«Регина»

В ночь с 24 на 25 августа 1572 года Париж был разбужен оглушительным, торжествующим набатом. Подали сигнал к началу Варфоломеевской резни колокола Сен-Жерменского предместья: Сен-Жермен-л'Оксеруа, Сен-Жермен-ле-Пре, Сен-Дени и за ними поднялись уже колокола всех окрестных церквей, монастырей и аббатств. Увешанные белыми шарфами приверженцы "истинной" католической веры под предводительством трёх Гизов высыпали на ночные улицы города, дабы избавить благочестивых католиков от гугенотской ереси, поднявшей голову после того, как Маргарита Валуа обвенчалась с Генрихом Наваррским.

Филипп Монтгомери, граф де Лорж, во всеобщем кровавом помешательстве никакого участия не принимал. Не потому что сам был гугенотом — он был убеждён в том, что нападать на спящих безоружных людей, будь они хоть протестантами, хоть язычниками, по меньшей мере неблагородно. К тому же, Филипп никогда не считал себя соратником Гизов. Нельзя сказать, чтобы Карл IX как король приводил его в восторг, но и возводить на трон Генриха Гиза он не собирался. Ну, и если быть совсем честным, Филипп сочувствовал гугенотам. До такой степени, что предупредил некоторых своих знакомых о том, что им лучше будет покинуть город на некоторое время.

Оставаться равнодушным к тому, как вооруженные паписты безнаказанно убивали женщин, детей, стариков, грабили под шумок дома зажиточных гугенотов, Филипп долго не мог. Подняв на ноги своих людей и выдав им оружие, он вместе с ними выбежал из дома на помощь отбивавшимся от разъярённой, опьяневшей от крови толпы соседям-протестантам. Нескольких из нападавших Филипп узнал: такие же соседи, как и он сам, такие же люди, изо дня в день здоровавшиеся с этими несчастными гугенотами, заходившие к ним в гости, евшие их хлеб и пившие их вино, целовавшие их дочерей шальными весенними ночами. А теперь эти люди безжалостно резали, насиловали, душили, рвали на части живую плоть тех, с кем ещё вчера болтали на рынке. И он не понимал, что должно было случиться, чтобы обычные, нормальные люди стали убийцами. И кто знает, может, его слуги и пажи точно также умылись бы невинно пролитой чужой кровью, если бы не железная воля их графа и его ясный, звонкий голос, взывавший к их разуму.