«Звездолов»

Пролог

Хайленд, Шотландия, 1648 год

Марсали Ганн уже исполнилось восемь лет, и сегодня она стала его невестой.

Патрик Сазерленд заметил маленькую фигурку Марсали, забившуюся в угол у парапета, когда в последний раз обходил внушительный крепостной вал гостеприимного замка Эберни. Завтра он покинет Ганнов, семью, которая заботилась о нем все эти годы, и отправится воевать в Ирландию.

Он будет скучать по Ганнам. Особенно трудно расставаться с Гэвином, лучшим другом. Но Патрик чувствовал радостное возбуждение. Ему уже шестнадцать, наконец-то он займется настоящим мужским делом. Патрик собирался с честью выполнять свой долг и еще в глубине души мечтал завоевать уважение отца. Все эти годы он пытался добиться его расположения или хотя бы одобрения — но тщетно.

Через десять лет он вернется и женится на своей невесте.

Соглашение о помолвке подписано сегодня Дональдом Ганном, отцом Марсали, и Грегором Сазерлендом, его отцом. И сегодня же сестра Дональда, Маргарет, стала женой Грегора, который вдовел уже много лет. Теперь семьи были связаны двойными брачными узами.

Патрик не возражал против помолвки с леди Марсали. С пеленок его учили, что интересы клана он должен ставить выше своих личных интересов. А выбор невесты почти всегда определялся приданым, которое дна приносила: деньги, знатность, военный союз. Но даже в восемь лет Марсали казалась ему маленькой сияющей звездочкой, и Патрику была приятна мысль, что в один прекрасный день она станет его женой.

Но видеть ее такой печальной Патрику еще никогда не доводилось. Глядя на ее вздрагивающие хрупкие плечики, юноша решил, что Марсали огорчена из-за свадьбы Грегора и Маргарет, что ее напугали шум и грубость праздника. Со двора, где были накрыты столы для воинов, и сейчас слышались разудалые крики. Сам он уединился для того, чтобы проститься со своей юностью.

Патрик подошел медленно, чтобы не испугать Марсали. В ярком свете луны он заметил, что девочка прижимает к себе одного из своих питомцев: у нее жили две ручные ласки.

— Марсали, — тихо позвал он, — тебя кто-то обидел?

Девочка повернулась, и он увидел следы слез на ее щеках. Ласка, которую она держала на руках, вскарабкалась на ее плечо, другая, лежавшая раньше у ее ног, вскочила на задние лапки и смешно принюхивалась. Зверьки смотрели на него с тревогой.

Патрик ласково спросил:

— Ты так расстроена из-за свадьбы?

— Нет, лорд Патрик.

— Тогда почему же ты плачешь? — Он взял ее за подбородок и поднял опущенную головку.

Марсали прикусила губу. Длинные темные локоны, выбившиеся из-под шапочки, падали ей на плечи.

— Потому что ты уезжаешь.

В голосе девочки слышалось настоящее, недетское горе. Патрик был тронут до глубины души. Шестнадцатилетний юноша, почти мужчина, он не задумывался до этого о чувствах маленькой сестренки своего друга и своей будущей жены.

Патрик внимательно посмотрел ей в лицо. Синие глаза, полные слез, блестели в лунном свете. Он привык видеть радость на милом личике Марсали, ему казалось, что она улыбается даже во сне. Юноша не сомневался — однажды его невеста превратится в настоящую красавицу.

Марсали смотрела на него с восторгом и обожанием. Никто и никогда не смотрел на него так. Патрик почувствовал, как в его сердце рождается нежность к этому милому ребенку, его невесте.

Мать Патрика умерла при его рождении, а вторая жена отца ненавидела его. Ведь если бы не было Патрика, ее сын Алекс стал бы лэрдом — вождем клана. Отец Патрика, гордый и жесткий человек, и вовсе не признавал никаких проявлений чувств. Он стремился только к тому, чтобы Патрик стал хорошим воином и преданно служил своему клану. Любовь и нежность — эти новые чувства стали для Патрика драгоценным и неожиданным подарком.

— Я вернусь раньше, чем ты вырастешь.

— Обещай, что тебя не убьют, — потребовала девочка, строго глядя ему в глаза.

— Обещаю, — сказал Патрик. — Клянусь тебе.

Он дал эту клятву от всего сердца. На самом деле Патрик чувствовал себя неуязвимым. Разве он не побеждал в учебных схватках многих опытных воинов, которые были и старше, и сильнее его? Он убьет всех врагов, а сам не получит даже царапины.

Марсали смотрела на него сурово, слишком сурово для ребенка ее лет, как будто усилием воли хотела сделать так, чтобы его слова оказались правдой.

Ласка начала спускаться по ее руке, Марсали поймала ее и рассеянно погладила.

— Антоний и Клеопатра тоже будут скучать без тебя, — сказала она. — Они будут за тебя молиться, как и я.

Подавив улыбку, Патрик серьезно ответил:

— Теперь я просто уверен: мне нечего бояться.

В ее глазах мелькнула радость, но через мгновение Марсали снова стала серьезной.

Патрик наклонился к ней.

— Тебе нужно вернуться в кровать. Но сначала подари мне что-нибудь, чтобы я мог носить это в честь моей дамы.

Радостная улыбка осветила ее детское личико, но тут же погасла.

— У меня ничего такого нет.

— А это? — И Патрик показал на ленточку, которая украшала ворот ее ночной рубашки.

Он видел, как счастлива Марсали, что с ней обращаются как с настоящей дамой. Девочка принялась торопливо расшнуровывать ленту, с трудом протаскивая ее через узкие отверстия. Наконец она застенчиво протянула ленточку Патрику.

— Благодарю тебя, моя госпожа, — серьезно сказал юноша.

— А ты мне тоже что-нибудь дашь? — спросила Марсали.

Теперь Патрик принялся осматривать свою одежду. На нем были надеты только простая льняная рубашка и плед его клана. Кинжал и спорран note 1 — неизменные спутники шотландца — остались в комнате. Патрик задумчиво поднял глаза к небу. Ночь была звездной, луна казалась огромным светящимся шаром. Патрик чувствовал, что мог бы подняться на цыпочки и сорвать целую охапку звезд. Неожиданно его осенило.

— Хочешь звезду, Марсали? Подарить тебе звезду?

— Но тогда на ее месте будет пустота, — серьезно ответила девочка. — Скажи, какую звезду ты мне даришь, я буду смотреть на нее каждую ночь и помнить, что она моя. И тогда ты будешь моим рыцарем, моим… звездоловом.

Патрик с удивлением посмотрел на Марсали. Она показалась ему намного старше своих восьми лет. На душе стало легко и радостно при мысли, что эта девочка будет ждать его возвращения.

Снова подняв глаза к небу, Патрик принялся выбирать звезду, которую было бы легко находить. Наконец выбрал самую яркую в одном из созвездий. Очень давно учитель рассказывал ему, что эта звезда не меняет положения на небе и по ней находят дорогу заблудившиеся в горах люди.

Патрик присел рядом с Марсали на корточки и подробно объяснил, как находить подаренную ей звезду.

Девочка жадно ловила каждое слово.

— Я буду смотреть на нее каждый вечер, — горячо пообещала Марсали.

— Я тоже, — сказал Патрик, зная, что говорит не правду. Но за эту ложь он был вознагражден радостью, засветившейся в глазах девочки.

Его будущая жена. Трудно представить этого милого ребенка в такой роли. Как, пожалуй, и себя в роли мужа. Но до этого еще далеко, пройдут годы, прежде чем они вновь встретятся.

— А теперь тебе лучше вернуться в кровать, пока Джинни не заметила, что тебя нет, — добавил Патрик.

Она наклонилась и едва коснулась губами его щеки, затем резко развернулась и убежала, легко прыгая по ступенькам, словно птичка по веточкам.

Ему остались запах роз, шелковая ленточка и ощущение нежности. Неожиданно Патрик понял, что это первая настоящая ласка в его жизни.

1.

Хайленд, Шотландия, 1660 год

Прекрасный день для свадебной церемонии. Все только и твердили об этом. Сияло солнце, его лучи согревали зеленеющие поля и золотили гладь озера. Вчерашний холодный ветер превратился в ласковый бриз.

Великолепный день для прощания с мечтами о счастье. С отцом не поспоришь.

Чудесный день. Замечательный союз.

Именно так и отец, и другие говорили об этом браке, не предполагая, что у невесты может быть свое мнение по этому поводу. «Они пытаются сами себя обмануть», — думала девушка о людях своего клана, которые питали тщетные, с ее точки зрения, надежды на успешный военный союз с кланом Синклера.

А тем временем Джинни расчесывала и украшала цветами длинные волосы Марсали.

— Эдвард Синклер — красивый мужчина, — сказала Джинни, словно пытаясь себя в чем-то убедить.

— Красивый, — равнодушно согласилась Марсали.

Джинни была ее служанкой и лучшей подругой. И все-таки девушка не собиралась обсуждать с ней достоинства и недостатки человека, которого отец предназначил ей в мужья. Но Марсали было трудно поверить, что никто не видит, как жестоки и холодны глаза Эдварда, как безжалостна его улыбка — улыбка, которая кажется маской, натянутой на лицо.

Осталось всего четыре часа. Четыре часа свободы. В эти часы она еще имеет право мечтать о молодом человеке, который однажды, много лет назад, предложил ей достать звездочку с неба.

Как давно не было никаких вестей от Патрика! Двенадцать лет прошло с тех пор, когда он прощался с ней на крепостном валу замка Эберни, но тот вечер Марсали никогда не забудет. Не забыть ей и другой их встречи. Тогда ей уже исполнилось четырнадцать, и в ней начала просыпаться женщина. Патрик не мог не заметить, как она изменилась за эти годы. И в глазах своего жениха она прочитала уже не только нежность и доброту. Теперь его взгляд заставил ее трепетать от радости и нового, еще неясного ей самой чувства. Подаренная им звезда и этот взгляд оставались ее тайными сокровищами все эти долгие годы разлуки.

Марсали казалось, что она всю жизнь ждет Патрика. Она ждала его и тогда, когда он отправился воевать против Кромвеля и был за это объявлен преступником. Их свадьбу пришлось отложить на год, затем еще на год. За все время она получила только две весточки, формальные сообщения о том, что он жив. Но Марсали готова была ждать столько, сколько понадобится.

И вот теперь она невеста другого.

Сердце болело, но Марсали понимала, что у нее нет выбора. Если она откажется выйти замуж за Синклера, встать с ним перед алтарем придется ее четырнадцатилетней сестре Сесили. А этого она никак не может допустить.

Прекрасный день для свадьбы, продолжают твердить все вокруг. Отец, брат, даже Джинни.

Тогда почему же она чувствует себя так, словно ее собираются похоронить заживо?

Один из зверьков вскарабкался к ней на колени. Тристан и Изольда давно уже сменили Клеопатру и Антония, которые, наверное, счастливы в своем зверином раю. Марсали и сама не смогла бы объяснить, почему она называет своих питомцев именами несчастных любовников. Может быть, это предчувствие собственной судьбы?

По щеке девушки скатилась слеза. Крупная прозрачная капля упала на пушистую шубку уютно свернувшегося на ее коленях зверька.

— Ну что ты, детка? — не выдержала Джинни. — Неужели все так плохо?

Марсали сжала губы и подняла подбородок. В любом случае ничего не поделаешь. Даже если Патрик жив, ее отец ни за что не позволит ему жениться на ней. Теперь не позволит. После того как он, лэрд клана Ганнов, объявил кровную месть клану Патрика. Помолвка была разорвана с обеих сторон, как ее отцом, так и Грегором Сазерлендом, и, хотя оба клана тесно связаны родственными узами, теперь они скорее встретятся на поле боя, чем за пиршественным столом.

И все из-за тети Маргарет, которая обвенчалась с отцом Патрика в тот самый день, когда состоялась их помолвка с Патриком. Оба клана радовались этому сближению, и долгие годы брак Грегора Сазерленда и Маргарет Ганн казался счастливым.

Но два года назад отец Патрика неожиданно обвинил Маргарет в измене и публично оскорбил ее. Он обратился в парламент, требуя развода, но, когда дошло до рассмотрения дела, те, кто выступали свидетелями обвинения, пропали. В разводе было отказано, потому что не было ни свидетелей, ни доказательств измены. А через неделю тетя Маргарет исчезла. Дональд Ганн во всеуслышание объявил, что его сестра убита. Убита человеком, которого он называл своим лучшим другом, — отцом Патрика, Грегором Сазерлендом, маркизом Бринэйром.

Марсали не знала, что произошло на самом деле. Никто не знал. Но тетя Маргарет была единственной сестрой отца, и Дональд Ганн тяжело переживал ее потерю. Он был убит горем и жаждой мщения. Честь сестры — а значит, и честь его клана — была поругана.

Дональд Ганн обвинил маркиза Бринэйра в убийстве, но у него тоже не было доказательств. Марсали видела, как росла ненависть ее отца к бывшему другу, пока не вытеснила остальные чувства и месть не стала смыслом его жизни. Девушка понимала, что теперь отец никогда не согласится на ее брак с Патриком.

Вытерев мокрые щеки, она повернулась к Джинни:

— Мне не нравится Эдвард Синклер, и я не доверяю ему.

— Но почему, девочка моя?

В ответ Марсали могла только пожать плечами. Как объяснить, что в глазах Синклера она видит жестокость? Девушка уже пыталась сказать отцу, что не верит Эдварду, но Дональд объяснил это женскими капризами. «Вспомни о Маргарет! — кричал отец. — Она вышла замуж по любви, и чем это кончилось? Тем, что ее подло предали!» Отец ничего не желал слушать.

Но Марсали знала, что главная цель этого брака — скрепить союз против клана Сазерлендов, который Эдвард предложил ее отцу. Вместе с Синклером он сможет напасть на замок Бринэйр и отомстить за сестру. Больше ни о чем отец не думал, ничего не хотел слышать — ни о сомнениях дочери в порядочности Эдварда, ни о слухах о загадочной смерти его второй жены. Все это гнусная клевета предателей Сазерлендов! Разве Эдвард не проливал слезы на могиле жены?

Но главное, Эдвард тоже ненавидел клан Сазерлендов. В глазах отца он был естественным союзником Ганнов против них. Хотя Эдвард Синклер незнатного происхождения, сейчас он стал вождем могущественного клана, известного своими подвигами. Вернее, мысленно поправила отца Марсали, жестокостью и подлостью. Но и этого отец все равно не услышал бы. Его главным врагом был маркиз Бринэйр.

Джинни погладила девушку по плечу. Марсали почувствовала, что рука ее верной подруги дрожит.

Марсали оглянулась и посмотрела ей в лицо. Когда Джинни было всего двадцать лет, она потеряла мужа и ребенка и стала кормилицей Марсали. С тех пор они не расставались. Сейчас Джинни сорок, в ее золотистых волосах появились седые пряди. Но впервые за все эти годы Марсали увидела слезы в ее глазах, и это потрясло девушку.

— Отец считает, что Эдвард будет мне прекрасным мужем, — прошептала она.

— Но моя детка так не считает, — ответила Джинни. — Ты все еще думаешь о Патрике?

Марсали вздохнула.

— Как я могу не думать о нем? Я много лет ждала того дня, когда назову его своим мужем.

— Но ведь ты давно не видела его. Может быть, он переменился?

— Патрик? — Голос девушки стал нежным. — Никогда. Его достоинства — как золото, а золото не меняется от времени.

Покачав головой, она тихо прибавила:

— Но я не вижу никаких достоинств у Эдварда.

Джинни задумчиво начала:

— Если бы не твоя сестра…

— Я бы убежала к Патрику, — не задумываясь продолжила Марсали. — Я знаю, что он жив. Сердце подсказало бы мне, если…

— Но его отец тебя не примет, — напомнила ей Джинни.

— Тогда мы бы уехали куда-нибудь. На юг, поближе к границе, — с тоской сказала девушка. Она не знала даже, хотел ли еще Патрик на ней жениться, не говоря уже о том, что тогда ему пришлось бы пойти против своего клана.

— Это правда? — спросила Джинни, почему-то оживившись.

— Правда, но я не могу позволить, чтобы из-за меня пострадала Сесили.

Марсали замолчала, глядя в грустные глаза своей верной служанки. Наконец положила руку ей на плечо и промолвила:

— Я сказала Эдварду, что хочу взять тебя с собой.

— И он согласился?

— Ему ничего не оставалось, — ответила Марсали, вспоминая свой спор с женихом. Эдвард не хотел, чтобы она брала свою служанку, говорил, что в Хэйфорде достаточно слуг, и, хотя в конце концов неохотно согласился, Марсали боялась, что после свадьбы он забудет о своем обещании.

Она закрыла глаза и попросила господа, чтобы он дал ей силы выдержать то, что ей предстояло в этот день. Но при мысли о первой брачной ночи мужество оставило ее: она стиснула зубы и, задрожав, обхватила себя руками.

Джинни коснулась пальцами ее щеки.

— Какая холодная, — прошептала она.

С тяжелым вздохом женщина отложила щетку и отступила на шаг, словно для того, чтобы полюбоваться результатом своих трудов. Но на ее лице отражалась мука. Наконец после долгого раздумья она тихо сказала:

— Ты всегда была мне как родная дочь.

Марсали почувствовала, что глаза наполняются слезами, попыталась что-то сказать в ответ, но Джинни перебила ее.

— Возьми с собой сестру, и идите в церковь, — с неожиданной решимостью сказала женщина, глядя в сторону. — Помолитесь, может быть, бог и поможет.

Удивленная, Марсали встала и подошла к Джинни. Она знала, что Джинни была католичкой, одной из тех немногих, кто отказался отречься от старой веры, несмотря на запрещение и грозящую опасность. Она не пыталась скрывать свое презрение к тем, кто пренебрег верой предков ради выгоды и бросился в объятия протестантской церкви во время правления Кромвеля. Джинни не хотела и шагу ступить в переделанный на пуританский лад храм, а по ночам ходила на тайные католические службы. Почему же она посылала Марсали молиться протестантскому богу, которого презирала?

Джинни отвернулась и повторила:

— Возьми с собой сестру. — Она показала на вертящихся вокруг ног Марсали ласок и добавила:

— И зверьков тоже возьми.

Может быть, молитва действительно облегчит огромную тяжесть, лежащую на ее душе? Джинни скорее всего решила, что перед лицом таких невзгод не так уж важно, в каком храме молиться. В этот ранний час в церкви должно быть пусто, и Марсали надеялась, что сможет наедине проститься с сестрой.

Она нашла Сесили в ее комнате. Глаза сестренки на секунду радостно зажглись, но затем вновь стали грустными.

— О, Марсали, как мне будет тоскливо без тебя! — воскликнула Сесили. — Только с тобой я могла поговорить по душам!

— Гэвин будет заботиться о тебе, — попыталась утешить сестру Марсали.

— Его интересуют только охота и дела клана, — сказала Сесили и добавила печально:

— И еще разговоры о том, как бы повыгоднее выдать меня замуж.

— Ты еще слишком мала для этого, — ответила Марсали, зная, что не совсем искренна с сестрой. Это по ее мнению Сесили молода для замужества, но возраст девушки слишком мало значил для мужчин, которые смотрели на брак как на средство получения выгод. Раньше Марсали верила, что ее отец не такой, что он позволит своим дочерям самим сделать выбор, но теперь ей пришлось расстаться с этой иллюзией.

— Я бы хотела… — нерешительно начала Сесили. — Я мечтала…

— О чем же ты мечтала, сестричка? — ласково подбодрила девочку Марсали.

— Я бы хотела стать монахиней, — тихо призналась Сесили.

— Ты не должна так говорить, — испуганно прошептала Марсали. — Это слишком опасно.

— Я знаю, — ответила Сесили. — Но мне кажется, я никогда не захочу выйти замуж.

Марсали не находила слов, чтобы утешить сестру. Когда-то она сама верила, что в ее жизни будет любовь и счастье, а сегодня должна была стать женой человека, к которому чувствовала отвращение. И если старшая сестра не посмеет возразить отцу, Сесили тоже придется смириться со своей участью.

— Пойдем со мной в церковь, — предложила Марсали и добавила с надеждой:

— Наверное, там сейчас никого нет.

Она взяла сестру за руку и повела вниз по каменной лестнице. Зверушки поскакали за ними. Что будет с ее питомцами, когда она переедет в Хэйфорд? Эдвард не скрывал своего отвращения к ее любимцам, а Тристан и Изольда были достаточно умны, чтобы чувстврвать это и держаться от него подальше…

Из большого зала, в котором отец принимал гостей, доносился громкий шум. Марсали и Сесили прошли по коридору и вышли на задний двор, где вовсю кипела жизнь. Уже два дня в замок прибывали все новые и новые гости. От пледов всех расцветок рябило в глазах. Марсали узнавала цвета многих кланов, но некоторые были ей незнакомы. Все, кроме Сазерлендов, были приглашены на свадьбу и встречали радушный прием в замке Эберни. Наверное, даже ее отец знает не всех гостей.

Марсали глубоко вздохнула. Ей хотелось плакать, но нельзя было показывать своих слез Сесили. Сестра не должна была видеть ее отчаяния.

Так, терзаемая мыслями о новом женихе и воспоминаниями о Патрике, Марсали, гордо подняв голову, вела сестру к церкви. Открыв тяжелую дверь, девушка заглянула внутрь. Никого. Слава богу!

Они вошли в темный храм с высоким куполом и, мягко ступая, приблизились к алтарю. Как здесь стало бедно и убого! Убраны прекрасные статуи, цветные витражи заменены грубыми ставнями. Сделано все, чтобы угодить пуританским вкусам, насаждаемым Кромвелем.

Теперь, когда Кромвель умер, а на троне воцарился Карл II, в церкви снова все изменится. Отец старательно следовал всем политическим и религиозным веяниям.

Девушки прошли на свое постоянное место, традиционно занимаемое семьей вождя. Ласки вскарабкались на скамейку и начали исследовать новое пространство. Марсали опустилась на колени и склонила голову. Сесили встала рядом с ней.

Марсали пыталась обратиться к богу, но постоянно возвращалась мыслями к Патрику. Она хорошо запомнила тот день, когда отдала ему свое сердце. Ей было тогда всего пять лет. Один из охотничьих соколов отца набросился на ее питомца. Патрик прибежал на крик девочки, схватил сокола и освободил зверька из его когтей. Но сокол ухитрился сильно ранить мальчика своим мощным клювом. С тех пор Патрик стал ее героем, ее рыцарем. Ее звездоловом.

Ее нареченный муж.

В восемь лет, когда после официального оглашения их помолвки Патрик отправился на войну, она по-своему понимала, что это значит. Когда он вернулся с войны на континенте, объявленный вне закона, Марсали было уже четырнадцать, а Патрику — двадцать два. Он стал выше ростом и реже улыбался. На лице появился шрам, но глаза смотрели так же тепло, а его прикосновение было таким же нежным, когда он поднес ее руку к своим губам. Он сказал тогда, что она стала еще красивее…

Марсали покачала головой. Ей хотелось отбросить эти мучительные теперь воспоминания. Очень скоро она станет женой другого и никогда — какое страшное слово! — никогда больше не увидит Патрика.

Она снова попыталась молиться, но вдруг неожиданно ощутила, что рядом кто-то есть. Повернула голову, и в этот миг чьи-то руки, сильные и ловкие, обхватили ее. В то же мгновение она услышала всхлип сестры, но не смогла ничего сделать. В ее рот умело втолкнули кусок тряпки, а руки были крепко прижаты к туловищу.

Низкий грубый голос прошептал ей в ухо:

— Простите, миледи, не бойтесь.

Затем Марсали почувствовала боль в затылке и погрузилась во тьму.

* * *

Патрик Сазерленд, граф Трейдан, сын маркиза Бринэйра, беспокойно мерил шагами зеленую лужайку у подножия водопада.

Марсали показала ему это место, когда он в последний раз приезжал в Эберни. В свои четырнадцать лет она была гораздо красивее, чем он мог себе представить. Он хорошо помнил, как она стояла здесь и, глядя на него снизу вверх, робко объясняла, что это ее тайное место, о котором никто не знает. Она задела в его сердце такие струны, о существовании которых он даже не догадывался. Все эти годы, среди войны, крови и грязи, Патрик нередко вспоминал чистое свежее утро, нежное и такое милое лицо Марсали и ее наивные, полные искренней любви слова. Он верил, что только она могла принести мир в его истерзанную душу.

Патрик Сазерленд устал от войны. Он устал от зверств, творящихся во имя божье и во славу веры. Поскольку во времена Кромвеля Патрик был объявлен мятежником, он не мог вернуться домой, пока Англия отвергала своего законного государя, Карла II. В это трудное время Патрику пришлось служить наемником на континенте. А после последней битвы Патрик дал себе клятву никогда больше не поднимать свой меч против братьев шотландцев.

Когда принца призвали на родину, Патрик оставил Францию и вместе с друзьями и соратниками, Руфусом и Хирамом, мечом проложил себе путь через Англию в Бринэйр. Но, как оказалось, только затем, чтобы узнать, что его помолвка разорвана, а его невеста готовится стать женой Эдварда Синклера.

Патрика потрясло это известие. Он хорошо знал Синклера. Однажды ему пришлось встретиться с ним в открытом бою, но чванливый лэрд клана Синклеров мгновенно показал спину и скрылся с такой скоростью, что ему позавидовал бы король трусов.

Эдвард не получит его Марсали, эту чудесную девочку, у которой даже дикие звери едят из рук. Ее молитвы спасали Патрика от смерти и страданий столько раз, что он даже не мог бы припомнить все случаи. Нет, он не может потерять Марсали!

Несмотря на приказ отца не вмешиваться в ход событий, Патрик покинул торжественный обед, устроенный в его честь. Его честь требовала, чтобы он защитил девушку, о которой долгих двенадцать лет думал как о своей будущей жене.

Патрик взял с собой только Руфуса Чисхолма и Хирама Бернета. Им не раз приходилось спасать друг другу жизнь, и втроем они стоили многих. Вместе они прискакали к водопаду, скрытому в ущелье, на границе между Бринэйром и Эберни.

Патрик едва запомнил эту бешеную скачку. Его мысли были поглощены Марсали. Когда-то она называла его своим рыцарем — своим звездоловом. Рядом с ней Патрик чувствовал, что может все, чувствовал себя великаном, срывающим с небес звезды. Помнит ли она его? Или радостно готовится к свадьбе с другим? Он должен это выяснить.

Но Патрик понимал, что ему не пробраться в замок незамеченным. Его слишком хорошо там знают. И если его схватят, то поступят с ним как с врагом. А он не сможет не вступить в битву. Меньше всего ему хотелось бы убивать на глазах у Марсали ее родных и близких.

Вот почему, когда Патрик вместе с друзьями остановился здесь, чтобы выработать план, он поступил вопреки своим правилам: послал других вместо себя. Его друзей здесь не знали, а шотландское гостеприимство открывало им путь в Эберни.

Руфус и Хирам должны были найти Джинни Макдугал и спросить у нее о чувствах Марсали. Если девушка с радостью готовится к предстоящей свадьбе, так тому и быть, Руфус и Хирам вернутся одни. Он готов смириться ради ее счастья. Но если Марсали выдают замуж против воли, друзья должны прискакать к водопаду вместе с его невестой.

Однако терпение никогда не было добродетелью Патрика. После двух дней ожидания он исчерпал все его запасы.

Оторвав взгляд от узкой тропинки, на которой должны были появиться его друзья, он повернулся к водопаду. Живой и веселый ручей скакал с камня на камень, задерживаясь в прозрачных чашах, выдолбленных в граните.

У подножия вода скапливалась в маленьком озерке, а затем тихо сочилась дальше среди зеленых берегов, вниз по ущелью.

Патрик вспомнил тот последний раз, когда он был здесь вместе с Марсали.

* * *

— Пообещай, что ты никому не скажешь об этом месте, — попросила Марсали. — Оно будет только нашим.

Патрик радостно следовал за ней по узкой, едва заметной тропке, проложенной в нагромождении больших скал. Марсали казалась ему одновременно очаровательным ребенком и соблазнительной женщиной. Она тщательно спланировала их прогулку к водопаду, сумев избежать даже бдительного надзора Джинни.

— Даже Джинни не знает об этом месте, — прошептала она, пытаясь прочесть его чувства по выражению лица. — Тебе нравится?

Что ж, Патрику не пришлось притворяться, место и впрямь было прекрасно. Скалы окружали крохотный зеленый оазис с небольшим живописным водопадом и озером. Это ущелье находилось совсем недалеко от основной дороги, связывающей земли Сазерлендов и Ганнов. Но даже он никогда не заподозрил бы, что здесь, среди голых суровых скал, скрывается такая красота.

— Однажды я ехала верхом, — объяснила Марсали, — и увидела оленя, проскользнувшего между скал.

Тогда Патрик подумал, что не знает никого мягче и деликатнее Марсали. И еще: даже в четырнадцать лет можно было предсказать, что она станет прекрасной матерью, — столько доброты и нежности жило в ее сердце рядом с неколебимой верой в жизнь, свойственной юности. Ее глазами он видел мир радостным и прекрасным.

— Я обещаю, — просто ответил Патрик. — Я не скажу никому.

Но два дня назад Патрик нарушил свое обещание и привел сюда Руфуса и Хирама. Он не знал, где еще они могли бы укрыться неподалеку от замка Эберни. И не знал более безопасного места для нее, если только она захочет прийти к нему.

Патрик снова зашагал по ущелью. Ожидание сводило его с ума. Он думал, что еще много лет назад научился полностью управлять своими чувствами, но оказалось, что это не относится к чувствам, которые вызывала в нем Марсали.

2.

Хирам подхватил падающую девушку на руки. Руфус так же поступил со второй девушкой.

— Патрик убьет нас за это, — проворчал Хирам.

— Наверняка, — добродушно согласился Руфус. — Но он будет рад, что нам не пришлось с боем пробиваться к нему с девушками на руках. А это вполне могло бы случиться, если Джинни ошиблась. Если одна из них хотя бы вскрикнула, нам бы не удалось избежать крови, а Патрик не хотел этого больше всего.

Хирам посмотрел на Руфуса с сомнением, наблюдая, как его друг держит девушку, словно куль с мукой.

— Ему не понравится, что ты будешь ее раздевать и одевать, это уж точно.

Руфус ухмыльнулся:

— Не так просто быть другом Патрика. Ничего нельзя сделать попросту.

Хирам кивнул.

— По мне, надо было прорваться сюда, схватить девушку и ускакать.

— И перебить ее родных и близких? — спросил Руфус. — По-твоему, это хорошее начало семейной жизни?

— А ты считаешь, он и в самом деле собирается на ней жениться? Отец сказал, что лишит его наследства, если Патрик пойдет против его воли.

— Я уверен. Если Патрик что-то решит…

— Теперь, когда я ее увидел, я его понимаю…

Хирам наклонился и коснулся темных волос Марсали, но в этот момент маленький зверек метнулся к его руке и вонзил в нее острые зубы.

— Ах ты, дьяволенок! — вырвалось у него.

Но тут Хирам вспомнил обещание, которое он дал Джинни. Он должен бережно обращаться с девушкой, а также с ее сестрой и зверьками. И чтобы отблагодарить Джинни за помощь, он должен взять с собой сестру и любимых питомцев Марсали.

Вздохнув, великан взял ласку за шкирку, но его тут же смело атаковал другой зверек. Краем глаза он видел, как ухмыляется Руфус, и понимал, что смешон. Он вообще нормально чувствовал себя только в бою. Приятно было сознавать, что удар его меча смертелен для врага, а один его вид обращает в бегство слабых духом. Но что делать с девушкой, лежащей без чувств, и с ее маленькими отважными защитниками?

Чувствуя себя непривычно беспомощным, он сказал:

— Ладно, приятель, иди и помоги мне.

— О, как приятно слышать, что и тебе требуется помощь, — сказал Руфус, осторожно приближаясь к разъяренным животным.

Изловчившись, он схватил ласку, которая сидела на груди у Марсали, и резким движением сунул ее во вместительный спорран Хирама. Великан отправил второго зверька туда же. Сумка бешено задергалась, Хирам поспешно закрыл ее и облегченно вздохнул.

— Да, не так-то легко быть другом Патрика. Но он так стремился вернуться домой, к невесте, что даже я понял, как она дорога ему.

Он задумчиво помолчал и наконец добавил:

— Да, странно видеть его влюбленным. Не думал, что доживу до такого.

— Если мы еще здесь провозимся, то можем и до завтра не дожить.

— Я дал часовым у ворот столько вина со снотворным, что хватило бы усыпить целый полк. Да многие из них еще не проспались после вчерашнего.

— На свадьбе человека охватывает жажда, как в пустыне, — согласился Руфус. — Но без невесты, боюсь, им будет не так сладко.

Он снял с Марсали верхнюю одежду и надел на нее плед своего клана.

— Пока так будет лучше.

— Эта женщина — Джинни — сказала, что сюда никто не придет. А она тоже недурна собой. Я бы и ее прихватил.

Руфус насмешливо фыркнул:

— Я и не знал, что в душе ты романтик.

Хирам покраснел, но ничего не ответил.

Наконец Руфусу удалось убрать густые волосы Марсали под мужскую шапку, которую он старательно надвинул ей на лоб.

— Они еще совсем девочки, — сказал он. — Это позор, отдавать одну из этих крошек такому негодяю, как Синклер.

— Ага, — согласился Хирам. — Я думаю, что это подлость.

— Оказывается, ты еще и думаешь. Чудеса. Настоящие чудеса, — сказал Руфус, качая головой. — Ладно. Теперь постереги их, а я приведу лошадей и достану ковер для малышки.

Хирам, не обращая внимания на насмешки, устроился рядом с девушками, по-прежнему лежавшими без сознания, и проводил глазами Руфуса. У самого выхода приятель оглянулся, затем молча приоткрыл дверь и выскользнул наружу.

Тяжело вздохнув, Хирам принялся истово молиться, чтобы никто не вошел в церковь.

Медленно и напряженно текли минуты. Наконец, когда прошла, как ему показалось, целая вечность, дверь снова открылась. Сердце сильно забилось в мощной груди великана, гигантские мышцы напряглись. Но тревога ока/-залась напрасной: в двери появился Руфус.

Он быстро подошел к приятелю.

— Ты возьмешь девушку Патрика, — сказал он деловито, — а я заверну малышку в ковер и понесу ее. Она такая маленькая, что это будет похоже на узел с одеялами, который мы таскаем для ночлега зимой.

Хирам обхватил Марсали за талию и без труда поставил ее на ноги. В это время Руфус бережно завернул Се-сили в ковер и также поставил его стоймя. Подойдя с ней к двери, Руфус свистнул, и лошади подошли к ступенькам крыльца.

Хирам осторожно выглянул наружу. Стол для гостей накрыли в другой части двора, и с этой стороны дома почти никого не было. На них никто не обращал внимания. Если повезет, их примут за двух гостей, один из которых сопровождает изрядно выпившего парнишку, а другой несет скатку с одеялами.

Они медленно провели лошадей к воротам и, изображая пьяных, с трудом вскарабкались в седла, каждый со своей ношей. Руфус промямлил что-то нечленораздельное часовым, которые сами едва ли были в состоянии ясно понимать окружающее и не сделали никаких попыток остановить их. Друзья выехали из селения, каждую секунду ожидая, что сзади раздастся окрик или поднимется тревога. Они сдерживали желание пришпорить лошадей до тех пор, пока наконец деревушка, расположившаяся у подножия замка, не скрылась за поворотом. Тогда только друзья облегченно переглянулись и поскакали во весь опор. Похищение невесты прошло удачно.

* * *

Патрик услышал топот копыт и поспешил навстречу всадникам. Наконец-то.

Но с ними ли Марсали? Вот что мучило Патрика.

Одна из лошадей, огромное животное, принадлежавшее Хираму, появилась из-за скалы. Сердце Патрика, казалось, перестало биться в тот момент, когда он увидел паренька, болтающегося в седле впереди Хирама.

Сзади скакал Руфус, держа перед собой девушку. Но у этой девушки были рыжие волосы, а у Марсали — темные, как ночь.

Хирам остановился, спешился и бережно снял с лошади неподвижную хрупкую фигурку.

Он опустил свою ношу на землю и поклонился Патрику.

— Это Марсали, милорд, — сказал он с редкой в их общении церемонностью.

— Но что, черт возьми, ты с ней сделал?

Патрик встал рядом с девушкой на колени и снял с нее мужскую шапку. Черные волосы, все еще украшенные цветами, рассыпались по плечам, подчеркивая бледность щек.

Он приподнял Марсали, волнуясь, как никогда в жизни, нащупал пульс и облегченно вздохнул.

— Легкий удар по голове, и больше ничего, — смущенно объяснил Хирам. — У нас не было времени, Патрик. Эта женщина, к которой ты нас послал, Джинни, до сегодняшнего утра никак не могла решить, что делать. Она велела нам ждать в церкви и обещала прислать девушек, если поймет, что поступает правильно. У нас не было времени, чтобы поговорить с ними. Иначе мы бы не успели улизнуть оттуда до свадьбы. Патрик побледнел.

— Ты хочешь сказать, что привез Марсали без ее согласия?

— Джинни сказала, что не пошлет ее к нам, если не будет уверена, что поступает правильно. Если она не будет уверена в чувствах девушки, — настаивал Хирам. — Когда они появились, мы решили…

Патрик огорченно вздохнул. Ему было необходимо согласие Марсали, но он не сердился на Хирама. Он должен был сам пойти за ней. Должен был найти способ.

Он тихо выругался. Затем взглянул на Сесили, которую Руфус положил на траву в нескольких футах от Марсали, и спросил:

— А это кто?

— Сестра твоей невесты, — ответил Руфус.

Патрик удивленно поднял брови и более внимательно рассмотрел лежащую без сознания девочку. Сесили была еще малышкой, когда он в последний раз видел ее. Неудивительно, что не узнал.

— Джинни сказала, что девушка никуда не поедет без своей сестры, — объяснил Руфус. — Она говорила, что граф грозился выдать за Синклера младшую, если твоя невеста откажется. Только поэтому леди согласилась на эту свадьбу.

Патрик вновь пробормотал ругательства. Он не мог поверить, что его крестный отец, которого он любил и уважал, мог быть так жесток со своими дочерьми.

Но ради бога, что же ему теперь делать с Сесили?

Руфус пытался привести Сесили в чувство, брызгая на нее водой из озера.

Но первой начала приходить в сознание Марсали. Она тихо застонала, ее густые ресницы затрепетали.

Затем девушка открыла глаза, и Патрик снова увидел эти синие бездонные озера, когда-то очаровавшие его. Она несколько раз беспомощно моргнула, пытаясь сфокусировать взгляд.

— Марсали, — прошептал он нежно.

Ее глаза широко раскрылись от удивления.

Каким она видит его сейчас? Сам он привык и к шраму на правой щеке, который приподнял угол его рта, и к морщинам, бороздящим лоб. Он знал, что выглядит на десять лет старше и его лицо совсем не похоже на девичью мечту.

— Патрик?

Его имя прозвучало в ее устах так нежно.

— Да, — просто ответил он, и его рука невольно потянулась к ее щеке.

Через секунду удивление сменилось радостью, и она улыбнулась. Прекрасная улыбка, которая заставила сердце Патрика бешено забиться в груди. За эти годы, что он не видел Марсали, она стала еще красивее, еще милее.

— Я так боялась за тебя, — сказала она. — От тебя так давно не было никаких вестей.

Эти слова исцелили раны и унесли всю боль последних лет.

— А я испугался за тебя, — тихо сказал он, — когда узнал о Синклере.

Когда Патрик произнес это имя, глаза девушки сузились и она выпрямилась. Теперь между милых бровей пролегла морщинка, а лицо стало строгим.

— Я не могу остаться с тобой, Патрик.

— Твоя сестра тоже здесь, — сказал Патрик. — Она под моей защитой.

Марсали заметила лежащую на траве Сесили, и ее взгляд стал еще суровее. Она быстро взглянула на Патрика, затем повернулась к Руфусу и Хираму.

— Как? И почему?..

— Это Руфус Чисхолм и Хирам Бернет, — объяснил Патрик. — Они мои друзья. Они не должны были причинять вам боль, но…

Он замолчал, а Марсали легко поднялась с земли и, подойдя к сестре, опустилась рядом с ней на колени.

— Сесили, — прошептала она, взяв сестру за руку.

Патрик любовался ею, целиком отдавшись этой радости — видеть ее рядом. Мужская одежда не портила Марсали, а скорее подчеркивала гибкость и стройность юного тела.

Нежность, с которой она прикасалась к сестре, заставила Патрика ревновать. Подняв голову, он заметил, что Руфус так же внимательно наблюдает за девушками. На его мрачном и суровом лице, обычно непроницаемом, появилось выражение, которое Патрик мог истолковать как жалость.

Руфус и жалость? Невозможно. И все же…

Патрик нахмурился и приблизился к Марсали. Он помнил Сесили ребенком, тихим и робким. Она мало напоминала живую и любознательную сестру. Сейчас Сесили была в том же возрасте, что и Марсали во время их последней встречи, но выглядела еще более юной и беззащитной.

Наконец, к облегчению Марсали, девушка начала приходить в себя.

— Мы не причинили ей никакого вреда, — сказал Руфус незнакомым Патрику голосом. В нем звучало извинение и не было и следа обычной грубой иронии.

Марсали сердито посмотрела на Руфуса.

Заметив ответный обескураженный взгляд приятеля, Патрик чуть не рассмеялся, но обстоятельства, к сожалению, не располагали к веселью.

— Они сказали, что твою сестру могли принудить выйти замуж вместо тебя, — объяснил Патрик. — Джинни сказала Руфусу и Хираму, что ты не поедешь без Сесили.

— Джинни? — недоверчиво переспросила Марсали — Она велела мне взять Сесили и идти в церковь. Так она знала?

Опустившись рядом с ней на колени, Патрик кивнул:

— Да. Я не стал бы мешать твоей свадьбе, если бы ты выходила за него по своему желанию. Я приказал Руфусу и Хираму…

Патрик замолчал, заметив, что в глазах Марсали сверкнули слезы.

Но в этот момент Сесили слабо застонала, и их внимание переключилось на нее.

— Сесили! — Марсали легонько потрясла сестру за плечо.

Девушка открыла глаза. Они оказались голубыми, а не синими, как у Марсали, глаза которой напоминали Патрику вечернее небо. Волосы Сесили также были светлее — медно-рыжие, с золотыми прядками, сверкающими на солнце.

— Марсали?

Патрик мысленно проклял себя. Никогда в жизни он не причинил бы боль женщине!

— Не бойся, Сесили, — успокаивающе сказала Марсали, взяв ее за руку. — С нами Патрик. Он хочет нам помочь.

Неожиданно ей пришла в голову другая мысль.

— Или ты захватил нас как заложниц? — спросила она, быстро взглянув на него.

Вопрос заставил его вздрогнуть. Даже то, что Марсали допускала такую возможность, больно задело его.

— Нет, — ответил Патрик. — Если хотите, можете уйти. Я только хотел спасти тебя от брака с Синклером, если ты его не хочешь.

— Мой отец найдет меня, — сказала она спокойно. — И я не верю, что твой отец меня примет. Где же мы с сестрой будем жить?

Сесили уже смогла сесть и теперь молча следила за их разговором.

— Я по-прежнему считаю тебя своей невестой, — сказал Патрик.

Марсали гордо вскинула голову.

— А как насчет меня? Тебя интересует, что я об этом думаю? Или ты, как мой отец, используешь меня в своих целях?

Он слышал боль в ее словах, прекрасно понимая ее источник. Марсали мучило то, что ей придется стать яблоком раздора между их семьями.

Патрик взглянул на своих друзей, затем снова в глаза Марсали.

— Ты пойдешь со мной? Твоя сестра будет в безопасности. Руфус и Хирам были со мной десять лет, и я ручаюсь, что нет людей более достойных доверия.

— Если только дело не касается похищения девушек? — спросила Марсали, и, хотя ее голос звучал все еще сухо, в нем появились знакомые задорные нотки.

— Да, — улыбнулся Патрик, — не считая этого.

Марсали посмотрела на Сесили, и сестра, бросив быстрый взгляд на Руфуса, кивнула в знак согласия.

Хирам смущенно кашлянул, пытаясь обратить на себя внимание Патрика. Большой спорран Хирама, притороченный к его поясу, бешено прыгал и раскачивался.

Патрик чуть не расхохотался, но ему удалось сделать вид, что он закашлялся. Его огромный друг, воин с головы до пят, выглядел испуганным, открывая сумку.

Два разъяренных зверька выскочили на волю, шипя и скаля зубы. Хирам невольно отпрыгнул назад.

— Тристан! Изольда! — позвала Марсали. Услышав голос девушки, ласки оставили попытки загрызть великана и поспешили на зов, второпях натыкаясь друг на друга. Марсали приласкала их, и зверьки немного успокоились.

— Эта женщина, Джинни, сказала, что ты захочешь взять их с собой, — сказал Хирам.

Марсали улыбнулась ему спокойной, благодарной улыбкой, и Патрик почувствовал, как тепло стало в груди. Долгие годы он мечтал вновь увидеть эту улыбку.

Он поднялся и подал руку Марсали. После легкого колебания она все-таки позволила помочь ей встать. Патрик почувствовал, как ее пальцы, сжавшие его руку, вздрогнули, когда встретились их глаза.

Сгорая от желания как можно скорее остаться с ней наедине, Патрик с удивлением спрашивал себя, как же он выдержал такую долгую разлуку.

* * *

Они отошли к другому концу ущелья, где высокие скалы и заросли кустарника скрыли их от остальных.

Марсали все еще никак не могла поверить в случившееся. Еще несколько часов назад она дрожала от ужаса, ожидая церемонии, навсегда связавшей бы ее с человеком, которому она не доверяла и от которого ждала всяких бед. Она всей душой молилась о том, чтобы случилось чудо и Патрик пришел к ней на помощь. И вот он здесь. Мужчина, которого она любила всю свою жизнь.

Он изменился. Ее прекрасный принц стал мужчиной. Его лицо пересекали шрамы, и, как догадывалась Марсали, не менее страшные раны были нанесены его душе. В его зеленых глазах, сверкающих как изумруды, появлялась нежность каждый раз, когда он смотрел на нее, но едва он отводил взгляд, как они вновь приобретали суровое выражение.

Он держал ее руку так, словно боялся, что она убежит. И на секунду Марсали почувствовала неуверенность. Больше двенадцати лет разделяли юношу, которого она знала и любила, от мужчины, которым он стал. Теперь в нем появились жесткость, настороженность, готовность к опасности. Такой Патрик был ей незнаком.

Марсали хотелось обнять его, почувствовать, как его руки сжимают ее стан. Она нуждалась в прикосновении его губ, в ощущении близости. Но их кланы разделила вражда. И хотя она говорила себе, что рядом с ней ее Патрик, последние горькие события научили ее быть настороже. Родной отец готов был использовать ее в своих целях, а брат Гэвин был с ним заодно. Что, если Патрик, как и ее близкие, хочет просто использовать ее? Чем он лучше всех остальных мужчин, для которых женщины — всего лишь стратегические фигуры, которые можно использовать в их проклятых войнах?

Марсали понимала, что могла бы стать прекрасным трофеем для Грегора Сазерленда. Маркиз был бы в восторге, если бы его наследник привез домой заложницу из клана Ганнов. И она также знала, что ее собственный отец никогда не отдаст ее Сазерленду без боя.

И все же ее рука сжимала его руку, словно пытаясь удержать исчезающие мечты и надежды. Ее возлюбленный. Ее рыцарь, подаривший ей однажды звезду. Каждый вечер она находила эту звезду и молилась за него. Но теперь этого недостаточно.

Патрик остановился под большим раскидистым дубом и обнял Марсали. Он крепко, с силой прижал ее к себе, словно так же отчаянно нуждался в ее близости, как и она — в его. Никто никогда не обнимал ее так, ни с кем она еще не была так близка. Марсали чувствовала, как прижимается к ней стройное сильное тело Патрика. Внезапно ей стало страшно.

Она подняла голову и встретила взгляд зеленых глаз — одновременно знакомых и чужих, полных странного голода.

Марсали никогда не надеялась на то, что Патрик полюбит ее. Ей всегда было достаточно, что она сама любила, а он согласился на их помолвку. Но теперь, растворяясь в его объятиях, Марсали поняла, что ей нужно все. Ей нужна любовь Патрика.

Он начал медленно наклоняться к ней, ее сердце забилось быстрее. Марсали почувствовала, как руки, лежащие на ее талии, дрожат, и удивилась неуверенности, мелькнувшей в его глазах. Не может быть, чтобы этому властному человеку, который так крепко обнимает ее, требовалось разрешение, но она все-таки прошептала:

— Патрик…

И почувствовала его губы на своих губах.

Это не был их первый поцелуй. Шесть лет назад, при прощании, он взял ее за руки и поцеловал. В губы. Но то было только нежное легкое прикосновение. Сейчас все было совсем иначе.

Прежде чем Марсали поняла, что происходит, страсть опалила их обоих. Простое соединение губ высвободило энергию настолько мощную, что Марсали показалось, что она растворяется в этом потоке. Но сколько же в нем было тоски и отчаяния!

Все сомнения исчезли, а впервые вспыхнувшее в ней желание становилось все сильнее. Это он — ее Патрик. И наконец он здесь, рядом. До этого момента Марсали не осознавала, насколько боялась за него, как страдала без него, как он был ей нужен.

Она понимала, что не посмеет остаться с Патриком. Ведь в результате это может стоить ему жизни. Но она также не могла покинуть убежище, которое нашла в его объятиях. И не могла заставить себя прервать ту сладкую пытку желания, что сжигала их обоих.

— Марсали, — прошептал Патрик, — как долго я мечтал об этом.

Он мечтал о ней. Марсали даже представить себе не могла такого. Он снова поцеловал ее, но теперь его язык коснулся ее губ и скользнул между ними. Она задрожала. Волна новых ощущений захлестнула Марсали. Но она не испугалась этого, она с готовностью отзывалась на каждое прикосновение, радостно открываясь его ласкам.

Краешком сознания, не затуманенным страстью, она понимала, что тянется к нему так, будто вся ее жизнь теперь заключена в нем. Она слышала мягкие гортанные стоны, которые рождались в ее горле. И вдруг вся задрожала, когда почувствовала давление его напряженного члена.

Марсали слышала разговоры слуг о тайнах плотской любви и наблюдала жизнь животных, она знала, что может сейчас произойти. Но она не только не боялась, она хотела этого. Хотела, чтобы он стал ей еще ближе, безотчетно стремилась слиться с ним в одно целое.

Но нельзя было строить свое счастье на несчастье других. На крови своих близких и близких любимого человека.

Она должна вернуться в Эберни. На свою свадьбу…

Марсали заплакала, вырываясь из объятий Патрика. Удивленный, он выпустил девушку, его руки беспомощно упали, и он, тяжело дыша, вопросительно смотрел на нее.

— Я не могу, — сказала она в отчаянии.

— Мы помолвлены, — сказал он хрипло. — Ты моя, Марсали.

Его властный тон неожиданно оттолкнул Марсали. Патрик был так спокоен и так уверен, будто она — не более чем принадлежащая ему вещь. Чары разрушились, и он снова превратился в чужого для нее человека, который принимает решения, не считаясь с ее чувствами и желаниями.

— Наша помолвка разорвана, — ответила Марсали. — Разорвана обеими семьями.

— Но не мной, — возразил Патрик. Она внимательно посмотрела ему в лицо.

— Мой отец и Эдвард нападут на твой клан, — напомнила она ему то, о чем он и сам хорошо знал.

— Пусть попробуют.

В его голосе прозвучали металлические нотки. Марсали никогда не слышала, чтобы он говорил с ней таким тоном. У нее появилось тревожное ощущение, что она совсем не знает Патрика.

— Твой отец убил мою тетю, — сказала она в отчаянии.

— Нет, мой отец так же озадачен ее исчезновением, как и все остальные, и, несмотря на все его недостатки, я знаю, что он не станет лгать.

— Даже если ему будет грозить смерть?

— Даже перед лицом смерти.

Марсали упрямо продолжила:

— Он обвинил тетю Маргарет в измене.

— Он сказал, что у него есть доказательства, — ответил Патрик.

— Этого просто не может быть.

Его глаза превратились в две льдинки, и Марсали впервые поняла, как выглядит Патрик Сазерленд перед лицом врага. Мысль о том, что он вступит в войну с ее отцом и братом, заставила ее похолодеть.

Святая мадонна!

Свадьба уже должна начаться. Все ищут невесту. Сколько часов должно пройти, прежде чем они начнут подозревать в похищении Сазерлендов?

— Я должна вернуться в Эберни, — прошептала Марсали, отводя взгляд.

— Джинни сказала, что не поможет нам, если не будет уверена, что ты не хочешь этой свадьбы. — Патрик старался говорить спокойно. — Что случилось, любимая? Ты хочешь выйти замуж за Синклера?

— Да, — твердо сказала Марсали, слишком хорошо понимая, что Патрика ей обмануть не удастся — слишком ясно написаны на лице ее чувства.

— Из-за Сесили? — догадался Патрик.

— Из-за того, что мы с тобой не можем быть вместе. Никогда!

Патрик посмотрел ей в глаза и прочитал там все. Медленно, очень медленно напряжение отпустило его. Он провел кончиками пальцев по ее щеке.

— Ты стала очень красивой девушкой, — нежно сказал Патрик. — Я всегда знал, что ты будешь красавицей.

Его слова и этот горящий взгляд растопили ее решимость. Она прижалась щекой к его руке.

У него такие сильные, надежные руки, руки воина. Как же она любит их! Но если она не вернется домой, то погубит и Патрика, и их семьи, и даже он ничего не сможет сделать.

— Я согласилась выйти замуж за Эдварда, — сказала Марсали так твердо, как только могла. — Я дала ему слово.

Он погладил ее по плечу, взял за руку, сжав пальцы.

— Ты обещала быть моей женой. Сначала на словах, а минуту назад — в своем сердце. Твое сердце принадлежит мне, Марсали.

— А твое? — неожиданно спросила она.

Его горло сжалось, но он ничего не сказал, и Марсали подумала: может быть, он вернулся за ней не из любви, а потому, что не хотел никому уступать свою собственность?

Она отвернулась и перевела взгляд на камни и скалы вокруг, стараясь не смотреть в это лицо, которое стало для нее дороже всего на свете.

— И куда мы поедем?

— В Бринэйр, — не колеблясь ответил Патрик.

— А Сесили?

— Она поедет с нами. Вы обе будете там в безопасности.

— А твой отец? Он согласится?

Патрик колебался так долго, что Марсали поняла его без слов.

— Ему придется согласиться, — наконец сказал он. — Иначе мы уедем во Францию. У меня есть там друзья.

Марсали повернулась и снова посмотрела на него.

— И тогда наши кланы начнут войну друг с другом. Ты ведь и сам это знаешь. Многие погибнут из-за нас или будут голодать. Ты сможешь жить, имея такое на совести?

Патрик нахмурился.

— Похоже, войны все равно не избежать.

— Они могут ограничиться несколькими пограничными стычками. Но если я убегу с тобой, моего отца сможет удовлетворить только кровь. Его гордость…

— К черту его гордость! — взорвался Патрик. — Я не могу стоять в стороне и смотреть, как ты выходишь за Синклера. Он погубит тебя! Этот человек — трус и негодяй. И смерть его жены вызывает большие подозрения.

Марсали молча смотрела на него. Патрик тяжело вздохнул и провел рукой по ее густым пышным волосам. Взгляд Марсали упал на шрам, оставленный на его запястье соколом, который много лет назад напал на ее ласку. Она взяла его за руку, погладила белый след страшного клюва.

— Ты можешь дать мне клятву, Патрик Сазерленд? — спросила она, подняв глаза.

— Да, — сказал он, кивнув. — Я готов пообещать тебе все, что угодно, все — кроме того, чтобы вернуть тебя Синклеру.

— Отправь мою сестру подальше отсюда. Туда, где она будет в безопасности. Я знаю только друзей моего отца, а они все ему преданы.

— Есть такое место. Это семья Руфуса. Когда я был ранен, они выходили меня. У Руфуса пять сестер и брат с женой. Это замечательные люди, очень добрые. Они живут в глухом месте, в Лоуленде, хотя и носят славное имя. Их клан им очень предан.

— И моя сестра будет там в безопасности? Ты клянешься? Что бы ни произошло между нами?

Марсали слышала отчаяние в своем голосе и по лицу Патрика поняла, что он тоже заметил это.

— Я клянусь тебе, любимая, — сказал он.

— Спасибо.

Марсали закрыла глаза.

Она не сопротивлялась, когда он снова нежно привлек ее к себе, доверчиво прильнула к нему, слушая сильные, мерные удары его сердца, впитывая жар его тела.

На целую минуту она растворилась в его объятии, не думая о замке Эберни, стараясь не вспоминать о волнении, которое охватило сейчас всех — всех, кроме Джинни. Вскоре, когда заметят, что исчезла не только она, но и Сесили, волнение сменится паникой. Еще бы — дочери лэрда бесследно исчезли!

Она должна вернуться. Что ж, она вернется другим человеком, теперь она знает, что любит и любима. Любовь придаст ей силы выдержать все до конца. Страх и отчаяние сменились надеждой. Патрик, сам того не подозревая, предоставил ей способ избежать брака с Эдвардом Синклером. Пока она будет знать, что Сесили в безопасности, никто не заставит ее выйти замуж против ее воли. Своим отказом от замужества с Синклером она помешает заключить союз, который мог бы погубить клан Патрика. Ее отец не сможет один напасть на замок Бринэйр. И, может быть, войну удастся таким образом предотвратить.

Она заставит отца поверить, что Сазерленды никак не связаны с исчезновением Сесили. Она возьмет всю вину на себя. Отец будет в ярости, но ничего не сможет сделать.

А ее сердце будет разбито. Уже сейчас она чувствовала боль от предстоящей разлуки с любимым. И со временем эта боль станет только сильнее. Но зато она будет знать, что предотвратила кровопролитие.

Ей только хотелось, чтобы однажды ее отец и брат поняли, чем она пожертвовала ради мира и благополучия их клана.

3.

У Патрика зародилось подозрение, что он поспешил дать свою клятву. Он знал, какой упрямой может быть Марсали. Ее независимый характер всегда нравился ему. Но что она собирается делать? Почему в ее глазах зажглись эти решительные огоньки?

«Что бы ни произошло между нами?»

Эти слова Марсали, как эхо, продолжали звучать в его ушах. Что, черт побери, это значит? Не собирается же она в самом деле выйти за Синклера?

— Марсали?

Она смотрела не на него, а на заросли кустарника, отгораживавшие их от остальных.

— Сесили испугается, что мы так долго не возвращаемся, — сказала Марсали.

— Руфус ее развлекает.

— Скорее всего. Он, видимо, умеет находить общий язык с женщинами, если уж смог убедить Джинни, что с ним мы будем в безопасности.

— Посмотри на меня, — потребовал Патрик.

Чуть поколебавшись, Марсали повернулась к нему и подняла голову.

— Я знаю, — сказал Патрик, — что я уже совсем не такой, каким ты меня помнила. Эти шрамы…

Марсали протестующе воскликнула:

— Нет! — И, подняв руку, нежно погладила следы, оставленные страшными ударами меча. — Я всегда считала, что ты очень красивый. Но никогда ты не был так красив, как сейчас.

Ее взгляд, ее нежный голос не лгали. Только теперь Патрик понял, с каким напряжением ждал ее ответа.

Глаза Марсали наполнились слезами, она снова отвернулась.

— Мне так жаль, — прошептала она. — Так больно думать о твоих страданиях. О той боли, которую ты испытал. Ты был ранен, тебя могли убить…

— Ты поэтому согласилась выйти замуж за Синклера? Думала, что меня убили?

Марсали покачала головой.

— Я согласилась только из-за Сесили. Мой отец готов на все, чтобы заключить союз с Эдвардом и объединить силы для нападения на Бринэйр.

— А люди твоего клана? Что они думают об этом?

— В жилах очень многих из них течет кровь Сазерлендов, — ответила Марсали. — И почти у всех есть друзья в твоем клане. Но они присягали повиноваться моему отцу и последуют за ним туда, куда он их поведет.

— А что Гэвин? — спросил Патрик, снова со страхом ожидая ответа. Он не хотел услышать, что лучший друг жаждет его смерти и смерти его семьи.

— Он скучал по тебе, — осторожно сказала Марсали. — Он много говорил о тебе, пока…

Патрику захотелось крепко выругаться.

— Женщина, — пробормотал он презрительно. — Все из-за этой женщины.

— И я могу ухудшить дело, — сказала Марсали. — Если я убегу с тобой, это усилит вражду между кланами.

Патрик не мог ничего возразить, но и не хотел признавать ее правоту.

— Ты сказал, что позволишь мне вернуться, если я захочу, — напомнила девушка.

— Да, — ответил он, сожалея о своем обещании. — Но ты говорила, что не хочешь выходить за Синклера. Марсали покачала головой.

— Я не хочу, чтобы из-за меня проливалась кровь наших близких. Я не могу допустить новой войны.

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой, — сказал Патрик, пытаясь скрыть отчаяние.

— Брак должен соединять семьи, а не уничтожать их, — тихо, но твердо сказала Марсали. — Я не могу выйти за тебя, но ты дал мне возможность не выходить за Синклера. Если Сесили не будет в Эберни, отец не заставит меня стать женой Эдварда.

— Ты уверена в этом?

— Да. Он сильно рассердится, но я скажу, что это я отправила сестру из замка к друзьям. Он поверит мне. И не будет бить меня. Он считает, что ударить женщину может только трус.

Патрик очень хотел бы верить в то, что говорила Марсали, но порядки в замке Эберни сильно изменились, если отец принуждает девушку к браку, которого она не хочет.

— Нет, — сказал наконец Патрик, — я этого не допущу.

— Ты дал мне клятву, — напомнила она.

— Я не позволю тебе пострадать из-за того, что сделал я.

Марсали посмотрела ему в глаза.

— Если узнают, что ты меня похитил, я погибла.

— Мы можем пожениться, — твердо ответил он. — В этом нет ничего позорного.

— Но это не даст людям мира, — возразила она.

— Мира не будет в любом случае, — с горечью сказал Патрик. — Наши отцы решили это за нас.

Он тяжело вздохнул и добавил:

— Если бы только мы могли узнать, что случилось с Маргарет.

— Она не могла покончить с собой, — начала Марсали. — Она верила…

Девушка резко оборвала фразу, и Патрик спросил:

— Верила во что?

— Что это смертный грех, — наконец созналась девушка, глядя в сторону.

Патрик почувствовал, как по его спине пробежал холодок. Он сразу понял, что имела в виду Марсали. Значит, Маргарет была католичкой. Но тогда, наверное, Марсали тоже воспитана в католической вере? Его не волновало, как его невеста предпочитала молиться богу. Просто быть в Шотландии католиком — значит подвергать себя смертельному риску.

Отвечая на его невысказанный вопрос, Марсали отрицательно покачала головой.

— Меня не воспитывали в католической вере. Тетя Маргарет никогда не говорила со мной об этом, но Джинни иногда исчезала вместе с ней, и они посещали мессы. Я уверена, что мой отец ничего не знает об этом.

— Думаю, что мой тоже не знает, — ответил Патрик.

Рассказ Марсали заставил его задуматься. Если правда, что Маргарет — католичка, то она не могла совершить самоубийство. Но для католиков и развод — смертный грех, а Грегор Сазерленд, убежденный в измене жены, поклялся развестись с ней. Что же для нее оказалось страшнее: самоубийство или развод?

Перед внутренним взором Патрика предстала Маргарет Ганн. Красивая, сдержанная леди с прекрасным характером. Для его отца женитьба на ней была политическим шагом. Сухой и жесткий, Грегор Сазерленд не способен был испытывать такое чувство, как любовь. Но Маргарет? Любила ли она мужа?

Наверное, любила. Кто может это знать? Во всяком случае, она относилась к тому типу женщин, которые не могут изменить мужу, даже если не любят его.

И все же Патрик был склонен верить той версии событий, которую излагал отец. Ведь каким бы черствым и бесчувственным он ни был, маркиз Бринэйр никогда не лгал и честь свою ставил превыше всего.

В самом деле, для чего ему выдумывать историю об измене собственной жены? Нет, в этом нет никакого смысла. И зачем ему лгать родному сыну о причинах ее смерти?

То, что сказала Марсали, только сделало эту историю еще более загадочной.

Между тем девушка внимательно наблюдала за ним. В ее глазах притаилась глубокая печаль. Больше всего ему хотелось бы сейчас обнять ее и, забыв обо всем на свете, снова стать ее героем, ее рыцарем. Человеком, который одной силой воли способен развеять все ее печали.

— Патрик… — Его имя прозвучало как тихая мольба.

У него перехватило дыхание. Патрик понял: ему не понравится то, что он сейчас услышит. Пытаясь отложить неизбежное, он порылся в своем потертом спорране и, найдя что-то, протянул на ладони Марсали.

Она долго с недоумением смотрела на кусочек выцветшей ткани с бурыми пятнами крови и наконец поняла.

— Моя лента, — выдохнула она. Патрик кивнул.

— Я же сказал тебе тогда, что со мной ничего не случится, если ты дашь мне что-нибудь на память. Это мой талисман, он хранил меня все эти годы.

— Такая маленькая вещица, — задумчиво сказала Марсали. — Но с тобой всегда были мои молитвы.

Он спокойно улыбнулся, взял ее за руку.

— Я ждал, когда ты вырастешь, Марсали.

Она опустила голову, но Патрик успел заметить в ее глазах радость. Он нежно взял девушку за подбородок и заставил снова посмотреть ему в глаза.

— Ты прекраснее, чем я представлял в своих мечтах, — сказал Патрик. — А я долгие годы мечтал о тебе. Мне кажется, эти мечты спасли мне жизнь. Они наполняли мое существование смыслом. Я знал, что ты ждешь меня, что мне есть ради чего выжить, а это, поверь, было далеко не всегда просто.

— Что ж, тогда мне хватит этого, чтобы быть счастливой. Я всегда буду помнить твои слова. Но ты должен позволить мне вернуться к отцу, в Эберни.

— И отказаться от тебя?! Как ты можешь даже просить меня об этом?

— А что будет с твоей семьей? — перебила Патрика девушка. — С твоим кланом? С братом? С сестрой? Ты должен защитить их от военных бедствий, так же как я должна защитить своих родных.

Патрик молча смотрел на нее, сжимая и разжимая кулаки. Наконец он пробормотал:

— Наши отцы все равно решили воевать. Это случится независимо от того, что произойдет между нами. Я слишком долго ждал того момента, когда мы с тобой станем мужем и женой.

Марсали упрямо покачала головой:

— Нет. Если я уеду с тобой, отец и Синклер объединятся и отец не остановится до тех пор, пока твой клан не будет уничтожен. Но если я вернусь в Эберни и откажу Эдварду, оскорбленный, он не присоединится к моему отцу в войне против Сазерлендов.

Она стиснула руку Патрика.

— Патрик, мы можем остановить это безумие. Мы должны это сделать!

— Неужели ты совсем не боишься?

— Нет, я очень боюсь. Мне невыносима даже мысль о том, что ты, или Гэвин, или отец будете убивать друг друга.

Патрик нередко видел смелость на поле боя, он уважал храбрецов и сам всегда был в первых рядах, но никогда не встречал такую отвагу, которая светилась в глазах Марсали. Она была готова пожертвовать своим счастьем ради спасения тех, кого любила.

На минуту его охватила гордость, но она быстро уступила место горечи. Все эти годы, что он провел в Европе, выигрывая битвы для других, терпя голод и холод, получая раны, оплачиваемые деньгами, у него в душе жили две мечты: мир и Марсали. Но теперь он мог получить только одно из двух. Как будто дьявол завладел им еще при жизни, ибо жизнь без Марсали казалась ему адом.

Она говорила правду: Патрик не мог навлечь несчастье на свою семью. Но сейчас, глядя на Марсали, он не понимал, как сможет пережить потерю любимой.

Патрик склонил голову, испытывая странное ощущение из далекого детства: у него щипало в глазах и мир виделся словно сквозь туман. Патрик почувствовал на своем лице нежную ладонь Марсали.

Он накрыл ее руку своей и прижал к щеке.

— Я найду выход, — пообещал он. — Жди меня, Марсали. Я клянусь тебе: мы будем вместе. А пока, если тебе потребуется помощь…

Из груди девушки вырвались долго сдерживаемые рыдания. Закусив губу, она кивнула.

— Если твой отец снова попробует выдать тебя за Синклера, я обязательно приду за тобой и…

Марсали приложила палец к его губам.

— Не говори этого. Не обещай того, что не сможешь выполнить.

Ком в горле помешал Патрику ответить. Он порывисто обнял Марсали, крепко прижал к груди, словно надеясь навсегда запомнить ощущения от ее гибкого, нежного тела, оставить себе хоть что-нибудь, когда она уйдет…

— Сестра Джинни замужем за Сазерлендом, — грустно сказала Марсали. — Может быть, я смогу послать тебе весточку…

Его губы заставили ее замолчать. Этот поцелуй, которого он ждал столько лет, был отравлен горечью неизбежной разлуки. Господи, он не знал, что можно испытывать такое сжигающее, непреодолимое желание. Ни одну женщину он не желал так сильно. Марсали была охвачена тем же чувством. В отчаянии она пылко отвечала на его поцелуи. Она принадлежала ему. Она должна принадлежать только ему.

Ее руки обвились вокруг его шеи, она прижималась к нему всем телом. Желание захлестнуло его. Еще минута, и они будут лежать на мягкой траве, он накроет ее своим телом и проникнет в нее, наполняя ее своим семенем.

Но мысль о последствиях для всех, и прежде всего для самой Марсали, остановила Патрика. Усилием воли он оторвался от ее губ, пока еще мог это сделать.

Тяжело дыша, он смотрел на Марсали, нежную, желанную, с глазами, полными страсти, смотрел, стараясь навсегда запечатлеть в своем сердце этот миг.

— Ты будешь моей, — сказал Патрик, и его убежденность удивила даже его самого. — Я найду выход.

Они оба дрожали от возбуждения; Марсали неуверенно улыбнулась:

— Я не знала… Я не думала, что это может быть так… так…

Патрик улыбнулся в ответ:

— Я тоже не знал, любимая.

— Я буду ждать тебя, — прошептала она, прижимаясь к его плечу.

Патрик погладил ее по щеке.

— Ты уверена, что с тобой не произойдет ничего плохого?

Марсали молча кивнула.

Он не хотел отпускать ее. Он не мог отпустить ее на эту проклятую свадьбу. Черт побери, ведь это должна была быть их свадьба! Его и Марсали! Будь прокляты непомерная гордость и амбиции их отцов!

Патрик заставил себя отойти на шаг назад и постарался говорить спокойно:

— Я пошлю Руфуса и Хирама проводить твою сестру. Чем скорее они отправятся, тем лучше. Люди твоего отца, наверное, уже прочесывают окрестности.

Марсали неуверенно кивнула.

— Но она действительно будет там в безопасности?

— Клянусь тебе, — ответил Патрик. — Руфус и Хирам достойны доверия. И я прикажу им остановиться на ферме, которая находится на границе наших земель. Вдова, которая живет там, будет сопровождать Сесили до места.

Он поколебался.

— Хорошо бы вы поменялись одеждой.

Марсали посмотрела на свой мужской наряд и улыбаясь сказала:

— Мне нравится так.

— Мне тоже. Тебе к лицу этот костюм, — сказал Патрик, любуясь ее стройной фигурой. — Но твоей сестре эта одежда нужнее.

Марсали согласно кивнула.

— Захочет ли Сесили уехать?

— Думаю, да. Она не больше моего хочет выйти замуж за Синклера.

Патрик наклонился, поцеловал Марсали в щеку и торопливо отодвинулся от нее, чтобы желание не одержало верх над здравым смыслом.

— Пойдем поговорим с твоей сестрой.

В глазах девушки появилась грусть. Было видно, что ей так же мучительно расставаться с ним.

— Спасибо тебе, — нежно сказала Марсали. — Спасибо, что ты спас меня от Эдварда.

— Если он дотронется до тебя хотя бы пальцем, я убью его, — серьезно пообещал Патрик.

И он сдержал бы свое слово, хотя это и было бы нарушением клятвы — никогда не поднимать меч на шотландца. Но Синклер недостоин называться шотландцем. Патрику оставалось только надеяться, что бог разделяет его убеждения на этот счет.

Марсали попрощалась с ним взглядом и направилась к остальным. Патрик отстал, боясь не совладать со своими чувствами. Крепко сжав кулаки, он с отчаянием наблюдал, как Марсали исчезла в зарослях кустарника. Ему оставалось только проклинать судьбу, которая привела его к женщине, о которой он мечтал всю жизнь, для того, чтобы узнать, что она не сможет принадлежать ему. Что ж, бог свидетель, он найдет выход: они станут мужем и женой без кровопролития, или он погибнет, добиваясь этого.

* * *

Марсали в отчаянии пыталась собрать всю свою храбрость. Сжав руки, она молилась, чтобы отец не заметил, как они дрожат.

Она никогда не видела его в таком гневе. Он был добрым отцом. Ни разу он не ударил ее. Но сейчас Марсали видела, с каким трудом он сдерживается, чтобы не поднять на нее руку. Его лицо было красным от ярости, а руки сами собой сжимались в кулаки.

Когда она заговорила, ее голос не был таким спокойным, как ей хотелось бы.

— Я не выйду за него замуж. Ты не сможешь меня заставить. Скорее я покончу с собой.

Отец побледнел, глядя на нее. Затем принялся быстро ходить по комнате.

— Как ты смеешь мне возражать? Ты хочешь опозорить меня?

Марсали незаметно бросила взгляд на Гэвина, который стоял позади отца, ожидая его приказов. Он всегда относился к ней с грубоватой лаской и брал ее сторону в домашних спорах. Однако на этот раз брат молчал, его темные глаза были мрачны, а лоб прорезала морщинка.

Марсали взглядом просила его о помощи, молила вмешаться и защитить ее.

— Нам здорово повезет, если Синклер не объявит нам войну, — озабоченно сказал Гэвин. — Оскорбление, нанесенное ему, слишком велико.

Марсали нечего было возразить на это. Возвратившись в Эберни, уже после того, как венчание должно было состояться, она застала все именно так, как и ожидала. В замке царила паника. Слуги искали ее повсюду, а всадники были уже разосланы по всей округе.

Возвращение Марсали вначале принесло облегчение, но, когда она сказала, что отослала из замка сестру, радость сменилась недоумением. А после отказа стать женой Эдварда Синклера недоумение превратилось в гнев.

Она никогда не забудет выражения, которое появилось на лице Эдварда Синклера. Злоба исказила его красивые, правильные черты, и он посмотрел на Марсали с такой ненавистью, словно хотел убить ее. При этом он не сказал ни слова, в то время как отец пытался уговорить ее. Но никто не мог заставить ее произнести «да», и викарий отказался венчать невесту, которая не дает согласия на брак.

Наконец арендаторы разъехались по домам. Некоторые гости, испугавшись, что конфликт будет решаться с помощью оружия, поспешно исчезли. Другие, напротив, остались из любопытства, а знаменитое гостеприимство Эберни не позволило отправить их прочь. Марсали подозревала, что многие и теперь еще надеялись, что им перепадет выпивка и угощение, приготовленные для свадебного пира.

Среди этого хаоса Эдвард Синклер отбыл вместе со своими людьми, заявив ее отцу, что либо тот исправит ошибку, либо получит нового врага.

Отец сделал все, чтобы добиться ее согласия на брак. Он грозил ей всеми возможными карами, включая тюрьму, расположенную под замком, но все это было лучше, чем брак с Эдвардом Синклером.

— Ну и что ты решила? — спросил он, исчерпав все свои угрозы.

— Я сказала тебе, что не выйду за него замуж, — ответила Марсали как могла более твердо. — Три года назад ты и сам бы ни за что не согласился на этот брак.

— Он не был мне так нужен три года назад! — закричал Дональд Ганн. — У тебя есть обязательства передо мной и перед твоим кланом!

— Никто, кроме тебя, не хочет войны с Сазерлендами, — бесстрашно заявила Марсали. — Четверть наших людей с ними в родстве.

— Они убили твою тетку! — снова завопил Дональд. — Твою собственную кровь! Они осрамили наше имя, а теперь ты, моя дочь, опозорила нас еще больше.

Марсали опустила голову. Отец обожал сестру, единственную оставшуюся в живых из всех его сестер и братьев. Он был счастлив, когда Маргарет выходила замуж за отца Патрика, это скрепляло узы двух кланов, союз между которыми насчитывал уже несколько столетий. Но Маргарет исчезла, оставив после себя ненависть и позор.

— Марсали, — голос Гэвина звучал спокойно и рассудительно, — где Сесили?

— В безопасности, — упрямо сказала она.

— Как ты можешь быть в этом уверена?

Марсали сжала губы. Она понимала, что их мучит беспокойство за судьбу Сесили.

— Марсали?

Она могла перенести гнев Гэвина, но ей трудно было молчать, видя его тревогу.

— Сесили еще ребенок, — сказала она в отчаянии. — Я не могу позволить, чтобы вы выдали ее замуж за кого-нибудь вроде Эдварда Синклера. Не понимаю, как вы могли даже подумать…

— Эдвард — лэрд. У него много земель, — напомнил ей отец.

— Ты хочешь сказать, много наемных солдат, — с горечью парировала Марсали. — У него уже было две жены, которые умерли молодыми.

— Одна из них умерла родами, — напомнил отец.

— Ну а другая? Ты же знаешь, что говорят.

— Сазерленд лжет! Он так же лгал и о Маргарет.

— У тебя нет оснований обвинять маркиза Бринэйра во лжи.

Кровь снова бросилась ему в лицо.

— Не смей никогда при мне произносить это имя!

Гэвин вмешался в разговор:

— Вы не могли уйти далеко от замка. Мы найдем Сесили. Люди прочесывают всю округу.

Марсали молчала. Сесили должна быть уже далеко отсюда. Сначала она боялась, что младшая сестра не согласится с их планом отправиться на юг вместе с Хирамом и Руфусом. Но, к ее удивлению, Сесили почти с восторгом натянула на себя мужское платье. Очарованная друзьями Патрика, несмотря на не совсем приятное начало знакомства, Сесили без всяких колебаний согласилась поехать с ними неизвестно куда. Оказалось, что маленькая тихая сестренка мечтала о приключениях и с восторгом воспользовалась возможностью попутешествовать.

Подойдя ближе к Марсали, отец произнес свой приговор:

— Ты останешься в своей комнате на хлебе и воде до тех пор, пока не согласишься выйти за Синклера и не скажешь, где твоя сестра. Гэвин, проводи ее.

Гэвин нахмурился еще сильнее, но не сделал попытки возразить отцу. Он посмотрел на сестру, и Марсали заметила, как в его глазах промелькнуло сочувствие. Но она увидела и непоколебимую решимость.

Поднявшись со стула, Марсали направилась к выходу. Дальнейшие споры были бесполезны. И все-таки она чувствовала, что победила. Она избежала брака с Эдвардом Синклером.

Марсали поклонилась отцу и вышла из комнаты. Гэвин ждал ее у двери, и они отправились на второй этаж, в ее комнату.

Теперь, когда худшее было позади, Марсали хотелось остаться одной и думать о Патрике. Вспоминать их поцелуи, любовь и нежность, светившиеся в его глазах, каждое его слово. Как ей хотелось верить, что он найдет выход и они будут вместе. Он не так уж изменился, решила Марсали. Это все тот же мальчик, который спас ее любимца. И тот же юноша, который подарил ей звезду с неба. Но сможет ли он совершить невозможное?

Марсали остановилась у своей двери и, поколебавшись, повернулась к Гэвину.

— Сесили в безопасности, — негромко сказала она.

— А что скажешь о Патрике? — спокойно спросил Гэвин.

4.

Марсали молча смотрела на Гэвина, сердце испуганно стучало в груди девушки.

Конечно, он слышал о возвращении Патрика. Здесь, в Верхней Шотландии, новости распространялись быстро.

— Марсали? — Взгляд Гэвина был суров.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — тихо ответила девушка.

— Думаю, что понимаешь. Ты видела его?

Марсали колебалась. Впервые она чувствовала себя такой одинокой. В ее семье принято было делиться друг с другом и бедами, и радостями, и неудивительно, ведь им пришлось пережить слишком много потерь. Трое братьев и сестер Марсали умерли в младенчестве, а ее мать заболела горячкой после рождения мертвого ребенка. Мачеха Марсали тоже умерла вскоре после того, как родилась Сесили, и девочка всей душой привязалась к крошечной, беспомощной сестренке.

Ее отец и тетя Маргарет также очень любили друг друга, и, когда Маргарет исчезла, отец чуть с ума не сошел от горя. Но Марсали не верила в то, что их бывший друг и союзник граф Сазерленд мог убить свою жену, и была категорически против кровной мести Сазерлендам. Даже если это означало ссору с братом, которого она искренне любила и уважала.

Поэтому она молча выдерживала испытующий взгляд Гэвина, и его вопрос повис в воздухе.

— Итак, Патрик вернулся, — наконец сказал он. Марсали молча повернулась и направилась в свою комнату, но брат остановил ее, положив ей руку на плечо.

— Из этого ничего не выйдет, Марсали, — сочувственно и строго сказал он. — Отец никогда не допустит брака между нашими семьями.

Он, как и Джинни, знал ее отношение к Патрику. Все эти годы она приставала к Гэвину с вопросами о мужчине, который должен был стать ее мужем, а он, в свою очередь, постоянно дразнил Марсали за ее интерес к Патрику.

— Он был твоим другом, — сказала Марсали с осуждением. — Ты называл его братом.

— Да, — согласился Гэвин. — Но я не могу пойти против воли отца. Родственники Патрика пролили кровь нашего клана.

— Ты не можешь утверждать это.

— Я знаю, что тетя Маргарет никогда бы не уехала, не сказав нам ни слова.

— А я знаю, что отец Патрика не мог солгать, — возразила Марсали. — Пусть маркиза Бринэйра нельзя назвать добрым человеком, но никто никогда не мог назвать его лжецом.

Тяжело вздохнув, Гэвин требовательно спросил:

— Где Патрик? И где наша сестра?

— Я не знаю, — ответила девушка.

Это было правдой. Хотя и не совсем. Она знала, что там, где сейчас находилась Сесили, сестра была в большей безопасности, чем здесь, в родном клане, готовящемся начать войну с бывшими друзьями, хуже того, замужем за Эдвардом Синклером.

— Я найду ее, — сказал Гэвин. — И да помилует господь того, кто ее обидит.

Марсали положила руку на его плечо.

— Она в безопасности, — повторила она. — Клянусь тебе.

Гэвин нахмурился.

— Отец убежден, что это сделали Сазерленды, — сказал он. — Он хочет, чтобы я напал на их южные границы. И чтобы я захватил в заложники брата Патрика или его самого, если он действительно вернулся, чтобы обменять на Сесили.

Марсали побледнела от ужаса.

— Патрик здесь совершенно ни при чем. Я сама все это придумала, чтобы отец не заставил меня выйти за Эдварда с помощью угроз, что иначе выдаст за него Сесили. Послушай меня, Гэвин, — ее голос задрожал, — Синклеру нельзя доверять.

Гэвин не смотрел на нее.

— Это был бы прекрасный союз.

— Вот ты и отдавай свою жизнь для заключения сомнительных союзов, — сказала Марсали. Ее глаза наполнились слезами. — А я не собираюсь.

— Придется, если прикажет отец.

— Он не может приказывать моему сердцу.

Гэвин вздохнул снова.

— Марсали! Ты в последний раз видела Патрика, когда была еще ребенком. Ты не знаешь, каким он теперь стал.

Девушка выпрямилась, но и в полный рост она все же была ниже брата на голову.

— Мне было четырнадцать.

Уловив странный блеск в его глазах, Марсали поняла, что брат пытался поймать ее на слове. Он надеялся, что она проговорится, что недавно виделась с Патриком.

— Ты изменился, Гэвин, — грустно заметила она.

— Как и ты, сестренка. Ты всегда была такой…

— Послушной?

Ему стало неловко.

— Нет, я не это имел в виду. Ты всегда старалась…

— Сделать всем приятное?

— Да, — согласился Гэвин и печально улыбнулся. Марсали посмотрела в его синие глаза, так похожие на ее собственные.

— Ты ведь всегда знал, как я отношусь к Патрику, — упрекнула она. — И сам поощрял меня, рассказывая истории о его доблести и мужестве, о его победах на поле брани. Я не так непостоянна, как ты, в дружбе и преданности.

Это обвинение явно задело Гэвина, он снова нахмурился.

— Мы должны быть преданы отцу и выполнять его волю.

— Когда он прав.

— Нет! Он в любом случае наш отец. — Гэвин в сердцах ударил кулаком в стену. — И он прав! Маргарет должна быть отомщена!

— Никто не знает, что произошло на самом деле, — напомнила Марсали. — Я считаю, что тебя и отца больше огорчает обвинение в бесчестии, чем потеря Маргарет.

Не успели эти жестокие слова слететь с ее губ, как Марсали уже пожалела о них. Она не хотела причинять боль брату. Она просто хотела, чтобы он ее понял.

— Я не собираюсь ничего тебе доказывать, — сухо сказал он. — Я любил Маргарет, и я знаю, что она не уехала бы, не попрощавшись или не оставив нам весточки. Она мертва, и Сазерленды за это ответят.

Его голос сорвался.

— Во имя господа! Разве ты не знаешь, как я любил Патрика? Как я хотел, чтобы ты вышла за него замуж и мы с ним стали настоящими братьями? Но долг и честь должны значить больше, чем личные привязанности. И тебе не мешало бы вспомнить об этом.

— Наши понятия о чести отличаются, — сказала Марсали дрожащим голосом.

Ей было трудно, но три жизни — ее, Сесили и Патрика, — зависели сейчас от ее выдержки. Она ничего не скажет. Ничего.

И все-таки горечь в глазах Гэвина ранила ее сердце. Девушка повернулась и ушла в свою комнату. На этот раз Гэвин не остановил ее.

* * *

Грегор Сазерленд, маркиз Бринэйр, строго смотрел на сына.

— Где, черт побери, ты был?

Патрик выдержал тяжелый взгляд отца.

— Ездил по окрестностям. Прошло много лет с тех пор, как я в последний раз видел эти холмы.

— Мы приготовили тебе достойную встречу, а ты отсутствовал на торжественном обеде.

Он сердито сдвинул брови, когда-то черные как смоль, а теперь совсем седые.

— Я хотел представить своим друзьям моего наследника, моего сына, прославленного в боях. Они много слышали о твоих подвигах.

Отец говорил о нем с такой гордостью! Когда-то Патрик мечтал об этом, но сейчас это уже ничего для него не значило.

— Я был там, где хотел быть, и делал то, что хотел.

— И чего же ты хотел?

Удивленный, Патрик внимательнее всмотрелся в лицо отца. Маркиз Бринэйр никогда раньше не интересовался желаниями сына.

Когда Патрик уезжал на войну, Грегор Сазерленд был представительным мужчиной, но теперь сильно изменился, постарел. Его когда-то крепкое тело ссохлось, лицо покрылось морщинами, а правая щека чуть подергивалась. Где же тот властный, сильный, непримиримый человек, каким был его отец, спрашивал себя Патрик.

Этого человека больше не было. Так же как не было дома, который он так хорошо знал.

В огромном холле замка Бринэйр царил беспорядок. Грязные циновки из тростника только наполовину закрывали еще более грязный пол, стол был не убран после завтрака, а когда-то прекрасные настенные гобелены покрылись пылью и грязью. Только огонь еще поддерживался в очаге, но он так дымил, что Патрик невольно задавал себе вопрос: когда же в последний раз чистили дымоход?

Как он хотел бы вернуться снова домой, в тот замок Бринэйр, который он оставил двенадцать лет назад. Он хотел бы снова увидеть здесь чистый пол, на котором циновки менялись каждый день. Услышать шаги фермеров, их грубоватые шутки и смех, когда они собирались у дверей большого холла. Снова увидеть милую улыбку Маргарет, которая освещала все вокруг мягким теплом.

Но Маргарет тоже больше нет.

Патрику рассказали, что его отец выгнал всех старых слуг, обвинив их в пособничестве Маргарет. Было нанято несколько новых, необученных. Его сестре, Элизабет, пришлось взять на себя нелегкое бремя хозяйственных забот, не имея ни опыта, ни поддержки отца.

Милая, тихая Элизабет напоминала Патрику серую мышку. Сестре было три года, когда он оставил отчий дом. Вернувшись, он увидел болезненно застенчивую девушку, запуганную отцом. Его брат Алекс, которому недавно исполнилось семнадцать, казался таким же запуганным и робким. Он всячески старался избегать встреч с отцом, если только это было возможно.

И семья, и дом нуждались в заботе и внимании.

Голос отца отвлек Патрика от неприятных мыслей.

— Я спрашивал тебя, где ты был.

— Я ответил тебе. Я хотел побродить по холмам, — сказал Патрик. — Я хотел снова понюхать вереск и подышать воздухом, не отравленным смертью и кровью. Я устал от войны.

Щека отца несколько раз дернулась.

— Я не желаю слышать слюнявые речи. Ты будешь делать то, что должно делать моему наследнику и будущему лэрду. Ганны угоняют наш скот и угрожают сжечь наши фермы. Если они соединятся с Синклером, этот союз будет очень опасен для нас, ты не можешь этого не понимать. А твой долг в том, чтобы защитить наши земли и наших арендаторов.

Лицо Грегора Сазерленда исказила ненависть.

— Ганны! Эти негодяи!

— Я вырос в их доме, — спокойно сказал Патрик. — Я помолвлен с девушкой из этой семьи. И в жилах доброй четверти людей нашего клана течет их кровь. Я не могу воевать с ними.

— Ты будешь делать то, что я тебе прикажу.

Маркиз злобно отвернулся.

— Нет, — твердо ответил Патрик. Между ним и отцом все должно быть ясно. — Я не стану убийцей даже ради тебя.

Отец снова повернулся к нему. Его темно-серые глаза сузились от гнева. Ребенком Патрик не выдерживал этого страшного взгляда, и даже теперь ему стало не по себе.

— Твоя девушка выходит замуж за Синклера. Ты должен понимать, что это значит для нас. Синклеры всегда были нашими смертельными врагами. Нам не избежать войны.

— Нет, — сказал Патрик. — Марсали не будет женой Эдварда Синклера.

— Откуда ты знаешь?

— Я не слепой и не глухой.

— Ты виделся с ней?

Патрик колебался. Он может не соглашаться с отцом, но лгать ему было бы бесчестно.

— Да, — просто сказал он.

Бледные щеки Грегора Сазерленда порозовели от гнева.

— Ты был на земле Ганнов?

— На границе наших земель.

— Значит, эта дочь Ганна была на нашей земле.

— Мы помолвлены. Ни один из нас не согласен разорвать помолвку.

Неожиданно маркиз Бринэйр поднял руку и изо всей силы ударил сына по лицу. Удар заставил Патрика отступить назад, но он ничего не сказал.

— Ты не женишься на дочери Ганна, — отрезал отец. — Я не желаю видеть еще одну шлюху в своем доме.

Патрик молча смотрел на отца, от которого с тех пор, как вернулся, не слышал ни одного ласкового, теплого слова. Даже приветствие при его возвращении было холодным и формальным. Ничего удивительного, что сестра дичится людей, как испуганный зверек, а брат зарылся в книги и мечтает, как он шепотом признался Патрику три дня назад, посвятить себя церкви. Отец превратился в чудовище.

— Если ты собираешься воевать с Ганнами, тебе придется обойтись без меня, — сказал Патрик. — Я не могу отбросить долгие годы дружбы из-за…

— Тогда убирайся из моего дома! — закричал Грегор. — Я лишу тебя наследства! Алекс…

— Алекс сказал мне, что хочет уехать в Эдинбург, учиться.

— Алекс будет делать то, что я ему прикажу.

Это правда, подумал Патрик, чувствуя себя так, словно на его шее затянули петлю. Алекс попытается воевать и неизбежно будет убит. Что тогда случится с Элизабет, которая останется одна с отчаявшимся, обезумевшим стариком? Нет, он не может бросить их на произвол судьбы. Кроме того, если Патрик решился бы уйти из замка, он остался бы без средств к существованию. И ему снова пришлось бы стать наемником, добывать себе пропитание войной.

Он оказался в ловушке. Как и Марсали, когда она узнала, что, если откажется выйти замуж за Синклера, ее место перед алтарем займет Сесили.

— Ну? — спросил отец, в глазах которого горел огонек торжества.

Патрик вспомнил о готовности Марсали пожертвовать собой. Что же придется сделать ему, чтобы спасти брата и сестру? Нарушить клятву? Патрик подумал о Гэвине: может быть, он также оказался в безвыходной ситуации и теперь должен сделать непростой выбор. Ведь они поклялись в вечной дружбе. Господи милосердный, как они могли дойти до того, что сейчас с ними происходит?

Маргарет. Милая, умная Маргарет. Она исчезла два года назад. Может быть, ее уже нет в живых.

— Патрик?

Отец все еще ждал. Ждал его капитуляции.

Он должен выиграть время.

— Надо обучить людей, — сказал Патрик.

— Ганны могут напасть в любую минуту, — настаивал отец.

— Я не поведу в бой людей, о которых ничего не знаю и которые ничего не знают обо мне. Меня не было здесь много лет. Я не могу ожидать, что люди пойдут за мной.

— Ты Сазерленд, — заявил Грегор. — Они обязаны подчиняться тебе.

— Я должен заслужить их доверие, — твердо сказал Патрик.

Отец попытался настоять на своем, но без особого пыла. Наконец он пожал плечами.

Это показалось Патрику самым сильным доказательством того, что отец изменился. Он не помнил, чтобы Грегор Сазерленд когда-нибудь отступал. Два последних года определенно сказались не только на его здоровье, но и на его характере.

— Несколькими днями раньше или позже — это, в конце концов, ничего не меняет, — проворчал отец.

— Мы начнем завтра, — ответил Патрик, собираясь уходить.

Но отец остановил его:

— Алекс будет заниматься вместе с тобой. Я должен был бы обучить его сам. Надеюсь, он бросит свои бредни об университете в Эдинбурге. Маргарет говорила ему…

Отец оборвал фразу.

Патрик не стал продолжать разговор на эту тему, но решил расспросить кого-нибудь из домашних. Наверное, Маргарет поощряла тягу Алекса к знаниям. Да, в его семье было много такого, что ему следовало бы знать.

— А где эти двое, которые приехали с тобой? — неожиданно спросил отец.

Патрик остановился у двери в холл.

— Отправились по своим делам.

— Они вернутся?

— Да.

— Они выглядят храбрыми воинами.

— Они действительно храбрые. Они много раз спасали мне жизнь.

— А ты им, я уверен, — сказал отец. — Они твои должники.

— Никто из них мне ничего не должен, — ответил Патрик. — Скорее я должен им.

— Они будут воевать с тобой?

Патрик улыбнулся. Возможно, Хирам и Руфус станут еще одним орудием в его тактике откладывания нападения на Ганнов. Могут пройти недели, прежде чем они вернутся. Особенно если получат сообщение с просьбой не торопиться.

— Да, они будут воевать со мной вместе, и во всей Шотландии не найдется воинов бесстрашнее и сильнее.

Бескровные губы Грегора Сазерленда растянулись в довольной улыбке. Патрик мог легко прочесть его мысли. Войска клана Ганнов поведет Гэвин, который хотя и обучался воинскому искусству, но никогда не участвовал в настоящих боях. В последние годы небо над их землями было мирным, и, кроме случайных стычек с угонщиками скота, у воина не было возможности проверить себя в деле.

— Ты узнаешь многих из наших людей, — сказал Грегор. — Все они наслышаны о твоих подвигах и готовы идти за тобой.

В бой против друзей? Против родных? Вряд ли. Но ни один из них не посмеет пойти наперекор своему лэрду.

Вот для чего он вернулся домой. Чтобы снова убивать. Убивать не просто шотландцев, а соседей и друзей.

Что ж, немного времени он уже выиграл. Если бы только удалось узнать, что произошло с Маргарет Ганн Сазерленд!

5.

Марсали сидела на подоконнике и смотрела во двор замка, где появились конники: это Гэвин вернулся из очередного рейда. Еще одна безуспешная попытка найти Сесили. Шли дни, но убежище ее сестры так и оставалось нераскрытым. И это придавало Марсали силы и помогало выдерживать заточение.

Вздохнув, девушка отвернулась от окна. Прошло уже две недели с тех пор, как ее заперли в четырех стенах, и ей оставалось единственное занятие: смотреть в окно. Бывали мгновения, когда ее охватывало отчаяние, заточение становилось невыносимым. Но отец и не думал смягчаться. Раньше через день-два он бы уже простил ее. Но не на этот раз. Ей еще повезло, что он в гневе забыл о Тристане и Изольде, иначе не позволил бы взять их с собой.

Марсали погладила зверьков, спящих на ее коленях, свернувшись в клубочки. Жаль, что отец не забыл о Джинни. Ей он строго-настрого запретил заходить в комнату девушки, и Марсали уже две недели не виделась с подругой. И все-таки с помощью Флоры, которая приносила ей еду, Джинни удавалось передавать кое-что съестное в придачу к хлебу и воде, на которые посадил ее отец.

Марсали была благодарна подруге, но у нее не было особого аппетита. Она ела только для того, чтобы не ослабеть: ведь когда слабеет тело, слабеет и воля. Ей было достаточно мельком взглянуть в маленькое зеркало, чтобы заметить, как она исхудала.

Сколько еще она сможет выдержать?

Столько, сколько потребуется, ответила она себе. Обещание Патрика и воспоминание о встрече с ним — вот что давало ей силы.

У двери послышались шаги, затем заскрипел ключ, поворачивающийся в замке. Она никогда не сможет привыкнуть к этому звуку, не так просто смириться с заточением в собственном доме.

Марсали ожидала увидеть Флору, но в дверях появилась Джинни с подносом. С радостным криком девушка вскочила, переложив спящих ласочек на подоконник, и, подбежав к Джинни, закружила ее в объятиях.

— Хватит, хватит, — притворно ворчала Джинни. — Дай мне хотя бы поставить поднос, пока ты все не разбросала по полу.

Марсали заметила, что у подруги красные круги вокруг глаз.

— Ты плакала, — сказала она.

— Ну а чего ты ожидала, если тебя заперли на замок и я не могла даже увидеть тебя.

— О, Джинни, не надо так огорчаться.

Внезапно она встревожилась:

— А почему ты здесь? Отец разрешил тебе прийти? Я не хочу, чтобы ты нарушала его приказ, потому что…

— Не волнуйся, он знает, что я здесь. — Джинни хитро улыбнулась. — У Флоры болят зубы, она стонет и вопит на всю кухню. И лэрд велел мне отнести поднос.

Говоря это, Джинни с жалостью смотрела на бледное лицо и исхудавшую фигурку Марсали.

— Господи, я не могу видеть тебя такой!

— У меня все нормально, — сказала Марсали. — Со мной здесь Тристан и Изольда, и, в конце концов, я же заперта в своей комнате, а не в подземелье замка.

— Пожалуй, — неуверенно согласилась Джинни. — Ладно, лучше садись и поешь.

Марсали равнодушно посмотрела на поднос — как всегда, кувшин воды и полбуханки хлеба. Она вернулась к окну и снова устроилась на подоконнике, рассеянно наблюдая, как Джинни хлопочет, убирая в комнате.

— Гэвин вернулся, — заметила Джинни.

— Знаю, видела.

— Он говорит, что нигде нет никаких следов Сесили.

Марсали промолчала.

— Ты не можешь подсказать ему, где…

— Нет, — ответила Марсали, заметив, что подруга подавила вздох.

— Говорят, что Патрик Сазерленд обучает своих арендаторов, — продолжала Джинни. — И что скоро он нападет на одну из наших деревень.

Марсали отрицательно покачала головой:

— Он этого не сделает.

— Ты уверена в этом, детка?

— Да, — сказала девушка, беря на руки Изольду и рассеянно поглаживая ее.

Но в самом дальнем уголке сознания притаилось сомнение. После двух недель заточения трудно было удерживать всех своих демонов на привязи.

Насколько хорошо она в действительности знала Патрика?

Прошло столько лет. И все эти годы он воевал. Убивал. Несмотря на всю нежность, которую Патрик питал к ней, он должен был стать жестоким, иначе не выжил бы. И, без сомнения, шрамы покрыли не только его тело, но и душу. Кроме того, ведь у него есть обязательства перед своим отцом, как у Гэвина — перед своим.

Марсали старалась гнать такие мысли, не желая, чтобы Джинни заметила ее сомнения. Тристан, сидевший на полу у ее ног, ревниво зацокал и попытался привлечь внимание девушки. С грустной улыбкой Марсали протянула ему руку, зверек проворно вскарабкался к ней на колени и, бесцеремонно отталкивая Изольду, улегся на спину, требуя почесать ему брюшко.

— Я принесла тебе кусок мясного пирога, — бодрым тоном сказала Джинни, пытаясь отвлечь девушку от грустных мыслей.

— Ты не должна этого делать, — мягко укорила ее Марсали. — Если тебя поймают, отец страшно рассердится. Он может прогнать тебя из Эберни, и я останусь совсем одна.

Джинни в ответ только махнула рукой.

— Как ты думаешь, тот высокий парень так и останется с молодым графом?

— Кто? — Марсали нахмурилась и удивленно посмотрела на Джинни. Наконец она догадалась:

— Хирам?

— Значит, вот как его зовут? Это имя подходит такому храброму парню, как он.

Девушка продолжала с удивлением смотреть на старшую подругу. За все годы, что она знала Джинни, та никогда не проявляла никакого интереса к мужчинам. Джинни редко говорила о муже, которого рано потеряла, но Марсали полагала, что подруга все еще горюет о нем. Убирая постель, Джинни продолжила:

— Он показался мне достойным человеком, иначе я никогда бы не доверила ему тебя.

— Он действительно очень достойный человек, — сказала Марсали. — И он, и его друг Руфус. Они были очень добры и очень переживали, что им пришлось нас оглушить.

— Оглушить вас? — Джинни бросила покрывало и резко повернулась к Марсали.

— Они ударили нас по голове, — объяснила Марсали с улыбкой. — Боялись, что кто-то из нас может вскрикнуть. Но сделали это так мягко, как только могли, и очень смущенно извинялись потом.

Джинни продолжала хмуриться. Наконец она решила не думать больше об этом и, понизив голос, спросила:

— Ты говорила с молодым графом?

— Да, — неохотно ответила Марсали.

— Он такой же хорошенький, как раньше?

— Хорошенький? Ну нет, это слово к нему совсем не подходит. Он мужчина во всех отношениях. Но действительно очень красивый. Его лицо теперь пересекает шрам, но почему-то он делает Патрика еще привлекательнее.

Марсали заметила, что Джинни посмотрела на нее понимающе.

— И он позволил тебе вернуться в замок?

— Он не хотел этого. Он хотел на мне жениться. Но это означало бы войну между нашими кланами, а Эдвард Синклер тогда присоединился бы к отцу.

Неожиданно по щекам девушки потекли слезы.

— Господи, детка моя, только не плачь!

Джинни подбежала к девушке и обняла, нежно гладя ее густые шелковистые волосы.

— Отец Патрика никогда не согласится на нашу свадьбу, — сказала Марсали с горечью. — Не согласится после того, что произошло с Маргарет.

Джинни, как могла, старалась утешить свою любимицу.

— Но знаешь, это правда, Джинни, — Марсали отодвинулась, чтобы видеть лицо подруги, — Патрик не поднимет оружие против нашей семьи. Я знаю это.

Джинни молча кивнула, затем вынула из кармана платок и, как в далеком детстве, вытирая слезы Марсали, грубовато сказала:

— Успокойся, слезы еще никому не помогли. Перестань плакать и съешь пирог, который я принесла тебе.

Из другого кармана Джинни достала сверток и выложила пирог на тарелку.

— Съешь это, детка. Тебе нужны силы. Для всех нас.

Продолжая всхлипывать, Марсали кивнула.

— Теперь я должна идти, — сказала Джинни. — Мне кажется, Гэвин скоро зайдет к тебе, чтобы опять попытаться узнать что-нибудь о Сесили. Так что кушай побыстрее.

Марсали смотрела ей вслед, зная, что Джинни права: Гэвин снова и снова пытался выяснить, где Сесили. Интересно, чем он будет угрожать ей на сей раз, думала девушка, и на сердце у нее становилось все тяжелее.

* * *

Патрик встретил Хирама во дворе замка Бринэйр, где проводил обучение арендаторов. Прошло уже две недели с тех пор, как он отправил своих соратников сопровождать Сесили Ганн.

— Девушка в безопасности, — сказал Хирам, соскочив с измученной лошади.

Убирая меч в ножны, Патрик удивленно поднял бровь.

— А где же Руфус?

Хирам отдал вожжи конюху и пожал своими массивными плечами.

— Он решил задержаться на несколько дней, чтобы убедиться, что она хорошо устроена.

Патрик с иронией посмотрел на друга. Любовь Руфуса к женщинам была хорошо известна и вызывала неизменные шутки его друзей.

Хирам понимающе ухмыльнулся в ответ.

— Ее хорошо охраняла сестра Руфуса, не говоря уж обо мне и твоей кузине Энн. Эта Энн Сазерленд носится с девушкой, как кошка со своим котенком. Она осталась с ней.

Хирам еще шире улыбнулся и добавил:

— Руфус ведет себя примерно, не беспокойся, девушке ничего не грозит.

— Представляю, как ему досадно, — пробормотал Патрик, переводя взгляд на своих людей, попарно бьющихся на мечах.

— Нет, он прекрасно все переносит, — ответил Хирам. — Он сказал, что вернется в середине следующей недели.

— Ты готов еще кое-куда съездить?

Теперь удивился Хирам.

— В Эберни? — догадался он.

— Да, — ответил Патрик. — Если ты считаешь, что тебе безопасно там появляться.

— Нет никакой опасности, — уверенно заявил Хирам. — Те Ганны, которые меня видели, были так пьяны, что не узнали бы и собственных жен.

— Тогда поезжай и скажи Марсали, что ее сестра в безопасности, — приказал Патрик. — И выясни, как она там.

Хирам наклонил голову в знак согласия.

— Сделаю.

Проследив за взглядом Патрика, внимательно наблюдающего за своими тренирующимися воинами, он спросил:

— Ты что-то планируешь?

— Тянуть время, — честно признался Патрик. — Пока не смогу разобраться во всем этом деле.

Хирам тихо заметил:

— Ты не сможешь долго водить его за нос.

— Я знаю.

Патрик не удивился, что друг так быстро и так точно разобрался в характере маркиза Бринэйра. Патрик немного помолчал, продолжая следить за учебным боем. «Они уже кое-чему научились», — отметил он с удовлетворением. Затем покачал головой.

— Когда будешь в Эберни, постарайся разузнать о Маргарет все, что сможешь.

— На это может потребоваться несколько дней.

Патрик заметил радостный блеск в глазах друга.

— Похоже, это тебя совсем не огорчает.

Хирам смущенно пожал плечами.

— Там есть одна красотка…

— Хирам! — воскликнул Патрик, даже не пытаясь скрыть своего изумления. — Только не ты!

Его друг выглядел настолько обескураженным, что Патрик невольно хмыкнул. Робость Хирама с женщинами была так же известна, как и бесконечные победы Руфуса.

— И кто же она? — спросил Патрик, с опаской ожидая ответа.

Еще одно проникновение на территорию Ганнов таило в себе смертельную опасность.

— Это Джинни, — пробормотал Хирам, немного покраснев, и упрямо добавил:

— Она замечательная женщина.

— Это так, — согласился Патрик. — Но будь осторожен. Я не хочу потерять тебя и не хочу, чтобы Марсали потеряла Джинни. Они всегда были очень близки.

Хирам переступил с ноги на ногу.

— Не беспокойся, ничего со мной не случится. Я не допущу, чтобы один только Руфус прикрывал твою спину.

Патрик не сдержал улыбку. Между Руфусом и Хирамом, которые были добрыми друзьями, всегда существовало острое соперничество — кто из них ближе и нужнее Патрику.

— Оставайся сегодня у нас на ужин. Отец спрашивал о тебе. Я сказал ему, что вы с Руфусом отправились навестить друзей на юге.

— Ну, все так и было, — ответил Хирам. — А твои брат и сестра, как они?

Патрик вздохнул. Он не раз за это время пытался найти общий язык с Алексом и помочь сестре привести Бринэйр в приличный вид. Но Алекс избегал его, а Элизабет оказалась в тяжелом положении, потому что отец отказался снова взять в замок старых слуг и не заботился о том, чтобы обучить новых.

— Алекс, как и раньше, зарывается носом в книги, а Элизабет дичится меня, — честно ответил он Хираму. — Было бы хорошо, если бы ей оказывали уважение, но отец обращается с ней пренебрежительно, критикует все, что она делает, и постоянно унижает ее. Мне кажется, она вообще боится пошевелиться лишний раз, только бы не раздражать его.

— А что другие Сазерленды думают о войне с Ганнами?

— Они сделают то, что прикажет отец. Если только мне не удастся заслужить их уважение. Тогда я, возможно, смогу убедить их выполнять мои приказы.

Хирам снова взглянул на тренирующихся воинов.

— Но как же ты завоюешь авторитет, если не поведешь их в бой на врагов отца?

Патрик похлопал друга по плечу.

— Это, приятель, как раз та загадка, которую я должен разгадать. Но у меня есть кое-какие мысли. Без хитрости тут не обойтись.

Хирам сдвинул брови.

— Смотри не перехитри сам себя.

— У меня есть ты и Руфус, чтобы удерживать меня в границах здравого смысла, — ответил Патрик с улыбкой. Но Хирам не поддержал его шутливый тон.

— Ты играешь в опасную игру, — сердито сказал он. — Одна ошибка может погубить и тебя, и девушку.

— Я знаю, — тихо ответил Патрик. — Я это слишком хорошо знаю.

* * *

Прошли уже несколько недель с того злополучного дня, когда Эдвард Синклер получил позорную отставку от своей бывшей невесты, а он все еще не мог умерить свой гнев. Вышагивая взад-вперед по оружейному залу, он снова и снова переживал унижение, которому его подвергли.

Свидетелями нанесенного ему оскорбления были представители почти всех северных кланов Верхней Шотландии. И подумать только, из-за простого упрямства какой-то девчонки годы упорного труда по разжиганию вражды между Ганнами и Сазерлендами, казалось, пошли прахом.

Ему нужна была Марсали и нужен был этот союз против Сазерлендов, которые уже несколько столетий были врагами его клана. Действуя совместно, Синклеры и Ганны могли бы окружить владения Сазерлендов и отрезать их от помощи других, дружественных им кланов.

И тогда осуществилась бы его самая заветная мечта — он, Эдвард Синклер, смог бы объявить все эти богатые земли своими.

Но больше всего он желал получить девушку. Ее равнодушие к нему только разжигало желание. Он укротит ее, как укрощают строптивых лошадей. Она дорого заплатит за нанесенное ему оскорбление.

Кроме того, ему нужны сыновья, а ни одна из его прежних жен не способна была даже на такое простое дело. Первая умерла от горячки вместе со своей хилой дочерью, а другая оказалась бесплодна. Эдвард много лет искал женщину, которая могла бы занять место его жены. И наконец нашел то, что хотел, — Марсали Ганн.

Пришло время, решил Эдвард, нажать на старика Ганна. Он может заставить дочь подчиниться своему выбору. Если же она не согласится, то не так трудно найти викария, который не станет обращать внимания на слова женщины.

До сих пор Эдвард успешно манипулировал графом Эберни. Он точно поставил на слабость старика к сестре и использовал ситуацию. И теперь знал, куда надо нанести следующий удар. Забота лэрда о своих арендаторах была хорошо известна.

— Горди! — закричал Эдвард. — Пойди сюда.

В комнату вошли двое. Небрежно кивнув одному из вошедших, Эдвард повернулся к Горди, своему самому преданному и непобедимому наемнику, которого ненавидели его собственные люди. Горди ждал, глядя на Синклера холодными пустыми глазами.

— Поведешь моих людей на Эберни, — распорядился Эдвард. — Они наденут пледы Сазерлендов. Жгите дома, захватите как можно больше скота. Но смотри, будьте осторожны. Я не хочу, чтобы кого-нибудь из наших захватили в плен. Это должно выглядеть как рейд Сазерлендов.

— Понятно, — буркнул Горди.

Эдвард удовлетворенно кивнул. Уже далеко не первый раз Горди и его люди скрывались под пледами Сазерлендов. Две женщины постоянно трудились, окрашивая ткани.

— И пошлите кого-нибудь в Бринэйр, — продолжал Эдвард. — Кого-нибудь, кого Сазерленды не знают. Я хочу найти Сесили Ганн. Я подозреваю, что в ее исчезновении замешаны Сазерленды.

Синклер знал: если Сесили будет в его руках, Марсали согласится выйти за него замуж, чтобы любой ценой спасти сестру.

— Так или иначе, но я заключу союз с Ганнами.

— Я знаю подходящего человека, — сказал Горди. — Он только что присоединился к нам в Нижней Шотландии, воевал там с Кромвелем.

— Ему можно верить?

— Если ты будешь ему платить.

— Проследи за этим. Скажи ему, что, если он выяснит то, что нам нужно, его ждет большое вознаграждение.

Горди кивнул:

— Будет сделано.

— Вы отправитесь сегодня. И пусть Ганны получат хорошую взбучку.

— Женщины?

Эдвард поколебался.

— Нет. Я хочу, чтобы вы провели рейд молниеносно — туда и обратно — и чтобы никто не мог запомнить ваши лица. Раскрасьте их.

В глазах Горди появилось разочарование. Эдвард знал, что Горди, как и многие другие солдаты, считал насилие над женщинами одной из приятных привилегий воина.

— У тебя будут другие возможности, — сказал Эдвард и добавил, сладострастно улыбаясь:

— Говорят, дочь Сазерленда — лакомый кусочек. Если все пойдет, как мы планируем, мы получим Бринэйр со всем его добром.

Солдат, молча стоявший рядом с Горди, выступил вперед.

— Патрик Сазерленд — мой, — сказал он хрипло. Через его горло к левому уху тянулся глубокий шрам, тусклые глаза казались мертвыми.

— Хорошо, — согласился Эдвард. — Он твой. Обещаю тебе.

Человек со шрамом кивнул.

— Я убью всякого, — заявил он, — кто отважится мне помешать.

— Мы оставим его тебе, — подтвердил свое обещание Эдвард. — А теперь давайте обсудим план нападения.

6.

Марсали показалось, что крики и бряцанье оружия ей приснились, но последовавший за этим торопливый топот множества ног по каменному полу окончательно развеял тяжелый послеобеденный сон.

Марсали вскочила с постели, сбросив на пол книгу, которую Джинни ухитрилась передать ей, и подбежала к окну.

Двор был полон арендаторов, и даже на таком расстоянии девушка видела озабоченность и страх на их лицах. Ее сердце тоже наполнилось страхом, когда она различила среди них Гэвина, полностью вооруженного. Она видела, как брат сел на лошадь и во главе большого отряда выехал за ворота. За ним последовал большой отряд.

Но и после их отъезда люди не ушли со двора. Наоборот, они все прибывали и прибывали. Как Марсали хотелось быть среди них, разделить их заботы. Она слышала плач женщин и детей, входивших в ворота замка. Марсали была слишком далеко и не могла различить лица, но ее сердце заныло, когда она услышала стоны и заметила несколько раненых, лежащих на плитах двора.

Господи, война все-таки началась, подумала девушка и взмолилась:

— Боже! Прошу тебя! Сделай так, чтобы не Сазерленды начали войну.

Подбежав к двери, она стучала кулаками в твердое дерево, пока не разбила в кровь костяшки пальцев, но никто ей не ответил.

Заплакав от разочарования, девушка вернулась к окну и попыталась найти в толпе своего кузена Дункана, служившего лейтенантом в отряде Гэвина; у него были ключи от всех комнат замка.

Арендаторы сидели и лежали на плитах двора, хотя ей было не видно, раны или усталость отняли у них силы. Она слышала, как матери пытались унять плачущих детей, но нигде не видела Дункана.

Марсали закусила в отчаянии губу. В такую минуту ее место было среди этих людей. Она должна лечить их, ухаживать за ними, успокаивать и подбадривать их. Никакое наказание отца не могло отнять у нее эту привилегию и обязанность хозяйки замка.

Девушка снова начала стучать в дверь. Наконец послышался скрип ключа.

С радостным нетерпением она ждала, когда откроется дверь, но испуганно отступила, оказавшись лицом к лицу с отцом.

— Сазерленды напали на наших арендаторов около своей границы, — сказал он мрачно. — Четверо наших убито, двенадцать человек ранено. И один ребенок.

— Ты уверен, что это были Сазерленды? — спросила она и тут же пожалела о своем вопросе, увидев ярость, исказившую лицо отца.

— Да, наши люди уверены в этом. Его большие руки дрожали от напряжения, как будто он уже видел, как они сжимаются на горле врага.

— На нападавших были пледы Сазерлендов, а одна из женщин слышала, что кого-то из них назвали Патриком. Будь он проклят! Подумать только, я вырастил этого подлеца и даже собирался…

Дональд оборвал фразу.

— Ты должна была выйти за Синклера, — сказал он. — Тогда этого бы не случилось. Сазерленды не осмелились бы напасть на нас.

Марсали дрожала под его гневным взглядом, но все же отважилась спросить:

— Куда поскакал Гэвин?

— За этими подонками, — ответил отец дрожащим от ярости голосом. — За негодяями, убившими наших людей.

«Я не верю этому!» — мысленно воскликнула Марсали.

Она хотела бы сказать это вслух, но знала, что отец убежден в вине Сазерлендов, и без доказательств она не может переубедить его.

И все же ростки сомнений появились в ее душе. Она не верила, не могла и не хотела верить, что это сделал Патрик. Но что, если войну начал его отец? Здесь она не могла быть уверена.

— Ты нужна там, внизу, — сурово сказал отец. Марсали согласно кивнула.

— Я только возьму в кухне свои травы. А дети?..

— Один ранен, несколько пропало. Сына Быстрого Гарри лошадь зашибла копытом, — сказал Дональд. — Только благодаря божьей милости он не погиб. Я молюсь, чтобы он не потерял ногу.

Лорд Эберни повернулся и, не говоря больше ни слова, направился к лестнице.

Марсали с трудом справилась со своим гневом. Пострадавшему мальчику было всего семь лет. Его отец завоевал себе прозвище Быстрый еще юношей: он выигрывал все гонки, в которых участвовал, и стал скороходом клана. Все думали, что мальчик станет таким же быстрым и последует по стопам отца.

— Отец! — позвала Марсали.

Он остановился на площадке лестницы, но не повернулся к ней.

— А сам Быстрый Гарри? — спросила она. — Что с ним?

— Он пропал, — ответил Дональд, бросив на нее через плечо обвиняющий взгляд. Затем снова отвернулся.

Бремя вины, которое отец возложил на ее плечи, было слишком тяжелым.

«Патрик не виноват в этом», — повторяла про себя Марсали снова и снова.

* * *

Раненые толпились в комнате часовых, где они были защищены от холодного ветра с холмов. В большом очаге, сложенном у дальней стены, пылало яркое пламя.

В комнате было необыкновенно тихо. Несмотря на боль и раны, гордость не позволяла людям — даже детям и женщинам — проявлять слабость. Только бледные лица и пятна крови на чистых тростниковых циновках говорили о мужественно переносимых страданиях.

Марсали принесла с собой корзинку с лечебными травами и материю для перевязок. Она с благодарностью увидела, что Джинни уже спешит к ней с чистой водой для промывания ран.

Характер ран говорил о том, что нападавшие были на лошадях, а пострадавшие от нападения — пешими, так как преобладали резаные раны рук и плеч.

— Помогите сначала маленькому Гарри, — сказал один из раненых.

Марсали посмотрела на него, колеблясь. Но не смогла совладать с собой.

— Вы уверены, что это были Сазерленды? Вы узнали кого-нибудь?

Мужчина поморщился от боли в раненой руке и, помогая себе здоровой рукой, попытался сесть, опираясь спиной о стену.

— Они напали слишком быстро, — ответил он. — Я не смог узнать лица, но узнал их пледы.

— Кто-нибудь из вас знает Патрика Сазерленда?

— Да, — ответила женщина, сидящая рядом с раненным в руку мужчиной. — Я его хорошо знаю. Я не видела Патрика, хотя кто-то говорил, что слышал его имя.

Она посмотрела на Марсали.

— Почему? Почему они так с нами поступили? Ну ладно, угнать скот. Это бывает. Но сжигать наши дома? Убивать нас? Моя двоюродная сестра замужем за Сазерлендом.

Марсали хотелось крикнуть, что Патрик этого не делал, что он никогда не сделал бы ничего подобного. Но могла ли она быть полностью в этом уверена?

С болью в сердце девушка подошла к маленькому Гарри.

— Привет, смельчак, — ласково сказала Марсали, осматривая глубокую кровоточащую рану на левой ноге мальчика.

Лошадиное копыто разорвало мышцу икры, но кто-то уже остановил кровь и перевязал рану. К сожалению, была сломана кость. Тщательно исследуя перелом, Марсали заметила, что зрачки мальчика расширились от боли.

Она почувствовала гнев: каким человеком надо быть, чтобы искалечить ребенка?

Мальчик так сильно закусил губу, что из нее пошла кровь, но не проронил ни звука, пока Марсали промывала рану и зашивала ее. Он только пытался незаметно сморгнуть слезы с ресниц, когда девушка прибинтовывала ногу к деревяшке, которая должна была служить лубком.

Марсали встретилась глазами с тревожным взглядом матери.

— Он сможет ходить? — спросила несчастная женщина.

— Конечно, — ободрила ее Марсали. — Думаю, он сможет бегать, как раньше. А где твой второй сын?

— Остался у моей сестры. А ее муж ушел искать Быстрого Гарри.

Наконец Марсали закончила бинтовать ногу мальчика. Она взяла женщину за руку и попросила:

— Расскажи мне, что произошло. Женщина смущенно покачала головой.

— Они налетели слишком быстро. Упали как снег на голову, невесть откуда. Их было не меньше двадцати, все на лошадях. Погнали скот, подожгли дома. Гарри как раз был в поле, он побежал за ними, но они уже ускакали. С тех пор его никто не видел.

— Отец сказал, что это были Сазерленды.

— Конечно, это были Сазерленды, — с горечью подтвердила женщина. — Я видела их пледы, но не узнала лиц. Они были раскрашены. Может быть, когда Быстрый Гарри вернется…

Ее голос прервался, на глаза навернулись слезы.

Они обе знали, как малы шансы увидеть Быстрого Гарри живым.

Марсали охватило отчаяние. Ей было жаль ребенка, потерявшего отца, женщину, лишившуюся мужа. Ей было жаль Быстрого Гарри, доброго смешливого парня. Она хотела бы, чтобы виновные понесли суровое наказание, кто бы они ни были. В этот момент она понимала гнев своего отца и его ненависть к тем, кто поднял руку на этих простых, ни в чем не повинных людей. Людей, которые находились под его защитой.

Неужели она ошиблась, отказав Эдварду? А доверившись Патрику, совершила еще более страшную ошибку?

Переходя от одного раненого к другому, облегчая их страдания, сама Марсали страдала от сердечной боли едва ли не сильнее, чем ее подопечные от ран, нанесенных мечами. Несмотря на все ее усилия, кровавая братоубийственная война началась. Горькие сетования вокруг казались ей далекими раскатами грома перед грозой. И она ничего не могла сделать, чтобы остановить этот кошмар.

* * *

Что, тысяча чертей, здесь произошло? На дороге, ведущей к замку Эберни, царило необычное оживление. Что-то случилось. Все было не так, как несколько недель тому назад, когда они с Руфусом приезжали в замок. Здесь не видно улыбок и не слышно смеха. Вместо этого Хирам встретил слишком хорошо знакомую картину гнева и страха. Со всех сторон слышались проклятия и призывы к мести. В воздухе витал дух ненависти.

Остановив лошадь у стойла, Хирам спешился. Он был готов к тому, что его могут узнать. На нем был плед его клана, который не поддерживал связей с Сазерлендами, но Хирам понимал, что рост и мощное сложение делают его фигуру запоминающейся. Но скорее всего никто не связывал его с исчезновением Сесили, так как Марсали взяла вину на себя.

Конюхи были слишком заняты, седлая лошадей, поэтому Хирам сам привязал своего коня в стойле, неторопливо обтер усталое животное и задал ему овса, внимательно прислушиваясь к разговорам вокруг.

То, что он узнал, заставило его еще больше уважать невесту своего друга. Оказалось, что она почти месяц выдерживала заточение в своей комнате на хлебе и воде за отказ выйти за Эдварда Синклера и выдать, где находится ее младшая сестра. Ее выпустили, чтобы ухаживать за ранеными. Редкая девушка.

Но Хирам услышал и нечто иное, заставившее кровь закипеть в его жилах. Сазерленды напали на ферму, угнали скот и сожгли дома. Они убили несколько человек и многих ранили, среди раненых есть женщины и даже один ребенок. Отовсюду в Эберни собирались арендаторы, чтобы встать на защиту своих земель и отомстить Сазерлендам.

Рассеянно похлопав коня по крупу, Хирам отправился на поиски Джинни, от души надеясь, что она не заражена общей ненавистью к Сазерлендам и ко всем их людям.

Стараясь не привлекать к себе внимания, насколько это было возможно для такого гиганта, Хирам остановил парнишку, который нес воду в дом, и спросил его, где можно найти Джинни Макдугал.

— Она в замке, ухаживает за ранеными, — ответил мальчик. — Вместе с дочкой лэрда.

— Скажи ей, что кое-кто хочет с ней поговорить.

— А если она спросит кто?

— Скажи, что пришел парень, который в нее влюблен, — ответил Хирам, не задумываясь. Мальчик задумчиво пошмыгал носом.

— Все это зря, — неожиданно подвел он итог. — Джинни не заводит себе ухажеров.

Хирам пожал мощными плечами:

— Может, и зря. Но ты ей скажешь или нет?

— Ладно, но вообще она здорово занята. Эти чертовы Сазерленды…

— Я вижу, седлают коней. Кто-то собирается в путь?

— Ну да. Лорд Гэвин ускакал пару часов назад, и воины клана, те, что прибыли недавно, должны к нему присоединиться.

— Если бы я не провел четыре дня в седле, я сам бы с ними поскакал, — ответил Хирам.

— Если бы я был старше, — начал мальчик, но, вспомнив о своем поручении, закусил губу и поспешил в дом.

Хираму пришлось ждать не меньше часа: все это время он терпеливо подпирал стену у двери, за которой скрылся мальчик. Во дворе разгоралось все больше костров, стража на стенах крепости была удвоена. Хирам наблюдал это оживление, думая о том, в какое положение попадет Патрик, когда узнает новости, но наконец Джинни появилась на пороге.

Она встала, уперев руки в бока, и сурово оглядела двор. Заметив Хирама, Джинни поспешила к нему.

Хирам снял шапку и вежливо поклонился. Хотя его послали, чтобы узнать о Марсали и передать ей новости о сестре, Хирам появился бы в Эберни в любом случае: он очень хотел снова увидеть Джинни.

Но ни ее вид, ни ее обращение не могли бы подбодрить робкого влюбленного.

— Убирайся отсюда, — сказала Джинни. — От тебя одни неприятности.

— Здесь говорят, что на вас напали Сазерленды, — ответил он, понимая, чем вызван ее гнев, — но это не правда.

— На них были пледы Сазерлендов, — упрямо сказала Джинни. — И они называли по имени молодого графа.

— Это был не Патрик, могу тебе поклясться. Он делает все, чтобы удержать отца от нападения, хотя это очень непросто и старый лэрд зол на него.

Джинни недоверчиво посмотрела на Хирама и наконец, сдаваясь, проворчала:

— Ганн обвиняет Грегора Сазерленда в убийстве сестры. Уже не осталось ни одного человека, кто бы этого не слышал.

Хирам переступил с ноги на ногу.

— Патрик послал меня, чтобы узнать, как поживает леди Марсали.

Джинни нахмурилась.

— Она почти ничего не ест. И до смерти беспокоится. Теперь на нее еще больше будут наседать с этим браком. Им нужен Синклер. Ганны не могут одни воевать с Сазерлендами.

— А она не может убежать отсюда?

— Этого она ни за что не сделает, — твердо сказала Джинни. — Даже если могла бы. Она считает, что это может привести к войне.

Хирам озадаченно покачал головой.

— Теперь войны уже не избежать.

— Я поговорю с ней, — сказала Джинни. — Скажу ей, что ты приезжал, но ты не можешь здесь оставаться. Это слишком опасно.

— Говорят, что она заперта в своей комнате?

— Да.

— А у кого ключ?

— У Дункана Ганна. Он главный в доме, подчиняется только старому лэрду и Гэвину.

— А ты могла бы взять у него ключ от комнаты леди Марсали?

Джинни посмотрела на него с раздражением.

— Ты что, спятил? Он носит все ключи с собой. Тот, кто несет Марсали еду, должен просить, чтобы он отпер дверь.

Хирам не стал продолжать расспросы на эту тему: теперь он знал все, что хотел знать. Вернее, все, что хотел знать Патрик.

— Ты должен ехать, пока тебя никто не узнал, — сказала Джинни. — Это опасно для Марсали. И для тебя. Уезжай, пока на ночь не закрыли ворота.

От того, что в ее словах, а главное, в тоне он услышал беспокойство и заботу не только о Марсали, но и о нем самом, Хирам расплылся в улыбке.

— До встречи, любимая, — выпалил он, не думая.

Ее глаза расширились от удивления, но Хирам и сам не ожидал от себя такой откровенности: смущение и застенчивость всегда сковывали его язык в обращении с женщинами, но с Джинни он чувствовал себя так, словно знал ее давным-давно.

Джинни неожиданно смутилась и, молча повернувшись, направилась в дом.

— Патрик хотел, чтобы ты сказала своей леди, что ее сестра в безопасности, в Лоуленде, — поспешно добавил Хирам. — Здорова и счастлива, я сам могу подтвердить.

— Я все передам. А теперь уезжай.

Джинни поспешила в дом. Проводив ее взглядом, Хирам не мешкая пошел к конюшне.

Неторопливо выведя своего коня из стойла, Хирам сел на него и спокойно выехал со двора. Когда он отъехал на достаточное расстояние и его больше не могли видеть с крепостных стен, он пришпорил коня. Патрик с волнением ждал вестей из Эберни. И Хирам спешил, хотя меньше всего хотел бы огорчать друга такими тревожными новостями.

* * *

Хотя прошло уже два дня после нападения, люди Ганнов продолжали стекаться в Эберни.

Патрик поглубже надвинул шляпу на лицо. Надеясь, что его маскировка не подведет, он прошел в ворота с толпой мужчин, женщин и детей, ищущих защиты за стенами крепости. Отросшая борода закрывала почти все лицо, на остальную часть Патрик не пожалел грязи. Краска помогла «поседеть» его волосам. При ходьбе Патрик хромал и тяжело опирался на палку. На нем был плед Макдугалов. Он надеялся, что никто не захочет познакомиться поближе с таким грязным стариком.

Осторожно осмотревшись, Патрик увидел в точности ту картину, которую уже описывал ему Хирам. Толпы людей, кипящие гневом и страхом. При виде этого ему было трудно сохранять невозмутимость. Его сжигала изнутри ненависть к тому, кто затеял все это — кто бы он ни был.

Хирам хотел поехать с Патриком, но молодой граф решил, что присутствие друга только увеличит опасность. Патрик знал замок Эберни очень хорошо, может быть, даже лучше, чем собственный замок. Ему был знаком здесь каждый уголок, каждая щель. Он знал все тайники и все выходы. Он мог ориентироваться здесь гораздо быстрее Хирама, который с трудом согласился исполнить просьбу, а вернее, приказ и ждал, держа наготове трех лошадей, в лесу, около мили отсюда.

Устало перебросив котомку с одного плеча на другое, Патрик похромал по двору. Согнувшись в три погибели, он двигался так, словно каждый шаг давался ему с трудом, хотя на самом деле его котомка совсем не была тяжелой: он нес в ней только две фляги вина, моток веревки и плед. Ничего особенного, по крайней мере на первый взгляд: никто бы не догадался, что в вино одной из фляг добавлено сильное снотворное.

Он должен забрать отсюда Марсали. Хирам сказал, что она сидит взаперти в своей комнате на хлебе и воде, и Патрик считал, что ее свадьба с Эдвардом Синклером только вопрос времени. В Бринэйре он сможет защитить ее, а присутствие Марсали в их замке защитит его клан от нападения Ганнов. Дональд Ганн не станет намеренно подвергать опасности свою дочь.

Патрик не хотел замечать противоречия между двумя своими целями и надеялся, что Марсали поймет его и согласится на этот план.

Неужели она поверила в нападение Сазерлендов? Нет, она не могла в это поверить. Марсали открыла ему свое сердце, он верил, что все его мечты были не напрасны: она достойна его любви. В тот момент, когда Патрик снова увидел ее, он понял, что не сможет от нее отказаться и что их жизни нераздельно связаны.

Поэтому для него было так же невозможно оставить Марсали в заточении, как и перестать дышать. Он увезет ее из Эберни, хочет она этого или нет.

Но лучше бы она захотела.

Патрик знал, что главная проблема в отношениях с Марсали — это ее преданность своему клану. Марсали трудно оставить своих людей в тот момент, когда они особенно нуждаются в ней. И девушка также не захочет оставить отца и брата в этот тяжелый час. Патрик уважал ее убеждения. Но нельзя было пренебрегать и здравым смыслом.

Что ж, он подумает о том, как добиться ее прощения, позже, когда она окажется в безопасности.

Точно так же он пока старался не думать о том, что скажет отец, когда он привезет домой невесту из клана Ганнов. По крайней мере, подумал Патрик, выгнать его отец не сможет. Болезнь не позволит Грегору Сазерленду встать во главе отрядов своего клана, и ему нужен старший сын, испытанный в боях воин.

Патрик прошел в центральный зал и устроился в темном углу, еще глубже надвинув шляпу на глаза. Только Гэвин мог бы узнать его в таком виде: они вместе жили, играли и учились почти восемь лет. Гэвин был его лучшим другом, а теперь считает Патрика своим врагом.

Стемнело, и ворота закрыли. Теперь Патрик оказался в ловушке, если только он не добудет ключи от комнаты Марсали и от решетки водостока, который проходил под замком. А чтобы достать ключи, ему необходимо найти Дункана Ганна.

Патрик прекрасно помнил двоюродного брата Марсали. Мощный, коренастый Дункан был на добрых два десятка лет старше самого Патрика, но он с честью мог скрестить меч с любым из самых сильных воинов. Несмотря на свою доброту, Дункан был опытным военачальником, быстрым и решительным. Его комната находилась около оружейной.

«Да, — с иронией думал Патрик, — надо всего лишь перехитрить охрану, проникнуть в замок, прорваться в комнату Дункана и найти ключи — и сделать все это так, чтобы никто ничего не заподозрил. А потом просто похитить Марсали».

Стук копыт отвлек его от размышлений. Из-под низко надвинутой на брови шляпы Патрик увидел Гэвина и других конников, вернувшихся в крепость через подземный ход. Оставаясь в тени, он наблюдал, как всадники спешивались и ставили лошадей в стойла.

Из их разговоров стало ясно, что они не обнаружили никаких следов ни напавшего на них отряда, ни Быстрого Гарри, однако захватили скот Сазерлендов вместо украденного у них. Патрик с трудом сдержал проклятье. Эта потеря подтолкнет отца к решительным действиям. И чем, черт побери, все это может кончиться?

Наконец последние конники привязали лошадей и прошли в замок, где для них был приготовлен ужин. Патрик надеялся, что усталость и вино сделают свое дело — их сон будет крепким.

Несколько слуг прошли по двору, раздавая еду. Патрик закрыл глаза и притворился спящим. Один из слуг толкнул ногой грязного старика, и Патрику стоило больших усилий остаться неподвижным. Другой пожалел его:

— Оставь старика в покое. Я видел, как он пришел: он едва тащился.

Патрик услышал звук удаляющихся по утоптанной земле шагов.

Шли часы. Голоса становились тише, вместо разговоров слышался храп. Патрик посмотрел на небо: ярко светила луна. Он решил, что время уже за полночь. Костры догорали, тут и там вспыхивали угли, и от их неяркого света вокруг становилось еще темнее.

Патрик осторожно поднялся, опираясь на палку. Двое часовых в пледах Ганнов стояли в дверях замка. Патрик закашлялся, подходя к ним, достал из котомки флягу с вином, в котором не было снотворного, и отпил большой глоток.

Оба часовых немедленно почувствовали сильную жажду.

— Что тебе надо в замке? — спросил один.

Патрик протянул ему флягу, продолжая с надеждой смотреть на дверь.

— Мне бы чего-нибудь поесть, — сказал он как мог более жалобно. — Я думал, может быть, смогу там что-то найти?

— Еду раздавали раньше, — ответил часовой, отпив из фляги и передав ее товарищу.

Патрик потер лоб рукой.

— Наверное, я спал. Я пришел издалека. Мне сказали, что я смогу здесь переночевать.

— Да, — сказал второй часовой, — раньше в Эберни всякий мог найти приют, но сейчас времена переменились.

Его напарник подозрительно посмотрел на Патрика, затем на флягу.

— Хорошее вино.

— Можете оставить его себе. Я только есть хочу.

— Давай пропустим его, — сказал первый часовой. — Ты же знаешь, какое у Джинни доброе сердце, а он, похоже, из Макдугалов.

— Ты Макдугал?

— Да, — подтвердил Патрик.

— А ты знаешь Джинни Макдугал?

— Нет, но я про нее слышал.

Часовые посмотрели друг на друга, затем один из них сказал:

— На кухне точно найдется хлеб. Иди через холл, потом по коридору, кухня слева. Там кто-нибудь тебя накормит.

Патрик слегка поклонился.

— Спасибо вам, добрые люди.

Он поспешил в холл, постукивая своей палкой по неровному каменному полу.

В коридоре никого не было, двустворчатые двери в большой холл закрыты. Это место для него полно воспоминаний. Здесь он когда-то был счастлив. Счастлив, как никогда больше в своей жизни.

Но сейчас нет времени для воспоминаний, нужно действовать, и действовать как можно быстрее. Патрик направился к лестнице, стараясь держаться в тени. Когда он поднялся на второй этаж, сверху послышались шаги и голоса. Патрик кинулся в темный коридор и прижался к стене, стараясь не дышать.

— Отец, ты же не можешь и дальше держать ее взаперти. — Это был голос Гэвина. — Она весь день и весь вечер ухаживала за ранеными. Она им нужна.

— Джинни и другие женщины вполне смогут ее заменить. — Голос лэрда был резким. — Сейчас нам нужен этот брак еще больше, чем когда-либо. Она должна отбросить свои глупые мечты и рассуждать здраво.

— Марсали не верит Эдварду Синклеру, и я тоже не могу сказать, что верю ему, — спокойно возразил отцу Гэвин. — Синклеры никогда не были нашими друзьями. Они никому никогда не помогали, всегда были себе на уме.

— Она не возражала против того, первого брака, который я планировал для нее, — обвиняющим тоном заявил Дональд Ганн.

— Она считала, что Патрик — благородный человек, — терпеливо объяснил Гэвин. — Марсали никогда не нравился Синклер, и она не делала из этого секрета. А ты знаешь, как может быть упряма Марсали.

— Кровь Христова, она меня просто погубит! Как ты думаешь, Гэвин, она все еще мечтает об этом негодяе? Дьявольское семя! Клянусь господом, она сделает, как я хочу, даже если мне придется лишить ее всего, и этих проклятых зверей тоже.

Последовало короткое молчание. Патрик слышал лишь потрескивание пламени свечи. Он еще теснее вжался в стену.

Наконец лэрд снова заговорил. Теперь они были совсем рядом с Патриком, всего в нескольких футах.

— Я думал, ты одобряешь союз с Синклером.

— Я не понимал, насколько сильны чувства Марсали, — сказал Гэвин. — И не знал, что ты пригрозил, будто выдашь за Синклера Сесили, если она не согласится на этот брак.

В голосе Гэвина слышался едва сдерживаемый гнев.

— Сесили ведь еще совсем ребенок! — добавил он с возмущением.

— Многие девушки выходят замуж в ее возрасте, — равнодушно возразил отец. — А Марсали открыто выступила против меня, спрятав сестру. Я поверить не могу, что она решилась на такое.

— Да, она это сделала, — согласился Гэвин, — но она считала, что у нее есть для этого основания.

Дональд разгневался еще больше:

— Ты сам, видно, хочешь, чтобы она вышла за этого сазерлендского щенка! За человека, который нападает на наши земли!

Патрик не слышал ответа Гэвина, так как отец и сын продолжали спускаться и их голоса становились все слабее. Сколько же у него времени до того, как они вернутся в свои комнаты? Патрик мог только надеяться, что Дункан уже спит.

Тихо пройдя по коридору, он нашел нужную дверь и немного постоял, прислушиваясь к звукам внутри. Ничего не услышав, осторожно толкнул дверь и, проскользнув в комнату, так же мягко и осторожно закрыл ее за собой, чтобы свет из коридора не попал внутрь и не выдал его присутствия. Пока глаза привыкали к темноте, вынул кинжал из-за пояса. Он был готов на все, чтобы спасти Марсали.

Наконец он начал различать предметы и увидел на кровати очертания тела спящего Дункана. Оставалось надеяться, что он выпил достаточно и не проснется в неподходящую минуту.

Теперь Патрику хотелось, чтобы в комнате было хоть немного светлее, но пришлось довольствоваться бледным светом луны. Он осмотрелся и заметил на столе странный предмет не правильной формы. Через секунду в его руках оказалась связка ключей. Крепко прижимая ключи, чтобы они не зазвенели, Патрик осторожно двинулся к двери.

С кровати послышался неожиданно громкий храп. Патрик застыл, не осмеливаясь дышать, и не шевелился до тех пор, пока дыхание хозяина комнаты снова не стало ровным. Благодарение господу — если только можно предположить, что господь может покровительствовать воровству. Патрик чуть-чуть приоткрыл дверь и выглянул в коридор. Никого. Выйдя из комнаты, Патрик осторожно закрыл дверь и остановился у порога.

Уже через час, самое большее через два они с Марсали будут далеко отсюда — вместе. Господи, сделай так, чтобы она согласилась!

Продолжая внимательно прислушиваться, Патрик со всеми предосторожностями поднялся на третий этаж. На площадке он мгновение колебался, затем направился по коридору к комнате Марсали. Только бы она занимала ту же комнату, что и в детстве!

Свечи на стенах коридора чадили и мигали. При их неверном свете Патрик осмотрел связку ключей. Ключей было пять, два из них — особенно массивные. Эти скорее всего от оружейной комнаты или от огромной железной двери, ведущей во внутренний двор. Ключ от комнаты Марсали надо искать среди трех других.

Патрик попробовал первый ключ, вздрогнул от громкого скрипа, который при этом послышался, но дверь не открылась. Второй ключ легко вошел в замок и без усилия повернулся.

Марсали стояла у окна, ее стройная фигурка, казалось, была окутана лунным светом. Она не услышала, как открылась дверь, но повернулась, и Патрик мгновенно понял, что девушка увидела его.

Марсали замерла на мгновение и приоткрыла рот, но, прежде чем она успела вскрикнуть от удивления, Патрик уже оказался рядом с ней и приложил палец к ее губам.

— Тише, — прошептал он и, целуя, заставил молчать.

7.

Марсали узнала Патрика сразу же. Даже борода, щекотавшая ее щеки, не могла ввести девушку в заблуждение. Только его губы могли быть такими нежными, только от его поцелуя так радостно билось сердце.

В первый момент ей захотелось раствориться в его объятиях, забыть о том, что случилось, — об убитых и раненых, о слезах маленького Гарри, — но это наваждение мгновенно рассеялось.

— Патрик! Что ты здесь делаешь? Как ты попал в крепость? Как открыл замок?

Марсали отодвинулась, чтобы взглянуть ему в лицо. Темнота не помешала ей рассмотреть маскировку. Господи, хорошо, что он поцеловал ее, потому что, увидев, она бы его не узнала.

Прижимая палец к губам, Патрик показал ей ключ, которым открыл ее дверь.

Глаза девушки расширились.

— Я взял его в комнате Дункана Ганна, — прошептал он.

Она помертвела.

— Что с ним?

— Он спал. И сейчас спит.

— Ты ничего с ним не сделал?

— Конечно, нет, детка, я его и пальцем не тронул.

Теперь его руки гладили ее лицо.

— А если бы он проснулся и увидел тебя?

— И тогда я бы ничего ему не сделал, — ответил Патрик. — Ты же знаешь, я никогда не причиню зла тем, кто тебе дорог.

Марсали всей душой хотелось верить ему. Но ее соплеменники были уверены, что на них напали именно Сазерленды, и раны, которые она перевязывали весь вечер, должен же был кто-то нанести. А Патрик был так не похож на себя — чужой мужчина ночью в ее комнате, во вражеской крепости.

Они много лет были в разлуке, и она совсем его не знает. Перед ней сейчас стоял воин, который двенадцать лет провел на полях сражений. Может быть, его сердце очерствело и он не может действовать иначе и не замечает горя и слез, которые сеет на своем пути?

Смогла бы она заметить, что Патрик обманывает ее? Или любовь заставит ее поверить во все, во что ей хотелось бы верить?

Понимая ее сомнения, Патрик сказал:

— Я знаю о нападении на ваших фермеров и клянусь тебе всем святым: я не имею к этому никакого отношения.

— А твой отец?

— И мой отец тоже, — твердо ответил Патрик. — Он не смог бы организовать все без меня. Это совершенно точно.

Марсали закусила губу и освободилась из кольца его рук.

— Ты должен идти, — сказала она. — Здесь ты в большой опасности: тебя могут обнаружить в любой момент.

Патрик потянулся к ней, но Марсали отступила еще на шаг.

— Хирам сказал мне, что тебя держат взаперти. Джинни говорила, ты почти ничего не ешь.

— Джинни всегда ворчит, что я мало ем, — ответила Марсали. — И теперь, когда ты убедился, что я вполне здорова, ты должен идти.

Патрик не стал возражать.

— Джинни сказала тебе, что твоя сестра в безопасности? И всем довольна?

— Да, — подтвердила Марсали. — И я очень благодарна тебе за это. Но сейчас тебе…

Патрик подошел ближе, и Марсали не смогла продолжать. Ей некуда было отойти: она уже и так прижималась спиной к стене. Взгляд Патрика околдовывал ее. Слова замерли на ее губах; казалось, она перестала дышать. Его руки нежно гладили лицо девушки.

— Марсали, — тихо прошептал Патрик. — Тебе говорили, что кто-то из нападавших называл мое имя?

Девушка молча кивнула.

Патрик коснулся трогательного завитка за маленьким розовым ушком, и ей показалось, будто легкий ветерок пробежал по ее волосам.

— Марсали, — прошептал Патрик.

Больше он ничего не сказал, но звук его голоса, нежность и надежда, прозвучавшие в нем, нашли путь к ее сердцу. Бессознательно Марсали потянулась к Патрику, погладила по голове, провела пальцами по глубокому шраму.

— Господи! — выдохнул он.

Она снова оказалась в его объятиях, и их губы слились в долгом поцелуе. Казалось, два измученных жаждой путника припали наконец к живительному источнику. Теперь Марсали не отталкивала его. Она растворилась в светлой радости без остатка — без страха, без сомнения, без мучительных мыслей о будущем. Ей хотелось, чтобы это мгновение длилось вечно.

Новые, незнакомые ощущения волновали кровь девушки: каждая жилка ее горела и трепетала. Его поцелуй становился все глубже, сметая все преграды, выросшие между ними. Марсали прижималась к Патрику, впитывала жар его тела. Она понимала только одно: это Патрик и она любит его. Она принадлежит ему. Всегда принадлежала.

Стать его женой, его женщиной — в этом смысл ее жизни, для этого она родилась на свет. Ее сердце билось все чаще, колени подогнулись. Ей хотелось верить, что в мире нет ничего и никого, кроме них двоих, ничего важнее их любви.

Наконец он поднял голову и спрятал лицо в ее волосах. Марсали судорожно вдохнула.

— Скажи мне, что веришь, что я не имею никакого отношения к этому нападению. — В его голосе звучало яростное желание. — Мне нужно услышать это, любовь моя.

— Верю, — выдохнула Марсали. — Я верю, что тебя там не было.

Патрик с облегчением вздохнул, и она почувствовала, что напряжение отпустило его. Помедлив, он поднял голову, чтобы видеть ее лицо.

— Я знаю, тебя не было среди нападавших, — повторила Марсали. — Но многие думают, что ты был.

— А Гэвин?

— И Гэвин, — подтвердила Марсали. Патрик нахмурился.

— Марсали, я клянусь тебе, я ничего не знал об этом. И я уверен, что никто из Сазерлендов в этом не участвовал.

Марсали немного помолчала, но все же возразила:

— На них были ваши пледы.

Патрик кивнул.

— Ясно одно: кто бы это ни сделал, он хотел, чтобы твой отец решил, будто это Сазерленды. Если на них были наши пледы, это значит, что подготовка началась уже давно. Получить краски не так легко.

— Я знаю, — ответила Марсали. — Но возможно. Ведь женщины Сазерлендов готовят эти краски, значит, их могут сделать и другие.

Девушка снова помолчала, затем наконец решилась высказать свои подозрения:

— Может быть, все это подстроил Эдвард Синклер и его люди?

— Что ж, вполне вероятное предположение, — согласился Патрик, — но нужны доказательства.

— Мой отец полностью теряет способность рассуждать, когда речь идет о вашей семье.

Марсали почувствовала, как напрягся Патрик.

— Именно поэтому я здесь, — сказал он. — Марсали, я хочу, чтобы ты уехала со мной.

Девушка посмотрела на него с удивлением.

— Уехала с тобой? Но я до сих пор не могу понять, как ты сам сюда пробрался.

Патрик слегка отодвинулся, чтобы лучше видеть ее лицо, и отвесил иронический поклон.

— Как ты находишь мой вид? Ты бы смогла меня узнать, если бы заметила во дворе? Разве я не мастер перевоплощения?

— Но я тебя почти не вижу, — мягко возразила Марсали.

— Но запах старого пьяницы ты чувствуешь? Прошу прощения, что превратил твою комнату в кабак.

— Это неважно. О, Патрик, — ее голос прервался, — я так тосковала без тебя.

— Марсали!

Патрик целовал ее щеки, глаза, шептал ей слова, которые заставляли ее плакать от счастья. Когда их губы слились и по ее телу снова разлился сладкий, уже знакомый яд, Марсали почувствовала себя одновременно беспомощной и защищенной. На секунду Патрик заставил ее поверить, что все будет хорошо.

— Марсали, — хрипло сказал Патрик, так же сгорающий от желания, как и она сама, пока еще не понимая, что с ней происходит.

Их сердца бились так близко, прерывистое дыхание толчками поднимало грудь. Она чувствовала, как его мощные напряженные мышцы становились мягкими в ответ на ее ласки.

Господи, как же ей хотелось стать его женой, жить с ним, просыпаться и засыпать рядом, в одной постели, смеяться и плакать вместе. Марсали хотела разделить с ним все, отдать ему всю себя.

Сколько нового вошло в ее жизнь: откуда этот странный голод, слабость и напряжение в каждой клеточке тела, почему она чувствует жар от его прикосновений, что значат эта нежность и жадность его губ?

Когда Патрик с трудом оторвался от нее, Марсали была почти без чувств. Она трепетала с головы до пят, а ее дыхание было хриплым и прерывистым.

— Это безумие, — сказал Патрик. — Кто-нибудь может зайти к тебе, чтобы проверить, что ты тут делаешь?

Марсали покачала головой:

— Нет, вряд ли. Они были здесь… раньше.

— Они все еще хотят, чтобы ты вышла за Синклера?

— Да, отец хочет, но я не соглашаюсь. Теперь, когда Сесили в безопасности…

Марсали оборвала фразу. Мысль о сестре взволновала ее, заставила забыть обо всем остальном. Она схватила Патрика за руку.

— Патрик, скажи мне правду, ты уверен, что она в безопасности?

— Да, — мягко ответил он, доставая что-то из споррана. — Она передала тебе вот это. Сесили сказала, ты знаешь, что это значит.

Марсали взяла в руки цветок и рассмотрела его при свете луны. Белая роза. Сесили любила белые розы. До того, как уехать с Руфусом, она успела прошептать сестре, что пришлет цветок в знак того, что у нее все хорошо. Красная роза означала бы, что Сесили угрожает опасность.

Марсали улыбнулась, чувствуя, как беспокойство оставляет ее.

— Спасибо, — просто сказала она. Патрик улыбнулся ей в ответ.

— Хирам сказал, что твоя сестра сразу же стала членом семьи. А Руфус, похоже, сошел с ума. Он решил остаться на несколько дней, чтобы убедиться, что Сесили там удобно.

— Она еще так молода, — задумчиво сказала Марсали.

— Да, совсем ребенок. Но Руфус не позволит себе ничего предосудительного, да и его семья присмотрит за ней. Иначе я бы не отправил туда Сесили.

— Я никогда не смогу выразить, как я тебе благодарна.

— Что ты, любовь моя, не стоит об этом говорить.

Патрик нежно поцеловал девушку в лоб.

— Я хотел бы спасти тебя от чудовища, но вместо этого могу только увезти тебя.

— Нет, — спокойно, но твердо ответила Марсали. — Я не могу уехать. От этого будет только хуже.

— Хуже быть уже не может, — возразил Патрик. — Но если ты станешь нашей заложницей, твой отец не будет совершать набеги на наши земли. Это даст мне время, чтобы найти настоящих грабителей — и того, кто стоит за ними.

— Заложницей?

Марсали на секунду застыла в его руках, затем начала инстинктивно высвобождаться из его объятий. Патрик удержал ее за руку.

— Марсали, я не собираюсь использовать тебя против твоего отца. Но я не могу перенести, что он держит тебя под замком. Я не уйду отсюда без тебя.

— А если я не пойду?

Как бы Марсали ни любила Патрика, она не готова была смириться с тем, чтобы он распоряжался ею как своей собственностью. Никому и никогда она этого больше не позволит.

— Марсали, — начал он.

— Скажи мне, Патрик, — перебила его Марсали, — что ты сделаешь, если я откажусь?

Девушка не заметила, что враждебность, прозвучавшая в ее голосе, подействовала на зверьков, которые до этого мирно дремали на подоконнике. Зарычав, один из них бросился на Патрика и укусил его за ногу.

От удивления Патрик довольно громко вскрикнул. Он сбросил ласку со своей ноги, но из ранки уже потекла кровь.

— Черт бы его побрал!

— Изольда! — укоризненно сказала Марсали, беря ласочку на руки и одновременно успокаивая ее друга, тоже приготовившегося к нападению на Патрика.

— Так это была дама? — с иронией спросил он, рассматривая ранку.

Марсали кивнула, прижимаясь щекой к Изольде и шепча что-то едва слышное ей на ухо. Разве она могла сердиться за то, что ласка бросилась на ее защиту?

— Я должен был сам догадаться, — насмешливо сказал Патрик.

Марсали обрадовалась: раз он мог шутить, значит, не сердился, но не поняла его шутки.

— Почему ты должен был догадаться?

— Ну так, кое-что слышал о женщинах, — усмехнулся Патрик.

Здравый смысл подсказывал ей, что в течение этих лет, которые они провели в разлуке, в его жизни были другие женщины, но ее сердце не могло с этим смириться.

— Я лучше положу их в корзину, — сухо сказала Марсали.

Патрик мудро молчал, пока девушка укладывала Тристана и Изольду в круглую плетеную корзинку, служившую им домом, когда Марсали уходила из комнаты.

Когда она закончила, Патрик обнял ее и спросил:

— На чем мы остановились?

— Ты собирался рассказать мне о женщинах, которые кусаются.

Он смущенно кашлянул.

— Я совсем не об этом хотел поговорить с тобой. И я не много знаю о женщинах, которые… кусаются.

— Почему же? Это неприятно? — спросила Марсали.

Патрик погладил ее по щеке, и девушке пришло в голову, что точно так же она только что успокаивала Изольду. Это сравнение не понравилось Марсали. Но когда она попыталась отодвинуться, Патрик удержал ее.

— Марсали, моя любимая, — прошептал он, — ты стала такой красивой. И такой самоотверженной. Ты рискуешь своим счастьем, может быть, даже жизнью, ради семьи.

Патрик поцеловал ее волосы и добавил грустным, почти обиженным тоном:

— Но почему ты не хочешь убежать со мной? Неужели ты мне не доверяешь?

— Дело вовсе не в доверии, — ответила Марсали, не поддаваясь желанию сделать все, о чем бы он ни попросил. — И вообще, мы все равно не сможем выбраться из замка.

— Я знаю, как это сделать.

Конечно, он знает, подумала Марсали. Ведь им с Гэвином разрешали играть всюду: в погребах и подземельях, а ее жалобы на то, что мальчикам можно все, а ей — ничего, никто не хотел и слушать.

— Марсали, о чем ты задумалась?

— Патрик, неужели ты не понимаешь, что сделают отец и брат, если я убегу с тобой?

— Я понимаю, — неохотно сказал он. — Поэтому они должны думать, что я тебя похитил — по крайней мере, какое-то время. Тогда они не будут сердиться на тебя. Конечно, они еще больше будут настроены против моего клана, но не смогут отомстить, пока ты находишься у нас. И самое главное, это поможет выиграть время, чтобы найти выход и остановить войну.

Выход. Это казалось невозможным. Но его слова звучали так убедительно. Когда Патрик обнимал ее, Марсали готова была поверить во что угодно, даже в невозможное.

— А что скажет твой отец? — спросила она с дрожью в голосе.

Лицо Патрика помрачнело. Таким она его еще не видела. Его зеленые глаза стали холодными, как два изумруда. Холодными и далекими. Марсали стало страшно. Сейчас можно было поверить, что он способен на убийство или на жестокий набег.

— Я нужен отцу, — ответил он бесстрастным тоном. — Он должен будет смириться с моим решением.

Может быть, это и правда, подумала Марсали, но, представив себе резкого и властного мужа своей тети Маргарет, его жесткий непреклонный тон, когда он заявил Дональду Ганну, что требует развода, с трудом могла поверить, что старый маркиз Бринэйр подчинится чужой воле.

Руки Патрика еще крепче обняли ее.

— Марсали, ты должна мне поверить. Пойдем со мной, пока еще не поздно. Пусть все думают, что я захватил тебя в заложницы, но мы сможем пожениться. Мы будем жить вместе, любимая, ты станешь моей женой на самом деле, как давно уже стала в моем сердце.

Стать его женой. Как прекрасно звучали эти слова. И как сильно ей хотелось сказать «да». Но какова будет цена?

Пытаясь собраться с мыслями, Марсали освободилась из объятий Патрика и повернулась к окну. По многолетней привычке она отыскала в небе свою звезду. Звезду, которую он когда-то ей подарил.

Что произойдет, если она убежит с Патриком? Какие страшные беды навлечет она на всех? Нет, Патрик не прав. Ее отец придет в ярость и решит, что его долг начать войну ради спасения своей чести. А если Патрик объявит ее в Бринэйре своей невестой, Грегор Сазерленд лишит его наследства. Будет ли Патрик любить ее, если лишится всего, положенного ему по праву рождения?

А что будет делать Гэвин? Если он бросится ее освобождать, сможет ли Патрик сдержать свое обещание не причинять вреда никому из ее близких? Или ему придется, защищая себя, вступить в бой с ее братом, своим другом? Последняя мысль заставила ее похолодеть.

— Почему ты не отвечаешь, Марсали? Скажи, что ты согласна, — с надеждой спросил Патрик.

Марсали повернулась и посмотрела ему в лицо: теперь оно выражало только любовь и бесконечную нежность.

Два человека в одном, подумала Марсали. Один родной, знакомый, другой совеем чужой. Одному из них она верила больше, чем себе. Другого боялась.

— Хочешь, я сдамся твоим родным, — спокойно предложил Патрик. — Может быть, тогда твой отец получит нужное ему преимущество и выпустит тебя на свободу.

— Нет! — испуганно вскрикнула Марсали. — Отец убьет тебя.

— Я не могу поверить, что он это сделает.

— Ты даже не представляешь, как он переменился. Он считает, что твой отец предал его. И чувствует себя виноватым в судьбе Маргарет, ведь он так мечтал об этом браке. Сейчас отец стал совсем другим человеком, он совершенно не похож на себя прежнего.

Патрик долго смотрел ей в глаза.

Наконец тяжело вздохнул и сказал:

— Значит, я не могу остаться, а ты отказываешься уйти со мной.

Лучше бы она умерла: все ее надежды и мечты рушились на ее глазах, и она ничего не могла сделать.

— Патрик, — сказала Марсали, — мы никогда не сможем быть вместе. Мы не сможем быть счастливы, если в результате наши земли будут залиты кровью.

— Я не допущу этого.

— Ты не сможешь это остановить. Война уже началась.

Девушка проглотила комок и скрепя сердце, изо всех сил стараясь сдержать слезы, твердо добавила:

— Ты должен уйти. Один.

Патрик продолжал смотреть ей в глаза, но его лицо стало непроницаемым.

— Ну что ж, — сказал он со вздохом. — Давай выпьем на прощание вина, и я уйду.

Марсали удивилась, не ожидая, что он согласится так быстро. Ей казалось, что он будет настаивать.

— Я бы рада, — сказала девушка, — но мне нечем тебя угостить. Тебе же говорили, что отец держит меня на хлебе и воде.

— Зато у меня есть кое-что, — сказал он, пытаясь улыбнуться.

Патрик порылся в своей котомке и достал флягу с вином.

Марсали вздохнула. Ей так хотелось продлить эти последние минуты перед неизбежной, а возможно, и вечной разлукой.

— Я зажгу свечу, — предложила девушка.

— Не надо, так будет лучше.

Облака закрыли луну, и комната погрузилась во мрак, но Марсали чувствовала, как Патрик подошел к столу, поискал чашку, затем услышала, как полилось вино.

Вот он опять рядом. Патрик протянул Марсали чашку, и она с благодарностью отпила несколько глотков, надеясь обрести силы, которые помогут ей продержаться до конца.

Девушка передала чашку Патрику и повернулась к окну. Он быстро поднес чашку к губам, затем снова вернул ее Марсали.

Вино было необыкновенно вкусным, но, может быть, ей только так казалось из-за торжественности этих минут.

Марсали протянула чашку Патрику, но он отказался взять ее со словами:

— Мне предстоит сегодня еще долгий путь, любимая. А тебе нужно отдохнуть.

Мысль о том, что он сейчас уйдет, об опасностях, которые ожидали его на этом пути, заставила ее вздрогнуть. Марсали не хотелось думать об этом. Сейчас он здесь, рядом с ней. И они оба в безопасности. Рядом с ним мир становится прекрасным.

Но она так устала. Очень, очень устала.

Марсали приложила руку ко лбу: у нее внезапно закружилась голова. Девушка удивленно взглянула на Патрика.

— Что со мной? — спросила она.

И почувствовала, что падает. Его сильные руки подхватили ее, и издалека до Марсали донеслись печальные слова:

— Любимая, сможешь ли ты меня когда-нибудь простить?

8.

Патрик осторожно положил Марсали на постель, мысленно молясь, чтобы его обман не заставил девушку возненавидеть его.

— Патрик? — Ее голос был совсем тихим.

— Все в порядке, любимая. — Он сел рядом и взял ее за руку. — Я здесь, с тобой.

— Мне… нехорошо…

Патрик наклонился и поцеловал ее в щеку.

— Прости меня, — снова сказал он.

Но Марсали уже не слышала его. Она спала.

Патрик немного посидел, прислушиваясь к ровному дыханию девушки. Затем подошел к окну. Луна, еще недавно освещавшая небосвод, скрылась за плотным занавесом облаков. Как кстати. Ему нужна темнота. А еще лучше — дождь. Или благословенный горный туман.

В этот момент его внимание привлекла возня в корзинке с ласками. Патрик намочил в вине кусочек хлеба и осторожно просунул внутрь сквозь прутья, избегая острых зубов. Волнуясь, он наблюдал за зверьками. Но, к его облегчению, они обнюхали хлеб и принялись за еду.

Патрик собирался взять Тристана и Изольду с собой: он не хотел лишать Марсали всего, что она любит. Но шумные зверьки могли выдать беглецов, поэтому Патрик решил их усыпить.

«Марсали никогда не простит мне этого», — подумал он в очередной раз, ожидая, пока девушка и ее любимцы покрепче заснут.

Когда Патрик убедился, что снотворное подействовало, он открыл корзинку и увидел, что Тристан и Изольда образовали один пушистый комок. Комок тихо посапывал. Патрик осторожно положил ласок в спорран, затем вернулся к постели.

Марсали казалась маленькой и беззащитной. Это не помешало Дональду Ганну использовать ее как оружие против клана Сазерлендов. Синклер хотел сделать то же самое. А сейчас сам Патрик, который должен был защищать ее от всего мира, поступает точно так же.

Патрик колебался. Еще можно было отступить, уйти без нее. Марсали проснется утром, не до конца понимая, что произошло, но ей не будет причинено никакого вреда.

Патрик наклонился и погладил ее по волосам.

А что, если завтра отец насильно поставит ее перед алтарем рядом с Эдвардом Синклером и равнодушный викарий обвенчает их, не обращая внимания на слова женщины?

Мысль о том, что Синклер может прикоснуться к этой хрупкой и нежной девушке, отмела прочь все сомнения и побудила Патрика к действию.

К дьяволу все колебания, и будь что будет!

Есть только один выход, а все переживания и муки совести следовало отложить на потом, когда Марсали окажется в безопасности.

Патрик быстро заплел волосы девушки в толстую косу и занялся ее одеждой. Конечно, ее платье не годилось для такой холодной ночи. Чертыхаясь, он нашел одежду потеплее и переодел в нее Марсали.

Наконец все было готово. Патрик подошел к двери и прислушался. Тишина. Он вернулся к девушке, поднял ее, вскинул к себе на плечо, проверил ключи на поясе и осторожно отправился в путь. Бесшумно пройдя по коридору, спустился по лестнице. Когда Патрик попал на нижний этаж, оказалось, что там почти совсем темно: свечи на стенах уже догорели, а в окна не попадало ни единого лучика лунного света.

Патрику пришлось немного подождать, чтобы глаза привыкли к темноте, и положиться на память и инстинкт. Он мысленно воссоздал путь, по которому собирался двигаться: нужно было пройти вдоль задней стены крепости к лестнице, которая вела вниз, в погреба. Отсюда начинались три коридора.

Один шел к лестнице в подземную тюрьму, другой — к винному погребу, а третий, проходящий как раз под кухней, — к огромному водостоку, по которому дождевая вода и кухонные помои стекали в ров, окружающий замок. Именно этот третий коридор и был ему нужен.

Медленно продвигаясь в темноте, Патрик тщательно оберегал свою драгоценную ношу. Правда, у кухни все-таки поскользнулся, наступив на качающийся камень, и замер, ожидая реакции на поднятый шум. Но все было тихо, и Патрик продолжил спуск в подвалы, стараясь ступать еще осторожнее.

Оказавшись под кухней, он остановился. Здесь часть комнаты занимал круглый колодец и была устроена система подъема воды на все этажи замка. Слева находилась труба, жидкость из которой текла в сток, куда попадала также вода из других закрытых решетками люков во дворе замка.

В дождевую воду попадали и нечистоты, но выбирать было не из чего: дорога через грязный водосток была безопаснее, чем путь через парадные ворота.

Изучая подземный ход, Патрик вздохнул. Ему предстоял нелегкий путь со спящей женщиной на плече и маленькими зверьками в сумке, которые сильно ограничивали его движения: следовало заботиться о том, чтобы не раздавить их.

Патрик положил Марсали на пол и занялся тяжелой решеткой, закрывающей выход. Несмотря на сильный нажим, решетка не поддавалась. Должно быть, никто не снимал ее с тех пор, как они с Гэвином лазили здесь двенадцать лет назад. Нельзя полагаться на непроверенный путь, особенно если от этого зависит не только твоя жизнь, напомнил себе Патрик. Но отступать слишком поздно. Он не ожидал, что его подведет ржавая решетка.

Упираясь ногами в стену, Патрик потянул изо всех сил. После нескольких попыток он почувствовал, что решетка начала поддаваться. Еще один рывок — и путь свободен.

Патрик отложил в сторону решетку, взвалил на спину спящую Марсали и спустился в подземный ход.

Сначала ему показалось, что арочный свод стал ниже: Патрику пришлось согнуться вдвое, чтобы протиснуться в него. Но чему же удивляться — ведь он легко проходил здесь ребенком, а теперь стал взрослым мужчиной. С тяжелой ношей на плечах преодолеть подземный ход можно было только на коленях.

Одежда Патрика очень скоро промокла, спорран со зверьками пропитался водой. Он хотел уберечь от сырости Марсали, но это оказалось невозможно.

Патрик полз, проклиная свой рост, мощную фигуру, сырость, холод, грязь и все, что только могло прийти в голову. Как можно было принимать эту пытку за приключение? Даже в детстве?

Стараясь не обращать внимания на визг потревоженных крыс, он пядь за пядью пробирался по узкому ходу. Неожиданно, после бесконечного пути в абсолютной темноте, Патрик почувствовал дуновение свежего ветерка и понял, что он находится недалеко от одной из решеток во дворе замка Он начал двигаться еще медленнее и осторожнее, стараясь не выдать своего присутствия каким-нибудь неосторожным звуком. Еще одна решетка. Теперь он должен быть уже недалеко от стены замка.

Сколько может быть времени? Скоро ли рассвет? Каждая минута промедления отнимала надежду на благополучный исход.

Наконец Патрик начал различать слабый туманный свет и понял, что конец пути недалек. Он поспешил к выходу, который тоже загораживала массивная решетка, надеясь, что она не так срослась со стеной за эти годы, как решетка у входа.

Подойдя к цели, Патрик осторожно переложил Марсали к себе на колени и, держа ее одной рукой, другой нащупал ключи. Замок был не виден в темноте. Ему пришлось посадить Марсали в жидкую грязь, прислонив к стене, чтобы вслепую, ощупью открыть выход. Прошло слишком много времени с тех пор, как они с Гэвином играли здесь в Роберта Брюса note 2, и Патрик совершенно не помнил, где искать замок.

Все было покрыто таким толстым слоем грязи и ржавчины, что Патрик нашел замок только благодаря счастливой случайности. Как можно лучше отчистив его, Патрик попробовал первый из больших ключей. Он не вошел в скважину даже на полдюйма. Второй ключ могучим усилием удалось загнать внутрь, он повернулся с громким скрежетом, и этот звук показался Патрику райской музыкой.

Он поблагодарил господа и открыл освобожденный от замка засов. Но когда решетка не пошевелилась под его нажимом, Патрик подумал, что, возможно, поспешил с благодарностью: они с Марсали по-прежнему оставались в ловушке.

Отблески лунного света на мутной воде рва подсказали ему, что ветер развеял облака и полная луна вновь освещает все вокруг. Патрик продолжал с тревогой прислушиваться, ожидая услышать сигнал тревоги или просто громкие голоса, но не было слышно ничего, кроме его собственного тяжелого дыхания.

Патрик отошел, чтобы посмотреть, как там Марсали. Казалось, все было в порядке, она ровно дышала во сне, но ее руки показались ему слишком холодными. Ворочая тяжелую решетку, Патрик не замечал холода: пот градом катился по его лицу. Но нужно было как можно скорее вынести отсюда Марсали и согреть ее. Если он не сможет открыть решетку, придется отнести ее обратно в комнату и позвать кого-нибудь на помощь.

Глубоко вздохнув, Патрик снова ухватился за решетку и потянул ее так, что скоро каждая мышца его тела начала дрожать от напряжения. Решетка не поддавалась. Еще немного… Но нет, больше тянуть невозможно: в глазах потемнело, все тело мучительно ноет. И в то мгновение, когда он уже готов был отступить, решетка неожиданно поддалась, и он упал на спину в мутную воду, не разжав пальцев.

Быстро отложив решетку в сторону, он прополз к выходу, ожидая услышать крики часовых на крепостной стене.

Но тишину ночи нарушал только шум ветра.

Патрик в который раз поблагодарил господа: ветер относил все звуки из подземного хода прочь от замка, и никто ничего не слышал.

Облака частично скрывали луну, но воздух был влажным, и можно было надеяться, что к рассвету поднимется туман. Как только Патрик решил, что не может ждать, пока луна скроется совсем, облака, как по заказу, полностью закрыли ее.

Патрик поспешил за Марсали.

С девушкой на руках он спустился по ступенькам в ров. Граф Эберни считал, что стены служат его крепости достаточно мощной защитой, и не заботился об углублении рва вокруг нее. За последние двадцать лет ров обмелел, вода скопилась в более глубокой части, а с задней стороны, где сейчас и находился Патрик со своей драгоценной ношей на руках, превратился в неглубокое болотце.

Прижимая Марсали к груди, Патрик спрыгнул в воду. Послышался всплеск, и он замер, ожидая сигнала тревоги, но часовые снова ничего не услышали.

Поняв, что худшие его опасения не оправдались, он начал переходить ров. Воды в нем было не больше чем по колено, но из-за скользкого дна двигаться приходилось очень осторожно.

Тучи по-прежнему закрывали луну, но после полной темноты подземного хода Патрику хватало света. Шаг за шагом, проваливаясь в ил, он упорно шел к другому берегу, бережно прижимая к себе спящую Марсали.

К его радости, пошел мелкий дождик и поднялся долгожданный туман. Идти стало еще труднее, зато можно было не опасаться, что их заметят.

Наконец он пересек ров и, выбравшись из него, оказался на лугу. Нельзя было терять ни минуты. Патрик снова перекинул Марсали через плечо и побежал так быстро, как только мог.

До леса, в котором их ждал с лошадьми Хирам, оставалась целая миля, и с божьей помощью ее надо было преодолеть до рассвета.

* * *

Грегор Сазерленд, маркиз Бринэйр, вождь клана Сазерлендов, гневно смотрел на своего младшего сына.

— Где, черт подери, носит твоего брата?

Грегор заметил, как побледнел Алекс. Он смотрел на сына, даже не пытаясь скрыть презрения. Почему ему так не везет? Неверная жена. Из двух сыновей один — непокорный, другой — просто трус. А дочь! Ничтожество! Она не ходит по замку, как хозяйка, а крадется вдоль стен, словно дух, потерявший дорогу в ад.

— Ну, я жду, где он?

Алекс переступил с ноги на ногу.

— Он не сказал мне, куда едет.

Грегор попытался встать с кресла.

Все суставы распухли, и каждое движение причиняло ему невыносимую боль. Любая перемена погоды приводила к обострению болезни. Чтобы сесть на лошадь, Грегору требовалась помощь нескольких слуг, а это вызывало у него такое сильное раздражение, что без крайней необходимости он никуда не ездил.

Грегор знал, что никогда не был сдержанным человеком, а события двух последних лет только усилили его природную раздражительность. Страх, который он заметил в глазах Алекса, вызвал в нем одновременно досаду и ярость.

Грегор никогда не умел находить подход к людям. Он не был душевно близок ни с первой женой, которую любил, ни со второй, которая была слишком строптива и все делала ему наперекор. И даже с третьей женой, с Маргарет, доброй и чуткой женщиной, любовь к которой стала для него наказанием божьим. Он не нашел общего языка с детьми, которых, может быть, и любил бы, если бы знал как. Его собственный отец считал любовь слабостью, а прощение — грехом. Нужно ненавидеть врагов и подозревать друзей. «Нападай, пока не напали на тебя», — любил говорить он.

Когда Грегор был молод, он не соглашался с отцом. Он называл Дональда Ганна, графа Эберни, своим другом. Они вместе охотились и вместе воевали. Грегор видел, что в семье Дональда все любят друг друга, и завидовал ему. Он с удовольствием отправил своего старшего сына на воспитание в Эберни.

Непонятно, как возникло его увлечение Маргарет Ганн. Как он мог это допустить? После потери первой жены, которая умерла в родах, Грегор поклялся себе, что больше никогда никого не полюбит. Слишком тяжела была его потеря. Любовь, решил он, причиняет боль. И вообще это глупо и сентиментально. Долг и преданность клану — только это должно волновать настоящего мужчину.

Грегор взял в жены Маргарет, чтобы укрепить союз, важный для его клана. Но она как-то незаметно растопила лед, заморозивший его сердце. Маргарет заставила Грегора полюбить себя, но силу своей любви он смог осознать только тогда, когда жена предала его.

А теперь родные дети предают его вслед за ней. Даже Патрик, который не только оправдал, но и намного превзошел его самые смелые надежды. Слава Патрика как храброго воина и умелого полководца наполняла Грегора гордостью. Но Патрик уехал, оставив гостей, созванных в честь его возвращения. Он сознался, что виделся с этой Марсали Ганн, своей бывшей невестой. А теперь снова уехал. Третий раз в этом месяце. Не сказав ни слова. Без всяких объяснений. И Грегор был уверен, что Алекс покрывает его.

На самом деле умом маркиз Бринэйр понимал, что у него нет оснований для недовольства. С тех пор как Патрик начал обучать его людей, их воинское мастерство заметно возросло. Кроме того, Патрик уже завоевал их уважение. Он настоящий вождь: властный, уверенный, спокойный. В душе Грегор восхищался сыном. Но маркиз Бринэйр не радовался переменам: он чувствовал, что его авторитет снижается, а власть над кланом ускользает из рук, переходит к Патрику.

Проклятые Ганны! Они угнали его скот, распространяют лживые россказни о нем самом. Эти Ганны смеют обвинять его в убийствах и грабежах, а сами угнали его лучшее стадо. А где его старший сын? Слоняется неизвестно где!

Давая выход злобе, Грегор швырнул свой кубок в камин.

— Мне нужен Патрик. И он нужен мне сейчас же, — заявил он Алексу. — Прикажи Дэвиду, чтобы нашел его. Неважно, сколько людей ему для этого потребуется. Я должен вернуть свое стадо.

Алекс с заметным облегчением направился к двери.

— А ты снова начнешь обучаться военному делу, — приказал Грегор. — Ты будешь биться бок о бок со своим братом.

Алекс опустил голову.

Господи, каким неженкой вырос сын. Ни на что не годится, только записывать доходы и расходы. Для этого можно нанять и чужого.

— Слушаюсь, отец, — сказал Алекс и поспешил к выходу.

— Я хочу, чтобы мне доложили сразу же, когда вернется Патрик! — прокричал Грегор ему вслед. — Хотя бы один достойный сын должен быть рядом со мной.

Он заметил, что Алекс вздрогнул, как будто стрела вонзилась ему в спину, и Грегору неожиданно для него самого захотелось взять свои слова обратно. Но гордость не позволила ему это сделать. Грегор в молчании наблюдал, как Алекс понурившись выходит из комнаты и тихо закрывает за собой дверь.

Глядя на эту закрытую дверь, Грегор неожиданно испытал чувство раскаяния. Не надо было так говорить с мальчишкой. Он встал и шагнул к двери, но покачнулся и ударился о стол. Выругавшись, снова сел в кресло, взял кувшин и, не наливая вино в стакан, отхлебнул прямо из кувшина. От вина подагра разыграется еще сильнее, но ему было наплевать. Грегор хотел забыться, отдохнуть от невыносимой пытки одиночеством.

Для этого маркиз Бринэйр знал только два способа: ярость и вино.

* * *

Когда Патрик добрался до места встречи с Хирамом, первые солнечные лучи уже развеяли спасительный туман.

Лошади стояли, привязанные к дереву в чаще леса, в стороне от дороги. Хирама нигде не было видно, но Патрик знал, где его искать. Несмотря на свой огромный рост, Хирам был очень ловок и умел лазить по деревьям, как кот. Правда, ему не всегда удавалось найти ветку, которая бы его выдержала.

Именно так Патрик и Хирам встретились в первый раз. Хирам свалился на него, и в результате они оба чуть не сломали себе шеи. После того как они выяснили, что никто из них не пострадал, а Хирам узнал, что Патрик — его новый командир, Хирам принес свои извинения.

Патрик в ответ только улыбнулся и спросил:

— Как же ты, такой огромный, ухитрился забраться так высоко?

— Ну, знаешь, — объяснил Хирам, — на это у меня ушло чуть больше времени, чем на спуск вниз.

С этого момента Хирам добровольно принял на себя обязанность прикрывать Патрика в бою.

Бегло оглядев густые ветви деревьев, переплетающиеся над головой, Патрик опустил Марсали на траву и встал рядом с ней на колени. Глаза девушки были все еще закрыты, она ровно дышала. Но она казалась такой холодной. Ее била дрожь.

— Хирам! — позвал Патрик.

В ответ послышался треск ломающихся веток и звук падения тяжелого предмета.

— Ты меня не видел?

— Нет, — ответил Патрик. — Ты сидел там, как птичка.

Хирам хмыкнул:

— Врешь.

— Ладно, как очень большая птица.

— Скорее как медведь, — поправил его Хирам, присаживаясь на корточки рядом с Патриком и глядя на Марсали. — Девушка без сознания?

— Она боялась, что, если поедет со мной, будет только хуже для наших кланов и для меня.

— Она рассердится, когда придет в себя.

— Это точно, — тяжело вздохнул Патрик. — Но сейчас для меня важнее другое: ее нужно согреть.

Хирам достал запасной плед, который они захватили с собой для Марсали. Патрик укутал в него девушку и передал ее Хираму. Затем, открыв спорран, он убедился, что оба зверька все еще мирно спят. Марсали никогда не простила бы ему, если бы он причинил вред ее любимцам, как если бы он причинил вред кому-нибудь из ее семьи.

С грустью думая о том, какой трудный путь ему пришлось выбрать и на каком тонком волоске висит его счастье, Патрик сел на коня. Хирам передал ему Марсали, и он усадил девушку в седло перед собой.

Неожиданно у Патрика стало легко на душе. Его любовь, его будущая жена была рядом. Она всегда будет рядом с ним, и они будут счастливы. Осталось убедить в этом Марсали. Но она любит, и она поймет. Нельзя допустить, чтобы два упрямых старика решали их судьбу и распоряжались их будущим.

Ожидая, когда Хирам сядет на коня, Патрик с сожалением смотрел на лошадь, приготовленную для Марсали. Теперь им придется вести ее в поводу. Но не следует тратить силы на сожаления. Что сделано, то сделано.

Патрик пришпорил коня, Хирам поскакал за ним. Ночь кончилась, на востоке занималась заря. Им следовало спешить. Они все еще на земле Ганнов, и им предстоит долгая дорога.

9.

— С ней будут обращаться как с почетной гостьей, — процедил Патрик сквозь стиснутые зубы.

— Я все еще маркиз Бринэйр и вождь своего клана, — ответил отец. — Я сам отведу ей комнату. Я прикажу поместить ее в башне. Она обыкновенная заложница.

— Марсали — высокородная леди. Я обручен с ней. С ней будут обращаться в соответствии с ее положением.

— Ты осмеливаешься указывать мне?

— Нет. Я просто сообщаю, как я буду поступать.

— Здесь я принимаю решения. И все люди этого клана сделают то, что я им прикажу. Патрик тихо, но твердо сказал:

— Ты уверен, отец? Им так же не нравится война с Ганнами, как и мне. Ты действительно хотел бы проверить это?

Лицо Патрика оставалось спокойным, а взгляд — уверенным.

Старый маркиз, сидящий в своем кресле с прямой спинкой, казался сыну чужим, незнакомым человеком. Отец всегда был ему чужим, но сейчас даже его внешность изменилась до неузнаваемости. Немощное тело, седые волосы, мрачный вид и трясущиеся руки — все это делало маркиза совсем другим человеком. Незнакомы Патрику были и гримасы боли, постоянно искажавшие его лицо, и непрерывное пьянство отца. Но больше всего поразила сына его неуверенность. Прежний маркиз Бринэйр отличался железной волей и никогда не уступал своих позиций.

— Отец?

Маркиз отмахнулся от сына, словно обсуждаемое дело его вовсе не интересовало и ему было жаль тратить время на такую ерунду. Но Патрик чувствовал, что это не так: это просто поза, позволяющая отцу сохранить лицо.

— Ладно, — наконец сказал маркиз Бринэйр равнодушным тоном. — Но пусть ее как следует охраняют.

Стараясь не показать, как глубоко его потрясла неожиданно легкая победа, Патрик продолжал:

— Она будет есть вместе с нами, и все будут обращаться с ней вежливо и сердечно. Все, — подчеркнул он.

— Ты собираешься диктовать мне, как себя вести? Отец в бешенстве подскочил в своем кресле, его лицо покраснело от гнева.

— Да, — спокойно ответил Патрик. — Я привез ее сюда, чтобы прекратить бессмысленную вражду и остановить братоубийство, а не для того, чтобы подлить масла в огонь. Ты понимаешь, что Ганны подадут прошение королю и потребуют, чтобы нас объявили вне закона. Я смогу оправдать похищение высокородной леди, только если заявлю, что она моя невеста. Нам не простят захват такой заложницы. Дни, когда такое могло сойти с рук, давно миновали.

Отец нахмурился еще сильнее.

— Они украли наш скот.

— Они считают, что мы украли их скот, сожгли их фермы, убили и ранили людей.

— Ты прекрасно знаешь, что это ложь, они все это выдумали, чтобы объявить нас виновной стороной.

— Нет, отец, ты ошибаешься.

— Черт побери! На чьей ты стороне, Патрик?

— На стороне разума, — ответил Патрик. — В этой истории замешан кто-то еще. Я готов биться об заклад на все, что имею. На Ганнов было совершено жестокое нападение. Я сам видел их раненых.

— А как ты проник в крепость, Патрик?

Отец с любопытством посмотрел на сына, склонив голову набок, как петух, рассматривающий найденное зерно. Жестокие огоньки загорелись в глазах маркиза.

— Ты сможешь провести туда других?

Патрик нахмурился. Отец, как всегда, слышал только то, что хотел услышать.

— Уверен, сейчас Гэвин уже обнаружил мой путь и приказал его заделать, — ответил он сухо.

Отец был разочарован, но в следующее мгновение на его лице отразилась злобная радость.

— Представляю себе их лица, когда они узнали, что ты побывал ночью в их «неприступной» крепости.

— Я не получил удовольствия от того, что перехитрил их, — сказал Патрик искренне. — Дональд Ганн был очень добр ко мне, когда я был ребенком.

— Он подсунул мне в жены эту негодяйку, — заорал отец. — А потом опозорил меня на всю Шотландию.

Патрик переждал, пока вспышка гнева погаснет, залитая вином, и спокойно спросил:

— А что на самом деле произошло, отец? Я не могу поверить, что Маргарет изменила тебе.

Маркиз отвел глаза в сторону.

— У меня были неопровержимые доказательства.

— Но этих доказательств оказалось недостаточно для парламента?

— Оба свидетеля исчезли, но перед тем я сам с ними разговаривал. Я знал, что Маргарет ездила верхом, одна, каждый день. Эти двое сказали, что она встречалась с мужчиной в заброшенной хижине, в северном лесу.

— Они описали тебе этого мужчину?

— Да, но это описание подошло бы многим.

— Это не мог быть Эдвард Синклер?

Отец посмотрел на него с интересом.

— Нет, это был не он. У Синклера светлые волосы, как у немногих в наших краях, а у того, другого, волосы были темными.

— А почему ты поверил этим людям? Что сказала Маргарет? Она подтвердила их слова?

— Нет, — проворчал маркиз. — Но она ничего не отрицала.

Патрик развел руками. Доказательств оказалось еще меньше, чем он ожидал.

— И после этого Маргарет исчезла… А она не оставила никакой записки? — спросил он. Отец отрицательно покачал головой.

— Очень странно, что она не вернулась в Эберни, не правда ли? Они с братом были очень близки.

— Она утопилась, — сказал маркиз. — Тут нет никакой загадки. Она была опозорена, независимо от того, что решил парламент. Ей не было места ни в одном честном шотландском доме.

«Но Маргарет не могла совершить самоубийство», — подумал Патрик. Ни один убежденный католик не совершил бы смертный грех даже для того, чтобы избежать бесчестья.

— А два твоих свидетеля, — продолжал расспрашивать отца Патрик, — это были наши люди?

— Наемники, — неохотно признался отец. — Синклер угрожал нам, и я нанял их.

— Синклер всю жизнь пытается поссорить нас с Ганнами, — сказал Патрик. — Что, если это его рук дело? Ты можешь придумать лучший повод для ссоры между вами, чем сделать так, чтобы ты поверил, будто твоя жена — сестра Дональда Ганна — изменила тебе?

— Но она не отрицала этого, — упрямо стоял на своем отец.

Скорее всего маркиз не дал Маргарет возможности объясниться.

Патрик тяжело вздохнул. Он не смог бы убедить отца, но слова двух незнакомых наемников, которые, обвинив Маргарет, сразу же исчезли, не вызывали доверия у Патрика. Напротив, все это казалось ему очень подозрительным.

Хотя он сам служил наемником по воле своего отца, толкнувшего его на этот путь во имя интересов клана, Патрику редко случалось встречать достойных уважения людей в этой среде. Руфус, Хирам, еще несколько мужественных, честных воинов были скорее исключениями, подтверждающими правило. Остальные могли продать друга за пенни.

Если Маргарет невиновна, то может быть только одно вероятное объяснение ее исчезновения: она убита. По спине Патрика пробежал холодок. Раскрыть тайну убийства, которое было коварно задумано и выполнено два года назад, — весьма нелегкая задача для воина, привыкшего составлять планы сражений, а не разгадывать тайны заблудших душ. Но если он не узнает правду, никто ее не узнает. И его мечты о жизни с Марсали развеются как дым.

Марсали. Он должен поспешить к ней. Девушка все еще спала, когда Патрик внес ее в комнату для гостей и положил на кровать, но скоро она проснется. Патрик хотел быть рядом с ней в этот момент.

— Мне нужно, чтобы ты дал мне слово, отец, — сказал Патрик, нарушая напряженное молчание. — Ты должен дать мне слово, что будешь вежлив с Марсали. Иначе я покину Бринэйр вместе с ней. И никто не сможет остановить меня.

Патрик видел, как злобу на лице отца сменило выражение притворного непонимания.

— Я всегда вежлив с гостями моего замка, — неискренне ответил сыну маркиз Бринэйр.

Патрик понимал, что этот ответ не означает согласия. Это просто способ прекратить спор и выиграть время. Старый маркиз не сдал позиции: он обдумывал свою стратегию. Отец боялся рисковать: он сомневался в лояльности своих людей. Пойдут ли они за старым немощным лэрдом убивать своих родственников и друзей? А может быть, молодой сильный воин уже пользуется большим авторитетом в клане?

Патрик также не был уверен, что уже наступил момент, когда он может открыто выступить против воли отца, так чтобы клан принял его сторону. Доверие клана нужно еще завоевать, люди служили его отцу верой и правдой тридцать лет, и нельзя за несколько дней заставить их перестроиться.

Патрик поклонился отцу и вышел из комнаты.

У двери его ожидала сестра. Может быть, она слышала их разговор, подумал Патрик.

— Отец согласился? — взволнованно спросила Элизабет.

— Марсали будет нашей гостьей, — ответил Патрик. — Я надеюсь, ты сумеешь найти для нее какую-нибудь одежду.

— Конечно, — ответила Элизабет и застенчиво добавила:

— Мне всегда нравилась Марсали. Я надеялась, что она станет моей сестрой.

— Тогда постарайся получше заботиться о ней, детка. Ей понадобятся друзья.

— А ты… — Элизабет робко взглянула на него. — Ты собираешься жениться на ней?

Патрик внимательно посмотрел на сестру. Наконец твердо сказал:

— Я женюсь на ней.

Элизабет подняла на Патрика удивленные, испуганные глаза. Он взял сестру за подбородок и улыбнулся ей.

— Но это пока между нами. Я думаю, отцу это не понравится, и еще не готов объявить ему об этом.

Элизабет покраснела от удовольствия. Патрик понял, что она гордится его доверием.

— А что думает об этом Марсали? — осмелев, спросила она.

Патрик тяжело вздохнул.

— Она не слишком будет довольна мной, когда проснется.

Элизабет посмотрела на брата с обожанием.

— Тогда она просто дурочка, и я сама ей об этом скажу.

Патрика удивило такое необычное для сестры проявление смелости. Может быть, Элизабет совсем не такая, какой кажется на первый взгляд?

— Ты ведь не разделяешь ненависть отца к Ганнам? — спросил Патрик.

— Нет. Конечно, нет. Маргарет всегда была так добра ко мне. Я не верю ничему плохому, что говорят о ней, — волнуясь, объяснила Элизабет.

Сестра встала на цыпочки и прошептала Патрику в самое ухо:

— Маргарет даже говорила, что любит отца и верит, что он тоже ее любит, хотя и не говорит этого. Ты представляешь!

Патрик заметил, что Элизабет трудно было поверить в свои собственные слова. Ему стало жаль сестру. Можно догадаться, как относились к ней все эти годы, если ей кажется невозможным любое проявление каких-то теплых чувств со стороны отца!

Он ласково погладил девушку по голове. Элизабет нельзя было назвать красавицей, но, когда она улыбалась, в ее зеленых глазах появлялись золотые искорки и она становилась очень хорошенькой. Правда, улыбалась она крайне редко. Обычно на ее лице он видел выражение безнадежной покорности судьбе: как будто она изо всех сил стремится угодить, но не надеется, что ей это удастся.

— А ты, малышка? — спросил Патрик. — Ты уже в кого-нибудь влюблена?

— О, меня, наверное, никто не полюбит, я слишком обыкновенная, — сказала Элизабет, грустно опустив глаза и теребя выбившуюся из прически прядку волос.

Кто внушил эту глупость его маленькой сестренке? И лишил ее надежды на счастье?

— Неужели это тебе сказала Маргарет?

— О нет, — ответила Элизабет, улыбаясь. — Маргарет говорила, что у меня такое лицо, которое всегда приятно видеть. Но потом отец объяснил мне, что это как раз и означает, что у меня обыкновенное лицо.

Патрик с трудом заставил себя успокоиться, чтобы не испугать сестру вспышкой гнева.

— Маргарет была права, — сказал он мягко. — У тебя прекрасные глаза, а твоя улыбка скоро будет разбивать сердца. Ты совсем не обыкновенная.

— Правда? — с надеждой спросила Элизабет, поднимая на него доверчивый, печальный взгляд.

— Правда, — ответил Патрик. — А теперь я пойду к Марсали. У нее есть еда и свежая вода?

— Да, я уже все ей послала, и еще ей отнесли одно из платьев Маргарет. Ее платья красивее моих.

— Ты просто прелесть, Элизабет, — сказал Патрик. Сестра робко улыбнулась:

— Я так рада, что ты наконец вернулся домой. И Алекс тоже рад.

С этими словами Элизабет повернулась и выбежала из холла.

И в этот момент Патрик понял, что не сможет снова уехать из Бринэйра. Он нужен Алексу и Элизабет. Он должен помочь им, иначе отец уничтожит их. Теперь Патрику стало ясно: даже если дела пойдут плохо, ему нельзя будет взять Марсали и уплыть во Францию. Он должен будет принять и выдержать все, что ему суждено перенести здесь. Вместе с Марсали им придется пережить все и победить. Выбора у них нет.

Но похищение в начале совместной жизни вряд ли придется по душе его маленькому товарищу по оружию.

Вздохнув, Патрик поднялся по лестнице и вошел в комнату Марсали. Девушка все еще спала, такая тоненькая и хрупкая в этой огромной постели. Подойдя ближе, Патрик заметил, что лицо Марсали умыто и на нее надета чистая сорочка. Элизабет — просто чудо.

В это время ласки, которых Патрик положил к ней на постель, начали понемногу приходить в себя. Их неверные движения напоминали движения пьяницы после обильных возлияний. Они суетились вокруг своей хозяйки, тычась в нее носами и пытаясь разбудить ее.

Так как Марсали не шевелилась, зверьки начали недовольно шипеть. Один из них заметил Патрика и отважно попытался напасть на него, но ноги пока еще не держали зверька: он завалился на спину.

«Да, — подумал Патрик, — не так просто будет восстановить свою репутацию. Эти маленькие верные сердца не скоро простят меня».

Придвинув стул к изголовью постели, Патрик сел и стал ожидать пробуждения Марсали.

* * *

В голове Марсали стучали сотни шотландских барабанов. Ей совсем не хотелось просыпаться. Патрик стоял рядом с ней на коленях — это помолвка, они будут мужем и женой. Нет, они у водопада, и Патрик целует ее. На его лице шрам. Но почему она видит шрам, если его лицо закрыто бородой? Нет, это не так. У Патрика нет бороды. Наверное, ее целует кто-то другой, у него темная колючая борода и седые волосы. Но почему она позволяет другому мужчине целовать себя?

Мокрый нос, тычущийся ей в щеку, вернул девушку к реальности. Или почти вернул: Марсали чувствовала слабость во всем теле, мысли путались. Что-то мохнатое щекотало ей лицо. Девушка подняла руку, чтобы убрать это, но ей не удалось поднести руку к лицу.

Это Изольда, она узнала свою любимицу по голосу. Голос Изольды на октаву выше, чем у Тристана.

Наконец Марсали медленно открыла глаза и несколько раз моргнула, постепенно начиная видеть окружающее. Тристан и Изольда сидели у нее на груди и испуганно лопотали. Девушка рассеянно погладила их, чтобы успокоить, и осмотрелась.

Комната оказалась незнакомой, но она узнала мужчину, который сидел на стуле справа. Это был Патрик, и у него в самом деле была борода, а его растрепанные волосы казались седыми.

Патрик с тревогой наблюдал за Марсали. Девушка вспомнила события прошлой ночи: как они стояли у окна в лунном свете, целовались, разговаривали и пили вино из одной чашки.

— Уедем со мной, — просил ее Патрик.

Как вспышка молнии пришла догадка, и ужас наполнил сердце девушки. Она внимательнее осмотрела эту незнакомую комнату, обставленную намного проще, чем комнаты Эберни.

— Патрик?

Его имя прозвучало очень тихо, но Марсали знала, что он слышал и понял, о чем она спрашивает. Его секундное колебание объяснило ей все.

— Я не мог оставить тебя, — виновато сказал Патрик. — Вот, привез тебя в Бринэйр.

Обида, разочарование, гнев — все слилось в одно ощущение, мучительно терзающее ее душу. Он совсем не слушал ее. Патрик решил, что прав, и сделал то, что считал нужным. Даже еще хуже: он считает, что ее честь — ничто по сравнению с его собственной. Он такой же, как ее отец и брат. Ничуть не лучше. Как и они, Патрик думает, что женщина — это вещь, которую можно обменять, украсть, заклеймить, как животное. Как она могла ожидать от него чего-то другого? Но она ожидала, потому что верила ему.

— Марсали? — не выдержал ее молчания Патрик. Ее ответ заставил его вздрогнуть.

— Значит, теперь я твоя пленница, — ровным голосом сказала Марсали.

— Нет, — ответил Патрик. — Как ты могла подумать?

— Тогда кто же?

— Гостья. Почетная гостья.

Марсали презрительно посмотрела на него.

Только не плакать! Он никогда не увидит ее слез!

— Я могу уехать домой?

Девушка заметила, что он неловко заерзал в кресле и опустил глаза, как мальчишка, пойманный на вранье. Очень хорошо. Пусть ему будет стыдно. Продолжая бороться с подступающими слезами, Марсали отвернулась от Патрика. Это было самое подлое предательство в ее жизни.

— У меня не было другого выхода, — донесся до Марсали умоляющий голос Патрика.

Девушка не слышала, как он подошел, но почувствовала, что Патрик совсем близко. Когда он был рядом, у нее кружилась голова и все, что он говорил, казалось правдой.

— Я не мог оставить тебя в Эберни, — снова повторил Патрик. — Я не мог рисковать. Что, если бы отец силой принудил тебя выйти за Синклера? Или обманом?

— Я сказала тебе, что не выйду за него. — Марсали старалась говорить ровно. — Ты просто не доверяешь мне.

— Я доверяю тебе. Но я не доверяю твоему отцу.

— А своему доверяешь?

— Нет, помоги мне, господи. Я не доверяю ему, — искренне ответил Патрик.

— Тогда почему же ты привез меня сюда? Маркиза Бринэйра обвиняют в убийстве.

— Ты так же хорошо, как и я, знаешь, что он не убивал Маргарет, — сказал Патрик. — Никто не спорит, его можно обвинить во многих грехах, но не в убийстве своей жены. Здесь ты в полной безопасности.

— Я должна уехать домой.

— Ты совсем не слушала меня, Марсали. Девушка повернулась к Патрику и твердо сказала:

— Я слушала тебя. И я надеялась, что ты слушаешь меня. Но ты меня не слышал. Так же, как мой отец и брат. Я для вас ничего не значу. Просто военный трофей, который можно захватить, как стадо коров.

Патрик нахмурил лоб, его глаза потемнели от гнева. Он был похож на бандита с большой дороги: грязный, растрепанный, жестокий. Что ж, ведь он и был наемным солдатом, который убивал и получал за это деньги. Почему же она поверила, что это осталось в прошлом, а к ней вернулся ее возлюбленный, ее верный рыцарь?

Она просто верила в то, во что хотела верить, видела то, что хотела видеть, и ей некого винить за то, что произошло, кроме себя самой.

Когда Патрик потянулся к ней и она замерла, ласки забеспокоились и приготовились защищать свою хозяйку.

Патрик резко отстранился, не сводя глаз с сердитых зверьков, и, несмотря на все свое огорчение, Марсали захотелось улыбнуться. Трудно было себе представить, что такой сильный мужчина, могучий воин боится маленьких ласочек.

Девушка была благодарна, что он захватил ее питомцев, хотя это скорее всего было для него совсем непросто. Марсали не могла понять, как Патрику удалось выбраться из Эберни вместе с ней так, чтобы в замке не поднялась тревога. Однако он сделал это, но, похоже, вымок и испачкался по дороге. Видимо, путь был нелегким. И выглядел Патрик таким измученным, словно не спал несколько дней.

Однако девушка слишком сердилась на него, чтобы расспрашивать, каким путем он покинул Эберни, или беспокоиться о его здоровье.

— Я должна вернуться домой, — упрямо повторила она. — Немедленно. Мое похищение убьет отца. Сначала исчезла Сесили, а теперь он проснулся и узнал, что я тоже пропала. Если он решит, что я убежала по своей воле…

— Я позаботился об этом, — перебил ее Патрик. — Ему передадут, что я похитил тебя, что ты будешь находиться в Бринэйре и что я имею на тебя права, так как ты моя невеста.

— Он обратится к королю.

— Возможно. Но если он и обратится к нему, король Карл не будет вмешиваться в это дело. У него достаточно забот с ссорящимися лордами и с возвратом имений, конфискованных Кромвелем. А я всего лишь увез свою невесту.

Марсали снова услышала жесткие нотки в его голосе. Патрик все решил сам и не собирался менять свое решение.

— Значит, я твоя пленница, — подвела итог девушка. — Как бы ты это ни называл.

Марсали приложила ладонь ко лбу, чтобы унять боль, и попыталась сесть.

— Что ж, будем считать, что я видела сон, прекрасный сон. Я верила, что любима, что у меня есть верный защитник, рядом с которым я чувствовала себя в безопасности. — Девушка взглянула на Патрика. — Я никогда больше не смогу чувствовать себя в безопасности рядом с тобой. Я никогда не смогу тебе доверять.

Марсали заметила, как он вздрогнул, и отвернулась.

— Я могу остаться одна? — добавила она. — Или этого права у меня тоже нет?

— Марсали…

— Уходи, — сказала девушка, собрав все свое мужество.

Марсали невидящими глазами смотрела в окно, чувствуя, как умирают все ее надежды и мечты, и молилась, чтобы Патрик поскорее ушел: еще несколько мгновений, и она не выдержит такого напряжения и зарыдает.

После долгого молчания он снова заговорил:

— Я надеюсь, что ты присоединишься к нам за ужином.

— Это приказ, милорд? — с горечью спросила Марсали.

— Нет, только просьба, — ответил Патрик.

— Я слишком плохо себя чувствую. Человек, которому я полностью доверяла, напоил меня какой-то отравой, — сказала девушка.

Еще несколько минут протекли в молчании, затем она услышала шаги Патрика и звук закрывающейся двери и только тогда бросилась лицом в подушки и горько зарыдала.

* * *

«Я никогда не смогу тебе доверять» — эти слова Марсали преследовали Патрика. Он ожидал, что девушка рассердится, но не представлял себе, как глубоко ранит ее это похищение.

Она права. Он просил ее доверять ему, но сам не доверял ей. Он заботился о ее безопасности, но не позаботился о ее чести.

Патрик вспомнил, как Марсали смотрела на него прошлой ночью после того, как он поцеловал ее: ее лицо было залито лунным светом, глаза наполнены страстью и восхищением. Она отдала ему все: доверие, любовь, жизнь. Мысль о том, что все это потеряно, и, может быть, навсегда, наполнила его душу невыносимой горечью.

Он снова завоюет ее сердце. Он вернет ее доверие. Но как? Сейчас ему не помогли извинения. Марсали но пожелала принимать навязанную заботу о своей безопасности, она хотела сама решать за себя.

Патрик уже так давно один принимал все решения за себя и за своих людей. Он вел их в бой, и здесь способность брать на себя полную ответственность и мгновенно решать за всех была единственной гарантией победы.

Может быть, теперь ему придется научиться жить по-другому? И тогда он сможет искупить вину? Ведь она любит его, а значит, еще не все для него потеряно.

Полный новых надежд, Патрик сбежал вниз по ступенькам с высоко поднятой головой. Теперь, когда Марсали в безопасности, он должен сделать все, чтобы остановить войну между кланами.

Но у подножия лестницы он резко остановился: перед ним предстало неожиданное зрелище. В холле в полном вооружении с мечом и пистолетом стоял маркиз Бринэйр, его окружали воины, готовые в бой.

— Так как ты, по-видимому, не желаешь возвращать имущество клана, — сказал отец, — я собираюсь сам напасть на Ганнов и отбить у них наше стадо.

Ничего хуже этого нельзя было себе представить. Напасть на них именно теперь, когда Ганны в бешенстве из-за похищения их леди. Любая стычка с ними сейчас означает кровопролитие — и конец надежде на мир между их кланами.

— Я поеду, — сказал Патрик, — и приведу это проклятое стадо.

Хитрый блеск в глазах отца подсказал ему, что маркиз и не собирался никуда ехать. Эта демонстрация была устроена для того, чтобы заставить действовать сына.

— Мне нужно, чтобы ты пообещал, — продолжал Патрик, — что ты будешь обращаться с Марсали как с членом семьи.

Затем, словно понимая, что такое обращение вряд ли можно назвать приятным, Патрик поправился:

— Как с почетной гостьей.

Маркиз Бринэйр кивнул в знак согласия с победной улыбкой на губах.

Патрик сделал вид, что не заметил этой улыбки. У него в голове уже созрел свой план, по хитрости и изощренности не уступающий планам отца.

10.

На вечерней заре Патрик выехал из Бринэйра. С собою он взял десять человек: Хирама и еще девятерых тщательно отобранных сородичей из тех, кого сам обучал, — самых сметливых, одинаково хорошо умеющих защищаться и нападать. Как казалось Патрику, они достаточно верили ему, чтобы повиноваться, не задавая лишних вопросов.

Легко вооруженные всадники без отдыха скакали всю ночь, чтобы попасть в Эберни задолго до рассвета. Коровы из стад Сазерлендов должны были пастись на лугах недалеко от ворот замка, и Патрик, конечно, собирался пригнать их обратно, к отцу, но в Эберни он стремился совсем по другому делу.

Он не посвящал в свои планы никого, кроме Хирама, да и тот, выслушав, воззрился на него как на умалишенного. Но, однако, не в первый и не в последний раз Хирам получил в ответ лишь снисходительно-насмешливый взгляд своего командира.

Патрик благодарен был холодному ветру, хлеставшему его по щекам. Холод и ожидание боя обостряли чувства и проясняли разум, хотя поспать нынче вечером ему удалось всего два часа.

Нужно было только не позволять себе думать и сожалеть о том, что уже произошло и чего нельзя изменить. Главное — не позволять мыслям рассеиваться. И в первую очередь следует сосредоточиться на ближайшем, самом важном деле, от которого будет зависеть успех всего плана, — на разговоре с Гэвином. Должно же остаться хоть что-то от некогда крепкой дружбы? Патрик горячо надеялся на это.

Десять всадников, не давая лошадям передышки, мчались крупной рысью к горной тропе, разграничивавшей владения двух кланов. Там им пришлось сбавить ход и двигаться осторожней. Зыбкий туман, окутавший горы, делал тропу опасной, хотя два человека впереди освещали остальным путь факелами. Цоканье подков по камням и скрежет мечей о скалы зловеще отдавались во влажном ночном воздухе.

Отряд без происшествий преодолел трудный отрезок пути, и Патрик снова пустился вскачь, на ходу велев факелоносцам загасить огонь. До пастбищ, окружавших замок Эберни, оставалось еще два часа пути. За исключением Хирама, все, кто был сейчас с Патриком, выросли в этих горах, не раз ездили из Эберни в Бринэйр и обратно на свадьбы, крестины и похороны. Они знали эти земли не хуже, чем свои собственные.

Патрик чувствовал, как нервничают его спутники. Хотя все, кого он позвал в набег, сперва были исполнены боевого задора, бессонная ночь и холодный туман несколько сбавили в них прыть. Конечно, они гордились своим новоприобретенным умением драться и желали опробовать его в деле, но в настоящем бою никто из них не бывал ни разу. А в Эберни у многих жили друзья.

Все они очень удивились, когда Патрик объяснил, что не хочет кровопролития. Он подробно, не забыв ни одной мелочи, изложил им свой план: нападение, угон коров, возвращение. И все же риск был велик; слишком много случайностей могли погубить все дело. Горячая голова, чересчур сильный удар ножа… Господи, что он такое задумал, неужели прав Хирам и он впрямь сошел с ума?

Через час всадники оставили торную тропу, ведущую к сбившимся в кучу домикам фермеров, и пустились напрямик через лес. Патрик ехал впереди, чутко прислушиваясь, пытаясь угадать, не выставлена ли в лесу стража. Хотя, пожалуй, нет, вряд ли. И все-таки несколько раз до предела обостренное чутье заставляло его поворачивать отряд в другую сторону, кружа и сбивая возможную погоню со следа.

Вот наконец и пастбище, где накануне ночью он видел их угнанное стадо. Прежде чем можно было разглядеть что-либо в темноте, до его слуха донеслось тихое мычание, и он дал своим людям знак остановиться и спешиться. Не говоря ни слова, оставил одного человека при лошадях, а остальных повел дальше пешком. Каждый заранее знал, что ему делать. Бесшумно, словно тени в предрассветной мгле, они осторожно подошли к коровам.

Один из Пастухов дремал, опершись на огромный посох, у края стада. Патрик незаметно подкрался сзади, зажал ему рот рукой, резко и мощно ударил кулаком по затылку. Человек безвольно, как тряпичная кукла, обмяк в его руках. Тогда Патрик оттащил его в сторону, подальше от тяжелых коровьих копыт, и взглянул на замок, полускрытый в тумане. Замок высился черной горой на фоне серого неба, словно толстое сытое чудовище. Слабо светились несколько едва видных за туманом окон. Но никто, сколь бы острым зрением он ни обладал, не способен разглядеть, что происходит сейчас на пастбище у ворот.

Еще троих пастухов так же аккуратно оглушили и оттащили к краю пастбища. Хирам связал их по рукам и ногам, заткнул кляпами рты, и налетчики стали осторожно разворачивать стадо по направлению к землям Сазерлендов.

Патрик и Хирам не торопились уйти с пастбища. Нагнувшись к одному из лежавших без чувств пастухов, Патрик потряс его за плечо, пока тот не очнулся.

Он выбрал того, кого хорошо знал в лицо, — Джонни Ганна, рыжеволосого здоровяка, который добродушно сносил все насмешки над пламенным цветом своей шевелюры. Джонни вытаращил глаза, заморгал, прищурился, пытаясь разглядеть обидчика в кромешной темноте.

Патрик вытащил кляп и зажал рот Джонни ладонью.

— Ни звука лишнего, только отвечай на мои вопросы, — прошептал он. — От этого зависит твоя жизнь и жизни твоих друзей.

В глазах Джонни мелькнул страх, быстро сменившийся гневом.

— У меня два поручения. Первое — графу. Скажи ему, что Сазерленды не ранили и не убивали ваших фермеров, не сжигали их домов. Сейчас я забираю только то, что принадлежит моему клану и мне. Ты понял?

Джонни минуту смотрел на него, затем, точно против воли, быстро кивнул.

— Второе. Передашь только Гэвину, — продолжал Патрик. — Скажешь кому-нибудь другому, я обязательно узнаю, и тогда да поможет тебе господь, если до меня дойдет, что ты меня предал. Уразумел? — И он чуть отвел ладонь, чтобы Джонни мог ответить.

— Да, — буркнул Джонни. — Даю слово.

— Так вот. Скажи Гэвину: он знает, где меня найти.

Патрик водворил кляп на прежнее место и встал.

— Езжай вперед, — велел он Хираму. — Я потом догоню.

Хирам не спешил, переминался с ноги на ногу, будто хотел возразить, но заметил, как сжались губы Патрика, и потому лишь пожал плечами и бесшумно исчез. Вскоре он появился снова, ведя в поводу двух коней, отдал Патрику поводья, сам вскочил в седло и поскакал прочь, сразу растворившись во тьме.

Оставшись один с пленными Ганнами, Патрик залег в кустарнике у края пастбища и притаился, выжидая. Нужно было убедиться, что пастухи не освободятся сами и не поднимут тревогу прежде, чем его люди управятся со своей работой. Коров предстояло разделить на два стада и гнать в разные стороны; Хирам возьмет с собою двух человек и несколько свободных лошадей и поедет в третьем направлении, а затем все должны встретиться, сделав круг. Таким образом следы будут надежно запутаны, но на все это нужно не менее двух часов.

А связанных пастухов найдут и освободят на рассвете… Патрик поглядел на небо. До рассвета оставалось совсем немного.

* * *

Марсали одевалась к ужину, решив не оставаться второй вечер подряд в своей комнате, как бы ей этого ни хотелось. Она придирчиво оглядела себя в зеркало: никто не должен догадаться, что она плакала. К счастью, глаза уже не казались опухшими и красные пятна почти исчезли со щек. Марсали торжественно поклялась своему отражению, что никто из Сазерлендов не увидит ее слез, чего бы ей это ни стоило.

Элизабет принесла ей простую льняную тунику и пояс и робко замерла у двери, переминаясь с ноги на ногу.

— Я подумала, синее пойдет к твоим глазам, — еле слышно прошептала она.

Марсали дружески улыбнулась, хотя на душе скребли кошки: девушка столь явно хотела услужить ей.

— А Патрик будет ужинать с нами?

Окончательно оробев, Элизабет беспомощно отвернулась к окну, и ее молчание ответило Марсали лучше всяких слов.

— Где он?

Элизабет покраснела и вновь отвела взгляд. От страха Марсали стало холодно, руки покрылись гусиной кожей. Куда девался Патрик? Ее собственные обиды были еще слишком свежи, и сейчас она охотно сочла бы его способным на любое злодейство. При мысли об этом ей стало совсем страшно.

Сейчас, как никогда прежде, она ощутила, что находится в стане врагов, и ее решимость выйти к ним заметно ослабла. Но отсиживаться в комнате, обнаруживая тем самым постыдную трусость… Нет, она не доставит им такого удовольствия. И не позволит себе вымещать накопившийся гнев на робкой девушке, которая так старалась подружиться с нею.

«Да поможет мне господь, — подумала Марсали, — мне так нужен друг…»

Тристан, до сих пор мирно лежавший на постели, свернувшись калачиком, потрусил к незнакомке. Элизабет восторженно улыбнулась, опустилась на коленки прямо на пол и протянула к нему руку.

— Он кусается, — предупредила Марсали.

Но рука Элизабет не дрогнула. Тристан обнюхал ее, затем лизнул. Тут же к нему присоединилась Изольда, и оба зверька ринулись к Элизабет, нетерпеливо отталкивая друг друга и требуя, чтобы их приласкали. Элизабет старалась никого не обидеть.

— Изольда укусила Патрика, — сказала Марсали.

— Она не посмела бы, — в ужасе ахнула Элизабет.

— Еще как посмела, — усмехнулась Марсали. — И Тристан укусил бы, если б была такая возможность.

— Но животные любят Патрика, — возразила Элизабет.

Это была правда. Марсали помнила не только о том, как он спас Антония от ястреба, но и как гладил ручного кролика, что был у нее когда-то, и как твердо, но ласково управлялся с лошадьми в Эберни. Старший конюх всегда восхищался им… Она и сама не понимала, чем Патрик не угодил Тристану и Изольде. Быть может, они тоньше ее самой чувствовали, что он недостоин доверия?

Элизабет самозабвенно играла с веселыми зверьками.

— Наверное, надо сказать ему спасибо за то, что он захватил их с собою, когда похитил меня, — проворчала Марсали.

— Патрик для тебя что хочешь сделает, — откликнулась Элизабет.

Марсали ответила взглядом, полным недоверия.

— Он спорил с отцом из-за тебя. А с ним никто не смеет спорить, — убежденно продолжала девушка, уверенная, что лучшего доказательства и найти невозможно. Но вот Тристан перекатился на спинку, выгнулся, чтобы ему почесали брюшко, и Элизабет мигом забыла обо всех серьезных делах и весело, от души рассмеялась.

Марсали была поражена, насколько вдруг изменилось усталое, бледное лицо юной сестры Патрика. Исчезли усталые морщинки у губ и в уголках глаз; зеленые глаза заискрились и засияли. Марсали немедленно захотелось помочь Элизабет. До блеска расчесать ее густые темно-каштановые волосы, вдохнуть в нее уверенность, которой ей так не хватало, чтобы она смогла расправить плечи, гордо поднять голову и смело и прямо взглянуть на мир.

Впрочем, ей самой это тоже сейчас не особенно хорошо удавалось.

Ласки сновали между креслами, под кроватью, вспрыгивали на стол, зарывались в лежавшее тут же платье, подзадоривая Элизабет включиться в игру и ловить их. Увлеченная игрой со зверьками, она ползала по полу, даже не подобрав подол простенькой льняной туники, и весело смеялась.

На несколько минут Марсали тоже забыла, где и зачем она находится. Она скучала по сестре, а Элизабет так живо напомнила ей Сесили — хотя Сесили была серьезна и неулыбчива от природы, а у сдержанности Элизабет, как подозревала Марсали, была иная причина — страх. Так чего же боялась эта девочка, что могло подавить ее открытый, веселый нрав? Вдруг Элизабет что-то вспомнила, и улыбка мгновенно пропала с ее лица.

— Мы опоздаем, — пробормотала она. — Отец будет недоволен.

Вот он, ответ: Элизабет боялась отца. Марсали, признаться честно, тоже побаивалась его, но уж об этом он никогда не узнает. Опоздают они на обед или нет — ее не слишком волновало, но Элизабет подводить не хотелось.

Решив, что выглядит вполне прилично, она встала и помогла подняться Элизабет. Даже внезапная тревога не могла стереть с лица девушки следов недавней радости.

— Знаешь, ты очень хорошенькая, — сказала ей Марсали.

Элизабет смутилась и покраснела, став при этом еще милее.

— Спасибо, — вежливо, но с некоторым сомнением ответила она и вдруг просияла. — Марсали, я так рада, что ты здесь!

Марсали улыбнулась ей, чтобы хоть немного ободрить.

Сама она полностью готова к появлению во вражеском стане. Она из клана Ганнов, и никакой Сазерленд не сможет запугать ее.

Она выпрямилась и вызывающе улыбнулась.

— Я готова. Идем, не бойся. Поглядим на льва в его собственном логове.

* * *

Грегор Сазерленд сидел во главе стола в главном зале, когда наконец к нему подошла эта девчонка Ганн. Он невольно залюбовался ею: ничего не скажешь, умеет держаться. Ни за что не подумаешь, что боится. Спокойно, как ни в чем не бывало присела перед ним, встретила бесстрашно и прямо его взгляд, даже не моргнув. Глаза синие, холодные… Изящна, стройна, хороша собою. Именно такой, черт побери, он и хотел бы видеть свою невестку. Все у нее было, вот только имя…

Он указал ей на стул в дальнем конце стола, а не рядом с собою и ближайшими родственниками, как было заведено. Она бровью не повела, будто так и надо, села, заставив потесниться двух дюжих молодцов, словно не замечая, как они оробели от ее присутствия; улыбнулась сначала одному, потом второму и невозмутимо принялась за еду.

Грегор почувствовал, что его обошли, и решил ни в чем не уступать нахалке.

Обращаясь к Алексу, он нарочито громко заявил:

— Твой брат, должно быть, скоро вернется с нашими Коровами, которых эти Ганны — презренные воры, захватили в последнем набеге.

Элизабет замерла, щеки ее чуть порозовели; Алекс поперхнулся и закашлял. Девчонка Ганн, наоборот, побледнела как полотно и в упор взглянула на Грегора. Почему-то ему стало стыдно, а он к этому не был привычен.

Затихло звяканье кубков, смолкли веселые застольные разговоры. Все смотрели на леди Марсали.

Она медленно отставила стул и встала. Грегор подумал: такая тоненькая, хрупкая, а гордость — под стать королеве. Она напомнила ему Маргарет, и он еще больше рассвирепел.

— Мне сказали, что здесь я — гостья, — заговорила она дрожащим голосом, который окреп после первых слов. — Почетная гостья. Если не ошибаюсь, именно такие слова произнес ваш сын, приглашая меня разделить семейную трапезу. Теперь, когда я узнала цену гостеприимству Сазерлендов, думаю, мне лучше уйти к себе.

В мертвой тишине, нарушаемой лишь звуком ее шагов, она вышла из-за стола и покинула зал.

— Смела, ничего не скажешь, — вполголоса проворчал Грегор. — Жаль, что она из Ганнов.

Он мрачно уставился в свою тарелку. Сазерленды ничего не должны Ганнам — ничего, даже простой любезности. Они все предатели и обманщики. А эта девица хороша, ничего не скажешь. Вот и тетка ее была такой же: лицом красавица, а душа черная. И если Патрик, простофиля, этого не видит — на то он и отец, чтобы ткнуть его носом. Иначе сын, как и он сам, каждый раз, просыпаясь, будет мучиться той же безысходной болью.

* * *

Туман поредел, и серое небо стало приметно светлеть, возвещая скорый восход. Патрик вскочил в седло. Его пленники давно очнулись и, стоило ему отвернуться, попытались распутать связывавшие их веревки. У него оставалось совсем немного времени, чтобы оторваться от Ганнов, которые, разумеется, бросятся в погоню, но зато его люди точно успеют разогнать угнанных и возвращенных коров по горным пастбищам.

За спиной раздался крик: кто-то из пастухов изловчился и выплюнул кляп. Патрик пришпорил коня. Гэвин, по его расчетам, пустится ему вслед не позже чем через час. Вот только сдержит ли Джонни слово, передаст ли Гэвину послание? Передаст, в этом Патрик почти не сомневался. Но откликнется ли Гэвин на его зов?..

Как и у Марсали, у Гэвина было свое тайное место, о котором никто не знал. По случайному совпадению или нет, но Гэвин тоже выбрал водопад. В лучшие, прежние времена их дружбы Патрик часто размышлял о том, как много сходства между братом и сестрой. Оба любили укромные, закрытые со всех сторон теснины, где кажется, будто ты совсем в другом мире. Сам-то он предпочитал горные вершины или луговой простор.

Патрик помнил и озерцо под водопадом, где они с Гэвином плескались мальчишками. Вода была холодной как лед, но это ничуть не пугало их: холод был испытанием выносливости. С трех сторон озерцо окружали неприступные скалы, так что верхом сюда можно было добраться лишь одним-единственным путем. В расселинах скал было много укромных мест, где можно легко спрятаться. Если Гэвин приедет не один, Патрик узнает об этом прежде, чем они успеют появиться.

Разумеется, Гэвин тоже об этом знал.

Целый час Патрик безжалостно гнал вороного, затем замедлил ход, давая коню возможность отдохнуть. Туман совсем рассеялся, и первые лучи уже позолотили вершины гор. Как не хватало ему этой красоты все долгие годы скитаний. Как тосковал он по родным горам.

И по Гэвину.

Дорога круто пошла вверх, к скалам. Отсюда до владений Сазерлендов оставалось полдня пути верхом или день пешего хода. Но конь Патрика не умел карабкаться по горным тропам, а покидать его здесь, привязанного к дереву, не хотелось: он умер бы с голода, случись беда с хозяином. Патрик спешился и хлопнул жеребца по крупу.

— Беги домой, — велел он. — Ты свое дело сделал.

Того не пришлось долго упрашивать. В Бринэйре ждало теплое стойло и полные ясли овса.

Патрик взобрался повыше, притаился в расселине и принялся ждать.

* * *

Гэвин медленно подъехал к озерцу, чувствуя, как гнет предательства стальным ошейником сдавливает шею. Он не бывал здесь уже два года — с тех пор, как начались распри с Сазерлендами. Невдалеке проходила граница — ущелье между скал, разделяющее земли двух кланов. Но не страх, а воспоминания мешали Гэвину прийти к водопаду.

Лучшего друга, чем Патрик, у него никогда не было. Он любил Патрика, как брата, и мучительно тосковал по нему все годы, что тот провел в изгнании. Да и втайне завидовал: друг отправился навстречу захватывающим приключениям, тогда как он сам, единственный сын и наследник, был вынужден остаться дома. До него доходили слухи о ратных подвигах Патрика, о его отваге… Как мечтал он оказаться рядом с ним! Сколько раз, слушая трубадуров, поющих славу названому брату, мысленно ставил себя на его место и жаждал сам совершать подвиги.

Шесть лет миновало с тех пор, как Гэвин в последний раз виделся с другом; двенадцать — с тех пор, как они вместе жили в Эберни. За эти годы мир стал другим, и, по мнению Гэвина, переменился отнюдь не к лучшему.

Что нужно от него Патрику? Почему он просил о встрече с глазу на глаз? Или это ловушка? Когда Джонни передал ему слова Патрика, Гэвин долго боролся с сомнениями. Сказать ли отцу? Взять ли с собою людей, чтобы попытаться захватить Патрика в плен, а затем обменять на Марсали?

Но отец, в его нынешнем состоянии, способен задушить пленника голыми руками, не выслушав, зачем его привели. Гэвину еще не приходилось видеть отца в таком бешенстве, как в тот день, когда он обнаружил исчезновение Марсали. Дональд Ганн бушевал, и слова Патрика о том, что он лишь забирает с собою нареченную невесту, объявил подлой уловкой: дескать, Сазерленды выдумали это, чтобы не отвечать перед законом за похищение людей. Тогда Гэвин подумал, что это дьявольски умно придумано.

Но если Патрик действительно любил Марсали и хотел мира, зачем тогда он угнал коров? Не мог же он не понимать, что это совсем небольшая плата за безвинно убитых людей, раненых детей и сожженные дотла дома?

И самый трудный вопрос: зачем он, Гэвин, едет встречаться с заклятым врагом своего клана?

Не в силах найти сколько-нибудь подходящий ответ, Гэвин решил не лукавить сам с собой. На самом деле он просто хотел повидать старого друга. Интересно, сильно ли изменился Патрик? Последний раз, когда он его видел, это был уже совсем не тот юноша, что впервые отправлялся на войну из родительского дома в день своей помолвки; шрамы покрывали его лицо, а глаза не сверкали юношеским задором. Он стал тверже, смех его — грубее, а взгляд — настороженнее. Тогда Гэвин все упрашивал друга рассказать о сражениях, в которых он побывал, но Патрик отмалчивался. И о людях, которых убил, тоже говорить не хотел.

Вместо этого он серьезно посмотрел на Гэвина и сказал:

— Я молю бога, чтобы ты никогда не узнал, каково это — убить человека, Гэвин. Это вечно грызет душу, и никакой славы в том нет.

А Гэвин подумал, что и в том, чтобы возиться с коровами и овцами да помогать отцу разбирать мелкие дрязги, тоже нет никакой славы.

Нет, нет славы… Гэвин машинально дотронулся до рукоятки заткнутого за пояс кинжала и покачал головой.

Подъехав к тропе, ведущей к озерцу, он привычно оглядел окрестные утесы. Должно быть, он рехнулся, приехав сюда в одиночку, доверившись человеку, который когда-то был его другом, а теперь стал чужим, опасным незнакомцем; человеку, похитившему его родную сестру прямо из ее спальни. Поделом ему, если сейчас здесь в расщелинах за камнями прячется десяток-другой Сазерлендов, чтобы захватить его в плен, — а это вполне возможно.

Но ухо не уловило ничего, кроме журчания водопада; да глаза видели лишь парящего над скалами ястреба и рябь на поверхности озерца. Все было спокойно. И все же…

Гэвин остановил коня, спешился и пошел к озерцу, понимая, что сейчас представляет собою отличную мишень для пули или пущенной сверху стрелы. Пальцы его сжались в кулаки, но он шел, не позволяя себе взяться за оружие. Он не должен показать, что боится.

Стоя у края воды, он заставил себя смотреть вниз, на свое отражение. Прошло несколько минут в напряженной тишине. Но вдруг ему стало понятно, что он уже не один. За его плечами, искаженное рябью, появилось другое лицо, и он резко обернулся.

За ним стоял Патрик — полностью безоружный, с бесстрастным лицом и настороженным взглядом.

— Спасибо, что пришел, — сказал он.

— Сам не знаю зачем, — отвечал Гэвин, чувствуя, как просыпаются в сердце прежние дружеские чувства.

Но нельзя забывать: Патрик Сазерленд — враг его семьи; и к тому же способен заговорить и голодного волка.

— Ты пришел, — продолжал Патрик, — потому что так же, как и я, хочешь положить конец этому безумию.

— Неужто? — усмехнулся Гэвин. — А зачем тогда ты забрал Марсали?

— Я боялся, что ваш отец принудит ее выйти за Синклера. И действовать стал лишь после того, как убедился, что она сама не хочет этого брака. Гэвин, ты ведь знаешь, я всегда любил ее. Я по-прежнему хочу назвать ее своей женой, и, клянусь тебе, она сейчас в безопасности.

Гэвин вглядывался в лицо Патрика — и понимал, что верит ему, хоть и не находит его объяснение достаточным, чтобы оправдать похищение сестры. Вдруг его осенило.

— А Сесили? Ее исчезновение — тоже твоих рук дело?

— Да, — к его изумлению, просто сказал Патрик.

А он-то тыкался наугад, как слепой щенок… Да, можно было поверить в то, что Марсали действительно поступила так, как хотела сама. Но от этого Гэвину не стало легче: сестра солгала и ему, и отцу, они с Патриком тайно виделись и вместе задумали план похищения… или то был побег?

Рука Гэвина сама собою потянулась к рукояти кинжала при мысли о том, сколько ночей и дней он в отчаянии искал повсюду младшую сестру.

— Сесили тоже в Бринэйре?

— Нет, — ответил Патрик. — Она в надежном месте, на юге, в семье наших добрых знакомых.

— В родной семье ей тоже ничто не угрожало, — едко заметил Гэвин.

— Неужели? — усмехнулся Патрик. — А как же Синклер? Неужели ты с легким сердцем отдал бы ему Сесили, если бы ее сестра отказалась выйти за него? Боже милосердный, ведь она совсем еще девочка.

— Отец никогда не хотел… — начал Гэвин, но осекся. — Я все же не верю, что он осуществил бы свою угрозу.

— Но ведь он был готов пожертвовать Марсали, разве не так?

— Синклер — удачная партия, — неуверенно возразил Гэвин.

— Я думал, ты любишь сестру, — отрезал Патрик с презрением, задевшим Гэвина за живое.

— За эту помолвку в ответе маркиз Бринэйр, — огрызнулся он. — Разве мог наш отец благословить твой брак с Марсали после того, как твой оклеветал Маргарет — а может быть, и убил ее?

Патрик ответил не сразу. Тема Маргарет была слишком сложной, начинать следовало не с нее.

— Хочу, чтобы ты знал: к тому набегу на ваши земли я не причастен. Ни я, ни мой отец не повинны в убийстве ваших людей.

— Тогда кто же? — сузив глаза, спросил Гэвин.

— Пожалуй, далеко искать незачем. Приглядись получше к своему уважаемому будущему шурину, — отозвался Патрик.

— У тебя есть доказательства?

— Только здравый смысл.

— На них были ваши пледы.

— Мне сказали, — кивнул Патрик. — И кто-то назвал мое имя. Но меня там не было, и если кто-то мог украсть мое имя, то точно так же могли украсть наши пледы.

— Зачем?

— Подумай сам. Эдвард Синклер ищет дружбы с вашим кланом. Объединившись с Ганнами, он может стереть Сазерлендов с лица земли — это его заветная мечта.

На это Гэвину нечего было возразить.

— Но к исчезновению Маргарет Синклер никакого отношения не имел, — не сдавался он.

— Так ли? — приподнял бровь Патрик. Пораженный, Гэвин уставился на него.

— Так ты обвиняешь Маргарет…

— Нет. Я любил ее. Она была всегда добра к моей сестре и к брату. Я не больше верю в ее измену отцу, чем, скажем, в твою.

Этот ответ потряс Гэвина, как, впрочем, и весь разговор. Он ожидал уверений в невиновности, выпадов против Маргарет, оправданий непростительному поведению маркиза…

Отойдя от озерца, он бессильно прислонился к холодному камню.

— Чего ты хочешь?

— Во-первых, — отвечал Патрик, — хочу знать, веришь ли ты мне.

Гэвин хрипло, с трудом рассмеялся и покачал головой.

— Ты доверился мне настолько, что приехал один.

— Да, — согласился Гэвин, — и всю дорогу обзывал себя последним дураком.

— Но ведь приехал.

Помявшись, Гэвин наконец заговорил:

— Да, приехал, потому, что верю мальчишке, с которым вместе вырос и учился. Верю мужчине, что тайно вернулся домой из изгнания, чтобы повидать тех, кого любил. Но с тех пор прошло шесть лет, а шесть лет многое могут сделать с человеком. Не знаю, могу ли я верить тебе, каков ты есть теперь; да и твои поступки не дают мне на то особых причин.

Патрик тяжело вздохнул.

— Ты прав, у тебя есть причины не доверять мне. И шесть лет могут многое изменить в человеке. Но даже вся жизнь не может изменить его природы. — Он замолчал, строго и пытливо взглянул на старого друга. — Гэвин, солгал ли я тебе хоть раз? Видел ли ты, чтобы я ударил слабого? Случалось ли, чтобы я взвалил вину за то, что сам натворил, на другого?

Гэвин во все глаза смотрел на человека, которого знал так хорошо — и не знал вовсе. Он искал в его лице хоть тень обмана — и понимал, что не найдет, сколько бы ни старался. Патрик Сазерленд не был ни лжецом, ни разбойником и никогда не позволил бы, как честный человек, другому нести бремя вины за то, что сделал сам.

— Нет, — ответил наконец Гэвин. — Но твой отец…

— Мой отец — не святой, и никто не знает этого лучше меня. Но Маргарет он не убивал. — Гэвин попытался перебить, но Патрик знаком остановил его. — Он чувствовал себя опозоренным, преданным; наверняка считал, что вправе убить ее. Так что если б он это сделал, то не скрывал бы.

— Но она не могла наложить на себя руки, — возразил Гэвин. — В душе она не переставала быть католичкой.

— Значит, она ушла от него по своей воле, — сказал Патрик. — Или ее увели. Гэвин нахмурился.

— Если ты прав, кто-то шутит с нами нехорошие шутки.

— А кому, кроме одного человека, это может быть нужно? — тихо ответил Патрик. — Король Карл старается принести к нам в Хайленд мир. Если мы и дальше будем задирать друг друга, он, пожалуй, объявит оба наших клана вне закона. И кто тогда беспрепятственно завладеет нашими стадами и землями?

Хайленд — северная, горная часть Шотландии.

— Синклер, — машинально, почти не думая, промолвил Гэвин. Мысли его бешено вертелись вокруг странного предположения Патрика. Если оно верно, коварство Эдварда было поистине дьявольским. — Но ведь если Синклер стоит за всем этим и если он связан с моим отцом, то и его могут объявить вне закона?

Патрик покачал головою.

— Нет, если он будет осмотрителен. А до сих пор ему это удавалось. За два года никто не нашел и следа Маргарет. И вспомни, сколько раз он стравливал наших отцов, подстрекая их возводить напраслину друг на друга.

— Что же ты предлагаешь? — осторожно осведомился Гэвин.

— Ты мог бы поговорить с отцом?

— О твоем отце? — Гэвин невесело рассмеялся. — Он и имени Грегора Сазерленда не желает слышать.

— А остальные Ганны?

Гэвин тряхнул головой.

— Они против него не пойдут. И я не пойду. Попробуй только я встать во главе клана — и клан распадется. Патрик угрюмо вздохнул.

— Итак, мы с тобой должны найти способ удержать двух старых упрямцев, готовых из-за ложной гордости погубить собственные кланы и жизнь своих детей. Но, прежде чем мы начнем, мне надо знать, веришь ли ты мне, как раньше. Если нет, у нас ничего не выйдет.

Гэвин выпрямился, посмотрел в ясные зеленые глаза Патрика, заглянул к себе в душу. Два года он беспомощно наблюдал, как медленно рушится его семья. Отец уж не был счастлив и весел, как прежде. Маргарет, которую он любил и почитал, как мать, исчезла. Обе сестры сбежали из дому. Две семьи сородичей потеряли кормильцев и лишились коров, без которых трудно будет пережить наступающую зиму.

И все же, невзирая ни на что, он верил Патрику Сазерленду. Да охранит его господь, он всегда ему верил.

— Да, Патрик, верю. Думаю, я не пришел бы сюда сегодня, если бы это было не так.

В награду за его искренность Патрик широко улыбнулся.

— У меня есть план. Но об этом потом, а сначала я наконец должен сказать: Гэвин, ей-богу, я рад видеть тебя.

Он протянул Гэвину руку; Гэвин шагнул к нему, и, глядя друг другу в глаза, они обменялись рукопожатием, положив, как встарь, друг другу на плечи левые руки. Однако какая-то робость — или осторожность — мешала Гэвину от рукопожатия перейти к грубоватым, по-медвежьи крепким объятиям — их с Патриком обычному приветствию, испытанию силы и знаку мужской дружбы. Он решил погодить и приглядеться получше.

— Расскажи, что у тебя за план, — попросил он, улыбаясь нетерпению, загоревшемуся в глазах Патрика и оживившему его лицо. Он боялся, что, научившись скрывать свои чувства, его друг забыл, как выказывать их.

— Есть у тебя люди, которым можно доверять? — спросил Патрик. — Те, у кого нет ни жен, ни детей, но зато, возможно, есть родня среди Сазерлендов?

— Да, — кивнул Гэвин. Бог знает, сколько лет подряд Ганны женились и выходили замуж за Сазерлендов. Труднее было бы найти Ганна, никак не связанного с кланом Патрика.

Патрик хитро улыбнулся, и шрам на его лице, казалось, стал глубже. Эту улыбку Гэвин узнал: она означала, что и его, и Патрика ждут крупные неприятности.

— Ладно, — сказал Патрик. — Слушай, вот что я предлагаю сделать.

Выслушав план Патрика до конца, Гэвин пришел к выводу, что прошедшие двенадцать лет помрачили разум наследника Сазерлендов. Но взгляд Патрика был по-прежнему ясен, и самые дикие замыслы он поверял Гэвину спокойным, негромким голосом. Его план был чистейшим безумием. Решительно невозможно было согласиться. Гэвину стало обидно, что не он сам все это придумал.

— Нас обоих могут лишить наследства, — сказал он.

— Да, могут, — согласился Патрик, — если поймают.

Сам того не желая, Гэвин почувствовал, что его лицо расплывается в широкой улыбке. Патрик был дерзок и безрассуден, как всегда.

— Хорошо, — сказал он. — Я выполню свою роль. Даю слово. — И, сказав, почувствовал, как на душе у него стало немного легче.

— Я скучал по тебе, друг, — тихо проговорил Патрик. — По тебе и до Эберни.

— Ты вернешься, — откликнулся Гэвин, с изумлением заметив влажный блеск в глазах Патрика.

Это от солнца, успокоил он себя. Иначе почему и у него самого жжет глаза?

11.

Воротясь в Бринэйр, Патрик застал во дворе замка беседующих Хирама и Руфуса. Первый был крайне взбудоражен, второй — невозмутим.

— Я боялся уж не увидеть тебя живым, — накинулся Хирам на Патрика, едва тот спешился и отдал поводья конюху.

Патрик кивнул Руфусу и обернулся к Хираму:

— Коровы целы?

— Мы их распустили по лесу, как ты велел.

— А кто следит за ними?

— Те, кого ты выбрал. Патрик, разве ты не знаешь — я всегда точно выполняю приказы и делаю все, как ты хочешь?

Патрик рассмеялся. Хирам редко делал, что велено, и куда чаще поступал так, как сам считал нужным. Правда, в конце концов — и Патрик действительно хорошо знал это — все получалось именно так, как он хотел вначале.

— А ты что расскажешь? — обратился он к Руфусу. Тот отвесил замысловатый поклон.

— Ты посылал за мною?

— Да. Соскучился по твоему дерзкому языку.

— И моему обаянию, верно?

Патрик кивнул, ожидая объяснений.

Руфус правильно истолковал его молчание и заговорил уже обычным голосом; слишком обычным, как показалось Патрику:

— Я хотел убедиться, что у девушки все в порядке.

— Убедился?

Мрачная физиономия Руфуса стала совершенно непроницаемой.

— Кажется, она всем довольна. Я привез письмецо для леди Марсали, но отдать еще не успел.

— Я сам отдам.

— А почему тебе так не терпелось увидеть меня?

— Нашел нового ценителя твоих редкостных талантов.

— Неужто? Кто же это?

— Некто Эдвард Синклер.

Руфус нехорошо ухмыльнулся.

— Так его интересуют мои самые необычные навыки?

— Хм… Я только слышал, Синклеру нужны наемники.

— И мне, как лучшему из них, следует ему понравиться?

— Мне будет не хватать твоей скромности.

— И моей верной руки.

Хирам громко кашлянул.

— Когда мне отправляться?

— Сейчас, — отвечал Патрик. — Пока тебя не было, кто-то устроил набег на земли Ганнов.

— Да, Хирам мне говорил.

— Я хочу, чтобы ты выяснил, не причастен ли к этому Синклер. Я подозреваю его в первую очередь. И послушай, не говорят ли чего о человеке по имени Быстрый Гарри. Он пошел следом за разбойниками, и с тех пор никто его не видел.

— А когда я раскрою коварный заговор? — с показным смирением спросил Руфус.

Патрик улыбнулся.

— У границы с землями Синклера есть лесок, Хирам покажет тебе. Выберем место. Там я или он будем ждать тебя каждый понедельник и четверг в полдень. Если что-нибудь узнаешь — хоть что-нибудь, — приходи или оставь записку.

Руфус кивнул и собрался идти.

— Руфус…

Тот обернулся, вопросительно поднял черные брови.

— Постарайся остаться в живых.

— Постараюсь, — кивнул Руфус. — Теперь мне есть зачем жить до самой старости.

* * *

Эти слова еще звучали в ушах Патрика, когда он поднимался наверх, в комнату для гостей. Ему тоже было ради чего жить, вернее, ради кого. Если только она еще захочет говорить с ним…

Вот и комната Марсали. Дверь была приоткрыта, из-за нее доносились голоса и тихий смех. У Патрика точно гора с плеч свалилась: никакой беды не стряслось. Он постучал в полуоткрытую дверь и, не дожидаясь приглашения, зашел и остановился на пороге.

Марсали и его сестра, веселые и румяные, сидели рядышком на кровати и играли с ласками. Слава богу, сонное зелье никак не повредило Марсали: она выглядела хорошо, просто чудесно, и темно-синяя туника удивительно шла к ее глазам. Но что действительно удивило Патрика, так это поведение сестры. Хотя смех ее смолк тут же, едва она увидела брата, глаза Элизабет искрились, а щеки рдели, как лепестки шиповника; обычно неприметная, почти дурнушка, сейчас она казалась прямо красавицей.

Тут один из зверьков заметил Патрика и оскалил зубы. Патрик искренне огорчился. Элизабет ласки доверяли, позволяли гладить себя, а на него злились. Он поднял голову и встретил испытующий, вопросительный взгляд широко открытых синих глаз Марсали.

Воцарилась звенящая, напряженная тишина. Наконец Элизабет пролепетала: «Я пойду», отдала Марсали ласочку, которую держала на руках, вскочила с кровати и бочком проскользнула в дверь.

Зверек на коленях у Марсали угрожающе выгнул спинку, готовый защищать хозяйку изо всех своих силенок.

— Ты можешь объяснить ему… или ей… что я не причиню тебе зла? — спросил Патрик.

— Боишься? — приподняла брови Марсали.

— Боюсь.

На ее губах мелькнула улыбка — мелькнула и тут же пропала.

— Твой отец сказал, ты ездил в Эберни воровать коров.

— Забирать назад то, что принадлежит тебе, — не воровство, — мягко возразил Патрик.

— Кто-нибудь…

— Нет, — тихо сказал он. — Никто не пострадал.

Девушка вздохнула с видимым облегчением. Патрик сделал несколько шагов к кровати.

— А ты? Как ты тут?

Она не ответила, но по огню, полыхавшему в ее глазах, он понял, что не все благополучно.

— Отец? Что он сделал?

— Не более того, что я могла ожидать от Сазерленда, — резко ответила Марсали.

— Настолько плохо? — поддразнил он, силясь улыбнуться.

— Тебе-то что? Я всего-навсего твоя пленница.

— Марсали… — Он шагнул к кровати, но зверьки оскалились и сердито заверещали. Тихо чертыхнувшись, Патрик замер на месте.

Марсали сухо усмехнулась:

— Они похожи на твоего отца.

— Ему бы вряд ли польстило такое сравнение, — ответил Патрик, радуясь, что невзгоды не сломили девушку.

Она взяла беспокойных, извивающихся ласок на руки, что-то шепнула им и посадила в корзинку, которую, видимо, принесла Элизабет. Затем выпрямилась и молча взглянула на него синими, как озеро, подернутое льдом, глазами.

— Что тебе нужно?

Патрик достал из-за пояса кусок пергамента, что передал ему Руфус.

— Это от твоей сестры.

Не говоря ни слова, Марсали взяла пергамент, стиснула его так, что пальцы побелели, словно боялась, что Патрик отберет его назад.

— Марсали?

Ему так отчаянно, до боли хотелось коснуться ее руки…

Она отпрянула.

— С тех пор как я вернулся домой, — серьезно промолвил он, — я еще не слышал, чтобы моя сестра смеялась. Спасибо тебе.

И вдруг заметил, как в уголке ее глаз блеснули слезы: точно растаял лед. Теперь глаза Марсали наполнились тоской и болью.

— Милая…

В один миг преодолев разделявшую их пропасть, он взял ее за тоненькое запястье, притянул к себе, заключил в объятия хрупкое, напряженно-неподатливое тело, вытер слезу, уже катившуюся по ее щеке.

— Не плачь, — шепнул он, — все будет хорошо.

И знал, что так будет, пусть даже ценой его жизни.

Она хотела заговорить, но так ничего и не сказала. Снова стали непроницаемыми глаза, какая-то пелена заволокла их, пряча ее душу, скрывая ее от него. И нельзя было снова попросить о доверии, хотя, господи боже, как хотелось ему попросить. Как нужны ему были ее вера, ее любовь. Но он понимал, почему лишен их.

Его рука бессильно упала, и Марсали немедленно отступила прочь.

— Я пойду, чтобы не мешать тебе читать письмо, — вздохнул он, собираясь уходить. Но ее слова остановили его:

— У тебя такой усталый вид…

Так ей не все равно? Не совсем все равно?

— Долгая была ночь, — ответил Патрик.

— И для Гэвина тоже?

Он поднял на нее ошеломленный взгляд. Черт, она как будто читала в его душе, в его сердце. Не дождавшись ответа, Марсали заговорила снова:

— Ведь ты видел его, да?

— Да.

Лгать Марсали ему не хотелось, но надо было соблюдать осторожность. Путь, который избрали они с Гэвином, изобиловал неожиданностями и опасностями, и чем меньше будет о нем известно, тем безопасней для всех.

— Вы поговорили? — не отступала Марсали!

Она настороженно смотрела на него, и Патрик понял: она хотела — и боялась — спросить, не случилось ли беды.

— Поговорили.

— Вы не дрались?

— Нет.

— Он был один?

— Да.

— Так вы просто поговорили? — повторила она с надеждой.

— Да.

— Ты можешь сказать что-нибудь, кроме да и нет?

— Только то, что ты нынче утром очень красивая.

Марсали топнула ножкой с досады, и ласки тотчас завозились и залопотали в своей корзинке.

Патрик и Марсали одновременно посмотрели на корзинку, потом — друг на друга и замерли, будто не в силах отвести глаз. Несколько шагов, разделявшие их, казались непреодолимой пропастью. Патрику хотелось обнять Марсали, чтобы разочарование и боль исчезли из ее глаз; хотелось снова стать ее героем, ее рыцарем, а сильнее всего — да поможет ему господь — хотелось поцеловать ее, вновь ощутить искру того чудесного огня, который, он знал, был скрыт под разочарованием и обидой и лишь ждал своего часа.

Но час еще не пришел… Марсали отступала от него шаг за шагом, без слов говоря, что не прощает.

— Патрик, — с горечью прошептала она.

— Я ни минуты не хотел причинить тебе зло, — хрипло ответил он. — Богом клянусь, Марсали, не хотел. Я только пытаюсь положить конец всему этому.

Ее губы дрогнули.

— Я хотела бы верить тебе. Но ты выкрал меня, бесчувственную, из моей спальни. Ты угнал стадо коров из-под стен Эберни, и я не могу понять, как это поможет положить конец распрям между нашими кланами. Скорее ты подливаешь масла в огонь, который уже и без того трудно погасить.

Патрик тяжело вздохнул.

— Я скажу тебе одно: я верю, что делаю единственно возможное для того, чтобы прекратить никому не нужную войну.

— На словах у тебя всегда все получается гладко, — возразила Марсали. — Ты ловко играешь ими. Сколько раз ты заговаривал зубы Гэвину, мне, даже отцу, и мы невольно начинали верить в то, что было нужно тебе. Я уверовала, что ты можешь все, — она горько усмехнулась, — даже достать звезду с неба. Я думала, ты не такой, как другие мужчины, и тебя волнуют не одни войны и месть.

— Так и есть, — произнес он. — Меня волнует еще очень многое. Пожалуйста… — Он запнулся, устало прикрыл глаза. — Прошу тебя, поверь мне снова. Хоть ненадолго.

Марсали смотрела на него враждебно, осуждающе, ее взгляд был полон боли.

— Поверить тебе, говоришь ты? Но ты ничего не объясняешь. Ты просто хочешь сделать меня безвольной пешкой в игре, в которую ты — и, наверное, Гэвин — втягиваете оба наших клана. — Она нахмурилась еще больше, покачала головой. — Все эти годы я так гордилась тобой, когда до меня доходили вести о твоей доблести, о твоих победах. Но теперь я знаю, какой ценой ты и другие мужчины готовы платить за такую славу. Знаю, что проливать невинную кровь, умножать число вдов и сирот — небольшая доблесть. И уж, конечно, сеять смерть и разрушение — не самое праведное дело. — Она закрыла глаза. — В твоей игре мне нет места.

«Мне ничего от тебя не нужно». Из всего сказанного Патрик услышал только эти слова, хотя Марсали не произнесла их. Но даже скажи она их вслух, яснее выразить свои чувства ей уже не удалось бы.

Он отвернулся к окну, напряженно выпрямившись, чтобы не взвыть от тоски и горя, ибо ни одна из многих ран, полученных на поле боя, не причиняла ему таких страданий. Он стоял спиной к Марсали и бездумно смотрел на уходящую за горизонт цепь горных вершин, — стоял долго, пока не почувствовал, что снова владеет собою и голос его не задрожит. Тогда он повернулся к Марсали, хотя по-прежнему избегал смотреть ей в глаза.

— Прости за неудобства, что я доставил тебе, — промолвил он. — Как только будет возможно, я отвезу тебя обратно в Эберни. Знаю, ты не веришь мне, — конечно, ты вправе мне не верить, — но у меня есть несколько срочных дел. — Он понимал, что его голос звучит слишком холодно, но все же это было лучше, чем если бы она услышала в нем слезы разочарования, которые он едва сдерживал. — Если тебе что-нибудь понадобится, скажи Элизабет. Она позаботится обо всем.

И прежде чем Марсали успела ответить, Патрик в несколько шагов пересек комнату и тихо закрыл за собою дверь.

Уязвленная, разгневанная, сбитая с толку, Марсали молча смотрела ему вслед. О своих словах она не сожалела, хотя они причинили ей же самой мучительную боль. Но если между нею и Патриком не будет доверия и правды, не стоит сохранять и остальное. На одном взаимном влечении жизни не построить, пусть даже ими владеет желание столь сильное, что всякий раз, когда они смотрят друг на друга, между ними полыхают молнии.

Она не знала этого нового Патрика. Он рассуждал о том, как прекратить войну между их семьями, — и в то же время держал ее в плену и угонял скот у ее отца. Она не понимала его, не могла разгадать: он бывал таким нежным, а миг спустя — таким безжалостным. Нет, нет, она не знала и не понимала его.

Если бы только, да поможет ей господь, она еще и не любила его…

12.

Патрик направлялся в горы. Горы звали его, манили окутанными туманом вершинами, всегда дарившими покой и мир — хотя бы на время. Отдохнувший жеребец с легкостью отмерял милю за милей, а Патрика все преследовал прощальный взгляд Марсали, и чем больше удалялся он от дома, тем понятнее становились ему ее боль, ее смятение и ужас, когда она, внимательно посмотрев на него, впервые увидела, во что он превратился.

Заметила ли она клеймо смерти на его лице? Поняла ли, что каждая складка — жуткая мета загубленной им чужой души? Почувствовала ли страх, животный ужас, непрерывно мучивший его на поле брани? Ясно одно: что бы ни увидела, о чем бы ни догадалась Марсали, это ей не понравилось бы.

Патрик дал шпоры гнедому, пустив его в галоп, и в несколько мгновений пересек зеленую луговину между двух скалистых вершин. Конь подчинялся неохотно, медлил, и Патрик с трудом подавлял в себе желание сорвать гнев и отчаяние на бессловесной скотине. Еще вчера он приглядел в отцовской конюшне красивого серого жеребца, но один из первых военных уроков, усвоенных им смолоду, гласил: не выбирай приметного коня, если знаешь, что встретишь врагов.

Вот уже близко хижина, цель его путешествия. По преданию, здесь его предки, Сазерленды, скрывались от преследований англичан во времена царствования короля Эдуарда I. Хижина была старая, приземистая, но надежная, с толстыми стенами грубой каменной кладки, почти незаметная в густом лесу. Никто, кроме охотников, изредка останавливавшихся на ночлег, не жил тут: слишком далеко до Бринэйра, да и окрестные каменистые пустоши не годились ни для пахоты, ни для пастбища.

Если б мачехе понадобилось укромное местечко для тайных встреч, лучшего она не нашла бы.

Гнедой благополучно взобрался по узким горным тропкам и остановился у бурлящего среди расколотых аспидно-серых валунов водопада. Горные пики поднимались вокруг и терялись в небе. В воздухе висела тончайшая водяная пыль, и Патрик сразу же промок насквозь, но никакого неудобства не ощущал.

Когда-то давно ему показал это место отец. Это было еще до того, как он отправил сына на воспитание к Ганнам.

— Помни о тех Сазерлендах, что проложили тебе дорогу, — промолвил тогда отец, стоя рядом с ним и гордо озирая северные пределы своих владений.

Отец поведал ему легенду этой хижины, рассказал, как их предки сражались вместе со знаменитым шотландцем Уильямом Уоллесом против английского короля Эдуарда I, а потом — вместе с Робертом Брюсом против Эдуарда II, как их преследовали и объявили вне закона, точно разбойников, а они все-таки выжили, ибо были едины.

— Помни, что ты принадлежишь своему клану, сын. Клан — самое важное, что есть в жизни. Важнее бога, даже важнее семьи. Важнее, чем сама жизнь.

Патрик слушал отца с изумлением. Высокий, сильный, он был в тот момент незнакомым и далеким, и необычное воодушевление горело в его глазах.

— Обещай мне, сын, — продолжал отец, — клянись жизнью, честью — всем, что имеешь и будешь иметь, — что твой клан для тебя всегда будет превыше всего.

Патрик обещал. В свои шесть лет он не особенно представлял себе, что значит эта его клятва, но, чтобы заслужить похвалу отца, сделал бы все, что угодно. Но если тогда он не понимал, что пообещал отцу, то теперь понял слишком хорошо. Эту клятву снова и снова вбивал ему в голову тот самый человек, который заставил его, несмышленого ребенка, дать ее. Именем этой клятвы его вынудили отправиться воевать под началом Монтроза, а потом и других.

Патрик знал, как важно для отца одобрение и уважение клана, и потому хорошо понимал, каким позором стало для него известие о неверности жены. К тому же она выбрала для своих свиданий место, священное для всех Сазерлендов, что не могло не нанести особенно болезненный удар по гордости старика. Стоя сейчас у поросшей мхом стены, он гадал, кому еще могло быть известно о том, как много значит эта хижина для маркиза Бринэйра. Разве что Дональду Ганну? Да, должно быть, отец рассказал давнему другу эту историю, когда они охотились где-нибудь неподалеку.

На миг Патрику нестерпимо захотелось, чтобы Марсали была здесь, рядом, и он мог бы поделиться с ней своими мыслями и выслушать ее. А потом они вместе доискались бы, что случилось два года назад с ее тетей Маргарет.

Но, по правде говоря, он так долго жил только своим умом, что, пожалуй, не смог бы, как ни хотел, открыться любимой женщине. Даже с Хирамом и Руфусом он редко делился своими мыслями и планами, пока не наступало время действовать. В этом, надо признать, он был настоящим сыном своего отца.

Вокруг хижины за последние годы поднялся густой подлесок, и тропинка почти заросла. Интересно, приходил ли сюда кто-нибудь хоть раз за минувшие два года? Отец на его месте прочесал бы все вокруг в поисках любой улики, предпринял бы все, что счел бы полезным для дела. Патрик почувствовал себя обязанным заглянуть внутрь.

Он осадил коня у двери, спешился, привязал его к низко растущей ветке дуба и пошел к хижине. Вдруг его взгляд привлекло темное пятно на земле, потом еще одно, в нескольких шагах от первого, и третье — у самой двери. Он видел слишком много таких пятен, чтобы сомневаться в их происхождении.

Положив руку на рукоять кинжала, Патрик приоткрыл дверь. Свет ворвался в темное, пропахшее плесенью и кровью помещение, и взгляд Патрика тут же остановился на теле, неподвижно лежавшем на охапке грязной соломы в углу. Патрик быстро огляделся и, убедившись, что опасности нет, в два шага очутился рядом с распростертым на соломе человеком.

Он сразу узнал его. Каждый, кто хоть раз останавливался в Эберни на ночлег, знал Быстрого Гарри. Покачав головой при виде ржавых, запекшихся пятен на пледе Быстрого Гарри, он приложил пальцы к шее раненого и с облегчением перевел дух, нащупав едва заметное, слабое биение пульса. Дыхание Быстрого Гарри было затрудненным и хриплым, кожа — горячей, как огонь.

Откинув набухший от крови плед, Патрик увидел поперек груди страшный рубец от удара меча. Рана выглядела плохо; она уже успела загноиться, хотя заражение еще не пошло вглубь. Быстрый Гарри просто обессилел от жара и потери крови. Удивительно, как удалось ему добраться до хижины, ведь набег случился за много миль к северу от этих мест.

Патрик беспомощно смотрел на рану и проклинал себя, что не взял с собой никого — и ничего. Ни людей в помощь, ни вина, ни воды, ни хлеба.

Но заниматься самобичеванием некогда: у Быстрого Гарри времени почти не осталось, и первое, что ему было необходимо, это вода.

Бегло оглядевшись, он увидел, что в хижине не осталось ни одного целого горшка или кувшина: повсюду валялись лишь черепки. Стол и стулья тоже были разбиты в мелкие щепки. На миг Патрик представил себе, как отец методично крушит все вокруг, одержимый яростью.

Стиснув зубы, он принялся за поиски и наконец нашел глиняный черепок, достаточно большой, чтобы налить в него воды; бросился к протекавшему невдалеке ручью, зачерпнул воды и, вернувшись, принялся будить раненого.

Сначала он осторожно тронул его за плечо. Когда это не помогло, отважился тряхнуть посильнее. Ему не хотелось, чтобы Быстрый Гарри тихо угас, и на то у него была своя, не вполне бескорыстная причина: Гарри, несомненно, что-то знал, что-то видел. Да и не хотелось Патрику принимать на душу грех за смерть ближнего.

Гарри тихо, едва слышно застонал. Как видно, он еще цеплялся за жизнь.

— Гарри, — позвал Патрик. — Гарри!

Веки Гарри затрепетали, поднялись, опустились, снова поднялись. Мутно-голубые, невидящие глаза мало-помалу прояснились и остановились на пледе Патрика. Гарри попытался отодвинуться, отпрянуть, но Патрик удержал его.

— Нет, — мягко сказал он, — ты в безопасности. Я тебе плохого не сделаю. — Он сознательно перешел на местное наречие — язык, на котором сам говорил еще ребенком и который помог бы Гарри лучше его понять и успокоиться.

— Воды.

Поддерживая Гарри под спину, Патрик помог ему привстать настолько, чтобы сделать глоток, и поднес к его губам разбитую чашку.

Быстрый Гарри жадно выпил всю воду до капли и только потом поднял глаза на своего спасителя.

— Ты… неужто Патрик Сазерленд?

— Ну, я, — отвечал Патрик, не уклоняясь от его взгляда. — Если ты о том набеге, то я здесь ни при чем. Да ты, наверно, и сам знаешь.

— Я шел за ними, — с трудом выговорил раненый, — шел пешком. Я слышал, они называли твое имя, но тебя я еще мальчишкой помню и знаю, что тебя среди них не было. — Он попытался сесть, но застонал от боли. Ему не хватало сил.

— Куда они поехали? — спросил Патрик.

— На юг. К вашим землям. — Быстрому Гарри было все труднее говорить, но он все-таки спросил:

— А моя жена и сын?

— В Эберни, живы-здоровы, — успокоил его Патрик. Сообщить Гарри, что сын его опасно ранен, он так и не решился.

Гарри вздохнул, и в груди у него захрипело.

— Выродки подлые. Я следил за ними, и один заметил меня и вернулся… Он думал, что убил меня, а я только прикинулся мертвым.

— Как ты сюда добрался?

— Я на это место набрел давным-давно.

— Ты запомнил их лица, дружище?

— Только одного. Остальные были размалеваны. Да и этого я никогда прежде не встречал, хотя теперь уж век буду помнить. Такой страхоты я в жизни не видел, и говорил он чудно, скрипуче так, а смех у него — будто свист меча. Никогда не слыхал такого жуткого смеха.

— Скрипуче? — обеспокоенно переспросил Патрик, ощущая, как недоброе предчувствие сжимает сердце. — Он говорил с тобой?

— Да, он сказал… — Гарри задохнулся от боли и снова застонал.

— Он сказал?.. — настойчиво повторил Патрик. Взгляд раненого рассеянно блуждал по хижине, — Он сказал… «Приятель, ты столько пробежал — и все зря».

— Не зря, — тихо возразил Патрик. — Сейчас принесу тебе еще воды и отправлюсь за подмогой.

— А… набег?

— Это сделали не Сазерленды. Клянусь. Я бы отвез тебя в Бринэйр, да, боюсь, ты не вынесешь дороги. Ты уже потерял много крови. Рисковать опасно: вдруг в пути откроется рана? Лучше я привезу сюда все, что надо. Пищу, лекарства, бинты.

Глаза Быстрого Гарри, красные, воспаленные, не отрываясь смотрели на него.

— Я ни минуты не думал, что это сделали вы, лорд Патрик.

Патрика тронула грубоватая сердечность этих слов. Ему так нужно было сейчас доверие обоих кланов. Даже если придется завоевывать это доверие мучительно медленно и трудно, — что ж, значит, так тому и быть.

Устроив Гарри поудобнее, он сложил в очаге обломки стола и стульев, какие нашел в хижине, и разжег огонь. К ночи, когда он возвратится с помощью, сильно похолодает. Затем, пообещав Гарри вернуться как можно скорее, побежал к привязанному у хижины гнедому.

Всю дорогу до Бринэйра ему не давало покоя одно воспоминание. Скрипучий голос, обезображенное лицо… Под это описание подошли бы десятки человек, и все это могло быть простым совпадением. И все же Патрик не мог избавиться от тревожного ощущения, что этот человек ему знаком. Правда, он должен был быть давно мертв…

Но как ни уговаривал себя Патрик, он ничего не мог поделать с холодным, липким страхом, закрадывающимся в его душу.

* * *

Марсали стояла во дворе замка Бринэйр, зябко ежась под порывами холодного ветра, дувшего с гор. Правильно ли она поступила, надо ли было высказывать вслух все свои обиды? Она ведь не хотела прогонять Патрика от себя — во всяком случае, так надолго. Не бросит же он в самом деле ее здесь одну, среди вражеского стана?

Но вот прошло утро, затем миновал полдень, а Патрик все не появлялся. Элизабет и Алекс на расспросы Марсали лишь недоуменно пожимали плечами. Они тоже понятия не имели, где носит их старшего брата. Наконец Марсали надоело мерить шагами комнату, она толкнула дверь и, к своему удивлению, нашла ее незапертой. Тогда она собралась с духом и отправилась искать Хирама.

Девушка вышла из замка, и никто не остановил ее; осторожно прошла через внутренний двор, поймав на себе несколько любопытных, но отнюдь не враждебных взглядов. Тогда она решила попытаться выйти за ворота как ни в чем не бывало, но заметила, что за нею идут двое мужчин. Они, надо отдать им должное, держались на почтительном расстоянии, но, стоя и размышляя, куда же ей теперь направиться, Марсали ни на миг не могла забыть об их молчаливом присутствии.

И тут, как раз когда она уже готова была повернуть назад, из конюшни навстречу ей вышел Хирам, увидел ее и немедленно устремился к ней.

— Леди Марсали, — встревоженно спросил он, — вам что-нибудь нужно?

Он стоял так близко, высокий, мощный, нависая над нею, словно гора, что ей пришлось запрокинуть голову, чтобы взглянуть на него. Господи боже, какой же он огромный…

— Я искала Патрика, — ответила она.

Хирам, неловко переминаясь с ноги на ногу, немного отодвинулся назад, так что Марсали с облегчением вздохнула.

— Я не знаю, куда он делся, — с самым мирным и кротким выражением, на которое был способен, промолвил Хирам, так что не поверить ему было просто невозможно. Но откуда Марсали теперь знать, кому верить, а кому нет?

— Тогда, может, Руфус здесь? — спросила она. — Я получила письмо, которое он привез мне от сестры, но хотела бы услышать от него самого, как она и что с ней. — На самом деле письмо Сесили изобиловало упоминаниями о Руфусе, и потому Марсали хотела повнимательнее приглядеться к нему. — Вы не подскажете, где бы мне его найти?

Хирам снова переступил с ноги на ногу.

— Он тоже уехал, миледи.

— Как? Опять уехал? Куда?

— Не могу сказать. Марсали сжала губы.

— Не можете или не хотите?

Великан покраснел, и Марсали стало стыдно, что позволила себе излить раздражение на того, кто не был повинен в ее бедах. Хирам лишь исполнял приказы — приказы, которые отдавал ему Патрик.

Она отвернулась к конюшням. Надо получше рассмотреть лошадей. Где-то глубоко в мозгу уже зрела мысль о побеге.

Хирам, стоявший за ее спиной, произнес так тихо, что услышать могла она одна:

— Он любит вас, миледи.

Марсали замерла, не в силах взглянуть ему в лицо.

— И вы не так одиноки, как вам кажется, — продолжал Хирам.

Она круто обернулась, посмотрела ему в лицо — широкое, с грубыми чертами лицо шотландского горца, обрамленное рыжими, как медь, волосами. Светло-голубые глаза, кривой, когда-то, видно, сломанный нос, притаившаяся в уголках губ улыбка… Честное, основательное лицо. Человеку с таким лицом, как подсказывала Марсали интуиция, можно доверять. Да только сейчас она — во вражеском лагере, и сюда ее привез человек, которому, как ей казалось, она тоже могла верить.

— Вы давно с ним знакомы? — спросила она.

— Да уж лет восемь будет, если не больше, — широко улыбнулся Хирам, и вокруг его глаз появились лучики морщин. — Я за ним и в ад пойду, коли надо.

— Почему?

Великан пожал плечами.

— Почему один человек идет за другим? Может, видит, что тот лучше его, а ему самому хочется быть таким.

— Вы хотите быть таким, как Патрик?

Хирам басисто, гулко рассмеялся.

— Подчас, пожалуй. Он прирожденный вожак и храбрый боец. Но у меня, леди Марсали, нет его совести, да и не нужно мне ее столько. Совесть для солдата — излишняя роскошь.

— Тогда почему вы остаетесь с ним?

— Потому, что это самый лучший человек, которого я когда-либо знал в жизни. Я уверен: Патрик никогда не бросит меня в беде, не обманет, не предаст. На свете не много таких, как он, кому я могу довериться без оглядки.

Марсали помолчала, а затем тихо, будто для себя одной, произнесла:

— Хотела бы я верить ему так же крепко, как вы. Хирам вздохнул.

— Иногда его трудно бывает понять. Он держит все свои мысли при себе. Патрик из тех, кто сначала десять раз подумает и только потом скажет слово. — Он улыбнулся Марсали с высоты своего роста. — Но глаза его светлеют всякий раз, как он смотрит на вас, миледи. Он даже смущается немного. Знаете, приятно видеть, что он хоть в чем-то похож на нас, простых смертных. Ей-богу, приятно.

Марсали почувствовала, как ее губы сами собой расплываются в сдержанной улыбке. Смущенный Патрик, подумать только… Она видела Патрика нежным, страстным, веселым и серьезным, обиженным и сердитым, но никогда не замечала в нем и тени смущения. Право, очень любопытно было бы взглянуть.

Хотя вообще-то, несмотря на собственные сомнения, Марсали казалось, что каждый день ей открывается что-то новое в характере нареченного жениха. Теперь, как никогда прежде, она понимала, каково ему, малому ребенку, жилось в Бринэйре. Когда Марсали появилась на свет, Патрик уже жил в Эберни, и она росла, зная о нем лишь то, что его улыбка может ослепить кого угодно, но теперь, познакомившись ближе с Элизабет и Алексом, прожив считанные дни под одной крышей с Грегором Сазерлендом, она все больше задумывалась: был ли Патрик в раннем детстве таким же, как его брат и сестра? Каким мог он стать в доме, где почти не улыбаются, где счастье — редкий гость? Подумав об этом, нетрудно было представить себе Патрика растерянным, неуверенным, подавленным.

Но нет, Патрик уже не тот прежний маленький мальчик, он — мужчина, он был на войне. Он излучал уверенность и никогда не выглядел даже немного смущенным, что бы там ни говорил Хирам. И конечно, Хирам знал, куда отправился Патрик, — просто не считал нужным говорить ей.

И все же нельзя забывать, укорил Марсали голос совести, что, вернувшись с войны, Патрик нашел свой дом и семью в запустении и раздоре, двенадцатилетнюю помолвку — расторгнутой, клан — вверженным в бессмысленную кровавую междуусобицу…

Только бы он скорее вернулся… Живой и невредимый!

Беспокойство Марсали грозило перерасти в панику. Чтобы отвлечься, она взглянула на Хирама.

— У вас есть семья?

— Нет, — покачал он головой. — Почти всех перебили англичане, а кто остался в живых, разбрелись по свету. Они были ревностными католиками и не хотели никому подчиняться. — Он рассеянно смотрел на горы, будто вспоминая. — Тогда я не жил дома, меня отдали на воспитание в другую семью. И вот вернулся домой, а на моих землях хозяйничает какой-то англичанишка. Ох, не выношу я этих бессердечных уб…

Хирам осекся на полуслове. Губы его сжались в бескровную линию, взгляд сделался таким ледяным, что Марсали вдруг стало неуютно. Перед нею стоял уже не тот добродушный неловкий здоровяк, который легко краснел, а совсем другой человек, могучий и безжалостный.

Вот и Патрик тоже иногда казался совсем другим. Может быть, у всех мужчин в одном теле всегда уживаются два разных человека?

Налетел ветер, закружил по двору, облепил платье вокруг ног Марсали. Она вздрогнула, но не только от холода: уроки, что получала она о мужчинах и их образе жизни, были не из приятных.

Хирам запрокинул рыжую голову, взглянул на облака.

— Лучше вам вернуться в дом, миледи. Скоро похолодает.

— Я хотела бы проехаться верхом, Хирам. Можете это устроить?

— Нет, миледи, не могу, — нахмурился тот. — Схожу попрошу сестру Патрика дать вам теплую шаль.

— Не нужна мне теплая шаль. И не хочу я сидеть здесь и ждать милостей от Патрика.

На ресницах повисла слеза, но Марсали удержалась от искушения смахнуть ее.

Хирам нерешительно переминался с ноги на ногу.

— Я попытаюсь разыскать его, — промямлил он наконец.

Марсали смерила его взглядом. Пусть помучается.

— А как разыщете — можете передать ему, что я скорее умру с голоду, чем еще раз сяду за стол с его отцом.

— Хорошо, миледи, — с видимым беспокойством ответил Хирам.

Ей хотелось сказать больше, но что толку? Все равно он не пойдет против воли Патрика, как бы она ни просила, так стоит ли унижаться впустую?

Марсали повернулась, подставив лицо ледяному ветру, и пошла к замку.

* * *

Преодолевая усталость, Патрик спешил в деревеньку на востоке Бринэйра, к дому Брэйди Фицпатрик. Отец ее был из Сазерлендов, а мать, как говорили, — цыганка. Еще поговаривали, что Брэйди была наделена даром ясновидения и врачевания. Овдовев, она ушла из осиротевшего мужниного дома и стала жить у своей тетки-повитухи. Она помогала тетке, служила Сазерлендам верой и правдой. Потом умерла и тетка, и теперь Брэйди зарабатывала на кусок хлеба, собирая травы и готовя разные снадобья: приворотные зелья, целебные сборы, корешки, отгоняющие злых духов.

Патрик сам не встречал Брэйди. Она вернулась к своим родичам Сазерлендам уже после того, как его отправили на воспитание к Ганнам, но шесть лет назад во время недолгого пребывания дома он слышал о ней достаточно, чтобы помнить сейчас, кто она такая.

Подойдя к ее домику и подняв руку, чтобы постучать, он еще и сам не знал толком, чего от нее ждет, но не успел дотронуться до двери, как она отворилась.

На пороге стояла женщина — худая, черноволосая и черноглазая, прямо цыганка. Когда-то, как видно, она была очень хороша; да и сейчас еще в ее облике сохранились черты былой красоты, не тронутые временем. Ясные молодые глаза глядели пристально и цепко, а на лице не было ни одной морщинки, хотя ей никак не могло быть меньше шестидесяти.

— Милорд, — произнесла она спокойно. Патрик удивился ее невозмутимости.

— Ты ждала меня?

— Кто только ко мне не приходит, — усмехнулась Брэйди. — А вам-то что за нужда во мне? Приворотное зелье? Слыхала я об одной строптивой девушке…

Скептический внутренний голос нашептывал Патрику, что не нужно особых талантов, чтобы догадаться о его отношениях с Марсали. Для многих это не составило бы труда. Все уже знали, что Патрик написал ее отцу, признаваясь, что похитил девушку.

И все же уверенность Брэйди обескуражила его.

— Ты знаешь обо всем, что происходит вокруг?

— Это нетрудно, если держать уши открытыми.

Патрик улыбнулся:

— Приятно было бы поговорить с тобой еще, но не сейчас. Мне нужны целебные травы. Припарки для воспаленной раны.

Брэйди смерила его долгим задумчивым взглядом, будто снимая мерку, так что ему стало не по себе. Наконец она кивнула.

— Входите, у меня есть то, что вам нужно.

Патрик вошел. В очаге потрескивал огонь, с потолка свисали бесчисленные пучки трав. Их сложный аромат мешался со знакомым с детства запахом торфа, делая воздух в комнате по-домашнему уютным. Брэйди поколдовала с десятком разных горшочков и выложила на столе две горки тщательно перемешанных трав. Одну из них она убрала в кожаный мешочек, а другую пересыпала в склянку.

— То, что в мешочке, — для самой раны, — объяснила она, не отрываясь от дела. — Тут травы и мука. Надо размешать с водой, вылить на повязку и приложить к ране. То, что в склянке, — заварить и принять внутрь, это поможет сбить жар.

Она добавила к травам несколько чистых льняных лоскутов, завернула все в платок и перевязала бечевкой.

Патрик достал из кармана и отдал ей несколько золотых монет.

— Спасибо.

Черные глаза Брэйди, казалось, пронизали все его защитные оболочки, добравшись до самой души.

— Приходите еще, милорд.

И снова это странное ощущение, что Брэйди знает о чем-то важном для него.

— Обязательно, — кивнул Патрик и собрался идти, но она снова заговорила:

— И еще, милорд. Остерегайтесь, вам грозит опасность.

Патрик остановился на пороге, вглядываясь в ее лицо.

— Какая? Я должен знать.

— Нет, милорд, ничего. Просто у меня предчувствие. Я чую смерть.

— Ох, миссис Фицпатрик, я столько ее повидал. Боюсь, она крепко пристала ко мне.

— Брэйди, — строго поправила она, — все зовут меня Брэйди.

— Хорошо, Брэйди, — согласился Патрик, кивнул на прощание и вышел.

Он не давал пощады гнедому всю дорогу до Бринэйра. Нужно еще раздобыть свежего коня, воду, провизию и одеяла. Если поторопиться, можно успеть вернуться к хижине до наступления темноты; слава богу, в это время года сумерки долгие и ночь наступает не вдруг.

Патрик скакал в Бринэйр в надежде, что оттуда поедет уже не один. И что сопровождать его будут добровольно.

* * *

Марсали ужинала одна у себя в комнате. Она долго обдумывала, как лучше поступить; ей не хотелось доставлять старому маркизу удовольствие своим отсутствием, но еще более неприятно давать ему новую возможность при всех глумиться над собой. Наконец она все же решила не выходить к столу.

Поморщившись, она попробовала кусочек рыбы и жаркое из куропатки; и то и другое было приготовлено очень дурно. Впрочем, как и все в Бринэйре, хозяйство здесь велось из рук вон плохо, дом был запущен. Слуг, по-видимому, осталось совсем мало, Марсали почти не видела их, а впрочем, ей всегда все приносила сама Элизабет. В большом зале внизу, где ужинали, похоже, никогда не убирали. Ничто в этом хаосе не напоминало Марсали того величественного Бринэйра, который она помнила с детства.

Она взяла еще кусочек рыбы, пытаясь сосредоточиться на мысли о побеге. Но, увы, трудно думать о таких важных вещах, когда постоянно отвлекаешься на то, что творится под носом. Боже правый, эта стряпня решительно несъедобна!

Есть, однако, очень хотелось. Синяя туника, заботливо выбранная Элизабет под цвет глаз Марсали, уныло болталась на теле, которое нельзя было уже назвать стройным, ибо она просто отощала. Марсали глубоко вздохнула и через силу проглотила второй кусочек куропатки.

Ей было тоскливо и одиноко без Элизабет, но той пришлось спуститься к ужину. Как бы ни хотелось ей остаться у Марсали, ослушаться отца она не могла.

Марсали предложила рыбу ласкам, но, к ее изумлению, даже жадный Тристан возмущенно фыркнул и отвернулся. Изольда гневно застрекотала, будто бранила хозяйку за такую скверную еду. Да, плохо дело, если один из старейших и достойнейших домов Верхней Шотландии потчует гостей такими кушаньями, от которых даже зверь воротит нос…

В конце концов Марсали встала, посадила ласок в корзину и направилась к двери. Она хотела нанести визит на кухню — ради безопасности своего желудка и чтобы проверить, какой свободой она может пользоваться здесь, в доме жениха. Открыв дверь, она рассчитывала увидеть дюжего охранника, но за дверью стоял Патрик.

Марсали замерла на месте и долго стояла, глядя на него. Он сбрил бороду, скрывавшую шрам на щеке, но за день уже пробилась новая жесткая щетина.

Марсали хотелось рассердиться на него, но гневные слова, что копила она целый день, замерли у нее на губах, когда она увидела его глаза — зеленые, как листва дуба, и бесконечно усталые. Лицо осунулось от усталости и тревоги.

— Марсали, — тихо сказал он, — мне нужна твоя помощь.

И стоило ему произнести эти простые, скупые слова, как она почувствовала, что пропала.

13.

Марсали радовалась обжигавшему щеки холодному ветру и ровной рыси коня. И то и другое означало свободу. Проведенный взаперти месяц обострил ее чувства, и теперь она жадно впитывала волю, простор, наслаждалась каждым движением после вынужденного бездействия.

Патрик скакал справа от нее, Хирам — слева, но они больше не были ее тюремщиками. Когда Патрик пришел и попросил о помощи, Марсали только молча кивнула, и они бесшумно проскользнули по каменным ступеням вниз, к высокой входной двери, где уже ждал их с тремя оседланными лошадьми Хирам на своем богатырском коне.

Отныне они трое становились соратниками, сообщниками в некой таинственном предприятии. Патрик помог Марсали взобраться на невысокого гнедого мерина, затем сам сел на вороного жеребца. На четвертой лошади было навьючено несколько больших тюков; что в них, Марсали догадаться не могла, как ни старалась. Патрик улыбнулся, кивнул ей, пришпорил своего вороного, и вот они втроем промчались мимо онемевших от изумления часовых у ворот Бринэйра.

Марсали понятия не имела, что задумал Патрик; не знала, куда они скачут, да и не хотела знать. Сейчас у них общее дело, и ему нужна ее помощь. Стоя у двери, он смотрел на нее с такой мольбой, что она не отказала бы ему, пусть даже от этого решения зависела ее жизнь. А кроме того, ее успокаивали его твердость и решимость: она ждала их от Патрика; особенно сейчас, когда так измучилась от тщетных попыток овладеть ситуацией, в которой чувствовала себя абсолютно беспомощной.

Хирам подмигнул ей, и последние страхи и сомнения оставили Марсали. Этот человек не лукавил, ему можно верить.

В ушах Марсали отдавался гром копыт по каменистой земле, ветер путал ей волосы, хлестал по лицу и плечам, ноздри щекотал разлитый повсюду медвяный аромат вереска. Она чувствовала, как ее переполняет буйный, стихийный восторг, сам вечер казался волшебным: долгие, постепенно сгущающиеся сумерки, не спешащие уступать место ночи, и красно-золотое закатное небо над зубчатыми вершинами ближних гор.

Всадники мчались все дальше на север, в глубь владений Сазерлендов. Вокруг простирались пустые, скудные земли, где росли лишь чахлые, бледные цветы и редкие деревья с перекрученными, точно изломанными стволами да водились дикие звери. Ни полей, ни коров, ни овец. Марсали никогда прежде здесь не бывала и теперь упивалась новизной пейзажа, стараясь все охватить взглядом, пока кони взбирались по узким тропкам к плоскогорью. Там пришлось сбавить скорость, так как земля была усыпана острыми камнями. За равниной начинался лес, а в лесу, полускрытая за деревьями, виднелась хижина.

Патрик спрыгнул наземь и помог спешиться Марсали. Он поддержал ее обеими руками за талию, но отпускать не спешил, и она вопросительно заглянула ему в глаза. Отчаянный огонь в них чуть померк, а голос, когда он заговорил, звучал серьезно.

— Тому, кто там, внутри, очень нужно твое искусство врачевания.

У Марсали захватило дух.

— Кто там?

Патрик не ответил, а вместо того направился к вороному, отвязал сумки от седла, перекинул их через плечо и в сопровождении Хирама подошел к двери и открыл ее настежь, впуская свет в хижину. Марсали стояла на месте, сгорая от нетерпения.

Нет, с этим человеком невозможно иметь дело, он молчит даже тогда, когда необходимо сказать хотя бы слово! Раздраженно вздохнув, она вслед за Патриком и Хирамом вошла в дом.

Там было холодно, только в очаге догорали уже подернутые пеплом угли. На полу, на охапке соломы, лежал человек. Миг спустя Марсали уже стояла на коленях подле него.

— Быстрый Гарри, — тихо позвала она, дотронувшись до его щеки. Раненый не пошевелился, но она видела, что он жив: кожа под ее рукой пылала жаром. Подняв голову, она поймала взгляд Патрика, сидевшего на корточках у нее за спиной и раздувавшего огонь в очаге.

— Я нашел его здесь, — пояснил Патрик, — сегодня утром.

Но теперь некогда было задавать вопросы, хотя вопросов у Марсали скопилось очень много. Пора приниматься за дело.

— Гарри, — еще раз позвала она и осторожно потрясла раненого за плечо. Затем взяла его руку и крепко сжала.

Гарри открыл глаза, моргнул и слабо улыбнулся.

— Леди Марсали, — прошептал он, — откуда…

— Меня привез Патрик.

— Да, он говорил, что привезет помощь. Моя жена… мой сын… Вы их видели?

— Оба живы, в Эберни.

Гарри облегченно вздохнул:

— Сазерленд говорил то же, но…

Марсали обернулась к Патрику, который все еще возрождал к жизни умирающий огонь. Если он и уловил сомнение в голосе Гарри, то ничем не обнаружил, что оно оскорбило его.

— Вот. Это тебе пригодится. — Хирам пробрался к изголовью и протянул Гарри флягу с вином.

Тут Марсали заметила, что рыжий великан уже опустошил один из тюков и аккуратно сложил привезенное на одеяле в углу: несколько караваев хлеба, картофель, жареная курица… Марсали оставалось только надеяться, что эта курица лучше той куропатки, что ей подавали в Бринэйре, иначе Быстрый Гарри мог проститься с жизнью раньше, чем его доконает рана. Увидев гору провизии, она задумалась, как долго Патрик намерен продержать здесь Быстрого Гарри; судя по количеству тюков, еды хватило бы на три-четыре недели.

— А ты кто? — еле слышно, но с подозрением в голосе спросил Гарри.

— Человек, приносящий подарки, — отвечал великан, — друг Патрика Сазерленда и, надеюсь, молодой леди.

Гарри перевел вопрошающий взгляд на Марсали.

Она искренне желала, чтобы он не заметил ее колебаний. Хирам ей нравился, но он был прежде всего заодно с Патриком.

Как тяжело — точно плыть в открытом море без компаса! Но потеря курса грозила гибелью не ей, а Быстрому Гарри, и потому Марсали просто кивнула. Гарри взял флягу и едва удержал ее трясущимися руками. Если бы не помощь Хирама, ему не донести б ее до рта. Он сделал большой глоток, виновато улыбнулся, уронил руку, и снова Хирам пришел на помощь и подхватил флягу, не пролив ни капли.

Да, Быстрый Гарри совсем ослаб. Ему требовалось не только вино, и раны нужно было зашить. Отчего Патрик не открыл ей, куда и зачем они едут, еще в Бринэйре, молча посетовала Марсали, тогда она захватила бы с собой все необходимое.

Но не успела она додумать эту мысль до конца, как рядом с нею на колени опустился Патрик, расстелил на земляном полу еще одно одеяло и начал выкладывать из мешка то, что привез. Марсали следила взглядом за каждым предметом. Игла. Катушка толстых ниток. Чистые лоскуты. Травы.

Он заметил ее изумление и улыбнулся углом рта.

— Знахарка дала мне травы для припарок и все остальное, что может тебе понадобиться.

Оказывается, Патрик Сазерленд ничего не оставлял на волю случая.

Марсали осмотрела раны Гарри и увидела, что кто-то — Патрик, конечно, — уже разрезал одежду вокруг ран и очистил их так тщательно, как только мог. Кожа вокруг зловещего рубца была красная, воспаленная; рана сочилась желтоватой сукровицей. Слишком много прошло времени. Целых четыре дня…

— Дайте ему еще вина, — велела она Хираму. — Рану придется зашивать, и ему будет больно.

Хирам одной рукой помог Гарри приподнять голову и опять поднес к его губам флягу. Тот пил медленно, мелкими глотками. Потом его веки сомкнулись, хотя ресницы все еще дрожали, будто Гарри изо всех сил боролся с забытьем.

Марсали обследовала разложенные на одеяле травы и одобрительно кивнула; сама она выбрала бы те же самые. Взяв склянку с желтым настоем цветков зверобоя, сбрызнула рану и вдела нитку в иглу. Патрик сидел на корточках по другую сторону одеяла и терпеливо ждал.

— Согрей воды, — попросила Марсали.

— Сейчас, — кивнул он и отправился к ручью. Марсали все еще не понимала, зачем Патрику спасать жизнь кому-то из Ганнов, но была благодарна ему за это — и еще за то, что доверял ей. То, что он, не задумываясь, привез ее сюда, значило для нее больше, чем любые слова.

Очень осторожно, стараясь не причинять лишних страданий, она обрезала лохмотья кожи, тщательно промыла зияющую рану и принялась зашивать ее, стягивая края, чтобы скорее прекратить кровотечение. Быстрый Гарри морщился при каждом уколе иглы, но не издавал ни звука.

Дело подвигалось медленно. Работая, Марсали гадала, каким образом Быстрый Гарри оказался здесь, на земле Сазерлендов? Что он делал так далеко от дома?

Она глянула на пропитанную кровью одежду Гарри и вспомнила его раненого сына и страшную ночь набега. Неужто и Гарри, и его сын пострадали из-за нее, из-за ее отказа выйти за Эдварда Синклера? Из-за того, что вернулся Патрик и дал ей силы и способ воспротивиться этому браку? В самом деле, не возвращение ли Патрика усугубило жестокую распрю между Ганнами и Сазерлендами?

Закончив шить, Марсали распрямилась, села на пятки и перевела дух.

— Все, Гарри, — сказала она. — Худшее позади. Теперь отдыхай.

Гарри через силу улыбнулся и снова закрыл глаза.

Марсали встала, подошла к очагу. Патрик молча снял с огня котелок с водой и поставил рядом с травами. Марсали высыпала в воду порошки, добавила муку, старательно все перемешала, затем выложила полужидкую массу на чистую тряпицу, а тряпицей покрыла рану Гарри.

— Это вытянет гной, — объяснила ему Марсали. — Но, чтобы поправиться, тебе надо есть и пить. Сейчас сварю куриный бульон, и ты обязательно выпьешь сколько сможешь.

Гарри кивнул, и она уступила место Хираму, который принес ему вина с водой.

Патрик укрыл раненого несколькими одеялами, затем отошел, прислонился к стене у очага, скрестив на груди руки. Его поза казалась свободной, даже ленивой, но Марсали знала, как обманчив внешний вид. Она и на расстоянии чувствовала напряжение сильного, гибкого тела, ощущала на себе взгляд Патрика. Он следил, не отрываясь, за каждым ее движением. Стараясь не обращать на это внимания, она разделала цыпленка, положила его в котелок, долила воды и повесила над огнем. Когда сварится, надо будет добавить травы из той склянки, что дала Патрику знахарка.

Пока Марсали варила бульон, Хирам отошел от изголовья Гарри, бормоча себе под нос, что следует приглядеть за конями. Выпрямившись, она встретилась глазами с Патриком, гадая, сможет ли он прочесть вопрос в ее глазах.

Патрик кивнул на Гарри:

— Он выживет?

— С божьей помощью, — ответила она. — Спасибо, что привез меня к нему. Гарри верный друг, каких мало.

— Довольно с меня чужих смертей, — бесстрастно проронил Патрик.

— Их было много?

— Достаточно.

Его тон не располагал к расспросам, и Марсали решила оставить эту, по всему видно, неприятную для него тему.

Но она не могла не спросить о том, что волновало ее:

— Как ты намерен поступить с Быстрым Гарри? Патрик ответил не сразу, и Марсали поняла, что боится ответа.

— Подожду, пока он встанет на ноги. Марсали прикусила губу.

— А потом? Рассчитываешь использовать его как еще одного заложника?

Патрик вновь медлил с ответом, и она с горечью подумала, что не ошиблась в своих подозрениях. Вряд ли им движет одно бескорыстие. Что же сказать, что сделать, чтобы заставить его переменить намерение?

— Быстрый Гарри видел в лицо одного из грабителей, — вполголоса сказал Патрик. У Марсали перехватило дыхание, она беспомощно смотрела на него и боялась говорить.

— Это… Сазерленд? — наконец выдавила она. Патрик покачал головою.

— Гарри не знает этого человека, но смог описать его. Похоже, я знаю, кто он. Но он — не Сазерленд.

— Кто же тогда?

— Так, один старый знакомый, — неопределенно отозвался Патрик. Затем оттолкнулся от стены, зашагал по крохотной комнатке, остановился напротив очага, лицом к Марсали. — Слушай, никто, ни одна живая душа не должна знать, что Быстрый Гарри жив.

— В Эберни он был бы в безопасности, — возразила она, делая шаг вперед.

— Я в этом не уверен.

— Но как же его жена! — воскликнула Марсали. — Что же, и она пусть думает, что ее муж погиб?

— Я полагаю, так будет безопаснее для… всех. И прежде всего для самого Гарри, — непреклонно отозвался Патрик.

— Ты полагаешь! — возмущенно воскликнула она, задетая его предположением о том, что кто-то в Эберни может оказаться изменником.

— Правильнее будет сказать, что я в этом уверен, — спокойно ответил он. — Марсали, я жил на чужбине один много лет и научился доверяться только самым надежным друзьям. И еще узнал, как легко проникает измена в мощные шотландские кланы. Так случилось на моих глазах с Монтрозом, когда его же люди предали его. — Он покачал темноволосой головой. — Я сам могу доверять только Руфусу и Хираму.

Марсали, пусть и не до конца, понимала, каково ему пришлось в эти годы. Она и сама разуверилась в тех, кому безоглядно доверяла, но все же в глубине души считала большинство людей хорошими и честными. Как можно жить, никому не веря, считая почти всех, за исключением одного-двух человек, потенциальными предателями и врагами? Она и вообразить такого не могла.

— А Гэвин? — вырвалось у нее.

Патрик прикрыл глаза, на рассеченной шрамом щеке дергался мускул.

Марсали вздохнула. Боже, как устала она от мужских амбиций и болезненного самолюбия, от диких и неразумных понятий о чести, ради которых погибло столько мужчин — да и женщин тоже! Ей не хотелось думать, что и Патрик так же упрям и глуп, как остальные, но в эту минуту она не могла ни в чем быть уверена…

Прищурившись, она смерила его испытующим взглядом.

— Так ты будешь держать Быстрого Гарри в плену?

— Не в плену, а в безопасном месте.

— Потому что он тебе нужен.

— Потому что он ранен, а когда-то был мне другом. Потому что для любого другого я сделал бы то же самое. Ну, почти для любого, — поправился он, криво улыбнувшись одной стороной рта, отчего шрам стал заметнее.

— Есть такие, кому ты не стал бы помогать? — спросила Марсали.

— Есть. Или, пожалуй, я помог бы им… но неохотно. — Она удивленно посмотрела на него; он пожал плечами и невесело усмехнулся. — Солдаты, хорошая моя, умеют наживать себе врагов. А союзники — дело временное, и наши с тобою семьи — лучшее тому доказательство. Скажи мне раньше кто-нибудь, что Ганны объединятся с Синклерами, я в жизни не поверил бы.

Марсали вспыхнула, но спорить не стала. Да, увы, так оно и было. Еще несколько лет назад никто, и в том числе она сама, не мог бы представить, что они заключат союз со своими старыми врагами против клана, с которым их связывали вековые дружеские и семейные узы.

Искоса взглянув на Быстрого Гарри, она спросила:

— Как долго ты думаешь продержать его здесь?

— Дней пять-шесть. Я надеялся, что ты побудешь с ним.

— Одна? — ахнула Марсали.

— Нет, с тобой будет Хирам или я, по очереди.

— Значит, я все еще твоя пленница?

— Нет, дорогая гостья. Настолько дорогая, что я хочу быть уверен в твоей полной безопасности. Итак, он собирался стеречь ее…

— А мои ласочки? — спохватилась она.

— Сестра позаботится о них, или, если хочешь, я привезу их сюда.

— Они тебя не любят.

На секунду Патрик растерялся, к ее удовольствию. Так он больше был похож на «обычного смертного», как сказал Хирам.

— Придется нам друг к другу привыкать, — пробормотал он наконец.

Марсали почему-то стало смешно, когда она представила себе, как ее пушистые маленькие друзья будут «привыкать» к Патрику. Скорее попытаются откусить от него кусочек побольше.

Патрик подозрительно прищурился, будто думал, что она на расстоянии отдаст зверькам приказ не слушаться его, и ей еще сильнее захотелось смеяться. Не в силах больше сдерживаться, она весело улыбнулась.

Он все еще хмурился, но потом медленно, будто нехотя, улыбнулся в ответ.

И с этой минуты все между ними снова стало как раньше, как и должно было быть. Они долго еще стояли, не двигаясь, не говоря, — лишь упоенно глядя друг другу в глаза. Время шло, они молчали, и Марсали почувствовала, как ледяной холод, сковавший сердце, сменяется ласковым, разливающимся по всему телу теплом.

Они были одни сейчас — почти одни, ибо Быстрый Гарри лежал в забытьи, а Хирам еще не вернулся. По глазам Патрика Марсали увидела, что он тоже думает об этом. Его взгляд, прикованный к ее лицу, горел зеленым огнем, и огонь этот согревал ей сердце, обжигал ее. Она чего-то ждала; Патрик медленно, осторожно преодолел разделявшее их расстояние. Сердце стучало в груди, точно молот, дыхание стало частым и неровным. Вот Патрик протянул руку, коснулся кончиками пальцев ее щеки, провел сверху вниз, и почему-то эта простая ласка еще больше взволновала Марсали.

Дрожь волнами пробегала по ее спине; казалось, дрожит сам воздух между нею и Патриком. Он наклонился к ней… Марсали понимала, что должна отступить, но тело не слушалось, и, вместо того чтобы отпрянуть, она сама шагнула к нему, поднялась на цыпочки, запрокинула голову и приоткрыла губы в мучительном нетерпении.

— Марсали, — простонал он.

Их губы встретились, и ее пронзил трепет нетерпеливого желания. Казалось, она вся переполнена падающими звездами, и тело гудит и изнывает от наслаждения, когда они налетают друг на друга и взрываются сверкающими искрами. Патрик целовал ее нежно, но так властно, что у нее захватывало дух. Его запах, вкус его поцелуя, ощущение его горячего тела проникали в нее, наполняли изнутри, и от этой чудесной близости Марсали было и спокойно, и страшно, и само это противоречие дурманило ее.

Он — опасный человек. И то, как он заставляет ее чувствовать себя, — особенно опасно. Он околдовал ее; тело жило своей, новой, особой жизнью, оно пело, ликовало и больше не подчинялось ей.

«Нельзя ему верить», — говорил разум, но сердце отказывалось слушать, когда пальцы Патрика легко, едва касаясь, гладили ее затылок, а губы ласкали ее губы, и его дыхание, неровное и прерывистое, сливалось с ее дыханием.

Она не увидела, а скорее почувствовала, что Патрик пытается отстраниться, сдержать рвущуюся на волю страсть. Но сейчас ей не нужна была его сдержанность — и даже нежность; только звериное, первобытное желание, которое она уже испытывала в его объятиях несколько ночей тому назад. Ей хотелось забыть о страхе и недоверии, хотелось отдаться волшебному наваждению, дарившему им с Патриком удивительный мир, в котором они были одни, вдвоем, навсегда.

Патрик слышал, как часто дышит Марсали, как она дрожит в его руках. Ее тело яснее любых слов говорило о ее желаниях, голодные губы жадно отвечали на каждое движение его губ… Земляной пол хижины плыл у него под ногами. Боже правый, ведь он уже боялся, что навсегда потерял ее, а она льнула к нему так, будто не было этих последних нескольких дней — дней неверия, разочарования и гнева!

Марсали обвивалась вокруг него, погружала пальцы в густые длинные волосы, гладила… У Патрика вырвался невольный стон. Он упивался сладким пробуждением ее страсти, невинностью, с которой она прижималась к нему, ища того, чего еще толком не понимала. Иисусе сладчайший, он любил эту девушку, желал ее, и с каждым прикосновением ее рук к его лицу, спине, волосам, пульсирующая плоть все настойчивей напоминала о себе.

Все его тело горело, мысли путались, дышать становилось все труднее. Жажда женщины, о которой он мечтал столько лет, заполонила разум — жажда узнать ее тело, ощутить и увидеть его нагим, кожей к коже…

Но точно ледяная молния сверкнула в мозгу. Это же безумие, он потеряет ее, если не остановится немедленно! Один раз он опоил ее вином, и если теперь опоит страстью, соблазнит на то, о чем после она будет горько жалеть, — то никогда не станет принадлежать всецело ему свободно, по доброй воле. И о чем он только думает, целуя ее вот так, когда Хирам может войти в любую минуту, а на полу, всего в паре ярдов, лежит Быстрый Гарри?

Застонав, Патрик оторвал губы от губ Марсали и с огромным усилием воли выпустил из своих объятий. Она смотрела на него ничего не понимающими, затуманенными страстью глазами, и, о боже, как прекрасна она была в эту минуту, со спутанными от ветра и его ласк волосами, с опухшими от его поцелуев губами! За" всю свою жизнь Патрик ни разу не испытывал такого, ни разу не желал женщину с такой силой, как эту, единственную женщину.

Но она заслуживала большего, чем простая похоть. Она заслуживала чести и уважения.

Весь дрожа, Патрик заставил себя отвернуться и не смотреть на Марсали, зная, что иначе не сможет совладать с собою. Нужно уйти; если он останется, это грозит позором и ей, и ему.

Кроме того, пора вспомнить и о других делах: ждать вестей от Руфуса, вернуться в Бринэйр, чтобы принять на себя гнев отца, когда тот узнает о том, что у них опять угнали коров. Патрик чувствовал себя придворным шутом, жонглирующим факелами. Упади один — и остальные тоже попадают, и начнется пожар.

— Патрик? — тихо позвала Марсали.

Он глубоко вздохнул и, проверяя выдержку, медленно повернулся к ней лицом.

— Мне пора, — сказал он, пытаясь не замечать ее растерянного, вопрошающего взгляда. — С Хирамом ты в полной безопасности. Он будет поддерживать огонь в очаге, да и охотник не из последних.

— Но куда… — начала она и запнулась, не решаясь договорить.

— Обещай мне, что не попытаешься уйти, — глядя ей в глаза, произнес Патрик.

— А ты поверишь моему слову?

— Да. Если б не верил, все это не имело бы смысла.

— Все? Что все? — насторожилась Марсали. Патрик замялся.

— Девочка моя, у меня есть план. Если все пойдет как надо, мы, быть может, раскроем тайну исчезновения твоей тетки и узнаем, кто в ответе за набег на ваши земли. И тогда, если нам повезет, мы сможем положить конец вражде между нашими семьями.

— Расскажи мне, — упрашивала она.

Он и сам хотел рассказать, понимал, как нужно ей знать, что происходит, а главное — убедиться в том, что он не злоупотребил ее доверием. Но много лет он никому не верил, и это сделало его болезненно осторожным.

— Чем меньше народу знает, тем лучше, — мягко ответил он, убирая непокорную кудрявую прядь за ушко Марсали, и заметил, не мог не заметить, как ее лицо на миг исказилось от гнева.

— Быстрый Гарри — часть твоего плана? — не отступала она.

Патрик нахмурился.

— Не знаю. Может быть.

— Патрик, прошу тебя. Его жена и дети сходят с ума от тревоги за него. Пожалуйста, не заставляй их мучиться больше.

Он посмотрел на нее. Если б она пропала, если б ее считали погибшей, он точно сошел бы с ума. Инстинкт подсказывал ему обратное, но он кивнул.

— Постараюсь передать его жене, что он жив.

— Спасибо, — прикрыв глаза, пробормотала Марсали, но успокоилась лишь на минуту. — Прошу тебя, расскажи мне, что у тебя за план. Участвует ли в нем Гэвин? Узнали вы хоть что-нибудь о Маргарет? Патрик, пожалуйста, ведь я имею право знать.

Да, верно, она имела право… Но как же трудно заставить себя расстаться с приобретенной за долгие двенадцать лет борьбы за выживание привычкой молчать!

— Прежде я просил тебя верить мне, — сказал он наконец. — Знаю, сейчас ты думаешь, что я предал твое доверие. Может, так оно и есть, какие бы благие намерения мною ни двигали, как бы ни был я уверен, что делаю единственно возможное, чтобы защитить тебя. Но, родная моя, я не лгал тебе, никогда не лгал. И вот, хоть я и понимаю, что у тебя нет причин верить мне снова, я все-таки прошу тебя попытаться еще раз.

И, затаив дыхание, заглянул ей в глаза.

— Я не знаю, — помолчав, ответила Марсали. По крайней мере, честно… По крайней мере, она не отвергла его сразу же, не отказалась выслушать.

— Ты останешься здесь, не попытаешься убежать?

Она смотрела в сторону и долго колебалась, прежде чем ответить.

— Останусь. Хотя бы пока Быстрому Гарри не станет лучше.

Этого было мало. Как сейчас вернуть ее в Эберни? Окажись она дома, в безопасности, и ее отец может немедля пойти открытой войной на Сазерлендов. А в союзники позвать Эдварда Синклера.

— Я не могу так рисковать, — уговаривал Патрик. — Пойми, слишком много жизней под угрозой. Твоя, Гэвина, наших отцов, наших сородичей. Все наши жизни под угрозой, Марсали. Ты должна даТь мне слово, что не уйдешь, пока я не вернусь. — Он помолчал, во рту стало горько от слов, которые он вынужден произнести. — А если ты не дашь слова, придется мне велеть Хираму держать тебя взаперти в хижине.

Марсали выпрямилась, подняла подбородок, исполненная праведного гнева.

— Я забыла, ты ведь мой тюремщик, — с горечью промолвила она. — Но, клянусь, больше я не допущу подобной ошибки.

Ее слова задели Патрика за живое, но он не подал виду.

— Обещай мне, Марсали, — повторил он. — Прошу, не вынуждай меня к тому, что причинит нам обоим только боль.

В ее глазах мелькнуло сомнение. Неужели она не понимает? Неужели думает, что ему приятно держать ее в плену? Или ей кажется, что, обращаясь с нею вот так, он сам остается совершенно спокоен? Эта мысль потрясла его.

Марсали долго смотрела на лежавшего в беспамятстве на соломенной подстилке Быстрого Гарри, мертвенно-бледного даже в красноватом свете пламени. Потом наконец вздохнула и подняла глаза на Патрика.

— Даю слово, — тусклым, надломленным голосом сказала она.

Взгляд ее стал холодным и безучастным, на губах не осталось и тени улыбки, и Патрик с ужасом подумал, что, выиграв это сражение, он, быть может, проиграл всю войну. Единственную войну, в которой искренне хотел победить.

14.

Гэвин оглядел стадо коров длинношерстной, горской породы. Коровы оказались именно там, где говорил ему Патрик. Не слишком ли все легко получается?

Нет ли здесь ловушки? Он так часто задавал себе этот вопрос, что уже успел затвердить его, как «Отче наш». Что их ждет — да, впрочем, понятно, что, — если Патрик предал его? Но в душе Гэвин ни минуты не верил, что Патрик Сазерленд способен предать того, кого называл другом.

Он оглянулся на своих спутников. Три верных друга-приятеля с детских лет — а значит, Патрику они тоже были друзьями. Гэвин выбирал их с великой осторожностью: все холостые, бездетные, и все связаны так или иначе — кровным родством или дружбой — с кланом Сазерлендов.

К нему подъехал Иэн Ганн, двоюродный брат Гэвина, усмехнулся, блеснув в темноте зубами.

— Давненько я не ходил в набеги, — заметил он. — Ты уверен, что поблизости нет Сазерлендов?

— Уверен, — ответил Гэвин. — Они, как видно, считают, что надежно спрятали наших коров. Я вчера набрел на стадо случайно, пока искал Быстрого Гарри. — Господи, подумал он, как же противно врать. Патрик, будь он неладен, рассчитал верно: его безумие должно сработать.

— Твой отец будет доволен.

— Да, — буркнул Гэвин, и ему стало еще более тошно от необходимости обманывать отца. Но, впрочем, сейчас цель оправдывала средства. Если маленький обман поможет положить конец распре между Ганнами и Сазерлендами, то бог его простит.

Он посмотрел на небо: луна уже успела взойти. Часа через три-четыре ляжет туман, и от луны не будет никакого света. Окинул взглядом горы, черные купы деревьев на востоке — ни движения, ни шороха. Все спокойно. Пора.

Кивком головы он подал знак выгонять коров. Бедные животные. Если б они знали, какая роль отведена им в плане Патрика, то вряд ли бы обрадовались. А если ссора между кланами затянется надолго, коровы вконец отощают.

* * *

Эдвард Синклер вперил взгляд в гонца.

— Марсали у этого ублюдка?

— Да. Он держит ее в Бринэйре и даже отписал об этом ее отцу. Говорит, что увез ее по праву, что, дескать, его помолвку с Марсали никто не отменял.

Эдвард выругался и начал нервно расхаживать взад-вперед, даже не заметив посторонившегося Горди.

— А граф? Что он предпринимает?

— Ничего, — отвечал гонец.

— Ничего?! Вот так, запросто, мирится с тем, что его дочь держат заложницей?

— А что он может сделать? — пожал плечами гонец. — Сначала, конечно, взбесился, хотел снарядить погоню, но сын отговорил его.

— Почему?

— Сказал, что новый король благоволит к Сазерлендам. И еще: Карл в самом деле пальцем не пошевелит, чтобы расстроить свадьбу, которая может прекратить войну между Ганнами и Сазерлендами. Король хочет мира, что верно, то верно.

— И Эберни согласился? — взвился Эдвард.

— Его пришлось уговаривать, а потом — да, согласился. Одному-то идти на Сазерлендов у него сил не хватит. Так что вместо этого он направил протест в парламент Шотландии. И королю тоже. Так подсказал ему молодой лорд.

Эдвард едва сдерживал ярость. Мало того, что невеста сбежала от него у самого алтаря, так теперь еще ославят перед парламентом!.. Подумать только!

— Карл будет на стороне Сазерленда, — пробормотал он.

Взгляд Эдварда выхватил из полумрака в дальнем углу комнаты темную фигуру. Наемник, полушотландец-полуангличанин, что появился у его ворот года два тому назад; редкостный урод с голосом, напоминающим скрежет железа по камню, и странным, почти маниакальным огнем в желтых, как у рыси, глазах. При этом в нем было нечто притягательное, какая-то непонятная сила: женщины сходили по нему с ума.

Фостер ненавидел Патрика Сазерленда; почему — Эдвард не знал, да это его и не волновало. Важно, что сам он испытывал к наследнику Бринэйра сходное чувство. Вместе с Фостером они придумали подробный план, как рассорить Ганнов с Сазерлендами, и вот уже два года план успешно работал, но потом вернулся из Европы Патрик Сазерленд, и с тех пор все пошло наперекосяк.

Медленно пройдя мимо Горди и точно не заметив его, Фостер оказался посреди комнаты.

— Гэвин Ганн прав. Король не обидит Сазерленда. Сазерленды воевали за его отца, а такое Карл не забывает. Придется тебе брать дело в свои руки.

— Как это? — огрызнулся Синклер. Признавать собственную беспомощность он терпеть не мог, а Фостер был из тех, кто вечно норовит напомнить о чужой слабости.

— Еще пара набегов, — продолжал Фостер, — и Эберни будет вынужден что-нибудь предпринять, чтобы не лишиться уважения своего клана. А мы пока что должны разведать, где прячут младшую сестру. Судя по твоим словам, Марсали пойдет на все, чтобы защитить ее. Эдвард круто обернулся к гонцу:

— Ты точно что-то разнюхал. Они нашли Сесили?

— И следа ее не нашли, — покачал головою тот. — Брат сам рыскал повсюду, и тоже без толку.

Эдвард снова выругался. Если девчонку держат в Бринэйре, нет ни малейших шансов выкрасть ее: замок хорошо укреплен, без пушек его не взять.

— А Гэвин? — спросил Фостер. — Он ведь, кажется, когда-то дружил с молодым Сазерлендом? Разве не может быть, что он сейчас останавливает отца, потому что до сих пор сохраняет к нему дружеские чувства?

Эдвард остановился как вкопанный.

— И разве не может быть, — продолжал Фостер, — что на след младшей сестры он не напал только потому, что не хочет ее искать?

Мысли Эдварда закружились бешеным вихрем. Гэвин? Насколько он знал Гэвина, этот сопляк вряд ли решился бы предать отца. Нет, это невозможно. А впрочем…

— Да, так Сазерленду было бы намного проще, — признал он. — Пробраться в Эберни и выкрасть Марсали, если кто-то согласился помочь…

— Вот-вот, — кивнул Фостер.

Эдвард снова впился взглядом в лицо гонца.

— Возвращайся в Эберни и не спускай глаз с Гэвина Ганна. Если он выйдет из замка, следуй за ним как тень.

— Понял, — сказал тот.

— Ступай.

Гонец почтительно склонил голову и вышел. Синклер обернулся к Горди, не сказавшему ни слова за весь разговор.

— Тот новый человек, которого ты нанял, — спросил он, меняя тему, — что ты о нем знаешь?

— Только то, что с мечом он управляться умеет. Говорит, что воевал против Монтроза. Я расспросил его: действительно, назвал по именам командиров, перечислил полки. Я ему поверил, я знаю, чего ему надо. Кроме денег, его ничто не заботит.

— Значит, с Сазерлендами он дела не имел?

— Нет, вряд ли, — отвечал Горди. — Я спрашивал всех тамошних наших: никто его не знает. Один, правда, говорит, что видел его в Эберни, но Руфус уже объяснил мне сам, что забрел туда в поисках работы, а там ему сказали, что в Эберни наемники не нужны.

— Так мы можем доверять ему?

— Пока платим как следует, — пожал плечами Горди.

— Все вы одним миром мазаны, — кисло усмехнулся Эдвард.

— Все, кроме Фостера, — возразил Горди. — У него свой интерес. — И с недоверием покосился на напарника.

Эдвард посмотрел на одного, на другого, снова на Горди. Ясно, они недолюбливают друг друга. Фостер откровенно презирал Горди; тот отвечал подозрением.

— Пожалуй, мы нанесем Ганнам еще один визит, — решил он наконец. — Возьмете с собою новичка. Хочу поглядеть, каков он в деле: он может нам пригодиться.

Фостер и Горди вышли. Эдвард рухнул на стул и залпом осушил кружку вина. Нет, не могут, не должны рухнуть все его столь тщательно выпестованные планы. Сто лет его клан воюет с кланом Сазерлендов; век длится вражда. Но ненависть, которую он сам питал к Патрику Сазерленду, превыше интересов даже собственного клана.

Патрик Сазерленд видел, как он бежал с поля боя, и до сих пор Эдвард помнил, с каким презрением он смотрел на него. Даже теперь, спустя много лет, его все еще жег взгляд этих беспощадных, все понимающих глаз, и, пока эти глаза не закроются навсегда, не знать ему покоя. Смерти Сазерленда он желал так же неистово, как желал заполучить Марсали в свою постель. И он добьется своего во что бы то ни стало.

* * *

Меняя повязки Быстрому Гарри, Марсали тихо ворчала. Она скучала по сестре. Она скучала по Джинни. Она скучала по отцу и брату, по своим зверькам, а больше всего, да поможет ей господь, она скучала по Патрику.

Но ведь он сказал, что вернется? И обещал привезти Тристана с Изольдой. Или они порешили на том, что все-таки о них позаботится Элизабет? Этого Марсали не могла вспомнить, но, во всяком случае, помнила точно, что Патрик обещал вернуться. А прошло уже целых три дня…

Быстрый Гарри глубоко вздохнул. Марсали поняла, что нечаянно дернула бинт, и стала действовать осторожнее.

— Прости, Гарри. Я что-то задумалась.

— Ничего, девушка. Я заметил.

Марсали почувствовала, что неудержимо краснеет. Она не могла избежать вопрошающего взгляда Гарри, не могла не заметить, как он беспокоится. Припарки действовали в полную силу: жар мало-помалу спадал, и боль уже не так мучила Гарри. Недавно он даже попытался встать, и хотя почти сразу же снова рухнул наземь, но сколько-то все же продержался на ногах. Она понимала, что Гарри не находит себе места, что он, так же как и она сама, гадает о том, какую роль отвел ему Патрик в своем замысле.

Ах, как хотелось бы ей рассеять его сомнения, прогнать тревогу — но она и с собственной тревогой справиться не могла! Все в ее душе восставало против данного Патрику обещания. Унизительно было сознавать, что он заставил ее стеречь самое себя.

Хирам ничем помогать ей не старался. Он спал снаружи, у порога, как огромный сторожевой пес, и в хижину заходил, только чтобы принести воды, или дров, или дичи, что подстрелил в лесу, и Марсали никак не могла решить, как к нему относиться: как к ангелу-хранителю или как к тюремщику.

Видимо, как к тюремщику, подумала она, раздражаясь все сильнее. Как устала она от просьб Патрика верить ему, — ведь сам он не верит ей ни на грош; и еще от того, что не знает, чего хочет от него. Порой казалось, она могла бы успокоиться, только растаяв от любви в его объятиях, а через минуту хотела драться с ним, колотить его, пока он не поймет, что с нею надо обращаться как с живым человеком, а не как с вещью, которую можно использовать для своих нужд. Что бы сделала она, войди он сейчас в хижину: поцеловала бы его или ударила? Вероятно, и то, и другое.

Ведро для воды было пусто. Марсали закончила перевязывать Быстрого Гарри, взяла ведро и вышла из хижины. Глоток свежего воздуха был нужен ей не меньше воды. Несмотря на ее честное слово, Хирам все-таки увел куда-то лошадей: конечно, это Патрик велел ему — чтобы не оставлять ей никакой возможности сбежать. Еще, пожалуй, следует быть благодарной, что разрешают пройтись и подышать воздухом, а не сидеть все время в четырех стенах.

Марсали пошла к ручью, что тек в лесу неподалеку от хижины и на полпути встретила Хирама, возвращавшегося с охоты с парой кроликов.

Она тоскливо посмотрела на него:

— Когда вернется Патрик?

Хирам возвел очи горе, видимо, взывая к господу, чтобы Марсали прекратила изводить его одним и тем же вопросом.

— Ладно, — вздохнула она, — ответ я и так знаю. — И через несколько шагов:

— Может, проедемся верхом?

Хирам покосился на нее, колеблясь.

— Пожалуйста, — упрашивала Марсали. — Я ведь обещала Патрику, что не убегу.

Хирам нахмурился:

— А как же Быстрый Гарри?

— Ничего с ним не случится, — заверила Марсали. — Я его перевязала и накормила. Несколько часов я ему не понадоблюсь.

Хирам помолчал еще с минуту, пристально глядя на нее, потом улыбнулся:

— Ладно, если хотите.

— Одна? — с надеждой спросила она.

— Нет, миледи, — ответил великан, добавив поспешно:

— Но не потому, что я вам не верю. Просто Патрик зажарит меня живьем, если с вами что-нибудь стрясется. Места здесь дикие, опасные.

Марсали хотела возразить, что отлично ездит верхом, но вид у Хирама был непреклонный, и она решила не спорить понапрасну.

— Хорошо, будь по-вашему, — послушно кивнула она. — Мне вовсе не хотелось бы видеть, как вас зажарят.

Хирам улыбнулся в ответ, и, к изумлению Марсали, у него на щеке появилась ямочка. Ямочка — у Хирама? На его широкой; топорной физиономии с широким и бесформенным, не один раз переломанным носом? Марсали чуть не хихикнула вслух.

— Ну вот и ладно, девушка, — сказал он, обращаясь к ней, по горскому обыкновению, уже как к давней знакомой. — А то ты все злилась на меня.

— Я на Патрика злилась, — ответила Марсали, — но, как на грех, его здесь не было, а ты был.

— Так я постараюсь не попадаться тебе на глаза, когда он появится, — усмехнулся Хирам.

— Мудрое решение, — кивнула Марсали.

— Да уж. Но, знаешь, когда Патрик что-нибудь делает, то хорошо понимает зачем.

Господи, как она устала слышать это!

— Просто он никогда не трудится объяснить.

Хирам перестал улыбаться и нахмурился:

— Так уж он привык.

— Мне нет дела до его привычек.

— Да, он — человек тяжелый, — вздохнул Хирам. — Зато надежный. А надежность — редкая в людях добродетель. Как, впрочем, и жалость, хотя иногда проявлять жалость не слишком разумно.

Тем временем они дошли до ручья, и Марсали зачерпнула полное ведро воды. Она вполне могла бы донести его до дома, но Хирам не позволил.

На обратном пути к хижине она спросила:

— Как это — неразумно жалеть?

Хирам долго молчал, будто не зная, отвечать или нет, и наконец решился:

— Патрик не разрешал грабить деревни и насиловать женщин, хотя так поступали все. И никогда не убивал врага, если тот просил пощады.

Ни то ни другое не казалось Марсали верхом добродетели. Так следовало поступать любому честному человеку; однако она не стала возражать, потому что не хотела прерывать столь необычные для Хирама речи.

— Война меняет людей, — продолжал он, — а вот Патрика она не изменила.

— Правда? — усомнилась Марсали. — Он что, всегда был таким упрямым? Таким надменным? Странно, я помню его совсем другим. И не припомню, чтобы раньше он брал женщин в заложницы и удерживал против их воли.

Хирам поморщился, как от боли, и уставился на свои ноги, не желая отвечать. К своему стыду, Марсали злорадствовала — правда, всего минуту.

— Он не привык объяснять свои поступки, — промямлил Хирам.

— Разумеется, — язвительно отозвалась Марсали.

— Но ничего плохого он не хочет.

Как видно, Хирам не уступал в упрямстве Патрику — особенно когда она посмела усомниться в добродетелях человека, которого он ставил на второе место после господа бога, подумала Марсали. Другой раз надо попробовать быть милой и кроткой; так можно узнать еще что-нибудь полезное.

Они занесли в хижину воду и кроликов, и Хирам повел ее сквозь подлесок к маленькой сухой пещере. Там было устроено подобие стойла и жевали овес два коня. Марсали удивилась, что ее сюда привели, и это не укрылось от Хирама.

Он понимающе улыбнулся:

— Я не прятал их от тебя, девушка. Патрик сказал, ты дала ему слово.

— А зачем вообще прятать коней? — продолжала недоумевать Марсали.

— Быстрый Гарри сам нашел это место. Может статься, и кто другой набредет, и я не хочу, чтобы этот кто-то нашел наших коней. Потому я и огня днем не разводил.

Марсали стало стыдно, но на душе у нее полегчало. Патрик поверил ее слову. Патрик ей верит, пусть хоть самую малость. Почему же Хирам раньше ничего не сказал? Верно, как и его хозяин, полагает, что чем меньше говорить, тем лучше…

Молча она смотрела, как Хирам седлает коней, потом позволила ему помочь ей сесть в седло, и они выехали из пещеры. Хирам намеренно ехал следом за ней, не показываясь ей на глаза, и она оценила эту малую толику свободы. Или просто он не хотел больше отвечать на вопросы? Марсали придержала своего коня, подождала, пока Хирам окажется рядом с ней.

— Патрик рассказывал, ты спас ему жизнь.

— Скорее, он спас мою, — твердо ответил великан.

— Где вы воевали вместе?

— В Шотландии, Ирландии, Франции, Пруссии.

— Откуда у Патрика на лице шрам?

— Подарок одного ублюдка-англичанина. Но Патрик в долгу не остался, — с видимым удовольствием сказал Хирам, пробурчав себе под нос что-то вроде: «Убить его, недоноска, мало».

— Как это было? — спросила Марсали.

— Не стоит вспоминать. Прибавим ходу, миледи? — Хирам нечасто называл ее «миледи», и она уже усвоила, что после этого слова разговор вскоре заканчивается.

Оставалось лишь усмехнуться:

— Да, можно.

Марсали ударила пятками в бока застоявшемуся коню, и тот послушно перешел с шага сначала на рысь, а затем, набирая скорость, — на галоп. Она чувствовала, как мощно сокращаются под атласной шкурой мышцы животного, слышала собственный смех: ее заносило на поворотах, когда конь лавировал между деревьями. Хирам держался слева от нее, не догоняя, но и не отставая, готовый удержать ее от любого безрассудства.

А она скакала очертя голову, и это было чудесно, и она знала, что ей так хорошо, потому что Патрик принял всерьез ее обещание, потому что все сказанное Хирамом означало, что Патрик по-прежнему достойнейший из людей, пусть даже он скуп на слова и не способен к безоглядной откровенности. Быть может, потом, когда поймет, что может всецело доверять ей, когда бремя стольких жизней перестанет давить ему на плечи, он переменится?

Она еще раз пришпорила коня, и тот полетел стрелой, вырвавшись из-за деревьев на простор открытой долины, ведущей к дальним горам. За спиной что-то крикнул Хирам; Марсали оглянулась и через плечо увидела, как он указывает куда-то, а потом заметила впереди двух всадников, спускавшихся с перевала им навстречу.

Тут ее конь чего-то испугался, попятился, прянул в сторону, и Марсали, не успев отвести взгляда от всадников, потеряла равновесие и вылетела из неудобного дамского седла.

Она понимала, что падает, и пыталась удержаться, но тщетно; ударилась оземь, и перед глазами все стало черно.

15.

Очнулась Марсали от громкой ссоры и сначала решила, что это ей снится, но мужские голоса были слишком знакомыми, и ругались они прямо у нее над ухом. Что бы им успокоиться поскорее! Стук сердца гремел у Марсали в ушах, больно отдавал в висок, и чувствовала она себя донельзя глупо: надо же, в кои-то веки упала с коня…

— Ты говорил, ей ничто не угрожает!

— Два месяца назад ты что-то не пекся так о ее безопасности!

— Я никогда не посадил бы ее на необъезженную лошадь!

— Ты был готов отдать ее в жены изменнику и трусу!

— Вряд ли он потащил бы ее, бесчувственную, через вонючую клоаку!

— Эй, она приходит в себя, — зазвенел третий голос, — и ваша ругань ей вовсе ни к чему.

— Бедная девочка! — вздохнул четвертый.

До Марсали донеслась приглушенная брань; затем все стихло. Она знала, что на нее смотрят, и, рассудив, что чему быть, того не миновать, осторожно пошевелилась, проверяя, целы ли кости, потом приоткрыла глаза, моргнула… Голову пронзила острая боль.

Над нею склонились четыре встревоженных лица. Она была в хижине, лежала на одеяле у стены против очага. Она не бредила и не спала, слух не обманул ее, все было именно так: у ее изголовья на коленях рядышком теснились Патрик и Гэвин.

Неужели и Гэвин взят в заложники? Но вел он себя совсем не как пленный…

— Гэвин?

— Ага. Этот душегуб говорил, что ты в безопасности, но я решил убедиться сам. В безопасности?! Хм!

Он кипел от гнева, но Марсали ясно видела, что этот гнев приутих, стоило ей очнуться.

Решил убедиться сам. Значит, он здесь не в плену, а по собственной воле. В голове у Марсали неожиданно прояснилось.

— Вы заодно?

Гэвин усмехнулся:

— Ты, оказывается, не разучилась соображать. Разумеется, мы заодно.

— Но как… с каких пор?.. — Язык не слушался Марсали.

— Ох, любишь ты задавать вопросы, — с тайной гордостью отозвался Гэвин. — Вечно хотела дознаться, отчего это луна встает ночью, а солнце — днем.

— Черт бы тебя побрал, — рассердилась она. Сердце болело, и отгадывать загадки совсем не хотелось. Что за человек ее брат! Она вопросительно взглянула на Патрика. — Патрик?

— Родная моя, — растерянно откликнулся тот. Его слова были лучше всякого бальзама для ее синяков, согревали лучше огня в очаге, она вбирала в себя звук его голоса, расслабленно нежилась в нем.

Хирам протянул ей полную чашку. Она машинально отпила глоток — в чашке оказалось вино, — проверяя, слушается ли ее тело, руки, ноги, пальцы. Вроде все на месте — все, кроме рассудка. До сих пор Марсали силилась и не могла понять, что здесь делают вместе Патрик и Гэвин.

Морщась от боли, она повернула голову, и ей в щеку ткнулись два мокрых носа, а два длинных тельца, отталкивая друг друга, пристроились в сгибе ее руки.

— Как ты себя чувствуешь? — озабоченно хмурясь, спросил Патрик.

— А как, по-твоему, она может себя чувствовать? — вскинулся брат, готовый немедленно возобновить спор о ее безопасности.

— Не надо винить Патрика, — возразила Марсали. — В этом, — многозначительно добавила она.

— Это я виноват, — заговорил Хирам. — Не надо мне было кричать ей, когда вы показались, и тем более позволять ей ездить верхом, но… — И он сокрушенно развел руками.

— И ты не виноват, — запротестовала Марсали. — Я сама зазевалась.

Она попыталась сесть, но голова раскалывалась от боли; тогда, рухнув обратно на одеяло, она внимательно посмотрела на Патрика, затем на Гэвина, снова на Патрика и нахмурилась.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она Гэвина, стараясь не обращать внимания на шум в ушах. — Ты ведь… не заложник?

Ответил Патрик:

— Я привез его сюда, чтобы он увиделся с Быстрым Гарри и с тобой. У вас у обоих такие тревожные глаза, что мне захотелось успокоить вас.

— Но… — начала Марсали, и тут новая волна боли обрушилась на ее голову, и она бессильно прикрыла глаза.

Патрик рванулся к ней, и в тот же миг ласки оставили свое уютное гнездышко в сгибе руки Марсали, а Изольда вспрыгнула ей на грудь, громко вереща.

Гэвин рассмеялся, поднял Изольду за шкирку, но та извернулась и укусила его, и он от неожиданности уронил ее на Марсали.

— Раньше она никогда так не поступала.

— По-моему, — заметила Марсали, — сейчас они оба сердиты на весь род мужской, и я не могу их в том винить.

На нее устремились четыре укоризненных и сконфуженных мужских взгляда.

— Все вы с вашими секретами, — продолжала она, кипя от гнева, и даже голос ее постепенно окреп. — И с вашими войнами и драками. Нас, женщин, вы считаете неспособными думать и понимать поведение мужчин, а мы понимаем, и намного лучше вас самих, потому что это нам приходится лечить ваши раны, ждать вас и оплакивать, когда вы не возвращаетесь. Сидеть дома и мучиться от неизвестности куда тяжелей, чем махать саблями на поле боя. Да, для этого требуется побольше мужества.

Договорив, она снова попыталась сесть, и Патрик тут же взял ее за руку, чтобы помочь.

Марсали вырвала у него руку и сердито сверкнула глазами на четверых мужчин. Потом, стиснув зубы, уперлась ладонями в пол, поднялась на руках и села, прислонившись к каменной стене. Зверьки не отходили от нее и скалили зубы.

— Господи, Марсали, я и не знал, что у тебя такой крутой нрав, — опасливо заметил Гэвин.

— Ты никогда не трудился узнать, — огрызнулась она. — Тебе нужен был лишь ухоженный, прибранный дом, и я старалась изо всех сил сделать его таким, и любила тебя, и хотела только… — На этих словах ее голос сорвался.

— Хотела только?.. — мягко повторил Гэвин.

— Чтобы… со мною обращались как с человеком. Чтобы… меня тоже любили.

— Мы любим тебя, — недоуменно сдвинул брови брат.

— Тогда отчего ты хотел продать меня Эдварду Синклеру?

Гэвин отвел взгляд.

— Отец считал его хорошим мужем для тебя.

— Не считал он его хорошим мужем для меня. Он считал, что для него Синклер будет хорошим союзником в войне. Его я еще могу оправдать: он ослеплен яростью и горем, но ты? Мой брат? Ты же с самого начала не был согласен с отцом, тебе не нравился Эдвард, но ты ничего не сказал! Так ведь?

— Верно, — сокрушенно признал Гэвин. — Мне надо было бы бороться за тебя, но я понимал, что за Патрика отец все равно никогда тебя не выдаст. А с Эдвардом, по крайней мере, ты жила бы недалеко от нас.

У него был настолько жалкий вид, что Марсали уже не могла на него по-настоящему сердиться; кроме того, от гнева у нее еще сильней разболелась голова. Но она решила не уступать.

— А ты… — И она негодующе взглянула на Патрика. — Ты бросил меня в этой глуши на целых три дня одну сходить с ума от тревоги, думая, что вы где-то с Гэвином убиваете друг друга!

— Марсали, — робко возразил Патрик, — мы с Гэвином встречались за день до того, как я привез тебя сюда. Я же говорил тебе тогда…

— Но не сказал, что вы остаетесь друзьями. Не пожелал ответить, о чем вы говорили, как прошла ваша встреча, — просто промолчал. А из того, что было мне известно, я могла лишь гадать, какое ты примешь решение. Я хорошо знаю настроение твоего отца. Вдруг бы ты решил, что Гэвин — твой враг на всю жизнь и его надо убить при первой же встрече?

Патрик покосился на Гэвина. Гэвин беспомощно пожал плечами. Хирам жался в дальнем углу, тщетно стараясь сделать вид, что ему ни до чего дела нет. Быстрый Гарри и стараться не стал: он жадно слушал.

Патрик решил отстаивать свою правоту:

— Лучше было никому не знать, о чем мы договорились с Гэвином.

— Но Хирам ведь знал, правда? — возразила Марсали. — И Руфус, наверное, тоже.

Виноватый взгляд Патрика подтвердил ее догадку.

— Кто еще знает? — спросила она.

— Никто, — ответил Патрик. — Клянусь. Гэвина мне пришлось привести сюда, чтобы он увиделся с Гарри. Я боялся, что иначе Гарри не останется с нами, а силком его удерживать не хотел.

— А меня, значит, можно удерживать силком? — взвилась Марсали, но взрыв гнева породил новый приступ боли в висках и затылке.

— Нет, родная, и тебя я держать не хочу, — сказал он, и голос его сразу потеплел. — Совсем не хочу. Вот еще поэтому я и привел к тебе Гэвина, чтобы ты узнала, что мы вместе и этот план не только мой. — Он помолчал, в глазах мелькнуло сомнение, но продолжал говорить:

— После всего, что случилось, я не знал, поверишь ли ты мне, если твой брат не подтвердит моих слов.

Марсали хотела что-то сказать, но он приложил ей к губам палец.

— Дай мне договорить, девушка. Прошу тебя. Мне непросто говорить такое. Я научился слушать себя однрго и жить только своим умом, но вот я понял, что не прав. Я просил тебя о том, чего сам не согласен был дать. Я хотел, чтобы ты мне верила, а сам я поверить не сумел. Даже тебе.

Он просил понять его. Он раскаивался. Более того, он признавал, что не прав.

Их взгляды встретились. Палец Патрика, все еще лежавший на губах Марсали, легко скользнул по ним, отвел, едва касаясь. Эта простая ласка сразу согрела ее, тепло разлилось по всему телу до самых кончиков пальцев, и гнев растаял, не в силах противостоять его искреннему раскаянию.

Гэвин кашлянул.

Марсали вдруг вспомнила, что они с Патриком не одни в комнате. Левый уголок губ Патрика, видный только ей, дрогнул в грустной улыбке: Патрик тоже забыл, где они, и признавал это.

Оглядевшись, Марсали увидела, что Быстрый Гарри ретировался в свой дальний угол, Хирам топтался возле двери, а Гэвин, наоборот, по-прежнему стоял поблизости. Тристан и Изольда, сердитые, со вздыбленной на загривках шерстью, готовы были немедля напасть на Патрика при малейшем подозрительном движении с его стороны.

Нет, это было уже слишком. К тому же голову снова сжало как в тисках, и Марсали болезненно поморщилась.

— Хирам, — позвал Патрик, — принеси ей на голову мокрую холодную повязку. Давай, родная, я помогу тебе лечь.

Он осторожно опустил ее на одеяло. Она закрыла глаза. Пальцы Патрика ощупали чувствительное место над правым виском, в месте ушиба. Марсали вздрогнула, потянулась дотронуться до головы сама и обнаружила шишку — довольно большую, но и только. Ни ссадины, ни ранки.

— Девочка моя, — вздохнул Патрик, — я так испугался, когда увидел, что ты падаешь.

— Я не падала.

— Ну да, конечно.

— Вы с Гэвином как из-под земли выросли. — Ей стало немного легче, но стоило повернуться слишком резко, и в голове снова начинался шум, точно там обосновался кузнец, без конца лупивший молотом по наковальне.

— Да, этим-то и ценны здешние места, — ответил Патрик. — Мало кто о них знает, а попасть сюда можно только одним путем — с юга, по узкой горной тропке. И все же, если Быстрый Гарри согласен, мы устроим его в пещере наверху, где держали лошадей. Там вообще можно ничего не бояться.

Тут у изголовья Марсали бесшумно возник Хирам с мокрой тряпкой, и Патрик осторожно положил ее на лоб. Затем, не вставая с колен, откинулся на пятки и взглянул на Быстрого Гарри.

— Ты можешь выйти наружу?

— Да, если мне помогут, — ответил тот.

Хирам поспешно подал раненому руку, помог подняться, подставил плечо и, поддерживая, вывел его из хижины. Гэвин вышел следом. Патрик подождал, пока закроется дверь, и обернулся к Марсали.

— Они ведь ждут тебя там, чтобы без помех обсудить, что вам делать дальше? — обиженно спросила она.

— Нет, — возразил он. — Довольно с нас секретов, любимая. Хирам пошел задать корму коням, Гэвин хочет поговорить с Быстрым Гарри с глазу на глаз. А я хочу побыть с тобой. — Он не сводил с нее тревожного взгляда, без конца косясь на ушибленный висок. — Если б я мог взять твою боль себе…

— Ничего. — Боль в голове и впрямь ничего не значила по сравнению с чудесным теплом, разлившимся по всему телу от его слов.

— Я один виноват. Во всем, что ты выстрадала за это время, виноват я один. Неделями ты сидела взаперти у себя в спальне, на хлебе и воде, потом тебя, опоенную, увезли из родного дома, оставили беззащитную перед злобой моего отца, потом притащили сюда и снова оставили одну…

— Тс-с-с. — На этот раз она прижала палец ему к губам.

Он схватил ее руку, поцеловал кончики пальцев, и лицо его исказилось, как от сильной боли.

— У меня сердце оборвалось, когда я увидел, что ты падаешь.

— Я никогда не падаю.

— Знаю, — согласился он. — Иначе я ни за что не разрешил бы Хираму дать тебе сесть в седло.

Разрешил. Это слово резануло ей слух и всколыхнуло противоречивые чувства. Да, Патрик называл ее любимой, но ей хотелось, чтобы ее любили как равную, а не как слабую. Между тем он начал осторожно массировать ей виски, боль чуть отпустила, и вместе с болью ушло раздражение. У него такие ласковые руки…

— Элизабет по тебе скучает, — шепнул он. — И я тоже.

У Марсали сладко заныло сердце, но вопросы все не давали ей покоя.

— Что вы с Гэвином задумали?

Патрик вздохнул, сел рядом с ней, но стоило ему подвинуться ближе, чтобы опереться на ладонь, как один из зверьков воспользовался этим, бросился, вонзил острые, как иглы, зубки ему в запястье — и тут же ретировался и уютно свернулся клубочком, довольный тем, что отомстил обидчику.

— Изольда! — укоризненно ахнула Марсали, но та, лишь едва повернув мордочку, лукаво оскалилась и примостилась к Тристану, думая, что теперь ее никто не видит.

С руки Патрика капала кровь. Марсали с трудом приподнялась, оторвала полоску ткани от подола рубахи и, хмурясь, перевязала крохотные ранки.

Патрик сидел смирно, не мешая ей, и неловко улыбался.

— Хорошо, что у тебя нет ручных леопардов.

Она улыбнулась в ответ, тоже робко, несмело, и хотела лечь, но он обнял ее за плечи и привлек к себе. Не противясь, она послушно прильнула к нему, положила голову ему на грудь.

— Как тебе удалось справиться с Тристаном и Изольдой?

— Оказывается, они не прочь клюкнуть, — широко улыбнулся Патрик. — Я обнаружил, что, пропустив рюмочку, твои приятели делаются куда любезнее. Но сейчас, видимо, они маются похмельем, а виноватым считают меня.

Марсали засмеялась, но он продолжал уже серьезно:

— Я привез их, потому что не знал, как долго пробудет здесь Быстрый Гарри и придется ли тебе остаться с ним. Но он вроде держится молодцом, так что я хотел бы вернуться с тобою вместе.

— В Бринэйр?

— Да.

У Марсали сразу испортилось настроение. Конечно, она любила Элизабет, но Бринэйр для нее все равно был тюрьмой. Здесь у нее было хоть немного свободы, и она чувствовала, что делает что-то полезное.

— Я бы лучше осталась, — сказала она. Патрик помолчал.

— Не знаю, безопасно ли здесь, — ответил он наконец.

— Ты говорил, никто не знает о хижине.

— Не совсем так, — поднял он бровь. — Кто-то ведь донес моему отцу, что Маргарет встречается здесь с любовником.

Марсали обвела изумленным взглядом тесную каморку с закопченными стенами.

— Так это было тут?

— Да.

— Ты хочешь оставить Быстрого Гарри здесь?

— Да, но только не в хижине, а в пещере, где Хирам держал лошадей. Скорее всего ему и так ничего не угрожало бы, но я предпочитаю не рисковать совсем — ни им, ни тобою.

— Я тоже могла бы остаться в пещере.

Патрик не отвечал, и она подняла на него глаза. Он заметно помрачнел.

— Тебе так плохо в Бринэйре?

— Твой отец не хочет меня там видеть, я чувствую, как он ненавидит меня, а тебя никогда нет дома, — честно ответила Марсали.

— Ты не можешь остаться с Быстрым Гарри одна, — вздохнул он, — а Хирам нужен мне самому.

Конечно, он был прав. Если кто-то знает об этом месте, она не сможет защитить ни себя, ни раненого, а попасть в плен еще к кому-нибудь ей хотелось меньше всего.

И потому Марсали снова задала вопрос, который был для нее самым важным.

— Что вы с Гэвином задумали?

Патрик надолго замолчал, но потом наконец кивнул:

— Пожалуй, ты должна знать.

С растущим изумлением она выслушала его рассказ. Замысел был просто великолепен — ничего лучше ей никогда не приходилось слышать. Мало-помалу она начала улыбаться, а к концу рассказа головная боль почти прошла.

— И что же, Гэвин согласился?

— Да. Кое-что даже сам придумал.

— Кто еще знает?

— Руфус. Он сейчас нанялся к Синклеру — вдруг удастся что-нибудь обнаружить. Хирам. Теперь ты. Со временем, конечно, догадаются и другие, — поморщившись, признал Патрик, — но мы очень тщательно отбирали людей для набегов. У них у всех есть родные и друзья в обоих кланах, и потому они без крайней надобности не применят силу. Нам нужно только время. Боюсь, у Синклера лопнет терпение и он пойдет на чрезвычайные меры, — с тревогой закончил он.

— Какие меры? — беспокойно спросила Марсали.

— Еще один набег, — мрачно ответил Патрик. — Теперь он наверняка злится, что его план не удается, и не станет долго ждать.

Марсали ласково дотронулась до его раненого запястья, заглянула ему в глаза.

— Расскажи, что вы узнали про тетю Маргарет. Если бы мы раскрыли эту тайну…

— Да, — кивнул он, — Маргарет — ключ к решению. Потому мне так нужно время. Мои люди сейчас ищут тех двух, что пришли тогда к моему отцу с россказнями о ее измене, а потом куда-то бесследно исчезли.

— Так ты не веришь, что она изменяла ему?

— Не верю. Элизабет говорила мне, что Маргарет искренне любила отца и даже считала, будто он тоже ее любит. Кто-то потрудился на славу, чтобы заставить его поверить в ее неверность, и я думаю, что это был Синклер.

Все так, все так…

— Как ты думаешь, она еще жива? — медленно спросила Марсали.

Патрик стиснул зубы.

— Сомневаюсь. Но клянусь тебе, родная, я докопаюсь до правды.

— А мое исчезновение из Бринэйра? Как ты его объяснил?

— Сказал правду — по крайней мере, наполовину. Все знают, как ты умеешь лечить, — вот я и сказал отцу, что ты выхаживаешь по моей просьбе одного моего знакомого и его жену, а Хирам остался охранять тебя.

— И он поверил?

Патрик невесело рассмеялся:

— А что ему оставалось — назвать сына и наследника лжецом? Я слишком нужен ему, чтобы он стал так рисковать. Клан подчиняется лэрду, а не титулу маркиза и может избрать нового лэрда, если пожелает. Отец не может позволить себе расколоть клан. И Гэвин тоже не захочет, чтобы его клан разделился надвое, потерял силу и стал легкой добычей для Синклера.

До Марсали дошло наконец, насколько серьезно то, что говорит Патрик, и в ушах у нее снова застучало. Старшие в кланах присягали вождям — Дональду Ганну и Грегору Сазерленду, долгие годы сражались бок о бок с ними и рассчитывали на их поддержку и защиту. Более молодые могли взять сторону Патрика и Гэвина, но подобный выбор расколол бы кланы, натравил бы отца на сына и сына — на отца.

— Гэвин не сделает ничего такого, что могло бы ослабить клан, — пробормотала Марсали. — Удивляюсь, как ты уговорил его участвовать в своей затее. Если отец узнает, он лишит его наследства!

— Да, — согласился Патрик, — нас обоих лишат наследства, если наши отцы узнают, что мы затеяли. Но мы оба — и я, и Гэвин — считаем, что важнее всего прекратить войну, и сделаем все, что для этого потребуется.

Мысль о том, что Патрик и Гэвин действуют сообща, согревала ей сердце. Вместе они горы свернут, она всегда верила в это.

Она взяла руку Патрика, прижалась к ней щекой, потерлась носом и улыбнулась тихому, невнятному звуку, сорвавшемуся с его губ. Ей нравился этот звук. И еще ей нравился ровный, мощный стук его сердца.

Ласки спали у нее на коленях. Она осторожно сдвинула их и повернулась на бок. Теперь ее лицо было совсем близко от лица Патрика — потемневшего, осунувшегося, с грубой черной щетиной. У Марсали чаще забилось сердце, а когда ей в глаза полыхнуло изумрудно-зеленое пламя его глаз, мурашки побежали у нее по спине.

Они остались одни. На несколько драгоценных минут они были только вдвоем.

Патрик склонился к ней, коснулся губами ее щеки, ласково куснул мочку уха, поцеловал в шею, затем в плечо. Здесь его губы задержались, разжигая в ней огонь, тут же охвативший ее всю.

— Марсали, — пробормотал он, поднимая голову, чтобы посмотреть ей в глаза, и убирая непокорные прядки волос со лба и щек. А затем поцеловал долгим поцелуем, одновременно нежным и каким-то неуловимо властным. Губы его были жадными, голодными, и их голод был так же силен, как ее томление.

Ее рука шевельнулась в его ладони, и Марсали подивилась, как сильны его жесткие, мозолистые руки, способные на столь нежные ласки. И лицо его тоже было обманчиво, но теперь она знала, какие мысли и чувства скрываются под суровой маской.

Теперь она лучше понимала, что таилось в его сердце и благодаря каким качествам своей души он снискал глубокую привязанность таких людей, как Хирам. Она восхищалась его благородным сердцем, в котором достало мужества пойти против воли отца, чтобы спасти других от беды. Да, Патрик вечно будет тянуться к звездам, мечтать о несбыточности и подчас добиваться цели, в то время как на долю других останется повседневная, скучная обыденность.

Она робко дотронулась до его лица, до страшного шрама, разгладила его кончиками пальцев, чтобы стереть запечатленную в нем боль, и ощутила, как дрожат мускулы под кожей в ответ на каждое ее прикосновение.

— Марсали, — повторил он и привлек ее ближе к себе, прижал осторожно, будто боялся сделать больно.

Она откликнулась на этот зов, закинула руки ему на плечи, жарко и смело прильнула губами к его губам, а он вернул ей поцелуй с удвоенной силой. Она чувствовала, как на них накатывают волны страсти, таяла от его ласк, ее сотрясала сладкая дрожь, а растущее напряжение прижатого к ней сильного и большого тела наполняло ее непонятным восторгом и сладким ужасом.

Она не поняла, как получилось, что теперь они уже полулежали на ее одеяле грудь к груди, крепко обнявшись, но ей хотелось быть к нему еще ближе, совсем близко, так близко, как только могут быть мужчина и женщина. Никогда прежде с нею такого не случалось. Желание, овладевшее ею, было столь острым, что, казалось, оно погубит ее.

И точно, что-то внутри как будто надломилось, когда рука Патрика легла ей на грудь, и грудь под грубой тканью платья налилась тяжестью и истомой. Марсали задохнулась и тихо застонала от неожиданности и наслаждения. Его губы двинулись вниз, проложив теплую дорожку из поцелуев по горлу, шее, а ловкие пальцы меж тем расшнуровывали на ней платье. Теперь грудь прикрывала только тонкая сорочка, и вдруг горячий рот коснулся острого твердого соска.

Марсали обдало жаром, она ахнула, а затем пришло блаженство, равного которому она не знала еще ни разу в жизни. Несколько долгих, как века, мгновений — и вдруг Патрик резко отстранился, выругался вполголоса, с глухим стоном оттолкнул ее от себя.

— Господи Иисусе, о чем я думаю? — Он провел трясущейся рукой по лицу, судорожно вздохнул. — Просто безумие какое-то. В любой момент сюда могут войти.

Марсали вся дрожала и дышала часто и прерывисто, как и он. Да, увы, Патрик совершенно прав, но, боже правый, у нее болела и ныла каждая жилка, и вовсе не от падения. Просто ее мучила такая жажда любви, какой она еще не знала. Она так любила Патрика, так хотела быть частью его, так хотела увидеть, куда заведет ее это новое, волшебное чувство…

— Нынче ночью? — шепнула она и густо покраснела от собственной Дерзости.

Он сдвинул брови, и они слились в одну темную линию.

— В Бринэйре?

— Да, — ответила она, все еще дрожа.

И снова ее согрела его улыбка — новая улыбка, какой он никогда еще ей не дарил. Эта улыбка стерла с его лица долгие, мучительно трудные годы, и Марсали на миг увидела человека, которому так долго мечтала заглянуть в душу. Она провела пальцем по его чувственно изогнутым губам.

Он поймал этот палец ртом и не отпускал, снова сводя ее с ума, неотрывно глядя ей в глаза, и Марсали показалось, что никогда еще его взгляд не был так глубок и ясен. Задыхаясь, она ждала ответа.

Патрик выпустил из губ ее палец, и его глаза стали неожиданно серьезными, и она испугалась, что сейчас он откажет ей.

— Сначала нам надо обручиться, — сказал он.

Она смотрела на него как зачарованная. Патрик рассмеялся:

— Что так изумило тебя, любимая? Поверь, я хочу ждать не больше твоего. — Он вопросительно приподнял бровь. — Мы могли бы объявить об обручении перед Гэвином, Хирамом и Быстрым Гарри.

— А как же твой отец? — расширив глаза, спросила Марсали.

Патрик покачал головою:

— А вот ему лучше пока оставаться в неведении. Но тебя обручение защитит, если у нас будет ребенок.

Страсть настолько захлестнула Марсали, что эта мысль даже не пришла ей в голову. При его словах она почувствовала, как начинают пылать ее щеки, но что в том дурного? Как чудесно — и у ребенка будут зеленые глаза, глаза Патрика…

Улыбнувшись, она кивнула:

— Хорошо, я согласна. Но ты уверен, что Гэвин согласится быть у нас свидетелем?

— Не знаю, — честно признался Патрик. — Но и он должен понимать: обручение спасет тебя от Синклера. И твоя честь не пострадает, если что-нибудь случится со мной.

— Ничего с тобою не случится, — яростно запротестовала она.

Он легко дотронулся до ее подбородка.

— Конечно, нет, любовь моя. Ты ведь не позволишь, правда?

И вдруг Марсали почувствовала, как он выпрямился, напрягся, взглянул на дверь, а секунду спустя сама услышала приближающиеся голоса. Слух у него намного острее, подумала она, торопливо помогая Патрику зашнуровать на себе платье. Только они управились, дверь распахнулась.

На пороге возникла широкоплечая фигура Гэвина. Он тоже увидел Марсали и Патрика, и глаза его опасно сузились. Хотя они уже не лежали обнявшись, как недавно, Патрик все-таки еще обнимал ее, а она прильнула к его груди.

Гэвин нахмурился.

— По-моему, нам уже пора, — безапелляционно заявил он.

Патрик нежно помог Марсали улечься и встал навстречу входившим в хижину Хираму и опиравшемуся на его плечо Быстрому Гарри.

— Я хотел бы поговорить с тобой, — обратился он к Гэвину. — Выйдем.

Марсали видела, как заметался взгляд Гэвина между нею и Патриком, но лицо его оставалось непроницаемым. Потом он молча кивнул и вышел. Патрик ободряюще подмигнул Марсали и последовал за ним.

Оставшись одна, она попыталась собраться с мыслями.

Обручение… Конечно, не о такой свадьбе она мечтала, но ничего, сойдет и так. Отлично сойдет. Для обручения достаточно было при свидетелях заявить о своих намерениях — и можно жить вместе год и один день, а потом решить, венчаться или нет. Если нет, это не пятнало ничьего доброго имени.

Но им нужно было согласие Гэвина. Его присутствие как свидетеля от семьи невесты будет жизненно необходимо, если кто-то пожелает усомниться в законности обручения. Марсали прикусила губу, нервно заломила руки, даже не заметив, что делает. Брат не обрадовался, застав ее в объятиях Патрика. А что, если они подерутся из-за нее? От страха она невольно вздрогнула.

Но что могла она поделать? Только сидеть, считать минуты, тянувшиеся как годы, и ждать, пока два самых дорогих для нее человека решат ее судьбу.

16.

Патрик спрашивал себя, в своем ли он уме.

Ведь он навлечет несчастье на всех них, и все же…

И все же понимал, что не может оставаться рядом с Марсали — и не любить ее, не желать той любви, которая сольет их воедино. Лишь в малой мере изведав то, что ждало их впереди, он видел: рано или поздно это непременно произойдет, он уже дважды чуть не обесчестил Марсали, а сама мысль о рожденном вне брака ребенке ужасала его. Марсали нужно было защитить, и сделать это мог только он.

Но… обручение? Мнение Гэвина не на шутку беспокоило Патрика. В Нижней Шотландии обручение было обычным делом, но в знатных горских семьях к подобному скреплению брачного союза прибегали очень редко. Сочтет ли его друг эту процедуру приличной для своей сестры?

Меж тем они молча дошли до ручья, и Патрик чувствовал исходящее от Гэвина безмолвное напряжение. Верно, он думает, что Патрик воспользовался неопытностью юной девушки; что уж там, Патрик и сам помнил, какой у них с Марсали был виноватый вид, когда Гэвин вошел в хижину…

У ручья он резко повернулся лицом к Гэвину, взглянул ему в глаза.

— Мы с Марсали хотим обручиться.

Гэвин отпрянул, выжидательно прищурился.

— Мне нужно твое согласие, — продолжал Патрик.

С минуту Гэвин смотрел на него, потом уставился вниз, в бегущую в тесном русле прозрачную воду, и долго стоял так, не говоря ни слова, только мускул дергался на его щеке.

Патрик ждал, понимая, что не вправе просить друга о подобном одолжении. Тот и так уже пошел на поступки, которых ему никогда не простит родной отец. Но ради Марсали не следовало обручаться с нею без благословения ее брата. Сделать так означало совсем лишить ее поддержки семьи.

Наконец Гэвин тяжко вздохнул.

— Она всегда любила тебя, — медленно, задумчиво произнес он. — Я и хотел бы верить, что это не так, да только видел сейчас ее лицо.

Патрик не отвечал, не желая лишать друга свободы принять решение.

— Это защитит ее от Синклера, — точно про себя, вполголоса продолжал тот, покачивая головой. — Да и, правду сказать, я ни за что не согласился бы на его предложение, если б знал тогда, что ей оно не принесет счастья. — Он искоса взглянул на Патрика. — Разумеется, она и сейчас все-таки может вернуться домой со мною.

Патрику стоило большого труда говорить спокойно:

— Ты можешь поручиться, что ваш отец не попытается выдать ее за Синклера еще раз?

Гэвин надолго задумался.

— Нет, не могу, — ответил он честно и опять замолчал, подбирая слова. — Я хочу только, чтобы Марсали была счастлива, — продолжал он, — но разве может она быть счастлива там, где ее ненавидят?

— Элизабет обожает ее, — возразил Патрик, — и Алекс тоже. Не пройдет и недели, как многие другие тоже будут на ее стороне. Она быстро завоевывает сердца.

— Дьявольщина, — пробормотал Гэвин, — как же мы до этого дошли?

— Двух упрямых стариков обуяла гордыня, — ответил Патрик. — Они не желают слушать доводов разума и ломают собственные жизни. Но я не хочу позволить им разрушить наши.

Снова долгое молчание, и наконец Гэвин заговорил:

— Король одобрит твой союз с Марсали?

— Да. Я служил ему во Франции, он знает о помолвке и отнесся к ней благосклонно. Он одобрит все, что может принести мир в наши горы.

— Хорошо бы ваш брак помог этому, — вздохнул Гэвин. — Но мне остается лишь гадать, не приведет ли он к еще большему кровопролитию. Боже правый, если до отца дойдет, что вы с Марсали обручены… даже представить не могу, как он разъярится. Он не должен об этом знать. Хотя бы пока.

— Хорошо, будь по-твоему, — кивнул Патрик, предчувствуя победу. В голосе Гэвина не было заметно особой радости, но если бы он хотел сказать «нет», то сделал бы это сразу.

— Бьюсь об заклад, — сказал он как бы между прочим, — что Синклер уже не один год мутит воду и вот наконец нашел способ окончательно рассорить нас. Сначала из-за Маргарет, теперь из-за Марсали. Но вместе мы остановим его. Должны остановить!

Гэвин сжал кулаки.

— Если это подтвердится, богом клянусь, я сам убью его!

— У Синклеров сейчас один мой человек, — продолжал Патрик, чтобы отплатить Гэвину доверием. — Если они задумают новый набег, мы будем об этом знать.

Гэвин кивнул:

— Спасибо, что позаботился о Быстром Гарри.

— Скажи его родным, что он жив, но пусть ни единая душа больше об этом не знает. Его жизнь под угрозой. Синклеру не нужны свидетели его вероломства. Он сам рискует головой.

— Хорошо. Его жена сделает, как ты велишь, и сделает с радостью.

— Будь осторожен, Гэвин. Я ничуть не удивлюсь, если у Синклера есть шпионы в обоих наших кланах.

Гэвин резко обернулся, посмотрел на друга долгим, тяжелым взглядом. Вопрос, с которого начался разговор, все еще висел в воздухе без ответа.

Патрик, не дрогнув, выдержал этот взгляд.

— Я буду заботиться о ней, Гэвин. Клянусь.

Гэвин помедлил еще минуту, затем кивнул:

— Да, Патрик, знаю, будешь. Ну что же, обручайтесь. Я поддержу вас и заверю ваш союз.

Патрик протянул руку, и Гэвин крепко сжал ее.

— Я буду тебе братом.

— Да. И да поможет господь нам всем.

* * *

Обряд обручения не требовал особых церемоний. Молодым нужно было лишь высказать вслух свое согласие.

Марсали стояла рядом с Патриком, рука в руке. Он повернулся, посмотрел на нее, и в глубине зеленых глаз блеснуло нечто, чего она не могла определить.

— Обещаю всегда защищать и чтить тебя, — просто промолвил он.

Она хотела большего, любовных клятв, признаний, но не могла просить об этом, ведь рядом с ними стояли Гэвин и Быстрый Гарри. Однажды она еще услышит желанные слова.

— И я обещаю чтить тебя, — ответила она, превозмогая отчаянное желание сказать больше, сказать, как любит его, но он молчал, а значит, следовало молчать и ей. Пока довольно с нее и того, что она знает о его любви.

— Вы обручаетесь по доброй воле? — спросил Гэвин.

— Да, — с готовностью подтвердил Патрик.

— Да, — кивнула Марсали.

— Ну, так с богом. — Гэвин, казалось, не заметил отсутствия слов о любви и послушании, невозмутимо чмокнул ее в щеку и пожелал счастья.

— Спасибо, — улыбнувшись, шепнула она.

— Приходи, если что понадобится.

— Приду.

Наконец-то Гэвин улыбнулся:

— Ох, разозлится наша младшая сестренка, когда узнает, что ты сделала, а ей не сказала.

Конечно, он шутил, но в его голосе чувствовалась подспудная тревога, и Марсали ответила серьезно:

— Сесили правда в надежном месте, Гэвин. Спроси Патрика, я уверена, он расскажет тебе, где она. Брат качнул головою:

— Я вам и так верю. Знаю, она в хороших руках. Оно и к лучшему, — грустно добавил он, — что ее здесь нет.

«А он переменился», — подумала Марсали. Хотя дела в семье обстояли хуже некуда, он казался более решительным, уверенным в себе, как будто за те несколько дней, что ее не было в Эберни, успел почувствовать нелегкое бремя ответственности.

Это все из-за Патрика; он умел вызывать на свет божий все хорошее, что пряталось глубоко в душах у людей. Взять хотя бы Хирама: с какой гордостью этот великан защищал интересы Патрика. Да и Быстрый Гарри, который поначалу не очень доверял своему спасителю, теперь широко и открыто улыбался ему.

Марсали все еще стояла между Патриком и Гэвином, внимательно слушая их разговор, и наблюдала, как седлает коней Хирам. После того как они втроем уедут, Гэвину предстояло помочь Быстрому Гарри уничтожить все следы его пребывания в хижине и перебраться в пещеру. Потом он вернется в Эберни.

Патрик подсадил Марсали в седло, на миг задержав руку на ее руке.

— Сегодня ночью, — шепнул он.

Сегодня ночью.

Марсали вздрогнула от нетерпения, взглянула на Патрика. В его глазах было столько жара, что хватило бы обогреть весь Бринэйр. Со смущенной улыбкой он подал ей корзинку со зверьками.

— Пожалуй, я не привез бы их, кабы знал, что мы так скоро вернемся, — сказал он. — Откуда мне было знать, что ты такая искусная целительница и Гарри так быстро встанет на ноги. Но Элизабет говорила, они совсем потеряли покой без тебя и ничего не ели.

О своей любви он уже мог и не говорить: его поступки говорили лучше самых пылких слов. Сердце Марсали переполняла нежность. Вот он, рядом с ней, большой и сильный, и в его широкой груди бьется большое и доброе сердце.

Ее муж.

Патрик отошел от нее, сел на своего коня. Марсали по-прежнему не спускала с него глаз, следила за каждым движением, наслаждалась его ловкостью, силой и красотой.

Нынче ночью. И она нетерпеливо вздохнула, радуясь и смущаясь своему нетерпению.

Патрик устроился в седле, посмотрел на нее, улыбнулся. Какая улыбка — победоносная, теплая, сколько она обещает…

Нынче ночью. Эти слова эхом отдавались в ушах Марсали всю дорогу до Бринэйра.

* * *

Отец без умолку жаловался и роптал; Патрик рассеянно слушал, не вникая в смысл его брюзжания.

Они сидели за ужином в большом зале, среди множества родичей. Отец потребовал, чтобы старший сын присутствовал при общей трапезе. Марсали решила поесть у себя в комнате, а Элизабет охотно составила ей компанию.

Отец не подумал спрашивать о Марсали; ему, очевидно, льстило лишь сознание того, что она — заложница в его замке. Гораздо больше его занимало исчезновение стада коров с пастбища у замка.

— Чертовы Ганны! — возмущался он.

— Я верну их, — успокаивал его Патрик.

— Хочу, чтобы ты взял с собою Алекса. Пора ему становиться мужчиной. — И Грегор вперил недобрый взгляд в сидевшего поодаль младшего сына.

Алекс покраснел.

— Пойдешь нынче же, — не обращая внимания на его смущение, обратился к Патрику отец.

— Нет, — твердо возразил тот. — Я весь день в седле и устал. Отправимся завтра ночью.

— Тогда Алекс сам возьмет людей и поедет сегодня. А ты отдыхай.

Звяканье ножей о блюда стихло. Сазерленды уткнулись взглядами в тарелки, делая вид, что эта нежданная схватка характеров их совершенно не касается. Кто-то швырнул кость теснящимся у стола четырем собакам, и те тут же принялись грызться из-за нее. На пол полетело еще несколько костей.

— Нет, — повторил Патрик. — Я сам поеду завтра и сделаю все, как задумал. Или в Бринэйре меня больше не увидят.

В зале воцарилось гробовое молчание. Отец сначала побагровел, потом побелел. Но Патрик знал: если он рассчитывает на уважение клана, надо твердо стоять на своем. Оставалось ждать грома, но гром грянул вовсе не так, как он ожидал.

Отец откинулся на спинку стула и затрясся от хохота.

— Все-таки ты — мой сын, моя кровь, — прохрипел он. — Правильно, никому не давай спуску. Завтра так завтра. Жду тебя с нашими коровами и шкурами этих жуликов Ганнов.

Патрик поморщился от столь кровожадного требования. Аппетиты отца росли не по дням, а по часам.

Не пускаясь в дальнейшие разговоры, он быстро доел ужин. Марсали уже ждала, и одна мысль об этом согревала ему кровь. Интересно, заметил ли кто-нибудь, сколько раз он поглядывал на лестницу?

Еще несколько часов…

* * *

Реки расплавленного золота текли по предвечернему небу, тянулись вдоль окружавших Бринэйр серо-зеленых холмов, подернутых прозрачной дымкой.

Марсали стояла у окна в своей спальне, подставив лицо лучам уходящего солнца. Она любила эту пору суток, эти долгие часы постепенного перехода дня в ночь, но сегодня торопила время и с нетерпением ждала темноты.

Она ждала Патрика. Своего мужа.

Только бы Элизабет не обиделась. Марсали знала, что она хотела побыть с нею после ужина, поболтать, поиграть с Тристаном и Изольдой, но Марсали, отговорившись усталостью и желанием вымыться, скоро выпроводила ее, опасаясь долгого разговора. Девушка будто бы приняла ее слова за чистую монету, сразу поспешила за горячей водой и свежим бельем, робко, как всегда, спросила, не помочь ли. Марсали поблагодарила и уверила, что справится сама.

Она испытала райское блаженство, смывая трехдневную грязь, но все же не переставала думать о наступающей ночи, о Патрике, который будет прикасаться к ней, о нагой, незащищенной коже, о… Никогда прежде купание так не возбуждало ее.

Когда она уже вытиралась, в дверь тихо постучали. Марсали легко пробежала по комнате и с замершим сердцем открыла.

На пороге стоял Патрик. Он успел побриться, переодеться в чистую рубаху и плед и был до невозможности хорош собою. В его живых зеленых глазах вспыхивали темные огоньки, а лицо было серьезным и строгим.

Он вошел, закрыл за собою дверь, оглядел Марсали с головы до ног. Она не одевалась после мытья и стояла перед ним в одной тонкой сорочке, краснея под его дерзким взглядом. Он протянул к ней руки, и она шагнула в его объятия.

Некоторое время они стояли не двигаясь, просто согревая друг друга. Марсали положила голову на грудь Патрику, услышала ровный стук сердца. Его дыхание тихонько шевелило волосы на ее виске, и она глубоко вздохнула от переполнявшей ее радости: она здесь, с ним, одна.

Вскоре, однако, им уже недостаточно было только объятий. Марсали ощущала, как растет напряжение, как начинают вновь разгораться тлеющие с утра угли. Она крепче обхватила Патрика обеими руками, а тело ее уже ныло от ожидания.

— Марсали, — тихо произнес он, гладя ее по длинным, ниспадавшим до пояса волосам.

Она подняла голову, взглянула ему в глаза. Он улыбнулся в ответ:

— Ты такая красивая! — И провел по ее щеке кончиками пальцев.

А потом склонился и поцеловал, и по ее спине пробежал холодок, и что-то стеснило грудь. Он покрывал ее лицо легчайшими поцелуями, потом губами нашел ее рот и надолго замер, пробуя на вкус, нежно покусывая, водя кончиком языка по краям. Что-то росло внутри ее, давило грудь и вдруг вспыхнуло огнем; она приоткрыла губы, и язык Патрика скользнул внутрь.

Этот поцелуй был томительно-нежен и будил в ней желания, каких она еще не знала; руки Патрика неустанно гладили ее спину, бедра, плечи. Она чувствовала, как он дрожит, слышала его тихие стоны и несказанно удивлялась внезапному родству их тел, таких разных и так подходящих друг другу. Эта мысль неожиданно потрясла ее, и Марсали буквально повисла на Патрике, вцепившись ему в плечи, боясь, что вот-вот упадет.

Он обнял ее еще крепче, привлек к себе, и у нее совсем подкосились ноги: сквозь одежду к ее бедру прижималась твердая, напряженная мужская плоть.

— Сладкая моя, — шепнул Патрик, и ее уху стало щекотно от теплого дыхания.

— Патрик… о, пожалуйста…

Как ни невнятна была эта мольба, он понял, взял ее на руки, отнес в постель, осторожно опустив на пуховую перину. Потом, выпрямившись, окинул долгим взглядом ее всю целиком — груди, живот, бедра, ноги — и еще раз снизу вверх, пока вновь не встретился с нею глазами. Марсали казалось, что этим взглядом он обласкал и дотронулся до нее везде, но вот он присел рядом, его ладони легли ей на грудь, и она поняла, насколько настоящие прикосновения отличаются от того, что она рисовала в своем воображении.

Он склонился и поцеловал ее в шею, не переставая гладить груди. Захлебываясь от желания, Марсали выгнула спину, обняла его за плечи, притянула ближе к себе, пока не прильнули друг к другу их напряженные, как струны, тела.

С низким, тихим стоном Патрик рванул на ней сорочку, стащил ее через голову, и на миг Марсали ощутила себя выставленной напоказ и совсем беззащитной, но затем увидела себя отраженной в его глазах, полных такой нежности, что минутная неловкость прошла без следа.

Патрик сдерживался, как мог, старался быть ласковым и не торопиться, хотя пламя уже пожирало его. Марсали лежала рядом, такая невинная, смущенная обрушившимися на нее новыми ощущениями. Все это было еще незнакомо ей, и все же, наперекор кратким сомнениям и стыду, в ее глазах горела та же страсть, что сжигала его самого.

Она была полностью открыта его взгляду, и он не мог отказать себе в удовольствии еще полюбоваться стройным телом с высокими, упругими грудями и округлыми бедрами. Лицо ее было совсем юным, с полудетским абрисом щек и упрямым подбородком, а в глубокой синеве глаз уже не осталось прежней неуверенности. Господи боже, как же он любил эту девушку! Двенадцать долгих лет знать, что она принадлежит ему душою и телом, и вот наконец, назло войне и ранам, едва не сгубившим его, наперекор воле ее отца, вознамерившегося отдать ее другому, и его отца, скорее проклявшего бы сына, чем согласившегося услышать, как тот назовет Марсали Ганн женой, наперекор всему, что разделяло их, — вновь обрести, соединиться отныне и навсегда.

Не в силах оторваться, он все гладил ее, проводил ладонями по плечам, спине, по груди. Взгляд Марсали затуманился страстью, и все же где-то в глубине еще пряталось растерянное удивление от новизны того, что она испытывала, и этот невинный взор околдовывал Патрика и сводил с ума.

— Марсали, — хриплым шепотом твердил он, — Марсали.

Она застонала в ответ, и этот стон разбудил в Патрике желание еще более необузданное. Он поцеловал заострившийся сосок, потом другой… Пальцы Марсали блуждали по его щеке, играли с завитками волос на затылке. Он еще не знал столь чувственных, упоительных прикосновений, никто и никогда не дотрагивался до него с такой нежностью и любовью. Этого он ждал всю жизнь.

Он расстегнул брошь, скреплявшую плед на плече, встал, снял пояс, и плед упал на пол. Тут же за ним последовала рубаха. Он поймал любопытный взгляд Марсали на своем нагом торсе, прилег рядом с ней, вкрадчиво погладил по плечу — и вновь почувствовал, что ей страшно. Стиснув зубы, собрав последние остатки терпения, отодвинулся…

— Нет, не уходи, — прошептала она, обняла его и привлекла к себе.

Задыхаясь, Патрик прижался к ней и впервые ощутил обнаженной кожей сладкий жар ее кожи. Каждым прикосновением он старался ободрить ее, и вот уже ее глаза опять загорелись желанием, но ясно было, что она не знала, как вести себя дальше, ведь росла без матери, и некому было научить ее. Еще раз Патрик поклялся себе самому быть нежным и не спешить.

Губами он обхватил сосок, осторожно обвел его языком. Тело Марсали вытянулось, напряглось, она слабо вскрикнула. Его руки двинулись вниз, к темнеющему курчавому треугольнику, еще ниже, и Марсали вскинулась и задрожала, когда пальцы добрались до самых тайных мест ее естества. Он слышал, как она шепчет его имя, и чувствовал, как наливается сладкой влагой ее лоно.

Марсали льнула к нему все жарче, обвивалась вокруг него всем телом; она уже была готова, да и он сам не мог больше ждать и лег на нее. Он все еще держал себя в узде, лишь лаская и пробуя на ощупь ее горячие, набухшие влагой лепестки, пока Марсали не изогнулась дугою ему навстречу, прося о большей близости. Вот она опять вскрикнула: «Патрик!», и тогда он медленно, осторожно вошел в нее…

Марсали казалось, еще немного — и она не вынесет боли ожидания. Патрик разбудил в ней вожделение, от которого изнемогало готовое взорваться тело. Она чувствовала, как он раздвинул ей ноги, как дотрагивается до ее тайн… На миг она замерла от изумления, так он был велик, а потом внутри вспыхнула острая боль, и она не смогла сдержать крика.

Патрик остановился, легким поцелуем коснулся ее губ.

— Это сейчас пройдет, милая, — шепнул он. — Мне нужно было предупредить тебя. — И хотел отступить. Но боль уже стихала, и Марсали качнула головою:

— Нет. Не уходи.

Он еще подождал и снова начал двигаться внутри ее, и теперь ее обожгло наслаждение, сменившееся новой болью, — болью нетерпеливого желания, все возраставшей, хотя Патрик входил все глубже, сливаясь с нею, наполняя ее собою. Он двигался медленно, чтобы дать ей привыкнуть к новому ощущению, как будто кружил в колдовском, чувственном танце.

Марсали вздрагивала от блаженства, крепче обхватывала его руками, почему-то точно зная, что, как бы ни было ей хорошо сейчас, скоро будет еще лучше.

Так и случилось.

Его движения убыстрились, обрели четкий ритм, и она затрепетала, как натянутая струна, и прижала его еще ближе к себе, проникаясь его ворожбой, стремясь куда-то, сама не понимая куда. Вдруг точно молния вспыхнула перед глазами, и в этой ослепительной вспышке она поняла, куда стремилась и куда он увлекал ее всей силой своей страсти.

Теперь, невесомо-легкая, свободная от всего, она качалась на волнах наслаждения, терялась в них. До нее долетел низкий стон Патрика, его тело напряглось, он проник в нее совсем глубоко, и на мгновение, на несколько ударов сердца, они вместе вошли в иной мир, где были только упоение друг другом, свет и радость, и в этом мире они были одно общее биение сердца, одно тело, одна душа.

17.

Коровы все тощали и тощали.

Патрик, верхом на коне, сокрушенно оглядел стадо. Несчастную скотину гоняли из Эберни в Бринэйр и обратно уже столько раз, что удивительно, как на костях вообще еще сохранилось какое-то мясо.

— Вид у них что-то невеселый, — глубокомысленно заметил Хирам.

Патрику и самому было не слишком весело. Всему на свете он предпочел бы оказаться сейчас с Марсали, в теплой постели, но отец не желал успокаиваться, пока не увидит чертовых коров своими глазами, так что пришлось снова забрать косматых страдалиц из Эберни и пригнать к воротам замка Бринэйр пред очи Грегора Сазерлен-да — всего на одну ночь. Завтра нужно отправить их на пастбище, где их найдет Гэвин и водворит обратно в Эберни. Вся эта кутерьма уже не казалась Патрику удачной затеей, и он проклинал собственную глупость при одной мысли о Марсали, которая ждет его сейчас в Бринэйре. В постели, одна.

К нему подъехал встревоженный Алекс.

— Пастухов не видно.

Еще бы, об этом позаботился Гэвин. Ночь холодная, сырая; пара фляг вина — и все пастухи крепко заснули, опираясь на посохи. Утром Гэвин их разбудит, отругает за небрежение к хозяйскому добру и предложит никому не говорить о случившемся — особенно старому графу. Скажет, что сам вернет коров. И пастухи, ошеломленные его добротой, только поблагодарят его.

Сам Патрик выдумал другой способ оставлять стадо без охраны, когда оно было на его земле: просто отпускал пастухов, говоря им, что сейчас пришлет других сменить их. Те рады-радехоньки были вернуться в теплый зал, к огню и горячему ужину, и не задавали вопросов. Какая разница, кто заступит на их место? Лишь бы их самих не заметили и не выслали снова в холодную ночь.

Граф Эберни пребывал в уверенности, что стадо его, благодаря недосмотру маркиза Бринэйра, растет, и не мог нахвалиться молодцом-сыном. Маркиз Бринэйр свято верил, что богатство его прибывает награбленным у заклятого врага; он предпочел бы пустить кровь ротозеям Ганнам, но все же, как видно, был немало доволен сноровкой сына и наследника в набегах на земли соседа.

Недовольны были только коровы.

Алекс все еще бурчал что-то о неизвестно где скрывающихся сторожах.

— Может быть, это вообще засада, — решительно закончил он.

Патрик переглянулся с Хирамом; тот пожал плечами. Они обсуждали накануне, стоит ли посвящать Алекса в план, и Хирам высказался против. Но Патрик инстинктивно чувствовал, что младшему брату можно доверять. Он уже ошибся однажды, не доверившись Марсали, и это едва не стоило ему ее любви. Быть может, пора отбросить лишние подозрения? Тем более на то есть еще один, сугубо практический довод: Алекс может поделиться с отцом своим недоумением по поводу стада, оставшегося без сторожей.

— Нет, парень, — возразил он брату, — сторожей нет не поэтому.

Теперь Алекс и вовсе не знал, что подумать. Они дождались настоящей темноты; только тонкий серпик луны слабо светил сквозь тучи. Патрик видел в темноте как кошка, и от него не укрылись растерянность и страх на лице брата; Алексу незнакомы были будоражащее возбуждение от грозящей опасности и веселый азарт перед дракой, которые он сам порой испытывал в годы юности. И молил бога, чтобы младший брат никогда не узнал страшной цены этой обманчивой отваги.

Кивком он велел Алексу ехать следом и направил коня чуть в сторону от пяти остальных сородичей Сазерлендов, что были с ними; отъехав достаточно далеко, чтобы их никто не услышал, он остановился и подождал, пока Алекс поравняется с ним.

— Сторожей нет, — негромко пояснил он, — потому что мы с Гэвином договорились, что их не будет.

Брат смекнул все на удивление быстро; Патрик видел, как просветлело его лицо, расширились глаза, а рот медленно расплылся в улыбке. Умный паренек.

— Этот набег устроили Гэвин Ганн и ты?

— Да.

— И тот, на прошлой неделе, когда у нас угнали коров? Тоже вы подстроили?

— Да.

— И каждый из вас без сожаления отдает стадо другому, потому что…

— Потому что мы оба знаем, что скоро оно вернется к хозяину.

Алекс прищурился, окинул взглядом стадо.

— Ты хочешь сказать, мы все время крадем одних и тех же коров?

— Угоняем, братишка, — с негодованием поправил его Патрик. — Так у нас в горах принято издревле. Да, это те же самые коровы.

Алекс тихо хохотнул.

— Отец думает, мы уже забрали у Ганнов всю скотину.

— А Эберни уверен, по-моему, что забрал всех коров у Сазерленда, — усмехнулся Патрик.

— Бедные животные. — Алекс еще с минуту улыбался, но потом стал серьезным. — Но зачем вы это делаете?

— Тянем время, — вздохнул Патрик. — Я не сомневаюсь: тот набег на земли Ганнов — дело рук Синклеров, но доказательств у меня нет. Думаю, скоро набег повторится: терпение Эдварда на исходе. Я очень надеюсь, что нам удастся захватить пару Синклеров в пледах Сазерлендов…

— И тем самым положить конец счетам Эберни с нашим отцом, — заключил Алекс. — Но ведь остается еще леди Маргарет…

— Ты прав, — признал Патрик. — И почему-то мне кажется, что к ее исчезновению также приложил руку Эдвард Синклер. Если мы поймаем его на одной низости, то, быть может, докопаемся и до другой?

— А те, что с нами, ничего не знают про коров? — помолчав, спросил Алекс.

— Нет; надеюсь, они только рады, что пастухи именно в эту ночь пренебрегли своими обязанностями и теперь не придется проливать кровь соседей.

Брат на глазах стал выше ростом, выпрямился, поднял подбородок; Патрик вдруг заметил, что в его лице уже не было страха и тревоги, а только гордость, — и все из-за капли доверия.

Но все-таки лишний раз напомнить не мешало…

— Алекс, о плане знают только Хирам с Руфусом, двое людей Гэвина, Марсали и вот теперь ты. Уверен, остальные узнают не скоро, но все же нам следует соблюдать осторожность.

Спина Алекса стала еще прямее. Несмотря на недовольство Хирама, Патрик уже не сомневался, что, открывшись брату, поступил правильно. Столько раз отец при нем насмехался над младшим сыном, унижал его достоинство лишь потому, что Алекс пошел не в него и рос не таким, как ему хотелось; давно пора вернуть ему хотя бы часть того, в чем его обделяли всю жизнь.

— Спасибо, — искренне поблагодарил Алекс. — Я рад буду помочь и сделаю все, что в моих силах.

— Я рассчитываю на тебя, — тихо ответил Патрик. — Твоя помощь мне очень понадобится. И Марсали тоже.

— Тебе не придется просить дважды. Для леди я сделаю все, что угодно.

Патрик улыбнулся. Неудивительно, что Марсали уже завоевала сердце юноши. Все-таки его невеста — необыкновенная женщина, и, видимо, ему придется научиться спокойно наблюдать, как она будет покорять и другие мужские сердца.

Братья пожали друг другу руки.

— Я рад, что ты вернулся, — сказал Алекс. — Без тебя в Бринэйре было тоскливо.

— Мы постараемся все переменить. Ты и я, вместе. А теперь давай-ка поскорей приведем стадо в Бринэйр, пока мы не наткнулись на Ганнов.

Алекс ухмыльнулся:

— А когда их опять угонят?

— Думаю, послезавтра ночью. К тому времени я надеюсь разузнать, что там у Синклера. Эти ночные походы хоть кому наскучат.

— Особенно когда этот кто-то предпочел бы остаться наедине с некой известной нам дамой, — съязвил Алекс. Патрик критически выгнул бровь.

— Погоди, братишка, любовь придет и к тебе.

— Сомневаюсь, что способен понравиться женщине, — фыркнул Алекс. — Я не храбр, не учтив, да и красотой бог обидел. — Он досадливо поморщился. — Отец говорит, я слабак и трус.

— Отец ошибается, — возразил Патрик. — Храбрость не в том, чтобы не раздумывая хвататься за оружие. Скорее наоборот. Жизнь, брат, не дорога только дуракам. Настоящая храбрость — не изменять себе самому и делать только то, что считаешь правильным, — правильным для тебя, а не для кого-то, кто ищет свою славу в гибели других.

— Но ты…

— Да, я был на войне, — с горечью ответил Патрик. — И поначалу рвался в бой и убивал других людей только потому, что еще кто-то велел мне убивать. Но скоро мне стало тошно от крови, а выбора у меня не было, и приходилось убивать вновь и вновь. Многие из тех лиц по сю пору снятся мне, — добавил он тихо, — и, должно быть, будут сниться всю жизнь. Тебе, Алекс, я такого не пожелаю.

И, не рассчитывая на ответ, повернул к ожидающим поодаль друзьям и дал знак гнать стадо к пастбищам Са-зерлендов.

Дорогой Патрик украдкой присматривался к Алексу и был немало удивлен ловкостью, с которой тот разворачивал огромное стадо на юг. Оказывается, Алекс успел стать отличным наездником.

Когда с ним поравнялся Хирам, Патрик заметил:

— Гляди-ка, мой братец, оказывается, не только книжки читать умеет.

— Да, — согласился Хирам, — в седле он сидит неплохо, да и вообще славный малый. Но все-таки надо ли было рассказывать ему?..

— Если не доверять Алексу, так не лучше ли мне забрать Марсали и убираться отсюда куда глаза глядят?

— Маловат он еще.

— Ему уже семнадцать, — резко возразил Патрик. — Я в шестнадцать ушел на войну. И, если что-то случится со мной, он унаследует Бринэйр. Пора ему повзрослеть.

Хирам кивнул:

— Пожалуй, за эту ночь он подрос на голову-другую.

— Видишь, и ты заметил.

— Да. Воином ему не быть, но он парень с головой — если только научится полагаться на нее. Патрик усмехнулся:

— Вот ты и научи его, идет? Помнится мне, ты в свое время тоже не сразу понял, что мозги могут послужить тебе получше кулаков.

— Хм, — отозвался Хирам. — Пожалуй, лучше я останусь тут с ними, а ты поезжай к своей зазнобе.

— Теперь ты думаешь головой, — заметил Патрик, ударил пятками в бока коню и поскакал вперед.

* * *

Марсали вошла в кухню замка Бринэйр в сопровождении Элизабет, хотя предпочла бы остаться у себя в комнате и помечтать о ночи с Патриком.

После его любовного вторжения она совсем иначе ощущала собственное тело: оно стало теплым и живым, точно все чувства, как струны арфы, были теперь настроены на тон выше. Когда она думала о ночи, что они провели вместе, — а больше она ни о чем сейчас думать не могла, — в ней все трепетало и таяло. И как же остро было ее разочарование, когда Патрик сообщил, что следующей ночью не сможет прийти к ней, так как должен угонять коров. Хорошо еще, она точно знала, что Гэвин все подготовил, и ей не придется волноваться о безопасности мужа… Всю долгую ночь она, лежа без сна и тоскуя о Патрике, твердила себе об этом.

Встав поутру, Марсали решила больше не тратить ни минуты впустую. И в первую очередь нужно было завоевать себе место в семье Патрика.

Накануне вечером она отважно спустилась к ужину и села рядом с Элизабет. Члены клана вели себя с нею вполне достойно; маркиз милостиво не замечал ее. Он был в необычайно приподнятом расположении духа — потому, верно, что предвкушал увеличение своих стад за счет украденных у Ганнов коров. Хорошее настроение Грегора Сазерленда, как правило, основывалось на чьих-нибудь невзгодах.

Марсали не обращала внимания на довольного хозяина. За ужином она размышляла, как быть с едой. Если удастся изменить к лучшему положение дел на кухне, доброе отношение всех чад и домочадцев ей обеспечено.

Первым делом Марсали воспользовалась помощью Элизабет. Из замка выйти она не могла и потому дала Элизабет список необходимых приправ. Во главе списка значилась соль.

В свои пятнадцать лет Элизабет страстно хотела учиться. Когда пропала Маргарет, ей было тринадцать; в этом возрасте девочки как раз начинают осваивать хозяйственные премудрости, но маркиз, как на грех, прогнал всех домашних слуг, обвинив их в пособничестве изменнице-жене.

Новые слуги предпочитали ни во что не вникать и не особенно усердствовали, а Элизабет, из-за постоянных придирок отца, боялась взять хозяйство в свои руки, да никто и не учил ее, как это делается.

Когда девушка вернулась с приправами, Марсали уговорила ее атаковать кухню вдвоем. Элизабет робко согласилась, но все озиралась по сторонам, точно была не полноправной хозяйкой замка, а самозванкой.

Стоя на пороге кухни, Марсали глубоко вздохнула, собралась с духом и оглядела столпившихся пред нею слуг. Она заранее подготовилась к этой встрече, по опыту зная: важней всего сразу подружиться с кухаркой. Однако та глядела угрюмо и неприветливо.

— Я хотела поблагодарить вас за чудесный ужин, — начала она, обращаясь к женщине, которую сочла старшей, и надеясь, что господь простит ей эту ложь.

Кухарка, тощая, как жердь, — как видно, она питалась тем, что готовила, — подозрительно уставилась на нее. Наверное, ее никто еще никогда не благодарил.

— Я подумала, — бодро продолжала Марсали, — что мы могли бы обменяться какими-нибудь рецептами. Я увезу ваши с собою в Эберни, а мои, быть может, пригодятся вам здесь, в Бринэйре.

Женщина взглянула на нее чуть более дружелюбно, подняла подбородок, обвела взором остальных слуг — все ли слышали? Ее рецепты отправятся в Эберни!

— Воля ваша, миледи, — ответила она осторожно, будто ждала подвоха, — но милорд не жалуется на то, как я его кормлю.

— Конечно, нет, — поспешно согласилась Марсали, — но ведь иметь про запас что-нибудь новенькое никогда не вредно, правда? А вы, я уверена, знаете много такого, о чем не знаю я.

Кухарке явно польстило предложение дать урок госпоже. Ее тусклые глаза заблестели, лицо просветлело. Видимо, она успокоилась, когда поняла, что ее положению на кухне ничто не угрожает.

— Я Колли Макалистер, — отрекомендовалась она и представила Марсали остальных слуг. Марсали улыбнулась каждому. — А этот лоботряс — Энгус Сазерленд, — кивнула Колли на притулившегося в углу мальчишку, — свет не видывал такого бестолкового поваренка.

Тот покраснел и сдернул шапку.

Он был чумазый, жилистый и слишком худой и одет в какие-то лохмотья. Марсали сразу захотелось посадить его в корыто с горячей водой, отмыть как следует, а потом месяц откармливать сдобными булочками. Но спешить не следовало: ей вовсе не нужно было, чтобы Колли пожаловалась маркизу на ее самоуправство.

Элизабет робко топталась позади нее. Марсали потянула ее за руку, поставила рядом с собою.

— Леди Элизабет тоже хотела бы поучиться у вас.

Колли Макалистер приосанилась.

— Добро пожаловать, леди Элизабет, — церемонно произнесла она, хотя, по словам Элизабет, прежде девушка находила на кухне откровенно враждебный прием.

Марсали заметила заговорщический блеск в ее глазах и подтолкнула в бок, напоминая об осторожности.

— Итак, сколько времени вы тушите фазана? — спросила она. — У него такой необычный вкус.

* * *

И в эту ночь Марсали также лежала в постели без сна, тревожась о Патрике. А что она могла поделать? Его не было весь день, и к ужину он не вернулся. Не было и Алекса, а Алекс, она знала, уехал вместе с Патриком. Где же они? Разумеется, злосчастные коровы уже перешли в руки Патрика, и, конечно, он вот-вот вернется.

Марсали ушла к себе сразу после ужина и была благодарна Элизабет за то, что у той нашлись другие дела, и вечернюю возню с Тристаном и Изольдой пришлось отложить до завтра. Раздевшись и расчесав волосы, она долго стояла у окна, глядя на горы. Ночь выдалась холодная и промозглая. Лил дождь, и время от времени свинцово-сизое низкое небо прорезали молнии.

В конце концов Марсали наскучило ее бдение. Она задула свечу, легла в постель, но заснуть так и не могла. Время как будто остановилось, каждая минута тянулась как час, а час — как год, и вдруг раздался тихий стук в дверь.

Марсали встрепенулась, вскочила с кровати… В спальню со свечой в руке вошел Патрик.

— Боялся, что ты спишь, — тихо сказал он. Марсали кинулась ему на шею, и он обнял ее одной рукой.

— Сплю?! — возмутилась она, целуя его в щеку. — Как я могу заснуть, когда мой муж угоняет скот под проливным дождем?

Губы встретились, и быстрый поцелуй заглушил смешок Патрика. Глаза у него были совсем усталые, но, как заметила Марсали, он успел вымыться: от него пахло мылом и сыромятной кожей. Оказалось, он принес вина и теперь, налив его в две кружки, рассказывал ей о ночном рейде и о том, как обрадовало его поведение Алекса. Марсали сидела на кровати, скрестив ноги, и слушала, счастливо улыбаясь.

Патрик присел рядом, дал ей кружку вина, и ласки тут же проснулись и сердито залопотали. Он искоса наблюдал, как они, потягиваясь, выбираются из своего теплого гнездышка среди одеял, но этим дело и кончилось. Зверьки не собирались нападать на чужака. Дело идет на лад, подумала Марсали, с опаской наблюдая, как Патрик протягивает им кусочек принесенного с собою печенья, но они лишь пренебрежительно фыркнули и отвернулись.

— Их не подкупишь, — заметила она, водворяя своих питомцев в корзинку.

— Вижу, — кивнул он, не сводя с нее глаз. Когда она закрыла корзину крышкой и вернулась в постель, он приветственно поднял кружку. — По крайней мере, они больше не пробуют на вкус меня.

— Может, и так знают, что ты вкуснее, чем печенье?

Патрик изобразил оскорбленное достоинство, но озорной блеск в глазах испортил весь эффект. Шевельнув бровью, он сказал:

— Колли говорит, что сегодня учила тебя готовить.

— Да, — признала Марсали, с напускным смирением склонив голову. — Я подумала: моему господину нужна такая жена, которая умеет ублажать его желудок… и угождать во всем остальном.

Патрик понимающе хмыкнул:

— Да, желудок мужчины — дело серьезное.

— Да, господин мой.

— И требует подобающего уважения.

— Да, знаю, господин мой.

Он снова взглянул на печенье в своей руке.

— Мне случайно не показалось, что печенье не совсем такое, как всегда? Оно как будто хрустит меньше, чем в последний раз.

— Вкус несколько меняют яйца, господин мой.

Патрик, как видно, не понял, и Марсали поспешила объяснить:

— Понимаешь, я сказала ей, что слышала, будто яйца разрыхляют слишком крутое тесто, — хотя, конечно, понятия не имею, где я это слышала. Я хотела проверить этот слух вместе с Колли, спросила ее, знает ли она о таком, а она ответила, что, разумеется, знает, потому что так всегда делает. Не могла же я спорить с такой опытной стряпухой, правда? Ну вот я и положила яйца, когда помогала ей ставить тесто. Она почему-то рассердилась. Видно, в этот раз не собиралась класть в тесто яйца. Но, — тут Марсали беспомощно пожала плечами, — все равно, было уже поздно. Тесто я испортила, каюсь.

Патрик расхохотался на всю комнату, запрокинув голову, и Марсали подумала, что никогда не слышала такого приятного смеха.

— Пожалуй, моя жена почти такая же плутовка, как…

— Как ты, господин мой? — договорила она.

Он снова рассмеялся, притянул Марсали к себе, и она, хохоча, рухнула ему на колени. Отсмеявшись, взяла его руку и принялась играть с пальцами. Она любила эту руку, любила все мозоли и шрамы на ней; потом, заметив, что держит левую, присмотрелась внимательнее, разглядывая линии на ладони, а по одной провела пальцем. Линия жизни — так называли ее цыганки, каждый год появлявшиеся в Эберни. Как-то Марсали попросила цыганку научить ее гадать по руке, и та показала линии и объяснила, что они значат. У Патрика линии были длинные и четкие.

Марсали удовлетворенно вздохнула.

— И что это было? — спросил он осипшим от смеха и возбуждения голосом.

— Твоя линия жизни. Ты будешь жить очень долго.

— Приятно слышать, — серьезно сказал он.

— Но это правда, — возразила Марсали.

— Может быть.

— Вот увидишь. — Ее рука двинулась вверх, к вороту рубахи, развязала шнурок. — Ты проживешь долго, у тебя будет много детей и еще больше внуков.

— Как скажешь, — пробормотал он и напружинился всем телом, потому что Марсали начала пальцем чертить узоры на его поросшей мягкими черными волосками груди.

Дотрагиваясь до него, она откинулась назад в его объятиях и смотрела ему в лицо, и видела, как уходит с него усталость, уступая место куда более мощному чувству. Глаза Патрика разгорались все ярче, кадык напряженно двигался.

— Ты, наверное, устал, — сказала она, не оставляя своих трудов.

— Был, — шепнул он, — но теперь… — И неожиданно резко привлек ее к себе.

Его поцелуй был горячим и жадным. Язык нетерпеливо раздвигал губы Марсали, она приоткрыла их, и языки стали нежно ласкать друг друга, соблазнять и искушать — хотя соблазны уже были не нужны.

Она льнула к нему, вновь поражаясь тому, что их тела словно созданы друг для друга.

Ладони Патрика нежно легли ей на грудь, и она вздохнула в ожидании сладкой боли, что приходила вслед за лаской. Превращения, незаметные взгляду, но ощутимые, происходившие в ней, когда он любил ее, были ей уже не новы, но все так же чудесны.

Его губы оторвались от ее рта и двинулись вниз по шее, оставляя за собою влажную дорожку из поцелуев. Марсали вздрогнула, выгнула спину, стремясь навстречу ему.

— Я так скучал по тебе, — прошептал он.

Прекрасные слова. Волшебные слова.

Патрик потянул ее за собой на кровать, положил руку ей на живот, и жар ладони обжег ее сквозь тонкую льняную сорочку. С губ Марсали сорвался тихий, гортанный звук, который, казалось, распалил Патрика сильнее всяких слов, и он снова закрыл ей рот поцелуем столь яростным, что у нее заныло в груди.

Его руки путешествовали по ее телу завораживающе медленно, будто хотели запомнить каждый изгиб. Марсали уже дрожала от возбуждения, страсть заполняла ее всю, а руки продолжали свои любовные странствия. Ей стало казаться, что она вот-вот растает от этого восхитительного жара, когда Патрик задрал ей рубашку и принялся губами выводить узоры по ее животу, спускаясь все ниже и ниже.

Она все безжалостней впивалась пальцами ему в волосы, чувствуя, как от его поцелуев огненные ручьи бегут по жилам и тело пронизывают острые крохотные молнии. Вот губы коснулись преддверия ее рая, и она ахнула и забилась в его руках. То, что он делал, было чудесно, волшебно и, вне всяких сомнений, греховно, но Марсали не могла совладать со своим телом, отзывавшимся на каждую ласку Патрика, как невозможно запретить солнцу вставать поутру.

Она думала, что еще немного — и сгорит заживо, но Патрик вдруг отстранился, шепча ее имя, а миг спустя уже лежал на ней. Его плед неуклюже задрался, рот прижимался к ее рту с таким пылом, что она не помнила себя от наслаждения. Он снова и снова входил в нее, пробиваясь все глубже, будто хотел достать до самых потаенных глубин плоти и души. На этот раз боли не было, а было лишь неистовое желание стать еще ближе, слиться воедино, и два переплетенных тела метались по кровати в бурном танце необузданной страсти.

Мир вокруг расцвел необычайно яркими красками, ослепительным светом падающих звезд. Тело ликовало, сотрясаясь все сильней от пульсирующего натиска, и наконец все соединилось в одном мощном взрыве.

Патрик рухнул на нее, не в силах больше держаться на дрожащих руках, и Марсали наслаждалась его тяжестью, утопая в пуху перины. Он загнанно дышал ей в ухо, и она слышала, как бьется его сердце — или ее?

Она захватывала губами завитки черных волос на его виске, перебирала пальцами вьющиеся пряди на затылке. Последние содрогания пережитого блаженства… Марсали казалось, ее тело светится, точно внутри ее разом зажглись тысячи свечей.

Патрик поднял голову, лениво улыбнулся ей, и она подумала, что в эту минуту нет никого счастливее ее. Быть может, нынче ночью они зачали дитя — мальчика с зелеными, как у Патрика, глазами, такого же сильного и доброго.

— Я, наверное, тяжелый, как конь, — шепнул он и скатился с нее вниз, увлекая за собой. Теперь наверху оказалась она.

Так странно — и так чудесно — было смотреть на него сверху вниз, видеть блуждавшую на его губах улыбку. Марсали нагнулась, поцеловала мужа в шею, туда, где прямо под ее губами бился пульс. Вот так бы и остаться навсегда — обнимая его, в его объятиях… Рука Патрика скользнула вниз по ее спине, и она вспомнила, какая у него длинная линия жизни, и улыбнулась.

За окном прогремел гром, и Марсали вздрогнула от испуга.

— Это просто гроза, — успокаивал ее Патрик.

— Да, — согласилась она, но почему-то ее охватил озноб. Она дрожала и не могла согреться. Удивительно, как холодно стало вдруг в комнате.

Сверкнула молния, и почти сразу же снова грянул гром.

— Ты замерзла, — проворчал Патрик, растирая ей покрывшиеся мурашками плечи, притянул к себе, укутал тяжелым пуховым одеялом ее и себя и обнял еще крепче.

Но озноб все не проходил. Когда раздался третий удар грома, Марсали, сама не понимая почему, опять задрожала. Она никогда не боялась гроз — наоборот, даже любила их, и в Эберни часто выбегала к парапету полюбоваться буйством стихии. А сейчас она была рядом с Патриком, в его надежных руках, любимая, желанная… Чего ей бояться?

И все же ее трясло от страха.

Марсали верила в ясновидение, верила, что некоторые люди могут предсказывать судьбу. Но никогда не знала, что сама наделена таким даром.

Да нет, глупости. Она заморочила себе голову болтовней о цыганках и линиях жизни. Она счастлива, как никогда в жизни. Может, именно потому, что счастлива, она боится, что это ненадолго? А если и так, самое разумное — перестать беспокоиться попусту.

Патрик осыпал ее поцелуями, и она прильнула к его груди. Сейчас он согреет ее.

Но озноб все не проходил, не оставлял ее всю ночь. Марсали смотрела на спящего Патрика. Над туманными горами Шотландии уже занимался рассвет, а она так и не согрелась.

18.

Перед рассветом Патрик бесшумно встал с кровати. Ночью что-то встревожило Марсали; он понимал это и не хотел, чтобы она проснулась, когда он уже уйдет. Наклонившись к спящей жене, он коснулся губами ее губ.

Как ни легок был этот поцелуй, Марсали тотчас открыла глаза, несколько раз моргнула спросонья и потянулась тонкой рукой к руке Патрика. Глядя на нее, он почувствовал знакомое напряжение в чреслах: она лежала нагая, как Ева, и нагота ее была прекрасна, как нагота статуи, а тело излучало милое сонное тепло.

— Мне пора идти, — сказал он, всей душой желая остаться. Но сейчас никак нельзя было дать отцу повод усомниться в себе, и вряд ли этому будет способствовать то, что отец обнаружит его в постели с дочерью заклятого врага.

Патрик потянулся к валявшемуся на полу у кровати пледу, но Марсали удержала его за руку.

— Ты не скажешь мне, куда идешь? — невнятно, будто сквозь дрему, спросила она.

— Во-первых, мне надо навестить Быстрого Гарри.

— А во-вторых?

— Встретиться с Руфусом.

— Где он сейчас?

Патрик засомневался, стоит ли говорить, — но лишь на миг. Марсали — его жена, и происходящее касается ее не меньше, чем его самого.

— Мой корыстный друг позорит себя службой у Синклеров, — ответил он.

Потрясенная, Марсали широко раскрыла глаза.

— Но ты ведь не собираешься на земли Синклеров?

— Нет, — успокоил ее Патрик. — Я только встречусь с ним, если ему удастся прийти незамеченным.

— Можно мне с тобой? Он покачал головой.

— Условленное место слишком близко к границе с Синклерами. Я не могу подвергать тебя такой опасности.

— А себя можешь? Патрик улыбнулся:

— Родная моя, я пережил двенадцать лет бесконечных войн. Никакие Синклеры мне не страшны.

— А мне страшны, — сдвинула тонкие брови Марсали.

— Я-то думал, ты ничего не боишься, — тихо засмеялся он.

Но ей было не до смеха.

— Ты ведь не пойдешь один?

Он нежно провел кончиками пальцев по ее щеке.

— Не тревожьтесь, госпожа моя.

— Буду, — возразила Марсали, и это не было похоже на пустой каприз.

Пришлось нагнуться и еще раз поцеловать ее.

— Увидимся за ужином. — Он снова попытался высвободить руку, но Марсали не отпускала, не хотела, чтобы он уходил.

— Прошу тебя, Патрик, — настойчиво повторила она, — возьми с собою кого-нибудь.

— Постараюсь, — честно ответил Патрик, хотя понимал, что вовсе не такого ответа она ждала. Что ж, большего он обещать не мог.

Он подобрал плед, быстро завернулся в него, подпоясался и застегнул брошь на плече; затем с порога послал Марсали воздушный поцелуй и вышел. Его провожал ее взгляд, потемневший от волнения.

* * *

Войдя в отцовскую спальню, Гэвин по одному взгляду на лицо родителя понял, что пахнет грозой.

Нынче отец воротился домой раньше обычного, раздосадованный, очередным неудачным рейдом, который предпринял, ища поддержки соседей в борьбе против ненавистных ему Сазерлендов. Никто из ближних кланов неприязни к Сазерлендам не питал. Все устали от войн, и, кроме того, никому не хотелось прогневить нового короля, Карла, у которого, по слухам, Патрик Сазерленд был в особом фаворе.

Гэвин видел: отец обозлен, измучен, считает, что друзья и прежние союзники предали его, и потому, представ пред отцовские очи, мысленно готовился к худшему. В глазах у старого графа горела явная жажда крови.

— Дункан доложил мне, что тебе сопутствует удача.

— Да, — кивнул Гэвин. — Наше стадо стало куда больше.

— А что Сазерленды? Как они ведут себя?

— Время от времени переходят границу, грабят по мелочи, но коров мы стережем зорко.

— А твоя сестра?

— Все еще в Бринэйре. Мой лазутчик вчера донес, что она жива и здорова, заправляет всем замком, и обращаются с нею хорошо.

— Хм, — нахмурился старик. — А Сесили?

Гэвин покачал головой:

— На ее след мы еще не напали. — Это была чистая правда, как и то, что он, конечно, не особенно старался.

— Мне нужна Элизабет, — услышал он вдруг. — Они украли мою дочь, а мне нужна дочь Бринэйра. Тогда и поторгуемся.

Гэвин клял себя на чем свет стоит. Он должен был это предусмотреть! Патрика, похитившего Марсали, оправдать легко: он искренне любил свою нареченную невесту и преступил закон, чтобы спасти ее от брака с Синклером. Но самому, пусть даже косвенно, участвовать в похищении Элизабет Сазерленд?!

— Но король… — попытался возразить он.

— К черту короля, — процедил отец сквозь стиснутые зубы. — Бринэйр уже отнял у меня сестру, а теперь еще дочь. Нет, с меня хватит. Вели твоему лазутчику выкрасть девчонку, да поскорее.

Вряд ли Патрик согласится менять даже на родную сестру с таким трудом возвращенную невесту, подумал Гэвин. Но, уж если на то пошло, разве у него будет выбор? Если Элизабет окажется в плену в Эберни, Марсали первая не смирится с этим. Материнский инстинкт, прежде побуждавший ее защищать Сесили ценой своей свободы, снова не даст ей покоя, и она ринется спасать Элизабет. Младшая дочка Грегора Сазерленда — Гэвин мельком видел ее года два тому назад — должна быть одних лет с Сесили… Да, конечно, Марсали согласится вернуться домой, лишь бы не пострадала из-за нее Элизабет.

— Не думаю, чтобы мой человек смог забрать Элизабет Сазерленд из Бринэйра, — сказал он вслух. — Он всего-навсего крутится на конюшне, слушать умеет хорошо, но особой хитрости ему бог не дал.

— Кошелек с золотом придаст ему сноровки, — фыркнул отец.

— Я спрошу.

— Прикажешь.

— Хорошо, — согласился Гэвин.

— Я сам пойду с тобой в набег в следующий раз. Охота посмотреть, какого цвета кровь у этих Сазерлендов.

У Гэвина чаще забилось сердце. Только бы голос его не выдал.

— У многих из этих Сазерлендов в жилах течет изрядная толика крови Ганнов.

— Вот пусть и возвращаются к нам, — буркнул отец. — А кто останется там — тот подлый Сазерленд и на мое снисхождение может не рассчитывать.

Гэвин подумал о Марсали. Узнай отец, что она по доброй воле отдалась Патрику, он сочтет ее изменницей и лишит наследства.

Времени оставалось слишком мало. Патрику или кому-то еще нужно срочно найти доказательства участия Синклера в войне двух кланов. Быстрый Гарри уже сообщил приметы того человека, за которым гнался в ночь загадочного набега, и, быть может, пора нанести ответный визит Эдварду Синклеру.

Надо успокоить отца. Ему следует сказать то, что он точно хочет услышать.

— Я поговорю с моим человеком, что в Бринэйре, — сказал Гэвин. — И, пожалуй, навещу Синклера. Попробую уговорить его не держать обиды на Марсали и присоединиться к нам. — И повернулся, чтобы идти.

— Гэвин, сынок, — окликнул отец, — я хочу, чтобы ты знал: я горжусь тобою. Дункан рассказывал мне обо всех коровах, что ты привел. Ты перещеголял щенка Сазерлендов. Я всегда знал, что ты возьмешь над ним верх.

Гэвин с огромным трудом заставил себя кивнуть. Все это обман, с начала и до конца. Как и задумал Патрик.

Но теперь, пожалуй, пора брать дело в свои руки.

* * *

Марсали быстро одевалась, а предчувствие томило ее по-прежнему, вытесняло все другие мысли, леденило кровь. Она пыталась прогнать страхи, когда Патрик ушел, но ничего не получалось. Нельзя ему идти на встречу с Руфусом одному, а ведь он, пожалуй, именно так и поступит.

Скорее, быть может, она еще успеет догнать его во дворе! Марсали бросилась к двери, распахнула ее. За дверью, собираясь постучать, стояла Элизабет.

— Ой! — улыбнулась она. — А я как раз шла к тебе, хотела позвать тебя позавтракать вместе, а потом мы бы еще раз сходили на кухню поучиться стряпать. — В ее глазах плясал озорной огонек, на щеках расцвел румянец.

— Прости, Элизабет, — на ходу бросила Марсали, выбегая из комнаты. Элизабет поспешила следом. — Я должна найти Патрика.

— Но Патрик ускакал час назад.

Марсали круто повернулась лицом к девушке. Да, ей ни за что не догнать его, даже если можно было бы свободно покидать замок. Но ведь он мог задержаться с Хирамом и Быстрым Гарри?..

— Он был один?

— Да, — ответила Элизабет и смущенно потупилась.

— А ты ездишь верхом?

Девушка с готовностью кивнула.

— Да, немного. Меня учила Маргарет, но отец не разрешает выезжать одной с тех пор, как она пропала, а провожатых у меня здесь нет.

— А как же Алекс?

— Его от книжек не оторвешь.

— Значит, тем более пора ему проветриться. По-моему, он с радостью поедет с нами.

— Ты правда так считаешь? — скептически протянула Элизабет.

— Конечно, — кивнула Марсали. — Пожалуй, отправимся сегодня. Утром. Да что тянуть, прямо сейчас!

Элизабет смотрела на нее как зачарованная.

— Но…

— Я в плену, так? — договорила за нее Марсали. — Но ведь я дала слово, а со мною будете вы с братом…

Лицо девушки просветлело.

— Пойду поговорю с Алексом.

Она ушла, а Марсали принялась нетерпеливо мерить шагами комнату. Что бы ни сказал Алекс, она решила любой ценой выбраться за стены Бринэйра, найти Патрика и предупредить его, чтобы он не приближался к землям Синклеров.

Но чем объяснить свою настойчивость? Тем, что у нее плохое предчувствие? Быть может, это только предчувствие — и не более того. Быть может, она просто слишком старается быть хорошей женой.

Но нет, нет, дело вовсе не в том. Никогда прежде с ней такого не было: у нее все поджилки тряслись от страха за Патрика, и не замечать этого она не могла — особенно сейчас, когда знала, что со всех сторон его подстерегает опасность. Пусть думает что хочет, пусть смеется над ее пустыми страхами — его надо предупредить.

Она задумала рискованное дело. В горах полно мужчин из обоих кланов: они угоняют друг у друга коров и воруют все, что можно унести или увезти. А если Синклер действительно сеет раздор между Ганнами и Сазерлендами, то и его люди должны быть неподалеку.

Марсали ходила по комнате и в отчаянии грызла ногти. Патрик никогда не простит ей, если из-за нее попадут в беду его сестра и брат. Да и все равно придется держаться вдали от границ, а значит — дальше хижины им хода нет. Остается только молиться, чтобы Патрик оказался там.

Ожидание делалось невыносимым, и Марсали, чтобы чем-то занять себя, принялась нервно заплетать косы, стоя у окна. Во дворе засуетились люди. Добрый знак.

В коридоре послышались голоса. Марсали одним прыжком перелетела от окна к двери и распахнула ее. На пороге рядом с сестрой стоял Алекс и смущенно улыбался.

— Элизабет сказала, ты хочешь прокатиться с утра? Я буду счастлив сопровождать тебя.

— А что твой отец? — беззвучно выдохнула Марсали.

— Его замучила подагра. Он еще не выходил из своей комнаты и, должно быть, не выйдет сегодня.

— Мне не хотелось бы доставлять вам лишние хлопоты, — неуверенно сказала она, мучаясь от того, что навлекает на ни в чем не повинные головы Алекса и Элизабет отцовский гнев.

Алекс отмел ее сомнения:

— Патрик велел мне заботиться о тебе. Ты ведь не сбежишь?

— Нет, — честно ответила Марсали. — В Эберни я не вернусь. — Конечно, ей всего-то и надо потеряться от них на час с небольшим.

Алекс кивнул.

— Я уже попросил Донни оседлать трех лошадей.

Марсали посмотрела ему в лицо. Она редко видела младшего брата Патрика, почти не говорила с ним — только как-то раз за ужином обменялась парой ничего не значащих слов. Он, как и Элизабет, старался стать как можно незаметнее, а ведь был, оказывается, красивым юношей: высоким, стройным, с подвижным, выразительным лицом, очень похожим на Патрика в шестнадцать лет, только глаза у Алекса были светлее. Он стоял перед нею, явно гордый принятым решением, возможностью порадовать ее, и Марсали вдруг поняла, что ее план рушится: она не могла заставить себя солгать Алексу или Элизабет.

Да, скрыться от них она и пробовать даже не станет. Но что же ей делать?

По счастью, на раздумья у нее есть несколько часов: путь до тропы, ведущей к хижине, неблизок.

— Я готова, — сказала она вслух.

Алекс пошел к выходу из замка с видом куда более уверенным, чем помнилось Марсали по прежним встречам с ним. В конюшне на них устремились любопытные взгляды, но Алекс их как будто не замечал. Он невозмутимо помог сесть в седло сначала Марсали, как гостье, потом сестре, затем сел сам, и они втроем выехали в открытые ворота.

Очень скоро Марсали стало ясно, что пропасть у Алекса из виду ей никогда не удастся — во всяком случае, пока он верхом. Он как будто родился в седле; такого превосходного наездника она еще никогда не видала. Элизабет чувствовала себя не столь свободно, но тоже недурно держалась в седле.

Солнце пробивалось сквозь тяжелые тучи, превращая в сверкающие самоцветы капли дождя на желтых метелках дрока и пурпурных соцветиях вереска. Стоял один из таких ясных, звонких дней, когда от полноты жизни поет душа, но смутный страх, поселившийся в душе Марсали, отравлял ей всю радость от этого благословенного утра.

Она ударила пятками в бока кобылы, ненадолго оставив своих спутников позади, и галопом поскакала к горам, за которыми скрывалась хижина. Алекс не пускался вдогонку: то ли понимал ее тоску по свободе, то ли не хотел оставлять сестру одну. Он легко догнал бы ее, если б хотел.

У тропинки Марсали остановилась, чтобы подождать остальных. Немного спустя они поравнялись с ней, и Алекс вопросительно взглянул на девушку.

Она прикусила губу, собираясь с духом.

— Вы поверите мне, отпустите дальше одну? Через три часа я вернусь, обещаю.

— Зачем? — спросил Алекс, не сводя с нее глаз.

— Алекс, я сама не знаю, как лучше сказать… Думаю, твоему брату грозит опасность, и мне нужно предупредить его.

Во взгляде младшего Сазерленда мелькнула тревога.

— Если Патрику что-то угрожает, отчего ты не сказала об этом раньше? Мы бы взяли с собою людей на подмогу.

— Нет, — покачала головой Марсали. — Я не знаю, что это за опасность. Просто… — Она беспомощно взмахнула рукою. — Просто у меня есть предчувствие — сильное предчувствие, будто что-то не так, будто что-то или кто-то причинит ему зло. Я должна его предупредить.

Договорив, она ощутила прилив благодарности к Алексу: он не усомнился, в своем ли она уме. Наоборот, принял ее сбивчивые объяснения без видимых колебаний и возразил только в одном:

— Почему мы не можем ехать вместе?

Марсали подавила раздражение. Вопрос справедливый; но не могла же она рассказать Алексу и Элизабет о Быстром Гарри! Патрик четко сказал, что от соблюдения тайны зависит его жизнь.

Теперь она понимала, каково было Патрику, когда она сама задавала ему такие вопросы, на которые он не мог отвечать.

Подумав еще, Марсали вздохнула с досады:

— Я не могу говорить. Это для вашего же блага, и это связано с планом Патрика положить конец войне между нашими семьями.

Глаза Элизабет заблестели от любопытства; Алекс задумчиво сощурился.

— План Патрика… — повторил он. — То есть… набеги на стада Ганнов и все такое?

Теперь пришла очередь Марсали удивляться. Так он знал о ложных набегах? По всему выходило, что знал… Видимо, Патрик сказал ему во время последнего набега. Но значит ли это, что ему известно и о Быстром Гарри?

— Я не знала, что тебе известно о набегах, — ответила она. — Но это — лишь часть плана. Боюсь, я сама не знаю всего. Патрик считает: чем меньше людей посвящено во все это, тем меньше придется всем лгать.

— Он нам не верит, — ледяным тоном отчеканил Алекс.

— Не в этом дело, — нетерпеливо перебила его Марсали, уже не пытаясь сдерживаться. — Просто не хочет ставить тебя — или твою сестру — перед необходимостью лгать отцу. А если сейчас вы не отпустите меня дальше одну, то оба будете вынуждены лгать о чем-то большем, чем угон скота.

Алекс нахмурился. Марсали понимала, какие противоречия его раздирают. Она взглянула на Элизабет и ничуть не удивилась тому, что девушка ловила каждое их слово.

— Ты едешь в охотничью хижину отца? — спросила она.

Разумеется, и Элизабет, и Алекс прекрасно знали свои земли. Да и куда еще можно было направиться в этом глухом углу владений Грегора Сазерленда?

— Да, — сказала она. Алекс снова пристально взглянул на нее. — Пожалуйста, поверьте мне.

Она рассчитывала, что чувство долга перед младшей сестрой возобладает над желанием Алекса доказать, что на него можно положиться, — и не ошиблась.

Алекс долго смотрел ей в глаза, затем едва заметно кивнул.

— Мы подождем здесь. Но если не вернешься к полудню, мы поедем за тобой.

От такого доверия Марсали смутилась, но она была довольна, что ей самой не пришлось лгать.

— Я вернусь.

И повернула к тропе на дне ущелья. Прежде чем скрыться из виду, она оглянулась на прощанье на брата с сестрой. Они спешивались. Марсали погоняла лошадь меньше, чем хотелось бы, но ехать слишком быстро по узкой тропе над пропастью было опасно. Выбравшись наконец на простор луга, она пустила лошадь в галоп и помчалась к видневшейся вдали хижине.

Там никого не было — и вокруг тоже. Марсали спешилась и осторожно повела лошадь в поводу вверх, к пещере, стараясь ступать бесшумно.

Но, похоже, это ей не удалось. У входа в пещеру путь ей заступила огромная темная фигура с мечом в руке.

— Хирам! — воскликнула Марсали.

Великан наморщил лоб, медленно опустил оружие.

— Это ты, девушка?

— Я ищу Патрика. Он здесь?

— Уехал недавно.

— Я надеялась, он возьмет тебя с собой, — огорченно протянула Марсали.

— Вчера кто-то шатался вокруг хижины, — объяснил Хирам. — Они ничего не нашли, но Патрик решил, что нельзя оставлять Быстрого Гарри одного.

— А откуда им знать, что Быстрого Гарри надо искать именно в хижине?

— Ведь его тела не нашли, — пожал плечами Хирам. — Вдруг кому-то не по вкусу, что он может быть до сих пор жив. А грабителей он видел тоже неподалеку отсюда.

— Но тогда они точно должны знать, где искать его.

— Ну да, — кивнул Хирам.

— Ты сам их видел?

— Я ставил силки на зайцев. Смотрю — двое на лошадях. Лиц я не разглядел, а пледов на них не было, только рубахи и штаны. — Он нахмурился. — А ты откуда тут взялась, девочка? Тебе нельзя ездить одной. Патрик за это кое-кому голову снимет.

Не отвечая, Марсали схватила его за руку.

— Хирам, поезжай за ним, догони его. Ему нельзя сейчас быть одному.

Хирам строго сдвинул брови.

— Не понимаю тебя, девушка.

— Что-то не так. Я точно знаю.

— Откуда?

— Знаю, и все тут. Такое чувство, не объяснить словами… Только знаю, что он в опасности. Прошу тебя, Хирам, — и она снова что есть силы сжала его руку, — поезжай за ним.

— Он мне голову оторвет, — буркнул великан, но Марсали видела, что он тоже встревожился, и понимала, что он поверил ей.

— Я побуду с Быстрым Гарри сколько нужно, — быстро сказала она. — Куда отправился Патрик?

— Тут недалеко, час верхом.

— Ты его догонишь?

— Авось догоню. Конь у меня отдохнувший.

— Поезжай. Пожалуйста, поезжай!

Хирам, не мешкая, скрылся в пещере, вывел коня, вскочил в седло.

— Я тебя здесь подожду, — пообещала Марсали.

Он хотел возразить, но посмотрел ей в лицо и махнул рукою. Затем ударил пятками в бока коню и галопом помчался по лугу.

Марсали пошла обратно к пещере, отчаянно надеясь, что послала Хирама в погоню только за тенями.

* * *

Патрик во весь опор скакал к месту встречи с Руфусом, хотя предпочел бы спешить совсем в другом направлении: в Бринэйр, к Марсали. Впервые в жизни он отвечал за свои поступки перед женщиной. Своей женой. Он обещал Марсали взять с собою кого-нибудь, но вышло так, что это оказалось неудобным и неразумным, а в итоге, будучи абсолютно уверенным в своей правоте, он все-таки чувствовал себя виноватым. Вот что значит быть женатым человеком.

Чтобы притупить чувство вины, он мысленно поклялся Марсали соблюдать удвоенную осторожность. Ведь, если не дай бог что-нибудь с ним случится, Марсали никогда не простит ему, что пренебрег ее тревогой.

До границы с Синклерами оставалось совсем немного. Патрик снова пришпорил коня. Вот-вот наступит полдень, время встречи с Руфусом; если он опоздает, следующей встречи придется ждать еще три дня. На земле перед ним виднелись свежие следы: кто-то прошел здесь сегодня утром. Из предосторожности Патрик придержал коня и свернул с тропы в лес, чутко прислушиваясь, не послышится ли стук копыт.

Нет, все спокойно; стараясь не шуметь, он вышел на место встречи — небольшую прогалину, посреди которой торчал одинокий камень, похожий на башню. Солнце стояло прямо над головой: наступил полдень. Патрик спешился, привязал коня к низкой ветке, дотронулся до заткнутых за грубый поясной ремень ножа и пистолета.

Лужайку делил надвое давно рухнувший ствол, увитый плющом и поросший мхом. Сердцевина его прогнила задолго до того, как он упал, и теперь там нашли прибежище полчища муравьев и жуков. Здесь очень удобно было оставлять записки. Патрик обошел бревно со всех сторон, пошарил внутри — ничего. Пусто. Руфус не приходил — должно быть, не смог.

Он стоял и раздумывал о причинах отсутствия друга — все они внушали тревогу, — как вдруг услышал звонкое пение синицы — пиу, пиу, пиу — и с облегчением свистнул в ответ. Руфус появился перед ним, точно вырос из-под земли, ухмыляясь во весь рот.

— О мой властелин и повелитель, — с насмешливой учтивостью заявил он, — я ожидал увидеть здесь Хирама.

— У Хирама другие дела, — ответил Патрик. — Я хотел лично удостовериться в твоей целости и невредимости.

— Вот он я. Польщен, что ты беспокоился обо мне. Или тебя больше беспокоит мое опасное задание?

— И то, и другое, если хочешь знать, — улыбнулся Патрик. — Ну, что скажешь?

— Ты никак спешишь? — съязвил Руфус. — Торопишься к прекрасной Марсали?

— Тороплюсь покончить с этой чертовой сварой, — ответил Патрик как можно суровее, хотя быть суровым с Руфусом ему удавалось с трудом. Руфус вечно смешил его. В лучшие времена он, если б мог выбирать, наверное, стал бы непревзойденным придворным шутом. А в этой жизни обаяние и острый ум помогли ему стать искусным шпионом…

— У меня новости, — сказал Руфус. — У Синклера объявился некто Фостер, англичанин, с которым ты вроде бы знаком.

У Патрика замерло сердце.

— Значит, он и правда жив, — пробормотал он.

— Да, жив, — кивнул Руфус. — Только говорит еле-еле. У него такой шрам через все горло — похоже, от меча.

Патрик выдержал его взгляд, не отведя глаз. Они оба знали, кто раскроил горло Фостеру.

Эдвард Синклер по сравнению с Фостером был не более чем трусливым, злобным, испорченным ребенком.

Разумеется, он уже причинил людям много горя, и его следовало остановить, но все равно Фостер был слеплен совсем из другого теста. Патрик в жизни не встречал человека кровожаднее и коварнее, — а ведь Фостер поклялся убить Патрика, даже если через минуту умрет сам. Он был хитер и опасен, превосходно владел саблей. При последней встрече с ним Патрик чудом остался в живых. И теперь Фостер одержим жаждой мщения, и даже собственная жизнь для него ничего не значит.

— Он тебя не узнал? — спросил Патрик Руфуса.

— Нет. Когда ты с ним бился, я был в шлеме и латах и весь в крови. Меня бы мать родная не признала.

— А что он делает у Синклера?

— Ничего хорошего. Они с Синклером затеяли новый набег на Эберни. Все не дождутся, чтобы старый граф потерял терпение, и предполагают, что молодой лорд, твой друг детства, с тобою заодно. Вот и решили стравить вас еще раз.

Патрик воззрился на друга.

— Ты все это сам слышал? Руфус принял оскорбленный вид.

— Разумеется, милорд. Вы же знаете, у меня хороший слух. Лучший в Шотландии, скажу без ложной скромности.

— Они тебе доверяют?

— Как любому наемнику, не больше и не меньше. Я жаден до денег, как все. Запросил с них целое состояние, они заплатили не торгуясь. Не то что некоторые знакомые мне скупые шотландцы.

— Думаешь переметнуться? — поднял бровь Патрик.

— Не обижай. Твоя дружба с лихвой возмещает нехватку монет.

— Рад слышать, — сухо ответил Патрик. — Когда же набег? И откуда нам их ждать?

— Думаю, на днях. Синклер чуть не лопнул от злобы, когда ты умыкнул леди Марсали, а его нетерпение так же сильно, как и его ярость. С каждым днем его словарь обогащается новыми крепкими выражениями. Он уже договорился до того, чтобы напасть на Бринэйр и выкрасть девушку. Его, с позволения сказать, честь поругана. Так он сам считает.

— Честь? — чуть не поперхнулся Патрик. — Он простился со своей честью много лет назад, и ничьей вины в том не было.

— Не скажу, чтобы мне нравился этот малый, — пожал плечами Руфус, — но он хитер и осторожен. Кто-то из Эберни доносит ему обо всем, и я боюсь, как бы молодого лорда не выследили.

Патрик кивнул. Конечно, Гэвин держит ухо востро, но все равно нелишне будет предупредить его еще раз.

— А что в Бринэйре? Ты не слышал, там шпионы тоже есть?

— Слышать не слышал, — качнул головою Руфус, — но это ведь не значит, что их там точно нет.

— Передам Гэвину, чтобы удвоил охрану фермерских дворов на севере. А о леди Маргарет что-нибудь слышно?

— Нет, хотя я нарочно спрашивал. Притворился, будто интересуюсь, как твой отец обзавелся рогами. Выяснил только, что Синклеру принадлежит небольшая крепость на острове. Горди говорит, что лучшего места для убежища, если понадобится, вовек не сыщешь.

— Она хорошо охраняется?

— Вокруг вода, про крепость никто не знает — вот и вся охрана. Всех людей Синклер собрал у границы.

Патрик задумался. Остров? В озере или в море? Надо узнать подробнее, чем, кроме Хэйфорда, владеет Синклер.

— Ты знаешь, где это?

— Нет. Но могу выяснить. Горди — игрок и не дурак выпить. Кружка-другая вина, выигрыш в кости, который я ему милостиво дарю, — и он становится не в меру разговорчив.

— Действуй, — сказал Патрик. — Только будь осторожен. Найти другого такого лазутчика мне будет трудновато.

— Обижаешь, Патрик. Разве со мной может кто-нибудь сравниться?

Патрик улыбнулся:

— Знаешь, Руфус, мне иногда бывает ужасно скучно без твоего редкостного нахальства.

— Патрик!

— Да?

— Смотри в оба. Фостер не просто так связался с Синклером. Он прямо одержимый, бесноватый какой-то, и рвется тебе отомстить. Пока не отомстит, не успокоится.

Патрик чуть заметно кивнул.

— Что нужно Фостеру, я знаю. И буду осторожен.

С минуту Руфус не сводил с друга глаз, затем, довольный, что его предостережение принято к сведению, ухмыльнулся.

— А как поживает прекрасная Марсали? — подмигнув, спросил он.

Патрик расплылся в ответной улыбке.

— Прекрасно поживает. Мы обручились.

Руфус открыл рот. Патрик получил редкую возможность лицезреть удивленного Руфуса, что доставило ему большое удовольствие.

— Это разумно? — оправившись от потрясения, спросил тот.

— Нет, — честно ответил Патрик. — Но неизбежно, если ей придется еще пожить в Бринэйре.

— Твой или ее отец знают?

— Еще нет.

Руфус пробурчал что-то себе под нос. Патрик разобрал только слово «полоумный».

— А этот твой друг, молодой Ганн?

— Он знает. Гэвин был свидетелем вместе с Хирамом и Быстрым Гарри.

— Быстрым Гарри?

— Из клана Ганнов; его ранили во время того самого набега, и он, полумертвый, приполз в хижину, что в часе пути отсюда.

— Он жив? — недоверчиво протянул Руфус. — А люди Синклера прочесали все горы вокруг — искали тело. Хотели лишний раз убедиться, что он погиб.

Патрик покачал головой.

— Когда я нашел его, он был близок к тому, но теперь выкарабкался.

Руфус только присвистнул.

— Он видел Фостера в лицо, — добавил Патрик, — и рассказал мне об этом, а я не поверил, пока ты не подтвердил, что он здесь. Я-то думал, он уже давно горит в аду. В нужное время Быстрый Гарри воскреснет: из него получится недурное привидение. Но это еще не все, чего я хочу. Надо поймать Синклера с поличным, и сейчас, пожалуй…

Краем глаза Патрик уловил легкое движение в кустах за спиною Руфуса и осекся.

Понизив голос, он произнес:

— Сзади тебя. Мы не одни. Тебя могли выследить?

— Не думаю, — тоже вполголоса ответил Руфус.

— Садись в седло и поезжай, как будто ничего не заметил. Я беру наших гостей на себя. Дождись меня за лесом: я не могу отпустить тебя обратно к Синклеру, пока мы не убедимся, что путь свободен.

Притворившись, будто встреча окончена, Руфус кивнул Патрику на прощание, спокойно подошел к своему коню, вспрыгнул в седло. Патрик последовал его примеру.

Затем оба подняли руки в прощальном приветствии и разъехались в разные стороны.

Патрик галопом проскакал довольно далеко по лесу. Когда прогалина осталась далеко позади, он спешился, привязал коня и бесшумно, по-кошачьи ступая, побежал обратно. Руфус должен был вскоре показаться с другой стороны, и вместе они увидят, кто следил за ними.

Вдруг где-то поблизости хрустнула ветка. Потом зашуршали листья справа. Патрик оглянулся; нигде никого. А через минуту понял, что окружен.

Восемь человек. Все при оружии и в пледах клана Ганнов.

19.

Черт побери! Как же он, дурак, сразу не догадался?

За первой мыслью тут же пришла вторая: Марсали была права. В следующий раз он отнесется к ее предостережениям с большим вниманием.

Если доживет до следующего раза.

Гэвина среди нападавших не было, и Патрик не двинулся с места. Восемь человек с обнаженными мечами и зверскими физиономиями окружили его. Пистолетов у них не было, только ножи и мечи.

— А вот и ублюдок Сазерленд, — сказал один.

— Заложник что надо в обмен на нашу леди, — хохотнул другой.

— Лорду приятнее будет видеть его труп после того, что этот гаденыш сделал с Быстрым Гарри и остальными, — прорычал третий, подходя ближе.

Защищаясь, Патрик выставил перед собой меч. Не впервые он оказался один против нескольких врагов, не в первый раз рисковал жизнью, но не мог припомнить, когда еще на карту было поставлено так много. Пожалуй, впервые в жизни ему было совершенно необходимо остаться в живых. Если его убьют, с ним вместе умрет последняя надежда на восстановление мира между Ганнами и Сазерлендами. Отец махнет рукой на все и пойдет войной на Ганнов, и они будут биться, пока не падут все.

А Марсали…

Нет, умирать ему никак нельзя.

Восемь против одного — расклад не самый удачный. Где черти носят Руфуса?

Ганны медленно сужали круг. Некоторых Патрик знал. Черный Фергус, буян и задира, как видно, был тут за главного. Он боязливо поглядывал на меч Патрика, и Патрик порадовался молве, беззастенчиво преувеличившей его боевые подвиги и искусство владения оружием.

— Вяжите его! — рявкнул Черный Фергус. Тот, к кому он обращался, отступил на шаг.

— У него меч.

— Джек? — повернулся Фергус к другому.

— Уволь, — отмахнулся тот.

Патрика одолевал смех. На самом деле в его положении ничего смешного не было: стоит им пойти в атаку — и ему крышка. Но никто не выказывал желания подойти первым.

Приняв устрашающую боевую стойку — вполне под стать леденящей душу репутации, — Патрик медленно, зловеще улыбнулся Черному Фергусу.

— А ты сам что же, Фергус? Может, ты меня свяжешь?

Прежде чем тот успел ответить, по лесу разнесся пронзительный свист синицы. Звук прилетел с севера; Патрику стало чуть спокойнее. Руфус еще здесь. Но вот за его спиной, с юга, раздался точно такой же свист!

Хирам? Патрик узнал свист друга; остальные, похоже, пока ничего не понимали. Что здесь делает Хирам? Пока он удивлялся, еще одна синица — на сей раз Руфус — заставила нападавших повернуть головы к северо-востоку.

Ганны начали нервничать и озираться. Следующая трель раздалась с запада, а через миг — еще одна, с юго-востока. Ганны дрогнули и отступили, думая, что теперь окружены они.

Патрик с удовольствием отпустил бы их восвояси, но понимал, что нельзя. Они видели его с Руфусом; возможно, видели, что Руфус приехал с севера, от владений Синклера. Вернутся в Эберни и донесут графу, что молодой Сазерленд тайно встречался с кем-то от Синклера, и конец изысканиям Руфуса.

Патрик мысленно выругался. Придется их всех брать в плен.

— Бросайте оружие, — скомандовал он. — Мои люди вас окружили.

Ганны посмотрели на своего вожака. Драться им, ясное дело, совсем расхотелось. Взгляд Черного Фергуса метался по лесу, пытаясь следовать за удручающе частыми птичьими трелями, а лицо медленно багровело. Казалось, он готов бросить оружие. Патрик хотел было вздохнуть с облегчением — как вдруг Черный Фергус сделал выпад.

— Сукин сын! — прорычал он, вонзая острие в плечо Патрика.

Его движение было столь неожиданным, что Патрик не успел отразить удар и лишь развернулся, чтобы меч задел левое, а не правое плечо.

Боль пронзила тело. Черный Фергус вырвал клинок из раны и с искаженным яростью лицом пошел на него снова.

На сей раз Патрик поднял меч и парировал удар по всем правилам. Черный Фергус ловкостью не отличался, гнев не восполнял ему недостатка опыта, и Патрик легко мог убить его, но убивать ему отчаянно не хотелось. Еще одно кровопролитие — и о мире придется забыть навсегда.

Клинок был тяжел для одной руки; обычно Патрик пользовался двумя, но левая, увы, висела как плеть. Ценою неимоверных усилий он отражал натиск противника и сам наступал, ловя удобный момент, чтобы вывести того из строя, не лишая жизни. Ганны теснились в сторонке. Краем глаза Патрик заметил справа от себя Хирама с пистолетом и мечом наготове.

Кровь текла по руке и груди, пропитывала рубаху и плед. Патрик понимал, что слабеет. Пора было заканчивать. Вот Фергус пошел в атаку, Патрик отступил, меч прошел мимо. Тогда он резко обернулся, взмахнул клинком, поддел меч Фергуса снизу и выбил его у него из рук, а еще миг спустя приставил острие к горлу поверженного врага.

— Сдавайся, — сказал он, — не то перережу глотку. Страх и бравада бесконечно долго спорили в глазах проигравшего. Наконец победил страх.

— Сдаюсь, — еле слышно прохрипел Фергус. Патрик обвел взглядом семерых Ганнов, и каждый молча кивнул в ответ.

Тогда он отвел меч и повернулся к Хираму:

— Связать их!

Хирам, подняв брови, вопросительно кивнул в сторону леса:

— А твои ребята?

— Пусть остаются там, — бросил Патрик, оторванным от рубахи лоскутом крепко перевязывая раненое плечо. — Вдруг еще кто-нибудь сунется.

И посмотрел на Черного Фергуса, которому Хирам скручивал за спиной руки куском его же пледа.

— Что вы здесь делали?

— Искали тело Быстрого Гарри, — мрачно ответил тот. — Моя сестра за ним замужем.

Интересно, они или кто-то другой заходил в хижину? Может, Синклеров тут и вовсе не было? Но те двое верхом…

— У вас лошади есть? — спросил Патрик. Черный Фергус злобно посмотрел на него и не ответил.

— Хочешь снова отведать моего меча?

Тот молчал, и это вызвало у Патрика невольное уважение. Мальчишкой Фергус слыл задирой и драчуном, а стал, как выяснилось, смелым малым.

— Они же умрут с голоду, — сказал он чуть мягче, — если вы привязали их.

Один из Ганнов выступил вперед. Напоминание о судьбе коней сделало его разговорчивее.

— Мы привели с собою только одну старую клячу. Для тела Быстрого Гарри. Она там, за ручьем.

— Вы заходили в хижину на моей земле? Ганны переглянулись.

— В хижину? — недоуменно переспросил Черный Фергус.

Значит, там были не Ганны… Почти наверняка Синклеры. Все-таки у Руфуса не самый острый в Шотландии слух, иначе такое от него не укрылось бы. Или Синклер доверяет ему меньше, чем он возомнил.

Черный Фергус пошевелился, и Патрик заметил, что он мельком взглянул на оставленную его мечом рану.

— Что нас ждет?

— Погостите у нас пару дней, — ответил Патрик. Он свистнул, и почти сразу же раздался ответный свист, а потом еще один, с другой стороны. Ганны растерянно вертели головами, ожидая, что вот-вот из-за деревьев выступит грозное войско.

Хирам работал быстро, не давая пленникам задуматься, почему никто не идет ему на помощь. Связав всех, он взглянул на Патрика и тут же помрачнел, увидев набрякшую кровью одежду.

Патрик покачал головой: на заботы о ране времени не оставалось.

— Приведу лошадей, — буркнул Хирам, отдавая ему пистолет, который Патрику было держать несравненно легче, чем тяжелый меч. Вот только зачем ему сейчас пистолет, если все Ганны связаны?

Отец будет доволен. А он сам никакой радости не испытывал. Несколько дней, которые Ганны проведут в подземной тюрьме у Сазерленда, не улучшат отношений между семьями. Но выбора не было: иначе они доложат графу о его встрече с Руфусом, а последствия этого слишком серьезны для всех сторон.

Боже правый, как же болит плечо… Хотя, конечно, бывало и намного хуже. Кроме того, его ждет целительное прикосновение рук Марсали. Правда, прежде чем ввериться заботам жены, нужно помочь Хираму доставить пленников в Бринэйр, а пройти пешком по крутым и обрывистым тропам — задача не из легких. Патрик тихо выругался. Так нужен ли господу мир между людьми или он просто решил испытать детей своих?

Вернулся Хирам, ведя в поводу трех лошадей — двух для себя и Патрика и третью, пугающего вида клячу.

— Веди их в Бринэйр, — сказал Патрик, понизив голос, чтобы его слышал только Хирам.

— Надо, чтобы кто-то осмотрел твою рану, — строго промолвил тот и добавил, блеснув зубами:

— И я знаю, кто ждет не дождется заняться этим. Марсали в пещере.

У Патрика глаза на лоб полезли.

— Разрази тебя гром…

— Гром тут ни при чем, — ухмыльнулся друг. — У леди было… предчувствие, что ты попадешь в беду. Это она настояла, чтобы я поехал за тобой следом.

У Патрика мороз пошел по коже, и он мысленно поклялся отныне и впредь доверять интуиции Марсали. Если б Хирам не пришел на помощь, он был бы уже мертв — да и Руфус, возможно, тоже. В одиночку Руфус не заставил бы Ганнов поверить, что они окружены.

Кивнув Хираму, он сказал:

— Не побудешь пару минут один с пленными? Мне надо переговорить с Руфусом. Потом я пошлю его к тебе, а сам отправлюсь в пещеру, увижусь с Марсали и догоню вас, чтобы отпустить Руфуса к Синклеру.

— Ладно. С этими я справился бы, даже не будь они связаны, — пренебрежительно бросил Хирам, окидывая взглядом пленных. — Скоро начнет темнеть, а к ночи дойдем до Бринэйра.

Патрику совсем не хотелось оставлять Хирама одного с восемью здоровыми парнями — и еще меньше хотелось оставлять Марсали в пещере с одним только Быстрым Гарри, но везти ее в Бринэйр вместе с Ганнами было немыслимо: у тех возник бы резонный вопрос, почему заложница помогает Сазерлендам. А Руфусу нужно было вернуться во владения Синклера, покуда его не хватились.

А главное — вместо двух рук, одна из которых ни на что не годилась, Патрику требовалось не меньше десяти.

Он взобрался в седло и подъехал к Ганнам.

— Мне нужно ваше честное слово, — сказал он. — Если дадите слово, мы вас развяжем. Если нет — придется привязать вас одного за другим и так вести в Бринэйр.

Пленные переглянулись; они хорошо знали коварство горных троп. Один неверный шаг…

Черный Фергус кивнул.

— Клянитесь, — приказал Патрик, и они поочередно произнесли нужные слова.

Теперь все в порядке. Такую клятву не посмеет нарушить ни один горец — иначе он запятнает вечным позором свой клан.

— Развяжи их, — велел он Хираму.

Тот недовольно поморщился, но послушно вынул нож и проехал вдоль шеренги, разрезая по пути веревки на руках.

— Ну, двинулись!

Восемь человек поплелись через лес, на юг, к обрывистой тропе, ведущей через горы в Бринэйр. Хирам замыкал процессию верхом, а за ним трусила лошаденка Ганнов.

Патрику становилось все хуже. Боль накатывала, рвала плечо горячими клещами, кровь ручьем текла по груди и руке. Обождав, пока Хирам скроется из виду, он направился туда, где последний раз слышал пронзительный свист синицы.

Синица в обличье Руфуса тут же выступила из-за дерева.

— Славно мы их провели.

— Даже я поверил, будто вокруг целое войско, — усмехнулся Патрик. — Вы с Хирамом быстро бегаете.

Руфус прищурился, заметив капающую с его пледа кровь.

— Надо, чтобы кто-то позаботился о тебе, — пробурчал он, внимательно осматривая рану.

— Кость не задета, — возразил Патрик. — Бывало и хуже.

— Бывало, это верно, — согласился Руфус, — но одному тебе все равно сейчас нельзя.

— Марсали в хижине — я тебе рассказывал, помнишь, там, где я нашел Быстрого Гарри. В часе пути отсюда. Но ты тогда отправляйся за Хирамом и будь с ним, пока я тебя не сменю.

— Ладно, — кивнул Руфус. — Потом вернусь к Синклеру с твоим окровавленным пледом и скажу, что отправил на тот свет еще одного Сазерленда. Тогда не будет лишних вопросов, где меня носило столько времени.

Патрик вынул кинжал и отрезал от своего пледа верхнюю половину. На нижней рубахе не осталось ни пятнышка белого — мокрая багряная ткань прилипла к груди и рукам, а кровь все текла.

Руфус, похоже, думал, что план нужно пересмотреть.

Прежде чем он успел предложить это, Патрик сказал:

— Я догоню вас через два часа.

— Мы с Хирамом за ними приглядим, — со вздохом согласился Руфус, выжал из обрывка пледа пригоршню крови, намазал себе лицо и надвинул пониже шапку. С перемазанным кровью лицом он был больше похож на демона, чем на простого смертного, и Патрик подумал, что один вид такого страшилища поможет Ганнам сдержать слово.

Руфус подмигнул и ухмыльнулся. Патрик улыбнулся в ответ:

— Отправляйся.

— Слушаюсь, — ответил Руфус. — До скорого. — И, пришпорив коня, поскакал следом за Хирамом.

Патрик постоял еще немного и направил своего коня к тропе, ведущей прямиком в пещеру. К Марсали.

* * *

Элизабет смотрела на младшего брата, кусая губы. Алекс сдержал обещание: они прождали до полудня, но Марсали все не возвращалась. Элизабет понимала — брату не терпится что-нибудь предпринять.

— Давай поищем ее, — предложил он.

Элизабет побледнела. Гнева Патрика она страшилась не меньше, чем отцовского, — а ведь Марсали говорила, что Патрик никому не хочет открывать, кто прячется в охотничьей хижине. Но у Алекса был такой решительный вид! Как могла она перечить ему? Он сильно переменился за те несколько недель, что прошли после возвращения Патрика в Бринэйр. Даже от книжек стал иногда отрываться.

У нее у самой в присутствии Марсали появлялся вкус к приключениям. Она зачарованно следила, как Марсали лестью и комплиментами укротила кухарку и экономку, что дало совершенно невероятный результат: вместо грязной соломы на полу в большом зале появилась свежая и чистая, гобелены в кои-то веки сняли со стен, проветрили и выбили из них пыль, а о стряпне и говорить не приходилось — так все стало вкусно. Вместе с Марсали в мрачные башни замка Бринэйр вошли свет и надежда на скорые перемены.

И Элизабет не хотела, чтобы с Марсали что-нибудь случилось.

Поэтому она согласно кивнула Алексу, который только того и ждал. Еще пару недель назад она не посмела бы что-то решать сама. Да и ступить вслед за ним на обрывистую горную тропинку тоже бы побоялась. Они оба знали, куда ведет эта тропинка: к хижине, где, по слухам, Маргарет встречалась со сдоим любовником.

Алекс пришпорил коня, и Элизабет последовала его примеру. Очень узкая тропка шла круто вверх. С одного ее боку вздымался каменный утес, с другого обрывалась вниз страшная пропасть. Элизабет судорожно сжимала поводья, боясь шелохнуться в седле. Ей казалось, стоит чуть отклониться влево или вправо — и она, и конь кубарем полетят вниз, на острые камни.

Непослушными губами она шептала молитву за молитвой. Минуты тянулись как часы, но вот подъем стал более пологим, а вскоре перед глазами Элизабет вместо скал возник зеленый простор луга.

Алекс придержал коня, дожидаясь, пока она поравняется с ним.

— Как ты? — заботливо спросил он.

Элизабет еле кивнула; шея еще ныла от напряжения.

— А ты молодцом, гляди-ка. Подъем ведь не из легких.

В его голосе прозвучала гордость, но порадоваться этому у Элизабет уже не было сил.

Брат с сестрой пустили коней в галоп, беспокоясь все сильнее, и быстро пересекли луг. У леса Алекс остановил коня и знаком велел Элизабет сделать то же самое.

Они услышали голоса и поспешно спрятались за деревьями. Через минуту показались восемь человек пеших, а за ними — двое всадников. В одном из них Элизабет узнала Хирама, а другой, с вымазанным кровью лицом, тоже показался ей до странности знакомым, но она никак не могла понять, где видела его.

Она еще стояла, не дыша, за деревом, когда Алекс выехал на тропу прямо навстречу путникам.

— Да это Алекс Сазерленд! — вскричал Руфус. — Хирам, подожди!

Тот оглянулся и велел пешим остановиться.

— Сынок, — сказал Руфус, — я не ожидал тебя встретить.

— А я тебя, — отвечал Алекс, когда Хирам подъехал ближе. — Я тебя еле узнал под этой дикарской раскраской. Что здесь происходит?

— Это Ганны, наши пленники, — объяснил Хирам. — Они устроили Патрику засаду, а один его ранил.

У Элизабет перехватило дыхание. Она натянула поводья своего коня и выступила из-за дерева.

— Он серьезно ранен? Где он?

— Пустяки, — хмурясь, ответил на первый вопрос Хирам. — Царапина на плече, ничего страшного. Но вы-то что здесь делаете, леди Элизабет?

— Я сказал леди Марсали, что мы будем ждать ее с той стороны ущелья, — объяснил Алекс. — В условленный час она не возвратилась, и мы вдвоем поехали искать ее. Не мог же я оставить Элизабет одну в горах.

Элизабет мысленно улыбнулась, услышав властный тон брата. Ей была приятна его уверенность в себе.

Хирам смерил Алекса внимательным взглядом.

— Ты мог бы помочь нам отвести этих молодцов в Бринэйр?

— Мне надо найти Марсали, — упрямо возразил Алекс. — Я отвечаю за нее.

— Да не заблудилась она, — досадливо поморщился Хирам, снижая голос до полушепота и косясь на пленных. — Она в надежном месте, недалеко отсюда. — Алекс ждал более подробных объяснений. Хирам вздохнул. — С Патриком она, клянусь тебе. А ты окажешь брату куда большую услугу, если поедешь со мной.

Лицо Алекса просветлело, и Элизабет почти физически ощутила, как бремя ответственности свалилось с его плеч.

— А как же Элизабет? — спохватился он.

Хирам и Руфус переглянулись. Элизабет терпеть не могла, когда о ней говорит, не спрашивая ее мнения, но минутное раздражение сменилось леденящим ужасом, потому что Хирам сказал:

— Поедет с нами.

Опять по ущелью! Элизабет еле сдержалась, чтобы не заплакать от испуга и не начать умолять их ради всего святого избрать другой маршрут. Ведь есть же, наверное, какой-нибудь еще путь, пусть долгий, пусть придется ехать целый день… Но обнаружить свой страх перед друзьями Патрика и пленными Ганнами? И спросить ни о чем нельзя, хотя голова раскалывается от роя вопросов.

В происходящем она не понимала ровным счетом ничего, только догадывалась, что все это как-то связано с войной между Ганнами и Сазерлендами, а значит — и с Патриком и Марсали, с их любовью. Романтической Элизабет эта мысль очень понравилась.

Но один вопрос она все же решилась задать:

— Патрик действительно не опасно ранен? Он… не умрет?

Хирам добродушно улыбнулся:

— Нет, леди Элизабет, не умрет. Ему всего лишь саблей поцарапало плечо. Марсали поставит его на ноги лучше всяких лекарей, и скоро он будет как новенький.

И опять покосился на пленников, которые, как заметила Элизабет, смотрели на них с нескрываемым интересом.

— Ну, хватит прохлаждаться! — гаркнул Хирам и еле слышно прибавил:

— Когда Патрик узнает, что вы болтались по горам без охраны, я не хотел бы оказаться рядом.

Элизабет взглянула на брата — тот покраснел.

— Но я была с Алексом! Хирам, как видно, смутился.

— Конечно; вот так всем и говорите. Но одного провожатого мало даже для Патрика, и сегодня он в этом убедился.

Алекс облегченно расправил плечи, приосанился; его самолюбие не пострадало.

— Отправляйся, — обернулся Хирам к Руфусу. — Вдвоем с молодым Сазерлендом мы управимся с этими головорезами.

Алекс и вовсе просиял.

Руфус согласно склонил голову и одобрительно посмотрел на Элизабет.

— Ты красивая и смелая девушка, — улыбнулся он, и у нее внутри все затрепетало. Мало кто из мужчин называл ее красивой.

Но, не успела она ответить, Руфус повернул коня обратно и умчался прочь.

— Куда это он? — спросила она Хирама, не в силах больше бороться с любопытством.

— Кто его знает, — пожал плечами Хирам. — Лучше поедем поскорей. Хочу до темноты доставить этих молодчиков в Бринэйр.

Элизабет прикусила губу. Он заметил и ободряюще подмигнул ей.

— Помни: ты красивая и храбрая девушка.

— Нет, совсем нет, — заспорила она, — я чуть не спятила от страха, пока поднималась по этому ужасному ущелью.

— Вот об этом я и говорю, — кивнул великан. — Сделать что-то, когда тебе не страшно, — никакая не храбрость. Настоящая храбрость — это когда тебе очень страшно, а ты все-таки делаешь то, что должен, несмотря на страх.

Элизабет выпрямилась в седле. Сейчас тропа, наверно, уже не будет такой трудной, как в первый раз.

Она посмотрела на Алекса, и он улыбнулся ей тепло и понимающе. Не сговариваясь, брат и сестра пришпорили коней. Хирам криком поднимал пленных.

* * *

Патрик остановился у входа в пещеру, напряженно вглядываясь в кромешную тьму.

— Марсали? Гарри?

— Милорд! Это вы? — отозвался Гарри и почти тотчас же из глубины пещеры послышался приглушенный возглас Марсали, и она сама выбежала к Патрику, сияя улыбкой.

Но испуганно замерла при виде окровавленной одежды. Быстрый Гарри встал у нее за спиной, сжимая в руке пистолет. Патрик подмигнул Гарри, прося оставить их одних, взял Марсали за руку и отвел в сторону от входа, а Гарри вернулся в пещеру.

— Господи, Патрик, — прошептала она, с ужасом глядя на его плечо. Она взглянула в лицо мужу и снова, будто помимо воли, перевела взор на красную от крови рубаху.

— Пустяки, — поморщился он.

— Патрик, это вовсе не пустяки. Рана глубокая, ты потерял много крови.

— Бывало и похуже, — стараясь выглядеть беззаботным, улыбнулся он. Верно, Марсали помнила длинный шрам через весь его живот.

— Кто тебя так? — заглядывая ему в глаза, спросила она.

— Черный Фергус, — вздохнул Патрик. — Он и семеро твоих родичей Ганнов подстерегли меня, и, если б не Хирам, меня и Руфуса могло уже не быть в живых. — Он помолчал. — Хирам сказал, что его послала ты.

— Да, я. Не надо было мне отпускать тебя нынче утром. Патрик, у меня правда было… предчувствие. Раньше со мною такого никогда не случалось, и потому я не знала, как объяснить тебе, но… я не должна была отпускать тебя.

— Родная моя… — Патрик поднял здоровую руку, нежно провел по щеке жены кончиками пальцев. — Не терзайся, не вини себя. Ты пыталась предупредить меня. Это я не послушал. Но, клянусь, при следующем твоем предчувствии поведу себя совсем иначе. — Он через силу улыбнулся. — Вот не знал, что женюсь на ясновидящей.

— Я и сама не знала, — печально промолвила Марсали. — Но, что бы ни нашло на меня тогда, я благодарна наваждению, из-за которого послала за тобой Хирама. А теперь, позволь, я займусь твоей раной, не то все наши с Хирамом усилия пропадут впустую.

Она ваяла его под здоровую руку, и они потихоньку пошли к пещере.

— А те, кто напал на тебя? — вдруг встревожилась Марсали. — Они…

— Живы, живы, — успокоил ее Патрик. — Целы и невредимы. Хирам доставит их в Бринэйр как пленников. Боюсь, они слишком много успели увидеть.

Марсали искоса взглянула на него. Она была явно удивлена.

— Ты оставил их в живых, хотя они напали на тебя?

— Разве я поступил не правильно? — мягко возразил Патрик. — Или ты считаешь меня подлецом, который может, не задумываясь, убить родственников жены?

— На твоем месте любой поступил бы именно так, — пробормотала она.

— Я — не любой.

— Да уж, — чуть заметно улыбнулась она. — Теперь я это и сама вижу.

— Я рад. И с удовольствием еще постоял бы здесь и обсудил с тобою прочие мои достоинства, но, к сожалению, не могу. Прошу тебя, сделай, что требуется, с этим плечом, да поскорее, чтобы я успел вовремя догнать Руфуса и Хирама.

Марсали остановилась у входа в пещеру.

— Но, Патрик, с такой раной тебе ни в коем случае нельзя садиться на коня. Тебе нужен покой.

Патрик покачал головой:

— Не могу допустить, чтобы Хирам один вел в Бринэйр восьмерых пленных. И я сам должен быть там, когда их увидит мой отец. — По правде говоря, Патрик и сам не знал, как ему это удастся. Голова кружилась все сильнее, озноб пробирал до костей. Неудивительно, ведь он потерял очень много крови.

При упоминании об отце синие глаза Марсали потемнели от тревоги.

— Он ничего не сделает с пленными? Они ведь из моего клана…

— Ничего непоправимого не случится, — уверил Патрик. — Кроме того, они дали мне честное слово, и я постараюсь устроить их как можно лучше.

— Дали слово? — недоверчиво переспросила Марсали. — Но ведь вас было всего трое против восьмерых?

— Ну, — протянул он, — они думали, что нас гораздо больше. Почти войско. — И Патрик невольно усмехнулся:

— Представляю, как они расстроятся, узнав, что сдались на милость троих.

На секунду Марсали стало обидно, что люди из ее клана дали так легко обвести себя вокруг пальца, затем ей сделалось смешно, и обида прошла, а еще миг спустя она взглянула на рану и, позабыв обо всем, озабоченно нахмурилась.

Хотя Патрик изо всех сил старался не подать виду, как ему плохо, рана оказалась серьезнее, чем он надеялся. Он не хотел пугать Марсали, но теперь уже не знал, сколько еще сможет продержаться на ногах. Впрочем, его спокойствие, как видно, не обмануло ее, ибо она вдруг повела себя совсем иначе.

— Входи! — приказала она.

— Мне нельзя мешкать, — повторил он, но глаза закрылись сами собой, а когда он открыл их снова, перед ним все поплыло.

— Придется, — настаивала Марсали. — Если сейчас не остановить кровь, ты замешкаешься навсегда.

— Только на минуту, — заплетающимся языком согласился он. — На одну минуту. Потом я должен ехать.

Он хотел шагнуть вперед, но пошатнулся и бессильно оперся о камень у самого входа. Господи, как же он устал…

— Патрик! — донеслось до него как сквозь вату. — Быстрый Гарри! Помоги!

Патрик точно в полусне чувствовал, как подгибаются ноги, как он скользит по камню вниз. Марсали обхватила его за пояс, но удержать не могла: он был слишком тяжел. Вот чьи-то руки поддержали его под грудь. Быстрый Гарри и Марсали втащили его в пещеру, за каменный выступ, туда, где Гарри устроил себе временное жилье, и опустили на землю у самодельного очага. Патрик мысленно благословил их за то, как осторожно они это проделали.

В голосе Марсали зазвучали совершенно незнакомые ему властные нотки. Она отрывисто приказывала что-то Быстрому Гарри, и от ее резкого тона Патрик снова пришел в себя. Он открыл глаза, поморгал; из тумана выплыло заботливо склоненное к нему лицо Марсали, и он с наслаждением погрузился в целебные, умиротворяющие глубины ее глаз. Пальцы Марсали меж тем ловко, почти не причиняя боли, сняли повязку, которую Патрик сам кое-как накрутил на плечо, вытащили из-под ремня подол рубахи. Патрик помогал, как мог, когда она вдвоем с Быстрым Гарри стала стаскивать с него мокрую от крови рубаху, но все же не сдержал стона, когда им пришлось приподнять его левую руку. Чуть утихшая боль снова прожгла тело насквозь.

— Придется прижечь рану, чтобы остановить кровь, — услышал он голос Марсали.

— Я сейчас разведу огонь, — ответил Быстрый Гарри, — и раскалю свой нож. Когда будет готова, скажу.

— Он говорит, что должен ехать дальше, — прикусив губу, вздохнула она.

— Хм. Далеко он не уедет, — отозвался Гарри. Патрик понял, что его в расчет не принимают, и на сей раз ни Хирам, ни Руфус ему на помощь не придут.

Марсали осторожно ощупывала зияющий разрез на его плече. Патрик поймал ее взгляд, улыбнулся.

— Не тревожься так, девочка моя, — проговорил он, не понимая, то ли у него заложило уши, то ли слова его звучат так невнятно. — Я не умер и умирать пока не собираюсь. Остальное неважно.

Она поджала губы.

— Ох уж эти мне мужчины, — донеслось до него.

Патрик вздохнул и бессильно прикрыл глаза. Прошло сколько-то времени — сколько, он понятия не имел, — и снова его окликнул голос Марсали:

— Патрик?

Он попытался открыть глаза, но веки опустились сами собой; четко увидеть Марсали удалось лишь со второй попытки.

— Надо прижечь рану, чтобы остановить кровь, — говорила она.

— Давай, — пробормотал он. — А потом я должен… должен ехать.

— Патрик, — зашептала Марсали прямо ему в ухо, — я люблю тебя, но сейчас ты ведешь себя как круглый дурак. Если нужно будет, я стукну тебя по голове, но ты отсюда не выйдешь, пока я не разрешу.

— Ты… ударишь меня, детка? — протянул он, пытаясь улыбнуться непослушными губами. — Не годится леди… бить… своего господина.

— Да, я тоже так считаю. Но, если будет нужно, это меня не остановит.

От очага донесся голос Быстрого Гарри:

— Миледи, нож готов.

Она поспешно поднялась. Нечеловеческим усилием воли Патрик проследил за ней взглядом. Марсали выбрала из груды щепок чурочку побольше. Быстрый Гарри вынул из огня нож и, обернув ручку тряпкой, подал ей. Она опустилась на колени рядом с ним, держа в одной руке нож, а в другой — деревяшку, которую он должен был зажать в зубах, чтобы не прикусить от боли язык.

Их взгляды встретились, и Патрик, хотя соображал с трудом, увидел в глазах Марсали боль и страх. Он понимал, почему она медлит: нелегко причинить боль тому, кого любишь.

— Давай, детка, — спокойно произнес он.

Она нерешительно взглянула на него, потом протянула ему чурку. Патрик крепко сжал ее зубами. Лезвие ножа было раскалено добела. Патрик посмотрел на него, кивнул Марсали и закрыл глаза.

Боль ударила внезапно, ожгла плечо, и он провалился в забытье.

20.

Дональд Ганн, граф Эберни, лэрд клана Ганнов, пожелал самолично увидеть похищенных у соседа коров. Сидя на породистом сером жеребце, он критическим взглядом окинул стадо, пасущееся на лугу к востоку от замка.

— Кожа да кости, — поморщился он. — Зря угнали. Сазерленды совсем не заботятся о своей скотине.

Гэвин — тоже верхом на своем гнедом — украдкой вздохнул. Месяц назад эти коровы выглядели совсем по-другому, но с тех пор дважды в неделю их гоняли с пастбищ Ганнов на пастбища Сазерлендов и обратно, и, конечно, они растрясли весь жир. Хорошо еще, что сейчас несчастные животные были на земле Ганнов; а то он уже начинал чувствовать себя таким же изможденным, как и они.

Сколько еще будет продолжаться этот обман? Сколько еще раз он, Гэвин, будет посылать людей на поиски Быстрого Гарри — всякий раз не в ту сторону? Сколько еще забытых богом и людьми уголков он обшарит в заведомо тщетных попытках найти следы Сесили? Сколько еще пройдет времени, пока то, что они с Патриком затеяли, с грохотом обрушится на их головы?

Очень немного, Гэвин в этом почти не сомневался. Ему уже пришлось открыться нескольким, самым толковым, из своих помощников, которые начали задаваться резонным вопросом, почему воровать коров у Сазерлендов так легко. Патрик скорее всего вынужден был сделать то же самое. Гэвин содрогался при мысли о том, что будет, когда вспыльчивый и озлобленный граф узнает, чем занимался все это время его сын. А в том, что скоро отцу станет известно все, Гэвин тоже не сомневался ни минуты. Днем раньше, днем позже…

Граф Эберни хозяйским взглядом окинул новоприобретенное стадо.

— Мы их откормим, — заявил он уже более благосклонно.

Черта с два, подумал Гэвин, степенно кивая.

— Я посылаю Дункана в Эдинбург, — продолжал отец, — с прошением к королю, чтобы Марсали вернули ко мне, а Сазерлендов поставили вне закона за нарушение мира.

Гэвин снова кивнул. Теперь он действительно обрадовался. Значит, скоро Дункан не будет мешать им. Не придется отвечать на его настойчивые вопросы о странных набегах, в которых почему-то не бывает ни раненых, ни пленных.

— Я подумываю послать в Бринэйр Джинни, — сказал он вслух.

Отец сердито взглянул ему в глаза.

— Послать еще одну из Ганнов в плен? Ты в своем уме?

— Да нет же, она отправится туда как горничная Марсали, — объяснил Гэвин. На самом деле его больше заботило, чтобы у сестры в Бринэйре был близкий человек. Без служанки, в конце концов, можно обойтись. — Джинни доносила бы нам о положении дел в замке, — добавил он, чтобы потрафить отцу.

Тот задумался, в глазах мелькнул одобрительный огонек.

— Ты думаешь, они позволят ей выходить из замка?

— Она ведь просто служанка, — равнодушно ответил Гэвин. — Они не станут слишком внимательно следить за нею.

— Не успокоюсь, пока моя дочь не вернется ко мне, — заявил отец. — Бедное дитя.

У Гэвина непроизвольно сжались губы. Поздновато у отца проснулось сострадание к родной дочери. Как, впрочем, и у него самого… В нем-то родственные чувства заговорили хотя бы не слишком поздно, и сейчас он готов был отдать все, что имел, лишь бы дожить до настоящей свадьбы своего друга и своей сестры.

— А она согласится? — усомнился отец.

— Джинни? Да она жизнь за Марсали отдаст.

Господи, как противно лгать, подумал Гэвин. Как гадко ощущать собственную нечестность всякий раз, когда приходится обманывать отца. Но теперь он уже и вовсе запутался, в чем же заключается истинная честь: в исполнении долга перед кланом или в повиновении отцу, как подобает хорошему сыну? Жаль, нет у него уверенности Патрика в своей правоте. Или Патрика тоже одолевают сомнения?

Столько лет Гэвину хотелось во всем походить на Патрика — храброго воина, о хитроумии и отваге которого рассказывали легенды. Но Патрик вернулся — и Гэвин смог прочитать по его лицу, какую страшную цену ему пришлось заплатить за его ратные подвиги. Война и мужество не всегда одно и то же. А могут ли честь и бесчестье идти рука об руку?

— Гэвин?

Отец не отводил от него глаз.

— Да, отец?

Старый граф подъехал ближе и положил ему на колено руку.

— Я горжусь тобою, сынок.

Надо же, чуть не проговорился! В эту минуту, сгибаясь под бременем вины, Гэвин вдруг ощутил неодолимую потребность рассказать отцу все — о краже коров, об обручении Марсали, о Быстром Гарри и о своей уверенности в том, что это Синклеры, а не Сазерленды убили их арендаторов и разграбили и сожгли их дома. И даже о догадке Патрика, что тот же Синклер в ответе за позор Маргарет и за ее необъяснимое исчезновение.

По иронии судьбы, к реальности его вернули тоже слова отца:

— Синклер опять спрашивал о Сесили.

— Отец, положа руку на сердце, скажи — ведь ты не отдал бы Сесили за него? — спросил Гэвин, зябко поведя плечами. Почему-то ему вдруг стало холодно.

Отец уставился на него точно на умалишенного.

— Я не нарушу данного Эдварду слова. Но я полагал, ты, так же как и я, считаешь, что Синклер — хорошая партия?

— Это ты так считал, — с нажимом произнес Гэвин. — О том, что думаю я, никогда и речи не заходило. И сейчас я раскаиваюсь, что так долго ждал. Надо было мне раньше заговорить, надо было поспорить с тобой, ведь я знал: Марсали за Эдварда идти не хочет. Я никогда не считал его подходящим для нее мужем.

— А это еще почему? — сощурился отец. Гэвин собрался с духом.

— Синклер всегда был мне подозрителен, — ответил он. — Когда исчезла Маргарет, я позволил горю заглушить эти подозрения. Но ни одной из моих сестер я не желаю быть женою Эдварда и постараюсь, чтобы этого не случилось.

И не опустил глаз под тяжким взглядом отца.

— Не поздно ли передумывать? — язвительно заметил граф.

— Поздно, но не слишком, — отрезал Гэвин, не сводя глаз с подергивающегося от бешенства отцовского лица.

— А ты предпочел бы этого выродка Сазерленда? — У отца уже трясся подбородок.

«Я предпочел бы первого встречного тому, кто приказал убивать ни в чем не повинных людей». Гэвин вовремя прикусил язык; он и так уже сказал слишком много. Но, боже правый, как приятно было наконец высказаться, выплеснуть то, что копилось в душе уже много месяцев! Да, пора, давно пора перестать прятаться за отцовскую спину, жить в тени отца. Граф Эберни хороший человек, когда-то он был хорошим отцом и хорошим лэрдом. Но и он небезупречен. Особенно в гневе.

И никто, кроме него, Гэвина, сейчас не остановит его безумия, не возразит старому гордецу. Он и так молчал слишком долго.

— Я сказал все, что хотел сказать об этом, — не отводя глаз, произнес он. — Повторяю, Эдвард Синклер, по-моему, не годится в мужья ни Марсали, ни Сесили, и я такого брака не одобрил бы. Я не люблю этого человека, не верю ему и скрывать это не считаю нужным. — С этими словами Гэвин сжал коленями бока гнедому и поскакал к замку.

До него донесся голос отца:

— Я хочу, чтобы коров стерегли как следует! Пришли еще людей!

Не останавливаясь, Гэвин вскинул руку в знак того, что слышит. Разумеется, он проследит, чтобы коров стерегли как следует — так, как только могут стеречь глухие, немые и слепые сторожа. Где бы найти таких побольше.

* * *

Патрик очнулся от адской, жгучей боли в плече. Под головой, правда, было что-то мягкое, теплое, бесконечно удобное. Прохладная ладонь гладила его по щеке, тихий голос нашептывал сладкие, убаюкивающие слова.

Его веки дрогнули и поднялись; сверху ему улыбалась Марсали. Удовлетворенно вздохнув, он снова закрыл глаза. Марсали заботливо подоткнула одеяло под его здоровое плечо и стала гладить его по лбу.

В горле почему-то пересохло. Патрик сглотнул, а когда попытался заговорить, вместо голоса услышал сипение.

— Сколько… я тут?..

— Одну ночь, — ответила Марсали. — Руфус вернулся на место. Твой брат помог Хираму отвести Черного Фергуса и остальных в Бринэйр.

— Алекс? — нахмурился Патрик.

— Ну да, — кивнула она. — Они с Элизабет вчера прискакали со мной из Бринэйра. Я оставила их с той стороны ущелья, а когда не возвратилась в срок, они стали искать меня здесь.

Полностью смысл ее слов дошел до Патрика не сразу, а когда дошел, от изумления у него глаза на лоб полезли.

— Элизабет? Она прошла по тропе через ущелье?

Он даже попытался сесть, но рука Марсали удержала его, и то, как легко она справилась с этим, неприятно удивило Патрика.

— Элизабет держалась молодцом, — успокоила его Марсали. — Руфус говорит, она очень горда собой. Думаю, и Алекс тоже.

Патрик наслаждался, пользуясь редкой возможностью отдаться нежным заботам жены. Как чудесно ничего не делать… Но в голове быстро прояснилось, и в мозг сразу впились тысячи тревожных вопросов. Он опять открыл глаза.

— А Быстрый Гарри? Он еще здесь? С ним все в порядке?

— В полном порядке, — ответила Марсали. — Он собирает хворост. — И, точно прочтя его мысли, прибавила:

— Не думаю, чтобы к нам пожаловал еще кто-нибудь. Те, кто был здесь раньше, видели, что в хижине пусто. Вряд ли им понадобится возвращаться.

Она права, конечно, права… И все же Патрику не по душе было, что она здесь одна с двумя ранеными. Надо поскорее отправить ее в Бринэйр — там ей, по крайней мере, ничто не грозит. И еще пленники — надо самому проследить, чтобы отец не обошелся с ними плохо.

Ему надо было домой.

Но сначала надо встать на ноги…

Опираясь правой рукой о землю, Патрик попробовал сесть. Марсали хотела было остановить его, но он сказал: «Нет, я должен» — тоном, не допускающим никаких возражений, и она послушалась.

При каждом движении боль накатывала вновь, отдаваясь в руки, ноги, голову, но он сжал зубы и упрямо поднимался на здоровой руке, пока ему не удалось сесть прямо. Голова кружилась, плечо болело дьявольски, но в целом он чувствовал себя неплохо.

— Помоги мне встать, — попросил он Марсали.

Поколебавшись, она все же встала и протянула ему руку. Он откинул одеяло, обнаружив, что раздет донага, и, опираясь на пошатывающуюся под его тяжестью Марсали, поднялся сперва на колени, потом на ноги. Перед глазами все поплыло; он оперся на стену пещеры, постоял с минуту, затем попробовал сделать шаг. И еще шаг… Задыхаясь от боли, повернул голову и взглянул на свое плечо. Оно было плотно забинтовано, и бинты насквозь пропитались желтоватой сукровицей. Он узнал тонкую льняную ткань: Марсали пустила на бинты свою сорочку.

Он поднял на нее глаза и поймал на себе ее пристальный взгляд. Не говоря ни слова, она протянула ему то, что осталось от его пледа, — лоскут, который успела отмыть от крови. О рубахе Патрик не стал и спрашивать: даже если б Марсали удалось отстирать ее, он все равно не смог бы продеть в рукав раненую руку. Так же молча Марсали обернула плед вокруг бедер и закрепила ремнем. Все это время он опирался на нее.

Марсали не пыталась его остановить, не ругалась и не спорила, но все же пора было сказать ей, что он сейчас уедет.

— Ты — необыкновенная девушка, — начал он, улыбаясь сквозь боль. — У тебя мужества больше, чем у любого из знакомых мне мужчин.

— Не правда, — прошептала она. — Только за вчерашний день я умирала раз сто.

— Я раскаиваюсь, хорошая моя.

— Поделом тебе, — проворчала она, но Патрик заметил, как ее глаза наполнились слезами.

Он склонился к ней, чтобы осушить поцелуем эти слезы, висящие на густых ресницах; он чувствовал исходящие от нее силу и решимость, и все же она дрожала — дрожала, потому что боялась за него. Но, когда он посмотрел ей в лицо, храбро улыбнулась.

Любовь охватила Патрика, словно пахнуло дыханием теплого ветерка с летних гор, нежность пригасила боль. Он обнял Марсали здоровой рукою, крепко прижал к себе — частью оттого, что нуждался в опоре, но больше оттого, что просто соскучился. В этом чувстве совсем не было бурной страсти, но были нежность и спокойное, безмятежное родство душ. Ему хотелось вот так остаться с нею навсегда.

— Ты там жив или как?

Голос Быстрого Гарри вернул Патрика из блаженного полузабытья к действительности.

Марсали чуть отступила, и он обернулся. Быстрый Гарри стоял на пороге и с улыбкой смотрел на них. Главный свидетель обвинения выглядел неплохо: он прибавил в весе, а на щеках появился здоровый румянец. Но Патрик не помнил, чтобы раньше в его рыжей бороде было так много седины.

— Да, Быстрый Гарри, я жив. Спасибо жене.

— Она — целительница, каких мало, — подтвердил Гарри. — Ты не скажешь, скоро я смогу вернуться домой? — нерешительно прибавил он. — Так стосковался по жене и сыну…

Патрик заставил себя улыбнуться. Он хорошо понимал, о чем говорит Быстрый Гарри, хотя еще месяц назад, пожалуй, не понял бы.

— Мне сообщают, что Синклер вот-вот начнет действовать, — сказал он. — Потерпи, Быстрый Гарри. Думаю, уже совсем скоро мы схватим тех мерзавцев, что сожгли твой дом, а тогда предъявим им мертвеца, который подтвердит, что так оно и было.

Гарри неохотно кивнул.

— Я слышал, это Черный Фергус ранил тебя?

— Да. Пришлось отправить его в Бринэйр, но, обещаю тебе, там с ним будут обходиться хорошо. Гарри недовольно поморщился:

— Мне-то до него дела нет, а вот жена… Он ей братом приходится.

— Он храбрый малый, — сказал Патрик. Быстрый Гарри вздохнул:

— Собираешься ехать, что ли?

— Да, надо вернуться в Бринэйр.

— Оседлаю вам коней, — снова кивнув, предложил Гарри.

— Как ты тут будешь один?

— Да ничего. Тот, кто сюда наведывался, ничего не разнюхал и других не приведет. Твой Хирам привез столько припасов, что мне одному хватит на несколько недель. Слово даю, пока ты не скажешь, я отсюда не уйду. Ты мне жизнь спас.

— Не я, а Марсали, — возразил Патрик, сконфуженный его горячностью.

— Я у тебя в долгу, — упрямо повторил Гарри и пошел седлать коней.

Когда он вернулся, Патрик позволил ему помочь сесть в седло Марсали, но сам от помощи отказался наотрез, хотя ему стоило больших усилий забраться на коня. Боль не унималась; поездка обещала быть не из легких.

Он кивнул Быстрому Гарри на прощание.

— Скоро пошлю Хирама проведать тебя.

— Ничего со мною не случится, милорд, — отвечал тот. — Лишь бы только поскорее закончилась эта чертова карусель, а уж тогда все мы будем жить-поживать да добра наживать.

Его слова звучали у Патрика в ушах всю дорогу до Бринэйра. Верно, давно уже пора им всем — и Гарри, и Гэвину, и им с Марсали — покончить с надоевшей войной и вернуться к обычной, человеческой жизни.

* * *

Как могут отец и сын быть столь разительно непохожими?

Марсали рядом с Патриком стояла перед Грегором Сазерлендом у дверей Бринэйра и думала, что этой загадки ей не разгадать никогда. Почему Патрик оделяет теплом и дружелюбием каждого, с кем имеет дело, тогда как трудно представить себе человека более холодного и бездушного, чем его отец?

О настроении маркиза их предупредили заранее. Хирам и десять мужчин из клана Сазерлендов нарочно ждали их в нескольких милях к югу от ущелья. Услышав о ранении сына, Грегор Сазерленд пришел в небывалую ярость, а известие о том, что Алекс и Элизабет с утра выехали из замка вместе с леди Марсали, отнюдь не улучшило его расположения духа. По словам Хирама, ангелы на небесах и те, наверно, слышали, как он разъярился. Хирама он немедля послал разыскивать сына и заложницу, Элизабет и Алекса запер в их же комнатах, а пленников, как самых беззащитных и безответных, велел бросить в подземную тюрьму замка Бринэйр.

Марсали видела, каким бешенством запылали глаза Патрика, когда он услышал об этом. Ведь он обещал пленникам, что с ними обойдутся по-человечески. А младшего брата и сестру вообще наказали за одну только попытку помочь ему… Все шло наперекосяк, и в довершение невзгод рана — Марсали, как никто, понимала это — причиняла Патрику невыносимые страдания.

Маркиз ожидал их на ступенях замка, заранее предупрежденный об их прибытии. Несколько минут он смотрел на Патрика, не говоря ни слова, и Марсали показалось, что в его глазах мелькнула тревога. Затем уставился на нее.

— Твоя работа? — процедил он сквозь зубы, указывая скрюченным пальцем на плечо сына.

— Нет, — вмешался Патрик, — она спасла мне жизнь.

— Да ну? Как это?

Патрик колебался. Не мог же он рассказать отцу о предчувствии Марсали. И объяснить, как она нашла его, тоже не мог…

— Она умеет врачевать раны, — наконец нашелся он.

Отец презрительно фыркнул.

— Ступай к себе в комнату, девушка. Я буду говорить с моим сыном.

Патрик хотел заспорить, но Марсали незаметно качнула головой. Ее присутствие только еще больше разозлит сварливого старика.

Патрик встретился с ней взглядом, помедлил и кивнул.

— Спасибо, Марсали, — сказал он, подчеркивая тем самым, что она уходит потому, что сама того хочет.

Хотя Патрик говорил тихо, Марсали понимала, как сильно он разгневан. Некоторые мужчины в гневе орут и бушуют; Патрик, как она успела узнать, сохранял ледяное спокойствие, но его тихий голос, по ее мнению, действовал куда сильнее криков отца.

Она медленно поднялась наверх, к себе в спальню. Сможет ли она хоть когда-нибудь войти на равных в семью Патрика? Или, пока жив его отец, никому в Бринэйре так и не знать ни минуты покоя?..

Оказавшись в спальне, она тотчас же бросилась к корзинке со своими любимцами, подняла крышку… Тристан и Изольда посмотрели на нее со сдержанным негодованием и даже не пошевелились.

— Вы сердитесь, что я забыла о вас? — спросила их Марсали.

Взяв зверюшек на руки, отнесла на кровать, села, скрестив ноги, и устроила их у себя на коленях, но ласки продолжали обижаться, мириться не хотели и поглядывали на хозяйку с явным осуждением.

Наконец Изольда уютно свернулась клубочком, а Тристан обвился вокруг подруги, но оба по-прежнему упрямо молчали, а не лопотали радостно, как обычно при встрече. Марсали осторожно гладила их по спинкам, бормоча извинения.

Ее пальцы рассеянно скользили по мягкому, густому меху, а думала и беспокоилась она только о Патрике.

Прошло всего несколько минут, и в дверь тихо постучали. Марсали столкнула зверьков на кровать, ринулась открывать… К ее изумлению, на пороге стояла сухопарая Колли, кухарка, с полным подносом кушаний.

— Человек молодого лорда — Хирам, — ну, он сказал, что вы, может быть, захотите перекусить, — робко произнесла Колли.

Марсали взглянула на поднос. Еды на нем хватило бы основательно поужинать вдвоем: сладкое печенье, большой пирог с мясом, какая-то рыба…

— В печенье я положила яйца, — продолжала кухарка, точно оправдываясь, — и немного той соли, что купила леди Элизабет.

— Выглядит очень аппетитно, Колли, — сдержанно ответила Марсали. — Большое спасибо.

— Хирам говорит, вы спасли лорда Патрика?

Марсали покачала головой. Что там наплел на кухне Хирам? Но тут один из зверьков спрыгнул с кровати прямо под ноги Колли. Она подскочила, взвизгнула, выпустила из рук поднос, и он, взмыв ввысь, с размаху полетел на пол. Оловянные тарелки попадали с оглушительным грохотом, еда рассыпалась повсюду. Испуганные ласки забились под кровать, потом выглянули и, завидев пищу, начали осторожно принюхиваться. Изольда сунулась мордочкой в мясной пирог, моментально измазавшись начинкой, и, донельзя довольная, принялась облизываться.

Колли, с ужасом смотря на них, пятилась к двери.

— Что эти твари здесь делают?

Чтобы не рассмеяться, Марсали закусила губу, нагнулась и подняла с пола Тристана и Изольду, журя их за озорство.

— Это ручные ласки, Колли. Обычно они ведут себя куда приличнее. Я вижу, леди Элизабет не раз приносила им воды и пищи со вчерашнего утра, но они слишком привыкли, что это делаю я. Когда мне случается оставить их надолго, они вредничают и злятся и сейчас, я думаю, просто мстят мне за отлучку.

Изольда нетерпеливо застрекотала, порываясь вернуться к мясному пирогу. Тристан облизывал ей мордочку. Колли, успокоенная тем, что зверьки не дикие, завороженно глядела на них, постепенно расплываясь в улыбке.

— Я думала, это большие крысы.

— Нет, обычно они очень милы, — грустно ответила Марсали. — Вот только Патрика не любят.

Кухарка насторожилась, и Марсали выругала себя за недомыслие. Не пристало ей, пленнице, так запросто называть молодого хозяина. Надо было сказать — лорд Патрик.

— Простите, что так вышло с едой, — поспешно прибавила она, — очень любезно с вашей стороны было принести мне ужин.

Колли не сводила с нее внимательного взгляда, и Марсали начала уже опасаться, что назавтра станет героиней кухонных сплетен.

— Давайте я соберу с пола еду, — предложила она.

— Нет, — ответила кухарка, — я пришлю парнишку, он все приберет, а вам, если желаете, принесу что-нибудь еще поесть. — И снова взглянула на ласок. — Можно мне их потрогать?

Марсали протянула ей Тристана, как более спокойного, и Колли осторожно приняла его в свои большие, разбитые черной работой ладони, затем наклонилась, взяла с пола кусочек рыбы и предложила зверьку. Тот, не мешкая, принялся есть у нее из рук, а Изольда завертелась волчком от зависти. Марсали дала рыбы и ей.

— У меня сынишка, — неуверенно заговорила Колли. — Он у моей сестры живет. Очень зверей любит. Можно, я приведу его поглядеть на них?

Марсали кивнула.

— У Изольды скоро будут маленькие. Может, ему захочется взять одного?

Колли так и просияла. Затем, словно почувствовав, что вышла за пределы дозволенного, спохватилась, отдала Тристана хозяйке и поспешила прочь.

— Я пришлю парнишку, — повторила она, обернувшись на пороге. — Мы все любим лорда Патрика. А вы принесли в этот старый дом свет. — И ушла.

Потрясенная, Марсали стояла и смотрела на закрывшуюся за кухаркой дверь. Потом, задумчиво нахмурившись, спустила зверьков на пол и наблюдала, как они расправляются с рыбой и остатками мясного пирога.

«Мы все любим лорда Патрика» — эти слова все звучали у нее в ушах, как и те, что Патрик сказал отцу: «Она спасла мне жизнь».

Она села рядом с сытыми и довольными зверьками и принялась гладить их со словами:

— Крошки мои, боюсь, я полюбила очень непростого человека.

Он даже ранение свое использовал, чтобы расположить к ней отца.

Но, хотя она не могла не восхищаться умом Патрика и не сомневалась в честности его намерений, ее грызло беспокойство: что будет, когда их обман раскроется? И еще одна мысль не давала покоя: они с Патриком начали строить свою общую жизнь на обмане, пусть и вынужденном, а такая шаткая основа неминуемо должна рухнуть рано или поздно.

Она мечтала о счастливом доме, полном детей, хотела, чтобы их детям не пришлось расти среди ненависти. И лжи. Как же им с Патриком удастся построить такой дом и воспитать детей, если сейчас родному отцу он чаще лжет, чем говорит правду? А сама она наслаждается любовью мужа, тогда как ее отец свято верит, что в Бринэй-ре ее удерживают насильно?

Марсали оставалось лишь надеяться, что цена, которую они с Патриком платят, чтобы вместе жить и растить детей в мире, не столь высока, чтобы погубить их обоих.

21.

Патрик приготовился к худшему. Нельзя было выказывать ни малейших признаков слабости: сила — единственное, что понимает и уважает отец.

Но он не затем вернулся домой, чтобы мериться силами. Вовсе не этого он хотел. Он жаждал найти здесь мир и спокойствие — да еще собственную семью, жену, детей. Только за делами и заботами почти забыл, как безразличен всегда был отец к его чувствам и желаниям, как безжалостен. Да, он забыл об отце и думал только о доме — о горах и ярко-синем небе над ними, о пенистом море, бьющем в скалы. О Марсали.

Но сейчас, при виде отца — постаревшего, озлобленного, одинокого, — Патрик почувствовал легкий укол жалости. Как-никак тот потерял трех жен, добрые отношения с детьми разрушил сам, а с единственным человеком, которого когда-либо считал другом, враждовал. Что же осталось у него в жизни?

Только честь — больше ничего. И вот эта честь теперь всецело зависела от старшего сына, ибо сам он слишком стар, изъеден подагрой, сломлен духом, чтобы действовать. Для человека гордого худшую пытку придумать трудно.

Да, Патрик жалел отца, хотя ясно понимал, что большую часть несчастий и бед тот навлек на себя сам. Но, несмотря на жалость к старику, не мог позволить его уязвленной гордости сломать жизнь всем своим близким. Впрочем, когда-то отец сам учил его: долг перед кланом превыше всего. И сегодня та самая честь, дороже которой, по словам отца, нет ничего на свете, требовала от Патрика сделать все от него зависящее, чтобы помешать отцу разрушить то, что он ревностно защищал всю жизнь.

Даже если для этого придется лгать.

Даже если понадобится стоять на ногах и сражаться, зная, что довольно щелчка, чтобы сбить тебя с ног.

— Я хочу, чтобы Ганнов выпустили из погребов, — твердо сказал Патрик. — Я обещал им, что с ними обойдутся по чести, если они не нарушат данного мне слова.

— Я таких обещаний никому не давал, и ты не имел на то права, — отрезал отец. — Бринэйр принадлежит мне, и я еще не умер.

В его голосе Патрик услышал звериное отчаяние.

— Некоторые из этих людей воевали на твоей стороне, — заметил он. — Они были нашими союзниками, и негоже теперь обращаться с ними как с отребьем. В эти погреба вот уже столько лет никто не заглядывал, они кишат крысами, и сырость там такая, что сведет в могилу любого здоровяка.

— Эти выродки чуть не убили тебя! — взревел отец. — И ты думаешь, я намерен спустить им с рук такое?

В голосе Грегора звучали странные нотки: на миг Патрику показалось, будто старик действительно переживает за него. Но тот резко отвернулся, и Патрик решил, что ошибся.

— Они искали товарища, — сказал он, — которого, как думали, убил я. Я не могу винить их в том, что случилось.

— Значит, ты слюнтяй, — буркнул отец, уставившись на него, но настоящего жара горечи и презрения Патрик не ощутил, как будто старик машинально повторял давно затверженные слова.

В ответ Патрик устремил на него бестрепетный взгляд и смотрел до тех пор, пока отец не опустил глаз, а тогда тихо, но четко произнес:

— Я хочу, чтобы их выпустили. И не хочу, чтобы Алекса и Элизабет наказывали за то, что они сделали по моей просьбе.

Грегор снова остро взглянул в лицо сыну.

— Так это ты велел им вывести девчонку Ганн за стены замка?

— Она, как и другие Ганны, дала слово, и я предоставил ей некоторую свободу. Алексу и Элизабет было сказано, чтобы взяли ее покататься, если это развлечет ее.

— Развлечет ее? — взорвался отец. — Развлечет ее?

— Да, — невозмутимо ответил Патрик. — После двенадцати лет отлучки я вернулся в свинарник. Марсали за то недолгое время, что провела здесь, сумела добиться чистоты в доме и приемлемой стряпни. Она учит Элизабет вести хозяйство — что следовало начать уже очень давно. И, нравится это тебе или нет, ей удалось снова превратить это место в настоящий дом, и я намерен всячески ей в том способствовать.

Руки отца — узловатые, с распухшими суставами стариковские руки — сжались в кулаки, лицо побагровело, но он ничего не сказал.

— Так что же Ганны? — не отступал Патрик.

Грегор долго смотрел на него, не отвечая. Потом с бессильной злобой — несомненно, оттого, что пришлось пойти на попятный, — выдавил:

— Делай как знаешь. И если снова прольется кровь Сазерлендов, грех будет на тебе.

Патрик настороженно прищурился, но никакого подвоха в словах отца так и не почуял. Как видно, у того просто не было сил спорить, и этот вывод особой радости Патрику не доставил.

— А Алекс и Элизабет? — не отступал он. У отца на скулах заходили желваки.

— Что ты с ними сделал? До сих пор они слушались меня.

— Ничего особенного — просто проявил к ним уважение и любовь… Которых они всю жизнь не могут дождаться от тебя. Ты запугал их до полусмерти.

— Так и полагается.

— Нет, — тихо возразил Патрик, — полагается совсем не так. Ребенку нужна… ребенок имеет право на любовь. Я сам от тебя любви почти не видел, но для них, надеюсь, еще не все потеряно. Дай бог, еще не поздно.

Ему надо было уйти, пока не сказано больше, чем следует. Больше, чем было бы разумно.

И пока он не рухнул наземь.

С этой мыслью Патрик взошел на первую ступень лестницы, ведущей к тяжелой парадной двери замка Бринэйр. Падать без чувств к ногам отца никак не годится, это не упрочит завоеванной им сегодня власти. Хоть бы кровать была поближе…

Каждый шаг давался ему с огромным трудом. Вторая ступенька, третья, только бы не упасть! Выспаться всласть. Плотно поесть. Тогда он вновь будет готов к баталиям с неразумным стариком, но теперь голова кружилась до тошноты, и он не знает даже, сможет ли произнести еще хоть слово, куда там спорить.

Вот наконец последняя ступенька. Патрик облегченно вздохнул. Подпирая дверной косяк плечом, Хирам ждал, не спуская глаз с друга. Патрик шагнул навстречу, решив открыть дверь самостоятельно, навалиться всей тяжестью — и готово, но Хирам, сердито взглянув на него и выругавшись вполголоса, поспешил поддержать его под правый локоть.

Этого оказалось достаточно. С помощью Хирама Патрик переступил порог, еле волоча ноги, прошел через зал и поднялся наверх. Он хотел к Марсали, но дойти до ее комнаты уже не было сил. Хирам помог ему лечь и стащил с него сапоги.

— Выпусти Ганнов, — попросил его Патрик.

— А твой отец?

— Дал согласие, но приказа сам не отдаст, — вздохнул Патрик, закрывая глаза. — Спать они могут в большом зале, вместе с остальными.

Ему на лоб легла большая, мозолистая ладонь.

— Сперва схожу за твоей девушкой, — услышал он. — Ты весь горишь.

— Спорил слишком много, — сонно ответил Патрик. Черт возьми, как же хорошо лежать. — Ганнов освободишь, если только они не откажутся от своего обещания.

— К дьяволу Ганнов, — не унимался Хирам. — Я пошел за Марсали.

— Хирам, ничего со мною не случится, — твердо произнес Патрик, поворачиваясь на правый бок в блаженном предвкушении сна. — Мне бы только отдохнуть. Прошу тебя, выпусти Ганнов, пока отец не раздумал. А потом ты должен встретиться с Руфусом на той прогалине у границы. Мне необходимо знать, когда Синклер готовит следующий набег. Нельзя, чтобы в разбое опять обвинили нас.

Хирам явно колебался.

— Ступай же, — распорядился Патрик еле слышно.

— Слушаю, милорд, — откликнулся тот.

Патрик улыбнулся, не открывая глаз. Так Хирам величал его, только когда бывал по-настоящему сердит.

— Мне бы дюжину таких, как ты, — сказал он. — А у меня только ты да Руфус.

— У тебя есть еще брат, — возразил Хирам. От неожиданности Патрик открыл глаза.

— Патрик, он уже готов. Посмотрел бы ты на него, когда мы вели пленников в Бринэйр. Он так гордился, что помогает тебе, — и верно, справился на славу.

Патрик задумался. Алекс еще совсем мальчишка. Случись с ним беда, как пережить это?

— Пора тебе начинать доверять кому-то.

— Я и доверяю, — возразил Патрик.

— Руфусу, мне… а еще кому? Разве что жене и ее брату. — Хирам выразительно поднял бровь. — Алекс — твой брат, и он вполне дозрел.

— Молод очень.

— Старше, чем был ты, когда отправился воевать. Да и необязательно быть готовым к войне, чтобы просто встретиться с нужным человеком. Пошли его к Руфусу. Он парень смелый, только ты ему поверь.

Патрик все смотрел на Хирама. Да, все правильно — и про Алекса, и про него самого. За последние двенадцать лет он напрочь разучился доверять кому-либо, и это уже едва не разлучило его с Марсали. Только отчаянное желание удержать любимую женщину вынудило его — и это было мучительно трудно — научиться верить, и, по правде говоря, за его более чем скромные усилия ему уже воздалось сторицей. Теперь, быть может, пора попробовать начать верить и другим людям, и с кого начать, как не с родного брата?

— Отлично. — Морщась от боли, Патрик приподнялся на локте. — Пришли его ко мне.

— Слушаюсь, — обрадовался Хирам. — И девушку твою пришлю, чтобы рану осмотрела. Патрик задумчиво смотрел ему вслед.

— Хирам?

Тот остановился уже на пороге.

— Что?

— Я благодарен судьбе за тот день, когда ты свалился мне на голову.

— Для меня это тоже был не самый плохой день, — хохотнул Хирам, исчезая за дверью.

Патрик поправил подушки и, подтянувшись, сел. Ничего, сон подождет.

Но, пока в. дверь не постучали, он все же задремал, а когда открыл глаза, в комнату с озабоченным, даже тревожным выражением лица уже входил Алекс.

Превозмогая сон и накатывающую волнами дурноту, Патрик улыбнулся брату и поманил его к себе; тот подошел и остановился в нескольких шагах от кровати. Патрик взглянул ему прямо в глаза.

— Похоже, ты спас мне жизнь. Если бы вчера Марсали не добралась до Хирама, сегодня ты уже был бы наследником Бринэйра.

Он заметил, как на лице младшего брата вместо робости появляется гордость, как подергиваются уголки губ и улыбка, сначала неуверенная, расплывается до ушей.

— Да отца удар бы хватил, если б ему пришлось сделать меня наследником, — хмыкнул Алекс. — И не хочу я быть наследником. Принимать на себя отцовский гнев — нет уж, спасибо, у тебя это получается лучше. У меня твоей смелости нет.

Зато есть своя собственная, подумал Патрик, и ничуть не меньше, чем у любого другого. Хотя, скажи он это вслух, Алекс все равно не поверил бы. Пока.

— Хотел попросить тебя сделать для меня еще кое-что, — сказал он.

— Все, что угодно, — с горящими глазами откликнулся Алекс.

— Хирам о тебе очень высокого мнения. Он считает, ты уже вполне взрослый, чтобы помогать нам.

На гладком юном лбу прорезались первые морщины.

— А еще он считает, что ты умеешь хранить тайны. И я с ним согласен.

Алекс нахмурился еще сильней, но все же кивнул.

— Сядь, — велел Патрик, указывая здоровой рукой на табурет у окна.

Алекс кинулся за табуретом, а Патрик попытался собрать остатки сил. Их уже не хватало, чтобы скрыть боль и смертельную усталость, и он знал, что все это отражается на его лице с каждым вздохом. Брат, вернувшись с табуретом, подтвердил его опасения.

— Патрик, я лучше пойду. Тебе нужен покой. Разве мы не можем поговорить потом?

Патрик вяло мотнул головою, не отрывая ее от подушки.

— Нет, время дорого. Поговорим сейчас. Брат скептически глянул на него, но спорить не стал, присел на краешек.

— Ну, я слушаю.

Господи, как же приятно было осознать, что он действительно любит и верит Алексу, который был совсем еще несмышленышем, когда Патрик покинул родительский дом. Спасибо тебе, господи.

— Помнишь набег на арендаторов Ганна? — начал Патрик. — Так вот, это дело рук Синклера и его людей. А в скором времени они замышляют еще один.

Алекс подался вперед.

— Руфус работает на Синклера, — продолжал Патрик, — и доносит обо всем нам. Он… даст нам знать… когда будет набег. Я… должен узнать сразу же. — И запнулся, так закружилась голова.

— Патрик, давай я схожу за кем-нибудь. Тебе нужно…

— Нет. Это просто головокружение от потери крови, сейчас пройдет. — Он сделал глубокий вдох и заговорил снова:

— Мне нужно, чтобы кто-нибудь встретился с Руфусом, и я решил просить об этом тебя.

Алекс поспешно кивнул. Слишком поспешно.

— Это может оказаться опасным, — предупредил Патрик. — Я не хочу, чтобы ты полагался на случай.

— Я буду осторожен, как был бы ты сам, — пообещал тот.

Патрик слабо усмехнулся:

— Братишка, приглядись ко мне получше и поймешь, что с меня брать пример не стоит.

Алекс бегло взглянул на шрам на лице брата, на забинтованное плечо…

— Тогда скажу так: я буду осторожен, как обычно. Потому что, пока ты подставлял себя под вражеские мечи, — он выразительно изогнул бровь, — я совершенствовался в умении избегать отцовского гнева. И, вполне возможно, это мне теперь пригодится.

Патрик откинулся на подушки, пораженный рассудительностью младшего брата. В памяти на миг встало его серьезное детское личико, задумчивый взгляд, робкая, осторожная повадка. Он никогда не делал того, что любой другой мальчишка, более беззаботный и шустрый, предпринял бы не задумываясь. Как все-таки странно: тот ребенок вырос, стал совсем взрослым, и те самые черты характера, которые Патрик считал недостатком, пошли ему только на пользу.

Он все еще никак не мог свыкнуться с тем, что маленький мальчик, его брат, действительно вот-вот станет настоящим мужчиной.

— Значит, так: я должен встретиться с Руфусом и выяснить планы Синклера, — подытожил Алекс, блестя глазами.

— Да, — больше не сомневаясь, ответил Патрик. — Хирам объяснит тебе дорогу. Это у нашей северной границы, в часе пути от ущелья.

Алекс кивнул.

— Может, тебе придется прождать несколько дней, — предупредил Патрик.

— Ничего, по мне никто не заскучает, — неожиданно сухо отозвался Алекс.

— А я как же?

Алекс уставился на брата, потом, точно спохватившись, опустил взгляд. На его щеке задергался мускул, шея медленно багровела.

Как хотелось Патрику восполнить Алексу — и Элизабет, конечно, — все годы одиночества и отцовского равнодушия, которые им выпали, но разве это в его силах?

Нет, разумеется; он только и мог, когда Алекс снова поднял на него глаза, что улыбнуться и сказать:

— Береги себя.

— Ладно, — ответил младший. — Буду беречь себя, обещаю.

Он встал, чтобы идти, и Патрик невольно обратил внимание на то, как решительно сжаты его губы, как выпрямилась спина. Да, Алекс в свои семнадцать уже стал мужчиной.

Когда он ушел, Патрик все думал и думал о том, как незаметно повзрослел брат, и наконец заснул.

* * *

Прислонившись к стене, Руфус вслушивался в разговор Синклера с Горди и Фостером, англичанином.

— На сей раз мне нужно больше людей, — заявил Синклер. — Надо устроить такой набег, от которого Ганну не удастся отмахнуться.

— У нас не хватает пледов Сазерлендов, — заметил Горди.

— Будут тебе пледы через три дня. Женщины трудятся не покладая рук.

Горди нахмурился; Руфус видел, что вопрос так и вертится на кончике его языка. «Ну же, спроси», — мысленно подзадоривал он, ведь сам этого сделать не мог: на что новичку-наемнику интересоваться чем-то, кроме убийств и грабежей?

— Что-то я не видел ни прях, ни красильщиц, — в конце концов сказал Горди.

Синклер переглянулся с Фостером. По мрачной физиономии Фостера было понятно: он против того, чтобы Горди знал больше, чем нужно. Синклер, однако, пожал плечами: а что, мол, тут такого?

— Они в Крейтоне, — ответил он.

— Крейтон? — переспросил Руфус с видом невинного любопытства. Ай да Горди, ай, молодец. — Я о таком никогда не слышал. Это далеко отсюда?

— Не твое дело, — хмуро отрезал Синклер. Руфус изобразил недоумение.

— А как насчет того, чтобы быть здесь, когда я нужен вам? Это мое дело?

— А у тебя что, появились другие планы? — насторожился Синклер. — Я тебе плачу, чтобы ты оставался здесь, где ты можешь понадобиться в любую минуту.

— Все так, но я люблю поохотиться, чтобы скоротать время, — возразил Руфус, — да и кухня ваша не прогадает от моих стараний.

С этим, он знал, Синклер при всем желании поспорить не мог. Только на прошлой неделе он добыл двух оленей и каждого убил всего одной стрелой.

— Будь здесь через три дня, считая с сегодняшнего, на рассвете, — распорядился Синклер.

— Хорошо, — согласился Руфус, втайне досадуя, что больше ничего не удается вызнать. — А что я буду иметь с этого набега?

— Все, что захватишь, твое.

— А женщины?

Синклер пожал плечами, давая «добро» на насилие и грабеж.

Руфус стиснул зубы, сдерживая ярость. Бог свидетель, уж он-то повидал на своем веку достаточно скотства и, случалось, сам вел себя по-скотски, пока не встретился с Патриком, который заколол бы, как свинью, любого — пусть даже своего — за насилие над женщиной. Видимо, с течением лет он перенял взгляды Патрика.

— Кому мы можем верить? — спрашивал меж тем Синклер у Горди.

Горди задумался.

— У меня есть человек десять. Да еще у тебя человек двадцать. И, конечно, Фостер.

Руфус не мог не отметить, что его Горди не назвал; будучи главным помощником Эдварда, он почему-то невзлюбил Руфуса, едва тот появился у ворот Синклера. И то, что его позвали на эту встречу, Горди никакого удовольствия не доставило. Руфусу и самому ничуть не льстило, что Синклер явно к нему благоволил: подобная милость была ему поперек горла. Но, увы, для дела это необходимо.

Синклер удовлетворенно кивнул.

— Выступите через три дня с утра. Милях в пятнадцати к северо-западу от деревни Килкрейг есть хутор. Возьмете его и оставите в живых пару свидетелей.

Руфус закивал, как и другие, и пошел к двери.

Но Синклер знаком велел ему остаться. Горди насупился, по непроницаемому лицу Фостера ни о чем догадаться не удавалось, но оба вышли, не говоря ни слова.

Необузданный нрав Синклера был им слишком хорошо известен.

Эдвард налил в две кружки вина, протянул одну Руфусу и развалился в кресле, с любопытством разглядывая его.

— Горди тебя не жалует.

— Я заметил, — пожал плечами Руфус.

— Он спрашивал, где тебя носило.

— А вы как считаете?

— Солдат должен быть послушным, — глубокомысленно изрек Синклер.

— Вот и поищите себе такого, — ответил Руфус. — Я малый шустрый и беспокойный, а бездельничать и наедать брюхо не по мне.

Это был камешек в огород Горди, который в свои годы успел обзавестись заметным брюшком.

Руфус осушил кружку и снова направился к двери.

Синклер встал, глядя на него с еще большим интересом.

— Нет, погоди. Не уходи. Ты тут пришелся ко двору, а Горди… Что Горди? В тебе есть что-то такое, чего в нем нет. Ты как, думаешь остаться у нас? — прищурившись, вдруг спросил он.

— Я же говорил: мне на месте не сидится. Сделаю для вас работенку, и хорошо сделаю, коли заплатите по чести, а потом — до свидания. — Руфус понимал, что ходит по лезвию ножа. У Синклера было много вопросов, и вопросы эти не давали ему покоя; Руфус мог прочесть это в его глазах.

— Пойду с тобой на охоту, — заявил Синклер.

— По мне, лучше охотиться в одиночку, — лениво протянул Руфус, искоса наблюдая, как багровеет лицо собеседника, и гадая, как далеко можно зайти, не вызывая на себя взрыва его знаменитого бешенства.

— Я другого мнения, — процедил Синклер сквозь сжатые зубы.

Руфус понял: выбора нет, придется сегодня взять Синклера с собой. Тогда он удовлетворит свое любопытство и завтра, быть может, оставит его в покое и не помешает встретиться с Хирамом.

Поэтому он равнодушно пожал плечами:

— Как вам будет угодно.

— Мне угодно, — отрезал Синклер. — Пусть седлают коней.

А может быть, навязчивость Синклера и к лучшему. Авось во время охоты удастся вызнать что-нибудь про Крейтон. Неважно, где это и что это такое, ясно одно: лучше места для женщин, ткущих пледы тех цветов, которые не имеют ни малейшего отношения к их собственному клану, не придумаешь. Возможно также, что в этом укромном месте успешно прячут кое-кого еще, и, может быть, против его воли.

* * *

Марсали смывала пот и грязь с лица Патрика, а он крепко спал. Как же он должен был измучиться, думала она, если не проснулся, даже не шелохнулся ни разу, и как же сильна боль, если во сне он продолжает стискивать зубы.

Она сняла повязку с его плеча: рану обметало, кожа вокруг покраснела. Перепугавшись, послала Хирама к той женщине, что дала целебных трав для Быстрого Гарри. Хоть бы Хирам поскорей вернулся…

От вида обожженного мяса снова заныло под ложечкой. Ни разу в жизни Марсали не было так трудно, как в ту минуту, когда пришлось прижать раскаленный нож к открытой ране на плече у Патрика. Другим она зашивала раны, вправляла кости и, разумеется, жалела их, но та жалость не шла ни в какое сравнение со вчерашней душераздирающей мукой. Одно только придало ей тогда сил: если б она не решилась прижечь рану, Патрик истек бы кровью.

Осторожно обмывая кожу вокруг раны, Марсали рассматривала тело спящего мужа. Сколько шрамов, боже милостивый. Сколько знаков перенесенной боли! Изрубленное в боях тело с сердцем миротворца…

В дверь тихо постучали. Вскочив, Марсали кинулась открывать — и ахнула: на пороге рядом с Хирамом стояла Джинни. Хирам с невинным видом протянул ей мешочек.

— Я встретил ее у ворот, — объяснил он.

Почти ослепнув от слез, Марсали взяла у него травы и кинулась на шею терпеливо ожидавшей Джинни. Несколько минут она так и стояла, не говоря ни слова, вбирая знакомое тепло и уют родных рук.

— Ну, ну, хорошая моя, — твердила Джинни, — а я-то как рада видеть тебя. Ты стала еще красивее, чем была.

— Но что ты здесь делаешь? — спохватилась Марсали, отстраняясь, чтобы заглянуть ей в глаза. — Почему ты… то есть как…

— Гэвин подумал, что я могу тебе пригодиться, — отвечала кормилица.

Милый, милый Гэвин! Марсали выглянула в коридор и поспешно закрыла дверь.

— А отец? Отец знает, что ты здесь? Джинни кивнула:

— Он согласился, хотя сперва был очень недоволен. — Она с опаской взглянула на широкую физиономию Хирама и перешла на шепот:

— Гэвин убедил его, что я буду доносить ему обо всем.

Марсали смотрела на нее во все глаза. Надо же, Гэвин в изобретательности не уступает Патрику!

Хирам глупо улыбался, и Марсали поняла, что и ему приятно видеть ее служанку. Правда, не всех в Бринэйре так обрадует ее появление…

— А что сказал маркиз, увидев тебя? — спросила она.

— Не думаю, чтобы он знал, — улыбнулась Джинни. — Он, кажется, занедужил, слег и строго наказал всем, чтобы его не беспокоили.

Марсали закусила губу.

— Джинни, Патрик ранен. Мне уже надо идти к нему, но я была бы так рада, если б ты помогла мне… Джинни пронзила Хирама осуждающим взглядом.

— Ты не сказал.

— Времени не было, милая, — развел руками Хирам. — Но вы все равно не волнуйтесь. Патрик попадал в переплеты почище этого, и ничего, живехонек. У него, как у кошки, не меньше девяти жизней.

От его беспечности Марсали хотелось затопать ногами, завизжать в голос, вытворить что-нибудь — что угодно — и так выплеснуть свою злость на мужчин и их легкомысленное отношение к увечьям, войнам и насилию.

— Боюсь, рана начнет гноиться, — произнесла она вслух, зная, что Джинни поймет с полуслова.

— Так пойдем скорее, — ответила та, пропуская Марсали в комнату впереди себя. Хирам сунулся было за ними, но решительная Джинни без лишних церемоний вытолкала его за дверь.

Марсали удивленно подняла брови; Джинни передернула плечами в ответ. Затем, взяв ее за руку, сказала:

— Я места себе не находила от тревоги с тех пор, как ты пропала. У тебя все хорошо, родненькая моя? В самом деле?

— Да-да, все хорошо, правда, — машинально отозвалась Марсали и после минутного колебания прибавила:

— Джинни, мы обручились, Патрик и я. Гэвин был свидетелем.

Изумленная Джинни воззрилась на нее, не говоря ни слова, и только тихо охнула.

— Правда, правда, — улыбаясь, сказала Марсали.

— А Гэвин?..

— Ну да, — кивнула Марсали. — Они с Патриком вместе пытаются положить конец распре.

Джинни еще не пришла в себя от первого известия, и второе добило ее окончательно. Несколько мгновений она лишь растерянно открывала и закрывала рот.

— Но как же?.. Гэвин?.. Тогда, значит, он так и хотел — послал меня к вам лазутчицей. Или, по крайности, нарочным. — И она вытащила из рукава свернутый листок пергамента. — Это он тебе велел передать, лапушка. А у меня и из головы вон.

Марсали медленно сломала печать, развернула листок и тут же поняла, что послание предназначалось скорее не ей, а Патрику и ничего хорошего не сулило — по крайней мере, ей самой. Она сложила письмо и спрятала в складках юбки. Ничего, подождет, пока Патрик не проснется.

— Пойдем, — обратилась она к Джинни, — поможешь мне приготовить лекарство. — Тыльной стороной ладони прикоснулась ко лбу Патрика. — Какой горячий.

— Кто делал прижигание? — спросила Джинни, озабоченно хмурясь при виде раны.

— Я, — ответила Марсали.

— Небось душа в пятки ушла?

— Еще бы.

Джинни с минуту смотрела ей прямо в глаза, потом одобрительно кивнула и принялась выкладывать на стол травы из принесенного Хирамом мешочка.

Марсали, к своей радости, увидела, что знахарка опять прислала именно то, что она, безусловно, выбрала бы сама, и еще две-три травки, о которых она как-то не подумала. Встретиться бы с этой женщиной, поучиться у нее… Быть может, когда их кланы перестанут воевать, она познакомится поближе с соплеменниками Патрика.

Вздохнув, Марсали принялась готовить целебный сбор.

— До сих пор поверить не могу, что ты здесь. Мне кажется, я целую вечность живу тут одна, хотя на самом деле и двух месяцев не прошло.

Джинни аккуратно сложила пустой мешок, улыбнулась.

— Да, в Эберни без тебя стало тише. Признаться честно, я крепко думала, стоит или не стоит мне сюда являться. Но отказаться не могла. Я скучала по тебе. — Тут она усмехнулась:

— И по зверюшкам тоже.

— Они тебе обрадуются, — сказала Марсали, высыпая в сбор последний порошок. — А вот Патрика не любят. Почему, не понимаю.

— Миленькая моя, они просто ревнуют, — вздохнула Джинни. — Чуют, что он для тебя теперь важнее всех. Марсали нахмурилась.

— Я ведь и тебя люблю, но они с тобой-то ладят?

— Потому что я уже была у тебя, когда появились они, — объяснила Джинни. — Им пришлось со мной смириться.

Марсали намочила в миске с водой чистую тряпочку, выжала и высыпала на нее приготовленный порошок. Присев на краешек кровати, осторожно наложила припарку на раненое плечо Патрика. Он вздрогнул всем телом, но не проснулся.

— Сколько у него шрамов, — прошептала Марсали.

— Да, он ведь воин.

— Но он добрый. — И она почувствовала, как сжимается сердце от одного только взгляда на него.

— Ты его любишь, — тихо промолвила Джинни, и, хотя это был не вопрос, Марсали кивнула. — А он любит тебя?

Марсали задумалась. Патрик ни разу не говорил ей заветных слов, но любимой называл, и в душе она верила, что так оно и есть.

— Думаю, любит, — прошептала она в ответ, — но я не уверена, что сам понимает это.

— Мужчины! — приглушенно фыркнула Джинни. — Вечно они последними понимают, что чувствуют. Если будешь ждать, чтобы он тебе сам об этом сказал, помрешь ожидаючи. Только по поступкам и узнаешь, что у него на сердце.

Марсали улыбнулась, снова взглянула на красивое, хоть и покрытое шрамами лицо мужа.

— Тогда, значит, любит, — сказала она. — И думать нечего.

Когда для Патрика было сделано все, что только возможно, Марсали повела Джинни в свою комнату. Ей очень хотелось остаться у постели Патрика, но она боялась потревожить его сон разговорами.

Не успела она открыть дверь, как ласки громко залопотали и завозились у себя в корзине. Марсали поспешила достать и приласкать их; с минуту они потерпели ее нежности, а затем вырвались из рук и помчались к Джинни, от волнения натыкаясь друг на друга.

— Предатели, — проворчала Марсали, невольно любуясь гибкими зверьками. Потом, зная, что этого не избежать, попросила:

— Расскажи мне об отце. Как он там?

— Беспокоится о тебе и твоей сестре, — отвечала Джинни, — но страшно горд Гэвином.

Долго ли осталось ему гордиться, подумала Марсали, если скоро он узнает, что сын все это время обманывал его?

— А с Синклером он говорил?

— Хм-м, — протянула Джинни, подходя к кровати с ласками на руках. — Синклер посылал человека справиться о тебе и Сесили и напомнить отцу, что обещанное надо выполнять.

— Значит, Сесили в безопасности, — прошептала Марсали. Несмотря на уверения Патрика, она все же боялась, что сестру найдут.

— Думаю, своей назойливостью Синклер уже вывел твоего отца из терпения, — продолжала Джинни. — О помолвке он больше не заговаривает, зато послал в парламент и самому королю прошение, чтобы тебя вернули в родительский дом, а Сазерлендов объявили вне закона.

Марсали взяла на руки Тристана, погрузила пальцы в густой мягкий мех.

— Он совсем один, — говорила Джинни. — И беспокоится о тебе.

Марсали вздохнула:

— Я скучаю по Эберни. И по всем вам. Но здешних слуг и особенно кухарку еще учить и учить. И Элизабет…

— Дочь Сазерленда?

— Да, надо пойти навестить ее. Думаю, отец все еще на нее гневается. — Она взяла Джинни за руки. — Пойдем со мной. Увидишь, она тебе понравится. А потом вместе приготовим бульон Патрику, когда он проснется.

Джинни жалостливо смотрела на нее.

— Девочка моя, уже не чаешь, как вырваться к своему Патрику, что тебе со мной, старухой…

— Никакая ты не старуха, — возразила Марсали, прибавив с усмешкой:

— Хирам, во всяком случае, так не думает.

Джинни, казалось, была польщена.

— Он бравый малый.

— Да-да, — согласилась Марсали. — Верный, милый и…

— Милый?

— …Красивый, — весело продолжала Марсали.

— Ты спятила, ей-богу. Что с тобою сделал молодой Сазерленд?

— Он сделал меня счастливой, — улыбнулась Марсали. — Такой счастливой, что мне и не снилось. И я хочу, чтобы весь свет был счастлив, как я. Особенно те, кого я люблю, — ты, например.

Джинни закатила глаза, но Марсали точно знала, что эти слова пришлись ей по душе.

— Пойду посижу с ним немного.

— Ступай, ступай, — одобрительно закивала Джинни.

— Переночуешь сегодня у меня. А завтра утром я найду тебе отдельную комнатку.

Джинни замялась, и Марсали вопросительно посмотрела на нее.

— Хирам уже поговорил обо мне с какой-то женщиной по имени Колли, — нехотя призналась кормилица. — Она, по-моему, на него глаз положила.

— Колли? — наморщила нос Марсали.

— Ну да, — ревниво пробурчала Джинни. Хирам — сердцеед? Эта мысль так развеселила Марсали, что она едва не прыснула.

— Колли пошла к леди Элизабет, — продолжала кормилица, — и та сказала, что я могу поселиться в соседней с тобой комнате, чтобы ты могла позвать меня, когда захочешь. Так что ты обо мне не тревожься. Я пока тут малость приберусь, потом найду, где у них кухня, и сварю бульон. А ты ступай обратно к своему мужу, тебе там место.

Марсали не стала мешкать, вскочила с кровати, наспех обняла Джинни и вприпрыжку побежала к лестнице.

Ей хотелось быть рядом с Патриком, когда он проснется, хотя она и старалась убедить себя, что спешит вовсе не из беспокойства за его жизнь. Все будет хорошо. Ведь Хирам сказал, что у него, как у кошки, девять жизней… И все же Марсали очень хотелось лишний раз удостовериться, что последняя из них не подходит к концу.

22.

Она сидела у его изголовья и смотрела, как он просыпается. Вот открыл глаза — красные, воспаленные. На щеках пробилась густая щетина. Осторожно потянулся, вздохнул…

В окно лились потоки солнечного света. Патрик заморгал, сразу ослепнув, потом прозрел, нашел взглядом Марсали и, как она и надеялась, улыбнулся ей той медленной улыбкой, которую она так любила.

Он хотел сесть, но ее рука мягко, но непреклонно удержала его на месте.

— Лежи, — строго сказала Марсали.

— Из-за какой-то царапины, — проворчал он, но тем не менее послушался, и это ее встревожило, правда, ненадолго: рассеянный спросонья взгляд необычайно шел Патрику. — Ты у меня такая красивая, — еще раз улыбнулся он так нежно, что у нее сжалось сердце.

— Я волнуюсь, что бы ты там ни говорил, — ответила Марсали, сердясь на мужа за его беспечность. — Ночью тебя лихорадило.

— Я просто устал. Мне ничего не нужно, кроме отдыха. И твоей ласки.

— Сейчас принесу тебе поесть, — будто не слыша, продолжала она. — Вот, это тебе от Гэвина. — Она подала ему листок.

— От Гэвина?

— Он прислал в Бринэйр Джинни, чтобы я не скучала. Во всяком случае, предлог такой.

Патрик приподнялся на локте и с некоторым усилием сел. Одеяло сползло, но он, казалось, не замечал этого. Его нагота мгновенно пробудила в Марсали уже знакомые ощущения: сладкую боль в лоне, учащенный стук сердца. Она чувствовала, как заструился по жилам горячий огонь.

Патрика, похоже, происходящее ничуть не смущало. Он внимательно прочел записку Гэвина и, морщась, попытался встать на ноги.

— Тебе еще рано садиться в седло, — всполошилась Марсали, уже знавшая, что написал ее брат. Гэвин просил Патрика о встрече. Сегодня же.

— Я должен, — твердо сказал Патрик. — Он с Хирамом почти незнаком.

— Давай я поеду, — предложила она.

— И как же ты выберешься из Бринэйра? Мой отец строго-настрого приказал тебе не выходить за стены замка.

— А Алекс?

— Алекс уже уехал, — ответил Патрик, делая первый неуверенный шаг.

— Нельзя тебе этого делать.

— Я и так уже залежался в постели, — отрезал он. — Слишком много всего надо успеть.

— Тебе нужно полежать еще несколько дней, — не унималась Марсали. — Хирам говорит, у тебя девять жизней, но сейчас, глядя на тебя, можно подумать, что восемь ты уже израсходовал.

— И это удручает тебя? — устало прикрыв глаза, спросил Патрик. Господи, как он может такое спрашивать после того, что случилось за последние дни…

— Нет, не это, — ответила Марсали. — А та боль, которую тебе пришлось вытерпеть. — Она закусила губу. — И еще то, что я… прижигала…

— Ты сделала то, что необходимо было сделать, — мягко возразил он, — и я только благодарен тебе. Зачем мне жена-трусишка, падающая в обморок при виде крови. — Он взял ее за руку. — Никогда не думал, что… господь наградит меня такой смелой, умной и доброй женой.

Таких чудесных слов Патрик никогда еще ей не говорил — и никто не говорил. От женщины только того и требовалось, что удачно выйти замуж и нарожать детей — именно это всегда внушал ей отец. Да и Гэвин тоже…

И вот теперь ее муж хочет идти, рисковать своей жизнью ради других: ради своей жены, своей семьи, своих друзей, ради обоих кланов.

Удастся ли ей когда-нибудь удержать такого человека при себе? Или он вечно будет сражаться во имя очередной благородной цели? Такая перспектива отнюдь не вдохновляла и не радовала Марсали — ей становилось страшно за мужа, хотелось убежать вместе с ним далеко-далеко, туда, где нет войн, сражений и ненависти. Но куда бежать, она не знала. Да и Патрик не успокоится, пока не завершит начатое.

Он притянул ее к себе, будто прочел ее мысли.

— Я возьму с собою Хирама. Но ехать я должен, Гэвин будет ждать меня.

— Лучше бы я не отдавала тебе письмо, — вздохнула она.

— Нет, родная моя. Ты знала: я все равно поеду. — Он прижал ее к себе, легко коснулся губами лба и отступил. — Помоги мне одеться, — попросил он как ни в чем не бывало, вынуждая ее стать своей сообщницей в деле, против которого она так горячо возражала.

Марсали проглотила вставший в горле ком.

— Девочка моя?

Она неохотно подошла к огромному шкафу, достала чистую рубаху и плед, понимая: плед и двумя здоровыми руками закрепить на себе непросто, а одной — почти невозможно. Интересно, что бы он делал, откажись она помочь? К несчастью, нашел бы кого-нибудь еще, кто согласится…

Надеть через голову рубаху — это еще полбеды, теперь перекинуть угол пледа через плечо и обернуть другой конец вокруг бедер. Потом застегнуть тяжелым кожаным ремнем. Удивительно: с каждым движением к Патрику возвращалась сила. По ее расчетам, он должен был уже рухнуть на пол от напряжения.

— Как там наши драконы? — спросил Патрик. Наверно, чтобы отвлечь ее от ужаса, слишком явно написанного на ее лице.

— Драконы?

— Изольда с Тристаном, — пояснил он, улыбаясь одним уголком рта. — Ну и имена ты им придумала.

— Они очень обрадовались, увидев Джинни, — съязвила она в ответ, стараясь шуткой заглушить тревогу.

— А есть еще кто-нибудь, кроме меня, кого они не жалуют?

— Нет, — ответила Марсали, застегивая ему на плече плед пряжкой с гербом клана; потом отступила на шаг и оглядела его. Темные волосы Патрика были спутаны, щеки черны от щетины, но ей казалось, что никогда еще она не видела такого красивого мужчину. Его зеленые глаза ярко блестели — потому ли, что жар не совсем спал, или потому, что обращенный на нее взор горел страстью и нежностью.

И она почувствовала, как внутри разливается тепло. В присутствии Патрика она всегда словно таяла: ноги слабели и подгибались, сердце начинало учащенно биться, мысли и слова безбожно путались…

Прикосновение его руки наполнило ее новым теплом, огонь опалил кожу, проник к самому сердцу.

— Не смотри на меня так, девочка моя, — шепнул он, — а то я никогда не уйду.

Марсали тут же постаралась придать себе еще более обольстительный вид, но в подобных ухищрениях у нее не было опыта. Она никогда никого не любила, кроме Патрика, а он пропадал на чужбине столько лет… И даже теперь, после обручения, они так мало бывали вдвоем.

— Не грусти, — попросил Патрик.

— Я не грущу, — с негодованием возразила Марсали, — я тебя соблазняю. Он рассмеялся.

— Постараюсь запомнить разницу, — поддразнил он, нежно обводя указательным пальцем ее губы и поднимая вверх печально опущенные уголки рта. — Но ты всегда обольстительна, любовь моя.

— Поешь хотя бы бульона с хлебом, пока ты здесь!

— Конечно. Гэвин пишет, что будет ждать у водопада в полдень. — Он взглянул в окно, на солнце. — До отъезда у меня целый час.

— Сейчас принесу еду и скажу Хираму, чтобы глаз с тебя не спускал, — все еще сердито сказала Марсали и заметила озорной блеск в глазах мужа.

— Смотри не напугай его.

Он расслабленно опустился на скамью под окном, вытянул ноги. Даже прикрытые пледом, они показались Марсали необыкновенно привлекательными. Прежде она никогда не обращала внимания на мужские ноги, но на Патрика Сазерленда ей почему-то хотелось смотреть постоянно, не пропуская ни одной детали. И все в нем казалось ей совершенным.

Она посмотрела ему в глаза — и покраснела: оказывается, все это время он с улыбкой наблюдал за нею! Щеки у Марсали запылали, и она выбежала, несмело улыбнувшись человеку, в присутствии которого почему-то вела себя так глупо.

Марсали оказалась права: и горячий бульон, и хлеб с сыром, которыми она почти насильно накормила Патрика, были ему совершенно необходимы. Рука сильно болела, но, останься он в постели, она болела бы все равно.

Хирам молча ехал рядом. Он тоже возражал против этой встречи. Теперь, вопреки обыкновению, губы его были угрюмо сжаты, и он бурчал нечто неразборчивое себе под нос. Вряд ли хвалил друга за благоразумие.

— Говори вслух, — не выдержал Патрик долгого молчания.

— Тебе надо лежать.

— Насколько я помню, ты и с худшими ранами не лежал в постели больше суток.

Хирам снова пробормотал что-то невразумительное.

Патрик улыбался, несмотря на жгучую боль в плече. Черт бы ее побрал, эту рану: дома еще было вполне терпимо, но скачка растревожила плечо, и с каждой минутой становилось все хуже.

Надо было как-то отвлечь себя.

— А по-моему, тебя на самом деле беспокоит вовсе не моя рана, — обратился он к Хираму.

— Ты все равно никого не слушаешь, — буркнул тот.

— Ну что ты, Хирам, как можно! Я всегда прислушивался к советам твоим и Руфуса.

Кустистая рыжая бровь Хирама поползла вверх, красноречиво выражая его отношение к подобным абсурдным заявлениям.

— Тогда отправляйся домой, а с этим малым встречусь я.

— Он с тобой незнаком, — возразил Патрик. — И я не знаю, как он настроен. Может, потребуется мое присутствие, чтобы уговорить его продолжать дело.

— Ты слишком рискуешь.

— Я ставлю на будущее, — мягко возразил Патрик.

— Тогда забирай свою девушку и уезжай. Никому, кроме тебя, мир здесь не нужен.

— Не правда, нужен. Быстрому Гарри, Гэвину, моим братьям по клану — и его соплеменникам. Никто из них не хочет воевать. Все это затеял Синклер, и, клянусь богом, я положу этому конец.

Хирам помрачнел еще больше.

— Весь мир тебе все равно не спасти, как ни старайся.

— У меня куда более скромные цели.

Патрик помолчал немного. Они с Хирамом не имели привычки вторгаться в личную жизнь друг друга, поэтому он чувствовал себя немного неловко, когда спросил, стараясь придать лицу самое невинное выражение:

— Марсали сказала тебе, что к ней Джинни приехала?

— Да, — ответил Хирам, как-то странно посмотрев на него.

— Ты, кажется, недавно вспоминал о ней? — осторожно продолжал Патрик.

— Может быть, — кивнул Хирам.

— Она все такая же хорошенькая?

— Да, — подтвердил Хирам после некоторой заминки и больше ничего не сказал.

Патрик украдкой улыбнулся: поглупевший от любви Хирам ему очень нравился. Во многом этот человек был ему ближе родного брата; он знал, что бесстрашный великан на самом деле робеет и избегает женщин. И теперь, изведав чудо взаимной любви к женщине, завладевшей его сердцем, он хотел, чтобы мимо Хирама это счастье тоже не прошло стороной.

Остаток пути они оба молчали. К водопаду Патрик подъехал первым: Хирам никогда еще тут не был и дороги не знал.

Они спешились, и Патрик присел на низкий плоский валун. Снова одолевала дурнота и накатывала слабость. Перед глазами все медленно плыло. Вдруг он услышал свист — тот самый условный свист, которым они с Гэвином окликали друг друга в детстве; тот свист, которому он сам научил Руфуса и Хирама.

Хирам недоуменно уставился на него; Патрик пожал плечами, свистнул в ответ и тут же заметил наверху, в скалах, какое-то движение. Миг спустя Гэвин уже стоял перед ним, с подозрением косясь на Хирама.

— Твоя сестра не дает мне и шагу ступить без него, — пояснил Патрик.

— Один из ваших разворотил ему плечо, — бесцеремонно вставил Хирам. — Кровь до сих пор никак не остановится.

Взгляд Гэвина тут же скользнул к странному бугру под пледом и неестественно прижатой к туловищу левой руке друга.

— Кто? — выдохнул он.

— Черный Фергус.

— Где он? — прорычал Гэвин.

— Ест и пьет в свое удовольствие у нас в зале. Он и еще семеро — наши почетные пленники. Если хотите разбить нас наголову — пошлите к нам в плен еще кого-нибудь. Они объедят нас до полного поражения.

Но Гэвин даже не улыбнулся.

— Все живы-здоровы?

— Все, — кивнул Патрик. Гэвин взглянул на него в упор.

— А ты серьезно ранен?

Патрик досадливо дернул здоровым плечом. Он успел уже устать от подобных вопросов. Далась им всем эта царапина!

— Ты хотел встретиться?

— Да. Отец отослал в парламент гонца с прошением объявить тебя вне закона. По-моему, ты тоже должен послать кого-нибудь в свою защиту.

Патрик кивнул.

— Я хочу знать, что происходит, — продолжал Гэвин. — Надоело врать отцу.

— Мне тоже, — кратко ответил Патрик. Боль в плече становилась почти нестерпимой. — Думаю, нам осталось недолго ждать. Я заслал одного человека к Синклеру, и он говорит, что Синклер тоже теряет терпение. Он готовит новый набег. — Патрик помолчал. — Гэвин, сколько людей ты можешь отрядить на охрану приграничных ферм?

— Сотню, — не задумываясь, ответил Гэвин. — Или даже больше.

— Отошли женщин и детей в Эберни. Собери на каждой ферме человек по десять, но пусть не высовываются. А другие пусть ждут в лесу — и непременно верхом, чтобы могли быстро доставить донесение и позвать людей туда, где начнется атака. Я тоже пришлю тебе кое-кого. У них будут черные повязки на рукавах и обычная одежда, не пледы Сазерлендов. Не хочу, чтобы Ганны их перебили.

Гэвин слушал короткие, четкие распоряжения и мрачнел на глазах.

— Но тогда Эберни и все наши стада останутся совсем без охраны, — заметил он.

— Да, — твердо ответил Патрик. Вот и пришло время проверить, насколько Гэвин доверяет ему. Он просил друга оставить замок — а значит, и всю семью — безо всякой защиты.

— Отец ни за что не согласится.

— Согласится, если будет знать, что Сазерленды собираются напасть на его арендаторов.

Гэвин вздохнул, отвел взгляд. Патрику очень хотелось знать, о чем сейчас думает друг, но он понимал, что настаивать нельзя. Гэвин должен решить сам.

Он оперся на правую руку, чтобы хоть немного умерить давящую боль в плече, и Хирам тут же кинулся к нему. Патрик отрицательно качнул головой; Хирам остановился, перебегая взглядом от него к Гэвину и обратно, и отошел на прежнее место, поняв, что вмешиваться не стоит — Патрик должен справиться сам.

Прошла минута, другая…

В конце концов Гэвин обернулся к другу, взглянул ему в глаза и кивнул.

— Постараюсь сделать, как ты просишь, — сказал он. — Придется соврать отцу, что Марсали предупредила нас о набеге через Джинни. Ни во что другое он не поверит.

Патрику эта мысль не очень понравилась, но выбора не было. Если что-то вдруг не удастся, он, конечно, приложит все силы, чтобы отвести от Марсали и Джинни даже тень подозрения.

Он шагнул к Гэвину, и друзья обменялись крепким рукопожатием. Взгляд Гэвина снова метнулся к его раненому плечу.

— Береги себя, — сказал Гэвин. — Передай привет моей сестре.

— Ладно, — кивнул Патрик.

Гэвин оглянулся на Хирама, но тот лишь насупился, очевидно, виня всех Ганнов в том, что Патрик страдает от раны.

— Береги его, — сказал он Хираму, и лицо у того немного просветлело.

— Пойду приведу коней, — буркнул он, и Патрик с Гэвином ненадолго остались одни.

— Как там коровы? — улыбнулся Патрик.

— Устали, — ответил Гэвин. — Теперь отец считает всех Сазерлендов лентяями. Возмущается, как можно было довести скотину до такого состояния.

— Когда все закончится, бедные животные будут рады не меньше нас.

— А у кого останутся эти паршивые твари? — воинственно поблескивая глазами, осведомился Гэвин. — Собственность, знаешь ли…

Патрик попытался рассмеяться, но проклятое плечо болело слишком сильно.

— Мой шпион, тот, что сейчас у Синклера, рассказал, что прослышал о каком-то тайном месте… кажется, острове. Тебе ничего не приходит на ум?

Гэвин озабоченно сдвинул брови.

— Разве что Крейтон, но там уже много лет никто не живет, с тех пор как море размыло дамбу. Теперь это остров.

— Ага, — нахмурился Патрик. — А я думал, буря там камня на камне не оставила.

Гэвин уставился на друга.

— К чему это ты клонишь?

Патрик отодвинулся от спасительного камня, на который опирался: на тропе показался Хирам с конями.

— Может, и ни к чему, — ответил он, берясь за поводья здоровой рукой. Оказавшись в седле, еще раз взглянул на Гэвина. — Жди Хирама с вестями. Он уже бывал раньше в Эберни, его никто ни в чем не заподозрит.

Гэвин кивнул.

— Завтра вечером пошлю людей на границу, — продолжал Патрик. — Но там должны быть и Ганны, если мы собираемся ловить Синклера. Одним Сазерлендам твой отец не поверит.

— Они там будут.

Патрик смотрел на друга детства и вспоминал веселые дни, проведенные вместе, игры, приключения, тайны, которыми они делились…

Теперь они разделяли нечто большее: ответственность за судьбу своих кланов.

— С богом, Гэвин, — сказал он.

— Скорее с чертом, — хохотнул Гэвин.

* * *

Алекс сидел высоко на дереве, почти незаметный среди ветвей, и сочинял стихотворение. Его музой была Марсали. Он относился к ней с благоговейным восхищением и завидовал Патрику, на которого она так нежно смотрела.

Время от времени он оглядывал сверху лес — не идет ли кто, но вот уже полтора дня ничего не замечал, кроме мирной возни белок да изредка пробегавших в траве кроликов. Ночью он совсем продрог, хотя и кутался в плед, но костра разводить не решился, боясь, что дым его выдаст, а на рассвете снова влез на дерево, горя желанием быть полезным старшему брату.

К полудню он уже был почти уверен, что никто не придет, перестал следить за лесом с прежним вниманием и занялся стихотворением, которое решил потом положить на музыку.

Вдруг до него донесся тихий свист, похожий на пение какой-то птицы, но только за то время, что он провел на своем посту, птицы не пели ни разу. Алекса охватил озноб, сердце забилось чаще: вслед за свистом он услыхал тихое конское ржание. Осторожно выглянув в просвет между листвой, он увидел одинокого всадника. Все мысли о стихосложении улетучились в мгновение ока. Неизвестный всадник приближался к условленному месту.

Когда он подъехал совсем близко, Алекс узнал долговязую фигуру Руфуса, поспешно спустился по стволу до нижней ветки и спрыгнул наземь.

Руфус вскинул пистолет, и на мгновение Алексу стало жутко, но тот уже опустил оружие и сердито насупился.

— Бог с тобою, парень, разве никто тебя не учил, что нельзя вот так падать людям на голову?

На минуту Алекс потерял дар речи, ноги стали ватными, и он старался только не упасть. Затем, заикаясь от смущения, принялся объяснять:

— М-меня п-послал Патрик…

Руфус неожиданно дружески усмехнулся:

— Я думал встретить здесь Хирама. У него тоже есть привычка прыгать с деревьев.

— Хирама? — изумленно переспросил Алекс. — Но он ведь такой здоровенный!

— Да, сынок, ты бы удивился. Он лазает по деревьям, как кошка, куда мне до него.

Алекс усмехнулся в ответ, вдруг почувствовав, что ему легко разговаривать с этим закаленным в боях воином. В конце концов, это друг Патрика… Среди знакомых Алексу воинов Руфусу не было равных во владении клинком. Как-то он разбил наголову пятерых Сазерлендов одного за другим, а потом воткнул меч в землю и заявил, что тягаться тут не с кем.

Руфус спешился. Затем подошел к мальчику, положил ему руку на плечо, и они пошли к стволу упавшего дерева.

— Должно быть, Патрик здорово доверяет тебе, если послал сюда. Никто не знает о моей службе у Синклера, кроме Хирама и твоего брата.

Алекс изо всех сил пытался сдержать довольную улыбку, но рот расплывался сам собою. И почему он не владеет своим лицом, как Патрик?

— Я уж боялся, что ты не придешь.

— Меня задержал Синклер: ему ни с того ни с сего пришло в голову поохотиться со мной. Слава богу, ты меня дождался, — ухмыльнулся Руфус, развалившись на бревне. — Я его так измучил, что ему теперь долго еще не захочется на охоту. И все же времени у меня мало. Я обещал Синклеру добыть вепря или оленя. Да, в общем, и кролик сойдет. Скажи брату: Синклер собирается перейти границу завтра на рассвете и напасть на фермы Ганнов в пятнадцати милях к северо-востоку от Килкрейга. Это недалеко от северной границы межу Ганнами и Сазерлендами.

Алекс лихорадочно старался зафиксировать в памяти поток сведений, разобраться в сумятице разрозненных фактов.

— Северная граница? — переспросил он. — Я ее хорошо знаю.

— Молодчина, — кивнул Руфус. — Значит, на рассвете. И еще передай ему: Синклер держит женщин в какой-то крепости, которая называется Крейтон. Там они ткут пледы, как у Сазерлендов. Лично я бы не удивился, если бы там прятали еще кого-нибудь.

— Что-что? — изумился Алекс.

— Считается, что крепость давно заброшена, — пояснил Руфус. — Но туда посылают стражу, и там живут какие-то женщины. Ну а ты что подумал?

— Даже не знаю.

— Может быть, там держат пленных?

Алекс понимал, что пора догадаться, на что намекает Руфус; он смотрел на него так нетерпеливо, будто сказал даже больше, чем следовало.

— Твоя мачеха, — наконец сдался Руфус. — Патрик точно знал, что твой отец не убивал ее, хотя мне непонятно, почему он так в этом уверен. По-моему, от маркиза можно ждать решительно всего. А леди Марсали так же твердо убеждена, что ее тетка никогда не наложила бы на себя рук.

Мысли в голове у Алекса путались. Он и сам сомневался, что отец способен убить беззащитную женщину. Даже в порыве бешенства. Для него слишком много значила честь. Алексу не однажды приходило в голову, что это единственное, что было ему дорого.

А если Маргарет действительно жива, если ее держат в плену, тогда…

— Но зачем бы Синклеру сохранять ей жизнь? — спросил он.

Руфус пожал плечами:

— Вот этого не скажу. Все это только предположение, сынок. Но я считаю, Патрик все должен об этом знать. А теперь давай-ка беги домой с новостями.

Алекс кивнул.

— Я привязал коня в лесу, чуть поодаль отсюда.

— Умница, — одобрительно улыбнулся Руфус.

От «умницы» Алекса слегка покоробило. Он уже успел почувствовать себя взрослым мужчиной. Патрик, тот в шестнадцать ушел на войну. И все же его распирало от гордости: друг самого Патрика счел его умным. С этими мыслями Алекс решил поскорее отправляться в обратный путь, пока не наговорил глупостей.

Оглянувшись, он увидел, что Руфус тоже садится на коня. Алекс пошел быстрее. Патрик ждет его.

Патрик будет им доволен.

23.

Уже много лет назад Марсали поняла, что жизнь женщины состоит из сплошных неудобств. Женщину не считают достаточно умной, чтобы принимать решения или иметь собственное мнение. Женщина вообще редко имеет право. Ей нельзя выбирать себе мужа. Однако за последнюю неделю Марсали почти окончательно убедилась, что в участи женщины есть такие преимущества, которые перевешивают перечисленные неудобства.

Во-первых, когда она лежала в постели с Патриком, то чувствовала себя бесценным сокровищем, значащим для него больше, чем сама жизнь; Патрик сделал так, что она благодарила бога, создавшего ее женщиной, и ничто не могло разубедить ее в этом.

Но как прожить женщине, если каждый день с замиранием сердца ждешь — придет ли любимый домой целым и невредимым, да и вернется ли вообще? Как быть женственной и кроткой, когда единственное желание — оседлать первую попавшуюся лошадь и мчаться на помощь любимому? Как часы напролет обдумывать, что бы приготовить на обед, или заниматься шитьем, точно зная, что происходящее за стенами твоего дома может бесповоротно изменить всю твою жизнь?

Марсали даже не надеялась, что сможет научиться всему этому. Ей казалось, она всегда будет чувствовать себя так же, как в этот злосчастный день: испуганная, беспокойная, под ложечкой ноет, горло болит от необходимости сдерживать рыдания. Все это было ужасно, и Марсали, вконец измучившись, винила во всем Патрика. То ей хотелось задушить его голыми руками, то, через минуту, — броситься ему на шею и целовать без конца.

Чтобы немного отвлечься, она позвала к себе Элизабет и Джинни; они же потащили ее на кухню, где Джинни заговорила с Колли таким тоном, будто та была ее закадычной подругой.

Всю мрачность Колли как рукой сняло, и она принялась взахлеб рассказывать Джинни о своем сынишке. Марсали слушала и невольно спрашивала себя: не могла ли простая неуверенность быть причиной прежней неприветливости кухарки? Еще больше она удивилась, когда та таинственным шепотом созналась, что сильно преувеличила свое кулинарное мастерство, чтобы получить место. Она ведь, как оказалось, осталась вдовой с малым ребенком, и помощи ей было ждать неоткуда.

Оставив Джинни на кухне, Марсали вдвоем с Элизабет вернулась к себе в комнату, твердо решив попросить Патрика найти в замке какую-нибудь комнатку для сына Колли. Если бедняжке не придется все время беспокоиться, как он там без нее, она и готовить станет лучше.

Ласки бесновались в своей корзинке, и Элизабет проскочила в дверь мимо Марсали, чтобы выпустить их. Затем с разбега бросилась на кровать, чтобы поиграть со зверьками, но вдруг, к вящему их негодованию, забыла обо всем, ибо внимание ее привлекла лежавшая на кровати книжка с картинками.

Элизабет подняла потрясенный взгляд на Марсали:

— Ты умеешь читать?

— Да, — ответила та, беря на руки Изольду и садясь рядом. Рассеянно гладя зверька, она пояснила:

— Когда Патрик уехал, я стала учиться вместе с Гэвином. Я надоедала ему до тех пор, пока он не упросил учителя пускать меня на уроки. Думаю, после отъезда Патрика ему и самому не очень-то нравилось заниматься одному.

Элизабет все не отводила взгляда от книги. Потом она заглянула в лицо Марсали и произнесла голосом, исполненным благоговения и мольбы:

— Ты не могла бы научить меня читать? Викарий занимался только с Алексом, а девочку учить отказался. Марсали улыбнулась:

— Конечно. Я учила сестру и охотно помогу тебе. — Она ничуть не лукавила: так время пойдет намного быстрее, и она хоть ненадолго сможет забывать о своих тревогах.

— Я так рада, что ты здесь, — не поднимая зеленых, как у Патрика, глаз, робко проговорила Элизабет.

— И я тоже, — ответила Марсали, беря ее за руку. — Только ты этого никому не говори. Все-таки я считаюсь пленницей, ты же знаешь.

Элизабет уморительно закатила глаза, а потом вдруг с несвойственной ей смелостью сказала:

— Я очень хочу, чтобы Патрик женился на тебе.

Марсали прикусила язык, чтобы не проговориться. Разумеется, и не ответив, она не вполне солгала — они ведь с Патриком были только обручены. Вот если в течение года их союз не распадется, тогда брак будет считаться законным.

— Как думаешь, скоро он вернется? Этот вопрос заставил Марсали помрачнеть. Она тихо вздохнула.

— К вечеру, — ответила она, добавив про себя: «Если вообще вернется».

— Прости, — тихо сказала Элизабет, — я вовсе не хотела заставлять тебя волноваться еще больше.

Несколько удивленная проницательностью девушки, Марсали печально улыбнулась ей.

— Знаешь, ты напоминаешь мне Сесили. Она тоже всегда знает, о чем я думаю. — И со вздохом прибавила:

— Я скучаю по ней.

— Мне очень нравится Сесили, — оживилась Элизабет. — Я тоже скучаю по ней с тех пор… с тех пор, как наши семьи перестали навещать друг друга.

Губы Марсали непроизвольно сжались; да, как далеки те времена, когда Ганны и Сазерленды часто ездили друг к другу. Она хорошо помнила поездки к тетке, веселые пирушки на день зимнего солнцестояния… Она, как сговоренная невеста, всегда сидела со старшими женщинами, но знала, что ее сестра успела подружиться с сестрой Патрика в те счастливые деньки. И все это, увы, давно в прошлом… Глядя на запуганную, одинокую девушку, сидевшую сейчас рядом с ней, Марсали еще горячей возненавидела бессмысленную войну, разделившую две некогда дружных семьи.

— И ты нравишься Сесили, — честно сказала она. — Я помню, как она мечтала, что ты станешь ей настоящей сестрой, когда мы с Патриком поженимся.

— Правда?

— Правда, правда, — улыбнулась Марсали, представляя себе сестру, какой видела ее в последний раз: с блестящими от возбуждения глазами, в мужском платье, сидящей верхом позади Руфуса на его огромном гнедом. — А теперь она отправилась на поиски собственных приключений, — не подумав, докончила она вполголоса.

— Как это, расскажи!

Спохватившись, Марсали подняла глаза на Элизабет, с запоздалым раскаянием понимая, что не должна была столь явно возбуждать любопытство девушки, но лишь мгновение колебалась, сказать или нет. Она знала: Элизабет можно доверять, и потому поведала ей все с самого начала — как ее и Сесили похитили с собственной свадьбы Хирам и Руфус и как Сесили отправилась вместе с Руфусом в его имение в Нижней Шотландии.

Элизабет слушала затаив дыхание, и глаза у нее открывались все шире и шире, а к концу рассказа открылся и рот. Когда Марсали замолчала, она восхищенно вздохнула:

— Я никогда не была такой отважной.

Марсали не пыталась разубедить ее, хотя была не согласна. Элизабет еще предстояло узнать себе цену, и никто, кроме нее самой, не помог бы ей в этом.

Взяв книгу, она спросила:

— Хочешь начать учиться читать прямо сейчас?

Девушка так и просияла, и Марсали опять подумала — какая же она хорошенькая, когда улыбается. Непременно надо проследить, чтобы Патрик нашел сестре хорошего мужа. А может, далеко и ходить не придется — Гэвин! Брату нужна жена, и, хотя он сам не торопится искать себе пару, лучшей подруги, чем Элизабет, ему просто не найти.

Перехватив любопытный взгляд девушки, Марсали спрятала улыбку в уголках глаз, сняла с колен Изольду и встала, чтобы взять листок пергамента и перо.

* * *

Патрик увидел издалека стены Бринэйра, и у него быстрей забилось сердце. Он любил окружавшие замок горы и перекаты холмов, но никогда прежде не считал Бринэйр домом. Сейчас, в тот миг, когда на фоне гор встали перед ним величественные башни, он подумал, что там, за высокими стенами, его ждет Марсали, — и впервые почувствовал, что возвращается домой. Один звук ее имени, одно воспоминание о ее ясной улыбке прогнали усталость и боль, придали сил, которые были так необходимы ему в это нелегкое время.

Был вечер, и белый диск луны взошел в небе, не дожидаясь, пока солнце окрасит горизонт прощальной розовой зарей. Ворота Бринэйра оказались открыты, и Патрик с Хирамом, не задерживаясь, проехали во двор. Сгорая от нетерпения, Патрик спешился, кинул поводья конюху и, широко шагая, направился через двор прямо в большой зал, ища взглядом свою синеглазую подругу. Ее нигде не было, но он не стал расспрашивать о ней у собравшихся в зале людей, а сразу поднялся по каменной лестнице наверх, к ее комнате, один раз стукнул в дверь, распахнул ее и, не ожидая приглашения, вошел.

Марсали и его сестра сидели рядышком на кровати, склонив головы над книжкой. На коленях у каждой свернулась ласка. Патрик стоял и смотрел на них; умиление согревало ему сердце и наполняло его любовью столь сильной, что в эту минуту он не смог бы найти слов, чтобы выразить ее.

Марсали и Элизабет одновременно подняли головы и увидели его, и их лица одновременно просияли радостью. С тихим возгласом Марсали вскочила с кровати и бросилась к нему. Он поймал ее здоровой рукой, а она обняла его за пояс. Он зарылся лицом ей в волосы, крепко прижимая ее к себе, и они долго стояли так, не двигаясь и не говоря ни слова.

Когда наконец она подняла к нему лицо и взглянула на него, в ее глазах было столько любви и нескрываемого облегчения, что у Патрика защемило сердце. Он не мог больше противиться притяжению мягких полураскрытых губ; скорее перестал бы дышать. Не думая ни о чем, кроме этих манящих губ и своей любви к жене, он склонился к ней и поцеловал. Она задрожала, прильнула к нему всем телом, сливаясь в одно, растворяясь в нем тем покорнее, чем жарче он целовал ее.

Тихий шорох где-то в углу напомнил им, что они не одни в комнате. Приоткрыв глаза, Патрик увидел Элизабет. Она водворяла ласок в корзинку; затем закрыла ее крышкой и на цыпочках пошла к двери, явно намереваясь проскользнуть мимо незамеченной.

Патрик неохотно поднял голову.

— Элизабет, погоди!

Голос звучал сипло: трудно сразу унять неровное, частое дыхание и побороть неистовство разбуженной плоти, — а он-то думал, что недуг ослабит его и помешает столь молниеносной реакции.

— Я… я просто хотела уйти, — пролепетала сестра.

Продолжая обнимать Марсали, он обернулся к Элизабет; она старалась не смотреть на них, что получалось у нее не слишком хорошо.

Он взглянул на Марсали; она почти тут же отвела глаза, отчаянно смутившись.

Патрик стиснул зубы. Все, хватит. Пора с этим кончать. Он не допустит, чтобы Элизабет считала его негодяем, способным обесчестить беззащитную заложницу. Да и Марсали не должна чувствовать себя виноватой, что обнаружила свою любовь к мужу. Дом этот, черт бы его побрал, знал так мало любви, что следовало сделать все возможное, чтобы исправить это. И уж, во всяком случае, он будет целовать жену в любом месте, где сочтет нужным.

Патрик ободряюще улыбнулся Марсали и обратился к сестре:

— Мы с Марсали обручились неделю тому назад.

Он услышал, как тихо ахнула Марсали; почувствовал, как напряглось ее тело.

Глаза у сестренки стали круглыми, как два блюдца.

— Правда? — растерянно спросила она.

— Правда, — ответил Патрик.

На лице Элизабет медленно расцвела улыбка; она посмотрела на брата, на Марсали, опять на брата…

— Тогда Марсали мне сестра взаправду. Но, Патрик… — Улыбка вдруг погасла, и девушка прошептала еле слышно:

— Отец знает?

Патрик покачал головой:

— Нет, не знает. Иначе его вопли были бы слышны аж у самого моря.

— А Алекс?

— Еще нет, — ответил Патрик и, помедлив, добавил:

— У нас было три свидетеля: Гэвин, Хирам и еще один человек, ты его не знаешь.

Элизабет вздохнула, всплеснула руками.

— Ох, как же я рада. — И, зардевшись, пошла к двери. — Простите, мне пора. Спасибо, что сказали; честное слово, я никому не проболтаюсь. — И выбежала, даже не прикрыв двери, прежде чем Патрик успел остановить ее.

— Наконец-то мы одни, — выдохнул он, в два шага пересек комнату, чтобы закрыть ногой дверь, и обернулся к Марсали. Она смотрела на него почти с таким же изумлением, как недавно Элизабет. Патрик улыбнулся и медленно подошел к ней.

— Не думала, что ты скажешь ей, — начала она, — но я рада, что так вышло. Я знаю: ей мы можем довериться.

Он замер на миг — и с наслаждением притянул ее к себе обеими руками, обнял крепко, истово, не обращая внимания на боль в левом плече.

— Я хочу всем сказать, — прогудел он прямо ей в губы, — всему миру хочу объявить, что ты моя.

Потом их губы встретились, и слова стали не нужны. Они лихорадочно искали друг друга — сливаясь ртами, телами, чтобы быть еще ближе. Патрик твердил себе об осторожности, но сам не слушал своих предостережений и вскоре понял, что пропал. Совершенно, окончательно пропал.

* * *

Марсали уютно устроилась под правой рукою Патрика, наслаждаясь теплом его нагого тела; ласково провела пальцами по груди и вниз, по плоскому твердому животу.

— Надо было мне дать тебе отдохнуть.

— Я и отдыхаю, — пробормотал он.

Марсали вздохнула. Да, теперь он отдыхал, но как трудился перед тем! Она старалась помочь ему и потому не противилась, когда он опрокинул ее на себя. Сперва она застыдилась, не понимая, что ей делать, но стоило ему начать двигаться, как ее тело мгновенно отозвалось, и она забыла о стыде и неловкости. Вспоминая, как это было чудесно, как она скакала, оседлав его, Марсали продолжала вздрагивать от пронзавших ее токов удовольствия. Чудесная скачка.

Потом он ненадолго заснул, а она лежала и смотрела на него, радуясь тому, что он рядом. Пусть бы и спал так всю ночь, а она стерегла бы его сон, но за окном во дворе раздался какой-то шум, и Патрик тотчас открыл глаза, Марсали раздумывала, не уговорить ли его отдохнуть еще, но не успела сказать и слова, как услышала тихий стук в дверь.

— Ох! — Она встрепенулась, села, вдруг поняв, что нельзя — нет, решительно невозможно, — чтобы кто-то обнаружил Патрика, совсем раздетого, у нее в постели. — Скорей! — шепнула она, вскакивая и лихорадочно ища, чем бы прикрыть наготу.

В изножье она увидела свою ночную рубашку и второпях, путаясь, кое-как набросила на себя, но при взгляде на Патрика ужаснулась еще больше: он как ни в чем не бывало неторопливо встал и без малейшей спешки бродил по комнате, отыскивая свою одежду.

В дверь снова постучали, уже громче, и Марсали кинулась открывать, боясь, как бы тому, кто за дверью, не надоело ждать, — а замка на двери не было. Уже держась за ручку, она оглянулась через плечо на Патрика и застонала от отчаяния. Он продел голову в ворот рубахи, но смог попасть в рукав одной лишь правой рукой! Лучше бы оставался как есть.

Молясь, чтобы его не заметили в темноте, Марсали приоткрыла дверь и опасливо выглянула в коридор. От облегчения у нее едва не подкосились ноги: у порога стояла Джинни, а позади нее виднелась огромная фигура Хирама.

— Маркиз ищет своего сына, — невозмутимо промолвила Джинни.

Марсали почувствовала приближение Патрика: босой, он подошел совсем беззвучно и встал у нее за спиной.

Он открыл дверь шире, и Марсали заметила, как вытянулось лицо у Джинни при виде его всклокоченных волос и небрежно переброшенного через одно плечо пледа. Плед свисал почти до колен, скрывая все, что следовало скрывать, но никому не пришлось бы долго думать, чем они только что тут занимались.

Джинни, казалось, ничуть не удивилась.

— Ваш отец ждет вас вечером в большом зале к ужину, — поблескивая глазами, сообщила она Патрику.

— Можете передать маркизу, что граф и его супруга охотно принимают приглашение. Нет, погодите. Я сам ему скажу.

У Хирама поползла вверх бровь; Джинни тихо ахнула и затаила дыхание.

У Марсали у самой сердце билось где-то у самого горла.

— Ты уверен? — спросила она Патрика, искоса взглянув ему в глаза.

— Да, — ответил он. — Добрая половина замка, наверное, знает, где я сейчас. Пора рассказать отцу и всем прочим, как я живу. Прятаться по углам не в моих правилах. — Марсали все смотрела на него как завороженная. — Ты готова?

Она не была готова. Маркиз пугал ее, и боялась она не столько того, что он мог бы сделать с нею, сколько того, что будет с Патриком. Ей не хотелось, чтобы из-за нее Патрика лишили наследства.

— Ты действительно хочешь этого? — прошептала она.

— Да, — улыбнулся он. — Действительно хочу.

— Но…

Быстрым поцелуем он заставил ее замолчать и продолжал:

— Я хочу защитить тебя на случай, если со мною что-нибудь случится. Уверен, что отец будет защищать мою жену, будь она даже из Ганнов. А вот для моей любовницы, кто бы она ни была, он этого делать не станет.

Он говорил так уверенно, что Марсали даже стало интересно: может, он знает что-то, чего не знает она?

Но времени на раздумья Патрик ей не оставил.

— Я приду за тобою через час, — сказал он. — Джинни поможет тебе одеться. — И, нагнувшись, щекотно поцеловал в нос.

— Ты собираешься идти к себе в таком виде? — улыбнулась Марсали, оглядев его с головы до пят.

— Нет, — проворчал он. — Помоги мне надеть рубашку и оберни меня этим чертовым пледом.

Она послушно принялась помогать, а Джинни тем временем протиснулась мимо нее в комнату и начала прибираться. Хирам стоял на пороге, недовольно поглядывая, как одевают его друга. Он, несомненно, думал, что лучше бы это поручили ему, но Марсали согласиться не могла. Помогать мужу — право и привилегия жены, а она уже ощущала себя женой. Законной женой. И скоро все об этом узнают.

И ее отец тоже… Если весь Бринэйр узнает о помолвке, то не пройдет и дня, как новость станет известна в Эберни. При этой мысли Марсали охватил озноб.

Пряча тревогу, она застегнула на талии Патрика широкий пояс и улыбнулась ему дрожащими губами.

— Все будет хорошо, любимая, — сказал он. Пора бы ей понять, что своих чувств от мужа она скрывать не умеет.

— Я люблю тебя, — прошептала она.

— Да, знаю, — тихо ответил он. — И рассчитываю на это.

А потом ушел.

* * *

Патрик спускался по лестнице в зал. Хирам шел следом, бормоча что-то себе под нос.

— Ну а теперь чем ты недоволен? — бросил через плечо Патрик.

— Женщины, — проворчал Хирам. — Лучше держаться от них подальше. Я бы сам помог тебе с пледом.

Патрик рассмеялся:

— Прости, я предпочел более нежные руки.

Хирам опять начал бубнить, но Патрик слышал достаточно, чтобы понять суть.

Остановившись, он подождал, пока друг поравняется с ним.

— Джинни?

— Упрямая бабенка, — буркнул Хирам, топая по ступеням с такой силой, что Патрик порадовался, что они сработаны из прочного камня.

— Почему упрямая? — спросил он.

— Говорит, что муж ей ни к чему. — Хирам жалобно взглянул на друга. — Скажи, есть такие женщины, которым не нужны мужья?

— А у тебя есть кто-нибудь на примете? — осведомился Патрик.

Хирам что-то промычал.

— Не слышу, — сказал Патрик.

— Нет, — в конце концов ответил тот. Он спустился с последней ступени и пошел по коридору, размахивая руками в такт словам.

— Просто я подумал, что такая красотка, как она… Ну, что не годится ей быть одной.

Патрик нагнал его и пошел рядом.

— А ты что, пробовал приударить за ней?

Хирам выпрямился во весь свой богатырский рост и свысока возмущенно взглянул на него.

— Нет!

— Прямо боюсь спрашивать, как же это у вас речь зашла о женитьбе.

— Я просто сказал, что ей нужен мужчина, бравый парень вроде меня. — Он растерянно развел руками. — Но я ничего такого в виду не имел.

— А она что? — поинтересовался Патрик.

— Выгнала меня из кухни метлой, — безнадежно ответил Хирам.

Они уже стояли у двери в комнату отца.

— Как же тогда получилось, что к Марсали вы пришли вместе?

— Я не мог тебя разыскать, а входить одному в комнату к даме, по-моему, неприлично.

— И ты попросил Джинни помочь тебе?

— Ну да, — расплываясь в широчайшей улыбке, ответил Хирам.

Патрик не мог сдержать лукавой усмешки. Пожалуй, его большой и робкий друг был не так уж мало искушен в делах сердечных, как ему до сих пор казалось.

— На твоем месте я бы начал с цветов, — посоветовал он.

— С цветов?! — в ужасе переспросил Хирам.

— Да, с цветов.

Но они стояли у отцовской двери, и нужно было входить. У Патрика испортилось настроение.

— Тебя подождать? — предложил Хирам.

— Нет уж, — тихо фыркнул Патрик. — Не думаю, чтобы он стал в меня стрелять. Пока.

Хирам, казалось, был полон сомнений, но тем не менее молча повернулся и пошел обратно. Может быть, рвать цветы. Эта мысль немного развеселила Патрика, и он улыбнулся, подняв руку, чтобы постучать.

— Кто бы там ни был, убирайся к черту! — крикнул отец.

Будто не услышав этого рева, Патрик расправил плечи, открыл дверь и вошел. Отец, сгорбившись, сидел в кресле у потухшего камина с кубком в руках. На столике рядом стоял кувшин. Вино — об этом неопровержимо свидетельствовали красные, воспаленные глаза отца.

— Хирам сказал, что я тебе нужен.

— За ужином, сынок. За ужином. Пора уже тебе посидеть со мною рядом на хозяйском месте за высоким столом. Тебя вечно нет дома, — посетовал он, и Патрик, к своему изумлению, услышал, как дрогнул его голос. Он кивнул.

— Я уезжаю с утра. В набег.

— На Ганнов? — с пьяным оживлением осведомился маркиз.

— На границу, — ответил Патрик. Пускай отец верит, во что хочет, — пока так удобнее.

— Жаль, я не могу поехать с тобой, — вздохнул Грегор.

Патрик заморгал от неожиданности. Почудилось ему или впрямь у отца в глазах блеснули слезы?

Грегор махнул ему, отсылая прочь, и попытался встать, но не смог. Вскрикнув от боли, он начал заваливаться на бок; Патрик шагнул к нему, подхватил под локоть здоровой рукой и осторожно усадил в кресло. Узловатые, скрюченные пальцы слабо отталкивали его, прося об одиночестве. Вдруг Патрик понял, что отец действительно сконфужен — в его глазах стояли слезы, и он не хотел показывать этого никому, даже сыну.

Пораженный, Патрик все смотрел на отца, вспоминая неукротимо-гордого человека, которого так чтил в юности. Черт возьми, он ведь любил отца, хотя сам никогда не видел с его стороны даже намека на любовь. И, по иронии судьбы, глядя сейчас на тень человека, которого погубила собственная гордость, Патрик сознавал, что никогда не любил отца сильнее, чем в эту минуту.

Но надо было заговорить, надо было сказать слова, которые заденут старика еще больнее. Надо обеспечить безопасность Марсали и ее ребенка — если ему суждено появиться на свет. Нельзя сбрасывать со счетов того, что Фостер может еще изловчиться и осуществить свою давнюю угрозу.

Отец смотрел на него как-то странно. Ждал. Патрик сделал глубокий вдох и произнес:

— Я хотел сказать тебе, что Марсали выйдет к ужину вместе со мною.

— Мне нет дела до этой девчонки, — передернул плечами отец.

— Отлично. Значит, ты не станешь возражать, если она сядет рядом со мной?

Отец отшатнулся, зеленые глаза нехорошо заблестели.

— Заложница? Да еще из клана Ганнов? Ей место в конце стола.

— Нет, отец, — возразил Патрик, стараясь говорить спокойно. — Она займет место справа от меня. По праву моей жены.

Гнев придал отцу сил; он, как пружина, вскочил с кресла, не обращая внимания на замотанную в теплое тряпье правую ногу.

— Никогда!

Патрик сосчитал до трех, затем сказал:

— Поздно; вот уже неделя, как мы обручены.

Прежде чем к нему вернулся дар речи, Патрик пустил в ход главный козырь:

— К счастью, наследник не заставит долго ждать себя.

Так, это сработало мгновенно, как Патрик и рассчитывал. Отец закрыл рот и стоял молча — старый, немощный, мелко трясясь всем телом — от седеющей головы до кончиков изуродованных подагрой пальцев ног. Он молчал целую минуту, затем хитро улыбнулся:

— Но обручение происходит при свидетелях.

Патрик кивнул:

— У нас были свидетели.

— Кто? Этот твой приятель? Я не признаю такого обручения.

— Признаешь — или никогда больше не увидишь меня.

Отец рухнул в кресло, все еще не до конца веря ушам.

— Ты мой сын. Ты сделаешь, как я велю.

— Двенадцать лет назад ты сам выбрал мне жену, — спокойно отвечал Патрик. — Тогда я согласился — ведь такова была твоя воля. Двенадцать лет я соблюдал договор и тем самым чтил твою волю. Что же ты хочешь — чтобы сейчас я проявил неуважение к тебе, так легко расторгнув его?

— Красиво сказано, — процедил Грегор Сазерленд. — Вижу, ты научился играть словами не хуже, чем владеть мечом. Но ты же знаешь, как я отношусь к Ганнам. Я не хочу, чтобы кто-либо из них вошел в мою семью.

— Значит, мы уедем отсюда — моя жена и я — еще до конца недели. И ты никогда не увидишь внука и наследника.

— Я сделаю наследником Алекса.

— Как угодно. — Патрик поклонился и пошел к двери.

— Подожди.

Патрик обернулся к отцу.

Старик долго молчал, а потом наконец выдавил:

— Ты знаешь, мы ведь не сможем воевать с Ганнами и Синклерами без тебя.

Патрик не ответил.

Отец беспомощно шарил рукой в воздухе, будто искал что-то.

— Алекс погибнет, если пойдет на них один.

— Но ты ведь понимаешь это?

Отец насупился:

— Я пытался сделать из него человека.

Патрик покачал головой:

— Ты принес ему много горя, отец. Слишком много. — И опять направился к двери.

— Патрик.

Он не обернулся.

— Патрик… Не надо. Не уходи.

Патрик остановился в полушаге от порога. Отец снова поднялся и неуверенно шагнул к нему, но пошатнулся, взмахнул руками — и повалился обратно в кресло.

— Проклятая подагра, — пробормотал он.

Патрик знал, что отец стыдится своей болезни, считая ее слабостью. Господи, хоть бы ему самому к старости так не поглупеть. Он стоял у кресла, ожидая новых тирад, но их не было. Отец молчал, смотрел на золу в холодном камине, пальцы впились в подлокотники.

Наконец он заговорил:

— Она напоминает мне… — И осекся.

— Маргарет? — подсказал Патрик.

— Да. Остерегайся ее, сынок. Женщины все изменницы. — В его голосе уже не было гнева — только пустота и безмерное одиночество.

Никогда еще Патрик не видел отца таким беззащитным — и скорее всего больше не увидит. Осторожно подбирая слова, он сказал:

— Отец, я не верю, что Маргарет вам изменяла. Полагаю, кому-то выгодно было заставить вас в это поверить.

Отец устало посмотрел на него.

— Вот уже два года, как она пропала. Если она не изменяла мне, то где она? Я ее не убивал.

— Да, знаю, — кивнул Патрик.

— И сама она себя не убивала. Да, да, — нетерпеливо махнул он рукой в ответ на изумленный взгляд Патрика, — я сказал, что она бросилась в море, но это не правда. Ты — мой сын, и вот я говорю тебе: знай, Маргарет в душе всегда оставалась ревностной католичкой. Она не могла покончить с собой. — Он помолчал, глядя на золу в камине. — Она была мне женою. И я никогда не выдал бы никому ее веры. Я не предал бы ее. Я думал, она…

— Ты думал?.. — подсказал Патрик.

Но отец лишь покачал головою.

— Нет, неважно, что я думал.

— Может, это будет крайне важно, — произнес Патрик, — если я смогу доказать, что Маргарет тебе не изменяла.

— Что ты знаешь, парень? — вскинулся отец. — Да сядь же наконец, у меня уже шея занемела смотреть на тебя снизу вверх.

Патрик сел на край кресла против отца, подался вперед.

— Я верю, — начал он, — что Эдвард Синклер долго вынашивал план, как разделаться с Сазерлендами, и первым его шагом было заставить тебя поверить, будто Маргарет неверна тебе.

Отец смотрел на него как на умалишенного, но не перебивал.

— Он понимал, что, убрав Маргарет, посеет вражду между тобою и Дональдом Ганном. Очевидно, он ждал, чтобы ты объявил Ганнам войну; тогда граф оказался бы вынужден обратиться к нему за помощью. Так оно и вышло. Я уверен, он рассчитывал выдать себя за благодетеля, когда граф пообещал ему руку старшей дочери в обмен на помощь в войне с нашим кланом — а он согласился. Этот союз давал ему силы осуществить давнюю мечту своих предков: разгромить наш клан. — Подняв бровь, он прибавил:

— Мы с тобою оба понимаем, что против Ганнов с Синклерами нам одним не выстоять. Грегор кивнул, по-прежнему не говоря ни слова.

— Больше того, — продолжал Патрик, — Синклер отлично знал, что, женившись на Марсали, нанесет оскорбление мне. А это, думаю, для него по крайней мере столь же важно, как разгромить наш клан.

— Почему? — прищурившись, спросил Грегор.

— Он меня ненавидит. Я видел, как он струсил и бежал с поля боя, бросив других погибать, и надеялся, что я погиб вместе с прочими. Теперь он кричит повсюду, как доблестно сражался, а я — один из немногих оставшихся в живых, кто может сказать, как было на самом деле.

— Тогда почему не говоришь? — нахмурился отец.

— Я отвечаю за себя — за собственные поступки и собственную честь — и ни за кого больше. Я так никогда и не заговорил бы об этом, если б он не тронул мою семью.

Отец все смотрел на него, и Патрик отметил, что его взгляд был зорче, чем когда-либо.

— Значит, ты помешал Синклеру, — задумчиво промолвил он. — Домой вернулся слишком рано.

Да, подумал Патрик, быть может, отец слаб телесно, но умом он отнюдь не слаб.

— Верно, — согласился он вслух. — Если быть точным, я вернулся домой на день раньше, чем следовало. Запоздай я на один день, Марсали стала бы его женой.

В глазах отца загорелось любопытство.

— Так ты тоже приложил руку к ее бегству со свадьбы?

— Разумеется. Она соглашалась идти за Синклера только потому, что иначе вместо нее у алтаря оказалась бы Сесили; отец и ее обещал Эдварду, если Марсали откажется. Марсали этого допустить не могла. Поэтому я спрятал Сесили в таком месте, где графу ее не найти. Марсали месяц просидела взаперти в своей комнате на хлебе и воде за отказ идти под венец, но не уступила. Отец, у этой девушки отваги и благородства не меньше, чем у любого мужчины.

Отец молчал; Патрик дерзнул предположить, что огонь, вспыхнувший в его блекло-зеленых глазах, был огнем восхищения. Да, маркиз Бринэйр умел восхищаться теми — будь то мужчина или женщина, — в ком замечал истинное благородство и честь.

Наконец он заговорил — заговорил таким надломленным голосом, что у Патрика защемило сердце, столь тщетны были его старания скрыть давнюю боль:

— Ты точно знаешь насчет Маргарет?

— Я знаю точно, — отвечал Патрик, — что люди Синклера, одетые в пледы Сазерлендов, напали на Ганнов. Я знаю точно, что они еще раз сделают это. У меня есть доказательства и того, и другого. Еще я думаю, что именно Синклер убедил Эберни подать королю прошение, чтобы нас объявили вне закона.

Не стоило ему упоминать Дональда Ганна; взгляд отца мгновенно помрачнел, челюсти сжались. Неужто все усилия пойдут прахом? Нужно было срочно что-то придумать!

— Дональд Ганн — такая же жертва Синклера, как и мы, — сказал он. — И он искренне верит, что ты разграбил дома его арендаторов просто из мести.

Отец откинулся в кресле, задумчиво глядя ему в лицо, и Патрик увидел, как в угасающем, жалком старике просыпается прежний Грегор Сазерленд — человек, которого уважали за умение принимать непростые решения, за мужество и изощренный — хотя и не склонный к излишней сентиментальности — ум.

— Ты что-то замышляешь.

То было утверждение, а не вопрос, и Патрик понимал, что должен быть осторожен вдвойне. Еще не пришло время рассказать отцу о злосчастных коровах или возрожденной дружбе с Гэвином, и уж в последнюю очередь — о намерении повести войско Сазерлендов к северной границе Ганнов для сражения с Синклерами.

— Да, — сказал он, — замышляю. И первое, чего хочу, — выяснить, что случилось с Маргарет.

— Говори, — велел отец, хотя час тому назад его тон был бы куда более резким.

— Я надеюсь позволить Эберни захватить Синклера на месте преступления, — начал Патрик, моля всевышнего, чтобы не пришлось объяснять подробно. После всего, что было сказано, ему не хотелось опять лгать.

Он медленно перевел дух, потому что отец проворчал:

— Да, ты уж позаботься, чтобы Эберни там был и все увидел. Тогда пусть на коленях ползет ко мне молить о прощении.

— Он уверен, — вздохнул Патрик, — что ты по меньшей мере недостойно обошелся с его сестрой.

— Она… — Грегор Сазерленд осекся, отвернулся, и Патрик только увидел, как дергается у него кадык.

Через минуту Патрик услышал голос отца — такой спокойный, что впору было усомниться, он ли это говорил.

— Приводи на ужин девочку Ганн.

— Ты будешь с нею любезен и учтив.

— Слишком многого просишь.

— Но она будет матерью моих детей.

— Что ж, бог в помощь, — грубо, как всегда, заявил отец, но силы, которую так помнил Патрик, в голосе недоставало.

— Отец, ты будешь добр к Марсали. И позаботишься о ней, если со мною что-нибудь случится.

Старый Грегор снова посмотрел в глаза сыну, и взгляд его затуманился. Патрик был несказанно удивлен: будь на месте отца другой человек, он подумал бы, что его гложет тревога — или даже страх. Но нет, поверить в такое было трудно. Слишком много лет он ждал — и ничего не дождался; так отчего бы теперь, после одного откровенного разговора, в отце вдруг проснулись какие-нибудь чувства или хотя бы тревога за его благополучие?

И все же, когда отец отвечал, Патрик не заметил никакой злости — лишь обычное стариковское ворчание.

— Я позабочусь о ней.

Патрик вышел от отца с ощущением, будто уже выиграл свою войну.

24.

Маркиз сдержал слово. Почти сдержал. Патрик понимал, что ждать от него сердечности и дружелюбия — это уж слишком. Правда, он довольствовался бы простой вежливостью. Но отец вместо этого весь ужин просидел мрачнее тучи, а Марсали едва кивнул. И все же Патрик ожидал худшего, а широкие улыбки соплеменников при известии об обручении с лихвой восполнили недостаток радости у главы клана.

Марсали тут всем пришлась по нраву, это было ясно. Патрик уже знал, что именно с Марсали Сазерленды связывали заметное улучшение в еде и чистоту в замке. Как она это устроила, они не понимали, а видели только, что за какие-то несколько недель в Бринэйре стало уютней и веселей. Теперь на полу всегда лежали свежие циновки, посуда была всегда чистой, а на лице молодой хозяйки, Элизабет, сияла улыбка.

Сородичи искренне поздравляли Патрика и, как он заметил, намеренно не обращали внимания на угрюмое молчание его отца. Потом пили за счастье молодых, и за здоровье молодых, и еще за что-то, пока соленые шутки, тосты и приветствия не слились в сплошной гул.

К радости Патрика, у Марсали от всеобщей благожелательности светилось лицо. Но глаза нет-нет да и затуманивались тайной мыслью, а брови то и дело тревожно сдвигались. Он знал, что ее беспокоит: сразу после ужина ему предстояло уехать.

Конечно, хорошо было бы дождаться, пока вернется Алекс, но Патрик не хотел рисковать: Синклер мог ударить в любой момент, а ведь он обещал Гэвину держать в горах своих людей. Он выбрал из всего клана двадцать человек — самых надежных, приказал каждому в отдельности не надевать пледов клана и, едва отъехав от замка, повязать на правую руку черную ленту. Для пущей предосторожности — в клане могли быть шпионы, о которых он еще не знал, — Патрик распорядился, чтобы выбранные им люди выходили незаметно, по двое, по трое после ужина.

Сам он решил присоединиться к ним чуть позже, а сначала наедине проститься с Марсали.

Отец сидел сгорбившись, будто не слыша здравиц в честь сына, и упрямо смотрел в свой кубок. Пил он, пожалуй, меньше обычного и по временам остро и почти враждебно поглядывал то на Патрика, то на дочь, то на Марсали.

Вдруг Патрик заметил движение на дальнем конце стола, где сидел Хирам. Великан с грохотом отставил стул, встал и откашлялся. Поняв, что его друг собирается говорить, Патрик онемел от изумления. Никогда еще ему не случалось видеть, чтобы Хирам по своей воле оказывался в центре внимания.

С багровым от смущения лицом он посмотрел на маркиза и поднял кубок.

— За самую красивую девушку Шотландии и за самого верного мужчину, — провозгласил он. — За два отважных сердца.

Кубки поднялись, кулаки дружно ударили по столу.

— За два отважных сердца, — мощным эхом отозвались тридцать мужчин и пять женщин, сидящих за столами, и стоящие вдоль стен слуги.

Патрик не сводил глаз с отца, а тот сидел, точно окаменев. Грегор Сазерленд оглядел всех и остановил взор на старшем сыне и наследнике. Их взгляды скрестились, и зал затих. Затем маркиз Бринэйр медленно поднял кубок, no-прежнему сверля глазами Патрика.

— За два отважных сердца, — промолвил он, пригубил вино, осторожно, почти бесшумно отставил стул и, прихрамывая, пошел прочь из застывшего в потрясенном молчании зала.

Патрик, приподняв бровь, посмотрел на Хирама.

Хирам плюхнулся обратно на стул с таким шумом, что зал взорвался смехом — сперва нервным, но постепенно все более искренним, и теперь, казалось, воздух звенел от хохота.

* * *

Прощаясь с Патриком, Марсали старалась улыбаться, но тщетно: она была в ужасе, и он прекрасно это знал.

Сейчас на нем была темно-коричневая фуфайка, куртка поверх нее и темные штаны, плотно облегавшие ноги. В этом наряде он имел вид свирепый, угрожающий — и непреклонный.

Она все глядела в его лицо, такое родное, такое любимое… И не могла наглядеться. Как она будет жить, если не увидит его снова?

Марсали кинулась мужу на шею, отчаянно-крепко обняла его.

— Долго это не продлится, любимая, — говорил он, — день-другой. Ну, самое крайнее, три дня.

Он говорил спокойно и рассудительно, но — вот странно — от его бесстрашного спокойствия у Марсали по спине побежали мурашки. День или три! Сказал бы сразу, всю жизнь.

Патрик гладил ее по волосам, успокаивал, и вот наконец губы коснулись ее губ, завладели ими. Марсали припала к нему, чувствуя, как ее захлестывают волны любви и она тонет, погружается все глубже, глубже в трясину… ужаса. Она очень хотела быть смелой, но повязка на плече Патрика лучше всяких слов свидетельствовала, что и он уязвим, как прочие смертные.

Он оторвался от ее губ, и в ту же секунду из ее груди вырвался тоскливый стон.

— Патрик, пожалуйста, не уходи, — взмолилась она. — Ты еще не совсем здоров.

— Я должен, — мягко возразил Патрик. — Я все это затеял и должен быть там, чтобы довести дело до конца. — Он криво улыбнулся ей. — Хирам не допустит, чтобы со мною что-нибудь случилось, просто не посмеет, зная, что держать ответ придется перед тобою.

Марсали не приняла шутки и ничуть не успокоилась: последний раз, когда Патрика ранили, Хирам был с ним.

— Отец обещал позаботиться о тебе.

У Марсали от удивления широко раскрылись глаза.

— Он согласился?

— Он же хочет увидеть внука, — улыбнулся Патрик. Она покраснела.

— Даже если внук — наполовину Ганн?

— Да, — твердо ответил Патрик. — Даже если так.

— Лучше бы все-таки тебе не ездить, — сокрушенно вздохнула Марсали. — Не понимаю, почему нельзя послать на встречу с Гэвином одного Хирама.

Патрик укоризненно взглянул на нее.

— Девочка моя, я ведь дал Гэвину слово. Не могу я оставить его и тех, кто с ним, одних, без помощи. У Ган-нов нет ни стоящего оружия, ни опыта. — Глубокая вертикальная складка прорезала его лоб. — Алекс должен был уже вернуться, но, как видно, Руфусу не удалось встретиться с ним вовремя. А я ждать не могу. — Он взял Марсали за подбородок, вынуждая поднять голову. — Когда вернется Алекс, пусть скачет к хижине. Я оставлю там человека, который будет знать, где меня найти, и предупрежу Быстрого Гарри, не то он сначала подстрелит нежданного гостя, а потом уж будет думать, что и как.

Марсали кивнула, хотя еле сдерживалась, чтобы не закричать от душевной муки и животного страха. Он уходил — и она не могла ничего сказать, ничего не могла сделать, чтобы остановить его.

Но он почему-то не двигался с места. В его глазах она заметила знакомый блеск, и сама задрожала от желания раствориться в нем, растаять в жаре сильного тела. Патрик стоял, задумчиво гладя ее по щеке, и взгляд его медленно скользил по ее лицу.

Потом, будто вдруг решившись, он обнял ее обеими руками, тесно прижал к себе, поцеловал яростно и крепко, отстранился, взяв в ладони ее лицо и неотрывно глядя ей в глаза…

— Я люблю тебя, девочка моя, — выдохнул он. — Никогда не забывай об этом.

И, больше не оглядываясь, быстро вышел из комнаты.

С минуту Марсали, стоя на пороге, смотрела ему вслед, задыхаясь от переполнявших ее чувств, а затем разрыдалась, изливая в слезах страх и отчаяние, счастье и горе.

* * *

Ночь выдалась ясная, лунная. Патрик скакал к границе. Образ Марсали с глазами, полными непролившихся слез, и дрожащими губами свинцовой тяжестью давил ему на сердце. Как хотелось ему остаться с нею! Но ведь и уехать ему пришлось также ради нее. Ради их счастья и любви.

Сейчас он собирался нарушить свой обет никогда не поднимать оружие против шотландца, но горячо надеялся, что это будет в последний раз и близится конец вражде между кланами.

И Фостеру, надо надеяться, осталось недолго совершать насилие. Этот человек был в равной степени злобен и безумен, и он поклялся убить Патрика, мстя за тот страшный сабельный удар, едва не отделивший его голову от плеч. Патрик понимал, что Фостер не отступится, и покуда он жив, и сам Патрик, и все его близкие подвергаются смертельной опасности.

— Милорд?

Патрик обернулся к Хираму, который ехал бок о бок с ним:

— Разреши узнать, зачем ты опять называешь меня милордом? Что за вздор?

— У тебя вид свирепый. Милорды, они все такие.

— Ты тоже что-то недоволен.

— Наверно, старею, — вздохнул Хирам. — Представляешь, о чем я думаю? Хорошо бы иметь кусочек своей земли. Рехнуться можно, ей-богу.

— По-моему, кусочка земли тебе мало — надо что-то еще.

Хирам усмехнулся:

— Она сказала, чтобы я берег себя, — это после того, как пообещала изломать об меня метлу, если у милорда станет хоть на один синяк больше. Ты ведь не хочешь быть в ответе за мою безвременную кончину?

— Уж я постараюсь сохранить твою дубленую шкуру в целости, — кивнул Патрик.

— Кстати, о шкурах. Как там твое плечо?

— Вполне пристойно. Меч удержать смогу. — Патрик понимал, что Хирам спрашивает именно об этом. Боль — а она, увы, никуда не девалась — в счет не шла. Важно было, сможет ли он драться.

Тут несколько одетых во все темное Сазерлендов, выехавшие из Бринэйра раньше, почти бесшумно выступили из-за поворота и присоединились к Патрику и Хираму. В полном молчании скакали почти час, пока не встретили еще десятерых соплеменников. Теперь все были в сборе; пришпорив коней, они помчались через холмы к границе с Ганнами.

Алекс на взмыленном коне въехал в Бринэйр уже после полуночи. По пути он видел каких-то всадников, но пледов родного клана ни на ком из них не было, и ему поневоле пришлось возвращаться окольным путем. Он не мог подвергать себя риску быть взятым в плен Ганнами или Синклерами.

Он разбудил мальчишку-конюха; тот, позевывая, принял коня и поделился новостью о том, что Патрик уехал несколько часов назад, и Хирам тоже, и еще самое малое человек двенадцать. Огорченный такой неудачей, Алекс поплелся к Марсали.

Постучав, он долго ждал, пока Марсали откроет. Глаза у нее были красные и опухли, — значит, заснуть не могла и много плакала, подумал Алекс.

Она увидела его, широко раскрыла глаза и как-то неуверенно открыла дверь, чтобы впустить его; бегло оглядела, грязного и нечесаного, с головы до ног и наконец взглянула в лицо.

— У тебя новости для Патрика?

— Да, — кивнул Алекс. — Но конюх говорит, он уехал.

— Он взял людей, чтобы помочь Ганнам, если Синклер начнет атаку. Ему некогда было дожидаться тебя.

— Ах, дьявол, — пробормотал Алекс, но опомнился и поспешно извинился.

Марсали нетерпеливо взмахнула рукою, прерывая его запоздалое проявление учтивости.

— Патрик велел передать тебе, чтобы ты скакал к хижине, как только объявишься. Там тебя будет ждать человек от него. — Договорив, она с сомнением оглядела его снова. — Но у тебя такой усталый вид…

Алекс замотал головой.

— Мне бы только другого коня.

— Пожалуйста, — сжала она его плечо. — Расскажи мне, что ты узнал.

— Синклер затевает новый набег, — начал Алекс, — завтра на рассвете. На фермы Ганнов к северо-востоку от Килкрейга, рядом с нашей северной границей.

Он задумался, стоит ли говорить все, но затем продолжил:

— Руфус, друг Патрика, считает, что Маргарет может быть на острове, принадлежащем Синклеру.

— В Крейтоне? — задохнулась Марсали.

— Да, — с забившимся сердцем подтвердил Алекс. Все, кто был знаком с кланом Синклера, слышали о Крейтоне. Когда-то, в незапамятные времена, на песчаной косе, уходившей далеко в море, была построена крепость — неприступная с суши твердыня, но неприступность и погубила ее: волны слизали тонкую, укрепленную камнями полоску суши, соединявшую Крейтон с большой землей, и постепенно разрушали фундамент. Все в округе знали, что вот уже добрую сотню лет там никто не жил.

— Но ведь он заброшен! Эдвард говорил моему отцу, что море камня на камне не оставило от башни.

— Может, и так, — согласился Алекс, — но Синклер все же наведывается туда. Руфус утверждает, что он держит там женщин, которые ткут пледы. И их стережет охрана.

— Но Маргарет! — И Марсали помотала головою, точно желая избавиться от наваждения. — Зачем она ему живая?

— Не знаю, — вздохнул Алекс, — сам понять не могу. Но зачем бы еще Синклеру охранять всеми забытые развалины?

Марсали озабоченно наморщила лоб.

— Конечно, этого не может быть, — медленно проговорила она, — но все же, если предположить, что Марга-рет жива, как поведет себя Синклер, когда его план провалится? Что он сделает завтра, если его самого и его людей застигнут за грабежом и его замысел перестанет быть тайной для моего отца?

Алекс тут же понял, о чем она думает. Он побледнел, и неприятный холодок пробежал по его спине.

Марсали продолжала говорить все более возбужденно, звенящим от напряжения голосом:

— Алекс, если Эдвард поймет, что его замысел раскрыт и ему грозят суд и изгнание, он не захочет, чтобы Маргарет нашли — зачем ему сознаваться еще в одном преступлении? Алекс, ведь он убьет ее!

Руки Алекса сами собой сжались в кулаки. Он был готов на все, лишь бы вернуть Маргарет, — и ради нее самой, и еще потому, что именно из-за ее исчезновения начались их беды, едва не погубившие весь Бринэйр. Если только она действительно жива…

Но это «если» было, увы, почти невероятно.

Марсали, очевидно, думала иначе. Ее глаза вдруг заблестели, и она обеими руками схватила Алекса за руку.

— Ты не мог бы принести мне что-нибудь из твоей одежды?

— Зачем… — начал он и вдруг все понял. — Нет, Марсали, Патрик мне никогда не простит. Тебе нельзя…

— Я должна, — не уступала она. Потом заговорила чуть мягче, вкладывая в свои слова всю свою убежденность:

— Алекс, ничего безрассудного я не предлагаю. Я только хочу сама отправиться с твоими новостями в хижину и передать их тому, кого пошлет туда Патрик.

— Гм, даже не знаю…

— Ничего со мною не случится, — быстро прибавила она. — И дорогу я знаю.

Алекс нерешительно смотрел на Марсали, раздираемый сомнениями. Она казалась слишком уверенной в себе, и это его тревожило. Тем не менее никаких веских возражений против ее плана он придумать не мог. Она действительно знала дорогу, отлично держалась в седле и при яркой луне без труда преодолеет подъем по ущелью.

— А мне что ты предлагаешь делать? — осторожно спросил он.

— Отправляйся в Крейтон, — не раздумывая, отвечала Марсали. — Следи за Синклером. Возьми с собой кого-нибудь и… Но Патрик уже забрал всех людей, которым, по его словам, можно доверять, — в отчаянии закончила она.

— Я знаю верных людей, — сразу же встрепенулся Алекс.

Марсали нахмурилась:

— Кто они?

Он назвал несколько имен, благоразумно не упоминая о возрасте.

— Я их хорошо знаю, — уверенно заявил он, — и доверяю им. Патрик с ними незнаком, но они отличные парни, клянусь. — Парнями, не покривив душой, можно называть и тех, кому едва исполнилось шестнадцать, но зачем уточнять такие детали?

Марсали, как видно, такое предложение не вполне устраивало, но она все же согласно кивнула. Они оба понимали, что выбора у них нет: кто-то должен передать связному весть о готовящемся наутро набеге, а еще кто-то должен проследить, что предпримет Синклер в отношении Крейтона, — конечно, если они не ошиблись и там действительно кто-то есть. Ставки были слишком высоки, чтобы пренебречь любой из двух задач, и управиться со всем этим предстояло им двоим — больше некому, да и времени совсем не осталось.

— Только будь осторожен, — сказала Марсали. — Не делай ничего второпях.

— Второпях? — Алекс повел бровью, совсем как Патрик, хотя и понимал, о чем она беспокоится.

— Не ввязывайся ни во что опасное, не рискуй, — уточнила она. — Я обязательно попрошу связного сказать Патрику, где ты будешь, чтобы он сам или кто-то из его людей поспешил к тебе. Но ты, пока он не появится, только наблюдай. — Говоря, Марсали все время покусывала губы, будто ей не давала покоя еще какая-то мысль, которую она не решалась высказать.

Но Алекс и так все понял: эта мысль тревожила его самого. Ясно ведь: если произойдет что-то серьезное, — к примеру, прискачет Синклер убивать Маргарет, — одним наблюдением не ограничишься, волей-неволей придется действовать.

Он долгим взглядом посмотрел в глаза Марсали и почувствовал, что она его понимает.

— Одежду я найду, — сказал он. — А пока ты будешь переодеваться, оседлаю коней.

— Алекс, погоди.

Он послушно остановился.

Она на миг отвела глаза, и он готов был поклясться, что она покраснела. Но взгляд ее был по-прежнему ясным, а голос — уверенным.

— Алекс, я знаю: Патрик хотел бы, чтобы ты услышал об этом от него, но тебе, возможно, придется рисковать жизнью, и я не могу отпустить тебя, не сказав всей правды. Мы с Патриком обручились неделю назад. Он уже сказал отцу и объявил всем остальным сегодня за ужином.

Алекс уставился на нее, помимо воли все шире расплываясь в улыбке, но в то же время ощущая слабый укол ревности. К его чести следует добавить, что с ревностью он быстро справился, шагнул к Марсали, неловко взял ее руку и поднес к губам, целуя кончики пальцев.

— Добро пожаловать в нашу семью, сестра, — торжественно произнес он. — Мы рады, что ты теперь с нами.

Когда он заглянул ей в лицо, у нее в глазах стояли слезы.

— Спасибо, — тихо ответила Марсали. — Для меня честь назвать тебя братом. Но теперь давай поторопимся. Время не ждет.

Все еще улыбаясь, Алекс кивнул и вышел. Не прошло и пяти минут, как он вернулся с фуфайкой, курткой, парой штанов и шлемом, чтобы спрятать под ним длинные волосы.

Марсали взяла одежду, условилась встретиться с Алексом во дворе замка, и он побежал на конюшню, прыгая по лестнице через две ступеньки и озираясь по сторонам. Но в коридорах было пусто: многие уехали с Патриком, остальные крепко спали.

Растолкав конюха, Алекс с его помощью оседлал четырех коней, тщательно выбрав самого надежного и спокойного — для Марсали, и трех самых быстроногих — для себя и двух друзей, которых собирался взять с собой. Выведя оседланных коней во двор, он объяснил стоявшему у задних ворот стражнику, что едет с приятелем навстречу Патрику; тот небрежно кивнул, и Алекс порадовался тому, что в последнее время люди входили и выходили из замка в любое время суток и теперь его собственный отъезд казался в порядке вещей.

Он взял пистолет, саблю, несколько факелов, вскочил на коня и тут увидел Марсали, идущую к нему через двор. В мужской одежде он едва узнал ее. Она подбежала к лошади, на которую он указал, и без колебаний вскочила в мужское седло. Алекс выехал в задние ворота, ведя в поводу двух коней. Марсали, пригнув голову, в надежде, что ее не узнают, последовала за ним. Стражник еще раз кивнул им и запер ворота.

Они ехали молча, бок о бок, пока стены Бринэйра не скрылись из виду. Тогда Алекс натянул поводья и остановился. Марсали сделала то же самое.

На этом месте их дороги расходились. Марсали предстояло повернуть в горы, а Алексу — собрать друзей и скакать к морю.

Он нерешительно отдал ей факел, обуреваемый сомнениями. Правильно ли они поступают? Не лучше ли следовать приказам Патрика, а о Крейтоне вообще забыть? Не гонятся ли они за призраками? Все-таки прошло столько времени — Маргарет, наверное, уже давно нет в живых.

Но мысль о том, что она все же может быть жива, не давала ему покоя. Так хотелось верить в чудо.

Алекс тяжело вздохнул, впервые задумавшись, сколько раз за последние двенадцать лет Патрик оказывался перед таким выбором, как он сейчас. Должно быть, он и сам не упомнит… А так ли ему хочется во всем походить на старшего брата?

— Береги себя, — напутствовала его Марсали.

— И ты тоже, — ответил Алекс, скорчил гримасу, долженствующую изображать залихватскую ухмылку, и галопом поскакал к морю, в душе удивляясь своему выбору. Возможно, впервые в жизни он поступал вопреки здравому смыслу.

25.

После двух часов ожидания Патрик увидел, как по горам крадется серебристый, зябкий рассвет, и поежился — не столько от холода, сколько от гнетущего нервного напряжения.

Они стояли с Хирамом и еще пятнадцатью товарищами и чутко прислушивались. Только бы не пропустить, где именно Синклер начнет атаку. Остальные рассыпались по окрестностям, чтобы караулить подходы к фермам Ганнов; Патрик наказал им вести наблюдение с деревьев. Искусство лазания они, хоть и неохотно, освоили под руководством Хирама. Разделять людей Патрику вовсе не хотелось, но, пока план Синклера неизвестен, следовало быть готовыми ко всему.

Не в состоянии устоять на месте, он мерил шагами лужайку. Где же этот чертов связной? Вернулся ли Алекс в Бринэйр? Удалось ли ему встретиться с Руфусом?

Потом он почувствовал на себе взгляд Хирама и понял, что друг, вопреки обыкновению, слишком встревожен. Перед боем Хирам обычно бывал хладнокровен; он умел сдерживать свою энергию, ибо считал излишним — и гибельным для себя — расходовать силы, пока в том нет нужды. Но сегодня… сегодня все было по-другому. Даже притвориться спокойным оказалось очень трудно, а сохранять обычное спокойствие — и вообще невозможно.

Святые угодники, подумать только, на карту поставлены его жизнь и жизни всех, кого он любит! А он торчит здесь, бессильный что-либо изменить, и ждет, когда ему скажут, куда идти, — и это он, привыкший сам управлять ходом событий!

Тихий свист, раздавшийся с раскидистого бука к югу от лужайки, прервал мрачные раздумья Патрика и заставил мгновенно напрячься. Патрик резко обернулся в ту сторону, откуда пришел сигнал, прищурился, силясь разглядеть, что там скрывается в полумраке.

В подлеске послышалось конское ржание. Вдруг из лесу вырвался гнедой, казавшийся огромным по сравнению со своим хрупким, одетым в куртку и штаны до колен седоком, и галопом помчался по лужайке. Всадник осадил коня и спрыгнул наземь, едва передние копыта гнедого коснулись травы. В неверном свете раннего утра Патрик не узнал ни коня, ни седока и уже хотел поднять тревогу, но тут маленький всадник сорвал с головы шлем.

Длинные темные волосы густой волной рассыпались по плечам, окружив ореолом прекрасное лицо, не признать которое Патрик просто не мог.

— Марсали!

Она бросилась ему на шею, и в тот же миг из-за деревьев появился еще один всадник, в котором Патрик без труда узнал Быстрого Гарри.

Патрик сурово посмотрел на жену. Ладоням непривычно было ощущать холодные железные пряжки вместо мягкой и теплой кожи.

— Какого дьявола ты…

— Руфус встретился с Алексом, — перебила она, тяжело дыша. — Атака будет на рассвете. К северо-востоку от Килкрейга. Приграничные фермы.

— Те, что рядом с хутором Сэнди Ганна, — вспомнил Патрик, поглядывая на разливавшееся над горами розовое зарево.

— Да, — кивнула Марсали. Грудь ее вздымалась, она никак не могла выровнять дыхание, будто всю дорогу от Бринэйра ее нес не конь, а собственные ноги.

— Но почему поехала ты? С Алексом что-то стряслось?

Она замотала головой.

— Он отправился к Крейтону. Руфус считает, что Синклер, — Марсали перевела дух, — может прятать там Маргарет, — снова быстрый вздох, — и мы испугались, что он убьет ее или прикажет убить… если вы схватите его людей.

— И Алекс решил остановить его? Один?

— Нет, взял с собою кого-то. Я велела ему только наблюдать и ждать тебя… или того, кого пошлешь ты.

— Чертов молокосос! — проворчал Патрик. — Но ты так и не объяснила мне, почему ты здесь. Где Фергус — тот, кого я оставил…

Марсали нетерпеливо всплеснула руками.

— Его конь оступился в ущелье. Я нашла его, когда поднималась к хижине. У него сломана нога… а конь убежал.

— Господи Иисусе!

— Фергус ехать верхом не мог. А Быстрого Гарри я побоялась посылать: он ездит плохо. Но он отказался отпускать меня одну, вот и…

— Вот вы и приехали вместе.

Она кивнула, слишком измученная, чтобы говорить. Краем глаза Патрик заметил, что Хирам и остальные почуяли какую-то перемену и уже садились на коней.

— Наступает рассвет, — сказал он, — нам надо торопиться. — И побежал к своему коню, на ходу отдавая приказы:

— Джон, собирай людей. Пусть все скачут к хутору Сэнди Ганна; это самый большой из тех, что близ нашей границы.

— Есть, Патрик.

— Томми?

— Да?

— Возьми Гектора и скачите к Крейтону. Времени не теряйте. Найдите Алекса и будьте с ним. Я приеду, как смогу.

— Хорошо, Патрик.

Итак, двое развернули коней и помчались к морю.

Подсадив Марсали в седло, Патрик сказал:

— Вас с Быстрым Гарри я бы отослал домой, но леса кишат вооруженными людьми. С нами вам будет безопасней. Но держитесь оба позади. Далеко позади. — Вскочив в седло, он обернулся к Хираму:

— Позаботься о ней.

— Хорошо, — без лишних вопросов кивнул тот.

Хирама Патрик предпочел бы иметь рядом с собой, но благополучие Марсали для него было превыше собственной безопасности. Быстро взглянув на оставшихся людей, он выбрал Кэдмена, также не последнего из бойцов.

— Ты тоже будешь защищать миледи, — велел он.

— Да, милорд.

— Клянись жизнью.

— Жизнью клянусь.

Патрик дал шпоры и повернул коня на восток. Все остальные развернули коней за ним. До хутора Сэнди Ганна было почти пять миль, а рассвет уже окрасил багрянцем облака на востоке.

По пути к ним присоединялись новые люди, некоторые в простой одежде, с черными повязками на рукавах, другие — в пледах клана Ганнов. Гэвин свою часть работы выполнил… Патрик оглянулся через плечо — только раз, больше нельзя — и увидел в отдалении маленькую фигурку Марсали, окруженную тремя другими, высокими и плечистыми.

Когда они доскакали до первой фермы, отряд насчитывал уже около тридцати человек. Их встретила тишина и пустота — ни женщин, ни мужчин. Единственное, что указывало на обитаемость жилья, — поросенок, выглянувший на шум из-за деревянной загородки хлева. А пустой ферма могла быть только по одной причине: атака уже началась где-то по соседству и все люди двинулись туда. Патрик пришпорил коня, махнул остальным и поскакал дальше.

Впереди послышались звуки сражения — звон мечей и крики, сотрясающие спокойный и неподвижный утренний воздух. Приблизившись, Патрик увидел, что бой уже в разгаре, и вместе со всем отрядом бросился в самую гущу. Несколько человек в пледах его клана тут же прекратили драться и попытались ретироваться с поля боя.

Завидев Гэвина, который дрался врукопашную с каким-то чужаком в черном шлеме, Патрик отрывисто, будто выстреливая слова, приказал двум своим помощникам:

— Найдите их коней! Ни один не должен сбежать! Я хочу послать их всех графу Эберни в подарок! — И когда те кинулись исполнять, обратился к остальным:

— Бейте тех, кто в наших пледах! Это провокация!

Развернувшись кругом, он огляделся, ища Руфуса, и увидел, что тот бьется на мечах с человеком в пледе клана Сазерлендов. Не успел он соскочить с коня, как Руфус пронзил соперника насквозь, приветственно махнул Патрику и приготовился встретить следующего противника.

Патрик обнажил меч и ринулся на помощь Гэвину. Поглощенный поединком с человеком в шлеме, он не видел, что сзади тоже подбирается враг. Патрик взял второго нападающего на себя и отразил удар, направленный в спину Гэвина.

Человек повернулся к нему, высоко занес руку с мечом, но замешкался, отвлекшись на вновь напавших, и Патрик, воспользовавшись моментом, выбил у него меч и направил острие своего клинка ему в сердце.

Двое Сазерлендов подбежали забрать пленника, а Патрик продолжал защищать тылы Гэвина. Соперник его друга был хорош, чертовски хорош, но и Гэвин держался молодцом. Понимая, что сейчас за помощь ему спасибо не скажут, Патрик наблюдал со стороны. У обоих уже пролилась первая кровь.

По всей ферме сдавались в плен грабители, понимая, что окружены плотным кольцом превосходящих сил. Люди Патрика обезоруживали их одного за другим и крепко связывали.

Однако тот, с кем бился Гэвин, казалось, не замечал, что дела для него обстоят не лучшим образом. Наоборот, с каждым выпадом он дрался все яростнее. Гэвин был фехтовальщик не из последних и пока уверенно парировал Удары и атаковал, но противник оказался явно сильнее. Вот Гэвин отступил на шаг, еще на шаг… В эту минуту Патрик увидел лицо врага, его глаза, и сердце чуть не выпрыгнуло у него из груди.

Кровь Христова! Да это же Фостер!

Патрику понадобилось все его самообладание, чтобы немедленно не броситься на помощь Гэвину. Только нежелание унизить друга перед всеми его соплеменниками удержало Патрика на месте. Но вместе с тем становилось все яснее, что Гэвину не победить, и тогда Патрик приготовился вступить в бой.

Гэвин сделал еще шаг назад, запнулся о камень и упал на одно колено. Патрик выступил вперед, подняв меч, но было уже поздно. Фостер подался к Гэвину, схватил его за ворот и приставил острие клинка к его шее.

— Не двигайся, — просипел он Патрику, — если только не желаешь ему скорой смерти.

По шее Гэвина побежали первые капли крови. Патрик стоял не шевелясь, опустив руку с мечом. Одно движение Фостера, и Гэвину конец.

— Ну же, давай, — выкрикнул Гэвин, — убей этого ублюдка!

Острие воткнулось в шею чуть глубже, и капли превратились в ручеек.

— Что тебе надо, Фостер? — спросил Патрик, еле сдерживая бешенство.

— Тебя, — гадко ухмыльнулся тот. — Но сейчас довольно будет и коня. Только доброго коня. — Он огляделся. — Вон тот вороной, пожалуй, мне подойдет.

Патрик ответил ему взглядом, полным ненависти. Господи боже, как же не хотелось ему отпускать этого человека живым и невредимым! Как бы сильно ни желал он мира, как бы ни стремился покончить со смертоубийством, сейчас ярость захлестывала его. Этот человек принес другим столько боли, столько бед!

Но из чувства мести жертвовать Гэвином было немыслимо. Патрик кивнул одному из своих людей.

— Приведи коня. — Затем перевел взгляд на Фостера. — Ты только тянешь время. Я тебя найду, и найду скоро.

— Может, мне только того и надо, — невозмутимо пожал плечами Фостер. — Но не здесь и не сейчас.

— Отпусти Гэвина и выходи против меня. Клянусь — если ты победишь, тебе дадут уйти спокойно.

— Ах, что-то я не доверяю вам, милорд.

— Трус!

— Что ж, наше время еще придет. А теперь у меня к тебе еще один вопрос. Ты привел этих людей?

— Да, — кивнул Патрик, — я. Привел, чтобы положить конец вашим играм — твоим и Синклера. Фостер пренебрежительно скривился.

— Все в герои метишь, Сазерленд? Ничего; обещаю тебе — когда-нибудь я еще спляшу на твоих костях. А теперь, извини, мне надо спешить, меня ждут.

Привели коня и оставили его в нескольких шагах от Фостера. Убедившись, что все идет, как ему надо, негодяй проскрипел своим отвратительным, словно неживым, голосом:

— Вот и ладно. А теперь — все назад. А вы, — махнул он тем, кто держал в поводу остальных коней, — отпускайте их.

Ганны и Сазерленды в недоумении смотрели то на Гэвина, то на Патрика.

— Нет, — еле выдавил Гэвин.

Но Патрик, не сводивший с него глаз, кивнул.

— Пусть побегают по лесу, — осклабился Фостер. — И пленных тоже отпустите. — Он обернулся к Патрику. — Это займет вас всех на какое-то время.

Но теперь Патрик покачал головой:

— Пленники останутся у нас.

Он понимал, что ведет опасную игру, но готов был спорить на любой заклад, что судьба незадачливых сотоварищей волнует Фостера куда меньше, чем собственная шкура. Да и не мог он не знать: убей он Гэвина — и он тоже труп.

А пленные Патрику были необходимы. Теперь он мог предъявить их Эберни и убедить его в вероломстве Синклера. Иначе все впустую.

Фостер недолго раздумывал, прежде чем кивнуть.

— Отпустите коней. Пленных оставьте себе.

Наемники поняли, что их предали, и начали роптать, но Фостер на них даже не взглянул. Он по-прежнему смотрел на Патрика.

— Назад! — проскрипел он.

Патрик отступил на несколько шагов. Фостер толкнул Гэвина наземь, вскочил на оседланного вороного, ударил пятками ему в бока и помчался к лесу.

Ганны и Сазерленды побежали ловить отпущенных коней, а Патрик кинулся к Гэвину. Из пореза на шее друга все еще текла кровь, но рана была неопасная. Патрик оторвал полосу ткани от своей перепачканной кровью рубахи и обмотал ему вокруг шеи.

— Оставайся здесь, — велел он. — Я поеду за этим ублюдком.

— Я с тобой, — возразил Гэвин, поднимаясь на ноги.

— Черта с два.

— Перестань, некогда спорить.

Это Патрик понимал слишком хорошо, как и то, куда направляется сейчас Фостер. Терять время действительно нельзя: Фостер постарается как можно скорее спрятать все концы в воду. Значит, Маргарет, если она еще жива… А Алекс поехал защищать ее!

Но первым делом надо, чтобы Эберни узнал всю правду.

Взгляд Патрика упал на людей в фальшивых пледах. Те, кто не лежал на земле, были уже связаны и скопом сидели поодаль, ожидая приговора. Их стерегли несколько настоящих Сазерлендов, что привел с собой Патрик.

Кто-то из пленных уже кричал во всеуслышание, что атака — дело рук Синклера, их лэрда, который и приказал им вырядиться в чужие пледы.

Патрик подошел к нему и в упор спросил:

— Где Синклер?

Пленный только пожал плечами.

Тогда Патрик умышленно неторопливо прошел туда, где уронил меч, взял его и вернулся на прежнее место; острием клинка подцепил край пледа, содрав пленному кожу на плече. Показалась кровь.

— То, что ты носишь мой плед, — для меня оскорбление, — холодно сказал он. — То, что ты позоришь мое имя, — еще большее оскорбление. Терпением и кротостью я не отличаюсь. Так где Синклер?

Он приставил меч сидящему к горлу, и, стоило ему сглотнуть слюну, лезвие вонзилось в живое мясо. По шее потек еще один ручеек крови, а глаза человека расширились от ужаса.

— В лесу, — выдохнул он. — Ждет новостей.

— Сам прийти струсил, — заключил Патрик. — а о Крейтоне что тебе известно?

Пленный заморгал, будто в глаз попала соринка, и снова проглотил слюну.

— Он меня убьет.

— Ты и так уже почти покойник.

Тот содрогнулся, но Патрик не ощутил ни малейшего сострадания. Этот человек и его приятели вломились на хутор, чтобы убивать и насиловать, и для этого воспользовались именем и пледами Сазерлендов. Патрик подумал, что сейчас, пожалуй, понимает отца лучше, чем когда-либо. Клан был для него всем, и выше долга, чем защищать честь клана и его доброе имя, для него не существовало.

Вдруг, устрашившись того, что может сотворить с пленным, Патрик чуть отступил, но меч его был по-прежнему нацелен в горло недавнему противнику.

— Так я хочу знать про Крейтон, — повторил он.

— Не знаю, — в отчаянии ответил пленный. — Только слышал, что время от времени туда посылают людей.

— Зачем?

— Говорят, там держат какую-то женщину, — вмешался другой пленник. — Но ни один из стражников, кого лэрд посылал даже в самую башню, никогда ее не видел. По крайней мере, так они говорят.

Патрик смерил взглядом разговорчивого малого.

— Ты Синклер?

— Нет, — ответил тот, — я Макнэб.

— Наемник?

— Да, — встрепенулся детина. — Вам случайно людей не надо?

— Только не тех, которые убивают женщин и детей, — отрезал Патрик. — Но ты будешь жить, если не соврал сейчас и если готов повторить все это в парламенте.

Пленный кивнул. И тот, первый, вслед за ним.

В эту минуту один из Ганнов, внимательно слушавший разговор, упал на колени и лихорадочно забормотал молитву. Патрик огляделся по сторонам, ища причину столь странного поведения, но тут кто-то еще неловко сполз с коня на землю и спрятался за деревом, и тогда он все понял.

— Призрак, призрак! — послышалось со всех сторон.

— Быстрый Гарри, — с благоговейным ужасом прошептал кто-то.

— Он же умер! — ахнул другой.

Патрик также заметил Быстрого Гарри, причем весьма довольного таким вниманием к своей особе.

— Ты это или не ты? — недоверчиво спросил третий. Быстрый Гарри хохотнул.

— Ну я, — уверенно заявил он.

— Но… как же… — пробормотал кто-то из Ганнов. Широко улыбаясь, Быстрый Гарри лихо притопнул ногой. Патрик мог только догадываться, как опротивело ему одиночество и как он рад наконец вернуться домой. Но улыбка сползла с лица Гарри, едва он взглянул на Патрика и Гэвина. Марсали уже подбежала к брату и хлопотала над его раной; Патрик боялся даже посмотреть в ее сторону, зная, что скоро вновь должен будет оставить ее одну.

Стараясь не думать об этом, он приказал Руфусу и Хираму вести пленных в Эберни. Они было заспорили; он оборвал их на полуслове. Только им, двум своим лучшим друзьям, мог он доверить открыть старому графу всю правду о Синклере.

Затем, выбрав самого быстроногого из пойманных к тому времени коней, легко вскочил в седло. Гэвин вырвался из заботливых рук Марсали и схватил поводья другого коня.

Патрик подъехал к другу.

— Оставайся здесь.

— Подумаешь, царапина, — храбрился Гэвин. — А у меня есть неоконченное дельце.

Выругавшись, Патрик ударил пятками в бока коню и галопом помчался по направлению к Крейтону. Именно туда, он был уверен, совсем недавно ускакал Фостер. Для споров уже не оставалось времени. И так потрачено впустую несколько драгоценных минут.

Фостер и Синклер пока не догадываются, что ему известно их убежище. А Алекс там один. Патрик гнал коня все быстрее, забывая, что рядом скачет Гэвин, и не слыша стука копыт за спиной.

26.

Алекс и два его друга добрались до берега моря на рассвете. Ночью он вытащил Джока и Рори из постелей, торопливо объяснив их родителям, что за ними послал лэрд. Родители, гордые тем, что для какого-то важного дела выбрали их сыновей, не подумали возражать, а Джок и Рори были просто в восторге, ведь они бредили опасными приключениями. Чуть только заброшенная крепость показалась вдали, все трое спешились, привязали коней к чахлому, просоленному морем дубу и, пригнувшись как можно ниже в высокой, почти до пояса, траве, стали осторожно подбираться к ней ближе.

Башня маячила впереди, темная и зловещая, словно корявый палец дьявола, торчащий из воды. Море медленно, но верно продолжало свою разрушительную работу, вымывая камень за камнем из фундамента и стен.

Алекс знаками велел Джоку и Рори не подниматься. Юноши, по-пластунски прижимаясь к земле и не спуская глаз с башни, доползли до того места, где трава кончалась и начинался песчаный пляж. Прежде Алекс никогда не видел Крейтон, только слышал об этом месте и в любое другое время охотно облазил бы здесь каждый уголок; в конце концов, Крейтон — одна из древнейших крепостей Верхней Шотландии. Но для исторических изысканий сегодняшний день явно не подходил.

Итак, Алекс заставил себя посмотреть на крепость уже без восторга, с сугубо практической стороны, стараясь оценить ее укрепления. Между берегом и стенами пролегала только узкая полоска моря, но моря бурного, с сильным течением. Без лодки им не переправиться.

Однако нигде не было видно никаких следов лодки. Берег был пуст.

— У них должна быть лодка, — подумал Алекс вслух.

— Может, она там, у башни? — предположил Джок. А Рори спросил:

— Откуда же они узнают, когда приплыть?

— Наверно, есть какой-то сигнал, — пожал плечами Алекс.

— Что же нам теперь делать? — растерянно протянул Джок.

Алекс и сам не знал… Эх, вот если бы Патрик был здесь! Уж он-то сразу бы понял, что надо сделать. Но Патрика рядом не было, и, значит, придется начинать думать самостоятельно. Отвечая на вопрос Джока, Алекс сказал:

— Спрячемся и будем следить, не появится ли кто-нибудь у башни. Тогда, может, и сигнал узнаем.

— Где же тут прятаться? — растерянно переспросил Джок.

Все трое огляделись по сторонам. На выглаженном ветрами берегу деревья росли слишком редко, а достаточно больших валунов не было вовсе. Должно быть, все они пошли когда-то на постройку Крейтона.

— Мы окопаемся, — решил Алекс.

Двое друзей вопросительно глядели на него.

— Выроем неглубокие канавки, чтобы можно было в них лежать, и прикроемся пучками травы, — пояснил он.

Джок и Рори с минуту подумали и согласно кивнули.

По-прежнему ползком они стали искать, где легче будет рыть, и нашли такое место в нескольких шагах от тропинки, протоптанной конскими копытами в жесткой приморской осоке. Кинжалами выкопали в песке три мелкие канавки, и Джок с Рори немедленно заняли две из них. Алекс подполз к тропе проверить, не едет ли кто-нибудь, но не увидел ничего, кроме высокой травы, волнующейся под холодным ветром с моря. Вернувшись к друзьям, он вытянулся в своей ямке и отдался тревожным раздумьям о том, что делается сейчас на земле Ганнов, Удалось ли Марсали благополучно добраться до Патрика, и долго ли ему и друзьям лежать здесь и ждать неизвестно чего.

И что, черт возьми, им делать, если вдруг нагрянет отряд вооруженных Синклеров?

У Алекса была с собой пара пистолетов, захваченных из арсенала Бринэйра, а у его товарищей — ножи. Джок и Рори уже имели кое-какую боевую выучку и знали, как обращаться с ножом и с пистолетом, но ни разу им еще не случалось применить полученные знания в настоящем бою. Острее, чем когда-либо, Алекс осознавал сейчас, что внезапность, быстрота и смекалка — их единственный шанс выжить и победить.

Он не спускал глаз с тропы. О Маргарет, томящейся в сырой заброшенной башне, не хотелось даже думать. Может, ее вообще там нет. Может, он зря подвергает себя и друзей такой опасности… Но зачем тогда, спрашивал он себя в сотый раз с тех пор, как виделся с Руфусом, зачем Синклеру караулить пустую, безлюдную груду выщербленных морем и ветром камней?

Да, Синклер что-то прятал. И если не Маргарет, то наверняка нечто ценное.

Алекс поежился, но вовсе не оттого, что лежал на сырой холодной земле. Холод растекался изнутри, липкие пальцы страха сжимали сердце; радостное возбуждение, охватившее его, когда Патрик попросил о помощи, давно прошло. Сейчас Алексу было так жутко, как не бывало еще никогда в жизни.

И все же он нашел в себе силы не поддаваться панике. Он выдержит, не повернет назад. Наконец-то ему стало понятно, что имел в виду Патрик в ту ночь, когда они угоняли коров. Он сказал: «Храбрость не в том, чтобы не раздумывая хвататься за оружие. Настоящая храбрость — быть верным себе и Делать то, что считаешь правильным».

Интересно, а рисковать жизнью, даже если все поджилки трясутся от страха, — это тоже настоящая храбрость?

Ответа Алекс не знал. Знал только, что очень боится.

* * *

Конь под Эдвардом Синклером уже начал нетерпеливо перебирать копытами, тревожно всхрапывать, а сам он чертыхался, ибо тоже начал терять терпение. Все утро он торчал в этом паршивом лесу на краю своих владений, неподалеку от границы с Ганнами, и ждал вестей от Фостера.

Когда Фостер не объявился после восхода солнца, Синклер отправил одного из двух человек, ждавших с ним вместе, на хутор, избранный для нападения. Теперь уже миновал и полдень — и никто так и не возвратился.

Что-то случилось; Синклер в этом не сомневался. Но что, что могло случиться, если продумано было все до мельчайших подробностей? С Фостером он послал лучших своих людей. Тех, кому мог доверять не раздумывая. Людей без проблеска совести. Поди еще найди таких — бессовестных, но заслуживающих доверия. Четырнадцать лет назад, унаследовав после смерти двоюродного брата родовую крепость и титул лэрда, Эдвард, к своему неудовольствию, обнаружил, что те, кто должен был теперь ему подчиняться, на самом деле душой и телом преданы клану Синклеров, а не ему лично. За деньги он смог привлечь на службу наемников, но сородичей по клану деньги не прельщали. И этих-то щедро оплачиваемых наемников увел в набег Фостер.

Так что же, черт побери, там стряслось?

Фостер никогда не ошибался. И хоть Эдварду этот странный малый был не по нутру, временами он искренне восхищался им. Этого сумасшедшего ему бог послал, не иначе. И хотя у парня явно были не все дома, но котелок варил так, что дай бог каждому. Сам Эдвард много лет ломал голову, как освободить Ганнов и Сазерлендов от забот об их обширных тучных пастбищах, — а Фостер только прослышал о его мечте — и, нате вам пожалуйста, выдал почти готовое решение. Даже придумал, как включить в перечень завоеванного имущества красотку Марсали, а ведь Эдвард уже потерял всякую надежду заполучить ее. Как ни крути, она все-таки столько лет была помолвлена с Патриком Сазерлендом.

Казалось бы, проще некуда: посеять раздор между кланами и потихоньку пожинать плоды. Заставить их возненавидеть друг друга и спокойно наблюдать, как они перережут друг другу глотки. Предложить Ганнам «помощь», а в уплату потребовать руку Марсали, которая к тому времени, разумеется, уже не будет связана помолвкой с Сазерлендом. И наконец заполучить ее — и земли обоих кланов. Так Фостер поквитается с Патриком Сазерлендом — и на здоровье, Эдварду Синклеру от того тоже плохо не будет.

Только перед самим собою Эдвард признавал, что страшно струсил, когда Фостер объяснил, каким образом собирается вызвать вражду между графом и маркизом. Он не имел ничего против того, чтобы заставить маркиза поверить, будто жена наставила ему рога, но похищать ее казалось слишком рискованным предприятием. А ну как выследят. И будут судить. И повесят. Страшно.

Но Фостер убедил его тогда, что все получится. Так оно и вышло. В точности как говорил Фостер. Ненависть, рожденная из гнева и горя, вспыхнула между двумя стариками, как пожар в иссушенном летним зноем лесу. Помолвка Марсали и Патрика Сазерленда была расторгнута, и Синклер явился к старому Ганну с дорогими подарками и посулами помощи в войне против клана Сазерлендов — разумеется, в обмен на руку Марсали.

Граф согласился. Все устроилось как нельзя лучше. Но вот вернулся домой Патрик Сазерленд, и все пошло прахом!

Из-за этого человека Марсали бросила его у алтаря. По его вине исчезла Сесили. И, разумеется, именно он держал Марсали заложницей в Бринэйре. В довершение всего трижды проклятый Патрик Сазерленд свел так тщательно раздутую Фостером и Синклером распрю к едва заметному тлению. Они воруют друг у друга коров, тьфу! Где кровь?

Но ничего, есть еще надежда. Кланы пока воюют — а пожары на фермах арендаторов продлят войну на неопределенный срок. Да и о Марсали не стоит горевать: не будет ее, можно жениться на другой женщине из клана Ганнов.

Потому что Маргарет до сих пор в его руках. Бедняжка Маргарет, которая свято верит, что в плену ее держит собственный муж.

Фостер хотел сразу убить ее, но Фостер безрассуден, тянуть не любит, а вот он, Эдвард, не таков. Конечно, оставлять Маргарет в живых очень рискованно, но он рисковал сознательно. Что, если бы Марсали случайно убили в какой-нибудь из стычек? Или он не смог бы убедить графа отдать ему в жены одну из дочерей? Тогда он подождал бы, пока граф Эберни и маркиз Бринэйр не перережут друг другу глотки, «освободил» бы Маргарет и женился на ней. Подобный союз сделал бы более весомым его прошение королю отдать ему бывшие владения Ганнов и Сазерлендов.

Мысль о браке с Маргарет Ганн Сазерленд Эдварду не очень нравилась. Маргарет, когда они похищали ее, уже не была ни молода, ни красива, да и два года заключения в сырой башне наверняка не прибавили ей очарования. Но он пойдет и на это, если будет нужно.

Два года он не уступал Фостеру и сохранял Маргарет жизнь. Но сейчас, сидя в седле и следя за солнцем, клонящимся к западу, начинал подумывать, не пора ли предоставить Фостеру свободу действий.

В три часа пополудни Эдвард наконец-то услышал топот копыт и, вытянув шею, пытался разглядеть всадника в чаще. Он сразу узнал Фостера и понял, что случилось нечто ужасное, — стоило Синклеру увидеть его рябое, искаженное бешенством лицо.

— Засада, — ловя перекошенным ртом воздух, выдохнул Фостер. — Молодой Ганн… и Сазерленд ждали нас. Они схватили наших. Мне еле удалось улизнуть.

Эдвард почувствовал, как кровь отхлынула у него от щек.

— Они знают… что ребят послал я?

— Да. И теперь у них есть доказательства.

— Крейтон? — костенеющим языком еле выговорил Эдвард.

— Не могу сказать точно, известно это им или нет, но, думаю, все равно они скоро узнают. Одно случайное слово…

— Маргарет, — простонал Синклер. — Если ее найдут в моих владениях…

Мысль и впрямь была ужасна. От участия в набеге худо-бедно можно отпереться, свалив вину на Фостера, который отдал распоряжение без его ведома. Но похищение знатной дамы? У Эдварда нехорошо заныло под ложечкой.

Фостер кивнул.

— Придется от нее избавляться. Говорил я тебе, а ты… ты все труса праздновал. Теперь нас обоих могут вздернуть за милую душу. Впрочем, время у нас еще есть, и дело можно поправить. Думаю, Сазерленд решил, что я поеду к твоей крепости. Ты ему нужен не меньше, чем я. — Последнее он произнес с нескрываемым злорадством.

У Эдварда от страха мороз пошел по коже. Он молча призывал на голову Фостера все проклятия ада, но этот негодяй был пока ему необходим. Фостер должен убить Маргарет; у него самого духу не хватит сделать это.

По крайней мере, подумал он с некоторым облегчением, даже из стражников в Крейтоне мало кто знает про Маргарет. И у них не так-то просто вытянуть правду: им она тоже будет стоить жизни.

Маргарет должна умереть сегодня же. Ее тело бросят в море или зароют там, где никто никогда не найдет.

Увы, блестящий, до мелочей продуманный план разваливался у Эдварда на глазах. А сколько было положено труда! Все впустую. И виноват в этом опять-таки один Патрик Сазерленд.

Он посмотрел на Фостера; тот снова надел шлем, и лицо скрывала густая тень. Но Эдвард ощутил исходящую от него сдержанную ярость. Кивнув Фостеру, он без жалости вонзил шпоры в бока скакуну, и они помчались к Крейтону.

* * *

Рори пнул ногой Алекса и показал на восток. По полосе прибоя скакали два всадника.

Они появились с юга, от владений Сазерлендов. Алекс взглянул на солнце. Три, а может, четыре часа пополудни.

Затем снова перевел взгляд на всадников, уже подъехавших ближе. Теперь он узнал их. Сазерленды, хоть и без пледов клана. То были подопечные Патрика из отряда, которых уже несколько недель он с утра до вечера муштровал во дворе замка.

Алекс вскочил и, пригибаясь к земле, чтобы не высовываться из травы, побежал к всадникам. Один из них заслышал шорох и выхватил саблю.

— Я Сазерленд, — тихо окликнул его Алекс. И с облегчением вздохнул, когда всадники его узнали, убрали оружие в ножны и остановили коней.

— Нас послал Патрик, — объяснил Томми Сазерленд Алексу, когда тот оказался рядом. Гектор, его товарищ, просто кивнул.

— Езжайте дальше по берегу, будто ничего не видели, — распорядился Алекс. — Сделайте круг побольше и спрячьте коней. Затем возвращайтесь — но только пригнувшись пониже. — Приказы слетали с его губ, изумляя его самого точностью и уверенностью тона.

Томми и Гектор, как им и было сказано, поехали дальше на север, повернув друг к другу головы, будто беседовали по пути. Через час они вернулись ползком с другой стороны и растянулись в траве рядом с Алексом и его друзьями.

— Что, черт побери, здесь творится? — хриплым шепотом осведомился Гектор.

Алекс постарался ответить веско и значительно:

— Леди Маргарет, возможно, находится в этой башне. Мы подумали, что, если план Патрика схватить нынче утром грабителей Синклеров увенчается успехом, Синклер предпримет попытку убить ее.

— Леди Маргарет? — изумленно переспросил Томми Сазерленд.

— Да, — кивнул Алекс. — Расскажите мне о набеге. Чем все окончилось?

Гектор беспомощно пожал плечами:

— Ничего не знаем. Патрик послал нас к тебе, когда до конца было еще далеко.

Алекса снедало беспокойство, но собственные заботы тоже не могли ждать.

— Мы с друзьями, как только оказались здесь, стали думать, как переправиться в Крейтон. Но пока ничего не придумали.

— Патрик велел тебе дождаться его, — напомнил Томми.

— Знаю и дождусь, если только сюда никто не нагрянет раньше. — Тут Алекс заметил, что головы Томми и Гектора едва не торчат из травы. — Быстро ройте еще две ямы, — велел он.

— Сазерленды не прячутся, — с негодованием заявил Гектор.

— Спрячутся, если не хотят стать причиной гибели леди Маргарет, — парировал Алекс.

Томми и Гектор посмотрели на него, потом переглянулись между собой, пожали плечами и повиновались.

Еще через час все стали терять терпение, и Алекс забеспокоился, что его хлипкой власти хватит не более чем на пять минут. Он лихорадочно думал, что предпринять, как вдруг услышал голоса и машинально вскинул руку, пресекая ропот недовольства.

Вдали показались три всадника, все в пледах его родного клана, но что-то подсказывало ему, что надо оставаться на месте и не обнаруживать себя. Они подъехали ближе; теперь можно было разглядеть лица. Ни одного знакомого. Потом краем глаза Алекс заметил, как что-то блеснуло в руках всадника. Зеркало? Или кусок отполированного металла?

Через пару секунд — ответная яркая вспышка с острова. Трое незнакомцев выждали еще минуту и спешились.

Должно быть, смена часовых. Ишь, пледы Сазерлендов нацепили, дьявол их возьми. Как поступил бы Патрик? Унял бы гнев и думал головой, ответил Алекс сам себе.

Томми заворочался, и он схватил его за шиворот, чтобы остановить.

— Надо взять их без малейшего шума, — шепнул он. — Никто в крепости не должен ничего заметить. А Патрику они нужны живыми.

Томми кивнул и вместе с Гектором, извиваясь, пополз к тропинке. Алекс, Рори и Джок последовали за ними.

Самозванцы в пледах привязали коней к кусту терновника и пошли к пляжу по пояс в высокой траве. Когда Алекс решил, что они уже достаточно близко от его маленького отряда, то швырнул камень на землю позади них. Все трое обернулись на звук.

В тот же миг Томми бросился на одного, обхватил рукой за горло и быстро повалил. Гектор оглушил второго рукоятью пистолета, а Алекс, Рори и Джок накинулись на третьего, сбили его с ног и, не успел он вскрикнуть, затолкали в рот кляп. В считанные секунды все трое пропали из виду, как сквозь землю провалились.

Гектор, не теряя времени, заткнул основательными кляпами рты тем двум, что были в сознании. Один брыкался и даже попытался укусить его, но Томми приставил кинжал ему к горлу и посулил медленную мучительную смерть. Буян сразу затих, и оба беспрекословно повиновались, когда им велели снять одежду. Третьего, все еще не очнувшегося, Рори раздел сам.

Итак, все трое остались раздетыми донага, и у двоих из них зуб на зуб не попадал от холода и страха. Гектор, Джок и Рори связали их разорванными на полосы их же рубахами. Алекс приказал Томми и Гектору надеть пледы, которые скинули с себя двое пленных повыше ростом, а третий взял себе. Переодевались поспешно, понимая, что лодка просто не подойдет к берегу, если сидящие в ней не признают пледов. Когда Алекс застегнул свой плед ремнем, все еще прячась за терновником и конскими крупами в густой траве, лодка была уже на полпути к ним.

Рори и Джок смотрели на него с немой надеждой, и он кивнул. Пять человек лучше двух.

— Пойдем вместе, — сказал он Томми, не дожидаясь ответа, чтобы не слушать возражений насчет сопливых мальчишек. Но Томми послушно кивнул. Алекс все не мог до конца поверить в то, что взрослые мужчины выполняли его приказы, и надеялся только, что они не заметят, как его мутит от напряжения.

Все пятеро выпрямились в полный рост и зашагали к пляжу. Томми, Гектор и Алекс в пледах Сазерлендов шли впереди. Лодка только что пристала, и один из гребцов выскочил, чтобы вытянуть ее на каменистый берег. Он и его напарник были, как видно, так поглощены борьбой с приливом, что не стали особенно разглядывать новоприбывших. Сигнал был дан по правилам — и довольно.

Томми прыгнул в лодку и мощным ударом столкнул в воду того, кто сидел на веслах. В тот же миг Джок оглушил второго рукояткой пистолета.

Пока они волокли два бесчувственных тела по траве, Алекс исступленно молился, чтобы никто в эту минуту не выглянул из окон башни. Рори и Джок сняли с гребцов пледы, накинули поверх своих рубах.

На весла сели Гектор и Джок. Уже на полпути к башне Томми пробормотал:

— Надо было все-таки дождаться Патрика.

Он высказал вслух то, о чем Алекс с беспокойством думал. Но на самом деле ждать они не могли. Что, если тем троим сообщили о засаде и поручили убить Маргарет?

Лодка меж тем обогнула замок со стороны открытого моря. Алекс увидел небольшой причал и человека, явно поджидавшего их, — или, точнее, тех, у кого они отняли пледы. Алекс беззвучно зашевелил губами, прося всевышнего, чтобы больше никого из стражи здесь не оказалось. Впрочем, гарнизон для охраны заброшенной крепости не нужен. А тут, похоже, действительно никого нет.

Томми отвернулся, когда лодка ткнулась носом в камни, а Джок бросил человеку канат, который тот поймал довольно неловко. Алекс спрыгнул на причал и направил пистолет ему в живот.

— Привязывай! — скомандовал он.

Добрых две минуты охранник тупо глядел на пистолет; затем, будто опомнившись, торопливо обмотал канат вокруг кнехта и встал в стороне. Четверо мужчин выбрались на мокрый дощатый настил.

— Сколько здесь караульных? — спросил Томми.

Человек колебался, пока Алекс не ткнул ему дулом под ребра. Тогда он судорожно сглотнул несколько раз, а потом выдавил еле слышно:

— Восемь.

— С теми, что в лодке? — уточнил Алекс.

Еще один поощрительный тычок пистолетом — и снова неохотный кивок.

— А сколько вообще народу — кроме караульных?

Тот снова замялся. Алекс нагнулся к Томми и, стараясь придать голосу зловещую многозначительность, промолвил:

— Узнаешь нашего родственничка?

Пленный остолбенел — понял наконец, в чьи руки попал.

— Я его не знаю, — заявил Томми.

— И я тоже, — вмешался Джок.

— Так ты, значит, решил, что любому подонку дозволено рядиться в плед Сазерленда? — процедил Гектор. — Да Патрик Сазерленд его на куски разорвет. А потом вздернет. Говорят, он сотню таких отправил на тот свет без малейшей жалости.

— Верно, — важно подтвердил Алекс. — Брат сам мне рассказывал.

Пленный лишь переводил безумный взгляд с одного на другого.

— Да, да, — сказал Томми, — это родной брат Патрика, Алекс. И он очень похож на брата, не смотри, что молод на вид. Одного из тех псов, что плыли тебе на смену, он своими руками прикончил. Всадил ему нож в брюхо — и глазом не моргнул.

— Я только исполнял приказ! — вскричал несчастный. — Меня иначе убили бы.

— Синклер мертв, — продолжил Алекс линию Томми. — Так что теперь будешь исполнять мои приказы. Кто еще есть в крепости?

Окончательно убедившись, что он во власти сумасшедших, пленный беспомощно залепетал:

— Дама. Три женщины, которые ходят за нею. Еще пять стражников.

— Где стражники?

— Трое спят. Двое остальных, должно быть, в караулке.

— Кто подавал сигнал?

— Я. Мы всегда по очереди дежурим в башне у окна.

— Сейчас там кто-нибудь есть?

— Нет, я должен был вернуться туда, как только прибудет смена.

— Смены не будет, — пробасил Томми.

— Они… они в самом деле мертвы?

— Ты ведь их не видел, верно? — нарочито грубо оборвал его Гектор. — Ну, давай снимай плед, который ты позоришь.

Пленный кинулся выполнять приказ, расстегивать неловкими от спешки пальцами ремень, державший плед, и вскоре, с далеко не деликатной помощью Томми, предстал перед Алексом в одной грязной, ветхой рубахе.

Джок оторвал от подола полосу ткани и связал ему руки за спиной; затем бесцеремонно подтолкнул вперед, приказав отвести их туда, где спит стража.

Не прошло и часа, как все караульные были связаны и заперты в сырой каморке в подвале древней башни. «Даму», как они ее называли, держали в комнате наверху; туда вела лестница из четырех маршей. При ней неотлучно находилась одна из женщин, а две другие, сменяясь, ходили за нею.

Алекс побежал наверх, перепрыгивая через две ступеньки. Уже наверху он застиг врасплох женщину, выходящую из двери. У нее на шее на кожаном шнурке висел ключ.

— Запирать не нужно, — выпалил он, оттесняя ее с дороги. Женщина пыталась остановить его, но прямо за ним шел Гектор, который схватил ее и оттащил в сторону.

Алекс вошел в комнату. Сердце бешено билось в груди, точно кузнечный молот, грозя сломать ребра. Окон в комнате не было; только на столике тускло горела свеча. На узкой койке лежала женщина, и, преодолев в несколько прыжков расстояние от порога, он опустился на колени у ее изголовья и сжал ее тонкую, бледную руку.

Лицо ее было знакомым, но крайне изможденным и синевато-белым, без кровинки, почти без жизни. Сонные голубые глаза глядели на него бессмысленно, будто не видя.

— Маргарет, — тихо позвал он. Она моргнула; взор вдруг прояснился.

— Алекс? — выдохнула она. — Матерь всеблагая! Алекс, это действительно ты? — И попыталась сесть. Он встал, чтобы помочь ей.

Она была страшно слаба, и взгляд то и дело туманился, ускользал.

— Я не могу… я уже выпила вино, и теперь не смогу встать.

— Они опоили тебя? — догадался Алекс.

— Понемногу. Понемногу каждый день. И каждую ночь. — Маргарет опять смотрела на него. — Твой отец… он…

— Он в Бринэйре, — подхватил Алекс. — А ты знаешь, где ты?

Она вяло покачала головой:

— Море… Где-то на море.

— Ты в Крейтоне. Тебя привез сюда Эдвард Синклер.

— Синклер? — Она снова качнула головой. — Ах да, Эдвард Синклер, помню… Но ведь меня здесь держит Грегор? — Маргарет умоляюще посмотрела на пасынка. — Пожалуйста… помоги мне вернуться домой.

— Нет, то был не отец, — мягко возразил Алекс. — Отец тебя сюда не отправлял, Маргарет. Он думает, что тебя нет в живых, что ты… что ты, быть может, убила себя. А твой брат верит, что тебя убил мой отец. И они… воюют.

Она смотрела на него не понимая.

— Это сделал не Грегор?

— Нет, — терпеливо повторил Алекс, — не он. Клянусь.

— Давно я?..

— Два года.

— Не помню… вино… Я чувствую такую… слабость, как выпью его, но оно делает все… — Маргарет с трудом проглотила слюну и приподнялась на локте, — более сносным.

У Алекса щемило сердце. Одежда висела на Маргарет, будто раньше принадлежала другой женщине, вдвое толще ее самой. Ему хотелось задушить Синклера.

Он обнял ее за плечи, помог подняться.

— Пойдем, Маргарет. Я отвезу тебя домой.

Но она зашаталась, и Алексу пришлось взять ее на руки. Господи, какая она легкая, как исхудала…

Когда Алекс подошел со своей ношей к двери, Гектор протянул к нему руки, чтобы принять ее. Алекс хотел было возразить, но передумал: Гектор сильнее, а спускаться им целых четыре пролета. Он передал Маргарет Гектору — бережно, не дыша, будто хрупкую стеклянную статуэтку.

— Будь осторожен.

— Да, — кивнул тот. — Жизнью клянусь, я буду осторожен.

Они побежали по истертым ступеням вниз, прочь из башни, туда, где покачивалась на волнах маленькая лодочка.

— Что там с караульными? — спросил Джок.

— Запрем их наверху, в башне. Томми, вы с Джеком остаетесь при них. Вам не придется долго ждать, пока за ними пришлют, — продолжал Алекс. — Думаю, брат предпочтет взять их на свое попечение.

Томми усмехнулся, и Алекс усмехнулся в ответ. Он чувствовал, что за эти несколько часов стал старше на десять лет. И умнее.

27.

Граф Эберни стоял на ступенях своего замка и смотрел, как в ворота толпой входят люди. Те, что из его клана, были верхом на конях, очевидно чужих, и вели за собой еще человек двадцать пеших, со связанными руками.

Граф искал взглядом сына — и не находил. Тревога больно кольнула в сердце. Тут он заметил трех коней, везущих завернутые в пледы тела. Господи, прошу тебя. Только не это! Не забирай Гэвина. А потом в ворота, пошатываясь в седле, въехал последний всадник — невысокий, жилистый, больше привычный передвигаться бегом, чем верхом. У графа помутился взор и пресеклось дыхание.

Быстрый Гарри? Или его призрак? Он не мог поверить своим глазам.

Дьявольщина, да что здесь творится? Гэвин говорил, что снова собирается в набег, но где он теперь? Господи всемогущий, неужто неутолимая жажда мести стоила ему, старику, жизни единственного сына?

Граф стоял, точно обратившись в соляной столп. Тем временем Быстрый Гарри подъехал к самым ступеням и, едва не свалившись с коня, спешился. Двое других, которых он не мог узнать, тоже спешились и стали рядом с Гарри.

— Не знаю, как тебе удалось остаться в живых, — обратился к нему граф, — но объяснения подождут. Скажи, где мой сын?

Быстрый Гарри помедлил с ответом.

— Поехал брать в плен ту падаль, что гадила нам, — наконец сообщил он.

— Сазерлендов? — уточнил лорд Эберни. — Но это я и так знаю.

— Нет, — отвечал Быстрый Гарри, поднимаясь к нему по ступеням, — не Сазерлендов. Синклера. — И с отвращением сплюнул. — Если бы не Патрик Сазерленд, ваш сын был бы уже мертв.

— Где он? — взревел граф. — Где мой сын?

— Они с Патриком Сазерлендом погнались за Синклером. Они думают, что он приложил руку к исчезновению вашей сестры.

— Приятель, ты спятил? Да ведь Сазерленд и виноват в ее смерти!

— Если вы выслушаете меня, милорд, я все объясню, — вежливо, но твердо перебил его Быстрый Гарри.

Эберни перевел взгляд на понурых пленных, стоявших неровной шеренгой посреди двора замка, — полураздетых, в одних грязных, пропитанных потом желтых рубахах.

Хмурясь, он снова посмотрел на Быстрого Гарри.

Лучший вестовой клана презрительно махнул рукою на нестройный ряд:

— Эти жалкие трусы нынче утром напали на наши фермы на северо-востоке, точь-в-точь как тогда на мою. На них были пледы клана Сазерлендов, но они все наемники, а заплатил им Эдвард Синклер.

— Синклер?!

— Да. Он грабил наших людей, разбойничал на нашей земле, а нас заставлял думать, будто это делали Сазерленды. Но Патрик Сазерленд выследил его и придумал, как остановить.

Граф по-прежнему ничего не понимал.

— А Гэвин?

— Ну да, молодой Сазерленд и лорд Гэвин все делали вместе, чтобы поймать Синклера за руку. Дональд Ганн помрачнел.

— Да нет же, Гэвин угонял у Сазерлендов скот. Он ни слова не говорил мне о Синклере или о том, что связался с этим дьявольским отродьем, Сазерлендом.

Быстрый Гарри посмотрел на графа, вложив в свой взгляд ровно столько осуждения, сколько может быть дозволено выказать простому шотландцу по отношению к своему лэрду.

— Лорд Гэвин не мог поделиться с вами своими подозрениями. И сказать вам, что действует заодно с Патриком Сазерлендом, тоже не мог. Вы бы и слушать его не стали.

Графу пришлось молча признать, что вестовой прав.

— Так что же, когда вчера вечером Гэвин сказал мне, что ведет сородичей в набег на земли Сазерлендов, он мне солгал?

— Да, — подтвердил Быстрый Гарри. — Он и Ганны соединились с отрядом Патрика Сазерленда, чтобы отразить нападение Синклера на наши фермы к северу от Килкрейга. Они надеялись застигнуть Синклера на месте, и им это удалось. Да, сэр, доложу вам, там было на что посмотреть, — вздохнул он и, помрачнев, прибавил:

— Но человек по имени Фостер — главный у Синклера — убил бы лорда Гэвина, кабы не Патрик Сазерленд. Молодой лорд вовремя вмешался и спас ему жизнь, точно так же, как он спас жизнь мне.

Граф изо всех сил пытался вникнуть в торопливую речь Гарри.

— Тебе спас жизнь? Патрик Сазерленд? Но ведь…

— Да, сэр. Этот дьявол Фостер чуть не насмерть зарезал меня в ту ночь, когда напали на мой дом. Он думал, что я мертв, но я сумел доползти до той старой охотничьей хижины, что на земле Сазерлендов. Лорд Патрик меня нашел и привез леди Марсали. Молодая леди выходила меня. А Патрик и еще один его человек охраняли нас, чтобы с нами ничего не случилось. Молодой Сазерленд — хороший человек, сэр, прямо вам говорю, — хороший.

Быстрый Гарри закончил наконец свой монолог, а граф все стоял, потрясенный, растерянный, не зная, что подумать. Сазерленд спас его сына? И защищал фермеров на его, Ганна, земле? Неужели все, во что он верил последние два года, было обманом?

— Ты уверен, что за набегами стоял именно Синклер?

— Да, — энергично кивнул Гарри. — И еще заставлял своих наемников носить пледы Сазерлендов. Потому-то они сейчас полураздеты. Сазерленды не любят, когда их пледами прикрывается всякая шушера.

— И эти люди во всем сознались?

— Да. — Быстрый Гарри махнул одному из Ганнов, охранявших пленных. — Давай сюда того урода.

— Быстрый Гарри, да они все уроды.

— Того, что говорил с лордом Патриком. Пленника вытолкнули из строя и притащили к ступеням.

— Скажи графу, как было, — приказал ему Быстрый Гарри.

— Все правда, сэр, — подтвердил тот. — Эдвард Синклер платил мне и остальным, кого вы здесь видите, чтобы мы грабили ваши фермы. Нам приказали всех убивать, женщин и детишек тоже. Патрик Сазерленд посулил сохранить мне жизнь, коли скажу вам правду, вот я и говорю.

Эберни отвернулся, провел рукой по лицу, устремил взгляд на вересковые холмы за стенами крепости. Его грудь судорожно вздымалась, воздуха не хватало, и одна страшная мысль сверлила его мозг: он едва не выдал родную дочь замуж за предателя и убийцу.

Сжав зубы, он все же попытался овладеть собой и наконец спросил ровным голосом:

— А мои дочери? Кто их похитил?

— Я знаю, где находится только одна из них, — ответил Быстрый Гарри, — и, думаю, в Бринэйре она остается по своей доброй воле.

Вдруг граф Эберни почувствовал себя очень старым. Трудно было признаться себе, что он ничего не понимал и едва не наделал непоправимых ошибок, а дети — родные дети уже давно поступали так, как считали нужным. Единственный сын лгал ему. Дочь предпочла остаться в Бринэйре, у его заклятого врага. Сын человека, которого он считал злейшим врагом, спас жизнь его сыну. А человек, кого он сам выбрал в зятья, оказался подлым негодяем и убивал людей, которых поклялся защищать.

— Отведите пленных в подвал, — устало сказал он. — Их судьбу решит королевский суд. — Колеблясь, он взглянул на Гарри. — Ты точно знаешь, что мой сын жив?

— Поклясться не могу, милорд, — отвечал вестовой, — но он был всего лишь легко ранен, когда поскакал с Патриком в погоню за Синклером и человеком по имени Фостер.

Дональд посмотрел на двух высоких воинов, стоявших рядом с Гарри.

— А эти двое кто такие?

— Друзья Сазерленда. Им было приказано сопровождать нас и позаботиться, чтобы мы добрались благополучно. Один из них по приказу Патрика Сазерленда пробрался в крепость Синклера. Он расскажет вам больше, чем я.

Но Дональду не нужно было знать больше. Того, что он уже видел, было вполне достаточно.

— Я сам поеду за Гэвином, — заявил он. — Хватит подвергать опасности его жизнь. Приведите свежих коней. Мы отправимся, как только я переговорю с Дунканом.

Граф Эберни резко повернулся и пошел в замок. Там, послав за Дунканом, сразу прошел к себе в кабинет, рухнул в кресло у стола и закрыл руками лицо. В мозгу роились нехорошие мысли, одолевали угрызения совести, мучил страх; да, более всего — страх за жизнь сына.

Гэвин. Его гордость и радость. Гэвин обманывал отца, чтобы, объединившись с Патриком Сазерлендом, разбить общего врага. Граф пытался и не мог рассердиться; он был слишком горд за сына.

Если Гэвин погиб, пытаясь исправить ошибки отца, пусть господь приберет и его, старика; ему не для чего больше жить.

Он прогнал от себя своих детей, которые были для него дороже всего на свете. Вынудил их лгать, защищая свою жизнь и честь своего клана. Одна горькая слеза показалась в углу глаза, медленно поползла по щеке. Одна за всех: за сына, за дочерей, за себя самого.

* * *

Фостер и Синклер во весь опор скакали к морю. Уже у самого берега Синклер разрешил себе оглянуться. Погони не было. Быть может, им еще повезет? Он вынул из споррана полированную металлическую пластинку и пустил солнечный зайчик в окно башни.

Ответа не последовало. Он повторил сигнал — и снова ничего. Ладно, времени нет; лентяи-караульные небось опять дрыхнут.

Он посмотрел на Фостера. Тот сидел в седле неестественно прямо, вытянув шею и внимательно оглядывая прибрежные заросли осоки и низкие дюны. Потом пришпорил коня, и Синклер последовал его примеру.

Проехав еще немного вперед, Фостер спрыгнул наземь, на ходу вынимая из ножен кинжал. Поравнявшись с ним, Синклер остановился и, не веря глазам, уставился на трех почти голых мужчин, связанных полосами белой ткани.

Выругавшись вполголоса, он тоже спешился и стал рядом с Фостером; тот нагнулся, чтобы разрезать путы. Один из связанных был в сознании, двое других лежали не двигаясь.

— Какого дьявола?.. — прошипел Синклер.

— Думаю, кто-то раскрыл твой секрет, — ответил Фостер, не сводя взгляда с бедолаги, который пытался встать, стыдливо пряча глаза от своего господина.

— Койннич Синклер, — обратился к нему Эдвард, — в чем дело?

— Не знаю, лэрд, — отвечал тот, с ужасом глядя на него. Он хорошо понимал, какой ценой заплатит за промах. — Мы приехали сменить караульных, подали знак, как всегда, и нам ответили. А потом на нас напала толпа вооруженных людей. Больше я ничего не знаю.

— Толпа?

— Да, самое меньшее человек десять или пятнадцать.

— Ври больше, — вмешался Фостер. — Так-таки десять или пятнадцать?

Койннич Синклер потупился.

— Они напали на нас сзади.

— Значит, не знаешь.

Койннич поник головой, но упрямо твердил:

— Их было много.

Синклер посмотрел на море и вдруг заметил, как из-за башни показалась крохотная лодочка.

Фостер проследил за его взглядом и встал.

— Кажется, кто-то едет. Ну что ж, пожалуй, мне пора убираться из Шотландии.

Синклера душил страх. Фостер — наемник, ему что, он может отправиться куда захочет, но у него, у Синклера, только и есть, что эта земля, и сейчас она утекала у него меж пальцев, как морской песок!

— Мы не знаем, кто там, — сказал он вслух. — Нас трое… нет, четверо, — поправился он, потому что второй караульный уже приходил в себя. — Можно попытаться захватить их врасплох.

— Десять или пятнадцать человек? — поведя бровью, насмешливо откликнулся Фостер.

— В лодке я вижу троих. У нас пистолеты. А они ни о чем не подозревают.

Фостер раздумывал; Койннич по-прежнему бубнил, что нападавших было много. Он взглянул на следы, ведущие к морю. Пять или шесть разных отпечатков.

— Драгоценности! — в отчаянии выкрикнул Синклер. — Я отдам тебе остальные драгоценности Маргарет.

Как-то они уже чуть не подрались из-за этого. Фостер собирался взять себе все, но, к несчастью для него, у Синклера людей было больше. Пришлось поделить все пополам.

Фостер кивнул, отдал Койнничу нож, а меч и пистолет оставил себе. Синклер растолкал второго, едва очнувшегося караульного и сунул ему в дрожащие руки кинжал.

— У тебя есть шанс заполучить назад свои тряпки, — сказал он. — Не то так и пойдешь домой голым.

Лодка уже приближалась к берегу. Синклер спохватился — они заметят коней — и быстро махнул одному из освобожденных родичей, чтобы отвел их подальше. Остальные, прижавшись к земле, отползли от все еще лежавшего без сознания, связанного караульного.

Сердце у Синклера билось так громко, что он всерьез боялся — не выдаст ли его этот звук. Но гребцы не убили его людей; это давало ему большое преимущество. Вот Фостер ни за что не оставил бы врагов в живых.

Густая трава мешала смотреть; он прищурился и увидел мужчину, несущего на руках женщину. Маргарет! Так они нашли ее… За ним шли два узкоплечих, худых юнца. Мальчишки?! Мальчишки обошли его молодцов?!

Все трое подошли вплотную. Фостер встал во весь рост и навел на них пистолет.

— Ну-ка, назад! — проскрипел он. Те остановились как вкопанные.

Синклер судорожно сглотнул и тоже поднялся, а за ним и Койннич.

Фостер медленно подошел к парням.

— Ах, боже мой, — медленно, врастяжку произнес он, разглядывая в упор темноволосого юношу, стоявшего чуть впереди своих товарищей. — Неужто брат Патрика Сазерленда? — И, не дожидаясь ответа:

— А Маргарет, ай-яй-яй! Как невежливо покидать наш гостеприимный кров не простившись!

Никто не сказал ни слова. Только ужас мелькнул в глазах темноволосого мальчишки да Маргарет спрятала лицо на груди державшего ее человека. Синклера очень забавлял их испуг.

— Кто еще с вами? — спросил Фостер. Никто не отвечал. Фостер кивнул Койнничу:

— Может, ты кого-нибудь из них разговоришь. Начни с женщины.

Койннич не двинулся с места. Фостер нетерпеливо глянул на него и протянул пистолет.

— Стрелять умеешь?

Койннич посмотрел на своего лэрда, потом на пистолет и в ужасе затряс головой.

Презрительно фыркнув, Фостер шагнул вперед. Молодой Сазерленд тоже сделал шаг, заслонив собою Маргарет.

— Пока я жив, ты до нее не дотронешься.

Указательный палец Синклера уже лежал на курке кремневого пистолета. Один выстрел. Только один — потом надо перезаряжать. Сначала в Сазерленда. Может, это не тот Сазерленд, которого ищет его пуля, но все равно — он из той же проклятой семейки. Поколебавшись всего мгновение, он нажал на курок, и звук выстрела расколол мирную предвечернюю тишину. Но рука тряслась, и пуля пролетела мимо.

— Чертов дурень! — заорал Фостер и, подняв меч, схватил Алекса за плечо. — Я не могу больше терять времени. Или один из вас скажет мне, кто еще там с вами, или мальчишка умрет.

* * *

Патрик с Гэвином были уже недалеко от Крейтона, когда услыхали выстрел.

У Патрика сжалось от ужаса сердце, но замер он лишь на миг, а потом вонзил шпоры в бока коню, и тот стрелой полетел к крепости, туда, где стреляли.

Гэвин старался не отставать, но Патрик почувствовал, что кто-то еще скачет за ними следом, и, обернувшись, ахнул — их догоняла Марсали.

Чертыхнувшись, он осадил коня — берег был уже совсем близко; никому не пойдет на пользу, если они очертя голову поскачут дальше, не зная, что ждет впереди. Да и жизнью Марсали зря рисковать ни к чему. Отчего, разрази ее гром, она не держалась позади, как было велено?!

Пытаясь успокоить дыхание, Патрик подождал, пока подъедут Гэвин и Марсали. Ему хотелось грубо накричать на жену, но ей стоило только посмотреть ему в глаза, и он осекся — столько тревоги было в ее взгляде, тревоги не за себя, но за мужа. И за брата.

— Я не могла ждать, — виновато прошептала она. — Я слишком измучилась одна, без тебя.

Патрику ничего не оставалось, кроме как еще раз взять с нее обещание не попадаться никому на глаза.

— Если хочешь нам помочь, — сказал он, — будь здесь и следи за конями.

Она было заспорила, но Гэвин предостерегающе поднял руку.

— Если хочешь помочь Маргарет, делай, как он велит.

Марсали посмотрела на мужа, потом на брата и с явной неохотой кивнула.

Патрик подал знак Гэвину, и они разом спешились и пошли каждый в свою сторону — один на запад, другой на восток. Так же, как и в те времена, когда оба были мальчишками, они без слов понимали, что делать.

Патрик направился туда, где прогремел выстрел, — и остановился, заслышав голоса. Гэвин должен был появиться чуть позже с противоположной стороны.

Один выстрел; он слышал всего один выстрел — значит, хотя бы один пистолет у них есть. Патрик задумался, пытаясь вспомнить — были ли ружья у Синклера и Фостера? Возможно, сейчас с ними кто-нибудь еще… А где Алекс?

Он подкрался чуть ближе.

И услышал грубую ругань.

— Кто еще знает про Крейтон? — Голос Фостера. И чей-то стон.

Шаг, еще шаг — и вот он увидел их. Фостер приставил меч к лицу Алекса, и у того по щеке уже текла кровь. Гектор держал на руках бледную, но, безусловно, живую Маргарет с искаженным от страха и растерянности лицом. Синклер стоял поодаль, направив пистолет в землю, а рядом с ним человек, одетый в одну рубаху, держал наготове другой пистолет.

Патрик обнажил меч и бесшумно выскользнул из-за высокой травы. Тут же напротив появился Гэвин, громко выругался — и это привлекло внимание всех, а Патрик так и остался незамеченным. Фостер и человек с пистолетом мгновенно обернулись на брань, и в этот миг Патрик плашмя ударил мечом по руке последнего, выбив у него оружие. Пуля только задела плечо Гэвина.

У него брызнула кровь, но он, не обращая внимания, кинулся на Синклера, а Патрик, занеся для удара меч, пошел на Фостера. Краем глаза он видел, как Гектор опустил на землю Маргарет и атаковал человека, который держал второй пистолет.

У Фостера было несколько секунд, чтобы осмыслить, что происходит, и теперь он стоял перед Патриком с горящими злобой и ненавистью глазами.

— Я ждал тебя, Сазерленд. — Его меч, свистя, рассек воздух и с лязгом скрестился с мечом Патрика.

Патрик отразил удар, хорошо понимая, как невыгодно его положение. Левое плечо и рука еще слабы; боль и скованность помешают ему вести бой. А Фостер, судя по всему, как и прежде, оставался непревзойденным фехтовальщиком, хладнокровным, беспощадным, с молниеносным ударом.

Как заметил Патрик, кружа с Фостером по берегу и обмениваясь редкими ударами, черные, злые глаза его противника были прикованы к шраму на его лице. Десять лет тому назад Фостер наградил его этим шрамом, хоть и не на поле боя. Патрик и Руфус как-то наткнулись на Фостера и еще двоих, насиловавших двух девушек, каждой из которых едва ли сравнялось тринадцать. Взбешенный, Патрик заколол одного насильника, Руфус тут же разделался со вторым, а Фостер решил дорого продать свою жизнь, и они дрались, покуда Руфус помогал девчушкам убежать восвояси. Меч Фостера до кости рассек ему щеку, а он полоснул ему по горлу, полагая, что если кто и заслуживает смерти, то этот малый — в первую очередь.

Тогда он ушел, твердо уверенный, что убил Фостера, и только много лет спустя узнал, что тот выжил и страшной клятвой поклялся отомстить обидчику. Ошибкой было не убедиться, действительно ли негодяй испустил дух. И эту ошибку теперь предстояло исправить.

Собрав все силы, Патрик сделал выпад. Англичанин попятился, но быстро обрел равновесие и пошел в атаку. Патрик посторонился, и меч Фостера прошел мимо, не задев его, но враг повернулся с молниеносной быстротой и нанес удар раньше, чем Патрик мог рассчитывать.

Он успел лишь выставить клинок вверх и парировать, но сильный удар сотряс больную руку, и боль пронзила ее от плеча от кончиков пальцев. Снова и снова скрежетали, скрещиваясь, мечи, ползли минуты, бой продолжался, и ни один из противников не щадил ни себя, ни врага.

Патрик смутно сознавал, что глаза ему заливает пот, по руке струится кровь; его опять ранили, но он, похоже, ничего не чувствовал. Сейчас все его физические и душевные силы были подчинены одной цели: убить Фостера.

Ему становилось все труднее дышать и все тяжелее было быстро двигаться, увертываться от сыпавшихся градом бесчисленных ударов. Нужно было, чтобы Фостер раскрылся, сделал ошибку, непременно нужно, и как можно скорее, иначе он долго не выдержит. К несчастью, у Фостера, распаленного безумием и жаждой мести, сил было больше. И он уже почуял кровь. Сам-то Патрик давно забыл, как это — чуять кровь, если когда и знал… Но эту мысль сейчас надо было гнать от себя. Человеколюбие в этом бою следовало забыть. Если он не убьет Фостера, Фостер убьет его. А он еще не готов предстать перед всевышним. У него появилось слишком много такого, ради чего стоит жить.

И тут Патрик увидел его лицо — белое, как яичная скорлупа, с темными провалами глаз. И это нужно выбросить из головы, не думать ни о чем, кроме боя, собрать всю оставшуюся силу. А осталось ее, увы, немного… Будто бы нечаянно он оступился, пошатнулся… Фостер, предвкушая победу, занес меч, готовясь нанести смертельный удар, но, подняв руку, оставил незащищенной грудь, и Патрик по самую рукоять всадил свой клинок ему в сердце.

Он стоял почти вплотную к Фостеру, не сводя взгляда с его лица. Рука Фостера все еще была поднята для удара, но пальцы разжались, и меч упал на песок, задев ногу Патрика. Но он не шелохнулся, не переступил, а продолжал налегать на рукоять меча до тех пор, пока тело Фостера не обмякло, будто вмиг лишилось костей, и не опустилось к его ногам. Тогда он вытащил клинок.

Патрик почувствовал, что вот-вот упадет, но устоял, почти ничего не видя от заливавшего глаза пота — или крови? Впрочем, все равно — он оглядел себя и увидел кровь. Чья это кровь — его или Фостера? Боли не было. Тело как будто онемело за последние несколько минут, и единственное, что он сейчас испытывал, была смертельная усталость.

Фостер лежал у его ног, неестественно запрокинув голову. Где же удовлетворение от трудной победы? Но, глядя в широко открытые мертвые глаза, Патрик видел в них застывшее в миг гибели недоумение — и не находил в себе сил для торжества. Наоборот, ему было тошно.

Мгновение спустя он был избавлен от тягостных мыслей, потому что на шею ему кинулась Марсали.

Обняв его, она спрятала лицо у него на груди и разрыдалась.

— Ох, Патрик! Господи, я думала, он убьет тебя!

Помимо воли он еле слышно засмеялся:

— Так-то ты в меня веришь.

Он зарылся лицом в ее волосы, выронил меч, обнял Марсали и судорожно прижал ее к себе. Ему хотелось лечь прямо здесь, в грязь, положить голову жене на колени, забыться и спать целую неделю.

Но он тут же вспомнил об остальных и поднял голову. Алекс, с залитым кровью лицом, твердой рукой приставил кинжал к шее стоящего на коленях Синклера. Гектор направил острие меча в сердце тому, кто выстрелил в Гэви-на. Гэвин, вполне живой, сидел на песке, держа на весу простреленную руку.

Патрик строго взглянул на Марсали.

— Кажется, я просил тебя подождать.

— Да, да, — закивала она, торопясь дотронуться до его лица, будто желая убедиться, что он действительно жив, — но я не смогла бы жить без тебя и не могла остаться там и воображать, какая беда с тобой приключится.

— Ты когда-нибудь будешь слушаться? — мягко упрекнул он, радуясь, что она не послушалась на этот раз. Радуясь, что она здесь, с ним.

— Буду — во всем, только не ждите, что смирюсь с вашим беспечным отношением к собственной жизни, милорд, — с шутливой покорностью ответствовала Марсали, но все ее веселье прошло, чуть только она увидела брата. — Гэвин…

Они вместе подошли к нему, и Марсали порывисто нагнулась.

— Долго же ты возился с этим англичанишкой, — проворчал Гэвин, и Патрик с облегчением услышал, что голос друга звучит как обычно, хотя лицо бледно от потери крови.

В горле у него встал тугой ком, не дававший вымолвить слова. Гэвин рисковал жизнью, отвлекая на себя внимание врагов на ту самую долю секунды, что была так необходима другу, и делал это, не думая о себе, забыв о смертельной опасности.

Патрик протянул здоровую руку, и Гэвин крепко сжал ее. Теперь их двоих связывало нечто большее, чем дружба. В ответ на насмешку Гэвина Патрик позволил себе слегка улыбнуться, хотя оба прекрасно знали: если бы бой затянулся, конец мог бы быть совсем другим.

Марсали поспешно оторвала полосу материи от подола своей сорочки и перевязала брату руку. Пуля застряла в мышце чуть выше локтя, и ее еще предстояло извлечь, но никакой срочности не было.

Он обернулся к Алексу, все еще нависавшему над Синклером. Кровоточащая рана на щеке юноши выглядела жутковато, но на поверку оказалась неглубокой и неопасной.

А Маргарет — прекрасная Маргарет — лежала чуть поодаль на песке в полузабытьи, смежив веки.

— Маргарет?

— Они опоили ее, — сказал Алекс. — Я не уверен, понимает ли она, что сейчас происходит.

Патрик подошел к мачехе.

— Маргарет, — тихо повторил он, сдерживая вновь проснувшееся бешенство: до чего довели ее эти звери! — Ты теперь в безопасности. Я отвезу тебя домой, в Бринэйр. Или ты хотела бы вернуться в Эберни?

Маргарет не ответила, только едва заметно вздрогнула, когда он поднял ее. Она была так худа, что он легко мог окружить кольцом одной руки ее плечи — и там еще осталось бы место; на ней была одна тонкая сорочка, а сверху Гектор укутал ее в плед Сазерлендов. Под грубой шерстяной тканью явственно проступали хрупкие кости.

— Маргарет, — позвал Патрик еще раз, и она открыла затуманенные глаза. Взгляд блуждал, не останавливаясь ни на чем, и это встревожило Патрика еще больше, чем ее болезненная худоба. Какое-то зелье — не настолько сильное, чтобы погрузить ее в бесчувствие, но достаточно действенное, чтобы ей трудно было владеть своим телом и мыслями. — Маргарет, — повторял он снова и снова, добиваясь ответа — какого-нибудь, любого.

— Патрик? — Она повернула голову, пытаясь разглядеть лицо. — Но они говорили мне… говорили, что Патрик Сазерленд умер. Они говорили…

Маргарет тряхнула головою, бормоча что-то о вине и о том, что лучше бы ей его не пить. Потом нетерпеливо вздохнула и снова посмотрела на Патрика. Теперь взгляд казался осмысленным.

— Патрик! Всеблагое небо, это действительно ты! Ты не умер, как говорил мне этот злодей Фостер?

— Нет, не умер, — отвечал Патрик, — но ему-то как раз повезло меньше, чем мне.

Вслед за ним она перевела взор на лежавшего на песке человека.

— Фостер?

— Да. Больше он не причинит тебе боли.

Она потупилась.

— Нет, он не делал мне больно… То есть не бил, не мучил… Но то, что он говорил… — Маргарет содрогнулась и снова робко подняла глаза на Патрика. — Он говорил мне ужасные вещи… А Алекс сказал… он сказал, что Грегор… что это он держал меня здесь. Что он… то есть Грегор… думает, будто я… о, господи… что я покончила с собой.

И она разрыдалась. Патрик колебался, не зная, что делать, — он был весь в крови; потом, мысленно чертыхнувшись, обнял Маргарет. Сейчас ей нужно было успокоиться.

— Ах, Маргарет, — негромко произнес он, — отец знает, что ты не стала бы убивать себя. Он сам мне об этом сказал. Ему наплели, что ты убежала от него с любовником, но, по-моему, в это он поверил не больше, чем в твое самоубийство. Думаю, он сам не знает, во что ему верить… Всем ясно одно: он очень горевал о тебе.

— Я думала, это он запер меня здесь, — всхлипывала Маргарет. — Я думала, ему опротивело видеть меня и он не захотел терпеть меня рядом с собою. Так говорил Фостер, а я верила ему. Ах, Патрик, я хочу домой. Прошу тебя… пожалуйста, отвези меня домой.

— Конечно, ты поедешь домой, — говорил он, ласково, как маленького ребенка, похлопывая ее по спине. — Мы с Алексом отвезем тебя в Бринэйр, и ты…

— Нет. — И Маргарет протестующе уперлась ладонью ему в грудь. — Не в Бринэйр. Я не могу предстать перед Грегором… вот такой. Прошу тебя, отпусти меня ко мне домой, в Эберни. Там мне… там мне не будет страшно.

Патрик прикрыл глаза. Сердце у него рвалось от жалости к измученной, больной женщине.

— Клянусь, никто тебя ни к чему не станет принуждать, — сказал он, отстраняя ее от себя и целуя в щеку. — Ты отправишься в Эберни, а Гектор проводит тебя. — И вполголоса прибавил:

— К черту последствия.

— Позаботься о миледи, как подобает, — распорядился он, препоручая Маргарет Гектору; затем обернулся к Алексу — тот все еще прижимал нож к горлу Синклера, стоявшего на коленях, — и положил руку на плечо брату. — Ты хорошо поработал. Марсали займется твоей раной, как только перевяжет Гэвина.

— Пустяки, — отмахнулся Алекс так беспечно, что Патрик невольно улыбнулся. Жаль, отец не видит сейчас младшего сына.

— Ты хотел сразиться, — сказал он, протягивая Синклеру меч Фостера. — Давай, я к твоим услугам.

Марсали приглушенно вскрикнула, Гэвин пробормотал: «Зря ты это». Он устал, что верно, то верно. Но почему-то твердо знал, что поступает правильно.

Вместо того чтобы взять меч, Синклер трусливо попятился назад. Патрик рванулся вперед, точно увлекаемый невидимой силой, держа по мечу в каждой руке. Теперь и в нем проснулся вкус к чужой крови.

— Бери! — рявкнул он, но Синклер, продолжая пятиться, оступился и упал на одно колено, глядя на него выпученными от ужаса глазами.

«Я никогда не убью шотландца», — вспомнил Патрик. И все же рука зудела от желания вонзить клинок в грудь Синклера. Он жаждал этого всей душой.

— Патрик, — послышался тихий голос Марсали, просящий и твердый одновременно.

Синклер выставил перед собою ладони, закрываясь от удара. Меч Патрика замер в воздухе, затем медленно, очень медленно стал опускаться. Патрик уронил руку и устало закрыл глаза. Ненависть ушла из него; ее прогнал голос Марсали.

Он почувствовал, как она стала рядом, обняла его, и открыл глаза. Алекс уже связывал руки Синклеру.

Синклеру не уйти от расплаты. Но отвечать он будет перед судом его величества. И Патрик позаботится, чтобы он дорого заплатил за свое предательство.

Марсали сжала его руку и попросила:

— Пойдем домой.

Домой. Хорошее слово. Отличное слово.

Патрик кивнул, склонился к ней, коснулся ее губ губами. И впервые в жизни почувствовал, что у него есть все, о чем может мечтать человек.

28.

Патрик решил забрать из Крейтона Томми и Джока, а пленных Синклеров, запертых в той самой комнате без окон, где держали Маргарет, на свой страх и риск пока оставить, а потом послать за ними кого-нибудь.

Он хотел вместе с Гектором сопровождать Маргарет до Эберни. Посылать одного провожатого было бы не правильно, а препоручить Маргарет юным товарищам Алекса, несмотря на всю их смелость, он тоже не решился.

Остальные отправлялись в Бринэйр. Гэвину был необходим отдых и уход, а от Крейтона до Бринэйра ближе, чем до Эберни. Марсали пожелала остаться с братом, пока тот не оправится от раны, но это было даже к лучшему, ибо Патрик не хотел давать судьбе малейшей возможности снова разлучить его с женой.

Он отвел Алекса в сторону.

— Расскажи подробно, что здесь было.

Алекс небрежно пожал плечами, но глаза его светились гордостью.

— Все сработал, как надо. Но, Патрик, все караульные были одеты как Сазерленды. Маргарет действительно верила, что в башню ее заточил отец!

Патрик не мог даже придумать такой кары для Синклера, чтобы воздать ему за все горе и беды, которые он причинил людям. Сейчас он радовался, что не прикончил его. Смерть для него слишком хороший, слишком легкий выход.

— Те твои два друга!..

— Рори и Джок, — нетерпеливо подсказал Алекс. Патрик кивнул.

— Вы трое сегодня оказали Ганнам и Сазерлендам неоценимую услугу. Я горжусь вами. Наша семья в великом долгу перед Джоном и Рори, так им и передай. Они могут просить меня о любом одолжении — отказа не будет. — Он взглянул прямо в глаза младшему. — Поскольку Маргарет нашел ты, я думаю, тебе стоит впереди всех въехать в Бринэйо и самому рассказать отцу, как это было, а потом объяснить, что Гэвин — наш гость.

— Сделаю, — во весь рот разулыбался Алекс, вскочил в седло, пришпорил коня и, подмигнув через плечо, помчался к Бринэйру.

Патрик обернулся к Гэвину. Тот был бледен как полотно, но держался прямо и даже пытался улыбаться.

— Как думаешь, твой родитель не засадит меня в каземат?

— Трудно сказать; как бы твой не сделал со мною того же самого, — в тон другу ответил Патрик, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. — Тогда, по крайней мере, им будет на кого нас обменять. — Помня о больной руке Гэвина, он осторожно обнял его, шепнув:

— Позаботься о моей жене.

— Ладно уж, — кивнул Гэвин. — Ганны тебе многим обязаны.

— Не правда, — возразил Патрик. — Мой отец со своей дьявольской гордостью сам во всем виноват.

Он взглянул на Марсали — прекрасную Марсали, свою жену.

— Присматривай за ним хорошенько.

— Конечно, — ответила она, не скрывая тревоги. — И помни, я жду тебя.

Он нагнулся и поцеловал ее. Поцелуй получился дольше, чем допускалось приличиями, но Патрику сейчас не было дела, смотрят на них или нет. Он упивался нежной сладостью губ Марсали и не хотел отпускать ее от себя ни на минуту, а тем более на несколько часов.

— Береги себя, — шепнула она.

— Да, и обещаю не задерживаться, — ответил он.

Потом подсадил Марсали в седло и проводил взглядом ее и остальных, направлявшихся в Бринэйр. Когда последний всадник скрылся из виду, Патрик будто бы очнулся и повернулся к Синклеру.

— Устрой его поудобней, — велел он Гектору.

— Ага, — кивнул тот, перекидывая Эдварда через седло, как мешок с зерном, и связывая ему руки с ногами под брюхом коня. — Удобней просто некуда.

* * *

На следующий день Патрик неторопливой рысью подъехал к воротам Бринэйра. Вместе с ним приехал граф Эберни. Накануне вечером он встретил графа и его провожатых на полпути. Несмотря на тревогу за сына, Эберни согласился вернуться в свой замок, удовольствовавшись заверениями Патрика, что жизнь Гэвина вне опасности, а Марсали просто хочет находиться подле брата.

Патрик остался в Эберни на ночь, чтобы удостовериться, что Маргарет спокойна и довольна, но, вопреки собственным ожиданиям, заснул как убитый, едва коснувшись головою подушки, несмотря на тоску по Марсали.

Позади ехали Руфус и Хирам, не спускавшие глаз с трясущегося между ними, связанного и оборванного Эдварда Синклера. Маргарет осталась в Эберни на попечении великого множества заплаканных от радости женщин, которые непрестанно возносили небесам благодарственные молитвы о ее чудесном воскрешении из мертвых.

Граф откашлялся; Патрик выжидательно посмотрел на него.

— Даже не знаю, как сказать, — начал тот. — Я не мастер на такие речи… Но сказать я должен. — И так выпрямился в седле, будто к его спине привязали жердь. — Патрик, я обидел тебя и раскаиваюсь в этом. Я помню тот день, когда ты уезжал от нас, из Эберни, и какой ты был тогда — высокий, сильный, гордый тем, что отправляешься исполнять долг перед своим кланом. И я гордился тобою в тот день, сынок. Гордился тем, что тоже приложил руку к тому, каким молодцом ты стал. И вот теперь я смотрю на тебя и на то, что ты сделал для наших кланов за эти несколько недель, и снова несказанно горжусь тобою. Пожалуй, надо мне отречься от всего, что я передумал за последние два года. В голове не укладывается, как мог я думать плохое о тебе. Прости меня, Патрик. Надеюсь, у тебя в сердце достанет жалости простить меня.

Для первой попытки христианского смирения совсем неплохо, мысленно отметил Патрик, а вслух просто сказал: «Забудем» — и протянул графу руку, которую тот крепко сжал.

— Хорошо бы мои дочери так же не помнили зла, как ты, — вздохнул Эберни, снова выпрямляя спину. Патрик улыбнулся:

— По-моему, вам не о чем беспокоиться. Они вас очень любят. Я даже думаю, это Марсали терзается, что вы ее никогда не простите.

— Нечего тут прощать, — махнул рукою Эберни. — Я ни в чем не виню ни ее, ни Гэвина за тот ужас, что всем нам пришлось пережить. А Сесили! Ох, разве могу я сердиться за что-нибудь на мою девочку? — И он остро взглянул на Патрика. — Ты уверен, что она в надежном месте?

— Да, — кивнул Патрик. — На этой же неделе Хирам с Руфусом поедут за нею в Нижнюю Шотландию.

— Отлично. Может, им взять с собою Джинни, чтобы сопровождать нашу девочку домой?

Патрик сдержал усмешку, думая про себя, что если поедет Хирам, то и самой Джинни надо бы дать кого-нибудь в компаньонки.

Через несколько минут они въехали в ворота Бринэйра.

Уже у ступеней граф спросил:

— Как думаешь, твоего отца известили о нашем приезде?

— Утром я послал нарочного, — ответил Патрик. Старый Ганн тяжко вздохнул.

— Ах, мальчик мой, не могу сказать, что с нетерпением жду встречи с твоим отцом. Но надо, значит, надо.

Эберни будто читал его собственные мысли. Он и сам не знал точно, чего ждать от отца: то ли прощения за обман, то ли проклятия и лишения наследства. На благодарность не приходилось и надеяться.

Спешившись, Патрик кинул поводья подбежавшему конюху и бесцеремонно столкнул на грешную землю Синклера. Он покрепче взял его за одно плечо, а граф — за другое, и вдвоем они втащили побежденного, но нераскаявшегося лэрда клана Синклеров по ступеням в большой зал замка Бринэйр.

Отец Патрика ждал их, стоя посреди огромной палаты и опираясь на толстую трость. Рядом с ним стоял Алекс. Но взгляд Патрика метнулся мимо них к подножию лестницы, где, сияющая, хоть и побледневшая от волнения, стояла Марсали. Он знал, что она изо всех сил пытается вести себя степенно, держаться от него на приличном расстоянии, что для нежной встречи сейчас не время и не место, — и все же хотел, чтобы она была рядом.

Они толкнули Синклера, и тот упал на колени. Эберни пошел навстречу маркизу, а Патрик бесшумно приблизился к Марсали, взял ее за руку и повел за собой. Тревожно сдвинув брови, она поглядывала то на него, то на своего отца, но он ободряюще подмигнул ей, и, широко открыв глаза от удивления, она крепче сжала его руку.

— Я люблю тебя, — шепнул он ей на ухо.

— Я тоже тебя люблю, — шепотом ответила Марсали, еще теснее переплетая пальцы с его пальцами.

— Гэвин?

— Все хорошо.

Патрик кивнул, и они оба с любопытством стали наблюдать за разворачивающимся перед ними зрелищем. Два патриарха с опаской смотрели друг на друга.

— Грегор, — чопорно начал Эберни.

— Дональд, — буркнул маркиз.

Старый граф переступил с ноги на ногу, покосился на дочь, затем снова устремил взгляд на стоявшего перед ним Бринэйра.

— Ты уже слышал о Маргарет.

— Да, — ответил тот. — Мой сын Алекс сказал мне.

Патрик не мог не улыбнуться — столько тепла и отеческой гордости было в этих словах, и в ответ на пожатие Марсали стиснул ей руку. Как видно, Алекс с отцом наконец примирились.

Эберни внимательно посмотрел на юношу.

— Спасибо тебе, сынок. Тот кивнул:

— Благодарю за честь, сэр. Но со мною были и другие.

— Да, конечно, — согласился граф, — но, если бы ты не взял решение на себя, Синклер убил бы ее. Я в долгу перед тобой — и перед твоим братом. — И снова перевел взгляд на маркиза. — Я напрасно винил тебя, — признал он и тут же, будто оправдываясь, прибавил:

— Но я имел на то причины.

Патрик с беспокойством взглянул на своего отца. Тот не ответил и не двинулся с места. Долго он стоял, неподвижный, как надгробная статуя, только челюсть ходила из стороны в сторону да дергался кадык, когда он раз за разом с трудом сглатывал комок в горле. Все в зале, даже Синклер — Патрик отлично видел это, — затаили дыхание. Минуты ползли одна за другой, и он начинал уже сомневаться в благополучном исходе встречи. Неужели все их с Гэвином старания впустую?

Наконец, когда всеобщее напряжение стало невыносимым, а пальцы Марсали совсем больно стиснули руку Патрику, его отец степенно откашлялся и спросил:

— Как… как там Маргарет?

По залу пронесся громкий вздох облегчения, и Патрик почувствовал, как страшная тяжесть сползает с его плеч мало-помалу, — не в последнюю очередь потому, что и Марсали ослабила свою мертвую хватку.

— Она еще слаба, — отвечал Эберни. — И очень исхудала. Ее поили какими-то травами — видимо, валериана и хмель, нечасто, как говорит она, но достаточно, чтобы сделать ее безучастной к собственной доле. Разумеется, она выздоровеет — во всяком случае, телесно. Насчет ее духа я не могу быть так же уверен. Два года она жила, веря, что ты заточил ее, потому что думал, будто она тебе изменила, и не мог выносить даже ее вида. Так ей говорили.

Маркиз порывисто выпрямился и встал во весь рост.

— И она поверила такому обо мне?

— Ты о ней и не тому верил, — гневно отрезал Дональд Ганн. — А она была ни в чем не виновата. Вот, гляди. Я привез этого выродка, чтобы он сам рассказал тебе, что натворил.

Хирам и Руфус волоком протащили Синклера через зал и швырнули на колени у ног маркиза.

— Расскажи ему, — приказал Эберни, — расскажи маркизу Бринэйру все, что рассказал мне, или, богом клянусь, висеть тебе на дыбе, а потом тебя четвертуют у нас на глазах.

Синклер взглянул на графа, и у Патрика стало горько во рту — так униженно-труслив был этот взгляд. Эдвард Синклер опозорил свой клан, Хайленд, всю Шотландию.

— Вы клялись… — начал он.

— При условии, что ты все расскажешь, как было, — перебил его Эберни.

— Леди Маргарет во время прогулки верхом встретила человека по имени Фостер, — начал Синклер тусклым, безжизненным голосом, глядя в стену. — Он заманил ее в вашу охотничью хижину, говоря, что имеет вести о Патрике Сазерленде, но не хочет беседовать там, где его могут увидеть с супругой лэрда. Она поехала с ним, и он сказал ей, что ваш сын в плену, а она может помочь ему.

Вдруг он осекся — потому, видимо, что увидел, как исказилось от внезапного прозрения и гнева и без того уже устрашающе грозное лицо маркиза.

— Дальше, дальше, — процедил Эберни. Синклер покосился на него и без особого воодушевления продолжал:

— Ваш сын в драке перерезал Фостеру горло и бросил его, полагая, что тот мертв. Фостер поклялся отомстить ему, но, поскольку найти его не мог, решил обратить свою злобу против семьи Патрика Сазерленда. Он пришел ко мне и предложил план… для осуществления которого я предоставил ему помощь. Он рассчитывал насладиться местью, а я — завладеть вашими землями, когда вы и Ганны разобьете друг друга наголову. Ваша супруга была средством, с помощью коего мы намеревались разжечь вражду между вами. — Он шумно втянул в себя воздух. — Леди Маргарет не знала, что я участвую в этом замысле. С нею работал только Фостер. Он говорил ей, что за вашего сына требуют выкуп, но если об этом узнает маркиз, то скорей пойдет войной на похитителей, чем заплатит хоть пенни, а сына его тогда убьют. Она верила каждому слову, она принесла в хижину все свои драгоценности, чтобы заплатить выкуп. Вот об этих-то встречах вам и рассказывали.

Старый Сазерленд весь затрясся — и Патрик знал, что то не была дрожь старческого бессилия.

— Видишь, Грегор? — вмешался Эберни. — Она поверила в эту гнусную ложь, боялась, что Патрик погибнет, если она скажет хоть слово, и молчала, даже когда ты обвинял ее в неверности. Помнишь, мы столько времени ничего не слыхали о Патрике, что все беспокоились, не погиб ли он. Когда этот ублюдок Фостер наплел ей, будто знает, где Патрик, она понимала, что ты отправишься выручать его с оружием в руках. Она боялась за жизнь твоего сына — и за твою тоже. И вот попыталась уберечь вас обоих, купив его свободу ценой своих украшений. Может, она поступила не слишком умно, но ты… Грегор, ты — неразумный человек.

— А ты-то сам? — сверкнув глазами, воскликнул маркиз.

Но Патрика не встревожил его сердитый тон: отцовские яростные отповеди в последние годы стали привычкой; так спорят с давним противником. Или со старым другом.

— И я, — серьезно кивнул Эберни. — И сожалею об этом больше, чем могу выразить словами.

Отец остро взглянул на Синклера.

— А свидетели, которые приходили тогда ко мне? Те, что говорили, будто видели, как моя супруга входила в хижину?

— Фостер им хорошо заплатил, — ответил пленный.

— Когда она покинула Бринэйр, — вступил граф, — в то самое утро, когда пропала, она собиралась встретиться с Фостером и передать ему драгоценности. Но на нее напали какие-то люди в масках. Она так и не узнала, что отвезли ее в Крейтон; они сказали ей только, что их нанял ее муж, — и она поверила.

Маркиз перевел взор с Эберни на Синклера, а затем уставился в пол.

— А я, когда хватился и не нашел этих драгоценностей, — произнес он еле слышным, каким-то надломленным голосом, — то подумал: значит, точно она сбежала с… — И закрыл руками лицо.

Патрик слышал в отцовском голосе тоску и горечь — и только теперь понимал, что Грегор Сазерленд, его отец, действительно любил Маргарет; не настолько, увы, чтобы доверять ей. Он посмотрел на Марсали — в ее глазах дрожали не успевшие пролиться слезы — и мысленно поклялся никогда не совершать подобных ошибок.

Меж тем отец поднял голову, вперил белый от ярости взгляд в Синклера, вытащил из-за пояса кинжал и, прихрамывая, пошел прямо на скорчившегося на каменных плитах пленного. Патрик поспешно выступил вперед и заслонил Синклера своим телом.

— Он не стоит твоего кинжала.

Сын и отец стояли теперь друг против друга, и у старшего от бешенства лицо покрылось красными пятнами.

— Отец, не делай этого, — мягко промолвил Патрик. — Граф Эберни обещал Синклеру, что его не убьют, если он скажет правду.

Тот покосился на Эберни.

— А я таких обещаний не давал.

— Пусть с ним разбирается королевский суд, — отозвался Дональд Ганн. — Я тоже ничего ему не обещал после его набегов на мои земли и убийства трех моих сородичей.

Патрик услышал, как Синклер за его спиною начал что-то неразборчиво бормотать, и крикнул Руфусу с Хирамом:

— Выведите его отсюда! Посадите в подземную тюрьму, и пусть сидит там, пока не придет время везти его в Лондон.

На глазах у всего зала Руфус и Хирам схватили яростно отбивающегося Синклера под руки и уволокли прочь.

Когда они ушли, отец Патрика посмотрел на отца Марсали и устало спросил:

— Дональд, что мы с тобой натворили?

— Дурака мы сваляли, — ответил Эберни. — Оба, ты и я. Не знаю, как еще мы смогли дожить до таких лет, если не видим дальше собственного носа. Позволить этому мошеннику управлять нами по своему желанию, точно фигурами на шахматной доске! Удивляюсь, как наши кланы не свергли нас.

— Маргарет, — промолвил маркиз. — Могу я… увидеть ее?

— Разумеется, — кивнул Эберни. — Думаю, она будет рада. Мысль о том, что ты стал ее тюремщиком, разбила ей сердце.

— Я причинил ей много зла.

— Мы все причиняли зло друг другу, все, кроме наших сыновей — и дочерей. — Впервые за все время граф открыто посмотрел на Марсали, и следующие его слова были исполнены горького раскаяния. — Доченька, я чуть не выдал тебя замуж за бесчестного негодяя и никогда себе этого не прощу. И все-таки я надеюсь, — он судорожно вздохнул, — что у тебя достанет милосердия простить меня.

— Ох, отец, — срывающимся голосом выговорила Марсали, подошла к нему, взяла за руки, — я тебе всегда все прощу. Все мы — Гэвин, Сесили и я — так тосковали по тебе последние два года.

— Девочка моя, — грустно покачал головою граф, — ты верно сказала. Вы два года жили с человеком, свихнувшимся на жажде мести.

— Кстати сказать, — зловещим тоном начал маркиз. Патрик оглянулся и увидел, что отец помрачнел. Тот продолжал, не сводя глаз со своего старого друга:

— До меня дошло, что твоя дочь и мой сын более не чужие друг другу — во всех смыслах этого слова. Они обручились, и, прежде чем бушевать, узнай: это произошло при свидетелях.

Патрик услышал, как тихо ахнула Марсали, и переглянулся с нею, ожидая новой грозы.

Ни грома, ни молнии не последовало. Граф и маркиз продолжали хмуриться друг на друга. Затем Эберни медленно расплылся в улыбке и тихо, гортанно засмеялся:

— Грегор, наши отпрыски обвели нас вокруг пальца.

— Ох, Дональд, верно.

— А я так думаю, всей правды ты все-таки не знаешь, — продолжал граф. Патрик встревожился, ибо Эберни заговорщически подмигнул ему и, снова обращаясь к маркизу, сказал:

— Когда мы проезжали через твои горные пастбища, я заметил несколько тощих-претощих коров. Они мне показались знакомыми, но выглядели чуть худее, чем когда я видел их в последний раз. По-моему, то было на прошлой неделе, на моих равнинных лугах.

Грегор Сазерленд стал мрачнее тучи, и Патрик затаил дыхание, готовясь к худшему.

— В толк не возьму, к чему ты клонишь, — буркнул маркиз.

— Я говорю, — с явным удовольствием пояснил граф, — что наши с тобой сыновья гоняли одних и тех же несчастных коров с моих лугов на твои и обратно, а нам каждую неделю рассказывали об удачных набегах. Я еще все удивлялся, почему совсем нет раненых.

У старого Сазерленда отвисла челюсть, но в растерянности он пребывал недолго. Патрик решил не сдаваться.

— Ты сделал это? — спросил отец, устрашающе глядя на него.

— Да.

— Ты пренебрег моим прямым приказом?

— Ты велел мне пригнать назад твоих коров, — отвечал Патрик. — Я и пригнал… просто не стал мешать Гэвину забирать их обратно. Мне нужно было выиграть время, чтобы разоблачить Синклера и найти Маргарет.

При упоминании имени его мачехи — разумеется, вовсе не случайном — грозные складки у рта отца стали мало-помалу разглаживаться, и постепенно, к изумлению Патрика, лицо его просветлело настолько, что он казался почти довольным, а когда заговорил, Патрик остолбенел от неожиданности.

— Я горжусь тобою, сын, — промолвил маркиз Бринэйр. — И скажу тебе спасибо, если ты возьмешься напоминать мне об этом время от времени — вдруг я случайно забуду.

Проглотив неожиданно сдавивший горло комок, Патрик кивнул:

— Да, сэр. Я постараюсь.

Отец кивнул в ответ. Затем со вздохом взглянул на Эберни.

— Дональд, не пойти ли нам посидеть у меня, промочить горло? Я честно стоял столько, сколько позволяет мне проклятая нога.

— Пойдем, — согласился граф, подходя к старому товарищу. — И еще я хотел бы, коли не возражаешь, увидеть сына.

— Конечно. Мне сказали, он недурно устроен. Элизабет, кажется, все утро от него не отходила.

— Ах да, славная девчушка. Сколько ей сейчас? Четырнадцать?

— Пятнадцать.

Они медленно побрели к лестнице, и Патрик услышал, как отец говорит:

— Ты хоть понимаешь, каких ослушников мы оба наплодили?

— Да уж, — донесся до него сокрушенный ответ графа. — Сам не знаю, как это вышло. Но, скажу тебе по чести, я не удовольствуюсь только обручением моей дочери. Мы должны сыграть свадьбу. И чем скорее, тем лучше.

— Полностью с тобою согласен. Дональд, ты не поверишь, какой гадостью нас тут кормили до появления Марсали. Верно говорю, в иные ночи мне просто жить не хотелось…

За разговором они поднимались наверх, и голоса постепенно затихали. Патрик, задрав голову, в полном изумлении провожал их взглядом, покуда они не повернули с площадки второго этажа в коридор.

Тогда он взял Марсали за руку и повел к парапету, так похожему на парапет в замке Эберни. Уже смеркалось, зажигались первые звезды. Марсали посмотрела на Патрика; ее глаза сияли так же ярко, как звезды в вечереющем небе. Минуту-другую они просто глядели друг на друга — а потом одновременно улыбнулись. Оглушительно гикнув, Патрик схватил Марсали на руки и закружил, и она, смеясь, припала к нему. Ее длинные волосы летели за нею темным плащом. Они кружились, пока мир не завертелся у Патрика перед глазами, и тогда он опустил Марсали наземь и поцеловал ее — крепко, жадно, вложив в поцелуй всю страсть и все счастье, что переполняли сейчас его сердце.

— Они хотят нас поженить, — отдышавшись, сказал он.

— Не может быть, чудо какое-то, — выдохнула она. — Но меньшего я от моего звездолова и не ожидала.

Он улыбнулся ей — и с любовью и огромной нежностью вспомнил о той маленькой девочке, что стояла, печальная и всеми покинутая, у парапета в Эберни много лет тому назад.

— Если я — твой звездолов, — сказал он, — то ты — моя звезда. В ту ночь, когда я дотянулся до небес, я нашел там настоящее чудо. Я нашел тебя. Марсали, я не могу представить себе мира, который не освещала бы ты.

Ты — мое сердце, моя жизнь, и я буду любить тебя до конца моих дней.

— О, Патрик, — вздохнула она.

И когда он снова нашел губами ее губы, все звезды, сколько ни было их в небе, казалось, стали больше и загорелись ярче, обняли Патрика и Марсали лучами своего света, и темно-синий купол неба медленно поплыл вокруг них.

Эпилог

День для свадьбы выдался просто великолепный — все так говорили.

Ярко светило солнце, щедро разбрасывая повсюду снопы лучей, и сочная зелень лугов казалась россыпью изумрудов, а легкий туман над горами — праздничным покровом, расшитым мелкими бриллиантами.

Марсали стояла перед зеркалом, дрожа от нетерпения, пока Элизабет и тетя Маргарет в последний раз оправляли на ней платье, а Джинни расчесывала ее темные волосы и вплетала в них живые цветы. Жаль, что рядом не было Сесили, но надо же кому-то принимать гостей в большом зале… В распахнутое окно со двора долетали звуки начинающегося пиршества: смех, пение, игра на свирелях.

На миг Марсали замутило; она положила ладонь на живот, но тошнота тут же прошла, и она вздохнула с облегчением. Это все от волнения, а не от того, что в ней уже растет ребенок. Эта новость будет ее свадебным подарком Патрику.

Маргарет и Джинни уже догадались: они обе видели, как она с утра несколько раз кряду склонялась над тазом. Марсали поймала заботливый взгляд синих, так похожих на ее собственные глаз тетки, метнувшийся к ее животу — и вверх, ей в глаза; быстро кивнула в ответ и улыбнулась.

Назавтра они вместе уезжают домой, в Бринэйр. Отец Патрика весь месяц напропалую ухаживал за вновь обретенной женой, стараясь на свой грубоватый манер загладить свою вину перед ней. Быть может, вернейшее свидетельство его раскаяния было как раз то, что он не требовал немедленного возвращения Маргарет; напротив, позволил ей провести у брата столько времени, сколько понадобится, чтобы принять обдуманное решение. Марсали втайне гадала, не направляют ли непривычно учтивое поведение маркиза умная подсказка и верная рука Патрика.

Так или иначе, ей было совершенно ясно, что тетя Маргарет любит Грегора Сазерленда — неуживчивого, сварливого, скрюченного подагрой. До конца Марсали ее понять не могла, но иногда и сама замечала у Грегора Сазерленда проблески остроумия, а кроме того, от него действительно исходила некая сила, снискавшая ему преданность и уважение всего клана. Хотя и медленно, он преодолевал усвоенные сызмальства убеждения в том, что любовь — это слабость, а сострадание — грех. Он учился быть другим ради Маргарет. И ради сына.

Марсали казалось, что любовь расцветает повсюду вокруг нее. Только накануне вечером Джинни призналась ей, что намерена сказать «да» в следующий раз, когда Хирам попросит ее руки; подобное в последнее время случалось чуть ли не каждую неделю. Рассказывая об этом, она хихикала, как девчонка, и впрямь будто бы помолодела на добрый десяток лет. Синие глаза ее искрились, как озеро под солнцем.

Что до Сесили, то ее взгляд провожал Руфуса повсюду, и Патрик под большим секретом поведал Марсали, что его друг, к потехе Хирама, положительно околдован чарами ее младшей сестрички. Сесили уже не зарывалась в книги, как бывало, а прилежно училась всему, что следует знать женщине. Хотя у Руфуса и не было титула, он был старшим сыном в большой и уважаемой в Лоуленде семье, да и граф Эберни уже заявил, что урок старшей дочери пошел ему впрок и он благословит младшую дочку выйти за любого, кто ей по сердцу, — лишь бы дождалась, пока ей сравняется шестнадцать. Он больше не хотел, чтобы дети убегали от него.

А следовало подумать и о Гэвине, который стал невероятно любезен с юной Элизабет, проводившей у его изголовья куда больше времени, чем это было необходимо, пока он гостил в Бринэйре, оправляясь от ран. Быть может, однажды…

Даже ласки сменили гнев на милость и теперь позволяли Патрику гладить себя. Не потому ли, что Изольда тоже ждала прибавления…

— Как ты хороша, голубка моя, — всплеснула руками Джинни.

— Да, верно, — поддакнула Маргарет.

— Она прямо светится! — восхищенно выдохнула Элизабет.

— Я чувствую себя красавицей, — улыбнулась Марсали. Этой минуты она ждала столько лет, так много думала, как это будет, — а оказалось, что все еще чудесней, чем она могла вообразить.

«Пора», — возвестил стук в дверь ее комнаты.

Она медленно спустилась в большой зал. Маргарет шла рядом, а Элизабет — позади, придерживая длинный шлейф ее подвенечного платья. У подножия лестницы ее встречал отец, чтобы препроводить в часовню. Он церемонно подал ей руку, и Марсали показалось, будто в уголке глаза у него блеснула слеза.

Остановившись у открытых ворот часовни, Марсали посмотрела в проход и увидела Патрика, высокого, сильного и уверенного в себе, стоявшего у алтаря. Рядом с ним был отец; его угрюмое лицо чуть смягчилось в тот миг, когда он встретился глазами со своей невесткой. Вся часовня пестрела пледами разных кланов: тут были Ганны, Сазерленды, другие горские семьи, но, направляясь к алтарю, Марсали едва видела лица сидящих на скамьях людей, хотя все они улыбались, оборачиваясь к ней Она смотрела только на Патрика.

Он шагнул ей навстречу, взял за руку, и тепло его прикосновения пронизало все ее существо. Взгляды их встретились, слились, мир вокруг странным образом сжался до одной крошечной вселенной, в которой осталось место только для них двоих. Как сквозь туман до сознания Марсали доходили слова викария и ее собственные ответы. А голос Патрика почему-то оставался глубоким, чистым и таким бесконечно близким. Она впитывала в себя каждое его слово.

И вот все кончилось. Он наклонился к ней, их губы наконец-то встретились — не так надолго, как хотелось, ведь вокруг было столько людей, но и не мимоходом. Смех и одобрительные возгласы загремели, отражаясь от гулких каменных сводов часовни; Патрик поднял голову и снова взглянул Марсали в глаза. Она улыбнулась, думая о том, что расскажет ему ночью, и тут ей показалось, что эта мысль каким-то таинственным образом передалась ему. Потому что вдруг ей стало ясно: он знает. На миг, озаренное удивлением и радостью, это понимание вспыхнуло у него в глазах.

Он вопрошающе приподнял бровь, и ей оставалось лишь кивнуть. Тут же его рот расплылся в широчайшей улыбке, а глаза заискрились от восторга.

Да, день для свадьбы в самом деле выдался волшебный, а ночь…

Что же, ночь была еще впереди.

Примечания

Note1

Шотландская кожаная сумка

(обратно)

Note2

Роберт Брюс (Освободитель) — король Шотландии с 1306 г. Его победа над войсками короля Эдуарда II обеспечила Шотландии независимость

(обратно)

Оглавление

Пролог

1.

2.

3.

4.

5.

6.

7.

8.

9.

10.

11.

12.

13.

14.

15.

16.

17.

18.

19.

20.

21.

22.

23.

24.

25.

26.

27.

28.

Эпилог . . .