ.

— Иди вниз! — Грей почти грубо подтолкнул Софию к трапу, увидев, что она появилась на палубе.

В ту же секунду небо, казалось, разорвала ослепительно белая вспышка, и ужасающий грохот, от которого задрожали доски палубы, обрушился на их головы. На короткий и бесконечный миг мир обратился в ничто. Ничего не было видно, ничего не было слышно, только резкий запах и парализующий члены шок.

Грей быстро дернул ее за запястье и развернул, прижав к своей груди. Он обхватил ее тело своими руками и уложил на палубу. София съежилась, зажатая между грубыми деревянными досками палубы и теплым телом этого мужчины, от которого исходила такая волна силы и бесстрашия, что София почувствовала себя как в непробиваемой крепости, которая надежно защищала ее.

Через несколько секунд Грей поднялся сам и осторожно поставил Софию на ноги.

— Ты можешь стоять?

Она кивнула, хотя и сама этого толком не знала и стояла, прижавшись спиной к его груди.

— Это… — проговорила она сдавленным голосом. — Это была молния? Она ударила в корабль?

— И да, и нет. — Он крепче сжал ее запястье. — Она ударила в тот корабль.

Она обернулась и взглянула на него. Лицо Грея было бледно, губы плотно сжаты, черты напряжены. Он пристально вглядывался куда-то за борт. София проследила за его взглядом.

Сначала она едва заметила это — слабое красное свечение на кончике грот-мачты «Кестрела». Корабль находился на некотором расстоянии, и Софии пришлось прищурить глаза, чтобы понять, что же это за отблеск.

Отпустив ее, Грей шагнул к фальшборту, не отрывая глаз от попавшего в беду судна. Сначала ему показалось, что слабый отсвет исчез, но вот рассыпался небольшой фейерверк искр и огонь затеплился вновь.

Рядом с Греем показался капитан. Братья с тревогой смотрели на красное свечение.

— Грей, ты видишь…

— Да.

Язык пламени внезапно полоснул по брамселю. София почувствовала, как напрягся Грей. Огонь зацепился за рифы, и вот уже загорелась трюм-стеньга.

— Черт побери, почему они не поднимают тревогу? — спросил капитан. — Где команда?

— После такого удара… — В голосе Грея зазвучала стальная нотка. — Некоторые мертвы. По крайней мере, оглушены или покалечены.

«Афродита» неожиданно накренилась, и София, споткнувшись, вновь прижалась к его груди, макушкой скользнув по его подбородку. С того дня как он помог ей ступить на борт корабля, она время от времени падала в его объятия. Истина, как ей казалось, была простой и ясной. Его руки должны обнимать ее. Если бы только он впустил ее в свое сердце.

Капитан поднял большой жестяной раструб и приложил его ко рту.

— Спустить шлюпки на воду! — прокричал он. — Брасопить грот.

— Ты решил отойти? — спросил Грей.

— А какой у нас выбор? — Капитан потер лицо рукой. — Неизвестно, куда упадет эта мачта. Мы не можем рисковать, огонь может перекинуться на «Афродиту». Мы подойдем к ним на шлюпках. Если есть уцелевшие, они прыгнут за борт.

— Но они не смогут этого сделать, если они ранены или блокированы в трюме.

— Что ты предлагаешь, Грей?

Он ответил тихо, но твердо:

— Подняться на борт.

— Что? — На лице капитана отразилась тревога. — Подняться на борт горящего корабля? Грей, ты с ума сошел!

— Ты ведешь себя так, как будто никогда раньше этого не делал. Мы добывали таким путем средства к существованию — поднимались на борт горящих кораблей. Эта мачта — фитиль. И если этот фитиль не перерезать, прежде чем огонь перекинется на палубу, сгорит весь корабль. — Он хлопнул брата по плечу, и его губы сжались в напряженной улыбке. — Ну же, Джосс, давай вспомним старые времена.

— В старые времена любой огонь, с которым мы имели дело, был результатом наших пушечных залпов, но от удара молнии может вспыхнуть где угодно, даже в трюме, А если у них груз рома или, не дай Бог, бочонок пороха… в любой момент «Кестрел» может взлететь на воздух.

— Тогда мы должны действовать быстрее, не так ли? — Опершись на поручень мостика, Грей набрал полную грудь воздуха и крикнул, перекрывая вой ветра:- Право руля! Ставить грот по ветру! Подходим ближе!

Матросы повиновались без колебаний, и «Афродита», послушно развернувшись, подошла почти к самому борту горящего судна. Увидев языки пламени, София вдруг ясно осознала, какой опасности они все подвергаются. Прямо на ее глазах зарифленный брамсель «Кестрела» вспыхнул как бумажный свиток.

Подхватив большой моток тонкого, но очень прочного пенькового линя, Грей обернулся к матросам:

— Кто готов добровольно подняться со мной на борт этого корабля? Я спрашиваю только тех, у кого нет семьи.

Вдруг, словно из ниоткуда, рядом с ним появился, как всегда, молчаливый силач Леви. Они с Греем переглянулись, и Грей кивнул.

— Я с вами. — С кошачьей ловкостью на палубу с нок-реи спустился О'Ши. — Как в старые добрые времена, Грей?

Грей бросил на брата веселый взгляд:

— Видишь?

Между тем расстояние между бортами кораблей сокращалось, и трое мужчин проверили веревки.

— Я тоже пойду. — Дейви протолкнулся к фальшборту.

— Нет! — вскрикнула София. — Грей, ты не можешь позволить ему.

— Мою потерю команда перенесет легче, чем потерю опытного матроса. — Парень выпрямился во весь рост и закатал до локтя рукава своей блузы. — И потом, у меня ведь нет семьи.

— Значит, и ты, — сказал Грей. — Ну что ж, хорошо.

Четыре человека, обмотавшись линями, встали вдоль фальшборта, готовясь перепрыгнуть через бушующее море на борт горящего корабля.

Лицо Грея оставалось совершенно спокойным, никакой тревоги не было заметно и в его глазах, только предельная сосредоточенность и суровая решимость сквозили во взгляде. София же была почти парализована охватившим ее страхом. Она подняла глаза: языки пламени жадно облизывали брам-стеньгу. В ушах стоял голос капитана: «От удара молнии может вспыхнуть где угодно… груз рома… бочонок пороха…»

И он погибнет.

— Грей!

Порыв ветра унес ее сдавленное рыдание в бушующий океан.

Капитан шагнул вперед:

— Если уж ты решил сделать эту глупость, я пойду с гобой.

— Нет. — Лицо Грея было твердым. — Никого семейного.

Его взгляд на мгновение метнулся к Софии, но столь же быстро он отвел его. Если даже он и заметил отчаянную мольбу в ее глазах, то виду не подал. Она содрогнулась, осознав значение этого отвергающего взгляда. Что бы она для него ни значила, она была меньше, чем жена. И он никогда не позволит ей стать чем-то большим. Ради нее он не станет беречь свою жизнь.

«Я не хочу вас».

Что-то внутри ее надломилось. София крепко обхватила себя руками, словно могла сложить отколовшиеся кусочки души.

Грей повернулся к брату:

— Как только мы поднимемся на борт, отходите, слышишь? Мы подадим сигнал, как только все прояснится.

Он переместил вес тела на веревку, мощные мускулы его рук и спины натянулись, напряглись по швам его влажной рубашки.

— «Афродита» в твоих руках, Джосс. Позаботься о ней ради меня.

— Да, я обещаю. — Они обменялись понимающими взглядами. — И о девушке я тоже позабочусь.

Глава 18

Каблуки Грея гулко грохнули по палубе «Кестрела», Как только трое остальных перебрались через фальшборт судна, он начал отдавать приказы. Его громоподобный голос перекрывал рев ветра.

— О'Ши, встань к штурвалу. Держи курс прямо на глаз шторма и ни румба в сторону, иначе эта посудина завалится набок, прежде чем мы доберемся до места возникновения пожара.

Ирландец кивнул и побежал к штурвалу.

Грей посмотрел на Леви:

— Найди топоры и начинай рубить грот-мачту, я к тебе присоединюсь.

Отослав матросов, Грей посмотрел наверх. На фоне свинцовых, почти черных туч ярко светилось раздуваемое ветром пламя. Огонь спускался все ниже и уже охватил почти половину мачты. При таком дьявольском ветре пламя уже через несколько минут может добраться до палубы. Нельзя терять ни секунды.

— Я буду рубить вместе с Леви. — Дейви встал рядом с ним. — Я сильный.

— Нет. — Грей огляделся. Где же эти чертовы топоры? — Осмотри корабль. Есть ли огонь в трюме? Поищи раненых или тех, кто оказался в западне. Найдешь что-нибудь легковоспламеняющееся — алкоголь, порох, корпию — тотчас выбрасывай за борт.

Парень кивнул, лицо было бледным, но решительным.

— Да, капитан. — Дейви поспешил к люку.

Грей торопливо направился к грот-мачте. Под его сапогами хрустнуло что-то металлическое. Он посмотрел вниз. Гвозди. Погнутые, сплавленные, искривленные, словно корни деревьев. Господи, он ведь слышал подобных ударах молнии, которые вырывали гвозди из тела мачты и, словно шрапнелью, обстреливали корабль, но за все годы плаваний ему никогда не доводилось видеть ничего подобного.

Бесформенный кусок все еще дымящегося металла подкатился к его ногам и остановился. Грей пнул ногой округлую форму.

— А это что такое, черт возьми?

— Похоже, корабельная рында.

Грей резко вскинул голову и увидел, что перед ним стоят двое измазанных сажей матросов «Кестрела».

— Что нам делать? — спросил тот, что был пониже. Оборванная одежда свисала с их сухопарых тел, а руки были черны от дегтя и сажи. Резкий запах паленых волос ударил Грею в нос.

— Где ваш капитан? И где, черт возьми, у вас топоры?

— Капитан, — ответил один из матросов, — возможно, накачивается ромом в своей каюте. А может, мерзавец уже мертв, но вряд ли нам так повезло.

— А топоры… — Высокий кивком показал на фальшборт, у которого в специальных гнездах стояли топорища, но сами лезвия топоров в беспорядке валялись на палубе — молния сорвала их с рукояток, некоторые даже оплавились от адского жара небесного огня. В общем, эти куски железа теперь ни на что не годились. Грей выругался. Из камбуза торопливо вышел Леви, в одной руке у него было что-то вроде тесака для рубки мяса, а в другой длинный нож для разделки рыбы. Грей чуть было не расхохотался — похоже, им придется валить мачту тесаком кока.

Не говоря ни слова, Леви подал ему нож и атаковал грот-мачту.

Что ж, придется попытаться.

Грей подбежал к вантам и, на все лады костеря шторм, молнию и ни в чем не повинный корабль длинным острым ножом начал пилить толстые канаты, крепившие мачту к корпусу корабля. Если каким-то чудом Леви удастся перерубить грот-мачту, она не сможет упасть, пока цела оснастка. Матросы «Кестрела» достали свои ножи и начали помогать Грею. Несмотря на ветер и мелкие холодные брызги, Грей быстро вспотел от непомерного напряжения. Пот струился по его лбу, заливал глаза, и ему приходилось отрываться от работы и утираться рукавом рубахи. Наконец, приноровившись, он перестал пилить ванты и, вкладывая в удар всю свою силу, начал рубить их.

— Сколько осталось в живых? — проревел он, кромсая очередной канат. Еще один сильный удар. — Много погибших?

— Нас всего одиннадцать. Пятеро были на полубаке. Не знаю, что с ними. На палубе двое мертвых. И есть раненые.

— Какой груз в трюме? — Натянутый, как струна, канат спружинил под его ударом, и острая боль пронзила локоть.

— Ром! — Хватаясь за снасти, к ним подбежал Дейви, прижимая к груди небольшой бочонок с порохом. Грей застыл с занесенной для очередного удара рукой и вопросительно уставился на парня. На лице мальчишки отпечатался ужас. — Там ром, Сэр. Трюм набит под завязку, и…

Дейви споткнулся о бухту каната и уронил бочонок. Грей увидел, как тот покатился по палубе, оставляя за собой тонкую полоску пороха. Ну просто замечательно!

Грей остервенело рубанул по толстому пеньковому крепежу, страх придал ему сил.

— Внизу есть огонь?

— Я не увидел. Но там раненые. Один из них… — Дейви сглотнул, явно стараясь прогнать рвотный позыв, — сильно обгорел.

— Шлюпки? — Грей посмотрел на матросов.

— Только одна.

Когда огонь перекинулся на грот-марсель и тот загорелся, словно сухой лист, их обдало горячей волной. Грей осмотрел углубление, вырубленное в грот-мачте. Несмотря на всю свою силу, Леви удалось углубиться в дерево лишь на пару дюймов. Потребуется слишком много времени, чтобы свалить эту многослойную махину. К тому времени языки пламени опустятся слишком низко. Огонь доберется до палубы, зажжет порох, дойдет до трюма, заполненного ромом, и весь корабль взорвется.

«Будь оно все проклято!»

— Капитан?

В это самое мгновение Грей понял несколько вещей. Он понял, что теперь действительно является капитаном этого Богом забытого корабля и должен оставаться на нем до конца. Он понял, что может спасти только часть людей, если повезет и удастся спустить на воду шлюпки, прежде чем загорится ром. И он понял, что если не сумеет спасти всех, то не сможет потом жить с этим.

А это означало, что жить он не будет. Он никогда не вернется на «Афродиту». Не вернется к своему делу, к своей семье. Не вернется к ней.

Он погибнет. Сегодня. Господи Иисусе!

Грей запустил руку в волосы, откинув их со лба, потом взял у Леви тесак.

— Спускайте шлюпку. Всем покинуть корабль. — Несколько пылающих кусков сгоревшего марселя сорвались с реи и, подгоняемые ветром, канули в пучине океана. — И поторопитесь.

Матросы ловко и споро спустили на воду небольшую шлюпку. Грей поднял голову и посмотрел на горящую грот-мачту. Мачта пылала, рассыпая снопы искр, подобно плохой жировой свече. Скрипнув зубами, он саданул по чертовой деревяшке кулаком, но лишь ободрал руку, мачта и не сдвинулась с места.

— Падай же, черт тебя побери! — Он прислонился плечом к мачте и толкнул, хотя и понимал, что это абсолютно бесполезно. Сжав зубы, Грей уперся пятками в выступающее ребро шпангоута и снова толкнул. — Падай!

Ничего.

Незнакомый матросский голос прорвался сквозь шторм:

— Покинуть корабль! Все наверх! Покинуть корабль! В шлюпку!

Несколько матросов с трудом протиснулись сквозь люк полубака и, шатаясь, направились к борту. Если матросы и заметили небритого сумасшедшего, который голыми руками пытался свалить грот-манту, они даже не остановились, чтобы бросить на него второй взгляд.

— Прекратите чертовы вопли!

Грубое, но какое-то вялое ругательство донеслось до Грея. Он обернулся на голос и увидел, как долговязый мужчина в черном с медными пуговицами сюртуке, пошатываясь, вышел на палубу, потирая изможденное лицо. Несколько секунд он тупо, с пьяной сосредоточенностью, смотрел вокруг. Полное непонимание происходящего читалось на его лице.

Наконец он поднял голову и увидел горящую мачту. Удивление, мелькнувшее в его глазах, моментально сменилось неприкрытым страхом.

— Какого черта?… — Он снова грубо выругался. Грей покачал головой. Неужели этот человек проспал все, что произошло с его судном? Он потерял по крайней мере двух матросов, его корабль вот-вот превратится в ад, а он костерит матросов за то, что их тревожные крики прервали его крепко сдобренный ромом сон.

Грей сложил руки рупором:

— О'Ши!

Ирландец поймал его взгляд.

— Забирай этого пьянчугу и вместе с Леви усаживайтесь в шлюпку, отходите сразу же, как только погрузитесь.

— А как же ты, Грей?

— Я доплыву до вас. Все, отправляйтесь!

— Да, капитан.

О'Ши, схватив капитана «Кестрела» за рукав сюртука, потащил его к шлюпбалке, через минуту они исчезли за фальшбортом, а еще через несколько секунд Грей увидел, как туго натянутый линь, который удерживал шлюпку у борта корабля, дернулся и провис.

Шлюпка отчалила.

Грей смотрел на грот-мачту, чувствуя, как ползущий по рангоуту огонь опаляет его волосы. Он погибнет здесь в одиночестве, не оставив после себя ничего, что бы отметило его существование на этой земле — только ряд неоправдавшихся надежд и несдержанных обещаний. То, что останется после него, исчезнет быстрее, чем след дельфина.

Что-то треснуло у него над головой, и сверху посыпались искры. Грей отошел от мачты. Возможно, он все-таки сможет доплыть. Внизу есть раненые — сколько их? Четверо? Пятеро? Теперь уже их невозможно спасти. Но сам он может попытаться. Он может доплыть обратно к ней. Ради нее он сможет проплыть мили.

Но как дальше жить с этим, как жить, зная, что ты сбежал с горящего судна, оставив там пятерых человек умирать мучительной смертью?

Перед его мысленным взором возник ее прекрасный образ.

Грей решил, что, возможно, он смог бы.

Он сел на палубу и, чертыхаясь, стал снимать сапоги.

Пламя уже облизывало части неподвижного такелажа. Прямо над его головой шипела горящая смола. Она капала на палубу, словно огненный дождь. Вот оно, преддверие ада, не было только запаха серы. Грея обдало жаром пламени.

А затем от знакомого голоса кровь в его жилах буквально застыла.

— Что теперь, капитан?

Этого не могло быть, но это было. Грей резко поднял голову, и забористое ругательство вырвалось вместе с дыханием. Дейви.

— Что, черт возьми, ты здесь делаешь? Ты должен быть и шлюпке!

Мальчишка пожал плечами:

— Я остался. Подумал, что я вам понадоблюсь. Сплюнув в сердцах, Грей оставил попытку снять сапоги.

— Дейви, ты умеешь плавать?

— Нет, капитан.

Грей снова выругался и пнул ногой мачту. Ударил по ней кулаком. Отступил назад, опустил плечо и врезался в нее со всей силой, сопровождая все свои действия потоком крепких ругательств; Дейви наклонил голову и почесал шею.

— Не думаю, что это поможет.

— Ты чертовски прав, это не поможет! — закричал на него Грей. — Мы погибнем, ты это понимаешь?

— А разве нет другого способа повалить мачту?

— Я валил дюжину мачт. Но со своего собственного корабля, с помощью…

Грей не закончил, а в его душе загорелась искорка надежды. Идея была абсолютно безумной.

Но лучше быть безумным, чем мертвым. Он повернул лицо к носу корабля, в его горле застыла молитва, когда он взглядом обшаривал палубу. Наконец его взгляд остановился на предмете, который он искал.

Шестифунтовая пушка стояла на полубаке, почти скрытая бухтой каната.

Бегом Грей рванулся к ней. Парень поспешил за ним.

— Дейви, ты умеешь стрелять из пушки?

— Нет, капитан.

Перерезав ножом пеньковые лини, Грей развернул пушку на сто восемьдесят градусов.

— Сейчас научишься. Положи большой палец вот сюда… — он указал на отверстие запального канала, — и не отнимай, пока я не скажу.

Грей схватил бочонок, который ранее уронил Дейви, и, вытащив пробку, всыпал изрядное количество пороха в жерло пушки. Нет времени измерять заряд. Лучше ошибиться в большую сторону.

Теперь черед пушечных ядер.

— Мы сделаем двойной заряд, — объяснил он Дейви. — Сейчас попытаемся.

Грей потянулся к планширю и тотчас отдернул руку. Чертовы полосы уже здорово нагрелись. Более того, они оказались сплавлены вместе. Прямо настоящий удав из железа. Его сердце упало.

Все ругательства, которые Грей когда-либо слышал, читал, произносил или изобретал, потоком полились из его рта.

«Только не паниковать», — сказал он себе, заметив, как побелел Дейви. В пушку может войти что угодно. Любой металлический предмет, желательно круглый.

Шторм ревел в оставшихся парусах. Корабль, взлетев на очередную волну, наклонился на левый борт, и к ногам Грея, подпрыгивая, подкатилось то, что не так давно было корабельным колоколом.

Наспех поблагодарив Господа за подарок, Грей, обжигая руки, швырнул снаряд в жерло пушки и жестом показал Дейви отнять палец.

— Теперь нам нужен запал… и искра.

— Этого добра хватает.

Саркастическое замечание, которое Дейви сделал с непроницаемым выражением лица, придало Грею решимости. Он не позволит этому мальчику умереть. Чертовски трудно найти храброго матроса с хорошим чувством юмора. Согнувшись за пушкой, он навел ствол на основание грот-мачты чуть ниже распространяющегося пламени.

Если он промахнется — или даже если попадет в цель, — этот единственный выстрел может взорвать корабль и сжечь его дотла. Это был отчаянный риск в отчаянной ситуации.

— Отойди в сторону, — приказал он Дейви. — И закрой уши.

Грей с трудом отодрал от палубы кусок тлеющего дерева и поднес его к запальному отверстию. Раздался ужасающий грохот.

Заряд вырвался из ствола пушки. Облако дыма мгновенно окутало смельчаков. На них посыпались щепки, впиваясь в защищенную только рубахой плоть Грея. Ослепленный, оглушенный и задыхающийся, Грей еще несколько секунд ждал, когда к нему вернется одно из его чувств.

Разгоняемый ветром дым довольно быстро рассеялся, и стало видно грот-мачту. Скошена на одну сторону, но нее еще стоит, удерживаемая вантами. Все еще в огне. Горит еще ярче. Грей вскочил на ноги.

— Падай же, будь ты проклята! — Порыв ветра, и громкий треск лопающихся канатов пронзил воздух. Медленно, словно нехотя, грот-мачта накренилась и тут же, как подкошенная, упала за борт. Остатки такелажа, как угри, скользнули по палубе и скрылись в темной воде. — Господи Иисусе!

Грей опустился на колени. А затем, словно сам Господь услышал его и решил омыть его нечестивую душу, небеса разверзлись и проливной дождь хлынул на их головы.

Мощные струи пресной воды поливали мужчин. Они сидели, прислонившись спинами к пушке, и, как губки, впитывали небесную влагу, которая вымывала из их тел боль, страх и напряжение пережитого.

Наконец Дейви повернул голову к Грею:

— Слава Богу, вы свалили ее, капитан.

Его мальчишеская улыбка растопила бы лед, и Грей невольно улыбнулся в ответ. Потом он расхохотался.

— Пока не расслабляйся. Мы еще не закончили. — Он взял Дейви под мышки и поднял на ноги. — Корабль все еще в опасности, тлеть может где угодно. Найди на борту тех, кто может передвигаться, и тащи в трюм. Мы должны выбросить ром за борт. Потом позаботимся о раненых.

Дейви остановился, когда они направились к люку.

— Если мы все равно будем выбрасывать ром за борт… не можем ли мы прежде немного выпить? Мне бы глоток не помешал.

Грей рассмеялся:

— Мне бы тоже.

Некоторое время спустя Грей перекинул свои дрожащие от усталости ноги через фальшборт «Афродиты». К нему поспешил Джосс.

— Погибшие есть?

— Двое. И еще трое серьезно ранены. — Грей смахнул влажные пряди волос с лица. — Надо послать за ними шлюпку. Воды в трюме, похоже, нет, а ты не хуже меня знаешь, что загореться может и несколько часов спустя.

Мы подстраховались и избавились от всего, что легко воспламеняется.

Джосс посмотрел на небо:

— Ну, при таком ливне это маловероятно.

— Да. — Измученный, Грей сел на укрытую парусиной бухту каната и вытер лоб рукой. — Здесь все в порядке? — Он старался, чтобы его голос звучал ровно.

Джосс кивнул:

— Она в моей каюте, Грей. Думаю, тебе лучше пойти к ней.

— Не думаю, что ей этого хочется. — Учитывая то, как они расстались, она будет рада вообще никогда его больше не видеть.

— Она вся извелась от беспокойства, Грей. Мне пришлось приказать ей спуститься вниз. Она ушла в каюту только после того, как дождь погасил огонь. Она успокоится, когда увидит, что с тобой все в порядке.

В капитанской каюте стоял густой полумрак, тучи настолько плотно закрыли солнце, что день превратился в поздний вечер. Грей прищурился, вглядываясь в темноту. Затем он увидел ее силуэт на фоне более светлых кормовых окон.

— Грей?

Он кивнул. Затем, сообразив, что в такой темноте она вряд ли разглядела его движение, он кашлянул и выдавил:

— Это я.

— Ты… с тобой все в порядке?

— Да.

Его глаза начали привыкать к сумраку, и он уже мог различить мягкий наклон ее плеча, руки, сложенные на животе. Ее волосы были распущены и падали до талии тяжелыми волнами.

— А Леви и О'Ши? — спросила она дрожащим голосом. — А Дейви?

— Они в безопасности. Пожар потух. Все закончилось.

Она ничего не сказала. Несколько секунд Грей стоял, молча переминаясь с ноги на ногу. «Подойди к ней, — требовал внутренний голос. — Обними. Умоляй о прощении. Скажи ей хоть что-нибудь».

Молчание было невыносимым. Он уже собирался уйти, когда она неожиданно вскочила и обхватила его за шею:

— О, Грей! Я знала, что ты вернешься ко мне. Ты должен был вернуться.

— Конечно, я должен был вернуться.

Грей стоял, потрясенный и неподвижный, а она тихо рыдала, повиснув у него на шее, уронив голову ему на грудь. Руки его безвольно висели по бокам.

— Грей, — всхлипывала она вновь и вновь. — Слава Богу, с тобой все в порядке.

Ее любовь переполнила его, как и ее нежность, ее слезы. Наконец решившись, Грей глубоко вздохнул и обнял ее, крепко прижав к своей груди.

— Ш-ш, милая. — Подрагивающими от волнения ладонями он погладил ее по волосам. Влажные локоны скользнули между его пальцами, как шелковые нити. — Не плачь. Все хорошо. Все позади.

Быстрым нервным движением и с неожиданной силой она вдруг привлекла к себе лицо Грея. Боясь сойти с ума от желания, раскаяния, любви и сожаления, Грей закрыл глаза, когда она запечатлела теплый и легкий поцелуй на его скуле. Второй поцелуй коснулся шеи. Следующий — уголка рта. Она прижалась щекой к его щеке и затихла.

Грей чуть отстранился.

— Тише, любимая, — прошептал он, заправляя прядь волос ей за ухо. Он взял ее лицо в свои ладони и прижался губами к ее губам в нежном поцелуе. — Все закончилось.

Так оно и было. Все закончилось. Пожар погасили, все живы, а она млеет в его объятиях, будто и появилась на свет ради этого момента. Недели изнуряющего неудовлетворенного желания наконец подошли к концу. Как и годы пустоты. Все закончилось.

А Грей… Тот Грей скончался. Он канул в прошлое.

Он держал ее лицо в своих ладонях, нежными поцелуями касаясь ее губ. Он целовал ее медленно, осторожно, будто только учился искусству поцелуя, — впрочем, он действительно учился.

Он касался своими губами ее щек, ее лба, век, волос, перемежая поцелуи ласковыми словами на всех известных ему языках. Затем, закрыв глаза, он прижался щекой к ее лбу и стал ждать. Выбор он оставил за ней.

— Прости меня, — бормотал он между поцелуями, — за то, что я говорил тебе той ночью. За то, что я оставил тебя. Я никогда не хотел этого…

— Я знаю, — прошептала она, обхватив ногой его бедро и приподнимаясь по его сильному телу. Губами она слегка коснулась его уха. — Я знаю. Только не оставляй меня больше.

— Никогда. — Слово вырвалось как клятва или как молитва, и, помоги ему Бог, он произнес это искренне. — Никогда, — повторил он, глядя прямо в ее сияющие глаза. Затем он скрепил клятву поцелуем, глубоким и отчаянным.

— О Господи! — простонал он, когда их губы разъединились.

Она снова поцеловала его, лаская своими теплыми, изящными пальцами его плечи и спину. Он уткнулся лицом в ее шею, вдыхая чудесный запах молодого, жаждущего тела. Он и забыл, как сладок запах роз после дождя. Покрывая поцелуями ее шею и грудь, он начал теснить ее, возможно, сам того не сознавая, к постели.

— Люби меня, Грей.

Она могла бы и не просить об этом. Они оба знали, что это должно случиться.

Они буквально рухнули на узкую корабельную койку.

С тихим стоном он наклонился над ней и обхватил губами один дерзкий сосок, прямо через ткань рубашки и платья. Она застонала и выгнулась, одной рукой расстегивая пуговицы, пока ее пальцы не скользнули в его брюки, лаская его возбужденное естество.

О Господи! Он так хотел ее. Он хотел ее сейчас, хотел, чтобы в эту ночь это случилось несколько, много раз. Хотел, чтобы это происходило и завтра, и через день, и каждый последующий день.

Она гладила его так мягко, так нежно, что ему захотелось рыдать от счастья. Он провел рукой вверх по ее бедру и нашел ее лоно — горячее, влажное. В следующий раз, пообещал он себе. В следующий раз он будет ласкать ее медленно, и пробовать ее на вкус, и наслаждаться, изучать ее реакцию, и наблюдать, как ее красота раскрывается на пике страсти.

Но он нужен был ей сейчас, и она нужна была ему сейчас, а «сейчас» означало только одно — ни минутой и ни секундой позже. «Сейчас» означало «без промедления». Грей отвел ее руку, нацелился на ее горячий, влажный вход и вошел.

Она вскрикнула и впилась пальцами в его руку так сильно, что он едва не вскрикнул тоже.

О Боже! Она была напряжена. Слишком напряжена. Слезы вновь заструились по ее щекам, хотя она пыталась выглядеть смелой. И Грей наконец понял то неуловимое, что таилось под покровом ее пудры и розовой воды.

Это была ее невинность.

Его маленькая сирена была девственницей.

— Но почему… — Его дыхание сбилось, и он попытался овладеть собой. — Ох, милая, ты должна была сказать мне правду.

— Я говорю тебе это сейчас. — Она тяжело сглотнула, подняла руку и погладила его по лицу. — Только ты, Грей. Сейчас и всегда. Только ты.

— А как же…

Она заставила его замолчать, поднеся палец к его губам, потом медленно провела пальцем по подбородку и дальше по его обнаженной груди.

— Никогда никого не было.

Грей покачал головой, не зная, чему верить. Ее слова были каким-то чудом, таким же, как ее бедра, охватившие его чресла, и ее волосы, рассыпавшиеся сияющим ореолом вокруг ее головы.

Дикая, первобытная, почти животная радость наполнила его грудь. Она принадлежит ему, и только ему.

Она его женщина, только он будет владеть ею, только он будет наслаждаться ею.

Он чуть ослабил давление и тут же осторожно вошел в нее еще на дюйм. Они оба поморщились.

