«Золотая химера Борджиа»

Жюльетта Бенцони Золотая Химера Борджиа

Пролог

Северная часть Атлантического океана – 14 апреля 1912 года, воскресенье, небо безоблачное, море спокойное, полночь. За несколько часов до прибытия в Нью-Йорк великолепный пакетбот компании «Уайт Стар Лайн» «Титаник» получит пробоину и пойдет ко дну, завершив свое первое путешествие, которое обещало быть триумфальным. Но пока об этом никто не подозревает.

Ровно двадцать минут назад впередсмотрящий Фредерик Флит сообщил на капитанский мостик:

– Прямо по курсу айсберг!

И крепко вцепился в поручень в ужасе от неминуемого столкновения с ледяной горой, внезапно, словно призрак, возникшей из темноты. Но в следующую секунду с несказанным облегчением он понял, что нос парохода отклонился в сторону и айсберг проплывает мимо правого борта. Трудно передать, как спокойно стало у него на душе…

Те, кто располагался на нижних палубах, ощутили небольшой толчок. Он был настолько безобидным, что в камбузе ничего, кроме булочек, испеченных к завтраку, на пол не полетело. В курительной комнате и вовсе никто ничего не почувствовал. Один из сидящих за карточным столом игроков заметил в иллюминаторе проплывающую мимо белоснежную глыбу и пошутил, что сейчас выйдет на палубу и возьмет немного льда для своего виски. До чего же весело все рассмеялись! А когда пароход замедлил ход, никто не усомнился в том, что капитан всего лишь готовится к очередному маневру…

Между тем пробоина, нанесенная «Титанику», оказалась гибельной. Подводная часть айсберга повредила 90 метров двойной обшивки корпуса лайнера и снесла водонепроницаемые переборки, которые должны были сделать пакетбот непотопляемым. Вода хлынула в трюмы носовой части, затопила почтовое отделение и продолжала поступать, снося даже те переборки, которые успели задраить. Пассажиры верхних палуб по-прежнему ни о чем не догадывались, зато все, кто находился в нижней части судна, испытали настоящий шок. Капитан Эдвард Смит и исполнительный директор Томас Эндрюс поспешили лично осмотреть нижнюю часть пакетбота. Представшая перед ними картина не оставляла никаких сомнений: самый прекрасный лайнер в мире обречен на гибель.

– Сколько времени у нас в распоряжении? – осведомился капитан.

– Час… Может быть, полтора… Не больше.

– Значит, приступаем к эвакуации.

Но эвакуация представляла собой немалую проблему. На «Титанике» находилось 2206 человек, а в его шестнадцати деревянных шлюпках и четырех резиновых лодках было всего 1178 мест.

В это время в водах Атлантического океана находилось довольно много пароходов, какие-то из них находились недалеко от «Титаника», другие – на более значительном расстоянии. Ближе всех оказалась «Карпатия» компании «Кунард Лайн». С «Титаника» на «Карпатию» стали поступать сигналы: «CQD CQD SOS SOS CQD SOS. Немедленно на помощь. Столкнулись с айсбергом. Местонахождение 41,46 норд, 50,24 вест».

Ответ последовал незамедлительно. «Карпатия» находилась в 53 милях и поспешила на помощь «на всех скоростях». Капитан надеялся прибыть вовремя и уже подготовил спасательные шлюпки.

Но если пассажиры третьего и второго класса – те из них, кто понял, что судну грозит серьезная опасность, – поспешили на палубу Е, то извлечь из мягких постелей и оторвать от карточной игры пассажиров первого класса было задачей не из легких. Пароход стоял на месте и казался незыблемой скалой. Люди полагали, что происходит что-то вроде учебной тревоги, и не спешили на палубу, откуда отправлялись шлюпки. В большом салоне оркестр продолжал играть «Александр регтайм бэнд». Паника началась тогда, когда капитан объявил толпе, одетой в спасательные жилеты, что за недостатком мест первыми будут занимать места в шлюпках женщины и дети и только потом мужчины, что обрекало на гибель немалое число людей в том случае, если «Карпатия» не подоспеет во́время. Среди мужчин нашлись, однако, такие, кто пренебрег распоряжением капитана, например лорд Джозеф Брюс Исмей, президент компании «Уайт Стар Лайн».

Но были и совсем другие случаи, гораздо более трогательные: так, одна очень богатая супружеская пара не захотела расставаться и мирно уселась в шезлонги, держась за руки… И это несмотря на то, что был отдан приказ запускать сигнальные ракеты, предупреждающие о бедствии.

На некоторых пароходах заметили эти сигналы. Неподалеку, примерно в девятнадцати милях, находился пакетбот «Калифорния», из-за айсбергов на нем застопорили мотор, поэтому радиста отправили спать. Дежурный офицер заметил вспышки в небе над таким же, как «Калифорния», неподвижным лайнером и удивился, зачем на нем забавляются сигнальными ракетами, когда нет никакой видимой опасности…

Во время всех этих событий молоденькая горничная Хэлен Адлер обходила элитные каюты палубы С, чтобы удостовериться, что в них никого нет. Пожилые люди могли нуждаться в помощи, и она была готова ее оказать. Хэлен, крепкая двадцатилетняя англичанка родом из Кента, любила свою работу, находя в ней нечто большее, чем умение ухаживать за роскошными гардеробами, делать прически и наводить красоту у тех женщин, у которых раньше жила в прислугах. Ее последняя хозяйка, леди Босковер, умерла, не оставив наследников, и Хэлен нанялась на «Титаник», надеясь повидать мир и расширить свой кругозор.

На пароходе она обслуживала два роскошных апартамента. Одни апартаменты занимала пара, о которой шушукались все пассажиры лайнера: это был сорокачетырехлетний богач Джон Астор IV и его юная восемнадцатилетняя жена Мэделейн. Их соединила взаимная любовь с первого взгляда, после чего последовал шумный развод Джона Астора с самой красивой и самой непредсказуемой и капризной женщиной высшего американского общества, Эвой Лойл-Уиллинг, от которой у него было трое детей. Новобрачные возвращались из свадебного путешествия по Европе, и Мэделейн была беременна.

Во вторых апартаментах размещалась немолодая одинокая дама, графиня д’Ангиссола, урожденная Белмонт, сохранившая свое очарование и чудесный характер. Несколько лет тому назад она потеряла мужа, детей у нее не было, и она жила то в своем особняке в Нью-Йорке, то на вилле в предместьях Рима.

Несмотря на суматоху, царившую на лайнере, Хэлен разглядела Астора, который сопровождал свою жену на палубу. Значит, нужно было проследить за госпожой д’Ангиссола. Из ее каюты вышла незнакомая Хэлен молодая женщина, очень красивая, в манто из норки. Она заперла каюту на ключ и затерялась в толпе.

Охваченная недобрым предчувствием – пожилая дама была обладательницей необыкновенно красивых драгоценностей, – Хэлен решила войти в каюту, но обнаружила, что ключ исчез. Она воспользовалась своим служебным ключом, пересекла гостиную и быстро вошла в спальню. Графиня, одетая для выхода, лежала поперек кровати с широко открытыми глазами. В ее грудь был вонзен кинжал. Шкатулка с драгоценностями, которая обычно находилась в тайнике за картиной, стояла с ней рядом и зияла пустотой…

Хэлен была не из тех, кто теряет голову, даже в такой из ряда вон выходящей ситуации. Она закрыла покойнице глаза и, позабыв, что находится на тонущем корабле, отправилась искать полковника или хотя бы комиссара полиции, чтобы известить его об убийстве. Но попала в толпу людей, несущихся что было сил к палубе со шлюпками. Джон Астор схватил ее за руку.

– Хэлен! Я хочу, чтобы вы плыли с моей женой! Вы прекрасно о ней заботитесь!

И, не ожидая ответа, он подтолкнул ее к плачущей Мэделейн, которая рвалась к мужу, в то время как два дюжих матроса пытались усадить ее в шлюпку.

– Порадуй меня, сядь в шлюпку, детка, – ласково обратился он к жене. – Завтра мы встретимся с тобой в Нью-Йорке.

– Но я не могу, господин Астор, – запротестовала Хэлен. – Мне непременно нужно увидеть комиссара. Совершено убийство. Убита графиня д’Ангиссола…

– Вы полагаете, что сейчас это имеет значение? – насмешливо спросил Астор и, вложив Хэлен в руки пригоршню банкнот, повторил: – Позаботьтесь о моей жене. Без меня она погибнет. Счастливого пути!

Он с силой подтолкнул молодую женщину к шлюпке и усадил ее рядом с плачущей Мэделейн. Хэлен обняла ее, и та в отчаянии прижалась к теплому плечу девушки. Шлюпка, переполненная пассажирами, заскользила вдоль черного корпуса пакетбота. Джон Астор закурил сигарету и выбрался из охваченной ужасом толпы…

Людей охватила паника. Матросы и офицеры с трудом удерживали обезумевших мужчин, рвавшихся к шлюпкам вопреки приказу капитана. Обезумевшим приходилось грозить оружием, но угрозы мало помогали. Женщин и детей приняла на борт всего только шлюпка под номером восемь, а нос корабля уже начал погружаться в воду. Для того чтобы загрузить все шлюпки, нужно было не меньше двух часов… А как нелегко было отогнать шлюпки подальше от тонущего судна! Мужчины прыгали в воду – а она была ледяной, минус два градуса – и пытались уцепиться за шлюпки, которые отплывали не до конца заполненными. Самая первая отправилась с пятью пассажирами, шестью кочегарами и одним сигнальщиком, которые взяли ее приступом. В общей сложности шлюпки увезли всего семьсот человек, тогда как должны были бы забрать тысячу двести. Когда последняя отплыла от лайнера, на борту оставалось полторы тысячи человек. Капитан Смит поднялся на капитанский мостик. Исполнительный директор Томас Эндрюс отправился в курительную. Он сбросил спасательный жилет и застыл, скрестив руки перед картиной «Открытие Нового Света». Он не услышал, как помощник капитана торопил его, твердя, что необходимо спасаться… Джон Джейкоб Астор зажег следующую сигару… Оркестр продолжал играть. Теперь это была песня «Осень».

«Титаник» вдруг вздыбился, с минуту простоял вертикально, все огни на нем погасли, с оглушительным шумом взорвались двигатели, и великолепный лайнер погрузился в воду… Без единой волны…

Когда к четырем часам утра «Карпатия» подошла к месту бедствия, поверхность океана была спокойной, на ней плавали лишь небольшие льдины, обломки айсберга и беспорядочно двигались шлюпки.

Хэлен, оказавшись на борту «Карпатии», доверила ненадолго Мэделейн одной пассажирке, а сама отправилась искать убийцу. Разыскивая преступницу, она внимательно присматривалась к спасенным. Но так и не нашла злодейку.

Решив, что преступница получила заслуженное наказание, Хэлен перекрестилась и вернулась к той, которая так в ней нуждалась.

Часть первая Беглянка химера

Глава 1 Необычный клиент…

Американец оглядывался по сторонам. Альдо Морозини разглядывал американца. Судя по выражению их лиц, ни тот ни другой не ожидали увидеть то, что увидели. Американца поразил кабинет – изысканная роскошь: высокий потолок, расписные балки, фреска Тьеполо[1] на стене, бюро «Мазарини» из золотистого южноамериканского дерева с медными и черепаховыми инкрустациями и прелестными позолоченными накладками из бронзы. Длинные шторы из бархата сливочного цвета. Портрет дожа меж двух корабельных фонарей. На полу огромный ковер «Савонри», поражающий изысканным сочетанием красок. Несколько изящных и редких безделиц вроде вазы из фарфора Киен-Лонга с веткой красных осенних листьев и бледно-желтыми хризантемами. Не удивил американца только сидевший за бюро хозяин: он уже видел его портрет в газете…

Морозини давно имел дело с американцами, но ни один из сынов Нового Света не походил на этого. Корнелиус Б. Уишбоун был похож на веселого пожилого ангела в великолепно сшитом костюме. Пушистые пепельные усы, короткая бородка, расходящаяся на две стороны веером, открытое лицо с высоким лбом и младенческими голубыми глазами, румяный рот, растянувшийся в улыбке. Взгляд его был искренен и невинен, а сдвинутая на затылок черная широкополая шляпа казалась нимбом, воссиявшим над его головой. Похоже, он не любил с ним расставаться: снял на секунду, здороваясь, и снова надел. Теперь, когда он уселся, кривизна его ног, выдававшая любителя верховой езды, была совсем незаметна. Но любитель лошадей и в самом деле приехал из Техаса, где у него было огромное ранчо.

Князь-антиквар, специалист по редким драгоценностям, терпеливо ждал, когда взгляд гостя, обежав окужающее пространство и налюбовавшись всякими диковинами, снова вернется к нему. Встретившись наконец глазами со своим гостем, он улыбнулся.

– Вам нравится?

– Сразу видно, пришлось потрудиться. Настоящий дворец!

Морозини едва удержался, чтобы не сказать: в Венеции его именно так и называют, но сказал другое:

– Небольшой дворец. Не Версаль.

– Как? Как? Вер-саль? Не знаю такого.

Альдо снова подумал, что имеет дело с исключительным американцем. Обычно американцы, приезжающие в Европу, первым делом включают в список обязательных для посещения мест жилище Короля-солнца. Возможно, для того, чтобы убедиться, что доллары, которые внес на реставрацию дворца их соотечественник Рокфеллер, не были пустой тратой денег.

– И не надо, – улыбнулся Альдо. – А теперь я был бы вам признателен, если бы вы объяснили цель своего визита.

Желая приободрить гостя, он подвинул поближе к нему открытый ларчик с сигарами. Но тот от сигар отказался.

– Большущее вам спасибо, но я лучше набью свою трубочку.

И, подтверждая слова делом, господин Уишбоун достал трубку и принялся набивать ее черным-пречерным табаком, на который Альдо смотрел с некоторым беспокойством. Если это особого сорта французский табак, то Лиза, его жена, непременно потребует, чтобы шторы отправили в чистку. Первый дымок из трубки подтвердил: да, это был тот самый табак. Но, в конце концов, если клиент стоящий… В качестве утешения Альдо получил лучезарную улыбку гостя. Уишбоун поудобнее устроился в кресле, скрестил ноги и заговорил:

– Ну вот! Перво-наперво скажу, что я богат, и даже очень. Земли – до горизонта, коровы, лошади и еще нефть!

– Подумать только! – восхищенно воскликнул Альдо. – Такое нечасто встретишь!

– И правда. Ну так вот. Я вдобавок холостяк, но до смерти влюблен в прекраснейшую из женщин. Может, вы даже ее знаете. Она поет в опере, и зовут ее Лукреция Торелли.

Альдо хотел сдержаться, но не смог: от души рассмеялся. Лукреция Торелли! Только ее ему не хватало! Ангельский голос, дивная фигура, лик мадонны и… стерва из стерв! Два года тому назад она приезжала исполнять «Тоску» в «Ла Фениче» и пела так потрясающе, что вся Венеция была у ее ног, кроме обслуживающего персонала в «Даниели» и всех, кто ей прислуживал в театре. Капризы и требования этой дивы замучили людей вконец. У Торелли была еще одна причуда: она утверждала, что происходит из семьи Борджиа, и, если поклонник хотел добиться от нее хотя бы ничтожного знака внимания, он непременно должен был подарить ей вещицу XV столетия, желательно принадлежавшую Борджиа, а еще желательнее, чтобы это была драгоценность. Лукреция их просто обожала.

Приехав в Венецию, она «пригласила» к себе Морозини, потребовав принести ей в гостиницу все самое лучшее из его старинных вещиц. Такое откровенное хамство пришлось не по вкусу антиквару. Он никогда не считал себя мальчиком на побегушках и ответил, что охотно примет госпожу Торелли у себя, но не видит причины, по которой должен навестить ее. И получил от дивы следующее послание: ее навещают даже короли, и уж не ему, так называемому «князю», который вдобавок занимается торговлей, строить из себя невесть что. Это послание Морозини проигнорировал и запретил Ги, который предложил ему свои услуги и был готов поехать вместо него в гостиницу, даже помышлять об этом. На отношениях с Лукрецией Торелли был поставлен крест.

– Почему вы смеетесь? Вам это кажется странным? – смущенно спросил американец.

– И да, и нет. Торелли – изумительная певица и потрясающе красивая женщина. И я знаю, зачем вы пришли ко мне. Вам нужна вещь, принадлежавшая Борджиа, желательно драгоценность.

– Именно. Но не какая-нибудь. Мне нужна…

Американец замолчал, достал из кармана записную книжку, полистал ее и прочитал:

– Химера Чезаре Борджиа. Я готов заплатить любые деньги. Она обещала выйти за меня замуж, если я принесу ей химеру. Для нее это очень важно. Еще маленькой девочкой она поклялась, что отдаст свою руку тому, кто подарит ей химеру!

Морозини уже было не до смеха. Американец был ему симпатичен, и он охотно помог бы ему. Но Торелли! Она перешла все границы! Видно, слишком часто исполняла арию Турандот, которая загадывает своим поклонникам загадки и отправляет на казнь в случае неудачного ответа. Что касается лично его, то он обожает арию принца Калафа и молоденькой рабыни Лю, но отнюдь не партию главной героини… И уж тем более не ту, которая себя ею вообразила. А что касается Корнелиуса Б. Уишбоуна, то чем раньше развеются его иллюзии, тем лучше.

– Мне очень жаль, – вздохнул Альдо, – но от вас хотят невозможного.

– Почему? Я уверен, что она ничего не выдумывает, ведь такое украшение существует?

– Существовало.

– То есть?

– Двадцать лет тому назад химера исчезла и теперь находится в сокровищнице Нептуна.

– Что вы хотите этим сказать?

Морозини удержался от вздоха: кругозор, похоже, не обременял этого ангела.

– Название «Титаник» вам о чем-то говорить?

– Как и всем. Ужаснейшая катастрофа.

– Так вот, ваша химера имеет к ней прямое отношение. На протяжение долгих лет она принадлежала семье д’Ангиссола, ныне больше не существующей. Маркиза, последняя ее представительница, была американкой. Потеряв мужа, она не могла больше жить в Италии и решила вернуться на родину. Первый рейс великолепного лайнера привлек ее внимание. Она купила билет и погибла.

– Я считал, что детей и женщин спасли…

– Далеко не всех. И можно понять почему. На борту царила страшная паника. Вашей прекрасной подруге придется попросить от вас какой-нибудь другой залог любви.

Брови собеседника поползли вверх, подбородок вздернулся, но черный фетровый нимб остался на месте.

– Это невозможно, – непреклонно заявил Корнелиус. – Она хочет только химеру.

– Думаю, ей неизвестна судьба химеры. Когда вы расскажете, что химера стала жертвой самого известного в мире кораблекрушения, ваша прекрасная дама попросит что-то другое.

– Не попросит, потому что я ей ничего не скажу. Она хочет это украшение, и она его получит!

– Может быть, вы соизволите объяснить мне, каким образом? – поинтересовался Альдо, чувствуя, что закипает.

Да, американец был ему симпатичен, но до определенной степени.

– Если вы намереваетесь нанять подводника в скафандре, то должен сообщить вам, что дно недосягаемо, у нас пока нет возможностей опускаться на такую глубину.

– Это понятно. Но я вроде бы сказал вам, что богат. В самом деле богат, по-настоящему. И просто-напросто хочу знать, как выглядит эта ваша химера.

Альдо уже не мог скрыть своего изумления:

– Может быть, вы хотите сделать копию химеры?

– Вот именно! – отозвался гость с широчайшей улыбкой. – Это же, в конце концов, безделушка, верно?

– М-м-может быть. Но особенная. Извольте секундочку подождать.

Альдо открыл драгоценное изделие Буля, книжный шкаф, в котором хранил не менее драгоценные книги, зачастую старинные, рассказывающие о камнях, жемчугах и украшениях всевозможных стран и эпох. Он нашел нужный фолиант, полистал и, отыскав нужную страницу, положил перед своим странным посетителем.

– Вот, – торжественно провозгласил он. – Полюбуйтесь! В натуральную величину и в красках.

Настала очередь изумляться господину Корнелиусу Б. Уишбоуну.

– У-у-у… вот это да-а… Ничего себе, – выдавил он.

– Если вам удастся ее повторить, я первый буду в восторге. Вы видите, какая это безделушка. Имейте еще в виду, что два главных камня в ней, если их вынуть, сами по себе составляли целое состояние.

Искусно выкованное из золота, мифическое чудовище с головой ревущего льва, телом козла и хвостом дракона было величиной сантиметров десять. Козлиное тело было сделано из цельного изумруда того же оттенка, что глаза и конец хвоста. Мало этого, когтистая лапа химеры опиралась на большую, неправильной формы жемчужину, символизирующую утес. Изображение химеры впечатляло. Что же можно было сказать о подлиннике?

Уишбоун, деликатно сопя, стоял, склонившись над картинкой. Потом мечтательно произнес:

– Но ведь и такое можно сделать!..

– Если потратить массу времени, терпения и денег. Да, я с вами совершенно согласен, можно. Но это уже не по моей части. Ювелир, причем далеко не заурядный, сможет сделать эту вещицу при условии, что у него будут все необходимые камни.

– Времени у меня хоть отбавляй, – добродушно сообщил техасец. – А вы знаете, кто бы смог сварганить такую штуковину?

– Ювелиров много. На улице де ла Пэ, на Вандомской площади найдутся те, кто сможет вам помочь. Именно там делают потрясающие драгоценности для индийских магараджей. Ну вот, к примеру, Бушрон, Картье, Шоме, Меллерио… Но, полагаю, лучше всего обратиться к Картье. Жанна Тусен, художественный директор фирмы, удивительная женщина. Она в жизни не держала в руках карандаша, но создает украшения несравненной красоты. Ваш заказ может ее позабавить. Впрочем, не уверен. Она скорее предпочитает создавать что-то новенькое.

– Можете дать мне рекомендательное письмо для нее? И для других тоже, если она откажется?

– С радостью! Я готов сделать даже больше: этим вечером я уезжаю в Париж на аукцион драгоценностей в Друо. Если вы завершили свои дела в Венеции, я могу вас взять с собой.

Усы и уголки губ господина Корнелиуса поползли вверх.

– Отличная идея! Я ведь и на аукцион могу с вами пойти. Вдруг там найдется какая-нибудь забавная штучка, которая поможет мисс Торелли набраться терпения.

– Предупреждаю, там будут крайне дорогие драгоценности, если не сказать разорительные. Распродается редкая коллекция. Иначе я и с места не стал бы двигаться.

– Я на это и рассчитываю. Трудно себе представить, что я дарю мисс Торелли платиновый кирпич или янтарное ожерелье.

Морозини не мог не рассмеяться. Похоже, судьба свела его с настоящим набобом.

– А вы знаете, что вы совершенно удивительный человек? – спросил он, протягивая техасцу один из двух поданных им стаканчиков виски. – Такое впечатление, что вас ничто не остановит, если вы чего-то захотели.

– А зачем мне останавливаться, если мое желание никому не вредит?

Прищуренные голубые глаза Корнелиуса светились задорным лукавством. Нет, право, грех было бы не помочь такому славному человеку. Альдо поймал себя на неожиданной мысли, что и на самом деле не возражал бы против совместного путешествия.

– Я попрошу моего секретаря заказать вам одноместное купе в Симплон-Орьент-экспресс. Встретимся на вокзале. Где вы останавливаетесь в Париже?

– Нигде. То есть я хочу сказать, что ничего там не знаю. В Париже я пересел с поезда на поезд, только и всего.

– Тогда ни о чем не беспокойтесь. Мы вместе поедем туда, где я привык останавливаться.

Мысль об этом пришла в голову Морозини совершенно естественно.

Чудо-американец, без сомнения, порадует тетушку Амели, да и План-Крепэн тоже. Было бы жаль лишить двух милых дам такого удовольствия.

Альдо охотно пригласил бы американца на завтрак, но у них в доме гостил сейчас кузен его жены Лизы, весьма оригинальный господин по имени Фридрих фон Апфельгрюне с супругой Хильдой и двумя детьми, Францем и Элизабет. Дети мгновенно подружились с близнецами Морозини, Антонио и Амалией, и Альдо находил их дружбу даже слишком горячей, потому что дворец Морозини то и дело сотрясался от их совместных подвигов. Альдо, конечно, радовала необычайная жизнерадостность творческой четверки, но он не стал отказываться от возможности провести несколько спокойных дней в Париже. Тем более желанных, что кроме четверых веселых чертенят покой дома нарушал еще и юный Марко, последний отпрыск Морозини, обожаемое дитя Лизы, которому недавно исполнилось три года. Марко пока не участвовал в проделках и авантюрах близнецов, выполняя роль, так сказать, голоса за кадром. Необыкновенная мощь этого голоса очень смущала Альдо, он уверял Лизу, что рев их младшего сына слышен даже во Дворце дожей, чем очень ее смешил.

– Сразу видно, что ты был единственным ребенком!

– Но и ты тоже!

– Да, но у меня было столько кузенов, что я этого не замечала.

Альдо предпочел бы, чтобы у Лизы были родные братья, потому что все кузены были влюблены в Лизу, а некоторые из них сохранили свою влюбленность даже до сих пор. Даже Апфельгрюне в начале их знакомства делал все возможное, чтобы оттеснить Альдо от своей красавицы-кузины, но потом стал ему верным помощником и вместе с Адальбером Видаль-Пеликорном участвовал в розысках чудесного опала, украденного в незапамятные времена из наперсника первосвященника Иерусалима. Потом на балу в доме Кински Фридрих познакомился с Хильдой и перестал наконец соперничать с Морозини. С тех пор он стал ему добрым другом. Но так дело обстояло далеко не со всеми кузенами! Например, кузен Гаспар, тоже швейцарец, как и Лиза, но обосновавшийся в Париже, до сих пор не терял надежды, но в Венеции он, правда, не показывался…

Проводив Корнелиуса к причалу, где его дожидалась гондола от «Даниели», Альдо заглянул в кабинет Ги Бюто, который был когда-то его наставником, а теперь стал управляющим всеми делами. В кабинете Ги он застал Лизу. Она пришла в кабинет Ги, чтобы попросить его достать из сейфа ожерелье из аквамаринов с бриллиантами. Сегодня Фоскари давали бал, и она хотела надеть это украшение, а поскольку Альдо уезжал, собиралась взять с собой Фридриха и Хильду.

Огненно-рыжие волосы Лизы и белоснежные пряди Ги – Альдо всякий раз восхищался их контрастом. Лиза и Ги знали друг друга давным-давно, еще с тех пор, когда Лиза, дочь богатейшего цюрихского банкира, работала у Альдо секретаршей – и до чего она была компетентной! – под именем голландки Мины ван Зельден. Она носила тогда очки в черепаховой оправе, юбку, похожую на кулек с жареной картошкой, а волосы стягивала в тугой узел на затылке. Их теплая искренняя дружба с Ги завязалась еще с тех времен. Альдо подошел к креслу жены, и Лиза подняла на него свои прекрасные синие глаза.

– Ну, что твой американец? Не похож на тех, которые приходят к тебе обычно?

– «Не похож» – мягко сказано! Ты никогда не догадаешься, зачем он ко мне пришел!

– За изумрудом Нерона? За жемчугом Клеопатры – тем, который не растворился? За философским камнем?

– Почти! За химерой Борджиа!

– Когда-то можно было искать и химеру, но вот уже двадцать лет она покоится на дне океана. Американцу не повезло, – вынес свое суждение Ги.

– Забавно! – откликнулась Лиза. – Надеюсь, у него это не навязчивая идея? Он сможет найти себе другую мечту?

– Он ищет ее не для себя, а для дамы сердца.

– Кто же она? Он доверил тебе свою тайну?

– Певица Лукреция Торелли.

– Твоя любимица! Та, что вообразила себя принцессой Турандот. Бедный он, бедный! А на вид очень славный. Надеюсь, ты объяснил ему, что он напрасно теряет время?

– Разумеется. Но его это нисколько не смутило.

– Неужели? – не поверил Ги. – Он что, не понимает, что найти что-либо в обломках «Титаника» невозможно?

– Он решил заказать копию… Но из тех же материалов!

Альдо был доволен произведенным эффектом и теперь любовался двумя изумленными лицами.

– Но она обойдется ему в целое состояние! Если только он найдет подходящие камни!

– Деньги его не волнуют. Мне кажется, его кошелек выдержит и более существенный урон.

Господин Бюто снял очки, протер их носовым платком и снова водрузил на нос.

– Но химера – не женское украшение. Судя по картинке, в ней есть нечто угрожающее.

– Это драгоценность из сокровищницы Борджиа. Папа Александр VI заказал ее для своего сына Чезаре, на родство с которым претендует Торелли. К тому же она поклялась, что выйдет замуж за того, кто принесет ей химеру.

– А она не глупа! – звонко рассмеялась Лиза. – Конечно, она знает о судьбе химеры и нашла весьма оригинальный способ отделываться от надоедливых поклонников. Знаешь, я не уверена, что идея твоего американца так уж хороша. А кстати, как его зовут?

– Корнелиус Б. Уишбоун.

– Даже если ему удастся это безумное предприятие, Торелли тут же догадается, что химера не подлинная.

– Но камни-то будут настоящими!

– Она оставит химеру у себя, а замуж за него не выйдет. Он разорится, не получив взамен ничего.

– Разорится? Меня бы это очень удивило, моя радость. Я предложил отвести его к Картье и узнать, что думает госпожа Туссен о его пожелании, сообщив по ходу дела, что собираюсь в Париж на аукцион в Друо, где будет распродаваться коллекция ван Тильдена. Он тут же заявил, что не прочь отправиться вместе со мной, чтобы – держитесь, друзья мои! – присмотреть какую-нибудь «штучку» для своего идола, которая скрасит время ожидания.

– Господи! – жалобно воскликнул Ги Бюто. – Это же самая прекрасная частная коллекция драгоценностей Ренессанса! Погодите! Если я не ошибаюсь, в ней находится три из трех тысяч семисот восьмидесяти украшений, которые Лукреция Борджиа, герцогиня Феррары, оставила после своей смерти.

– Сколько? Сколько? – переспросила потрясенная Лиза.

– Три тысячи семьсот восемьдесят. Может, на две или три больше. И даже самое незначительное из украшений будет стоить баснословные деньги.

– Я его предупредил, – подхватил Альдо. – И не произвел ни малейшего впечатления.

– И откуда же твой миллиардер качает деньги?

– Из Техаса. У него безумное количество земли, такое же количество бычков и несколько нефтяных скважин.

– Не нужны нам его истории! Если он такой богач, то, должно быть, препротивный!

– Да он чудный парень, уверяю тебя! Я повезу его к тетушке Амели. Думаю, он очень ее развлечет. К тому же мне не терпится узнать, что скажет о нем наша План-Крепэн.

– А я? Я ничего интересного не увижу? – простонала Лиза. – Все это время я буду только прогуливать семейство Апфельгрюне по Венеции? Нет, это несправедливо!

– Но ты же сама их пригласила, моя радость. И сегодня вечером у Фоскари снова одержишь множество побед в ожерелье, которое делает тебя неотразимой. Бедняжка Апфельгрюне всерьез задумается, по какой такой причине он женился на Хильде.

– Он знает причину: Хильда очаровательна. А вот тебя, когда ты пускаешься в комплименты, я начинаю опасаться. Сколько времени ты рассчитываешь пробыть в Париже?

– Три-четыре дня, не больше.

– А потом? Куда ты отправишься потом?

– Что за вопрос? Разумеется, вернусь домой. А что, ты хочешь, чтобы я куда-нибудь поехал?

– Ну, не знаю… Ты без труда можешь отправиться в Тибет или на Аляску.

– Что ты! Там слишком холодно.

– Тогда в Мексику или в Колумбию за изумрудами… На Подветренные острова.

– Не надейся! Но если будешь умницей, я постараюсь познакомить тебя с Корнелиусом. Он тебе очень понравится.

– Только не в том случае, если отправит тебя на край света.

Альдо перестал улыбаться. Похоже, Лиза всерьез озабочена его поездкой. Он оставил шутливый тон и обнял жену за плечи. Ги Бюто, проявляя деликатность, вышел из кабинета.

– Что с тобой, Лиза? Почему вдруг моя поездка в Париж так тебя взволновала?

– Не преувеличивай. И все же вспомни, что в последний раз ты собирался пробыть в Египте неделю, а вернулся через четыре месяца.

– И был счастлив, что не остался там навсегда, – сухо отозвался Альдо. – Чего ты хочешь? Я занимаюсь делом, и это вынуждает меня путешествовать. И не предлагай мне отправить на этот аукцион Ги. Это очень важное мероприятие. И мне кажется, я не должен тебе это объяснять. Мина ван Зельден поняла бы меня с полуслова, не требуя никаких разъяснений.

– Я все поняла, успокойся. На обратном пути прихвати с собой Адальбера, он сейчас наверняка в Париже.

– Не уверен. У него ведь есть еще квартира и в Лондоне.

– Я очень удивлюсь, если Адальбера не будет в Париже. Ты же собираешься навестить тетю Амели, и я думаю, он постарается, чтобы вся ваша «банда» собралась вместе.

Чмокнув мужа в нос, Лиза забрала ларчик и поднялась к себе в спальню.

Она сердилась на себя за то, что невольно обнаружила перед Альдо то смутное беспокойство, какое охватило ее при известии, что он готов заняться делами американца из Техаса, каким бы славным он ни был.

Лиза ничего не имела против американцев. У нее у самой было немало друзей в Америке. Ее беспокоило другое. Находясь уже не один год рядом с Альдо, поначалу под видом очкастой секретарши, а потом как жена-красавица, она успела узнать характер своего мужа до малейших мелочей. Она понимала – в частности, на примере фантастической свадьбы в Польше, – что он, любя ее от всего сердца, может стать объектом женских посягательств, и посягательства эти могут быть весьма опасными. У нее уже был такой опыт. Когда Альдо занимался версальским делом, она получила письмо от госпожи де Соммьер. Тетя Амели шутливо ей напоминала, что даже самая любящая мамочка может иной раз вспомнить, что она еще и княгиня Морозини и составляет великолепную пару со своим мужем. Лиза тогда только что родила Марко и была занята только им, она даже спала в отдельной комнате, боясь потерять молоко. Как было бы замечательно, писала маркиза, если бы Лиза всех сразила своей красотой, внезапно появившись на вернисаже американки Полины Белмонт, модной скульпторши, которая устраивала свою выставку в галерее их общего друга Жиля Вобрена, влюбленного в нее.

У Лизы достало тонкости распознать в ласковом и шутливом письме предупреждение об опасности. Она не пренебрегла советом и осуществила сенсационное появление в разгар вечера. Она, как Чезаре, пришла, увидела и… Поняла, что Вобрен всерьез влюблен в скульпторшу – очень талантливую, без всяких сомнений! – но ему не платят взаимностью. Зато Полина Белмонт влюблена в Альдо. Лиза увидела, как Полина незаурядна: красива, умна, образованна, сердечна, с бездной обаяния, к тому же похожа на греческую богиню, глядящую на мир ясными серыми глазами. Лиза не могла не заметить, как смягчались эти ясные глаза, стоило им обратиться на ее мужа. А муж был так счастлив увидеть свою внезапно появившуюся красавицу Лизу, что она нисколько не усомнилась в его любви, подтверждением которой стала их ночь в апартаментах «Рица».

– Не оставляй меня больше, Лиза, – умолял он, прежде чем позволить ей заснуть. – Мне так плохо без тебя! Уверен, что в твоей родной Швейцарии нет недостатка в кормилицах. Не говоря уж о коровах!

Семейная жизнь пошла своим чередом. Однако у Лизы сохранилась едва уловимая тень предубеждения против всего, что касалось Соединенных Штатов. Хотя, скажем прямо, Техас и Нью-Йорк находятся не по соседству.

После разговора с Лизой Альдо задумался. Впервые его жена высказала какие-то опасения относительно его отъезда, хотя прекрасно понимала значимость драгоценностей, которые будут распродаваться послезавтра на аукционе в Друо. Он всегда там был завсегдатаем и получил, как обычно, приглашение, равно как и каталог… Опасения Лизы оставили в его душе неприятный осадок.

Осадок остался и после их встречи, когда он вернулся из Египта. Магия любви, что бросала их в объятия друг друга после разлук, для Лизы словно бы потускнела, хотя, затворив дверь спальни, она не противилась безудержной жадности, с какой Альдо любил ее. Про себя Морозини благословлял Адальбера, который приехал вместе с ним, и без всякого намека на адвокатство, искренне и красочно рассказал об их приключениях на Ниле, не скрыв своих чувств к юной Салиме, девушке, принадлежавшей совсем иному миру. Его искрометный талант рассказчика заворожил всех, а сам Адальбер признался, что очень дорожит своим пребыванием у друзей, что ему нелегко будет сесть на поезд и вернуться в свое, хоть и относительное, одиночество в доме на улице Жуфруа.

– А я бы с удовольствием поехала в Париж, – вздохнула тогда Лиза, весьма раздосадовав этой репликой Альдо.

– Так что же тебе мешает? – не без укора осведомился он.

– Не знаю, будет ли к месту мое присутствие.

– Ты имеешь в виду тетю Амели и План-Крепэн? Не греши, моя радость! Ты прекрасно знаешь, что они всегда тебе рады.

Тогда дальше разговоров дело не пошло, но сейчас, запирая чемоданы, Альдо вспомнил эту беседу и решил принять кое-какие меры. Он отправился в спальню к Лизе.

– Сколько времени пробудут у нас гости? – спросил он.

– Два-три дня, не больше.

– Раз ты боишься, что я умчусь на край света, то приезжай ко мне в Париж. Ты развеешься в чудесной атмосфере особняка на улице Альфреда де Виньи и по праву станешь членом нашей, как ты выражаешься, «банды». Не только я, но и тетя Амели, и ее верный «оруженосец» План-Крепэн будут в восторге. Не говоря уж о твоем любимом портном!

– Но… Что будет с детьми?

– Не надо! Не начинай все сначала! Думаю, их можно оставить на попечении Труди, гувернантки, – это будет новой попыткой начать воспитывать и образовывать близнецов, Ги, Анжело, Захарию, Ливию, Фульвию, Дзано и всех остальных, не упрекая себя за то, что мы бросили их на произвол судьбы в «пустыне».

Лиза не могла удержаться от смеха и ласково прижалась к мужу.

– Посмотрим! Конечно, ты прав. Но знаешь, с тех пор как мы женаты, мы бываем вместе куда реже, чем когда я работала у тебя секретаршей. По моей вине, конечно, но и по твоей тоже!

– Возможно, и так… Но встречаться так сладко! Разве нет? – прошептал Альдо, целуя ее в шею.

Потом последовало долгое молчание, прерываемое вздохами, а спустя еще несколько минут Морозини повернул в двери ключ.

Когда Лиза встала и подошла к туалетному столику, собираясь поправить прическу, ее взгляд упал на украшения, разложенные перед зеркалом. Она посмотрела на них неодобрительно и произнесла:

– Мне не нравится, что я пойду сегодня на бал без тебя!

– Лгунишка! Ты осчастливишь своих обожателей, и они будут виться вокруг тебя, словно пчелы вокруг цветка. Мне бы это очень не понравилось. Так что ты будешь избавлена от семейной сцены.

Лиза рассмеялась.

– Не знаю, как тебе, а мне нравятся семейные сцены. Обычно они заканчиваются так сладко!

– Согласен. Вот только не знаю, что приготовить на следующий раз. Как ты думаешь, что тебе больше понравится: взбучка или еще один ребеночек?

Снизу донесся шум возни и оглушительный детский плач, Лиза тут же заторопилась к двери, но у порога обернулась.

– Мне кажется, детей у нас уже предостаточно, – сказала она. – Беги на поезд и поцелуй всех за меня. Может, я и приеду к тебе в Париж. Хотя бы для того, чтобы посмотреть, что Мари-Анжелин сделает из твоего американца.

– Вот это достойная речь послушной жены! Жена! Я горжусь тобой!

Что им делать с американцем? Именно этим вопросом задавалась вышеупомянутая Мари-Анжелин дю План-Крепэн. Семейство дю План-Крепэн было очень родовитым. Первые План-Крепены принимали участие в Крестовых походах, и последняя из них, оставшаяся старой девой, постоянно об этом напоминала. Через некоторое время она задала тот же самый вопрос маркизе де Соммьер, которую все Морозини называли тетей Амели и с которой сама она состояла в родстве, блестяще выполняя в ее доме обязанности чтицы, компаньонки, ангела-хранителя, наперсницы и информационной службы. Все свои новости Мари-Анжелин черпала в церкви Святого Августина во время мессы в шесть часов утра. Церковь была для нее чем-то вроде тайного агентства, позволявшего ей быть в курсе новостей не только квартала Монсо, но и большей части аристократического или просто состоятельного Парижа. Эта старая дева с белесыми кудряшками обладала обширными познаниями в самых разнообразных областях и множеством неожиданных талантов. Очень часто она оказывала серьезную помощь Морозини и египтологу Видаль-Пеликорну во время их бесконечных авантюр, которые следовали одна за другой, пока они разыскивали драгоценные камни, украденные с наперсника иерусалимского первосвященника. Благодаря этим приключениям мужчины очень подружились. Когда речь заходила об Адальбере, Лиза говорила: «Больше чем брат…» – и не ошибалась, несмотря на неизбежные стычки и разногласия Адальбера и Альдо. Что бы там ни было, Мари-Анжелин обожала обоих друзей. Благодаря им она пережила самые незабываемые минуты в своей жизни и надеялась на столь же яркие в будущем. Приезду Альдо она обрадовалась как празднику, но никак не могла понять, радует ли ее приложение «made in USA».

Интерес ко всему новому, живое любопытство говорили ей «да». «Нет» твердили недоверие и тревога, с какими она стала относиться к американцам после дела Марии-Антуанетты. Больше всех напугала ее Полина Белмонт, темноволосая красавица-аристократка, которая к тому же была талантливым скульптором и удивительно умной и обаятельной женщиной. Мари-Анжелин познакомилась с ней у леди Мандл после ночного праздника в Трианоне и не сомневалась, что Альдо не остался бесчувственным к такому обилию достоинств. Он как-то по-особенному смотрел на Полину и даже поцеловал ей руку. А Полина – мадемуазель дю План-Крепэн могла поклясться – была всерьез влюблена в Морозини, маскируя свое чувство легкой иронией и прекрасным чувством юмора.

– План-Крепэн! – громко окликнула ее маркиза де Соммьер, давно наблюдавшая за компаньонкой. – Почему бы вам не оставить этой розе шанс выжить? Что плохого она вам сделала? Вы подрезаете ее вот уже третий раз. Отсеките ей голову сразу, но только не мучайте больше бедняжку!

Руки глубоко задумавшейся Мари-Анжелин в самом деле были заняты, они ставили в вазу великолепный букет, только что принесенный Лашомом. Мари-Анжелин очнулась и обернулась к маркизе, восседавшей в высоком белом кресле среди зелени зимнего сада, где обычно проводила большую часть времени, когда оставалась дома. Маркиза смотрела на Мари-Анжелин в изящный лорнет, оправленный изумрудами. Щеки бедняжки запылали.

– Не знаю, что со мной сегодня утром, никак не могу сосредоточиться.

– А я знаю. Вернее, догадываюсь. Вам не дает покоя гость, приглашенный к нам Альдо. А не дает покоя потому, что он американец, но недоверие к нему выглядит с вашей стороны очень глупо.

– Почему?

– Сходите в библиотеку и принесите атлас, раскройте его на странице «Соединенные Штаты Америки», и тогда скажете мне, какое расстояние отделяет Нью-Йорк от Техаса.

– Я и без атласа вам скажу, что они расположены далеко друг от друга.

– Рада слышать. Тогда скажите мне, если сможете: с помощью какой алхимии славный степной скотовод, которого мы ждем в гости, может оказаться членом одной из самых могущественных семей Нью-Йорка?

– Но я…

– Не надо, План-Крепэн, ничего мне не говорите! Я вижу вас насквозь. Еще немного, и вам покажется, что статуя Свободы похожа на Полину Белмонт. У вас просто идея фикс. Будьте осторожны!

– Вполне возможно, мы недалеки от истины, – признала Мари-Анжелин, которая обычно пользовалась царственным «мы», имея в виду свою кузину. – Но предчувствие сильнее меня. Я думаю, не является ли внезапное расположение Альдо к неведомому миллиардеру сродни другой, совершенно никому не нужной симпатии?

– Вы привыкли к мужчинам, готовым ради любимой женщины заново воссоздать историческую драгоценность, которая покоится на дне Атлантического океана, а вот Альдо такой человек показался оригиналом. Меня, признаюсь, такого рода мужчины скорее забавляют… Именно по этой причине Альдо и привезет его к нам. А вы, моя дорогая, не почтите за труд и посмотрите, все ли на месте в его комнате или чего-то не хватает?

– Я уже посмотрела.

– А вы не забыли пригласить к обеду Адальбера?

Мари-Анжелин покраснела до корней волос, которые от природы у нее были желтые, как солома. Однако, узнав из рекламы о необыкновенном бриллиантине и купив его в «Жарден де Мод», она придала им приятный золотистый оттенок. И надо сказать, золотистый цвет был очень ей к лицу! Одновременно с бриллиантином Мари-Анжелин получила в подарок прелестную вазу Киен-Лонга, после чего старая дева обнаружила в себе страсть к древностям, а заодно и занялась китайскими иероглифами и арабским языком, расширив свои и без того феноменальные познания. Для нее не было большей радости, чем услышать от Альдо, что она – воистину возродившийся Пико делла Мирандола[2].

– Вот уже чего не забыла, того не забыла! Он придет даже с температурой сорок, сгорая от нетерпения познакомиться с последней находкой Альдо. Но почему Альдо решил привести к нам в дом незнакомого человека! К нам в дом!

Четверть часа спустя путешественники вошли в этот самый дом, куда незадолго до их появления посыльный от Лашома внес огромную корзину роз, так что Морозини мог насладиться эффектом своего сюрприза. Однако и его ждал поразительный сюрприз. Впервые он увидел Корнелиуса без черного нимба, поскольку тот расстался со своей шляпой, доверив ее старичку-мажордому Сиприену. А войдя в зимний сад, склонился под прямым углом к унизанной бриллиантами руке тетушки и неожиданно заговорил по-французски, объявив, что «фантастически счастлив, будучи госпитализуирован в гостиной такой глубоко аристократической дамы».

– Вы не сказали мне, что говорите по-французски, – удивился Альдо, который все это время беседовал с ним по-английски. Он едва удерживался от смеха, стараясь не встречаться глазами с домочадцами.

– Это вежливость, так ведь? И потом, госпожа маркиза такая красивая и очаровательная женщина!

В ответ на комплимент Корнелиус получил сияющую улыбку маркизы и совершенно искреннее «добро пожаловать».

– Она уже его обожает, – шепнула План-Крепэн Адальберу. – Его всегда будет ждать прибор за столом и кресло в зимнем саду.

– Признаем, что наш гость не льстил маркизе, она в самом деле хороша, – шепнул ей в ответ Адальбер, любуясь стройной фигурой в платье «принцесс» из бледно-серого шелка: маркиза осталась верна моде конца позапрошлого века, которую ввела Александра Английская. Пять рядов жемчуга обвивали ее лебединую шею, и не менее прекрасные жемчужины сияли в ушах, приоткрытых благодаря высокой прическе из пышных седых волос.

Ей уже было прилично за восемьдесят, но спина по-прежнему пряма, как стрела, а зеленые глаза смотрят ясно и молодо.

Выпили по бокалу шампанского, болтая о том о сем. А когда Сиприен объявил маркизе, что стол накрыт, Корнелиус, изящно округлив руку, предложил ее маркизе и повел ее к столу.

Желая утешить План-Крепэн, которая не вызвала у гостя такого же энтузиазма, хотя и она заслуживала не меньшего восхищения, но получила не очарованный взгляд, а лишь широкую улыбку и фразу «Очень, очень, очень счастлив с вами познакомиться», Альдо последовал примеру Корнелиуса и предложил ей руку. Адальбер завершал их шествие в одиночестве. Когда они входили в столовую, Альдо вполне отчетливо расслышал шепот Мари-Анжелин, которая не удержалась от скептического замечания.

– Посмотрим, как он справится со столовыми приборами, – пробормотала она себе под нос. – Я заказала приготовить спаржу и перепелов, начиненных гусиной печенкой. Это вам не по Техасу скакать!

– Вы будете удивлены, но мы дважды сидели вместе за столом в вагоне-ресторане, и я ручаюсь, хлеб в соус он не макает. Вы ведь об этом? Или думали, что он приведет с собой лошадь?

– Я бы ничуть не удивилась. Вы видели его обувь? Только шпор не хватает.

В самом деле, обувь гостя – свою шляпу он оставил на вешалке – и вдобавок ко всему еще черная шелковая бабочка вместо галстука – были единственными экзотическими деталями в его костюме: Корнелиус был обут в ковбойские сапоги с острыми носами и высокими скошенными каблуками. Прекрасно понимая, что последнее слово непременно останется за Мари-Анжелин, Альдо ограничился улыбкой, помогая ей устроиться за столом. Он понимал, что ужин не обойдется без разнообразных открытий.

Корнелиус не хватал руками спаржу, чтобы окунуть ее в соус из взбитых сливок, и уверенно расправлялся с перепелиными косточками. Может, он чаще общался с ковбоями, чем с дипломатами, но воспитан был хорошо. И еще не считал нужным скрывать удовольствие, какое доставлял ему этот изысканный и… неподвижный стол!

С тех пор как Уишбоун сошел в Гавре с парохода, на котором прибыл по бушующему океану из Нью-Йорка, он, не успев отдышаться, сел в поезд Кале – Париж, потом пересел в поезд до Венеции, а затем снова отправился в Париж вместе с Альдо, переночевав всего лишь одну ночь у «Даниели». О чем он и сообщил всем собравшимся за столом.

– Похоже, вы спешили, – заметила госпожа де Соммьер.

– Крайне спешил.

– Вы ведь не первый раз в Европе?

– Был один раз в Англии. Давно. Очень давно. Можно понять. Всегда много работы. Но я люблю работать. Больше всего на ранчо. Нефть плохо пахнет. Зато лошади! Бычки! А уж степь! Больше всего люблю мчаться на лошади.

При этом признании глаза его засияли детской радостью, отчего все присутствующие за столом погрузились в легкое недоумение.

– Что же вас заставило, не давая себе ни секунды отдыха, пересаживаться с парохода на поезд, с поезда снова на поезд? – поинтересовался Адальбер.

И Корнелиус с непосредственностью, придававшей ему столько шарма, сообщил своим новым знакомым:

– Все просто. Любовь! Я влюбился в необыкновенную женщину. Она захотела иметь одну вещь, и теперь я эту вещь ищу.

– Действительно просто, – вздохнула хозяйка дома, и голос ее был согрет сочувствием. – А не могли бы вы нам рассказать, как вы познакомились? Великие актрисы, прославленные певицы обычно не появляются среди бескрайних равнин Техаса. Такие места не для них. Или я ошибаюсь?

– Так и есть. Но пока. Потом, если мне повезет, Техас придется ей по душе!

– Меня бы это удивило, – прошептала Мари-Анжелин так, что услышал ее один Адальбер, а гораздо громче она спросила: – Так вы расскажете нам, как вы познакомились?

Господин Уишбоун обратил к ней радостную улыбку.

– Такой счастливый день! Я приехал в Нью-Йорк, чтобы сделать покупки, заключить контракты, повидаться с друзьями. У меня нет семьи, из родни один племянник-адвокат, зато много друзей. И самый лучший – Чарли Фостер. Месяца два тому назад он сказал, что я должен изменить образ жизни. Хватит жить дикарем, сказал он и повел меня в «Метрополитен-оперу» слушать «Тоску». Я был на седьмом небе. Меня провели в гримерную мисс Торелли. Она на меня взглянула, она мне улыбнулась… И я растаял от счастья, когда она разрешила снова прийти повидать ее.

– И сколько раз вы слушали «Тоску»? – спросила маркиза де Соммьер, сочувствуя и забавляясь таким неслыханным простодушием.

– Шесть. И еще слушал «Мадам Батерфляй» и «Травиату». И, знаете, она пожелала, чтобы я сопровождал ее в Чикаго и в Сан-Франциско. А по возвращении в Нью-Йорк – у мисс Торелли есть свой дом на Лонг-Айленде – я попросил ее руки. И она не сказала мне «нет»…

– Какая радость, – пропела Мари-Анжелин, скатав очередной хлебный шарик, что служило у нее признаком неодобрения.

– Я тоже так думаю, – подхватил Корнелиус, крепко угнездившись на своем розовом облаке. – Поверьте, это уже немало. А немного погодя она сказала, что поклялась выйти замуж только за того, кто принесет ей…

Тут Корнелиус замолчал и принялся шарить по карманам в поисках записной книжки.

– Химеру Борджиа, – подсказал Альдо.

– Вот-вот, спасибо. Почему-то никак не могу запомнить это название.

Мисс Торелли объяснила, что драгоценность принадлежала одному из ее предков и его убили, чтобы ее украсть. Поэтому ей так важно вернуть ее обратно.

– И если вы вернете ее, она выйдет за вас замуж? – уточнил Адальбер.

– Она дала такую клятву… Мадонне.

– И поедет в Техас, чтобы жить там вместе с вами?

– Не сразу, конечно. Из-за пения. Но потом…

– Когда перестанет петь? – поинтересовался Альдо. – А собственно, сколько ей лет? Я признаю, что она великолепна, но мне кажется, она уже довольно давно поет на мировой сцене.

– У сирен нет возраста, и это известно всем, – прервала племянника госпожа де Соммьер. – Но если мне будет позволено, я задам еще один вопрос: кто же вам посоветовал отправиться в Венецию и обратиться к князю Морозини? Ваши нью-йоркские друзья?

Лицо техасца выразило крайнее удивление.

– Нет, ну… мисс Торелли, конечно! Мне казалось, что я сразу сказал об этом.

– Нет, вы об этом не говорили, – разуверил его Альдо. – А я забыл вас спросить об этом, думая о других вещах. Так, значит, вас ко мне отправила ваша прекрасная подруга? Она меня знает? – лицемерно поинтересовался он, разумеется не забыв об их переписке.

– Не скромничай! – прервал его Адальбер. – По обе стороны Атлантики все коллекционеры и любители старинных и современных драгоценностей, знаменитых и не слишком, знают, кто такой Морозини.

– Так оно и есть, – подтвердил Корнелиус. – Она сказала: «Он разыскал драгоценности, которые не могли найти века… Значит, может найти и… эту… химеру!»

– Но поймите же, ее невозможно найти! Повторяю вам: химера покоится на дне океана, под толщей воды в две тысячи метров. У меня в распоряжении нет ни одного ловца жемчуга, и сам я тоже не умею нырять. Вы ведь тоже не умеете, Мари-Анжелин?

– Не уверена. Почему бы и нет? – покраснев, заявила старая дева. – У одной из моих прабабушек в XVIII веке был роман… недолгий… с ныряльщиком за губками на островах, принадлежащих Франции. И…

– Она погибла при кораблекрушении, когда возвращалась на родину. Вы рассказываете нам историю Поля и Виргинии[3], дорогая.

– Вполне допускаю, что Бернарден де Сен-Пьер вдохновился этой историей.

Ужин подошел к концу. Все покинули столовую и расположились в зимнем саду, куда подали кофе. Уишбоун выпил свою чашку залпом и попросил разрешения удалиться.

– Прошу у всех прощения, – извинился он, – но я утомлен до крайности, потому что, к сожалению, не могу спать в поезде.

– Не стоит извиняться, мы прекрасно вас понимаем, – утешила гостя маркиза. – Отправляйтесь поскорее спать. Мы все желаем вам спокойной ночи!

– Спасибо! Всем большое спасибо! – поблагодарил всерьез растроганный Корнелиус. – Я просто счастлив, что оказался у вас.

Пока Альдо провожал гостя до лестницы, ведущей наверх, все молчали, но как только он вернулся, разговор возобновился.

– Надеюсь, ты не будешь поддерживать его в этом безумии? – тут же спросила племянника маркиза.

– В каком именно?

– В изготовлении копии разорительного чудовища. Он очень славный, твой американец. Вполне возможно, дама окажет ему честь и примет от него подарок, но ни за что не согласится взять его имя и разделить с ним страсть и постель ради пустынных просторов Техаса. И у нее для этого будут все основания: любой ювелир ей скажет, что милейшая химера ни разу не была в руках Чезаре Борджиа, она сущий «младенец» и только-только появилась на свет. Я видела мадемуазель Торелли один-единственный раз, но у меня сложилось впечатление, что чарующий голос – это одно, а характер – совсем другое. На деле она очаровательная ведьмочка.

– Вот и я так думаю, – подтвердила План-Крепэн.

– Подписываю вынесенный вердикт, – подал голос Адальбер, согревая в руках пузатую рюмку с превосходным «Наполеоном».

Альдо одарил каждого из присутствующих насмешливым взглядом.

– За кого вы меня принимаете? Я прекрасно знаю, что представляет собой эта женщина! Вам не пришло в голову, что если я решил отвести его к Картье, и не просто к Картье, а к мадам Туссен, то лишь потому, что у меня есть определенные соображения на сей счет. А соображения у меня следующие: или мадам Туссен объяснит ему совершенно конкретно, почему это невозможно, или примет вызов. Согласитесь, судьба нечасто посылает такие заказы! И тогда химера будет сделана с таким совершенством, что ни один самый дотошный эксперт не сможет доказать, что она сделана сейчас. Госпожа Туссен – истинная волшебница. А завтра, ожидая приема у Картье, я буду сопровождать нашего гостя в Друо.

– Чтобы он поскорей разорился ради прекрасных глаз сладкоголосой ведьмы? – ядовито поинтересовалась Мари-Анжелин.

– Я могу подумать, что вы к нему неравнодушны, – засмеялась маркиза.

– В этом случае мы ошибаемся. Несмотря на богатство, господин Уишбоун кажется мне очень беззащитным. Неужели мы не заметили, что перед нами сущий ребенок? Сбрейте бороду – и увидите слегка перезрелого херувима. Торелли ощиплет его, как цыпленка, и отправит туда, куда отправляла других, – в петлю!

– Что вы говорите, План-Крепэн? Неужели в церкви Святого Августина во время утренней мессы…

– Нет. Я знаю это из газет, где печатают сенсационные сообщения. Я их иногда покупаю в киоске.

– А мне вы их никогда не читали! Почему? Щадя мое целомудрие? – печально поинтересовалась маркиза.

– Нас это недостойно. Я – еще куда ни шло, но мы…

– Недостойно! Недостойно! Не понимаю, что значит недостойно! Я не меньше других люблю всякие увлекательные истории! Вы это знаете лучше всех, потому что читаете мне Конан-Дойля! А в Египте мы встречались с Агатой Кристи, вы что, забыли?!

– Милые дамы, – вмешался Альдо, – вернемся к Корнелиусу Б. Уишбоуну. В отношении его мы проявили единодушие и полагаем, что из-за своей влюбленности он рискует потерять и сердце, и состояние. Мы хотим ему помочь. Ради этого, намереваясь приехать на завтрашний аукцион, я решил взять его с собой и остановиться у вас. А теперь, я думаю, нам всем пора отправиться спать.

Глава 2 Коллекция ван Тильдена

Никогда еще Морозини не видел вокруг Друо столько полицейских.

Было похоже, что знаменитый Дом аукционов подвергся настоящей осаде. И было из-за чего: предстояла распродажа самой значительной и известной в мире коллекции драгоценностей эпохи Возрождения. Мало кто из привилегированных специалистов мог похвастаться, что видел ее.

На протяжении многих лет эта коллекция разрасталась в старинном донжоне, который был превращен в сейф. Американский миллиардер Ларс ван Тильден вернулся с войны тридцатилетним и, поселившись в одном из чудесных замков в долине Луары, решил посвятить свою жизнь необыкновенной коллекции. Не имея жены и детей, он долгие годы прожил рядом со сверкающими свидетелями удивительной эпохи Возрождения, которую он открыл для себя еще в восемнадцать лет, когда совершал традиционное путешествие по Европе, каким положено завершать образование мальчику из хорошей семьи. В Америку он вернулся потрясенным и решил отдать жизнь, которая не была отягощена большим количеством забот, так как он был единственным наследником величайшей империи, собиранию коллекции исторических драгоценностей. Надо сказать, что свою империю Ларс ван Тильден тоже никогда не терял из виду, хотя управляла ею вместо него команда высококвалифицированных специалистов. Впрочем, ради его коллекции трудились также, не жалея сил, несколько помощников; они перетряхивали антикварные лавки, потели на частных распродажах и публичных аукционах. Порой они имели дело даже с хранителями краденого… Ван Тильден был щедр, и его хорошо обслуживали.

У себя в замке он никого не принимал – или делал это очень редко, зато для жителей окрестных деревень его двери были всегда открыты. По отношению к ним он вел себя как заботливый и щедрый сеньор. По характеру ван Тильден не был дикарем-отшельником, знакомые отдавали должное его прямодушию, незлобивости, готовности помочь в беде. Ему было немногим более сорока, когда он написал завещание, обеспечив деньгами слуг и помощников, сделав щедрые дары редким друзьям, передав свою финансовую империю государству Соединенных Штатов. Замок он поручил коммуне, на территории которой он стоит, снабдив ее рентой для его поддержания. Покоиться он пожелал в «своей» часовне при замке, распорядившись, чтобы коллекция была продана с публичных торгов, а выручку разделили между собой две крупные благотворительные организации. После этого прекрасной звездной ночью, ночью святого Варфоломея, а если хотите, Варфоломеевской, надев на себя костюм эпохи Ренессанса, он заперся в библиотеке и принял яд, пожелав избавить себя от будущих мучений: у него нашли начальную стадию рака.

Трагический конец для человека, о котором практически никто ничего не знал, стал для прессы настоящей золотой жилой. Журналисты своего не упустили, дав волю самым безудержным фантазиям. Чего только не написали о ван Тильдене, сравнив его даже с маркизом Карабасом, что невольно предполагало появление на аукционе Кота в сапогах…

Морозини, повстречав в Друо Бертье, репортера из «Фигаро», с которым познакомился во время дела «Слезы Марии-Антуанетты», высказал ему свое нелицеприятное мнение о прессе. Тот сразу же возразил:

– Спорю, князь, что вы не читали моих статей. Я отвечаю за каждое свое слово. Я был одним из немногих, кто знал ван Тильдена лично. Может, он и был чудаком, но при этом добрейшим малым. Жители его деревни, где у него были настоящие друзья – врач, учитель, кюре и нотариус, – оплакивают его как своего родного. Их утешает его распоряжение о погребении в замковой часовне, им было бы очень горько расстаться с ним навсегда. Все это свидетельствует о том, что ван Тильден жил весьма незатейливо, деля время между садом – он был страстным любителем роз, – библиотекой, собаками и, разумеется, своей коллекцией.

– Вы ее видели? Вы? Собственными глазами?

– Коллекцию? Нет, не видел. Я знаком с ней понаслышке, говорят, что она потрясающая, что ван Тильден входил в свой сейф-донжон только ночью, одеваясь при этом в соответствии с модой короля Генриха III. Он считал, что похож на него, носил такую же бородку, острые усы. Этот господин надевал колет, шоссы, черный бархатный берет, плоеный воротник, украшал грудь цепью ордена Святого Духа.

– Почему бы и не поиграть, в конце концов! Но я не спросил у вас о здоровье домашних. Как Каролина? Как малыш?

– Чудесно! Надеюсь, что маркиза де Соммьер и мадемуазель дю План-Крепэн чувствуют себя не хуже?

– Вы не ошиблись. Непременно передам им, что мы с вами виделись… Однако, похоже, открыли двери, и мы можем войти в зал…

Подхватив Уишбоуна под руку, Альдо направился ко входу, у которого стояли савояры[4] в синих ливреях с красным воротником. Они рассаживали приглашенных и порой даже проявляли суровость, поскольку не все гости отличались сговорчивостью. Двое из них поздоровались с Морозини, они хорошо знали князя.

– Вам придется сидеть во втором, а может быть, даже в третьем ряду, ваша светлость. Вы заказали два места, поэтому ничего другого невозможно вам предложить.

– И прекрасно! А кто на первом?

– Ага-хан и все Ротшильды из Лондона, Парижа и Вены.

– Значит, и барон Людовик здесь? Как приятно!

Глава австрийской линии Ротшильдов был добрым другом Морозини, и он был искренне рад с ним повидаться. Альдо помнил, какое чудесное свадебное путешествие они с Лизой совершили на его яхте. Однако с Морозини радостно стал здороваться весь клан Ротшильдов, и житель Техаса сразу запутался в толпе баронов с одной фамилией. Несколько в стороне держался только один, лорд Ротшильд. Наконец все расселись по местам, и Уишбоун погрузился в роскошно изданный каталог, которым снабдил его Альдо. Сам Морозини отправился поздороваться с аукционистом, мэтром Лэр-Дюбрей, который должен был вести аукцион вместе со своими постоянными помощниками господами Фалькенбергом и Линзенером.

Мэтр Лэр-Дюбрей поприветствовал Альдо как старого знакомого. Они виделись довольно часто и в последний раз не так уж давно, а сейчас времени для разговора оставалось мало, аукцион должен был вот-вот начаться. Альдо успел сообщить, что гость из Америки ищет химеру Борджиа. Сообщение вызвало веселый смех.

– Химера перешла в область химер в полном смысле этого слова! Благодаря океанским глубинам она стала легендой, и думаю, это лучшее, что могло с ней произойти.

– Неужели и вы суеверны? – насмешливо осведомился Альдо. – Кто бы мог подумать!

– Не сказал бы, что я слишком суеверен, но химера была любимой игрушкой злокозненного Чезаре, и этим все сказано. У нас здесь есть другие чудеса, аукцион обещает быть сказочным.

– Что-то в зале мало женщин…

– Их мало, это естественно. Большая часть украшений – исторические, их нельзя носить. Те, что пришли, явились сюда из чистого любопытства. Прошу прощения, милый князь, настало время начинать!

Зал в самом деле был полон, и Морозини поспешил занять свое место рядом с техасцем. Воцарилась тишина.

Подтверждая радужные предсказания аукциониста, первые вещи были проданы гораздо дороже, чем намечал каталог. Золотое кольцо с бриллиантом и сапфиром, между которыми притаился тайничок для яда, ушло за баснословную цену. Затем настала очередь двух золотых браслетов с жемчугом, небольшими рубинами и выгравированными любовными изречениями, какими так любили обмениваться в ту эпоху. Браслеты принадлежали Лукреции Борджиа, в те времена герцогине Феррарской, и нежные послания на латыни, без сомнения, принадлежали поэту-венецианцу Пьетро Бембо, который был, судя по всему, ее самой большой любовью.

Начался торг, и изумленный Альдо стал свидетелем поединка, какого не видел еще ни разу в жизни: его чудо-техасец сдвинул на затылок шляпу и вступил в борьбу с самим бароном Эдмоном де Ротшильдом, набавляя после него цену с упорством автомата, вознамерившись во что бы то ни стало взять верх.

Альдо попробовал образумить Корнелиуса:

– Не сходите с ума! Вы заплатите за браслеты цену, которой они стоят!

– Заплачу! Зато мисс Торелли будет довольна. И согласится подождать эту, ну как ее…

– Химеру, – сердито подсказал Альдо. – Но вы понимаете, что взвинчиваете цены? Что будет, когда дело дойдет до колье испанской королевы Изабеллы Валуа?

– Нет! Колье я покупать не стану. Не интересуюсь этим. Вот Лукреция Борджиа – это да!

И он продолжал взвинчивать цену до тех пор, пока барон не опустил руку и мэтр Лэр-Дюбрей, стукнув трижды молотком, не объявил:

– Продано господину…

– Уишбоуну, Техас, – протрубил победитель, сияя улыбкой. – Я очень рад.

– Да… господину Уишбоуну… нашему славному гостю из Америки… за пятьдесят тысяч долларов или двести тысяч франков!

Как же аплодировал зал! Даже барон Эдмон, который был искусным игроком и сейчас поберег силы для других покупок. Торги продолжались. Альдо купил застежку для шляпы из золота с эмалью, изображающую Аполлона-солнце и упряжку лошадей, и очень красивую подвеску из квадратных рубинов, двух изумрудов и грушевидной жемчужины. Покупка досталась ему не без труда. Разгоряченные победой Уишбоуна, клан Ротшильдов и Ага-хан вступали в ожесточенную борьбу и забирали почти все, что демонстрировал Лэр-Дюбрей.

Между тем наиболее значительные вещи – крупные колье, пояса, диадемы и короны – еще не были выставлены, а зал уже кипел, как котел на огне. Наконец в красивом сафьяновом футляре с гербами Франции и Испании вынесли гарнитур: жемчужное ожерелье с бриллиантами и рубинами, несколькими медальонами и подвеской из трех грушевидных жемчужин и серьги с теми же камнями. Восхищенный шепот пробежал по толпе покупателей, словно дрожь. Кое-кто поднялся с места, чтобы лучше рассмотреть великолепные драгоценности.

– Итак, дамы и господа, первая из значительных вещей коллекции ван Тильдена, ожерелье принадлежало…

Громкий голос прервал речь аукциониста, и все головы в зале повернулись к двери.

– Остановите торги! Ожерелье снимается с аукциона!

Говорил один из трех мужчин, которые неожиданно появились в дверях и торопливо направлялись по залу к кафедре.

Альдо с недоумением смотрел на них и вдруг узнал главного комиссара Ланглуа, своего давнего знакомца. Комиссар шел следом за судебным приставом. А третий? Альдо не поверил собственным глазам. Вот уж кого он не ожидал увидеть в этом зале! Третьим был глава семейного клана Белмонтов из Нью-Йорка, господин Джон Огастес собственной персоной! Они с Адальбером провели немало чудесных дней в его поместье во время пребывании в Ньюпорте. Появление Джона Огастеса в дорожном костюме с кожаным портфелем в руках показалось Альдо нонсенсом. Он помнил своего приятеля в полосатых купальных трусах, майке, штанах до колена – рыбаком, матросом, в крайнем случае яхтсменом. Не забыл Альдо и своеобразную манеру Джона Огастеса высказывать свои суждения. Начинал он всегда с одной и той же фразы: «Как принято у нас, Белмонтов». Альдо не мог не отдать должного его великолепному чувству юмора и проникся к нему живейшей симпатией, что случалось с ним не так уж часто. Узнав Огастеса, он неожиданно для себя вдруг страшно обрадовался и поспешил к кафедре аукциониста, чтобы с ним поздороваться, в то время как зал погрузился в волнение и беспокойство.

Альдо подошел как раз тогда, когда судебный пристав, господин Данглюме, сообщал аукционисту, что ожерелье, равно как и еще несколько драгоценностей, указанных в каталоге, должны быть сняты с аукциона по требованию уголовной полиции штата Нью-Йорк. Эти драгоценности принадлежали графине д’Ангиссола, которая плыла на «Титанике» и погибла. Но оказался жив ее родной племянник, присутствующий здесь господин Белмонт, который прибыл из Соединенных Штатов, чтобы изъять драгоценности из распродажи.

– Но это невозможно, господа! – возражал мэтр Лэр-Дюбрей. – Нет сомнения, что речь идет об ожерелье, сходном с этим. Вы сами только что сказали, что госпожа д’Ангиссола оказалась среди тех несчастных жертв, которых не сумели спасти, значит, вместе с ней погибли и ее драгоценности.

– Да, графиня погибла, но причиной ее смерти был не айсберг в Атлантическом океане. Ее убили, чтобы завладеть драгоценностями, с которыми она никогда не расставалась, и в преддверии приближающейся старости намеревалась передать своей племяннице и крестнице, баронессе фон Эценберг, родной сестре господина Белмонта.

Доводы не показались убедительными мэтру Лэр-Дюбрею.

– Не подвергая сомнению правдивости слов господина Белмонта, я не считаю его претензии правомерными именно здесь. Нам поручено распродать коллекцию ван Тильдена, и мы не обязаны выяснять происхождение каждой драгоценности. Честь и достоинство нашего покойного клиента неоспоримы.

– Разумеется, речь идет не о господине ван Тильдене, – подтвердил пристав, – речь идет о драгоценностях, украденных в результате совершенного убийства, которые должны быть изъяты как спорное имущество.

– Но должно быть подтверждение, что речь идет именно о тех самых драгоценностях. Какие у вас основания? Чем можете это подтвердить?

– Вот чем!

Белмонт достал из дипломата папку, открыл ее на заранее помеченных листках и показал нарисованные пером и раскрашенные красками изображения драгоценностей, о которых шла речь. Потом он показал их фотографии.

– По моему мнению, сомнений быть не может, – проговорил Альдо, который благодаря высокому росту увидел листки через плечо Лэр-Дюбрея. – На одном из медальонов мы видим царапину, которая отчетливо видна и на двух представленных документах.

К появлению Морозини возле кафедры аукциониста присутствующие в зале отнеслись по-разному. Ланглуа, протягивая ему руку, слегка нахмурился.

– Подумать только, вы тоже здесь, ваша светлость, – произнес он с кислой улыбкой. – Уж не знаю, радоваться мне или огорчаться. Ваша компетентность выше всяческих похвал, но при виде вас я всегда невольно задаюсь вопросом: какое загадочное дело привело вас к нам?

– Только мое ремесло, ничего больше. Я приехал за покупками, мой друг, только и всего.

Зато лицо Джона Огастеса осветилось искренной радостью, и он крепко обнял Альдо.

– Морозини! Вот это удача! Я сразу подумал: раз уж я плыву в Европу, то доберусь и до Венеции! А вы приехали сюда сами!

– Париж Венеции не помеха.

– Прошу вас, господа, отложите на время светские любезности, – прервал друзей мэтр Лэр-Дюбрей. – Мы перед лицом весьма необычного факта. Создается впечатление, что вышеозначенные драгоценности в самом деле уцелели после кораблекрушения. Вы, господин Белмонт, упомянули об убийстве. Вы прекрасно понимаете…

– Что вам нужны доказательства? Вот они. А если вам нужен еще и живой свидетель, то у меня есть и свидетель. Мы, как это принято у Белмонтов, берем в путешествие все необходимое.

– Свидетель? – изумился Ланглуа. – С погибшего пакетбота?

– Одна из горничных «Титаника» обслуживала апартаменты моей тети и Джона Джейкоба Астора. Она видела молодую незнакомку, которая вышла от нашей родственницы, заперла ее каюту на ключ и забрала ключ с собой. Она несла в руках кожаную сумку, очевидно достаточно тяжелую. Обеспокоенная Хэлен, так зовут эту женщину, воспользовалась своим служебным ключом и увидела в спальне убитую кинжалом тетю Диану, а рядом с ее телом – пустую шкатулку. Она хотела позвать на помощь, сообщить об убийстве, но «Титаник» был охвачен безумием. Командование было занято эвакуацией женщин и детей, во всяком случае, оно пыталось это сделать. В толпе Хэлен столкнулась с Астором, он успел оценить ее заботливость и поручил ей свою юную беременную супругу. Хэлен не увидела среди спасшихся убийцу. Она долгое время продолжала работать у Мэделейн Астор, оставалась с ней и после ее второго замужества, но время идет, все меняется, и Хэлен ушла работать к другой хозяйке. Узнав, что моя сестра Полина осталась без горничной, она предложила ей свои услуги. И тут же получила место. Свое дело она знает превосходно. У Полины Хэлен увидела фотографию нашей тети, графини д’Ангиссола, и рассказала обо всем, чему стала свидетельницей в ужасную ночь кораблекрушения: убитая немолодая женщина, исчезнувшие драгоценности. Разумеется, об этом был извещен и я. Я отправился к Филу Андерсону, начальнику городской полиции и нашему другу. Хотя понятно, что спустя столько лет отыскать убийцу практически невозможно.

– Почему горничная не заявила об убийстве сразу после того, как оказалась на земле? – поинтересовался Альдо.

– Она пыталась это сделать, но вы не представляете, что творилось тогда в Нью-Йорке. Все были заняты только «Титаником», каждый выдвигал свою, в той или иной мере правдоподобную версию катастрофы. Мэделейн Астор пожелала немедленно уехать в тихое спокойное место, чтобы там дожидаться рождения ребенка. Она увезла Хэлен с собой в Коннектикут, прошло время, и Хэлен перестала думать о случившемся. Она снова вспомнила обо всем, когда увидела фотографию нашей тети. Я посвятил немалое время, чтобы найти хоть какие-то следы. Но после стольких лет!.. И вот один из наших друзей сообщил мне о распродаже коллекции ван Тильдена и показал каталог, нас обоих интересуют подобные вещи. Когда я увидел наши драгоценности, то немедленно сел на пароход, и вот я здесь!

– Вы не можете себе представить, до чего я рад вашему приезду, – от души улыбнулся Альдо.

Между тем волнение в зале нарастало. Все Ротшильды встали со своих мест и явились узнать, что произошло. Когда им сообщили неожиданную новость, барон Эдмон произнес:

– Хотя это совершенно не в моих интересах, поскольку я намеревался купить ожерелье, полагаю, что будет разумным подчиниться требованию полиции и изъять гарнитур, который я назвал бы… подозрительным, раз он подлежит секвестру. После чего можно будет продолжить аукцион.

– Что вы на это скажете, господин Белмонт? – осведомился аукционист.

– Ничего не имею против. Я крайне огорчен, что мы не прибыли до начала аукциона, нас задержал шторм, обрушившийся на пароход в районе Ирландии.

Пока мэтр Лэр-Дюбрей импровизировал сообщение, которое должно было успокоить разволновавшуюся публику, комиссар попрощался с Морозини и Белмонтом, сказав, что будет держать их в курсе дела и увидится с ними позже. Все вновь расселись по своим местам. Альдо представил вновь прибывшего Уишбоуну и ухитрился усадить его между собой и Корнелиусом. Торги возобновились.

Корнелиус, ткнув пальцем в портфель, который Белмонт положил на колени, шепнул:

– Если драгоценности не потонули, то, может, случилось такое везенье, что и это… эта… химера тоже уцелела?

Джон Огастес откликнулся мгновенно:

– Вы имеете в виду химеру Борджиа? Разумеется, она была вместе с остальными драгоценностями!

Он достал из дипломата папку и быстренько перелистал.

– Вот смотрите! Она! – с торжеством показал Огастес рисунок и фотографию. – А что, она вас интересует?

– О да!

Корнелиус, внезапно просияв, взглянул на Альдо.

– Значит, ее нужно просто найти!

– Просто найти? И где же вы собираетесь ее искать, дорогой Корнелиус?

– Не знаю, но вы наверняка знаете. Вы только такими вещами и занимаетесь!

– Вот что значит слава! – не без иронии заметил Огастес. – Вас знают даже в глубинах Техаса.

– Теперь – да, – вздохнул Альдо. – До недавнего времени меня знали всего лишь в Нью-Йорке и его окрестностях. Но, черт побери, я же не собака-ищейка! У меня полно неотложных дел!

Возмущение сеньора Морозини было неискренним, он притворялся возмущенным, чувствуя, что демон приключений уже шевельнулся и навострил ушки. Его очень обрадовало неожиданное появление Джона Огастеса… А как он ликовал оттого, что главная свидетельница работает горничной у Полины!.. Полина! Его сладкая и мучительная тайна. То время, что они прожили вместе, незабываемо. Жаркое объятие после бала-маскарада в библиотеке имения Белмонтов в Ньюпорте, и спустя год страстная ночь в отеле «Риц». Незабываемая, изумительная Полина, полная огня и фантазии. Ее фиалковые глаза, черные, как китайский лак, волосы, волшебная белизна тела… И еще… Еще Альдо знал, что она его любит…

Оба раза они обещали, что продолжения не будет, что впредь они будут довольствоваться мудрыми радостями дружбы, позволяющими прямо смотреть в глаза друг другу. И всем остальным тоже. Они были совершенно искренни, обещая это, потому что утолили жажду. Они не думали, что будет на самом деле, когда пути их снова пересекутся…

Безразличным тоном – так, по крайне мере, ему казалось – Альдо осведомился:

– Как поживают ваша жена и госпожа баронесса?

– Думаю, неплохо. Синтия неведомо зачем отправилась в Сан-Франциско. Что касается Полины, то я уверен, что она обязательно захочет приехать сюда, надеясь обойти парижских кутюрье. Сестра будет счастлива с вами повидаться.

А уж он-то как будет счастлив! Но тут же из глубины души Альдо подал голос его ангел-хранитель – хрипловатый, надо сказать, от частых воплей в пустыне – и подсказал единственное разумное решение: немедленно пожать на прощанье руку техасцу, забежать к тетушке Амели, поцеловать ее и План-Крепэн, а потом срочно вскочить в первый поезд на Венецию, и поминай как звали! Но Альдо никогда не слушал этого типчика, в общем-то, славного, но не пользовавшегося его взаимностью. Альдо прекрасно знал, что обойдется без его советов. Не мог же он, в самом деле, бросить несчастного Уишбоуна?

– У вас не хватит жеста… нет, жестокости меня бросить? – спросил тот, глядя на него глазами преданного кокер-спаниеля. – Я без вас пропаду!

– Вы так думаете? Но я же не волшебник. Как вы предполагаете, с чего следует начать поиски? Да-да, с человека, у кого ван Тильден купил эти драгоценности. Но и этого человека тоже нужно найти, и я уже вижу молчаливого скупщика краденого, которого не разговоришь ни за что на свете. Они все такие. И скажите на милость, где искать? В каком месте? Горничная баронессы фон Эценберг могла бы мне кое-что подсказать, но признаюсь, что пересекать сейчас Атлантику не входит в мои планы!

– Вы говорите о Хэлен? – вмешался в разговор Белмонт. – Она в «Рице». Это совсем недалеко, и вы сможете поговорить с ней, когда захотите.

Вот и попробуй откажись! Тут же положат на лопатки. Альдо признал свое поражение. Но что самое печальное, нисколько не был этим огорчен. Ангел-хранитель в сердцах отвернулся и отправился отдыхать, обозвав Альдо лицемером. Что же касается Альдо, то он поспешно складывал оружие. Сложил и согласился со вздохом:

– Так и быть. Попробую… Сделаю, что смогу, но не ждите, что я посвящу вашей химере годы!

– Я уверен, что вы добьетесь успеха! – оживился Корнелиус. – У вас открытый счет. Я оплачиваю все расходы.

– Я не сомневаюсь в ваших возможностях, я сомневаюсь в своих: понятия не имею, с какого конца взяться за дело. Ван Тильден умер, и я ума не приложу, кто мне может сказать, у кого он купил драгоценности королевы.

Размышляя вслух, Альдо блуждал взглядом по залу, и глаза его остановились на светловолосой голове Мишеля Бертье, который сидел и что-то записывал. Может, Бертье поможет? Кто знает, возможно, молодой журналист поможет им выйти на след. С ним нечего опасаться недоразумений. Серьезный юноша, не без чувства юмора, хорошо знает свое дело. Вполне возможно, «заяц», поднятый ищейками Ланглуа при помощи Белмонта, ему тоже будет интересен.

Бертье, видно, что-то почувствовал, поднял голову и встретил взгляд Морозини. Они обменялись короткими кивками, и Альдо понял, что не ошибся: после аукциона они непременно встретятся.

Торги закончились, все получили свои покупки, и Альдо в сопровождении двух американцев подошел к журналисту, который поджидал его на улице.

– Если у вас нет других планов, – начал он, – я предложил бы вам выпить по стаканчику. А заодно бы мы поговорили.

– Догадываюсь, что вы хотели бы узнать побольше об изъятых драгоценностях. Не стану скрывать, я тоже. Но если вы не возражаете, отложим нашу встречу до завтра. Сейчас я должен заехать в Версаль за Каролиной, мы идем в Оперу, сегодня годовщина нашей свадьбы.

– О, поздравляю! Так, значит, завтра? Приходите часам к пяти или шести к моей тете. Вы знаете адрес маркизы де Соммьер?

– Трудно было бы его позабыть. До завтра.

Спустя несколько минут Морозини и Уишбоун уже ехали на такси на улицу Альфреда де Виньи. Альдо отклонил приглашение Огастеса пообедать вместе с ним под предлогом, что вечер у него занят. Ему была необходима передышка, чтобы разобраться в своих мыслях. Увидев Белмонта, театрально появившегося в сопровождении комиссара Ланглуа, он испытал самую искреннюю радость, но честно признался себе, что не готов встретиться с Полиной. Он должен был подготовиться к этой встрече, которой, разумеется, не избежать, поскольку ему необходимо расспросить ее горничную. Понятно, что по дороге Альдо не произнес ни слова. У Корнелиуса, по счастью, хватило такта не нарушать его молчания, храня про себя охвативший его восторг от известия, что химера не покоится на дне океана среди обломков «Титаника». Мистер Уишбоун блаженствовал. Он был согласен тратить миллионы зеленых бумажек, совершить три, а то и четыре кругосветных путешествия, если будет необходимо, лишь бы добыть волшебный ключик, который откроет ему двери в рай. Мысль о том, что поиски могут закончиться провалом, ни на секунду не приходила ему в голову, и он, вытянувшись на сиденье, как струна, одарял счастливой улыбкой дома и прохожих.

Корнелиус продолжал улыбаться и тогда, когда они прибыли в особняк, и его улыбка погрузила Сиприена в глубокие размышления. Сообщив слуге, что он поднимется наверх, чтобы привести себя в порядок перед обедом, Корнелиус, шагая вверх по лестнице, принялся насвистывать веселую мелодию.

– Похоже, наш гость в самом деле доволен, – сделал вывод старый мажордом, помогая Альдо избавиться от уличной одежды. – Просто любо-дорого смотреть!

– Хорошо, что хоть кто-то доволен, – кивнул Альдо и поинтересовался: – Маркиза уже выпила свое шампанское?

Старая маркиза презирала чай, считая его несносным травяным отваром, и заменила пятичасовое чаепитие распитием бутылки шампанского, с удовольствием угощая им компаньонку и любого, кто к ней заглядывал.

– Нет еще, сейчас всего…

– Не имеет значения! Принеси мне коньяк с водой… Нет! Без воды! И налей побольше. Мне он сейчас просто необходим.

Тетушка Амели по-королевски восседала в белом ратиновом кресле со спинкой в виде веера, напоминающем трон, и пила шампанское. Мари-Анжелин, устроившись за маленьким столиком, раскладывала пасьянс. Они хором приветствовали вошедшего Альдо одним и тем же вопросом:

– Ну что?

– Что «что»? – переспросил он, целуя старую тетушку.

– Аукцион был удачным? Ты купил то, что хотел?

– Я – да. И сейчас покажу вам свои покупки. Что касается аукциона, не скажу, что он прошел неудачно, однако не совсем так, как предполагалось. Мы удостоились чести принимать у себя представителей закона в лице нашего дорогого Ланглуа, представлявшего Фила Андерсона, начальника нью-йоркской полиции, и судебного пристава. Они сняли с торгов драгоценности, которые принадлежали графине д’Ангиссола. До этого считалось, что они лежат на дне океана.

– Но как это могло случиться?

– Во время паники, возникшей на тонущем «Титанике», графиня была убита, а ее драгоценности украдены. Однако нашлась свидетельница, которая видела, что произошло.

– Мне кажется, у свидетельницы было время сделать заявление! Прошло уже около двух десятков лет, – возмутилась План-Крепэн.

– Свидетельницей оказалась молоденькая горничная, которая отвечала за апартаменты графини и семьи Асторов. Когда она поспешила на палубу, чтобы уведомить капитана, в шлюпку как раз усаживали юную госпожу Астор, и ее супруг уговорил горничную взять под свою опеку перепуганную молодую женщину, которая к тому же была беременна. Через минуту они обе уже сидели в шлюпке. Когда они приплыли в Нью-Йорк, там царила страшная неразбериха, и никто не пожелал выслушать ее заявление. Она и сама была не в лучшем состоянии и уехала со своей хозяйкой в Коннектикут. Рассталась она с Мэделейн Астор только полгода тому назад и, увидев у своей новой хозяйки фотографию графини д’Ангиссола, вспомнила давнюю историю. На драгоценности был наложен секвестр, их сняли с аукциона, к великой радости нашего техасца.

– А он тут при чем?

– При том, что, как оказалось, химера, равно как и другие драгоценности, вовсе не покоится на дне океана.

К Альдо подошел Сиприен с серебряным подносом, на котором стоял бокал с коньяком. Альдо взял бокал и сразу отпил треть, весьма удивив госпожу де Соммьер, поскольку только что отказался от шампанского.

– Кто бы мог подумать! Неужели ты нуждаешься в крепком напитке?

– Да, немного… В Друо было чертовски холодно.

– С чего бы? Обычно в Друо стоит адская жара, мало того, что топят, в зале полным-полно народу, – задумчиво заметила План-Крепэн, продолжая раскладывать пасьянс.

Альдо насупил брови, что обычно служило опасным признаком, так что маркиза поспешила вмешаться:

– Вы забыли, что у него слабые бронхи, План-Крепэн! А в Друо постоянные сквозняки. Альдо! А куда ты дел нашего дорогого Корнелиуса?

– Он прихорашивается наверху. Впрочем, нет, уже идет!

В самом деле, паркет поскрипывал под лаковыми туфлями господина Уишбоуна, дверь в зимний сад растворилась, и сияющий Корнелиус появился на пороге.

– Вас, кажется, порадовали хорошим известием, господин Уишбоун, – приветливо обратилась к нему хозяйка дома. – Не хотите ли шампанского?

Покосившись на бокал Альдо, Корнелиус, покраснев, замялся.

– Я… знаете ли….

– Хотели бы чего-нибудь посерьезнее? – смеясь, подхватила маркиза. – Не робейте! У нас есть даже виски. Сиприен!

На лице Корнелиуса расцвела широчайшая улыбка.

– Правда, правда. Сегодня я очень счастлив. Господин Морозини, то есть господин князь…

– Обойдемся без титулов, – предложил Морозини.

– Благодарю. В общем, я надеюсь, что он отправится искать для меня химеру.

– Подождите, не спешите, – прервал гостя Альдо. – Сначала я попробую узнать, возможно ли в самом деле напасть на ее след. Потом, не забывайте, дорогой друг, что у меня не так много свободного времени. По существу, это дело полиции, и комиссар Ланглуа никогда не бросает важные дела на полпути.

– Я бесконечно доверяю господину комиссару, но думаю, вы хотите помочь не только моей скромной персоне, но и вашему другу, господину Белмонту.

Мари-Анжелин выронила из рук карты. Покраснев, что не предвещало ничего хорошего, она уставилась на Альдо и переспросила:

– Какому, какому господину?

Предчувствуя бурю, госпожа де Соммьер незамедлительно заняла линию обороны и очень сухо уточнила:

– Белмонту. В этом очаровательном американском семействе Альдо и Адальбер прожили немало прекрасных дней два года тому назад. Они гостили в их замке в Ньюпорте, когда разыскивали драгоценности Бьянки Капелло[5]. Неужели вы позабыли?

Светлые глаза маркизы властно остерегали компаньонку от неуместных замечаний. Мари-Анжелин поджала губы, собрала карты и ограничилась тем, что процедила сквозь зубы:

– Я все прекрасно помню!

– Так, значит, Белмонт в Париже? – продолжала маркиза, улыбаясь гостю, но вместо него ответил Альдо:

– Он-то как раз и подал жалобу. Графиня д’Ангиссола – его родная тетя. Извещая о своем возвращении, она написала, что везет с собой свои драгоценности, собираясь подарить их… семье.

Однако если в голове мадемуазель План-Крепэн засело какое-то соображение, остановить ее было трудно. Раскладывая карты для нового пасьянса, она уже открыла рот, чтобы задать очередной вопрос, но ей помешал Уишбоун. Он вдруг сообщил о своем отъезде. У него был билет на следующее утро на скорый поезд в Шербур, где вечером того же дня он предполагал пересесть на пакетбот «Париж», принадлежащий трансатлантической компании.

– Как? – воскликнула хозяйка дома. – Так скоро? А я-то думала, что вы собираетесь начать поиски. Или я ошиблась?

– Нет, конечно. Но мое личное участие в них совсем не обязательно. А я очень, очень, очень спешу сообщить знаменательную новость великолепной Лукреции Торелли! Представляю себе, как она обрадуется, узнав, что драгоценность, которую она так желает получить, не пропала во время кораблекрушения!

– М-м-м, – начал было высказывать свои сомнения Альдо. – Но если она полагала, что химера погребена на дне океана и, пожелав невозможного, отправила вас разыскивать ее, быть может… она хотела таким образом от вас избавиться?

Альдо помедлил, прежде чем произнести последнюю часть фразы, но Корнелиус, ничуть не обидевшись, улыбнулся еще шире:

– Что вы! Это не она мне, это я ей предложил! И вы знаете, я готов был идти до конца, чтобы осуществить ее желание!

– Меня восхищает ваше упорство. Но, судя по тому, что мы с вами сегодня узнали, шанс отыскать химеру ничтожен.

– Если у вас ничего не получится, мы с вами отправимся к той необыкновенной даме у…

– Картье?

– Вот-вот. И осуществим мою первоначальную идею, – торжествующе закончил Корнелиус.

«Я подумываю: а не начать ли с нее?» – пробормотал про себя Альдо.

Еще он подумал, что до своего отъезда непременно заглянет на улицу де ла Пэ и, быть может, нащупав след, наметит план расследования. Или поймет, что вообще не стоит за него браться. А уж после этого уедет в Венецию.

А разговор между тем перешел на другую тему. Заговорили о ролях Торелли и ее манере исполнения. Альдо не удержался от колких замечаний, ему хотелось хоть немного омрачить счастье милейшего Корнелиуса, уверенного в том, что сумел завоевать расположение оперной дивы. Морозини был поистине неистощим по части колкостей.

После ужина мистер Уишбоун удалился наверх укладывать чемоданы. А Морозини, который на протяжении всего ужина наблюдал, как разгорается воинственный огонек в глазах медового цвета – никто бы не осмелился назвать глаза Мари-Анжелин желтыми! – сообщил, что прогуляется и повидает Адальбера, который, как он знает, никогда не ложится спать рано.

Было уже поздно, ворота парка Монсо давно заперли, так что Альдо нужно было сделать немалый крюк, чтобы попасть на улицу Жуфруа. И он сел в машину, которую теперь непременно брал напрокат каждый свой приезд, чтобы не искать такси. Ведь эти такси имеют обыкновение исчезать, когда ты торопишься… И все же Альдо не без грусти вспоминал старого друга Карлова, в прошлом кавалериста, полковника царской армии, который и машину вел, словно ехал на коне во главе полка, но после аварии вынужден был перейти в автомеханики и купил себе пополам со своим соотечественником гараж.

Как только Альдо вышел за порог, Мари-Анжелин дала волю своему дурному настроению, до сих пор сдерживаемому властным взглядом мадам де Соммьер, которая не хотела услышать от своей компаньонки какую-нибудь бестактность.

– Так я и знала! – воскликнула она сразу же, как только услышала, что внизу хлопнула дверь. – Мне сердце подсказывало, что ничего хорошего нам этот коровий пастух не принесет! Если уж прозвучала фамилия Белмонт, я могу поклясться…

– Не клянитесь, – оборвала ее кузина-маркиза, с силой стукнув палкой о паркет. – Я категорически запрещаю превращать мой дом в поле битвы. Семья Белмонт – близкие друзья Альдо и Адальбера, и, если мой племянник пожелает, мы их непременно примем у себя. Впрочем, как я поняла, речь пока шла только о господине Белмонте…

– Возможно. Но как я уверена, что наш гость Уишбоун уже имел дело с Белмонтом, так я уверена, что Белмонт приехал в Париж не один. А эта Полина…

– Не продолжайте, План-Крепэн! Даже если вы снова правы и Полина Белмонт переступит порог нашего дома, что вполне может быть, и даже в очень скором времени, я считаю нужным вам напомнить, что нашей гостьей будет замечательная женщина, знаменитая художница, к которой я чувствую самое искреннее расположение. Она необыкновенно сердечна, умна, красива и…

– До потери сознания влюблена в Альдо!

– Возможно…

– Не возможно, а очевидно.

– Для вас, План-Крепэн. Лично я никогда не видела, чтобы эта дама бросалась на шею Альдо и покрывала его поцелуями. Зато я видела, как поцеловались Полина с Лизой, когда встретились у покойного Вобрена. Поэтому я настаиваю: такт, любезность и сдержанность, если не хотите отправиться дышать свежим воздухом в горы, к кузине Приске. Кстати, хорошая мысль, надо бы повезти к нашей кузине славного Уишбоуна. Коровы и бычки Сен-Адура должны ему понравиться. А что касается вас, План-Крепэн, то я не шучу: или вы сидите тихо и спокойно, или отправитесь навещать Приску!

– Неужели мы так поступим? – сумрачно осведомилась Мари-Анжелин.

– Без малейшего колебания! Даже если госпожа Белмонт или баронесса фон Эценберг или Полина – называйте ее как хотите! – сумела занять маленький уголок в сердце Альдо, он никогда не переставал и не перестанет любить свою жену!

Тяжкий вздох Мари-Анжелин стал точкой, завершившей эту беседу.

Альдо не ошибся: полночь была для Адальбера слишком ранним часом, чтобы ложиться в постель. Теобальд, его верный слуга, мастер на все руки, разделял мнение хозяина. Теобальд встретил ночного гостя с посудным полотенцем в руках и широкой улыбкой на лице.

– Я не сомневался, что не пройдет и месяца, как я буду иметь удовольствие снова видеть у нас его светлость! – радостно вскричал он.

– Как дела, Теобальд?

– В порядке, все в порядке, благодарю вашу светлость. Господин Адальбер у себя в кабинете, работает над книгой…

Но господин Адальбер уже появился сам, услышав тройной звонок, каким обычно позвонил Альдо.

Египтолог, всегда одетый с иголочки, – но, разумеется, не тогда, когда работал на раскопках! – позволял себе дома куда большую свободу и носил старую, но такую уютную бархатную коричневую куртку с браденбурами[6], пижамные штаны и мягкие тапочки.

– Добрый вечер! Я как раз подумывал: что там у тебя? Как прошел аукцион? Хорошо? – спрашивал Адельбер, вынимая изо рта любимую трубку, с которой не расставался. – Теобальд, принеси нам кофе в кабинет.

Но, приглядевшись к другу, добавил:

– Кофе, может, и не обязательно, но обязательно арманьяк.

– Лучше то и другое, – сумрачно подтвердил Альдо.

– И поторопись. И что же с нами произошло? Почему мы так озабочены?

– Берешь пример с План-Крепэн? Перенял ее манеру? – пробурчал Альдо, опускаясь в черное кожаное кресло «Честерфилд», да, конечно, весьма старое, но такое удобное! В нем проведено так много приятных часов…

– Ты имеешь в виду множественное число? И не думал! Просто, хоть ты и не заметил, я в последнее время принимаю участие почти в каждом твоем приключении. А скажи, где же твой американец?

– Если не спит, то собирает чемоданы. Завтра отплывает на «Париже».

– Неужели? А как же его визит к Картье?

– Никаких визитов. Он узнал, что злосчастная химера вовсе не покоится среди останков «Титаника», впрочем, как и все остальные драгоценности графини д’Ангиссола. Графиня была убита, когда пароход начал тонуть, и все ее драгоценности похищены.

– Ты узнал об этом в Друо?

– Где же еще? Мы узнали об этом, когда был прерван аукцион. Представляешь, аукцион был прерван!

Проглотив одним глотком кофе и согревая в ладонях пузатую рюмку с арманьяком, Альдо коротко, но точно передал все, что произошло в знаменитой зале Друо. Однако приберег напоследок кое-какие эффектные подробности. Например, не сказал, кто именно сопровождал прервавшего аукцион комиссара Ланглуа.

– Ну и что здесь такого? – воскликнул Адальбер, который тщательно прочищал трубку перед тем, как набить ее снова. – Не вижу причин для трагедии! Если не хочешь ввязываться в это дело, предоставь его американцу. Пусть бегает за своей химерой сколько хочет, пока не надоест!

– Видишь ли, мне кажется, что у меня нет выбора, что я уже влез в это дело по уши. Я еще не сказал тебе, как зовут американца, который сопровождал комиссара…

– А это важно?

– Суди сам. Его зовут Джон Огастес Белмонт, а горничная, которая избежала кораблекрушения, служит сейчас у Полины. А Полина не только родственница покойной графини, но и ее крестница, и именно ей предназначались все эти драгоценности.

– Но это же черт знает что!

– Вот именно! Видишь, ты точно такого же мнения, без всякой моей подсказки, – не без внутреннего удовлетворения произнес Альдо.

– И что же мы будем делать?

– Благодарю за «мы». Я обещал Корнелиусу подумать, чем смогу быть ему полезен, и теперь мне кажется, что невозможно повернуться спиной к Белмонтам.

– Та-ак! А у тебя есть хоть какое-нибудь соображение, как взяться за это дело?

– Весьма смутное. Я пригласил Бертье выпить по стаканчику завтра вечером у тетушки Амели.

– Решил дать анонс в «Фигаро»?

– Для анонса в «Фигаро» Бертье мне не нужен. Но я знаю, что он единственный журналист, который лично общался с ван Тильденом. Коллекции он не видел, но был вхож в его дом. Для начала я хотел бы узнать, кто назначен душеприказчиком, так как семьи у покойного не было. Возможно, душеприказчик знает, у кого были куплены эти две драгоценности, снятые с аукциона.

– А что за драгоценности?

– Великолепное ожерелье, когда-то принадлежавшее Изабелле де Валуа, супруге Филиппа II Испанского, и подвеска, представляющая собой сирену с телом из барочной жемчужины неправильной и очень оригинальной формы, с хвостом, каждая чешуйка которого изготовлена из сапфиров и изумрудов. Голова, руки и волосы сделаны из золота, в волосах – мелкие топазы, которые искрятся. Сама сирена оправлена жемчугом с ограненными рубинами. Что и говорить, королевские украшения!

– Тебя они интересуют?

– Нет. Я купил то, что хотел для клиентов, которых хорошо знаю. Зато Корнелиус объявил, что не пожалеет никаких денег на поиски химеры, и купил два браслета, принадлежавших Лукреции Борджиа, за скромную сумму в двести тысяч франков.

– Да он просто Крез, твой Корнелиус!

– Или его недурная копия. Скрестив бычков с нефтью, он получает, как видно, крупных золотых тельцов.

Собеседники замолчали. Адальбер умял табак в трубке и зажег ее, выпустив один за другим несколько ароматных клубов дыма. Альдо поднес к носу рюмку с арманьяком и с видимым удовольствием вдыхал его запах.

– Белмонт приехал один?

– Нет. С Полиной… И с горничной-свидетельницей.

– Так-так.

Этих зауряднейших слов было достаточно, чтобы Альдо взорвался:

– И ты туда же? Не вздумай! Я тебе этого не прощу!

– Туда же? Интересно, куда бы это?

– Надеюсь, ты не собираешься петь дуэтом с План-Крепэн? Все время, пока мы ужинали, тете Амели приходилось удерживать ее в узде грозными взглядами, иначе она разразилась бы грозной филиппикой против Полины. Узнай План-Крепэн, что Полина в Париже, ее ярости не будет предела. О чем вы только думаете, вы, два умника? Воображаете, что я, бросив все на свете, помчусь в «Риц» и буду осаждать Полину? Тогда скажи на милость, почему я у тебя, а не там?

– Так План-Крепэн…

– Точь-в-точь как ты, старина! Точь-в-точь!

Адальбер не смог удержаться от смеха и протянул Альдо бутылку с арманьяком, чтобы тот налил себе еще.

– Нет, в безумии тебя не упрекнешь. Но я не ошибусь, если скажу, что нежданный приезд Белмонтов немного сдвинул тебе мозги.

– С чего ты взял?

– Будь ты в нормальном состоянии, тебе бы в голову не пришло узнавать у журналиста, пусть даже самого сведущего, кто душеприказчик ван Тильдена. Без долгих размышлений ты навестил бы старого знакомца Лэр-Дюбрея, аукциониста, знатока своего дела, который наверняка знаком с этим человеком.

– Ты прав, ничего не могу возразить, – вынужден был признать Альдо, убитый логикой друга. – Ну что ж, если так, завтра же я загляну на бульвар Осман, выпью обещанный стаканчик с Бертье, пообедаю или позавтракаю с Белмонтами и первым же вечерним поездом отправлюсь в Венецию.

Альдо был преисполнен самых лучших намерений. Но кто не знает: решить легко, трудно сделать.

Глава 3 Встреча с воспоминаниями

Как и предполагал Адальбер Видаль-Пеликорн, Альдо без труда узнал фамилию душеприказчика у аукциониста. Им оказался нотариус мэтр Пьер Бо, имевший редкую честь быть одним из друзей ван Тильдена. И… приятный сюрприз! Мэтр Бо был также другом Жиля Вобрена, которого так хорошо знал Альдо и который погиб при таких трагических обстоятельствах. Совершенно естественно, что нотариус дружил и с наследником Вобрена, его незаконным сыном юным Франусуа Фожье-Лассанем, который с большим энтузиазмом и почтительным трепетом стал продолжать дело отца, получив от него в наследство знаменитый антикварный магазин на Вандомской площади.

Впрочем, в этих связях не было ничего удивительного, контора нотариуса Бо, располагавшаяся на улице Латур-Мобур, была самой лучшей в Париже. Пройдя анфиладу светлых, безупречно обставленных офисов, где трудились одетые с иголочки клерки, клиент попадал в кабинет самого мэтра. Удобная английская мебель, мягкий ковер, тяжелые бархатные занавеси зеленого цвета в стиле ампир сразу подкупали достоинством и уютом респектабельных посетителей, пробуждая в них доверие и готовность к надежным и долгосрочным отношениям; прохвостам же они внушали почтительность. Царящая в кабинете тишина – окна выходили в сад, и шум улицы не был слышен – весьма способствовала чтению завещаний, почти всегда проходивших весьма бурно. А на одной из полок книжного шкафа стояло все необходимое, чтобы привести в чувство упавшего в настоящий или мнимый обморок клиента или угостить доброго друга, проведя с ним несколько приятных минут. Сам нотариус был крупным высоким человеком лет пятидесяти с приятной улыбкой, глазами цвета незабудок и несколько красноватым цветом лица, выдававшим привычку к веселому образу жизни, нежелательные последствия которого он исправлял долгими пешими прогулками по субботам и воскресеньям, когда охотился в своем имении Солонь.

Будучи наслышан о Морозини и уже несколько раз встретившись с ним, нотариус встретил Альдо с особенной любезностью.

– Для меня большое удовольствие принимать вас у себя, князь, хотя не скажу, что неожиданное. Лэр-Дюбрей позвонил мне и предупредил о вашем приходе.

– И прекрасно сделал, позволив нам без предварительных объяснений перейти к сути дела. Он сообщил мне, что вы были нотариусом Ларса ван Тильдена и теперь стали его душеприказчиком.

– Добавлю, что я был и его другом, чем горжусь, так как он был не из тех, кто легко сходился с людьми, но мы оба холостяки, и наши имения находятся по соседству – Солонь и Турень не так уж далеки друг от друга. Мы сошлись во вкусах и дружили много лет. Манера обращения у него была несколько грубоватой, что не мешало ему быть щедрым и благородным человеком, хотя и не без некоторой мизантропии.

– Он отличался противоречивостью?

– Ничуть. В суждениях был здрав и тверд, гнал в шею настырных попрошаек, но чувствовал истинную нужду и умел ей помочь. Как я понимаю, вы хотели бы поговорить со мной о его коллекции.

– Да, и о происшествии, которое вчера имело место в Друо.

– Вы имеете в виду вмешательство господина Данглюме и главного комиссара Ланглуа, которые наложили секвестр на две замечательнейшие вещи коллекции, относительно которых стало известно, что они были украдены после убийства владелицы во время гибели «Титаника»? По моему мнению, факт убийства дает право на подобное решение, так как…

– Лично я хотел бы узнать, у кого их купил господин ван Тильден. Думаю, что вы единственный, будучи его близким другом, могли бы ответить на этот вопрос. И еще я думаю, что комиссар Ланглуа уже спрашивал вас об этом.

– Разумеется, и я затрудняюсь с ответом как ему, так и вам. Я был знаком с коллекцией, которую видел несколько раз у ван Тильдена дома. Она была уже весьма значительна, когда он окончательно расстался с Америкой и поселился у нас… То есть, я хотел сказать, во Франции, потому что вы ведь итальянец.

– Венецианец, – с улыбкой уточнил Морозини. – И наполовину француз, по матери. Так что вы с полным правом можете говорить «у нас».

– Приятно слышать. С ван Тильденом я познакомился во время войны. Мы оба были ранены и в госпитале лежали на соседних койках. Когда он задумал окончательно поселиться в долине Луары, именно я подсказал ему купить замок Круа-От: его владелец только что умер, оставив добрый десяток наследников и племянниц, готовых между собой передраться. Замок был продан, даже не будучи выставлен на продажу. Его быстро и очень добросовестно отреставрировали, и его донжон превратился в сейф. Ван Тильден содержал замок в идеальном порядке. И сколько же чудных вечеров мы там провели, – вздохнул нотариус.

Опасаясь долгого путешествия по сладостной стране воспоминаний, Морозини осторожно попробовал вернуть мэтра Пьера обратно на землю обетованную:

– Прошу меня извинить, но думаю, вы не будете возражать, если мы вернемся к коллекции. Она ведь не была завершена полностью, когда ее разместили в замке?

– Вы как никто другой знаете, что завершенных коллекций не бывает Разумеется, она продолжала пополняться. Но я могу вам сказать совершенно определенно, что ожерелье королевы Изабеллы Валуа и жемчуга Изабеллы д’Эсте уже украшали ее. Ван Тильден приобрел их в Америке, но никогда не упоминал, у кого их купил. Вполне возможно, дело не обошлось без скупщика краденого. Или, кто знает, самого убийцы! Чего, конечно, сам он не мог не знать…

– Известно, что убийцей была женщина… молодая и очень красивая, по словам свидетельницы.

– У свидетельницы, должно быть, зоркие глаза и мужественное сердце, если она сумела заметить это в минуты катастрофы.

– Думаю, что в особо опасные минуты у тех, кто не поддался панике, обостряются все чувства. Согласитесь, убийца тоже отличалась немалым хладнокровием: совершить злодеяние и кражу в момент, когда нет уверенности, что останешься в живых… Судя по тому, что мне говорил Белмонт, Хэлен, так зовут свидетельницу-горничную, сочла, что убийца ненадолго пережила свою жертву, поскольку не увидела ее среди тех, кого подобрала «Карпатия», а на этом судне оказались почти все, кто был в шлюпках. Узнав впоследствии, что кроме мужчин вместе с «Титаником» погибли и женщины, которых не успели спасти, она решила, что Бог свершил правосудие, и больше об этом не думала. Потом, правда, как я уже упоминал, она попыталась предпринять кое-какие шаги в Нью-Йорке, но тщетно… Только увидев фотографию госпожи д’Ангиссола у своей новой хозяйки, она вспомнила эту давнюю историю. Разумеется, рассказ горничной взволновал семейство Белмонт, но они, как и Хэлен, решили, что преступницу вместе с добычей поглотила пучина. И вдруг, листая каталог коллекции ван Тильдена, Джон Огастес Белмонт увидел два самых прекрасных сокровища из драгоценностей его тети. Что из этого последовало, мы знаем. Лично для меня эти события породили новые затруднения, так как мой клиент, американец, к слову очень милый человек, загорелся желанием отыскать еще одну драгоценность. Но я скорее всего откажусь от его поручения, чувствуя, что не в силах разгадать эту тайну. Правда, я надеялся, что, быть может, вы мне скажете, кто «охотился» для господина ван Тильдена?

– Думаю, что «охотников» у него было много, в разных странах свои, но я никого из них не знал.

– Что ж, меня это не удивляет. Благодарю вас, мэтр Бо, что пожертвовали ради меня своим драгоценным временем.

– Видеть вас для меня истинное удовольствие. Надеюсь, мы еще увидимся.

– Спасибо. Кстати, хорошо, что не забыл! Есть у вас новости о нашем молодом антикваре?

– Я вижусь с ним время от времени, и мне кажется, что дела у него идут успешно. Почему бы вам не навестить его? Я уверен, он очень обрадуется вашему визиту.

– Именно, именно, я как раз собирался его навестить…

На самом деле Альдо подумал о визите к Франсуа, лишь заговорив о нем. А вот к неизбежному появлению Корнелиуса решил подготовиться заранее, съездив все-таки в дом Картье на улицу де ла Пэ и прихватив с собой рисунок с изображением химеры. Он хотел повидаться с мадемуазель Туссен, посоветоваться с ней и узнать, согласится ли она на такой неожиданный заказ. Почитаемый всеми знаток своего дела, одна из величайших, если не самый великий мастер среди парижских ювелиров, мадемуазель Туссен получила грамоту на дворянство благодаря неистощимой изобретательности и безупречному вкусу. Именно поэтому трудно было ожидать от нее согласия на изготовление копии, пусть даже такой знаменитой вещи. Надежду внушало только одно: творческую фантазию мадемуазель будили дикие звери и фантастические существа. И, наверное, не случайно ее саму в узком и недоступном для простых смертных кружке ювелиров называли «пантерой». Обращаться к ней нужно было с большой осторожностью.

Альдо уже два или три раза встречался с мадмуазель Туссен и был счастлив, что ему вновь представилась возможность повидать эту необыкновенную женщину. Когда она вошла в свой кабинет на втором этаже, где он ожидал ее, и протянула ему руку, он склонился к этой безупречной руке с поцелуем.

– Я не удивлена, что вы в Париже, князь. Распродажа коллекции ван Тильдена не могла обойтись без вас.

Альдо смотрел на мадемуазель Туссен с восхищением, которое он и не собирался скрывать. Ей было явно за сорок, но кто мог об этом подумать! Небольшого роста, хрупкая, она соединяла в себе королевскую величавость с изяществом. В светлых волосах, подстриженных по моде 1925-го, уже мелькали серебряные нити, придавая ей особую изысканность. Родом мадемуазель Туссен была из Бельгии, у нее была очень тонкая и очень белая кожа и удлинные аквамариновые глаза. В строгом черном костюме, несомненно творении подруги Коко Шанель, она была безупречна, но, нарушая безукоризненность ансамбля, вокруг шеи переплетались жемчужные нити, перехваченные застежкой в виде дракона из бриллиантов и рубинов, будто бы пленивших стройную шею.

– Вы правы, – вздохнул Альдо, – и вы, конечно же, знаете, что торги не обошлись не только без меня, но без происшествий.

– Да, я читала газеты. Но надеюсь, что украшения, ради которых вы приехали, не были сняты с торгов? – улыбнулась она.

– Нет. Зато я все же оказался замешанным в эту историю. Белмонты, подавшие иск, мои близкие друзья. Мало этого, три дня тому назад ко мне явился удивительный американец, мультимиллиардер из Техаса, и попросил разыскать для него одну из драгоценностей, принадлежавших графине д’Ангиссола. Он желает подарить ее обожаемой им женщине и добиться ее руки. До сих пор считалось, что все эти драгоценности покоятся на дне океана… Должен сказать, что речь шла вовсе не о женском украшении, золотая химера…

– Борджиа, я не ошиблась? – с живостью подхватила мадемуазель Туссен.

– Именно, именно. Вам она знакома?

– Я ее даже видела. Я немало попутешествовала по свету, часто бывала в Италии, разыскивая свежие идеи для рисунков, и на одном из приемов познакомилась с графиней д’Ангиссола. Мы прониклись друг к другу симпатией – эта пожилая дама была совершенно очаровательна, – и она с присущей ей любезностью позволила мне полюбоваться ее коллекцией драгоценностей, старинных и современных.

– О, вы мне облегчили задачу! – обрадовался Альдо. – Я пришел к вам с просьбой, но без особых надежд, поскольку знаю, что вы творец, а не исполнитель, но все-таки спрошу вас: не согласились бы вы в случае неудачи с поисками воспроизвести оригинал?

Жанна Туссен рассмеялась звонким смехом молоденькой девушки.

– Было бы забавно, – проговорила она, смеясь. – При условии, что камни не будут уступать старинным. Что не так-то просто и обойдется в целое состояние, вы это понимаете, не так ли?

– Безусловно. Но именно эта сторона дела не кажется моему клиенту проблемой, и он непременно стоял бы перед вами сегодня вместе со мной, если бы происшествие на аукционе, где мы с ним были вместе и где, замечу в скобках, он увел из-под носа барона Эдмона два браслета, не посветило ему надеждой обрести оригинал. Он умчался в Америку, торопясь сообщить даме своего сердца радостную новость.

– Вполне возможно, он чересчур торопится, но все к лучшему в этом лучшем из миров.

– Только не для меня! Ведь именно мне он поручил эти невообразимые поиски! Именно поэтому я осмелился украсть частичку вашего драгоценного времени, драгоценного во всех смыслах слова, желая узнать, не соблазнит ли вас наша авантюра, если мои поиски, что весьма возможно, ни к чему не приведут.

Изящное лицо Туссен стало задумчивым.

– Вы ждете немедленного ответа?

– Нет. Я просто хотел узнать, какими глазами вы посмотрите на господина Уишбоуна, так зовут моего американца, и на меня, когда мы придем к вам, чтобы попросить вас сделать копию, у которой будет одно безусловное достоинство – она будет совершенно чиста! Лично я, признаюсь, не хотел бы, чтобы моя жена носила украшение, побывавшее в руках такого злодея, как Чезаре Борджиа.

– Я вас прекрасно понимаю. Скажу вам откровенно, если бы кто-то другой меня попросил об этом, я ответила бы решительным отказом. Но вам… При условии, что у меня будет точный рисунок, размеры…

– И камни! В первую очередь камни!

– Безусловно. Но, я думаю, в Индии можно достать камни не хуже. Хотя на это потребуется время. В общем, скажем так: вам не впервой совершать чудеса, и я верю, что вы отыщете оригинал. Но… если этого не случится, мы сможем вернуться к нашему разговору. Такой ответ вас устраивает?

– На большее я и не надеялся, и моя благодарность беспредельна.

Они обменялись еще несколькими незначительными фразами, и Морозини, вновь поцеловав протянутую руку, удалился.

Альдо выпала удача припарковать машину неподалеку от дома Картье, и он решил пока ее там оставить. Вандомская площадь была отсюда совсем рядом, а антикварный магазин его друга Жиля Вобрена находился как раз на углу. Бросив беглый взгляд на часы, он удостоверился, что до обеда в особняке на улице Альфреда де Виньи времени у него в избытке и он вполне успеет навестить юного наследника Жиля. Альдо закурил сигарету и не спеша направился к Вандомской площади, поглядывая на витрины лучших магазинов самой роскошной из улиц Парижа. Чего только нет! От платьев, туфель, белья, украшений рябит в глазах! Но Альдо едва замечает модные изыски, поглощенный внутренней борьбой в попытке обрести душевную гармонию. Дело в том, что совсем рядом с магазинчиком Вобрена, стоит только перейти площадь, находится отель «Риц», где все вплоть до малыша-грума знают Альдо… А в «Рице» остановились Белмонты, там Полина, которую Альдо жаждет увидеть с той минуты, как только узнал, что она в Париже, сколько бы ни твердил – проклятое лицемерие! – что торопится уехать в Венецию с первым вечерним поездом…

Борьба, конечно, идиотская. После того что произошло в Друо, он не может никуда сбежать, да и не хочет, тем более что Джон Огастес уже позвонил вчера вечером и пригласил их с Адальбером на ужин. Стало быть, нечего разыгрывать из себя заблудившуюся в холле собачонку в надежде на случайную встречу с той, которая непрестанно занимает его мысли…

Сам не заметив как, Альдо оказался перед роскошным антикварным магазином, выставлявшим в своих витринах, как и в прошлые времена, всего-навсего одну вещицу, но исключительно ценную. О его приходе возвестило скромное дребезжанье колокольчика, и он увидел, что великолепные старинные гобелены по-прежнему украшают стены. Однако был вынужден задержаться на пороге, пропуская мимо себя пару, занятую оживленной беседой и не замечавшую ничего вокруг. Высокий стройный мужчина с черными как смоль волосами и такими же черными глазами сиял белозубой улыбкой. Его мягкая фетровая шляпа, его костюм свидетельствовали о том, что он одевается у лучших портных, а подчеркнутая элегантность одежды подтверждала, что шьют ее портные-итальянцы. Сам Альдо предпочитал английскую сдержанность и одевался в Лондоне. Так что мужчина ему не понравился, особенно его сияющая улыбка и почти фамильярная манера, с которой он держал свою спутницу за локоть. А спутницей его была Полина.

Альдо наблюдал, как они удаляются в сторону «Рица», и кулаки у него сжимались от желания стереть с этого неприлично правильного мужского лица радостную улыбку, которой отвечала улыбкой же Полина. Полина выглядела просто сказочно в костюме, отделанном черной норкой, с норковой муфтой и шапочкой с аграфом из оникса и бриллиантов, которые блестели в лучах бледного солнца так же ярко, как тяжелый узел ее темных волос. Полина не изменила своей привычке носить только черное, белое и серое. Серое – воздушное, летящее, сверкающее, как ее серые глаза…

Совершив над собой невероятное усилие – Альдо не подозревал, что оно дастся ему таким трудом, – он отвернулся и вошел в магазин, где его встретили удивленным и радостным приветствием:

– Князь Морозини! Какой чудесный сюрприз!

В самом деле, это утро было утром сюрпризов, потому что трудно было себе представить более чопорного и сдержанного англичанина, чем Ричард Бэйли. Уже весьма немолодой, он отличался удивительным чувством собственного достоинства, любезностью и умением соблюдать дистанцию. Долгие годы он был помощником покойного Жиля Вобрена, всегда оставаясь верным себе. Сухопарый, с седыми, гладко причесанными волосами, в черном пиджаке, полосатых брюках, белоснежной крахмальной рубашке с высоким воротником и сером галстуке. Таким Альдо увидел его и теперь.

Мужчины обменялись сердечным рукопожатием.

– Мне трудно было себе представить, что вы не приедете, князь, – произнес Ричард Бейли. – Вчерашний аукцион, не так ли?

– Безусловно, так, но еще мне хотелось узнать, как идут дела у нашего несостоявшегося прокурора Республики, который предпочел общество свидетелей прошлых времен.

– Дела идут прекрасно. Он обладает большой культурой, которую неустанно расширяет, стремясь во всем походить на своего отца. Его сыновняя почтительность необыкновенно трогательна. Вы бы очень удивились, побывав на улице Лилль. С помощью объявлений в газетах он вернул всех старых слуг, к сожалению, конечно, без бедного Люсьена Сервона, и сумел отыскать следы почти всех утраченных вещей и мебели. Сейчас я доложу ему о вашем приходе, он у себя в кабинете.

Но он не успел это сделать. В следующую секунду, распахнув дверь кабинета, появился новый антиквар и, сияя, воскликнул:

– Альдо! – но тут же, страшно сконфузившись, поправился: – Князь Морозини, прошу вас меня простить, неожиданность вашего появления…

– Не стоит извиняться, мой мальчик. Называя меня по имени, ты делаешь меня моложе, а это всегда приятно. Скажи-ка лучше, как ты называешь Видаль-Пеликорна, когда он приходит тебя навестить? А он ведь приходит, не так ли?

– Да, приходит, и для меня это большая радость. Я стольким ему обязан.

– Так как ты его называешь?

– Адальбер, – признался юноша, густо покраснев. – Сначала мне было трудно, но он настаивал.

– Представь себе, я тоже настаиваю на Альдо. Ты угостишь меня рюмочкой? Если, конечно, придерживаешься отцовского обычая.

– Я дорожу всеми его обычаями, и этим в том числе. Закройте магазин, господин Бейли, и присоединяйтесь к нам. На прошлой неделе я обновил наш запас виски.

– Спасибо, но думаю, что вам лучше побыть вдвоем с глазу на глаз в вашу первую встречу, а у меня есть дело: нужно осмотреть два угловых шкафчика в стиле Людовика XVI, которые мы вчера получили.

Со стесненным сердцем Альдо вошел в элегантный и уютный кабинет, где столько раз сиживал со своим другом Жилем, который, вернувшись с войны, руководил его первыми, такими еще неуверенными шагами в области элитного антиквариата. Специалист по XVII и XVIII векам, Вобрен держал у себя только подлинники, причем в самом безупречном виде, посвятив свою жизнь поиску сокровищ искусства, которые развеялись по всему миру после того, как французские дворцы, в том числе и несравненный Версаль, были разграблены во время Революции. Неудивительно, что Вобрену удалось собрать весьма недурную коллекцию.

Альдо вновь с удовольствием разглядывал бюро времен Людовика XV работы Ризнера, изящные канделябры «Томира», ковры Савонри, украшавшие стены; табуреты с ножками в виде буквы Х из позолоченного дерева с сиденьями, обтянутыми красной кожей, на каких во времена королей получали право сидеть герцогини. Он разглядывал книги в тисненных золотом, потускневших переплетах, камин из розового мрамора и пушистый ковер – тоже, разумеется, Савонри, – покрывавший в кабинете весь пол.

Хозяин с присущей ему деликатностью оставил на несколько минут гостя, позволяя ему прийти в себя, успокоиться, смахнуть невольно заблестевшую слезу, а когда вернулся, подал красивую хрустальную рюмку с солидной порцией «Наполеона», вспомнив, что Альдо отдает предпочтение коньяку, а не виски. Морозини улыбнулся.

– Ты не жалеешь о службе в суде?

– С каждым днем все меньше. Там я никогда бы не был так свободен, как здесь. Профессия антиквара куда увлекательнее возможности выносить приговоры от имени Республики.

– А как к этому относится твоя мать?

– Мама? Она довольна. С недавнего времени она стала жить со мной, приняв на себя заботу о доме, который восстановлен во всех мелочах и стал точно таким, каким был при жизни отца… Я бы очень хотел, чтобы в ближайший вечер вы пришли к нам поужинать вместе с Адальбером, госпожой де Соммьер и мадемуазель Мари-Анжелин. Мама так хочет с ними познакомиться!

– Не сомневайтесь, что желание обоюдно. Мы с радостью принимаем твое приглашение. Кстати, относительно знакомых, входя в магазин, я заметил баронессу фон Эценберг, которая выходила отсюда…

– Вы имеете в виду госпожу Белмонт? Она больше не хочет вспоминать свой титул и немецкую фамилию. Теперь она носит только то имя, которым подписывает свои работы. Она тоже была очень растрогана, когда вошла сюда, и рассказала, что отец устроил большую выставку ее скульптур, которая имела бешеный успех.

– Вполне заслуженный. У автора огромный талант. А что касается твоего отца, то не буду от тебя скрывать, он был страстно влюблен в госпожу Белмонт.

– Вот как? Но тогда… Почему вдруг этот ужасный брак?.. Хотя я тоже могу понять…

Альдо не мог не улыбнуться.

– Сердце нашего дорогого Жиля, который ни за что не желал расставаться с холостой жизнью, было на удивление пылким. Я был свидетелем, как на протяжении четырех лет он был увлечен четырьмя женщинами. По порядку: сначала танцовщицей-цыганкой, потом госпожой Белмонт, затем прекрасной, но очень капризной итальянкой и, наконец, той, которой удалось склонить его к браку.

– Четырьмя? За четыре года? – переспросил ошеломленный Франсуа.

– Ну да! Он пользовался успехом. Адальбер может рассказать тебе намного больше. Но возвратимся к госпоже Белмонт. Как я понял, она вернулась из путешествия, и, как мне показалось, не одна.

Франсуа-Жиль пожал плечами.

– Трудно было бы это не заметить. Ее спутник – целая планета, целый театр, который хочет забавлять. И действительно забавляет госпожу Белмонт.

– Это я тоже успел заметить, – упавшим голосом произнес Альдо.

– Кстати, он ваш соотечественник. Почти соотечественник, так как не имел счастья родиться в Венеции. Граф… Фанкетти! Да, я не ошибся, Оттавио Фанкетти. Кажется, неаполитанец.

– Южанин, я сразу догадался, – пробормотал Альдо, совсем не благовоспитанно сопя. – А ты не знаешь случайно, где она его откопала?

– Знаю. Они встретились на пароходе. Дорожное знакомство. Быстро подружились, быстро распрощались, сами знаете, как это бывает. Но графа, похоже, зацепило, – добавил молодой человек, который, работая помощником прокурора, очевидно, приобрел некоторый опыт в физиогномике. – Я налью вам еще немного коньяку, – предложил он успокаивающим тоном.

Но Альдо уже поднялся.

– Нет, спасибо. Пора. Меня ждут на улице Альфреда де Виньи. Могу захватить и тебя, если хочешь. Тетя Амели и Мари-Анжелин будут рады тебя повидать.

– Я бы с большим удовольствием, но в два часа у меня встреча в Версале. Но я позвоню и напомню о приглашении. Буду очень рад с ними увидеться.

– А почему до сих пор не давал о себе знать?

– Да как-то не решался. Госпожа де Соммьер, она такая…

– Ну, ну, перестань, дружок! В общем, это я все улажу. И позвоню, чтобы договориться о дате.

Поговорив еще с минутку с Бейли, князь Морозини пустился в обратный путь к улице де ла Пэ – туда, где оставил машину.

А Хэлен Адлер, горничная Полины, которую хозяйка отправила за покупками в «Гранд Мэзон де Блан», нагруженная пакетами, направилась к газетному киоску, привлеченная поразившей ее фотографией. Она купила газету и сунула ее под мышку, поскольку обе руки у нее были заняты, а ей предстояло пересечь улицу Дону и при этом постараться не попасть под машину. Перейдя на другую сторону и полюбовавшись на черную с золотом витрину Картье, Хэлен, желая удостовериться, что ей не привиделся сон, постаралась освободить одну руку и заглянуть в газету, которая так ее заинтересовала. В результате своих гимнастических упражнений ей удалось уронить только три из полудюжины своих свертков, один из которых подкатился прямо под ноги Альдо. Тот споткнулся, едва не упал, выругался и, увидев, что сверток принадлежит даме, принялся извиняться.

– Простите великодушно, мадам, и позвольте мне вам помочь.

Газета упала, развернулась на тротуаре, и Альдо ее поднял.

– Не трудитесь, месье, не стоит беспокоиться. Я уже почти добралась.

Женщина говорила на хорошем французском языке с едва заметным английским акцентом. Ей было немного за сорок, у нее была милая улыбка, правильные черты лица, подтверждающие, что эта дама с характером, голубые глаза и русые волосы, которые выбивались из-под шляпки, такой же черной, как ее шубка.

Совершенно очевидно, что газета была лишней при таком изобилии покупок, поэтому Альдо свернул ее в трубку и снова сунул даме под мышку.

– Мне кажется, – произнес он, отвечая улыбкой на улыбку, – что вам придется немного подождать и ознакомиться с новостями дома.

– Да, так будет разумнее, – согласилась она. – Спасибо, месье.

И, попрощавшись дружеским кивком, она пересекла бульвар Капуцинов и завернула за угол, направляясь к Вандомской площади…

Сам не зная почему, Альдо повернул и последовал за ней. Был уже полдень, а ему предстояло еще немало беготни… Увидев, что незнакомка вошла в главный вход «Рица», он снова зашагал к машине, собираясь как можно скорее сесть в нее. Но… попал в объятия Джона Огастеса Белмонта.

– Господи! Морозини! – радостно воскликнул тот. – Я начинаю верить, что Господь Бог благоволит к нам, Белмонтам! Я гоняюсь за вами сегодня с раннего утра!

– И наконец меня догнали! Я перед вами, – засмеялся Альдо. – И готов служить. Что случилось, дорогой друг?

– Ничего не случилось, просто хотел с вами немного поболтать. Мне так повезло, что вы оказались в Париже, и я не могу упустить такого шанса. Пойдемте и позавтракаем вместе. Только вы и я!

– Но… ваша сестра…

– Полина?

– А у вас есть другие?

– Вы правы, других нет. Она отправилась завтракать в «Пре Каталан» в обществе некоего графа Фанкетти, кажется, его зовут именно так. Эта напомаженная картинка из модного журнала действует мне на нервы своим непрестанным смехом. Думаю, он хвастается своими зубами. У него их, похоже, в два раза больше, чем у всех нормальных людей. Стоит ему открыть рот, и два ряда клавиш концертного рояля перед вами!

Белмонт взял Альдо под руку, и тот охотно дал себя увести, думая, что за исключением Адальбера он не встречал еще такого милого и симпатичного человека.

– Я согласен с вами позавтракать, – сообщил он, – но с условием, что я угощаю. В «Рице» я почти как у себя дома, и мы попросим Оливье найти нам самый спокойный столик у одного из окон, выходящих в сад.

– Оливье?

– Оливье Дабеска – самый великолепный метрдотель в мире!

Однако когда друзья вошли в холл, они поняли, что их незатейливой программе не так-то легко осуществиться. В холле царила несвойственная «Рицу» суета и беспокойство. Возле большой лестницы, громко говоря вслух, столпилось множество обитателей отеля. Человек с золотыми ключами вызывал по телефону полицию, одной рукой держа телефонную трубку, а другой прикрывая ухо, спасаясь от шума. Альдо остановил грума, бегущего куда-то с запиской в руке.

– Что здесь происходит?

– Убийство, месье. Только что убили одну даму. Простите, спешу, месье.

Но в следующую минуту, узнав американца, обратился к нему:

– Вы господин Белмонт, не так ли?

– Да, и что же?

– Дама приехала с вами. Точнее, с госпожой баронессой.

Мужчины с нескрываемым облегчением разом выдохнули. Они оба подумали об одном и том же. Но Белмонт тут же сообразил:

– Неужели Хэлен? Я должен ее увидеть!

Решительно раздвигая толпу и повторяя: «Позвольте, позвольте», он двинулся вперед, и Морозини следом за ним. Они добрались до лестницы, где на первой ступеньке лежала женщина в окружении рассыпавшихся свертков. Возле нее на коленях стоял человек и с осторожностью вынимал кинжал, вонзенный ей в спину.

– Нельзя его трогать, – выговаривала ему какая-то девушка, – нужно дождаться полиции.

– Я врач этой гостиницы, женщина еще жива, так что оставьте меня в покое! И извольте отойти подальше.

Просьба относилась к Белмонту, который не только подошел, но и низко наклонился над лежащей. Он тут же представился доктору:

– Моя фамилия Белмонт, эта женщина – горничная моей сестры. Вы сказали, что она жива, доктор?

– Пока да… Но надолго ли? Да куда же она подевалась, чертова «Скорая помощь»?

– Едет! – прокричал один из служащих. – Слышите сирену?

Оставив Белмонта возле Хэлен и врача, Альдо подошел к администратору.

– Откуда вы вызвали полицию, Франсуа? Из ближайшего отделения?

– Да, конечно, ваша светлость.

– Соедините меня с главным комиссаром Ланглуа. Эта женщина – важный свидетель в деле, которое он ведет.

– Кто бы мог подумать, ваша светлость!

Номер был набран мгновенно, и несколько секунд спустя Альдо услышал решительные и четкие распоряжения полицейского:

– Отправьте ее в больницу Отель-Дье. Я приеду туда незамедлительно. Передайте Дюмулену, который дежурит сейчас по 1-му округу, чтобы приехал ко мне, как только закончит осмотр места преступления и сбор информации.

Трубку повесили. Ни единого лишнего слова. Ланглуа не нашел нужным сдобрить свои приказы, а это были именно приказы, хоть какой-то толикой вежливости. Как видно, «большой начальник» был не в самом лучшем расположении духа. И вполне возможно, потому, что на его пути снова возник Морозини. В который раз!

Альдо тем не менее тут же передал все распоряжения. По счастью, комиссар Дюмулен, похожий на медведя, обладал вовсе не медвежьим характером. Румяные щеки свидетельствовали о веселом нраве бонвивана, и Морозини удостоился веселой и чуть насмешливой улыбки.

– Рад с вами познакомиться, – прогудел Дюмулен, протягивая свою лапищу.

– Я… я тоже, – несколько замялся Альдо, не зная, чему приписать такую сердечность полицейского чина. Долгий опыт общения с людьми этой профессии при всем своем разнообразии не вызывал энтузиазма.

Дюмулен весело рассмеялся.

– Похоже, в кабинете Большого Маниту шторм, и он рад вам, как собаке при игре в кегли. Но вы, должно быть, привыкли к качке.

– Почему вы так решили?

– Отношения комиссара Ланглуа с князем Морозини скоро войдут в легенду как на набережной Орфевр, так и в службе полиции. Простому народу это нравится, ему так жить веселее. Он знает: если появился князь Морозини, значит, скучать не придется.

На это Альдо возразить было нечего. Он и не возражал. Вот уж воистину, чего в жизни не бывает! Он стоял рядом с Дюмуленом и слушал, что ему докладывают два инспектора, которые опросили свидетелей в холле. Результаты были неутешительные: никто ничего не заметил. Хэлен не привлекла к себе внимания, все привыкли, что в холле постоянно какое-то движение. Только одна пожилая дама, сидевшая в кресле в ожидании приятельницы, обратила внимание, что на лестнице споткнулся какой-то мужчина, но он тут же выпрямился, бормоча извинения, и направился к галерее, что соединяет Вандомскую площадь с улицей Камбон. Однако дама не заметила, что кто-то лежит на полу…

– Невероятно! Немыслимо! – восклицал Джон Огастес. – Наверняка она сидела в очках, если ждала подругу! А если нет, неужели зрелище человека, лежащего с ножом между лопаток, настолько ординарно, что не привлекло внимания?

– Не сразу, – вздохнул Дюмулен. – Место у лестницы не самое освещенное, и если занят своими делами…

– В любом случае здесь не хватает одного предмета, – заявил Морозини, глядя, как комиссар собирает рассыпавшиеся свертки.

– Какого же?

– Газеты! Я встретил эту женщину на улице де ла Пэ, она только что купила газету и, собираясь просмотреть ее, рассыпала покупки.

– Что за газета? – осведомился комиссар.

– Право слово, понятия не имею, право слово. Она была сложена, я ее поднял, помог собрать покупки, сунул газету под мышку этой даме, вот и все.

– Странно, очень странно, – задумчиво заметил Белмонт. – Хэлен не была охотницей до газет. Книги – другое дело.

– Единственное, что могу сказать точно: это не был модный журнал, а обычная ежедневная газета.

– Вряд ли представляющая особую ценность.

Приехала «Скорая помощь», и Белмонт тут же поинтересовался:

– Куда вы ее повезете?

– В больницу Отель-Дье. Так положено.

– Почему? Разве американской больницы больше не существует?

– Разумеется, существует, месье. Но она находится в Нейи, и это роскошное заведение.

– Значит, туда вы ее и отвезете. Мы, Белмонты, всегда обеспечиваем своих слуг самым лучшим!

Дюмулен нахмурился и произнес:

– Сейчас не время думать о роскоши, мы не знаем, довезут ли ее живой. В Отель-Дье, – решительно приказал он медбратьям, взявшимся за носилки. – Мы не имеем права обмануть ожидания главного комиссара господина Ланглуа, который прибудет туда с минуты на минуту.

Морозини усмехнулся. Похоже, дурное настроение шефа распространилось не только на него одного.

– Поезжайте вместе с ней на «Скорой», – посоветовал он Белмонту, – я буду там через несколько минут, вот только позвоню домой, чтобы не ждали, и заберу свою машину на улице де ла Пэ.

– А я что говорила! – грозно провозгласила Мари-Анжелин, разворачивая салфетку. Они сели за стол после того, как Сиприен сообщил им о звонке Альдо. – Неприятности начались. Я так и знала, что так и будет. Как только Белмонты появляются на горизонте, надо готовиться к худшему.

– Угомонитесь! У вас предвзятое мнение, и, стало быть, вы несправедливы. Белмонты – лучшие друзья наших мальчиков в Америке. С братом я не знакома, но могу судить по сестре.

– А она очаровательнейшая женщина, мы это уже говорили.

– Я это повторяю и на этом настаиваю. Зарубите себе на носу, что вскоре вы увидите Белмонтов за нашим столом. Я страстно хочу познакомиться с морским волком из Ньюпорта. И потом, все, что с ними происходит, происходит не по их вине.

– Я с вами не спорю, но предпочла бы, чтобы Альдо сел на поезд и уехал в Венецию. Мне противно смотреть, как ваша великолепная Полина пожирает его глазами.

– Выпейте чай с мелиссой или примите лаундаум, когда они к нам придут. А можете пойти и пообедать в «Рояль Монсо». Почему бы нет? Это избавит нас от ваших язвительных замечаний. Неужели вы не понимаете, к чему поведет ваше злопыхательство?

– К чему же?

– Я вам скажу! Когда Альдо будет приезжать в Париж, он ни за что не будет останавливаться у нас, а будет брать номер, как раньше, в «Рице». Вы этого хотите?

– Н-нет… Конечно, не хочу!

– Тогда сидите спокойно! И постарайтесь быть как можно доброжелательней, не забывая о моем обещании: для поправки расстроенных нервов вы отправитесь дышать горным воздухом к кузине Приске. А если вы так уж хотите вмешиваться в дела Альдо, то подумайте, чем ему помочь, а не следите за ним, как полицейский за вором-карманником!

План-Крепэн возразить было нечего, она капитулировала, взяв себе еще одну порцию сладкого омлета.

Примчавшись на всех парах в больницу Отель-Дье и сразу же наткнувшись на доктора Органа, Альдо подумал, что начавшиеся сегодня встречи с прошлым уже становятся утомительными. С доктором Органом Альдо имел дело дважды, и тот, прямо скажем, его не жаловал. Нет, он не считал князя Морозини вместилищем всех пороков, он считал его несносным снобом и за это терпеть не мог.

– Вам-то что у нас опять понадобилось? – встретил он Морозини недовольным вопросом. – Похоже, вы считаете нашу больницу чем-то средним между ночлежкой и лепрозорием. И какую из язв общества явились спасать?

– Предлагаю заключить перемирие, доктор. К вам только что привезли англичанку с ножевым ранением, и я хотел бы увидеться с комиссаром Ланглуа, который, я думаю, уже успел к вам приехать.

Стоило произнести имя комиссара, как он тут же появился, словно по мановению волшебной палочки.

– Пройдемте сюда, Морозини! Я хочу задать вам несколько вопросов.

Комиссар Ланглуа открыл застекленную дверь маленького кабинетика, однако терпению Альдо пришел конец.

– Я просил бы вас, комиссар, говорить со мной другим тоном. Или у вас есть какие-то подозрения относительно меня? Уверяю вас, не по моей вине утонул «Титаник», не я убил графиню д’Ангиссола, и нож в спину несчастной мисс Адлер тоже всадил не я. Бедную мисс Адлер я увидел сегодня впервые в жизни.

Насупленное лицо комиссара мало-помалу расправилось и даже осветилось улыбкой.

– Ладно вам, не сердитесь! Примите мои извинения. Но понимаете, в чем дело: вы все же очень странный тип. Как только возникает что-то запутанное и непонятное, вы тут как тут. Скандал в Друо – и вы в Друо, убийство в «Рице» – и вы в «Рице»!

– Лучше вспомните, что мне довелось по крайней мере дважды помогать вам в ваших непонятных и запутанных делах и дважды я мог бы из-за них погибнуть. Так что прежде чем я буду отвечать на ваши вопросы, ответьте на мой: как себя чувствует мисс Адлер?

– Пока она дышит. Сердце не затронуто, но рана опасная. Как я понял, у нее к тому же здоровье не из лучших. Профессор Оланье сейчас ее оперирует.

– А где Белмонт?

– В приемном покое. Я вас туда провожу, как только вы расскажете мне все, что знаете.

Успокоенный Морозини как мог подробнее и точнее описал свое утро.

– И что это была за газета, которую она так торопилась прочитать?

– Я не интересовался, мне не свойственно такого рода любопытство, я просто свернул и сунул газету ей под мышку. Однако мне кажется, что убийца унес ее, среди рассыпанных на ковре в «Рице» свертков не хватало только газеты.

– А покупки были откуда?

– Из «Гранд Мэзон де Блан», что на углу площади Опера.

– Спасибо, где находится «Блан», я знаю. Значит, газету она купила в угловом киоске. Пошлю туда инспектора Бона, пусть расспросит продавца. Кто знает, может, он ее вспомнит. Видно, какое-то фото или заголовок привлекли ее внимание.

– Позвольте мне заняться газетой. Я отвезу Белмонта в гостиницу и…

– Хотите наняться ко мне в следователи?

– Избави бог! Я не из породы мучеников! Я просто подумал, что беседа киоскера со мной будет более непринужденной, чем с полицейским при исполнении служебных обязанностей. И потом, я держал в руках эту газету… И… Если понадобится, я куплю их все!

– Да, я вижу, что у нас в самом деле неравные возможности. Ищейка-люкс, так сказать. Ну что ж! Давайте, покупайте. А теперь пойдемте к господину Белмонту. Он, наверное, чувствует себя одиноко.

Но господин Белмонт не страдал от одиночества: рядом с ним сидела Полина… И еще неаполитанец, который, похоже, не отходил от нее ни на шаг. Открыв дверь, Альдо оказался лицом к лицу с прекрасной дамой. Он увидел, как вспыхнули ее глаза, как она готова была к нему рвануться, но тут же сдержала себя, огонь погас, и осталась только дежурная улыбка.

– Альдо! Как приятно снова увидеться с вами! Мне кажется, что прошли века…

– Но ведь прошло не так уж много времени, – ответил он, целуя протянутую руку. – Правда, моя жизнь мчится галопом. Спросите у комиссара Ланглуа, он считает, что она даже чересчур перегружена событиями.

– А как Адальбер? Как у него дела?

– Лучше не бывает. Полагаю, вы очень скоро с ним увидитесь. Но поверьте, я в отчаянии от того, что случилось с вашей горничной…

– Кто это? – осведомился обожатель Полины, не стесняя себя бесполезной вежливостью. Труд ответить ему взял на себя Белмонт, который, судя по всему, не слишком одобрял присутствие здесь красавца Оттавио.

– Не вижу, для чего вам это, мы, как вы знаете, не в гостиной, но если настаиваете… Дорогой Альдо, вот граф…

– Фанкетти! – быстро подсказала явно обеспокоенная Полина.

– Вот-вот. Фанкетти, я представляю вас князю Морозини.

Альдо с удовольствием расцеловал бы Джона Огастеса: при безупречной вежливости представление «князю Морозини» было искусно нанесенным оскорблением. Не подавая друг другу рук, мужчины склонились в полупоклоне, чем-то напоминающем японский, и проговорили: «Очень приятно», что было откровенной ложью, которой, однако, неумолимо требует свет. Выпрямившись, Альдо повернулся к Белмонту:

– Что вы собираетесь делать? Ждать конца операции?

– Я думаю, что нет смысла сидеть и ждать всем. Я дождусь приговора хирурга, – вступила в разговор Полина. – Хэлен моя горничная, значит, мне и ждать. Поезжайте с Альдо, Джон Огастес. Увидимся вечером в гостинице.

– Не беспокойтесь, я составлю компанию Полине, – объявил неутомимый Оттавио. – Ей не стоит оставаться одной. Особенно… если новости будут неблагоприятными.

Белмонт открыл рот, очевидно собираясь что-то сказать, но потом передумал. Ланглуа тоже собрался уходить.

– Я отправляюсь к себе, – сообщил он. – Мой участок рядом, так что при необходимости профессор Оланье меня вызовет. К тому же здесь останется один из моих людей.

Все распрощались. Альдо, желая избавить себя от зрелища сидящей на банкетке парочки – Полины рядом с неаполитанцем, – сразу пошел к двери, взяв Белмонта под руку.

– Не знаю, как у вас, но у меня спазмы, – сказал жалобно Джон Огастес. – Мы же с вами так и не пообедали!

– Проблему с обедом мы решим в один миг, вот только заедем на площадь Опера. Мне нужно купить газеты.

Продавец газетного киоска вспомнил даму-иностранку, которая купила у него газету, но вот какую, сказать затруднился.

– У вас найдется по экземпляру каждой? Я имею в виду французские, американские и английские газеты? – спросил Альдо.

– Сейчас посмотрю, подождите. Да, найдется.

– Ну, так дайте мне по одной из всех тех, что у вас есть.

Альдо вернулся к машине с внушительной кипой газет, к немалому удивлению Белмонта.

– Неужели вы собираетесь прочесть всю эту литературу?

– В принципе, я обещал отнести их все в полицию, но пока не отнес, взгляну одним глазком.

– А обед? – напомнил Белмонт. – Когда вы намереваетесь пообедать?

– Разумеется, до чтения. И к тому же рассчитываю на помощь.

Спустя четверть часа Альдо остановил машину перед особняком де Соммьеров. Когда он с Джоном Огастесом появился, нагруженный кипой газет, План-Крепэн проявила к прессе живейший интерес, тогда как интерес маркизы был обращен исключительно на «брата той самой Полины». Брат поклонился ей и поцеловал руку по всем правилам, присущим лучшему обществу, сопровождая знакомство улыбкой, перед которой не устояла бы ни одна богатая вдова, однако маркиза все же устояла.

Рассказ о драме в «Рице» и сообщение, что у мужчин до сих пор маковой росинки во рту не было, окончательно растопили тонкий ледок, неизбежный при первой встрече. Даже Эвлалия, грозная повариха маркизы, которая была страшно недовольна тем, что «господин князь» не приехал во́время и пренебрег ее тефтелями на вертеле по-нантски, сменила гнев на милость, увидев, с каким восторгом «американский жентельмен» уписывает ее омлет с трюфелями, а потом говяжье филе «россини», которое было подано как второе блюдо. Тонкое понимание украсивших стол вин окончательно завоевало уважение и симпатию Эвлалии к «жентельмену». В самом деле, можно ли, родившись в Нюи-Сен-Жорж, не полюбить человека, который провозгласил, что бургундские вина – самые лучшие на свете?

Все это время Мари-Анжелин тщательно изучала газеты, принесенные Морозини, но пока не обнаружила, что же могло привлечь внимание бедной Хэлен Адлер.

– В американских без устали твердят, что предвыборная кампания Франклина Д. Рузвельта проходит под бой литавр и барабанов, в Англии споры и драки в Палате общин, в Индии восстание. Всех волнует последняя шляпка королевы Мэри. Во Франции в Сен-Назер спускают на воду пакетбот «Нормандия». Каждая страна посвящает не одну страницу спортивным новостям, новостям моды, искусства, кино, театра – всему, чему только пожелаете. И при этом, если честно, ничего интересного.

– Сейчас мы к вам присоединимся, Мари-Анжелин, вот только возьмем с собой в зимний сад кофе, – пообещал Альдо. – А потом отнесем всю эту груду бумаги комиссару Ланглуа. Но собой я крайне недоволен! Только полный идиот мог не обратить внимания, какую газету он взял в руки!

– Любой из нас на вашем месте поступил бы точно так же, – утешил его Джон Огастес. – Другое дело, что у нас сейчас может не быть той газеты, которую купила Хэлен. Их такое количество! Продавец не может поручиться, что дал нам все до единой!

– Будем надеяться, что бедная женщина выживет, – сочувственно произнесла маркиза де Соммьер. – Как вам кажется, хирургическая операция может ей помочь?

– Кто знает? Удача, что ее живой довезли до больницы. Морозини, вы отвезете меня после полиции в больницу? Я не хочу оставлять сестру там мучиться одну в ожидании.

– Она там не одна, – не мог удержаться Альдо.

– А по-моему, одна! Что может понять этот… авантюрист в ее переживаниях? Для него горничная… всего только слуга. Пустое место. А Полина очень привязалась к Хэлен.

– Я поеду с вами! – воскликнула Мари-Анжелин, хотя трудно было понять, какие чувства ею руководили.

– Сидите спокойно, План-Крепэн, – шепнула компаньонке мадам де Соммьер. – Не стоит толпиться в больнице, там наверняка огромное количество репортеров. Господин Белмонт, я искренне рада, что Альдо привез вас к нам. Передайте Полине, что наши двери всегда открыты и для нее, и для вас. В трудные минуты люди нуждаются в дружеской поддержке. План-Крепэн, почитайте мне что-нибудь. Мне хотелось бы немного развеяться.

Как и предполагала маркиза, журналисты теснились в приемном покое больницы Отель-Дье, и Бертье – в первых рядах.

– Рад вас видеть, князь! Я только что звонил вам домой, хотел предупредить, чтобы вы меня вечером не ждали.

– Я так и думал. Какие новости?

– Профессор Оланье закончил операцию, мисс Адлер поместили в палату, но она пока не пришла в себя.

– Что сказали еще?

– Больше ничего. По крайней мере, нам, жалким репортерам. Может быть, вам скажут больше.

– Не думаю, дорогой Бертье.

В самом деле, можно было только ждать, и все разошлись по своим делам, оставив раненую на попечение медсестер и двух полицейских, которые расположились у дверей палаты.

Альдо простер свою любезность до героизма, предложив отвезти друзей… и прекрасного Оттавио в гостиницу.

– Еще и этого тащить? – недовольно процедил сквозь зубы Джон Огастес. – Неужели он не может взять такси, как все люди?

Белмонт, никого не спрашивая, уселся рядом с Альдо, что, впрочем, того только порадовало. В зеркальце Альдо видел Полину. Сев в машину, она забилась в уголок, прислонилась головой к стенке и прикрыла глаза. Так и просидела всю дорогу. Но она не спала. Альдо мог в этом поклясться. Он видел ее спящей, когда она засыпала в его объятиях. Почему-то это его успокоило.

На следующее утро поступили новости из больницы, но не слишком ободряющие: Хэлен Адлер пришла в себя совсем ненадолго. Теперь она впала в кому.

Глава 4 Перемены настроения и дурные новости

– И что ты собираешься делать? – спросил Адальбер, сунув кончик сигары в пламя свечи. Он покрутил ее как следует, подождал, пока загорится, выпустил несколько клубов дыма и опустился в кресло.

Альдо сидел в таком же «Честерфилде» напротив, смотрел на носки своих ботинок и тоже курил сигару.

– А ты что мне посоветуешь? Впервые в жизни я чувствую, что остался не у дел. Тягостное ощущение.

Мужчины только что пообедали у Адальбера, что доставило Альдо несказанное удовольствие. Во-первых, потому, что ему всегда было очень уютно в необыкновенно удобной, в совершенно мужской квартире друга, где царил Теобальд, настоящее сокровище, мастер на все руки, не терявший своих способностей даже в самые критические минуты жизни. А во-вторых, потому, что, как это ни прискорбно, ему стало не по себе у тети Амели. Хотя пожилая дама по своему обыкновению была сама доброжелательность, слуги заботливы и внимательны, зато План-Крепэн не сводила с него подозрительных глаз, как только он возвращался, и очень его этим нервировала.

– Тебя беспокоит другое, – заявил Адальбер. – Угнетает вовсе не отсутствие дел. Ты только посмотри, сколько ты делаешь! Я сказал бы, что ты просто выбиваешься из сил!

– А что толку? – пробурчал Альдо. – Я уже неделю в Париже, и каков результат? Да, я узнал, что госпожа д’Ангиссола была убита и ее драгоценности теперь рассыпались по всему свету, а не покоятся на дне океана. Чуть ли не на моих глазах напали на свидетельницу преступления, она, по счастью, не умерла, но находится в коме и может находиться в этом состоянии годами. Что еще?

– Из соображений лучшего ухода и более надежной охраны, чем в сутолоке Отель-Дье, вы перевезли ее в частную клинику, где консультирует профессор Оланье, однако ее убийца по-прежнему на свободе, и никто даже представить себе не может, кто это такой. Ты – в который раз! – решил отыскать сокровище, которое практически невозможно найти, потому что у тебя нет ни единой путеводной ниточки. А мягкое гнездышко на улице Альфреда де Виньи стало менее ласковым с тех пор, как наша дорогая Мари-Анжелин смотрит на тебя взором инквизитора, стоит тебе появиться на пороге. Но это как раз поправимо. Ты можешь поселиться у меня и жить здесь, сколько захочешь. Тебе же понадобится кров после постели Полины…

– Адальбер! – с упреком остановил друга шокированный Альдо.

– Что? У нас, Видаль-Пеликорнов, черное принято называть черным, а белое – белым. Ни для кого не секрет, что очаровательная Полина раздражает План-Крепэн, как красная тряпка быка. А тете Амели страшно не нравится раздраженная Мари-Анжелин.

– Кто тебе рассказал об этом?

– Мой мизинец. Ладно, шутки в сторону. Разве ты не обратил внимания в тот вечер, когда Белмонты у вас ужинали и Джон Огастес сообщил о своем скором отъезде в Нью-Йорк, каким уксусным тоном осведомилась наша героиня, не боится ли он оставить сестру одну в окружении всяческих искушений?

– Конечно, заметил и тон, и вопрос, и с трудом сдержался, чтобы не надавать ей пощечин!

– Как только Белмонты уехали, маркиза отправила План-Крепэн спать, настоятельно посоветовав ей как следует помолиться святой Приске. Могу поспорить, что тетя Амели пригрозила отправить Мари-Анжелин пасти коров в края басков, если она не умерит свой воинственный пыл.

– Да, конечно, ты совершенно прав. Все так и есть. И мне остается одно: вернуться в свои пенаты. Напишу Уишбоуну, что у меня слишком много дел и нет никаких оснований и зацепок пускаться по давным-давно остывшим следам. Как только я уеду, все успокоятся.

Адальбер взялся за бутылку старого арманьяка и налил в обе рюмке по солидной порции.

– Беда только в том, мой дорогой, у тебя нет ни малейшего желания любоваться площадью Святого Марка и возвращаться в прекрасный дворец Морозини, оставив нашу прелестную подругу наедине с неаполитанским выскочкой, полным любовного пыла, в очаровательном старинном отеле «Риц».

Альдо взял свой бокал и понюхал ароматный напиток. Адальберт, как всегда, нащупал самую болезненную точку. Да, именно «Риц» помнит их единственную ночь любви. И воспоминание о ней отзывается теперь болью. Кто бы мог подумать?

Альдо в задумчивости держал в руках бокал, и, сочувствуя другу, Адальбер положил ему на плечо руку.

– Трудно тебе, да? – тихо спросил он.

– Да… Нет! – громко отозвался Альдо, словно зовя на помощь. – Нет, мне кажется, я предпочел бы больше никогда ее не видеть…

– Чем видеть в обществе этого Антиноя, одетого по экзотической римской моде, который делает вид, будто владеет сокровищем…

– Она смеется вместе с ним! Смеется! – разъярился Альдо. – Как вульгарная мидинетка[7], которая расквохталась от внимания деревенского петуха!

– В деревнях слыхом не слыхали о мидинетках, дорогой, а мидинетки вряд ли знакомы с петухами, – улыбнулся Адальбер. – Но я понимаю, что ты чувствуешь: богиня красоты спрыгнула с мраморного пьедестала и якшается со сбродом на ярмарке. Тебе это кажется невыносимым.

– Она… Она мне казалась… чудом! Чудом были несколько часов, проведенные с ней… И чудом они были украдены у судьбы…

– Лучше ничего не говори! Не трави себя! Лучше сохрани об этом приятное воспоминание, – с сочувственным вздохом посоветовал Адальбер. Он не хотел выслушивать подробности этой любовной истории. Впрочем, он примерно догадывался, когда выпали его другу те несколько чудесных часов, о которых он только что упомянул. Это было в то время, когда проходила выставка в Версале. Альдо тогда отправился в Цюрих, чтобы побеседовать с тестем. А по возвращении у него было свободное время, и о том, чем он занимался в этот период, он говорил весьма туманно. Зато когда вернулся в «Трианон Палас», то излучал такое сияние, какое вряд ли возникло бы после одинокой ночи в дорожной гостинице.

– Ты прав, – невесело вздохнув, согласился Альдо. – Задернем занавес и вернемся к будничной жизни. Вечером я напишу Уишбоуну и…

– Прошу тебя, остановись! Не знаю, где сейчас находится твой Уишбоун, но твое письмо вряд ли его застанет. Лукреция Торелли, его обожаемая дива, в ближайшее время выступает в лондонском «Ковент-Гардене», а потом приедет в Париж.

– Когда?

– В ближайшее время. Я прочитал об этом вчера в какой-то газетенке. Так что твой клиент, если он приедет, а я уверен, что он приедет, помчится к тебе в лагуну, чтобы притащить к ногам своего идола и взять клятву, что ты приложишь все усилия ради исполнения его желания. Мне кажется, будет разумнее, если ты задержишься здесь еще на несколько дней.

– Ты так думаешь?

– Уверен. И разве Лиза не обещала приехать в Париж, чтобы посетить модных портных?

– Клятвы она не давала, но в общем-то я рассчитывал на ее приезд. Но представь себе, близнецы, расшалившись в гондоле «Дзанни», одновременно плюхнулись в воду. Ну и, разумеется, простудились.

– Надеюсь, ничего серьезного?

– Нет, ничего. Я разговаривал по телефону с Ги Бюто – обыкновенный насморк. Но ты же знаешь Лизу!

– Мамочка-наседка! Другую такую вряд ли найдешь. А тебе не кажется, что пора пороть этих двух шалопаев?

– Издеваешься, да? В передовой Швейцарии подобные варварские методы неизвестны. Идеальное воспитание – это внушения и работа над чувством ответственности.

– У пятилетних-то совранцов? Ты шутишь!

– Ты прекрасно знаешь, что нет. Вспомни наше возвращение из Египта прошлой весной. Впрочем, Лиза надеется, что на этот раз я нигде не буду задерживаться. Так что приедет Уишбоун или нет, а мне пора садиться в поезд.

– Можешь считать, что я лезу не в свое дело, но я с тобой не согласен. Господь Бог знает, как я восхищаюсь Лизой, но мне кажется, пришло время посмотреть реальности в лицо. Никто не упрекнет ее за то, что она обожает своих детей, напротив, это ее достоинство, но я достаточно хорошо тебя знаю, чтобы не понимать: в один прекрасный день ты взбрыкнешь и будешь рваться из оглобель. Ты не служака, живущий по часам, черт возьми! У Лизы достаточно ума, чтобы понимать, что из скакуна не сделаешь тяжеловоза. На этот счет я как-то ввернул ей словечко…

– И что же она тебе ответила?

– Что предпочитает иметь мужа, а не остаться вдовой, что всему есть свое время и ей кажется, что время авантюр и приключений для тебя уже прошло. Мне, наверное, следовало бы ей сказать, что в таком случае могут возникнуть другие авнтюры… любовные.

– Готов поспорить, что она об этом догадывается. И даже опасается этого. И в этот раз в особенности.

– Неужели?

– Да. Поэтому не стоит волновать ее по пустякам. Пойду собирать чемоданы, а ты придешь к нам поужинать сегодня вечером на Альфреда де Виньи, где после моего отъезда воцарятся мир и спокойствие.

– В этом я не уверен. Но мое предложение остается в силе, можешь поселиться у меня. Что-то мне подсказывает, что ты сегодня все равно не уедешь.

Стоило Адальберу произнести эти слова, как зазвонил телефон. Он поднял трубку, произнес несколько слов: «да, да», «согласен» – и нажал на рычаг.

– Набережная Орфевр, – сообщил он. – Нас немедленно хочет видеть Ланглуа.

– Он хотел бы нас видеть или требует нашего присутствия?

– Да какое это имеет значение? Нам что, другого дела нет, как копаться в подробностях?!

Спустя полчаса крошка «Амилькар», красавец красного цвета, принадлежащий египтологу, доставил друзей к полицейскому управлению. Дежурный добродушно их поприветствовал. Морозини и Видаль-Пеликорн так часто бывали здесь, что их уже все знали.

– Патрон сегодня не в настроении, – счел нужным сообщить дежурный.

– Спасибо за предупреждение, – ответил Адальбер, – мы к этому привыкли. Но мы ведь к нему по делу, а не кофе пить.

Кабинет главного комиссара Ланглуа был сродни его хозяину: на посетителей сурово смотрели казенные шкафы, набитые папками, зато радовал глаз красивый яркий ковер, со времен Республики утеплявший здесь пол. На всех торжественно взирал Альбер Лебрен, президент той же Республики, а рядом с ним проницательно поглядывал на посетителей комиссар Ланжевен, знаменитый предшественник Ланглуа, который был для него образцом. На заваленном делами столе ютилась трогательная хрустальная вазочка – предыдущая была керамической и разбилась, – а в ней букетик пармских фиалок и темно-красная гвоздика, точь-в-точь того же цвета, что и галстук комиссара. Как видно, он позабыл вставить ее себе в бутоньерку…

Ланглуа стоял у окна, держа руки в карманах, и смотрел на улицу, когда дежурный ввел в его кабинет посетителей. Он указал им на два кресла, а сам вернулся и сел за стол.

– Кажется, не все идет гладко? – задал вопрос Альдо.

– Судите сами: мисс Адлер попытались убить в больнице.

– Вы сказали «попытались», значит, попытка не удалась? – уточнил Адальбер.

– Именно, но охранник был молодой и неопытный, вместо того чтобы ранить виновника в ногу, он пристрелил его на месте.

– Лишив вас возможности его допросить.

– Именно так. Удалось только выяснить, что негодяй был неаполитанцем и, вполне возможно, мафиози, если только не фашист. Звали его Джузеппе Нарди. Мы стараемся выяснить побольше сведений о нем.

– А мы чем можем вам помочь?

– Убедите ваших друзей Белмонтов, чтобы они перевезли мисс Адлер в менее роскошную, но более надежную клинику. Добавлю, что на других больных покушение произвело ужасающее впечатление.

– Вы советуете вернуть ее в больницу Отель-Дье?

– Нет. Там постоянно снует народ. Если только Белмонты не надумают отправить ее в Америку, я бы советовал поместить ее в психиатрическую больницу. Некоторые из них – дорогие, разумеется, но в данном случае, похоже, деньги не имеют значения – они охраняются лучше, чем сейфы, и охрану там можно укрепить вооруженными и тщательно отобранными людьми.

– Не вижу причин, по которым они не согласились бы сделать это, – кивнул Альдо.

– Психиатрическая клиника – вот что может их смутить. Здоровая женщина среди сумасшедших, им это может не понравиться.

– Но женщина в коме, – заметил Адальбер. – А значит, совершенно неизвестно, в каком состоянии находится ее мозг. К тому же я полагаю, что ее будут лечить должным образом, хороший уход будет обеспечен, и если вдруг к ней вернется сознание, вас об этом немедленно известят.

– Безусловно. Так вы попробуете поговорить с ними?

– Я не отказываюсь, – отозвался Морозини, – но мне кажется, что Белмонтов убедили бы эти доводы, даже если бы вы изложили их лично. Они, честное слово, очень неглупые люди!

– Я знаю. Но я для них незнакомый полицейский, а вы их друзья… Имейте в виду, что перевозка должна осуществиться в строжайшем секрете!

Адальбер поднялся.

– Задание получено, комиссар! Приступаем к исполнению!

– Мне кажется, ты и один справишься, – обратился Альдо к Адальберу, когда они сели в машину.

– И речи быть не может! Мы должны ехать вместе! Ты что, забыл о прекрасном Оттавио? Если он там, один будет отвлекать его, а другой излагать суть дела. Ты ведь сам убедился, что он липучий, как клей, к тому же неаполитанец, соотечественник того, кто совершил покушение. Меня, кстати, поразило это совпадение, а тебя?

– Я об этом даже не подумал.

Прежде чем включить зажигание, Адальбер внимательно посмотрел на друга.

– Честное слово, с тобой не все в порядке. Я тебе обещаю, если он там, заниматься им буду я.

Граф Фанкетти был на своем посту. Наступал священный час чаепития.

Джон Огастес отсутствовал, зато Полина исполняла приятную светскую обязанность и пила чай, сидя за столиком с вазой цветов у того окна, что выходило в сад. Напротив нее восседал Оттавио. Мало этого, судя по всему, она получала от его общества удовольствие. Иначе откуда такой мелодичный смех? Не от чая же!

– Обстановка хуже некуда, – мрачно пробурчал Морозини. – Давай, действуй. Я подожду тебя в холле.

– Я-то пойду, конечно, но ты жди не в холле, а в салоне Психеи. Я отправлю туда Полину, а сам вместе с этим Ромео полакомлюсь пирожными. Приготовься! Наберись мужества! Какого черта! Речь идет о важном деле, настоящей драме. Тебе же не нужно хватать гитару и очаровывать!

Прелестная гостиная в стиле Людовика XVI с диванами и креслами той же эпохи была пуста. По счастью, совершенно пуста. Желая избежать малейшего намека на интимность, Морозини не стал садиться. Он не спеша расхаживал туда-сюда по мягкому «Обюссону», пытаясь размеренностью шагов умерить излишнюю торопливость сердца. Ему не пришлось долго ждать.

– Вы хотели поговорить со мной, Альдо? – услышал он спокойный голос Полины.

Альдо повернулся, чтобы встать к Полине лицом, поклонился, но приближаться не стал. Однако взгляд его засиял нежностью. Как же она была хороша в строгом платье из черного бархата с ожерельем из небрежно перевитых жемчужных нитей, похожим на то, которое было на Жанне Туссен! На блестящем эбене ее волос, собранных в тяжелый узел на затылке, задорно сидела небольшая шапочка с прихваченной жемчужным аграфом вуалеткой, прикрывавшей верхнюю часть лица.

– Да, Полина. Простите за бесцеремонность приглашения, но поскольку ваш брат отсутствует, я могу обратиться со своим поручением только к вам. Добавлю, что я здесь в качестве посланца комиссара Ланглуа. Иначе не посмел бы вас беспокоить.

– Разве может побеспокоить друг? Может, мы с вами присядем? – предложила она, показывая рукой на диванчик. – И вы мне поведаете вашу важную информацию.

Полина слегка улыбалась, произнося эти слова, и Альдо показалось, что она над ним посмеивается.

– Судите сами, важно это для вас или нет: на вашу горничную было совершено еще одно покушение.

– Что?!

– Успокойтесь, она по-прежнему в коме и ничего не заметила. К несчастью, один из полицейских, дежуривших у ее палаты, молодой, неопытный, но скорый на руку, застрелил покушавшегося, лишив возможности получить какие-то сведения о нем. Единственно, что известно: он неаполитанец, его фамилия Нарди.

Полина больше не улыбалась. Серые глаза за вуалеткой стали еще больше.

– Как случилось, что именно вы принесли нам это известие? Комиссар Ланглуа…

– Опасается отказа с вашей стороны на то предложение, какое он намерен вам сделать. Неизвестно, сколько времени мисс Адлер пробудет в коме, может быть, два дня, а может быть, десять лет, а так как она представляет собой опасность, клиника, куда вы ее поместили, отказывается держать ее у себя. Больные были очень напуганы и заявили протест… Отель-Дье, как вы знаете, больница еще менее надежная, поэтому Ланглуа видит только один выход, но опасается, что вас это не устроит: речь идет о психиатрической клинике закрытого типа, куда попадают только очень значительные лица и где их строго оберегают. Визиты туда практически запрещены, но комфорт там идеальный. Она расположена за пределами Парижа и напрямую связана со службой безопасности. Безусловно, эта больница дорогая, но для вас с братом это значения не имеет. Ее адрес будет известен только вам и Джону Огастесу, никто из вашего окружения не будет его знать.

– Нам предлагают тюрьму?

– Мисс Адлер сейчас узница своего плачевного состояния. Предложенная вам клиника – единственное место, где можно обеспечить ее безопасность. Если вы отказываетесь от нее, мисс Адлер будет доверена посольству с тем, чтобы ее вернули на родину. Вот все, что мне поручено вам передать. Предупреждаю, что вам нужно принять решение в самом скором времени, префектура не имеет возможности длительное время обеспечивать охрану. Обсудите ситуацию с братом и повидайтесь с Ланглуа. Он допоздна задерживается у себя в кабинете.

Альдо поднялся и поклонился, прощаясь. Полина его удержала.

– Мы все решим сегодня же вечером… Но это в самом деле все, что вы хотели мне сказать?

– А что еще?

– Не знаю… Было время, когда мы с вами были друзьями, вернее, решили вместе, что будем ими…

– И разве с тех пор я вел себя не по-дружески? Именно потому, что я ваш друг, комиссар Ланглуа и доверил мне эту миссию. И я крайне огорчен, что не принес вам более приятных и утешительных известий.

– В этом не ваша вина… Но я вас знала менее… суровым.

– Я веду себя в соответствии с принятым нами решением. Мне-то кажется, я по-прежнему открыт, – произнес с легкой усмешкой Альдо, зная, что может причинить боль. – С первой минуты вы дали понять, что между нами существуют всего лишь светские отношения, и было бы странно не последовать вашему примеру. Но, в сущности, я вам благодарен.

– Благодарны? За что?

– За верность – буквальную – своему письму.

– Теперь я вижу, что вы не дочитали его до конца.

Она тоже поднялась, очень гибко и плавно, и подошла так близко, что князя окутало облако ее духов – божественное благоухание «Шанель № 5», которыми всегда пользовалась Полина. Сердце Альдо остановилось, прежде чем помчаться сумасшедшим галопом. Низкий теплый голос молодой дамы играл на его нервах, будто смычок на струнах. Мученьем было видеть на ее бледном и прекрасном лице яркий, может быть, слегка великоватый рот, чью пылающую нежность он так и не смог забыть.

– Не будем больше играть комедию, Альдо!..

Громкий разговор, скрип открывающейся двери разрушили волшебство.

Они оба едва успели отступить друг от друга, как в гостиной появился возбужденный Белмонт, продолжая громко говорить, обращаясь к Адальберу:

– Честное слово, никогда бы не подумал, что произвожу такое грозное впечатление! А ведь мне по душе деликатность! Скажу прямо: деликатность – не самая сильная сторона наших полицейских! Ее недостает даже Филу Андерсону, которого я считаю великим сыщиком. Даже он частенько похож на слона в посудной лавке. Добрый день, Морозини! Вы уже известили о наших новостях Полину? – осведомился он, пожимая руку Альдо.

– Да, я уже все знаю, – подтвердила Полина и улыбнулась Адальберу.

– Признаюсь, поначалу предложение меня шокировало, но теперь я вижу, что это лучшее решение.

– Как вы понимаете, за деньги мы не беспокоимся. Устроив таким образом Хэлен, мы со спокойным сердцем сможем вернуться к своим делам, – подхватил Джон Огастес.

– Но мы не можем оставить ее здесь одну! – запротестовала Полина.

– А я? – удивился Адальбер. – Вы забыли меня, госпожу де Соммьер и Мари-Анжелин!

Не меньше удивился и Альдо.

– Разве ты не едешь этой зимой в Египет? – спросил он.

– Нет. Этой зимой я не еду на раскопки, я начал писать книгу. Так что не о чем волноваться: Ланглуа не спустит глаз с мисс Адлер, а в случае перемен, какими бы они ни были, мы вас обязательно известим.

– Но у меня нет таких срочных дел в Нью-Йорке, как и у брата, я вполне могу задержаться в Париже еще на некоторое время. Тем более что я обожаю «Риц». Но объясните мне вот что: я не понимаю, по какой причине жизнь моей бедной полумертвой Хэлен по-прежнему в такой страшной опасности? Кто добивается ее смерти? Ведь после ее разговора с комиссаром Ланглуа никто на нее не нападал. А вот когда я послала ее за покупками и она купила эту несчастную газету, все и произошло! Кстати, так и не определили, какую она купила газету…

– Это мой промах, – посетовал Альдо, – не обратил на нее никакого внимания! Но, судя по эквилибристике со свертками, которой занималась Хэлен, чтобы во что бы то ни стало ее прочитать, в ней было что-то важное. Но что? Прежде чем отправить груду газет Ланглуа, мы их все просмотрели. Думаю, однако, что дневной комплект был не полон…

– Уверен, что Ланглуа его дополнил, – высказал свое мнение Адальбер. – Но скажу откровенно, что был бы очень удивлен, если бы комиссар, отыскав то, что мы безуспешно искали, сообщил бы нам об этом. Как-никак, существует тайна следствия. А пока я бы посоветовал вам, Белмонтам, как можно скорее отправиться к комиссару.

Джон Огастес улыбнулся и хлопнул его по плечу.

– Справедливое замечание! – воскликнул он. – Вы поедете с нами?

– Ни в коем случае! – отказался Адальбер. – Великий следователь терпеть не может нашествий.

– А я воспользуюсь случаем и попрощаюсь с вами, друзья, – сказал Альдо. – Завтра я возвращаюсь в родные пенаты.

– Вы уезжаете? – переспросила Полина.

Что прозвучало в ее голосе? Сожаление? Альдо очень хотелось бы думать, что да.

– Я и так задержался здесь в ущерб множеству своих дел.

– А если вы вдруг понадобитесь?

– Найти меня проще простого: дворец Морозини, Венеция. Двери дома всегда открыты, как недавно для нас с Адальбером были открыты ваши двери в ньюпортском замке. Несколько часов на поезде, и вы у нас!

Лицо Джона Огастеса осветилось улыбкой.

– Прекрасная мысль! – воскликнул он. – Когда мы приедем забирать Хэлен… или похороним ее, потом непременно заедем к вам. Я, наверное, единственный американец, который ни разу не был в Венеции! Городе, стоящем на воде!

– Это не любимый вами океан, а всего лишь Адриатика, но думаю, город вам понравится.

– Альдо уезжает, а я остаюсь, – еще раз напомнил Адальбер. – И всегда в вашем распоряжении.

На этом и распрощались. Альдо поцеловал Полине руку, и ему показалось, что рука ее немного дрожит, но он запретил себе поднимать глаза, чтобы не встретиться с Полиной взглядом. Шторы в гостиной были задернуты, и полумрак был очень кстати… Вот только, к сожалению, выходя из гостиной, Альдо сразу же увидел Фанкетти… Красавчик стоял у витрины магазинчика «Гермес», словно глаз не мог оторвать от шелковых косынок, сумочек, кошельков и прочих замечательных изделий из мягкой шелковистой кожи. Но зеркало, на фоне которого красовались все эти вещи, подтверждало, что следит он за дверью гостиной, к которой сразу же и направился, заметив, что из нее вышли Альдо и Адальбер. У Альдо тут же зачесались кулаки, так ему захотелось заняться боксом.

– Даже не думай! – посоветовал ему Адальбер. – Мне этот субъект симпатичен не более твоего, и я за ним присмотрю, не волнуйся.

На улице Альфреда де Виньи, на столике в зимнем саду особняка, Морозини ждала каблограмма[8], которую буквально пожирала глазами Мари-Анжелин, сидевшая рядом и раскладывавшая пасьянс.

– Положи конец моему мучению, – попросила Альдо госпожа де Соммьер. – Вот уже больше часа План-Крепэн глаз не сводит с этой бумажки, не осмеливаясь к ней притронуться, что совсем не идет на пользу ее пасьянсу!

– Тетя Амели! Я не подозревал вас обеих в таком мазохизме! – рассмеялся Альдо, взял с серебряного подноса нож для бумаги, положенный рядом с каблограммой, и протянул его Мари-Анжелин: – Прошу вас, распечатайте!

– Никогда в жизни я не распечатаю письма, адресованного не мне!

– Но я могу сгореть от любопытства! – вздохнула маркиза.

– Было бы из-за чего сгорать! Наш дорогой Уишбоун сообщает, что Торелли отправилась в турне по Англии, а затем приедет во Францию, и он тоже возвращается в Европу. Но не пишет когда. Зато я твердо решил, что завтра возвращаюсь в Венецию.

– Понять, когда он прибудет, нетрудно, – проговорила План-Крепэн, которая уже успела подержать в руках голубую бумажку. – Он плывет на «Левиафане». Достаточно позвонить в компанию морского пароходства, и мы будем знать день и час приплытия.

– Вот и позвоните, План-Крепэн, – распорядилась маркиза. – А тебе, дорогой, я советую задержаться и поговорить с ним. Иначе этот одержимый помчится к тебе. Тебе есть что ему сказать?

– Абсолютно нечего. Разве только что я отказываюсь от этого дела. У меня нет ни малейшей зацепки, которая могла бы навести на след этой проклятой химеры, а главное, нет времени. Когда он приедет, вы скажете ему, что он может навестить мадемуазель Туссен из фирмы Картье, я ввел ее в курс дела, и пускай он сам с ней договаривается. А я отправляюсь к голубым волнам Адриатики.

– Ваш отъезд похож на бегство, – пробормотала Мари-Анжелин, смешав карты и собираясь разложить новый пасьянс.

– Конечно, я бегу. Бегу со всех ног от бессмысленных поисков, бессонных ночей и бог знает каких еще проблем! И думаю, кто угодно, но только не вы будете упрекать меня за это.

– Упрекать?

– Не стоит делать вид, будто вы не понимаете, о чем идет речь! Я прекрасно вижу, что в последнее время вам стоит больших усилий переносить мое присутствие.

– Вот оно что! А я что говорила! – едва слышно прошептала маркиза.

Не дожидаясь, чтобы его попросили, египтолог тоже вышел на поле битвы.

– Так оно и есть! Но я осмеливаюсь утверждать, что даже ваше несравненное чутье, Мари-Анжелин, может ввести вас в заблуждение.

– Итак, друзья, давайте подведем итог: я наконец-то уезжаю! Но при этом рассчитываю на ваше живое воображение, План-Крепэн! Оно может оказать мне услугу, заставив славного Уишбоуна проглотить приготовленную ему пилюлю.

План-Крепэн подняла на Альдо глаза, полные слез.

– Но у меня и в мыслях не было прогонять вас! Как вы могли такое подумать?!

Альдо оперся ладонями о столик и приблизил свое лицо к лицу Мари-Анжелин.

– Надеюсь, вы не расплачетесь, мадемуазель План-Крепэн? Разве не ваши предки воевали в Крестовых походах? Посмотрите правде в глаза. Разве вы не желали, чтобы я как можно скорее уехал из Парижа… В то время как одна дама…

Появление Сиприена прервало его речь.

– Дама ждет князя Морозини у телефона, – сообщил мажордом.

Сердце Альдо замерло. На секунду он прикрыл глаза. Если… Если это она… То она позвонила совсем не вовремя!

– Что за дама? Думаю, она представилась? – резко осведомился он.

– Мадам Бертье. Ее муж…

– Я знаю, журналист, работает репортером в «Фигаро». Сейчас подойду.

Альдо заторопился в привратницкую. Дело в том, что маркиза де Соммьер, оскорбленная возможностью «звонить ей, как прислуге», наотрез отказалась поставить «адскую машину» у себя в комнатах.

– Пойду-ка и я с Альдо, – решил Адальбер после минутного размышления.

Оставшись наедине, женщины какое-то время молчали, слышны были только вздохи маркизы.

– Не могу не признать, что вся эта беготня в привратницкую весьма неудобна. Я даже подумываю, не согласиться ли мне, чтобы этот ужасный аппарат поместили в одной из приемных. Что поделать? Приходится идти в ногу со временем.

– Полагаю, мы приняли великолепное решение! Но мне бы очень хотелось узнать, по какой причине бывшая Каролина Отье, которая столько времени не подавала никаких признаков жизни, звонит Альдо в такой час.

Все разъяснилось четверть часа спустя, когда мужчины, всерьез озабоченные, вернулись в зимний сад. Мишель Бертье пропал, он не появлялся дома трое суток, и его жена сходила с ума от беспокойства.

– Что значит пропал? – возмутилась госпожа де Соммьер. – Каролине пора бы знать, что репортер, получив задание, вправе отсутствовать, не подавая о себе вестей!

– Каролина прекрасно это знает, – кивнул Альдо, – но Бертье, где бы он ни был, непременно раз в сутки звонит жене. Он не забыл, какой глубокий след оставили в ней версальские перипетии. Сейчас прошло уже трое суток, а он ни разу не позвонил. А главное, в газете никто понятия не имеет, куда он мог запропаститься.

– И она позвонила тебе, чтобы сообщить об этом? – не могла скрыть удивления маркиза. – Чем ты можешь ей помочь? Разве только посочувствовать?

– Нет. Я могу отправиться туда, куда он поехал, и узнать, не случилось ли какого-нибудь несчастья. Мишель не скрыл от жены, куда едет, взяв обещание хранить тайну. Он поехал в долину Луары в замок, принадлежавший Ларсу ван Тильдену. А поехал он туда, потому что получил письмо с сообщением, что в замке творятся крайне странные вещи.

– Какие именно? – поинтересовалась Мари-Анжелин. Ноздри ее длинного носа затрепетали, очевидно почуяв обожаемые ею приключения.

– На этот счет никаких сведений нет, но уехал он в величайшей тайне.

– Мы поступим точно так же, – радостно заявил Адальбер. – Завтра на рассвете отправимся туда!

– Ты что, поедешь со мной? Ты же сказал, что засел за книгу?

– Книга подождет. Признаюсь честно, что новые впечатления мне не повредят. А пока я хотел бы узнать, не настало ли время ужина.

И тут, словно по мановению волшебной палочки, появился Сиприен и объявил маркизе, что стол накрыт. Все отправились в столовую. Однако лицо хозяйки дома омрачала озабоченность. А План-Крепэн владели противоречивые чувства: она была рада, что нелепое недоразумение между ней и Альдо – надо сказать, первое в жизни – рассеялось, но была огорчена, что ей не придется сопровождать «мальчиков» в их увлекательной экспедиции.

– Интересно, – задумчиво произнесла она, поводя своим длинным носом, – откуда Каролина, которая, как видно, нас недолюбливает, раз никогда тут не появляется, узнала наш телефон? Его не найти в телефонном справочнике.

– Тут нет никакого колдовства, уверяю вас, – отозвался Адальбер. – Она позвонила мне, и Теобальд сообщил ей ваш телефон. Вы ведь не станете на него сердиться?

– Нет, конечно, – солгала Мари-Анжелин, не в силах справиться с давней неприязнью. – Я только думаю, что у Каролины из-за ее очень… необычного характера не так уж много друзей, если в трудную минуту она все-таки позвонила сюда. И куда же она вас отправляет?

– В деревеньку, которая расположена где-то между Луарой и Вьенной, на опушке леса, километрах в пяти от Шинона. Когда-то эта деревенька относилась к замку Круа-От.

Мари-Анжелин, аккуратно вынимавшая косточки из кусочка рыбы, вдруг уронила вилку, словно обожглась ею. Все повернулись к ней, она покраснела и поспешила извиниться, держась за запястье.

– Ничего, ничего… Что-то вроде судороги. Свело руку. Прошу меня простить.

– Разрешите, я сделаю вам массаж. У нас, археологов, частенько бывает такое, мы ведь постоянно роемся в земле и поднимаем тяжелые камни. Дома у меня есть чудодейственный бальзам. Он, правда, пахнет камфарой, но зато помогает! Сейчас попрошу Теобальда, и он вмиг его принесет.

– Спасибо, Адальбер, не стоит беспокоиться. Мне уже гораздо лучше.

– А вот я совсем не против запаха камфары в затруднительных случаях, так что если вы откроете ваш удивительный рецепт моему аптекарю, я буду вам благодарна, – проговорила госпожа де Соммьер. – В моем возрасте нужно знать все способы помочь ноющим косточкам.

– Завтра же Теобальд принесет вам банку бальзама.

Путешественникам предстоял ранний отъезд, так что за столом не засиживались, и после кофе Адальбер сразу же отправился к себе на улицу Жуфруа, куда Альдо должен был заехать за ним в шесть часов утра. Проводив гостя, все поднялись на второй этаж и разошлись по спальням. Мари-Анжелин отправилась вместе с тетушкой Амели, чтобы помочь ей раздеться, уложить ее и почитать немного, приманивая сон, который частенько капризничал. Это были минуты особой близости, когда они обменивались впечатлениями о прошедшем дне, особым ритуалом, в который горничная маркизы Луиза давно не вмешивалась.

В этот вечер, однако, в спальне царила непривычная тишина. Мари-Анжелин молча вынимала длинные шпильки из прически маркизы, расчесывала ее густые седые волосы и, только когда заплела их в две косы, завязав бантами под цвет ночной рубашки и пеньюара, поймала взгляд кузины в зеркале и решилась спросить:

– Деревня возле леса Шинон… Не в тех ли местах живет?..

В зеленых, ничуть не выцветших глазах маркизы зажегся огонек.

– Да, там. Вы совершенно правы. Какая, однако, у вас память!

– Есть люди, которых трудно забыть. Мы бы не хотели сообщить нашим мальчикам?..

– Если бы у меня было такое намерение, я бы его уже осуществила. Мне и без того не нравится дело, в которое ввязываются наши мальчики, поэтому, думаю, не стоит рассказывать им еще историю о сумасшедшем. Полагаю, у них не много шансов встретиться.

– Да, конечно, но мне бы очень хотелось узнать, что именно сказала Каролина Альдо.

– Сообщения об исчезновении мужа вам мало?

– Да, мало. В таких случаях обращаются в полицию, а та поднимает на ноги местную жандармерию. А тут вдруг Альдо, который собрался немедленно возвращаться в Венецию и уехал бы сегодня вечером, если бы был вечерний поезд, вдруг поворачивает на юго-восток и без единого слова мчится в зеленую долину Луары. Для меня это по меньшей мере странно. Я уверена, что в этой истории есть что-то еще, кроме исчезновения Бертье… Но что?

Тот же самый вопрос задавал себе Адальбер в то время, как нанятый Морозини солидный «Тальбо» – маленький красный «Амилькар», любимец своего хозяина, остался в гараже, где его осматривали, смазывали и подлечивали, как это и полагалось осенью, – мчал ранним холодным утром к Орлеанской заставе.

– Ты не позволил мне послушать, что говорит Каролина, но я никогда не поверю, что она со слезами в глазах сообщила тебе только о своем беспокойстве о Мишеле.

– И напрасно. Когда молодые люди недавно поженились…

– И они просто мирные обыватели – безусловно. Но Каролина вышла замуж за самого отчаянного из журналистов. И если она так взволнована, то дело вовсе не в его трехдневной отлучке. Есть что-то еще!

– Конечно, есть что-то еще, не сомневайся, но я не хотел говорить об этом ни при тетушке Амели, которая будет волноваться, ни при План-Крепэн, которая непременно начнет всюду совать свой длинный нос.

– Если бы она тебя сейчас услышала! По части своего носа она чувствительнее Сирано де Бержерака. Ну, так в чем там дело?

– А вот в чем. Бертье позвонили и сообщили, что ван Тильден вовсе не покончил с собой, а был убит. И что нужно опасаться новых владельцев замка Круа-От.

– Новых владельцев? Но откуда они взялись? Ты же говорил, что, по завещанию, о замке должна заботиться коммуна, она обязана содержать и охранять замок и часовню с усыпальницей и на это администрации выделена значительная рента, так же как на экскурсии, которые должны проводиться там квалифицированными специалистами.

– Так оно и есть. Именно поэтому важно узнать, кто именно поселился в замке и чем он там занимается.

– А кто позвонил Бертье, Каролина знает?

– Нет. Но поскольку при жизни ван Тильдена Бертье пару раз к нему ездил, он мог познакомиться там с кем-то, и этот кто-то, очевидно, и позвонил Мишелю. Судя по тому, что сказал Мишель Каролине, причиной звонка был страх. Так ей, по крайней мере, показалось. Как бы там ни было, мы начнем с деревенской гостиницы, куда отправился Мишель. Но для начала давай договоримся, как нас зовут и кто мы такие.

– Отдай мне должное и знай, что тебе со мной невероятно повезло. Об этом я уже позаботился.

Лукаво подмигнув, Адальбер вытащил из бумажника два удостоверения, и по их трехцветным полоскам Альдо тут же узнал удостоверения журналистов.

– Пожалуйста, получи! Все очень просто. Мы с тобой тоже члены журналистского цеха и ищем нашего товарища. Что по существу истинная правда.

– Я знаю, что у тебя есть такое удостоверение, но откуда ты взял второе? – поинтересовался Альдо, ловко объехав пьяного, который шатался из стороны в сторону.

– Второе – твое удостоверение, старина! Тебе его выдал последний из Сольминских, отправляя на поиски сокровищ Монтесумы. Ты его тогда выбросил, но я не из тех, кто будет разбрасываться таким добром…

Несмотря на одолевающие его тревоги, Альдо не мог не рассмеяться.

– Невероятно! Если бы ты не существовал, тебя следовало бы выдумать! Значит, я снова…

– Мишель Морльер из «Эксельсиора», а я – Люсьен Ломбар из «Энтрансижан»! Не правда ли, достойный восхищения союз, настоящее воплощение профессиональной солидарности! А теперь останови-ка машину!

– Зачем?

– Я сяду за руль.

– Тебя не устраивает, как я вожу?

– Обычно вполне устраивает. Но твоя элегантность и княжеская неторопливость не имеют ничего общего с целеустремленностью и живостью журналистов, которые по сути своей – сама стремительность. И я тебе это сейчас докажу!

«Тальбо» взвился и полетел… Крайне недовольно фыркая.

Часть вторая Призраки Шинона

Глава 5 Удивительный персонаж и урок истории

Замок Круа-От, белевший на высоком берегу Вьенны и расположенный немного в стороне от Шинона, похоже, скопировали с миниатюры из «Великолепного часослова герцога Беррийского»: золотые флюгеры на синих крышах высоких башенок, узкие окна с коваными фигурными переплетами, белоснежные стены, увитые плетями дикого винограда, ржаво-красного осенью. По склону холма, на котором высился замок, сбегали вниз виноградники, издалека напоминая сады, где по странной случайности еще не отцвели цветы. Они упирались в дорогу, обсаженную тисами с одинаковыми шарами-кронами, будто их, не ленясь, рисовал старательный художник. Позади замка темнел лес, а дорога вела к деревеньке, тоже очень живописной, с небольшой церковью и высокой колокольней из сливочного туренского песчаника.

Рядом с церковью расположился постоялый двор и харчевня «Дядюшка Франсуа» – центр деревни, средоточие жизни. Вот уже два века, не оскудевая доброй славой, хозяева харчевни кормили и поили своих гостей, никогда не замечая недостатка в желающих проверить, так же ли вкусен суп у них в кастрюлях, так же ли ароматно вино в подвалах… И что самое удивительное, ни одно из поколений гостей не уходило разочарованным! Этому чуду помогало другое чудо: день за днем, год за годом, век за веком за стряпню и погреб этой харчевни отвечал Франсуа Марешаль, несмотря на то что имена хозяек менялись! Франсуа, сменющие друг друга, просто великолепно следили за порядком, а старинная вывеска, обязанная своим появлением медонскому кюре Франсуа Рабле, приглашала зайти в харчевню.

Адальбер, страстный поклонник зеленых путеводителей Мишлен, знал об этом чуде, запомнив, что оно помечено звездочкой. Мишлен на звездочки обычно скупился, но эту харчевню ею удостоил. В путеводителе было сказано также, что на втором этаже сдается несколько комнат, светлых и удобных, обставленных простой деревенской мебелью. Так что Адальбер после сумасшедшей гонки, не раз устрашив гибелью своего пассажира, не без тайного удовольствия притормозил между двенадцатью пополудни и часом дня возле «Дядюшки Франсуа».

– Вот, – с удовлетворением объявил он. – Мы на месте. Сначала узнаем, есть ли свободные комнаты, а потом пообедаем и постараемся подружиться с хозяином. Не знаю, как ты, а я зверски проголодался, – добавил он, снимая перчатки, в то время как его спутник смотрел на него, не скрывая удивления.

– Скажи мне, – осведомился едва выживший пассажир, – ты случайно не забыл, зачем мы сюда приехали? Место, конечно, чудесное, но вполне возможно, здесь разыгралась драма.

– Тем более мы должны к этому подготовиться.

Четверть часа спустя, получив по светлой комнатке, благоухающей свежим бельем, где друзья задержались лишь на несколько минут, чтобы привести себя в порядок, они уже сидели за столом у большого старинного камина. В камине потрескивали три огромных полена, «чтобы стало теплее и веселее», как сказала Жозефина Марешаль, хозяйка, пришедшая взять у них заказ. По обоюдному согласию друзья остановились на местных блюдах: жареной луарской рыбе и курице с грибами. К славному меню заказали, конечно же, и вино «Шинон», так что в зале довольно долго слышались только стук вилок и ножей, одобрительные возгласы и еще шелест бумаги – одинокий посетитель, сидевший у окна, читал газету, время от времени полностью исчезая за ней из поля видимости.

Хозяин принес кофе. Он выглядел весьма забавно: в белом колпаке в половину его роста, невысокий и кругленький – лицо, нос, глаза, живот под белоснежным передником. Если бы не пышные седые усы, их с женой можно было бы счесть близнецами, до того они были похожи. Он широко улыбнулся, и стало видно, что золотых зубов у него не меньше, чем собственных.

– Ну, довольны ли наши господа? – осведомился он, расставляя на столе пузатые рюмки и наполняя их золотисто-соломенной жидкостью из бутылки, которую принес под мышкой.

– Очень! – отозвался Альдо. – Выше всяческих похвал. Честно говоря, я не был голоден, но полакомился от души, так что даже в сон потянуло!

– Отведайте еще моей грушовки! Она вас вмиг разбудит. Или вы хотите немного отдохнуть?

– Я бы не отказался, – вздохнул Адальбер и отхлебнул грушовки. – Но мы к вам не спать приехали. Выспимся ночью. А грушовка у вас великолепная! Я с удовольствием выпью еще капельку. Вы сами ее делаете?

– Нет, это брат мадам Марешаль. Каких только фруктов она не закладывает в бочки!

– Мы наслышаны о ваших настойках от нашего друга, – подхватил Альдо. – Он и сейчас, кстати, должен быть в ваших местах.

– Неужели? Он что, постоянно у нас бывает?

– Постоянно? Нет, не сказал бы. Он приезжал сюда несколько раз, когда был еще жив бедняга ван Тильден, который против своего обыкновения привечал его. Мы знаем, что останавливался он у вас, и не будем скрывать, что приехали, чтобы с ним увидеться.

– А как его зовут?

– Бертье. Мишель Бертье, репортер из «Фигаро». Вы наверняка его видели в эти дни.

Круглое сияющее лицо хозяина в один миг вытянулось и осунулось. Показалось даже, что он сейчас расплачется.

– Репортер? – переспросил он, понизив голос до шепота. – Он, что же, будет из ваших друзей?

– Ну да, – ответил Адальбер. – Наш, так сказать, собрат и, как это часто бывает, конкурент.

– А вы, значит, тоже журналисты?

– Именно так. Меня зовут Люсьен Ломбар, я работаю в «Энтрансижан», а мой приятель Морльер в «Эксельсиоре». Мы бы не приехали сюда, но позвонила жена Бертье, она волнуется. Похоже, ее муж откопал здесь какую-то сенсацию. Разумеется, он ей не объяснял, в чем дело, но уехал на два дня. Прошло уже четыре, от него ни слуху ни духу, а это совсем не в его привычках.

– Он обо всех своих делах жене рассказывает?

– Обычно да. Они не так давно поженились, у них ребенок совсем маленький. А познакомились они во время одной очень тягостной передряги, и будущая жена Бертье была даже ранена. Так что взволновать ее не трудно, и это можно понять.

– Раз он у вас останавливался, может, он вам что-то говорил? – спросил Морозини.

– Нет! Ничего не говорил по той простой причине, что я его в глаза не видел. Не видел и не говорил. Видел только, как мимо проехала чужая машина.

– И куда же она проехала?

– К замку… В общем, к другому концу деревни.

– К кому же он ехал? В замке-то теперь навещать некого.

– А вот тут вы ошибаетесь. В замке теперь новый жилец.

– И кто же это?

– Иностранец… Некто господин Катанеи, совсем дряхлый старичок. Приехал сюда на санитарной машине. Похоже, был другом ван Тильдена, приезжал сюда много раз, уж больно замок ему нравился, а потом взял и снял его у мэрии на долгий срок. Сдать замок мы имеем полное право, потому как он теперь нам принадлежит.

– «Нам»? – удивился Морозини.

– Я член муниципального совета. Господин этот предложил нам хорошую цену, так что не было никакого смысла ему отказывать. Напротив. Он приехал со слугами, так что замок будет содержаться в порядке.

– И что это за господин?

– Лично я понятия не имею. В деревне он еще ни разу не показывался. Только господин мэр с ним… виделся. По его словам, наш новый жилец человек очень пожилой, но на вид приятный.

– Одно не исключает другого, – улыбнулся Альдо. – Однако вернемся к Бертье. Вы видели, как он проехал на машине. И больше его не заметили?

Марешаль снова разлил по рюмкам грушовку, помолчал с минуту в задумчивости, потом придвинул стул и сел.

– Знаете, не вижу смысла ходить вокруг да около. Лучше уж я расскажу вам все сразу. Ваш приятель отправился к Луи Дюмену, который был слугой в замке и теперь живет в маленьком славном домике на другом конце деревни. Мы не знаем, сколько времени он там гостил и когда уехал… Скорее всего уехал около одиннадцати вечера, таково мнение судебно-медицинского эксперта.

– Судебно-медицинского эксперта?! – в один голос воскликнули друзья.

– Вот именно. Вы, конечно, в ужас придете, но только на следующее утро Дюмена нашли убитым.

Потрясенные друзья онемели. Альдо, Адальбер не поверили собственным ушам. Адальбер заговорил первым:

– Но вы, я надеюсь, не думаете, что его убил Бертье?

– А кто же еще? Его тут больше никто не видел, а вот как его машина уехала, слышали. Жандармы ищут его повсюду, а его и след простыл.

– Дома его нет, и жена сходит с ума от беспокойства. В «Фигаро» тоже никто не знает, куда исчез их сотрудник.

– Но вы же понимаете, после своего черного дела он уехал куда подальше, захватив то, за чем приезжал.

– Он приезжал не затем, чтобы что-то взять, а затем, чтобы что-то узнать. Имейте в виду, что его вызвал Дюмен.

В порыве негодования Адальбер мог наговорить куда больше, чем следовало. А у хозяина харчевни, пусть даже отмеченной звездочкой в путеводителе, и самого являющегося членом муниципального совета и большого симпатяги, тоже могло быть рыльце в пушку, так что Альдо поспешил вмешаться и подхватил:

– Который вряд ли спешил вызвать убийцу, чтобы тот с ним расправился. Кто ведет расследование?

– Инспектор из Шинона, как обычно. Шинон от нас в двух шагах, там наша супрефектура. Оттуда к нам и прислали инспектора Желе, и, поверьте, если и есть в нем что-то приятное, то только фамилия. Подозревает всех и вся.

– Нам нужно с ним поговорить, – продолжал Альдо. – Он подозревает Бертье, не так ли?

– Ну да. Я же вам сказал.

– А тогда почему вы говорите «всех и вся»?

– Да потому, что у него такой характер. Поговорите с ним – и сами убедитесь.

Друзья обменялись взглядами. Если этот Желе из той же породы, что и Лемерсье, инспектор в Версале, то им не поздоровится, особенно с их фальшивыми документами.

Хозяин внезапно встал из-за стола и выглянул в окно.

– Ну вот! А я что говорил! Уже пожаловал и отправился в мэрию. Я очень удивлюсь, если после мэрии он не придет навестить меня!

– С чего бы? Или вас он тоже подозревает?

– Поди знай, что у него на уме. Но я думаю, ко мне он ходит, чтобы выведать, нет ли чего новенького, незнакомых путешественников, например…

И высказав свое «успокаивающее» предположение, он как-то уж слишком поспешно удалился к себе на кухню.

– Что будем делать? – спросил Альдо. – Уходим или дожидаемся? Если дожидаемся, то под какими именами будем знакомиться?

– Думаю, что фальшивые будут неуместны. А если мы уйдем, то подумают, что мы убегаем.

– Полностью с тобой согласен. Но в таком случае считаю разумным прибегнуть к помощи Ланглуа. Я позвоню ему и расскажу обо всем, что тут происходит. Он должен быть в курсе.

Морозини пошел в глубь дома, интересуясь, где найти телефон. И по указанию Марешаля нашел его на стойке бара.

– По какому номеру будете звонить? – осведомился он. – Телефонист у нас глуховат, нужно знать, как с ним разговаривать.

– Тогда скажу по порядку: Париж, префектура полиции, главный инспектор Ланглуа. Вот номер. – Альдо, вырвав листок из записной книжки, написал номер телефона. – Сколько времени это займет?

– Трудно сказать. Никогда не знаешь, как получится. Однако связи у вас солидные! Вот что значит журналисты!..

– У вас нет телефонной кабины? То, что мне нужно передать…

– Об этом не беспокойтесь, я подслушивать не буду! Мы себя тоже уважаем, не как-нибудь.

Удача была на стороне Альдо, и спустя пять минут он услышал хмурый голос Ланглуа:

– Это вы, Морозини? Мне уже сказали, что вы звоните. И в какую очередную авантюру вы ввязались? Честно слово, мне кажется…

– Дайте мне вставить слово, комиссар, и вы все узнаете. Вчера вечером жена Мишеля Бертье, журналиста из «Фигаро», обратилась ко мне за помощью. Ее муж, уехавший три дня назад, исчез. За это время он ни разу ей не позвонил.

– Куда он поехал?

– Его вызвал некий Дюмен, бывший слуга ван Тильдена, сообщив, будто у него есть доказательства того, что его хозяин не кончал жизнь самоубийством. Естественно, Бертье выехал немедленно, и мы последовали за ним…

– «Мы» – это вы и Видаль-Пеликорн?

– Разумеется, кто же еще? Так вот, Бертье в самом деле приехал в деревню. Видели, как он проезжал на машине, потом слышали, как он уезжал. На следующее утро Дюмена нашли мертвым, а Бертье исчез. Вы что-то слышали об этой истории?

– Нет, не слышал. Местные происшествия редко когда до нас доходят.

– Местные?! Смерть миллиардера, смерть его слуги, исчезновение репортера «Фигаро», подозреваемого в убийстве и бегстве? Я бы не стал определять это как местные события!

– Да, конечно, можно посмотреть и так. А что говорит полиция Шинона?

– Пока не знаю, но думаю, что мы в скором времени познакомимся с инспектором Желе. Он все подозревает Бертье и всех приезжих незнакомцев…

Раскатистый смех на другом конце провода чувствительно задел Морозини.

– Рад вас повеселить, но не вижу, что смешного я сказал.

– Сейчас поймете. Как, вы сказали, фамилия этого инспектора?

– Желе.

– Чудная фамилия. Думаю, что вы пошли красными пятнами при одной только мысли о том, что вам предстоит знакомство с точной копией славного комиссара Лемерсье. Так или нет?

– Так, – мрачно согласился Морозини. – Но вряд ли это повод для большой радости. Предположение, что ван Тильден убит тоже, по-моему, не должно вызывать столь откровенного веселья у главного начальника с набережной Орфевр, черт побери!

– Нет, не вызывает, вы правы. Я сейчас…

Альдо не услышал продолжения: здоровенная ручища, похожая на валек прачек, но только покрытый черными волосами, нажала на рычаг. А окно, единственный источник света в баре, оказалось загороженным здоровенным детиной с бородой и усами, впрочем, одетым во вполне приличный костюм. Детина смотрел на Альдо со свирепой улыбкой, сверля его глазами недовольной План-Крепэн.

– Очень любопытно узнать, кому это мы тут звоним? – пророкотал глухой бас.

О, как не терпел Морозини снисходительного отношения к себе!

Подумать только! Этот тип позволял себе смотреть на метр восемьдесят три Альдо с высоты своих друх метров как на мальчишку. Морозини сухо ответил:

– С главным комиссаром Ланглуа, Париж, набережная Орфевр, 46, чей номер, без сомнения, вам известен. Мне кажется, вам нелишне было бы набрать этот номер и извиниться за то, что вы прервали наш разговор. Комиссар – человек чувствительный.

– Кому звонить, там видно будет. Пока имя, фамилия, возраст, род занятий, – потребовал полицейский, вооружившись блокнотом и ручкой.

Голос его разносился далеко и привлек внимание Адальбера.

– Что тут происходит? – заглянул он в дверь.

– Ничего! Вас это не касается!

Археолог секунду разглядывал полицейского, потом изобразил веселую улыбку.

– Поверьте, очень даже касается, потому что вы имеете дело с моим другом, мы вместе сюда приехали. Итак, с кем имею честь говорить?

– С инспектором Желе, – представил полицейского Морозини. – Из полицейского управления Шинона. Проверка удостоверений личности, и ты, конечно, тоже без нее не обойдешься.

Альдо достал свой паспорт и протянул его в раскрытом виде.

Полицейский иронически хмыкнул:

– Князь… Морозини из Венеции?

Потом недовольно проворчал:

– Опять итальянец? Из таких же бездельников, что и в замке? Просто глазам не верится! Наваждение какое-то! И вы тоже небось из них? – обратился он недовольным тоном к Адальберу.

– Ну нет, – запротестовал тот, с трудом сдерживая смех. – Я славный француз, средний обыватель.

– Чем вы занимаетесь?

– Археолог, как и написано у меня в документе.

– Ладно, я ваши документы оставлю у себя. Временно, конечно. А вы пока пройдете со мной.

– И куда же мы пойдем?

– Не пойдем, а поедем. В Шинон. Там с вас возьмут показания.

– А вам не кажется, что было бы разумнее направить все усилия на поиски Мишеля Бертье, – начал возражать закипающий гневом Альдо, – его, как мы слышали, обвиняют в убийстве, а нам кажется, что он стал жертвой и у него серьезные проблемы. Решаюсь вам напомнить, что вот уже четыре дня, как он исчез!

– Представьте себе, что именно его розысками мы и занимаемся. И мне кажется, что у вас найдется куча крайне полезных сведений для меня, и в соответствии с порядком, установленным в моем учреждении, я хочу их от вас получить.

– Понятно, – более миролюбивым тоном буркнул Альдо. – Пойду за машиной.

– Не стоит. Пусть стоит себе в гараже, мы вас отвезем сами. Шинон всего-то в пяти километрах.

– А обратно мы можем возвращаться пешочком? – процедил, вновь закипая, Альдо.

Полицейский услышал его и подхватил:

– А вы можете сюда вообще не вернуться.

Альдо решил, что лучше помалкивать. А про себя не без сожаления подумал, что, видно, от своих предков басков он унаследовал особое проклятье: с первого взгляда вызывать антипатию у полицейских всех стран мира. Едва только взглянув на него, они начинают его преследовать с особой пристрастностью. Прошло немало времени, прежде чем ему удалось сладить с антипатией француза Ланглуа и англичанина Уоррена, они, можно даже сказать, подружились, но далась ему эта дружба немалой кровью. Только Фил Андерсон, начальник полиции города Нью-Йорка, с самого начала отнесся к нему с симпатией, но, конечно же, благодаря рекомендации Уоррена. Все же остальные представители правопорядка в разных странах и на любых широтах видели в нем тайного преступника, которого следовало немедленно разоблачить. Сейчас в очередной раз повторялась та же история. Вздохнув, Альдо признал про себя правоту Лизы: ему не надо было уезжать из Венеции.

Мрачные размышления не помешали Альдо любоваться окружающим пейзажем – он был чудесен! Сразу понравился ему и Шинон: белые домики с синими черепичными крышами, выстроившиеся вдоль берега Вьенны, две монументальные фигуры, взирающие на них, Рабле – благодушно, Жанна д’Арк – воинственно. А над городком, на холме, возвышался огромный старинный замок-крепость. Набережная, обсаженная платанами, так и манила по ней прогуляться. Альдо подумал, что особенно приятно гулять здесь вечером, покуривая сигару и любуясь отражением звезд в воде. Вьенна уже готова была вот-вот соединиться с Луарой, была широкой, безмятежной, и тревожили ее только рыбаки-зимородки, с громкими криками порхающие над водой. Мост к пригороду, расположившемуся на другом берегу, был переброшен через островок посреди реки, напоминавший игрушку, окутанную серебряными лентами.

Альдо, воспитанный матерью, всегда чувствовавшей себя в глубине души француженкой, неплохо знал историю Франции. Легендарная Жанна д’Арк, знаменитая Орлеанская девственница, занимала в ней существенное место. Именно в Шиноне Жанна встретилась с королем Карлом и получила под свое командование военный отряд для выполнения божественной миссии – освобождения Франции от англичан. Несмотря на все свои заботы, Альдо не отказался бы побродить по узким средневековым улочкам, которые помнили Деву на белом коне. Можно себе представить любопытство, испуг, восхищение, с какими смотрели на нее жители. А она…

Толчок локтя в бок вернул Альдо на грешную землю.

– Ты понимаешь, что нас вот-вот арестуют?

– М-м-м… Да.

– И что, тебе это нравится? Поэтому ты так блаженно улыбаешься?

– Я окунулся в историю этой земли. Представил себе Жанну д’Арк, которая направляется в замок. Совсем нетрудно представить ее себе в этом чудесном старинном городке, который жители сохранили так бережно.

– Думай лучше о чудесном комиссариате, который ждет тебя, благоухая табачным дымом и потом.

Адальбер ошибался. Комиссариат занимал несколько комнат на первом этаже мэрии и мог послужить образцом чистоты и порядка, благоухая хлоркой и кофе. Вместе с Желе они вошли в светлый коридор с застекленными дверями, вдоль стен которого стояли скамьи. Полицейский предложил им сесть, а сам исчез за глухой дверью в глубине коридора. Без сомнения, эта дверь вела в кабинет начальника, в которую он из-за излишней спешки забыл даже постучаться. И почти сразу Желе вышел из кабинета и с недовольным видом уселся рядом с двумя «подозреваемыми», потом достал со вздохом трубку из кармана и начал ее набивать.

– Я тоже могу закурить? – осведомился Адальбер, но не успел достать свою трубку, потому что дверь кабинета распахнулась и показался комиссар с высоким, очень худым пожилым человеком, которого он весьма почтительно отправился провожать до выхода. Желе тем временем ввел в пустой кабинет своих подопечных, куда вскоре вернулся и комиссар Дежарден. Комиссар взглянул на двух своих новых гостей, указал им на стулья и спросил:

– Кто такие?

– Подозрительные лица, о которых я вам сообщал, патрон. Друзья убийцы по делу Дюмена.

– По какой причине вы сочли их подозрительными?

– Во-первых, из-за их вранья. Я встретился с ними в харчевне Марешаля, где они обедали, представившись журналистами.

– Охотно признаем, что мы не журналисты, господин комиссар, – подал голос Адальбер, – мы просто друзья бедняги Бертье, который в самом деле работает журналистом. Мы отправились ему на помощь по просьбе его жены, она места себе не находит, не имея от него вестей вот уже четыре дня. Нам показалось, что мы добьемся больше толку и узнаем хоть что-то о своем приятеле, если представимся представителями прессы. Бертье замечательный журналист, очаровательный человек…

– Хвалить его будете потом. Кто вы такие на самом деле?

Желе протянул начальнику паспорта, тот изучил первым паспорт Альдо, и брови его удивленно поползли вверх:

– Князь Морозини из Венеции? Черт побери! С чего бы мы так заинтересовали наших соседей итальянцев? А вы месье? Вы…

– Видаль-Пеликорн! Адальбер Видаль-Пелликорн! Просто поверить не могу! Но уверен, что не ошибаюсь!

На вопрос комиссара ответил вовсе не сам Адальбер, а тот самый пожилой господин, который только что вышел из кабинета и сейчас снова туда зашел. Без лишних церемоний он взял Адальбера за плечи, чтобы получше его рассмотреть.

– Кто бы мог подумать! Вот уж не ожидал! Что вы тут делаете, мой дорогой мальчик?

– Вы знаете этого человека, профессор? – осведомился комиссар.

– Еще бы мне его не знать! Это мой лучший ученик, я был его преподавателем в Жансон-де-Сайи[9]. Да-да, лучший ученик и самый большой непоседа. С тех пор он добился больших успехов, и я горжусь им, хотя он работает совсем в другой области, чем я. Ты ведь египтолог, не так ли?

– Да, профессор, – расплывшись в улыбке, ответил Адальбер. – И я очень, очень рад вас видеть. Имейте в виду, я тоже в курсе ваших успехов, вы ведь теперь преподаете в Коллеж де Франс?

– Прошу вас, господа, – вмешался Дежарден плаксивым голосом, – мне бы очень хотелось, чтобы вы обратили внимание на мою скромную персону. Хочу узнать, профессор, знаете ли вы так же хорошо нашего второго гостя?

– Нет, совсем не знаю, – заявил профессор.

– Сейчас я вас познакомлю, – охотно откликнулся Адальбер. – Разрешите представить вам, дорогой профессор, князя Альдо Морозини, международного эксперта по старинным украшениям и моего лучшего друга.

Старик профессор напоминал черепаху с большими седыми усами и длинными белыми волосами, одет он был в широкое пальто из серого твида и такую же серую шляпу. Он приблизил свое лицо к лицу Альдо, чтобы получше его рассмотреть.

– Морозини из Венеции? – уточнил он.

– В других городах вряд ли найдешь Морозини, – улыбнулся Адальбер. – Альдо, перед тобой один из лучших французских историков, а может быть, даже самый лучший, профессор Юбер де Комбо-Рокелор.

Наступила очередь Альдо поднимать высоко брови и внимательно вглядываться в собеседника, которого это внимание позабавило.

– Рокелор? – переспросил Альдо. – Из герцогов де Рокелоров?

– Вы знаете других? Меня бы это очень удивило, – улыбнулся старик. – Но не ищите, мой мальчик, других нет. В свой час я тоже был влюблен в кузину Изабеллу, вашу матушку, но она предпочла вздохи вдвоем с вашим будущим отцом на мосту Вздохов. Не стану скрывать, что я терпеть не мог вашего батюшку, но искренне рад познакомиться с вами, дорогой… внучатый племянник, – заключил он, радостно протягивая руку Альдо, в то время как Адальбер смеялся от души.

– Невероятно! Еще немного, и я всерьез поверю, что в предыдущей жизни мы были братьями.

– Невероятно, что именно мой кабинет вы выбрали для своих родственных встреч, – подал голос комиссар, у которого явно начали сдавать нервы. – Можно подумать, что мы в церкви во время королевской свадьбы. Но мы в полиции! И я напоминаю вам, что мы занимаемся расследованием убийства. Поэтому прошу, господа! – И комиссар обвел широким жестом стулья, приглашая присутствующих присесть.

– Простите нас, комиссар, – обратился к нему Альдо, обаятельно улыбаясь, – вы не можете не согласиться, что подобные встречи – редкий случай!

– Я соглашусь со всем, что угодно, если только мы вернемся к исходной причине вашего появления в моем кабинете: к убийству Дюмена и исчезновению вашего друга Бертье. Что касается установления ваших личностей, они, по моему мнению, установлены. И даже, я бы сказал, по высшему классу. А теперь изложите вашу версию событий. Слово за вами, господин…

– Видаль-Пеликорн, – услужливо подсказал профессор, который, вместо того чтобы попрощаться и уйти, с видимым удовольствием уселся, радуясь неожиданной встрече. – Он исчерпывающим образом изложит самую суть. Его лекции – образец краткости. Извините, извините, я умолкаю!

Изложение фактов было в самом деле ясным, кратким, точным и максимально подробным. И все же комиссар Дежарден пожелал кое-что уточнить:

– Значит, мадам Бертье сообщила вам, что Дюмен позвонил ее мужу и попросил его приехать, чтобы тайно с ним повидаться?

– По телефону с мадам Бертье говорил не я, а мой друг князь Морозини. Но я стоял рядом, возле самой трубки и слышал, как мадам Бертье сказала, что Дюмен сообщил об имеющихся у него доказательствах насильственной смерти ван Тильдена, вовсе не являющейся самоубийством.

– Где вы находились в тот момент?

– Мы находились у тети Морозини, маркизы де Соммьер, у которой он всегда останавливается, приезжая в Париж.

Профессор, услышав имя маркизы, издал смешок, не сказать чтобы радостный, заслужив негодующий взгляд комиссара. Однако задавать свои вопросы и дальше господину Дежардену не пришлось. Инспектор Желе, который покинул кабинет, как только начался опрос, вернулся и доложил, что из Луары только что извлекли машину, судя по номеру, она, скорее всего, принадлежит журналисту, но никаких следов самого Бертье не найдено.

Альдо и Адальбер оба одновременно вскочили.

– Этого-то мы и боялись! – воскликнул Морозини. – Бертье просто заманили в ловушку! А поскольку нашлась машина, я уверен, что Дюмен был уже мертв, когда Бертье к нему приехал. И он сразу стал идеальным кандидатом в виновники преступления. Потом уничтожили Бертье. А от мертвого тела и от машины избавились по отдельности.

– Вот и странно, что по отдельности, – сердито проворчал Желе. – Почему бы не покончить со всем сразу?

– Чтобы было побольше подозрений, – объяснил Адальбер, – даже если машину найдут. Хотя в этом случае подозрения в виновности Бертье могут остаться только у глупцов. Трудно предположить, что убийце выгодно утопить быструю машину, а не уехать на ней куда подальше.

– Мы не знаем, что это за доказательство, о котором шла речь. Возможно, это какая-то драгоценность. В таком случае убийце выгоднее на какое-то время затаиться.

– Послушайте, – заговорил Альдо, едва сдерживая гнев, – мне кажется, пора снять с глаз шоры и непредвзято посмотреть на то, что происходило в действительности. Перестаньте искать виновного, ищите жертву! Бертье не мошенник, не преступник! Он – золотое перо своей газеты. К тому же не так давно женился на очаровательной молодой женщине, которую обожает, стал отцом прелестного малыша. Отозвавшись на странный телефонный звонок, он действовал как профессиональный журналист и только, а вы хотите повесить на него убийство! Очнитесь наконец, посмотрите правде в глаза! Я готов поклясться, что он нашел уже остывший труп Дюмена. Что показало вскрытие?

Комиссар закашлялся и принялся перебирать бумаги на своем столе.

– Наш судебно-медицинский эксперт болен, а эксперт из Тура перегружен. Он приедет сюда завтра в первом часу дня.

– Мы попали в средневековье! – не удержался Адальбер. – Но раз он приедет завтра, эксгумируйте тело ван Тильдена!

– Это еще зачем? Он покончил с собой и оставил написанную собственной рукой записку.

– И что? Не было вскрытия? Не было медицинского заключения? В случаях самоубийства вскрытие обязательно!

– Мы ограничились обследованием желудка. Ван Тильден принадлежал к секте, в которой вскрытие тела считается страшным кощунством. Его секретарь и большинство слуг тоже принадлежали к этой секте. Они все плакали и умоляли не делать вскрытия. Мы не видели необходимости оскорблять их религиозные чувства. Да и зачем его было делать?

– Чтобы узнать, что произошло на самом деле, – подал голос профессор. – Добровольное самоубийство отличается от вынужденного множеством мелких деталей. Поскольку верные слуги больше не плачут вокруг вас, вы можете, по крайней мере, попросить разрешения на повторное обследование тела. Таким образом вы точно узнаете, действительно ли у Дюмена могли быть доказательства… или он завлек вашего журналиста в ловушку.

– Вы представляете, какой поднимется шум? Во-первых, потребуется особое разрешение. Во-вторых, тело покойного лежит в часовне при замке, а у замка теперь новый хозяин, иностранец, который чуть ли не на ладан дышит. Вряд ли ему понравится такое беспокойство…

Зазвонил телефон, комиссар Дежарден замолчал, поднял трубку и раздраженно ответил:

– Алло! Да! Это я.

Последовало молчание, потом он заговорил гораздо более любезным тоном:

– Я прекрасно понимаю вашу точку зрения, господин главный, и могу вас уверить… да… да… Совершенно… Они здесь… Конечно, я понимаю!

Пока продолжался разговор по телефону, Альдо и Адальбер обменялись удовлетворенными взглядами: «главным» мог быть только их дорогой Ланглуа, который по зрелом размышлении решил взять под свое могучее крыло двух своих добровольных информаторов. Да, они часто приносили ему хлопоты, но вместе с тем оказывали и услуги, от которых нельзя отмахнуться.

Повесив трубку, Дежарден улыбнулся и объявил своим гостям, не ссылаясь, впрочем, на телефонный разговор, что они свободны. Однако он попросил их оставаться до поры до времени в пределах досягаемости, что друзья охотно ему пообещали.

– У нас тоже есть к вам небольшая просьба, господин комиссар, окажите нам любезность и доставьте, пожалуйста, обратно в деревню, мы остановились в местной гостинице.

– Об этом не беспокойтесь, мой друг, – снова вмешался профессор. – Мой автомобиль стоит во дворе, я сам их отвезу, а по дороге мы заодно и поболтаем.

– Раз вы, господа, так любите опасности, поезжайте с профессором, – проговорил комиссар и добавил: – Значит, вы еще задержитесь на некоторое время в наших краях?

– Непременно, господин комиссар, – подтвердил Морозини. – Во всяком случае, мы очень этого хотели бы. Мы не уедем, пока не будем знать что-то определенное относительно участи нашего друга.

Услышав слова Дежардена о любви к опасностям в связи с путешествием в автомобиле профессора, Альдо подумал, что доверяет свою жизнь обожателю бешеных скоростей, одному из лихачей, которые, сев за руль, мчатся вперед напролом, ничего не видя и не слыша. И если он ошибался, то не сильно.

Автомобилем, который ждал их во дворе, оказался почтенного возраста «Делонэ Бельвиль», скорее всего ровесник «Панара Левассора» тетушки Амели, правда, любовно ухоженный. Ни единого пятнышка грязи, ни единой пылинки на светло-сером корпусе с ослепительно сияющими медными частями. На черной лоснящейся коже не было ни единой царапинки. Было заметно невооруженным глазом, как гордится владелец авто своим красавцем.

– Ну, что скажете? Вот что я называю настоящим автомобилем. Усаживайтесь, господа, и вы поймете, что вдобавок это еще и самый комфортабельный автомобиль.

С этим было трудно поспорить, и друзья со снисходительной улыбкой расположились на заднем сиденье. Однако улыбались они недолго. Профессор водрузил на нос огромные очки, властно повернул ручку, и автомобиль ринулся вперед. К счастью, движение на улице было, прямо скажем, не слишком оживленным. Спутники профессора едва успели схватиться за роскошные петли из позумента, иначе бы уже соскользнули на ковер, и, вздохнув, поручили себя воле провидения.

– Ты уверен, что наш дорогой профессор не в родстве еще и с полковником Карловым? – осведомился Адальбер. – Узнаю стиль «вперед через любые препятствия, и будь что будет!».

– Насчет родства сильно сомневаюсь, а манера водить одна и та же, – согласился Альдо, не без содрогания вспомнив бешеную езду такси, за рулем которого сидел бывший казачий полковник. – Судя по возрасту, думаю, они учились у одного инструктора. Но мы с тобой можем снова помолиться святому Христофору.

Опасения оказались напрасными. Столь же искусный, как русский, – а возможно, такой же удачливый – француз доставил, а если быть совсем уж точными, вмиг домчал своих спутников до места назначения и остановился точно перед дверями харчевни.

– Ну, что? Отличная езда, не правда ли? – торжествующе спросил профессор.

– Великолепно. Я бы даже сказал, чудом доехали, – одобрил путешествие Адальбер. – Я и представить себе не мог, что такие древние автомобили могут развивать такую скорость!

– Все дело в водителе! – скромно отозвался профессор, достал большие золотые часы в виде луковицы, взглянул на них и заторопился: – Однако сколько уже времени! Мне пора! Позвольте с вами проститься.

– А может, задержитесь еще немного и пообедаете с нами? – предложил Альдо. – Вы как-никак местный житель, а мы здесь ничего не знаем.

– Как? Неужели вы никогда не бывали в замках Луары? А еще говорите, что наполовину француз!

– До войны как-то не представилось возможности побывать здесь, а после войны не находилось времени.

– Мы непременно исправим это упущение! А пока я с удовольствием с вами пообедаю.

Мэтр Франсуа, немало обеспокоенный судьбой своих постояльцев после того, как их увез с собой грозный инспектор Желе, очень обрадовался их возвращению вместе с новым гостем, которого, впрочем, хорошо знал. Он тут же принялся хлопотать, сначала удобно устроив их за столиком возле окна, смотревшего на долину Вьенны, поближе к большому камину, в котором весело потрескивал огонь.

Выпив глоток «вувре» в качестве аперитива, Альдо задал вопрос, который вот уже с полчаса не давал ему покоя:

– Профессор! Когда я сообщил комиссару, что в Париже живу у маркизы де Соммьер, вы засмеялись… как-то очень едко. Или мне показалось?

– Нет, вы не ошиблись. Трудно истолковать мой смех иначе.

– Так, значит, вы знакомы с маркизой?

– Знаком – мягко сказано. Она была моей свояченицей. Если хотите более простого объяснения, то я был женат на ее сестре. А вы, мой мальчик, похоже, понятия не имеете о родственных связях вашей родни, хотя, как мне кажется, ваша замечательная Венеция находится вовсе не на другом конце света! Или старая верблюдица раз и навсегда вычеркнула меня из своей записной книжки?

«Старая верблюдица»? Это было уж слишком! Альдо поперхнулся глотком вина и мог бы погибнуть, если бы виновник не пришел ему на помощь, ударив несколько раз по спине с силой, способной свалить с ног быка. После экзекуции голос вернулся к Альдо, но был настолько слаб, что Адальбер счел нужным взять инициативу в свои руки.

– Вполне естественно, профессор, что вы этого не знаете, но Морозини очень привязан к мадам де Соммьер. И я также разделяю его привязанность, – весомо добавил он. – Маркиза во всех смыслах слова очаровательная старая дама и все еще хороша, несмотря на годы, но больше всего ее красит великолепное чувство юмора.

– Право, я начинаю сомневаться, говорим ли мы об одной и той же даме! Мари-Амели де Фешероль, ставшая благодаря замужеству маркизой де Соммьер, родившая сына…

– Которого, к своему большому горю, она потеряла несколько лет тому назад. И если вы скажете, что она живет на улице Альфреда де Виньи в великолепном особняке, унаследованном от знаменитой кокотки, на которой один из дядюшек маркиза, большой любитель повеселиться, отважился жениться, то мы говорим об одной и той же даме.

– Да, это она. И я задаюсь вопросом: может быть, это я ошибся?

– В чем? – прохрипел Альдо, к нему уже почти вернулся не только голос, но и обычный цвет лица.

– В выборе. Моя покойная жена Сесиль – Господи! Упокой ее душу и пошли ей радости! – в девичестве была хороша собой, скромна, нежна и обожала петь романсы, аккомпанируя себе на арфе. Но с годами она стала сварливой, подозрительной, страшно набожной и безумно глупой. Признаюсь, что я ей порой изменял – больше мысленно, горюя о своей великолепной кузине Изабелле Морозини. И когда Сесиль умерла, я, надо признаться, не слишком горевал о ней. Из-за этого Амели и высказала мне все, что она обо мне думает, запретила переступать порог своего дома и когда-либо к ней обращаться. Я, разумеется, смертельно обиделся, и мы пребываем в ссоре до сих пор. А теперь, – добавил он, вставая, – я полагаю, мне лучше закончить обедать у себя дома.

– Ни в коем случае! – Альдо тоже вскочил и, успокаивая старого профессора, положил ему руку на плечо. – Я должен попросить у вас прощения за свою слишком бурную реакцию. Сознаюсь, причина в моей привязанности к маркизе, которая была едва ощутимой в детстве и юности, но с годами углубилась и стала по-настоящему теплой и искренней. Скажу еще, что я впервые слышу нелестный отзыв о ней…

– Разве я сказал что-то плохое? Учитывая обширность моего негативного лексикона, я просто воспользовался эвфемизмом. Ну что, я прощен?

– Целиком и полностью. Выпьем за здоровье маркизы!

И они выпили за ее здоровье с почтением, стоя. После чего Адальбер перешел к теме, которая, на его взгляд, была куда более насущной и животрепещущей: к убийству Дюмена и тому, что произошло в его доме четыре дня тому назад.

– Я не понимаю, почему полиция так упорно обвиняет в убийстве Дюмена Бертье. И еще меньше понимаю легкомыслие, с которым инспектор отнесся к вскрытию. Определение часа смерти в этом случае имеет решающее значение, тем более что хозяин нашей харчевни видел, когда проезжал Бертье.

– А вы разве не знаете, что Шинон необычный город? Он настолько перегружен историей, Историей, я имею в виду, что его жители во что бы то ни стало стремятся сохранить его особую атмосферу, его магию, открещиваясь от слишком уж вульгарных проявлений реальной жизни вроде убийств с ограблением. Они стараются избежать вмешательства прессы, не привлекать внимания любопытных, боятся грубого вторжения современной жизни. Люди, которые ходят по нашим узким улочкам, далеки от современности. Наш город, который очень мало изменился, живет, притулившись, в тени великолепного исторического памятника, могущественного замка. Этот замок обладал еще большим могуществом, когда, расширив его, в нем жили Плантагенеты. Он стал свидетелем противостояния Беккета Генриху II Английскому, ссор короля с сыновьями. Особенно ненавидел отца Ричард Львиное Сердце, которого король собирался женить на своей любовнице Алисе, зато младший, Иоанн Безземельный, до поры до времени всячески подмасливался к отцу, надеясь стать его любимчиком и получить удел побогаче. Выдержал наш замок гнев их матери, Алиеноры, Золотой орлицы двух королевств, которую Генрих шестнадцать лет держал в заточении, но порой привозил сюда, желая добиться от нее послушания, которого она никогда ему не оказывала. Стены башни Кудре хранят рисунки заточенных в нем тамплиеров, преследуемых королем Филиппом Красивым. Великий магистр Жак де Моле и другие высокие сановники Ордена вышли отсюда, чтобы взойти на костер, который был зажжен на Иль-де-Жюиф в Париже… После стольких распрей, ненависти и мрака Шинон увидит и деву света, знаменитую Жанну д’Арк, появившуюся в один прекрасный день, чтобы выгнать англичан из Франции и придать мужества жалкому дофину Карлу, которого отвергла собственная мать, распутная Изабо, чье королевство уменьшалось с каждым днем, как шагреневая кожа, и который считал себя бесправным и незаконнорожденным. «Я пришла от Царя Небесного сказать тебе, что ты наследник Франции и законный сын короля!» – сказала Карлу Жанна и открыла перед ним ворота Орлеана и множества других городов на пути, который в конце концов привел его к Реймсу, где состоялась коронация. Она привела его к победе. Но Жанна не увидит победы, преступная церковь отправит ее умирать среди языков пламени, где она выкрикнет только одно имя «Иисус!»…

– Да, Шинон действительно город необыкновенный, – согласился Адальбер. – Где-то я читал, что есть легенда, будто основал его Каин и его исконное имя Каинон. Еще откуда-то знаю, будто в замке необыкновенное эхо: если отойти от него подальше и издать клич древних друидов «хэ-хок!», то, если не ошибаюсь, оно повторит его десять раз.

– А почему именно этот клич, а не другой? – заинтересовался Альдо.

– Я не сказал, что с другим такой фокус не пройдет, но в памяти остался именно этот, потому что соседний лес был когда-то священным для друидов. И мне вдруг показалось, профессор, что именно вы нам рассказывали об этом на своей лекции.

– Вполне возможно! Я вам рассказывал столько историй, которые совершенно неожиданно приходили мне в голову, – отозвался профессор, весело махнув рукой, и тут же вновь оседлал любимого конька: – Но история моего обожаемого города не останавливается на Жанне д’Арк…

– Еще бы! Здесь жил наш прославленный Рабле, его домик так и стоит в Девиньере, совсем неподалеку от Шинона.

– Кроме Рабле, Шинон помнит и другие, не менее яркие личности! Я бы назвал имя настоящего демона – Чезаре Борджиа!

– Неужели он приезжал сюда? – ахнул Морозини.

– А вы этого не знали?

Морозини на секунду задумался.

– О Чезаре Борджиа я знаю, что он приезжал во Францию и привез Людовику ХII разрешение на расторжение брака с бедняжкой Жанной Французской, дочерью Людовика XI, с ангельским характером, но такой дурнушкой! После чего Людовик женился на Анне Бретонской, вдове своего родственника Карла VIII, а Чезаре за свою услугу хотел получить в жены французскую принцессу и французский титул, но я не знал, что приезжал он именно сюда. Людовик XII охотнее всего жил в своем замке в Блуа…

– В тот момент там шли большие строительные работы. Поэтому встреча произошла в Шиноне. Воспоминание о приезде Борджиа запечатлелось в памяти славных горожан. Они вспоминали о нем с несказанным удивлением, как если бы к ним приехал Великий турок. Никогда еще они не видели такого количества мулов, нагруженных кладью, столько слуг, менестрелей, музыкантов с лютнями и тамбуринами, столько псарей, конюхов и пажей, разодетых в золото и пурпур. Сам Чезаре сиял таким изобилием жемчужных нитей, драгоценных камней и золота, что походил на рождественскую елку еще до того, как наряженные елки стали во Франции обычаем. На шляпе Чезаре, привлекая всеобщее внимание, красовалось престранное украшение: химера из золота с красной и белой эмалью, с телом, выполненным из огромного изумруда. Другие изумруды и рубины служили оправой для большой жемчужины неправильной формы, изображавшей скалу, в которую вцепилась когтями химера. Разумеется, на Чезаре были и другие украшения, их было даже слишком много, но это было самым потрясающим. Украшения Борджиа вызывали не только восхищение, но и улыбки, их изобилие выдавало выскочку. Этот человек, которого Людовик XII только что сделал герцогом Валентинуа, был всего-навсего сыном Папы Александра VI, кардиналом-расстригой с руками по локоть в крови, начавшим свои убийства с собственного брата. Наблюдая за беспримерным маскарадом со стены замка, король с опасением спрашивал себя, не слишком ли дорогую цену придется ему заплатить за папскую буллу, если придется выполнить все требования гостя. Герцогство Валентинуа было пустяком по сравнению с другим его требованием, он желал взять в жены французскую принцессу. Одна из двух возможных невест, Екатерина Арагонская, уже отказалась от жениха, заявив с насмешкой, что не желает именоваться «кардинальшей». Оставалась Шарлотта д’Альбре, но и она не хотела отдать свою руку известному убийце. Начались долгие переговоры и уговоры, в конце концов от девушки добились согласия. В январе 1499 года Людовик XII женился на своей долгожданной бретонке, а 12 мая Шарлотта сказала «да» Чезаре, но Шинон не видел их свадьбы, она состоялась в только что обновленном Блуа. После свадьбы супруги отправились в маленький замок Ла Мотт-Фейи, где очень скоро Шарлотта осталась в одиночестве ожидать появления ребенка. В сентябре Чезаре вновь вернулся в Италию, собираясь помочь Людовику XII в завоевании Милана, который тот считал своим наследством по линии бабушки Валентины Висконти. Шарлотта так больше и не увидела своего супруга. Сожалела ли она об этом, история умалчивает. Но память о Чезаре Борджиа в здешних местах осталась надолго.

– А где он здесь жил? – поинтересовался Альдо.

– Сначала в башне Кудре, там же, где до него размещалась Жанна д’Арк, но вполне возможно, что его местопребыванием был замок Круа-От. Золотая химера туда и вернулась, утверждаю это с полной уверенностью, – спокойно заявил де Комбо-Рокелор.

Морозини вздрогнул. Первым выразил удивление Адальбер:

– Откуда вы об этом знаете?

– Да я ее сам там видел. Что вы на меня так смотрите? Можно подумать, что я сообщаю вам что-то из ряда вон выходящее.

– Конечно, из ряда вон, – обрел наконец голос Альдо. – А могу я вас спросить, когда вы ее видели?

– Мм… Года два или три тому назад. Совершенно случайно во время прогулки по нашему лесу я познакомился с Ларсом ван Тильденом, он, как и я, тоже любил этот лес за покой и красоту. Мы с ним оба питали страсть к истории, в особенности к истории долины Луары…

– Мне кажется, тут вы не совсем точны, профессор, – запротестовал Адальбер. – В Жансоне ваши интересы вовсе не ограничивались одной этой долиной и эпохой Возрождения. Кроме лекций о Ренессансе и о том, что ему предшествовало, я храню в памяти капитальнейший, во всех смыслах этого слова, курс о кельтской культуре. Но вернемся, с вашего позволения, к ван Тильдену. Неужели он пригласил вас к себе в замок?

– Естественно, пригласил, и ничего удивительного я тут не вижу.

– Нам говорили, – вмешался Альдо, – что никого, кроме самых почтенных жителей деревни, он у себя не принимал. Так, по крайней мере, утверждал его нотариус мэтр Бо.

– Я не удивлен, Откуда ему было знать о нашей дружбе? В деревне, я думаю, никто о ней не знал. Обычно я карабкался к нему наверх вечером. К моему большому сожалению, ван Тильден никогда не навещал меня, ссылаясь на свою клаустрофобию. Логики здесь не ищите, – добавил он с сочувственной улыбкой. – Одно совершенно очевидно: ван Тильден был человеком со странностями и не любил знакомить своих друзей.

– Не сомневаюсь, что вы правы, – кивнул Морозини. – А вы были знакомы, например, с журналистом, которого теперь разыскивают, подозревая в убийстве?

– Нет. Точно так же, как не знаком с нотариусом, мэром, аптекарем и кюре! Наша дружба была тайной, так желал сам ван Тильден.

Адальбер посмотрел на профессора с улыбкой.

– Не хочу ни в коей мере вас обидеть, скорее выражаю восхищение, что вы сумели сочетать тайну вашей дружбы с оглушительным рычаньем вашего автомобиля. Когда вы мчались на нем к замку, думаю, вся деревня застывала у окон, или, уж по крайней мере, все точно знали, куда вы поехали.

– А я никогда не ездил в замок на своем автомобиле. Ван Тильден не выносил никакого шума, кроме музыки. Иногда он посылал за мной одну из своих бесшумных машин. Меня привозили и увозили без малейших осложнений.

Альдо хотел было вставить, что профессора в его удивительном твидовым пальто не заметить было так же трудно, как на лице нос, но удержал это замечание про себя. Адальбер продолжил беседу.

– Ну, так расскажите нам о коллекции, – попросил он. – Вы ведь ее видели, не так ли?

Профессор ответил со снисходительной улыбкой:

– Не так уж часто, но несколько раз видел. Чаще всего мы обсуждали драгоценности с историей. Мы могли спорить часами, и я обожал это время, наши споры. Больше всего разговоров вели о химере, ван Тильден обожал эту уникальную драгоценность, она его просто завораживала.

– Значит, химера находилась в коллекции ван Тильдена? – переспросил Морозини. – Но как тогда получилось, что ее не оказалось на распродаже? Кто-то ее похитил по дороге от замка к Друо? Или она была подарена?.. Впрочем, какие глупости я говорю! Вы же только что сказали, что химера была самой любимой драгоценностью ван Тильдена.

– Да, конечно. И она по-прежнему находится в замке, – спокойно заявил профессор.

Оба его собеседника посмотрели на него, словно на пришельца-инопланетянина.

– Откуда вы знаете?

– Ван Тильден сам говорил мне об этом. Постараюсь вам все объяснить. Ван Тильден купил Круа-От совсем не случайно и не потому, что хотел сделать приятное нотариусу, как тот полагает. Он знал, что какое-то время в замке жил Чезаре Борджиа. Я никогда не мог понять, что его так привлекало в этом незаконнорожденном сыне Папы, который не останавливался ни перед каким преступлением… Даже перед инцестом, потому что загадочный исторический персонаж, известный под именем «дитя Рима», был рожден от его кровосмесительной связи с сестрой Лукрецией. Той самой Лукреции, из-за которой он убил своего брата Джованни, герцога Гандии, и ее второго мужа Альфонсо Арагонского, который находился почти что в ее объятиях. Напомню, что первого мужа Лукреции, Джованни Сфорца, который никогда не прикасался к своей супруге, так как она была слишком молода, развели с ней, обвинив в импотенции.

– Удивительно «приятным» человеком был этот Борджиа, – усмехнулся Адальбер, который до этих пор мало интересовался этим семейством. – И вы говорите, что ван Тильден был очарован таким чудовищем?

– Он был очарован в первую очередь химерой, и я подтверждаю ее исключительную красоту. Необычайное искусство чеканки! А камни! В особенности изумруды! Они словно бы светятся. Мой друг Ларс понимал, что до старости он не доживет, и заранее принял меры. Какие, вы все теперь знаете: он передал замок мэрии, наложив запрет на его продажу, зато разрешил распродать коллекцию, чтобы появилась сумма, необходимая на его содержание. Что касается химеры, то она ad vitam aeternam[10] должна всегда храниться в своем тайнике.

– А что это за тайник, вы не знаете?

– Понятия не имею. И никогда не пытался узнать, потому что это противоречило бы воле покойного.

– Могу вам выразить только свое одобрение, – вздохнул Альдо. – И все же осмелюсь, если позволите, задать вам еще один вопрос.

– Сделайте милость, задавайте.

– Ван Тильден не называл вам имени того, кто ему продал… еще две драгоценности, принадлежавшие графине д’Ангиссола?

– Нет, никогда. Точно так же, как ничего он не говорил относительно других вещей его коллекции. Мы разговаривали только об Истории и никогда о меркантильной стороне дела. Однако уже поздно, господа, мне пора возвращаться домой. Может быть, вы приедете завтра ко мне и пообедаете в моем обществе? Вы доставите мне величайшее удовольствие. И хотя моя старушка Сидони повариха без диплома, она, поверьте, неплохо готовит в своих кастрюльках.

Разумеется, приглашение было принято, и друзья проводили профессора до его знаменитого автомобиля, который громко взревел, как только хозяин включил зажигание. Надевая перчатки и перекрикивая рев мотора, профессор вдруг спросил:

– У вас есть хоть какие-то соображения по поводу судьбы молодого человека, которого вы ищете? В пылу беседы мы совсем упустили его из виду. Вы нашли хоть какие-то следы?

– Никаких, – грустно вздохнул Альдо. – Точнее, находка одна – машина, утопленная в Луаре, о которой мы все слышали в полиции. Но мы не знаем ни ее марки, ни номера.

– Думаю, марку и номер уже знает Дежарден, спросите его, он вам скажет. Если только будет в хорошем настроении. Но вряд ли. Удостоверившись в том, что машина принадлежит журналисту, он наверняка разозлится, что пошел по ложному следу. Будь я на вашем месте, я бы…

Профессор секунду помолчал, воздев руки к небесам, словно ожидая знамения свыше, а потом с нажимом произнес:

– На вашем месте я занялся бы новыми обитателями замка. Постарался разузнать о них как можно больше.

– Об этих итальянцах? Катанеи, кажется? Вы что же, полагаете, что они могут быть… мафиози?

– Да нет, я думаю не об этом. Меня наводит на разные мысли другое.

– Что же именно?

– Фамилия Катанеи. Матерью известных нам Борджиа, в том числе и Чезаре, была Ваноцца Катанеи. Спокойной ночи!

И машина-динозавр с дьявольской скоростью рванула с места.

Глава 6 Пустые хлопоты

Прежде чем улечься спать, Альдо и Адальбер, попыхивая по заведенному обычаю сигарами, отправились на небольшую прогулку, какую совершали всегда, в особенности после хорошего обеда. Не сговариваясь, они сразу выбрали дорогу, которая вела к замку. После брошенного им на прощанье сообщения замок как будто притягивал их к себе. В молчании они брели не спеша по небольшой рощице и, выйдя на опушку, остановились: замок предстал перед ними во всей красе, ярко освещенный четвертушкой луны, что сияла на безоблачном небе, а это было большой редкостью для ноября.

Ни одного окна не горело в замке. Темный, благородных очертаний силуэт, казалось, возник из сна или волшебной сказки.

– Ничто меня не разубедит, что все беды идут оттуда, – произнес Адальбер, указывая на замок кончиком сигары.

– А я и не пытался бы тебя разубедить, потому что совершенно с тобой согласен, – отозвался Альдо. – Но вот как попасть в этот замок? Под каким предлогом?

– Мы могли начать с господина мэра, задав ему несколько вопросов. Замок находится в его ведении, поскольку ван Тильден передал его на определенных условиях коммуне, но мне кажется, что сдача замка внаем вместе с обстановкой не входила в эти условия. Вот об этом мы и могли бы его спросить.

– А на каком, интересно, основании? Он пошлет нас куда подальше, имея на это полное право.

– Да, так оно и есть. А почему бы нам тогда не задать эти вопросы нашему хозяину? Он же сказал, что он муниципальный советник. Я уверен, вопрос о сдаче замка обсуждался на совете, поскольку в завещании ван Тильдена речи об этом не шло.

– Мы его можем расспросить прямо сейчас, – решительно произнес Альдо, поворачивая к дому. – Возвращаемся, просим достать бутылочку грушовки, сидим и болтаем.

– Золотые слова! Вечер – самое подходящее время для доверительных бесед.

Тем же неспешным шагом, молча, друзья пустились в обратный путь к гостинице. Потом Альдо заговорил:

– Не знаю, как у тебя, но у меня сложилась вполне правдоподобная версия. Этот Катанеи предложил коммуне весьма солидную сумму, потом получил замок в свое распоряжение, а дальше – ставлю свой дворец против кроличьей клетки, что самый больной человек на свете, прибывший сюда для большей убедительности на санитарной машине, хочет одного: покоя. А все для того, чтобы самому, не торопясь, разыскивать химеру. Ты же слышал, что сказал профессор: ван Тильден держал ее отдельно от коллекции, спрятав в тайник. Он хотел быть уверенным, что она останется с ним и после смерти, которая была близка. А замок, как ты понимаешь, не мал, есть простор для поисков.

– Замок очень большой, согласен, зато часовня, где завещал похоронить себя ван Тильден, совсем не велика. И если он не хотел расставаться с химерой, то, наверное, спрятал ее так, чтобы она была где-то неподалеку. Стало быть, она скорее всего в часовне… И почему бы, собственно, не в могиле? Мы с тобой видели немало сокровищ, спрятанных в погребениях. Разве не так?

– Так-то оно так. Но у меня нет ни малейшего желания становиться профессиональным гробокопателем, – отозвался Адальбер с невольной дрожью отвращения, что весьма позабавила Альдо.

– А что, как профессиональный египтолог, ты разве занимаешься чем-то другим? – осведомился он.

– Так и думал, что ты это скажешь! Но я тебе уже объяснял, что между раскопками пирамид, которым не одна тысяча лет, и вскрытием свежей могилки – большая разница. Согласись, после того, что мы с тобой пережили в Чехии, а потом в Версале… Да! Я чуть было не забыл Лугано!..

– И не забыл, надеюсь, Неизвестную царицу? Не думаю, что о ней ты сохранил такие уж дурные воспоминания, – пробурчал Альдо, ласково похлопав друга по плечу.

– Тут ты прав, это воспоминание незабываемо, и я хочу сохранить его в своей памяти навсегда. Но и по этой причине тоже я не хочу вскрывать свежую могилу, это будет просто ужасно! Однако, если Катанеи именно таков, как мы о нем думаем, ради своей цели он пойдет на все. Вывод: мы с тобой попусту теряем время. Если только ты не решил рискнуть своей шкурой, а заодно и моей, ради бородатого ковбоя и его прекрасной дивы…

– Нет, пока не решил. И мы здесь вовсе не для этого, а для того, чтобы найти Бертье. А он, если еще жив, наверняка в этом проклятом замке. Так что круг замкнулся, с чего начали, тем и закончили.

– Ты прав! Так что берем направление на гостиницу и старую грушовку!

Мэтр Франсуа, освободившись к вечеру от хлопот, поджидал возвращения постояльцев, чтобы закрыть ставни, и к их приглашению разделить с ними последнее в этот день возлияние отнесся благосклонно. Поначалу, как водится, болтали обо всем подряд. Начали с профессора, хозяин питал к нему почтение, граничащее с трепетом и боязливостью, он был счастлив, увидев его за столом в своей харчевне. Профессор в его глазах был человеком неисчерпаемых познаний, свидетелем их великого прошлого.

– Вам очень повезло, что вы с ним подружились. Никто не знает Шинона и близлежащих окрестностей лучше профессора. Он в курсе всех местных секретов и тайн.

– Неужели тут есть тайны? – добродушно усмехнулся Адальбер.

– А как же! Не без того, – вздохнул хозяин, воздевая глаза к потолку, словно ожидал там увидеть небесное видение. – А еще у профессора способности…

– Способности? К чему, собственно?

– Даже не знаю, как объяснить. Способности, они и есть способности. В общем, он всегда узнает то, что ему нужно знать…

– Ну, не скажите, – проворчал Морозини, который недолюбливал подобные темы. – Кстати, насчет знаний. Вот вы сказали, что вы муниципальный советник.

– Да, сказал, так оно и есть.

– Значит, вы должны знать, как это ваша коммуна ухитрилась сдать замок с полной обстановкой пришлому иностранцу. Я совсем не уверен, что такого рода сделки предусмотрены в завещании ван Тильдена.

– Ясное дело, он о таком и не думал. Но вы сами понимаете, что содержать такой замок стоит очень дорого. Одной прислуги сколько требуется! А господин Катанеи человек хоть и слабого здоровья, но сумму предложил не маленькую и к тому же привез с собой целый штат прислуги. Вдобавок объяснил, что один из его предков когда-то жил в этом замке и даже был здесь счастлив. Так какие у нас были причины ему отказать? Что вы мне на это ответите?

– Ну, например, отвечу, что вы могли бы спросить на этот счет мнения нотариуса, мэтра Бо, который является душеприказчиком покойного.

– А зачем? Замок-то принадлежит нам. Так или нет? Так. И единственное, чего нельзя с ним делать, так это его продавать. А насчет сдачи внаем никаких запретов нет.

Чувствительный нос Морозини все отчетливее улавливал дурной запашок, который таился в этом деле. После того что профессор рассказал им о химере, он мог поклясться, что пресловутый Катанеи со своей бандой появился в здешних местах исключительно ради нее. И тут Адальбер задал очень удачный вопрос:

– А вы видели господина Катанеи? Каков он из себя?

– Нет! Ни разу! Я же говорил, его привезли на санитарной машине. А когда прошло несколько дней и муниципальный совет счел своевременным пойти к новому хозяину и пожелать ему доброго пребывания в наших краях, аудиенции удостоился только господин Винседон, наш мэр, хотя мы все туда отправились. И то он прождал добрых полчаса из-за каких-то там процедур. В конце концов его приняли и провели в спальню к хозяину, где было не сказать, чтобы очень светло, и к тому же кровать больного была задернута противомоскитным пологом. Болезнь, говорят, у него приключилась в Африке от москитов.

– Но это же неразумно! Больному малярией селиться у слияния двух рек, где большая влажность! Как вам кажется? – спросил Морозини.

– Да я говорю, что Винседон так и не смог его рассмотреть. Так, только общие очертания, лежит кто-то под одеялом, и то его не слишком видно. Потом больной хриплым голосом, будто бумагу мнут, поблагодарил его за внимание, попросил извиниться перед остальными за то, что не принял их, и пообещал пригласить нас всех в замок, когда со здоровьем станет получше.

– Другими словами, никогда. Хрипы, похожие на звук смятой бумаги, – симптом туберкулеза в самой последней стадии, а если у него еще и малярия, то ваш арендатор долго не протянет, – сделал вывод Видаль-Пеликорн. – И тогда что, по-вашему, последует? Увезут его тело или положат рядом с ван Тильденом в часовне?

– Ну уж нет, такого мы не допустим.

– Неужели? А что будете делать, если он уже будет там лежать?

– Положат его рядышком с прежним хозяином и вас не спросят!

Последовала затянувшаяся пауза. Потом друзья отправились спать, оставив мэтра Франсуа наедине со своими мыслями…

Однако, разойдясь по комнатам, Адальбер и Альдо в постели не легли. Побродив немного, они снова появились в коридоре, где и столкнулись нос к носу.

– Ты не поверишь, но мне… – начал один.

– Показалось, что надо позвонить Каролине? Она там с ума сходит.

– Именно. Вот только чем мы ее успокоим? Тем, что ее муж исчез? Что его обвиняют в убийстве? Что, по большому счету, трудно поручиться за то, что он еще жив?

– Подождем до завтра. Думаю, что сейчас она сможет хоть ненадолго уснуть, а с нашими новостями она проплачет до утра.

– Ты прав, позвоним завтра. И если у нее есть на кого оставить ребенка, скажем, чтобы приезжала сюда.

– Для опознания мертвого тела? Мысль, конечно, хорошая, но не слишком. Утро вечера мудренее, гласит народная мудрость. Кто знает, может, завтра мы узнаем что-нибудь новенькое. Если это будет плохая новость, то самое разумное будет поговорить с тетей Амели, а вернее, с План-Крепэн, пусть бросает все дела и мчится в Версаль.

– Да, это и правда самое разумное решение. Спокойной ночи! То есть, я хотел сказать, постарайся уснуть.

– Ты тоже.

Благое пожелание осуществил только Адальбер. Только он обладал способностью засыпать по команде в любом положении, поэтому лег и быстро заснул. Альдо, от природы более нервный, курил сигарету за сигаретой и задремал, когда уже начало светать.

– Вид у тебя – краше в гроб кладут, – сообщил ему Адальбер, намазывая на хлеб масло, когда они встретились за завтраком.

– Знаю и не уверен, что буду выглядеть лучше.

Разговор прервался на полуслове, мадам Марешаль пришла сообщить, что господина Видаль-Пеликорна просят к телефону, и Адальбер поспешил за ней. Вернулся он быстро, посоветовал другу выпить кофе залпом, а сам отправился выводить машину: звонил профессор, сказал, что ждет их незамедлительно. Не прошло и десяти минут, как друзья мчались в Шинон.

– Что он тебе сказал? – решил уточнить Альдо, который на этот раз сел за руль сам.

– Ничего особенного. Сказал, что есть новости.

– И все?

– Зная профессора, это уже очень много. Тем более если он просит поторопиться.

Профессор уже ждал их на пороге дома, одетый в свое просторное твидовое пальто, в руках он держал трость. Друзья даже не успели полюбоваться его домом, одним из самых красивых и самых старинных в Гран Каруа, неврологическом центре, расположенном в старом городе.

– Куда едем? – осведомился Альдо, когда после торопливых взаимных приветствий профессор уселся рядом с ним. Адальберу пришлось пересесть на заднее сиденье.

– В лес! Мне надо вам кое-что показать.

Профессор, похоже, не собирался ничего рассказывать, так что ехали молча. Въехали в лес. Утро было теплое, хмурое, дымка тумана придавала деревьям-великанам, позолоченным осенью, таинственный вид. Листья на старых дубах, простоявших друг подле друга не один век, сильно поредели, обнажив причудливые узловатые ветви. Профессор притормозил машину на поляне, центр которой занимал большой плоский камень, положенный на два других поменьше, напоминая скамью или низкий стол. В воздухе пахло сырой землей, прелыми листьями, а еще деревом и немного бензином. На каменном столе лежало что-то большое, продолговатое, похожее на запеленутую мумию.

– Что это? – воскликнул Альдо. – Можно подумать… человеческое тело!

– Так и есть. Этот тот, кого вы ищете. Подъедем к нему как можно ближе.

– Он… мертв? – выдохнул Альдо.

– Не думаю. Судя по моим сведениям, он должен быть еще жив.

– Но как?..

– Все объяснения потом. Сейчас сюда приедет полиция.

Не дожидаясь, пока машина остановится, Адальбер выскочил из нее и побежал к камню. Подбежал и в изумлении остановился. На камне лежал аккуратно завернутый в одеяло человек, голова его была тщательно забинтована и лежала на плоской подушечке. Адальбер наклонился, и забинтованный едва слышно сказал:

– Господин Адальбер?.. Откуда?.. А я, собственно, где?..

– Не задавайте вопросов. Вы, похоже, ранены. Что вы чувствуете?

– Все болит…

Альдо, кое-как пристроив машину, торопился вслед за профессором, который, подбежав, высвободил руку журналиста и начал измерять его пульс. На вопрос профессора о самочувствиии Бертье ответил:

– Устал… Сил совсем нет… Не понимаю, что со мной… Что случилось… Людей было много… Одни хотели меня убить… А другие… Мне кажется, они сцепились…

– Успокойтесь. Не надо много говорить. Вы теряете силы. Сейчас приедет полиция с машиной «Скорой помощи», она отвезет вас в больницу. Все расспросы будут потом, сейчас вы рискуете получить лихорадку. Мы сделаем для вас все, что сможем.

– Кто вы?

– Неподходящее время для взаимных представлений. Думаю, вы хорошо знаете моих двух спутников. Их послала ваша жена разыскивать вас.

– Каролина! Она, наверное…

– Очень беспокоится, – закончил Морозини. – Но мы сразу же позвоним ей, как только вернемся в город. Лежите спокойно и берегите силы, они вам понадобятся.

Вскоре к лужайке подъехали еще две машины. Одна за другой, выключив сирены, что нечасто случается с полицией, а уж со «Скорой помощью» и вовсе никогда.

– Как это вы успели раньше нас? – недовольно проворчал Желе, обращаясь к профессору.

– Видите ли, именно мне позвонил по телефону неизвестный и сообщил, где мы можем найти этого бедного паренька, а я уже позвонил вам в полицию. Доброе утро, комиссар!

Комиссар не успел ответить, потому что Желе продолжал наскакивать на профессора:

– А эти двое? Они что тут делают?

– Их пригласил я. Вы не думаете, что они больше всех заинтересованы в поисках господина журналиста, потому что он их друг?

– Допустим. И все-таки очень странно…

– Комиссар! – Голос де Комбо-Рокелора прозвучал решительно. – Попросите вашего подчиненного умерить свое недовольство. Раненый нуждается в немедленной медицинской помощи и в первую очередь в рентгене. Те, кто его подобрал, все сделали добросовестно, но у него на теле многочисленные раны.

Санитары уже подошли с носилками, положили на них раненого и понесли. Устроив его в машине, они сели рядом, «Скорая помощь» включила сирену и унеслась. Комиссар Дежарден распорядился:

– Желе! Вы и ваши люди прочешете эту поляну мелким гребешком! Мы должны знать, кто сюда доставил этого журналиста. Я с этими господами поеду в больницу. Все, что узнаю, сообщу. Приказ поняли? Выполняйте!

Как бы ни был упрям инспектор, он прекрасно знал: если комиссар говорит таким тоном, не стоит ему противоречить. Поэтому он воздержался от комментариев, раздал задания двум своим помощникам и принялся за работу. Комиссар и профессор тем временем уселись на заднее сиденье в автомобиле Альдо, который тот уже успел развернуть.

– А теперь, господин профессор, – заговорил комиссар, устроившись поудобнее, – расскажите мне все в подробностях. Что за люди подняли вас по тревоге?

– Я знаю о них не больше. Телефонный звонок раздался около восьми, и незнакомый женский голос сообщил мне, где я могу найти Мишеля Бертье, добавив, что в ее доме было сделано все возможное, чтобы ему помочь, но он нуждается в срочной госпитализации. Не будь его состояние таким тяжелым, я бы не рискнул призывать на помощь полицию, которая видит в нем убийцу, тогда как он всего лишь несчастная жертва точно так же, как бедный Дюмен.

– Тяжелое состояние и есть лучшее доказательство его невиновности, не так ли?

– Не всегда. Для этой женщины было очень важно, чтобы те, кто причинил журналисту увечья, считали его мертвым и продолжали пребывать в этом заблуждении.

– Но опасность со временем пройдет, не так ли?

– Безусловно. Те, кто подобрал его, предпочтут оставаться в тени. Если бы он вскоре умер, его вернули бы на то место, откуда подобрали. Я логично рассуждаю, не так ли?

– Ваша собеседница связывала между собой убийство Дюмена и похищение журналиста? Подозревала, что то и другое совершили одни и те же люди?

– Ей казалось, что нет. Но я подчеркиваю – «казалось».

– А вам как кажется?

– Мне кажется, что она говорила от имени друзей, которые во что бы то ни стало хотели остаться неизвестными, и сама она, вполне возможно, ничего не знала об этом деле.

– Само собой разумеется, голоса вы не узнали?

– Конечно, нет! Тем более что, могу поклясться, он был изменен.

Альдо с Адальбером молчали как рыбы, стараясь не пропустить ни единого слова. Их молчание в конце концов привлекло внимание полицейского:

– А вы, господа? Вам нечего мне сказать?

Ответ взял на себя Видаль-Пеликорн:

– Мы, к сожалению, знаем еще меньше профессора, поскольку приехали к нему по его срочному вызову.

– А вы не думаете, что было бы гораздо естественнее, если бы эта женщина обратилась к нам, а не к профессору?

– Если она хотела сохранить тайну, для нее было естественным обратиться к профессору, а не в полицию. А поскольку профессор знал, как близко к сердцу мы принимаем участь Бертье, он, недолго думая, позвонил нам, тем более что наша машина ездит быстрее… И не с таким шумом.

– Что вы намерены делать дальше? Возвращаетесь домой?

– Сначала мы сообщим новости жене Бертье, – вступил в разговор Морозини, – и положим конец ее неведению. Если она решит приехать сюда, мы предложим ей посильную помощь. Надеюсь, в этом нет ничего предосудительного?

– Конечно, нет. Мне бы даже хотелось попросить вас побыть еще какое-то время с нами. На тот случай, если у меня появятся какие-то вопросы.

– Понимаю, понимаю, – процедил Адальбер, и ноздри у него раздулись, что всегда служило признаком раздражения. – Но я бы на вашем месте направил свои усилия на замок. Ведь Дюмен работал слугой в замке, не так ли?

– Не волнуйтесь, Адальбер, – успокаивающим тоном произнес профессор. – Комиссар свое дело знает.

– Ни секунды в этом не сомневаюсь, но…

– А мне непонятно следующее, – прервал друга Альдо. – Почему машину отправили в Луару, а Бертье бросили, не знаю уж где, еще живым?

– Машину убрали, чтобы создать видимость бегства Бертье.

– Но Луара никогда не отличалась большой глубиной.

– Есть места очень глубокие, надо только их знать, – не согласился Дежарден. – Поэтому сразу видно, что топил ее кто-то из местных.

– Хорошо! А почему тогда не утопили вместе с машиной Бертье?

– Не хотели рисковать, – вмешался профессор. – Не хотели, чтобы в машине обнаружили труп, если она вдруг будет найдена. Я думаю, что злоумышленники хотели закопать Бертье, считая его мертвым, но им помешали те, кто пришел ему на помощь.

– Хорошее объяснение, – со вздохом признал Дежарден. – Но именно поэтому мне и хочется понять, почему эти люди скрываются. Спасти человека, на мой взгляд, не такое большое преступление.

– А что, если это какое-то тайное общество и оно не желает, чтобы о нем говорили хорошо? И плохо тоже! – высказал неожиданное предположение Адальбер. – Поди знай, с кем мы имеем дело!

– Только этого не хватало! – возмутился профессор. – Как вам не стыдно, Адальбер! Вы что? Все еще читаете комиксы про Никелированные ноги?[11] Тайное общество! Надо же такое выдумать!

Альдо несказанно удивил возмущенный тон профессора, он взглянул на него в зеркальце и удивился еще больше: его родственник – профессора вполне можно было записать в родственники – покраснел от гнева, как помидор. Слова Адальбера, его шутка, которой он хотел разрядить напряжение, не заслуживали такого гнева. Тут было что-то не так. Альдо решил прощупать почву и рискнул:

– Но вы же сами нам говорили, профессор, причем не далее как вчера, что Шинон перегружен всяческими историями, славными и сомнительными, что это город тайн и секретов и кое-какие из них тянутся даже к замку Круа-От. Предположение Адальбера, может быть, и не так нелепо?

Но если Альдо думал, что подольет масла в огонь и рассердит старика еще больше, он ошибся. Напротив, лицо профессора разгладилось, брови перестали хмуриться, и Альдо услышал:

– Действительно, почему бы и нет? Здесь нужно быть ко всему готовым! Но никто меня не разубедит, что все зло у нас идет от этого чертова замка, который притягивает к себе крайне странных людей. Я бы дорого дал, чтобы там как следует покопаться.

– Для вас, думаю, не так уж невозможно быть принятым в этом замке, учитывая вашу славу, ваши титулы, звания и то, что вы были в дружеских отношениях с ван Тильденом.

Ответ последовал не сразу, но через несколько минут господин де Комбо-Рокелор со вздохом признался:

– Сказать по правде, я пытался это сделать. Послал новому хозяину свою визитную карточку с перечислением всех своих степеней.

– И что же? Неужели вам не ответили?

– Ответили. Через секретаря мне было передано несколько слов благодарности и сожаления о плохом самочувствии. Когда оно улучшится, меня не преминут пригласить. Но пока так и не пригласили.

Дежарден язвительно усмехнулся:

– В этот замок войду я, я вам это гарантирую. Войду вместе со специальной комиссией, так как собираюсь потребовать эксгумации ван Тильдена.

Альдо тихонько вздохнул, это был вздох облегчения: конечно, на разрешение потребуется время, но, по крайней мере, есть надежда, что найдется кончик путеводной нити в этой странной истории, которая пока выглядит настоящим безумием. Что касается профессора, то Альдо никак не мог отделаться от ощущения, что тот говорит далеко не всю правду. Например: телефонный звонок от незнакомки. Альдо готов был поспорить, что профессор прекрасно ее знает, иначе почему бы она стала звонить ему? Комиссар совершенно справедливо был в недоумении: почему в первую очередь не позвонили в полицию, что автоматически предполагало вызов медицинской помощи? Учитывая состояние Бертье, это было более чем естественно. И потом, к чему эта театральная мизансцена: положить несчастного на каменный стол посреди леса! Куда проще было бы оставить его у дверей больницы. А если бы он умер…

Адальбер наклонился к Альдо и шепнул на ухо:

– Еще немного, и мы свалимся в кювет! Рули, черт тебя подери! Потом будешь думать!

Серьезная травма головы, перелом ключицы и рана на бедре. Мишель Бертье нуждается в срочной и квалифицированной медицинской помощи. Так весьма сурово заявил главный врач городской больницы Шинона.

– Ему нужна не просто больница, а хорошо оснащенная клиника, – подчеркнул он. – У нас нет необходимого оборудования, его нужно везти в Тур. И кто на него навертел столько повязок? Он потерял очень много крови, он едва дышит! А вы его только сейчас привезли?!

– Мы привезли его сразу, как только обнаружили, доктор, – возразил Дежарден. – Прежде чем нас предупредить, его положили на Камень фей. Не знаю, что бы мы могли еще сделать.

– Ладно! Хорошо! Погружайте раненого в машину. Я звоню в Тур!

Час спустя Бертье наконец-то попал в надежные руки, и комиссар отправился обратно в Шинон на машине «Скорой помощи». Адальбер позвонил из телефонной кабины близлежащего кафе комиссару Ланглуа и известил его о последних событиях. Альдо из приемного покоя больницы позвонил Каролине Бертье. Что же до профессора, то он, забыв о том, что пригласил обоих друзей на обед, укатил обратно вместе с Дежарденом.

Каролина сразу повысила голос:

– Почему вы не позвонили мне раньше?! Я себе места не нахожу от беспокойства!

– Я позвонил вам сразу, как только мы приехали, и сказал, что вашего мужа уже нет в Шиноне, но мы его ищем. Мне не показалось, что вас успокоит известие, что Бертье обвиняют в убийстве и что он объявлен в розыск полицией. Теперь Мишель нашелся, он в плохом состоянии, но в хороших руках, обвинение отпало само собой. Сейчас его готовят к операции.

– Операции? Какой операции?

– К сожалению, не могу вам точно сказать, нам этого не сообщили. Я знаю, что у него проблемы с бедром, которые потребуют долгого пребывания в больнице. Так что, Каролина, набирайтесь мужества! Я позвоню в газету и предупрежу их, буду держать вас в курсе событий, если хотите, могу звонить каждый час, хотя…

– Нет, спасибо! Я приеду завтра утром первым поездом.

Другого и быть не могло, если знать Каролину, в девичестве Отье. Альдо на собственном опыте убедился, что она не из покладистых. А если вспомнить, как она настрадалась, то можно простить ее нелегкий характер. Она и теперь, несмотря на счастливое замужество и рождение прелестного малыша, оставалась несколько нервозной.

– А кто останется с вашим сыном? Ваши свекр со свекровью, кажется, живут в Тулузе?

К удивлению Альдо, Каролина рассмеялась:

– Вы забыли о семействе Карловых! Люба и Николя обожают Франсуа, они для него настоящие бабушка и дедушка, наподобие, знаете ли, тех, что бывают в Бретани. Значит, до завтра, Альдо! Передайте привет Адальберу и еще раз большое спасибо.

– Не за что. Завтра мы встретим вас на вокзале.

– Думаю, ты ни секунды не сомневался, что Каролина тут же примчится сюда, – сказал Адальбер, когда они встретились с Альдо. – И мне кажется совершенно естественным, что она собирается поселиться в больнице, ей захочется быть рядом с Мишелем.

– Положим, она собирается поселиться в близлежащей гостинице, но вот что я хочу тебе сказать: мы выполнили свою миссию, но лично я задержался бы еще в Шиноне. Есть кое-какие мелочи, которые мне хотелось бы выяснить.

– Какие же? Уж не надумал ли ты исповедовать своего нового родственника? Потому что он показался тебе не слишком искренним?

– Именно, именно! Ты попал в самое яблочко. Прости, что влезаю в твои юношеские воспоминания, но скажи, каким он был преподавателем?

– Удивительным! История перед нами просто оживала. Про некоторые периоды невольно хотелось спросить, уж не жил ли он сам в те времена. Например, во времена Высокого Возрождения… Но особенно красочно он излагал историю кельтов! Во время его лекций, можешь быть уверен, мы не пережевывали скудные сведения из «Наших предков галлов»; он рассказывал нам об их обычаях, о том, как они жили, сумел увлечь превратностями судьбы Верцингеторига. Что ты знаешь, например, о галльских вождях, Луэрне и других?

– Если честно, то ничего.

– Ну вот, а я благодаря профессору знаю. И как все это было незабываемо! Ему не нужно было заботиться о тишине в классе. Самые отъявленные разгильдяи слушали его с раскрытыми ртами.

– Как раз на этих лекциях ты и узнал о необыкновенном эхе Шинона, которое повторяет десять раз клич «хэ-хок»?

– Конечно! Ты представить себе не можешь, какая у нас царила атмосфера! Мы прозвали его Друидом. Ему не хватало только белоснежной одежды, золотого серпа и ирландской арфы!

Адальбер так увлекся своими воспоминаниями, что даже позабыл об Альдо, который между тем слушал его со все возрастающим интересом, пока вдруг его не поразила внезапная мысль и он не погрузился в размышления.

– Однако должен тебе сказать, – заключил восторженный рассказчик, – что профессор ни во что не ставил Людовика XIV и Наполеона! Нет, он не отрицал их роли в истории, но ему они были совершенно неинтересны! Да ты меня не слушаешь!

– Слушаю. Только я задумался. Задумался о происхождении и роли этого каменного стола, на который неведомые спасители уложили Бертье. Мне кажется, что вчера упоминалось, будто шинонский лес был когда-то для кельтов священным местом.

Адальбер согласно кивнул:

– Да, так оно и было! И как я не подумал об этом раньше? Так ты думаешь, что… Согласен, это объяснило бы невероятную скромность неведомых спасителей Бертье. Тайное общество, о котором я сказал в шутку… Альдо, теперь и я хотел бы расспросить профессора!

– А не лучше ли обо всем разведать обходным путем?

– Что ты имеешь в виду?

– Имею в виду нашу постоянную информационную службу. Дорогую и незаменимую План-Крепэн, кладезь познаний и живую энциклопедию по части всех генеалогических древ нашего семейства. Я уверен, она не может не знать человека, который назвал тетушку Амели «старой верблюдицей», – заявил Альдо, поднимаясь из-за столика кафе, куда они заглянули, чтобы выпить по стаканчику.

– И куда ты теперь направляешься?

– Хочу позвонить на улицу Альфреда де Виньи! Если нам выпала передышка, нужно ею воспользоваться, тем более что наш дорогой родственник забыл о нас.

Отсутствовал Альдо недолго. Увидев, что телефон висит в простенке между входной дверью и кассой, Альдо развернулся и снова уселся за столик.

– Если подумать хорошенько, то звонок можно отложить, – заявил он. – Ты видел, где висит аппарат?

– Видел. В уголке у двери. И что?

– Между кассиршей и посетителями, которые ходят туда-сюда. В общем, в самой толчее. Для такого рода разговора я предпочел бы более уединенную обстановку. Учитывая, что произошло с Бертье… Короче говоря, этот телефон мне не понравился.

– Думаю, ты прав. Но этот телефон не мешает нам пообедать. Честно говоря, я чертовски голоден!

Каролина Бертье приехала поездом в десять тридцать. Если бы не ее откровенное беспокойство, она выглядела бы еще очаровательнее, чем всегда. Темно-синий цвет необыкновенно шел ей – шерстяное платье с белым атласным воротничком и манжетами, плотное дорожное пальто, шляпа из мягкого фетра колокольчиком на светлых пушистых волосах, замшевые сумочка, лодочки и перчатки, – все дышало той скромной элегантностью, которая как нельзя лучше подходила жене преуспевающего журналиста. Глядя на эту красивую, изящную женщину, Альдо не без тайного удовольствия вспомнил то утро, когда в садах Трианона она позволила себе признаться, что любит его. Впрочем, чтобы тут же позабыть. Поздоровались они весьма сдержанно, поскольку Каролина была не одна. Ее сопровождал коллега Бертье, Фредерик Симоне из газеты «Фигаро», приехавший, чтобы «осветить произошедшие события», а заодно и помочь молодой женщине. Судя по тому, как он ее опекал, Каролина ему нравилась.

– Вас сразу проводить в больницу или вы сначала заедете в гостиницу? – спросил Альдо.

– В больницу! Как себя чувствует Мишель?

– Мы были в больнице, когда его вывезли из операционной, но он еще не проснулся, – сообщил Адальбер, которого задело безразличие Каролины и совсем не понравился сопровождавший ее рыжий детина, претендующий на английский стиль и называющий молодую женщину «дорогая» с британским акцентом.

Увидев машину Альдо, рыжий выразил глубочайшее удовлетворение.

– Ваша? – спросил он у Морозини, который тоже потихоньку закипал от гнева и едва процедил сквозь зубы:

– Наняли. Чтобы сюда добраться.

– Неважно. Важно, что машина под рукой. Между Шиноном и Туром пешком не набегаешься. Ну и где вы нас разместили?

Почувствовав, что Альдо всерьез раздувает пары и даже может взорваться, что было бы крайне нежелательно, Адальбер взял на себя труд ответить рыжему нахалу.

– Нас? Вы что-то перепутали, голубчик. Зная, что мадам Бертье хочет быть как можно ближе к мужу, мы договорились для нее о номере в «Универ», на бульваре Ортлу. Это лучшая гостиница в городе и расположена в самом центре. Вас наша программа никак не могла предусмотреть, и мы ни о чем для вас не договаривались. Если вы приехали «освещать события», как вы выразились, то все события происходили в Шиноне. Мы можем прихватить и вас, когда туда поедем, а там вы расположитесь, где пожелаете. Но в дальнейшем на нас в качестве такси не рассчитывайте. Договорились?

– Как вы любезны, однако!

– Мы, египтологи, всегда очень любезны. Сказывается общение с мумиями.

– А-а, так вы…

– Да, именно египтолог!

Каролина, сидевшая рядом с Альдо, обернулась к ним:

– Господа, я прошу вас!

– Извините, – проговорил Адальбер. – Не обращайте внимания. Мы почти уже приехали.

Вскоре они остановились у больницы, и Симоне счел необходимым отправиться вслед за Королиной, которая поспешила за сведениями к старшей сестре. Профессия обязывает! – было написано на лице журналиста, и кто, спрашивается, мог его остановить? Остановила его старшая сестра, мужеподобная, похожая на жандарма, она не испытывала почтения к журналистам и мигом отправила незваного посетителя в коридор, а сама с самым искренним участием обратилась к молодой женщине и объяснила, что операция прошла хорошо, но выздоравливать больной будет долго.

– Могу я его увидеть? – спросила Каролина.

– Да, но только вы одна и всего на минутку. Но вы можете вернуться во второй половине дня.

– И смогу поговорить с хирургом?

– Конечно, сможете. Он бы и сейчас вас принял, но у него операция. Приходите часам к трем.

Когда Каролина вернулась к ожидавшим ее мужчинам, она, конечно, не улыбалась, но было видно, что мучительная тревога оставила ее. Она поблагодарила Альдо и Адальбера за то, что откликнулись на ее просьбу, что, можно считать, спасли Мишелю жизнь, а потом попросила отвезти ее в гостиницу.

– Я хотела бы попробовать отдохнуть. Я уже столько дней не сплю…

– А может, вы с нами позавтракаете? – предложил Адальбер. – Вы, я думаю, и не ели тоже все эти дни?

– Нет, спасибо. Я хочу только спать. А если проголодаюсь, то позвоню и закажу что-нибудь в номер.

– В любом случае не беспокойтесь, – вмешался Симоне, который успел взять для себя номер в той же гостинице, – я остаюсь с мадам Бертье. Газета оплачивает расходы. Поезжайте спокойно.

– А я-то думал, что вы приехали «освещать события», – насмешливо произнес Морозини. – События-то все происходили в Шиноне. Именно там ведут следствие комиссар Дежарден и неподражаемый инспектор Желе!

– Да, я приехал именно для этого, но статья будет начинаться с событий, которые произошли с Бертье, так что я, как только станет возможно, должен буду поговорить именно с ним. О нас не беспокойтесь, я позабочусь о машине, и думаю, завтра мы увидимся…

Каролина тем временем направилась к лифту, и Симоне устремился за ней. Через несколько секунд они оба были вознесены на верхние этажи гостиницы, а оставленные внизу друзья пребывали в некотором недоумении, их удивила беззастенчивость, с какой их отправили в отставку.

– Что ты об этом скажешь? – поинтересовался Адальбер.

Поглядев на его обиженное лицо, Морозини рассмеялся.

– Скажу, что он расплатился монетой из твоего же кошелька. Разве не ты сообщил ему, что мы не собираемся его обслуживать, работать шоферами и мальчиками на побегушках?

– И сказал чистую правду. Этот тип сразу стал действовать мне на нервы своим дурацким английским стилем! Право слово, какое-то чучело!

– На вкус, на цвет товарища нет… Зато, как мне кажется, аглийский стиль по душе Каролине.

– Если память мне не изменяет, Каролине нравился ты, во всяком случае, во время наших злоключений в Версале.

– Мимолетное увлечение несчастного подростка! Что может быть понятнее, – пожал плечами Альдо. – С тех пор она, слава богу, нашла свое счастье с очаровательным молодым человеком, родила ему сына, муж обеспечил ей спокойное безбедное существование…

– Да уж, спокойное, если позабыть, конечно, о страсти Бертье к опасным приключениям. Давай сообразим, что мы будем делать дальше. Не знаю, как ты, но я…

– Страшно голоден! Ты, как обычно, страшно голоден, и поэтому мы отправимся обедать, но только не в здешний ресторан!

– Боишься, что в ближайшие десять минут сюда примчится Симоне и начнет набиваться нам в компанию? Не беспокойся, у меня на примете то, что нам нужно.

Часа два спустя, отменно пообедав, друзья сели в машину, чтобы ехать в Шинон, но сначала решили заглянуть в больницу, чтобы узнать новости. Врач-практикант, который после операции неотлучно находился у постели больного, в нескольких словах сообщил им, что Бертье проснулся после наркоза вовремя, операция прошла удачно и, если не возникнет никаких осложнений, больного можно будет перевезти в реабилитационный центр в Версаль. Еще он сказал, что с минуты на минуту ждет жену пациента.

– Должен вас предупредить, – сообщил коварный Адальбер, – что за женой Бертье ходит по пятам один его коллега.

– Нет! Никаких журналистов! Даже визит полиции мы назначили только на завтра, о чем я и сообщил комиссару Дежардену, когда он звонил! Только жена, и никого больше!

– Очень рады! Большое спасибо, доктор! – И завершил беседу обещанием: – Завтра снова навестим вас и узнаем новости.

Углубившись каждый в свои мысли, друзья довольно долго ехали молча.

Проехав километров двадцать, Альдо заговорил, скорее думая вслух:

– По сути, возвращаться нет никакого смысла. Почему, собственно, не ограничиться телефонным звонком?

Адальбер, которого переваривание судака под белым соусом тянуло в благодетельный сон, чуть ли не подскочил.

– О чем это ты?

– О своем обещании доктору: зайдем за новостями. Надо же такую глупость сморозить, когда мы, повторяю, можем просто-напросто позвонить.

– Причем из любой дыры! А ты не задумал часом вернуться в Париж?

– Задумал. Потому что скажу тебе откровенно: у меня сложилось впечатление, что мы попусту потеряем время, если задержимся в этом городишке, где у нас нет больше никаких дел, раз отыскался Бертье!

– Ты что? Разобиделся на холодную встречу прелестной Каролины?

– Не говори глупостей!

– Признаюсь, на твоем месте я бы тоже обиделся. Сначала она звонит тебе вся в слезах, умоляя отправиться в крестовый поход на поиски супруга, которому грозит неведомая опасность. Ты по-рыцарски, без лишних слов, отправляешься в путь, находишь пропавшего…

– Брось! Я тут ни при чем! Без тебя, профессора и…

– Молчи! Что за счеты? В общем, когда вышеупомянутый супруг был возвращен из небытия и ты был вправе рассчитывать самое малое на сердечное «спасибо», чаровница одарила тебя на вокзале всего-навсего безразличным «здрасте»! Но у меня хорошая память, и я не забыл, какой нежностью сиял ее взор, когда она смотрела на тебя в тени дерев Трианона!

– Перестань издеваться. Тогда нам всем грозила верная гибель, но все, к счастью, обошлось, и повторю еще раз: с тех пор Каролина вышла замуж за прекрасного человека, родила ребенка, стала совсем другой женщиной. А у меня, как ты знаешь, полно своих дел. Поэтому – да, мне не терпится пуститься в обратный путь к Парижу.

– Не разрешив ни одной здешней загадки? Не узнав, убит Тильден или покончил с собой? И кто убил Дюмена? Что за таинственные люди спасли Бертье? Я помню, что в прежние времена ты был более любопытным.

– Я тоже это помню, но я постарел.

– Скажи это лошади, и она ударит тебя копытом! А фантастическая химера фантастического Чезаре Борджиа? Она тоже тебя нисколько не волнует?

– Если ты захочешь, ты можешь достать кого угодно! Признаюсь честно, что на химеру я бы полюбовался с удовольствием, но если ради этого придется разорять могилу, то увольте! Я к этому не готов.

– Напоминаю, что Дежарден сделает это вместо нас, поскольку собирается просить разрешение на эксгумацию ван Тильдена. Ты представляешь, что твоя химера может отыскаться сама собой! Может, ради этого стоит набраться терпения, как ты считаешь?

– Ради этого, конечно, стоит! И это единственное, ради чего стоит потерпеть. Но тогда желательно как можно скорее узнать, когда это произойдет!

– Не спеши! В ожидании ты сможешь хорошенько изучить прелестные окрестности. В этих местах находится несколько самых красивых замков долины Луары. Взгляни хотя бы на этот! Поверни голову налево!

Они въехали в небольшую деревушку Азэ-ле-Ридо, которая находилась примерно на полпути от Тура до Шинона. Остановив машину, Альдо залюбовался отражающимся в водах Эндра замком, похожим на драгоценность с гранеными каменными башенками под серебристой черепицей.

– Обитель сказочной принцессы, – искренне восхитился Альдо.

– «Бриллиант, вставленный в оправу цветущих берегов Эндра», так назвал этот замок Бальзак, когда гостил по соседству в Саше. А если хочешь полюбоваться замком сказочной принцессы, поедем в Юссе, это совсем неподалеку отсюда. Замок Юссе волшебно хорош, и говорят, что туда Перро поселил свою Спящую красавицу. Однако, я думаю, его настоящая хозяйка спала совсем не сладко, и все из-за несносного Шатобриана.

– Как ты можешь называть несносным великого Обольстителя? – засмеялся Альдо.

– Могу назвать его и похуже. Бедняжка была от него без ума, а он без стеснения злоупотреблял ее привязанностью, использовал ее высокое положение и связи, чтобы заводить дружбу с послами и коллекционировать в посольствах любовниц. А эта прелестнейшая женщина писала ему: «Я приказала остановить все часы в доме, чтобы не слышать, как они пробьют час, в который вы больше не придете…» Честно говоря, меня этот твой Обольститель всегда раздражал!

– Это заметно. Ты еще не исчерпал запас своих сказочных замков?

– Что ты! У меня есть Вилландри с чудесными садами, меняющими свой облик вместе с временами года, Ланже по другую сторону Луары, где Карл VIII сочетался брачными узами с Анной Бретонской. Могу показать тебе замок Монсоро и портрет его прекрасной хозяйки, затем Фонтевро, усыпальницу Плантагенетов, где покоится Алиенора Аквитанская и Ричард Львиное Сердце…

– Вот тут можешь остановиться. Не забывай, что почтенный Ги Бюто сообщил мне все… или почти все, что касается истории Франции. Благодаря ему я тоже знаю, что до того, как обосноваться в Версале, французские короли на протяжении долгих веков предпочитали Парижу долину Луары, но признаюсь, к своему большому стыду, что до сих пор не находил времени осмотреть замки собственными глазами. Видел их только на фотографиях. Дай я еще минутку полюбуюсь этим! Клянусь, что непременно вернусь сюда! Но только с Лизой!

– И с детишками! – подхватил Адальбер. – Представь, что мне было пять лет, когда меня в первый раз привезли в великолепный Шамбор. Что касается твоей жены, то готов заложить свою голову, она знает все наши замки как свои пять пальцев. Ну а теперь какова наша дальнейшая программа?

– Едем в Шинон, но сначала я хотел бы еще раз посмотреть на лужайку, где мы нашли Бертье. Ты сможешь ее найти?

– Не сомневайся! В путь!

Путь оказался недолгим, но напрасно они облазили всю лужайку вокруг каменного стола. Они не нашли того, что искали. А искали они хоть какой-то след или намек на тех уж слишком скромных людей, которые спасли журналиста, попытались ему помочь сами, но были вынуждены передать бедолагу в более искусные руки. А никакого следа они не могли найти, потому что следов было слишком много. Вся лужайка была истоптана, словно через нее прошла огромная толпа народа, трава смята, но поиски полицейских, похоже, тоже не принесли никаких результатов.

– Вот так история! Без конца и без начала, – вздохнул Альдо. – Я согласен, что убийцы могли сбросить машину Бертье в Луару, чтобы создать впечатление, будто он в бегах. Это вполне вероятно, но какого черта оставлять его полумертвого посреди леса?

– Почему не похоронить в укромном уголке, где никто никогда не нашел бы его? Здесь как раз самая старая, самая густая часть леса, которая вдобавок пользуется дурной репутацией, так, по крайней мере, сказал мне старичок в нашей деревне, когда я поутру ходил покупать спички. В древние времена на этом каменном столе приносили человеческие жертвы. Так что в эту сторону, особенно ночью, люди толпами не ходят.

– А почему, как ты думаешь, дело не было доведено до конца?

– Думаю, что убийцам помешали.

– Но кто?

– Кто ж знает! Ты слишком многого от меня хочешь. А теперь давай поскорее в Шинон! Мне не терпится перемолвиться хоть словечком с нашим дорогим профессором и узнать у комиссара, не решился ли вопрос с эксгумацией бедного ван Тильдена. Если эксгумация будет осуществлена, нам можно будет ждать сюрпризов, – вынес вердикт Адальбер.

– Если ты надеешься, что из гроба извлекут химеру, то не надейся. Этого быть не может.

– Почему? Ты сам говорил, что…

– Я просто не подумал. Если он собирался покончить с собой, то мог бы с ней не расставаться, ведь он был в костюме эпохи Возрождения, который надевал, когда навещал свою драгоценную коллекцию, и ему было не трудно спрятать драгоценность за подкладку колета, например, или в шоссах-буф. Но если его убили, то химера должна по-прежнему находиться в тайнике, где он ее спрятал.

– Не согласен! Почему бы его костюму не быть тем самым тайником? Благодаря ему коллекционер имел возможность не расставаться со своим сокровищем и, поскольку в завещании он распорядился похоронить себя именно в этом костюме, мы опять возвращаемся к тому, с чего начали: химера может находиться в его гробу!

– Все, конечно, может быть, но интуиция мне подсказывает, что есть какой-то особый тайничок. Он может находиться в часовне, что было бы своеобразной попыткой умиротворить адский дух ее первого владельца. Учитывая список преступлений Борджиа, трудно предположить, что химера стала амулетом, приносящим счастье. И уж ни в коем случае не пропуском в рай!

– Да, с этим не поспоришь, – согласился Адальбер. – В общем, все опять утонуло в густом тумане. Знаешь, я тоже начинаю думать, что нам лучше распрощаться с этим делом. Мы сделали все, что могли. Мишель Бертье теперь вне опасности. Коллекция ван Тильдена разлетелась по четырем сторонам света. Химера, любимая игрушка Борджиа, где была, там и лежит. Но поскольку считалось, что она вот уже двадцать лет покоится на дне океана, думаю, ее отсутствие для тебя не большое горе.

– Признаюсь честно, мне бы хотелось подержать ее в руках. Страсть к драгоценным камням! Что с ней поделаешь! А в остальном я совершенно с тобой согласен: если ван Тильден убит – это дело полиции, а не наше. Остается, конечно, мой американский клиент, но я успел его вежливо предупредить, что не собираюсь посвятить остаток жизни поискам его химеры… Проклятой, надо сказать. Что у нас еще? Горничная Полины, погруженная в кому…

– В коме она может пролежать не один год. Вольно же Полине оставаться во Франции и ждать ее воскрешения! Впрочем, я думаю, ждать ей скоро надоест, а тебе уж точно лучше ждать вестей у себя дома. Если что-то новенькое появится, я мигом тебя извещу. Этой зимой я не собираюсь трогаться с места. И обещаю, что не буду ухаживать за Полиной, – добавил он, увидев ироническую усмешку Альдо.

На секунду оставив руль, Альдо похлопал друга по коленке:

– Успокойся, дружище. Я как можно скорее собираюсь вернуться в Венецию.

А в Шиноне друзей поджидала новость. Только что был получен результат эксгумации: ван Тильден был, без всякого сомнения, убит. Нашли следы подкожного впрыскивания наркотика, после чего его вынудили проглотить яд, следы которого были найдены в желудке. Снова было начато следствие, вести его было приказано с максимальной тщательностью и результаты сообщить в Париж.

– Я буду держать вас в курсе событий, – пообещал Юбер де Комбо-Рокелор. – Эта история увлекла меня до страсти!

На следующее утро друзья заехали в турскую больницу справиться о здоровье Бертье и узнали, что оно вполне удовлетворительно.

Перед ними лежала дорога на Париж.

– Знаешь, что я тебе скажу, – со вздохом начал Альдо. – Неприятнее всего мне в этом деле то, что мы с тобой в нем сбоку припека.

– О да, я прекрасно знаю, что ты терпеть не можешь роль статиста. Впрочем, я тоже! По сути, у нас с тобой получились пустые хлопоты. Даже бедного Бертье нашли без нас!

Глава 7 Вечер в Опере

Когда друзья во второй половине дня добрались до улицы Альфреда де Виньи, они обнаружили, что въехать во двор особняка маркизы де Соммьер не так-то просто. Перед воротами стоял великолепный, как собор, и такой же огромный «Роллс-Ройс», сияющий черным лаком, как китайский поднос. Шофер за рулем и слуга рядом с ним тоже были все в черном, застыв на переднем сиденье, отделенном от салона, с неподвижностью гвардейцев перед Букингемским дворцом.

– Господи! Что тут происходит? – простонал Альдо, раздавив сигарету в пепельнице. – В жизни не видел таких мастодонтов! Тетушка Амелия, похоже, принимает папского нунция.

Альдо устал, был весь в пыли – они мчались с открытым верхом, – и его пересохший рот жаждал прохладных освежающих напитков, которые в этот час обычно подавали в зимнем саду.

– Папский нунций никогда не сядет в английскую машину, она для него еретическая, – отметил Адальбер.

– Скажи этому типу, чтобы убрал с дороги свой катафалк, и позвони швейцару, чтобы открыл ворота.

Адальбер уже приготовился вылезти из машины, чтобы выполнить просьбу, но не успел. Одна из створок ворот отодвинулась и пропустила Корнелиуса Уишбоуна с его неизменной черной фетровой шляпой на затылке, похожей на нимб. Корнелиус сразу же заметил на противоположной стороне улицы «Тальбот» и, засияв широчайшей улыбкой, поспешил к нему, не обратив внимания на слугу, который тут же вышел из машины, приготовившись распахнуть перед хозяином дверцу.

– Приехали?! Но это же просто кусочек удачи, как говорят англичане! А я заглянул к госпоже маркизе, чтобы пригласить ее вместе с чудачкой-компаньонкой завтра в свою ложу в Оперу. Предстоит великий вечер: Лукреция Торелли будет исполнять «Травиату» в присутствии президента Республики. Ясное дело, вы тоже приглашены.

– Но…

– Ну что вы, приходите обязательно! Места много! Моя ложа одна из больших, и я на вас рассчитываю! И не надо ничего мне сейчас говорить! Я знаю, нам есть много чего рассказать друг другу, но не сейчас. Я опаздываю, а дива не любит ждать! В общем, до завтра, и без отказов!

Не дав друзьям даже и слова вымолвить, Уишбоун исчез в своем обширном автомобиле, который тут же тронулся с места.

– Ну, что скажешь? – поинтересовался Альдо.

– Ничего, пока не промочу хоть чем-то горло, – отозвался Адальбер, вылезая из машины и отправляясь звонить швейцару, в то время как Альдо развернул «Тальбот» к воротам. Ворота, раскрываясь, громко заскрипели; справиться с их скрипом не могли никакие смазки.

Услышав скрип ворот, на крыльцо вышли старичок Сиприен и Мари-Анжелин. Сиприен с радостным бормотаньем поспешил по ступенькам вниз встречать путешественников, а Мари-Анжелин ринулся обратно в дом. Побежала извещать маркизу, а потом сразу же вернулась обратно, чтобы обрушить на друзей нескончаемый поток вопросов. Альдо прервал его:

– Все ответы после глотка воды, у нас язык похож на промокашку. И я думаю, тетя Амели тоже ждет не дождется новостей.

Старая маркиза сидела в своем любимом кресле из белого ратина со спинкой в виде веера, которое близкие именовали троном. Она так радостно приветствовала Альдо и Адальбера, что не было никаких сомнений: она их ждала и счастлива их возвращению. Шампанское полилось рекой, смывая усталость и утоляя жажду путников. План-Крепэн дала им возможность оценить утонченный вкус шампанского, но не позволила посмаковать, вновь атаковав потоком вопросов. Маркиза, стукнув раза три палкой об пол, призвала компаньонку к порядку.

– Успокойтесь, пожалуйста, План-Крепэн. Сначала о главном – Мишель Бертье. Вы нашли его?

– Да. Он был на волосок от смерти, когда мы его обнаружили. Но, сказать по чести, не наша заслуга, что Мишель был найден.

– Вот как? А чья же?

– Одного знакомого Адальбера, он познакомился с ним, когда учился в лицее Жансон-де-Сайи, и – держитесь крепче на стульях – нашего родственника!

Альдо ожидал радостных возгласов, но увидел вытянутые, с поджатыми губами лица двух дам.

– Боже мой, Боже! – покачала головой тетушка Амели. – Они познакомились с сумасшедшим!

– Я так и знала, – вздохнула Мари-Анжелин. – Надо было их предупредить.

– О чем? – поинтересовлся Альдо. – Мы успели догадаться, что в этом доме профессора не слишком жаловали, но это еще не причина, чтобы считать его сумасшедшим. Так мне кажется. Как-никак, он успешно преподает в Коллеж де Франс.

– Никто никогда не считал его ослом, – сухо сообщила маркиза. – Охотно признаю, что он – кладезь знаний, известный историк и все, что ты только пожелаешь. Но это не мешает ему быть несносным грубияном. Ты знаешь, как он называет меня в глаза и за глаза? «Старая верблюдица»! Ты в восторге, не правда ли? Я тоже.

Альдо с трудом удерживался от смеха, но высказался с крайней осторожностью.

– Неслыханное дело! – пробормотал он. – Интересно, чем вы его так раздосадовали? Он сообщил нам, что был вашим шурином, но я никогда не слышал, чтобы у вас была сестра.

– Относительно шурина он ошибся. После смерти моего брата Жоффруа он женился на его вдове Сесиль, которая, скажу откровенно, звезд с неба не хватала, но была красивой женщиной. Новый муж обращался с ней хуже некуда. Мне она была симпатична, а перед своим мужем бедняжка оказалась совершенно беззащитна, и я взяла на себя роль ее защитницы. Ему приходилось выслушивать от меня истины, которые ему были не по душе. Он на меня очень сердился. А на похоронах несчастной Сесиль я сказала ему прямо в глаза, что он виноват в ее смерти и что она умерла от отчаяния. Сказала это у ворот кладбища Пер-Лашез, где он принимал соболезнования. Он принимал их не просто равнодушно, а откровенно давал понять, что не испытывает ни малейшего горя от своего вдовства, что рад избавиться от супруги, поначалу представлявшей для него кое-какую эстетическую ценность, но с годами ставшей обузой из-за отсутствия культуры и здравого ума. Я очень тогда на него рассердилась.

– И что же вы сделали? – поинтересовался Альдо, которого эта история забавляла все больше и больше.

Ответила ему План-Крепэн:

– Поверьте, это было что-то грандиозное.

– Вы там были?

– Разумеется. На похоронах был весь интеллектуальный Париж: Академия, Коллеж де Франс, несколько министров, Университет, всех я перечислить не в силах! Однако это не помешало нашей маркизе во всеуслышание, громко и отчетливо сообщить свою точку зрения. Причем, подчеркиваю, очень изысканно. Это произвело огромное впечатление, куда большее, чем если бы мы назвали вдовца убийцей.

– Да неужели?

– Уверяю вас! Образец литоты![12] Без единого прямого обвинения, при этом так точно и тонко, что не оставалось ни малейших сомнений. Да, речь была настолько убедительной, что на следующий день к нам тайно приехал префект полиции, интересуясь, нет ли у нас под рукой фактов, которые мы могли бы сообщить его ведомству.

– И что же вы ему ответили, тетя Амели?

– Ничего особенного. Дала понять, что злоба, которую вымещают день за днем, месяц за месяцем, год за годом, равна револьверной пуле и так же верно сводит в могилу. Вот только времени требуется больше. Префект – человек умный, он меня прекрасно понял. Так что ты видишь, твой родственник, а он родственник, это – увы! – неоспоримо имеет все основания называть меня «старой верблюдицей»… Хотя я бы не сказала, что это изящный оборот речи.

– Что касается его жены, – продолжала Мари-Анжелин, – то мы хотя бы порадовались, что ее похоронили по католическому обряду и отпели. С этим полубезумным еретиком…

– Еретиком? Разве он не католик? Человек с фамилией де Рокелор?

– Конечно, до поры до времени он был католиком, но потом все изменилось. С тех пор, как он стал друидом.

– Что-что? – в один голос воскликнули Альдо и Адальбер. – Каким друидом? Вы шутите?

– Какие уж тут шутки? – покачала головой госпожа де Соммьер. – Согласна, на первый взгляд, это кажется невероятной выдумкой, но тем не менее это чистая правда. Почти сорок лет тому назад – мы с ним примерно одногодки – он отказался от веры в Господа и выбрал себе не знаю уж кого для поклонения, окружив себя приспешниками и помощниками.

Друзья переглянулись. Все, что они услышали, могло бы послужить подспорьем для объяснения событий, происходивших в Шиноне. Поэтому Адальберу захотелось кое-что уточнить.

– Вы меня очень удивили! – заявил он. – Хотя, с другой стороны, и не слишком. Почему – я объясню позже! Хочу сказать следующее: я слушал лекции профессора в лицее Жансон. Не спорю, он с большим талантом пел хвалы кельтской цивилизации, однако его курс не ограничивался исключительно кельтами, он дошел до высокого Средневековья, эпохи цветущего христианства, где нельзя было обойтись без Господа Бога. Точно так же, как и во время Крестовых походов…

– Больше того, – подхватил Альдо. – Когда профессор рассказывал нам о своем обожаемом Шиноне, он не мог не упомянуть Жанны д’Арк. Говоря о ней, он ничуть не пытался отрицать, что она была посланницей небес.

– Только этого не хватало! Как-никак Жанна – наша национальная героиня, – поджав губы, заметила старая дама. – Хотя, конечно, не исключаю, что для этого милейшего ученого теперь совершенно одинаковы и омела, срезанная золотым серпом, и небесные голоса, услышанные маленькой пастушкой под дубом у себя в Лотарингии.

– Возможно, вы и правы, – поддержал маркизу, размышляя вслух, Адальбер. – И я думаю, вы не ошибаетесь относительно его приверженности друидизму. Во время нашего краткого и весьма поучительного путешествия мысль о чем-то подобном приходила нам в голову.

– Вот теперь самое время рассказать, как Мишель Бертье избежал смерти, – начал Альдо. – Расскажешь, Адальбер? Я еще во времена нашей египетской экспедиции имел возможность оценить великолепие твоего ораторского таланта.

– По какой причине ты решил запродать мою голову?

– И не думал! Напротив, воздаю кесарю кесарево. Мы тебя слушаем.

Рассказ Адальбера был выслушан почти в религиозном молчании. Даже Мари-Анжелин не произнесла ни слова. Она сидела, сложив на груди руки, и, казалось, была погружена в глубокое размышление. Когда Адальбер закончил, она задала вопрос:

– Эта лужайка находилась на возвышении?

– Да, дорога, по которой мы ехали, шла вверх. Лес покрывает большой холм, и мы добрались почти до его вершины.

– А вы не помните, в какой день, точнее, ночь Мишель Бертье исчез?

Альдо быстренько произвел подсчет.

– Если не ошибаюсь, он исчез в ночь с 31 октября на 1 ноября, в канун праздника Всех Святых.

– Для нас это праздник Всех Святых, а для кельтов и тех, кто считают себя их последователями, этот день называется «самайн» и знаменует переход от светлого времени года к темному. В этот день все исповедующие религию кельтов затемно пускаются в путь, чтобы к рассвету добраться до своего святилища и на восходе солнца помолиться богам, которые являются олицетворением сил природы – неба, солнца, луны, грома. Не забывая, конечно, и землю-кормилицу, которую они особенно чтут. Они собираются в дни осеннего и весеннего равноденствия, в дни зимнего и летнего солнцестояния, а также 1 февраля, 1 августа и 1 ноября. Четыре их главных праздника называются: имболк, бельтан, лугнасад и самайн. Вполне возможно, что убийц спугнула довольно многочисленная толпа так называемых кельтов, они бросили свою жертву и сбежали.

– Ради бога, скажите, откуда вы все это знаете? – воскликнул изумленный Адальбер. – Где вы могли почерпнуть столько сведений?

Мари-Анжелин посмотрела на него с нескрываемым упреком.

– Мне кажется, уж кто-кто, а вы способны лучше других понять, что возможно, не отрицая католической веры, стараться узнать побольше о всяческих сектах, которые в большинстве своем являются полным безумием, но их нельзя сбрасывать со счетов. Друиды, на мой взгляд, не лишены своеобразной поэзии, чего и близко нет у приспешников Ангела Цикламена, поклонников Пупка и обожателей Лука. При этом, само собой разумеется, все они еретики, супостаты и хулители Господа. В старые времена они бы вздохнуть не успели, как их всех отправили бы поджариваться на огромный костер!

– Гром небесный! – воскликнула госпожа де Соммьер. – Мне снится сон или я схожу с ума? Не говорите мне, Мари-Анжелин, что в шесть часов утра на мессе в церкви Святого Августина вас просвещают насчет сект!

– Нет, конечно! Мы можем быть совершенно спокойны. Там присутствует один только Ангел Цикламен, поразивший воображение горничной госпожи де Сен-Патерн.

– Прошу вас, – взмолился Альдо, – вернемся к теме нашего разговора! Так вы считаете, что друиды подобрали Бертье и даже попытались его лечить? Они что, обладают какими-то познаниями в области медицины?

– Безусловно! Все их познания связаны с природой: цветы, травы, деревья, соки и отвары. Целительством у друидов занимаются оваты, и к ним же обращаются за предсказаниями. Есть у них еще ободы, они учительствуют и осуществляют общение между группами, есть барды-поэты, хранители музыкальных традиций. По существу, друиды мне кажутся симпатичными, они безобидны. Я не верю в россказни, будто они приносят человеческие жертвы. На мой взгляд, они даже полезны, потому что чтут и оберегают природу. Вся беда в том, что они, почитая творение, отвергают Творца и церковь. А что касается Мишеля Бертье, то, скорее всего, эти язычники поняли, что не в силах излечить нанесенные ему увечья, о чем и известила одна из женщин их группы старого безумца Юбера. Вы можете быть совершенно уверены, что он прекрасно знает эту особу, которая ему звонила.

– Тут я с вами соглашусь, – кивнул Адальбер. – Вы позволите задать вам еще один вопрос, Мари-Анжелин?

– Хоть десять, если вам угодно.

– Нет-нет, десяти не будет. Если я вас правильно понял, современные друиды не живут единым сообществом.

– Да, не живут. Друидом теперь может быть и нотариус, и домашняя хозяйка, и лавочник, и рантье. Как вы понимаете, среди них есть люди добрые и не очень. Так вот, наш родственник принадлежит ко второй категории. Поэтому будьте осторожны!

– Пока нам не в чем его упрекнуть, – развел руками Адальбер. – Он всячески стремился нам помочь, и очень вас прошу, Мари-Анжелин, будьте образцом доброты и не вешайте трубку, если он позвонит, чтобы сообщить нам новости. Он обещал.

– Неужели вы так сблизились, что сообщили ему телефон? Этого еще не хватало!

– Сблизились? При чем тут это, подумайте сами, Мари-Анжелин! Разумеется, я дал профессору и телефон, и адрес, и было бы страшно невежливо, если бы Альдо не поступил так же.

– План-Крепэн! Хватит упорствовать, – вмешалась маркиза. – В конце концов, старой верблюдицей он зовет меня, так что не будьте правовернее Папы!

– Мне тем более важно ваше согласие, что у вас я не задержусь, – подхватил Альдо. – Сплю и вижу поскорее добраться до дома! Теперь, когда Бертье вне опасности, у меня нет никакого повода задерживаться в Париже. Профессор считает, что химера Борджиа спрятана в замке Круа-От, но могут пройти годы и годы, прежде чем она будет найдена. Меня эта химера, по чести говоря, совсем не привлекает. Слишком много вокруг нее крови.

– Ты забыл нашего друга Уишбоуна? Он рассчитывает на тебя. Больше того, считает тебя своей единственной надеждой. Что ты будешь с ним делать? Как выйдешь из этого положения? – поинтересовалась тетушка Амели.

– Самым тривиальным образом: скажу ему всю правду. Ничего не потеряно, пока кузен Юбер в Шиноне, а Адальбер в Париже. Благодаря им я со спокойной душой отправлюсь к себе в Венецию. Кстати, у вас нет никакой почты для меня?

– Есть, – отозвалась Мари-Анжелин и отправилась за письмом, которое лежало на маленьком изящном секретере из карельской березы. – Оно пришло вчера. Вы писали за это время Лизе?

– Несколько слов перед отъездом в Шинон. Меня тревожит, что адрес написан рукой Ги. Скорее всего, Лиза вообразила, что Шинон – начало долгого путешествия. Так и есть! Именно об этом мне и пишет Ги! – сообщил Альдо, пробежав коротенькое письмецо. – Даже отвечать не буду, просто приеду. Сегодня у нас вторник, очередной Симплон-Орьен-экспресс отправляется послезавтра. Сейчас же закажу билет.

