«Леди Опасность»

РЕДКО ВСТРЕТИШЬ МУЖЧИНУ. ОБЛАДАЮЩЕГО ДАРОМ СОЧЕТАТЬ В СЕБЕ ОДНОВРЕМЕННО ЧУВСТВО ЮМОРА, ТВОРЧЕСКИЕ СПОСОБНОСТИ, ИНТУИЦИЮ И РАЗНОСТОРОННИЙ ИНТЕЛЛЕКТ.

ОДИН ИЗ ТАКИХ МУЖЧИН — РАСС ВУДС. ЕМУ И ПОСВЯЩАЕТСЯ ЭТА КНИГА.

С.Р.

1

Лондон, 1857

Если бы она тайно проникла в дом виконта, то без сомнения кончила бы в Ньюгейтской тюрьме. Может быть, она сошла с ума, нанявшись служанкой в дом виконта Радклиффа? Он имеет репутацию страшного человека. Когда говорят о нем, то представляются все ужасы ада: темные пещеры, накаленные докрасна стекающей в них лавой, где слышатся пронзительные крики и стоны проклятых людей. Но разве был у нее другой выбор? Конечно, нельзя было и ожидать, что лондонская полиция поверит ее подозрениям, что он — убийца и двое мужчин уже стали его жертвами.

Пройдя по коридору, Лайза направилась в господские покои, неся два ведра, наполненные углем. Она оглядывалась назад, посматривая на дверь комнаты прислуги. Кругом не было ни души. Может быть, сегодня вечером ей наконец-то удастся пробраться в его комнаты. Она должна найти улики, — ведь он приезжает из Америки уже совсем скоро.

Она поставила ведра и схватилась было за дверную ручку, но в тот же момент услышала шум у мраморной парадной лестницы. Это Тесси поставила лампу у входа. Лайза услышала, как дворецкий Чоук бубнил что-то недовольным тоном. Ей показалось, что все в доме вдруг пришло в движение, прислуга сновала взад и вперед. Хлопали двери, по паркетным и мраморным полам была слышна суетливая беготня слуг.

Стоя в преддверии комнаты хозяина, Лайза колебалась, войти или не входить туда. Ведь эти комнаты сейчас не использовались, хозяин отсутствовал, а поэтому и топить их не было никакой нужды. А вдруг кто-нибудь увидит ее здесь с ведрами, наполненными углем?

Она видела хозяина лишь на портрете, что висел в голубой гостиной. Ей не понравился этот портрет. На нем был изображен красавец-мужчина с холодными аристократичными чертами лица. Он пристально впивался в каждого своими зелеными, словно у кошки, глазами, за которыми не было человеческой души. Возможно, свою душу он потерял в тех перестрелках на американском Западе, о которых она слышала.

Пройдя военную подготовку, он провел несколько лет в Техасе и Калифорнии. Лайза, пожалуй, не знала ни одного из представителей сословия пэров, который добровольно отказался бы от цивилизованного общества и отправился бы в другой мир, мир диких обычаев и нравов. О нем не только ходила дурная слава безрассудного человека, но говорили, что он развратный, растленный тип, не пропускающий ни одной женской юбки.

Она ненавидела таких мужчин. Он был одним из тех, кто не может прожить и дня без женщины, но одна и та же женщина изо дня в день его также не устраивала.

Следж поговаривал, что виконт редко проводит ночь без женщины. Услышав такое, Лайза даже презрительно фыркнула. Некоторые мужчины — настоящие животные. Тесси говорила, что виконту скучно в компании одной женщины, поэтому даже в своем аристократическом кругу он имел не одну, а несколько любовниц. Он, такой титулованный, богатый, красивый, больше дорожит своими начищенными сапогами, чем репутацией соблазненных им женщин. Лайза питала отвращение к таким типам.

Его же она не только презирала, но и ненавидела, так как виконт отправился в Техас спустя два дня после убийства ее брата, и она была почти уверена в его виновности. Целых одиннадцать месяцев ждала Лайза возвращения виконта, чтобы разобраться во всем до конца.

…Лайза вздрогнула, услышав быстро приближающиеся шаги. Если кто-то ее увидит здесь, у господских комнат, она скажет, что заблудилась в коридорах. Она притворится дурочкой для большего правдоподобия. Она увидела седую голову запыхавшегося Чоука, чуть ли не бегом поднимавшегося по главной лестнице. Лайза уставилась на него, так как она никогда не видела подобной суеты слуг. Особенно странно было видеть в таком состоянии Чоука, которому всегда были присущи какая-то величавость, неторопливость, когда он проплывал по коридорам замка. Но сейчас он был совсем другим.

Чоук суетился еще и потому, что ему предстояло представить новую служанку приезжающему вот-вот хозяину, и он не знал, понравится ли она ему. Дворецкий широкими шагами мерил парадный вестибюль, выкрикивая имена экономки и двух служанок, работавших наверху. Лицо его, обычно бледное, сейчас раскраснелось. Он прикрикнул на лакея и служанку, которая несла чистое белье, чтобы они поторапливались.

— Он приехал! — переводя наконец дыхание, сказал Чоук, обращаясь к Лайзе. — Быстрее, девочка, отнеси эти ведра в покои.

Но прежде чем Лайза сдвинулась с места, она увидела какого-то незнакомца, вдруг появившегося в парадном вестибюле. Она и представить не могла, что здесь увидит человека с большим чувством собственного достоинства, чем у дворецкого. Однако появившийся держался так, как будто бы он был по меньшей мере папой римским. Благодаря своей поразительной самоуверенности ему удавалось нагнать страху на людей. У него был высокий красный лоб, который окаймляли русые волосы. Чоук словно простонал, увидев незнакомца.

— Лавдэй, только не говори, что он уже здесь!

— Через пять минут он будет здесь, — последовал сдержанный ответ.

— Через пять! — пронзительно завопил Чоук, а затем что есть силы закричал:

— Через две минуты чтобы вся прислуга выстроилась у входа!

Услышав приказ Чоука, ливрейный лакей выскочил из комнаты хозяина и, толкнув Лайзу, скатился вниз по лестнице, спеша выстроить прислугу. Следж был здоровым молодым парнем и гордился своим физическим совершенством. Он умел хорошо драться и всегда был готов показать свой талант на людях: в трактирах или на шумных улицах восточной части Лондона.

Лайза только теперь почувствовала, каким страшным и грозным должен быть хозяин, если даже такой здоровяк и бесстрашный человек, как Следж, на глазах превратился в покорного и трусливого слугу. Она прислушивалась к причитанию прислуги, которая словно билась в конвульсиях перед смертью. В доме стояла настоящая паника, казалось, что всех охватило предчувствие близкого конца.

В горле у Лайзы пересохло, и она судорожно сглотнула. Она сейчас думала только об одном: как бы ей уцелеть в этом аду, как сделать, чтобы никто не догадался об ее истинной цели. От этих мыслей у нее пробежал мороз по коже, и тут же ей стало жарко, лоб покрылся испариной. В эту минуту перед ней возник Лавдэй, который схватился за ведра с углем так, будто он нашел выброшенные за ненадобностью драгоценности королевы.

— Я сам отнесу эти ведра в покои. Ты новая служанка? А ну, быстро беги и приведи себя в порядок, чтобы лицом в грязь не ударила перед его светлостью!

Лайза сделала реверанс и побежала вниз по задней лестнице. Прибежав в буфетную и стараясь не попадаться на глаза Тесси, она пробралась к зеркалу, висевшему в темном углу. Она стала поправлять выбившиеся из-под чепца волосы и одежду, тайком оглядываясь, не подсматривает ли кто-то за ней. Ее платье состояло целиком из многослойного кринолина, что придавало пышность всей ее фигуре. Она удостоверилась, что пуговицы пришиты прочно. Найдя свою мантилью, она одела ее. Услышав топот спешивших на призыв экономки слуг, Лайза побежала за ними в парадную, пропустив вперед себя кухарок и поваров, работавших на кухне. Они быстро спускались по белой каменной лестнице и выходили на улицу, где и должны были встретить хозяина.

Это был один из тех слякотных январских вечеров, когда проститутки Уайтчепела дрожат от холода на улицах. С черной железной ограды, окружавшей дом виконта, капали крупные капли. Сразу же за оградой стояли деревья, как бы дополнительно отделяя дом от улицы. Голые кроны были окутаны туманом.

Весь обслуживающий персонал выстроился в ряд по старшинству от подножья фасадной лестницы до подъездой аллеи, по которой должна была подъехать карета виконта. Все замерли в ожидании хозяина, замерзая от холода. Рядом с Лайзой стояла девушка, работавшая на кухне, которая подкашливала.

С хрустальной лампой в руке Чоук обошел фалангу слуг и встал рядом с экономкой во главе шеренги. Лампа подрагивала в руке дворецкого, но дрожь эта была не от холода.

Пройдя по газону, лакей открыл ворота. К удивлению Лайзы, она увидела, что в них вошли двое мужчин в цилиндрах и длинных пальто. Когда они уже были близко, навстречу им выступил Чоук.

— Ваша светлость, — произнес дворецкий.

— Вы хотите сказать, что он еще не приехал… Ну, ладно, Эйл, мы подождем в доме, пока экипаж не прибудет.

Лайза посмотрела на подошедших мужчин. Герцог! Отец виконта, герцог Клермонтский, приехал, чтобы встретить сына, возвратившегося из Америки. Она вспомнила, что герцог живет рядом, на Гроуве-нор-Сквер, и ночевать здесь наверняка не собирается, и порадовалась этому. Второй мужчина, должно быть, брат герцога — лорд Эйл Маршалл. Но где же женщины? Где герцогиня и ее дочь Джорджиана?

Мужчины вошли в дом, а прислуга все так же продолжала стоять в ожидании. Туман окутывал все вокруг. Холод пронизывал тело. Она услышала, как где-то мяукнула кошка, а потом опять воцарилась тишина. Лайза прятала замерзший нос в воротник платья, пытаясь согреться. Прошел уже час, как они стояли на холоде в ожидании виконта. И когда терпение совсем уже иссякло, Лайза услышала, что где-то вдалеке раздается лошадиный топот. Звук приближался. Цоканье становилось все явственнее, отражаясь эхом от каменных стен и мостовой. Экипаж следовал по пустынным улицам.

Лакей поспешил к воротам, чтобы опять открыть их. Уже хорошо можно было разглядеть приближавшийся конный экипаж — две пары черных лошадей, подносившие к воротам покрытую черным лаком карету. Особую контрастность создавали подвешенные латунные фонари, освещавшие экипаж. Лайзе стало не по себе: она увидела, что кучер экипажа тоже был в черном.

Карета подъехала к дому, лошади, фыркая, остановились.

Было видно, что и кучер, и лошади замерзли. Кучер, закутавшийся в черный шарф, остался сидеть, неподвижный и безмолвный.

Лайза, продрогнув от холода, не могла сдвинуться с места, несмотря на то что ей становилось очень страшно. Может быть, ее состояние объяснялось мрачностью туманного вечера, нервозностью ожидания и, наконец, появлением светящегося черного экипажа, который, подъехав, как будто бы застыл, и несколько минут внутри все оставалось неподвижным.

Затем она увидела что-то странное. Это был сапог. Никогда раньше она не видела такого мерзкого черного сапога. Сапог, точнее, его подошва, торчал из окна кареты. Лайза от удивления даже приоткрыла рот, но тут же одернула себя и увидела, что изнутри кареты через окно струился табачный дым. Ошеломленная этим устрашающим прибытием и тем, что она увидела в окне экипажа, Лайза даже не обратила внимания, что рядом с ней остановились герцог и его брат, спустившиеся с лестницы навстречу виконту.

Лошади начали гарцевать на месте, вскидывая гривами, а сапог все торчал из окна. Вдруг он исчез, тотчас же лакей ринулся вперед, чтобы открыть дверцу кареты, однако внутри нее была кромешная тьма. Из темноты появился мужчина. Он был так высок, что вынужден был, выходя, сильно пригнуть голову.

Лакей отступил назад, пропуская этого мужчину. Лайза застыла: ее как будто бы парализовало то, что здесь происходило. Ей почудилось, что она видит страшный сон: этот человек во всем черном был словно порождением холодной темной ночи; мрачный экипаж, на котором он приехал, напоминал катафалк. На приехавшем были широкополая шляпа, практически скрывавшая его лицо, и длинный плащ. Когда он вылезал из кареты, одна пола откинулась назад, открыв пояс брюк, с которого свешивалась портупея с револьвером в кобуре.

Он остановился, совершенно не обращая внимания на окружающих. Лайза попыталась вспомнить, кого ей напоминает прибывший господин. И поняла, что таких, как он, она видела в иллюстрированных брошюрах об американском Западе.

Чиркнув спичкой о пояс, он зажег тонкую сигару и закурил. Вспыхнувший огонь спички на мгновение осветил его лицо. Лайза увидела черные как смоль волосы, из-под густых ресниц сверкнули зеленые, как у кошки, глаза. Она отметила прямой нос и щетинистый, заросший за день подбородок. Уцепившись большими пальцами за ремень, небрежной походкой он прошел вдоль выстроившихся слуг, как бы и не заметив их.

Подходя к герцогу, он беззастенчиво потягивал сигару, бросая на старика наглые взгляды. Молчание все длилось. Чоук стоял сзади виконта, ожидая команды. Виконт затянулся последний раз и выпустил дым чуть ли не в лицо герцогу. Улыбнувшись и сдвинув шляпу на затылок, он произнес:

— Ну, так, так, так, отец! Привет! Приветствие было холодным и несколько развязным и отнюдь не сопровождалось сердечностью и почтением долго отсутствовавшего сына к вельможному отцу.

Оскорбленный герцог так разозлился, что стал похож на льва, готового броситься на свою добычу:

— Не забывайся, Джослин! Веди себя прилично!

Окурок сигары полетел на землю. Лайзе стало не по себе от злобного взгляда виконта, который тот бросил на герцога. Но он тут же овладел собой, улыбнулся и тихо, смакуя каждое слово, заговорил вкрадчиво, как бы подбираясь к своей добыче, но за его словами чувствовались напряжение и угроза.

— А я и не забываюсь, отец. Я никогда не забываюсь. Это у вас склонность к забывчивости. Вы не помните, как вы согрешили однажды? Или вы забыли, что моему дорогому дядюшке следует держаться подальше от меня?

Последние слова были адресованы к стоявшему рядом с герцогом брату. Эйл Маршалл был моложе герцога Клермонскго, но у него были такие же густые волосы с сединой на висках. Он был таким же высоким, как и его племянник, и напоминал Лайзе средневекового рыцаря. Он оскорбленно взглянул на племянника и, обращаясь к герцогу, пробормотал:

— Я же говорил тебе, что мне не следовало сюда приходить.

С чувством поистине рыцарского достоинства Эйл Маршалл повернулся, чтобы уйти. Рука Джослина автоматически потянулась к револьверу. Герцог грубо схватил сына за плечо, и виконт опустил руку.

Чоук, только и ждавший момента, интуитивно понял, что должен делать, и стремглав поднялся по лестнице, чтобы открыть дверь. Герцог пошел первым, давая виконту понять, что тот должен пойти за ним.

— Ну, ладно, — пробормотал виконт сквозь зубы, — в конце концов я всегда успею расквитаться с ним.

Лайза переглянулась со стоявшим рядом слугой. Когда герцог и виконт вошли в дом, Чоук передал лампу, которую все это время держал высоко поднятой, лакею и хлопнул в ладоши:

— Поторопитесь. Повар, ужин должен быть подан вовремя. Следж, займись багажом его светлости.

Повернувшись к слугам, работавшим на кухне, он прикрикнул:

— Чего стоите, как вкопанные! Марш на кухню!

— Гэмп, так тебя, кажется, зовут? — рявкнул на Лайзу Чоук. — Живее, зажги камин в комнате его светлости. Поторапливайся! Быстрее, это надо сделать до того, как туда поднимется хозяин.

Приподняв юбку, Лайза поспешила в дом, быстро поднимаясь по лестнице.

Дом виконта, построенный в стиле Роберта Адамса, отличался изяществом, воздушностью и элегантностью. Парадный вход украшала центральная мраморная лестница, состоявшая из одного центрального пролета, а затем расходившаяся на левую и правую части.

Лайза быстро поднялась по основному пролету, затем повернула налево и ринулась по коридору в господские покои, куда надо было пройти через двойные двери. Она буквально влетела в гостиную, часть которой служила кабинетом виконту.

Одно ведро с углем Лайза поставила у камина в гостиной, а другое — в спальне, где также был камин. Она посмотрела на кровать, которая была подготовлена лишь наполовину.

«Боже мой! — подумала Лайза. — Времени нет, чтобы искать Тесси». Она стала поправлять кровать, стеля чистое белье и одергивая покрывало.

При мысли, что ей опять не удалось реализовать задуманный план, сердце ее больно сжалось. Она вновь подумала о виконте, о его презрении к традициям высшего света. Ведь никто в Англии не стал бы так открыто хвататься за оружие — не только аристократы, но даже самые закоренелые бандиты. А виконт вел себя, как в диких лесах Америки.

Она заправила кровать хозяина, как это полагалось, и на минуту задумалась. Все в спальне было гармонично. Стены покрыты шелком, который очень подходил к покрывалу серебристого отлива. Спальня казалась больше, чем она была.

Лайза очнулась от своих мыслей и ужаснулась, что все еще не растопила камин. Она возвратилась в кабинет и, торопливо сложив уголь в топку, зажгла его. Она запачкала фартук и лицо, растапливая угли, но ей некогда было заняться собой, надо было бежать к камину в спальне. И вдруг она услышала шаги. Дверь открылась, и вошла Тесси. У Лайзы отлегло от сердца. Тесси принесла поднос с чайным сервизом и поставила его на стол между окнами и камином.

— Поторопись, — предупредила она, выходя из комнаты.

Лайза стояла на коленях у белого мраморного камина в спальне, закладывая уголь. Она покосилась на лампу, темневшую рядом с серебряным чайником на столике, куда Тесси опустила поднос. «Надо было бы зажечь», — промелькнуло в ее голове, но она не смогла этого сделать, так как опять услышала шаги, будто кто-то подкрадывался к спальне. В комнате было темно, она быстро взглянула в просвет открывшейся двери и поняла, что это виконт. Из гостиной он медленно вошел в спальню. Стук его сапог вдруг оглушил ее — это он сошел с напольного ковра и прошел по паркету. Затем он снова ступил на ковер.

Не замечая ее, он подошел к столику и сбросил плащ на пол. В свете лампы, которую он зажег, она могла видеть его жесткий взгляд. Лайза заметила, что на нем одеты белая рубашка с жилетом и штаны из оленьей кожи, туго обтягивающие его бедра. Стоя у окна, он протянул руку и отодвинул занавеску. На оконном стекле осели капельки влаги. Пристально вглядываясь в ночную мглу, он видел лишь туман и темноту, да очертания деревьев во дворе.

Лайза сидела на корточках, не смея шелохнуться. Опустив руку с занавески, он тяжело вздохнул. Она даже не ожидала, что такой жестокий человек, каким он показался ей в момент приезда, способен на простые человеческие чувства, выразившиеся в этом вздохе. А он, казалось бы, задался целью удивлять ее еще и еще. Он повернулся к столику, где стоял чайник, и Лайза впервые увидела его лицо вблизи. Темные брови и грубые черты лица несколько смягчались гладкой кожей. Он аккуратно взялся за ручку серебряного чайника, а другой рукой также аккуратно приподнял чашку, налил чаю и поставил чайник на поднос. Такая размеренность движений, совершенно неожиданная для него, поразила Лайзу. Она не верила, что все это наяву.

Человек, постоянно готовый схватиться за револьвер, одевающийся в грубые шкуры животных, налил себе чай, как подобает сыну герцога, как подобает аристократической особе. Она вдруг усомнилась: убийца ли он? Разве может убийца так аккуратно наливать себе чай?

Она уже было хотела показаться ему, но вдруг перед ней что-то мелькнуло и щелкнуло. И в тот же момент она увидела наставленное на нее дуло револьвера и взглянула прямо в глаза Джослина Маршалла.

— Подойдите к свету, сейчас же! — скомандовал он.

Лайза медленно сделала три шага. Он прищурился, рассматривая ее испачканный фартук. Мышцы на его подбородке дрогнули, но револьвер по-прежнему был наставлен на нее.

— Не двигаться! — скомандовал он, все так же растягивая слова, как с отцом в первые минуты приезда. — Пристрелю на месте, не задумываясь. У меня в этом деле многолетняя практика. Ладонью берешься за рукоятку револьвера, большим пальцем взводишь боек, а указательным пальцем подводишь курок. Одно неловкое движение — и все, цель поражена. С такого расстояния я убью тебя сразу, второй выстрел уже не потребуется.

Слушая виконта, Лайза боялась пошевелиться. Он говорил с явной издевкой, лениво растягивая слова. Затем он убрал в кобуру револьвер. По мере того как она выходила из оцепенения, овладевшего ею, она чувствовала в себе нарастающую ярость и гнев.

— Вы чуть было не убили меня? — вскрикнула она с возмущением и таким тоном, который мог выдать ее происхождение, но, к счастью, она вдруг это поняла и, сразу войдя в роль служанки, взмолилась:

— Разрешите мне уйти, милорд. Я вся дрожу от страха, я не желала ничего дурного, видит Бог! Я лишь должна была разжечь камин.

Виконта, казалось бы, разжалобили ее причитания. Он прищурился и убрал руку с кобуры. Она стояла, поглядывая на него, ожидая разрешения, а виконт вдруг переменился. Он выпрямил спину, расправил плечи. С приподнятым подбородком его лицо стало даже каким-то величественным.

Он убрал одну руку, сжатую в кулак, за спину. Непонятно почему, в его голосе ей вдруг почудились звуки барабана и труб и топот Королевской конной гвардии.

— Мне не нужны толстухи и капризные служанки, — процедил он наконец аристократическим тоном.

Сердце у нее екнуло. Она поняла, что переиграла в своем стремлении изменить себя так, чтобы не вызвать никаких подозрений на свой счет и по поводу своих намерений. Промелькнула мысль, что так недолго и расчет получить.

Виконт вдруг шагнул к ней. Она инстинктивно отступила назад и услышала:

— Я сказал — не двигаться!

Остановившись совсем рядом с ней, он сердито оглядел ее и произнес:

— Ты вся грязная и дрожишь. Как посмели послать тебя сюда, не приведя в порядок твою внешность и не дав согреться? Уходи.

— Ваша светлость, а… а… как же… камин?

— Я этим сам займусь, — виконт говорил теперь совершенно иначе. Такая речь была свойственна воспитанникам университета. — Если мне удавалось разводить огонь во время метели в Западной Виргинии, то уж здесь я как-нибудь справлюсь с углем… Без вас, мисс, — шутовски поклонился он ей.

— Но милорд…

— Черт побери! — выругался виконт раздраженно.

Он отвернулся от нее и позвонил, вызывая Лавдэя. Камердинер вошел.

— Кажется, ваша светлость, придется заменить сапоги для верховой езды.

— Что, уже?

— Да, господин. Придется заменить новыми, один из слуг-новичков вместо коричневой ваксы намазал их черной.

Услышав об этом, виконт почему-то не возмутился и не накричал, а лишь пожал плечами и отвернулся. Он опять взялся за ремень, ослабил его, и ремень соскользнул вниз. Лайза все это видела. Затем он сел на стул у столика, где был чай. Кожаные брюки натянулись на бедрах.

А Лайза все продолжала стоять и наблюдать за виконтом.

— Пусть она убирается, — сказал он, даже не глядя в ее сторону.

Положив кобуру и револьвер рядом с серебряным подносом, он взял чашку с чаем.

Она почувствовала, что кто-то подталкивает ее. Это был Лавдэй. Лайза выскочила стремглав, как будто за ней гнались. Она побежала к посудомойке, чтобы умыться. Руки у нее тряслись. Никогда она еще не встречала таких, как Джослин, виконт Радклифф — наполовину бандит, наполовину аристократ. И неизвестно, что было хуже, — его варварские замашки, приобретенные в Америке, или его аристократическое высокомерие. И Лайза вдруг осознала, что виконт-аристократ куда более опасен и страшен, чем виконт-бандит.

2

Джослин сидел в кресле, откинувшись на спинку, скрестив ноги, вспоминая о произошедшем инциденте с пухлой служанкой. Он сожалел, что напугал ее. Но, черт побери, она сама виновата. Ей следовало бы сразу сказать, что она в комнате.

Он долго путешествовал: был в Калифорнии, в Колорадо, Техасе. Он хотел забыть войну, стереть Балаклаву и Скатарское озеро из своей памяти. «Лечение» было успешным, хотя и длительным, на протяжении всего периода пребывания в Америке, но и цена за это «лечение» была немалая. В чрезвычайно неблагоприятной военной обстановке он находился в постоянном напряжении. Нервы были раздражены, чувство опасности стало чуть ли не звериным. Он слышал, как падает каждая капля дождя во время грозы, он чувствовал запах отдаленных костров, он ощущал безмолвное присутствие команчей. Удивительно ли, что он гневно обрушился на ни в чем неповинную служанку?

Из заднего кармана брюк он вытащил, пару никелированных наручников и бросил их на стол. Лавдэй сразу оглянулся, услышав их лязг. Джослин лишь слегка улыбнулся на реакцию камердинера, который скривился при виде этих наручников. Он вытащил из кармана жилета ключ от наручников и мундштук для сигар.

Лавдэй с брезгливостью взял наручники, держа их на расстоянии от себя, и сказал:

— Ваша светлость, может, это сохранить вместе с вашим американским снаряжением?

Ничего не ответив, Джослин продолжал смаковать чай.

— Я заметил, что мистер Тэпл не вернулся с вами, ваша светлость?

Откинувшись на спинку кресла, Джослин скрестил руки на груди и закрыл глаза:

— А, да, мистер Тэпл… Бедный Тэпл поссорился с команчами, когда мы ехали из Техаса в Калифорнию. Я предупреждал его, чтобы он не связывался с ними. Однажды ночью мы вынуждены были остановиться посреди дороги, так как колесо кареты сломалось. Он отошел от дороги слишком далеко и заблудился. Я говорил ему, чтобы не шлялся один…

— Как глупо с его стороны, ваша светлость, — печально проговорил Лавдэй.

— Да, глупо. Но от судьбы не уйдешь. В этот раз, как ни странно, она была справедлива.

Продолжая все еще держать наручники, Лавдэй вытащил конверт из кармана.

— Почта уже разобрана, ваша светлость, и после того как вы отдохнете, она будет принесена вам. Однако это письмо, я думаю, вас заинтересует сейчас же.

Молча взяв конверт, Джослин сел поближе к лампе. Он обратил внимание на пломбу. На ней была воспроизведена гильотина. Нику нравится устрашающая символика…

Виконт сорвал пломбу и стал читать. На отдельном листе к письму прилагался список из пяти имен с адресами. Он почувствовал, что мурашки пробежали по телу. Подобно рабу, который вечно несет свое ярмо, он ощутил кошмар неизбежного, который тяжким грузом лег на его плечи.

Лавдэй зажег огонь. Джослин отдал ему письмо, и камердинер бросил его на красные угли. Резко встав, Джослин начал скручивать список с именами в трубочку.

— Как насчет моей ванны? — спросил он с теми жесткими нотками в голосе, которые появились у него еще в Сандхесте, в Королевской военной академии.

— Лакей вскоре ее приготовит, ваша светлость, — ответил Лавдэй.

Виконт прошел в гостиную, не замечая, как она преобразилась, и не радуясь нежному серебристо-серому тону. Он подошел к камину. На камине стояли три антикварных сосуда: Веджвудская амфора в форме вазы с ручками, кубок времен Якова и третий сосуд, который напоминал огромный флакон на подставке, крышка его была отделана ляпис-лазурью. Эти вещи эпохи итальянского Ренессанса принадлежали Франческо Медичи. Он выбрал флакон, который был отделан золотом. У него было узкое горлышко, и крышка держалась на петлях и присоединялась к горлышку золотой цепью. Открыв его, он положил туда скрученный листок бумаги. Закрыв флакон, он поставил его на место, а затем подошел к конторке.

Он никогда не питал любви к многочасовому бдению за конторкой, которая имела вычурные формы и чрезмерно насыщенную отделку. Ему не нравилось все — от пестрой мозаики до золоченых бронзовых завитушек. Он открыл ее, взял перо и листок бумаги. К тому моменту, когда лакей уже подготовил воду в ванной, виконт написал ответ на полученное письмо со списком. Он запечатал его и отдал конверт Лавдэю, чтобы тот отправил письмо. Затем он пошел в ванную комнату. Но пробыл там недолго, так как валился с ног от усталости и опасался, что может заснуть прямо в ванне. Он лег в постель, пытаясь заснуть, но не смог. Он положил свой револьвер под подушку. Но покой не приходил, одолевали мысли. Он не ожидал увидеть сегодня здесь отца. И, конечно, уж подавно не думал, что увидит Эйла. Джослин редко виделся с дядей. С их последней встречи прошел уже целый год. Виконт избегал его с тех пор, как ему исполнилось четырнадцать лет. Его мысли сразу вернулись в те времена. Но он заставил себя не думать об этом и постарался запрятать имя дяди подальше в глубь памяти, где хранилось то, что было связано с болью и стыдом.

Сейчас он думал о том, как встретится с Эшером. Эшер готовится к выборам в Парламент. Теперь, когда Джослин вернулся, они смогут возобновить их политические баталии. Нет сомнения, что Эшер набрал достаточно союзников, возможно даже пришлось привлечь этого негодяя Палмерстона, чтобы победить. Эшер — в Палате Общин, и он, Джослин, — в Палате Лордов смогут добиться многого.

Он начинал уже засыпать, когда вдруг услышал, что кто-то постучал в окно. Он машинально схватился за револьвер. Откинув одеяло, он почувствовал, что холодок покрыл его тело мурашками. Накинув на себя обшитый мехом шелковый халат, он подошел к окну, выглянул из-за занавески и увидел знакомое бледное лицо. Выругавшись, виконт открыл окно. И тотчас через окно на ковер спрыгнул мужчина в грязных сапогах.

Закрывая окно, Джослин вздрагивал от холода.

— Черт побери, Ник! Я получил твою записку. Тебе не следовало приходить сюда.

— Он мертв?

Джослин впился взглядом в молодого парня, который своими грязными сапогами топтал сейчас его дорогой ковер. Из-под изношенной шляпы свисали влажные коричневые волосы. Намотанный вокруг шеи шарф скрывал и подбородок, на виконта смотрели бледные светло-голубые глаза. Он вспомнил, как он нашел Ника несколько лет тому назад в Хаундсдитче: тогда он служил в винной лавке и поругался с хозяином. Сейчас Ник работал на виконта.

— Ну так как, он мертв? — спросил опять Ник.

— Да.

— Ты отослал мне письмо? Отлично. Я пришел, это… ну как там… узнать… каковы твои планы, не нужно ли чего?..

— Ты что, овладеваешь хорошими манерами? — с иронией спросил Джослин, не обращая внимания на слова Ника и возвращаясь в постель.

— Да, я слежу за своим языком. Сейчас у меня достаточно денег, чтобы купить себе положение в обществе…

Забираясь под груду одеял, Джослин презрительно закончил:

— …и одеваться, как уличный разносчик…

— Но я же при деле. Я тут пронюхал одно местечко в Спитлфильдз. Там много юных дворянок… Везде стоят шикарные экипажи, белые шелковые шарфы, чертовски много выродков… Это то, что нам нужно.

— Чтоб тебя… — выругался виконт. — Сейчас я ничего не хочу. Я хочу побыть дома и вообще хочу спать.

— Ну, ладно, мы ведь оба знаем, что нам это всегда нужно…

— На этот раз я не хочу неприятностей. А теперь уходи.

Пожав плечами, Ник направился к гостиной.

— Пойдешь опять через окно? — спросил его Джослин.

— Ага, чтобы не создавать проблем. Мне надо научиться ускользать от опасности, особенно в таких больших домах. Ты же не хочешь меня потерять.

Джослин тяжело вздохнул и плотнее закутался в одеяла. До его слуха все слабее доносились отдаленные голоса слуг. Он заснул, и ему приснилось, что Ник карабкается по ограде, окружавшей его дом, а потом он увидел во сне ту толстушку служанку.

Было все еще темно, когда он проснулся. Он обнаружил, что лежит на животе, а ноги и руки небрежно раскинуты по кровати. Но что-то разбудило его… Шорох. Он услышал какой-то шорох поблизости, рядом с кроватью. Кто-то находился там, где он сбросил сапоги. Подождав, пока шорох прекратился, он схватил револьвер и вскочил

с кровати, как дракон, выскочивший из своей пещеры.

Вскинув револьвер и целясь туда, где, по его расчетам, должен был находиться незваный гость, он протянул свободную руку и вдруг схватился за что-то.

Вскрикнул женский голос. Он уставился в темноту и разглядел уже знакомую новую служанку, которая пристально смотрела на него. Они столкнулись почти что нос к носу. Он крепко сжал ее запястье.

— Черт побери, женщина! Что ты делаешь здесь?

— Я… я зажигаю… зажигаю огонь. И вот, вот… ваши сапоги, — говорила она дрожащим голосом, держа сапоги перед самым его носом. — Я должна забрать ваши сапоги, чтобы почистить. Чоук велел мне это сделать, так как ваши другие сапоги испортил один из слуг.

Он отпихнул ее. Опустив револьвер, он положил его под подушку. Взбешенный тем, что она второй раз застает его врасплох, он лег обратно в постель, накрывшись одеялами. Закинув руки за голову, он постарался успокоить раздражение и сказал ей уже почти спокойно:

— Ладно, продолжай заниматься камином.

Она торопливо шла в гостиную, когда он произнес это. Услышав его голос, она остановилась, повернулась и посмотрела на виконта, который добавил:

— Зажги лампу.

Выполняя его приказ, она захлопотала в спальне, а он пристально изучал ее. У нее было смуглое маленькое лицо, овальный, широкий лоб. Делая что-то, она плотно сжимала губы, и они казались еще более тонкими, чем были на самом деле. Она старалась не смотреть на него. Но он видел что-то странное в ее взгляде, да и цвет ее глаз казался ему неопределенным — то ли коричневый, то ли серый. Он наблюдал за ней, как она возилась с камином и включала лампу.

Все сделав, она уже было направилась к двери, когда он остановил ее:

— Ты что-то забыла.

Он улыбнулся, видя, как она с неохотой обернулась. Он читал ее мысли. Ее раздражало то, как он обращается с ней, а оттого, что она не могла дать ему истинный отпор, она была просто в бешенстве. Она даже сжала руки в кулаки. Сам дьявол руководил им и заставлял еще больше раздражать ее, получая от этого удовольствие.

Она повернулась. Он сидел в кровати, почти нагой, едва покрытый внизу простыней. Затем повернулся, открыв бедро, поднял свои сапоги с пола и, улыбаясь, протянул ей:

— Подойди, возьми их.

Он заметил, как она стиснула зубы от ярости. Она готова была схватить кочергу, стоявшую рядом с камином, чтобы укротить этого ухмыляющегося нахала. Вся напрягшись, она подошла к кровати. Но когда она готова была уже выхватить сапоги из его рук и убежать, он отодвинул их так, что она должна была наклониться над виконтом, дотягиваясь до них. И в этот момент он схватил ее за талию, и она, потеряв равновесие, упала прямо на него. Бросив сапоги, он крепко обнял ее и засмеялся.

Она ударила его коленом в пах, испугавшись собственной смелости.

— Отпустите меня! Пожалуйста, милорд, отпустите меня!

— Черт побери, женщина! Ты меня чуть было не лишила мужского достоинства…

Стиснув зубы от боли, он повалил ее на кровать, а она била его кулаками в грудь, пытаясь освободиться. Ее руки были холодны по сравнению с его разгоряченным телом. Подтянув ее к себе одной рукой, он увидел ужас в ее взгляде.

— В следующий раз, когда ты прокрадешься в мою комнату, ты заплатишь мне за это.

— Но я не прокрадывалась. Меня послали, зажечь камин. Только и всего…

Прижимая ее к себе, он прикоснулся к ее груди и удивился, даже приподнял бровь, нащупав что-то твердое, как будто там было что-то подложено.

Прежде чем он спросил ее об этом, она вырвалась из его объятий. Неловко слезая с кровати, она больно ударила его в бедро так, что он даже вскрикнул. Она уже была на ковре, путаясь в покрывалах и таща их за собой. Выражение ее лица было оскорбленным, щеки пылали, однако он улыбался, натянув на себя одно из покрывал, которые она стащила.

— Скажешь Чоуку, чтобы в следующий раз он присылал лакея.

Она тотчас выбежала из спальни. Он услышал, как хлопнула дверь в гостиной. Возвращение его домой в этот раз не казалось ему таким мрачным, как обычно: все происшедшее забавляло виконта, стычки со служанкой подняли его настроение. Он сидел в кровати и, сам того не желая, анализировал свои ощущения. Возмутительно! Беспрецедентно! Но гнева не было, все это забавляло его и отнюдь не приводило в ярость.

Куда подевалось его раздражение? Может быть, эта толстушка служанка забрала его с собой? Джослин даже засмеялся естественным, без обычной злобы смехом. Он все еще продолжал улыбаться, когда вошел Лавдэй с завтраком. Он встал, проделал свой обычный туалет. Настроение его сегодня было явно приподнятым.

Лавдэй молчаливо наблюдал, как одевается хозяин. Он был с ним с тех пор, когда герцог отослал еще совсем юного, шестнадцатилетнего виконта в Сандхерстский королевский военный колледж. Герцог направил его туда не только потому, что юноша вел себя подчас вызывающе, хотя и это тоже бывало. Главная причина состояла в том, что он хотел наставить сына на путь истинный. И чтобы виконт не чувствовал себя одиноким вдали от дома, он послал с ним Лавдэя, выполнявшего обязанности камердинера и охранника. Однако Лавдэй стал для юноши чем-то большим, чем-то вроде фанатично преданной дуэньи.

— Вас ждать к ланчу, милорд? Предупредить мистера Чоука? — спросил Лавдэй, подавая Джослину плащ.

— Что? О нет. Я собираюсь к Эшеру Фоксу, а потом нанесу еще несколько визитов. Буду дома к трем, — сказал Джослин.

Он взял перчатки и высокую шляпу, которую подал камердинер.

— Лавдэй, а ты не в курсе… — начал виконт, но Лавдэй, тут же поняв, что именно хочет знать виконт, сказал:

— Насколько я знаю, милорд, леди Октавия дома. Мисс Бетч и леди Альберта также дома. К сожалению, супруг леди Октавии находится по делам во Франции.

— Спасибо. Я сразу же поеду к леди Октавии, как только увижу Эшера и, возможно, Лоуренса Винтропа.

— Очень хорошо, милорд.

Джослин спустился по лестнице, все еще сохраняя хорошее настроение. Он задержался в холле, взяв трость со стойки. Его взгляд невольно скользнул по столику, стоявшему рядом. На столе стоял серебряный поднос. Он сразу вспомнил об отце, о встрече с ним, о вчерашнем разговоре с отцом в библиотеке. Ему стало ясно, что отец по-прежнему не желает понять его. Он помнил сейчас немногое из того разговора, так как старался не принимать его близко к сердцу. Кажется, отец журил его за то, что он дурно обошелся с дядей Эйлом.

Герцог долго и надоедливо толковал о том, что он слышал уже не раз: о беспутном образе жизни виконта, о его любовницах, о том, что виконт не хочет подумать, кто станет его наследником… Он разразился целым потоком гневных слов по поводу образа жизни Джослина, его пристрастия к охоте, стрельбе, редкого посещения церкви; он говорил, что все это не присуще истинному английскому аристократу.

Виконт не старался запомнить, что еще пытался внушить ему отец. Все это вспомнилось ему как сквозь сон. Герцог никогда не стремился вникнуть в его жизнь и понять причины его поступков. Ему было важно уличить Джослина, но он и не представлял себе, что во многом из того, что он так красноречиво разоблачал, повинен дядя виконта. Герцог часто надолго уезжал из дома и не знал всего, что там происходило в его отсутствие. Почему же он, виконт, все еще надеется на какие-то добрые перемены?..

Вдруг он услышал, что рядом что-то затрещало. Он посмотрел на руки, в них была трость, которая явно не могла издать этот звук. Затем что-то зашуршало. Он поставил трость и пошел в сторону двери за лестницей, где были комнаты для прислуги и кухня.

Как он и ожидал, дверь оказалась приоткрытой. Заглянул туда — никого. Он вошел, прошел по коридору к следующей двери. Открыв ее, он увидел, что там была раздевалка, но в ней также никого не было. Следующая дверь, где находилась кладовая, была закрыта. Он уже хотел открыть третью дверь, как увидел, что у лестницы, ведущей вниз на кухню, промелькнула чья-то фигура, точнее край женской юбки. Он кинулся туда и тут же во тьме узкого коридора столкнулся со служанкой. Раздался треск — это порвалась юбка, на край которой он наступил. Служанка закричала, оступилась и чуть не упала. Джослин, тоже отлетая в сторону, инстинктивно схватился за перила и за воротник платья, которое расстегнулось на груди и также порвалось. Он увидел, что это опять та самая толстушка и что у нее что-то подложено под лиф, так чтобы грудь казалась больше.

«Какой же вы идиот, милорд», — подумала Лайза.

Он сердито посмотрел на нее и спросил:

— Это ты была в коридоре?

Распрямив плечи, она переспросила, прикинувшись, что не понимает его вопроса.

— Простите, что вы сказали, милорд?

— Не смотри на меня так, будто бы я беспризорный ребенок, у которого ветрянка. Это ты сейчас была в коридоре!

— Нет, милорд. Если ваша светлость помнит, то мне было поручено сегодня растапливать камины и почистить сапоги.

Она произнесла это таким тоном, чтобы всем было ясно, какая это трудная работа — носить тяжелые ведра с углем и чистить сапоги. Она стояла с видом мученицы на алтаре, как бы ожидая его извинения.

— Это была ты, — сказал он напористым тоном. — Я знаю, что это была ты.

— Я извиняюсь, но это не так, ваша светлость, — повторила Лайза.

Он направился к ней. Она чувствовала себя более уверенной, чем он предполагал, в этом темном коридоре. Вдруг он опять наступил на разорванный уже край юбки. Она отпрянула, задев плечом висевший на стене портрет какого-то давно умершего родственника. Он протянул руку и поправил портрет. Она попыталась увильнуть в другую сторону, чтобы уклониться от его руки, но он другой рукой подпер стену и преградил ей путь. Глядя ей в лицо, он спокойно сказал:

— Слуги, особенно служанки, должны заниматься своим делом так, чтобы их не видели и не слышали.

— Да, милорд. С вашего позволения, я стану совсем невидимой, вы меня более не услышите и не увидите.

Он оперся другой рукой о стену, чтобы она не могла вырваться от него.

— Поздно об этом говорить, — сказал он, с чувством удовлетворения наблюдая за ее смущением. — Я знаю, что ты следила за мной.

— Нет, милорд, — сказала она, дерзко взглянув на него.

— У меня достаточно времени, чтобы подождать твоего признания.

Он дотронулся до ее локона на висках; она вся вздрогнула. Он пододвигался все ближе и ближе к ней и вдруг почувствовал, что от нее исходит лимонный запах. От служанки, делающей по дому грязную работу, пахло лимоном! Невероятно! Он привык к запахам парижских духов, но вполне воспринимал и запах лошадиного пота, и запах разрывавшихся артиллерийских снарядов. Но все это естественно на своем месте и в свое время. И когда он вдруг почувствовал приятный лимонный запах, исходивший от собственной служанки, он был поражен.

Не раздумывая, он подошел к ней вплотную, касаясь ее уже своим телом. Она затаила дыхание. Придерживая рукой разорванное платье, другой она попыталась оттолкнуть виконта, испачкав ему рубашку, потому что рука была черна от угля. Он лишь улыбнулся, заметив ее испуг.

— И все-таки ты следила за мной, — сказал он, и она уже чувствовала на своем лице его горячее дыхание. — Ты пахнешь лимоном. Приятный запах.

Она молчала. Они почти уже касались губами, когда виконт шепотом произнес:

— Ты следила за мной. Многие женщины следят за мной, поэтому не стыдись. Я хочу тебя.

Он поцеловал ее, несмотря на ее нежелание; лимонный запах почти свел его с ума. Он еще раз прикоснулся к ее губам. Она приоткрыла рот, и он ощутил приятный вкус ее губ.

И тут она наступила ему на ногу.

— Черт побери! — вскрикнул он, машинально отскочив назад к стене и потянув ее за собой.

Но Лайза успела увернуться и стремглав бросилась по лестнице вниз. Виконт выругался, ему было больно. Он даже снял сапог и осмотрел ногу.

— Черт побери! — пробормотал он, увидев, что на ноге остался след от удара.

Где-то внизу хлопнула дверь. Джослин пошел к себе, прихрамывая, в одном сапоге. Всю дорогу он ругался про себя.

Лавдэй имел удивительное свойство вырастать внезапно, словно джинн из бутылки, в нужный момент. Он появился перед хозяином, когда тот уже ждал его появления, так как знал интуицию своего камердинера. Сбросив сапог на пол, Джослин поставил кресло рядом с камином и сел.

— Принеси льда, Лавдэй.

— В чем дело, милорд?

— Я ушиб ногу.

— Да, да, милорд.

— Я сломлю эту служанку, Лавдэй.

— Какую служанку, милорд, могу я узнать?

— Эту новую толстушку с лимонным запахом.

— А, это мисс Гэмп, милорд.

— Она Гэмп! Гэмп?

— Да, милорд. Ваша светлость, наверное, теперь пожелает уволить ее?

Пытаясь встать, Джослин вскрикнул, наступив на распухшую ногу, и сел опять.

— О, нет. Нет, нет! Если ты избавишься от нее, то я не смогу отомстить ей, Лавдэй.

— Нет, милорд, не сможете.

— Да не говори ты «нет, милорд» этим тоном поучающей гувернантки.

Пододвинув оттоманку к креслу Джослина, Лавдэй сказал:

— Я говорю так, потому что понимаю, что милорд не будет тратить время на служанок, чтобы мстить им. Я-то знаю, что он не привык к этому и не унизится до этого.

Положив ногу на оттоманку, Джослин сказал:

— Ну, ладно, Лавдэй, отныне мы обретем новые привычки. Если понадобится, испытаем себя и унижением.

— Да, милорд? Вы считаете возможным…

— Да, считаю.

— Сейчас я принесу лед, милорд.

— Она пахнет лимоном, Лавдэй.

— В самом деле, милорд, лимоны — это весьма полезные фрукты.

И с этим комментарием Лавдэй удалился, оставив Джослина, а тот, уставившись на свою ногу, желал сейчас только одного — чашку горячего чая… с лимоном.

3

Придерживая разорванное платье, Лайза спустилась вниз. Она все прислушивалась, не идет ли за ней виконт. Ужас охватывал ее при мысли, что он здесь сейчас появится. Она прошла по кухне, но ничего не было слышно, кроме вдруг раздавшегося окрика дворецкого:

— Чаю! — кричал Чоук. — Чаю, миссис Юстэс, немедленно.

Лайза прошла через буфетную, пол которой мыла, стоя на коленях, одна из служанок, и вышла через противоположную дверь.

Она жила в комнате на чердачном этаже, куда можно было попасть, войдя в дом со двора и поднявшись по черной лестнице.

Она все еще не могла прийти в себя, нервная дрожь не отпускала ее. Лайзу шокировало поведение этого дикаря, не имеющего ничего общего с аристократом. Наверняка Чоук мог дать ей какое-нибудь задание, поэтому ей надо было быстрее зашить платье. Оно так разорвалось, что открылась набивка, вшитая в платье и делавшая девушку полнее, чем на самом деле. Лайза чуть было не потеряла рассудок — ведь виконт мог раскрыть ее секрет, если бы обратил внимание на маскировочную набивку и задумался — зачем она? Он просто не контролировал себя, нет, почти что потерял разум. Он понял, что она следила за ним, и теперь будет очень бдительным с ней.

Она заштопала платье. Обычно она и ее соседка по комнате переодевались в темноте: или ранним утром, когда еще было темно, или поздним вечером, поэтому Лайза не боялась, что служанка, жившая с ней, может что-то заподозрить. Но сейчас Лайза была одна в комнате, поэтому она безбоязненно сняла платье и чепец, под которым прятала свои волосы. Они копной упали на плечи. Лайза с ужасом подумала, что было бы, если бы виконт сорвал чепец. Она посмотрела на непривычный темный локон, опустившийся на глаза, и вспомнила, сколько мук она претерпела, перекрашиваясь перед тем, как пойти в дом виконта.

Вновь надев платье, она обнаружила, что руки у нее до сих пор трясутся. Она никак не могла отделаться от мыслей о случившемся, преодолеть страх разоблачения. Лайза уже успела обыскать весь дом, кроме комнат виконта. Какое чудовищное невезенье, что он вернулся раньше, чем его ожидали!

Ее руки были холодны и дрожали, она с трудом застегнула платье. Затем присела на кровать и тяжело вздохнула. Если бы только лондонская полиция поверила ее подозрениям, ей не пришлось бы находиться сейчас в этом доме. Но ей не поверили, отослали со снисходительной улыбкой. Однако она не сдалась. Мужчины и раньше смеялись над ней, но это не смертельно, это все можно перенести.

Ей было все равно, что они сказали. Уильям Эдвард был не из тех мужчин, что болтаются по публичным домам и винным лавкам Уайтчепела и кончают в петле. Она помнила сейчас каждое слово полицейских, которые приходили к ней, чтобы она опознала его, так как в кармане его жилета была найдена ее фотография. Ей понадобились месяцы, чтобы поверить в виновность того, кого она теперь подозревала. Она пыталась убедить в этом и полицию. Но они посмеялись над ее подозрениями. Их было так же бесполезно убеждать, как и ее отца. Тот тоже не верил ей и тоже думал, что это самоубийство. Наконец, отчаявшись, она стала действовать сама, пытаясь выяснить обстоятельства смерти Уильяма Эдварда.

Лайза закрыла глаза и вспомнила раздутое лицо брата. Его язык… был… Нет, она не хотела бы увидеть это еще раз.

Она опять мысленно вернулась к событиям той ночи, когда был убит Уильям Эдвард. Он появился у нее неожиданно. После того как она ушла из дома, она жила одна, тайком от отца поддерживая связь с матерью и братом, Уильямом Эдвардом. Отец не мог ничего сделать со строптивой дочерью, от которой он отрекся за ее упрямство и непокорность. Он обозлился еще больше, когда понял, что она не придет и не встанет перед ним на колени, прося о прощении, после того как он изгнал ее из дома. Ему казалось чудовищным, что она захотела стать независимой, выбрав самостоятельное дело по душе. Поэтому Уильям Эдвард навещал ее тайно в доме, в котором она жила и который одновременно служил офисом для нее.

В тот вечер он как-то особенно волновался, выглядел необычно возбужденным, хотя раньше она за ним никогда этого не замечала. Частично его возбужденное состояние можно было объяснить предстоящей встречей в политическом комитете Эшера Фокса, который собирался в доме виконта Радклиффа, куда он собирался пойти после Лайзы.

— Он многого добьется, Лайза, — говорил Уильям Эдвард возбужденно. — Ты бы видела его в Крыму. Такого хорошего подполковника не было ни в одном полку. Он спас жизнь Джослина Маршалла и мою тоже.

— Ты писал, что Маршалл ненавидел тебя, — сказала Лайза.

Уильям Эдвард даже покраснел:

— Он хотел одеть нас, как дикарей. Мы же офицеры, офицеры кавалерийского полка Ее Королевского Величества, а не какие-то там индейцы. Он хотел, чтобы мы были одеты в оленью кожу. И еще, я скажу тебе, он хотел заставить нас ползать по-пластунски и шпионить. Но…

— Ты был не согласен с этим? Прокашлявшись, Уильям Эдвард рассказал:

— Я был с ним, когда за день до сражения под Балаклавой он уничтожил кавалерийский дозор и создал возможность внезапного нападения на русских. Но из-за того, что Кардиган не руководил операцией, мы вскоре оказались отрезанными. Маршаллу, мне и сержанту Поукинсу удалось оторваться от противника. Правда, только лишь потому, что мы были одеты не в красные шинели, а в темную одежду из оленьей кожи. Его неджентльменское отношение к войне он выработал в Техасе и Калифорнии. Ты бы видела нас, Лайза. Зацепившись за бока лошадей, мы прорвались сквозь русских. Ты бы поглядела на их лица.

Подойдя к краю конторки, брат посмотрел на нее, воскрешая в памяти страшные события:

— В тот день я научился убивать. Я подполз по-пластунски к русскому часовому и ударил его сзади ножом. Маршалл велел мне сделать это, грозился пристрелить, если не сделаю.

— Этот человек заставил тебя ползти в грязи с ножом в зубах и… и…

— И я остался жив. Но он, конечно, негодяй, Лайза. Ты даже не представляешь, что он за человек. Приличия запрещают мне рассказать тебе о его отвратительных наклонностях. Такого кровожадного дикаря, как он, редко увидишь. О, я во многом его подозреваю! Ты знаешь, что уничтожены почти все Де Бри, и там практически не осталось ни одного наследника. А недавно старик Гарри был убит. Бедный старик Гарольд Эйри, Гарри Эйри, мы, бывало, называли его. Во время тренировок он всегда падал с лошади. На парадах не падал, только на тренировках. Он прошел через ад Балаклавы, а затем, как говорят, покончил с собой, повесился. В Уайтчепеле. Я и не предполагал, что Гарри Эйри вообще знает, где это — Уайтчепел.

— Некоторые из девушек, что работают у меня, — сказала Лайза, — родились в Уайтчепеле.

— Ну, понятно, когда служанки там родились, но как там оказался Эйри? Он же был кавалерийским офицером, Лайза, понимаешь, кавалерийским офицером!

Он произнес эти слова с почтением, как будто бы говорил о «Ее Величестве». Лайза сочувствовала Уильяму Эдварду, его дух витал высоко. Поэтому, например, она знала, что никогда не сможет заставить его понять нищету бедных людей, живущих в лондонских трущобах, где стояло зловоние от канализационных труб и земля была загрязнена отбросами. Дети трущоб спали в порталах и заканчивали свой недолгий жизненный путь в канаве…

Обо всем этом она тайком читала в «Тайме», а также в специальных брошюрах, еще когда жила у отца. Она боялась, что отец может узнать об этом. Он не одобрял женщин, которые читали подобное и вообще лезли в политику. Часть газет ей передавала мама, после того как их прочитает отец. Некоторые газеты, как правило старые номера, давал ей дворецкий за небольшое вознаграждение. Газеты в ее монотонной жизни были отдушиной, спасавшей ее от скуки.

Лайза очнулась от своих воспоминаний. Что она делает? Сидит и вспоминает о прошлом? Чоук может заметить ее отсутствие, если она не поторопится. Она надела чепец, заправив свои длинные кудри.

Последний разговор с Уильямом Эдвардом все же не давал ей покоя. Если бы он тогда не упомянул о том, что Гарри Эйри был задушен, она, возможно, никогда бы и не подумала связать смерть брата со смертью Гарри и не связала бы их гибель с одним и тем же человеком. Но ведь в тот день он ушел от нее в дом виконта на заседание политического комитета и умер так же, как и Гарри Эйри, и там же, где он.

Сходство этих двух смертей было очень велико. Лайза была уверена, что это дело рук одного человека, что это почерк одного и того же убийцы. Она собиралась это доказать.

Уильям Эдвард был самым умным и самым прекрасным из мужчин, которых она когда-либо знала. Когда папа, говоря о ней с ее поклонниками, неистовствовал по поводу ее своенравного характера, вместо того чтобы хотя бы для виду сказать, какая она смиренная и умная дочь, Уильям Эдвард отвлекал его рассказами о кавалерийской муштре. Уильям Эдвард любил ее, несмотря на то что она была не похожа на девушек их круга.

«Достаточно воспоминаний», — подумала Лайза, оправляя зашитое платье. Она прошла через кухню и буфетную в маленькую комнату, где чистили сапоги и делали другую грязную работу. Она уже почистила сапоги виконта. Теперь у нее был предлог вернуться в его комнату.

После того что случилось, она должна была действовать быстро и осторожно, так как ее могли разоблачить. Ей надо было быстрее найти хоть какие-нибудь доказательства его виновности и бежать из этого дома. Еще одну стычку с виконтом она не могла допустить даже мысленно. А кроме того надо было избегать внимательных взглядов Чоука и экономки.

Лайза замешкалась, задумавшись о случившемся, о виконте. Она вспомнила, как в темном коридоре он загнал ее в угол. Казалось бы, она должна была испугаться, но не страх, а что-то совсем другое, что она не могла определить, было в ее душе.

Он был совсем не таким, каким она его ожидала увидеть, несмотря на его репутацию дикаря и жестокого человека. Прежде всего бросалась в глаза его чисто мужская красота. А ведь мужчины-соблазнители далеко не всегда обладают этим качеством.

Лайза не понимала себя. Что же с ней такое происходит каждый раз в его присутствии? Лишь только посмотрит на него — и просто перестает соображать. Несколько раз она вообще забывала о своей роли и почти что оскорбляла его.

Она всегда гордилась тем, что не похожа на других незамужних девиц. Не так глупа и безвкусна, как они, не злоупотребляет кокетством. Что же с ней происходит?

Размышляя об этом, она собралась отнести сапоги наверх. В это время на кухню вошла Тесси с серебряным подносом, на котором стоял чайник. Она всхлипывала.

— Что ты там ревешь, Тесси? — спросил ее повар, когда Лайза проходила мимо с сапогами.

— Он, он… накричал на меня, — все еще всхлипывая, ответила Тесси.

— Что же ты сделала? — спросил повар.

— Да ничего, — жаловалась Тесси. — Ему нужен был лимон, а на подносе не было, не было лимо-на-а-а-а… — и Тесси заревела.

Лайзу как будто что-то кольнуло, глядя на Тесси, она вспомнила голос, почти шептавший ей на ухо: «Ты пахнешь лимоном. Я тебя хочу. Ты пахнешь лимоном… Я тебя хочу…»

Дрожащей рукой она погладила Тесси.

— Он ушел?

— Да, он ушиб где-то ногу. Лавдэй перевязал ее, и он ушел. Слава Богу. Я поговорю с мистером Чоуком. Если его светлость будет продолжать в том же духе, я лучше уволюсь отсюда и поищу себе другое место. А вы наверх, мисс Гэмп? Не могли бы захватить его рубашки с собой, я их погладила, но просто не могу туда больше входить.

— Да, хорошо. Тем более мне все равно надо убрать там комнату. Вам нет необходимости снова подниматься туда.

Она пошла за Тесси в прачечную и взяла там стопку наглаженных рубашек. Кроме того, она подвесила на руку ведерко для угля, в которое были положены щетки, тряпки и совок для мусора. Нагруженная всем этим, она взяла свободными пальцами сапоги и пошла наверх. По дороге ей попался Лавдэй со шляпой и перчатками в руке. Наконец-то удача должна улыбнуться ей. У нее есть по крайней мере час, чтобы обыскать комнаты виконта.

Придя в покои, она освободилась от своей ноши и плотно закрыла дверь. Она вовсе не хотела, чтобы кто-либо из прислуги, случайно заглянув сюда, вдруг что-то заподозрил. Лайза начала осмотр ванной и туалетной комнат. Она почему-то предчувствовала, что именно здесь могло быть спрятано что-то важное для нее.

Тут же ей попался изношенный дорожный чемодан, который привез с собой виконт. Открыв его, она увидела сверху коричневый жгут из конского волоса, нанизанные на тесьму орлиные перья и брюки из оленьей кожи. Лайза развернула брюки, вспомнила, как ладно они сидят на Джослине.

Отложив их в сторону, она опять залезла в чемодан и на этот раз вытащила оттуда ремень с портупеей и револьвером. Разглядывая на пряжке сложную гравюру, она вспомнила, как портупея болталась у него на бедре.

«Элизабет Мод Эллиот! Что ты делаешь?! Отбрось эти ужасные мысли!» — скомандовала она себе. Она быстро стала осматривать остальные вещи, не прикасаясь к револьверу и патронам, наткнулась на шкуру какого-то животного с черным мехом, а потом вдруг мелькнул какой-то металлический предмет. Это была железная шкатулка с висячим замком. На крышке шкатулки было выгравировано «Уэллс Фарго». Она вынула шкатулку и поставила ее на пол.

Достав из кармана тонкую металлическую отмычку, которую ей дал Тоби Инч, она решила открыть эту шкатулку. Когда-то Тоби Инч был вором, а потом, когда Лайза открывала свою фирму по найму домработниц, Инч некоторое время был управляющим этой фирмы. Вплоть до сегодняшнего дня ей не нужны были его криминальные знания.

Вставив отмычку в отверстие замка, она стала медленно поворачивать ее, и спустя несколько минут ей удалось открыть шкатулку. Но ее ждало разочарование: там были тонкие сигары. Расстроившись, она засунула все, что достала из чемодана, обратно, а затем стала просматривать платяные шкафы, где ей пришлось перебрать множество мужских вещей: галстуки, носки, рубашки, воротнички, халаты, сюртуки, плащи… Она осмотрела полдюжины пар обуви, военных сапог, неиспользованных домашних тапочек. Она открывала один за другим ящики комода, а в них лежали часы и цепочки, кольца, запонки, заколки для галстуков. Но не нашлось ничего, что могло бы ее заинтересовать.

Затем она обыскала кровать, заглянула под матрац. Ничего, ничего не было! Стиснув от злости зубы, Лайза посмотрела на конторку в гостиной. Можно было даже там и не искать, вряд ли он стал бы прятать в таком месте что-то важное. Но все же она решила посмотреть. Она заглянула в каждый ящик, просмотрела почти все письма.

Вдруг она услышала шаги на площадке лестницы, отскочила от конторки, но вскоре все стихло. Она перерыла груду его бумаг, связанных с недвижимостью, его деловыми знакомствами, отношениями с членами правительства. Просмотрев множество подобных документов, она даже удивилась, что такой беспутный человек, как виконт, занимался реформами в армии и был против того, чтобы королева пожаловала иностранцу, принцу Альберту, высокий титул. Лайза сложила письма и убрала их в ящик. Ничего компрометирующего она опять не нашла. Разочарованная, она закрыла конторку, поднялась и поставила стул на прежнее место.

Осматривая гостиную, она лихорадочно думала, где же еще поискать. Взгляд ее скользнул по креслам XVIII века, редким фарфоровым вещам, белому камину, старому письменному столу, который вряд ли мог служить чем-либо иным, кроме как предметом интерьера.

Теперь со всей очевидностью она поняла, что с ее стороны было глупо думать, что убийца будет хранить компрометирующие его предметы или вещи. Все ее планы и схемы рухнули в одночасье.

Угнетенная этими мыслями, Лайза взяла ведро со щетками и тряпками для уборки и направилась к выходу. У двери она опять обернулась и в последний раз окинула комнату внимательным взглядом. Гостиная была выдержана, как ей и подобает, в классическом стиле. Бросались в глаза холодная элегантность, серебристо-серые тона. Лишь голубой сосуд, стоявший на камине, не вписывался в эту обстановку.

Рука Лайзы уже была на дверной ручке, но этот голубой сосуд почему-то удерживал ее взгляд. Поставив ведро на пол и взяв чистую тряпку из него, она быстро метнулась к камину. Она стала протирать поверхность камина, добралась сначала до старинного кубка, где ничего не обнаружила, потом просунула три пальца внутрь Веджвудской амфоры, стоявшей здесь же, и также убедилась, что там пусто. И вот она уже протирает голубой флакон на подставке. Осталось только открыть его…

И вдруг сзади раздался голос виконта:

— Лавдэй сказал, что мне следовало бы уволить тебя.

Лайза отскочила от камина, пронзительно вскрикнув, обернулась.

В дверях стоял Джослин. Он опирался одним плечом о дверь, через другое был перевешен его сюртук, который он удерживал пальцем за петлю. Он ухмыльнулся, видя ее испуг, и вошел в гостиную, прикрыв дверь.

— Он прав, — продолжал виконт, — я никогда не следил за слугами.

Сбросив сюртук на кресло, он стал приближаться к ней.

— Я вообще никогда и не замечал слуг и служанок до тебя. Лавдэй говорит, что ты новенькая?

Лайза мечтала сейчас только об одном — скорее убежать отсюда. Она собрала тряпки и хотела уже, взяв ведро, потихоньку улизнуть, но вдруг задела за какой-то выступ и упала в стоящее рядом с камином кресло. Виконт засмеялся и наклонился над ней, опершись руками на подлокотники. Его тело было так близко, что она ощущала исходящее от него тепло. Он пристально смотрел на нее, и она могла очень близко рассмотреть его. Его кожа была намного темнее, чем у обычного англичанина, которые редко видят солнце. Неужели все военные такие загорелые? Какая же она дура, промелькнуло в голове Лайзы, он уже схватил ее за рукав, а она рассуждает, какая у него кожа.

— Тебе не стоит так смущаться. Я не собираюсь тебя обижать.

— Я лишь стирала пыль, милорд.

— Я видел, видел, что ты делала.

— В самом деле, милорд…

— Я видел, как ты стирала пыль… Очень старательно стирала пыль… А теперь забудь о том, что ты служанка и пришла сюда убираться.

Его губы приближались все ближе к губам Лайзы. Последние капли мужества покинули ее. Она попыталась проскользнуть у него под рукой. Возможно, ей удалось бы это, если бы он не обхватил ее за талию. Она опять попыталась вырваться.

Посмеиваясь, виконт подхватил ее с кресла и сделал с ней круг вальса. У Лайзы помутилось в глазах, ей казалось, что все в комнате кружится, и через несколько мгновений она почувствовала, что падает. Она вскрикнула, но ее никто не услышал. Очнулась она уже лежа на кушетке, которая стояла у окна. Над собой она увидела

Джослина, сжимавшего коленями ее бедра. Ей трудно стало дышать, когда он лег на нее. Она не могла даже пошевельнуться. Вид у нее был такой, будто она готова была броситься на виконта и укусить его, как бешеная собака.

— Немедленно слезьте с меня, — задыхаясь, простонала она.

Виконт даже и не подумал ответить ей. Он внимательно изучал ее грудь, сильно выступавшую вперед благодаря набивке. Его рука потянулась к этим соблазнительным выступам. Она должна была что-то сделать, чтобы спасти себя и от насилия и от разоблачения ее обмана.

— Правильно говорят, что вы кровожадный выродок, — она попыталась отпихнуть его. — Вы готовы на любую низость, лишь бы удовлетворить свои прихоти.

Он поднял голову. Теперь он уже не шутил, его тело так придавило ее к кушетке, что ей нечем было дышать. Приблизив свое лицо к ее, он злобно процедил:

— Ах вот как, значит, тебе уже насплетничали обо мне! И что же тебе сказали? О моих женщинах? Как их много у меня?

— Нет!

Но он ее не слушал, все его помыслы были заняты предстоящим удовольствием. Она понимала, что все висит на волоске. Он расстегнул верхние пуговицы ее платья и жарко прошептал:

— Займемся любовью, милая…

— Нет!

Коленями с внутренней стороны он раздвинул ее ноги. Теперь она испугалась всерьез. Ее охватила паника. Кричать? Звать на помощь? Попытаться вырваться?

— Не надо, милорд, — взмолилась она. — Вы же сказали, что не связываетесь со служанками. Я не хочу…

— Тебе придется, — сказал он. Схватив ее за оголенное плечо, он дотронулся губами до ее губ:

— Война научила меня брать то, что попалось под руку, не церемонясь.

Он ласкал ее бедро, затем его рука скользнула под юбку. Она почувствовала теплоту его руки, когда он дотронулся до ее щиколотки.

— Для такой, как ты, толстушки у тебя весьма миниатюрные ножки.

Она пыталась ударить его ногой, отбросить его руку, но он не обращал на это внимания, уже не мог остановиться, забыл все вокруг. Он ласкал ее, извиваясь, подобно змее, наслаждаясь предвкушением близости с ней.

— Милорд, прекратите, — молила она из последних сил.

— Почему же?

Она встретила его пристальный взгляд, увидев безжалостный приговор, необузданную жестокость. Перед ней был зверь, принимавший непонятные для нее позы. А для зверя не существует чести и жалости. Будучи в Америке, в местах, отдаленных от цивилизации, он занимался любовью как животное, не растрачивая себя на слова.

— Вы… вы не посмеете, — бормотала она, понимая всю бессмысленность своих просьб.

— Нет, я посмею. Молчи. Скоро твое хныканье сменится сладостными стонами любви. Я еще никого не разочаровывал, ты тоже будешь довольна.

— Гм… — произнес вдруг кто-то.

Она вздрогнула, услышав этот голос. В тот же момент Джослин Маршалл отпрянул от нее, спрыгнул на пол и машинально схватился за бедро, где обычно висела кобура с револьвером. Перед ним стоял Лавдэй.

Лайза сползла с кушетки.

Лавдэй сохранял свое обычное спокойствие. Он держал в руках шляпу, предназначенную для виконта. Лайза смотрела то на виконта, то на камердинера. Глаза Джослина метали искры ярости в Лавдэя, появившегося в самый неподходящий момент.

— Ваш новый вечерний костюм уже получен от портного, милорд. Вы должны примерить его, чтобы убедиться, что он подходит. Ведь сегодня вы обедаете на Гроувенор-Сквер.

— Гроувенор-Сквер, — повторил виконт, взяв себя в руки, так, словно он никогда не слышал этого названия.

— Вот именно, милорд. Леди Джорджиана просила вас не опаздывать. Она с нетерпением ждет вас.

— Леди — моя сестра, — объяснил виконт на всякий случай Лайзе.

Пока Лавдэй говорил, Джослин несколько раз подмигнул Лайзе. Он стоял, демонстративно вытянувшись, как на параде, сжимая за спиной кулаки.

— Спасибо, Лавдэй. Я не опоздаю.

— Я полагаю, что мисс Гэмп может идти и заняться своими делами? — спросил Лавдэй.

— Да, конечно.

У Лайзы просто отвисла челюсть от удивления — так резко изменился виконт, надев на себя маску аристократа.

Не взглянув на нее более, он направился к конторке. Когда она ушла, он, зевнув, просмотрел кучу приглашений, думая о том, как бы побыстрее разделаться с визитами и заглянуть в ночной клуб.

4

В родительском доме виконт на время забыл о существовании новой служанки. Побыв у родных, он на этот раз забыл вообще обо всем на свете, чего раньше практически не случалось. Джослин задержался здесь на несколько часов, позволив себе по-настоящему расслабиться.

Он прислушивался к знакомому шороху, производимому юбкой матери, когда та вышла из столовой и засеменила за Джорджианой. Едва войдя в дом, он сменил свою офицерскую осанку на свободную домашнюю, уселся в любимом своем кресле, расстегнул пиджак и положил ногу на ногу, а пальцы просунул под ремень.

Лениво склонив голову набок, он поглядывал на отца с несколько высокомерной ухмылкой, пока тот отчитывал дворецкого за то, что тот подал портвейн.

Покачав головой, Джослин сказал:

— Пожалуйста, принеси виски, Винсент.

Когда виски было принесено, Джослин выпил его одним глотком.

— Отвратительное спиртное, от него люди тупеют, — заметил герцог.

Налив себе еще рюмку, Джослин поднял ее и произнес тост:

— За ваш новообретенный здравый смысл! За то, что вы не додумались пригласить сегодня Эйла.

— Я ведь хотел говорить с тобой, а не разнимать тебя с дядей или, хуже того, быть свидетелем, как ты будешь размахивать револьвером и грозиться убить его.

— Но я ведь и пью за ваш здравый смысл.

Герцог покачал седой головой и взглянул на Джослина. Его высокий рост и горделивая осанка позволяли ему на всех смотреть свысока. И вот сейчас она свысока смотрел на сына:

— Не буду спорить с тобой. Я хочу поговорить с тобой о другом. Я вызвал тебя, потому что пора прекратить твои бессмысленные скитания. Чарли мертв, и мне и всему нашему роду нужен наследник. Я хотел бы, чтобы ты подумал о женитьбе.

Джослин поднял бровь от удивления:

— Оказывается, это вы вызвали меня?!

— Не надо ерничать, не старайся казаться хуже, чем ты есть, — сказал герцог. — Несколько месяцев назад я послал тебе письмо.

— Неужели вы действительно думаете, что я приехал домой, потому что вы велели? — Джослин улыбнулся, увидев напряженный взгляд. — Так вот, я вернулся домой, потому что в Америке дела закончились, зато в Лондоне у меня много дел.

Он отпил виски, через стекло бокала глядя на отца. Затем поставил бокал на стол.

— У меня здесь много дел, — повторил он, — и я не собираюсь пока жениться.

Герцог встал и, обойдя вокруг обеденного стола, остановился рядом с Джослином. Он наклонился к сыну, взявшись за спинку кресла, и медленно произнес:

— Я знал, что ты так скажешь.

Джослин отстукивал пальцами по бокалу.

— Я должен кое-что сказать тебе, — начал опять герцог, запнулся на несколько секунд, а затем решительно закончил:

— Если ты не займешься тем, о чем я сказал, и не подумаешь о своих прямых обязанностях перед нашим родом, то титул перейдет к Эйлу.

Воцарилось молчание. Джослин перестал стучать по бокалу, леденящий холодок пробежал по его телу. То, что он услышал от отца, заставило его отнестись к разговору серьезно. Он никогда даже и не предполагал, что титул, а вместе с ним власть и богатство могут перейти к Эйлу.

Подняв глаза на отца, он медленно произнес:

— Если вы сделаете это, то гореть вам в аду!

— Я рад, что ты понимаешь важность ситуации.

Джослин отпил виски и усмехнулся:

— Я-то понимаю, а вы вот, как видно, нет. Даже если я начну искать невесту, на это уйдет время, отец.