— Милая, мне невыносимо причинять тебе боль.

— Все в порядке, — произнесла она дрожащими губами. — Честное слово, уже легче.

Он понимал, что она говорит неправду. Он двинул бедрами, чтобы освободить ее от боли, но она обхватила его ягодицы своими ногами.

— Нет, — выдохнула она, и ее тело сжалось вокруг его тела caмым немыслимым образом. — Ты не можешь оставить меня. Ты же обещал.

Стиснув зубы, чтобы сдержать себя, он вошел в нее медленно. Ее глаза широко раскрылись, но она смело кивнула ему, поощряя его движение.

— Да, — выдохнула она, когда он, наконец, полностью погрузился в нее и они стали единым целым. Боже всевышний, он даже не мечтал о том, что будет чувствовать такое блаженство, ощущая, как она окружает его, как ее лоно удерживает его, призывая продолжить сладостное движение. Грей крепко закрыл глаза и вновь медленно вошел. И он делал это снова и снова, пока она не сказала это опять, на этот раз выдохнув слово в эротическом вздохе:

— О да!

Грею потребовалась вся сила воли, чтобы восстановить контроль над своими ощущениями. Он не имел права на ошибку. Она доверилась ему, и он должен был дать ей любовь, а не совокупление. Она доверилась ему, чтобы он был ее единственным. Сейчас и всегда. Поэтому он продолжал раскачивать своими бедрами, чувствуя, как ее лоно ласкает его плоть при каждом осторожном и выверенном толчке.

Она закрыла глаза и откинула голову на подушку.

— О Грей! — простонала она, изгибаясь в такт его движениям.

Грей замер, хрипло дыша. Неимоверным усилием он восстановил контроль над собой.

— С тобой все в порядке? — спросил он.

— Все хорошо.

— Я хочу, чтобы тебе было хорошо.

— Мне хорошо. — Она положила голову на подушку и посмотрела ему в глаза. — Мне уже больше не больно.

На этот раз ему пришлось поверить ей, потому что от его самообладания уже ничего не осталось.

Он ринулся в нее, перестав сдерживаться, и когда она вскрикнула и вцепилась ему в шею, он понял, что это от удовольствия, а не от боли. Потом она обхватила его лицо своими ладонями и благословила своего первого мужчину долгим благодарным поцелуем.

И именно этот поцелуй спровоцировал его крушение. С хриплым криком он содрогнулся и рухнул, извергнув в нее свое освобождение. Последняя дрожь высочайшего удовлетворения рябью еще проходила по его телу, а он уже хотел ее снова. Снова и снова, именно сейчас.

Он лежал на ней, защищая ее своими руками. Его судорожное, неровное дыхание не позволяло ему говорить, но слова им были не нужны. Невозможно было найти слов для этого невыразимого ощущения счастья, переполнявшего его сердце.

Прошло некоторое время, прежде чем сознание Грея смогло переключиться с изумительного вкуса ее нежных щедрых губ на странный угловатый предмет, упирающийся ему в живот.

Он приподнялся и, опершись на локоть, скользнул рукой по ее бедру, ласково коснулся шелковой кожи живота и подобрался к нежной впадине, образовавшейся под ее ребрами. Его рука нащупала небольшой завернутый в ткань сверток, примотанный к ее телу полосками ткани. Он нахмурился, ощупывая пальцами твердый предмет, пытаясь определить его форму.

Деньги, понял он. Это, должно быть, деньги. Он провел пальцами по свертку, проверяя размер. Черт побери!

Это были большие деньги.

— Грей, я могу это объяснить.

Глава 19

— Я жду.

София напряглась, услышав резкость в его голосе. Но ведь не может же он рассердиться. Только не после того удовольствия, которое они разделили.

Угольки желания все еще тлели под ее кожей, на ее губах, между ногами. Она крепче обхватила его, желая сохранить этот момент навсегда. Обвив руками его шею, она попыталась притянуть его к себе для поцелуя.

Он не пошевелился.

— Я жду, — повторил он кратко. — Объясни. Она убрала влажную прядь с его лица.

— Я обещаю рассказать тебе все. Но сейчас…Пожалуйста, просто обнимай меня.

Он чертыхнулся, и его резкий тон жестко царапнул ее:

— Я даже не знаю, кого обнимаю.

Он раздраженно разжал объятия и отстранился от нее, София закусила губу. Почему-то это его движение причинило ей даже большую боль, чем прощание с девственностью.

— Конечно, ты знаешь меня, — прошептала она.

Он сидел, отвернувшись и уронив голову на руки. София повернулась на бок и осторожно протянула руку, чтобы погладить его по спине. Кончиками пальцев она наткнулась на нечто твердое и ахнула:

— Боже! Да у тебя вся спина в занозах.

— Правда? А у тебя целое состояние на груди.

София с трудом села и подвинулась ближе.

— В самом деле, Грей. Ведь тебе, наверное, очень больно. Позволь мне…

— Оставь. — Он протестующе повел плечами. Рука Софии безвольно упала на постель. Он продолжил более ровным тоном: — Ведь тебя даже зовут не Джейн Тернер, не так ли?

— Фамилия Тернер… позаимствована. Джейн — действительно мое имя.

Ее слова на сей раз не были ложью, ведь это было ее имя, пусть и второе.

— Твоя репутация не была погублена?

— Была.

Возможно, она была девственницей до сегодняшнего дня, но ее репутация точно была уничтожена.

— Не лги мне. — Он бросил на нее суровый взгляд, его глаза были полны нешуточного гнева. — Ты была девственницей.

Софии был непонятен его гнев. Да, она обманула его, но ведь он должен быть счастлив, что оказался ее первым возлюбленным. Ее единственным возлюбленным.

— Да, но…

— Значит, твоя репутация не была погублена. Она погублена только теперь, и в этом моя вина. — Он снова выругался. — Ты лгала мне. Ты знала, что я не лег бы с тобой в постель, если бы знал, что ты девственница, и поэтому обманула меня. Господи, какое коварство!

От его слов холодная дрожь пробежала по ее спине. София разгладила ткань платья, прикрыв дрожащие ноги.

— Грей, все было не так. Ты должен дать мне шанс объяс…

— Ты ведь даже не гувернантка, не так ли?

Она пожевала губу.

— Нет.

— Ну конечно же, нет. Никакая женщина с такими деньгами, — он коротко указал на ее грудь, — не станет искать места. Сколько там? Две сотни фунтов? Три?

— Почти шесть.

— Черт возьми! — Он провел руками по волосам, затем ухватился за краешек кровати. — Такие деньги не достаются честно. Кто же ты в таком случае? Воровка? Беглянка? Мошенница?

— Неужели все это имеет такое большое значение? — спросила она, и ее голос прозвучал слабее, чем ей хотелось бы, — После того, что мы с тобой разделили и пережили?

Выпростав из-под одеяла ногу, она бедром коснулась его руки.

— Что мы разделили? — Он убрал руку. — Что ты разделила со мной, кроме обмана?

Как он может говорить такие вещи? Она все разделила с ним. Свои занятия живописью, свои самые потаенные фантазии. Господи, она, по его просьбе, трогала себя. А сегодня в момент самой большой страсти и нежности она и вовсе подарила ему свою девственность. И теперь он вдруг отвергает этот дар, словно никчемный пустяк. Отвергает ее.

— Господи! — Он натянул брюки, встал и повернулся к ней лицом. В ее глазах было выражение абсолютного недоверия. — Я рассказывал тебе разные вещи. О себе, о своей семье. Я поведал тебе то, что не рассказывал ни единой душе, и все, что я говорил тебе, было правдой. Ты же не произнесла ни слова правды, а значит, я совсем не знаю, кто ты.

Он снова выругался.

— Тебе так необходимо продолжать ругаться?

— Думаю, да. Черт возьми, я был в постели с женщиной без имени.

Теперь уже и София рассердилась.

— А теперь скажи мне: что для тебя имеет значение? — София сглотнула комок в горле. — Правда обо мне или то, что мы были близки?

Он пронзил ее ледяным взглядом, стоя одной ногой на трапе, ведущем к люку.

— Как ты можешь даже спрашивать об этом?

«Как ты можешь быть таким жестоким?» Вырвавшийся всхлип задушил этот вопрос. Она обхватила себя за плечи и часто заморгала, чтобы смахнуть слезы.

— Прямо сейчас там, на другом корабле, лежат мертвые и умирающие, а само судно нуждается в серьезном ремонте. Вот что сейчас имеет первостепенное значение. Оставайся здесь. Я вернусь. — Он поднялся по трапу. — А с нашими правдами и неправдами мы разберемся позже.

Он ушел.

София упала на постель и зарылась в одеяло. Несмотря на жару, ее била крупная дрожь. «А с нашими правдами и неправдами мы разберемся позже». Как жестоко и мрачно это звучит! Как обреченно финально! Она не хотела, чтобы с ней разбирались. Она хотела чувствовать себя уютно. Она хотела, чтобы ее держали в объятиях.

Она хотела быть любимой.

Он не вернулся той ночью. Ее единственными гостями стали Габриэль, который деликатно не обратил внимания на её помятый вид и заплаканное лицо, когда принес ей вечерний чай и печенье, и Стабб, который перенес ее сундуки в капитанскую каюту. Очевидно, дамские каюты были приспособлены под импровизированный госпиталь, в котором разместили раненых с «Кестрела».

Когда она проснулась, был уже почти полдень. София резко села в постели, ее сердце колотилось. Прямо у нее над головой, по-видимому, у штурвала, разгорался спор.

Она поднялась с постели и подошла к крошечному зеркалу, прикрепленному к стене капитанской каюты, осознав с удивлением, что не смотрелась в зеркало с того момента, как покинул а Англию. Отражение, которое она увидела, очень отличалось от прежнего. Ее кожа была на тон или два темнее, больше напоминая кость, чем фарфор, и от солнца появилось немного веснушек. Некоторые черты лица заострились и стали более угловатыми. Когда она прищурилась, небольшие морщинки проявились в уголках глаз, и даже когда она перестала щуриться, морщинки исчезли не сразу. «Я по-прежнему красива», — сказала себе София без ложной скромности. Но теперь на нее смотрело уже не лицо избалованной дебютантки.

Теперь она была женщиной. Падшей женщиной, если называть вещи своими именами, пусть одинокой, но сделавшей свой выбор. Она должна собраться, должна быть сильной. Больше никаких слез, приказала она себе, промакивая глаза тыльной стороной ладони. Грей не может игнорировать ее всегда. В конце концов, он придет к ней, скорее всего для того, чтобы бросить ей в лицо новые гневные обвинения. Когда это время наступит, она не будет плакать или пытаться оправдаться. И уж точно не будет умолять.

Она сделает все, чтобы предстать перед ним настоящей красоткой.

Она умыла лицо и холодным чаем помассировала слегка припухшие веки. Обыскав свои сундуки, нашла щетку для волос и пудру. По крайней мере, ее волосы, которые за последние три недели стали довольно жесткими от морской соли, вчерашний шторм прополоскал начисто. Теперь они высохли и ниспадали на ее плечи золотистыми прядями.

Она выстирала свое муслиновое платье в цветочек несколько дней назад, и сейчас оно было чистым, насколько это было возможно. Когда она полезла в сундук, чтобы достать платье, ее пальцы задержались над свертком на дне. Бумага негромко хрустнула от ее прикосновения, скользнув по завернутому в нее шелку. Она почувствовала соблазн надеть именно это платье, накинуть на себя великолепную ткань и окунуть свое тело в элегантность, чего она не делала уже несколько недель.

Она поборола это искушение, вместо этого достав муслиновое платье в цветочек. Завернутое в бумагу платье было ее лучшим, а она еще не была уверена, что Грей заслуживает его.

Она оделась, напудрилась и аккуратно уложила волосы кольцом, заколов их на макушке, потом вновь посмотрела в зеркало и пощипала щеки, чтобы появился яркий румянец, и затем поднялась по трапу.

И услышала голоса спорящих мужчин.

Скрипучий незнакомый голос атаковал ее откуда-то со стороны штурвала.

— Говорю тебе, мерзавец, ты заплатишь за этот ром. Монетой или товаром, мне все равно.

— Капитан Мэллори. — Баритон Грея звучал угрожающе. — Я употребляю это слово неточно, поскольку, на мой взгляд, вы вели себя не как капитан… Я не собираюсь компенсировать потерю вашего груза. Однако могу принять вашу благодарность.

— Мою благодарность? За что?

— За что? — Теперь О'Ши вмешался в их спор. — За спасение этой посудины и твоей бесценной пропитанной ромом задницы, вот за что.

— Моя благодарность будет, если ты отправишься к черту, — ответил скрипучий голос. — Нельзя же просто забраться на борт чужого судна и вылить целый трюм алкоголя в море. Да вы просто жулики.

— Ах, так теперь мы жулики?! — гневно воскликнул Грей. — Надо было позволить этому кораблю взорваться вместе с тобой, презренный пьяница!

— Если вы такие порядочные и великодушные джентльмены, почему же тогда приказали связать меня как свинью?

София вытянула шею и чуть шире приоткрыла люк. На палубе она увидела пару сапог, связанных веревкой. Раздался голос Грея:

— Нам пришлось связать тебя прошлой ночью, потому что ты был в стельку пьян. А не развязали тебя до сих пор, потому что хоть ты немного и протрезвел, мозги у тебя все равно не на месте.

Связанные сапоги дернулись в попытке ударить Грея.

— Только дай мне освободиться от этих веревок, ублюдок, и твои мозги точно окажутся не на своем месте.

О'Ши ответил потоком цветистой брани, который резко прервал капитан Грейсон.

— Капитан Мэллори, — начал он, и его до блеска начищенные сапоги медленно приблизились и намеренно остановились между сапогами Мэллори и Грея. — Мне понятна ваша обеспокоенность по поводу потери груза. Но наверняка вы или ваш инвестор сможете возместить убытки с помощью страховки. Вы же не могли выйти из порта, не застраховав груз.

Грей издал ироничный смешок.

— Джосс, могу поспорить на что угодно, этот ром не имел ни накладной, ни страхового полиса. Разве ты не понимаешь, что этот человек не кто иной, как контрабандист? Вероятно, он вообще не должен был прибыть в какой-либо порт. В какую тихую гавань направлялась твоя посудина, Мэллори? Может быть, тайная бухточка на побережье Корнуолла? — Он щелкнул языком. — Этот корабль шел с большим перегрузом, с недоукомплектованным экипажем, и было бы чудом, если бы вам удалось доплыть хотя бы до Португалии. А что касается рома, то могу предложить вам проследовать с нами до Тортолы и подать иск в суд вице-адмиралтейства. Я бы это только приветствовал.

— Я не собираюсь никуда за вами следовать. — София услышала раздражение в голосе Мэллори.

— А что же вы собираетесь делать в таком случае? — спросил капитан Грейсон. — Ваш корабль развалится на первой же приличной волне. У вас на борту раненые, которым нужен врач, а Тортола — ближайший порт. Мы могли бы затопить «Кестрел», если вы это предпочитаете, и переправить всех на «Афродиту». Но это будет означать потерю оставшегося груза.

Кто-то звучно сплюнул.

— Я не собираюсь никуда за вами следовать, — повторил Мэллори. — Я не направляюсь ни в какой порт, и будь я проклят, если я позволю вашим разбойникам затопить мой корабль. Я собираюсь починить мое судно и идти своим курсом дальше. Разумеется, после того, как я получу компенсацию.

— Вы в своем уме? — Голос О'Ши поднялся на пол-октавы. — Вы не дойдете до тропика. Вы лишились мачты и по крайней мере четырех матросов. Полоумный пьяница, — проворчал он.

Вновь послышался голос Грея:

— Я скажу вам, почему этот жалкий пьяница не хочет стать на якорь на Тортоле. Он знает, что мне причитается вознаграждение за спасение его жалкого суденышка. Если он осмелится подать на меня в суд, я получу все. Его ром все равно пропал, а то, что осталось от «Кестрела», будет принадлежать мне. Разве не так, Мэллори?

Никакого ответа. Только слабое шарканье связанных сапог. София поднялась еще на одну ступеньку и еще на несколько дюймов приоткрыла люк.

— Да, он знает, что этот корабль практически мой. — Тяжелые шаги Грея подчеркивали каждую фразу. Приблизившись к Мэллори, он продолжил: — И я намерен забрать его.

— Ты не посмеешь.

Мэллори выругался настолько грязно, что Софию передернуло от отвращения.

— Грей, — начал Джосс, — я не уверен, что ты можешь просто…

— Я тебя уверяю, это будет просто. Так же просто, как и те пять с лишним дюжин судов, которые я захватил, когда командовал своим кораблем. Что мне остается, Джосс? Я не для того спасал это корыто, чтобы увидеть, как оно пойдет на дно или поплывет навстречу своей погибели. Раненым нужен врач, «Кестрелу» нужна нормальная мачта. Я собираюсь забрать этот корабль и отвести на Тортолу.

Он покидает этот корабль? София толкнула крышку люка, чтобы увидеть Грея. Он в своих брюках и свободной рубахе стоял у фальшборта, вид у него был изможденный, но весьма решительный. Софии стало трудно дышать. Неужели он опять собирается покинуть ее? Он ведь еще не разобрался с ней.

Мэллори презрительно усмехнулся.

Двое мужчин с нескрываемой злостью смотрели друг на друга, напряжение между ними росло, кулаки сжимались. В этом заряженном молчании София слышала, как хрустят суставы рук.

Затем Грей неожиданно сменил тактику.

— Мэллори, — начал он тоном фальшиво-успокоительным, — давайте все решим разумно. Нехорошо доводить дело до драки. — Его голос зазвучал чуть более сурово. — Я не люблю насилия. — Он развернулся и посмотрел на Джосса: — Отправь нескольких толковых матросов на «Кестрел», чтобы начали оснащать аварийную мачту и ставить на нее паруса. Вы возьмете с собой раненых в порт, а мы потащимся за вами как сможем. Встретимся в Роуд-Тауне.

София распахнула люк и, спотыкаясь, выскочила на палубу.

Грей мимолетным и почти отсутствующим взглядом посмотрел на нее:

— Что, черт возьми, ты делаешь на палубе?

— Что я делаю? Что…

Она умолкла, когда заметила похотливый взгляд, которым Мэллори медленно окидывал ее с головы до ног. София, почувствовав отвращение, гордо выпрямилась. Он выглядел моложе, чем казалось по его голосу, и худощавее. Но от этого был не менее отталкивающим.

— Ну-ну, — закудахтал он, глядя на нее близко посаженными глазами и похотливо поводя длинным носом. — Если на этом корабле существуют такие феи, я готов здесь остаться. От такой конфетки я бы не отказался.

У Софии загорелись щеки, и она повернулась к Грею. К своему ужасу, она увидела, как его губы изогнулись в недоброй усмешке. Потом она сменилась язвительной улыбкой, и вот, черт его возьми, он даже негромко хмыкнул, потом повернулся к Мэллори и с той же усмешкой в глазах посмотрел на него.

— Мистер Мэллори, — сказал он, принимая свою обычную, раскованную и в то же время высокомерную позу. — Мне хотелось бы вас поблагодарить.

— За что?

— За то, что дали мне повод сделать это.

Грей размахнулся, вкладывая в удар всю свою силу. Удар пришелся в челюсть Мэллори, и тот, закатив глаза, повис на фальшборте.

София не успела даже вздохнуть, как Грей ударил его еще раз, нанеся сильный удар в живот. Мэллори издал сдавленный стон, согнулся и рухнул на палубу.

— Я сказал, что не люблю насилия, — усмехаясь, произнес Грей, стоя над корчившимся от боли Мэллори. — Но я не сказал, что гнушаюсь им.

— Отведи его в карцер, — сказал Грей, не отрывая взгляда от Мэллори.

— Не могу, — ответил О'Ши. — В карцере Брэкетт. Для двоих там места мало.

— Я не могу оставить этого хама на борту «Кестрела». Он слишком хорошо знает судно, может найти способ повлиять на экипаж. — Грей посмотрел на своего брата. — Я возьму Брэкетта с собой.

Джосс кивнул.

— Тебе также понадобится несколько толковых матросов.

Грей повернулся к О'Ши. Здоровяк ирландец улыбнулся:

— Я готов.

— Значит, будешь первым помощником, — сказал Грей. Он потер затылок и обошел вокруг хныкающей фигуры на палубе. — Мне нужен Бейли — для парусов и плотницких работ. А также Дейви, если можешь его отпустить. Их кока убило взрывом, так что мне понадобится кто-нибудь, кто может хозяйничать на камбузе и время от времени раздавать сухари.

— Тогда уж забери с собой несколько коз, — сказал Джосс. — Стабб не сможет их доить, ему придется ухаживать за ранеными.

Грей кивнул.

София всхлипнула. Вот он стоит, готовый покинуть корабль, собираясь забрать с собой матросов, и Дейви, и коз, и даже ужасного мистера Брэкетта… и не обращает на нее ни малейшего внимания. Он даже ни взгляда не бросил в ее сторону с того момента, как Мэллори ее оскорбил.

Она громко втянула воздух носом, смахнув слезы тыльной стороной ладони.

— Иди вниз. — Эти слова могли предназначаться только ей, хотя Грей не повернул глаз в ее сторону. — Собери свои вещи.

Капитан бросил на Софию обеспокоенный взгляд, потом, с тревогой обернувшись к своему брату, серьезно произнес:

— Грей, не думаю, что это хорошая идея. Она будет в большей безопасности на борту «Афродиты».

— Знаю, — сказал Грей, — но я не могу ее оставить.

Едва ли это было проявлением нежных чувств. Чувство обиды сквозило в его словах, делая их невыносимо тяжкими, почти уничтожающими.

— Ты уверен? — спросил Джосс.

— Я не могу ее оставить, — повторил Грей. — Я дал слово…

София сделала шаг к нему.

— Грей…

— Иди вниз. — . Холодные, не терпящие возражений глаза наконец встретились с ее взглядом. — И оставайся там.

Нельзя было не повиноваться этому взгляду и каменной твердости его голоса. София, стараясь унять дрожь в руках и даже не пытаясь сдержать разброд в мыслях, пошла вниз.

И осталась там.

Глава 20

Полувахта подходила к середине, когда дверь каюты распахнулась с грубым скрипом, заставив Софию вскочить со стула. Ее ноги затекли от долгого сидения, и боль пронзила все ее суставы. Несколько долгих и даже страшных часов она просидела на этом стуле.

— Ты готова? — спросил Грей вместо приветствия. Прислонившись одним плечом к дверному проему, он посмотрел на два упакованных и крепко перевязанных сундука. Она чувствовала, что он мысленно прикидывает вес багажа. — Я скажу Леви, чтобы он их принес.

На его лице была сажа, капли запекшейся крови, царапины, под глазами залегли глубокие тени. Его брюки теперь больше походили на лохмотья.

С того самого утра она придумала сотни слов, которые собиралась сказать ему, когда наступит этот момент. Потом она уменьшила их до крошечной горстки, которая напрямую зависела от поведения Грея. Резкая реплика, мягкая мольба, смиренное извинение и возмущенная оборона… все это, словно снежинки, растаяло на ее языке.

— О, Грей, — сказала она, — ты, наверное, очень устал.

— Да. — Он скорее выдохнул это короткое слово. — Устал.

Ей так хотелось обнять его. А по желанию, ясно написанному на его лице, она видела, что ему очень хочется, чтобы его обняли. Между ними стояла только гордость и два упакованных сундука.

Он выпрямился и потянулся к сундуку поменьше.

— Что ж, пойдем. Совсем скоро стемнеет.

Двухвесельная шлюпка «Кестрела» была поднята к фальшборту «Афродиты». Это была небольшая лодка, с двумя дощатыми сиденьями и единственной парой весел, похожая на крошечную гребную шлюпку, которая доставила ее на «Афродиту». Как только София села в лодку и ее сундуки были погружены, появился капитан Грейсон, чтобы сказать прощальные слова. Она протянула руку, и он поцеловал ее, отвесив вежливый поклон. Этот жест удивил ее. София считала его таким сдержанным и степенным, в отличие от Грея. Очевидно, братья были похожи не только ушами, которые унаследовали от отца, но и присущим им обаянием.

— Вы были очень добры ко мне, — сказала она. — Спасибо.

— Вам не обязательно покидать корабль. Если вы предпочитаете остаться на борту «Афродиты», то одного вашего слова будет достаточно.

За спиной у брата появился Грей. Взгляд, брошенный на Софию, сверкал молчаливым вызовом.

— Спасибо, капитан, — сказала она. — Я ценю вашу заботу, но Грей присмотрит за мной.

Капитан улыбнулся:

— Я в этом не сомневаюсь. В таком случае встретимся на Тортоле.

Он вновь поклонился и отступил в сторону, чтобы Грей мог сесть в лодку. Мужчины коснулись друг друга плечами — София расценила это как мужской эквивалент объятию.

— А как же остальные? — спросила София, когда лодка была спущена. Они устроились друг против друга на дощатых сиденьях.

— Они уже на борту «Кестрела».

— Даже козы?

— Да, — ответил он совершенно серьезно.

Лодка со всплеском опустилась на воду. Сверху послышались прощальные крики. Грей потянулся за веслами.

— Нам нужно поговорить. Наедине. И возможно, такого шанса у нас не будет на борту «Кестрела». Я буду занят.

— Тогда я поблагодарю тебя сейчас.

— За что?

— За капитана Мэллори.

— За то, что я его поколотил? — Он покачал головой, глядя на горизонт. — Не стоит благодарности.

Он налег на весла.

— Предполагалось, что в это плавание я уйду респектабельным джентльменом. Вместо этого я пускаю в ход кулаки, захватываю корабли, лишаю девушек девственности…

Поморщившись от его резкого тона, София сердито посмотрела на него:

— Да, я была девственницей, Грей, но глупой я никогда не была. Я знала, что это причинит мне боль, но все равно этого хотела. — Она подняла подбородок. — Я также знала, что ты причинишь мне боль.

Его лицо окаменело.

— Ты и сейчас так считаешь? Скажи мне, — он сделал энергичный гребок, — а ты думала о тех, кому ты можешь причинить боль?

София замолчала. Было тихо, слышались лишь негромкие всплески под разрезающими воду веслами. Солнце казалось огромным оранжевым углем, опускающимся к горизонту сквозь полосы пепельно-серых облаков. Она сделала глубокий вдох, впуская свежий соленый запах океана в свои легкие, — какое облегчение после затхлого, неприятного запаха трюмной воды!

Она пристально смотрела на мужчину, сидящего напротив нее. На своего возлюбленного.

В другом месте и при других обстоятельствах они могли бы быть достойной парой. Они катались бы на лодке по спокойному озеру, и их ласкали бы лучи нежаркого вечернего солнца. Это было бы очень романтично.

Но реальность была иной: смятение чувств, боль и непреходящее чувство обиды. Сожалела ли она о том, что ввела его в заблуждение? София задумалась. Вряд ли. По его собственному признанию, он не стал бы заниматься с нею любовью, если бы знал о ее девственности. И она не могла сожалеть об этом изысканном удовольствии, как и о том, что разделила его именно с ним.

— Грей, — сказала она. — Мне жаль, если я причинила тебе боль.

Он долго смотрел на нее пристальным взглядом. София поборола импульсивное желание отвести глаза. Неужели сейчас он устроит ей настоящий допрос? Осмелится ли она быть откровенной?

— Что бы ты ни совершила, кем бы ты ни была… пока есть вероятность того, что ты можешь носить моего ребенка, я не выпущу тебя из виду.

Она с трудом сглотнула. Конечно, ей приходила в голову мысль о том, что она может забеременеть — разве могло быть иначе? — но совсем другое дело, когда мимолетная мысль облекается в произнесенные слова.

— Так, значит, вот почему ты взял меня с собой? Потому что я могла зачать?

Он кивнул:

— Если ты зачала — я должен предупредить тебя сейчас, — ты должна будешь выйти за меня замуж. Я не позволю тебе сбежать и растить моего ребенка бог знает где.

Она раскрыла рот от удивления. Он не мог ранить ее сильнее, даже если бы он проткнул ее кинжалом.

Если она зачала ребенка, он вынудит ее выйти за него замуж? Потому что, как он полагал, иначе она «сбежит». А если она не беременна, что тогда? Он планирует бросить ее за борт?

Наконец ей удалось вымолвить:

— Меня не заставят выйти замуж ни ты, ни кто-либо другой. Мне удалось избежать этого однажды, и я смогу сделать это снова. И у меня есть средства, чтобы вырастить ребенка, если возникнет такая необходимость. — Она похлопала по кошельку, примотанному под корсетом. — А какое значение это имеет для тебя, при твоих-то похождениях? У тебя, вероятно, бессчетное число внебрачных детей на всех континентах.

— Ничего подобного. Мой отец кинул в этот мир достаточно незаконнорожденных детей, и я всегда опасался следовать его примеру. Вот почему был очень осторожен.

— Ах да. Осторожность и малодушие, не так ли?

— Именно. До вчерашнего дня. — Он сделал сильный рывок одним веслом, развернув лодку, поскольку они уже подплыли к «Кестрелу». — Вчера я впервые допустил такую ошибку.

— Что ж, — произнесла она с горечью, — а вот я испытываю особенное чувство. Я рада, что была у тебя первой в некотором смысле, пусть даже и твоей первой ошибкой.

Он раздраженно вздохнул. С «Кестрела» кто-то бросил линь, Грей поймал его и пришвартовался к борту корабля.

— Вчерашний день был у меня первым во многих отношениях. Меня… захватило. Я ни о чем не думал.

— Ты не думал?

Ее сердце опускалось быстрее, чем якорь. Господи, ничего хуже нельзя придумать.

Их взгляды встретились. Она почувствовала, словно ее изучают самым подробным образом и выворачивают наизнанку. Словно он мог прочитать какой-то ответ в ее глазах, если будет смотреть достаточно твердо.

— Нет. Я не думал. Я… — он откашлялся, — я надеялся.

Что-то сжалось в ее груди, стало труднее дышать.

Она потянулась и взяла его руку в свою.

— А сейчас, Грей? Сейчас ты еще надеешься?

Второй линь бросили с кормы корабля, Грей потянулся за ним, разняв их руки. Покачав головой, он сказал:

— А теперь я даже не знаю, что о тебе думать.

— Понятно.

София подтянула вверх колени и прижала их к груди, спрятав лицо в сложенных руках. Он шумно вздохнул.

— Милая. — Она почувствовала, как он легко прикоснулся к ее руке. Шмыгнув носом, чтобы сдержать слезы, она подняла на него глаза. — Надейся за нас обоих, если от этого тебе легче. В настоящий момент я просто слишком устал.

Лодку начали поднимать, и она накренилась. София охнула. Грей, как бы защищая ее, сомкнул пальцы у нее на запястье. Это объятие длилось одно мгновение, а потом он отпустил ее руку.