– В последнее время Лиза что-то очень нервничает. Уж не ждет ли она снова ребеночка… Или даже двух? – предположила госпожа Соммьер.

– Господи, спаси и сохрани! Нет! Во всяком случае, я об этом ничего не знаю! А почему вы вдруг об этом подумали?

Такое предположение не доставило ни малейшей радости главе семейства Морозини, число «три» ему казалось цифрой более чем удовлетворительной.

– Да нет, я просто так сказала. Собственно, об этом подумала План-Крепэн, она позвонила твоей жене и сообщила о твоем отъезде в Шинон. Лиза ей ответила: «Я могла поклясться, что он не задержится в Париже! Всегда повторяется одно и то же: он уезжает на несколько дней куда-нибудь поблизости, а потом вдруг, даже не предупредив, оказывается где-нибудь на Камчатке!!!»

– С чего вдруг Лиза стала говорить подобные глупости? – возмутился Альдо. – Кому как не ей знать, какая у меня работа! Она и сама в ней участвовала, пока работала моей секретаршей! К тому же я звал ее с собой, предлагал приехать повидаться с вами, обновить туалеты!

– Поэтому я тебя и спросила: может, она снова в интересном положении, как принято было говорить когда-то. Просто ужас, до чего в этом интересном положении женщины становятся неинтересными и невыносимыми.

– Посмотрим. А пока отправлю ей телеграмму, чтобы не сидеть пришитым к телефону и не ждать междугороднего звонка, а потом выслушивать все эти ее обиды. Честно говоря, я хотел бы вернуться домой и застать там тишину и спокойствие.

– Хочешь, я поеду с тобой? – насмешливо осведомился Адальбер.

– Не стоит, потому что дело кончится тем, что Лиза тебя возненавидит, а меня это расстроит по-настоящему. Нет-нет, сейчас я составлю телеграмму, а Люсьен отнесет ее на почту, если вы позволите, тетя Амели.

– Ты еще спрашиваешь! Давайте сменим тему. Ты идешь завтра с нами в Оперу?

– Придется. Мы столкнулись с Уишбоуном нос к носу у ваших ворот, и мне трудно было бы уверить его в том, что меня нет в Париже.

– Так вы в самом деле хотите с ним расстаться? – поинтересовалась огорченная План-Крепэн. – На вас это не похоже!

– Может быть. Но если очередное приключение будет стоить мне семьи, то я не хочу платить такую дорогую цену. К тому же мне не по душе семейство Борджиа, и в особенности Чезаре, я считаю его настоящим чудовищем. Его химера меня тоже мало волнует, и, даже если бы она была выставлена на торги, я не потратил бы и гроша, чтобы ее купить.

– Даже для своего клиента? Не так давно вы собирались пуститься на ее поиски ради нашего весельчака-техасца.

– Признаю, собирался. Но после последних событий желание взять ее в руки у меня поуменьшилось. Могу поклясться, что драгоценная игрушка приносит несчастье. Она… Она мне не нравится!

И Альдо направился к маленькому столику, стоящему в углу, чтобы составить текст телеграммы.

На следующий день Опера сияла огнями, заставив отступить парижскую ночь. Подсветка оживляла фигуры фасада и крышу вокруг зеленого купола, а высокие окна сияли, как расплавленное золото. На мостовой останавливались автомобили один другого роскошнее, из них выходили дамы в сказочных туалетах и дорогих мехах, мужчины в черных плащах и белых кашне, накинутых на фраки, с непокрытыми головами или в атласных шапокляках. Великолепная лестница с мраморными статуями и золотыми светильниками в виде опаловых шаров, по обеим сторонам которой выстроились гвардейцы в парадной форме, казалось, вела прямо в рай. По ней медленно поднимались избранные, облаченные в искуснейшие изделия портных, скорняков и ювелиров. Аристократические фамилии знаменитых когда-то высочеств соседствовали с финансовыми королями, известными адвокатами и модными звездами. В красной с золотом зале самые хорошенькие и самые нарядные женщины усаживались в первом ряду обитых пурпурным бархатом лож, которые благодаря их присутствию сразу становились похожими на сверкающие чудными дарами корзины, так что глаза разбегались, не зная, куда смотреть. Жемчуга, рубины, изумруды, сапфиры в окружении сверкающих бриллиантов играли и переливались повсюду. В этот вечер президент Республики господин Альбер Лебрен с супругой и посол Соединенных Штатов с супругой собирались слушать Лукрецию Торелли, знаментое итало-американское сопрано, в ее самой прославленной роли Виолетты в опере Верди «Травиата». Этот спектакль был своеобразным реваншем Жака Буше, директора Оперы, который кипел негодованием против французских певиц, и в частности Лили Понс, покинувших родную страну, соблазнившись американскими долларами.

С помощью тех же самых долларов Корнелиус Уишбоун абонировал одну из двух самых просторных лож возле сцены, где были приготовлены не только романтические букеты для дам, но и шампанское с икрой для улучшения настроения всех приглашенных. Гости прибыли, и Корнелиус в черном фраке безупречного покроя с гарденией в петлице встретил их сияющей улыбкой. Он был вне себя от радости. Газеты все чаще и чаще называли его имя рядом с именем певицы, и мало-помалу он приобретал статус жениха. Сейчас он светился какой-то детской радостью. Его состояние оказалось заразительным, просветлел даже озабоченный Альдо, хотя вечер этот был для него исполнением докучного долга, который он взвалил на себя ради симпатичного ему человека, не желая омрачать его праздник. Он уже доставил Корнелиусу неприятность, сообщив еще днем, что, по его мнению, поиски химеры равны по трудности двенадцати подвигам Геракла.

Уишбоун отреагировал на его слова философски:

– Не берите в голову. Сделайте, что сможете, а не получится раздобыть штучку, я снова потихоньку навещу мадемуазель Туссен. Представьте себе, благодаря невероятному везению ей удалось достать необходимые для химеры камни. Я даже думаю, не пойти ли мне к ней завтра и не заказать ли ее немедленно?

– А что, если благодаря еще более невероятному везению найдется подлинник?

– Ничего страшного, я куплю и его… На случай, если божественная Лукреция одну потеряет или ее вдруг украдут.

Разговор на этом закончился, и Альдо внезапно почувствовал, что невероятно устал. Если честно, химера была ему не по душе, и необходимость возиться с ней его тяготила. Собираясь в театр и заканчивая одеваться, Альдо с удовольствием думал о том, что завтра в тот же час он будет спокойно ужинать в вагоне-ресторане, а каждый поворот колеса будет приближать его к лагуне, любимой жене и ребятишкам, словом, к тем, без кого его жизнь не была бы чудом.

Он совершенно искренне рассыпался в комплиментах, увидев царственную тетушку Амели в черном бархате с белым атласом, сверкающую бриллиантами, стоящими целое состояние, на шее, в ушах и на руках.

– Вам бы сидеть в главной ложе! Вы выглядите гораздо представлительнее бедняжки мадам Лебрен, которая, между нами, не делает чести высокой французской моде. Все на ней выглядит как-то мешковато.

– Мешковато или нет, не знаю, но знаю, что ни за что не хотела бы быть на ее месте. Что может быть утомительнее роли жены президента? Инаугурации вперемешку с посещениями больниц, ясель и прочих учреждений! А на вечерах – сплошные незнакомцы, которые к тому же еще не говорят по-французски.

Альдо не забыл сделать комплимент и Мари-Анжелин, которой и в самом деле очень шло длинное крепдешиновое платье сиреневого цвета, сиреневая кружевная накидка и ожерелье из жемчуга, аметистов и бриллиантов, надетое на нее маркизой. План-Крепэн, чувствуя, что наряд ей к лицу, пребывала в превосходном настроении.

Хозяин разместил гостей в первом ряду своей ложи, где дам ожидали букеты из роз в кружевной бумаге. План-Крепэн тут же заметила и третий стул с букетом и не могла удержаться от вопроса:

– Вы пригласили еще одну даму?

– Да. Я постарался собрать сегодня всех своих настоящих друзей. Но они и ваши друзья тоже…

Корнелиус не успел закончить фразу. Дверь в ложу распахнулась, и вошла Полина Белмонт, похожая на летний дождь в своем дымчатом муслиновом платье, отделанном тонкими нитями хрустальных капелек, которые искрились и переливались при ярком свете театральных люстр. Полупрозрачный шарф того же цвета дополнял ее очаровательный туалет, будто бы маскируя дерзновенные декольте спереди и сзади. Ни в ушах, ни на шее не было ни одного украшения, зато множество тонких бриллиантовых браслетов сверкали на руках, а бриллиантовые нити украшали тяжелый узел волос на затылке. Чудесное настроение Мари-Анжелин мгновенно испарилось. Только она и Альдо не издали радостного возгласа, увидев перед собой это чудесное видение. План-Крепэн – из-за огорчения, которое было сродни гневу, Альдо – от удивления и неожиданного волнения, которое перехватило ему горло.

«Иисус сладчайший, – вздохнула про себя маркиза, – как бы План-Крепэн не устроила нам здесь скандал! И бог знает, что с нами еще здесь может приключиться. Альдо побледнел как полотно!»

Сама она с дружеской улыбкой поздоровалась с прекрасной американкой, чувствуя к ней не только приязнь и симпатию, но и уважение: эта обаятельная женщина была еще и необыкновенно талантлива. Про себя маркиза порадовалась, что ложа в Опере не лучшее место для каких бы то ни было разговоров, и, поскольку сидела посередине, пообещала себе, что пресечет любые недоброжелательные поползновения, какие могут возникнуть у Мари-Анжелин.

– А куда же подевался рыцарь, который от вас ни на шаг? – тут же поинтересовалась План-Крепэн у Полины.

Ответил ей Корнелиус:

– Ему просто не хватило места. Ложа очень удобна для шестерых, а если людей больше, всем становится неудобно. – И добавил, не отступая от присущей ему прямоты: – И потом, я пригласил сюда своих друзей, а этот человек к ним не относится.

– Логично. И ничего на это не возразишь, – весело улыбнулся Адальбер. – Но если вы соскучились без него, Мари-Анжелин, то имейте в виду, что он здесь неподалеку. Взгляните в оркестр. Третье место слева во втором ряду мужчин-холостяков. Его нетрудно заметить, он глаз не сводит с нашей ложи.

Прекрасный Оттавио в самом деле сидел рядом с оркестром, но, судя по выражению его лица, счастлив этим не был. Когда его взор обращался к ложе, куда он не был допущен, он вспыхивал таким гневом, что казалось, этот гнев можно потрогать.

– Собираетесь обручиться? – осведомился Альдо, считая, что вопрос звучит шутливо и непринужденно.

– Нет, и в мыслях не имела. Просто приятный необременительный спутник. Мне кажется, у него нет другого занятия в жизни, кроме как осматривать замки и прочие туристические достопримечательности Европы и Америки. С ним может быть очень весело, уверяю вас.

Адальбер не мог удержаться от смеха.

– Примерно так же, как с Отелло, я понимаю.

Дирижер прервал их разговор, приветствуя зал. Все приготовились слушать «Марсельезу», следом за которой сразу последовал американский гимн. В главной ложе стояли президент и его почетный гость, зал, повернувшись к главной ложе, выслушал гимны в торжественном молчании.

Едва зрители сели, свет стал гаснуть, осветился занавес. Оркестр заиграл увертюру. Потом занавес поднялся, открыв на сцене великолепно освещенную гостиную. Зал зааплодировал, приветствуя Торелли, которая с непринужденной улыбкой прохаживалась среди своих гостей.

Восторженными аплодисментами публика чествовала не только всемирно известную певицу, но и ослепительно прекрасную женщину.

– Господи! Как же хороша! – изумленно прошептал Адальбер.

– Ведь правда? – подхватил с улыбкой Корнелиус. – Теперь вы понимаете, почему я готов ради нее на любые безумства!

Последнюю фразу он произнес довольно громко и заслужил замечание.

– Тише! – шикнул на него оскорбленный голос из соседней ложи.

Дважды повторять не пришлось. Религиозная тишина воцарилась в зале.

Зазвучал голос Торелли – чистый, как хрусталь, гибкий и теплый, словно черный бархат. Он так чудесно гармонировал со своей владелицей, что все, в том числе и Альдо, столь предубежденный против певицы после ее чересчур авторитарного приглашения, от которого он отказался, замерли в восхищении. Альдо даже почувствовал тень сожаления, что был так неумолим: эта женщина имела право на то, чтобы ей служили.

Певица сидела на канапе в белом, отливающем жемчужно-розовым платье из плотного атласа, ниспадающим красивыми складками. Декольте открывало безупречные плечи, прелестную грудь, на лебединой шее красовалась точеная головка с узлом пышных темных волос, украшенных всего лишь двумя бледными розами, точно такими же, как на поясе. Ни одно украшение не отвлекало взора от прелестного лица с удлиненными бархатными глазами и безупречным ртом, издававшим чарующие звуки. Она выглядела юной девушкой с изящной гибкой фигуркой. И если бы газеты не сообщили ее возраст – тридцать восемь лет! – ей, без всякого сомнения, можно было бы дать лет на пятнадцать меньше. Глядя на нее, слушая ее пение, зал забыл обо всем. Наверное, только один Альдо, продолжая слушать пение, отвлекся от лицезрения чаровницы, отдавшись более волнующему зрелищу: он любовался Полиной. Она была так хороша в этот вечер, что в нем снова проснулось жадное, неистовое желание. Его глаза ласкали плечи, шею, щеку, оживляя воспоминания – и какие ощутимые! – о том, что скрывало ее чудесное платье. Полина не могла не чувствовать его неотступного взгляда – женщины чувствуют такой взгляд. Она обернулась, невольно вздрогнула, ощутив пыл любовника единственной страстной ночи, пристально посмотрела на него и вложила всю свою любовь в улыбку, обращенную к Альдо.

Гром аплодисментов вскочившего на ноги зала спас Альдо от безумного шага: он готов был схватить Полину за руку и увести ее… куда, он и сам не знал, но туда, где они будут одни и смогут любить друг друга так, как им обоим хотелось… Но вспыхнувшая люстра прогнала наваждение.

– Замечательно! – высказала свое одобрение госпожа де Соммьер. – Эта Лукреция Торелли действительно изумительная певица. Мне еще не приходилось встречать такой чудный голос, такое виртуозное владениеи им и такую красоту, слитые воедино. А вы что скажете, Адальбер?

Адальбер, все еще находясь во власти нахлынувших эмоций, вздохнул:

– У меня нет слов, это что-то невероятное…

Уишбоун, тоже в экстазе, проговорил:

– Пойду ее поздравлю. Хотите со мной? Или предпочитаете дождаться конца спектакля? Мы поужинаем с ней вместе! Я заказал столик в «Кафе де Пари».

Корнелиус едва не дрожал от желания оказаться рядом со своей обожаемой звездой и, не ожидая ответа, чуть ли не бегом покинул ложу.

– Что это с ним, право? – недовольно пробурчал Адальбер. – Я тоже собрался с ним пойти…

– Похоже, что и ты подхватил опасный вирус, – насмешливо заметил Альдо. – Наберись-ка лучше терпения. Тебя ждет ужин в ее обществе. Это куда лучше, чем мешать певице в уборной, когда ей нужно переменить костюм, поправить прическу и сосредоточиться перед вторым актом. Не забудь еще, что Уишбоун считает ее своей невестой. При условии, конечно, что подарит ей пресловутую химеру. Мне кажется, что в случае химеры Корнелиус обольщается и принимает желаемое за действительное. А тебе, мой дорогой, напоминаю, что у тебя нет сокровищ фараона, которые ты мог бы рассыпать у ног этой дивы.

– Очень мило напоминать мне о скудном кошельке ученых, а я ведь считаю тебя чуть ли не братом…

– Довольно пикироваться, – прервала их госпожа де Соммьер. – А если хотите знать мое мнение о нашей чудо-певице, то поверьте моему опыту: она прекрасно знает, чего хочет. Но вряд ли ее избранником станете вы или ковбой миллиардер. Так подсказывает мне интуиция. Войдите! – повысила она голос, услышав стук в дверь ложи.

Ко всеобщему удивлению, в ложу вошел Оттавио Фанкетти, сияя улыбкой, но с печалью в глазах. Теперь настал черед Полины Белмонт нахмурить брови.

– Зачем вы пришли сюда, Оттавио?

– Я бы очень хотел быть представленным этим дамам, поскольку они ваши друзья…

– Ну что ж… Хорошо. Почему бы и нет? Дорогая маркиза, представляю вам графа Оттавио Фанкетти. А вы, граф, теперь можете поздороваться с госпожой маркизой де Соммьер, тетей князя Морозини, с которым вы уже знакомы, и с мадемуазель дю План-Крепэн, ее кузиной.

После взаимных приветствий – со стороны Альдо весьма прохладных – неаполитанец поклонился обеим женщинам с самой обворожительной улыбкой и поделился своим пламенным желанием получить самое ничтожное местечко в этой наиприятнейшей ложе.

– Я там чувствую себя таким одиноким и сам себе кажусь статистом в униформе. И потом, дорогая Полина, вы знаете, как я несчастен вдали от вас…

– Привыкайте понемногу к моему отсутствию, – засмеялась она. – Я не собираюсь всю жизнь провести в Париже. Мне очень не хватает моей мастерской, моих близких и друзей.

– Кстати, как себя чувствует ваша Хэлен? – поинтересовался Альдо.

– Все в том же положении. Ни лучше, ни хуже, и не стану скрывать, что меня это мучает. Честно говоря, я не знаю, что делать.

– Если вы позволите, дорогая Полина, я дам вам совет, – заговорила тетя Амели. – Пора отправляться домой и жить своей жизнью. «Риц», конечно, приятная гостиница, но никогда не сравнится с домом, который мы выбрали себе сами или наши предки выбрали для нас.

– Но бросить Хэлен…

– С чего вы решили, что она будет брошена? Мы никуда не уезжаем. Она к тому же под наблюдением комиссара Ланглуа. Как только Хэлен очнется, его немедленно предупредят, и, можете не сомневаться, он тут же позвонит нам, а мы известим вас. Впрочем, я уверена, что комиссар сам телеграфирует вашему брату. Пять дней на море не…

– Не то что море выпить, – пошутил Адальбер. – Я тоже никуда не уезжаю и думаю, нам не составит большого труда получить разрешение навещать мисс Адлер и следить, чтобы она ни в чем не нуждалась. Доверьтесь совету маркизы: возвращайтесь домой и живите привычной жизнью. Мисс Адлер остается в надежных руках.

– Вы настоящие друзья, каких нечасто встретишь, и я бесконечно вам благодарна! А вы, Альдо, что мне посоветуете?

– Можно ли что-то добавить к сказанному? Но если будет нужда во мне, я тут же приеду. Венеция от Парижа совсем недалеко.

– Сколько времени вы пробудете в Париже?

– Завтра уезжаю. К сожалению, – с горечью ответил Альдо.

Антракт близился к концу.

– Так вы не найдете мне местечка? – плаксиво осведомился Фанкетти.

– Нет, конечно, – смеясь, ответила Полина. – Вам будет гораздо удобнее в вашем мягком кресле, потому что здесь все места заняты. Увидимся завтра.

– Хорошо! Мое почтение, медам, я ухожу с печалью.

Фанкетти переступил порог, столкнувшись с озабоченным Уишбоуном.

Встреча с итальянцем не улучшила его настроения.

– Что здесь понадобилось этому типу?

– Это знакомый госпожи Белмонт, он пришел поздороваться с нами, – сообщила маркиза де Соммьер.

– Вот оно что! Не знаю почему, но лицо этого типчика мне не нравится. В Нью-Йорке он постоянно таскался за Лукрецией. А вот от нее у меня плохая новость: наша дива отказалась от ужина в «Кафе де Пари».

– Почему? – поинтересовался Адальбер, искренне расстроившись. – Ей не нравится этот ресторан?

– Ресторан ей нравится, не в этом дело. После спектакля я отведу вас к ней, и она сама вам скажет, как огорчена, отказываясь от ужина. Дело в том, что у нее совсем нет аппетита, она устала и даже кашляет.

– Не стоит так беспокоиться из-за кашля, – улыбнулась маркиза. – Она входит в роль. Кашель должен быть ужасным, когда она будет умирать на наших глазах.

Зал снова погрузился во тьму, оркестр исполнил небольшую прелюдию, занавес поднялся, открыв взорам зрителей освещенную солнцем гостиную в загородном доме в предместье Парижа.

Торелли наедине со своим возлюбленным казалась еще более юной, чем в первом акте. Девичье платье из белого органди в мелкий цветочек, в руках капор с бантами, который она сняла, вернувшись из сада. Вновь воцарилось волшебство.

Искоса взглянув на Адальбера, Альдо понял, что он блаженствует.

Сложив руки на коленях, наклонившись вперед, он не сводил глаз с певицы, и на губах его блуждала счастливая улыбка, которая говорила о многом.

«Похоже, опять влюбился! И только бог знает, чем это нам грозит!» – не без опаски подумал Морозини, и сердце его сжалось.

Альдо слишком хорошо помнил историю с Алисой Астор. Его друг целиком подпал под власть этой эгоистичной и бесчувственной женщины, которая мало чем отличалась от своей матери Авы, возможно, самой опасной женщины на свете, потому что удивительная красота сочеталась в ней с черствым злым сердцем и непомерным эгоцентризмом. Эта любовь дорого обошлась Адальберу. По счастью, египетские приключения прошлой весны, когда они были заняты поисками неизвестной царицы, принесли его другу совсем другие переживания. Он погрузился в возвышенную сферу мечты, духовную, а не чувственную, и Альдо надеялся, что этот опыт послужит для Адальбера надежным убежищем и убережет от роковых страстей. Однако, наблюдая за ним сейчас, он уже не был в этом уверен. А зная репутацию Торелли, опасался самого худшего.

Душевное волнение Адальбера не прошло незамеченным и для Полины.

Начиная с плавания на «Иль-де Франс» и кончая пакетботом «Сизонс» из Ньюпорта, она так же, как и Альдо, следила за выпавшими на долю египтолога переживаниями из-за безумной Алисы Астор, вообразившей себя новым воплощением супруги фараона. Отдавая должное красоте, голосу и таланту Торелли, Полина терпеть ее не могла из-за несносного характера, и как верный друг Адальбера, с опасением следила, как он подпадает под ее чары. Что до Мари-Анжелин, то она просто превратилась в воплощенную скорбь: с прошлого года она увлеклась Адальбером и теперь, поднимая на него глаза, взирала с такой горестью, с какой еще ни на кого никогда не смотрела.

Полина обернулась, надеясь встретиться глазами с Альдо. Ее желание мгновенно исполнилось, поскольку Альдо не сводил с нее глаз. Легким движением подбородка она указала ему на Адальбера, и он ответил ей безнадежным пожатием плеч. Полина поманила Альдо, и он наклонился к ней.

– Вы непременно должны уехать завтра? – шепотом спросила она.

– Вы же знаете, у меня очень много неотложных дел, которые я не могу перекладывать на помощников.

– Жаль, очень жаль. Наш Адальбер лишится последней опоры. Сколько еще времени пробудет эта женщина в Париже?

– Понятия не имею. Вы хотели бы, чтобы я пробыл здесь до ее отъезда? Это ничему не поможет. Если он захвачен всерьез, он будет следовать за ней всюду, как верный пес. Или они с Уишбоуном убьют друг друга. Думаю, нам остается только молиться.

– В любом случае, – вздохнула госпожа де Соммьер, которая слышала их разговор, – бойся не бойся, а беды не миновать.

Во время второго антракта никто не двинулся с места. Корнелиус угощал своих гостей шампанским и тостами с икрой, что не помешало им вдвоем с Адальбером, составив восторженный дуэт, восхвалять на все лады очарование, красоту и талант певицы. Маркиза в конце концов устала от их восторгов.

– Ну, где же ваша вежливость, господа? Мы пришли послушать замечательную певицу, согласна, но это вовсе не значит, что нужно говорить только о ней! Мы все здесь, и у всех у нас есть уши, чтобы отдать должное ее таланту.

– Я прошу прощения, – проговорил Корнелиус, – но ведь вы не можете не признать, что перед нами великолепная артистка!

– Я признаю все, что вы пожелаете, если вы мне нальете еще шампанского! Оно тоже великолепное!

И разговор наконец переключился на другую тему… Но Адальбера, погрузившегося в экстатическое состояние, это не коснулось.

Завершился четвертый акт, несчастная Виолетта отдала богу душу, и наступил долгожданный миг: Уишбоун повел своих друзей за кулисы поздравить и поблагодарить героиню вечера.

Выйдя в коридор, они окунулись в толпу восторженной публики, но, очевидно, у американца был особый дар прокладывать себе дорогу, потому что он сам и его гости, к которым поспешил присоединиться Фанкетти, не вызывая особых возражений, ловко продвигались в нужном направлении. И вот перед ними заветная дверь, которая открылась и закрылась. Не вошла в нее только Мари-Анжелин. Она заявила, что умирает от жары, и опустилась на табурет в коридоре, предназначенный для дежурного пожарника.

Уборная – не сомневайтесь, самая роскошная – напоминала сейчас оранжерею, столько в ней было цветов, в основном роз и камелий, а на туалетном столике перед овальным зеркалом в раме из электрических лампочек лежали разнообразные коробочки и ларчики. Примадонна, успевшая сменить ночную рубашку последнего акта на изящный городской костюм, приняла своих гостей стоя. Вблизи, еще в сценическом гриме, который придавал ей бледности и выделял чудные темные глаза, она уже не казалась такой юной, но красота ее ничуть не померкла. Торелли засверкала ослепительной улыбкой, когда Уишбоун представил ее маркизе де Соммьер, и с благодарностью приняла ее искренние похвалы. Более сдержанная улыбка была обращена Полине, но, когда пришел черед поклониться Альдо, лицо дивы стало холодным и замкнутым.

– Какая честь для меня, что князь Морозини навестил меня. Я и надеяться не могла на такое чудо.

Ее сухой резкий тон неприятно поразил добродушного Корнелиуса, и он поспешил ответить:

– Что вы такое говорите, мой добрый прекрасный друг? Разве вы никогда не встречались?

– Представьте себе, что нет! Когда я пела «Тоску» в «Ла Фениче» и пригласила князя прийти на мой спектакль, он ответил мне грубостью.

– Пригласили? – невольно возмутился Альдо. – Записка, которую я получил, содержала вовсе не приглашение, а требование и даже приказ явиться в театр совсем по другому поводу. Но приказной тон не для меня.

Он едва поклонился и уже повернулся, чтобы уйти, но огорченный Корнелиус схватил его за рукав.

– My God! Да что тут происходит? Князь, подождите! Разве не вы, милый мой добрый друг, посоветовали мне обратиться к князю, расхваливая его познания в обасти антиквариата?

– Разумеется, я. Когда мне нужен поставщик, я всегда выбираю лучшего. Хотя, к сожалению, он оказался не на высоте. Сколько еще времени я буду ждать свою химеру?

– Вашу химеру? Не думаю, что у вас есть право владеть ею.

– А право наследования? Вы будете его отрицать? Я происхожу от Чезаре Борджиа и его сестры Лукреции. Где вам знать, что мой дальний предок – то самое «дитя Рима», тайну которого не разгадали до сих пор!

– Тайну, кто именно его отец: Чезаре Борджиа или папа Александр? Какая разница, если в обоих случаях речь идет об инцесте. Действительно, вам есть чем гордиться.

– Он был воспитан в Риме как принц.

– Да будь он коронован императором, стал бы королем или папой, в моих глазах ему это ничего бы не прибавило. У меня нет намерения терять и дальше мое драгоценное время. Имею честь, мадам!

Морозини отвесил прощальный поклон, но Корнелиус чуть ли не со слезами на глазах вцепился в него.

– Вы же не оставите меня? Нет? Вся моя надежда только на вас! В ваших руках мое счастье.

Альдо сочувственно ему улыбнулся и положил руку на плечо:

– Дорогой мой Корнелиус, поверьте, если бы я был уверен, что способен обеспечить вас счастьем, я бы продолжал поиски вопреки всем обстоятельствам, но давайте посмотрим правде в глаза. Эта женщина не собирается выходить за вас замуж, что бы вы ей ни подарили. Вы можете себе вообразить, что она откажется от огней рампы, от славы и погребет себя в глуши Техаса? Ее красота – ловушка, одна из самых опасных, какие только готовит ад.

– А тебе не кажется, что ты сильно преувеличиваешь? – возмутился Адальбер, слушая разговор со все возрастающим негодованием.

Вмешательство друга рассердило Альдо.

– А тебе не кажется, что ты вмешиваешься в чужой разговор?

– Господа! – подала голос маркиза, стукнув об пол тростью. – Мы здесь достаточно повеселились. Довольно! Проводи нас, Альдо.

– Как вам будет угодно, тетя Амели. Мадам! – Альдо еще раз на прощание кивнул.

Оскорбленная Полина, которая предпочла молчание, чтобы не подливать масла в огонь, вышла вслед за маркизой и Альдо, и они с трудом стали прокладывать себе дорогу в толпе поклонников, запрудивших коридор. Наконец добрались и до Мари-Анжелин, которая по-прежнему восседала на табурете пожарника.

– Ну что? – спросила она. – Вы довольны?

– Очарованы, – насмешливо отозвалась маркиза. – Удивительная женщина! Жаль только, что дурно воспитана.

– Неужели поссорились? – удивилась План-Крепэн, пристально вглядываясь в их сумрачные лица.

– Трудно назвать это ссорой, – вздохнула Полина. – Певица в одно мгновение превратилась в гарпию, и Альдо воздал ей по заслугам, не допустив при этом ни малейшей некорректности.

– А где же Адальбер?

– Боюсь, что у него появились проблемы, – покачал головой Альдо. – Точнее, у меня. Адальбер перешел в стан врага вместе с обозом и знаменами.

– Господи! Да неужели вы поссорились… из-за этой женщины? – не поверила Мари-Анжелин.

– Боюсь, что именно так. В этот вечер Адальбер стал жертвой своей очередной безумной влюбленности, опустошительные последствия которых мы уже не раз наблюдали. Вы, надеюсь, не будете плакать? – забеспокоился Альдо, ласково погладив по щеке Мари-Анжелин.

– У страха глаза велики, – улыбнулась Полина, – я думаю, бояться не стоит. Адальбер скоро опомнится. Он же пришел в себя после своей любви к Алисе Астор. Сначала рассыпался в прах, потом восстал из пепла.

– Не забудем и его недавней романтической любви к мертвой принцессе, – напомнила тетушка Амели. – Идемте, друзья мои. И поскольку мы провожаем Полину в «Риц», ты, Альдо, угостишь нас легким ужином.

– С удовольствием, каким только захотите. Идемте!

Они направились к выходу, где еще, не торопясь, расходилась публика.

– А куда исчез ваш обожатель? – неожиданно спросила План-Крепэн Полину.

Та пожала плечами.

– Не знаю и знать не хочу. Но думаю, что нам нужно как можно скорее уйти отсюда.

Несмотря на отсутствие Адальбера, ужин с шампанским, плоскими устрицами, паштетом из гусиной печенки и лесными грибами прошел очень приятно. Альдо еще решительнее настроился на завтрашний отъезд и даже с помощью служащего «Рица» заказал себе место в спальном вагоне. И, только коснувшись губами руки Полины, ощутил сожаление.

– Сообщите мне, если будут новости у вашей Хэлен… Или если надумаете вернуться в Нью-Йорк.

Он почувствовал, как дрогнули тонкие пальцы, которые он держал.

– Думаю, что я уеду очень скоро. Счастливого вам пути, Альдо!..

Глава 8 Полина совершает безумство…

На следующее утро, часов около одиннадцати, Адальбер открыл дверь, собираясь выйти из дома, и столкнулся у порога с Альдо, который уже поднял руку, чтобы позвонить.

– Что это ты тут делаешь? – насупившись, спросил хозяин.

– Можно мне войти? – вкрадчиво осведомился гость.

– Нет времени! Опаздываю!

– Ничего, наверстаешь. Никогда не находил приятными беседы на входном коврике.

– Мне не о чем с тобой беседовать.

– А мне есть! Пойдем-ка, дорогой. – И Альдо властным движением взял друга за плечо, а тот невольно постарался освободиться от крепкого объятия друга.

Очень скоро они оба оказались в рабочем кабинете египтолога, куда Альдо привел хозяина и даже усадил его в любимое кресло, снова слегка нажав на плечи.

– Я не понимаю, что тебе от меня нужно?

– Хочу расставить все точки над «i». Во-первых, ты должен зайти к тете Амели и извиниться за тот спектакль, который устоил вчера. Попросить прощения у тети и у План-Крепэн. Бедняжка вчера чуть не плакала от огорчения!

– Ну ты и наглец! Перевернуть все с ног на голову! Кто вчера вел себя с великой артисткой как последний хам? Да перед ней только на коленях можно стоять!

– Не привык стоять на коленях перед обидчиками! Твоя новая богиня всячески старалась меня оскорбить и унизить. Даже Корнелиус, который перед ней тает не меньше твоего, это понял.

– Он что, сам тебе об этом сказал?

– Во всяком случае, дал понять. И это его очень огорчает, поскольку я устраняюсь от хлопот по поводу химеры. Но ты ведь можешь искать сокровище вместо меня! Почему бы нет? Вспомни о награде! Красавица выходит замуж за того, кто дарит ей химеру. Лично я ей не верю, но вы оба во власти ее чар! В общем, Адальбер, я пришел попрощаться.

– Ты в самом деле уезжаешь?

– Сегодня вечером. Заказал купе. Теперь тебе никто не будет мешать. Торчи, сколько хочешь, у ног своей красавицы. Будете сидеть рядышком с Корнелиусом и петь дуэтом хвалебные оды вашей возлюбленной.

Адальбер покраснел от гнева.

– Значит, ты считаешь, что вчера я вмешался не в свое дело? А сегодня, скажи мне на милость, куда вмешиваешься ты? С какой стати ты мне указываешь, за кем мне ухаживать? Я что, разрешение должен у тебя спрашивать, влюбиться мне или нет?

– Можешь не спрашивать. Но у тебя есть недостаток. По своей душевной близорукости ты принимаешь пробку от графина за бриллиант. Привести примеры? Пожалуйста – Хилари Доусон, Алиса Астор…

– Если ты назовешь хоть еще одно имя, получишь от меня в глаз!

– Не назову, – став вдруг очень серьезным, сказал Альдо. – Та была слишком хороша для того, чтобы жить на земле, и я надеялся, что воспоминание о ней послужит тебе оберегом, потому что с ней трудно сравниться. А Торелли – всего лишь заурядная стерва, но при этом довольно опасная…

– Потому что не стала млеть перед тобой, а отправила куда подальше! Торелли – совершенство. Какой у нее дивный голос! А красота? Изящество? Наконец, обаяние! Перед ней невозможно не преклоняться…

– Сирены тоже пели божественно, но Одиссей приказал прикрутить себя к мачте, чтобы не поддаться их чарам. Ладно! Нечего больше воду в ступе толочь, и так все ясно. В общем, желаю тебе счастья и удачи. Теперь, если пожелаешь, можешь охотиться за химерой. Тебе о ней известно ровно столько же, сколько и мне.

– Значит, ты отказался?

– С большим удовольствием. Эта химера никогда не была мне по душе. Ее хозяин был исчадием ада, вокруг него потоками лилась кровь! Постарайся поберечь себя. И не ссорься с Уишбоуном. Он и в самом деле очень славный человек. К несчастью, впал в безумие, и ты тоже готов за ним последовать. Желаю тебе удачи и прозрения!

– Пошел к черту! С ним и оставайся!

Морозини вышел из кабинета и осторожно прикрыл за собой дверь. В конце коридора он встретил крайне озабоченного Теобальда.

– Князь уезжает?

– Да, Теобальд, это лучшее, что я могу сделать.

И неожиданно протянул руку верному надежному слуге, который с почтением пожал ее. У двери Альдо обернулся и попросил:

– Не упускайте его из виду, заботьтесь о нем. Если вдруг что случится, звоните мне.

На улицу Альфреда де Виньи Морозини отправился через парк Монсо, в этот час почти пустынный. Кое-где работали садовники, сгребая последние листья. С серого неба сочилась морось, как в Бретани, совершенно не располагая к прогулкам, но печаль и запустение парка как нельзя лучше соответствовали настроению Альдо, и он не без удовольствия брел по тихой аллее, глубоко засунув руки в карманы своего английского пальто. Он чувствовал что-то вроде ностальгии, потому что шел по этой аллее в последний раз и без стыда признавался себе, что готов заплакать.

Тетушку Амели он нашел в одиночестве. Она сидела в маленькой гостиной рядом с зимним садом и грелась у большого мраморного камина, где весело полыхал огонь. Перед ней стояла чашка кофе и лежала груда свежих газет. Она брала одну за другой, с громким треском разворачивала, просматривала, нахмурив брови, и отправляла их на пол, словно сердясь за что-то на каждую из них. И уже не наводила на них изящного лорнета, украшенного изумрудами, у нее на носу сидели обычные демократические очки.

– Если хочешь кофе, позвони Сиприену, – сказала она Альдо. – Можешь и для меня попросить чашечку, этот уже остыл.

– Можно узнать, что вы ищете, тетя Амели?

– Искать нет никакой необходимости! Я нашла даже больше, чем хотела! У писак-сплетников нет ничего более интересного для публики, чем эксцентричные выходки Торелли. В каждой газете что-нибудь да есть. А сколько фимиама! Цветов! Восторга! Пустых слов! Она чудо из чудес! Зато твоя репутация поставлена под удар, как утверждают эти прохвосты. От деталей я тебя избавляю. Что там с Адальбером?

– Примерно то же самое, что и во времена Алисы Астор. Может быть, даже хуже. Тут же не только красота, которой в самом деле не отнять, но еще и ангельский голос, так что Адальбер попал в настоящее рабство. А я-то надеялся, что история с неизвестной царицей отвратит его от мегер. Потому что Торелли настоящая мегера, и я готов заложить голову, что она мегера из мегер! Кстати, а где наша План-Крепэн?

– Не думаю, что Мари-Анжелин одобрила бы причисление Торелли к мегерам. Она в церкви.

– Она что, не ходит больше к шестичасовой мессе?

– Ходит, конечно. Но в церкви Святого Августина сейчас проходит поклонение Святым Дарам, и я думаю, она хочет замолвить словечко Михаилу Архангелу, своему любимому святому, чтобы он занялся Торелли.

– Не говорите мне, что План-Крепэн молится о ней!

– Избави Боже! Она уповает на его огненный меч. Ей бы очень хотелось увидеть, как этот меч обрушится на певицу, в которой она видит откровенную пособницу сатаны. То, что Адальбер не устоял перед ее чарами, окончательно разбило ей сердце. Признаюсь, я ей сочувствую. А что же ты? Ты уезжаешь? – грустно спросила маркиза.

– Не вижу причин оставаться здесь дольше. Адальбер спит и видит, когда я покину Париж. Но не волнуйтесь, тетя Амели, я попросил Теобальда позвонить мне, если что-то случится, и я сразу же примчусь. А что до Мари-Анжелин, пусть решит, чего она на самом деле хочет. Целую неделю она всячески давала мне понять, что ждет не дождется моего отъезда, потому что боялась Полины, а теперь что? Хочет, чтобы я остался?

– Наша План-Крепэн непоследовательна, как большинство женщин. И большинство мужчин, кстати, тоже. Ты тоже из их числа.

– Я? Что вы имеете в виду?

– Полину. Не стану скрывать, я очень люблю ее. А ты?

– Не понимаю, что вы хотели бы от меня услышать.

– Меня не интересует, любовники вы или нет, я хочу знать, любишь ли ты ее.

– Кажется, вы забыли о прекрасном Оттавио. Он следует за ней как тень, и не похоже, чтобы это ей было неприятно.

– Но ты не ответил на мой вопрос. Ты ее любишь? Мне ты можешь все сказать, ты ведь знаешь. И я могу все понять, потому что ты дитя моего сердца…

– Если честно, сам не знаю. Это может показаться идиотизмом, но это так. Я не могу разобраться в своих чувствах, когда думаю о ней.

– А с тобой такое часто происходит? Я хочу сказать, ты часто о ней думаешь?

– Даже слишком часто, когда она рядом. Если говорить откровенно, я… я страстно ее желаю, – тихо проговорил Альдо.

– Тогда послушайся моего совета, пусть не самого добродетельного: уступи разок своему желанию, и ты избавишься от наваждения.

Альдо отвел глаза в сторону, тщетно надеясь избежать проницательного светлого и мудрого взгляда. Но разве можно было от него спрятаться?

– Я уже сделал это, – едва слышно признался он.

– И?

– Только и мечтаю вернуться к ней… Как вам объяснить?..

– Не нужно ничего объяснять… Все и так понятно. Нет сомнений, что она тебя любит. Женщины такой мощи не размениваются. Они отдают себя целиком и безоглядно. А значит, в тебе говорит не только чувствственность, но и сердце, и тогда мой единственный тебе совет: немедленно уезжай! Я знаю, что не в правилах семьи Морозини пасовать перед опасностью, но эта уж слишком влекуща. Ты можешь лишиться немалой части самого себя.

– Я это знаю и поэтому разумно возвращаюсь к семейному очагу.

Госпожа де Соммьер недовольно поджала губы.

– Как же мне это не нравится! В твоих словах будто стынет суп и шлепают домашние тапочки. Твоя жена не заслужила этого! Она слишком хороша собой, и в ней столько породы! А как ей пошло на пользу материнство! Она расцвела, как никогда!

– Досадно только, что она ушла в детей с головой. Видит бог, я обожаю трех своих ребятишек, но бывают минуты, когда я кажусь себе лишним и не нахожу моей Лизы… Той Лизы, какой она была в первые дни нашей семейной жизни.

– Но вспомни хорошенько те первые дни. Не считая каких-то жалких шести или семи недель, которые вы провели вместе, твоя бедняжка Лиза не один месяц прожила в тени столетней смоковницы по вине хитроумного раввина! Ее единственной собеседницей была неплохая, в общем-то, женщина, хотя разговоры с ней вряд ли обогащали и увлекали ее, тем более что этой женщине было приказано молчать. Не забудь еще, что твоя жена была в это время уже беременна, а тебе никогда не узнать, что это такое! И дальше было не легче, она снова ждала ребенка, а ты носился неведомо где с Адальбером, хотя, надо сказать, все-таки волновался за свою семью. Это внушает мне надежду, что ты по-прежнему любишь свою жену, несмотря на кое-какие черты, которые она унаследовала от своих предков-гельветов.

– Конечно, я люблю Лизу! Иначе с чего бы так мучился?!

– Значит, поспеши на свой поезд и отправляйся в Венецию, жизнь сама расставит все по местам.

Альдо встал, подошел к маркизе и с нежностью обнял ее, поцеловав в щеку благодарным поцелуем.

– Спасибо вам, тетушка Амели! Мне бы надо вспоминать почаще, что я могу и вслух произнести, как я вас люблю!

– Не сомневаюсь, мой дорогой, – улыбнулась она в ответ, тоже поцеловала его и вытерла повлажневшие глаза.

Вечером Альдо Морозини, исполненный самых благих намерений, но все-таки опечаленный тем, что Адальбер так и не появился у маркизы де Соммьер, приехал на Лионский вокзал, откуда отправлялся Симплон-Орьент-экспресс, готовый всего лишь через двадцать четыре часа доставить его домой.

Путешествовать в темно-синих вагонах этого прекрасного скорого поезда было одно удовольствие. Альдо высоко ценил его комфорт и не противоречащую хорошему вкусу роскошь, изысканную кухню и безупречное обслуживание. Путешествие было приятно; в это время можно было побыть наедине с самим собой, можно было обдумать свои проблемы, не опасаясь, что тебя потревожат; полюбоваться чудесными горными пейзажами и голубыми озерами за окном, помечтать, куря сигарету или сигару… Однако все эти удовольствия при первом же повороте колес мог уничтожить какой-нибудь зануда-знакомый, превратив сладостный эгоистический рай в докучный ад. Единственным выходом в этом случае было сказаться больным и не выходить из купе. Но и мнимая болезнь не гарантировала спасения: навязчивый знакомый, возомнив себя братом милосердия, мог усесться у вашего изголовья, измерять пульс и читать вслух газетные новости. Тогда оставалось последнее средство: послать его к черту и разругаться в прах… А ведь в обычной жизни он мог быть приятным, необременительным человеком…

Но на этот раз небеса были благосклонны к Альдо. Вокруг он замечал лишь одних симпатичных незнакомцев. Ни единого знакомого лица на горизонте, кроме Альбера Гайе, проводника спального вагона, с которым Морозини уже не раз путешествовал и который был сама любезность.

– Добрый вечер, ваша светлость, – поздоровался он, проверяя билет. – Добро пожаловать в наш поезд. Не сомневаюсь, что путешествие будет приятным, погода хоть и прохладная, но сухая, а завтра обещали солнечный день.

– Хорошая новость! Есть кто-нибудь из знакомых в поезде?

– Насколько я знаю, никого, ваша светлость. В основном англичане. Пойдемте со мной, я провожу вас в ваше купе, оно под номером семь, и, чтобы вы не скучали, принесу вам воду с коньяком.

– С вами ездить одно удовольствие, Альбер! У вас удивительная память!

Несколько минут спустя Альдо уселся у окна на диванчик, который Альбер вскоре превратит в постель, но за газеты не взялся, положив их стопкой возле себя, зато закурил сигарету и, пуская дым, стал рассматривать здание вокзала. Еще несколько минут, и поезд тронется. Альдо любил эти последние минуты. Сейчас начальник поезда крикнет в последний раз: «Прошу в поезд, господа!», захлопают двери, послышатся «счастливо» и «до свидания» с перрона и у окон, и темно-синий с золотом состав плавно тронется, начав свой путь в страну яркого солнца. Мало-помалу колеса застучат все быстрее и быстрее, а потом раздастся мощный торжествующий гудок, сообщая, что поезд мчится на самой большой скорости.

Вскоре Альбер принес обещанный напиток, и Альдо, делая глоток за глотком, рассеянно смотрел на проплывающие мимо пригороды – темнота спрятала все уродства, оставив сиять только желтые фонари, превратив все вокруг в поля мерцающих светлячков.

Теперь, уютно устроившись в купе, Альдо с грустью думал о единственном человеке, которого хотел бы увидеть сегодня на перроне, – Адальбере Видаль-Пеликорне. Это был его самый близкий друг, товарищ по странствиям и приключениям, которого Лиза называла «больше чем брат». Альдо пришлось сделать над собой немалое усилие, чтобы вконец не расстроиться.

Конечно, это была не первая размолвка между ними, но все предыдущие заканчивались через несколько дней, не разводя их в разные стороны, и они все-таки оставались по одну сторону баррикад. На этот раз Альдо опасался, что все будет гораздо серьезнее… Если вообще не трагично. Теперь они оказались в разных лагерях. Пусть Адальбер отправляется на поиски проклятой химеры и преподносит ее своей красавице, а славный Уишбоун остается ни с чем. При мысли о Корнелиусе Морозини не мог не почувствовать укол совести: как-никак он обещал техасцу свою помощь. Впрочем, искусство главного ювелира Картье обеспечит ему безупречную копию. Но если Адальберу удастся найти подлинник, то эта стерва, а Морозини мог поклясться, что Торелли настоящая стерва, отдаст предпочтение ему. Что не помешает ей принять подарок и от бедняги техасца.

Колокольчик, оповещающий об открытии вагона-ресторана, прервал его размышления. Альдо вымыл руки, причесался, выбрал газету, которую намеревался просмотреть в ожидании заказа, и отправился в вагон-ресторан, где знакомый метрдотель усадил его за отдельный столик.

– Думаю, вы предпочтете одиночество, – шепнул ему метродотель, едва заметно кивнув головой в сторону столиков на четырех человек, за которыми, громко разговаривая, сидели англичане и американцы. – Видите, что у нас сегодня творится…

– Спасибо, вы угадали мое желание, – согласился Альдо и погрузился в изучение меню. Выбрал, какое будет пить вино, и прислонил газету к шелковому оранжевому абажуру лампы, чтобы спокойно читать ее.

Он решил, что ужин должен быть легким, потому что сразу после еды собирался лечь спать, чтобы восстановить силы к завтрашнему утру. Альдо заказал устрицы, порцию морского языка и фруктовый компот. Подумал и попросил принести еще бокал хорошего шампанского, веря в способность игристого вина поднимать настроение, а оно у него, прямо скажем, заставляло желать лучшего: черные тени так и клубились в его сознании.

Он попробовал читать газету, но тут же оставил ее, такой она показалась неинтересной. Глядя в окно, Альдо пытался понять, что же так мучительно стесняет ему сердце по мере того, как поезд, углубляясь в темноту, увозит его все дальше от Парижа. Адальбер! Конечно же, Адальбер! Глупо было так нелепо ссориться из-за женщины, которую ни тот ни другой не знал. Нужно было во что бы то ни стало вскрыть нарыв, даже рискуя больно задеть друг друга. Дойдя до конца, они наверняка бы расхохотались и крепко обнялись, а потом отправились праздновать примирение хорошей бутылочкой вина. Но теперь каждый поворот колес увеличивал разрыв… И, возможно, делал ситуацию непоправимой…

А еще… Еще была Полина. В ее ласковых нежных руках так сладко было бы спрятать свое отчаяние! Вспомнив ее волшебное тело, Альдо чуть было не застонал. Ему показалось, что, заключив Полину в объятия, он забыл бы все свои огорчения. Ночь, одна только ночь, и… Но вглядываясь вглубь себя, Альдо понял, что горюет не только о Полине и Адальбере, но и… о химере! Вернее, об охоте за ней. Впервые в жизни он выпустил из рук добычу. Практически без боя, и это было так на него не похоже, так противоречило его натуре. Он был создан охотником. Чутьем чувствовал сокровища, обожал возбуждение поиска, опасности, даже провалы и отчаяние. Но потом – потом был ликующий взрыв! Победа! А теперь Адальбер один пустится по тропе, усеянной ловушками, которая ведет к единственному в мире украшению. Хочет он того или нет, но другой такой химеры в мире нет. К тому же принадлежавшей Чезаре Борджиа!

Ощущение, что он дезертировал с поля боя, охватило Альдо с такой силой, что, выходя из вагона-ресторана, он невольно стал искать стоп-кран. По счастью, здравый смысл все-таки возобладал и вовремя удержал его, шепнув, что поезд, остановленный во мраке ночи, оставит его посреди полей, откуда сам черт не знает, как выбираться. Не говоря уж о том, что сам он будет выглядеть полным идиотом!

Взглянув на часы, Альдо прикинул, что Дижон будет через час.

Поезд стоит там десять минут. Время более чем достаточное, чтобы достойно сойти с поезда. Почему бы и нет? Альдо был уже весь во власти искусительной мысли. Обдумывая, как он это сделает, он вошел в купе.

За время его отсутствия Альбер постелил постель. Простыни безупречной белизны, мягкое пушистое одеяло – соблазнительное зрелище для усталого человека. Но Альдо не поддался ему, уселся у окна, закурил сигарету и задал себе следующий вопрос: где он остановится в Париже? Вернуться к тетушке Амели казалось ему неудобным. А поехать в…

И в это время раздался стук. Альдо направился к двери, там никого не было, он снова вернулся к окну. Стук раздался снова. Он слышался от смежной двери, ведущей в соседнее купе и запертой, как положено, с обеих сторон. Не задумавшись ни на секунду, кто бы это мог быть, Альдо повернул задвижку, открыл дверь и отшатнулся, словно получил удар в сердце: перед ним стояла Полина.

– Я могу войти? – тихо спросила она.

Окутанная волнами белоснежного муслина, с распущенными по плечам черными волосами, она подняла к нему бледное, с потемневшими сумрачными глазами и алым полуоткрытым ртом лицо и была так хороша, что совершенно ослепленный Альдо едва мог прошептать:

– Ты?.. Ты?.. Наконец-то!

Обеими руками он взял ее голову, припал к губам долгим поцелуем, потом поднял Полину на руки и внес ее к себе…

Остановку поезда в Дижоне он даже не заметил.

Никогда ночь любви не была такой пламенной!.. И полной огоромного количества неудобств! Умещаться, пусть даже тесно прижавшись друг к другу, на узенькой кушетке было не так-то просто. А если еще и качает? От сильного толчка Альдо в самый критический миг слетел на пол, хорошо еще, покрытый ковром. В следующий миг к нему слетела и Полина. И снова все пошло как нельзя лучше.

Рассвет они встретили в окрестностях Лозанны, не поспав ни минуты из этой драгоценной ночи. Надо сказать, что и поговорить-то они не успели. Но с восходом солнца будничная жизнь вступала в свои права. Все, что Альдо и Полина радостно изгнали из своего узенького святилища, вернулось на свои места, и с этим уже нельзя было не считаться. Не очень-то приятный, но неизбежный факт.

К несчастью, неизбежной была и разлука. Одна мысль о ней ранила, как лезвие кинжала. Полина решила сойти в Бриге, узловой железнодорожной станции, после которой поезд помчится вверх к Симплонскому тоннелю, а она пересядет на поезд до Лозанны, откуда доберется до Парижа. Экспресс останавливался в Бриге в девять часов двадцать минут.

Поначалу Полина подумала было, не сойти ли ей в Милане, куда экспресс прибывал почти в три часа. Но решила, что лучше еще несколько часов побыть с любимым. После их блаженного безумства… Немыслимо! Нескончаемый поцелуй, сливший их в последний раз воедино, и Полина, держа двумя пальчиками белоснежный муслин, исчезла в своем купе, затворив дверь. Негромкий скрип запираемого замка возвестил, что ворота в нежданный рай заперты, и как же это было горько!

Альдо постоял несколько минут, прижавшись спиной к створке из красного дерева, дожидаясь, пока уймется сердце. Вот оно немного успокоилось, и он отправился в туалетную комнату, где окатил себя холодной водой с головы до ног, оделся и опустил окно, чтобы ветер унес из купе благоухание духов Полины. «Шанель № 5», чудодейственный аромат, который он ощущал как приглашение к любви… Потом он вышел в коридор, закурил сигарету, хотя обычно никогда не курил до завтрака, сделал две или три затяжки и оставил ее тлеть в пепельнице.

Остановка на вокзале в Бриге застала Альдо в вагоне-ресторане, где он отдавал должное завтраку на швейцарский лад, быть может, самому вкусному в мире. Из окна он увидел Полину, как всегда подтянутую и невероятно изысканную в строгом костюме от Шанель и в накинутой на плечи норке. Как же ему понравились ее большие черные очки, присутствие которых изо всех сил старалось оправдать бледное слабенькое солнышко! Понравились не меньше, чем серый шелковый шарф, которым Полина завязала голову, пряча отсутствие прически, и свои чуть распухшие от бесконечных поцелуев губы… Ничего, отдохнет несколько часов, выспится, подкрасится, и все будет в порядке…

Во взгляде, которым он проводил исчезнувшую в толпе Полину, светилась гордость, что такая прелестная женщина так им увлечена, и еще неизъяснимая нежность. Впервые он сказал Полине «я люблю тебя», и она ответила ему едва слышным всхлипом, говорящим, как долго ждала она этого счастья. Расставаясь, они больше не разыгрывали комедии благих обещаний на будущее, какие давали недавно, впрочем, совершенно искренне. Сейчас это было бы смешно: они оба знали, что непременно будут вместе, если только увидятся. Значит, самым благоразумным было бы избегать встреч…

От Брига до Венеции Альдо оставалось еще десять часов пути. Спать он не мог, но часа два пролежал, отдыхая. Остальные восемь ему предстояло провести, разбираясь с самим собой. Это было нелегко. Ему предстояла встреча с Лизой.

Сможет ли он погрузить свой взгляд в бездонную синеву ее глаз, обнять, прижать к себе, ласкать, не видя перед собой лица Полины, не слыша ее вскриков, который он приглушал поцелуями, не ощущая бархата ее кожи?

Ответ возник сразу и совершенно определенно: нет. Нет, нет и еще раз нет! Как он клял себя за то, что поддался непреодолимому искушению, которого так старался избежать, потому что прекрасно знал, что Полина – воплощение его страстной мечты и он только о ней и думал с тех пор, как услышал фамилию Белмонт. Он чувствовал вину, ощущал ее кожей. Вернуться в таком состоянии в Венецию было немыслимо. Только не сегодня вечером. Не так скоро! Лиза с ее чувствительностью, уже проснувшейся ревностью, непременно ощутит присутствие «другой». Она с отвращением отшатнется от неверного мужа. А этого Альдо не желал ни за что на свете! Лиза была его женой, матерью его детей, она была частью его самого. Он мог потерять ее! Их любовь ничто не могло разрушить. Кроме… Кроме того, что произошло… Его слов, его признания в любви Полине… Но что он мог с собой поделать? Так оно и было. В ту минуту он был совершенно искренен…

В общем, Альдо необходимо было успокоиться. А для этого нужно было время. Откуда его взять?

Поезд проезжал мимо озера Лаго-Маджоре, приближаясь к станции Стреза. Идиллическое место. По берегам озера, по его водам, любуясь островами Борроме, странствовали в основном влюбленные парочки. Нет, нет! Только не сюда! Здесь не место одиноким пешеходам! Бежать отсюда, как от чумы! Но через полтора часа будет Милан. Последняя остановка перед Венецией.

У Альдо в Милане было немало знакомых, и в течение года он не раз приезжал туда по делам. Останавливался обычно в гостинице «Континенталь», самом почтенном отеле города, где всегда мог рассчитывать на комфорт, покой и отдых. Правда, это не относилось к бару, самому людному месту, где он и сам по необходимости проводил немало времени. В конце концов, ему совершенно не обязательно было приезжать в Венецию сегодня вечером, тем более что он никого не предупреждал о своем приезде, собираясь сделать Лизе сюрприз. Решение пришло мгновенно. Он вызвал звонком Альбера, и тот незамедлительно появился.

– Я сойду в Милане, – сообщил он проводнику. – Окажите мне услугу, сдайте в Венеции в камеру хранения мой багаж.

– Все будет сделано, ваша светлость. Нужно кого-нибудь предупредить?

– Никого. Меня никто не ждет. Ключ от камеры передайте начальнику вокзала Бронзини, – добавил он, протягивая Альберу ассигнацию.

С собой Альдо собирался взять только маленький чемоданчик с двойным дном, где лежали купленные на аукционе драгоценности и куда можно было положить самое необходимое на два или три дня.

– Князь плохо себя чувствует, – забеспокоился проводник. – Мне кажется, что вы выглядите не так хорошо, как вчера.

– Пустяки, дорогой Альбер, – улыбнулся Альдо. – Я никогда не сплю в поезде.

Святая ложь. Не было другого места в мире, где бы Альдо спал так сладко, как в спальном вагоне, убаюканный стуком колес. Альбер ушел, и он отправился взглянуть на себя в зеркало. Только что, бреясь, он думал о другом и не обратил на себя внимания. Альбер был прав, сказав, что выглядит он не блестяще. Трудно было ждать другого после такой бурной ночи… Эта бессонная ночь стоила двух. А если учесть, что и предыдущая была не из лучших… Он тоже почти не спал, курил сигарету за сигаретой, пытаясь обрести душевное равновесие после выходки Торелли, которая внесла столько перемен в его жизнь. Никогда еще Адальбер не смотрел на него с такой яростью. Или даже… с ненавистью? Да, да, что-то похожее промелькнуло в его глазах, и, вспоминая этот взгляд, Альдо не мог уснуть всю ночь. Ну а потом сумасшедшая встреча с Полиной… Неудивительно, что он осунулся и под глазами у него темные круги. Решение выйти в Милане и переночевать там было просто верхом благоразумия. Невозможно появиться перед Лизой с таким лицом. Она сразу же решит, что он болен, уложит его в постель и примется лечить со швейцарской методичностью. Или… догадается, что произошло. А дальше воображение рисовало сплошные ужасы: Лиза, подхватив всех детей, уезжает в Вену, сообщив, что он больше никогда ее не увидит.

«Континенталь» предложил Альдо все, что он от него ждал: тихую комнату, большую ванну, которую он немедленно наполнил восхитительно теплой водой с душистой лавандовой солью, легкий ужин, который ему подали в номер, и, наконец, кровать, где могли бы поместиться даже трое. Альдо погрузился в ее мягкую белизну, словно в облако, и заснул без сновидений. После двенадцати часов сна все встало на свои места. Альдо принял холодный душ, плотно позавтракал и почувствовал, что свеж, как огурчик, и готов наслаждаться жизнью, как и раньше.

Свою ночь с Полиной он постарался упрятать в самый дальний уголок памяти. Она была слишком хороша, чтобы просто забыть о ней, как и та, другая, в отеле «Риц», как и раннее утро в Ньюпорте, но он поклялся себе, что четвертой не будет. А значит, он постарается во что бы то ни стало избегать Полины. Пусть это будет нелегко, но его душевное спокойствие и душевный покой Лизы того стоят. И вдруг он с удивлением поймал себя на том, что никогда еще с такой нежностью не любил свою жену.

– О своей любви ты мог бы вспомнить чуть раньше, – проскрипел внутренний голос Альдо, который время от времени с ним заговаривал, правда, Альдо обычно его не слушал.

Однако на этот раз решил не отмалчиваться.

– Хорошо упрекать, когда грех уже совершен. Что, по-твоему, я должен был делать, когда в дверях появилась сияющая Полина? Затолкать ее обратно в купе и запереть дверь на задвижку?

– Конечно, я понимаю, ситуация нелегкая. К тому же, как только ты узнал, что она в Париже, ты стал сгорать от желания обнять ее.

– Ну, вот видишь! Сам понимаешь, что…

– Ты мог хотя бы не говорить, что любишь ее.

– Но я действительно любил ее… в ту минуту.

– А что будет потом? Ты понимаешь, что ты наделал, прошептав ей на ухо эти три словечка, которые никогда не говорил ей раньше? Она спрятала их в своем сердце и унесла как величайшее сокровище! Ради тебя она готова на все!

– Не стот преувеличивать.

– Я ничего не преувеличиваю, и ты это прекрасно знаешь. Что она тебе шепнула после последнего поцелуя?

– Ну-у… что она меня любит.

– А еще что?

– Сказала, что… навек.

– Хочешь ты или нет, но для нее ты возлюбленный, а это значит…

– Хватит, не начинай все сначала. Я и без тебя знаю, до чего тяжело жить с угрызениями совести. Но скажу прямо, что с сожалениями не легче. Вот увидишь, я сумею с собой справиться. А тебя я выслушал и больше не желаю слушать.

Укрепившись в благих намерениях, Альдо спустился в холл, расплатился по счету, вызвал такси и поехал на вокзал. Поезд уходил в четверть третьего, он вполне мог позавтракать в «Континентале», но ему не хотелось идти в бар или ресторан из опасения встретить кого-нибудь из знакомых. Не хотелось отягощать себя еще какой-нибудь ложью. И он ограничился привокзальным буфетом, где взял порцию лазаньи, бокал «вальполичеллы» и кофе. Потом купил газету и отправился на перрон. Подождав немного, сел на поезд, который, сделав по дороге несколько остановок, доставил его в Венецию. В родной город он приехал в семь часов вечера и поздравил себя с тем, что не видит вокруг ни одного молодца в коричневой рубашке.

Начальник вокзала, исполненный почтения к именитым гражданам города, отправил помощника забрать вещи Морозини в камере хранения и нанять для него катер, который доставил бы его до дома. Альдо не сообщал о своем приезде, поэтому и не ждал, что Зиан будет ждать его на одном из их собственных катеров. Предвкушая улыбки, которыми его встретят, Альдо со спокойной душой мчался к родному дому.

Надо было видеть изумление, написанное на лице Ги Бюто, который первым увидел Альдо, вернувшегося домой. Ги шел с какими-то бумагами по вестибюлю.

– Альдо?! Вы откуда?

– С поезда, разумеется. Откуда еще я могу быть?

– С какого поезда? Не с Симплон-Орьент-экспресса – точно! Сегодня он не приходит. А вчера вы с ним не приехали!

– Кто вас предупредил, что я еду?

– Мадемуазель дю План-Крепэн сообщила нам по телефону, что вы выехали из Парижа. Не стойте на сквозняке! У нас собачий холод! Пойдемте к вам в кабинет. Захария! Чашку горячего кофе вашему хозяину, и поскорее!

– Господи! Нашелся! Слава тебе, Боже! А мы тут места себе не находим!

– Не вижу причин, с чего бы вам так волноваться! Кстати, принесите мне воду с коньяком, а не кофе!

Как все виноватые, Альдо уже чуть ли не сердился и в кабинет влетел как ураган. Увидев его, Анжело Пизани, его секретарь, который расставлял книги в шкафу, чуть не подпрыгнул от неожиданности.

– Дон Альдо! Какое счастье, что вы нашлись!

– Да что вы, черт побери, все заладили? С какой радости вы решили, что я пропал? Кто сказал, что я приеду на экспрессе?

Альдо с размаха бросился в любимое кресло, посылая про себя ко всем чертям План-Крепэн и желая ей попасть в ад!

– А Лиза где? – прогудел он сердито.

Но Ги Бюто слишком хорошо знал своего ученика, чтобы обмануться насчет его праведного гнева. Он рассмеялся и тоже налил себе рюмочку коньяка.

– Если вы немного успокоитесь, у меня появится возможность вам все объяснить.

– Давайте! Объясняйте! А я-то хотел сделать вам сюрприз…

– Что хотели, то и сделали, – успокаивающим тоном произнес Ги. – А теперь объясняю: позавчера Лиза получила телеграмму от домоправителя своего отца. С господином Кледерманом случился приступ, он попал в больницу. Лиза сразу же позвонила по телефону и сообщила, что приедет первым же поездом, а затем позвонила госпоже де Соммьер, с тем чтобы предупредить о своем отъезде вас. Но не успела, поскольку мадемуазель дю План-Крепэн сообщила ей, что вы уже едете в Венецию. Лиза, само собой разумеется, предупредила всех нас о вашем приезде, прося, чтобы вы сразу ей позвонили… Сразу, то есть вчера вечером.

– О господи, господи! – простонал Альдо, он уже больше не сердился, а всерьез беспокоился. – Что же я ей скажу?

– Как что? Правду. Или она так ужасна? Я не думаю. В катастрофу, слава богу, вы не попали. Вид у вас просто великолепный.

– А между тем все могло ею кончиться! Прошлым утром я отвратительно себя чувствовал. Ни минуты не спал в проклятом поезде. И предыдущую ночь тоже, из-за… Назову вам причину сразу: между мной и Видаль-Пеликорном проскочила черная кошка. Мы с ним поссорились.

– Не в первый раз, – слегка улыбнувшись, проговорил Бюто. – Пора бы и привыкнуть. Ничего, помиритесь.

– Мне бы такую уверенность! В общем, когда мы проехали туннель, я почувствовал страшную слабость. Чуть было не сошел в Стреза, но решил справиться, однако лучше мне не стало. Я знал, что меня не ждут, и не хотел появляться перед домашними зеленым, как огурец, с приступами тошноты. Я сошел в Милане, распорядившись, чтобы проводник положил мой багаж в камеру хранения в Венеции, ключ отдал Бронзини, начальнику вокзала. Взял номер в «Континентале», купил лекарства, полечился, хорошенько выспался и приехал! Как видите, ничего страшного!

Альдо испытал невероятное облегчение, когда понял, что почти ни в чем не солгал. Когда чувствуешь себя виноватым, нет ничего целительнее правды. Хотя бы капельки, но как она помогает! Альдо тут же сменил тему:

– Как там мой тесть? Наберите мне, пожалуйста, Цюрих, мой дорогой Ги, пока я чуть-чуть освежусь с дороги. Лиза дала вам номер больницы?

– Нет, она просила звонить домой.

– Так позвоните, Ги, милый! Ребятишки-то дома, как я полагаю…

Хотя так тихо, что даже странно.

– Лиза забрала их с собой вместе с Труди и гувернанткой.

– Чтобы устроить цирк у постели больного?

– Именно, – подтвердил Ги, и в голосе у него прозвучала суровая нотка. – Вы сами понимаете, она хочет, чтобы дед мог поцеловать их в последний раз, если… Вы же знаете Лизу!

– Да, конечно, – согласился Альдо, помрачнев. – Она ангел. Вызовите поскорее Цюрих, Ги! А потом мы узнаем, когда отправится туда ближайший поезд.

– Сегодня вечером? Да вы приедете в полночь! Какой в этом смысл? Лизе тоже нужен отдых!

– Звоните, Ги, звоните! Наверняка соединят не сразу!

Да, линия была занята, пообещали, что связь будет в три часа, и Альдо уже подумывал, не отправиться ли ему в душ, чтобы смыть с себя дорожную пыль, как вдруг зазвонил телефон. Ги поднял трубку, сказал несколько слов и подозвал Альдо.

– Лиза, – шепотом сообщил он.

– И какой у нее голос? – осведомился Альдо, опасаясь, что услышит рыдания.

– Обычный, – успокоил его Ги и ободрительно улыбнулся.

– Лиза, – заговорил Альдо. – Как он себя чувствует? А ты? Как ты себя чувствуешь?

– Я прекрасно. Папа справился, и я чувствую себя прекрасно!

– Ты уверена? А что с ним было?

– Да, слава богу, ничего серьезного. Думали, что у него чуть ли не инфаркт, но нет, ничего подобного.

– Меня не было рядом с тобой, я тебе не помог. Меня это очень огорчает, понимаешь?

– Не огорчайся! Скажи лучше, куда ты пропал? Опоздал на поезд?

– Нет, не опоздал, преспокойно на нем ехал, но не спал подряд две ночи, потому что поссорился с Адальбером.

– Опять? У вас, мне кажется, это уже стало ритуалом. Из-за чего на этот раз?

– Основание самое нелепое: Торелли. Он влюбился в нее до беспамятства, а у меня с этой дамой вышла размолвка. И когда я собирался перед уходом как-то свести ее на нет, он чуть ли не выставил меня за дверь. В общем, я все тебе расскажу. Завтра утром буду у тебя.

– Нет, нет, не торопись! В этом нет смысла, особенно если ты устал. Тебе ни к чему еще одна бессонная ночь.

– В прошлую я прекрасно выспался! Сейчас закончу всю историю: только мы выехали из туннеля, я почувствовал себя хуже некуда: головная боль, тошнота. Мне не хотелось в таком виде приезжать домой. Я знал, что вы меня не ждете, сошел с поезда в Милане, купил лекарства и взял номер в «Континентале». Теперь я в полном порядке.

Альдо показалось, что Лиза на другом конце провода вздохнула с облегчением, и услышал ее веселый хрустальный смех.

– Очень рада. Но тебе, я думаю, нужно заняться своим здоровьем, милый!

– Ты что, считаешь, что я выхожу в тираж? Рановато, моя дорогая!

– Не преувеличивай, пожалуйста! А если говорить серьезно, тебе давно пора перестать бегать со всех ног за каждым ювелирным изделием с кровавой историей, которым тебя поманили. Кстати, что ты решил с техасцем?

– Уишбоуном? Он теперь составил дуэт с Адальбером, и они дуэтом славят примадонну бельканто. Надеюсь, до дуэли дело не дойдет.

В телефоне что-то затрещало, как будто предупреждая, что связь может вот-вот прерваться. Альдо заторопился:

– Сейчас нас прервут. Если ты не хочешь, чтобы я приезжал, скажи, когда приедешь сама?

– Через несколько дней. Хочу быть уверенной, что с папой все в порядке и тревога была ложной. В любом случае еще позвоню. Спи крепко, сердце мое!

Лиза повесила трубку.

– Похоже, что все не так трагично? – осведомился Ги, закрывая расписание поездов, которое уже успел принести.

– Да, опасность миновала, бояться больше нечего, – весело подхватил Альдо. – И раз я вновь ненадолго холостяк, мы с вами отправимся к Монтини и съедим по парочке лангустов!

– Но вы же не враг себе, Альдо! Только что у вас были проблемы с желудком, если я правильно вас понял, и вы тут же…

– Пустяки, мой друг! Небо снова стало синим, мы с вами пойдем и чокнемся за здоровье Мориса Кледермана, моего замечательного тестя!

Альдо вдруг почувствовал себя необыкновенно счастливым. Наверное, потому, что пушечное ядро пронеслось мимо, обдав его только ветром. И укладываясь в одиночестве вечером в супружескую постель, он поклялся себе, что больше никакая сирена – даже такая влекущая, как Полина Белмонт, – никогда больше не займет места Лизы.

Правда, у него был соблазн анонимно позвонить в отель «Риц» и узнать, благополучно ли она вернулась, но потом он отказался от своего намерения. Его голос могли узнать, а с какой стати Альдо Морозини мог быть в курсе перемещений красавицы американки? А поскольку никаких оснований думать, что с Полиной что-то случилось, не было, самым лучшим было приняться за работу.

И Альдо принялся показывать своему старому учителю покупки, которые он сделал на аукционе в Париже. Они оба без памяти любили держать в руках украшения, обладающие долгой историей, и любоваться ими. Ги Бюто глаз не мог оторвать от ожерелья из крупных рубинов, двух изумрудов и прекрасной грушевидной жемчужины. Соединялись рубины золотыми перемычками, каждая из которых была украшена маленькой жемчужинкой.

– Вы всерьез думаете, что это то самое ожерелье, которое Франциск I подарил Элеоноре Австрийской в день их свадьбы?

– А какие у вас могут быть сомнения? Французская работа. Ожерелье до сих пор находилось бы среди королевских сокровищ, если бы не кража из Гард-Мебль[13].

– У меня такое впечатление, что ожерелье реставрировали, посмотрите, камни вынимали и потом вставили вновь.

– Почему бы и нет? Такое вполне могло быть. Надо будет хорошенько проверить это, прежде чем я буду звонить барону Элленштейну. Но барона в первую очередь интересуют именно камни, так что проблем у нас не возникнет. А что касается застежки с солнечными конями, то там есть имя мастера, который ее сделал.

– Бенвенуто Челлини. Я правильно угадал?

– Именно так! Согласитесь, настоящее чудо! Но досталась она мне нелегко. Гульбенкян[14] хотел заполучить ее любой ценой.

– Вы хотите сказать, что она стоила вам бешеных денег?

– Да, но я ни о чем не жалею. Она этих денег стоит.

– Означает ли это, что вы намерены ее сохранить для себя?

– Пока не знаю, еще подумаю. Если вдруг представится возможность получить неплохую прибыль… А Гульбенкян был просто вне себя!

– Почему же он перестал торговаться?

– Кто же знает! Одно неоспоримо: сейчас она здесь.

Занявшись любимым делом, вновь оказавшись среди драгоценных произведений искусства, Альдо обрел твердую почву под ногами и уже не так болезненно переживал свой разрыв с Адальбером. Он старался просто о нем не думать. Точно так же, как всеми силами старался стереть из памяти ночь, проведенную с Полиной. Вполне возможно, Полина в самом скором времени уедет к себе в Нью-Йорк, а если все же и задержится в Париже, то у Альдо нет пока никаких дел, которые бы вынуждали его туда ехать. Лиза скоро вернется, и жизнь войдет в привычную колею. А что касается Уишбоуна, то если доведется снова с ним встретиться, Альдо примет его по-дружески, потому что добросердечие и простодушие техасца другого не заслуживают, но приложит все силы и энергию, чтобы отговорить его от поисков химеры. А если он захочет сделать копию? Что ж, пусть делает, но только ни за что на свете пусть не гонится за оригиналом!

Через несколько дней после гипертонического криза, который едва не привел к печальному финалу, Мориц Кледерман позвонил своему зятю. Уверив того, что здоровье его в порядке и он вернулся к нормальной жизни, а значит, в самом скором времени вернет ему жену и чудесных наследников, банкир спросил:

– Альдо, вы действительно заняты поисками знаменитой химеры Борджиа, как сказала мне Лиза?

– Нет, я не стал ими заниматься. Сказать по чести, эта химера никогда мне особенно не нравилась…

– Из-за своего происхождения? Вам не по вкусу злокозненный Чезаре?

– А кому он по вкусу?

– Не мне, уж точно. И если я вправе давать советы, то мой таков: бегите от химеры как от чумы!

– Почему?

– Эта драгоценность приносит несчастье. Вам покажется странным, что говорю это я, который не так давно с полным безразличием выслушивал ваши эзотерические и оккультные предупреждения.

– Да нет, это не так, Мориц, – ответил Альдо с неожиданной мягкостью. – После того…

– Как мы пережили ужасную драму, за которую я не перестаю себя упрекать! Если бы я вас послушался, я избавил бы нас всех от рубина Безумной королевы[15], и горе не терзало бы меня. Но именно поэтому я надеюсь, что вы теперь меня услышите, меня, Фому неверующего, сверхинтеллектуала, когда я умоляю вас: не только не разыскивайте эту драгоценность, но и не приближайтесь к этой химере! Она смертельно опасна!

– Почему вы в этом так уверены?

– В свое время я был близко знаком с маркизом д’Ангиссола. Химера досталась ему по наследству, и хотя он никогда не считал ее причиной их родовых несчастий и всегда ею гордился, он мне рассказывал о судьбах некоторых своих предков. Они умирали от несчастных случаев, в которых не трудно было разглядеть замаскированные убийства. Сам он женился на американке, обожавшей точно так же, как он, драгоценности.

– Я знаю. Знаю всю их семью: очаровательные люди.

– Так скажите им, что им необыкновенно повезло, что химера не у них. Сам д’ Ангиссола погиб, сгорев заживо, его жена была убита, как вы знаете, на «Титанике», потерпевшем крушение.

– Странно, но я никогда не слышал, что с химерой связано какое-то проклятие. А ведь Торелли, которая так ее добивается, должна быть суеверной, как все итальянки! Почему же она так стремится заполучить ее?

– Вы правы, я чуть не забыл одну вещь: страшная гибель не грозит только тем, в чьих жилах есть хоть капля крови Борджиа. Вам, наверное, смешно слышать это от меня?

– Именно от вас мне это слышать совсем не смешно! А я-то думал, что семья д’Ангиссола в какой-то мере связана с семейством Борджиа.

– Они тоже так считали, но, видите ли, бывают никому не известные незаконнорожденные!

Банкир на другом конце провода рассмеялся.

– Не обижайтесь на меня. Я должен был вам это сказать, я оберегаю ваши интересы, и я швейцарец! Если ваш замечательный ковбой так стремится к химере, пусть лучше уговорит поработать волшебницу из дома Картье! Так будет лучше для всех, поверьте!

Повесив трубку, Альдо почувствовал, что небо над ним окончательно расчистилось. Он с головой ушел в работу, с нетерпением ожидая возвращения жены.

Он еще не знал, что Полина так и не вернулась в отель «Риц».

Глава 9 Земля завертелась в другую сторону

Когда утром Альдо спустился, чтобы позавтракать вместе с Ги, он увидел, что тот стоит у окна и с озабоченным выражением лица читает газету. Ги был настолько погружен в чтение, что даже не поднял головы, когда вошел его бывший ученик. Его кофе стыл на столе.

– Неужели сегодняшние новости так увлекательны, дорогой Ги? – весело окликнул его Альдо, чувствуя себя в великолепной форме и радуясь, что через несколько часов отправится на вокзал встречать Лизу и ребятишек. – Однако вас они, кажется, не радуют? – через секунду добавил он с тревогой.

– Думаю, они не порадуют и вас. Нам прислали эту газету в запечатанном конверте. Вчерашний номер «Энтрансижан». Советую вам сесть, и я попрошу принести нам еще кофе.

Прекрасного настроения как не бывало! Альдо сразу же увидел заголовок, набранный крупными буквами: «Американка исчезла из «Рица». Дальше следовала статья, суть которой сводилась к тому, что вот уже пятые сутки, как нет никаких сведений о Полине Белмонт. Известный скульптор, богатейшая женщина, она покинула отель пять дней тому назад, собираясь совершить небольшое путешествие, из которого до сих пор не вернулась, хотя намеревалась вернуться на следующий день. Направление путешествия неизвестно. Обеспокоенный ее отсутствием, близкий друг Полины граф Оттавио Фанкетти поднял на ноги полицию, но, как ему показалось, полицейские не уделили должного внимания ее исчезновению. Тогда граф обратился в частное сыскное агентство, и оно без труда установило, что госпожа Белмонт села 15 ноября в Симплон-Орьент-экспресс, направляющийся в Венецию, куда она так и не приехала. Далее следовало напоминание о событиях, связанных с Хэлен Адлер, горничной госпожи Белмонт, ставшей жертвой нападения в отеле «Риц», чья жизнь до сих пор в опасности, она не была убита, но находится в коме. Затем следовали долгие рассуждения о Белмонтах в целом и о Полине в частности – семейное положение, состояние, портреты. Журналистский шедевр завершался сообщением, что последний раз госпожу Белмонт видели в Опере на спектакле несравненной Торелли в роли Виолетты из «Травиаты», она сидела в ложе ее соотечественника и близкого друга певицы господина Корнелиуса Б.Уишбоуна из Далласа (Техас). Кроме нее, в ложе также находились маркиза де Соммьер, мадемуазель дю План-Крепэн, господин Адальбер Видаль-Пеликорн и князь Морозини…

Кровь, запульсировав, кинулась в голову Альдо, и он в самом деле почувствовал, что должен сесть. Полина исчезла. Ее, без сомнения, похитили. Но кто?! Каким образом?! С какой целью?!

Он с яростью смял газету и вдруг понял, что у него в руках не вся газета, а всего только два листка.

– Каким образом этот… ужас попал к нам? Где все остальное?

– Не знаю. Эти два листка, аккуратно свернутые, были присланы в самом обычном конверте. Без всякой записки.

– А почему только «Энтрансижан»? Другие газеты что, не в курсе?

– Полагаю, что теперь уже в курсе. Но в этой газетенке факты изложены уверенным тоном и очень подробно. Если я не ошибаюсь, вы были в том же поезде. Госпожа Белмонт ехала вместе с вами?

– Должно быть, да, я видел ее мельком.

– А в вагоне-ресторане? Там вы не встречались?

– Я не ходил в вагон-ресторан. Мне не хотелось ни с кем встречаться, потому что я уже не слишком хорошо себя чувствовал.

– И что вы будете делать?

– Не знаю. Ждать…

Телефонный звонок не дал Альдо договорить. С мрачным видом он попросил Ги подойти к телефону. Тот вернулся в следующую же секунду.

– Звонит маркиза де Соммьер, – объявил он.

– Тетя Амели? Она взяла телефонную трубку? Быть такого не может! Вы что-то напутали!

– Я не ошибаюсь, можете мне поверить.

Альдо взял трубку и вынужден был признать, что маркиза в самом деле у телефона. Но она не дала ему возможности выразить свое удивление.

– Ты знаешь, что у нас творится?

– Только что узнал. Мне прислали по почте два листка из вчерашего номера «Энтрансижан». Анонимно, подчеркиваю.

– Прекрасно. У нас нет времени на мелочи. Ты должен немедленно приехать в Париж. Садись на вечерний поезд и приезжай. Твоя жена с тобой?

– Нет, она возвращается только завтра. Лиза с детьми сейчас в Цюрихе, у отца, у него был гипертонический криз, опасались за его жизнь.

– Как это все не вовремя! Значит, напиши ей записку и приезжай. Напиши ей… что я заболела…

– Ненавижу такие выдуманные поводы, они могут сбыться.

– Ты к тому же и суеверен! Тогда напиши, что я срочно вызвала тебя и не объяснила, по какой причине.

– Именно это вы и делаете сейчас, моя любимая и несравненная тетя!

– Согласна. Но больше я ничего тебе сейчас не скажу. В твоей замечательной стране теперь заведено прослушивать телефоны, так что я предпочитаю помолчать. Ты приедешь ненадолго и сразу же вернешься обратно. Целую и до завтра!

Тетя Амели повесила трубку.

– Что сообщила маркиза де Соммьер?

– Она хочет, чтобы я приехал в Париж как можно быстрее. Кроме этого, она не сказала ничего. Обо всем остальном вы знаете столько же, сколько и я. Если Пизани на месте, пошлите его, пусть возьмет билет в спальный вагон на сегодняшний вечер. А мне теперь нужен кофе, литр или два, потому что я должен как следует подумать.

– Вы должны этой ночью еще и выспаться, – с нажимом произнес Ги. – Если вы дернете стоп-кран и выйдете в Дижоне, вам вряд ли удастся что-нибудь уладить. Кофе вам, конечно, принесут, но в умеренных количествах.

Вскоре появился Захария, катя перед собой столик с большим пузатым кофейником и корзинкой с грудой тостов и круассанов, которые попросил принести Альдо. Можно было подумать, что он не ел три дня. Он, конечно же, ел, но после статьи в газете и звонка тети Амели почувствовал, что сил ему понадобится немало. Новости не сулили ничего хорошего. Альдо старался не думать сейчас о Полине. Отодвигал мысли о ней на потом. В первую очередь он должен подумать о жене. Наверное, ему повезло, что сейчас ее нет с ним рядом. Но это всего лишь короткая отсрочка. А потом? Что потом? Какое письмо он должен ей написать? И что написать ей в этом письме? Старательно подогнать ложь ко лжи, которую Лиза в самом скором времени все равно распознает? Значит, написать правду? Но писать правду страшно и опасно! Даже полуправду… И что же делать?

Отодвинув чашку, Альдо закурил сигарету и повернулся к Ги, который опять взялся за газету и внимательно перечитывал статью, надеясь увидеть что-то важное между строк.

– Мне думается, лучше предупредить Лизу по телефону. Она придет в ярость, когда, приехав, узнает от вас, что я был вынужден снова уехать в Париж. К тому же, вполне возможно, она решит побыть еще несколько дней с отцом…

– Вы хотите предоставить ей возможность самой разобраться со слухами и сплетнями и сделать соответствующий вывод? Я не уверен, что это пойдет всем на пользу. Доверьтесь мне, Альдо, я знаю, чем ее успокоить. Полуправдой. К тому же, если вас вызвала к себе ваша тетя, я уверен, что Лизе не придет в голову вмешиваться в ваши семейные дела и ссориться с вами. Тем более вы оставите ей письмецо. Ласковое, теплое, которое развеет все сомнения.

– Да, конечно. Но какой черт меня дернул помогать Уишбоуну разыскивать эту проклятую химеру?! – расстроился вдруг Альдо.

– Не ломайте попусту голову. Осмелюсь вам напомнить, что в любом случае вы должны были приехать в Париж на распродажу коллекции ван Тильдена. С Уишбоуном или без него, вы все равно встретились бы с господином Белмонтом и, даю голову на отсечение, тут же оседлали бы свою боевую лошадку и поспешили ему на помощь. Так или нет?

– Говорит как пишет! Но главное, что вы, как всегда, правы!

Вновь уезжая тем же вечером на экспрессе в Париж, Альдо не без горечи отметил злую иронию судьбы. У него снова было купе номер семь, откуда вела дверь в купе номер восемь…

– Кто едет в соседнем купе? – поинтересовался он у проводника.

– Старый военный, генерал Тревизани. Днем ворчит, ночью храпит, но человек безобидный, – ответил тот, успокаивая Альдо улыбкой. – Уверен, что спать он вам не помешает.

Полная противоположность прошлому путешествию. Оно и к лучшему.

Он бы не вынес присутствия там чужой женщины. А генерал? Пусть хоть на трубе играет!

Альдо никогда не питал склонности к каким бы то ни было наркотическим средствам, но на этот раз запасся снотворным у своего аптекаря Грациани.

– Мне необходимо приехать в Париж со свежей головой, – объяснил он. – Дай что-нибудь легкое, чтобы я не был как ватный.

– У меня как раз есть то, что нужно, однако этим средством ни в коем случае нельзя злоупотреблять. Нужно принять одну таблетку, запив стаканом воды, перед тем как лечь спать. И только в том случае, когда в этом действительно есть серьезная необходимость. Если пользоваться часто, быстро привыкнешь.

– Не волнуйся за меня!

В вагоне-ресторане вместо ужина Альдо снова взял чашку кофе и поспешил обратно в купе, где проводник уже расстелил ему постель. Умывшись и почистив зубы, но даже не выкурив сигареты перед сном, он проглотил таблетку и улегся на белоснежные простыни. Чего он всерьез боялся, так это ночи. Она напоминала ему другую, ту, что случилась совсем недавно, ту, что он провел в объятиях Полины, которая занимала теперь все его мысли. Да и как могло быть иначе после того, как он узнал о ее исчезновении? Когда она исчезла? Каким образом? Где она теперь? В последний раз он видел ее на вокзале в Бриге. Трудно предположить, что кто-то ждал ее именно там, потому что билет у нее был до Милана. И где она в этот час? Если только жива?.. И с чего вдруг тетушка Амели вызывает его с такой поспешностью? От этих неотвязных мыслей, непереносимых в ночной тьме, и хотел избавиться Альдо. И избавился. Все исчезло, растворилось – Альдо камнем упал в бездну сна.

Разбудил его таможенник на франко-швейцарской границе, громко постучавший в дверь. Альдо соскочил с постели в пижаме, но голова при этом была совершенно свежая, словно он проснулся уже час назад. Мысленно он поблагодарил Грациани, снотворное в самом деле было выше всяческих похвал! А судя по тому, что его ожидало в Париже, ему наверняка придется прибегнуть к нему снова. А еще Альдо знал, что, стоит ему оказаться лицом к лицу с опасностью, в нем непременно проснется боевой дух, и он на это очень рассчитывал.

Альдо вышел из поезда на Лионском вокзале, взял такси и доехал до улицы Альфреда де Виньи с приятным чувством, что возвращается к себе домой. Ему здесь было почти так же хорошо, как в Венеции, которую он и Лиза покидали достаточно часто. У дверей в особняк Альдо встретил невозмутимый Сиприен и улыбнулся ему так, словно никакие бури не грозили этому дому.

– Надеюсь, что путешествие князя Морозини было удачным.

– Очень удачным, Сиприен, спасибо. Госпожа маркиза…

– В зимнем саду, как всегда.

«Как всегда», до чего приятно это слышать!

– А мадемуазель Мари-Анжелин? – спросил Альдо, удивившись, что она, как обычно взволнованная, не выбежала ему навстречу.

– Она в церкви! Пожелала непременно быть на церемонии поклонения Святым Дарам.

Альдо вздохнул: неожиданная жажда дополнительных молитв у План-Крепэн внушала тревогу… Но не стоило заставлять ждать тетю Амели!

Минуту спустя он уже обнимал ее, почувствовав, что ему стало немного легче. Маркиза де Соммьер встретила его своей обычной теплой улыбкой и крепко поцеловала. Возле нее стояла бутылка шампанского и хрустальные бокалы-флюте. Альдо сел.

– Вот теперь вы мне все расскажете! Что случилось и почему вы меня так срочно вызвали?

– Вызвала, чтобы ты ответил на несколько вопросов. Сначала моих, разумеется, а потом комиссара Ланглуа, который задаст тебе их в самом непродолжительном времени.

– Ланглуа? Он будет задавать мне вопросы здесь?

– Избавляя тебя от необходимости отвечать на них на набережной Орфевр. Комиссар наш друг, ты ведь знаешь.

– А он что хочет знать?

– Правду. Из факта, что ты и Полина сели на один и тот же поезд, был сделан вывод, что вы уехали вместе.

– В Венецию? Я был бы просто сумасшедшим, если бы отправился туда с ней!

– Согласна. Ты не сумасшедший. Однако вы все-таки сели на один и тот же Орьент-экспресс в тот же день и в тот же час.

– Да, но я не подозревал об этом.

– Как это? Разве вы не договорились?

– Ни словом не обмолвились. Тетя Амели, вы все-таки меня знаете! Повезти Полину в Венецию, то есть к себе домой, для чего, подумайте сами? Чтобы спрятать ее в тихом уголке, на каком-нибудь острове лагуны и крутить с ней любовь? Чуть ли не на глазах у моей жены?

– Но ты все-таки встретился с нею?

– Да, встретился, не отрицаю. Но для меня это был шок!

– Судя по твоим словам, Полина без твоего ведома последовала за тобой?

– Я понимаю, что поступаю не по-джентльменски, признаваясь в этом, но именно так все и было. Вам я могу в этом признаться.

– Где ты ее увидел? В вагоне-ресторане?

– Нет, она взяла соседнее со мной купе, эти купе сообщались между собой.

– Вот оно что!

Альдо встал, закурил сигарету, сделал несколько шагов туда и обратно, а потом остановился перед старой дамой.

– Отвечаю на вопрос, который вертится у вас на кончике языка: да, я провел ночь с Полиной. Постарайтесь меня понять, тетя Амели! Клянусь, я понятия не имел, что она едет со мной в поезде. И только когда дверь открылась… Как же она была хороша в белом муслине, с распущенными по плечам волосами!..

Он кашлянул, пытаясь избавиться от внезапной хрипоты.

– А я? Я же всего-навсего мужчина, – прошептал он, чувствуя себя таким несчастным, что маркиза встала, взяла бутылку, налила в бокал шампанское и протянула ему.

– Мы, черт побери, не деревянные, как говаривал мой дедушка!

– Выпей! Тебе станет легче!

Альдо взглянул на маркизу, увидел ее понимающую улыбку и выпил вино залпом. Маркиза тем временем снова уселась в кресло.

– А потом? Что было потом?

– На рассвете мы расстались. Поначалу Полина собиралась выйти в Милане, но это означало, что она должна просидеть несколько часов, запершись у себя в купе. Она подумала и сошла в Бриге, где легче легкого сесть на поезд до Лозанны, а оттуда доехать до Парижа. Я завтракал в вагоне-ресторане и видел в окно, как она прошла по платформе к выходу.

– Если я правильно поняла, вас вместе никто не видел? Даже в вагоне-ресторане?

– Никто. Полина заказала завтрак в купе. Даже проводник нашего вагона ничего не видел.

– На этот счет, я думаю, ты заблуждаешься. Проводники обычно знают куда больше, чем мы предполагаем. А что ты делал потом, после… завтрака?

– Мне было очень тяжело. Я был страшно счастлив, но терзался угрызениями совести.

– Думаю, эти угрызения были сильны… Малоприятное положение.

– Мне становилось еще хуже при одной только мысли, что вечером я окажусь рядом с Лизой и малышами. К тому же я умирал от усталости. Мне уже не двадцать лет, и две бессонные ночи подряд…

– Две ночи?

– Я не сомкнул глаз после Оперы. Ссора с Адальбером взбудоражила меня не на шутку.

– Но вы же ссоритесь не в первый раз. Ты что, не знаешь Адальбера?

– Да, мы ссорились, но на этот раз все было иначе. Может быть, потому, что я ненавижу Торелли. Она меня тоже ненавидит и сделает все, чтобы настроить Адальбера против меня. У меня возникло ощущение, что он готов стать моим врагом. В общем, мне было так плохо, что я решил сойти в Милане. Поскольку я никого не предупреждал о своем приезде, то моя задержка не имела особого значения. Так мне, по крайней мере, казалось. Я прекрасно выспался, взяв номер в «Континентале», и на следующий день спокойно вернулся домой.

– Продолжение я знаю. Мне кажется, что с дороги тебе неплохо бы привести себя в порядок, – добавила госпожа де Соммьер, взглянув на маленькие часики-брошку, приколотые к платью. – Ланглуа навестит нас всего лишь через полчаса. Ты знаешь, насколько он пунктуален.

Когда Альдо шел по анфиладе комнат из зимнего сада к вестибюлю, он чуть было не наткнулся на Мари-Анжелин. Но обошлось. Она уже вернулась из церкви и стояла, спрятавшись за напольными часами. Услышав, что каблуки гостя стучат по мрамору вестибюля, План-Крепэн появилась перед маркизой.

– Как я поняла, наш князь уже приехал, – начала она. – Слышала, как он поднимался по лестнице наверх.

– Рассказывайте об этом кому угодно, милая, но только не мне! – прервала ее маркиза. – Вот уже четверть часа, как вы стоите за часами, потрудившись предварительно снять туфли. Вы уже все знаете!

– От вас ничего не скроешь, – вздохнула неисправимая и отважная Мари-Анжелин, – и пора бы мне к этому привыкнуть! Однако забавная выходит история!

– Вот уж забавной я бы ее никак не назвала, – возразила маркиза. – Для меня это образец одной из тех коварных неожиданностей, какие судьба всегда готова преподнести несчастным смертным.

– Хотелось бы знать, поверит ли рассказу Альдо комиссар.

– Почему бы и нет? Он тонкий психолог и успел узнать нашего Альдо. К тому же каждое слово нашего мальчика дышит правдой.

– Но вы должны признать, что я была права, когда не доверяла этой красавице Полине! Подумать только! Настолько обнаглеть, чтобы преследовать его в тот миг, когда он направляется к своей семье, в поезде, где князь Морозини всегда на виду, где каждый служащий его знает, и с таким бесстыдством предложить ему себя!

– План-Крепэн! Никто не спорит, что это было безумством, но так она его любит – безумно! Я поняла это еще в Версале, как только увидела, как она на него смотрит.

– А поскольку у американок нет никаких представлений о морали, нетрудно понять, чего она добивается: она хочет, чтобы он развелся и женился на ней.

– Довольно, Мари-Анжелин! Альдо не мальчишка, которого можно водить за нос. Он не отрицает, что не остался равнодушным к ее шарму, но, дорогая моя, от этого еще очень далеко до… Впрочем, вы сами все слышали. И еще я вам напоминаю, Полина исчезла!

– Может, она сама и устроила свое исчезновение. Что лучше страха и волнений за жизнь близкой женщины может раскалить интерес мужчины? И зачем выходить в Бриге, когда куда удобнее было выйти в Лозанне. Поезд ведь там останавливается.

Зазвенел дверной звонок, возвещая о приходе комиссара. Госпожа де Соммьер сердито стукнула тростью об пол:

– Довольно злоязычия, План-Крепэн! Постарайтесь сдерживать свой змеиный язык, если не хотите отправиться к Приске помогать доить коров!

Ланглуа, по своему обыкновению элегантный – в костюме цвета антрацит с таким же галстуком в едва заметную белую с красным полоску, сочетающимся со скромной розеткой Почетного легиона, – поцеловал руку маркизе и пожал руку дю План-Крепэн, осведомившись об их здоровье.

– О своем здоровье нам сказать нечего, – улыбнулась маркиза. – Я провожу вас в библиотеку, куда любил уединяться мой муж. Мужчинам там будет удобнее разговаривать, чем в саду, среди моих растений. Огонь в камине разведен, и Сиприен принесет все, что вы пожелаете.

– Ваша доброта для меня драгоценнее всего, и я глубоко благодарен вам за помощь, которую вы согласились мне оказать.

– Не меняйте нас местами. Это я вам бесконечно благодарна, что вы избавляете Альдо от расспросов у вас в кабинете, который, я не сомневаюсь, с утра до ночи осаждают репортеры.

– Репортеров хватает, не скрою. Добрый вечер, Морозини! – поздоровался комиссар с вошедшим Альдо. – Огорчен, что вынудил вас проделать снова путь от Венеции до Парижа, но мне необходимо срочно с вами поговорить.

– Не стоит извиняться, тем более что мы встречаемся по-дружески в доме маркизы. Но я не скрою, что нахожусь в растерянности…

Маркиза де Соммьер проводила мужчин в библиотеку и тихонько удалилась, прикрыв за собой дверь. Мужчины опустились в кресла, стоящие по обеим сторонам камина, глубокие, удобные, обитые английским зеленым бархатом. И невольно посмотрели на низкий столик, заставленный всевозможными бутылками и бокалами. Приятная обстановка, располагающая к мирному отдыху…

Маркиза не спеша направилась к себе в сад, но шум голосов в вестибюле привлек ее внимание. Она заглянула туда и увидела План-Крепэн в обществе Теобальда, слуги Адальбера Видаль-Пеликорна, известного мастера на все руки. Теобальд ревел в три ручья.

– Боже мой! Что с вами, Теобальд!

– Он пришел с нами попрощаться навсегда, – объяснила Мари-Анжелин, которая стояла, скрестив на груди руки, и, нахмурив брови, смотрела на плачущего слугу.

– Что значит «попрощаться»? – переспросила маркиза. – Впрочем, нечего стоять у дверей! Тут страшно дует!

Госпожа де Соммьер повернулась и направилась в свою штаб-квартиру, План-Крепэн и Теобальд последовали за ней. Маркиза опустилась в кресло, Теобальд, стоя перед ней, продолжал рыдать. Он дрожал как осиновый лист, и маркиза, боясь, как бы он не упал, предложила ему сесть.

– Дайте ему согревающего, План-Крепэн, – распорядилась она, – и пока он приходит в себя, расскажите, что успели от него узнать. Адальбер, как я понимаю, надумал съехать с квартиры?

– Если бы я не боялась выглядеть вульгарной, я предположила бы, что Адальбер уже съехал, но в другом, фигуральном смысле. Нет, речь идет не о продаже квартиры на улице Жуфруа и даже не о продаже мебели! Там просто собирают чемоданы, укладывают гардероб месье и материалы для книги, которую он собирался писать, а все остальное тщательно запирают и сообщают консьержу, что отныне господина Адальбера можно найти в Лондоне. Я вас правильно поняла, Теобальд?

– Да-а-а-а…

– Только-то! Но разве господин Адальбер впервые отправляется пожить в своем доме в Челси?

– Он не собирается там жить, в том-то и дело! Он предоставляет свой дом госпоже Торелли, а сам собирается жить в «Савое».

– Почему же тогда он не оставляет Теобальда в Париже, как оставлял обычно, когда уезжал на раскопки в Египет или куда-нибудь еще?

– Потому что это божье наказание. Торелли не нуждается в услугах Теобальда. Видите ли, госпожа Торелли пожелала сделать Лондон, где она сейчас выступает, своим деловым центром, и дом Адальбера ей кажется весьма подходящим для этой цели, так как платить за него будет по-прежнему он.

– Но я все-таки не понимаю, почему Теобальд прощается с нами навсегда?

Теобальд счел необходимым вступить в разговор:

– Я объясню госпоже маркизе, если она мне позволит. Я отвезу в Лондон все, что прикажет мне господин Адальбер, а потом попрошу расчет. Я уже имел честь сказать, что никогда не буду служить этой… даме! Я рассчитаюсь и поеду к своему брату Ромуальду в Аржантей, у него там домик и сад. Я много чего натерпелся во времена княгини Оболенской. А теперь я лучше уйду!

– Я охотно предложила бы вам место у нас, – произнесла госпожа де Соммьер, – но мне кажется, что при теперешнем положении вещей ваш уход будет предательством. И еще я думаю, что эта история будет куда короче предыдущих. Так что советую вам не сжигать мостов раньше времени. Мне кажется, я не ошибусь, если скажу, что вам не так-то легко расставаться с нашим египтологом. И я настоятельно прошу вас держать нас в курсе происходящего.

Теобальд понемногу успокаивался, обе женщины молчали. Новости, сообщенные Теобальдом, не пришлись по душе ни маркизе, ни План-Крепэн, но ни та ни другая не хотели в этом признаться. Помолчав, маркиза со вздохом сказала:

– Не знаю, как вы, а я выпью, пожалуй, еще немного шампанского.

– А вам не кажется, что в этом случае было бы лучше помолиться?

– Одно другому не мешает. Завтра же закажите, пожалуйста, молебен.

– Кому заказать?

– Как кому? Я даже не знаю… По молебнам вы у нас главный знаток. Лично я помолилась бы святому Михаилу. Во-первых, он архангел, во-вторых – предводитель небесного воинства, вооружен огненным мечом. Мне кажется, он подходит лучше всего. А вы кого предлагаете?

– А мне кажется, что придется прибегнуть к помощи святой Риты.

– Не имею чести быть с ней знакомой.

– Святую Риту из Кашии называют «святой невозможных случаев», она помогает в неразрешимых ситуациях.

– Ну, эта ситуация мне не кажется такой уж неразешимой! По крайней мере, я на это надеюсь. Давайте все-таки помолимся архангелу Михаилу! Вы еще можете дать обет пешего паломничества, План-Крепэн! Меня, например, всегда завораживала и притягивала святая гора в Периль де ла Мэр!

Мари-Анжелин поверила в искренность желания маркизы. Вера ее кузины и госпожи никогда не отличалась особой пылкостью, но сейчас на ее все еще прекрасные зеленые глаза навернулись слезы, которые та поторопилась смахнуть белым пальчиком.

План-Крепэн сочувственно вздохнула и отправилась за шампанским.

В это время в библиотеке комиссар Ланглуа заканчивал «исповедовать» Альдо, не подвергая сомнению ни единого его слова. Уж он-то прекрасно знал мужчин и, в частности, любимцев женщин, привлекательных и обаятельных, к которым они слетались, будто бабочки на огонек. Уже не в первый раз жизнь Морозини подвергалась опасности из-за ураганных страстей, а теперь под угрозой оказалась его счастливая семейная жизнь. Конечно, комиссар не был близким знакомым жены князя, но для него не было секретом, что рыжая красавица с бархатными синими глазами не потерпит публичного скандала, который готов был разразиться с часу на час.

На сенсационную статью в «Энтрансижан» уже появились отклики, статейки в газетах помельче, с весьма ядовитыми названиями вроде «Похищение или любовная авантюра?». Если они дойдут до Лизы, что было вполне закономерно, то чего можно было ждать, кроме праведного гнева и ее разрыва с мужем?

Но зло пока еще можно было пресечь. Главному полицейскому было достаточно – и мог это сделать только он, и никто другой! – распространить по редакциям просьбу, разумеется в самой вежливой форме, временно не публиковать никаких материалов по данному поводу, дабы своими домыслами не помешать следствию. И пообещать немедленно сообщить результаты, как только они появятся. Просьба комиссара Лагнглуа была бы удовлетворена, потому что репутация его была известна и каждый газетчик знал: неповиновение обойдется ему очень дорого.

Альдо не стал ничего скрывать от комиссара и честно рассказал, что произошло в поезде между ним и Полиной Белмонт. Смущало его, что он как будто перекладывает ответственность за случившееся на Полину, и он постарался взять вину на себя:

– Конечно, я бессознательно притягивал ее к себе, и, когда отказалася от своего клиента и поисков химеры, я на самом деле убегал от Полины Белмонт. Мне надо было бы…

– Оставьте свою джентльменскую щепетильность. Мне важна правда, и только правда. Вы мне дали все необходимые разъяснения. Госпожу Белмонт похитили не вы. Теперь мы займемся ее поисками. Женщина такой красоты и элегантности не могла исчезнуть незамеченной. Я попрошу подтверждения о вашем пребывании в «Континентале» в Милане. Боюсь одного: раз речь идет не о любовном похождении и вы не имеете отношения к похищению Полины Белмонт, значит, ее похитил тот, кто не желает ей добра…

– Вы считаете, что она в опасности?

– До нашей встречи я в этом сомневался, но теперь убежден, что это так. Что вы намерены делать?

– Не мешать вам работать… Вернуться домой, уповая, что моей жене ничего не известно обо всех этих событиях.

– Если она о них узнает, свяжите ее с мной. У меня есть что ей сказать.

– Благодарю вас. Мне начинает казаться, что вы в самом деле настоящий друг.

– А до сих пор вы этого не понимали? Ну да ладно. В любом случае я желаю вам счастливого пути. И… пусть эта история послужит вам уроком! Пойду повидаю милых дам и откланяюсь.

– Только после того, как выпьете бокал шампанского! – предупредила тетя Амели, настаивавшая на целебных свойствах игристого вина, особенно при плохом настроении.

Госпожа де Соммьер выглядела всерьез озабоченной и всеми силами пыталась успокоить бедняжку План-Крепэн, кипевшую от ярости. Хотя ярость имела и свои положительные стороны: она высушивала слезы, не давая Мари-Анжелин рыдать.

– Идиот! Нет, какой же он идиот! – твердила План-Крепэн, в ярости расхаживая по ковру.

Альдо, обрадованный возможностью разделить свое недовольство Адальбером, тут же принял сторону Мари-Анжелин. После приключений в Ассуанской долине он знал: бедняжка вдруг поняла, что влюблена в египтолога. Ланглуа тем временем уселся рядом с маркизой де Соммьер.

– История с Адальбером мне тоже очень не нравится, – призналась она своему соседу. – Сердечные волнения приносят нашему ученому не столько радости, сколько всевозможные неприятности. И скажу без утайки: Торелли мне не по душе. Не спорю, она великолепная певица, ангел не пел бы лучше, но в ней есть что-то крайне неприятное. А что именно? Я бы сама хотела это узнать, – добавила она, горестно всплеснув руками.

– Жестокосердие, почти неизбежное у избалованных вниманием женщин. Да и характер у госпожи Торелли не из легких. Я исполнен искреннего сочувствия к господину Видаль-Пеликорну. Думаю, он выйдет из этой истории сильно ощипанным.

– Всякий раз стоит ему влюбиться, как его ощипывают! – громко заявила План-Крепэн. – А с этой дамой, я полагаю, он лишится всего своего состояния. И что с ним станет?

– Он будет похож на ощипанного петушка, – вздохнула маркиза. – Но с ним останутся его обширные познания, душевные качества… Во всяком случае, будем на это надеяться. И еще три или четыре верных друга.

– Не знаю, не знаю, – проворчал Альдо, внезапно помрачнев.

– Ты прощал ему и большие обиды.

– Да, но теперь у меня нет уверенности, что я хочу его прощать теперь.

– Возвращайтесь поскорее в Венецию, – посоветовал снова Ланглуа, сжав руку Альдо. – В самом названии этого города есть что-то чарующее.

– Воистину наш друг комиссар – воплощение мудрости, – высказала свое мнение тетушка Амели, когда Альдо вернулся, проводив Ланглуа до дверей. – Постараемся теперь провести приятный и мирный вечер, а потом спокойную ночь, прежде чем ты снова покинешь нас, дружок! Я отправлю с тобой письмо Лизе. С таким курьером, как ты, мое письмо дойдет до нее скорее, чем по почте.

Несмотря на невеселое настроение, Альдо не мог не улыбнуться.

– Разве я сказала что-то смешное? – удивилась маркиза.

– Адальбер как-то бросил мне: «Возраст объяснительных записок для тебя миновал!» Вы, как видно, думаете иначе.

После недолгого ужина, за которым все были немногословны, они пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по комнатам, твердо надеясь, что пожелание окажется действенным. В спальне Мари-Анжелин сгрызла яблоко и выпила большую чашку липового чая, но так и не смогла прогнать Адальбера из головы. Госпожа де Соммьер решила перед сном помолиться, чего с ней не случалось давным-давно. Альдо, хоть и успокоился, отведя от себя подозрение в похищении Полины, беспрестанно думал, что она в опасности, и возвращение домой в качестве умывшего руки Понтия Пилата не устраивало его ни в малейшей степени. Несколько часов сна, которые ему были крайне необходимы, он получил только с помощью волшебной пилюли Франко Грациани, хотя принял ее с отвращением, клянясь, что делает это в последний раз…

Когда Альдо спустился к завтраку, Мари-Анжелин уже вернулась с шестичасовой мессы и меланхолично макала круассан в чашку кофе с молоком, не отрывая взгляда от апельсинового джема, которым сегодня вопреки своему обыкновению не воспользовалась. Она едва заметила, что Альдо уселся рядом с ней, машинально пожелав ему в ответ доброго утра. По ее лицу было заметно, что она много плакала.

– Анжелин! – грустно окликнул ее Альдо. – Вы доведете себя до болезни и разорвете мне сердце! Вы – сила этого дома, и если впадете в отчаяние, что станет с вами и с тетей Амели? Вы понимаете, что я не могу спокойно уехать, если вы…

Мари-Анжелин пронзила его гневным взглядом.

– Не рассказывайте мне историй, Альдо! Если бы я сияла улыбкой, вы все равно не знали бы сейчас покоя! Или были бы совсем другим человеком!

– Что вы хотите этим сказать?

– Хочу сказать, что хоть вы и ни при чем в истории с похищением госпожи Белмонт, но вы меня не убедите, что оно вам совершенно безразлично. И не будь вы женаты…

– Но я женат на чудесной женщине, и это все меняет. Конечно, не будь этого, я тут же кинулся бы на розыски, потому что, сколько бы я ни верил в таланты комиссара Ланглуа…

– Письмо для его светлости князя, – провозгласил Сиприен, войдя в столовую с маленьким серебряным подносом, на котором белел конверт.

– Для почты еще не время, – заметила План-Крепэн.

– Так оно и есть, мадемуазель. Привратник только что нашел его у ворот.

Альдо взял письмо и торопливо вскрыл его, чувствуя, что у него слегка дрожат руки и замерло сердце. Послания, полученные необычным путем, не внушали ему доверия. Однако это, написанное на плотной бумаге красивым почерком, выказывало лишь самые добрые намерения. Оно гласило: «Не поддавайтесь соблазну вмешаться в розыски, а главное, не опоздайте завтра вечером на поезд. Вы никому не поможете, но для мира и согласия в вашей семье это может иметь драматические последствия». Вместо подписи – безличное: друг.

Не произнося ни слова, Альдо протянул записку Мари-Анжелин. Она взяла ее, быстро пробежала и нахмурила брови, перечитала еще раз, вернула, но озабоченность не покинула ее лица.

– Странно! Можно подумать, что она от человека, который хорошо вас знает. Неужели вы собираетесь задержаться здесь, дожидаясь результатов розысков, и вас нужно подтолкнуть, чтобы вы уехали?

– Видите ли, Мари-Анжелин, вы хорошо меня знаете, для вас не секрет, что я озабочен судьбой По… госпожи Белмонт. Если она попала в ловушку, а это, скорее всего, так и есть, я просто не имею права…

План-Крепэн покраснела и с большой опасностью для окружающих взмахнула чайной ложкой с апельсиновым джемом, который наконец удосужилась зачерпнуть.

– Если она попала в ловушку, то по своему собственному желанию! Почему вы не думаете, что она наслаждается последними днями чарующей осени на берегу озера в Швейцарии в обществе какого-нибудь дорожного друга?

– Без багажа и даже не уведомив администрацию «Рица», что уехала на два или три дня? Извините!

– Со своими деньгами она может одеться и купить все необходимое в любом уголке Европы! А в «Рице» ко всему привыкли, для них важно одно: что клиент снял комнату и не вывез оттуда багаж. А эти американки, они способны…

– На все! Черт побери, я это уже слышал! Но почему вы ее так ненавидите?

Не выпуская из рук ложки с джемом, Мари-Анжелин как-то съежилась на своем стуле, словно очень устала.

– Это вовсе не так… Я боюсь той власти, какую она возымела над вами. Стоит ей появиться, и вы уже сам не свой.

– С чего это вы взяли?

– У меня есть глаза и уши. Когда она говорит с вами, она просто воркует. И вы тоже.

– Я воркую?! – Альдо так изумился, что даже не успел разозлиться.

Его никогда еще не сравнивали с голубем. Зато План-Крепэн кипела от возмущения:

– Именно, именно! И понятное дело, как только вы ее встретили в поезде, сразу пригласили на чашечку чая в вагон-ресторан, чтобы поболтать о том о сем?

Мари-Анжелин повысила голос и даже вскочила со стула, тут же вскочил и Альдо.

– Чем я занимался – мое дело!

Фраза получилась неловкой. Но он тут же получил ответ:

– Любовью. Вот чем.

Появление маркизы де Соммьер спасло Мари-Анжелин от пощечины, которую Альдо готов был ей отвесить.

– Что это вы кричите на весь дом с утра пораньше? Вас слышно даже в вестибюле!

План-Крепэн взяла со стола письмо и протянула его маркизе. Руки у нее дрожали от гнева.

– Вот, возьмите! Прочитайте! Я не одна считаю, что этот человек теряет разум, стоит прекрасной американке появиться на горизонте. Пришло время, когда посторонние люди вынуждены говорить ему эту правду в глаза. Бедная, бедная Лиза!

И она вышла из столовой, не забыв громко хлопнуть дверью. Альдо и маркиза молча наблюдали за происходящим. Первой нарушила молчание маркиза.

– Бедняжка План-Крепэн, – вздохнула она. – Она так страдает из-за отъезда Адальбера. Вот и обрушивает на тебя свое горе. Но твое поведение ей тоже совсем небезразлично. Другое дело, что ты у нее под рукой.

– Ненадолго. Еще несколько часов, и я перестану нарушать ваш покой.

– Это ты так думаешь! А я думаю, что еще очень долго ты и Адальбер будете главной темой наших бесед. Однако письмецо любопытное. Оно ведь исполнено самых добрых чувств, не так ли? Тогда почему без подписи?

– Можно предостерегать и оберегать, желая оставаться неизвестным, почему нет? Но оно пришло во-время.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что, как вы понимаете, мне очень трудно спокойно возвращаться домой, когда Полина в опасности…

– У тебя нет другого выхода, дорогой, если ты хочешь сохранить семью. Неужели ты колеблешься? Значит, письмо в самом деле пришло вовремя. Поезжай домой, мой мальчик, и предоставь комиссару Ланглуа заниматься своим делом. Ты можешь быть спокоен, он занимается им добросовестно. Тем более что ты обещал ему, что уедешь из Парижа.

Время серого сумрачного дня тянулось еле-еле. Мало того что было холодно, зарядил нескончаемый дождь, сделав серый Париж еще серее. Такая погода могла испортить самое лучезарное настроение, а у Альдо оно было не самым лучшим. Чтобы не дымить в доме тетушки Амели, он вышел выкурить пару сигарет в парк Монсо. Парк был безлюден. Даже нянюшки-англичанки, наиболее привычные к дурной погоде, не возили в этот день колясочек с гербами под этим нескончаемым дождем, похожим на репетицию потопа. Одинокий посетитель парка, однако, не решился углубиться в него, иначе он оказался бы рядом с бульваром де Курсель, а значит, в двух шагах от дома Адальбера. Одна только мысль, что он увидит ставни на высоких окнах его квартиры, вызывала в сердце боль.

Второй раз его самый близкий друг отворачивался от него из-за женщины. Но первую их ссору Альдо переживал не так болезненно. Зато теперь он чувствовал: все гораздо опаснее и серьезнее. Алиса Астор ослепляла своей красотой, но она была взбалмошной и недалекой женщиной, так что рано или поздно Адальбер должен был столкнуться с ее глупостью. Да и Альдо был тогда по горло занят. Другое дело Торелли со своей завораживающей красотой и чарующим голосом, она была настоящей Цирцеей, и, если бы не неудачное начало их знакомства, а потом появление одержимого ею Уишбоуна – кто знает? – может, и он поддался бы ее чарам. Хотя вряд ли. Нет, нет. У него есть Лиза. И… Полина!

А что было у Адальбера кроме ослепительного воспоминания о том, как они обнружили гробницу неизвестной царицы? И сколько бы ни уповал Альдо на оберегающую силу этого воспоминания, оно, как видно, затерялось где-то в глубинах его души и никак не могло противостоять обаянию живой женщины…

Альдо с искренним удовольствием встретил наступивший вечер, закрыл чемодан и спустился вниз, чтобы выпить прощальный бокал шампанского в обществе тетушки Амели и Мари-Анжелин. Но чудесная магия золотых пузырьков на этот раз не подействовала. Шампанское – праздничное вино, а на душе у всех троих было далеко не празднично. Скорее всего, омрачала всех неизвестность относительно судеб близких людей.

Вошел Сиприен и сообщил, что вызванное Люсьеном такси ждет внизу его светлость князя, и Альдо с несвойственной ему нежностью поцеловал и мудрую тетю Амели, и тощую План-Крепэн.

– Не беспокойся, мы будем сообщать тебе все новости, какие только узнаем. Положись на нас, вернее на План-Крепэн.

– Полагаюсь целиком и полностью. Заранее спасибо. Берегите ее, – шепнул он на прощанье Мари-Анжелин, заслужив в ответ обиженный взгляд и недовольное пожатие плечами.

«Я только это и делаю!» – будто говорила вся ее сухопарая фигура.

С неприятным ощущением того, что он за последнее время сильно поглупел, Альдо уселся в такси, и Люсьен, наклонившись к шоферу, произнес:

– Лионский вокзал. Поезда дальнего следования.

Шофер кивнул, и автомобиль тронулся по мокрому, сияющему отражением огней асфальту. Альдо устроился в углу, скрестил на груди руки и прикрыл глаза. Он так хорошо знал дорогу до вокзала, по которой часто ездил туда и обратно, что она его ни в малейшей степени не интересовала.

Разумеется, он не собирался спать, разумеется, время от времени открывал глаза. Вот они проехали Мадлен, вот кончились Большие Бульвары, вот площадь Республики. Машин в этот час много, улицы ярко освещены. Площадь Бастилии. Внутренне Альдо собрался: еще немного – и воказал.

Но автомобиль, вместо того чтобы ехать прямо по улице Лион, свернул налево и поехал по улице Домениль.

– Эй! Куда это вы поехали? – закричал Альдо, берясь за задвижку, чтобы открыть окошко к шоферу.

Окошко не открывалось. Шофер, не поворачивая головы, ехал все в том же направлении, словно ничего не слышал.

Разъяренный Альдо заколотил кулаками в перегородку:

– Остановитесь! Остановитесь немедленно!

Ответа не последовало. Перед глазами по-прежнему маячил затылок шофера. Альдо схватился за ручку двери. Но дверь не открылась. Он дернул другую. Тот же результат.

Стараясь справиться с яростью, которая захватывала его все сильнее, Альдо откинулся на подушки. Улица, по которой они теперь ехали, тянулась между железной дорогой с одной стороны и домами с другой, она была плохо освещена и пустынна.

«Меня похитили, – осенило Альдо. – У всех на виду, в центре Парижа».

Часть третья Пиррова победа

Глава 10 В воздухе запахло скандалом

Однако сетовать на долгую дорогу князю Морозини не пришлось: ехать оставалось совсем недолго. После бульвара Дидро улица стала еще темнее, и теперь с одной ее стороны тянулась кирпичная стена, отгораживающая железную дорогу, а с другой – низкие, уродливые домишки и такие же приземистые склады, между которыми темнели едва освещенные, плохо мощенные улочки, позволяющие проехать только одной машине. В один из таких мрачных зловещих проулков такси и свернуло. В этом районе ютились в основном китайцы, и именно благодаря им он приобрел даже некоторую известность: два бистро с грязными окнами славились великолепной азиатской кухней, и некоторые знатоки отваживались даже отдавать должное стряпне китайских поваров.

Такси миновало оба бистро и остановилось немного дальше, возле дома с темными окнами. Несколько фигур с лицами, закрытыми шерстяными шлемами с прорезанными для глаз дырками, схватили Альдо, ударили хорошенько по голове, лишив сознания, и потащили. Тащили, впрочем, тоже недолго.

Очнулся Альдо на продавленном диване, вокруг которого стояли четверо мужчин с пистолетами, а пятый приводил его в чувство пощечинами. Рядом с диваном на столе горели две свечи, прилепленные к краю разбитой тарелки, и по мере сил освещали происходящее.

Придя в себя и одновременно разгневавшись, Альдо поднялся, сжав кулаки, собираясь броситься на негодяев, но тут услышал голос самого высокого из них, похоже, главаря, который ткнул пистолет прямо Альдо в живот:

– Потише, потише, если не хочешь схлопотать сливу к себе в кастрюлю. Мы тебе пока что зла не желаем.

– А чего тогда, интересно?

– Раздевайся, и мигом!

– Это еще зачем?

– Разговаривай! Мы тебе враз поможем! Давай, шевелись, не задерживайся!

Не прошло и минуты, как Альдо уже сидел в нижнем белье, носках и ботинках. От холода он невольно вздрогнул, вызвав радостный гогот своих похитителей.

– Зябнешь, мозгляк? Не боись! До смерти еще есть времечко. На вот, возьми одежку! А рожу воротить нечего! Может, не нарядно, зато чисто!

В следующую секунду Альдо уже был одет в вельветовые брюки, толстый свитер с высоким воротом, куртку и даже шерстяную шапку. В темной глубине комнаты Альдо различил человека примерно своего роста, лица его не было видно. Он быстро одевался в отнятую у него одежду, заодно присваивая себе все, что было в карманах.

– Поторапливайтесь, ребята, черт вас побери! – ворчал главарь. – Князь Морозини должен вовремя сесть на поезд!

– Вы думаете выдать этого типа за меня? Какая глупость!

– Это почему же? А ты не слишком хорошо о себе думаешь! Сдается мне, что на первое время сойдет. Так-то! Эх, чуть было не забыл!

Он схватил Альдо за руку и снял перстень с сардониксом, на котором был выгравирован герб Морозини. Альдо с ним никогда не расставался. Этот перстень всегда носил старший сын в семье. Потом с Альдо сняли часы и, что ему показалось особенно горьким, обручальное кольцо.

Незнакомец догадался о реакции пленника по невольно сжавшимся губам Альдо и начал над ним издеваться. Грубо, жестоко и в общем-то неожиданно, потому что голос у него был приятный, несмотря на вульгарные выражения:

– С чего это ты так огорчился? Даже странно! Не больно-то ты чтишь клятву, которую давал под венцом! А жена у тебя очень даже красивая женщина! От объяснений с ней мы тебя уж точно избавили.

– Черт вас возьми! Может, вы мне скажете, что вам от меня надо?!

– Мне? Ровным счетом ничего. Больше тебе скажу: ты мне даже кажешься симпатичным. Забавно, правда?

– Тогда почему я здесь?

– Мы просто исполняем распоряжения сверху. Ну что, готов? – обратился он к тому, кто должен был стать двойником Морозини.

С помощью своих товарищей он закончил переодевание и в потемках выглядел очень похожим на Альдо. Даже Альдо не мог этого не признать. У него больно сжалось сердце, когда он увидел стройную фигуру в вигоневом пальто с белым шарфом. Каскетка и поднятый воротник затеняли лицо.

– Да, готов. Можно идти, – отозвался человек, усилив болезненное ощущение оригинала: голос самозванца тоже был похож на его собственный.

Мужчины вышли. Через несколько минут стало слышно, что такси уехало, и еще через какое-то время у дома снова заворчал мотор автомобиля. Два человека, которые сопровождали «двойника» Альдо, вернулись.

– Карета подана, – объявил один из них. – Не пора ли твоему клиенту прикрыть глазки?

Минуту спустя Альдо «ослепили», надев на него темные очки с непрозрачными стеклами, плотно прилегающие к вискам. Рассмотреть через них что бы то ни было не представлялось никакой возможности. Затем Альдо почувствовал на своей руке браслет и догадался, что это наручники. Второй браслет зазвякал где-то рядом.

– Ну вот, теперь мы с тобой неразлучны, – весело заключил «ангел-хранитель» Альдо. – Сейчас помогу тебе отсюда выйти.

– И куда повезете?

– Ты что, всерьез думаешь, что я тебе что-то расскажу? По большому счету, тебе в твоем положении должно быть совершенно безразлично, где находиться. Чем, спрашивается, это тебе поможет?

– Так уж я устроен, что мне небезразличны всякие пустяки, – не без иронии сообщил Альдо. – Полагаю, мы отправимся в какое-нибудь приятное местечко, вроде леса, например. Там вам будет удобнее, чем в Париже, избавиться от моего бренного тела.

– Убивать тебя? А на кой? Ты и так уже умер.

– Приятно слышать.

«Ангел-хранитель» помог Альдо устроиться на заднем сиденье машины, вполне, надо заметить, комфортабельной, и сам уселся рядом. Второй типчик разместился на переднем сиденье рядом с шофером. Автомобиль мягко тронулся с места. Они проехали совсем немного, и послышался гудок паровоза, потом невнятное объявление по громкоговорителю и другие шумы, привычные для вокзала.

– Оказывается, и у покойников вроде меня возникает желание покурить, – сообщил Альдо. – Посмотрите, у вас в кармане должны быть мои сигареты.

– А ты не кисляй, – похвалил его сосед. – Одобряю.

Альдо почувствовал у себя между губ тонкую трубочку, потом ему поднесли огонь. Вдохнув дым, он задержал его во рту, прежде чем выдохнуть, и почувствовал, что возрождается. Это не был английский табак, к которому он привык, – французские «житан», к этим сигаретам он тоже относился неплохо. Во всяком случае, курил их время от времени и сейчас наслаждался пахучим теплым дымом, что было особенно приятно в эту холодную влажную ночь.

Ехали молча. Альдо докурил сигарету, почувствовал вдруг невероятную усталость и зевнул.

– Если спать охота, не стесняйся, – сказал сосед. – Нам еще ехать и ехать…

Почему бы и нет, в самом деле? Определить направление ему все равно не удается. Автомобиль, надо признать достаточно мощный, не раз сворачивал то направо, то налево. Единственно, что Альдо знал точно, – они выехали за черту города. Но в каком направлении поехали – на север, юг, запад, восток, – неизвестно. Спутники его сидели молча. Альдо хотелось бы забиться поглубже в угол, скрестив, как он привык, на груди руки, но одна его рука была прикована наручником к руке похитителя. Пришлось откинуть голову на спинку и прикрыть глаза. Еще ему хотелось есть и пить. И совсем не хотелось думать о двойнике, который сейчас, наверное, уютно устроился в вагоне-ресторане. Хотя нет, он, конечно же, заказал себе ужин в купе. Трудно думать, что сходство их так уж велико и выдержит яркий свет. А ужинать в ресторане в каскетке, завернувшись до носа шарфом, тоже не годится.

Что ждет его самого, он узнает, только приехав на место. Ясно одно: занимаются им мастера своего дела и вырваться из их рук – задача не из простых. Если только ему уже не вырыли могилку на краю света…

Не желая огорчать себя сожалениями, Альдо приказал себе не думать, закрыл глаза и – благодарение усталости! – сразу же заснул.

Прошел еще день. Мари-Анжелин, вернувшись из церкви и не снимая пальто, нетерпеливо спросила Сиприена:

– По-прежнему никаких новостей?

– По-прежнему никаких. Но сейчас еще только семь утра. Хотя госпожа маркиза уже попросила подать ей завтрак.

Мари-Анжелин поспешила наверх, шагая через две ступеньки. Она сочувствовала старой даме, которая наверняка в эту ночь не сомкнула глаз. Войдя в просторную спальню, она увидела маркизу. Госпожа де Соммьер сидела на кровати и с тоской, которая как нельзя лучше соответствовала унылому выражению ее лица, смотрела на стоящий у нее на коленях поднос.

– Привередничаем? – громко спросила Мари-Анжелин с порога, изо всех сил стараясь говорить шутливо.

– Не кричите так громко, План-Крепэн! Я пока еще не оглохла. Нет, я не привередничаю. Просто мне не хочется есть. Но пусть это не мешает вам позавтракать как следует, – добавила она, увидев, что Луиза, ее горничная, вошла со вторым подносом, обильно нагруженным булочками, крендельками, медом и вареньем, и поставила его на столик возле кровати.

Совместный завтрак издавна вошел у них в обычай. Мари-Анжелин, вернувшись из церкви Святого Августина после причастия, завтракала в спальне маркизы. Госпожа де Соммьер – лежа в кровати, а Мари-Анжелин – сидя рядом за столиком. Заодно компаньока сообщала маркизе новости квартала, которых обычно приносила целый ворох, поболтав с прихожанками храма. Завтрак начинался с ритуального вопроса маркизы:

– Что у нас сегодня нового?

На этот раз она ничего не спросила.

Несколько минут прошло в молчании. Наконец маркиза заговорила:

– Мари-Анжелин! Мы с тобой – две старые идиотки, что это мы так вдруг разволновались? Конечно, Альдо обещал, что позвонит сразу по приезде. Но вспомни, когда прибывает в Венецию Симплон-экспресс? Почти в восемь вечера, а он мог и опоздать. Пока Альдо добрался до дома, потом встреча, разговоры, затем он заказал телефонный разговор, но ему могли предложить подождать два-три часа, в общем, получалось, что звонить нам уже поздно. Он не захотел нас тревожить, да и сам устал. В поезде наверняка спал плохо. Я уверена, что он позвонит нам сегодня утром. Так что ешь, пожалуйста, как следует, а не мусоль с несчастным видом свою тартинку!

План-Крепэн положила на стол нож, которым вот уже минут пять водила по тартинке, намазывая на нее масло.

– А я все равно беспокоюсь, и очень сильно. Сама не знаю почему, – отозвалась она.

– Как это ты не знаешь? Мы обе все прекрасно знаем. Да и я тоже беспокоюсь. Хотя это глупо. Слышишь? Кажется, внизу звонит телефон.

Слух у План-Крепэн был отменный, она вскочила и вихрем понеслась вниз.

Когда Мари-Анжелин вышла из привратницкой, лицо у нее было бледно-зеленое, и на первой ступеньке лестницы она вынуждена была присесть. Увидев ее в таком состоянии, Сиприен поспешил за коньяком и вложил ей в руку полную рюмку. В общем-то нельзя было сказать, что он обожал План-Крепэн. С той поры как она появилась в доме, между ними возникло что-то вроде соперничества. Дорожа привязанностью маркизы, они ревновали ее друг к другу. Но когда бедняжке так плохо!..

– Что случилось? – шепотом спросил он.

– Звонил господин Бюто. Вчера вечером он ездил на вокзал Санта-Лючия встречать Альдо. Но… он не приехал.

– Как это? Князь уехал позвачера вечером. Люсьен заказал ему такси и сам сказал шоферу адрес: Лионский вокзал.

– Да. Так все и было. Однако на поезде, прибывшем в Венецию, князя не оказалось.

– Иисус сладчайший! Что же делать-то? – возопил мажордом, молитвенно складывая руки и поднимая глаза вверх.

План-Крепэн тоже посмотрела наверх и ответила:

– Ничего не поделаешь. Придется все ей рассказать.

Она выпила коньяк, который, однако, ничуть не уменьшил ее тревоги, и стала медленно подниматься по той самой лестнице, по которой только что летела вихрем вниз.

Сиприена будто приклеили к мраморному полу вестибюля, он стоял и прислушивался: что там наверху? Ему показалось, он услышал вскрик, потом скрипнула дверь, которую прикрыли, и стало тихо-тихо.

– Это еще не все, – продолжала Мари-Анжелин, наклонившись к маркизе. – Я не сочла нужным сообщать все подробности Сиприену. Как мы понимаем, господин Бюто не уехал сразу с вокзала, а отправился к начальнику поезда, потом поговорил с проводником, тем самым, который отвечает за спальный вагон. Проводник подтвердил, что князь Морозини занимал четверное купе, но он сам до этого ни разу не видел нашего Альдо. В тот вечер князь сказал, что болен, и попросил принести ужин в купе.

– Болен? Уезжая, он прекрасно себя чувствовал!

– Именно это я и сообщила бедному Ги, и он пришел в страшное волнение, потому что проводник сказал ему, что состояние здоровья князя за ночь не улучшилось, он душераздирающе кашлял и утром сошел в Бриге…

– В Бриге?! Он сошел в Бриге? Как Полина? Прелестный городок, не спорю. Старинный замок Стокальпер, безусловно, заслуживает осмотра, но кроме замка, там ничего больше нет. Лыжи, экскурсии в горы. Там совершенно нечего делать. Альдо что, с ума сошел?

– Нет, не похоже. С вашего позволения, я хотела бы сделать одну умную вещь, которая только что пришла мне в голову.

– Скажите какую.

– Переоденусь и съезжу на набрежную Орфевр. Комиссар должен немедленно узнать о том, что произошло.

– Безусловно! Я разрешаю вам это сделать.

Взглянув на Мари-Анжелин, которая уже выпрямилась, собираясь идти, маркиза спросила:

– Господин Бюто сказал вам, как отнеслась к этой новости Лиза?

– О, это самая худшая новость! Она заперлась в комнате и запретила себя беспокоить. Беда еще и в том, что она получила анонимное письмо, в котором ей выражают сочувствие из-за неполадок в семейной жизни!

– Боже мой! Боже! Еще и это! Поезжайте, План-Крепэн! Нет, лучше позвоните! Так будет быстрее, и я сама хочу поговорить с комиссаром. С тех пор как Адальбер исчез, у нас с вами остался один-единственный друг! – не удержалась от горького замечания маркиза.

Мари-Анжелин молча вышла и вернулась в спальню маркизы десять минут спустя.

– Комиссар Ланглуа будет у нас в одиннадцать часов. Он позволил себе дать нам совет: просит преодолеть предубеждения и перенести телефон в дом. Поставить его хотя бы в вестибюле.

Маркиза ничего не ответила, она искала свои тапочки, собираясь встать, и вдруг… странным образом согласилась принять совет Ланглуа.

– Ланглуа, как всегда, прав. Займитесь телефоном, План-Крепэн! В конце концов, не я же буду первой к нему подходить!

Маркиза на секунду задумалась и добавила:

– Раз уж мы будем заниматься телефоном, я думаю, стоит поставить один аппарат в зимнем саду, а второй у вас в комнате. Если вы не возражаете.

И хотя момент мало подходил для веселья, План-Крепэн, верный паж маркизы, не могла не улыбнуться притворно простодушному выражению ее лица.

– В самом деле, так и сделаем, – ответила она. – Эта мысль мне кажется очень удачной.

И она снова отправилась в привратницкую.

Ровно в одиннадцать часов Ланглуа появился в зимнем саду маркизы.

Вид у него был хмурый. Обменявшись положенными любезностями с хозяйкой дома, он по ее приглашению опустился в кресло и озабоченно взглянул на План-Крепэн.

– Рассказывайте! – попросил он без лишних слов.

Мари-Анжелин постаралась в своем рассказе не упустить ни одной подробности, а когда закончила, обошлась без свойственных ей комментариев, просто замолчала, разглядывая свои руки. Полицейский молчал, потом поднялся с кресла, походил и встал спиной к жардиньерке, что позволяло ему видеть обеих женщин.

– Вы говорите, что он прекрасно себя чувствовал, когда отправился на воказал?

– Великолепно! – подтвердила госпожа де Соммьер. – Как вы знаете, у него еще с войны неполадки с бронхами, но он надел теплое кашне, поднял воротник пальто, в общем, как следует укутался. Так что же вы думаете об этой истории, господин комиссар?

– Ничего хорошего, маркиза, поскольку сказка о любовной истории развеялась. Прошу прощения, что причиняю вам волнения, но не могу скрыть от вас, что мы имеем дело с безусловно преступным деянием.

– Вы думаете?..

– Да, я думаю, что Альдо, то есть я хотел сказать, вашего племянника, похитили.

– Называйте его Альдо, – дрогнувшим голосом произнесла маркиза. – Только его близкие друзья зовут его так. Но я вас прервала. Продолжайте, прошу вас.

– Благодарю. Да, его похитили, и теперь очень важно узнать, случилось ли это до отправления поезда или уже во время поездки.

– Мне кажется, это нетрудно сделать, – заметила План-Крепэн. – Альдо не из тех, кто сдался бы без боя, так что, если во время поездки на него напали, проводник и пассажиры непременно узнали бы об этом.

– Ему могли передать телеграмму с требованием выйти в Бриге, угрожая жизни госпожи Белмонт, которая тоже сошла именно на этой станции.

– Да, скорее всего, так оно и было. Мне кажется совершенно невозможным, чтобы посреди Парижа исчезло такси вместе с пассажиром!

– О, не говорите! В Париже чего только не бывает!

– Вам, конечно, лучше известно, что случается в Париже, но хочу напомнить, что Альдо сел в поезд, а исчез в Бриге.

– Вы уверены, что в поезд сел именно князь Морозини?

– Вы предполагаете, что в поезде ехал… самозванец? Но, дорогой комиссар, это невозможно! Князь Морозини неподражаем!

– Вы судите пристрастно, маркиза, в вас говорит любовь. Я вынужден вам напомнить, что среди преступников попадаются истинные артисты. Он уехал на такси, не так ли? А не знаете, какой марки был автомобиль?

– Нет, конечно. Но можно спросить Люсьена, он ходил за такси на остановку. Страшно недовольный, нужно сказать. Он никак не может понять, почему член нашей семьи считает нужным обращаться к таксистам, когда в его распоряжении лучший из водителей и лучший в мире автомобиль. Люсьен считает, что его искусство вождения автомобиля уступает только полковнику Карлову, аристократу, разжалованному русской революцией. Позвовите Люсьена, Мари-Анжелин.

Старичок-шофер не замедлил воспользоваться оказией, чтобы высказать все, что он думает на этот счет.

– Это был автомобиль марки «G7», господин главный комиссар. У шофера премерзкая рожа! Вне всякого сомнения, итальянец!

– Люсьен! Думайте, что говорите, – остановила его маркиза. – Напоминаю вам, что князь Морозини…

– Венецианец, госпожа маркиза! А это совсем другое дело! Князь всегда так и говорит. А у этого вдобавок был такой жуткий акцент, что хоть святых выноси!

Люсьен в нескольких словах описал шофера, а потом с самым безразличным видом добавил:

– Если вам интересно, могу назвать и номер автомобиля тоже.

– Что значит, если интересно?! – воскликнул Ланглуа, доставая из кармана черную записную книжку, чтобы немедленно записать в нее номер машины. – Нам это крайне важно! И часто вам случается запоминать номера такси?

– Когда такси приезжает к нам, всегда! Разумеется, исключая те случаи, когда приезжает полковник Карлов. Вы, конечно, не знаете, но я вам скажу: я с детства обожаю цифры.

– Обожайте и дальше, голубчик! Ваш талант может оказаться крайне полезным. Честное слово! Я вам очень благодарен, – улыбнулся комиссар, записав номер такси.

Ланглуа собрался уходить, но с порога вернулся.

– Чуть было не забыл попросить у вас фотографию вашего племянника. При теперешних обстоятельствах я предпочитаю обращаться к вам, а не к журналистам, чтобы не привлекать к событиям лишнего внимания.

– С удовольствием, сколько угодно! От младенческих до вырезок из газет. План-Крепэн, принесите фотографии из моего секретера.

Фотографий в самом деле был целый ворох. Комиссар Ланглуа задержался взглядом на свадебных.

– Чудесная пара, ничего не скажешь, – заметил он.

– Очень жаль, что находятся люди, которые из кожи вон лезут, желая разрушить этот союз, – с горечью заметила План-Крепэн. – И порой к ним присоединяется сам Альдо!

Комиссар со смущенным видом кашлянул.

– Кстати… Простите, если это покажется вам бестактностью, но нет ли у вас фотографии госпожи Белмонт? Я, конечно, мог бы обратиться в какой-нибудь модный журнал вроде «Вог», но это все равно пресса, пусть и не газетная. Мне не хотелось бы в нашем деле никаких журналистов, вы сами понимаете.

– Если вы соизволите задержаться еще на несколько минут, выпив капельку того, чего сами пожелаете, я попробую вам помочь, – сообщила Мари-Анжелин, поднявшись со своего места. И, не дожидаясь ответа, она направилась к двери.

– Что она имеет в виду? – заинтересовался комиссар, когда План-Крепэн вышла.

– Я, кажется, догадываюсь, – ответила маркиза. – Кроме феноменальной памяти наша План-Крепэн обладает бездной самых разнообразных талантов. Не последний среди них – умение рисовать. Не подумайте, что речь идет об акварельных цветочках, чему обучают в монастырях и пансионах благородных девиц. Держу пари, она принесет вам портрет Полины Белмонт.

– Но портрет требует времени! Будет лучше, если я пришлю за ним своего помощника.

– Не трудитесь. Выпейте со мной бокал вина, и в самом скором времени получите портрет.

– И он будет схож с оригиналом? Мне кажется, нужно хорошо изучить человека, много с ним общаться, чтобы нарисовать его портрет по памяти.

– Общаться? Ни за что! План-Крепэн ненавидит Полину, видя в ней угрозу для Лизы.

– И… Она ошибается? Что вы на этот счет думаете, мадам?

– И ошибается, и нет. Одно могу сказать, Альдо глубоко привязан к Лизе и ни за что не захочет ее потерять.

– Но он любит играть с огнем, если мне позволено будет сделать вывод из нашего последнего разговора.

– Дело не совсем в этом. Он увлечен госпожой Белмонт чисто физиологически. К несчастью, она его страстно любит и…

Возвращение Мари-Анжелин помешало маркизе закончить фразу.

– Прошу, – проговорила План-Крепэн, протягивая комиссару два рисунка пером, сделанных словно бы одним росчерком. На одном было изображено лицо, на другом – силуэт, оба как живые.

– Потрясающе! – с изумлением похвалил комиссар. – Как вам это удается?

– Нет ничего проще, – весело отозвалась Мари-Анжелин. – Использую метод Сирано де Бержерака: бумага и память, остается только зарисовать.

Ланглуа не мог удержаться от смеха.

– В самом деле, проще некуда! Если однажды госпожа де Соммьер оставит вас без работы, не забудьте навестить меня. Вы самый изумительный физиономист, какого я встречал в своей жизни! Бесконечно вам благодарен.

Комиссар допил свой бокал вина и встал с кресла. Художница, секунду поколебавшись, отрывисто спросила:

– А нет ли у вас знакомых… или друзей в лондонской полиции? Например, в Скотленд-Ярде?

– Я когда-то встречался с суперинтендантом Гордоном Уорреном, но Альдо Морозини и Адальбер Видаль-Пеликорн знают его куда лучше меня. А почему вы спросили об этом?

– Речь как раз об Адальбере Видаль-Пеликорне. Он уехал в Лондон и собирается там жить, чтобы быть ближе к этой негодной Торелли. Связь между нами потеряна. А между тем нам сейчас так нужна его помощь!

– В самом деле, я что-то давно не видел Адальбера Видаль-Пеликорна. Так вы говорите, он поехал вслед за этой певицей?

– С чемоданами и вещами. Он поселил ее в своей лондонской квартире, а сам живет в гостинице, и для него больше никого не существует, кроме соперника, славного господина Уишбоуна. Квартира в Париже заперта на замок, а своего верного слугу Теобальда он забрал с собой, сказав, что тот будет служить не ему, а этой мадам. Бедный Теобальд пришел в отчаяние и согласился поехать только с тем, чтобы в Лондоне взять расчет.

– Подобное поведение не в духе Адальбера Видаль-Пеликорна!

– План-Крепэн! – вздохнув, заговорила маркиза. – Вам не кажется, что у комиссара уже достаточно забот? Наш Адальбер влюбляется не в первый раз и не в первый раз ссорится с Альдо. И как я горячо надеюсь, не в последний.

– Постараюсь что-то узнать и об этой истории. До меня доходили смутные слухи о певице Торелли. Прекрасная дама, похоже, злоупотребляет своими чарами, из-за нее свели счеты с жизнью уже несколько мужчин. Вы хорошо сделали, что рассказали мне об этом. В любом случае, прошу вас, не тревожьтесь. Как только у меня появятся вести об Альдо, я сразу же вам сообщу. Главное, не теряйте бодрости духа!

– Ну, этого у меня не отнять! – гордо объявила Мари-Анжелин. – В нашей семье все крепкого закала…

– Начиная с Крестовых походов! – заключила тетя Амели с тенью улыбки в прекрасных зеленых глазах.

Проверка кампании такси была проведена мгновенно и оказалась очень информативной. Выяснилось, что автомобиль с номером, указанным Люсьеном, принадлежит русскому, Федору Разинскому, бывшему адвокату из Петербурга, который совершенно не походил на упитанного итальянца, описанного Люсьеном. У Разинского была совершенно иная внешность. Высокий, худой, седеющий блондин чем-то походил на Карлова, с которым, как оказалось, он был даже знаком. Сходство оказалось не только внешним. Похожим был и глухой рокочущий бас, который наверняка мощно гремел под сводами церкви, и обидчивый гордый характер, который трудно было скрыть. Когда инспектор Соважоль явился к нему домой на улицу Фий-дю-Кальвер, желая очень вежливо осведомиться, где тот был и что делал вечером 3 декабря, тот сразу возмутился.

– А вам что за дело? – пророкотал Разинский.

Не желая вступать в пререкания, невысокий Соважоль вежливо ему улыбнулся:

– Мне необходимо это знать.

– Извольте объяснить, по какой причине!

– Причина состоит в том, что, возможно, мне придется отвезти вас в тюрьму как сообщника в деле о похищении, – все так же вежливо отвечал Соважоль.

– Меня?! В тюрьму?!

– Именно. Вас и, само собой разумеется, ваш автомобиль. Поскольку ваш автомобиль – необходимое условие удачного похищения.

Великан согнулся поплам и взглянул в лицо отважного полицейского, яростно сопя.

– Это я кого-то похитил?! И кого же?

– Иностранного аристократа, князя Морозини из Венеции. Его имя вам знакомо?

– Друга полковника Карлова? – проревел Разинский и, мгновенно успокоившись, сел. – Задавайте вопросы.

– Вопрос один: где вы были 3 декабря между половиной седьмого вечера и десятью часами?

– На улице Дарю. Репетировал. Я пою там в церковном хоре.

И в подтверждение своего таланта великан пропел несколько нот, глядя, как задрожали подвески на люстре.

– А где находилось ваше такси?

– Стояло перед дверью.

– У вас могли его одолжить?

– Нет! Не могли! Дурные шутники прокололи мне шину на запасном колесе и на левом заднем. Пока я пел, мне меняли шины.

– Благодарю вас. Не буду вас больше утруждать. Мы проверим ваши показания.

– Проверяйте, проверяйте! Увидите! Но скажите мне, пожалуйста… Этого самого Морозини, значит, украли 3 декабря… И где же?

– На пути от улицы Альфреда де Виньи до Лионского вокзала. Скорее всего, неподалеку от его дома. Он ехал на такси, автомобиль марки «G7» с вашим номером.

– С моим номером? Кто же это посмел? Ну, погоди, отыщу я этого мерзавца! – пригрозил Федор своим рокочущим басом. – И что шофер? Похож на меня?

– Нет, совсем не похож. Очень может быть, что шофер италянец.

– Итальянец? Тогда, клянусь святым Владимиром, вам нечего у меня делать!

– А номер? Вы могли одолжить ваш номер.

– Мужику итальянцу? Да никогда в жизни! Ну, если я его встречу, сразу отволоку… Скажите, куда?

Соважоль протянул Разинскому визитную карточку и отправился проверять полученные от него сведения. Он не сомневался, что русский сказал правду. А если к тому же он еще и друг Карлова, о котором инспектор уже был наслышан от своего патрона, то, вероятнее всего, они получат добровольного и заинтересованного помощника.

О своем визите к Разинскому Соважолю нужно было доложить еще и Ланглуа. Комиссар не был его непосредственным начальником, им был главный инспектор Дюрталь. Но дело, которое уже называли «делом Морозини», вел сам господин главный полицейский и привлек к нему двух самых лучших своих служащих: главного инспектора Эмиля Дюрталя и недавно поступившего в их департамент инспектора Жильбера Соважоля. До чего же они были не похожи друг на друга, эти два лучших следователя! Глядя на Дюрталя, человека уже пожилого, массивного, с холодными светлыми глазами и неспешными, словно бы замедленными, движениями, казалось, что и думает он так же медленно и неуклюже. Но каким же ошибочным было это мнение!

Зато юный маленький Соважоль был воплощением живости, импульсивности и непосредственности – настоящий чертенок. Они и воздействовали на людей по-разному: один возбуждал невольную дрожь, другой своей юностью и веселостью – невольную симпатию.

В этот вечер они оба побывали в кабинете Ланглуа. Молодой пришел первым и доложил о Разинском:

– Если номер автомобиля был точно таким же, как у такси Разинского, то этого не скажешь о шофере. Разинский настоящий русский, и как его ни гримируй, итальянца из него не сделаешь. К тому же он дружит с неким Карловым, который теперь удалился от дел и не крутит баранку, но вы, без сомнения, его знаете.

– Да, знаю. Очень непростой человек, но честен безукоризненно. Он хорошо знает Морозини и однажды спас ему жизнь. Сейчас он держит гараж в Версале. Однако вернемся к нашему делу, задача та же: во что бы то ни стало разыскать автомобиль «G7». Если такой автомобиль не был украден…

– Ни один не был украден, господин главный полицейский.

– Значит, речь идет о сообщнике, который подменил номер, или об одном из шоферов этой компании, которому хорошо оплатили эту услугу. Отыскать его, конечно, нелегко, и будьте крайне осторожны и осмотрительны. С особым вниманием отнеситесь к шоферам, работающим ночью. Вовсе не все ставят свои машины ночью в гараж. А-а, вот и вы, Дюрталь! – обратился Ланглуа к только что вошедшему коллеге. – В ближайшее время вы займетесь у меня туризмом. Я все для вас приготовил. А вы, Соважоль, можете идти.

Молодой человек не мог скрыть огорчения. Он хотел бы узнать побольше обо всем, но когда главный начальник говорил таким тоном, оставалось только повиноваться. Соважоль повернулся и вышел.

– Вот, смотрите, – произнес Ланглуа, вытаскивая из ящика папку и доставая из нее билет. – Вы уезжаете сегодня вечером в Бриг на Орьент-экспрессе.

– Однако! – произнес инспектор с тенью улыбки. – С каких это пор мы ездим первым классом?

– Этот случай во всех смыслах исключительный. К тому же вы доедете только до Брига, городка, который приобретает все большую значимость в нашем деле. Вот вам швейцарские франки и разрешение от федеральной полиции вести розыски на их территории. Возьмите еще фотографию Морозини, я достал просто чудесную, ни в какое сравнение не идет с газетными. А главное, вот это!

Главный полицейский протянул коллеге портрет Полины. Тот присвистнул.

– Черт побери! Красивая женщина! Такая не могла не обратить на себя внимание! Если только художник не…

– Это художница, и она ее ненавидит. Но превосходно выполнила свою работу, взяв на себя труд изобразить не только лицо, но и фигуру, передав общее и очень живое впечатление. А это очень важно, такую красавицу действительно не могли не заметить в захолустном городишке, где уже разъехались все отдыхающие. Что касается поезда, то именно на нем уезжал в последний раз Морозини. Обслуживающий персонал тот же. Возможно, вы узнаете что-то важное, показав фотографию.

– Похоже, Морозини ездит на этом экспрессе чаще, чем парижанин на метро. Его там должны прекрасно знать. Давайте фотографию!

– Может случиться, что начальник поезда и проводник недавно поступили на работу. Меня это очень огорчит, но будем работать с тем, что есть. Фотография, как вы понимаете, сейчас главное. Я-то убежден, что Морозини не садился в поезд. Он и до вокзала не доехал…

– Поэтому вы и послали на розыски Соважоля? Могли бы мне и раньше все сказать!

– Не сердитесь. Мне показалось, будет лучше, если вы начнете розыск без предварительных установок. Потом я изменил свое мнение. Собирайтесь в дорогу, старина! Доброго вам пути!

Оставшись один, Ланглуа откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза, ощутив внезапно глубокую усталость. Ему решительно не нравилось это скверное дело, он был искренне расположен к Альдо и его близким. Жизнерадостный тандем Морозини – Видаль-Пеликорн попортил ему немало крови, но при одной только мысли, что Альдо никогда больше не появится на его горизонте, ему становилось совсем скверно. С ним уйдет и частица его собственной жизни. Ланглуа удивляло и другое: почему вдруг египтологу стала так безразлична судьба его друга. Брызжущие ядом статейки желтой прессы наверняка добрались и до Лондона. Неужели он так увлечен певицей, что проглотил их, как яйца всмятку? Разумеется, ни секунды нельзя было сомневаться в том, что Морозини способен бросить жену, детей, свое любимое дело ради того, чтобы в глухой безвестности жить с другой женщиной. Не жизнь, а карикатура. Но вот жена Морозини, судя по тому, что ему сказали, поверила этой дурацкой сказке. И это Ланглуа тоже трудно было принять. Он еще не забыл истории с жемчужиной Наполеона, помнил, как Лиза, спасая мужа, бросилась в волчью пасть. Правда, он не забыл и того, что потом они долгие месяцы не виделись, потому что в историю вмешалась другая соблазнительная женщина…

Ланглуа задумался, не поехать ли ему самому в Венецию и не поговорить ли начистоту с Лизой Морозини, но потом отказался от этой мысли. Лизы могло и не быть в Венеции, а у него нет времени искать ее в Австрии или в Швейцарии. Нет, главное сейчас – отыскать ее пропавшего мужа, моля Бога, чтобы он был жив и здоров. И тогда уже можно будет выступить адвокатом… Что ж, а пока, в ожидании новостей, почему бы не заняться новой пассией Видаль-Пеликорна?

Комиссар выпрямился и вызвал секретаршу.

– Отправляйтесь в архив и выясните, что там у нас есть относительно прославленной певицы Лукреции Торелли. Потом зайдете ко мне и возьмете письмо.

– Если письмо срочное, я могу начать с письма.

– Нет, начните с архива.

Секретарша ушла, а Ланглуа решил связаться с Гордоном Уорреном, суперинтендантом Скотленд-Ярда.

Следующий день был весьма несладким как для комиссара, так и для друзей и близких исчезнувшего Морозини. Журналисты, вопреки запрету главного комиссара, не могли расстаться с соблазнительной темой и деньгами, которые она сулила, и вновь принялись строчить статейки со всевозможными «сенсациями». В одной из газет была опубликована даже фотография, правда, весьма дурного качества, – обнявшаяся парочка на берегу озера Четырех кантонов.

– Да это может быть кто угодно! – рявкнул комиссар, стукнув кулаком по столу, на который только что приземлилась эта «утка». – Но раз бесстыжие журналисты не желают внять голосу разума, мы устроим… Немедленно вызовите ко мне главных газетных китов! – отдал он приказ ближайшим сотрудникам, которых собрал на утреннюю планерку.

– Что вы задумали, господин главный комиссар? – осведомился один из присутствующих.

– Скоро увидите! И пригоните сюда еще несколько оголтелых писак, которые поднимают тиражи своих газетенок за счет двух человеческих жизней, не думая о том, какой вред они приносят! Чтобы завтра в одиннадцать были у меня в кабинете! Разделите между собой телефоны и обзвоните! Дюрталь и Соважоль, вы остаетесь! – сказал он в заключение своей речи и бросился в кресло.

– Всегда одни и те же, – пробурчал старичок Этьен Бланшар, который столько лет служил в полиции, что мог себе позволить не обращать внимания на всплески ярости патрона.

Впрочем, признаем правду, весьма редкие. Зная, что подобные приказы его не касаются, Бланшар спокойненько продолжал сидеть на своем месте, закурив трубочку, словно ничего не произошло. Надо сказать, что он пользовался и еще одной редкой привилегией: говорил с патроном на «ты», потому что знал его всю свою жизнь.

– А найдется у тебя что положить на зубок этим журналистам? – обратился он самым мирным тоном к главному комиссару.

– Спрашивай не у меня, а у них, – кивнул комиссар головой на двух своих помощников. – Дюрталь только-только из Швейцарии!

– И что же?

– С уверенностью могу утверждать две вещи, – отозвался тот. – Госпожа Белмонт не отступила ни на шаг от того, что, очевидно, было намечено ею ранее: из Брига она поехала в Лозанну, а из Лозанны, через несколько часов, в Париж. Кстати, рисунки мадемуазель… дю План-Крепэн творили чудеса и в ресторане в Бриге, где госпожа Белмонт завтракала в ожидании поезда на Лозанну, и в Лозанне, где на вокзале ее сразу заметили. Относительно Морозини мне сказать нечего, в Бриге его никто не видел.

– Как это?

– Сойдя с поезда Симплон-Орьент-экспресс, он испарился.

– Его, должно быть, ждала машина!

– Нет, я считаю, что все происходило не так. Морозини сошел с поезда, но из здания вокзала вышел не Морозини.

– Каким образом вы это поняли?

– Благодаря привокзальному туалету в Бриге. Уборщица в то самое утро нашла там пару темных очков, выпавших из кармана человека, которому больше не нужно было прятать свое лицо. Отсюда нетрудно заключить, что владелец очков, необычайно старательно кутавшийся в шарф на Лионском вокзале из-за так называемого насморка, которым князь Морозини совершенно не страдал на улице Альфреда де Виньи, не имел никакого отношения к князю Морозини.

– Из этого мы можем заключить, – подхватил Ланглуа, – что и госпожа Белмонт, и соучастник пресловутой «любовной истории» были похищены в Париже. Иными словами, под самым нашим носом. Она по прибытии на Лионский вокзал, а он – едва покинув улицу Альфреда де Виньи. Их увозило одно и то же такси.

– Вы нашли это такси?

– Нет еще, но скоро найдем, – вмешался в разговор Соважоль. – Я с добровольной и ревностной помощью бывшего русского адвоката Разинского, чьим номером воспользовался похититель, прочесал частым гребешком все «G7», принадлежащие компании. Замечу также, что Разинский – близкий друг полковника Карлова, которого все здесь знают. Так вот, ни один из их коллег не подходит под описание, данное шофером госпожи де Соммьер водителю, который увез Морозини. Теперь мы думаем, что то же самое такси-призрак увезло в неизвестном направлении и госпожу Белмонт.

С каждым новым словом молодого человека старичок Бланшар все больше мрачнел и даже забыл о своей трубке.

– Необычное, однако, дело! Злостные намерения и большие деньги! Как ты думаешь, Ланглуа, кто мог это завертеть?

– Может быть, какая-то мафия?.. Судя по весьма широким возможностям…

– И обо всем этом ты собираешься доложить прессе?

– Разумеется, нет. Я собираюсь призвать их к порядку и напомнить об ответственности. Появившись в один прекрасный день, Морозини сделает себе состояние, подав на них в суд за клеветнические статейки. Такая перспектива заставит призадуматься мелкую сошку, которую я призову сюда вместе с китами.

– Не позабудь в особенности писаку из «Фигаро». Ему есть о чем призадуматься. Кстати, ты читал сегодня «Фигаро»?

– Не было времени.

– Прочитай заметочку на седьмой странице! Хорошо написана, черт побери!

– В «Фигаро» все пишут хорошо!

– Подписана неким Фредериком Симоне, который, не знаю уж почему, считает нужным напомнить, что Морозини попал под подозрение в деле о двух убийствах в Шиноне: коллекционера ван Тильдена и его слуги. Сказать по чести, меня немного удивило, что главный редактор газеты позволил опубликовать такую заметку.

– Это тем более странно, что Симоне в настоящее время заменяет в некотором роде Мишеля Бертье, который, слава богу, идет на поправку. А Бертье друг Морозини. Согласитесь, что эта заковыка требует объяснения. Как бы там ни было, завтра мы наведем порядок в головах всех этих резвых субчиков!

– Наконец-то! – воскликнула Мари-Анжелин, проглядев еще одну из кипы свежих газет, которые она только что купила, возвращаясь из церкви, и разложила на постели госпожи де Соммьер. – Наконец-то эти идиоты поняли, что к чему! Великое время настало!

– Сами они ничего понять не могли. Спасибо нашему другу Ланглуа. Можно считать, что он собственноручно подписал все их сообщения!

В самом деле, во всех ежедневных газетах, с небольшими изменениями, в зависимости от их политической ориентации, появились сообщения о том, что главный комиссар Ланглуа, собрав журналистов, напомнил им об ответственности за публикуемые статьи и назвал преступными те, которые были опубликованы в последнее время относительно госпожи Белмонт и князя Морозини, в то время как их семьи испытывают такое горе. Комиссар высказал уверенность, что госпожа Белмонт и князь Морозини стали жертвами похищения и похищены были в совершенно разные дни. Поэтому пора прекратить двусмысленные и недвусмысленные намеки на «романтическую» подоплеку исчезновения и дать возможность полиции спокойно работать.

– Очень хорошо! – улыбнулась маркиза, снимая очки. – А теперь уберите эту груду газет и попросите, чтобы нам принесли завтрак. Я проголодалась и понять не могу, чем там заняты Сиприен и Луиза.

Мари-Анжелин не могла не рассмеяться.

– Ровно тем же, чем мы: они читают газеты, которые только что купил Сиприен.

Она села без церемоний на край кровати и добавила:

– Такое газетное единодушие не может пройти незамеченным. Как вы думаете, известие о нем пересечет Ла-Манш?

– Думаю, что да. Полагаю, что заданную в Париже генеральную линию должны поддержать не только лондонские газеты, но и газеты в Америке.

Появились подносы с завтраком, обе женщины замолчали, потом возобновили разговор:

– Кстати, насчет Америки, как могло случиться, что господин Белмонт до сих пор не подал о себе никаких вестей?

– Он не считал нужным вмешиваться, пока речь шла о любовном приключении. Полина уже в том возрасте, когда отвечают за себя сами. Но теперь я уверена, что мы очень скоро его увидим.

– Если только он не отправился в кругосветное путешествие на одной из своих обожаемых яхт!

– В декабре?

– Почему бы нет? Он настоящий морской волк. И потом, лично я не вижу никаких причин, по которым нельзя плавать в декабре. Достаточно иметь крепкий желудок.

– Как ваш, например. Я уверена, что вы без малейшего труда переплыли бы через Па-де-Кале.

План-Крепэн стала пунцовой и принялась повсюду искать свой носовой платок, хотя он был на своем обычном месте, в ее левом рукаве. Когда она наконец его отыскала, то ограничалась тяжким вздохом.

– Признаюсь, я бы страстно желала его переплыть!

– Чтобы появиться перед Адальбером и рассказать, что ему следует предпринять. Ох, милая моя девочка, если бы я была уверена, что у вас есть хоть один-единственный шанс быть выслушанной, я бы давно вас туда отправила, потому что и меня никогда не страшили никакие бури и ветры. Но над нами только посмеются! Лондон не так далеко от нас, новости из Франции поступают туда регулярно, и я убеждена, что наш обезумевший египтолог знает обо всем ровно столько, сколько и мы. Не забывайте, что он сейчас соревнуется с Уишбоуном, а тот должен был давно уже обратить внимание на «дело Морозини». И наверняка воспользовался бы им, стремясь избавиться от соперника, который сейчас получил преимущество, поселив даму в своей квартире.

– Так вы хотите сказать, что для Адальбера мы больше ничего не значим?

– Вы и я, вполне возможно, что-то значим. Мы же с вами живем не в Венеции, как-никак соседи, и по этой причине стали его приятной привычкой. А вот что касается Альдо, то не знаю, что и думать. Может, он считает его чересчур привлекательным?

– Не думаю. Адальбер вполне доволен своей внешностью.

Маркиза де Соммьер допила четвертую чашу кофе, попросила принести еще одну и наконец вынесла свой вердикт:

– Однако вы совершенно правы относительно путешествий в декабре! И если чувствуете, что в вас проснулся дух странствий, почему бы нам не поменять северо-западное направление на юго-восточное?

– Я не поняла, что вы имеете в виду.

– Путешествие в Венецию, где, судя по словам Бюто, все обстоит не совсем благополучно. И если мы не хотим оказаться перед лицом развода…

План-Крепэн торопливо перекрестилась:

– Какой ужас! Лиза никогда на это не пойдет!

– Именно в этом я и хотела бы убедиться. Соберите в один ком все сплетни, часть из них мы заберем с собой, и скажите Люсьену, чтобы вызвал такси. Нет! Скажите, чтобы подготовил автомобиль. Такси в это время года очень опасны. Пусть нас отвезут в контору Кука. Мы с вами тоже испробуем, что это за чертов Симплон-Орьент-экспресс!

План-Крепэн мгновенно вскочила и оказалась у дверей.

– Но мы ни за что не выйдем в Бриге! Мне позвонить в Венецию, предупредить о нашем приезде?

– Чтобы Лиза первым поездом уехала в Вену или Цюрих? Я уверена, что нас с вами она хочет видеть в последнюю очередь!

Вот только поездка в Венецию состоялась не завтра…

В тот же день комиссар Ланглуа, просмотрев такую же огромную кипу газет, позволил себе – и вполне заслуженно – небольшую передышку, решив выпить чашку кофе и выкурить трубку. Хоть раз в жизни пресса, которая доставляла ему столько головной боли, добросовестно выполнила все его требования и перестала разыгрывать фарсы.

Комиссар перевел умиротворенный взгляд на хрустальную вазу, в которой красовались три желтые розы без запаха, расцветая в синеватом ореоле душистого дымка, который он выпускал, попыхивая трубкой.

Им овладела легкая дремота, но вдруг громко зазвонил телефон. В самом деле, могло ли блаженство длиться дольше? Поборов ребяческое желание не брать трубку, он поднес ее к уху, издал что-то вроде невнятного мычания, но внезапно проснулся и вскочил на ноги.

– Господи боже мой! – только и успел он воскликнуть и тут же бросился надевать пальто, шапку, бегом спустился вниз по лестнице и громко закричал, подзывая свою машину.

Глава 11 Удар грома

Маркиза де Соммьер не ошибалась, когда говорила, что Адальбер не может не знать, что происходит с Альдо. Египтолог и в самом деле знал все подробности любовной истории, которую приписали его бывшему «компаньону» и красавице Полине Белмонт. И хотя он никогда не обольщался относительно правдивости прессы, на этот раз его гнев, и даже хуже – отвращение, вызывало не единодушие газетных писак, а его бывший товарищ Альдо и та, которую он теперь именовал не иначе как его «сообщницей». Причиной этому была Лиза, которой Адальбер искренне восхищался. Быть мужем такой потрясающей женщины и афишировать на весь свет свою связь с другой – пусть даже и с такой красавицей, как Полина Белмонт! – он считал непростительным.

Лукреция Торелли очень смеялась над газетными статьями, без малейшей жалости заявляя, что пора пролить свет на «неблаговидные делишки спесивого князя Морозини». Адальберу тоже случалось смеяться вместе с ней, так забавны порой были ее насмешки. К тому же он ни за что на свете не стал бы ей противоречить. Все, что произносилось божественным голосом Лукреции, становилось евангельской истиной. Ведь Торелли стала принадлежать ему, как только она расположилась в спальне, которая отныне считалась ее, в доме Видаль-Пеликорна в Челси.

– Не худший способ отблагодарить вас за прелестный дом, который вы предоставили в мое распоряжение… И кто знает, может, эти минуты – сладостные, не могу не признаться, – генеральная репетиция, предваряющая жизнь, которая, возможно, станет совместной?

Адальбера не могли не встревожить ее слова.

– Что? Что вы сказали?

Лукреция своенравно вскинула головку и поцеловала его.

– Простите актрисе – а я ведь актриса! – привычные для нее понятия. Видите ли, я не намерена странствовать по свету еще долгие годы и хочу быть уверена, что буду счастлива с тем, кто станет моим избранником. Не сердитесь, carissimo mio![16] У вас есть все шансы стать им. И простите мне мою прямоту, которая вам может показаться грубостью.

– Но я люблю вас, Лукреция! И если…

Она прикрыла ему рот рукой.

– Молчите! Умейте ждать и не требуйте на сегодня большего. Если я приду к вам, то это будет навсегда. И Торелли исчезнет навсегда. Останется только Лукреция… ваша жена!

– И я буду самым счастливым человеком в мире… Но скажите, почему бы вам не расстаться наконец с этим Уишбоуном, который следует за вами повсюду, как верная собачонка?

– Пласидо Роньони, мой импресарио, тоже повсюду следует за нами, потому что у нас есть договор, который я обязана соблюдать. Я вам обещаю другое: я не буду заключать новых. Что до славного техасского ковбоя, то напоминаю: он должен достать мне химеру, которой я жажду обладать!

– Но если он достанет химеру, вы выйдете за него замуж!

– Ничего подобного! Я выкуплю у него химеру… вот и все! Я ведь богата, разве вы об этом не знаете?

– Ну так пусть отправляется на поиски! Крутясь возле вас целыми днями, он вряд ли ее найдет!

– Напоминаю, что розыски он поручил вашему драгоценному другу Морозини, и по этой причине я не стала просить об этом вас! Но, как мне кажется, Морозини не слишком озабочен этим делом.

– Я убежден, что он им вовсе не занимается!

– Ничего об этом не знаю! Корнелиус обещал мне химеру, и я верю его обещанию. Так что сделайте усилие, постарайтесь быть с ним любезным.

– Любезен я или нет, техасцу наплевать.

– Верно. И пока я не рассталась с бродячим образом жизни, я дорожу его обществом. Ему так легко удается избавлять меня от мелких житейских забот, – вздохнула она и потянулась с кошачьей грацией. – Прошу вас, оставьте мне его еще ненадолго.

К мелким житейским заботам прекрасная Лукреция относила следующее: корзину цветов поутру, «Роллс-Ройс» с шофером в течение дня, открытый счет у лучшего ресторатора, если она оставалась дома, и прочие услуги того же рода, которые выводили Адальбера из себя. Зато техасец неизменно пребывал в великолепном расположении духа, которое, очевидно, было ему свойственно. Ему и в голову не приходило уничтожать соперника, к которому он относился с неизменной благожелательностью.

– Мы оба стремимся завоевать богиню, – объявил он в один прекрасный день французу, который во что бы то ни стало пытался с ним поссориться. – У каждого из нас свое оружие. У вас дом, у меня все остальное.

И какое остальное!

На такие слова не ответишь парой пощечин и не выбросишь соперника в окно. Адальбер не мог простить Теобальду его отказ служить Лукреции. Теобальд сам по себе был бы королевским подарком, но, кроме того, мог доставлять ценнейшие сведения своему хозяину. Так нет же! Видите ли, божественная Лукреция не пришлась по нраву этому господину, и он предпочел ей спаржу на грядках своего брата в Аржантейе!

Несгибаемый Уишбоун предоставил красавице дворецкого, который мог бы управлять королевским дворцом, и тот взял бразды правления в доме вместе с Ренатой, горничной мадам, и приходящей каждый день прислугой. В том же доме поселился еще и Джакомо, аккомпаниатор певицы.

Несмотря на чары, державшие Адальбера в плену, он порой чувствовал себя очень одиноким, даже если следовал повсюду за своей сиреной. А среди ночи у себя в гостиничном номере утешался только тем, что Уишбоун столь же одинок в своем «Рице». И тоскует не меньше.

Адальбер пытался работать над своей книгой о фараонах-женщинах, но, несмотря на то что Теобальд – мерзкий дезертир! – привез все необходимые документы, работа не продвигалась. Дело было, конечно, в атмосфере. Разве мог лондонский гостиничный номер сравниться с его кабинетом в Париже, уютным, обжитым, радующим трофеями раскопок… Стараясь убедить себя, что сделал правильный выбор и что жизнь его только здесь, он ставил пластинку своего идола на граммофон, который недавно купил, и в конце концов засыпал, убаюканный голосом, который пленил его. Наступало утро, и он отправлялся к Торелли. Он был счастлив видеть ее, а когда их видели вместе, преисполнялся настоящим блаженством.

В это утро, думая о том, что приближается Рождество, и задаваясь вопросом, что же подарить Лукреции, Адальбер вызвал такси и отправился в Челси. Он ехал раньше, чем обычно, собираясь сопровождать своего идола по магазинам. Лукреция любила делать покупки по утрам, и Адальбер решил, что посещение роскошных магазинов наведет его самого на удачную мысль.

Сегодня он чувствовал себя особенно счастливым: неустранимый Уишбоун уехал накануне в Париж, куда его призвали срочные дела. Впереди три или четыре дня, а может быть, и ночи, когда он будет наслаждаться радостями уединения… Серое небо и туман не омрачали радужных перспектив, которые рисовал себе Адальбер по дороге… Это Рождество может стать самым счастливым в его жизни! Если только Лукреция согласится и примет обручальное кольцо, которое он собирался ей подарить…

Хотя надо сказать, что египтолог все же не окончательно утратил разум и тихонько посмеивался над собой: «Ты ведешь себя как школьник, старина! Совершаешь одну глупость за другой. Но как же это приятно!»

И Адальбер даже что-то замурлыкал от удовольствия.

И вот он в Челси. И уже не на седьмом небе, а на земле. Перелет свершился в одно мгновение.

Целая толпа народу стояла перед изящным домом, который когда-то принадлежал художнику Данте Габриелю Росетти. Люди толпились возле привратника, словно это был митинг и тот собирался произнести речь. В толпе мелькали журналисты, а у дома стояла… полиция.

Сердце в груди Адальбера остановилось, его охватила паника: с богиней что-то случилось! Что?! Он выскочил из такси и побежал к привратнику.

– Что происходит, Хабарт?

– Полиция, сэр. Вы можете себе это представить? Полиция в доме! И не просто полиция, а старший суперинтендант Уоррен собственной персоной!

Адальбер не стал слушать дальнейшей болтовни, ринулся в дом, через три ступеньки взбежал вверх по лестнице, вихрем ворвался в желтую гостиную, приготовившись к самому худшему, раз был потревожен главный полицейский Лондона. Он бы, конечно, врезался в диван, не поймай его на лету Уоррен, который поставил гостя на ноги со своей обычной флегматичностью. Уоррен всегда был флегматиком, исключая те случаи, когда впадал в ярость. С Адальбером они были старыми знакомыми.

– А-а, Видаль-Пеликорн! Вы пришли как нельзя кстати. Я как раз собирался вас разыскивать.

Сохранившаяся у Адальбера малая толика хладнокровия помогла ему выговорить:

– Добрый день, Уоррен. Похоже, несчастный случай. Неужели…

Он не решился произнести слово, которое нисколько не смутило полицейского.

– Убийство? С чего вы взяли?

– Но… толпа народа… полиция… Ваш приезд, конечно, оправдан известностью госпожи Торелли…

– Успокойтесь. Никто не умер, и вы не отыщете во всем доме ни капли крови, если только кухарка не порезала палец, готовя тосты к завтраку. Впрочем, кроме кухарки и мажордома, здесь и нет никого.

– Что значит никого?

– Все обитатели уехали этой ночью, оставив мажордома, шофера, кухарку и ее кота.

– Куда уехали? – едва сумел выговорить Адальбер, не веря своим ушам. – Не может быть. Мне ничего не говорили…

– Конечно, не говорили. Остерегались. Думаю, они получили какое-то важное сообщение и ударились в бегство.

– Бегство?! Почему вы повторяете это слово? От кого им пришлось бежать?

Уоррен в сером плаще с пелериной, более чем когда-либо похожий на птеродактиля, покосился на Адальбера желтым глазом.

– А какое бы слово вы употребили в данной ситуации? Видите ли, какой-то неизвестный, но удивительным образом осведомленный человек предупредил Торелли, что этим утром ее должны арестовать. За убийство.

Известие буквально сразило бедного египтолога. Он побледнел, позеленел, рот у него приоткрылся, будто ему не хватало воздуха, и бедняга непременно рухнул бы на ковер, если бы Уоррен не подхватил его на лету и не усадил в кресло. Потом он ослабил на Адальбере узел галстука, расстегнул рубашку, дал пару пощечин и потребовал, чтобы принесли стакан виски. Уоррену пришлось потрудиться – разжать кончиком ножа зубы, чтобы влить туда несколько капель горячительного.

– Вот уж незадача так не незадача! – воскликнул он, обращаясь к своему помощнику, который вместе с ним хлопотал возле Адальбера. – Не думал, что этой новостью свалю его с ног.

– Лишнее доказательство, что за последствия невозможно поручиться. Случается, что самые крепкие оказываются очень уязвимыми. Может, вы хотите, чтобы я сходил за врачом, сэр?

– Сначала попробуем виски, а там видно будет. Если не подействует, вызовем «Скорую».

Однако национальная панацея совершила очередное чудо: Адальбер начал кашлять, потом на ощупь отыскал стакан, который оказался не так уж и мал, и одним глотком осушил его. Потом снова откинулся на спинку кресла.

– By Jove![17] – восхитился помощник. – Вот это скорость!

– Он и не на такое способен, я его видел в деле. Адальбер не хуже шотландцев. А теперь оставьте нас, Парнелл. Я вынужден рассказать ему весьма неприятные вещи. А бутылку не забирайте и закройте за собой дверь. Я не хочу, чтобы нас беспокоили.

В комнате воцарилась тишина. Уоррен наблюдал, как его жертва возвращается к жизни. Медленно, очень медленно. Если это был боксерский поединок, то Видаль-Пеликорну давно бы засчитали нокаут. Уоррен уже подумывал, а не позвать ли ему в самом деле врача, но тут Адальбер протянул стакан, чтобы его наполнили снова, отпил глоток и спросил совершенно бесцветным голосом:

– Обвиняют в убийстве кого?

– Графини д’Ангиссола. Это случилось во время кораблекрушения «Титаника». Главный комиссар Ланглуа только что позвонил мне из Парижа и сообщил, что горничная госпожи Белмонт, Хэлен Адлер, получившая удар кинжалом в отеле «Риц» на глазах князя Морозини и впавшая в кому, вышла из нее.

– Вот как! – воскликнул Адальбер. – Не думаю, что после таких испытаний у нее ясная голова. Вышла из комы и сразу обвинила Лукрецию? Да это ни в какие ворота не лезет! Во-первых, «Титаник» погиб двадцать лет назад. Лукреция была в те времена подростком. Ей тогда было не больше…

– Ей тогда было девятнадцать лет. А сейчас почти сорок, хотя она очень удачно их скрывает. Ее фамилия фигурирует в списке пассажиров, она делила каюту на верхней палубе с неким Катанеи и была его любовницей. Он держал ее взаперти, и она не покидала каюты на протяжении всего путешествия.

– Вышла только однажды, чтобы убить пожилую женщину, когда на пароходе воцарилась паника. Как это правдоподобно! Да эта Хэлен…

– Я не сомневался, что вы мне не поверите. Но вы достаточно хорошо меня знаете, чтобы быть уверенным: я не гоняю попусту моих полицейских и не основываюсь на сплетнях и слухах. Добавлю, что комиссар Ланглуа сейчас пересекает Ла-Манш, чтобы передать мне в руки весь материал, которым располагает. Вы не раз видели комиссара за работой и прекрасно знаете, что он не из тех, кто любит пошутить. Как и я. И я вынужден приступить к допросу.

– Вы будете допрашивать меня?! Мне нечего вам сказать! – сердито пробурчал египтолог, приготовившись обороняться. – Меня уж точно не было на «Титанике»!

Не сводя ледяного взгляда с недовольного Адальбера, Уоррен достал трубку, не спеша набил ее, зажег, выпустил два или три клуба дыма и, прислонившись спиной к камину, тяжело вздохнул.

– Выслушайте меня, старина, – начал он. – Здесь, иными словами у вас в доме, мы можем побеседовать по-дружески, но, если вы предпочитаете мой кабинет в Скотленд-Ярде, я вам оставляю составленное по всей форме приглашение и удаляюсь. Выбирайте, но побыстрее. Я не привык терять время даром.

Адальбер понял, что взял неверный тон. Он сложил оружие и спросил:

– Что вы хотите знать?

– Когда вы познакомились с госпожой Торелли… и все, что происходило потом, – ответил суперинтендант уже не так официально и уселся на стул рядом с креслом «хозяина дома», не желая смотреть на него сверху вниз. – И почему бы вам сначала не закурить, – добавил Уоррен.

Благосклонное предложение ободрило Адальбера, он закурил и начал рассказывать. Ему было даже приятно вернуться к началу своей любви: «Травиата» в Опере, певица поразила его, очаровала, вознесла на вершину блаженства, он решил следовать за богиней по пятам, их приезд в Лондон, их дуэль на учебных рапирах с Корнелиусом Уишбоуном… Тут Уоррен прервал его:

– А где, собственно, этот Уишбоун сейчас?

– Понятия не имею. Приехав в Лондон, он взял номер в «Рице», но позавчера отправился в Париж. Там он тоже останавливается в «Рице».

– Сейчас проверим. Паренелл!

Не прошло и пяти минут, как было выяснено: господин Уишбоун в самом деле объявил о своем приезде в столицу Франции, но пока его там еще не видели. Этого коротенького сообщения оказалось достаточно, чтобы Адальбер снова вспыхнул:

– Не иначе она позвала его обратно, рассказав невесть что! И я думаю, что «Роллс-Ройс»…

– Неужели вы не заметили, что шофер по-прежнему в доме? И «Роллс-Ройс» тоже, как ему и положено. Очевидно, они воспользовались такси.

– Уверяю вас, им пришлось нанять две или даже три машины, учитывая солидный багаж Лукреции, ее горничную, импресарио, аккомпаниатора и к тому же еще и Уишбоуна! Форменное переселение народов! – бушевал Адальбер.

– Не говорите глупостей! Загляните в спальню госпожи Торелли. Большая часть ее гардероба на месте. Она взяла с собой чемодан, несессер с туалетными принадлежностями и все драгоценности. И поступила весьма предусмотрительно, выйдя из дома одна, чтобы не привлекать внимания. Она назначила встречу своим сообщникам за пределами города.

Неожиданная мысль, рожденная отчаянием, пронзила Адальбера:

– А что, если… ее… похитили?

– Не выдумывайте! Ее вина несомненна, и она сбежала, чтобы не попасть мне в руки. Вполне возможно, что убежала не так уж и далеко. Мы уже передали ее фотографию во все порты и во все полицейские участки. Но я допускаю, что этого недостаточно. Она не только замечательная певица, но и замечательная актриса, которой известны все тайны грима. Не сомневаюсь, что у нее целая коллекция паспортов. С чего, например, полиции задерживать старую японку?

– Это было бы слишком. Мне кажется, вы преувеличиваете, мистер Уоррен.

Уоррен рассмеялся.

– Подкупает в вас, Видаль-Пеликорн, ваша чистота и наивность. Вы никак не можете осознать, что ваша очаровательная подруга преступница.

– Вы правы! Мне кажется это ошибкой, заблуждением. Она преступница?! Вы ее видели? Она ангел!

– А вы знаете, что есть падшие ангелы? И они как раз самые прекрасные. Вы никогда не слышали о Люцифере?

– Вы можете говорить все, что угодно, но меня вам не переубедить. И уж тем более меня не убеждает свидетельство Хэлен Адлер: как спустя двадцать лет она могла узнать женщину, которую видела один миг во время всеобщей паники? Конечно, она ошиблась.

– Безнадежно слеп тот, кто не хочет открыть глаза. Я повторяю, никаких сомнений больше нет. Я обязан арестовать Торелли и отдать ее под суд. И не пытайтесь мне помешать.

– У меня нет никакой необходимости вам мешать, но существует срок давности. Прошло двадцать лет! Подумайте сами.

– В Англии не существует такого понятия. «Титаник» тоже был британской территорией. Кстати, у вас, во Франции, тоже нет срока давности для кровавых преступлений. Так что держитесь в стороне и не мешайте мне работать. По-моему, будет гораздо лучше, если вы займетесь поисками вашего друга Морозини.

Из красного Адальбер стал фиолетовым.

– Этого жалкого идиота, который оставил свою жену, изумительнейшую женщину, ища рая в объятиях любовницы неведомо в каком расчудесном уголке? Вы что, смеетесь надо мной?

Уоррен посмотрел на Адальбера с искренним недоумением: такого он от него не ждал.

– Где вы витаете? Или только что свалились с луны? Вы что, не читаете больше французских газет?

– Не читаю. А зачем мне их читать?

– Похоже, вы и английских не читаете, потому что позавчера они уделили немало места обращению главного комиссара Ланглуа к французской прессе. Он обвинил журналистов в том, что они мешают работать полиции. Что скандально-романтическая версия событий служит завесой, предназначенной для того, чтобы скрыть два похищения, совершенных среди бела дня в Париже таинственным такси. Что похищения были совершены в разные дни и часы: госпожу Белмонт похитили по возвращении из Лозанны. Морозини – на пути к себе домой, в Венецию. Таковы факты. Теперь вы все знаете и можете поступать, как вам заблагорассудится. Но если вы будете вставлять мне палки в колеса, я посажу вас за решетку, как заурядного вора-курокрада. Потому что мы ведем крайне сложное расследование, и я уверен: ко всем этим делам причастна мафия. Ясно?

– Более чем.

И еще одно было ясно Адальберу: сейчас он тут всем мешает. Окинув печальным взором свой любимый дом, где хозяйничал Скотленд-Ярд, тщательно обшаривая все уголки, египтолог решил, что небольшая прогулка пешком поможет ему привести мысли в порядок. Внизу Адальбера дожидался привратник, он хотел знать, что ему делать, когда полиция закончит обыск.

– Если полиция не опечатает дом, постарайтесь прибраться в комнатах. А дальше будет видно.

– Что делать с шофером и автомобилем?

– Ими распоряжается мистер Уишбоун. Подождите, пока он вернется. Я зайду завтра узнать, нет ли новостей…

По чести сказать, Адальбер не знал ни что делать, ни что думать.

Обрушившийся на него удар совершенно выбил его из колеи. Невзирая на лондонскую погоду – туман и мелкая изморось, – он уселся на скамейку на набережной и стал смотреть на Темзу. Из глаз его вдруг потекли слезы, принося облегчение измученному сердцу. Лукреция преступница! Лукрецию ищет полиция! Кошмар был сродни сну! Но сквозь страдание пробивался внутренний голос, едва слышный, который он стремился совсем заглушить, но все же тот ему нашептывал, что не бывает дыма без огня. Может, причиной всему кровь Борджиа, о которой Лукреция твердила повсюду и которой так гордилась? Чего стоит хотя бы злокозненный Чезаре! Не только Рим был свидетелем его преступлений, а в Риме они были бессчетны, при рези в животе каждый невольно думал о яде, по ночам убийцы с кинжалами без опаски делали свое черное дело. Любовные связи между братом и сострой, отцом и дочерью не считалась зазорными. Что для таких людей жизнь старой женщины? Если к тому же и самой убийце грозила гибель в морской пучине…

Адальбер хотел бы послушать, что ответит ему Лукреция, если расспросить ее об этом. И не сомневался, что рано или поздно узнает, потому что этот «птеродактиль» Гордон Уоррен сумеет схватить несчастную своими когтистыми лапами. Тем более к его услугам помощь комиссара Ланглуа и всей французской полиции… Готовность любой ценой заполучить химеру тоже свидетельствовала не в ее пользу…

Не желая думать о том, к чему все это может привести, потому что это было слишком больно, Адальбер принялся думать о собственных делах. С тех пор как… скажем, уже не одну неделю, потому что он не замечал, как бежит время, он изображал дрессированную собачку, которая прыгает от радости, получив сахарок, скулит от счастья, когда ее погладили, и готова на все, чтобы заслужить еще одну ласку. Он не написал ни строки из будущей книги, ничего не прочитал, ничего не узнал нового. И это он, который всегда интересовался всем на свете! За это время он ни с кем не виделся, не навещал друзей, потерял Теобальда, который до этого безропотно переносил куда большие трудности, но твердо и непреклонно отказался служить «этой даме». А он чуть ли не поколотил его за то, что ему не нравилась Лукреция. О Морозини он и слышать больше не хотел. Изгнал. Вычеркнул из жизни. А заодно с ним и дам с улицы Альфреда де Виньи, и вообще все, что радовало его в жизни до роковой встречи. Начиная с вечера в Опере он жил, не сводя глаз с Лукреции, впитывая ее слова, когда она была рядом, слушая ее голос на граммофонных пластинках, когда она была далеко…

Внезапно Адальбер почувствовал пронзительный холод. Смертельный, от которого заледенело сердце. Где сейчас его сирена? Она уехала так поспешно, что не оставила ему даже записки, строчки, слова. Оставила его, когда он рассчитывал на блаженство. Отняла у него все и исчезла. Адальбер поднялся со скамейки и как автомат направился к Темзе. Вода в ней, должно быть, холодная. Но что ему за дело? Он заледенел до костей. Чем холодней, тем лучше. Миг, и он покончит со своим нестерпимым страданием. Все так просто. Внезапно он увидел белую девичью фигурку в черных волнах другой реки, в темноте жаркой египетской ночи. Салима тоже погибла из-за любви, так же как он.

С ее именем на устах Адальбер уже собрался прыгнуть в Темзу, как вдруг кто-то схватил его за руку, и разъяренный голос произнес:

– Долго вы еще собираетесь валять дурака?

План-Крепэн! Собственной персоной. Экипированная, словно собравшись в экспедицию на мыс Горн, Мари-Анжелин, в прорезиненном плаще и зюйдвестке, стояла рядом и потрясала зонтом, как зулус дротиком. Она была вне себя от гнева и на одном дыхании продолжала свою филиппику:

– Я предположить не могла, что когда-нибудь доживу до такой немыслимой катастрофы! Чтобы человек такого ума и образованности – по крайней мере, таким мне он представлялся! – отринул все, что было достойного в его жизни: работу, научные изыскания, репутацию, карьеру, семью…

– У меня нет семьи.

– А мы кто такие? Продолжаю: семью, родину…

– Какие высокие слова, однако!

– Вы дадите мне закончить? Вы у меня уже в печенках сидите, и я должна вам все высказать! Человек, привыкший жить с гордо поднятой головой, твердо стоявший на ногах, встал вдруг на четвереньки, превратился в жалкую собачонку, пекинеса, чихуахуа, лишь бы угнездиться на коленках потерявшей свежесть певички!

– Потерявшей свежесть? Да вы с ума сошли! Вы ее видели? Она…

– Пустое место. Алчная, жестокая женщина, начисто лишенная сердца, столь необходимого как для благополучия ближних, так и для будущего потомства!

– При чем тут будущее потомство?

– Не знаю, так принято говорить. Женщина, которая вот-вот сядет на скамью подсудимых и, вполне возможно, будет повешена! Я закончила! А теперь говорите вы. Что вы намерены делать? Вы по-прежнему дорожите мыслью погрузиться в эту грязную воду и плавать среди очистков, капустных листьев, дохлых крыс и масляных пятен? Или вы предпочтете пойти со мной в «Савой» навестить маркизу, выпить двойной ирландский виски и чашечку горячего кофе?

– Маркиза здесь?

– Я здесь, и она, конечно, тоже! Море не пугает ее, так же как и меня. В ее жилах течет кровь де Турвиля и бальи де Суфрена.

– Они оба принадлежали к Мальтийскому ордену и, стало быть, не имели детей, – машинально уточнил Адальбер.

– Они – нет, но другие в их семье имели! Так о чем я? Да! Вы же не хотите, чтобы маркиза сидела одна в номере и думала о том, что никогда больше не увидит Альдо живым? Нет, нет, это просто ужасно!

План-Крепэн зарыдала в три ручья, повернулась и кинулась к такси, стоявшему чуть поодаль. Адальбер кинулся вслед за ней и подхватил ее под руку:

– Погодите! Я провожу вас к маркизе!

Кроме искреннего сочувствия египтолог ощущал еще и тайное удовлетворение.

Шагая рядом с План-Крепэн по тротуару к такси, которое привезло ее, Адальбер увидел выходящего из дома Уоррена. Он тут же оставил свою спутницу, уверив, что через секунду вернется, и поспешил к суперинтенданту:

– Если позволите, один-единственный вопрос!

– Задавайте! Только быстро!

– Каким образом… или кем была предупреждена госпожа Торелли о вашем визите?

Суперинтендант устремил на любопытного пронзительный взгляд желтых глаз и недобро улыбнулся.

– Если бы мне это было известно, любезный друг, моя задача стала бы в миллион раз легче. Но увы! Этого я не знаю. Но если вы вдруг сообразите, кто бы это мог быть, моя дверь открыта для вас и днем и ночью. Но пока я размышляю над этим вопросом, ваш дом будет опечатан. Его вернут вам, когда мы перетряхнем в нем каждую пылинку.

– Честно говоря, я совсем не спешу в него вернуться. Мне трудно жить в нем прежней жизнью, оказаться в одиночестве там, где…

– Тем лучше. Еще имейте в виду, что вы не имеете права уехать из Лондона, не предупредив об этом меня.

– Я под подозрением?

– Вы не член мафии, я уверен, но не уверен в том, что вы не полетите за прекрасной дамой, если она поманит вас пальчиком.

– Хорошо. Даю вам слово. Надеюсь, что моего слова вам достаточно?

Спустя полчаса Мари-Анжелин открыла перед Адальбером двери апартаментов, которые они с госпожой де Соммьер занимали в отеле «Савой». Маркиза, укутавшись в белую мохеровую шаль, сидела на диванчике возле камина перед чашкой с кофе, из которой не отпила ни глотка. Красивая прическа, изящное платье делали особенно трогательной ее скорбную фигуру. План-Крепэн никогда еще не видела у маркизы такого безнадежного выражения лица. Испуганная, она кинулась к маркизе, подталкивая вперед Адальбера.

– Вот он! – громко объявила она. – Я все-таки его нашла!

Скорбная фигура ожила в один миг. Маркиза выпрямилась, поднялась с дивана и, не в силах вымолвить ни слова, раскрыла гостю объятия, глядя на него глазами, полными слез. Растроганный до глубины души, Адальбер обнял маркизу и сам готов был расплакаться, почувствовав, насколько она хрупка, несмотря на свой высокий рост. Но уже через минуту маркиза, поцеловав Адальбера в щеку, смотрела на него с улыбкой, хотя губы у нее все еще дрожали.

– Как я рада вас видеть, дорогое дитя мое! Вы нам просто необходимы, с вами наша негодная жизнь станет чуточку светлее! Как вам удалось сотворить это чудо, План-Крепэн?

Мари-Анжелин чихнула, потом вытерла нос и только тогда сообщила:

– Мы встретились совершенно случайно на набережной Темзы, разговорились, но дул такой пронзительный ветер, что мы оба страшно продрогли.

– Так какого черта вы не прикажете принести себе чего-нибудь покрепче! – воскликнула маркиза. – А потом расскажете, что вы там надумали вдвоем в такую отвратительную погоду на берегу зловещей Темзы.

– Честно говоря, мы там были не вдвоем. Вокруг толпилось довольно много народу, – со вздохом сообщил Адальбер, усаживаясь с непринужденным видом в кресло, складывая руки на животе и вытягивая длинные ноги.

– Какого еще народу?

– Полицейские, суперинтендант Уоррен, зеваки, любопытные, в общем, много кого…

– Похоже, наш комиссар Ланглуа все это время не ленился, – проговорила маркиза, взглянув на компаньонку.

И снова обратилась к гостю:

– Мы должны сообщить вам, Адальбер, что позавчера наш добрый друг Ланглуа привез нас в качестве свидетельниц к постели Хэлен Адлер, которая наконец вышла из комы. И она повторила при нас все то, что уже сказала комиссару. На второй день после своего приезда в Париж она купила газету на площади Опера, потому что была потрясена фотографией Торелли: в этой женщине она узнала убийцу, которую видела на «Титанике».

– Скажите, ее свидетельству можно доверять? Она ведь провела несколько недель в бессознательном состоянии, и я не думаю, что ясное мышление восстанавливается в один миг. И потом, с той поры прошло двадцать лет!

– Что за пустяки! Такая красота не забывается. Она тем более поразила Хэлен, что до этого ни разу не видела эту женщину на пароходе. Человек, который с ней путешествовал, никуда ее не пускал. Возможно, в нем говорила ревность, или к появлению красавицы на сцене он задумал приурочить роковой удар…

– Что бы он там ни думал, – подхватила Мари-Анжелин, – а мы вместо того, чтобы поехать в Венецию, как собирались, решили отправиться в Лондон, надеясь избавить вас от того, что вам все-таки пришлось пережить. Дело в том, что в Кале мы пережидали разыгравшуюся бурю и сильно задержались.

Разговор прервал дежурный по этажу, который принес горячий шоколад.

Шоколад был выше всяческих похвал, сладковато-горький, и согревал каждую жилочку. К тому же дегустация шоколада позволила Адальберу подумать, что ему сказать на ту щекотливую тему, к которой они должны были вот-вот перейти. Наконец, со вздохом удовлетворения поставив пустую чашку на стол, он решился прощупать почву. А может, его сам черт под руку толкнул.

– Так вы собирались поехать в Венецию? Думаю, с похвальным намерением склеить разбитое семейство?

– О-о!

Вспыхнув, как огонь, План-Крепэн испепелила гостя взглядом и умчалась к себе в спальню.

– Что это с ней? – поинтересовался Адальбер, уже пожалев про себя, что сделал вид, будто Уоррен ничего ему не говорил.

С его стороны это было проявлением жестокости. Нужно было сразу понять, что суперинтендант не стал бы кормитьего баснями.

Прекрасно зная, что сейчас последует, маркиза де Соммьер обратилась к Адальберу с сочувственной улыбкой:

– Похоже, вы не читали в последнее время французских газет…

Египтолог не успел ответить: злобная Эриния[18] вернулась и кинула ему на колени целую пачку прессы.

– А это что? – грозно спросила она, тыча пальцем в статью на первой странице. – Неужели вы читаете только желтую прессу? Или коварный Альбион собирает сведения о Франции по самым паршивым газетенкам? Здесь, между прочим, все изложено предельно ясно, ведь всем известно, что наш друг Ланглуа не любит шутить. Иначе почему бы у дорогой маркизы глаза стали вполлица?

Адальбер уже не слушал филиппики План-Крепэн. Он одну за другой брал газеты и с жадностью пробегал глазами все, что касалось Альдо.

– Похищены? Но что это означает?

– Спросите у Ланглуа, когда с ним увидитесь. А увидитесь вы с ним очень скоро. А пока верните мне газеты, они еще сослужат добрую службу, – заявила План-Крепэн.

– Лиза это читала?

– Вы забыли, что в фашистской Италии прессу держат в узде и все иностранные газеты подвергаются строжайшей цензуре… Если только они вообще появляются.

– В любом случае Лиза очень пострадала, ей тоже нанесли болезненный удар. Какой-то аноним известил бедную женщину о постигшем ее семейный очаг несчастье. И вот для того, чтобы хоть как-то смягчить последствия этого удара, мы собирались поехать и навестить ее.

– Но отправились сначала ко мне? – спросил потрясенный до глубины души Адальбер.

– Нам показалось, что лондонское дело еще более спешное. Теперь нас здесь ничего не держит, мы немедленно возвращаемся в Париж и сразу же едем дальше. Рождество мы встретим с Лизой и детишками.

– Позвольте мне поехать вместе с вами. Втроем мы будем еще убедительнее. Вот только одно путешествие за другим…

– Прибавьте «не для вашего возраста», и я больше никогда в жизни не буду с вами разговаривать, – грозно заявила старая дама.

А План-Крепэн добавила с присущим ей ехидством:

– Суперинтендант ведь, кажется, просил вас здесь задержаться? И его французский коллега тоже хочет с вами потолковать. А это все время, время… Тогда как мы с маркизой очень торопимся!

– Но не до такой же степени! К тому же вы можете приехать в Венецию, а дома никого нет. Я буду удивлен, если, переживая такие неприятности, Лиза не уедет в Вену, под крылышко к своей бабушке. Во всяком случае, на праздник, который она любит больше всех других. Разве я не прав?

Женщины переглянулись: из-за спешки и постоянных волнений они об этом не подумали. Адальбер воспользовался их замешательством:

– Послушайте меня. Выспитесь хорошенько этой ночью, дайте себе небольшой отдых, а мне – возможность пригласить вас завтра на обед! Пожалуйста!.. Тетя Амели!

Обращение означало, что блудный сын вернулся к домашнему очагу, на что обе дамы уже не слишком надеялись, и маркиза невольно улыбнулась. Она поцеловала Адальбера и ответила:

– Хорошо. Я думаю, что мы можем себе позволить небольшой отдых.

Адальбер вернулся к себе в номер, расположенный этажом ниже, совсем в другом настроении. Он собирался немедленно улечься в постель и немного привести в порядок себя и свои мысли. Но едва он переступил порог, как зазвонил телефон. На проводе был Гордон Уоррен, как всегда безупречно вежливый.

– Если у вас нет других планов, я был бы рад видеть вас у себя, – сообщил он. – У меня есть несколько вопросов.

– Но вы мне и так задали целый ворох вопросов, – жалобно простонал Адальбер, у которого не было ни малейшего желания вновь вступать в борьбу с ветром, дождем и снегом.

– Возможно. Но я был так зол, что кое о чем позабыл. Ну что, едете? – рявкнул телефон.

– А сейчас вы больше не злитесь?

– Почти, но могу разозлиться всерьез!

Хлоп! Трубка повешена. Знаменательный конец разговора. Адальбер вздохнул, позвонил портье и попросил вызвать такси.

Не в первый раз Адальбер попадал в святая святых «птеродактиля» и всякий раз испытывал гнетущее чувство. Суровая викторианская мебель из темно-коричневого, почти черного дерева, лампы с зелеными стеклянными абажурами, гербы Англии на стенах, безусловно, производили впечатление торжественности и выглядели куда значительнее обстановки кабинета Ланглуа на набережной Орфевр, но где тут было отдохнуть глазу? Где чудесный красный с синим ковер на полу? Где трогательная хрустальная или керамическая – в зависмости от настроения – вазочка, два-три цветочка в которой напоминают о свежем воздухе в саду?

Уоррен сидел в черном кожаном кресле и писал, несомненно, рапорт, когда дежурный ввел Адальбера к нему в кабинет. Не поднимая головы, суперинтендант указал на один из двух стульев, тоже обитых черной кожей, стоявших перед его столом, а сам, сделав росчерк, закрыл колпачком ручку и тогда уже откинулся на спинку, поставил локти и сплел пальцы под подбородком. Судя по всему, реверансы не были предусмотрены, и Адальбер старательно рассматривал лепнину на потолке, пока Уоррен наконец не заговорил:

– Когда вы видели госпожу Торелли в последний раз?

– Вчера вечером.

– А точнее? В котором часу?

– Трудно сказать. В конце второй половины дня. Мы ходили на выставку Гольбейна в Галерею Тейт. Она прекрасно себя чувствовала, но вдруг у нее начались боли, и она попросила отвезти ее домой. Должен вам сказать, что госпожа Торелли подвержена приступам лицевой невралгии, которые проходят очень болезненно и обрекают ее на неподвижное лежание в темноте.

– Тяжелый случай. А на сцене с ней никогда такого не случалось?

– Насколько я знаю, нет. Действительно любопытно, что болезнь проявляется, когда она не играет. Словом, начался приступ, и она вынуждена была улечься в темной комнате с пузырем льда на лице.

– Она в этот день не пела?

– Пела. Утром. Она ежедневно упражняется со своим аккомпаниатором, и вчера утром пела как обычно. А вот когда мы были в галерее…

– Пока вы находились в галерее, она все время была рядом с вами?

– Нет. Она отлучалась в туалетную комнату, чтобы умыться холодной водой, пока я ходил за кебом. Я проводил ее в Челси, и мы расстались. К моему величайшему сожалению. Я заказал столик в «Трокадеро» и мечтал о счастливом вечере с ней наедине. Мне ничего не оставалось, как вернуться к себе в «Савой», я не знал, чем себя занять. В конце концов поужинал и тоже улегся спать.

– Прежде чем лечь спать, вы ей не позвонили, желая узнать, как она себя чувствует?

– Что вы! Она не выносит телефонных звонков, и прислуга ее всячески от них оберегает. Не скрою, я был в отчаянии. В кои-то веки непотопляемый американец исчез с нашего горизонта! Я мечтал о ночи…

– Я понимаю, что вы имеете в виду, – оборвал полицейский Адальбера, почувствовав, что тот готов пуститься в прочувствованные признания. – Кстати, относительно американца, ваши с ним отношения меня удивляют. Как вы его переносили?

– Вообще-то он славный малый, и раз Лукреция пожелала, чтобы мы оба были в ее свите, мы действовали согласно ее желанию.

– Она не знала, кого из вас выбрать? Странно, не так ли?

– Да. Но ее тоже можно понять. Она собиралась уйти со сцены, намеревалась сделать это в скором времени.

– У нее возникли проблемы с голосом?

– Нет. И она очень не хотела, чтобы они однажды возникли. Со мной она не говорила об этом, но я знал, что ей исполнилось сорок, что она хочет покончить с бродячим образом жизни, безусловно, ярким, возбуждающим, но который ей уже трудно было выносить. Она собиралась поселиться в поместье вместе с любящим мужем, который будет исполнять все ее желания, окружит обожанием, тем более восторженным, что ее красота на отдыхе и при заботливом уходе будет продолжать сиять еще долгое время. А чтобы публика ее не забыла, она собиралась давать один концерт в год.

В круглых желтых глазах «птеродактиля» зажегся насмешливый огонек.

– Чудесная перспектива! Но требует немалого состояния. И с этой точки зрения у вашего соперника шансов на выигрыш было гораздо больше.

– Тем не менее Лукреция не лишала меня надежды, что может оказать предпочтение мне. Конечно, у Уишбоуна денег куры не клюют, но я тоже не нищий, – процедил Адальбер, которому в лицо бросилась краска. – И если говорить о поместье, то я полагаю, что замок в райском уголке лучше оттенит ее красоту, чем сотни квадратных километров техасской равнины с бесчисленным числом коров и лесом буровых вышек!

– В самом деле… А как быть с археологией?

– Не вижу никаких сложностей. Сухой жаркий климат очень полезен для голосовых связок.

– И в особенности, как нам всем известно, полезна пыль.

– Не старайтесь разубедить меня, любезный друг. Роскошные гостиницы существуют теперь повсюду.

– Я вижу, вы не сомневались, кого предпочтет госпожа Торелли. Но зачем тогда было бессмысленно и жестоко подогревать надежды американца?

– Он разыскивал для Лукреции семейную драгоценность, которую она страстно хотела заполучить. Разумеется, разыскивал не сам, а поручил это…

– Морозини! Я полагаю, что теперь-то вы знаете, что с ним произошло, – весьма сурово произнес Уоррен. – И вам бы давно надо было отправиться на поиски своего друга, а не терять время в обществе преступницы.

Адальбер хотел было выступить в защиту Лукреции, но тут же оставил свое намерение. Ему не поколебать убежденности англичанина, который разделяет ее со своим французским коллегой, таким же убежденным в своей правоте и таким же непримиримым. Он предпочел перевести разговор на другую тему:

– Возвращаясь к Уишбоуну, вы можете поговорить и с ним тоже. Он вернулся?

– Нет, вернее, да. Он появился в «Рице» вчера вечером, расплатился по счету и забрал багаж, весьма солидный, надо сказать, который оставлял в отеле. Забавно, не правда ли?

Нет, Адальбер не видел в этом ровно ничего забавного. Но под инквизиторским взглядом полицейского, не сводившего с него глаз, он все же сумел обуздать свой гнев, хотя ему очень хотелось стащить с себя галстук и завязать им эти пронзительные желтые птичьи глаза! Адальберу даже удалось вытащить сигарету, закурить, сделать две-три затяжки и сказать в любимом ироническом стиле Альдо:

– Не отправить ли по его следам ваших гончих, суперинтендант? К моему величайшему сожалению, я могу сделать из всего этого только один вывод: если в этом фарсе присутствует баран на веревочке, то я имею счастье признать, что это я!

Он сделал еще пару затяжек, встал и погасил окурок в пепельнице из оникса, стоящей на краю стола.

– Если я вам еще нужен, вы знаете, где меня найти. Но я пробуду в Лондоне совсем недолго. Госпожа де Соммьер и мадемуазель дю План-Крепэн, которые ждут меня в «Савое», имеют намерение отправиться в Венецию, надеясь хоть немного скрасить печальное Рождество семье Морозини. И я хочу поехать вместе с ними.

Уоррен сидел молча, по-прежнему не сводя с него круглых желтых глаз, потом неожиданно рассмеялся и встал.

– Поздравляю, Видаль-Пеликорн! Умеете держать удар. Поприветствуйте от меня ваших дам. Желаю вам доброго пути!

Он протянул руку, и Адальбер пожал ее вполне дружески.

В тот же вечер в Париже Федор Разинский высадил на улице Мобеж пассажира, посадив его в машину на Елисейских Полях. Времени было около половины восьмого, до конца работы оставалось совсем немного времени, и он решил подъехать к поезду Амстердам – Антверпен – Брюссель – Париж, который приходил в восемь, и сделать еще одну ездку, а если повезет, то и с багажом. На стоянке уже было четыре автомобиля, а пятый ждал немного в стороне, очевидно заказанный через какое-то агентство.

Погода была довольно теплая, но к концу дня пошел небольшой снежок, и Федору вдруг захотелось выпить в привокзальном буфете чего-нибудь согревающего, например хорошую чашку кофе с кальвадосом. Автомобиль, стоящий в отдалении, тоже был марки «G7», как и у Федора, и он решил попросить коллегу присмотреть за машиной во время его недолгого отсутствия. Он знал, что ему не откажут, потому что номер тоже был знакомым, на автомобиле ездил один из русских.

Федор с улыбкой подошел к машине, но внезапно сделал шаг назад, и улыбка тотчас исчезла с его лица. За рулем сидел вовсе не Дмитрий Назев, в прошлом капитан Преображенского полка, такой же богатырь, как и сам Разинский. Водителю было лет сорок, он был невелик ростом, смуглый, с черными усиками, и Федор мог поклясться, что родом он откуда-то с юга. И что уж было совершенно точно, он сидел за рулем машины, которая ему не принадлежала.

Чтобы сосредоточиться и хорошенько все обдумать, Федор отъехал в сторону и остановился на улице Компьень, откуда мог наблюдать за своим так называемым коллегой. Он опустил флажок[19] и стал ждать. Поначалу он хотел пойти и позвонить инспектору Соважолю, чей телефон всегда носил с собой, но побоялся, что не застанет его или придется долго ожидать, а тем временем добыча ускользнет. Про себя он твердо решил, что непременно выяснит, куда этот гусь повезет пассажиров, которых дожидается.

Терпение его не подверглось долгому испытанию. Буквально через несколько минут подошел поезд, поток людей хлынул на площадь, часть его устремилась к стоянке такси. Чтобы лучше видеть, Федор вышел из машины и стоял возле открытой дверцы, повернув свою каскетку козырьком назад. Вскоре от людей возле стоянки отделилась пара: высокая пожилая дама, которая шла, опираясь с одной стороны на палку, а с другой – на руку своего спутника, тоже весьма немолодого мужчины. Вуалетка ее шляпы была опущена. Шофер вышел и открыл перед ними дверцу. Он выразил уважение своим пассажирам, сняв перед ними каскетку. Потом закрыл дверь, сел на свое место и тронулся. Ему пришлось развернуться, так как поехал он вниз по бульвару Мажента. Федор тоже тронулся с места и как можно осторожнее поехал следом, однако стараясь, чтобы расстояние между ними не увеличивалось.

Так они доехали до площади Республики, потом миновали бульвар Тампль, Фий-де-Кальвер, Бомарше и начали огибать площадь Бастилии. Тут Федор недовольно скривился: что, если ворюга везет своих пассажиров на Лионский вокзал, где они пересядут на другой поезд? Но нет, автомобиль свернул на улицу Дюмениль, и преследователь вздохнул с облегчением. Но радовался он недолго. Проехав на красный свет у бульвара Дидро, такси притомозило и свернуло в переулок Рагино, одно из тех опасных мест города, куда ночью разумные люди не заглядывают. По счастью, переулок этот короткий, и Федор, решив не привлекать к себе внимания, остановился на углу и вышел, продолжая наблюдать за такси. Пассажиры были слишком элегантны, они не могли жить в этих трущобах.

Но тем не менее где-то в середине переулка машина остановилась, высадила пассажиров, следом вышел шофер, открыл раздвижную дверь, очевидно, это был гараж, и въехал туда. Потом двери наглухо закрылись.

Голова Федора разрывалась от вопросов. Он погасил фары и тоже тихонько въехал в переулок, остановившись на том же месте, что и фиктивное такси. Он понимал, что дело это небезопасное, но, во-первых, он был человеком бесстрашным, а во-вторых, всегда принимал меры предосторожности. Как в прямом, так и в переносном смысле. Для начала он вытащил из ящичка пачку сигарет и сунул одну себе в рот, а затем достал револьвер и проверил его боевую готовность.

Вдруг от стены отделилась тень. Кто-то наклонился к его окошку. Оказалось, это мальчуган, разумеется, в драном пальтишке и кепке, которой не позавидовал бы и Гаврош.

– Готов маленько потратиться? – осведомился он хриплым голосом.

– Видно будет.

– Лады. Попотею для тебя, ты вроде симпатяга. Думаешь, Риталь сейчас выкатится? Не надейся. Ждать будешь до утра. Он тут гнездует.

– А его пассажиры? Они тоже тут «гнездуют»? Меня бы это очень удивило.

– Ясно дело, нет.

Тут мальчуган весьма выразительно принялся ощупывать свой карман.

Федор понял его жест и протянул пять франков. Похоже, сумма устроила мальчугана. Он наклонился еще ниже.

– Через первый этаж идет проход, выходит на Гатбуа, соседний переулок.

– Знаю, что Гатбуа соседний, не вчера за руль сел.

Мальчишка засмеялся.

– За рулем тоже не всегда сидел. Ты же «рюс»! Я угадал? Рюс всегда щедрые. Погоди, ты еще не все получил за свою денежку. В общем, так: пассажиры поменяли тут машину. Там, с другой стороны, здоровущая черная машинища… и шофер другой, но он тут у нас наездом. И катафалк свой тут не держит. Можешь туда не ездить, они уже укатили.

Федор поднял глаза к окну на втором этаже, в котором загорелся свет.

– Окно Риталя? Так ты его назвал? А кто еще с ним живет?

– Никто. Он живет один. А что ты ищешь? – спросил мальчишка, видя, что его новый приятель копается в ящике с инструментами. – Познакомиться надумал?

– Почему бы не познакомиться? У тебя хорошо голова работает, паренек. Но имей в виду, что ты ничего не знаешь, ничего не видел и сейчас исчезнешь, словно тебя не было, – прибавил Федор и протянул мальчишке еще одну монетку, заслужив в ответ широчайшую улыбку.

– Согласен. Ничего не видел. Но все же я посмотрю одним глазком, ладно? Риталь, он та еще зараза. Пырнет ножом и не почешется!

– Спасибо за предупреждение. Тогда пошли, что ли!

Среди предков Федора, череды бояр и дворян, наверняка время от времени попадались и простые работяги, потому что дверь гаража противилась ему ровно полминуты, и это обеспечило ему величайшее уважение в глазах нового знакомого. Такси и в самом деле находилось в гараже, а в глубине его виднелась деревянная лестница, ведущая наверх, которая, слава господу, не заскрипела под тяжестью здоровенного Федора.

Лестница привела их в небольшую комнату, обставленную самой необходимой мебелью, откуда дверь вела в маленькую спальню. Ритель стоял на пороге спальни, раздевался и одновременно отхлебывал из бутылки, которую ставил на пол. Он стоял спиной к деверям, и у него не хватило времени сообразить, что произошло. Федор оглушил его ударом кулака, потом связал веревкой, которую достал из кармана, заткнул рот своим носовым платком и какой-то тряпкой, а потом взвалил на плечо, как вязанку хвороста.

– Вот так-то, – с довольным видом сказал он своему добровольному сообщнику, который рот открыл от восхищения. – А теперь марш отсюда!

– Куда пойдем?

– На сегодня с тебя хватит. Скажи лучше, как тебя зовут?

– Батист Флюгер, живу в доме напротив, над китайцем.

– Легко запомнить, теперь и у меня, как говорят французы, будет свой флюгер на улице[20], – засмеялся русский. – Погаси свет, мы уходим.

– А у тебя какая кличка?

– Федор Разинский. Мою запомнить труднее, но если я тебе когда-нибудь понадоблюсь, всегда буду к твоим услугам.

– Где тебя найти, если что?

– Бульвар дю Тампль, бистро рядом с Зимним цирком. Это, так сказать, моя столовая. Или в моем «G7».

Ловко устроив пленника между задним сиденьем и стеклянной перегородкой, Федор протянул мальчишке свою лапищу, и тот с готовностью пожал ее. Потом заинтересовался:

– А ты не в участок собираешься его спровадить?

– Именно туда. Ты против?

– Я-то нет, с этими ребятами я скорее в дружбе.

– Вот и отлично. Если заметишь что-то интересное, не стесняйся, делись со мной. А я тебя дам еще таких же, – пообещал Федор, протягивая мальчишке третью монету.

Мальчишка восхищенно присвистнул.

– Да ты принц, не иначе!

– Был кем-то в этом роде, но очень давно, – скромно признался Федор.

Он тихонько двинулся на своем автомобиле в сторону улицы Шалон.

На набережной Орфевр еще долгое время спустя рассказывали о триумфальном появлении Федора Разинского, у которого на плече висела не сумка, а бесчувственное человеческое тело. Федору пришлось отключить пленника еще разок, когда он вытаскивал его из машины. Теперь, войдя в кабинет, он бережно положил свою добычу на стол онемевшего от изумления Соважоля.

– Распоряжайтесь. Мнимый шофер такси. Я его немного поприжал, но, думаю, он расскажет вам много интересного. Главное, чтобы разговорился!

Глава 12 Рождественские колокола

Когда поезд Кале – Париж остановился у четвертой платформы Северного вокзала в Париже, Адальберу показалось, что после межпланетного странствия он ступил на неведомую ему землю. Возможно, такое чувство посетило его из-за возбужденной толпы, которая его окружала. Был канун Рождества, 24 декабря, и воздух звенел от радостных возгласов, окликов, поцелуев, которыми встречали ожидающие приехавших. Все участвовали в празднике, и, не будь рядом тети Амели и Мари-Анжелин, Адальбер почувствовал бы себя мучительно одиноким наедине с осколками своей разбитой мечты.

Но их тоже ждали. Прямой, словно буква I, безупречный Люсьен в шоферской форме стоял на перроне. Он подхватил легонькие чемоданы дам, а для солидного багажа Адальбера вызвал двух носильщиков и такси.

Люсьен расспросил, благополучно ли они доехали, обратив широкую благожелательную улыбку в сторону «блудного сына», вернувшегося под родной кров, а потом повел их всех к выходу. Вдоль тротуара цепочкой стояли автомобили. Люсьен подвел дам к необычайно почтенному и весьма допотопному «Панар Левассору», который, похоже, завораживал всех, кто только его видел.

Дамы заняли свои места, а когда пришла очередь Адальбера, тот с извинением отказался.

– Все мои чемоданы будет разумнее отвезти ко мне домой, – сказал он. – А мне самому желательно умыться и переодеться.

– Только не забудьте, что мы ждем вас к ужину, – напомнила Мари-Анжелин.

– Не беспокойтесь! Ровно в восемь буду у вас.

Такси двинулось в сторону улицы Жуфруа, и Адальбер, забившись в угол, подумал, что его возвращение на этот раз ничуть не похоже на его привычные возвращения из дальних экспедиций. Откуда бы он ни приезжал, он был счастлив оказаться у себя дома, в просторной квартире, благоухающей чистотой, хорошим табаком и необычайно аппетитными запахами из кухни. Теперь его не ожидало ничего подобного. Ну, разве запах мастики, но уж никак не ванили от пекущегося, божественно вкусного кекса или пряностей от фрикасе из бекасов… В доме царили темень и холод, мебель стояла зачехленной… Одиночество – вот что его ждет. Есть от чего затосковать! Может быть, для того чтобы уснуть этой ночью, ему стоит на этот раз, один-единственный, разумеется, взять номер в «Рояль Монсо», гостинице по соседству, если только там есть в этот предпраздничный вечер свободные номера…

Такси остановилось перед домом Адальбера. Он взглянул на окна, закрытые ставнями, и направился в привратницкую, чтобы позвать консьержа, надеясь, что тот поможет ему отнести багаж. На дверях привратницкой висела записка, извещающая, что консьержа нет дома. Похоже, дом вообще стал необитаемым, подумал Адальбер, и чувство безнадежности стало еще беспросветнее.

С помощью шофера он сложил чемоданы и кофры на лестничной площадке возле лестницы, два кофра они внесли в лифт. Адальбер по-королевски расплатился с услужливым шофером, и тот от души пожелал ему счастливого Рождества, получив в ответ такое же пожелание. Закрыв за собой застекленную клетку, Адальбер нажал кнопку второго этажа. Площадка. Его дверь. Он стоит и ищет ключи. Нашел и уронил ровно в тот миг, когда выключилось реле, оставив его в потемках.

– Черт! Черт! Черт! – выругался он, нащупывая выключатель. Нашел, нажал, но свет почему-то не зажегся.

Пришлось опуститься на четвереньки, ища проклятые ключи на ощупь, как вдруг под его дверью засветилась полоска света и дверь отворилась.

– Боже мой! – воскликнул Теобальд, помогая подняться на ноги своему хозяину. – А почему господин Адальбер не позвонил в дверь?

– Ты здесь? Каким…

Он чуть было не сказал «чудом», но удержался, постаравшись припомнить, как был рассержен, когда верный слуга покинул его в Лондоне. Старался, а сам чуть не плакал от радости. За спиной Теобальда он видел освещенные комнаты, а из кухни… Из кухни обворожительно пахло трюфелями.

Теобальд занялся багажом, а египтолог обошел тем временем квартиру.

Она была в идеальном порядке. В вазах стояли цветы, в каминах горел огонь, даже в его рабочем кабинете, сиявшем чистотой. С наслаждением Адальбер уселся в свое любимое кресло перед письменным столом и любовно оглядел одну за другой египетские редкости, плоды его неустанных трудов, так украсившие стены комнаты, которая была его храмом. Как любил он вон ту женскую головку эпохи Среднего царства, глаз не мог оторвать… Не хватало ему только домашней куртки с браденбурами и шлепанцев.

– Теобальд! – позвал он.

– Да, господин Адальбер.

– Как случилось, что ты оказался здесь?

– Меня предупредила мадемуазель дю План-Крепэн, и я тут же приехал. Немыслимо, чтобы господин Адальбер вернулся в пустую квартиру, мебель в чехлах, нет привычной атмосферы… И это в канун Рождества!

– Я тебе очень благодарен. А как вкусно пахнет из кухни! Ты готовишь ужин?

– Ну конечно! У нас будет…

– Замолчи! Мне лучше не знать твоего меню! Желая скрасить мое одиночество, милые дамы пригласили меня на ужин.

– Я знаю. Мадемуазель Мари-Анжелин меня предупредила.

– И что же? Ты ждешь в гости приятеля?

– Надеюсь, господин Адальбер шутит? Мадемуазель Мари-Анжелин сказала мне, что они не будут всерьез вас ждать на улице Альфреда де Виньи. Во всяком случае, в этот вечер, потому что она уверена: господину Адальберу не захочется снова куда-то выходить, когда он окажется дома. К тому же госпожа маркиза и она сама пойдут в церковь Святого Августина на ночную службу и сядут за стол только после того, как получат святое причастие. Зато они будут счастливы видеть господина Адальбера у себя завтра в полдень и угостят его рождественским обедом.

Адальбер откинулся на спинку кресла и рассмеялся.

– Ну и Мари-Анжелин! Обо всем подумала! Но я хотя бы позвоню им сейчас и пожелаю счастливого Рождества! Хотя нет! Пожелание прозвучит как издевка. Пойду-ка переоденусь, а ты накрой стол на кухне, и мы с тобой вместе поужинаем, как бывало раньше, во времена героических свершений…

– Правда? Господин Адальбер хочет поужинать именно так? – переспросил Теобальд, зардевшись от удовольствия.

– Конечно, хочу! Почему бы нам не зажить, как в добрые старые времена? Из кухни доносятся такие соблазнительные запахи, что я чувствую: во мне проснулся волчий аппетит!

Таким образом, Адальбер вернулся домой без тоски и горечи, которых он так опасался. Как ни удивительно, сожаления его тоже не мучили. У него возникло странное ощущение: он, как и Хэлен Адлер, как будто вышел из комы. Начиная с вечера в Опере все вокруг него замерло, и живой осталась одна Лукреция. Она стала для него ослепительным откровением, наподобие того, что явилось на пути к Дамаску тому, кто не был еще апостолом Павлом. Адальбер видел только Лукрецию, ее одну, прекрасную и чарующую. Он оказался в плену, став беспомощным и глупым младенцем, каким был Самсон у Далилы, Геркулес у ног Омфалы, Одиссей у Цирцеи, Эней у Дидоны. Одиссей и Эней сумели избавиться от чар. История Адальбера оказалась менее романтичной: ему пришлось иметь дело с английской полицией. Поначалу он всячески возмущался, хотя здравый смысл, которого он не желал слушать, шептал, что суперинтендант Уоррен говорит хоть и горькую, но правду… И теперь, вернувшись к себе домой, он ощутил настоящее блаженство. Он и не подозревал, как дорог ему дом. Здесь он чувствовал себя защищенным и в глубине души надеялся, что устоит, если по какой-либо случайности вновь увидится с Лукрецией… Но можно ли быть всерьез уверенным в своем сердце?

В половине одиннадцатого зазвонили колокола, призывая верующих в церковь. Мари-Анжелин взглянула на часы, потом на госпожу де Соммьер, которая из своего обожаемого зимнего сада перешла в библиотеку, где приказала зажечь камин, несмотря на центральное отопление. Погода стояла отвратительная, шел дождь со снегом, и маркизе казалось, что ей никогда уже не согреться. Мари-Анжелин кашлянула.

– Мы уверены, что желаем ехать в церковь? Погода отвратительная. Может, праздничной мессы завтра днем будет для нас достаточно?

Старая дама неодобрительно взглянула на компаньонку.

– А сами вы поедете в церковь? И автомобиль у нас в порядке?

– Отвечаю одним «да» на оба вопроса. Но…

– Никаких «но»! Когда есть о чем просить Господа и чувствуешь себя такой грешной, не стоит ничего для себя выгадывать.

– Тогда нам пора выходить.

Двадцать минут спустя госпожа де Соммьер в собольей шубе и шапочке, опираясь на трость правой рукой, а левой держа под руку компаньонку, вошла, как королева, в церковь. Приход ее не остался незамеченным. В противоположность дю План-Крепэн, которая каждый день посещала храм, маркиза в церквь ходила редко, если не сказать в исключительных случаях. Она искренне веровала в Господа и, ощущая свои отношения со Всемогущим как очень личные, нуждалась в том, чтобы обстановка, в которой ее тайная тайных становилась явным, приходилась ей по душе. Ей не нравился пышный неоготический храм в их квартале и еще несколько церквей, которые она находила уродливыми пародиями, зато она хорошо себя чувствовала в соборе Парижской Богоматери, воздвигнутом вдохновенными и любящими руками, а не бездушными машинами. Еще она любила церковь Святого Жюльена-бедняка, самую маленькую, самую скромную и самую старинную, так не похожую на нелепый собор, рядом с которым эта церковь стояла. Ей бы хотелось пойти к Жюльену-бедняку и там послушать ночную мессу, но она решила все же отправиться в приходскую, чтобы не огорчать верную прихожанку Мари-Анжелин, которой было лестно появиться там рядом с ней. Маркиза совершила и еще один подвиг, который был для нее еще более трудным: она сходила во второй половине дня на исповедь. Хотя предпочла бы открыть свою душу какому-нибудь деревенскому кюре, а не этому незнакомцу, едва видимому впотьмах, от которого так сильно пахло духами.

– Если так благоухает святость, то я знаю, где заполучить ее без труда, – в парфюмерном доме Убигана! – сообщила маркиза Мари-Анжелин, чем очень ее шокировала.

В эту рождественскую ночь маркиза чувствовала себя всего лишь очень старой женщиной с кровоточащим сердцем, которая молила младенца Иисуса позволить ей до кончины обнять того, кто стал ей сыном. Она преклонила колени не на молитвенную скамеечку, а на плиты пола, когда приподняли Святые Дары для их благоговейного обозрения, и заплакала, услышав проникновенный мужской голос, исполняющий «Христианскую полночь»:

Множество людей на коленях исполнено надежды,

Рождество! Рождество! Вот Искупитель! Рождество! Рождество! Вот Искупитель!

А когда хотела подняться с колен, поняла, что самой ей не справиться. И даже помощи Мари-Анжелин оказалось недостаточно, но тут крепкие мужские руки подняли ее и поставили на ноги.

– Мы непременно его найдем, тетя Амели, – шепнул ей на ухо Адальбер. – Обещаю, что сделаю все, лишь бы вернуть его вам!

Лиза услышала колокола, призывающие на Рождественскую мессу, на два часа раньше, чем они зазвучали в Париже. Услышала и горько вздохнула. Рождество в этом году не сулило ей радости. Ее сердце отравила горечь, дом был пуст, молчалив и темен. Ни светящихся гирлянд, ни елки с блестящими шарами и бусами, ни сверкающих бантов и еловых лап на каминах, ни свертков в разноцветной бумаге возле маленьких башмачков. Дети встретят Рождество в Вене у прабабушки. Лиза отвезла их туда вместе с Труди, Мадемуазель и Жоанной, молоденькой служанкой, главной обязанностью которой было не спускать глаз с близнецов.

Лизе не хотелось лишать своих малышей любимого праздника, а в их венецианском дворце трудно было ждать радости… Сама она находилась сейчас в кабинете Альдо в обществе одного только Ги Бюто, сидела в кресле, предназначенном для посетителей, а Ги – за столом Морозини. Он не хотел занимать место Альдо, но Лиза настояла, и он не счел возможным перечить молодой женщине.

– Сейчас вы управляете всеми делами в нашем доме, – не без горечи произнесла она. – И не знаю, будет ли он сидеть когда-нибудь на этом месте.

– Лиза! Лиза! Перестаньте себя мучить! Постарайтесь забыть недостойные выдумки, которые так вас истерзали! Раз комиссар Ланглуа запретил журналистам писать всякие глупости, значит, он уверен, что все это небылицы. Никакого побега нет и быть не могло. Похищение – несчастье куда более серьезное. Я думаю, что и Альдо, и госпожа Белмонт попали в одну и ту же ловушку.

– Дорогой мой Ги, вы можете говорить все, что вам угодно, но факт остается фактом: в один и тот же день они были в одном и том же поезде. Альдо сам подкинул своим врагам эту идею, и они ею воспользовались.

– Странно было бы, если бы они этого не сделали. Не скрою, что похищение меня тревожит в миллион раз больше, чем любые сплетни. Мне страшно. Страшно, что прошла не одна неделя, а речи о выкупе по-прежнему нет. Это может означать…

Лиза достала из кармана платья сложенное вчетверо письмо и бросила его на стол, чуть ли не прямо в руки своего старинного друга. Он не накинулся на него, не схватил. Наоборот, отодвинул руки, словно боялся обжечься. И очень по-детски спросил:

– А что это такое?

– Прочитайте – и все поймете. Не буду возражать, если воспользуетесь платком, чтобы не запачкаться: очень много грязи.

– Ну что ж, – вздохнул Ги, надевая очки.