Герцог чувствовал себя на коне, он свысока смотрел на сына, вполне удовлетворенный:

— По крайней мере, я могу праздновать сегодня хотя бы одну победу.

Джослин ничего не ответил. Он встал, допил виски и направился к двери:

— Я пойду. Мама и Джорджиана ждут.

— Хорошо обдумай то, что я сказал, Джослин.

Он повернулся к герцогу и сказал:

— Вы так наивны, отец. А вы не боитесь, что Бог проклянет вас за то, на что вы обрекаете женщину, которая должна стать моей женой?

— Ты преувеличиваешь.

Джослин расхохотался и, состроив серьезную мину и имитируя голос отца, произнес:

— Неужели? Я ведь олицетворение развращенности, дорогой папа. Королева тоже так думает. Зло и разврат спят со мной каждую ночь, — и, положив руку на руку отца, он уже серьезно и тихо добавил:

— Если вы мне не верите, спросите Эйла.

Ничего не ответив, герцог прошел впереди Джослина в гостиную, где сидели мать Джослина и его сестра.

Увидев его, мать заплакала:

— Мой дорогой сын, как я скучаю по тебе!

— Я тоже очень скучал по вас, мама.

Он посмотрел на мать. Она была бледна, и трудно было понять, отчего эта бледность: от плохого самочувствия или от пудры. Он переживал, оставляя ее, так как она нуждалась в чьей-либо защите от герцога. Она все еще сохраняла траур по его старшему брату, хотя вот уже три года как он умер.

— Ты должен помочь мне справиться с твоей сестрой, — сказала герцогиня.

Джослин посмотрел на Джорджиану, которая листала «Тайме», углубившись в себя и не слыша того, что говорила мать. Затем она подняла голову и взглянула на виконта поверх золотой оправы очков. Ему не понравился непокорный взгляд этих дерзких зеленых глаз, которые она, как и брат, унаследовала от отца.

— Не ухмыляйся, маленькая бестия, — сказал он. — Чем ты занимаешься?

— Ничем, Джос, ничем особенным.

— Когда она покинет дом, я умру сразу же, — сказала герцогиня с надрывом и подставила под нос ароматизированный флакончик.

— Ну полно, мама, она еще слишком молода, чтобы покидать дом.

Герцог вмешался в разговор:

— Вздор! В следующем году ей будет уже восемнадцать. Прекрасный возраст для замужества!

— Но она еще не готова к замужеству, — сказала герцогиня, опять взявшись за платок, так как слезы постоянно стояли в ее глазах. — Ты не представляешь, сын, что она задумала.

Герцог налил чашку кофе и поднес ее жене.

— Дилия, успокойся, не слушай ее. Она это специально говорит, чтобы позлить тебя.

Джослин подошел к сестре, сел рядом с ней на диван, выхватил у нее из рук газету и бросил ее на пол. Повернув ее лицо к себе, он сказал:

— Оставь это! Что ты еще задумала, маленькая бестия?

— Я не желаю покидать дом, Джос. Я не хочу замуж, не хочу, чтобы мной кто-то командовал, не хочу подчиняться прихотям мужа и не желаю сидеть и ждать его дома, в то время как он будет веселиться в своих клубах и заигрывать с… — Джо-рджиана сдержалась, посмотрев на мать, — …с другими леди.

Пристально взглянув на нее, виконт сказал:

— Откуда ты взяла эту чушь?

— Не надо, Джослин Маршалл, не надо нести вздор с позиции умудренного жизнью мужчины, — сказала Джорджиана, поправив свои очки на переносице. — У замужних женщин нет никаких прав. Достаточно посмотреть на маму. Она покупает только то, что одобряет отец, читает то, что он считает приемлемым.

— Но для женщины даже лучше, когда она следует мнению мужа, — сказал Джослин. — Иногда мама затрудняется решить какую-то проблему. Ей трудно, например, было бы заниматься деловыми вопросами или разбираться в политике. Ум женщины — такая тонкая пилка, которой не распилишь большое бревно.

Джорджиана посмотрела на брата уставшими от всего глазами:

— А я вот иначе решу проблему с замужеством.

— Как это?

— А я собираюсь выйти замуж за старика, — сказала Джорджиана. Джослин улыбнулся:

— И сколько ему? Двадцать пять? Тридцать?

— Нет, ты такой простак. Восемьдесят или даже девяносто.

— Восемьдесят?! Ну, это уже не смешно…

— А я и не смеюсь, — спокойным тоном сказала Джорджиана, затем наклонилась, достала с пола газету и продолжила чтение, уже не обращая ни на кого внимания.

Джослин наблюдал за сестрой, и ему не нравилось ее спокойствие. Он знал ее достаточно хорошо. Если она что-то задумывала, то редко меняла свои планы. Он до сих пор вздрагивал, когда вспоминал, как однажды она решилась проехаться на его кавалерийской лошади прямо в церкви.

Ох уж эти женщины! В чем в чем — а в вопросе о женщинах у Джослина с отцом было полное единодушие. Сам он не хотел сейчас и думать, чего ему будет стоить заключенное с отцом соглашение насчет женитьбы. Но что касается влияния отца на его мать, то Джослин одобрял это, так как не раз бывал свидетелем ее беспомощности перед безжалостными жизненными обстоятельствами. Она нуждалась в защите. Женщины всегда нуждаются в защите, иногда им даже необходимо, чтобы их защитили от собственной опрометчивости, как это необходимо сейчас Джорджиане.

Он подозрительно посмотрел на сестру:

— И как только тебе в голову пришла такая бредовая мысль — выйти замуж за человека, который может умереть в любой момент?!

Отодвинув статью, которую читала, Джорджиана ответила:

— Ты все правильно понял. Пока он будет жив, он будет души во мне не чаять и даст мне все, что я захочу, а потом он умрет. Я стану вдовой и смогу уже сама делать то, что захочу. И мне не придется быть рабыней своего хозяина-мужа.

— У мамы снова заболит сердце, хоть при ней не говори так, — попросил Джослин.

— У мамы всегда болит сердце, когда ей это нужно. И ей было бы полезно хотя бы иногда заставлять отца делать то, что она хочет.

— Мама не из этой категории женщин.

— Ой ли? — сказала она, подняв брови.

Он всегда ненавидел этот циничный тон Джорджианы в отношении их родителей. Он испытывал к матери большое чувство признательности. Когда отец не поверил его рассказу об Эйле, мама утешила его, хотя и не могла повлиять на мнение отца или заменить его в этом вопросе, и Джослин понимал это.

Нахмурив брови, Джослин продолжал:

— Женщины по природе весьма деликатны, Джорджиана. Ты не можешь всерьез думать о таком позорном, хладнокровно расчетливом замужестве.

Джорджиана безразлично посмотрела на него, никак не отреагировав на его слова. Джослин подумал про себя, что она еще слишком мала, чтобы предпринять этот безумный шаг. Еще есть время, и он может подыскать подходящих женихов и ненавязчиво свести ее с ними. Спорить же с Джорджианой было бесполезно.

Голос отца вдруг нарушил его размышления.

— У Джослина наконец-то прорезался здравый смысл, Дилия, тебе больше не придется переживать за него. Он собирается подобрать себе невесту. Можно начать поиски выгодной партии в нашем кругу. У Кларендона три дочери, у каждой по пятьдесят тысяч приданого и отличная родословная.

— Я думаю насчет Люси Литлтон, — вдруг сказал Джослин.

Герцогиня заморгала от удивления глазами и тут же поднесла носовой платок к лицу. Герцог покраснел, взяв за руку жену, и сердито сказал:

— Ты бы постыдился такое говорить в присутствии матери и сестры.

Джослин встал. На его лице была усмешка. Он не спеша застегнул пиджак, под которым была белоснежная вечерняя рубашка. Все знали Люси Литлтон как скандальную особу. Она была вдовой лорда Литлтона. Когда Джослину было шестнадцать, она совратила его. По крайней мере, она так думала. В действительности, это он выбрал ее, чтобы заниматься с ней любовью. Тогда он учился в Сандхерсте, был зол и безумно жаждал развлечений.

Он подошел к матери, поцеловал ее:

— Я должен идти. У меня назначена встреча в городе, мама.

Джорджиана поцеловала его в щеку:

— Итак, мы оба на плахе, нас продают с молотка.

— Джорджиана! — одернула ее герцогиня, заплакав.

Джослин улыбнулся, поклонился отцу и вышел. Когда он спустился в вестибюль и кивнул Винсенту, чтобы тот подал пальто, лакей указал ему на нескольких мужчин, ждавших его и тут же подошедших к виконту.

— Джос! Прекрасно, что мы нашли тебя.

Джослин улыбнулся, приветствуя Эшера Фокса, который швырнул лакею свое пальто. Он пожал руку Алексу Стэплтону и Лоуренсу Винтропу. Как всегда, у Стэплтона от пьянства был красный нос, Винтроп, лорд Винтроп, сжав губы, кивнул Джослину так, как будто он судья, отдающий приказ судебному приставу. Он провел их в библиотеку отца, где Стэплтон сразу же подошел к бару, чтобы заправиться спиртным. Винтроп сел в кресло у камина с таким видом, как будто он абонировал его навеки. Эшер Фокс был возбужден, ему явно не терпелось что-то рассказать Джослину. Он отвел его в сторону и сообщил:

— Наконец-то Палмерстон присоединился ко мне, дружище.

— Ну вот и отлично, — сказал Джослин, присев на край отцовской конторки.

— Его поддержка будет весьма ощутимой и необходимой, — сказал Эшер, облокотившись на конторку.

Они оба, Эшер и Джослин, были высокими, с натренированными крепкими мускулами, что было естественно для кавалеристов бригады тяжелой кавалерии, однако Эшер был немного выше Джослина. Он всегда напоминал Джослину кавалериста времен Карла II, изображенного на картине в холле его дома, у которого были коричневые кудри, тяжелые, набухшие веки и в котором чувствовался высокий дух крестоносца.

Но Эшер хотел сказать не только это. Ему нужно было возобновить их недавний разговор, и он не мешкая приступил к делу.

— Помнишь, ты говорил о королеве? Может быть…

Джослин сразу понял, о чем идет речь.

— Нет, нет, только не это.

— Как сын герцога, ты можешь требовать аудиенции у королевы.

Джослин спрыгнул с конторки, отрицательно покачал головой. Стэплтон, указывая на Фокса рюмкой с коньяком, вставил:

— Выслушай его, приятель.

— Да, — попросил и Винтроп. — Выслушай его, Джослин.

— Во время нашей последней встречи она чуть не разорвала меня в клочья, набросившись на меня, обличала мой грешный образ жизни, — сказал Джослин, машинально проведя рукой по волосам. — Она думает, что я сатир.

— А ты и есть сатир, — усмехаясь, сказал Стэплтон, потягивая коньяк.

Возведя руки к небу, Джослин произнес:

— Она даже грозилась не принимать меня во дворце.

— Ну-ну, Джос, — с ухмылкой сказал Эшер. — Для того у нее и королевская власть в руках, чтобы не дозволять… как это?.. распущенности. Вообще трусость как-то не к лицу тебе, — добавил Эшер, пристально глядя на виконта.

Джослин ответил ему взглядом, но ничего не сказал и налил виски в бокал.

Эшер продолжал:

— Я никогда не стал бы просить тебя об этом, если бы не знал, что ты можешь это сделать. — Он подошел, положил свою руку на его. — Ее Величество не может позволить себе многого, но как мужчина ты ее явно притягиваешь. Я знаю это. Посуди сам, ведь у нее нет никакой возможности отделаться от своего самодовольного, ограниченного супруга. Ей, наверное, очень хочется хоть ненадолго познать вкус ухаживания и романтических отношений.

— Она неодобрительно относится ко мне, — сказал Джослин, оттолкнув руку Эшера.

— Не так уж она неодобрительна к тебе, как ты думаешь, — тихим голосом, но так, чтобы было достаточно слышно, сказал Эшер. — Мне все известно, все подробности этого вопроса, мой друг.

Джослин посмотрел на Фокса, давая понять, что его намеки перешли допустимые границы.

— Ты играешь не по правилам, Эш.

— Не знаю, что ты имеешь в виду.

— Ты все прекрасно знаешь, — ответил Джослин и, повернувшись к остальным, сказал, давая понять, что разговор окончен:

— Винсент доложит, что вы здесь, мама будет рада вас видеть.

Винтроп подождал, когда Стэплтон откроет для него дверь, и затем они вышли.

Задержавшись, Эшер опять посмотрел на Джослина вопросительно:

— Так ты сделаешь это для меня? — спросил он. Джослин пожал плечами.

— Если смогу. Нам, конечно, нужен такой, как ты, человек в Парламенте. А сейчас, извини, у меня назначена встреча.

— Не с этим ли парнем, Россом? Боже мой! Я уже думал, что когда ты вернешься с этой войны, ты остепенишься и у тебя не будет этой потребности…

— Ник Росс — мой друг.

— Но то, чем ты занимаешься, ничего общего не имеет с дружбой.

Эшер подошел к Джослину и почти вырвал у него бокал с виски:

— Ты не можешь более заниматься этим, — сказал он. — Трудно даже представить, какой опасности ты подвергаешь не только сбой организм, но и душу.

Джослин отвернулся от Эшера.

— Я потерял все это уже давно. Моя душа — потемки. Я безнадежен, неисправим, Эш. Позволь мне уйти.

Он позвонил, вызывая Винсента.

— Ты просто идешь на самоубийство, — сказал Эшер.

— Но я ведь иду туда не один, — ответил Джослин, увидев, что вошел Винсент с его пальто, шляпой и перчатками.

Он оделся. Эшер проводил его до двери.

— Знаешь, Эш, не смотри на меня так. Если царская армия не справилась со мной, уж в Лондоне я и подавно не пропаду, — сказал Джослин.

Он ушел, а Эшер грустно смотрел ему вслед. Джослин спустился по лестнице на улицу, сел в экипаж и ни разу не обернулся. Он злился, что Эшер знает, с какой целью он направляется в восточную часть Лондона, и не хотел, чтобы тот переживал за него.

Эшер узнал все о нем той ночью, пятнадцать лет назад, когда Джослин убежал из дома Эйла. Он выслушал тогда исповедь Джослина и отнесся к нему с пониманием. Эшер всегда оставался его другом. Поэтому, как командир Джослина во время войны, он мог требовать от него значительно больше, чем обычно требует офицер от подчиненного.

Экипаж виконта остановился у большого дома, где сдавались квартиры. Несколько минут Джослин не выходил из экипажа. Было темно, и лишь тускло светил желтый луч уличного фонаря, пробивавшийся сквозь густой туман. Он услышал, что рядом медленно проехал кеб и свернул за угол. По улице прогуливалась продавщица цветов, но выражение лица Джослина не располагало ее к тому, чтобы что-нибудь ему предложить. Он протянул руку к дверце кареты, открыл ее и вышел. Продавщица цветов прошла мимо него. Он обратил внимание на ее передник и чепец.

Запах лимона прямо-таки преследовал его. Он даже направился за женщиной, но тут же остановился. Ему показалось в эту минуту, что все происходящее уже когда-то было, что он уже когда-то это ощущал и видел. Он овладел собой, вспомнил нравоучения Лавдея в отношении мисс Гэмп. Черт побери! Он не может прожить и пяти минут, чтобы не жаждать близости с женщиной, а эту толстушку Гэмп он толком еще и не разглядел при дневном свете.

Выругавшись, Джослин постучал в дверь дома. Из вестибюля отозвалась горничная. Она узнала его сразу же и проводила в гостиную, которая была очень сильно натоплена. Он услышал, как кто-то спустился по лестнице, и вскоре перед ним предстал Ник Росс, разодетый в выходную вечернюю одежду. В таком виде Ник мог сойти даже за аристократа, он выглядел весьма элегантно в этом шикарном френче из саксонской ткани и в белом шелковом жилете.

— Опаздываете, ваше высочество, — сказал Ник.

— Эшер задержал меня.

— Ты заставляешь этих ублюдков ждать.

— Не шипи, Ник. Это ты не любишь ждать.

Ник одел пальто и сунул руку во внутренний карман. Вытащив оттуда маленький револьвер, он проверил его.

— Я думаю, этот тип тот самый.

— Ты уверен? — тихо спросил Джослин.

— Ага, но на этот раз я хочу проверить эту штуковину на него.

— На нем, Ник, на нем, — поправил его Джослин.

— Да, да, ваше выс-с-с-сочество, — сказал, растягивая звуки, Ник. — Живей, дорогой виконт. Пошли. Экипаж уже ждет, .

Джослин проверил, на месте ли его револьвер. Они вышли на улицу. Экипаж, стоявший у черного выхода, подъехал сразу же, как двери захлопнулись за ними.

Виконт удобно расположился сзади, так как путь к Сент-Джайлзу, расположенному в восточной части города, был длинным. Они проехали Ноттинг-Хилл, Кенсингтон, Гайд-Парк, затем повернули на Оксфорд-Стрит. Гайд-Парк вскоре совсем исчез из виду, дома стали тесниться все ближе к мостовой, как обычно бывает в бедных кварталах, уже доносилось отвратительное зловоние заброшенных водосточных канав. Чем дальше они продвигались, тем чаще мелькали пивнушки, а затем потянулся нескончаемый поток кабаков и трактиров. Движение затруднялось, так как по проезжей части разгуливали пешеходы, уличные разносчики предлагали прохожим фрукты и овощи, торговали пирожками.

Экипаж повернул на улицу, вымощенную разбитым булыжником. Они проехали три винных лавки и несколько пансионов. Джослин снял свой белый шелковый шарф и обернул им половину лица до глаз. Ник сделал то же самое. Экипаж двигался медленно, колеса то и дело попадали в ямы.

Джослин посмотрел в окно. Они подъезжали к какому-то пансиону, стоявшему на углу улицы. Мимо прогуливались проститутки, которых пытался разогнать здоровенный швейцар, стоявший у дверей пансиона. Двое мужчин, шатаясь, вышли из шумного кабака напротив. Швейцар наблюдал за ними, пока они не прошли мимо и не скрылись за углом. Все это время он держал руку в кармане, там, видимо, было оружие.

Экипаж остановился у пансиона. Джослин подмигнул швейцару, и тот улыбнулся, обнажив выбитые зубы.

Джослин посмотрел на Ника и, кивнув на швейцара, прошептал:

— Настало время купить его, приятель.

5

От нетерпения Лайза ерзала и вскакивала в двухколесном кебе. Они следовали за экипажем виконта, и ей очень хотелось узнать, куда он ехал. Рядом с ней сидел Тоби Инч, который, вытянув шею, выглядывал из-за лошадей на дорогу, освещавшуюся газовыми лампами.

— Интересно, куда они едут? — спрашивала Лайза, укутываясь получше в пальто.

— Повернули на Уигс-Лейн, — вдруг вскрикнул Тоби.

Лайза осмелилась высунуть голову из кеба, чтобы посмотреть на дорогу. Ей не следовало бы этого делать, ведь ее легко мог увидеть извозчик экипажа, который они преследовали. Неожиданно перед ними появились двое мужчин, дравшихся прямо на дороге, которые чуть было не попали под лошадь. Какая-то растрепанная женщина пыталась их разнять, пронзительно крича и махая руками.

Тоби соскочил с кеба и разогнал их.

Лайза уже замерзала. Она очень устала и была расстроена. Единственное, что успокаивало ее, так это завтрашний выходной день. После того случая с Джослином Маршаллом ей очень не хотелось бы возвращаться в его дом, но она еще не сделала того, что задумала. У нее не было никаких улик. Сейчас она преследовала его в Сент-Джайлзе. Они с Тоби следили за ним весь вечер с того момента, как он направился к родителям на обед. И сейчас из-за этой драки они могли потерять его след.

Тоби распахнул дверцу, поправляя шляпу и шерстяной шарф. Он запрыгнул в кеб, и они поехали дальше. Лайза с благодарностью посмотрела на него. Он всегда готов был ей помочь, тогда как ее собственный отец отказался от нее. Она хорошо помнила обстоятельства, которые свели ее с Тоби. Отец не мог примириться с тем, что она не похожа на остальных леди из светского общества; он считал, что ей не хватает женственности. Когда она отказывалась вести себя как светская леди, что затрудняло поиски титулованного мужа для нее, он просто впадал в ярость. Но то, чего он хотел, было для Лайзы совершенно невозможно. Разговоры о том, что она будет лишена наследства, лишь бесили ее. Наконец отец решил сломить Лайзу. Он отрекся от нее и выгнал на улицу, думая, что не позже чем через неделю непокорная дочь будет стоять на коленях и просить прощения. Но он сильно просчитался, недооценил ее стойкого характера и ума. Перед тем как она ушла из дому, она уговорила мать дать ей рекомендательное письмо на случай, если она устроится работать служанкой. Она забрала с собой драгоценности, завещанные ей бабушкой, и уехала в Лондон.

В Лондоне она познакомилась с Тоби, который устроил ее работать в дом, где он служил дворецким. Он был высок и худощав, и у него было свое горе. Старший сын хозяина дома обесчестил дочь Тоби, оставив ее с ребенком на руках.

Лайза не любила возвращаться к воспоминаниям о тех днях. Тоби обвинили в том, что он угрожал расправиться с обидчиком, а его дочь ославили проституткой. В доме тогда был настоящий скандал, все слуги были уволены. Находясь в безысходном положении, тщетно пытаясь найти работу, Лайза задумала открыть собственное дело — агентство «Пеннантс доместик эдженси». Агентство должно было обслуживать в экстренных случаях светские дома, помогать решать бытовые проблемы: прийти на помощь, когда в каком-нибудь доме накануне ответственного банкета вдруг заболеет главный повар, или же послать слуг туда, где их не хватало, или же обслужить бал или свадьбу. Тоби в этом агентстве играл перед посетителями роль владельца, чтобы высокопоставленные особы не сомневались в серьезности предприятия, увидев вдруг на месте хозяина молодую леди. Лайза же была реальным владельцем, тем Хьюго Иеннантом, которого знали клиенты. Этим именем она и подписывала все деловые бумаги агентства.

— Здесь, — сказал Тоби, захлопывая дверцу кеба, которая приоткрылась, когда Лайза выглядывала оттуда. — Тебе лучше не высовывать свой маленький носик; я не собираюсь потом всем в «Пеннантсе» объяснять, как наша леди разбила себе голову в Сент-Джайлзе.

— Тоби, смотри, вон его экипаж! Вон, смотри, он отъезжает от того пансиона, — чуть было не закричала Лайза.

Они осторожно вылезли из кеба и медленно прошли мимо здания пансиона. Лайза вытягивала шею, пытаясь увидеть, что там внутри. Дверь тотчас же закрылась, как только они подошли, и единственное, что она успела разглядеть, так это мебель в вестибюле. Швейцар зло захлопнул дверь, сердито заворчав на них. Они вернулись в кеб.

— Что это за место, Тоби? — спрашивала она с беспокойством.

Скрестив руки на груди, Тоби ничего не ответил.

— А! — воскликнула Лайза. — Это, наверное, одно из тех мест. Тогда почему же они не остались там? Что ты молчишь, Тоби?

— Они не остались там, мисс Любопытство, потому что они взяли то, что им нужно было, и поехали искать себе более удобное место для развлечений.

— А разве ты не говорил, что здесь… и есть те самые места, где мужчины ищут необычные формы секса?

— Да, некоторым нравится приходить сюда, в эту грязь, — ответил Тоби.

Лайза, подумав минуту, сказала:

— Возвращаемся в западный Лондон.

Ее любопытство все более возрастало, так как они продолжали следовать за экипажем виконта, ехавшим теперь тоже на запад, и проезжали уже мимо Гайд-Парка. Когда экипажи повернули на север, в сторону больницы Сент-Мери, движение уменьшилось, и Лайза начала беспокоиться, что их могут теперь заметить. Она попросила извозчика ехать медленнее, а затем они и вовсе остановились, потому что экипаж виконта свернул в темную улицу. Попросив извозчика подождать, она с Тоби пошла пешком. Тоби все время зудел, чтобы она позволила ему идти первым.

По улице прошли несколько пешеходов, которые не обратили на них никакого внимания. Добравшись до начала улицы, Тоби и Лайза осторожно выглянули из-за угла.

Эту улицу скорее можно было бы назвать переулком. Экипаж виконта остановился у какого-то здания. Выглядывая из-за плеча Тоби, Лайза увидела, что дверь кареты открылась. Оттуда вышел мужчина в вечернем одеянии. Его лицо наполовину окутывал белый шелковый шарф. Однако это не помешало Лайзе узнать в нем виконта. Она узнала его но знакомой осанке. Он стоял, держа кулак за спиной, по-офицерски выпрямив спину. Затем повернулся и подошел к открывавшейся двери экипажа.

К удивлению Лайзы, он разговаривал с кем-то, кто находился в карете. И хотя она не понимала, о чем идет речь, она поняла по тону беседы, что он кого-то уговаривает. Он протянул руку в перчатке, помогая кому-то выйти из кареты. Изнутри медленно, как будто сдаваясь в плен, к виконту протянулась обнаженная рука.

Лайза нахмурила брови, увидев рваный рукав, едва прикрывавший эту руку выше локтя. Виконт спокойно убеждал своего гостя выйти из кареты.

Она посмотрела на Тоби и удивленно прошептала:

— Это мальчик?

Он ничего не ответил, только кивнул головой. Лайзу смущало то, что виконт все уговаривал мальчика выйти. Свет от фонаря, подвешенного к экипажу, позволил ей разглядеть высунувшегося мальчика. Бронзовые волосы, густые и гладко зачесанные, мягкие черты лица… В его внешности недостатков не было. Мальчик отдернул руку и попятился назад, пока не исчез полностью в карете. Лайза услышала его крик, в котором был страх.

Виконт старался успокоить его, но мальчик вздрогнул, когда увидел стоящую в дверях фигуру женщины в мантии и капюшоне. Женщина не пыталась идти навстречу, она как будто замерла в ожидании, но от вида этой неподвижной фигуры тело мальчика задрожало. Он закрыл руками лицо.

Положив руки ему на плечи, виконт подталкивал его ближе к неподвижной фигуре. Мальчик, словно завороженный, даже не сопротивлялся. Виконт подвел его к неподвижной женщине в дверях. Лайза вопросительно посмотрела на Тоби, но тот не отрываясь следил за происходящим.

Из экипажа вышел еще один человек в вечернем одеянии. На руках у него была девочка. На ней были гофрированное платьице, яркие лакированные туфли, а губы казались даже слишком красными. Ее также подвели к женщине, но как только ее опустили на землю, она тут же обхватила руками мальчика и спряталась за него.

Виконт опять что-то сказал мальчику, дотронувшись до его плеча. Мальчик отшатнулся, но все же кивнул головой. В последний раз взглянув на виконта и устало наклонив голову, мальчик позволил пришедшей в движение фигуре в мантии увести их внутрь дома.

Какое-то время виконт стоял и смотрел на закрывшуюся дверь. Тот, кто был с виконтом, что-то говорил ему, и виконт качал головой, затем они повернулись и сели в экипаж.

— Быстрее, — скомандовала Лайза Тоби, и они поспешили к кебу.

Как только они сели, из-за угла повернул экипаж виконта и проехал мимо них. На этот раз они направлялись в сторону Фулема.

— Что же все это значит? — воскликнула Лайза.

— Мне все это очень не нравится, — ответил Тоби, покусывая губу. — Если мы будем их преследовать за пределами города, то очень скоро они заметят нас. Следует соблюдать осторожность. Это все плохо пахнет.

Проехав немного, уже за пределами Фулема, они решили остановиться, так как было темно и экипажа виконта они не видели.

— Я думаю, они где-то встали. Нет смысла ехать дальше, пока мы не увидим их.

Тоби открыл дверь кеба, встал и вгляделся в темноту.

— Они явно где-то остановились.

Несколько минут Лайза ждала, что Тоби что-нибудь увидит и скажет. Она бы все равно ничего не увидела, даже если бы встала: дорога сначала спускалась с холма, а затем скрывалась среди деревьев.

— Надо уезжать. Мы потеряли их след, — сказал Тоби, садясь в кеб. — Поворачивай свою телегу и покруче, парень, — крикнул он извозчику.

Они вернулись в Фулем, где было довольно много транспорта: шли повозки, автобусы и экипажи, но кареты виконта они так и не отыскали.

— Поехали домой, Тоби, — сказала Лайза.

Была уже половина первого ночи, когда они, расплатившись с извозчиком за кеб, вошли в «Пеннантс доместик эдженси». Он был расположен между Кинг-Кросс и Шоредитч, что было весьма удобно для работающих у Лайзы: многие из них жили в восточном Лондоне и могли без труда добраться на работу. Но и клиентам «Пеннантса» это также было удобно, так как агентство находилось недалеко и от богатой части города.

Здание «Пеннантса» было третьим в ряду террасных домов с колоннами, построенных в греческом стиле. В доме было темно. Тоби зажег лампу в изящной гостиной, где посетители обычно ожидали приема. Однако это была лишь приемная фиктивного владельца агентства. А кабинет Лайзы был в следующей комнате, расположенной рядом. Посетители никогда туда не допускались и не предполагали, что владелец агентства Хьюго Пеннант — это Лайза. Даже не все служащие «Пеннантса» знали, кем она была на самом деле.

Тоби зажег лампу и в кабинете Лайзы; она вошла туда, сняла мантию с капюшоном, чепец и закрыла им лицо — она очень устала. Болели глаза, как будто песок попал в них, болела спина… Спина напоминала о том, как она боролась сегодня с виконтом, когда он повалил ее, как извивалась, пытаясь сбросить его.

Упав на небольшой диван и не в силах более справляться со своей усталостью, она произнесла:

— Надо бы узнать, что это за место там, на Сент-Джайлзе.

— Да видно, что это непристойное, мерзкое место, — сказал Тоби.

— Он явно причастен к грязным делам, — сказала она. — Черт его побери! Я так и не смогла ничего найти у него в доме.

— Вы же видели, что он забрал маленькую девочку и того мальчика из Сент-Джайлза, — сказал Тоби, прокашливаясь. — А я так думаю, юная леди, есть вещи, о которых лучше вам не знать.

— Не говори глупостей! — огрызнулась Лайза. — Несведущие женщины беспомощны, они бессильны справиться с превратностями судьбы. Ты полагаешь, что женщины — это прежде всего хрупкость и утонченность. Так вот знай, Тоби, женщина — не такое уж хрупкое создание; если бы это было так, она не смогла бы выдержать роды или жизнь в трущобах, или измену мужа, который бросает ее и оставляет с детьми. Не беспокойся, Тоби! Я ничего не боюсь. Но я сегодня слишком устала, чтобы убеждать тебя. Просто узнай, пожалуйста, то, о чем я прошу тебя.

— Но ведь это явно непристойное место, — ворчал Тоби.

— Иди спать, Тоби, — сказала Лайза.

— Хорошо, я пойду…

Тяжело вздохнув, Лайза поднялась с дивана и легла на другой, более длинный. Она удобно расположилась на вышитой подушке, уставилась на картину, висевшую на стене, на которой было изображено шотландское озеро.

Так чем же все-таки занимается Джослин Маршалл?

Невзирая на попытки Тоби ограждать ее от грязных сторон жизни, с тех пор как она оказалась в Лондоне, она многое узнала. Она знала уже немало мужчин, посещавших проституток. Но эти девочка и мальчик… Увиденная картина волновала и пугала ее. Но если виконт забрал этих детей из того притона, значит, у него были другие планы относительно них, нежели у остальных клиентов этого заведения. Зачем ему понадобилось оставлять их как бы в залог — ведь он отдал их и уехал! Он оставил их так далеко от дома — когда же он заберет их обратно?

Ей надо было ответить на многие вопросы. Повернувшись на бок, Лайза сморщилась от приступа боли в спине. Да, развратные поползновения виконта не были для нее неожиданными, но она и представить себе не могла, что его страсть выражается так грубо, и к кому? К перепачканной углем служанке!

Еще не было мужчины, с такой страстью хотевшего ее. Она не могла поверить, что так возбуждала его. Почему же что-то удержало ее, когда он начал наступать, явно показывая свои намерения? Ведь ей надо было сразу же бежать, ведь он развратник, убийца ее брата? Да что там! Даже если бы он и не был убийцей, она все равно должна была бы сделать то же самое!

«Элизабет Мод Эллиот, что с тобой? Как удивительно, нелепо твое поведение! Боже мой, это глупо!» — говорила она себе.

Лайза перевернулась на спину и уставилась в потолок. Сейчас она чувствовала себя самым несчастным в мире созданием. Если она не может справиться с мужчиной и уступает ему, не лучше ли ей было бы оставаться в доме отца и выйти замуж за одного из тех женихов, которых он предпочитал, — титулованного и самодовольного человека? К таким мужчинам она всегда питала отвращение.

Джослин Маршалл был другим. Он был не похож на людей его круга. С той ночи, когда его экипаж подъехал к шеренге слуг, выстроившихся у дома, она была и шокирована, и очарована им.

Впрочем, она не стала бы утверждать, что ее интерес к нему может помешать ей преследовать его, подозревая, что он убийца.

Пока она еще владеет собой, но, Боже мой, думала она, что же будет дальше? Увы, она не могла гарантировать ничего. Она просто обязана его подозревать и думать об этом постоянно, хотя бы во имя собственного спасения. И у нее хватит силы воли не поддаться искушению! Она будет тверда в своей решимости, доведет свое дело до конца, выведет убийц своего брата на чистую воду! Поэтому нет необходимости вот так неожиданно исчезать из дома виконта. В конце концов любая женщина прельстилась бы таким мужчиной. В его внешности, напоминавшей ей черного кота, есть что-то экзотически чудное — и что-то опасное, он затмевает всех мужчин света, которых она знает.

Если она вернется, ей следует быть более осторожной. Больше не убираться в его комнатах. Стараться не попадаться ему на глаза. Он, как зверь, чувствует, где она находится, и устраивает ей ловушки. Ей надо быть очень осторожной. Вот так-то!

С этими мыслями, полная решимости разгадать тайну загадочной смерти своего брата, она заснула.

Утром она вместе с Тоби и его дочерью Бетти, которые занимались делами агентства в отсутствие Лайзы, просматривали документы по итогам работы фирмы; она проверила счета и полученную прибыль. Лайза сидела в своем кожаном кресле за большим деревянным столом вишневого цвета, который она приобрела на аукционе. Бетти достала регистрационную книгу в кожаном переплете, в которой за каждую неделю производилась запись о выполненной работе и регистрировались заявки от клиентов. Покусывая конец пера, она внимательно изучала цифры за прошедшие полмесяца.

— Это что же, на следующей неделе будет банкет у герцога Лессборо? — спросила Лайза.

— Да, его секретарь просто замучил меня, справляясь о мосье Жако. Я заверяла его, что они непременно получат мосье Жако, но он все никак не может успокоиться.

Мосье Жако, в действительности Элай Дайвер, в прошлом был моряком и корабельным шеф-поваром. Он был буквально нарасхват здесь, в агентстве Лайзы. Его непременно хотели заполучить во многие светские дома и на особо важные банкеты. И все это благодаря слуху, который распространила мать Лайзы по просьбе дочери о том, что рецепты многих блюд, которые готовил мосье Жако, он получил в наследство от шеф-повара Марии-Антуанетты.

— Очень хорошо, — сказала Лайза, переворачивая очередную страницу регистрационной книги. — Тоби, отправь письмо от имени «Пеннантс» этому секретарю, что мосье Жако непременно будет на банкете.

Она посмотрела на часы. Было уже десять.

Выходной день промелькнул быстро. Надо было оформить счета к оплате и нанять несколько новых служащих. За те три года, что Лайза владела «Пеннантс», фирма приобрела хорошую репутацию. После того как отец выгнал ее из дому, она готова была выполнять любую работу, даже служанки. Представляла ли она себе, сколь это трудно? Очень скоро, служа вместе с Тоби, она поняла, что такое настоящая уборка дома. Это не просто пробежаться с тряпкой и смахнуть пыль; надо уметь взять и поставить тарелки на господский стол, надо правильно обслужить гостей. Она помнит, как в первый день, пытаясь стереть пыль с сухих цветов, она сломала их.

Тоби мог бы избавиться от неумехи, но он отнесся к ней с пониманием, благодаря ему она преодолела отчаяние первых дней, приобрела нужные знания.

Постепенно она познала все азы работы прислуги. Ей, например, было трудно поначалу выносить помои. Под опекой Тоби она научилась всему: чистить обувь, стирать пыль, подметать, разжигать огонь в каминах, делать ванну, чистить серебро, сервировать стол и многому другому. И все это время она отчаянно, яростно полемизировала в душе с отцом.

Вспоминая всю свою жизнь до того, как она стала служанкой, Лайза видела себя и другой, когда она еще не испытывала душевной боли и жила с родителями душа в душу. Это было очень давно, когда она была еще маленькой девочкой, а Уильям Эдвард — совсем крохой; в то время она понятия не имела, что такое глубокая обида и вражда. Когда ей было уже почти семь лет, мир для нее перевернулся в один день.

Уильям Эдвард заболел дифтерией. Шли дни, а ему не становилось лучше. Родители днями и ночами сидели у его кроватки. Она переживала и была растеряна. Ей хотелось чем-нибудь помочь, но было страшно даже выходить из дома, она боялась потеряться. Украдкой от гувернантки она однажды направилась в детскую, где лежал Уильям Эдвард. Подошла к его кроватке, взялась за перекладину и посмотрела на родителей. Она увидела, что мама плачет. Она плакала и раньше, и Лайза видела это, поэтому и не испугалась ее слез. Гораздо более сильное впечатление на нее произвело то, что всхлипывал папа. Ей стало жутко, она не знала, что делать — остаться или уйти. Лайза подергала отца за полу сюртука. И вдруг он так зло посмотрел на нее, что она отдернула руку. Она увидела в его взгляде нескрываемую обиду и ярость.

— Ну почему? — говорил он, всхлипывая и вытирая слезу рукой. — Почему Богу так угодно забрать моего прекрасного Уильяма Эдварда, а не тебя?

Не успев тогда опомниться от этих слов и понять их смысл, она тут же услышала слова отца, обращенные к ней:

— Прочь! О Боже! Почему ты не дал мне вместо нее сына?

И этот день она запомнила навсегда. Отец вечно был зол на маму за то, что первой родилась дочь, а не сын. А мама всегда беспрекословно повиновалась ему во всем. Он господствовал над ней. И даже когда отец произнес те ужасные слова о Лайзе, мать не отреагировала на них. Он был сыном мясника и очень гордился, что его жена получила дворянское воспитание.

Шли годы… в семье не щадили средств на обучение Уильяма Эдварда, которого чуть не потеряли. Его посылали то в Итон, то в Европу, где он завершал образование, затем он учился в Кембридже. Но все это было только для сына, а не для дочери.

Однако Лайза не жаловалась на отношение отца к ней. Она стремилась не отставать от Уильяма Эдварда и получить такие же знания, как у него. С помощью гувернантки она училась сама, постоянно помня, в каком невыгодном положении она находится.

Нет, она не жаловалась. Но так было до тех пор, пока отец не отправил Уильяма Эдварда в Европу. Ему было только четырнадцать лет. И вот тогда она набралась храбрости и попросила отца, чтобы ее тоже послали учиться. Отец только рассмеялся.

Она настаивала на этом все более решительно, и отец либо начинал сердиться, либо вообще не слушал ее. И она опять оставалась дома.

Когда на следующий год ей исполнилось семнадцать, у отца вдруг появился к ней особый интерес. Он понял, что и она может принести ему пользу. Всю жизнь он сколачивал состояние, занимаясь банковским делом и капиталовложениями. Теперь же ему было мало только богатства. Он вдруг захотел стать знатной особой. Ему нужно было высокое положение в обществе, и он стремился к этому любыми путями. Сын — должен найти выгодную партию. Внуки — должны получить титул. И все это он желал видеть еще при своей жизни.

Он понимал, что для реализации его замысла ему надо было с помощью своих денег непременно заполучить подходящую невесту для Уильяма Эдварда. Однако купить титулованную невесту в Англии не так-то просто. Английские аристократы не станут продавать ни за какое богатство своих дочерей детям мясников. Поэтому у Ричарда Эллиота возник иной план. И главным звеном этого плана была теперь его дочь. Именно она с ее роскошным приданым обеспечит его продвижение наверх. Для того чтобы стать богатым, он проделал тернистый путь, используя хитрость и ловкость. А теперь он проложит себе дорогу к джентри с помощью дочери.

Но он сильно просчитался, и его план с Лайзой провалился, ибо он совсем не знал ее. Он видел ее лишь иногда — за столом и после обеда. Он едва помнил, что где-то в доме у него есть дочь. Воспитание девочки было полностью возложено на жену. В конце концов не может же мужчина учить девочку играть на фортепиано или хорошо одеваться! Не утруждая себя обязанностями по воспитанию дочери, оплачивая лишь счета, он относился к ней, как к тем пароходам, в строительство которых он вкладывал деньги и видел их лишь тогда, когда они спускались на воду. Старый Эллиот даже не предполагал, что дочь может воспротивиться его планам. Но он ошибся.

Пока он был полностью погружен в воспитание сына, расчищая ему дорогу наверх, Лайза была предоставлена сама себе. Оставаясь одна, она жадно познавала мир, читала много книг, газет, журналов, которые ей разрешала покупать мама. Если бы отец обнаружил, что она это делает, он, конечно, не одобрил бы этого. И вдруг он узнал неизвестные ему ранее стороны характера дочери.

В разгар ее первого в жизни бала отец сделал для себя неприятное открытие, что его дочь, похоже, была «синим чулком». Отец стал багровым, когда услышал ее спор с одним из молодых парней, подходивших ей в женихи. Это был сын знатных родителей. Лайза доказывала ему важность прав замужних женщин и необходимость принятия закона о разводах.

А потом был ее первый лондонский сезон. Лайза испытала разочарование от общения с титулованными молодыми людьми. Это вовсе не означало, что она ненавидела мужчин. Она была не так уж глупа, чтобы думать, что все мужчины так же скупы на любовь, как ее отец. Просто она поняла, что большинство из них не понимает, что молодой женщине всегда хочется чего-то большего, нежели хлопать широко раскрытыми глазами, слушая мужчин и преклоняясь перед ними.

Когда она сказала об этом отцу, тот был просто в ярости. Он обвинил ее в том, что она слишком уж умна и слишком явно показывает это, что абсолютно неприемлемо для высшего света, и можно считать, что она умерла для этого общества. Однако за ее воспитание отвечает он, ее отец. И он не потерпит такого поведения. А потом он угрожал ей отречься от нее, однако она и не предполагала, что он так легко может выполнить свою угрозу и выбросить ее на улицу. Да, это он, ее отец, был виноват во всем! Но от сознания этого она не чувствовала себя лучше…

6

…Он наблюдал, как Джослин наливает коньяк в кофейные чашки.

Джослин, какой ты любезный!

Джослин, какой ты превосходный!..

Джослин, какой ты опасный!

Ему не следовало бы приходить сегодня ночью. Он ощущал в себе зверя, рычащего, царапающего лапой, жаждущего выйти из укрытия. На протяжении всего пути следования экипажа он, высунув голову из окна, чуть ли не выл. А сейчас они курили, обсуждая смерть Стэплтона. Стэплтон выпил две бутылки коньяка без остановки. Что же вы хотите?! Человек не может столько выпить и остаться в живых.

Зверь перевернулся внутри него, ворча и сопя. Когда он чувствовал подобное, ему хотелось встать на четвереньки, притаиться и ждать-выжидать какую-либо жертву… Его пальцы скручивались в лапы с когтями. Его мысли превращались в хитрые хищные инстинкты, затуманивая его разум. Перед ним в его воображении представал образ жертвы, молящей о пощаде и убегающей, убегающей через поле сражения…

Его лошадь пропала. О Боже, лошадь пропала!

Потеря лошади — смерть для него. Вокруг него разрывались артиллерийские снаряды. Его мундир был забрызган кровью погибших. Он пронзительно кричал. Лейтенант Чешир подскакал к нему верхом на лошади. Он был ранен, слабеющими руками обвивал шею животного. Он стащил Чешира с седла, он слышал, как кричит лейтенант, прося его не делать этого. Он влез на лошадь, Чешир схватил его за ногу, умоляя его не бросать, но он отшвырнул лейтенанта, и тот напоролся спиной на пику…

А он скакал вперед, слыша стоны умирающего Чешира. И все это подглядел сержант Поукинс. Он спасся. Но он никогда не сможет спать спокойно, потому что наверняка кто-то да видел, что случилось с Чеширом, кто-то видел его трусость, предательство. Кто-то — еще и еще — может знать об этом.

Зверь поднял голову, задрал морду к небу и завыл. Он услышал звук из глубин своего чрева, похожий на слабое рычанье. Этот звук встряхнул его и вернул к реальности.

…Джослин закончил разливать коньяк. Кажется, никто не заметил его состояния. Он стряхнул пепел с сигары.

Он остался жив — благодаря лейтенанту Чеширу. Так что же?! Большинству старших офицеров удалось выжить! В Скатарском госпитале Джослин лежал рядом с раненым сержантом Поукинсом. Той ночью Джослин был в бреду — такое может быть с каждым! — а он вошел в палату и задушил Поукинса. Джослин не помнит ничего. Да, да! Он сам говорил об этом! Но если когда-нибудь его друг, первый верный друг, вспомнит это, он будет рядом, он будет начеку!

Надо наблюдать, наблюдать, наблюдать…

Лайза, осторожно ступая, поднялась по лестнице. Она решила все же выполнить свой план, но при этом всячески избегать встреч с виконтом. Не видя его почти два дня, она вознамерилась рискнуть и еще раз обыскать его комнаты. Сейчас в библиотеке заседал политический комитет, и виконт находился там.

Когда приглашенные на заседание входили и Чоук вместе с лакеями помогали им раздеваться, забирая их пальто и перчатки, она увидела всех их воочию. Они прибыли все как один, почти одновременно, и никогда она не видела еще такой шикарной шеренги молодых мужчин. Они были похожи на кавалерийских лошадей, все подтянуты, выхолены, мускулисты.

Лайза подошла к двери гостиной виконта и быстро проскользнула внутрь. Она знала, что Лавдэй сейчас у себя в комнате. Огонь горел в камине, другого света не было. Где же она находилась в прошлый раз, когда этот ужасный человек застал ее? Ах да, у камина!

Подойдя к камину, Лайза погрела руки — закоченевшими пальцами она не смогла бы обследовать Веджвудский фарфор. Размяв пальцы, она вспомнила, что в прошлый раз уже осмотрела Веджвудскую амфору и кубок. Поэтому она обеими руками подняла с камина третий антикварный сосуд, напоминавший флакон.

Крышка сосуда соединялась золотой цепью с горлышком. Она открыла ее и заглянула вовнутрь, но там ничего не было видно. Затем она сунула указательный палец вглубь и тотчас же за что-то задела. Перебирая пальцами, она с трудом достала из флакона какую-то бумажку. Это была скрученная в рулон записка. Наконец-то! От радости она чуть было не выронила флакон на пол. Она закусила верхнюю губу и осторожно поставила вазу на камин. Дрожащими пальцами раскрутив записку, она прочитала ее.

Каково же было ее разочарование! Там были только имена и фамилии. Не думала ли она, что здесь будет исповедь виконта?! А впрочем, записка, должно быть, важна, иначе виконт не стал бы ее прятать.

Она прочитала пять имен и фамилий, которые были расположены в два столбика, — сначала три, затем две фамилии. Надо было их запомнить: Гриффин Поэ, Нэппи Карбункул, Франк Фоун, сэр Моррис Хартер, доктор Льюсис Синклер. Она бубнила эти имена, пытаясь запечатлеть их в памяти. Затем она попросит Тоби навести нужные справки об этих людях среди своих знакомых — как уважаемых, так и из уголовного мира.

Когда она уверилась, что не забудет этих имен, она положила записку в голубой сосуд и поставила его на место — на камин. Затем направилась к двери и приоткрыла ее. В коридоре никого не было. Может, ей подкрасться и подслушать, о чем говорят Джослин и его товарищи по политике? Виконт и его друзья заседали в библиотеке, она могла бы услышать что-нибудь важное. Ведь не только Джослин Маршалл имел близкие дружеские отношения с ее братом. Она подозревала его как наиболее вероятного убийцу, а может быть, это был кто-то другой?

В ту ночь, когда Уильяма Эдварда убили, он шел на одно из таких политических заседаний для разговора с виконтом. Если верить полиции, то он ушел после небольшой размолвки, чтобы выпить в Уайтчепеле. Утонченно изощренный сноб Уильям Эдвард пил в Уайтчепеле? Чушь, это просто невозможно!

Другой человек, Эйри, умер так же и там же. Поверить в такое совпадение трудно. А теперь еще смерть этого Стэплтона, человека уважаемого, из благородного семейства, Алекса Стэплтона. Он был в той же политической группе бывших офицеров-кавалеристов и умер, перебрав коньяка. В его крови была обнаружена слишком большая концентрация алкоголя, во всяком случае так было записано в полицейском протоколе. Такому заядлому пьянице следовало бы знать, что опасно в таких дозах лакать коньяк.

«Три странные смерти! Три очень странные смерти!»

Повторив это, она вспомнила глупый детский стишок:

Три слепых мышки, три слепых мышки.

Смотри, как они убегают.

Они убегали, а им хвосты отрубали.

Было уже поздно. Она подумала, что, может быть, ей надо помочь служанке на кухне мыть посуду, но, правда, вот уже два вечера, как она усердно это делала. Вряд ли та обидится на ее отсутствие.

Лайза прошла по коридору, спустилась по главной лестнице, посмотрела, нет ли кого в вестибюле. Быстро прошмыгнув в гостиную, располагавшуюся рядом с библиотекой, она подкралась к двери, которая вела в библиотеку. Еще вчера она смазывала маслом петли, так что шума не должно быть.

Затаив дыхание, она осторожно повернула ручку, и дверь легко приоткрылась, образовав щель. Она выждала, прежде чем заглянуть туда.

Все пятеро, включая Джослина Маршалла, были здесь. Она стала изучать всех присутствовавших, которые разбрелись по комнате и сидели кто где. Казалось, что для Эшера Фокса все, о чем сейчас говорили, было неприятно. Его ноздри расширились, а веки опустились. Фокс был потомственным военным. Его дед — герой войны, генерал лорд Питер Бингхем — был весьма почитаемым и уважаемым в свете за его участие в битве при Ватерлоо. Его отец — ныне лорд Питер — служил в Королевской конной гвардии и имел выдающиеся заслуги. Его дальний предок боролся за реставрацию монархии Карла II.

Затем она посмотрела на сидящего у камина мужчину. Это был лорд Винтроп. Даже Лайза знала, что мать Винтропа была незаконнорожденным ребенком дочери одного из дядей королевы и графа Мамфорда. Винтроп свирепо смотрел на Артура Терстонз-Кумеса, сына простого джентри. Затем здесь также находился Реджинальд Андервуд граф Холлоуэй — человек строгой военной дисциплины, обожавший муштру. Граф расположился в кресле напротив Винтропа. Холлоуэй был известен как сердцеед. Он наклонился вперед и следил за каждым движением Джослина. Чоук, иногда любивший посудачить, говорил, что Холлоуэй возмущался пристрастием Джослина к женщинам, особенно из-за того, что мисс Бетч оставила Холлоуэя из-за виконта.

Лайза разглядывала их всех, и ей было неприятно сознавать, что за внешним лоском, любезностью и вежливостью этих молодых мужчин стояли неприязнь, обиды, личные счеты. Она посмотрела на лорда Винтропа, который, не выдержав, сказал:

— Проклятье! Кумес, необязательно же всем демонстрировать отсутствие у тебя хороших манер. Ну посмотри, как ты держишь сигару!

Терстонз-Кумес, самый молодой из всех присутствовавших, затянувшись сигарой и выпустив дым в Винтропа, произнес:

— Ты всегда был невоспитанным, вшивый приятель, но сейчас мы уже больше не в полку, поэтому пошел ты в зад со своим снобизмом.

Джослин засмеялся. Холлоуэй встал и подошел к нему.

— Я видел тебя вчера в экипаже в парке, — сказал граф.

Все замолчали, ожидая продолжения. Опустив глаза, Джослин отпил виски.

— Следишь за мной, желаешь знать, чем занимаюсь и с кем встречаюсь? — спросил он.

Холлоуэй резко опустил свой бокал на стол, расплескав вино, и срывающимся голосом произнес:

— Не лги, негодяй, я же видел тебя с ней в парке.

Джослин тоже взял из коробки сигару и спокойно ответил:

— Мой дорогой граф, я никогда не лгу, особенно если дело касается женщин. Однако несмотря на то что я тактичный человек, я все же советую тебе заткнуться, ибо я за себя не отвечаю, а если ты подпортишь репутацию ни в чем неповинной женщины, я всю душу из тебя вытрясу.

— Бог мой! — покраснел от ярости граф. — Хотел бы я посмотреть, как ты это сделаешь.

Артур Терстонз-Кумес захохотал:

— И я тоже хотел бы посмотреть…

— Пошли вы все… — огрызнулся Холлоуэй и, злобно посмотрев на Джослина, отпил из своего бокала.

Эшер Фокс отошел от камина, где он стоял все это время.

— Пожалуйста, старик, не принимай все так близко к сердцу! Ты что, не видишь, они это без злого умысла, просто смеются над тобой, тем более что ты сам завел их. А ты так обидчив! И вообще прекратим кидаться друг на друга, мы ведь все не в себе из-за смерти Стэплтона.

Холлуэй, пожав плечами, отвернулся от остальных.

— Странно все же умер Стэплтон, — сказал Терстонз-Кумес. — Однако за несколько дней до смерти он явно был чем-то расстроен. Пил больше обычного.

Повернувшись, Холлоуэй подтвердил это:

— Да, и в прошлом году мы потеряли старика Гарри Эйри и молодого Эллиота. Трудно вообразить даже, что они ходили в Уайтчепел, в эти трущобы. Какая глупость!

— У них совсем не было чувства приличия, — сказал лорд Винтроп. — Эйри был полусумасшедшим, ну а Эллиот… ведь все знают, каких он кровей.

Терстонз-Кумес побледнел и, ни к кому не обращаясь, произнес:

— Боже, лорд — а какой идиот!

Опустив руку на плечи Кумеса, Эшер Фокс, чтобы снять его раздражение, сказал:

— Ну, хватит, хватит. Мы все здесь взбудоражены смертью Стэплтона. На сегодня мы закончим все наши дела и можем расходиться. У нас достаточно работы по сбору голосов перед выборами. Нам сейчас не до того, чтобы нападать друг на друга. Помните, что-то подобное уже было в Крыму. Если мы и сейчас будем грызться между собой, то мы погибнем.

Терстонз-Кумес, указав бокалом на виконта, произнес:

— А вот старик Джос не погибнет. Он вымажется в грязи, по-пластунски проникнет в наши палатки и вспорет каждому горло.

Ухмыльнувшись, Джослин сказал, глядя на Кумеса:

— Ты будешь первым, парень.

— Сочту за честь, — ответил тот и поклонился.

Лайза отпрыгнула от двери, так как увидела, что мужчины поднимаются и направляются к выходу. Она отошла от парадной лестницы и из-за колонны наблюдала, как друзья виконта расходятся. Попрощавшись со всеми и отпустив Чоука и лакеев, виконт взбежал наверх по лестнице. Она услышала, как хлопнула дверь его комнаты, и пошла в комнату для прислуги, чтобы получить указания Чоука.

С усталым видом она направилась убирать библиотеку. На столе вперемешку стояли и валялись бокалы, рюмки, пепельницы. Все то время, пока она приводила комнату в порядок, она без конца повторяла те пять имен и фамилий, что были в записке. Чувствуя, что память может ее подвести, она решила записать их на листе бумаги. Подойдя к секретеру, она открыла его и взяла там чистый лист, перо и чернильницу. Она быстро сделала запись, закрыла

крышку секретера, сложила записку и сунула ее в рукав.

Опуская манжету на запястье, она вдруг услышала, что дверь открылась.

— Еще бы немного — и ты ушла.

В дверях стоял виконт, заткнув большой палец руки за пояс. Галстук его был сдвинут набок, запонок на рубашке не было. С тех пор как он приехал домой, он еще не стригся, и пучок отросших волос падал почти на глаза. Хотя он периодически отбрасывал мешавшие ему волосы, они упорно возвращались на свое место.

Когда он заговорил, Лайзу как будто пригвоздили к месту. В первые минуты она больше всего испугалась, что он видел, как она писала, а затем прятала записку, но, к счастью, он этого не заметил. Он вошел в комнату, закрыв плотно дверь, и направился к ней. Сердце ее упало, она лихорадочно думала, как выбраться отсюда. Дрожащими руками поставив последние бокалы на поднос, она схватила его и быстро пошла к выходу, но его рука легла ей на плечо и заставила ее остановиться.

Он взял у нее поднос и поставил его на стол. Лайза не знала, что ей теперь делать. Он схватил ее за руку, обнял за талию и притянул к себе.

Она пыталась вырваться, толкала его в грудь, но в глубине души понимала, что просто так он ее не отпустит. И даже в этой критической ситуации она не могла не удивляться настырности виконта, его несгибаемой воле в достижении желаемого. Может быть, он все-таки в чем-то подозревает ее? Она сделала какое-то немыслимое движение и выскользнула из его объятий. Но он догнал ее у двери и вновь преградил ей путь. В горле у Лайзы все пересохло.

Она не ожидала его увидеть, она не была готова к тому, что опять попадет в ситуацию, когда у него будет возможность овладеть ею. Она как будто вся онемела, и запретные, соблазняющие мысли затуманили ей голову. «Не убегай! Пусть он вновь прикоснется к тебе. Не только он дотронется до тебя, но и ты до него… Ты же этого хочешь!» Спаси Господи! Она хочет ощутить его, подчиниться ему. Неужели это для нее важнее всего, самое важное?!

— Почему ты убегаешь? — вдруг услышала она голос виконта.

— Э… гм… я…

— Э… гм?.. — повторил виконт, поймав ее руку. — Что ты вся дрожишь? Черт побери, женщина, я не собираюсь тебя бить, я лишь соблазняю тебя.

Вырвав свою руку, Лайза сказала:

— Я порядочная женщина, милорд. Я вам не давала никакого повода сомневаться в этом, поэтому, сделайте милость, уберите руки.

Скрестив руки на груди, виконт произнес:

— Никогда еще не встречал такой несговорчивой, такой вредной молодой женщины.

— Вас это бесит?..

— Нет.

— Да. Вы разгневаны, что не можете получить то, что вам хочется. Вы просто вне себя от злости. Вы даже произносите слова тем протяжным тоном, к которому вы привыкли в Америке, и вы, не моргнув глазом, пристрелили бы меня, как стреляют там, в Америке, эти головорезы, бандиты…

— Головорезы? Пристрелил? Черт возьми, женщина! Все, что я хочу, так это поцеловать тебя.

Ее пафос несколько поостыл, когда она услышала, что он не собирался нападать на, нее, как в прошлый раз. Поцелуй… Знает она, какой это поцелуй!

Ей, конечно, не следовало быть столь презрительной к нему.

Виконт прищурился, окидывая ее взглядом с ног до головы. Этот его нежный голос с хрипотцой. Нет, он не успокаивает; но почему-то странно волнует…

— Ты что-то имеешь против моего ухаживания, милая?

Застенчиво повернувшись к нему боком, она боялась показать хотя бы секундную слабость — иначе он сломит ее. В душе же она не могла простить себе, что может желать такого мужчину, который пробует женщин, как сэндвичи к чаю.

Она гордо подняла голову:

— Ваше ухаживание, милорд? Извините, но то, что вы пытаетесь сделать, это вовсе не ухаживание. Вы ведь даже не знаете меня, поэтому и любить меня не можете, а это значит, что вы хотите лишь переспать со мной. Но я не могу этого позволить.

Он ничего не сказал на это и вдруг, продолжая пристально смотреть на нее, стал развязывать галстук. Кусок черного шелка медленно скользнул по рубашке.

— Иногда с женщиной вообще не стоит долго разговаривать.

Держа галстук в руке, он набросился на нее и заключил в свои объятия. Она пронзительно кричала, пытаясь ударить его ногой. Но он поднял ее и так сильно сжал, что она не могла вздохнуть. Ее грудь была на уровне его груди. Держа ее в руках, он подошел к креслу у камина и сел, посадив ее на колени. Лайза пыталась спрыгнуть, но он рукой крепко обхватил ее за талию. Когда он набросил свой галстук ей на шею и потянул к себе, она перестала сопротивляться. Она сидела у него на коленях спиной к огню и могла теперь еще лучше разглядеть его лицо. Она вцепилась в галстук обеими руками. А он притягивал ее к себе все ближе и ближе.

— Милорд…

Он был так близок, что она ощущала на щеке его участившееся дыхание.

— Здесь нет милорда, милая, поэтому не стоит особенно беспокоиться, — сказал он и коснулся губами ее губ.

В душе Лайзы боролись два противоречивых чувства: ей приятно было ощущать прикосновение его губ, они были такими нежными, но разум и инстинкт самосохранения властно требовали остановить его, сделать что-нибудь, чтобы прекратить это. Боже, он сунул свой язык прямо ей в рот! Боже, останови его, останови!

Подтянув ее к себе галстуком еще ближе, он жадно поцеловал ее долгим поцелуем и почувствовал, что эта дрожащая от ужаса женщина вся в его власти. Тело Лайзы совсем обмякло. Он отпустил галстук. Одной рукой он держал ее за затылок, а другой сквозь платье трогал ее бедро. Кровь его вскипела, и он поцеловал ее взасос. Лайза застонала, и ужас окончательно охватил ее.

Боже праведный, как же она допустила все это? Она открыла глаза и подумала, что даже не помнит, когда она успела их закрыть. Схватив горсть мягких черных волос, она сильно дернула за них и в тот же момент рванулась из его объятий. Виконт взвизгнул от боли и одновременно пытался ухватить ее, задержать. Но она уже была вне досягаемости. Прижимая рукой чепец и поправляя его на ходу, она подбежала к двери. Он поднялся с кресла, но тут же остановился, видя, как она открывает дверь и пытается выйти.

— Ты сейчас же возвратишься!

Отрицательно покачав головой, Лайза все же приостановилась.

Выпятив грудь, виконт произнес:

— Ты вынуждаешь меня выгнать тебя.

— Вы дикарь…

— Послушай, милая. Я ведь только что прибыл оттуда, где женщины — большая редкость. Мужчина, который силой не берет то, что хочет, остается там без женщины вообще.

Поправляя свой фартук, Лайза даже открыла рот, услышав это.

— Но сейчас вы не в Америке, милорд. А я защищаюсь так, как это делают в Англии…

— К черту твои умствования!..

Он вдруг, как молния, метнулся к ней, и она опять оказалась в его объятиях. Поймав ее рот, он начал жадно целовать ее опять. Ей показалось, что этот поцелуй длится целую вечность. Затем он прекратил целовать ее, но лишь для того, чтобы прошептать ей:

— Черт побери, милая, забудь об этом глупом твоем достоинстве. Отдайся мне и давай найдем где-нибудь место поудобнее, такое место, где я зажгу все лампы, чтобы наконец-то получше тебя разглядеть.

Сейчас — или будет поздно! Она вся сжалась. И когда он опять приблизился к ее губам, она укусила его. Он вскрикнул, а она толкнула его в грудь изо всех сил. Он упал и, ударившись об дверь, схватился рукой за укушенную губу. А Лайза в тот же момент выбежала в вестибюль, обогнула лестницу и побежала через комнату прислуги к заднему выходу. Спускаясь по лестнице, она прислушивалась, не бежит ли он за ней, и услышала над головой его шаги.

Пробежав через кухню к задней двери и выскочив на улицу, чтобы подняться по черной лестнице к себе в комнату, она вдруг услышала голос виконта:

— Подожди!

Лайза остановилась и повернулась к нему. Он облизывал кровь с нижней губы. К ее удивлению, он улыбался:

— Черт тебя побери! И все же ты очень возбуждаешь меня.

Он глядел на нее без злобы. Лайза расслабилась и перевела дыхание. Он откинул назад упавшую на лоб прядь волос.

— Как ты считаешь, долго ли я смогу терпеть, что женщина отказывает мне?

Лайза покачала головой.

— Вот и я не знаю, — сказал он, оглядывая ее с ног до головы. — Если ты мне откажешь, то я так никогда и не узнаю, что же я упустил. Не убегай больше.

— Лишь только вы дотронетесь до меня, я сразу же закричу и позову мистера Чоука.

Он засмеялся и поставил ногу на ступеньку лестницы.

— Слышите? Я буду кричать, — упавшим голосом сказала она.

— Я знаю, — сказал виконт и спустился еще на одну ступеньку.

Если бы она только могла, она никогда бы не стала убегать от него!

— Я сейчас позову Лавдэя, — испытывая прежний ужас, проговорила Лайза.

Он остановился, и взгляд его стал свирепым.

— Я сейчас так закричу, что меня будет слышно лучше, чем гудок парохода, а Лавдэй уж непременно услышит и увидит вас.

— Ты хитра, маленькая толстушка, — сказал он, опершись рукой на перила лестницы. Он еще раз осмотрел ее с ног до головы и вдруг, повернувшись, стал подниматься вверх.

— На этот раз у тебя это сработало, но в следующий раз тебе ничто не поможет, — сказал он, не поворачиваясь, через плечо.

Он ушел. Лайза ждала, пока не услышала, что внутри дома за виконтом захлопнулась дверь. Она ждала, пока полностью не убедилась, что он не возвратится, затем пошла к себе в комнату и тут же начала собирать вещи. Ей нельзя здесь больше оставаться. Если она останется, то он непременно найдет ее опять. Нет, бежать, бежать из этого дома. Она твердила это, убеждала себя… Но в глубине души понимала, что ей совсем не хотелось уходить отсюда.

7

Лайза налила еще одну чашку чая из китайского чайника. Она сидела за столом и разбирала каракули Тоби с информацией, собранной для нее.

Выглянув из окна в сад, расположенный с противоположной стороны дома, она увидела, как падал снег. Прошлой ночью она очень поздно добралась до «Пеннантса» и потом долго не могла заснуть. Сейчас часы, стоявшие на камине, показывали четыре часа дня, и она вернулась к своему чтению.

Как и ожидалось, тот пансион оказался гнездом проституции. Ходили слухи, что у частых посетителей этого заведения были весьма странные вкусы. Поговаривали также, что управляющий пансионом помогал их удовлетворять, поскольку эти вкусы были присущи и ему. Звали управляющего Франк Фоун.

— Фоун, — повторяла про себя Лайза.

Порывшись среди бумаг на столе, она нашла бумажку, где записала имена из записки в голубом флаконе, и подчеркнула одно из имен.

— Франк Фоун. Боже милосердный, — произнесла Лайза, вскочила из-за стола и стала ходить взад-вперед. — Тоби, Тоби, — позвала она.

Тоби, занимавшийся сейчас подбором группы обслуживающего персонала для банкета у графа, услышав, что его зовут, вошел в комнату.

— Прочти это. Понимаешь, что это значит? — говорила возбужденно Лайза, протягивая ему записку. — Этот человек, кто он там на самом деле, управляющий или сводник, указан в этом списке!

— Все это действительно странно, — произнес Тоби. — Старик Билл, работающий в портовых доках, рассказал, что они обнаружили плавающий «понтон».

— Что-о-о?

— Труп, мисс, труп. Он был найден в реке. Это и был тот самый Франк. Это он.

Схватившись за спинку стула, Лайза смотрела на него, потеряв дар речи.

— Несколько парней, — продолжал Тоби, — видели, как он дрался с каким-то джентльменом. Как видно, Франк напал на него с ножом, но потом он оступился и упал в воду, ударившись головой об опору. Может быть, этот дравшийся с Франком человек сообщил в полицию о его притоне, потому что полицейские устроили там облаву, но не нашли ни одного малыша. Понимаете, никого, кроме постоянных проституток.

— О Господи! — тихо промолвила Лайза. Не понимая, что все это могло бы значить, она опустилась на стул, сложив руки на подоле юбки.

— Тоби, уже так много людей умерло. Уильям Эдвард, Эйри, Стэплтон, а теперь этот Фоун.

— Да, — задумчиво ответил Тоби, разматывая шерстяной шарф. — Лондон — большой город, где живет много людей, и постоянно кто-то умирает, а с такими, как Франк, часто случается подобное.

— Да, но не все же имена содержатся в тайных записках, которые прячут в домах сыновья герцогов.

Тоби расстегнул пуговицы на френче и сказал:

— Вы правы, мисс, и хорошо, что вы убежали оттуда, а то, не дай Бог, с вами случилось бы то, что с этим Фоуном.

— Но я не хочу прекращать свое расследование.

Подняв указательный палец и тяжело вздохнув, Тоби решительно сказал:

— А теперь послушайте меня. Вам самой лучше туда не соваться. Вы наймете детектива, чтобы он занимался дальше этим делом.

— Это слишком дорого, я не могу тратить деньги «Пекнантс» для такого дела. Вспомни, Тоби, ведь здесь работают женщины, которым надо содержать своих детей.

— А я думаю, что дело здесь не только в деньгах… — сказал Тоби.

— А в чем же еще?

Тоби поколебался, но все же решился:

— Все дело в нем. И не смотрите на меня невинными глазками. С тех пор как вы впервые увидели его, вы стали сама не своя. Старого Тоби не проведешь! Я же вижу, что теперь что-то новое написано на вашем лице. Вы думаете о нем, и глаза у вас какие-то туманные. У меня тоже есть дочь, поэтому не думайте, что я не знаю, что означает ваш взгляд. Он явно вам не безразличен как женщине, и вам лучше бы держаться от него подальше, а не то вы закончите так же, как моя Бетти.

— Почему ты так думаешь, Тоби? И вообще, откуда ты все это взял? Откуда у тебя такие мысли?

Но она чувствовала, что слова ее звучат фальшиво, хотя она старалась всячески показать, что его подозрения беспочвенны и смешат ее. Однако остановиться она уже не могла.

— Как ты мог до такого додуматься? Ничего подобного у меня даже в мыслях не было! Кроме того, я разрабатываю новый план…

— О, только не надо больше никаких планов!

Лайза оскорбленно посмотрела на него и произнесла:

— Этот план намного лучше. Знаешь, Тоби, мы не можем прекратить сейчас расследование. Неужели ты не понимаешь? Ведь речь идет о детях!

— Их всего двое, как мы видели, и они остались с той пожилой дамой — мы это тоже видели. Может быть, им и не нужна уже наша помощь.

— Откуда ты знаешь, что эта старуха не такая же сводница? Почему ты думаешь, что она не будет их использовать для тех же целей, что и Франк?

— Знаете, мисс, мне вряд ли удастся вас убедить — вы так хитры и упрямы.

— Ну вот мы и пришли к согласию, — сказала Лайза. Она положила на колени исписанный лист бумаги и сказала:

— Отправь это сразу же. Это письмо моему отцу.

— Боже мой!

— Я придумала, как не упускать из виду виконта Радклиффа и в то же время быть уверенной, что он не будет приставать ко мне.

— Не станете, наверное, носить платье с набивкой?

— Прекрати говорить гадости, Тоби! Я просто собираюсь быть самой собой, и его интерес ко мне пропадет.

Возведя руки к небу, Тоби воскликнул:

— Вы сошли с ума! Вам не следует даже показываться ему на глаза. О женщины! Если гончий пес, такой, как он, обнюхивал вас, когда вы были толстушкой, то его нос приведет его к вам, какой бы худощавой вы ни стали.

— Папа хочет выдать меня замуж, особенно сейчас, когда не стало Уильяма Эдварда. Он хочет внука. Я притворюсь и скажу отцу, что дела в агентстве идут плохо и что вообще я извлекла урок, уйдя из дому. Именно этого ведь и ждет отец от меня. Я скажу, что согласна искать мужа, а затем предложу пригласить Джослина Маршалла к нам домой на обед. Когда отец поймет, что я пытаюсь заарканить сына герцога, он просто умрет от счастья.

— И вы думаете, что виконт приедет к вашему отцу? Маловероятно!

— Он приедет, если папа скажет, что склонен поддержать Эшера Фокса на выборах в Парламент. Виконт с особой любовью относится к мистеру Фоксу и готов на все, лишь бы обеспечить ему политическую карьеру.

Овладев собой, Тоби сказал внешне спокойным голосом:

— Слушайте меня, мисс. Не связывайте себя с ним, уйдите с его пути. Если этот высокопоставленный господин занимается грязными делами, а я думаю, что он занимается ими, то вы будете в постоянной опасности.

Лайза поднялась со стула:

— Если он действительно убил моего брата и занимается грязными делами, о которых ты говоришь, то это ему надо меня бояться.

Прошло уже девять дней с того случая, когда Джослин потерпел фиаско со своей служанкой. Сейчас он сидел за письменным столом в библиотеке и разговаривал с экономкой и Чоуком. Экономка сидела на самом краю стула, оборка ее чепца слегка вздрагивала, потому что сама она тоже вся дрожала. Чоук Стоял рядом с ней с невозмутимым видом, совершенно спокойно выслушивая все распоряжения хозяина, которые тот сейчас давал.

— И поскольку я собираюсь заняться поисками жены, в доме теперь будет намного больше всяких увеселительных мероприятий, — говорил Джослин, и этот разговор доставлял ему удовольствие. — Поэтому мне потребуется больше слуг наверху. Я хочу, чтобы эту новую служанку, Гэмп кажется, сделали служанкой в моей гостиной, а для других работ в доме наняли бы новую.

Чепец экономки вздрагивал. Она переглянулась с Чоуком, и дворецкий, прокашлявшись, сказал:

— До сих пор, ваша светлость, вы доверяли нам самим решать вопросы расстановки прислуги.

Чоук сказал это с небольшим упреком в адрес хозяина.

— Поскольку ваша светлость вечером всегда очень заняты, мы не имели возможности сообщить вам о некоторых делах.

— Что еще за дела?

— Это касается Гэмп, милорд. Она больше не работает у нас, ушла с неделю назад. Она оставила записку, где сообщила, что у нее заболела тетя и она вынуждена уехать к ней.

Уставившись в письма, лежавшие перед ним на столе, Джослин спросил:

— Она уехала? Куда?

— Да, милорд. Я найду ей замену, — сказал Чоук. — Мы не знаем, куда она уехала, но замену мы в ближайшее время подыщем. Я закажу служанку в «Пеннантс доместик эдженси». Эта фирма всегда предлагает подходящих людей…

— Куда, я спросил, она уехала?

— Она не сказала, милорд.

— Хотя это и все равно…

— Но, милорд, если вы так нуждаетесь в новых слугах, мы тотчас займемся наймом.

— Я передумал… Спасибо, Чоук.

Кивнув головой, он встал со стула. Не получив никаких других распоряжений, Чоук и экономка вышли из комнаты.

Когда они ушли, Джослин ударил кулаком по столу:

— Все! К черту!

Не обращая внимания на боль в кулаке, он засунул руки в карманы и взглянул на портрет Джорджа III, висевший на стене рядом с письменным столом. Затем он дернул за шнур, вызывая Лавдэя. Когда камердинер появился, Джослин постукивал пальцем по столу:

— Что ты сделал с ней? — огорошил он вошедшего Лавдэя.

— О ком вы говорите, милорд? — удивился Лавдэй.

— О той толстушке, служанке Гэмп… Это ты ее прогнал?

От удивления у Лавдэя даже поднялись брови, оставив глубокую морщину на лбу. Затем он, выпрямившись, сказал:

— Ах, мы не в силах побороть искушения, а тут мы вдруг обнаруживаем исчезновение мисс Гемп?

— Мы так злы, так злы, Лавдэй, — в тон ему ответил Джослин, — что лучше с нами сейчас не шутить.

— В самом деле, милорд.

— Я-то думал, что она прячется от меня! Где она?

— Я не знаю, милорд. Но, возможно, ее исчезновение — случайность, — сказал Лавдэй. — Я могу быть откровенным?

— Да, конечно, говори.

— С тех пор как вы столкнулись с мисс Гэмп, вашим манерам не хватает определенного… декорума. Вы стали слишком… темпераментны со слугами, что совсем не похоже на ваше обычное дистанцированное поведение, каким вы всегда отличались.

Джослин встал, положив руки на стол, и сказал:

— Мне все равно. Ты считаешь, что я был излишне темпераментным. Но ты узнаешь, что такое настоящий темперамент, если я не найду мисс Гэмп. Мы хотим ее, Лавдэй, и нас не интересует, как мы ее вернем назад.

— В самом деле, милорд?

Виконт вновь опустился на стул.

— Да, да, Лавдэй! Я доведен до отчаяния. Меня везде преследует запах лимона. Я пристал на улице к служанке лорда Ки, потому что я принял ее за Гэмп. Черт побери, эти их головные уборы, эти чертовы чепцы! Они закрывают ими всю голову, так что невозможно ничего разглядеть.

— Это все так вам не к лицу, милорд, — проговорил Лавдэй.

— Я должен найти ее, — сказал Джослин, положив голову на руки и тяжело вздохнув.

— Ваша навязчивая идея найти Гэмп будет служить препятствием в поисках невесты.

Уткнувшись в сложенные на столе руки, как в подушку, Джослин размеренно произнес:

— Я не могу думать ни о чем другом, пока мой эрегированный пенис, подобный скалке у кухарки…

— Милорд!!! — в ужасе вскричал Лавдэй и даже всплеснул руками.

— Извини меня, Лавдэй. Можно подобрать и другие слова, но они будут выражать то же самое.

— Как я уже сказал, милорд, с тех пор как вы познакомились с мисс Гэмп, ваш декорум пал крайне низко, — каким-то деревянным голосом сказал Лавдэй, глядя на Джослина. — С вашего позволения, могу я дать вам совет, милорд? Следует воспользоваться услугами частного сыщика. Он мог бы отыскать местонахождение мисс Гэмп и… связать вас с ней. Когда детектив найдет ее, вы сможете принять ее с благоразумием, столь свойственным вам, в обычной вашей манере.

— Ты очень сообразителен и проницателен, Лавдэй. Можешь пойти в свой магазин редкой книги, который тебе так нравится, и выбрать себе на свое усмотрение несколько книг, затем представишь мне счет, я оплачу его.

— Ваша светлость, вы очень любезны, — сказал Лавдэй, поклонившись. — А сейчас, если я не ошибаюсь, мистер Росс дожидается вас.

— Впусти его.

Джослин сел, поправил галстук и запустил пальцы в волосы.

Ник Росс влетел в библиотеку, размахивая утренним номером газеты. Он плюхнулся на кушетку прямо с ногами и протянул газету Джослину:

— Читал это?

— Нет еще.

— Они нашли неполный список клиентуры Фоуна.

Джослин отвернулся и уставился в окно. За французскими дверьми располагалась терраса, а за ней был виден покрытый снегом сад.

— Мальчик рассказал тебе, сколько их было там?

— Он не хочет об этом говорить. Надо подождать, надо дать ему время, Джос. Не думай об этом. Ты всегда такой мрачный после нашей очередной «увеселительной прогулки». И не утруждайся отрицать это. Я все вижу, — сказал Ник, затем вскочил с кушетки и встал в позу поэта. — Лучше послушай вот это:

Учи тому, что мозг обязан знать

И что лишь сердце может угадать.

Подобное согласье никому

Еще не удавалось сочетать.

Джослин втянул голову в плечи, повернулся и с ужасом вытаращил на Ника глаза:

— Это ведь Шелли?! Ты бы нанял преподавателя английского, а потом уж читал, черт тебя побери!

Не обращая внимания на его слова, положив руку на грудь и глядя в потолок, Ник продекламировал:

Быть или не быть, таков вопрос;

Что благородней духом — покоряться

Пращам и стрелам яростной судьбы…

— Нет, не надо, хватит! — воскликнул Джослин и, подскочив к Нику, прикрыл ему рукой рот. Ник отодвинул его руку.

— Слушай дальше, Джос…

— Пожалуйста, Ник, не надо больше! Гамлета убивают в пьесе. Не делай этого во второй раз.

Ник покраснел и отвернулся от Джослина. Чтобы скрыть обиду, он отошел к камину и стал ворошить угли. Полный раскаяния, Джослин подошел к нему и встал рядом.

— Извини, Ник, старина…

— Мне так хочется учиться хоть чему-нибудь. Я ведь ничего не знаю, никогда нигде не учился, не то что ты — во время учебы проказничал в Итоне и в военной школе.

— Боже, какой же я болван, Ник. Может, я могу тебе как-то помочь восполнить пробелы?

— Нет, ты не можешь мне помочь никак.

Джослин пристально посмотрел на Ника и решил поменять тему разговора на более безобидную. Он сел за стол и стал рассматривать кучу всяких приглашений.

— Отец так рьяно принялся трубить, что его сын продается в качестве жениха… Я получил кучу приглашений утром.

— А я вот никогда не получал ни одного приглашения, — сказал Ник с такой укоризной, что Джослин спросил:

— А ты бы хотел его получить?

Ник с отвращением посмотрел на виконта и сказал:

— Люди вашего круга не то чтобы в свой дом, но даже в свои подсобки меня бы не захотели впустить.

— Ошибаешься, они пригласят тебя, если я этого захочу.

— Нет, Джос, нет. Они все равно не захотят меня видеть, даже если ты соскребешь всю грязь Сент-Джайлза с меня.

— Мы оденем тебя в новый фрак, который прикроет — да и прикрывает! — любую грязь. Мы придумаем легенду о твоем знатном происхождении. Ну, например, что ты дальний родственник какой-нибудь известной шотландской семьи, уехавшей в Америку.

Джослин стал рассматривать присланные приглашения:

— Ну вот, например. Приглашение от мистера Ричарда Эллиота. Сына мясника. Разве можно его не уважить? Он же готов умереть, чтобы только попасть в высший свет. Он все отдаст, лишь бы я принял его приглашение приехать к нему и погостить у него в провинции. Кроме того, он предлагает свою политическую поддержку. Ну, что скажешь?

— Гм…

— Поедем, приятель, — уговаривал Джослин, косо глядя на приглашение. — Мне надо, чтобы ты поддержал меня, я просто могу не выдержать компании этого финансиста и его, не сомневаюсь, придурковатой дочери. Но — есть за что страдать! В конечном счете Эшеру эта поддержка будет полезна.

— Герцог хочет, чтобы ты обратил внимание на внучку мясника? — спросил Ник.

— Конечно же, нет. Отец предупредил меня, чтобы я принимал приглашения только от тех, кто рангом не ниже графа.

— Поэтому ты хочешь сделать ему назло и заставить его блевать… — прокомментировал Ник.

— Так поедешь со мной?

Легкомыслие и веселое настроение вновь вернулись к Нику, и он, улыбнувшись, согласился.

— Никогда нельзя сопротивляться, когда тебя зовут хорошо поразвлечься. Разве я могу отказаться?

— А я собираюсь проучить своего отца, чтобы он не использовал меня в качестве племенного быка, способного лишь к воспроизводству рогатого потомства.

На что Ник сказал:

— Вдвоем, вдвоем

Огонь зажжем.

Кипит котел,

Готов наш стол.

8

Такой роскошной процессии, что отъехала от железнодорожной станции Литл-Стрэтфилд-он-Виллоу, наверное, не видели в здешних местах за последние тридцать лет. Сначала двигалась четырехместная карета с открывающимся верхом — ландо, принадлежавшее Стрэтфилд-Корту. Четыре серые лошади катили ландо, две из них управлялись форейторами. Затем следовал экипаж, в котором ехали лакеи и был сложен легкий багаж. Две охотничьи лошади были запряжены в этот экипаж. Замыкала шествие повозка, нагруженная чемоданами. Сопровождал эту процессию верховой в ливрее.

В ландо, несмотря на холод, друг напротив друга сидели Джослин Маршалл, виконт Радклифф и его друг, Ник Росс. Ник расположился лицом по ходу движения и все время потирал щеки, чтобы не обморозить их.

— Тебе всегда устраивают такую процессию?

— Конечно же нет, — ответил Джослин. Он сидел против движения, положив ногу на ногу. — Эллиот хочет, чтобы все графство говорило, кто удостоил его чести побывать у него в гостях. Какая же польза будет, если никто не узнает, что я был здесь? Слухи о моем визите должны распространяться. Мы с ним оба на это очень рассчитываем.

— Значит, мы отложили свои дела, чтобы нанести визит этому господину и досадить вашему отцу?

— Не только. Доктор Льюсис Синклер живет здесь рядом.

— Синклер? Он же в списке?

Джослин кивнул головой.

— Что ты собираешься с ним делать? — спросил тихо Ник.

— Как говорят, принимать меры, дружище Ник. Принимать меры. Не такие суровые, как он того заслуживает, но тем не менее все же меры. Да к тому же я все-таки должен начать поиски невесты и поговорить с Эллиотом о старике Эшере.

Он не посвятил Ника в свои безуспешные попытки отыскать загадочную мисс Гэмп.

Досада неудовлетворенного желания не проходила, его постоянно преследовал аромат лимона. Он страдал и отвратительно себя чувствовал от сознания, что впервые в жизни не добился, чего хотел. Такого с ним еще никогда не случалось. Это была пытка. Он стал вспыльчив и беспокоен. Поэтому посещение Эллиота, с которым он должен был переговорить по поводу политической поддержки Эшера, должно было как-то развеять и отвлечь виконта от его мыслей.

Остаток пути он и Ник молчали; наконец показался Стрэтфилд-Корт. Ворота из сварочного железа были распахнуты, и им оставалось миновать небольшой перелесок, перед тем как въехать в них. Поездка в поезде была не такой уж длинной: меньше чем за четыре часа они добрались до Уилтшира, но обоих — и виконта, и Ника — раздражало пребывание в тесном железнодорожном вагоне.

Джослин уставился на окружавшие их заросли деревьев, лишенные листвы и освещенные полуденными солнечными лучами. Вдруг Ник издал странный звук. Виконт повернулся и увидел показавшийся из-за стволов монументальный загородный особняк. Перед особняком простиралось огромное пространство газона. И он понял, что так поразило Ника и привело его в оцепенение: усадьба издалека чем-то напоминала Виндзорский замок. Пока они подъезжали, Ник хмурил брови, поглядывая на особняк, и бормотал:

— Не пойму, что же так плохо в этом здании?

Джослин ответил:

— Может быть, этот темно-красный кирпич действует так гнетуще?

Ник всматривался в дом, который при ближайшем рассмотрении потерял всякое сходство с Виндзорским замком. Джослин решил обстоятельно растолковать все несведущему другу, которому вид особняка явно не нравился.

— Успокойся, приятель. Все дело в том, что старику Эллиоту захотелось воплотить в одном здании все, что он когда-либо видел. Здесь есть элементы и замка, и французского дворца, и кафедрального собора; в этом громадном архитектурном излиянии собрано воедино несколько типов сооружений. И это, конечно, не радует глаз.

Он показал Нику многочисленные детали здания: фронтоны, башенки, дымоходы, шпили; крыша представляла собой попурри из разнообразных типов крыш; в здании было много всяких выступов и ниш. Нелепое, громадное, ассиметричное сооружение было построено вопреки всем существовавшим архитектурным стилям и направлениям. Особо неприятное чувство вызывали выступающие водосточные трубы в виде фантастических фигур, которыми словно кишело тело этого огромного архитектурно-причудливого монстра.

Они подъезжали к парадному подъезду.

— Джос, — слабым голосом позвал его Ник, кивнув в сторону, где их уже ждали.

Джослин поглядел в указанном направлении и увидел, что у подножья колонн, служивших опорой крыши подъезда, к которому подъезжали экипажи, стояли в ожидании мужчина и женщина. Их окружали слуги.

Не волнуйся, это старик Эллиот и его жена.

Виконт сошел с ландо, подгоняя робевшего Ника вперед; они подошли к хозяину усадьбы. Эллиот встречал виконта с особым почтением, которым он удостаивал высокопоставленных особ. Он был одним из немногих мужчин, которые были выше Джослина ростом, однако особую величественность ему придавали седые бакенбарды, которые по цвету отличались от его волос: по всей видимости, он красил их. Уголки его рта были опущены вниз — верный признак постоянно ущемленного самолюбия.

Его жена, Ифигения Бьюфорт Эллиот, выглядела страдающей на фоне своего дородного, респектабельного супруга. Она была одета в платье с узкой юбкой колокольчиком, что уже не было модно. Такие наряды носили лет десять тому назад. У нее были светлые волосы и с обеих сторон лица свисали длинные кудряшки. Она говорила так, что ни одно предложение не договаривала до конца. Ей и не надо было ничего договаривать, так как за нее обычно говорил ее муж. Он женился на ней отнюдь не из-за ее внешности или характера, а лишь потому, что она была старшей дочерью главы одной из старейших фамилий графства.

Джослин сразу же завел разговор с Эллиотом, а Ник в это время подал руку хозяйке, и все направились в дом. Джослин заметил, как подавлен был Ник, когда они проходили под парящими над ними готическими арками и сводами, между высокими мраморными колоннами. Пройдя через парадный вестибюль и небольшой коридор, они вошли в просторный холл и оказались перед парадной лестницей. Они проходили под сводами, напоминавшими гроты, и их двойники шли рядом, отраженные в зеркалах, расположенных в ряд.

Виконт старался скрыть улыбку, когда увидел, как вздрогнул Ник при виде золоченной резной отделки комнат и залов, по которым они проходили. Бедному Нику ничего подобного, естественно, никогда не доводилось видеть. Он никогда прежде не бывал в таких домах, и они ему оказались явно не по душе. Сам же виконт предпочитал дома в стиле «XVII века, которые были намного меньше. В них он чувствовал себя уютно. А всеми дворцами и замками он предоставлял восхищаться отцу, виконта они не интересовали.

— Мы так рады, что вы останетесь у нас, Радклифф, — говорил Эллиот. — Как я сказал, моя дочь вместе с гостями ушла на пруд кататься на коньках. А вот и Терстонз-Кумес… Они, наверное, уже возвращаются.

Джослин поздоровался с Кумесом и представил ему Ника.

— Да, сэр, — обращаясь к Эллиоту, сказал Терстонз-Кумес, — мы все возвратились, кроме мисс Эллиот. Она собралась навестить какую-то пожилую служанку, живущую в имении. Она связала для нее рукавицы и шаль.

Эллиот взглянул на Джослина.

— Хорошая девушка моя Элизабет. Всегда готова сделать что-то доброе для бедных. Христианский долг каждого помогать ближнему. Она скоро вернется. Я сейчас отведу вас в ваши комнаты. Они внизу.

— Если вы не против, — прервал Джослин Эллиота, — я хотел бы вывести свою охотничью лошадь на прогулку. Она бывает слишком возбуждена после долгой дороги и ненавидит шум.

Эллиот гостеприимно улыбнулся, в душе удивляясь причудам аристократии.

— Конечно, конечно, — сказал он и обратился к дворецкому:

— Кимберли, покажи гостю, где находится конюшня.

Джослин взглянул на Ника:

— Идем, мой друг. Сейчас самое время немного прокатиться перед ужином. — А потом, обратившись к Ифигении Эллиот, почтительно добавил:

— Если, конечно, миссис Эллиот не против.

— Как вам угодно, милорд. Ужин будет…

— В восемь, — закончил за нее супруг.

Наслаждаясь тем, что они наконец-то остались вдвоем, они быстро переоделись в отведенных для них комнатах и уже через полчаса выезжали верхом на своих охотничьих лошадях из ворот поместья. Тропа для верховой езды была очищена от снега, и они поехали вдоль подножья горы. Быстро проскакав через парк, окружавший Стрэтфилд-Корт, они углубились в лес. Лес был густым, и они вынуждены были ехать друг за другом.

Когда они забирали из конюшни лошадей, к Нику вдруг вернулся его привычный жаргон.

— Паршивый франт! «Наш христианский долг», «наши подчиненные», — с возмущением передразнивал он Эллиота.

— Этот мистер Эллиот — истинный помещик, крепкий орешек, — заметил Джослин, повернувшись с Нику. — Не сомневаюсь, что он мечтает о титуле баронета.

— Он сын мясника. Простолюдин. Такой же, как и я, — злобно ответил Ник, управляя своей лошадью, переступавшей через сваленные бревна.

— Он сколотил свое состояние, вкладывая деньги в железную дорогу, когда она только начинала строиться. А сейчас он откусывает сразу от нескольких пирогов: он занимается и шерстью, и чаем, и соляными копями, и гуано.

— Гуано? Что это еще такое?

— Да это… когда морская птичка наложила кучку, мой дорогой, мистер Эллиот берет ее и делает удобрение.

— Так значит, он копается в птичьем дерьме?

— Среди всего прочего.

— Какая мерзость!

— Зато очень прибыльно, — пояснил Джослин. Он придержал лошадь, впереди что-то заинтересовало его. Они выезжали на опушку леса.

— Что это такое? Пруд, что ли?

Ник поравнялся с виконтом, и они вглядывались в покрытое снегом пространство, которое начиналось сразу же за лесом. На расстоянии нескольких сот ярдов от них находился пруд, который зимой покрывался льдом и превращался в каток. У края стоял экипаж, извозчик придерживал лошадей. Рядом копошилась служанка, которая засовывала в экипаж что-то похожее на обруч. На катке каталась женщина в тяжелом малиновом платье с пелериной.

Джослин, положив свою руку на руку Ника, остановил его болтовню. Он впился взглядом в фигуристку, которая словно порхала по поверхности льда. Все знакомые Джослину дамы умели кататься на коньках, даже его мать. Однако эта леди не просто каталась, она порхала по льду. Она делала причудливые фигуры, ноги ее так и мелькали. Ему казалось, что она вот-вот упадет. Однако, повернувшись, она поехала спиной вперед, набирая скорость, а затем сделала прыжок с пируэтом и выезд опять вперед спиной на одной ноге.

— Боже мой! — произнес завороженный Джослин.

— Эта маленькая дурочка, кажется, захотела умереть.

— Смотри! — воскликнул Джослин, указывая на женщину.

Сейчас, прижав руки к груди, она делала вращение, стоя на одной ноге, а ее юбка кружилась вместе с нею. Джослин так забылся, что кивал головой в такт. Она вращалась все быстрее и быстрее, ее юбка волнами вилась вокруг ее талии. Капор слетел с головы, и каскад светлых волос тоже закружился вместе с ней. Затем она замедлила вращение, выехала из него и спокойно и плавно покатила по льду дальше.

Она медленно скользила вокруг пруда. Затем, оттолкнувшись, она поехала на одной ноге в «ласточке». Спина ее была прямой, как у балерины, ее движения были свободными. Словно маленькая малинового цвета шлюпка плыла по морю, подгоняемая ветром.

Освободив руку Ника, Джослин продолжал, как завороженный, смотреть на женщину на льду.

— Ты видел что-нибудь подобное?

— Мне доводилось видеть, как люди катаются по льду на скорость.

— Но такого ты явно не видел, — сказал Джослин. — Это даже не то, чтобы просто танцевать в танцевальном зале. И я не видел, чтобы женщины когда-нибудь прыгали на льду, кружились, а их юбки в это время так поднимались и демонстрировали их ножки.

— Да, черт побери, какие длинные у нее ноги. Мне бы хотелось…

— Нет! — резко сказал Джослин.

Ник с удивлением посмотрел на Джослина.

— Боже, да ты уже положил на нее глаз.

— А тебе, приятель, придется заняться мисс Элизабет Эллиот ради меня, — сказал Джослин.

— Вообще-то я всегда другой работенкой занимался, Джос. Черт побери, эта Эллиот, похоже, старая Дева, ей ведь двадцать четыре года. Как к ней подкатишься? Она, наверное, тупица к тому же.

Наконец-то Джослин оторвал взгляд от фигуристки и сказал:

— Ладно, пошли, приятель. Будь хорошим мальчиком и сделай то, что я тебя прошу.

Ник фыркнул, а виконт, уговаривая его, добавил:

— Сделаешь это, и я позволю тебе навестить мисс Бетч.

— Ты привез ее сюда?

— Она обещала снять номер в гостинице в Литл-Стрэтфилд-он-Вилоу.

Он еще раз оглянулся на фигуристку. Она уже не каталась, а присела на пень, покрытый одеялом. Сняв коньки, она отдала их служанке и одевала свои сапожки. Затем она села в экипаж, и извозчик повез ее в сторону поместья Эллиота.

Джослин дернул за вожжи свою лошадь и сказал:

— Ну, пошла!

А затем крикнул Нику:

— Мы займемся этой леди, как только она спустится на ужин; наверняка она там будет.

— А не мог бы ты вообще оставить женщин в покое?

— Нет.

— А я-то думал, у тебя шуры-муры с той служанкой.

Кусая губу, Джослин чувствовал себя не в своей тарелке.

— В конце концов… — нехотя ответил он, — почему бы мне и с этой не попробовать?..

— А почему именно с этой?

— Потому что она первая женщина, которую я встретил здесь и которую могу сравнивать с мисс Гэмп. — Джослин наклонился и погладил лошадь. — И если ты расскажешь кому-нибудь об этом, то пеняй на себя…

— Кому я это расскажу?!

— Ну ладно… И вообще я хочу забыть об этой Гэмп. В конце концов у мужчины есть свои потребности. Черт побери! Когда я был у мисс Бетч, единственное, что я увидел в ней, так это ее недостатки. У нее слабо выраженная талия, у нее недостаточно полная грудь, у нее узкие бедра, и, наконец, черт побери, от нее пахнет какими-то духами, когда ей следовало бы пахнуть… ну хотя бы лимоном.

Ник придержал вожжи и, посмотрев на Джослина, сказал:

— Было время, когда женщины были для тебя так, «между прочим». Они были где-то в середине между нашими «увеселительными прогулками» и политикой.

— А мне сейчас кажется, что я сам существую где-то посередине между размышлениями о мисс Гэмп и страстным желанием заниматься с ней любовью. К черту все! Я ведь даже толком и не разглядел ее, а в то же время не могу забыть. Это какое-то безумие, которое пожирает меня живьем.

Они погоняли лошадей, медленно двигаясь к Стрэтфилд-Корту.

— А я знаю, — сказал Ник спустя несколько минут. — Это все из-за того, что ты пока не поимел ее. А когда ты вообще в последний раз занимался любовью с женщиной?

— Не помню.

— Ах так?

— Однако сейчас есть эта фигуристка, — сказал Джослин. — Возможно, я наверстаю упущенное.

— Ну что ж, — решил Ник, — пожалуй, ты можешь рассчитывать на меня, я сделаю то, что ты просишь, отвлеку внимание не только дочери хозяина, но и его собственное и его жены.

С такими планами они и возвратились назад. В восемь часов они вошли в гостиную и присоединились к другим гостям Ричарда Эллиота. Кроме молодого Терстонз-Кумеса на ужин были приглашены несколько весьма подходящих женихов для дочери хозяина и несколько леди. Джослин подозревал, что Эллиот специально устроил состязание между женихами, чтобы поднять цену победы.

Эллиот вел милую беседу с одной знатной гостьей, вдовой-графиней, и ее дочерью. Графиня радостно сообщила, что дочери сделал предложение один из камергеров принца Альберта. Однако у вдовы была еще одна дочь на выданье, и поэтому она сейчас приглядывалась к Нику, который произвел на нее впечатление и мило ей улыбался, да к тому же цитировал Шекспира. Однако Ник вскоре потерял интерес к ней и вместе с Джослином подошел к Терстонз-Кумесу.

Пока они разговаривали, в гостиную вошли несколько леди. Джослин рассматривал их, а они шуршали своими кринолинами, аккуратно переступая через высокий порог. Последняя входившая женщина проскользнула через дверной проем очень грациозно и изящно; она свободно держала руки на многослойном кринолине и даже не опасалась задеть что-нибудь.

Он наблюдал за ее походкой. Она почти так же скользила, как будто все еще была на льду. Он не мог оторвать взгляда от ее фигуры, и ему показалось, что он уже где-то видел эту гибкую походку. Джослин с удовольствием смотрел, как грациозно покачивалась верхняя часть ее тела над каскадом многослойных юбок. Не все дамы высшего света, одетые в многослойные кринолины из шелка и корсеты, столь умело передвигались в таком наряде. А эта леди демонстрировала идеальный образец того, как следует держать себя даме в подобном одеянии. У него вдруг возникло непреодолимое желание дотронуться до нее, схватить ее за грудь — так она была соблазнительна.

Что это с ним? Он, имевший связи со столькими женщинами, вдруг пялится на женскую грудь, словно впервые видит ее! Это все Гэмп! Он так издергал себя мыслями о ней, что просто потерял разум и выглядит смешным. Женщина обернулась через плечо, поймав его взгляд. Он возбужденно, с какой-то тревогой смотрел на нее. Она тоже задержала свой взгляд на нем. Ее глаза будто бы пронзили его. И по мере того как в него проникал этот сладкий яд, ощущение тревоги и какой-то опасности нарастало. Почувствовав, что не контролирует себя, он выругался. Вот уже второй раз за последнее время он терял самообладание. К черту! На этот раз он не потерпит неудачу, как это случилось с мисс Гэмп.

Леди под его возбужденным, горящим взглядом смутилась и покраснела, потупилась и таким образом избавила его от этого начавшего уже было нарастать неприятного чувства вожделения, которое невозможно тотчас удовлетворить. К его удивлению, Ричард Эллиот, величественно подплыв к ней, взял ее за руку и подвел к Джослину и Нику.

Услышав ее имя, он чуть было не рассмеялся. Мисс Элизабет Мод Эллиот. Засидевшаяся старая дева. У Ника появилась глупая улыбка на лице, а виконт, бросив предупреждающий взгляд на своего друга, уже наклонялся, чтобы поцеловать ее руку. И тут же его как будто ударили: он опять чувствовал запах лимона! Потом он о чем-то говорил с Эллиотом, а тем временем вожделение жадно пожирало опять все его тело и разум его помутился.

От нее исходил запах лимона. Глядя на нее, он сравнивал ее с мисс Гэмп, отметив, что ее фигура немного тоньше, чем у Гэмп. Ее длинные ноги были спрятаны под платьем. Ее грудь была более плоской, чем у мисс Гэмп, волосы были другого цвета. Однако черт побери, он все равно чувствовал, что его неодолимо тянет к ней. О чем он думает?!

Он изучал ее глаза, пепельный цвет ее волос. Молодая женщина, опустившая взгляд, не могла быть мисс Гэмп. Она была слишком худой, слишком грациозной, слишком опрятной. Он перевел взгляд на ее руки. Ногти были короткими, пальцы длинными. Он чувствовал, насколько нежна ее ладонь, когда он целовал ее руку.

Но лимонный запах тоже был реальностью, он не был плодом его воображения. Что за наваждение? Может быть, они обе пользуются одной и той же туалетной водой? Нет ничего удивительного, ведь все же она внучка мясника и, естественно, вполне может пользоваться теми же духами, какими пользуются служанки. Да, именно этим и объясняется то, что от обеих исходит лимонный запах.

Виконт изредка улыбался некоторым остротам, которые позволял себе Ричард Эллиот во время их непродолжительного разговора, а мисс Эллиот все это время молчала. Большим усилием воли он заставил себя подавить голос страсти. Он нередко шокировал светское окружение своими выходками, но не до такой степени, чтобы давать волю необузданным порывам перед хозяином и его дочерью, которых видел впервые. Вот и сейчас он внешне выглядел весьма достойно. Представление ему мисс Эллиот и разговор с ней продолжались не более пяти минут. Это было умно со стороны старика. Эллиот вряд ли рассчитывал на быстрое сближение его дочери с Джослином. А если и рассчитывал достичь этого, то не кавалерийской атакой.

Ник прервал размышления друга:

— Отлично, отлично… мисс Эллиот — это и есть наша фигуристка. Я так понимаю, мое задание отменяется, — толкнув Джослина плечом, сказал Ник. — Что ж, я думаю, она вполне отвечает требованиям, вполне подходит тебе. Правда, не красавица, но ты же и не ищешь красавицу жену.

— Нет, — сказал Джослин слабым голосом.

— Ну и в чем же дело?

Джослин посмотрел на мисс Эллиот. А она тут же взглянула в его сторону и поймала его взгляд. Глаза их встретились, и он довольно долго глядел на нее, затем улыбнулся ей. Она от смущения покраснела и отвела взгляд. Он повернулся к ней спиной. Не надо было вот так открыто показывать слишком нетерпеливое свое желание.

— Что ты сказал? Почему не красавица? — спросил он Ника. Ему необходимо было отвлечься, чтобы опять не попасть в когти вожделению. — Красивые женщины имеют склонность быть похожими на драгоценный сосуд, такой, например, как Веджвудская ваза, стоящая у меня на камине. Снаружи все прекрасно, а внутри пустота. Они заучили только одно, что от них требуется, — холить и лелеять свою внешность, и они только о том и думают, как поддерживать ее в надлежащем виде. Больше всего они боятся того, что в один прекрасный день они потеряют свою красоту. А без нее — кому они нужны? Никто не захочет иметь дело с осколками Веджвудского фарфора.

— И все равно, — задумчиво добавил Ник, — красивые женщины не могут быть застрахованы от того, что не попадут в ловушку таких мужчин, как ты.

Джослин кивнул в сторону мисс Эллиот:

— Она потрясающе играет; особенно это приятно перед ужином.

Мисс Эллиот сидела сейчас за фортепиано, находившимся в алькове. Она исполняла вальс Шопена. В комнате все замолчали, прислушиваясь к ее игре.

Она играла так легко, как недавно парила надо льдом. Он как будто ощущал ее легкое касание пальцами клавиш, ее утонченное восприятие того, что она исполняла — исполняла, как-то по-своему интерпретируя произведение. Джослин и Ник переглянулись. Обычно все молодые леди учатся играть на фортепиано. Он провел немало светских вечеров, подвергаясь пытке слушать начинающих пианисток.

По всему было видно, что Элизабет Мод Эллиот была пианисткой-любителем. Когда он наблюдал за ней во время игры, было видно, что она вообще забыла про аудиторию, которая собралась вокруг. Она преодолевала сложные музыкальные пассажи, как моряк преодолевает шторм на море. Когда она закончила играть, он обнаружил, что хочет ее с еще большей силой и влечение к ней все возрастает. Толпа гостей окружила ее и поздравляла с прекрасной игрой. Он отошел назад, так как не хотел быть частью этой толпы.

Ник опять толкнул его плечом и ехидно сказал:

— Только подумай, что скажет твой отец, если ты представишь мисс Эллиот в качестве своей невесты!

— Я не собираюсь представлять ее в качестве невесты, сомневаюсь, что мы подошли бы друг другу. Хотя, если представился бы такой невероятный шанс, что она стала бы моей невестой, меня совершенно не беспокоило бы, что скажет отец. Вообще отец силой заставил меня задуматься о женитьбе, и я знаю, какую жену я хочу.

— Знаешь? Ты меня удивляешь.

— Если я хочу убрать с дороги Эйла, претендующего на наследство, — продолжал Джослин, — я это сделаю, выдвинув и свои собственные условия. Я могу заставить страдать отца, представив ему в качестве невест дочерей торговцев или даже женщин легкого поведения, но я не дурак. От герцога слишком многое зависит, — Джослин отвел взгляд от мисс Эллиот и посмотрел на Ника. — У меня к будущей жене несколько непременных требований — страсть и нежность, утонченность в любви и скромность. Женщине следует заботиться о доме и детях, ее не должны чрезмерно интересовать проблемы вне дома. Я не требую от нее большого ума, лишь бы она умела слушать меня и признавала мою направляющую силу. Она должна заботиться о том, чтобы мне всегда было хорошо и я был всем удовлетворен.

— И конечно, она не должна вмешиваться в твои дела, не должна быть препятствием, — сказал Ник.

— Естественно. А в свою очередь я не стал бы мешать ее интересам.

Они переглянулись, полностью согласившись друг с другом.

— Они опять идут сюда, — сказал Ник. — Наверняка тебе придется вести ее за стол.

Ник был прав. Джослин предложил свою руку Элизабет Эллиот. Мистер Эллиот пошутил, что цвет лица его дочери как-то странно отличается от цвета лица виконта. И действительно, лицо Лайзы покраснело от смущения, и она готова была провалиться сквозь землю. Он опять почувствовал запах лимона и в тот же момент решил, что может вполне удовлетворить свое страстное желание обладать мисс Эллиот, раз он не может заполучить для этой цели мисс Гэмп.

— Я испытываю истинный восторг, что я удостоился чести сопровождать вас, — сказал он, поклонившись ей. — И не обращайте внимания на слова вашего отца. Это все оттого, что он гордится вами… И он прав, мисс Эллиот.

Лайза быстро взглянула на него и тут же отвела взгляд, уставившись в пол. Ее щеки опять запылали, и, как ни странно, он также немного покраснел.

Овладев собой, она опять посмотрела на него и улыбнулась:

— Спасибо, милорд.

Ее голос был нежным и мягким, как у ее матери, однако, в отличие от матери, она заканчивала предложения. Его умилила эта трепетная, робкая манера, с которой она произнесла слово «милорд».

— Прошу вас, мисс Эллиот, — поклонился виконт, пропуская ее вперед, и они вошли в столовую. Отодвинув ее стул, он помог ей сесть. Она села и посмотрела на него, пронзив его взглядом насквозь.

— Меня все зовут Лайза, милорд. Зовите и вы меня так…

9

Она знала, что гостиная непременно шокирует его. Стараясь не смотреть на него, когда он заходил туда, Лайза все же увидела его замешательство, и у нее упало сердце, но она тут же взяла себя в руки. Она не могла порицать его за то, что ему не нравится эта комната, ему были чужды вкусы хозяина этого дома. В конце концов он жил в домах совсем другого типа — старинных, построенных много столетий тому назад, а Стрэтфилд-Корт был эклектикой новых времен. Он посмотрел на потолок, и она даже съежилась, представляя его ощущения. Такие веерные своды, как здесь, в гостиной, можно было увидеть разве что в кафедральных соборах. Гостиная была похожа на витиеватую пещеру, отделанную разными архитектурными излишествами.

Стоит ли ей вообще переживать, как этот человек отнесся ко вкусу ее отца, и даже если ему что-то не нравится, какое ей до этого дело? Ей бы лучше последить за своими манерами. Пока его не было здесь, ее это не заботило. Но сейчас, при нем, она стала изображать из себя такую робкую и трепетную девушку, какой она и должна выглядеть в его глазах. Она-то знала, что за маской обаятельного аристократа, каким он здесь предстал, стоял человек, не расстающийся с оружием. Она видела, как этот мужчина небрежно кладет револьвер в карман, будто бы это его неотъемлемый атрибут, такой же, как для другого часы в специальном кармашке. Она знала, что перед ней тот человек, который не пожалеет врага в смертельной схватке.

Когда он так же безжалостно смотрел и на нее, она не могла скрыть дрожь в голосе, ее руки тряслись, а щеки розовели. Сейчас все это играло ей на руку, так как она выдавала себя за робкую и застенчивую простушку. Хотя она очень правдоподобно играла свою роль, все это раздражало ее. Она ненавидела притворство. Если бы она не подозревала в нем убийцу своего брата, она с удовольствием была бы сама собой.

Он делал вид, что ничуть не увлечен ею. Она была уверена, что он сделал ошибку, ища компании ее матери. Ведь ее мать не могла поддержать разговор ни в одной из тех областей, которые его интересовали. Она не разбиралась ни в политике, ни в военных реформах и не имела представления о проблемах борьбы с холерой.

Как только виконт отходил от нее, Лайза обретала необходимое спокойствие и могла ему мысленно высказать все, что думала о нем. А ей очень хотелось подойти к нему и сказать, что она прекрасно знает, что он не собирается жениться на внучке мясника, что его интересует только политическая поддержка ее отца для его друга Эшера Фокса, и вообще — почему бы ему не раскрыть всей правды, а заодно не сказать — убийца ли он?

Но что это? Он подходит к ней?! Стоило ей мысленно обрушить на него чувства возмущения и негодования, и он словно интуитивно чувствовал это.

— Мисс Эллиот, несколько мгновений без вас показались мне вечностью.

Лайза уставилась в пол, теребя в руках носовой платок и в то же время с трудом подавляя возникшее вдруг желание наступить ему на ногу, как это делала уже мисс Гэмп.

— Как галантно, э… э… очень галантно с вашей стороны, милорд…

Он оглядел комнату, где группами стояли гости.

— Вот мы и одни. Ваш отец — большой стратег. Он, наверное, всех пригласит в музыкальную комнату, чтобы во всей красе продемонстрировать ваше умение?

— О, что вы, я надеюсь, что он не сделает этого.

Лайза сразу зажала рот рукой, как будто сказала что-то невпопад. Она ненавидела играть на людях. Она ненавидела, когда кто-либо обсуждал ее игру на фортепиано. Игра для нее всегда была испытанием, она боялась ошибиться, особенно на людях, когда волновалась. Но сейчас она не должна была показать своих чувств и выдать себя перед виконтом.

Он улыбнулся, глядя на нее:

— У нас есть что-то общее с вами. Я тоже ненавижу, когда меня выставляют напоказ.

— Как будто премированную корову, — вырвалось у нее, и она прикусила язык, поняв, что сказала какую-то нелепость.

Улыбнувшись, он поправил:

— Простите, но я хотел бы уточнить: как премированного быка.

Говоря это, он обшаривал ее глазами по лицу, шее, груди и бедрам. Действительно животное! Она была на грани того, чтобы ударить его. И вдруг она сказала то, чего он совершенно не ожидал услышать. В этот момент ее мать выходила из комнаты. Она всегда быстро уставала, ей было душно при большом скоплении народа, и начиналась головная боль.

— Я вижу, моя мама уходит, милорд. Я тоже устала и должна сказать ей спокойной ночи.

— Вы уйдете? Сейчас?

Его растерянный вид был бальзамом для ее измученной души.

— Да, милорд.

Виконт быстро овладел собой, оправился от шока — и он пожелал ей приятного вечера. Она взяла под руку свою мать, которая была сконфужена оттого, что ее муж не сопровождает ее и вообще оставил ее одну.

Лайза попрощалась с гостями. Двери гостиной закрылись, как только Лайза с матерью вышли. Они прошли через картинную галерею, по коридору, через который можно было попасть в женскую половину дома.

Хозяин распорядился отвести для женщин комнаты в одной части здания, а для мужчин — в другой. Каждая часть имела свои лестницы, входы и выходы, коридоры, что исключало возможность тайных встреч.

Идя от матери по мраморному полу коридора, Лайза поскользнулась и чуть не упала. Уже осторожнее она пошла к лестнице. Вдруг она услышала, что сзади хлопнула дверь. Она обернулась и увидела Лавдэя, который вышел из комнаты прислуги. Лайза уставилась на него. Он поклонился ей. Приподняв свою юбку, она, стараясь не показать своего замешательства, медленно направилась к лестнице такой походкой, которая в ее понимании была свойственна лишь господам.

Когда она пришла к себе в комнату, она в ярости повторяла:

— Черт, черт, черт!..

— Мисс, что с вами?

Это была ее служанка Эммилайн, которая работала у нее в «Пеннантс». Она раскладывала для нее ночную сорочку.

— Да ничего, ничего, — сказала Лайза, стаскивая с себя перчатки.

— О, мисс, я никогда не была в таком доме раньше!

Лайза кивала ей головой, но в действительности она ее почти не слушала.

— Я никогда не видела ни такого количества слуг, ни столько комнат, — говорила Эммилайн и, загибая пальцы, стала перечислять:

— Тут вам и комната для уборщиц, и комната для чистки одежды, комнаты для лакеев, комната, где хранится оружие, комната для досуга, не говоря о многочисленных кладовых. И все это только в мужской половине дома. Всяких разных комнат много и в женской половине — комната для рукоделия, несколько кладовых, комната для экономки, кухня и чуланы, две буфетных, посудомоечная и еще…

— Ну и как тебе все это?

— Этот дом — просто дворец, мисс!

Лайза вспомнила, в какой лачуге жила Эммилайн в Сент-Джайлзе, и не стала продолжать этот разговор, чтобы не расстраивать ее.

— Уже поздно, ты можешь идти, — сказала Лайза.

— Спасибо, мисс.

Оставшись одна в своей огромной спальне, она огляделась вокруг. Она отметила, что вся мебель была «одета», словно в какие-то одежды, в чехлы с кисточками, оборочками. Над кроватью висел огромный навес. В каждом закоулке обязательно стояла статуэтка. Она сравнивала эту комнату со своим офисом в «Пеннантс», где не было ничего подобного — ни единой статуэтки, никаких оборочек, кисточек. Она подошла к конторке, стоявшей рядом с камином, и села дочитать письмо от Тоби. Он и Бетти сейчас руководили «Пеннантс».

После смерти Франка Фоуна во многих публичных домах были произведены облавы. Но, как правило, списки их клиентов отсутствовали. Управляющие этих домов были арестованы. Странно, что после последних облав владельцы этих мест как один закрыли свои притоны или же переобустроили их в клубы; некоторые заведения были проданы.

Лайза перевернула письмо и увидела имя доктора Льюсиса Синклера. Тоби изучил список имен, который она нашла в доме виконта. Она задумалась. Доктор Льюсис Синклер был уважаемым всеми врачом на Харли-Стрит, а в Уилтшире у него был загородный дом. Кажется, в настоящее время он жил в этом доме, находящемся в торговом центре Уиллингхема, не более десяти миль от Стрэтфилд-Корта.

«Итак, милорд, — говорила про себя Лайза, — возможно и еще по одной причине вам придется провести время в компании с Эллиотами. С Элизабет Мод», — уточнила она.

В дверь постучали, и, не дожидаясь разрешения, вошел отец. Лайза быстро перевернула письмо обратной стороной. Он подошел к дочери, немного помолчал и сказал довольно резко:

— Ты, наверное, никогда не станешь вести себя как положено?

— Папа, большую часть времени он вообще игнорировал меня. Я должна была показать ему, что не собираюсь сразу вешаться ему на шею, а сохраняю достоинство, и что я тоже что-то да значу, — Лайза откинулась на спинку стула. — Я очень хорошо поняла его светлость и думаю, что он без сомнения уверен, что я сражена его значительностью и великолепием. Его не заботят мое волнение мои чувства, он думает, что если он захочет, я сразу же буду вся в его власти.

Все то время, пока она говорила, отец грел руки у камина, а затем, пригрозив ей пальцем, сказал:

— А теперь слушайте меня, мисс. Вы не позволите, чтобы он вот так ни с чем уехал. Если ты будешь и впредь разглагольствовать о правах женщин или… и…

— О разводах и правах женщин при разводах, — добавила Лайза.

Ричард Эллиот от ярости стал багровым:

— Неблагодарная! Боже, как ужасно сознавать, что мой Уильям Эдвард мертв и я остался с таким неблагодарным, неженственным созданием, как ты, — говорил Эллиот, приближаясь к ней. От гнева у него дрожали губы. — Я запрещаю тебе отталкивать его. Я хочу, чтобы этот парень стал моим зятем. Он сын герцога. Понимаешь, сын герцога! К тому же он военный человек.

— У вас блестят глаза, папа, — совершенно спокойным тоном заявила Лайза.

Но он уже не слышал ее. Он отвернулся и, глядя на угли в камине, размышлял:

— Мой внук будет герцогом…

— Вы не можете быть так уверены в этом, — сказала Лайза. — Я постараюсь, папа, но так безапелляционно вы все равно заявлять не должны.

Он весь выпрямился, затем посмотрел на нее, как будто вспомнив о ее присутствии в комнате, и сказал:

— Я абсолютно уверен. Так или иначе, но мой внук будет герцогом.

Он так же внезапно ушел, как и появился в комнате. Лайза смотрела ему вслед. Разговор с отцом расстроил ее. Он так и остался в душе простым клерком провинциального банка, хотя и был теперь джентльменом с деньгами и весом в обществе. Когда отцу надо было то, что он страстно желал, он не брезговал никакими средствами, даже самыми сомнительными, не останавливался ни перед чем. Христианские принципы для него заканчивались там, где начинался бизнес. И она ничего не могла сделать, чтобы остановить отца в этом его движении в никуда. Хотя один способ все же был. Может, ей повезет и она сумеет доказать, что виконт — убийца, при этом докажет раньше, чем отец продаст ее. Может, повезет ей.

Она с трудом заснула этой ночью. Утром она долго спала, совершенно проигнорировав объявленную охоту. Мама уже была в утренней комнате. День был облачным, и только слабый луч солнечного света пробивался сквозь толстое оконное стекло.

Мама со своим шитьем устроилась рядом с камином. И хотя утренняя комната не казалась такой величественной, как гостиная, но все равно она была свободна от архитектурных излишеств — арочного потолка и колоннообразной аркады. Лайза сидела напротив матери и вышивала наволочку для подушки. Она вышивала французскими узелками и подумывала о том, чтобы поручить лакею постоянно следить за Джослином Маршаллом, когда он вернется с охоты. Ей было трудно постоянно держать его в поле зрения.

— Мне нравится твой виконт, моя дорогая. Испуганная тем, что только что сказала ее мать, и чего она от нее никак не ожидала, Лайза ответила:

— Вот и прекрасно, мама.

— Он такой очаровательный. Он знал мою семью. Конечно, этого и следовало ожидать, так как…

— Так как Бьюфорты — одна из самых старинных фамилий графства, — закончила за мать Лайза.

— О, я очень, очень беспокоюсь за тебя. Очень беспокоюсь, — Ифигения понизила голос, как будто раскрывала какой-то тайный план. — Я беспокоюсь, что моя дочь может остаться старой девой. И что если мой дорогой Ричард вдруг умрет, ни дай Бог, конечно? Кто тогда позаботится обо мне? Кто будет…

Лайза от удивления подняла брови и взглянула на мать:

— Кто будет заботиться о тебе? Мама, но ведь у тебя есть я! Да ты и сама взрослая женщина.

— Я знаю, но все же…

Бесполезно было слушать причитания матери. Она была из той породы женщин, которые постоянно и без конца на все жалуются и ждут чего-то плохого. Когда кто-то, слушающий ее причитания, давал ей советы и пытался развеять ее опасения, то единственным ответом было: «Я знаю, но…»

Лайза хорошо изучила свою мать. Выслушивая в течение длительного времени причитания и хныканье, Лайза пришла к выводу, что мама получала удовольствие от страдания и любила, когда ее жалели. Особенно ей нравилось изображать из себя беспомощную женщину, так как это избавляло ее от обязанности быть в ответе за что-то или за кого-то. Поэтому, когда Лайза слышала: «Я знаю, но…», — она переставала слушать ее.

Прекрасно зная, что мать начнет сейчас перечислять длинный список причин, по которым она не может жить без постоянного опекуна, Лайза тем не менее не могла сдержать закипевшего внутри раздражения.

Она с силой воткнула иголку в середину очередного узелка и вскрикнула: она уколола палец и тут же взяла его в рот, пытаясь остановить кровь. И надо же было в этот момент войти в комнату Джослину Маршаллу! Она так и смотрела на него, держа палец во рту, когда он подошел поприветствовать ее мать. Повернувшись к ней, он приостановился и с удивлением взглянул на нее. Она тут же отдернула палец. Он смотрел, как она покраснела, а затем поглядел на ее рот. Его губы также немного приоткрылись. Она сразу же подумала, что он сейчас вспоминает мисс Гэмп. Ее это так взволновало, что она не знала куда деться и мяла в руках свое вышивание.

Волнение ее было так велико, что она не успела помешать уйти матери, которая извинилась и оставила их наедине. Лайза нахмурилась, глядя вслед матери: очевидно, отец проинструктировал ее на этот счет. Даже такому наивному человеку, какой была мать, не следовало бы оставлять молодую леди наедине с мужчиной, особенно с такой дурной репутацией, как у виконта.

Взглянув на Джослина Маршалла, подошедшего вплотную к ее креслу, она поймала его взгляд.

— Э… мама…

— Вы же не хотите сказать, что тоже не договариваете предложений?

Посмотрев на носки домашних туфель, она отрицательно покачала головой.

Она откинулась на спинку кресла, когда он вдруг встал на колено и подал ей эмалированный наперсток, который она выронила.

— Вы уронили вот это, — сказал вежливым тоном виконт.

Все у нее внутри упало, когда он взял ее руку, открыл ладонь и вложил в нее наперсток. Сжав ей ладонь в кулак, он накрыл его своей рукой. Эта рука была теплой. Еще никто из мужчин так не дотрагивался до нее. Никто не показывал ни малейшего желания быть рядом с ней. Лайза пришла в замешательство. Неужели все мужчины так навязчивы, пытаясь соблазнить женщин?

Она отдернула руку. Это ее движение ему следовало бы расценить как предупреждение соблюдать дистанцию между ними. Но он этого не сделал.

Он приблизился к ней, и она почувствовала теплоту его тела. Слава Богу, что он ничего не говорил, не пытался вновь схватить ее руку — ведь и она не железная! Она отчетливо чувствовала, как в ней усиливается желание близости с ним.

— Я никогда еще не встречал таких робких и застенчивых девушек, как вы, мисс Лайза, — сказал ей виконт.

Лайза мельком взглянула на него и уставилась на свои руки. Она опять пришла в замешательство, даже от этого мимолетного взгляда. Но она однозначно не доверяла ему. Она знала, куда смотрят его глаза. Они изучали ее рот, ее губы. Если она срочно не придумает, что сделать, он поцелует ее или захочет еще чего-то большего.

— Вы не ездили на охоту, — полуутвердительно сказала Лайза, обращаясь к виконту, чтобы прервать это опасное молчание.

— И вы тоже не ездили.

Начав разговор с ним, она положила вышивальные пяльцы на подол юбки. Он вдруг дотронулся до ее вышивания, которое лежало рядом с запретным место. И она сразу покраснела от стыда. Она отвела взгляд, посмотрела на тлеющие угли в камине, но он не отодвинул руки.

Он пальцем провел по рисунку, который был намечен на наволочке, вставленной в пяльцы. Когда он так водил им по листьям и гирляндам, нарисованным на ткани, он слегка надавливал на них и старался ощутить ее тело. Она еще больше покраснела, попыталась встать; его рука вдруг соскользнула и коснулась ее живота, как раз под грудью. Вышивание упало, когда она откинулась на спинку кресла, отпрянув от его прикосновения.

— Не убегайте, — сказал он нежно. — Вы такая недотрога.

С точки зрения благоразумной Лайзы, она должна была бы сразу же прекратить эти его «штучки», она должна была бы закричать: «Что вы такое себе позволяете?» Однако ее женское существо приказывало ей молчать и принять весь тот ужас наслаждения, которое он ей доставлял, и Лайза молчала и принимала…

А он и не думал убирать свою руку, которая была сейчас расположена под ее грудью. Она делала слабые попытки освободиться, но он нежно удерживал ее. Однако он не пытался сделать еще что-то, и в таком положении они оставались какое-то время.

И наконец он произнес:

— Боже мой, мисс Эллиот, дорогая мисс Лайза, как вам удается полностью овладевать моей душой, вот так, спокойно сидя здесь в комнате, с вашим вышиванием?

Лайза старалась избежать его пристального взгляда, но ей этого не удалось. Она увидела, что на нее смотрел страстно жаждущий ее, снявший маску аристократа мужчина. Исчезли его светские хладнокровие и высокомерие. В его глазах было необоримое желание владеть ею.

— Я внушаю вам страх?

Она утвердительно покачала головой.

— Однако я собираюсь испугать вас еще больше…

Его рука сдвинулась, она не успела ничего понять, как рука скользнула дальше, и он обнял ее грудь. Она попыталась оттолкнуть его, но он свободной рукой удерживал ее, в то время как его другая рука оставалась у нее на груди. Она старалась не дышать: каждый ее вздох побуждал его руку к движениям.

— Не бойтесь, — шептал он. — Послушайте меня, дорогая Лайза.

И он прочитал ей стихи:

Она была как призрак наслажденья,

Впервые промелькнув передо мной,

Ниспосланное мне прелестное виденье

В обличье девушки земной.

Она почувствовала, что от его руки исходит жар.

— Виденье? — тихо переспросила Лайза.

— Нет, реальность… — прошептал виконт.

Услышав это, Лайза широко раскрыла глаза, ей стало трудно дышать. Он это заметил и улыбнулся, затем приблизил свое лицо к ее лицу так близко, что мог уже поцеловать ее, и вдруг неожиданно спросил:

— Вы говорите по-французски, моя чудесная мисс Лайза?

Она совершила ошибку, кивнув головой. Ее рот оказался возле его рта. Языком он дотронулся до ее губ, но тут же отступил, прежде чем она смогла что-либо возразить.

— Ну хорошо, послушайте, — тихо сказал он по-французски, приблизившись к ее уху и щекой касаясь ее щеки. Он начал было читать стихи по-французски, но затем перешел на английский.

Она открыла мне блаженство рая,

Откинувшись назад, сказала «да»,

Забыв, что непорочна и горда,

Совокуплением со мною наслаждаясь…

Он читал ей эти интимные стихи, жарко дыша в самое ухо, и она ощущала какое-то дотоле незнакомое ей чувство, сопровождавшееся звоном в ушах, трепетом и возбуждением; она вся словно онемела. Она была околдована, поражена незнакомыми ей чувствами и ощущениями.

Ее сознание помутилось, хотя где-то в глубине грыз червячок сомнения, не затягивает ли он ее в свои сети, домогаясь ее любви по заранее намеченному плану. Со всей отчетливостью она понимала одно: он сломал ее волю, она не может собрать свою силу воли, чтобы остановить его. Отказаться от этого пьянящего голоса, от тепла, исходящего от его тела, от прикосновения его руки, — такие жертвоприношения были невозможны. Она не могла и не хотела отказаться от его ласк, когда он начал шептать ей на ухо, прислоняясь к щеке, когда обхватил ладонью ее грудь.

— Вы знаете следующие строки? — спросил он.

Она не в силах была отвечать, но казалось, что он и не ждал ее ответа и продолжал о страстных движениях рук и ног, плавных и томных, как у лебедя, об обнаженной груди, как бы увенчанной ягодами виноградной лозы…

Когда он закончил последнюю строку, она пришла в себя, очнулась от этого дурманящего сна и обрушилась на него с упреками, требуя, чтобы он убрал свои руки с ее груди. Он покорился. Взявшись руками за пылающие щеки, она изумленно смотрела на него, как будто увидела впервые. Опершись на подлокотник кресла, он, улыбнувшись, сказал:

— Вы потрясены?

— Вам не следовало бы… женщины не могут… как это неприлично… дурно…

— Что же такого дурного в этих стихах? А-а, понятно. Ваша мама научила вас не слушать подобные вещи. А они ведь вполне естественны; на это можно посмотреть как на нормальные функции человека, и никто не может отказаться от того, что повелевает природа, — сказал он, а затем заговорщически наклонился к ней, оглянулся, не слышит ли их кто-нибудь, и изображая мать Лайзы, проговорил чопорным тоном:

— У нас, женщин, нет ног, моя милая, у нас есть конечности.

Он так правдоподобно изобразил ее мать, что она, забывшись, засмеялась. В ответ на ее искренний смех он также улыбнулся неподдельной, честной и открытой улыбкой. Однако она тут же заставила себя не забывать, кем он является в действительности и в чем она его подозревает. Она поспешно схватила свое рукоделие, стараясь не заглядывать в его зеленые глаза.

— Я должна ехать в Уиллингхем. Мне нужно на примерку к портнихе, — сказала она дрожащим голосом, поправляя выбившиеся пряди волос.

Она была взволнована происшедшим, и это волнение выливалось в потоке слов, она не могла не говорить:

— Я стараюсь как-то помогать местным швеям. Им так нелегко зарабатывать себе на хлеб. Вы простите меня?

Виконт посмотрел на нее со скрытым упреком, будто хотел сказать ей, как дурно она поступает, покидая его. Он встал, приветствуя мать Лайзы, которая входила в комнату.

— А! Моя дорогая миссис Эллиот! Я как раз хотел сообщить вам, что собираюсь сопровождать вашу дочь в город, куда она едет по делам.

— Как это внимательно с вашей стороны, милорд!

Испугавшись такого неожиданного заявления, Лайза, запинаясь и стараясь сохранять самообладание, вымолвила:

— Очень любезно с вашей стороны, милорд, однако у меня есть служанка.

— Вам не следует отказываться от таких любезностей, Элизабет Мод, — сказала ее мать. — Все остальные гости не скоро еще вернутся домой, и я уверена, что лорд Джослин будет рад…

— …Такой восхитительной, занимательной компании, — закончил за нее Джослин.

Он улыбнулся Лайзе, поклонился и предложил ей свою руку.

Она оказалась в ловушке; отказаться было невозможно, и она вынуждена была взять его под руку. Она быстро оделась, удобно устроилась в экипаже и уткнулась в мантию.

Дверца экипажа захлопнулась, и она осталась наедине с виконтом. Выглянув в окно, Лайза увидела, как мать махала им рукой.

О Боже, неужели это она, здесь с ним, одна в экипаже?! Как же она могла допустить, чтобы остаться наедине с Джослином Маршаллом, виконтом Радклиффом?!

10

В экипаже Джослин вел себя прилично, отчасти потому, что он чувствовал напряжение Лайзы, которая всем своим видом показывала, что если он будет вести себя иначе, то она сразу выскочит отсюда. Поэтому он сохранял дистанцию и приличие, чтобы ее страхи исчезли. Она казалась какой-то отстраненной. Он подумал, что если хорошо порыться в памяти, то он еще сможет отыскать там приличные манеры, присущие порядочным джентльменам, которые у него давно были затемнены животными инстинктами. Как ни странно, но Лайза Эллиот всколыхнула в нем эти уже почти забытые им рыцарские наклонности. К ее несчастью, она все же в большей степени разжигала в нем страстное желание и влечение к ней. Но он, однако, сумел сдержать свои животные позывы во время их получасовой поездки в Уиллингхем. Он ограничился лишь вежливой беседой с ней.

Тем не менее все то время, пока он выслушивал рассказы Лайзы о здешних местах, он неотступно думал о ее груди, о том, как запах лимона, исходящий от нее, одурманит его, когда он сблизится с ней.

Годы перед войной, проведенные в Америке, на границе, где были преданы забвению нормы поведения в обществе, сделали его жестоким и грубым, и он не мог уже зачастую справляться со своими необузданными животными инстинктами. Поэтому, когда Лайза возбуждала его, он чувствовал такой же голод, как черный горный медведь, спускающийся с гор в поисках добычи.

Высадив Лайзу у швеи, он почувствовал, что его напряжение несколько спало. Он должен был разыскать доктора Льюсиса Синклера, и чтобы у Лайзы не возникло никаких подозрений, он сказал, что хочет осмотреть окрестности Уиллингхема, а через час заберет ее. Он давно уже ждал возможности посетить здешние места и не рассчитывал, что это случится так быстро. Теперь появилась возможность довести до конца то, что он задумал, и вернуться, не вызвав подозрений.

Вилла доктора находилась на окраине Уиллингхема, к ней можно было подъехать по узкой дороге Латч-Лейн. Он оставил экипаж Эллиота и пошел пешком. Извозчику необязательно знать, а потом рассказывать об этом визите к уединившемуся доктору. Возле дома был парк, окруженный красивой оградой. В это время дня доктор мог быть или у себя в библиотеке, или на прогулке в парке.

Виконт решил подойти к дому с противоположной стороны, проскользнув через задние ворота. Он быстро прошел мимо покрытой снегом беседки и остановился перед расчищенной тропинкой, пролегавшей через сад. Оглядев дом, он не обнаружил, чтобы кто-то выглядывал из-за кружевных занавесей. Он уже хотел подойти к парадному входу, когда вдруг увидел, что какой-то человек вышел из дома и остановился на террасе, застегивая пальто.

Средних лет мужчина был на вид весьма респектабельным, на нем были фрак с иголочки, шелковый жилет, сапоги, стоившие значительно дороже годового жалованья, которое он выплачивал своей горничной.

Он выглядел так, как подобает выглядеть истинному преуспевающему англичанину, аккуратно постриженный, с седыми волосами и бакенбардами. Такие, как он, регулярно посещают церковь, на таких столпах держится обычно община. Глядя на него, Джослин испытывал к нему отвращение.

Заложив руки за спину, доктор Льюсис Синклер, глубоко вдохнув и выдохнув, направился по тропинке через сад к беседке. Джослин выждал, когда он пройдет мимо, а затем окликнул его:

— Доктор Льюсис Синклер?

— Это частные владения, сэр.

— Вы Льюсис Синклер?

Мужчина кивнул ему.

— Я пришел, чтобы сообщить вам, что мистер Франк Фоун мертв.

Доктор и виду не подал, что ему знакомо имя, которое назвал ему незнакомец. Джослин этого ожидал.

— Следовательно, ни Милли, ни ее брата Джеймса вам больше не видать.

Лицо Синклера сначала порозовело, затем стало ярко-красным, и он заорал:

— Убирайтесь! Вон отсюда!

— Замолчите, Синклер, или то, что я вам должен сказать здесь, я скажу во всеуслышанье, — с тихой яростью сказал Джослин, посмотрев на дом, а затем опять на доктора.

Синклер замолчал.

— Ну вот и прекрасно. У меня не хватает терпения долго находиться рядом с такими подонками, поэтому я буду краток. Я знаю, что вы покупали услуги мальчика Джеймса Прайна и той малышки Милли.

Теперь лицо Синклера начало белеть. По мере того что он слышал от Джослина, Синклер все больше становился похожим на мертвеца трехнедельной давности. Он перебил Джослина:

— Она… она могла бы отказаться, — сказал он. — Она сама виновата. Мальчик также мог сказать «нет».

Джослин опустил глаза и когда поднял их вновь, Синклер даже отступил назад, видя, с каким омерзением он смотрел на него.

— Да, — сказал спокойно Джослин. — Понятно. Вам сколько лет, доктор? Сорок девять? Джеймсу едва исполнилось четырнадцать, Милли — десять… Сорок девять, четырнадцать, десять. Оказывается, эти дети ответственны за ваше надругательство над ними, а не вы? А знаете ли, как часто я слышал подобное от таких, как вы?

— Но послушайте…

— Если я еще раз услышу это от вас, то вы пожалеете.

Глаза доктора бегали, как будто бы он искал оружие где-то поблизости.

— А теперь, доктор, переходим к главному. Меня не интересует, признаете ли вы, что ответственны за это преступление. А это именно преступление, сэр. Такое же преступление, как и убийство. И даже хуже: убиты детские души. Меня не интересует ни ваше раскаяние, ни искупление вины. Я здесь лишь для того, чтобы сообщить вам, что завтра по почте будут разосланы письма всем вашим пациентам здесь и в Лондоне, в которых будет подробно рассказано о ваших развлечениях.

Он замолчал. Синклер издал такой звук, как будто он задыхался.

— Я рад, что вы мне верите. А поскольку вы верите мне, перехожу к самому главному. Любой порядочный англичанин, поставленный в такое затруднительное положение, в коем оказались вы, должен подумать о своей семье. Попробуйте раз в жизни поступить честно и сделайте то, что в таких случаях делают честные люди. Если я узнаю, что с вами что-то случилось, письма никогда не будут отправлены.

Не дожидаясь ответа, Джослин оставил доктора посредине заснеженного сада и направился к задним воротам. Когда железная створка со скрипом закрылась, он вдруг повернулся и посмотрел в сторону усадьбы, но никого и не увидел, лишь услышал какой-то шорох, может быть, где-то пробежал кролик. Джослин направился к экипажу по тропе. На середине пути он услышал выстрел, раздавшийся со стороны дома Синклера. Он остановился. Эхо выстрела пронеслось над деревьями. Он присвистнул и уже не оборачиваясь быстрыми шагами пошел к экипажу.

Он немного опаздывал и поэтому сразу же направился в ателье. Он испытал то хорошо знакомое ему мрачное душевное состояние, которое находило на него всякий раз, когда он выполнял эту гадкую, но неизбежную и справедливую миссию. Пытаясь перебороть чувство безысходности, охватившее его, он спросил о мисс Эллиот.

Ее там не было. Он направился к модистке, что находилась рядом, и застал там Лайзу, примерявшую новую дамскую шляпу-капор. Она завязывала зеленые шелковые завязки под подбородком. Он остановился и наблюдал, как она рассматривает себя в зеркале. Она держалась за жесткие гофрированные кружева под полями капора, из них то там то тут выглядывали розовые розочки. При виде ее он как будто ожил, мрачные мысли отступили.

Когда он покидал Синклера, на душе у него было мерзко. После выстрела у него было такое ощущение, будто он чем-то запачкался. А сейчас, при взгляде на Лайзу, это чувство исчезло. Смотрясь в зеркало, она пыталась решить, подходит ли ей эта шляпка. Оглядывая себя то с одной, то с другой стороны, она поворачивала свой стройный стан, и при каждом ее движении многочисленные нижние юбки шелестели. Он с нежностью глядел на девушку, прислушиваясь к женскому воркованию, доносившемуся до него. Лайза советовалась с модисткой насчет шляпки. Этот безмятежный женский мир был так далеко от того зла, которые вершили Льюсис Синклер и его братия. Дорогая моя мисс Лайза Эллиот! Далекая от всей этой мерзости и грязи, она была так прекрасна и женственна в этом кружевном капоре и шуршащих юбках. Она развязала шелковые ленты, завязанные в бант под подбородком, и сняла капор. Модистка взяла его, а Лайза в это время уже выбирала в витрине другой. Она взяла в руки шляпку с бледно-голубыми атласными лентами и начала вертеть ее, затем быстрым и легким движением покружила ее, при этом ленточки развевались в разные стороны. Когда он смотрел на это кружение, его сердце также словно кружилось вместе с ней. Он мельком взглянул на свои мокрые сапоги. Они так не гармонировали с окружающим теплом и чистотой. «Так и у нас с ней, — подумал вдруг он. — Возможна ли гармония между нами?»

Боже! Что означает это чувство? Почему он так хочет, чтобы это кружение не кончалось?

Он глубоко вздохнул, вспомнив опять об этом чудовище — Синклере. Рассудок всякий раз покидал его, когда он осознавал, как близко ему то, что случилось с этими несчастными детьми. Да, это все было и с ним, он все прекрасно помнит… Гнев вновь захлестнул его. Если бы он был на американском Западе, он отдал бы Синклера на съедение команчам — из него они бы приготовили прекрасный обед из двенадцати блюд.

— Милорд? А я вас не видела.

— Что? А, да, ну конечно, я не хотел отрывать вас, мисс Эллиот, от приятных ваших занятий, — опомнившись, сказал Джослин.

— Я уже готова.

Неужели это все лишь во сне? Неужели это только его фантазия? Сейчас она смотрела на него так уверенно, пристально, и это было так на нее похоже. В ее взгляде было в этот момент что-то особенное, необычное, будто бы она вдруг открыла для себя нового Джослина. Конечно, это только фантазия. Он просто приписывает свои ощущения ей. Возможно, она еще помнит, что он делал с ней сегодня утром в комнате, в доме ее отца. Она оказалась настолько чиста, что он не мог поставить с ней рядом никого из тех, что встречал до нее. Он должен помнить, что следует вести себя с ней с особой нежностью.

Он подал ей руку, чтобы помочь ей войти в экипаж. И вдруг, когда она приподняла юбку, он увидел, что ее сапоги тоже были мокрыми. Мысли всполошились, как испуганные птицы: а что, если она следила за ним и ездила в дом Синклера? Ведь он слышал там, на Латч-Лейне, какой-то шорох в кустах, будто кто-то тайно наблюдал за ним.

— Ваши сапоги, мисс Эллиот.

Она взглянула на них, когда он уселся напротив нее в экипаже, и спокойно сказал:

— О да, милорд. Я совсем забыла, что ходила навестить одну свою знакомую через улицу в дом напротив ателье и, задумавшись, не увидела сугроба и угодила прямо в снег.

Ну конечно, так все и было. Как глупо с его стороны предполагать, что она могла следить за ним. Скорее всего именно такая девушка, как Лайза, действительно могла угодить в сугроб, думая в этот момент о чем-то своем. Не стала бы такое оторванное от прозы жизни создание воровски подглядывать за тем, что делает и куда поехал джентльмен.

Джослин откинулся на кожаные подушки экипажа. Пытаясь расслабиться, он представил тот момент, когда услышал выстрел, когда напускное спокойствие перешло в ярость, а затем все возвратилось на свои места.

Он вынужден терпеть эти перепады настроения и состояния души. Этого требует тот крестовый поход, который он объявил всем мерзавцам и негодяям, совращающим детей. Однако сейчас он отчетливо осознал, сколь тяжелы для него самого эти переходы от гармонии с собой к жестокости, от напускного спокойствия к подлинному спокойствию души. Находясь рядом с Лайзой, он хотел этого подлинного спокойствия и гармонии, хотел как можно быстрее забыть о случившемся.

Казалось, она не обращала внимания на его молчание, тем более что была занята тем, что усаживалась поудобнее, накрывая одеялами ноги, чтобы согреться. Одно из одеял она подала ему. Он наклонился, чтобы взять его, и уловил запах лимона. Его взгляд скользнул по кружеву вокруг ее капора, по перчаткам на руках. Он рассматривал ее темно-синее платье, сочетавшееся с мантией. Цвет ее глаз сейчас изменился, и теперь они были какими-то зеленоватыми, а в ателье ему показалось, что они карие. Светло-карие, вот какие у нее были глаза на самом деле!

— Милорд, что-то не так?

— Нет-нет, — сказал он, выйдя из задумчивого состояния. — Просто я подумал, что знакомые мне леди вряд ли обращаются к услугам местных портних и модисток.

— Но ведь им тоже необходимо на что-то жить, — возразила мисс Эллиот. — У обеих женщин есть семьи и дети. Многие мужчины и не задумываются, что женщины порой вынуждены сами заботиться о своих детях. Им нужны заработки. И это явление не такое уж и редкое.

Она продолжала что-то говорить, но он ее не слушал.

Сейчас он занимался самобичеванием. Что такое случилось с ним? Он позволил женщине подчинить его себе! Женщине! И вот он сидит тут и чахнет, и томится… Как все это жалко и отвратительно! Но это отчасти из-за Синклера. Да, конечно же, его сиюминутную слабость следует отнести на счет того, что он пережил в доме Синклера. Ему никогда не приходилось оказываться рядом с прекрасной, нежной женщиной сразу после «дела», после очередной «беседы», подобной той, какую ему довелось сегодня провести с мерзавцем Синклером. К тому же это была не просто прекрасная женщина, но женщина обожаемая, его непреодолимо влекло к ней. Да, именно непреодолимо, и он становился просто безумцем, думая о ней, У него опять появилось чувство неудовлетворенного вожделения. Он не сомневался, что именно из-за того, что ему не удалось овладеть мисс Гэмп, он в некоторой степени потерял самообладание.

Джослин улыбнулся мисс Эллиот, так как опять почувствовал запах лимона.

Возможно, ему необходимо было отвлечься, чтобы вновь полностью овладеть собой. После того как затянулись раны, полученные в Крыму, он уехал в Америку, взяв с собой это чудовище Тэпла. Он по-настоящему так и не отдохнул. Конечно, он нуждался в развлечении. Ник так говорил. Лавдэй тоже советовал ему это, а с рекомендациями Лавдэя он считался больше, чем с советами Ника.

Мисс Бетч устроилась в городской гостинице, но такие опытные женщины, как она, стали

почему-то ему неинтересны. Ему надоели и Октавия, и Альберта, и все остальные. Джослин следил за движениями губ мисс Эллиот, которая сейчас говорила ему что-то. Губы были бледно-розовыми.

И вдруг ему в голову пришла мысль, что он никогда еще не имел дела с неопытной женщиной. Когда впервые он узнал вкус совокупления, он не испытал того восторга, который так расписывал ему дядя Эйл. Но когда он вернулся из Крыма и решил развлечься, как ему не раз советовали Ник и его друзья, он оказался неотразимым любовником всех женщин, которых он соблазнил. Они липли и лезли к нему, как светлячки в теплую ночь в Техасе. Он так быстро покорял любую женщину, что очень скоро потерял к ним всякий интерес, тем более что добиться таких женщин не составляло никакого труда. В нем поселилось и росло чувство неудовлетворения, беспокойства, у него был напрочь потерян интерес к женщинам, которые бегали за ним. Некоторым из них он нужен был только как мужчина, чтобы испытать страсть и насладиться вожделением с ним, других больше интересовал его титул. Однако ни одной из них не нужно было его сердце. Он и сам избегал тех, кто мог бы претендовать на его подлинные чувства, а значит и на независимость, и таким образом неизбежно предоставлял себя на съедение хищницам. Поэтому за все свои беды и несчастья он должен был винить только себя.

Возможно, по этой причине он и оказался рядом с необычной и непохожей на других мисс Эллиот. Он сразу понял, что эта девушка отличается от знакомых ему женщин.

Именно так и есть, она не похожа ни на кого из них! Нет необходимости искать причины его чрезмерного возбуждения. Никогда не случалось с ним ранее такого, чтобы он проявлял нерешительность с женщиной. Он даже стал задавать себе вопрос, подходят ли они друг другу. Если он хотел женщину, он добивался ее, не думая о будущем или тем более о женитьбе. И все же… Все же они должны подойти друг другу. И он знал, как ему выяснить это.

— Мисс Эллиот, вы любите Бодлера?

Ему понравилось, что она покраснела и посмотрела на него как-то необычно.

— Что?

— Идите ко мне, не бойтесь!

Она отодвинулась, выпрямилась и сказала:

— Ведите себя прилично, милорд.

Он рассмеялся и сел рядом с ней. Воспользовавшись ее замешательством, он уже проскользнул к ней под одеяло, и теперь они сидели рядом, укрытые одеялом Лайзы. Она сдвинулась в самый угол, но он последовал за ней.

— Милорд, вы забываетесь.

— Я смогу вас убедить, что это не так.

Обняв ее за талию, он придвинул ее к себе. Она хотела, чтобы он оставил ее в покое, и когда просьбы перешли в громкие требования, он прикрыл ее рот рукой.

— Шш-шш! Вы что, хотите потревожить кучера?

Нахмурившись, она смотрела на него поверх его руки, которая была в перчатке и слегка касалась ее губ. Это было неприятно, и Лайза сердито покачала головой. Он опустил руку и тотчас стал целовать ее. Она задыхалась, некоторое время пытаясь освободиться от его губ. Но она быстро сдалась ему, желание овладело ей. Однако она так мало понимала в любовных делах, что это ставило ее в затруднительное положение. У нее не было опыта общения с мужчинами, и она не знала, как вести себя с ними. Виконт же, если он хотел какую-либо женщину, — спала ли она с мужчинами регулярно или была наивна, несведуща, — не признавал никаких ограничений и приличий и добивался ее любыми средствами. Его подогревала мысль, что если он сейчас не овладеет ею, то он так и не узнает, подходят ли они друг другу.

Он целовал ее страстно, впиваясь в ее губы и рот, а она все еще слабо отбивалась от него. Ему удалось обхватить ее обеими руками, хотя она еще извивалась в его тисках, пытаясь вывернуться то в одну, то в другую сторону.

Оторвавшись от нее на минуту, он сказал:

— Ну будьте же спокойней!

И не дав ей опомниться, он опять зажал ее рот своим поцелуем. Но на этот раз он стал целовать ее всю, продвигаясь к виску, затем к уху. Она чувствовала его тяжелое дыхание. Она выгнулась. Он улыбнулся, и его рука коснулась ее груди. Он стал расстегивать многочисленные пуговицы сзади на платье. Расстегивая их, он прижался к ее уху и шептал ей, как она сильно возбуждает его и что он не в силах остановиться. Когда он начинал говорить, у нее внутри холодело, и она смотрела на него молящими, испуганными глазами, затуманенными пеленой страсти. Его сбивчивый шепот пугал ее. Конечно же, такие слова ей не говорил никто и никогда до него. Он старался заговорить ее, повторяя на разные лады, как она нежна и прекрасна.

Положив ее руку себе на грудь, он прошептал ей на ухо:

— Чувствуете, как бьется сердце?

Он накрыл ее грудь рукой, продолжая другой расстегивать платье.

— У вас такая приятная, нежная грудь; вы сами — ни с чем не сравнимая нежность…

Он крепче сжал ее в объятиях, рука легла ей на бедро и стала ласкать его. Ее охватила слабость, и она закрыла глаза. Она часто дышала. Расстегнув ей платье, он аккуратно немного опустил его, обнажив ее плечи и верхнюю часть груди. Он продолжал отвлекать ее поцелуями; она еще раз пыталась остановить его, но эта попытка была слишком слаба.

Теперь ему надо было добраться до ее ног. Он забрался к ней под юбки и дотронулся до лодыжки. Она начала извиваться и тяжело дышать, а верхняя часть ее платья соскользнула вниз и задержалась на локтях. Она подняла руки к груди, пытаясь закрыться. А он уже ласкал ее икры и колени. Она попыталась снять его руку с колена и почувствовала, как он целует ее в грудь.

Ока лежала под ним, его грудь давила на нее, она пыталась сбросить его, но у нее не было сил, она не могла кричать. Ей удалось схватить его за запястья рук, которые уже ласкали ее бедра; она понимала, что еще немного — и он достигнет своей цели.

Он шептал ей успокаивающие нежные слова, затем поцеловал ее горло и языком провел вниз до груди, уже почти не прикрытой платьем. Он прижался к ней, окончательно сдернул платье с ее груди, обнажив ее. Когда он прикоснулся губами к соску, она вскрикнула и вцепилась ногтями в его руку, ласкавшую ее бедро, но в этот момент он поцеловал ее грудь взасос, и она больше не сопротивлялась.

Джослин чувствовал себя победителем, он позволил себе зубами слегка прикусить сосок. Воспользовавшись тем, что она совсем расслабилась, он целовал ее грудь все более страстно, продолжая ласкать ее бедра. Она уже не пыталась его остановить. Но экипаж пошел быстрее, и они повернули на дорогу, пересекавшую владения Стрэтфилд-Корта.

Он оторвался от ее груди и прошептал ей на ухо, продолжая ласкать бедро:

— Лайза, любимая, приходи ко мне ночью!

Он услышал ее прерывающийся, наполненный ужасом и недоумением шепот:

— Чт… Что-о-о?

Лаская ее грудь, он целовал ее и между поцелуями умолял:

— Лайза, ты мне нужна! Слышишь, милая? Ты мне так нужна!

Он натянул ей платье на плечи и стал застегивать его. Когда она ощутила, что грудь ее накрыта тканью, она заморгала и уставилась на него. Он пристально смотрел на нее и пытался понять, отдает ли она себе отчет в том, о чем он просит.

— Ты нужна мне, Лайза!

— Милорд, я не понимаю вас.

Застегнув последнюю пуговицу, он накинул на нее мантию и поцеловал ее опять. Отпрянув немного назад, он осторожно, подушечкой большого пальца коснулся ее нижней губы, затем поцеловал мочку ее уха и прошептал:

— Ты нужна мне, милая Лайза. Он прижался к ней всем своим телом, языком коснулся ее губ и сказал, нежно смотря ей в глаза:

— Лайза, ты очаровала меня; твое колдовское очарование, твое нежное тело нужны мне. Я хочу тебя…

Сбрось все с себя, со мной нагою будь!

Как тело девы, помыслы чисты.

Вздох счастья всколыхнет трепещущую грудь,

Все удовольствия получишь ты.

Его предложение явиться к нему нагой, хотя и произнесенное в стихах, оказало такое же действие, как взрыв разорвавшейся бомбы. Она слышала лишь одно слово — «нагой».

— Нагой?? — воскликнула в недоумении она и сбросила его руки, ласкавшие ее, тут же пересела на другое место, приводя в порядок свою одежду. — Вы… вы… вы…

Улыбнувшись, он кивнул:

— Кто я?

— Вы… вы…

— Зверь?

— Нет, нет, хуже…

— Негодяй?

— Чудовище!

Он рассмеялся. Она чувствовала себя оскорбленной, хотя особого греха она и не совершила. Да, он действительно до нее не встречал таких невинных созданий. У него даже возникла парадоксальная мысль, что они подходят друг другу как взаимодополнение. Он схватил ее руки, пока она лопотала что-то, пытаясь его задеть своими словами.

Экипаж уже подходил к дому, и он ей сказал, все еще посмеиваясь:

— А сейчас успокойся, моя любимая Лайза, иначе слуги или кто-либо еще заметят что-то неладное. Достаточно только посмотреть на твое прелестное личико, которое сейчас все пунцовое, — и по всему графству пойдет молва, что я лишил тебя девственности в несущемся экипаже. Шш-ш-ш!

Она попыталась ударить его, а он снова заключил ее в объятия.

— А я-то думал, ты послушная…

— Вы чудовище! Не прикасайтесь ко мне!

— Ты привыкнешь к этому, моя дорогая Лайза. Я буду касаться, касаться тебя, и ты позволишь мне делать все, что я захочу.

Он поцеловал ее, а она от изумления не знала, что и сказать.

— Ты позволишь мне все, Лайза, милая. Попробовав только малую долю тебя, я буду удовлетворен, лишь получив не меньше чем тебя всю. И если ты этого не понимаешь, то ты еще более наивна, чем я думал.

11

Лайза играла на фортепиано, а в это время одна из приглашенных дам, Онория Нотл, пела. Лайза не обращала внимания на дефект речи бедной Онории, которая не выговаривала букву «л». За последние две недели Лайза была сама не своя: то витала в облаках, то опускалась в ад сомнений и самообвинений.

Онория Нотл была одной из тех женщин, которых Лайза едва терпела. Она считала, например, потерянным летний вечер, если ей не удавалось побродить в саду и не увидеть маленького кролика или не послушать пение птиц. Она была крайне сентиментальной особой. Лайзе она была нужна как щит против лорда Джослина. Сейчас же, когда мужчины вернулись с охоты и вот-вот должны были спуститься к чаю, Онория нужна была ей как никогда.

Вот уже две недели Лайза страдала, изображая покорную дочь. Две недели назад она узнала всю правду о Джослине Маршалле. В тот день, когда они вместе с ним ездили в город, она проследила за ним до самого Латч-Лейна, чтобы наконец-то узнать все о нем. Она спряталась за беседкой и слышала все, что говорил Джослин Льюсису Синклеру. Она была в ужасе от того, что слышала. Ее ужас обратился в отвращение и ярость к этому негодяю Синклеру, когда она осознала всю глубину его падения. И открыл ей глаза Джослин Маршалл.

Она всегда была почти уверена, что виконт убийца. Она слышала, что говорили о его похождениях в Америке. Но никогда не было никаких слухов о том, чем он занимается в Англии, а эти его занятия были куда более опасными. Она все еще не могла полностью осознать то, что услышала. Для нее было теперь ясно, что Джослин пытался избавить мир от заразы, раскрывая тайны публичных домов со всеми творящимися за их дверьми гнусностями.

Ей было понятно, что для спасения детей и их дальнейшей безопасности он вынужден был любыми средствами выявить как можно больше тех, кто надругался над ними; он ставил своей целью, чтобы они никогда больше не могли заниматься своими грязными делами. Конечно, то что он заставлял делать этих мерзавцев-извращенцев, выходило за рамки закона. Но о каком законе вообще в этих случаях можно было говорить? Лайза прекрасно знала, что до детей из трущоб никому нет дела. Как говорил Тоби, большинство публичных заведений, где такие извращения имели место, принадлежало тем, кого считали оплотом общества.

Она никак не могла прийти в себя, испытала потрясение от того, что узнала о Джослине Маршалле. Она все еще чувствовала себя так, как будто бы ей на голову опрокинули ушат холодной воды. Этот человек, спасавший детей и выслеживающий и наказывающий мерзавцев типа Синклера, этот человек не мог быть убийцей. И самое главное, что наконец-то она поверила в это.

Досадно, но раскрытие тайны Джослина Маршалла сделало ее более уязвимой перед ним. Виконт поступал с ней совсем не как безумный рыцарь, каким он теперь казался ее неискушенному романтическому воображению. Она не была готова ни к его ухаживанию, ни тем более к тому, что он хотел близости с ней. Конечно, это в основном были ее трудности — ведь до виконта у нее не было мужчины. В конце концов ее выход в свет, ее первый сезон продолжался лишь несколько недель. Молодые люди не проявляли интереса к ней, разве что к ее наследству, но как только она открывала рот, они тут же бежали от нее, как черт от ладана. Конечно, она не была готова ни к каким ухаживаниям, и никто еще не пытался приставать к ней. Ей было стыдно, но ей очень понравилось все то, что случилось в экипаже.

Ей было стыдно. Виконт почти уже соблазнил ее в ее же собственной карете. Игра Лайзы стала не очень уверенной, она стала ошибаться, нажимая не те клавиши; ей мешали нахлынувшие воспоминания о том, что случилось тогда в утренней комнате, а затем во время поездки из Уиллингхема. Должно быть, Джослин Маршалл действительно был героем, бесстрашным и благородным спасителем детей, но для удовлетворения собственного аппетита он не гнушался ничем и был безжалостен.

И она старалась спрятаться от него и быть как бы в тени других присутствовавших в доме дам.

Однако прятаться было особо не за кого. Кроме нее и матери в гостях были еще две леди. Одной из них была Онория, а другой — вдова лорда Уоткина Фоуэла леди Августа Фоуэл. Вдова была занудой и слишком набожной женщиной и всегда советовала Лайзе читать трактаты на религиозные темы.

Стоило только взглянуть на тех женщин, что были приглашены на этот раз погостить, и сразу становилось ясно, какую цель преследовал хозяин дома, отец Лайзы. А джентльмены? Если кто-либо из них и приглашал ее прогуляться, потанцевать, то она старалась избежать этого, так как прекрасно знала, что всех их заботит только ее состояние и влияние ее отца.

На прошлой неделе прибыли еще несколько джентльменов. Среди них был Эшер Фокс, политический деятель и друг виконта. Она подозревала, что отец пригласил его по просьбе Маршалла.

Каковы бы ни были намерения отца, присутствие Фокса позволяло ей приглядеться к нему, ибо теперь она могла подозревать в убийстве брата любого из знакомых Джослина по войне или политике. После того как она убедилась в невиновности виконта, список подозреваемых ею лиц сократился, но на каждого из них падало большее подозрение. В этом списке были и Артур Терстонз-Кумес, и граф Холлоуэй, и лорд Винтроп. Фокс был также среди них, но она как-то неохотно думала о том, что такой геройский офицер, как Фокс, или обаятельный Кумес могли бы быть убийцами.

И в самом деле, чем больше она наблюдала за этими двумя, тем меньше ей казалось, что они виновны в гибели брата. Правда, и полностью исключить их из подозреваемых она пока также не могла. О Боже, как бы она хотела скинуть с себя бремя этой ужасной тайны!

Лайза брала последние аккорды песни, когда Артур Терстонз-Кумес и Ник Росс вошли в комнату. Онория сделала реверанс, а Лайза попыталась было ускользнуть незамеченной, однако Ник сразу остановил ее.

— Мисс Эллиот!

Ник поклонился ей. Лайза ответила реверансом; где бы они ни встречались, Ник всегда приставал к Лайзе. Это ее удручало; ее отзывчивое сердце сочувствовало ему. Мистер Росс был почти что таким же симпатичным, как и его друг виконт, хотя с Ником ей было как-то легче. Но Ник напоминал ей Тристана без Изольды, и его меланхолия сильно смущала ее.

— Мисс Эллиот, — сказал опять Ник, — застенчивая мисс Эллиот, а знаете ли вы, что стали причиной чьих-то огромных страданий в этом доме!

Лайза встала из-за фортепиано, а Ник сразу же предложил ей руку. Он прошелся с ней по комнате.

— Я? — переспросила она.

— Да, да, вы, мисс Эллиот!

Мистер Росс улыбнулся, посмотрев на нее. Лайза же помнила, что ей следует опустить глаза, изобразив из себя наивную, сдержанную девушку, что она и сделала в ответ на его улыбку.

— Не может быть, чтобы вы не видели, как сильно мучается старик Джослин от того, что вы избегаете его.

Лайза вся выпрямилась.

— А мне казалось, что я отношусь к его светлости вежливо, как и подобает обращаться с такими особами.

— Да, конечно, это так, но бедняга надеется на большее. Он весь изнывает, бедный рыцарь, томится без той, которую любит.

— Вы, мистер Росс, говорите как сэр Вальтер Скотт.

— Вам не жаль бедного Джоса?

— Я хотела бы, чтобы всем моим гостям было здесь хорошо.

— Как мило с вашей стороны, — сказал Ник, выглянув через ее плечо. — Ну вот, а теперь у вас есть шанс доказать ваши слова.

Она обернулась и увидела направлявшегося к ней Джослина Маршалла. Достаточно было лишь взглянуть на его мрачное выражение лица, чтобы вылететь из комнаты без всяких извинений перед Ником. Она промчалась мимо виконта, а тот хмуро посмотрел на Ника.

Она почти выбежала из музыкальной комнаты. Джослин Маршалл пугал ее. Мама и папа будут в ярости, но ее это совсем не заботило.

Возвратившись домой, она должна была угождать отцу. Она не могла вынести еще одного разговора отца с его гостями-мужчинами о политике, как те, при которых она присутствовала, чтобы кивать головой в знак согласия. Ну и конечно, она бывала там, так как там был виконт, который бросал на нее такие взгляды, которые заставляли ее краснеть.

Он пытался заглянуть ей в глаза и взглядом сказать ей все без слов. Его глаза говорили ей: «Я хочу целовать тебя опять», «Ты не забыла, как я прикасался к тебе? Я хочу этого опять».

Каждая безмолвная фраза вызывала у нее звон в ушах и бросала в жар. Она не могла бы вытерпеть этот безмолвный разговор еще раз. Одни лишь размышления об этом выводили ее из равновесия. Она решила, чтобы успокоиться, покататься на коньках.

Сказав, что идет в гости к знакомой, Лайза вместе с Эммилайн отправилась на замерзший пруд в повозке с запряженным в нее пони. Переодевшись в костюм для катания, она сбежала на лед. Служанка с горячим чаем и пирогом с фруктовой начинкой осталась ее ждать на берегу. После нескольких кругов разминки она начала прыгать и вращаться. Вскоре все беспокойные мысли были уже далеко, и она сосредоточилась на катании.

Она стала вращаться в «ласточке». Ее вращение было головокружительным. Какая-то неведомая сила закручивала ее так, что, казалось, она вот-вот оторвется от земли. Она улыбнулась, довольная собой, и замедлила вращение. Однако не остановилась, а начала плавно скользить по льду. Эммилайн все время смотрела на нее, оставаясь рядом с повозкой. Лайза помахала ей рукой. Служанка ответила ей тем же, но при этом указывая на что-то или кого-то позади Лайзы.

Обернувшись, она увидела высокого человека во всем черном, устремившегося к ней. Это Джослин Маршалл мчался по льду и приблизившись к ней, схватил ее на руки, укрыв ее полами своего длинного черного пальто, и приподнял.

— Отпустите меня.

— Куда же девалась ваша храбрость? У снежного лебедя должно быть больше мужества, чем у воробья.

Она не старалась ударить его, боясь, что он уронит ее. Он сдвинулся с места, и ей показалось, что он начнет ее сейчас кружить.

— Не смейте этого делать!

— Тише. Доверьтесь мне.

Без особого усилия он закружился с ней в неведомом танце. Она вынуждена была схватить его за шею и уткнулась головой в его плечо. У нее было ощущение, что она попала в циклон. Наконец он замедлил движение и остановился. Она подняла голову и увидела, что он улыбался. Она сердито посмотрела на него и стукнула его кулаком.

— Сейчас, сейчас, мисс Эллиот, сейчас я начну вращение опять.

— Поставьте меня обратно.

— У вас щеки горят, — сказал он, оглядывая ее и остановив взгляд на губах. — Интересно, сильно ли бьется ваше сердце?

— Поставьте меня. Вы… вы…

Он опустил руку, которой поддерживал ее, и она чуть не упала, стукнув коньками об лед. И в этот же момент он притянул ее к себе. Пока она пыталась восстановить равновесие, он приложил свою руку к ее сердцу.

— Я не могу почувствовать, как оно бьется, — сказал он.

И он залез к ней под мантию. Лайза завизжала было, но тут же осеклась, вспомнив, что недалеко Эммилайн. Он дотронулся рукой до ее груди, а другой держал ее руки, пока она что-то возражала ему и пыталась вырваться.

Ей все же удалось вывернуться из его рук, и она быстро отъехала от него. Он помчался за ней. Его шаги были длиннее, чем ее. Она все оборачивалась, убегая от него. Вдруг она сообразила, что надо сделать. Она стала бегать, меняя направление, все время дезориентируя его, резко поворачиваясь и петляя. Вдруг она сломя голову понеслась ему навстречу и, подъехав совсем близко, резко затормозила перед самым его носом и в то же мгновение повернула в другую сторону. От такого резкого движения лезвия коньков пропахали лед, и фонтан льдинок разлетелся в стороны, попав в лицо виконту.

У него перехватило дыхание от такой неожиданности; льдинки посыпались на него, как артиллерийские снаряды, попали в голову, плечи, лицо…

Она засмеялась и закричала:

— Смотрите не задохнитесь!

И как нарочно, растерявшись, он вдохнул, несколько льдинок попали в рот, он закашлялся, поперхнулся, затем затряс головой… Она в это время ездила вокруг него. Закрыв лицо руками, она хихикала, глядя на ошеломленного Джослина. Он нахмурился, пока стряхивал с пальто, волос и лица льдинки и снег. Частицы снега остались на плечах, на бровях и даже на носу.

Она подъехала к нему и сняв льдинку с его носа, сказала:

— Вы пропустили вот это.

— Черт побери! — сказал он со злостью и рукой в перчатке провел по своему лицу.

— И еще на плечах, — добавила Лайза.

— Вы думаете, я не знаю этого, — ответил он и запахнул полы пальто, так и не стряхнув весь лед с плеч.

Лайза уже не смеялась, видя, что он по-настоящему обиделся. Она не думала, что он может так краснеть от досады. Он также не подозревал, что сейчас он напоминает ей мальчика, который пытался обратить на себя внимание девчонки, дернув ее за косу, но она лишь стукнула его в ответ, не обратив на него внимания. Он все отряхивался ото льда, и Лайза уже испытывала угрызения совести, но все еще посмеивалась и чувствовала маленькое мстительное удовольствие.

Пока он приводил себя в порядок, она разглядывала его. Его волосы нависали над бровями. Он сильно хмурился, сжал губы, и они казались тонкими. У него была крупная нижняя челюсть, а на подбородке — небольшая впадинка.

Каждая в отдельности взятая черта его лица казалась привлекательной, а взятые вместе они создавали впечатление падшего ангела. Его нежные губы, поразительные глаза с их изумрудным блеском принадлежали чувственному, сладострастному человеку. Выражение его лица находилось в зависимости от менявшегося настроения. То он был ослепительным обольстителем, то неожиданно становился задумчивым и даже отрешенным и отдаленным от всего.

Отряхнувшись, он поднял воротник пальто и пристально посмотрел на нее своими зелеными глазами, которые, отражая искрящийся снег, были еще более привлекательными. Скрестив руки на груди и уже овладев собой, он сказал:

— Вы опасная маленькая штучка! Улыбнувшись ему, она ответила:

— Простите меня, милорд.

— Джослин. Мисс Лайза, зовите меня просто Джослин. После того как вы сыграли со мной такую шутку, что я чуть было не задохнулся и не заморозился, вы можете меня называть Джослин.

Он вздрагивал от холода, и она не могла скрыть улыбки:

— Так вам и надо.

Он прищурился и сердито посмотрел на нее.

— Вы сами виноваты, — сказала она. — Вы… Вы же сами схватили меня.

— Черт побери, теперь я вижу, что передо мной совсем другая женщина, чем я себе представлял.

Она уставилась на свои коньки и, понизив голос, произнесла:

— О, дорогой, дорогой! Ах, как я растерялась!

— Я не верю вам больше, Лайза, — произнес он, ошеломленный такой переменой в ней. — Нет, не представляю, как я мог думать, что вы такая кроткая, такая боязливая, какой вы сначала мне показались.

Говоря это, он незаметно приближался к ней. Она зазевалась, а когда спохватилась, он был совсем рядом. Она хотела убежать, но он поймал ее за руку и, закрутив ее, обнял. Схватив ее за пучок волос, он поднял ее голову и заставил посмотреть себе в глаза.

— Боже мой, ты разжигаешь во мне такую страсть, с которой я не в силах больше бороться. Лайза, милая, я никогда и не предполагал, что меня так может возбуждать общение с невинной, наивной девушкой.

— Милорд, вы забываетесь…

— Ну уж вы постарались, чтобы я не мог забыться! Мне сейчас так больно и так холодно… В этом ваша вина!

— Если вы замерзли, то вам следует вернуться домой.

Насупившись, он сказал:

— Замерз?

А затем, усмехнувшись, он взялся рукой за ее бедра и стал притягивать к себе и прижимать ее:

— Какая же ты милая и наивная! Я не имел в виду, что мне холодно в прямом смысле слова.

Почувствовав его руки, она вспыхнула, вскрикнула и стала вырываться и отталкивать его. Он схватил ее за запястья и, крепко удерживая ее, стал ездить с ней, проделывая круги. Она визжала, схватив его за руку, но вырваться не могла. Он возил ее так быстро, что ее лицо обдавало холодным ветром. Он смеялся, глядя на нее и видя ее раздражение. Не выдержав, она наконец закричала:

— Немедленно остановитесь!

— Обещайте, что я получу свой фант.

— Пожалуйста, отпустите.

— Я жду вашего обещания, — сказал он, притянув ее ближе, как будто хотел поцеловать, но все еще продолжая ездить с ней.

— Я обещаю.

Когда он отпустил ее, она почувствовала, что у нее даже свело руки, так сильно он ее удерживал. Замедлив ход, Джослин подтянул ее к себе. Ей трудно было дышать, она была раздражена. Повернувшись к нему спиной, она стала поправлять растрепавшиеся волосы. Он смотрел на ее спину и был так близко от нее, что она чувствовала на затылке его дыхание и его взгляд, как бы обшаривавший всю ее сзади. Она отъехала от него, облизнула губы; в горле у нее все пересохло. Однако она не забывала о том, что виконт что-то потребует за освобождение. Какое же желание она должна будет выполнить? Может быть, он потребует, чтобы она поцеловала его? Она посмотрела на него и увидела, что он думает над какой-то важной проблемой. Но вот он взглянул на нее, и она поняла, что он задумал что-то такое, о чем страшно было даже подумать.

— Мой фант, милая Лайза. Вы обязаны выполнить желание на выпавший мне фант. И я решил, что это будет вот что…

Она прервала его и сказала:

— Я не стану вас целовать. Он засмеялся и взял ее за руку:

— Постыдитесь. Воспитанная леди должна держать свое слово.

— Позвольте мне уйти, вы… вы…

— Я надеюсь, вы все же не переняли у своей маман привычку не заканчивать предложений.

— Я не стану ничего делать. Вы… вы… развратник. Я ненавижу вас! Вы обращаетесь со мной, как с глупой овцой.

Он опустил руку, и она, потеряв равновесие, упала. Она попыталась встать, но он наступил ей на юбку.

— Лайза Эллиот, да вы гадюка! — сказал он и перешагнув через нее другой ногой, оказался как будто бы верхом на ней. — И вы не держите своего слова. Но главное, вы лжете не только мне, но и самой себе.

— Нет, это не так! — говорила она, пытаясь подняться.

Сложив руки, Джослин осматривал все ее тело, пока она поднималась, и нежным голосом говорил:

— Я хочу, чтобы вы мне заплатили штраф, и я добьюсь этого.

— Нет, вам не удастся это. Я не ребенок и не собираюсь играть в ваши дурацкие игры.

Вдруг он встал перед ней на одно колено.

— Вы дали мне себя лишь немного попробовать, Лайза. А затем заставили меня голодать. Если бы другая женщина поступила так, я бы думал, что она пытается таким образом соблазнить меня, и я с удовольствием бы попостился. Но с вами я не собираюсь больше испытывать чувство голода.

Он поднялся, дотронулся до ее щеки рукой, которая была в перчатке.

Она попыталась уклониться и сказала:

— Я не знаю, что вы имеете в виду.

Придвинувшись к ней ближе, Джослин, улыбаясь, спросил:

— А ваш отец знает, что вы катаетесь на коньках?

Она от неожиданности открыла рот.

— Я думаю, что нет, — продолжал виконт, — и держу пари, что если он узнает, вы больше никогда не будете иметь такого удовольствия. Вы согласны?

— Меня это не волнует, — сказала Лайза, — можете рассказать ему, если вам так хочется.

— Да, да, если я ему об этом расскажу, то вам придется проводить свое время с «очаровательной» Онорией Нотл и леди Августой. Не правда ли, будет чудесно?

Теперь она действительно поняла, что он не шутит, и испугалась его угрозы. Вот уже больше двух недель, как она в Стрэтфилд-Корте. Она удивилась, как она столько времени терпела общение с Онорией и леди Августой? И сейчас она не могла вот так внезапно уехать, и к тому же тогда она не сможет вести дальнейшее расследование. Если она исчезнет внезапно, то не сможет последовать за Эшером Фоксом или Артуром Терстонз-Кумесом, которых она подозревала. Черт побери!

— Так я жду вашего ответа.

— Вы шантажист, сэр, — сказала она раздраженно.

— Отвечайте мне.

— Я заплачу, но я буду рада, если вы простудитесь.

Джослин улыбался, глядя на нее и почесывая подбородок.

— Вы что, собираетесь отдавать мне свой долг в таком ядовитом и раздраженном

состоянии? Да вы настоящая маленькая гадюка!

— Ладно, покончим с этим. Ну, что вы хотите, чтобы я сделала? — сказала она холодно, не собираясь более выяснять с ним отношения.

— Встретимся ночью в оранжерее.

Она изумленно посмотрела на него и не увидела ничего похожего на смущение в его глазах.

— Нет, — ответила она.

— Ну, тогда я приду к вам в комнату.

— Нет!

— В час ночи.

Он предложил ей руку, давая понять, что разговор окончен. Она отказалась, тогда он подхватил ее и притянул к себе.

— Я не смогла бы… Это неприлично, и вы пытаетесь…

— Ты и не предполагаешь, чего я добиваюсь, — сказал он, убирая кудряшку с ее лица. — А теперь будь хорошей девочкой и сдержи свое слово. Я буду ждать тебя сегодня в оранжерее с часу ночи. Правда, час ночи — это уже завтра. Если ты не придешь, то тогда я приду в твою комнату.

А затем он наклонился и прошептал ей на ухо:

— Я уже знаю, как пробраться на женскую половину, и знаю, в какой комнате ты находишься.

Она отпихнула его.

— А вы не задумывались, вы… вы… комната моей матери рядом с моей.

— Ну вот и еще одна причина, по которой ты должна сдержать свое обещание.

Теперь он уже не сомневался, что сможет соблазнить ее. А ведь ему не мешало бы знать, что не все женщины падают в постель от первого его прикосновения. Она могла бы любить его нежно, но не хотела показывать это сейчас. У нее был совершенно спокойный взгляд, хотя за ним срывались возбуждение и беспокойство.

— Хорошо, я сдержу свое обещание в том случае, если вы обещаете мне вести себя прилично.

Джослин Маршалл еще раз предложил ей руку в свойственной ему аристократической манере:

— Я буду, буду вести себя достойно, мисс Эллиот.

На время ее опасения исчезли, пока он не продолжил:

— Я не забуду вести себя прилично… — Он запнулся и нежно посмотрел на нее. — Милая, я постараюсь вести себя прилично до тех пор, пока ты сама не захочешь меня.

12

Он вновь и вновь чувствовал зверя, когда кто-то стоял с ним рядом, курил или разговаривал. Зверь был здесь же, фыркая и сопя, чуя запах опасности. Он делал все, что мог, чтобы оставаться спокойным, пока зверь храпел, пыхтел и сопел, еле передвигаясь. Он сдерживал жалобный вой, так как зверь обвился вокруг ноги одного из них.

Зверь поднял свое рыло. Ноздри зверя раздулись. Зверь крутил своей мордой то назад, то вперед, а затем взгляд его задержался на Джослине. «Неужели он что-то слышит? Слышит ли он скрытое скрежетание когтей зверя и его хрюканье?»

О Боже, в любой момент он откинет голову и залает. Надо было ему об этом подумать, прежде чем приезжать сюда. Эллиот пригласил сюда почти всех офицеров, которые были тогда. Когда они собирались все вместе, зверь просто приходил в бешенство.

Теперь зверь крутился вокруг Джослина, обнажив желтые клыки, с них стекала слюна. Зверь царапал половицы своими скрюченными когтистыми лапами. Ему нужна была эта звериная сущность, эти лапы с когтями, чтобы он мог рыться в сыром мясе, в костях, выдрать еще бьющееся сердце друга.

Джослин водил кончиком пальца по краю хрустального бокала с виски. Уже несколько дней у него дрожали руки — слишком сильно переживал он из-за мисс Лайзы Эллиот. Черт побери! Хоть бы этот парень, которого он нанял, нашел мисс Гэмп. Тогда он наконец-то получил бы женщину, от которой пахнет лимоном.

Две недели он уже притворяется, пытаясь угодить Ричарду Эллиоту. Никогда он так долго не добивался женщины и не тратил время и деньги на бесполезные поиски одной и бесплодные усилия на завоевание другой. Проклятая Лайза Эллиот! Потеряв терпение, он последовал за ней днем на каток. Чем больше он видел ее, тем больше он убеждался, что они как будто созданы друг для друга.

Ночью он должен был наконец-то получить облегчение. Как страстно он желал этого облегчения! Он знал, что после того, как он овладеет Лайзой Эллиот, ему станет легче. В результате длительного неизменного воздержания он вынужден был впервые в жизни бороться с самим собой, со своими неприятными болезненными ощущениями. Он возбуждался даже при виде ее пепельно-светлых волос, при шуме ее нижних юбок, при запахе лимонной туалетной воды. Боже, в какую же беду он попал!

А тут еще, словно пытаясь проверить его на выносливость, старик Эллиот решил расширить круг гостей, пригласив однополчан Джослина. И сейчас Стрэтфилд-Корт буквально ломился от гостей. Сюда приехали офицеры в отставке — Винтроп, Фокс, Холлоуэй. Он не мог винить Эллиота за то, что тот решил воспользоваться случаем, чтобы собрать вместе под одной крышей военных друзей своего умершего сына. Но Джослин выходил из себя, слушая рассказы о храбрости Уильяма Эдварда. Ведь ему не раз приходилось силой заставлять Уильяма Эдварда идти в бой — каково же ему сейчас выслушивать сказки о его храбрости! А он вынужден поддакивать, кивать головой… Бог видит, это только ради Эшера, ради того, чтобы Эллиот оказал ему помощь, используя свои связи с либералами в Парламенте.

Отпив немного виски, он оглядел комнату, которая использовалась как курительная. Мужчины группами стояли здесь и в соседней бильярдной; женщин, как правило, в этих комнатах не было. Больше всего его пугали эти вечера в мужской компании, когда начинались интимные мужские разговоры, которые смахивали на рассказы о юношеских секс-подвигах.

Когда Винтроп пришел позвать его в бильярдную, Джослин оживился. Черт побери, для Винтропа любая черная работа была противоестественна. Всегда напыщенный, лорд Винтроп, казалось, никак не может избавиться от полукоролевского чувства собственного достоинства.

Ник закончил партию в бильярд и присоединился к Джослину.

— Долго еще, мой друг? — спросил Ник.

— Подожди до одиннадцати. Пойдешь спать через час.

Ник закурил сигарету, затянулся, затем выпустил дым и хмуро посмотрел на горящий конец. Кто-то громко засмеялся. Они повернулись и увидели, что Эшер Фокс поднял руки и положил кий на стол. Ник вопрошающе посмотрел на Джослина.

— Эшер заканчивал игру с закрытыми глазами. Держу пари, что все ставки он делал тоже с закрытыми глазами, все проиграл.

Винтроп, услышав это, добавил:

— Он и мне всегда проигрывал. Даже в Крыму он проигрывал, был самым плохим игроком в полку. Помните, как…

Джослин сразу замолчал, когда разговор перешел на Балаклаву. Он ненавидел воспоминания о войне. Всякий раз, когда они собирались вместе, Винтроп обязательно возвращался к воспоминаниям о Балаклаве. Через несколько месяцев он, так же как Джослин и Эшер, получил новый орден — крест Виктории. Джослин не хотел этого. Он хотел реформ в армии, надо было положить конец покупке офицерских чинов, необходимо было модернизировать и оснастить армию так, чтобы офицеры, например, не занимались заряжением артиллерийских снарядов, положить конец постоянным накладкам со снабжением.

Джослин вспомнил о неприятном столкновении с русским кавалеристом. Он помнил его пронзительные крики, он слышал их во сне, потом почти целый год они мерещились ему. Он все еще ощущал следы шрапнели на груди и руке. Он помнил лицо того русского офицера, его рыжие усы, помнил, как тот улыбался, пытаясь его прикончить…

— Джос? Джос?

Он посмотрел на Ника, который, заметив, что Джослин о чем-то задумался, окликнул его.

— Ничего, ничего, просто неприятные воспоминания, — ответил Джослин, с трудом улыбнувшись. — Ты знаешь, что Балаклава для меня всегда неприятное воспоминание. Я думал, что уже забыл все, но все время вспоминаю о тех днях, когда я был ранен.

Джослин стал рассказывать, а Артур Терстонз-Кумес присоединился к их разговору, как и все остальные. Эшер покачал головой и одним махом выпил бокал портвейна.

— Может быть, не надо, старик, грустных воспоминаний, — сказал он.

— Я никак не могу отделаться от этих мыслей, — сказал Джослин. — Ведь многие тогда погибли. И я чуть не погиб. Я помню сержанта Поукинса. Он был рядом со мной, в одной палате в Скатарском госпитале. Он был также ранен. Мне казалось, что он поправляется, и вот однажды ночью он заснул и больше не проснулся. И еще Чешир. Он кричал мне, предупреждая о том, что русский может проткнуть меня. Я помню, как он поскакал на лошади ко мне, когда я уже сражался с русским, и непонятно, что же случилось.

Эшер прислушался, Винтроп и Терстонз-Кумес как будто переживали вместе с Джослином. Джослин заметил, что Холлоуэй побледнел, а мрачное лицо Эшера свидетельствовало о том, что его также мучают кошмары.

— Не вспоминай ты об этом, Джос, — сказал Эшер. — Ты никогда точно и не вспомнишь, что там случилось, перед тем как ты упал. Ты ведь чуть не погиб, и мало ли что тебе сейчас вспомнится, ведь ты был не в себе.

Джослин криво усмехнулся:

— Ты что, думаешь, я рехнулся?

— Конечно же нет, но оставь эти воспоминания, а то мы тут все рехнемся, — сказал Эшер, похлопывая его по спине, а затем посмотрел на Ника. — А вы, Росс, никогда не служили в кавалерии?

— Я… э… э…

— Ник воевал в колониях. Не так ли, старик? — спросил Джослин, поднял бокал и, указывая им на Ника, произнес:

— Друзья, перед вами человек, который владеет ранчо в Техасе в десять тысяч акров. А сюда он приехал по семейным делам. Десять тысяч акров, представляете? И попробуйте объехать все это владение в июле, например. Солнце палит; даже в тени лед тает так, что не успеваешь глазом моргнуть. Раскаленное солнце сделает из вас чернослив. К тому же там гремучие змеи, роговые жабы. Ведь так, Ник?

— А, да, — вытаращив глаза, подтвердил Ник. Сморщив нос, Винтроп заметил:

— Ну право, Джос, как же это все далеко от цивилизации, как это противно и бескультурно… И все же вернемся к Крыму. Ты говорил о Чешире. Ты прав. Он ведь исчез тогда до того, как тебя ранили. Непонятно. Я кажется помню, что он тоже был ранен и пытался отступить, а потом вдруг куда-то исчез. Странно.

— Мы никогда не сможем все восстановить в памяти, — сказал Джослин. — А может быть, это и к лучшему, может, нам не следует этого делать?

— Я тоже не хочу вспоминать, — поддержал его Терстонз-Кумес. Он поднял бокал, чтобы произнести тост:

— За погибших, джентльмены. Они погибли с честью, за королеву.

И все повторили:

— За честь, за королеву.

И выпили.

После этого разговор перешел на другую тему: стали разговаривать о женщинах, однако Джослин не мог справиться с подавленным настроением из-за неприятных воспоминаний. Да и обстановка курительной комнаты не способствовала этому. Как и бильярдная, она была отделана в мавританском стиле темным деревом, изобиловала безобразными изразцовыми бордюрами и бронзой.

Джослин не любил темную отделку, особенно же ему не нравилось то, что хозяин поделил дом на мужскую и женскую половины. На мужской половине были курительные и бильярдная, комната, где хранилось оружие, и трофейная комната, кабинет Эллиота и комната для деловых встреч, а также одноместные мужские спальни.

Какой все-таки идиотизм — проводить свое время среди безликих мертвых вещей. Он предпочитал отдыхать в своем загородном доме. Боже, как он скучал по Ревери. Сэр Кристофер Рэн построил этот дом еще для предка Маршалла.

Чем дольше он оставался в Стрэтфилд-Корте, тем больше, его тянуло в Ревери, где он наконец-то нашел бы спокойствие. Он поедет в Ревери сразу же, как только заручится поддержкой Эллиота для Эшера и как только все образуется с Лайзой. Он никогда и подумать не мог, что ему придется так долго возиться с женщиной. Эта женщина оказалась совершенно непредсказуемой. Она так поразила его, что он с трудом справлялся с собой. Он уже не надеялся на свои чувства и силы. Возможно, он просто перегорел, так как его ухаживания надолго затянулись, намного дольше, чем обычно. Но он скоро проверит себя! Однако он стал подозревать, что Лайза для него значит нечто больше, чем удовольствие. Он никогда не встречал женщины, похожей на нее… Что бы там ни было, он не остановится на полпути и только тогда позволит себе передышку, когда будет признан ею.

Как он, так и Ник, были весьма рады, что курительный марафон наконец-то закончился. Они попрощались со всеми перед отходом ко сну и уединились в комнате Джослина, чтобы выпить перед сном.

— О, Бог ты мой, как же мне хочется выбраться отсюда, — говорил Ник, наливая себя виски из бутылки, стоявшей рядом с кроватью Джослина. — Мне никогда не приходилось так долго следить за своей речью, чтобы чего-нибудь не ляпнуть лишнего. И еще этот чертов обед! Никогда я не имел дела с такими вещами!

Джослин снял свой шелковый галстук и пожал плечами:

— Ты только Шекспира не цитируй так много за обедом. И все будет в порядке. Истинный англичанин больше интересуется охотой и стрельбой, чем литературой.

— Но ты же не такой.

— Ах, — сказал Джослин с мрачным видом. — Но я же не похож на других. Ты же знаешь.

— Лучше, чем все они. А теперь отбрось свои грустные мысли. На тебе лица нет. Ты мрачнее тучи. Послушай, лучше еще раз расскажи мне об этом их этикете.

Джослин расположился в кресле и, загибая пальцы, стал говорить:

— Джентльмен не надевает перчатки, идя к столу. Он их надевает, когда идет танцевать.

— Так, понятно.

— Джентльмен не закуривает в присутствии женщины, разве только она сама позволяет ему это.

— Понятно.

— Если ты закурил и вдруг увидел леди, то сразу же должен избавиться от сигары.

— Вот так и выбросить просто, да?

— Да, и, кстати говоря, — сказал Джослин, — если ты идешь с любовницей, то она должна быть слева, тогда каждый будет знать, что она не жена.

— Это значит, что жены у меня вообще нет.

— Нет, у тебя может быть жена, и если она есть, ты должен письма от любовницы получать только в клубе. Слуги будут приносить их тебе так, чтобы никто не увидел почерка любовницы.

— Почему меня должно это заботить?

— На тот случай, если какой-нибудь твой недоброжелатель захочет все рассказать твоей жене, дурак.

— Ну же, продолжай, мой милый. Она уже узнала, и что дальше?

— Так вот, если кто-то расскажет ей, она уже не сможет проигнорировать это.

— Какая глупость!

— Согласен, но таковы правила, принятые в обществе, приятель, — сказал Джослин, взглянув на карманные часы.

Ник подошел к Джослину вплотную и пристально посмотрел на него. Джослину сделалось не по себе под этим непоколебимым, остановившимся взглядом.

— Ну, что такое? — спросил он.

— Ты плохо выглядишь. Я беспокоюсь за тебя. На тебя опять нашла хандра.

— Со мной все в порядке.

— Нет, не все с тобой в порядке. Я видел, как ты часами задумчиво смотрел в окно. Ты думал, что я не вижу ничего? — сказал Ник, взявшись за спинку кресла, на котором сидел Джослин, и, наклонившись, опять поглядел ему в глаза. — Ты думаешь, я не знаю, в чем дело? Я видел твое лицо, когда ты вернулся из Уиллингхема. И такое же лицо у тебя было, когда эти парни заговорили о войне. Я видел, как ты уставился в окно на снег, когда вернулся из Уиллингхема, и я знаю, что ты больше всего хотел бы выбежать во двор, лечь на снег и не возвращаться.

Джослин отвернулся от Ника и уставился в бокал с виски.

— Ты ошибаешься.

— Нет, не ошибаюсь, мой дорогой; может быть, лучше нам прекратить наши «увеселительные прогулки». Они плохо действуют на тебя. Ты же не такой, как я, у тебя есть еще сердце.

Потрясенный словами Ника, он не знал, что и ответить.

— Так много моих фронтовых друзей не стало, понимаешь?

— Ну и что?

— Первый Чешир, затем Поукинс, затем Эйри и сын Эллиота, Уильям Эдвард, а сейчас еще и Стэплтон.

Ник присвистнул:

— Но это все-таки война была.

— Но не для последних троих, — произнес Джослин, глядя в бокал. — Я думал, когда мы вернемся домой, смерти не будет.

— И надо же было этим ублюдкам вспомнить о войне. Посмотри, на кого ты похож!

Джослин взглянул на Ника и улыбнулся:

— Не волнуйся за меня, дружище. После сегодняшней ночи я буду в полном порядке.

— Собираешься к мисс Бетч?

— Нет, к ней поедешь ты.

— Она совсем обозлилась на тебя, что ты не приходишь к ней. Говорит, что не собирается ночью валяться в этой паршивой старой гостинице.

— Я очень занят.

Ник задумался, а потом, посмотрев на Джослина, воскликнул:

— Все дело в мисс Робость? Не так ли? И что же тебе удалось?

— Джентльмену не к лицу говорить о таких вещах. Какая тебе разница, приятель?

Допив виски, Ник поставил бокал и направился к выходу.

— Ну что ж, и это правило я тоже запомню. Когда же мы выберемся из. этого склепа и уедем в Лондон?

— Да дня через три. Я думаю, на эту леди хватит трех дней, и кроме того мы ведь должны присутствовать на обеде Эллиота в пятницу. Может быть, в субботу мы и уедем, успеем на дневной поезд.

Ник остановился в дверях.

— Тебе лучше знать, что ты делаешь, мой милый. Не сомневаюсь, что мисс Робость получит от этого больше удовольствия, чем от вышивания.

— Да, Ник, это так, но все же она… Ну да ладно, как знать, возможно…

Когда Ник закрыл дверь, Джослин все еще раздумывал о том, что должно сегодня произойти.

Ник был абсолютно прав, говоря о его мрачном настроении. Он был расстроен из-за бедных Милли и Джеймса. А ведь были еще и другие Милли и Джеймсы, и их было много, и он не знал где, и не мог им помочь. Вот сейчас, в этот момент, они плакали и страдали.

Джослин закрыл глаза, крепко зажмурился, словно не желая видеть нарисованную им картину. Он не мог думать об этом, оставаясь спокойным. А ему предстояла решающая встреча с Лайзой.

Боже, как долго он шел к этой встрече! Сейчас уже ждать осталось недолго.

Он отвлекся, вспомнив ее сегодня за обедом. Она была в ярости, глядя на него. Он вспомнил ее пепельно-светлые волосы, как они развеваются и откидываются назад, как облегают ее шею. Ее платье… Она была одета в голубое платье. Под шелковой юбкой скрывались многочисленные нижние юбки, которые вздувались на ходу и шелестели при движении. Он довольствовался тем, что слушал шелест этих юбок и видел их, предвосхищая мгновения, когда будет снимать их.

Джослин поймал себя на пошлых мыслях, выругался и взглянул на часы. Уже пора; наконец-то! Он опять одел френч и вышел из комнаты. В Стрэтфилд-Корте было тихо и темно. Слуги уже давно спали, на рассвете они займутся растопкой каминов. Члены семьи и гости тоже уже легли спать, мужчины столько выпили, что проспят все утро.

Он спустился по лестнице, прошел через парадный вестибюль и через коридор по направлению к библиотеке. Оранжерея, где он назначил свидание Лайзе, тянулась вдоль библиотеки, утренней и музыкальной комнат. Как и все у Эллиота, оранжерея была больше, чем она должна была быть.

Когда он вошел в оранжерею, перед ним предстало вздымавшееся высоко вверх на тонких железных опорах, выкрашенных в белый цвет, строение, имитировавшее сказочный хрустальный дворец. Джослин закрыл дверь, через которую вошел. Он обошел кругом оранжерею, стараясь не задеть каучуковые деревья, пальмы, папоротники и плющ. Джослин был без пальто, но, к счастью, здесь было тепло, помещение обогревалось с помощью парового отопления.

Он остановился у двери, которая вела в музыкальную комнату. Лайза должна была пройти через эту дверь. Он оперся о столб, который был обвит плющом. Через стеклянную крышу светила луна, освещавшая оранжерею, и придавала орхидеям серебристый оттенок. Он ходил по гравию, задевая камешки ботинками. Должно быть, Лавдэй рассердится на него за то, что он поцарапает их. Минуты бежали. Его начинал раздражать тяжелый запах тропических цветов. Он жаждал запаха лимона.

Он подошел к орхидеям и дотронулся до листа одной из них. Орхидеи, род Орги, от греческого слова «оргия»… Вполне подходящий намек на то, что здесь должно скоро случиться.

Он вытащил часы из кармана, покосился на них и сразу понял, что она уже опаздывает.

«Черт побери! Она и не думает приходить. Проклятье, проклятье!»

Он с досадой думал о ней, и его тело также болезненно реагировало на это. Боже, неужели он должен страдать еще одну ночь из-за нее?! Черт побери, она прекрасно знала, что в действительности он не посмеет прийти к ней в комнату. Она знала, что он не тот человек, чтобы так поступить.

Она блефовала, пообещав прийти. Проклятая, упрямая, соблазнительная… Она извела его, она довела его до безумия, а затем сбежала, бросив на полпути. «Боже, как ненавижу женщин!»

Он отошел от столба и сделал два шага. Задел ногой камень, затем налетел на что-то твердое. И вдруг он услышал, что что-то падает, и увидел перед собой неизвестно откуда появившийся кол, об который он ударился. Удар пришелся прямо по лбу.

Джослин застонал от боли. Он приложил руку ко лбу и выругался. И вдруг услышал хихиканье и увидел, как чья-то рука в перчатке поднимает валяющийся на гравии кол.

Лайза Эллиот подошла к Джослину, держа его в руке. Это была подпорка для деревьев. Джослин потрогал голову, затем нос, проверяя, не разбил ли их. Она смеялась.

Глядя на нее поверх руки, он резко сказал:

— Ведь это же больно, вы такая бесчувственная! Не смейте смеяться!

Лайза тем временем подперла каучуковое дерево, но смех не оставлял ее. Она все никак не могла остановиться. Наконец-то ей удалось заставить себя быть серьезной.

— Ох, ох, дорогой, очень больно? — говорила она, глядя на него то ли с насмешкой, то ли с сожалением. Засмеявшись, она опять прикрыла рот.

Джослин взглянул на нее. Чувствуя боль в носу и на лбу, он стиснул зубы; ее хихиканье походило на издевательство.

— Вы думаете, это смешно, да? — пробормотал он. — Я покажу вам, как смеяться надо мной, вы упрямая маленькая мошка!

Она прекратила смеяться, повернулась и направилась в сторону музыкальной комнаты. Он устремился за ней, догнал ее, обхватил ее рукой за талию. Затем он поднял ее, прижав к себе, и вернулся с ней на прежнее место.

— Поставьте меня на пол!

— Шш-ш-ш! Или вы сейчас кого-нибудь разбудите. Вы же не хотите, чтобы кто-нибудь увидел, что я тащу вас, как мешок брюквы.

Она колотила его по ногам, но он продолжал идти.

— Как плохо вы себя ведете, мисс Эллиот, смеетесь над человеком, когда ему больно. А за плохое поведение требуется наказание, вы согласны?

13

Лайза чуть было не задохнулась, когда Джослин поднял ее еще выше и крепко прижал. Ее веселое настроение исчезло в тот самый момент, когда она оказалась в его руках, и вот сейчас он угрожал наказать ее, как ребенка. Вот и отец считал, что ее умственное развитие находится на уровне трехлетки. И все из-за того, что она женщина. Ей очень не хотелось, чтобы этот высокопоставленный и всемогущий господин тоже относился к ней как к ребенку. Она перестала колотить его по ногам, примерилась и сильно ударила его по коленной чашечке.

Он вскрикнул и уронил ее на землю. Она упала, но при этом успела схватить его руками, в то время как он прыгал на одной ноге, потирая ушибленное колено. Он потерял равновесие и повалился на нее. Они сильно стукнулись головами и отшатнулись друг от друга, потирая ушибленные места. Потом они сидели рядом, «считали раны» и громко ворчали друг на друга.

— Все, хватит, — злобно прошептал Джослин. — Ты треснула меня по голове.

— Вы этого заслужили, — сказала она. — Со мной не следует так обращаться, милорд. Я никому не позволю этого. Да и как вы посмели попытаться применить силу ко мне… Вы… Вы…

— Ну вот, опять «вы, вы»? — Он посмотрел на нее в лунном свете, застонал и приложил руку ко лбу. — Господи, ну почему так получается, что я могу иметь любую женщину, которую только захочу, кроме тех, которые пахнут лимонами? Мисс Гэмп была очень похожа на тебя, когда я к ней прикасался. И как это ни смешно, вы обе вскружили мне голову.

Лайза перестала тереть ушибленный лоб и уставилась на него.

— Что ты сказал?

Джослин посмотрел на нее, а затем моментально отвел взгляд на темные листья каучукового дерева.

— Да нет, ничего.

— Ты произнес имя Гэмп.

— Нет, ничего.

— Тебе все равно придется рассказать мне все, потому что я от тебя не отстану.

— Что бы ни произошло с кроткой мисс Эллиот?

— Ты заставил ее исчезнуть.

Джослин вздохнул и попытался расправить складку на своих брюках.

— Я случайно встретил полную и капризную молодую женщину по имени Гэмп. С тех пор я не могу забыть ее. Она, как малярия, все время возвращается назад. Но сейчас она исчезла. — Он посмотрел на полную луну и прошептал:

— Вероятно, все это к лучшему. Она относилась бы ко мне так же плохо, как и ты.

Мысли вихрем кружились в голове Лайзы. Он все еще не забыл ее! Он не смог забыть ее, несмотря на то что никогда как следует не видел. Ее сердце болезненно сжалось, но затем расцвело гордостью и благодарностью. Он продолжал:

— Я нанял человека, чтобы он разыскал ее, но ему не очень повезло. Она исчезла, а я сейчас, сам того не желая, заставил тебя ненавидеть меня, в то время как ты единственный человек, который может заставить меня забыть о ней.

Она не могла вспомнить ни одного случая в своей жизни, чтобы была нужна кому-либо, как нужна этому человеку, если верить его словам. Разумеется, он этого не знал, но это только добавляло цену его признанию. Он не забыл ее. Он хотел ее. Он все еще хотел ее!

Впервые Лайза допустила возможность того, что Джослин Маршалл увлекся ею не просто из-за тоски и скуки. И сейчас она может признаться самой себе в том, что всегда боялась, что он приходит к ней от скуки, а вовсе не потому, что испытывает к ней какой-либо интерес. Она уже раз ошиблась, посчитав, что он способен на убийство. А вот теперь, кажется, она ошибается второй раз — относительно его чувств к себе.

Как только луна взошла выше и стала более яркой, воздух наполнился приятным запахом. Раскрылся какой-то экзотический цветок.

Джослин что-то говорил о своем плохом настроении, но она его почти не слушала. Наконец его брюзжание надоело ей, и она положила палец на его губы. Он тут же повернулся и внимательно посмотрел на нее. Его глаза были скрыты тенью. В течение какого-то времени он молчал, а она ждала, затаив дыхание. Затем он поцеловал палец, лежавший на его губах, и взял ее за руку.

— Милая Лайза, — сказал он, — ты простишь меня?

— Возможно.

— Я должен убедить тебя, чтобы ты простила.

Он снова посмотрел на луну, затем прикоснулся щекой к ее щеке.

— Посмотри, — сказал он, показывая на луну:

Эта луна как цветок

В тихих небесных садах.

Свет, словно смеха поток…

— …медленно льет в никуда, — закончила Лайза знаменитые строки.

Он пристально посмотрел на нее, и она могла увидеть на его лице нечто большее, чем просто улыбку.

— Ты знаешь Блейка?

— Это я должна быть удивлена, мой господин, что такой человек, как вы…

Он перестал улыбаться.

— Я не убийца на самом деле.

— Что? — переспросила она, не веря своим ушам. «Неужели он узнал, что она сует нос в его дела?»

— Конница, вооруженные стычки — это все не то, чего я хочу.

— Я чего же ты хочешь?

Он наклонился к ней и нежно поцеловал ее в щеки и лоб.

— Я хочу любви, Лайза, моей любви.

Безумная любовь всегда слепа,

Всегда — свобода и всегда — тюрьма,

К безбрежным удовольствиям тропа

И властно разрывает цепь ума.

Он застыл над ее губами.

— Разорви мои цепи, Лайза, разорви их — ради меня!

Слишком поглощенная нежными поцелуями, Лайза не прислушивалась к его словами. Она чувствовала, как его рука опустилась к краю юбки, поднялась до лодыжки и остановилась там, теплая и одобряющая. В то же самое время его губы все приближались к ее рту, пока наконец он не поцеловал ее.

Она не оказала ему никакого сопротивления, позволив наслаждаться этой невинной близостью. Она чувствовала, что губы его были горячими, как раскаленные угли. Когда он начал засасывать ее губы и язык, она ответила ему тем же. Она была так поглощена движением его губ, что не заметила, как их тела слились в объятии. Он

встал, обнимая ее, и медленно стал двигаться к большому ложу из травы, где можно было свободно разместиться.

Однако вместо того чтобы посадить ее на траву, он никак не мог оторваться от ее лица, осыпая его поцелуями. Она не противилась ему, а он плотно прижал ее к себе и жадно ловил ее рот губами. Ее руки непроизвольно стали гладить его спину.

Как будто подбодренный этим движением, Джослин стал быстро целовать ее шею, опускаясь все ниже к груди, не полностью прикрытой вечерним платьем. Прикосновения его губ к ее груди привели ее в какой-то пугающий восторг, а он, чувствуя это, стал слегка покусывать зубами ее тело.

Неожиданно она оказалась на траве, а его рука снова стала поглаживать ее лодыжку. Его пальцы нежно проникали во все складки и изгибы ее тела, а рот жадно ловил ее губы. Одна нога ее была вытянута, другая согнута в колене; она почувствовала, как его пальцы медленно поднимались вверх. Он шептал ей что-то на ухо, но она не слушала его, полностью сосредоточившись на своих ощущениях от нежных прикосновений его рук к груди и бедрам.

Это были божественные ощущения, и ей очень не хотелось, чтобы он прекратил свои ласки. Она наслаждалась ими; его губы целовали все изгибы ее груди, выступающие из-под платья, а рука неожиданно скользнула вверх, остановившись между бедрами. Все тело Лайзы горело от внезапно охватившего ее жара. Она почувствовала какое-то необъяснимое напряжение внутри, как будто ее выкручивали, как мокрую одежду. Когда его рука достигла места соединения бедер, напряжение достигло такой невероятной силы, что Лайза готова была застонать. Она стала судорожно ловить ртом его дыхание, в то время как он осыпал ее поцелуями. Движения его руки становились все смелее и резче, они как будто чего-то требовали от нее, и она непроизвольно стала совершать движения бедрами.

Джослин застонал от удовольствия и прошептал ей на ухо:

— Еще, Лайза, еще, пожалуйста…

Смущенная происходящим, Лайза едва ли могла слышать его слова. Охватившая ее страсть сводила с ума и заставляла ее двигаться еще быстрее и импульсивнее. С каждым движением ее бедер Джослин целовал ее ухо и подбадривал ее нежными словами. Наступил момент, когда Лайзе стало абсолютно все равно, нравится это Джослину или нет. Она уже не могла контролировать себя. Движения ее бедер происходили уже как бы помимо ее воли, подчиняясь ритму его руки. Он продолжал ласкать ее до тех пор, пока она не закричала и ее тело не забилось в конвульсиях желания.

Джослин прикрыл ее рот рукой, опрокинул ее на спину и оказался на ней. Лайза смутно ощутила что-то длинное и горячее между ног. Он сделал несколько резких движений, и она почувствовала, как что-то прорвалось внутри. Одновременно с болью она ощутила всю полноту его присутствия в себе и снова вскрикнула от удовольствия.

Джослин двигался размеренно и очень осторожно. Он опасался, что может причинить ей боль. Но она вынуждала его двигаться все быстрее. Она притягивала его за спину и всячески поощряла своими ответными движениями. Она все еще ощущала легкую боль, но эта боль не шла ни в какое сравнение с тем блаженством, которое он доставлял ей своей близостью. Лайза просунула руку под его рубашку и обхватила его спину. Она чувствовала пальцами мускулы его тела, напрягавшиеся при каждом движении.

Неожиданно его движения стали резкими и быстрыми. Он тяжело дышал широко открытым ртом. Лайза снова почувствовала сильное напряжение и полностью отдалась стихии конвульсионных движений. Она уже не стонала, а кричала, впиваясь зубами в его шею и царапая ногтями его спину. Он взлетал над ней вверх и вниз, задыхаясь от восторга и звериной страсти. Затем он издал последний крик и рухнул ей на грудь.

Лайза почувствовала на себе всю тяжесть его тела, все еще бившегося в конвульсиях сладострастия. Она отчетливо ощущала его сильное и упругое тело в себе и спокойно лежала на спине, наслаждаясь этим ощущением. Она погладила руками его влажную спину, затем проникла под его одежду и положила руки на ягодицы. Сжимая пальцами его тело, она как бы пыталась помочь ему освободиться от накопившейся в нем страсти. Ей было очень приятно чувствовать, что она смогла удовлетворить его мужскую потребность. Услышав, как она сладострастно стонет, Джослин поднял голову и посмотрел на нее.

— О, Лайза…

— Да, милорд.

— Лайза, Лайза, Лайза…

Он смотрел на нее своими безумными глазами, над которыми нависла непокорная прядь волос.

— Лайза, ты знаешь, что такое опиум? Она молча кивнула.

— Нет, ты не знаешь, — прошептал он. — Это ты, Лайза. — Он слегка прикоснулся своим лбом к ее лбу. — О Господи, Лайза. Я никогда еще не был с невинной девушкой. Тебе не было больно?

Он снова поднял голову и пристально посмотрел на нее. Его сочувствие привело ее в восторг, как ничто другое. Это было даже более приятно, чем то, что он только что с ней проделал. Лайза мило улыбнулась ему.

— Нет, — сказала она тихо. — Мы можем еще раз это сделать?

Он смотрел на нее, удивленно моргая глазами.

— Еще раз?

— Конечно, милорд. Еще и еще…

— Но я предполагал, что тебя будут мучить угрызения совести.

— Да, я знаю, но мне… мне было так хорошо. Пусть угрызения совести будут мучить меня потом. А сейчас я хочу знать, можешь ли ты сделать это еще раз. — Она смотрела в его глаза испытующим взглядом. — Разве ты не хочешь того же?

Он поднял глаза к небу.

— Спасибо тебе, Всемогущий Отец, — сказал он. — Спасибо также тебе, моя милая Лайза.

Когда он освободил ее и сел на траву, она тут же села рядом с ним. Каким-то образом ее платье соскочило с плеч и свободно повисло на бедрах. Она натянула его и почувствовала что-то теплое л липкое между ногами. Это удивило ее, но она была слишком разочарована, чтобы обратить на это серьезное внимание.

— Ты не хочешь, — сказала она огорченно, и ее плечи вздрогнули.

Джослин подхватил ее на руки и посадил к себе на колени. Затем он взял ее лицо в свои руки и поцеловал.

— Глупый комар, — нежно сказал он, — как ты можешь задавать такие вопросы? Разве ты не знаешь, что сегодня это уже невозможно? В другой раз.

— О!

— Ты понимаешь, почему это невозможно?

Он наклонил к ней голову, чтобы она могла видеть его лицо.

— Я не думала, что тебе может быть так неприятно снова испытать близость со мной, — сказала она.

Он с искринкой смеха в глазах ласково улыбнулся ей, и она почувствовала свежую волну страсти. Лайза поцеловала его. Джослин поначалу спокойно подчинился ее воле, но когда она стала дразнить его губы своим теплым языком, он не выдержал и застонал. Поддаваясь влечению, он стал страстно целовать ее губы, теребить пальцами ее волосы и крепко прижимать ее к себе. Он неожиданно почувствовал, как ее язык оказался в его рту. Он вскрикнул и решительно оторвался от Лайзы. Затем с помощью нежных прикосновений руки он успокоил ее.

— Нет! — быстро сказал он и взял ее руки в свои. — Если ты не остановишься, я не смогу удержаться, и тогда тебе будет больно. Не вынуждай меня к этому, Лайза.

— Ну, тогда пообещай мне, что мы снова будем вместе, пожалуйста! Завтра утром.

— Но это слишком быстро…

Он ничего не понимал, а она не могла объяснить ему. Она не могла объяснить ему, что снова возбуждена, что испытывает невероятную потребность в близости с ним. Ее возбуждал его низкий голос, твердые мускулы, перекатывающиеся под ее руками. Она никак не могла избавиться от того напряжения, которое он в ней пробудил.

— Мой господин, — сказала она, — завтра утром или сейчас…

Он уставился на нее:

— Ты это серьезно?

Она не ответила ему, и он усмехнулся.

— Я в вашем распоряжении, мисс Эллиот. Ты можешь устроить нам эту встречу?

— Я готова пойти даже на кладбище, если буду знать, что ты придешь ко мне.

— Нет, я думаю, что в Уиллингхеме будет более приятно.

— Мне все равно, — сказала она. Он засмеялся и повернул ее в противоположную сторону, чтобы застегнуть ее платье.

— Ты в высшей степени необыкновенная девушка.

— Я знаю, — сказала она. — Я всю свою жизнь отличалась от других.

— Чем именно?

Она не могла объяснить ему это, так как ей пришлось бы рассказать слишком многое. Она и так зашла слишком далеко. А он должен пребывать в уверенности, что она старая дева.

— Ну хотя бы тем, что я до сих пор не замужем.

Джослину удалось наконец застегнуть все ее застежки, и он протянул ей перчатки.

— Без всяких на то причин, как я понимаю?

Лайза натянула перчатки и отвернулась от него.

— Я… Я не хотела выходить замуж, понимая, что мой муж будет просто куплен мною. С самого начала я хорошо… — Она откашлялась, чтобы собраться с мыслями:

— Понимаешь, я хотела знать всю правду. Поэтому на одном из моих первых балов я познакомилась с несколькими мужчинами, которые понятия не имели о моих доходах.

Она сделала паузу, так как ее речь натолкнулась на непреодолимую стену душевной боли. Она понимала, что ей не нужно было рассказать все это человеку, который всегда был вне пределов ее досягаемости.

— И тебя проигнорировали, — закончил он ее мысль.

Она молча кивнула, не отрывая глаз от перчаток.

— Я очень рад этому, — сказал он, — так как ты не заслуживаешь того, чтобы на тебя набросились, как на клубничный пирог на ярмарке.

Она удивленно посмотрела на него и увидела его нахмурившиеся брови.

— Ты сердишься, Юпитер… — сказала она с улыбкой.

— Я сердит на тех, кто лишен всяких чувств, как какой-нибудь кусок сала.

Она улыбнулась:

— Ты мне нравишься, милорд.

— В самом деле?

— Почему ты так говоришь, как будто не веришь мне?

Теперь настала его очередь отвернуться, испытывая стыд.

— Понимаешь, мой опыт подсказывает мне, что женщины часто цеплялись за меня не только из-за меня самого.

Она положила свою руку на его лицо и прикоснулась к его губам большим пальцем.

— Еще бы!

Он говорил таким тихим голосом, что она с трудом разбирала его слова.

— И я устал от всего этого. Боже, как я устал!

Она обеими руками сжала его руку.

— В таком случае, — сказала она, и ее голос дрогнул от нервного напряжения, — в таком случае, возможно, мы сможем стать друзьями, так как у нас мало знакомых, которым мы можем полностью доверять. То есть я думаю, что ты, наверное, устал думать о том, что женщины, которые тебя окружают, хотят заполучить твой титул.

— Друзьями?

Лайза резко выпрямилась, положила руки на его бедра и нахмурилась:

— Это вполне возможно.

— Нет, это невозможно, если ты будешь моей, — сказал он. — То есть я хочу сказать, что не хочу быть твоим другом, если это подразумевает, что я не могу быть близок с тобой.

— Почему это должно подразумевать такую ерунду?

Он глубоко вздохнул:

— Ты напугала меня. — Он наклонился и поцеловал ее руку. — У меня никогда не было женщины, которую я считал бы своим другом. Ты большая оригиналка, Лайза Эллиот. И, кстати, ты должна перестать называть меня «милорд», когда мы одни.

— Я попытаюсь, но ты должен знать, что действительно являешься моим господином, милорд.

— Мне проводить тебя в твою комнату? — спросил Джослин, помогая ей встать с их зеленого ложа.

Она бросила быстрый взгляд на его расстегнутую рубашку. Если она прикоснется к его телу, то она снова окажется во власти этой безудержной страсти. А если он останется здесь с ней еще какое-то время, то она непременно прикоснется к его телу. Она остановила взгляд на мускулах у него на груди и почувствовала, что ее кожа снова становится горячей.

— Милорд, — сказала она приглушенным голосом, — не думаю, что это будет мудро с твоей стороны. Если ты останешься со мной еще хотя бы на несколько минут, то ты снова можешь оказаться на земле.

Она покраснела от собственной откровенности. Но ее смущение быстро исчезло, как только он подарил ей свою открытую, счастливую улыбку.

— Ты — само удовольствие, — сказал он.

Она с готовностью ответила ему улыбкой, а он нежно поцеловал ее, прежде чем исчезнуть за стеной папоротника. Ей все-таки удалось услышать его последний шепот:

— Я все равно не буду спать, любовь моя, и в этом твоя вина.

Безотчетно улыбаясь, она на цыпочках пошла в свою комнату. Там она быстро умылась в фарфоровом тазу и надела ночную рубашку. Затем она бросила свое перепачканное платье в корзину для белья. Эммилайн позаботится о нем.

Лайза забралась в постель и подсунула под голову скомканное покрывало. Ее возбуждение уже исчезло. Джослин Маршалл ушел, и она постепенно стала осознавать случившееся. Ведь она совершила большой грех. В те минуты ей было все равно, но сейчас она впервые поняла всю рискованность своих действий. Она отдалась чужому мужчине, а добропорядочная женщина, воспитанная в христианских традициях, не должна этого делать. Но, с другой стороны, она уже давно выяснила, что не является добропорядочной христианкой.

Грех. Мама и папа испытали бы стыд и гнев, если бы узнали, что она сделала. Но им ведь и так стыдно за большую часть прожитой ею жизни. Вот если она бросит Джослина Маршалла, ее родители и общество не будут осуждать ее. Лайза грустно засмеялась. Ну нет! Если она бросит такого титулованного мужчину, да еще с такими капиталами, — это ни у кого не вызовет одобрения.

Но почему она должна оставить его? Она была уверена, что никогда больше не встретит в жизни такого красивого и замечательного человека, как Джослин. Его чувственность и страстность дали ей такое счастье, какого она никогда не испытывала.

Она не сомневалась в том, что если сейчас она упустит свой шанс, то он промелькнет в ее жизни, как падающая звезда, и исчезнет насовсем. Если она не получит его сейчас, то больше такой возможности у нее не будет. Эта мысль подстегивала ее, так как она знала, что по крайней мере какое-то время он будет любить ее. Нет, такая женщина, как она, с ее заурядной внешностью и неприемлемыми в обществе принципами, должна брать все, что жизнь и любовь подбрасывают на ее пути.

Она пошла в оранжерею с единственной целью — расстроить планы виконта по ее совращению. А потом он вспомнил Гэмп. Никто из мужчин до сих пор не стремился удерживать в памяти ее образ хоть сколько-нибудь продолжительное время. Причем одни забывали ее сразу же после встречи, а другие помнили ее только в связи с ее притязаниями на образованность и богатство.

Несомненно, Джослин осудит ее убеждения. Но она не скажет ему ничего. Зачем? Конечно, она нуждается в человеке, который примет ее, какая она есть, со всеми ее принципами. Но она знала и другое: она никогда не найдет мужчину, более желанного в любви, более отвечающего ее натуре. К стыду своему, она обнаружила, что столь страстно желает Джослина, что готова скрыть от него все свои принципы или, во всяком случае, не упоминать о них. В конце концов у них так мало времени: возможно, всего лишь несколько недель.

Лайза поглубже спряталась под покрывало. После того унизительного сезона в Лондоне она окончательно решила позабыть о замужестве и оставить все надежды на то, что хоть кто-нибудь влюбится в нее. И все ее опасения до сих пор подтверждались. Она так отличалась от других женщин, так была на них непохожа, что мужчины теряли к ней всякий интерес. Чтобы спасти себя от позора и унижения, она вынуждена была оставить все мысли о замужестве и любви. Она часто повторяла себе, что нужно забыть обо всем этом, заставляла себя не думать о мужчинах и так в этом преуспела, что мысли о них действительно редко посещали ее, пока на ее пути не повстречался Джослин.

Джослина она не смогла выбросить из головы. Он просто не позволил ей этого. Его натиск был таким неожиданным и таким неотразимым, что разрушил всю ее защиту. Он застал ее в врасплох. Она даже представить себе не могла, что такой очаровательный мужчина может пожелать ее. Сама неожиданность такого предположения сделала ее совершенно безоружной перед ним.

Но несмотря на все это, она не могла лгать себе самой. Его расположение к ней может длиться лишь определенное время, но не очень долго. И как только она отдаст ему то немногое, что имеет, все его желание тут же исчезнет, оставив после себя лишь тягостное разочарование.

Поэтому ей следует именно сейчас брать то, что она может взять. Она не должна упустить свой шанс, подвернувшийся ей в этот момент. Он, несомненно, устанет от нее, и к тому же очень быстро, так как она не походит на тех женщин, которые неустанно преследуют его и которым он не раз дарил свою страсть. Ей были известны имена по крайней мере трех великосветских дам, которые во что бы то ни стало стремились добиться расположения Джослина, независимо от его желания жениться на них. Возможно, он уже оказал им все знаки внимания. В конце концов он очень щедрый и любвеобильный человек!

Нет, она, конечно же, выглядит гадким утенком на фоне этих прекрасных лебедей. Именно поэтому она должна быть чрезвычайно внимательной и осторожной. Если он захочет вдруг оставить ее, она должна быть готова к этому. Она должна будет первой предложить ему расстаться, с тем чтобы не допустить позора и тем самым уменьшить боль потери. Если она позволит уйти ему с достоинством и без ущерба для его гордости, то и сама, по крайней мере, не будет испытывать чувства позора и унижения.

В этом случае он никогда не узнает истинной цены расставания, никогда не узнает о том, что она стремилась к большему. А она сможет безболезненно вернуться к своей прежней жизни. Обходилась же она без мужчин до него! В конце концов ей необходимо найти убийцу. После Джослина Маршалла она уже не сможет влюбиться и флиртовать с мужчинами. Как бы он разочаровался, если он только узнал о ее мечтах остаться с ним навсегда! Если бы он когда-то посмотрел на нее с отвращением, она бы этого просто не вынесла. Чтобы этого не допустить, она должна дать ему только то, что он сможет принять от нее, и никогда, никогда не говорить ему о том, как она его любит и как она страстно желает пройти с ним рука об руку всю свою жизнь.

14

Джослин лежал в постели в полудреме, часто просыпаясь, пока кто-то не схватил его за плечо и не разбудил его окончательно. Он вскочил, освободил плечо и сбросил с себя покрывало. Его рука уткнулась во что-то твердое, он сильно оттолкнул это что-то от себя, и оно упало.

— Черт возьми!

Отбросив с глаз густые черные пряди волос, Джослин взглянул вниз и увидел там барахтающегося и ругающегося Ника. Тот с трудом поднялся на ноги и снова стал трясти Джослина.

— Соня, лентяй! — приговаривал он. — Уже почти девять часов!

Джослин снова натянул на голову покрывало.

— Отстань от меня, — проворчал он. — Я не хочу ездить верхом сегодня утром.

Наконец он сбросил покрывало и посмотрел в окно. Ник в это время уже раздвинул шторы. Джослин выругался. Усилием воли он заставил себя выскочить из теплой постели. Вызвав колокольчиком Лавдэя, он набросил на себя халат. Ник молча наблюдал за тем, как Джослин метался по комнате, затем бросился к комоду, открыл верхний ящик и стал выбрасывать из него рубашки.

Сам же Ник расположился у окна, наслаждаясь своей неподвижностью.

— Есть новости, — сказал он.

— Не сейчас, — пробормотал Джослин. — Я опаздываю на встречу.

— Сейчас не до встречи, — сказал Ник. — Наш друг и друг всех детей, дорогой старик Нэппи Карбункул, ну, короче говоря, он умер.

Джослин перестал рыться в ящике комода и на секунду замер. Затем медленно задвинул ящик и остановил невидящий взгляд на дагерротипе мистера и миссис Эллиот, который стоял на бюро. Голос Ника вывел его из состояния оцепенения.

— Ты сейчас сломаешь этот ящик.

Джослин убрал руки с ящика и расправил плечи.

— В таком случае все твои приготовления были успешными.

— Разумеется, — ответил Ник. — Увы, бедняжка Нэппи. Я знал его, Горацио, как неисправимого шутника и прекрасного фантазера.

— Черт тебя побери, Ник! Этим не шутят!

Ник подошел к Джослину, взял его за плечи и повернул к себе лицом.

— Ты должен либо смеяться, либо умереть, старик. С этим нельзя больше мириться.

Ник сложил руки на груди и смотрел на Джослина, который молча уставился на разбросанные по полу рубашки.

— Сколько раз ты уже собирался покончить со своим дядей? — продолжал спокойно Ник. — Я вижу, что с тобой происходит. Что ты с собой делаешь? Может быть, лучше просто убить Эйла?

Джослин отошел от Ника к окну и уставился на покрытые инеем крыши домов.

— Неужели ты думаешь, что я нке пытался сделать этого? — он поднял свой револьвер и посмотрел на него. — Я однажды уже приставил свой кольт к его виску, но так и не нажал на курок. Он весь покрылся потом, плакал и… В общем, я не знаю…

Его рука опустилась вниз. Ник подошел к нему и толкнул в плечо.

— Ты самый настоящий глупец. Он такой же, как и все остальные. Нельзя же в самом деле доверять детскому лепету о том, что он больше никогда не сделает этого.

— Я буду следить за ним.

— Все время?

Ник даже присвистнул от удивления, когда Джослин кивнул головой.

— Дешевле…

Джослин быстро повернулся к Нику:

— Я не могу, черт тебя побери! — он проглотил застрявший в горле комок и понизил голос. — Я не могу. Он брат моего отца, и когда-то я любил его, как родного отца. Я просто не могу, — добавил он, горько улыбнувшись. — Эйл знает, что за ним наблюдают, и поэтому будет сдерживать себя.

Ник равнодушно пожал плечами и вернулся к окну.

— Я все еще считаю, что тебе нужно покончить с этим, но я пришел к тебе не для этого. Ты знаешь, что у меня есть своя собственная жизнь. Я просто слышал, что два твоих всадника постоянно ссорятся, как будто находятся в состоянии войны друг с другом.

— Кто?

— Эшер и этот завистливый граф, как его там зовут, Холлоуэй. Холлоуэй бросил все и уехал домой.

Джослин подошел к шкафу и стал просматривать одежду, подыскивая себе утренний костюм.

— Холлоуэй всегда ссорится с кем-нибудь, — сказал он, — хотя я очень сомневаюсь, что он может справиться с Эшером.

— Почему? — спросил Ник. — Я не люблю старика Эшера. Он всегда старается всех очаровать.

— Эшер сможет принести немало пользы этой стране в Парламенте.

— Эшер может принести пользу только Эшеру, — едко заметил Ник.

Джослин снял с вешалки костюм и повесил его на руку.

— Уходи, Ник. У меня важная встреча.

— Ну, ладно. Не забудь, что в субботу уезжаем.

— Я не смогу, но, может быть, не в субботу, старик?

— Я покидаю это убежище в субботу, — твердо сказал Ник, — независимо от того, едешь ты или нет.

— Да, мой господин.

Джослин ухмыльнулся своему другу, и тот вышел из комнаты. В ту же минуту с подносом в руках на пороге появился Лавдэй. Джослин втянул носом запах свежего горячего чая. Лавдэй подошел к столу и поставил на него поднос с завтраком.

— Доброе утро, милорд.

— Прекрасное утро, Лавдэй, — весело сказал Джослин. — Мне нужно немедленно уходить.

— Очень хорошо, милорд, — размеренно сказал Лавдэй. — Вы поедете верхом?

— Да, и мне нужна самая лучшая экипировка.

Джослин залпом выпил половину чашки, быстро засунул в рот бутерброд и мгновенно проглотил его. Затем он поднял голову и посмотрел на своего камердинера, все еще неподвижно стоявшего рядом с ним. На лице Лавдэя была маска обиженного слуги, и Джослин тяжело вздохнул.

— Почему мне никогда не удается скрыть от тебя свои маленькие шалости?

— Если вы хотите что-либо сохранить в тайне, вам нужно больше внимания уделять своей одежде, милорд, — сказал слуга. — Тот вечерний костюм, который вы надевали прошлым вечером, пропах лимоном и помят самым неподобающим образом.

— О-о-о!

— Могу ли я быть откровенным, мой господин?

— Разве у меня есть выбор?

Густые брови Лавдэя поползли на лоб.

— Валяй! — сказал Джослин, в спешке поглощая яичницу с ветчиной.

— До сих пор ваши грехи не затрагивали хрупких и нежных представительниц женского пола. До сих пор вы были в высшей степени щепетильным, когда речь шла о чести и достоинстве тех женщин, репутация которых была безупречна во всех отношениях. До сих пор вы вели себя, скажем так, достойно, как и подобает аристократу.

Джослин положил на стол вилку и молча уставился на чайные листья, прилипшие ко дну чашки. Через некоторое время он покачал головой:

— Ничего не могу с собой поделать, — сказал он. — Нет, не говори мне ничего, — он беспомощно махнул рукой. — Я уже пробовал, Лавдэй. Я боролся с собой с тех самых пор, когда я впервые увидел ее на пруду. Я не спал ночами, пытаясь побороть в себе это чувство. И я проиграл. А сейчас оказалось, что эта леди хочет меня так же сильно, как и я ее. Поэтому давай оставим этот разговор. Сперва я подумал, что мы оба просто поддались животному инстинкту, но сейчас я уже в этом не уверен. Нам очень хорошо вместе. Мы даже деремся с большим удовольствием. Но вот что делать, если это всего лишь похоть, если это простое вожделение? Господи, я ненавижу своего отца за то, что он наделил меня такой способностью страдать. Я ненавижу любую неопределенность. Откуда мне знать, та ли она женщина, которая мне нужна? — он прервал свою пылкую речь и посмотрел на Лавдэя. — У меня есть единственная надежда, что я смогу принять окончательное решение до того, как она окончательно одурманит меня.

— Боюсь, мой господин, что уже слишком поздно.

Лавдэй извлек из кармана своего сюртука запечатанный конверт. На нем почерком Лайзы был написан адрес Джослина. Удивленно переглянувшись с камердинером, Джослин распечатал конверт и начал читать: «В десять часов. Будь в комнате. Я приду».

Джослин облегченно вздохнул:

— Нет причин для тревоги, — сказал он и вернул записку Лавдэю, который тут же бросил ее в камин. — Здесь нет ни слова о восхищении, нет эмоций, нет напыщенности и претензий, нет сентиментальных стихов. Хорошо. При таком положении вещей мне несложно будет принять правильное решение.

Скептический взгляд Лавдэя рассердил его.

— Я смогу это сделать, — он повысил голос.

— Как скажете, милорд.

Джослин налил себе еще чашку чая, в то время как Лавдэй занялся подготовкой ванны. «Правильное решение — это именно то, что мне нужно сейчас. Мне необходимо все хорошенько обдумать, а для этого нужно прежде всего избавить себя от этих дурацких штучек типа вожделения и похоти».

Покинув зал Стрэтфилд-Корта, Джослин тихо прошел через служебный ход, комнаты прислуги и галопом поскакал по направлению к Уиллингхему. Там он сразу же нашел нужную комнату и с нетерпением стал дожидаться Лайзу. Прошло немного времени, но ему показалось, что он поседеет от столь долгого ожидания. Наконец раздался стук в дверь, и он бросился открывать ее.

— Я уже начал думать, что вы пошли не в ту комнату, мадам, — шутливым тоном сказал он.

Она быстро прошмыгнула мимо него, и он почувствовал знакомый запах лимона.

— Лайза, ты умница.

Он улыбнулся, когда она повернулась к нему, и подхватил ее тяжелую вуаль. Несколько ярдов черного сатина поблескивали в лучах утреннего солнца. Затем он развязал фиолетовую ленту на ее шляпе и снял ее. Отбросив шляпу подальше, Джослин обнял Лайзу и притянул ее к себе. Она стала что-то быстро говорить, но он не обращал на это никакого внимания, закрыв ладонью ее рот. Джослин осыпал ее поцелуями до тех пор, пока она не начала отвечать ему тем же. Она открыла рот и прикоснулась своим языком к его языку. Затем она просунула руку под его рубашку и погладила по груди. Он застонал от дикой страсти и забыл все премудрости обольщения, которым обучался столько лет.

— Джослин, — сказала она, прежде чем погрузиться в необъятное море страсти и любви.

Он еще сильнее прижал ее к себе, и они вместе опустились на ковер. Она, казалось, была не в состоянии хотя бы на минуту прервать поцелуи, чтобы сформулировать свой вопрос. Да и у него явно не было времени отвечать. Его пальцы уже достигли обжигающих своим жаром курчавых завитушек. Он с трудом оторвал свои губы от ее лица и опустил руки, так как, несмотря на свою увлеченность, не хотел пугать ее слишком быстрыми действиями.

Она тоже остановилась и с удивлением посмотрела на него. Увидев, что ему удалось пробудить в ней страстное желание, Джослин почувствовал спасительное облегчение.

Это чувство облегчения освободило его от чрезмерного напряжения. Он продолжал смотреть ей в глаза, а руки его тем временем снова гладили ее тело, постепенно продвигаясь к заветному центру. Когда она закрыла глаза и сладострастно застонала, его тело напряглось, и он вошел в нее. Он двигался ритмично, равномерно, наслаждаясь каждым так-том движения. Через некоторое время Лайза достигла высшего блаженства, о чем сказал ему ее крик, вырвавшийся из ее груди. В тот же самый момент он почувствовал, что освобождается от накопившейся за всю прошедшую ночь энергии.

Прошло немного времени, прежде чем он осознал, что лежит на Лайзе в одежде и все еще внутри нее. Он не спеша поднял голову и посмотрел на нее. Лайза внимательно следила за каждым его движением. Она провела пальцем по его губам, затем зубами слегка укусила его за нижнюю губу. Его передернуло от боли. Она охнула и захихикала.

— Прекрати это, женщина! Не смейся.

— Почему?

«Черт возьми, — подумал Джослин. — Этот глупый комар заставляет меня краснеть от смущения. Я уже много лет не краснел. Много лет».

— Просто не надо, — сказал он сквозь зубы. — Я объясню тебе это как-нибудь в другой раз.

Он поднялся с пола, поправил на себе одежду и, подперев голову руками, смотрел, как она приводит себя в порядок.

— Я настоящее чудовище, — сказал он некоторое время спустя. — Я изнасиловал тебя. Тебя — непорочную девушку.

Он бросил боковой взгляд на Лайзу, которая в этот момент сбросила с себя остатки разорванной одежды и использовала ее как накидку.

— Я испугал тебя?

— Немного, — сказала она, мило улыбаясь. — В самом начале. Но как только я прикоснулась к твоим губам, я забыла обо всем на свете. Понимаешь, именно об этом я мечтала всю прошедшую ночь. Это, должно быть, большой грех — думать о таких вещах. Но ты здесь, и я рада быть рядом с тобой и со всеми мечтами.

Она свернула комком свои панталоны и запихнула их в ридикюль. Он смотрел, как она

закрыла его, щелкнув замком, а затем посмотрела на него.

Он взял ее за руку, повел к неразобранной постели, усадил ее и сел рядом с ней, погладив ее по щеке.

— Ты в высшей степени необыкновенная молодая женщина, мисс Элизабет Мод Эллиот, — сказал он. — Ты самая необыкновенная из всех, кого мне довелось встречать.

Она заморгала глазами.

— Пожалуйста, не называй меня Мод. Я ненавижу это имя. Оно такое отвратительное.

— Мод была королевой, так же как и ты являешься королевой моих желаний.

— Я?

— Почему это тебя так удивляет?

— О, я не знаю.

Поглощенный своими собственными мыслями, он оставил эту тайну нераскрытой.

— Ты приедешь в Лондон весной?

Она снова стала играть с его губами, но услышав этот вопрос, опустила руку и отвернулась.

— Нет, не думаю.

— Но твой отец преисполнен решимости выдать тебя замуж, не так ли? Это самый надежный путь вырваться отсюда.

Она резко повернулась к нему и уставилась в его глаза каким-то затуманенным взглядом.

— Выдать меня замуж? О да, как глупо с моей стороны. Я ведь совсем забыла, что ты все знаешь об этом. Да, меня снова хотят выставить на продажу на этом рынке невест.

— В таком случае ты навестишь меня в Лондоне?

Она снова заморгала глазами, и у Джослина создалось впечатление, что она лишь наполовину слушает его. Что-то несомненно встревожило ее. Возможно, что он слишком поторопился упомянуть об их регулярных встречах в будущем. Женщины всегда любят хранить свои большие фантазии, касающиеся их романтических увлечений. Они всегда мечтают о логическом завершении своих амурных отношений с мужчиной. Впрочем, у Лайзы не должно пока быть таких желаний. Ему нужно время.

Мысли вихрем проносились в его голове, а он тем временем уже боролся с очередным приступом вожделения. Она сидела рядом с ним, завернутая с ног до головы в черную ткань. Он не мог видеть ни лодыжки, ни оголенной коленки, но его неудержимо влекло к этой ткани и к тому, что за ней скрывалось. «Боже мой, — подумал Джослин, — я снова хочу ее, причем эта дикая страсть еще сильнее, чем несколько минут назад».

Пока он всеми силами старался побороть в себе новый прилив страсти и не броситься на нее в эту же минуту, ему в голову пришла другая мысль. Он начал понимать, что не сможет насытиться Лайзой в течение двух-трех недель. Разбуженная Лайзой потребность плоти совершенно очевидно требовала для своего удовлетворения гораздо большего времени. Он должен видеть ее постоянно. Но ведь старый Эллиот собирается выдать ее замуж. Он нахмурился при мысли о том, что Лайза будет делить постель с каким-нибудь ворчливым и напыщенным аристократом. Когда он повторил вопрос, в его голосе почувствовалась острая горечь разочарования.

— Мы увидимся в Лондоне?

— Возможно, милорд.

Лайза старалась не смотреть в его глаза. Но это только усилило его тревогу. Чем вызвано это нежелание?

— Что случилось?

Она резко соскочила с кровати, повернулась лицом к нему и весело улыбнулась:

— Абсолютно ничего, мой прекрасный господин, — сказала она. — Разве ты не знаешь, что одно только твое присутствие самым катастрофическим образом сказывается на моем настроении? Ты любишь меня, превращаешь меня своей любовью в сумасшедшую, а потом ожидаешь, что при этом я могу сохранить в рассуждениях здравый смысл?

После минутного колебания она добавила:

— Милорд, то есть Джослин, могу ли я притронуться к тебе?

Он снова нахмурил брови, но она посмотрела на него глазами, выражающими такое трепетное желание, что все его подозрения тут же исчезли. Он наклонил к ней голову. Лайза подошла к нему и стала расстегивать его рубашку. Затем она уложила его на спину, оголила его грудь и принялась гладить ее своей теплой ладонью. Ее пальцы нежно скользили от ямочки у горла вдоль ребер к низу живота.

Движения ее рук становились все более плавными и возбуждающими. Она расстегнула его брюки и обнажила бедра. Она гладила пальцами руки по очереди все части его тела. Джослин закусил губу, чтобы сдержать быстро нараставшее возбуждение и не застонать от удовольствия.

Она остановилась на какое-то мгновение, видимо, стараясь преодолеть остатки смущения перед тем, как снять с него последнюю одежду. Она стояла рядом с кроватью, смущенная, покрасневшая, и раздумывая над тем, стоит ли продолжать эту игру. Он почувствовал ее смущение и посмотрел на нее. Лайза сжала ладонями пылающие щеки и прошептала:

— О, ты, наверное, считаешь… считаешь меня совершенно бесстыдной.

Он спокойно улыбнулся. Если он скажет ей, что ее врожденное бесстыдство доставляет ему гораздо большее удовольствие, нежели отработанные годами приемы добропорядочных великосветских дам, то это может смутить ее еще больше. Вместо ответа он приподнялся на кровати и взял ее за руку. Затем он положил ее руку на свое бедро и посмотрел ей в глаза.

— Господи, Лайза, если ты вознамерилась окончательно поработить меня, ты избрала самый верный путь.

Она кокетливо посмотрела на него, а ее губы изобразили игривую улыбку. Она протянула руку и притронулась к самой чувствительной части его тела. У Джослина перехватило дыхание, и он застонал, потеряв над собой всякий контроль. Инстинктивно он рванулся к ней, но ее рука тут же исчезла. Она спрятала ее за спину и, все еще пребывая в смущении, бросила на него быстрый взгляд. Джослин схватил ее руку и вернул ее на прежнее место.

— Боже мой, Лайза, умоляю тебя, не останавливайся!

Но она только покачала головой, не в силах преодолеть неловкость и смущение. Он глубоко вздохнул, привстал и, схватив ее за плечи, потянул к себе. Через секунду она уже находилась на нем.

— Я забыл, — сказал он. — Извини меня, моя невинная леди. Позволь мне научить тебя.

Они провели вместе почти целый час, обучаясь любовным играм. Это было незабываемое время, но Джослин в конце концов сообразил, что этому должен был предел. Иначе они могут просто истощить себя.

Закончив свои игры, они быстро оделись, и Джослин выпроводил Лайзу первой. Окна комнаты выходили на Хай-Стрит — главную улицу города, и пока Джослин застегивал костюм и приглаживал волосы, он смотрел, как Лайза выходила из дома. Удовлетворенно улыбаясь, он видел, как она не спеша шла по тротуару, минуя небольшие группы мужчин, собравшихся перед магазинами. Лайза остановилась рядом с большим, красного кирпича зданием эпохи короля Георга, посмотрела на полированную табличку из меди, висевшую над входом, и поднялась на ступеньки крыльца.

Руки Джослина на мгновение застыли на галстуке. В тот самый момент, когда Лайза подошла к входной двери, из дома вышел молодой человек. Он отвесил ей поклон и что-то при этом сказал. Она ответила ему и взяла его под руку. Они вместе спустились со ступенек крыльца и, оживленно разговаривая, направились вниз по улице.

Кровь громко стучала в голове Джослина. Он быстро отодвинул занавеску и продолжал смотреть вслед удаляющейся любовнице и ее молодому другу. «Мужчина! У нее есть мужчина!» Он сморщил лоб в недоумении. До сих пор ему и в голову не приходило, что у Лайзы может быть другой мужчина, что она может быть неверна ему. Но теперь это было очевидно. Он вдруг понял, что одна мысль о том, что Лайза может искать встречи с другим человеком, приводит его в бешенство. Она только что ушла от него и тут же встретилась с другим.

«Господи, — подумал Джослин, — я не могу допустить этого. Как она смеет болтаться по городу, да еще с каким-то незнакомым мужчиной?»

Глубокая волна ревности накатилась на него, захлестнув его разум и заставив действовать решительно. Он быстро подхватил свою шляпу, перчатки и кнут для лошади и через секунду уже спускался вниз по лестнице, ведущей к выходу. Джослин выбежал на Хай-Стрит и быстро направился вдогонку за этой парой, перепрыгивая через большие тюки торговцев и расталкивая прохожих на тротуаре. При этом он неотрывно следил за черной накидкой Лайзы Эллиот.

Он заметил, что они повернули за угол. Джослин ускорил шаг, также повернул за угол и увидел, как они вошли в другое, более новое здание, окруженное высоким забором из мягкой кованой стали. Массивная дверь из стекла и красного дерева закрылась за ними. Охваченный безумным порывом ревности и ярости, Джослин не мог даже остановиться и обдумать свои действия. Он мигом взлетел по ступенькам вверх и распахнул входную дверь. В вестибюле он увидел удаляющуюся от него горничную. Услышав звук открывающейся двери, она повернулась к нему и вскрикнула от неожиданности.

— Где они? — громко закричал Джослин, чувствуя, как его голос разрывается от злости и гнева. Служанка сердито направилась к нему.

— Послушайте, сэр, — начала было она, — вы не имеете…

Джослин перехватил ее руку:

— Где они?

— Хозяин и мисс Эллиот?

— Да, черт их побери!

— Они в зале, сэр.

Служанка вытаращила на него глаза и показала рукой на закрытую дверь справа от вестибюля.

Джослин быстро повернулся, подошел к двери и распахнул ее. Дверь шумно хлопнула о стенку.

Они оба стояли близко друг к другу, склонив головы. При звуке хлопнувшей двери они резко повернулись и отпрянули в разные стороны. Джослин ворвался в зал и быстро направился к Лайзе, оттеснив ее от молодого человека.

— Кто этот человек? — тихим, но вместе с тем решительным голосом спросил он.

— Милорд!

— К черту твоего «милорда»! — резко выкрикнул он. — Кто этот человек? И не вздумай мне врать. Я все равно узнаю всю правду.

После этих слов молодой человек приблизился к ним. Джослин бросил на него озлобленный взгляд. Бледный, худощавый, аскетический и какой-то совершенно эфемерный, он тем не менее набрался смелости вмешаться в разговор.

— Послушайте, сэр, — сказал он, — кто вы такой?

Джослин внимательно рассмотрел его изящный внешний вид, золотистые локоны волос и какой-то легкий налет поэтического лоска. Он сузил глаза. Некоторые женщины обожают молодых людей поэтической наружности, ошибочно полагая, что это признак недюжинного интеллекта.

— Так, так, так… — протянул Джослин.

Он почувствовал привкус горячего техасского солнца и жар безводной пустыни. Он засунул пальцы рук в маленькие карманы жилетки и обошел вокруг молодого человека.

Услышав издевательский тон Джослина, молодой человек с изумлением посмотрел на Лайзу.

— Так, так… — продолжал Джослин. — Что мы тут имеем, дорогая Лайза? — он сделал еще несколько кругов вокруг молодого человека. — Мы имеем молодого, симпатичного и женоподобного шалопая, я бы сказал.

Джослин кнутом отбросил белокурую прядь волос с его лба.

— Да, дорогая, смазливого шалопая.

Он тем же кнутом расстегнул пуговицы на кармане жилетки своего соперника.

— Вы выбрали себе не совсем ту женщину, молодой человек, — сказал он, обращаясь к спутнику Лайзы. — Я думаю, нам есть о чем поговорить. Это будет весьма серьезный разговор. Смертельно серьезный!

Глаза молодого человека увеличились до размеров крыжовника. Джослин ухмыльнулся ему своей холодной и язвительной улыбкой.

— Да, — еще раз сказал он, — это будет настоящий серьезный разговор.

15

Она точно определила момент, когда Джослин решил убить бедного Рональда. В таком состоянии он всегда растягивал слова, как бы выдавливал их из себя нарочито лениво и медленно. В такие моменты он был похож на пуму, лениво греющуюся на солнце, но готовую к прыжку. Все его движения становились медленными и упругими. Он не спеша поворачивался и тихо подкрадывался к жертве. Вот и сейчас он медленно повернулся к ее адвокату и уставился в него своими помутневшими от злобы глазами. Адвокат побледнел и не мог произнести ни слова.

Если она не остановит его сию же минуту, то Рональд наверняка долго не проживет. Лайза закричала так громко, что, казалось, картины сейчас рухнут на пол.

— Милорд!

Джослин не пошевелился и даже не оторвал взгляда от Рональда. Но когда он заговорил, она облегченно вздохнула, так как по выражению его голоса поняла, что опасность миновала.

— Черт возьми, не вмешивайся в наши дела, женщина! — довольно грубо бросил он. — Я поговорю с тобой, когда избавлюсь от этого негодяя.

Лайза сжала зубы и собрала все свои силы, чтобы не потерять самообладания. Это позволило ей сказать следующую фразу со спокойствием королевы:

— Милорд! — ее голос гулко отозвался в пустом зале. — Это мой адвокат.

От удивления Джослин вытаращил на нее глаза. Она заметила, что на его щеках проступили желваки. Джослин быстро опустил вниз свой кнут. Ударив им несколько раз по правому сапогу, он замер в неподвижности. Затем он резко повернулся к адвокату и склонил голову.

— Я совершил непростительную ошибку, сэр, — вежливо сказал он. — Я приношу вам свои извинения, — и он протянул адвокату руку, которую тот пожал с нескрываемым облегчением.

Лайза сочла, что настал подходящий момент для ее участия в этой сцене.

— Джослин виконт Радклифф, я хочу, представить вам своего адвоката мистера Рональда Варни.

Услышав громкий титул Джослина, Варни вздрогнул. Он смотрел часто мигающими глазами то на Лайзу, то на Джослина и нервно теребил рукой лацкан пиджака. Потом он вспомнил о том, что собирался заказать чай, и под этим предлогом направился к двери, где была закреплена кнопка для вызова слуг.

— О, я забыл, — сказал он, повернувшись к ним, — эта кнопка не работает. Мисс Эллиот, милорд, с вашего разрешения я вас покину.

И он быстро вышел из зала, направившись прямо на кухню.

Лайза присела на большой диван, сохраняя обиженную позу. Джослин проводил взглядом выходящего Варни, затем бросил на диван свою шляпу, перчатки и кнут. Лайза продолжала хранить молчание, чувствуя, как напряжение в ней постепенно ослабевает.

— У тебя есть свой собственный адвокат? — недоумевающим тоном спросил Джослин. — На кой черт тебе понадобился адвокат?

— Если вы хотите разговаривать со мной, милорд, выбирайте выражения.

Он чуть было не заорал на нее, но вовремя опомнился и прикусил губу.

— Ты довела меня до бешенства, Лайза, — извиняющимся голосом произнес он. — Кто этот тип? Кто этот сопливый молокосос?

В этот момент Лайза наконец сообразила, что всегда сдержанный и неприступный Джослин Маршалл самым натуральным образом ревнует ее к адвокату. Она с любопытством взглянула на него. Его густые брови были грозно сдвинуты к носу, а хмурое лицо было похоже на грозовую тучу. Она усмехнулась ему в глаза, а он в ответ проворчал какое-то ругательство. Это еще больше ее рассмешило, и она хихикнула. Он подошел к дивану и плюхнулся на него. Лайза предостерегающе подняла руку, как бы защищая себя от возможных посягательств:

— Никаких предосудительных действий, милорд.

— Если ты мне сейчас же не скажешь, кто он такой, я… я…

— Взгляни на это, — сказала Лайза и достала из ридикюля свернутое письмо. — Это от мисс Бердетт-Кауттс, с которой знакомы и ты, и королева, если я не ошибаюсь. Мы вместе с ней оказываем финансовую помощь школе для детей из городов и деревень, прилегающих к Стрэтфилд-Корту.

Джослин быстро пробежал глазами письмо и вернул его Лайзе. После этого он окончательно успокоился и поглубже уселся на диване.

Уголки рта Лайзы слегка дрогнули.

— Мисс Бердетт-Кауттс и я решили заплатить за обучение в школе детей из бедных семей. Мы собираемся предложить им больше, чем они смогут заработать на фермах, мельницах и так далее. Получение образования — это для них единственный способ вырваться из бедности и нищеты. Вы хотите, милорд, прочитать об этом более подробно?

Джослин покачал головой.

— Я не слышала, что вы сказали.

— Я сказал, что сожалею о случившемся. — Он встал, взял ее руку и поцеловал ее. — Я также сказал, что ты причинила мне ужасную головную боль. Нет никаких сомнений в том, что сегодня ночью я буду выть на луну. И не надо так самодовольно улыбаться, мисс. А сейчас я собираюсь отправиться в экипаж и подожду тебя.

— Но я, вероятно, задержусь здесь на некоторое время.

— Ничего, — сказал он. — Мне и нужно какое-то время, чтобы подумать.

Джослин ушел из зала в тот момент, когда из кухни вернулся Рональд Варни. Лайза услышала, что Джослин сердечно попрощался с ним и еще раз попросил прощения. К тому времени, когда Джослин ушел, адвокат снова мило улыбался, был веселым и розовощеким от сознания собственной важности.

…Час спустя лошадь виконта была крепко привязана к карете Лайзы, а они оба сидели внутри, в то время как Эммилайн ехала вместе с кучером.

С тех пор как Джослин ушел из дома мистера Варни, Лайза провела какое-то время в одиночестве, стараясь собраться с мыслями и оправиться после шока, вызванного внезапным вторжением разъяренного любовника. Господи, как он ее напугал! Сейчас она уже была совершенно спокойной и мило улыбалась ему, как будто ровным счетом ничего не произошло.

Лайза сидела в карете и держала руками свой ридикюль. Затем она сняла вуаль и, сложив ее, засунула в карман накидки, чтобы не вызвать подозрения, когда они приедут домой. Джослин снова обрел уверенность в себе. Он молча уставился в окно кареты, наблюдая за мелькавшими мимо сельскими пейзажами. Был уже март, снег постепенно таял, и все чаще появлялось солнце, обещавшее скорую весну. Вдруг он повернулся и посмотрел на Лайзу.

— Тебе следовало бы взять с собой служанку.

Лайза подняла вверх глаза:

— Если вы помните, милорд, я отправила Эммилайн на козлы к кучеру. Вы же сами это предложили.

— О да, — сказал он, припомнив недавние события. — Но тебе нужно было оставить отцу все дела, связанные с адвокатом.

Лайза сложила руки на груди и с раздражением посмотрела на Джослина.

— Мой отец не одобрил бы моих намерений. Мне мог бы оказать помощь только мой брат, но он мертв.

— В таком случае, если твой отец не поддерживает твою благотворительность, тебе не следует связываться с этим. К тому же я знаю, что твоему брату не понравилось бы, если бы он узнал, что ты шляешься по городу и занимаешься подобными делами.

— Нет, он поддержал бы меня, — выпалила Лайза, глубоко вздохнув.

— Мы говорим об Уильяме Эдварде Эллиоте?

Услышав полное имя брата, Лайза утратила свое раздражение и ей захотелось плакать. Ее глаза наполнились слезами, хотя она всеми силами старалась сдержать их. Она быстро пошарила рукой в карманах накидки, достала оттуда носовой платок и приложила его к носу. Она почувствовала, как на ее руке оказалась теплая рука Джослина. Он наклонился и поцеловал ее пальцы.

— Прости меня, — сказал он. — Я был бестактен.

Его мягкий тон растрогал ее. Она начала всхлипывать, а через минуту залилась горькими слезами, закрыв лицо носовым платком. Джослин обнял ее и, проклиная себя за неосторожное упоминание имени ее брата, посадил Лайзу к себе на колени. Она уже не сдерживала себя и вовсю рыдала, уткнув лицо в пальто Джослина. Она плакала до тех пор, пока не почувствовала, что ей необходимо высморкаться. Через некоторое время, комкая в руке мокрый от слез носовой платок, Лайза уже была в состоянии говорить.

— Я видела его в ту самую ночь, когда он умер, — сказала она дрожащим голосом. — В то время я навещала своих друзей в Лондоне, а он приехал повидаться со мной.

Лайза продолжала свой рассказ, сообщая ему столько правды, сколько она могла себе позволить. Он слушал, не прерывая ее и не отрывая взгляда от ее лица.

— Но я никогда не поверю, что он покончил с собой, — сказала Лайза. — Мне наплевать на то, что говорит по этому поводу полиция. Он не должен был уехать в Уайтчепел. Ты же знаешь его. Несмотря на то, что я очень любила его, я должна признать, что он все-таки был слишком озабочен своим положением в обществе. Он даже не мог привыкнуть к своему портному, который, как ему казалось, не соответствовал его весу и престижу в обществе. Он презирал людей, которые не знали, какое вино и когда нужно пить, какую одежду нужно выбрать для морской прогулки или пикника.

Она посмотрела на Джослина влажными глазами, а тот еще ближе притянул ее к себе.

— Лайза милая, — сказал он после небольших раздумий и глубоко вздохнул. — Есть определенные привычки, которые брат всегда держит в тайне от сестры.

— Ему не следовало бы ехать к женщине, которая живет в Уайтчепеле.

— Лайза!

Его упрямство вызвало в ней новое раздражение. Она тут же сползла с его колен и гордо вскинула голову.

— Да, не следовало бы.

Он встряхнул ее за плечи и посмотрел в глаза:

— Да что ты знаешь о подобных вещах?

Лайза с трудом вырвалась из его рук.

— Вы что же, милорд, и в самом деле считаете, что все женщины глухи и слепы?

— Ну, знаешь ли, они должны быть такими, когда речь заходит о подобных делах, — выпалил Джослин.

— Мой брат был убит в тот вечер, когда он оставил свой дом. А ведь его подозревали в причастности к смерти того человека, Эйри, — твердо сказала Лайза. — А сейчас произошло еще несколько смертей. Погиб Стэплтон.

Джослин призадумался на минуту и потер рукой щеку.

— Да, за последнее время погибло слишком много людей.

Он стукнул перчатками по руке. Лайза напряженно молчала.

— Я должен подумать обо всем этом, Лайза, — сказал он. — Меня отвлекли… э-э-э… отвлекли последние дела. Я поразмыслю над тем, что ты мне сказала.

— Да уж, постарайся.

Он посмотрел на нее.

— А ты должна предоставить это все мне. Нет, не говори ни слова! Я должен сам во всем разобраться.

Им оставалось быть вместе очень короткое время, и ей не хотелось продолжать этот спор. Она собиралась более тщательно шпионить за его друзьями, но, естественно, она не могла сказать ему об этом. Вместо ответа она глубоко вздохнула и улыбнулась ему.

— Очень хорошо, милорд.

— Я серьезно, Лайза.

— Да, милорд.

Когда карета свернула к портику замка Стрэтфилд-Корт, Джослин все еще с подозрением смотрел на Лайзу. Они вышли из кареты и сразу же оказались окруженными толпой людей. Лайза была слегка озабочена тем, что встречавшие их люди могли догадаться об их взаимоотношениях, но подошедший к ним отец быстро развеял все опасения.

— Ах, Радклифф, Элизабет, моя дорогая. Слава Всемогущему, что вы так скоро вернулись. Произошел ужасный случай. Убит бедняга Холлоуэй. Его карета попала в грязную яму на дороге. Лопнула ось, и карета покатилась вниз по холму. Бедняжка был выброшен на стену и сломал себе шею. Лошадей пришлось долго успокаивать. Ужасно!

Лайза повернулась и из-за плеча отца посмотрела на Джослина. Он тоже посмотрел на нее своими грустными глазами на окаменевшем лице. Ее мать стала причитать и требовать, чтобы отец взял ее под руку и успокоил. К Джослину подошел Ник, и Лайза решила воспользоваться минутным замешательством, чтобы поговорить с ними о случившемся.

— Нет, старина, — говорил Джослин, когда Лайза подошла к ним. — Мы с мисс Эллиот только что обсуждали участившиеся случаи смерти среди наших друзей. Помнишь, мы с тобой тоже говорили об этом?

— Да, — согласился с ним Ник. — Создается впечатление, что быть офицером в твоем отряде очень вредно для здоровья. Пойдемте в дом, мисс Эллиот, — добавил он, — подальше от этого сквозняка.

Все члены семьи Эллиотов и их гости собрались в устной гостиной. Лайза тут же отдала распоряжение насчет чая — универсального и чисто английского средства от всех бед. Вскоре к ним присоединились Онория и леди Августа. Августа с одобрением посмотрела на наряд Лайзы и сразу же отвела ее в угол, чтоб обсудить с ней сельские похороны, с которых она только что вернулась. Присутствие на похоронах было главным в жизни увлечением леди Августы. После некоторых усилий Лайзе удалось увести эту женщину к матери, которая в это время достигла наиболее интересной стадии своих фантазий. Онория распорядилась принести чего-нибудь выпить, чтобы успокоить миссис Эллиот, а Лайза воспользовалась случаем, чтобы вновь присоединиться к Джослину и его другу.

— Ужасающие потери, — говорил Ник. — Знаешь, я ехал рядом с его каретой. Он, должно быть, погиб вскоре после того, как я оставил его.

В это время к ним подошел Артур Терстонз-Кумес и попросил Ника рассказать, что произошло. Лайза и Джослин остались наедине. Лайза кивнула головой в сторону Ника и окруживших его людей, включая лорда Винтропа и Эшера Фокса.

— Я вижу, что ты большой друг мистера Росса.

— Да, Ник — мой лучший друг.

— Любопытно, что его светлость сломал себе шею сразу же после того, как Ник оставил его.

Джослин резко повернул голову, чтобы посмотреть Лайзе в глаза.

— Ты полагаешь, что Ник имел какое-то отношение к тому, что произошло с Холлоуэем?

Они оба замолчали, когда к ним подошла служанка с чашками чая. Когда она ушла, Лайза продолжала свою мысль:

— У тебя осталось совсем немного друзей. Где он был, когда погиб мой брат?

Джослин вытаращил глаза от возмущения и негодования:

— Его не было рядом с твоим братом. Нет-нет, так не пойдет, Лайза, ты должна отбросить все свои дурацкие предположения.

— Но кто-то все-таки убивает твоих друзей, Джослин!

Лайза спокойно отхлебнула глоток чаю и посмотрела на стоявшую неподалеку группу людей;

— Мистер Росс, лорд Винтроп, мистер Терстонз-Кумес, мистер Фокс и ты. Осталось всего пять человек, милорд.

— Я не могу в это поверить, — сказал Джослин. — Ты хочешь сказать, что кто-то из моих друзей постоянно убивает одного за другим. Но зачем, скажи мне, пожалуйста? С какой это стати ему совершать такие ужасные, просто чудовищные преступления? Скажи, зачем?

— Мой брат…

— Был убит каким-то негодяем, который хотел завладеть его кошельком. Господи, почему женщины всегда придумывают столь несусветные глупости? Это все вымыслы твоего женского убогого ума, моя дорогая.

Лайза с грохотом поставила на стол свою чашку с блюдцем.

— Женского?

— Ник когда-то спас мне жизнь!

— Ты считаешь, что это домыслы старой девы? — выпалила Лайза и вызывающе засверкала на него глазами.

— Эшер дорог мне по причинам, которых ты никогда не сможешь понять.

Грудь Лайзы высоко вздымалась от охватившего ее чувства возмущения:

— Несусветные глупости? Ты считаешь, что я говорю несусветные глупости?

Только сейчас Джослин понял, что совершил непростительную ошибку. Он собрался с силами и как можно спокойнее поставил на стол блюдце с чашкой.

— Ну ладно, Лайза, вероятно, я слегка преувеличил.

— Преувеличил? — Лайза стала покачиваться на каблуках, стараясь сохранять спокойствие. — Значит, ты не хочешь признать, что оскорбил меня, ты всего-навсего признал, что сожалеешь о том, что позволил мне узнать свое истинное мнение обо мне.

Джослин быстро покачал головой, давая понять, что она не права.

— Нет, я не это имел в виду.

Лайза в негодовании повернулась и вихрем выскочила из гостиной, волоча за собой шлейф черного сатина. Она молнией проскочила вдоль галереи и стала быстро подниматься вверх по ступенькам, не заботясь о сохранении грациозных манер. Она даже высоко задрала края юбки, чтобы было удобней подниматься по ступенькам, ведущим в ее комнату.

«Лицемер!» — неслись в голове мысли, пока она нервно расхаживала по комнате. От ярости она даже не подумала о том, чтобы присесть. «Старая дева! Подумать только! Он такой же, как ее отец, как… как и все мужчины!» Лишь только она уступила ему, проявила к нему интерес, ублажила, потакала его слабостям, она тут же стала его милой игрушкой, объектом его поклонения. Но стоило ей намекнуть лишь однажды на то, что она способна понять нечто большее, чем пироги или корсеты, как он немедленно низвел ее до уровня несмышленого ребенка.

— К черту его!

Руки Лайзы бесцельно поглаживали фарфоровую фигурку, стоявшую на столе королевы Анны. Как бы ей хотелось запустить этой фигуркой в стену, но ведь воспитанные леди не должны совершать каких-либо эпатажных действий! Благовоспитанные леди не должны иметь агрессивных эмоций! Они не имели права даже на сексуальные чувства, да что там — прежде всего сексуальные! И в тот же самый момент она горько пожалела о том, что испытывала разрушительные сексуальные чувства в отношении Джослина Маршалла. Почему она, собственно говоря, должна беспокоиться о нем? Лицемер!

Поскольку у нее не было абсолютно никакой возможности расслабиться и преодолеть свой гнев, он преследовал ее весь оставшийся день и давал о себе знать даже поздно вечером. Следуя примеру своей матери, Лайза притворилась больной и провела весь вечер в своей комнате. Она не спеша пролистала «Журнал Элизы Кук» и прочитала эссе Мэри Карпентер, посвященное проблемам реформирования школ. Затем она написала письмо Каролине Чисхолм, которая занималась вербовкой эмигрантов в Австралию. В конце концов, когда она проделала все это, она почувствовала некоторое облегчение и к ней вернулось хорошее настроение. Ну в самом деле, чего можно было ожидать от Джослина, этого напыщенного аристократа?

Она отправилась спать, успокоенная тем, что отныне будет игнорировать все предрассудки своего любовника, касающиеся ее пола. На удивление, она быстро уснула, хотя ей казалось, что это будет весьма нелегким делом. После долгого и крепкого сна она проснулась из-за того, что совершенно не могла дышать носом. Она потерла нос, перевернулась на живот и подсунула подушку под голову. Но через секунду что-то вновь защекотало в ее носу. Она хлопнула ладонью по своей щеке.

— Лайза, милая, — прошептал Джослин.

Она быстро открыла глаза и увидела, что рядом с кроватью на коленях стоит Джослин и теребит пальцами ее локоны. Он встал и зажег свечу, стоявшую рядом с кроватью.

— Милорд!

— Тише, — прошептал Джослин и приложил палец к губам. Затем он снова потрогал пальцами ее волосы:

Я пробудился от мечтаний о тебе,

Прервав свой сладкий сон в ночи…

Лайза выдернула из его рук свои волосы и привстала на кровати.

— Что ты здесь делаешь?

Джослин присел на край кровати рядом с ней.

— Я пришел, чтобы преклонить перед тобой колени, — он сложил вместе руки и низко опустил голову. — Прости меня, я умоляю, прости меня, о прекрасная госпожа моей жизни!

— Дурак!

Лайза старалась не улыбаться и на всякий случай быстрым взглядом окинула комнату, как будто желая убедиться, что он не привел с собой всех жильцов дома.

Джослин снова упал на колени, сложил свои руки в умоляющем жесте и протянул их к ней.

— Я не достоин поцеловать даже край твоей рубашки, даже твои розовые туфельки.

— Да тише ты, — прошептала Лайза. — Ты ведешь себя, как какой-то лунатик. Нас могут услышать.

— Нет, я не остановлюсь, пока ты не скажешь, что простила меня.

Он глубоко вздохнул и опустил голову так, чтобы можно было потереться о ее бедра.

— Я могу умереть от огорченья, если не услышу от тебя слов утешения, моя любовь.

— Я старая дева. Ты помнишь свои слова?

— Ты самая прекрасная, самая очаровательная из всех старых дев, которых только можно себе представить.

Джослин вскочил на ноги, приложил одну руку к сердцу, а вторую вытянул далеко вперед.

Прекрасная, как ночь, идешь в лучах

Звезд, на тебя глядящих с высоты.

И отражается в твоих очах

То черный мрак ночи, то свет звезды.

Он посмотрел на нее таким выразительным взглядом, что Лайза не удержалась и захохотала. Джослин бросился к ней и закрыл ее рот ладонью. Она пыталась отнять его руку, но он крепко держал ее, пока ему не удалось запрыгнуть на кровать и заменить свою ладонь жаждущими ее губ губами.

Лайза все еще хихикала, но его горячий язык проник ей в рот, и ей уже было не до смеха. Он навалился на нее своим теплым и упругим телом, и это тепло тут же передалось ей. Ее охватил пылкий жар, затуманивший ее способность мыслить и рассуждать здраво.

После нескольких поцелуев она почувствовала, как он скользнул под ее одеяло. Его руки судорожно смяли ее шелковую ночную рубашку, и мгновение спустя он сбросил с нее тонкий шелк и прижался к ней своим обнаженным телом.

— Я прощен?

Лайза прильнула своими губами к его губам и спросила себя, существует ли более приятное чувство, чем соприкосновение их горячих тел.

— Лайза.

Ей очень нравилось, когда он что-то говорил, прикасаясь губами к ее коже.

— Попроси еще раз.

— Ты простила меня?

У нее было такое ощущение, как будто бабочка порхала крылышками по ее щекам.

— Еще раз.

Он оторвался от ее тела, чтобы посмотреть ей в лицо.

— Ты маленькая чертовка! Ты даже не слушаешь, что я тебе говорю.

Лайза прикусила зубами его губу.

— В таком случае тебе придется каким-то другим образом убедить меня, чтобы я тебя простила.

— Согласен, но только если ты мне пообещаешь, что не отпустишь все мои грехи слишком быстро.

16

Джослин крепко сжал зубы, чтобы подавить нахлынувшую на него зевоту. Это была идея миссис Эллиот — после грандиозного обеда послушать знаменитого лондонского тенора, который должен был развлекать публику в течение более двух часов. Он посмотрел на нее. Она неподвижно сидела неподалеку от певца и немигающими глазами следила за его движениями. Голос певца эхом отдавался в просторном музыкальном зале. Лайза сидела справа от Джослина. В какой-то момент он заметил, что она вздрогнула. Значит, она тоже засыпает, подумал Джослин. Они почти не спали всю прошлую ночь.

Даже прекрасный обед из двенадцати блюд не помог им разогнать сонливость. Джослин передернул плечами, чтобы хоть как-то взбодриться.

— Интересно, долго ли это будет продолжаться? — проворчала сидевшая рядом с ним Лайза.

Джослин отрицательно покачал головой, но как только он подумал о том, что нехорошо засыпать на концерте в окружении великосветского общества, тенор закончил петь, и весь зал разразился громкими аплодисментами. Джослин облегченно вздохнул и вместе со всеми встал, чтобы таким образом выразить признательность певцу. Миссис Эллиот бросилась к тенору, а Джослин в этот момент наклонился к Лайзе.

— Сегодня вечером? — спросил он шепотом Лайзу.

Она ответила ему лучезарной улыбкой.

— Сюда идет твой отец, — Джослин показал кивком головы в сторону приближающейся фигуры Ричарда Эллиота.

— Господи, сохрани и помилуй, — тихо прошептала Лайза.

Джослин сочувственно посмотрел на нее.

— Ты не будешь возражать, если я сбегу отсюда? — сказала она.

— Давай быстрее. Я отвлеку его.

Он видел, как Лайза быстро направилась к выходу, скрываясь за массивной фигурой леди Августы, затем повернулся, чтобы встретить ее отца.

— А, Эллиот! — с напускной радостью сказал он. — Это был грандиозный обед. У вас отличный повар.

— Еще бы! — довольно сказал Эллиот и остановил проходившего мимо слугу, чтобы взять у него бокал красного вина. — Знаете ли, я привез его из Парижа.

— Превосходно.

Эллиот подошел поближе и взял Джослина за руку.

— Мой дорогой Радклифф, могу ли я поговорить с вами наедине?

— Как пожелаете.

Джослин последовал за Эллиотом из музыкального зала через весь дом в другой его конец, где находились личный кабинет хозяина и офис. Кабинет представлял собой большую комнату с панелями из красного дерева и массивной мебелью, обтянутой кожей цвета красного вина. Все это создавало впечатление чисто мужской комнаты. Они сели в глубокие кресла, стоявшие у камина. Эллиот предложил Джослину сигары, но тот вежливо отказался. Эллиот выбрал одну из них, зажег и, громко пыхтя, стал раскуривать ее. Затем он уставился на угольки, тлевшие в камине.

— Вы неплохо знаете мою дочь, Радклифф, — начал он.

— Мисс Эллиот, — очаровательная леди, — осторожно сказал Джослин.

— Вы ее уже достаточно хорошо знаете, — повторил Эллиот.

Джослин настороженно взглянул на Эллиота. Не раз настойчивые и сердобольные папаши пытались заставить его жениться на своих дочерях. Джослин чувствовал себя спокойно и не нарушал воцарившегося молчания. Он еще не был готов связать себя обременительными узами брака, даже с Лайзой.

Эллиот наконец прервал молчание:

— В той мере, в какой я могу рассчитывать на вашу откровенность, милорд, я осмеливаюсь спросить вас о ваших дальнейших планах.

Джослин протянул руку к столику и налил себе немного виски.

— В настоящее время у меня нет абсолютно никаких планов.

К удивлению Джослина, Эллиот лишь молча кивнул головой.

— Я ожидал именно такого ответа, — сказал Эллиот. — Я хорошо знаю вашу репутацию, милорд.

— Вы знающий человек, Эллиот.

— Более знающий, чем вы можете себе представить, — загадочно ответил Эллиот. Он выпустил большую струю дыма и стал наблюдать, как она медленно приближалась к Джослину. — Могу ли я быть с вами полностью откровенным?

Джослин отхлебнул глоток виски.

— Это будет в высшей степени интересно.

Эллиот некоторое время молча пыхтел сигарой и внимательно наблюдал за клубами дыма. Затем он посмотрел на своего гостя. Джослину стало не по себе от этого взгляда, так как он почувствовал в нем хватку матерого ростовщика, мастера всяческих сделок и твердолобого торговца.

— Вы играете с моей дочерью, — неожиданно резко сказал Эллиот. — Я полагаю, что вам следует сделать окончательный выбор.

Обычные повадки необычного мелкого купца, подумал Джослин. Этот негодяй бросил свою дочь на прилавок, как какой-нибудь кусок говяжьей печени. Боже мой, ему не следует ни в коем случае поддаваться на уговоры этого мясника-нувориша.

— Ваше предположение ошибочно, — вежливо сказал Джослин. — Мисс Эллиот вполне взрослая и самостоятельная леди. Она хорошо знает, чего хочет в жизни. — Джослин мило улыбнулся Эллиоту. — По крайней мере, она сама мне так сказала.

Он ожидал, что Эллиот потеряет самообладание и заорет на него. Но вместо этого старик молча кивнул головой, как будто соглашаясь с его доводами. Прежде чем ответить Джослину, он молча пожевал кончик сигары.

— Вы мне нравитесь, Радклифф, — сказал он наконец. — У вас есть мужество. Далеко не каждый человек может выжить в тех условиях, в которых удалось выжить вам. Война, все эти дикари в Америке. — Эллиот поймал взгляд Джослина и пристально посмотрел ему в глаза:

— И многое другое.

Джослин спокойно отнесся к словам собеседника. Этот старикашка вознамерился угрожать ему. Но это его ошибка. Этот негодяй не может поразить его финансовыми средствами, да и не из тех он людей, кого можно легко запугать. Было бы лучше, если бы этот Эллиот отдавал себе отчет в том, что ему бесполезно тягаться с Джослином. Джослин слегка приподнял брови и сделал еще один глоток виски. Пусть Эллиот поднимает свои ставки в этой игре.

— Ну хорошо, — проворчал Эллиот. — Я подумал, что мне следует дать вам выход из положения, но вы оказались довольно упрямым осленком. В таком случае я немного открою свои карты. Но лишь немного, так как то, что я обнаружил, требует величайшей деликатности. Поэтому я лишь ограничусь упоминанием недавно услышанного мною факта, что вы и ваш дядя весьма обожали друг друга в свое время.

В кабинете наступила мертвая тишина. Джослин все еще осознавал, что смотрит на Эллиота, но вдруг почувствовал, что он окружен мертвой пустотой — холодной, липкой и удушливой. Он ожидал услышать что угодно, но только не это.

— Возможно, «обожали», — это не совсем правильное слово. Точнее сказать, ваш дядя обожал вас. Я так понимаю, что вы не отвечали ему взаимностью. Сколько вам было лет?

— Четырнадцать, — тихо сказал Джослин каким-то совершенно чужим голосом, — тонким и слабым.

Он поставил свой бокал на столик и молил Бога, чтобы не потерять выдержки.

— У вас из этого ничего не выйдет, старый хрен. Мне наплевать на то, что вы можете кому-то рассказать это.

Эллиот захихикал, и Джослин удивленно уставился на него.

— Я знал, что вы мужественный человек, — продолжал Эллиот. — Черт меня побери, если я не восхищаюсь вашей смелостью. Однако если эта новость станет известной всем, вам будет весьма неуютно. Подумайте о своей юной сестре, о своей матери.

Эллиот замолчал и затянулся сигарой. Джослин тоже молчал. Он лихорадочно обдумывал все возможные способы выйти из этого положения. Он смотрел на огонь в камине и слышал, как потрескивают дрова. Эллиот продолжал посасывать сигару, и этот звук напомнил Джослину об Эйле. Он закрыл глаза. Это было первое движение, которое он себе позволил, после того как его собеседник прервал разговор. «Джорджиана, дорогая, капризная маленькая Джорджиана… А мать?» Он не мог допустить, чтобы они пережили этот позор. Джослин открыл глаза и встретил на себе пытливый взгляд старика Эллиота.

— Тебе мат, мой мальчик.

— Она знает об этом?

— Элизабет Мод? — спросил Эллиот. — Конечно же, нет. Я никогда не обсуждаю подобные дела с женщиной, и вы это хорошо знаете, милорд. Но для этого требуется ваше согласие. Церемония бракосочетания назначена на завтра.

Джослин залпом выпил виски. Он постепенно выходил из состояния шока и чувствовал, что его охватывает такая ярость, которую он раньше никогда не испытывал. Единственное, что его утешало, так это то, что Лайза непричастна к низости своего отца.

— Клянусь Богом, вы задумали это очень давно.

Эллиот покачал своей сигарой.

— Нет, не очень давно. Всего лишь несколько недель назад. Ну а теперь я готов выслушать вас, мой дорогой.

Джослин низко наклонил голову, стараясь найти в себе силы, чтобы заговорить, но так и не сказал ни слова.

— Ну ладно, в таком случае вы можете переговорить с моей дочерью, — сказал Эллиот, переждав некоторое время, и встал с кресла. — Я немедленно пришлю ее сюда. Будьте покладистым. Это в ваших интересах. Мне бы очень не хотелось рассказывать моей дорогой девочке о нашем маленьком разговоре.

— Убирайтесь отсюда, — вдруг с тихой яростью проговорил Джослин, — пока я не прихлопнул вас, вместо того чтобы заплатить вам вашу цену, сукин вы… Убирайтесь вон!

Когда Эллиот вышел из кабинета, Джослин налил себе еще виски и залпом осушил весь бокал. Ему стало дурно при одной только мысли о том, что Джорджиана узнает обо всем. Он громко выругался, вскочил с кресла и швырнул бокал в камин. Бокал ударился в каменную стенку и со звоном разлетелся на куски. Мелкие кристаллики хрусталя разлетелись во все стороны, а один из них впился ему в щеку. Джослин смахнул рукой осколок, не обращая внимания на рану.

Он молча уставился в камин, не видя его. Облокотившись на каминную доску, он всеми силами старался сохранить контроль над собой. Но его руки дрожали от гнева и возмущения. Он понимал, что не может допустить, чтобы Лайза увидела его в таком состоянии. Закрыв лицо руками, он попытался восстановить дыхание и отбросить от себя весь ужас воспоминаний.

Он уже давно научился избавляться от мерзких мыслей и воспоминаний о прошлом. Вот и сейчас он вел себя как хирург, отсекающий мертвые ткани от живого тела. В конце концов ему удалось загнать все свои мерзкие мысли глубоко в подсознание — в самые темные и мрачные его уголки. К тому моменту, когда раздался стук в дверь, он уже снова был в порядке, — спокойным, невозмутимым и хладнокровным.

Поворачиваясь к двери, чтобы поприветствовать Лайзу, Джослин уже сумел убедить себя в том, что выполняет роль добровольного поклонника, твердо решившего сделать окончательный выбор.

Лайза медленно направилась к нему, а он в это время внимательно рассматривал ее шелковое платье, колыхавшееся от ее мягкой и грациозной походки. Было такое впечатление, как будто он слышит далекую музыку очаровательной флейты. Через секунду она уже была в его объятиях, и он ощутил до боли знакомый запах лимона.

Он молча поцеловал ее и сразу же почувствовал, что приговор, вынесенный ему старым Эллиотом, отнюдь не кажется таким ужасным. Тактика этого старика была отвратительной, но, с другой стороны, он получит Лайзу, ту самую Лайзу, которая доставляла ему неописуемое удовлетворение, которую он желал так же страстно, как и она его. Именно в эту минуту у Джослина исчезли последние сомнения относительно того, смогут ли они подойти друг другу, удастся ли им поладить. Если она смогла утешить его в самые трудные моменты жизни, стало быть, так будет и в дальнейшем. Сама мысль о том, что они могут когда-либо расстаться, казалась ему невыносимой.

Как бы то ни было, он всегда сможет оправдать свой поступок логически. Ведь ему в самом деле нужна жена. Причем такая жена, которая соответствовала бы его темпераменту, у которой было бы довольно развитое чувство долга и которая могла бы целиком посвятить себя мужу. Другими словами, ему нужна была жена, которая соответствовала его взглядам и положению.

Кроме того, ему нужна была такая жена, которая одним своим существованием смогла бы оправдать все надежды его отца, которая родила бы ему достойных детей, а они, в свою очередь, лишили бы Эйла любой надежды на наследование их родового титула. Эйл мог лишь опорочить их родовое имя. Да, он спокойно и здраво отнесся к тому, чтобы соединить свою судьбу с Лайзой навсегда. Он женится на ней, а с Эллиотом разберется позже.

Оторвавшись от Лайзы, Джослин усадил ее в свое кресло и стал на колени рядом с ней. Лайза была далеко не дурой. Ему придется рассказать ей хоть небольшую часть правды. Джослин сосредоточенно снимал ее перчатки с рук.

Она напряженно смотрела на него.

— Отец прислал меня сюда.

Его пальцы нервно теребили материал, собравшийся у ее локтя.

— Он пытался заставить тебя сделать мне предложение, не правда ли? — спросила Лайза.

Джослин молча кивнул, продолжая снимать длинные перчатки с ее руки.

— Ты не должен волноваться об этом, — сказала она. — Я не позволю ему захомутать тебя.

Перчатка наконец слезла с ее руки. Он бросил ее на пол и стал разглаживать складки на рукаве ее платья.

— Но, Лайза, милая, я совершенно не волнуюсь об этом.

Джослин почувствовал, как Лайза напряглась и вздрогнула под его рукой.

— Правда?

— Я благодарен ему, — сказал Джослин и поцеловал ее оголенную руку чуть пониже плеча. Лайза снова вздрогнула.

— Понимаешь, твой отец заставил меня понять, насколько я был глуп.

Она отвернулась в сторону от него.

— Я всегда знала, что ты не захочешь связываться со мной надолго.

— Что? — Он обхватил руками ее лицо и повернул к себе. — Что это значит? Ты хочешь сказать, что постоянно опасалась того, что я тебя брошу?

Лайза закрыла глаза и кивнула.

Джослин отпрянул назад и положил руки на пояс.

— Это действительно так? Ты думала, что я поиграю с тобой и брошу? — Джослин повысил голос. — И ты позволишь мне это сделать! Элизабет Мод Эллиот, как ты себя ведешь? Где твоя гордость, твое чувство собственного достоинства?

Она посмотрела на него и укоризненно заметила:

— Мне кажется, прошлой ночью ты не мог их не заметить.

Он призадумался на минуту над ее словами.

— О да. Ну… гм. Да… гм! Да, ты, конечно, права, — снова выпалил он. — Но я же совсем не такой, как ты думаешь. Ты можешь полностью мне доверять. Я хочу жениться на тебе.

Она вцепилась в подлокотники кресла и молча уставилась на него. Джослин вскочил на ноги, проклиная себя за то, что не может облечь в достойные слова свое предложение. Он предпринял еще одну попытку.

— Лайза, милая, ты — как мое причастие, как хлеб и вино. Сегодня я проснулся, чувствуя, что нуждаюсь в тебе, что хочу видеть снова твое лицо, хочу снова прикоснуться к твоим волосам. Я провожу все свои дни, прислушиваясь к шелесту твоего платья, а ночью я вижу во сне, как ты катаешься на этом пруду, а потом залезаешь ко мне в постель. Ты делаешь меня счастливым, Лайза, и я не смогу нормально жить, если ты не будешь этого делать. Делай меня счастливым и впредь.

Лайза все еще молчала. У нее были широко раскрыты глаза, и они все больше увеличивались во время его речи. К тому моменту, когда он закончил, ее глаза были больше, чем пуговицы на его пиджаке.

Джослина охватило беспокойство. Он не понимал ее молчания и попытался объяснить свое намерение по-другому. В то время как она сидела, молча глядя на него, он встал, наклонился к ней и поцеловал ее в губы. Через мгновение его язык уже находился в ее горячем рту, а руки гладили ее шею, затем скользнули вниз к оголенному плечу. Он осыпал ее поцелуями — ее губы, шею, щеки, лоб и волосы. Наконец он прильнул губами к ее уху и прошептал:

— Скажи «да».

— Но мы же не…

Он снова поцеловал ее.

— Скажи мне «да».

— Да.

Он снова прильнул к ее губам, а она обхватила его шею руками. Он поднялся и поднял ее. Они стояли возле камина, и он почувствовал, как ее рука оказалась на его спине, затем опустилась ниже. Кровь гулко стучала в его жилах. Ему казалось, что все его тело сейчас разорвется на мелкие кусочки. Его пальцы глубоко впились в нежную мягкость ее спины, а потом застыли на пуговицах ее платья.

Стук в дверь прозвучал так неожиданно, что он чуть было не оторвал одну из пуговиц. Лайза вздрогнула. Он проворчал слова проклятья, прежде чем отпустить Лайзу и сказать «да» непрошеному посетителю. Джослин отошел к камину и уставился на огонь, в то время как Лайза пыталась привести себя в порядок.

В комнату ворвался Ричард Эллиот. Джослин по многолетней привычке спрятал руку за спину и сжал ее в кулак.

Эллиот взмахнул своей сигарой.

— Так, так, так, — сказал он. — Чудесные новости! Просто чудесные!

Он подошел к Лайзе и поцеловал ее в щеку. Она приняла этот поцелуй, хотя и посмотрела на отца слегка настороженно. Джослин попытался прервать его, но тот бодро похлопал его по плечу.

— Прекрасная новость, мой мальчик, и я отдам все необходимые распоряжения насчет венчания в церкви завтра вечером. Ты ведь знаешь, что для этого требуется особое разрешение архиепископа.

Джослин посмотрел на Эллиота, затем на Лайзу, которая нахмурилась, услышав слова отца. Она стояла рядом с креслом и нервно постукивала пальцами по кожаной обивке. Джослин поспешил прервать ее размышления и подошел к ней поближе, положив руки на ее талию.

— Твой отец играет здесь роль Купидона. Я уже сказал ему, что не могу дождаться, когда ты станешь моей женой, а он тут же согласился сделать все необходимые приготовления. — Джослин бросил на Эллиота предостерегающий взгляд. — Как это мило с твоей стороны Эллиот!

— Папа!

Они оба съежились от страха.

— Папа! — снова сказала Лайза и, вырвавшись из рук Джослина, набросилась на отца. — Лорд Рад-клифф является наследником герцогства. Он не может позволить себе жениться в такой спешке. Кроме того, есть еще герцог и его семья, и не забывай также о Ее величестве. Мы ведь даже не знаем, одобрит ли этот брак его отец.

— Мой отец уже знает, что я давно ищу себе жену, — сказал Джослин.

Лайза медленно повернулась, чтобы посмотреть на него. При этом она кокетливо склонила голову набок.

— Ты все время чего-то ищешь.

Джослин почувствовал, как приготовленная им ложь застряла в горле, и он только кивнул головой.

— Послушай меня, — сказал Эллиот. — Тебе не стоит беспокоиться ни о чем. Тебе не следует участвовать во всем этом, моя дорогая.

Джослин снова обнял Лайзу за плечи.

— Да, действительно не следует. Если моя мать вмешается в это дело, мы сможем все оформить в церкви Святого Петра на Итон-Сквер.

— О нет, — сказала Лайза.

— Это, разумеется, в том случае, если Ее Величество не вздумает настаивать на том, чтобы брак был заключен в Букингемском дворце, или, по крайней мере, в Виндзорском.

— Ты дразнишь меня! — Лайза облизала пересохшие губы и выдавила из себя:

— Не так ли?

— В таком случае все решено, — сказал Эллиот. — И никакой суеты. Держи все приготовления под своим контролем, мой мальчик.

Как только он произнес эти слова, Джослин заметил, что Лайза как-то многозначительно замолчала. Она снова нахмурилась и косо посмотрела на отца. На ее лице не было и тени улыбки в отличие от отца, который не скрывал своей радости.

— Я хочу подождать, — сказала она, оборвав отца на полуслове.

Эллиот от удивления надул щеки.

— Подождать?

— Ну ладно, Лайза, дорогая, — сказал умоляющим тоном Джослин и поцеловал ее руку. По ее телу пробежала мелкая дрожь.

— Я понимаю, что это было для тебя большой неожиданностью. Может быть, нам лучше поговорить наедине?

Он заметил, как быстро стал двигаться кадык на ее горле, и он одарил ее улыбкой, которая ясно говорила о том, что он вполне осознает, что с ней происходит. Она вырвала свою руку из его, взяла перчатку и стала надевать ее.

— Я не хочу ждать, — сказал он.

— Мне нужно время.

Она все еще возилась с перчатками, и он хорошо видел, что ее руки дрожали.

— Шесть месяцев.

Над ними прогрохотал взрыв проклятий Эллиота:

— Именем Господа! Ты маленькая кретинка! Мы не можем ждать шесть месяцев!

— Почему не можем?

— Не заставляй меня…

— Эллиот, — обратился к нему Джослин, — предоставь это мне.

Он снова взял Лайзу за руку и приблизился к ней, чтобы посмотреть ей в глаза. Он почувствовал, как напряглось все ее тело, и понял, что в ней происходит напряженная внутренняя борьба. Он наклонился к ней, понизив голос и наполнив его труднопереносимым жаром холмистого штата Техас в августе месяце.

— Лайза, милая, ты же не хочешь заставить меня ждать, правда?

— Не делай этого, — прошептала она в ответ.

— Что, любовь моя?

— Твой голос. Не говори со мной таким голосом. Он звучит как кипящий мед. Не делай этого. Он лишает меня возможности думать.

— Тебе не нужно ни о чем думать, — сказал Джослин. — Ты уже сказала, что выйдешь за меня замуж. Мы сделаем это завтра.

Он наклонился к ней и поцеловал ее волосы. Затем он провел языком по ее щеке. Она вскрикнула. Он улыбнулся и прошептал ей что-то на ухо. Лайза еще раз вскрикнула и отпрянула назад.

— Нет, — сказала она и вытянула вперед руку, как бы ограждая себя от него. — Ты пытаешься подстегнуть меня. Мне это не нравится. Почему ты так внезапно изменился? Что тебе сказал мой отец!

— Господи! — снова заорал Эллиот. — Ты вываляла свою честь в грязи, а теперь разглагольствуешь о том, что тебя подстегивают к замужеству!

— Что ты сделал с ним, отец? — резко спросила Лайза. — Ты слишком доволен собой. Ты не должен обращаться с Джослином, как с каким-нибудь напыщенным пустозвоном.

Эллиот учащенно дышал всей грудью. Его лицо покраснело и приобрело оттенок перезревшего томата. Он поднял руку и показал на Лайзу:

— «Проститутка — это глубокая сточная канава», моя девочка. Мне очень жаль, что ты заставила меня говорить с женщиной таким тоном. Тебе следует прочитать Библию и провести эту ночь в молитвах, на коленях, так как Господь говорит, что мы должны воздерживаться от вожделений плоти.

Эллиот умолк, исчерпав свои познания Библии. Джослин сделал несколько шагов вперед и встал между побледневшей Лайзой и молчащим отцом. Эллиот испуганно отступил назад и уперся спиной в каминную доску.

Джослин медленно подошел к нему.

— Если ты хоть когда-нибудь заговоришь с моей будущей женой в таком тоне, я воткну эту сигару тебе в горло.

Эллиот открывал и закрывал рот, как рыба, выброшенная на берег. Он так и не смог найти подходящих слов, чтобы достойно ответить Джослину.

А Джослин тем временем подошел к Лайзе, взял ее руку и пристально посмотрел ей в глаза, опасаясь, что жестокость отца могла слишком глубоко ранить ее. Глаза Лайзы наполнились слезами. Он крепко сжал ее руку и поднес ее к своим губам.

— Не слушай его, — сказал он. Она выдохнула воздух из груди и освободила свою руку.

— Я уже давно его не слушаю. Я выйду за вас замуж, милорд, но без всякой спешки и не делая из этого секрета. Ведь твоя мать и сестра непременно захотят присутствовать при заключении брака.

Упоминание о матери и Джорджиане больно кольнуло его, вызвав в памяти прежние страхи, которые, как он надеялся, уже преодолены им.

— Черт возьми, Лайза, — сказал он, — почему ты так упряма?

— Это не упрямство! — закричала Лайза, сделав шаг назад, а затем снова приблизившись к нему. Она вся дрожала и покачивала головой. — Это не то, чего я ожидала. Я планировала совсем по-другому…

Джослину показалось, что весь этот громадный дом содрогнулся до основания при этих словах.

— Планировала? Ты сказала — планировала?

— Я имела в виду…

— Подожди минутку, — сказал он, — подожди…

Отец и дочь уставились на Джослина. А он тем временем пытался осознать значение услышанных слов, а затем гневно посмотрел на Лайзу.

— Ты сказала «планировала», — его голос дрогнул и затих от подозрения, которое душило его. — Господи, ты же умная девушка, намного умнее, чем я мог себе представить. Ну ладно, ты хочешь устроить грандиозную свадьбу…

— Конечно же, она хочет этого! — рявкнул Эллиот.

— Одно это слово ни о чем еще не говорит, — сказала Лайза. — Ты не…

Джослин остановил ее взмахом руки. Его голос был таким низким, что он едва мог слышать самого себя:

— Одно маленькое слово выдало тебя с головой. Лайза прижала пальцы рук к губам и молча смотрела на Джослина, потом попыталась обратить все в шутку:

— Господи! Мой дорогой милорд полагает, что я организовала против него изощренный заговор?

— Не надо, Лайза, — раздраженно прошептал Джослин. — Не надо мне больше лгать. Лайза в

отчаянии выбросила вперед руки.

— Я не лгу, но, может быть, ты привык иметь дело со лжецами? Являются ли лжецами члены твоей семьи? Твой отец-герцог, твой дядя-лорд — они тоже лжецы?

Наступило тягостное молчание. Джослин почувствовал, как кровь медленно отхлынула от лица. Он надеялся, что его гнев на Эллиота исчез окончательно. Но когда Лайза вновь упомянула его дядю, это обожгло его, как кислотой.

— Ты знаешь?! — сказал он тихо, безуспешно пытаясь подавить в себе чувство всепроникающего ужаса. — Черт возьми, ты знала об этом с самого начала, и ты планировала использовать это…

— Знала что?

Лайза пристально смотрела то на отца, то на Джослина.

Когда-то он уже был одурачен подобными льстивыми заверениями и этим налетом невинности. Господи, ну как он мог считать ее такой невинной?! Да после этого он сам — невинное дитя!

Надо быть осторожным, вдруг подумал он. Крайне осторожным. Они все знают и могут причинить боль Джорджиане и матери.

Через секунду ему удалось справиться с приступом гнева и загнать его вглубь. Взяв себя в руки, Джослин расслабился и почувствовал облегчение во всем теле.

— Очень хорошо, — спокойно сказал он. — Теперь мы понимаем друг друга, что, безусловно, поможет нам всем.

— Я ничего не понимаю, — сказала Лайза и показала на себя.

Сдержанно усмехнувшись, Джослин продолжил, не обращая никакого внимания на ее слова:

— Свадьба, ради которой вы трудились в поте лица, как крестьяне на пахоте, состоится завтра.

Лайза ударила кулаком по кожаной обивке кресла.

— Ну а теперь ты послушай меня, Джослин Маршалл. Я не даю своего согласия, поскольку ты ведешь себя, как сумасшедший.

— Нет никакой необходимости строить из себя оскорбленную невинность, — сказал он. — В конце концов твои способы достижения цели лишь незначительно отличаются от тех, которые мне хорошо известны. Господи, женщины так примитивны в своем стремлении захомутать мужчину! И ради всего святого, я действительно теперь верю, что ты не остановишься и перед убийством.

По мере того как он продолжал говорить, Лайза становилась все бледнее. Она сжала кулаки и вся дрожала, глядя на него.

Эллиот также изумленно вытаращил глаза на Джослина.

— Послушай, Радклифф…

— Заткнись, отец! — грубо оборвала его дочь. От присущего ей обычного мягкого тона не осталось и следа.

Кончик сигары Эллиота стал ярко-красным.

— Я не потерплю, чтобы моя дочь говорила со мной в таком тоне.

Лайза резко повернулась к отцу и заорала не своим голосом:

— Заткнись же ты, черт тебя побери!

После этого она снова повернулась к Джослину:

— Что же касается вас, милорд, то что бы тут между вами ни произошло, я не имею к этому абсолютно никакого отношения.

Она остановилась на минутку, чтобы перевести дыхание и собраться с мыслями. Через некоторое время она продолжала дрогнувшим голосом:

— Однако я должна сказать следующее. Если ты любил меня, в чем неоднократно меня убеждал, если ты доверял мне — то ты должен был сначала обо всем спросить у меня, а не обвинять во всех смертных грехах. И тогда я сказала бы тебе всю правду. Но сейчас мне совершенно ясно, что ты не заинтересован в том, чтобы узнать эту правду. Ты не желаешь ничего знать обо мне. Я для тебя такая же, как и все остальные женщины. Я для тебя чуть более ценна, чем дойная корова на рынке. И поэтому, милорд, я вынуждена изменить свое намерение относительно замужества. Я не выйду за тебя замуж. Премного благодарна тебе за все.

Джослин стоял, не зная, что делать. Эллиот в изнеможении плюхнулся в кресло.

Лайза резко повернулась на каблуках и, не говоря им ни слова, гордо вышла из комнаты.

17

Лайза громко хлопнула дверью, подобрала края своей шелковой юбки и побежала прочь, подальше от этого места. Слезы застилали ей глаза, и она почти ничего не видела. Пока она бежала по коридору, она слышала, как ее отец что-то громко кричал Джослину, и это ее пугало. Ей казалось, что они могут убить друг друга. «Господи, а что, если они побегут вслед за ней?»

Лайза еще выше подняла подол юбки и повернула в другой коридор. Слезы заливали лицо, нос и щеки были совершенно мокрыми. Она прикрыла рот рукой, чтобы приглушить громкие всхлипывания, которые она не могла сдержать. Впереди показалась служебная лестница, и она стала быстро спускаться по ней. Отец никогда не будет искать ее в том крыле дома, где живут слуги.

Двигаясь ощупью мимо оружейной и комнаты стражников, она свернула в коридор управляющего домом, повернула направо и оказалась на пороге кухни. В помещении было темно, но высокие потолки позволяли проникать сюда отблескам лунного света.

Лайза наткнулась на раковину для стока воды, затем вытянула вперед руки и осторожно прошла к одному из больших центральных столов. Там она обессиленно опустилась на пол, ударившись головой о выдвижной ящик. Обхватив руками колени, она сидела в темноте и плакала, погрузив лицо в пышные складки юбки.

Обида сдавливала ее сердце. Она уже почти получила то, о чем даже не мечтала, — Джослина. И вот теперь она его потеряла. Отец разрушил их любовь. Любили ли они друг друга? Что касается ее, то она любила его. А Джослин забыл об их любви при первых же признаках опасности. Он бросил ее в ужасающие волны морского шторма и выстрелил по ней из всех пушек, вместо того чтобы попросить ее сражаться на его стороне. А при первых же признаках беды он оттолкнул ее, обвинив в каких-то ужасных замыслах и осудив ее за это.

Лайза застонала от боли. У нее было такое ощущение, будто Джослин вырвал из ее груди трепыхающееся сердце и пропустил его через мясорубку, превратив в кучу бескровных и обезображенных кусков. Она боялась его. Боялась, что снова встретит его, что ощутит на себе его презрительный взгляд.

Ее отец смотрел на нее таким взглядом всю ее жизнь. Но терпеть такой взгляд со стороны Джослина было совершенно невыносимо. Она потратила многие годы на то, чтобы убедить себя, что она не какая-то сверхъестественная, особая, что она не является объектом ненависти. А Джослин в течение нескольких минут доказал ей, что все ее тайные опасения подтвердились, что они были обоснованны.

Прошло несколько минут. Лайза воспользовалась перчатками вместо носового платка и смахнула слезы с лица. Постепенно ей удалось взять себя в руки, боль утихала. Вероятно, прошло немало часов, так как темнота стала постепенно редеть. Она потеряла ощущение времени и не заметила, как наступил рассвет. Она дольше не могла здесь оставаться. Она больше вообще не могла оставаться в Стрэтфилд-Корте.

Она знала, что где-то перед шестью часами должен быть поезд. У нее сразу созрело решение — уехать! Лайза осторожно выползла из-за стола и медленно поплелась через весь дом к своей комнате. Дом казался совершенно безлюдным, так как все давно спали.

Лайза разбудила Эммилайн и послала ее поднять главного конюха. Они должны добраться до станции, прежде чем проснутся хозяева дома.

Таким образом она исчезнет из жизни Джослина до того, как он получит возможность нанести ей новый удар. Ведь если он нанесет его, ода просто не переживет этого.

Прошло несколько недель, в течение которых Лайза пыталась возобновить свой прежний образ жизни, находясь в «Пеннантсе».

Покидая свой дом, она оставила родителям записку, в которой сообщила без лишних деталей, что решила не выходить замуж за Джослина и не принуждать его к женитьбе.

Несколько дней спустя ее мать ответила ей, что отец страшно разгневан ее бегством. Она также жаловалась Лайзе, что совершенно ничего не понимает и не находит никакого объяснения ее поступку. Лайза была слишком расстроена, чтобы проявить к записке матери хоть какой-нибудь интерес.

На смену марту пришел апрель, но она так и не заметила, когда появились первые листья на деревьях и когда в саду, окружавшем дом с трех сторон, расцвели ярко-желтые нарциссы. Она не обратила внимания и на певчего дрозда, свившего в саду свое гнездо. Ее настроение не располагало к лирике.

К тому же Лайзу стали снова тревожить старые проблемы. Убийца все еще был на свободе и, возможно, снова совершал свои преступления. Граф Холлоуэй был похоронен, а Тоби старался добыть для нее хоть какую-то информацию. Несчастный случай с каретой произошел из-за того, что кто-то вырыл огромную яму на дороге и замаскировал ее грязью и талым снегом. К тому же ось кареты оказалась на удивление слабой. Тоби предположил, что кто-то специально подпилил ее.

Однажды утром в середине апреля Лайза сидела за своим письменным столом и просматривала записи, касающиеся интересующих ее людей. Холлоуэй и Стэплтон уже погибли. Она отобрала всю информацию об их гибели и сложила эти бумаги в отдельные конверты, на которых были написаны их имена. А сейчас она аккуратно складывала листы бумаги в конверт, на котором было выведено имя Джослина.

Лайза случайно наткнулась на рисунок, изображавший ее в широком платье с накладками. Этот рисунок набросала Бетти в последнюю ночь перед тем, как она отправилась в дом Джослина. Лайза внимательно присмотрелась к рисунку. Бетти нарисовала ее в профиль, из-за чего Лайза выглядела более полной, чем она была в этом платье на самом деле. Но, несмотря на это, Лайза без труда могла узнать свое лицо, отчасти скрытое под украшенной узорчатыми кружевами шляпкой. Она вспомнила, что очень боялась того, как бы Джослин не узнал ее в этом наряде. Лайза закрыла глаза и представила его сильные руки и взгляд его зеленоватых глаз.

Взяв себя в руки, она положила рисунок в конверт и бросила его в стопку своих досье на людей, находящихся вне подозрений. Перебирая конверты, она думала о том, что ей предстоит решить, в чей дом ей нужно наняться на работу. Эшер Фокс и лорд Винтроп жили неподалеку от Джослина. Если она направится в любой из этих домов, то ей придется изменить свою внешность, чтобы никто не мог узнать ее. Возможно, ей следует вначале пойти в дом Артура Терстонз-Кумеса.

Лайза пролистывала досье на Артура Терстонз-Кумеса, когда за дверью послышались шум и чьи-то голоса. Затем неожиданно без стука распахнулась дверь. Лайза оторвала голову от своих бумаг и увидела, что на пороге ее комнаты стоит Джослин. Он был взволнован и тяжело дышал. Тоби тут же метнулся к двери и встал перед ним, загораживая ему путь в глубь комнаты.

— Послушай, парень, — сказал Тоби, — это наглость. Ну-ка быстро убирайся отсюда, пока я тебя не спустил с лестницы!

Джослин смотрел на Лайзу, затем перевел взгляд на Тоби.

Лайза вскочила на ноги и поспешила вмешаться, чтобы Джослин не сломал ему шею.

— Ничего страшного, — сказала она. — Я поговорю с ним.

Тоби пристально посмотрел на нее, нерешительно переступил с ноги на ногу и вышел из комнаты. Проходя мимо Джослина, он что-то проворчал в его адрес, на что тот ответил ему едва заметным кивком головы. Дверь комнаты закрылась, и Джослин подошел к Лайзе. Она по-прежнему стояла за письменным столом и молчала.

Джослин поклонился.

— Как ты нашел меня?

— Это мой сыскной агент. Ему не всегда везет в поисках пропавших домашних животных, но он способен выследить очаровательную даму, даже когда она переодета мужчиной. Я хотел выяснить твое местонахождение у твоего отца, но ему очень не хотелось этого. Он сказал, что найдет способ вернуть тебя домой. И я решил, что постараюсь найти тебя без его помощи.

— Поздравляю. А теперь уходи.

— От тебя по-прежнему пахнет лимоном.

— А ты по-прежнему глупец.

Она чуть было не улыбнулась, заметив, как его рот скривился от обиды. Но сдержалась. Расправив свои юбки, она снова села за письменный стол. С видом делового человека она взяла ручку, открыла бухгалтерскую книгу и стала что-то писать.

— Когда мой агент сообщил мне о тебе и о «Пеннантсе», я сначала не мог в это поверить, — продолжал Джослин, показывая вытянутой рукой на ее комнату. — Как ты можешь заниматься таким неблагодарным и скучным делом?

— Я зарабатываю себе на хлеб, и к тому же мне не приходится ночевать на улице, — сказала Лайза, не поднимая головы от стола.

— Ну ладно, — сказал Джослин. — Не думай об этом сейчас. Оставь все свои дела. Нам нужно обсудить более важные проблемы.

— Мне нечего сказать вам. Всего доброго, сэр.

— Не «сэр», а «милорд», — уточнил Джослин. Лайза спокойно продолжала записывать какие-то цифры и перевернула страницу.

— Всего доброго.

На странице появилась тень от головы Джослина. Она посмотрела вверх и увидела, что он наклонился над ней. Это была ее ошибка. Ей не следовало бы смотреть на него. Он выдержал ее взгляд и, казалось, проник в самые потаенные уголки ее души.

— У нас есть незаконченные дела, — мягко сказал он.

Она вздрогнула, но затем взяла себя в руки.

— Правильно ли я понимаю, что речь идет о свадьбе?

— Ты слишком умна для женщины.

Лайза бросила ручку на стол и с шумом закрыла бухгалтерскую книгу.

— Ради всего святого, веди себя как серьезный человек.

— Я просто стараюсь быть более чутким, — сказал Джослин и глубоко вздохнул. — Я очень расстроился и несомненно сделал ошибочные выводы, но ты сейчас демонстрируешь только тупое упрямство.

Лайза медленно встала из-за стола.

— Упрямство? Я демонстрирую упрямство? Я полностью доверяла тебе. Я любила… Да черт с тобой! Послушай меня внимательно. Мне не нужны твои титулы. Мне не нужны все твои богатства. Да и сам ты мне не нужен.

Добродушная улыбка исчезла с лица Джослина, и это ее изрядно напугало. Он отошел от ее письменного стола и недобро взглянул на нее.

— Я очень сожалею, мадам, — сухо сказал он. — Но вы должны стать моей женой. Мы тихо и спокойно поженимся, и ты переедешь со мной в мой дом в Кенте. Мне не хочется провести весь сезон в Лондоне рядом с тобой и…

Он неожиданно замолк, а Лайза посмотрела туда, куда был направлен его взгляд. Его рука легла на стопку конвертов. Как она могла забыть их на столе? Ее охватил безумный страх, когда Джослин прочитал на верхнем конверте свое имя. Импульсивным движением она попыталась убрать конверты в стол. Но он отбросил в сторону ее руки и взял верхний конверт. Открыв его, он стал медленно просматривать его содержимое.

Пока он читал бумаги, Лайзе казалось, что часы на каминной полке тикали громче, чем Биг Бен. Через секунду листы бумаги выпали из его рук и разлетелись по всей комнате. Джослин подхватил один из них, на котором, к несчастью, оказался рисунок Бетти. Он посмотрел на рисунок, затем на Лайзу. Лайза вцепилась в край стола и напряженно молчала, не находя слов. Его лицо побледнело. Он снова посмотрел на рисунок, потом на нее. Лайзе показалось, что он смотрит на нее сквозь ствол своего любимого кольта.

— Значит, все-таки я был прав относительно твоей ловушки с замужеством. Я испугал тебя, когда обнаружил твой план? Ты из-за этого сбежала из дому? Ты осознаешь, насколько это опасно — заставлять меня насильно делать что-либо?

Лайза молча покачала головой, но Джослин, кажется, совершенно не заметил этого. Он безотрывно смотрел на нее.

— Какая же последовательная маленькая сучка, мисс Эллиот, в своем стремлении заполучить мужа! — не отрывая от нее глаз, Джослин свернул рисунок и засунул его в свой внутренний карман. — Моим единственным утешением является то, что, став моей женой, ты будешь находиться под моим неусыпным контролем. Тебе придется заплатить за все, Лайза. И не думай, что ты увильнешь от меня.

Преодолевая испуг, Лайза одной рукой держалась за край стола, а другой указала ему на дверь.

— Я не выйду за тебя замуж и не собираюсь платить за то, чего я не делала. Убирайся отсюда, или я сейчас же позову Тоби.

Ей очень не хотелось, чтобы он улыбался именно сейчас. Но он улыбался, и эта улыбка напомнила ей слова Данте:

То адский ветер, отдыха не зная,

Мчит сонмы душ среди окрестной мглы

И мучит их, крутя и истязая.

— Ты должна быть в моем доме ровно через час, Лайза, — решительным тоном произнес Джослин. — Не заставляй меня ждать.

Она промолчала, когда он посмотрел на нее не терпящим возражения взглядом, повернулся и вышел из комнаты. Она почувствовала, что болит рука. Она посмотрела вниз и поняла, что до сих пор что есть мочи сжимала край стола, причем так сильно, что завтра, вероятно, на пальцах будут синяки. Усилием воли она заставила себя расслабить пальцы рук и почувствовала, что ей не хватает воздуха, а сердце колотится, как молоток. Она вспомнила почти неприкрытую угрозу насилия в глазах Джослина. Ее ноги подкосились, и она обессиленно рухнула в кресло.

В эту минуту в комнату ворвался Тоби, заставив Лайзу вздрогнуть.

— Чего хотел от вас этот негодяй?

— Он… Он все еще хочет, чтобы я вышла за него замуж, — дрожащим голосом сказала Лайза. — Мой отец сделал с ним что-то ужасное, — Лайза уставилась на стенку, хотя на самом деле не видела ее. — Он все узнал насчет Гэмп, и теперь он ненавидит меня.

— Подлец, — сказал Тоби. — Послушайте меня, мисс. По-моему, настало время сматываться отсюда. Это не тот человек, с которым вы можете тягаться, не подвергая себя опасности. Уезжайте из Лондона.

Лайза потерла холодные руки и заерзала в кресле.

— Я не могу. Мне еще нужно кое-что выяснить относительно Винтропа, Фокса и Кумеса. Да еще этот мистер Росс. Я чуть было не забыла про него. Он всегда вертится вокруг виконта, и я не доверяю ему.

— Не делайте из меня идиота, мисс, — сказал Тоби. — Вы так напуганы, что прыгаете, как воробышек.

— Ничего, я приду в себя. Что он мне может сделать?

— Я даже не хочу думать об этом, — сказал Тоби.

Продолжая ворчать, Тоби вышел из комнаты, а Лайза попыталась вернуться к своим бумагам. Но все ее попытки оказались тщетными. Как она ни старалась убедить себя, что с ней все в порядке, из этого ничего не получилось. Джослин действительно напугал ее.

Через некоторое время она пошла спать, но так и не смогла уснуть.

Вначале ей показалось, что это обычные трудности, с которыми иногда сталкивалось их агентство. Клиенты в последнюю минуту отказывались от сделанных ранее заказов, не думая о том, какие последствия может повлечь их отказ для фирмы «Пеннантс». Они делали это естественно, как избавлялись от неудобной обуви. Так, например, лорд и леди Квинс отменили свой заказ на семерых дополнительных сужанок и лакеев, которые должны были обслуживать бал в честь помолвки их дочери. Послу Франции не нужны были больше горничные, а Амбертонский клуб джентльменов потребовал возвращения мосье Жако.

Когда на следующей неделе количество аннулированных заказов еще больше увеличилось, Лайза почувствовала легкое беспокойство. Затем в одно прекрасное утро Тоби втолкнул в офис громко плачущую Мейзи Твистл. Мейзи была одной из ее последних находок и проживала в трущобах Сент-Джайлза. Лайза наткнулась на нее, когда она пыталась продать фиалки на улице, прилегающей к зданию Парламента. Это было еще в середине зимы. Девушке было чуть больше девятнадцати лет, и она совершенно отчаялась в попытке прокормить своих троих маленьких дочерей. К тому же у нее не было мужа.

— Ну а теперь перестань хныкать, — сказал ей Тоби, — и расскажи мисс, что с тобой случилось, — Тоби сунул ей в руку свой носовой платок.

— Они выставили меня за дверь, — сказала Мейзи, все еще продолжая всхлипывать в платок Тоби. — Этот старый гомик, о, простите, мисс, этот старик, то есть дворецкий, он выгнал меня из квартиры, прежде чем я успела переступить порог. — Мейзи снова начала плакать. — И они все смотрели на меня, а потом, потом он назвал меня про-сти-тут-кой!

Лайза посмотрела на Тоби через голову плачущей Мейзи и утешительным жестом потрепала ее по плечу. Затем она расправила складки на фартуке девушки.

— Здесь, вероятно, произошла какая-то ошибка, — сказала Лайза, притягивая девушку к себе, — Возвращайся сейчас же на кухню и скажи миссис Риппл, чтобы она приготовила тебе крепкого чаю и угостила печеньем. И перестань плакать.

Мейзи вытерла нос платком.

— Но, мисс, вчера Хестер получила от ворот поворот в том месте, куда вы ее послали. Точно так же сделал и мистер Хьюмвуд.

— Я позабочусь об этом, — сказала Лайза и выпроводила девушку за дверь.

Лайза вернулась к своему письменному столу и расправила большой месячный график занятости служанок и лакеев. Почти половина всех намеченных на последние две недели заказов была помечена большим знаком X. Она взяла ручку и поставила такой же знак в графу заказа Мейзи. Затем она призадумалась, постукивая карандашом по настольному календарю. Через секунду она посмотрела на ожидающего ее распоряжений Тоби.

— Все понял, — сказал он, поднимая вперед руку. — Я выясню, что там происходит. Этот паршивый дворецкий, который выпроводил Мейзи, годится только для того, чтобы издеваться над молодыми девушками и своими несчастными подчиненными.

Тоби вернулся через несколько часов с разбитой губой и порванным воротником. Но, несмотря на это, он весь сиял, когда Лайза предложила ему стул и налила в стакан холодной воды.

— Мне пришлось немножко потрудиться, но я все-таки выбил из него нужные сведения. — Он прикоснулся к разбитой губе тыльной стороной ладони. — Этот старый подонок, точнее сказать, дочь этого старого дурака служит у лорда Квинса, и она слышала все эти сплетни от сына тамошнего дворецкого.

Лайза поняла, что теперь ей требовалось лишь подтверждение своих старых подозрений.

— Кто?

— Чоук, конечно же, — сказал Тоби и хлопнул руками по подлокотникам кресла. — Я знал это. Как только милорд покинул этот дом, он тут же стал подрывать репутацию фирмы «Пеннантс». Знаете, какие слухи он распускает? Что фирма «Пеннантс» нанимает уличных женщин, так сказать, и всяких воров. А мосье Жако, как они говорят, возможно, самый известный карманный вор на континенте.

Лайза откинулась на спинку дивана. Она слышала, как заскрипели его старые доски. Он собирается уничтожить ее. Все, что ей удалось сделать, может погибнуть под руинами грязного скандала. Фирма «Пеннантс» не проживет больше недели.

Джослин доказал только то, что она уже давно знала. Под его маской цивилизованности скрывалась ужасающая жестокость и коварство. В спокойные моменты она понимала, что он чувствовал, будто бы его предали. Она также знала, что он был напуган какими-то угрозами ее отца. Именно об этом она думала последние несколько недель. Отец придумал нечто ужасное, если ему удалось напугать Джослина. Но Джослин был не из тех людей, которых можно было держать в страхе долгое время. Он, конечно же, найдет способ разделаться с ее отцом, но от их конфликта пострадает она.

Она должна непременно найти выход. Отец никогда не прислушивался к ней, значит, остается только Джослин. Но и он не будет слушать ее объяснений. Он был слишком оскорблен, чтобы выслушивать ее доводы, а она была слишком оскорблена и унижена, чтобы объясняться с ним. Но, может быть, его не оставит равнодушным то, что от его действий страдают совершенно невинные люди?

— Тоби, — сказала она, — я хочу, чтобы ты послал людей за Мейзи и ее детьми. Так, кого еще мы можем привлечь? Приведи сюда Хирама и его двух маленьких братьев, а также миссис Пик, Агги с ее малышами, Дору и ее мать. Значит, всего набирается пятнадцать человек. Приведи их всех до одного сюда.

Лайза подошла к письменному столу и написала небольшую записку. Свернув ее, она вложила ее в конверт и вручила Тоби.

— Но сначала отправь эту записку по назначению.

Тоби посмотрел на адрес, затем на Лайзу.

— Вы собираетесь к нему, не так ли? Я пойду с вами.

— Ты только испортишь все дело, — сказала Лайза. — Я не могу допустить этого. На карту поставлена судьба фирмы «Пеннантс».

Лайза приготовила все необходимые бумаги и отправилась с ними в банк. В свое время она отложила некоторую сумму денег на черный день, но их не могло хватить на долгое время. У нее работали тридцать человек, о которых она должна была заботиться. А они, в свою очередь, должны кормить свои семьи, одевать их, платить за жилье, за лечение в больнице. Она перевела все свои сбережения на счет фирмы «Пеннантс», несмотря на неодобрительное отношение к этому банковского служащего, и вернулась домой.

Ко времени вечернего чая Лайза усадила всех собравшихся у нее людей в большую карету и возглавила эту процессию, направившуюся в сторону Гроувенор-Сквер, что в западной части Лондона. Вскоре они проехали в ворота дома виконта Радклиффа и остановились возле главного входа. Пока люди выбирались из кареты, Лайза уже совершенно точно наметила, что ей нужно делать.

Неприязнь к сыну герцога никоим образом не должна была сказываться на ее внешнем виде. Поэтому она надела свое лучшее вечернее платье. Это было тяжелое платье из великолепного шелка черного и голубого оттенка, стянутое на узкой талии широким черным поясом. Ее лицо было покрыто нежной узорчатой вуалью и было так же строго, как и ее черное платье.

Поднявшись вверх по ступенькам, она остановилась на мгновение, чтобы окинуть Чоука презрительным взглядом, когда он открыл перед нею дверь. Она важно прошла мимо него, отметив про себя, что он похож на напыщенного и дрожащего от страха индюка.

— Мисс, — пробормотал он. — Мисс, вашу визитную карточку, пожалуйста.

Она проигнорировала его требование, бросив через плечо:

— Пойдемте, Мейзи, Агги и все остальные!

В большом фойе она на минуту остановилась и обратилась к Чоуку:

— Где он?

Чоук молча уставился на нее. Лайза подошла к нему, протянула руку к его галстуку и стала трясти его.

— Где (она сильно дернула галстук вниз) он (она еще раз дернула за галстук)?

Так она повторила несколько раз.

Чоук что-то прошипел и поправил галстук. Лайза снова потянулась к нему, и тот быстро отошел в сторону, пропуская ее.

— В гостиной, — сказал он.

Лайза повернулась к своим людям и махнула рукой Мейзи и всем остальным. Две ее девочки уже вовсю скользили по начищенному мраморному полу, а совсем маленький ребенок что-то радостно им кричал. Другие дети шумной толпой протиснулись мимо вышедшего на шум Следжа, корча при этом ему жуткие рожицы.

— Пойдемте, — сказала Лайза, — пойдемте все!

Окруженная полукольцом детей и взрослых, Лайза стала подниматься вверх по лестнице, придерживая рукой подол длинного платья. Подойдя к двери гостиной, она не стала тратить времени на стук в дверь, а просто распахнула ее настежь. Все дети шумной толпой ворвались в гостиную и сразу же направились к хрупкому мраморному столу в стиле барокко, где сидел хозяин. Лайза вслед за ними подошла к столу Джослина.

Услышав шум, Джослин поднял голову от стола, и его брови поползли вверх от неожиданности. Под его ногами уже ползал трехлетний мальчик.

Лайза вплотную приблизилась к Джослину и подождала несколько секунд, пока дети рассредоточились по всей гостиной. Джослин вскрикнул, когда младшая дочь Мейзи стала взбираться по его ноге вверх. Он оторвал ее от своей ноги и держал на вытянутых руках, как какую-нибудь грязную рубашку. У этой маленькой девочки было круглое розовое личико, длинные черные кудряшки и большие темные глаза. Она стала перебирать ножками в воздухе. Джослин чуть было не уронил ее, и это инстинктивно заставило его прижать девочку к себе и посадить на колени. Только после этого он посмотрел вокруг и обнаружил, что вся гостиная наполнена большой толпой детей и женщин; среди них был даже старик.

Лайза подошла к его столу и некоторое время молча наблюдала за совершенно растерявшимся, озирающимся Джослином. Тот наконец пришел в себя и грозно повернулся к Лайзе.

— Что здесь происходит, черт возьми?

— Ты должен был знать, что я приду.

Он посмотрел на нее через голову ребенка.

— Ты пришла слишком поздно.

— Неужели?

— И потом что нужно здесь этим… этим людям?

С этими словами Джослин попытался сунуть ей в руки ребенка, но Лайза крепко сжала руки на своей сумке и не собиралась брать девочку. А та в это время схватила ручонками его волосы, и когда он хотел поставить ее на пол, она не отпустила его. Джослин закричал от боли. А Лайза злорадно ухмыльнулась.

— Отпусти меня, маленькая шалунья. Услышав, что Джослин употребил американское словечко, Лайза обрадовалась в душе. Хорошо, подумала она, значит, она его уже достаточно разозлила.

Джослин наконец оторвал ручонки девочки от своих волос и посадил ее на пол. Мейзи позвала ее, и девочка послушно засеменила к маме. В этот момент раздался звук разбившейся, несомненно дорогой, фарфоровой посуды. Маленький мальчик заплакал от страха. Джослин бросил быстрый взгляд в ту сорону, где упала фарфоровая ваза, и показал рукой на мальчика:

— Уберите этого малыша оттуда!

Затем он снова посмотрел на Лайзу:

— Что это все означает, женщина?

Лайза мило улыбнулась ему. Она повернулась к двери, подошла к старику с поблекшими глазами, взяла его за руку и подвела к Джослину. Затем она взяла ребенка из рук Агги и прежде чем Джослин сообразил, что она задумала сделать, положила его ему на колени.

— Вы собираетесь уничтожить фирму «Пен-нантс», милорд, — сказала она. — Мне показалось, что вы должны знать, с кем вы вступили в джентльменскую схватку.

Джослин побледнел и молча смотрел то на Лайзу, то на ребенка.

Лайза сложила руки на груди и посмотрела на него долгим и довольным взглядом.

— Поднимите ей голову, милорд, — сказала она. — Вы же не хотите, чтобы она сломала себе шею. И прошу вас подумать о том, что эта маленькая девочка, ее мать, а также все эти люди скоро будут по вашей милости жить в коридорах и подсобках вашего дворца Уайтчепел.

18

Джослин посмотрел на ребенка, который лежал головкой на его согнутой руке. Он почти не чувствовал веса этой девочки. У нее был маленький розовый носик, меньше, чем кончик его мизинца, и такой же маленький рот с розовыми ободками губ. Он боялся двинуться, так как опасался, что уронят ее или сломает ей что-нибудь. Вместе с тем он понимал, что нужно что-то предпринять. Он покрепче прижал к себе завернутого в пеленки ребенка, быстро подошел к толпе людей, стоявших посреди комнаты, и резко протянул его матери.

— Возьми его!

Он не хотел повышать голос, но от резкого звука девочка проснулась и стала плакать на

руках у матери. Джослин виновато взглянул на нее. Затем он быстро повернулся и, направляясь к своему столу, наткнулся на Лайзу. Джослин отскочил от нее как ошпаренный. Через секунду он уже что есть силы нажимал на кнопку, находившуюся за его спиной, чтобы вызвать Лавдэя.

Какая-то девочка забралась за дорогие шторы и дразнила оттуда малыша. Мальчик быстро подбежал к ней, чуть было не упал и ухватился за шторы.

— Эй, вы! — закричал им Джослин. — Ну-ка, быстро назад!

Он показал рукой на группу людей, стоявших в центре комнаты. Дети замолчали и уставились на него, испуганно моргая глазами. Затем они послушно вернулись к матери. В этот момент в комнату вошел Лавдэй. Увидев всю эту толпу женщин и детей, он от изумления вытаращил глаза и высоко поднял брови.

— Мне проводить этих людей вниз, милорд?

Джослин одной рукой потер плечо, а другую, сжатую в кулак, спрятал за спину. Затем он бросил укоризненный взгляд на Лайзу:

— Ты сама виновата, — сказал он. — Я был вынужден это сделать.

— Мейзи, Агги, — сказала Лайза, обращаясь к женщинам, — идите с мистером Лавдэем.

Вся шумная толпа женщин и детей послушно последовала за камердинером. Наблюдая за тем, как они покидали комнату, Джослин испытывал неприятное чувство неловкости. Он вдруг понял, что стараясь всеми силами защитить Джорджиану и поддавшись чувству гнева по отношению к Лайзе, он совершенно выпустил из виду тот очевидный теперь для него факт, что при этом могут пострадать невинные люди. Но она… Она все равно не получит здесь того морального удовлетворения, на которое рассчитывала.

Именно Лайза шпионила за ним все это время, шпионила с самого начала. А он все это время ломал себе голову над вопросом: любят ли они друг друга, подходят ли они друг другу?

Все это время он даже признаться себе не смел в том, что был напуган. Он боялся, что не достоин ее, учитывая свое темное прошлое и обесчещенное тело. Боже мой, когда он нашел все эти бумаги, когда он увидел этот рисунок и понял, как она обманывала его, ему захотелось умереть. Точно так же ему хотелось умереть, когда его дядя Эйл…

Черт побери! Она заставила его снова пережить этот позор! Она снова окунула его в эту грязь, из которой он старался выбраться столько лет. Лайза и Эйл — ну и сочетание! Но они стоят друг друга. Он доверял им, а они просто использовали его в своих целях. Каждый из них по-своему, но в сущности они добивались одной и той же цели. Интересно, есть ли в этой жизни хоть что-нибудь кроме предательства?

Люди из фирмы «Пеннантс» ушли. Он должен взять себя в руки и не уступать Лайзе. Джослин вспомнил один мудрый совет, который дал ему какой-то старый пьяница в Сан-Антонио: никогда не показывай мужчине свой страх; никогда не показывай женщине свою любовь к ней. Лайза Эллиот не увидит ни того, ни другого.

— Так, так, так, — медленно произнес Джослин. — Я хорошенько напугал тебя, правда, милая?

Удовлетворение на лице Лайзы тут же сменилось настороженностью.

— Ты собираешься преследовать этих детей?

— В этом нет необходимости.

— Почему, интересно?

— Как только мы поженимся, я сразу же восстановлю репутацию фирмы «Пеннантс». Но только когда мы поженимся.

Джослин медленно обошел вокруг Лайзы и остановился у нее за спиной.

— Ведь в этом заключалась главная цель организованного тобой шоу, не так ли? — спросил он, наклонившись над ухом Лайзы. — Получился довольно хороший блеф. Ты пришла сюда, чтобы признать свое поражение. Но поскольку тебе крайне неприятно признать, что я победил, ты решила пустить мне пыль в глаза.

Лайза отошла от него на несколько шагов. Ее роскошное платье шумно зашуршало. Лайза сняла перчатки и потерла руки. Они побелели от холода, хотя в комнате было достаточно тепло. Джослин улыбнулся. Ему показалось, что она хочет ударить его и злится оттого, что не может этого сделать.

— Если я соглашусь, ты восстановишь репутацию «Пеннантс»?

— Да-а…

Лайза быстро вскинула вверх руки.

— Ради Бога, прекрати, пожалуйста.

— Что?

— Ты снова это делаешь. Ты произносишь слова, как какой-то бандит. Я так ненавижу это протяжное произношение слов. У меня такое ощущение, что ты спишь на ходу, что ты сейчас вытащишь свое ужасное оружие…

— Свой кольт?

— Да, по-моему, это так называется.

— А что я растягиваю, милая?

— Прекрати!

Джослин засмеялся и заметил, как она посмотрела на его бедро, где обычно висел кольт. Он расстегнул пиджак и отбросил его полы в сторону.

— У меня нет сейчас никакого кольта.

Она все еще смотрела на его бедра, и Джослин сразу же забыл про оружие. Он забыл про свою ненависть к ней, забыл про ее шантаж. Ему хорошо был знаком такой взгляд. Он подошел к ней и притронулся рукой к ее щеке.

— Может, у тебя есть какие-либо другие причины, чтобы выйти за меня замуж? Может быть, тебе нравится, как я ласкаю тебя? Что же касается меня, то мне действительно нравятся твои ласки.

Она ударила его по руке и вскрикнула:

— Не подходи ко мне!

Но Джослин проигнорировал ее протест, крепко обнял ее и плотно сжал руки.

— Ну, давай, дорогая, что ты выбираешь: улицу или меня?

Лайза ударила его под ребра. Джослин скорчил гримасу боли и отпустил ее. Она отпрыгнула подальше от него и вытянула вперед свободную руку, чтобы предохранить себя от его дальнейших поползновений.

— Стой там, где стоишь! — грозно приказала она, помолчала, собираясь с силами, и тихо произнесла:

— Хорошо… Хорошо, я сделаю это.

— Скажи, Лайза! Скажи, что я победил.

Его гнев немножко поутих, когда он наблюдал за тем, как она борется со своей гордостью и желанием отвесить ему пощечину.

— Что ты сказала? — спросил он невинным голосом. — Я очень плохо слышу после того, как твои маленькие зверюшки ворвались в мой кабинет, как дикая орда из племени команчей.

— Я сказала, что ты победил, — тихо промолвила Лайза. — Я выйду за тебя замуж, но только для того, чтобы спасти фирму «Пеннантс», Тоби и всех остальных. Я не могу позволить, чтобы они все были уничтожены из-за меня. Я этого просто не вынесу.

— Мне наплевать, почему ты это делаешь, — сказал Джослин. — Мне важно, что ты согласна. И ты сделаешь это немедленно.

— Немедленно? — Лайза отрицательно покачала головой. — Я не могу. Мне еще предстоит выяснить, как и почему погиб мой брат. Может быть, тебе это безразлично, но я убеждена, что все смертельные случаи в твоем отряде не могут быть простым совпадением.

Джослин почувствовал, что у него как будто что-то горит внутри. Даже в подбородке появилась какая-то ноющая боль. Он смотрел на нее, стараясь подавить в себе эту боль и отбросить все мысли о ее невероятных предположениях.

— Мы поговорим о твоем брате позже.

Он подошел к ней, чтобы взять ее за руку. Она опять ударила по его руке. С проклятьями на устах он перехватил ее руку и усилием воли заставил себя говорить вежливо.

— Я не собираюсь обсуждать этот вопрос, Лайза. В данный момент я озабочен более важными вещами, теми, которые не терпят отлагательства. Твой отец также не будет ждать. Если у нас с тобой все будет хорошо, я позабочусь о том, чтобы полиция еще раз расследовала это дело. Но это позже. А сейчас нам нужно подготовиться к нашей свадьбе. Лавдэй немедленно пошлет людей, чтобы пригласить гостей — викария, моих свидетелей, приготовить карету и все прочее.

— Полиция не поверила мне, — упрямо продолжала Лайза. — Я должна сама расследовать это дело, или…

— Я же сказал, я сам займусь этим делом после того, как мы поженимся, — Джослин слышал свой голос, как будто он звучал откуда-то издалека. — Ты должна приспособиться к моим правилам жизни, Лайза. Ах да, я понимаю, что ты не думала об этом, когда планировала свои маленькие грязные трюки со мной. Тогда подумай об этом сейчас, пока есть время. Твой отец, будь он проклят, и я уже подписали брачное соглашение. Как только мы поженимся, я получу полный контроль над всеми твоими сбережениями и над тобой. Моя единственная удача во всей этой бардачной свадьбе заключается в том, что твой дорогой папаша не до такой степени сумасшедший, чтобы верить, что женщина может в одиночку устроить свою жизнь.

Лайза потерла запястье руки.

— Мне наплевать на его деньги. Мне они были не нужны даже тогда, когда я открывала фирму «Пеннантс». И сейчас они мне не нужны. Все, что мне нужно сейчас, — это узнать, кто из твоих друзей убил моего брата. И если ты только выслушаешь меня, я тебе все смогу объяснить.

Джослин закрыл на минуту глаза.

— Стоп.

— Но…

— Черт возьми! — вскричал Джослин и еще сильнее сжал ее руки, но потом передумал и отпустил ее. — Если ты мудрая женщина, — сказал он сквозь зубы, — ты не будешь снова поднимать этот вопрос.

Он смотрел на Лайзу, тяжело дыша и чувствуя, как пульсирует кровь в ушах.

— Мы поговорим об убийствах и убийцах после того, как мои собственные агенты расследуют все эти случаи, включая и смерть твоего брата. Я согласен с тобой, что здесь что-то происходит, но это не обязательно имеет отношение к моим друзьям. А сейчас нам нужно закончить более важные дела. С этого момента ты оставишь фирму «Пеннантс» на Тоби. Он с этим справится. А сама ты поедешь со мной в Кент, где научишься вести себя как полноправная хозяйка дома и как моя жена.

— Я выйду за тебя замуж, но на этом все и кончится.

— Ты опять что-то задумала? Лайза попыталась вырвать свои пальцы из рук Джослина.

— Ты не должен прикасаться ко мне.

Он понял ее и с негодованием отбросил ее руку. Сделав шаг к ней, он заставил ее отступить в глубь комнаты.

— Твой отец вынудил меня жениться на тебе, но ради всего святого, не надо приказывать мне, что делать. Пройдет совсем немного времени, мисс Эллиот, и ты станешь моей собственностью.

Лайм все еще отступала назад, пока не уперлась в край письменного стола.

— Нет, этому не бывать! — твердо сказала она. — И советую тебе держаться от меня подальше.

Джослжн низко наклонился к ней, заглядывая ей прямо в глаза.

— Послушай меня, — сказал он. — Каждый раз, когда я захочу тебя, я найду способ овладеть тобой так или иначе. И никто мне в этом не помешает. От меня это потребует не слишком многих усилий. В самом деле, я всегда поражался тому, как быстро ты отдалась мне.

Он провел своим большим пальцем по ее нижней губе. Лайза изловчилась и укусила его за палец. Громко вскрикнув, Джослин отдернул руку.

Лайза стояла перед ним, тяжело дыша и глядя на него своими полными слез глазами.

— Жаль, что это не твой, твой… — она замялась, не осмеливаясь выговорить то, что думала.

— Черт тебя возьми! — Джослин схватил ее за плечи и крепко прижал к себе. — Ты заплатишь мне за это.

Он замолчал и через секунду засмеялся.

— Я только что придумал для тебя соответствующее наказание, — сказал он. — Когда у меня будет достаточно свободного времени, я заставлю тебя исполнить твое желание, но таким образом, чтобы мне это доставило удовольствие. Разумеется, поначалу ты будешь упираться, но в конце концов тебе это понравится, Лайза. Я обещаю тебе это.

— Ты злой человек, — сказала она. — И я не притронусь к тебе.

Джослин снова прищелкнул языком и начал подталкивать Лайзу в сторону спальни. Она сообразила, что он хочет с ней сделать, и пыталась сопротивляться.

— Бесполезно бороться со мной, Лайза, — сказал Джослин и подхватил ее на руки.

Она всеми силами пыталась вырваться из его крепких рук, извиваясь и дрыгая ногами. Но все было напрасно. Он поднес ее к кровати и бросил на кучу одежды. Затем он запер дверь в ванную комнату, и пока она барахталась среди белья и рубашек, он уже был у двери спальни. Наконец ей удалось вскочить с кровати и подбежать к нему в тот самый момент, когда он уже взялся за ручку двери.

— Я убью тебя, прежде чем ты заставишь меня сделать это, — сказала она.

— Не думаю, что ты успеешь.

С презрительной ухмылкой на лице Джослин проскользнул в дверь, закрыл ее и запер на ключ. Наступила минутная пауза, затем послышались шаги удаляющегося Джослина. Лайза стала что есть мочи колотить руками в дверь. Но он только смеялся в ответ.

— Я только сейчас начинаю понимать, — сказал он из-за двери, — что в результате своей вынужденной женитьбы на тебе я получу весьма неплохое утешение. Я говорил тебе об еще одном условии, которое выдвинул твой отец во время нашего договора? Да, вероятно, я забыл об этом. Понимаешь, твой дорогой папаша выбил у меня обещание, что в течение девяти месяцев у него появится внук. Сперва я решил, что ни при каких условиях не притронусь к тебе, но теперь я вынужден буду это сделать. Причем мне придется это делать часто и много. Подумай об этом, Лайза. Подумай о том, что мне придется с тобой делать, чтобы ты подарила внука своему папаше.

Стук в дверь прекратился. Он еще какое-то время постоял у двери, но в его спальне все было тихо, ни звука. Он почувствовал какой-то холодок во всем теле, как будто нырнул в холодную воду. Его руки дрожали. Он сжал их в кулаки и заложил за спину. Затем он глубоко вдохнул и через секунду выдохнул воздух. Он понимал, что нужно держать себя в руках, не поддаваться эмоциям. Достойно перенести унижение, связанное с предстоящей женитьбой на женщине, которая его предала.

Выйдя из комнаты, он направился вниз по ступенькам. Пока он спускался вниз, его настроение еще более ухудшилось.

Где-то в глубине его сознания постоянно укреплялось неведомое ему ранее чувство — любым способом изменить свою жизнь, получить от нее что-нибудь другое, отличное от того, что он имел. Он не хотел думать об этом, так как это была нелепая и беспочвенная надежда — надежда обрести любимую жену, замечательную семью и домашний очаг. И все же такая надежда теплилась в его душе. Ему очень хотелось, чтобы у него была такая же жизнь, к которой он привык в детстве в своей семье, в окружении своих родителей и своей любимой сестры Джорджианы. Но об этом бесполезно было мечтать сейчас. Да, совершенно бесполезно.

Джослин спустился в вестибюль дома и заметил, что Чоук и Лавдэй аккуратно выполняли все его инструкции. После прихода Лайзы они сразу же приступили к наведению порядка в доме. Все служанки протирали пыль с мебели, а лакеи то и дело вносили в дом различного рода ящики и сундуки. Скоро должны были прибыть викарий и его друзья, а до того момента никто не мог отвлечь Джослина от дурных мыслей. Он страстно хотел, чтобы Лайза стала его женой, но ведь она предала его. И сейчас он желал только одного: чтобы Лайза вела себя так, как и положено добропорядочной жене. Его бы это вполне устроило. Как там сказал по этому поводу Теннисон?

Мужчина рожден для поля, а женщина для любви;

Мужчинам — меч боевой, а женам — игла да спицы;

У мужчины ум в голове, а у женщины — страсть в крови;

Мужчина приказ отдаст, а женщина подчинится.

И от лукавого все, что сверх того говорится.

Джослин прошел в библиотеку и заперся там, «И от лукавого все, что сверх того говорится», — снова вспомнилось ему. Вот где таится опасность, — в женщинах, подобных мисс Элизабет Мод Эллиот. Нельзя полностью доверять женщинам, у которых отсутствуют прочные принципы и преобладают мужские инстинкты поведения.

Он огляделся вокруг, все еще пребывая в подавленном состоянии. Все предметы в библиотеке, как, впрочем, и во всем этом доме, были покрыты толстым слоем пыли. Шторы на окнах были опущены, закрывая доступ в библиотеку вечерним лучам солнца. Он выругался и подошел к бару. Достав из бара бутылку виски, Джослин налил немного в рюмку и выпил одним глотком. Затем он налил еще одну рюмку и тут же осушил ее до дна. Налив виски в третий раз, он уселся в мягкое кресло и уставился в потухший камин.

Время шло очень медленно. Он не спеша допил виски и налил еще в большой стакан, когда в дверь постучал Лавдэй. Через секунду он уже стоял на пороге библиотеки.

— Мистер Фокс и мистер Росс, милорд.

— Да, — пробормотал Джослин.

Когда в комнату вошли Эшер и Ник, Джослин ослабил галстук и расстегнул ворот рубашки. Увидев его, они на мгновение остановились, но затем преодолели нерешительность и направились к нему. Джослин сидел, свесив голову на грудь. Потом он взглянул на них без каких-либо признаков обычной улыбки.

— А где все остальные?

— Тебя ловко надули, — сказал Эшер, переглянувшись с Ником.

— Совершенно точно, старик, — охотно согласился Джослин и сделал еще один глоток из стакана. — Меня загнали в ловушку, мистер Фокс.

Эшер подошел поближе и отнял у Джослина стакан.

— Но почему? И зачем все делается в такой спешке? К чему вся эта свадьба? Тебе вообще не следовало бы этого делать. Эта девушка не подходит для тебя. Я говорил тебе это много раз. У нее нет ни приданого, ни хорошей семьи, да тебе и не нужны ее деньги. Почему, Джос?

Джослин равнодушно пожал плечами и снова забрал у Эшера свой стакан с виски. Но как только он поднес его к губам, Ник мгновенно подскочил к нему и вырвал из его рук стакан.

Эшер пристально посмотрел на Джослина.

— Ты не можешь участвовать в бракосочетании в таком состоянии. Свадебные марши предназначены для жизни и радости, а ты совершенно пьян и выглядишь так, как будто готовишься броситься в кратер вулкана.

Ник, так же как и Эшер, уставился на Джослина.

— Все бесполезно, старина Фокс, — сказал он, скрестив руки на груди. — Я много дней подряд пытался отговорить его от этого брака. Но безуспешно. Он собирается переступить эту черту. Самое странное заключается в том, что сразу же после обеда он полностью разочаровался в мисс Эллиот и несмотря на это решил не откладывать свадьбу.

Джослин хмыкнул и развалился в кресле. Ник и Эшер снова переглянулись, как будто советуясь друг с другом. Затем они снова уставились на Джослина, голова которого вновь свесилась на грудь. Через секунду он посмотрел на своих друзей мутными от алкоголя глазами.

— Никакого вмешательства в мои дела с вашей стороны, — вяло промолвил Джослин, с большим трудом выговаривая слова.

— Каким образом им удалось захомутать тебя? — спросил Эшер.

Джослин посмотрел на дверцу бара и привстал с кресла. Но Ник положил руку ему на плечо и толкнул обратно. Ноги Джослина подкосились, и он, чертыхаясь, рухнул в кресло. Он слышал, как Ник ответил ему длинной тирадой, незаметно для себя перейдя на привычный акцент.

— Размазня! — закончил Ник. — Набрался как сапожник.

— Боже мой! — воскликнул Эшер, услышав совершенно непривычный для себя акцент Ника.

— Перестань ахать, как баба, — резко сказал ему Ник. — Ты знаешь все обо мне. К тому же сейчас не время для демонстрации хороших манер. Джос лучше слушает меня, когда я говорю на своем языке.

В этот момент Джослин снова вскочил с кресла и сделал еще одну попытку прорваться к бару. Он двигался к нему медленно, по сложной кривой, и говорил:

— Я должен был знать, что вы тут появитесь. Лавдэй сообщил вам об этом, не так ли?

— Он сказал нам, что ты слегка не в себе сегодня вечером, запер невесту в своей спальне, — уточнил слова Лавдэя Эшер. — А поскольку я не привык, чтобы слуги сообщали мне такие вещи, в особенности Лавдэй, я сразу же понял, что здесь произошло нечто весьма серьезное.

— Правильно, — сказал Ник, догнавший Джослина, который уже приблизился к дверце бара. — Я тоже сообразил, что ты попал в ловушку, как только получил записку Лавдэя.

Джослин успел налить себе в фужер очередную порцию виски, но Нику удалось вырвать графин из рук Джослина.

— С тебя уже достаточно, дружище. Моя мама часто говорила, что крепкие спиртные напитки — это дьявольское снадобье.

Презрительно улыбнувшись, Джослин нетвердой походкой направился к своему креслу.

— Ты говоришь, как старый Поукинс.

В этот момент Лавдэй сообщил о приходе Винтропа и Терстонз-Кумеса. Джослин торжественно поднял свой фужер в знак приветствия.

— А вот и мои остальные свидетели. Входите. Давайте выпьем. Мы как раз говорили о старом Поукинсе. Ник напомнил мне его. Да, старый, добрый друг, сержант Поукинс… Он думал, что дело пошло на поправку, как, впрочем, и я.

— Не могу винить его за это, — сказал Терстонз-Кумес. — В конце концов он станет женатым человеком через некоторое время.

— Поукинс был женат, — продолжал Джослин, не обращая на друзей никакого внимания. — Он просил меня посмотреть за его женой в том случае, если он сам не сможет этого сделать. — Джослин снова уронил голову на грудь, несмотря на все попытки Ника заставить его сидеть прямо. — Он спал со мной в ту самую ночь в Скатарском госпитале. У него был жар, но я никогда не думал, что он умрет такой смертью. Я проснулся, когда уже было темно. Я сам не знаю, почему я проснулся. Я думаю, что хотел услышать его дыхание, так как доктор сказал, что он может задохнуться от выделяющейся жидкости. Лучше бы он погиб в бою.

Эшер опустился на колени рядом с Джослином, и тот грустно улыбнулся, посмотрев на него.

— Мы никогда не забудем Крым, правда? — спросил Джослин.

— Я уже забыл, — мягко сказал Эшер. — И ты должен это сделать.

— Но как? Ты же был там. Ты же видел, что случилось с Чеширом и всеми остальными. По крайней мере, мне кажется, что ты был там. Я прав?

— Не так близко, как Винтроп и Терстонз-Кумес, — уточнил Эшер. — Но я был почти рядом.

— Черт возьми! — воскликнул Ник. Как только сюда пришли остальные друзья, он сразу же перешел на изысканный слог:

— Ты только портишь ему его и так скверное настроение, вороша это дурацкое прошлое.

— Поукинс все время бредил, все поминал лошадь, — пробормотал Джослин. Он поднял голову и увидел, что все уставились на него. — Да, в самом деле. Он все время бредил про лошадь. Про Чешира и лошадь. Снова и снова. Чешир, лошадь Чешира, лошадь.

Винтроп подошел к свободному креслу, уселся на него, как на трон, и величественно произнес свой приговор:

— Он сумасшедший.

Торстонз-Кумес посмотрел на него с раздражением, а Эшер махнул рукой, чтобы все замолчали, и потряс Джослина за руку.

— Джос, старина, ты тогда тоже был в бреду. Забудь про Поукинса. Ты просто стараешься избежать дурных мыслей о предстоящей женитьбе.

— Послушайте, — Торстонз-Кумес, желая отвлечь всех от грустных воспоминаний, захлопал в ладоши. — Мне всегда хотелось учинить какой-нибудь скандал, ну, например, принять участие в незаконной свадьбе. Она же незаконна, не так ли?

Ник засмеялся, вспомнив о своем отце.

— Да, она была бы незаконна, если бы отец узнал об этом.

Легкий стук в дверь известил о том, что пришел Лавдэй.

— Прибыл викарий, милорд, — сказал слуга. — Он ожидает вас в гостиной.

Винтроп поднялся с кресла и, сохраняя свою величественную осанку, смахнул с рукава невидимую для посторонних пыль.

— Я займу разговорами викария, а ты, Фокс, немедленно приведи Джоса в порядок.

— Кумес, — обратился к офицеру Ник, — разыщи кого-нибудь и скажи, чтобы нам приготовили кофе.

Джослин осторожно встал с кресла, когда Кумес покинул комнату. Он покачнулся вправо, затем широко расставил ноги и откашлялся.

— Господа, — сказал он. — Пора вывести мою дорогую невесту.

— Нет, еще рано, — сказал Эшер и снова усадил его в кресло.

— Не вмешивайтесь в мои дела, — грозно произнес Джослин. — Я твердо намерен жениться на мисс Эллиот, а затем я обучу ее хорошим манерам, приемлемым принципам и послушанию. Ей это все просто необходимо. К тому же я выяснил, что она пытается вести себя, как полицейский констебль в юбке. Она уверена в том, что ее брат был убит, как, впрочем, и все остальные — Эйри, Стэплтон и Холлоуэй. Боже мой, она не просто обманщица, она ко всему прочему еще и сумасшедшая, если думает, что сможет разобраться в этой истории.

Джослин глубоко вздохнул и убрал со лба прядь волос.

— Да, обманщица, — добавил он. — Обманщица и предательница. Вот кто она на самом деле. Ну ничего. Она скоро узнает, что сама попала в ловушку, которую придумала для меня.

Ник медленно расхаживал позади его кресла, и Джослину удалось поймать его за ругу.

— Она заплатит за все, Ник, старена.

Освободив руку, Ник посмотрел на обеспокоенного Эшера.

— С ним не все в порядке, — сказал он.

— Да, — согласился с ним Эшер, — он совсем плох. Возможно, мне придется поехать с ним в Кент. У меня там есть местечко неподалеку от Ревери. Мы можем поехать туда все вместе.

— У меня там есть свой дом, — сказал Ник. — Я могу остановиться там, чтобы не иметь ничего общего с его святейшеством Винтропом.

Эшер одобрительно улыбнулся Нику, не отрывая изучающего взгляда от Джослина.

— В таком случае — решено.

— Превосходно, — обрадовался Джослин и весело улыбнулся своим друзьям. — Если вы будете рядом со мной, то, возможно, вы удержите меня от желания убить ее.

19

Лайза перестала плакать через несколько минут после того, как Джослин покинул спальню. Подавленная чувством страха, она ходила взад и вперед по комнате, обдумывая сложившуюся ситуацию. Движение помогало ей справиться с собой.

Он не принадлежал к тем людям, которые всегда выполняли свои угрозы. А так ли это? Затем ей в голову пришла совершенно другая мысль. Джослин отказался без выкупа прийти на помощь детям, отказался поставить себя на место людей, которых он лишал куска хлеба. Она купит у него их благополучие. Но если она попытается его обмануть… Он способен на такую ярость, что может убить человека с улыбкой на устах, Она не могла обнаружить свой страх перед ним. Если бы он это почувствовал, он непременно бы использовал это против нее. Она должна выдержать противостояние с ним, должна устоять перед ним.

— Матерь Божья! Дай мне силы быть храброй.

В этот момент клацнул дверной замок. Кто-то повернул ключ в двери. Лайза быстро повернулась и подняла голову. В комнату вошел Ник Росс, захлопнул дверь и закрыл ее на ключ. Затем он поднял свой указующий перст и промолвил:

— Ты, чертова проститутка, что ты сделала с Джосом?

Лайза уставилась на него, застигнутая врасплох переменой в его произношении.

— Так ты не принадлежишь к высшему обществу?

— Совершенно верно, мисс, поэтому бросьте все ваши штучки, пока я не разозлился. Что вы сделали с Джосом?

— Я ничего с ним не сделала, — сказала Лайза, в отчаянии выбросив вперед руки. — Я повторяю это снова и снова. Мой отец действовал без моего ведома.

— Да, конечно, и поэтому вы все решили отказаться от проведения нормальной свадьбы с гостями, весельем и прочее. Проститутки чертовы! Все великосветские женщины — настоящие проститутки, только, может быть, чуть дороже, чем те, которые околачиваются в дешевых магазинах.

Лайза почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо, и вся она вспыхнула от гнева. Она решительно подошла к Нику и сильно ударила его по лицу.

— Ради всего святого, — сказал она, — не смей говорить со мной в таком тоне. Я хочу, чтобы ты знал: мне совершенно не нужна эта свадьба, тем более большая и пышная.

— Что? — спросил Ник, потирая рукой покрасневшую щеку. — Что?

— Я-не-хочу-выходить-за-него-замуж, — отчеканила Лайза каждое слово, швыряя их в лицо Ника.

— Ну ладно, ладно, — пытался успокоить ее Ник и благоразумно отошел на безопасное расстояние. — Прекрати это. Ты мне врешь.

— Выпусти меня отсюда, и я сразу же исчезну, оставив ему на память обручальное кольцо.

Ник внимательно смотрел на Лайзу, молча потирая рукой щеку.

— Джос говорит, что должен жениться на тебе.

— Это все мой отец.

— Очень удобное признание.

— Я не хочу за него замуж, черт побери! — заорала Лайза во всю глотку.

Ник испуганно отошел в сторону, облокотился на спинку кровати и стал молча смотреть на вычурный ковровый узор. Прошло немало времени, прежде чем он поднял голову и посмотрел на нее.

— Я хорошо разбираюсь в людях, — сказал он. — В трущобах невозможно выжить, если не знаешь, как обращаться с разными людьми. До той самой ночи, когда состоялась злополучная вечеринка в вашем доме, я и подумать не мог, что вы — охотница за деньгами или титулами, в отличие от ваших родителей.

Лайза слегка смягчила напряженную позу.

— Мне это не нужно, — сказал она тихо и подошла поближе. — Если бы я была такой охотницей, как ты выразился, я бы уже давно заставила Джослина жениться на мне. Понимаешь, я действительно наводила о нем необходимые справки, правда, по другим причинам.

И Лайза, не в силах больше молчать, рассказала Нику всю правду об Уильяме Эдварде, о своем перевоплощении в Гэмп, о слежке за ним и Джослином. Когда она закончила свой рассказ, Ник даже присвистнул от удивления и покачал головой.

— Боже мой, — промолвил он и уставился на Лайзу из-под своих густых бровей. — Значит, вы ничего не знаете про старика Эйла?

— А что я должна знать о нем?

— Да нет, ничего особенного. Я просто спросил.

Лайза бросила на Ника подозрительный взгляд.

— Почему я должна шпионить за Эйлом, если он не имеет никакого отношения к моему брату? Ну? Теперь, надеюсь, ты понимаешь?

Ник подошел к кровати, присел на край, положил подбородок на руки и уставился на Лайзу.

— Вы никогда не говорили об этом ни слова.

— Да.

— Почему?

Лайза подошла к креслу, взяла свою сумочку, открыла ее и тут же закрыла, даже не заглянув внутрь.

— Я решила, что человек, который спасает детей от… от зла, вряд ли может быть причастен к гибели брата. А позже я к тому же поняла, что Джослин не может никого убить.

— Черт возьми! Вы же влюблены в него!

Лайза бросила свою сумку на пол.

— Нет!

— А я прекрасно знаю, что он любит вас.

— Нет, не любит, — сказал она. — Если бы он любил меня, он ни за что бы не обвинил меня в том, что я загнала его в ловушку. Он верил бы мне. А он меня ненавидит. Он сам мне сказал это. И я его совсем не люблю.

— Неужели совсем?

Лайза посмотрела на Ника. Он улыбнулся и взглянул на свои карманные часы.

— Почти пора.

Лайза бросилась к нему и схватила рукой за рукав пиджака.

— Ты должен выпустить меня отсюда.

— Нет, не могу этого сделать, — твердо сказал он. — Джос хочет, чтобы вы стали его женой, и я не хочу этому мешать.

— Но на самом деле он не хочет этого.

— Нет, хочет. В противном случае он подвесил бы вашего папашу за яйца — простите за грубость — и держал бы его до тех пор, пока тот не одумается. Но старина Джос не сделал этого. И главная причина заключается в том, что он чертовски хочет жениться на вас. А я всегда стараюсь делать то, чего хочет Джос. Он спас мне жизнь, поэтому я всегда на его стороне. Тем более что вы любите его.

— Нет, нисколечко! И я не выйду за него, потому что он не хочет меня.

Ник взял ее за руки и повел к двери.

— Советую рассказать ему все, что вы рассказали мне. Расскажите ему о том, как бы вы его шантажировали, если бы хотели заполучить все его титулы.

— Мне все равно, что он думает обо мне сейчас.

— Нет, вам все-таки лучше рассказать. Так будет лучше.

Зверь взобрался по узорчатой шторе вверх и свернулся комком на книжном шкафу библиотеки. Его красные глаза бесстрастно уставились на людей, собравшихся вокруг викария. Верхняя губа зверя поднялась, обнажив изогнутый клык. Затем он положил голову на лапы и стал молча и очень, очень терпеливо наблюдать за происходящим, изучая новые запахи.

Появилась самка. Новая опасность, запах которой глубоко заложен в сознание, он служит признаком приближающейся охоты. И Джослин, запах которого он помнил слишком хорошо.

Зверь настороженно приподнял голову. Его ноздри раздулись, и он стал угрожающе обнюхивать воздух, поворачивая голову из стороны в сторону. Его мощные когти разжались, обнажив острые концы со следами засохшей крови. Его дразнил этот залах. Он сам слышал свое сопение, которое становилось все громче.

Ноздри зверя напряженно вздымались, втягивая в себя этот запах и выпуская его. Дыхание становилось все быстрее и быстрее. Зверь приподнялся и приготовился к прыжку на свою жертву. Но в этот момент девушка произнесла какое-то слово, а ее голубые юбки издали легкий шелест, когда Джослин подошел к ней поближе, обнял ее и поцеловал. Сейчас, сию же минуту, пока они вместе! Нет, нет, слишком много других людей. Зверь расслабился, опустился на шкаф и погрузился в томительное ожидание.

Теперь Лайза знала, что такое настоящий кошмар. Это когда заветная мечта претворяется в жизнь в самом извращенном и самом искаженном виде, это когда надежда превращается в ужас, а любовь — в страх.

Он ненавидел ее и тем не менее обрел над ней полную и ничем не ограниченную власть. Она вздрогнула, когда он наклонился, чтобы поцеловать ее. Что поразило ее больше всего, так это то, что его тело все еще оставалось таким знакомым и возбуждающим, несмотря на ее страх и отвращение к нему самому.

Его губы были такими же мягкими и теплыми, а его тело — сильным и нежным, когда он прикоснулся к ней. Она горячо ответила на его поцелуй, приблизившись к нему так, что могла чувствовать его дыхание. Но когда он отошел от нее, его глаза были такими же холодными, как и ствол его любимого кольта.

И к тому же он был пьян. Конечно, он мог стоять на ногах. Он мог поддерживать разговор, как будто находился на прогулке в Гайд-Парке. Но рядом с ним неотлучно находился Ник, угодливо поддерживая его своей сильной рукой.

На протяжении многих лет она не могла позволить себе даже думать о своей свадьбе. Во всяком случае после неудачного выхода в свет. Она никогда не надеялась найти мужчину, который желал бы ее так страстно, как должен в ее понимании желать любящий человек. Зачем мечтать о том, чего ты не можешь получить? И все же где-то в глубине души, она лелеяла девичью мечту — кружева цвета слоновой кости, розы и небольшая сельская церковь. Как это глупо, как недоступно! А теперь эти мечты исчезли навсегда.

Она вышла замуж за человека, который не желал ее и который в день свадьбы набрался до такой степени, что не способен хотя бы сосредоточиться на таком событии. Эта мысль так расстроила ее, что у нее на глазах появились слезы, и ей пришлось украдкой вытирать их, чтобы не опозорить себя перед шестью мужчинами. «Думай о Тоби, Агги и Мейзи! — приказала она себе. — Подумай о маленькой Пег и всех остальных детях. Ты не можешь позволить, чтобы они оказались на улице». Она подхватила сумку, вместо которой в ее руке должен был бы быть букет цветов.

Джослин повел ее к столу. Она что-то подписала. Он тоже что-то подписал. Затем свои подписи поставили все остальные. Прежде чем она поборола в себе чувство боли и избавилась от ощущения навертывающихся на глаза слез, она оказалась в вестибюле.

Джослин набросил накидку ей на плечи, и тут она впервые посмотрела на него.

Он одарил ее скучной улыбкой.

— Пора ехать, моя дорогая женушка.

Она беспомощно оглянулась вокруг в поисках хоть какой-нибудь помощи, но все уже ушли, кроме Ника, который помогал Джослину надеть пальто.

— Теперь уходи, Ник.

И дальше Джослин пробормотал что-то настолько невразумительное, что Лайза не смогла разобрать.

— Я поеду с тобой, чтобы убедиться, что ты не наделаешь никаких глупостей, — сказал Ник. — Поэтому веди себя хорошо. Она не виновата в том, что задумал этот старый негодяй.

— Уходи, Ник.

— Нет, не сейчас, мой дорогой друг. Я не могу позволить, чтобы ты свалился где-нибудь, как какой-нибудь бродяга.

К удивлению и радости Лайзы, Ник опекал Джослина всю дорогу до железнодорожной станции и усадил виконта в его частный вагон. Поднимаясь по ступенькам в вагон, Джослин не захотел, чтобы Ник помогал ему, и тому оставалось лишь поддержать Лайзу, которая поднялась вслед за мужем. Джослин нетвердой походкой направился к своему купе, натыкаясь на различные предметы. Затем он плюхнулся на диван и застыл в неподвижности, уставившись в окно на освещенную станцию.

Она не знала, как себя вести в подобной ситуации: казаться обиженной или облегченно вздохнуть. Ник аккуратно положил ноги своего друга на сиденье. Затем он снял с Джослина шляпу и усадил его поудобней. Появился Лавдэй, который притащил с собой чемодан с вещами Лайзы и еще один, который, должно быть, принадлежал Джослину. Встретив диковатый взгляд Лайзы, он поклонился ей и кивнул Джослину:

— Вы, кажется, слишком рано начали отмечать вашу свадьбу, — сказал он с иронией.

— Он чертовски пьян, — сказал Ник.

— Да, действительно, сэр, — согласился Лавдэй и вышел из купе с видом дворцового стражника, который выдал врагу секрет необыкновенной важности.

Лайза устало опустилась на сиденье и равнодушным взглядом окинула бархатную обивку купе, покрытую начищенными медными полосками печь, кожаные чехлы кресел и своего новообретенного мужа. Но он даже не посмотрел на нее. Он сидел, развалившись на диванчике и закрыв глаза.

Одна рука Джослина лежала поверх одеяла, которое он натянул на себя. Длинные и тонкие пальцы были разжаты. Это могла бы быть рука художника, если бы не огрубевшая часть большого пальца, которая часто держала револьвер и тугой поводок лошади. Она вспомнила, какими сильными и вместе с тем нежными были эти пальцы, когда они прикасались к ее щекам. Прикусив губу, чтобы не расплакаться, Лайза отвернулась от него.

— Как долго нам еще ехать, Ник?

— Потерпите, девушка, — игриво сказал он. — Мы прибудем на место вскоре после полуночи.

Ник оказался прав. Они прибыли на пустынную станцию почти в половине двенадцатого. Лайзе не хотелось больше полагаться на Ника, в особенности учитывая тот факт, что он все время настаивал, чтобы она открылась Джослину. В конце концов он оставил эти попытки, когда Джослин проснулся, Как только они вышли на перрон, к ним подъехали две кареты, и вскоре они уже были в пути, оставив Лавдэя на станции для отправки тяжелого багажа. Лайза с мужем ехала в первой карете, а Ник отправился во второй к своему дому. Проехав некоторое время по безлюдной и мрачной сельской дороге, Лайза и Джослин миновали длинный прямоугольный пруд и подъехали к небольшому и хорошо освещенному дому, выложенному из белого камня.

Идея построить небольшой белокаменный дом всецело принадлежала Джослину. Массивные стеклянные двери дома были обрамлены столь же массивными колоннами, отдаленно напоминавшими римские триумфальные арки. За колоннами высился большой купол, под которым, по всей видимости, размещалась гостиная. Двойные изогнутые пролеты ступенек поднимались к входной двери и смягчали довольно строгие линии дома.

Даже пребывая в подавленном настроении, Лайза не могла не отметить про себя умиротворяющую красоту и архитектурное изящество дома в Ревери. При других обстоятельствах она с удовольствием осталась бы в нем. Но сейчас у нее не было на это времени. Она уже твердо решила не задерживаться здесь долгое время.

Из дома вышли дворецкий, управляющий и несколько слуг, чтобы поприветствовать хозяина. Лайза вошла в помещение, которое, как ей показалось, было очень похожим на древнеримский зал. Вокруг стояли алебастровые колонны. Лайза подняла голову вверх и посмотрела на резные потолки. По всему периметру зала висели разноцветные гирлянды. Затем она посмотрела направо и налево от себя. Везде преобладал матовый цвет. Здесь не было никаких узорчатых тканей и изысканных портьер.

Пока она любовалась изящными копиями греческих и римских статуй, Джослин поговорил с дворецким и ушел. Мисс Кеттл, экономка этого дома, провела Лайзу в ее комнату.

Несмотря на усталость, Лайза попыталась высказать несколько комплиментов экономке по поводу внутреннего убранства комнаты. Она высоко оценила приятного цвета лепнину на стенах, с которых свисали изысканные гирлянды. Лайза довольно кивала головой, пока экономка объясняла ей все преимущества небольших колонн, окружавших большую кровать.

После соответствующих комплиментов Лайза отпустила экономку и начала было снимать меховую накидку, когда за дверью послышались голоса. Лайза подошла к двери, широко распахнула обе створки и наткнулась на двух лакеев. Они внесли в комнату тяжелые вещи Джослина и оставили их возле большой кровати из розового дерева.

Лайза хлопнула в ладоши и позвала кого-нибудь. В комнату вошел дворецкий, чтобы лично убедиться, что вещи распакованы правильно.

— Вам что-нибудь необходимо, миледи?

«Откуда они все узнали, что я вышла за него замуж?» — подумала Лайза. Она хотела расспросить его, как вдруг вся комната наполнилась слугами. Вскоре показался Джослин — его волосы были растрепаны, и отдельные пряди спадали на лоб. Лайза испуганно отпрянула назад, туда, откуда она вышла. Затем она прикрыла дверь, моля Бога, чтобы он не последовал за ней. Увидев в замке ключ, она повернула его и облегченно вздохнула. Потом она подбежала к другой двери, ведущей на площадку, и также заперла ее на ключ.

Через секунду она уже расстегивала свое вечернее платье, бормоча себе под нос:

— Он не одурачит меня. Набрался как сапожник. Чтоб его тошнило, как беременную женщину рано утром! Чтоб его рвало до тех пор, пока все его внутренности не вывалятся наружу! Чтоб его голова высохла, как тыква!

Она вдруг перестала расстегивать платье. Что она делает? Он же может попытаться войти в комнату! Он все может сделать в таком состоянии. Интересно, сколько он выпил? Она стала быстро застегивать платье, прислушиваясь к голосам за дверью. Вскоре все лакеи ушли, но из комнаты все еще доносился голос Лавдэя — спокойный, вежливый и твердый. Она слышала, как ему что-то возражал Джослин. Затем снова последовал спокойный ответ Лавдэя. Часто слышались звуки выдвигаемых и задвигаемых ящиков. Через секунду хлопнула дверь, и наступила тишина.

Лайза ждала, боясь даже вздохнуть. В мучительном ожидании прошло несколько минут. Она больше не могла выносить этого тягостного ожидания. Лайза на цыпочках подошла к двери, отперла ее и слегка приоткрыла. В комнате было темно. «Хорошо», — подумала она.

Отсутствие света в комнате подбодрило ее. Она тихонько вошла внутрь, прислушиваясь к звукам тяжелого дыхания Джослина. Он дышал глубоко и хрипло. Лайза вздохнула и вошла в полосу света, проникающего из ее собственной комнаты. Этим же светом были освещены обнаженные рука и плечо Джослина. Он пошевелился, и она чуть было не вскрикнула от страха. Затем она сообразила, что он повернулся на бок лицом к ней. Он лежал, положив голову на руку, и она удивилась тому, насколько беспомощным он выглядел. А ведь она хорошо знала, что он может быть безжалостным и бесчувственным.

Пока она наблюдала за ним, он неожиданно открыл глаза, и Лайза вскрикнула от неожиданности. Она уже собиралась выскочить из комнаты, как он вдруг заговорил:

— Сожалею, что должен разочаровать тебя, дорогая, — сказал он слабым голосом. — Но если я притронусь к тебе прямо сейчас, то меня вырвет.

Лайза вихрем вылетела из комнаты и заперла за собой дверь. Пока она возилась с ключом, из-за двери послышался смех Джослина, приглушенный подушками. Лайза стояла под дверью и прислушивалась к шорохам в соседней комнате. Отблески молний периодически освещали ее испуганное лицо.

Она всеми силами старалась побороть в себе страх, что он может неожиданно наброситься на нее. Затем она почувствовала все нарастающую злость из-за того, что она позволила запугать себя. Наконец ей удалось взять себя в руки, и подхватив свечу, она широко распахнула дверь в комнату Джослина. Он не должен обращаться с ней, как с неудобным для него ботинком.

Лайза решительно вошла в комнату и с шумом поставила подсвечник на ночной столик рядом с Джослином. Тот вскочил от неожиданности. Пошарив рукой под подушкой, он проворчал слова проклятья, не найдя там своей одежды. Затем, отбросив со лба густую прядь волос, он уставился на Лайзу мигающими глазами.

— Ты уже проснулся?

— Оставь меня! Проснулся. О, моя голова!..

Лайза подошла к бару и нащупала рукой графин с виски. Затем она вернулась к нему и ткнула его ему в руки.

— Выпей еще. Это доставит тебе дополнительную головную боль.

Джослин посмотрел на нее и молча поставил графин на ночной столик. Сделанное движение, должно быть, причинило ему невероятную головную боль, так как он тут же зарылся в подушки, громко застонал и закрыл лицо руками.

— Уходи!

— Я как раз собираюсь это сделать, — сказала она. — Собственно говоря, я пришла сюда, чтобы сообщить тебе об этом. Я вообще не понимаю, почему я дала запугать себя и позволила тебе привезти меня сюда?

Джослин пробормотал, не высовывая головы из-под подушек:

— Потому что, если бы ты не подчинилась мне, я не спас бы твою фирму «Пеннантс».

— Но я же вышла за тебя замуж.

— И кроме того, я твой муж, и я пожелал, чтобы ты осталась здесь, — продолжил Джослин. — А сейчас будь хорошей и послушной женой и оставь меня. Лавдэй дал мне порошок от головной боли, и я хочу немного поспать.

— Ты собираешься возместить мне тот ущерб, который ты нанес моей фирме?

— Черт возьми! — вскричал Джослин. — Еще и дня не прошло, как я женат, а меня уже начинают пилить.

— Я настаиваю лишь на том, чтобы ты сдержал свое слово, и это вовсе не означает, что я начала пилить тебя, — раздраженно сказала Лайза.

— Да, да, да, да! Я все устрою завтра утром, если сегодня ты оставишь меня в покое. О, моя голова…

— А ты не будешь… ну… это…

Джослин заполз под покрывало и обхватил голову руками.

— Не сегодня. О! Видишь, что ты сделала со мной? Я из-за тебя повысил голос, и вот теперь моя голова раскалывается, как кочан капусты, который шинкуют.

— Я не останусь здесь.

— Черт возьми!

Джослин вскочил с кровати в чем мать родила, прежде чем она смогла отскочить в сторону, схватил ее за руку и резко повернул к себе лицом. Лайзе показалось, что голый он выглядел намного больше, чем одетый. Она отшатнулась от него, стараясь не смотреть ниже его груди.

— У меня всегда будет возможность уничтожить твою фирму «Пеннантс», если ты уедешь отсюда, — сказал он. — Но ты не сделаешь этого. Ты слишком много потрудилась, чтобы к тебе обращались с приставкой «миледи». Поскольку сейчас ты добилась этой свадьбы, ты сразу же успокоишься. Теперь ты начнешь донимать меня балами, светскими приемами и торжественными обедами. Господи, я обречен.

— В таком случае зачем ты это сделал?

Все страхи Лайзы относительно того, что муж может наброситься на нее, исчезли. Она смотрела, как Джослин потирал голову своей свободной рукой.

— Ник говорит правду?

— Не понимаю, о чем ты говоришь, женщина.

Джослин снова застонал и приложил ладонь ко лбу.

Лайза набралась смелости и окинула его взглядом с головы до ног. Джослин был выше ее отца на несколько дюймов и намного шире в плечах. Его мускулы изгибались к центру груди, образуя широкую впадину, спускавшуюся к животу. Она все-таки не смогла опустить взгляд ниже живота и остановилась на длинном и плавном изгибе его бедер. Затем она снова посмотрела на него. Его глаза были все еще закрыты, и он продолжал растирать ладонью лоб. Убедившись в том, что он не смотрит на нее, она быстро посмотрела на его живот, а затем ее взгляд скользнул ниже. «Матерь Божья, какой мужчина! Неужели все они так… так щедро одарены природой?»

И откуда только в нем такая пугающая безжалостность? Но во всяком случае сейчас она ей не грозит. Она вновь вспомнила слова Ника и впервые серьезно призадумалась над ними. Конечно, она никак не ожидала, что он так легко подчинится отцу.

Джослин отпустил ее и плюхнулся на кровать, продолжая стонать и потирать переносицу. Пока он корчился на кровати, любопытство Лайзы еще больше усилилось. Почему он просто не сунул под нос отцу свой кольт и не пригрозил убить его? Даже отец не выдержал бы этого. Он не устоял бы перед лицом угрозы человека, похожего на хладнокровного убийцу.

Ее муж повернулся на бок и снова застонал. Лайза какое-то время молча наблюдала за ним, слегка постукивая пальцем по своей щеке.

— Милорд, — сказала наконец она, — нам нужно поговорить.

— Не сейчас, — простонал он. — И не пытайся уехать.

— Мы должны спокойно устранить все недоразумения.

Джослин резко вскочил с кровати и схватил ее за руку. Затем он притянул ее к себе и прошептал:

— Я не настолько пьян, чтобы не смог сорвать с тебя все твои юбки и не довести до логического конца эту проклятую свадьбу.

Лайза попыталась вырваться из его крепких рук. Пока она вырывалась, его пальцы скользнули под толстый слой ее одежды. Она сопротивлялась что есть силы, тонкий шелк громко трещал; ей наконец удалось вырваться, и она побежала к двери. Прежде чем захлопнуть за собой дверь, Лайза еще раз посмотрела на мужа. Он лежал на кровати совершенно голый и самодовольный. Он взмахнул рукой, в которой были видны куски голубого шелка, зажатые в кулаке.

— В следующий раз, дорогая, я не запутаюсь в твоих юбках.

Она захлопнула дверь и заперла ее на ключ. За дверью послышалось легкое хихиканье. Господи, как ей хотелось ударить ногой по двери. Нет, ей хотелось ударить ногой не дверь, а своего мужа, как она это делала раньше.

Она должна была поговорить с ним. Должна была непременно это сделать, прежде чем он попытается превратить ее в так называемую добропорядочную жену. Ха! Он задумал сделать из нее бесправную крепостную служанку. Но у него из этого ничего не выйдет.

Да, но как же ей остановить его? Конечно, она могла бы пригрозить ему, что расскажет обо всем отцу. Но ему на все наплевать. Она может также пригрозить, что раскроет все его секретные похождения. Нет! Джослин не правильно поймет ее угрозы.

Кроме того, она не сможет на самом деле сделать все это… И потом совершенно невозможно предсказать, что он сделает с ней, если она будет продолжать злить его.

Лайза уставилась на закрытую дверь. Что с ней случилось? Почему она должна преследовать его? Она же мисс Эллиот. Ей принадлежит агентство домашних слуг «Пеннантс». Она управляет несколькими десятками служащих. Ей удается ладить с наиболее капризными клиентами. Почему же она не может справиться с этим человеком?

Здравый рассудок — вот в чем решение. Логика и здравый рассудок. Спокойное обсуждение при дневном свете. К завтрашнему дню и она, и Джослин успокоятся и соберутся с мыслями. Несомненно, они смогут найти общий язык, достичь взаимопонимания, выработать общий и взаимоприемлемый подход к жизни. Она видела, что Джослин страдает, хотя и старается скрыть это под маской циника.

В конце концов она вынуждена была признать, хотя бы наедине с собой, что он тоже был жертвой. Возможно, она была слишком назойливой в своих попытках обвинить его в том, что он ей не доверяет. Особенно если учесть, что она шпионила за ним. Да, они оба вели себя довольно глупо, стараясь всеми силами обвинить друг друга и не выслушав объяснений другой стороны.

Если бы она смогла убедить Джослина в том, что не участвовала в заговоре против него, они могли бы устранить все недоразумения. Возможно, они даже смогли бы остаться мужем и женой…

Да, завтра она попытается урезонить его. Главное, чтобы он оказался способным понять доводы разума. Без этого он будет по-прежнему относиться к ней со злостью и ненавистью. Уж как-нибудь она убедит его! И уйдет. В противном случае, если она останется в Ревери, то неизбежно снова влюбится в него. А как раз этого она не может допустить. Как бы он не был прекрасен, она не будет его больше любить.

20

В течение последующих пяти дней Джослину удавалось избежать боли и искушения. Он тупо смотрел в свои карты, не замечая их, в то время как Ник, Эшер, Винтроп и Кумес поочередно побеждали в игре. Всю прошедшую неделю он развлекал друзей обедами и карточными играми, избавляя себя таким образом от необходимости проводить время с Лайзой наедине.

В тот вечер все было так же, как и в предыдущие дни. Лайза обедала у себя наверху, в то время как Джослин с друзьями находился в столовой, расположенной внизу. Он мог поздравить себя с тем, что разработал приемлемую стратегию сосуществования со своей женой. Он фактически не видел ее, лишь иногда они случайно сталкивались в коридоре.

В то памятное утро после свадьбы он проснулся с ужасной головной болью и неприятным ощущением в животе. Как только он открыл глаза, он увидел Лайзу, застывшую над его кроватью. Она потребовала, чтобы они немедленно переговорили, а ему хотелось только одного — побыстрее отыскать кувшин с холодной водой. После того как он вволю напился воды, она снова принялась приставать к нему. Заставив его слушать, она пустилась в пространные объяснения своего поведения и поступков, а он ничего не мог понять из-за ноющей боли в глазах и в затылке. Наконец он взорвался, как заряженная пушка, и они поссорились.

К концу ссоры он затолкал ее в комнату и запер дверь на ключ, чем вызвал явное неодобрение Лавдэя.

— В отношениях с вашей женой вы ведете себя крайне неприлично, — сказал он.

— Неужели? Ну тогда сам попробуй найти с ней общий язык. А у меня терпение уже лопнуло.

Таким образом он выработал основные правила супружества, которые с помощью Лавдэя были переданы жене. Их было не очень много. Он зафиксировал их на бумаге для большей уверенности в том, что она их поймет. Лайза, согласно этим правилам, должна была принимать пищу в своей комнате, в то время как он будет продолжать есть в столовой (в конце концов это был его дом). Она не должна кататься на лошади или гулять вместе с ним. Здесь имелись в виду их дом, сад и прилегающие земли. Она не должна была входить в комнату, если в ней находился муж. Она должна была пить чай в своей комнате, а он — в большой голубой комнате наверху. Она не должна была разговаривать с ним или писать ему разные записки. Она должна была общаться с мужем только через Лавдэя.

Все эти правила должны были, по замыслу Джослина, уберечь его от желания отомстить ей за этот брак, устранить требования его плоти и таким образом смягчить боль оттого, что ему приходится бороться с женщиной, которая притворилась, что любит его, а на самом деле ее интересовал лишь его титул. Лавдэй взял за правило называть ее леди Элизабет, что формально соответствовало ее теперешнему статусу.

Он ожидал, что она будет шумно протестовать против этих правил. Но она никогда не делала того, что он от нее ожидал. Лайза скрупулезно придерживалась предписанного поведения. Теперь он узнавал о ее существовании только по легкому запаху лимона в коридоре, по шелесту шелка и кружев в соседней комнате, по скрипу пера на бумаге и по легкому стуку каблуков. И ему было ненавистно все это.

Джослин бросил свои карты на стол. Откинувшись на спинку кресла, он достал сигару и молча наблюдал, как играли остальные. Погруженный в свои мысли, он не заметил, как его друзья прекратили игру и уставились на дверь. Ник толкнул его ногой под столом. Джослин повернулся к двери и увидел, что на пороге стояла Лайза.

Он увидел ее впервые за всю прошедшую неделю. Почему она стала такой бледной? Возможно, так кажется из-за платья — розового, с тонкой кисеей, которое делало ее открытой для свежего загородного воздуха, к которому она не привыкла. Ее слова, обращенные к нему, однако тут же развеяли ощущение хрупкости и болезненности.

— Я хочу поговорить с тобой.

Джослин посмотрел на Ника и всех остальных. Они вскочили со своих мест. Он продолжал сидеть и спокойно попыхивал сигарой.

— У меня гости.

— Меня это не волнует.

Джослин взглянул на Эшера, который пристально смотрел на него с укоризной.

— Ах, господа! — непринужденно произнес Джослин. — Супружество — это настоящее испытание, как вы сами можете убедиться. Это так волнующе! Женщины и их болезненные нервы, их ограниченные способности понимать… Несомненно, моя дорогая супруга расстроилась из-за каких-нибудь домашних пустяков. Я поговорю с тобой утром, Лайза.

Разумеется, он надеялся, что смутив ее в присутствии друзей, он заставит ее уйти. Она действительно смутилась, покраснела, но вместо того чтобы покинуть комнату под аккомпанемент иронии мужа, она положила руки на обтянутую корсетом талию и посмотрела на него прищуренными глазами.

— Если ты не уделишь мне несколько минут для разговора наедине, то все твои друзья, сидящие здесь, как петухи в курятнике, услышат все, что я собираюсь тебе сказать.

Джослин раздраженно бросил сигару на стол, резко отодвинул назад кресло и направился к ней. Подойдя поближе, он низко наклонился к ней и прошептал ей так, чтобы только она одна могла слышать:

— Ты сейчас же уйдешь, и если ты хоть когда-нибудь оскорбишь меня в присутствии моих друзей, я задеру все твои юбки и отделаю твою задницу так, что ты не сможешь даже сидеть. И тебе крупно повезет, если при этом не будут присутствовать все мои друзья.

Не дожидаясь от нее ответа, Джослин схватил ее за руку и потащил в холл, затем поднялся вверх по лестнице в ее комнату. Он шел так быстро, что она с трудом поспевала за ним. Она освободилась от его крепких рук только тогда, когда они подошли к двери, и он втолкнул ее в комнату. Лайза повернулась к нему, и он увидел слезы на ее глазах. Это сбило его с толку. Он не ожидал увидеть эти слезы. Ему и в голову не приходило, что она могла плакать. При этом никаких жалоб и упреков. Она даже не заикнулась о том, чтобы он остановился и выслушал ее. С высоко поднятой головой она направилась к письменному столу и оперлась на него одной рукой, чтобы поддержать равновесие.

В этот момент он понял, что постоянно беспокоило его с тех самых пор, как он вручил ей свои правила поведения. Она вела себя с достоинством и в высшей степени благородно. С ее губ не сорвались ни одна слезливая жалоба, ни один вопль отчаяния, что всегда было свойственно дурно воспитанным женщинам. Он молча смотрел на ее горделивую осанку, на изящный изгиб плеча, видневшегося над обрамленным тонкой кисеей рукавом платья. Неужели он совершил ошибку?

— Убирайся, — спокойно сказала она. — И если ты еще хотя бы один раз опозоришь меня перед посторонними, ты пожалеешь о том, что женился на мне, а не на медузе.

Нет, он не ошибся. Джослин вернулся к друзьям, оставив ее стоять возле стола в своей прежней горделивой позе. Когда он спустился вниз, там его ожидал один Ник.

— А где же все остальные?

Ник указал бокалом с бренди на дверь.

— Ушли домой, дружище. Ты сильно напугал их своей манерой общаться.

— Черт возьми!

Джослин нашел оставленную им ранее сигару и прикурил от огня в камине.

— Ничего, не переживай, — сказал Ник, подойдя к камину. — Могу дать тебе один совет: поговори с женой. Она очень милая женщина. Совсем не такая, как ее папаша.

— Если она кажется тебе такой милой, возьми ее себе.

— А ты потом бросишься за мной со своим любимым револьвером? Нет, покорнейше благодарю, — Ник помолчал минутку, потягивая свой бренди. — Ну да ладно. Никто из нас не может удержать тебя так, как она.

Проклиная все на свете, Джослин облокотился на каминную решетку.

— Знаешь, как это мерзко, хотеть женщину, которая обманывает и использует тебя? Господи, мне хочется в одно и то же время избить ее и затащить в постель. Я уже не могу ни спать, ни читать. Я даже не могу ездить верхом, не думая о ней. Я ненавижу ее, но в перерывах между приступами ненависти я испытываю к ней непреодолимую страсть. Она медленно убивает меня.

— Ты безнадежный глупец, — сказал Ник. — Почему бы тебе не помириться с ней?

— Не может быть никакого мира с женщиной, которая шантажом заставила меня жениться на ней.

— Клянусь Богом, ты глупый и упрямый осел!

Ник залпом осушил бокал с бренди, и они молча стали слушать потрескивание огня в камине.

— Я достал новую прекрасную вещицу. Ты же знаешь, я коллекционирую их. В моем доме уже набралось немало новых экземпляров древнего оружия. Приезжай завтра утром, сам убедишься.

Джослин пожал плечами.

— Не надо отворачивать от меня свой нос, дружище. У меня есть кое-что интересное для тебя. Приезжай в мою хижину.

— Я не интересуюсь старым оружием.

— Это не оружие, дурачок.

— Уходи, Ник. Я приеду, если ты сейчас же исчезнешь.

После бессонной ночи Джослин все-таки решил сдержать слово и навестить Ника.

Харт-Лодж представлял собой бывший «елизаветинский» охотничий домик, расположенный на большом участке земли, который был куплен Ником по соседству с поместьем Джослина. Ник часто

охотился здесь, и эти места были ему хорошо знакомы.

Прибыв в Харт-Лодж, Джослин выслушал длинную лекцию о старых заряжающихся со ствола пистолетах, о кремневых пистолетах и ружьях и так далее. Затем он взял в руку французский пистолет с кремневым замком и в эту минуту услышал звук колес подъезжающей к домику кареты. Джослин бросил на Ника вопрошающий взгляд, но тот только покачал головой.

— Вероятно, это приехал новый управляющий поместьем.

Ник взял старинное ружье и протянул его Джослину. Тот схватил ружье за длинный ствол и приставил к плечу приклад. Затем он повернулся к окну и прицелился в дерево, росшее во дворе. Открылась дверь оружейной комнаты. Джослин резко повернулся к двери, не опуская ружье. Сквозь прицел он увидел женщину в дорожном костюме — черные кудри волос, фиолетовые глаза. Джослин выругался про себя и опустил ружье. Аида Бетч — его бывшая любовница!

— Что ты здесь делаешь?

— Не строй из себя всемогущего и недоступного, — весело промолвил Ник и направился к гостье. — Я пригласил ее побыть со мной.

Джослин сжал руками ружье и удивленно поднял брови.

— А почему бы и нет? — сказала мисс Бетч, снимая перчатки. Она посмотрела на Джослина обиженным взглядом. — Я уже сто лет не имела с тобой никаких дел.

— Но ты все еще пользуешься моим домом и получаешь неплохой доход, — парировал Джослин.

Мисс Бетч помахала перчатками перед лицом Джослина:

— Да, но сколько это еще будет продолжаться? Я знаю, что это означает, когда джентльмен оплачивает счета, но не заходит. Твои пальцы сейчас прилипли к другому пирогу. — Она положила руку на плечо Ника. — Ники сказал, что ты сожалеешь о том, что пренебрег мною, и я приехала, чтобы подбодрить тебя. Мне нужно выпить чаю, съесть пирожное, а затем принять ванну. После этого мы можем поехать на прогулку. Где же моя служанка? Элси! Не забудь взять мою сумку с драгоценностями.

Мисс Бетч еще раз позвала служанку своим высоким голосом, похожим на голос маленькой девочки, и вышла из оружейной комнаты. Джослин медленно поднял старинное ружье и не спеша направился к Нику. Тот вытянул вперед руки и отступил назад.

— Ты негодяй, — сказал Джослин.

— Подожди, дружище, — стал оправдываться Ник. — Я просто позаботился о тебе.

Джослин прижал Ника в углу, не опуская ружья.

— Ты позаботился обо мне?! Как ты обо мне позаботился? Ты позаботился о том, чтобы увеличить мои страдания? Жена, которую хочешь, но не можешь иметь, и любовница, которую можешь иметь, но не хочешь!

— Но ты же сам сказал, что не желаешь прикасаться к своей жене?

— Ах, оставь! Я желаю прикоснуться к ней. Я мечтаю об этом и день и ночь.

— Ну, в таком случае, — сказал Ник с довольной ухмылкой, — в чем проблема? Ты можешь утешить себя с мисс Бетч, пока не найдешь дорожку к сердцу Лайзы.

— Найти подход к Лайзе? Мне? Это я жертва, а не она. Пусть она находит дорожку ко мне.

— Тем более.

Ник проскользнул мимо Джослина и стал поспешно развешивать старинное оружие на стене. Один из экспонатов он отложил в сторону. Это был маленький итальянский пистолет с золотой инкрустацией на рукоятке.

— Мне нужно отнести этот пистолет к оружейному мастеру в деревне, — сказал он. — Передай мои извинения мисс Бетч.

— О, нет! — запротестовал Джослин. — Останься здесь.

Но Ник уже был за дверью. Джослин выскочил за ним, желая остановить его. Он увидел, что приготовления к охоте уже закончились. Все было готово. Джослин попытался схватить лошадь Ника за уздечку, но тому удалось повернуть ее и увильнуть от Джослина.

— Я скоро вернусь, дружище.

Лошадь Ника быстро развернулась, осыпав ботинки Джослина камешками гравия. Джослин выругался, затем стал оглядываться в поисках своего коня.

К несчастью, его лошадь была отвязана и мирно паслась на лужайке. Ее нужно было поймать, оседлать и привести к дому. Это была целая проблема. Оставив эту мысль, Джослин вернулся в домик и тут же оказался в компании мисс Бетч. Ему пришлось присоединиться к чаепитию.

Он не мог не признать, что мисс Бетч была отличной любовницей. Она никогда не просила его о том, чего он не мог ей дать, никогда не отказывала ему в том удовольствии, которое он хотел от нее получить. Она всегда исчезала в тот самый момент, когда он хотел этого, за исключением сегодняшнего случая. Даже то, что он на время забыл про нее, не ослабило ее дружеского расположения к нему. Когда-то она умела совершенно непонятным для него образом возбудить его сладострастие, но потом все это исчезло. Сейчас она даже чай пила с каким-то чувством обреченности.

Пока мисс Бетч поглощала апельсиновое пирожное, Джослин, глядя на пейзаж за окном, слушал тиканье больших настенных часов, висевших в холле и некогда принадлежавших его деду. Он дошел до трехсот семидесяти, когда услышал звон фарфора. Мисс Бетч закончила чаепитие и встала из-за стола. Он повернул голову к ней, увидел, что она приближается к нему с совершенно определенным настроением, и попытался встать. Слишком поздно. Она уже подошла к нему и пристроилась у него на коленях. Он сразу же оказался погруженным в ее пышный кринолин и бесчисленные кружева ее юбок.

Она наклонилась к нему, взяла его лицо в руки и дохнула на него свежим запахом апельсинового пирожного.

— Дорогой Джослин, неужели ты не соскучился по мне?

— Со страшной силой, — пробормотал он, пытаясь обнять ее через океан юбок, нижнего белья и разного рода застежек.

Вместе с тем он бесполезно искал хоть какой-нибудь способ убрать ее со своих колен. Наконец он нашел под рукой что-то напоминающее твердую стену. Это был ее корсет. Ему удалось обхватить ее обеими руками, но тут она наклонилась и прикоснулась губами к его лицу. Он отвернулся в сторону, но она крепко сжала его голову. Поймав губами его рот, она присосалась к нему. Джослин попытался что-то сказать, но не смог этого сделать, так как весь его рот был заполнен ее языком.

Через секунду ее рука уже находилась где-то под его рубашкой, затем скользнула вниз под брюки. Он хватал ртом воздух, но Айда не отпускала его. Наконец ему удалось поймать ее руки, и он стал настойчиво отталкивать их.

— Айда! Прекрати!

— Сейчас! — сказал чей-то другой голос. — Я помогу тебе.

Джослин поднял вверх глаза и увидел черную шляпку с вуалью, из-под которой виднелись белокурые волосы его жены. Черные перчатки погрузились в шиньон на затылке Айды и сильно рванули его. Аида вскрикнула и повалилась на пол. Лайза отпустила ее волосы, встала между Айдой и Джослином; в руке у нее оказался хорошо знакомый пистолет с золотой инкрустацией на ручке. Она направила его на Аиду.

— Это твоя любовница? — спросила она спокойно.

Джослин проглотил сгусток слюны и угрюмо посмотрел на Лайзу:

— Да, одна из них, мисс Бетч…

Лайза даже глазом не моргнула. К его удивлению, она молча кивнула и присела на корточки рядом с Айдой. Она мило улыбнулась и прикоснулась стволом револьвера к ее груди.

— Доброе утро, мисс Бетч.

— О-о… — прозвучало в ответ.

Лайза продолжала вести себя так, как будто это был обычный утренний разговор старых подружек.

— Я жена милорда, леди Радклифф. Это единственный случай, когда мы можем поговорить спокойно. Поэтому слушай меня внимательно. — Ствол пистолета медленно поднялся вверх по пуговицам и замер у ее подбородка. — Если ты хоть когда-нибудь притронешься к моему мужу, я проделаю симпатичную дырочку в твоей… в твоей шляпке.

Ствол револьвера прикоснулся к носу Айды.

— Джослин! — простонала мисс Бетч. Пораженный происходящей на его глазах сценой, Джослин хранил гробовое молчание и не шевелился.

Он раздумывал над тем, стоит ли предпринять попытку вырвать оружие из рук жены. Он не был уверен в том, что это получится.

Лайза поднялась на ноги и прицелилась в Айду.

— Беги отсюда, мисс Бетч, — сказала она. — Я не сомневаюсь, что ты еще успеешь на поезд, если не будешь терять времени.

Айда прерывисто дышала и смотрела на Лайзу как испуганная кошка.

— Ты сумасшедшая! Совершенно сумасшедшая!

Лайза обняла одной рукой свою жертву и прижала ее к себе, как будто они были старыми, добрыми подругами. Затем она обратилась к ней доверительно и совершенно серьезно:

— У тебя есть немало причин бояться меня.

С испуганным криком Айда бросилась к двери, громко окликая служанку и кучера.

Джослин не смог удержаться и улыбнулся, наблюдая эту сцену. За многие годы его общения с женщинами ни одна из них не демонстрировала такую дикую ревность, тем более с оружием в руках. Она несомненно ревновала его, а это означало, что она была неравнодушна к нему.

Когда Лайза повернулась к нему, его улыбка тут же превратилась в самодовольную ухмылку. Но эта ухмылка исчезла, как только Лайза направила на него револьвер.

— Никаких больше любовниц, — сказала Лайза. — Никаких уличных девок и проституток. Никаких оперных певичек и танцовщиц. Никаких актрис. Никаких пухленьких и хрупких двоюродных сестер. Даже портних. Это ясно?

— Подожди минутку.

— Я умею стрелять из пистолета. Тоби хорошо научил меня. Правда, у меня не часто были случаи воспользоваться этим, но я думаю, что на этот раз не промахнусь. У меня прекрасная цель.

Джослин вскочил на ноги. У него появилось дурное предчувствие, когда он увидел, как Лайза уперлась ногой в пол, как она сузила свои глаза и какое выражение было в них. Почему же он раньше не понял, что она чрезвычайно возбуждает его в моменты ссор и скандалов? Он не мог больше оставлять без ответа этот призыв.

— Моя собственная жена не смеет указывать мне что делать, — сказал он гордо, скрестив руки на груди.

— А я не собираюсь больше сидеть дома и плести кружева, в то время как ты волочишься за другими женщинами.

Джослин улыбнулся, обрадовавшись тому, что она приняла его вызов.

— Ты должна знать свое место. А я буду поступать так, как считаю нужным. Мужчина имеет свои собственные права, а женщина должна сидеть дома, присматривать за хозяйством и не совать свой нос в дела мужа.

— Чушь!

Джослин уставился на нее, как будто был не в состоянии поверить, что она отвергает все те цивилизованные обычаи, которые ни у кого не вызывали никаких сомнений.

— Ах, вот оно что! — сказал он. — Ты одна из тех самых женщин…

— Каких женщин?

— Тех самых, которые требуют… — он понизил голос и почти перешел на шепот, — прав, образования… — Джослин подошел к Лайзе, сохраняя драматическую позу, — разводов и… и права голоса.

Лайза отступила назад и высоко вскинула голову.

— Ах, эти! Разумеется, я их поддерживаю. Но сейчас не в этом дело.

Джослин рассмеялся, но тут же стал серьезным:

— Нет, дела именно в этом. Все эти требования противоречат женской натуре.

— Мне известны ваши отсталые взгляды относительно женщин, милорд, — твердо сказала Лайза. — И они меня совершенно не интересуют. Меня интересует лишь одно: чтобы вы поняли ситуацию, в которой мы оказались. Вы должны вести себя надлежащим образом и придерживаться тех же принципов, соблюдения которых вы так настойчиво требуете от меня. Если же вы будете порхать из одной кровати в другую, то подвергнете себя большому риску.

При этих словах его беспечно-веселое настроение сразу исчезло. Она зашла слишком далеко. Он плотно сжал губы, хотел сказать что-то резкое, но так и не нашелся, что ответить своей жене.

— И, кстати… — продолжала Лайза, — я не приму никаких оправданий. — Она направила ствол револьвера на Джослина. — На меня не подействуют никакие ссылки на пресловутую животную сущность мужчин, на некие не поддающиеся управлению потребности, которые, по вашему мнению, могут избавить вас от ответственности за свои поступки. Все это совершеннейшая чушь.

Легкое раздражение в душе Джослина постепенно превратилось в неконтролируемую ярость. Он физически ощущал, как кровь стала болезненно пульсировать в его жилах, в особенности на шее.

Никогда еще никто не указывал ему, как вести себя, в особенности женщины. Крепко сжав зубы, Джослин стал медленно обходить Лайзу стороной, чтобы отрезать ей путь к двери.

— Так, так, так, — промолвил он, растягивая слова. — Под твоей юбкой, несомненно, скрыта огненная страсть, дорогая.

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

Лайза попятилась назад, увидев, что он приближается к ней.

— Если ты так рьяно удерживаешь меня от общения с другими женщинами, значит ты сама страстно желаешь меня.

— Я этого не говорила.

Джослин улыбнулся, когда револьвер дрогнул в ее руке.

— Одна только мысль о том, что я могу оказаться с другой женщиной, будоражит твое воображение, дорогая. Ты не можешь не признать этого.

Они кружили друг перед другом; все внимание Лайзы было сосредоточено на его словах.

— Чушь!

Он засмеялся и приблизился к ней еще на несколько дюймов.

— Ты готова была снять скальп с бедной мисс Бетч и чуть на самом деле не сняла его. Но ты должна наконец понять, дорогая, что единственный способ не допустить меня в чужую постель, — это заманить меня в свою.

Лайза зашипела от злости и возмущения. Ствол револьвера опустился вниз, и этого было вполне достаточно, чтобы Джослин одним прыжком оказался возле нее и выбил оружие из ее руки. Револьвер упал на пол, щелкнул курок, но выстрела не последовало. Джослин бросился на Лайзу и, уже падая, потащил ее за собой на пол. В падении ему удалось перевернуться, и он оказался на ней, поддерживая рукой ее голову, чтобы она не ушиблась.

Лайза хватала ртом воздух и всеми силами пыталась освободиться. Но Джослин придавил ее к полу всей своей массой, перехватил ее руки и мило улыбнулся ей.

— Сейчас ты поймешь, почему я твой хозяин, а ты моя послушная жена.

Лайза предприняла еще одну попытку освободиться, но это только развеселило Джослина. Она извивалась и осыпала его проклятьями, но так и не смогла освободиться. Он крепко держал ее руки, стараясь тем не менее не причинить ей боли. Совершенно выбившись из сил, вся красная, Лайза прекратила сопротивление и сдалась на милость победителя. Джослин почувствовал жар ее лица. Не обращая внимания на ее протесты, он прикоснулся щекой к ее щеке. Затем он поцеловал ее волосы. Лайза пыталась увернуться от него, но он прижал ее подбородок свободной рукой и впился губами в ее жаркие губы. Другой рукой он удерживал ее руки.

— Успокойся, дорогая, — сказал он. — Мне нравится бороться с тобой, но у нас есть более приятное занятие.

21

Когда Лайза оказалась на полу вместе с Джослином, она вдруг почувствовала, что ее покидает та храбрость, которую она обрела, увидев выходящую из кареты мисс Бетч. Она слышала его тяжелое дыхание, видела, как его губы медленно приближались к ее губам. Затем совершенно неожиданно для себя она разрыдалась. Этот человек, которого она боялась и которого все еще любила, хотел воспользоваться ею, как будто она была простым замещением той женщины, которую она только что выгнала. Эта неприятная мысль заставила ее плакать еще сильнее. Она слышала сквозь слезы его встревоженные вопросы, но не находила в себе сил ответить ему.

После нескольких дней изолированного существования она рада была, что Джослин поехал к Нику, надеясь в душе, что у нее появится возможность загнать его в угол и наконец поговорить с ним. Когда она ехала по дороге, ведущей к домику Ника, ее обогнала карета, в которой находилась женщина с темными волосами и яркой внешностью. Хорошо зная Джослина, Лайза насторожилась, и у нее возникли сильные подозрения относительно истинной цели его поездки.

Она последовала за этой каретой и вскоре встретила Ника, скачущего по дороге в противоположном от своего домика направлении. Он вежливо спросил ее о цели визита, выслушал ее с удовлетворением и вручил ей древний итальянский пистолет, заметив при этом, что, возможно, он ей понадобится.

Подъехав к домику Ника и увидев, что Джослин и эта женщина находятся в объятиях друг друга, она почувствовала такую обиду и ревность, что ей показалось, будто она сходит с ума.

Это чувство исчезло только тогда, когда Джослин повалил ее на пол и готов был овладеть ею. И вот теперь она смотрела на него вверх сквозь пелену слез. Джослин поднялся и присел рядом с ней. Он отпустил ее руки и стал миролюбиво поглаживать их.

— Прекрати! Что случилось? Я думал, что тебе нравится этот маленький скандальчик.

Лайза прикрыла ладонью глаза и еще сильнее зарыдала. Он уже видел ее плачущей, поэтому не было никакого смысла сдерживать себя и свои слезы. Она уже ровным счетом ничего не теряла. Она чувствовала, что Джослин гладил ее руки, затем плечи и слышала, как он беспомощно бормотал о том, что сожалеет о случившемся.

— Я сделал тебе больно? — спросил он смущенным голосом.

Ответом был новый взрыв рыданий. И вдруг сквозь слезы Лайза увидела чью-то ногу, обтянутую хорошо прилегающими брюками. Джослин тоже поднял голову и уставился на Лавдэя.

Прежде чем он успел сказать хотя бы слово своему верному слуге, тот манерно заложил руки за спину и поклонился своему хозяину.

— Доброе утро, милорд.

Лайза взглянула на Джослина, который, казалось, потерял весь свой бойцовский пыл.

— Простите за вторжение, милорд, — продолжил Лавдэй, увидев, что Джослин не в состоянии ответить на приветствие. — У меня к вам чрезвычайно важное дело. — Лавдэй вежливо старался смотреть куда-то поверх Лайзы и Джослина. — Я полагаю, здесь произошла какая-то страшная катастрофа, которая заставляет вас сидеть на обливающейся слезами леди.

Лайза тут же вытерла ладонью глаза и молча уставилась на слугу. Джослин, в свою очередь, резко отбросил-со лба прядь густых черных волос и слез с Лайзы. Затем он встал на ноги и, протянув ей руку, помог подняться. Как только Лайза оказалась на ногах, она тут же выдернула свою руку из руки Джослина.

Джослин быстро подошел к двери и резко распахнул ее.

— Убирайся вон, Лавдэй!

— Нет, не надо! — инстинктивно вскричала Лайза.

— Уходи, Лавдэй.

— Нет! — процедила сквозь зубы она, уже только из чувства противоречия.

Джослин закрыл глаза, ругаясь про себя, затем открыл их и заговорил как можно более спокойным голосом:

— Возможно, ты привыкла обсуждать свои личные дела в присутствии слуг, но у меня это не принято.

— Лавдэй — совершенно необычный слуга, — сказала Лайза. — Даже мне это хорошо известно.

Джослин стал медленно приближаться к ней.

— Я очень терпеливый человек, но ты не смеешь противоречить мне в присутствии моего слуги.

— Милорд, — прозвучал спокойный голос слуги, — вы, кажется, совсем забыли о вашем хорошем воспитании. Вы не должны так обращаться с добропорядочными дамами.

— Я сказал, чтобы ты убирался прочь!

Лайза бросила на Лавдэя умоляющий взгляд, когда тот повысил голос.

— Милорд, я сказал, что вы не должны приставать к молодым дамам. Мы когда-то уже говорили о том, что подобное поведение напоминает об определенных действиях, направленных против вас самих.

Это замечание подействовало на Джослина отрезвляюще. Лайза с удивлением заметила, что он густо покраснел. Через секунду его лицо стало совершенно бледным, и он молча уставился в пол.

— Да простит меня ваше высочество, — сказал Лавдэй, выходя из комнаты.

Джослин молча кивнул и показал рукой на кресло, в котором только что сидел. Лайза осторожно обошла его, соблюдая безопасную дистанцию, и уселась в него. Джослин остался стоять в нескольких шагах от нее. Он стоял выпрямившись, как греческая колонна, и открыл было рот, чтобы что-то сказать.

— Нет, — остановила его Лайза. — Сначала я скажу. Если ты начнешь первым, мы снова станем ссориться. Ты будешь слушать меня даже в том случае, если мне придется снять со стены один из тех мушкетов и направить его на тебя. Если ты согласен со мной, кивни головой.

Джослин кивнул.

— Хорошо, — сказала Лайза и встала. Она всегда чувствовала себя более уверенной, когда стояла. — Я не могу пройти через то чистилище, которое ты придумал для меня по совершенно безосновательным и неразумным причинам. Поэтому, милорд, вы должны выслушать меня. Я не собиралась заставлять вас жениться на мне. Он сделала попытку что-то сказать.

— Нет, не надо ничего говорить.

Она стала ходить перед ним взад и вперед.

— Я признаю, что шпионила за тобой, но только для того, чтобы выяснить, кто убил моего брата. И как только я обнаружила, что ты не мог убить Уильяма Эдварда, я… ну, в общем я перестала это делать. — При этом она подумала, что нет никакой необходимости говорить ему о том, что она влюбилась в него в ходе этого расследования. — А знаешь, как я обнаружила, что ты не был убийцей? Я расскажу тебе. Это случилось в тот день, когда мы впервые поехали в Уиллингхем. Я поехала за тобой к дому доктора Синклера.

— Черт возьми!

Она была довольна тем, что потрясла его этим сообщением.

— Я слышала все, что ты сказал ему, и поняла, что ты сделал, когда забрал из Сент-Джайлза этих мальчика и девочку.

— Господи! Боже мой!

Теперь он смотрел на нее так, как будто на ее голове свили себе гнездо ужасные змеи.

— Да, — сказала Лайза, снова садясь в кресло, — я, которую ты всегда считал слабоумной для того, чтобы голосовать или владеть собственностью, оказалась способной проследить за тобой, не обнаружив себя, и выведать все твои тайные похождения. — Она сделала паузу и заметила, что он плотно сжал губы. — Это означает, милорд, что если бы я действительно хотела заставить вас жениться на себе, я бы сделала это уже давным-давно и без какой-либо помощи своего нетерпеливого папаши.

Если бы она была чуть равнодушнее к этому разгневанному человеку, она бы с удовольствием наблюдала за его эмоциями как бы со стороны. Величественная поза Джослина как-то сразу исчезла. Он провел рукой по волосам, и она заметила, что его руки слегка дрожали.

— И как много ты знаешь? — прошептал он.

— Только то, что сказала. Ты и мистер Росс выполняли тайную миссию спасения обиженных и обесчещенных детей и избавляли мир от тех людей, которые хищнически их эксплуатировали.

— И ничего больше? Ты можешь поклясться, что ничего больше не знаешь?

— Да, если угодно, — сказала, нахмурившись, Лайза и кивнула головой.

Она очень удивилась, когда он облегченно вздохнул, как будто радуясь неожиданному чуду. Затем он отошел от нее, и она могла видеть только его величественную и горделиво выпрямленную спину. Она молча ждала, а он в это время тупо смотрел на прозрачные дверцы шкафа, заполненного средневековыми кинжалами. Через некоторое время он резко повернулся и направился к ней с видом человека, принявшего важное решение.

Лайза вцепилась руками в подлокотники кресла, приготовившись к тому, чтобы быстро вскочить в случае, если он снова набросится на нее. Она настороженно следила за тем, как он подошел к ней, низко наклонился, взял ее руку и поцеловал. Его губы лишь слегка прикоснулись к тыльной стороне ее ладони, но она вздрогнула при этом прикосновении. Когда же он поднял голову и посмотрел на нее, она затаила дыхание.

Это был тот взгляд восхищения и всеохватывающего обожания, которого, как ей казалось, она уже больше никогда не увидит. Это был взгляд, наполненный такой любовью, на которую она уже никогда не рассчитывала.

Он прижал ее руку к своей щеке.

— Лайза, милая. Милая, милая Лайза. Ты простишь меня?

Она что-то пробормотала, запинаясь и краснея от смущения, и одновременно попыталась освободить свою руку. Но Джослин еще сильнее сжал ее и мягко засмеялся, прижав к себе.

— Я так понимаю, что ты действительно простила меня?

Лайза покачала головой, не смея поднять голову и посмотреть на мужа. Джослин взял ее за подбородок, приподнял ей голову и, посмотрев в глаза, пробормотал еще раз слова извинения и поцеловал ее. Его язык слегка прикоснулся, к ее губам, и она забыла о своем страхе. Когда он перестал ее целовать, она почувствовала разочарование и открыла глаза. Он посмотрел на нее так пристально, как будто видел перед собой редкое явление, нечто вроде священной чаши Грааля.

— Я не знал, что женщина может быть такой.

— Такой странной? — спросила она со страхом в душе.

Он засмеялся:

— Нет, такой понятливой по отношению ко мне.

— Ты мне нравишься такой, какой ты есть.

Джослин закинул голову назад и снова засмеялся, отчего по всему телу пробежала легкая дрожь. Она улыбнулась и продолжила свою мысль:

— Значит, ты не возражаешь?

— Не возражаю против чего?

— Ты сказал, что я понимаю и принимаю тебя. Значит ли это, что ты не возражаешь против всего остального?

— Лайза, — сказал он, — я не понимаю тебя.

— Я имею в виду свои принципы. Имею в виду женщин, стремящихся к образованию, к владению своей собственностью, к самостоятельному поведению…

— Нонсенс.

Она нахмурилась:

— Понимаю. Значит, я должна принимать тебя таким, какой ты есть, но при этом не могу требовать, чтобы ты принимал меня такой, какая есть я.

— Женщины должны вести себя по-другому.

В эту минуту в комнату вошел Лавдэй, и Лайза решила, что ее мужу сильно повезло.

— Простите, милорд, — начал слуга, — но я не смею откладывать это дело. Приехали ваш отец и дядя.

— Джослин!

Услышав слова Лавдэя о прибытии герцога Клермонтского и его брата Эйла, Лайза вскочила, как ошпаренная. Герцог быстро вошел в оружейную комнату. Он напоминал обиженного и оскорбленного рыцаря, которому, правда, недоставало боевого коня. Вслед за ним в комнату вошел Эйл, который, в отличие от своего брата, больше напоминал тихого и спокойного мелкого землевладельца.

Герцог показал на Джослина своей прогулочной тростью и чуть было не задел его.

— Черт бы тебя побрал со всеми твоими выходками!

Джослин даже не посмотрел на своего отца. Его взгляд был с самого начала направлен на Эйла. Лайза подошла к Джослину и стала рядом с ним. Ей стало не по себе от того, как быстро и резко изменился в лице муж. Он мгновенно превратился в опасного и решительного хищника.

— Это та самая женщина, с которой ты связал свою судьбу?

Джослин молча кивнул головой, все еще не отрывая взгляда от дяди. Лайза почувствовала прилив беспокойства, боли и гнева. Сделав шаг по направлению к герцогу, она грациозно поклонилась и слегка присела, как принцесса на коронации.

— Доброе утро, ваша светлость. Я — Элизабет Эллиот… то есть… Маршалл.

Щеки герцога густо покраснели, а лицо стало совершенно неподвижным, как ярко раскрашенное лицо куклы-марионетки. Он полностью проигнорировал приветствие Лайзы.

— Дьявольское проклятье! Ты действительно сделал это? А? Ты женился на внучке мясника? Тебе придется развестись. Немедленно.

Наконец Джослин оторвал свой безумный взгляд от Эйла и посмотрел на отца.

— Вы же хотели, чтобы я женился. И я сделал это. Что же касается развода, то это невозможно, сэр.

Лицо герцога стало напоминать лепестки герани, и он гневно перебил сына:

— К тому же, я думаю, что ты сделал самое худшее в своей жизни, распустив всю эту ложь о моем брате Эйле. Вы позорите меня, сэр.

Лайза почувствовала, как оборвалась та тонкая ниточка, которая сдерживала ее накопившуюся злость с момента появления в комнате герцога. Она подошла к его светлости, сожалея о том, что в ее руке нет пистолета.

— Оставьте Джослина в покое, вы…

Только сейчас герцог заметил ее присутствие и обратил на нее свою ярость. Его рот стал быстро открываться и закрываться, как у рыбы, выброшенной на берег.

— Помолчи, девушка, — прошипел он. — Ты еще не знаешь, на что способен мой сын.

Джослин направился к отцу, но Эйл попытался рукой удержать его. Как только рука старика коснулась его рукава, Джослин резко вырвал ее и заорал на него:

— Убери свои лапы, подонок!

— Послушай, — сказал герцог.

Лайза бросила на его светлость раздраженный взгляд, затем посмотрела на Джослина, который неожиданно сник.

Через секунду он грустно улыбнулся и сказал своим привычным сонно-растянутым тоном:

— Так, так, так, папа.

— Посмотрите, что вы наделали? — сказала Лайза герцогу.

— Возможно, вам требуются доказательства? — сказал Джослин, переводя взгляд с отца на дядю. — Что вы об этом скажете?

Эйл покачал головой и поднял руки в беспомощном жесте.

— Что я могу сказать, мой дорогой мальчик? Мне остается лишь терпеть твою неприязнь ко мне, хотя должен сказать, что я не заслужил этого ничем за все эти годы. Я сожалею, что твой неуравновешенный характер заставил тебя придумать все эти фантазии о временах, когда мы жили вместе.

Джослин подошел к дяде, остановился перед ним и улыбнулся:

— Мой неуравновешенный характер? — повторил он.

Тревога Лайзы еще больше усилилась, когда она услышала мягкие нотки в голосе Джослина. А тот тем временем еще ближе подошел к дяде.

— Я не допущу, чтобы вы снова наскакивали на Эйла, милорд, — сказал герцог.

— Возможно, я был не прав, — продолжал Джослин и сделал еще один шаг по направлению к дяде. Тот не выдержал и начал отступать назад. — Возможно, я слишком долго хранил в душе все свои омерзительные ощущения.

Они оба остановились, когда Эйл уперся спиной в оружейный шкаф. Джослин вплотную приблизился к дяде и посмотрел ему в глаза. Руки Лайзы покрылись гусиной кожей. Она видела, что Эйл заметно смутился,

размяк, а в глазах его появился интригующий огонек. «Неужели он не видит, что оказался в опасности? Матерь Божья! Интересно, вооружен ли Джослин?» Лайза направилась к ним и остановилась неподалеку. Джослин быстро посмотрел на нее, но тут же повернулся к дяде.

— Возможно, — сказал он. — Возможно, умиротворяющее влияние моей жены заставило меня осознать всю глубину моих ошибочных действий.

— Умиротворяющее? — недоуменно спросила Лайза. — Мое влияние?

Джослин вдруг отвернулся от своего дяди и взял ее за руку.

— Да, конечно же, твое влияние, моя дорогая. Он притянул ее к себе и прошептал на ухо:

— Когда будешь уходить, возьми с собой моего отца и постарайся сделать так, чтобы он все слышал под окном. — Он посмотрел на окно, выходящее на небольшую террасу и сад.

— Мне уйти? — спросила Лайза. Джослин заметно повысил свой голос:

— Моя жена предложила, чтобы мы обсудили с дядей все наши недоразумения наедине. Возможно, нам удастся решить все наши проблемы. Мы можем поговорить наедине, Эйл?

— Ты это серьезно? — спросил герцог. Джослин повернулся к отцу и изобразил на лице холодную улыбку:

— Вполне серьезно.

— Пойдемте, мадам, — сказал герцог.

Лайза неодобрительно посмотрела на герцога, но все же последовала за ним из комнаты. В холле она схватила его за рукав.

— Сюда, ваша светлость.

— Мадам, что вы себе позволяете? Отпустите меня немедленно!

Лайза потянула герцога за рукав и почти насильно вытащила его из домика.

— Что вы делаете? — возмущенно спросил герцог, вырвав из цепких рук Лайзы свой рукав.

Лайза молча приложила палец к губам и пошла на цыпочках вокруг дома. Герцог сперва молча смотрел, как она подошла к окну, а затем последовал за ней.

— Что?..

— Ш-ш-ш! — прошипела Лайза и показала пальцем на окно.

Джослин и Эйл по-прежнему стояли друг перед другом рядом со шкафом, наполненным старинным оружием. Окно было открыто, и можно было хорошо слышать все, о чем говорили внутри.

— Я очень благодарен твоей жене за то, что она заставила тебя изменить свое мнение обо мне.

Джослин положил руку на стекло дверцы шкафа и опустил голову, как будто испытывая чувство стыда и сожаления.

— Она изменила меня. Я, конечно, не понимаю всего и не могу это объяснить, но она заставила меня поверить в то, что мое прошлое не так важно, как я некогда думал.

Эйл подошел ближе к Джослину.

— Я мог бы поговорить с твоим отцом насчет твоей жены и вступиться за нее.

— В самом деле?

— Ты же знаешь, Джослин, он страшен в гневе. К тому же он чрезвычайно влиятельный человек и может добиться того, чтобы твоя жена была принята в семье и в обществе.

— Я не хочу, чтобы ей причинили страдание, — сказал Джослин безнадежным голосом и вздохнул, как бы не замечая, что Эйл подошел еще ближе к нему. — Я был бы очень благодарен вам за вашу помощь.

— Правда? — Эйл протянул руку и легко прикоснулся в руке Джослина, лежавшей на стекле. — Я буду бороться за нее до последнего, если она поможет мне вернуть тебя после всех этих лет, — сказал Эйл, поглаживая руку Джослина.

Герцог с шумом пододвинулся к окну, и Лайза толкнула его локтем в бок.

— Неужели и впрямь твоя жена заставила тебя понять истинное положение дел? — спросил Эйл и приподнял руку Джослина.

— Я… Я не знаю. — Лайза крепко стиснула зубы, услышав легкую неопределенность в голосе мужа. Он был превосходным актером, так как Эйл не почувствовал подвоха и продолжал в том же духе. Лайза приподнялась и посмотрела в окно. Эйл низко наклонился к Джослину и что-то шептал ему на ухо. Рука старика скользнула вниз по руке Джослина. Какой-то щелчок остановил его. Он замер на секунду, затем отпустил руку Джослина и попятился назад. Джослин стоял перед ним с револьвером в руке, нацеленным в сердце дяди.

— Так, так, — сказал Джослин и посмотрел на окно. — Что ты теперь скажешь, отец? Тебе не кажется, что твой брат играет роль Иуды?

Лайза уставилась на обоих мужчин, но вдруг увидела, что герцог бросился в комнату. Она вскочила на ноги, подхватила свои юбки и помчалась вслед за герцогом в оружейную. Когда они прибежали туда, Эйл все еще стоял ошарашенный с поднятыми вверх руками и дрожавшим телом. Лайза резко остановилась, напуганная безумной решимостью, светившейся в глазах Джослина.

— Не надо, — прошептала она ему. — Не убивай его, пожалуйста.

Джослин, казалось, совершенно не слышал ее, и поэтому Лайза заставила себя подойти и положить ладонь на его руку. Он слегка вздрогнул, но все еще пожирал Эйла глазами.

— Пожалуйста, не делай этого, — продолжала умолять она. — Если ты это сделаешь, я потеряю тебя.

В первый момент герцог остолбенел при виде Джослина, приготовившегося выстрелить в дядю. Наконец он пришел в себя и приблизился к сыну. Его грудь высоко вздымалась от тяжелого дыхания, воротник рубашки был смят, а посеребренные сединой волосы взъерошены.

— Господи милосердный, прости его грешную душу. Ты пытаешься исказить значение того, что здесь произошло.

Джослин посмотрел на отца остекленевшим взглядом и медленно направил на него ствол револьвера. Увидев это выражение его глаз, Лайза мгновенно протиснулась между ним и отцом.

— Вы сошли с ума, ваша светлость, — сказала она герцогу и указала рукой на Эйла. — Разве не этот человек заслуживает вашего гнева?

Герцог грозно взглянул на Лайзу.

— Я здесь не вижу ничего, кроме проявления естественной любви дяди к своему любимому племяннику!

Эйл воспользовался удачным моментом и стал рядом с братом. При этом он вздохнул с видом настолько незаслуженно униженного человека, что Лайзе вдруг захотелось ударить его.

— Неужели я должен был позволить ему поиграть со мною, — сказал спокойно Джослин, — чтобы вы убедились наконец, что он за человек.

Герцог заорал не своим голосом, выплескивая на сына целую кучу грязных проклятий.

Лайза положила сжатые в кулаки руки на бедра и стала в позу бойца.

— Заткнитесь, вы, старый кретин!

Герцог замер как вкопанный, но, прежде чем Лайза перешла в атаку, вмешался Джослин.

— Это все бесполезно, — сказал он ей глухим голосом. Затем он повернулся к шкафу и положил пистолет на стеклянную крышку стола. — Я должен был это предвидеть, — сказал он, повернувшись к отцу спиной. — Он уже давно сделал свой выбор и, к сожалению, выбрал не меня.

— Он поражен ослиной слепотой! — выпалила Лайза.

Джослин покачал головой и вздохнул:

— Оставь все это. Я не буду больше этого делать. Оставь!

Испугавшись напряженных ноток в голосе мужа, Лайза направилась к герцогу и Эйлу. Прихватив по пути пистолет, она взмахнула им перед обоими мужчинами.

— Убирайтесь! — грозно приказала она и сделала шаг по направлению к герцогу. Тот испуганно попятился к двери. — И не говорите ни слова. Вы со своим братом как раз успеете на первый поезд в Лондон. В противном случае эта внучка мясника, как вы выразились, может превратить вас одним выстрелом в гору окровавленного мяса.

Она с превеликим удовольствием наблюдала, как герцог и его брат бросились друг к другу в попытке найти спасительное убежище. Когда они ушли, Лайза положила на место пистолет и подошла к Джослину. Он молча смотрел в окно, все еще находясь в воинственной позе со сжатыми в кулаки руками. Она остановилась рядом с ним и стала рассматривать густые заросли ирисов и тюльпанов. Через некоторое время он заговорил с ней.

— Я… — Он остановился, чтобы прочистить горло. — Я выплачу тебе определенную сумму денег. Ты можешь не оставаться со мной. Я не требую от тебя такой жертвы.

Лайза сцепила пальцы рук за спиной и стала покачиваться с пятки на носок.

— Я никуда не собираюсь уходить.

Джослин склонил набок голову и пристально посмотрел на нее.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он.

— Я хочу сказать, что никуда не собираюсь уходить. — Она многозначительно посмотрела на мужа. — Если ты, Джослин Маршалл, думаешь, что я позволю тебе исчезнуть из моего поля зрения, что я оставлю тебя на съедение всем этим любовницам, а также твоему дяде, то ты настоящий глупец.

— Но ты же все видела. Теперь ты все знаешь. Лайза равнодушно пожала плечами:

— Ты весьма привлекательный мужчина. Я должна была это знать. Почему ты считаешь, что я должна быть удивлена тем, что твой дядя находит тебя столь привлекательным? Я ведь тоже так считаю. Но ты должен хорошо уяснить себе, что я не намерена делить тебя с кем-либо еще.

Джослин повернулся к ней и посмотрел на нее долгим и пристальным взглядом:

— Кажется, ты настроена весьма серьезно. Но если это не так, лучше оставь меня в покое.

— Да, — сказала она и притворно вздохнула. — Полагаю, что мне предстоит много вытерпеть и вынести, так как слишком многие мужчины и женщины будут флиртовать с тобой.

— Ты не считаешь это… слишком ужасным?

— Что? Эйла? Да он просто мразь!

Джослин прикоснулся к ее руке, затем неожиданно хлопнул по ней.

— Я никогда…

— Я знаю это, — сказала Лайза. Она положила руку ему на плечо. — Всякое случается. Но с этим уже покончено. Ты можешь не рассказывать, что произошло между тобой и Эйлом. Но я думаю, что я уже догадалась, и поэтому не надо от меня скрывать это. Как я уже сказала, Эйл — мразь, не стоящая внимания, и я всегда буду на твоей стороне, любовь моя. Всегда.

Она постаралась взять под контроль свой порыв к Джослину, так как знала, что он этого не любит. Затаив дыхание, она ждала его ответа. Свежий ветерок, подувший сквозь открытое окно, принес с собой запах только что скошенной травы. Этот ветерок коснулся ее кожи, как тончайший невидимый шелк. Комната наполнилась волнами золотистого солнечного света. Через некоторое время, когда она уже оставила все надежды получить от него ответ, Джослин медленно и мягко начал свой рассказ.

22

Прошло четыре дня. Несмотря на то что Джослин ощущал себя счастливым, где-то в глубине души он боялся, что Лайза отвернется от него с отвращением и ощущением гадливости. Поэтому он все время смотрел на нее настороженно. Но она не отвернулась от него.

Они занимались любовью, и все это время они пребывали в таком состоянии, которое она сама называла супружеским блаженством. Она часто подходила к нему, когда он писал управляющему поместьем, целовала его в ухо и говорила: «Я все еще испытываю супружеское блаженство». Затем она поглаживала его руку, внутреннюю сторону его бедер, и он тут же забывал о своей настороженности.

Их супружеское счастье повлияло даже на его друзей, которые, за исключением, пожалуй, Ника, вели себя с ним так, как будто он заразился гриппом и скоро должен поправиться. Когда Джослин забыл о намеченной ранее политической встрече с Эшером и всеми остальными, его старые друзья были заметно оскорблены. А спустя десять дней после событий в охотничьем домике Ника Эшер, Винтроп и Терстонз-Кумес вторглись в дом Джослина.

— Так дальше не пойдет, старик, — сказал Терстонз-Кумес, когда Джослин угощал их кофе в гостиной.

Винтроп нахмурился, заметив, что его не обслуживали первым, в соответствии с его положением тайного королевского советника:

— Действительно, так больше нельзя!

— Мне не очень удобно об этом напоминать, — сказал Эшер, размешивая сахар в чашке, — но через три месяца в Хэмпликам-Спидоу пройдут промежуточные выборы, и все согласны в том, что это будет мой шанс. Наконец я получу реальную возможность стать членом Парламента, Джос.

— Дизраэли будет вне себя от ярости, — сказал Джослин, но как только в комнате появилась Лайза, он потерял к этому разговору всякий интерес.

— Доброе утро, господа.

Джослин сразу же вскочил и направился к Лайзе, не обращая никакого внимания на своих друзей, которые изумленно уставились на него.

— Тебе помочь?

— Нет, милорд, — сказала Лайза, в руках которой была огромная кипа писем. — Это в основном адресовано мне. Тоби прислал много бумаг из «Пеннантса».

Он остановил ее, приложив свой палец к ее губам и прошептал:

— Не здесь. Пойди в другое место, а я присоединюсь к тебе, как только мы закончим свои дела.

Она удивленно сдвинула брови, но он только улыбнулся ей и вернулся к обсуждению предвыборных проблем.

Через час он вошел в комнату Лайзы и обнаружил, что она полностью погружена в корреспонденцию. Увидев огромную бухгалтерскую книгу, которая была открыта на ее письменном столе, он нахмурился. Но наибольшее раздражение вызвал у него большой и широкий лист бумаги, размеченный, как календарь. Когда Джослин вошел в комнату, Лайза даже не подняла головы от своих бумаг, что противоречило ее обычному поведению — она всегда вскакивала на ноги при появлении мужа и подходила к нему. Джослин подошел к ее креслу, чтобы узнать, что могло так привлечь ее внимание. Какой-то контракт!

— Это контракт? — сказал он. — Деловой контракт?

Лайза подняла голову, улыбнулась ему и снова погрузилась в изучение лежавшего перед ней документа.

— Да, это обычный контракт. Банкет по случаю помолвки и праздничный бал в июле. Младшая дочь Девоншира.

— Мне наплевать, — сказал Джослин, — даже если бы это была младшая дочь королевы.

— Гм-м?

Он не был приучен ждать, когда его жена обратит на него внимание. Он жаждал этого внимания и не мог позволить, чтобы какой-то нудный контракт отвлекал ее от этого. Джослин встал за ее спиной и скрестил руки на груди. Но она не заметила его грозной позы. Джослин все еще молчал, нахмурив брови. Она продолжала рыться в своих бумагах. Джослин стал угрожающе постукивать ногой по полу. Она испытывала его терпение! Ну в самом деле! Он все еще не был до конца уверен в ее любви. Эта безграничная преданность делам компании пугала его, так как он начинал понимать, что «Пеннантс» становится его соперником.

— Брось все это!

— Через минуту, — сказала Лайза, макнула перо в чернильницу и подписала последнюю страницу контракта.

Когда она начала промокать чернила, вместо того чтобы отложить документ в сторону, Джослин резко опустил руки и пошел прочь. Но, передумав, он обошел вокруг стола, остановился перед ней и хлопнул ладонью по кипе писем, бухгалтерских книг и календарей. В его глаза бросилась подпись на одном из писем. Бронте. Он взял это письмо и посмотрел на обратный адрес — Барбара Лей Смит.

Барбара Лей Смит… Что-то очень знакомое… Нет, не просто знакомое! Что-то печально известное. Эта женщина писала скандальные памфлеты, в которых нападала на официальный статус замужних женщин, чья собственность, по ее словам, даже собственность на корсеты, полностью принадлежала их мужьям. Джослин с подозрением осмотрел большую кипу писем, заметил какой-то тоненький буклет и вытащил его из-под кучи бумаг.

«Краткое изложение, — прочитал он громко, — простым и доступным языком наиболее важных принципов озабоченных женщин Англии».

Лайза оторвалась от своих бумаг и посмотрела ему в глаза с осуждением, которого он и ожидал от нее. Он бросил памфлет на стол, снова скрестил руки на груди и медленно прошагал от стола до камина и обратно, погруженный в свои размышления. Она тем самым должна понять, как он сердит, и при этом не должна подозревать, что он опасается потерять свое влияние на нее из-за других дел, которые отвлекали ее от него.

— Я думал, что мы достигли взаимопонимания, — сказал Джослин, остановившись в грозной позе перед ее столом.

— Насчет чего?

Она казалась смущенной, и для этого были все причины.

Джослин понимал, что он теряет контроль над собой, что глупо с его стороны ревновать жену к книгам, бумагам и контрактам, но он не находил в себе сил остановить себя. До их встречи дела у Лайзы шли очень хорошо. Зачем он ей нужен, кроме, разумеется, того удовольствия, которое она получала с ним в постели? О, он слишком хорошо знал, насколько эфемерными могут быть плотские желания. Черт возьми! Он не должен соперничать со всеми этими бумагами. Ему надо просто вразумить ее как можно более спокойно.

— Лайза, милая, теперь ты моя жена, — он показал рукой на ее стол. — Все это, все эти коммерческие дела не могут дальше продолжаться. Я подберу тебе хорошего управляющего всеми твоими делами.

Лайза отложила в сторону контракт и хлопнула ладонью по крышке стола.

— Ты хочешь сказать, что я не разбираюсь в своем собственном бизнесе?

«Ох уж эти женщины!»

— Конечно же нет! Но дело не в этом. Я не могу позволить, чтобы моя жена занималась коммерцией. Никто из аристократок не занимается подобного рода деятельностью.

Ее реакция встревожила Джослина. Ему нужно ее убедить так или иначе. Он попытался изменить тактику.

Он подошел к ней, положил руки ей на плечи и прильнул губами к ее щеке. Лайза старалась быть спокойной, но не могла не вздрогнуть в его объятиях.

Джослин улыбнулся ей.

— Неужели ты не понимаешь, — сказал он, — что я хочу заботиться о тебе, защищать тебя? Я же люблю тебя и всегда буду изо всех сил заботиться о твоем благосостоянии. Тебе больше не надо бороться за свое существование, Лайза. Я собираюсь обеспечить тебя всем, что тебе нужно.

Она повернулась и посмотрела ему в глаза:

— Как какую-нибудь несмышленую идиотку?

— Прекрати! — Джослин выпрямился и возвысился над ней. — Я люблю тебя и не понимаю, зачем тебе заниматься всеми этими мировыми делами?

Лайза также вскочила на ноги и повернулась лицом к мужу:

— И это ты считаешь любовью? Это похоже на любовь хозяина к любимой лошади! Если это так, то боюсь, что тебе придется немного изменить свои представления о любви. Мне такая любовь не нужна. Я не желаю быть только средством для твоей самореализации. У нас есть общее, но у каждого из нас есть свое. Я хочу развить в себе это свое, чтобы стать личностью, чтобы быть достойной тебя, а не твоей правой рукой или левой ногой. Кроме того, ты забываешь, что своим делом я приношу пользу бедным и страдающим людям, и ты должен был бы не упрекать меня за это, а гордиться мной!

Джослин покачал головой и застонал:

— Но тебе же не обязательно все это делать?

— Ну да, конечно! Мне нужно только окунуться в эту проклятую жизнь — поездки по Гайд-Парку, утренние беседы, бесконечные покупки в магазинах, балы, обеды, вечеринки, пикники, опять встречи, опять прогулки в Гайд-Парке… — Лайза бросила на мужа такой раздраженный взгляд, что ему стало не по себе. — Что вам нужно, милорд, так это очаровательная кукла с интеллектом поменьше, чем у натренированного пуделя.

Джослин вытянулся, как по стойке смирно и спрятал за спину сжатую в кулак руку.

— Нет, мне не это нужно! Но у нас должна быть определенная ответственность за поддержание репутации рода, и потом — нужно подумать о детях.

Она продолжала спокойно смотреть на него. Джослин почувствовал прилив новой волны гнева из-за того, что она не хочет — именно не хочет! — понимать его.

— Разве ты не испытываешь чисто женского желания завести детей?

Лайза все еще оставалась совершенно спокойной. Возможно, она понимала, что доля правды в его словах есть. И она могла бы согласиться с этой долей, но не со всем, что он сказал, не с тем, как он это сказал, и, главное, не с конечной его целью — оторвать ее от «Пеннантса», от ее дела. Да и стереотип конфликтных отношений с мужем довлел над ней, заставляя постоянно противоречить, вступать в борьбу.

— Я прошу прощения, милорд, но меня ожидает моя корреспонденция.

Джослина будто ударили. Он не верил тому, что только что услышал. Да она просто игнорировала его! Черт возьми, он должен овладеть ее вниманием!

Джослин повернулся к ней спиной и сел в кресло возле камина. Немного успокоившись, он изменил тактику.

— Должен напомнить тебе, что когда мы поженились, я стал владельцем фирмы «Пеннантс» и всей другой твоей собственности. — Он медленно повернулся и посмотрел на ее письменный стол. — Вероятно, тебе следует еще раз перечитать законы.

Лайза подошла к нему.

— А сейчас послушай меня внимательно. Мне наплевать на то, что пишется во всех этих законах. «Пеннантс» — это моя фирма, и я не собираюсь превращаться в пуделя, который предназначен для удовлетворения твоей гордости.

Он резко повернулся, чтобы посмотреть ей в глаза.

— Я этого не говорил! Господи, дай мне терпенья! Все женщины такие бестолочи! Не удивительно, что твой отец выбросил тебя из дому.

Пораженный глупостью только что сказанных им слов, Джослин даже не успел увернуться, как Лайза отвесила ему громкую пощечину. Боль и смущение заставили его забыть о благих намерениях вести разумный разговор.

Джослин перехватил ее руки, поднял ее и потащил в соседнюю комнату, где и бросил ее на кровать. Она упала на толстые покрывала, и все ее юбки оказались на голове. Затем он схватил одеяло и набросил его на жену, свернув ее в некое подобие трубы. Она что-то кричала из-под одеяла, но он только улыбнулся и вышел из комнаты. Закрыв дверь, Джослин повернул ключ в замке и прокричал ей оттуда:

— Ты останешься там до тех пор, пока мы оба не успокоимся.

Лайза стала стучать кулаками в дверь спальни.

— Ты не выйдешь оттуда до тех пор, — прокричал он ей в ответ, — пока не найдешь в себе силы спокойно выслушать меня без эмоций.

Через некоторое время, когда Джослин отказался разговаривать с ней и тем более выпускать ее из заточения, Лайза прекратила стучать. Он посмотрел на письменный стол рассеянным взглядом, сел за него, взял ручку и написал письмо своим адвокатам, в котором просил их устроить так, чтобы Тоби мог сам подписывать контракты фирмы «Пеннантс», что освободит его жену от излишнего бремени забот.

Затем он открыл ящик стола, чтобы найти чистую бумагу, и наткнулся на письма Тоби. Их содержание еще раз доказало ему, что он был прав, взяв Лайзу в свои руки. Она не только пыталась непосредственно управлять своей фирмой, но, ко всему прочему, продолжала свои попытки разобраться в причинах смерти своего брата и других его соратников.

Джослин прочитал краткое изложение событий, связанных со смертью Уильяма Эдварда, Эйри, Стэплтона и Холлоуэя. Были ли это несчастные случаи, связанные с обычной преступностью? Покачав головой, Джослин свернул все эти бумаги и положил в свой внутренний карман. Он отдаст их своему сыскному агенту и поручит ему разобраться во всем. Что-то здесь, конечно, было не так, но он не знал, что именно.

Возле стола он заметил небольшую книжную полку. Содержание лежавших на ней бумаг, как он и предполагал, было таким же, что и на столе, — Бронте с ее негодованием по поводу безрадостной судьбы женщины, какие-то трактаты небезызвестной Барбары Лей Смит и, что самое невероятное, — работы женского врача Элизабет Блэкуэлл. Положив на место томик Барбары Лей Смит, Джослин спустился по лестнице в свою библиотеку, где вложил всю информацию о предполагаемых убийствах в конверт, написал адреса и вызвал звонком Чоука.

Когда в библиотеке появился дворецкий, Джослин вручил ему конверты, адресованные Тоби и сыскному агенту.

— Чоук, отправь это, пожалуйста.

— Да, милорд.

— И еще вот что… гм… Ее светлость чувствует себя не очень хорошо и хочет, чтобы ее не беспокоили. Она в своей комнате, и, пожалуй, скажи всем слугам, чтобы они не бродили возле ее покоев.

— Да, милорд.

Это было великое достоинство Чоука. За двадцать лет безупречной службы в качестве дворецкого он научился беспрекословно выполнять все указания хозяина. Джослин с удовольствием наблюдал, как дворецкий вышел из библиотеки. Если бы только Лайза была такой же послушной! Но она такой не была, и он не мог подавить в себе легкое чувство беспокойства. Он должен заставить ее понять, что ее работа не должна препятствовать их нормальной жизни. Почему она не может быть более покладистой, как его любовницы, например, или его мать?

Мать. Да, сейчас его мать может быть хорошим примером, которому должна следовать Лайза. Его мать воплощала в себе все лучшие достоинства женщины — скромность, деликатность, сознательную зависимость, уважение к мужу. Но он был уверен, что Лайза никогда не будет относиться к нему так, как его мать относится к его отцу. Поэтому будет ли уместным выставлять свою мать в качестве образца для подражания?

Несмотря на все его ссоры с семьей, мать всегда оставалась верной ему. Правда, она оказалась неспособной выступить против отца. Но с другой стороны, это была не ее вина, что она не встала на его сторону. Она была слишком деликатной и послушной женщиной, чтобы вступить в борьбу против герцога. Однако ее превосходное воспитание и врожденное чувство долга заставят ее взять шефство над Лайзой.

Но прежде ему нужно найти подход к отцу. Он, конечно, сглупил, понадеявшись на то, что его отец посмотрит правде в глаза после стольких лет. Джослин подошел к своему столу и взял перо. Если его отец хочет сохранить наследника и превыше всего желает обрести внука, он должен извиниться перед Лайзой и пойти на уступки.

Джослин весело улыбнулся и начал писать на листе бумаги, украшенном его родовым геральдическим символом. Он заставит своего отца содрогнуться, содрогнуться оттого, что ему придется смириться с присутствием в его доме внучки мясника, и еще больше оттого, что ему нужно будет вывести ее в высший свет. Джослин громко рассмеялся, представив отца, выводящего Лайзу в свет.

Он быстро закончил свое письмо и ускакал на лошади из дому. Разумеется, он болезненно переживал, что оставил дома Лайзу, запертую в спальне. Он навестил Эшера, затем Ника, вместе с которым он вернулся к обеду. Карты и разговоры позволили ему забыть о временной ссоре с женой, и только после полуночи он поднялся к ней, прихватив с собой поднос с горячим чаем.

Отложив в сторону поднос, он легко повернул ключ в дверном замке. В этот момент он услышал слабое всхлипывание. В его горле застрял комок, который он с большим трудом проглотил. Не был ли он слишком жесток по отношению к ней? Она ведь действительно любит его, эта маленькая увлеченная букашка. Теперь он знал это наверняка и очень ценил тот благоговейный взгляд, которым она иногда его одаривала. И все же ему придется заключить с ней своего рода соглашение. Расправив плечи, он закинул руку за спину и вошел в спальню.

В спальне было темно, если не считать тусклого света, который отбрасывали свечи над ее кроватью. Он подошел к куче юбок и нижнего белья, лежавшего на кровати, и увидел, что плечи Лайзы слегка вздрагивают. Он стиснул зубы и прикоснулся к ее руке. Она отдернула руку и повернулась к нему, все еще всхлипывая. Ему стоило немалых усилий сдержать себя; он оказался совершенно не готовым к тому, что она бросится в его объятия и будет плакать у него на груди. Джослин нежно обнял ее и прижал к себе. Затем он прижался лицом к ее волосам и прошептал слова сожаления.

— Я не-на-ви-жу, — произнесла она сквозь слезы, — когда мы ссоримся.

— Ничего страшного, — сказал он и поцеловал ее волосы. — Мы больше никогда не будем ссориться. Мы поговорим об этом позже, моя дорогая, когда ты немного успокоишься.

— Я сожалею, что ударила тебя. Ты ненавидишь меня?

— Нет, любовь моя.

Он погладил ее волосы и улыбнулся. Теперь это была его Лайза — сварливая снаружи и покорная изнутри. Он держал ее в руках, пока она не перестала плакать и не уснула. Естественно, она была утомлена этой ссорой, но теперь он был абсолютно уверен, что она поймет все разумные доводы, так как она узнала пределы его терпения. Теперь она выслушает его, и ему наконец можно будет расстаться со своим страхом потерять ее.

Ночь прошла очень быстро для Джослина. Все это время он держал ее в своих руках, был рядом с ней, и никто из слуг не посмел напомнить ему о том, что следует отправиться в свою комнату и переодеться. Утром он проснулся, когда Лайза еще спала. Не желая беспокоить ее, он пошел в свою комнату. Затем он помылся, переоделся и позавтракал.

Ему очень хотелось навестить Лайзу, но он решил не тревожить ее и дать ей хорошо выспаться. Через некоторое время он заехал за Ником, чтобы вместе отправиться на лошадях вокруг поместья. Ник с удовольствием согласился на эту прогулку, поскольку он совсем недавно купил нового скакуна по кличке Тароубред и страстно желал побыстрее испытать его в деле. Они пронеслись галопом по зеленым лугам и выехали на любимую дорогу Джослина, пролегавшую по лесному массиву. Ближе к полудню они скакали по живописной тропинке мимо старых ветвистых деревьев.

Ник скакал рядом с Джослином и похлопал по шее его скакуна.

— Ты сегодня в хорошем настроении, дружище. Вчера ты выглядел, как Оберон после битвы с Титанией.

— О Господи, неужели ты читал «Сон в летнюю ночь»?

Ник хитро улыбнулся ему, приложил руку к груди и процитировал несколько строк, пока они ехали под густым грабом:

Есть холм в лесу: там дикий тмин растет,

Фиалка рядом с буквицей цветет,

И жимолость свой полог ароматный

Сплела с душистой розою мускатной;

Там, утомясъ веселою игрой,

Царица любит отдыхать порой…

Джослин закрыл рукой ухо, но Ник оттолкнул ее и продолжал декламировать с еще большим усердием:

…Из сброшенной змеей блестящей кожи -

Для феи покрывало там на ложе.

Там ей в глаза пущу волшебный сок,

Чтоб странный бред Титанию увлек.

Джослин закатил вверх глаза:

— Ты уже закончил?

— Что случилось, мой друг? Твоя Титания устроила тебе небольшой разнос?

— О да, мы немного поругались, можно сказать. Но, к счастью, все уже позади.

— Ты принес свои извинения, старина? Это, как я понимаю, единственный способ поладить с женщинами.

— Разумеется, я не счел нужным извиняться. Это она принесла мне свои извинения.

Ник удивленно поднял брови и резко потянул за уздечку. Его лошадь остановилась.

— Лайза? Лайза извинилась перед тобой? За что?

— О, за то, что потеряла над собой контроль и поссорилась со мной. — Джослин невольно улыбнулся и весело посмотрел на друга. — Но все это уже позади. Она сказала, что ненавидит, когда мы ссоримся, и поэтому я думаю, что она согласится, чтобы ее фирмой управлял менеджер, а она не перегружала себя этой мелочной работой. Я был

достаточно тверд, и она поняла, что со мной такие штучки не пройдут.

— Неужели это правда? О ком мы говорим? О Лайзе Эллиот?

— Что ты хочешь этим сказать?

Ник уперся рукой в седло и покачал головой:

— Она что, полностью хочет оставить работу в «Пеннантсе»? Это не похоже на ту Лайзу, которую я знаю.

— Ну, возможно, не полностью, — уточнил Джослин. — Но она изменила свое представление о работе. Она любит меня.

— Откуда тебе известно, что она изменилась?

— Я же сказал тебе. Прошлой ночью, когда я поднялся наверх, к ней в спальню, она бросилась ко мне и сказала, что горько сожалеет о случившемся. Целый день она просидела взаперти, подумала и кое-что поняла…

— Подожди секунду. Дай мне разобраться, старик, — сказал Ник. — Ты хочешь сказать, что запер Лайзу Эллиот в ее комнате, как шкодливую дворняжку? Ты сказал ей, чтобы она забыла свою любимую фирму «Пеннантс», и прочитал ей лекцию о своем умственном превосходстве? И она позволила тебе это сделать? И к тому же попросила прощения за свою назойливость?

Джослин нахмурился и пришпорил копя.

— Ну, так, как ты это излагаешь, это звучит совершенно не правдоподобно. При таком подходе она никогда бы не уступила мне.

— Черт возьми, приятель! Здесь что-то не так.

— Да, похоже, — согласился Джослин. — Раньше она никогда не уступала мне так легко.

— Знаешь что? — спросил Ник, наблюдая за мелькавшими мимо них фиалками. — На твоем месте я бы был весьма обеспокоен этим обстоятельством.

— Да, ты прав. Я уже начинаю беспокоиться.

Они молча уставились на фиалки.

— Ник.

— Да, дорогой Оберон.

— Я думаю, что мне нужно ехать домой.

— Неплохая мысль.

Джослин резко повернул лошадь и галопом поскакал к дому. Ник последовал за ним. Подъехав к дому, Джослин слетел с лошади, даже не дождавшись, пока она остановится. Он бросил уздечку Нику и помчался в дом. На лестнице он столкнулся с Лавдэем. Слуга вежливо вручил ему конверт.

— Милорд, я только что обнаружил это под вашими шелковыми галстуками. — Лавдэй был слегка взволнован, а это значило, что произошло нечто из ряда вон выходящее.

Ник большими прыжками подбежал к другу и стал рядом с ним. Джослин разорвал конверт, извлек оттуда записку и стал читать:

«Милорд! Я не могу больше выносить Вашей тирании над собой. Вы хотите видеть меня исключительно Вашей рабыней. Но у меня есть своя жизнь, и я буду до смерти сожалеть, что не могу прожить ее вместе с Вами. Лайза».

Джослин смял записку в кулаке и уставился на Ника, не замечая его на самом деле. Ник взял у него записку, прочитал ее и присвистнул:

— Ну вот, теперь я вижу, что это Лайза.

— Черт меня побери! — воскликнул Джослин в сердцах.

— Где она?

— Ушла. Не пытайся ее найти, — Джослин посмотрел на записку. — Она уже однажды убежала от меня. У нее это здорово получается.

— Что ты теперь собираешься делать?

Джослин изобразил на лице что-то вроде улыбки:

— Конечно же, искать ее.

— Как?

— Я не знаю, Ник. Понимаешь, старик, на этот раз она будет более осторожной, чем прежде.

23

Лайза поставила последний ботинок рядом с другими на полку и сложила в деревянный ящик мастику и тряпки. Как бы ей хотелось так же легко и просто решить все свои проблемы! Выпрямившись, она одной рукой потерла затекшую спину, а другой смахнула пот с лица. Проклятье, подумала она, совершенно нет времени, чтобы умыться. Надо еще подмести ступеньки в передней, а потом закончить уборку в камине, который находится в кабинете лорда Винтропа. И все это надо сделать еще до того, как он проснется и спустится вниз.

Собрав тряпки и ведра, Лайза поспешила по ступенькам, вошла в вестибюль и остановилась. Вчера прошел дождь, и поэтому весь пол был покрыт грязными следами от обуви. Вытирая налипшую грязь, она в задумчивости покусывала губу и старалась не думать о Джослине, но вновь и вновь возвращалась мыслями к нему. Почему он такой упрямый и неподатливый?.. Нет, это бессмысленно. Эти старинные половицы совершенно невозможно вымыть.

Она сбежала из Ревери потому, что он не оставил ей никакого выбора. Она не могла больше отказываться от своих жизненных принципов перестать быть сама собой. А Джослин добивался от нее именно этого. Поэтому ей не оставалось ничего другого, как сбежать от него, и вот теперь она горевала в гордом одиночестве. Конечно, ей нелегко было оставить Джослина. Поначалу ей просто не хотелось жить. Каждый день она старалась занять себя работой, чтобы спать как можно дольше, чтобы утомить себя и таким образом избавиться от навязчивых мыслей о муже.

Все это время она пребывала в каком-то двойственном состоянии: с одной стороны, она ненавидела его, а с другой — хотела, чтобы он бросился на ее поиски. Когда она находилась в своем офисе, ока часто представляла, как он врывается и набрасывается на нее, охваченный неудержимой мужской яростью. Он был таким удивительным, когда находился в возбужденном состоянии. Затем она вспоминала, с каким пренебрежением он относился к ее мировоззрению, к ее принципам, и вновь оказывалась во власти гнева. Это продолжалось до тех пор, пока она не погружалась с головой в работу, заставляя себя забыть о нем.

Однако спустя несколько дней ей понадобилось более сильное средство, чтобы отвлечься от навязчивых мыслей. Перед ней все еще стояла нелегкая задача отыскать убийцу Уильяма Эдварда. В сущности, она никогда не оставляла попыток найти разгадку этой таинственной истории. Без особой охоты, но вместе с тем достаточно решительно она нанялась в служанки в дом Артура Терстонз-Кумеса. Но вскоре она обнаружила, что молодой человек находился у любовницы в то самое время, когда погиб Уильям Эдвард.

Его алиби заставило ее в разгар сезона перебраться в дом лорда Винтропа. Было начало июня, когда она заступила к нему на работу, замаскированная под служанку-разнорабочую. Винтроп был удивительным человеком. Несмотря на свои огромные доходы, он держал непозволительно малый штат слуг и неустанно следил за всеми их расходами, вплоть до количества угля в каждом камине. Кроме того, у него была совершенно несносная привычка наблюдать за тем, как она выполняет домашнюю уборку. Причем его интересовало не то, как она убирает постель или вытирает пыль, а то, как она убирает самые грязные места в доме, например чистит ступеньки на крыльце или выбрасывает золу из камина.

Она вымыла ступеньки и принялась насухо их вытирать, когда во двор въехала карета. Стараясь побыстрее скрыться с глаз, она бросила грязные тряпки и щетки в пустое ведро и хотела было уйти в дом, когда заметила грязный таз на верхней ступеньке. Она бросилась к нему, схватила и стала спускаться назад за ведрами, но тут же вернулась на крыльцо, так как увидела две пары начищенных ботинок, поднимавшихся по ступенькам. Опустив голову, Лайза отступила к дверям и услышала твердый голос, обращенный к кучеру и напоминающий военный приказ. Джослин! Она тут же опустилась на колени и сделала вид, что продолжает уборку.

Ее волосы были скрыты под темно-коричневым париком, но этого было совершенно недостаточно, если бы он вдруг посмотрел на нее. Лайза наклонилась еще ниже и спряталась за ведра, так, чтобы нельзя было разглядеть ее лицо. Краешком глаза она увидела, что двое мужчин вошли в дом. Она быстро повернулась и спустилась по ступенькам вниз, но успокоилась только тогда, когда лакей плотно закрыл дверь.

Лайза быстро побежала в комнату прислуги и бросила там свои ведра с тряпками и щетками.

Затем она так же быстро подбежала к умывальнику, вымыла лицо и руки и быстро проскочила к себе, прежде чем ей дадут какое-нибудь новое задание. В своей комнате она наложила на лицо толстый слой грима, который делал кожу более смуглой, порезче очертила брови и потуже затянула корсет. Затем она распушила свои юбки, чтобы придать фигуре венецианские пропорции.

Через секунду Лайза уже была на кухне, подхватила поднос с чашками и пшеничными лепешками и быстро поднялась наверх, где сидели гости. Она вошла в комнату и поставила поднос на стол, умоляя Бога, чтобы Джослин не узнал ее.

Эшер Фокс, Джослин и Винтроп были заняты обсуждением все еще продолжающейся войны в Крыму и совершенно не обратили внимания на ее появление.

Отворачивая лицо от мужа, Лайза стояла около стола и очень надеялась, что Винтроп будет вести себя как хозяин и не заставит ее разносить чашки и блюдца своим гостям. К счастью, он так и поступил.

Лайза стояла неподалеку от них, дожидаясь разрешения уйти прочь. Джослин сидел спиной к ней — широкоплечий, величественный, как на военном параде. Он не обнаруживал абсолютно никаких признаков того, что узнал ее. Когда Винтроп стал раздавать пшеничные лепешки, Лайза тихонько выскользнула из гостиной.

Спустя немногим более часа дворецкий разыскал ее в комнате прислуги и приказал ей возобновить уборку каминов и прихожей. Лайза закрыла глаза и прошептала слова спасительной молитвы, надеясь на то, что Джослин и Эшер уже ушли.

Она взяла свои щетки, тазы и совок для угля и пошла в кабинет хозяина. Открыв дверь, она обнаружила, что Винтроп все еще находился там.

— О, не уходите, — сказал он из-за своего письменного стола. — Уберите здесь, в камине.

Пока он писал что-то, сидя за столом, она начала выгребать золу из камина. В этот момент у нее зачесался нос, и она потерла его черными от золы пальцами.

— У вас такой грязный и симпатичный носик, моя дорогая, — раздался вдруг рядом голос хозяина.

Лайза повернулась и увидела, что лорд Винтроп стоит рядом с ней. Она прикрыла свой нос рукой. Винтроп приподнял ногу и посмотрел на свой ботинок.

— Мой ботинок, кажется, запылился, — сказал он. — Протрите его, пожалуйста, своей тряпкой.

Лайза принялась выполнять его указание, стирая несуществующую пыль с ботинка. Винтроп наклонился к ней и прикоснулся к ее обнаженной руке. Перед работой Лайза всегда подворачивала рукава, чтобы не испачкать одежду. Почувствовав его прикосновение, она вздрогнула. Он взял ее за руку и вытер грязное пятно на запястье.

— Ну вот, — сказал он, как будто сделал что-то очень важное для нее. — Ну вот. Ты вся в грязи, но я доволен — ты хорошо и быстро обслужила меня.

Лайза выдернула свою руку, но Винтроп успел обнять ее. Лайза с ужасом почувствовала влажный поцелуй на своей шее.

— Оставьте меня!

Она пыталась оттолкнуть его, но он уткнулся лицом в ее грудь, увеличенную фальшивыми подкладками. В порыве отчаяния Лайза схватила его за волосы и сильно дернула вниз. Винтроп вскрикнул и оказался на полу. Лайза подняла свой грязный таз и ударила им по голове хозяина. В этот момент она услышала чье-то хихиканье, и это явно был не Винтроп. Его светлость продолжал стонать у нее под ногами. Лайза вскочила на ноги и увидела на пороге кабинета Джослина.

Он направился к ней, и она в бессилии сделать что-нибудь другое, спряталась за письменным столом Винтропа. Пока Винтроп продолжал стонать и причитать, Джослин медленно подбирался к Лайзе.

Лайза попыталась прикинуться усердной и вежливой служанкой.

— Доброе утро, милорд.

— Я все это время искал тебя, — сказал Джослин и попытался поймать ее. У него ничего не получилось, и он стал гоняться за ней вокруг стола.

— Неужели?

— Я послал своего сыскного агента в твою фирму. Я всячески угрожал Тоби. Я следил за ним.

Когда Джослин снова приблизился к ней, она увернулась от столкновения с креслом и обежала вокруг стола.

— В этом не было никакой необходимости, — сказала она.

— Она же настоящая проститутка, — сказал пришедший в себя Винтроп, стараясь сообразить, что происходит между ними.

— Заткнись! — резко оборвал его Джослин. — Это моя жена.

Винтроп вытаращил на них глаза, а Лайза в этот момент решила прекратить дальнейшее выяснение отношений.

— Джослин, не надо!

— Почему не надо? Тебе, кажется, наплевать на свою собственную репутацию, на то, что ты моя жена, наконец, на свою безопасность.

Он бросился к ней, схватил ее и поднял в воздух.

— Ты сказал ему, кто я на самом деле, черт тебя побери! — Лайза ударила его кулаком в грудь.

— Твоя жена? — произнес наконец Винтроп, встав с пола и потирая ушибленный лоб. — В таком случае объясни мне, что твоя жена делает в моем доме, загримированная под служанку? Никогда не слышал ни о чем подобном.

Джослин направился к двери с Лайзой на руках.

— О, не волнуйся об этом. Она утверждает, что кто-то убивает офицеров из нашего полка. Возможно, она права, но я не могу допустить, чтобы она пыталась доказать это таким оригинальным способом. Да, кстати, мой дорогой друг, если ты когда-нибудь еще притронешься к ней, я утоплю тебя в твоей собственной королевской крови.

Лайза извивалась и кричала, охваченная гневом от бессилия. Когда Джослин выносил ее из дома, ее парик слетел с головы и упал на ступеньки крыльца. Джослин небрежно отбросил его ногой в сторону и поместил Лайзу в карету. Лайза плюхнулась на чьи-то колени, а затем оказалась рядом с Джослином.

Эшер Фокс поднял упавшую на пол трость.

— Приходится признать, Джос, ты был прав. Это действительно твоя жена.

Джослин пригрозил Лайзе пальцем.

— А ты веди себя хорошо.

Лайза открыла было рот, но увидев угрожающий взгляд Джослина, закрыла его.

— Я же говорил тебе, — сказал он другу с триумфальной ухмылкой, — мне понадобилось несколько недель беспрерывного поиска, прежде чем я понял, что она не будет скрываться где-нибудь в сельской местности или в Европе. Это маленькое упрямое существо не могло отказаться от идеи, которая когда-то взбрела ей в голову. Она шпионила за Винтропом, который вызывал у нее наибольшие подозрения. Господи! Оставь ты наконец это, Лайза.

Джослин потер рукой грудную клетку, по которой ударила его Лайза. Она посмотрела на него с такой яростью, что даже не нашла в себе сил ответить ему. Она просто обхватила себя руками и непрерывно смотрела вперед, пока они не добрались до дома Джослина.

Эшер все время что-то говорил Джослину, но Лайза не прислушивалась к их разговору. Она сидела молча с обиженным видом, как сбежавший из дому мальчишка, которого только что поймали и возвращают безутешным родителям.

В мраморном холле она почувствовала, что устала от крепких рук Джослина, которые вели ее как больную, вырвалась и остановилась. Джослин споткнулся, затем повернулся к ней и зарычал:

— Тебя нужно хорошенько отшлепать. Не испытывай мое терпенье.

— Ты самодовольный глупец, — сказала Лайза, в очередной раз вырвав свою руку. — Ты же раскрыл мои планы человеку, которого я начала подозревать в убийствах.

Она, возможно, сдержала бы свой гнев, если бы он не начал смеяться над ней.

— Старик Винтроп? Он не может никого убить. Это ниже его королевского достоинства.

Пока он смеялся, Лайза, стиснув зубы, приблизилась к нему.

— Знаешь, кто ты такой на самом деле?

Она легонько щелкнула пальцем его по носу. Джослин прищурился, от неожиданности поднял брови и удивленно посмотрел на нее.

— Ты самодовольный изувер.

Обойдя стороной его внушительную фигуру, Лайза направилась к двери. Она шла медленно, и шум ее шагов гулко отражался от мраморного пола и колонн. Ей казалось, что она вот-вот вырвется на свободу, но она ошиблась. Джослин догнал ее, обхватил руками за талию и поднял на руки. Она повисла у него на плечах. Джослин стал подниматься вверх по лестнице, она только слышала его учащенное дыхание. Войдя в спальню, Джослин бросил жену на кровать. Она своевременно увернулась от опускавшегося на нее тела мужа.

— Лайза, — сказал он, — ты вернулась домой и теперь должна выслушать меня.

Джослин говорил спокойно, контролируя свои эмоции. Но Лайза не хотела слушать его. Спрыгнув с кровати, она бросилась в комнату Джослина. Но не успела она добежать даже до середины ковра, как Джослин настиг ее. Он мягко обхватил ее руками и прижал спиной к себе. В ту же секунду она почувствовала что-то теплое на своей шее. Это были его губы. Вот негодяй, подумала она. Как он смеет целовать ее, когда она так зла на него! Лайза уже была готова закричать на мужа, когда в дверь кто-то постучал.

Джослин оторвал губы от ее шеи и заорал:

— Уходи прочь!

Ник Росс вошел в комнату, несмотря на грубый окрик друга. Он подошел к ним поближе и посмотрел на скромный и довольно потрепанный наряд Лайзы. Затем он перевел взгляд на Джослина, который застыл с решительным выражением лица.

— Итак, — начал он, — ты нашел ее. Я знал, что это случится, старина. Ссора между мужем и женой никогда не длится слишком долго. Но, как я вижу, вы все еще играете роли Оберона и Титании.

— Уйди прочь, — повторил Джослин сквозь зубы.

— А мне ты отводишь роль Пэка?

— Я сказал: убирайся прочь, — еще раз повторил Джослин. — Ты же видишь, я приручаю сварливую женщину, а не ухаживаю за волшебной королевой.

— А-а-а, — понимающе протянул Ник. — «Как слуга принадлежит своему господину, так женщина принадлежит своему мужу».

Лайза стала выворачиваться из рук Джослина.

— Черта с два я ему принадлежу!

— Глупая женщина, — сказал Джослин и посмотрел на Ника. — Понимаешь, она любит меня.

Услышав благодушный тон в голосе мужа, Лайза потеряла всякое терпение. Она скользнула вниз сквозь его руки, увернулась, когда он попытался схватить ее и отпрыгнула в сторону. Однако Ник успел поймать ее.

— Очень сожалею, миледи, — сказал он извиняющимся тоном. — Старина Джос никогда не простил бы мне, если бы я позволил вам еще раз сбежать от него.

Джослин не спеша подошел к ней. Лайза отшатнулась от мужа, увидев на его лице признаки совершенно определенной решимости.

— Успокойся, Джос, — сказал Ник, также встревоженный грозным видом друга, — остынь и прекрати скандалить, — он решительно встал между ними.

— Уйди с дороги.

— Не раньше, чем ты выслушаешь меня.

— Она моя жена, — твердо сказал Джослин и попытался обойти Ника. Но тот снова стал на его пути.

— Когда она убежала последний раз, тебе понадобилось несколько недель, чтобы отыскать ее. На этот раз ты можешь вообще не найти ее. Она может не остаться в Англии, дружище. Она достаточно храбрая женщина и может уехать куда угодно, если ты вынудишь ее к этому.

Джослин горделиво поднял голову.

— Я не позволю ей сделать это. Во всяком случае она должна выслушать меня.

— И что ты собираешься с ней сделать? Запереть ее на замок, пока она не станет слишком старой и немощной для того, чтобы бежать от тебя?

— Нет, конечно.

Джослин опустил голову и задумался. Ник воспользовался минутной передышкой и повернулся к Лайзе.

— А что вы думаете обо всем этом, миссис? Вы собираетесь провести остаток дней своих в беспрерывных попытках спрятаться от мужа?

— Он относится ко мне, как к какому-нибудь спаниелю, — обиженно сказала Лайза, глубоко вздохнула и отбросила свободной рукой прядь волос со лба. — Он никогда не будет слушать меня. Он думает, что в тот самый момент, когда я стала его женой, я потеряла даже ту малую часть ума, которую он был готов признать за мной раньше.

— Нет, я так не думаю, — быстро отреагировал Джослин, подняв для убедительности вверх руки. — Она проводит слишком много времени, занимаясь этим своим домашним агентством, а сейчас, помимо всего прочего, еще и шпионит за моими друзьями, переодевшись служанкой. Добропорядочная леди не может позволить себе ничего подобного. И к тому же она подвергает себя опасности.

— Милорд.

Они все повернулись и обнаружили стоявшего рядом с ними Лавдэя.

— Снова приехал мистер Фокс, милорд. Могу ли я впустить его к вам?

— Разумеется, почему нет? Все равно здесь уже находится большая часть Лондона, — слегка раздраженно сказал Джослин. Он щелкнул пальцами и показал Лайзе на кресло. — А ты садись вот сюда в кресло и не вздумай сбежать от меня. Я поймаю тебя еще до того, как ты выскочишь в холл.

Ник отпустил Лайзу, но та осталась на месте и с недоумением смотрела на мужа.

— Садись!

Джослин решительно направился к Лайзе, но тут вмешался Ник. Он взял ее руку и поцеловал.

— Миледи, могу ли я предложить вам кресло?

Лайза отвернулась от Джослина, мило улыбнулась Нику и позволила ему проводить ее к креслу. Джослин выругался, но его прервало появление Эшера Фокса.

Эшер ворвался в комнату с обеспокоенным выражением лица и заметно помятым воротником. Он направился прямо к Джослину.

— Я могу поговорить с тобой наедине?

— Что случилось? — спросил Джослин.

— Я… Я не могу сказать при всех. Только наедине.

Эшер наклонился к Джослину и прошептал что-то на ухо. Лайза напрягла слух, чтобы разобрать, о чем он говорил. Ей показалось, что она слышала «Эйл» и «Уайтчепел», но ничего больше не смогла понять. Джослин ничего не ответил, но Лайза видела, что он глубоко задумался.

— Ник, присмотри за ней.

— Что случилось? — спросила Лайза, когда Джослин направился к выходу из комнаты. Вслед за ним поспешил Эшер.

— Ты должна быть здесь, когда я вернусь, — ответил он ей через плечо.

Лайза вскочила с кресла, намереваясь догнать мужа, но Ник закрыл дверь и запер ее на ключ. Затем он спрятал его во внутренний карман.

— Сожалею, мадам.

— Что-то случилось! Пожалуйста, Ник…

— Если что-то действительно случилось, то Джос справится с этим без вашей помощи.

— Ты не понимаешь, Ник. Я слышала, что мистер Фокс сообщил нечто важное.

Ник равнодушно пожал плечами.

— У меня есть приказ.

— О-о! Вы, мужчины… Вы все как будто сговорились свести женщин с ума. — Лайза подошла к нему и стала дергать его за рукав. — Я слышала, что он говорил что-то о семье Джослина.

— Возможно, — отрезал Ник. — Джос все еще обеспокоен тем, что… что случилось много лет назад.

— Ты знаешь что-нибудь о Джослине и дяде? — Лайза с надеждой посмотрела Нику в глаза.

Ник, в свою очередь, с изумлением уставился на Лайзу.

— Черт возьми! Вам все известно?

Она молча кивнула головой.

Проклиная все на свете, Ник отвернулся от нее.

— Вот почему вы сбежали от него.

— Нет, конечно же, не поэтому. Что за глупость!

Ник медленно повернулся к ней, как будто не мог поверить тому, что только что услышал.

— Черт побери! Если вы не врете, это действительно делает вам честь. Превосходно.

— Не в этом сейчас дело, — сказала быстро Лайза. — Эшер что-то сказал про Эйла. Ник, если Джослин еще раз встретится с этим негодяем, я не уверена, что он будет в состоянии контролировать свои поступки. Кроме того, я слышала слово «Уайтчепел»…

— Боже мой! — воскликнул Ник, быстро отыскал ключ и открыл дверь. — При чем здесь Уайтчепел? Эйл не может оказаться в этой дыре. Пошли быстрее, пока он не зашел слишком далеко.

Они бросились вниз по лестнице. Ник позвал Чоука, который чертыхался и скандалил, но ничего не сказал им о хозяине. Лайза не стала тратить времени на этого человека и позвала Лавдэя. Камердинер тут же появился, выбежав из комнаты для прислуги.

Выслушав вопрос Лайзы, он кивнул головой.

— Да, миледи. Его светлость упоминал лорда Эйла. Вероятно, он поехал на Гроувенор-Сквер.

Они с Ником побежали к его карете и помчались к герцогу. Их появление в доме герцога произвело впечатление разразившегося тайфуна. Лайза вихрем выскочила из кареты, а вслед за ней и Ник. Затем они так же мгновенно вломились в медно-стеклянную дверь и пронеслись мимо ошарашенных дворецкого и служанки.

Подбежав к двери гостиной, Ник не забыл пропустить вперед Лайзу, и они вместе ворвались туда. Вбежав в комнату, они наткнулись на герцога, его жену и какую-то молодую леди. Лайза, не раздумывая, направилась к герцогу.

— Где Джослин?

Герцог встал с кресла и показал жестом руки, чтобы дворецкий и два лакея покинули гостиную. Они ворвались сюда вслед за Лайзой и Ником. Затем он повернулся к Лайзе и пристально посмотрел на нее.

— Мисс Эллиот? Это вы?

— Леди Радклифф, — тут же уточнил Ник. — И вы хорошо знаете об этом.

У Лайзы не было времени для выяснения родственных отношений.

— Где Джослин? — снова спросила она.

— Послушайте, мадам, — важно сказал герцог, — я не видел своего сына с тех самых пор, когда он устроил эту омерзительную сцену со своим дядей.

— Значит, он не приезжал к вам?

— Нет. Потрудитесь оставить нас в покое.

Лайза повернулась к Нику, не обращая на слова герцога никакого внимания.

— Куда же он в таком случае поехал?

— Должно быть, он разыскивает Эйла, — сказал Ник.

— Чепуха. Джослин презирает бедного Эйла и никогда не будет искать встречи с ним, если, конечно, его не заставят это сделать, — сказал герцог. — В любом случае моего брата здесь нет. Вероятней всего, он находится в своем клубе на Сим-мондс-Стрит.

Они с трудом пробирались по запруженной улице к центру Лондона. Спускаясь вниз по Стрэнду, они попали в дорожную пробку, вызванную перевернувшимся омнибусом, но наконец с грехом пополам добрались до Симмондс-Стрит. Ник пошел в здание клуба, так как женщин туда не допускали. Пока он там выяснял насчет Эйла, Лайза нетерпеливо ерзала в карете. Ник вернулся через несколько минут с выпученными глазами и сообщил Лайзе, что Эйл в клубе очень давно, никуда не выезжал, и что Джослин и Эшер сегодня здесь не появлялись.

— Господи, да где же они? Что с ними? — чуть не плача простонала Лайза.

Нику передалось волнение Лайзы, и он тоже стал барабанить пальцами по стеклу кареты. Через секунду этот стук стал замедляться и вскоре совсем стих.

— Подождите.

— Что?!

— Вы слышали «Уайтчепел»?

— Да.

— Вы не ошиблись?

— Такое слово ни с чем не спутаешь. Я его слышала совершенно четко.

— Уайтчепел… Ведь это одно из самых злачных мест Лондона. И там таинственно погиб ваш брат, там же погиб Эйри…

У Лайзы от ужаса расширились глаза:

— Погибло уже четверо из их полка. А Эшер и Джослин тоже из этого полка! Боже мой, Ник!

— Джослин всегда чувствовал, что его преследуют. Постоянно. На протяжении многих лет. Он думал, что это Эйл. Поэтому стоило при нем упомянуть имя Эйла, и он побежит куда угодно, хоть к черту в лапы. Этим вполне мог воспользоваться убийца… Да, все это очень похоже на западню!

— Но почему же тогда Эшер…

— Старина Эшер никогда не поддерживал его страхов, посмеивался над ними. Но я думаю, что вы были правы, это убийства, их совершает один человек, и он среди них. Четверо из одного полка! Случайность исключается, и убийства как-то связаны с их военным прошлым.

— Но их же осталось четверо! Эшер, Джослин, Терстонз-Кумес и Винтроп. Джослин — не может быть, у Терстонз-Кумеса алиби…

— Ну и мы зашли в тупик. Винтроп попросту на это не способен, а Эшер — лучший друг Джослина, спас его во время войны…

— Ник!

— Что?

— Его же увез Эшер. И он слышал о том, что я шпионю за ними. Джослин при мне рассказывал ему о моих подозрениях, что кто-то из них убийца, и сам разделял эти подозрения.

— Черт возьми! Этого не может быть!

Дергая Ника за руку, Лайза прошептала ему в ужасе:

— Это Эшер. И Джослин сейчас в его руках!

24

Когда карета оказалась в Уайтчепеле и поехала на север к Спитлфильдзу, Джослин нащупал рукоятку своего кольта, сделанную из слоновой кости. Он засунул его за пояс, когда они с Эшером выходили из дому.

Мимо них мелькали какие-то дома из грязного кирпича, ветхие сооружения, обитые гнилыми досками. При дневном свете они выглядели еще отвратительнее, чем в темноте. Фундаменты этих зданий были

скрыты под огромными кучами мусора. Разбитые сточные канавы источали омерзительный запах, а улицы становились все уже и уже, пока наконец ему не показалось, что дома с обеих сторон улицы сливаются в единый массив. Грязные и пустые окна глядели на них сверху.

Карета остановилась перед цистерной для перевозки воды; рядом с ней шаркающей походкой прошел продавец спичек. Босоногие и грязные дети колотили руками по карете и быстро убегали, шкодливо смеясь. Карета повернула за угол, где не было суматошного движения повозок и пешеходов, и остановилась на углу Литл-Тайм-Хилл и Ливерпул-Лэйн. Эшер начал вылезать из кареты, но Джослин придержал дверь рукой.

— Ты уверен, что мальчик назвал Спитлфильдз? Это тот самый угол?

— Разумеется. Неужели ты думаешь, что я мог не узнать Спитлфильдз?

Они выбрались из кареты. Джослин подождал Эшера, который расплатился с кучером и приказал ему ждать их возвращения. Он повернулся назад и увидел большую стену из красного кирпича. Вся ее поверхность была заклеена толстым слоем столетней давности объявлений — театральных афиш, извещений о продаже домов, рекламой табачных изделий и так далее. Затем он посмотрел вдоль улицы Литл-Тайм-Хилл, с обеих сторон которой стояли пустые дома. Подул легкий ветерок, и Джослин почувствовал сладковатый и тяжелый запах опиума.

— Я не понимаю этого, — сказал он Эшеру, когда тот закончил все свои дела к извозчиком. — Почему Молт послала мальчика с запиской, касающейся Эйла, именно к тебе?

— Ну сам подумай, — сказал Эшер, оглядывая мрачные здания вокруг них. — Я поднимался вверх по ступенькам твоего дома, и этот мальчик решил, что я — это ты. Очевидно, твой человек не описал ему тебя.

Джослин изучающим взглядом посмотрел на жилые дома и складские помещения на улице Ливерпул-Лэйн.

— Что-то непохоже, чтобы Эйл приехал в такое странное место.

— Джос, посмотри, — Эшер показал рукой вдоль улицы Литл-Тайм-Хилл. — Будь я проклят, если он не пошел вон по той аллее. Пойдем туда.

Не дожидаясь реакции Джослина, Эшер быстро направился вниз по улице. Джослин поспешил за ним, повернул за угол и оказался в узкой аллее, на которую выходили дома с забитыми досками окнами и запертыми дверьми. В конце этого узкого прохода виднелся довольно высокий забор, перегораживающий его. Эшер только что исчез за этим забором.

— Эш, подожди, — выкрикнул Джослин.

Он побежал за своим другом. Протиснувшись между глухой стеной и забором, он вышел во двор, замусоренный старыми мешками от зерна, кусками грязной одежды и разбитыми бочками. Из этого двора был только один выход, находившийся в лицевой части здания. Джослину очень не хотелось входить в эту дверь. Но, к сожалению, он увидел, что Эшер вошел именно туда; за дверью был виден темный коридор.

Теперь уже было бесполезно звать его. Этот глупец проник в самую гущу трущоб. Здесь жили в основном преступники. В этих лабиринтах скрывались самые опасные жители Лондона. Изобретательные убийцы и воры проделали бесчисленные дыры в стенах, потолках и полах этих зданий, с тем чтобы мгновенно исчезнуть в темноте, не оставляя никаких надежд тем, кто попытается их поймать. Джослин вытащил свой кольт, подкрался к двери и прислушался.

Сначала он ничего не слышал. Затем послышались приближающиеся шаги и голос Эшера.

— Иди сюда. Мотт здесь.

Джослин вытянул руку с кольтом вперед и шагнул в темноту. Он разглядел какую-то смутную фигуру впереди себя. Это, должно быть, Эшер, подумал он и пошел к нему, проклиная своего друга за столь беспечное отношение к их безопасности. Он открыл уже было рот, чтобы выразить ему свое негодование, но вдруг почувствовал взрыв резкой боли в затылке. Он рухнул на колени, и весь мир перевернулся в его голове. Затем наступила страшная темнота, и он потерял сознание.

Через некоторое время он пришел в себя от чувства тошноты и резкой боли в голове. Его лицо было прижато к тюфяку, набитому заплесневелой соломой. Он почувствовал тошнотворный и приторно-сладкий запах. Опиум.

Давний инстинкт помог ему справиться с тошнотой. Повернув голову, он попытался разглядеть окружающие его предметы. Все, что он мог увидеть, была лампа с грязными и закопченными стеклами, стоявшая на полу, и большой пустой ящик. Он понял, что находится в совершенно пустой комнате и совершенно один.

К несчастью, он обнаружил, что был еще и связан. Веревки крепко сжимали его руки за спиной и были туго привязаны к ногам. Поскольку его руки и ноги уже порядком занемели, он сообразил, что находится в таком положении уже довольно продолжительное время. Он начал постепенно разминать руки и ноги, с усилием двигая ими. Затем он попытался сесть на тюфяке. Когда он уже перевернулся на один бок, послышались шаги, и в комнату вошел Эшер. Он втащил за собой какую-то девушку с белокурыми зеленоватого оттенка волосами. Она пошатывалась и хихикала, когда Эшер втолкнул ее в комнату.

Она подошла нетвердой походкой к Джослину, фыркнула и свалилась на кучу грязных тряпок рядом с соломенным тюфяком. Джослин почувствовал запах немытого тела и дешевых духов, когда эта девица похлопала его по щеке.

— Ты был прав, любовь моя, — сказала она Эшеру булькающим голосом. — Он не хочет этого делать. Взбодрись, дорогой. Скоро мы тебя сделаем тверденьким и готовеньким.

— Эш, — сказал Джослин, повернув голову от девушки к своему другу. — Эш, что ты делаешь?

— Вот, возьми, — сказал Эшер девушке и протянул ей коричневую стеклянную бутылку. — Выпей еще немного, прежде чем мы приступим к делу.

Девушка выхватила у него бутылку и поглотила все ее содержимое.

— Ты настоящий господин. Ты хороший мужик.

Она отбросила в сторону бутылку, отползла к стене и попыталась встать на ноги, опираясь на нее. Когда ей это удалось, она весело ухмыльнулась.

— Что ты делаешь, Эш? — снова попытался выяснить ситуацию Джослин, пока они вдвоем смотрели на девушку.

— Делаю? Что я делаю?

Джослину показалось, что Эшер сосредоточился на какой-то другой мысли.

— Ох, что я делаю… Ну конечно же, ты хочешь покончить с собой. Да, покончить с собой из-за того, что ты напоил эту девушку слишком большим количеством бренди. Понимаешь, у нее слишком много алкоголя в крови. Угрызения совести, осознание своей вины, муки раскаяния, в общем, этого слишком много для тебя.

Джослин разинул рот и уставился на друга. Затем он медленно покачал головой, начиная что-то понимать.

— Нет, не может быть. Это не ты. Ты не мог совершить все эти убийства. Ты не мог. Это не ты. Нет, я не хочу, чтобы это был ты! Будь ты проклят, Эш! Будь ты проклят!

Эшер не слушал его. Он присел на корточки и проверил веревки. Затем он повернулся к нему и долго тер рукой лоб, как будто стараясь избавиться от какого-то кошмара.

— Эш, отпусти меня.

Эшер не ответил. Он все еще закрывал лицо руками. Джослин снова позвал его, но в ответ послышался лишь глухой стон, напоминающий рычание голодного волка. От этого рычания у Джослина пробежали мурашки по спине. Затем рычание усилилось и превратилось в дикий рев зверя. Его руки опустились вниз, открыв белое, искаженное лицо с мутным взглядом, и Джослин с ужасом вытаращил на него глаза.

— Что случилось? — спросил он. — Эш, развяжи меня.

Эшер молча покачал головой.

— О-ох, — прорычал он. — Господи, почему это должен быть ты? А потому, что рано или поздно ты все равно бы послушал Лайзу.

Эшер неожиданно вскочил на ноги, вышел за дверь и принес оттуда свернутую кругами веревку. Он тяжело дышал и безотрывно смотрел на эту веревку. Он бросил ее на ящик и дрожащими руками сделал из нее петлю. Затем он исчез за дверью с другим концом этой веревки, очевидно для того, чтобы привязать ее к крыше. Вернувшись в комнату, он снова встал на колени перед Джослином. Через секунду он привстал и посадил Джослина на тюфяке. Тот снова попытался добиться ответа от друга.

— Ответь же мне, черт тебя побери!

Эшер молча приподнял Джослина и прислонил его к стене. Затем он пододвинул поближе ящик и повернулся к Джослину. Когда он потянулся к нему, тот отпрянул назад и снова упал на пол. Он ударился головой, и ему показалось, что она сейчас расколется на куски от боли. Он лежал на животе, хватая ртом воздух, пока Эшер не перевернул его на спину. Его рука осторожно отбросила волосы со лба Джослина. Тот тяжело дышал, стараясь не обращать внимания на боль. Эшер погладил его по голове и затем положил ладонь на его щеку.

— Я очень сожалею, Джос, — сказал Эшер. — Это все мой зверь. Он чувствует опасность.

Джослин прикусил губу и неподвижно ждал продолжения. Ему с трудом удалось открыть глаза и посмотреть на Эшера.

— Если бы ты только смог избавиться от всех своих воспоминаний, — сказал Эшер. — Если бы ты не женился на этой маленькой зануде. Это неестественный, маленький и довольно хищный зверь… Если бы она не вызывала у тебя подозрений и не беспокоила твою память… Но ты рано или поздно все равно прислушаешься к ее доводам. Поэтому сейчас я вынужден отпустить своего зверя.

— Господи, Эшер, почему?

Эшер присел рядом с Джослином, и его рука снова нежно погладила волосы друга. Он заплакал.

— В Балаклаве я потерял свою лошадь и вынужден был отнять лошадь у Чешира. Я, наследник многих поколений военных героев, я бежал, я забрал лошадь у другого офицера. Я убил его. Там была такая суматоха. Я не думал, что кто-нибудь видел это, кроме тебя. А ты был ранен и вряд ли что-то соображал. Но потом оказалось, что Поукинс что-то знал, и мне пришлось убить его, чтобы он не рассказал другим. Я не мог вынести этого позора.

— О нет! — в ужасе прошептал Джослин и с болью стиснул зубы, услышав эти слова.

Эшер все еще продолжал гладить его волосы.

— Скольких людей ты убил? Чешира, Поукинса, Эйри, Эллиота?

Эшер всхлипнул и приподнял Джослина, чтобы тот мог опереться на колени. Он раскачивался взад и вперед, склонив голову на плечо своего узника и горько плача.

— Ты не знаешь, что это такое. Мой прапрадедушка, мой дедушка — все герои этого полка. Все мои предки, я могу перечислить каждое их сражение — Ватерлоо, Италия, Франция, Америка. Они все прошли через эти сражения с триумфом, все, кроме меня.

— Эш, послушай меня, — сказал Джослин, но в ответ прозвучало лишь слабое всхлипывание Эшера. Не обращая внимания на все это сумасшествие, Джослин толкнул плечом в грудь Эшера. — Эш!

Всхлипывания неожиданно прекратились. Джослин почувствовал руку друга на своей щеке.

— Мне очень жаль.

Джослин громко выругался, когда Эшер снова поднял его и потащил к пустому деревянному ящику. Через секунду он набросил петлю на голову Джослина и крепко затянул ее.

— Эш, ты же не хочешь убить меня, — сказал Джослин, боясь пошевелиться, чтобы не затянуть на шее петлю.

Эшер с неожиданной силой приподнял Джослина вверх. На ящике было достаточно места для них обоих. Джослин пошатнулся, но Эшер поддержал его и еще туже затянул петлю на его шее.

Джослин старался сделать все возможное, чтобы заставить Эшера посмотреть ему в глаза, выслушать его.

— Не надо делать этого, Эш. Я никому не скажу. Ты же мой самый близкий друг.

— Нет, с тех пор как рядом с тобой появился этот Росс, я перестал быть твоим самым близким другом.

Эшер отодвинул воротник рубашки Джослина, чтобы петля опутала его голую шею.

Джослин с трудом наклонил голову, чтобы поймать взгляд Эшера.

— Ты не можешь убить меня. Если бы ты мог это сделать, ты убил бы меня у Скатарского озера.

Со слезами на глазах Эшер обнял Джослина и прижал его к себе.

— Развяжи меня, Эш.

С громким ревом Эшер спрыгнул с ящика и прижался плечом к нему.

Ящик качнулся в сторону, и Джослин закричал. Все еще обливаясь слезами, Эшер поднатужился и сдвинул ящик на несколько дюймов в сторону. Джослин старался изо всех сил удержать равновесие, чувствуя, как ящик ускользает из-под его ног. Эшер еще раз нажал на ящик, издав при этом нечеловеческий крик отчаяния и боли. У Джослина перехватило дыхание, и он забился в агонии.

Через секунду он пришел в себя от натужного воя. Кто-то обхватил его ноги, а ящик снова пододвинули под него. Он услышал надрывный крик Эшера, выстрел, треск, и кто-то мелькнул перед ним. Все было в тумане. Но он все же видел, как чьи-то руки потянулись к его шее. Петля ослабела, и он рухнул на пол.

Кто-то выкрикнул его имя, но он не смог разобрать кто именно, так как всеми силами пытался восстановить дыхание. Затем наступила темнота, и он потерял сознание.

Когда он наконец открыл глаза, руки и ноги его были свободны, а Лайза и Ник пристально смотрели на него. Он слабо застонал и попытался сказать им несколько слов.

— Черт возьми, Лайза, что ты делаешь здесь? Что ты…

Он закрыл глаза, но через секунду снова открыл их.

— Эшер…

Ник помог ему сесть. Эшер лежал на спине, а из большой дыры в груди текла кровь. Над ним склонился столичный полицейский в форме, медные пуговицы которой тускло блестели, отражая свет лампы.

— Он мертв, сэр. Выстрел был смертельным. У вас не было выбора.

Джослин молча уставился на тело своего друга. Лайза взяла его за руку и крепко сжала ее.

— Я очень сожалею, — сказала она. — Он бы не остановился. Это было ужасно. Он рычал, как разъяренный зверь. Мне так жаль, дорогой.

Пока Ник разговаривал с полицейским, Джослин по-прежнему смотрел на тело Эшера.

— Ты была права с самого начала, — сказал наконец он Лайзе.

Теперь он понимал, что его пытался убить не Эш, а какое-то другое существо, управляющее его поступками. Он опустил голову и отвернулся от мертвого тела. Когда он вспомнил, как его друг неожиданно превратился в дикого зверя, рычащего и ревущего, его бросило в дрожь. Казалось, что даже в этой мрачной комнате стало намного холоднее. Человеческая часть Эпюра была его другом, который много лет назад спас его от извращенных притязаний Эйла. А зверь — кто знает, какое унижение и извращение человеческой природы заставило Эшера превратиться в дикое животное?

Все это время, пока они искали убийцу извне, Эш подкрадывался к ним всем изнутри, из узкого круга близких друзей. Эш, который был для Джослина больше чем брат, извивался и притворялся, не раскрыл себя перед Джослином. Джослин все не мог понять, как мог совмещаться в одном человеке его лучший друг и кровожадный зверь. А Лайза, она была так настойчива в своем мнении о существовании убийцы. Но даже она не могла представить себе в этой роли лучшего друга Джослина.

Ему нужно было отнестись к ее словам более серьезно. Она вполне заслуживала этого. Кроме того, она заслужила большего уважения к себе. Лайза подошла к мужу и села рядом с ним. Он глубоко вздохнул и взял ее за руку.

Лайза бросилась в его объятия и заплакала. Джослин смутился, забыл об ужасной боли в голове и крепко прижал ее к себе.

— Я думала, что он убьет тебя, — сказала Лайза сквозь слезы.

— Да, он был близок к этому.

— Мы сразу же поехали в дом твоего отца, а затем в клуб Эйла. Мы рыскали по всем улицам, пока не нашли вашего извозчика. Он сказал нам, что видел вас, и мы тут же направились вслед за вами. Это отняло у нас несколько часов, но Нику все же удалось найти карету, которую вы наняли. Извозчику надоело вас ждать, и он уже направлялся назад в Вэст-Энд.

Джослин потер рукой макушку, а потом успокаивающе обнял Лайзу за спину, пока она продолжала свой рассказ.

— Я до сих пор не могу в это доверить. Все это время я искала убийцу, но теперь, когда я нашла его… Бедняжка Уильям Эдвард. — Она подняла голову и посмотрела в глаза Джослина. — Это не воскресит его. Господи Боже мой, это уже не вернет его к жизни!

Она перестала всхлипывать и положила голову на плечо мужа. Джослин еще крепче обнял ее и прижал к себе, стараясь успокоить. Вдруг он осторожно отвел голову назад к стене и закрыл глаза.

— Лайза, — сказал он, — спасибо, что спасла меня, но я очень сожалею, что не в состоянии сейчас утешить тебя как следует. У меня от боли совершенно раскалывается голова.

Он всеми силами старался сохранить ясность мысли, чтобы услышать ее ответ, но ему это давалось с трудом.

Постепенно он погружался в какое-то необъяснимое состояние полусна. Он очнулся, когда Ник поднял его, затем еще раз очнулся, когда они сажали его в карету. В следующий раз он пришел в себя, когда находился уже в своей собственной комнате.

Он лежал на боку. Открыв глаза, он увидел знакомые шторы на окнах и яркий луч солнечного света. Что-то тяжелое сковывало его ноги. Он пошевелился, поднял голову и увидел Лайзу, лежавшую у его ног на покрывале. Она все еще была одета в платье служанки. Он медленно сел на кровати, с радостью ощущая, что боль в голове уже почти прошла. Увидев фартук Лайзы и ее покрасневшие от работы руки, он нахмурился и стал пристально изучать ее взъерошенные волосы и кудрявые завитушки.

Джослин грустно вздохнул. Он понял, что уже проиграл битву за свою беспрекословную авторитарную власть в семье. В конце концов, подумал он, она спасла ему жизнь вместе с Ником. Вероятно, ему придется вести себя с ней более терпимо и с большим уважением.

Затем он вспомнил Эшера.

Он никак не мог смириться с мыслью о сосуществовании в одном человеке лучшего друга и жестокого зверя. Он как бы старался прогнать от себя сон, в котором перед ним появлялись совершенно обессмысленные глаза Эшера. Они смотрели на него, не узнавая друга, безучастно, с какой-то жестокостью рептилии, без какого-либо признака человечности. Он, вероятно, никогда не поймет, каким именно образом война может превратить человека в хищного зверя. И тем не менее это произошло. Какие невыносимые страдания, мучительные раздумья привели Эша к тому, что зверь поселился в его душе — душе в общем-то доброго человека. Зверь, который выползает наружу при первом же страхе перед смертью или перед неизбежным позором.

Пока Джослин мылся и одевался, он наконец сумел заставить себя не думать об Эшере, прекратил все попытки понять глубокую душевную болезнь друга и сосредоточился на Лайзе. Она спасла ему жизнь. Милая, упрямая Лайза, которую он почему-то вспомнил в нежной ночной рубашке с ее неистребимым запахом лимона. Теперь он начал понимать, что опасения, будто что-либо может отнять у него хотя бы частицу ее любви, были совершенно безосновательными. По крайней мере, ему так теперь показалось. Лавдэй сказал ему, что она провела рядом с ним всю ночь, не сомкнув глаз. Сейчас она спала на его постели.

Пришел полицейский. Он провел в доме несколько часов, расспрашивая Джослина об обстоятельствах смерти Эшера, и покинул дом. Потом пришел Ник, чтобы лично убедиться в состоянии здоровья Джослина.

Затем, к великому сожалению Джослина, к нему нагрянули члены семейства. Когда в комнату вошли отец, мать и сестра, он сидел на софе в своем кабинете, а рядом с ним стоял чайник с кофе. Джорджиана и мать бросились к нему плакать и обнимать, а отец немедленно потребовал полного отчета о приключениях Джослина.

Как только Джослин закончил рассказывать о своих злоключениях, в кабинет вошла Лайза — воплощение великосветской дамы в своем голубовато-зеленом платье, тонкий шелк которого величественно развевался во время ходьбы. Джослин удивленно заморгал глазами при виде такого превращения чернорабочей служанки в роскошную леди. Когда он представил ее родителям, она грациозно поклонилась и слегка улыбнулась его сестре. Они провели вместе полчаса, поддерживая бессмысленный женский разговор и стараясь избавиться от тягостной неловкости. Его мать то и дело посматривала на Лайзу, как будто ожидая, что та начнет жевать табак или громко икать.

— Ну, — сказал наконец его отец, становясь в позу судьи, — все это время у тебя были какие-то огорчительные недоразумения с Эйлом, а в то же самое время твой лучший друг был жестоким убийцей.

Голова Джослина стала слегка подергиваться.

— Уходи, отец.

— Что? — рявкнул герцог.

Джослин мгновенно вскочил с софы и закричал в лицо отцу:

— Я сказал, уходи!

Все тело Джослина дрожало от напряжения. Он всеми силами старался сдержать себя и не ударить отца. Сжав за спиной руку в кулак, он резко повернулся на каблуках и отошел к каминной доске. Он стоял спиной к гостям, но ему не нужно было поворачиваться, чтобы посмотреть на реакцию герцога. Он и так знал, что там происходит.

Наступила мертвая тишина, продолжавшаяся довольно долго. Он знал, что отец пытается овладеть своими эмоциями и сдержать себя. Он также знал, что герцог страшно не хочет в очередной раз позориться в присутствии внучки мясника. Джослин краешком глаза посмотрел на Лайзу. Она уставилась на герцога с некоторым легким чувством отвращения, как будто почувствовала запах конского навоза на чьих-то ботинках.

Затем Джослин услышал, как Джорджиана стала убеждать герцога покинуть комнату. Ноющая боль между плечами немного поутихла, но голова его все еще сильно болела, и он никак не мог избавиться от навязчивых образов Эшера и Эйла. Ему необходима было поговорить с Лайзой. Беседа е ней всегда приносила ему заметное облегчение, она каким-то необъяснимым образом умиротворяла его.

— Джослин, — его мать медленно приблизилась к нему и старалась говорить тихим голосом, поглядывая на дверь, за которой наконец исчез ее муж. — Джослин, в самом деле, ты не должен спорить со своим отцом. Он от этого становится только хуже и к тому же более подозрительным. Если бы ты только смог проявлять заботу о нем и не оскорблять его.

Пока его мать шептала ему эти слова, к ним подошла Лайза и стала рядом с мужем. Он сразу же услышал легкий шорох ее шелкового платья и давно знакомый запах лимона. Он почувствовал, что внутри него что-то перевернулось. Джослин перевел взгляд с Лайзы на свою дрожащую от страха мать. Что-то ярко вспыхнуло в его душе. Он никогда раньше не обвинял свою мать в том, что она не помогла ему в трудные минуты противоборства с отцом и Эйлом, хотя и должна была бы оказать такую помощь сыну. Все ее силы были направлены на то, чтобы сохранить всеобщее умиротворяющее спокойствие. А ценой этого спокойствия был его позор и изгнание из семьи. Занятый этими мыслями, он не мог вмешаться, когда Лайза заговорила с герцогиней.

— Ваша светлость, — сказала она, — эти забияки всегда останутся такими, и даже если вы упадете на пол, они будут топтаться по вашему телу.

— Боже, что вы говорите!

— Я сожалею, — сказала Лайза, хотя на самом деле нисколько не сожалела о сказанном. — Но если вы терпите оскорбления в свой адрес, вы тем самым провоцируете их. Может быть, вам нравится, когда вас терроризируют и пинают ногами, но вы не можете требовать, чтобы и вашему сыну это нравилось.

Герцогиня издала звуки, напоминающие крики курицы во время громового раската.

— Джослин, эта… эта женщина оскорбляет твою мать!

Джослин улыбнулся жене и повернулся к матери, покачивая головой.

— Нет, она не оскорбляет тебя, мама. Она просто не согласна с тобой. В этом вся разница.

— Ох! — герцогиня тяжело вздохнула и вышла из кабинета, покачиваясь и тяжело дыша.

Джослин снова повернулся к Лайзе, весело улыбнулся и поцеловал ей руку. К его удивлению, Лайза вырвала руку и обошла вокруг софы. Остановившись там, она пристально посмотрела на мужа.

— Что случилось? — спросил он удивленно.

— Ты не должен целовать мою руку и вообще… Пока мы не договоримся о некоторых вещах.

— Это довольно безнадежное дело для жены указывать мужу, что целовать, а что нет.

Джослин стал медленно приближаться к ней, но вынужден был остановиться, так как между ними была софа, и он не знал, как ее обойти, чтобы не испугать Лайзу. Наконец он поднял руку, изображая умиротворяющий жест, и внезапно бросился на нее. Поймав жену за талию, он поднял ее над софой. Затем повернулся и сел на софу вместе с Лайзой на коленях. Как и прежде, Лайза брыкалась и била по нему ногами. Джослину пришлось крепко прижать ее к себе, чтобы попытаться успокоить ее. Но поскольку Лайза отказалась подчиниться мужу и прекратить бессмысленную борьбу, он подмял ее под себя и прижал к дивану.

— Ну хоть теперь-то ты успокоишься? Я не могу дышать.

Он слегка приподнялся над ней, и она глубоко вдохнула воздух. После этого он снова опустился на нее всем своим телом, и она снова стала задыхаться.

— Ты собираешься успокоиться и выслушать меня?

— Да… ух… да…

Придерживая ее руки, Джослин посмотрел ей в глаза. Голубовато-зеленоватый цвет шелка придавал им странный оттенок, напоминающий цвет ручья, потемневшего от грозовой тучи.

— Мы должны прийти к взаимопониманию, — сказал он ей тоном опытного офицера. — Я не могу позволить, чтобы моя жена занималась торговлей.

— Но…

— И я не отпущу тебя из дому. Ты моя жена, и твое место здесь, со мной.

— Теперь только…

— И если ты хотя бы раз отправишься в восточную часть Лондона, я выпорю тебя так, что ты в течение всей недели не сможешь прикоснуться своим великолепным задом к креслу.

Лайза вытаращила глаза на мужа.

— Попробуй только, и ты увидишь, что будет.

Какое-то время он пристально изучал ее.

— Какая интригующая угроза!

— Я же не дура. Я не хожу туда одна.

— В том-то и дело.

— Но я же не собираюсь…

— Ты успокоишься наконец, или мне придется еще раз поднажать на тебя? Я предупреждаю тебя, это доставит мне огромное удовольствие.

Она отвернулась от него и замолчала.

— Ну наконец-то ты начинаешь понимать все преимущества нашего сотрудничества. Мне удивительно, что я когда-то считал тебя маленьким, хрупким чудом в перьях… Неужели ты молчишь? Превосходно. Как я уже сказал перед тем, как ты меня прервала, я не могу допустить, чтобы моя жена занималась торговлей. Однако я не вижу никаких причин для того, чтобы этим делом не стал заниматься мистер Хьюго Пеннант. Он ведь занимался этим раньше?

После этих слов Лайза повернулась к Джослину и уставилась на него.

— Пеннант — это я.

— Я знаю, — безмятежно сказал Джослин, — но я единственный человек, которому это известно. Правда, если об этом узнает великосветское общество, оно отринет тебя и всю твою фирму. И если моя жена вдруг перестанет уделять мне достаточно внимания, увлекшись делами фирмы, то я в безутешном горе могу нечаянно выдать эту тайну.

— Жорж Санд.

— Что?

Лайза улыбнулась мужу:

— Женщинам всегда приходилось скрывать свой талант довольно продолжительное время. Жорж Санд, например, Джордж Эллиот…

— Хьюго Пеннант…

Он внимательно смотрел на губы Лайзы и вдруг осознал всю глубину этого ее аргумента. Тем сильнее ему захотелось добиться компромисса.

— Лайза, милая, как ты думаешь, мы можем прийти к соглашению?

Ее взгляд блуждал по его лицу.

— Почему ты передумал?

Джослин отвернулся от нее, чтобы она не заметила, как покраснело его лицо.

— Джослин? — Голос Лайзы был наполнен необыкновенной сосредоточенностью. — Джослин Маршалл, ты покраснел от смущения.

Сжав губы, он повернулся к жене.

— Если ты не успокоишься, я ничего не стану тебе объяснять.

— Да, милорд.

«Черт бы ее побрал!» — подумал Джослин. Она даже губу прикусила, чтобы не рассмеяться. Он пустился в объяснения, пока не запутался и не смешался.

— Я боя… Черт возьми!.. Я боял… — Он запнулся, откашлялся и посмотрел на ее подбородок. — Я боялся, что для тебя эта проклятая фирма «Пеннантс» будет дороже, чем я.

Он сделал паузу, но она не рассмеялась. Он быстро взглянул на нее и увидел, что она смотрит на него с недоверием.

— Ты ревновал меня к фирме «Пеннантс»? Матерь Божья! Ты на самом деле думал, что я интересуюсь своей работой больше, чем тобой? Джослин Маршалл, ты сумасшедший! Я тоже сумасшедшая, так как люблю тебя безумно. Я вижу твое лицо в каждом своем контракте и календаре, я слышу твой голос, когда разговариваю со своими клиентами, я всегда почему-то предпочитала находиться в твоей постели, вместо того чтобы коротать время за своим письменным столом. Сама не знаю почему.

Душа Джослина переполнилась невероятным облегчением и ощущением счастья. Он слышал, как задал Лайзе вопрос, который никогда раньше не задавал ни одной из женщин.

— Ты любишь меня?

Лайза приподняла голову и поцеловала его в губы. Джослин удовлетворился этим ответом. Он уже начал чувствовать легкое покалывание в пояснице, когда она отпрянула от него, чтобы задать все тот же вопрос.

— Ну теперь-то ты понимаешь? Ты действительно изменил свое мнение?

— Я способен менять свои мнения и идти на компромиссы, женщина, даже если меня при этом приходится подталкивать и подгонять. Но особенно хорошо я осознал, что если бы ты была такой же беспомощной и слабоумной, как и большинство обычных женщин, то я уже был бы мертв.

— Боже мой, ты ведь абсолютно прав. Я почему-то никогда об этом не думала.

— А я думал. И потом еще моя мать.

— Она может вышить надпись «Бейте меня» на задней части своего платья.

Джослин внимательно рассматривал ее губы, пока она произносила эту фразу.

— Лайза.

— Да.

— Я не хочу говорить о матери или о «Пеннантсе». Я вообще ни о ком и не о чем не хочу говорить.

Лайза прижалась к мужу.

— Ну раз ты не хочешь об этом говорить, я тоже не хочу.

Он прижал свои губы к ее губам и медленно раздвинул их своим языком. Продолжая страстно целовать ее, он почувствовал, как она слегка раздвинула ноги. Джослин осыпал ее лицо поцелуями и жадно вдыхал запах лимона и Лайзы.

— Джослин… Джослин… не здесь.

— Милая, не старайся загнать обратно пчел в улей после того, как ты растревожила его.

Когда Джослин добрался до кончиков ее ушей и стал их покусывать, Лайза почувствовала, что задыхается от охватившей ее страсти.

— Ты снова это делаешь, извращенный оруженосец. Прекрати это, Джослин Маршалл. Я не буду…

Он не дал ей договорить, впившись губами в ее губы. Потом он нащупал ее бедра и крепко прижал ее к себе. Когда Джослин приподнял голову, Лайза попыталась что-то сказать, но он приложил палец к ее губам.

— Оставь это, дорогая. Бесполезно отдавать приказы, когда никто их не слышит.

— В таком случае мне придется заставить тебя выслушать меня.

Он уставился в ее трехцветные глаза, заметив в них легкую хитринку. При этом он почувствовал, как ее бедра стали медленно извиваться под его собственными.

— Почему ты, маленькая…

— У-гу…

Джослин вдруг быстро вскочил с Лайзы, она тоже поднялась и села на софу. Затем они вместе уставились на неожиданно появившегося Лавдэя.

— Я постучал, милорд, — извиняющимся тоном сказал слуга, — но вы были так заняты, что не ответили мне.

Джослин быстрым движением руки поправил сползший набок галстук и отбросил волосы со лба.

— Ладно, ничего страшного, Лавдэй.

— Я прошу прощения, милорд, но здесь появился человек, который настаивает на том, чтобы пройти в дом.

— Человек? — переспросил удивленно Джослин и посмотрел на Лайзу. Та покачала головой, не зная, кто это мог быть.

Поза Лавдэя, и без того строгая, стала теперь грозной, как колонна в доме Ревери.

— Этот человек, милорд, низкого положения, и к тому же он угрожает насильственными действиями.

В этот момент откуда-то из фойе послышался громкий голос:

— Эй! Где ты спрятался, негодяй!

Тоби Инч ворвался в комнату с дубинкой в руке.

— Вот вы где, госпожа.

Размахивая руками, он протиснулся мимо Лавдэя и направился прямо к Джослину.

— Оставь ее в покое, ты, напыщенный индюк!

Лайза громко вскрикнула, увидев, что Тоби набросился на Джослина. Тот спокойно вздохнул, пригнулся и выставил вперед ногу. Тоби споткнулся и рухнул на пол. При этом он ударился головой о свою дубину и застонал. Джослин положил руку на плечо Лайзы, и они вместе стали наблюдать за незваным гостем.

— Тоби, — сказала Лайза, — извини, я не предупредила тебя раньше. Виконт и я уже помирились.

Тоби сел на пол и усиленно массировал свою голову.

— Вы должны были сказать мне, черт вас возьми.

— Попридержи свой грязный язык в присутствии моей жены, сэр, — решительно сказал Джослин.

— Мой язык? Мой грязный язык? А вы слышали ее язык?

Джослин застонал и посмотрел на Лайзу.

— И так будет все время?

Она плотно сжала губы и, как показалось Джослину, всеми силами старалась подавить улыбку.

— Боюсь, что Тоби слишком прямолинеен, — она еще теснее прижалась к мужу и положила руку ему на грудь. — Ты способен вынести это?

Он ухмыльнулся в ответ на эти слова.

— Если ты подыщешь достаточное утешение для меня, я смогу вынести это бремя.

— Угу.

Лавдэй подошел к Тоби и грозно возвысился над ним.

— Милорд, могу ли я препроводить этого человека на кухню, где самое место для него?

— Кого ты называешь человеком, ты, старая устрица? — проворчал Тоби.

— Прекрасное предложение, — согласился Джослин.

Важно приподняв бровь, Лавдэй помог Тоби встать на ноги, а затем вытолкнул его за дверь комнаты. У двери слуга остановился и поклонился Джослину.

— Если позволите мне заметить, милорд…

Джослин уже подтолкнул Лайзу к дивану и усадил ее. Сам же он положил колено рядом с ее бедром.

— …У нас никогда не было принято, — продолжал Лавдэй, — заниматься личными делами в кабинете.

Джослин вряд ли слышал голос своего слуги. Он был всецело поглощен яркими бликами в глазах Лайзы, которая уже положила руку ему на ногу. Он не мог говорить с Лавдэем, если бы даже очень хотел. Лайза вспыхнула, погладила нежно его бедро, а потом вдруг бросила взгляд через его плечо на слугу.

— Мы вырабатываем новые привычки, Лавдэй, — сказала она. — А теперь можешь идти.

Они оба весело улыбнулись, когда за слугой захлопнулась дверь. Джослин водил носом по щеке Лайзы.

— Подожди, — сказала она, оторвавшись от него.

Он посмотрел на выражение ее лица и вздохнул.

— Я уже знаю, что ты собираешься мне сказать.

Он опустился на софу рядом с ней, вытянул вперед ноги и угрюмо уставился на кончики ботинок. Через секунду он повернулся к Лайзе и прошептал:

— Синклер и все остальные… я не убивал их, ты же знаешь. Мне просто не нужно было этого делать. Но, Лайза, я вовсе не хочу закончить жизнь так же, как и Эш.

Прижавшись к нему, Лайза стала целовать его лицо и одновременно шептать ему на ухо:

— Я так боялась, что ты не поймешь этого. Я очень боялась, что ты не сможешь бросить этот свой крестовый поход, — она плотно прижалась щекой к его щеке.

— Ник сказал, что я не смогу больше продолжать, что это разорвет меня на куски.

— Он был прав, — сказала Лайза, отодвинувшись от него и посмотрев ему в глаза. — Ты не можешь больше продолжать свой крестовый поход и играть роль Бога.

— Но я ведь не могу так просто взять и оставить все это. Она улыбнулась ему.

— Я тоже не могу. И потом я не вижу никаких причин для того, чтобы не уничтожить любого, кто того заслуживает. Мы можем это сделать вместе и к тому же законным путем. Мы всегда сможем прийти на помощь тем, кто в ней больше всего нуждается.

— Но ты знаешь, это совсем нелегко — сохранить внутреннюю уравновешенность. Я видел этих хищников, и мне хотелось убить их.

— Да, я знаю, что это будет нелегко, — Лайза крепко сжала его руку. — Возможно, нам следует создать какой-нибудь дом или фонд. Я не знаю, что будет лучше.

— Я тоже не знаю.

— Но по крайней мере… — сказала она и повернулась, чтобы взглянуть ему в глаза, — по крайней мере, мы можем вместе работать над решением этой проблемы.

Он улыбнулся и быстро поцеловал ее. Но затем его улыбка вдруг исчезла.

— Понимаешь, — сказал он, — мне, по всей видимости, придется иметь дело с твоим отцом.

Она схватила его за руку.

— Можно мне на это посмотреть?

Он рассмеялся и вдруг почувствовал, что его настроение резко улучшилось.

— Ты воодушевляешь меня, милая Лайза. Ты всегда успокаиваешь меня.

Она наклонилась к нему. Рука ее легла ему на живот и медленно сползла вниз.

— Ну, дорогой, — протянула она, — мне кажется, что, по крайней мере, одна часть твоего тела все еще возбуждена.

Он со смехом повалился на нее, прижав ее к софе.

— Может, ты и преувеличиваешь, дорогая, но это обязательно будет. Через некоторое время.

Лайза потянула его вниз на себя. Когда их тела плотно прижались друг к другу, она глубоко вздохнула и прошептала:

— А я думаю, что это случится быстрее, чем через некоторое время.

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24