Когда лодка достигла уровня палубы, София перебралась через фальшборт «Кестрела». Легкий стук ее туфель по палубе объявил всем о ее прибытии. О'Ши и другие матросы повернулись к ней, некоторые приветствовали ее отрывистыми словами или кивками. Она наклонила голову, осматривая аварийную мачту, прикрепленную к неровному обрубку грот-мачты.

Дейви стоял в нескольких шагах, тщательно проверяя оснастку новой мачты. Он не повернулся в ее сторону.

— Дейви, — окликнул его Грей из-за спины Софии.

— Да, капитан?

Парень не поднял головы.

— Насколько я понимаю, ты опять оставил свой гамак в румпельной.

Дейви бросил в их сторону быстрый взгляд и озадаченное «Да».

— Перебирайся в носовой кубрик при первой же возможности. — Грей обошел Софию и подошел к юноше. — На этом корабле ты матрос. Ты будешь выполнять обязанности матроса, и ты будешь спать там, где спят матросы. Ты меня понял?

— Да, капитан.

Бледные щеки Дейви порозовели. Быстро кивнув, он отправился в трюм. Но прежде он бросил на Софию раненый взгляд, который вонзил копье боли прямо в ее сердце. Это должно было бы стать знаменательным событием для него — его повышение, перемещение в носовой кубрик — днем радостного торжества и гордости. А из-за нее — оттого что, как и все остальные, он узнал о ее близости с Греем — этот день был испорчен.

— А ты, — Грей положил ей руку на спину и слегка подтолкнул к капитанской каюте, — расположишься здесь.

София осмотрела каюту. Койка задвинута в один угол, шкафчики выстроились в другом углу. В центре — стол и стул капитана. Узкая полоска окна выходит на нос корабля. Похоже на капитанскую каюту на «Афродите», только чуть меньше.

— Здесь убрали и проветрили для тебя, — продолжал Грей отстраненным тоном. — Постельное белье свежее, его захватили с «Афродиты».

— Спасибо. — Она прошла в центр каюты и повернулась лицом к нему. — Я очень ценю твою заботу.

— Я скажу, чтобы твои сундуки принесли сюда. Ты должна оставаться здесь, ты понимаешь?

Она кивнула.

— Не расхаживать по кораблю и держать дверь закрытой.

— Мне следует опасаться чего-то?

Грей покачал головой:

— Брэкетт заперт внизу. Он не доставит тебе неприятностей. Экипаж «Кестрела», похоже, доволен нашим решением. Но я не знаю этих людей, а значит, не могу им доверять.

Он бросил на нее многозначительный взгляд и повернулся, собираясь уйти.

— Подожди, — окликнула она его. Он остановился у двери. — А где устроишься ты?

— Я займу каюту первого помощника, вон там. — Он кивком головы указал на небольшую дверь как раз у входа в ее каюту. — Но буду ли я на палубе или в трюме, я всегда буду поблизости.

— Мне следует расценивать это как обещание или как угрозу?

Она неторопливо подошла к нему, вызывающе положив руки на бедра. Он окинул ее фигуру таким взглядом, что Софии показалось, что рядом полыхнуло пламя, но она все же заметила, как слегка напряглись его плечи, каким неровным стало дыхание.

Даже измученный и испытывающий душевную боль, он все еще хотел ее. На мгновение София почувствовала, как внутри ее зародилась искорка надежды.

Но затем одно мгновение изменило все. Грей сделал шаг назад, небрежно пожал плечами и лениво улыбнулся:

— Воспринимай это как тебе будет угодно.

— О нет, со мной этот номер не пройдет. — Дрожащими пальцами она начала расстегивать платье.

— Что, черт возьми, ты делаешь?

— Не волнуйся. — Она спустила лиф платья и начала расшнуровывать корсет. — Я просто хочу с тобой расплатиться. Не могу оставаться твоей должницей.

Вскоре она уже была в одной рубашке и доставала деньги, спрятанные на груди. Один, два, три, четыре, пять…

— Вот, возьми, — сказала она, бросая соверены на стол. — Шесть фунтов и, — она выудила одну крону, — десять шиллингов. Ты должен мне два.

Он поднял ладони:

— Боюсь, у меня нет с собой денег. Вам, мисс Тернер, придется поверить мне на слово.

— Теперь я бы ни в чем тебе не доверилась. Даже если речь идет о двух шиллингах.

Мгновение он сердито смотрел на нее, затем резко развернулся на каблуках и вышел из каюты, громко хлопнув дверью. София смотрела на дверь, раздумывая, не броситься ли вслед, как он ворвался обратно в каюту.

— Вот. — Пара монет звякнула о стол. — Два шиллинга. И еще, — он вытащил из-за спины вторую руку, — два твоих листка бумаги. Я тоже не хочу быть твоим должником.

Один из листов соскользнул со стола и спланировал на пол.

София выдернула из выреза платья банкноту и бросила ее туда же. К ее огорчению, она упала совершенно бесшумно и, соответственно, не произвела должного драматического эффекта. Чтобы восполнить этот недостаток, София повысила голос:

— Купи себе новые сапоги, черт тебя побери!

— Раз уж мы сводим счеты, ты должна мне двадцать с лишним ночей спокойного сна.

— Вот уж нет, — сказала она, качая головой. — Здесь мы квиты. Вполне.

Она помолчала, пытаясь просверлить взглядом дырку в его лбу.

— Ты лишил меня невинности, — холодно произнесла она.

— Дьявольщина, может, и я бы хотел, чтобы мои израненные чувства восстановились, но какой смысл желать невозможного?

В этом он был прав.

— В таком случае, полагаю, мы квиты.

— Полагаю, да, — произнес он.

— Я тебе больше ничего не должна?

Его взгляд был ледяным.

— Абсолютно ничего. — Грей шагнул к двери.

— Подожди, — сказал он. — Осталось последнее.

У Софии заколотилось сердце, когда он полез в карман и достал небольшой кусочек белой ткани.

— Вот, — сказал он, небрежно швыряя его поверх кучи монет и листка бумаги. — Мне чертовски надоело таскать его с собой.

И он ушел, а она осталась стоять, обхватив руками полуобнаженную грудь, оцепенело глядя на то, что он бросил.

Кружевной платок с аккуратно вышитыми буквами «С.Х.».

Глава 21

Грей вышел из каюты и занялся работой. Он работал несколько дней. Он работал до тех пор, пока был уже не в состоянии думать, не в состоянии чувствовать. Его жизнь превратилась в непрерывные сальто песочных часов, звуки склянок — и совершенно не оставалось времени на то, чтобы позволить себе беспокоиться о будущем или сожалеть о прошлом. Он концентрировался на задаче момента: нужно было брать рифы, брасопить реи, проводить «Кестрел» по гребням особенно больших волн.

И все это время глубокий, коварный поток эмоций заставлял тревожно ныть его сердце. Чувство обиды, смятение, страх. Неуверенность во всех ее самых мучительных проявлениях. Усилием воли он отгонял ее. Одного лишь намека на неуверенность было бы достаточно, чтобы потерять на корабле авторитет.

Но как бы сильна ни была его сила воли, от одного ее присутствия он совершенно терял голову.

Когда раздался звон склянок и Грей вошел в камбуз, он увидел там ее.

Что, черт возьми, она делает здесь? Камбуз — совсем не то место, где ей следует находиться. Она должна сидеть в капитанской каюте, где и была последние три дня. Там ему не пришлось бы видеть ее прекрасное лицо, вдыхать этот одурманивающий аромат, страдать от этих землетрясений в груди, после которых он нетвердо держится на ногах.

— Что ты здесь делаешь?

— Я накрываю к ужину. — Она держала в руках глубокую глиняную тарелку, наполненную густой дымящейся похлебкой. — Ты всегда так опаздываешь к трапезе?

Грей уставился на тарелку. Потом на Софию. И это было ошибкой.

В камбузе было жарко и душно. Ее щеки и шея раскраснелись. Выбившиеся пряди волос свились от пара в тугие завитки. Крошечные капельки пота блестели на ее груди, которая выступала из лифа, как два холмика поднявшегося теста. Ее кожа блестела, а ее глаза… Боже, ее глаза просто сверкали. Пухлые губки изогнулись в удовлетворенной кошачьей улыбке.

У нее был вид абсолютно удовлетворенной женщины, которая только что была в постели с мужчиной. И чувства Грея оказались в осаде. Все то желание, которое он пытался подавить в себе в течение последних трех дней, вырвалось на свободу. Оно промчалось по его жилам и обожгло пах.

— Я помогаю, — выдавила она. Улыбка исчезла, искорки в глазах погасли. Поджав губы и прищурив глаза, она поставила тарелку на стол.

Грей прислонился к двери и одной рукой потер виски. Проклятие, ну почему именно он всегда стирает улыбку с ее лица, гасит искорки в ее глазах?! Ему нужно, чтобы она оставалась в каюте. Он не мог смотреть на нее, быть рядом с ней, думать о ней и одновременно вести «Кестрел». Ни один полноценный мужчина не смог бы.

— Отправляйся в свою каюту.

— Нет. — Она сложила руки на груди. — Я сойду с ума, если проведу там еще хоть один день: мне не с кем поговорить, нечем заняться.

— Сожалею, что мы не можем предоставить тебе достаточно развлечений, но это не развлекательный круиз. Найди другой способ развлечь себя. Неужели тебе нечем заняться? — Он широко взмахнул рукой. — Почитай.

— У меня всего одна книга. Я уже прочитала ее.

— Только не говори, что это Библия.

Уголки ее губ изогнулись.

— Нет, не Библия.

Он перевел взгляд на потолок и нетерпеливо вздохнул.

— Только одна книга, — пробормотал он. — Как может женщина отправляться в длительное путешествие, взяв с собой всего одну книгу?

— Очевидно, не гувернантка.

В ее голосе звучал вызов.

Грей не клюнул на эту наживку, предпочтя замолчать. Молчание было единственным, на что он был способен, когда злость буквально раздирала его. Причиняла боль. Он не отводил взгляда от растрескавшейся доски на потолке, стараясь сохранять непроницаемое выражение лица.

Каким же он был дураком, когда поверил ей! Когда поверил, что это изменило его, что теперь он может найти в отношениях с женщиной нечто большее, чем мимолетное удовольствие, даже с такой, как это совершенное, изящное создание, которому он раскрыл не просто свое тело, но и душу.

Ха! Она ведь даже не открыла ему свое имя.

— Ты вообще собираешься когда-либо поговорить со мной? — спросила она. — Ведь ты хотел о чем-то меня спросить.

— Только об одном. У тебя были месячные?

— Пока не было.

— Тогда нам нечего обсуждать.

— Пока нечего, — ответила она многозначительно.

По правде говоря, Грей и сам не знал, как много ответов на свои вопросы он хочет получить, независимо от того, зачала она ребенка или нет. Он знал, что предпочитает молчание лжи. Для него не имело ни малейшего значения, кто она такая и что совершила. Для него и прежде было не важно, были ли у нее возлюбленные и сколько у нее денег — шесть шиллингов или шесть сотен фунтов. Имело значение лишь одно — она лгала ему и что-то скрывала от него.

Во время этих мрачных одиноких бдений в течение трех последних ночей он потихоньку сходил с ума, страдая оттого, что она не была с ним откровенна. Он открылся ей полностью, а она лгала ему с момента их первой встречи. Была ли в течение всех этих дней на «Афродите» хоть одна ее улыбка предназначена именно ему? Какую частицу своего сердца она открыла ему во время всех их разговоров? Когда он держал ее в своих объятиях, ласкал ее, смог ли он добраться до того уголка ее души, где кончалась ложь и начиналась настоящая женщина? Он не знал.

— Займись рисованием. — В горле першило, и он почти прокаркал эти слова. Прочистив горло, он продолжил: — Иди в свою каюту и рисуй. Раньше ты посвящала этому много времени.

— Я пыталась. Не получается.

— Закончилась бумага?

— Закончилось вдохновение. Думаю, я потеряла к этому интерес. — Пожав плечами, она отвернулась к плите и начала помешивать варево в горшке. — Грей, ты можешь сердиться на меня, если это тебе необходимо. И ты имеешь все основания чувствовать себя оскорбленным. Можешь называть меня уничижительными именами, вынашивать планы мести. Но ты должен позволить мне сделать это. Я хочу помочь.

— Мне не нужна твоя помощь.

— Нет, нужна. — Она прекратила помешивать и, словно меч, нацелила на него черпак. — У тебя восемь матросов на этом корабле, а работают они за дюжину. Я все слышу из своей каюты. Думаешь, я не знаю, как много тебе приходится работать? Что ты отдыхаешь только во время каждой третьей вахты, а иногда и того меньше?

Из ее голоса исчезли язвительные нотки, и она отложила черпак в сторону и вытерла лоб тыльной стороной ладони.

— Если я буду работать в камбузе, это высвободит Дейви для вахт. А если Дейви будет нести вахту, ты сможешь больше отдыхать.

Грей пристально посмотрел на нее. Он медленно покачал головой:

— Милая…

— Не надо. — Ее голос дрогнул. — Не называй меня так, когда на самом деле так не думаешь.

— Как же мне тогда называть тебя? Мисс Тернер? Джейн?

— Называй меня коком. — Она задиристо сдунула со лба завиток. — Если бы я умела ставить паруса или сращивать тросы, тебе бы пришлось сейчас гоняться за мной, заставляя спуститься с мачты. Я не могу выполнять обязанности матроса, но работу кока я делать в состоянии. Каждое утро с момента отплытия из Англии я проводила с Габриэлем, и я знаю, как отбить кусок солонины.

— Я не могу позволить тебе заниматься таким низким трудом.

— Неужели ты думаешь, что я буду сидеть сложа руки в своей каюте, читать или рисовать, пока ты трудишься до изнеможения? — Она схватила ложку поменьше с крючка на стене и сунула ему в руку. — Я приготовила еду, и ты будешь ее есть.

Он взял ложку, похоже, в противном случае он бы получил этой ложкой по лбу.

Она подтолкнула ему табурет.

— А теперь сядь.

И Грей сдался. Он нуждался в отдыхе, и если Дейви будет работать на палубе, это будет благо. А его желудок напомнил ему, что в течение нескольких дней он перебивался галетами. Он избегал встречаться с ней с того момента, как они поднялись на борт этого корабля, но каким-то образом она все почувствовала: его усталость, его голод. И она почувствовала кое-что еще. Три дня кряду он отдавал приказы и теперь явно нуждался в том, чтобы им самим немного покомандовали. Если стоять перед выбором — есть или работать, то его долг капитана требовал отдать приоритет работе. Но она не оставила ему выбора, поэтому он сел и начал есть.

И все же он не мог позволить, чтобы победа досталась ей так легко.

— Если ты кок, — проговорил он между глотками, — я твой капитан. И ты должна вести себя со мной соответствующим образом.

— Ты одет не как капитан.

Грей посмотрел на свою домотканую блузу и свободные штаны, подтянутые шнуром. Одежда простого моряка, позаимствованная у одного из матросов. На «Кестреле» ему пришлось отказаться от хорошего платья, рук на корабле не хватало, и ему приходилось заниматься всем — лазать по мачтам, править снасти, забираться в трюм.

— Не извиняйся за свой внешний вид. Этот наряд тебе идет. — Ее взгляд опустился к полу. — Но я вижу, ты оставил эти ненавистные тебе сапоги.

Он пожал плечами и зачерпнул еще одну ложку похлебки.

— Я их уже разносил.

— А я-то думала, что ты оставил их из сентиментальных соображений. — Она поставила перед ним кружку грога прежде, чем он успел ощутить жажду. Грей потянулся за кружкой и покачал головой. Большой глоток разбавленного водой рома добавил горючего к его пылающему негодованию. Он позволил себе полностью открыться перед ней, тогда как она оставалась для него загадкой. Ее способности не укладывались в логическую схему — рисование, обман, соблазн, воровство… а теперь еще и способность варить вкусную похлебку из галет и солонины. Всего этого было достаточно, чтобы оставить надежду когда-либо понять ее.

— Просто держите ее ровно, вот так. Не приближайтесь слишком близко, она может лягнуть. Теперь крепко хватайте ее за… за…

София приняла невозмутимый деловой вид.

— За соски?

— Ну да.

К счастью, коричнево-белая коза загораживала лицо Дейви, но София по его напряженному голосу почувствовала, как он покраснел.

— Берите ее за вымя, — сказал он запинаясь. — Вот так.

Она наклонила голову, чтобы посмотреть сбоку на козу, которую Дейви, обхватив ее длинный сосок большим и указательным пальцами, начал доить. Она осторожно протянула руку, чтобы попробовать сделать то же самое. При первом прикосновении ее пальцев к переполненному молоком вымени животное раздраженно дернулось, и София отдернула руку.

— Не позволяйте ей запугать вас, мисс Тернер. Нельзя козам показывать свою робость.

Она нервно хихикнула:

— Не могу. У меня нет вашей смелости, мистер Линнет.

Ее реплика повисла в воздухе. Дейви ничего не ответил. Проклятие! Неудобно было уже то, что она попросила Дейви научить ее доить коз, а уж кокетничать с ним было вовсе бесчувственно. И все же ей необходимо было научиться это делать. Каждый час, который Дейви тратил на дойку, он мог бы работать с остальными.

— Попробуйте снова, чуть побыстрее.

Она попыталась снова, потянув чуть сильнее. Ничего. Коза заблеяла, будто раздраженная ее неумелостью.

— Не скручивайте его. Вы ведь не хотите выдавить молоко, значит, надо давить каждым пальцем поочередно.

Он послал еще несколько порций молока в бадью. Сделав глубокий вдох, София начала снова уже с большей уверенностью. Показалась струя молока.

— Хорошо, — сказал Дейви, после того как она выдоила достаточно желтоватого молока, чтобы покрыть дно бадьи. — Теперь вы знаете, как это делать.

Она продолжала доить второй сосок, и они заработали в неспешном ритме.

— Тебе часто приходилось заниматься этим дома? — Она надеялась, что разговор будет менее тягостным, чем молчание.

— Довольно часто. Каждый день, когда я был мальчишкой.

София улыбнулась себе под нос. Да, теперь он уже больше не мальчик.

Прошло больше минуты, прежде чем Дейви снова заговорил:

— Он хороший человек, наш капитан.

Ее рука замерла.

— Капитан?

— Грей. Он хороший человек, мисс Тернер. Он с вами будет хорошим.

Пресвятая Дева, мальчик дает ей свое благословение. София не нашлась что сказать. Конечно, она не могла рассказать ему правду о том, как обстоят дела у них с Греем. Она не хотела подрывать веру парня в благородные намерения капитана. Напротив, как бы она хотела позаимствовать у него этой веры!

Фыркнув, она отпустила вымя и вытерла руку о фартук.

— Думаю, она пустая.

— Вы уверены? — Он потянулся к козе и слегка помассировал ее вымя. Потом подвинул его ближе к Софии и ловко дернул за сосок. Свежая струя молока ударила в переполненную бадью, молоко выплеснулось на ее туфли.

— Осторожно!

Она рассмеялась и отодвинулась от козы. Дейви наклонил голову и вновь сжал вымя, на этот раз окатив Софию от макушки до груди. Смеясь и вытирая молоко с лица, она вскочила на ноги.

— Дейви Линнет, — с деланным гневом воскликнула она, — вы настоящий негодник!

— Разве? — Он смотрел на нее, невинно улыбаясь, потом опустил глаза и выдавил последние капли молока в бадью. — А вы покраснели.

София, скрестив руки на груди, попыталась изобразить сердитое пыхтение, но не смогла сдержать смеха.

— Никогда не говори, что ты ничему не научился от меня, Дейви. Да, ты показал мне, как доить, зато я научила тебя флиртовать.

— Значит, мы квиты. — Он встал.

— Смотри, не перепутай эти два умения. Не путай своих коз со своими девушками.

— Легче легкого. — В его глазах заиграла лукавинка. — Козы не краснеют.

— Сукин сын!

Грей выругался, когда чернила пролились и запачкали его брюки, собравшись в лужицу на носке сапога. Практически невозможно было заполнять вахтенный журнал на спальном месте первого помощника, где такое скудное освещение, а небольшой стол для письма, выступающий из стены, слишком узок, чтобы на нем можно было разместить и журнал и чернильницу. И, как заключил он, глядя с хмурым видом на опустевшую склянку, определенно невозможно вести вахтенный журнал без помощи чернил. Он распахнул дверь своей каюты и вошел в капитанскую каюту, зная, что сейчас она должна быть пуста. В это время София обычно готовила ужин в камбузе.

Бросив журнал и перо на стол, он начал искать во встроенном ящике новую склянку чернил. Ничего не нашел.

— Проклятие!

Ему на глаза попались ее сундуки, аккуратно составленные в угол. У нее наверняка есть запас чернил, причем отменного качества. Ни секунды не раздумывая, он подошел к сундукам и, расстегнув ремни, распахнул сундук поменьше.

Ощущение было такое, что он вторгается в ее интимную сферу, словно расшнуровывает ее корсет. И какие же сокровища ожидали его там! Пачки бумаги, аккуратно завернутые в плотную ткань и перевязанные такими узлами, что ими мог бы гордиться и моряк. Небольшие упаковки кисточек, слегка пахнущие терпентином. И многочисленные ряды маленьких бутылочек с чернилами и красками. Конечно, набор красок не произвел особого впечатления на Грея. Скорее, его впечатлили заботливость и аккуратность, с какой они были упакованы, и от этого почему-то ему вдруг резко сжало грудь. В этом сундуке все вещи были изысканными, красивыми и изящными, и видно было, что о них тщательно заботились. Все, что в ней восхищало Грея, предстало его взору открыто, не замутненное никакой ложью.

Он тщательно и неторопливо осмотрел все. Он прикоснулся к каждой вещи в сундуке, ощупывая один предмет за другим. Но он не мог заставить себя достать из этого сундука даже самую малую мелочь.

Не мог, пока его внимание не привлекла небольшая книжица в кожаном переплете. Подцепив пальцем за переплет, он вытащил книжку и прочитал название: «Мемуары распутной фермерши». Раскат смеха потряс аккуратные ряды бутылочек, проложенных соломой.

Так вот какую книгу она выбрала для путешествия?

Непристойный любовный роман?

Грей повертел книгу в руках. Переплет был деформирован, а страницы распухли, словно всю книгу окунули в воду и высушили. Обложка раскрылась, и он увидел роскошный фронтиспис, на котором была изображена пухленькая фермерша в соломенной шляпке, пышных юбках, на ее лице играла многозначительная улыбка. Когда Грей пролистал страницы, стало ясно, что странно объемный вид книжки объясняется многочисленными вставками — иллюстрациями, выполненными пером и чернилами.

Перед его глазами мелькали изображения фермерши и джентльмена с неприметной внешностью, которые были связаны любовными отношениями: вот он целует ей руку, а тут что-то шепчет на ухо. К середине книги пышные юбки оказались уже на голове девицы, а иллюстрации содержали серию изображений простых и одинаковых поз, отличавшихся лишь местоположением пары. Не только на маслобойне, а в экипаже, на лестнице, на сеновале с зажженными свечами, усыпанном… уж не лепестками ли роз?

«Будь я проклят!»

Грей быстро догадался об истинном источнике мифических подвигов французского учителя рисования. Однако более тревожащим было то, что, внимательно рассматривая иллюстрации, он заметил некоторые изменения в чертах лица возлюбленного джентльмена. С каждой последующей иллюстрацией герой становился выше, шире в плечах, а его волосы в пределах двух страниц изменились от короткой стрижки до ниспадающей на плечи прически.

Чем больше страниц переворачивал Грей, тем больше он узнавал себя.

Ошибки быть не могло. Она использовала его как модель для этих непристойных рисунков. Она тайно рисовала его, и не один раз, а много. А он сходил с ума, завидуя то одному матросу, то другому из-за каких-то жалких набросков. Его чувства претерпели ошеломляющие изменения — от удивления до самодовольства и даже (не без помощи одной особенно изобретательной ситуации в саду) до безошибочного возбуждения.

Но, задержавшись над изображением обнаженного джентльмена — причудливой смеси его самого и какой-то плутовской фантазии, он начал испытывать кое-что еще. Он почувствовал, что его использовали.

Она передала его фигуру с потрясающей аккуратностью, и это при том, что она, должно быть, рисовала его до того, как у нее появилась возможность действительно увидеть его без одежды. Нельзя сказать, чтобы она добилась абсолютного сходства. Он отметил с горьким изумлением, что ее воображение девственницы было весьма щедрым в некоторых отношениях и несколько ограниченным в других. Но ведь она изобразила его обнаженным на этих страницах, не ставя его в известность и не испрашивая его согласия. Господи, она даже изобразила его шрамы. И все с помощью какой-то подростковой эротической фантазии.

Теперь он начал раздражаться.

Сначала он переворачивал страницы книги только кончиками пальцев, опасаясь испачкать или порвать страницы. Теперь он отбросил осторожность и торопливо пролистал книгу до конца. И когда подошел к эпилогу, его рука замерла.

Тут были изображены они вдвоем — он и София, полностью одетые и не занимающиеся ничем интимным, однако их окружал ореол любовной близости такой глубины, о существовании которой он даже не подозревал и о чем, естественно, никогда не мечтал. Они сидели под ивой, его голова лежала на ее коленях. Одна ее рука покоилась у него на груди, другая касалась его лба; Высоко над ними раскинулось небо — безбрежное и бескрайнее, легкие тучки уносились в вечность.

Горячий прилив желания, который охватил его пах, ослабел, двинулся выше по его телу, пощекотал подвздошье и достиг сердца, стиснув его до боли. Почему-то именно эта иллюстрация больше всего приводила в смятение. Она была такой забавной, такой трогательно-наивной. Как всякий мужчина, он довольно спокойно принял непристойные сцены, хотя некоторые замечания он готов был сделать, но эта сцена была совершенно невозможной. Оказывается, для нее он всегда был лишь игрой воображения. Грею пришла в голову мысль, что в этих сундуках могут содержаться и другие секреты. Если он пороется в ее вещах, то, вероятно, сможет найти ответы на все свои вопросы. Возможно, даже и на те, которые он никогда бы не додумался ей задать. Однако он захлопнул сундук и дрожащими пальцами застегнул ремни. Слишком много фантазий для одного дня.

Пора было знакомить ее с реальной жизнью.

Глава 22

Реальность жестоко ударила Софию. Точнее, сильно лягнула ее, оставив синяки, размером и формой напоминающие раздвоенное козье копыто. От реальности у Софии все болело, даже те мышцы, о существовании которых она не подозревала.

Ее первый день в качестве корабельного кока был интересным и полным новизны. Она испытала восторг, что оказалась способной заработать себе на жизнь своим трудом. Каждый разведенный огонь, каждая очищенная картофелина, каждый надой становились ее маленьким триумфом. Но уже несколько дней спустя она была готова признать свое полное поражение. Физический труд оказался совсем не романтичным и приносил лишь некоторое удовлетворение — он был подобен жестким, как камень, сухарям, которые только с большой натяжкой можно было назвать хлебом.

Нескольких дней, проведенных в камбузе, Софии хватило, чтобы решить, что как только она получит право распоряжаться наследством, она никогда не станет кипятить воду или ходить за козами. Однако, добровольно выбрав этот труд, она до конца этого путешествия должна была работать в поте лица или ходить голодной. Но голод страшнее унизительного, выматывающего все силы труда.

Грея же работа вполне устраивала. Он вошел в роль капитана «Кестрела» быстрее, чем натянул позаимствованные блузу и штаны. Власть, словно вторая кожа, давала ему комфорт и спокойствие.

Несмотря на то что произошло между ними, несмотря на его гнев и боль, она чувствовала, что он удовлетворен. Он был доволен тем, что опять под его началом корабль, что он стоит на мостике и работает, а не сидит без дела, и София рада была, что видит его на своем месте, которое его вполне устраивает.

Потому что она любила его до боли. Она хотела, чтобы он был счастлив, не важно, с ней или без нее. И если она больше никогда его не увидит, после того как они бросят якорь, она навсегда сохранит в своей душе этот образ: Грей стоит на палубе «Кестрела» — он сама уверенность, энергия и харизма, — он отдает команды, и матросы ставят паруса, берут рифы, и все это происходит легко и естественно, как движение руки.

Что же касается ее самой, то она приложит все усилия, чтобы забыть эту картину. Неся бадью с таким трудом надоенного молока, она плечом открыла дверь в кладовую, чтобы забрать сухари и солонину для ужина. Слабый свет лился на плотно заставленное бочонками пространство. Громко топая, она ступила на доски пола: один, два, три. Затем она сосчитала до десяти и попыталась не обращать внимания на звуки, издаваемые крысами — шурша, они убегали в темноту. О, небеса, видела бы ее сейчас матушка! В Бате и Брайтоне, вместе взятых, не хватило бы успокоительных капель, чтобы остановить нервный припадок, который бы, без сомнения, вызвала эта сцена.

Когда царапающие звуки стихли, она вошла в кладовку и повернулась, чтобы поставить бадью на ящик.

На ее плечо опустилась рука.

София испуганно вскрикнула, молоко перелилось через край бадьи, облив ей руку и юбки. Но сильные руки тут же обхватили ее за талию и крепко прижали к горячей и мускулистой мужской груди.

— Ты этого хотела? — Хриплый шепот согрел ее ухо. Грей.

Она чуть не потеряла сознание от облегчения. Одной рукой он крепко прижимал ее к себе, а другой оглаживал ее бедра.

— Грей, что ты делаешь? Из-за тебя я пролила молоко, черт побери!

— Оно не пропадет.

София наконец поставила бадью, а Грей, положив подбородок ей на плечо, поднес ее ладонь к своим губам и дочиста, один за другим, облизал ее пальцы. Его язык, горячий и ловкий, прошелся по каждому пальчику, да так, что по ее спине побежали мурашки возбуждения.

— Разве ты не этого хотела? — Их пальцы переплелись и сжались так, что ей стало больно. — Возлюбленный, как в твоих фантазиях, подкарауливает тебя в полумраке конюшни или кладовки. Таится в ожидании своей распутной фермерши.

София оцепенела. О Господи, он видел книгу! Он слегка куснул ее шею, и она охнула.

— Ты… — София тяжело сглотнула. — Ты не имел права смотреть это.

— А ты не имела права изображать меня.

Она почувствовала некоторое раздражение в его голосе, хотя он так и не отпустил ее руку.

— Но не будем говорить о правильном. Неправильные вещи гораздо интересней.

Он крепко прижал ее ладонь к ее груди. Сквозь тонкую ткань она почувствовала, как набухает и твердеет от возбуждения ее сосок.

— Грей.

Она постаралась, чтобы в ее голосе был слышен упрек, но попытка оказалась тщетной. Она таяла в его похожих на тиски объятиях. Его рука крепче обвилась вокруг ее талии, а ее ягодицы прижимались к его требовательно возбужденному естеству. Еще секунда, и последние остатки ее воли улетучатся. Ведь вот уже несколько дней она ждала именно этого. До боли в груди желала, чтобы он заключил ее в свои объятия. Разве не мечтала она вновь почувствовать, как ее обволакивает его сила? Мягкая или жесткая — манеры не имели особого значения. Значение имели лишь его теплота… его прикосновение… его губы…

— Ты думала обо мне, когда лежала на своей койке ночью? — Его рука продолжала мять ее пальцы вокруг ее груди, растирая ладонью ее возбужденную вершинку. — Ты представляла, как эти грубые руки трогают твое тело?

Он приложил и вторую ее руку к ее груди. Губами он провел по краю уха и втянул в рот чувствительную мочку. В затылке у нее закололо, и тут же волна возбуждения прокатилась по телу, отозвавшись небывалым томлением внизу живота. Она закрыла глаза, и красные волны чувственности потекли по черному фону, попадая в ритм движений его языка.

Затем его зубы сомкнулись, вызвав яркую вспышку желтого. Она слегка вскрикнула от удовольствия и боли.

— Ты хотела ощутить меня здесь? — Он опустил ее руку вниз и по-хозяйски придавил ее ладонь к лону. Слегка раскачиваясь, София стонала от удовольствия. — Хотела, да? — Его указательный палец вдавил ее палец в мягкие складки. — Да? — Еще один легкий укус.

— Да.

Ее дыхание становилось все напряженнее, воздух имел привкус мускуса.

— Ты представляла, как я прихожу к тебе ночью? А днем, когда ты занималась делами? Ты представляла, как я подхожу к тебе сзади, наклоняю и грубо задираю твои юбки?

Он отпустил ее руку и обхватил так, что она не могла пошевелиться. Чуть склонившись, он подхватил ее юбки и в мгновение ока поднял их до талии. Она не носила нижнего белья с того момента, как они вошли в тропики, и когда сукно его брюк коснулось оголенного бедра, приятная дрожь пробежала по ее телу.

Подавшись вперед, он вынудил ее нагнуться и ловким движением бедер развел ноги Софии. Пока он расстегивал брюки, прохладный воздух чувственно омывал внутреннюю поверхность ее бедер, затем его напряженный член властным движением раздвинул складки ее лона. Она вскрикнула от облегчения, когда он коснулся самой чувствительной точки ее плоти. Свободной рукой он собрал ее юбки на спине, потом легко, но требовательно заставил ее опустить голову и посмотреть вниз.

— Ты ведь этого хотела, не так ли? Посмотреть на него, почувствовать, как он трется о тебя. Удовлетворить свойственное школьницам любопытство о мужском теле и о том, как оно соединяется с женским. Наяву испытать все эти сексуальные фантазии, о которых ты читала в своей книге. Ты ведь этого хотела все это время, не так ли?

— Да, — тихо выдохнула она. Затем громче: — Да.

Он издал что-то вроде стона.

— Что ж, — прошептал он ей на ухо, — у меня есть свои извращенные фантазии.

Эти слова прошелестели в ее ушах, вызвав во всем теле новый взрыв возбуждения. Она прошептала:

— Расскажи мне о них.

Сердце Грея безумно стучало в груди, и каждый удар эхом отдавался в паху. Черт возьми, она была так горяча, так влажна! Он вновь привлек ее к себе.

Грей собирался на этом остановиться. А если говорить откровенно, то еще раньше. Он намеревался лишь заставить ее признать, что единственное, чего она хотела от него, — это удовольствия, возможности реализовать образы, возникающие в ее воображении. А потом он собирался уйти, сказав, что ей следует найти другого мужчину, которого она смогла бы обмануть, а потом бросить, как сбрасывают ненужную карту.

Но он забыл, как хорошо ему было с ней. Как естественно все это было.

— Расскажи мне, — повторила она хрипловатым голосом. А когда он заколебался, она добавила: — Покажи мне.

И он понял, что отказать — не в его власти. Ведь она этого хочет, сказал он себе. Она хочет познать страсть и удовольствие. Почему же он должен отказывать ей, отказывать себе?

Он ослабил хватку, но София не выпрямилась, она осталась склоненной и покорной. Подхватив ее округлые бедра, он немного приподнял ее, потом огладил ее талию и грудь, чувствуя каждое тонкое, как у ребенка, ребрышко, тонкий муслин почти ничего не скрывал, но мешал полностью чувствовать ее.

— Мои фантазии, — хрипло произнес он, крепко прихватывая ткань платья и забираясь пальцами под вырез на спине, — начинаются здесь.

Он подхватил ткань и одним быстрым движением поднял платье до талии. Полосатый муслин упал, открыв тонкие прутья корсета и тонкую, почти прозрачную сорочку. В мгновение ока он расшнуровал корсет, сорочку же постигла участь платья, и теперь ему была открыта вся ее спина, плавные линии которой и гладкая кремовая кожа были достойны кисти великих мастеров. Он пробежал пальцами по этому шелковому пространству, замечая, как ее плоть трепещет под его касаниями.

— И мои фантазии продолжаются здесь, — сказал он, проникая рукой под платье. Раздвинув корсет, он взял в руки ее обнажившиеся груди. Когда мягкие как пух холмики легли в его ладонь, она до боли прикусила губу, чтобы не закричать от несказанного удовольствия. Он жадно ощупал их, трогая большим пальцем ее соски и уткнувшись носом в изгиб ее шеи.

О, какой вкусной она была! Одновременно соленая и сладкая, терпкая и изысканная.

— А теперь ты должна произнести мое имя.

— Грей…

Произнесенное имя прозвучало как стон, как хриплая мольба о пощаде. Пах Грея ответил бешеной пульсацией.

— Скажи, что ты хочешь меня.

— Я хочу тебя.

— Меня и никого другого.

— Только тебя, Грей, только тебя.

Его руки скользнули от ее груди к ее бедрам, он приподнял ее, готовясь вторгнуться в ее лоно.

— Скажи мне…

Он замолчал, пораженный идиотизмом того, что едва не произнес: «Скажи мне, что ты любишь меня». Глупее не придумаешь. Для нее это не любовь, это просто фантазия и похотливые грезы. Возможность удовлетворить ее девичьи желания и любопытство. Когда-то и ему было двадцать. Он знал, что стремление к удовольствиям нельзя смешивать с любовью. Он вообще никогда не размышлял о любви.

До сих пор.

Она качнулась назад, принимая его в себя. Она была сама сладость и жар. Она охватывала его так крепко, что в этот момент он готов был поверить, что она никогда его не отпустит.

Он вцепился в ее бедра, притягивая ее ближе к себе, пока они не слились воедино. Боже, он терял себя внутри ее, и было слишком поздно отстраняться. Он уже ничего не мог поделать. Только принимать удовольствие, которое она ему предлагала, и доставлять удовольствие ей, и стараться делать это так, чтобы, пока она была жива, не важно, как далеко она будет от него, она помнила об этом всегда.

Она стонала. Она рыдала. Она изгибалась и еще глубже втягивала его в себя. И, наконец, он почувствовал дрожь ее бедер и торопливые спазмы внутренних мышц и понял, что вершина блаженства уже близка. И он понесся к этой вершине вместе с ней, и их крики соединились, когда наслаждение поглотило их обоих.

А потом он просто держал ее в объятиях.

— Что ж, — наконец произнес он, отстраняясь от нее, — ты получила то, что хотела. — Горечь омрачила удовольствие, которое испытывало его тело. — Мы оба получили.

— Разве?

Она развернулась к нему лицом, и у него остановилось дыхание — так опасна была ее красота. Он подумал, что может умереть в этот момент. Она смахнула прядь волос с его лба, и у него все сжалось от нежности, с которой она к нему прикоснулась.

— Грей, если ты нашел мою книгу, то наверняка должен знать, что такое… свидание… это не все, чего я хочу. Я хочу гораздо большего. И я хочу разделить это с тобой.

Он закрыл глаза, и возник мысленный образ — они вдвоем сидят, расслабившись, под ивой. Он тряхнул головой, чтобы изгнать эту картину.

— Ты хочешь получить нечто, рожденное девичьим воображением. Ты мечтаешь о том, что никогда не сможет осуществиться.

Румянец сошел с ее щек, и она пристально посмотрела ему в глаза:

— Думаю, ты прав. Эта мечта никогда не осуществится, если ты не разделишь ее со мной.

— Это не…

— Оставим разговор о моих мечтах. — Она прикоснулась пальцем к его губам, потом провела по подбородку. — Чего же ты хочешь сам, действительно хочешь, Грей?

Он схватил ее за плечи:

— Я больше не хочу лжи. Никаких глупых историй и диких фантазий. Я хочу, чтобы ты рассказала мне все. Кто ты, откуда, куда ты направляешься. Абсолютно все.

Что-то смягчилось в этих чистых прекрасных глазах.

— Прости, что лгала тебе, прости за то, что причинила тебе боль. Но, пойми, я была в отчаянном положении. Я влюбилась в тебя, а ты все время отталкивал меня. Но это было ничто в сравнении с тем, что я испытываю сейчас.

Она поднесла свою руку к его лицу.

— Грей… Я…

— Я не хочу этого слышать. Мне нужна правда, а не извинения.

Она напряглась и отняла руку.

— В этом и есть фальшь. Моя правда не нужна никому. Нужна только красивая обертка, в которой она преподносится. Если бы тебе действительно нужна была правда, ты бы выслушал меня. Мои чувства к тебе — это такая же правда, как и мое имя и место моего рождения. Но ты не хочешь слышать о них. Ты постоянно убегаешь от меня.

Он проглотил комок в горле, не зная, что ответить.

— Теперь давай попробуем разобраться, кто же обвиняет меня в нечестности. Человек, который сказал мне, что для него я не стою больше шести фунтов и восьми шиллингов! Человек, который почти запер меня в моей каюте и велел благодарить судьбу за то, что не хочет меня. Ты даже не представляешь, какую боль причинила мне твоя ложь.

О Боже!

— Милая, если бы я только мог забрать свои слова обратно…

— Но ты не можешь. Тебе придется жить с ними теперь, как это приходится делать мне.

Отведя руки за спину, она поправила и зашнуровала корсет.

— Знаешь, что я думаю? — спросила она, подняв голову и прищурив глаза. — Не придавай значения словам. Ты был счастлив, что оказался у меня первым. Я думаю, ты был безумно рад, обнаружив, что я девственница. Думаю, в глубине души ты всегда был в этом убежден. Все испортилось тогда, когда ты нашел деньги. — Она ткнула его пальцем в грудь. — Я знаю точно, на что ты надеялся в тот день. Ты надеялся, что твоя чистая, невинная девственница явилась чтобы, раскинув ноги, искупить твои грехи своим мистическим целомудрием. Ты можешь сколько угодно удивляться, Грей, но я не совершенна. У меня достаточно собственных грехов, и я здесь не для того, чтобы спасать тебя от себя самого.

И вновь он не смог найти нужных слов. В пикировке она, безусловно, превосходила его. Застегивая пуговицы брюк, он смущенно вздохнул. Чертовски тяжело было спорить с правдой.

— Милая…

Придерживая одной рукой платье, она другой подхватила бадью.

— Да, у меня действительно есть мечты, Грей. Прекрасные мечты. И ты прав, порочные мечты. И у меня есть сердце. И ты запутался во всем этом, и ты можешь меня игнорировать или сбежать от меня, но ты не можешь просить меня отказаться от моих чувств. — Она остановилась и снова пристально посмотрела на него. Потом она поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку. Грея поразил этот поцелуй. — Когда ты будешь готов услышать всю правду, приди ко мне.

И еще долго после ее ухода он ощущал горячий поцелуй на своей щеке.

— Тут что-то не так, — произнес Грей, рассматривая фок-мачту, — похоже, фор-брам-стеньга вот-вот рухнет.

Матрос с «Кестрела» поднял фонарь и стал вглядываться в темноту.

— Что там? Я ничего не вижу. — Потом он повернулся и посмотрел на Грея: — По мне, так все в полном порядке.

— Видишь, ванты по правому борту провисли. Надо посмотреть, все ли в порядке с рангоутом. Дай свайку, я сам проверю.

Матрос не стал спорить. Пожав плечами, он протянул Грею железку.

— Да, капитан.

Грей начал подниматься наверх. Когда он добрался до брам-стеньги, то устроил себе небольшую передышку. Все было в порядке и с крепежом, и с вантами, впрочем, он еще на палубе знал это. Но что-то было не так в нем самом, и ему было необходимо остаться совершенно одному, чтобы разобраться в этом.

Прохладный ночной воздух овевал его, освежая разгоряченную кожу. Возникло ощущение, что он принимает ванну.

Ему не давал покоя вопрос, который она задала ему сегодня днем. Чего же он действительно хочет? Будучи эгоистичным распутником, он давно не задавался этим вопросом. Последние два года он работал до седьмого пота, вкладывал огромные суммы и силы в свое корабельное предприятие. Его цели были ясны. Он хотел, чтобы Джосс стал его партнером; он хотел, чтобы Бел совершила свой первый выход в лондонский свет; и он хотел обеспечить своей семье достаточно высокий социальный статус. Но чего он хотел для себя? Вот уже много лет — с тех пор как он был в возрасте Дейви — он не позволял себе мечтать о своем счастливом будущем. Счастье он считал уделом других мужчин — тех, кто живет честно, держит свои обещания, трудом наживает свое состояние. Мужчин, которые заслуживают этого. Грей лишь собирал удовольствия там, где легко находил их, а потом так же легко оставлял. Глупо было такому легкомысленному человеку, как он, мечтать о чем-то долгом и счастливом.

Но теперь она мечтала об этом для него. Для них. Наивная и мечтательная, она искренне верила, что они смогут жить счастливо. И никакие его гневные слова или мрачные признания не смогли заставить ее изменить свое мнение.

Замечательно. Наконец-то он встретил женщину, которую не может лишить иллюзий.

И здесь, на высоте, освещенный лишь звездами, Грей решился на эксперимент. Он закрыл глаза и осмелился предаться мечтам.

Он хотел с кем-то разделить свою жизнь. Разделить бремя забот и радость побед, разделить кров и постель. Заполучить счастье не авантюриста и капера, но простого земного человека. Словно глубокий источник этого желания существовал внутри его, а он долго, в течение многих лет, держал его накрепко закрытым, боясь утонуть в нем. А вот теперь струи этого источника бежали по его венам, даря ему жизненные силы.

Он хотел… он хотел слишком многого. Слишком простых удовольствий. Он хотел купить ей дюжину муслиновых платьев, хотел угощать ее сочными фруктами и зрелыми сырами, хотел видеть, как она врезается своими зубками в сочное, приготовленное на ароматных углях мясо, хотел лежать, положив голову ей на колени, и чувствовать ее пальцы в своих волосах, и слушать ее причудливые истории и мечты. Делиться своими мыслями, обходясь при этом без слов. Лежать с ней, быть в ней, чувствовать ее тело, жадно охватывающее его плоть. И ребенок… Боже, он хотел ребенка. Он пытается справиться с этим желанием вот уже больше года; с того момента как баюкал своего племянника. Это желание невозможно было побороть, этот эгоистичный импульс создать новую жизнь. И ребенок должен был любить его и восхищаться им, независимо от того, насколько он заслужил это. И ребенок должен был принять его любовь. Ребенок привязал бы его к ней навсегда.

Каким-то образом все его мысли возвращались к ней. Он хотел ее. После этого плавания он намеревался стать респектабельным джентльменом, но ему показалось, что он утратил этот шанс, лишив ее девственности. Тщетность этой борьбы выжгла черную дыру в его душе. Но возможно, это было именно то, что ему было нужно: взрыв в его окаменевшем сердце и эта возникшая после него пустота, которую могла заполнить только она одна. Возможно, в конце концов, что то, чего он хочет, и то, что разумно, — это одно и то же.

Остается только убедить ее. Ну, здесь на его стороне опыт. Кое-что о завоевании он знает.

Грей провел на мачте около часа, впитывая силу звезд и набираясь смелости от ветра. Когда наконец склянки пробили восемь, они обозначили больше, чем наступление нового часа.

Для него настала новая жизнь.

Глава 23

София вздрогнула и проснулась. Насколько позволял тусклый серебристый свет, сочившийся сквозь окно в каюте, она различила силуэт мужчины, стоявшего у изножья кровати. Он был высоким, таким высоким, что его тень тянулась по стене и проникала в трещины потолка, словно растекшиеся чернила. Это мог быть только Грей. Интересно, как давно он стоит здесь? Она приподнялась, опираясь на локоть:

— Чего ты хочешь, Грей?

— Я хочу тебя.

Волна жара обдала ее от макушки до пяток. Она лежала неподвижно, не зная, что говорить, как двигаться и даже как дышать. Негромкие всплески волн, бьющихся о борт корабля, шорох парусов, легкий посвист бриза в снастях — все это превратилось в оглушительный рев.

Он наклонился вперед и положил руки на ее ноги. Койка скрипнула под его весом. Откинувшись на подушку, София и сама тихонько ойкнула.

Удерживаясь на локтях, он накрыл ее своим телом. Его запах, горячий, мужской, окутал ее. Пола его рубашки, выбившаяся из брюк, щекотала живот и грудь Софии, ее соски мгновенно набухли и напряглись.

Рукой он взял ее за подбородок и почувствовал своей ладонью сильное биение ее пульса. Его лицо вплотную приблизилось к ее лицу, но она едва могла разглядеть его черты.

Он заполнил все пространство вокруг нее — его сила, его сердце, его слегка отдающее ромом дыхание. Она бессильна была что-либо сделать и могла лишь пристально вглядываться в темноте в его лицо широко раскрытыми глазами. Ее губы задрожали.

Он унял эту дрожь своими губами. И этот короткий нежный поцелуй расслабил все ее тело. Теперь она дрожала всеми своими членами.

Все еще держа ее подбородок в своих руках, он прервал поцелуй. Легкая тонкая полоска прохлады пронеслась между их губами, но ее прогнал его горячий нетерпеливый шепот: «Я хочу тебя».

На этот раз его рот обрушился на ее губы требовательно и сильно. Ее губы раскрылись, отвечая на его поцелуй, ее груди растеклись под весом мужского тела, а ее бедра жадно обхватили его бедра. Его возбужденное естество готово было прорвать брюки и ринуться туда, где она, горя нетерпением, уже ждала его, мягкая и влажная.

Потому что она тоже его хотела.

Ничто не могло сравниться с ощущением сильного и возбужденного тела мужчины на своем теле, расслабленном и готовом принять его. И она понимала, что это она пробуждает в нем такие чувства, заставляет испытывать отчаянное желание, и ничто — ни гордость, ни деньги, ни ложь — не может противостоять этому.

Он отстранился, неожиданно поднимаясь на колени. Его рубашка затрепетала над головой — белый парус, мелькнувший в лунном свете и отброшенный в тень. Он ослабил шнур на брюках. Когда он развязывал узел, его рука коснулась ее холмика, и София издала страстный вздох. Когда он закончил, она согнула колени и зацепила пальцами ног ослабленный пояс брюк. Он снова склонился над ней, и она ногами медленно стянула с него брюки, с наслаждением ощущая тугие мускулы и пушистые волоски. Он отбросил ногой брюки, и они уже вместе начали короткую борьбу с ее рубашкой, которая уже через секунду была сброшена на пол.

— Я хочу тебя. — Он уткнулся лицом в ее волосы, и они откинулись на подушки. — Боже, как я хочу тебя! Я хочу всю исцеловать тебя. — Он прижимался губами к ее уху, к ее шее, к маленькой выемке у основания горла. — Хочу прикасаться к тебе везде. — Его рука, загрубевшая от свежих мозолей, шарила по ее груди и бедрам, захватывая жадные горсти плоти.

Затем он отстранился. Она открыла глаза и увидела, что он пристально смотрит на нее, напряженно изучая в темноте. В темно-синих глазах мерцало отражение крошечных серебристых лун.

— Милая, — сказал он, и его голос задрожал. — Я хочу знать, что ты принадлежишь мне, и только мне. — Он начал медленно входить в нее. — Мне… Только мне… — Он продвинулся глубже. — Я хочу знать, что никакой другой мужчина никогда не получит этого.

Ей страстно хотелось обнять его, привлечь еще ближе, раствориться в нем. Шептать обещания ему на ухо и не выпускать из своих объятий, пока он не поймет, что она действительно принадлежит ему, а он принадлежит ей.

— Я хочу тебя. — Тяжелое дыхание прерывало его слова, и каждое слово он сопровождал толчком. — Я хочу… чтобы ты… была моей… Теперь… Всегда…

— Да. — Ногами она крепко обвила его бедра, обнимая его единственно возможным способом. — Всегда.

— Я хочу, чтобы ты наполнилась моим семенем. Чтобы ты зачала нашего ребенка.

Его темп ускорился, глаза были крепко закрыты.

— Грей, — прошептала она, ощущая прилив удовольствия, когда он поднял ее бедра, и с каждым глубоким толчком приближаясь к высшей точке экстаза. Ее губы жадно раскрылись, когда она почувствовала, как удовольствие скользит внутри ее тела, то поднимаясь к самому горлу, то замирая внизу, вокруг его настойчивой плоти.

— Я хочу тебя! — прорычал он, крепче сжимая ее пальцы. — Я хочу правды. — Он замер. Время остановилось, раскачиваясь на краю пропасти. — Я хочу правды, — повторил он, вновь входя в нее. Затем он остановился, войдя в нее полностью. Он отпустил ее руки и склонился над ней, уткнувшись лицом в ее шею. — И ничто этого не изменит, клянусь тебе. Ты можешь рассказать мне все. Я готов это выслушать.

Дрожащими руками она обхватила его голову.

— Я люблю тебя.

— Это не… — Он напрягся в ее руках и начал отстраняться. София выгнулась и притянула его к себе. — О Боже! — простонал он, вновь погружаясь в нее. — Ты же знаешь, что я не это имею в виду.

— Разве? — Она погрузила пальцы в его волосы и поцеловала его в мочку уха. — Грей, это правда. Я люблю тебя.

— Скажи мне это снова. Скажи мне правду.

— Я люблю тебя.

Еще быстрее. Безудержнее. Безысходнее. Они неслись к вершине.

— Скажи мне больше, — потребовал он, зубами царапая ее плечо.

— Ты тоже меня любишь, — произнесла она. Губами он нашел ее губы, и теперь в этом была вся правда — в этом поцелуе, в их соединении, в утонченном наслаждении, которое дрожью и трепетом пронзало их тела.

Они расслабленно рухнули вместе, влажные от пота и задыхающиеся. Но он лежал неподвижно лишь несколько мгновений, затем начал снова — он покрывал нежными поцелуями ее шею, своей огрубевшей рукой обхватывал ее грудь.

— Ты так прекрасна, — выдохнул он, уткнувшись ей в волосы.

Неожиданно к ее глазам подступили слезы, и Софии пришлось сдерживать их.

— Клянусь, я никогда не оставлю тебя, — шептал он. — Я говорил это раньше и повторяю теперь. Для меня не важно, что ты сделала в прошлом, потому что со мной твое будущее. И даже если я никогда не узнаю твоего имени, это не важно. Я дам тебе свое.

Он поднялся на одном локте и отвел волосы с ее лба. Его белозубая улыбка светилась в темноте.

— Для всех ты будешь миссис Грейсон, но для меня… для меня ты всегда будешь «милой». Как иначе я могу называть тебя?

София сглотнула комок в горле.

— Я думала, что ты не из тех, кто женится.

— Я и сам так думал. И это хорошо, иначе я бы сейчас находился в другом месте с какой-нибудь неподходящей женой и не был бы здесь с тобой. — Его рука скользнула вниз по ее животу. — Возможно, ты уже носишь нашего ребенка. Я хочу, чтобы у нас был ребенок. Я не представляю жизни без тебя.

В ее груди затрепетала надежда.

— Грей…

— Ш-ш-ш… — Он поднес палец к ее губам. — Ничего не говори, кроме «да».

Молчание было невыносимым, а темнота настолько густой, что, казалось, ее можно резать, как пирог.

Грей не отнимал пальца от ее губ, неожиданно ему стало страшно. Что, если он отпустит ее губы, а она не скажет «да»…

Сомнения стали закрадываться в его сердце, предвещая панику. Как он мог всего лишь за несколько коротких недель так влюбиться в эту женщину? Как у него вообще могли возникнуть такие сильные чувства? И как он осмелился думать, что заслуживает ее, заслуживает такого счастья?

Ее губы дрожали от его прикосновения, а может, это его палец дрожит на ее губах. У него было ощущение, будто тяжкий груз дрожит в неустойчивом равновесии, опираясь на его сердце. Один вздох, одно ее дыхание, и груз может упасть. И раздавить его.

Он медленно опустил вниз свой палец, освобождая ее губы. И мир замер. Грей чувствовал себя подсудимым, ожидающим приговора и абсурдно надеющимся на пожизненное заключение.

— Да, — прошептала она.

— Да? — Ему недостаточно было услышать это один раз. Полумесяц ее улыбки превратился в растущую луну. — Да.

Он схватил ее за плечи.

— Да, — вновь подсказал он ей. Ему недостаточно было услышать это и дважды.

Она прижалась к нему теснее, ее ноги сжимали его бедра, а руки обвивали его шею. Он все еще был в ней, и там она теснее обхватила его. Пульсирующее возбуждение вновь вздыбило его плоть.

Она вытянула шею и поцеловала его.

— Да, — шептала она вновь и вновь между поцелуями. — Да, Грей. Да. — Она откинула голову на подушку. — Я люблю тебя.

И возбуждение его возросло еще сильнее. Господи, он никогда не насытится этой женщиной! Своей женщиной. И — чудо из чудес — она тоже не может им насытиться.

— Милая. — Он опустил руку и огладил ее там, где соединялись их тела. — Клянусь, что позабочусь о тебе. Я сделаю тебя счастливой.

Он молил Бога о том, чтобы это было правдой.

— Мм… О да! — выдохнула она.

Один раз, два, дюжину раз, а Грей все не мог наслушаться, как она произносит это слово. Он любил ее неторопливо, но настойчиво и непреклонно, пока она не начала задыхаться и не произнесла слова «да», «Грей» и «Боже» так много раз, что они уже начали казаться священными клятвами.

А потом он смотрел, как она спит. Наступивший рассвет окрашивал ее наготу теплыми сверкающими лучами солнца.

Потребовался бы художник эпохи Возрождения, чтобы запечатлеть эту красоту.

Ее волосы разметались по подушке — миллион нитей тончайшего шелка. Когда она проснется, поклялся Грей, он расчешет их до блеска. Он восхищался гладким диском ее околососковых кружков, расслабленных во сне. Он тайком подул на них, и они сжались в упругую розетку. Его взгляд скользнул ниже, где ее пупок поднимался и опускался при каждом дыхании, словно крошечная пробочка, дрейфующая на ее слегка округлом животе. Неправильной формы родинка выступала на ее бедре, словно капля вина, брызнувшая на снег.

Он прикоснулся к родинке пальцем, и София пошевелилась.

— Не смотри на нее, — пробормотала София, сонно потирая глаза. — Я знаю, что она ужасна.

— Ужасна? — Несмотря на огорченное выражение ее лица, он не смог удержаться и рассмеялся: — Милая, в тебе нет ничего даже в малейшей степени ужасного.

— Мой учитель рисования с этим бы не согласился. Он почувствовал во рту горький привкус ревности.

— Знаешь, твоему французу-учителю лучше молить Бога о том, чтобы мы никогда с ним не встретились.

— Нет-нет, — торопливо произнесла она. — Не Жерве. Какой там Жерве! Моим учителем рисования был старый лысеющий педант по имени мистер Терклтуэйт.

Грей недоуменно застыл. А она продолжала:

— Никакого Жерве никогда не было. Понимаешь… ты знаешь, что я никогда не была в постели с мужчиной, но ты должен понять… что я никогда не допускала мужчину и в свое сердце. — Она поцеловала его в лоб, а затем в губы. — Я люблю только тебя.

Господи, какая же она смелая! Она так легко бросает эти слова, словно перышки. Разве может она представить, что они опускаются ему на грудь, словно пушечные ядра, взрываясь глубоко в сердце! Стараясь сохранить невозмутимость, он произнес нарочито небрежным тоном:

— А когда же вдруг твоему второму учителю рисования представился случай увидеть нашу родинку?

— Он и не видел. Но я нарисовала однажды нечто похожее на портрете Венеры. Я сказала, что, на мой взгляд, это придает изображению налет реальности. Как же он меня бранил! «Совершенная красота нежизненна, а реальность некрасива», — сказал он.

Грей покачал головой:

— Замечательно. Думаю, я презираю твоего реального учителя рисования не меньше, чем ненавижу воображаемого. Не думал, что такое возможно.

Она приподнялась, опершись на локти, озабоченность вдруг проступила на ее лице.

— Грей, как ты можешь хотеть жениться на мне? Ты ведь многого не знаешь, и некоторые из моих поступков действительно ужасны.

— Я знаю, что ты принадлежишь мне. — Желая успокоить ее, он переплел пальцы их рук. — Я сдержу каждое свое обещание, которое я дал тебе на борту «Афродиты». Ты со мной в безопасности, я никогда тебя не оставлю. Я пришел к тебе с благородными намерениями.

Я собираюсь жениться на тебе. Пусть я не знаю всей правды о тебе, не знаю твоей истории, но я знаю твое сердце.

— Лучше, чем кто-либо другой.

Легкая улыбка раскрыла её губы, и он поцеловал их. — А ты доверяешь мне? Ты можешь рассказать мне все. Ты веришь мне?

— Конечно. И я все расскажу тебе. — В ее глазах мелькнула неуверенность, и она закусила губу. — В свое время.

Ее нежелание ранило его, но Грей заставил себя притвориться терпеливым. Если он будет давить на нее, он может добиться ответов, но не завоюет ее доверия. А ему нужно было и то и другое.

— Что ж, ладно. В свое время.

Она начала играть прядью его волос.

— Мне так много всего надо рассказать тебе, даже не знаю, с чего начать.

— Ну что ж, начнем с самого главного. Ты свободна и можешь выйти за меня замуж?

Он задал этот вопрос спокойным тоном, но все же выдал себя, споткнувшись на последнем слове.

— Конечно. Когда я достигну совершеннолетия.

— А когда твой день рождения? Она улыбнулась:

— Первого февраля.

— Это будет день нашей свадьбы. — Он провел по контуру родинки на ее бедре. — Очень удобно для меня — твой день рождения и годовщина свадьбы будут в один день. Тогда я наверняка буду помнить обе эти даты.

Он поцеловал ее родинку, обведя ее контур языком. Она изогнулась и засмеялась:

— Когда я была ребенком, я пыталась стереть ее в ванне. Моя няня говорила мне, что Господь дает детям метки, чтобы они не потерялись. — Ее губы изогнулись в горько-сладкой улыбке. — И вот я здесь, в океане, на другом краю света. Разве это не ирония судьбы?

— Я думаю, это провидение. — Он крепче обнял ее за талию. — Ты здесь, и я нашел тебя. И я приложу все усилия, чтобы не потерять то, что принадлежит мне.

Глава 24

Косяк рыб несся рядом с «Кестрелом» — стайка серебряных стрелок, прорезающих пену волн. В прозрачной сине-зеленой воде София разглядела их довольно легко. Тропическое море казалось вдали голубым, как сапфир, но вблизи было прозрачным и зеленым, как изумруд. К ее изумлению, некоторые рыбы выпрыгивали из воды и проносились по воздуху на больших, подобных крыльям, плавниках, а затем вновь исчезали в волнах.

— Верный знак того, что мы уже недалеко от Тортолы. Грей указал на фор-трюм-стеньгу, где спокойно сидела белая чайка.

— Птица. Не могу поверить, что вот уже целый месяц я не видела птиц. — Она повернулась к Грею. — И еще… я не могу поверить, что мы познакомились с тобой лишь месяц назад. Это был самый длинный месяц в моей жизни. Или самый короткий?

Он поднял брови, нарочито хмурясь.

— Не могу решить, что из твоих слов можно принять за комплимент.

— Ни то ни другое, — поддразнила она, беря его за руку. — В качестве комплимента я могу сказать тебе, что это был лучший месяц в моей жизни. И он еще продолжается.

Более искренних слов она не произносила никогда в своей жизни.

— Ты очень изящно вывернулась. Моя гордость спасена, — сказал Грей.

Несмотря на внешнюю бесстрастность, в его глазах светилось настоящее чувство. Сегодня они были синими — сочные, лазурно-голубые, чистые, манящие и бесконечные, как море.

София мысленно рассмеялась. Как она могла не заметить очевидного? Все это время она гадала, какого цвета у него глаза. Они всегда меняли свой цвет: от зеленого до синего, от синего до серого. И теперь она знала почему. В них всегда отражалось море.

Несколько часов спустя София проснулась в одиночестве. Было уже темно. Сев на кровати, она нащупала ногами свои туфли и, завернувшись в легкое одеяло, прямо в сорочке направилась на палубу.

Огромное бездонное звездное небо приветствовало ее. Мириады огоньков танцевали, подмигивали, весело сверкали на небосводе. Словно шаловливые серафимы, порхающие у края небесной сферы, они высверливали в небе маленькие дырочки, позволяя погрязшим в грехах людям взглянуть на сияющую сквозь них небесную красоту.

Она увидела его на корме, он стоял к ней спиной, опираясь локтями на ограждение и осматривая что-то за кормой «Кестрела». Матрос-рулевой тактично сделал вид, что не заметил ее, когда София на цыпочках прошла мимо раскачивающегося пятна тусклого фонаря и вошла в тень, окутавшую Грея.

Она бесшумно подошла к нему, обняла и прильнула всем телом, щекой прижавшись к его спине. В первое мгновение Грей напрягся от неожиданности, но уже спустя мгновение расслабился. Он ласково сжал ее пальцы, а другой рукой, заведя ее за спину, обхватил Софию за талию.

— Ты должна спать, — пробормотал он. Его голос, звучавший из-за спины трубно и гулко, был восхитителен. Она скорее чувствовала, чем слышала его. Ощущала его всем телом.

— Мне недоставало тебя. — И поскольку ей хотелось вновь почувствовать его голос, она спросила: — А ты скучал по мне?

— Конечно.

Они помолчали. Когда он снова заговорил, по ее телу пробежала легкая приятная дрожь.

— Завтра мы подойдем к берегу. Утром, если ветер не изменится.

Теперь уже напряглась София. Он развернулся, чтобы посмотреть ей в лицо.

— Ничто завтра не изменится, ни в наших отношениях, ни в нас. — Он поднес ее руку к своим губам и поцеловал ее пальцы.

Потом он крепко прижал ее к своей груди.

— Я только сейчас кое-что понял. Она подняла на него глаза.

— Твоего маленького свертка больше нет, — прошептал он, проводя пальцами между ее грудей. — Ты не выбросила его за борт?

Она улыбнулась:

— Он под моим матрасом. Я не хочу, чтобы он оставался между нами. Но предположим, что я бы выбросила его за борт, что тогда? Надеюсь, что ты женишься на мне не из-за денег?

— Нет. — Он тихонько засмеялся. — Шестьсот фунтов — это, конечно, сумма… но нет. Недостаточная, чтобы соблазнить мужчину с моими средствами. Если бы речь шла о шести тысячах, тогда, возможно, у тебя были бы основания для беспокойства.

«А если речь идет о двадцати тысячах? Тогда бы мне стоило обеспокоиться?»

София положила голову ему на плечо. Она понимала, что он шутит, что ее деньги не имеют власти над его чувствами. Ради денег он мог бы жениться много лет назад, если бы хотел. Но она все еще сомневалась в том, стоит ли раскрывать размеры своего состояния, учитывая, как он рассердился в первый раз.

Она также не хотела рассказывать ему о Тоби. Как могла она поведать, что еще недавно была обручена с заботливым, терпеливым молодым человеком, которого так жестоко бросила? София опасалась, что Грей вновь начнет в ней сомневаться, и не представляла, как сможет это вынести. Лучше подождать, пока они не поженятся. Тогда уж он не сможет сомневаться в ее любви.

Она закрыла глаза и отбросила все мысли. Кроме мыслей о Грее. Его большой палец рисовал маленькие интимные кружки на ее спине, и по ее телу пробежала волна желания.

— Ты не хочешь спуститься вниз? — спросила она.

Желание побуждало его ухватиться за это приглашение, но он нашел в себе силы отказаться.

— Немного погодя. — Он взял ее пальцами за подбородок и приподнял ее лицо. — Прямо сейчас я хочу целовать свою возлюбленную под этими звездами.

Созвездия в странном хороводе кружились над ними, даря им свой свет и небесную красоту.

— Ты принадлежишь мне, — как в трансе, шептал он. — А этот мир принадлежит нам.

София закрыла глаза, и теперь звезды мерцали в ее воображении. Яркие созвездия желания — сверкающие, горящие, томящие неизвестностью, кружащиеся в самых темных уголках ее сознания. Восхитительно. Его язык, властный и быстрый, своими касаниями выбивал возбуждающе-чувственный и в то же время убаюкивающий ритм, так восхитительно совпадавший с ритмом ее растущего желания. Грудь болела от страсти, и она прижалась к нему всем телом. Она извивалась в его объятиях, пока вздыбившаяся, твердая и горячая часть его тела не вошла в нее.

Грей издал глубокий горловой стон. София наслаждалась этим диким звуком, осознав, какую власть имеет над ним. Но лишь мгновение она наслаждалась силой своей власти, а затем вновь покорилась ему, его опасному непредсказуемому желанию, которое она в нем разбудила.

— А теперь, — проговорил он, вцепившись в ее бедра, — теперь мы спустимся вниз.

Они проснулись от света зажженной свечи.

— Знаешь, о чем я думаю? Когда ты встретишься с моей сестрой, помоги мне убедить ее. Надеюсь, твое присутствие упростит мою задачу.

— Убедить ее в чем? — спросила София.

— Поехать с нами, конечно. Теперь, когда не стало ее матери и Мары… Я не могу позволить ей жить там одной.

— Мары?

— Жены Джосса. Она умерла при родах в прошлом году.

— Как ужасно! А ребенок выжил?

— Да. Мальчик, Джейкоб. Теперь за ним присматривает Бел.

Он помолчал.

— Жаль, что ты не была знакома с моим братом раньше, — продолжал Грей. — До смерти Мары он был другим. И наши отношения были другими. Более братскими.

— Горе меняет людей.

— Это я уже понял. А ты, должно быть, уже догадалась, что мать Джосса была любовницей моего отца. По крайней мере, одной из его любовниц. Она была рабыней.

— Понятно.

— С самого начала мой отец открыто признавал Джосса своим сыном. Это было после смерти моей матери и до того, как у отца появилось так много незаконнорожденных детей, что признать их всех стало невозможно. Мы росли как братья. Но так было только днем — мы играли, обедали вместе, вместе занимались. А ночью я оставался в доме, а Джосс отправлялся в жилище своей матери. — Он нахмурился. — Сейчас странно вспоминать, как я завидовал ему. Он имел все привилегии, которыми пользовался я, но на него не возлагали тех ожиданий, которые возлагали на меня. Мне казалось, что Джоссу повезло, что он живет припеваючи, и лишь гораздо позже я понял, что дело обстоит совсем иначе.

София погладила его по волосам.

— Думаю, — продолжил он, — не должно показаться странным, что в конце концов Джосс начал обижаться на меня. Когда отец начал поговаривать о том, что мне пора возвращаться в Англию, в университет, мне очень хотелось поменяться с Джоссом местами и остаться дома. А ему больше всего хотелось уехать. Мы все время ругались, и дело доходило даже до драк.

— Это обычное дело между братьями, — вставила София. — И мы с сестрой постоянно ссорились, когда были в таком возрасте.

— Думаю, ты права. Но в конечном итоге чужая драка воздвигла барьер между нами. Однажды вечером, возвращаясь домой из города, Джосс оказался на пути у пьяных мерзавцев. Они решили напомнить моему брату, что он рожден рабом, избили и заклеймили его.

Ее рука замерла в его волосах.

— Заклеймили?

— Раньше такое делали с рабами — ставили тавро владельца на спине раба. На Тортоле клеймить рабов вышло из обычая уже несколько поколений назад, но негодяи, напавшие на Джосса, решили возродить традицию.

Комок подкатил к его горлу, когда он вспомнил, как избитый Джосс долгие дни лежал в постели, не в силах подняться. Запах сгоревшей кожи сменился нездоровым запахом инфекции, потом сладковатой вонью настойки опия, которая перекрыла все остальные запахи. Но об этой части истории ему не хотелось говорить.

— О Боже! — только и смогла вымолвить София. Она вновь начала поглаживать его волосы.

— Я должен был уехать в Англию до его окончательного выздоровления. Я сидел у постели больного и обещал ему, что когда у меня будут мои собственные деньги, я вернусь за ним и Бел, мы разделим все и будем совершенно на равных.

— От этого ему стало легче? Грей усмехнулся:

— Он послал меня к черту. Он испытывал страшную боль, и его боль просто убивала меня. Я напился до чертиков, мне было плохо, но я опять напился. Я не знал, как убедить его, хотя постоянно напоминал Джоссу, что, несмотря ни на что, мы с ним братья.

София тихонько охнула. Она убрала руку с его волос и коснулась шрама на его груди:

— О, Грей, а кто сделал это с тобой? Он вздохнул:

— Я был так глуп и неумел. До спины я, естественно, дотянуться не мог. Я недостаточно разогрел клеймо, и, конечно, боялся, и руки тряслись, как пальмовый лист во время урагана. — Он провел по расплывчатому, неправильной формы пятну кончиками своих пальцев. — Господи, как же было больно! Болело всю дорогу до Англии. Ожог напоминал мне о том, что я не должен был уезжать. Я чувствовал себя виноватым, что оставил его, что рожден белым, что не отомстил за него, в итоге я начал считать себя виновным почти во всем, что уже случилось или могло случиться с Джоссом, поэтому я не поехал в Оксфорд, а остался на том корабле еще больше чем на год.

Когда же я наконец отправился в Англию, то стало только хуже. Я увидел жизнь, которой должна была жить семья моего отца. Высший свет, богатство, титулы, привилегии. Не какая-то почти библейская ссылка на землю рабства и мора. Я хотел — мне было необходимо — восстановить состояние, которое промотал наш отец. Я не имел ни малейшего представления, как искупить его нравственные прегрешения, и уж тем более как исправить собственные. Но я умел извлекать прибыль, этим-то я и стал заниматься. Я хотел дать брату и сестре благосостояние и уверенность, которых они лишились из-за отца.

Его рука у сердца сжалась в кулак.

— И каким же путем я к этому пошел? Я нарушил все данные мною обещания. Я забрал долю наследства моего брата, заложил дом его семьи и затащил Джосса с собой в море.

— Чтобы заняться каперством.

— Это было чертовски славное время. — Грей холодно улыбнулся. — Мы словно вновь стали мальчишками, только теперь у нас было настоящее оружие: пушки, цинизм, злость на весь мир. Франция, Англия и Америка могли рвать друг друга на кусочки, а мы втискивались между ними, чтобы собирать свою добычу. К концу войны мы стали планировать создание «Грейсон Бразерс шиппинг». Мы мечтали, что откроем филиалы в Англии, построим еще несколько кораблей, привезем Бел в Лондон, чтобы дать ей образование и вывести в свет. Мы должны были стать равноправными партнерами.

— И что же произошло?

— Любовь. Тогда это было совсем не ко времени. Джосс женился на Маре, она забеременела. Им не хотелось ехать, поэтому я отправился в Англию один и начал строить бизнес, искать инвесторов. Вернулся как раз когда родился Джейкоб, а Мара умерла. Неожиданно Джосс расхотел заниматься корабельным бизнесом. Он потребовал свою долю, чтобы купить землю именно на Тортоле, а потом проговорился. София нахмурилась:

— Проговорился?

— Идея принадлежала Бел — сахарный кооператив. Ее единственными друзьями были миссионеры. Квакеры и методисты. Они скупали плантации и делили их на маленькие фермы, чтобы освобожденные рабы могли иметь средства к существованию. И, по мнению Джосса, объединившись в кооператив и производя сахар, они могли бы даже получать прибыль.

— Звучит не так уж и плохо.

— Да, звучит как чертовски праведное намерение. Но на деле… это огромный риск. И фермерская жизнь — она трудная и бедная. Это меньше, чем они заслуживают. — Грей выругался. — И после всего, что мы пережили, после всех трудов и жертв закончить там же, где мы и начали? Я не мог Джоссу позволить этого. И я уехал.

— И забрал с собой деньги.

— В конечном итоге он меня поблагодарил. Смерть Мары сделала моего брата слишком осторожным, вот и все. Как только он пробудет в море достаточно долго, он придет в себя. — Грей сел на кровати. — И пусть моя сестра утверждает, что счастлива, одеваясь в лохмотья и изображая помощницу квакеров. Она отправится в Лондон, и у нее будет самый роскошный дебют, какой только видело высшее общество. Я не для того последние десять лет занимался этими дьявольскими делами, чтобы мои брат и сестра продолжали свое существование на этой забытой Богом земле, куда затащил нас наш отец. Черт возьми, я свою душу продал ради этого.

— Блестяще. — Она села и обхватила его за плечи. — Все правильно.

— Нет. Ничего правильного. Похоже, я в своей жизни не сделал ничего правильного.

— В этом мы с тобой схожи. — Она прижала губы к его уху. — Значит, мы очень подходим друг другу, не так ли? Такие люди, как мы с тобой… они не умеют следовать правилам. Мы можем лишь следовать зову сердца. Я тоже неправильно поступила по отношению к близким мне людям, наверное, это ужасно, но я об этом не жалею. Иначе мы с тобой не встретились бы. Он взял ее руку и поцеловал.

— Ты так молода, ты еще не знаешь, что такое настоящее сожаление. По-настоящему человек сожалеет не о том, что сделал, а о том, чего не сделал. — Он прислонился к ней, вдыхая утешающее тепло ее груди. — Я отвезу тебя в Италию, милая. И в Египет, и в Индию, если захочешь. Но тебе придется подождать до окончания сезона у Бел. Я отложил ей приданое, достаточное, чтобы компенсировать наше не очень высокое происхождение. Мы происходим из семьи нетитулованных дворян, но ее мать была второй женой моего отца, так что Бел рождена в браке. Моя тетушка согласилась помочь вывести ее в свет. И если того, что Бел — состоятельная племянница герцогини, недостаточно, чтобы привлечь к ней внимание достойного человека, то есть еще тот факт, что она вторая по красоте девушка в мире.

Выскользнув из ее объятий, Грей повернулся к Софии. Реакцией на его комплимент было озадаченное выражение лица Софии.

— Твоя тетушка герцогиня? — спросила она, наморщив лоб. — Которая из них?

— О нет, она не королевской крови. Камилла Мари Аугуста Глаетон Д'Ивер, ее светлость герцогиня Элдонбери. Понятно, что ты никогда не слышала о ней. — Он наклонился и поцеловал ее в шею. — Но теперь все-таки мне придется следовать правилам. Я отправлюсь в Лондон и буду играть в их маленькую игру, посещать их балы и званые вечера и самому их устраивать иногда. Одеваться по последней моде, не важно, будет ли мне это к лицу.

— А как же я?

— О, я буду немодно верен тебе. — Он провел кончиком пальца по ее переносице. — Не беспокойся, милая. Мы скажем всем, что ты дочь одного фермера из Вест-Индии. Думаю, тебе не составит особого труда сыграть эту роль.

Она не ответила на его улыбку.

— Но, Грей… а если я скажу тебе, что не хочу ехать в Лондон и играть в их маленькую игру?

— Тогда я постараюсь убедить тебя в обратном.

Улыбнувшись ей своей очаровательной дьявольской улыбкой, он наклонился, чтобы поцеловать ее.

Останавливающим жестом она прижала руку к его груди.

— А если я скажу тебе, что не могу?

— Конечно же, можешь. — Он крепко поцеловал ее в губы, отметая все возражения. — И ты сделаешь это ради меня. Я должен просить тебя об этом. А после того, как Бел будет пристроена, а Джосс примет партнерство, перед нами откроется весь мир. Но прежде мне надо позаботиться обо всем этом, или… — он погладил ее по груди, — или я зря все это затеял.

Она долго смотрела на него пристальным взглядом.

— Не зря, Грей. Ты делал это ради них. И что бы ни случилось, я уверена, они это оценят.

— Хотелось бы мне иметь такую же уверенность.

— Я могу поделиться с тобой. — Она коснулась рукой его щеки, ее глаза были влажными. — Я уверена, они знают, как сильно ты их любишь. — Она посмотрела на него многообещающе: — А теперь я покажу, как сильно я тебя люблю.

Глава 25

София наблюдала, как дневной свет наползает на ее возлюбленного, дюйм за дюймом крадя его у нее своими розовыми пальцами. Вытянув ноги, она сидела на капитанском стуле и смотрела на спящего Грея. Он лежал на постели, раскинувшись, простыни завернулись вокруг его тела, одной рукой он прикрывал глаза. В такой позе он проспал всю ночь, заснув после бурных любовных игр.

Когда его семя наполнило ее, она вознесла молчаливую молитву, чтобы оно укоренилось. Если она забеременеет, у нее не останется выбора. Она не сможет покинуть его, если будет носить его ребенка, и она знала, что Грей ее не оставит. Он вынужден будет пересмотреть свои планы относительно Лондона, и радость от ожидания рождения ребенка сможет смягчить его разочарование. Жизнь напишет другой эпилог их истории, но ведь и она может стать вполне счастливой.

Если она сможет зачать.

Она держала его внутри себя, пока не почувствовала, как его грудь слегка вздымается с легким похрапыванием. Тогда, предоставив ему честно заслуженный отдых, она тихонько поднялась, чтобы заняться своим туалетом. И именно в этот момент у нее начались месячные.

Спустя час, проведенный в бесшумных мучительных рыданиях, София свернулась калачиком на стуле и попыталась все обдумать.

Что же ей все-таки делать? С чего начать рассказывать Грею правду? Может быть, начать свою историю с рассказа о банковском клерке с красным лицом, очаровав которого она сняла со своего доверительного счета пятьсот фунтов? Она надеялась, что этот рассказ немного развеселит его.

Но тогда ей придется раскрыть происхождение еще одной сотни, а она была выиграна в карты, и как раз в доме герцогини Элдонбери. Следует ли ей рассказать Грею, что она училась в школе с его кузинами? И не однажды гостила в их особняке? К настоящему времени герцогиня наверняка слышала грязную, пусть даже и придуманную, историю ее тайного бегства с возлюбленным. Она, как и любая другая леди высшего общества, в соответствии со светскими приличиями вынуждена будет отказать Софии от дома.

София никак не может стать дочерью плантатора из Вест-Индии. Даже если бы она смогла примириться с мыслью о новом обмане — а она вовсе не была уверена, что смогла бы это сделать, даже ради Грея, — то по возвращении в Лондон, где ее многие знали, обман бы раскрылся и двери приличных домов все равно захлопнулись бы перед ней. Погубленную репутацию не восстановить, появившись в новом обличье, более того, она, как заразная болезнь, обрушится на любого, кто решит поддерживать с ней знакомство.

Она понимала, что должна рассказать Грею правду. Но как только она это сделает, ситуацией будет управлять только он. Возможно, он все-таки будет настаивать на их женитьбе, но тогда это снизит шансы его сестры на хорошую партию и уж никак не придаст респектабельности его семье, то есть будет разрушено все, ради чего он так упорно трудился и пожертвовал столь многим.

А возможно… он отпустит ее.

София закрыла лицо руками. Как может она рассказать ему, какой изменчивой, непорядочной и коварной она была, и в то же время требовать от него порядочности? Как может она заставить его сделать выбор между любовью к своей семье и его обещаниями, данными ей?

И как сможет она перенести, если он выберет семью?

Какая жестокая ирония! Если бы только у нее хватило смелости не сбегать, а предстать перед родителями и попросить, чтобы Тоби разорвал их помолвку. Конечно, это был бы скандал, но такие скандалы лишь развлекают общество, а их участники на какое-то время даже становятся популярны. И возможно, в следующем сезоне она снова смогла бы выйти в свет и встретить на каком-нибудь балу высокого широкоплечего джентльмена с плутоватой улыбкой и интригующим шрамом на подбородке.

Возможно, он пригласил бы ее на танец.

Солнечные лучи позолотили этот тонкий шрам и шрам побольше на его груди. Как она завидовала этим шрамам, этим нестираемым меткам, оставленным любовью! Один — любовью к брату, второй — любовью к сестре. У Софии возникло желание тоже оставить свою метку. Возможно, он никогда эту метку не увидит, никогда не узнает о ней, но в ее сердце он всегда будет принадлежать ей.

Тщательно порывшись в своем сундуке, она нашла чернильницу и небольшую кисточку. Когда она присела рядом с постелью, он пошевелился, но не проснулся. Он перевернулся на другой бок, спиной к ней.

К счастью, у Софии была легкая и твердая рука. А Грей был настолько измотан, что спал как убитый. Она работала быстро. И когда она отодвинулась назад, чтобы полюбоваться своим печально временным произведением, сверху раздался крик:

— Земля на горизонте!

— Вон там «Афродита», — сказал Грей. Он сидел, прижатый к ней, в шлюпке, а матросы гребли по направлению к Роуд-Тауну. Конечно же, Грей настоял, чтобы она и ее сундуки первыми были отправлены на берег. Он никак не мог позволить ей остаться.

Он кивком указал на корабль, стоявший на якоре в другой стороне гавани.

— Вероятно, они прибыли несколько дней назад и теперь с нетерпением ждут нашего прибытия. Не удивлюсь, если увижу, что Бел ждет на причале.

— Надеюсь, что ее там нет. — Слова сорвались с ее языка. Она осмелилась посмотреть на него и встретилась с его удивленным взглядом.

— Отчего же? — спросил он. — Я думал, что ты рада будешь с ней познакомиться.

— Так оно и есть, — солгала София. — Я просто еще не готова, я в таком наряде… Мне хочется, чтобы первое впечатление было более благоприятным.

Грей выглядел и в самом деле великолепно этим утром: на нем были хрустящая батистовая рубашка, серо-голубые брюки и ярко-синяя куртка, плотно облегавшая его широкие плечи. Он, должно быть, приберегал этот наряд именно для этого торжественного случая — для своего триумфального возвращения домой. Рядом с ним София чувствовала себя неряшливой и ничем не примечательной, на ней было платье в цветочек. У нее тоже был великолепный наряд, который она могла бы надеть. Но шелковое платье осталось лежать завернутым в ткань на дне ее сундука.

— Значит, я должен представить тебя как Джейн? — Он посмотрел на нее немного смущенно. — Я даже не могу думать о тебе как о Джейн. Это имя тебе совершенно не подходит.

София сжала кулачки. Он дает ей прекрасную возможность. И почему бы ею не воспользоваться?

— Но это действительно не мое имя.

Он сжал челюсти и перестал большим пальцем поглаживать ее ладонь.

— Это мое второе имя. Понимаешь, я… я… — У нее не хватило смелости. — Дома меня всегда называли этим именем.

Суровое выражение его лица сменилось усмешкой.

— И в этом мы с тобой схожи.

Он обнял ее за талию и притянул ближе.

Ругая себя за трусость, София прижалась к нему.

Одна только мысль о том, чтобы рассказать ему всю правду и увидеть, как он будет с трудом делать выбор между нею и своими мечтами… Она почувствовала, как ленты шляпки сжимают ей горло, перекрывая воздух. Ее охватило отчаяние.

Но это не Лондон. Тортола — совсем небольшой остров, малонаселенный, совершенно незнакомый ей и хорошо известный Грею. Из лодки был виден квартал Роуд-Тауна, поднимающийся из гавани словно амфитеатр, самые большие здания располагались ближе к воде. Люди бродили у доков, почти у всех кожа была разных оттенков коричневого или черного дерева. Как может женщина, светлокожая чужестранка, как София, надеяться затеряться здесь? И куда она пойдет, если он ее отпустит?

Уолтемы. Это была ее единственная ниточка. Возможно, они все еще здесь. Она может заявить о своем знакомстве с Люси. Или, еще лучше, она может выдать себя за Люси. У нее ведь есть с собой то первое письмо.

Его уверенный баритон ласкал ей ухо.

— Тебе не стоит так нервничать. Ты прекрасна. Я так горжусь тобой, что моя куртка может лопнуть.

— Здесь замечательно, — сказала она, желая переменить тему.

— Наверное, для вновь прибывшего. Для меня это мой дом.

София подумала, что такой вид никогда не смог бы оставить ее равнодушной, даже через много лет. Остров с роскошной растительностью, окаймленный белым песком, на фоне лазурного неба… Потребуется не одна попытка, чтобы точно передать на полотне эти яркие цвета.

— Да, вот она, — сказал Грей, когда они приблизились к доку. — Думаю, она подросла на пару дюймов с тех пор, как я видел ее в последний раз. — Он сложил руки рупором и закричал: — Бел!

Молодая женщина стояла на причале, прикрывая ладонью глаза от солнца. Услышав крик Грея, она радостно замахала руками.

У Бел была оливковая кожа и черные как смоль волосы, настолько черные, что отражали голубоватый блеск с неба.

Господи, мисс Грейсон настоящая красавица, подумала София, когда они причалили. Ее красота была экзотической, средневековой, оперной — красота, которая сияла изнутри. Такая красота вдохновляет мужчин слагать оды и вести войны, а женщин заставляет кусать губы от зависти.

Бел подбежала к причалившей шлюпке. Задыхаясь, она начала говорить, не дождавшись, пока Грей представит их.

— Слава Богу! — Она глотнула воздуха. — Слава Богу, ты прибыл! Они за тобой пришли. Они уже забрали Джосса. — Она взмахнула рукой, словно птица крылом. — Долли, ходят разговоры о казни.

«Господи, что она говорит…»

— О казни? — Грей помог Софии выйти из лодки, затем сам ступил на причал. Он взял сестру за плечи: — Бел, успокойся. Расскажи мне, что произошло.

Мисс Грейсон тяжело сглотнула.

— Когда Джосс привел «Афродиту» в порт, этот ужасный человек, другой капитан…

— Мэллори, — нетерпеливо подсказал Грей.

— Да, он. Он отправился в суд вице-адмиралтейства и обвинил тебя в том, что ты напал на него и силой захватил его корабль. Они посадили Джосса в тюрьму и теперь пришли за тобой. — Она посмотрела через плечо. Трое здоровяков быстрыми шагами направлялись к ним. — Они обвиняют вас обоих в пиратстве.

При этих словах сердце Софии упало. Причал закачался под ее ногами. Она стояла на твердой земле — на твердом дереве, по крайней мере, — но почему же у нее было ощущение, словно она все еще в море?

Грей, казалось, был совершенно не встревожен.

— Я этого ожидал. Мэллори — это лживая трюмная крыса, Бел. Я все это улажу за минуту, вот увидишь. — Он улыбнулся Софии. — А потом я тебя кое с кем познакомлю. Думаю, ты будешь рада.

София и мисс Грейсон едва успели обменяться любопытными взглядами, как мужчины подошли к ним.

— Рад тебя видеть, Дженкинс, — поприветствовал Грей первого мужчину и кивнул ему.

София определила его манеру держаться как свойственную представителю власти.

— С возвращением, Грей. Я тоже рад тебя видеть. Мужчина перевел взгляд на его спутниц, затем вновь посмотрел на Грея.

— Чем могу быть полезен? Моя сестра рассказала мне, что вышло недоразумение относительно «Кестрела».

— Похоже, что так, — ответил Дженкинс. — Боюсь, тебе придется пройти с нами. У нас приказ задержать тебя, пока судья тебя не допросит и не решит, предъявлять ли тебе обвинение.

— Никаких обвинений не будет, — сказал Грей со смешком. — Но я, конечно, приду, как только позабочусь о моих пассажирах и матросах.

Мужчина замялся.

— Придется сделать это прямо сейчас, Грей.

Он дал знак своим спутникам, они вышли вперед, держа в руках кандалы.

Грей сделал шаг назад.

— Но уж без этих железок можно обойтись. — Он переводил взгляд с одного солдата на другого. — Я патриот. Я более шестидесяти раз привозил трофеи в эту гавань и сдавал их Короне. Бартон это знает.

— Бартон скончался восемь месяцев назад. А новый судья — его зовут Фицхью — потребовал, чтобы тебя, как положено, доставили в наручниках. Любит устроить показуху. — Дженкинс виновато посмотрел на Грея: — Мы не будем застегивать наручники. Иди добровольно, Грей. Не будем устраивать отвратительный спектакль.

Грей раздраженно выругался, но не стал сопротивляться. Отступив назад, он вытянул руки. Дженкинс скомандовал двум молодым солдатам, и они надели Грею на запястья металлические кольца.

София тронула мисс Грейсон за плечо.

— С ним все будет хорошо, — прошептала она, скорее себе, чем Бел. — Он не сделал ничего плохого.

— Я знаю. — Бел с трудом сдерживала слезы. — Долли всегда найдет способ выпутаться из такой ситуации.

— Кто это — Долли?

— Мой брат.

София удивленно раскрыла глаза. Неужели есть еще и третий брат Грейсон с ушами с квадратными мочками?

— Вы, наверное, зовете его Греем, — продолжала Бел. — Так его все называют.

Грей был Долли? О Боже! Неудивительно, что его сестра была единственной девушкой на свете, кому разрешалось звать его по имени, данном при крещении.

Солдаты начали надевать кандалы ему на ноги, неловко пытаясь соединить разведенные кольца.

— Я думала, что его имя — Бенедикт, — пробормотала София.

— Так оно и есть. Но это имя и нашего отца, а брата всегда называли вторым именем — Адольфус, Долли. — Мисс Грейсон повернулась к ней. — Значит, вы хорошо знакомы с моим братом. Простите, что нарушила правила приличия, нас ведь даже не представили. — Она слегка поклонилась: — Я Изабель Грейсон. А вы, наверное, были пассажиркой на «Кестреле»?

— Нет, я отплыла из Англии на «Афродите». Разве Джосс не упоминал обо мне?

Мисс Грейсон покачала головой:

— У нас не было времени поговорить. Но если Долли говорит, что мне приятно будет с вами познакомиться, то я могу догадаться… — Неожиданно она схватила Софию за руку. — Вы, должно быть, одна из друзей мистера Уилсона? Миссионер из Индии? Я так рада, что вы приехали. У нас так много дел с сахарным кооперативом. И мы можем отвести вас к судье. Даже если он не поверит Долли, он не может не принять во внимание свидетельство миссионера.

Миссионера? В голове у Софии все смешалось. Большей нелепости нельзя и предположить… Ах, если бы это было правдой! Тогда она могла бы как-то помочь Грею. Но чтобы она, падшая женщина, лгунья, вошла в зал суда и стала выступать в его защиту? Это может причинить только вред.

О Боже! Без нее ему было бы лучше.

Наконец солдаты закончили процедуру. Увидев своего брата в кандалах, мисс Грейсон зарыдала.

— Ну ладно, Дженкинс, — пробормотал Грей. — На мне ваши кандалы. Я не сопротивляюсь. Но хоть минуту вы мне можете дать?

Взглядом мужчина дал команду солдатам, и они отступили на несколько шагов. Грей повернулся к сестре.

— Бел, — тихо произнес он, — у меня в кармане носовой платок. Возьми его. — Она повиновалась и вытерла глаза. Он улыбнулся ей: — Разве так встречают своего блудного брата? Я планировал вернуться уважаемым торговцем. — Он посмотрел на Софию. — И даже семейным человеком. А вместо этого стою перед тобой в цепях, словно пират. — Он засмеялся. — И, тем не менее, я рассчитываю на поцелуи.

Мисс Грейсон одарила его трепетной улыбкой, встала на цыпочки и поцеловала в щеку.

— Так-то лучше. И не беспокойся. Я прямо сейчас все улажу. — Он переводил взгляд с сестры на Софию и обратно. — А тем временем вы можете поближе познакомиться.

Он загрохотал своими цепями, закатил глаза, показывая всем своим видом, что только в присутствии дам он позволил солдатам заковать его в это железо.

Голова Софии снова закружилась, казалось, причал закачался под ее ногами. У нее было такое чувство, словно она вот-вот упадет или ей станет дурно. И кто же поддержит ее, если Грея, словно преступника, закованного в цепи, вот прямо сейчас уводят трое конвоиров? Она закрыла глаза. Если сейчас она сбежит, он не сможет ее поймать.

Она должна уйти.

Она знала, как обманывать. Знала, как убежать.

Был единственный способ, как она могла освободить Грея.

Она бросилась за ним вдогонку, когда он еще шел по причалу, обмениваясь шутками со своими конвоирами.

— Грей, — прошептала она, хватая его за скованное запястье.

— Не волнуйся, милая, — пробормотал он так тихо, что только она могла это услышать. — Я знаю этих людей. Они многие годы жировали за мой счет. Они меня не повесят. Я все улажу очень скоро.

— Я в этом не сомневаюсь. — Она сглотнула подступившую к горлу тошноту. — Но я… меня здесь не будет, когда это произойдет.

Он заслужил, чтобы услышать это от нее самой. И Тоби тоже этого заслуживал. Грей прав. Она сожалела не о том, что сделала, а о том, чего не сделала.

Он напрягся.

— Что ты имеешь в виду?

— Я должна уехать.

Он смотрел на нее широко раскрытыми глазами и не мог поверить ее словам.

— У меня начались месячные, — прошептала она. — Ребенка не будет.

— Ты же знаешь, что это не причина…

— Нет, это не причина. Я уезжаю не поэтому. Выражение его лица стало более жестким, почти гневным.

— О чем ты говоришь, черт побери?

«Будь сильной, — сказала она себе. — Если решила, то держись. Не вселяй ложные надежды».

— Я просто должна уехать. Грей, пожалуйста, не осложняй это. Ты не понимаешь.

— Ты чертовски права, я не понимаю. И я не собираюсь ничего облегчать. Значит, ты мне лгала, когда говорила, что согласна выйти за меня? Когда говорила мне… — он заговорил еще тише, — когда говорила… что любишь меня?

— Не имеет значения, люблю ли я тебя.

Он крепко выругался.

— Для меня имеет.

Она проговорила почти шепотом:

— Грей, мы не можем быть вместе. Мы просто не можем.

Она отвернулась, опустив глаза. Он рванулся к ней, но цепи ему помешали.

— Посмотри на меня, черт возьми! — прорычал он. Она подняла на него глаза.

— Грей, я…

— Если ты покинешь меня, я последую за тобой. И я найду тебя. У меня самый быстрый корабль на море и безграничная решимость. Я не теряю того, что принадлежит мне. — Его взгляд обжигал Софию. — Я найду тебя.

Она покачала головой.

— Прошу тебя, — прошептала она. — Не пытайся. Ты меня не найдешь. Ты даже не знаешь моего имени.

Он поморщился. Боже, какой она нанесла удар! Солдаты взяли его под руки. Грей попытался вырваться.

— Я не закончил, черт возьми!

— Извини, Грей, — сказал Дженкинс. — Нам пора. Твоя сестра сможет навестить тебя в тюрьме. — Он осторожно посмотрел на Софию. — А вот насчет твоей возлюбленной… не знаю.

— Я не буду его навещать, — сказала София. — И я не возлюбленная.

На этот раз он так поморщился, словно она полила соленой водой его открытую рану.

Слезы жгли ей глаза. Она прошептала:

— Иди с ними. Не позволяй им тащить тебя за цепи. Ты же не хочешь, чтобы Бел это видела.

— Слушай, что говорит леди, Грей.

Мужчины оттащили его на шаг назад. Он заколебался, все еще глядя в ее глаза с холодной яростью.

— Мы не закончили. Я найду тебя.

Затем он повернулся и позволил им увести его. «О, Грей, мы закончили еще до того, как начали!» К ней подошла мисс Грейсон, утирая слезы платком брата. Они вместе смотрели, как он спускается с причала. Толпа перед ними расступилась, когда солдаты повели его по узкой улице, и он исчез из виду. Вот и все. Она никогда больше не будет обнимать его. Казалось, боль от этой мысли сейчас разорвет ее сердце.

— Вы пойдете со мной, мисс?… — спросила мисс Грейсон. — Извините, я так и не узнала вашего имени.

София повернулась к Бел. Горький, истеричный смех готов был вырваться наружу, но она сдержалась, хотя и с огромным трудом. Хатауэй. Тернер. Уолтем… Она может выдать себя за кого угодно, взять себе любое имя.

Любое, кроме того, которое действительно хотела — миссис София Грейсон.

Глава 26

— Джосс, что, черт побери, происходит?

Грей, волоча ноги, вошел в сырую тюремную камеру. Стражники сняли с него кандалы и ушли, закрыв за собой дверь на крепкий засов.

Его брат поднялся, чтобы поздороваться.

— Очевидно, мы пираты.

— По словам Мэллори, как я понимаю.

— Да. — Джосс снова опустился и прислонился к стене. — Эта свинья отправилась к офицерам, как только мы вошли в порт. Мне следовало держать его в карцере до твоего прибытия.

— Так почему же ты этого не сделал? Джосс пожал плечами:

— Он беспрестанно кричал и плевался. Меня это жутко раздражало. К тому же я не думал, что они воспримут его всерьез. Твоя репутация здесь стоит золота, в буквальном смысле.

— Стоила. Теперь уже нет, как я понимаю.

— Как только судья выслушает тебя, нас отпустят.

— Пусть только попробует не отпустить.

И лучше ему сделать это поскорее. Она задумала оставить его? Ей некуда идти на этом острове и некуда плыть с этого острова. Куда бы она ни направилась, он последует за ней. Несколько часов или даже дней задержки, и он выследит ее. А когда он это сделает, на этот раз он потребует ответов на некоторые свои вопросы.

Грей просунул руку за решетку двери.

— Что Мэллори сказал ему? Ты знаешь?

— Что мы напали на «Кестрел» без малейшего повода, уничтожили их груз. — Джосс поднял брови. — Разрушили их мачту нашими пушками.

— Мерзавец. — Грей ударил кулаком по решетке. — Почему я не позволил ему затонуть вместе с его жалким кораблем?

— Думаю, ты слишком увлекся, играя роль героя. Тебе чересчур нравится производить впечатление на дам. Кстати, как поживает милая мисс Тернер?

Грей выпустил воздух из груди.

— Я не хочу говорить об этом.

— Боже, что ты натворил?

— Я сделал ей предложение.

Джосс присвистнул:

— И?…

Грей обеими руками схватился за решетку и рванул ее:

— Я не хочу говорить об этом.

Он и думать об этом не хотел, но это у него никак не получалось. Что ее так испугало? Несмотря на то, что держалась она очень решительно, Грей был уверен, что заметил страх в ее глазах. Неужели то, что она увидела его в цепях, заставило ее бежать? Возможно, у нее были собственные причины бояться ареста?

— Ее зовут не Джейн Тернер, — с горечью произнес Грей. — Она даже не гувернантка. Она хитрая маленькая воровка с шестью сотнями фунтов, запрятанными под корсет.

— Ты сказал, что не хочешь говорить об этом.

Грей посмотрел на брата и только тогда заметил, как осунулось его лицо, а под левым глазом темнел фиолетовый синяк.

— Да, давай поговорим о другом. Сколько ты уже здесь?

— Два дня.

— Это стражники тебя так?

Джосс пожал плечами. Грей витиевато выругался.

— Который из них? Клянусь, он за это заплатит.

— Успокойся, Грей. Все не так ужасно. У меня бывало и похуже. Ты доставлял мне и более серьезные неприятности. Как еще могут обращаться с человеком, которого считают пиратом?

— Обвинение в пиратстве… — Грей хрустнул суставами пальцев. — Какая ирония!

Именно из этого плавания он решил вернуться респектабельным человеком, и что из этого вышло? На острове, который он считал своим домом, его бросили в тюрьму, а женщина, которую он готов был назвать своей женой, вдруг без объяснений бросила его. Никакое благое дело не остается безнаказанным.

Несколько часов спустя охранник ленивой походкой прошел по коридору.

— К вам посетительница, джентльмены. Хорошенькая мисс.

Необъяснимая волна надежды поднялась в груди Грея. «Она вернулась, — шептал ему внутренний голос. — Она не покинет тебя».

По каменному полу легко застучали тонкие каблучки, и из темноты появилась фигура Бел.

— Джосс. Долли.

Она вцепилась в прутья решетки, а братья присоединились к ней с другой стороны.

— Как мой сын? Как Джейкоб? — спросил Джосс напряженным от волнения голосом.

— С ним все хорошо, Джосс. Он немного подрос за то время, пока ты его не видел, и стал в два раза проказливее. Настоящий Грейсон. Он спрашивает, где его папа.

Она засопела носом, чтобы не заплакать.

— Я говорила с моим другом, мистером Уилсоном, — продолжала Бел. — Ты ведь помнишь его, Джосс. Он был адвокатом в Лондоне, до того как посвятил свою жизнь благотворительности. — Она мельком взглянула на охранника и продолжила чуть тише: — Он навел кое-какие справки. Он говорит… Он говорит, что положение у вас неважное.

— Что это значит? — спросил Джосс. — Но ведь судья не может выдвинуть обвинения, пока не заслушает показания Грея?

— В этом-то все и дело, — сказала Бел. — Слово Мэллори против слова Грея.

— И моего, — сказал Джосс. — И каждого матроса с «Афродиты» и «Кестрела».

— Не каждого. Есть один офицер, который прибыл только сегодня, и он принял сторону Мэллори.

— Брэкетт, — со стоном произнес Грей. — Вот мерзавец!

— А что касается некоторых других матросов, мистер Уилсон говорит, что их показаниями можно легко пренебречь, поскольку им самим могут быть предъявлены обвинения.

— Какие обвинения могут быть им предъявлены? — спросил Джосс.

— Пиратство — экипажу «Афродиты» и мятеж — матросам с «Кестрела».

Грей выругался. Да, и в самом деле ситуация выглядела неважно.

— Тогда мы подкупим судью. У каждого человека есть своя цена.

— Мы не можем. — Бел покачала головой.

— Бел, сейчас не время быть разборчивыми в средствах. Речь идет о виселице.

— Я хочу сказать, что из этого ничего не выйдет, — продолжила она. — Мистер Уилсон кое-что знает об этом мистере Фицхью. Он амбициозный, говорит мистер Уилсон, хочет сделать себе имя и получить должность повыше. Вот почему он выдвигает обвинение, построенное на таких шатких доказательствах. Он хочет сделать дело Грея показательным.

Джосс повернулся к Грею:

— С чего вдруг у него такое желание?

Грей стиснул челюсти. Он точно знал почему.

— После войны не все каперы перестали захватывать суда. Некоторые из них продолжали грабежи, даже когда их лицензии были изъяты. Теперь это пираты, не имеющие никакого отношения к Короне. Это проблема для честных торговцев. Вроде меня, — добавил он с иронией.

В глазах брата зажглось понимание.

— И лучший способ не дать каперам превратиться в пиратов…

— …это захватить самого удачливого из них. И повесить его. — Грей развернулся и отошел от двери. — Этот Фицхью собирается сделать карьеру за счет моей головы. Черт его побери!

— Долли, пожалуйста, не ругайся. — Голос Бел дрожал. — Необходимо, чтобы Господь был на нашей стороне.

— Похоже, больше нам рассчитывать не на кого, — добавил Джосс.

— Завтра состоится что-то вроде слушания, — сказала Бел. — Судья заслушает показания свидетелей и решит, достаточно ли оснований для обвинения вас в пиратстве.

— Обвинить нас в пиратстве? — переспросил Джосс.

— Да, — сказал Грей. — Но чтобы предъявить нам обвинения, он должен вызвать представителей губернатора из Антигуа. А это дело серьезное. Поэтому судья, чтобы не нажить неприятностей, должен быть уверен в исходе дела.

— Понятно, — сказал Джосс. — Надо полагать, что от результатов завтрашнего слушания зависит очень многое.

— От завтрашнего дня зависит все.

Если завтра его не выпустят на свободу, она будет уже слишком далеко. Он может действительно потерять ее. Проклятие!

Бел протянула руку через решетку. Грей накрыл ее тонкие прохладные пальцы своей широкой ладонью, и они тут же уютно переплелись с его пальцами.

— Мистер Уилсон попытается заступиться за вас, — сказала она. — А все мы будем молиться.

Грей сжал ее пальцы:

— Молись за нас, Бел. — Если молиться будет Бел, Господь и в самом деле может прислушаться. — А как там мисс Тернер? — Вопрос вылетел, прежде чем Грей успел остановить его.

— Кто? — На ее лице промелькнуло странное выражение. — Я не знаю никакой мисс Тернер.

— Леди, которая была со мной на причале. Что случилось с ней?

Бел нахмурилась.

— Я не знаю, — прошептала она, опустив глаза. — Она сказала, что ее будут встречать, а потом мистер Уилсон нашел меня, и…

— И она ушла. — Грей прижался лбом к решетке. О Боже! Она действительно ушла. До этого момента он не верил, что это произойдет. Должно быть, он что-то сделал неправильно. Возможно, ему следовало настоять, чтобы она открыла свои секреты. Возможно, ему следовало утаить часть своих. Или, может быть… Господи, может быть, все это время она просто дурачила его.

— Не могу поверить, что я сумела солгать ему, — сказала мисс Грейсон, открывая зеленые ставни, чтобы впустить соленый ветерок. — Никогда в жизни я не лгала своему брату.

Сжавшись, София сидела на краешке кровати. Мало того что она сама лгала ему, так теперь еще сбила с пути истинного сестру Грея.

— Прости, что пришлось попросить тебя об этом, — сказала София. — Но это ради его же блага. Если сегодня судья узнает мое имя, то завтра он может не поверить моему рассказу.

— Но как же судья может не поверить очевидному? Действительно, как? Обманов Софии было так много, что она уже и не знала, как из них выпутаться. Но когда мисс Грейсон приняла Софию за миссионерку, она подсказала ей, как помочь Грею, а заодно и обеспечила возможность скрыться. Еще один день в маске, еще один день обмана, и все закончится.

Мисс Грейсон присела рядом с ней.

— Я надеюсь, что все это во имя благородной цели. Но когда я сказала Грею, что ты ушла, он…

— Думаю, он пришел в ярость.

— Нет, — удивленно ответила мисс Грейсон. — Он вовсе не рассердился, думаю, он был… разочарован. Его лицо было очень печальным. Несмотря на то, что он очень возражал против этой идеи с кооперативом, должно быть, сейчас он согласится на это. — Она с сияющим видом посмотрела на Софию: — Очевидно, это ваше благотворное влияние, мисс Тернер.

София сочла за лучшее переменить тему.

— Надеюсь, что это не ваша спальня? Я не хотела бы создавать неудобства, вы и так слишком добры ко мне.

Грей не преувеличил, когда описывал доброту своей сестры. Действительно, Бел показалась Софии почти святой. Пока Бел ходила навещать брата в тюрьме, Софии предложили настоящие чудеса: ванну со свежей, ароматной теплой водой, пиршество из тропических фруктов, свежевыпеченного хлеба и несоленого мяса, отглаженное платье и мягкую чистую постель в этой хорошо проветренной спальне. Если бы только Грей был рядом, София могла бы подумать, что оказалась в раю.

— Нет, это не моя спальня, — ответила Бел. — Раньше это была спальня моей матери, но ею не пользовались вот уже несколько лет.

— Значит, ваша мать умерла так давно?

Из рассказа Грея София поняла, что мать Бел скончалась не так давно.

— Она умерла чуть больше года назад. Но мы устроили ее в другой комнате несколькими годами ранее, когда она впервые заболела. — Бел открыла дверь между окнами и поманила Софию. — Взгляните.

София вышла через эту дверь и оказалась в отделанной камнем галерее, обрамленной греческой колоннадой. За домом, внизу, простиралась роскошная зеленая долина, чуть дальше виднелись холмы с возделанными у подножий полями. Вдали две высоких скалы поддерживали небосвод двумя голубыми клиньями.

— Как красиво! — выдохнула София. — Отсюда видна вся дорога в гавань.

— Да, вид прекрасный. Доставлять нужные для хозяйства вещи на вершину горы не слишком удобно, но с этим стоит примириться ради такого великолепия.

— Почему вы переселили вашу матушку в другую комнату? — спросила она. — Мне кажется, такая красота может излечить любое недомогание.

— Наверное, некоторые может. Но в случае с моей матушкой риск был слишком велик. — Она улыбнулась грустной улыбкой. — Она перенесла воспаление мозга, когда я была еще маленькой девочкой. Она поправилась телом, но разумом уже не стала прежней. Всю оставшуюся жизнь она была склонна к приступам… непредсказуемости. Ради ее безопасности мы переселили ее в комнату, расположенную внизу.

София нагнулась и посмотрела вниз за ограждение на валуны из известняка. Дорога вниз была длинной. Представить только — Бел росла в постоянном страхе, ведь ее мать в любой момент могла броситься с этой галереи!

— Земля, которую вы видите внизу, раньше была плантацией моего отца. Теперь семейству принадлежит только этот дом.

— Вы очень сердились, когда Грей продал эту землю?

Бел повернулась к ней:

— Но откуда вам известно об этом? — Она широко раскрыла глаза, догадавшись. — Ага, я понимаю. Мои братья все еще воюют? — Она покачала головой: — Он правильно сделал, что продал плантацию. Джосс сделал бы то же самое. Так же как и я, если бы женщинам дали право заниматься подобными делами.

Внизу сумерки окрасили долину пурпурными тенями. София накинула на плечи шаль, которую дала ей Бел.

— Но я не понимаю. Если Грей и Джосс пришли к согласию тогда, почему они продолжают ссориться по поводу сахарного кооператива?

— Почему мужчины вообще ссорятся? — Пожав плечами, Бел продолжала: — Я уже сожалею о том, что предложила использовать деньги, заработанные каперством. Оказалось, мои братья совершенно по-разному относятся к этому. И ни один не хочет уступить. Так что теперь этот вопрос остается постоянным источником раздражения. Но теперь это дело, кажется, может быть решено благодаря миссионерски настроенным христианам, таким, как вы и мистер Уилсон.

София закусила губу. А если откроется, что она не миссионерка?

Бел спросила:

— Вы уверены, что нам не стоит сообщать мистеру Уилсону о вашем прибытии?

— Нет, — выпалила София. — Нет, раз он собирается консультировать ваших братьев. Понимаете, я должна казаться совершенно беспристрастной.

Не хватало еще, чтобы этот мистер Уилсон опроверг ее историю или, хуже того, стал соучастником ее обмана. Бел уставилась на свои руки, Лежащие на перилах.

— Он хочет жениться на мне. Я имею в виду мистера Уилсона.

София, словно оказавшись на секунду в теле Грея, почувствовала укол разочарования.

— Конечно, он хочет, — сказала она, заставив себя произнести эти слова легким шутливым тоном, удивляясь, как эта молодая женщина может не осознавать свою красоту и власть над мужчинами.

— Возможно, мужчины желают меня, но желание не может стать основой для брака. — Бел застенчиво прижала руки к подбородку.

Ага. Значит, все-таки она осознает. София спросила:

— А вы хотите выйти за мистера Уилсона?

— Я не знаю. Он добрый, порядочный человек, и мы оба посвятили себя благотворительности. Мы хорошо ужились бы вместе, но я не испытываю к нему любви, если вы об этом. Но я и не хотела бы выйти замуж по любви.

София коснулась руки девушки.

— Вы заслуживаете быть любимой. И именно это хочет дать вам Грей. Вам не стоит выходить замуж за первого мужчину, который предложит вам руку, общие интересы и кров. Ваш брат с радостью обеспечит все ваши потребности. Он так отчаянно желает сделать вас счастливой.

Бел вздохнула:

— Он хочет увезти меня в Лондон, одеть в шелка и драгоценности и выставить напоказ перед высшим светом — перед теми людьми, которые извлекают выгоду из каждого мгновения человеческих страданий на этом острове. Разве это может сделать меня счастливой?

София молчала некоторое время, глядя, как тучи окрашиваются вибрирующими оттенками розового и оранжевого в мерцании заходящего солнца.

— Я сочувствую вам. Больше, чем вы думаете.

Конечно, она бежала из Англии по той же самой причине, по какой Бел не хотела покидать свой дом. Они обе не хотели, чтобы их выставляли напоказ, вынуждали выходить замуж по указанию своих попечителей. Но теперь София понимала, что планы Грея не имеют ничего общего с заискиванием перед высшим светом, в их основе лежит его глубокая любовь к сестре и желание обеспечить ей самую лучшую жизнь, какую он только может. Не того ли хотели и ее родители?

— Мисс Грейсон, пожалуйста, пообещайте мне кое-что. Пообещайте мне, что послезавтра вы сядете с Греем и расскажете ему… — София умолкла. Она собиралась сказать: «расскажете ему откровенно то, что вы поведали мне, о своих надеждах и мечтах. А потом выслушайте его, позвольте ему объяснить, как он видит ваше будущее и будущее семьи».

Но на самом деле Грею было важно услышать только одно — те самые слова, которые могли бы все изменить для нее.

— Скажите ему, что вы его любите, — сказала София. — Ему необходимо это услышать.

— Конечно, скажу.

— Вы должны пообещать мне.

Бел улыбнулась:

— Обещаю.

— Хорошо.

София с чувством пожала Бел руку. Пришло облегчение, так незаметно, как вечер переходит в ночь. С таким обещанием она чувствовала уверенность, что завтра все исправится. Потому что Грей будет знать, что у него есть безграничная и бескорыстная любовь сестры.

А теперь София должна исполнить свою роль: она должна сделать так, чтобы он дожил до того момента, когда сестра скажет ему это.

Когда занялся рассвет, Грей знал, что он мертвец. Так или иначе.

Всю ночь он мерил шагами тюремную камеру, его мысли в унисон с его шагами метались по кругу. Она уехала, он это знает. Он чувствует это. Все еще в его власти выследить ее, с его кораблями, людьми и золотом, имеющимися в его распоряжении. Но у мертвецов нет таких средств.

Что он собирается предпринять? Он может оспорить свое дело, организовать защиту. Нравственно и юридически правда на его стороне. Но если Фицхью действительно настроен сделать этот процесс показательным, факты не имеют особого значения. Его участь уже решена и скреплена печатью. Но судьба Грея — это еще и судьба Бел, Джосса, Джейкоба. Разве может он поставить на карту будущее всей своей семьи, пытаясь вырваться на свободу ради призрачной надежды отыскать ее?

Нагнувшись, он растолкал спящего брата:

— Джосс. Джосс.

Джосс пошевелился и потер глаза.

— Что случилось, Грей?

— Я хочу, чтобы ты меня выслушал. Я об этом думал всю ночь. Когда мы будем сегодня на этом слушании, позволь мне говорить за нас обоих.

— У меня когда-нибудь был выбор? — Джосс потянулся. — Не думаю, что у нас с тобой сегодня будет возможность произносить речи. Не очень рассчитывай, что тебе удастся обаять эту свору и выпутаться из этого дела.

— Я не собираюсь никого заговаривать и выпутываться. Я пытаюсь спасти твою шкуру. Это не пустые слова, Джосс. Существуют документы, они были составлены еще в Англии. Бизнес, корабли — в случае моей смерти по завещанию это все переходит к тебе. Есть также доверительная на собственность, она для Бел и Джейкоба. — Грей прислонился головой к каменной стене и потер виски. — Я составил эти бумаги одновременно с документами о партнерстве. Надеялся, что ты подпишешь их в этом году.

— Теперь я уже окончательно проснулся. — Джосс поднял брови. — О чем ты толкуешь? Не разыгрывай передо мной страдальца и мученика.

— Я не могу рисковать нашими жизнями, Джосс. Разве ты не понимаешь? С чем останутся Бел и Джейкоб? — Грей поднялся и начал в волнении ходить по камере. — Ради них один из нас должен выйти отсюда жи вым. Я решил признать себя виновным в обмен на твою свободу и свободу экипажа. Я скажу, что ты возражал, но я силой заставил тебя захватить корабль. К тому же ты не поднимался на борт «Кестрела», Джосс. У них нет против тебя улик. Так что молчи и подыграй мне.

— Ты хочешь сказать: «Сделай вид, что ты тупой неграмотный темнокожий, не способный самостоятельно мыслить». — Он подтянул колени к груди и положил на них руки. — Ты это хочешь сказать, Грей?

— Нет. — Грей перестал расхаживать по камере. — Да. Именно это я и хочу сказать.

Мгновение Джосс смотрел в пол. Затем он медленно покачал головой:

— Нет.

— Что значит «нет»? Ты не можешь говорить «нет».

— Уверяю тебя, могу. И, как видишь, я только что это сделал. — Джосс встал и отряхнул брюки. — Могу еще раз продемонстрировать эту возможность. Нет.

— Предпочитаешь быть повешенным? Джосс, у тебя есть ребенок, которому ты нужен. Сестра, которой ты нужен. Черт побери, я твой брат, и ты мне тоже нужен. Ты обязан позаботиться о них ради меня.

Грей в два шага пересек камеру и встал перед братом.

— Проклятие! Никогда не думал, что ты можешь быть таким эгоистичным, Джосс, чтобы пожертвовать безопасностью собственного сына из-за своей гордости.

— Ты просишь меня пожертвовать не только гордостью, но и тем, что называется чувством собственного достоинства, моей человечностью, в конце концов. Я бы скорее предпочел, чтобы Джейкоб остался сиротой после смерти пирата-отца, чем считался сыном раба.

— Ты никогда не был рабом.

— Ты понимаешь, что я имею в виду. Я хочу, чтобы мой сын сам выбрал дорогу в этом мире, своими мозгами и смелостью. Какой пример я ему подам, если поклянусь перед Богом и Англией, что не способен отвечать за собственные действия?

Грей развернулся и отошел в дальний угол камеры. Одной рукой он оперся о стену, другой — закрыл лицо и попытался сосредоточиться.

Пусть все идет к черту! Грей должен убедить Джосса — как угодно, чем угодно, любым возможным способом. Они не имеют права умереть оба. Он просто не может допустить этого. От одной только мысли, что Бел и Джейкоб останутся одни в этом мире, отнимались руки и ноги.

Джосс кашлянул.

— Многие годы ты пытался управлять моей жизнью, Грей. Если вдруг на тебя неожиданно нашло желание принести жертву, сделай мне одолжение. Позволь мне хоть раз побыть самим собой.

От гнева, звучавшего в голосе брата, у Грея холодок пополз по спине.

— Что это значит?

— Ты никогда не давал мне выбора. Ты заложил мой дом и заставил меня выйти в море в первый раз. Ты знал, что я хотел осесть здесь после… после рождения Джейкоба, но ты вновь меня вытащил. Если мне суждено умереть, то хоть сейчас позволь мне самому выбрать свое будущее.

Грей почувствовал гнев.

— Ты любишь море, Джосс. Я знаю, что любишь. По крайней мере, любил до того, как Мара умерла и унесла с собой лучшую часть тебя. — Он заметил, что брат вздрогнул при упоминании о жене. Хорошо, они давно уже не говорили без обиняков. — У нас были планы. Предполагалось, что мы станем партнерами. И именно ты отказался от своего слова, решил, что лучше копаться в грязи и потакать нелепому плану Бел.

— Это не нелепый план.

— Брось, какой там сахарный кооператив? — Грей фыркнул. — Один сезон, и ты банкрот. И при этом ты хочешь, чтобы твой сын уважал тебя? Тебя, доведшего семью до разорения? Да о каком уважении ты говоришь?

— Хороший вопрос. Почему мой собственный брат меня не уважает? Ты никогда не доверял мне настолько, чтобы позволить принять самостоятельное решение.

— Потому что ты принимаешь дурацкие решения!

Джосс сердито посмотрел на него. Он медленно вздохнул, затем продолжил:

— Причина не в этом. Просто ты пытаешься заставить меня жить той жизнью, которая мне не нравится, и все для того, чтобы не чувствовать за собой вины. Потому что ты законнорожденный сын, а я — внебрачный. Потому что| ты белый, а я черный.

— Черт тебя побери, Джосс! Не поэтому. Потому что мы братья. Перестань выискивать неравенство и несходство между нами. Ты мой младший брат, и у меня есть Богом данное мне право заботиться о тебе. — Грей запустил| руки в волосы. — Мы отлично позабавились все эти годы, гоняясь за кораблями. У нас были хорошие отношения| вплоть до смерти Мары. У нас были планы. Ты изменил им и выставил меня злодеем. Неужели это так плохо, что я стараюсь добиться лучшей доли для тебя, для твоей семьи?

Джосс выдохнул:

— Нет. В этом нет ничего плохого.

— Так почему же ты так на меня рассердился? Из-за того, что я уехал со всеми вырученными деньгами?

— Из-за того, что ты вообще уехал. — Джосс начал медленно двигаться к дальнему углу камеры. — Когда Мара умерла, моя жизнь превратилась в ад. Да и для Бел это было нелегко. Они с ней были близки. Поэтому мы с Бел и не ухватились за возможность перебраться в Лондон, покинув единственный дом, который у нас был. Неужели ты можешь ставить нам это в вину? Мы страдали от горя. Ты нужен был нам, Грей. Ты нужен был мне. Все, что ты тут наговорил о том, что лучше для семьи… Твоя семья нуждалась в брате, а ты просто взял и уехал.

Грей пристально смотрел на него некоторое время, затем тяжело сглотнул.

— Я знаю, что тебе было больно. А разве ты не понимаешь, что меня это просто убивало — стоять и смотреть, как горе съедает тебя? Я ничего не мог поделать, мог лишь стараться обеспечивать наше будущее, содержать наш дом. Возможно, в этом я пошел неверным путем, но ведь это не означает, что вы мне безразличны.

— Я понимаю. — Джосс поднес руку к лицу. — Я знаю.

— В самом деле? — Грей ждал, и брат поднял на него глаза. — Джосс… — Его голос дрогнул, и он начал снова: — Не важно, сколько нам будет лет, ты всегда будешь моим младшим братом. Пока я дышу, я не могу допустить, чтобы тебя повесили.

— Видишь ли, не только ты способен испытывать братскую любовь. — Джосс пересек камеру и встал, перед Греем. — Что бы ни случилось, в этом нет твоей вины. Ты это понимаешь? — Он положил руку Грею на плечо. — Я знаю, что ты всегда пытался сделать для меня как лучше, хоть и делал это всегда несколько высокомерно, но ты был хорошим братом, Грей. И отличным другом.

Грей выругался. Он отвел глаза, потом снова посмотрел на брата:

— Честно предупреждаю, Джосс. Если ты не уберешь руку… мне придется обнять тебя.

Джосс рассмеялся:

— После такой речи я буду дьявольски разочарован, если ты этого не сделаешь.

Грей неловко обнял брата. Джосс похлопал его по спине и крепко прижал к себе.

— К чему все эти разговоры о смерти? — спросил Джосс. Глаза его увлажнились, но на губах играла улыбка. — Мы и раньше обманывали смерть. Думаю, у каждого из нас впереди целая жизнь. Возможно, у мистера Уилсона будут какие-нибудь соображения. Или Бел сотворит чудо.

— Может быть.

Грей тяжело вздохнул, сел на пол и, прислонившись к стене, устало вытянул ноги.

Джосс сел рядом с ним.

— Я серьезно, Грей. Хватит рассуждать о виселице и благородных жертвах.

«Ладно, — подумал Грей, — говорить об этом я больше не буду».

— Позволь себе немного оптимизма. Ты должен выжить не только ради меня, Бел и Джейкоба. Где-то там хорошенькая мисс, у которой сердце разорвется, если тебя повесят.

— По всему свету есть красивые женщины, которые будут убиты горем, если меня повесят, — холодно произнес Грей. — Но та единственная, которая мне небезразлична, ушла.

— Ты этого не знаешь.

— Она действительно ушла. А ведь утверждала, что любит меня. Каким я был дураком, что поверил ей!

— Разве в это так трудно поверить? — Джосс слегка подтолкнул брата локтем. — И, похоже, она не единственная.

— Ты еще больший глупец, — проворчал Грей.

Он прислонился головой к каменной стене и уставился в единственное окно камеры. Полоски яркого неба подмигивали ему из-за ржавых решеток. Глазам было больно смотреть, но этот дискомфорт был предпочтительнее темноты.

— Влюбиться, именно теперь… и это после того, как я успешно уходил от этого всю свою жизнь.

— Уходил от этого? Напротив, думаю, ты именно в поисках этого рыскал по всему земному шару.

Минуту Грей обдумывал услышанное. Черт возьми, как ему не нравилось, когда Джосс оказывался прав!

Да, она точно уехала. И он знал, что ему необходимо сделать сегодня. И было бы тяжелее, если бы она осталась. И все же, как обычно, он пожалел о том, что осталось несделанным и невысказанным.

— Я ни разу не сказал ей, что люблю ее. Какой же я идиот! Неудивительно, что она уехала. Я хочу сказать, что я выказывал ей свою любовь самыми разными способами, но ни разу не произнес этих слов.

— Разве их так трудно произнести?

— Да, но… Я не знаю. Наверное, не так уж и трудно. — Грей покачал головой. — Понимаешь, у пятнадцатилетнего мальчишки хватило смелости сказать перед всем экипажем то, что я не осмелился прошептать в темноте. Из него получится отличный офицер, из этого Дейви Линнета. Он уже сейчас больше мужчина, чем мы с тобой.

Джосс фыркнул:

— Говори за себя.

Хохот вырвался из груди Грея. Господи, как ему жаль расставаться с Джоссом! Ему остается лишь надеяться, что однажды его брат простит его за то, что он предаст его веру в последний раз.

— Джосс, — Грей сглотнул комок, поднимающийся в горле, — я тебя люблю. Что бы ни случилось, я хочу, чтобы ты знал это.

Джосс оперся локтем о плечо Грея.

— Рад это слышать. Но я это знаю и в душе никогда в этом не сомневался. Полагаю, и она знает, что ты ее любишь. У тебя еще будет возможность сказать ей эти слова.

Грей потер виски. Что он мог ответить? Ему оставалось жить лишь несколько дней в этом мире, и не было никакой надежды увидеть ее в следующем. Но он должен поддерживать иллюзию оптимизма ради Джосса.

— Предположим, я все-таки найду ее. И что будет? Я скажу ей, что люблю ее, а она все равно уйдет?

— Не знаю, что и ответить тебе на это. В любви нет никаких гарантий. Мне, как никому другому, известно, как быстро все может закончиться.

Грей поморщился, понимая, что Джосс имеет в виду Мару.

Джосс некоторое время молчал, затем тихо продолжил:

— Возможно, тебе не удастся удержать ее навсегда. Но не думаю, что ты будешь жалеть о том, что пытался это сделать. Я не жалею.

Грей почувствовал, как слезы горят в уголках его глаз. Он фыркнул и быстро отвел глаза, пытаясь придумать, что бы сказать такое остроумное и легкомысленное. Но тут Джосс заговорил снова:

— Она любит тебя, Грей. Мы выпутаемся из этой истории, а когда сделаем это, — я готов поставить сто соверенов к одному, что выпутаемся, — София будет ждать тебя там.

— София? — Грей удивленно раскрыл глаза. — Ее зовут София?

Джосс хохотнул:

— Я так и думал. Ты не знал.

— Но ты-то откуда знаешь? — Грей почесал затылок. — Когда ты узнал ее имя?

Джосс с невозмутимым видом пожал плечами:

— Вчера, уж не помню точно когда. — Он рассмеялся, видя, что Грей молчит с недоуменным видом. — Когда ты штаны стянул, чтобы помочиться. Оно нарисовано у тебя на заднице.

Глава 27

— Нас приветствовали с «Афродиты», и мы подошли. Убрали лишние паруса, приготовились поговорить. Мерзавцы сделали так, что мы оказались именно в том месте, где они рассчитывали. И прежде чем мой офицер успел назвать порт нашего назначения, он, — Мэллори пальцем указал на Грея через зал судебных заседаний, — снес нашу грот-мачту. Взгляните на наш корабль, и найдете достаточно доказательств моим словам.

Судья Фицхью кивнул с серьезным видом:

— Продолжайте.

Зубы у Грея сжимались, словно жернова. При таком темпе не понадобится повешения. Его скорее убьют усилия сдерживать свой язык, когда прямо в лицо ему говорят такую наглую и грубую ложь.

Но он должен сохранять спокойствие. Будет ли он болтаться на веревке или взорвется от непереносимого возмущения — результат будет один. Все закончится здесь. Здесь, в этой душной комнате с потрепанной обшивкой и запахом гнили. В этой самой комнате, где его столько раз награждали за то, что он грабил незадачливых торговцев, которым выпал несчастливый жребий оказаться на пути у «Афродиты». В этой комнате он заложил свою душу. И была какая-то странная справедливость в том, что здесь теперь будет заложена и его жизнь.

— Он поднялся на борт «Кестрела», — продолжал Мэллори, с усмешкой смотря на Грея. Грей сжал кулаки. — Он и его люди. Они меня связали, взяли под свой контроль корабль и захватили мой груз.

Фицхью поднял брови:

— И все это без какой-либо провокации с вашей стороны?

— Без какой-либо.

Грей сжал кулаки так, что затрещали суставы. Позади раздались громкие протестующие крики матросов с «Афродиты» и «Кестрела». Грей бросил суровый взгляд через плечо, и крики стихли.

Сидящий рядом с ним Джосс слегка подтолкнул локтем мистера Уилсона.

— Лжет, мерзавец. Спросите его про шторм, — прошептал он, — про пожар, про ром.

— Не надо. — Грей прочистил горло. — Он будет лишь плести ложь за ложью. А этот суд не заинтересован в том, чтобы установить истину. Не больше, чем когда мы привозили сюда захваченные корабли. Судей в этом суде интересуют только призы.

— Но здесь на кону стоит не приз, — возразил Джосс.

— Стоит. И не просто корабль.

Судья закончил допрос Мэллори, потом повернулся к Грею:

— Мистер Грейсон, встаньте, пожалуйста.

— Джосс, — тихо проговорил Грей. — Мне не следовало заставлять тебя становиться капитаном «Афродиты». Это я виноват в том, что ты оказался здесь, и я все исправлю. Возьми деньги и занимайся чем угодно, главное — чтобы ты был счастлив. Продавай корабли, выращивай сахарный тростник…

— Что ты задумал? — прошептал Джосс. — Не делай глупостей, Грей.

— Мистер Грейсон, — нетерпеливо повторил Фицхью, — вас попросили встать.

Грей прошептал своему брату:

— Я не собираюсь делать глупости. Впервые я поступаю правильно.

Он отодвинул стул и встал перед судьей, сидевшим на скамье на возвышении.

Фицхью был ненамного старше Джосса. С желтовато-болезненным цветом лица, худой, обильно потеющий из-за парика, он, по-видимому, плохо адаптировался к тропическому климату. Он был похож на мальчишку в одежде взрослого — на мальчишку, который всегда терпит поражение в мальчишеских драках. Очевидно, стараясь казаться старше, а может, и мудрее, он держался с чересчур суровым видом и походил на карикатуру. Но больше всего Грея позабавил взгляд Фицхью: ожидание, смешанное с благоговейным страхом. Судья, несомненно, слышал о нем, каперские подвиги Грея являлись предметом местной гордости.

Однако Грей не рассчитывал, что благоговейный трепет во взгляде Фицхью сработает в его пользу. Скорее, это лишь усилит желание судьи увидеть унижение Грея.

Чтобы еще больше спровоцировать его, Грей заговорил первым:

— Это неофициальное слушание, как я понимаю. Этот суд не вправе выносить обвинение в пиратстве.

Фицхью прищурил маленькие круглые глазки.

— Один суд не имеет права, мистер Грейсон. Но он может это сделать при участии губернатора.

— Который будет чрезвычайно недоволен, если его вызовут из Антигуа без достаточных оснований.

После недолгой паузы Фицхью ответил:

— Это и является целью нашего сегодняшнего слушания, мистер Грейсон. Установить достаточность оснований.

Судья бросил на него сердитый взгляд, а Грей едва не рассмеялся. Какие бы мины ни строил судья, он уже утратил контроль над их разговором. Аудитория принадлежала Грею.

Он принял непринужденную позу и позволил себе улыбнуться:

— Вы кажетесь мне знакомым, мистер Фицхью. Должно быть, мы встречались в Оксфорде?

Судья фыркнул:

— Искренне сомневаюсь в этом.

— Ага. Значит, не в Оксфорде. Кембридж?

— Эдинбург.

— О, Эдинбург! Полагаю теперь, когда война закончилась, Адмиралтейство несколько смягчает свои стандарты. — Грей с изучающим видом смотрел на него, — И все же ваше лицо мне кажется очень знакомым. Может, мы встречались в каком-нибудь клубе? В «Уайтсе», например?

— Нет. — Губы Фицхью вытянулись в узкую полоску. — Уверен, что мы никогда не встречались, мистер Грейсон, но это не имеет никакого отношения к делу.

— Так вы не член этого клуба? Жаль. Должно быть, я вас с кем-то перепутал. — Он увидел, как струйка пота вытекла из-под парика судьи. — В любом случае я находился в дружеских отношениях со всеми судьями, которые занимали эту должность в течение последних лет, и не вижу причины, почему с вами дело должно обстоять по-другому. Надеюсь, мы можем поговорить как джентльмены, учитывая, что это неофициальное слушание.

— Вообще-то это…

— Я вполне понимаю ваше затруднительное положение, мистер Фицхью. В свое время большие деньги переходили из рук в руки в этом зале заседаний. Какие волнующие события здесь происходили, какие громкие дела рассматривались во время войны! Судья мог построить на них свою репутацию, не говоря уж о состоянии. Но теперь… какие дела приходится рассматривать вам? Требования о выплате страховки? На таких делах трудно отличиться. Ваше начальство может совершенно забыть о вашем существовании. И вы будете прозябать на этой должности до конца своих дней. — Он хмыкнул, увидев раздосадованную мину на лице Фицхью. — Но не отчаивайтесь. Если вам повезет, лихорадка сведет вас в могилу прежде чем вы умрете от скуки.

По залу пробежали смешки. Судья постучал своим молотком, и в зале наступила тишина.

— Мистер Грейсон. Вы стоите перед судом и обвиняетесь в пиратстве, вам грозит смертная казнь через повешение. Воздержитесь от речей и извольте отвечать на мои вопросы.

— Если меня должны повесить, то какой смысл соблюдать внешние приличия?

Когда стихла следующая волна смеха, Грей подошел к скамье. В глазах судьи светилось презрение. Хорошо. Он просто горит желанием увидеть Грея мертвым.

— Я знаю, чего вы хотите, Фицхью. И я дам вам это. Я готов признать себя виновным во всех ваших обвинениях. Вы сможете построить свою карьеру на моей могиле, потребовать повышения и вернуться в Англию. Конечно, сомневаюсь, что вас удостоят членства в клубе «Уайте». Но допросы и обвинения ограничиваются только мною. Мы понимаем друг друга?

— Вы признаете себя виновным? В пиратстве?

Грей кивнул.

— Я устрою спектакль, если вы хотите, чтобы сделать все это более эффектным. В конечном итоге вы получите возможность огласить смертный приговор. Но только один. Как только я признаю свою вину, вы заканчиваете это «неформальное слушание» и освобождаете всех остальных обвиняемых.

Фицхью улыбнулся:

— Очень хорошо.

— Вы дали мне слово. И если вы обманете меня, клянусь Богом, я отыщу вас в аду.

— Я дал вам слово. Вы даете мне свое?

Грей непринужденно улыбнулся:

— Мое слово — это слово джентльмена. — Он отошел от скамьи и обратился к присутствующим в зале: — Все, что засвидетельствовал здесь капитан Мэллори, — правда.

В зале поднялся шум. Фицхью стучал своим молотком, но безрезультатно, пока Грей жестом не призвал присутствующих к молчанию.

Было очень трудно не заметить, что Джосс возмущен его предательством. Но Грей сделал вид, что не замечает его гнева.

— Я приветствовал «Кестрел» как дружественное судно. Я поднялся на его борт без разрешения и возглавил экипаж судна. Я сбил их грот-мачту пушечным выстрелом. И я уничтожил большую часть их груза. — Грей перечислял эти факты, загибая пальцы на руке. — Все правда. Если такие действия называются пиратскими, значит, я пират. — Грей перекрыл хор возражений. — И ни я, ни честный мистер Фицхью, — он обвел аудиторию многозначительным взглядом, — не будем утруждать себя выслушиванием иных фактов. Вы меня поняли?

Он посмотрел в глаза своим матросам — О'Ши, Куину, Леви, Стаббу и другим, включая Дейви. И они поняли значение этого взгляда и то, чего он хотел от них. Челюсти его были крепко сжаты, плечи расправлены, взгляд решителен. Никаких колебаний. Напускная храбрость далась ему достаточно легко, ведь до смерти оставалось еще несколько недель. Трудно будет потом, когда он останется один. Тогда, наверное, появится страх, но это будет позже.

Он повернулся и посмотрел на судью:

— Ну что ж, мистер Фицхью, вы получили своего пирата. Полагаю, теперь мы можем закончить это слушание?

— Пожалуй, да. — Фицхью кашлянул. — В свете ваших показаний, мистер Грейсон, которые подтверждаются не только рассказом капитана Мэллори, но и свидетельством вашего собственного первого помощника, мистера Брэкетта, я нахожу достаточно оснований для задержания вас по обвинению в пиратстве — преступлении против Короны. С завтрашнего дня начнутся необходимые приготовления к суду над вами.

В зале царила тишина, нарушаемая лишь кудахтающим смехом Мэллори.

— Грейсон, я спляшу джигу в тот день, когда ты будешь болтаться на веревке.

— Если он будет болтаться, то и я буду болтаться вместе с ним. — Джосс поднялся на ноги.

Грей буквально просверлил своего брата сердитым взглядом.

— Джосс, нет.

«Сядь, черт тебя побери!»

— Я капитан «Афродиты». — Голос Джосса прогремел по залу. — Я несу ответственность за действия пассажиров моего корабля и экипажа. Если мой брат пират, значит, я тоже пират.

У Грея опустилось сердце. Теперь они оба умрут, и он, и его неразумный братец.

Джосс направился в центр зала, медные пуговицы капитанского сюртука заблестели, когда он попал в поток солнечного света.

— Но я требую полноценного суда. Суд обязан выслушать и тщательно изучить все свидетельские показания. Судовые журналы, состояние кораблей, показания членов команды моего корабля. Если вы намерены повесить моего брата, вам придется найти основание повесить и меня.

Брови Фицхью поднялись до самого парика.

— С радостью.

— И меня.

Грей застонал, услышав этот голос. Ему даже не было необходимости смотреть, чтобы убедиться, что это вскочил Дейви Линнет. Смелый, глупый мальчишка.

— Если Грей пират, я тоже пират, — сказал Дейви Линнет. — Я помогал ему целиться и стрелять из пушки, клянусь Богом, это правда. Если вы повесите его, вам придется повесить и меня.

Еще один стул царапнул по полу, а сидевший на нем мужчина поднялся.

— И меня.

«О Господи! Теперь это О'Ши».

— Я поднялся на борт «Кестрела», я стоял у штурвала, и я помог найти этот кусок дерьма. — Ирландец кивнул в сторону Мэллори. — Полагаю, это тоже делает меня пиратом.

— Очень хорошо. — В глазах Фицхью зажегся огонек ликования. — Кто-нибудь еще?

Поднялся огромный Леви. Он заслонил своей широкой спиной окно, и в комнате стало заметно темнее.

— Я, — сказал он.

— И ты туда же, Леви. — Грей досадливо щелкнул языком. — Ты семь лет служил под моим началом и ни разу не противился моим приказам, и вот именно сейчас тебе вздумалось возражать!

Черт побери, теперь они все вскочили на ноги. Сжимая кулаки, проклиная Мэллори, защищая Грея, споря о том, кто из них больше заслуживает звания пирата. Это было бы трогательным проявлением верности, если бы всем им не грозила смерть.

— Вы видите? — Грей узнал голос Брэкетта. — Как я и говорил, это настоящие морские разбойники, попирающие закон!

Фицхью стучал и стучал своим молотком, словно мастерил новую скамью.

— Тишина! Замолчите! — Его голос сорвался от крика. — Замолчите все! Я наведу здесь порядок!

Наконец в этом хаосе наступило затишье — не пауза, а, скорее, все просто переводили дыхание, собираясь вновь поднять крик. Судья воспользовался этим моментом, вскочил на ноги и бросил свой молоток в толпу. Это оказалось гораздо более эффективным применением инструмента. Вопль боли, изданный Мэллори, прорвался сквозь хаос, и все повернулись в его сторону.

— Любой, — Фицхью тяжело дышал, а его парик съехал набок, — кто участвовал в незаконном захвате «Кестрела», будет обвинен в пиратстве и заплатит за это своей жизнью. Мерзавцы, я повешу вас всех!

И эти слова София восприняла как сигнал к своему выходу.

Мисс Грейсон напутствовала ее пожатием руки, и София вошла в зал заседаний. Она громко произнесла:

— Тогда вам придется повесить и меня.

Воцарилась гробовая тишина. Только шелест шелкового кринолина нарушал ее, пока София шла к столу судьи.

С каким же нетерпением она дожидалась своего выхода!

София пригладила рукой в перчатке розовую шелковую юбку, обходя скамьи. Как рада она была сейчас, что, уступив своему тщеславию, не пожалела места в сундуке и взяла это платье с собой! В чрезвычайных ситуациях красота бывает очень полезна.

Подняв подбородок и выпрямив спину, она шла сквозь толпу, чувствуя на себе взоры мужчин. Ей так хотелось ответить на их взгляды, одарить каждого из своих друзей теплой улыбкой. Однако она не поддалась этому искушению, приберегая свой не раз использованный румянец смущения дебютантки для единственного человека, чье внимание сейчас было ей важнее всего.

Для бледного мужчины в парике, который таращился на нее, глупо открыв рот.

— Ваша честь, — мило произнесла она, придерживая одной рукой юбку и ловко приседая в реверансе.

— Кто… кто вы?

София тотчас поняла, что мистер Фицхью подойдет для ее цели идеально. Молодой, весьма непривлекательный и чрезвычайно неловкий. Человек, очень не уверенный в себе, а значит, малоопытный в любовных интригах. Джентльмены такого типа легко ведомы, их нетрудно обмануть.

Но теперь обман больше не является ее целью. Сегодня она наконец раскроет правду.

— Я мисс София Джейн Хатауэй из Кента. И насколько я поняла, следя за ходом этого слушания, мне тоже можно предъявить обвинение в пиратстве.

— Вам, мисс? В пиратстве? София теребила вырез лифа.

— Вы сказали, что любой, кто участвовал в захвате «Кестрела», будет повешен как пират?

Судья сглотнул, затем кивнул.

Она подняла руку и провела по нежной коже шеи.

— О небеса! Значит, вам придется повесить и меня тоже. Вероятно, моя казнь, в отличие от некоторых других, не будет способствовать вашей карьере, но это не так уж и важно, коль речь идет об установлении справедливости. Я права, ваша честь?

— Вовсе нет, — ответил он невпопад, кивая в знак согласия. Его взгляд перебегал от ее шеи к ее глазам. — Э… значит, так…

София наклонила голову и нахмурилась:

— Вам необходимо будет допросить меня, я полагаю? Выслушать мои показания?

— Д-да.

Когда последовавшее молчание позволило предположить, что вопросов ей не дождаться, она предложила:

— Может быть, мне просто начать с самого начала?

Он вздохнул с облегчением:

— Это было бы лучше всего.

— Очень хорошо.

И теперь — только теперь — она позволила себе взглянуть на Грея. Она изо всех сил старалась не поддаться соблазну и не посмотреть в его сторону, хотя с того момента, как она вошла в зал, он действовал на нее словно магнит. Она точно чувствовала, где он находится, знала, на сколько градусов должна повернуть голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Она лишь не учла того, как трудно будет оторвать взгляд от его лица. В его глазах бурлил вихрь эмоций — вопросы и обвинения, мольбы и обещания, — и теперь ее глаза наполнились слезами.

«Прекрати. У тебя впереди целая жизнь, чтобы плакать».

Чуть слышно шмыгнув носом и приободрившись, София повернулась к судье:

— Мистер Грейсон предоставил вам точное, однако неполное описание событий. — Она достала вышитый носовой платок и, торопливо промокнув глаза, прижала его к декольте. — Надеюсь, ваша честь разрешит мне познакомить вас с остальными подробностями. «Но не со всеми».

— Как я сказала, меня зовут София Джейн Хатауэй, хотя присутствующим я известна как Джейн Тернер. Мой отец Элиас Хатауэй — джентльмен, обладающий значительным состоянием и достаточным весом в обществе. Я путешествовала под вымышленным именем, потому что покинула Англию без его разрешения и не поставив его в известность.

Она почувствовала укол вины за те переживания, которые пришлось вынести ее семье. Возможно, сейчас они считают, что ее уже нет в живых.

Фицхью недоверчиво посмотрел на нее сквозь очки:

— Вы сбежали? Она кивнула.

— Понимаете, мне предстояло выйти замуж. За человека, которого я не любила.

По выражению лица судьи было ясно, что он не понимал.

— Вас должны были выдать замуж против вашей воли. Значит, будем рассуждать логично, вы бежали в Вест-Индию с помощью этих преступников. — Он сердито посмотрел на Грея. — Возможно, я добавлю к обвинениям еще и похищение.

— О нет! Вы меня не так поняли.

София пожевала губу. Ну почему говорить правду гораздо труднее, чем лгать?

— Уверяю вас, ни капитан, ни мистер Грейсон не знали моего настоящего имени. Я ввела их в заблуждение, сказав, что я гувернантка и направляюсь к месту работы.

София подошла на шаг ближе к столу судьи и доверительно наклонилась к нему. Фицхью беспокойно теребил свой парик, явно взбудораженный и польщенный ее близостью. Очень хорошо.

Она постаралась, чтобы ее голос звучал призывно, но и почтительно.

— Ваша честь, я чувствую, что вы человек принципиальный и честолюбивый. Полагаю, вы можете понять, что я искала более высокую цель моего существования. Я хотела испытать настоящую жизнь и найти подлинную страсть.

— И вам удалось? — Он сглотнул. — Найти… эту вашу… страсть?

— О да! — Она блаженно улыбнулась. — Мистер Грейсон открыл ее мне.

По залу пробежал тихий шепот. София отважилась бросить на Грея быстрый взгляд. В его взгляде больше не было обвинений и вопросов — одно неприкрытое замешательство. Да еще жуликоватое обаяние.

— Мистер Фицхью, — сказала она, — я бы хотела рассказать вам о захвате «Кестрела». Я наблюдала его от начала и до конца с борта «Афродиты». — Судья кивнул, и София продолжила: — В тот день был ужасный шторм. Тучи сбивались и были такого же зеленого цвета, как море. А в тот момент, когда два корабля сблизились, небо надвое расколола молния. Она ударила в грот-мачту «Кестрела», и верхушка мачты загорелась. Не думая о своей собственной безопасности, мистер Грейсон и несколько его самых отважных матросов поднялись на борт судна, чтобы оказать помощь. Их целью было помочь потрясенному экипажу «Кестрела» срезать мачту, прежде чем пламя достигнет палубы. Но времени не было, а с трюмом, полным рома, корабль, несомненно, взорвался бы.

Мистер Фицхью ждал ее слов, хотя его глаза были прикованы к ее груди.

— И?…

— В конце концов, оценив опасность, мистер Грейсон отправил всех матросов, за исключением Дейви Линнета, обратно. — Она высмотрела гладкое лицо Дейви в толпе. — А потом вместе с Дейви они сбили горящую мачту, выстрелив по ней из пушки «Кестрела», таким образом сбросив пламя в море.

— Замечательно, — прошептал судья.

— Вы согласны? — Она с гордостью улыбнулась. — Это был самый настоящий подвиг, ничего подобного мне никогда не доводилось видеть. В тот день мистер Грейсон многим спас жизнь. В том числе и капитану Мэллори, который сейчас имеет наглость злобно и трусливо обвинять в пиратстве невиновных людей, спасших его корабль. — София наклонилась еще чуть ниже: — А вы знаете, мистер Фицхью, что капитан Мэллори отказал своим матросам в медицинской помощи, хотя порт находился всего лишь в нескольких днях пути? Вот почему мистер Грейсон остался на «Кестреле», отправив свой собственный корабль с ранеными матросами «Кестрела» вперед. Если считать это пиратскими действиями, то он самый благородный пират на свете. А поскольку я тоже стала членом экипажа захваченного «Кестрела», то с гордостью объявляю себя пиратом.

— Вы стали членом экипажа?

— Да, я стала коком на этом корабле. Понимаете, людей там не хватало.

София сняла перчатку и продемонстрировала загрубелую, шершавую руку.

— Ваша честь, я изнеженная девушка. Никогда в своей жизни я не занималась физическим трудом, но я была рада сделать это, чтобы помочь людям. Мою жизнь переменил тот день, когда случился шторм. Я уже никогда не буду прежней.

«И во многих других отношениях, о которых вы даже не подозреваете», — подумала она с изумленной радостью. Но ее слова были чистой правдой.

Она повернулась к Грею, который улыбался своей полуулыбкой. Утешительно было понять, что у них по-прежнему есть что-то общее, пусть даже и шутка личного характера.

— Даже теперь этот невиновный человек готов пожертвовать собой, чтобы спасти своего брата и членов команды от петли палача. Смелость мистера Грейсона и сила его духа являются для меня примером, — сказала она и промокнула глаза платочком. — И они должны стать примером для всех нас.

«Ну, полно. — Улыбка Грея призывала ее остановиться. — Не стоит заходить так далеко».

— Примером… — Фицхью повторил медленно, не веря своим ушам, — чести?

— Она лгунья! — Мистер Брэкетт протолкнулся в центр зала, пробиваясь сквозь толпу с помощью острых локтей и тонкого как бритва носа. — Она лгунья и шлюха. Они с Грейсоном любовники. Весь ее рассказ — ложь, сочиненная ради спасения его жалкой шеи.

У Софии сжалось сердце.

— Мисс Хатауэй, — судья поправил очки и воззрился на нее, — как можно точно определить характер ваших с мистером Грейсоном отношений?

— Моих… отношений?

Отвернувшись в сторону, София на мгновение закрыла глаза, потом вновь их открыла.

Она должна была произнести эти слова, выбора у нее не было.

— Я люблю его.

Удивление растопило лед во взгляде Грея. И вот уже в его глазах засветилось одобрение. Одобрение и любовь.

Сердце Софии воспарило. В этот момент они признавались друг другу в любви, и им не было никакого дела до остального мира.

— Я люблю его, — повторила она просто потому, что ей хотелось еще раз произнести эти замечательные слова.

Теперь правда была раскрыта, и она висела во влажном молчании зала — но это пока был лишь эскиз, и теперь Софии нужно было наложить тени. Собравшись с духом, она воспользовалась изумленным молчанием.

— Это мой христианский долг, ваша честь. Сказать, что я испытываю к этому человеку что-то меньшее, будет не просто ложью, это будет кощунством.

Судья почесал свой парик.

— Нет, — запротестовал Брэкетт. — Я же говорю вам, она лгунья!

— Уверяю вас, я говорю чистую правду. Какой у меня мотив лгать? — София натянула перчатку, тщательно разгладив дорогую атласную ткань. — Я действительно очень хорошо отношусь ко многим мужчинам в этой комнате. Но любой, кто станет намекать на то, что я даю эти правдивые свидетельские показания в надежде возобновить отношения с мистером Грейсоном — дружеские или какие-либо еще, — будет ошибаться. Я высоко ценю этого человека, ваша честь. Я глубоко восхищаюсь им, а его благородство и отвага изменили ход моей жизни. Но, за исключением сегодняшнего дня, я не рассчитываю встретиться с ним когда-либо.

Грей сделал шаг вперед.

— Ты же не хочешь сказать…

София заморозила его взглядом.

— Да, мистер Грейсон, я хочу сказать, что моя миссия здесь завершена.

Он пристально смотрел на нее, явно сбитый с толку. И это было так трогательно.

— Покидая Англию, я приняла решение никогда не выходить замуж, — сказала она, обращаясь к судье, — и направить свое состояние на благотворительность. У меня есть двадцать тысяч фунтов, точнее, будет через несколько дней, когда я достигну совершеннолетия. Это должно было стать моим приданым, но сегодня утром я направила эти деньги на покупку плантации «Элеонора» у мистера Джорджа Уолтема, чтобы учредить сахарный кооператив вольных людей.

— Сахарный кооператив? — одновременно воскликнули Грей и Фицхью.

Именно так. Теперь у Грея и Джосса не будет повода для споров и ссор, и давние разногласия не будут стоять между ними. Они могут начать все с чистого листа: сесть и обсудить свое будущее с ясной головой и открытым сердцем. Семью Софии, вероятно, уже не примирить, но она не могла упустить шанс воссоединить эту семью.

— Мистер Уилсон и мисс Грейсон могут предоставить вам все необходимые доказательства по этому вопросу, которые могут вам потребоваться. — Она сложила платочек. — Что касается меня, я должна уехать.

— Уехать? — И вновь Грей и Фицхью воскликнули в унисон и сердито посмотрели друг на друга в явном раздражении.

— Теперь, когда моя миссия выполнена, я должна вернуться в Англию. Дело в том, что я внесла только аванс, около шестисот фунтов. Сделка будет завершена в Лондоне. И я… я должна вернуться к моей семье, хотя не знаю, как они меня примут. Сомневаюсь, что после такого приключения меня примут даже мои самые близкие друзья. И уж точно не примут люди вроде родственников мистера Грейсона.

Он должен понять причину, по которой она должна уехать.

— Родственники мистера Грейсона? — переспросил судья.

— А разве вы не знали? Ваша честь, он племянник герцога. Я играла в карты с его тетушкой, герцогиней Элдонбери, каждую третью среду. — Она бросила на Грея осторожный взгляд. — Ее внучка, леди Клементина Мортон, училась со мной в школе. Мне даже повезло гостить в их доме, но такого удовольствия я отныне буду лишена. Ее светлость — дама весьма строгая и не склонная к прощению. Если бы я стремилась сделать карьеру, мистер Фицхью, я не стала бы огорчать ее.

Лицо судьи стало белым как бумага.

Опустив глаза, София теребила шнур ридикюля.

— Нет, моя репутация в свете будет погублена, хотя совесть моя чиста. Я должна отправиться домой и положиться на великодушие моей семьи. Если они отвергнут меня… — она пожала плечами, — возможно, я стану гувернанткой.

Ее наполнило чувство удовлетворения. Еще вчера она собиралась солгать — войти в зал суда и выдать себя за честную самоотверженную и бескорыстную женщину, которая могла бы помочь Грею в его деле. Теперь она отдала все — свое состояние, свою репутацию, свое будущее — во имя правды. Не только для того, чтобы спасти жизнь Грея, но чтобы искупить грехи своей.

Какой глупой она была, когда обвиняла общество в том, что оно не видит человека за его богатством! Правда заключается в том, что она проводила свою жизнь в страхе — прячась за обманами и фантазиями — потому, что не верила в себя, не верила в свою собственную значимость.

Все закончится сегодня. Сказанное ею в этом зале кое-чего стоит. Она сама кое-чего стоит. И пусть свет отвергнет ее. Впервые за долгое время София сама себе нравилась.

Она ни о чем не будет сожалеть.

Она медленно повернулась, последний раз бросив взгляд на каждого из своих друзей.

— Я незамедлительно отплываю в Антигуа, где, насколько мне известно, смогу сесть на английский фрегат. — Ее взгляд остановился на Грее. — Итак, до свидания.

Грей кивнул. Конечно, теперь он все понял — как ее прошлое неизбежно отравит будущее его семьи. И он отпускает ее.

— В таком случае прощайте. Если только… — Она обратилась к Фицхью с выражением абсолютной невинности. — Но ведь на самом деле вы и не собирались предъявлять им обвинение в пиратстве?

Он моргал. София улыбнулась:

— Так я и думала.

Глава 28

Гуляешь ли по парку или путешествуешь по свету, дорога домой всегда кажется короче. Прошло несколько дней, как «Полярис» пересек тропик, а Софии казалось, что прошло всего лишь несколько часов. Это событие было отмечено очень скромно: матросы немного попели, по кругу пустили просмоленный берет, собрав горсть шиллингов, — София тоже внесла вклад из своего похудевшего кошелька.

Возможно, такое негромкое празднование могло объясняться тем, что пассажиров на борту фрегата было совсем немного. В этом путешествии Софию сопровождали представитель грузовладельца на судне да вдова плантатора из Антигуа с двумя взрослыми сыновьями. Однако София полагала, что все дело в характере капитана — постоянно сурового капитана Херринга, который внешне напоминал копченую сельдь.

Нет, «Полярис» совсем не походил на «Афродиту», и даже на «Кестрел». Но возможно, Софию это должно было радовать. В атмосфере товарищества и веселья ее меланхолия могла бы привлечь ненужное внимание. А здесь если кто и обращал внимание на ее стремление к уединению или на ее постоянно увлажненные глаза, то лишь затем, чтобы предложить лекарство от простуды.

К сожалению, нет лекарства от любовной сердечной боли.

Погожие дни, такие, как сегодняшний, она проводила, часами вглядываясь в море. У нее теперь не было ни бумаги, ни холста, она оставила даже свой маленький мольберт с красками и кисточками. Она успокаивалась, мысленно смешивая краски, чтобы уловить постоянно меняющийся цвет волн: сегодня это берлинская лазурь, смешанная с зеленым хромом. Точно такой же оттенок отражался бы в глазах Грея, если бы он был рядом. Она почти могла представить, что он рядом.

Почти.

София в изумлении покачала головой, как будто наконец обнаружила пределы своего богатого воображения.

«Теперь он знает правду, — говорила она себе. — Он понимает все. И он отпускает тебя».

Появившееся в тот день на горизонте судно, оказалось быстроходной шхуной — ее большие треугольные паруса выступали из моря, словно зубы акулы.

Когда корабль подошел ближе, членов экипажа охватило беспокойство.

— Не нравится мне это, — сказал первый помощник. — Они несутся на нас, словно преследуют. Если они хотят поговорить, то почему не подают сигнал?

— Под каким флагом они идут? — спросил капитан. — Корабль построен в Балтиморе, это несомненно. Хотя они могут быть и каперами, плавающими под флагом Венесуэлы.

— Пока никакого флага не вижу, — доложил офицер, вглядываясь в окуляр подзорной трубы. — Посадка судна высокая, значит, трюмы пусты.

— Пираты. — Капитан выругался не слишком витиевато, но от души.

София направилась к корме, привлеченная видом остроконечных парусов, несущихся к ним.

— Они намного легче и скоро нагонят нас. Флага не вижу, но название сейчас разберу. Подождите… Они разворачиваются по ветру. Так. — Он опустил бинокль. — Это «София».

Ее сердце странно подскочило. Нет. Этого не может быть. Наверняка это просто совпадение, какие случаются в жизни.

— Дать сигнал тревоги, капитан? Подготовить пушки?

— Нет! — воскликнула София.

Капитан и помощник повернулись к ней.

— Я… Думаю, я знаю этот корабль, сэр. — Она посмотрела на первого помощника: — Могу я попросить у вас трубу?

Не дожидаясь разрешения, она взяла у него подзорную трубу и поднесла к глазам, напряженно вглядываясь в горизонт. Вот она, эта шхуна. Через стеклянные линзы окуляра она всматривалась в нос корабля. Внимательно осмотрела паруса, оснастку, палубу. Кливер загораживал вид. Так, они обрасопили рею, и корабль слегка развернулся. Она почти могла разглядеть фигуру человека на баке.

Рядом с ней переминался с ноги на ногу первый помощник.

— Прошу прощения, мисс, но…

— Леви!

В поле зрения возникла высокая фигура. Не кто иной, как большой Леви. Она направила трубу на оснастку, выискивая… выискивая… Куина. У нее не было никаких сомнений. Кулаки показавшегося мужчины были размером с баранью ляжку.

Над водой прогремел выстрел, и София вздрогнула.

— Нет! — воскликнула она. — Вы не должны стрелять! Они не пираты! — Она повернулась к помощнику капитана. — То есть… можно сказать, что они в некотором роде пираты. Но, уверяю вас, они не представляют угрозы вашему кораблю.

— Это был их сигнальный выстрел, мисс. — Офицер подошел к капитану: — Вы желаете говорить с ними, сэр?

Капитан проворчал:

— Желаю или не желаю, похоже, они решительно настроены говорить с нами. Брасопьте рею и подходите.

Корабль со скрипом начал совершать медленный пируэт, и у Софии закружилась голова от нетерпеливого ожидания. Неужели он действительно приплыл за ней? Предположим, Леви и Куин могли поступить на другой корабль. Возможно, Грея вообще нет на этом корабле. Она изо всех сил пыталась сохранять спокойствие, но не могла удержаться от того, чтобы не пощипать щеки, вызывая румянец, и не пригладить непокорные пряди волос. Жаль, что у нее нет времени переодеться.

Офицеры прошли на нос корабля, и София поспешила за ними. Полубак был заполнен любопытствующими матросами, они загораживали вид приближающегося судна.

— На корабле! — закричал моряк. — Английский фрегат «Полярис», десять дней назад вышли из Антигуа, направляемся в Портсмут.

— На корабле! — послышался сильный ирландский говор О'Ши. Для Софии он прозвучал как самая приятная мелодия. — Это шхуна «София», в данный момент не относимся к какой-то определенной стране. Семь дней назад вышли с Тортолы, направляемся… направляемся… к вам. Капитан просит разрешения подняться на борт.

Грей. Это должен быть именно он. Офицеры с «Поляриса» обменялись настороженными взглядами.

— Ох, ради Бога! — София протолкнулась к фальшборту и, сложив руки рупором, прокричала: — Разрешение подняться на борт дано!

С палубы корабля раздались радостные крики:

— Это она! Точно она! — София узнала голос Стабба.

Но ее мало волновало, кто находится на палубе другого корабля. Ее интересовала только одна сильная фигура, виднеющаяся за водной границей, когда два корабля оказались на одной линии. София пробилась через толпу матросов, отчаянно стремясь к нему. Ее нога зацепилась за веревку, и она споткнулась…

Но это уже не имело значения. Он был рядом, чтобы не дать ей упасть.

У него на ногах были все те же потрепанные за время плавания, опаленные огнем пожара сапоги. Без сомнения, из сентиментальных соображений.

— Не падай, — пробормотал он, подхватывая ее за локти. Она подняла голову и встретила взгляд его яростных сине-зеленых глаз. — Я тебя держу.

— О, Грей! — Она бросилась в его объятия, обхватила за шею, и он, смеясь, закружил ее. — Ты здесь.

— Я здесь.

Он был рядом. София уткнулась ему в шею, вдыхая его запах. Боже, как же она по нему соскучилась!

Она оторвалась от него, положила руки ему на плечи и посмотрела в глаза:

— Не могу поверить, что ты приплыл за мной.

— А я не могу поверить, что ты все-таки покинула меня. — Он опустил ее на палубу, и ее руки соскользнули с его плеч в его ладони. — Думаю, что в этой части своей речи ты блефовала. Я бы никогда не позволил тебе уехать.

София покачала головой:

— В том зале от первого до последнего слова все было правдой. Я больше не хотела лгать тебе, Грей. Даже если мы не можем быть вместе… Я просто не могла уехать, не открыв тебе правды.

— А кто говорит, что мы не можем быть вместе? — Он поднял брови.

— Но ты же должен понимать, что моя репутация погублена окончательно. Ты прилагал столько усилий, чтобы вновь вернуть достойное место своей семье…У тебя были такие планы устроить будущее своей сестры. Если ты женишься на мне, все эти планы рухнут. Я не могу принять этой жертвы от тебя. — Она опустила глаза и проговорила тише: — Если только… возможно, я могла бы остаться твоей любовницей. Но все это должно быть тайной, чтобы на будущем Бел это не отразилось.

Он взял ее за подбородок и поднял ее лицо.

— Никогда не говори о себе в таком тоне. — Его голос был суровым, взгляд — напряженным. — И никогда не называй себя моей любовницей. Ты будешь мне женой или никем.

Она опустила руки.

— В таком случае придется быть «никем». Грей чертыхнулся.

— Ты и в самом деле полагаешь, что я гонялся за тобой по всему океану ради развлечения?

— Но как же твоя тетушка, твои связи? Планы на будущее твоей сестры…

Он покачал головой:

— Все планы Бел связаны с оказанием помощи несчастным сиротам, и я заверил ее, что в Лондоне достаточно детей, нуждающихся в ее защите. Она согласилась поехать со мной, потому что я пообещал ей не устраивать ее дебют. Если она вообще выйдет замуж, то, вероятнее всего, за какого-нибудь квакера или достойного жалости инвалида войны.

— Она с тобой на корабле?

— Посмотри сама.

Грей кивком указал на палубу своего корабля. Да, она была там. Темноволосая молодая леди дружески помахала ей рукой. София неожиданно поняла, как много людей наблюдает за ними на обоих кораблях.

Она кашлянула.

— А как же твой брат?

— Джосс? Он приведет «Афродиту» в Англию, как только разгрузится. А после этого собирается изучать юриспруденцию. Я буду заниматься корабельным бизнесом, у Бел будет ее благотворительность. Семья будет вместе, вот что самое главное. — Он улыбнулся. — Мистер Уилсон согласился управлять твоим сахарным кооперативом, если тебе интересно. В ее груди затрепетала надежда.

— Уверен, что ты хочешь на мне жениться? Я ведь теперь бесприданница, как ты понимаешь.

Грей засмеялся:

— Посмотри на мой корабль. Он обошелся мне в огромную сумму, даже «Кестрел» пошел на оплату сделки. Но это самый быстроходный корабль, какой только можно найти. — Он взял ее руки в свои. — Забудь о деньгах. Забудь о свете. Забудь о правилах. Мы ведь не умеем следовать правилам, помнишь? Мы должны следовать нашим сердцам. Этому ты меня научила.

Он привлек Софию к себе, положив ее руки себе на грудь.

— Боже, милая, разве ты не знаешь? Ты покорила мое сердце с первого дня нашей встречи. Для меня следовать своему сердцу — значит следовать за тобой. И я последую за тобой на край света, если придется. — Он бросил веселый взгляд на капитана. — Хотя, полагаю, ваш уважаемый капитан предпочел бы, чтобы мне этого делать не пришлось. Думаю, он рад был бы поженить нас прямо сегодня, лишь бы от меня избавиться.

— Сегодня? Но мы никак не можем, — сказала София. Он поднял брови.

— Нет, мы можем.

Он утянул ее на другую сторону корабля подальше от глазеющей толпы. Обняв ее, он наклонился и прошептал:

— С днем рождения, любимая!

София растворилась в его объятиях. Ведь сегодня же ее день рождения! День, которого она с нетерпением ожидала уже несколько месяцев, а теперь совершенно забыла о нем. Пока Грей не появился на горизонте, она вообще ничего не ждала и не предвкушала.

Но теперь она вновь с нетерпением будет ждать. Будет ждать свадьбы и детей, любви и необыкновенных приключений. Настоящей жизни и подлинной страсти. И все это связано с этим человеком.

— О, Грей!

— Пожалуйста, София, скажи «да», — прошептал он. — Я люблю тебя. — Он поцеловал ее в щеку и слегка отстранился. — Какое упущение с моей стороны, что я не говорил тебе этого! Ты и представить не можешь, как я об этом сожалел. Но я люблю тебя, София Джейн Хатауэй. Любовь так переполняет меня, что, кажется, я сейчас взорвусь. А вообще-то я взорвусь, если сейчас же тебя не поцелую, так что если ты настроена сказать «да»…

София обвила руками его шею и поцеловала его. Сначала крепко, чтобы успокоить этого безумца, потом нежно, чтобы насладиться его вкусом. О, как она любила его вкус — вкус свежевыпеченного хлеба и рома! Теплый, благотворный и успокаивающий, с легким привкусом авантюры и опасности.

— Да, — выдохнула она, слегка отстранилась и посмотрела ему в глаза. — Да, я выйду за тебя замуж.

Он крепче сжал ее талию.

— Сегодня? — спросил он.

— Сегодня. Но сначала ты должен позволить мне переодеться. — Улыбнувшись, она погладила его по щеке: — Ты даже побрился.

— Брился каждый день, как мы отплыли с Тортолы. — Он грустно улыбнулся: — Появилось несколько новых шрамов.

— Хорошо. — Она поцеловала его. — Я рада. И пока я с тобой, меня не беспокоит, что общество отвергнет нас из-за того, что мы пираты.

— В том, что общество отвергнет нас, я не уверен. Мы определенно не пираты. После твоей великолепной речи в суде, — он рассмеялся, — Фицхью решил воспользоваться этой ситуацией, обратив ее в свою пользу. Он, вероятно, подумал, что раз уж он не может способствовать своей карьере, приговорив меня, он добьется этого, отметив меня. По приговору суда «Кестрел», как спасенное имущество, был передан в мою собственность, потом судья представил меня губернатору, потом меня внесли в списки особо отличившихся героизмом. Ходят разговоры о присвоении рыцарского звания. — Он усмехнулся, — Ты можешь этому поверить?

— Конечно, я этому верю. — Она положила руку ему на затылок и ласково потеребила волосы. — Я всегда знала, что ты герой, хотя мне следует проклинать этого судью и этот «список особо отличившихся». Как будто ты нуждаешься в этом. Кем бы тебя ни считали — джентльменом или негодяем, героем или пиратом, знай, что для меня ты прежде всего мужчина, которого я люблю.

Он поцеловал ее звонко, страстно.

— А кого из этой когорты ты предпочитаешь видеть рядом с собой сегодня ночью? — От соблазнительного рыка в его голосе дрожь возбуждения прошла по ее спине. — Своего джентльмена? Своего негодяя? Своего героя или своего пирата?

Она рассмеялась:

— Полагаю, что время от времени я буду наслаждаться каждым из них по очереди. Но сегодня я, пожалуй, буду радоваться тому, что ты мой муж.

Он прислонился своим лбом к ее лбу.

— Я люблю тебя.

— И я люблю тебя.

Эпилог

Лондон, пять недель спустя

Сегодня София никого не ждала с визитом. Всего несколько дней назад они с Греем тихо прибыли в его городской особняк, и пока единственные два письма, которые она отправила — одно матушке и другое сестре, — оставались без ответа. Было еще слишком рано надеяться на отклики.

Однако сейчас в дверях стоял Херст, держа в руках поднос с визитной карточкой.

— К вам гость, мадам. Леди Люсинда Трескотт, графиня Кендалл.

— Это все-таки ты! — Обойдя слугу, Люси вошла в гостиную. — Я слышала, что ты вернулась, но до этого момента не могла в это поверить.

— Люси. — София в изумлении поднялась, а вместе с ней и Бел. — Позволь мне представить тебе мою золовку, мисс Грейсон. Откуда ты узнала о моем прибытии?

Вежливо кивнув Бел, Люси прошла через комнату и восторженно заключила Софию в объятия.

— Джереми слышал о том, что твоему мужу официально выразили благодарность. Вот так я и узнала, что ты здесь. — Она внимательно оглядела Софию с головы до ног. — А теперь расскажи мне, где же ты все-таки была.

— Навещала твоих кузин. — Внимание Софии привлекла странная выпуклость, мешающая их объятию. — Люси, ты ждешь ребенка!

Улыбаясь, Люси взяла руку Софии и положила на свой округлившийся живот, а свою положила на плоский живот Софии.

— А ты еще нет. По крайней мере, пока ничего не заметно.

Пока, София улыбнулась, оставив свои подозрения при себе.

— Что ж, — сказала Люси, — свет будет разочарован. При упоминании света София почувствовала раздражение.

— Люси, тебе не следовало бы здесь показываться. Графиня не должна быть связана с таким скандалом.

— Скандалом? Твоего мужа должны произвести в рыцари. Из него сделали Ланселота, Робин Гуда и лорда Нельсона в одном лице. Ты будешь почетным гостем на каждом званом обеде в Лондоне. — Люси вытянула шею, выглядывая в коридор. — А где же наша живая легенда?

— Грей? Он у себя в конторе. — София усадила подругу в кресло. — Но даже если он и получит официальную благодарность, меня на этих обедах теплый прием уж точно не будет ожидать. Моя репутация основательно подпорчена.

— Из-за того, что ты разорвала помолвку?

— Из-за того, что я тайком сбежала с выдуманным французом!

— Ты имеешь в виду Жерве? — Люси рассмеялась. — Ах, об этом никто не знает. Твои родители сказали всем, что ты заболела, и тебя отправили на морской курорт для поправки здоровья. Конечно, ходили некоторые слухи, но тот факт, что ты безумно, страстно влюбилась в героического морского капитана, прекрасно подтверждает эту историю. Ты ведь действительно влюбилась в него, безумно и страстно, не так ли?

София кивнула, потеряв дар речи от изумления. Неужели это правда? Ее родители, ее сестра, ее покинутый жених, ее друзья… все они сохранили ее бегство втайне?

— О, я так и знала! — Люси хлопнула в ладоши. — Ты должна рассказать мне все.

— Наверное, как-нибудь в другой раз. — София бросила взгляд на Бел.

— Понятно, — прошептала Люси, проследив за ее взглядом. — Неужели история настолько увлекательна? Что ж, отложим ее до следующего визита. — Она окинула Софию оценивающим взглядом. — Если твоя репутация подпорчена, то, должна сказать, это тебе к лицу. Ты прекрасно выглядишь.

— А тебе к лицу беременность. Ты просто сияешь.

Люси отмахнулась, но слова Софии были чистой правдой. Раньше София не могла бы назвать свою подругу красавицей, но теперь Люси вполне заслуживала такой оценки. Беременность смягчила угловатость Люси, а ее темно-каштановые волосы просто блестели.

Вошла горничная с подносом, на котором красовались чайный сервиз и несколько вазочек с угощениями.

— Изабель, налейте, пожалуйста, — попросила София.

— Конечно.

Пока молодая леди занималась чаем, София подвинула свое кресло ближе к креслу Люси.

— Как Тоби? — прошептала она. — Не могу поверить, что он ни слова не сказал о Жерве, в то время как у него были все основания унизить меня публично и потребовать компенсации. Он очень переживал, когда я исчезла?

— Какой ответ ты надеешься услышать? Что он пережил страшные мучения из любви к тебе или что он тебя уже совершенно забыл? — Люси положила руку на руку Софии. — Он страдал, но я думаю, его гордость была ранена сильнее, чем его сердце. В любом случае он слишком порядочен, чтобы унижать кого-либо или выдвигать требования о возмещении убытков. Они с Феликсом объездили всю Англию в поисках тебя. Ты доставила нам всем немало беспокойства. Чувство вины сжало Софии грудь.

— Как вы все должны меня ненавидеть! Люси сжала ее руку:

— Как мы все рады, что ты благополучно вернулась домой! Уверена, что твои родные чувствуют то же самое. И на что им жаловаться? Теперь в семействе будет титул — они ведь этого всегда хотели.

Бел прервала их беседу, в каждой руке она держала по чашке с блюдцем.

— Мисс Грейсон, — спросила Люси, принимая свою чашку, — у вас будет дебют в этом сезоне?

— О нет. — Бел подала вторую чашку Софии.

— Может быть, ты изменишь свое решение. — София вскинула голову, думая о возможностях. — Мы посчитали официальное представление неблагоразумным, учитывая мое положение, — сказала она Люси. — Но если скандала действительно удалось избежать… Бел может рассчитывать на очень интересные предложения.

— Но я не собираюсь выходить замуж, — возразила Бел.

София коснулась ее руки.

— Ты должна выйти замуж по любви. Другого твой брат не допустит.

— В таком случае сомневаюсь, что я вообще выйду замуж, — сказала Бел. — Мое сердце переполнено преданностью моей семье и страстью к работе во имя Господа. Места для романтической любви просто не остается.

— Сердце не единственный орган, имеющий к этому отношение. — Люси улыбнулась Софии озорной улыбкой.

— Может быть, меня и можно было бы убедить выйти замуж, — продолжала Бел, — если бы я могла найти человека, обладающего влиятельностью, принципиальностью и острым чувством справедливости, ну и, конечно, он должен разделять мою страсть к благотворительности…

— Надеюсь, что ты все-таки найдешь такого человека, — сказала София. — Но Бел… чтобы брак был счастливым, два человека, конечно, должны разделять общую страсть, но не к благотворительности.

Бел подняла глаза.

— Правда? К чему же?

Люси расхохоталась, и София тоже не смогла удержаться от смеха.

— Нет, в самом деле, — настаивала Бел, переводя взгляд с одной на другую, — скажите, что вы имеете в виду.

— Мисс Грейсон, не беспокойтесь, — сказала Люси. — Мы пополним ваше образование. — Она посмотрела на Софию: — Книга все еще у тебя?

София поперхнулась чаем. Ни за что на свете она не позволит сестре Грея даже взглянуть на эту книгу — особенно после того, как она так проиллюстрировала ее.

— Ну, — уклончиво начала она, избегая пытливого взгляда Люси, — ты понимаешь, это не…

К счастью, на помощь ей пришла экономка.

— Прошу прощения, миледи. Возник неотложный вопрос, требующий вашего присутствия.

Миссис Превитт загадочно кивнула и исчезла в коридоре.

София с облегчением пробормотала слова извинения Люси и Бел и поднялась. Однако когда она вышла в холл, экономка уже исчезла. Нахмурившись, София направилась в заднюю часть дома. Возможно, какая-то проблема в кухнях или с доставкой угля?

Когда она проходила мимо двери в кабинет Грея, знакомая мускулистая рука выпросталась из-за двери и схватила ее за талию.

Рассмеявшись, София вошла в комнату и тотчас оказалась зажатой между прохладной стеной, обшитой ореховыми панелями, и горячей твердой стеной мужского тела. Начиная со дня их свадьбы Грей не мог удержаться от того, чтобы не застать ее врасплох в самых невероятных местах и не заключить в свои пылкие объятия.

София не имела ни малейшего желания отучать его от этой привычки, но сейчас время для свидания было не самое подходящее.

— Грей, — побранила она его между поцелуями, — что ты собираешься делать? Экономка сказала, что какое-то неотложное дело требует моего присутствия.

— Так оно и есть. Я требую твоего присутствия. Совершенно безотлагательно.

Его руки скользнули по ее бедрам, и он легко поднял ее, пригвоздив к стене своими бедрами.

— Думаю, эту комнату мы еще не опробовали, — пробормотал он, покусывая ее шею.

— Я развлекаю гостей, — запротестовала она.

— Лучше развлеки меня, — пробормотал он. София горько вздохнула:

— Я хочу сказать, что у меня гостья. Леди Кендалл сейчас в гостиной вместе с Бел. — Она подняла руку к его груди, отвоевывая свободу. — А я думала, что ты в своей конторе.

— Ну да. — В его глазах заиграл проказливый огонек. — Я собирался туда, но потом решил отправиться в небольшое путешествие.

— В путешествие? Куда же?

Он отпустил ее и осторожно поставил на пол.

— В Кент.

— Грей, ты не мог…

— Я это сделал. — Выражение его лица стало серьезным. — Не сердись, милая. Я знаю, что ты им написала, но… Я чувствовал, что должен нанести визит твоему отцу и объясниться с ним напрямую.

Она кивнула, в горле застрял комок волнения. Она не стала бы просить его нанести визит ее отцу, но она понимала, почему он это сделал. Грей поступил не просто по-мужски, он поступил благородно, и София знала, что он не мог поступить по-другому. Он действительно самый лучший мужчина на свете.

Дрожащими пальцами она разглаживала отвороты его сюртука.

— Могу я спросить, как тебя приняли?

— Поначалу настороженно. Потом в некотором роде воинственно. — Он улыбнулся. — Но отношение заметно потеплело, когда я вручил твоему отцу приглашение на обед у моей тетушки.

София печально улыбнулась. Да, именно такой и должна была быть реакция ее родителей. Они будут обедать с самим дьяволом, если на этом обеде будет присутствовать герцогиня.

— Они ужасны, да? Он пожал плечами:

— Обычная семья. Сомневаюсь, что мы с твоим отцом станем большими друзьями, но нам все-таки удалось найти одно общее увлечение.

— И какое же?

— Это ты. — Он взял пальцами ее подбородок. — Мы оба хотим видеть тебя счастливой. Мы оба тебя любим.

Мгновение София не могла говорить. Облегчение и радость росли в ее душе, пока не заполнили ее всю. Он слегка коснулся ее губ поцелуем.

— Меня простили за то, что я сразу не рассказал?

«Да, да. Простили, холят и лелеют, ценят и обожают. Любят безмерно».

— Полагаю, — лукаво произнесла она, проводя по его скуле кончиком пальца, — что ты также великодушно простишь мне аналогичную забывчивость.

Он прищурил глаза:

— Неужели у нас опять появились секреты?

— Всего один. — Она взяла его руку и прижала к своему чуточку округлившемуся животу. — И совсем-совсем крошечный.

[1] Stubb — обломок, обрубок (англ.).

[2] Наблюдательный пункт на стеньге.

[3] 6 кг 350 г

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg