«Строптивая жена»

Карен Рэнни

Строптивая жена

Глава 1

Конец весны, 1860 год

Лондон, Англия

— Добрый день, Саймонс, — сказала она, снимая перчатки. — Отец дома?

— Я справлюсь о его светлости, леди Сара. — Взяв у нее перчатки и шляпку, дворецкий положил их на столик, который ей был очень хорошо знаком. Два месяца назад он стоял в зимней гостиной Чейвенсуорта.

Леди Сара окинула себя взглядом в зеркале. Выглядит она прилично.

— Не беспокойтесь, Саймонс, — ответила она. — Вы не хуже меня знаете, что отец скорее всего откажется меня видеть.

Дворецкий не ответил. Саймонс был верхом тактичности.

Не дожидаясь, когда он двинется вперед, Сара пошла по коридору. Ее отец питал пристрастие к изумрудно-зеленому цвету, это было заметно по обоям и ковру. У нее возникло ощущение, что она под пологом густой листвы, да и душно тут, как в сыром и темном подлеске. Без сомнения, духота — результат того, что отец курит в кабинете.

— Леди Сара, — прошептал, догоняя ее, Саймонс.

Не слушая его, она остановилась у кабинета, потом решительно взялась за ручку и распахнула дверь.

— Если ты отправишь маму в Шотландию, она умрет, — сказала Сара, входя в комнату.

И тут же ошеломленно замолчала, заметив сидящего у письменного стола отца мужчину. Он поднялся. На его красивом лице отразилось удивление. Но это выражение предпочтительнее пугающего вида отца.

Хотя слова вырвались у нее без такта и любезности, которым ее учили с детства, они были правдивы, их нужно было успеть сказать.

— Она умирает. — Не обращая внимания на незнакомца, Сара повернулась к отцу, который остался сидеть. Его квадратное лицо побагровело, прищуренные синие глаза смотрели на нее без намека на узнавание. — Она не переживет поездки.

Он не произнес ни слова, просто наклонил голову, и Саймонс тут же положил ладонь на ее руку. Сара сбросила ее, настроенная остаться в комнате.

— Почему Шотландия? Почему сейчас? — Если уж ей предстоит наказание, пусть оно будет заслуженным.

Незнакомец посмотрел на ее отца, потом на нее. Сара умышленно не смотрела в его сторону. Что она сделает, если заметит жалость в его взгляде? Она может разразиться слезами к удовольствию отца и к собственному позору. Поэтому она сделала то, что всегда делала в присутствии отца: заглушила эмоции и сосредоточилась на цели своего визита сюда, в Лондон, в самое нелюбимое место на свете — в дом отца.

— Она с каждым днем слабеет. Зачем ее отсылать?

На лице отца не отразилось ни горя, ни сожаления, ни раскаяния. Наоборот, оно еще больше застыло, человеческая плоть производила впечатление камня.

Он посмотрел на лежащие перед ним бумаги и внезапно отодвинул их одним пальцем.

— Вы говорите, что вам нужны инвесторы, Эстон? — обратился он к стоявшему перед ним мужчине. — И полагаете, что ваше изобретение будет выгодным?

Ее выставляют? Без единого слова?

Сара заставила себя остаться на месте и сжала перед собой руки. Саймонс стоял позади нее, непримиримый и молчаливый.

— Да, ваша светлость.

Ее отец взял что-то двумя пальцами с промокательной бумаги и протянул незнакомцу. Тот подставил ладонь, и в нее упало нечто маленькое, блеснувшее в свете дня.

— Значит, вы можете копировать их и делать крупнее?

— Да, ваша светлость.

Отец перевел взгляд на Сару, и она поняла, что он не забыл о ее присутствии.

— Вы просите большую сумму, Эстон.

— Не в долг, ваша светлость.

Сара сделала несколько шагов к столу. Ей показалось, или отец действительно напрягся при ее приближении? Она не могла сдаться. Отец не ответил ни на одно ее письмо. Та же судьба была у записок, которые она посылала с лакеем. Осталось только личное обращение. Если он хочет, чтобы она умоляла, она это сделает. Ее мать умирает, что в сравнении с этим какое-то унижение?

Отец поднял руку, словно останавливая ее. Сара замерла, хорошо зная его нрав. Она никогда не забывала полученные уроки. Нельзя распалять его гнев: никогда не настаивать, не требовать, никогда не говорить, что он не прав.

Сегодня она презирала всю эту науку.

Сара осталась стоять, стараясь, чтобы отец не заметил, как она стиснула руки, скрывая дрожь. Она и губы твердо сжала по той же самой причине.

Ее страх, казалось, всегда доставлял ему какое-то злобное удовольствие.

Он повернулся к мужчине, который все еще стоял у стола и был не просителем, а человеком странным образом равным ее отцу. Герцог Херридж обладал внушительной фигурой, стоявший напротив него человек был столь же высок и на свой лад властен.

Если бы Сара не волновалась так о матери, она проявила бы больше любопытства.

— Насколько отчаянно нужны вам средства, Эстон? — спросил отец.

— Об отчаянии и речи нет, ваша светлость. Если вы решите не вкладывать средства, это сделают другие. Вы первый, с кем я встретился.

— Я не сказал, что отказываюсь финансировать ваше изобретение. Вместо этого я предлагаю более надежный вариант.

— И что это за вариант? — спросил незнакомец.

Отец оглянулся на Сару:

— У меня есть дочь, которая упорно желает остаться в девках. Два очень дорого обошедшихся мне светских сезона подтвердили то, что я всегда знал: она невыносима. Я заключу сделку с вами, Эстон, но вместо денег я дам вам мою дочь. — Его глаза прищурились. — Вы ведь не женаты?

— Нет, ваша светлость, — сказал незнакомец.

— Тогда считайте ее своей невестой.

Сара так стиснула руки, что чувствовала каждую косточку. Наверняка синяки останутся. Значит, таково ее наказание? За то, что она осмелилась бросить вызов жестокости герцога Херриджа, ее продают незнакомцу?

— Думаю, чтобы получить специальную лицензию на брак, вам потребуется несколько дней, не больше, — продолжал отец. — Если вам нужно место для работы, используйте мое поместье Чейвенсуорт. Я даже предпочел бы это, чтобы иметь представление о развитии вашего дела.

— Не может быть, что ты предлагаешь это всерьез. — Сара старательно избегала смотреть на незнакомого мужчину.

Она никогда не испытывала сомнений по поводу чувств отца к ней. Он никогда не скрывал своего презрения. Но одно дело знать, что он ее не любит, и совсем другое — известить об этом человека, которого ей даже не представили.

Герцог Херридж, скрестив на груди руки, невозмутимо смотрел на визитера.

— Ну, Эстон? Каков ваш ответ?

Эстон снова оглянулся на нее, и на этот раз она заставила себя встретить его пристальный взгляд. Мужчина был невероятно красив. Волосы черные, черты лица совершенны, очертания рта напоминали о статуях в греческом саду Чейвенсуорта. Нос, возможно, чуть длинноват, и подбородок слишком квадратный. Но именно глаза сильнее всего привлекли ее внимание: зеленовато-голубые, цвета неба на рассвете.

Зачем мужчине такие красивые глаза?

Она хотела сказать, чтобы он не разглядывал ее так усердно. От его настойчивого взгляда ей стало еще более неловко, чем от слов отца.

Действительно ли он всерьез рассматривает невероятное предложение? Герцог не в первый раз публично говорит о ней гадости. Казалось, чтобы критиковать ее и выставить напоказ ее недостатки, он специально выбирал переполненный бальный зал, званый обед или холл, заполненный завсегдатаями вечеринок, ждущими свои кареты. Сара привыкла к его выпадам и была к ним готова.

Но ничто не могло подготовить ее к сегодняшнему событию.

— Хорошо, ваша светлость, — сказал Эстон. — Я возьму вашу дочь.

— Я мог бы сказать, что вы заключили удачную сделку, но не имею никакого желания лгать вам, Эстон. Она будет камнем у вас на шее. И все-таки тот факт, что вы мой зять, вам поможет.

Герцог был серьезен, очень серьезен, как и Эстон, если его взгляду можно верить.

— Наша договоренность и меня устраивает, — продолжал герцог Херридж. — Если ваше открытие такое многообещающее, как вы рассказываете, вы сделаете меня богатым человеком, не говоря уже о том, что избавите меня от неприятности.

— Ты потерял разум, отец? — сказала Сара. — Не может быть, что ты говоришь серьезно.

Не обращая на дочь внимания, герцог повернулся к Саймонсу, молча стоявшему позади нее.

— Я не знаю процедуры получения специальной лицензии на брак. Проследите вы за этим. — Херридж посмотрел на визитера. — Я уверен, что вы сделаете все, что нужно, Эстон.

— С чего ты взял, что я соглашусь на этот нелепый план, отец?

— Если ты этого не сделаешь, я завтра же отправлю твою мать в Шотландию. — Торжествующая улыбка изогнула его губы. — Выбор за тобой: брак или Шотландия?

— Как вас зовут? — Эстон впервые обратился к ней.

— Меня? — Повернув голову, Сара смотрела на него, не понимая, почему она не в состоянии ответить на такой простой вопрос. Она ведь знает свое имя?

— Если нам предстоит пожениться, то, думаю, надо начать с имен.

— Сара, — наконец сказала она.

Приложив руку к груди, он неторопливо поклонился без излишней почтительности:

— Дуглас Эстон.

Отец явно доволен. Расправив плечи, Сара наклонила голову. Ни одно слово, которое могло бы заставить отца передумать, не приходило на ум. Ему достаточно рукой взмахнуть, и она выдана замуж и выставлена из дома с такой же небрежностью, с которой увольняют нерадивого слугу.

Герцог Херридж снова переключил внимание на Эстона:

— Родственники ее матери живут в Шотландии. Если жена станет для вас тяжким бременем, отправьте ее туда. Мне следовало также поступить с ее матерью много лет назад.

Сара повернулась, чтобы уйти.

— Куда это ты собралась? — спросил герцог.

Она оглянулась:

— Назад в Чейвенсуорт. Мать нуждается во мне.

— Ей придется обойтись без тебя, — объявил отец. — Я с тебя глаз не спущу, пока ты замуж не выйдешь.

Дуглас не нуждался в деньгах герцога Херриджа, и, уж конечно, у него не было необходимости жениться. Но что-то, какое-то чувство, которое он не мог определить, пригвоздило его к месту.

Сара выглядела испуганной. Самому Эстону был знаком страх и попытки подавить его. Теперь он видел то же самое в Саре. Ее руки крепко стиснуты, чтобы скрыть дрожь. Глаза опущены, чтобы спрятать страх. Ее губы сжаты: они или все еще дрожат, или она пытается скрыть, что они внезапно побелели.

Дугласу хотелось заслонить ее, защитить от жестокости герцога Херриджа или выставить его из комнаты. Будь они наедине, он мог бы спросить ее, так ли ей ненавистна идея брака. Или он даже мог бы настаивать на нем. От этой мысли Дуглас сам чуть не вылетел из кабинета.

Четверть часа назад он не знал ее, не мечтал о ней, не предполагал, что она станет частью мира, в котором он жил. Он и не думал познакомиться с женщиной по имени Сара, с ее характером, блещущим в глазах наряду со страхом.

Было в этой встрече какое-то безумие: не откровенная жадность герцога Херриджа и его очевидная жестокость, не отвращение Сары к отцу, даже не сделка, которую хотел заключить Дуглас и которая повлекла за собой брак. Но он чувствовал, что если Сара сейчас уйдет, то будет жалеть об этом всю жизнь.

— Я займусь специальной лицензией, — сказал Дуглас.

Герцог махнул рукой, словно подгоняя его.

Последний раз взглянув на Сару, Эстон неохотно ушел.

Глава 2

Дом, который Дуглас приобрел в Лондоне, был не столь велик, как у герцога Херриджа, но находился в фешенебельном районе. Остальные дома на площади занимали аристократы, об этом факте Дугласу уже сообщили. Человек, проинформировавший его о соседях, ежедневно страстно убеждал его, что необходимо покупать достойную мебель, чтобы соответствовать стандартам знати.

Дуглас вышел из кареты, ничем не уступавшей соседским. Она тоже была куплена недавно, как и лошади, причем в количестве, которое он счел непомерным.

Молодой человек, открывший дверь, был незнакомым, но Дуглас помнил, что дал поручение Алано нанять слуг.

— Где Алано? — спросил Дуглас.

— Кто спрашивает?

И как Алано ухитрился найти самого дерзкого юнца в Лондоне? Подавив раздражение, Дуглас ответил:

— Ваш хозяин.

— Сэр, я Полсон. — Манеры молодого человека мгновенно изменились. — Думаю, мистер Алано в винном погребе.

Мистер Алано? Дуглас, покачав головой, вошел в дом, повернул направо и оказался между штабелями ящиков.

— У нас есть лакеи? — спросил он. — Или помощники конюха, на худой конец?

— Двоих наняли сегодня, сэр, — ответил молодой человек. — Думаю, они приступят к работе завтра.

— Тогда этим займитесь вы, Полсон. — Дуглас указал на длинный ящик около двери: — Мне нужно, чтобы этот ящик переложили в фургон в конюшне. И будьте внимательны: внутри колбы и мензурки из Италии. Я очень не хотел бы, чтобы они разбились.

— Вы желаете, чтобы я отнес это в фургон, сэр?

— Да. — Дуглас оглядел холл, сейчас больше похожий на склад. Он искал определенный ящик и, найдя его, двинулся дальше.

— Сэр, меня наняли за умение вести дом джентльмена, а не как рабочую силу.

Дуглас вышел из-за штабеля ящиков.

— Не знаю, что сказал вам мистер Алано, — ответил он, — но здесь не парадная резиденция. Весь штат будет занят нужным делом. Я не терплю лень, Полсон, и не плачу за нее.

— Слушаюсь, сэр.

Вид у Полсона был недовольный, но Дуглас знал, что тот выполнит распоряжение. Он указал молодому человеку еще на шесть ящиков.

— Их тоже отнесите, — сказал он, не обращая внимания на раздраженную мину Полсона. — И тоже с осторожностью, пожалуйста.

Дуглас определил, где винный погреб, по шуму. Стук перемежался цветистыми проклятиями его друга Алано на дюжине языков.

Дуглас спустился и прислонился к перилам у подножия лестницы, забавляясь зрелищем. Бочки с вином, купленные в Испании, стоят по кругу. Свечи, воткнутые в пустые бутылки, служат освещением. В центре круга на табурете восседает Алано с какой-то хитроумной штуковиной, привязанной к колену. Несмотря на совершенно седые волосы, его смуглое лицо на удивление гладкое. Когда он улыбался, открывались зубы столь же белые, как и волосы. Ключ к характеру Алано скрывался в его карих глазах, которые часто вспыхивали от эмоций.

— Ну, приятель, как дело прошло? — сказал Алано с сильным испанским акцентом, который не вязался с его шотландской фамилией Макдона. Его прадед эмигрировал в Испанию и заложил династию, которая процветала. — Герцог согласился?

— Я получил своего рода инвестицию, — пробираясь между бочек, ответил Дуглас. — Не деньги, но брак.

Недоверие во взгляде Алано соседствовало с такой же порцией удивления.

— Брак?

— С дочерью человека, который не питает особой симпатии к Шотландии и ее обитателям. Кажется, мать моей нареченной шотландка, и герцог, похоже, всех нас не любит.

— Начни сначала, дружище. У меня такое чувство, что ты много чего пропустил.

Дуглас начал с того, как он вошел в дом герцога Херриджа, и пересказал все, вплоть до момента, когда дворецкий Саймонс проводил его к двери.

— Надеюсь, ты не думаешь довести это дело до конца, — сказал Алано, когда Дуглас закончил. — Найдется много других, которые заинтересуются твоим открытием, старина. Сомневаюсь, что кто-нибудь из них навяжет тебе женитьбу.

Дуглас присел на бочку.

— Возможно, мне пора жениться.

Алано, поставив бутылку, уставился на Дугласа:

— Она до такой степени богата?

— Думаю, у герцога Херриджа нет ни гроша за душой, — улыбнулся Дуглас. — Этот брак для него возможность спасти лицо и приобрести долю в моем открытии.

— Значит, она так красива?

Дуглас видел перед собой Сару, как будто она вошла в комнату.

— Она прекрасна, — сказал он, не сознавая, что его голос смягчился. — У нее черные волосы, нежные серые глаза и пухлый рот. Но в ней есть нечто большее, чем просто красота. Она храбрая, преданная, любящая. Ее мать больна, и по голосу слышно, как у нее сердце разрывается, когда она говорит о ней. Она боится отца, вздрагивает при каждом его движении, но все-таки бросила ему вызов.

— Значит, это любовь с первого взгляда? — спросил Алано.

— А такое бывает? — удивленно посмотрел на него Дуглас. — У меня пальцев не хватит, чтобы пересчитать девушек, которых я, по-моему, любил. Но я так и не женился ни разу.

Дуглас покачал головой, то ли из-за слов Алано, то ли по поводу собственных действий.

— А ты намерен это сделать?

— Думаю, да, — улыбнулся Дуглас.

— Собираешься сказать герцогу или его дочери, что ты тоже шотландец, или сохранишь это в тайне?

— Герцог относится к этому с неприязнью. Но возможно, Сара, будучи наполовину шотландкой, не станет возражать против мужа-шотландца.

Алано покачал головой:

— Ты достаточно нервничал из-за встречи с настоящим герцогом. А как ты будешь себя чувствовать, женившись на герцогской дочери?

Это очень в духе его старого друга — привнести в ситуацию немного реализма.

— До сих пор я справлялся достаточно хорошо, — сказал Дуглас. — Что ты всегда говорил мне? Веди себя так, как они, выгляди так же, и скоро они примут тебя за своего. Герцог Херридж видел во мне джентльмена.

— Так-то оно так, приятель, — кивнул Алано. — Но я заметил, что ты все еще носишь с собой записную книжку, как будто боишься совершить ошибку.

Дуглас отвел взгляд.

— Это разные миры, Алано, — сказал он. — Тот, из которого я прибыл, и тот, куда хочу идти. Расстояние между ними невелико, но все в них различно.

— Ты проделал этот путь самостоятельно, дружище. Никто ничего не преподнес тебе на блюдечке. Ты не унаследовал это. И каждый пенни, какой у тебя есть, заработан. Никогда этого не забывай. Эти щеголи, живущие в прекрасных домах, не могут сравниться с тем, что ты сделал. Герцог Херридж получил свой титул и деньги от отца, а тот, в свою очередь, от своего отца и так далее. Он не добился этого сам, как ты.

Дуглас улыбнулся:

— Ты говорил, что знать свысока смотрит на деловых людей.

Алано фыркнул и заткнул бутылку пробкой.

— На свою беду. Если бы они понимали, что для них лучше, то шли бы другим путем, — сказал он. — Вместо этого они женятся на деньгах или живут в благородном голоде. Не так, как ты, дружище. С того момента, когда я тебя встретил, тебе были предначертаны большие дела.

Дуглас взял заткнутую бутылку. Несмотря на количество нанятых слуг, Алано всегда будет делать такую работу сам, убежденный, что никто, включая Дугласа, не может сделать это должным образом.

— Ты всегда верил в меня, Алано, все эти годы. Почему? — Дуглас не раз задумывался об этом, но сегодня, кажется, пришло время спросить.

Алано, похоже, удивился.

— Почему? — Он поднял брови. — Потому что ты был самым несносным мальчишкой, каких я только видел. Ты вырос мужчиной с той же упрямой жилкой. Если ты что-то себе в голову вбил, то не отступишь, пока не доведешь дело до конца. В юности тебе нужно было лишь дать правильное направление, и все.

— А что мне нужно взрослому? — улыбнулся Дуглас.

— Хороший пинок, я думаю.

После такого комментария Алано несколько минут не обращал на него внимания. Он взял пустую бутылку, открыл кран бочки и следил, как наливается вино. Когда вино дошло до горлышка, он закрыл кран и положил бутылку в своеобразную кожаную колыбель, привязанную к колену. Потом взял пробку и демонстративно сосредоточился на закупоривании бутылки.

Наконец Алано повернулся к Дугласу:

— Она знает, что ты только что прибыл в Лондон? Она знает, что здесь все вверх дном будет, когда она переедет сюда? У меня не было времени заказать мебель для холла, не говоря уже о столовой.

Он потянулся за очередной бутылкой.

— У нее есть дом, — сказал Дуглас.

— И что мне делать с этими хоромами?

Они знали друг друга два десятка лет, вместе переживали ураганы, не говоря уже о наводнениях, землетрясениях и о том незабываемом случае в деревне, полной злобных пигмеев. И за все это время Дуглас никогда не был сбит с толку так, как сейчас, когда столкнулся с внутренним кризисом.

— Уж не собираешься ли ты податься в пэры, коли женишься в этом кругу? И будешь содержать этот дом для визитов в Лондон? — Алано поднял глаза, внезапная улыбка смягчила язвительность слов.

— Разумное решение, — сказал Дуглас. — Нет необходимости сразу продавать его.

Алано кивнул, сосредоточенно протирая тряпкой темно-зеленую бутылку.

— Тогда я наведу порядок и устроюсь здесь. Лондон мне нравится.

Говорить больше было не о чем. Алано, приняв решение, редко его менял. Кроме того, он не был слугой. У него было собственное состояние. Конечно, не такое, какое скопил Дуглас, но достаточное, чтобы позволить себе комфортную жизнь.

— Ты по крайней мере нанял слуг. Что заставило тебя выбрать Полсона?

Этот вопрос не обрадовал Алано.

— Глупость, — сказал он. — Ошибка с моей стороны. Возможно, он чем-то походил на тебя.

Дугласу его взгляд напомнил об их первой встрече. Он тогда хотел обчистить у Алано карман и попался, хотя считал себя ловкачом. Алано просто схватил его за запястье, заломил руку за спину и добрых пятнадцать минут клял его по-испански. После этого он отвел Дугласа в маленькое заведение и накормил.

Алано поставил наполненную бутылку на бочку и повернулся к нему:

— Если ты уверен, что хочешь довести дело до конца, то я с тобой. Но позволь мне дать маленький совет.

— Как будто я могу тебе помешать, — улыбнулся Дуглас.

Алано, не обращая на него внимания, продолжал:

— Скажи этой женщине правду о себе, приятель. И тогда тебе нечего опасаться.

— А если она перевернет небо и землю, чтобы предотвратить наш брак, Алано?

— Поскольку ты недостаточно хорош для нее? — Рот Алано скривился в гримасу. — Тогда она недостаточно хороша для тебя.

Специальная лицензия дорого обошлась Дугласу, но он все-таки смог получить ее, сославшись на долгое пребывание за границей. Имя герцога Херриджа тоже помогло делу.

Вместо того чтобы вернуться домой, он в то же утро поехал к герцогу. По словам Алано, утренние визиты до полудня не наносят. Но это было делом совести, а не светских правил.

Прежде всего Дуглас хотел убедиться, что герцог не обращается с Сарой дурно. Ему не понравилось поведение герцога Херриджа, с него станется, что он учинит какую-нибудь злобную выходку. Во-вторых, он хотел поговорить с Сарой. Она заслуживает знать правду, он так же далек от джентльмена, как она — от переулков Перта в далекой Шотландии.

Саймонс, однако, отказался впустить его.

— Простите, сэр, но леди Сары для визитеров нет дома.

Благодаря наставлениям Алано Дуглас понял, что она дома, но не желает его видеть.

— Мне важно поговорить с ней, Саймонс, — сказал он. — Герцог дома?

— Его светлости нет, сэр.

Саймонс жестом прогнал медлительного лакея и открыл дверь немного шире.

— Вы не сделаете ей ничего хорошего, пытаясь увидеть ее, сэр, — мягко сказал Саймонс. — Фактически вы можете ей навредить.

— Как? — удивленно посмотрел на него Дуглас.

— Герцог без колебаний накажет ее, сэр, если будет не в духе. По крайней мере сейчас он дает ей еду и воду.

— Что значит «сейчас»? Он делал это прежде?

Саймонс разрывался между молчанием и желанием открыть правду.

— Сэр, герцог не любит возражений, — сказал он. — Особенно от тех, кого считает ниже себя.

— Свою дочь?

— Именно так, сэр. Или жену. — Саймонс оглянулся, словно опасаясь, что герцог вернется в любой момент. — Он на все способен. В конце последнего сезона леди Сара не захотела посетить какое-то торжество. Его светлость ударил ее перед всеми слугами за отказ. Он без колебаний делает то, что желает и когда желает.

Дуглас не отвечал, дворецкий слабо улыбнулся.

— Так что, возможно, для Сары брак с вами лучший выход. Лучший!

Дуглас отступил на шаг. При всем его воспитании, вернее, его отсутствии — осиротев в восемь лет, он болтался по проулкам Перта, — он никогда не обижал слабых и беззащитных.

— Я начинаю думать, что вы правы, Саймонс, — сказал он. — Доложите его светлости, что я буду здесь завтра в назначенное время.

Дуглас спустился по ступеням, сознавая, что Саймонс все еще наблюдает за ним. Сев в карету, он поднял глаза и заметил, как женская рука ухватилась за край занавески на втором этаже. Возможно, это рука усердной горничной. Или это леди Сара?

Он приехал убедиться в ее безопасности и выяснил, что ей грозит большая опасность, чем он думал.

Завтра он спасет ее, женившись на ней.

А она тоже так рассматривает этот брак?

Глава 3

Через два дня Сару выдали замуж за человека, которого она не знала, за мужчину, которого выставили из дома ее отца через пять минут после их встречи.

— Проводите мою дочь наверх, — сказал тогда отец, и ее увели в довольно милую комнату, если не обращать внимания на стены ядовитого персикового оттенка. Она провела здесь последний катастрофический светский сезон и не сохранила приятных воспоминаний.

Как только она вошла в комнату, дверь за ней захлопнулась, ключ повернулся в замке. Она не потрудилась постучать в дверь или позвать Саймонса. Слуги если не фанатично преданы отцу, то боятся его до такой степени, что не станут ее освобождать.

В тот вечер записка на подносе с едой только подтверждала намерение отца. Или Сара выходит замуж, или он отправит ее мать в Шотландию. Она не имела права предпочесть собственное благополучие положению больной матери. Она написала отцу и просила гарантии, что он оставит ее мать в Чейвенсуорте, если она согласится на брак.

Он не ответил.

Выбора не было. Через два дня с некоторым раздражением Сара приветствовала своего жениха на нижней площадке лестницы.

Дугласа Эстона, похоже, не тревожило, что она выходит за него по принуждению или что недавно рассвело и мало великосветских свадеб совершается в столь ранний час. И при этом его, кажется, не смущает, что она хмуро смотрит на него. Он продолжал с полуулыбкой рассматривать ее, выражение его глаз странного цвета трудно было разобрать.

— Вы, должно быть, имеете к этому какое-то отношение, — сказала она, отказываясь взять его руку. — Специальную лицензию дают объявленному ранее жениху.

Он не отвечал.

— Я не буду хорошей женой, — предупредила она. — Я замкнутая и не подчиняюсь другим. Меня называют книжницей. У меня слишком много недостатков. Я люблю изучать звезды.

При последних словах он взглянул на нее. Какая досада, что он значительно выше ростом и довольно крупный, его плечи загораживали ей обзор комнаты. Саре пришлось отвести взгляд, чтобы не попасть под гипноз его глаз.

— Как вы изучаете звезды? У вас есть телескоп?

Она посмотрела на него. Она не собиралась говорить, что он первый спросил об этом. И уж конечно, она не намерена сообщать, что его вопрос пробудил в ней искру любопытства. Нет, лучше им оставаться незнакомцами, которым предстоит пожениться из-за жестокости ее отца.

Эстон проводил ее в гостиную, где священник болтал с герцогом, оба улыбались, словно на это утро снизошло благословение Божье.

Священник, наверное, думает, что она беременна и эта тайная свадьба устроена, чтобы уберечь репутацию ее отца.

Сара не сказала ни слова, чтобы разуверить его. То, что этот добрый человек может оказаться сплетником и захочет поделиться своими соображениями с друзьями, добавило ей острых ощущений. Ну и прекрасно, пусть разнесет новости, что дочь герцога Херриджа распутница. Ее отец так гордится своим добрым именем. Всю жизнь ее наставляли, как себя вести, как держать себя в обществе, чтобы не опозорить отца.

Мать всегда шепотом напоминала: «Думай об отце, Сара».

С той минуты, когда покинет Лондон, она об отце думать не станет. У нее даже не появится оказии снова увидеть этого человека.

Свидетелями на свадьбе были двое слуг: молодая горничная, которую она не знала, и Саймонс, который не мог смотреть ей в глаза. По крайней мере Сара была ему благодарна за то, что он прислал сегодня утром горничную, чтобы помочь уложить волосы.

Девушка бесконечно извинялась за свое неумение.

— Это не ваша вина, — сказала Сара. — Вас наняли не для того, чтобы укладывать мне волосы. Однако я ценю ваши попытки помочь мне. Кроме того, никто не станет смотреть на мою прическу, — добавила она. — Все онемеют от моего платья.

Она оглядела себя. Нанятая отцом модистка была помешана на полосках. У платьев, сшитых для второго светского сезона, была либо полосатая юбка, либо полосатый лиф, либо полосатые рукава.

В этом ужасном платье все это присутствовало одновременно, и, найдя его в платяном шкафу, Сара вздохнула, вспомнив, как себя в нем чувствовала и почему оставила его в Лондоне.

Теперь это, казалось, не имело значения, поскольку не на кого производить впечатление, нужно было просто быть опрятной и презентабельной. Гм, вряд ли она презентабельна в этих розовых, коричневых и белых полосках, но, во всяком случае, чистая.

Она слышала слова священника и заставила себя сосредоточиться. Ей доводилось бывать на светских свадьбах, и ее поражали расходы на то, чтобы выдать дочь замуж должным образом. Надлежащая свадьба стоила бы ее отцу целого состояния. Но Сара сомневалась, что он потратил на эту церемонию больше, чем плата священнику, чтобы заманить его в дом.

Даже свадебным обедом пожертвовано в пользу отъезда. Она стремилась оставить Лондон не меньше, чем ее отец жаждал отослать ее.

— Слава Богу, дело закончено, — сказал ее жених, входя в карету, и сел напротив, спиной к лошадям. — Мои сочувствия, Сара.

Она с любопытством посмотрела на него:

— По какому поводу? Из-за этого несчастного брака?

— Из-за вашего детства. С вашим отцом вряд ли приятно было иметь дело.

— А ваше собственное детство? Оно было приятным?

— Да. — Помолчав, он заулыбался. — У меня было очень хорошее детство. Да и вся жизнь была замечательная. Можно сказать, мне повезло.

— Не настолько, коли вы женились на дочери герцога Херриджа.

— Вы всегда именуете себя дочерью герцога Херриджа? Никогда — просто Сара? Какое разочарование для вас, что пришлось выйти за нетитулованного.

— Я согласилась на этот брак не для того, чтобы что-то получить от вас, мистер Эстон. Напротив, я вышла за вас, чтобы дать моей матери еще несколько месяцев жизни. Поездка в Шотландию не улучшила бы ее здоровья, а совсем наоборот.

— Так что я могу расценивать себя как неизбежное зло.

— Разве я не в таком же положений? — Она посмотрела на него, как надеялась, со спокойным выражением. Однако раздражение ее нарастало. — Вы явно хотели, чтобы мой отец вложил капитал в какую-то вашу затею, и он это сделал. Мало того, он еще отдал вам свою дочь и дом, если можно назвать Чейвенсуорт просто домом. Быстрым было ваше решение, вы так не считаете?

— Вы были ужасно печальной.

Пораженная, Сара уставилась на него.

— Вы пожалели меня? Поэтому вы на мне женились?

Отвернувшись, она смотрела на пейзаж за окном. Она отказывалась верить ему. Он просто оказался для отца удачной возможностью избавиться от неприятной дочери.

От дочери, которую отец не слишком любил.

— Возможно, я испытывал к вам какое-то сострадание. И это подсластило союз, предложенный вашим отцом.

— Он ничего не предлагал, — сказала она. — Он приказал. Как вы назовете то, что меня на два дня заперли в комнате?

Эстон молчал, и через какое-то время Сара с любопытством посмотрела на него. Он казался столь же раздраженным, как и она, было ли его раздражение направлено на нее или на ее отца, Сара не могла определить. Но и спрашивать она не собиралась.

Что пользы знать, что ее новоиспеченный муж злится на нее?

Она такая, какая есть, хорошая или плохая, и она не хотела начинать супружество, притворяясь иной. Она не была особенно хрупкой и никогда не позволяла себе роскоши притворяться слабой. Все вокруг, казалось, были слабее ее, поэтому ей всегда полагалось иметь трезвую голову, убедительный план, здравомыслие.

Тоже мне, ужасно печальная! Он сказал это, чтобы смягчить ее сердце. Он ничего к ней не чувствует, а если и что-то испытывает, то ей жалость не нужна. Лучше пусть он злится, пусть так же нервничает, как и она.

— Я не собираюсь впускать вас в свою спальню сегодня ночью.

Сжав руки, она ждала возражений. Она ожидала, что он еще больше рассердится. Скажет что-то вроде: «Я ваш муж. Вы должны подчиниться».

Вместо этого он улыбнулся.

— Я не имею никакого намерения входить в вашу спальню сегодня ночью, — сказал он.

Шелковистый бархат сиденья ласкал ее пальцы.

— Мы незнакомцы, — одновременно сказали оба. Будь на его месте кто-то другой, она бы улыбнулась такому совпадению.

Его жена сидела напротив, опустив голову, прижав локти к бокам и добропорядочно сжав колени. Неподвижная и непреклонная, она казалась почти хрупкой.

Ее черные волосы с одной стороны распустились, но он не собирается смущать ее упоминанием об этом. И не скажет, что ее платье — свадебное платье — навсегда останется в его памяти как самый вопиющий образчик дамского наряда.

Саронг жителей Полинезии неизмеримо предпочтительнее того, что сейчас на ней надето. В саронге она, вероятно, казалась бы привлекательной. Добавить улыбку, и леди Сара, теперь миссис Эстон, была бы прекрасна.

Однако она не собиралась улыбаться. Вместо этого она время от времени бросала на него молниеносные взгляды, явно обвиняя его в этом браке.

Дуглас подумывал поддразнить ее, чтобы поправить ей настроение, но не знал, есть ли у нее чувство юмора и что считает она забавным. Все, что он знал наверняка, — это то, что герцог Херридж жестокий и властный тиран и что у нее в глазах столько боли, что это чувствуется с первого взгляда.

Он вытащил из портфеля документы и быстро углубился в формулы, которыми занимался накануне вечером. Его новая карета имела удивительно плавный ход, и он не испытывал обычного неприятного головокружения, наступавшего при попытке читать в пути. Но он до сих пор не мог читать на борту судна. От качки ему делалось плохо, и поскольку он десять лет путешествовал по миру, его болезнь означала пустую трату времени.

Для морских путешествий он тогда нанял секретаря. Главной задачей молодого человека было записывать мысли и размышления Дугласа, так что время даром не терялось. Не все его мысли были драгоценными сокровищами мудрости. Однако новая астролябия была существенно усовершенствована против старых образцов угломерных приборов восемнадцатого века, и это следствие одного простого вопроса, который он изложил однажды после ужина.

Дуглас взглянул на Сару. Она любит изучать звезды. Праздное ли это хвастовство? Она не упомянула о телескопе. Знает ли она, что это такое? Он решил не проверять ее знания. Если она хвасталась, он не хотел смущать ее.

Церемония, связавшая его и дочь герцога Херриджа, была милосердно краткой. Он знал, однако, что если напряжет память, то вспомнит слова и вялый звук голоса Сары, повторявшей клятвы.

Сара. Достаточно банальное имя, не привлекающее особого внимания. Имя мало чем отличается от его невесты. Однако что-то в ней интриговало его, как тихий шепот среди тишины. Что-то, подстрекало его незаметно наблюдать за ней.

Всегда ли она так молчалива? Или, освободившись от давления отца, она будет заразительно и безудержно смеяться? В этом он сомневался, поскольку ее рот привычно сложился в печальную линию. И все же слабые лучики в уголках глаз искушали его предположить, что она часто радостно удивляется.

— Мне заказать собственную скульптуру? — внезапно спросила она. — Это позволит вам изучать мои черты с большей свободой. Вам не придется притворяться, что вы этого не делаете.

Он улыбнулся:

— К чему мне изучать статую? Камень не может передать то, что открывает плоть: характер, настроение.

Повернувшись, Сара взглянула на него. Оставив притворство, Дуглас открыто разглядывал ее.

— И что вы узнали о моем характере и настроении?

— Я не хотел бы это обсуждать, — сказал он, пряча улыбку. — Я не достаточно хорошо вас знаю и ожидаю, что эта поездка станет знакомством.

Она, казалось, хотела что-то сказать, потом передумала.

— Что вы собирались сказать?

Она подняла одну бровь, но не ответила.

— Вы всегда были такой властной? — продолжал он.

Вторая бровь взлетела вверх.

— А вы всегда такой… прямолинейный? — спросила Сара.

— Вы так считаете? — Он откинулся на спинку сиденья, забыв о своих бумагах. — Является ли прямолинейностью желание знать, что думает моя жена?

Она отвела взгляд, сосредоточив внимание на пейзаже.

— Церемония свершилась, мистер Эстон. Она накладывает на меня звание жены, но не означает, что я приняла его.

— Месяц? — спросил Дуглас. — Год? Или меньше? Когда сможете принять, как вы думаете? Или никогда, учитывая, что вы дочь герцога, а я не имею титула?

— Я не надменнее других, — сказала она.

Он не отвечал.

Повернув голову, она хмуро смотрела на него.

— В моей антипатии к этой ситуации нет личных мотивов, мистер Эстон. Я не испытываю неприязни к вам. Я вас не знаю. Мне неприятно, что меня вынудили выйти замуж, но главная моя тревога сейчас — это не внезапно обретенный муж. Мои мысли с моей матерью. Прошло три дня с тех пор, как я видела ее, и я не знаю, пережила ли их она.

— Простите меня, — сказал он, помолчав. — Я позволил своим чувствам довлеть над фактами.

Она сильнее нахмурилась, но промолчала.

Дуглас вернулся к своим бумагам, но обнаружил, что формулы не слишком завладели его вниманием. Подняв занавеску, он разглядывал пробегающий за окном пейзаж.

— Боже милостивый, — сказал он, глядя вдаль, — что это?

Он хотел приказать кучеру остановиться, чтобы разглядеть ошеломляющий вид, но промолчал, поскольку карета поднималась на вершину следующего холма. Отсюда открывался вид еще более невероятный. Арочный мост, напоминающий архитектуру Италии, перекинут над ревущей рекой. За ним, словно под защитой самой реки, стоял дом. Нет, замок. Нет, то и другое вместе. Над тремя высокими этажами светло-желтого камня властвовал беломраморный фронтон, простирающийся до крыши, окруженной перилами и украшенной рядом статуй.

— Что это? — спросил он, хотя уже знал ответ.

— Это, мистер Эстон, Чейвенсуорт.

— Он размером с гору, — сказал Дуглас.

Двухэтажные крылья уходили вправо и влево от центральной части и исчезали в лесу, служившем фоном.

— Едва ли с гору, мистер Эстон. — Легкая улыбка тронула ее губы. — Чейвенсуорт всегда был одним из наиболее известных домов Англии, — сказала она тоном дочери герцога. — Томас Арчер[1] работал над планом, водопроводу в парке больше двухсот лет. Северный фронтон и парадный вход датируются четырнадцатым столетием.

— И вы не можете вынести разлуки с этим местом.

Она снова посмотрела на него. Удивление округлило ее серые глаза, но какова причина внезапного румянца на ее щеках?

— Это мой дом, — сказала она просто.

— Такой любви заслуживают люди, Сара, не здания.

Снова этот взгляд, побудивший его наклониться вперед и положить руку ей на колено. Она вздрогнула, но он не смягчился.

— Скажите мне, о чем вы сейчас думаете. Не важно, что это. Скажите.

— У вас нет власти приказывать мне говорить, мистер Эстон.

— Это начало, Сара.

— Я пробыла в вашем обществе один час, мистер Эстон, если сложить вместе минуты. Добавьте эту поездку, и получится два, возможно, почти три часа. Вы меня совсем не знаете.

И не узнает, если она не расскажет.

Карета въехала в ворота Чейвенсуорта. Высокие кустарники и раскидистые деревья росли перед домом на подстриженной лужайке, сбегавшей к реке. Дорога вела к другим постройкам и конюшням. Чейвенсуорт стоял среди процветающих ферм и доминировал над сельской местностью словно королевский замок. Из-за многочисленных окон и большого дверного проема Саре всегда казалось, что дом улыбается и ждет ее возвращения.

Сара сосредоточенно разглядывала подъездную дорогу. Зимой были частые ледяные бури, дорога сильно пострадала и требовала ремонта. Краску на ставнях нужно подновить, садовник должен снять ткань, укрывавшую кусты роз. Перемена сезона всегда влекла несметное число хозяйственных работ, и когда они были выполнены, сезон снова менялся.

Она в уме составляла список, что нужно сделать, когда потеплеет, и не только для того, чтобы отвлечься от мужчины, все еще пристально наблюдающего за ней, но чтобы не думать о матери. Однако мольба проскользнула в ее мысли. «Господи, пусть она поправится. Пусть она очнется, снова начнет есть. Пусть она узнает меня».

Сара жалела, что не додумалась приказать рассыпать сено на дороге, но она не знала, что колеса будут так скрипеть по гравию.

Карета остановилась, и Сара глубоко вздохнула.

Ее муж оказался весьма галантен, выйдя раньше, он подал ей руку, чтобы помочь спуститься по ступенькам. Взяв его руку, она сделала нейтральное лицо, чтобы никто не видел, как она боится надвигающегося момента встречи.

Разгладив юбки и тайком поправив кринолин, она расправила плечи и решительным шагом двинулась к парадным дверям Чейвенсуорта, молясь про себя.

Глава 4

Томас, предупредительный, как всегда, открыл дверь в тот момент, когда она поставила ногу на последнюю ступеньку. Его гостеприимная улыбка мгновенно исчезла, когда он увидел стоящего за ней мужчину. С нейтральным видом Томас поклонился.

— Леди Сара, — сказал он. — Добро пожаловать домой.

Сара начала снимать перчатки, медленно стягивая шелк с каждого пальца, это требовало сосредоточенности, так что ей не нужно смотреть на мистера Эстона.

— Как моя мать, Томас? Она в порядке? — Сара насчитала десять мучительных ударов сердца прежде, чем он ответил. Десять ударов, за которые она успела подумать, не скажет ли он, понурив голову, те слова, которые она так боялась услышать: «Ваша мать, леди Сара, умерла».

Еще двенадцать ударов, и Эстон подошел ближе.

— Она не очнулась, леди Сара, — наконец сказал Томас.

— Она не просыпалась?

— Нет, леди Сара.

— Ела что-нибудь?

Он покачал головой.

Но надежду трудно подавить полностью. Каждое утро, проснувшись, Сара выясняла, не случилось ли чудо. И возможно, чудо происходило, потому что ее мать пережила еще одну ночь.

— Простите, леди Сара, никаких изменений не произошло.

Она кивнула. Ничего неожиданного в этом не было.

— По крайней мере мы не поедем в Шотландию, Томас, — сказала она.

Младший дворецкий так пристально рассматривал пол, будто вычислял площадь каменных плит. Сжав руки за спиной, он покачивался взад-вперед, Когда он посмотрел на нее, его глаза были влажными.

— Значит, герцог передумал?

— Да, — сказала Сара.

Она взглянула на Эстона, жалея, что не может выпроводить его из Чейвенсуорта. Слишком много задач ей надо решить, слишком много обязанностей требуют ее внимания. Откуда взять время для мужа?

Он только улыбался ей.

Эстон слишком большой для этого помещения. Плечи слишком широкие, рост значительно выше среднего. Костюм прекрасно скроен и сшит из отличной ткани. Жилет чуть простоват, гладкий черный шелк. Довольно мрачный наряд, как будто он носит траур.

Это действительно так? Сара знала его имя, то, что он изобретатель и заинтересован в ее отце как в инвесторе. И у него было приятное детство и замечательная жизнь. Кроме этого, она не знала абсолютно ничего о человеке, с которым ее связал закон.

— Что вы изобрели? — резко спросила она. — Открытие действительно стоит вашей жизни?

— Вы хотите сказать, что наш брак кончится моей смертью?

Томас даже не потрудился скрыть изумления. Не надо ей было заговаривать с Эстоном. Подавив вздох, Сара сказала:

— Мистер Эстон — мой муж, Томас. Прошу любить и жаловать.

— Конечно, леди Сара.

— Я буду весьма признательна, если вы оставите эти сведения при себе, по крайней мере пока я не поговорю с Хестер и Маргарет.

— Конечно, леди Сара, — повторил младший дворецкий и повернулся к ее мужу. — Утром прибыл фургон, сэр. Это ваши вещи?

— Если там ящики из Италии, то да, — ответил Эстон.

Томас перевел взгляд на Сару:

— Мы думали, что их послал герцог, леди Сара. Мне распаковать багаж, сэр?

— Я предпочел бы, чтобы вы этого не делали, — сказал Эстон. — Я скоро сам этим займусь.

Она узнала за последнюю минуту больше, чем за всю поездку из Лондона. Возможно, ей нужно использовать Томаса в качестве своеобразного переводчика. Что сделает бедняга, если она повернется к нему и скажет: «Спросите его, Томас, что именно он ждет от этого брака? Он понимает, что я не имею никакого намерения быть близкой с человеком, которого не знаю?»

Но конечно, она этого не сделает. Она, ко всему прочему, приличная и хорошо воспитанная леди.

Сара повернулась и пошла в комнату, которая когда-то была летней гостиной. В прошлом году, когда подъем по лестнице стал слишком трудным для ее матери, Сара превратила гостиную в спальню. Она медленно открыла двери.

Хестер, дневная сиделка матери, приложила палец к губам, потом жестом пригласила войти.

Сара тихо вошла в комнату, бесшумно закрыв за собой двери.

У нее сердце упало, когда она взглянула на мать.

— Томас сказал, что она не просыпалась, пока меня не было. — Даже шепот звучал слишком громко.

— Нет, миледи. Маргарет сказала, что ночью было то же самое.

Хестер была пожилой женщиной неопределенного возраста. Ее волосы, когда-то ярко-рыжие, приобрели оттенок ржавчины. Морщины изрезали лицо, белки глаз помутнели. Несмотря на возраст — или, возможно, из-за него, — в Хестер были само спокойствие и непоколебимость. Но истинной причиной, по которой Сара наняла Хестер, были теплый взгляд ее глаз, заботливая натура. Хестер без всяких оговорок дарила свою привязанность. Как она любила говорить, для нее нет чужих, именно за это качество Сара сделала ее сиделкой герцогини.

Сара села на стул с прямой спинкой, стоявший у кровати именно для таких визитов.

Ее мать уже несколько лет была нездорова. Однако за последние шесть месяцев герцогиня Херридж сильно ослабла и превратилась в собственную тень. Ее бледное лицо казалось почти восковым, губы приобрели синеватый оттенок, лежавшие на покрывале руки были такие бледные и худые, что Сара видела просвечивающие сквозь кожу сосуды. Кольца, спадавшие с исхудавших пальцев, давно убраны в шкатулку.

Наклонившись, Сара поцеловала руку матери, желая хотя бы как-то согреть ее, мечтая, чтобы отец тоже стоял у кровати жены, если не для того, чтобы сказать последнее «прости», то хотя бы чтобы симулировать заботу.

Дыхание матери было трудным. Сара поймала себя на том, что дышит в такт, словно чтобы наполнить легкие матери воздухом.

— Что я могу сделать? — шептала она, обращаясь то ли к Богу, то ли к матери, то ли к самой судьбе, но ответила Хестер.

— Продолжайте то, что делаете, — ласково сказала сиделка. — Господь посылает нам несчастья и горести, чтобы испытать нас, леди Сара.

Но сколько испытаний выпадает на одну жизнь? Ее мать любила мужчину, которого не волновала ее привязанность. Она потеряла четырех детей при родах.

Внезапно дверь открылась. Оглянувшись, Сара, к своему удивлению, увидела Эстона и сопровождавшего его Томаса.

Он не даст ей уединиться? Даже здесь?

Хестер встала, но Эстон махнул рукой, призывая ее сесть.

Он не сказал ни слова, просто тихо вошел в комнату и встал позади Сары. Он положил руку ей на плечо, и она вздрогнула от прикосновения, хотя понимала, что это жест поддержки. Несмотря на ее молчаливый протест, его рука оставалась на месте, и Сара постепенно расслабилась, чувствуя, как тепло его ладони проникает сквозь ткань платья.

— Что с ней? — мягко спросил он.

— Врачи не знают, — ответила она. — Один говорит, что это депрессия. Другой считает, что это, возможно, опухоль внутренних органов или сердечная недостаточность.

— Ничего нельзя сделать?

— Если что-то и можно, то я не знаю что, — сказала она. — Я консультировалась с врачами, с целительницами, даже с гадалкой. Осталось только найти ведьму.

Он заговорил не сразу.

— Мои родители умерли, когда я был мальчишкой. Холера. Никогда не думал об этом прежде, но я не знаю, что хуже: быть не подготовленным к потере или наблюдать приближение смерти.

Сару поразила его искренность. Знай она его лучше, она ответила бы с той же честностью и сказала бы ему, что наблюдать медленное угасание матери невыносимо. У нее было такое чувство, что каждый день у нее сердце из груди вырывают.

— Уверен, вы много времени проводите у ее постели.

Она кивнула.

— А вы бы не стали?

— Стал бы, — мягко сказал он.

— По крайней мере ее не отправят в Шотландию.

— Ваш отец действительно это сделал бы?

— Да, — ответила она. — Он действительно так поступил бы.

Глубоко вздохнув, Сара встала и повернулась к нему.

— Но ее не потревожат. До последнего ее вздоха к ней будут относиться с любовью. Я клянусь, Эстон. — В ее взгляде сквозил вызов.

— Я не имею никакого намерения куда-то отправлять вашу мать, Сара. Ни на йоту ее не потревожу. Напротив, если ей что-то нужно, только скажите, и я гарантирую, все будет сделано.

Она кивнула, не в силах говорить.

Наконец она повернулась и снова заняла свой пост у кровати. Она не заплачет: не сейчас, не перед ним, не в комнате матери. Но ей нужно время, чтобы восстановить подобие самообладания.

— Вспоминая детство, я не думаю об отце, — тихо сказала она. — Я думаю о матери. Что я ни узнала бы от своей гувернантки, у матери всегда было что добавить. У нее было удивительное воображение. Мы совершали фантастические путешествия в Стамбул, Россию, Китай, в Америку, не покидая Чейвенсуорта. Я училась говорить по-французски, и когда мы воображали себе Париж, я могла разговаривать с ней. Не было ребенка счастливее меня и, возможно, избалованнее.

— Сомневаюсь, что вы были избалованным ребенком, — сказал он.

Он смотрел не на нее, а на ее мать. Наконец он собрался уходить и оглянулся.

— Меня зовут Дуглас, — сказал он. — Как мне к вам обращаться? Леди Сара? Даже при том, что вы потеряли право так именоваться, выйдя за меня?

— Нет, — сказала она. Выражение его лица удивило ее. — Я просто сменила имя. Теперь я леди Сара Эстон.

— Дочь герцога.

— Да. Несчастный случай рождения, если хотите, мистер Эстон. Я должна отказаться от этого?

— Я этого не прощу.

Сара была благодарна за его улыбку. Она ослабила ее раздражение и уберегла ее от слез.

— Зовите меня как хотите.

Он смотрел на нее, будто хотел что-то сказать, но передумал. Она позволила ему сохранить свои мысли втайне. Она не станет настаивать, как делал он. Она не хотела знать, что он думает.

Сара смотрела мимо него, туда, где все еще стоял Томас.

Он и Хестер, конечно, развесили уши. Слава Богу, они оба не сплетники.

— Пожалуйста, приготовьте для мистера Эстона Красную комнату, — сказала она Томасу. Это достаточно далеко от ее спальни, так что он помехой не будет. Если постараться, то она сумеет игнорировать тот факт, что ее муж живет с ней под одной крышей.

Эстон улыбнулся, но вместо того чтобы поправить ее, повернулся к Томасу:

— Приготовьте для меня покои герцога. Полагаю, в Чейвенсуорте они есть?

— Да, сэр.

— И перенесите туда вещи моей жены.

То, что она находилась рядом с больной матерью, немного сдержало Сару, но ничто не могло подавить ее гнев и страх.

— Я сказала, что не приду в вашу спальню.

— И я сказал, что не приду в вашу. — Он все еще улыбался. — Судьба распорядилась так, что нам придется делить достаточно большое помещение. Или вы хотите сказать, что я ошибаюсь? И герцогские покои — это тесная каморка?

Едва ли, они занимают почти половину второго этажа. Однако Сара помалкивала, не желая делиться информацией.

— Кроме того, я всегда с самого начала обдумываю перспективу.

— Перспективу?

— Вести себя как супружеская пара, действовать как муж и жена.

Она не думала ни о чем, кроме возвращения домой. Возможно, она полагала, что, как только окажется в Чейвенсуорте, ситуация волшебным образом переменится и он исчезнет. Возможно, она думала, что ее мать поправится и отошлет его своей сияющей улыбкой и взглядом. Возможно, она надеялась, что он увидит свою ошибку и устыдится, что воспользовался ситуацией.

Вместо этого он говорит о том, чтобы поступать как муж и жена.

— Вы безумны?

Он не выглядел безумным, наоборот, он явно доволен. Боже милостивый, что ей теперь делать?

Он не отвечал на ее вызов, и она задумалась, что он сделает, если она просто встанет и выйдет из комнаты. Он потребует, чтобы она вернулась? Или хуже, он устроит сцену перед слугами?

Она улыбнулась ему той улыбкой, которой отправляла наверх горничную, закончившую чинить скатерти.

— Ваш камердинер догонит вас?

— У меня нет камердинера, — сказал он, его улыбка казалась более искренней, чем ее. — У меня вообще нет личных слуг. Я прекрасно обхожусь без людей, которые помогают завязывать ботинки.

Что? Ее сейчас оскорбили?

Она спросила бы его, если бы ее новоиспеченный муж внезапно не покинул комнату. Сара смотрела ему вслед.

Глава 5

Как ни печален этот факт, Сара теперь жена мистера Эстона и подчиняется его правилам. По одному из этих правил, которое ей очень не нравилось, они должны спать в покоях герцога, несмотря на раздражение и дурные предчувствия.

Поскольку это самое большое помещение в доме, решение мистера Эстона имело определенный смысл. Однако Сара распорядилась, чтобы принесли походную раскладную кровать. Если мистер Эстон и настоял, чтобы они спали в одной комнате, это не означает, что она согласилась спать в одной кровати.

Она попросила принести еду в гостиную, лишив персонал соблазна устроить свадебный обед или интимный ужин для новобрачных. Она не дурочка и понимает, что присутствие мистера Эстона и его статус не остались в тайне.

— Вы обслужили мистера Эстона? — спросила она лакея, когда он поставил поднос.

Горничная за его спиной хихикнула в ответ. Сара взглянула на девушку, та покраснела и присела в реверансе.

— Извините, леди Сара. Мистер Эстон любезно поблагодарил нас.

И почему необходимо при этом хихикать?

Сара отпустила слуг и сосредоточилась на еде. На самом деле аппетита у нее не было, но она съела овощи и выпила то, что кухарка, несомненно, приготовила, чтобы отпраздновать событие. Подслащенный и посыпанный цедрой лимона напиток состоял из белого вина, смородины и тертого имбиря. Он Саре так понравился, что она подумывала попросить принести еще, но рассудила, что это не самое мудрое решение.

Вынужденная новобрачная не значит подвыпившая.

Покончив с едой, Сара вытащила из секретера тетрадь и несколько минут писала. Только потом она вызвала Флори помочь приготовиться ко сну.

— Я вышла замуж, Флори, — сказала она, когда горничная вошла. — И не желаю обсуждать это: ни сейчас, ни завтра, ни через месяц.

Флори ничего не сказала, но по ее разинутому рту было ясно, как она удивлена.

Почти так же, как сама Сара.

Ночная одежда Сары не отличалась вычурностью или откровенностью, но она все-таки чувствовала себя оголенной в длинной ночной сорочке и соответствующем пеньюаре. Белая рубашка с розовым кантом вполне приличная. Если, конечно, не отправляться в спальню, занятую мужчиной, с которым недавно познакомилась и вышла за него замуж.

Как только Флори вышла из комнаты, Сара глянула на свое отражение в зеркале. Если свет сзади, то просвечивают контуры тела. Поскольку более плотных нарядов у нее нет, сделать ничего нельзя. Просто все время нужно прикрываться одеялом.

Она вышла из своей спальни, расправила плечи, вскинула голову и пошла по коридору.

Мистер Эстон на ее стук открыл дверь и отошел в сторону.

— Вашу кровать принесли, — сказал он.

Какой странный у него голос, не только интонация, но и сам тембр.

— Вы поете, мистер Эстон?

Он посмотрел на нее так, будто она рассудка лишилась.

— Я спросила из-за вашего голоса. У вас очень глубокий тембр. В нашем рождественском хоре много баритонов. Вы могли бы присоединиться.

Он покачал головой, и у нее возникло впечатление, что он считает ее странной, возможно, эксцентричной.

— Это очень хороший хор, мистер Эстон, — хмуро посмотрела на него Сара.

— Нисколько не сомневаюсь, но я не пою.

Сказать было нечего, не оставалось ничего другого, как войти в герцогские покои.

Шторы цвета индиго закрывали многочисленные окна, поднимавшиеся от пола к потолку. Стоявшая на возвышении кровать с четырьмя столбиками была задрапирована той же тканью.

На круглом ковре, прикрывавшем половицы из красного дерева, выткана широкая кайма с переплетающимися цепями цвета лаванды и индиго. Лаванда, в честь первого урожая, собранного в Чейвенсуорте, изображена на обивке мягких кресел у окна и вышита на покрывале цвета индиго.

Вдоль дальней стены стоял ряд шкафов с покрытыми сусальным золотом фасадами. На каждом была изображена сцена из истории Чейвенсуорта, начиная от закладки первых гряд лаванды до возведения самого здания. Позолота требовала постоянного внимания и деликатного ухода.

— Вы действительно намереваетесь провести ночь на этой сомнительной раскладной кровати? — раздался у нее за спиной голос Эстона.

— Если вы не позволите мне вернуться в свою комнату, — вполне дружелюбно ответила Сара.

— Вам нужно мое позволение?

Нравится ей это или нет, он ее муж. Но их союз будет руководствоваться не только его правилами, но и ее пожеланиями. Так она решила в те два дня, что провела взаперти у отца. Если мистеру Эстону это не нравится, он может просто уйти, оставив ее во вполне приемлемом положении замужней дамы, проживающей раздельно с мужем.

Однако одно дело принимать подобное решение в своей комнате, и совсем другое — в присутствии Эстона.

— Я думаю, было бы лучше начать брак традиционным способом, — сказал он.

Сара сжала руки перед собой. Как же она замерзла.

— Я не буду спать с вами, — ответила она.

Это станет предметом споров между ними? Он очень крупный мужчина, и хотя она выше большинства своих знакомых женщин, она слабее его. Он что, возьмет ее силой? Конечно, нет. Во время их первой встречи он вел себя как джентльмен. И в карете он был добр и достаточно вежлив. Но что, если в спальне все это исчезнет? И он окажется отвратительным и порочным типом?

— В Новом Южном Уэльсе, — на ходу сказал он, — аборигены не спят вместе, по крайней мере первые три ночи.

Сара, нахмурившись, смотрела на него. Она не знала, то ли удовлетворить свое любопытство, то ли оставить тему. Однако разговор с ним отвлечет ее от того, что он делает, а он раздевался. Он даже не подумал зайти за ширму, именно для этого установленную в углу. Нет, Дуглас Эстон был выше таких сантиментов. Он снял жилет, потом рубашку с такой беззаботностью, что Сара заподозрила, что это для него привычная ситуация.

— Вам вполне удобно раздеваться перед чужими женщинами, не так ли?

— Вы моя жена. Полагаю, вы должны привыкнуть к этому.

Гм, она не собирается к этому привыкать, что он ни говорил бы. Сара демонстративно отвернулась и уставилась на противоположную стену.

— Кто такие аборигены?

— Туземцы Нового Южного Уэльса. Это на другом краю света, в Австралии.

— Я знаю, где находится Новый Южный Уэльс, — сказала она. — Я довольно хорошо начитанна. Просто никогда не слышала термина «абориген».

— Их привычки не более странные, чем наш союз, ваша светлость.

— Не нужно ко мне так обращаться, — сказала она. — Просто леди Сара. Или миледи.

— Я предпочел бы Сару, — сказал он. — Несмотря на тот факт, что вы дочь герцога.

— Я ничего не могу поделать с обстоятельствами моего рождения.

— А если бы могли? Вы что-нибудь изменили бы? Или вы предпочли бы родиться в другое время? Например, служанкой Клеопатры?

— Почему я не могу быть самой Клеопатрой? — спросила она, глядя в зев камина.

— Вы видите себя царской особой?

Прежде чем ответить, Сара несколько секунд раздумывала.

— В королевском звании большая ответственность, — сказала она. — Если уж на то пошло, положение дочери герцога тоже накладывает большую ответственность.

— Особенно положение дочери герцога Херриджа.

Она лишь согласно наклонила голову.

На несколько минут воцарилась тишина. Сара услышала шелест ткани и подумала, не снимает ли он брюки. Ботинок упал с таким стуком, что она подскочила от неожиданности, прежде чем приказать себе не двигаться.

Потом ничего. Ни единого звука, если не считать ее собственного дыхания. Но из ванной комнаты послышался плеск воды.

И она собирается стоять тут как дурочка, пока он не ляжет?

Он появился из ванной комнаты, и она едва не обернулась, но вовремя вспомнила, что он, конечно, голый. Ему полагается надеть ночную сорочку, но она сомневалась, что он это сделает.

— Вы не разделите со мной ложе, леди Сара? Кровать выглядит удобной и достаточно большая. Вы можете занять одну половину, а я другую.

— Мне и в своей кровати будет хорошо, — ответила она. Ее голос звучал совершенно нормально, без предательской дрожи. Годы общения с отцом и сокрытие истинных эмоций научили ее справляться со страхом.

— Что ж, жаль.

Она услышала, как он взбил подушки, потом скрип матраса, когда он сел на кровать.

— Вы хотите, чтобы я оставил свет?

— В этом нет необходимости. Я прекрасно устроюсь в темноте.

К ее удивлению, он усмехнулся.

— Вы находите ситуацию забавной, мистер Эстон?

— Я думаю, что вы весьма забавны, — сказал он. — Больше, чем вы можете вообразить.

Она не знала, то ли обидеться, то ли вздохнуть с облегчением. Женщину, которая забавляет, вряд ли изнасилуют.

А может, ей следует развлекать его рассказами, подобно Шехерезаде? К сожалению, единственные истории, которые она знала, касались Чейвенсуорта. Без сомнения, ее жизнь здесь покажется ему скучной.

— Вы много путешествовали? — спросила она.

— Да, в прошлом, — сказал он. — О будущем я говорить не могу. Оно связано с вами.

— Не думаю, что меня нужно принимать во внимание, мистер Эстон, — сказала она.

Она повернулась к нему и с облегчением увидела, что он прикрыт одеялом. Его плечи были голые. Как, должно быть, и все остальное.

Она снова отвела взгляд.

— Чейвенсуорт может задержать вас, мистер Эстон. Он красив, не так ли?

— Это здание, леди Сара. И как здание достойно восхищения. Но я не назвал бы его красивым.

— Вы столь гордый человек, что не признаетесь в своем восхищении чем-либо? Ни зданием, ни Божьим творением, ничем, что вы сами не создали?

— Другими словами, я похож на герцога Херриджа? — спросил он. — Без сомнения, высокомерие вашего отца наложило опечаток на ваше мнение о мужчинах. Но я на него не похож.

Ей нечего было возразить. Только время и, возможно, дружеские отношения откроют, каков ее муж. Но она этого говорить не собиралась. Вместо этого она просто кивнула.

Мгновение спустя лампа погасла, и они оказались в темноте.

— Я чувствую ваш запах, — сказал он. — Вы думаете, это справедливо?

— Простите, что? — Присев на край своей кровати, она смотрела на стоявшее на возвышении герцогское ложе. Он был тенью, но Сара могла достаточно уверенно сказать, что он сел и смотрит на нее. Она не удивится, если у него глаза светятся в темноте, как у кошки.

Демонстративно не обращая на него внимания, она легла и натянула одеяло до подбородка.

— Вы пахнете розами. Здесь я, целомудренный жених, а моя невеста лежит на своем одиноком ложе, благоухая розами и лунным светом.

— Лунный свет не имеет запаха.

— Вы явно не испытали благоухания летней ночи на Борнео.

— Я никогда не покидала Чейвенсуорт, — призналась Сара. — Не считая поездок в Лондон, конечно. Но весь мир приезжает в Лондон. Почему мы должны куда-то уезжать?

— Если вы задали такой вопрос, ответ не важен.

Теперь она обиделась. Она смотрела в темный потолок, обдумывая, как ответить.

— Я всегда любила знания, — сказала она.

— Некоторые люди не любят путешествовать. Им достаточно всю жизнь просидеть дома.

— Вы браните их за такой выбор? Возможно, у них нет средств на путешествия.

— А каково ваше оправдание? Это ваш выбор? Или у вас просто не было возможности? Какие далекие земли вы посмотрели бы, будь у вас средства и время?

— Я могла получить средства от Чейвенсуорта, — с большим неудовольствием солгала Сара. — До замужества, мистер Эстон, я была одинокой женщиной. Одинокие женщины не путешествуют, хотя одиноким мужчинам это позволительно и даже поощряется. Кроме того, у меня были другие обязанности.

Он не возразил, возможно, вспомнив состояние ее матери. Но и не утешил ее какой-нибудь примирительной вежливостью, банальностью, которую мог бы сказать любой. Но он не любой, и обстоятельства необычные. В книгах и журналах, которые она читала, ничего не говорилось о браках, подобных этому.

— Я до конца дней буду спать на раскладушке? — спросила она. — Вы будете помогать мне подниматься, когда мои суставы задеревенеют?

— А вы до старости намерены упрямиться?

— Упрямиться? Вы так это называете? Я не желаю быть шлюхой. Я не знаю вас, мистер Эстон. Спать с вами равносильно поступку распущенной женщины.

— И вы никогда так не поступали?

Вопрос был странный, но не потому, что настойчивый. Этого она от своего недавно обретенного мужа ожидала. Нет, ее удивил его тон, добрый, почти жалостливый.

— С самого раннего возраста мне внушали, что я дочь герцога Херриджа, — мягко сказала Сара, — и что для меня есть определенные стандарты поведения.

— Но не для других?

— Они существуют для всех. Каждый независимо от его роли в жизни имеет свои стандарты. Конюх не должен полировать серебро. Лакей не должен ухаживать за лошадью.

— А дочь герцога не должна испытывать страсть, так?

Она села и уставилась на него:

— Я настаиваю, чтобы вы в разговоре со мной не использовали такие выражения, мистер Эстон.

— Какие? Испытывать страсть?

— Вот именно. Я не уличная девка. Не сомневаюсь, вы не привыкли к общению с женщинами моего типа.

— И что же это за женщина? Зашоренная? Испуганная? Скажите мне, леди Сара, вы спите в корсете?

— Я не имею намерения обсуждать с вами мое белье, мистер Эстон, ни сейчас, ни потом.

— Вы знаете, что женщины на Фиджи не носят ничего, кроме юбки из травы? Их грудь свободно покачивается. Они просто чудесные.

Она снова легла, прижала руки к бокам и, зажмурившись, старалась сосредоточиться на чем угодно, только не на его комментариях.

— Я хотел бы видеть вашу грудь свободной, леди Сара. Воображаю, она довольно большая. У вас соски коралловые? Или они нежно-розовые?

Сара натянула одеяло на голову, не обращая внимания на оголившиеся ноги. Пусть высказывается по поводу ее голых пальцев, все лучше, чем о груди. Она даже про себя это так не называла. Это был бюст. Она женщина, и это дано женщинам от Бога. Но Эстон привлекал внимание к факту, что это не просто бюст.

Если он не прекратит, она никогда не сможет уснуть. И еще долго будет лежать красная от унижения, после того как он погрузится в сны, без сомнения, чувственные.

— Воображаю, что ваша грудь утонченно чувствительна. И она никогда не видела дневного света, если можно так сказать. Вы позволяете себе купать ее? Или отводите глаза, чтобы не чувствовать свое тело?

Сара стянула одеяло с глаз. Он действительно должен прекратить. Рассуждения о том, как она купается, — это чересчур, тем более что он близок к истине.

— Думаю, и плечи у вас красивые. Я хотел бы видеть вас в вечернем платье, игривом, совсем не похожем на вас, в чем-то невероятно женственном.

Она и так очень женственна. Кто он такой, чтобы говорить подобные вещи? Их знакомству всего несколько часов. Что он знает о ней?

Она закрыла глаза и молила о сне. О способности игнорировать его. Пусть его слова будут жужжанием насекомого и журчанием воды в фонтане. Она отнесется к его словам как к плеску воды и не станет обращать на них внимания.

— Грудь очень недооценена, леди Сара. Она для женщины источник большого удовольствия. Вы знали это? Грудь не только для того, чтобы кормить младенца. Взрослый мужчина тоже любит ее посасывать.

Вода, бегущая по камням, вот что такое его слова. В саду есть маленький Пан, вода течет из его свирели. И еще есть большая статуя Посейдона, морского бога, поднимающегося из чаши большого фонтана, на плечах он держит трех роскошных русалок.

Они тоже гологрудые.

— Прекратите, мистер Эстон.

— Дуглас.

— Я вынуждена настаивать, — сказала она.

— Дуглас.

— Я действительно должна настаивать, Дуглас.

— Спокойной ночи, леди Сара.

Нахмурившись, она повернула голову к кровати. Так вот каково было его намерение? Заставить ее назвать его по имени? Он такой хитрый и коварный?

Она лежала на неудобной раскладушке, глядя на мужа, который был уже не просто незнакомцем. У Сары было твердое ощущение, что ее провели и что Дуглас Эстон, возможно, не так прост, как она себе вообразила.

Глава 6

Через час после рассвета Дуглас нашел библиотеку Чейвенсуорта.

Очевидно, герцог Херридж не сумел наложить на эту комнату свой отпечаток. Тут не было никакого беспорядка, никакой показной роскоши. Полы выскоблены, книжные шкафы выкрашены в белый цвет, а потолок приятного бледно-зеленого оттенка молодой травы. По комнате расставлены мраморные бюсты римлян, философов и, без сомнения, прежних герцогов Херриджей. В одном углу библиотеки стояли тяжелые парчовые кресла с высокими спинками и резными подлокотниками. Над ними висел мужской портрет, рядом — женский, оба персонажа в старинной одежде. Наверное, это первый герцог Херридж и его герцогиня?

Библиотека Чейвенсуорта занимала два уровня, на первый можно было попасть из главного коридора на первом этаже, а на второй только по винтовой металлической лестнице в середине комнаты. Дуглас рассматривал книги, пораженный их количеством.

Кто-то приложил немалые усилия, чтобы составить общий каталог. Каждый книжный шкаф отводился для определенной темы, художественная литература была расставлена по авторам.

«Я довольно хорошо начитанна». Слова леди Сары. Библиотека в таком образцовом порядке благодаря ее усилиям? Или она кого-то наняла заботиться о книгах? В любом случае она явно высоко ценит библиотеку и уделяет ей внимание.

Он прошел к окнам. Перед ними стоял огромный письменный стол красного дерева. Дуглас сел в кресло, вытащил из кармана записную книжку в кожаном переплете и стал записывать узнанное накануне: дочь герцога с замужеством не теряет титул, а просто меняет фамилию. Закончив, он сунул записную книжку в карман и, выйдя из библиотеки, едва не столкнулся с Томасом.

Он, очевидно, застал Томаса за рутинными утренними делами, поскольку молодой человек одет не так безупречно, как накануне. Сейчас на нем был кожаный фартук, и пахло от него резко и неприятно.

— Чистите выгребную яму? — спросил Дуглас.

— Показываю, как делать пасту для полировки меди, сэр, — ответил Томас. — Это рецепт леди Сары, но я не хотел тревожить ее.

Дуглас решил разобраться с этим позже.

— Я что-то могу сделать для вас, сэр?

— Ничего, — сказал Дуглас. — Я привык просыпаться рано.

Кивнув, Томас оставил его, но Дуглас заметил, что он сделал это с неохотой. Неужели молодой человек думает, что он украдет столовое серебро? В свое время он, возможно, и заинтересовался бы этим. Но сейчас он мог купить дюжину Чейвенсуортов. Возможно, тень переулков Перта все еще отражается на его репутации.

Он отбросил эту мысль и продолжил исследование.

Проснувшись утром, Сара обнаружила, что ее муж уже ушел.

Она с некоторым трудом села на раскладушке, все мышцы у нее затекли. Она скучала по нежной перине с ее сладким запахом лаванды и по отглаженным простыням.

Вчера ей потребовалась целая вечность, чтобы уснуть, но сейчас она чувствовала себя такой усталой, что с таким же успехом могла вообще не спать.

Что же, если такова будет ее замужняя жизнь, то она сделает ее максимально удобной. Она закажет плотнику кровать, а горничные пусть сошьют матрасы, ненамного меньшие, чем ее перина. В любом случае это будет значительно удобнее, чем походная кровать, на которой она провела прошлую ночь.

Мистер Эстон — Дуглас, — вероятно, спал как младенец. Эта мысль мгновенно вызвала видение головки ребенка, припавшего ротиком к ее груди. Сара прижала к себе обе руки, словно защищаясь. И тут эхом зазвучал его голос, будто он только что произнес: «Грудь не только для того, чтобы кормить младенца. Взрослый мужчина тоже любит ее посасывать». Она была бы слишком умна, чтобы верить в трюки фокусников или суеверия, но если бы увлекалась подобными вещами, то решила бы, что его голос имеет магическую силу. Звук его голоса, низкий тембр, манера, с которой он произносил некоторые слова, словно английский язык для него не родной, были чарующи. Где он родился? Это только один из десятка, а то и сотни вопросов о человеке, который был теперь ее мужем.

Сара подошла к стоявшей на возвышении кровати и, ухватившись за столбик, разглядывала смятые простыни. Она почти видела, как он лежит там голый и отвергнутый, закинув руку на свободную подушку, и тянется пальцами к ней.

Заморгав, она отогнала видение и спустилась с возвышения. Через несколько минут она была в собственной спальне. Сара оделась до прихода Флори, выбрав одно из платьев, сшитых для нее швеями в Чейвенсуорте. Фасон она придумала сама, вместе с зашнуровывающимся спереди корсетом платье можно было надеть самой, не дожидаясь помощи слуг. Это экономило ей массу времени. Сегодня она ждала Флори по одной-единственной причине. Ей нужна была помощь, чтобы уложить волосы.

— Все это пустое тщеславие, — сказала она, наблюдая, как Флори расчесывает каждый локон и, свернув, закрепляет на макушке. — Это всего лишь волосы. Не стоит слишком заботиться о том, как они выглядят.

Флори встретилась с ней взглядом в зеркале и, вытащив изо рта шпильку, сказала:

— Почему нет, леди Сара? Вы ведь следите, чтобы на вашем платье не было пятен и чтобы перчатки были чистыми. Почему тогда не заботиться о состоянии волос? Женщинам полагается заботиться о таких вещах. Иначе Господь нарек бы нас мужчинами.

— О, но тогда у нас было бы больше власти, — сказала Сара. — Мы могли бы выступать петухами и кукарекать от души, говорить и делать все, что вздумается.

Флори не комментировала это замечание, оно и к лучшему.

Почему она заговорила об этом с горничной? Возможно, потому что Флори ее единственная наперсница. Мать больше не могла разговаривать. Значит, с горничной поговорить можно просто от одиночества.

Какой абсурд. У нее нет времени на одиночество. Особенно сегодня утром. За время ее отсутствия в Чейвенсуорте накопилось много дел.

Сара поблагодарила Флори и, вооружившись карандашом и тетрадью, вышла из комнаты. На лестничной площадке она взялась рукой за перила и медленно пошла вниз. Пальцы ощутили, что воск, делающий поверхность дерева гладкой и теплой, лежит неровно. Она отметила про себя, что нужно обсудить это с экономкой. На некоторых рамах висевших на стене портретов скопилась пыль, это она тоже заметила.

В Чейвенсуорте было столько красот, так много невиданных вещей, можно восхищаться весь день. История ее семейства висела на стенах, хранилась в шкафах с фарфором. Наследство, для которого она рождена, было в каждом портрете, в засушенных цветах, в книгах, выстроившихся в библиотеке.

Сара кивнула юной горничной, усердно чистившей ступеньки на нижней площадке лестницы.

— Доброе утро, Абигейл. Как твой зуб?

Девушка улыбнулась, открыв дырку на месте злополучного зуба.

— Кузнец выдернул его, леди Сара. Еще немного болит, но уже не так.

Она потрепала девочку по плечу.

— Найди миссис Уильямс и скажи ей, что я велела дать тебе гвоздичного масла. Прикладывай к десне утром и вечером, и тебе вскоре будет значительно легче.

Девушка кивнула и продолжила работу.

Сара вошла в Желтую столовую, маленькую семейную комнату, где всегда завтракала, и кивнула помощнице кухарки. Девочка, присев в реверансе, вышла в кухню, тут же вернулась с горячим чайником и поставила его на буфет.

Завтрак был подан так, как полагается в Чейвенсуорте и как было заведено ее матерью.

Буфет был накрыт вышитой скатертью. В приятном порядке были разложены ножи, вилки, стояли солонки, масленки, подставки для яиц. В кувшинах были налиты молоко и сливки. На трех блюдах с подогревом лежали сосиски и мясо. Рядом с чайником стояла корзинка с тостами, булочками и хлебом.

Как странно, что ей не хочется есть. Сара хотела спросить, не видел ли кто ее мужа, но не рискнула задать этот вопрос слугам.

Отломив кусочек тоста, она налила себе чаю и подошла к столику у окна. Открывавшийся вид воплощал красоту Чейвенсуорта и величественность поместья. Внизу, казалось, простирались в бесконечность шестьдесят акров лаванды. За ними виднелся густой лес, теперь одетый в весеннюю зелень.

Нужно попытаться определить местонахождение ее мужа. В двухстах комнатах Чейвенсуорта легко потеряться. Возможно, мистер Эстон, то есть Дуглас, проголодался. Обязанности хозяйки Чейвенсуорта вытеснили всякое раздражение.

Несколько раз откусив от тоста, она покончила с завтраком. Кивком показав лакею, стоящему в коридоре, что закончила, Сара направилась в комнату матери.

В холле она поправила лиф платья, расправила воротник и, приподняв юбки, осмотрела ботинки. Хотя ее мать не очнулась от своего неестественного сна, негоже появляться перед ней неряхой. Герцогиня Херридж очень чтила приличия.

Медленно Сара открыла дверь и окинула взглядом темную комнату в поисках Хестер.

Однако вместо Хестер у кровати матери сидел мистер Эстон, при этом он не пребывал в почтительной тишине. Вместо этого он разговаривал с ее матерью, как будто они представлены друг другу по всем светским правилам.

— …за несколько часов ни слова не вымолвила. Я счел бы ее застенчивой, но вспышки в ее глазах заставляют меня думать, что это предположение ошибочно.

— Неприлично вам сидеть у постели больной. — Сара вошла в комнату и тихо закрыла за собой дверь. — Особенно с моей матерью.

— Когда я пришел вчера, это было достаточно прилично, — сказал он, не удивляясь ее внезапному появлению. У него глаза на затылке? — Почему сегодня все иначе?

Она решила игнорировать его вопрос и задать собственный:

— О чем вы говорили?

— Я рассказал вашей матери о нашей свадьбе.

— С ней нельзя разговаривать, — торопливо сказала Сара. — Это только ее потревожит.

— Вы ее единственный ребенок, — глянул на нее Эстон. — Она хотела бы знать все, что случилось с вами, хорошее или плохое.

— Она вас не слышит. — Сара устроилась на стуле Хестер.

— Возможно, и слышит. Может быть, она улыбается во сне.

Она посмотрела на мать, стараясь определить, не шутит ли он. Никаких перемен. И на лице Дугласа Эстона не было улыбки, только настойчивый взгляд, заставлявший задуматься о его мыслях.

— Не знаю, как я останусь без нее, — сказала Сара.

Он не отвечал.

Долго они сидели молча. Через десять минут Сара встала и, наклонившись, поцеловала холодную щеку матери.

— Я вернусь в полдень, мама, — тихо сказала она на тот случай, если мать действительно ее слышит, и посмотрела на Дугласа. — У меня много дел.

— Конечно, — сказал он.

Весьма любезный ответ, но он совершенно не соответствовал выражению глаз Дугласа.

Он сердится на нее? Раздражен? Или просто любопытствует? Как странно, что она не способна расшифровать его настроение. Она очень хорошо разбиралась в людях, но он оставался для нее загадкой.

Покинув комнату с неуместной поспешностью, она нашла убежище в тишине, благодарная, что это обитель больной и что Эстон не может ее окликнуть.

Дуглас сидел с герцогиней еще четверть часа, испытывая ощущение покоя в сумрачной комнате.

Бывают в жизни удары, которые застают человека врасплох, некоторые слишком тяжелы, чтобы пережить их в одиночку. И когда наступают такие времена, а они случаются у каждого, их легче перенести, чувствуя рядом плечо другого.

Ему было восемь, когда его родители умерли от холеры, четырнадцать, когда Алано спас его. Неоперившийся мальчик, еще не мужчина, но, конечно, уверенный, что он один на свете. У Сары есть он, но примет ли она его? Или она будет игнорировать его присутствие так же, как тот факт, что ее мать умирает?

Глава 7

Несмотря на то что дел было много, Сара не позволяла слугам заниматься работой раньше половины седьмого утра. Это лишь напрасная трата угля и свечей. Единственным исключением был Томас: как младший дворецкий, он занимал промежуточное положение в доме, то исполнял роль дворецкого, то был главным лакеем, в зависимости от того, что нужнее в Чейвенсуорте.

Горничные на первом этаже уже открыли ставни и окна во всех комнатах. Две молоденькие девушки чистили камин в китайской гостиной. Сара довольно кивнула, когда младшая, Мэри, прикрыла ковер у камина тканью и вынула из коробки припасы, выданные ей при приеме на работу две недели назад: два маленьких квадратика кожи для полировки металлической подставки для дров, набор щеток для графита, сам графит, наждачную бумагу и ведро с решетом. Очистив решетку, девушки нанесут графит на кирпичи и тщательно разотрут и отполируют щетками.

Сара начала утро, как всегда, со встречи с миссис Уильямс. Она нашла экономку в кладовой дворецкого и одобрительно наблюдала, как та смешивает компоненты состава для полировки мебели. Смесь льняного масла, скипидара, уксуса и винного спирта наносилась мягкой фланелью, а потом растиралась чистой тряпкой. Каждый месяц они вместе делали особую пасту, смесь воска, мыла, скипидара и кипяченой воды настаивалась два дня. Пасту использовали для самых ценных предметов мебели типа инкрустированного сундука в Садовой комнате или французских столов в Китайской гостиной.

Кстати, если она намерена провести очередную ночь в главной спальне, то нужно поговорить с плотником.

Использованный за неделю чай был высушен и сложен в стеклянную банку, им почистят ковры на первом этаже. Каждую неделю чистили определенный этаж, такой метод применялся в большинстве хозяйственных работ в Чейвенсуорте. В поместье работало больше пятидесяти человек, но в доме только пятнадцать. Уборка никогда не прекращалась. И при этом никогда не делалась полностью.

— Если вы не возражаете, миссис Уильямс, — сказала Сара, — мы обсудим меню днем, между двумя и тремя часами.

Экономка кивнула. Она была женщиной немногословной, но обладала кипучей энергией.

— Уверена, миссис Уильямс, вы уже знаете, что я вышла замуж.

К чести экономки, эта новость не вызвала у нее замешательства. Миссис Уильямс просто прекратила свою работу и повернулась к Саре.

Миссис Уильямс, казалось, обладала характером довольной жизнью кошки, легко предающейся мурлыканью и редко бывающей раздраженной. Щеки и кончик носа на круглом лице постоянно розовели румянцем. Приподнятые уголки губ направляли внимание наблюдателя к ее голубым глазам. Эти глаза редко казались грозными, и по этой причине весь персонал Чейвенсуорта питал к ней большую симпатию.

— Я слышала, леди Сара.

Что еще можно сказать? У нее есть муж. Он в Чейвенсуорте. Что к этому добавить?

— Поздравления, леди Сара, по случаю вашего бракосочетания. Вы будете праздновать?

Сара, моргая, уставилась на миссис Уильямс, секунды тянулись бесконечно.

— Праздновать? — оцепенело повторила она, прежде чем ответить. — Нет, миссис Уильямс, учитывая состояние моей матери, это будет неприлично.

— Хорошо, леди Сара. Что же, и дело с концом.

Несколько минут спустя Сара отправилась через кухню, кивнув кухарке и ее помощницам, миновала судомойню и прошла туда, где хранились запасы моющих средств.

Каждую неделю она заходила сюда с проверкой. Ткани, щетки, ножи для чистки подсвечников и ламп хранились на второй полке. Ведерко со счищенным с подсвечников свечным салом стояло на полу. На нижней полке лежал набор ножей для правки фитилей. Торговец, поставлявший масло, появлялся в Чейвенсуорте каждую неделю и помогал обучать горничных, как содержать лампы в безупречном состоянии.

На других полках хранились жесткие щетки из кокосового волокна, которыми чистили ковры в гостиных и столовых.

Он хотел видеть ее грудь.

Уцепившись пальцами за грубое дерево полки, Сара невидящим взглядом уставилась на щетки, сделанные из гусиных перьев.

Этим утром он был заботлив и внимателен к ее матери, а она все время думала о том, что он сказал. Он представлял ее грудь.

Сара оглядела себя.

Зашнуровали ли ее так туго, как того требует этикет? Или шнуровка затянута слабее обычного?

Чепуха.

Служанки проветрят герцогские покои. Горничные знали, что она любит, чтобы ее постель была как следует взбита, но на ее походной кровати не было перины. Они спросят о Дугласе? Какая постель ему нравится? Взбитая, совершенно плоская, или он предпочитает матрас с заметным углублением в середине? Горничные устроят постель в соответствии с его предпочтениями.

Еще одна тайна ее мужа.

Горничные вытрут пыль, почистят зеркала, подметут пол. Если пришел срок, отполируют мебель, протрут позолоченные дверцы стенных шкафов, потом аккуратно вымоют пол смесью, в которой очень мало мыла и соды, чтобы не испортить цвет половиц.

Станут ли они обсуждать, почему она не спала с мужем?

И если уж на то пошло, будут ли интересоваться ее мужем?

Она ничего не могла им сказать. Она никогда не обнародовала ничего личного слугам, это было бы нарушением иерархии, благодаря которой жизнь в Чейвенсуорте шла гладко. Каждый знал свое место. От каждого ждали, что он будет вести себя определенным образом.

Без порядка начнется хаос, даже в Чейвенсуорте.

Томас долго сопровождал его и ушел только тогда, когда Дуглас заверил, что способен найти дорогу сам. Томас назвал несколько поворотов, и Дуглас безошибочно следовал к семейной столовой.

Не было никакой необходимости охранять Чейвенсуорт, поместье просто поглотит любого злоумышленника, который заблудится в нем навсегда.

Он позавтракал овсянкой и лососем, оба блюда были превосходны. Дуглас распахнул дверь в кухню, чтобы поблагодарить кухарку.

Ее крупные формы были доказательством ее кулинарных талантов. Ярко-красный передник прикрывал платье цвета кабачка. Копна белокурых кудряшек словно чепец обрамляла лицо.

— Спасибо, сэр. — Ее пухлое лицо зарделось.

— Я слышу шотландский акцент? — улыбнулся он.

— Да, сэр. Глазго двадцать лет был моим домом.

Помощницы сновали через комнату, и каждая, казалось, поворачивала голову и навостряла уши, чтобы услышать его ответ.

— Я сразу это понял, поскольку овсянка отлично приготовлена, это умеют только шотландские повара.

— Вы первый об этом сказали, сэр. — Кухарка покраснела еще гуще.

Он вышел из кухни, не потрудившись спросить дорогу. Порой самые грандиозные приключения случаются там, где нет никаких указателей.

Дуглас попал в комнату, которую в любом замке назвали бы главным залом. Картины в рост человека украшали стены, поднимаясь к сводчатому потолку, с которого свисали три хрустальные люстры. Несмотря на размеры, комната показалась Дугласу одной из самых уютных в Чейвенсуорте.

Всюду были расставлены кресла, диваны, лампы, словно для того, чтобы убедить посетителя задержаться и немного отдохнуть. Стены покрыты затканной золотистой нитью камкой, на окрашенном в тон потолке притягивала взор лепнина — затейливый рельефный орнамент густого коричневого цвета.

Окна высотой в добрых двадцать футов занимали всю стену и были закрыты тяжелыми шторами из золотистого бархата, подобранными шнурами цвета золота с кистями толще его руки. Китайские ширмы из черного дерева скрывали двери в дальнем конце комнаты, побуждая остаться и насладиться тишиной.

По бокам мраморного камина, такого большого, что Дуглас мог встать в нем в полный рост, стояли два дивана. Между ними — низкий стол, почти столь же широкий, как его кровать, у диванов — по круглому столику и мягкому синему креслу.

Сто человек могли легко разместиться в этом зале, да и двум сотням было бы не тесно.

В Чейвенсуорте было множество гостиных, музыкальных залов, комнат для игры в карты. Просторный бальный зал на третьем этаже выглядел пустым и, судя по всему, редко использовался. В дополнение к большой библиотеке имелась комната, предназначенная, наверное, для отчетов: здесь в книжных шкафах вдоль стен выстроились бухгалтерские книги.

Куда леди Сара исчезает днем?

Дуглас не потрудился открывать двери на втором этаже, решив, что это помещения для гостей.

Вместо этого он отправился к конюшням. Любопытная смесь запахов ударила в ноздри: аромат лаванды с полей слева и резкий запах конюшни. Он заулыбался, почувствовав, что действительно пришел домой. Это не какая-то провинция в Индии или крошечная азиатская страна, где похожие на него люди редки. Нет, это был родной дом, повсюду звучала английская речь, и все обещало спокойствие, умеренность и упорядоченность жизни.

Воздух был теплым, озорной ветерок поглаживал ткань его сюртука и заигрывал с воротником. Небо кристально синее, ни одно облачко не пятнало чистоту дня.

Сколько раз в жизни мечтал он оказаться именно в таком месте, куда попал сейчас, спускаясь по тропинке, без определенной цели, лишь сознавая полную удовлетворенность. Ему не нужно опасаться за свою жизнь. На него не нападут из-за открытий, которые он сделал. Здесь, в Чейвенсуорте, он чувствовал безопасность, которой не знал очень давно.

Он почти у конюшни, если доносящиеся звуки его не обманывают: удары по наковальне, ржание лошадей, перекличка конюхов. Но он не обращал на это внимания, сраженный видом сооружения на верху невысокого холма. Он свернул вправо и пошел по заросшей травой тропинке. Кто-то догадался положить в землю гальку, чтобы устроить твердую дорожку. Он поднялся на холмик и остановился, столь же очарованный видом вблизи, как и на расстоянии.

Здание обсерватории было шестиугольным с куполообразной медной крышей, теперь покрывшейся патиной. Он вспомнил слова Сары: «Я люблю изучать звезды».

Сколько времени прошло с тех пор, когда она приходила сюда? Очевидно, много, поскольку он не мог открыть дверь. Он нажал плечом, а когда и эта попытка не увенчалась успехом, нагнулся и очистил низ двери от грязи.

Внутри было влажно и темно, от грязного пола пахло плесенью. Телескоп все еще стоял на шкиве, но когда Дуглас сфокусировал линзу, то увидел лишь мутное пятно. Он опустил телескоп, отвязал и поставил у стены. Медленно поворачиваясь, он в уме прикидывал площадь помещения, обдумывая, хватит ли ему места. Полки кольцом огибали комнату, под одну был задвинут табурет. Грязный пол покрывали решетки. Куполообразный потолок можно закрыть, так что дождь не погубит его работу.

Зимой здание можно будет как-то обогревать, но пройдут месяцы, прежде чем придется волноваться из-за холодной погоды.

Он отметил достоинства обсерватории: она значительно удалена от людей и других зданий, так что химические вещества не вызовут пожара в других домах, а выделяющийся газ не будет грозить людям. Но самым главным достоинством обсерватории была ее изолированность. Он получит уединение, в котором нуждался, нет, которого требовал.

Он меняет мир, и чем меньше мир знает об этом, тем лучше.

Глава 8

Ей бы надо было радоваться. Ее муж исчез, и ни один человек в Чейвенсуорте не видел его, начиная с завтрака. Ни один. Томас уверял, что понятия не имеет, где он. Когда Сара в полдень пошла навестить мать, Дугласа там не было.

У нее действительно нет времени. Если этот глупый человек угодил в какую-то беду, ей придется искать его.

Она послала лакея в конюшню узнать, не видели ли там ее мужа. Возможно, он взял лошадь, чтобы проехаться по окрестностям. Надо надеяться, что у главного конюха достало здравого смысла сказать, чтобы он держался главной дороги. В полях много кроличьих нор. Лошадь легко может потерять подкову, а то и сломать ногу. Сара также велела Томасу послать еще одного лакея к реке, посмотреть, не забрел ли Дуглас в лодочный сарай.

Другие обязанности требовали ее внимания. У нее не было свободного времени, чтобы тревожиться о мистере Эстоне. Вдобавок пришлось отправить слуг на его поиски, а это означало, что дела простаивают.

Хотя экономка прилежно исполняла свои обязанности, Сара проверила работу горничных и лакеев. В ее отсутствие все необходимое для поддержания и обслуживания Чейвенсуорта было сделано, но не так тщательно, как под ее контролем. И все же ее мысли неотступно возвращались к мистеру Эстону, к Дугласу.

Что, если Дуглас сбился с дороги и угодил в западню? Этого она ему никогда не простит. Одно дело жениться на ней, и совсем другое — нарушать весь ее график явной глупостью.

— Леди Сара?

Обернувшись, она увидела нахмурившегося Томаса.

— Что? Моя мать? — У нее сердце едва не остановилось.

— Нет, леди Сара. — Он быстро покачал головой. — Мистер Эстон.

Ее сердце снова стремительно забилось.

— Он поранился?

— Нет. — Томас замялся, и она начала нетерпеливо постукивать ногой.

— Ну? — наконец спросила она. — Что с ним случилось?

— Главный конюх сказал, что он взял фургон, который ему доставили. Он не сказал, куда его забирает, но через несколько часов вернул лошадей.

Она, заморгав, уставилась на Томаса. Его слова не легко было понять.

— И где он теперь?

— Главный конюх не знает.

Почему она должна волноваться? Ничто не связывает ее с этим человеком, за исключением официальных уз.

«Я хотел бы видеть вашу грудь свободной».

О Господи, о чем она думает?

— Очень хорошо, — сказала она. Жизнь в Чейвенсуорте вряд ли изменится без него. Он был каплей дождя в шторме.

Она закончила дела к шести, поправила волосы, вымыла руки и лицо и пошла посидеть с матерью.

— Есть какие-нибудь перемены? — спросила она.

Хестер, не отрывая взгляда от герцогини, покачала головой.

Пожалуй, мать сегодня выглядит еще слабее, чем вчера. Она просто тает. Если она не очнется, чтобы хотя бы попить воды, то ничего хорошего не будет.

— Что нам делать? — спросила Сара, но Хестер не отвечала. Она неслышно выскользнула из комнаты.

Сара подвинула кресло ближе к кровати, положила одну ладонь на запястье матери, другую на кисть. Ее кожа была так холодна, будто могила уже звала ее.

Возможно, если Сара заговорит с матерью, та услышит? Вернется ли к жизни? Откроет ли глаза?

— Скатерть сегодня выстирали, ту, с винными пятнами. Прачка постирала ее в четвертый раз, думаю, что еще через пару стирок пятна отойдут. Я велела покрасить конюшню, и уже пора поправить живую изгородь. Я знаю, тебе не нравится, когда она слишком вырастает, — продолжила она о саде, который мать так ценила. — Думаю, младшая судомойка беременна, — вздохнула Сара. — Не знаю, как заговорить с ней об этом. Я достаточно прозрачно намекнула, что приму любые объяснения. Думаю, что она охотнее поговорила бы с тобой, мама, чем со мной. — Она улыбнулась. — Это для тебя стимул поправиться. Чейвенсуорт нуждается в тебе.

Помолчав несколько минут, Сара заговорила снова:

— Я так привыкла советоваться с тобой, но я не знаю, что делать, когда ты мне не отвечаешь. Я догадываюсь, что ты предложила бы, и пользуюсь собственными суждениями, как ты меня учила. Но порой так важно услышать твое мнение.

Она взяла руку матери и нежно поцеловала.

— Я так хочу, чтобы ты очнулась. Надеюсь, ты слышишь меня. — Сара прижалась лбом к руке матери и вздохнула. От простыней, как обычно, пахло лавандой.

Мгновение спустя она заставила себя продолжить и, подняв голову, улыбнулась матери:

— Дамская гильдия требует устроить ежегодное чаепитие в розарии. Я одобрила дату, но предложила ограничиться пятьюдесятью персонами. В прошлом году была такая толчея, что некоторые розы были повреждены.

Она перебирала в уме темы и события, которые могли бы заинтересовать мать, перечислила сделанные сегодня дела?

— Я велела Томасу осмотреть все ливреи. Надеюсь, дополнительных расходов не потребуется. Но лучше быть готовыми к неожиданностям. — К этому мать приучила ее с детства. — На северном крыле приподнялась крыша. Повреждения не слишком серьезные. — Сара пыталась вспомнить слова управляющего. — Но нужно проследить, чтобы крышу починили до следующего шторма.

Герцогиня Херридж не отвечала.

— Что я буду делать без тебя? — в тишине спросила Сара. — Кто даст мне совет? Кто поделится знаниями со мной? Кто заставит меня смеяться?

Никакого ответа, только едва слышный звук дыхания герцогини. И дыхание ее казалось слабее, чем вчера.

Сара понурилась, жалея, что не может придумать молитву, способную привлечь внимание Всевышнего. Если она правильно сложит слова, Господь смилуется? Может быть, он оставит свои дела и обратит внимание?

Внутренняя стена остановила ее слезы. Высокая толстая стена, которая скрывала поднимающийся поток горя. Но скоро она не в силах будет сдерживаться. Пока Сара владела собой. Слуги, видя ее спокойную, с сухими глазами, наверное, винили ее в черствости. Это горе, эта потеря не для обсуждений и перешептываний. Эта боль выплакивалась в тишине спальни, в глушившую звуки подушку.

Сара поглаживала руку матери, чтобы хоть как-то согреть ее.

Как странно, что, сосредоточившись на этом моменте, она не способна вызвать в памяти что-то радостное, хотя бы один счастливый миг. Она не могла оторвать ладони от руки матери и переменить свои мысли.

— Я закончила дела за понедельник и вторник, — сказала она, нежно поглаживая запястье матери. — Я только на день отстаю. Завтра я все наверстаю.

Сара понизила голос до шепота.

— Я ведь не упомянула о своем замужестве? — Она сделала паузу, словно давая матери время ответить. — Он весьма привлекателен, мама, почти рыцарь в сияющих латах. Он по-своему очень властный, но сначала таким не кажется. Я заметила, что он, прежде чем принять решение, изучает ситуацию. А потом действует весьма твердо. Он не высокомерен, не груб. Он как валун или дуб. Его невозможно сдвинуть.

Сара водила пальцем по узору на простыне. Ей хотелось задать матери десятки вопросов, но не столько болезнь Морны сдерживала ее, сколько собственное затруднение. Она многого не знала. Не о совокуплении, нет — Чейвенсуорт был огромным поместьем с процветающими фермами, она видела животных в брачной охоте, хотя ей полагалось этого не замечать и притворяться, что этого не существует.

Нет, вопросы, которые она хотела задать, имели несколько иной характер. Может ли женщина любопытствовать о физических аспектах брака, даже если не слишком хорошо знает мужчину? Может ли она интересоваться совокуплением, или даже сам интерес рассматривается как акт разврата?

И если женщине случилось лежать голой около греховно привлекательного мужчины, должна ли она позволить себе свободу? Особенно если этот греховно привлекательный мужчина ее муж?

Не у кого было спросить, и ей оставалось барахтаться в собственном невежестве. Сара тяжело вздохнула.

— Он очень красив, — сказала она, снова понизив голос. — Но кажется, этого в нем не замечают. Он производит впечатление, — добавила она. — Очень определенное впечатление.

Из тех, что близки к молнии.

Что ее мать подумала бы о Дугласе Эстоне? Была бы она им очарована? Ее мать умела в каждом видеть хорошее. Сара знала, что не унаследовала эту черту характера. Она, конечно, начала так поступать, желая верить, что каждый человек, с которым она контактирует, добрый и трудолюбивый. Ей хотелось думать, что у людей в сердце не только собственные интересы, что они искренне беспокоятся о других.

Пока мать наставляла ее и давала советы, в это легче было верить. Возможно, в ней слишком много цинизма отца.

Что она подумала бы о Дугласе Эстоне, обладай она оптимистическими взглядами матери?

К сожалению, она не думала бы о нем по-другому, просто потому что она его не знала. Она могла судить только по поступкам, но, пробыв в его обществе один день, мало что можно сказать. Он настоял, чтобы она спала в одной комнате с ним, что в конце концов оказалось не в тягость, потому что он не коснулся ее. Он не настаивал, чтобы она разделила с ним брачное ложе. И при этом он не учинил никакого насилия, кроме словесного.

Он не требовал, чтобы она сообщила ему, что изменит свою жизнь. Конечно, она не дала и ему возможность сделать это. И ничего она не поменяет. Ее жизнь в Чейвенсуорте пойдет своим чередом. Никакой внезапно появившийся муж не способен изменить ее существование.

Разве это упрямство?

Он был очень любезен — посидел утром с ее матерью, поговорил с ней. Что он сказал? Сара ее дочь, и матери интересно все, что с ней связано.

Какое странное время, чтобы плакать. Слезы помимо воли катились из ее глаз. Сара сердито стерла их тыльной стороной ладони и снова наклонила голову.

Хорошо, он не доставляет никаких проблем. Но он просто исчез. И что ей с этим делать?

Она сидела с матерью еще час, к счастью, больше не останавливаясь на Дугласе Эстоне. Наконец она встала и, склонившись над кроватью, поцеловала мать в лоб и прижалась щекой к ее щеке.

— Пожалуйста, Господи, — прошептала она.

Она не знала, что еще просить. «Да будет воля Твоя»… Казалось, это самые трудные слова на любом языке. Что Бог выберет в этом случае? «Пожалуйста, Господи» казалось столь же подходящей молитвой, как любая.

Приблизительно через час Хестер снова заняла свой пост. Обойдя кровать, Сара положила руку на плечо пожилой женщины. Поймет ли Хестер, что этот жест значит так много, передает слова, которые Сара не имела силы произнести вслух?

«Пожалуйста, заботьтесь о ней, как будто она ваша любимая».

— Сообщите мне, если будут изменения, Хестер, — только и смогла прошептать Сара, выходя из комнаты.

Пожилая женщина кивнула.

Глава 9

Сара сначала прошла в свою спальню и собрала вещи, которые понадобятся ночью. Потом пошла по коридору в герцогские покои и закрыла за собой дверь. Вместо того чтобы войти в спальню, она прошла в ванную комнату.

Ее построил дед Сары. Увлеченный средневековыми вещичками, он в свое время совершил набег на французский замок, позаимствовав ванну, высеченную из твердого камня. Он привез ее в Чейвенсуорт и установил на широкой платформе с несколькими ступеньками.

Она зажгла восковые свечи и на миг замерла, восхищенная едва различимым ароматом. В колеблющемся свете огоньков, таком слабом, но все же совершенном освещении, камень начал пылать золотом.

Эта малость напомнила Саре, что она не часто позволяла себе роскошь.

Ванна была массивная, прямоугольной формы, с внешней стороны густо вырезан узор, всегда напоминавший Саре греческий орнамент. Она повернула кран, и холодная вода потекла в ванну. В доме ее отца в Лондоне была горячая вода, но здесь, в Чейвенсуорте, никогда не хватало денег, чтобы установить котел. Когда ванна наполнилась наполовину, Сара, взглянув на каминные часы, пошла к двери. Как она и велела, там стояли два лакея с ведрами горячей воды.

— Добрый вечер, леди Сара, — сказал тот, что повыше.

— Очень пунктуально, Джеймисон.

Он улыбнулся, что не было подобающим ответом, но Сара не отчитала его. Она молча стояла у двери и ждала, пока лакеи отнесут ведра в ванную. Закрыв за ними дверь, она вылила в ванну три ведра. Потом разделась, сложив одежду аккуратной стопочкой у ступеней.

Нагая, она поднялась по ступенькам и погрузилась в теплую воду, жалея, что у нее нет душистой соли. Этой роскоши она не могла себе позволить. Положив голову на твердый камень, она, как и всякий раз, когда оказывалась здесь, задумалась о жителях того далекого французского замка. Кем они были? Кто пользовался этой каменной ванной раньше? Они просто получали удовольствие от роскоши быть чистыми? Или они запутались в жизни, как она сейчас?

Она села, умылась и взяла мыло. Намылив стопы и лодыжки, она тщательно и усердно начала мыть все тело. Привычные действия придавали уверенности.

Обхватив себя руками, она прижалась щекой к коленям. Когда она позволяла себе плакать, то часто делала это здесь, где никто не увидит ее слез, не услышит ее рыданий. Ни одна горничная не нарушит ее уединения. Никакой слуга и не помыслит войти в герцогские покои без особого разрешения.

Однако сегодня слез не было. Их заслонило раздражение и, возможно, некоторое любопытство.

Она не стремилась замуж. Тогда зачем беспокоиться, что муж оставил ее так быстро? Возможно, он вообще не вернется. Возможно, он отправился в Лондон, сказать ее отцу, что сделка не равноценная и он не хочет до конца дней жить с особой вроде нее.

Где ее муж? И когда уже пора начать волноваться?

Она намылила руки. Правая рука прошлась по левой от плеча до запястья, потом снова поднялась вверх. Мускулы побаливали от тяжелых ведер, но работа лечит. У Сары днем не было времени на раздумья и волнения. Только к ночи, когда дневные дела закончены, вихрь мыслей кружился в ее голове.

Она вымыла правую руку, потом занялась грудью. Он ведь хотел видеть ее нагую грудь? Поэтому он оставил ее? Потому что она не повела себя как шлюха?

Насколько она могла судить, ее грудь весьма привлекательна. Несколько великовата, но не обвисшая. Соски скорее розовые, чем коралловые, и дерзко смотрели вверх, как теперь. Она осторожно намылила ложбинку, потом умышленно задела сосок.

Полагалось ли ей чувствовать себя грешницей?

Грудь просто часть ее, как нос или уши. Она не чувствовала ничего необычного, коснувшись пальцем кончика носа. Полагалось ли чувствовать что-то особенное при прикосновении к груди? Гм, она этого не испытывала.

Она испытала бы нечто иное, если бы коснулся ее он? Будто она это позволит. Боже, он ведь хотел посасывать ее грудь? Что ей делать, если он так поступит? С какой стати у нее сердце пустилось в галоп?

Она уставилась на дальнюю стену. Возможно, это хорошо, что муж ее оставил. Лучше он оставит ее, чем она потеряет здравый смысл.

У Сары сегодня не было времени зайти к плотнику, поэтому, вымывшись и вернувшись в спальню, она с неохотой посмотрела на свою походную кровать.

Ее мужа здесь нет. Если уж на то пошло, она понятия не имела, собирается ли он возвращаться. Почему она должна спать на этой неудобной кровати? Почему она вообще должна спать в герцогских покоях? Она вполне счастлива в своей собственной спальне.

Она сказала себе это, но ее ноги не двинулись к двери. В раннем детстве она научилась повиноваться. Но кто такой Дуглас Эстон, чтобы приказывать ей? Ответ пришел стремительно: ее муж, связанный с ней если не нравственно, то юридически.

Хорошо, она не вернется в свою спальню. Но и спать на отвратительной кровати не собирается. Сегодня ночью она будет спать в герцогской кровати.

Сара подошла к двери и из предосторожности закрыла замок, на всякий случай, если ее муж действительно вернется. Запертая дверь будет знаком ее неудовольствия.

Сняв халат, она села на край кровати и расправила длинную ночную рубашку так, чтобы ткань не обвивалась вокруг ног. По правде говоря, были времена, когда ночная рубашка казалась почти оковами. Пару раз она даже задумывалась о том, каково спать совершенно нагой. Теперь это действительно был бы экстравагантный поступок. Однако такому искушению она едва не уступила однажды. В последний момент разум всегда возвращался. Что, если Маргарет среди ночи вызовет ее к постели матери?

Леди Саре не подобает быть нескромной и забываться.

Сидя на краю кровати, она поболтала ногами, потом наклонилась и погасила лампу на ночном столике.

В щель между шторами она видела бледный лунный свет. Выскользнув из кровати, Сара раздвинула занавески шире, пока комнату не залило голубоватое сияние. Она распахнула окна, не веря во вред ночного воздуха. Даже весной воздух Чейвенсуорта был напоен ароматом лаванды, ранние розы добавляли собственный запах.

Сегодня ночью в Чейвенсуорте было тихо. Саре было жаль, что она не слышит ничего, кроме неземной тишины. Даже уханье сов казалось приглушенным, не слышно и лис в ближнем лесу. Птицы в это время ночи обычно молчали, но Сара напряглась, чтобы попытаться услышать их.

В доме тоже никаких звуков. Обычно она слышала обрывки разговоров лакеев, слабый звук отдаленного смеха.

Вернувшись к кровати, Сара забралась под одеяло. Она положила голову на подушку, на которой в прошлую ночь спал Дуглас. Хотя белье поменяли — постельного белья было достаточно, и она велела менять ежедневно, — она чувствовала его запах.

Его здесь нет, но было ощущение, что он занял половину кровати. Сердясь на себя, она повернулась и вытянула руку на простыне, пока не почувствовала край матраса. Никого. Нет даже призрака Дугласа Эстона.

Его злят узы брака? Был ли кто-то в его жизни, кого он любил? Он женился на Саре просто ради целесообразности и близко подошел к тому, чтобы признаться ей в этом. И теперь он так жалеет об этом, что оставил ее?

Как странно, что он, казалось, присутствует, даже когда ушел. Снова Сара подумала, где он.

Она легла на спину и смотрела на балдахин кровати, который теперь был лишь темной тенью. Сара знала, что там вышит фамильный герб, но не видела в темноте тонкой работы.

Это было время ее молитв, время просить Всевышнего позаботиться о ее матери, благословить Чейвенсуорт, дать Саре мудрость вынести обрушившиеся на нее проблемы, помочь ей заботиться о подопечных. Вознеся молитвы, она закрыла глаза и пожелала себе сна.

Через пять минут она села, взбила подушку и снова легла.

Завтра будет очередной напряженный день, ей нужно отдохнуть.

Почему каминные часы так громко тикают?

Перекатившись на бок, она натянула одеяло до подбородка и смотрела во тьму. Ребенком она всегда любила темноту. Стоило погасить лампу, и все вокруг казалось экзотическим, удивительной далекой страной. Ее никогда не пугали вымыслы о чудовищах. Страшнее герцога Херриджа в гневе никого не было. Все монстры бледнели по сравнению с ним.

В темноте почти все могло случиться. Чейвенсуорт мог превратиться в волшебный заколдованный замок. Она могла стать принцессой. А может, это чужая страна, о которой она читала в книгах или знала из рассказов матери. Темнота для нее всегда была безопасной, — окутывала ее теплым мягким одеялом. Звуки ночью казались восхитительнее. Ароматы — сильнее.

Она никогда прежде не задумывалась, что эмоции в темноте тоже усиливаются. Она никогда не была одинока, никогда не имела такой возможности. Тогда почему она чувствует себя брошенной на произвол судьбы?

Ладно, она одинока. Но еще больше смущал факт, что это почти причиняло боль.

Что принес ей этот брак? Чувство настоящего одиночества, опыт брошенной женщины?

Даже после двух бедственных сезонов у нее не было мысли о браке. О, когда она впервые отправилась в Лондон, да. У нее были романтические мысли о поклонниках. Не один красивый лорд привлек ее внимание, но как оказалось, все напрасно. Все они были для ее отца неприемлемы, все до единого. У них не было достаточного количества денег, а тот, что был богат, сделал предложение другой. И ее отложили на полку до следующего сезона, а через год стряхнули пыль, вытащили из Чейвенсуорта и снова отправили в круг лондонской элиты.

Спасибо небесам, ее отец отказался платить за третий сезон. С этого момента Сара не позволяла себе думать о потенциальном муже. Вместо этого она занялась делами, которые находились всегда. У каждого дня была своя цель. Она заполняла свою жизнь делами, решая их день за днем. У нее не было никакой необходимости грезить о будущем или задумываться о нем. Все, что она делает сегодня, будет повторяться десять лет, двадцать или даже тридцать. Ничто, по существу, не изменится, и в этой рутине будет удовлетворение.

Дуглас Эстон разрушил это.

Вместо удовлетворения Сара теперь чувствовала только неуверенность и удивительное одиночество, какого никогда прежде не испытывала. Она не знала этого человека, и не было никакой уверенности, что он ей нравится. И все же, как это ни абсурдно, она думала о нем. Где он? Что он делает? Почему он ушел? В безопасности ли он?

Почему ее это волнует?

Что, если он возвратится, когда она заснет? Что, если он как-то откроет дверь и ляжет в кровать? Коснется ли ее? Снимет ли с нее ночную рубашку? Разденет ли ее молча, открыв прохладному ночному воздуху?

Способен ли он видеть в темноте? Его глаза так привычны к мраку ночи, что он сможет различить ее фигуру? Скользнут ли его пальцы по изгибу ее плеч, по рукам к запястьям? Коснется ли он кончиками пальцев ее груди, возьмет ли в чашу ладони, чтобы оценить пышность? И будет ли он все время нашептывать греховные слова?

Или все свершится в тишине, словно темнота требует этого?

Это по его вине она не может заснуть. Не только потому, что его здесь нет, как следовало бы, поскольку он женился на ней. Он привел в движение все эти мысли своими словами, сказанными накануне. Боже милостивый, это было всего лишь вчера ночью?

«Я хочу видеть вашу грудь».

Ох. Он ни слова не сказал о том, чтобы коснуться ее. У нее были одни мысли, а теперь другие.

Сара снова села, ударила кулаком подушку, потом заметалась на кровати, натянув одеяло до подбородка. Она закрыла глаза, настроенная заснуть и видеть сладкие сны, а не Дугласа Эстона.

Глава 10

Сара проснулась от теплого дыхания, согревавшего ее веки. Во сне ее обнимала лисица, то и дело задевая хвостом по ее лицу. Она отодвинулась, неохотно открыла глаза, заморгала и сообразила, что лежит лицом к лицу с мужем.

Дуглас улыбался ей, его лицо было ясно видно в свете горевшей лампы. Фитиль был низко опущен, за пределами кровати огонек был едва заметен, но Сара весьма отчетливо видела мужа.

Ее глаза расширились, дыхание ускорилось, сердце забилось, словно угодившая в ловушку птичка.

— Вы вернулись, — сказала она, натягивая одеяло. Никудышная защита, но с этим барьером она почувствовала себя немного лучше.

— Да.

Как безупречно они вежливы, тем более что она не чувствовала в этот момент к нему никакой любезности.

— Куда вы ушли?

— Я распаковывал свой багаж.

Она, нахмурившись, посмотрела на него:

— Зачем?

— Чтобы удостовериться, что мое оборудование в целости и сохранности.

Из всего, что он мог сказать, именно это гарантировало ее молчание. А она-то решила, что он отправился к ее отцу жаловаться на ее поведение. Или он поехал повидать старую любовь.

— Вы распаковывали оборудование. — От того, что она повторила фразу вслух, понятнее не стало.

— Если припоминаете, — улыбнулся он, — это причина нашего брака. Ваш отец ожидает, что я выполню свою часть сделки.

— Вы могли бы предупредить меня, — сказала она.

— Вы волновались? Мне следовало сказать вам, чтобы вы не беспокоились.

— Вы имеете власть командовать эмоциями? Если я желаю волноваться, то буду, и сомневаюсь, что какие-нибудь ваши слова меня остановят.

— Так вы волновались?

— Нет. Я едва заметила, что вы ушли.

Она бы не заметила, что он здесь, если бы он не встал с кровати и не начал раздеваться.

Не сводя с нее глаз, он медленно расстегивал пуговицы на рубашке. Она отвела глаза, смотрела в пол, потом вернулась взглядом к нему.

Считается ли приличным жене наблюдать за раздевающимся мужем? Она не думала так, но против ее воли ее взгляд снова и снова возвращался к нему.

Он был хорошо сложен. Весьма захватывающий экземпляр мужественности. Статуя юноши в греческом саду столь же прекрасна, но после мысленного сравнения победителем вышел Дуглас. Возможно, потому, что он человек, а статуя всего лишь мрамор. А вероятнее всего, потому, что создание Божие превосходит любое человеческое творение.

Вот, она сумела подумать о Боге и отвратила свои мысли от голого мужчины.

— Я не буду раздеваться перед вами, если это вас тревожит, — сказал он мягко.

— Я думаю, что вы делаете это, чтобы поставить меня в неловкое положение, мистер Эстон.

Без предупреждения он повернулся, открыв ее взору свою спину. Весьма красивую, с сильными мускулами и широкими плечами. На его спине виднелись два шрама, и у Сары возникло желание коснуться их, такие они были странные. Первый — маленькая линия у правого плеча. Второй — почти круглый шрам слева.

Он искатель приключений, исследователь, конечно, у него шрамы по всему телу. Его жизнь, вероятно, была чередой захватывающих событий. Чейвенсуорт окажется для него ужасно скучным.

Когда он отошел от кровати, у Сары появился прекрасный обзор тугих ягодиц. На миг она решила снова закрыть глаза. Но кто узнает, что она его разглядывает?

— Вы впервые видите голого мужчину, леди Сара?

Ее взгляд взлетел к его затылку. Как он узнал?

Он глянул на нее через плечо и улыбнулся.

Лучше бы он не улыбался, тем более что он все еще голый. И при этом не делает никакой попытки прикрыться. Сара решительно сосредоточилась на его лице. Как странно, ночь, казалось, идет ему. Он чрезвычайно привлекателен со щетиной, покрывшей его щеки.

Она закрыла глаза прежде, чем соблазнилась опустить взгляд ниже его подбородка.

— Конечно, я в первый раз вижу мужчину без одежды, — сказала она без обиды.

— Хотите ответить взаимностью?

Она снова распахнула глаза, но на этот раз разглядывала балдахин кровати.

— Рискну предположить, что вы видели голую женщину прежде, мистер Эстон.

— Ах, но я не видел вас.

Потянувшись, Сара погасила лампу, потом села на кровати спиной к нему и начала надевать халат.

— Что вы делаете?

— Я легла только потому, что вас здесь не было, мистер Эстон. Теперь, когда вы появились, я возвращаюсь в свою кровать.

— Жаль, — сказал он. — Кровать очень большая, а я очень устал.

Она оглянулась.

— Возвращайтесь назад, Сара, — сказал он мягко. — Я вас не побеспокою.

Она хотела спросить его, абсурдно и педантично, даст ли он слово чести оставить ее в покое, но вместо этого молча сняла халат и сунула ноги под одеяло. Она снова легла, прижав руки к бокам.

Когда он ложился, то задел рукой ее руку. Отпрянуть показалось резким, почти грубым. Ее кожа согрелась от прикосновения. Ее мизинец был рядом с его ладонью, и она не сомневалась, что если сдвинется чуть влево, то заденет его ногу.

— Вы не спите в ночной сорочке?

— Нет. Никогда не спал. И не буду.

— Я заперла дверь.

— Я заметил.

Как он открыл ее? Сломал замок? Сара определенно не хотела, чтобы об этом говорили в Чейвенсуорте. Можно себе представить, как станут сплетничать слуги.

Она не собиралась спрашивать его и при этом не могла подняться и проверить. Нет, ни за что, когда он лежит тут голый.

Лунный свет освещал комнату слишком ярко для ее спокойствия.

— Ну не странно ли, — сказала она, — я так устала, а теперь, похоже, не смогу заснуть.

Он не отвечал.

Он уже заснул? Если так, она ему завидует.

Наконец он заговорил:

— Расскажите мне, каково было расти в Чейвенсуорте.

— Это значило быть постоянно занятой. — Сара ответила так быстро, что сама удивилась. И при этом она не собиралась поведать ему правду без прикрас. — Я была очень занята, — добавила она быстро. — Между уроками гувернантки и уроками управления Чейвенсуортом было мало свободного времени.

Он не отвечал. До сих пор никто не спрашивал ее о детстве. Никто никогда не интересовался.

— А ваше детство? — спросила она вежливо.

— У меня тоже было мало свободного времени, — сказал он.

Что-то в его тоне искушало ее продолжить расспросы, но прежде чем она успела слово вымолвить, его ладонь накрыла ее руку. Этот жест настолько поразил Сару, что она не знала, нужно ли говорить.

Наконец через несколько минут она придумала вопрос.

— Расскажите мне о своих приключениях и путешествиях по миру, — попросила она.

— Историю глупого молодого человека?

— Вы им были?

— Сначала, — признался он. — Мне пришлось быстро учиться, иначе сомневаюсь, что выжил бы. Я всей душой был готов увидеть мир, научиться всему, что мог. У меня всегда было здоровое любопытство.

Она отодвинулась, выскользнула из-под одеяла и села на краю кровати.

— Что случилось, Сара? — приподнявшись на локте, он посмотрел на нее.

— Ничего.

Он положил руку ей на поясницу. Он впервые сделал это, впервые коснулся ее, когда она так скудно одета. Лишь тонкий слой ткани разделял ее тело и его ладонь. Ее тело отреагировало мгновенно — по спине пробежала дрожь, соски набухли.

— Скажите мне, что случилось, — повторил он.

— Вы всегда хотите знать, о чем я думаю, — обернулась она. — Какое это имеет значение?

— Вы моя жена.

— Я дочь герцога Херриджа, дочь герцогини Херридж. Как кто-то может изменить эту принадлежность?

— Так вы хотите, чтобы я был мужем леди Сары?

Она прекрасно понимала, что не слишком рациональна. Залитая лунным светом ночь с теплым, напоенным ароматом лаванды воздухом, казалось, призывала к сильным эмоциям.

— Вы поэтому хотели видеть мою грудь? — спросила она. — Из-за здорового любопытства?

Сара сказала это, глядя в угол, она знала, что если обернется, у нее не хватит отваги продолжить.

— Что? — Он рассмеялся, чего она совершенно не ожидала, — Сара, я хочу видеть вашу грудь, чтобы хотя бы вообразить, каково коснуться вас.

— Ох!

— Мы друг для друга незнакомцы, и еще рано требовать от вас, чтобы вы стали моей женой в действительности.

Все ли новобрачные столь внимательны и тактичны?

— Кроме того, вы красивая женщина, а я мужчина, который ценит красоту, особенно красивую грудь. Но вам не нужно волноваться, я никогда не насиловал женщин.

Они, наверное, сами падали к его ногам, как осыпающиеся лепестки.

Прошло несколько минут.

— Даже если бы вы не были моей женой, — сказал он мягко, — меня бы поразил удивительный цвет ваших глаз, ваши черные волосы. А может, это ваше поведение соблазняет меня, ваша привычка пристально смотреть на людей, приподняв одну бровь, словно вы ждете, что они станут доказывать, на что способны.

— Я не делаю этого, — озадаченно сказала она.

— Делаете, и если сомневаетесь в моих словах, спросите любого в Чейвенсуорте, каково оказаться под взглядом леди Сары.

Она смотрела в темноту, в лунном свете тени казались резче.

— Я действительно так пугаю?

— Не пугаете, — сказал он. — Просто ошеломляете.

Он считает ее глаза поразительными. Он находит цвет ее волос привлекательным? И ее фигуру? Он ничего не сказал о ее фигуре. Он считает ее уродливой и молчит из доброты?

Если бы у нее было хоть немного храбрости, она бы поспорила с ним на эту тему. Но она обнаружила, что не такая смелая, как думала, по крайней мере в отношении собственной внешности. Не радовало ее и то, что ей хотелось, чтобы он счел ее хорошенькой или хотя бы симпатичной.

Лестное слово совсем не помешает.

А мужчины когда-нибудь сомневаются в своей внешности? Она никогда об этом не слышала, и не будь двух ее светских сезонов, она бы и не знала, что некоторые женщины тоже так думают.

Ее мать никогда не говорила о внешности, никогда, казалось, не заботилась об этом. Она никогда не говорила о своих зеленых глазах, не упоминала вьющиеся темно-рыжие волосы. Они были просто ее частью, как руки или ноги. Ее мать не придавала внешности ни малейшего значения, и Сара тоже, пока не попала в Лондон. А оказавшись там, она почувствовала себя уродливой, неловкой и слишком высокой.

У нее не было белокурых локонов и голубых глаз, по которым все с ума сходили. Ее фигура была странная, грудь слишком большая по сравнению с тонкой талией. Сара привыкла к своему телу, понимала его, но пока не попала в Лондон, не задумывалась о нем.

Дуглас мягко надавил на ее плечо, пока Сара не легла. Она сосредоточила внимание на потолке, но это было трудно, когда он наклонился над ней так близко, что она чувствовала его дыхание на своей щеке.

Его руки нашли ворот ее ночной рубашки и, к потрясению Сары, начали расстегивать пуговки.

— Что вы делаете? — спросила она, прикрыв следующую пуговицу.

— Я хочу видеть вашу грудь в лунном свете.

— Нет.

— Притворитесь, что это греза, — сказал он. — Я добрый дух из ваших видений, который соблазняет вас танцевать нагой на лугу.

— Ну уж нет.

Его пальцы, отодвинув ее руку, расстегнули еще одну пуговку.

— Я не стану просить, чтобы вы зажгли лампу. И я не коснусь вас, пока вы сами не попросите.

— С чего бы это мне просить? — сказала она.

Ее рука легла на очередную пуговку. Если он попытается отодвинуть ее, она ему не позволит. Ночная рубашка, однако, была расстегнута достаточно, чтобы он мог просунуть внутрь руку, если пожелает.

— Вы никогда не чувствовали предвкушение желания, леди Сара? Вы никогда ничего не хотели так, что почти ощущали желаемое?

Казалось, он не нуждался в ответе, поскольку наклонился к ее подушке, как будто хотел вдохнуть ее аромат.

— Иногда ожидание слишком велико. Порой делаешь что-то резкое, чтобы ослабить напряжение.

— Вы собираетесь сделать что-то резкое?

— Я хочу сорвать с вас ночную рубашку, — сказал он. — Это достаточно резко?

У нее внезапно перехватило дыхание.

— Да.

Она села, отчасти для того, чтобы отстраниться от него, отчасти чтобы ослабить напряжение в теле. Она хотела подвигаться, ей нужно сделать что-то, почти столь же опрометчивое, как то, что он предлагал.

Она занялась пуговицами, пока не расстегнула рубашку до талии. Медленно, без всяких мыслей, она высвободила из длинного рукава одну руку, затем другую, рубашка сползла к ее бедрам, обнаженная грудь открылась лунному свету. Дуглас сел и начал расплетать ее волосы.

Камин не зажигали, и ночь довольно прохладная. Тогда почему ей так жарко?

Он внезапно оказался так близко, что она видела, как его глаза мерцают в лунном свете. Его дыхание участилось, как и у нее.

Он рассыпал ее волосы по плечам, перекинул на грудь и отстранился полюбоваться своей работой.

Нежным движением он подобрал ее волосы, ее белая грудь в свете луны отливала жемчугом. Один палец скользнул по сморщившемуся соску.

— Вы сказали, что не коснетесь меня, пока я сама не попрошу, — сказала Сара, удивленная, что едва смогла это произнести. Сердце у нее так колотилось, что она ничего не слышала, кроме его стука, тело болело.

— Ожидание было слишком велико, — улыбнулся он. Не стоит винить ночь за ее экстравагантность и нагого мужчину рядом с ней — тоже. Что-то в ней самой велело быть необузданной и безудержной. Внезапно она устыдилась себя.

— Соблазню ли я вас словами, Сара? Сказать вам, как вы божественно красивы, богиня лунного света?

— Вам не нужно лгать, — натянуто сказала она.

— О, это не ложь. Это ближе к истине, чем все мои прежние слова. Думаю, вы не знаете собственную силу, не сознаете свою власть. Иначе вы улыбнулись бы мне, притянули бы чуть ближе, обещая удовлетворение взглядом или вздохом, и, когда я был бы на грани, прижали бы пальчики к моим губам и сказали бы «нет».

— Это слишком жестоко, — сказала она.

— А что вы сделали бы, леди Сара, если бы были богиней лунного света? Если бы в вашем распоряжении была вся мощь красоты и желания?

Нужно сказать, чтобы он оставил ее в покое, ложился бы спать, позволил бы ей вернуться на узкую походную кровать или в ее спальню. Вместо этого Сара потянулась и положила левую ладонь на его щеку, а пальцами правой руки провела по контуру его губ. Потом ее пальцы скользнули к его виску, спустились к шее. У него была крепкая мужская шея.

Она прижалась к нему, щекой к щеке. Ее губы почти касались его уха. Она могла что-то шепнуть ему, и никто в целом мире этого не услышит и не узнает.

Что она сказала бы?

Он не шевелился, его руки лежали на одеяле.

Обостренными чувствами, чего прежде не испытывала, она уловила движение его рук и точно знала, где хочет их ощущать.

Она ожидала, что он положит руки ей на грудь, накроет соски ладонями, проведет пальцами по выпуклости. Вместо этого он придерживал ее за плечи, глядя в глаза.

Теперь пришла его очередь взять ее лицо в свои ладони, и он сделал это так мягко, так медленно, что она готова была умолять его ускорить темп.

Он наклонился и впервые поцеловал ее. Ее рот приоткрылся от неожиданности. Сначала поцелуй был так же мягок и нежен, как лепестки только что распустившейся розы. Потом он стал горячее, и у Сары едва не закружилась голова. Наконец поцелуй завершился, и она прижалась к плечу Дугласа, тяжело дыша. Его дыхание было столь же трудным, пульс на горле стучал так торопливо, что ее пальцы гладили его кожу, силясь успокоить.

Откинувшись назад, Дуглас смотрел на нее. Она выпрямилась, вскинула подбородок и разглядывала дальнюю стену. Пусть смотрит. Ее таким поведением не напугать. Ее не страшит его приземленность.

— Возможно, это хорошо, что вы не знаете, как вы совершенны, — сказал он мягко. Он подставил чашу ладони под ее тяжелую грудь, легко нажав большим пальцем на сосок, ставший поразительно чувствительным к прикосновениям. — В Лондоне мужчины преследовали бы вас, леди Сара.

Даже если бы у нее возникло желание ответить, Сара сомневалась, что смогла бы выговорить хоть слово. Ее мир был объят пожаром, кровь кипела.

Ловкими пальцами он гладил ее волосы, пока не перекинул их ей на спину.

— Какие у вас роскошные волосы, — сказал он. — Почему вы их заплетаете на ночь?

— Потому что иначе утром мне придется два часа их распутывать, — ответила она, радуясь, что голос звучит почти нормально.

— Но тогда я имел бы удовольствие наблюдать, как вы расчесываете волосы. Вы делаете это нагой?

Она оглянулась на него:

— Конечно, нет.

— Я хотел бы видеть вас в этой позе, — сказал он.

— Теперь? — удивилась она.

— Почему нет? Вам не спится, да и я, увидев вас полуобнаженной, вряд ли усну.

Он зажег лампу на ночном столике. Она наклонила голову, тайком прикрыв волосами грудь.

— Я действительно должна это сделать?

— Вы не хотите?

Какая-то часть ее души хотела повернуть время вспять, к тому мгновению, когда Сара поняла, что он в постели. Другая, до сих пор дремавшая, весьма заинтересовалась его предложением, слишком заинтересовалась и почти пришла в возбуждение.

Она встала, прикрыв левой рукой грудь, а правой придерживала у талии спущенную ночную рубашку.

— Садитесь сюда, — указал он на изножье кровати.

Она села и взглянула на него:

— Что вы хотите?

Ее сердце билось так неистово, что она задыхалась. Губы припухли, кожа стала такой чувствительной, что прикосновение волос было почти болезненным.

— Расчешите волосы, как делаете по утрам.

— У меня нет щетки, — покачала головой она.

Он пошел к бюро и вернулся с оправленной в серебро щеткой.

— Мне помогает горничная, — сказала Сара.

— Я ее заменю? — спросил он.

— Нет. — Забрав у него щетку, она медленно провела ею по волосам от виска до самых кончиков.

Пока она расчесывала волосы, Дуглас мягко сжал ее левое запястье и отвел руку от груди. Сара посмотрела на него, но он только улыбнулся и покачал головой. Было ясно без слов: бессмысленно просить его о скромности.

Опершись левой рукой на постель, Сара закрыла глаза, откинула голову и сосредоточилась на своем занятии. Она старалась игнорировать Дугласа, но это стало труднее, когда он заговорил.

— Когда вы поднимаете руку, ваша грудь поднимается, словно прося похвалы, или поцелуя.

Она замедлила движения, усилием воли не позволяя себе открыть глаза и думая, собирается ли он поцеловать ее.

Коснется ли он ртом ее груди? И если да, что ей тогда делать?

— Выгните немного спину, — сказал он, и она подчинилась, зная, что в такой позе ее грудь выступает еще сильнее.

Это его дыхание она чувствует?

— Спина у вас тоже красивая, леди Сара. Такие красивые линии, чудесные изгибы. Я едва сдерживаюсь, чтобы не дать воли рукам.

Боже милостивый.

— Встаньте.

Она открыла глаза.

— Пожалуйста, Сара, встаньте.

Она подчинилась, придерживая левой рукой ночную рубашку, а правой сжимая щетку. Она устремила взгляд на дальнюю стену, но краем глаза видела, что он близко.

Медленно, как будто давая ей время привыкнуть к этой идее, он потянулся к ее руке и мягко разгибал пальцы, стиснувшие рубашку.

— Вы хотите, чтобы я осталась голой, мистер Эстон? — спросила она, отчаянно цепляясь за скользящую ткань.

— Именно, — сказал он.

— Да? — замерла она.

— Вы меня за идиота принимаете, леди Сара? Мое самое горячее желание видеть вас нагой перед собой, сильнее только желание иметь вас голой под собой.

Она нагая перед мужчиной! Она никогда ни перед кем не раздевалась. Когда она мылась или снимала белье, между ней и Флори всегда стояла ширма. Теперь она стояла голой перед Дугласом Эстоном, и он улыбался. Улыбался!

— Повернитесь, — сказал он.

— Нет.

Его губы изогнулись, взгляд скользнул к ее лицу.

— Нет?

— Нет, — повторила она, изогнувшись, чтобы подхватить рубашку.

Это нужно остановить сию же секунду. Она позволила себе переступить границы приличного поведения, и это действительно нужно сейчас же прекратить.

Кроме того, если он продолжит, то захочет переспать с ней, а она совершенно к этому не готова.

— У вас великолепные ягодицы, леди Сара.

Сара держала перед собой рубашку, прекрасно сознавая, что это весьма сомнительное прикрытие. Однако она с прямой спиной двинулась к своей кровати и устроилась под одеялом.

Только когда свет был погашен, она позволила себе задуматься, каково спать с Дугласом.

Глава 11

На следующий день Сара встретилась с управляющим. Каждый год зерновые культуры сменяли друг друга согласно графику, установленному ее дедом. Одиннадцатый герцог Херридж сделал Чейвенсуорт знаменитым не только полями лаванды. Благодаря ему фермы, которые устроили на пробу, теперь процветали. Если что-то можно вырастить в Англии, это выращивали в Чейвенсуорте.

Джереми Бичер занимал пост управляющего с тех пор, как Сара была маленькой девочкой. Лицо у него было длинное и узкое, нос тонкий. Глаза поставлены слишком близко, и когда она смотрела прямо на него, всегда казалось, что он немного косит. По этой причине она всегда сидела в его кабинете за столом рядом с ним. Он был человеком немолодым и для своего возраста хилым, если можно судить об этом по поникшим плечам под свободным сюртуком. Венчик редких седых волос окружал лысину, покрытую веснушками. Щеки обвисли, будто когда-то он весил значительно больше.

Сара никогда не указывала на то, что манжеты его рубашки потерты и запятнаны чернилами или что его волосы нуждаются в стрижке. Эти личные детали не умаляли таланты мистера Бичера и его преданность Чейвенсуорту.

Сегодня он представил ей ежемесячный бюджет. Сара просматривала колонки цифр, ее глаза расширились при виде расходов на ливреи.

Согласно традиции лакею оплачивали и рабочую одежду, и более дорогие ливреи, и сюртуки для приемов. Через шесть месяцев, если лакей покидал службу, он сдавал ливрею, но волен был забрать с собой всю другую одежду. Сам лакей должен был обеспечивать себя лишь башмаками и нижним бельем.

— У нас такая текучка? — спросила она, расстроенная цифрами. Расходы на пятнадцать процентов превышали прошлогодние.

— Нет никакой текучки, леди Сара. Молодого Томаса повысили до положения младшего дворецкого, так что мы перевели одного парня из конюшни в лакеи. Кроме того, три лакея выросли, кажется, из всей одежды. Считаю, это заслуга кухарки. Возможно, не стоило нанимать таких молодых.

Бичер прекрасно знал, что если она не наймет молодых людей из соседней деревни, они будут просто голодать. Чейвенсуорт был единственным источником работы на многие мили вокруг. Крепкие мужчины работали или на фермах, или в самом доме.

Не один оставил Чейвенсуорт ради более выгодной работы в Лондоне, но были и такие, кто работал в поместье всю жизнь. Были семьи, из которых по два-три человека работали здесь, и для отца или матери было обычным делом попросить Сару взять на службу своего отпрыска.

— К тому же пришло время подарка, леди Сара, — сказал мистер Бичер.

Сара подавила вздох. С упадническим настроением справиться было труднее.

Раз в год все служащие оценивались персонально. С какими задачами они не справились? Что должны освоить? К тому же нужно было определить вклад каждого. Превосходно ли они работали в предыдущем году? Кого следует наградить «подарком Хенли», небольшим денежным вознаграждением, названным по имени ее прадеда, который установил эту традицию.

За последние три года денег на «подарок Хенли» не было. Сара делала все, что могла, чтобы компенсировать это, давала лучшим слугам лишний выходной в месяц. Но она слишком хорошо знала, что они предпочли бы деньги.

Чейвенсуорт сводил концы с концами, но и только. Сара не могла ждать поддержки от отца на содержание поместья. Вместо этого герцог Херридж время от времени совершал набеги на Чейвенсуорт, забирал то, чем мог распорядиться, и продавал. Она была не так глупа, чтобы спорить с ним. И лишь беспомощно стояла в стороне, пока он грузил на повозку что-то ценное. Так бальный зал остался без освещения — люстры отец вывез несколько лет назад. Окна остались без золоченых карнизов еще несколько месяцев назад. Комнаты для гостей в южном и северном крыльях стояли без мебели уже несколько лет.

— Хорошо, — сказала она. — Мне нужен список всех слуг. Пожалуйста, скажите миссис Уильямс, что я начну с оценки работы горничных. Потом займусь штатом кухарки, конюшнями, работниками ферм и молочницами.

Пока она говорила, мистер Бичер торопливо записывал.

— Что касается ливрей, то придется обходиться теми, что есть. Праздников мы не устраиваем, так что парадные костюмы большинству лакеев не нужны. Что до лент, то я решительно отказываюсь заказывать новые.

Мистер Бичер улыбнулся.

Хотя Сара и брала на себя труд снова и снова повторять всему штату, что они часть Чейвенсуорта, люди находили способ создать иерархию. Горничные второго этажа были не более талантливы, чем служанки, работавшие на третьем. И обязанностей у них не больше. Они просто хотели выделиться, и она наконец сдалась, разрешив девушкам со второго этажа носить в волосах голубые ленты, и совершенно не удивилась, когда горничные третьего этажа захотели носить зеленые.

По крайней мере помощники конюха и работники ферм ленточек не требовали.

— Когда вы желаете осмотреть оборудование ферм? — спросил он.

Инвентаризации она боялась как огня. В кухне она проводилась раз в неделю. Поместье размером с Чейвенсуорт, особенно с многочисленным штатом работников, расходовало огромное количество продуктов. Белье пересчитывали раз в месяц, другие предметы первой необходимости — каждые три месяца.

— Как только оценка работы слуг будет завершена, — ответила Сара.

Чуть позже она найдет время сделать все, что должно быть сделано.

Она встала, управляющий тоже поднялся, глядя на нее с добрым, почти отеческим выражением.

В половине первого она вошла в комнату матери, кивнула Хестер и заняла место в своем кресле.

Приближающаяся гроза окутала комнату тьмой. Хестер зажгла лампу на дальнем столике, но свет лишь подчеркивал темные тени, словно пальцы, указывающие из углов на кровать. А может быть, они тянулись к герцогине Херридж, чтобы увлечь ее к смерти.

— Есть какие-нибудь перемены? — спросила Сара.

— Нет, с тех пор как вы видели ее утром, леди Сара.

Было в глазах Хестер нечто большее, но Сара отвела взгляд. Она не хотела доброты и сердечности. Ей нужна сила, способность продолжать делать что должно независимо от обстоятельств. Ее предки поступали так, и ей нужна эта способность.

— Идите поешьте, Хестер. Я останусь с ней.

— А вы ели, леди Сара?

— Я попрошу кухарку приготовить поднос.

— Когда вы будете есть?

Она посмотрела на сиделку. Ее черты застыли в непреклонной решительности. Хестер крайне заботлива, но и крайне упряма.

— Я поем, обещаю, — сказала Сара.

Хестер ушла, и Сара сосредоточась на лице матери.

В слабом свете ее лицо казалось изможденным, она выглядела старше своих лет. Закрыв глаза, Сара вспоминала прежние дни, когда в Чейвенсуорте звенел смех ее матери. В этот миг сама она снова стала девятилетней девочкой с корзинкой в руке, радовалась, что может позавтракать под высоким дубом на холме над полями лаванды. Не важно, что это всего лишь в нескольких минутах ходьбы от дома, мама умела заколдовать время. Она рассказывала истории о своих предках, о замке под названием Килмарин, эльфах, добрых духах и королеве зимы…

— Ты никогда не вернешься туда, мама? — спросила она однажды, когда мать казалась особенно печальной.

— Никогда, — сказала Морна, потом улыбнулась.

Ребенком Сара была проницательной и почти болезненно честной, она знала, что мать не желает обсуждать родной дом. Поэтому Сара больше об этом не упоминала, мысль об этом никогда не приходила ей в голову, пока Морна не оказалась на пороге смерти.

Стремилась ли ее мать вернуться в Шотландию? Тосковала ли она без родных, без людей, которых Сара никогда не встречала?

На эти вопросы нельзя было ответить.

Сквозь французские окна виднелись проносившиеся тучи, цвет их от мягкого серого переходил к почти черному. Сверкали молнии.

Маленькой девочкой она боялась грозы, всякий раз сжимаясь в кровати. Дождливая весна наводила на нее ужас. И не сосчитать, сколько раз мать сидела с ней, стараясь развеселить ее. Морна рассказывала ей одну историю за другой, в которых звук грома превращался в стук молота Тора, в смех Бога, или приводила дюжину других бесполезных аналогий, которые ни на йоту не ослабляли страх Сары.

Она переросла свои детские страхи и полюбила грозы, чувствуя странное созвучие с ними, особенно сегодня, когда в небе над Чейвенсуортом ползли тяжелые тучи.

Сара нежно погладила руку матери. Она сегодня казалась еще холоднее, чем вчера, как будто мать умирала постепенно.

Сара, вздохнув, глубоко задумалась. О чем можно сказать матери, чтобы не разволновать ее, если она действительно слышит? О финансовом положении Чейвенсуорта? Никогда оно не было таким мрачным в те времена, когда о поместье заботилась Морна. О своем замужестве? О том, что Дуглас Эстон подстрекал ее сдаться, что она никогда не чувствовала себя такой порочной и возбужденной? Возможно, это вовсе не вина Дугласа, а что-то не так в ней самой. Или о том, что утром ее охватило разочарование, когда она, проснувшись, увидела, что он уже ушел.

Она встала, подошла к французским окнам, открыла их и вышла из комнаты. Прежде чем стать обителью больной, это была летняя гостиная, выходившая в греческий сад и маленькое патио, как и покои герцогини этажом выше.

Обхватив себя за талию, Сара подняла глаза к небу. Действительно ли Бог обитает на небесах? Или он везде и всюду?

Ветер играл ее волосами, угрожая результатам кропотливой работы Флори. Саре хотелось вытащить из волос все шпильки, бросить их на землю, беспечно и смело, дерзнув перед Богом и надвигающейся грозой.

Никто не назвал бы ее безответственной. Никто не считал ее бунтаркой. Если возникала недосягаемая цель, она, так или иначе, достигала ее. Если складывались невыносимые обстоятельства, она справлялась с ними. Леди Сара всегда справлялась.

Услышав какой-то звук, она обернулась и увидела, что Хестер открывает дверь.

— Вернитесь, леди Сара. Там опасно в грозу.

Ей не хотелось возвращаться в комнату, не хотелось безопасности. Кроме того, разве где-нибудь есть настоящая безопасность? Она поехала в Лондон, в дом отца, и в результате оказалась замужем. Она вернулась домой, в Чейвенсуорт, и ее мать умирала в его стенах. Где безопасность?

— Все будет в порядке, — сказала она, но ей пришлось повысить голос, чтобы перекричать шум ветра. — Просто мне нужен свежий воздух.

Сиделка с сомнением смотрела на нее, но Сару утомляла ее забота. Пусть Хестер одаривает состраданием ее мать. Весь мир должен плакать, потому что эта нежная и щедрая душа умирает.

Сара миновала патио и его живую изгородь, пошла вниз мимо розария и изящного парка, обсаженного самшитом. Тучи опустились еще ниже, порывы ветра пробирались ей под юбку, вздымая ткань совершенным кругом.

Как нескромно.

Ее это не волновало. Как странно, ведь всегда волновало. Она всегда была очень прилична, даже когда болела. В те редкие моменты, когда она не поднималась с постели, она настаивала, чтобы ее лицо было вымыто, волосы расчесаны и уложены приятным образом.

Она никогда не распускалась.

Все, что Дуглас сделал накануне ночью, произошло с ее сознательным участием. Тем не менее это казалось таким порочным и непристойным, что ее даже теперь в жар бросало от мыслей об этом. Он касался ее шелковистыми пальцами, нашептывал греховные слова, и ее тело вилось вокруг него как лоза. Сара была девственницей, но после минувшей ночи считала себя лучше осведомленной если не о самой страсти, то о собственной реакции на нее.

Сара вошла в греческий сад. Изучая здесь статуи, она узнала о противоположном поле больше, чем за два светских сезона в Лондоне. Когда она была ребенком, мать пару статуй нарядила в юбки, но Сара, оставшись одна, заглянула под подол. Только позже она узнала, что юбки назывались килтами, и это открытие привело к пониманию, что ее мать шотландка.

Дуглас физически был более одарен, чем статуи молодых греков в саду. Его бедра были мускулистее, икры лучше развиты. Густые черные волосы подстрижены немного короче, чем требовала мода. У него точеное лицо с высокими скулами и зеленовато-голубые глаза, так, должно быть, выглядит Средиземное море в летний день. Каждый раз, когда он входил в комнату, воздух, казалось, вибрировал, словно Дуглас важная персона, член королевского семейства, человек, вызывающий глубокий и всепоглощающий интерес общества.

Она обходила статуи, словно приветствуя старых друзей, отмечая про себя их состояние и необходимость ремонта. Возможно, пришло время переставить наиболее старые внутрь, по крайней мере на суровые зимние месяцы.

В центре сада стоял лакинбут, самшитовый формированный куст, — шотландский символ любви и преданности из двух переплетенных сердец и увенчанный сердцем. Его начали формировать, когда ее мать впервые прибыла в Чейвенсуорт. Садовники следовали ее плану, и теперь замысловатый узор составляли зрелые самшиты.

Уронив руки, Сара шла по тропинке, ведущей к пологому холму с его одиноким деревом, к месту многих пикников. Сколько раз они ходили туда вдвоем с матерью? В последний раз это было всего лишь два года назад, и уже тогда признаки слабости замедляли шаг Морны. К тому времени, когда они добрались до дуба, она запыхалась и еле переводила дух, и хотя она развеяла беспокойство Сары, под ее глазами лежали тени, а губы имели легкий синеватый оттенок.

Саре хотелось, чтобы небеса разверзлись и воздух побелел от ливня. Тогда никто не сможет отличить ее слезы от дождевых капель. Теперь они холодили ей лицо, высушиваемые ветром.

Она шла к конюшням по гравийной дорожке, потом резко свернула. Было одно место в Чейвенсуорте, где ее никто не потревожит. Только одно место, куда она могла пойти и рыдать там в одиночестве. Где ни лакей, ни горничная, ни экономка, ни управляющий не посмеют открыть дверь и нарушить ее уединение. С детства она всегда искала убежища в обсерватории ее дедушки. Тот же самый человек, который своим «подарком Хенли» добавил трудностей в ее сегодняшнюю жизнь, создал волшебное место, чтобы смотреть на звезды.

Когда ее отец переехал из Чейвенсуорта в лондонский дом, она ушла в обсерваторию. Когда ее мать начинала заболевать, Сара часто бывала там. Когда она воображала себя влюбленной во время своего первого сезона, а молодой человек предложил руку и сердце другой, она вернулась домой из Лондона, немедленно отправилась в обсерваторию и сидела долго, слушая шорох ветра вокруг здания необычной формы.

Как глупа она была тогда и какой глупой чувствовала себя сейчас. В этот миг она была не женщиной, миновавшей первое цветение юности, а ребенком. Ей хотелось успокоения от матери, которая не могла ей его дать. Она хотела, чтобы мать сказала ей, что все будет в порядке, но сама она очень боялась, что этого никогда не будет. Саре хотелось, чтобы мать села в кровати и объявила, что голодна, что пора ей подняться. Однако Сара знала, что как ни горячо желала она чего-то, ее желания часто не осуществлялись.

Посреди дорожки стоял фургон. Из обсерватории вышел Дуглас и взял из фургона очередной ящик. Подняв глаза, он увидел ее.

По крайней мере он полностью одет.

Но нужно ли ей помнить его наготу так ясно?

Глава 12

— Что вы здесь делаете? — спросила Сара. Гром перекатывался по небу, заглушая слова, которые ветер сорвал с ее губ.

Дуглас покачал головой, показывая, что не понял, и она крикнула свой вопрос снова. Он опять покачал головой, глянул на потемневшее небо, поставил ящик и, схватив ее за руку, втащил в обсерваторию.

Он многое здесь переменил без ее разрешения и одобрения. Это навсегда изменило атмосферу обсерватории, святыни ее детства.

Долго она молчала, разглядывая, что он сделал. Он вытер пыль с полок и заставил их собственным имуществом. Цилиндрические стеклянные сосуды соседствовали с зелеными бутылками, заткнутыми пробками. На четырех полках стояли деревянные рамы, в каждой натянуто больше десятка нитей.

К стене прикреплен большой лист бумаги, исписанный цифрами и буквами. Не иностранный язык, но она все равно ничего не могла понять. Под каждой полкой стояли сундуки. Деревянный рабочий стол, переживший два поколения, теперь заставлен ящиками и корзинами.

— Как вы сумели открыть крышу? — спросила она, оглянувшись на Дугласа. — Механизм давно не работал.

Его взгляд скользнул от купола обсерватории к лицу Сары.

— Потребовалось лишь немного масла, — сказал он.

Обсерватория перестала быть ее святыней. Дуглас наложил на нее свой отпечаток так основательно, как будто повсюду написал свое имя.

— Что вы делаете здесь? — спросила она еще раз.

— Выполняю свою часть сделки с вашим отцом.

Сара нахмурилась, потом вспомнила его вчерашние слова о том, каково оказаться под ее взглядом, и убрала с лица эмоции.

— Как?

— Создаю алмазы, — улыбнулся он.

Она уставилась на Дугласа, все мысли вылетели у нее из головы.

— Только Бог может создавать алмазы.

— Он счел целесообразным поделиться знаниями со мной. — Его улыбка ни на йоту не изменилась.

— Как?

— Я раскрыл механизм этого процесса.

— Так именно в это мой отец пожелал вложить капитал? В способ делать алмазы? — Сев на корзину, Сара не сводила с него глаз.

Дуглас кивнул.

— И вы уже делали алмазы прежде?

Вытащив из жилетного кармана маленький черный мешочек, Дуглас подошел к ней.

— Дайте руку, — сказал он, и она подчинилась. Медленно он наполнил ее ладонь алмазами.

В обсерватории было сумрачно, свет проникал только в открытую дверь, но алмазы искрились, будто сами были источником света. Сара в изумлении уставилась на свою руку.

Наконец, оторвав взгляд от алмазов, она посмотрела на Дугласа. Он все еще улыбался.

Сара не знала, что сказать, поэтому просто протянула руку и смотрела, как он ссыпает алмазы в бархатный мешочек.

— Это место имеет для вас особое значение?

— Откуда вы узнали? — Она разглядывала ярлык на одном странного вида ящике. Она не знала языка, на котором сделана надпись.

— Потому что вы сердитесь.

— Я не сержусь. Мне грустно, — взглянув на него, ответила Сара, хотя не собиралась быть с ним честной. Что в этом человеке такого, что заставляет ее говорить ему правду?

Они долго молча смотрели друг на друга. Она первая отвела глаза, ей было неловко от его пристального взгляда или, возможно, от сострадания в нем. Она без слов знала — сама не понимая, откуда ей это известно, — что если она протянет руку, он возьмет ее в свою сильную теплую ладонь. Если она шагнет ближе, он обнимет и, может быть, прижмется щекой к ее растрепанным ветром волосам. Если она заплачет, он вытащит носовой платок и вытрет ее слезы.

Сара в последний раз оглядела обсерваторию. Она знала, что больше сюда не вернется.

— Думаю, обсерватория отлично подойдет для ваших целей, — сказала она.

В конце концов, у нее есть весь Чейвенсуорт. Правда, порой возникало ощущение, что поместье наводнено людьми, но если она нуждается в месте, которое принадлежит исключительно ей, то Дуглас, несомненно, тоже. Сара натянула на лицо улыбку. Надо быть любезной хозяйкой Чейвенсуорта.

— Чем я могу сделать это место более гостеприимным?

— Возможно, своим присутствием, — снова удивил ее Дуглас.

Она почувствовала, что хмурится, и сдержалась.

— Я ничего не знаю о создании алмазов, — сказала она.

— Но вы умеете вести беседу, и мне наши разговоры очень нравятся.

— Да?

Сара не могла удержать изогнувшиеся в улыбке губы. Она понятия не имела, как противостоять внезапному всплеску теплоты в его словах, и не знала, каким добрым он может быть.

— Оставлю вас вашей работе, — сказала она.

— Вы должны уйти? Я предпочитаю распаковывать ящики, беседуя с вами.

— А может, вам просто помощник нужен? — улыбнулась она. — Может, за вашими добрыми словами кроется придирка?

— Придираюсь? Я?! Уверяю вас, никаких придирок. Только личный интерес. Это скучная работа. Я хотел бы делать ее в обществе красивой женщины.

— Вы хватили через край, — рассмеялась Сара. — А я ведь едва не согласилась.

— Не думаю, что вы напрашиваетесь на комплименты, Сара, — нахмурился Дуглас, — но почти невозможно поверить в то, что вы не знаете, насколько вы хороши. Вы так скромны?

— Напротив. Я знаю все свои достоинства и недостатки, Дуглас. Мой отец настаивал на этом. Вы не можете сказать мне ничего такого, чего я уже не слышала бессчетное число раз.

Она повернулась, чтобы уйти, но он поймал ее за руку.

— Сара, вы считаете истиной все, что говорит ваш отец?

— Что вы хотите сказать?

— Вы считаете его оракулом мудрости? Вы цените то, что он говорит о Чейвенсуорте? Что он говорит или делает в отношении вашей матери?

— Кому, как не вам, знать, что нет.

— Тогда почему вы принимаете на веру то, что он говорит о вас?

— Дело не только в отце, Дуглас. У меня было два светских сезона. Два. Два очень дорогих сезона. Я посетила сотни мероприятий, мне оказывали почести, положенные единственной дочери герцога. Уверена, меня представили всем приемлемым мужчинам Соединенного королевства. Я была представлена королеве.

— И?

Ну нельзя же быть таким тупицей!

— Я не привлекла внимания ни одного мужчины. Ни одного!

Сара не собиралась рассказывать о своих нежных чувствах к молодому графу, который великолепно танцевал и был так внимателен, но при следующей встрече игнорировал ее, будто она стала невидимой. Позже она узнала, что он обручился, разумеется, с богатой наследницей.

Она больше не желала быть объектом жалости.

— Тогда они все слепые, — категорично объявил он.

— Уверяю вас, ваша любезность совершенно излишня.

Дуглас хотел ответить, но стук в дверь прервал его. Повернувшись, Сара увидела Хестер, слезы катились по ее искаженному горем лицу.

Сара без слов все поняла. Мать умерла, а ее не было рядом.

Сара не помнила, как вернулась в дом, помнила только то, что начался дождь. Буря была яростная, как и сулили темные тучи и ветер. К тому времени, когда она вошла в комнату матери, она промокла насквозь. Кто-то — она не знала кто — накинул ей на плечи полотенце, вытер лицо. Она рассеянно сказала «спасибо», но больше ничего не сознавала.

Она села на стул, желая остаться одной, чтобы все эти заботливые люди исчезли, чтобы мир был добрее, чем ой оказался в этот темный и дождливый день.

Услышав плач, Сара задумалась, она ли плачет. Она прижала ладони к щекам, лицо было холодным, но сухим.

Она придвинула стул ближе к кровати. Хестер положила руки матери на одеяло. Казалось, герцогиня просто спит. Веки опущены, кожа бледная как полотно. Но в отличие от прошлых дней ее грудь не поднималась в мучительном дыхании. Звуки рыданий лишь подчеркивали тишину.

Сара не могла думать. Она была не способна удержать в голове ни единой мысли. Кто-то сунул ей в руки чашку чаю, она взяла и смотрела в янтарную жидкость. Мгновение спустя — или прошло минут пять, она не знала, — чашку, к счастью, у нее забрали.

Ее руки были так же холодны, как у матери. Она обхватила себя руками, пытаясь унять дрожь. Витает ли в комнате душа ее матери? Нужно ли что-то сказать? Может ли мать ее видеть?

Она хотела, чтобы люди ушли, чтобы она смогла попрощаться с матерью наедине.

— Думаю, лучше оставить ненадолго Сару с матерью.

Дуглас. Нужно потом его поблагодарить.

Она чувствовала, как его рука легла ей на плечо, поглаживала шею, вызывая дрожь. Как странно, что она может что-то чувствовать. Его рука была такая теплая, и она хотела его тепла, нуждалась в нем.

— Вы можете поговорить с ней, — сказал он мягко. — Теперь время сказать ей, что хотите. — Подойдя к двери, он оглянулся. — Когда будете готовы, выходите, Сара. Я прослежу, чтобы вас оставили в покое.

Она кивнула в ответ, благодарная сверх меры, но не в силах высказать это.

Дверь закрылась, и наконец она осталась наедине с матерью.

Слезы наворачивались на глаза, Сара опустила голову, чувствуя себя потерянной. Мать была ей другом, наперсницей, единственным человеком, чьи советы она ценила, чьим мнением интересовалась. Они проводили часы в разговорах, в смехе, теперь никто не поймет шуток, которыми они обменивались. Воспоминания придется надежно запереть, потому что иначе будет очень трудно.

Как сможет она вынести такую боль?

Она провела пальцами по щеке матери, потом по виску, убирая от лица седеющие волосы. Даже в смерти она была красивой.

Столько всего нужно сделать, организовать. Нужно сообщить отцу, которого это совершенно не волнует. Уведомить поверенных. Организовать подготовку погребения матери в фамильной часовне.

Ее мать точно умерла бы по дороге в Шотландию.

Сара уберегла мать хотя бы от этого. Она позволила герцогине Херридж умереть в собственном доме.

Отец должен понести наказание за то, что сделал. Господь должен поразить молнией его карету, наслать на него медленную мучительную смерть, чтобы каждый день был страданием.

Сара несколько раз глубоко вдохнула, сложила ладони вместе и подула на кончики пальцев. Ее дыхание было горячим, а тело застыло от холода.

Ненависть подождет, пока она мучима болью.

Сара опустила голову. Что сказать? Если душа матери витает здесь, что она хочет услышать?

— Я уже тоскую без тебя, — сказала Сара. — Как я и думала… — Слова резко оборвались.

«Господи, дай мне сил сделать это, дай мне сил вынести это! Никто не должен умереть без борьбы. Человек не может просто исчезнуть».

Наконец потекли слезы, горячие, обильные. Она снова была ребенком, и мать не вернулась из Лондона в тот день, когда ее ждали. Сара чувствовала сейчас себя, как та одинокая маленькая девочка, безуспешно высматривающая герцогскую карету, приближающуюся к Чейвенсуорту. Внезапное горе разрывало ее, растерянную и беззащитную. Сара раскачивалась на стуле, обхватив себя руками, чтобы не рассыпаться на куски, ее пристальный взгляд был устремлен на тонкую руку матери, так спокойно лежавшую на одеяле.

Горячие слезы лились бесконечным потоком. Она плакала, пока не осталось ничего, кроме пустоты внутри. Кто-то вошел и, обняв, легко поднял ее. Она запротестовала слабым движением руки, но уткнулась лицом в мужскую шею. Дуглас. Она могла сказать это по запаху, дразнящему, как сандал.

Он отнес ее в спальню — она не знала, были ли это покои герцога или ее собственная комната, — и расстегивал ее платье. Какая-то женщина, чей голос был знаком, помогала ему. Хестер? Они сняли с нее башмаки и чулки, надели плотную ночную сорочку и уложили в постель, словно перепуганную пятилетнюю девочку.

Хотя Сара не открывала глаз, она не могла сдержать слезы. Когда Дуглас отошел, она просто протянула руку. Она чувствовала, что он сел на край кровати, потом лег рядом, потянул ее к себе, пока она не положила голову ему на плечо.

Ухватившись за его рубашку, Сара засунула под нее руку, чтобы почувствовать его тепло. Он живой, а сейчас ей отчаянно нужно ощущать жизнь.

— Это нормально, если ты плачешь, Сара, — сказал он нежно.

Она цеплялась за него, как будто он был единственным надежным объектом в море ее слез.

Час они пролежали так. Дуглас подоткнул одеяло, и Сара наконец согрелась. Она чувствовала, что уплывает в сон, и сжимала его рубашку, боясь, что он может уйти.

Он легко поцеловал ее в лоб, и она прижалась теснее.

Стук в дверь не мог проникнуть сквозь туман, который, казалось, окутывал ее.

Дуглас что-то пробормотал ей — то ли предостерегая, то ли уверяя, она не поняла, — и поднялся с постели. Она запротестовала, но так слабо, что, возможно, лишь подумала об этом.

— Ее нельзя сейчас этим беспокоить, — сказал он.

Нужно подняться, выяснить, что произошло такого важного, если кто-то пришел в ее спальню. Сара чувствовала, что снова проваливается в забытье.

Вернувшись, Дуглас обнял ее, она без протеста прижалась к нему, сдаваясь пронизанному горем сну.

За ней пришли, чтобы она рассудила какой-то дурацкий спор горничных.

Дуглас смотрел в припухшее от слез лицо Сары, и ему хотелось выругаться. Она только что потеряла мать, которую явно нежно любила, а у этой чертовой экономки нет ни ума, ни такта.

— Вы должны справиться с этим сами, — сказал он, к ее изумлению.

Он нежно держал Сару, хотя поза была неудобная. Ей нужно, чтобы кто-то заботился о ней, защищал ее.

Предстоящие дни и недели будут для нее нелегкими. Первоначальная боль в конечном счете исчезнет, но заберет свою дань. Будут времена, когда Сара едва сможет это вынести, и он намерен быть рядом.

Он никогда не верил в любовь с первого взгляда. Вожделение — да, это он мог понять. Но любовь… это не имело смысла. До тех пор, конечно, пока леди Сара не явилась в кабинет герцога Херриджа как порыв ветра, и его сдуло в тот же миг. Он потерял способность говорить. Он просто смотрел на нее, не веря, что можно быть такой прекрасной и реальной.

С ее мерцающими серыми глазами, с ее черными волосами, она была кельтская принцесса, а не просто дочь какого-то герцога. Властная, настойчивая, упрямая, самокритичная, и она любила свою мать так, как следует любить матерей.

Она согласилась выйти за него, пожертвовав своим будущим ради женщины, которая прожила после лишь несколько дней, так и не узнав о поступке дочери. Сара не будет страдать из-за этого. Он не позволит ей сожалеть об их союзе. Она полюбит его, в этом он был уверен, как в своих алмазах. Он не мог заставить другого человека влюбиться в него, но мог очаровать, обворожить, убедить. И он намеревался все это сделать.

Пока, однако, он держал Сару и позволял ей горевать.

Глава 13

— Что это у тебя такая печальная физиономия, парень, — сказал Энтони, герцог Херридж.

Саймонс оцепенел.

Обычно герцог Херридж не обращал никакого внимания на настроение слуг, но сегодня его на редкость раздражал Саймонс.

Морна умерла.

Энтони держал в левой руке письмо в черной рамке, в правой — стаканчик портвейна и не мог решить, то ли он чтит память усопшей жены, то ли празднует ее уход.

Слава Богу, она наконец умерла. Вот и ответ на вопрос.

— Отправляйся в Чейвенсуорт с этой каретой, — снова взглянул он на Саймонса.

— Ваша светлость? — Саймонс опять поднял брови. — Разве вы не будете присутствовать на похоронах ее светлости?

А он должен?

Энтони всегда гордился тем, что не был лицемером и ханжой. Он устал от Морны. Почему теперь он должен играть роль убитого горем вдовца?

Конечно, станут чесать языками, если он не поедет на похороны жены. Но кого волнуют светские сплетни? Он — герцог Херридж. Пусть говорят. Некоторая пикантность ситуации приведет к тому, что его имя чаще станут упоминать, будут настоятельнее искать его общества. Если о нем станут говорить, это только облегчит ему поиски новой жены — богатой наследницы.

— Нет, Саймонс, — сказал он. — Ты поедешь вместо меня.

Он бросил письмо на скамеечку для ног, откинулся на высокую спинку кресла и сначала любовался цветом портвейна, потом смаковал его вкус.

Саймонс гордо выпрямился. Херридж часто думал, что Саймонс с его манерами сам мог быть герцогом.

Энтони выждал несколько минут, потом заговорил снова.

— Когда будешь там, — сказал он склонившемуся в поклоне дворецкому, — забери ее шкатулку с драгоценностями.

— Ваша светлость?

— У нее, кажется, были рубины, в той уродливой брошке, которую подарила ей мать, и несколько сапфиров. Привези их мне.

— Хорошо, ваша светлость. — Саймонс поклонился.

Когда он пошел к двери, Энтони окликнул его:

— Нет никакой необходимости присутствовать на службе. Просто забери эту чертову шкатулку.

Саймонс приостановился, но не обернулся. Старик явно оскорблен. В его реакции было одно из немногих удовольствий, которые Энтони получал от жизни.

— Да, ваша светлость, — сказал Саймонс и решительно закрыл за собой дверь.

Энтони улыбнулся, потянулся за письмом от Дугласа Эстона и снова отхлебнул портвейн.

— Передайте управляющему, что я скоро с ним встречусь, — сказал Дуглас, заглянув в маленькую записную книжку.

Лакей кивнул.

— И скажите миссис Уильямс, чтобы продолжала вести дела, как раньше. Никаких новых инструкций нет.

Лакей еще раз кивнул.

— Сегодня нам нужно отправить много корреспонденции, — добавил Дуглас, закрыв записную книжку.

— Когда мне вернуться за почтой, сэр? — спросил лакей.

— В два.

Щелкнув каблуками, лакей повернулся и пошел по коридору с чопорной осанкой вышколенного слуги Чейвенсуорта.

Дуглас закрыл дверь герцогских покоев и повернулся к Хестер.

— Правда, это странно, сэр? Сначала мать, теперь дочь. — Она смотрела на спящую Сару.

Взглянув на Хестер, Дуглас задумался, не совершил ли ошибку, обратившись к ней за помощью. Но кто-то должен был присматривать за Сарой, пока он занимался делами, и Хестер казалась ему чрезвычайно разумной и заботливой. Но он выставит ее сию же минуту, если она посулит Саре участь герцогини.

— Нет ничего одинакового, — сказал он. — Сара не умирает. Она просто в горе.

Хестер не спорила, но взгляд ее был достаточно красноречив. Дугласу пришлось признать, что и его тревожило то, что Сара проспала весь день и, похоже, не собирается просыпаться.

— Я вернусь через несколько часов. — Он замялся у двери.

Хестер устроилась у окна в кресле с высокой спинкой.

— Идите, сэр, — сказала она, вытащив крючок и клубок ниток. — Я буду сидеть здесь, пока она не проснется. Вам на этот счет не надо беспокоиться. Делайте то, что нужно.

Он закрыл за собой дверь, удивившись, что коридор, ведущий к герцогским покоям, пуст. В прошлый раз на него накинулись по меньшей мере шесть человек, все намеревались встретиться с Сарой и получить ее разрешение, одобрение, наставление, указание. У него был один ответ: «Справляйтесь сами».

Бичер, однако, был настойчив и стоял у герцогских покоев с редкостным упорством. Дуглас наконец убедил его удалиться в свой кабинет и пообещал вскоре туда прийти.

Для того чтобы добраться до кабинета управляющего, пришлось пройти по трем коридорам и одолеть две лестницы. В конце пути Дуглас понял, почему управляющий выглядит таким хилым.

Он уже обнаружил, что Чейвенсуорт имеет шесть крыльев. Четыре крыла составляли главное, прямоугольное, строение, от него на юг отходили параллельно друг другу еще два крыла, соединенные галереей.

Сколько миль Сара проходила каждый день?

Он постучал и услышал шаркающие шаги пожилого управляющего. Вскоре Бичер открыл дверь и отступил, пропуская его в кабинет.

Вдоль трех стен стояли книжные шкафы с бухгалтерскими книгами. Большое окно, выходившее во внутренний двор, занимало четвертую стену. Значительную часть пространства заполнял большой стол, какие чаще встречаются в столовых, чем в кабинете управляющего. Бичер явно использовал его как письменный стол.

Он указал Дугласу на стул с другой стороны стола и тоже сел.

Утреннее солнце, струящееся в окно за его спиной, не льстило ему. Бичер выглядел еще более хилым, седые волосы стали почти невидимыми, лицевые кости проступили сильнее.

Сколько ему лет?

— Вы сказали, что есть вопросы, которые не могут ждать, Бичер? — спросил Дуглас.

— Завтра должно пройти осушение верхних полей, сэр, и леди Сара всегда контролирует это, как и очистку водоводов.

— Почему?

Брови Бичера сошлись на переносице.

— Почему, сэр? Потому что это Чейвенсуорт.

— Но ведь вы управляющий?

— Да, но герцоги Херриджи, начиная с первого, всегда подробно входили в дела поместья.

— Леди Сара не герцог Херридж.

Бичер заморгал, шевеля губами. Очевидно, он думал возразить, но быстро от этого отказался. Наконец он хмуро глянул на Дугласа и тяжело вздохнул.

— В отношении Чейвенсуорта леди Сара всегда брала на себя эту ответственность, сэр.

— Вы хотите сказать, Бичер, что ее отец отказался от ответственности, и Сара взяла ее на себя?

Управляющий, похоже, снова растерялся.

Наконец он потянулся назад и с некоторым усилием достал большую бухгалтерскую книгу, таких огромных размеров Дугласу не довелось видеть. Бичер начал перелистывать страницы. Найдя нужный раздел, он повернул книгу на столе так, чтобы Дуглас мог видеть.

— Это планы, составленные ее дедом, — сказал управляющий, указывая на карту, подробно изображающую многочисленные поля. — В дополнение к лаванде мы в Чейвенсуорте выращиваем разнообразные культуры. Но на больших фермах мы чередуем четыре культуры. Именно леди Сара предложила клевер по рекомендациям специалистов, с которыми она переписывалась.

— Она?

— Именно, — гордо сказал Бичер. — Она всегда контролировала осушение верхних полей. Об ирригации нужно заботиться, и она всегда одобряла строительство новых водоводов. — Он посмотрел на Дугласа. — В них накапливается грязь, да и дерево гниет, сколько бы его ни смолили.

— Вы сами с этим не можете справиться, Бичер?

— Действительно нет, сэр. — Вид у него был изумленный.

Дуглас несколько минут смотрел на него, потом наконец заговорил:

— Скажите мне, где быть и что делать, и я буду действовать вместо леди Сары.

Управляющего явно не удовлетворило его предложение.

— Леди Сара присутствовала при окоте, кастрации, бурении двух новых колодцев. Она обходила все земли Чейвенсуорта в хорошую погоду и в плохую.

— И вы не видите в этом ничего дурного?

— Сомневаюсь, что смог бы остановить ее, сэр, — изумился Бичер. — Леди Сара крайне пунктуальна, когда дело касается Чейвенсуорта. Она не могла бы сделать большего, даже если бы была самим герцогом Херриджем.

— Спасибо, что уделили мне время, мистер Бичер. — Дуглас поднялся.

— Мне в будущем обращаться к вам, сэр? Вы взяли на себя заботу о Чейвенсуорте, поскольку женились на леди Саре?

— Боже милостивый! Нет, я не умею управлять поместьем.

— Но вы будете наблюдать за осушением?

— Я буду делать все, что нужно, пока вы не найдете в Чейвенсуорте какого-нибудь энергичного человека, желающего взять на себя заботы леди Сары. — Он пристально посмотрел на управляющего.

Бичер с трудом сглотнул.

— На мое место, сэр?

— Скажем, вашего подмастерья, которого вы сможете научить управлять Чейвенсуортом, чтобы не рассчитывать во всем на леди Сару.

Бичер ничего не сказал, только медленно закрыл книгу.

— Мне нужно встретиться с экономкой. — Дуглас направился к двери. — Есть здесь короткая дорога в кухню?

— Боюсь, что нет, сэр, — сказал Бичер, его губы сложились в мрачную улыбку. — Идите по зеркальному коридору, сверните налево в главной части здания и спросите любого лакея о миссис Уильямс.

Дуглас кивнул.

— Я буду завтра на верхних полях, — сказал он.

Бичер уперся ладонями в стол и, оттолкнувшись, поднялся.

— Передайте мои соболезнования и наилучшие пожелания леди Саре, сэр. Тяжело терять родителей, особенно в случае леди Сары. Она и ее мать нежно любили друг друга. Подготовка идет?

— Да, — коротко ответил Дуглас, решив сделать своим доверенным лицом миссис Уильямс.

Он оставил Бичера и пошел по лабиринту черных лестниц. Пару раз он спрашивал направление и в результате не обнаружил миссис Уильямс ни в ее кабинете, ни в кухне. Наконец он нашел ее в библиотеке, где под ее руководством стирали пыль с томов, которыми он так восхищался два дня назад.

Взглянув на него, она нахмурилась, потом подошла. На вид она была довольно приятная женщина, но взгляд ее голубых глаз мог пришпилить к месту любого лакея или горничную.

Оставив служанок, миссис Уильямс отвела его в нишу, явно посвященную какому-то предку Херриджей. Но Дугласа не интересовало, что написано на табличке рядом с бюстом пожилого мужчины.

— Мне нужна ваша помощь, миссис Уильямс, — сказал он, вытащив записную книжку. — Леди Сара нездорова. — Дуглас задумался, правильно ли описал ее состояние. — Мне нужно подготовить похороны.

Мир был серой аморфной массой без границ, без четких вех. Не было дверей, окон, лестниц, облаков, звезд.

Не было ни рая, ни ада. Не было неба или травы. Мир, ее мир, был окутан туманом, который Сара не спешила развеять.

«Пожалуйста, пусть туман останется навсегда». Она поднималась с постели лишь для того, чтобы позаботиться о потребностях тела — вымыть лицо и руки, — но усталость одолевала ее, вынуждая снова лечь. Если шесть часов прошли, вот и замечательно — это были шесть часов, когда ей не нужно просыпаться. Она отличала ночь только по тому, как прогибался матрас под весом ее мужа. Ее даже не волновало, что они спят в одной кровати или что порой он притягивал ее к себе, чтобы она могла согреться. Не раз она просыпалась среди ночи, прижавшись щекой к его нагой груди, удивляясь мерному стуку, и только потом понимала, что это его сердце.

В глубине души она была шокирована тем, что рядом с ней голый мужчина, но заставляла тревогу замолчать и, вцепившись в подушку, мечтала снова провалиться в сон.

Дни шли один за другим. Если она не открывала глаза, то в конце концов засыпала. Она просыпалась поесть, когда начинал болеть желудок, старательно сосредотачивалась на тарелке, успокаивала муки голода и снова возвращалась в кровать. Ей задавали вопросы, но она только отмахивалась, а если этот жест становился слишком трудным, просто игнорировала их.

Не раз ее кожу протирали влажным полотенцем, мыло немного пощипывало, если его не смывали сразу. Она не хотела мыться, но протест заглушала щетка с зубным порошком, сунутая ей в рот.

Каждый вечер Дуглас забирал ее из кровати и, сев в высокое кресло у окна, устраивал у себя на коленях. Если она начинала дрожать, он закутывал ее в одеяло. Он вел долгие разговоры с самим собой, иногда о своих алмазах и формуле, которую он открыл — кто бы мог подумать — в Индии.

Сидя у него на коленях, Сара всегда прижималась головой к его плечу, ее губы были совсем рядом с его шеей, и, чуть подавшись вперед, она могла бы поцеловать его.

Какая-то часть ее сознания, возможно, более ясная и логичная, медленно начинала пробуждаться от дремоты, требуя прекратить погружаться в печаль. Жители Чейвенсуорта зависят от нее. Нужно подвести ежегодные итоги работы. Поля должны быть осушены. Конюшни выкрашены. Множество других хозяйственных работ простаивает, ожидая ее пробуждения.

Как долго она спала? Или, если не спала, как долго она оставалась в постели, неспособная предстать перед миром? Недели? Дни?

Как странно, что она этого не знала. Как странно, что она так устала, даже теперь.

— Ты должна вернуться в мир, Сара, — сказал Дуглас, накручивая на палец ее локон. — Как ни трудно это будет, ты не можешь избежать этого. — Он чуть повернул ее, и ее рука сжалась на его шее.

— Я буду помогать тебе. Ты не будешь одна.

Рука замерла.

— Рассказать тебе о поездке в Африку? — спросил он, не ожидая ответа. — Или ты предпочитаешь послушать о Китае?

Ее дыхание было тихим и ровным, он подозревал, что Сара вовсе не спит, а внимательно его слушает.

— Я завидую тебе, — сказал он, сообразив, что это правда. — Ты помнишь свою мать и всегда будешь помнить, а у меня только смутные воспоминания о родителях, о взрослых, которые были в моей жизни, а потом внезапно все сразу ушли. Мне жаль, что моя мать, возможно, не была столь же добра, как твоя. Хотелось бы мне, чтобы мои воспоминания были так же наполнены любовью.

Он решил не развивать эту тему.

— Когда мои родители умерли, а других родственников не было, наверное, Всевышний послал мне Алано, чтобы кто-то присматривал за мной.

Дуглас удобнее устроился в кресле. По тому, как Сара шевельнулась, он знал, что она не спит. Потянувшись к ее руке, лежавшей на его шее, он взял ее за запястье. Медленно он потянул ее руку вниз, переплел ее пальцы со своими и прижал к груди.

Он колебался, позволяя тишине окутать их уютным коконом.

— Тяжело, когда родители умирают, и не важно, сколько тебе лет.

— Она не должна была умереть, — послышался вдруг хриплый голос.

Он посмотрел на нее. Однако глаза Сара еще не открывала. Накопленная усталость не проходила.

Она взвалила на себя слишком много — управление Чейвенсуортом, благополучие работников, здоровье матери. Все вокруг охотно позволяли ей взять всю ответственность на себя, дошло до того, что они не могли собственную работу делать без ее одобрения.

Дуглас наблюдал за очисткой водоводов, инспектировал покраску конюшен, выслушивал слезные признания молодой служанки в воровстве и определял наказание, разрешал спор между горничной и судомойкой, одобрял поставку урожая на рынок, оплатил дюжину ежемесячных счетов, следил за ежеквартальной сменой серебра и, кроме того, следил за подготовкой похорон герцогини Херридж.

И все это только в первый день.

Когда мать оставила Саре заботу о Чейвенсуорте? И когда она начала брать на себя слишком много ответственности?

Чем считать ее сверхчеловеком, пусть лучше экономка больше пользуется своими полномочиями, управляющий принимает собственные решения, а все остальные на своих местах отвечают за выполнение своей задачи под их руководством. Только если они не смогут справляться, он позволит им обращаться к Саре.

Те, кто занимает руководящие посты, должны их заслужить, иначе придется расстаться. Он уже ясно дал понять это персоналу, и пока намека на бунт не видно.

Дуглас не занимался своими алмазами и не распаковывал остальное оборудование. Его единственное достижение за последние три дня состояло в том, чтобы послать двух помощников конюха копать фундамент под печь.

— Что я ни делала, это ничего не изменило, — продолжила Сара свою мысль.

У Дугласа было такое чувство, будто он босиком идет по битому стеклу.

— То, что люди в Чейвенсуорте полагают, что ты ответственна за все, не означает, что ты обладаешь могуществом Бога, Сара.

Она напряглась в его руках.

— Когда пройдет достаточно времени, ты начнешь понимать, что сделала все, что могла. Ты будешь думать о матери, и вместо боли твои воспоминания будут согревать тебя. А пока ты можешь только жить. Но ты должна делать это. Ты не можешь избежать боли и печали.

Она положила ладонь ему на грудь, над сердцем.

— Похороны завтра, Сара. Я откладывал их, сколько мог.

— А отец? — Ее пальцы затрепетали на его груди.

— Я послал ему сообщение. Ответа пока не получил.

Она глубоко вздохнула.

— Ты должна присутствовать, Сара.

Она кивнула, прижавшись головой к его плечу.

— Я буду, — сказала она так тихо, что голос почти можно было спутать с дыханием. — Как долго я спала?

— Пять дней, — ответил Дуглас.

Прошло пять долгих и тревожных дней.

Глава 14

Одевание казалось чуждым Саре делом, как будто прежде ей никогда не приходилось надевать кринолин, придерживать ленты, ожидая, пока Флори завяжет их на талии. Она опускала руки и покорно поднимала их снова, когда Флори помогала ей надеть платье, одно из ее любимых, выкрашенное в траурный черный цвет.

Служба пройдет в часовне Чейвенсуорта, стоявшей в другой стороне поместья. Первый герцог Херридж, распланировавший Чейвенсуорт, настаивал на симметрии. Если в восточной части было здание, то ему обязательно должно соответствовать другое в западной. Конюшни уравновешивались маслодельней, а часовня — амбаром фешенебельного вида. Единственным исключением из этого правила была обсерватория, построенная на небольшом холме среди поля. Это, без сомнения, вызвало бы отвращение у создателя Чейвенсуорта. Но он умер за сотни лет до того, когда дед Сары построил обсерваторию.

Флори трудилась над ее прической, Сара смотрела на себя в зеркало. Глаза серые, волосы по-прежнему черные. Но лицо бледное, щеки бесцветные. Она выглядела больной, почти безжизненной.

Скулы заострились, волосы казались тусклыми, без обычно присущего им блеска. Она всегда гордилась своими волосами, они ее выделяли, ни у кого в семье не было черных волос. У матери волосы были золотисто-каштановые, с солнечными бликами. Именно так сказала ей Сара, очарованная их переливами, когда была маленькой девочкой.

— Это ты солнышко, милая, — обняла ее тогда мать.

Флори протянула две вуали: одна закрывала только лицо, другая спускалась до середины груди. Сара выбрала длинную, и Флори помогла прикрепить ее к прическе.

— День ветреный, леди Сара, — объяснила она обилие шпилек. — И солнечный. Мир — яркое и красивое место. Как вы думаете, Господь посылает нам такие дни, чтобы противостоять нашей печали?

Сара и не подозревала, что Флори настолько склонна к философии.

— Возможно, — сказала она, не рискуя ответить, что понятия не имеет о замыслах Всевышнего.

Флори вручила ей перчатки, довершающие траурный ансамбль. Сара подошла к ночному столику и вытащила молитвенник.

— Увидимся в часовне, — сказала она, как будто сегодня обычное воскресенье.

— Вы желаете, чтобы я сопровождала вас, леди Сара?

Предложение было искренним, и Сара благословляла тот факт, что ее лицо скрыто вуалью: не нужно улыбаться в ответ.

— В этом нет необходимости, Флори. Займись собственным туалетом.

Согласно расписанию, которое ей дал Дуглас, до службы еще не меньше часа. Она намеревалась прийти в часовню пораньше, не для того, чтобы проверить подготовку или убедиться, что все сделано в соответствии с приличиями. Она просто хотела побыть с матерью одна.

— Вы уверены, что с вами все в порядке, леди Сара?

Сара замялась. Правый глаз побаливал, но это, похоже, от слез. Губы сухие, голос хриплый. В груди незнакомая пустота. Как она справится с этим? Но только и сказала Флори:

— Да, все хорошо, спасибо.

Она шла к часовне, опустив голову и сосредоточившись на гравийной дорожке. Дважды кто-то проходил мимо, говорил какие-то слова, которые с трудом проникали сквозь плотную вуаль. Сара поднимала руку в ответ на приветствие, но и только.

Это ей, а не Хестер, следовало помогать в подготовке тела матери. Она сама должна была встретиться со священником, проследить, какие закуски подадут гостям, встретиться с персоналом и дать всем выходной в память герцогини Херридж.

Ей сказали, что обо всем этом позаботился Дуглас. Сам он об этом не упоминал. Он просто делал то, что нужно, не ожидая награды.

Перед входом в часовню был маленький сад. Вместо того чтобы идти по дорожке, Сара свернула туда. Кто-то — Дуглас? — проследил, чтобы живую изгородь подстригли, траву скосили.

Здесь росли только белые розы, мать считала, что красные будут наводить на мысли о крови. Пышные головки цветов мягко покачивались на утреннем ветерке. Она чувствовала их аромат и запах свежескошенной травы. На миг у Сары возникло искушение поднять вуаль и подставить лицо солнцу.

Она, конечно, этого не сделала, это было бы неприлично. Медленно она повернулась и пошла по дорожке, кивнув стоящему у часовни лакею. Он открыл дверь.

Она задержалась у входа, позволяя глазам привыкнуть к сумраку. Поскольку она ходила на службу каждое воскресенье, то уверенно пошла по широкому главному проходу.

Около алтаря, в конце прохода, стоял катафалк. На нем — гроб с телом герцогини Херридж, прикрытый тартаном, шотландским пледом в клетку двух цветов: зеленого с синим.

По углам катафалка, спиной к гробу, стояли лакеи, такие неподвижные, что их можно было принять за статуи в человеческий рост. Около каждого стоял высокий пятисвечный канделябр с ярко горящими свечами.

Сара, повернув голову к северному окну, смотрела на установленный ее прапрадедом витраж с изображением сцены воскресения Лазаря. На стенах играли красные, синие, зеленые, желтые блики. Яркий солнечный светлился в высокие, до потолка, окна на южной стороне, играл на позолоте алтаря, принося в часовню лето и жизнь.

Она подошла к одному из лакеев.

— Я хотела бы побыть одна, — тихо сказала она.

Молодой человек опустил глаза, кивнул и без слов двинулся к остальным. Вскоре они ушли, их шаги заглушал толстый красный ковер. Сара подвинула скамью органиста к катафалку.

Плотники превзошли себя. Покрытый отполированным черным деревом гроб был красив, медные ручки и накладки так начищены, что горели огнем в свете свечей.

Она села на скамью, сняла вуаль и положила рядом. Флори станет суетиться из-за того, что она вытащила столько шпилек и наверняка испортила прическу.

— Сегодня красивый день, мама, — сказала Сара, ее голос казался грубым и скрипучим. Было ли это последствием многодневных слез?

Она сняла с правой руки перчатку и положила ладонь на гроб. Поверхность была прохладной. Почему она решила, что гроб будет теплым?

Она всегда была способна говорить с матерью. Почему это так трудно теперь? Потому что ее матери здесь нет. Она вечно смеется под старым дубом или сидит у камина и с нежной улыбкой слушает истории Сары о ее неудачном первом сезоне. Она гуляет по Чейвенсуорту, а Сара плетется сзади, прижимая к груди дневник. Она — память, мгновение ока, желание.

— Я не знаю, на что похожи небеса, мама. Я надеюсь, они такие, как ты хочешь. Я надеюсь, что тебе не больно, что ты счастлива. — Сара колебалась, опустив голову. — А я всю жизнь буду тосковать по тебе.

Медленно она надела перчатку и, подойдя к алтарю, встала на колени.

— Господи… — сказала она, понимая, что впервые молится с тех пор, как мать умерла. Она ни о чем не просила Господа. Накажет ли он ее за это? — Господи, — начала она снова, — пожалуйста, благослови мою маму, пусть она будет рядом с тобой. Я хотела бы думать, что она ангел. Если она мне иногда понадобится, отпускай ее.

Она ожидала услышать только тишину, но вместо этого раздался звук открываемой двери. Сара обернулась и увидела, что к ней движется чья-то высокая тень.

Дуглас остановился с другой стороны катафалка и смотрел на нее проницательными зеленовато-голубыми глазами. Его взгляд прошелся от ее макушки к вуали, которую она сжимала в левой руке, потом вернулся к ее лицу. Он хочет проверить, не плачет ли она? У нее не осталось слез.

Сара встала с колен, медленно пошла к нему и остановилась только тогда, когда между ними оказался гроб ее матери.

— Спасибо, — сказала она мягко. — За все, что ты сделал, за организацию. Спасибо за все.

Она больше, чем кто-либо, знала, что нужно, чтобы жизнь в Чейвенсуорте шла своим чередом, не говоря уже об организации похорон такого масштаба.

— Миссис Уильямс помогла мне с уведомлениями, — сказал он. — Полагаю, мы пригласили всех, кого ты хотела бы.

Она кивнула:

— Моя мать последние несколько лет жила уединенно. Разумеется, по соседству были одна-две подруги, но в основном она оставалась в Чейвенсуорте.

Она отвела взгляд и сосредоточилась на статуе, стоявшей в углу между окнами. Ее прадед был большим любителем скульптур в натуральную величину. В дополнение к греческому саду пять он поселил в часовне. Здешние скульптуры были по крайней мере одеты, их наряды напоминали ей римские тоги.

— Рад видеть, что ты оправилась.

— Я не чувствую этого, — сказала Сара.

— Я не имею в виду, что твоя печаль прошла. — Обойдя гроб, Дуглас остановился в двух шагах от нее. Потянувшись, он положил ладонь на ее руку, Сара сквозь ткань платья чувствовала его тепло. — Это только начало горя. Это путешествие, Сара, и, к сожалению, одинокое.

Она кивнула.

— Ты ела сегодня?

— Ела? — спросила она, чувствуя себя глупой от того, что повторила вопрос. Перемена темы была такой резкой, что ей потребовалось время, чтобы сообразить, что она ничего не ела. Когда она сказала об этом, он покачал головой:

— Служба не скоро начнется. Мы найдем что-нибудь в кладовой? Не стоит беспокоить кухарку и ее помощниц, но держу пари, что тарелку булочек и банку джема мы добудем.

Сара взяла его под руку и только потом поняла, что нужно надеть вуаль.

Дуглас пришел ей на помощь, прикрепил вуаль к прическе и опустил на спину, пока Сара расправляла ее по плечам.

— Какие у тебя духи? — спросил он тихо, едва громче шепота.

— Их делают для меня здесь, в Чейвенсуорте, — сказала она. — Главным образом лаванда и немного роз.

Он был очень близко, так близко, что если бы она ступила вперед лишь на дюйм, то уткнулась бы в его грудь. Его руки были подняты, чтобы расправить вуаль сзади, и это было почти объятие. Но ведь на прошлой неделе объятий было множество?

Просыпаясь, она обнаруживала, что прижимается головой к его плечу или что ее рука лежит у него на груди. Обняв, Дуглас держал ее, когда она плакала. Он всегда был рядом, надежный друг в море страдания.

— Ты держал меня, — сказала она. — Когда я спала, ты держал меня.

— Ты нуждалась в комфорте.

Сара кивнула, радуясь, что вуаль скрывает ее лицо.

— Спасибо, — прошептала она.

— Если уж тебе и следует за что-то благодарить меня, Сара, то не за это.

Она чувствовала, как вспыхнули ее щеки. Он снова подал руку, и, взяв его под локоть, она позволила вывести себя из часовни.

Глава 15

Церемония похорон была сдержанной, подобающей герцогине Херридж.

Отец не присутствовал. И при этом он не послал никакого объяснения своего отсутствия, даже через Саймонса, которого Сара заметила среди собравшихся. Она кивнула ему, он кивнул в ответ, его лицо сморщилось в гримасу, которую она сочла состраданием.

После службы Сара направилась к склепу наблюдать за погребением герцогини Херридж. Поскольку отец не присутствовал на похоронах жены, Сара была единственным представителем семьи. Однако когда пришло время запечатать тяжелую каменную плиту, вперед выступил Дуглас и отдал распоряжение.

Когда священник произнес молитву и оставил склеп, Дуглас проводил Сару в опустевшую часовню.

Когда они вышли из нее, вместо того чтобы повернуть к восточному крылу дома, Дуглас взял Сару за руку и решительно повел в противоположном направлении, туда, где находились личные покои.

— Куда мы идем?

— Ты будешь отдыхать, — непримиримым тоном сказал он.

— Я отдохнула, Дуглас. Я почти неделю отдыхала.

— Тебе не нужно присутствовать на трапезе. Все тебя извинят.

Медленно Сара подняла вуаль, потом сдернула ее, не заботясь о том, что волосы растреплются. Она должна убедить его.

— Этого ждут, — сказала она. — Мама ожидала бы этого, — добавила она мягко.

— Твоя мать хотела бы для тебя лучшего.

— Она хотела бы, чтобы я представляла семью, тем более что отца здесь нет. Чейвенсуорт нуждается в хозяйке, у нас гости.

Они подошли к лестнице. Ею пользовались только члены семьи, она была не столь помпезна, как главная, но больше, чем лестницы для слуг, берущие начало в кухне.

Дуглас остановился у подножия и взглянул ей в лицо:

— Я беспокоюсь за тебя. У тебя руки дрожат.

Она сжала руки в кулаки, чтобы он не мог видеть, дрожат они или нет.

— Я должна сделать это, Дуглас. Ты позаботился обо всем остальном, но я должна сделать это. — Она заставила себя улыбнуться. — Кроме того, булочек, которые ты нашел, оказалось мало.

— Ты хочешь есть?

Как странно, что он от этого счастлив.

Прежде чем она успела ответить, его взгляд сосредоточился позади нее. Он шагнул вперед и заслонил бы ее, если бы она не узнала стоявшего в тени человека. Она положила ладонь на руку Дугласа.

— Извините, что потревожил вас, леди Сара, — сказал Саймонс.

— Что вы хотите, Саймонс? — спросил Дуглас.

Она взглянула на Дугласа и покачала головой. Не нужно ее так опекать.

— Саймонс, в чем дело? — повернулась она к дворецкому отца.

— Ваш отец…

— …не присутствовал на похоронах моей матери, — категорично сказала она.

Саймонс смотрел в пол.

— Да, леди Сара, он не был. — Глубоко вздохнув, Саймонс продолжал: — Леди Сара, ваш отец послал меня за драгоценностями вашей матери.

— Отец послал вас за драгоценностями моей матери, — очень спокойно повторила она.

Дуглас придвинулся поддержать ее, он стоял так близко, что она чувствовала тепло его тела.

— Да, — подтвердил Саймонс. К его чести, ему было крайне неловко.

— Что ж, пожалуйста. — Она начала подниматься по лестнице. На полпути она оглянулась на Саймонса: — Я не буду ждать вас, Саймонс. Если хотите забрать драгоценности моей матери, то идите и берите.

Саймонс медленно двинулся по лестнице, следом за ним шел Дуглас. Сара шла по коридору к покоям герцогини и, не дожидаясь мужчин, открыла дверь и вошла. Она не была здесь со смерти матери, и на нее тут же обрушились воспоминания о счастливых временах.

Усилием воли она отодвинула воспоминания. Сейчас у нее нет времени горевать. Она пошла к большому шкафу, где мать хранила шкатулку с драгоценностями, открыла дверцу и вытащила маленькую деревянную коробку. Шкатулка со скругленной крышкой и декоративными металлическими накладками никогда не запиралась. В Чейвенсуорте не было причин бояться воровства, если не считать самого герцога.

Открыв крышку, Сара была готова к тому, что нахлынут воспоминания. Она вытащила кусок пергамента, медленно развернула и показала содержимое Саймонсу. Внутри лежал венок из маргариток, теперь высохших и побуревших. Мать однажды сказала ей, что считает это самым дорогим своим украшением.

— Я сделала это для мамы, когда мне было шесть, — сказала она. — Это не представляет никакой ценности для моего отца, и я оставлю это себе.

Саймонс только кивнул. Она сунула пергаментный пакет в карман платья и вручила открытую шкатулку Саймонсу.

— Вот, — сказала она. — Забирайте. Он не мог подождать, пока мать похоронят?

Судя по виду, Саймонс хотел что-то сказать, но только покачал головой. Что он мог сказать? Он был предан герцогу Херриджу, а не ей и, к сожалению, не ее матери.

Он поклонился ниже необходимого.

— Леди Сара, — пробормотал он.

— Не нужно смотреть на него так, будто ты вот-вот его изобьешь, Дуглас, — сказала она после того, как Саймонс ушел. — Он не виноват. Он просто выполняет приказ моего отца.

Дуглас, молча стоявший у двери, подошел ближе:

— Ты уверена, что не хочешь отдохнуть, Сара?

Ее пальцы поглаживали маленький пергаментный пакет в кармане.

— Возможно, — сказала она. Ей не хотелось признавать собственную слабость, но, возможно, любить кого-то и испытывать чувство тяжелой утраты — это не поражение.

— Не нужно провожать меня, — сказала она. — Кто-то из нас должен быть с гостями.

Он на миг заколебался.

— Пожалуйста, Дуглас.

Он наконец кивнул. Они расстались в коридоре, он удивил ее тем, что, наклонившись, поцеловал в щеку у виска и сказал:

— Обещай мне, что отдохнешь.

Сара закрыла глаза.

— Хорошо, — кивнула она.

Коснувшись щекой ее щеки, Дуглас ушел.

Она медленно пошла в свою спальню и закрыла за собой дверь. Вытащив из кармана засохшие цветы, она положила их в секретер.

Только потом Сара вызвала служанку.

— Не беспокойте Флори, вы можете точно так же сделать ее работу. Расшнуруйте меня, пожалуйста, и снимите кринолин.

Девушка была не столь проворна, как Флори, но Сара не хотела отрывать свою горничную и ее мужа от поминального ужина.

Как только одежда была убрана и служанка ушла, Сара легла в кровать. Она отдохнет часок, а потом решит, что делать. Сейчас она ни на что другое не способна.

Час, должно быть, затянулся, потому что когда она проснулась, было темно. Комнату освещала лишь маленькая лампа, которую зажег Дуглас. Сара, вероятно, не проснулась бы, если бы он не взял ее на руки и не понес в герцогские покои.

— Я слишком сонная, чтобы спорить с тобой, — сказала она.

— Хорошо.

— Но ты должен уделить мне время завтра.

— Я могу выделить час утром. Этого времени хватит, чтобы выбранить меня?

Она думала кивнуть, но потом решила, что это требует больших усилий.

— Да, — сказала она, жалея, что голос звучит не слишком властно.

Что ни говори, сон не в одиночестве очень успокаивает. Сара знала, что в любой момент может протянуть руку и коснуться Дугласа, только чтобы почувствовать его тепло или его присутствие. Ей не нужно ничего бояться, потому что он очень высок, очень силен, очень талантлив. И при всем этом он не беспокоил ее. Ни разу не настаивал он на своих супружеских правах. Да, для нее это время печали, но она сомневалась, что все мужчины руководствовались бы в такой ситуации честью и состраданием.

Кто такой Дуглас Эстон? Исследователь, она знала это из его комментариев. Ученый, этот факт она узнала, когда он рассказал ей о своем открытии. Ведь человек должен хорошо разбираться в науке, чтобы создавать алмазы. Человек, который все еще тоскует по своей семье. Больше она ничего не знала, но хотела выяснить. Когда он положил ее под одеяло, она свернулась калачиком, повернулась к нему, сунула руки под подушку и снова заснула.

Проснувшись утром, она обнаружила, что муж уже ушел. Он просыпается на рассвете? Он в обсерватории? Она предпочитала сосредоточиться на занятиях Дугласа, а не думать о предстоящих ей делах. Сегодня нужно ответить на визитки и письма тех, кто не смог присутствовать на похоронах матери. Хорошие манеры требовали ответить как можно быстрее.

Усевшись за письменный стол в библиотеке, Сара смирилась со своим делом и открыла нижний ящик. Вытащив личную почтовую бумагу, она достала хрустальную ручку и придвинула чернильницу.

Вздохнув, она уставилась на стопку корреспонденции и визиток с черной каймой. Все послания были полны эмоций, их будет трудно читать. Кто-то — Дуглас? — крепко связал пачку. Нужно найти нож или ножницы. Положив руку на пачку писем, Сара не двигалась. Ей не хотелось читать их. Убрав руку, она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.

На пути к библиотеке она поймала себя на том, что направилась в комнату матери, чтобы посидеть с ней несколько минут, пока не сообразила, что делает. Морне Херридж больше никогда не потребуется ее присутствие. Нужно распорядиться, чтобы комнату вновь превратили в летнюю гостиную, но Сара сомневалась, что будет сидеть там по вечерам с рукоделием.

Она нашла ножницы и перерезала шнурок, чтобы прочитать письма. На третьем она снова заплакала, но не позволила горю помешать выполнить долг. Добравшись до конца пачки, она перестала плакать.

Теперь ей нужно было написать самое важное письмо в жизни, и она не знала с чего начать. Минуту она смотрела на чистый лист бумаги и вдруг поняла, что не может написать это письмо, потому что писать его не следует.

Сара встала и пошла в кладовую дворецкого, где Томас в рабочем фартуке чистил серебро. Увидев ее, он потянулся за сюртуком.

Она остановила его:

— Вы видели мистера Эстона?

— Сегодня утром нет, леди Сара.

— Спасибо, Томас, — сказала она и вышла.

Дуглас, должно быть, занят своими алмазами. Сара пошла к обсерватории. День был свежим, но воздух тяжелый, как будто неминуемо пойдет дождь. Сара не ходила к обсерватории со дня смерти матери и была потрясена переменами.

Вокруг обсерватории на траве валялись пустые ящики, рядом вырыта огромная яма. У тропинки стояли четыре штабеля кирпичей.

Что Дуглас строит?

Постучав в закрытую дверь обсерватории, Сара на миг задумалась, там ли он. Дверь открылась так быстро, что Сара прижала руку к горлу и лишь усилием воли подавила изумленное восклицание.

— Мне ничего не нужно, спасибо, — резко сказал Дуглас.

Он даже не взглянул на нее, стоя в дверном проеме. Когда его взгляд наконец упал на нее, раздраженная мина Дугласа сменилась удивлением.

— С кем ты говорил? — полюбопытствовала она.

— С твоими слугами, — снова рассердился он. — У тебя очень вышколенный штат, Сара. Они по три-четыре раза в день приходят узнать, не нужно ли мне что-нибудь. Кухарка присылает завтрак и чай и однажды добавила кружку эля. Думаю, они опасаются, что я тут отощаю.

— Надеюсь, ты не пугаешь бедняжек таким тоном. Он совсем не дружелюбный.

— Вот уж не знал, что нужно быть дружелюбным с персоналом.

— Ну, если недружелюбным, то хотя бы вежливым, — поправилась она. — Ты совсем не вежлив, Дуглас.

— Мои извинения.

— Я ничего не принесла, — сказала она. — Это значит, что я не могу войти?..

Глянув поверх его руки, она увидела на рабочем столе мензурки, пузырьки и какие-то пузатые стеклянные сосуды.

— Это небезопасно. — Он загородил дверь рукой как барьером. — Иначе я пригласил бы тебя.

— Небезопасно? Если это небезопасно для меня, почему это безопасно для тебя?

— Я никогда не говорил, что это безопасно для меня, — ответил Дуглас.

Округлив глаза, она уставилась на него:

— Ты никогда не говорил, что процесс рискованный, Дуглас.

— Мы не обсуждали процесс подробно, Сара.

Это действительно так. Она лишь выяснила, из-за чего ее отец пожелал заключить, сделку. Однако ее немного раздражало молчание Дугласа. Считается, что ее не беспокоит то, что он может оказаться в опасности?

— Зачем ты пришла сюда? — спросил он.

Она определенно должна обидеться на этот его тон, на осторожный взгляд. И уж конечно, она не должна замечать распахнутый ворот его белой рубашки, его спутанные волосы.

Сколько Сара ни смотрела на него, сколько ни твердила себе, что он ее муж, — всегда поражалась его физическому совершенству.

— Сара?

Она смотрела на него, стараясь припомнить, что хотела сказать:

— Мне нужно ехать в Шотландию.

Слова, казалось, повисли в воздухе. Дуглас молчал, смотрел на нее и наконец спросил:

— Зачем? Когда мы впервые встретились, ты приводила доводы против поездки туда, насколько я помню.

— В Шотландии живет мой дед, отец моей матери. Я должна сообщить ему о ней, я не могу просто послать ему письмо, Дуглас, Кроме того, я никогда не видела его.

Он свел брови:

— Ты думаешь, сейчас подходящий момент для этого?

— Моя мать и ее отец отдалились друг от друга, и я знаю, что это всегда печалило ее. Теперь мне следует приложить усилия, чтобы заделать эту трещину. Кроме того, положа руку на сердце, я не могу просто написать отцу, что его дочь умерла. Это ведь было бы жестоко.

— Ты не можешь быть жестокой, Сара. Ты слишком заботишься обо всех, кто находится на твоем попечении.

Она решила обдумать это замечание позже. А пока ей нужно его… согласие? Конечно, нет. Нет, она нуждалась в его обществе.

— Ты можешь выкроить время? — спросила она.

— Ты хочешь, чтобы я поехал с тобой в Шотландию?

— Конечно. Ты мой муж.

— И я шотландец, — сказал он.

Она удивленно уставилась на него:

— Нет.

— Никогда не говори шотландцу, что он не шотландец, — предостерег Дуглас.

— Ты никогда об этом не говорил. И акцента у тебя нет.

— Я с четырнадцати лет живу в разных странах и говорю на множестве языков. Я давно не был дома.

— Тем больше причин вернуться, — объявила она. — Не могу представить, чтобы я столько времени прожила вдали от Чейвенсуорта.

Пропустив это мимо ушей, он спросил:

— Где живет этот неизвестный дедушка?

— Около Перта.

— Перт? Вот так совпадение, — уставился на нее Дуглас.

Сара, нахмурившись, посмотрела на него.

— Я родился в Перте, — сказал он.

Она ничего не знала о Шотландии, кроме того, что это суровая гористая земля, населенная — по словам ее отца — варварами. Сара не доверяла его мнению, поскольку ее мать была шотландка и, уж конечно, не дикарка.

Он посмотрел внутрь обсерватории, потом глянул на Сару:

— Когда ты намерена ехать?

— Через пару дней, — решила она.

Дуглас кивнул.

— Мне нужна неделя, — сказал он.

— Неделя? — Сара подумала возразить, но промолчала.

— Неделя, — повторил он. — Ты уверена, что тебе нужно это сделать?

— Совершенно уверена, — сказала она. — Как ты думаешь, сколько дней займет дорога до Килмарина?

— Килмарин?

— Дом моего деда, — сказала она.

Впервые за время их знакомства Дуглас казался не в духе. Не столько раздраженный, сколько в замешательстве. Не знай Сара его лучше, она подумала бы, что шокировала его.

— Ты знаешь Килмарин?

— Рискну сказать, что в Шотландии любой знает Килмарин, леди Сара.

Она была поражена его горячностью. Они долго смотрели друг на друга, потом Сара ушла и, оглянувшись, заметила, что он все еще смотрит ей вслед.

Почему у нее такое чувство, будто она только что начала знаменательное путешествие, более важное, чем простой визит в Шотландию?

Глава 16

Дуглас вышел из двери северного фасада, которой жители Чейвенсуорта пользовались не всякий день. Эту часть здания отличали пять дымоходов, окружавших высокую часовую башню, все из бежевого кирпича, на котором виднелись следы веков.

Он ждал, пока карета повернет и остановится у ступенек. Эта карета была его первой покупкой в Лондоне, а кучер — первый, кого нанял Алано. И карета, и кучер выглядели безупречно и совершенно уместно у порога одного из самых великолепных поместий в Англии.

— Разве я королева Англии? — опустил окно кареты Алано. — Вот, пожалуйста, ты меня встречаешь. Это заставляет меня задуматься, не броситься ли мне наутек и умчаться назад в Лондон. — Он окинул взглядом фасад Чейвенсуорта. — Хотя я могу понять, почему ты не вернулся.

— Я надеялся, что ты это вовремя поймешь.

— Для чего вовремя? — спросил Алано. — Думаю, ты пригласил меня сюда не для того, чтобы похвастаться новым домом.

— Дом не мой, — сказал Дуглас. — Сомневаюсь, что хотел бы взвалить на себя эту ответственность. Чтобы присматривать за Чейвенсуортом требуется много времени и усилий.

Алано никогда не славился красивой внешностью. Он больше походил на пирата, чем на преуспевающего путешественника, особенно в раздраженном состоянии, как теперь. Его глаза прищурились, на лбу пролегли глубокие морщины.

— Ты собираешься мне сказать? Или будем играть в загадки?

Дуглас распахнул дверцу кареты.

— Кто тебе настроение испортил? Новый дворецкий?

— Он болтун, — сказал Алано. — Вечно меня поправляет. Я выгнал бы дурака, если бы не думал, что это его обрадует.

— Каким образом? — спросил Дуглас, подавив улыбку.

— Он знает, что вывел меня из душевного равновесия. Он мне за это заплатит, прежде чем я доставлю ему удовольствие увольнением.

Дуглас решил, что дальнейшие разговоры о Полсоне бесплодны, поэтому сказал кучеру, где находится конюшня, и проводил Алано к крыльцу.

— Ты устроил то дело?

Алано вытащил из кармана бумаги и вручил их Дугласу.

— Все готово, — сказал он. — Хотя стоило тебе немало денег.

— Спасибо, — сказал Дуглас. — Я еду в Шотландию, Алано. В Перт.

Алано остановился на ступенях и всмотрелся в него:

— Теперь? Ты готов к этому?

— Да, — уверенно ответил Дуглас. — Но мне нужна твоя помощь. Процесс кристаллизации уже начат, кристаллы будут готовы через день или два. Я не могу оставить процесс без присмотра.

— Когда ты уезжаешь?

— Через час, — сказал Дуглас.

— Что, плоховато спланировано?

— Чрезвычайно.

Алано искоса взглянул на него:

— Тебе действительно нужна моя помощь, так что не оскорбляй меня.

— Я никогда не оскорбляю тебя, Алано, — дружелюбно ответил Дуглас, давно знакомый с этой игрой. — Я просто говорю правду.

— До отъезда ты должен сказать мне, что еще я должен сделать. — Алано вздохнул достаточно громко, чтобы Дуглас услышал.

На этот раз Дуглас не потрудился скрыть улыбку.

Через неделю Сара поняла, почему Дугласу потребовалось время перед отъездом в Шотландию.

Она ожидала, что они приедут на станцию Кингс-Кросс, но не была готова, что карета проедет к самому концу поезда.

Они вышли из кареты и пошли к железнодорожной ветке, Дуглас указал на вагон, выкрашенный в глубокий синий цвет, почти такой же длинный, как остальные пассажирские вагоны. Никакие надписи не портили внешнюю сторону, выдавая тем самым, что вагон частный.

— Не люблю путешествовать с восемнадцатью соседями, — сказал Дуглас.

— Это твой? — изумилась Сара.

— Скажем, наш. У меня не было времени обставить его по своему вкусу, но Алано уверяет, что вагон замечательный, учитывая сроки.

— Ты купил вагон? — Повернувшись, Сара уставилась на него.

Он улыбнулся и подал ей руку.

— Посмотрим, на что он похож? У меня не было времени осмотреть его самому.

По обеим сторонам вагона шли окна, теперь закрытые сборчатыми шторами цвета слоновой кости: В задней части стояли шкафы из красного дерева со стеклянными дверцами, в одном были книги, в другом — графин и бокалы. С одной стороны перед окнами стоял маленький квадратный стол и четыре стула с прямыми спинками, обитые тканью того же оттенка, что и внешняя сторона вагона.

В передней части стоял большой диван, а перед ним два кресла, покрытые тканью более мягкого оттенка синего цвета.

И Сара, и Флори пришли в возбуждение, обнаружив маленькую печь. Однако Дуглас, казалось, относился к роскоши спокойно.

— Мы сможем доехать поездом только до Перта, — сказал он. — Оттуда нам придется ехать каретой.

— Ты и карету купил? — спросила Сара.

— Мы просто возьмем с собой ту, что привезла нас в Лондон, ее укрепят на платформе. Тим поедет с нами, — ответил Дуглас, упомянув кучера и мужа Флори. Он повернулся к горничной Сары: — Если вы хотите ехать с ним, Флори, у меня для вас есть два билета в первый класс.

Флори переводила взгляд с Дугласа на Сару, стараясь сдержать восторг, но безуспешно.

— Иди, — сказала Сара. — Увидимся в Шотландии.

— Я только сначала займусь корзиной, — ответила Флори.

Кухарка положила им в дорогу два соленых окорока, три банки консервированной свинины, по меньшей мере дюжину банок маринованных овощей, сушеные персики, абрикосы, айву и хлеб.

— Как долго до Перта? — спросила Сара, как только Флори вышла из вагона.

— Пятнадцать часов. Если не проведем ночь на запасном пути. — Дуглас открыл один из шкафов. Он осматривал вагон так же, как Сара и Флори.

— Так быстро? — Она опустилась на удивительно удобный диван.

Сара покачала головой, не в силах постичь такую расточительность. Правда, Чейвенсуорт красив, но он не принадлежит ей, все, что можно продать, забрал ее отец. У нее нет свободных средств, доход от Чейвенсуорта уходил на приобретение того, что нельзя было произвести в поместье.

Она наблюдала за Дугласом. Он улыбался, явно довольный увиденным.

— Ты сделал это для меня? — спросила она.

Он повернулся к ней, его взгляд был сосредоточенным.

— Двигатель паровоза очень шумный, — сказал он. — К тому же мне не нравятся клубы пара и дыма.

Она боялась первой поездки на поезде, но это было почти волшебно. Если бы обстоятельства были иными, она была бы в полном восторге, как, похоже, Дуглас.

Через час, когда поезд тронулся, Сара решила, что диван не лучший выбор и пересела в кресло. Здесь она по крайней мере могла ухватиться за подлокотники, когда скорость начала увеличиваться. Дуглас уже разложил на столе бумаги и оглянулся на нее.

— Это намного быстрее, чем в карете, — улыбнулся он, — но бояться нечего.

— Я не боюсь, — солгала она. — Я просто осторожна.

Он повернул к ней свой стул.

— Ты в первый раз путешествуешь по железной дороге?

Она кивнула.

— Думаю, ты не раз это делал.

— Да, — улыбнулся он. — Но вначале испытывал те же чувства, что и ты.

Легко ему говорить, она совсем не уверена, что он вообще чего-нибудь боится.

Скоро они миновали Лондон и ехали по красивой открытой местности. Постепенно вокруг поднимались холмы. Погода была ясная, рельсы — гладкие, и скоро дискомфорт Сары сменился скукой.

Она просмотрела книги в шкафу, нашла одну по ботанике, которая показалась интересной, пошла к креслу и остановилась, пораженная ощущением под ногами.

— Что случилось, Сара?

Повернувшись, она улыбнулась Дугласу:

— Пол вибрирует. От скорости ходить непросто. Как к этому можно привыкнуть?

— Думаю, это немного похоже на качку в море, — улыбнулся в ответ Дуглас. — Требуется время, чтобы научиться ходить по палубе в непогоду.

Она дошла до кресла, села и повернулась к нему:

— Ты ездил по всему миру, Дуглас? И путешествовал любым транспортом?

— Да, я много повидал, — сказал он. — Но самые впечатляющие поездки были на слоне и на верблюде.

— В то время как у меня первая поездка — на поезде. Какой деревенщиной ты меня, должно быть, считаешь.

Он взглянул на нее, как будто хотел что-то сказать, затем передумал. Улыбнувшись, он снова занялся работой.

— Как я понимаю, вы задержитесь у нас на некоторое время, мистер Макдона, сказала женщина.

Алано поднял глаза, и ему показалось, что с ним говорит ангел. Не ангел с длинными белокурыми волосами и эфирными крыльями, но с синими глазами и с короной из темных кос.

Подойдя к лестнице, он положил руку на перила. Женщина все еще стояла наверху, не сделав ни шагу, чтобы уровнять их положение. Ее можно было назвать королевой ангелов, такой царственный был у нее вид. Эту мысль он решил пока оставить при себе.

— Да, — сказал он. — Счастливый случай, вы не согласны?

Она подняла одну бровь и властно посмотрела на него:

— Есть какая-нибудь еда, которую вы не любите, мистер Макдона?

— Я буду есть почти все, — сказал он. — Кроме баранины. Обед был очень вкусный, только одинокий.

Ее это изумило.

— Какой вы предпочитаете матрас? Я велела горничным взбить его в середине, но это можно изменить.

— В моем возрасте все подойдет, кроме пола.

— Что еще нам нужно знать, чтобы сделать ваш визит максимально приятным для вас? — Слова были гостеприимны, тон, которым они были произнесены, ледяной.

Он был просто очарован.

— Вы давно здесь? — спросил он.

Вопрос ее удивил, но она тем не менее ответила:

— Много лет. Почему вы спрашиваете?

— Просто так, — сказал он.

Он хотел задержать ее разговором. Годится любая тема, включая погоду. Но стояла такая буколическая английская ночь, что он не думал, что эта тема надолго заинтересует.

— Вы когда-нибудь были знакомы с испанцем?

Снова ее бровь взлетела вверх.

— Почему вы спрашиваете?

— Просто так.

Она медленно спускалась по лестнице, все еще сжимая в руке странную книгу. Книга выглядела довольно увесистой, при случае ею можно воспользоваться как оружием.

Проходя мимо, миссис Уильямс тихо произнесла слово, которое мог знать только человек, весьма сведущий в разговорном испанском языке. Его так поразил ее шепот, что он подумал, не ослышался ли.

Она оглянулась, на ее губах играла улыбка, говорившая, что он не ошибся.

Пребывание в Чейвенсуорте виделось ему теперь в совершенно новом свете.

Движение поезда убаюкало Сару. Дуглас подошел к шкафу, вытащил одеяло, потом нежно укутал ее плечи и колени.

Поезд шел всю ночь. Луна светила в окно. Шотландская луна. Впервые за двадцать лет он был дома. За эти годы он повидал мир, пережил приключения, побывал в опасности физической и финансовой.

Он научился ценить дружбу, честность, честь и храбрость и до некоторой степени стыдился того, что делал мальчишкой, чтобы выжить.

Возвращаться домой оказалось легче, чем он думал. Возможно, это из-за присутствия Сары. Сара сильная, ответственная. Сара, которая улыбалась так редко, что он привык искать ее улыбку. Что-то в ее улыбке, казалось, согревало его сердце.

Сара издала во сне какой-то звук и потерла щеку. Он нагнулся и отвел волосы от ее лица.

На Чейвенсуорт распространялся закон об ограниченном порядке наследования и отчуждения, о других своих владениях герцог Херридж не упоминал. Дуглас был уверен, что скопленное им состояние существенно больше того, что унаследует Сара. Но если она унаследует Килмарин, его жена станет богатейшей женщиной в Шотландии.

С детства он слышал о Килмарине. Замок, казалось, воплощал все, что было грандиозного и невиданного в Шотландии, в ее истории, в суровости ее народа. Были в Килмарине места, как он слышал, которым семьсот лет.

Мало того, что Сара дочь герцога Херриджа, но она член семьи Туллохов из Килмарина.

Провидение нарочно ли бросает камни на его пути к цели?

Он уселся в кресло рядом с ней, тоже желая заснуть. Он тосковал по ее сонным прикосновениям. Это смешно. Однажды он стоя спал в грязной лачуге, и муссон едва не смыл его. Черт побери, он прекрасно может спать в удобном кресле собственного вагона.

Его воспоминания и сопутствующий им стыд могут подождать до Перта.

Глава 17

Они прибыли в город утром следующего дня. Когда они медленно въезжали на станцию, Дуглас понял, что это одна из самых длинных его поездок, не по расстоянию. Это долгое путешествие во времени.

Дуглас Эстон, путешественник, исследователь, изобретатель и богач, навещал свое прошлое.

Перт стоял в устье реки Тей. На юго-запад уходила гряда Очил-Хиллс, на северо-восток — Сидло-Хиллс. За рекой, на востоке, возвышались горы Кинноул и Монк-риф, каждая почти в тысячу футов высотой. Он поднимался на них ребенком, воображая себя властелином этих мест.

Перт был частью не только его истории, но истории всей Шотландии. Когда-то известный как Сент-Джон-стаун, город лежал между двумя широкими лугами и в прежние времена был столицей Шотландии. В прошлом город не раз переходил в руки англичан. На службе в церкви Иоанна Крестителя присутствовали Карл I и Карл II, в ней проповедовал церковный реформатор Джон Нокс.

Ожидая, когда карету снимут с платформы, Дуглас заметил собиравшихся на станции людей. Мальчишкой он попытался бы что-то украсть у них или выдавить слезы, чтобы вызвать жалость. Но даже тогда, юный лоботряс, он мечтал стать тем, кем был теперь. О, он понятия не имел о манерах, костюмах, каретах, лошадях и тому подобном. Он думал только о деньгах. Он хотел иметь их достаточно, чтобы в любое время купить любую еду, даже среди ночи.

Он слишком часто голодал.

Первый раз он по-настоящему наелся, когда ему было четырнадцать, в маленьком бистро во Франции. У Алано его манеры вызывали такое отвращение, что он отвернулся от стола, но в те времена Дугласа это не волновало. Он тогда ел почти до тошноты. Потребовались годы, чтобы победить это паническое чувство, понять, что не нужно набивать желудок, что еда ему доступна.

Когда карету наконец сгрузили и вывели лошадей из специального стойла, можно было продолжать путь.

Сара и Флори, воспользовавшись свободным временем, прошлись по магазинчикам у станции. Дуглас остался на месте, угодив в ловушку воспоминаний. Только когда Тим посигналил, он проводил женщин к карете.

Они поехали по Саут-стрит, мимо древней части Перта, туда, где окруженные стеной лежали руины замка Балхаузи. Он убегал туда полакомиться яблоками, спал в постройках с уцелевшей крышей. Когда его выгоняли, он возвращался на улицы.

Перт с его винокуренными заводами и полотняным производством был процветающим городом и почти столь же многолюдным, как Лондон. Карета ползла еле-еле. Из окна кареты Дуглас видел темный сырой переулок. Перт иногда заливало, и возникало ощущение, что город никогда не просохнет. Были места, которые навсегда пропахли лососем и сыростью. Переулок казался знакомым. Наверное, в детстве он неделями прятался тут за бочками, которые становились его домом и где его не могли найти.

Казалось, вечно испуганный восьмилетний мальчишка смотрел на него сквозь туман времени. Неграмотный, голодный, почти одичавший, он как-то выживал здесь шесть лет, потом пробрался на борт судна и отправился навстречу миру и благополучию.

Дугласу не нужно было входить в проулок, чтобы вспомнить. Всю свою жизнь он будет это помнить и благодарить судьбу, что сбежал.

Карета была замечательная, с мягкими синими бархатными подушками, опускающимися шторами и медными накладками. Между сиденьями было даже хитрое приспособление, оно поднималось и превращалось в скамеечку для ног.

Поскольку дороги были хорошие, они решили продолжить путешествие и не задерживаться на ленч. Поесть можно и в карете.

— Как насчет Тима? — спросила Сара, открывая корзину, купленную на станции в Перте. — Мы должны ему что-нибудь оставить.

— Я уже отдала ему его долю, леди Сара, — сказала Флори. — Мой Тим всегда голодный.

Сара вытащила пироги с мясом, с ягодами и пиво в керамической банке.

— Когда мы будем в Килмарине? — спросила она, покончив с едой.

— Завтра, — ответил Дуглас.

Через четыре часа они остановились у постоялого двора. К удивлению Сары, Дуглас велел хозяину держать четырех лошадей до их возвращения.

— Лошади отличные, — объяснил он и обратился к хозяину. — У вас найдутся две свободные комнаты? — Получив утвердительный ответ, Дуглас повернулся к Саре: — Вы с Флори будете спать в одной. Я займу другую, а Тим присмотрит за каретой.

Сара промолчала и старалась сохранять нейтральный вид, чтобы не выдать свои мысли. Он просто внимателен. Флори небезопасно спать одной, и карету нужно посторожить. Она привыкнет спать без него. Видит Бог, она долгие годы это делала.

Дуглас поблагодарил хозяина и, когда они прошли в свои комнаты, прикрепил на дверь Сары странное устройство.

— Что ты делаешь? — спросила она.

Он вручил ей ключ.

— Это дорожный замок, — ответил Дуглас. — Запри дверь.

— Ты более опытный путешественник, чем я, — признала она. — Было бы глупо пренебречь твоим советом.

— Этого я не позволю: или замок, или я.

Они смотрели друг на друга в тусклом свете коридора. Что он скажет, если она снимет с двери замок и вручит ему? Он поймет, что она не столько приглашает его в свою постель, сколько ищет его утешения и комфорта? За прошедшие недели она узнала, что Дуглас Эстон стал для нее успокоением.

— Я сегодня ничего не делала, но так устала, — сказала она. — Почему, как ты думаешь?

— Путешествие на дальние расстояния в замкнутом пространстве может утомить не меньше тяжелой работы.

Он наклонился и прежде, чем она успела остановить его, раньше, чем поняла, что он собирается сделать, поцеловал ее в губы.

Она лишь молча смотрела ему вслед, когда он открыл дверь в свою комнату. Он не обернулся пожелать ей спокойной ночи и не установил на своей двери такой странный замок. Он просто закрыл дверь, а Сара стояла и смотрела.

Она прижала пальцы к губам. Он поцеловал ее. Поцелуй был такой нежный и сладкий, что задержался на ее губах.

Час спустя Сара встала, расправила закрутившуюся ночную рубашку и снова легла. Положив подушку посередине, она закрыла глаза, старательно пытаясь заснуть. Через пять минут она снова открыла глаза. Жаль, что нечего почитать. Подошел бы какой-нибудь бульварный роман, интрига которого прогнала бы прочь ее мысли. Можно сделать запись в дневнике, но она не хотела будить Флори.

Он поцеловал ее, и она хотела большего. Сара разглядывала потолок, прислушивалась к сонному дыханию Флори, спавшей на кушетке в углу. Горничная была не рада разлучиться с Тимом, но он спал в конюшне, и там не было места для Флори.

Мужья и жены, вероятно, должны всегда спать вместе. Да? Как удивительно, что она этого не знает. Союз ее родителей был странным, она хорошо это понимала. Ее отец презирал ее мать и не делал из этого никакой тайны. Но нормальные мужья и жены спят вместе?

Была ли ее мать одинока? Этот вопрос Сара никогда себе не задавала и до сего момента даже не думала об этом. Герцогиня Херридж, казалось, довольствовалась своими цветами и садами, рукоделием и любовью к фортепиано. Но лежала ли она когда-нибудь с открытыми глазами, как Сара теперь, вслушиваясь в звуки ночи и желая чего-то, чего не могла назвать? Послышался легкий стук в дверь.

Сара выскользнула из кровати и босиком пошла к двери.

— Кто там? — прошептала она.

— Дуглас.

Она ухватилась за дверной косяк.

— Минуточку.

Сара нашла ключ на бюро, вернулась к двери и открыла маленький замок. Повернув ручку, она медленно распахнула дверь.

На пороге стоял Дуглас в расстегнутой белой рубашке и черных брюках. Его волосы были спутаны, темная щетина придавала лицу мрачное выражение, он выглядел очень раздраженным.

— Что случилось? — тихо спросила она, стараясь не разбудить горничную.

Открыв дверь шире, чтобы он мог войти, она приложила палец к губам, указав на Флори.

— У тебя есть с собой твои духи? — Его голос звучал почти угрюмо.

— Духи? Да, конечно. Зачем тебе?

— Не важно. Можно их взять? Я верну утром.

— Тебе нужен флакон моих духов? — Сара не могла понять зачем.

Он посмотрел на нее с такой враждебностью, что она едва не отступила. Потом гордость в ней взяла верх, и она в ответ нахмурилась.

— Я не могу уснуть, — сказал он. — И подумал, что если буду чувствовать твой запах, это поможет.

Она уставилась на него, потом повернулась и пошла к бюро, сжав кулаки, чтобы он не увидел, как дрожат ее руки. Вернувшись, она протянула, ему флакон.

— Пробка завинчивается, — сказала она. — Нужно туго закрутить, иначе все выльется.

Дуглас взял у нее флакон и, похоже, хотел что-то сказать, но передумал. Она понятия не имела, что он мог сказать в таком раздраженном настроении. Он разглядывал треугольную пробку и хрустальный резной флакон, словно это самый ценный предмет на свете.

— Тебе не нужно пользоваться духами, — сказала она. — Если ты предпочитаешь спать здесь, я возражать не стану.

Он посмотрел в угол, где спала Флори.

— Нет.

В следующий миг он резко повернулся и ушел. Она смотрела ему вслед.

Глава 18

Сара явно плохо спала ночью, мерное движение кареты убаюкивало ее. Дуглас наблюдал за ней: она притулилась в уютном уголке, закрыла глаза и через минуту уже спала.

Они женаты всего несколько недель, и за это короткое время он видел, как она горюет по матери, противостоит отцу, заботится о своих подопечных, решает непосильные задачи на благо Чейвенсуорта. Она без остатка отдавалась любому делу, но была слишком уязвимой.

Она вечно отвлекала его, словно ее миниатюра отпечаталась у него в уме.

Сверившись с карманными часами, Дуглас решил остановиться на завтрак. Они сегодня дважды меняли лошадей и ехали с отличной скоростью. Днем они будут в Килмарине.

— Что скажете, Флори, если мы сделаем остановку?

Служанка широко улыбнулась, поскольку это предложение означало, что Тим тоже получит передышку и они смогут поесть вместе.

— С удовольствием, сэр. Разбудить леди Сару?

Он покачал головой:

— Пусть спит. Мы устроим все для пикника, а потом разбудим ее.

Через четверть часа он это и сделал, после того как они расстелили одеяло на поросшем травой крутом берегу реки. Тим и Флори сели немного в стороне, и он не стал подзывать их. Во-первых, они женаты всего полгода. Во-вторых, хотя классовая система в Англии не такая жесткая, как в некоторых местах, где ему доводилось бывать, но все равно Тиму и Флори будет неловко есть вместе с ними.

Он вошел в карету и сел около Сары. Ее шляпа съехала набок, он развязал ленты и осторожно снял ее.

Сара вздрогнула, потерла щеку и открыла глаза. Она не сразу поняла, где находится.

— Я видела во сне маму, — произнесла она тихо.

— Думаю, это продлится несколько месяцев, — ответил Дуглас. — Вы так прощаетесь.

Сара кивнула и выглянула в окно.

— Мы остановились?

— Мы заслужили перерыв на отдых. — Дуглас подал ей руку, Сара вложила в нее свою ладонь, и они вышли из кареты и стали подниматься на холм. Рыжая белка, заметив их, в тревоге помчалась к соснам.

Голубые небеса были почти скрыты пушистыми белыми облаками. Синие холмы становились серыми, когда подгоняемые ветерком облака проплывали над ними, отбрасывая тень.

Они поднялись выше, тропинка пролегала близко к краю утеса. Дуглас предусмотрительно шел между Сарой и обрывом.

На поляне он остановился и с удовольствием услышал, как Сара задохнулась от восторга и изумления.

Внизу мерцала река Тей, серебристой змеей извиваясь среди изумрудной зелени. На север уходили горы Кейрнгорм. На запад тянулись холмы Лох-Ирн. Воздух казался здесь более мягким, размытым, все виделось как сквозь прекрасную вуаль.

Он был дома, и его сердце, казалось, с каждой милей расцветало.

— Что это? — Высвободив руку, Сара указала влево.

— Туллохс-Фолли, павильон «Каприз» в виде искусственных руин, — сказал Дуглас. — Башня на нем была построена в прошлом столетии одним из твоих предков.

— Значит, мы недалеко от Килмарина?

— Несколько часов пути, не больше, — ответил Дуглас.

— Тут кто-нибудь живет?

Он покачал головой.

— Тогда зачем это построено?

— Полагаю, это преклонение перед замками на Рейне в Германии. — Он указал вниз на реку Тей: — У нас есть собственная версия Рейна, но никаких замков.

Сара указала направо, на руины какой-то постройки на другом холме, ниже того, на котором они стояли.

— А это что?

— Это замок Белой дамы. — Зародившаяся в глубинах его души улыбка рвалась наружу. — Я слышал об этом мальчишкой. Не помню, кому он принадлежал, а может, и не знал никогда. Но по слухам, здесь бродит девушка, которая влюбилась в слугу, и ее заперли в спальне на третьем этаже. Она выбросилась из окна.

— О Господи!

Дуглас снова взял ее за руку.

— Не надо расстраиваться из-за такой старой истории, Сара. Кто знает, правдива ли она?

Они отошли от обрыва, и только тогда она заметила одеяло и корзину.

Дуглас выпустил ее руку, и Сара устроилась на одеяле.

— Как ты это делаешь? — спросил он.

Она вопросительно подняла глаза.

— С твоими юбками. Ты похожа на цветок и села так изящно, будто сделала реверанс.

Сару удивил этот комплимент.

— Меня этому учили, — сказала она.

— Ты часто бывала на пикниках?

— Мы с мамой предпочитали полдничать под дубом в южной части Чейвенсуорта. Там чудесное место. Можно посидеть, почитать или поговорить.

— Я удивлен, что ты позволяла себе отложить свои обязанности. — Он уселся напротив.

— Меня начали учить, когда мне было шесть лет. Именно тогда мне ясно дали понять, что я дочь герцога Херриджа и, следовательно, отличаюсь от других людей.

Дуглас промолчал.

— Меня поощряли всегда вести себя прилично и помнить, что люди смотрят на меня, единственного ребенка герцога Херриджа. Я не должна позорить его, ставить его в неловкое положение, поступать неуместно.

— Другими словами, ты должна была стать образцом добродетели.

— Возможно, — слабо улыбнулась Сара. — Если у меня возникали вопросы, как поступить, мать была мне опорой. Она была для меня источником информации по большинству вопросов. В Лондоне я могла проконсультироваться с тетей.

— Мать не сопровождала тебя в Лондон?

— Нет, — покачала головой она. — Отец не позволял.

С каждым разговором Дуглас понимал Сару немного лучше, и теперь ему стало ясно, какую замкнутую жизнь она вела.

— Не сомневаюсь, ты была безупречной герцогской дочерью, — сказал он.

— Моя жизнь была ограничена моим поведением. — Замявшись, она продолжила: — Ожиданием моего поведения. — Сара смотрела прямо на него, бесстрашный взгляд ее серых глаз напомнил ему об их первой встрече в кабинете герцога Херриджа. — Но я не знаю, чего от меня ждешь ты, Дуглас.

Она развернула сыр и начала тоненько его резать. Дуглас не привык, чтобы его обслуживали, но забота жены опьяняла его.

— Ты не могла сказать мне ничего более приятного, — заметил он.

Теперь она смутилась.

— Я хочу, Сара, чтобы ты поступала по своему желанию: не так, как ты считаешь приличным, и не так, как, по твоему мнению, от тебя ждут, но сообразно своим чувствам.

Он потянулся и взял ее затянутую в перчатку руку в свои ладони. Сара всегда пряталась за покровами, всегда защищалась от пристального взгляда других.

Он хотел видеть ее нагой при свете дня, и хотя теперь не время и не место, он позволил себе поразмышлять об этом.

— У меня не было возможности сказать тебе, как роскошно ты выглядела тогда в нашей спальне. У тебя великолепные ноги, совершенные бедра и талия. И позвольте сказать, леди Сара, у вас великолепные ягодицы.

— Ты это говорил.

Его и позабавил, и обрадовал вспыхнувший на ее щеках румянец.

— Ты тогда улыбался, — сказала она.

— Так ты поэтому вернулась на свою узкую неудобную кровать? Потому что я улыбнулся? Я был восхищен и очарован. Почему же мне не улыбаться? Удивляюсь, что я джигу не отплясывал.

Она снова, казалось, изумилась.

Дуглас сосредоточился на ее руках, а когда поднял глаза, увидел, что она смотрит на него.

Воздух замер, стояла летняя тишина, как будто сама природа ждала. Даже кузнечики замолчали.

Он повернул ее руку и расстегивал пуговки на перчатке. Один за другим он высвободил ее пальцы из шелка, потом бросил перчатку на одеяло. Теперь их руки соприкасались. Ее рука была горячее, чем у него, будто скрытое пламя бушевало в ее теле, только так выражая свою тайну.

— Возможно, это несправедливо, — сказал он. — Ты, дочь благопристойного и добродетельного герцога, связалась с авантюристом.

— У нас не любовная связь, — сказала она. — Мы женаты.

— Пока мы физически не осуществим брачный союз, леди Сара, это лишь флирт.

— И как только мы осуществим союз, ты будешь относиться ко мне с соблюдением правил этикета, как я привыкла ожидать от мужчин?

Подняв голову, он посмотрел ей в глаза:

— Ты хочешь сказать, что я перестану смущать тебя? И больше никогда не буду говорить о твоей груди? О твоей нежной коже?

— Я действительно хочу, чтобы ты ничего подобного не говорил.

— Возможно, как только мы ляжем вместе, леди Сара, я буду говорить о другом…

— Ты не слышал, что я сказала? — спросила Сара.

Дуглас наклонился к ней:

— Пойми. Ты вольна сказать мне, что пожелаешь. Я столь же свободен игнорировать это.

Медленно она высвободила руку и сосредоточенно посмотрела вниз.

Дуглас приподнял ее за подбородок.

— Думаю, нам нужно вместо флирта завести любовную интригу, леди Сара, — сказал он. — И если дело дальше прикосновений не зайдет, пусть будет так.

Она отвела взгляд, потом снова посмотрела на Дугласа. Он почувствовал, что она дрожит, и ему захотелось притянуть ее в свои объятия и согреть. Он тихо прошептал бы ей слова утешения и освободил бы ее от страха…

Дуглас потянулся за сыром и фляжкой пива и улыбнулся Саре, не удивляясь, что она отвела глаза вместо того, чтобы улыбнуться в ответ.

— Расскажи мне о своем деде.

Она наполнила свою тарелку, потом наконец ответила:

— Я о нем ничего не знаю. Его зовут Доналд Туллох. Туллох — распространенная шотландская фамилия?

— В окрестностях Перта — да, — сказал Дуглас. — Между твоей матерью и ее родителями была сильная антипатия?

— Я не уверена, что это была антипатия, — призналась Сара. — Иногда мне кажется, что мама очень грустила из-за разлада. Она никогда об этом не упоминала, но не раз говорила, что и два человека могут составить семью, что она и я такая же семья, как любая большая.

— Вполне возможно, что дедушка не захочет тебя видеть. Ты хоть уверена, что он жив?

— Месяц назад был жив. Мой поверенный навел справки.

— Ты знала, что до этого может дойти?

— Меня больше волновало, что отец сошлет мою мать в Шотландию. Я не знала, куда мы отправимся, поэтому хотела гарантировать, что дед примет нас.

— Он знает, что ты едешь?

Она покачала головой:

— Нет, я не поддерживала связь с ним и попросила поверенного не сообщать о моем интересе. Но насколько он понял, мой дед жив и по-прежнему глава семьи.

Сара затихла. Жалела ли она, что Морна Херридж оказалась не такой долгожительницей, как ее отец?

— И ты ничего не знаешь о нем и о Килмарине?

Она снова покачала головой.

— А ты?

— Килмарин для жителей Перта все равно, что Букингемский дворец для лондонцев. Некоторые его части поразительно уродливы, другие красивы, это памятник тому, что может сотворить человек.

— Моя мать никогда не говорила об этом. За все годы она вообще редко упоминала Шотландию. Как будто закрыла дверь в ту часть ее жизни.

Дуглас молчал. Что он мог сказать? Иногда, чтобы выжить, нужно отгородиться от своего прошлого.

— А ты кого-нибудь хочешь увидеть в Перте?

— Если бы хотел, давно вернулся бы.

— И ты никого не хотел бы снова увидеть?

— Выуживаете информацию, леди Сара? — улыбнулся он. — Когда я покинул Шотландию, я был слишком молод, чтобы разбить много сердец.

— Но некоторые разбил. — Это был не столько вопрос, сколько комментарий.

— Я должен прикидываться, что столь же целомудрен, как в день появления на свет?

Ее так заинтриговал этот вопрос, что Дуглас даже головой покачал.

— У меня флакон твоих духов, — сказал он и с удовольствием заметил, как ее лицо снова вспыхнуло. — Вернуть его? Или оставить на тот случай, если нам снова придется спать порознь?

Возможно, ключ к завоеванию сердца Сары в том, чтобы сбивать ее с толку и делать это достаточно долго, поскольку она не понимает, что ее добиваются.

Глава 19

Шотландия уже два дня приветствовала их голубым небом, но сегодня белые облака превратились в темные тучи. Даже воздух изменился, стал тяжелым и влажным.

— Похоже, скоро хлынет ливень, — сказал Дуглас, разглядывая облака. Через люк в крыше он велел Тиму остановить карету на обочине.

— В чем дело? — спросила Сара, это были ее первые слова после пикника.

— Нужно приять меры. Грязь на дороге быстро превратится в жижу. И карета за считанные минуты может завязнуть.

— Что ты предлагаешь делать?

— Это зависит от того, что приготовила нам природа. — Кроме этого загадочного замечания, Дуглас других пояснений не дал.

Она посмотрела на Флори. Горничная не любила грозу, и ее нарастающая тревога была заметна всем. Сара похлопала ее по руке:

— Все будет хорошо, Флори. Тим превосходный кучер, и у мистера Эстона хорошая голова на плечах.

Говорит ли она, как подобает жене? Ее голос был спокоен и лишен тревоги. Но она годами тренировала сдержанность. Если она и боялась, то сомневалась, что кто-то в карете способен это заметить.

Открыв дверцу, она увидела, что Тим и Дуглас что-то горячо обсуждают, стоя у лошадей. Они сами принимают решение о безопасности, даже не привлекая их?

Сара закрыла дверцу и села.

— Иногда с мужчинами так трудно. — Эту фразу ей не следовало произносить ни при каких обстоятельствах.

Флори, благослови Господь ее тактичную натуру, притворилась, что ничего не слышала.

— Как вы думаете, поблизости есть гостиница, леди Сара? — спросила она через несколько минут.

— Искренне надеюсь, что нет, — ответила Сара. — Я планировала сегодня быть в Килмарине, не хочу еще одну ночь провести в гостинице.

Дуглас сел в карету и сначала обратился к Флори:

— Тим говорит, что вам не нужно волноваться. Мы найдем убежище до грозы.

Флори была бледна как полотно, но заставила себя улыбнуться и кивнула:

— Спасибо, сэр. Я волнуюсь о моем Тиме.

— Как и полагается, — сказал Дуглас, чем заработал хмурый взгляд Сары. Меньше всего он должен сочувствовать Флори, это сделает ее истеричной. Но, не обращая внимания на строгий вид Сары, он продолжал: — Это молнии мы должны бояться.

Наконец он повернулся к Саре.

— Мы недалеко от главной дороги, — сказал он. — Мы направляемся к ней.

— Мы найдем гостиницу, сэр? — спросила Флори.

— Мы раньше доберемся до Килмарина, — сказал Дуглас.

Они обменялись долгим взглядом, и Сара узнала выражение его глаз. Он мог быть непоколебимым как каменная стена, чтобы добиться своего. Как странно, что она не поняла этого до того, как они уехали из Чейвенсуорта.

Он начал улыбаться, улыбка была очаровательна, если бы не ее озорство и дерзость. Глаза выдавали его мысли, и Сара была уверена, что не будь здесь Флори, Дуглас рассмеялся бы или схватил бы ее, усадил к себе на колени и уткнулся бы в ее грудь.

О чем она думает? Она вытащила из кармана на стенке кареты лист бумаги и начала обмахиваться. Он не перестал улыбаться, и она, нахмурившись, посмотрела на него.

— Мистер Эстон, — произнесла она. Только это, только его имя. И его улыбка стала еще шире. — Прекратите. — Она стиснула зубы.

— Я ничего не делаю, леди Сара, — сказал он, все еще улыбаясь. — Кроме заботы о вашей безопасности.

Она не могла возразить, хотя ей очень хотелось к чему-нибудь придраться. Видит Бог, ей хорошо известно его поведение, когда нет посторонних, но на публике он вел себя как безупречный джентльмен.

Он мало чем отличался от рыцарей, о которых рассказывала мать. Но те рыцари посылали возлюбленным цветы, сочиняли стихи, сажали сады. Сара сомневалась, что хотя бы один из тех рыцарей нашептывал своей даме неприличные предложения, дразнил ее губами и дерзкими словами.

Она отвела взгляд и сосредоточилась на пейзаже за окном кареты. Небо быстро темнело, трава гнулась на усилившемся ветру. Флори подвинулась поближе. Сара посмотрела на горничную и ободряюще улыбнулась, потом снова посмотрела в окно, игнорируя Дугласа. Не сказать, что это было легко.

Удар грома заставил ее подскочить. Флори схватила ее за руку и взвизгнула. Сара посмотрела на Дугласа, он успокаивающе улыбнулся. Не говоря ни слова, он протянул руку, Сара взяла ее, и теперь они втроем держались за руки.

— Если мы не найдем укрытие, — сказала Сара, — Тим должен перебраться к нам. Ему там оставаться небезопасно.

Дуглас кивнул.

— Кто такой Алано?

— Ты с ним встречалась, — нахмурился Дуглас.

— Да, но кто он?

— Почему ты сейчас об этом спрашиваешь?

Порывы ветра ударяли в стенки кареты, Тим покрикивал, успокаивая лошадей.

— Лошади боятся стихии? — спросила она.

— Думаю, все животные инстинктивно стремятся к безопасности. Все непривычное пугает.

Она кивнула, отвлеченная очередным раскатом грома.

— Тебя действительно интересует Алано, или это способ отвлечься от грозы?

— Я грозы не боюсь, — сказала она. — Я в ладу с любыми проявлениями природы. — Нахмурившись, Сара пристально смотрела на него.

— Да?

Лошади заржали, и она закрыла глаза, стараясь не обращать внимания на то, что Флори вцепилась в ее руку мертвой хваткой.

— Я познакомился с Алано во Франции. Мне тогда было четырнадцать. Он спас меня в ситуации, из которой я не надеялся выбраться самостоятельно. — Его взгляд, казалось, смотрел в прошлое. — Он стал наставником очень сердитого юнца. Теперь он моя правая рука, если угодно.

— Вроде дворецкого?

— Нет. Скорее, друг, — сказал Дуглас.

Карета дрогнула от удара грома, сопровождаемого вспышкой молнии. Флори вскрикнула и тут же зажала рот двумя руками. Если прежде Сара не волновалась, то теперь встревожилась.

Дуглас ободряюще сжал ее руку и внимательно оглядывал окрестности.

— Теперь недолго, — указал он свободной рукой. — Вот наша цель.

Она всматривалась в пелену дождя.

— Мы у Килмарина?

— Да.

Сара была не из тех, кто верит в предзнаменования или ищет знаки судьбы. Однако что-то в этом грозовом дне задевало ее. Дождь лил стеной, грозя смыть карету, поднимавшуюся на холм в Килмарин. Сара слышала, как покрикивает на лошадей Тим. Карета дрожала от ударов ветра, Сара, пытаясь успокоить страхи Флори, на самом деле успокаивала себя.

Миновало четверть часа — ужасные минуты, когда Сара была уверена, что карету смоет. Флори постоянно вскрикивала, Дуглас заботливо поглядывал на Сару, и она поняла, что безуспешно пыталась скрыть свою тревогу.

— Мы будем там очень скоро, — сказал он.

Она только кивнула. Через залитое дождем окно она не могла видеть большую часть Килмарина. Но то, что увидела, поразило ее. Чувствовал ли Дуглас то же самое, увидев Чейвенсуорт?

Она всегда считала Чейвенсуорт великолепным поместьем и расцветала, когда о нем упоминали в Лондоне. Но, смутно увидев родной дом матери, Сара была совершенно уверена, что Чейвенсуорт намного меньше.

Дорога, по которой они ехали, казалось, вилась вокруг горы. Когда Сара сказала об этом Дугласу, он только кивнул.

— Думаю, это сделано для защиты, — помолчав, сказал он. — Не забывай, Килмарин был построен семьсот лет назад.

— Чейвенсуорт тоже весьма стар, — заметила она, чувствуя абсурдное желание защитить собственный дом.

Дуглас только слабо улыбнулся, его внимание было обращено на дорогу.

Сара предпочитала не обращать внимания на подъем и на то, что чем выше они забирались, тем уже становилась дорога. Был ли это еще один способ защитить Килмарин? Она по крайней мере сидела со стороны горы, а не со стороны обрыва. Сара не слишком любила высоту, да еще в такой штормовой день.

Порыв ветра ударил в карету, и она дрогнула. Их сбросит с дороги, и они могут покатиться вниз? Ее сердобольный порыв не писать, а поехать к деду окончится смертью четырех человек.

Закрыв глаза, Сара ободряюще поглаживала Флори по руке, желая, чтобы ее горничная просто замолчала.

Молния сверкнула слишком близко, распахнув глаза, Сара встретила пристальный взгляд Дугласа.

— Мы на месте, — сказал он мягко.

Она знала, что, не будь здесь Флори, он обнял бы ее и крепко держал, как делал много ночей после смерти ее матери.

Дорога резко выровнялась, они больше не карабкались вверх. Казалось, они прибыли к входу, тень перед ними превратилась в металлические ворота.

— Сколько рядов защиты нужно Килмарину?

— Ты говоришь о стране, в которой много разрушенных замков, — сказал он. — Если Килмарин уцелел, значит, у него хорошая защита.

Она слышала, как Тим снова крикнул, но в этот раз он обращался не к лошадям. Карета остановилась. Несмотря на то что дождь не прекратился, Дуглас открыл дверцу.

— Куда ты?

— Получить доступ в Килмарин. Сомневаюсь, что они рады визитерам.

Еще одно отличие от Чейвенсуорта, где никогда не отказывали путешественникам. И все же она не могла вообразить человека, прибывающего к воротам Килмарина по доброй воле.

— Ты промокнешь.

— Да, — улыбнулся Дуглас, — промокну. Но я и высохну. Однако спасибо за подобающее жене беспокойство.

— Я не буду ухаживать за тобой, если ты заболеешь, — сказала Сара.

— Чепуха. Конечно, будешь. Несмотря на строгий вид и хмурый взгляд, леди Сара, у вас доброе сердце и любящая натура.

И что, спрашивается, она должна сказать на это? Когда он выходил из кареты, Сара коснулась его плеча:

— Будь осторожен, Дуглас.

Поклон был его единственным ответом.

* * *

Выйдя из кареты, Дуглас увидел мужчин, окруживших Тима. Он медленно приблизился к ним, вытянув руки и открыв ладони, чтобы они знали, что он без оружия.

Перед ними виднелся окутанный тусклым светом проход в Килмарин. С обеих сторон железных ворот были высокие опоры, на каждой статуя с копьем в руке. Весьма негостеприимный вид, но Дуглас не думал, что Туллохов это волновало хотя бы в малейшей степени. Они властвовали в этой части Шотландии в течение нескольких веков.

— Ваш лэрд Доналд Туллох? — спросил Дуглас.

Самый высокий из окруживших Тима мужчин направился к нему. Учитывая сомнительность ситуации, Дуглас с радостью увидел, что они одного роста.

— Да. Почему вы спрашиваете о нем?

— Его внучка прибыла из Англии, чтобы увидеть его.

— У него нет никакой внучки, — уверенно ответил мужчина.

— Есть. Леди Сара Эстон из Чейвенсуорта. Ее матерью была Морна Херридж. Герцогиня Херридж.

Мужчина долго смотрел на него. Дождь не утихал, Дуглас промок до нитки, но готов был стоять здесь, сколько потребуется. Однако когда его собеседник не шелохнулся и ничего не сказал, Дуглас скрестил руки и предложил компромисс:

— Почему бы вам не сообщить Доналду, и пусть он сам решает, позволить ли внучке войти. Не думаю, что он обрадуется вашему решению отказать ей. Если, конечно, он не подчиняется вам во всем.

— Мы так и сделаем, — удивил его улыбкой мужчина. Он подал сигнал двум спутникам, которые все еще стояли рядом с Тимом, и они мгновенно исчезли из виду.

Их предводитель двинулся к воротам, потом оглянулся на Дугласа.

— Вам нравится стоять под дождем? Если да, то пожалуйста. В противном случае идите со мной.

Дуглас и Тим последовали за ним, и когда он исчез в тени, Дуглас осторожно шагнул следом и оказался в пещере, высеченной в твердой скале. В жаровне горел огонь, рядом стол и четыре стула. На столе стояла лампа и лежала колода карт. Видимо, охранять ворота Килмарина было неутомительно.

Он велел Тиму взять стул, подвинул себе другой и вытянул ноги в промокших сапогах к огню.

— Я так понимаю, вы привратник Килмарина, — сказал Дуглас.

— Вы понимаете неправильно, — ответил мужчина. — Я Роберт Туллох, внучатый племянник Доналда. Все мы по очереди дежурим у ворот, точно так же, как делаем все, что нужно сделать в Килмарине.

Туллох сел и внимательно присмотрелся к Дугласу.

— Ваше лицо мне знакомо, — наконец сказал он.

— Я родился и вырос в Перте, — ответил Дуглас. — Возможно, мы там встречались.

— Возможно, — кивнул мужчина.

Пещера была высечена в твердой скале, но это не помешало ее создателям придать ей комфорт. Две глубокие длинные ниши в стене при необходимости можно было превратить в спальные места. На полке стояли ковш, деревянная чаша с двумя ручками и маленькая бочка.

Туллох встал, подошел к полке и наполнил ковш из бочки.

— Наше фирменное виски Туллохов. — Вернувшись к столу, он поставил ковш между Дугласом и Тимом. — Лучшее в Шотландии. Вы это поймете, если вы из Перта.

Дуглас подавил улыбку и воздержался от замечания, что свою продукцию публично хвалят работники любого спиртоводочного завода в Перте. Однако он не возражал согреть внутренности, поскольку его внешняя оболочка еще долго останется мокрой.

К тому времени, когда с виски было покончено, вернулись двое мужчин. Не обращая внимания на Дугласа и Тима, они повернулись к Туллоху:

— Он их примет.

Дуглас встал.

— Благодарю вас за гостеприимство, — сказал он. — И за виски.

Туллох только кивнул, проводив их на дождь. Дуглас вошел в карету, держась как можно дальше от Сары и Флори. Он был насквозь мокрый.

— Твой дед согласился принять тебя.

Сара выпрямилась, поправила шляпку и чопорно сложила руки.

Он подумал, представляет ли она, насколько трудными будут следующие несколько часов. Она чувствовала необходимость визита в Шотландию. Дуглас знал упрямство Сары достаточно хорошо и понимал, что с ним или без него, но она отправилась бы повидаться с дедом. Меньшее, что он мог сделать, — это встать на ее сторону.

Большие черные ворота Килмарина медленно качнулись внутрь, словно давая визитерам время обдумать, действительно ли они хотят войти.

Килмарин, высотой в четыре этажа, был построен из камня густого красного цвета. На подъездную дорогу выходило мало окон и только на верхних этажах. Килмарин был бесстрастен и огромен, он затмевал округу, но не обладал эстетической красотой Чейвенсуорта. Впервые увидев Чейвенсуорт, Дуглас решил, что он напоминает французский замок. Килмарин был вызывающе шотландский.

Тим направил лошадей на широкую дорогу, ведущую к замку. В ясный день в солнечном свете гравий, возможно, искрился бы, а цветы на клумбах кивали бы головками, предвещая приятную встречу. Днем солнце освещало бы красные камни Килмарина, окрашивая их в темно-розовый цвет. Однако в шотландский шторм цветы на клумбах почернели, темные пальцы теней тянулись по гравию, словно пытаясь поймать колесо кареты. Камни Килмарина были кроваво-красными.

Все молчали, лишь дождь барабанил по крыше кареты.

Они не столько достигли Килмарина, сколько были поглощены им. Когда они въехали под навес перед входом в здание, тишина стала оглушительной. Карета остановилась. Через несколько секунд дверца открылась.

Дуглас посмотрел на Сару.

— Ты готова? — спросил он, желая сам повернуть карету и покинуть Килмарин, если она передумала.

Сара расправила плечи, вскинула подбородок и улыбнулась. Он хорошо изучил ее за прошлые несколько дней и отличал притворство от настоящих эмоций. Она боялась, но он сомневался, что кто-то мог это заметить.

Он положил ладонь на ее руку.

— Я с тобой, — сказал он.

Она закусила нижнюю губу и ничего не сказала. Быстрый кивок был ее единственным ответом. Но вспыхнувшего в ее глазах удивления и благодарности было достаточно.

Дуглас вышел из кареты первым, кивнув мужчине, открывшему дверцу. В отличие от слуг Чейвенсуорта он не носил ливрею и пристально смотрел в ответ. Здесь нет никаких потупленных глаз. Этому человеку Дуглас был так же любопытен, как Дугласу интересен Килмарин.

Повернувшись, он подал руку Саре. Опершись на нее, Сара вышла из кареты. Она расправляла юбки, но Дуглас видел, что она пользуется возможностью осмотреться и взять себя в руки. Килмарин и на расстоянии внушал трепет, а вблизи он был еще более впечатляющим.

Дуглас никогда не был здесь, только мальчишкой слышал о Килмарине: ходили слухи, что под главным зданием находится темница и что в главном зале часто появляется призрак юноши.

Килмарин оказался под стать рассказам из детства. На всех четырех столбах навеса красовались щиты. Не баронские щиты, с гербами, но щиты, которые явно использовали в сражениях, круглые, покрытые металлом, с вмятинами.

Арочная дверь вела внутрь замка. Когда Дуглас обернулся подать руку Саре, дверь открылась.

По расчетам Дугласа, Доналду Туллоху должно быть за семьдесят. Он думал найти его немощным, чуть не при смерти. Человек, который приветствован их, держал в правой руке трость, но размахивал ею скорее как оружием, чем опирался при ходьбе.

Когда-то он, вероятно, был выше Дугласа, но годы согнули его. Плечи его ссутулились, колени подгибались, будто не в силах выдержать вес тела, хотя он был худ как скелет. Густая копна седых волос падала ему на плечи, длинное узкое лицо покрыто морщинами и обветренно. Однако синие глаза, глядевшие из-под кустистых седых бровей, были удивительно живыми.

Долгие минуты они с Сарой молча смотрели друг на друга.

Наконец Дуглас шагнул вперед, и поскольку Сара держала его под руку, ей оставалось идти с ним. Они медленно приблизились к ее деду и остановились в нескольких футах от него.

— Спасибо за то, что согласились принять нас, — сказал Дуглас.

— Кто вы? — спросил Доналд, голос казался хриплым от того, что он редко говорил.

— Дуглас Эстон.

Не успел он представить Сару, как она выступила вперед.

— Я леди Сара Эстон, — сказала она самым царственным тоном. — Моя мать была герцогиней Херридж.

Доналд был сообразительнее своего родственника у ворот. Он стукнул тростью в каменные плиты пола. Все вокруг словно по сигналу замерли.

— Моя дочь умерла? — спросил он.

Сара выпрямилась, глядя в лицо старику.

— Умерла.

Доналд Туллох кивнул. Потом повернулся и медленно вошел в здание.

Дуглас положил ладонь на руку Сары, когда ее дед исчез внутри. Это был прекрасный ход. Визитеры не знали, рады им или отказали в приеме.

Шторм не утихал, время шло.

Будь он проклят, если позволит Доналду Туллоху выгнать их без дальнейших слов.

Нравится это обитателям Килмарина или нет, но у них гости.

Дуглас повернулся к молодому человеку, открывшему дверцу кареты.

— Проследите, чтобы чемоданы отнесли в нашу комнату, и пусть кто-нибудь покажет нам наши покои. — Прежде чем молодой человек успел ответить, Дуглас поднял руку. — Мне также нужно устроить моего кучера и горничную моей жены.

— Я прослежу, чтобы это сделали. Их примут с шотландским гостеприимством.

Обернувшись, Дуглас увидел Роберта. Тот кивнул молодому человеку, потом взглянул на Тима.

— Сообщите мне, если вам что-то понадобится, — сказал он.

Тим кивнул.

— Хорошо, сэр. — Он оглядел собравшихся под навесом. Судя по его виду, Тим был несколько ошеломлен.

— Мы не воевали с англичанами добрую сотню лет, Тим, — сказал Дуглас, и успокаивая Тима, и напоминая этот факт окружавшим их Туллохам.

В дверях стояла девушка, ее появление явно послужило сигналом разойтись. Один за другим шотландцы исчезали в шторме.

— Вы пойдете со мной? — спросила она, отступив, чтобы они могли войти.

Сара тронула его руку.

— Твой сюртук промок. Тебе нужно согреться и обсушиться.

— Как приятно иметь заботливую жену, — улыбнулся Дуглас.

Она, нахмурившись, смотрела на него, но это было лишь поверхностное выражение. Боль все еще тлела в ее глазах.

— Идем? — спросил он.

Ее взгляд упал на открытую дверь и дальше вглубь на затененный интерьер.

— Если должны, — сказала она с решительной улыбкой. В дверях Сара обернулась. — Флори, после того как вы с Тимом устроитесь, пусть тебя проводят ко мне в комнату.

До того момента Дуглас не понимал, как близки ее слезы.

Ох, милая.

Он мягко взял ее за руку и повел в замок.

Глава 20

Молодая девушка — Сара не знала, какое положение она занимает в доме, — вела их к огромной мраморной лестнице, превосходившей даже лестницу в Чейвенсуорте. Килмарин походил на гигантское животное, и эта лестница из мрамора и красного дерева казалась его хребтом.

Сара крепко держалась за Дугласа, уверяя себя, что это только для равновесия. К сожалению, ей пришлось отпустить его, поскольку, поднимаясь по лестнице, нужно придерживать юбки.

— Спальни семьи в том крыле. — Девушка указала на коридор, освещенный канделябрами. И вместо того чтобы свернуть туда, она пошла направо, очевидно, к комнатам, предназначенным для гостей.

Ну и прекрасно, пусть Доналд Туллох считает ее гостьей. Она не задержится в Килмарине так долго, чтобы почувствовать неуважительное отношение.

Остановившись, девушка открыла дверь и ждала, пока они войдут. Дуглас отступил, пропуская Сару вперед, и на этот раз она пожалела, что он так галантен. Как будто зная, как не хочется ей входить в комнату, он снова взял Сару за руку и улыбнулся так чутко, что у нее сердце заныло.

— Я сейчас зажгу лампы, — сказала девушка. — День замечательный, но непогожий.

Через несколько мгновений комната была освещена. Не будь Сара так натренирована в соблюдении этикета, она, возможно, вскрикнула бы от открывшегося взгляду вида.

Гостиная была выдержана в синих тонах. Шелковой обивке стен вторили два дивана у камина. Между ними стоял низкий стол красного дерева с резными ножками, оканчивающимися львиными лапами. У каждого дивана стояла лампа, еще одна — на столе у окна, рядом с которым стоял стул с высокой спинкой и скамеечкой для ног. Маленький книжный шкаф рядом со стулом был заполнен книгами с золотым обрезом.

— Это покои королевы, — сказала девушка. — Одна из наших самых красивых комнат.

Возможно, она недооценила своего деда. Если Килмарин неприятным визитерам демонстрирует эту красоту и комфорт, можно только догадываться, какова остальная часть замка.

Сара пошла к двери в спальню. Кровать была массивная, большого размера, мебель в комнате — резная, с деревянными вставками глубокого зеленовато-синего оттенка, почти в цвет глаз Дугласа. Над кроватью висел золотистый балдахин. Такой же тканью был отделен умывальник. Замысловатая ширма из золотистой ткани стояла перед закрытой дверью. Была ли за ней ванная?

Покрывало на кровати было белое, но в центре золотистой нитью вышит необычный герб — фигура охотящегося волка с опущенной мордой и разинутой пастью. Вряд ли под таким покрывалом уснешь без сновидений.

— Туллох — это волк на гэльском языке? — спросила Сара.

— Это означает холм, — ответил за ее спиной Дуглас.

— Часа вам хватит, мисс? — спросила девушка.

— Час? — переспросила Сара.

— Доналд ужинает рано. Я вернусь через час и провожу вас в обеденный зал.

Прежде чем Сара успела придумать причину отказаться, девушка ушла, и Сара беспомощно посмотрела на Дугласа.

— Это всего лишь ужин, Сара, — сказал он, его тон был до нелепости добрым.

Она кивнула.

— Это всего лишь ужин, — повторила она, но от этого не почувствовала себя лучше.

Дуглас начал снимать влажную одежду. Не за золотистой ширмой и не в комнате, которая действительно оказалась ванной. Он просто снял одежду, взял полотенце и обернул вокруг талии. Все это он проделал с естественностью человека, знающего о своей привлекательности.

— Ты всегда был такой? — Сара обрадовалась возможности поговорить на другую тему.

— Какой?

— Тебе удобно ходить голым, особенно перед незнакомкой.

Он скрестил руки на груди и посмотрел на нее. Она не могла расшифровать выражение его зеленовато-голубых глаз.

— Я не считаю тебя незнакомкой, Сара. И меня беспокоит, что ты так считаешь.

Возможно, это не лучшая тема для беседы. Сара подошла к бюро и сняла шляпку с поникшим пером. В начале поездки оно было таким игривым, а теперь казалось потрепанным. И хотя Сара не могла сказать, что поездка для нее началась весело, теперь она совсем сникла.

Слезы вернулись. Она неистово заморгала, прогоняя их, жалея, что ей не дали отдельную комнату. Там она могла бы выплакаться и почувствовала бы себя лучше.

— Ты пройдешь через это. — Дуглас сзади положил руки ей на плечи и медленно потянул к себе. Она закрыла глаза и позволила себе прижаться к нему. — Ты пройдешь через это, Сара. Но это не закончится. Ты всегда будешь горевать о матери. Ты всегда будешь тосковать без нее. Обладай я могуществом Бога, я убрал бы твою печаль, но при этом мне пришлось бы убрать твои воспоминания. Ты хотела бы этого?

— Нет, — тихо сказала она. — Но это так тяжело. Как ты пережил это?

Он прижался щекой к ее волосам и ответил не сразу и не на ее вопрос.

— Однажды ты улыбнешься, потом станешь смеяться. Но когда ты будешь вспоминать, всегда будут горестные моменты. Ты всегда будешь чувствовать утрату, пока помнишь, что тебе повезло быть любимой.

Она так устала, устала от борьбы с болью, от того, что нужно быть сильной. Дуглас обнял ее, и она, повернув голову, прижалась щекой к его груди. Долго они стояли молча.

Наконец Сара отстранилась, осознавая две вещи: Дуглас почти нагой и ей нравится касаться его.

Она занялась осмотром ванной. Медная бадья была произведением искусства — с выпуклыми чертополохами и розами по краю, на самом верху бадьи поблескивали два крана. Сара открыла один, и, к ее изумлению, потекла горячая вода. В Килмарине был котел, чем не мог похвастаться Чейвенсуорт.

Вода из бадьи стекала в трубы, и Сара тут же заметила, что система здесь такая же, как в Чейвенсуорте. Она не могла удержаться от мысли, забиваются ли здесь трубы, но когда сказала об этом Дугласу, он только рассмеялся.

— Ты здесь не хозяйка, — сказал он, — так что не стоит волноваться.

— Я знаю, но привычка — вторая натура.

Он улыбнулся, и Сара отвела взгляд. Она привыкала к его улыбкам. Она уже ждала их, если не поощряла. У нее не было большого опыта по части женских уловок — только тот, что она приобрела за два светских сезона. Она не могла с напускной скромностью флиртовать, не умела обращаться с веером, вечно задевала им вещи и людей или глупо роняла, не умела красиво хлопать ресницами.

Однако Дуглас зародил в ней нечто, чего она никогда прежде не знала, некую бесшабашность духа. У нее появлялись неправедные, неприличные мысли, но это не было единственным признаком того, что она на грани пристойности. Ее тело, странным образом настроенное на него, казалось, знало, когда он рядом. Ее пульс учащался, дыхание перехватывало, сердце стучало громче.

Даже в горе чувствовала она что-то новое, неизведанное, почти ошеломляющее.

Возможно, ее жизнь была бы гораздо легче, если бы она не вышла замуж. Но что случилось бы в прошедшие недели? Когда-то она могла с уверенностью сказать, что может справиться почти с любой ситуацией, но теперь знала, что некоторые обстоятельства выше ее сил. Порой она нуждалась в помощи других людей, и время слишком хорошо подтвердило это. Как она обошлась бы без Дугласа? Она хотя бы поблагодарила его? Сказала о своей уверенности, что Чейвенсуорт лучшее для него место? Или она просто предположила, что он и так это знает?

Сара прошла в гостиную, где Дуглас стоял перед горящим камином, по-прежнему в одном полотенце.

— Спасибо, — сказала она.

— За что? — повернулся к ней Дуглас.

Сара сосредоточила взгляд на его лице.

— За то, что ты здесь. За то, что был со мной в Чейвенсуорте. За твою доброту.

— Я оказался бы плохим мужем, если бы не был добр к своей жене.

Она не знала, что на это сказать. Дуглас пошел в спальню, Сара последовала за ним. Ее багаж еще не принесли, но одинокий чемодан Дугласа был уже здесь. Открыв его, Дуглас выбирал одежду.

— Тебе действительно нужен камердинер, — сказала она.

— Ты говоришь так, потому что не любишь видеть меня голым.

Напротив, она начала привыкать к этому, даже ждала.

Он зашел за ширму одеться и вернулся в официальной белой рубашке, украшенной булавками и заправленной в черные брюки, на нем были черные кожаные башмаки с серебряными застежками. Он вынул из чемодана сюртук и достал кожаную папку.

— Ты снова собираешься работать? — спросила она, когда он положил папку на стол между диванами.

— Чейвенсуорт забрал у меня много времени на прошлой неделе, — сказал он. — Мне нужно заняться собственными делами.

— Не алмазами, — сказала Сара.

— Не алмазами. У меня много дел.

Дуглас сел на диван и начал разбирать бумаги. Он мигом разложил бумаги на три стопки, одну побольше и две маленькие. Потом достал перья, маленький пузырек с песком и непонятный кубик.

Сара, поддавшись любопытству, подошла к столу, взяла маленький кубик из слоновой кости и со всех сторон оглядела его. Красивую вещицу густо покрывала резьба — цветы и птицы, — но Сара не могла понять ее назначения.

— Что это?

Дуглас взял у нее кубик, поставил на стол и нажал на две точки. Крышка откинулась, и внутри оказалась ловко спрятанная бутылочка с пробкой.

— Это дорожная чернильница, — восхищенно сказала Сара.

— Я много их перепробовал, эта лучшая.

— Ты всегда работаешь, когда путешествуешь?

Дуглас снова посмотрел на нее:

— Я не люблю тратить время попусту.

— И эта поездка пустая трата времени?

— Думаю, ты умышленно извращаешь мои слова, Сара. — Он подвинул к себе стопку бумаг. — Не понимаю зачем.

Она не отвечала, рассердившись на него. Ей хотелось знать, чем он так усердно занимается, но поинтересоваться — значит проявить любопытство, что, вероятно, не мудро. Все же их мало что связывает: тот день в кабинете ее отца, смерть матери, возможно, Чейвенсуорт.

Она резко села на диван.

— Расскажи мне о своем бизнесе.

— Вы командуете мной, леди Сара? Я не слишком подчиняюсь командам, особенно если их произносят таким тоном.

— Ты порой очень раздражаешь, Дуглас. Этот тон лучше?

— Не слишком. Возможно, если ты потренируешься, то сумеешь говорить любезнее.

Он вернулся к работе, явно покончив с разговорами. Она несколько минут молча смотрела на него.

— Ты всегда отказываешь людям, когда они задают вопросы?

— Если они относятся ко мне как к лакею, да. — Дуглас глянул на нее. — Ты не на меня сердишься, Сара. Ты сердита на своего деда.

Какое неподходящее время, чтобы заплакать, подумала она.

— Мне действительно интересно, — сказала она. — Прости, если я говорила заносчиво.

— Без сомнения, это последствия того, что ты дочь герцога. — Он снова переключил внимание на бумаги.

— Наверное, это следствие того, что я дочь герцога Херриджа, — призналась она. — С моим отцом ни малейшей слабости не посмеешь проявить. Думаю, с его наклонностями он мог бы стать военным гением. Я действительно считаю, что он воспринимает разговор с людьми как сражение, как войну, которую надо выиграть. Думаю, он хранит в памяти победителей и побежденных и не настроен проигрывать.

Она разглядывала свою юбку, а когда подняла глаза, увидела, что Дуглас смотрит на нее.

— В каком возрасте ты поняла это? — спросил он.

— Думаю, лет в девять.

— Это была конфронтация с отцом, или ты стала свидетелем сражения между ним и матерью?

— Моя мать всегда была покорна ему, — сказала Сара, снова чувствуя ужасное желание расплакаться. — Однажды она сказала, что мир держится на том, что жена признает мужа главой дома. — Она снова посмотрела на Дугласа. — В Чейвенсуорте мне некого было признать главой дома, кроме себя самой. Но я не вижу, почему это должно притупить мои чувства.

— Не должно.

— Чем, кроме алмазов, ты занимаешься?

Стук в дверь помешал ему ответить. Когда Дуглас открыл дверь, вошли два молодых человека с чемоданами Сары, следом шла Флори с маленьким чемоданом в руке и указывала, куда поставить багаж.

— Осторожнее, не поцарапайте. Это прекрасная флорентийская кожа, — добавила она.

Куда делась испуганная грозой трусиха? За час к Флори вернулось самообладание. Очевидно, продолжающийся шторм больше не наводил на нее ужас.

Флори огляделась и встала в дверях спальни.

— Я сейчас уложу ваши волосы, леди Сара, — сказала она деловым тоном, которого Сара от нее прежде никогда не слышала.

Она прибыла в Шотландию, и мир сошел с ума.

Алано постучал в дверь экономки. Он терпеливо ждал, что удивительно, поскольку он не был терпеливым человеком.

Когда она наконец открыла дверь, он улыбнулся, не испугавшись ее хмурого вида.

— Вы можете быть очень суровой, — сказал он. — Думаю, это помогает вам быть отличной экономкой. Но я в Чейвенсуорте гость, и такое поведение на меня не распространяется. Я мог бы даже упомянуть леди Саре, что вы были бесцеремонны со мной.

На нее эта угроза не произвела впечатления.

Его улыбка стала шире. Вдобавок к тому, что она невероятно хороша, она еще и умна.

— Я что-нибудь могу для вас сделать, мистер Макдона?

— Я хотел бы чаю, — сказал он.

— В вашей комнате есть сонетка, сэр. Позвоните, и горничная принесет вам, что пожелаете.

— Боюсь, это не подойдет, миссис Уильямс, — сказал он. — Мне нужно ваше общество. Кроме того, вы должны мне объяснение.

Она скрестила на груди руки, и он почти слышал, как она постукивает башмаком по полу.

— Я не имею ни малейшего желания распивать с вами чай, сэр. И что за объяснение я вам должна?

— Откуда вы знаете испанский? — спросил он.

От румянца ее лицо помолодело.

— Скажем, я немного знаю испанский язык, мистер Макдона.

Она хотела закрыть дверь, но он просунул в щель ногу.

— Миссис Уильямс, я здесь от имени и по поручению мистера Эстона, который является моим другом. Мистер Эстон женат на леди Саре, которая отвечает за все в Чейвенсуорте. Разве вы не думаете, что у нас много общих интересов и мы могли бы стать добрыми знакомыми? — Не дав ей возразить, он поднял руку и добавил: — Я не говорю «друзьями», миссис Уильямс. Я просто хочу сказать, что это очень большой дом и мне не с кем поговорить. Ваш Томас очень приятный молодой человек, но я чувствую, что он не так образован в некоторых вопросах, как вы.

— Возможно, мистер Макдона. Я подумаю об этом.

Он убрал ногу, и она тут же захлопнула дверь перед его носом.

Ему действительно не следовало смеяться.

Глава 21

От стука в дверь Сара округлила глаза.

— Откроешь, Флори? За последний час тут перебывало больше людей, чем я дома за целый день вижу.

Флори вышла. Сара слышала два женских голоса, потом Флори появилась снова.

— Пришла Линда Туллох, леди Сара, чтобы проводить вас к обеду.

Кто эта Линда Туллох?

Сара вышла в гостиную и увидела там женщину в темно-синем платье с кринолином. Присборенная в двух местах юбка открывала белое кружево. Изящная камея на шее была единственным украшением женщины. Каштановые волосы расчесаны на прямой пробор и собраны на затылке в тяжелый узел.

Она была хороша, но, судя по виду, или собственная красота ей наскучила, или она не придавала ей значения. Карие глаза обрамляли густые ресницы. Скулы у нее были высокие, словно она экзотическая красавица Востока, а не из Шотландии. Рот безупречной формы сжат в линию более тонкую, чем задумала природа, и у Сары создалось впечатление, что Линда Туллох нечасто улыбается.

— Я ваша кузина, — объявила она. — Мой отец был братом вашей матери.

До этого момента Сара даже не знала, что у нее есть дядя.

— Я провожу вас к обеду, но мы должны поторопиться. — Линда повернулась и оглянулась на Сару. — Дедушка не терпит опозданий. Тех, кто опаздывает на обед, просто не обслуживают.

— Не жди меня, — кивнула Сара Флори.

Когда они спускались по лестнице, Сара заметила то, чего не увидела раньше. На стенах и над арками висели щиты, старинные клейморы — мечи шотландских горцев, палаши и кинжалы.

В просторной роскошной комнате ждали Дуглас, мужчина, встретивший их у въездных ворот, и Доналд Туллох. Дед нахмурился, завидев Сару.

Если он думает выбить ее из колеи, то его ждет разочарование. С детства ее заставляли стоять у стола, пока отец не обратит на нее внимания, и она все время молила Бога, чтобы не расплакаться. После таких тренировок Сара сомневалась, что ее можно запугать.

Доналд взял Линду за руку, Сара встала рядом с Дугласом.

— Она моя кузина, — пояснила мужу Сара.

— Тут многие родственники. — Стоявший рядом с Дугласом мужчина шагнул вперед. — Роберт Туллох, — представился он. — Тоже кузен, троюродный брат или даже дальше.

Доналд повернулся, и началось то, что Сара назвала бы шествием. За Доналдом пошли Линда и Роберт. Дуглас подал Саре руку, и они двинулись следом.

— Он не противник, — шепнул Дуглас. — Ему по меньшей мере семьдесят, и он заслуживает уважения хотя бы за то, что выжил.

Сара хмуро посмотрела на Дугласа, но он только покачал головой. Обеденный зал казался таким же огромным, как комната, из которой они только что вышли. Сводчатый потолок напоминал Саре собор. Звуки тоже казались здесь громче. Дуглас подвинул ей похожий на трон деревянный стул, потом сел сам. Несколько минут она слышала только шарканье ног по истертому каменному полу.

Стол со щербинами был длиной в добрых двадцать футов и сбит из грубых досок. Лак местами потемнел. Спинки и сиденья стульев обиты потрескавшейся коричневой кожей. Относятся ли этот стол и вся мебель в большом зале к временам возникновения Килмарина? Все здесь грубоватое, массивное, сделано для шотландских воинов и разительно контрастирует с обстановкой покоев королевы.

Посуда, похожая на ту, которой пользовались в Чейвенсуорте, выглядела здесь странно неуместной. Сара сразу узнала фарфор фабрики Споуда с его характерным узором малинового и черного цвета. В уголке идеально отглаженных салфеток вышита голова волка, столовые приборы и блюда серебряные.

Сара сидела напротив Дугласа в середине стола. Линда села рядом с Дугласом, Роберт справа от Сары. Во главе стола сидел Доналд, другой торец пустовал.

Доналд махнул рукой, очевидно, это был сигнал, потому что из двери в дальнем конце комнаты появилась вереница молоденьких девушек с подносами.

— Перегони скот завтра, — резко сказал в тишине Доналд.

— Я уже перегнал, — ответил Роберт.

Доналд уставился на него:

— Я давал разрешение на это?

— Да, — сказал Роберт, явно удивив ответом старика. — В ту минуту, когда вы отдали стада под мою опеку.

Доналд пристально смотрел на Роберта, потом, к удивлению Сары, повторил:

— Перегони скот завтра.

Роберт только улыбнулся. Очевидно, это была давняя игра и единственная тема беседы за столом.

Обед состоял из двух видов рыбы, ломтей говядины, зрелых сыров, а на десерт подали круглый пирог с земляникой и сливками.

Рыба была нежная, говядина — сочная, а сыры один острее и ароматнее другого. Но, попробовав десерт, Сара едва не застонала в голос от удовольствия и не раз ловила на себе взгляды Дугласа, смакуя свою порцию.

Покончив с десертом, Сара положила ложку на край блюда и вытерла рот салфеткой.

Полагается ли ей молчать? Все ли в Килмарине относятся к Доналду как к королю? Такой же он деспот, как ее отец? И столь же жестокий? Она противостояла герцогу Херриджу и не стушуется перед Доналдом Туллохом.

— Моя мать никогда не говорила о вас, — в тишине сказала Сара. Она посмотрела на Линду. — Я не знала, что у нее был брат, не говоря уже о его детях. До сегодняшнего вечера я думала, что у меня нет никаких родственников, кроме отца и деда.

— Разве она не рассказывала о Килмарине? — спросил Доналд.

— Она пару раз упоминала это название, но ничего не говорила о семье.

Доналд прикрыл глаза, словно молчание Морны было большим горем, чем ее смерть.

— Вы не спросили о ней. Разве вы не хотите знать, была ли она счастлива или как она умерла?

Линда казалась ошеломленной. Роберт едва заметно улыбался, будто приветствуя бунт Сары. Что касается Дугласа, то она не смела взглянуть на него и увидеть его реакцию.

— Помочь, дедушка? — спросила Линда.

Доналд строго взглянул на нее, и Линда молча ретировалась.

В зале повисла оглушительная тишина. Послышался удар грома, и Сара обрадовалась звукам грозы. Доналд положил салфетку на стол и сложил руки на коленях. Сара обнаружила, что ее, оказывается, можно напугать.

Однако Дуглас здесь, и она знала, что он защитит ее.

Доналд все еще молчал, никто не нарушал тишину.

— Твоя мать предпочла оставить Килмарин, — наконец сказал Доналд. Его голос был пугающе спокоен, шотландский акцент смягчал скрипучий тон. — В тот день она заявила, что ничто не вернет ее. Ничто и не вернуло: ни смерть ее матери, ни смерть ее брата, ничто.

Снова он надолго замолчал, словно собираясь с силами.

— Они горевали о ней до своего смертного дня, особенно мать. Она говорила о дочери на смертном одре, но Морна не приехала. Это был жестокий удар.

Глянув через стол, Сара заметила, что Дуглас смотрит на ее деда почти с состраданием.

Да, Доналд стар, да, он, возможно, слаб, но ему непозволительно говорить такое о ее матери.

— Моя мать была самым добрым, самым нежным человеком, какого я знала, — сказала Сара. — Все любили ее. Если она не вернулась в Килмарин, если она не хотела вернуться, значит, для этого было серьезное основание. Возможно, какой-нибудь ваш поступок держал ее на расстоянии.

Линда смотрела на нее, округлив глаза.

Доналд долго и задумчиво смотрел в лицо Сары. Наконец он с большим трудом встал, но когда Линда поспешила помочь, он отмахнулся.

— Оставь меня, детка, — сказал он. — Я стар и двигаюсь как старик.

— Дедушка, вы совсем не старый.

Доналд не обратил на нее внимания. Глубоко вздохнув, он оперся на трость, потом выпрямился в полный рост. Он медленно вышел из зала, все четверо смотрели ему вслед. Ни Линда, ни Роберт не проронили ни слова.

Дуглас посмотрел на Сару, и она кивнула, поняв его невысказанный вопрос. Он обошел вокруг стола и отодвинул ее стул. Когда она встала, Дуглас положил руку ей на спину и повел в холл, к величественной лестнице. Сара не стряхнула его руку и не отстранилась.

Она не могла спросить у матери, почему та оставила Килмарин и не вернулась. Были лишь слова деда и всепоглощающее чувство потери.

Гнев сейчас подходящее убежище, но даже в гневе она была расстроена. И кто объект ее гнева? Мать, скрывавшая тайну? Дед с его горечью? Или она сама, думавшая только о том, чтобы приехать в Шотландию, а не о том, как ее там примут?

— Как ты? — Остановившись у подножия лестницы, Дуглас повернулся к Саре.

Она отвела глаза, чтобы не встречаться с его проницательным взглядом.

— Сара?

Она кивнула. Ну почему он всегда должен видеть, что она плачет?

— Все хорошо, — сказала она, протолкнув слова сквозь ком в горле. — Правда.

Он молча повел ее в отведенные им покои.

Там он зажег лампу в гостиной и проводил Сару к дивану перед камином. Она не возражала, когда Дуглас разжег огонь. Несмотря на лето, в комнате было холодно. Или она застыла.

Закрыв глаза, Сара мечтала оказаться подальше от Килмарина.

— Я приготовлю тебе ванну.

Открыв глаза, она увидела склонившегося над ней Дугласа.

— Тебе не нужно быть моим слугой, — сказала она, припомнив его слова. — И моим лакеем.

— Я не возражаю иногда прислужить тебе, Сара, — улыбнулся он. — У меня нет титула, который требовал бы от меня определенного поведения. Но обращаться со мной как со слугой я никому не позволю.

— Я искренне сомневаюсь, что тебя принимали за лакея.

Взяв его за руку, она встала, но он, вместо того чтобы отстраниться, шагнул ближе, носки его башмаков исчезли под ее пышными юбками. Дуглас был настолько близко, что его теплое дыхание овевало ее лоб.

Внезапно у нее снова перехватило дыхание, не слезы заставили ее замолчать. Какие-то другие эмоции, поразительно яркие, захлестнули ее, как будто он был солнечным светом и, просто стоя рядом, высвечивал все ее темные уголки.

— Ох, Дуглас. Я сделала ошибку, приехав сюда, — сказала она так тихо, что ему пришлось наклонить голову, чтобы расслышать. Его щека, покрывшаяся к вечеру щетиной, мягко коснулась ее, и Сара вздрогнула. Когда он хотел отстраниться, она удержала его, положив левую руку на его лицо.

— Почему ты не сделал меня своей женой? — сказала она и, ужаснувшись, тут же отпрянула.

Что заставило ее задать этот вопрос? Уронив руку, она смотрела на Дугласа.

— Я должен был совратить тебя, пока ты плакала? — улыбнулся он. — Время было неподходящее, Сара. Но мое желание не исчезло.

Не надо было ей поднимать эту тему.

— Разве то, что я не могу заснуть без твоего аромата, тебе ни о чем не говорит?

Она не отвечала.

— Или то, что мои мечты, нравится тебе это или нет, заполнены тобой?

— Почему мне это должно не нравиться?

— Мужчина не создан безбрачным существом, леди Сара, — ответил он. — И я желаю тебя. Что еще я могу для тебя сделать? — спросил Дуглас, отстранившись. — Я имею в виду, кроме ванны, — добавил он. Лицо у него было мрачное, взгляд пристальный.

«Не смотри на меня так, будто я желанна. Не суди меня по своим стандартам чести, они выше, чем я могу надеяться достигнуть. Не раздевайся передо мной, как будто я настолько холодна и бесчувственна, что меня это не трогает».

— Ничего, — сказала она. — И даже этого ты не должен делать.

Он поднял руку, останавливая ее возражения. Сара ответила улыбкой.

Дуглас открыл кран холодной воды, потом горячей, подумав, что он легко привык бы к таким удобствам. Не нужно вызывать слуг в свою спальню.

Он вернулся в гостиную, Сара все еще сидела у камина и задумчиво смотрела на огонь.

— Твоя ванна готова, — сказал он, опуская рукав.

Она подняла глаза.

— Я нашел душистую соль и добавил в воду.

— Ты весьма сведущ в дамском купании.

— Это нетрудно. Налить воду в бадью и добавить что-нибудь для приятного запаха.

Сара улыбнулась и встала.

— Ты прав. Это действительно звучит достаточно просто. Но все равно спасибо за беспокойство.

— Иди, прими ванну, — сказал Дуглас. — Мне найти ночную сорочку и халат в твоих вещах?

У нее был такой испуганный вид, что он улыбнулся.

— Я сама это сделаю, — быстро сказала Сара и шагнула к своим чемоданам. Вытащив нужные вещи, она прижала их к груди и скользнула за ширму в ванную.

— Потереть тебе спину?

В ответ тишина, потом смеющийся голос Сары:

— Нет!

Дуглас вернулся в гостиную, помешал угли в камине и сел на диван. Плеск воды заставил его улыбнуться. Подготовка ванны была таким простым делом, а Саре так трудно было принять это.

«Почему ты не сделал меня своей женой?» Таков был вопрос.

«Потому, моя прекрасная девственница, что я хотел соблазнить тебя, но провидение бросило между нами все возможные преграды».

С этой мыслью он отправился на поиски виски.

Глава 22

Выйдя из ванной, Сара увидела, что Дуглас исчез. Его не было ни в спальне, ни в гостиной. Она заплела волосы, почистила зубы, сложила одежду и убрала ее, а он так и не появлялся.

Разочарованная, она села на край кровати. Сара не спала рядом с мужем со времен Чейвенсуорта. Как глупо ожидать этого сегодня вечером.

Кровать была невероятно мягкая и настолько большая, что казалась островом. Матрас чуть прогибался в середине. Сара отметила про себя, что нужно поговорить с экономкой, чтобы добавили дополнительные ремни, и тут же остановила себя. Тут не Чейвенсуорт, и вряд ли персонал будет рад ее совету.

Закрыв глаза, она пожелала себе уснуть, хотя и оставила для Дугласа свет. Она будет думать о чем-нибудь приятном. Возможно, она вспомнит иллюстрацию в книге, закат над холмами, вихрь грозовых туч, Дугласа… нагого.

Нагой Дуглас. Вряд ли это видение поможет заснуть. Скорее потянет на размышления. Закрыв глаза, Сара сосредоточилась на воспоминаниях. Ступни у него были длинные и узкие, на ногах волосы, но не так много, чтобы прикасаться было неприятно. Торс… ее пальцы часто играли с легкими завитками волос на его груди.

Она могла бы сейчас подумать о вещах более приличных, но сомневалась, что это будет столь интересно.

Торс у него красивый, мускулистый. Руки четко очерчены, словно он в свое время занимался физическим трудом. Она никогда не думала, что плечи могут выглядеть так мужественно, но у него, конечно, были именно такие, да и шея тоже.

Ягодицы у него были удивительные, и Сара крепко зажмурилась, словно стараясь скрыть свои мысли. Должна ли она думать о мужских ягодицах? Возможно, нет, но это не просто мужчина, это ее муж. Скорее всего, жена имеет право думать о фигуре мужа. Почему нет?

Даже если это крайне неприлично, она не могла перестать думать об этом. Его ягодицы были округлые, тугие, и у нее было ощущение, что если по ним похлопать, рука отскочит, как от мячика. Повернувшись на бок, Сара задрала ночную рубашку и провела рукой по своим ягодицам. Они мягче.

Сара расправила рубашку, легла на спину и открыла глаза. Потолки в Килмарине были украшены фресками и розетками. Интересно, какая-нибудь невеста лежала здесь, размышляя о теле мужа? Или она первая?

В целом эти размышления были ей приятны. Но Сара тщательно избегала думать кое о чем, еще более притягательном, чем все его совершенства.

Ей было знакомо желание, когда красивый мужчина улыбался ей, или прилив жара, когда мужчина касался ее голой руки. Она считала нормальным и естественным обуздывать эти ощущения до замужества, а потом освободиться в границах брачного ложа.

Каковы правила этикета супружества во время траура? Должна ли она отказывать мужу шесть месяцев просто потому, что соблюдает траур по матери? Сара уставилась в потолок. Определенно — нет.

Дуглас мужчина не того типа, который станет ждать полгода, чтобы осуществить свои супружеские права. С другой стороны, он, похоже, не из тех, кто остается без женского внимания. Стоит только посмотреть, как горничные в Чейвенсуорте наперебой стремились обслужить его.

Не надо думать об этом. Сну придется подождать. Повернувшись на бок, Сара протянула руку туда, где спал бы Дуглас. Простыни были холодные, и она тут же замерзла.

Их отношения очень странные. Она никогда не думала, что у нее будет такой брак.

Сара перевернулась на спину, потом села, взбила подушку. Экономка в Килмарине могла бы добавить в подушки немного лаванды.

Как здесь тихо. Единственным звуком было ее дыхание. Нужно спать, а не любопытствовать, где Дуглас. Он не обязан постоянно находиться рядом.

В жизни ей редко доводилось быть одной, и сейчас было необычно осознать свое одиночество. Пожалуй, она единственный раз в жизни испытала это чувство, когда отправилась в Лондон. Нет, даже в Лондоне было ощущение надежды, потому что она знала, что скоро вернется домой, и это смягчало ее реакцию.

Здесь, в Килмарине, все по-другому. Разумеется, она снова вернется в Чейвенсуорт, но там уже никогда не будет по-прежнему. Разговор за обедом не выходил у нее из головы. Почему мама не общалась со своими родными? Почему Морна просто повернулась спиной к Шотландии?

Вместо того чтобы лечь, Сара выскользнула из кровати, накинула халат, прошла в гостиную и села на диван. Огонь в камине давно погас, но она не была в настроении зажечь его. И не хотела будить ради этого горничную. Ее отец не колебался бы. А Дуглас никого не потревожил бы, если мог решить задачу сам. Двое мужчин, которые оказали сильное влияние на ее жизнь. Одного она не выносила, другого с каждым днем уважала все больше.

Где он?

Тот день, когда она отправилась в Лондон, оказался для нее крайне удачным, Сара только-только начала это понимать. Каковы были бы последние недели без Дугласа? Слуги в Чейвенсуорте, возможно, организовали бы похороны, но никто не утешал бы ее по ночам, позволяя выплакаться. Никто не обогрел бы ее, когда она замерзала. Никто не укачивал бы ее у себя на коленях, пока она не засыпала. Кто сопровождал бы ее в этой поездке? Кто оберегал бы и защищал ее?

Что он просил взамен?

Обсерваторию и время, чтобы изготовить алмазы. Обсерваторию она неохотно отдала, но вряд ли он получил алмазы. Во-первых, из-за смерти ее матери и, во-вторых, из-за этой поездки в Шотландию. Не слишком хорошая она жена.

Ищет он утешения у кого-то?

От этой мысли Саре сделалось не по себе.

Вернувшись в спальню, она сбросила халат и легла. Кровать показалась еще более холодной, большой и пустой, чем раньше.

Сара лежала на спине и смотрела в потолок.

Почувствует ли она? Если он с кем-то еще, сможет ли она что-то сказать? Что она сделает? Как жены поступают в таких ситуациях?

Дверь открылась так тихо, что Сара не услышала бы этого звука, если бы дремала. В дверях замерла фигура.

— Я не сплю. Не нужно пробираться как мышка.

— Ах, Сара, дорогая, ты скучала по мне, — сказал Дуглас.

Она села.

— Ты выпил?..

— Только самую малость. Мир кажется необычайно приветливым после стаканчика доброго шотландского виски.

— Так ты этим занимался? Пил?

— Я устанавливал дружеские отношения, — слабо улыбнулся он. — Твой кузен, да и другие желают все знать о леди Саре.

— Да? И что ты им сказал?

Дуглас подошел к кровати.

— Что ты великосветская леди и самая потрясающая женщина. Я также сказал, что ты столь же решительна, как Доналд, очаровательна, как фея, и красива, как принцесса из сказки.

— Да? — Ее обдало жаром.

— Правда, я умолчал, что ты все еще девственница и что самое мое большое опасение, что ты можешь оказаться такой же холодной, как утро в горах.

Сара уставилась на него, жалея, что не погасила свет. В темноте она не видела бы его мальчишескую улыбку и внезапную настойчивость в глазах.

Каких слов он от нее ждет? Что она не совсем понимает, что он имеет в виду? Что у нее есть предположения, но она слишком неопытна, чтобы знать наверняка?

— Спасибо, что представил меня в лучшем свете, — сказала она. Какой слабый и невыразительный ответ.

Но казалось, Дуглас так не думал, его улыбка исчезла, он потянулся и взял ее лицо в большую теплую ладонь.

— Сара, дорогая, я чту тебя от макушки до пят. — Впервые с момента их встречи в его голосе отчетливо слышался шотландский акцент.

— Ох.

Он опустил руку и повернулся прежде, чем она успела продолжить.

— Я приму ванну, — на ходу сказал он, оглянувшись. — Боюсь, я пропах дымом и виски.

Он хорошо поет, сообразила Сара несколько минут спустя, в аккомпанемент заурчали краны, и она улыбнулась.

Сара погасила лампу, на тот случай если он решит выйти из ванны голым. Есть ли у него полотенце? Есть ли в ванной шкафчик? Будь она хорошей женой, она принесла бы ему полотенце.

Вместо этого Сара с головой накрылась одеялом и закрыла глаза. Нужно притвориться спящей. Она решительно повернулась на бок и подвинулась к краю кровати.

Она знала, что Дуглас вышел из ванной. Быстрые шаги свидетельствовали о его приближении, матрас внезапно прогнулся.

— Черт! — пробормотал он, забираясь под одеяло. — Шотландская вода ужасно холодная!

— Шотландская вода не холоднее английской, — улыбнулась в подушку Сара. — Ты глупец, если решил купаться ночью. Ты не открыл кран с горячей водой?

— Я думал, что холодная ванна мне больше подойдет. — Он прижался щекой к ее спине. Даже сквозь рубашку Сара чувствовала, как он замерз.

Она повернулась и протянула руки под одеялом.

— Ты глупец, Дуглас Эстон, — повторила она, притянув его в объятия.

— Ты понятия не имеешь, до какой степени, Сара, милая, — мягко сказал он.

— И холодный как ледышка.

— Я действительно думал, что это поможет, — сказал он. — Но боюсь, не преуспел.

Его колено внезапно прижалось к ней, пробираясь между ее ног. Ее ночная рубашка задралась, и Сара чувствовала каждый дюйм его кожи. В последний момент Дуглас тоже обнял ее.

Он, казалось, согрелся. Такой горячий, что ей действительно надо отстраниться. Но она не двигалась. В этот момент невозможно было заставить себя отодвинуться на край кровати.

Дуглас, наклонившись, поцеловал ее в щеку, его губы, мягкие и прохладные, мгновенно согрелись. Сара не отворачивалась. Наоборот, ей было почти необходимо прижаться теснее, повернуть голову и поднять подбородок. Наконец он начал целовать ее.

— Я хочу, чтобы ты разделась донага, — сказал он через несколько минут.

Она вздрогнула и ухватилась за его плечи, словно ей нужна была опора в мире, внезапно ставшем странным и волнующим.

С каждым поцелуем ее дыхание становилось более напряженным, и когда рука Дугласа скользнула к подолу ее рубашки, Сара задохнулась.

Нужно запротестовать, отстраниться. Ни одна приличная женщина не позволит снять с себя рубашку. Но сейчас не до приличий, ей жизненно важно почувствовать его.

— Распусти волосы, — хрипло сказал Дуглас. Сев, он помог ей снять рубашку.

Сара не сопротивлялась. Этого мгновения они оба желали, вот почему он нежно касался ее, дразнил и сладко мучил.

Ей предстоит стать женой, и, Сара не знала, пугаться ей или пребывать в возбуждении, как сейчас.

Господи, пусть будет правильным то, что она чувствует, как бы это ни называлось. Ненасытность, распутство, страсть или желание — она никогда не думала, что может оказаться во власти этого. Нет, она даже не подозревала, что может так этим наслаждаться.

Трясущимися руками она возилась с кончиком косы, и Дугласу пришлось помочь — пронизав ее волосы пальцами, он выпустил их на свободу.

— Боже, как ты красива, — пробормотал он, и от того как он это сказал, как дрогнул его голос, она почувствовала себя красавицей.

Уложив ее, он взял в ладонь ее грудь и дразнил большим пальцем сосок. Молния пронзила ее. Беспокойно шевельнув ногами, Сара повернулась и положила руку на его щеку.

— Дуглас, — произнесла она его имя, потому что ей нужно было что-то сказать.

Отстранившись, он склонился над ней и коснулся губами ее груди.

Она дернулась, потрясенная ощущением, зародившимся в соске, в средоточии ее женского естества. Ее пальцы прошлись по затылку Дугласа, уху, пронизали его волосы. В другое время она, возможно, отметила бы, какие они густые, но теперь остановилась на том, как у нее дыхание перехватывает от удивленного восклицания, как неожиданно напрягается ее живот и тело выгибается навстречу Дугласу.

Поразительно, но она жалела, что погасила лампу. Услышав собственный стон, Сара зажала рукой рот. Ведь приличные женщины не наслаждаются, когда их покоряют?

Почему тогда она чувствует, что ее не покоряют, а скорее ведут в какой-то иной мир, о существовании которого она прежде не подозревала? И она в нем не одна. Здесь Дуглас, улыбающийся Дуглас, который протягивает руку и манит ее ближе.

Его рука, гладившая ее живот, словно чтобы ослабить внезапное напряжение, заскользила вниз по ноге. Он коснулся ее колена, мягко погладил ямочку под ним, и Сара едва не улыбнулась. Но тут же ее внимание привлекли другие движения: его язык прошелся по ее соску, вокруг него сомкнулись губы, Дуглас втянул сосок в рот, усиливая ощущения в ее средоточии.

Это не она хнычет. Она такие звуки не издает.

Он переключил внимание на другую грудь, и рука Сары, мягко поглаживавшая его волосы, заскользила вниз. Его красивая спина с рельефными мускулами и бронзовой кожей искушала прикоснуться к ней. Снова Сара пожалела, что погасила лампу.

Сара позволила своей руке путешествовать вниз, будто не имела сил направить ее куда-то еще. Ее пальцы задержались на его пояснице, потом прошлись по ягодице. Ей хотелось накрыть ее ладонью, разве это не поразительно?

Приподнявшись, Дуглас смотрел на нее. Он улыбается? Его зубы блеснули в темноте? Нужно спросить, но он целовал ее снова. Его язык убеждал ее открыть рот, и Сара сделала это без колебаний. Их языки сплелись, и она ухватила Дугласа за плечи, мир вдруг сделался жарким и незнакомым.

Дуглас резко лег на спину, и Сара оказалась сверху, настолько удивленная этим, что уперлась руками в постель и села. Перед ней было нечто очень твердое и очень горячее.

— Дуглас?

Он не отвечал, только медленно согнул колени, чтобы Сара скользнула вперед.

Она ухватилась за него обеими руками. Не для того, чтобы удержать равновесие, хотя можно этим отговориться, если он поддразнит ее. И не для того, чтобы сориентироваться, даже в темноте она осознавала свое положение. И если вела руками вдоль его тела, то исключительно из любопытства.

Покрытый шелковистой горячей кожей мужской детородный орган был весьма твердый. У Сары промелькнула мысль, что он мало чем отличается от крепкой ветки дуба. Он определенно не гнется. А может ли сломаться?

— Я сделала тебе больно? — встревожилась она.

— О Господи! Нет! — В голосе Дугласа звучали ноты, которых она прежде не слышала.

— Ты уверен? Он, кажется, становится еще тверже.

Сдержанный смех был ей ответом.

— Это реакция на тебя, Сара.

— О!

Ее пальцы скользили вверх и вниз, зачарованные его размером и тем, что он, словно живое существо, дрожью отзывается на ее прикосновение.

— Думаю, я совершил большую ошибку. — Дуглас повернулся и уложил Сару на постель.

Он приподнялся над ней, она ждала поцелуя, но когда его не последовало, открыла глаза.

— Мне жаль, что первый раз не может быть безболезненным для тебя, Сара.

— Безболезненным?

— Будет некоторый дискомфорт.

— Да?

Как ужасно, что она этого не знала. Неужели только мужчины осведомлены о процессе единения тел? Если так, это несправедливо.

— А после первого раза боли не будет? — спросила она.

— Нет, — мягко ответил он.

Она начала дышать снова.

— Тогда нужно обойтись без первого раза.

— Не думаю, что удастся, — рассмеялся он.

И что это значит?

Не успела она спросить, как он снова поцеловал ее. Восхитительный поцелуй, казалось, длился долгие минуты… или часы… Когда Дуглас отстранился, Сара едва не застонала. Под опущенными веками вспыхивали звезды, дыхание такое трудное, будто она только что взбежала на четвертый этаж по крутой лестнице.

Секунду спустя она открыла глаза, и волшебство испарилось.

— Дуглас!

— Расслабься, Сара.

— Как я могу расслабиться, если ты это делаешь?

Он целовал ее живот, от этого у нее внутри все трепетало. Его пальцы скользили от колена по бедру к завиткам ее лона и там задержались.

— Дуглас, — попыталась повернуться к нему Сара. Он нежно и сладко поцеловал ее в щеку. Так целуют друга или давно не виденного родственника. Но не жену, особенно когда его пальцы путешествуют по ее потаенным местам.

— Дуглас!

— Сара. — Он поцеловал ее в губы, тщетно пытаясь отвлечь от того, что творили его пальцы.

Боже милостивый, ее ноги раздвинулись.

Тело выгибалось ему навстречу. Как будто жило самостоятельной жизнью, как и его мужское естество. Как будто она не имела воли справиться с ним.

— Дуглас.

— Леди Сара, расслабьтесь и наслаждайтесь.

Как можно наслаждаться чем-то агрессивным и настойчивым? Тем, что ужасно смущает?

Она сжала его плечи, когда поцелуй стал глубже. Ему было мало вести ее в запретный и экзотический мир. Он должен вознести ее к звездам, к радуге, туманному водопаду — туда, о чем она только грезила.

Его пальцы ласкали ее потаенные места. Тело ее горело, сердце неистово колотилось, все мысли и чувства сосредоточились на действиях Дугласа.

Он гладил повлажневшие набухшие складки ее лона, нажал на чувствительное местечко, и Сара задохнулась и застонала. Дуглас улыбнулся и повторил движение, чтобы показать Саре, что его не отвратила ее приземленность, наоборот, восхитила.

Она сильнее вцепилась в него, когда его пальцы задвигались быстрее. Медленный сначала ритм ускорялся, она ждала, что он станет еще быстрее, но он снова замедлил темп, заставив желать большего.

В ответ на поцелуи она выгибалась навстречу.

Она новичок в любви, а Дуглас опытный воитель, она лишь беспомощно цеплялась за него.

Сара положила руки ему на затылок. Она хотела покончить с невинностью, которая словно пелена отделяла ее от Дугласа. Сара хотела знать все, сделать все, прочувствовать все ради радости испытать это снова.

Он внезапно оказался над ней, жар его тела опалял ее. Опираясь на локти, он играл ее волосами, его тугое мужское естество нацелилось на развилку ее бедер.

— Я готова, — выдохнула Сара, не узнавая своего голоса.

— Да?

Она кивнула.

Дуглас наклонился и, целуя, вошел в нее.

Она готовилась к боли и громко охнула, но от его размера. Никакой боли не было, когда он входил в нее дюйм за дюймом. Только ощущение вторжения и растянутости. Сара схватила его за талию, потом ее руки скользнули к его бедрам, задержались на ягодицах. Ее ноги раздвинулись, будто тело само знало, как приветствовать его.

Дуглас нажал сильнее, и дрожь сотрясла ее тело.

— Готова?

Сара могла лишь кивнуть.

Будет теперь больно? Закричит ли она? Узнают ли жители Килмарина, что она стала женой? Поэтому невесту на свадьбе щедро потчуют алкоголем? Для того ли, чтобы она не сознавала, что должно произойти?

Он медленно отступил, и ее руки соскользнули с его ягодиц. Его кожа будто огнем горела.

Дуглас вошел в нее снова, но очень медленно, и не ускорил темп, хотя Сара отчаянно тянула его к себе.

Она действительно не могла вынести это, напряжение в теле достигло предела.

— Дуглас, пожалуйста.

— Тебе больно? — отстранился он.

— Еще нет. Пожалуйста, поторопись. Не люблю ждать боли.

— Всему свое время, леди Сара, — сказал он, и она готова была поклясться, что он улыбнулся.

Он так удивлен?

Дуглас медленно отступил, и на этот раз ее тело почувствовало ритм. Она выгибалась вслед за ним и опускалась, когда он входил в нее снова.

Она не могла думать, ее ум был поглощен движениями. Дуглас целовал ее, она тянулась за ним, когда он отступал, словно его губы мощно и властно влекли ее.

Сара уже не чувствовала прежнего растяжения, наоборот, она абсолютно приспособилась к его копью. Положив руки на его ягодицы, Сара тянула Дугласа вниз, когда он отступал, и извивалась под ним.

Ему действительно в этот момент нужно выругаться?

Через мгновение она забыла о его манерах, потому что его движения становились все быстрее. С каждым толчком неведомые ощущения молнией разрывали ее надвое.

Он покрылся испариной и дышал так же хрипло, как и она. И сердце у него стучит так же отчаянно?

— Никакой боли, Сара?

— Нет. — Она потерпела неудачу?

— А у тебя?

— Все хорошо, Сара.

Он как-то забрал ее боль? Дуглас снова начал двигаться в ней, все увеличивая темп, ей осталось лишь схватить его за талию и довериться собственному телу, которое, казалось, знало, что делать.

Дуглас издал какой-то звук сквозь зубы и вдруг рухнул на нее и уткнулся в подушку.

Его горячее дыхание опаляло ее щеку. Стоит чуть подвинуться, и он сможет поцеловать ее. Но похоже, он не в том настроении, перекатившись на бок, он оперся на локоть.

— Как ты себя чувствуешь? — мягко спросил он.

— Спасибо, хорошо.

Неужели так трудно с ним разговаривать? Сара лишь помнила ласкавшие ее руки к мужское достоинство глубоко внутри.

— Никакой боли?

Она покачала головой и только потом сообразила, что Дуглас, вероятно, не видит ее.

— Нет, только небольшой дискомфорт, — сказала она. — Ты очень большой.

Он не ответил, только потянулся ближе и легко прикусил мочку ее уха. Сара даже подскочила от неожиданности.

— Что еще ты чувствуешь?

— Что ты имеешь в виду?

— Такое ощущение, будто ты дух перевести не можешь?

— Я, кажется, немного расклеилась, — наконец признала она.

— Да?

Рука погладила ее грудь, задела твердый сосок и скользнула к животу.

Сара была не готова к вторжению его пальцев, тем более что в этот момент он снова легко сжал зубами ее ухо.

— Дуглас.

— Тихо, Сара. — В его голосе сквозила улыбка. — Я сделал бы это ртом, но, думаю, что еще немного рановато.

Ртом?

Пока она пыталась переварить эту потрясающую информацию, его палец медленно скользнул внутрь. Потрясенная, она повернулась к Дугласу, и он накрыл губами ее рот.

Его поцелуи опьяняли.

Его пальцы снова ритмично задвигались, лаская набухшую плоть.

Странное ощущение захлестнуло ее, она словно таяла, превращаясь в текучий мед. Ее кожа горела, огонь разливался от пальцев Дугласа по всему телу. Повернувшись, Сара обняла его.

Она шептала его имя, единственное, что осталось в ее уме, и стонала. Дуглас прервал поцелуй, уткнулся в ее шею, потом целовал ее шею, а она отчаянно пыталась перевести дыхание.

— Все хорошо, Сара, — тихо сказал он ей на ухо. — Я взял тебя.

Когда она подумала, что нет сильнее наслаждения, все вдруг оборвалось взрывом потрясающих ощущений. Громкий стон вырвался у нее, но ее это не волновало.

Ее ум и тело сосредоточились на невероятном удовольствии и на мужчине, который ей его доставил.

Глава 23

Дуглас проснулся, его правая рука лежала на бедре Сары, словно требуя ее даже во сне. Он лежал неподвижно, слушая ее дыхание, ее ягодицы прижимались к его мужскому естеству, и оно твердело без единого ее движения.

Приподнявшись на локте, он разглядывал ее. Все ли женщины столь красивы? Несмотря на богатый опыт в этом деле, вид спящей его никогда не очаровывал.

Но с другой стороны, Сара во многих отношениях была для него первой. Никогда прежде женщина не покоряла его мгновенно и до такой степени, что он женился на незнакомке. Его удивляло, сколько работы она на себя взвалила. Его трогало ее горе и ее храбрость.

Ее щеки слегка порозовели, губы изогнулись в улыбке. Он вел бой с собой: поцеловать ее или не тревожить? Накануне она была девственницей. Он вынужден был сдерживаться — нетрадиционная реакция на красивую женщину и к тому же собственную жену. Она способна возбудить его, просто войдя в комнату. Но он сомневался, что Сара знала о его реакции или о том, что он полюбил ее с того самого момента, когда впервые увидел, — он, Дуглас Эстон, ученый, искатель приключений, исследователь, человек, сосредоточенный на собственных целях.

Ее волосы рассыпались по подушке. Утром Сара станет ворчать, что потребуется масса времени, чтобы их расчесать. Он улыбнулся. Возможно, она позволит ему заменить горничную.

Вид спящей Сары по какой-то странной причине наводил на него уныние. Потому ли, что сейчас он чувствовал себя ближе к ней? Проснувшись, она станет дочерью герцога, привилегированной от рождения в отличие от него.

Он поднялся с постели, взял свою одежду и оделся в гостиной. Взглянув на каминные часы, он удостоверился, что до назначенной встречи еще масса времени.

Дуглас вышел, не потревожив Сару, и почти тут же пожалел о своей деликатности и о том, что не поцеловал ее.

Когда она пробудилась, Дуглас уже ушел. Сара села на краю кровати, ощущая воспаление в местах, которых прежде вообще не чувствовала. Оказывается, быть женой сложнее, чем она думала. Это не только потерять девственность. Она была не готова к эмоциям. Она то нелепо радовалась, то ее переполняла печаль, словно осуществление брачных отношений — это путешествие от одной эмоции к ее полной противоположности.

Возможно, причина ее замешательства в смерти матери, в том, что слезы близко. Горе черным туманом висело над головой и окутывало вуалью. И все-таки она улыбалась, наслоение эмоций, казалось, придавало горю иное измерение. Страсть еще сильнее изменила его.

Сара уставилась на свои ноги. Как странно, они кажутся чужими. И тело какое-то не ее. Все другое. Даже утренний воздух немного изменился, будто она никогда прежде не знала, что такое замерзнуть.

Она не знала, что делать, как вести себя, всю жизнь ее наставляли, как действовать, как держать себя, а тут оставили барахтаться самой. Она совсем не уверена, что случившееся вчера было прилично, но спросить не у кого. Очевидно, существуют вопросы, которые должны оставаться невысказанными.

Может, ей нужно просто спросить Дугласа. Она задала бы вопрос как бы случайно, будто совсем не интересуясь, но внимательно выслушала бы ответ. «Все делают это?» Звучит вполне пристойно. «Каждая женщина хочет делать это?» Вопрос менее приличный, но он ближе к тому, что она действительно пытается узнать.

«Как ты заставляешь меня хотеть этого?» Теперь вопрос лишен всякого притворства.

Почему ее обдает жаром всякий раз, когда он подходит? Почему дыхание перехватывает и сердце колотится сильнее, когда она смотрит на него?

Она поднялась, прошла в ванную и совершила утренний туалет. Нужно теперь вызвать Флори, но Сара хотела несколько минут побыть одна. Стоя в изножье кровати, она смотрела на сбитые подушки. Простыни измяты, с той стороны, где спал Дуглас, в постели вмятина.

Почему он не разбудил ее? Или он сегодня утром тоже странно чувствителен, как и она? Но уж он-то не был девственником?

После прошлой ночи почти любой вопрос прилично задать.

Очевидно, от нее не ждут распространения траура на исполнение супружеского долга. Пристойно ли испытывать такой восторг в это время?

Раздался стук в дверь. Вздохнув, Сара накинула халат и ответила. В дверях появилась молодая горничная с тяжелым подносом, рядом с ней — кузина, одетая в чудесное платье цвета изумрудов. Сара сразу определила, что оно французское.

Отправив горничную в гостиную, Сара приветствовала Линду.

— Дедушка говорит, что нужно показать вам Килмарин, — сказала Линда. — Встретимся в большом зале? Через час?

Сара кивнула, кузина повернулась и, не сказав больше ни слова, пошла по коридору. Линде не нравится присутствие Сары в Килмарине? Или она со всеми так сдержанна? Грустно, что кузина не слишком расположена к ней.

Энтони, герцог Херридж, рассматривал себя в зеркале. Он не был тщеславным человеком, хотя впервые в жизни осознал, что у него, может, и приятная внешность, но он не красавец. Однако он герцог Херридж. Двенадцать поколений предшествовало ему. И у него есть Чейвенсуорт в придачу.

Скоро он начнет поиски невесты, которая принесет в их семью состояние и родит ему сына.

Он подошел к бюро, вытащил шкатулку и высыпал драгоценности на кровать. Мелочь, неужели он за эти годы не подарил Морне ничего лучшего?

Но вряд ли у него были на это деньги. Он женился на ней, думая, что ее богатство решит его проблему. Вместо этого ее семейство лишило ее наследства, и он остался с женой и без средств.

Будь он мужланом, он мог бы прекрасно жить в Чейвенсуорте. Фамильные владения для того и существуют. Но он создан для лучшего, для космополитичной жизни Лондона, для развлечений. А для этого нужны деньги. Наследница — вот единственный выход. Но сначала он должен получить то, что ему причитается по сделке. Чем, черт возьми, Эстон занимается все это время?

Открыв дверь, он позвал Саймонса.

Полчаса спустя Сара оделась, привела в порядок волосы и ждала в большом зале. Вечно приходить раньше — это, возможно, ошибка, но ее учили, что опаздывать невежливо.

Согласившись встретиться с Линдой здесь, она не подозревала, что зал окажется таким мрачным даже в солнечный день. Темные тени и смертоносное оружие не способствовали приятным мыслям. А она была ими сегодня переполнена. Чтобы не портить себе настроение, она вышла в дверь, которую не заметила вчера, и оказалась в галерее, ведущей в сад.

Вдоль дорожки росли цветы, их пышные головки, склоняясь, задевали юбку. Сара остановилась, очарованная этим неожиданным оазисом красоты: поилка для птиц в форме гигантской лилии, журчащий фонтан с головой волка. Усыпанные гравием дорожки обсажены живой изгородью, они идут вдоль стен и перекрещиваются на внутренней площадке. В саду Килмарина в великолепном изобилии произрастали самые разнообразные цветы.

Щебет птиц успокаивал, хотя Сара их не видела. Они невидимки, что ли, в этом чарующем саду? Или просто сидят высоко на деревьях? Легкий ветерок веял из другой крытой галереи.

У стен стояли скамьи, словно приглашая рассмотреть сад подробнее. Сара села и расправила юбки. Солнечные блики, проникая сквозь листву, играли на дорожке. Чудесное место, чтобы побыть одной. И она наслаждалась тишиной и покоем.

Она нуждалась в уединении.

Даже здесь, в тишине, нарушаемой лишь пением птиц и журчанием фонтана, ее ум был полон воспоминаний о минувшей ночи.

— Вы англичанка.

Подняв глаза, Сара увидела, что сад вовсе не пустой. Из угла на нее смотрел молодой мужчина в темно-коричневых брюках и белой рубашке.

Медленно он двинулся вперед и остановился рядом с ней.

Его глаза того же оттенка, что и у нее, и волосы того же цвета. Их черты настолько схожи, что это все равно что смотреться в зеркало.

— Разве нет? — спросил он.

— Я Сара Эстон, — ответила она. — А вы кто?

— Брендан Туллох. — Он замялся, потом заговорил снова: — Вы дочь Морны.

Он тоже, кажется, в замешательстве, как и она.

— Вы знали мою мать? — Сара подвинулась, чтобы он мог сесть на скамью.

Он предпочел стоять и не сводил глаз с ее лица. Его взгляд был такой пристальный, что ее в жар бросило от смущения.

— Я не знал ее, — наконец сказал он. — Мой отец ее знал. Он часто говорил о ней перед смертью.

— Примите мои сожаления. Тяжело терять родителей. Я это знаю.

Он кивнул.

— Его звали Майкл Туллох. Она когда-нибудь упоминала о нем?

— Она редко говорила о Шотландии, — сказала Сара. — И никогда — о нем.

Мужчина смотрел вдаль, будто на что-то решаясь. Наконец он снова переключил внимание на нее:

— Вы собираетесь остаться здесь?

— Нет. Мы скоро уедем.

— Вернетесь в Англию?

Сара кивнула.

— Вы шотландка, знайте об этом.

Наполовину, хотела сказать Сара, но не успела. Он повернулся, чтобы уйти, и произнес:

— Если бы вы остались, мы могли бы быть друзьями, вы и я.

Слова были такие странные, что Сара долго удивленно смотрела ему вслед. У сводчатого прохода он столкнулся с дедом. Они заговорили, но были слишком далеко, и Сара не могла расслышать слова. Ее дед, опираясь на трость, посмотрел сначала на Брендана, потом на Сару, и она задумалась, поражен ли он их сходством.

Мгновение спустя Брендан исчез, и дед пошел к ней. Она встала, сложила перед собой руки и придала лицу приятное выражение — такое же, какое принимала, когда ее вызывали к отцу.

Доналд встал перед ней, потом со вздохом облегчения опустился на скамью. Сара села рядом.

— Поганые колени, — сказал он, сложив руки на набалдашнике трости. — Возраст — это череда потерь. Отказывают суставы, зрение, слух. — Он смотрел вдаль, точно так же, как Брендан несколько минут назад. — Есть и другие утраты. — Он вздохнул.

Взглянув на нее, он тяжело оперся на трость и вытянул одну ногу.

Сара смотрела на фонтан с головой волка.

— Почему всюду волк? Это семейный символ?

— Ты сказала правду, что мало знаешь о Килмарине, — слабо улыбнулся дед.

Сара кивнула.

— Волки бегут стаей, охотятся стаей, живут стаей. Это напоминание Туллохам, что мы клан, сильные и верные, как все в Горной стране.

— За исключением моей матери, — сказала Сара. — Почему она покинула Килмарин?

Доналд смотрел на камни под ногами.

— Это моя вина, что она уехала, — сказал он. — Моя, и я несу груз этого решения: все эти годы.

Его взгляд, казалось, был обращен внутрь.

Следует ли ей оставить его наедине с воспоминаниями?

Он посмотрел на нее. На его морщинистом лице было бескомпромиссное выражение человека, который несчастлив, но верен своему решению.

— Твоя бабушка любила этот сад. Это мой самый большой подарок ей. — Прошло несколько мгновений тишины, и он добавил: — Один из немногих подарков.

Сара взглянула на деда, потом перевела взгляд на узор солнечных пятен на каменной дорожке.

— Мне мало времени осталось на этом свете. — Его губы сложились в подобие улыбки. — К чему лгать перед лицом Всевышнего?

— Почему это ваша вина?

Она задумалась, собирается ли он отвечать ей, и он наконец это сделал.

— Она влюбилась в одного из членов клана. Достойный выбор. Но я хотел для своей единственной дочери большего.

Повернувшись, он всматривался в Сару. Ей вдруг захотелось пригладить волосы, проверить, не покраснело ли лицо, но наконец внимательное изучение закончилось.

— Я сказал ей, что она предназначена для большего. — Дед смотрел в стену, где в амбразуре стояла каменная урна. — Я тогда был глупец, думал только о богатстве и могуществе. Я устроил так, чтобы тот молодой человек женился. — Он посмотрел на Сару. — И об этом я не могу лгать. Пара была хорошая, но с моей стороны это было скверно. Я выделил ему землю и своего рода приданое. — Доналд колебался несколько минут, прежде чем продолжить. — Но я солгал ему. Почти двадцать лет меня гнетет это. Моя жена на смертном одре взяла с меня обещание сказать ему правду. Из-за меня он думал, что Морна отвергла его.

Сара ждала молча, решив не заговаривать первой.

— Я сказал ему, что Морна влюбилась в другого. — Он вздохнул. — После того как он женился, она никогда больше о нем не упоминала. И если ее сердце было разбито, она никогда не говорила об этом. — Дед выпрямил левую ногу. — Такая уж она была, гордая и упрямая. — Старик снова вздохнул. — Она продемонстрировала мне и то и другое, когда явилась со своим герцогом. Они познакомились в Эдинбурге. Он был типичный волокита. Я таких видел. Этот ее герцог считал, что мы должны быть счастливы породниться с ним. Он знал, что твоя мать наследница богатств Килмарина.

Сара молчала. Он положил руки на набалдашник трости.

— Ему нужны были только ее деньги. Я знал это. Точно так же, как знал, что он ее ничуть не любит. А нас ничуть не волновал его титул. Морна не слушала меня. Когда мои слова пропали втуне, я лишил ее наследства. Мою единственную дочь.

Так, значит, вот почему отец так не любит ее?

— И ведь я едва не сделал это снова, — сказал Доналд. — Возможно, именно поэтому Всевышний послал мне тебя.

Сара нахмурилась, не понимая.

— Вы просили, чтобы она вернулась, или приказывали? Моя мать была очень гордой. — Сара это слишком хорошо знала, видя ее молчание после того, как муж оставил ее и уехал в Лондон.

— Я не приказывал. Я умолял. — Он улыбнулся. — Все эти годы я думал, что Морна и ее гордость восстали против меня и моей гордости. Пока ты не приехала вчера, я верил, что это правда.

— Теперь нет? — спросила Сара. Ее охватила странная неподвижность.

— Ты не задумывалась о сходстве между тобой и Бренданом, девочка? Если бы его отец был жив, я бы поставил тебя перед ним и посмел бы он не увидеть свое лицо в твоем.

Сара, ошеломленная, молча смотрела на деда.

— Морна никогда не приезжала домой, потому что все бы поняли, кто ты, как понял вчера я. — Доналд глубоко вздохнул. — Возможно, она вышла за своего герцога из-за гордости, — сказал он. — Но она сделала это и для того, чтобы дать тебе имя.

Глава 24

Доналд Туллох назначил встречу в часовне. Наверное, потому, что церковная атмосфера могла бы побудить к признаниям. А возможно, Доналд считал себя Богом.

По меркам Килмарина, часовня построена недавно, в последнее столетие. Очевидно, Туллохи только недавно пришли к Богу. Простая, без всяких украшений часовня была по своему характеру кальвинистской. Ни одна статуя не отвлекала грешника от молитв. Ни один витраж не украшал внутреннее убранство. Даже скамьи были грубые и, без сомнения, оставляли занозы в седалищах молящихся.

Дуглас, прямой, высокий, стоял, заложив руки за спину. Он отлично знал, что это своего рода смотрины, и будь он проклят, если потерпит неудачу.

Лэрд Килмарина, этот старый черт, знал, как запугать тех, кто мог бросить ему вызов. Но были в его глазах смешливые искорки, словно он прекрасно сознавал, что валяет дурака.

Доналд сидел за столом недалеко от алтаря. Дуглас не удивился бы, если бы лэрд пожелал использовать в качестве стола алтарь. Снова сравнение с Богом пришло ему в голову, он знал, что Доналду это понравилось бы.

— Садитесь, — наконец сказал старик.

Дуглас ногой подвинул к себе стул, сел, закинул ногу на ногу и положил руки на колено.

— Сара знает, что вы здесь? — спросил Доналд.

— Нет. Вы просили сохранить нашу встречу в тайне.

— Никаких тайн, — возразил Доналд, — просто ни к чему, чтобы об этом сплетничали. Женщины всегда строят домыслы, вечно им нужно обо всем шептаться. — Он откинулся на спинку похожего на трон стула, вроде тех, что стояли в столовой, и смотрел на гостя из-под густых седых бровей.

— На мой взгляд, в этом отношении женщины похожи на мужчин, — сказал Дуглас. — Дайте человеку достаточно информации, и ему не придется строить домыслы.

— И часто вам позволяют высказывать свое мнение?

— Относительно часто. Это, конечно, зависит оттого, в дружественной стране я нахожусь или там, где правит деспот.

Доналд фыркнул и наклонился в сторону, словно бедро причиняло ему боль.

— Роберт сказал мне, что вы из Перта.

— Да.

— Кто ваши родные? — прищурился Доналд.

— Вы их не знаете, — сказал Дуглас. — Все они умерли от холеры, когда мне было восемь.

— И все же вы сумели жениться на дочери герцога.

— Это — случай, который я вечно буду благословлять. — Дуглас прямо взглянул на старика. Он не имел ни малейшего желания рассказывать ему об обстоятельствах своего брака.

Доналд долго молчал, но если это было испытание, Дуглас к нему более чем готов. В свое время он провел несколько месяцев в монастыре, где строго соблюдался обет молчания. Так что мелкие придирки лэрда Килмарина не доставляли ему никаких проблем.

— Вы столь же высокомерны, как любой герцог, — произнес наконец Доналд.

— Разве? — улыбнулся Дуглас.

— Это не комплимент. — Доналд снова переменил позу.

Еще несколько минут он разглядывал Дугласа.

— Вы знали мою дочь? — спросил он.

— Не имел удовольствия.

— Она счастлива? Моя внучка?

Дуглас, загнанный в тупик вопросом, уставился на алтарь. У Сары было все, что нужно женщине для счастья: великолепное поместье, наряды, изысканная еда. Любима ли она? Любит ли? Он предложил ей себя. Но пожелает ли она принять его? Ночью, возможно, это произошло, но страсть умирает с рассветом и сменяется иногда сожалением.

Жалеет ли она о своей брачной ночи?

— Я не знаю, — сказал он наконец. Возможно, его честность покажется грубостью.

Старик, опираясь на стол, поднялся.

— Я попросил Линду показать Саре Килмарин, — сказал он. — И велю Роберту показать его вам.

— В этом нет необходимости, — ответил Дуглас. — Сомневаюсь, что буду здесь снова.

— Вы знаете гэльский язык, Дуглас, или забыли его, как и то, что вы шотландец?

— Я никогда не забывал, что я шотландец, Доналд, — спокойно ответил он на насмешку старика. — Это у меня в крови. Что касается гэльского языка, то я забыл почти все, что знал.

— Но одно гэльское слово вам следует знать. — Старик произнес что-то по-гэльски. — Оно означает фортуну или удачу, провидение. Чему-то суждено сбыться, а чему-то — нет.

Дуглас не мог отделаться от мысли, что слова старика прозвучали предупреждением.

Сара была бы рада поразмышлять об откровениях деда, о его предположении, почему Морна так и не вернулась в Шотландию. К сожалению, ее кузина оказалась несговорчивой и настаивала на том, чтобы показать ей Килмарин, конечно, потому что Доналд потребовал этого.

Однако через несколько минут путешествие по родному дому матери увлекло ее.

Килмарин, комплекс из десяти зданий, связанных галереями, был раза в четыре больше Чейвенсуорта. Первый замок был построен на круглой насыпи, но теперь здания, словно пальцы, тянулись по холмам и к реке Тей. За последнюю сотню лет стены самого старого внутреннего двора восстановили, севернее башен устроили новый внутренний двор.

Линда вела Сару к одной из древних башен Килмарина. В стене в шесть футов толщиной высоко над землей были прорезаны узкие стрельчатые щели, спасавшие от полной темноты. Покатые, ненадежные на вид ступени, стертые поколениями Туллохов, вели наверх.

— Поднимемся? — двинулась к лестнице Линда.

— Я бы предпочла не делать этого, — сказала Сара. — Ведь это не важно, чтобы я все посмотрела, правда? — Она махнула рукой, когда Линда хотела ответить. — Дедушке придется удовлетвориться тем, что я видела.

Лицо Линды застыло в горестной гримасе, но она промолчала.

Туллохи сами делали ткань из шерсти овец, пасущихся на соседних холмах, мололи муку на речной мельнице. В Килмарине даже была собственная темница, хотя она давно не использовалась.

В начале экскурсии Саре удавалось сдерживать реакцию на все чудеса родного дома матери, но когда в полдень они решили перекусить на маленькой террасе с видом на реку, Сара наконец спросила:

— Как же вы управляете всем этим?

Впервые Линда показалась не слишком уверенной.

— Я этого не делаю, — сказала она. — Я не имею никакого отношения к Килмарину и не хочу иметь.

Возможно, поэтому, когда Сара начала делиться опытом, как она справилась в Чейвенсуорте с мышами, Линда оборвала ее:

— Вы должны рассказать это дедушке.

Когда Сара отважилась сказать кузине, как избавиться от запаха сырости в комнатах после шторма, Линда повторила ту же фразу. Когда же Линда пожаловалась на скудные запасы в кладовой и плохие полы в восточном крыле, Сара, усвоив урок, промолчала.

Они перекусили вкусной тушеной ягнятиной. Терраса, на которой они сидели, соседствовала с обеденным залом, ее пристроили, чтобы иметь возможность полюбоваться рекой.

Маленький квадратный стол, за которым они ели, был так же грубо сколочен, как и обеденный стол в зале, но его поверхность была не столь темная, и сделали его недавно, судя по сосновому аромату.

Закончив еду, Линда уставилась на реку и долго молчала. Сара не знала, что сказать или сделать.

Кузина наконец повернулась к ней с примирительной улыбкой:

— Все ваши предложения замечательные. Но в Килмарине всем командует дедушка, — сказала Линда. — Остальные просто повинуются.

Сара подняла руку, словно упреждая дальнейшие слова:

— Извините. Я не хотела своим визитом вносить разногласия.

— Вы этого и не делаете, — улыбнулась Линда. — У нас с дедом разногласия уже долгие месяцы, между ним и мной. Если хотите знать, ваше присутствие дало мне передышку. Я уже два дня избавлена от нотаций.

Они еще какое-то время сидели молча, потом Линда снова заговорила:

— Вам нравится быть замужем?

Сара посмотрела на родственницу. Вопрос такой странный, что она не знала, как ответить.

— Думаю, выйти за человека, которого любишь, — это самое замечательное на свете, — сказала Линда, прежде чем Сара сумела сформулировать ответ.

И опять Сара задумалась, что на это сказать, после прошлой ночи.

— Возможно, просто одним везет больше, другим меньше. — Линда выпрямилась и улыбнулась Саре.

Выражение лица кузины было не слишком искренним.

Не зная недавно обретенную родственницу, Сара не была уверена, что не получит отпор, но все-таки задала вопрос:

— За кого вы бы вышли, Линда?

Та помолчала, а когда ответила, Сара по ее тону поняла, что признаний не будет.

— Какое это имеет значение, кузина? Как дедушка захочет, так и будет.

После встречи с Доналдом Туллохом Дуглас, ожидая Роберта, воспользовался ясным днем, чтобы побродить по Килмарину. Возможно, Килмарин менее красив, чем Чейвенсуорт, но построен этот замок для жизни на суровой земле.

Он начал свой путь по поднимающейся дорожке, испытывая потребность найти самую высокую точку. Это чувство было знакомо ему в детстве, когда он стремился сбежать от окружавшего его отчаяния и грязи.

На верху маленького холма, совсем не похожего на гору, Дуглас остановился и, расставив ноги, разглядывал округу.

Это была Шотландия, его земля, его дом. Здесь он играл мальчишкой, голодный и холодный мечтал стать кем-то значительным. Он посмотрел влево, где серо-голубые холмы сменялись узкими ущельями и откосами, покрытыми пышной растительностью. Справа в утреннем свете искрилась река Тей, от этого вида у него ком застрял в горле.

Мальчишкой он мечтал стать большим, сильным, мечтал быть способным защитить себя. Он осуществил все свои мечты, и даже больше.

Он полюбил.

Это само по себе казалось чудом. Никогда не знавший родительской любви, он не знал, как принять любовь от других. Поначалу он отвергал доброту Алано. Только позже, через много месяцев, Дуглас понял, что некоторым людям не нужно бить беззащитного, чтобы доказать свою силу. Он начал уважать Алано, и из этого уважения родилась дружба. Потом он учился любить.

Пугающее это чувство, любовь. Более опасное и мощное, чем все, что он когда-либо испытывал, включая страх. Возможно, именно любовь превращает обыкновенных людей в героев.

Он сделал бы для Сары что угодно. Он поднялся бы на горы и переплыл бы реку Тей. Он обнажил бы перед ней душу и, беззащитный, ждал бы ее презрения.

Возможно, он мог бы стать храбрее и лучше, совершить великие дела. Все для любви.

Он открыл бы тайну времени и показал бы Саре, кто он, показал бы мальчишку, полного гнева и решительности, и мужчину, охваченного любознательностью и страстью.

Все для нее и из уважения, которое он питал к ней.

В конце дня Сара и ее кузина шли по коридору, ведущему в личные покои семьи, и Линда внезапно остановилась перед одной дверью.

— Это бывшая комната вашей матери. Хотите посмотреть?

Удивившись, Сара повернулась к двери. Килмарин, очевидно, так велик, что можно не пользоваться некоторыми спальнями. Она кивнула, Линда сняла с кольца ключ, вставила его в замок и отступила.

Сара открыла дверь и вошла в комнату.

Шторы были задернуты, но между ними струился солнечный свет.

Сара считала спальню матери в Чейвенсуорте восхитительной, но она ни в какое сравнение не шла с этой комнатой. У стены стояла кровать, украшенная потрясающими панелями красного дерева, отделанными слоновой костью. Рядом — большой гардероб, а у противоположной стены — туалетный столик и письменный стол. Нигде ни пылинки. Никакого запаха затхлости, словно комнату часто проветривают.

Как будто спальню сохраняли готовой для возвращения Морны в любой день и час.

— Вы знаете, как вернуться в свою комнату? — мягко спросила Линда.

Сара кивнула.

— Тогда я оставлю вас. — Она сунула в руку Саре ключ. — Заприте, когда решите уйти. Дедушка не любит, когда эту комнату тревожат. Он оставил ее такой, какой она была до отъезда вашей матери в Англию.

— Как святыню, — тихо сказала Сара.

Линда молча закрыла за собой дверь.

Сара стояла неподвижно, размышляя о витавшем в воздухе аромате. Пахло розами или лилиями. Девичьи духи. Запах легче, чем у духов, которыми мать пользовалась в Чейвенсуорте.

Сара медленно подошла к туалетному столику. На нем стояло множество хрустальных флаконов, в некоторых еще сохранились следы духов. Длинный серебряный гребень лежал рядом с оправленной в серебро щеткой. Слева отражалась в овальном зеркале маленькая масляная лампа.

Ее мать сидела здесь и думала о своем будущем? Наверное, она мечтала, как мечтают все юные девушки?

Сара думала, что у нее сердце разорвется.

Она открыла правый ящик туалетного столика и увидела, что он заполнен склянками и бутылочками, содержимое которых давно испарилось. К ее удивлению, баночки с тальком и помадой были полны. Значит, Морна уехала в Англию без личных вещей?

Роясь в ящике, Сара словно чувствовала одобрение матери. Больше того, ей казалось, что мать сейчас здесь, в этой комнате, впервые она почувствовала присутствие Морны в Килмарине.

Здесь была девушка, которой Сара не знала. Дитя, которое лелеяли и растили как принцессу. Трудно ли ей было навсегда покинуть Килмарин?

Сара думала о том, каково ей будет, когда придется оставить Чейвенсуорт. Сейчас отец доволен, что она управляет поместьем, но, возможно, он снова женится и приведет в дом новую хозяйку.

Сара смотрела на свое отражение в овальном зеркале. Никогда прежде она не думала о расставании с Чейвенсуортом и сейчас не чувствовала глубокой боли. Воспоминания о доме связаны с людьми. Ее ранние воспоминания об отце, прежде чем она научилась избегать его. Радость дней с матерью, гувернанткой, слугами, которых она любила. Без обитателей дом был просто зданием, хотя и красивым.

Такие ли чувства испытывала ее мать к Килмарину? Все эти годы Сара думала, что знает свою мать не только как родительницу, но как подругу, наперсницу.

Разглядывая себя в зеркале, Сара поняла, что вообще не знала Морну Туллох Херридж.

Она открыла левую дверцу столика. Ящик был почти пуст, в нем лежала только инкрустированная шкатулка, потемневшее дерево говорило о ее возрасте. Поставив шкатулку на стол, Сара открыла ее.

Внутри лежало ручное зеркало в искусной золотой оправе, на ручке были густо выгравированы вьющиеся розы. Перевернув его, Сара увидела, что стекло потемнело от времени.

На задней части было что-то написано, сначала она подумала, что это на гэльском языке, потом узнала латынь. Ее гувернантка настояла, чтобы она учила латинский язык, но прошли годы, с тех пор как она спрягала глаголы. То ли «увидеть правду будущего», то ли «увидеть твое будущее», она точно не поняла надпись.

Медленно Сара повернула зеркало и смотрела на свое отражение в потемневшем стекле. Это была она и в то же время не она.

Глаза смотревшей на нее женщины были полны печали, но не той, которую она чувствовала и всегда будет чувствовать из-за потери матери. Это была смесь гнева, протеста, муки, потери. Облака кипели вокруг нее, как будто ее отражение было в центре шторма. Ее глаза, казалось, были окнами в боль, вида которой она не могла вынести.

Она положила зеркало на туалетный столик и накрыла двумя руками, словно чтобы удержать отражение в стекле.

Если ей действительно суждена такая мука, она не хотела знать будущее.

Глава 25

Дугласа за обедом не было.

Когда Сара поинтересовалась, где он, оказалось, что ни Линда, ни дедушка не знали. Но Роберт тоже отсутствовал, и это навело ее на мысль, что мужчины где-то вместе.

Обед состоял из рыбы, риса и овощей. К этому подали местные сосиски из оленины и кровяную колбасу, еда была очень сытная. Жаль, что у Сары не было аппетита.

— Ты провела весь день с Линдой? — спросил дед Сару.

— Да, дедушка, — кивнула Линда.

— Ты показала ей весь Килмарин?

— Да, — подтвердила Сара. — Удивительно, как у меня подметки не отвалились. Килмарин больше, чем кажется.

— Туллохи здесь семьсот лет, — сказал Доналд. — Каждое поколение оставило свое наследство. Иногда это означало дополнительные строения.

Сара подавила улыбку. Насколько она видела, Доналд охотно продолжал эту традицию. Леса на восточном крыле установили, чтобы добавить двухэтажную оранжерею.

— Я кое-что нашла в комнате моей матери, — сказала Сара.

— Я подумала, что она захочет посмотреть комнату Морны, — поспешно объяснила Линда, когда Доналд Туллох сердито взглянул на нее.

— Так и есть, — сказала Сара. — Спасибо, кузина.

— Что ты нашла? — спросил дед.

— Зеркало. Ручное зеркало в шкатулке. На вид очень старое, с латинской надписью о будущем.

Она ждала, может быть, ей объяснят, что это за зеркало, но оба, казалось, смутились.

— Не знаю ни о каком зеркале, — сказал дед. — Возможно, это подарок Морне, но не от меня.

Дед больше не упоминал о ее матери, и обед, прошел приятно, будто не было разговора в саду и намека, что Сара незаконнорожденная.

Извинившись, она вернулась в их с Дугласом покои и обнаружила, что там пусто.

Где он? Она села на скамью в торце кровати. Будь они в Чейвенсуорте, она отправилась бы в обсерваторию, но где искать его в Килмарине?

Сара резко повернула голову на звук льющейся воды. Пройдя за ширму и открыв дверь в ванную, она обнаружила там мужа, разумеется, голого.

Две небольшие царапины портили его левое плечо. Это она сделала?

— Где ты был?

На стене висело большое овальное зеркало. Не поворачиваясь к ней, Дуглас смотрел в него.

— Если бы я вломился к вам, леди Сара, вы бы меня отчитали, а то и приказали бы выйти вон.

Она почувствовала, как загорелись ее щеки. Он абсолютно прав. Она бы не потерпела такого его поведения. Сара повернулась, чтобы уйти.

— Извини, — сказала она.

— Я не приказывал тебе выйти.

Она вспыхнула еще сильнее.

— Я осматривал земли и Килмарин. Мне сказали, что тебе устроили подобную экскурсию.

Она кивнула.

— Но земли не показывали.

— И овец, — добавил он.

— Овец тоже не показали.

— Как насчет крупного рогатого скота?

— И в помине не было. — Она с улыбкой покачала головой.

— Как я вижу, у тебя пробелы в образовании, — сказал он.

— Ты не был на обеде.

— Я пришел бы, если бы мог.

— Хочешь есть?

Он покачал головой.

— Мы вошли через кухни. Меня накормила целая армия женщин.

Брови Сары поползли вверх.

— Все в возрасте, с отсутствующими зубами, — произнес он поспешно.

— Не припоминаю, чтобы встречалась здесь с особами, подходящими под это описание.

— Но ведь ты не ревнива.

Совсем наоборот. Какая она дурочка. Она ревнует, сбита с толку, ее захлестывала масса других эмоций.

— В чем дело, Сара? — Взяв полотенце, Дуглас обмотал его вокруг талии и повел жену в гостиную, к дивану. Вместо того чтобы сесть напротив, он сел рядом, так близко, что она чувствовала жар его тела.

Это прилично?

— Ты рада, что приехала в Шотландию?

— Не знаю, — сказала она наконец. — Я познакомилась с дедушкой, но знаю, что, наверное, никогда его больше не увижу. Я не хочу находить человека только для того, чтобы потерять.

Улыбка Дугласа удивила Сару.

— Я сказала что-то забавное? — спросила она.

— Ты только что описала саму жизнь, Сара. В жизни мало постоянного. Мы находим друзей, чтобы потерять их. Мы находим возлюбленных, а они оказываются непостоянными. Мы считаем, что всегда будем молоды и здоровы, а время наносит свои удары.

— Это звучит ужасно мрачно, мистер Эстон.

От упоминания его фамилии улыбка Дугласа стала еще шире.

— Нисколько, леди Сара. Это урок, который учит радоваться тому, что мы имеем. Любить так, будто никогда не полюбим снова. Радоваться каждому мигу, проведенному с другом. Не считать свою жизнь и здоровье само собой разумеющимися. Брать от каждого дня весь смех, что в нем есть, все приключения, которые в силах пережить, все эмоции, которые выдержит сердце.

Сара слушала молча, потом отвела взгляд.

— Думаю, легче спрятаться, чем получать постоянные удары, — сказала она.

— Я никогда не говорил, что жизнь легкая штука, Сара. Требуется храбрость.

— Не уверена, что я храбрая.

— А я в этом абсолютно уверен. — Дуглас взял ее за руку. — Ты жалеешь о вчерашней ночи? — спросил он.

Она потрясенно смотрела на него.

— Нет.

— Ты уверена?

— Это ужасно с моей стороны? — тихо и испуганно спросила Сара. Она прочистила горло. — Это плохо — желать радости и удовольствия?

— Это называется жизнь, Сара, — улыбнулся Дуглас.

Что он тогда сказал? «У нас флирт»? Сейчас он улыбался ей, и на сердце у нее сделалось невероятно легко, как будто он способен смыть ее печали одним своим выражением лица.

Дуглас встал и подал ей руку. Полотенце упало на пол.

Вот это да!

Какой гипнотизирующий вид. Его мужское естество, казалось, росло, как просыпающийся и потягивающийся гигант.

Опершись на руку Дугласа, Сара встала и коснулась его плеча пониже царапин.

— Это я сделала?

Он глянул на отметины и улыбнулся:

— Я охотно готов получать раны в искусстве любви, Сара.

И он повел ее к кровати.

* * *

Вид у Сары был такой, будто она разрывалась между желанием убежать и стремлением повалить его на себя, приличия соперничали с падением нравов. Она ткнулась в него, окутав юбками, ее грудь прижалась к его торсу.

У нее вырвался судорожный вздох.

— С тобой все в порядке, Сара?

Она кивнула, задев волосами его нагую грудь. Дуглас старался сдержать дрожь, когда ее дыхание ласкало его кожу.

— Я не сделал тебе больно вчера ночью?

Она покачала головой, снова задев его волосами.

Как спросить жену, соединится ли она с ним снова? В его записной книжке о такой ситуации ничего не было.

Он отвердел и отяжелел, дыхание перехватывало, его обдавало жаром, хотя в комнате было прохладно. Сара… Он хотел быть в ней, хранить ее тепло и любить ее. Он хотел это все, ее запах, шелковистость ее кожи, вздохи и стоны наслаждения.

Он хотел слиться с ней в самом плотском атавистическом смысле, положить ее ноги себе на плечи и погрузиться в нее.

Встав спиной к кровати, он притянул Сару в свои объятия. Не поцеловать. Нет, сейчас он должен избавить ее от одежды.

Он начал расстегивать пуговицы ее черного платья. Сказать ей, что она прелестна, или это будет расценено как грубость?

— Почему ты носишь корсет? — спросил он, рассерженный возней со шнуровкой.

— Ты предпочел бы, чтобы я поступала как блудница? — спросила она, задыхаясь. — О Господи! Я ведь такая и есть?

Он поднял голову. В свете лампы глаза ее сияли, волосы рассыпались по плечам, румянец заливал щеки, губы изогнулись в улыбке. Никогда она не была такой прекрасной. Его жена, ждущая соития.

— Если ты блудница, тогда я… — Он заколебался. — Каков мужской вариант распутства?

— Пан? — предложила Сара.

Дуглас не знал, кто такой Пан, и отметил про себя, что потом нужно записать это слово и выяснить его значение. А пока он сосредоточился на шнуровке корсета.

— Почему женщины носят эти ужасные вещи? — спросил он, возясь с длинными шнурками.

— Чтобы сформировать правильные изгибы фигуры, — ответила она.

— Ты, должно быть, шутишь, — взглянул на нее Дуглас. — У тебя совершенные формы.

Сара покраснела еще гуще. Наклонившись, она спустила один рукав, потом другой, сняла лиф платья и вместе с корсетом бросила на скамью у кровати. На ней осталась сорочка и круглая юбка с какими-то хитроумными приспособлениями.

— Это обручи, — пояснила она, отталкивая его нетерпеливые руки, чтобы самой развязать ленты.

— Я совершенно не разбираюсь в моде, — сказал Дуглас.

— Они должны скрыть женскую фигуру.

— Ту самую, что пытается сформировать корсет?

Она рассмеялась, и он впервые услышал ее беззаботный смех. Он замер, положив руки на бедра, чувствуя, что у него сердце в груди переворачивается.

— Я достаточно хорошо знаю твое тело, — мягко сказал он. — Неужели ты не понимаешь, что я все время думаю о тебе, Сара? Что мои руки чувствуют твои формы, даже когда тебя нет рядом?

Она молчала, занявшись завязками. Но ее лицо пылало, пальцы дрожали. Наконец узел поддался, кринолин упал на пол, и Сара осталась в сорочке и в самых очаровательных панталонах, какие он только видел.

Дуглас сообразил, что не видел ее раздетой. Она всегда раздевалась за ширмой и оставалась в ночной рубашке до пят.

— Еще надо потрудиться, чтобы ты осталась нагой, — улыбнулся он.

Судя по виду, она хотела укорить его, но вместо этого улыбнулась, медленно спустив кружевные панталоны.

— Можно погасить лампу? — спросила она мягко. Она все еще оставалась в сорочке, но ткань была такая тонкая, что он видел соблазнительные изгибы ее тела и пышную грудь.

Темнота успокоит Сару, хотя лишит его удовольствия видеть ее. Он подошел к ночному столику, погасил лампу, потом вернулся к Саре.

Шелест ткани известил его, что она теперь нагая.

Он прижал ее к себе и держал, пока она не взялась за его плечи. Тогда он без усилий поднял ее, положил на кровать и лег рядом.

Его пальцы прошлись по выпуклости ее груди, спустились к талии и животу. Потом он обеими ладонями обнял ее грудь, чуть сжимая, и целовал оба холмика одновременно.

— У тебя красивая грудь, Сара, — сказал он. — Не только прекрасной формы, но еще и очень чувствительная. — Он провел языком по соску.

— Дуглас, — прошептала она.

— Моя милая Сара. Моя прекрасная Сара.

«Моя возлюбленная».

Баюкая ее, он нежно нашептывал ей на ухо. Она повернулась, положив голову ему на плечо, ее дыхание было жарким, сердце зачастило.

— О, Дуглас.

Его пальцы гладили ее, исследовали, находили места, от прикосновения к которым она задыхалась и цеплялась за него. Срывавшимся голосом она повторяла его имя. Его губы следовали за его руками, и когда он поцеловал ее, его ум успокоился и обрел мир.

Его губы коснулись ее губ, и в этом поцелуе была вся его сдержанность, вся нежность и только намек на бушующую в нем страсть.

Его тело было продолжением его ума, фитилем, воспламенявшим душу. Медленно и осторожно, чтобы не причинить Саре ни малейшего дискомфорта, он вошел в нее и в этот миг почувствовал, что в ее жаре, влаге, в ее тайне он наконец дома.

— Сара, — шептал он, почти достигнув кульминации от наслаждения, растекавшегося по телу, от удивительной радости, охватившей душу. — Сара, — произнес Дуглас, и ее имя стало благословением и способом выразить невыразимое.

Глава 26

Покинуть Килмарин оказалось труднее, чем Сара ожидала.

Она обняла деда, он перенес это молча, но когда она отстранилась, он коснулся ее щеки, и Сара с удивлением почувствовала, что его рука дрожит.

— Я не увижу тебя больше, детка, — сказал он. — Но я скажу твоей матери, что у тебя все хорошо.

Не дав ей времени ответить, он повернулся к Дугласу.

— Вы должны вернуться домой в Шотландию, — сказал он. — Верните мою внучку в ее дом.

Они переглянулись, и Доналд наконец кивнул, словно удовлетворенный тем, что увидел. Он повернулся и без слов ушел в дом, оставив Сару и Дугласа у кареты.

Дуглас улыбнулся, помог Саре подняться в карету, и она села рядом с Флори. Горничная деликатно зевнула, прикрыв рот рукой в перчатке, потом приветственно улыбнулась.

Не успели они отъехать, как дверца кареты снова открылась, и внутрь заглянула Линда. Ее лицо сияло, девушка из хорошенькой превратилась в красавицу. С полными слез глазами она протянула руку Саре.

— Не знаю, как вы сделали это, кузина, но спасибо. Спасибо!

— Что я сделала? — смутилась Сара.

— Дедушка сказал, что я могу выйти за Брендана, и это после многих месяцев, когда он отказывал. Многих месяцев! — Ее дрожащая улыбка была радостной. — Спасибо вам!

Сара сжала ее руку, жалея, что не могла познакомиться с кузиной раньше.

— Будьте счастливы, — сказала она, зная, что они, вероятно, больше никогда не увидятся.

Линда удивила ее снова, вручив шкатулку, которую Сара нашла в комнате матери.

— Дедушка хотел, чтобы зеркало вашей матери осталось у вас на память о визите в Килмарин.

Улыбнувшись, она захлопнула дверцу кареты и отошла. Когда Дуглас открыл шкатулку, Сара отвела взгляд.

— Оно старое и некрасивое, — сказала она, стараясь не смотреть в зеркало. Она толком не поняла, что тогда увидела, но не хотела видеть это снова.

— Но ты все равно будешь его беречь, — сказал Дуглас, возвращая зеркало в шкатулку, — потому что оно принадлежало твоей матери.

Дуглас убрал шкатулку в углубление на обшивке кареты, предназначенное для мелких вещей, и Сара благодарно улыбнулась.

Когда они отъезжали, она оглянулась на Килмарин лишь однажды и сосредоточенно смотрела на свои сжатые руки.

Дуглас вручил ей носовой платок.

Она посмотрела на него и улыбнулась, хотя по щекам текли слезы. Взгляд Дугласа был сочувственный и слишком интимный для присутствия Флори. Но Флори оказалась столь же тактичной, сколь и умелой: она безотрывно смотрела в окно, словно очарованная пейзажем.

В этой ситуации для Дугласа было совершенно естественно податься вперед и поцеловать Сару в лоб. Она отстранилась, вытерла лицо его носовым платком и весь день цеплялась за платок как за талисман.

Возвращение в Чейвенсуорт, к счастью, оказалось быстрым. Или это Дугласу только показалось, и поездка на север заняла столько же времени. Погода стояла ясная, они останавливались только затем, чтобы размять ноги и сменить лошадей.

В той гостинице, где они ночевали по дороге в Килмарин, оказалась только одна свободная комната, и он уступил ее Саре и Флори. Когда он проводил их к комнате, Сара сунула ему в руку флакон духов. Они переглянулись, и ее взгляд согревал его всю ночь.

Поездка на поезде была столь же комфортной, единственной заминкой было ожидание, пока прицепляли их вагон и погружали на платформу карету.

Когда показался Чейвенсуорт, Дуглас чуть не вздохнул с облегчением. Даже лошади, похоже, радовались окончанию путешествия. Они побежали более резво, словно Тим не мог справиться с ними, и пассажирам пришлось держаться за ремни над окнами кареты, чтобы их не бросало из стороны в сторону.

Тим остановил карету у Чейвенсуорта, Дуглас вышел первым и сначала подал руку Саре, потом Флори. По ступеням спускался Томас, за ним — два лакея.

— Отнесите наш багаж в герцогские покои, — распорядился Дуглас и повернулся к Саре. — Я поеду с Тимом в конюшню, — сказал он. — Мне нужно проверить алмазы.

Она погладила лацкан его сюртука, поля шляпки скрывали ее лицо.

Он коснулся ее щеки, его пальцы скользнули по нежной коже, возрождая иные воспоминания, вызывая желание поцеловать ее.

Сара откинула голову и улыбнулась, будто точно знала, о чем он думает.

— Увидимся позже? — спросила она. — Надеюсь, не очень поздно.

Жаждет ли она его так же, как он — ее?

— Если бы не алмазы, — сказал он тихо, чтобы Тим и Флори не слышали, — я бы сию минуту проводил тебя в нашу комнату.

Сара вспыхнула. Прекрасный ответ, который вызвал у него улыбку. Дуглас наклонился и поцеловал ее в губы, не обращая внимания на присутствующих. Сара, должно быть, тоже забыла о них, потому что положила руки ему на плечи и приподнялась на цыпочки, чтобы углубить поцелуй.

Наконец Дуглас отстранился, улыбаясь ей. Подхватив юбки, Сара повернулась и пошла по ступенькам.

Он смотрел ей вслед.

Наверху она обернулась и посмотрела на него, ее улыбка говорила, что она отлично сознает, что он с нее глаз не сводит.

Дуглас снова сел в карету, и когда они доехали до конюшни, оставил Тима и направился в обсерваторию. В его отсутствие алмазами занимался Алано.

Две дюжины квадратных деревянных рамок были расставлены в обсерватории повсюду. В каждой рамке больше десятка шелковых нитей. На каждой — множество вязких капелек, поблескивающих в слабом свете заходящего солнца. Между каплями были прозрачные гранулы, некоторые не больше песчинки. Дуглас начал осматривать алмазные нити. Рост алмазов шел успешно только в чистоте. Примеси в воздухе вроде пыли или частиц грязи могли проникнуть в гранулы. Цена на алмазы с изъянами вряд ли удовлетворит герцога Херриджа.

Алано был скрупулезен, как обычно.

Дуглас застелил грязный пол длинными досками, покрытыми морским лаком. Алано закрыл пол полотном и затянул тканью сводчатый потолок, защищая помещение от пыли. Все полки тщательно вытерты и накрыты, обсерватория выскоблена дочиста.

Гранулы быстро росли. Когда они высыхали, наступала заключительная и самая опасная часть процесса — нагрев. Опасная потому, что процесс выращивания алмазов нестабилен.

Удовлетворенный результатами, Дуглас вышел из обсерватории проверить строительство печи. Услышав сзади шорох, он обернулся, ожидая увидеть Алано, но вместо этого оказался нос к носу с Саймонсом, дворецким герцога Херриджа.

— Саймонс, черт возьми, что вы тут делаете?

— Его светлость очень недоволен, сэр. Прошло много времени, а вы с ним так и не связались и не изготовили никаких алмазов. Он выполнил свою часть сделки, мистер Эстон, и ждет, что вы выполните свою.

— Было несколько отвлекающих обстоятельств, Саймонс, или его светлость забыл о смерти жены?

У Саймонса хватило здравого смысла изобразить некоторое смущение.

— Я понимаю, что вы были в Шотландии. Есть и другие отвлекающие обстоятельства?

— Его светлости придется набраться терпения, — ответил Дуглас, пропустив мимо ушей замечание Саймонса.

Саймонс позволил себе легкую улыбку.

— Терпение не относится к главным достоинствам его светлости. Вы должны сотрудничать со мной, мистер Эстон. Я прошу вас.

— А если я этого не сделаю?

— Герцог Херридж не из тех, к кому можно относиться снисходительно, мистер Эстон. Он способен на многое.

— Меня не волнует, что ваш герцог может сделать мне, Саймонс.

— Тогда вас интересует, что он может сделать леди Саре?

Дуглас замер.

— Что он может сделать? — спросил он.

— Вас некоторое время не было в Англии, мистер Эстон. Вы слышали о законе о бракоразводных процессах?

Дуглас покачал головой.

— Его светлость может добиться, что ваш брак будет расторгнут. Если вы не снабдите его алмазами так быстро, как он хочет, он гарантирует, что вашему браку конец.

— Вы шутите, — сказал Дуглас, хотя было ясно, что Саймонс говорит серьезно. — И участия Сары не потребуется?

— Вы думаете, что она откажется подчиниться отцу? — жалостливо посмотрел на него Саймонс.

Увы, Дуглас совсем не был уверен в чувствах Сары. Страсть — это одно, но достаточно ли ее, чтобы удержать Сару? Хватит ли ее, чтобы Сара повернулась спиной к своему прошлому, своему воспитанию?

— Ей придется доказать ваше прелюбодеяние, мистер Эстон, но поверьте мне, массу женщин можно убедить выступить со слезным рассказом о том, как вы их обманули. Есть и другие условия, и будьте уверены, что его светлость их выполнит.

— Он сделает это? Разве развод не погубит репутацию Сары?

Саймонс улыбнулся:

— Вы думаете, его это волнует, мистер Эстон? У Сары была единственная обязанность: выйти замуж за деньги. И она потерпела неудачу.

— Скажите ему, что он получит свои алмазы меньше чем через неделю.

Саймонс уважительно поклонился:

— Я надеюсь, мистер Эстон, что вам ничто не помешает. Его светлость, как я сказал, терпением не отличается.

Саймонс бесшумно исчез.

Дуглас разжал кулаки и повернулся к печи. Она чем-то походила на пирамиду, широкая внизу и сужавшаяся к верху. Большое основание обеспечивало глубокую топку, пламя должно быть таким, как в кузнице, когда куют железо. Он долгие месяцы экспериментировал, прежде чем определил нужный диапазон температур для обработки алмазов.

Он не лгал герцогу Херриджу о возможности создать крупные алмазы. Однако он неправильно оценил нетерпение герцога или его отчаяние. Герцогу нужен результат, и немедленно, похоже, он не способен выслушивать разумные доводы.

С другой стороны, может ли он действительно убедить Сару развестись? Согласится ли она? Может ли герцог Херридж расторгнуть его брак?

Дуглас в свое время входил в логово льва, убедив себя, что лев не страшнее кошки. К сожалению, герцог Херридж действительно лев. И Дугласу, если его сожрут, винить придется только самого себя за то, что мало знал о жестокости благородного сословия.

— Поездка в Шотландию была успешной? — спросил из-за спины Алано.

Дуглас обернулся.

— Килмарин — это потрясающее место, — сказал он. — Жаль, тебя с нами не было.

— Я и здесь не скучал. — Алано сел на сложенные рядом с печью кирпичи. — Эта ваша миссис Уильямс настоящая смутьянка. Она игнорирует меня, будто я стена.

— Вряд ли тебе это понравилось, — сказал Дуглас. — Учитывая твою репутацию у дам.

— Ее просто нужно немного убедить.

— Я предпочел бы, чтобы ты не пытался совратить женскую часть персонала в Чейвенсуорте.

— Речь не о персонале, а об этой раздражающей женщине, — нахмурился Алано.

Дуглас подавил улыбку. Он слишком хорошо знал, каково остаться на милость одинокой женщины. Женщины беззащитны, но у них есть свое оружие: робкий взгляд, дрожащая улыбка и слезы. Видит Бог, он мог справиться с чем угодно, но не со слезами.

— Можешь сообщить миссис Уильямс, что мы вернулись, — сказал Дуглас, давая Алано повод найти экономку. — Попроси, чтобы она приготовила нам ранний обед.

Он взглянул на запад, солнце опускалось, оранжевые полосы были предвестниками заката.

Алано встал.

— Это я могу. — Он внимательно присмотрелся к Дугласу. — С чего это ты рычал как безумный?

Дуглас покачал головой, решив не распространяться об угрозах герцога Херриджа.

— Мне нужно повидать своего поверенного, — сказал он. — Похоже, я впутался в неприятности.

Алано долго молчал.

— Я что-нибудь могу сделать?

— Ты всегда был другом, Алано, и я благодарен за это.

Алано улыбнулся, но в глазах была тревога.

— Ты сообщишь мне, если я смогу помочь?

Дуглас кивнул, затем оглянулся на обсерваторию.

— Ты столько всего сделал. Благодаря тебе у нас будут сотни алмазов для герцога Херриджа.

Алано скривился, но вскоре на его лице появилась улыбка, когда он вспомнил о поручении и поводе увидеть миссис Уильямс.

Сунув руки в карманы и насвистывая, он направился к дому. Дуглас посмотрел ему вслед, потом занялся делами в обсерватории. Час спустя Дуглас закрыл обсерваторию и пошел к дому.

Луна переливчатым диском висела среди рассыпанных по ночному небу алмазов. Каким-то странным способом, которого Дуглас не мог понять, ночь была ему созвучна, она казалась ему более дружелюбной, чем яркий день. И все же ночь никогда не была ему другом, по крайней мере в детстве. Ночь означала голод, холод и страх.

Он больше не ребенок, а мужчина, который сам пробил себе дорогу. Он научился думать не только о том, чтобы выжить. Он научился обдумывать непредсказуемые последствия своего существования. Какова цель жизни?

Он не знал ответ, но сегодня он ближе к нему. Что он хотел от жизни?

Иметь значение для кого-то. Фигурально выражаясь, нацарапать свое имя на скале жизни, и пусть какой-нибудь путешественник через сто лет восхищается им. Заботиться, любить и испытать все, что мог знать, видеть, делать, пробовать, чувствовать.

Философия меняет мужской ум. Не так, как любовь, но все-таки.

Глава 27

Сара встала, подошла к трюмо и разглядывала себя в зеркале. Она напоминала ходячую тень. Ночная рубашка была черная, халат черный, волосы черные. Лицо, шея и декольте ослепительно белые, и от этого, губы казались ярче. Медленно она вытащила шпильки из волос, глядя на свое отражение. Никаких признаков женщины, которой она была месяц назад. Да, физическая форма та же, но взгляд изменился. В нем было горе и еще что-то, чего не было до Шотландии.

Время излечивает все раны. Так ведь говорят? Ей просто нужно помнить хорошие времена и не зацикливаться на смерти. Она не хотела идти по жизни с брешью в сердце, но слишком боялась, что это будет с ней всегда.

Но Дуглас должен быть всегда.

Она распустила волосы, затем подошла к туалетному столику, села и стала медленно расчесывать пряди. Наконец она откинула волосы назад, и они рассыпались по плечам.

Она выглядит слишком молодо, чтобы думать о совращении мужа.

Сара встала и отважилась выйти. Больше того, она прошла по коридору к герцогским покоям, к мужу.

Должно быть, она действительно храбрая, потому что без колебаний открыла дверь.

Дуглас снял сапоги, рубашку, потом брюки, белье и босиком отправился в ванную. Она была прекраснее, чем в Килмарине. Его удивляло, как быстро он привык наслаждаться роскошью и даже ожидать ее.

Он уставился на свое отражение в зеркале. Сегодня, с грязными полосами на лбу и щеках, он походил на чернорабочего. Он вымылся ледяной водой, вытерся полотенцем и тер волосы, пока они не высохли.

Выйдя из ванной, он увидел Сару, стоящую посреди комнаты.

Долго она смотрела на него расширившимися серыми глазами.

Он отвел взгляд, только для того, чтобы смягчить эффект ее воздействия на него. Дуглас пошел к кровати. Горничная уже приготовила постель и откинула одеяло.

— Твои алмазы в порядке?

— Все замечательно. — Он сел на кровать и накинул на колени одеяло, чувствуя себя мальчишкой, охваченным похотливыми мыслями, или женихом.

— Что это? — спросила она, взяв тонкую записную книжку, которую он оставил на столе у кресла.

Дуглас замер, подавляя желание броситься к Саре и выхватить свою книжку у нее из рук. Рано или поздно она обнаружила бы ее, рано или поздно узнала бы. Лучше теперь, когда их брак на грани распада.

Сара шутливо улыбалась ему, но он молчал. Он молчал, когда она села, раскрыла книжку и начала читать. Сначала она хмурилась, потом стала поглядывать на Дугласа, будто ожидая его подтверждения.

— Что это, Дуглас? — спросила она таким тоном, будто заметила расстегнутую пуговицу у него на рубашке или интересовалась процессом создания алмазов.

Положив руку на затылок, он откинул голову и уставился в потолок. Сделал глубокий вдох, потом второй и медленно выдыхал, выигрывая время.

— Там я записываю, что узнал. Чтобы не забыть.

— Настолько важно знать, как обращаться к герцогине? — нахмурила брови Сара.

— Я мало знаю об аристократии, — ответил он.

По ее молчанию Дуглас понял, что она ждет объяснений.

— Я родился без всякой собственности. У меня не было дома, подобного Чейвенсуорту. Я только слышал полные благоговейного трепета разговоры о Килмарине. Я сделал себя сам. И я горжусь этим, но у меня нет родословной, как у тебя. Я не Туллох из Килмарина и не потомок благородной семьи. Я просто Дуглас Эстон.

Сара не отвечала. Вместо этого она внимательно изучала свои руки, будто видела впервые.

— Чейвенсуорт никогда не принадлежал мне, — наконец сказала она. — Он был моим бременем, моей ответственностью. Но я не могу унаследовать его, потому что я женщина. Я всегда это знала.

— Но ты всегда была Херридж из Чейвенсуорта. Ты росла, понимая, что все вокруг тебя принадлежит семье, которая может проследить свое происхождение на протяжении шестисот лет. У тебя есть титул, который ты не можешь потерять даже в браке.

Она посмотрела на него, но он не дал ей говорить.

— Я однажды солгал тебе, сказав, что у меня было счастливое детство. Его не было. Я в восемь лет остался сиротой. Я крал и выклянчивал еду. Ребенком я был жадным до еды, до знаний, до всего, чего не имел. — Он улыбнулся. — Ты знаешь, как я встретил Алано? — спросил он. — Я залез к нему в карман. — Дуглас смотрел в пол. — Алано решил спасти меня. И он это сделал. Он научил меня читать и купил мне книги. Я не мог остановиться. Я был пьян от учения.

Дуглас разглядывал потолок.

— Думаешь, у меня нет шотландского акцента? Слышала бы ты меня тогда. Никто ни единого моего слова понять не мог. Алано всей душой стремился сделать из меня что-то путное. Он научил меня манерам, как одеваться, как вести себя должным образом.

Скрестив руки, он оперся плечом на резную спинку кровати.

— От Алано я научился испанскому языку, потом выучил французский и несколько других языков. Чем больше я путешествовал, тем меньше оставалось от моего прежнего говора, и наконец я заговорил совсем без акцента.

— Почему ты рассказываешь мне это? Думаешь, меня это оттолкнет?

Он улыбнулся снова.

— Это не отталкивающая история, Сара, — сказал он. — Это доказательство, что человек может сделать из себя то, что хочет. Я решил, что не хочу быть крысой, вынюхивающей на задворках завалявшегося лосося. Сначала я рискнул, посчитав, что за игорным столом мне повезет больше, чем другим. В первый же раз, когда потерял все мои деньги, я понял, что я такой же болван, как и другие. Так что я начал покупать в одном городе и продавать в другом, став с моим фургоном и товарами немного выше разносчика. Я выяснял, что нужно людям, и давал им это. Все необычное меня очаровывало. Я узнал, что лучше подхожу для роли торговца, чем авантюриста.

— Поэтому, когда говоришь, ты иногда колеблешься, будто ищешь правильное слово?

— Ты сняла слова у меня с языка, Сара, — мягко сказал он.

Сложив руки на коленях, она серьезно смотрела на него.

— Мне сообщили, что есть закон о бракоразводных процессах, который позволяет расторгнуть брак.

— Ты этого хочешь, Дуглас? — очень тихо и сдержанно спросила она.

Стук в дверь не дал ему ответить.

Сара встала, открыла дверь и стояла неподвижно, пока две горничные и лакей занимались их обедом. Когда лакей накрыл стол, она отпустила слуг и закрыла дверь.

Медленно она повернулась к Дугласу.

— Тогда все, что произошло в Шотландии, — уловка? Ты ничего ко мне не чувствовал?

Неужели она понятия не имеет, как чувственно выглядит, стоя вся в черном? Черный, конечно, цвет траура, но это и цвет ночи, цвет греха, мягких стонов и вздохов, тайн, которые влюбленные нашептывают друг другу. Она была прелестна в черном, с нежной кожей и влекущим ртом.

— Это абсурдный вопрос. — Он откинул одеяло, чтобы показать восставшее мужское естество.

— Но ты не хочешь быть женатым.

Здесь важны ее желания, а не его. Но не успел он это сказать, как его королева ночи, его чаровница без слов выбежала из герцогских покоев.

Она оказалась никудышной соблазнительницей. Она потерпела такую ужасную неудачу, что добралась в свою комнату в слезах. Она, конечно, не бежала, но оказалась в своей спальне очень быстро. Закрыв дверь, Сара привалилась к ней.

Нужно начать перебирать в уме запасы Чейвенсуорта. Поддерживать нужное количество простыней, наволочек, одеял, полотенец, скатертей было настоящей проблемой. После многих месяцев проверки и перепроверки до и после стирки она точно знала, сколько чего нужно иметь. Или, если это не поможет отвлечься от Дугласа, возможно, надо просто рыться в памяти и вспоминать, что говорила ее мать о Килмарине и о мужчине по имени Майкл.

Все, что угодно, только не думать о том, как ужасно она опозорилась, когда он думал только об окончании их брака.

Господи, что ей теперь делать?

Наверное, он обидел ее. Или нет? Нужно изгонять чувства, которые он питал к ней. Леди Сара могла уступить требованиям отца и остаться разведенной без заметного ущерба для своего достоинства. Погубит ли ее такой поступок в глазах светского общества? Он в этом сомневался. В конце концов, она дочь герцога, и общество создано для таких людей.

Он сомневался, что она будет тосковать по нему.

Этот брак был подарком. Возможно, подарком внезапно смилостивившейся судьбы. «Ты помнишь, как на Ниле ты едва не утонул в наводнение? Или укус паука в африканской саванне? Или когда ты был уверен, что наверняка потеряешь пальцы на ногах от обморожения в Альпах? Или когда тебя ограбили пираты в Карибском море? За все эти приключения, за все твои страдания я даю тебе драгоценный дар — дочь герцога, ласковую девушку с глазами цвета тумана и со столь же непостижимой натурой. Да, она красавица, но она и личность. Ей не легко принять, что она отдана в дар. Тебе придется добиваться ее, пока ты не победишь».

Она оделась для соблазна, а он заледенел от собственной гордости.

Что он за идиот!

— Открой дверь, Сара.

Она стояла перед дверью и разглядывала деревянную панель. Голос у него сердитый.

— Сара.

— Думаю, нам обоим пора спать, — сказала она.

— И я так думаю. Открой дверь.

Она резко дернула дверь, но слова, которые собиралась сказать, исчезли, когда она увидела его. На нем была только рубашка, к тому же расстегнутая.

— Входи. — Она распахнула дверь шире. — Быстрее, пока тебя слуги не увидели.

Она, нахмурившись, смотрела на него, но его улыбка от этого не потускнела.

Плотнее запахнув халат, она повернулась и пошла не к кровати, а в противоположном направлении. Терраса — вполне подходящее место для отступления. Сара так и сделала, ожидая, что Дуглас присоединится к ней. Напрасно.

Наконец она вернулась в спальню и увидела, что он снял рубашку.

О, он был великолепен. Его тело было теплым и живым и загорелым в местах, которые не должны загорать.

— Дуглас, тебе действительно надо чаще носить одежду.

— В самом деле?

Он позволил ей несколько минут смотреть, его ответом была расцветающая улыбка.

— Иди сюда, Сара, — сказал он мягко.

Она покачала головой. Будет лучше, если она останется в другой части комнаты.

Дуглас шагнул к ней, и будь она мудрее, она отступила бы на террасу и закрыла бы между ними дверь. Но он был так красив!

— Как ты могла подумать, что я хочу расторгнуть наш брак?

Она подняла глаза.

— Я думала, что ты больше не хочешь меня. И то, что случилось в Шотландии, не повторится в Чейвенсуорте.

— С чего ты это взяла? Я хочу тебя каждый час каждого дня, Сара.

Ее глаза расширились.

— Показать тебе, чему я научился в своих приключениях?

— От всех твоих женщин? — нахмурилась она.

— Во дворцах наслаждений, — сказал он. — Из книг и рисунков.

Более мудрая женщина подняла бы руку, чтобы остановить его, или просто вышла бы из комнаты. Но более мудрая женщина должна быть слепой, чтобы не быть очарованной видом Дугласа. Нагой Дуглас с отвердевшим, налившимся копьем был неотразим.

Сара снова отвернулась, заставив себя глубоко дышать.

Он встал рядом, так близко, что она чувствовала его копье у своих ягодиц. Обняв ее за талию, Дуглас прижал ее к себе, будто хотел пронзить.

Наклонившись, он прошептал ей на ухо:

— Мой рот может доставить неописуемый восторг, леди Сара.

Она вздрогнула.

— Показать?

— Ты уже это делал.

— Я не имею в виду твою прелестную грудь. — Он поглаживал подушечкой большого пальца сосок, едва прикрытый тонкой тканью ночной рубашки.

— Дуглас.

— Все хорошо, Сара. Страсть не запрещается.

Сара вздохнула. Даже при запрете она бы не смогла устоять. Быть рядом с ним — это настоящее волшебство. Ее сотрясала внутренняя дрожь.

Повернувшись, она потянула его голову вниз для поцелуя.

Когда Сара отстранилась, она едва переводила дух и с восторгом заметила, что и Дуглас тяжело дышит. Она пошла к кровати, бросив халат на пол. Никогда у нее не было свободы ходить нагой, как у него. Никогда не было уверенности или храбрости. Сегодня ночью, в золотистом свете лампы, заливавшем комнату, ей просто необходимо быть храброй.

Она двумя руками схватила ночную рубашку и потянула через голову.

Дуглас молчал, его взгляд бродил по ее телу. Она расправила плечи, положила руки на бедра, потом без единого слова забралась в кровать.

Он тут же оказался рядом.

Она засмеялась, возбуждение кипело в ее крови.

Они обнимались, сбивая простыни, охваченные жаром и лишившиеся рассудка. Повороты, скользящие по коже ладони, гладившие плечи, локти, ягодицы, колени. Ее ногти мягко прошлись по его спине, и он ответил, изогнувшись над ней.

Его кожа была горячей, и Сара согревалась, открывая свое тело воздуху, когда ее захлестывал жар. Она поднялась на колени, откинула назад волосы и налетела на него, как охваченная желанием сирена, щипала его грудь, мускулистые руки, слышала его смех и знала, что это похвала ее смелости.

Она была без ума от него.

Она села на него верхом и обеими руками взяла его копье. Ей нравилось ощущать его, бархатистое, твердое, горячее. Ее пальцы прошлись по его длине, зарылись в завитки волос у основания, взвесили тугой мешочек внизу.

Даже когда Дуглас поднялся, даже когда он издал низкий гортанный стон, Сара не позволила ему войти. Вместо этого она уперлась руками в матрас и выгнулась назад, подставляя себя прохладному воздуху, рукам Дугласа, его жаркому взгляду. Он касался ее всюду, его ловкие пальцы скользили по ее шее, кружили вокруг сосков, играли набухшими влажными складками лона, вызывая восторг.

Она снова потянулась к Дугласу, нуждаясь в контакте с его мужским естеством, притягивающим ее руки как магнит. Головка в конце этого волшебного инструмента увлажнилась, и когда зачарованная Сара кружила по ней чуткими пальцами, Дуглас издал низкий стон. Снова поднявшись, он предложил ей себя. Языческая жертва, и она приняла ее с ликованием. Он принадлежит ей.

Он не оставит ее, не сможет. Она потеряла мать и, возможно, свою индивидуальность. Его она не потеряет.

Внезапно Сара оказалась на спине, Дуглас коленом раздвигал ее бедра. Она развела ноги, приглашая, и он улыбнулся ей, свет лампы придавал ему вид разбойника, шотландского захватчика.

Она положила одну руку на его щеку, другую — на затылок и потянула к себе для поцелуя. Она желала его.

Ее пальцы дрожали, у нее перехватило дыхание, сердце гулко колотилось. Она схватила его за плечи и, вместо того чтобы вести себя сдержанно, потянула к себе.

— Дуглас, — прошептала она голосом слишком требовательным, слишком резким.

Он вошел в нее, думая о том, что чувствует и как двигается. Сара держала его за бедра, направляя ритм движений, решительный и мощный. Дуглас высвободил ее руки и держал их в своей ладони, чтобы слиться целиком.

С ее губ срывались какие-то звуки, но ее это не волновало.

Он входил в нее и отступал, увеличивая темп. Она обхватила ногами его икры и содрогнулась всем телом, когда волна наслаждения сокрушила ее. Какой-то миг, а может, вечность спустя она увидела, как запрокинулась его голова, напряглись мышцы на шее, опустились веки. Его лицо, это прекрасное лицо напряглось, застыло, потом смягчилось от удовольствия.

Как она жила без страсти? Как она жила без него?

Глава 28

Дождь шел всю ночь, стучал по дубовым листьям, журчал в водосточных трубах Чейвенсуорта. Несколько раз за ночь Сара просыпалась от его шума и прижималась к Дугласу. Не раз она чувствовала его руку на своем бедре, как будто он требовал ее даже во сне. Проснувшись в последний раз, она увидела, что уже утро и Дуглас ушел.

Она вызвала Флори, достала платье, которое хотела надеть, и начала расчесывать спутанные волосы. Одевание заняло меньше времени, чем обычно, поскольку Сара решительно отказалась смотреться в зеркало. Она не хотела видеть покрасневшие глаза, темные круги под ними, от чего лицо кажется намного бледнее обычного.

Она, вероятно, выглядела как чересчур напудренный вампир. Так выразилась в ее первый светский сезон одна бесцеремонная юная особа. Разумеется, девушка говорила тогда не о ней, а об известной вдове, которая, обнаружив, что траур подчеркивает ее красоту, с ног до головы рядилась в черное, хотя подкрашивала губы и щеки.

— Сделай с волосами, что можешь, Флори, — сказала Сара, ничуть не волнуясь.

Она взглянула в зеркало и увидела, что оттуда на нее смотрит незнакомка.

Ее глаза были распахнуты и совсем не красные. Щеки слегка порозовели, а губы… словом, они выглядели так, будто их часто целовали. Возможно, они немного припухли, но эффект был очарователен. Цвет лица из пепельного стал кремовым, блестящие волосы Флори уложила в чудесную прическу.

Как странно. Страсть сделала ее красивой.

Она повязала передник — Флори каждое утро приносила свежий, — взяла свой журнал и занялась работой.

Идя по крылу, в котором находились герцогские покои, Сара заглянула в коридор, только чтобы убедиться, что ковер в порядке, а канделябры недавно вычищены. Если ее взгляд случайно падал на двери, то она видела, что медные ручки начищены и отполированы.

Она не стала заглядывать в герцогские покои, и без того зная, где Дуглас.

Алмазы захватили его внимание, как Дуглас захватил ее.

По дороге в кабинет управляющего она отмечала про себя, что нужно обсудить с мистером Бичером, и сообразила, что не делала этого со дня смерти матери.

Осознание этого сначала приходило медленно, а потом захлестнуло наводнением. Две недели прошли. Две недели, и все это время Чейвенсуорт существовал без нее. И слуги не толпились у ее дверей, чтобы получить указания. Никто не шептал Флори: «Когда она проснется? Нам нужен ее ответ». Никто, казалось, не знал или не замечал, что она возвратилась из Шотландии, и все же в Чейвенсуорте все работало как хорошие часы.

Сара прижала журнал к груди и всю дорогу до кабинета управляющего пыталась определить, гордость она испытывает или обиду.

Постучав в дверь Джереми Бичера, она решила, что так и не определилась, и когда управляющий откликнулся, вошла в кабинет с улыбкой на лице.

Джереми встал и протянул ей большую бухгалтерскую книгу.

— Доброе утро, леди Сара. Как прошла ваша поездка в Шотландию?

— Интересно, — ответила она, надеясь, что этим тема Шотландии исчерпана. Она положила свой журнал на стол и обеими руками взяла бухгалтерскую книгу.

У мистера Бичера превосходное чутье. Он больше не упомянул Шотландию, но то, что сказал он, действительно удивило Сару.

— Я провел квартальную инвентаризацию, леди Сара. И как вы увидите в книге, миссис Уильямс тоже. Я получил отчет от домашних ферм, и это тоже включено сюда.

— Вы сделали все это, когда я была в Шотландии? — поразилась она.

— Да, леди Сара, с помощью моего помощника.

— Помощника? — нахмурилась она.

Он кивнул.

— Я взял одного из лакеев, леди Сара. Отличный парень, у него есть голова на плечах, прекрасно считает и читает лучше других.

Пока Сара переваривала эту потрясающую информацию, управляющий продолжал:

— Это было распоряжение мистера Эстона, леди Сара. Должен признать, я сначала сомневался. Но это оказалось удачей.

— Да?

— Мистер Эстон ясно дал понять, что каждый из нас отвечает за свой участок и что с вами нужно консультироваться, только когда Чейвенсуорт в опасности.

— Да?

Он кивнул.

— Позвольте сказать вам, леди Сара, что ваше доверие произвело замечательный, благотворный эффект. И возобновление «подарка Хенли» — это великодушный жест.

— Да?

Боже милостивый, неужели она обречена постоянно задавать этот дурацкий вопрос?

— Мистер Эстон дал мне понять, что традиция будет восстановлена. — Легкое облачко набежало на его сияющее лицо.

— Конечно, — сказала Сара.

Ярко улыбнувшись Джереми Бичеру, она взяла свой журнал и собралась уходить, но вспомнила о манерах.

— Спасибо, мистер Бичер. Если у меня будут вопросы, я вас вызову.

— Конечно, леди Сара, — поклонился управляющий.

Сара вышла из его кабинета с желанием сбежать. Вместо того чтобы вернуться той же дорогой, она спустилась по спрятанной за фальшивой стеной лестнице в портик, который вел к саду.

До болезни мама имела обыкновение проводить утро здесь, ухаживая за розами, которые так любила. Сара села на скамью у цветущих кустов. Солнце грело голову. Она не помнила названия роз, но почти слышала голос матери. «Ты всегда должна заботиться о тех, кто не может позаботиться о себе, дорогая. Сильный должен защитить слабого».

Кто защищал Морну? И если уж на то пошло, о ком она говорила? Она считала себя сильной? Достаточно сильной, чтобы игнорировать родных, взывавших к ней? Многое, что Сара считала реальным, было таковым только с определенной точки зрения. Стоит отойти назад или в сторону, и появляется другая картина. Воспоминания о матери, собственная нужность Чейвенсуорту, замужество, благопристойность — все это изменилось за последние недели. Основы ее жизни были поколеблены, как будто все, что она знала, больше не было определенным и незыблемым.

Сара встала и пошла по дорожке, кивнув садовнику. В лучшие времена их было двенадцать, но в прошлом году они смогли позволить себе только четырех. Все они были перегружены работой, и Сара порой жалела о необходимости экономить, особенно теперь, когда нужно подрезать самшиты и пересадить кусты роз.

Она сильнее сжала журнал. Люди не всегда таковы, как кажутся. Взять, например, ее мать. Кто бы мог подумать, что благопристойная герцогиня Херридж имела внебрачного ребенка? Хотя в этой ситуации не было ничего диковинного, казалось, что добропорядочная Морна не из таких женщин. Но Шотландия открыла Саре, что она не так уж хорошо знала свою мать.

Вдруг она поняла, что ей ничего не нужно делать. В следующие несколько часов у нее нет никаких обязанностей, никаких встреч. Впервые за долгое время она вольна делать, что пожелает, и обязана этим Дугласу.

Выйдя из сада, она направилась к своему любимому месту в Чейвенсуорте, к высокому раскидистому дубу на небольшом холме. Здесь сформировались ее самые ранние воспоминания о матери. И не счесть сколько раз, прислонившись к дубу, слушала она, как мать читает «Айвенго» или другие свои любимые книги.

Долгие годы она ходила по пятам за матерью, когда Морна занималась Чейвенсуортом. У Сары был собственный набор ключей от незначительных замков. Они с матерью говорили о необходимых вещах: свечах и масляных лампах, сапожной ваксе и ливреях, рецептах пасты для полировки мебели и серебра. Они редко говорили о прошлом Морны или, если уж на то пошло, о будущем Сары. Хотя это и правильно, что мать сделала ее детство волшебным, повествуя о рыцарях, принцессах и драконах, но Саре вдруг пришло в голову, что мать больше рассказывала ей истории, чем просто разговаривала.

Какие тайны она скрывала с таким умением?

Теперь этого не узнать.

Сара расправила юбки, расположив их вокруг себя почти безупречным кругом. Открыв журнал, она вытащила из кармана карандаш и начала писать.

Закончив, она прислонилась к старому дереву и размышляла о Дугласе.

Что за жизнь была у ребенка, росшего в Перте? Каким он оставил свой дом и изменил себя до такой степени? Он ожидал, что она отвергнет его? Вместо этого она могла только восхищаться.

Ее отец ужаснулся бы.

Как странно, что она до сих пор не вспоминала об отце. Хотя брак был его решением, он не обрадуется, что его единственная дочь вышла за человека, который когда-то был нищим. Но был ли герцог Херридж ее отцом?

В Чейвенсуорте есть один человек, которому она могла рассказать историю Морны и Майкла, но до сих пор она этого не сделала. Он выслушает ее и даст совет, если она попросит. Кроме того, нужно поблагодарить его за финансирование «подарка Хенли».

Улыбаясь, она встала и отправилась на поиски мужа.

Утро было ярким и солнечным, на небе ни облачка. Ничто не помешает процессу изготовления алмазов.

Повернувшись подбросить дров в огонь, Дуглас мельком увидел Сару. Он наблюдал, как она идет по гравийной дорожке, покачивая кринолином.

— Доброе утро. — Воткнув лопату в землю, он положил руки на черенок.

Сара смотрела прямо на него, потом медленно улыбнулась, и в паху у него начал разливаться жар. Она окинула его взглядом с ног до головы. То, что он сиял рубашку, раньше бы мало что значило, но теперь… Он полураздет.

— У нас есть слуги, мистер Эстон, — размеренным тоном сказала Сара. Но глаза ее мерцали, голос чуть дрожал.

— Для этого нет, — сказал он. — Алмазами я занимаюсь сам.

Кивнув, она уставилась на его грудь. Его обдало жаром, но не от огня в печи.

— Алано не может помочь тебе?

— Ты думаешь, что я нуждаюсь в помощи, Сара? — Дуглас едва не продемонстрировал мускулы, но сдержался.

— Мне следовало подумать об этом.

Ее пристальный взгляд не отрывался от его груди. Да, Сара осложняет ситуацию.

— Вини миссис Уильямс, — сказал он.

Ее взгляд поднялся к его лицу.

— Миссис Уильямс? — явно смутилась она.

— Я полагаю, что Алано сражен, — пояснил Дуглас. — По крайней мере так я подумал, увидев их вместе утром.

— Миссис Уильямс? — снова повторила Сара.

— Ты возражаешь? — Дуглас не считал ее снобом, она легко восприняла новости о его прошлом, несмотря на то что она дочь герцога Херриджа, гордящегося своим статусом. — Алано хороший человек.

— Я в этом не сомневаюсь, — быстро сказала Сара, — но миссис Уильямс не первой молодости.

Дуглас понимающе улыбнулся:

— Но она и не покойница, Сара. Она имеет такое же право любить и желать, как и молодые. И Алано тоже. Или ты думаешь, что такие чувства исчезают с возрастом?

Она наивно смотрела на него, будто никогда об этом не задумывалась.

Оставив лопату, он медленно пошел к ней.

— Желание не исчезает, Сара. Оно, возможно, немного слабеет, но никогда не уходит.

— В самом деле?

Какой благопристойный тон. Она прикусила нижнюю губу, и ему захотелось самому сделать это.

— Да. И у желания есть еще одна особенность. Оно возобновляется постоянно.

— Правда? — Эта мысль ее так поразила, что Сара не заметила, как Дуглас ведет ее к обсерватории.

— Конечно. Я могу это подтвердить. До того как я увидел тебя, меня согревали мысли о прошлой ночи. Теперь памяти недостаточно.

— Да?

Он знал, что потеряет самообладание, если не возьмет ее. Сейчас и здесь. Он перестанет жить, и человек, каким он был — выносливый, упрямый, сосредоточенный, — дрогнет или просто рассыплется в прах.

Когда они дошли до двери, Сара подняла на него глаза, в чертах ее лица сквозило понимание и тревога, будто она на пороге большого открытия.

— Ох, Дуглас, то же самое происходит со мной, — мягко сказала она, почти лишив его мужества.

Он заколебался, сдерживая себя в последний момент. Его разум, вечно предостерегавший и призывавший к благоразумию, и сейчас не молчал, но тело отвергало доводы рассудка, реагировало мощно, вздымая мужское естество.

— Я покажу тебе, как это бывает, — сказал он и повел ее в темноту обсерватории.

Сначала Саре показалось, что по стенам обсерватории стучат камешки.

Она прижала ладонь к нагой груди Дугласа, когда он, прервав поцелуй, поднял голову.

Они смотрели друг на друга.

— Что это? — спросила она.

Она внезапно почувствовала тишину, именно почувствовала, как будто отсутствие звука создало вокруг нее пустоту. Сара взглянула на приоткрытую дверь. Внезапно поток горячего воздуха швырнул их к стене.

Воздух почернел. Куски кирпичей грохотали по стенам так, будто какое-то разгневанное божество стучало молотом по обсерватории.

Выругавшись, Дуглас втянул Сару в глубь здания. Но взрыв был не единственной опасностью. Огненный шар, опалив траву, лизнул дверной проем, Дуглас сорвал полотно, закрывавшее сводчатый потолок, потом взобрался на полку и начал открывать крышу. Механизм был смазан, и она легко раскрылась.

— Идем, Сара.

С тошнотворной ясностью она поняла: они в смертельной опасности и должны выбраться из обсерватории.

Но с кринолином ей никогда не вылезти через отверстие. Она дергала и рвала завязки, пока они не поддались. Перешагнув свалившиеся обручи, она подхватила юбки и вскарабкалась к Дугласу.

Он переплел пальцы в импровизированную ступеньку, Сара поставила правую ногу на его ладони и ухватилась за его плечи, он поднял ее выше. Отверстие в крыше небольшое, но она сможет пролезть. А он?

— Я не вылезу, пока ты не пообещаешь, что пойдешь сразу за мной, — сказала она.

— Я буду рядом, — ответил он.

Сара выглянула наружу. Огонь шел по полям на запад, но они еще могли убежать.

Мгновение спустя Дуглас поднял ее еще выше. Она подтягивалась, упираясь локтями в медь крыши.

Грубые камни стен царапали ее пальцы. Маленькая железная лестница, встроенная в круглую крышу, была настоящей удачей. Сара сумела ухватиться за нее, спустила ноги и упала в траву, благодарная, что она такая высокая и мягкая.

Дуглас последовал за ней, и она обняла его, когда он приземлился рядом. Он встал и подхватил ее на руки.

У нее не было шансов возразить, потому что он поцеловал ее, заставляя замолчать, и понес из огня.

Глава 29

Дуглас нес ее сквозь толпу слуг. Сара уткнулась в его нагую грудь, каждый ее вздох, горячий и нежный, казалось, прожигал его плоть, словно она ставила на нем свое клеймо.

— Она в порядке, — буркнул он Томасу и прошел мимо Джереми Бичера и миссис Уильямс. Кивнув кухарке, он тихо сказал, чтобы остальные не слышали: — Можно прислать поднос в герцогские покои? Какие-нибудь фрукты и чай.

Кухарка кивнула и мгновенно исчезла в толпе.

Прижимая к себе локти, он шел к заднему фасаду Чейвенсуорта. Сара не была легкой, но и не была бременем, от которого он намеревался избавиться.

Дуглас указал подбородком на входную дверь, и стоявшие рядом лакеи поспешно открыли ее.

В доме он поставил Сару на ноги и прижался щекой к ее макушке.

— Ты действительно в порядке?

Ее рука легла ему на грудь.

— Да, — сказала она мягко, — думаю, да. — И еще я думаю, что не смогу людям в глаза смотреть.

Он отстранился и поднял ее лицо за подбородок.

— Сможешь. Ты — леди Сара Эстон.

— Но я никогда не появлялась перед слугами полураздетой.

— На тебе только кринолина нет, — улыбнулся он. — Корсет на месте. Так что держись увереннее. — Дуглас наклонился поцеловать ее. Он не упомянул, что ее губы порозовели и припухли, а щеки восхитительно зарделись. Любой, заглянувший в ее красивые серые глаза, понял бы, что ее недавно целовали.

Они начали подниматься по лестнице в свои покои, Сара тщательно придерживала юбки, без обручей волочившиеся по полу.

Герцог Херридж явно не обрадуется, узнав о взрыве.

Дуглас считал абсурдным ненавидеть этого заносчивого аристократа и спать в его кровати. Сравнивая бедность, в которой родился он, и привилегии, которыми наслаждался герцог, Дуглас легко предпочел бы жизнь свою жизни его светлости. У герцога нечего было перенять, и меньше всего — его отношение к дочери. Сара для него — просто товар, и герцог Херридж избавился от доставляющей проблемы единственной дочери в обмен на обещание алмазов.

Как будто Сара стоила мешочка алмазов.

Будь он женат долгие месяцы, а не несколько недель, Дуглас чувствовал бы себя безопаснее и объяснил бы Саре планы ее отца. Мало того, что их брак сомнителен из-за его причины, но Сара через столько прошла в прошлом месяце. Ей ни к чему знать о вероломстве отца.

Последние недели лишь подтвердили то, что Дуглас испытывал к ней с самого начала. Он хотел защищать и оберегать ее. Он хотел дать ей больше удовольствия, чем получить сам. Ночью, когда он не мог спать, когда грезы еще не могли захватить его, ему хотелось тихо говорить с ней во тьме. Он хотел рассказать ей, каково на самом деле быть Дугласом Эстоном из шотландского Перта. Он хотел поделиться с ней тем, чем не делился ни с одной живой душой, даже с Алано.

Если он уедет сейчас, то будет в Лондоне через два часа, поговорит с поверенным и по крайней мере успокоится относительно способности герцога расторгнуть брак дочери. Кроме того, должен быть какой-то способ выйти из соглашения с его светлостью.

Лучший вид на обсерваторию и западные поля открывался из покоев герцогини. Стоя на террасе, Сара наблюдала, как лакеи тушат траву у здания и там, где была печь. Огонь погасили, Дуглас руководил людьми. Алано и несколько мужчин вытаскивали из обсерватории алмазные рамки, остальные выносили бутылки и склянки.

Интересно, что-нибудь уцелело?

Взрыв мог убить их обоих.

Если бы Дуглас не вошел в обсерваторию, то оказался бы в эпицентре взрыва.

Сара посмотрела вниз на сад, сад ее матери с самшитовым лакенбутом, шотландским символом любви и преданности. Возможно, потому что она смотрела отсюда, под другим углом, сейчас лакенбут не напоминал два сплетенных сердца. Сара прошла на другой конец террасы и снова посмотрела на кусты самшита.

Быстро взяв в своей спальне журнал и карандаш, она вернулась в покои герцогини и медленно зарисовала то, что видела от дверного проема и с дальнего конца террасы. Только закончив, она поняла: это не сердца, а две переплетенные буквы. Две буквы «М». Майкл и Морна?

Дуглас пошел в конюшню и велел приготовить карету.

— Буду рад отвезти вас, сэр, — сказал из-за спины Тим.

Дуглас обернулся:

— Я еду в Лондон, Тим, и намерен вернуться до темноты.

Тим кивнул:

— Мне это подходит, сэр. Вы действительно готовы уехать прямо сейчас?

Дуглас взглянул на смеющихся у стойла двух мальчишек, подозвал одного, дал поручение и повернулся к Тиму.

— Я буду готов через пятнадцать минут, — сказал он.

На самом деле времени потребовалось меньше. Через десять минут в конюшню вошел Алано со своим чемоданом в одной руке и с сюртуком Дугласа, переброшенным через другую.

— Было время, когда мне приходилось напоминать тебе, что нужно одеваться прилично, — сказал Алано. — Хорошо, что мне больше не приходится тебя учить. — Он с улыбкой вручил Дугласу сюртук. — Если ты едешь в Лондон, я с тобой.

Дуглас взглянул на чемодан в руке друга.

— Тебе нет никакой необходимости ехать, Алано.

— Есть, — ответил Алано. — Я не собираюсь скулить под ее дверью, как изнывающий от любви щенок.

Дуглас поднял бровь, но промолчал. Никогда прежде он не видел друга в таком настроении из-за женщины. Возможно, дело в Чейвенсуорте, но Дуглас так не думал. Просто каждый из них двоих нашел единственную женщину в мире, способную их нутро в узел завязать.

— Тогда я рад компании, — сказал Дуглас.

Алано распорядился, чтобы вторая карета, та, в которой он прибыл в Чейвенсуорт, следовала за ними. Кучер был в восторге от возвращения в Лондон.

Дуглас подал сигнал Тиму и вместе с Алано сел в первую карету. Меньше чем через час после того, как он принял решение, они уже были на пути в Лондон.

* * *

Сара вернулась в комнату матери. Высокие окна были закрыты тяжелыми шторами цвета выдержанного бургундского вина, она не раздвинула их.

Медленно она направилась к письменному столу, которым пользовалась мать, пока болезнь не свалила ее. Сев на стул с высокой спинкой, Сара выдвинула правый нижний ящик. Когда-то мать показала ей потайное отделение.

«Что там, мам?»

«Мамины драгоценности, дорогая».

Хотя Сара и была тогда маленькой девочкой, но она знала, что ее мать хранит кольца и брошки в маленькой шкатулке на дне большого шкафа, однако возражать не стала. Она была уже достаточно большой, чтобы помнить, что хорошая дочь никогда не возражает.

В ящике лежали ничем не примечательные вещи — фарфоровая ароматница, от которой все еще пахло розами, маленький флакончик с высохшими теперь чернилами, серебряное пресс-папье и перья. Сара выкладывала все это на стол. Как только ящик опустел, она просунула вглубь руку, ногтем сдвинула фальшивое дно и подняла его.

В тайнике лежала пачка писем, туго перевязанная желтой лентой.

Вытащив письма, Сара сжала их двумя руками. Она не имеет никакого права. Любопытства было недостаточно. Морна была женщиной с тайнами, но это ее тайны.

Сара изучала почерк на конверте, крупный и размашистый, казалось, писала мужская рука. Если она откроет конверт, то прочитает слова, предназначенные не ей. Возможно, они будут совершенно банальными, обычная переписка знакомых. А может быть, это будут слова любви, преданности и горя.

Бог простит, но она не может до конца дней оставаться в неведении.

Поставив на место фальшивое дно, Сара сложила мелочи обратно в ящик и вернулась в свою комнату. Там она села в кресло у окна, положила письма на колени, словно давая себе еще один шанс поступить прилично.

Она начала с самого старого письма, которое, похоже, часто перечитывали, потому что оно потерлось на сгибах.

«Любимая…»

Ее глаза расширились от этого нежного обращения, но она продолжала читать.

«Прости, что пишу тебе, но твой отец сообщил мне правду, которую скрывал все эти годы. Прости, что я когда-то поверил, что ты полюбила другого.

У меня теперь нет никакого права вторгаться в твою жизнь, но я хочу, чтобы ты знала, что ты всегда присутствовала в моей. Я никогда не забывал тебя, любимая, и каждый день молился о твоем здоровье и радости».

Подписи не было. Второе письмо, однако, было подписано четкой буквой «М». Но в нем не было обращения.

«Ты говоришь, что это неправильно, что мы не можем любить друг друга. А я говорю, как нам остановить любовь? Словами? Действиями? Что еще можно сделать с нами, любимая, когда мы оба вступили в брак с другими?».

Третье письмо из тринадцати занимало три страницы. В нем он описывал свою жизнь, своих детей, свое одиночество без женщины, которую он назвал любимой. В конце он написал свое имя. И Сара его знала: Майкл.

Она пропустила остальные письма и задержалась над последним. Наконец она открыла его, оно было написано несколько месяцев назад. Медленно она начала читать, думая, что у нее сердце разорвется.

«Я не буду больше писать тебе, любимая, и, боюсь, не увижу тебя.

Мое сердце устало, и в последнее время это очень тревожит моих родных. Это письмо отправит мой старший сын, надеюсь, оно быстро дойдет. Возможно, моя душа навестит тебя в твоем английском замке, чтобы попрощаться, раньше, чем придет письмо.

Я буду любить тебя в вечности. Я буду ждать тебя там».

Жгучие слезы застилали глаза Сары.

Морна Туллох была беременна, а ее возлюбленного обманом заставили жениться на другой. И чтобы защитить будущего ребенка, Морна вышла за английского герцога, отчаянно нуждавшегося в богатой наследнице. Она сумела жить далеко от Шотландии.

Воспоминания Сары о матери были подернуты флером времени, но теперь улыбка Морны казалась менее счастливой, а устремленный вдаль взгляд — просто тоскливым.

Возможно, ее мать так и не сказала Майклу, что родила его ребенка, скрыв эту тайну от всех, кроме Сары, которой показала фальшивое дно ящика.

Она хотела, чтобы Сара в конце концов узнала? Неужели ее мать просто хотела умереть? Можно ли умереть от разбитого сердца?

Сара подошла к камину и, встав на колени, развела огонь. Когда он разгорелся, она бросила туда письма, пряча тайну любви и горя ее матери.

Дуглас вышел из конторы поверенного успокоенным и воодушевленным. Герцог Херридж не мог расторгнуть брак своей дочери без согласия ее мужа. Даже если Сара захочет положить конец их браку, ей придется доказывать, что он изменял ей и совершал прочие грехи. И пока он жив, он оспорит и опротестует любое такое действие.

Еще есть время поухаживать за женой. К сожалению, сначала надо решить еще одну задачу.

Карета остановилась, он вышел и поднялся по ступеням крыльца дома герцога Херриджа.

Саймонс открыл дверь.

— Удивлен, что вы здесь, а не выполняете распоряжение своего хозяина, — сказал Дуглас.

— Это и есть распоряжение моего хозяина, мистер Эстон. — На губах Саймонса играла легкая улыбка. Выражение его лица настолько раздражало, что у Дугласа мелькнуло желание ударить его.

— Он здесь? — спросил Дуглас.

— Что сказать его светлости о цели визита? — спросил Саймонс.

— Нетерпение его светлости, Саймонс.

— Сомневаюсь, что его светлость захочет обсуждать это, мистер Эстон. Полагаю, он захочет увидеть результаты вашей работы. Уверен, что алмазы у вас с собой, мистер Эстон.

— Где он?

Саймонс поклонился, потом повернулся и направился к библиотеке герцога. Постучав в дверь, он выждал минуту и повернул ручку. Как только дверь открылась, он отступил в сторону и объявил о визите Дугласа.

Герцог Херридж не встал при его появлении и даже не потрудился поднять глаза от бумаг, которые подписывал. Вместо этого он ждал, пока Дуглас подойдет к его столу. Только тогда он поднял взгляд, положив перо на подставку.

— Вы сказали, что получите результат за короткое время, Эстон.

— Я сказал, что это вопрос недель, ваша светлость, а не дней. Угрозы процесс не ускорят.

— Угрозы?

— Расторгнуть мой брак.

Герцог улыбнулся:

— Мне было интересно, сработает ли это. Вы весьма увлечены моей дочерью, не так ли?

Герцог Херридж был из тех, кто, однажды почувствовав уязвимость человека, пользуется этим и бьет в больную точку. Дуглас не собирался снабжать его информацией, особенно о Саре.

— В Чейвенсуорте был взрыв, — сказал он.

Херридж откинулся на спинку кресла и пристально смотрел на него, его улыбка исчезла.

— Все алмазы погибли в огне, — сказал Дуглас.

Выражение лица герцога не изменилось.

— Вам придется ждать дольше, чем я первоначально рассчитал.

— Почему произошел взрыв? — спросил Херридж, уставясь на промокательную бумагу. — В вашей формуле есть изъян?

— Нет никакого изъяна. Возможно, раствор, скреплявший кладку печи, не выдержал. Возможно, я попытался изготовить слишком много алмазов сразу.

— Вы можете предотвратить такую катастрофу в будущем?

Дуглас нахмурился. Герцог Херридж начал улыбаться, а это плохой признак. Если ему что-то доставляло удовольствие, то это было явно не в интересах другого человека.

— Думаю, да, — осторожно сказал он.

— Тогда вам придется это доказать. — Херридж взял со стола колокольчик и дважды позвонил.

Саймонс открыл дверь так быстро, что Дуглас подумал, не стоял ли дворецкий за ней все это время.

— Проводите мистера Эстона на третий этаж, — сказал герцог. — И проследите, чтобы у него было все необходимое для изготовления алмазов.

— Я не останусь здесь, Херридж, — сказал Дуглас.

— Останетесь, мистер Эстон.

Саймонс отступил в сторону. В комнату шагнули двое крупных мужчин, больше похожих на борцов, чем на лакеев. Они подхватили Дугласа под руки, хотя он и сопротивлялся, с двумя ему было не справиться.

— Приношу свои извинения, — сказал Херридж. — Но мне действительно нужны эти алмазы, мистер Эстон. — Он повернулся к Саймонсу. — Проследите, Саймонс. — Герцог выдвинул ящик и достал пистолет. — Стреляйте в него, если потребуется. — Он вручил оружие дворецкому.

Саймонс молча взял пистолет и нацелил его на Дугласа, мужчины поволокли его вверх по лестнице.

Сара надела простое черное платье, черные серьги и маленькую черную брошь. Она обошлась без больших обручей, надела только две нижние юбки, но одна из тафты, обшитой кружевом, при ходьбе издавала шуршащий звук.

Хотя она не видела мужа с утра, она распорядилась подать к обеду все то, что Дуглас заказывал в последние недели. Следовательно, будет разнообразие мяса и пудингов — Дуглас питал слабость к сладкому, — фрукты и два сорта вина.

К сожалению, все ее приготовления оказались напрасны. Ей сообщили, что Дуглас уехал из Чейвенсуорта несколько часов назад.

Сара уставилась на миссис Уильямс, надеясь, что та не заметит ее шок.

— Он уехал?

— Насколько я поняла, у мистера Эстона дела в Лондоне.

— Кто вам это сказал? — очень спокойно спросила Сара.

— Главный конюх, — ответила миссис Уильямс.

Сара сумела съесть обед, не забывая о манерах. В конце обеда она пригласила в столовую кухарку и двух ее помощниц.

— Жаль, что у нас мало гостей, — сказала она им. — Ваши блюда достойны праздничного стола. Мне очень повезло, что я живу в Чейвенсуорте. Спасибо за прекрасный обед.

Она была выше обид. Несколько часов кухарка и помощницы трудились, чтобы устроить банкет, на котором ел только один человек.

— Пожалуйста, раздайте остальное слугам.

— Мы оставим немного для мистера Эстона, — широко улыбнулась кухарка.

По их мнению, он не мог совершить ничего дурного? Одна его улыбка, и глупые женщины сияли до конца дня. Если он шутил с ними, они краснели и жеманничали. Обед готовили для него, а он его пропустил. И что они сделали? Они без вопросов приняли это, отложили для него еду и с нетерпением ждали его возвращения.

Дуглас не появился ни в следующий час, когда Сара шагала по гостиным, ни еще через час, когда она решила прогуляться по коридору у герцогских покоев. Наконец она вернулась в свою комнату и увидела явно уставшую Флори, сидевшую на скамье у кровати.

— Ложись, Флори. Ты мне сегодня не понадобишься.

— Позвольте мне помочь вам с платьем.

Когда корсет был расшнурован, Сара отпустила Флори.

— Тебе явно надо поспать, — сказала она. — Иди, отдохни.

Тихая ночь манила поспать. Сара стояла на террасе и смотрела на восток, на небо. Сегодня она могла видеть небеса во всей роскошной красоте ясной летней ночи, чувствуя себя маленькой, ничтожной песчинкой, но все же частью всего величия, созданного Богом.

Ветерок, пахнущий розами и лавандой, игриво обнимал ее, натягивал ночную рубашку.

«Мне сообщили, что есть закон о бракоразводных процессах, который позволяет расторгнуть брак».

Господи, так вот какое дело у него в Лондоне? Конечно, нет. Не после того, как она часы провела в его объятиях, плакала от счастья, уткнувшись ему в грудь. Не после прошлой ночи. Или даже этого утра, когда он принес ее в дом и смотрел на нее как на редчайшую драгоценность.

Сара подошла к секретеру, вынула журнал и начала писать, вкладывая в слова страдание, внезапно нахлынувшее и необъяснимое чувство утраты. Закончив, она положила ручку, глядя, как чернила капают с кончика пера на промокательную бумагу.

Когда слезы полились из глаз, она сказала себе, что плачет по матери.

Глава 30

На следующее утро Сара отослала Флори, наказав горничной как следует отдохнуть после поездки в Шотландию. Флори выглядела уставшей и измученной, и если через несколько дней ей не станет лучше, Сара настоит, чтобы она посетила врача.

Потом Сара отправилась на поиски Алано и обнаружила, что найти их гостя почти столь же трудно, как и ее мужа. Алано не было ни в отведенных ему покоях, ни среди тех, кто расчищал землю вокруг обсерватории. Сара спросила о нем в кухне.

— Я спрошу у миссис Уильямс, — предложила помощница кухарки и отвела взгляд.

Чейвенсуорт переменился с тех пор, как она вышла замуж. Некоторые изменения давно напрашивались, а иные были очень странными. Сара вышла через кухню в огород.

Вместо того чтобы инспектировать посев пряных трав, миссис Уильямс сидела на скамье, закрыв лицо руками.

Сара остановилась, потрясенная увиденным. Никогда прежде она не видела, чтобы несравненная миссис Уильямс плакала. Сара не знала, то ли идти вперед, то ли ретироваться в кухню. Наконец потребность поговорить с Алано пересилила нежелание тревожить миссис Уильямс, и Сара шагнула вперед.

— Миссис Уильямс, с вами все в порядке?

Та отняла от лица руки и торопливо вытащила из кармана передника носовой платок. Она кивнула и вытерла сухое лицо, не глядя на Сару. Через несколько минут она обрела привычное самообладание.

— Все хорошо, леди Сара. — Экономка встала и посмотрела на нее. — Вам что-то нужно?

— Моя мать не хотела бы, чтобы вы чересчур горевали, миссис Уильямс.

Изумленный вид экономки был красноречивым ответом.

— Вы горюете не о моей матери?

Миссис Уильямс вытерла глаза носовым платком и демонстративно проигнорировала вопрос.

— Я что-нибудь могу сделать для вас, леди Сара?

— Вы знаете, где мистер Макдона? Один из ваших помощников думает, что вы можете знать.

Статуи в саду были не так неподвижны, как лицо миссис Уильямс.

— Он вернулся в Лондон.

— С мистером Эстоном?

— Я не знаю, леди Сара! Все, что я знаю, — это то, что мистер Макдона больше не живет в Чейвенсуорте.

И миссис Уильямс по нему ужасно тоскует. Это предположение могло быть совершенно ошибочным, но Сара так не думала.

— У меня есть его лондонский адрес, — сказала миссис Уильямс. — Если вы хотите написать ему.

— Я оценила бы наличие адреса. — Сара не стала спрашивать, откуда у экономки адрес. Она подозревала, что ответом будет или ледяной взгляд, или слезы. Ни то ни другое не нужно.

— Я принесу его вам.

Сара кивнула и ушла. Что теперь делать? Притвориться, что Дуглас не уехал? Игнорировать его отсутствие? Не проявлять никакого любопытства? Сохранять терпение и бодрствовать до его возвращения? Все это было бы гораздо легче, если бы она знала, куда он отправился.

Даже сквозь стены дома доносилось завывание ветра в ветвях. Сара подняла плечи, словно защищаясь от внезапно налетевшего холода. Перед двойными дверями герцогских покоев она задержалась, потом прошла в свою спальню. Ее детская комната, и кровать, где Дуглас спал позавчера ночью.

Сара медленно расстегнула платье, сняла корсет и белье. Она твердила себе, что просто устала. А ее нагота? Это вызов или просто способ напомнить себе о муже? Несмотря на то что был только полдень, Сара задвинула шторы и легла в постель, вдыхая его запах и мечтая, чтобы он оказался тут.

Будь он проклят, если станет делать алмазы для человека, заточившего его в неволе. Тем не менее он отдал Саймонсу список нужного оборудования и растворов, и дворецкий, как настоящий подхалим, поинтересовался, где можно достать различные материалы.

— Сами ищите, — сказал Дуглас.

— Мы приняли меры и поместили вашего кучера в безопасное место, — сказал Саймонс. — Я не хотел бы, чтобы с ним что-нибудь случилось, мистер Эстон.

— Вы так отчаянно нуждаетесь в должности, Саймонс?

— Простите, что, сэр?

— Вас никогда не мучила совесть?

— Так где я могу получить эти материалы, мистер Эстон?

Дуглас ответил, Саймонс вышел и запер дверь. Что ж, его переиграли, но ненадолго.

Он не солгал герцогу. Он выяснил то, что вызвало взрыв. Для финишной стадии нужен огонь. Однако потому, что кристаллы были намного крупнее обычных, и потому, что было больше взрывоопасных реагентов, произошел взрыв. Или нужно изготавливать мелкие алмазы, или доводить их до совершенства по одному.

Дуглас открыл окно и оглядел округу, но поблизости не было крыши, которая бы выдержала его вес, только земля тремя этажами ниже. Он посмотрел вверх: карниз слишком резко изгибался, чтобы подтянуться и подняться на крышу, а это значит, что нужно найти другой способ выбраться из комнаты.

Дверь была надежно заперта, и Дуглас не сомневался, что один из приспешников герцога сидит около нее, вооруженный пистолетом. Значит, нужно либо одолеть охранника, либо сбить его с толку.

Он хотел выбраться отсюда, и как можно скорее. Тоска по Саре взорвалась подобно его алмазам, тысячи мелких взрывов рвались в его сердце, уме, в его теле. Он не позволит герцогу Херриджу распоряжаться его жизнью и разлучить с женой.

Только одно сработает, и чем больше Дуглас думал об этом, тем больше ему нравилась идея.

Все, что ему нужно делать, — это ждать Саймонса.

Через два дня Дуглас не вернулся. Сара попыталась занять себя обычными обязанностями, но выяснилось, что делать особенно нечего. Мысли ее все время возвращались к мужу.

Дважды она принималась писать Алано на адрес, которым ее снабдила миссис Уильямс. И дважды рвала письмо, зная, что оно открывает слишком много обстоятельств и ее личных страхов.

Она знала, что время идет, а Дугласа все нет, и что-то нужно делать. Она не могла дольше притворяться, что все в порядке, что жизнь в Чейвенсуорте столь же безмятежна, как при жизни ее матери.

Никто не упоминал имени Дугласа. Никто не отметил его отсутствия. Неужели все, работающие в Чейвенсуорте, думают, что Дуглас ее оставил? Сара подозревала, что это так, судя по жалостливым взглядам, которые она ловила на себе.

Вечером второго дня Сара вошла в свою комнату, открыла секретер и написала третье письмо Алано. Не важно, сколько она поведала о себе. Она должна знать, где Дуглас, и надеялась, что это известно Алано. Написав письмо, она запечатала его и прислонила к чернильнице. Утром она отошлет его Алано с лакеем и велит ждать ответа.

Сара уставилась на кровать как на врага, а не как на простой предмет мебели. Она была не в состоянии спать, с тех пор как Дуглас оставил Чейвенсуорт. Сегодня она не ляжет, пока сон окончательно не сморит ее. Если придется не спать всю ночь, то пусть будет так.

Она провела рукой по бюро, чувствуя шелковистую древесину, начищенную и отполированную. Каминная доска была вычищена, на старинных безделушках ни пылинки. Медная подставка для дров и каминный экран отполированы. На туалетном столике хрустальные флакончики выстроены в ряд. Серебряный поднос, на котором они стояли, мерцал и сиял.

Все безупречно, и все неправильно.

Стук в дверь скрасил ее одиночество. Сара открыла дверь и улыбнулась Флори:

— Тебе лучше?

Не обращая внимания на ее вопрос, Флори задала собственный:

— Леди Сара, я не побеспокоила бы вас, но не знаете ли вы, когда Тим может вернуться домой?

Пригласив горничную в комнату, Сара закрыла дверь.

— Я не знала, что он уехал.

— Он повез мистера Эстона в Лондон два дня назад. Но он сказал мне, что к вечеру вернется. Прошло два дня, леди Сара, и я ничего о нем не знаю.

Сара почувствовала себя и глупой, и эгоистичной. Она даже не подумала о Тиме.

— И с тех пор от него нет ни слова?

— Ничего нет, леди Сара.

— Ты знаешь, зачем они поехали в Лондон?

— Нет, леди Сара. Я не думаю, что Тим знал. — Флори всхлипнула.

Сара проводила Флори к креслу и сама села рядом. Несмотря на слезы, было в ее служанке какое-то сияние, красота, которую Сара прежде никогда не замечала.

— Флори, ты беременна?

Горничная улыбнулась сквозь слезы.

— Да, леди Сара. Но я даже не сказала Тиму. — Улыбка Флори погасла. — Я собиралась сказать ему во вторник, но он не вернулся.

Сара посмотрела на письмо на секретере.

— Я сама этим займусь, Флори, — сказала она. — Завтра я отправлюсь в Лондон и выясню, что случилось с Тимом.

— Можно мне поехать с вами, леди Сара?

— Ты теперь должна заботиться о себе, Флори.

Флори улыбнулась:

— Поездка в карете мне не повредит, леди Сара. У мамы нас было семеро, и она все время работала.

— Она работала не у меня, — сказала Сара. — Иначе она больше бы заботилась о себе.

Тень мелькнула на лице Флори.

— Но вам неприлично ехать одной, леди Сара.

— Чепуха, — улыбнулась Сара. — Я теперь замужняя женщина и могу делать, что хочу.

Это, конечно, не совсем так, но, продолжая улыбаться, она выпроводила Флори из комнаты с обнадеживающими словами и предостережениями не переутомляться. Сара смотрела вслед горничной, которая направилась к лестнице для слуг. Где они будут жить? В их маленькой квартирке над конюшней? С ребенком? В Чейвенсуорте не предусмотрено коттеджей для персонала. А если выделить несколько комнат на четвертом этаже? Но Чейвенсуорт ей не принадлежит, и все ее меры могут быть легко отменены герцогом Херриджем.

Сара сидела на краю кровати, зная, что уснет не скоро, если вообще уснет. И все-таки нужно отдохнуть перед поездкой, встречей с Алано и новостями, как ни ужасны они могут быть.

Когда она влюбилась? Что она чувствует? Эта ужасная, зияющая пустота в груди. Это не та печаль, которая появилась из-за потери матери, а что-то совсем иное. Как будто у нее сердце ссыхалось или начало превращаться в камень.

Она легла и разглядывала балдахин над кроватью.

Меньше чем за месяц Дуглас изменил ее жизнь. Да, он возбудил в ней страсть, но он также принес ей нежность. Он развлекал ее, тронул ее сердце, обнимал, когда она плакала. Он был на ее стороне, отправившись по ее просьбе в Шотландию. Он потребовала, чтобы весь штат слуг работал самостоятельно, о чем она прежде и не задумывалась, но только для того, чтобы избавить ее от обязанностей, которые она порой находила тягостными.

Он был упрямый, умный и разгуливал голышом чаще, чем одетым. И все же он позволил ей увидеть его уязвимость. «Там я записываю, что узнал. Чтобы не забыть». Он видел мир, но у нее было ощущение, что он никогда не был удовлетворен сделанным. Дуглас хотел всю свою жизнь узнавать больше и делать больше. Жизнь с ним была бы страстным бурным приключением. А жизнь без него? На что она будет похожа?

Глава 31

В пятницу Сара надела любимый костюм, новые перчатки и шляпку, все это было в черным по случаю траура.

Поездка в Лондон показалась особенной, когда Сара ехала туда в первый раз и остро осознавала все аспекты путешествия и время, которое оно заняло. Обычно ее интерес привлекала беседа, книга, дневник или даже пейзаж за окном кареты. Однако сейчас ничто не помогало скоротать время и ослабить внутреннее напряжение.

Она сообщила кучеру, весьма сообразительному молодому человеку по имени Эдмундс, лондонский адрес Алано. Он обещал найти нужный дом, и она лишь кивнула, зная, как легко в Лондоне заблудиться. К ее удивлению, Эдмундс привез ее на площадь неподалеку от дома ее отца.

— Это очень фешенебельное место, леди Сара, — сказал он, помогая ей выйти из кареты.

Его комментарий породил множество вопросов, но у нее сейчас была более важная задача, чем расспросы о прошлом кучера.

Эдмундс поднялся по ступеням и решительно постучал в дверь.

Сара украдкой осмотрелась. Перед домом был маленький квадратный садик с деревянными скамьями и цветущими клумбами.

Алано оказался более состоятельным, чем она представляла.

Дверь открыл молодой белокурый мужчина в кожаном переднике, от которого пахло уксусом.

— Кто вы? — спросил он, важно глянув на них.

Он посмотрел сначала на Эдмундса, потом на Сару и, наконец, на карету с герцогским гербом. Если что-то изменило его поведение, так именно карета. Он торопливо снял передник и низко поклонился:

— Чем я могу вам помочь?

— Я приехала поговорить с Алано Макдоной, — сказала Сара. — Он дома?

— Как вас представить?

Вопреки комментариям Дугласа Сара не часто пользовалась своим титулом. Но что-то в этом молодом человеке вызвало у нее желание сделать это. Будь она герцогиней, было бы еще лучше. Но дочь герцога тоже подойдет.

— Леди Сара Эстон, — сказала она. — Из Чейвенсуорта.

Снова у нее возникло ощущение, что не столько ее персона, сколько сопутствующий антураж — в данном случае упоминание о Чейвенсуорте — произвел впечатление на молодого человека.

Он ухитрился одним легким движением отстраниться, распахнуть дверь и поклониться. Если бы он не раздражал ее, Сара похвалила бы его за грацию. Сейчас она его просто игнорировала.

— Я его немедленно вызову. — Молодой человек скрылся в доме, не сказав, где подождать, не взяв у нее шляпку, перчатки и даже визитную карточку. Он просто исчез.

Томас, при всей его неопытности на новой должности, не допустил бы такую плачевную ошибку.

Через несколько минут, которые для Сары тянулись так долго, что она еще больше рассердилась, появился Алано.

— Простите, леди Сара, что этот шут оставил вас здесь, — сказал он, двинувшись к двери в дальней стене.

Сару всегда несколько смущал его испанский акцент, но она улыбнулась и повернулась к кучеру.

— Если вы хотите вернуться в карету, Эдмундс, я не возражаю, — сказала она.

— Если вы уверены, леди Сара.

Она кивнула, и он вышел из дома.

— Куда исчез ваш дворецкий? — спросила она.

— Я отправил его чистить серебро. Это единственный способ избавиться от него хоть ненадолго. Но он не мой. Он дворецкий Дугласа. — Алано усмехнулся. — Хотя, признаюсь, нанял Полсона я. Этого Дуглас не позволяет мне забыть. Он велел набрать штат слуг, и я, на свою беду, решил, что Полсон сведущ в манерах.

Алано огляделся. Повсюду стояли корзины и бочки. Он проводил Сару к дивану, и она села.

— Если бы этот болван хоть что-нибудь знал, он предложил бы вам закуски, — сказал Алано. — Но похоже, нам до светских стандартов далеко.

— Этот дом принадлежит Дугласу? — Сара старалась не выдать удивления.

— Ваш муж очень богатый человек, леди Сара. Я бы сказал, он значительно богаче, чем мог надеяться ваш отец.

Она поняла это, узнав, что он приобрел личный железнодорожный вагон. Но был один вопрос, на который ей нужно получить ответ.

— Почему он заключил соглашение с моим отцом, Алано?

— Вы говорите об изготовлении алмазов? Только глупец вкладывает все собственные деньги в рискованное предприятие, леди Сара. Что касается свадьбы, вам нужно поинтересоваться у него самого. — Он любезно улыбнулся. — Но вы прибыли сюда не за тем, чтобы говорить о вашей свадьбе. Так? — Алано всматривался в ее лицо. — Поскольку я не могу дурно говорить о Дугласе, леди Сара. Он мне почти как сын.

Она сложила руки на коленях, несколько раз глубоко вдохнула, чтобы восстановить самообладание, и подняла глаза на стоявшего рядом Алано.

— Я приехала спросить, знаете ли вы, где он. Он здесь, если это его дом?

— Его здесь нет, леди Сара, — нахмурился Алано. — Я не видел его с тех пор, как мы в одной карете уехали из Чейвенсуорта несколько дней назад.

Она снова глубоко вдохнула, наверное, пластинка китового уса выскочила из корсета, потому что при словах Алано ее пронзила острая боль. Она так сильно стиснула пальцы, что руки сжались в кулаки, и она усилием воли разжала их.

— Он упоминал о своих делах? Или о том, куда отправится?

Алано сел рядом с ней.

— Было одно дело, — помедлив, сказал он, его взгляд был устремлен в пол. — Дуглас собирался встретиться со своим поверенным. Он не сказал мне зачем. — Наконец Алано взглянул на нее. — Это все, что я знаю, леди Сара.

— Почему вы возвратились в Лондон, Алано?

— Мы с Дугласом никогда не были неразлучными, леди Сара. Лондон достаточно близко от Чейвенсуорта, так что я контакта с ним не потеряю. Кроме того, Лондон принимает меня более благосклонно, чем Чейвенсуорт.

— Дом не имеет способности быть благосклонным, Алано, — мягко сказала она. — Только люди в нем.

Его выражение изменилось, стало таким же застывшим, как у миссис Уильямс.

— Вы знаете адрес поверенного Дугласа? — спросила Сара.

Он кивнул.

— Я сообщу вашему кучеру и подскажу дорогу.

Сара ничего не сказала, но в дверях обернулась.

— Миссис Уильямс, кажется, очень тоскует без вас. Когда я в последний раз видела ее, она плакала.

Алано не ответил, он спустился по ступенькам поговорить с Эдмундсом. Закончив, он повернулся к Саре:

— На Дугласа не похоже, чтобы он исчез, леди Сара. Если он не в Чейвенсуорте, для этого есть причины. Если он столкнулся с какой-то проблемой, то не отступит. Он не трус.

Она не знала, что сказать, поэтому выбрала правду:

— Мне нужно знать, почему он уехал.

— Позвольте мне поехать с вами, — сказал Алано. — Я мог бы помочь.

Удивившись, она кивнула:

— Буду рада вашему обществу.

Контора поверенного находилась в незнакомом Саре районе города. Эдмундс ждал с лошадями, они с Алано вошли в небольшое здание. После потока представлений и путаных ответов клерка их проводили в кабинет и представили Питеру Смайзу, поверенному ее мужа.

Он оказался полной противоположностью тому, что она воображала. Вовсе не сутулый, а высокий. Когда он встал и подошел поприветствовать ее, он сделал это с улыбкой. Он оказался моложе, чем она думала — не намного старше Дугласа. Он был не столь привлекательным, как ее муж, но Сара должна была признать, что если бы никогда не видела Дугласа, то сочла бы поверенного красавцем.

Эта мысль исчезла, как только Сара столкнулась с невероятным упорством мистера Смайза. Поверенный ее мужа был еще упрямее Дугласа, более упертый, чем ее самый несговорчивый шотландский родственник.

— Боюсь, леди Сара, — сказал он, — я не могу разгласить информацию, которую вы ищете. Возможно, вам следует поинтересоваться у мужа, он скажет вам, почему приехал встретиться со мной.

Ей не нравилось чувствовать себя бессильной, но она натянула на лицо улыбку, чувствуя настороженность мистера Смайза и присутствие Алано.

— Вы с каждым клиентом соблюдаете конфиденциальность, мистер Смайз? Или есть особая причина, по которой вы скрываете от меня информацию?

— Простите, не понял.

Она глубоко вздохнула.

— Если я выйду, вы сообщите мистеру Макдоне нужную мне информацию?

Смайз выпрямился на стуле. Весьма внушительное зрелище.

— Нет, леди Сара, — сказал он. — Напротив, я скорее всего расспрашивал бы мистера Макдону гораздо серьезнее, чем вас. Я мог бы, например, поинтересоваться, почему ему это так нужно знать? Почему он прибыл ко мне? И с чего он решил, что я могу дать ему ответ?

Она восхищалась честью мистера Смайза, но эта самая честь перевернула вверх дном ее планы узнать, где Дуглас.

— Но вы можете подтвердить, что мой муж был здесь во вторник?

— Это я могу, леди Сара. — Он встал. Довольно невежливый способ закончить встречу.

Она тоже встала, перехватив взгляд Алано и желая сказать ему, что справится с этим поражением. Она не желает, чтобы ее жалели. Наклонившись, она возилась с замочком сумочки, чтобы выиграть время и сформулировать вопрос.

— Мистер Смайз, — она подняла на него глаза, — вы можете по крайней мере сказать мне, консультировался ли с вами мой муж по вопросу расторжения нашего брака?

Было ли сострадание в его пристальном взгляде? Возможно, да, но Сара теперь не могла отступить и не стряхнула ладонь Алано, которую он положил на ее руку. Сидеть в спальне, думая о будущем, хуже, чем взглянуть в лицо правде.

Она вскинула подбородок и решительно посмотрела на поверенного.

— Не могу, леди Сара.

Она прикусила нижнюю губу, потом стиснула зубы и решила не плакать.

Повернувшись, она кивнула Алано.

— Однако если бы он это сделал, — сказал за ее спиной мистер Смайз, — я бы посоветовал ему подробно изучить закон о бракоразводных процессах.

Сара через плечо посмотрела на него.

— Если бы я говорил с ним на эту тему, я сказал бы, что ему потребуется доказать неверность жены.

— Понятно. — Она деланно улыбнулась. — Даже если это неправда?

Теперь это определенно жалость, но Сара не собиралась отступать.

— Леди Сара, если мужчина действительно желает развестись с женой, есть способы это сделать. А если он авантюрист, он может просто уехать из страны.

Она повернулась и посмотрела ему в глаза:

— Мистер Эстон такого не сделает. Он честный человек с благородными принципами.

— Так же, как и я, леди Сара.

Они молча смотрели друг на друга.

— Я пытаюсь найти моего мужа, мистер Смайз, — сказала она, смирив гордость. — Он, похоже, пропал.

Выражение его лица изменилось, стало более настороженным.

— Когда это случилось?

— Сразу после визита к вам, сэр. Вы имеете представление, куда он мог отправиться?

Он покачал головой.

— Вы уверены?

— Леди Сара, если бы я имел дополнительную информацию, которой мог бы поделиться с вами, я бы это сделал. К сожалению, больше я ничего не могу сказать.

Она что-то уловила в его словах.

— Так мой муж действительно искал вашего совета и по другому вопросу.

— Я сказал достаточно, леди Сара. — Он подошел к двери, открыл ее и улыбнулся. Улыбку можно было назвать абсолютно искренней, если бы Сара не смотрела ему в глаза. Поверенный, казалось, взволновался не меньше ее. — Удачи в поисках. Пожалуйста, сообщите мне, что выяснится.

Она еще не хотела уходить.

— Вы понятия не имеете, куда он мог пойти, мистер Смайз?

— Передайте мои наилучшие пожелания вашему отцу, леди Сара. Он ведь герцог Херридж?

Она обернулась в дверях. На лице поверенного было торжественное выражение, которого она не видела за все время визита.

— Откуда вы знаете моего мужа, мистер Смайз?

Поверенный улыбнулся:

— Он спас мне жизнь, леди Сара. Наше судно тонуло у берегов Франции. Ваш муж был на борту спасательного судна. Он держал меня на плаву, пока меня не спасли.

— Если я скажу, что прямо сейчас собираюсь навестить герцога Херриджа, что вы на это ответите?

— Я пожелал бы вам удачи, леди Сара, и посоветовал бы быть осторожной.

Она кивнула и молча вышла.

Эдмундс стоял снаружи, охраняя карету.

— Вы действительно собираетесь повидаться с ним? — спросил Алана. — Он неприятный человек, ваш отец.

— Вы правы, — сказала она, — неприятный. — Кроме того, вполне возможно, что он ей вовсе не отец.

— У вашего отца есть конюшня?

— Да, конечно, — ответила Сара. — Почему вы спрашиваете?

— Где карета?

Она уставилась на него.

— И кучер? Где Тим?

Эдмундс привез их к парадному фасаду дома отца.

— Вы входите, — сказал Алано, — а я тут разведаю обстановку.

Сара кивнула, оставила сумочку в карете и посмотрела на фасад лондонского дома герцога Херриджа. Он перестал быть ей отцом даже в мыслях. Даже если никто не сказал бы ей, что ее отец Майкл Туллох, она знала это сердцем.

Она стояла, собирая всю свою отвагу, и знала: то, что произойдет дальше, может сильно изменить ее жизнь.

Алано наблюдал, как Сара вошла в дом.

Наступление ночи приветствовалось зажиганием ламп. В соседнем доме лакей зажег лампу на ступенях крыльца и снова исчез внутри.

Алано обошел квартал и свернул в переулок к маленькому внутреннему двору, ведущему к конюшням. Здесь тоже ярко горели огни, освещая темноту. В целом место было относительно просторное для лондонского дома с восемью стойлами для лошадей и тремя отсеками для карет.

Все стойла были заняты прекрасными, ухоженными лошадьми, этого более чем достаточно для двух карет в отсеках. Обе были из черного дерева, покрыты лаком, но на дверце одной красовался маленький герцогский герб. Другая была совершенно новая и принадлежала Дугласу.

Алано осторожно приблизился к конюшне, прислушиваясь к свисту, но не мог точно определить его источник. Из одного стойла внезапно появился юноша с вилами в руках.

Алано шагнул вперед. Согнув руки, он улыбнулся, подумав, получит ли он шанс попрактиковаться в боксе. Хотя это было давно, но он более чем охотно проверит свои навыки.

Его улыбка стала шире.

Глава 32

— Герцог Херридж слишком жадный человек, Саймонс. — Сара, пожалуй, впервые высказала свое личное мнение дворецкому.

Судя по выражению его лица, он не знал, как ей ответить.

— Думаю, он пошел бы на все ради богатства, — добавила она.

Сняв шляпку, Сара вручила ее Саймонсу и стала медленно снимать перчатки.

— Сожалею о своем участии в этом, леди Сара, — сказал дворецкий, взяв у нее шляпу и перчатки.

— Я говорю не о драгоценностях моей матери, Саймонс, а о других делах. В них вы тоже участвуете?

Она присмотрелась к Саймонсу. Этот человек, вероятно, знал о герцоге больше, чем кто бы то ни было.

— Я не уверен, леди Сара, — голос Саймонса был не громче шепота, — жадность или отчаяние заставляют вашего отца совершать эти поступки. Он, в конце концов, герцог, ему полагается жить определенным образом и демонстрировать некоторый стиль.

— У него нет денег. — Она время от времени задумывалась о доходах отца, о его настойчивом стремлении забрать из Чейвенсуорта все, что можно продать, но относила это к расточительности отца. Она никогда не думала, что он совершенно без средств. — Это так, Саймонс?

Тот не ответил, но его молчание было знаком согласия.

— И когда появилась возможность выдать меня замуж без всяких расходов, это, должно быть, казалось подарком небес.

Саймонс позволил себе слабую улыбку.

— Именно так, леди Сара.

— Он, возможно, не обрадовался задержке в процессе изготовления алмазов.

Саймонс взглянул прямо на нее.

— Не обрадовался, леди Сара.

— До такой степени, чтобы совершить какую-нибудь глупость, Саймонс?

— Его светлость такой, каков есть, леди Сара, но я с ним больше десяти лет.

Она молча ждала.

— За это время, леди Сара, он делал и хорошие дела, и те, о которых я сожалел. — Он поднял глаза к потолку. — Боюсь, это дело относится к последним.

Она сложила перед собой руки и смотрела на Саймонса, надеясь, что лицо не выдает ее чувства.

— Мой муж здесь, Саймонс?

Дворецкий смотрел на затейливый мраморный пол.

— Да, леди Сара.

— По собственной воле, Саймонс?

Он набрал в грудь воздух, потом выдохнул.

— Нет, леди Сара.

Она положила ладонь на его рукав, в первый раз она коснулась этого человека.

— Вы можете освободить его, Саймонс?

— Это стоило бы мне моего положения, леди Сара.

Она кивнула:

— Я знаю. Но есть и другие места, Саймонс, — сказала она. — Чейвенсуорт, например.

— Сомневаюсь, что его светлость позволит мне работать в Чейвенсуорте, леди Сара, — слабо улыбнулся Саймонс.

Он прав. Чейвенсуорт не станет для него приютом.

— Тогда мне самой придется убедить герцога освободить моего мужа. Его светлость дома?

— Да, леди Сара, но, полагаю, он одевается к вечернему визиту.

— Скажите ему, что я здесь, Саймонс. — Изменит ли ее появление его планы?

Она пошла по коридору к кабинету герцога. Она не была здесь несколько недель. За это время она вышла замуж, похоронила мать, обнаружила в Шотландии родственников и нашла восхитительную, упоительную любовь.

И все это произошло за несколько недель.

Она села в кресло с высокой спинкой у камина. Как странно, ее никогда не приглашали здесь сесть, она всегда стояла перед письменным столом отца, словно кающийся грешник.

Пока она ждала, ей пришло в голову, что освободить Дугласа проще простого. Нет никакой нужды в грубой силе, когда она сама обладает совершенным оружием.

Сара улыбнулась.

— Они наняли меня, чтобы чистить! — выдавил помощник конюха, когда Алано, схватив юнца за горло, прижал его к стойлу. Лошадь в стойле тоже перепугалась. — Я работаю в конюшне и не знаю, что происходит там. — Его испуганный взгляд метнулся к дому.

— Тут всегда были две кареты? — спокойно спросил Алано.

Мальчишка покачал головой.

— Вторая недавно появилась. Я никогда раньше ее не видел. — Вилы теперь валялись в стороне. Он дрожащей рукой указал на отсек, в котором стояла карета.

— А кучер?

Казалось, глаза мальчишки еще больше вылезли из орбит. Алано немного ослабил хватку.

— Я не имею к этому никакого отношения. Никакого! Я вижу подносы, слышу шум. Я тут только подметаю и навоз убираю. — Он посмотрел на норовистую лошадь в стойле. — За Принцем надо много чистить.

Алано разжал руки.

— Где кучер?

Юноша указал глазами на чердак. У стены шла лестница, заканчивающаяся старой дверью. Сейчас она была закрыта и, вероятно, заперта.

— Сколько людей его охраняет?

Помощник конюха не колебался:

— Только один. Иногда он уходит, но возвращается.

— Он сейчас там?

Мальчик кивнул.

Что в нем немного напоминает Дугласа? Глаза Дугласа светились умом. Дуглас был более драчлив — Алано сомневался, что его бывший подопечный дал бы так легко себя одолеть. Возможно, общее у них только одно — та же аура отчаяния, тот же панический взгляд. Дуглас это перерос.

Этот мальчишка одет в тряпье, и руки у него мозолистые. Волосы нужно вымыть и подстричь, да и самому ему не повредит принять ванну. Перед тем как наброситься на него, Алано несколько минут наблюдал. Мальчик старательно работал, хотя за ним явно никто не следил.

— Хочешь быть героем? — улыбнулся Алано.

— Я никогда не был героем, сэр. — Сжав кулаки, мальчишка настороженно смотрел на Алано.

— Тогда самое время попробовать.

Подняв вилы, Алано направился к лестнице. Начав подниматься по крутым ступенькам, он оглянулся и, приятно удивившись, увидел, что мальчик следует за ним, вооружившись не только вилами, но и совком.

Так или иначе, они спасут Тима, а потом и Дугласа.

Все было наготове. В камине худо-бедно была построена жаровня. Кристаллы росли в рамках, и хотя их размер ему не нравился, Дуглас не имел ни малейшего намерения оставаться гостем герцога Херриджа несколько недель.

Просто нужно, чтобы они были достаточно велики для его цели.

При нормальном процессе надо нити по одной снимать с рамки и помещать в печь. Нить мгновенно сгорала, и кристаллы падали в огонь. Через несколько часов огонь гасили и доставали алмазы.

Но как он узнал в Чейвенсуорте, чем крупнее кристаллы, тем нестабильнее процесс. Он собирался повторить случившееся тогда, но не использовать для этого крупные кристаллы, а бросить в огонь три-четыре нити одновременно.

Мощности взрыва хватит, чтобы напугать охрану и получить возможность сбежать. Кулаки довершат дело. Он усмехнулся и впервые за три дня почувствовал себя значительно лучше.

Сняв нити с двух рамок, он держал их над пламенем и ждал.

Дверь внезапно открылась, и появился Саймонс.

— Его светлость это не одобрит, мистер Эстон, но и я не могу сказать, что одобряю его действия. — Саймонс распахнул дверь. — Вы свободны. У вас пять минут. Я отослал охрану с поручением.

Глянув на жаровню, Дуглас покачал головой:

— Черт побери, Саймонс, вы могли бы пораньше сообщить мне о своей принципиальности. Боюсь, уже слишком поздно!

Взяв у мальчишки совок, Алано стукнул им в дверь. Она легко распахнулась, ударившись в стену. Сидевший в комнате мужчина встал.

Тим, с кляпом во рту, лежал на койке, связанный по рукам и ногам.

Охранник с руганью двинулся на Алано. Мальчишка пошел на него, замахиваясь вилами как копьем. Он действительно воспринял роль героя серьезно. Алано в последний момент перехватил его руку.

— Мы должны освободить Тима, — сказал он, — а не кого-нибудь убить.

Но сам Алано не собирался уступать мускулистому охраннику и ударил его по голове совком. Тот с глухим стуком упал на пол.

— Вы уверены, что не убили его, сэр? — спросил мальчик.

Пожав плечами, Алано шагнул к койке и вытащил тряпку изо рта Тима.

— Где Дуглас? — спросил Алано, развязывая веревки, которыми Тима привязали к кровати.

— Не знаю, сэр. Я ждал его у кареты, когда двое мужчин схватили меня.

— Я подозреваю, что герцог Херридж держит Дугласа взаперти.

Стоявший рядом с Алано мальчик сказал:

— Мы герои, сэр.

Тим и Алано незаметно переглянулись.

— Присоединитесь к нам? — спросил Алано, когда Тим осторожно сел, растирая затекшие лодыжки и запястья.

Ответ Тима был быстрый и более чем удовлетворительный.

Алано посмотрел на мальчика:

— Как тебя зовут?

— Джейсон, сэр.

— Подходящее имя для героя, — улыбнулся Алано. Перешагнув через распростертое тело охранника, он направился к дому герцога Херриджа, Тим и Джейсон двинулись следом.

Герцог Херридж вошел в кабинет с приветливым выражением лица, будто вспомнил что-то явно приятное.

Сара особенного счастья герцогу Херриджу не желала. Она встала и повернулась к нему.

— Отпусти Дугласа, — сказала она, затем добавила комментарий, гарантирующий Дугласу свободу: — Если ты этого не сделаешь, я позабочусь, чтобы весь Лондон узнал о твоем поступке. Я всем расскажу, что ты нищий. Ты гордишься своей родословной и титулом. Я сделаю тебя посмешищем.

Его лицо изменилось: глаза прищурились, черты напряглись.

Она знала его слишком хорошо и знала себя еще лучше. Не сосчитать, сколько раз она стояла перед его столом здесь в Лондоне или в Чейвенсуорте, во время его редких появлений там. Ее вызывали объяснить каждое нарушение, каждую черту характера, каждый изъян ее натуры.

Как странно, что теперь, когда появилось сомнение, что они родственники, он не производит на нее никакого устрашающего эффекта. Знал ли он? Поэтому ли не испытывал к ней ничего, кроме презрения?

До сих пор она даже не понимала, насколько похожа на Туллохов из Килмарина — гордых, решительных, не отступающих перед обидчиком.

— Я сделаю это, — сказала она. — И с удовольствием. Но я никогда слова не скажу, если ты освободишь Дугласа.

— Ты полагаешь, меня волнует, что мир думает обо мне?

У нее не было шанса ответить. Вверху что-то громыхнуло, грохот прокатился по дому. У Сары мелькнула нелепая мысль, что какой-то гигант прошиб дом кулаком от крыши до винного погреба. Куски дерева и штукатурки дождем хлынули вниз. Сара могла лишь прикрыть голову руками, сожалея о том, что мода не учитывает непредвиденных обстоятельств. Кринолин вряд ли поможет выжить.

Треск и скрежет длились, казалось, долгие часы. Она не могла дышать, всюду вздымались клубы пыли. Внезапно кто-то прижал ее к груди, сквозь пелену она услышала голос Алано:

— Проклятый болван взорвал себя.

Его слова не имели смысла, однако она повторила их в уме и осознала смысл сказанного.

Оттолкнув Алано, она испуганно уставилась на него, но он был в темноте. Везде, было темно.

Позади него где-то мерцал свет, и она внезапно поняла, что это огонь. Оба поползли туда, где когда-то была дверь.

Неужели выжили только они?

Сара подняла глаза. Части потолка не было, и верхнего этажа — тоже. Ночное небо сияло, кристально чистое, черное, красивое.

Алано был рядом и подталкивал ее в плечо, направляя. По крайней мере его прикосновение доказывало, что он жив и она — тоже.

— Проклятый болван взорвал себя, — повторял он снова и снова.

Сара стояла на коленях, но пожар позади них заставил ее собраться с силами и подняться на ноги. Она протянула ему руку и сказала:

— Не говорите этого.

Он весь был покрыт чем-то белым, лицо в пыли. Должно быть, она выглядит также ужасно. Как странно, что ее это не волнует.

Они несколько мгновений смотрели друг на друга. Слышен был рев огня и отдаленный колокольчик пожарной команды.

— Это правда. — Голос Алано был спокойный, тон сострадательный и нежный, как будто от этого ей станет легче.

— Нет.

Алано оглянулся и что-то сказал. Она спешила на улицу, не заботясь, к кому он обращался и почему. Огонь распространялся, гоня ее прочь. У парадной, двери, теперь превратившейся в обломки дерева, она заколебалась и оглянулась. Алано и Тим держали под руки герцога Херриджа. Внезапная радость при виде Тима сменилась мыслью, что здесь и Дуглас.

«Проклятый болван взорвал себя».

О Господи!

Она едва не упала, ноги внезапно ослабели, и она подумала, что не сможет выбраться из дома. Алано оказался рядом и поддержал ее.

— Перешагните, — сказал он, словно уговаривал несмышленое дитя сделать шажок. Запах гари становился ближе. Сара знала, что это страшно, но все казалось нереальным.

Это просто ночной кошмар. Она дома, в Чейвенсуорте, тоскует без Дугласа. Если она проснется и протянет руку, он окажется рядом. Голый, мужественный, потрясающе привлекательный.

Ей нужно сказать ему, как он красив. Он должен знать, что каждый раз, когда она видит его, ее сердце бьется быстрее.

— Мы должны найти Дугласа, — сказала она.

— Она ранена? — с трудом произнося слова, спросил кто-то.

— Нет, у нее шок, — ответил Алано. — Только она этого не сознает.

Сара пыталась отстраниться, но Алано держал ее так крепко, что она не могла высвободиться.

Каждый шаг отзывался хрустом, она шла по осколкам стекла и щепкам. Время от времени сверху падали обломки, и все кричали.

Ступеньки наконец кончились. Спотыкаясь и вытянув руки, она пошла к карете. Эдмундс, разинув рот, смотрел на развалины. Алано, который все еще был рядом с ней, что-то крикнул Эдмундсу. Тот бросился к дверце кареты.

— Мы увезем вас отсюда, леди Сара, — сказал кучер.

— Нет. Я не уеду. — Она повернулась к Алано. Сара знала, что пожар начал распространяться, поэтому на его лице виднелись оранжевые отблески. — Разве вы не понимаете? — сказала она гораздо спокойнее, чем сама от себя ожидала. — Он не может умереть.

— Не думаю, что кто-нибудь выжил, леди Сара, — сказал Алано. — Верхний этаж снесло.

Она повернулась к тому, что недавно было лондонским домом герцога Херриджа. Алано прав. Третьего этажа нет, в перекрытиях второго зияет огромная дыра, половина фасада обрушилась при взрыве.

— Садитесь, леди Сара. — Алано подвел ее к дверце кареты.

Какая-то женщина закричала, и вдруг остатки крыши внезапно рухнули, накрыв округу облаком пыли, грязи и золы.

— Проклятый болван взорвал себя, — повторил Алано.

В этот момент она ненавидела Алано. Ненавидела, потому что он провел с Дугласом долгие годы, а она — несколько недель. Ненавидела, потому что он вслух сказал то, что ни у кого недостало храбрости произнести, и определил судьбу Дугласа. Она ненавидела его, потому что по его лицу катились слезы, а у нее внутри была пустота — ни сердца, ни души. Даже ум оцепенел, не в силах осмыслить случившееся.

— Леди Сара, пожалуйста, самое безопасное место в карете.

— Я не уеду.

Подошел Эдмундс.

Она посмотрела на него и повторила:

— Я не уеду. Не уеду.

— Позвольте мне отвезти карету подальше от огня, леди Сара.

Она кивнула, но отказалась сесть, карета остановилась на некотором расстоянии.

Алано и Тима звали помогать тушить пожар. Эдмундс стоял рядом с лошадьми.

— Идите, помогайте. Я знаю, что вы этого хотите. Я посижу в карете.

— Я предпочел бы, чтобы вы отправились домой, леди Сара, — сказал Алано.

Как странно, что в этот момент ей представился Килмарин. Килмарин с его огромными строениями и мощными башнями.

— Для этого времени будет достаточно, — ответила она, не желая признать, что она действительно не хочет сейчас видеть Чейвенсуорт.

Ей придется спать там, где спал Дуглас, обнимать его подушку. Когда она будет плакать, некому будет ее утешить.

— Идите, — сказана она Алано.

Оглянувшись, Сара увидела фантастическую картину: черные тени, рыжие языки пламени, клубы белой пыли, и над всем этим чистое черное небо.

Она открыла дверцу кареты и ждала, когда опустятся ступеньки. Медленно она поставила ногу на нижнюю ступеньку, потом на следующую и вошла в карету. Сев, расправила юбки в соответствии с этикетом, которому ее всегда учили. Платье, конечно, погибло. Оно в двух местах порвано и все покрыто странной серой пылью. И все равно она скрестила лодыжки под юбками и аккуратно сложила руки на коленях. Где-то она потеряла шляпку. Но она также потеряла мужа. Так что потеря шляпы ни в какое сравнение не идет.

Сара закрыла глаза, стараясь не плакать. Для слез еще будет время, долгие годы. А пока ей нужно пережить эту ночь. Сколько часов до утра? Нужно знать, чтобы отсчитывать их в уме. Если у нее будет какая-то цель, она сможет достичь ее без слез.

Дверца кареты резко открылась.

— Что, черт побери, ты тут делаешь? Я едва не убил тебя, ненормальная ты женщина! У тебя совсем разума нет?

Сара уставилась на Дугласа, не в силах ответить. Она могла только смотреть на него, покрытого сажей. Из его черных волос торчали щепки, лицо в пыли. Белая рубашка порвана, на правой щеке кровавая царапина.

Ее сердце, которое в последние полчаса было камнем, снова забилось.

Она выскочила из кареты и налетела на него, как фурия. И ее нисколько не интересовало, что внимание людей теперь сосредоточено не на пламени, а на ней, леди Саре Эстон.

— Ты взорвал себя, болван ненормальный! — кричала она, колотя его в грудь.

— Сара! — Он схватил ее руки и отвел в стороны.

— Ты мог умереть! Ты мог умереть!!!

— Я рассчитал все, кроме того, что ты здесь окажешься! — кричал он. — Я мог убить тебя, Сара Эстон. Ты об этом не подумала?

Она опустила голову, ее гнев медленно стихал. Прошло несколько долгих минут, пока она с трудом обрела самообладание. Он выпустил ее запястья, и она отстранилась, все еще тяжело дыша.

— Ах, любимая, я причинил тебе боль, — сказал он мягко.

Сара подняла на него глаза:

— У тебя сильный шотландский акцент. Почему?

Он не отвечал. Вместо этого, на виду у всех, кто смотрел в их сторону, он прижал ее к стенке кареты и поцеловал — великолепно, удивительно. Она могла лишь ухватиться за него и стонать.

Она провела руками по его груди, схватила за плечи, погладила ладонями его руки. Ей хотелось чувствовать его всего, убедиться, что он здесь, что он не плод ее отчаянного воображения. Это не видение, в котором осуществилось ее самое заветное желание. Он действительно здесь, обнимает ее, целует.

— Ненормальная ты женщина, — пробормотал он, почти касаясь ее губ.

— Болван ненормальный: ты взорвал себя.

— Я бы этого не сделал, если бы знал, что ты приехала.

Она отстранилась и смотрела на него, положив руки ему на грудь. Он так дорог ей и так сердит. Так же, как и она. Пусть гневается. Пусть они оба злятся, главное, что он жив.

— Я мог ранить тебя, Сара, — сказал он. Его руки коснулись ее лица. Пальцы прошлись по скулам, зарылись в волосы у висков. Его ладони были грубыми, но она ни за что не шелохнется. — Ты была в опасности, а я ничего не знал.

Она сжала его запястья.

— Я не могла позволить ему держать тебя там, Дуглас. Я должна была что-то сделать.

Он покачал головой.

— Ты — Туллох, — сказал он. — Несмотря на то что ты дочь герцога.

Герцог. Она совсем забыла. Она видела, как Тим и Алано тащат его, и больше ничего не помнила.

— Он выжил?

— Да. К несчастью, на него упал кусок стены. По словам Алано, у него рука сломана.

— А Саймонс?

— Мы с ним спустились на второй этаж перед взрывом.

В этот момент Дуглас решил поцеловать ее снова, так что она не могла сосредоточиться на судьбе Саймонса.

Через два поцелуя она кое-что вспомнила и, отстранившись, посмотрела ему в глаза.

— Почему ты хочешь расторгнуть наш брак? — спросила она.

Вместо ответа он шагнул в карету и потянул Сару за собой. В другое время она сказала бы ему, что джентльмены так не поступают, и он записал бы это, чтобы не забыть. А сейчас она оказалась у него на коленях и обняла за шею.

Он усмехнулся и притянул ее ближе, и она чувствовала, как бьется его сердце у ее груди.

— Я никогда бы не отпустил тебя, Сара, — сказал он, касаясь губами ее виска. — Твой отец угрожал мне расторжением брака, если я не изготовлю для него алмазы.

Ухватившись за его плечо, она чуть отстранилась, чтобы видеть его лицо.

— Он не имеет права! Как он смеет этим угрожать!

— Не имеет, — сказал Дуглас, — но я не знал этого, пока не поговорил с поверенным. — Пришла его очередь всматриваться в ее лицо. — Ты следила за мной?

— Только сегодня на третий день я пыталась выяснить, куда ты исчез. Я думала, что ты решил развестись.

Он притянул ее ближе, словно чтобы укорить за такую мысль.

— На самом деле я хотел попытаться договориться с твоим отцом. Я собирался отдать ему все мелкие алмазы, которые у меня были, в счет нашей сделки. Я хотел, чтобы он не вмешивался в нашу жизнь. К сожалению, у меня не было шанса.

Сара уставилась на него.

— Не думаю, что он мой отец, — сказала она, сообразив, что еще не сообщила это Дугласу. — Возможно, я даже не леди Сара. — Она рассказала, что знала о матери и Майкле Туллохе.

Когда она закончила, Дуглас молчал.

— Твоя жизнь сильно изменится? — наконец спросил он. — Если ты обнаружишь, что это правда и ты дочь Майкла?

Сара удивленно посмотрела на него.

— Это объяснило бы, почему герцог никогда не любил меня. Но я не чувствовала бы себя вправе жить в Чейвенсуорте.

— Уж кто-кто, а ты заслужила это. Я никогда не видел, чтобы кто-то работал так много и так ответственно.

Сара сидела, слегка ошеломленная его похвалой. Она никогда не знала, что он так это воспринимает.

Возможно, из-за позднего времени или из-за пережитого горя, но она смотрела на него, ничего не скрывая.

— Любимый мой, пожалуйста, брось эти ужасные алмазы. Я не хочу тебя потерять.

Он молчал, только положил ладонь ей на щеку и смотрел в глаза.

— Я не думал, что ты когда-нибудь это мне скажешь, любимая.

— Мой дорогой, — сказала она нежно. — Любимый.

Он провел пальцами по ее подбородку, обвел контур губ.

— Я влюбился в тебя в тот момент, когда увидел. Ты презрительно взглянула в мою сторону, и я увидел в твоих глазах страх. Я и до сегодняшнего дня считал тебя храброй, но теперь точно знаю, сколько отваги в твоем сердце.

Он наклонился и поцеловал ее. В эти восхитительные мгновения слова были не нужны.

Когда он отодвинулся, она обхватила его за шею и прижалась щекой к его пораненной щеке.

— Я так волновалась. — Она была сражена горем, как та женщина, которую она увидела в зеркале в Килмарине. Сара отбросила эту мысль, поддавшись любопытству. — Ты нарочно устроил взрыв?

Он улыбнулся:

— Я планировал взорвать дверь, а не весь дом. Если бы Саймонс не решил освободить меня, возможно, меня бы в клочки разнесло.

— Молодец Саймонс, — сказала Сара. — Наверное, мы сможем найти для него место.

— Я думаю предложить ему должность дворецкого, — удивил ее Дуглас. — Он может или обучить Полсона, или заменить его. В любом случае Алано будет счастлив.

Хихикнув, она положила руку ему на грудь, над сердцем, чувствуя его ровный решительный стук. В этот момент, покрытая сажей и пылью, вдыхая запах гари, леди Сара Эстон была счастлива, как никогда.

Глава 33

Сара была в библиотеке, в помещении, которое она устроила на втором этаже за книжными стеллажами, когда вошел Дуглас и окликнул ее по имени.

Она подошла к перилам и посмотрела вниз на Дугласа. Его волосы были растрепаны ветром, сюртук сидел криво. Должно быть, идет дождь, потому что волосы у него влажные и на рубашке следы капель.

Господи, только не очередное распоряжение герцога Херриджа. Он уже всех с ума свел своими требованиями. Он хотел, чтобы тосты ему поджаривали определенным способом, требовал имя молодой служанки, которая, на его взгляд, была почти груба с ним этим утром. Матрас нужно поменять, герцогские покои перекрасить. Ему не нравилось все, что кухарка приготовила за прошедший месяц.

Он даже ворчал по поводу «подарка Хенли», который полностью финансировал Дуглас. Герцог был таким привередливым, что большинство слуг хмуро смотрели на него. К счастью, он скоро должен уехать к началу светского сезона, и сборы превратились в настоящий праздник для всех.

Герцог Херридж не был в поместье много лет, и, по наблюдениям Сары, весь персонал Чейвенсуорта жалел, что герцог не остался в Лондоне. Но его лондонский дом разрушен, и деваться герцогу было некуда, поэтому он последние двадцать семь дней жил в Чейвенсуорте.

Двадцать семь ужасных дней.

К сожалению, средств восстановить дом в Лондоне у него не было. Однако Дуглас предложил Саре сделать это, когда герцог Херридж однажды особенно раскапризничался. Они тогда сидели в Китайской комнате, одной из любимых гостиных Дугласа.

— По моей вине дом сгорел дотла, — сказал он.

— По его вине ты оказался в заключении! И Тим!

В конце концов, Дуглас согласился не начинать строительство.

Сара не забыла, что ее муж шотландец и упрямец. Когда она сказала ему об этом, Дуглас только улыбнулся.

— То, что ты полностью шотландка, объясняет и твое упрямство, моя дорогая жена.

Она уставилась на него:

— Ты никогда этого не говорил.

— Разве я не называл тебя упрямой? Думаю, называл.

— Нет, не называл женой.

Дуглас улыбнулся.

— Называл, — сказал он. — В день нашей свадьбы, насколько я помню.

Все закончилось поцелуем, который привел к еще более восхитительным занятиям. Было трудно находиться с Дугласом в одной комнате. Желание коснуться его было слишком велико, его поцелуи опьяняли.

Сейчас, с улыбкой глядя на него, она думала, что в этот дождливый день есть и другие занятия, кроме как интриговать ее в библиотеке.

— Ты пишешь? — спросил он, поднимаясь по винтовой лестнице.

Она чувствовала в его словах тепло.

— Что ты об этом знаешь? — спросила она.

Он протянул ей открытую ладонь.

— Все произошло случайно, после смерти твоей матери, — с мягким юмором начал он. — Я рассчитывал найти отчет, сколько фартуков было выстирано или сколько бульонных чашек имелось в Чейвенсуорте.

— Такие отчеты есть. Они у миссис Уильямс. Но ты читал мой дневник?

Дуглас кивнул.

— Я не хотел любопытствовать, — сказал он, — но должен признаться, трудно было оторваться. Очень хороший рассказ о приключении.

— Правда? — Сара посмотрела на него, но его лицо выражало только интерес. Не было никакой насмешки. Увидел ли он себя в ее дневнике? — Я люблю сочинять истории, — сказала она. В этом она призналась давно только одному человеку — своей матери. — Я хотела бы написать еще о Туллохах из Килмарина.

— Ты мне напомнила. — Он протянул ей затянутый шнурком мешочек, который прятал за спиной.

Сара вопросительно посмотрела на него, медленно открыла мешочек и увидела зеркало, которое привезла из Шотландии.

Дуглас произнес какое-то непонятное слово, и когда она недоуменно взглянула на него, пояснил:

— На гэльском языке это значит зеркало. Зеркало Туллохов. Я немного его украсил.

С того дня в Килмарине, когда Сара увидела в зеркале свое отражение, она в него больше не смотрела. Возможно, ее предосторожность глупа. Но то, что она увидела в зеркале, произошло. Обладает ли зеркало способностью предсказывать будущее? Или это глупость? Вполне возможно, но она не хотела смотреть на свое отражение и увидеть что-то, кроме счастья, которым наслаждалась в последние недели.

Дуглас действительно добавил зеркалу красоты. Круглую оправу сзади украшали сто крошечных алмазов. Она улыбнулась, очарованная.

— Великолепно, — сказала она. — Но где ты взял алмазы? — Опустив зеркало, Сара с тревогой посмотрела на Дугласа. — Или ты опять взялся за изготовление? Разве вероятность взрыва не слишком велика?

Он покачал головой:

— Я нашел их. Мы с Алано подняли дверь обсерватории, они были в траве. Думаю, их выбросило из печи перед взрывом.

— Как Алано? — спросила Сара.

— Настроен он решительно, взялся за образование Джейсона. — Дуглас улыбнулся. — Джейсон напоминает ему меня, двадцать лет назад, конечно. Пока мы восстанавливаем обсерваторию, Алано заставляет его повторять столицы Европы. И миссис Уильямс соизволила смягчиться и время от времени посылает ему ленч, так что, думаю, и на этом фронте его тактика срабатывает.

Посмеявшись, она положила на стол зеркало, взяла письмо и вернулась к Дугласу.

— У меня тоже кое-что для тебя есть, — сказала она, вручая ему конверт.

— Письмо? — Он посмотрел на конверт, но не спешил взять его. — Кто мне пишет?

— Не узнаешь, пока не откроешь, — улыбнулась она. — Посыльный не сказал, от кого оно.

Дуглас вскрыл конверт, прочитал письмо и посмотрел на Сару.

— Я сожалею, любимая, — мягко сказал он. — Это твой дедушка.

— Он умер? — спросила Сара.

Дуглас кивнул. Доналд Туллох, по существу, был для нее незнакомцем. Возможно, позже она оплачет смерть человека, которого никогда не знала. Сейчас она ощущала эту потерю отстраненно.

— Тут еще кое-что, — сказал он.

Его глаза блестели, щеки порозовели не только от непогоды.

Писем было два — то, которое Дуглас уже вскрыл, и внутри второе, запечатанное и адресованное Саре. Ее имя было написано изящным почерком, тонким, словно шелковые нити, которые Дуглас использовал при создании алмазов.

Сара сломала печать, повернула лист к свету и прочитала:

«Внучка,

я завещал Килмарин твоему мужу, еще одному шотландцу, которому нужно вернуться на родину. Дом защитит тебя, даст приют, в нем ты найдешь родных».

Несколько коротких фраз, но значение их потрясало.

Она посмотрела на Дугласа:

— Он оставил тебе Килмарин.

— Я знаю, — кивнул он.

Сара подошла к нему.

— Ты лэрд Килмарина, — тихо сказала она.

— Да. — Он улыбнулся. — Ты поедешь со мной в Шотландию?

— Конечно. Я не позволю тебе покинуть меня. — Она улыбнулась. — Всюду, куда ты отправишься, Дуглас, — в Шотландию, Испанию, Францию, Австралию, если понадобится, на край света, — я буду с тобой. Я пойду с тобой куда угодно.

Он долго смотрел на нее, его взгляд не отрывался от ее лица.

Шагнув вперед, Сара обвила его шею руками.

— Если ты смог переделать себя, Дуглас Эстон, то и я смогу. Ты даешь мне силы быть такой, как я хочу. Думаю, мне понравится быть новой персоной.

— Не дочерью герцога?

Она смотрела ему в глаза.

— Ты не станешь возражать, если вместо этого я захочу стать Сарой Эстон Килмарин?

— Если ты не забудешь свою истинную роль, — улыбнулся Дуглас.

— Жена лэрда?

— Возлюбленная лэрда, — сказал он.

— Возлюбленная лэрда, — согласилась она и, встав на цыпочки, поцеловала его.

Эпилог

Герцог Херридж стоял в дверях и наблюдал, как карета Дугласа Эстона в сопровождении двух нагруженных фургонов отправляется в Шотландию. К сожалению, следом ехала еще одна карета, увозившая кухарку, младшего дворецкого, главного конюха и еще несколько очень способных слуг. Он уже лишился экономки, которая предпочла переехать в Лондон и выйти замуж за какого-то испанца. Другие неблагодарные болваны, видимо, решили, что Шотландия предложит им больше, чем Чейвенсуорт. Пусть они уезжают. Пусть все уезжают, включая женщину, которую он вырастил как собственное дитя.

Бастард. Слово, казалось, больше подходит мужчине, чем женщине. Шотландская шлюха — такой титул он приберег для ее матери. Через шесть месяцев после свадьбы она родила и даже не потрудилась притвориться, что ребенок его. Его гордость потребовала лгать. Какое это имеет значение. Она девочка. Больше ни один ребенок не родился живым, и через какое-то время он оставил попытки.

Он вытащил из перевязи, на которой висела рука, зеркало. Он нашел его как-то в библиотеке. Кроме того, Эстон все еще должен ему алмазы.

Золотая оправа зеркала была великолепна, ее украшал густой орнамент и алмазы. А вот стекло нужно заменить. И оно прекрасно подойдет для свадебного подарка.

Если удача будет к нему благосклонна, то он скоро женится, у него на примете уже есть очаровательная, прелестная девушка, смех которой заставляет его улыбаться, а голосок журчит как лесной ручеек…

Примечания

1

Английский архитектор, работавший в стиле барокко.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Эпилог X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?