«Прекрасная куртизанка»

Марракеш, Марокко, 1893 год

Упорядоченный хаос. Именно так назвала бы Аллегра то, что творилось сейчас на железнодорожной станции. Как только она вышла на переполненный перрон, на нее сразу же обрушилась красочная какофония звуков — ритмичный берберский диалект сливался с французской речью. Все это тонуло в свисте вырывающегося из трубы паровоза пара.

Точно такая же суета царила и в Лондоне на вокзале Паддингтон, но здесь все было пестрее и интереснее. В воздухе стоял густой аромат специй и экзотических фруктов, один поток людей протискивался в одноэтажное здание вокзала, другой поток выходил из него. По перрону шагал мужчина, одетый в белый развевающийся балахон, национальную одежду бедуинов, за ним шла женщина в ярко-голубом одеянии, лицо которой было скрыто под вуалью. Носильщик ловко обошел пару и направился к Аллегре. Невысокий, гибкий и крепкий мужчина остановился прямо перед ней и почтительно поклонился.

— Мадемуазель Синфорд, я Али. Меня послали майор Хастингс и его невеста.

— Замечательно, — сказала она, следя глазами за своей служанкой, которая получала багаж. — Милли?

— Да, мисс Аллегра.

Пожилая женщина повернула голову и посмотрела на свою госпожу.

— Это Али. Он возьмет наш багаж и отнесет его к экипажу, который за нами прислал жених Изабеллы.

Милли кивнула и показала рукой носильщику на один из стоящих на платформе чемоданов. Аллегра подавила улыбку — ее служанка отдавала приказы, как самый настоящий генерал.

Старательная и всегда все знающая Милли замечательно исполняла свои обязанности. Её неоднократно пытались переманить к себе другие, но служанка отказывалась от всех предложений, так как была для Аллегры не только первой помощницей, но и другом.

Внезапно поток мыслей Аллегры был прерван пронзительным ржанием лошади. Она оглянулась на звук. Тут же послышался стук копыт по дереву. В течение последних пятнадцати лет Аллегра многое узнала о лошадях. Она даже приобрела несколько чистокровных рысаков для своей конюшни, на которых выезжала на прогулку в Ньюмаркет. Свой первый урок верховой езды она взяла, когда ей было семнадцать. И сейчас уже могла без труда отличить лошадь, испытывающую страдания, от той, что пребывала в легком возбуждении.