«Если вы хотите получить своего мужа и его любовницу живыми и здоровыми, мы охотно доставим вам это удовольствие за сумму в миллион долларов не слишком крупными купюрами. Полагаю, вам не составит большого труда найти эти деньги, так как банк Кледерман ни в чем вам не откажет. Однако я вам не советую связываться с таможенниками в Италии или в Швейцарии, они могут доставить вам неприятности. Самое разумное, чтобы банк Кледерман поручил своему парижскому отделению выдать вам требуемую сумму, когда вы прибудете в Париж в спальном вагоне Симплон-экспресса 8 января, а потом вы отвезете деньги по указанному вам адресу. Нет необходимости говорить, что на протяжении всего вашего путешествия вы будете находиться под присмотром и на Лионском вокзале вас будет ждать такси. Наденьте скромное траурное платье, оно вам очень пригодится, если полиция вдруг заинтересуется нашим с вами частным делом. Допускаю, что у вас может возникнуть соблазн избавиться от своего неверного супруга, а заодно и от красавицы Полины. В таком случае мы сумеем заполучить более дорогую валюту для обмена – ваших детей!

Примите мои наилучшие пожелания, счастливого Рождества и Нового года!»

Ги опустил бумагу на чудесную столешницу «Мазарини» и вздохнул.

– Гнусное письмо, согласен. Как оно пришло? По почте? Извините, я сморозил глупость! Я не забыл, что письма в Италии перлюстрируются.

– Уличный мальчишка бросил его у дверей кухни и убежал.

– Да, конечно, так обычно и делают. А вы? Как вы намерены поступить? Выполните их требования?

Лиза подняла на него страдальческие глаза и невесело усмехнулась:

– У меня есть выбор?

– Пожалуй, его нет. Но можно внести изменение и послать кого-то другого с выкупом. Почему бы, например, не меня? Вы не раз меня уверяли, что я член вашей семьи. Должен сказать, что вы сейчас выглядите не лучшим образом. А что будет с вами после всех этих крестных мук?

– Я все понимаю, но думаю, что мое унижение и боль… Зачем это скрывать? Все это предусмотрено сценарием. Но, быть может, мне поможет отвращение, которое я испытываю. В любом случае у меня есть выход – развод.

– Вы прекрасно знаете, что развод невозможен. Он запрещен в Италии, разрешить его может только Папа. Вы оба верующие, пусть нечасто ходите в церковь и не являетесь образцовыми католиками. А главное, у вас трое детей!

– Четверо. Я беременна, на четвертом месяце, и поэтому так плохо выгляжу.

– Господи боже мой!

Ги вскочил, обежал вокруг стола, поставил кресло напротив кресла Лизы, сел в него и взял ее за руки.

– Да они у вас ледяные! Вы дрожите! Подождите минутку!

Он снова вскочил, налил Лизе рюмку арманьяка, выпил сам, снова сел подле нее и опять взял ее руки.

– Я отказываюсь отпускать вас в таком состоянии! Необходимо найти возможность войти с этими людьми в контакт и объяснить им, что вы больны и не можете с ними встречаться!

– Даже если бы у нас это получилось, любые мои болезни их только порадуют. Письмо дышит садизмом.

– Кто может поехать вместо вас? Если вы не хотите, чтобы ехал я?

Как ни мрачно было на душе у Лизы, она не могла не рассмеяться:

– Уж не собираетесь ли вы воскресить идею Мари-Анжелин, возникшую, когда Альдо попал в руки того безумца? В том случае все удалось, но чудеса не повторяются дважды.

– Кто знает! Лично я в этом не уверен. Во всяком случае, мне кажется, стоит узнать ее мнение на этот счет. И мнение госпожи маркизы! Я уж не говорю об Адальбере Видаль-Пеликорне.

– Вы забыли, что Видаль-Пеликорн теперь не видит никого, кроме Торелли, живет в Лондоне и ухаживает за ней вместе с тем забавным американцем, который приезжал к Альдо. Газеты много об этом писали. А что касается тетушки Амели, то я ни за что на свете не хочу, чтобы она узнала, с какой жестокостью нам приходится иметь дело! Думаю, она и так ночей не спит из-за Альдо.

– Но, возможно, ей станет легче, если она узнает, что Альдо жив?

Несколько секунд Лиза молчала, потом проговорила охрипшим голосом:

– Кто может быть в этом уверен? Они могут вернуть нам его…

Голос ее прервался, она вскочила и выбежала из комнаты. Ги, оставшись в одиночестве, налил себе еще рюмку арманьяка, выпил ее залпом и снова сел за стол Альдо. Ясно было одно: необходимо дейстовать. Но как? Ги Бюто погрузился в размышления.

Донесся последний удар колокола из церкви Благовещения, он всегда немного отставал от Святого Марка. Ги Бюто, услышав его, почти машинально перекрестился, однако подумал, что был бы счастлив, если бы Святой Дух пришел им на помощь.

На следующее утро Лиза села в поезд, который следовал в Цюрих, чтобы решить денежные дела со своим отцом. Она предупредила Ги, что вернется не раньше, чем через неделю. Лизе хотелось обнять и поцеловать детей, предупредить бабушку о том, какая над ними нависла опасность. Она выглядела так плохо, что Ги снова принялся ее уговаривать, чтобы она осталась и отдохнула перед тяжелым испытанием, а он поедет и уладит все дела. Но Лиза и слышать его не хотела, повторяя один и тот же довод, страшный и неопровержимый:

– Я не знаю, вернемся ли мы живыми из этой ловушки. Мне хочется побыть с моими малышами, три дня я отдохну у папы и три у бабушки…

Ги оставалось надеяться только на одно: кто знает, может, Мориц Кледерман или Валери фон Адлерштайн придумают какой-нибудь гениальный выход из создавшегося положения, на что уже не способна была его старая, усталая голова…

Главный комиссар Ланглуа провел рождественскую ночь в своем кабинете на набережной Орфевр, и о том, что земля населена не только беглыми преступниками и бандитами всех мастей, сообщили ему колокола собора Парижской Богоматери. Оставаться в праздник на рабочем месте было для комиссара делом обычным, так повелось с тех пор, как он стал главным: Рождество он встречал с теми, кто в эту ночь дежурил, выпивая с ними бокал шампанского.

Ланглуа был холостяком – и, можно сказать, по призванию, хотя совсем не чуждался женщин. Он считал, что обвенчан с полицией, супругой весьма требовательной, которой он пожертвовал естественным для каждого желанием иметь свой семейный очаг и детей. Хотя и у него могла бы быть семья. Молодой инспектор – ему было тогда двадцать пять – был влюблен в Марион, которой исполнилось девятнадцать, и она тоже любила его всем сердцем. Незадолго до свадьбы его любимую сбила машина, за рулем котрой сидел пьяный шофер. Белые цветы украсили не головку невесты, а могилу. Пьер так никогда и не женился. Хотя и в его жизни случались влюбленности, иногда даже романы. И еще одна женщина была его постоянной спутницей: домоправительница Фелисите. Она умело и преданно заботилась о его квартире на бульваре Сен-Жермен, его элегантном гардеробе и вкусной еде, когда он бывал дома. Друзья Пьера Ланглуа отдавали должное ее кулинарным талантам и умению украсить обыденную жизнь приятными мелочами. Жизнь комиссара была похожа на ту, какой жил Адальбер Видаль-Пеликорн, а не Альдо Морозини – комиссар ни за что бы не пожелал, чтобы тяготы его профессии коснулись его жены и детей.

Но он как раз думал об Альдо в ту минуту, когда веселый звон рождественских колоколов проник сквозь оконные стекла в его кабинет. Интересно, где его прячут все это время? Почему не требуют выкупа? Отсутствие требования выкупа особенно тревожило комиссара. Те же вопросы беспокоили его и относительно госпожи Белмонт. Это могло означать одно: они оба уже мертвы, став жертвами – чего? Мести? Американка могла пострадать из-за того, что ее горничная узнала в прославленной Торелли убийцу. Альдо – из-за своего чувственного влечения к американке – он сам признался в нем в доме маркизы. Кроме того, Альдо стал свидетелем нападения на Хэлен Адлер. Еще он помогал американцу разыскивать для Торелли химеру… Было бы понятно, если бы украли Полину Белмонт, чтобы заставить заговорить Альдо, или наоборот, но украсть обоих вместе и при этом не требовать выкупа?

Арест поддельного шофера в конечном счете ничего не дал. Как только ни допрашивал его Соважоль, тот молчал, как каменный. В какой-то миг молодой полицейский впал в отчаяние и учинил допрос с пристрастием, но тоже ничего не добился. По бумагам – фальшивым или настоящим, кто знает? – его звали Карло Баччи, и родом он был с острова Сицилия. Вот и все, что они узнали. Ничего не открылось и относительно такси. Несмотря на бдительную слежку «дружка» Флюгера, который не скрывал своего горячего желания сотрудничать с полицией, в двойном гараже большой черный автомобиль больше не появлялся. Так что перед Ланглуа маячил только огромный вопросительный знак, точно такой же, как перед его английским коллегой. Суперинтендант Уоррен пытался понять, куда исчезла Торелли.

Похоже было, что она испарилась. И не только она, но и ее горничная, аккомпаниатор и импресарио. Ни единого следа. Нигде. Другое дело, что «птеродактиль» не порол горячку, торопясь ее отыскать. Он понимал, что это дело времени. Он также был уверен, что преступная команда прибегла к переодеванию и гриму. Больше его беспокоило исчезновение Корнелиуса Уишбоуна. Техасец дал о себе знать, прислав чек в отель «Риц» и щедро расплатившись за номер. А потом исчез. Оба полицейских, французский и английский, не сомневались, что Уишбоун все свои несметные богатства, равно как и самого себя, предоставил в распоряжение своего божества. При помощи такого креза возможным становилось все: тайная покупка самолета, парохода и любого другого транспортного средства, чтобы доставить возлюбленную туда, куда она пожелает. Уишбоун служил своему идолу с тем большим восторгом и готовностью, что смертельно надоевший ему Видаль-Пеликорн наконец-то исчез с горизонта.

Возвращение египтолога во Францию стараниями мадемуазель дю План-Крепэн было единственным подарком комиссару к Рождеству. И не потому вовсе, что Адальбер мог сообщить ему что-то новое, а просто потому, что он вернулся, и теперь комиссар Ланглуа мог с более спокойной душой принять приглашение госпожи де Соммьер разделить с ними рождественский завтрак на улице Альфреда де Виньи. Сказать по чести, исчезновение певицы не слишком волновало комиссара. Зато он очень бы не хотел получить в ближайшие часы сообщение о найденном трупе, потому что, несмотря на дубленую кожу, ему было бы трудно смотреть в полные муки глаза трех замечательных женщин…

Однако Альдо был жив. Придя в сознание, он оказался в довольно просторном помещении, которое с той минуты стало его тюрьмой. И до его узилища донесся звон колоколов, призывающий к Рождественской мессе. Таким образом Альдо узнал, что наступило Рождество и что в плену он вот уже два месяца. Тюрьма его находилась в подземелье и, вполне вероятно, в свое время служила погребом. Единственное зарешеченное круглое окно находилось высоко под потолком. Из него сочился скудный свет, но добраться до него, выглянуть, понять, где находишься, было невозможно. Не составило, правда, труда догадаться, что находится он где-то за городом. Городские звуки совсем не похожи на те, что иной раз ему доводилось слышать: хриплое пение петуха на рассвете, вечером собачий лай, необычайная тишина, да и церковь, как видно, была совсем невелика, если переговаривались всего два колокола.

После своего похищения Альдо очнулся на грубо сколоченной кровати в полутемном подземелье от града пощечин. Голова была тяжелой, язык – как наждак, словно накануне он выпил лишнего. Однако Альдо прекрасно помнил, что ничего не пил, заснув в машине, которая его увозила. Значит, его опоили какой-то дрянью. Он попытался встать, но безуспешно.

– Вы в меня что-то влили? – осведомился он у человека в капюшоне с прорезями, который наблюдал за его возвращением к жизни.

– Ясное дело! Чтобы дорога не показалась слишком длинной. Надо отдать тебе должное, ты благополучно заснул сам, а мы только помогли, чтобы подольше не просыпался. Но ты не дергайся, скоро очухаешься.

– Спасибо на добром слове! И что прикажете делать в этой дыре?

– Что делать? Что делать? Что все пленники делают? Ждать!

– Чего ждать?

Человек пожал плечами.

– Откуда мне знать? Смерти, наверное.

По позвоночнику Морозини невольно пробежал холодок, но он позволил себе роскошь насмешливо улыбнуться.

– Похоже, вы не знаете правил игры. Похищение обычно совершают ради выкупа, после чего вышеозначенное лицо…

– Какое?

– Вышеозначенное. Так вот, это лицо бывает возвращено страдающему семейству. Не думаю, что вы изобрели что-то новенькое, я прав?

– На твоем месте я не стал бы особо выпендриваться, – проворчал в ответ человек. – Возвращение вовсе не обязательно. Иной раз возвращают трупака. Куда надежнее. Для обеих сторон. А бывает, страдающее семейство отказывается платить выкуп. В том случае, когда ему неохота снова видеть… вышеозначенное лицо, как ты выразился. Мне почему-то кажется, что это твой случай. Ну, пока! Я пошел. Обустраивайся, привыкай. Здесь есть все необходимое, чтобы почиститься. И с голоду не помрешь.

– Вы хотите сказать, что меня поместили в гостиницу? Скажу честно, что-то не похоже.

– Слушай, кончай валять дурака! И вбей себе в башку, что тобой занимаются деловые люди. Если вдруг решат, что тебя лучше вернуть, товар должен быть в приличном виде.

– Отдайте мне сигареты! Они улучшают мое моральное состояние.

– Там видно будет!

Человек несколько раз стукнул в дверь, которую Альдо сначала не заметил, потому что она была в той же стене, у которой стояла его кровать. Открыть ее, видно, было нелегко, судя по скрежету засовов, бряканью ключей, цепочки, но все-таки она открылась, и человек вышел. Оставшись один, Альдо осмотрел свое новое жилище и признался, что знавал и похуже: в Турции, например, или когда он оказался в руках сумасшедшего маркиза-испанца…

Рядом с кроватью, разумеется без простыней, но с подушкой, двумя одеялами и зеленым сатиновым покрывалом, стояла в качестве ночного столика бочка, а на ней подсвечник и запас свечей. У противоположной стены – умывальник с тазом и пузатым щербатым фаянсовым кувшином, куском марсельского мыла, зубной щеткой и пастой. Пара полотенец мягкостью напоминали терку или щетину. Туалет представлял собой древний стул с дыркой посередине и пачкой газетной бумаги. И наконец, неслыханная роскошь для человека, чьи бронхи так чувствительны к холоду, – посреди комнаты пылала горящая жаровня, рядом с которой стояло ведро с углем. В общем, если узник задохнется от угарного газа, то, во всяком случае, в тепле…

Первые дни Альдо держался бодро, чувствовал себя в форме, простая деревенская еда казалась сносной. Другое дело сигареты. Он курил легкие, из хорошего английского табака, но они исчезли вместе с золотым портсигаром и одеждой, которую надел на себя незнакомец. Взамен ему принесли голубую пачку с изображением крылатого шлема – «Голуаз». Во время Второй мировой войны солдаты называли их за крепость не иначе как «чума», в горле от них першило. Однако и на них находились любители, и не только на родине, но и за границей. Свидетельством тому – Гордон Уоррен, он как-то признался, что пристрастился к ним во время войны во Франции и с тех пор других не курит. И одежда, и кабинет англичанина пропахли дымом французских «Голуаз». Воспоминание об Уоррене утешило Альдо, когда он впервые после завтрака закурил сигарету. Ему приятно было вспомнить самого неуживчивого из своих друзей, но вспоминал он недолго, очень сильно закашлялся…

И все же он любил вкус табака, табачный дым, курение помогало ему думать, особенно лежа в теплой ванне, полной лавандовой воды. Но пришлось довольствоваться тем, что есть, и мало-помалу он привык к крепким сигаретам. Охота, как говорится, пуще неволи.

Дни тянулись тоскливые, похожие один на другой, и бездействие потихоньку совершало свою разрушительную работу. Альдо видел только двух человек – один работал, второй, вооруженный автоматом, следил и охранял первого. Они приходили один раз в день, приносили еду, выливали грязную воду, наливали чистую. Никогда не произносили ни слова. Тот, который работал, был явно слугой. Выходило так, что Альдо ел горячее только раз в сутки, и это его не радовало. Зима в этом году наступила рано, и, несмотря на жаровню, температура в его подземелье не поднималась выше двенадцати градусов из-за окошка наверху. Конечно, через него шел свежий воздух, но и холод тоже.

Был соблазн лежать целый день в постели, завернувшись в одеяла и накрывшись периной, но Альдо понимал, что, ведя такой образ жизни, будет слабеть с каждым днем, и принуждал себя не только к «прогулкам» по своему подземелью, но и к физическим упражнениям. Однако все это не избавляло его от тоски. Угнетающе действовала и невозможность как следует помыться. В его распоряжении был всего лишь кувшин воды, к тому же холодной, но в конце концов он и к этому приспособился: один день мылся сверху до пояса, второй – от пояса и ниже. А вот побриться никак не мог, у него отросли борода и волосы. Но как он выглядит в таком виде, Альдо понятия не имел, потому что зеркала тоже не было. Ему крайне неприятна была грязная одежда, которую ему ни разу так и не переменили, и сколько он ни требовал, так и не смог добиться чистой рубашки, трусов и носков.

– Ты не у себя во дворце, понял? – заметил в конце концов тюремщик, который в один прекрасный день сообщил, что его зовут Макс. – И не в гостинице «Риц». Скажи спасибо, что тебе дают возможность помыться и ты не будешь вонять, когда увидишься со своей подружкой!

– Госпожой Белмонт? Она здесь?

– А где еще? Ясное дело, здесь. Или ты думал, что можно разлучить тех, кого соединила любовь? Я даже могу пообещать, что ты когда-нибудь ее увидишь.

– Она находится в таких же условиях?

– Еще чего! Не с дураками дело имеешь. У патрона к ней особое отношение, не в его интересах ее мучить. По крайней мере, пока нет особого распоряжения. Можешь успокоиться, она мало изменилась. А вот ты ее удивишь. Видок у тебя стал очень даже… простецкий. И жена твоя тоже удивится.

Альдо помертвел.

– Моя жена? Вы и ее схватили?

– Ты что, нас за полных идиотов держишь? Мы вежливенько ее пригласили по-дружески нас навестить… Прихватив небольшой чемоданчик, туго набитый зелеными бумажками.

– Значит, все-таки решили получить за меня выкуп? И какой же?

– Точно не скажу. Но, кажись, что-то вроде миллиона долларов.

– А почему долларов?

– Патрон их уважает. У каждого свой вкус. Заметь, между прочим, что твоя жена не зря потратит свои деньги, мы ей делаем подарок, за ту же сумму она получит и твою любовницу, и она об этом знает…

– Банда грязных негодяев! – вскипел оскорбленный Альдо. – Вы можете остаться с носом! Если вы предложили ей такие условия, она на них не согласится!

– Еще как согласится! Хочешь, поспорим?

– И не подумает! Она меня ненавидит!

– Вполне возможно. Но ты можешь быть уверен, что она приедет сюда с чемоданом. Она хорошая мать и…

Закончить он не успел. Обезумевший от ярости Альдо вцепился ему в горло и задушил бы, не будь он обессиленным. Однако и противник не дремал. Получив удар коленом между ног, Альдо скорчился от боли и повалился на пол. Макс мгновенно вскочил на ноги и пнул его в бок.

– Надумал валять дурака? Умрешь и не пикнешь, так и знай! А за это ты мне заплатишь!

Он отнял у Альдо сигареты, что, само собой, его не порадовало. Хоть он и не полюбил «Голуаз», но притерпелся к ним, потому что они помогали ему думать. Но все это было мелочами по сравнению с тем, что он узнал от тюремщика относительно своего ближайшего будущего. Сообщение внесло в его душу смуту, боль и тревогу. Предстояло мучительное испытание. Он ни секунды не сомневался в том, что Лиза приедет, чтобы заплатить выкуп. Приедет, преисполненная отвращения к своему неверному мужу и его любовнице. Но кто поручится, что, взяв выкуп, его отпустят? За его состоянием, за состоянием Полины Белмонт стоит еще финансовая мощь банка Кледерман, и как бы ни была велика сумма, назначенная негодяями, им будет трудно ею ограничиться.

Альдо пришло в голову покончить с собой. Но что от этого изменится?

Бесстыжие негодяи возьмут в заложницы Лизу и будут продолжать шантажировать ее отца…

Заложником может стать и Белмонт. Но, как видно, не так-то просто заставить пересечь океан такого воротилу, как брат Полины; у него нет детей, а жена его, конечно же, находится под надежной охраной. Видно, с Белмонтом у них ничего не получилось. Поэтому и возникла замечательная идея заставить заплатить Лизу за свою соперницу.

Все это время Альдо мучительно пытался понять, в чьи руки он попал и где находится, но и то и другое оставалось тайной. Привезли его, усыпив снотворным, так что он не знал, как долго они ехали, а колокольный звон по воскресеньям, далекие выстрелы охотников, лай собак, изредка ворчание автомобильного мотора и пение птиц не наводили ни на какие соображения. Он не знал, находится он на севере, на юге, на востоке или на западе от Парижа, а окошко было так высоко расположено, что он не видел даже неба…

Рождественская ночь и само Рождество прошли для Альдо нерадостно.

Его мучили воспоминания об этом чудесном празднике у него дома: яркие огни, старинные песнопения, игры детей, улыбка Лизы, веселый смех на площадях и каналах Венеции… Или праздничная Вена… Ведь несколько раз они отправлялись на Рождество к Лизиной бабушке… Счастье, которого не вернуть!..

Макс сообщил Альдо об ожидающих его переменах в последнюю неделю перед Рождеством. Прошло Рождество, день тянулся за днем, увеличивая тоску и тревогу Альдо. Нервы его были напряжены до предела, отзываясь на малейший шум, еле слышный шорох.

Наступила еще одна ночь, когда он не смог заснуть. Внезапно глаза его различили в темноте узенькую полоску света. Альдо бросился к ней. В самом деле, в стене оказалась трещина, и Альдо приник к ней глазом. К счастью, узкая трещина там, за пределами его норы, расширялась. Альдо рассмотрел человека в белом одеянии с факелом в руке, который, как можно было предположить, находился в коридоре, вырубленном в скале. Сердце у Альдо на миг замерло, потом заколотилось с неистовой силой. Человек, похоже, удалялся. Альдо приложил губы к трещине и окликнул его…

В ту же ночь Лиза тщетно пыталась заснуть в Симплон-экспрессе, который мчал ее в Париж. Несколько лет тому назад она тоже не знала, что будет завтра, сердце у нее замирало, слезы наворочивались на глаза, но все-таки тогда все было иначе. Не так жестоко. Не так больно. Яд ревности не отравлял ее сердца. На этот раз ей должны были вернуть не ее мужа, а любовную пару, Альдо вместе с его любовницей, за чью свободу она должна будет заплатить. Она увидит их стоящими рядом, она будет смотреть на них… Лиза не могла отделаться от мысли, что похожа на покупательницу живого товара… А они примутся ее благодарить!.. Нет, она этого не вынесет! Она хотела бы задушить обоих! Но нет! Она себя не унизит. Отдаст деньги и тут же уйдет. В ту же секунду!

Глава 13 Когти химеры

Теобальду довелось перевидать за свою жизнь столько всего, что удивить его было нелегко. И все же он удивился, когда, поспешив на яростный звонок, открыл дверь. В нее влетел – по-другому не скажешь – совершенно необычайный человек, а каких только не встречало он во время экзотических путешествий с хозяином! Человек, громким голосом зовя Видаль-Пеликорна, обежал со скоростью молнии всю квартиру, остановился посреди коридора и закричал:

– Где он?!

– Уж точно не дома. А могу я осведомиться у господина (то, что это господин, а не какой-то шаромыжник, Теобальд понял с первого взгляда, несмотря на твидовый балахон и престранную шляпу), как мне его величать?

Исполненное достоинства спокойствие слуги несколько умерило пыл гостя.

– Профессор Юбер де Комбо-Рокелор, – представился он. – Немедленно найдите вашего хозяина! И еще скажите, у вас в доме есть телефон?

– Вне всякого сомнения, господин профессор. И обычно прекрасно работает, но, к сожалению, со вчерашнего дня сломался.

– Так скажите, где ваш хозяин! Я должен немедленно с ним поговорить!

– Дело в том, господин профессор, что не в моем обычае сообщать…

– Куда отправился ваш хозяин. Все правильно, так и должно быть! Но если я скажу, что речь идет о его друге Морозини, который, между прочим, доводится мне родственником?

– Это меняет дело. Мой господин на обеде у госпожи маркизы де Соммьер, которая…

– У старой в… верной моей подруги, хотел я сказать. Спасибо, мой мальчик! Это все, что я хотел знать.

С той же молниеносной скоростью профессор вылетел из дверей и исчез в такси, которое благоразумно попросил подождать, оставив Теобальда в полном недоумении: откуда могло возникнуть это невиданное явление?

Пять минут спустя «явление» остановило такси перед особняком Соммьеров, нацарапало несколько слов на визитной карточке, сложило ее вдвое, написав имя Адальбера, и попросило шофера пойти позвонить в дверь, передать записку и сказать, что на нее ждут ответа. Само «явление» забилось в угол автомобиля.

Не прошло и минуты, как прибежал Адальбер, раскрасневшийся от волнения.

– У вас есть новости?! Боже мой, профессор! Идемте же, идемте скорее! – торопил он его, протягивая руки, чтобы помочь выйти старику, но тот не соглашался и отталкивал Адальбера.

– Чтобы я туда вошел? Да никогда в жизни! Только вам я собираюсь…

– Но для них это вопрос жизни и смерти, им нужна надежда и…

– Госпожа маркиза де Соммьер приглашает профессора де Комбо-Рокелора на чашечку кофе, – произнес женский голос, внезапно прозвучавший возле Адальбера.

– А! И вы тут? А она предлагает мне кофе? Наверняка чтобы налить туда цикуты!

– Вы не Сократ, маркиза не Ксантиппа[21], а кофе в этом доме чудесный, – ободряюще улыбнулся Адальбер. – Идемте, профессор, дело слишком серьезное, чтобы ребячиться. Мы только теряем время.

– Да, действительно… Водитель, подождите меня здесь!

Встречали профессора с необыкновенной торжественностью.

Привратник стоял у ворот по стойке «смирно», а Сиприен у лестницы согнулся в поклоне буквально пополам.

– Госпожа маркиза ожидает господина графа, – объявил он, выпрямившись, и возглавил шествие.

В вестибюле профессор избавился от своих твидовых одеяний, но не успел сделать и шага к лестнице, как Мари-Анжелин преградила ему дорогу, заявив:

– Следуйте за мной, господин профессор, я провожу вас.

– Может быть, довольно формальностей? Я знаю этот дом не хуже вас!

Он отстранил Мари-Анжелин и помчался в зимний сад, где его ожидала госпожа де Соммьер, царственно восседая в своем белом кресле.

– Добрый день, Юбер!

– Добрый день, Амели! Неважно выглядите!

Так оно и было, но маркиза не любила, чтобы ей об этом напоминали.

– Вы тоже не молодеете.

Атмосфера сразу стала враждебной. План-Крепэн, сложив на груди руки и поджав губы, даже не думала надевать на рапиры наконечники, и тогда в беседу решил вмешаться Адальбер, хотя прав на это имел, возможно, меньше других.

– Я прекрасно знаю, как вы относитесь друг к другу, но сейчас речь идет об Альдо. Судя по словам профессора, он жив.

Глаза тетушки Амели наполнились слезами, она закрыла лицо руками, но тут же отняла их.

– Это правда. Простите меня, Юбер, садитесь, пожалуйста. Сейчас вам принесут кофе.

– Если вам это не доставит неудобств, я предпочел бы стакан бордо и бутерброд. Я сел на поезд в шесть утра, и у меня во рту и маковой росинки не было. А у вас тут так вкусно пахнет!

Маркиза неожиданно рассмеялась.

– Как это ни смешно, но мы ведь тоже еще не обедали! Нам только-только принесли закуски. План-Крепэн, распорядитесь, чтобы поставили еще один прибор, и пойдемте все в столовую. Идемте, Юбер!

Она протянула ему руку, и профессор поспешно взял ее и… поцеловал.

Адальбер, посмотрев на них, невольно подумал: эта застарелая ненависть так похожа на давнюю историю любви, которая кончилась неудачно… И решил на досуге порасспросить об этом Мари-Анжелин. Но не раньше, чем закончится этот кошмар…

Но кошмар по-прежнему продолжался, и Адальбер, не дожидаясь, пока они сядут за стол, спросил:

– Где же он? Уж не в Шиноне ли?

– Рядом. Поблизости от Круа-От. Иначе почему бы я к вам приехал? Уточню и скажу, что он находится в каменном мешке, древнем обиталище троглодитов, вход в который замурован, и во внешний мир выходит одно маленькое окно.

– А почему вход замурован?

– Замуровали его два или три века назад, как я думаю, сами владельцы замка, решив превратить пещеру в тюрьму. Сам замок построен несколько в стороне, но неподалеку.

– Как вы его обнаружили, профессор?

– Признаюсь, помог счастливый случай. Как и все смертные, я тоже читаю газеты, но, конечно, представить себе не мог, что Морозини прячут в моих родных краях. Сейчас все объясню. С некоторых пор я, занимаясь изысканиями в области – э-э – кельтской культуры, поставил себе целью разыскать подземное помещение, которое в древности служило святилищем тайного культа – э-э, в общем, я не сомневался, что оно существует. Вполне возможно, оно даже связано с подземельями замка Круа-От. Случай помог мне, я отыскал ход среди каменных глыб на опушке леса. Прошлой ночью я отправился исследовать его.

– Один? – поинтересовалась Мари-Анжелин.

– Разумеется. Когда нет полной увренности, предпочтительнее трудиться в одиночку. В общем, после того как я освободил проход, я обнаружил извилистый коридор, а на его стенах удивительно любопытные рисунки, которые подтвердили, что я на правильном пути. При свете факела…

– Факела? В ХХ веке? – вновь прервала рассказ неисправимая План-Крепэн. – А электрический фонарик вы не могли с собой взять?

– План-Крепэн! – одернула компаньонку маркиза. – Вы не могли бы минутку помолчать?

– Насчет факелов я бы мог вам кое-что рассказать. Они обладают многими достоинствами, в том числе способствуют открытиям. И…

– Профессор! Помилосердствуйте! – взмолился Адальбер. – Сначала о коридоре…

– Да, да, коридор… Так вот, я рассматривал один необыкновенно любопытный рисуночек… – Тут профессор собрался обрисовать рисуночек во всех подробностях, но гневный взгляд маркизы прервал ученую лекцию. – Да, рисуночек, и тут услышал, что кто-то окликает меня по имени. Зовет снова и снова. Я пошел на звук голоса и обнаружил в стене трещину, достаточно длинную, широкую с моей стороны, но сужающуюся внутрь. Поэтому Морозини мог меня видеть вполне отчетливо, а я его не видел совсем. Он очень обрадовался нашей встрече, потому что представить себе не мог, где находится. И рассказал, что с тех пор, как его увезли из Парижа, он сидит в этой могиле два долгих месяца и даже больше.

– И что же вы предприняли?

– Близился рассвет, и мы условились, что будущей ночью я принесу необходимые инструменты и мы проделаем в стене отверстие.

– Почему же вы не заявили в полицию? – удивилась План-Крепэн.

– Пустая трата времени, – отмахнулся профессор. – Похитители успели бы спрятать куда-нибудь узника, вот и все. К тому же комиссар Дежарден сейчас в Нанте, выдает дочку замуж, а к интеллектуальным способностям Желе я отношусь без большого почтения. В общем, хочу сказать, что если мы хотим быть в боевой готовности этой ночью, то нечего рассиживаться в этом уютном доме. Поезд отходит в четыре и…

– Ни за что! – заявил Адальбер. – Мы поедем туда на машине. Моя рычит не хуже вашей, но едет гораздо быстрее.

– Чудесно! Я понял, что вы хотите оповестить весь Шинон о нашей секретной миссии. Мне кажется, будет разумнее позаимствовать какую-нибудь более тихую машину в гараже, где обычно нанимает автомобили Альдо. Тихую и удобную. Подумайте, во что превратится бедный Юбер, если вы будете подкидывать его, как мячик, на протяжении двухсот пятидесяти километров.

– А я? – простонала готовая расплакаться План-Крепэн. – Я останусь здесь?

– Что вы! Вам придется заниматься корреспонденцией, писать письма и звонить.

– Но кому?

– Во-первых, главному комиссару Ланглуа, дитя мое. Мне кажется, его следовало бы поставить в известность о наших последних новостях. Даже если в настоящий момент невозможно предъявить обвинения арендаторам проклятого замка, я уверен, он будет рад узнать, что творится поблизости от него. Вы со мной согласны? Особенно если вы дадите ему адрес и телефон профессора. Пусть готовится к встрече!

– Побегу звонить!

Но Адальбер и профессор, покинув улицу Альфреда де Виньи, отправились в путь только два часа спустя. Их попросил задержаться главный комиссар Ланглуа, намереваясь поговорить с профессором лично. Просьба страшно взвинтила профессора.

– Мы теряем драгоценное время! – нервничал он.

Однако они потеряли бы его куда больше, если бы им пришлось отправиться на набережную Орфевр. Полицейская машина с сиреной, в которой ехал комиссар, не останавливаясь на светофорах, мигом домчалась до парка Монсо. Да и комиссар задержался ровно столько, сколько понадобилось, чтобы получить максимум сведений, после чего Ланглуа пожелал путешественникам доброго пути. У Адальбера были свои огорчения: в гараже Терн ему не удалось заполучить солидный «Тальбот», который обычно нанимал Альдо, и пришлось довольствоваться скромным «Рено», почти новеньким, который проигрывал в скорости, зато ехал почти бесшумно. В конце концов Адальбер смирился, и они тронулись в путь. Сидя за рулем, Адальбер рассеянно прислушивался к лекции, которую тут же принялся читать профессор, а рассказывал он о культуре кельтов, живших на территории между Вьенной и Луарой. Когда они въехали в Шинон, было уже около девяти часов вечера, и Адальбер сильно нервничал. На их беду, одна из новых шин лопнула, и пришлось менять колесо.

– Бывают дни, когда все идет наперекосяк, – в качестве утешения сообщил ему профессор. – Но после неудачного дня непременно наступит удачный.

Адальбер предпочел бы обойтись без сентенций. Он спешил как можно скорее приняться за дело.

– А почему, собственно, вы не позвали на помощь своих друзей, которые помогали вам с Мишелем Бертье? Вы расширили бы щель заступами и…

– У меня не было времени их собирать, было слишком поздно. Я услышал голос Альдо почти на рассвете. И потом, мы… мы против насилия. Даже если речь идет о камнях. Но не волнуйтесь, там, наверху, нас будут ждать с лопатами и заступами. А мы с вами сейчас прихватим с собой оружие.

– Я свое взял. А где вы рассчитываете найти оружие для себя?

– Дома. Где же еще?

– Я полагал, что вы больший друид, чем все остальные, и кроме золотого серпа…

– Можно быть друидом и коллекционером одновременно. Вы забываете, мой мальчик, что я прошел войну. Сейчас мы с вами перекусим, а потом отправимся к Сюльпису.

Они мигом проглотили по порции гусиного паштета, запив его «Сомюр-Шампиньи», а потом профессор выбрал себе подходящий револьвер в своем арсенале, где, надо признать, попадались весьма древние образцы оружия, и совсем уже в темноте поехали в сторону леса.

Хотя в Турени зимы мягкие, эта ночь была холодной и безлунной. Чтобы ориентироваться в такой темноте, нужно было обладать зрением летучей мыши, и, как видно, именно таковым и обладал профессор. Он сел за руль, домчал машину до леса, а потом, не зажигая фар, помчался между деревьями. Адальбер пытался разглядеть в потемках деревья, пытался представить себе Сюльписа, который должен был их встретить, потом прикрыл глаза. Не прошло и двадцати минут, как они были на месте. На той самой лужайке, откуда несколько месяцев тому назад забирали Мишеля Бертье.

Теперь на каменнной скамье сидел некто точь-в-точь похожий на пещерного человека: длинные волосы, борода, черт лица разглядеть было невозможно, не хватало только одежды из шкур и дубинки, чтобы походить на далекого предка человека. Когда подошли Адальбер и профессор, он поднялся и поздоровался, склонив голову.

– Вот и Сюльпис, – без лишних слов представил его профессор. – Ты нашел вход?

– Без труда. Вы так понятно все объяснили. Люк открылся, словно сам по себе.

– В прошлую ночь мне пришлось труднее. У меня нет уже ни твоей молодости, ни силы.

– Я-то считаю, что вы справились лучше некуда для такого… ученого господина. Факелы внизу, мы зажжем их, как только закроем за собой люк.

Факелы, когда существует электричество? Адальбер подумал, уж не попал ли он и в самом деле в доисторические времена. И когда они начали спускаться по каменным ступеням в самое нутро земли, он все же зажег свой фонарик, висевший на поясе, освещая путь профессору, который шел первым. Сюльпис замыкал шествие. Присутствие Сюльписа действовало на Адальбера успокаивающе. На свою силу он полагался, но иметь в качестве единственного помощника потомка де Комбо-Локелоров, длинного, как день без хлеба, и тощего, как гвоздь, ему не очень-то улыбалось. Как-никак, предстояло разбивать каменую стену.

– Простите за любопытство, господин Сюльпис, но кто вы по профессии?

Вместо Сюльписа ответил Комбо-Рокелор:

– Он у нас камнетес. Думаю, лучший в наших краях. Вот только неразговорчив. Слова лишнего не вымолвит.

– Хорошее ремесло, – одобрил Адальбер. – Если в семье оно передается по наследству от отца к сыну, то унаследовано прямиком от тех, кто строил наши древние соборы.

На нижних осклизлых ступенях можно было шею себе сломать, хорошо, что лестница скоро кончилась. От лестницы в две стороны расходились коридоры. Они пошли по правому, и археолог вынужден был признать, что факелы дают больше света, чем его маленький карманный фонарик. Наконец они подошли к стене, и профессор показал своему бывшему ученику трещину.

– Вот она! Ну что, начнем?

– Альдо! – не слишком громко позвал египтолог, опасаясь, как бы его не услышал кто-то еще. – Это я, Адальбер! Ты меня слышишь?

В ответ тишина.

– Альдо! – позвал он погромче. – Просыпайся! Нечего спать! Да отвечай же, черт тебя побери!

И снова тишина.

– За это время что-то произошло, – дрогнувшим от волнения голосом произнес Адальбер. – Думаю, его перевезли куда-нибудь еще. Наверное, вас заметили прошлой ночью!

– Быть такого не может! Над нами толстый слой земли и камня!

Профессор тоже попробовал позвать Альдо, но и ему никто не ответил.

Сюльпис взял профессора за руку.

– Позвольте мне, господин Юбер. Только отойдите-ка оба в сторону.

Сюльпис взял в руки заступ, как раз под стать себе, размахнулся и ударил. Удар отозвался на барабанных перепонках Адальбера, ему показалось, что земля треснула пополам, однако откололся только небольшой кусок.

– Больно тверда тут порода, – пробормотал Сюльпис, нанося второй удар, потом третий, потом четвертый, откалывая всякий раз небольшие куски камня.

Но и после первого удара стал заметен красный отсвет жаровни внутри помещения.

– Постарайтесь увеличить щель, чтобы я мог просунуть голову, – попросил Адальбер. Сюльпис выполнил его просьбу, и Адальбер просунул в щель не только голову, но и руку.

С трудом высвободившись через несколько секунд, он тяжело вздохнул:

– Никого. Постель не смята, порядок идеальный. Боюсь, профессор, что вас вчера все же услышали и перевели нашего пленника в другое место. Или…

– О чем вы подумали?

– Предпочитаю больше об этом не думать. Но считаю, что нам нужно найти возможность и проникнуть в этот несчастный замок! Вы же сказали, что подземелье под ним или где-то неподалеку…

– Да, вы правы. Но тогда нам нужно двинуться по второму коридору, этот заканчивается.

С той минуты, как Альдо увидел в щелку своего родственника Юбера, а потом поговорил с ним, он почувствовал, что возродился к жизни. Самое главное, он узнал, где находится, и страшно этому обрадовался, хотя и теперь не понимал, для чего его держали так долго узником замка Круа-От. Чтобы потребовать и получить выкуп, не нужно было столько времени, а ни о чем другом, кроме выкупа, речь, конечно же, не шла.

Но последний знак вопроса тоже растаял в воздухе, когда профессор пообещал следующей ночью принести необходимые инструменты и вытащить его из каменного мешка. Никогда еще день не казался Альдо таким длинным и не тянулся так медленно. Он считал не часы, а каждую минуту и секунду. В страшном возбуждении он сделал вид, будто спит уже в семь часов вечера, когда тюремщики, как обычно, принесли ему вечернюю порцию угля. А когда они ушли, с невыразимым облегчением подумал, что никогда их больше не увидит!

Он не мог проглотить ни куска и, выпив стакан воды, снова растянулся на кровати, понимая, что не уснет, но надеясь хотя бы немного успокоиться. Напрасная надежда. Сердце колотилось как сумасшедшее. Ожидание – чудная вещь, вот только недешево обходится. Сна, естественно, не было ни в одном глазу. В голове мутилось от одной только мысли, что скоро он расстанется с этой крысиной норой, снова увидит небо, солнце, друзей, семью, пусть даже они и не сразу помирятся с Лизой! Он сможет расцеловать детей, обнять тетушку Амели, План-Крепэн… Может быть, даже этого упрямого осла Адальбера, если, конечно, он уже остыл после своего безумия и расстался со своей примадонной… Но будь что будет! В эту минуту даже ссоры казались Альдо сладостными…

Колокол деревенской церкви пробил половину одиннадцатого, когда с привычным скрипом отворилась тюремная дверь и возле Альдо появился Макс в сопровождении охранника в капюшоне с прорезями и автоматом в руках.

– Поднимайся! – скомандовал он. – Эй! А чего это ты спишь не раздеваясь?

– А что, запрещено? Представьте себе, мне холодно! Эта жалкая жаровня ни черта не греет! И какого дьявола вы здесь, что вам от меня надо? – Отчаяние сделало Альдо злобным и агрессивным.

– Ты получаешь приказы, а не обсуждаешь их. Патрон велел тебя привести.

Была у Альдо возможность не согласиться? С чувством смертельного отчаяния Альдо надел ботинки и даже не вздрогнул, когда на запястьях у него защелкнулись наручники.

– Осторожный у вас, однако, патрон, – саркастически заметил он и, показав на автомат, добавил: – Имея такую игрушку за спиной, размечтаться о побеге? Да такое только в романах бывает! На вашем месте…

Альдо всячески тянул время, надеясь дождаться профессора. Он хотел, чтобы тот понял: программа изменилась, надо предпринимать что-то другое. Зато Макс не намерен был терять время.

– Хватит трепаться. Патрон ждать не любит.

Что оставалось? Только выполнять приказ. Альдо пожал плечами и последовал за своим провожатым. Выйдя за порог, он наблюдал, как закрывались скрипучие засовы, гремела цепь, скрежетал замок, а потом они стали подниматься наверх по крутой, вырубленной в скале лестнице, которая привела их в сводчатую галерею. Пройдя по галерее, они снова начали подниматься по крутой винтовой лестнице, которая показалась узнику бесконечной. Поворот, еще поворот, и вот они наконец на площадке, освещенной двумя факелами, прижатыми к стене железными когтистыми креплениями, похожими на лапы хищной птицы. Днем площадку, как видно, освещало узкое, похожее на бойницу окно.

Макс подошел к низкой каменной арке и отпер еще одну дверь, взял пленника за локоть и подтолкнул его. Альдо переступил порог и… оказался в иных временах.

Очевидно, он стоял в приемном зале замка. Над ним возвышался удивительной красоты потолок, расписанный золотом, с красными и синими кессонами. Стены украшали аррасские гобелены со сценами охоты. В огромном камине полыхал огонь, а на каминной полке стояла конная фигура рыцаря в доспехах. В центре зала – высокое кресло, обитое алым генуэзским бархатом с золотым позументом, вдоль стен расставлено несколько табуретов с сиденьями из красной кожи и ножками в виде буквы Х. Больше в зале не было никакой мебели. Два высоких светильника с длинными красными свечами дополняют убранство, придавая своим золотистым светом таинственность. Никакого ковра на прекрасном мраморном полу, где белые, черные и красные плитки складываются в завитки и розетки.

Когда Альдо ввели в зал, он был пуст. Красота зала заставила знатока присвистнуть и вернула ему хладнокровие. Он отдал должное памяти ван Тильдена, который, как он знал, отреставрировал помещение. Альдо принялся прохаживаться по залу, любуясь гобеленами, словно попал в художественную галерею. Он ничуть не рисовался, он искренне увлекся старинными произведениями искусства, которые любил и в которых хорошо разбирался. В этом зале он был как у себя дома, что несказанно удивило Макса, который не отставал от него ни на шаг.

– Похоже, вам эти штуки интересны, – заметил он, инстинктивно перейдя на «вы», что говорило о подспудном уважении.

– Это моя профессия. Я люблю ее, вот и все.

– Вы ведь вроде бы ювелир?

– Не совсем. Я эксперт по старинным произведениям искусства, в том числе и по драгоценностям.

– Ну и как? Идет дело?

Альдо невольно рассмеялся, хотя смеяться было нечему.

– Если бы не шло, разве я оказался бы здесь, как ты думаешь? Наверное, твой хозяин знает, на кого стоит охотиться. Кстати, где же он? Вряд ли он пригласил меня любоваться гобеленами.

– Он здесь, – произнес голос с итальянским акцентом, и Альдо повернул голову в сторону камина, откуда донесся звук. Взглянув, он не мог удержаться от изумленного возгласа: возле кресла стояла живая копия Чезаре Борджиа, каким написал его Вазари.

Все было точь-в-точь как на портрете: лицо, удлиненное небольшой раздвоенной бородкой, тонкие монгольские усы, сливающиеся с ней, темные глаза, одежда того времени из черного бархата с золотой отделкой. В глубоком удлиненном вырезе была видна белоснежная плоеная рубашка. На голове – большой берет с драгоценной застежкой… Глаза Альдо расширились, рот приоткрылся: вместо застежки, изображенной художником, на берете сияла изумрудом та самая знаменитая химера.

Изумление узника заставило улыбнуться хозяина, и тут же Морозини уловил в лице Борджиа что-то знакомое. Кто же это? Кого напоминает? Да и голос ему тоже показался знакомым… А Борджиа насмешливо заговорил:

– Химера, не так ли? Вы не ждали, что будете любоваться ею сегодня ночью? Знайте же, что я, и никто другой, убил ван Тильдена. Он выпил из моих рук очень хорошее снотворное, но для верности я добавил в него и еще кое-что.

– Как это возможно? Ван Тильден имел дело только с проверенными, преданными ему людьми.

– Я был одним из них. Он даже верил, что я спас ему жизнь. После его смерти мне не составило труда забрать это чудо, я прекрасно знал, в каком кармане он носил его. Было бы глупо отправить химеру на продажу вместе с остальной коллекцией.

– Так коллекция вас не интересует? Это странно.

– Странно, но не интересует. Я нашел другие пути, чтобы упрочить свое состояние, вы в этом скоро убедитесь. Но этот маленький шедевр вернулся ко мне по праву. Только мне он может приносить удачу. Я ведь Борджиа!

Альдо, не сводя глаз с новоявленного Борджиа, приблизился к нему на несколько шагов, и на лице его появилась насмешливая улыбка.

– Борджиа? Кто бы мог подумать! В последний раз, когда мы с вами встречались, вы были графом Оттавио Фанкетти. Или я ошибся?

– Нисколько. Это имя я тоже унаследовал по закону от моих многочисленных предков. Не уверен, знаете ли вы историю того, кто был назван «дитя Рима». Папа Александр VI, наш предок, воспитывал этого ребенка как своего собственного сына в Ватикане, но он был сыном Чезаре и Лукреции. Как раз его законным наследником по прямой линии я и являюсь.

– Ваш предок, похоже, был весьма плодовит. Представьте себе, я уже слышал подобную историю. Не один вы гордитесь происхождением от этого дитяти. Им, например, гордится еще и госпожа Торелли.

– Ничего удивительного, Лукреция – моя родная сестра. Родная, нежно любимая, я бы сказал обожаемая.

– Обожаемая? Интересно, до какой степени?

– До любой, на какую дерзнет ваше воображение, – ответил Фанкетти с фатовской улыбкой, вызвавшей у Морозини брезгливую гримасу.

А Фанкетти с той же улыбкой продолжил:

– Когда рождается столь совершенная красота, совокупление с ней становится долгом, ибо она не должна погибнуть. Египетские фараоны знали об этом задолго до нас. Да, Лукреция моя обожаемая сестра и любовница, что не мешает ни мне, ни ей охотиться за другой добычей.

– А не могли бы вы мне сказать, из каких соображений ваша сестра отправила господина Уишбоуна, а заодно и меня, на поиски драгоценности, которая находится в ваших руках? У меня невольно возникает впечатление, что ваши тесные отношения не так уж гармоничны.

– Да потому, что она не знает, что химера у меня! Химеру может носить только мужчина, в чьих жилах течет кровь Чезаре!

– Почему же вы тогда не положили конец ее бессмысленным поискам?

Театрально откинув назад голову, Фанкетти так же театрально расхохотался.

– Как вы наивны! А между тем все так просто! Ни один из ее поклонников не признает поражения, каждый преподносит Лукреции какую-нибудь безумно дорогую драгоценность, желая, чтобы она набралась терпения. Она собрала уже чудную коллекцию птичек, насекомых, фантастических зверушек, одно изделие дороже другого. Каждый неудачник, конечно, получает вознаграждение и наслаждается счастьем несколько дней.

– И какого сорта вознаграждение?

– Не старайтесь убедить меня, что ваша наивность беспредельна!

– Неужели мне надо было сказать «несколько ночей»? А потом она отправляет их на поиски… химеры, я правильно понял? И что же? Они отправляются?

– Не все, не буду скрывать правды. Кое-кто удовлетворился счастливыми часами, проведенными с богиней. Кое-кто предпочел самоубийство, преследуя свою мечту за пределом жизни. Вашего друга Видаль-Пеликорна спасла – если можно употребить это слово – британская полиция. Зато добрый Уишбоун не из тех, кто отказывается от поставленной цели, к тому же он несметно богат и помог моей обожаемой сестре скрыться от преследований, не поверив ни единому слову из выдвигаемых против нее обвинений. Он готов был нанять для нее самых сладкогласых адвокатов в мире, но бедняжка плакала от страха и клялась, что ни в чем не виновна. Тогда он предпринял все необходимые меры для немедленного бегства. Вызвал такси и отправился вместе с Лукрецией на вокзал Виктория, там они сели на поезд в Дувр. Лукреция изображала из себя пожилую даму – вы представить себе не можете, как она талантлива! Ехали они в третьем классе, что очень веселило Лукрецию. Из Кале в Париж они тоже добирались третьим классом. На вокзале их встретил один из наших на подставном такси, пересадил на другую машину в одном из наших гаражей, и они прибыли прямо сюда, в наш семейный замок. Операция прошла без сучка без задоринки. Об американцах можно говорить что угодно, но они умеют действовать быстро, не давая сбить себя с толку пустяками.

– Пустяками вы называете французскую и английскую полицию? Или фото вашей преступной сестры на первых полосах всех газет?

– Фото красавицы, не забывайте. А не почтенной старой дамы!

– Кое-чего я все-таки не понимаю. Один из наших… Подставное такси… наш гараж… Речь идет о целой организации?

– Почему бы нет? У нас много друзей. Как видите, случаются порой промашки и у Скотленд-Ярда.

– Друзей или пособников-мафиози?

– Чем меньше знаешь, старина, тем лучше себя чувствуешь. А теперь мне кажется, вам пора повидать красавицу, с которой вы пережили столько прекрасных минут в замечательном поезде. Джакомо! – окликнул он.

Сердце Альдо на миг остановилось. По словам Макса, с Полиной обходились вполне достойно, но можно ли доверять его словам?

Через секунду в зале появилась Полина, и Альдо вздохнул с облегчением: она была точь-в-точь такой, какой покинула его на вокзале в Бриге. Сейчас она была не накрашена, но ее серое платье было безупречно, и ни единый волосок не выбивался из тугого узла волос на затылке. Зато Полину, скорее всего, не порадовал вид Альдо: грязная одежда, небритые щеки, длинные волосы…

– Альдо, – прошептала она. – Вы когда-нибудь меня простите?

– Прощать вас? За что?

– Не будь моей безумной идеи встретиться с вами в Орьент-экспрессе, вы не попали бы в этот замок!

– Если вы думаете, что я сожалею о том, что произошло, то забудьте эти мысли, Полина! Нам просто не повезло. Разве могли мы с вами предположить, что по нашим следам идет настоящая банда? Такое нам и в голову не могло прийти! Скажите другое, в гнездо разбойников вы попали раньше меня и, думаю, узнали нашего хозяина…

Полина повернула голову и посмотрела на Фанкетти.

– Дурную копию Чезаре Борджиа? В первый раз ее вижу, – проговорила она презрительно. – С тех пор как я здесь, я вижу только тюремщиков в масках и немую служанку.

– Нет, прекрасная дама, вы видите меня не впервые, – процедил «Чезаре Борджиа», приближаясь. – Но сегодня ночью я появлюсь перед вами самим собой, а не веселой комнатной собачкой, которая так вас забавляла.

– Оттавио? – воскликнула пораженная Полина. – Неужели Оттавио Фанкетти?

– Нет. Чезаре Оттавио Гандия деи Катанеи!

– Катанеи? – переспросил Альдо. – По-моему, такая же фамилия у человека, арендовавшего замок…

– Который находится при смерти, и смерть уже не за горами.

– Что, похоже, не слишком вас огорчает.

– Такова жизнь, – вздохнул Чезаре, пожав плечами. – Он оказал мне немалую помощь, когда мы нанимали у здешних нищебродов замок, который никогда не переставали считать своим.

– Как это? Расскажите! Больше всего на свете я люблю исторические мистификации!

– Будьте почтительнее, милый князек! Мы происходим от самого папы римского!

– Действительно, не каждый может таким похвастаться. Но я совсем не уверен, что этим можно гордиться. Однако вернемся к замку.

– История не сложна. Его владелец умер, замок понравился Чезаре, и Людовик XII подарил ему этот замок в качестве свадебного подарка. Он даже жил в нем до свадьбы.

– А почему он не провел здесь свой медовый месяц? Замок Ла Мотт-Фейи куда… скромнее.

– Он знал о своем скором отъезде и предпочел, чтобы жена оставалась в привычной для нее обстановке.

– Семейной жизни он предпочел жизнь в обществе веселых красоток, закрывая лицо маской, когда разъедающая его болезнь стала чересчур заметной…

– У него…

– Господа! – прервал их ледяной голос Полины. – Мне кажется, мы удалились от интересующей нас темы. Экскурс в историю очень любопытен, но я хотела бы знать, для чего мы здесь. В первую очередь я. Какое зло я причинила вам, Оттавио, Чезаре или уж не знаю кто еще?

Лицо Оттавио покрылось краской, глаза гневно засверкали.

– Вы предпочли мне этого титулованного красавчика, хотя я не скрывал от вас, что хочу вас любить и сделать своей женой! Я собирался бросить к вашим ногам свое состояние…

– Ваше состояние? А может быть, мое? Если речь о драгоценностях, которые завещала мне моя тетя, графиня д’Ангиссола. А что касается вашего желания меня любить, то я не имею ни малейшего желания быть любимой вами.

– Не стоит мне дерзить. Я могу рассердиться. У меня есть все возможности воспользоваться вашей любовью. Мой прославленный предок умел укрощать непокорных женщин, и я его достойный потомок.

– Жалкая грязь! – прорычал Альдо и бросился бы на Оттавио, если бы Макс не заломил ему руки в наручниках.

Оттавио усмехнулся злобной улыбкой.

– Спокойнее, князь, спокойнее. А то ведь заставлю тебя любоваться, как мы с Полиной любим друг друга. Впрочем, пошутили, и будет. Сейчас нас ждет занятие поинтереснее. Вы оба стоите здесь, передо мной, и должны выслушать мой приговор.

С важным видом Оттавио приблизился к креслу и уселся в него.

– Приговор? – мрачно переспросил Альдо. – Значит, разговоры о выкупе были пустой болтовней?

– Нет, конечно! Пусть пригласят войти княгиню Морозини. Придвиньте поближе стул. Княгиня выглядит усталой.

«Усталой» было слишком мягко сказано. Без кровинки в лице, осунувшаяся, с бесцветными губами в ниточку, вошла Лиза в зал, а за ней следом человек с небольшим чемоданчиком. Однако шла Лиза твердо, держалась прямо, и веяло от нее достоинством и величием.

– Лиза! – прошептал Альдо. – Как они тебя заставили? К чему было приезжать? Надо было бросить меня на произвол судьбы…

Не глядя на него, Лиза повела плечами.

– И позволить этим ничтожествам приняться за моих детей? Вот то, что вы просили, – добавила она, глядя на Оттавио и указывая на чемодан. – Проверьте: миллион долларов купюрами среднего достоинства. Дело за вами, освободите обоих пленников.

– Обоих?! – негодующе воскликнула Полина. – Не говорите, что вы платите за меня! Я никогда не приму этого!

– Примете или нет, мне безразлично, – спокойно отозвалась Лиза. – Вы отняли у меня мужа. Что значат несколько лишних купюр? Теперь, полагаю, мы можем уйти?

– Нет! Еще нет. Я еще не сказал последнего моего слова.

Двойные створки двери распахнулись, и в зал царственно вплыла Торелли в платье из зеленого бархата по старинной итальянской моде. В прорезях рукавов сверкал белоснежный атлас, точно такой, какой обрамлял глубокое декольте. Дивный, прелестный наряд! А как изумительно смотрелся огромный тюрбан, огромный, словно тыква! От Торелли невозможно было глаз оторвать! Однако смотревшие на нее обратили мало внимания на все эти чудеса. Их внимание приковала к себе сказочная драгоценность, которая сверкала на нитке жемчужин с мелкими изумрудами. Химера! В точности такая, какая украшала головной убор ее брата. Уишбоун скромно следовал по пятам своего божества.

Гордясь произведенным эффектом, Торелли поплыла еще медленнее, изящно обмахиваясь веером.

– Божественно! – Оттавио Борджиа несколько раз хлопнул в ладоши, встал, подошел к остановившейся Лукреции и подал ей руку.

Взгляд Лукреции остановился на его головном уборе, она протянула к нему дрожащий указательный палец.

– Что это? – вскликнула она сдавленным голосом.

– Химера, моя красавица! Та, которую носил Чезаре. А у тебя ее копия. Изумительная, но копия. Итак, мы наконец собрались все вместе. Как славно, не правда ли?

Торелли, похоже, не услышала ни слова из сказанного братом, она выпустила все свои когти и готова была выцарапать ему глаза.

– Она была у тебя, дьявольское отродье! И ты мне ничего не сказал!

Он покрепче прижал к себе ее руку и расхохотался.

– Она у меня с тех пор, как умер ван Тильден. Но я решил не говорить тебе об этом. Ты получала столько удовольствия, посылая своих гордых рыцарей на поиски нового Грааля. Удовольствия к тому же не платонического, если судить по твоей коллекции драгоценностей. Чудо у тебя на шейке, я думаю, – это подарок господина Уишбоуна? Мои поздравления, дорогой друг! Однако помогите же мне ее успокоить!

Но техасец смотрел не на Оттавио. Ничего не понимая, он смотрел на Лизу, потом на Альдо, потом на Полину, потом снова на Альдо.

– Что все это значит? Что вы тут делаете?

– Не думал, что это тайна, – саркастически ответил Альдо, поднимая руки в наручниках. – Мы, госпожа Белмонт и я, вот уже несколько месяцев пленники этой обворожительной семейки, а моя жена имела несчастье десять минут назад принести выкуп в миллион долларов. Что касается вас, дорогой Уишбоун, я не поручусь, что ваша жизнь будет долгой.

Во влюбленном техасце проснулся деловой человек, и он подошел поближе к хозяину дома.

– Выкуп заплачен, как я вижу, вы должны их освободить. Договор есть договор.

Чезаре-Оттавио отрицательно покачал головой:

– Отсюда никто не уйдет, кроме нас и вас, Уишбоун. Вы ведь жаждете жениться на Лукреции? Она ваша, вы ее заслужили! И к тому же нам нигде не будет житься вольготнее, чем в вашей замечательной стране.

– Не помню, чтобы я вас к себе приглашал.

– Почему бы не пригласить? Мы теперь с вами почти что братья.

– Не спешите! Скажите, что вам сделали эти люди?

Красивое лицо Оттавио исказилось гневной гримасой, когда он указал рукой на Полину:

– Эту женщину я предназначал себе в жены, но она предпочла мне вот этого и стала его любовницей!

– Зато я никогда не собиралась выходить за вас замуж, – возразила молодая женщина. – Да, вы развлекали меня, прилично танцевали, но для семейной жизни этих достоинств недостаточно. Но мне и в голову не приходило, что вы опасный сумасшедший.

– Вы слышите, что она говорит? – завопил Оттавио. – Оскорбления следуют одно за другим! Она мне за них заплатит! Дорого заплатит!

Взрыв ярости Оттавио не произвел на Уишбоуна ни малейшего впечатления. С полным спокойствием он задал следующий вопрос:

– Кто будет платить, узнаем после. Чем вам досадил князь Морозини?

– Вы что, ничего не поняли? Он украл у меня эту женщину! К тому же его высокомерие мне претит!

– Если начать уничтожать всех, кто вам не угодил, наша земля мигом избавилась бы от угрозы перенаселения. Перейдем к княгине Лизе, если только она соизволит мне разрешить говорить о ней. – Тут Уишбоун поклонился Лизе. – В чем вы можете упрекнуть ее? В том, что она принесла вам чемодан с долларами? Это единственное ее преступление, и оно вовсе не доставило ей большого удовольствия.

Лиза улыбнулась Уишбоуну с той сердечностью, на какую больше не мог рассчитывать Альдо.

– Ни малейшего удовольствия, господин Уишбоун! Хотя очень бы не хотела вернуться домой вместе с тем, за кого только что заплатила выкуп.

– Прошу тебя, Лиза, не выноси мне приговор до тех пор, пока не выслушаешь меня, – взмолился Альдо.

– Здесь неподходящее место для каких бы то ни было выяснений, – холодно ответила она, даже не взглянув на мужа.

Огорченный техасец вновь повторил свой вопрос:

– Так скажите же мне, чем провинилась княгиня Лиза?

На его вопрос ответила Лукреция:

– Она виновата в том, что замужем за человеком, который дважды оскорбил меня. И самой сладкой местью для меня будет смотреть, как он мучается, видя гибель жены и любовницы. Вот почему ни один из этой троицы не выйдет из этого замка живым.

Не снисходя до разговора с презираемой им женщиной, Альдо обратился к ее брату:

– Вот, значит, кто здесь отдает приказы. А вам, стало быть, отведена роль безгласной мебели. Что ж, почему бы фурии не главенствовать? У нее хватило дерзости и бесстыдства совершить убийство и кражу, даже когда погибал огромный пароход. Она, а не вы убила графиню д’Ангиссолу.

– Да, это сделала я, – с гордостью произнесла Лукреция. – Мы с отцом занимали двойную каюту, и я под предлогом болезни ни разу не вышла из нее, чтобы моя красота не привлекла ко мне ненужного внимания. И я справилась! Вы представить себе не можете, какой я испытала восторг, когда в этом адском кипящем котле я забрала драгоценности, а потом вонзила кинжал в эту женщину. Я поступила, как Людовико Морозини, твой предок, князь! Он изнасиловал, а потом убил Анжелу Борджиа, мою прапрабабку, за то, что она не хотела его!

Обстановка не располагала к веселью, и все-таки Альдо улыбнулся:

– Я вижу, что Борджиа или те, кто примазывается к ним, не потеряли привычки переписывать историю так, как им понравится. На самом деле все было совершенно иначе. Анжела, чья девственность осталась в далекой, далекой юности, страстно хотела выйти замуж за…

– Может, хватит языками трепать? – вдруг вмешался в разговор Макс, который ненадолго уходил и теперь вернулся. – Напоминаю, что было решено немедленно смыться, как только будут получены доллары и сведены все счеты! Нечего терять время и драть горло из-за всякой ерунды!

– Знай свое место и молчи! – окоротил его «Чезаре». – Мы как раз сводим счеты, как и было предусмотрено договором. Твое дело помалкивать!

– Ну, раз вы настаиваете на своем, ничего не поделаешь. Вы хозяин! Но не обижайтесь, если мы с братьями дадим отсюда деру немедля. Мы хорошо знакомы с французскими тюрьмами, гостеприимство там относительное… А уж если речь зайдет о гильотине!

– Что за чушь ты мелешь? При чем тут эти глупости?

– Никакие не глупости! Имейте в виду, что к нам прибыли два автомобиля с полицейскими, жандармы и люди из мэрии, сейчас они окружают замок…

Лукреция подбежала к окну.

– Он прав, – прошипела она. – Пора бежать. Но сначала избавимся от тех, кто нас продал! Неси веревки, Макс!

– Зачем? Каждому по пуле, и порядок!

– Еще чего! Все будет гораздо красивее! Я хочу, чтобы они умерли, но по моему сценарию! Я уже все приготовила. А ты иди быстрей переодевайся, – приказала она «Чезаре».

Лукреция торопливо отдавала распоряжения, и узников крепко-накрепко связали, хотя и Альдо, и Полина пытались сопротивляться. Но что они могли сделать, когда руки у них уже были скованы наручниками? Лиза от усталости и избытка чувств упала в обморок, связали и ее. Связали также и Уишбоуна, который поспешил Лизе на помощь. Он задыхался от гнева и негодования:

– Подлая тварь! А я на тебя чуть ли не молился!

– Каждый может ошибиться, – издевательски усмехнулась Лукреция. – Но я сохраню на память о тебе чудесный сувенир. Ты меня по-настоящему баловал. А теперь… мы «осчастливим» твоих наследников! Неси бензин!

– Совсем сбрендила! – возмутился Макс. – Говорю, каждому по пуле, и дело с концом!

– Забыл, что твоя жизнь в моих руках?! Забыл, с каким почтением должен ко мне относиться? Бензин! Впрочем, я сама принесу! Он у меня тут, рядом!

Она на несколько минут исчезла, но Максу хватило времени, чтобы снять наручники с Альдо, разрезать на нем веревку и сунуть ему в руки нож и ключи.

– Бог в помощь, – шепнул он тихо.

– Спасибо!

Если удастся спастись, Альдо не забудет помощи Макса. Вот только бы узнать, с кем они имеют дело.

– Почему вы все в масках?

– Патрон – настоящий! – так требует. Оно и…

В это время Лукреция вернулась с двумя бидонами, один из которых протянула Максу. Лицо ее было искажено гримасой сумасшествия, она скалила зубы и не переставая смеялась. Поспешными неровными движениями принялась она расплескивать керосин на гобелены и табуреты… Злость совершенно уничтожила ее красоту…

– Вам бы переодеться, – спокойно заметил Уишбоун. – Довольно одной капли, и ваше платье вспыхнет. Вы сгорите раньше нас. Не лейте на пол и себе под ноги.

Проходя мимо, она пнула его ногой.

– Не учи, что мне делать, старый идиот! Сама знаю! Я хочу, чтобы вы как следует ощутили приближение смерти! А ты чего там застрял? А ну, шевелись! – закричала она на Макса, который отвинчивал крышку.

– Заело! Никак не могу открыть. Заржавела, похоже!

Бидон Лукреции был уже пуст, она бросила его и побежала к Максу.

– Берегитесь! – внезапно закричал он ей, показывая на потолок.

Она остановилась и посмотрела наверх. Макс ударил ее кулаком по голове, и Лукреция упала, потеряв сознание. Он взвалил ее себе на плечо и направился к выходу.

– Если постараетесь, может, и управитесь! – бросил он на ходу.

Подгонять пленников вряд ли было нужно. Альдо уже стоял на ногах. Уишбоун тоже. Альдо кинулся к Лизе, которая по-прежнему лежала без сознания. Уишбоун принялся развязывать Полину, она держалась удивительно спокойно, молилась про себя и ни на секунду не теряла душевного равновесия. Полина посмотрела на Альдо и улыбнулась ему.

– Бедный друг, я стала вашим злым гением!

– Напрасно вы так думаете! Никогда не стоит забывать о минутах счастья, чем бы они ни закончились!

– Вы потом поговорите, а сейчас нам нужно бежать отсюда, – напомнил им Уишбоун. – Обопритесь на мою руку, милая дама, – обратился он к Полине, и его галантность в этом бедламе выглядела просто фантастикой.

Фантастикой выглядело и внезапное появление профессора с факелом в руках, он словно бы вышел из стены.

– Назад! – закричал Альдо. – Кругом бензин! Мы сейчас загоримся!

Профессор тут же исчез.

Альдо повернулся к Уишбоуну и попросил:

– Выведите нас отсюда, вы ведь знаете замок!

– Лестница рядом! Вот только неизвестно, что нас ждет внизу…

А внизу в самом деле творилось нечто невообразимое. После сделанного, как положено, предупреждения полицейские принялись штурмовать замок, как штурмовали замки в древние седые времена. Раздобыв у местного плотника здоровенное бревно, человек шесть жандармов принялись бить им в ворота, в то время как их товарищи и мэр с охотничьим ружьем их прикрывали. Прибежавшие вместе с мэром работники мэрии стояли в стороне и пока смотрели, но были готовы каждую минуту вступить в бой. Замок сотрясался от ударов импровизированного тарана. Обитатели замка пытались защищаться, стреляя в таранщиков, и получали ответные выстрелы.

От шальной пули разлетелось окно парадного зала, сквозняк опрокинул на пол свечи. Миг, и пламя вспыхнуло. Беглецы в эту минуту уже были возле винтовой каменной лестницы, которая казалась сейчас темным колодцем.

– Куда ведет эта лестница? В вестибюль, я полагаю? – спросил Альдо.

– Да, в вестибюль, и очень просторный. Ничего не понимаю. Только что повсюду было светло. Если бы не шум снаружи, можно было подумать, что замок необитаем.

– А куда исчезли «Борджиа»?

– Думаю, они скрылись через подземный ход. Мне говорили, что здесь целая сеть подземных ходов, но я не знаю, как можно туда попасть. Я считал себя их гостем, но теперь вижу, что тоже был пленником.

– Главное, что все открылось вовремя… Даже если вам было очень больно терять драгоценные перышки иллюзий. Ну что? Попробуем спуститься? Что вы на это скажете?

– Скажу, что других решений нет. Там, внизу, электричество. Но сначала надо попыться привести в чувство княгиню. Если нас будут обстреливать, вы станете первой жертвой. У меня как раз есть то, что ей сейчас нужно, – добавил он, вытаскивая из кармана плоскую фляжку в серебряной оправе.

Альдо невольно улыбнулся. Он бережно опустил Лизу на мраморный пол, Полина села рядом и положила ее голову себе на колени.

– Я только подушка, она меня не увидит, – произнесла она.

– Какая женщина! – вздохнул Уишбоун, воздевая глаза к небу.

И тут же опустил их, глядя на Лизу и бережно поднеся к ее губам фляжку. Альдо осторожно похлопывал жену по щекам. Коньяк оказал свое целительное действие незамедлительно. Лиза закашлялась, потом инстинктивно проглотила большой глоток и открыла глаза. Щеки ее порозовели. А когда она увидела мужа, то вся покрылась краской и оттолкнула его руку:

– Оставь меня. Видеть тебя не могу!

Она протянула руку в пустоту, ища опоры. Уишбоун помог ей подняться и продолжал поддерживать, когда она уже стояла на ногах.

– Как вы себя чувствуете?

– Лучше, спасибо. Уведите меня, пожалуйста, отсюда.

Полный сочувствия взгляд техасца отыскал Альдо, тот безнадежно махнул рукой.

– Пойдемте, – ласково пригласил Уишбоун. – Мы с вами спустимся вместе.

Первым начал спускаться Альдо, последней шла Полина, которую Лиза не изволила замечать. Лиза опиралась одной рукой на перила, Уишбоун ее поддерживал, и все они старались идти как можно тише.

Снизу послышались шум и крики. Кто-то закричал: «Пожар!» – а внизу, в темноте вестибюля, блуждал луч карманного фонарика.

– Пришли, – раздался удовлетворенный голос профессора. – Этот проход мог вести только сюда!

– Адальбер! – воскликнул Альдо, перескочив через две последние ступеньки.

В следующую секунду они уже обнимались, хлопая друг друга по спине, и сила ударов свидетельствовала о той радости, какую принесла им эта встреча.

– Вот что значит путешествовать без меня, – заявил один.

– А кто тому виной, старый гриб? – отвечал второй.

И они снова обнялись, счастливые, как два мальчишки. Вестибюль мало-помалу наполнялся народом, и вежливый голос супрефекта положил конец их мальчишеской радости.

– Огорчен, что мешаю вам, господа! Не могли бы вы сказать, где сейчас хозяева замка? Мы не слышим в доме ни звука.

– Похоже, что дом пуст. Под полом полно ходов и выходов, словно в сыре. А верх полыхает.

– Про пожар мы знаем. Сейчас приедут пожарные, но…

Раздавшийся взрыв помешал ему говорить. Второй взрыв. Третий.

– Что это? Уж не бомбы ли?

– Проклятье! Эти канальи подложили взрывчатку, прежде чем убежать! – завопил профессор. – Все на улицу. Бежать, и как можно дальше!

Все ринулись во двор, который, освещенный фарами машин и двумя прожекторами, принесенными жандармами, с охваченным пламенем замком на заднем плане походил на декорацию для киносъемок.

– Ох, беда, беда! – горевал старый Юбер де Комбо-Рокелор, глядя как завороженный на горящие башни. – Все продумали, подлецы! А какой замок! Какой благородный замок!

Полина, Уишбоун и Лиза, которую он по-прежнему поддерживал, стояли немного в стороне и тоже смотрели на бушующий пожар. Адальбер, увидев их, направился в их сторону, собираясь поздороваться, но тут вдруг мужской голос окликнул:

– Лиза!

Внизу на дороге остановился автомобиль, и мужчина, выйдя из него, позвал княгиню по имени.

Лиза с радостным всхлипом, ни о чем больше не заботясь, кинулась к нему. Он подхватил ее, помог сесть в машину, и она тут же тронулась с места.

Альдо на миг окаменел, потом, охваченный яростью, бросился к дороге.

Но не успел и шагу ступить. Прогремел выстрел, и он как подкошенный упал на траву…

Сен-Манде, 1 апреля 2011

Примечания

1

Джованни Баттиста Тьеполо (1696–1770) – крупнейший художник итальянского рококо, мастер фресок и гравюр, последний великий представитель венецианской школы. (Здесь и далее, за исключением специально оговоренных случаев, примечания редактора.)

(обратно)

2

Джованни Пико делла Мирандола (1463–1494) – итальянский мыслитель эпохи Возрождения, представитель раннего гуманизма.

(обратно)

3

Повесть-притча французского писателя Бернардена де Сен-Пьера, впервые опубликованная в 1788 г. в рамках его философского трактата «Этюды о природе».

(обратно)

4

Прозвище подсобных рабочих парижского аукционного дома «Отель Друо».

(обратно)

5

Бьянка Каппелло (1548–1587) – вторая жена, перед этим многолетняя любовница великого герцога Тосканского Франческо I, одна из самых печально известных и окруженных легендами женщин эпохи Ренессанса, заслужившая прозвище «колдунья».

(обратно)

6

Двойными петлями.

(обратно)

7

Легкомысленная молодая особа, простушка, наивная девица.

(обратно)

8

Телеграмма, переданная по подводному кабелю.

(обратно)

9

Лицей Жансон-де-Сайи считается самым большим публичным лицеем Парижа.

(обратно)

10

К вечной жизни (лат).

(обратно)

11

«Никелированные ноги» – популярный комикс Л. Фортона (1913).

(обратно)

12

Прием выразительности речи, намеренное преуменьшение малых размеров предмета речи.

(обратно)

13

Кража из Гард-Мебль – похищение драгоценностей из королевской сокровищницы, совершенное 10–16 сентября 1792 г.

(обратно)

14

Галуст Саркис Гульбенкян (1869–1955) – предприниматель и миллиардер армянского происхождения, крупнейший нефтяной магнат.

(обратно)

15

Имеется в виду Хуана I Безумная (1479–1555) – королева Кастилии.

(обратно)

16

Мой дорогой (ит.).

(обратно)

17

Ей-богу! (англ.)

(обратно)

18

Богиня мести.

(обратно)

19

В парижском такси принято было поднимать флажок, если такси свободно, и опускать его, если оно занято.

(обратно)

20

Французская идиома: иметь свой флюгер на улице значит иметь свой дом, быть состоятельным. (Прим. перев.)

(обратно)

21

Ксантиппа – жена греческого философа Сократа, известная своим плохим характером. Ее имя стало нарицательным для сварливых и дурных жен.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Часть первая Беглянка химера

  Глава 1 Необычный клиент…

  Глава 2 Коллекция ван Тильдена

  Глава 3 Встреча с воспоминаниями

  Глава 4 Перемены настроения и дурные новости

Часть вторая Призраки Шинона

  Глава 5 Удивительный персонаж и урок истории

  Глава 6 Пустые хлопоты

  Глава 7 Вечер в Опере

  Глава 8 Полина совершает безумство…

  Глава 9 Земля завертелась в другую сторону

Часть третья Пиррова победа

  Глава 10 В воздухе запахло скандалом

  Глава 11 Удар грома

  Глава 12 Рождественские колокола

  Глава 13 Когти химеры Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg