«Графиня»

Глава 1

Разумеется, при первой встрече я и понятия не имела, кто он. Да и не особенно интересовалась… по крайней мере сначала. Только три недели миновало с того дня, как я похоронила дедушку. Мой кузен Питер, чудом уцелевший в битве при Ватерлоо и вышедший из боя без единой царапины, если не считать израненной и кровоточащей души, писал, что не сможет покинуть Париж, пока французы, как всегда, чрезмерно эмоциональные и живущие в постоянном накале страстей, не признают Людовика XVIII, пусть и прирожденного кретина, своим законным королем.

Но в тот момент в отличие от французов я не могла похвастаться особой чувствительностью.

Пока не увидела его.

Я прогуливала Джорджа, своего данди-динмонт-терьера, которого многие из окружающих считали уродливым, как отродье самого дьявола, прогуливала, не обращая внимания на прекрасно одетых людей, неспешно кружащих по парку в ландо, гордо восседавших на своих первоклассных лошадях или просто бродивших по аллеям, как я сама. Мы с Джорджем хранили упорное молчание: Джордж по привычке, а мне просто не хотелось разговаривать с тех пор, как умер дедушка. Джордж не издал ни звука, даже когда я подняла с земли веточку, швырнула на добрых двадцать футов вперед и велела принести: приказ, обычно повергавший его в состояние истерического восторга. Бедняга буквально стелился над землей и не знал покоя, пока челюсти не сжимались вокруг желанной добычи. Сейчас он ни разу не залаял и, хотя метнулся вперед, особого рвения не проявил.

Какой-то мужчина легко опередил Джорджа, поднял ветку, осмотрел, размахнулся и с ослепительной улыбкой бросил ее еще футов на тридцать. Подбоченившись, он стал спокойно наблюдать, как Джордж, по-прежнему молча, несется так быстро, что коротенькие лапки сливаются в одну сплошную неразличимую массу. И вместо того чтобы принести ветку своей любимой хозяйке, то есть мне, этот негодник посеменил к незнакомцу, виляя хвостом в отчетливом ритме, как стрелкой метронома, и опустил «добычу» у его обутых в сапоги ног.

— Джордж, — нарочито громко заметила я, — немедленно иди сюда. Ты, как тебе известно, — король всех собак. Шерсти более густой и шелковистой не найти во всем мире. Господь ежедневно любуется тобой с небес. Ко мне, Джордж! Я вовсе не желаю, чтобы тебя украли!

— Действительно, великолепное животное, — с нескрываемым сарказмом согласился мужчина.

Уж я-то могу отличить иронию от искреннего комплимента! Он же продолжил:

— Судьба благословила его незабываемой внешностью, но клянусь, я и не помышлял о похищении с корыстной целью получения выкупа! Правда, найдутся такие сплетники, гнусные олухи, которые посмеют утверждать, что такая огненно-горчичная шерсть вполне пригодна, чтобы напугать врага, так что ради этого стоит пойти и на кражу.

— Что значит «огненно-горчичная шерсть»? Совершеннейший вздор, смею вас уверить. Термин «горчичный» вообще неприменим к собакам. Это, скорее, оттенки желтовато-коричневого и прелестный красноватый.

Я подошла к тому месту, где стоял наглец, завладевший вниманием моего терьера. Что бы там ни утверждали, но масть Джорджа, особенно горчичные пятна, или, как завистники именуют их, «цвета детской неожиданности», просто великолепна. И в конце концов эти пятна не так уж велики, поскольку сам Джордж в высоту не будет и двенадцати дюймов и весит чуть больше стоуна[1].

Я пригляделась к Джорджу и нахмурилась. Его длинная шерсть совсем спуталась и выглядела ужасно. Вот уже неделю я его не расчесывала — слишком была занята своими невеселыми мыслями. Какая же я нехорошая!

Меня стали терзать угрызения совести.

Что же до Джорджа… этот маленький предатель выглядел просто одурманенным. Я встала на колени, погладила большую уродливую голову, откинула шелковистые пряди и посмотрела в прекрасные глаза.

— Слушай-ка, маленькая неблагодарная скотинка! Я — та, кто кормит тебя, гуляет с тобой, терпит твой непристойный храп, когда ты слопаешь на ночь слишком много тушеного кролика. Я немедленно ухожу и желаю, чтобы ты пошел со мной. Понятно, Джордж?

Джордж фыркнул, повернулся к незнакомцу, который поспешил опуститься на колени рядом со мной, и с обожанием уставился на него влажными очами. Мужчина обезоруживающе пожал плечами.

— Не стоит расстраиваться. Видите ли, животные любят меня. Нечто вроде врожденного дара. Если я не буду осмотрителен, гуляя по Бонд-стрит, все левретки и болонки, которых обожают знатные дамы, вырвутся у них из рук и побегут за мной. Собаки преследуют меня по всей Пиккадилли. Я честно пытаюсь их игнорировать и неизменно возвращаю владельцам. Все зря. Ну что мне прикажете делать?!

Юмор, который отсутствовал в моей жизни вот уже много дней, сейчас озарил меня, слоено летнее солнышко. Я невольно улыбнулась. Он улыбнулся в ответ прекрасной белозубой улыбкой, подал мне руку и помог встать. Он оказался большим. Настоящим великаном. Но главное, он был чересчур молод. Его присутствие буквально подавляло. Я немедленно отступила на шаг. Потом еще на два. И с каждой секундой мне становилось все больше не по себе.

— Джордж, пора узнать, что приготовила нам на обед миссис Дули. По вторникам она делает специально для тебя что-нибудь вкусненькое с беконом. Представляешь, бекон, зажаренный до золотистой корочки, такой жесткий, что ты можешь хорошенько повозить его по полу, прежде чем он рассыплется на кусочки. Пора, друг мой, пора. Советую не обращать внимания на этого джентльмена. Он может быть мил и добр с тобой здесь, на людях, чтобы показать свои достоинства, но, конечно, не захочет, чтобы ты вцепился в фалды его фрака и тащил до самого дома. Идем же!

Тут я повернулась и отошла, моля Бога, чтобы Джордж последовал за мной, а не сидел перед этим типом, виляя хвостом и забавно, как он один умеет, повернув свою здоровенную башку с настороженными ушами, словно желает спросить: «Интересно, она не врет насчет бекона?»

— Подождите! — окликнул незнакомец, устремляясь за мной с поднятой рукой. — Я не знаю, кто вы…

Но я не стала ждать. И не хотела, чтобы он спросил, как меня зовут. Да и какое ему дело? Разве он не видит, что я в глубоком трауре? Разве не знает, что даже три фута между нами — слишком малое расстояние? Я ускорила шаг. Он так огромен, так высок… Слишком молод, слишком силен. Нет, он не отважится ни на что дурное здесь, в парке, где так много народу.

Я покачала головой, но не обернулась. И едва не вскрикнула от облегчения, когда опустила глаза и заметила семенившего рядом Джорджа с высунутым от усердия языком и веткой в зубах. Хохолок смешно подрагивал — вверх-вниз. Но, добравшись до угла, я все-таки обернулась.

Его уже не было.

Ну? И чего же я ожидала? Что он расправит неизвестно откуда взявшиеся крылья и полетит за мной? Подхватит меня и Джорджа и перенесет в заброшенный старый замок? Нет, он не чудовище, не замышляет ничего дурного, но это мужчина, молодой и, вероятно, непомерно в себе уверенный. Нет никаких сомнений в том, что он способен на такие вещи, о которых и думать-то невыносимо. Зато он рассмешил меня. Надо же!

Мы отправились домой. Джордж — чтобы сожрать огромное количество… нет, не бекона, а тушеного кролика и прохрапеть всю ночь, я — чтобы читать душераздирающую поэму Колриджа… «Огоньки гробовых свечей пляшут по ночам…» Читать и гадать, уж не написал ли он эту строчку в опиумном трансе.

И совсем забыла о незнакомце.

При второй встрече я так и не узнала, кто он. Я была, как и тогда, закутана в черное, но на этот раз накинула еще и густую вуаль. Как и тогда, я вышла из книжной лавки Хукема. Он стоял на крыльце с открытым зонтиком в руках: с серого неба моросил мелкий унылый дождь.

Я остановилась как вкопанная. Очень хотелось спросить, что он тут делает и к чему столь сияющая улыбка, но с губ само собой сорвалось:

— Где это вы так загорели? За последние два дня солнце ни разу не выглянуло.

Улыбка чуть затуманилась, но все же не исчезла до конца, затаившись где-то в уголках губ и ожидая подходящего момента, чтобы превратиться в смех. Я видела, знала это.

— На этот раз вы по крайней мере смотрите мне в лицо, что наотрез отказались сделать в тот день, когда мы встретились в парке. Видите ли, в моих жилах течет испанская кровь, ненавистная моему отцу. Но так уж получилось, что он влюбился в мою мать, Изабеллу Марию, и на свет появился я. Интересно, что сказал бы отец о таком сыне, совершенно не похожем на обычных белокожих розовощеких англичан, будь он жив?

— Что же, это все объясняет. Доброго вам дня, — кивнула я и попыталась удалиться. Но не особенно удивилась, когда дождь вдруг полил как из дырявого ведра. Англия, ничего не попишешь! Только вот я не сразу поняла, что он идет следом и держит зонтик над моей головой.

Я обернулась:

— Спасибо, что не дали промокнуть. Кстати, что вы здесь делаете?

— Увидел с улицы, как вы покупаете книгу. Такая ужасная погода, а у вас даже зонтика нет. Я решил защитить вас от разгула стихии, проводить туда, куда вы спешите, и тем самым заслужить вашу вечную благодарность.

— Прошу прощения, — перебила я, — разгул стихии? Вы в своем уме? Ведь это Англия!

Тут он откинул голову и рассмеялся. Так прямо и рассмеялся над моими словами Я честно пыталась нахмуриться и окинуть его строгим взглядом. Он шагнул ко мне, но я ничуть не встревожилась: кругом было полно людей, спешивших по своим делам.

— Куда проводить вас, мисс?..

Я пошла быстрее. Он легко коснулся моей ладони. Я оцепенела и не шевелясь ждала, что он предпримет.

— Прекрасно, — медленно протянул он, не сводя с меня взгляда.

Я почему-то поняла, что он жаждет откинуть вуаль и посмотреть мне прямо в глаза. Но, разумеется, этому не бывать. Подобная вольность недопустима.

— Я надеялся, — продолжал он, — что Джордж вправе считаться достойным компаньоном и как старый знакомый замолвит за меня словечко еще во время нашей первой встречи. Но он не сделал ничего подобного, а сейчас, к моему величайшему сожалению, его вообще тут нет. Видимо, придется мне найти человека, который и познакомит нас как полагается, с соблюдением всех церемоний. Очевидно, вы строго следуете правилам этикета. Не видите, случайно, среди прохожих того, кто мог бы на секунду остановиться и представить вам меня?

Я едва удерживалась от смеха. Но разве можно веселиться сейчас? Нет, нужно взять себя в руки. Дедушка всего месяц как лежит в могиле! Никакого смеха!

Я уставилась на безупречно повязанный галстук и заставила себя поднять глаза. Упрямый подбородок разделен глубокой ямочкой, а зубы по-прежнему сверкают в улыбке. И только потому, что ливень становился все сильнее, я не ушла от него, хотя ни чуточки не доверяла этой ослепительной улыбке. Просто не настолько я глупа, чтобы промокнуть.

— Чего вы хотите?

— Хочу знать, кто вы, чтобы представиться вашим родителям, родственникам и всем домашним животным и заверить их, что я не какой-нибудь беззаботный повеса, одержимый желанием навеки погубить их прекрасную дочь и сестру. Хочу повести вас съесть мороженое к Гантерсу. Хочу отправиться с вами на прогулку верхом. Хочу снова заставить вас смеяться.

Столько желаний — и все невыполнимые…

— У меня только один брат, вернее, кузен, и он в Париже. Он пустил бы вам пулю в лоб, если бы увидел, как вы мне докучаете.

Улыбка сползла с его лица.

— Под словом «докучаете» вы подразумеваете мою героическую попытку спасти от воды вас и ваши хорошенькие туфельки?

— Ну… не совсем…

— Это только начало. Вижу, вы в трауре, глубоком трауре. Означает ли это, что каждый, кого вы встречаете на своем пути, должен строить подобающую случаю сочувственную мину, стоять с вытянутой физиономией и держать наготове платок?

Какой он мускулистый, широкоплечий! Совсем как Питер! Я распознала прекрасно тренированное тело даже под элегантным костюмом для верховой езды, состоящим из облегающих лосин, белой рубашки с жабо и куртки, в которую не мог бы без посторонней помощи втиснуться ни один мужчина. Наряд дополняли ослепительно блестящие сапоги до колен. Ничего не скажешь, видный джентльмен, как говаривал дедушка.

— Мне не нужен ваш платок. Что же касается вытянутой физиономии, у вас ничего не получится. Ваш рот растянут в перманентной ухмылке.

— Спасибо.

— Это не комплимент, просто нечаянно слетело с языка.

— Знаю.

— Поверьте, я занимаюсь своими делами, не жалуюсь, не прошу участия, не хлюпаю носом, а вы тут появляетесь, как…

— Только не как чертик из табакерки, умоляю!

— Прекрасно. Появляетесь, как безумный дядюшка Альберт, которого мы держим взаперти на чердаке, но он время от времени подкупает сиделку и сбегает.

Он рассмеялся. Ничего не скажешь, чудесный смех — искренний, веселый и раскатистый. По правде говоря, давненько я не слыхивала такого. С той самой поры, как он заговорил со мной в парке. Может, находит меня забавной? Не хотелось бы! Ах, слишком долго в моей жизни не было ничего веселого! Бросив первую горсть земли на могилу деда, я решила, что двадцать один год улыбок и смеха — это более чем достаточно для одного человеческого существа. Более чем достаточно. Дедушка вошел в мою жизнь с той поры, как мне исполнилось десять лет. Когда умерла моя мать, покинул страну отец и Питер уехал в Итон. Дед любил смеяться.

К моему полнейшему конфузу, слезы хлынули из глаз и покатились по щекам.

— Простите меня, — вздохнул мужчина. — Мне искренне жаль. Кого вы потеряли?

— Деда.

— Я лишился своего пять лет назад. Но если быть честным, больше всего мне недостает бабушки. Она любила меня больше, чем ирландские закаты, и твердила об этом с утра до вечера. Видите ли, бабка была родом из Галуэя, где, по ее словам, самые прекрасные в мире закаты. Но когда она полюбила деда, то с радостью распрощалась с закатами, вышла за него и приехала в Англию. В жизни не слышал, чтобы она упоминала об йоркширских закатах.

На мгновение мне показалось, что он сейчас заплачет. Я не желала его излияний. И ему лучше не знать, что испытываю я. Пусть ведет себя, как подобает настоящему мужчине! По крайней мере я узнаю, каков он на самом деле. Мои слезы мгновенно высохли.

Но тут он предложил мне левую руку, поскольку в правой все еще был зонт. Лило так, что мы оказались словно заключены вдвоем в крохотном сером мирке, где больше никого не осталось. Мне это не нравилось, но зонт был такой большой и так надежно защищал! На меня не упало ни капельки!

— Нет, — отказалась я, глядя на большую ладонь незнакомца. Подумать только, даже перчатки не надел! Зато кожа такая же загорелая, как на лице, а пальцы сильные и грубоватые. — Нет, — повторила я, — мне совсем не хочется знакомиться с вами. Я живу вместе с компаньонкой, мисс Крислок, и, так как я в трауре, мы не принимаем визитеров.

— И долго вы еще собираетесь вести жизнь в черном цвете?

— В черном цвете? Я любила деда. Я тоскую по нему. И уважаю память о нем. Хотя, по правде говоря, я очень сержусь на него, за то, что умер и оставил меня влачить жалкое существование во тьме и одиночестве. Ему не следовало покидать меня. Он был стар, но совсем не болел. И все шло прекрасно, пока он не поехал прокатиться и лошадь не поскользнулась в грязи. Он свалился, ударился головой о ствол дуба и потерял сознание. Да так и не пришел в себя. Я как могла охраняла деда от идиота доктора, который норовил каждый день пускать ему кровь. И заклинала деда, обещала позволить ему съесть сколько угодно яблочных пирожных, молила не покидать меня, открыть глаза и улыбнуться, даже сыпать проклятиями, если захочет. Он очень любил иногда хорошенько выругать меня… почти так же, как посмеяться. Но он не слышал. Только не напоминайте мне, что все идет своим чередом и жизнь продолжается, несмотря на то что я потеряла единственного родного человека, если не считать Питера. Потеряла из-за дурацкой случайности, и никому до меня нет дела.

— Но как я могу помочь вам, если даже не знаю вашего имени?

— Прощайте, сэр.

Он не пошел за мной. Уже через минуту я промокла насквозь. Вуаль липла к лицу, как вторая кожа, и щеки ужасно чесались. Жизнь в черном цвете? Какая чушь!

И как жестоко! Он сказал это лишь потому, что я не назвала своего имени. Мужчины бывают так беспощадны! Думают только о себе! Самые важные для них вещи — те, которых они хотят и добиваются.

Дедушка умер. Я искренне и глубоко скорблю. Да и кто бы не скорбел о таком человеке? Но я вовсе не окружаю себя черным облаком.

Встретившись с ним в третий раз, я по-прежнему не имела понятия, кто он. Он беседовал с другом моего дедушки, лордом Теодором Анстоном, джентльменом, все еще по стародавней моде прикрывавшим лысину густым курчавым париком. Лорд Анстон носил панталоны до колен повсюду, а не только в клубе «Олмэкс» по средам. Он катался в обществе своры гончих в Гайд-парке, но охотился не на лис, а на хорошеньких дам и их горничных. Дедушка как-то поведал мне, тихо смеясь и прикрывая рот ладонью, что Тео надел черные атласные панталоны даже на кулачный бой, проводимый в Хаунслоу-Хит, и один из боксеров был так поражен, что уставился на лорда, забыв обо всем, а противник воспользовался моментом и послал его в нокаут.

Лорд Анстон улыбнулся, показывая на удивление хорошие зубы, похлопал незнакомца по плечу и стукнул тростью с набалдашником в виде львиной головы о плиту тротуара. На нем были черные атласные туфли с большими серебряными пряжками. Для человека, поднятого на два дюйма над землей, он двигался с поразительной грацией.

Шагай я чуточку быстрее, мужчины не увидели бы меня, но мне взбрело в голову сначала воззриться на туфли лорда Анстона и прикинуть, как бы они выглядели на мне, потом остановиться перед лужей. Зачарованно глядя на грязную воду, я думала, что он непременно ступит в нее и забрызгается с головы до ног, и, конечно, замешкалась. Он немедленно оказался рядом, открыв в улыбке все тридцать два зуба, и негромко осведомился:

— Как? Опять без Джорджа? Бедняга, скоро он растолстеет от лени и неподвижности.

— Джордж, к сожалению, страдает от приступа лихорадки. Правда, ему немного получше, но все же слишком рано подвергать его испытанию плохой погодой.

Надо сказать, день выдался ясным и солнечным, но он кивнул и с мудрым видом изрек:

— Да, лихорадка — штука опасная. Я держал бы Джорджа взаперти, пока он не сумеет одновременно поднять хвост и лизнуть вашу ладонь.

Я прыснула, представив Джорджа за завтраком и рыжий флажок-хвостик, которым он усердно вилял, пока миссис Дули скармливала ему с руки добрую дюжину маленьких рольмопсов из семги, приготовленных специально для него.

— Наконец-то я вас поймал, — объявил он, и я отступила, прежде чем поняла, что это совершенно ни к чему.

Он вопросительно склонил голову набок, но я не собиралась признаваться, что ни на йоту не доверяю ни ему и ни одному мужчине в мире.

— Не бойтесь, — вымолвил он наконец, недоуменно хмурясь. — Просто я имел в виду, что если мужчина способен рассмешить женщину, значит, она попала в его сети.

Я все еще качала головой, когда он добавил, снова улыбаясь:

— Это шутка, но в каждой шутке есть доля истины. Лорд Анстон открыл мне, кто вы. Я просил его не окликать вас, боясь, что вы испугаетесь и убежите. И знаете, что он ответил? «Что-что, Джон? Отпугнуть девицу Джеймсон? Ха! Ни капли страха в этом изящном маленьком создании! Она ведь поет, и, следовательно, голос у нее сильный. Возможно, чувство ритма внесло лепту в грациозность ее движений, а занятия танцами сделали совершенной фигуру, хотя мне трудно судить. Может, она мила и добра?» Да, именно так и объявил лорд Анстон. И добавил еще, что знаком с вами с того момента, как вы срыгнули молоко на воротничок его сорочки.

— Вполне возможно, — согласилась я. — Только не помню, как это было. Лорд Анстон — старинный друг моего деда. Но пою я куда хуже, чем играю на фортепиано.

— Он сказал мне, кто вы. Должен признать, что немало удивлен. Так вы кузина Питера Уилтона?! Мы вместе учились в Итоне. Вы Андреа! Он часто о вас говорил!

— Нет, — покачала я головой. — Вы совершили ужасную, но вполне понятную ошибку. Такое бывает. Не стоит терзаться угрызениями совести. Завтра все забудется. Прощайте. Желаю приятно провести день.

Я все-таки не выдержала и оглянулась. Он стоял, глядя мне вслед, все еще вопросительно наклонив голову. И поднял было руку, чтобы махнуть мне, но тут же медленно опустил и отвернулся.

Вот уже в третий раз вижу его и по-прежнему не знаю, кто он. Только имя: Джон. Обычное, ничем не примечательное, совершенно не отражающее его сути. Но с меня и этого достаточно. Я ощущала с роковой определенностью, что он опасен.

Всякий человек, для которого смех привычен, как старые удобные шлепанцы, крайне опасен.

Глава 2

Я лежала на одном из дедушкиных изумительных аксминстерских ковров, подняв ноги на подлокотники большого кожаного кресла, и читала о своем герое лорде Нельсоне. Будь я на борту «Виктории» рядом с ним и оберегай его спину, он и по сей день был бы жив. Теперь же Нельсон — часть истории, существует только на страницах книг. Но я отдала бы все, лишь бы он сидел рядом, повествуя о своих приключениях, особенно об амурных, тех, где речь идет о леди Гамильтон. «Ах, какая безнравственность!» — сказал бы дед. Не то чтобы я одобряла этот возмутительный роман, но так уж сложилось. И хотя меня это бесило и казалось отвратительным, так уж сложилось.

«Настоящий мужчина, — не раз говаривал дед. — Ненавидел беспомощность и некомпетентность, презирал безумие короля, сражался с министерством, чтобы выбить побольше денег на корабли и жалованье морякам, храбро боролся с проклятыми лягушатниками и оставался верным стране. Я хорошо его знал и в жизни не видел более храброго и мужественного человека».

Иногда, придя в хорошее настроение и залихватски подмигивая, дедушка рассказывал, что леди Гамильтон хотела его, а не лорда Нельсона, но дед, к сожалению, был женат, и Эмме Гамильтон пришлось довольствоваться Горацио Нельсоном.

«Знаешь, Энди, он был коротышкой. Смешным коротышкой, но восполнял все недостатки умом и сообразительностью. Хотя, впрочем, и мозги не всегда ему помогали. Никак не мог взять в толк, как сделать даму счастливой. Впрочем, и леди глупыми назвать было нельзя. Взгляни хотя бы на бабушку: вот эта женщина всю жизнь держала меня по стойке „смирно“. Язык у нее работал так же безупречно, как мозги. Одинаково хорошо смазаны… Так вот, Энди, хочу сказать, что лорд Нельсон был мастак по части замечательных новых стратегий и уловок, но ни одна из них так и не смогла сделать женщину счастливой».

Мне часто хотелось спросить деда, откуда он взял столь интересную теорию. Кроме того, я умирала от желания объяснить, что для мужчин самое главное — собственное счастье. Как только женщина оказывалась в их власти — чего еще желать?! И не о чем волноваться.

— Энди, где, черт возьми, ты пребываешь?

Подняв глаза, я узрела своего кузена Питера.

— Питер! Господи, да ведь ты в Париже! Ох, ну какая я глупая! Ты приехал! Наконец-то!

— А ты валяешься на ковре, задрав ноги и уткнувшись в книгу! Не представляешь, сколько раз я воображал тебя в подобном виде.

Я подскочила и бросилась ему на шею. К счастью, Питеру удалось вовремя поднять руки и подхватить меня на лету. Я покрыла его поцелуями, вплоть до кончиков ушей.

— Ты дома, — прошептала я, продолжая целовать и обнимать кузена.

Питер, смеясь, стиснул мои плечи. Наконец он поставил меня на ноги и, отстранившись, принялся изучать.

— Неплохо выглядишь, — признал он, и я грустно усмехнулась, распознав ложь: слишком тонко чувствую не правду, вот и не поддаюсь на лесть.

Я продолжала гладить его руки, словно желая убедиться, что он действительно здесь.

— Откуда ты взялся? Я не ожидала тебя. О Боже, неужели что-то случилось?

Питер покачал головой.

— Я ненадолго, — бросил он через плечо и, подойдя к буфету, налил себе бренди. — Скоро придется вернуться в Париж.

Он снова поднял графин, и я кивнула. Питер налил мне чуть-чуть в один из великолепных хрустальных бокалов деда. Мы чокнулись и выпили. Только сейчас я поняла, что Питер ужасно зол. Как странно следить за его размеренными движениями, понимать, что он всеми силами пытается держать себя в руках. Я, со своей стороны, постаралась не дать волю любопытству и, затаившись, стала выжидать. Мы не виделись с Питером полгода. Он совсем не изменился, разве что стал еще красивее, чем в тот день, когда покинул Англию, отправляясь в Брюссель. В жизни не молилась я так часто и истово, как в недели, предшествующие роковой битве при Ватерлоо. Питер был наследником деда, сыном Рокфорда Уилтона, погибшего вместе с женой. Тогда моему кузену было всего пять лет. Его растили мои родители, пока дед не объявил, что Питер может ехать в Итон. Помню, кузен любил мою мать, но понятия не имею, какого мнения он был о моем отце.

Питер напоминал мне того человека, Джона, фамилию которого я до сих пор не знала, хоть и встречалась с ним три раза. И последний разговор произошел три месяца назад. Время тянулось бесконечно. Стоял ноябрь, холодный и сырой, ни проблеска солнца на затянутом тучами небе. Я ненавидела такую погоду. Дым из сотен каминных труб. смешался с желтым туманом и был таким плотным, что, казалось, его можно было резать ножом. Белый — не тот цвет, который можно носить осенью и зимой в Лондоне.

Я хотела поехать в деревню, где воздух свеж и чист, но мисс Крислок нездоровилось. Не могла же я требовать от бедняжки, чтобы она провела в карете четыре дня. Не сейчас.

В дедушкином кабинете было тепло, шторы задернуты и не пропускают ни ветра, ни холода.

— Садись, Питер, — пробормотала я, все еще не в силах отвести от него глаз, — и расскажи, что тебя так рассердило.

— Я совершенно спокоен, — отрезал он таким сухим, жестким тоном, что моя рука, державшая бокал, чуть дрогнула. Но я тут же сообразила, что в дверях стоит миссис Приндж, старая экономка, служившая у нас едва ли не с сотворения мира. Она внимательно прислушивалась к каждому слову, недоуменно подняв густые черные брови.

— Не будете так добры принести чай, миссис Приндж? — попросила я.

Миссис Приндж была поистине внушительной леди, куда шире и выше дедушки, и всегда носила платья из тяжелого фиолетового бомбазина. Похоже было, что она не собирается сдвинуться с места, благослови Господь ее душу. Она знала нас с пеленок и теперь желала понять, что происходит, а затем помочь исправить все, что, по ее мнению, было неладно, и решить все проблемы. Она просто чуяла, когда дело было плохо. Я, естественно, прекрасно представляла, почему Питер появился здесь в таком свирепом состоянии, но предпочитала услышать правду из его уст и без миссис Приндж с ее неодобрительной физиономией и поджатыми губами.

Но Питер замер, глядя на меня с таким видом, словно я внезапно превратилась в одного из солдат его полка, по ошибке проткнувшего штыком не врага, а союзника. "Слишком красив, а такое к добру не ведет, — говаривал дедушка и с трагической миной добавлял:

— Чересчур много волос, куда больше, чем заслужил этот щенок. Нет в этом мире справедливости!"

Сам дедушка начал катастрофически лысеть за полгода до сорокового дня рождения.

Но мне было абсолютно безразлично, смахивает Питер на ангела или чудовище. Я никогда его не боялась. И безгранично доверяла ему с трехлетнего возраста, когда он вытащил меня из вонючего болота у пруда, подбежав едва ли не в последнюю минуту, — меня уже почти засосало. С той поры я поклонялась ему, к его неподдельному отвращению и досаде, что было легко объяснимо. Бойкий, живой мальчик, один из лучших учеников Итона, он имел обыкновение привозить на каникулы друзей. Они в изумлении шарахались от маленькой кузины, с неприкрытым обожанием взиравшей на него и протягивавшей тощие ручонки в немом призыве поднять ее на руки.

— Скажи, что это не правда, — вымолвил он наконец.

— Именно поэтому ты приехал? И так злишься?

— Естественно. Я понятия ни о чем не имел. Случайно услышал от майора Хенчли, которому написала жена. У тебя даже не хватило духа прислать мне письмо и объяснить свои намерения. Скажи мне, что это ошибка, мерзкие сплетни, и ничего более.

— Мне двадцать один год. Я сама себе хозяйка и не нуждаюсь в разрешениях или одобрении. Ты не мой опекун, Питер.

— Вот тут ты не права. Я не только седьмой герцог Браутон, но и твой опекун. Возможно, ты действительно взрослая женщина, но все же женщина, а это означает, что, пока у тебя есть старшие родственники мужского пола, на них возложена обязанность заботиться о твоей безопасности.

— Но речь идет вовсе не о том, чтобы защитить меня, Питер. Мы говорим о замужестве, обыкновенном простом замужестве.

— Ничто в твоей жизни не может считаться обыкновенным и простым, Энди. У тебя поистине макиавеллиев-ский ум. Дедушка всегда это утверждал. Он восхищался твоими мозгами, бесконечно писал о том, как ты решила ту или иную головоломку, предложила сразу три выхода из затруднительного положения и при этом не пропустила ни одного бала или приема. Он говорил, ты просто упиваешься сложностями и загадками. Но по моему мнению, твой ум, блестящий и временами изощренный, выбирает чаще всего самые извилистые пути, и ты не всегда знаешь меру и можешь зарваться.

— Ты оскорбляешь меня?

— Нет. Ты сама прекрасно знаешь, когда мне приходит в голову тебя оскорбить. Например, сейчас. Приготовься. — И, не дав мне и секунды, чтобы прийти в себя, он неожиданно заорал диким голосом:

— Если весь этот вздор — правда, значит, ты идиотка, Энди! Безмозглая кретинка, которую следует посадить под замок, что я скорее всего и сделаю!

— Ты говоришь как любой заурядный мужчина! — завопила я, почти радуясь возможности излить собственные гнев и бессильную горечь. — Меня не удивило бы, если бы ты пал так низко! Все ради удовлетворения своих желаний!

Питер отступил, сжал кулаки, но, быстро.взяв себя в руки, произнес уже спокойнее:

— Прости за то, что накричал на тебя. Нет, мы не станем хватать друг друга за горло или сыпать взаимными обвинениями, способными нанести непоправимый вред нашим отношениям. Давай спокойно все обсудим. Я старше тебя почти на шесть лет. Согласись, что человек я спокойный, рассудительный и здравомыслящий. Кроме того, я герцог Браутон. Ты моя подопечная. Я люблю тебя, но сейчас лучше всего будет рассказать мне правду.

Я молча смотрела на него, потрясенная яростью, которую ощущала под внешним спокойствием. Видела, как она копится и переполняет его. Питер глубоко вздохнул, чуть откинул голову и взревел так, что в ушах зазвенело:

— Какой дьявол вселился в тебя, чертово отродье?! И не пытайся отделаться отговорками! Признавайся, что творится в твоей глупой голове?!

Я молча глотнула бренди. Отчего-то это рассердило его еще больше. Кузен нахмурился и, забыв о своем требовании, вдруг уклонился от предмета беседы:

— Я сам дал его тебе, черт меня побери! Тебе не следует пить это зелье! Только мужчины пьют бренди! Это дед тебя приучил! Будь он проклят! Неужели не понимал, что тринадцатилетней девочке не следует давать спиртное?! Проклятие, Энди, да говори же. И только посмей заикнуться, что не можешь обойтись без бренди!

— Я сделала то, что посчитала правильным, — проронила я и снова стала выжидать. Обычно за первым, самым оглушительным взрывом следовало несколько менее сильных. Но не на этот раз. Питер указал на удобное, обитое парчой кресло.

— Сядь и выслушай меня.

Я повиновалась.

— Я приехал прямо из адвокатской конторы. Слишком долго я откладывал это визит. Поверенный дедушки мистер Крейгсдейл все объяснил. Ты очень богата и, вероятно, знаешь об этом.

— Знаю. Очень богата.

— Я сначала отправился к Крейгсдейлу, потому что хотел хорошенько поразмыслить. Он, разумеется, упомянул о твоих планах, так что это, вероятно, правда, хотя я молюсь, чтобы ты передумала. Не делай этого. Энди. Не делай.

— Я сделаю это, — возразила я. — Жаль, что ты не одобрил моего замысла, Питер, но пойми же наконец; это моя жизнь, мой выбор, а не твой, и не стоит вмешиваться не в свои дела. Ты, возможно, мой опекун, но не тюремщик. Я поступаю так, как считаю нужным. Неужели ты полагаешь, будто я настолько глупа и несообразительна, что действую себе во вред?

— Андреа! — прогремел Питер, и, услышав свое полное имя из его уст, я едва не упала на колени.

Он не называл меня Андреа с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать. В тот день я заставила кобылу перепрыгнуть через слишком высокую изгородь и едва не сломала себе ноги. Он был вне себя от бешенства, чего я в то время не понимала, поскольку так мучилась от боли, что хотела умереть. Зато поняла позже. И вот теперь снова стала Андреа. Вероятно, он очень расстроен и крайне недоволен мной.

— Мне известно, что граф Девбридж — вдовец лет пятидесяти, если не старше, имеет двух племянников, один из которых мой ровесник и его наследник. Короче говоря, он пожилой человек, слишком старый, чтобы жениться на девушке двадцати одного года. Скажи мне, что это не правда. Скажи, что разорвала помолвку, или все это дурацкие слухи, или что ты опомнилась и отделалась от графа. — Он осекся и, подняв на меня глаза, охнул:

— Да что это с тобой? Господи, ты белее моего галстука! Ты сотворила эту глупость, верно? Проклятие, ты дала слово злосчастному старику!

Я едва подавила безумный порыв умолять его о прощении. Лишь бы стереть с его лица выражение неверия и брезгливости! Но пришлось сдержаться. Я продолжала сидеть, наблюдая за кузеном, в полной мере осознав глубину его шока и ужаса. Но к чему столько эмоций? Разве так редко молодые девушки выходят замуж за мужчин, вошедших в зимнюю пору своего существования? А ведь Лоренс едва достиг осени, если можно так выразиться. У него все зубы свои. Он сохранил прямую осанку, не горбится, не нянчит свою подагру.

— Я обязательно сообщила бы тебе, — выдавила я наконец. — Написала бы письмо. Просто не думала, что ты приедешь на свадьбу, поскольку церемония будет чрезвычайно скромной. В конце концов, ты ведь не почтил своим присутствием похороны дедушки!

Питер вскочил и принялся метаться по длинной узкой комнате. Потом все же подошел, сжал мой подбородок и силой приподнял его:

— Смотри мне в глаза, черт тебя побери!

— Я смотрю.

— Верно, но что при этом видишь? Смотри на меня, Энди, на своего кузена, который любит тебя и считает родной сестрой. Ладно, я и без того достаточно накричал на тебя. Этим толку не добьешься. Правда, если твой противник — мужчина, крики словно отворяют шлюзы, и вся горечь вытекает, давая место разуму и логике. Но женщины отвечают либо слезами, либо упорным сопротивлением, что не приводит ни к какому результату, кроме обид и истерик. А теперь слушай и не отводи глаз. Я больше не повышу на тебя голоса. И все, что прошу, — объяснить, почему ты согласилась выйти за человека почти втрое старше.

Какие трезвые доводы могла я привести? Мямлить, что все в жизни бывает и это не его дело? Нет, он окончательно взбесится.

Питер все еще сжимал мой подбородок, и я не могла убежать.

— Граф не так уж стар, — неожиданно вырвалось у меня.

Питер выругался, разжал пальцы и снова стал мерить шагами библиотеку.

— Ты выходишь за него не ради положения в обществе и, уж конечно, не из-за денег! — неожиданно остановившись, воскликнул он. — Господи, ведь ты богата и к тому же внучка герцога! Можешь выбрать любого, самого знатного мужа, красавца, родившегося не в середине прошлого столетия, и, что тоже важно, энергичного, стройного, с широкими плечами и без отвисшего брюшка! — Он тяжело вздохнул. — Черт возьми, Энди, я знаю, каково тебе пришлось без деда. И рядом не было даже меня, чтобы помочь. Но я выполнял свой долг, и ты прекрасно это понимала. Будь я проклят! Все это дурацкие отговорки. Слушай, прости, что я предпочел остаться в Париже, вместо того чтобы вернуться в Лондон и поддержать тебя. Неужели ты выходишь замуж назло мне? Этого быть не может!

Ах уж эти мужчины! Искренне верят, что земля вращается вокруг них, что любые решения и действия совершаются благодаря им и они — центр вселенной!

Я почувствовала, как слезы жгут глаза. Дедушка всегда был центром моей вселенной, и я с радостью это принимала. Мне и в голову не приходило протестовать. Боже, как мне его не хватает!

Воспоминания иногда терзали меня, нахлынув бурным потоком. Совсем как сейчас. И от них не избавишься.

Я смахнула противные соленые капли. Дедушка ненавидел плачущих женщин. Не выносил слез. Наверное, потому, что бабушка очень редко плакала и в таких случаях он не знал, как ее утешить и чем угодить. Если они ссорились, она начинала рыдать, и дед, прошептав пару ругательств, безоговорочно выкидывал белый флаг.

— Прости, солнышко, — охнул Питер, опустившись на колени рядом с моим креслом. — Мне так жаль.

Он притянул меня к себе. Я положила голову ему на плечо. Глаза мгновенно высохли, но его близость, мерное биение сердца у самого уха, запах… все было таким знакомым, родным, что душа тут же оттаяла, наполнившись до краев любовью.

— Ну же, не таись, расскажи, — попросил он, легонько гладя меня по спине. Я молчала, прижавшись к кузену. Не хотела ничего ему рассказывать и жаждала только одного: подольше оставаться в этом положении и не слышать ни единого слова.

«Только не отпускай меня, — хотелось мне сказать. — И ничего не требуй».

Но он, разумеется, не выдержал долго:

— Говори же, Энди. Объясни все.

Глава 3

Несбыточные надежды на мир и покой…

Я наконец заговорила, сухо и отрывисто, потому что слезы вернули старую боль:

— Когда умер дедушка, я осталась совсем одна. Мисс Крислок — дальняя родственница и была со мной много лет, но всегда смотрела на дедушку со смесью страха и тревоги. Она ведь не знает многих его великолепных качеств. Не то что я. В ее представлении он просто старый тиран. После смерти дедушки я пыталась объяснить мотивы некоторых его поступков, но она вечно уставится на меня и повторяет: «Что вы, что вы, дорогое дитя!» Поэтому я просто замолчала, поскольку говорить было не с кем.

Его большие руки продолжали гладить меня по спине.

— Ты могла бы написать мне. Выругать за эгоизм и приказать немедленно вернуться домой.

— Невозможно. Я пыталась несколько раз, но слова не ложились на бумагу. Я чувствовала себя глупой и беспомощной. И очень одинокой. Потом я встретила этого человека. Нет, не встретила… виделась с ним случайно, трижды. Он хотел познакомиться со мной, но я не позволила. Он узнал у лорда Анстона, кто я. И сказал, что учился с тобой.

— Как его зовут?

— Понятия не имею. То есть фамилия неизвестна. Знаю только имя. Джон. Он смешил меня и сам смеялся над тем, что срывалось у меня с языка. И Джордж в него влюбился.

— Мне знакомо с полдюжины Джонов. Неужели ни малейшего намека на фамилию? Или родственников?

Я покачала головой.

— Ладно, продолжай, Энди. Чем дольше ждешь, тем труднее подбирать слова. Выкладывай.

— Хорошо. Месяца два назад ко мне с визитом явился граф. Начал распространяться насчет того, что его отец был одним из лучших друзей дедушки и сам он восхищался и безмерно уважал деда. Он был добр ко мне, искренен и чистосердечен. Никогда не проявлял ни назойливости, ни фальшивого участия, от которого меня неизменно тянет к бутылке бренди. — Я помедлила и улыбнулась, услышав его смешок. — Он заставил меня почувствовать, что обнимает овладевшее мной отчаяние, невыносимую сердечную боль. Но при этом не обращался со мной как с беспомощной женщиной, нуждающейся в опоре. Мы много говорили о дедушке, потому что, хотя они с графом и не были близки, все же считались приятелями. Граф сказал, что дедушка помог ему войти в общество, порекомендовав его в «Уайтс» и клуб «Четыре всадника».

— Дед никогда не упоминал о графе Девбридже, — нахмурился Питер, — или о его отце. Родовое имя Девбриджей — Линдхерст. Лоренс Линдхерст. Я мимоходом слышал о нем, но никогда не встречал. Тебе это не кажется странным, Энди?

Я кивнула:

— Да, и поэтому спросила графа, почему он не приезжал к нам при жизни деда. Граф ответил, что после того, как дед женился и стал жить в Йоркшире, они с его отцом потеряли друг друга из виду.

— Странно… — протянул Питер и, должно быть, почувствовал, как я напряглась, потому что погладил меня по спине. — Ничего. Мы все уладим. Продолжай.

— Три недели назад он сделал мне предложение. Послушай, Питер, я уже не та юная неопытная девушка только что со школьной скамьи. Мне двадцать один год. Я взрослая женщина и много думала об этом. Дедушка считал, что у меня неплохие мозги. Пожалуйста, постарайся понять. Я не глупа, не ветрена, не впадаю в патетику. И знаю, что Лоренс способен обеспечить именно ту жизнь, которая мне нужна.

Питер отодвинулся, встал и навис надо мной, применив один из знакомых мне методов запугивания, к которым всегда прибегают мужчины, оказавшиеся в невыгодном положении, особенно перед женщинами.

— Это не ответ! — выпалил он. — Черт возьми, Энди, по-настоящему тебе нужен второй дедушка!

Я вскочила и запрыгнула на кожаное кресло, оказавшись при этом едва ли не на фут выше Питера.

— Это нечестно! Что ты знаешь о моих потребностях?! — прошипела я, подавшись вперед, так что наши носы едва не соприкоснулись. — Ты по-прежнему считаешь меня ребенком, который тебя боготворит, но не видишь во мне личность, Питер. Повторяю: я женщина, взрослая женщина.

— Абсурд! Что за чушь ты несешь?

— Ха! — фыркнула я. — Ты мужчина. Ты свободен. Решил, что желаешь сражаться с Наполеоном, и, хотя был наследником деда, умчался на войну, где подвергал себя всяческим опасностям. И при этом не беспокоился, что кто-то может тебя осудить за эгоизм. Можешь ли ты представить, что произошло бы, заяви я, что тоже желаю путешествовать, причем в обществе одной компаньонки? Господи, меня бы просто-напросто заперли в Бедламе! Это несправедливо. Взгляни на себя! Ты до глубины души возмущен, что я могу даже помыслить о подобном! — Я остановилась и перевела дыхание. Что это со мной? Бесполезные, ни к чему не ведущие тирады… — Прости меня, не стоит затрагивать подобные темы. И сотри потрясенное выражение со своей физиономии. Нет, ничего не говори, я сама все скажу.

Но Питер уже разбушевался:

— И что ты хочешь? Стать такой, как эта омерзительная особа Стенхоп[2], не мыться месяцами и делить стол и кров с пустынными сусликами и вонючими бедуинами? Это просто идиотизм, и ничего больше!

Я без единого слова отошла и повернулась к нему, только оказавшись в противоположном конце комнаты. Мы долго молча смотрели друг на друга.

— Что же, — наконец проронила я, — поскольку я не собираюсь завтракать в обществе злодеев и оборванцев, похоже, мы с тобой во всем согласны. Я выхожу замуж, чего от меня и ожидали. Буду вести хозяйство, исполняя тем самым свой долг женщины. Никакого идиотизма. Ничего такого, что общество не одобрило бы. Итак, остается одна проблема: разница в возрасте. Ты считаешь, что он слишком стар для меня, а мне совершенно безразлично, будь ему хоть сто лет.

— Почему?

— Что «почему»? Почему меня не заботят его годы?

— Да.

— Мне все равно. Как я сказала, он добр. И предлагает мне то, чего я хочу. Большего я не ожидаю, да и не стоит — давно лишилась иллюзий. Я выйду замуж за графа и считаю это удачной сделкой.

— То есть хочешь сказать, что влюблена в этого человека?

— Нет, конечно, нет. Ничего подобного. Бывает всякое, но при некотором везении и толике порядочности с его стороны мне никогда не придется пожалеть.

Питер подошел к окну, отодвинул штору, вгляделся в парк, как раз через дорогу, напротив дома, и медленно, тихо произнес, словно говоря с собой:

— Судя по тому, что сказал Крейгсдейл, Девбридж богат. Хоть не придется волноваться, что он охотится за твоим состоянием.

— Нет, он даже не потребовал приданого.

— Прекрасно. Ты не любишь его Он дает тебе то, чего, по твоим словам, ты хочешь. Следовательно, я прав: ты, дорогая, нуждаешься в еще одном престарелом опекуне. Скажи, граф, случайно, не напоминает нашего ревнителя порядков, милого дедулю? Ты в самом деле видишь в нем замену усопшему?

— Опять удар ниже пояса, Питер, но я не собираюсь кричать на тебя. Понятно, ты просто пытаешься обозлить меня. Заставить потерять самообладание и сказать то, чего я не собиралась говорить. Итак, ты закончил? — Ты перечислила все, что намерена делать дальше: пойти к алтарю, стать женой и домоправительницей. Однако не упомянула о том, что готовишься подарить графу наследника. Как я уже сказал, пока наследником считается племянник. Но это совсем не то что собственный сын. Неужели граф не хочет заиметь хотя бы одного от своей молодой, аппетитной красавицы жены?

И тут я, не успев опомниться, выпалила:

— Никогда этого не будет, слышишь? Ничего подобного! Ни за что!

— Вот как? Разве он слишком стар, чтобы исполнить супружеский долг? Мне казалось, только лежащий на смертном одре человек не способен взять женщину.

— Заткнись! — взвизгнула я, грозя ему кулаком. — Не желаю тебя слушать! Ты ничуть не лучше остальных! Ну так вот: став женой графа, я не буду волноваться о том, что супруг начнет выставлять напоказ своих любовниц или соблазнять горничных! Мне не грозит унижение от сознания того, что муж не обошел своим вниманием ни одну мою подругу! Граф поклялся, что не коснется меня и не желает иметь детей. Уверял, что все его потребности в женщинах удовлетворяет любовница, скромно живущая в небольшом домике, вдали от посторонних глаз. Она не станет вмешиваться в нашу жизнь. Граф дал слово, что он не причинит мне зла и не опозорит.

Питер долго задумчиво смотрел на меня, прежде чем присвистнуть.

— Я часто гадал, хорошо ли тебе известны любовные похождения твоего высокочтимого родителя. Надеялся, что у твоей матушки хватит здравого смысла и ума не показывать своей горечи и разочарования. Но вижу, этому не суждено было случиться.

— Теперь я могу признаться, что уже в десять лет знала о бесчестии и непорядочности мужчин куда больше, чем любая взрослая девушка. — Я взглянула на Питера и добавила спокойно, без всякого гнева, потому что давно лелеяла эти слова в сердце, холодные и свинцово-тяжелые:

— Окажись я на месте матери, просто прикончила бы его.

— Наверное, — протянул он. — Ты вполне способна отважиться на такое. Но тебе было всего десять лет, когда она умерла. Такая юная… и уже умудренная опытом?

— Да, я знала все. До сих пор в ушах звучат материнские рыдания, а в глазах стоит ее побелевшее лицо, когда он бросал ей имена других женщин.

— Будь она проклята! — прошипел Питер. — Я всегда жалел ее… до этой минуты. В конце концов она взяла меня к себе после смерти родителей и обращалась как со своим сыном. Но теперь я вижу: она была эгоисткой, без капли здравого смысла. Бесстыдно изливала свои беды тебе, невинной малышке! Подумать только! Разве это умно?

— Не смей так говорить о моей маме! Ты не знаешь, не можешь знать, сколько она выстрадала! Ты почти все время сидел в своей школе! Но я… я была всему свидетельницей! Мой ублюдок папаша ее убил. Разве не знаешь? Она не смогла снести унижения и…

— И, — перебил Питер, — простудилась и умерла всего через неделю после того, как добралась до дедушки. Старая история, дорогая, не имеющая ничего общего ни со мной, ни с тобой. Мы можем проклинать твоего отца, жалеть мать, но они ушли из жизни более десяти лет назад. Повторяю, их ошибки, эгоизм, все эти трагедии не имеют к нам никакого отношения.

— Я не шучу, Питер. Будь я на месте матери, ни за что не убежала бы. Достала бы пистолет, влепила ему пулю в сердце и радовалась, когда он свалился бы мертвым у моих ног.

Питер не взорвался, как обычно, и я была благодарна ему за это, пока он не осведомился:

— Именно поэтому ты и выходишь за человека, которого не придется убивать?

— Ничего смешного, черт побери! Мой отец заслуживал смерти за все, что натворил. Он был распутным, низким, подлым подонком! И если думаешь, что я готова терпеть, как моя мать, то знай: я скорее покончу с собой или погибну, пытаясь отомстить изменнику по заслугам.

— Иисусе, — едва слышно пробормотал Питер и, шагнув ко мне, обнял. И долго молчал. Просто прижимал меня к себе. А спустя целую вечность прошептал мне на ухо:

— Нельзя допустить, чтобы ошибки и промахи родителей разрушили твою жизнь. Ты решила избежать участи матери, выйдя замуж за человека, который слишком стар или не способен любить женщину. Да, он сказал, что содержит любовницу. Возможно, так и есть. Может, он действительно не собирается тащить тебя в постель. Но мне крайне трудно поверить в это. Почему ты думаешь, что ему стоит доверять? И в таком случае какого черта, дорогая моя, он хочет жениться на тебе? Ты знаешь это? Он сказал тебе, почему?

— Насколько я поняла, граф восхищается мной как отпрыском нашего деда. Он весьма мне симпатизирует, наслаждается моим обществом. Я его забавляю. Ему нравится баловать меня. Он одинок и знает, что я сумею идеально управлять его домом, что на меня можно рассчитывать. Я не стану вмешиваться в его личную жизнь. Никогда не предам его, не изменю, поскольку эта сторона бытия меня не интересует.

— А если он тебе солгал? Если передумает и потребует от тебя исполнения супружеских обязанностей?

— Я на это не пойду. Так прямо ему и сказала. Он не посмеет перейти границу. Он знает, что я не отступлюсь и буду тверда как скала. Граф понимает: все возражения бесполезны.

Питер только головой покачал и, отойдя, задумчиво погладил подбородок по давней привычке.

— О Господи, — выговорил он наконец, поворачиваясь ко мне. — А я-то удивлялся, почему ты отказала молодому виконту Барресфорду, превосходному, искренне привязанному к тебе человеку. И Оливеру Треверу, боготворившему тебя. Недаром дед говорил, что ты прогнала его и отказалась с тех пор видеть. Думаешь, что избавишься от бед и несчастий раз и навсегда, убегая от истинной жизни? Приковав себя к старику, который поклялся, что не коснется тебя как женщины?

Жизнь в черном цвете… Эти слова бросил мне Джон. Я пожала плечами. О чем еще говорить? Все уже сказано. Только Питер этого не понял.

— Энди, умоляю, подумай! Не все мужчины похожи на твоего отца. Я никогда не слышал, что мой родитель изменял жене. Поверь, Энди, я тоже ничуть не напоминаю твоего папашу и собираюсь быть верным будущей супруге. Большинство мужчин именно таковы.

Молчание пролегло между нами глубокой пропастью.

Питер тяжело вздохнул, и в голосе его прозвучала такая печаль, что мне снова захотелось плакать:

— Нет, вижу, ты отказываешься это признать. Как утешить его? Как помириться?

— Свадьба — в следующий вторник, — поспешно выпалила я. — И мы немедленно уезжаем в Девбридж-Мэнор. Ты, разумеется, всегда будешь там желанным гостем.

— Это ужасная ошибка, Энди, ошибка, которая разрывает мне сердце.

Я не ответила: в горле встал ком.

Послышались быстрые шаги. Питер устремился к порогу и хлопнул за собой дверью. В окно я увидела Уильямса, нашего грума, державшего под уздцы Чемпиона, коня Питера. Питер вскочил в седло, пустил Чемпиона галопом и исчез.

Я свернулась на кушетке под окном и уставилась в сгущавшийся туман. Прощальные слова Питера эхом отдавались в мозгу: «Это ужасная ошибка, Энди».

Неужели он прав и я действительно бегу от жизни, боясь повторить роковую судьбу родителей? Существую в черном цвете?

Я провела рукой по глазам, пытаясь смахнуть слезы. И он сказал, что это разрывает ему сердце!

Но мужчины не способны так глубоко переживать! Даже Питер все воспринимает гораздо спокойнее, чем утверждает. Он, конечно, меня любит, но все же не вернулся домой, когда умер дед, потому что у него были дела поважнее. И никто не придал этому значения. Никто не страдал… Кроме меня.

Нет, мужчины созданы лишь для того, чтобы брать, брать и брать, ничего не давая взамен. Их можно выносить, вероятно, любить, но доверять? Никогда! Даже кузенам, ставшим скорее родными братьями! Нет уж, я не позволю себе забеременеть и попасть в полную зависимость от мужа!

Только дед был другим. Я молилась, чтобы мой будущий муж оказался похожим на него.

В дверь тихо постучали. Тощий лорд Торп, как прозвал нашего дворецкого Питер лет десять назад, возник в библиотеке, встал передо мной надменно и гордо, как истинный аристократ, и объявил о прибытии графа Девбриджа. Я быстро заморгала, чтобы не показать слез, и, поднявшись, поспешно расправила платье и пригладила волосы.

— Андреа! — раздался бархатный, прекрасно поставленный голос. — Андреа!

Я вздрогнула и ошеломленно огляделась. Господи, куда унесли меня грезы? Я вовсе не в библиотеке деда на Кавендиш-сквер, а сижу напротив новообретенного мужа в мягко покачивающейся карете!

Глава 4

— Андреа, дорогая, — повторил он, улыбаясь мне, — вы, должно быть, умираете от скуки? Или грезите наяву? Кажется, вы даже задремали немного? Простите меня!

— Я просто думала о Питере, — пробормотала я, решив больше не вспоминать слова кузена и свои ответы. Лоренс подался вперед и погладил мои затянутые в перчатки руки.

— Знаю, как тяжело вы это перенесли. Я тоже был крайне разочарован, когда ваш кузен отказался от приглашения. Ах, ничего, уверен, что он примирится с нашим браком, как только увидит, как счастливы вы со мной. Кроме того, он будет потрясен, узнав, как возрастет ваше состояние, поскольку мой поверенный — настоящий волшебник. Стоит ему взглянуть на гинею, и она немедленно превращается в две.

Я рассмеялась. Муж часто смешит меня… совсем как Джон.

Опять! Опять я думаю о нем! Этот человек появлялся в моей жизни трижды и давным-давно исчез. Никто и ничто. Пора раз и навсегда забыть о нем.

— Не можете ли вы звать меня Энди, милорд? Мне никогда не нравилось мое полное имя. Для деда я была Андреа только в том случае, когда он сердился на меня за очередную проделку.

— Энди? Мальчишеское имя?

— Я с готовностью откликаюсь на него, сэр. С ним мне удобно и легко, как в разношенной обуви.

— Прекрасно. И хотя мне кажется это немного странным, все же попытаюсь. Жаль, что вы не упомянули об этом раньше, я бы уже успел привыкнуть.

— Просто не знала, как вы к этому отнесетесь. Не хотела рисковать — из страха, что вы сбежите, если я поведаю вам о моем неженственном имени до свадьбы.

Он снова улыбнулся — поистине чарующей улыбкой. Подумать только, граф выглядит значительно моложе своих лет. Высокий, стройный, с аристократическим лицом. Нос не бугристый, не красный от чрезмерного пьянства. Никакого двойного подбородка. Глаза — изумительного темно-синего цвета, и стоит только взглянуть на него, побеседовать несколько минут, как понимаешь, насколько он образован, чувствителен и утончен.

Кроме того, природа наградила его густой темно-каштановой шевелюрой, в которой теперь поблескивали серебряные нити, и густыми широкими бровями. Ничего не скажешь, красивый, представительный мужчина, мой муж!

Будь он моим отцом, вероятно, все пошло бы по-другому.

— Ваше воспитание, по-видимому, было не совсем обычным, — внезапно произнес он, — поскольку после смерти матушки вашим опекуном стал дед. Тут есть и плохие, и хорошие стороны… Впрочем, поживем — увидим.

Что он имеет в виду?

Я молча наблюдала, как муж снова откинулся на удобную спинку сиденья, вытянул ноги и, сложив руки на груди, опустил голову и слегка уперся подбородком в галстук. Такой спокойный, невозмутимый, казалось, всем довольный. А я… я привыкла к мужчинам вулканического, взрывного нрава. К таким, как дед, мгновенно впадавший в ярость, тут же сменявшуюся смехом.

— Питер упоминал, что с вами живут два племянника. Один из них — его ровесник и ваш наследник.

— Верно, — кивнул граф, — старший — мой наследник. К несчастью, за последние годы мы несколько отдалились друг от друга, но сейчас он дома, по крайней мере я на это надеюсь.

— Что случилось?

Густые брови многозначительно взлетели вверх. Похоже, он сейчас разразится проклятиями — напрасно я поинтересовалась его делами, хотя, как его жена, вероятно, имею на это право. Но тут граф вздохнул, словно приняв решение, и криво усмехнулся. Однако в голосе не было ни обиды, ни горечи, скорее — легкая ирония:

— Видите ли, он слишком похож на отца. И чрезвычайно скорбел, когда его родители были убиты разбойниками в Шотландии. Тогда ему было всего двенадцать, а его брату — десять. Я их единственный родственник, моя жена к тому времени умерла, не оставив мне наследника. Я не испытывал никакого желания жениться вторично. Мальчики стали жить у меня, и я обращался с ними как с сыновьями. Младший, Томас, быстро свыкся с новой жизнью, но его брат Джон перечил мне во всем с того самого дня, как появился в Девбридж-Мэноре. — Очевидно, он заметил мой вопросительный взгляд, потому что добавил:

— Насколько я понимаю, он винил меня за то, что я остался жив, в то время как его отец лежит в могиле. Джон считал это несправедливым. Но я хотела спросить вовсе не об этом.

— Вы сказали, его зовут Джон, — запинаясь, выдавила я. Нет, это просто невозможно. Он не может быть тем самым Джоном. Это имя встречается на каждом шагу, в городе, в деревне — повсюду. Слишком глупо предполагать подобное совпадение!

— Я спросила потому, что после смерти деда несколько раз встречала человека по имени Джон. Так или иначе, он показался мне довольно милым.

— А как его фамилия?

— Не знаю, — обронила я, понимая, что кажусь ему идиоткой. — Случайный собеседник. Веселый. Любит посмеяться. И Джордж его сразу принял. По-моему, Джордж вообще предпочел бы сменить хозяина, будь он уверен, что его собираются так же хорошо кормить, как в моем доме.

— В таком случае он не может быть моим племянником. В жизни не слышал, как Джон смеется. Он молчаливый, если не сказать угрюмый, молодой человек, лишенный всякого обаяния и ничем не выделяющийся, когда речь идет об отношениях со мной или управлении имением. И по-моему, не слишком любит животных, по крайней мере я ни разу не видел с ним рядом собаки или кошки. Зато он стал кем-то вроде героя войны и, вероятно, когда-нибудь успокоится и опомнится. Честно говоря, он так редко бывал дома, что просто не успел научиться управлять хозяйством. Что же, время все расставит по своим местам.

— А Томас?

— Ах, мой милый, поглощенный собой Томас, который не доставил мне ни минуты тревоги с самой первой встречи! Нет, он совсем не эгоист, я не это имел в виду. Просто слишком занят, своими болячками и хворями. Кроме того, он одержим страстью ко всяким снадобьям. Стоит ему поранить палец или ушибить локоть, как он тут же хватается за медицинские книги и трактаты в поисках подходящего лекарства. Правда, жена Томаса Амелия прекрасно с ним ладит. Насколько мне известно, у нее целый шкаф забит зельями, настоями, травами и мазями от всех болезней, начиная от чирьев до желудочных колик. Когда в округе появляются цыгане, она скупает у них все общеукрепляющие средства. Амелия — дочь виконта Уэверли, джентльмена, мягко говоря, необычного. Прелестная женщина, но нечто вроде сноба, что совсем неплохо в некоторых ситуациях. А теперь и Джон, вероятно, вернулся навсегда.

Мой муж снова замолчал, а я взглянула в окно, удивленная неожиданной темнотой. На небе сгустились черные тучи, пошел мелкий дождь, и я натянула на колени теплую полость. Экипаж был очень удобным, рессоры — тугими, и я сняла перчатки из кожи лимонного цвета, чтобы провести ладонью по голубой атласной обивке. И тут же заметила фамильный перстень Девбриджей, закрывавший почти всю фалангу безымянного пальца. Я уставилась на массивный изумруд, окруженный бриллиантами, и с внезапным ужасом осознала, что отныне ношу имя и титул графини Девбридж. Надевала ли это кольцо первая жена Лоренса? Может, его сняли с ее пальца после смерти? Господи, какие мрачные мысли! А как Джордж уживается с мисс Крислок? Они прекрасно относились друг к другу, и именно она настояла, чтобы я побыла наедине с мужем, вместо того чтобы постоянно болтать с Джорджем.

Не прошло и часа, как мы прибыли в Репфорд, где Лоренс снял для нас комнаты в гостинице «Серый гусь». Карета остановилась во дворе, и несколько мальчишек немедленно подлетели, чтобы взять под уздцы лошадей и открыть дверцу.

Коротышка хозяин уже стоял в дверях, низко кланяясь и сверкая обширной лысиной — его макушка оказалась под самым моим носом.

— Добрый день, Пратт, — небрежно бросил Лоренс. — Вижу, ваше заведение процветает.

— Да, милорд, — согласился Пратт, вытирая руки о безупречно чистый передник. — Я последовал совету вашего поверенного и получил неплохую прибыль.

Лоренс удовлетворенно кивнул:

— Насколько я понимаю, наши комнаты готовы? Ее светлость устала.

Он учтиво улыбнулся мне. Интересно, почему всегда устают исключительно леди, а не джентльмены?

— Совершенно верно, милорд, и если только ваша светлость и ее светлость соизволят последовать за мной, я провожу вас в отдельную гостиную.

— Только посмотрю, как устроятся мисс Крислок и Джордж, и немедленно приду.

— Думаю, мисс Крислок вполне способна устроиться сама. Ей поможет Флинт. Флинт заодно позаботится и о Джордже. Теперь, когда вы стали замужней женщиной, нет никакой нужды обременять себя.

Мне не слишком нравился Флинт, камердинер Лоренса. Вечно высматривает, вынюхивает и нем как рыба.

— Мисс Крислок — весьма нервная особа, милорд, не привыкшая к переменам и незнакомым местам. Кроме того, она только что оправилась от болезни. Я должна убедиться, что с ней все в порядке.

— «Серый гусь» — обычная гостиница, ничего тут нет незнакомого, — пробормотал мистер Пратт.

— Согласна, мистер Пратт, но пусть отныне я и замужняя леди, не нахожу тут ничего затруднительного. Я сейчас приду, Лоренс.

И прежде чем он успел сказать что-то еще, противоречащее моим принципам, я уже была во дворе. Флинт, как я и ожидала, стоял столбом, молча, угрюмо наблюдая за происходящим и не делая ни малейшей попытки помочь. Я подождала, пока кучер помог мисс Крислок выйти из экипажа. Едва ее ноги коснулись земли, как Джордж вырвался и метнулся ко мне. Хвост его вертелся подобно крыльям мельницы в ветреный день. Я застегнула на нем ошейник и поставила на короткие ножки.

— Я скоро приду, Милли. Попросите мистера Пратта показать вам комнату.

Взглянув на Флинта, теперь занятого изучением собственных ногтей, я рассмеялась. Джордж подпрыгнул на добрых три фута и попытался вырвать поводок.

— Ну уж нет, Джордж! Спокойно семени вперед, я никуда не уйду.

Итак, Джордж и я гуляли, бегали и играли в угасающем свете солнца. У него оказалось куда больше энергии, чем у меня. Прошло больше часа, прежде чем он согласился отправиться к мисс Крислок, поужинать и лечь спать.

Гостиная «Серого гуся», обшитая деревянными панелями, была очень уютной. В камине горело яркое пламя, пахло жареной говядиной, и в воздухе вился легкий дымок. Я бросила муфту и ротонду на стул, подошла к огню и протянула руки, наслаждаясь теплом. Лоренс отложил газету и принялся заказывать Пратту ужин. Как только тот с поклонами удалился, Лоренс приблизился ко мне.

— Флинт вполне мог бы погулять с Джорджем, — заметил он. — Замужней женщине не пристало этим заниматься.

Неужели у замужних дам есть круг определенных обязанностей и они придерживаются каких-то строгих правил? Если это так, не миновать беды.

— Флинт не знает Джорджа. Более того, Флинт не желает заниматься тем, что не имеет отношения к вам, его хозяину. Но хуже всего, что Джордж терпеть его не может. Он истосковался по мне и танцевал вокруг, пока не свалился от усталости.

Мне показалось, что муж хочет что-то возразить, но он промолчал.

Пратт снова появился в гостиной в сопровождении Бетти, ширококостной грудастой девицы с прелестной широкой улыбкой.

— Вам хватит получаса, Андреа… то есть Энди, чтобы подготовиться к ужину? — обратился ко мне супруг.

— Подготовиться? А… но я не собираюсь переодеваться!

Мне вовсе не хотелось удаляться от заманчивого аромата жареного картофеля, проникавшего из-под крышки серебряного блюда.

— Я только вымою руки, хорошо? И через пять минут вернусь. Не съешьте все без меня, милорд! — воскликнула я, не оборачиваясь, и выбежала из гостиной. Оказавшись в своей комнате, я наскоро вымыла руки, погладила Джорджа, после чего пришлось снова мыть руки. Потом я поцеловала занятую ужином мисс Крислок, хотя она не сумела ответить мне тем же из-за набитого рта, а затем слетела вниз.

Но по пути остановилась у длинного узкого зеркала, висевшего на стене у подножия лестницы, взглянула на бледную девушку и нахмурилась. У меня нет причин быть бледной. Я почти час пробыла на свежем воздухе. Что со мной творится?

Я снова пригляделась к собственному отражению. Одинокое, жалкое создание.

Какая чушь! Я привыкла быть сама себе хозяйкой, но о каком одиночестве идет речь? Нет, у меня теперь прекрасный муж. Я вспомнила, что сказала леди Фримонт, прикрываясь веером, после того как о нашей помолвке было объявлено в «Газетг».

— Ну и глупышка же вы, Андреа Джеймсон! — И похлопала меня веером по руке. Больно. Я поморщилась и тут же поняла, что леди Фримонт сделала это намеренно. — Сумели поймать одного из самых завидных женихов и ни за что не желаете сказать, каким образом вам это удалось. Но не слишком ли поспешная свадьба? Ведь ваш дорогой дедушка скончался всего около полугода назад? Разве это прилично? Фи, какой позор! Но поскольку у вас нет мамы, которая могла бы наставить вас в правилах этикета и объяснить, что поспешные…

Злобная старая стерва. Но в отличие от Питера никто не видел в моем браке ничего особенного. Разве что мы действительно не медлили со свадьбой. Но я больше не могла выносить Лондон. Не могла и подумать, что вновь окажусь в «Олмэксе» и буду танцевать до утра.

Слава Богу, мы собирались в деревню и там останемся. Мою дорогую мисс Крислок одолел мерзкий кашель, который никак не хотел проходить. Всему виной, разумеется, смог. Нет, деревня — лучшее место для нас обеих. И для моего мужа, разумеется.

Лоренс снова сидел у огня, читая «Газетт». Пратт неустанно таскал все новые блюда: ростбиф, картофель, тушеную репу, горошек, множество различных гарниров и даже куропаток!

В желудке у меня громко заурчало. Лоренс поднял глаза и наградил меня учтивой улыбкой:

— Рад, что вы всего лишь вымыли руки, Андреа, то есть Энди, иначе наверняка бы потеряли от голода сознание в ванне.

Эта добродушная фраза показывала, что он не сердится на меня за промахи. Все будет хорошо. Я сделала правильный выбор.

Еда была восхитительной. Не могу припомнить, когда так много ела. Даже не было времени поговорить. Я жевала, жевала и жевала, но все же успела спрятать в салфетку немного ростбифа для Джорджа. Потянувшись за куропаткой, я неожиданно ощутила взгляд Лоренса. Тот взирал на меня с некоторым удивлением. Я не донесла до рта вилку.

— О Господи, Лоренс, я ем куда больше, чем полагается молодой леди, верно? Вы считаете меня обжорой? Я вас не виню. Просто все так вкусно, а я целый день ничего не ела, и теперь…

Лоренс поднял изящную руку, чтобы заставить меня замолчать. Я немедленно повиновалась.

— Я не хотел смутить вас, Андреа… то есть Энди. Просто забыл, какой превосходный аппетит у молодых. По мере того как стареешь, лишаешься многих удовольствий. Либо безобразно расплываешься, либо худеешь.

— Рада, что вы предпочли похудеть, — выпалила я, но тут же осеклась, не веря собственной дерзости. Поспешно прикрыв рот ладонью, я уронила вилку и сконфуженно уставилась на мужа. Какой позор! Больше всего в эту минуту мне хотелось схватить ростбиф Джорджа и испариться. И к тому же я едва не подбавила масла в огонь, заявив, что теперь чувствую себя настоящей матроной и надеюсь не растолстеть. К счастью, в последнюю минуту я сообразила, что едва не оскорбила мужа, и вовремя успела замолчать.

Лоренс оцепенел, это было очевидно! Я не хотела, не хотела его обидеть! Не собиралась издеваться над его возрастом!

Я покачала головой, не в силах понять, как теперь выбраться из ямы, которую вырыла себе сама.

Но Лоренс спас меня. Этот чудесный человек вытащил меня из пропасти!

— Дорогая Андреа, то есть Энди, не надо извиняться. Ничего страшного. Вы просто высказали все, что у вас на уме, и по большей части это звучало очаровательно. Не всегда, но по большей части. Возможно, вам иногда стоит быть сдержаннее. Ну а теперь не хотите уделить внимание изумительным пирожным с грушами мистера Пратта?

Я, естественно, так объелась, что только головой покачала.

Когда Пратт вместе с грудастой Бетти явились убрать со стола, мы оба молчали. Пратт, непрерывно кланяясь, наполнил бокал Лоренса густым красным портвейном. Лоренс поднес бокал ко рту, пригубил, совсем как дед, и одобрительно кивнул. Я не задумываясь протянула свой бокал.

Глава 5

У Пратта сделалось такое лицо, словно его припер к стене разбойник с огромным револьвером. Он не шевельнулся и, похоже, даже перестал дышать, только таращился на протянутый бокал и бутылку портвейна, как на ядовитую змею, готовую укусить. Потом он немного опомнился и умоляюще взглянул на моего мужа. Я поняла, что опять совершила не подобающий леди поступок. Настоящая дама не учинила бы такое ни за что в жизни.

Я выжидала. Что еще оставалось делать?

Лоренс посмотрел на меня, заметил, что я не шучу, и хотел было что-то сказать. Вероятно, пожурить меня.

Но тут он меня удивил: всего лишь кивнул, и Пратт немедленно налил вина и мне. Значит, Лоренс не считает меня потаскушкой, или как там еще называют дам, которые не прочь выпить портвейна и бренди.

Я готова была улыбнуться, когда Пратт, не встречаясь со мной взглядом, нацедил мне всего несколько капель.

Я вспомнила, как фыркала и плевалась, когда дедушка впервые угостил меня портвейном. Тогда он надменно взглянул на меня и презрительно скривил губы:

— Это что еще? Воротишь нос от моего превосходного портвейна, мисс? Моего изумительного портвейна, проделавшего путь от самого Дору в северной Португалии?

— Может, он испортился в таком долгом путешествии?

— Довольно! Это лучший портвейн в мире! Кстати, портвейн, если ты так невежественна, назван по имени города Порту. Слушайте меня, мисс Ханжа с жалкими вкусовыми сосочками, недостойными даже упоминания, это часть твоего образования, очень важная часть. Я разовью у тебя изысканный вкус. И никогда не увижу, как ты пьешь тошнотворный миндальный ликер, который какой-то идиот провозгласил самым подходящим напитком для дам. Пей — и только посмей поморщиться или снова фыркнуть!

Я послушалась. И теперь люблю выпить за ужином глоток-другой портвейна, хотя в свое время у меня ушло более трех месяцев, чтобы привыкнуть к этому.

Почти пять лет меня допускали к мужской беседе за бокалом вина после обеда. Продолжится ли эта традиция?

Как только Пратт и Бетти, нагруженные блюдами, тарелками и серебром, покинули гостиную, Лоренс откинулся на спинку стула, задумчиво вертя ножку бокала изящными пальцами и рассматривая меня из-под густых бровей. Я хотела объяснить ему, что дедушка разрешал мне пить портвейн и при этом был старше Лоренса на целое поколение. Нет, лучше держать рот на замке и поскорее придумать, чем оправдать мою привычку. Я знала, что он не простит моей оплошности.

Упрек не заставил себя ждать, хотя не было ни криков, ни воплей, к которым я так привыкла.

— Насколько я понимаю, это герцог развил в вас столь необычные привычки? — холодно и невозмутимо осведомился Лоренс.

— Разумеется, это не моя идея, — начала я в надежде обезоружить его чистосердечием. — В тринадцать лет я находила портвейн омерзительным. Но в четырнадцать я услышала от деда, что он доволен моими успехами. Теперь это действительно превратилось в привычку. Надеюсь, вас это не оскорбляет?

Неплохой способ обороны, и к тому же почти не пришлось лгать. Я принялась было размышлять, не стоило ли придумать что-нибудь более правдоподобное, когда муж заявил с таким же спокойствием, правда, ни на минуту меня не одурачившим:

— Леди в высшей степени неприлично пить портвейн. Подобные вещи позволяют себе простолюдинки или потаскушки в пивных. Это пахнет банальностью и посредственностью. Я всегда презирал посредственность.

— А по-моему, этот замечательный портвейн слишком дорог, чтобы потаскушки могли его себе позволить. О Боже, милорд, не осуждайте меня. Вернее, мой болтливый язык. К сожалению, он часто опережает мысли. Простите меня.

Я решила не упоминать о своем пристрастии к коньяку, напитку из Франции, любимому многими мужчинами.

Лоренс пялился на меня, как на сказочное чудовище, вдруг возникшее перед ним.

— Моего дедушку, — медленно пояснила я, готовая ринуться в бой, — никак нельзя было назвать банальным, и если он что-то одобрял, значит, не он, а всякий, кто посмел бы оспорить его мнение, мог считаться посредственностью!

Я думала, что муж вскочит и опрокинет на меня стол, но ничего подобного не произошло. Лоренс лишь глубоко вздохнул.

— Мне следовало бы помнить о необходимости приспосабливаться к привычкам своей половины. В конце концов именно у меня есть опыт в браке. Вы же слишком молоды. Я не хочу сломить ваш дух, Андреа, то есть Энди, но не могу позволить вам подобного на людях. Нет, не спорьте со мной. Я предлагаю компромисс: вы пьете портвейн исключительно в моем присутствии. Справедливо?

— Я никогда не пила в компании, — заверила я. — Только вместе с дедушкой.

— В таком случае не о чем волноваться, — объявил он и легонько коснулся моего бокала своим. — За мою прелестную юную жену. Пусть она никогда не думает, что вышла замуж за ворчливого дряхлого старика.

— Верно, верно, — поддержала я, расплываясь в улыбке, как чудом избежавший Страшного суда грешник, и пригубила портвейн. Далеко не так хорош, как дедушкин. Будь дедушка здесь, я наверняка бы презрительно скривилась и вылила вино, но сейчас продолжала пить. Лоренс действительно справедлив, но жизнь не всегда бывает таковой. Некоторые люди, вероятно, сказали бы, что я попала в капкан, который сама и поставила.

— Похоже, у вас сильная воля?

— Вовсе нет, — призналась я, рассматривая салфетку. Потом развернула ее и снова сложила, повторив эту процедуру раз десять. — Если я чем-то огорчу вас, вы должны сразу мне сказать. Вы правы: в браке важнее всего взаимные уступки. Кому-то следует сдаться первым, даже если правда на его стороне.

— Насколько я понял, вы только что разрешили мне поправлять вас, если я сочту нужным?

Я вовсе не это имела в виду, но он казался таким снисходительным… впрочем, как многие старые мужья по отношению к хорошеньким молодым женам. Потрясенная его добротой, я весело заключила:

— Совершенно верно. Вы джентльмен, Лоренс, такой, каким был в свое время дедушка.

Не успели слова сорваться с губ, я окаменела, вперившись глазами в мужа, и, к своему полному ужасу, зарыдала.

Клянусь, я понятия не имела, откуда берутся проклятые слезы, но они отчего-то лились из глаз, текли по щекам и орошали подбородок.

— Господи, мне так жаль…

Когда он поднял меня и прижал к груди, я ни секунды не колебалась. Никто не обнимал меня после смерти дедушки, пока не приехал Питер. Лоренс такой высокий, и на него легко опереться. Я продолжала рыдать.

Его теплое дыхание шевелило мои волосы.

— Все в порядке. Я знаю, вам тяжело пришлось. Все хорошо, Андреа, то есть Энди. Поплачьте, дорогая, и сразу станет легче.

Я с готовностью отказалась бы от портвейна, попроси он меня об этом. Но он предпочел уступить даже в такой мелочи и предлагал дружбу и участие. Как мне повезло, когда он решил познакомиться со мной и посчитал подходящей для себя невестой!

Я всхлипывала, икала и наконец, немного успокоившись, подняла лицо:

— Если вам не нравится, я не буду пить.

Лоренс тихо рассмеялся и снова обнял меня:

— Нет, графиню и ее портвейн грех разлучать.

В этот момент я готова была защищать мужа ценой собственной жизни и убила бы любого, посягнувшего на него. И улыбнулась ему сквозь дымку слез.

— Если в вашем шкафу есть парочка фамильных скелетов, клянусь честью не проговориться об этом.

Лоренс какую-то долю секунды помедлил, прежде чем беспечно бросить:

— Меньшего я от вас не ожидал. Ваш дед достойно вас воспитал. Надеюсь, вы не будете разочарованы, но мои предки были довольно скучными людьми — один сменял другого без особого шума и скандалов, не говоря уже о предательстве. Разумеется, всякое бывало, но до трагедий дело не дошло. И все же я ценю вашу клятву. А теперь, дорогая, мужественная Энди, успокойтесь. Надеюсь, ваш новый дом и люди, которых вы скоро встретите, помогут уменьшить скорбь. Но знаете, дорогая, грусть тоже важна для души. Когда-нибудь вы сумеете вспоминать о дедушке без горечи и слез, и эти воспоминания утешат вас и даже иногда заставят улыбнуться или рассмеяться, когда на ум придет что-то забавное. И если вам потребуется поплакать на чьем-то плече, я всегда буду рядом.

— Господь дал вам прекрасную душу, сэр, — прошептала я, шмыгая носом, и поспешно высморкалась в протянутый платок. — В моей семье, признаюсь, есть скелеты, и ни один не покрыт романтическим флером.

— Что же, можно вдвоем сочинить превосходную, вызывающую дрожь и зубовный скрежет сказку, чтобы развлекать гостей долгими зимними вечерами.

— Следует поспешить, зима уже на носу.

— Я освежу в памяти мою историю, чтобы вытащить на свет Божий наиболее омерзительного героя.

Он проводил меня до спальни, улыбнулся и нежно погладил меня по щеке:

— Приятных снов, дражайшая Энди.

Я смотрела ему вслед, пока он шел по тускло освещенному коридору. Перед тем как открыть дверь в свою комнату, он махнул мне рукой. Интересно, где спит его камердинер? Лично мне не хотелось бы, чтобы Флинт ночевал где-то поблизости.

Я вошла к себе, встреченная деликатным посапыванием мисс Крислок и громким храпом Джорджа. И тут я вспомнила о ростбифе для Джорджа, забытом на столе. Представив восторг моего любимца при виде лакомых кусочков, я взяла свечу и направилась назад. Возможно, грудастая Бетти еще не успела убрать со стола.

— Она слишком молода.

Я замерла с протянутой рукой, так и не повернув ручку двери. Кто этот мужчина? Я не узнаю голос. В гостиной, где мы обедали, кто-то есть! С кем беседует незнакомец?

— Ни одна женщина не бывает слишком молодой, — ответил Лоренс, и его слова потрясли меня. Разумеется, я молода. Но в голосе звучало столько презрения, что я невольно нахмурилась. Каким образом он успел так быстро оказаться внизу? — Посмотрим, — продолжал муж. — Поезжай вперед. Мы прибудем в Девбридж-Мэнор послезавтра к ужину, если погода удержится. Все идет по плану. Не волнуйся.

Забыв о ростбифе, я взлетела по ступенькам. С кем он говорил? Зачем? Может, это поверенный? Ничего, я не забуду этот голос и узнаю при встрече.

Юной здоровой девушке, утолившей голод, легко погрузиться в забытье, что я и сделала. И проспала ночь напролет. Даже храп Джорджа над самым ухом мне не мешал.

Бетти постучала в дверь ровно в семь утра. Мисс Крислок тряхнула меня за плечо:

— Энди, дорогая, пора вставать. Если я немедленно не поведу Джорджа на прогулку, боюсь, может произойти неприятность.

— Бедняга Джордж, он так и не получил своего ростбифа!

— Не нужен ему никакой ростбиф. Немедленно отведу его вниз, а ты пока прими ванну, Энди. Я скоро вернусь.

— Спасибо, Милли. Я в долгу у тебя, как и мой прелестный милый Джордж.

В эту минуту я была готова убить ради нее любого. Как и ради мужа. Оставалось молиться, чтобы ни у мисс Крислок, ни у Лоренса не появилось смертельных врагов, иначе болтаться мне на виселице!

После легкого завтрака мы вышли из гостиницы в серый ноябрьский денек. Джордж зарычал. Я поцеловала его в голову.

— Джордж, никто не виноват в том, что погода такая сырая. Но все-таки это лучше городского смога. Не жалуйся.

Лоренс позволил Джорджу почти всю дорогу ехать с нами в карете. Мой пес, которого никак не назовешь глупым, лизнул его руку.

— У тебя ни капли стыда, — упрекнула я.

Муж улыбнулся.

Время летело как на крыльях, и не успела я оглянуться, как сгустились сумерки. Мы провели ночь в гостинице «Висельник» в Коллингфорде.

— Потерпите, остался всего день, — сообщил Лоренс, покидая меня у двери моей спальни. — Завтра к ужину будем дома.

Именно это он говорил незнакомцу вчера вечером.

— Завтра, — добавил он, вежливо переждав мой зевок, — я расскажу вам о Хьюго, моем единственном предке с довольно загадочными темными пятнами на репутации. Он даже оставил дневник в назидание следующим поколениям, в котором и поведал о своей одержимости проклятыми еретиками. Доброй ночи, Энди.

На следующий день я узнала, что Хьюго Линдхерст, впоследствии виконт Линдхерст, получил титул графа Девбриджа в тысяча пятьсот восемьдесят четвертом году милостью доброй королевы Бесс.

— Его дневник сохранился? — поинтересовалась я. — Вы не шутите?

— Частично. Уцелевшие страницы хранятся под стеклом в старом зале. Я покажу вам. Он построил Девбридж-Мэнор и, став графом, несколько умерил пыл в отношении католиков. Перестал убивать их сотнями и ограничивался аутодафе для того несчастного католика, который случайно забредал в его владения. Он скончался в своей постели в возрасте семидесяти четырех лет и в окружении семерых детей.

— Похоже, он настоящий злодей, Лоренс, и при этом ничуть не романтичен. Неужели у вас нет истории получше?

Лоренс задумался.

— После Хьюго, пожалуй, никого. Мы, как верные роялисты, процветали при Стюартах. К сожалению, это оказалось причиной нашего падения. Кромвель и его Круглоголовые взяли замок как раз в тот момент, когда Джеймс Линдхерст, тогдашний граф Девбридж, давал ужин в честь полка королевских драгун. Во время сражения здание было почти разрушено, от него остался только старый зал.

— Джеймс Линдхерст? Звучит многообещающе. И что же с ним случилось?

— Он последовал за королем на плаху. Должен признать, что ваши предки, сумевшие избежать открытой стычки с Кромвелем, оказались куда умнее моих. К счастью для рода Девбриджей, Стюарты скоро вернулись на престол, и с того дня мы процветали. Мои ближайшие предки сумели угодить их германским величествам[3] и были щедро за это вознаграждены.

— А когда был восстановлен ваш дом, Лоренс?

— Как я уже говорил, старый зал относится по времени к династии Тюдоров. С тех пор каждый Девбридж делал к нему пристройки согласно своим понятиям о моде и архитектуре и своим художественным склонностям, поэтому теперь он и представляет собой самое невероятное смешение архитектурных стилей.

— Совсем как Дирфилд-Холл, — рассмеялась я. — Мне впервые довелось там побывать в десять лет. Никогда не забуду, как заблудилась в лабиринте комнат.

— У вас уйдет немало времени на то, чтобы безошибочно находить дорогу в Девбридже. Но я закрыл северное крыло, так что на вашу долю останется меньше темных сырых коридоров.

Я всегда любила Йоркшир. Сразу понимаешь, что попала в совершенно своеобразную часть Англии, особенно когда оказываешься среди бесконечных, тянущихся до самого горизонта болот. Земли моего мужа раскинулись милях в двадцати от Йорка, одного из моих любимых городов. С полчаса карета катила среди высоких зеленых холмов, увенчанных густыми дубовыми рощами. К тому же Девбридж-Мэнор находился всего в пятнадцати милях от Дирфилд-Холла, так что я всем сердцем ощущала, что возвращаюсь домой. Вот только дедушки там больше никогда не будет.

За последним поворотом невероятно длинной подъездной аллеи открылся Девбридж-Мэнор в кровавых отблесках заходящего солнца. Как и объяснил муж, трудно было определить стиль, в котором построено здание, но общее впечатление было поистине великолепным, и трудно сказать, что прекраснее: одинокая зубчатая башня или изящные арочные проемы.

Я немедленно влюбилась в свой новый дом, еще до того, как карета остановилась у массивных дверей. Они тут же распахнулись, и на пороге появился Моисей. Я до самого смертного часа готова клясться, что библейский Моисей выглядел куда менее внушительно, чем Брантли, дворецкий Девбриджей, с его вьющимися серебряными волосами, в простой черной ливрее, с глазами, разумеется, горевшими пророческим светом.

Он щелкнул пальцами, и откуда-то как по волшебству возникли два лакея в темно-синих с белым ливреях. Один открыл дверцу экипажа, другой подставил мне под ноги скамеечку.

— Брантли, — окликнул Лоренс, — это ваша новая хозяйка.

Я ожидала, что с уст Брантли сорвется какая-нибудь заповедь, но когда он заговорил, холмы остались неподвижны, а кусты не занялись пламенем. Зато голос оказался бархатистым и густым, как хорошее бренди.

— Добро пожаловать, милорд, миледи. Вся семья собралась и ждет вас.

Мы вошли в древний мрачный холл, и в ноздри ударил легкий запах лимонного воска и гниения. Брантли открыл массивные двери орехового дерева, раскинул руки и объявил:

— Граф и графиня Девбридж.

Гостиная оказалась длинной, узкой, со сводчатыми потолками, с тяжелой мебелью красного дерева и бордовыми шторами. На полу лежали три прекрасных турецких ковра, между которыми темной патиной поблескивали плашки паркета. В больших затейливых канделябрах, расставленных по всей комнате, горело не менее пятидесяти свечей. Три человека, вставшие при нашем появлении, внимательно рассматривали меня и Лоренса. При этом они не выглядели особенно счастливыми. Скорее наоборот.

Глава 6

— Прямо логово чудища, — прошептал муж и, усмехнувшись, стиснул мою руку. Я попыталась рассмеяться, но это оказалось слишком трудно. Все же мне удалось взять себя в руки и восстановить дыхание. Родственники мужа не сдвинулись с места, продолжая пронзать меня взглядами. Я откашлялась, шагнула вперед и застыла. Нет, это просто невозможно. Это не может быть он, просто не может!

Значит, может. Мужчина выступил из тени у камина. Джон. Тот Джон, которого обожал Джордж, Джон, которого я встречала трижды. Джон, который мечтал познакомиться со мной.

Племянник и наследник моего мужа. Угрюмый тип, не ладивший с Лоренсом. Тот самый, что вернулся с войны. Чтобы остаться навсегда.

Теперь он и мой племянник.

Тут я решила, что всем сердцем ненавижу совпадения.

Внезапно за спиной раздался оглушительный лай Джорджа. Должно быть, он увидел Джона, узнал и вырвался из рук моей дорогой мисс Крислок. Я и не подозревала, что у него такое острое зрение.

Джордж, по обыкновению бешено вращая хвостиком, с тявканьем налетел на Джона. Тот, смеясь, встал на колени и прижал моего любимца к себе. Джордж явно вознамерился облизать физиономию Джона, и того это отчего-то забавляло. Он безуспешно попытался увернуться от вездесущего, ужасно мокрого языка.

— Что происходят, Джон? — медленно выговорил Лоренс. — Ты знаешь эту собаку?

При звуках его голоса Джон поднял голову и сжал губы. Он сунул Джорджа под мышку, не прекращая чесать его за ухом и теребить хохолок.

— Да, — кивнул он, не шевелясь, — ее зовут Джордж. Мы как-то встречались в Гайд-парке. Он был со своей хозяйкой. Но мы так и не познакомились.

Лоренс повернулся ко мне:

— Надеюсь, это не тот Джон, о котором вы говорили?

Неужели он помнит? Мне все еще не верилось, что такие встречи возможны, хотя доказательство было прямо перед глазами. Вот он, улыбчивый незнакомец, ласкает ошалевшего от счастья Джорджа.

— Именно тот. Я еще упоминала о том, что он настоящий волшебник во всем, что касается животных. Как видите, он похитил привязанность Джорджа.

— Что же, — решил Лоренс, — это облегчает дело. Майор Джон Линдхерст, мой племянник и наследник. Джон, это Андреа Джеймсон Линдхерст, моя жена, графиня Девбридж. Она упоминала, что знает тебя, правда, только по имени.

Джон продолжал гладить Джорджа. Пес в полном экстазе закатил глаза и еще теснее прижался головой к пальцам Джона.

— И я ее знаю, дядя. Она — кузина Питера Уилтона. Однако я удивлен тем, что она помнит меня и даже рассказала о нашей встрече вам.

Честно говоря, я разделяла его чувства. Все равно он слишком высок, даже на расстоянии в двадцать футов!

— Все действительно так и было — граф заговорил о своем племяннике по имени Джон. Я подумала, что это совпадение.

По его лицу было невозможно прочесть что-либо. Наконец он вымолвил, легонько потянув Джорджа за ухо:

— Питер присутствовал на венчании? Как его здоровье?

— Благодарю, с ним все в порядке. Он приезжал в Лондон всего на несколько дней и был вынужден вернуться в Париж.

В конце концов какое ему дело, был Питер на свадьбе или нет! Но откладывать больше нельзя. Раз уж так получилось, лучше раз и навсегда покончить с ужасной неопределенностью.

Я растянула губы в фальшивой сияющей улыбке:

— Счастлива с вами познакомиться, Джон. Какая радость, что мы теперь родственники! Ведь отныне все симпатии моей собаки принадлежат вам. Джордж, да имей же хоть немного достоинства! Прекрати лизать его пальцы.

Джон, к моей тихой радости, рассмеялся и опустил Джорджа на пол, но тот и с места не сдвинулся. Остался сидеть у ног Джона, повиливая хвостом и высунув язык. Олицетворение преданности!

— Джордж, — снова позвала я, — довольно! Немедленно ко мне, твое место тут! Я твоя хозяйка, единственное существо в мире, на которое ты вправе рассчитывать во всем, что касается обеда. Не желаешь же ты голодать?!

Джордж заскулил и, секунд десять пометавшись в нерешительности, потрусил ко мне.

После этой сцены всякая неловкость улетучилась, и остальным уже было не до условностей.

— Дорогая, это Томас и его жена Амелия, — представил Лоренс, едва я подняла Джорджа с пола. Я подошла к ним и протянула руку:

— Как поживаете? Ваш дядя много о вас рассказывал. Рада познакомиться.

Томас галантно поцеловал мои пальцы, а Амелия слегка коснулась ладони.

— Для нас ваша свадьба оказалась совершеннейшей неожиданностью, мадам, — уведомила она. Красиво изогнутые черные брови изумленно взлетели не менее чем на целый дюйм.

«Мадам?!»

Я нацепила на физиономию подобающую случаю учтивую улыбку. Амелия была на добрых шесть дюймов выше и взирала на меня сверху вниз, надменно прищурившись. Мой голос так и сочился елеем, что вызвало бы подозрение у любого, самого наивного человека.

— Зовите меня Энди. Даже Лоренс уже успел привыкнуть. Это гораздо проще, не находите?

— Абсолютно с вами согласна.

— Почему же наша свадьба стала сюрпризом? — допытывалась я, искоса поглядывая ни мужа.

— Мы понятия не имели, что дядя Лоренс женится, пока вчера не прибыл посыльный с письмом, — пояснил Томас. — Кроме того, мы представляли вас пожилой дамой, рассчитывая обрести в вашем лице вторую мать, и не предполагали, что вы так молоды и прекрасны.

— Полагаю, у меня еще будет время превратиться в пожилую даму и воспылать материнскими чувствами, Томас.

— Что?! Вы уже ждете ребенка? — тихо и злобно прошипел Джон и, оттолкнувшись от каминной полки, шагнул к нам.

Мой язык примерз к гортани.

— Нет, Джон, — спокойно вмешался Лоренс, завладев моей рукой, — она хочет сказать, что когда-нибудь привыкнет к вам и станет считать родственниками.

Я ничего не ответила, предоставив членам моей новой семьи возможность изучить меня. Интересно, что они видят перед собой, кроме миниатюрной девушки с вьющимися рыжевато-каштановыми волосами? Я не уродина, но вряд ли могу претендовать на звание красавицы. Конечно, у меня приятные голубые глаза — воплощение лета, как говорил дедушка, — но эта троица слишком далеко, чтобы восхититься ими. Кстати, почему Лоренс словом не обмолвился, что женится на мне? И что здесь происходит?

— Дорогая, — спросил Лоренс у Амелии, — Брантли не сообщил, когда подадут ужин? У Энди прекрасный аппетит. Насколько я помню, ее желудок стал роптать еще в десяти милях от Девбриджа.

В желудке у меня действительно урчало, но не слишком громко. Я одарила мужа солнечной улыбкой:

— Возможно, пара запеченных фазанов, только с корочкой, вполне удовлетворят меня.

Он чуть коснулся моей щеки, ласкающе провел пальцами до подбородка, и я оцепенела. Он, конечно, почувствовал, как я съежилась, хотя на самом деле я не дернулась, не отстранилась, нет, ничего подобного. Но поняла, что он все замечает. Его улыбка, однако, ничуть не померкла.

— Сейчас позвоню Брантли и позабочусь о фазанах.

— Спасибо, Лоренс.

Он ничего такого не имел в виду. Просто демонстрировал симпатию. Пора привыкнуть к такого рода проявлению мужских эмоций. Все это ничего не значит. Он всего лишь хорошо ко мне относится.

Амелия опустилась на резное кресло прошлого века из красного дерева с витыми подлокотниками и расправила шелковую темно-синюю юбку. Вероятно, она старше меня лет на пять, не больше. И прелестна, особенно волосы, черные, как сны грешника, как говаривал дед, стянутые в узел на макушке, откуда выбиваются кокетливые локоны.

— Вы не ездите верхом, Амелия? — поинтересовалась я.

Джордж залаял при виде направлявшегося к нам Джона и напрягся, пытаясь вырваться.

— Почему вы так посчитали? Джон, не поощряй этого пса!

— У вас такая белая кожа — должно быть, вы редко выходите на солнце. Вы похожи на богиню Диану, статую которой я когда-то видела в Британском музее. Джордж, если можно, прошу, соблюдай приличия.

— Слишком бледная, я все время это твержу, — вставил Томас, положив жене руку на плечо. — Мертвенно-бледная, особенно зимой, а ведь холодов недолго ждать. Ненавижу смерть или что-либо с ней связанное. Видите ли, сам я довольно слабого сложения…

— Терпеть не могу веснушки, — перебила Амелия. — Стоит солнечному лучу упасть на меня, как я покрываюсь веснушками.

Она улыбнулась, и я с изумлением отметила, что на мраморных щеках появился легкий румянец.

— Веснушки всегда напоминали мне о старческих родинках, — добавил Томас, — которые появляются как раз перед кончиной. Нет, я тоже не перевариваю веснушек. Амелия, дражайшая моя, я предпочитаю веснушкам мертвенно-белую кожу. Чем больше я думаю об этом, тем сильнее уверен, что обожаю твою белую плоть. Да, я могу считать себя счастливчиком.

— Томас, что это за нытье о смерти? — выдавил Джон, недоуменно взиравший на брата. — Не вижу и малейшего признака болезни. Ты здоров как бык и переживешь всех нас.

— Очень мило с твоей стороны, Джон, но тебя слишком давно не было дома. Откуда тебе знать, как трагически пошатнулось мое здоровье! Да только сегодня утром я раскашлялся. Представляешь, не было и половины восьмого, когда начался приступ — заболело глубоко в груди, и откашливалась мокрота! Я немедленно заподозрил воспаление легких. Хорошо еще, что Амелия была рядом! Она влила мне в горло настой и обернула вокруг шеи горячее полотенце. Благодаря моей заботливой малышке я избежал чего-то страшного, что вполне могло положить конец моему земному существованию. Да, я был, можно сказать, на краю… Похоже, Энди, этот пес не может обойтись без Джона.

— Каждый день, даруемый Томасу Господом, — драгоценный дар, — объявил Лоренс с бесстрастным лицом, ни к кому персонально не обращаясь. Кажется, я различила саркастические нотки? Легкое благожелательное презрение? Нет, не уверена. Как и Джон, Лоренс предпочитал не выказывать эмоций. — Кстати, Джон, отойди или возьми эту злосчастную собаку. Он вот-вот устроит сцену.

Я перевела взгляд на Джона и крепче прижала Джорджа к себе. Он не шевельнулся, только пристально уставился на Лоренса. Я принялась тихо напевать Джорджу одну из его любимых мелодий — о том, как пес поймал кролика и отгрыз ухо…

— Что же, Джон, рад тебя видеть. На этот раз ты приехал навсегда?

— По крайней мере я так считал, — медленно протянул он, взирая на этот раз то ли на меня, то ли на Джорджа.

— А теперь ты передумал? И желаешь отправиться в мирный Париж?

— Нет, вовсе не так.

— Ужин подан, милорд.

— Ах, Брантли, как раз вовремя. Дорогая, не хочешь ли куда-нибудь пристроить Джорджа?

— Позвольте, я отнесу его Милли. Она попросит прислать ей поднос в комнату. Не так ли, Брантли?

— Совершенно верно, миледи. Миссис Редбрист, наша экономка, позаботится о вашей мисс Крислок. Она велела передать, что будет счастлива познакомиться со всеми утром, когда отдохнет. Взять у вас собаку, миледи?

— Захочешь ли ты довериться человеку, похожему на Моисея, который вызвался отнести тебя к мисс Крислок?

Джордж потянулся к Брантли и обнюхал его длинные белые пальцы. Должна отдать должное Брантли: несмотря на библейскую внешность человека, готового сорок лет водить свой народ по пустыне, он обладал чувством юмора и немалой добротой. Вот и сейчас он осторожно поднес ладонь к мордочке Джорджа и позволил ему обнюхивать себя сколько угодно. Наконец Джордж фыркнул.

— Превосходно, — заключила я, передавая песика дворецкому. — Благодарю вас, Брантли.

— А теперь, дорогая, пора наполнить ваш опустевший желудок, — улыбнулся Лоренс.

Мы ели в большой неуютной столовой, за столом, где легко могло поместиться не пять, а пятнадцать человек. Мне указали место на противоположном от мужа конце стола, на самом дне, как выражался дед. Лакей по имени Джаспер встал за стулом.

Джон устроился в середине, между дядей и мной. Томас и Амелия уселись напротив. Именно в эту минуту я впервые присмотрелась к Томасу в ярком свете канделябров. И кажется, громко охнула. О Господи, я старалась не глазеть, но это оказалось слишком трудно. В жизни не видела мужчины красивее. Стройный, светловолосый, в отличие от брата и матери-испанки с точеными, поистине скульптурными чертами тонкого лица, столь безупречными, что сам Микеланджело почел бы за честь иметь такого натурщика. Его старший брат Джон выглядел опасным, зловещим, темным демоном, злобным, как бешеная собака. Томас казался настоящим ангелом, с его густыми, вьющимися, золотистыми волосами и голубыми глазами, почти такого же оттенка, как мои.

Ослепителен. Другого слова не подберешь. Но тут я присмотрелась и увидела кое-что, спасавшее его от определения «слащавый херувимчик». Упрямый подбородок, к которому, однако, хотелось прикоснуться и смотреть, смотреть без конца на его владельца. Это нервировало, лишало самообладания. Случайно бросив взгляд на Джона, я заметила его приподнятые брови.

— Простите, — выдохнула я, — не смогла сдержаться.

— Как и большинство дам. Придется постараться.

— Обязательно.

Но тут вернулся Брантли, чтобы лично наблюдать за обеденным ритуалом, привычным, но куда более строгим, чем в доме деда. Мисс Крислок, вне всякого сомнения, была бы довольна столь безупречной церемонией. Именно ее стараниями в нашем доме кое-как соблюдались обеденные часы. Кроме того, она всегда настаивала, чтобы мы переодевались к столу, что обычно встречалось ворчанием и жалобами. Но мы уступали, видя, как это важно для нее.

Оба лакея, Джаспер и Тимоти, бесшумно передвигались, повинуясь безмолвным указаниям дворецкого. Они были так вышколены, что даже притворялись, будто не слушают, как Лоренс беспечно рассуждает о погоде, о состоянии травы на восточном газоне, и даже когда он перешел к более животрепещущим темам — проклятым вигам, ввергающим порядочных людей в бесконечные беды, за что, по правде говоря, их следовало бы выстроить у стенки и расстрелять.

И только когда Брантли взглядом велел лакеям удалиться в дальний конец комнаты и сам встал у закрытой двери, Лоренс обратился к Джону, как раз поднявшему вилку с кусочком индейки с каштанами:

— Я думал, ты собираешься остаться в Девбридже. Есть ли хоть какая-то надежда, что ты действительно будешь жить здесь и наконец начнешь учиться управлять поместьем?

Джон нахмурился, но не сказал ни слова, пока не прожевал кусочек. Наконец он откинулся на спинку стула, сложил руки на груди и объявил, отчетливо выговаривая каждое слово:

— Вы только что женились на молодой даме, дядюшка. Очень молодой и здоровой на вид. Очевидно, в ближайшем будущем на свет появится наследник. Поэтому я не вижу причин вмешиваться в управление хозяйством. Вы воспитаете своего сына так, как сочтете нужным. Парнишка, вне всякого сомнения, уже к двенадцати годам обучится всему, что ему следует знать. К чему мне мешать ему, занимать чужое место, обременять своим присутствием?

Лоренс отсалютовал мне бокалом и, молча покачав головой, заявил Джону голосом, холодным, как январский ветер, завывающий над йоркширскими болотами:

— Я говорил это раньше, повторю и теперь: именно ты мой наследник и им останешься. Но ты должен подготовиться, чтобы когда-нибудь взять в свои руки бразды правления. Больше мне нечего добавить.

— Но, дядя Лоренс, — вмешался Томас, махнув в мою сторону тонкой изящной рукой, — Джон прав. Энди очень молода. Зачем же тебе жениться, как не для того, чтобы обзавестись наследником?

— Мужчины живут не только ожиданием наследника, — выпалила я.

Последовало мертвое молчание.

Ну почему я не могу держать рот на замке?!

Глава 7

Амелия поперхнулась вином. Джон задохнулся, так и не проглотив кусочек печеной форели, и громко откашлялся. Томас стал колотить кулаком по спине супруги. У Лоренса сделался такой вид, словно он был бы рад вышвырнуть меня из окна. Но мой супруг и на этот раз сдержался, благодарение Небу. Присмотревшись хорошенько, я решила, что он, кажется, изо всех сил пытается скрыть улыбку. Какое счастье, он, кажется, не сердится! Но мне все-таки ужасно хотелось спросить: почему эти чертовы мужчины так уверены, что единственное предназначение жены — произвести на свет мальчика? Поразительно, что и Джон, и Томас считают, будто Лоренс женился исключительно с этой целью! Я — породистая кобылка, чья важнейшая функция — родить ребенка, и ничего более.

— Возможно, — продолжала я, зная, что мне следовало бы жевать свою индейку с каштанами и помалкивать, — ваш дядя питает ко мне нежные чувства и именно поэтому решил сделать мне предложение. В конце концов, Джордж меня любит, а он прекрасно разбирается в людях.

— Не понимаю, — фыркнула раскрасневшаяся Амелия. — Дядя Лоренс не собака. О чем это вы, Энди?

— Неудачная шутка, ничего больше, — пробормотала я. Разумеется, мне стоило знать, что эта тема непременно всплывет. Просто я не ожидала, что обсуждение нашего брака начнется так скоро. Я вздохнула и уткнулась в тарелку.

— У Энди изумительное чувство юмора, — заметил муж, но даже не улыбнулся. И добавил:

— Посмотрим. И это все, что он мог сказать? Он замолчал и вернулся к своей индейке. Странно. Я посмотрела на Джона. Тот, в свою очередь, уставился на меня, и в глубине его темных глаз поблескивало что-то такое, чего я не поняла. Нет, кажется, все ясно. Злоба и ожесточенность. Но тут все внезапно исчезло, и он снова принял равнодушный вид.

«Взгляни в лицо действительности, — велела я себе. — Да, Джон хотел познакомиться со мной, и, возможно, питал ко мне некоторый интерес. Но почему, во имя Господа? Я была в глубоком трауре и не старалась быть слишком вежливой. С тех пор прошло три месяца. Теперь я замужем, и мы далеки друг от друга, как небо и земля. И если он в чем-то разочарован, что меня удивляет, ему просто придется взять себя в руки».

Лоренсу, кажется, удалось усмирить свою семейку. Мне хотелось заверить их, что они зря волнуются, но я вовремя поняла: Лоренс пытался меня защитить. Не хватало еще, чтобы они узнали правду о том, что брак наш фиктивный, хоть и основан на взаимной симпатии и уважении.

Я снова устремила взгляд на Джона. Он, похоже, изучал свой бокал. Почему, ну почему ему так не терпелось познакомиться со мной? Ах, какая теперь разница?!

И все же я не сводила с него глаз. Настоящий великан, темный ангел в своем черном фраке. Кажется, с нашей последней встречи он еще увеличился в размерах. Я чувствовала исходившую от него опасность, холодную сдержанность тирана, привыкшего к повиновению окружающих. Слишком он молод для такого поразительного самообладания! Лицо все еще не потеряло загара, приобретенного во время службы в армии и унаследованного от испанских предков. Волосы, как у Амелии, — цвета воронова крыла. Глаза такие темные, что кажутся черными в мягком освещении. Брови густые, с легким изломом.

— Как вам удалось так быстро пожениться? — с ленивым безразличием бросил Джон.

Мне захотелось пощечиной выбить из него грубость, но Лоренс учтиво ответил:

— По специальному разрешению, разумеется. Епископ Костейн — мой друг. Он знал и твоего отца, Джон. Епископ с радостью провел церемонию.

Разумеется, я опять дала волю языку и, в упор глядя на Джона, ехидно осведомилась:

— Вы, кажется, считаете, что все это розыгрыш? Шутка, которую решил сыграть с вами дядя?

Джон выпрямился, вертя бокал длинными пальцами.

— Я слышал о мужчинах, не гнушавшихся привозить в дом любовниц и выдавать их за жен. Естественно, скоро обман открывается. Невозможно притворяться вечно.

— Трудно вообразить, что кого-то можно одурачить подобным образом, — пожал плечами Лоренс. — Вспоминаю сплетни о лорде Портли, старом развратнике, умудрившемся представить сбитой с толку семье пять новобрачных по очереди. Правда, его тут же разоблачали. На шестой раз родственники отказались впустить в дом новую невесту. Разразился невероятный скандал. — Лоренс улыбнулся собравшимся и добавил:

— Тем не менее шестая оказалась настоящей женой, и обвенчал их местный викарий.

— Никогда не слышала ни о чем подобном, — вмешалась я. — Вы не сочиняете, сэр? Чтобы человек имел наглость так обращаться с родными?! Пять раз? Почему никто из членов семьи не пристрелил его?

— Вероятно, искушение было велико, но лорд Портли скончался в собственной постели в преклонном возрасте, а его последняя жена, будучи втрое моложе, держала его руку, пока он не отошел к праотцам с самым блаженным видом.

— Интересно, — заметил Томас, и я подумала: даже голос его прекрасен и полон такого очарования, что самый закоренелый грешник поддастся порыву раскаяться, — может, лорд Портли не зря все это затевал?

— Что именно, Томас?

— Если он умер не от какой-нибудь гнусной болезни, а от старости, возможно, проделки с мнимыми женами придавали ему жизненных сил и энергии.

— По крайней мере мужчина, устав от мнимой жены, может просто выбросить ее в окно, — усмехнулся Джон. — Это самый верный способ улучшить его настроение.

Амелия швырнула в него намазанной маслом булочкой, Джон ловко увернулся.

— Какие гадости ты говоришь! Немедленно возьми свои слова обратно, Джон, сию же минуту, или я жестоко отомщу.

Джон поднял руки, сдаваясь:

— Прости, Амелия, и считай, что ничего не слышала. Извини, если неверно меня поняла.

— Не вижу, что тут можно неверно понять, — бросила я. — Будь у меня булочка, я, вероятно, подверглась бы соблазну последовать примеру Амелии, хотя скорее всего просто съела бы ее.

Томас рассмеялся — мелодичный перезвон серебряных колокольчиков, приятный уху. Неужели его поступки никогда и никому не действуют на нервы?

— Ты должна признать, Амелия, что иногда женщины бывают непостоянны, — запротестовал Джон.

Опустив глаза, я узрела булочку, чудом появившуюся на моей тарелке. И едва успела заметить, как Брант-ли направляется к двери. Подняв булочку, я с ухмылкой помахала ему, но выражение его лица не изменилось. Что он думает обо всех нас? Неужели дал мне булочку лишь затем, чтобы я исполнила угрозу, а сам при этом искренне забавляется?

— В жизни не встречала непостоянной женщины, — отмахнулась Амелия. — А твое извинение, Джон, звучит так же фальшиво, как очередное обещание грешника вернуться на путь праведный. Нет, это вы, мужчины, ветрены и неверны.

— Лорд Портли прожил так долго, — весело пояснил Лоренс, прежде чем вторая булочка полетела в Джона, — потому что даже дьявол отказывался забрать в ад такого бессовестного развратника. Когда же прошло много лет, у сатаны просто не оказалось иного выхода, кроме как вернуть его туда, откуда он вышел.

— Неглупо, — одобрила я мужа, приветственно подняв бокал. Но он только покачал головой, словно говоря: «Ох уж эта молодежь, что с ней поделать?»

Я знала ответ: только пристрелить.

— Амелия, дорогая, — вздохнул Томас, — кто же изменчив, как не ты? Подумай хорошенько и сама это признаешь. Однако, Энди, при этом она совершенно очаровательна. Я сразу распознал брошенный вызов и сделал все, чтобы победить ее восхитительное своенравие, пусть на это ушло почти полгода. Я писал ей стихи и поэмы. Самая лучшая озаглавлена «Без тебя я погиб». Уверен, именно это произведение побудило ее отдать мне руку.

Амелия погладила плечо мужа.

— Нет, Томас, ты ошибаешься, хотя эти стихи пробудили в моей душе волнующие образы. Все решила серенада, которую ты исполнил под моим окном. — И, взглянув на меня, она добавила:

— Если его легкие уже оправились от потрясения и вполне здоровы, Томас не откажется спеть ее и под вашим окном, Андреа.

— Энди, — поправила я. — Умоляю, Томас, мне бы очень хотелось. Возможно, вы поведаете нам, о чем идет речь в песне?

Томас, как раз в этот момент зачерпнувший ложку горошка, задумчиво свел брови.

— Да, этот плод моих усилий явно удался, — признал он, чуть покраснев, и запел прекрасным тенором:

Как я страдаю, как я терзаюсь, Сжалься над бедным влюбленным, молю. И по-английски, не по-французски Шепни мне заветное слово «люблю». Когда так нежно смотрят на меня твои чудесные глаза, Готов я все отдать за взгляд один — и мир, и рай.

Я рыдала от смеха, задыхалась и не могла остановиться. Из глаз полились слезы. Муж поспешно поднялся, подошел ко мне и похлопал по спине.

— Придется приказать Брантли убрать несколько секций стола. Тогда он станет меньше и не придется каждую минуту обходить его, чтобы избавить тебя от кашля.

— Превосходная идея, — одобрила я, немного отдышавшись. — В таком случае мы всегда сможем помочь друг другу.

Было понятно, что и Джона наконец проняло: он пил воду большими глотками и ежеминутно прыскал. К своему удивлению, я заметила, как Брантли поспешно прикрыл рот.

— Это смягчило ее жестокое сердце, — торжественно объявил Томас, очевидно, безразличный к вызванной им же реакции, и, наклонившись, чмокнул жену в щеку.

— Я взяла реванш, нарисовав его в виде ангела со сломанными крыльями, лишившегося райского блаженства. Но эта его песня действительно тронула мою душу, хотя я и пыталась ее покритиковать. Совсем немного, как понимаете. Я все твердила ему, что «глаза» лучше рифмуются с «небесами», но он лишь улыбался неземной улыбкой и отвечал, что никогда не станет делать того, что от него ожидают. Это так скучно! Никаких идеальных рифм! Больше всего на свете он опасается утомить меня. И конечно, этого никогда не бывает.

Лоренс опять покачал головой. Брантли уже успел прийти в себя и стоял, неестественно выпрямившись, как колонна. Лакеи, однако, были далеко не так хорошо вышколены, как Моисей, и старательно отворачивались, так что я могла видеть только их профили.

— Сэр, — обратилась Амелия к Лоренсу, — очень не хочется подниматься из-за стола, но, по правде говоря, ваша бедная жена, кажется, готова заснуть прямо над пюре из крыжовника со взбитыми сливками.

Я действительно устала, но как она это увидела? Я веселилась так же отчаянно, как остальные. Но она права, я с ног валюсь.

— Вы так добры, Амелия, — кивнул Лоренс и с искренним сочувствием заметил:

— Дорогая, вам пора отдохнуть. Я и сам не прочь растянуться на перине. Если вы с Амелией удалитесь в гостиную, мы скоро присоединимся к вам, а потом все разойдемся по своим комнатам!

— О, все в порядке, — заверила я, с трудом подавив зевок. — Но я, пожалуй, послушаюсь. День был нелегкий. Кроме того, мне еще нужно прогулять Джорджа, а кто знает, как долго он захочет знакомиться с новым местом. Томас, вы действительно придете под окно моей спальни и споете замечательную серенаду, вроде той, что сочинили для Амелии?

— Пожалуй, стоит подумать об «Оде смешливой девушке». Хм-м… Обещаю поработать над темой, Энди.

Амелия сделала знак одному из лакеев, и тот направился к ней, чтобы помочь встать. Она приподнялась было, но тут же замерла.

— О Господи, совсем забыла, Энди, что теперь вы новая хозяйка и должны подать сигнал присутствующим, что ужин закончен.

Я сунула пальцы в рот и тихо свистнула.

— Ну, вот и сигнал, — усмехнулась я, отодвигая стул. Брантли немедленно оказался рядом.

— Миледи, — произнес он так официально, что я мгновенно угомонилась.

Муж, очевидно, тоже был недоволен, но я решительно отказывалась выплыть из-за стола с видом матроны в гордо возвышающемся фиолетовом тюрбане с пером.

— По-моему, вам с Брантли нужно как-то усовершенствовать сигнал, — посоветовал он. — Свистом обычно подзывают собак или лошадей.

Джентльмены вежливо встали, выжидая, пока мы покинем столовую, чтобы на свободе насладиться портвейном. Я почти чувствовала на языке вкус вина. Увы, мы с Лоренсом были не одни.

— Дом изумителен, — пробормотала я по пути в гостиную. — Лоренс рассказал о дневнике старого Хьюго, содержащем проклятия еретикам и им подобным.

— Да, он хранится в маленькой комнатке рядом, под ржавыми старыми доспехами, с которых горничные так не любят смахивать пыль. Они боятся, что рыцари по-прежнему прячутся внутри, то есть не сами, а скелеты и призраки, и норовят застать девушек врасплох и ущипнуть. Я слышала, как одна горничная предостерегала другую, твердя, что нельзя подходить близко к доспехам, потому что рыцарь может схватить ее, затащить к себе и больше не выпустить. — Амелия рассмеялась. — Иногда мне кажется, что Томас скрыл правду и здесь полно привидений. Нет, ничего зловещего и неприятного вроде звона цепей и скрипа половиц, просто это словно висит в воздухе.

— Вы расспрашивали о духах, прежде чем выйти замуж?

— Видите ли, мой отец — известный ученый и специалист по сверхъестественным явлениям. Он считает, что в Девбридж-Мэноре куда больше подобных призрачных феноменов, чем думают окружающие, хотя хозяева не спешат это признать. По его мнению, большинство из призраков возникли в шестнадцатом-семнадцатом столетиях, когда здесь лилась кровь и царило насилие, как, впрочем, и в других местах. Именно он настаивал, чтобы каждый фантом был подробно описан и исследован, пока он не удостоверится, что мне не причинят зла. Честно говоря, мне кажется, отец заинтересован в том, чтобы выявить и распознать самых гнусных призраков, которые до сих пор населяют Черную комнату. Он будет потом хвастаться открытиями перед своими коллегами. К сожалению, Томас не смог вытащить на свет Божий ни одного призрака и клялся, /что в полночь прошел каждый коридор по крайней мере дважды, но никого не увидел. Как я уже сказала, это всего лишь мои ощущения. Наверное, я попрошу отца приехать и провести несколько опытов, чтобы увидеть загадочных существ. Но я считаю, что в Черной комнате совершенно безопасно.

— Хотелось бы мне познакомиться с вашим отцом и присутствовать при его опытах, — заметила я и тут же обозвала себя дурой. Кому охота оказаться лицом к лицу со злобным привидением? Кому нужно, чтобы какой-то дух болтался по всему дому, бряцая цепями, издавая стоны и пугая людей? И что произошло в Черной комнате?

Господи, я и не думала ни о чем подобном, когда согласилась жить здесь.

Но тут я услышала мужские голоса и поспешно прошептала Амелии:

— Я хочу побольше узнать о таинственных фантомах, Амелия. Неплохо бы посетить завтра утром Черную комнату.

Во мне крепла уверенность, что если муж услышит из моих уст хоть слово о призраках, наверняка посчитает полной идиоткой. Уж лучше держать свои секреты при себе.

— Разумеется. — Амелия помедлила, рассматривая свои руки, и нерешительно добавила:

— Есть и другие помещения, в которых, как говорят, нечисто, но я никогда не видела и не слышала ничего необычного, хотя часто в них бываю. Но среди слуг ходят слухи, особенно об одной комнате. Не стоит упоминать об этом при дядюшке Лоренсе, он отчего-то не выносит таких разговоров.

Какая же это комната?

— Амелия, дорогая, — объявил Лоренс, появляясь на пороге. — Энди поселится в Синей комнате. Не будешь так добра проводить ее?

Амелия уставилась на него, бледная и молчаливая, словно увидела того самого рыцаря из старинных доспехов.

Я последовала ее примеру. Томас откашлялся:

— Э-э-э… может, ты забыл, что эта комната больше подходит какой-нибудь престарелой родственнице, глухой и по возможности полуслепой?

— Верно, дядя, — поддакнул Джон. — Родственнице, потерявшей пять основных чувств.

Да что здесь творится? Неужели именно об этой комнате только что упоминала Амелия?

Глава 8

Лоренс рассмеялся:

— До чего же вы легковерны! Не слушайте их, Энди. Синяя комната — это прелестная спальня с уютной смежной гостиной, которые вы найдете очаровательными, и более ничего. Много света, а из широких окон открывается изумительный вид на восточный газон и лес. Вся эта болтовня о призраках — просто способ скоротать длинные зимние вечера. А теперь, дорогая Энди, в путь. Мисс Крислок обосновалась почти рядом, в комнате Димуимпл.

— Ах да, — припомнил Джон. — Она была одной из наследниц в прошлом веке, которая спасла фамильное состояние от подлеца графа. Вряд ли она все еще болтается в доме, не так ли, дядюшка?

— Элис Димуимпл была веселой легкомысленной старушкой, как говаривал мой отец, который знал ее, будучи совсем маленьким. Она умерла в весьма почтенном возрасте оттого, что захлебнулась превосходным бренди, и, вне всякого сомнения, отправилась на небо, чтобы получить заслуженную награду, — объяснил мой муж.

— В отличие от многих представителей мужского пола в нашем семействе, — проворчал Томас, — которые оставили после себя так много бастардов, что в Девбридж-Мэноре вечно являлись беременные дамы.

— Насколько я помню, — вмешался Джон, — мой внучатый дядюшка, по слухам, самый большой негодяй и распутник, велел своему управляющему отделываться от, как он выражался, «назойливых баб». Но тот оказался очень религиозным человеком и, судя по хроникам, удочерил трех женщин и воспитал побочных детей его светлости как своих собственных.

— А мне дедушка ничего подобного никогда не рассказывал, — промямлила я, стараясь скрыть разочарование. Муж в утешение похлопал меня по руке. — Поразительно. Я хочу услышать еще нечто в этом роде.

— Не сегодня, — отказался Лоренс и, поцеловав меня в щеку, прошептал:

— Синяя комната идеально подойдет вам. Увидимся утром, дорогая. А теперь мне нужно потолковать с Джоном и прояснить кое-какие вопросы.

Очевидно, помимо всего прочего, он собирался сообщить Джону, что тот останется наследником, поскольку от нашего союза не будет детей. Превосходно. Чем скорее, тем лучше. Не хватало еще неприятностей с моим новым племянником по такому щекотливому поводу.

— Господи, — неожиданно для себя воскликнула я, — у меня появились племянники!

— Совершенно верно, дорогая тетушка, — усмехнулся Джон, отвесив шутовской поклон. Опять в его темных глазах промелькнула злость, но тут же исчезла.

Я снова обратилась к мужу:

— Интересно, у Синей комнаты тоже есть такая очаровательная история? Может, еще одна наследница по имени мисс Блю[4]?

Лоренс снова рассмеялся, искренне, весело, громко. Мне нравился его смех, теплый и успокаивающий. Куда лучше, чем уже ставшая привычной неодобрительная мина!

— Идите, дорогая. Я попытаюсь придумать, чем вас развлечь завтра.

— Доброй ночи, сэр, Томас, Джон.

Мы с Амелией вернулись в вестибюль, огромный, с полом, вымощенным каменными плитами, древними и неровными, стертыми десятками ног.

— Это старый зал, оставшийся от первоначального здания, выстроенного в шестнадцатом веке, — заметила Амелия, грациозно взмахнув рукой.

Великолепное помещение, с высоким потолком, перекрещенным закопченными балками, едва видимыми в тусклом свете, который отбрасывали свечи в настенных шандалах. Не менее двенадцати доспехов, полного рыцарского вооружения, переживших века, выглядели зловеще и грозно в пустом зале.

Лестница из блестящих дубовых плашек, достаточно широкая, чтобы вместить сразу с полдюжины человек, красовалась в самом центре зала. По каменным плитам пола стучали каблучки Амелии, эхом отдаваясь в вышине. Ступеньки не были покрыты ковровой дорожкой, зато дубовые доски, вероятно, натирали лимонным воском. По обеим сторонам висели шандалы. Хорошо, что не приходится нести свечу в руке, тщательно оберегая утлый огонек. Добравшись до площадки, я повернулась и посмотрела вниз. Старый зал… реликт прошедших веков, наполненный причудливыми тенями, хранящий сотни тайн в своих древних стенах. Будь я призраком, мне, вероятно, понравилось бы жить тут. В этом месте какая-то особая атмосфера.

— Ваша свадьба явилась жестоким потрясением для всех нас.

— Это я вижу. Только не понимаю, почему Лоренс все скрыл от вас.

Амелия, очевидно, на что-то решилась: откашлялась, вскинула голову и с возмутительной искренностью выпалила:

— Надеюсь, этот брак никак не связан с вашим прошлым… родителями…

Не слишком приятные вещи, чтобы бросать их в лицо новоявленной тетке, но, учитывая, что Лоренс не сказал обо мне ни слова, вполне понятные. Неужели боялся, будто они станут отговаривать его, потому что я так молода? И Амелия не зря беспокоится. Все же она не проявила достаточно такта, поэтому я довольно сухо обронила:

— Понятия не имею. Нужно будет узнать у мужа.

Однако Амелия не сдавалась:

— Ваше прозвище… Энди… возможно, вам дал его какой-то джентльмен? — настороженно и в то же время вызывающе допытывалась она.

Неужели действительно считала меня кем-то вроде оперной танцовщицы, самозванки, именующей себя женой? Кто может уберечься от подобного, когда лорд Портли приводил их домой десятками?! Я не выдержала официального тона и громко прыснула:

— Весьма неглупо с вашей стороны, Амелия. Вы правы, это был джентльмен. Довольно пожилой. И мне это прозвище понравилось. Действительно, я истинная Энди, до мозга костей. «Андреа» звучит отвратительно и скорее подходит старой карге, которой стоило бы держать при себе свои плохие манеры. Как вы считаете?

Амелия заулыбалась было, но тут же поджала губы. Мне больше не хотелось разговаривать на эту тему. Я устала, и голова раскалывалась от боли. Ненавижу, когда болит голова.

— Коридор просто бесконечный. Слава Богу, повсюду горят свечи.

— Да, — ответила она своим обычным тоном. — Девбридж-Мэнор — гигантский дом с бесконечными переходами и десятками комнатушек, которыми никто не пользуется, а две лестницы вообще никуда не ведут и упираются в стены. Вероятно, это очень отличается от того, к чему вы привыкли?

Опять она пытается что-то выведать, но на этот раз куда осторожнее.

— Должна сказать, — подначила я, — в нашем лондонском доме нет лестниц, ведущих в тупик.

— Ну же, Энди, признайтесь, где вы встретились с дядей Лоренсом? На балу? На приеме? Или в опере? На Друри-лейн? Хотелось бы, чтобы вы перестали ходить вокруг да около и честно ответили.

Вот это уже интереснее!

Я одарила ее солнечной улыбкой. В голосе ее звенело сомнение, и она допрашивала меня, как судья — преступника. Так ей нужна честность?!

— Спросите дядюшку.

— Нет, я спрашиваю вас!

Я нахмурилась и покачала головой, словно пытаясь вспомнить.

— Знаете, возможно, это действительно было в театре. Я что-то запамятовала. Слишком много пьес посмотрела за столько лет.

— Но не так уж давно вы познакомились с дядей, черт возьми!

Видя, что она вот-вот взорвется, я вздохнула и призналась:

— Собственно говоря, он приехал, чтобы выразить свои соболезнования. И это все, что я могу сегодня сказать. Поверьте, Амелия, я не бродяжка танцовщица, прокравшаяся в дом, чтобы украсть ваши драгоценности.

— Простите, — извинилась она, хотя и без малейшего раскаяния. Скорее она сказала это с облегчением. — Просто мы с Томасом ничего не знали, а дядя Лоренс не пожелал прояснить ситуацию.

— Это его дело. Однако представить не могу Лоренса, стоящего перед вами и перечисляющего титулы и имена представителей моего семейства, цифры годового дохода и мои дурные и хорошие привычки.

— Я тоже. Но уже через десять минут после встречи, особенно когда в гостиную ворвался Джордж, я подумала, что вы мало похожи на хозяйку дома, — пробормотала Амелия. — К тому же общество тонет в пороке. Рада, что вы другая.

— Каком пороке?

— О, только не в нашем доме. Я говорила вообще. Мы живем в очень либеральные времена. Повсюду царит распущенность. Что станется с миром, где дети растут, не имея понятия об истинных ценностях, чувстве справедливости, моральных и религиозных принципах?

— Раньше я никогда об этом не задумывалась, но теперь попробую, — пообещала я, кладя ей руку на плечо. — Амелия, перестаньте тревожиться обо всем сразу. О, вижу, этот коридор простирается прямо в следующий век. Где же пресловутая Синяя комната?

— Вот мы и пришли. Ваша мисс Крислок рядом.

Она распахнула дверь. Комната была залита сиянием. Повсюду стояли канделябры, освещая каждый угол. В камине горело невысокое пламя. Как тепло, как уютно!

Честно признаться, спальни прелестнее мне не приходилось видеть. Должно быть, я затаила дыхание, потому что после некоторой паузы Амелия осторожно заметила, словно пробуя, не колется ли заноза в пальце:

— Если кто-то не привык к такой роскоши, спальня производит поистине ошеломляющее впечатление, не так ли?

Теперь она явно шутила, и на сердце стало легче. Я торжественно кивнула:

— Совершенно с вами согласна. Здесь чудесно. Разумеется, вечером, когда свет приглушен, все выглядит крайне романтично.

— Именно. Ну а теперь, поскольку вы не привезли с собой горничную, я прикажу своей, Стелле, поухаживать за вами сегодня. Стелле было велено распаковать ваши сундуки. Видите, она оставила вашу ночную рубашку на кровати и при этом утверждала, что вышивка просто великолепна.

— Это мисс Крислок постаралась.

Хотя горничная мне не так уж нужна, я всегда могла послать Стеллу за капелькой бренди, чтобы унять головную боль.

— Доброй ночи, Энди. Завтра я покажу вам Черную комнату. Она действительно выкрашена в черный цвет. Самое устрашающее, что я о ней слышала, — это история дворецкого, убитого графиней. Он угрожал рассказать ее мужу, что был ее любовником.

— О Боже, я дрожу при одной мысли об этом. Теперь мне еще больше хочется увидеть Черную комнату. Кстати, наконец-то вы назвали меня по имени. Спасибо. Уверена, вы к нему привыкнете, как, впрочем, все окружающие, включая вашего дядю по мужу.

— Увидимся утром.

— С нетерпением ожидаю встречи. И не стоит волноваться сразу обо всем. Меня вам бояться нечего, я самое добродушное создание в мире.

— Постараюсь, — пообещала Амелия, рассматривая свои изящные белые руки, но тут же вновь сорвалась:

— Почему в таком случае вы не поселились в спальне графини, которая примыкает к покоям дяди Лоренса?

— Не будьте слишком любопытной, Амелия, — посоветовала я, погладив ее по плечу. — Что ни говори, а это вас не должно касаться. Если у вас и есть вопросы, оставьте их на завтра.

— Я волнуюсь за дядю Лоренса. Он уже немолод. Что, если вы его завлекли и обманом заставили жениться?

— Вы считаете его дряхлым, выжившим из ума человеком?

— Конечно, нет, но он так давно жил один! А вдруг вы причините ему зло? Никто из нас не хотел бы видеть, как он страдает. Ну вот, я откровенно высказала все, что меня мучит.

— Тогда все в порядке. Я желала бы, чтобы между нами была полная откровенность, как бы тяжела ни оказалась правда. Спокойной ночи, Амелия. Поверьте, я вряд ли осложню вам жизнь.

Но она уже не могла остановиться:

— Очень на это надеюсь. Но все это странно. Вы молоды и красивы. А если при этом честны и питаете только добрые намерения, то почему вышли за дядю?

— Он мне нравится.

— Но зачем ему жениться на вас? На девушке гораздо моложе его, получившей столь эксцентричное воспитание, что она свистом дает знать, когда пора встать из-за стола?!

— Скажем, у него безупречный вкус. Доброй ночи, Амелия. Хватит разговоров на сегодня. Даю слово больше не свистеть за столом. Вы правы, свистеть за столом неприлично.

— В таком случае…

Я буквально вытолкала ее за дверь.

Амелия — страдалица, подумала я, поплотнее закрывая дверь. Должно быть, в каждой семье есть такие. Хотя приятно, что она так симпатизирует и сочувствует своему дядюшке.

Я не сделала и трех шагов к кровати, когда горничная Стелла, женщина, с которой мне не хотелось бы повстречаться в темном переулке, неожиданно возникла в дверях и приветствовала меня сухой улыбкой и легким реверансом. Средних лет, с темными седеющими волосами, стянутыми в узел, куда выше, чем я, — правда, это немудрено, — и такая тощая, что казалось, кости сквозь кожу выпирают, и в довершение всего с небольшими усиками над верхней губой.

Очевидно, она здесь не по своей воле. Я не ее хозяйка, и она не желает меня обслуживать.

— Спасибо за помощь, Стелла, — вежливо сказала я. — Пожалуйста, принесите мне стаканчик бренди от головной боли, а потом можете идти спать.

Густые черные брови недоуменно поднялись. Она едва заметно кивнула и удалилась.

О Господи, ну и особа! Неужели помчится на кухню и объявит всем, что новая госпожа еще и выпивоха? Возможно. Что ж, по крайней мере им будет о чем посудачить, пока не станет ясно, как бесконечно невинна их хозяйка.

Оставшись одна, я подошла к окну и раздвинула шторы. Стояла непроглядная тьма, тусклый серпик полумесяца едва освещал летящие тучи. Вдали виднелись неясные тени — наверное, силуэты деревьев. Все спокойно и тихо, ни малейшего движения.

Я метнулась к гардеробу вишневого дерева, которому было не меньше двухсот лет, вынула красивый алый плащ, подбитый горностаем, и завернулась в него. Дорогой Джордж, наверное, мечется в нетерпении. Не хватало только неприятностей в первую же ночь в новом доме!

В этот момент снова появилась Стелла с моим бренди, то есть с полным до краев стаканом, который она и вручила мне с плохо скрытой ухмылкой. Едва она убралась, я сделала несколько глотков, набрала в грудь побольше воздуха и велела головной боли затихнуть.

Несколько минут спустя я легонько постучала в дверь спальни мисс Крислок. Услышав ее голос, открыла дверь и увидела, что Джорджу в самом деле не терпится выйти во двор. Увидев меня, он поднял страшный шум и не унимался до тех пор, пока я не взяла его на руки и не принялась теребить уши.

— Ты готов к вечерней прогулке?

Как только удостоверилась, что мисс Крислок устроена хорошо, я нежно пожелала ей спокойной ночи, поцеловала в щеку и утащила Джорджа. К счастью, пока мы не вышли из дома, он ни разу не залаял. Но, взглянув на мрачное небо, на незнакомый дом и окрестности, жалобно тявкнул и прижался к моей ноге.

— Все хорошо, — утешала я, гладя его. — Это наше новое жилище. Почти такое же, как Дирфилд-Холл. Сегодня мы не можем все осмотреть, уже слишком поздно, и у меня голова буквально раскалывается. Обещаю, что завтра мы будем гулять до упаду. А сейчас найди подходящий кустик, Джордж, я подожду тебя тут.

Ночь выдалась холодной, хорошо еще, что дул лишь легкий ветерок. Я поплотнее закуталась в плащ и стала наблюдать за Джорджем, которому, очевидно, не нравился ни один кустик. Он медленно шел вперед, но ничего достойного его внимания не попадалось.

— Когда же он наконец выберет?

Это Джон! И я наедине с ним! Но это не важно. Он мой племянник по мужу, и мне нечего бояться.

— Его рекорд — одиннадцать кустов и одно тощее дерево. Насколько помню, в тот вечер было особенно тепло. А сейчас почти зима, и он вряд ли замешкается.

Так и вышло. Пятый куст вполне удовлетворил Джорджа. Посеменив назад, он увидел Джона и принялся оглушительно тявкать, пока тот не подхватил его.

— Никогда не видела, чтобы Джордж так подлизывался к кому-то!

— Я уже говорил при первой встрече, что животные от меня без ума.

— Верно, но все-таки отдайте мою собаку. Доброй ночи, Джон.

Он не произнес ни слова, за что я была крайне благодарна ему, только буравил взглядом мне спину. Я чувствовала это, пока поднималась по лестнице с Джорджем на руках, но не оборачивалась. Это вместо меня сделал Джордж и дружелюбно фыркнул. Значит, Джон все еще внизу.

Пока я переодевалась в ночную рубашку, Джордж исследовал Синюю комнату. Обнюхал каждый угол, каждый предмет мебели, даже посидел перед камином, наблюдая, как взрываются и умирают крохотные оранжевые искры, взлетая над пляшущими языками пламени. Потом подбежал ко мне и тявкнул.

— Странно все это, правда? Так, незнакомо! Ну ничего, мы с тобой молоды и уступчивы. Приспособимся как-нибудь.

Свечей в изысканных канделябрах было так много, что прошло минут десять, прежде чем я их задула и улеглась в постель. Едва терьер устроился рядом, у моего левого бока, где обычно проводил ночи, я наказала:

— Будь бдителен, Джордж. И если сюда забредет какой-нибудь призрак, постарайся меня разбудить.

Но Джордж уже храпел. Впрочем, мы оба мирно проспали всю ночь. Правда, я надеялась, что не храплю так громко, как Джордж, но если нас и посетили духи, я этого так и не узнала.

И когда утром в дверь постучали, к моему удивлению, это оказалась не Стелла и даже не чересчур любопытная Амелия. В комнату вошел Брантли и тут же скромно отвел глаза, поскольку я была еще в пеньюаре. Разглядывая гардероб, он услужливо сообщил:

— Я пришел вывести на прогулку мистера Джорджа.

Джордж, к тому времени так глубоко утонувший в перине, что был вынужден подпрыгнуть на своих коротеньких ножках, дабы узреть, что происходит в комнате, увидел наконец Брантли, спрыгнул с высокой кровати и потянулся. А потом… потом потрусил прямо к дворецкому и протянул лапку. Должно быть, Брантли пришел в полный восторг, хотя по его лицу было трудно что-либо понять. Он молча пожал лапу Джорджа и, подхватив его, пообещал:

— Мы скоро вернемся, миледи.

Оба исчезли.

Кажется, мистер Джордж обрел дом и друзей! А как насчет меня? Будем надеяться, Лоренс ответит на все вопросы, которые терзают Амелию, и тем самым избавит меня от ее назойливой любознательности.

Вчера я забыла задернуть шторы, и яркие солнечные лучи вливались в комнату. Я медленно обошла помещение. Кресла, диваны, великолепная кровать на возвышении, высокие окна. Я словно очутилась в море, играющем самыми разными оттенками синевы. Три стены были оклеены обоями, четвертую выкрасили в светло-голубой, почти белый цвет. Ковер тоже был голубым, цвета летнего неба. Лоренс прав. Комната очаровательна — просторная, светлая и уютная. Не понятно, отчего все так волновались.

Позвонив, чтобы принесли горячую воду, я все продолжала гадать, почему домашние, подобно мне, не восхищаются Синей комнатой. В чем тут загвоздка, черт возьми?

Глава 9

Не прошло и нескольких минут, как в комнату ступила, пыхтя от усердия, очень хорошенькая девушка с большим ведром горячей воды.

— Для вашей ванны, миледи, — сообщила она и попыталась присесть, не выпуская ведра, края которого доходили ей едва не до подбородка.

— Боже, а где лакей?

— Он мне ни к чему, — по-прежнему задыхаясь, пробормотала девушка. — Это моя работа, и я с ней справлюсь. Вот увидите, миледи.

— Я уже вижу, — улыбнулась я. — Кто вы?

Она наконец поставила огромное ведро и, немного придя в себя, присела.

— Я Белинда, подменяю Стеллу, если та больна или не в настроении, что бывает в последнее время частенько, с тех пор как она рассорилась с мясником из Девбриджа-на-Эштоне. Это деревня, в миле к востоку отсюда.

— А почему у Стеллы вышла размолвка с мясником? — заинтересовалась я.

— Ну… не мое это дело — сплетничать, — замялась она, шагнув ближе, — но поскольку вы новая хозяйка, вам следует знать о парне, который, как говорит Стелла, захаживает к миссис Грейсток, бабенке весьма сомнительной репутации. Миссис Грейсток обитает в очаровательном коттедже на окраине деревни.

— Вот как? Разумеется, это все объясняет. Рада познакомиться с вами, Белинда. Буду очень благодарна, если нальете мне горячей воды.

— Я сделаю и еще кое-что: потру вам спинку. Никто и никогда не тер мне спинку. Во всяком случае, я не помню ничего подобного.

— Звучит заманчиво.

Так оно и было. После этого я и представить не могла, что расстанусь с Белиндой. Все свои траурные платья я оставила в Лондоне. Белинда помогла мне надеть туалет из мягкого серого муслина, а потом усадила за туалетный столик и уложила волосы короной.

— Будь сейчас вечер, я вплела бы вам в косы ленты, но сейчас утро, и не хотим же мы, чтобы миссис Томас выглядела рядом с вами чучелом!

Поднявшись, я почувствовала, что настроение мое значительно улучшилось, особенно когда девушка искренне воскликнула:

— О, вы прекрасны, миледи… настоящая красавица! Какие роскошные волосы — красно-каштановые, похожи на осенние листья. Так и переливаются, да еще и вьются!

Я бы поцеловала ее за такой изысканный комплимент, не вернись в это время Брантли с Джорджем.

— Мистер Джордж, — известил дворецкий, — добрался до самых конюшен с лакеем Джаспером, весьма энергичным и добродушным молодым человеком. Джаспер сообщил о крайне удовлетворительном результате утренней прогулки.

— Спасибо, Брантли, — кивнула я, хотя, по правде говоря, совершенно позабыла о Джордже с той самой минуты, когда Белинда начала орудовать губкой.

— Еще только восемь утра, миледи, — заметила Белинда, взглянув на изумительные старинные часы, стоявшие на каминной доске. — Миссис Томас не спустится вниз до десяти. Джентльмены, правда, встают рано, если не считать мистера Томаса. Ах он бедняжка, ему приходится быть таким осторожным! Он такой хрупкий, и здоровье у него слабое. Ему предписано двигаться по утрам как можно медленнее, пока он не убедится, что все в порядке и за ночь не случилось никакой беды. Такого красавчика следует беречь, нам всем не хочется, чтобы он занемог!

— Он и вправду похож на греческого бога!

— Не знаю, что за греческий бог, но от него глаз не отвести, уж что верно, то верно, — убежденно кивнула Белинда. — Мы все за него молимся.

Я взяла Джорджа и отправилась навестить мисс Крислок, которую застала еще в постели. Густая черная с белыми прядками коса лежала на плече. Такая добрая леди, почти ровесница моей матери. Мисс Крислок появилась в нашем доме, когда я переехала в Дирфилд-Холл к дедушке, и я горячо ее любила.

— Милли, — спросила я, целуя ее, — помнишь, как я рассказывала о некоем Джоне, с которым трижды встретилась в Лондоне?

— Конечно, дорогая. Ты отчего-то боялась его, хотя не желала в этом признаваться. Как она догадалась?

— Нет, Милли, ничего подобного. Просто он был несколько дерзок и навязчив, пока наконец не оставил меня в покое. Так вот, он оказался племянником Лоренса и, похоже, живет здесь постоянно.

— Пути Господни неисповедимы, — задумчиво заметила мисс Крислок, нахмурившись. — Поистине неисповедимы, Энди.

Я не осмелилась осведомиться, что она имеет в виду.

— Так или иначе, он теперь и мой племянник, что звучит довольно странно, но, думаю, мы сумеем поладить.

— Интересно, что из этого выйдет.

Она никогда не высказывалась ни за, ни против моего замужества, а прямо спросить ее я опасалась и поэтому так и не узнала мнения компаньонки. Улыбнувшись ей, я взяла Джорджа, который утомился от долгих разговоров и требовал внимания.

— Довольно странное хозяйство, но в каждом монастыре, полагаю, свой устав. Однако дом большой, настоящий лабиринт коридоров: слишком много людей строили его и перестраивали. Если хочешь побродить по дому, попроси тебя проводить. Ты познакомилась с экономкой, миссис Редбрист?

— Да, очень приятная женщина. Неиссякаемый источник всяческих сведений. Днем мы договорились пройтись по дому.

— Я пришлю тебе свою новую горничную, Белинду. Ты найдешь ее восхитительной. Весьма независимая особа и переполнена занятными историями о здешних обитателях.

— Поосторожнее, Энди! — вдруг сказала мисс Крислок.

Чего мне, спрашивается, опасаться?

Я начала спускаться вниз. Джордж семенил рядом, с трудом перебирая короткими лапками по ступенькам. К тому времени, когда он наконец добрался до Старого зала и, задыхаясь, повалился на бок, я совсем развеселилась. Джордж немного пришел в себя и принялся обнюхивать доспехи.

— Надеюсь, он не повалит их на себя, — заметил Джон.

К моему невыразимому ужасу, Джордж поднял лапу и оросил доспехи.

— О нет, Джордж, как ты мог?!

Совсем рядом раздался смех Джона. Стоило Джорджу услышать его голос, как рыцари были забыты. На этот раз Джон хоть и улыбнулся ему, но твердо заявил:

— Джордж, веди себя прилично. Понимаю, что доспехи могут явиться непреодолимым искушением. Хорошо еще, что ты облегчился на фламандские, а не на английские латы. Но впредь тебе придется учиться дисциплине. Нужно сдерживать себя!

Мне было так стыдно! Я смотрела на Джорджа, который, в свою очередь, уставился на Джона с неподдельным обожанием, преобразившим его уродливую морду. Хохолок так и ходил ходуном.

— Не могу поверить, что ты способен на такое! Ты негодник, Джордж!

— Он никогда не видел столько старых, весьма пахучих и тронутых ржавчиной доспехов?

— Никогда. Но Джаспер водил его гулять всего час назад. Господи, что же теперь делать?

— Я передам Брантли, что фламандские доспехи нуждаются в чистке. Не волнуйтесь. Думаю, у миссис Редбрист найдется средство для удаления… э-э-э… всех следов преступления. — Он взъерошил шерсть Джорджа. — Если хочешь, Джордж, можешь проводить нас в утреннюю столовую.

— Он любит бекон.

— Да, припоминаю, вы говорили. Кажется, дядюшка уже там. Он ранняя пташка.

— Верно.

Стоило нам появиться в маленькой очаровательной круглой столовой с окнами по всему периметру, как Лоренс встал.

— Доброе утро, дорогая. Хорошо спали?

— Великолепно. Правда, велела Джорджу разбудить меня, если какие-нибудь слишком ретивые привидения решатся потревожить наш покой. Но если кто-то и являлся, мы не услышали их приветствия.

— Не слушайте Амелию. Она истинная дочь своего отца, а это означает, что, как и он, верит в призраков и всяческие сверхъестественные явления, которых, конечно, быть не может в Девбридж-Мэноре да и вообще на свете. Джон, да ты уже на ногах? Я очень доволен. Не зря предупредил Суонсона, чтобы он явился в кабинет ровно в девять. Начинается твое обучение.

Джон только кивнул и повернулся к буфету, на котором стояло с полдюжины серебряных подносов под крышками. Я присоединилась к нему, восхищенная таким изобилием.

К очевидному удивлению Лоренса, не успели мы с Джоном устроиться за столом, как в комнату рука об руку вошли Амелия с Томасом.

— Я ни разу не кашлянул с той минуты, как открыл глаза, — объявил Томас с сияющей улыбкой. — Амелия посчитала меня достаточно здоровым, чтобы сойти к завтраку.

Он был так красив, что я уставилась на него, забыв о насаженном на вилку кусочке яичницы.

— Возьмите себя в руки, — посоветовал Джон.

— Это так трудно. Неужели в нем нет ничего уродливого?

— Не замечал, — заверил Джон и улыбнулся брату. Тот успел нагрузить тарелку с верхом, не переставая рассказывать Лоренсу об очень коротком приступе одышки, случившемся в два часа ночи.

— Я массировала ему грудь, пока сердцебиение не пришло в норму, — с неподдельным участием добавила Амелия. — Хотя, должна признаться, немного встревожилась.

— Интересно, — вставил Джон, — чем это вы занимались в два часа ночи, что у тебя случился этот припадок? Томас залился краской до самых корней волос.

— Вот как! — констатировал Джон, отсалютовав брату ножом. — Если бы твое сердце не забилось сильнее, значит, усилия того не стоили бы. Поверь, Томас, это вполне естественное явление.

— Я так ему и сказала, — хладнокровно подтвердила Амелия, кладя себе два тоста.

Я скормила Джорджу несколько кусочков бекона. Тот, к счастью, вел себя идеально и чинно уселся между мной и Джоном. Я не поднимала головы и все внимание уделяла Джорджу. Слишком хорошо я понимала, на что они намекали. Не так уж я глупа! Просто поверить невозможно, что они имеют наглость говорить за столом о подобных вещах!

Лоренс откашлялся и легонько тронул мое плечо:

— А, вот и мисс Крислок. Добро пожаловать, дорогая леди. Могу я положить вам яичницы и копченого лосося? Я думала, мы увидимся не раньше полудня.

— О, Милли, садись поскорее.

Как только ей подали чай, Лоренс громко спросил:

— Вы знали Оливера Уилтона?

— Разумеется, — пожала плечами Амелия. — Герцог Браутон. Отец с ним знаком. Говорит, это настоящее ископаемое, но обладает блестящим умом и едким остроумием. Но он, кажется, недавно умер.

— Совершенно верно. Видите ли, Энди — его внучка. Титул унаследовал Питер Уилтон, ее кузен, внук покойного. Питер и Энди росли вместе, потому что отец и мать Питера погибли вскоре после его рождения.

— Собственно говоря, — добавила я, пытаясь выдавить улыбку, — мы с Питером скорее брат и сестра, чем кузены, и горячо друг друга любим.

— В таком случае как ваше настоящее имя, Энди? — осведомился Томас, пристально изучая масленку. Может, в масло попала муха?

Наконец он отодвинул масленку и уставился на абрикосовый джем, по моему мнению, просто восхитительный.

— Когда я приехала к дедушке, — объяснила я, сунув Джорджу очередной кусочек бекона, — он собирался удочерить меня и дать свою фамилию, но мама не согласилась, и я до сих пор ношу фамилию отца. Андреа Джеймсон.

— Андреа Джеймсон Линдхерст, — дополнил Лоренс. — Но так или иначе, она внучка Оливера Уилтона, единственный отпрыск его дочери Оливии, названной в его честь.

— И вы, и ваш кузен так рано осиротели, — вставила Амелия. — Нет, дорогой. Думаю, ты предпочтешь яичницу с этого блюда. Она лучше поджарена и вряд ли расстроит твой желудок.

Томас кивнул, и поднос в ту же минуту почти опустел. Джордж тявкнул. Джон взглянул в милую мордочку со свисавшими едва ли не до пола рыжими прядями.

— Джордж, ты так избалован, что вот-вот захочешь прыгнуть ко мне на колени и есть с моей тарелки.

— Всегда считала, — заявила мисс Крислок своим мелодичным голоском, — что животное нельзя пускать в комнату, где обедают люди. Но стоило мне познакомиться с Джорджем, как осе изменилось. Я согласилась бы пить с ним шоколад из одной чашки, попроси он меня об этом. Я просто влюблена в этого маленького тирана.

Мой беспредельно снисходительный муж расхохотался.

Полчаса спустя я вернулась в Синюю комнату, чтобы сменить туфельки из мягкой лайки на прочные башмаки для прогулки. Утро было прекрасным, и Амелия согласилась показать мне окрестности.

Насвистывая, я развязала ленты, обмотанные вокруг щиколоток. Неожиданно в глаза ударил свет, и я заморгала. Повернув голову, я снова зажмурилась. Странно. Я, как была в одной туфельке, подошла к окну. Пастушки длинными посохами гнали коров на пастбище. Я слышала, как садовники толкуют о розах в нижнем саду, как раз под моим окном. Внезапно в дверь постучали. Я резко повернулась, но тут мой рукав за что-то зацепился. Послышался треск рвущейся ткани. Приглядевшись, я заметила иззубренный кусочек металла, прикрепленный к внешней раме. Я осторожно выпутала рукав.

— Интересно, что это? — спросила я вслух. Джордж фыркнул, но не поднялся с мягкого ковра перед камином. Я снова посмотрела на раму. Похоже, обломок металла вонзился в маленькую дырочку. Дырка в раме? И не одна: их несколько, расположенных через равные интервалы.

Стук повторился.

— Войдите, — откликнулась я. Это оказалась Амелия.

— Как раз переобувалась, — пояснила я. — Встретимся на крыльце.

Едва за ней закрылась дверь, как я подскочила к окну, изучая длинные ряды дырок. И едва не упала, поняв наконец, что это такое.

Окна когда-то были забраны решетками! Точно такие же дыры идут поверху!

— Спаситель милосердный! — прошептала я, растирая руки, покрывшиеся гусиной кожей.

Сердце глухо колотилось. Домочадцы считали, что мне не стоит жить в Синей комнате. А я еще гадала почему. Решетки! Кто был узником этой спальни? И как давно он тут жил?

«Может, какой-то сумасшедший дядюшка из прошлого века?» — подумала я, посматривая на Джорджа, мирно сопевшего перед камином, положив голову на передние лапы.

Я снова подошла к окнам, распахнула каждое и убедилась в своей правоте. Моя комната когда-то служила тюрьмой.

Я вздрогнула, но отнюдь не от холода. Что тут случилось? Какие трагедии происходили в столь прелестном уголке? Нет, наверное, в этом семействе кто-то действительно сошел с ума. Что ж, вполне правдоподобное объяснение. Во всяком случае, призраков никакими решетками не удержишь… если только именно привидения не довели обитателя Синей комнаты до безумия.

Я швырнула туфелькой в стену. Кажется, я медленно, но верно превращаюсь в истеричку. Все это сплошной вздор. Кому есть дело до каких-то решеток? Господи помилуй, да особняк был построен почти четыре века назад. Возможно, на его каменные полы не раз проливалась кровь. Каждое помещение в этом великолепном доме видело смерть во всех ее проявлениях.

Эти проклятые решетки, должно быть, стояли тут много лет назад. И какое отношение они имеют ко мне? Но все же я была заинтригована. Нужно спросить Лоренса, как только мы останемся вдвоем.

Я медленно закрыла окна, все до единого, нашла в гардеробе свои башмаки, натянула и принялась зашнуровывать, то и дело оглядываясь на окна. Представляя черные железные прутья и исхудалые руки, цепляющиеся за них. Вопли о пощаде, несвязные мольбы…

Я оставила Джорджа грезить о беконе и отправилась вниз.

Глава 10

Амелия ждала меня на крыльце, у парадного входа. Погода для ноября стояла теплая на удивление. Легкий прохладный ветерок шевелил голые ветви. Как не похож Йоркшир на южные графства! Йоркшир, с его грубоватой красотой, где все казалось чрезмерно большим: непроходимые леса, вздымающиеся посреди равнины, хаотические нагромождения валунов и камней в самых неожиданных местах, словно разбросанные капризной дланью местного божества. И конечно, унылые, покрытые вереском моховые болота. Одно из таких, Гран-нард, находилось к востоку: уединенная местность, покрытая кочками, пригорками. Глубокие овраги разрезали землю, как застарелые раны. Я любила этот край, но последние три года дед предпочитал жить в небольшом поместье в Пензансе, на границе мрачного холмистого Корнуолла, или в лондонском доме, построенном полвека назад, который теперь принадлежал Питеру. Как, впрочем, и Дирфилд-Холл. И все имущество деда. Интересно, вернется ли он в Англию, чтобы вступить во владение землями герцогов Браутон? Я надеялась, что он приедет в Дирфилд-Холл, его загородный дом. Совсем рядом с Девбридж-Мэнором!

У меня ныло сердце при мысли о том, что мы поссорились перед моей свадьбой. Но Питер наверняка не держит на меня зла! Увидит, что я счастлива, и все станет на свои места.

Я вдыхала душистый воздух и словно наливалась силой и энергией. Отсюда не видно Граннардского болота, но оно совсем близко, и мне очень хотелось повести туда Джорджа. Так и представляю, как он оглядывает незнакомые места, гадая, что от него требуется. Джордж привык к лондонскому шуму и оживленному движению на улицах. Не было телеги, повозки или элегантного экипажа, который бы он не преследовал, пока лапки не начинали подкашиваться. Но тут, на болоте, он узнает совершенно другую жизнь. Возможно, нам удастся отправиться туда сегодня же. Пусть выспится, а там посмотрим.

— Какой чудесный день, правда? — начала Амелия, осторожно втыкая шпильку в волосы. — Помню, как я стояла здесь, подобно вам, осматривалась и впитывала новые впечатления. К этому нужно привыкнуть. Многие люди терпеть не могут Йоркшир.

— А вы?

— Я родом из Сомерсета. Зеленые долины, живописные холмы и множество маленьких речушек, прозрачных и певучих.

— Что-то вроде невинной девушки, выданной за свирепого воина?

Она с удивлением моргнула, и немудрено: вероятно, сравнение получилось слишком затейливым и не совсем точным.

— Если вы хотите сказать, что Сомерсет — невинная девушка, а Йоркшир — воин, вполне с вами согласна, — кивнула Амелия. — За последний год я привыкла к здешним местам и даже полюбила их. Пойдемте в конюшню, я хочу, чтобы вы познакомились с Незабудкой, моей милой кобылкой, которую привез из Уэксфорда отец. Дядя Лоренс уже предлагал вам коня?

— Пока еще нет.

Конюшни Девбриджа содержались в безупречном порядке, солнце весело играло на ярко-красной черепице. Стойла чисто выбелены. Едва заглянув в ближайшее, я влюбилась. Предметом моего обожания стал гигантский черный жеребец, с белой полосой через лоб и морду и такими же носочками. Голову он нес гордо, совсем как арабская кобылица, которая у меня когда-то была, но в нем не замечалось особой фации или изящества. Не менее семнадцати ладоней в высоту, тяжелые сильные ноги и мощная грудь. — Что с вами, Энди?

— Минуту, Амелия. Я, кажется, потеряла голову. Сейчас подойду.

Я шагнула к стойлу, не сводя глаз с великолепного животного.

— Добрый день, Красавец.

К моему изумлению и радости, он повернул огромную голову и тихо заржал. Я забралась на ограду, протянула руку, назвала его ангелом и даже архангелом. Но больше всего мне понравилась кличка Красавец. Другого имени для него у меня не было. Оставалось надеяться, что он не обидится и не укусит меня.

И стоило снова позвать его, как он потрусил ко мне. Четырехлетка, в прекрасной форме: вороная шкура поблескивает на солнце.

Он потерся мордой о мою руку и едва не сбросил меня с ограды.

— Ты просто изумителен, знаешь? Ну разумеется. Мне следовало спросить Амелию, как тебя зовут. Не могу же я звать тебя Красавцем, такого чудесного парня.

— Его зовут Буйный.

Я медленно обернулась, все еще гладя Буйного. Сзади стоял Джон, одетый для верховой прогулки.

— Вы же должны были обсуждать дела с дядей и управляющим Суонсоном! Усердно учиться в ожидании дня, когда все это станет вашим!

— Жена Суонсона только что родила близнецов. Дядя решил позволить ему остаться с ней.

— Естественно. — Я показала на Буйного, хотя уже знала ответ. — Он ваш?

— Да. Даже не надейтесь отобрать его у меня. Он настоящий армейский конь, сильный, умный и злее самого сатаны, когда это требуется. Правда, сейчас он флиртует с вами, но если вы попытаетесь вскочить на него, он скорее всего просто швырнет вас в ближайший овраг.

— Ну уж нет, — покачала я головой. — Буйный, ты позволишь сесть на тебя?

Великан благосклонно оглядел меня. Именно благосклонно, я могла бы в этом поклясться.

— Я хорошая наездница, хотя давно не скакала по полям. Всякий знаток лошадей понимает, что физическая сила всадника не играет особенной роли.

— Хотя Буйный неглуп, вряд ли он вас понял. Кроме того, не мешало бы повернуться и спросить разрешения у меня — поинтересоваться, что скажет хозяин.

Я беспрекословно повиновалась:

— Можно прокатиться на вашей лошади, Джон?

— Нет. Он становится нетерпелив, сам выбирает дорогу и не слушается наездника. Такому, как он, требуется властный хозяин, и он подчиняется только мне, иначе может стать неуправляемым. Что я скажу дяде, если Буйный понесет и убьет его застенчивую юную жену?

— Я не застенчива.

— Но юна, не так ли?

— И что же вы ему скажете?

— Если вы сядете на Буйного, то без моего разрешения, и, следовательно, заслужите все, что он с вами сотворит. Буду вынужден сообщить дядюшке, что его жена — идиотка.

— Идиотка, вот как? Что ж, я выскажу все, что думаю! Вы грубы и наглы! Только потому, что я не затрепетала и не пала к вашим ногам в Лондоне — признайтесь! — поэтому теперь вы на мне вымещаете злобу! Меня по-всякому называли, но идиоткой — никогда!

Он встал рядом и облокотился о стенку стойла. Сегодня на нем были черные ботфорты, такие блестящие, что я видела в них свое хмурое лицо. И не только. Я была словно натянутая струна и изо всех сил старалась противиться чувствам, которые он во мне вызывал. Он беззастенчиво пользовался своим ростом, чтобы доминировать, подавлять, запугивать, но я твердила себе, что он не может причинить мне зла здесь, в поместье дяди.

— В таком случае кретинка, — поправился он.

— Нет, «кретинка» еще хуже, чем «идиотка». Я не принимаю этих оскорблений на свой счет. Значит, я права: вы привыкли третировать дам.

Он склонил голову и стал меня изучать. Я снова посмотрела на свое отражение в ботфортах и с удовлетворением отметила, что выгляжу надменно-невозмутимой. Наконец Джон задумчиво протянул:

— Это просто смешно. Вы сами не знаете, что говорите, и пытаетесь вывести меня из себя. Впервые увидев вас в Гайд-парке, я захотел познакомиться с вами. — Он пожал плечами и отвел глаза. — Было в вас нечто такое, что возбудило мой интерес. Я видел, что вы в глубоком трауре, но, даю слово, у меня не было ни дурных мыслей, ни порочных намерений. Вы же, к моему удивлению, не знали, как от меня отделаться, и вели себя крайне невежливо. У меня руки чесались задать вам трепку, но джентльмену не пристало бить женщин. Я выжидал, пока снова не увидел вас. Правда, теперь все это уже не имеет значения.

Он вошел в стойло, еле слышно свистнул, и Буйный поднял голову и фыркнул. И немедленно подошел к Джону и ткнулся носом ему в плечо. Сделай он это со мной, наверняка бы сшиб на землю. Но Джон лишь рассмеялся, погладил коня и, не оборачиваясь, бросил:

— Только поговорив с вами в третий раз, я наконец понял: что-то неладно. По какой-то абсолютно не понятной мне причине вы боялись и все еще боитесь меня.

Уж лучше бы он меня ударил. Я отшатнулась. Не правда! Какая наглая ложь! Я так и сказала:

— Это совершеннейший вздор.

— А по-моему, правда. Но кого это сейчас волнует? Вы все равно жена моего дяди. — Он повернулся и объявил, подчеркивая каждое слово:

— Если поскачете на моем жеребце и ему удастся вас прикончить, по крайней мере мне не придется снова и снова видеть перед собой ваше лицо.

— Почему же, узрите еще раз. В гробу.

— Хочу знать, по каким мотивам вы стали женой дядюшки.

В этот момент меня окликнула Амелия. Я мимоходом погладила Буйного по морде. Тот доверчиво ткнулся носом мне в ладонь, прекрасно понимая, как меня тянет к нему, и я обняла его, не обращая внимания на Джона.

— Я ухожу, — пробормотала я, спускаясь с ограды.

— Почему, черт бы вас побрал?

— Амелия задала мне этот же вопрос не далее как вчера вечером. Когда провожала в Синюю комнату. Но думаю, это не ваше дело. И вообще ничье. Если любопытство не дает вам покоя, обратитесь к Лоренсу.

В его глазах вспыхнула и загорелась злоба, но он тут же подавил всякие эмоции, и лицо снова приняло непроницаемое выражение, словно было высечено из камня. Я заметила, как бешено бьется жилка у него на шее. Сильно же он разгневан!

— Очевидно, вы не так уж боитесь мужчин, если вышли за моего дядюшку, — выдавил он. — Или не пугаетесь исключительно стариков?

— Заткнитесь, дьявол вас побери!

— Ага, не в бровь, а в глаз!

— Да вы не могли бы попасть мне в глаз даже с минимального расстояния.

— Кажется, мне удалось вас взбесить! Наконец-то стрела вонзилась в самый центр мишени! Итак, вы появляетесь здесь через три месяца после нашей встречи, дражайшая тетушка, в роли супруги человека, годящегося вам в отцы. Повторяю, зачем вам это понадобилось?

— Убирайтесь! Нет, лучше уйду я. До свидания.

Он молча наблюдал, как я подхватываю юбки и бегу к Амелии, держащей под уздцы самую чудесную гнедую кобылку, которую мне когда-либо доводилось видеть. За спиной раздался его издевательский смех. Подонок! Я погладила лошадку по носу, дала морковку, протянутую мне одним из конюхов, и при этом даже не обернулась, сосредоточив все внимание на кобылке.

— Какая ты прелесть, — прошептала я ей. — И что думаешь о Буйном? Хочешь пуститься вместе с ним в галоп?

— Нет, Лютик не желает иметь ничего общего с Буйным. Я видела, как вы ласкали его, Энди. Следует быть осторожнее. Он до сих пор не признавал никого, кроме Джона. Это очень коварное создание.

Я наконец обернулась. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как Джон, успевший взнуздать Буйного, вскочил в седло. Конь птицей перелетел через ограду, и вскоре оба исчезли из виду.

— Не нужно мечтать об этом коне, Энди, он может вас сбросить. Джон легко управляется с ним, но он солдат и привык укрощать подобных дикарей.

Этому вполне можно поверить, но что подразумевала Амелия под дикарями? Пропади он пропадом, все равно я его не боюсь!

— Похоже, вы спорили с Джоном. Можно спросить, о чем?

— Ни о чем. Вам просто показалось.

Слава Богу, Амелия не стала допытываться.

Пройдясь по конюшне, я остановила выбор на резвой арабской кобылке по прозвищу Малютка Бесс, сразившей меня наповал. Недаром Томас говорил об изменчивости женщин — я снова влюбилась.

— Его светлость приобрел Малютку Бесс всего три месяца назад, — сообщил главный конюх Ракер, почесав лошадку за ухом.

Что ж, это означает, что она куплена не для меня. Какая жалость!

— Почему бы вам не спросить его светлость? — предложил Ракер, принимаясь расчесывать длинную серебристо-серую гриву.

— Я так и сделаю, спасибо, Ракер. До свидания, Малютка Бесс.

— Поговорите с дядей Лоренсом за обедом. Он так и не сообщил, почему купил ее, но, честно говоря, его и не спрашивали. Кроме грумов, никто на ней не ездил.

— Очевидно, она не предназначалась для меня, поскольку тогда мы даже не были знакомы с Лоренсом.

— Увидим. А теперь, Энди, позвольте проводить вас в Черную комнату, где когда-то одна из графинь Девбридж заколола любовника.

В маленькой черной каморке стоял неестественный холод. Я почувствовала это в тот момент, когда Амелия распахнула дверь. Помещение оказалось совершенно пустым, если не считать узкого топчана. Голые широкие доски пола не покрыты ничем, нет даже потертого коврика. Стены действительно выкрашены черной краской. На единственном окне — темная штора, непонятно какого цвета. Всего этого оказалось достаточно, чтобы меня пробрал озноб. Амелия высоко подняла канделябр.

— Совсем как в колодце, — пробормотала я, отступая к двери. — Не желаю оставаться здесь. Ни минуты. У меня мурашки по коже бегут от дурных предчувствий.

— Ну, не будьте же трусихой! Ничего тут нет страшного. Мне иногда даже хочется, чтобы здесь поселилось нечто сверхъестественное. Вот отец был бы рад! Но я в жизни не замечала здесь ничего такого, если не считать того, что какой-то олух выкрасил стены черным. Интересно, неужели та дама действительно прикончила возлюбленного? Стыдно признаться, но для фамильного предания ничего лучше не придумать! Это всего лишь жалкая каморка. Стоило бы, пожалуй, выкрасить стены белым и повесить на окно красивую кружевную гардину, как вы думаете?

— Нет, ничего хорошего не выйдет. Тут что-то неладно, неужели не ощущаете, Амелия?

Я спряталась за ее спину и попятилась к двери. Амелия стояла посреди комнаты, стараясь осветить каждый уголок.

— Что именно?

— Холод. Невыносимый холод. Холод и сырость, от которых сжимается сердце и хочется съежиться и поскорее спрятаться.

Амелия подошла ко мне и недоуменно подняла брови:

— О чем вы? О да, отец все время твердит, что в некоторых комнатах может оказаться определенное место, где людей просто трясет от непонятного ледяного дуновения. Но здесь… ничего такого я не ощущаю.

— А я ощущаю, — возразила я, поспешно удаляясь. — И хотя ничего не знаю о графине-убийце, что-то здесь есть, Амелия, нечто зловещее и недоброжелательное. Более черное, чем эти стены.

Амелия, покачивая головой и улыбаясь, закрыла и заперла дверь. Очевидно, она не поверила мне, но какая разница? Я не желала верить сама себе.

— Ваш отец когда-нибудь посещал эту комнату?

— Нет, у него еще не было времени приехать сюда. Мы с Томасом женаты чуть меньше года. Отец, вероятно, давно бы явился и исследовал каждый уголок, но беда в том, что мама серьезно болела. Сейчас она выздоровела, и я с нетерпением жду визита родителей.

Я старалась уйти подальше от этой ужасной комнаты, и Амелии пришлось почти бежать, чтобы не отстать от меня.

— А чем болела ваша матушка? — осведомилась я, когда мы преодолели половину коридора. Не дождавшись ответа, я повернулась и обнаружила, что она остановилась и с недоумением уставилась на приоткрытую дверь какой-то комнаты. Неестественно яркий свет лился из щели.

— Странно, — пробормотала она, входя в комнату. — Минутку, Энди.

Я остановилась, покачала головой и уже хотела последовать за ней, но дверь захлопнулась у меня перед носом. Почему Амелия так поступила?

— Амелия! Немедленно откройте дверь! Что вы там делаете? Отвечайте!

И туг я услышала ее крик.

— Амелия!

Я налегла плечом на дверь, но толстые доски не поддавались. Попыталась повернуть ручку. Заперто. Ужас, охвативший меня, невозможно описать. На миг я словно потеряла рассудок от страха.

— Амелия, сейчас я позову на помощь!

В широком коридоре западного крыла царил полумрак, поскольку здесь не было ни одного окна, лишь закрытые двери многочисленных комнат. Повсюду мелькали зловещие темные тени.

— Очнись, идиотка! — прикрикнула я на себя, тяжело дыша.

Наконец мне удалось добраться до массивной центральной лестницы. Я так летела по ступенькам, что едва не свалилась. Хорошо хоть успела схватиться за перила.

— Лоренс! Джон! Сюда! Скорее сюда!

Никого. Ни единой души. Но ведь в этом огромном доме полно людей!

Я кричала изо все сил, не слыша собственного голоса. Его заглушал грохот колотившегося сердца.

И почти успела спуститься, когда кто-то распахнул входные двери так широко, что обе створки ударились о стены. Ослепительный белый свет ударил в глаза, изгоняя тени, заливая древние доспехи, наполняя окружающий мир такой беспощадной белизной, что я зажмурилась от боли, вскрикнула, потеряла равновесие и скатилась по последним ступенькам. И должно быть, сильно ударилась головой, потому что все окуталось неприятной прозрачной дымкой. А, все равно!

Кто-то повторял мое имя. Снова и снова. Наконец мне удалось приоткрыть глаза. Он, казалось, плавал надо мной, как темное пятно среди непорочного сияния. И тут я поняла, что мертва. Слава Богу, я попала на небеса.

— Ты ангел?

Глава 11

Ангел кивнул. Уж это я видела ясно. Темные, как ночь, глаза вопросительно моргнули. Он прижал меня к себе так тесно, что я почувствовала на лбу теплое дыхание, невыразимо сладостное.

— Возможно, — мрачно признался он.

— Вероятно, я ошибалась насчет небес. Это, наверное, ад? Вы черны, как все смертные грехи, вместе взятые. Вы один из ангелов сатаны? Дедушка всегда верил, что и у сатаны есть ангелы, совсем как у Господа. И глаза у вас почти смоляные. Как вы способны вынести это жестокое сияние? Я едва не ослепла. И ничего не понимаю.

Я снова прикрыла глаза. У меня не осталось ни единой мысли. Только в глубине души я сознавала, что не желаю попасть ни в ад, ни в рай. И еще я не хотела видеть никаких ангелов. А если это все же слуга дьявола? В таком случае я в беде. В смертельной опасности.

Я попыталась припомнить, в чем согрешила. На память пришел лишь тот давний случай, когда мне удалось стащить шиллинг со стола викария. Но, пожалуй, даже нечистый не способен покарать меня за проступок, совершенный в одиннадцать лет. Разумеется, этого просто не может быть!

— Не хочу умирать! — выпалила я в это смуглое лицо, то появлявшееся, то исчезавшее передо мной. — Останусь здесь, в Йоркшире, и буду скакать на Буйном.

— Первое вполне достижимо, что же касается второго… ни за что!

Он легко, как пушинку, подхватил меня на руки, и я поняла, что этот ангел отнюдь не бесплотен и очень силен. Он повернулся — непонятное белое свечение вновь озарило мое лицо и тут же исчезло.

— А мне нужно и то и другое, — упорствовала я.

— Даю слово, что вы по-прежнему в Йоркшире. Но Буйный вам не принадлежит. Если попробуете приблизиться к нему, я задам вам трепку. А теперь лежите спокойно.

Неожиданно все встало на свои места. Я поняла, что передо мной Джон, и почти позабытый страх разгорелся с новой силой. Я ненавидела это чувство. И не знала, что с ним делать.

— Вот так, — спокойным, глубоким голосом заметил он. — Не сопротивляйтесь. Я знаю, как вы боитесь меня, хоть и непонятно почему. Возможно, скоро все сами скажете. Доверьтесь мне, Энди. Я не причиню вам зла.

У самой щеки билось его сердце. Сильно, мерно, хотя, пожалуй, чуть учащенно. Нет, он никакой не ангел. Настоящий мужчина.

Я открыла глаза, и передо мной поплыло его лицо.

— Куда мы идем? — тонким, неуверенным голоском пролепетала я. — И почему бы нам просто не полететь туда?

— Черт возьми, что это вы себе вбили в голову? Никакой я не ангел, и крыльев у меня нет. Я ваш племянник. И вы прижимаетесь к моей груди. Чувствуете, как колотится мое сердце? Нет, не отвечайте, вы все еще не пришли в себя.

— Хорошо, — прошептала я, закрыла глаза и куда-то уплыла. Страх тоже улетучился, и мне стало так хорошо. Вряд ли я потеряла сознание. Это все, кто окружал меня, скорее всего сошли с ума. В уши неприятно били громкие незнакомые голоса.

Я почувствовала, что виски раздирает невыносимая боль, и, едва ворочая непослушным языком, вымолвила:

— Джон, пожалуйста… Я бежала за помощью. Амелия в беде.

Томас едва не набросился на меня:

— Эй! Что с Амелией?

Я с трудом сфокусировала взгляд на его побелевшем лице:

— Западное крыло. Комната… примерно в середине коридора… справа. Дверь была открыта, и Амелия очень удивилась. Она переступила порог… я пошла за ней… но дверь внезапно захлопнулась прямо перед моим носом. Я не смогла ни открыть ее, ни сломать. Амелия кричала. Не знаю почему… Со мной все в порядке… Спасайте Амелию. Пожалуйста… Не пойму, что с ней случилось…

И тут мне стало совсем плохо. Я знала, что все еще нахожусь на земле, потому что боль нарастала и нарастала, унося меня во мрак, пока мне не удалось ускользнуть от нее и погрузиться в чудесные темные глубины.

Неизвестно, сколько времени я там пробыла, но когда очнулась, меня окутывала мягкая полутьма. Никто ничего не требовал, не кричал, никаких громких голосов. Я лежала, и лоб приятно холодил компресс. И ангел, которого я так боялась, тоже исчез. Надо мной возвышался Лоренс, мой муж, и это означало, что я не мертва и вновь вернулась на грешную землю.

— Надеюсь, на этот раз я останусь жива, — пролепетала я.

— Вы просто были без сознания, — объяснил он, улыбаясь мне. Я почувствовала, что он стиснул мою руку. — Как вы, Энди?

— Амелия… — выдохнула я. — Где Амелия?

Он немного помолчал и, отвернувшись, перебросился с кем-то несколькими словами. И снова склонился надо мной.

— Амелия спит. Когда Томас и Джон нашли комнату, дверь была приоткрыта, а спящая Амелия лежала посреди пустой комнаты.

— Она несла канделябр, — перебила я, пытаясь отыскать в его словах хотя бы крупицу смысла.

— Да, он валялся рядом, но свечи, к счастью, потухли.

— Что с ней случилось?

— Ничего, Энди, — заверил Лоренс, снова стиснув мою руку, словно я в его глазах выглядела беспомощным безмозглым инвалидом.

— Она вскрикнула, — пояснила я, пытаясь приподняться. — Дверь захлопнулась, и она вскрикнула.

— Нет, не вставайте, вам еще нельзя.

— Пустите меня! — выдохнула я, отталкивая его. Лоренс отодвинулся, и я села.

Оказалось, что меня положили на один из диванов в гостиной и накрыли кремовым одеялом. Я спустила ноги на пол и села. В комнате было полно людей и среди них — только одна женщина. Я воззрилась на нее, и та после нескольких мучительных мгновений вымолвила:

— Я миссис Редбрист, экономка, миледи. Мы еще не встречались… то есть теперь встретились, но при самых странных обстоятельствах.

Действительно, более чем странных.

Тут стояли Джон, Лоренс и Флинт, камердинер Лоренса, неприятный человек, которого я невзлюбила с первого взгляда. Особенно раздражали меня его глаза, бесстрастные и невыразительные, как у снулой рыбы. Рядом с Джоном находился какой-то незнакомец.

— Это Бойнтон, мой армейский денщик, а теперь камердинер.

Бойнтон показался мне человеком упрямым и жестким. Смуглый, загорелый до черноты, с выдубленной ветрами и солнцем кожей. И почти такого же роста, как я. Совсем карлик.

Он улыбнулся, и я заметила большую щербинку между передними зубами. Несмотря на все, что произошло, я невольно улыбнулась в ответ. Он годился мне в отцы, хотя был на добрых десять лет моложе моего мужа. Улыбка сползла с моей физиономии. Я закуталась в одеяло и громко, на всю комнату, провозгласила:

— Повторяю: я услышала крик Амелии. А когда не сумела открыть дверь, заорала, что иду за помощью. И хотя я упала и ушибла голову, не могла же так долго оставаться без сознания.

— Совсем недолго, — заверил Джон и нахмурился. В его почти черных глазах промелькнуло что-то неприятное. Может, жалость? Ну да, разумеется! Будь у меня в руках камень, бросила бы в него.

— Видите ли, — пояснил он, — дело в том, что мы почти сразу же нашли ту комнату. Дядя Лоренс говорит правду. Дверь не была заперта. Амелия спала на полу. Проснувшись, она сказала, что, увидев открытую дверь, удивилась и вошла. Амелия помнит только, что оставила вас в коридоре. Но это все. Остальное покрыто мраком неизвестности.

— Она вскрикнула, — упрямо повторила я. — А дверь захлопнулась передо мной. И оказалась запертой. Я билась в нее, толкала плечом, но дверь не поддавалась. Я не безумна и все помню.

Господи, как же надоело без конца твердить одно и то же, особенно потому, что никто, похоже, не собирался мне верить!

— Убежден, именно так все и было, дорогая моя, — кивнул Лоренс. — Сейчас появится врач, чтобы убедиться, все ли с вами в порядке.

Я медленно поднялась. Голова, правда, закружилась, но ненадолго. Скоро я почувствовала себя лучше.

— Мне не нужен доктор. Хочу видеть Амелию.

— Разумеется, — согласился Лоренс. — Очевидно, вы очень волнуетесь за нее. Однако она снова заснула. Сказала, что ужасно устала.

— Вы что-нибудь понимаете? С чего это вдруг она так утомилась? И даже если это так, почему, во имя Неба, ей вдруг вздумалось прилечь на пол в пустой комнате? И отчего свечи не горели, словно их кто-то загасил?

Ответов я не получила. И мне это страшно не понравилось, Я переводила взгляд с озабоченного лица Лоренса на Джона, стоявшего с видом ошеломленного темного ангела, и Флинта, отвратительного существа с черными глазками-пуговками. Он взирал на меня, как на наглую лгунью, решившую посмеяться над окружающими. Бойнтон же, напротив, мрачно хмурился, очевидно, как и хозяин, ничего не понимая. Я опять ему улыбнулась, но не получила на этот раз ответной улыбки. Миссис Редбрист встревоженно озиралась. Боится, что новая хозяйка не в себе?

— Поднимусь в свою комнату, — решила я и, таща за собой одеяло, вышла из гостиной прямо в чулках, поскольку кто-то снял с меня туфли.

— Пусть идет, — услышала я голос мужа. — Позже я зайду взглянуть на нее.

Я, не оборачиваясь, продолжала шагать, пока не услышала отчаянный лай Джорджа, рвущийся сквозь закрытую дверь Синей комнаты. По коридору мне навстречу шествовала мисс Крислок. Увидев меня, она взмахнула тонкой белой рукой:

— Дорогая, я шла вниз, чтобы справиться, как ты. Что случилось?

— Упала с лестницы в Старом зале, Милли. Но сейчас все в порядке. Хочу погулять с Джорджем.

— По-моему, он почувствовал твое приближение: ты ведь знаешь, какой острый у него слух. Он мертвых поднимет из могил, если немедленно не доберется до тебя.

Не успела я открыть дверь, как на пороге появился Джордж, держа в зубах желтую митенку. Я опустилась перед ним на колени, так что прелестное кремовое одеяло раскинулось у моих ног, и стала упрашивать отдать митенку мамочке, но Джордж лишь крепче сжимал челюсти. Я опасалась, что он порвет перчатку, по виду весьма дорогую и хорошего качества. Пришлось долго умасливать и уговаривать Джорджа, предлагать на завтрак бекон, чтобы он согласился расстаться с перчаткой. Наконец мне удалось отвлечь его, щелкая пальцами над головой, и он раскрыл пасть. Я заполучила митенку. Странно. Такая крохотная. Совсем детская. Но кому она принадлежит? Здесь ведь нет детей!

— Милли, — заверила я, — со мной все в порядке. Почему бы тебе не отыскать миссис Редбрист? Передай ей, что я не сумасшедшая. И постарайся убедить, что я совершенно безвредна. Похоже, именно она и Брантли всем здесь заправляют.

— Разумеется, дорогая. Ты ведь правду говоришь? — осведомилась мисс Крислок, озабоченно щуря прелестные голубые глаза.

Но что еще я могла ей сказать? Как успокоить?

Оказавшись у себя, я неожиданно поняла, что совершенно не желаю покидать спальню. Здесь я чувствовала себя в безопасности, несмотря на дыры от решеток! Что же все-таки стряслось? Никак в толк не возьму! Ничего, как только Амелия проснется, непременно выпытаю правду. Она наверняка что-то припомнит!

Я пролежала добрый час, пока Джордж не запрыгнул на постель и не уселся мне на грудь, так что наши носы почти соприкасались. Он тявкнул.

— Все-таки требуешь прогулки? Так и быть, я полна энергии, поэтому дай только разыскать туфли, и мы идем.

К счастью, по пути я не встретила никого из семейства Линдхерстов. Высокие стеклянные двери вели из гостиной в маленький садик на задах. Кирпичная ограда была увита розами. Должно быть, весной здесь изумительно красиво!

Я швырнула любимую палку Джорджа, и он сорвался с места с громким лаем, но, тут же поняв, что нужно беречь силы, замолк. Я уселась на скамью, сквозь планки которой пробивался плющ, закрыла глаза и подставила лицо солнечным лучам. Плечи снова заныли — последствия падения все еще сказывались. Это меня мало волновало, но загадочное исчезновение Амелии буквально сводило с ума. Она наверняка помнит куда больше, чем говорит. Сама мысль о том, что она просто разлеглась на полу в пустой комнате, поистине смехотворна!

Я открыла глаза, когда Джордж тихонько ударил палкой мне по колену. Едва он отбежал, я снова опустила ресницы, но тут же вскочила, напуганная тихим шорохом. Я едва не завопила во весь голос и уже хотела удрать сломя голову, но поняла, что в девочке, стоявшей передо мной, нет ничего сверхъестественного. На вид ей было лет одиннадцать-двенадцать. Маленькая, изящная, как сказочная принцесса, светлые волосы с легким рыжеватым оттенком, изумительные серо-голубые глаза.

— Какой чудесный пес! Как его зовут? — показала она на Джорджа, семенившего ко мне с палкой в зубах.

— Джордж. Он данди-динмонт-терьер, и я согласна с тобой: Джордж — самая красивая, самая восхитительная собака во всей Англии!

Джордж остановился как вкопанный примерно в трех фугах от незнакомки, уронил палку и принялся вилять хвостиком.

— По-моему, ты ему понравилась. Как тебя зовут?

— О, я Джудит. А вы кто?

— Ты, случайно, не потеряла лимонно-желтую перчатку?

— Потеряла. Мисс Джилбенк пожурила меня за беспечность. Правда, понятия не имею, где я ее уронила.

— В Синей комнате. Джордж нашел ее и принес мне. Я Энди и теперь буду тут жить.

— Почему? Кто вы? Какое необычное имя!

— Возможно, но мне подходит. Я графиня Девбридж. Мы с графом приехали только вчера вечером.

— Как странно, — прошептала Джудит, опустилась на колени и, не обращая на меня внимания, протянула маленькую белую руку Джорджу. Тот послушно обнюхал ее пальцы и шагнул вперед. Девочка взглянула на меня:

— Можно, я тоже брошу палку?

— Разумеется, если хочешь.

Она размахнулась и метнула палку. Довольно сильная девочка! Палка едва не долетела до дальней стены сада. Джордж поплясал на задних лапах и рванулся вперед. Джудит вскочила и с энтузиазмом зааплодировала. В девочке было что-то смутно знакомое, но я никак не могла определить, что именно.

— Ты часто посещаешь Девбридж-Мэнор?

Девочка недоуменно подняла брови, но в этот момент на нее налетел Джордж. Она, смеясь, повалилась на землю, нисколько не тревожась, что пачкает платьице. Очевидно, она от души веселилась. Я больше ничего не сказала, пока обласканный и довольный Джордж не отправился на поиски подходящего кустика.

— Ты когда-нибудь была в Лондоне? — снова поинтересовалась я.

— О нет. Папа сказал, что я поеду в столицу, когда придет пора искать мужа. Мужья — это просто мальчики, которые рано или поздно вырастают. И знаете, они настоящие дьяволята. Как по-вашему, они изменятся?

— Скорее всего нет. Кого ты тут навещаешь?

— Никого, — пожала она плечами. — Я здесь живу. Господи, да что тут происходит?!

— А кто твоя мама?

Девочка гордо выпрямилась и, сев рядом со мной, принялась отряхивать грязь и травинки. По-видимому, это не дочь одной из служанок. Правильный выговор, без малейшего следа йоркширской картавости; одежда прекрасно сшита и хорошего качества; рукава и вырез желтого платья обшиты тонкими кружевами.

Я терпеливо дожидалась ответа. Наконец девочка объяснила:

— Мама ушла на небеса, когда родилась я.

— Мне очень жаль, — пробормотала я, не сводя глаз с прелестного личика. Нет, я совершенно запуталась!

— Ничего. Я ее не помню. Даже не знаю, как она выглядит, потому что, когда она умерла, я была совсем маленькой.

— А кто твой папа?

На этот раз Джудит уставилась на меня как на полную идиотку.

— Граф Девбридж, конечно.

Я едва не свалилась со скамейки. Неужели это дитя любви моего муженька? Ведь его жена умерла задолго до рождения Джудит!

— Я не хочу показаться грубой, — мягко заметила она, — но как вы можете быть графиней Девбридж? Вы чуть старше меня. Прошлой ночью я слышала, как папа говорил мисс Джилбенк о вас, но не думала, что вы совсем молодая. Мне почему-то казалось, что вы ровесница папы, но вы моложе моих кузенов Томаса и Джона.

Что сказать на это? Как спросить у малышки, уж не побочная ли она дочь моего супруга? Нет, нужно действовать дипломатически.

— Джудит, а кем была твоя мама?

— Папиной женой, конечно.

Что ж, вполне достойный ответ. Я была так потрясена, что безвольно сидела, наблюдая, как Джордж обнюхивает шестой по счету куст. Да, мой Джордж — весьма своеобразная собака!

Почему муж не счел нужным сообщить, что я третья жена и существовала и вторая графиня Девбридж? Две усопшие супруги. Не многовато ли?

— Мисс Джилбенк твердит, что папа любил маму больше всех леди на свете. Должно быть, она имела в виду и вас, Энди. Как ужасно! Но вы очень молоды и не будете долго горевать, верно?

Должно быть, я кивнула или сделала что-то в этом роде, потому что девочка спокойно продолжила:

— Не понимаю, отчего папе вздумалось жениться на вас, если он по-прежнему любит маму? Вы даже моложе мисс Джилбенк!

— Твой папа женился на мне, потому что у меня есть Джордж, а он обожает Джорджа. Разве тебе не нравится песик? Посмотри, как он старательно обходит кусты, не пропускает ни одного. Хочешь заключить пари на то, какой куст он в конце концов выберет?

— Рододендрон, — не колеблясь заявила Джудит. — Ставлю шиллинг. Больше у меня нет.

Я скорее поспорила бы на яблоко или апельсин. Но Джудит протянула ручку, и мне ничего не оставалось, кроме как пожать ее. Мы сидели, в зачарованном молчании наблюдая за Джорджем. Он обежал весь сад, прежде чем остановиться у единственного куста рододендрона и поднять лапку. Я вздохнула:

— Ну как ты догадалась, что он выберет именно рододендрон? Будь их дюжина, дело другое. Ему ничего не оставалось бы. Но во всем саду всего один такой куст.

В этот момент откуда-то послышался женский голос:

— Джудит? Где ты, дитя мое? Пора начать урок географии. О Господи, что за уродливый пес мочится на рододендрон?

Глава 12

— Он вовсе не уродливый! — воскликнула я, готовая до последней капли крови защищать честь Джорджа, вскочила и оказалась лицом к лицу с молодой женщиной, отличавшейся особой, неяркой красотой, стройной, с темно-каштановыми волосами и бархатистыми карими глазами. Казалось, ей не более двадцати пяти лет. И одета просто и аккуратно, в голубое шерстяное платье. Даже острый подбородок, к моему удивлению, ничуть ее не портил.

— Миледи, — произнесла она, мило приседая.

— Мисс Джилбенк, я только что выиграла у Энди шиллинг.

Похоже, мисс Джилбенк успела узнать обо мне все и ничуть не изумилась тому неоспоримому факту, что мне всего лишь перевалило за двадцать один.

— Просто я не привыкла к собакам. Извините, я не хотела его обидеть, — произнесла она, кивнув в сторону Джорджа. — Вблизи он выглядит куда благороднее. Джудит, что там насчет шиллинга?

— Это было пари, — пояснила я, гадая, уж не способствовала ли только что развращению невинной души.

Но вместо упреков и неодобрительных взглядов мисс Джилбенк лишь покачала головой и вздохнула:

— Миледи, за все годы, что я здесь, этот ребенок выиграл у меня не менее пяти фунтов. Не бейтесь с ней об заклад, если не хотите разориться. Она чересчур везучая. И умна не по годам — настоящая мошенница, хотя кто бы такое подумал, глядя на это прелестное личико!

— А мне кажется, это талант, мисс Джилбенк, — вставила Джудит. — Придется спросить у папы, не игрок ли он.

— Да, он играет в карты, но без особого азарта, — подтвердила собеседница.

— Кроме того, я сама предложила, — оправдывалась я, ибо имела дурную привычку держать пари на все, что в голову взбредет. Обычно выигрывал дедушка. Но не всегда. Он-то как раз был азартным игроком, но любил повторять: «Тот, кто ставит на кон больше, чем может позволить себе потерять, заслуживает расстрела».

Мудрый был человек… хотя некоторые считали, что он слишком негибок и старомоден в своих взглядах. Так оно и было, но поскольку я разделяла почти все его верования и принципы, то считала всех, кто смел критиковать его, дураками. И никогда не забывала его высказывания о карточной игре. Становясь старше, я все чаще прислушивалась к историям о людях, которые проигрывали дома, состояния, даже лошадей и гончих… Большинство из них стрелялись. Помню рассказ о женщине, покончившей с собой, потому что проиграла драгоценности и муж отказался купить ей новые.

— Что такое мошенница, мисс Джилбенк?

— Мошенником называют человека, который так часто и легко выигрывает, что люди отказываются заключать с ним пари.

— Мне пока не хочется быть мошенницей, — заключила Джудит. — Если вы откажетесь заключать со мной пари, значит, мои накопления так никогда и не увеличатся.

— В таком случае, — вставила я, — придется тебе иногда проигрывать, чтобы завлечь побольше людей в свои сети.

— Верно! — обрадовалась Джудит и вновь обратилась к гувернантке:

— Мисс Джилбенк, это Энди, новая жена папы. Я считаю, она слишком молода для него, но Энди утверждает, что папа обожает Джорджа, — тут уже ничего не попишешь.

— Здравствуйте, — выпалила я, протягивая руку. Сбитая с толку, гувернантка долго непонимающе смотрела на нее, прежде чем пожать. Неужели считала, что я стану обращаться с ней как со служанкой?

— Добро пожаловать в Девбридж-Мэнор, миледи. Надеюсь, Джудит не успела обрисовать всех домочадцев самыми черными красками?

— О нет, она почти все время играла с Джорджем.

— Джордж вовсе не уродлив, мисс Джилбенк, — заверила Джудит. — Наверное, вам стоит надеть очки, чтобы получше его разглядеть.

Мисс Джилбенк присмотрелась к Джорджу, который оставил в покое рододендрон и радостно трусил к трем женщинам, по его мнению, находившимся здесь исключительно для его удовольствия. По пути он подхватил палку и весело ею помахивал. Джудит подбежала к нему. Мисс Джилбенк с улыбкой заметила:

— Очень рада познакомиться с вами. Его светлость рассказал мне о вас вчера вечером. Похоже, он очень счастлив.

Я снова уселась, сделала ей знак последовать моему примеру и, когда она послушалась, без всяких обиняков, но очень тихо, чтобы девочка не услышала, сказала:

— Я понятия не имела, что у моего мужа была вторая жена и ребенок от этого брака.

Идеально изогнутая бровь вопросительно приподнялась:

— О Господи, представляю, каким потрясением явилась для вас эта новость! Мне очень жаль!

— Вряд ли вы виноваты в том, что муж не захотел рассказать мне правду. Простите, не стоило мне говорить с вами об этом. Я просто думала вслух. И никак не пойму, почему он предпочел промолчать.

— Возможно, вы так дороги ему, что он боялся потерять вас, если скажет правду.

Звучит весьма романтично, но в то же время ужасно глупо и совершенно лживо. Нет, у Лоренса иные мотивы, хотя я пока не могу понять, какие. Улыбнувшись мисс Джилбенк, я осведомилась:

— Почему вы не вышли к ужину вчера вечером?

— Я не ужинаю с семьей, — спокойно ответила она, не спуская глаз с Джудит.

— А мы вчера прекрасно провели время. Может, и вы захотите когда-нибудь присоединиться к нам? Вряд ли так уж весело есть в одиночестве.

— Верно, но я уже привыкла.

Она криво усмехнулась, и я заметила, что передние зубы у нее немного неровные. Совершенно очаровательный дефект!

— Гувернантки — странные создания: ни пава ни ворона. Мне нравятся Брантли и миссис Редбрист, но они будут потрясены, если я вдруг вздумаю обедать на кухне, со слугами.

— Не желаете ли спуститься к ужину сегодня вечером, мисс Джилбенк?

— Спасибо, миледи, с радостью.

Она немного помолчала, взирая на Джудит, старавшуюся вырвать палку из стиснутых челюстей Джорджа. Тот упирался в землю задними ногами и рычал, но ничто не помогло. Джудит попросту раскрыла руками его пасть и схватила палку. Я улыбнулась, а мисс Джилбенк призналась:

— У меня есть одно парадное платье, жаль только, что оно уже лет пять как вышло моды.

— Ничего страшного. Возможно, скоро мы сумеем отправиться в Йорк, тогда Амелия покажет нам лучшие магазины, — пообещала я и тут же совершила ужасную ошибку, спросив:

— Надеюсь, мой муж достаточно вам платит?

Ее не оскорбила такая бестактность, она просто ответила:

— Разумеется, миледи. Я получила хорошее образование и имею большой опыт в воспитании детей. К вашему сведению, моих услуг добиваются во многих домах. Всего полгода назад его светлость был вынужден прибавить мне жалованье, потому что мистер Бледсоу просил меня стать наставницей шести его дочерей. — Она рассмеялась и вздрогнула:

— Мне почему-то казалось, что он хотел заодно и жениться на мне. Так он смог бы сэкономить немало денег, ведь тогда ему вообще не пришлось бы платить мне.

Она поспешно прикрыла рот рукой, и прелестные карие глаза в ужасе округлились при мысли о том, какие легкомысленные речи она вела. Но мне стало смешно.

— Превосходная история! Скорее всего вы правы насчет мистера Бледсоу. Расчетливый человек, ничего не скажешь!

— Верно, — согласилась мисс Джилбенк, вставая. — Джудит, пойдем, куколка. Пора возвращаться на Дальний Восток.

Джудит откликнулась быстрой тарабарщиной, отдаленно напоминавшей китайский язык.

— Ну не молодец ли? Это на кантонском диалекте «добрый день»!

— Вижу, что муж — сторонник женского просвещения. Весьма прогрессивные взгляды. Мой дед придерживался его мнения; правда, он предпочитал обучать меня лично, и в зависимости от того, под каким углом рассматривать, мое образование можно считать узконаправленным, специальным… или, наоборот, весьма хаотичным.

— Почему узконаправленным? — засмеялась мисс Джилбенк.

— Когда мне исполнилось одиннадцать, моим именем назвали звезду. Когда-нибудь я покажу ее вам. Чудесная звезда и сияет ярче всего осенью. Одна из составляющих пояс Ориона. Помню, как дедушка собирал всех гостей во дворе и ставил меня в центре, чтобы продемонстрировать это чудо. Она носит имя Большой Андреа.

— Каким прекрасным человеком был ваш дед! Надо же — подарил внучке собственную звезду!

Я взяла Джорджа и вернулась в Синюю комнату, где он мог спокойно поспать, после обеда, конечно. Белинда принесла ему бекона и почек, оставшихся от завтрака. Джордж, должно быть, поверил, что попал в настоящий рай, и не успел доесть последний кусочек, как громко засопел. Я сошла вниз к ленчу, надеясь, что все остальные уже давно встали из-за стола. Не хотелось никого видеть, кроме Амелии, конечно. Я потерла плечо, начинавшее ныть. Ребра тоже болели. Хорошо еще, что ничего не сломала! А синяки скоро пройдут.

Ну до чего же мне не повезло! Кроме Джона и Лоренса, в маленькой утренней столовой никого не было! Я коротко кивнула обоим и обратилась к мужу:

— Утром я вместе с Амелией была на конюшне. Замечательные лошади. Ракер, похоже, знает свое дело. Не могу ли я взять себе Малютку Бесс?

— Разумеется. Я решил отдать ее вам в качестве свадебного подарка.

Я едва не вскочила со стула, чтобы подбежать и обнять его, как столько раз проделывала с дедушкой, когда он устраивал мне очередной сюрприз, но вовремя вспомнила о том, что теперь я графиня Девбридж, и чинно проговорила:

— Благодарю. Вы очень добры, Лоренс.

— Рад, что вам понравилась Малютка Бесс. Ракер считает, и я иногда соглашаюсь с ним, что конефермы в Уэксфорде дают лучших лошадей во всей Англии. Правда, Джон рассказал, что сегодня утром вы просто не отходили от Буйного.

— Да, — сухо обронила я и, положив на тарелку несколько прозрачных кусочков окорока, взяла из накрытой салфеткой корзины теплую булочку.

— Графине известно, что она горько пожалеет, если попытается сесть на Буйного, — вмешался Джон. — Кроме того, постарайтесь держать от него подальше Малютку Бесс. Он хочет ее. Безумно.

— Я стану держаться от вас обоих как можно дальше, Джон.

— Энди, как вы себя чувствуете?

Я не желала даже думать об этом, не то что говорить, но, заметив взволнованный взгляд мужа, неохотно выдавила:

— Так, побаливает кое-что, но ничего страшного.

— Когда я подбежал к ней, — заметил Джон, — она посчитала меня ангелом.

— Именно из-за вас я и упала.

— Но в эту минуту я находился ярдах в пятнадцати от вас, — с недоумением возразил Джон.

— Когда вы открыли дверь, солнечный свет ударил мне в лицо и на мгновение ослепил.

— Вот оно что! — воскликнул он. — А я никак не мог понять, о чем вы бормочете!

— Все же, дорогая, — настаивал Лоренс, — вам следует быть поосторожнее, по крайней мере еще пару деньков.

— Где Амелия? — поинтересовалась я, набив рот булкой.

— Все еще спит. Похоже, ничего плохого с ней не случилось. Томас рядом. Он очень встревожен, хотя лично я не вижу причин волноваться.

Я заглянула в глаза сначала мужу, потом племяннику.

— Считаю, что необходимо ее разбудить. Если же мы не сумеем сделать это, надеюсь, что в округе найдется хороший врач. Это неестественно, и вы все прекрасно понимаете. Почему же притворяетесь, будто все в порядке?

Мужчины переглянулись. Я бережно свернула салфетку и поднялась.

— Немедленно иду к Амелии. А потом поеду на прогулку и возьму Джорджа. Ему нужно освоиться на новом месте.

— Пойду с вами, — решил Джон и тоже встал.

Я посмотрела на мужа, но тот упорно уставился в тарелку. Что тут творится?

Амелия все еще не очнулась. Я подошла к кровати, оттолкнула Томаса, нагнулась и, схватив Амелию за плечи, принялась трясти.

— Что вы делаете?! Немедленно прекратите, вы сделаете ей больно!

Но я продолжала трясти Амелию. Потом легонько похлопала по щекам. К моему невероятному облегчению, она открыла глаза и непонимающе воззрилась на меня:

— Энди?

— Да, Амелия. Со мной Томас и Джон. Проснитесь. Давно пора очнуться.

Глаза Амелии немного просветлели. Я помогла ей сесть.

— Что случилось? Почему вы все собрались? Который час?

— Вы проспали… если это так можно назвать… больше трех часов. Уже два.

Томас отодвинул меня в сторону и положил ладонь на лоб жены.

— Болит голова, дорогая? У меня осталась микстура, которую ты давала мне. Как хорошо она помогла в прошлый вторник!

— Нет, Томас, я прекрасно себя чувствую.

— Помните, Амелия, что было, когда мы вышли из Черной комнаты?

— Разумеется.

— Мы шли по коридору западного крыла, когда вы вдруг остановились у приоткрытой двери. Сказали что-то насчет того, как это странно, и вошли в комнату. А потом?

Она долго молчала. Меня затрясло от страха и леденящего холода. Боже, что же произошло в той пустой комнате?

— Мы говорили о моем отце, — наконец произнесла она, — призраках и сверхъестественных явлениях, и далее… — Она заломила руки. Томас погладил ее по плечу и обнял, но Амелия отстранилась. — Нет, все остальное покрыто мраком, Энди. Больше ничего не было.

Я набрала в грудь воздуха и отважилась:

— Это совершенно необъяснимо — Амелия все забыла. Думаю, это работа призрака.

— Вздор! — воскликнул Джон. Первое слово, которое мы услышали от него после нашего появления в спальне.

— Вы не знаете, о чем говорите, Джон! Вас там не было!

— Я живу здесь с двенадцати лет и никогда не видел, не слышал и не чувствовал присутствия того, что хотя бы отдаленно напоминало привидение. Не забивайте чепухой свою и наши головы.

— Прекрасно! Как же вы объясните случившееся с Амелией?

— Не могу объяснить, но это не значит, что правдоподобного истолкования не существует.

Я повернулась к Амелии, приникшей к Томасу. Тот нежно гладил ее по голове.

— Думаю, Амелия, вы должны написать отцу. Пусть приедет и найдет духа, заманившего вас в эту комнату. Как по-вашему, он согласится?

— Конечно! Я немедленно отправлю письмо, и он в два счета примчится.

— Но послушайте, Энди, — начал Томас, — ведь вы ничего не знаете наверняка. Разумеется, здесь есть призраки, как в любом старом доме, но наши до сих пор ничем не выдавали своего присутствия. И если даже это проделки духа, он не сделал Амелии ничего дурного, просто усыпил. А ей нужно было отдохнуть, после того как она так утомилась прошлой ночью.

— Почему же она так утомилась? Томас вспыхнул, и я, вспомнив беседу за завтраком, ответила:

— Не важно. Амелия, с вами бывало что-либо подобное после того, как вы поселились в Девбридж-Мэноре?

— Нет, — протянула она, — но, видите ли, Энди, я не ведаю, что случилось и случилось ли вообще. Может, мне внезапно захотелось прилечь?

— На полу в пустой комнате? Выслушайте же меня! Кто в состоянии поручиться, что это не повторится? Что, если в следующий раз она не просто ляжет и заснет? Что, если не проснется? Мы должны разгадать эту загадку.

— Мне все это не нравится, — вмешался Джон. — Не нравится это происшествие и не нравится, что во всем винят какого-то древнего духа.

— В таком случае никто не мешает вам заняться расследованием, Джон, — отпарировала я. — Если вы ограничитесь лишь критикой наших действий, то от вас будет мало пользы.

— Я подумаю, — неприязненно буркнул он. — О черт! — Он протянул руку. — Пойдемте, пора прокатиться на Малютке Бесс. Я покажу вам окрестности.

— Амелия, — наказала я перед уходом, — мне не хочется, чтобы вы оставались одна. Хорошо?

— Ладно, — прошептала она, и я только сейчас поняла, как напугана бедняжка. Мне было ее жаль, но, может, все к лучшему? Страх заставит ее быть осторожнее.

— Не забудьте написать отцу.

Когда мы покидали спальню, Томас что-то возмущенно бормотал.

— Не обращайте на него внимания, — с иронией бросил Джон. — Он жаждет быть центром вселенной для Амелии и не хочет, чтобы кто-то или что-то отвлекало жену от его персоны.

Мы уже почти добрались до конюшни, когда я вспомнила, что забыла Джорджа и не успела переодеться в амазонку.

— Я подожду вас, — пообещал Джон и зашагал к конюшне.

Но вышло так, что я поехала одна. Суонсон, не в силах выносить воплей новорожденных, попросил мать приглядеть за малышами, а сам сбежал в Девбридж-Мэнор, чтобы погрузиться в тонкости ведения хозяйства. Джона призвали к дяде и управляющему. Но мы с Джорджем чудесно провели время, хотя не стали забираться слишком далеко, чтобы не заблудиться. Я остановила лошадь у маленькой речки неподалеку от дома. Джордж стал лакать воду, а я любовалась неярким светом, пробивавшимся сквозь ветки плакучих ив, росших по берегу. Прекрасное место! Такое мирное! Здесь я буду счастлива. Как только отец Амелии избавит нас от призрака, все будет хорошо. Но я совсем забыла про решетки! Нужно спросить мужа. Разумеется, окажется, что все это пустяки.

Всю обратную дорогу я проделала с Джорджем на руках и при этом беззаботно насвистывала.

Глава 13

Когда мы вернулись в дом, Джордж настоял на том, чтобы подняться по лестнице самостоятельно, как бы трудно это ни было. Бедняга высунул язык и тяжело дышал, к тому времени как мы оказались на верхней площадке. По пути нам встретились лакей и две горничные. Я поздоровалась с ними, осведомилась, как их зовут, представила Джорджу и велела слугам следить, чтобы он не заблудился.

Белинда приводила в порядок красивое вечернее платье из бледно-зеленого шелка с маленькими рукавами-фонариками, темно-зеленой бархатной лентой, пропущенной под грудью, и такой же отделкой по декольте и подолу — одно из моих самых любимых, которые я не надевала после смерти дедушки. Но он ненавидел черное, а я носила траур уже три месяца. Вполне достаточно. Лоренс был того же мнения и даже заметил по этому поводу:

— Ваш дед был человеком страстей, дорогая, он всегда ставил перед собой грандиозные цели. Просто неприлично носить траур по такой выдающейся личности. Оставьте свои мрачные наряды и вуали.

И я, благодарная за эти слова, немедленно послушалась.

— А, вот и вы, миледи! — обрадовалась Белинда. — Я только что закончила одевать мисс Крислок: прелестная милая дама! Теперь она такая представительная, с новой прической и завитыми локонами. Семья соберется в гостиной через полчаса. Его светлость любит, когда все приходят туда за час до ужина, Я уже начала волноваться, что вы не успеете вернуться вовремя.

— Я здесь, — коротко бросила я, но, когда проходила мимо, она сморщила носик и фыркнула.

— Сейчас прикажу, чтобы принесли воды для ванны. Нужно спешить. На этот раз пусть лакей постарается.

С помощью Белинды мне удалось не опоздать. Ровно тридцать минут спустя я входила в гостиную. Джордж бежал рядом. Белинда даже нашла время вплести в мои косы, уложенные короной, светло-зеленые ленты и объявила, что я прекрасно выгляжу.

Что же до моего лучшего друга… Брантли послал на выручку Джаспера, который так нравился Джорджу. Песик был неглуп и знал, что тот сумеет хорошенько расчесать его шерсть. Теперь Джордж казался вполне довольным собой и своей внешностью. На его глаза свисали легкие шелковистые пряди.

Я собиралась задать мужу два крайне важных вопроса, как только удастся застать его одного, и поэтому заранее репетировала свою речь.

Брантли проводил меня в гостиную и тщательно осмотрел, выискивая, как я поняла, следы несчастного падения. Прямо перед собой я увидела предмет моего первого вопроса. Мисс Джилбенк и Джудит сидели бок о бок на прелестном диванчике с сине-белой обивкой. Томас стоял позади Амелии, положив руку ей на плечо. Джон, скрестив руки на груди, прислонился к каминной полке. Мисс Крислок плела белое узкое кружево. В камине горело неяркое пламя. Увидев меня, муж встал, и, заметив, как он перевел взгляд с меня на Джудит, я была готова поклясться, что он долго и мучительно готовился к тому, чтобы выложить правду. В сообразительности ему не откажешь. Вместо того чтобы заикаться и запинаться, оставшись со мной с глазу на глаз, он предпочел исповедаться на людях. Весьма мудрая стратегия. Интересно, почему мой супруг нервничает? Неужели опасается, что я прокляну его перед лицом всего семейства?

Неловко откашлявшись, он взял меня за руку.

— Энди, познакомься с моей дочерью Джудит и ее гувернанткой мисс Джилбенк.

Глядя ему прямо в глаза, я объявила:

— Мне совсем не хочется встречаться с ними, сэр. Они кажутся не слишком приятными особами.

И, обернувшись, лукаво подмигнула Джудит. Та прыснула, но, увидев лицо отца, тут же прикрыла рот ладошкой. Лоренс побледнел и, не находя слов, в ужасе таращился на меня. Я услышала, как Амелия громко охнула. Но тут я рассмеялась:

— Сэр, я просто шутила. Прошу меня простить. — И удовлетворенно улыбнулась, решив, что не стану упрекать его за то, что утаил от меня существование Джудит и не обмолвился о второй жене. Вероятно, у него были на то свои причины. — Собственно говоря, — усмехаясь, продолжала я, — я уже имела эту честь, сэр. Сегодня днем в маленьком садике. Мы не только познакомились, но и обнаружили, что способны выносить общество друг друга.

Джордж, до сих пор спокойно сидевший рядом со мной, негромко тявкнул. Джудит сорвалась было с места, но мисс Джилбенк мягко потянула ее обратно.

— Прости, Джудит, — объяснила я, — но Джордж говорит не с тобой. Он зовет Джона. Джордж его обожает. Конечно, это неприятно, но ничего не поделаешь. — Я погладила песика по голове, удивленно прошептав:

— Должно быть, тебе не терпится, Джордж. Спасибо за то, что вел себя достойно и продемонстрировал хорошие манеры. Теперь можешь наброситься на Джона.

Джордж лизнул мне руку и двумя прыжками пересек гостиную, громко лая и виляя хвостом. Джон поднял его и вежливо осведомился:

— Каким образом вам удалось сделать его столь послушным? Он сидел как вкопанный и не пытался привлечь к себе внимание, пока не получил разрешения.

— Брантли наставлял его в этикете, пока мы с Амелией были в конюшне. Не знаю, что он втолковал Джорджу, но результат поистине изумителен. Нужно спросить Брантли насчет его методов воспитания. Думаю, он умеет обращаться с животными куда лучше вас, Джон.

— Как это мило, — вздохнула Амелия. — Кроме того, он выглядит не таким заброшенным, как вчера.

— По-моему, Джаспер провел по его шерсти щеткой не менее ста раз.

Амелия коснулась своих роскошных черных волос. Интересно, сколько раз ей приходится водить по ним щеткой?

— Итак, Джудит, — заметила она, — ты уже встретила свою новую маму и Джорджа?

— О да, — кивнула Джудит, все еще не сводя глаз с Джорджа, энергично тершегося левым ухом о руку Джона. — Я даже выиграла шиллинг у Энди. Правда, она все еще мне не заплатила.

— Каким образом ты выиграла шиллинг? — нахмурился Лоренс.

— О Господи, — пробормотала я, — возможно, не стоит упоминать о сути самого пари?

— Вздор! — запротестовала Амелия. — Каков предмет спора? Оттенок какого-то цветка? Запах мыла Джудит? Расскажите!

— Мы бились об заклад, какой кустик предпочтет Джордж, — выпалила Джудит.

— Куст? Но для чего? — непонимающе пожала плечами Амелия.

Джон так смеялся, что едва не уронил собаку. Джордж, очевидно, тоже этого опасался, поскольку забился в руках Джона и лизнул его подбородок, словно напоминая о своем присутствии.

Лоренсу было не до смеха.

— Джудит, в чем дело? — строго спросил он.

— Сэр, — начала она, но тут же осеклась и покраснела. — Боже, — добавила она шепотом, умоляюще глядя на мисс Джилбенк.

Та откашлялась, наверное, набираясь храбрости. Но на выручку пришел Джон и, не дав бедной гувернантке пуститься в пространные, хотя весьма интересные, объяснения, дрожащим от смеха голосом пробормотал:

— Видите ли, дядя Лоренс, Джордж крайне разборчивое животное. Ему требуется исследовать множество кустов, деревьев и растений, включая плакучие ивы, прежде чем понять, под каким лучше всего облегчиться. Вот и все. Джудит, на какой куст ты поставила?

— На рододендрон. Так и вышло. Энди поверить не могла, ведь это единственный рододендрон во всем саду, и совсем незаметный, но Джордж направился прямо к нему, после того как обнюхал остальные.

Мисс Крислок подняла глаза от своего кружева и провозгласила:

— В следующий раз, когда поведу Джорджа на прогулку, заключу пари с собой. Может, и выиграю.

— Что же, — сказал мой муж, сначала окинув мисс Крислок восхищенным взором, а потом обратив веселый взгляд на всех нас, — похоже, что сегодня не будет неловких пауз или дежурных фраз за столом. Энди, у вас есть шиллинг для моей дочери?

— Я отдам твой выигрыш завтра, Джудит, — пообещала я, улыбаясь собравшимся, и, вспомнив, как Лоренс уверял меня, что Амелия — настоящий сноб, с энтузиазмом сообщила:

— Сэр, нам очень повезло. Мисс Джилбенк согласилась с нами отужинать.

Оказалось, что Амелия не обращает на меня ни малейшего внимания, а целует руку Томаса. Я нашла столь откровенное проявление чувств немного неуместным. Мне стало не по себе — вероятно, оттого, что я не привыкла к подобным вещам между супругами.

Немного опомнившись, я вновь обратилась к мужу:

— Надеюсь, моя падчерица тоже присоединится к нам.

В этот момент мне показалось, что мисс Джилбенк вот-вот сорвется с места и бросится мне на шею. Что же до Джудит, она так разволновалась, что не могла сидеть спокойно: подпрыгнула, взвизгнула, но, вспомнив что-то, поспешно села.

— Прекрасная идея, — одобрил Лоренс, очевидно, почуяв подвох. Но, будучи джентльменом, что он мог поделать! И как истинный джентльмен предпочел играть теми картами, что были ему сданы. Брантли отослал Джорджа в Синюю комнату в компании преданного Джаспера, но только после того, как Джудит разрешили погладить песика по влажному носу и крепко обнять. В результате ее платьице украсилось живописным узором из собачьей шерсти.

Ступив в просторную столовую, я с радостью заметила, что муж исполнил обещание и велел убрать несколько секций стола, так что теперь не приходилось перекрикиваться, заглушая стук приборов. Осталась только довольно уродливая ваза-горка, украшенная гигантскими фарфоровыми фруктами.

Уж не знаю, как Брантли подгадал, но на столе красовались два лишних прибора. Никто особенно не удивился, когда выяснилось, что все прекрасно ладят друг с другом. Джудит вела себя идеально, если учесть, что она впервые оказалась за столом вместе со взрослыми. Правда, она то и дело улыбалась. Мисс Джилбенк могла не волноваться, что к ней отнесутся свысока. Возможно, Амелия и была бы немного с ней холодна, если бы перед этим сама не улеглась на полу без всякой логической причины. Сегодня она была тише обычного и крайне учтива с окружающими. Я от души понадеялась, что она успела написать отцу. Возможно, Лоренс ошибся насчет нее, поскольку я не замечала ни малейшего признака снобизма. Что же касается Томаса… он увлеченно рассказывал мисс Крислок о волнующем подъеме на шотландскую гору Бен-Невис в компании друзей.

— Я, разумеется, волновалась, что на большой высоте у него закружится голова, — вставила Амелия, — но все обошлось. Он только вывихнул мизинец, когда схватился за камень, а тот обрушился вниз, но это нисколько не задержало их.

— На самой вершине было очень холодно, — вспоминал Томас. — Дыхание вырывалось клубами пара, хотя стояла середина августа. Представляешь, Джудит, мы были закутаны до самых ушей, и когда все-таки добрались до пика, один из нас открыл бутылку шампанского, и все выпили за успех. Конечно, из-за мизинца мне было трудно держать бокал, но я справился.

— А шампанское замерзло? — полюбопытствовала мисс Крислок.

— Не успело. Мы чересчур быстро его выпили. Я, правда, поперхнулся, потому что вино оказалось довольно холодным для моего горла, — пояснил Томас, озарив комнату ангельской улыбкой. — Амелия требует, чтобы я сначала давал пробовать шампанское ей, чтобы убедиться, не очень ли оно охладилось.

Случайно бросив взгляд на Джона, я увидела, что тот взирает на брата с самым потрясенным видом. Похоже, братья не очень хорошо знали друг друга, и немудрено: слишком долго Джона не было дома.

— Томас, — заметила я, — Амелия просто шутит с тобой, желая выпить, кроме своей доли, еще и твою.

— Это правда, дорогая? Ты в самом деле пьянчужка?

— Вроде бы нет, — покачала головой Амелия.

— Ах, — вздохнула мисс Крислок, — никогда не забуду, как Энди впервые попробовала портвейн в компании дедушки. Этот милый джентльмен так искренне радовался.

За столом повисло напряженное молчание, но я лишь рассмеялась и положила в рот кусочек великолепной жареной цыплячьей грудки в сливках и соусе карри.

После ужина мисс Джилбенк увела Джудит. Томас и Амелия тихо беседовали в углу, вероятно, о сегодняшнем происшествии и его причинах. Джон взял книгу о похождениях какого-то француза по имени де Сад. Не знаю, почему он ее читал, — он явно не получал от этого ни малейшего удовольствия. Каждый раз, поднимая на него глаза, я видела до крайности возмущенную физиономию.

— Энди, — обратился ко мне муж, — прошу вас ненадолго пройти со мной в библиотеку.

Я поцеловала мисс Крислок, пожелала ей доброй ночи и последовала за Лоренсом. Значит, пора выслушать исповедь, благослови Господи душу моего супруга! Скорее бы услышать, почему он упорно молчал о второй жене и дочери, которой всего через шесть лет предстоит первый лондонский сезон! Кажется, постепенно я приходила к выводу, что между молодыми и пожилыми людьми нет непреодолимой пропасти. Лоренс кое-что скрыл от меня, но теперь готов выложить карты на стол и извиниться. Сколько раз я проделывала то же самое с трехлетнего возраста!

В огромной библиотеке зажгли всего один канделябр, но в камине горел огонь, и, несмотря на пляшущие тени и полумрак, здесь, как ни странно, было чрезвычайно уютно. Лоренс рассеянно обошел комнату, то появляясь из тени, то исчезая. Он показался мне необычайно взволнованным. Неужели боялся, что я наброшусь на него? Я уже хотела успокоить беднягу, уверить, что все в порядке, когда он подступил ко мне, взял мои руки в свои и пробормотал:

— Полагаю, вы должны считать меня ничтожеством.

Такого я не ожидала. Совершенно нестандартный подход и, нужно сознаться, обезоруживающий.

— Я утаил от вас кое-что важное.

— Да, но, надеюсь, теперь вы объясните почему, и если я найду доводы достаточно вескими, то позволю откупиться и излечить вашу больную совесть, подарив мне Малютку Бесс.

Он мрачно, без тени улыбки воззрился на меня. О Боже, должно быть, я непростительно легкомысленна и не проявляю подобающей случаю серьезности!

— Я не думаю шутить, Лоренс. Извините за то, что позволила себе дерзость!

Лоренс величественным жестом отмел мои извинения и снова зашагал по комнате.

— Сядьте, — предложил он, не оборачиваясь.

Я подошла к большому мягкому креслу у камина, обтянутому темно-коричневой кожей, и уселась. Он оперся на край письменного стола.

— Я был женат, Энди. Тринадцать лет назад обвенчался с Кэролайн.

Кэролайн. Какое прелестное имя!

— Расскажите о ней, — попросила я. Лоренс на мгновение закрыл глаза, наполненные болью. Болью, которая терзала его даже после стольких лет.

— Это было так давно… — начал он, откашлявшись. — Кэролайн Фаррадей была дочерью Уилсона Фаррадея, виконта Кларенса. Прекрасная, неукротимая и веселая…

Весь мир лежал у ее ног, и многие были готовы на все ради нее.

Мучительная гримаса вновь исказила его лицо, и Лоренс провел по нему рукой, словно стирая следы отчаяния. Очевидно, воспоминания сжигали его сердце.

— Хотя я был намного ее старше, она выбрала меня и объявила отцу, что не выйдет больше ни за кого. Мы поженились в Лондоне, а медовый месяц провели в Корнуолле, месте, которое она, посчитала невероятно романтичным. Только после того, как мы обосновались в Девбридж-Мэноре, мне открылась ее истинная натура. Перепады ее настроения были поистине чудовищными. Один день она была невероятно оживленной и искрилась счастьем. Почти пьянея от радости, она непрерывно хохотала, а назавтра становилась молчаливой и печальной, будто потеряла лучшего друга. Я никогда не знал, какую женщину увижу за завтраком. Вскоре после свадьбы она забеременела, и я надеялся, что рождение ребенка приведет ее в равновесие. По правде говоря, последующие девять месяцев она казалась более спокойной, если хотите, нормальной, что ли…

Джон и Томас учились в Итоне, и каждый раз во время их визитов ее состояние ухудшалось. Она не могла ни есть, ни спать. Довольно быстро я сообразил, что Кэролайн возненавидела мальчиков — очевидно, потому, что хотела сына, своего сына, моего наследника. Так и случилось бы, роди она мальчика. А пока Кэролайн не желала иметь ничего общего с моими племянниками. И мне пришлось просить Томаса и Джона во время каникул навещать своих друзей. Оба жалели меня, а я чувствовал себя бесконечно виноватым. Но что бы ни делал, ничто не помогало. По мере того как близились роды, Кэролайн становилась все более непредсказуемой. Я просто не представлял, чего от нее ожидать, как, впрочем, и ее врач. Она исчезала, и после нескольких часов поисков ее находили в углу старой северной башни или где-нибудь еще. Глаза широко открыты, смотрят в никуда, и никто не мог добиться объяснения, почему она поднялась сюда. Даже на последнем месяце она настаивала на том, чтобы ездить верхом. Слава Богу, хоть ни разу не упала! Как-то я обнаружил ее в амбаре с сеном, где она гонялась за крысами. Однажды ночью Брантли увидел, как Кэролайн пляшет под проливным дождем. Кто-то из слуг наткнулся на нее, когда она бродила в речке, рассуждая сама с собой, как было бы неплохо утонуть и лежать на дне. Мне пришлось нанять сиделку, которой запрещалось отходить от Кэролайн. Я опасался, что она вполне способна повредить если не себе, то ребенку.

— Решетки в Синей комнате! — воскликнула я. — Это для Кэролайн?

— Значит, вы заметили дырки! Ну конечно. Просто я не думал, что вы догадаетесь. — Он немного помолчал и глубоко вздохнул. — Однажды, войдя в комнату, я увидел, что она стоит за окном на узком карнизе и поет песенку оленю, которого в этот момент угораздило выйти на опушку леса. В жизни я так не пугался. Прежняя обычная, размеренная жизнь осталась в прошлом. Все в доме буквально ходили на цыпочках, опасаясь, что малейший промах вновь вызовет приступ безумия Кэролайн.

Потом родилась Джудит. Когда доктор положил ее на руки моей жене, отчетливо помню, что она расхохоталась и громко объявила: «Подумать только, после всего этого я даже не смогла произвести на свет мальчишку!»

Я заверил ее, что это не важно и, если она хочет, у нас еще будут дети. Никогда не забуду ее исполненную надежды улыбку. Она погладила меня по щеке и призналась, что очень счастлива. К моему безмерному облегчению, после рождения Джудит Кэролайн снова стала той девушкой, которую я повстречал почти два года назад. Я благодарил Бога за чудо. Домашние вздохнули спокойнее. В Девбридж-Мэноре снова слышался смех. Кэролайн, похоже, обожала дочь, часами играла с ней, пела, нянчила.

Я едва дышала от волнения и все сильнее вжималась в спинку кресла. Лоренс нервно провел рукой по волосам.

— Проклятие… как бы все объяснить… Это оказалось сплошным обманом. Как все безумцы, Кэролайн была очень хитра и одурачила нас всех.

Он снова замолчал и стиснул кулаки.

— Все кончилось в один день. Кэролайн бросилась на землю с северной башни. К счастью, Джудит была в это время со мной. Ей едва исполнилось два месяца. Будь она с Кэролайн, я уверен, та унесла бы малышку с собой.

Лоренс закусил губу и с силой ударил кулаком по столу.

— Ничего не поделаешь. Именно я виновен в ее смерти.

Глава 14

Как это было ни трудно, но я сумела придержать язык. Не выпалила обычных утешений, вроде «что за вздор!», «не глупите» и тому подобного. Наконец я вымолвила, хладнокровно и отчетливо:

— Пожалуйста, объясните, почему вы так считаете.

— Накануне она упросила меня снять решетки. Я сделал это, сгорая от угрызений совести, что не убрал их раньше. Посчитал, что Кэролайн совершенно поправилась. Спустившись в гостиную, она с улыбкой отдала мне Джудит и ненадолго вышла. Сказала, что замерзла и хочет взять свою любимую шаль. Очевидно, Кэролайн знала, что слуги тайком следят за ней, потому что поднялась в Синюю комнату, закрыла дверь, прошла по карнизу в соседнее помещение, а оттуда — в северную башню. Будь я немного бдительнее, внимательнее, подожди еще несколько дней, прежде чем снимать решетки, она могла бы выдать себя. И уж разумеется, не бросилась бы с балкона.

Все это случилось так давно, а он по-прежнему незаслуженно мучится сознанием своей вины.

— Если бы вы догадались выждать, она попросту отложила бы задуманное и, едва улучив момент, сделала бы то же самое.

— Возможно, возможно.

— Этот такая трагедия, Лоренс. Мне очень жаль.

— Я не мог заставить себя рассказать вам, Энди. Мне стыдно, что я такой трус. Боялся, что вы отвергнете меня из-за ребенка, который может унаследовать болезнь матери, а еще хуже — посчитаете, что безумие у меня в роду.

— Родители Кэролайн навещают Джудит?

Лоренс искренне удивился, очевидно, он не ожидал подобного вопроса.

— Нет, они никогда ее не видели. И не пожелали объясниться со мной. Джон и Томас тоже знают о том, какие слухи они распускали.

— Какие же?

— Заявили, что их дочь была совершенно нормальной и это я довел ее до самоубийства жестоким обращением, а может, и сам расправился с ней. Правда, они не могли придумать ни одной причины, по которой я хотел бы это сделать, но ни минуты не сомневались, что именно я — убийца Кэролайн. Поэтому они не захотели иметь ничего общего ни со мной, ни с моим ребенком.

— Отреклись от собственной внучки?

Лоренс кивнул.

— Просто невероятно, но вряд ли в этом есть ваша вина. Наоборот, Лоренс, я считаю, что вы прекрасно воспитали Джудит. Милый, живой, веселый и умный ребенок, настоящее солнышко, и к тому же совершенно нормальный. У нее прекрасная гувернантка. Мне действительно жаль Кэролайн, но пора похоронить прошлое. Оно никоим образом не должно коснуться Джудит.

Мрак и отчаяние все еще жили в этой комнате, и, наверное, поэтому у меня вырвалось:

— Мне двадцать один год, но я примирилась с мыслью, что стала мачехой. Мы с Джудит непременно подружимся. Перестаньте мучить себя, Лоренс, я прощаю вас за то, что не сказали правды.

— Вероятно, когда-нибудь у меня это получится, но забыть Кэролайн я не сумею. Джудит — дитя своей матери. Что, если с годами безумие вырвется на свободу?

— Король у нас потерял рассудок. Но был ли таковым его отец, Георг Второй?

— Некоторые тори рады бы это утверждать, но ничего подобного никто не замечал.

Кажется, он уже пытается шутить. Неплохой признак.

— Вам, как и мне, известно, что эта болезнь далеко не всегда передается из поколения в поколение. Насколько я поняла, родители Кэролайн абсолютно здоровы?

— Да, — медленно выговорил Лоренс, — если не считать их болезненной ненависти ко мне.

Похоже, он рад каждому заверению в том, что с его дочерью все в порядке!

— Но могу признаться, что до приезда мисс Джилбенк я боялся за Джудит.

— Сколько ей было лет, когда появилась мисс Джилбенк?

— Наверное, года три.

По мне, сумасшествием было даже сказать такое, не то что думать. Но я все же попыталась урезонить Лоренса:

— Джудит была совсем маленькой. По-моему, любой родитель при виде хаоса, создаваемого младенцем, готов поверить, что в его доме поселилось само отродье сатаны. Во всяком случае, так считал дедушка, а я, как видите, вполне в здравом уме. Да-да, припоминаю, он называл меня злобным чертенком.

Лоренс наконец рассмеялся, по-настоящему рассмеялся, как я и надеялась. Неужели я так ловко сумела выйти из положения, что на его лице засияла улыбка? Нет, готова поклясться, что он словно стал моложе, плечи распрямились, как будто с них свалилась огромная тяжесть.

Проводив меня до двери спальни, он легонько коснулся пальцем моего подбородка:

— Вы воплотили в себе все, о чем я мог лишь мечтать, а может, и немного больше. Я подумаю над вашими словами. Доброй ночи, дорогая моя Энди.

Снова очутившись в Синей комнате после прогулки Джорджем, который на этот раз был далеко не так разборчив, я отпустила Белинду — ей до смерти хотелось остаться и посплетничать. Едва добралась до кровати и с наслаждением вытянулась под теплыми одеялами. Джордж тоже решил укрыться и прижался к моим коленям. Нужно признать, давно у меня не было такого суматошного, пугающего, насыщенного событиями дня, а голова едва перестала болеть после позорного падения с лестницы.

Я почувствовала нечто холодное и зловещее в Черной комнате, поняла, что какая-то сила заманила сюда Амелию… но сейчас слишком устала, чтобы думать об этом. К тому же все закончилось в целом благополучно, если не считать того, что стряслось с Амелией, и дружного отказа расследовать это происшествие. Завтра я прокрадусь в пустое помещение, постою там и посмотрю, что будет. Правда, меня трясло при одной мысли об этом, но уж лучше встретиться с неизведанным лицом к лицу, чем трусливо прятать голову в песок, подобно страусу.

Я заснула, ощущая, как мокрый нос Джорджа прижимается к моей ноге. Не знаю, что меня пробудило, ибо в комнате стояла полная тишина. Ни проблеска света, ни шепотка. Но мгновение назад я видела во сне, как скачу по йоркширским болотам, а в следующую минуту уже смотрела широко открытыми глазами в пустоту.

И когда глаза немного привыкли к мраку, я увидела ЭТО. Зажмурилась, потрясла головой. Но ЭТО не двигалось. Стояло, оцепеневшее и безмолвное, как статуя, как исчадие ада, не более чем в двух футах от изножья кровати.

Помню, как храпел ничего не подозревающий Джордж, хотя внутри у меня все оледенело. Медленно, о, как медленно я высвободила руки из-под одеяла и села. Джордж пошевелился, но не проснулся. Таинственная фигура принялась неспешно обходить кровать, направляясь ко мне. И в тот момент, когда попала в полосу лунного света, я сумела ее разглядеть. Это оказалась старуха, ужасно изуродованная и древнее самой смерти. Спутанные седые волосы обрамляли беспорядочными лохмами омерзительно злобное лицо. Мне хотелось закричать во весь голос, но, к моему полнейшему стыду, из раскрытого рта вырвался только жалобный стон. Меня словно пригвоздили к месту, и от страха не было сил шелохнуться.

— Кто ты? — надтреснутым голосом пролепетала я. — Чего хочешь от меня?

Старуха, которая никак не могла быть настоящей, негромко прохрипела:

— Ты проклятие этого дома. Грязь и пакость. Зло, которое вновь в нем поселилось. Ты — воплощение порока, и все, что исходит от тебя, — проклято. Но ты за все заплатишь!

Я тяжело дышала. Джордж снова заворочался, и впервые с того мига, как я увидела привидение, меня охватил страх не только за себя. Откинув одеяла, я схватила Джорджа и перекатилась на другую сторону кровати, подальше от гнусного призрака. Но оказалась недостаточно проворной, или у старухи было куда больше сил и энергии, чем я предполагала, потому что она успела подбежать ко мне, нагнуться, и в скрюченных пальцах блеснул изогнутый клинок — не из серебра, а из золота, в точности как ятаган из «Тысячи и одной ночи». Еще секунда — и он вонзится в меня.

Я опять откатилась на противоположную сторону. Джордж оглушительно лаял, пытаясь вырваться и наброситься на странное создание.

— Кто ты? Чего хочешь?! — завопила я. Глупые вопросы, но я не знала, что говорю.

Призрак неожиданно метнулся ко мне, пытаясь поймать. Я и не подумала рискнуть с ним схватиться. Странный золотой кинжал был уже высоко поднят, и я зачарованно смотрела, как он опускается к моей груди. Схватив подушку, я швырнула ее в старуху. Подушка задела клинок, едва не выбив его из сморщенной руки. Старуха замешкалась, и этого было достаточно, чтобы я оказалась у двери. Но ручка не повиновалась, хотя я дергала ее побелевшими от напряжения пальцами. Я не помнила, заперла ли дверь. Должно быть, заперла. Джордж уже сходил с ума, и, повернувшись, я увидела, как призрак неуклюже, но довольно быстро приближается ко мне. Тут замок щелкнул, и дверь распахнулась. Я почти выпала в коридор.

Значит, замок все-таки был закрыт. Как же это пакостное создание попало в комнату?

Я не оглядываясь мчалась по коридору, прижимая к себе Джорджа. Нельзя, чтобы старуха утащила его с собой!

Не помню, как я умудрилась сохранить равновесие, хотя в жизни не бегала так быстро, а коридор казался бесконечным. Наконец я обнаружила, что стою перед дверью спальни. Я знала, кто спит за этой дверью, понимала, что направлялась именно сюда. И принялась колотить в потемневшую от времени дубовую створку. Изнутри послышался приглушенный мужской голос. Я продолжала стучать, Джордж не прекращал скандалить. Хорошо, что он так шумит! Может, привидение не посмеет меня преследовать?

Я с опаской оглянулась, и, хотя никого не увидела, сердце бешено колотилось. Прошла, кажется, целая вечность, прежде чем дверь распахнулась и на пороге появился Джон, полуголый, в одних наспех натянутых штанах. Но окажись он даже в ванне, я все равно бросилась бы ему на шею. Поняв, кто перед ним, Джордж окончательно обезумел.

Джон, к его чести, выдержал неожиданное вторжение и даже не пошатнулся под моим весом.

— Энди, ради Бога, что творится? Что случилось? Джордж, молчать!

Но единственным способом успокоить Джорджа было взять его на руки. Так Джон и сделал: выдернул его из моих онемевших пальцев и, подхватив песика, другой рукой обнял меня за талию.

Я так задыхалась, что не могла говорить. Просто стояла, прислонившись к человеку, которого смертельно боялась. И не хотела двигаться. Только ощущала его теплое, сильное, мускулистое тело, зная, что теперь мы с Джорджем в безопасности.

— Все в порядке, — мягко прошептал он. — Все будет хорошо. Джордж, молодец, продолжай облизывать мое плечо. Энди, вы уже отдышались? Можете объяснить, что произошло?

— Почти, — пропыхтела я, обдавая его жарким дыханием. — Еще немного.

— Спокойно, спокойно, дышите глубже… вот так.

Он продолжал прижимать к себе меня и Джорджа. Я в жизни никому не была так благодарна, как этому человеку, стоявшему столь близко, что я слышала биение его сердца.

— А теперь излагайте все по порядку. Что-то случилось с Джорджем?

Его большая ладонь поддерживала мою спину. Я чувствовала, как его рука жжет меня сквозь полотно рубашки. Но почему же так горячо и спереди? Зато я жива. Жива!

И даже считаю удары его сердца, казалось, отдающиеся в моем. Теплые, размеренные, надежные… как он сам.

Но долго стоять так — неприлично. Нужно отодвинуться, хотя я не желала терять это его тепло, опасаясь, что без поддержки просто замерзну и снова начну дрожать".

— Я уже пришла в себя, честное слово, пришла.

— В вашей спальне нет пожара?

— Никакого.

— Шкаф не упал?

— Даже на дюйм не сдвинулся.

— Летучие мыши не забрались в комнату?

Он выругался. От удивления у меня подкосились ноги.

— Это все мерзкая Синяя комната, — процедил он и снова принялся сыпать проклятиями. — Вы увидели что-то вроде призрака. Вернее, вообразили, что увидели, и насмерть перепугались.

— Я действительно что-то увидела. Нечто ужасное и вполне реальное. Пытавшееся убить меня кинжалом с острым кривым лезвием. Я схватила Джорджа и удрала. Сюда. К вам.

Если он посчитал это странным, удивился, почему я примчалась к нему, а не к мужу, чья спальня была чуть дальше, все равно ничего не сказал, только снова притянул меня к себе. Я обняла его. Совсем забыв, что он мужчина. Опасный мужчина… а на мне только тонкая рубашка.

— О черт, — пробормотала я и ужасающе медленно принялась отодвигаться.

В голосе Джона, кроме искреннего веселья, прозвучало еще что-то, чего я не сумела распознать.

— А я все гадал, сколько времени у вас уйдет на то, чтобы понять: вы совсем рядом с чудовищем, вполне способным вас сожрать, а это куда хуже, чем снова оказаться в Синей комнате. — И, невесело вздохнув, он добавил:

— Знаете, Энди, это чудовище ничем вам не грозит, только вы никак не можете заставить себя поверить в это. Я прав?

Нет, мне этого не вынести, просто не вынести!

— Вы мелете чушь, причем совершенно неприличную.

— Пойдемте со мной, — рассмеялся Джон. — Зажжем свет, и вы подробно опишете существо, которое набросилось на вас с ножом. Джордж, немедленно замолчи. Я снова возьму тебя, только дай отыскать свечи.

Мы с Джорджем потащились за ним, потому что я боялась отпустить его от себя. Но сначала я закрыла и заперла дверь спальни.

— Вряд ли это создание погналось за мной, но и рисковать ни к чему. Если оно вдруг появится, вы вполне способны упасть в обморок, и тогда мне конец.

Джон укоризненно покачал головой:

— Всего две минуты назад вы были так напуганы, что слова не шли с языка. А теперь готовы шутить! Просто поразительно!

Говоря это, Джон умудрился найти и зажечь свечи, а потом, подняв канделябр, оглядел меня с головы до ног.

— Вы, пожалуй, замерзнете, — буркнул он, притащил свой халат и закутал меня, как ребенка. И даже пояс завязал. Джордж заскулил, и Джон прижал его к себе.

— Спасибо за то, что так быстро открыли дверь. Еще три секунды, и я, вероятно, попыталась бы ее взломать. Джон посмотрел на мои босые ноги.

— У вас редкий дар высказывать оригинальные мысли.

Он снова поставил Джорджа на пол и водрузил канделябр на маленький столик у двери. Потом подошел ко мне, поднял и принялся гладить по голове, приводя в порядок растрепанные волосы: стягивавшая их лента куда-то запропастилась.

— Теперь вам лучше?

— Да, — выдохнула я, хотя к этому времени мной снова овладел страх. Только уже по совершенно другому поводу.

— Наверное, — заметил он, отодвигаясь от меня и вновь подхватывая Джорджа, — вам пора позвать мужа. Знаете, того старика, что ночует в спальне слева по коридору? Не думаете, что именно ему, а не благоприобретенному племяннику полагается приходить вам на помощь в подобных случаях?

— Подонок! — прошипела я, развернулась, зашагала к двери и сжала дверную ручку, радуясь, что пальцы не дрожат. Открыв дверь, я увидела бегущих с противоположных сторон Лоренса и Томаса. Лоренс первым оказался рядом и, окинув взглядом мои босые ноги, халат Джона и всклокоченные волосы, заключил:

— Что-то произошло. С вами все в порядке?

К этому времени я уже успела обрести душевное равновесие и отступила, не желая вновь прижиматься к мужчине, кем бы он ни был.

— Да. Мы с Джорджем живы и здоровы.

Томас, задыхаясь, остановился. Даже в распахнутом халате, без туфель и с взъерошенными волосами он все равно казался ослепительным.

— Что тут творится? — осведомился он. Лоренс лишь покачал головой:

— Пока не знаю. Но что-то стряслось, Энди?

Все мы стояли посреди спальни Джона в неверном свете свечей, то и дело колеблющемся из-за ветерка, дувшего в открытое окно. Я зябко обхватила себя руками, но этого оказалось недостаточно. Пришлось нагнуться и поднять Джорджа. Больше я его не отпущу!

Песик, казалось, понял, что дело неладно и хозяйка в нем нуждается. Поэтому вздохнул и устроился поудобнее у меня на руках.

— Расскажите, что случилось, — посоветовал Джон, отходя к камину, чтобы зажечь огонь. На пороге появилась Амелия, недоуменно разглядывая нас. Ее чудесные волосы так и струились черным шелковистым водопадом.

— Я неожиданно проснулась, — начала я и поспешно сглотнула, расслышав, как дрожит мой голос. — Не пойму, что меня разбудило, но я увидела нечто до ужаса уродливое — то ли живое существо, то ли призрак, неподвижно, как статуя, стоявший у изножья кровати. Вскоре я разглядела, что это была страшная старуха со спутанными седыми патлами, а когда я спросила, что ей нужно, она назвала меня мерзостью и злом, обвинила меня в чем-то и пообещала, что я за это заплачу. Потом подняла кинжал и ринулась на меня. Я швырнула в нее подушкой, схватила Джорджа и еле вырвалась из спальни.

Воцарилось молчание.

— Можете в точности вспомнить, что наговорила вам старуха? — спросил наконец Джон. Я покачала головой:

— Возможно, завтра, когда немного успокоюсь. Все словно затянуто дымкой, мысли путаются. Кроме ее проклятий. Нелегко забыть, что тебя считают злом.

Все четверо продолжали безмолвно глазеть на меня.

— Послушайте, я понимаю, что вы не склонны мне верить, особенно после того, что я почувствовала в Черной комнате и всего, что, по моим словам, произошло с Амелией. Но все это чистая правда. Я не стала бы лгать, да и кто бы мог сочинить подобное? Большего ужаса мне не приходилось испытывать. И все было таким реальным!

Снова тишина. Потом муж очень тихо и мягко заметил:

— Несомненно, что-то тут не так. Хотите чашку чая, дорогая?

— Простите, — вмешался Джон, — я немедленно иду в Синюю комнату и посмотрю, не осталось ли каких следов.

— Я с тобой, — вызвался Томас.

Но я, разумеется, сознавала, что комната окажется абсолютно пустой. Старухи там уже не будет. Да и зачем ей оставаться?

— Вы, должно быть, ужасно перепугались, — посочувствовала Амелия. — Что бы там ни произошло, вы вся дрожите. Вам лучше сесть, Энди.

— Нет, — запротестовала я, — мне нужно вернуться в Синюю комнату.

И, проигнорировав протянутую руку мужа, вместе с Джорджем поковыляла по коридору. С каждым шагом притаившийся было страх все выше поднимал голову. Когда я добрела до открытой двери, ужас почти оледенил меня. Противное чувство беспомощности сковало мозг, который напрочь отказывался работать. Мне хотелось одного — запереться и закрыть глаза. Но Джордж залаял.

— Никого, — откликнулся Джон. — Можете входить.

— Никого и ничего, — подтвердил Томас, и я заметила, что он с трудом шевелит левой рукой. Черт побери, каким образом он умудрился ее повредить?!

— Я и не ожидала, что старуха останется здесь, после того как пыталась прикончить меня. А может, просто хотела напугать, наказывая за все воображаемые злодеяния. Не знаю… хотя изогнутый клинок казался очень острым. Так и сверкал, когда она подняла его над головой.

— Изогнутый клинок? — вдруг насторожился Джон.

— Да, только не серебряный, а почему-то желтый. Похоже, золотой. Интересно, почему? Джон тихо выругался.

— Минутку, — пробормотал он и исчез.

Глава 15

Я сидела на краешке изящного мягкого креслица. Джордж, к счастью, согласился улечься у меня на коленях. Я рассеянно теребила его ушки, уставясь в остывший камин. В комнату вошли Лоренс и Амелия.

— Энди, — прошептал Лоренс, приближаясь ко мне, встал на колени и сжал мои пальцы. — Вы в новом доме. Столько всего случилось сегодня — пугающего, неожиданного, такого, от чего даже у самых флегматичных субъектов могут начаться кошмары. Я уж не говорю о том, что вы упали и ударились головой. Кто знает, какие последствия могло иметь это падение?

Я улыбнулась ему. Все, что он говорил, — истинная правда.

— Но я ничего не придумала. И это был не сон. Все происходило так, как я рассказала.

— Но, Энди, до этого дня в Девбридж-Мэноре не бывало ничего необычного, — возразила Амелия. — Не так ли, дядя Лоренс?

Лоренс покачал головой:

— Нет, ходили, конечно, истории о духах в этой спальне, о странных стуках и непонятных тенях, которых вроде бы не должно быть здесь, но никто и никогда не видел ничего сверхъестественного. Одни сказки — и только.

— Это не так, — вмешался Томас. — Помню, как однажды я зашел сюда, вскоре после смерти Кэролайн, просто сидел у огня и читал, но, должно быть, заснул. Что-то коснулось моей щеки, одновременно теплое и ледяное. Открыв глаза, я на мгновение увидел ее, а потом она просто растворилась в воздухе.

Я вгляделась в него, не желая верить. Скорее всего это фантазии впечатлительного человека. А я? Я всегда отличалась весьма живым воображением.

Но на этот раз я не грезила. Не грезила!

В комнату ворвался Джон, и я подняла глаза. Джордж приветственно тявкнул. Я снова принялась гладить его, на этот раз медленнее.

— Мой ятаган на месте, шкаф заперт.

Я ошарашенно пялилась на него.

— Я собираю ножи, — пояснил он. — Один из самых ценных экспонатов — мавританский королевский церемониальный нож, которому больше трехсот лет, с очень острым лезвием и красной тесьмой ручного плетения, прикрепленной к рукояти. В рукоять вставлены два огромных рубина. Но главное в том, что лезвие — золотое. Я обнаружил, что кинжал лежит под стеклом.

— Хочу его видеть, — объявила я и, поднявшись, направилась к двери, прежде чем муж начнет рвать и метать и примется допытываться, так ли я безумна, как его вторая жена. Джону поневоле пришлось идти со мной, поскольку я понятия не имела, где находится его коллекция. Оказалось, ножи хранятся в его спальне.

Джон зажег еще несколько свечей. Все последовали за нами, даже Амелия, непрерывно зевавшая и твердившая, что это уже слишком и подобный сон может увидеть каждый, особенно после такого суматошного дня.

Но я молча шла за Джоном. И едва не проглотила язык при виде кинжала, лежавшего на красном бархате. Даже поспешно отступила.

— Именно его держала старуха. Я припоминаю тесьму. Она свесилась с рукояти, когда старуха подняла кинжал. И два больших рубина. Они сверкали алыми огнями. Но как кинжал оказался на месте?

— Он его и не покидал, — уверенно заявил Лоренс. — Вы, должно быть, видели его раньше, когда зашли сюда, и он и стал кинжалом из вашего кошмара.

— Нет, — настаивала я, — такого быть не могло.

— Энди, — шепнула Амелия, погладив меня по плечу, — забудьте. Все кончено. С вами ничего не случилось. Джордж не пострадал. День был трудным. Утром все предстанет в другом свете.

И тут впервые я задалась вопросом: уж не привиделась ли мне старуха? Возможно, это действительно всего лишь кошмарный сон, вызванный падением или ощущением того неумолимого зла, которое царило в Черной комнате? Но как же тогда объяснить тот случай с Амелией?

Я почувствовала, как невероятная усталость охватывает меня. Больше мне нечего было сказать. Отвернувшись от всех, я побрела в Синюю комнату. Джордж побежал за мной.

— Это только ее первый день здесь, — буркнул мне вслед Томас. — Представляю, что будет на второй! Страшно подумать!

Мне было куда страшнее, чем ему. Но я закрыла за собой дверь спальни, помедлила и повернула ключ. Если старуха все же вернется, значит, она либо плод моего бреда наяву, либо в самом деле привидение. Ни то ни другое меня не устраивало.

К собственному удивлению, я почти мгновенно уснула, однако Джордж ухитрился и тут опередить меня. Закрывая глаза, я слышала его храп.

Утром моей первой мыслью было: нет, я ничего не выдумала. И даже если придется сделать это самой, я обыщу каждый угол Девбридж-Мэнора и найду следы той негодной старухи, которая сумела так напугать меня.

Войдя в утреннюю столовую и встретив устремленные на меня взгляды, я решила сменить тактику, одарила каждого широкой улыбкой и покаянно пробормотала:

— Вы все были так добры. Даже не подумали упрекнуть меня, когда мое воображение сорвалось с цепи и я устроила этот спектакль посреди ночи. Умоляю простить меня. Спасибо за терпение и такт. Я бы съела немного яичницы.

Захватив с собой тарелку, я направилась к буфету. Выбрала три поджаристых куска бекона для Джорджа и маленькую копченую рыбку. Неудивительно, что беседа сегодня не клеилась, однако я продолжала излучать юмор, учтивость, улыбки и не затрагивала тем, более серьезных, чем прекрасная погода, столь необычная для ноября.

Убедившись, что я пока вполне нормальна, остальные вздохнули с облегчением и снова стали самими собой.

После завтрака я переоделась в амазонку и вместе с Джорджем отправилась на конюшню. Небо затянуло тучами, повеяло холодом — видно, прекрасная погода существовала исключительно в моем воображении. Но Брантли заверил меня, что дождь пойдет только к концу дня. И поскольку я полагала, что он — сошедший на землю Моисей, то свято поверила каждому его слову.

Ракер оседлал Малютку Бесс и вручил мне поводья. Я потрепала кобылку по блестящий холке:

— Ты просто неотразима, знаешь это? Джордж залился лаем, и я попросила Ракера дать его мне.

— Пробежится позже. А сейчас пусть немного проедется.

Прежде чем пришпорить Малютку Бесс, я с легкой завистью оглянулась на Буйного и наказала Ракеру:

— Если кто-то спросит, где я, передайте, что поехала в деревню, побродить по лавкам.

Но на самом деле мы трое, Джордж, Малютка Бесс и я, поскакали к узкой речке, которая текла на запад. Мы с Джорджем уселись под раскидистой ивой.

— Джордж, — прошептала я, — мне вполне могла привидеться та уродливая старуха. Вряд ли, конечно, но и эту возможность нельзя отмести.

Джордж повернулся и вопросительно склонил голову набок.

— С другой стороны, уж ты никак не мог ее вообразить. Я видела, как ты смотрел на нее и лаял что было мочи. И был напуган едва ли не больше меня, хотя рвался вцепиться ей в глотку, не так ли, мой маленький герой?

Джордж тихо тявкнул. Я погладила его, а он наслаждался моими ласками и слегка дрожал, потому что очень любил, когда его чесали там, куда он сам не мог дотянуться.

— Может, ты скажешь, что злобному духу вряд ли по силам вернуть кинжал в коллекцию Джона так быстро и осторожно, что тот ничего не заподозрил?

Джордж снова тявкнул — вероятно, при звуке имени Джона.

— Но знаешь, Джордж, нужно учитывать, что мы встретились с двумя совершенно различными явлениями. В этой злосчастной Черной комнате обитает нечто ужасное, пугающее меня до смерти, но я никак не пойму, что это такое. А старуха… Не слишком похожа она на призрак. Даже если я потеряла голову и придумала ее, ты ничего не сочинил. Нет, она реальна, она существует, она здесь!

Кроме того, не нужно забывать о том, что стряслось е Амелией. Но об этом мы подумаем, когда вернемся в дом, хотя я не уверена, что хочу туда вернуться. Кто-то пытался либо убить меня, либо выдворить отсюда. Я должна за все платить. Что это значит? Кто и почему сказал это, Джордж?

Но Джордж молчал. Я прижала его к себе. Он терпел мои объятия несколько секунд, потом вывернулся и помчался за фазаном, который только что пулей вылетел из зарослей. В конце концов мне удалось поймать его и снова отправиться в путь. Я не добралась до деревушки Девбридж-на-Эштоне. Глупо бегать по лавкам, когда кто-то пытается прикончить тебя среди ночи мавританским клинком. Я направила стопы свои к Девбридж-Мэнору, твердо зная, что буду делать.

Позже я стояла в центре пустой комнаты, где накануне заснула Амелия. Два узких окна, не прикрытых шторами, выходили на крыльцо дома. Если посмотреть в правое — увидишь конюшни, из левого можно узреть рощу.

Пол был старательно натерт: Ни одного предмета мебели. Соседние помещения представляли собой спальни или небольшие салоны, все очень мило обставленные. Только эта была полностью заброшена. Я ничего не почувствовала, стоя здесь, совсем ничего. Но какая же сила хлопнула дверью у меня перед носом? Только не та старуха, которая выкрала у Джона нож.

Я привела с собой Джорджа. Он все обнюхал, но, очевидно, тоже не ощутил ничего необычного. Во всяком случае, волосы наши не встали дыбом.

Оказавшись в Синей комнате, я заперла дверь. Это комната несчастной Кэролайн. Она вылезла в широкое окно и прошла по карнизу в соседние покои, откуда перешла в северную башню, чтобы броситься на землю с балкона.

Вчерашняя старуха… не могла ли и она воспользоваться тем же маршрутом и, выбравшись из окна, спрыгнуть в другую комнату? Томас рассказывал о призраке женщины, который видел всего несколько мгновений. Был ли это дух Кэролайн? Но почему она захотела сюда вернуться? В эту комнату? Может, именно из-за нее слуги считали, что тут водятся привидения? А вдруг Кэролайн обитает в этой пустой каморке?

Я разыскивала экономку, миссис Редбрист, целую вечность. И нашла в ее очаровательных покоях в восточном крыле. Если она была удивлена или расстроена моим появлением, то ничем этого не выказала. Наоборот, пригласила меня в прелестную гостиную, обставленную старинной мебелью. В камине уютно потрескивал огонь. Задернутые шторы не пропускали холодный осенний воздух. Ливень, казалось, мог начаться в любую минуту, но, когда я упомянула об этом, миссис Редбрист покачала головой, улыбнулась и заверила, что, по словам мистера Брантли, это произойдет не ранее трех часов.

— Чашечку чаю, миледи?

Я с радостью согласилась, похвалила великолепный индийский чай и попросила провести меня по всему дому, потому что сама я непременно заблужусь. Недаром дед утверждал, что при необходимости я могу лгать куда лучше, чем проклятые слизняки виги, известные пролазы. Я с пятнадцати лет управляла всеми домами дедушки, включая Дирфилд-Холл, в котором было куда больше спален, не говоря уж о бальной зале размером с целый квартал. Сначала я делала кучу промахов, но уже к восемнадцати годам вполне свободно обсуждала починку старого корыта, которое следовало бы оковать медными полосами, с дворецким и кузнецом или способ приготовления говяжьего филе по-французски — с поваром.

Я стала расспрашивать экономку о родных и узнала, что она родом из Хилдон-Дейла, а ее семья живет в Йоркшире еще со времен набегов викингов, которые высаживались на берег, чтобы грабить, насиловать и… и оседать на незнакомых землях. Вполне возможно, что их разбойничья кровь течет в ее жилах и жилах ее предков.

Я подвигалась медленно, не спеша, подводя ее к предмету, о котором хотела поговорить. Попросив налить еще чая, я спросила:

— Скажите, миссис Редбрист, вы когда-нибудь встречались с чем-то необычным в Синей комнате? Возможно, неприятным?

Она так растерялась, что едва не уронила чашку. К счастью, я успела извернуться и поймать ее, прежде чем она ударилась о дубовый паркет. Хорошо еще, что чашка была пуста!

Я поставила чашку и тихо попросила:

— Не нужно ничего утаивать, миссис Редбрист. Теперь здесь хозяйка я, а не леди Кэролайн или ее призрак. Скажите, что вы видели, слышали или ощущали в комнатах вроде той, где вчера нашли миссис Томас?

Миссис Редбрист была поистине могучей женщиной, немолодой, но сохранившей былую красоту. Несмотря на пробивавшуюся седину, черные волосы были еще густыми и модно причесанными. Но в темных глазах стыл ужас.

Не говоря ни слова, она принялась ломать руки. Похоже, моя стрела попала в цель.

— Миссис Редбрист, — улыбнулась я, — я здесь чужая и ничего не знаю. Муж очень коротко поведал мне историю семейства Линдхерст, но этого недостаточно. Прошу, помогите мне понять все.

— Миледи, — пробормотала она, — то, что случилось вчера, было потрясением для нас.

— И еще большим для миссис Томас.

— О да, бедная дама! Но она заснула, только и всего, и дверь была открыта.

— А я уверена, что все было не так и джентльмены не сразу ее отворили, когда бросились на помощь. Но не в этом дело, верно? Теперь я графиня Девбридж, и с этим нужно считаться. Это мой дом. Вы, вне всякого сомнения, слышали, что произошло со мной прошлой ночью.

Ну разумеется, слышала! Можно представить, с каким наслаждением судачили обо всем слуги! Вероятно, гадают, уж не женился ли граф на второй Кэролайн! Что же, я стояла на своем, когда говорила с семьей, не изменю курса и теперь. Правда, челядь знает все и любит посплетничать. То, что происходит в доме, касается их лично. На них я и возлагала самые большие надежды. Они помогут мне докопаться до истины. Но Боже, сколько настороженности в ее глазах!Или это страх?

Придется форсировать события!

Подавшись вперед, я сжала ее большую руку и глянула в бездонные очи.

— В Черной комнате ощущается чье-то присутствие, не то что в маленьком помещении, где уснула миссис Томас. Однако я ничего не знаю о старухе, которая прошлой ночью явилась в Синюю комнату. Помогите мне, миссис Редбрист, я не хочу умереть в этом доме или потерять рассудок, как Кэролайн.

Миссис Редбрист отняла руку и вскочила — слишком поспешно для своих немалых габаритов. Подошла к окну и рванула темно-синие шторы с таким видом, словно злилась на них. И только потом медленно повернулась ко мне.

— Леди Кэролайн принесла свое безумие с собой. Оно таилось в ее душе. Вы же совершенно здоровы, миледи, и в своем уме. Теперь, когда вы признались перед всеми, что вчерашнее происшествие было чем-то вроде кошмара, никто и не посчитает иначе.

«Верно», — подумала я, улыбнувшись экономке.

— Разумеется, вы правы. Расскажите мне о Кэролайн.

— После того, как несчастная покончила с собой, по округе ходило много слухов, особенно насчет того, что она иногда возвращается в Синюю комнату. Правда, никто не смел говорить об этом вслух. Только шепотом. Кто захочет жить в доме, где обитают привидения?

— Я бы не захотела, — выпалила я, но тут же осеклась и стала ждать.

— Наконец я отправилась туда сама, легла в большую кровать и, клянусь, проспала до рассвета, причем крепче обычного. И когда проснулась, была спокойна, совершенно спокойна. Может, даже чересчур.

— Словно вас охраняло благостное присутствие того, кто любил вас и не желал ни испугать, ни причинить зло. Миссис Редбрист медленно наклонила голову.

— Да, именно это я чувствовала. Но историй ходило слишком много, и, возможно, я кое-чему верила, но никогда бы не призналась его светлости. Если бедная дама иногда и возвращается в свою комнату, то лишь потому, что провела там так много времени и тут все ей знакомо.

— Кэролайн часто бывала в той, совершенно пустой комнатке?

— Да. Это ее музыкальная комната. Там она играла на арфе, так прекрасно, так мелодично, и ангельские звуки лились из окон. Все, кто проходил мимо, улыбались и смотрели вверх. У некоторых до сих пор звучит в ушах ее арфа.

— Но почему вынесли мебель?

— По приказу его светлости. По-моему, арфа до сих пор на чердаке. В музыкальную комнату больше никто не ходит.

— Потому что дверь заперта?

— Именно. Я открываю ее раз в неделю, чтобы горничные смахнули пыль и подмели, но и только. Никак не пойму, что же стряслось ночью. В каждом старом доме существуют духи, но чтобы они угрожали обитателям? Невероятно! Никому такое не понравится!

— В таком случае это останется дурным сном, миссис Редбрист, потому что все остальное просто неприемлемо. — Я встала. — Хочу поблагодарить вас. Теперь мне стало намного легче. Надеюсь, скоро забуду об ужасной уродине, которая явилась ко мне с ножом мистера Джона и пыталась убить. Пожалуй, это самое мудрое.

— Но, миледи, слишком много неприятностей случилось с вами вчера в новом доме! Разумеется, многое кажется совершенно реальным, вы словно в ловушке оказались, и страх не дает вам дышать!

Не в бровь, а в глаз!

— Верно, — кивнула я и направилась было к порогу, но обернулась:

— Надеюсь, больше ничто не потревожит мои сны.

И видя, как миссис Редбрист прижала руки к обширной груди, подумала, что она, вне всякого сомнения, скажет слугам, что среди ночи с новой графиней Девбридж случилось что-то непонятное. Ах, кто знает, что это было? Сон, видение, может, помрачение ума? Кто знает?

Челядь начнет сплетничать. Но возможно, кому-то что-то известно и я обо всем услышу?

Никогда в жизни я не была так одинока.

Глава 16

Это Джон нашел меня в музыкальной комнате Кэролайн. Я стояла там и думала, что после вчерашнего переполоха миссис Редбрист снова забыла запереть дверь.

Он вошел в каморку. Мне не надо было оглядываться, чтобы понять, кто это. В атмосфере возникло нечто вроде предгрозового напряжения.

— Мне сказали, что теперь вы запели по-другому и поспешили согласиться с тем, что старуха в вашей комнате была не чем иным, как кошмаром.

— Верно, — беспечно бросила я, не отходя от окна. Мне хотелось быть как можно дальше от него, особенно после вчерашней ночи.

— Если вы действительно уверены, что это лишь привиделось вам, нет никаких причин бежать и скрываться от опасности в Лондоне. Воображаемый нож не может вас поразить.

— Насколько я понимаю, да. — Я улыбнулась ему. — Но мне все же очень интересно, почему вы так долго не открывали дверь? Что могло вас задержать?

— Я был раздет. Совсем.

Я оценивающе оглядела его. Против собственной воли. Просто не могла с собой совладать. И он знал, черт его побери, знал, какие мысли меня обуревают!

— Вы где-то слышали о голых мужчинах, Энди? И это вас выбивает из колеи? — Джон пожал плечами. — Ах, это не важно. Как я уже сказал, когда вы заколотили в дверь, я был совершенно обнажен и едва успел натянуть штаны.

Я смотрю исключительно на твое лицо, подонок, и не отведу глаз!

— Лоренс сказал, что Кэролайн ненавидела вас и Томаса. Потому что хотела родить мужу наследника.

Джон охотно подхватил новую тему:

— Не помню. Правда, не помню. Кэролайн была…

Он замолчал и бросил взгляд в сторону окна, словно видел там что-то, давно исчезнувшее.

— Какой?

— Настоящей сказочной принцессой. Я был двенадцатилетним мальчишкой, и мы с Томасом жили здесь всего полгода до того, как дядя Лоренс женился на ней. Но мы ничуть не возражали. Кэролайн казалась доброй, а смех… ничего чудеснее я не слышал. Как перезвон колокольчиков. Она была всего на восемь лет старше меня. Даже тогда дядя Лоренс предпочитал иметь совсем юную жену.

— И вы не заметили в ней ничего странного?

— Вы имеете в виду ее безумие? Это проявилось позже, после года супружеской жизни. Помню, как слуги сплетничали о ее выходках. Помню, как дядя Лоренс говорил мне, что она плохо себя чувствует. А я ответил, что она беременна и именно поэтому болеет. И что дам в таком состоянии даже иногда тошнит.

— И двенадцатилетний мальчик знал подобные вещи? Вы так и объяснили дяде?

— О, к тому времени мне уже было тринадцать, а может, и четырнадцать… Да, я так и заявил — и получил за это подзатыльник. Но, честно говоря, в моей памяти навсегда запечатлелась смеющаяся, беззаботная Кэролайн. Правда, в то время и потом я редко бывал дома. А вы что, ревнуете ко второй жене дяди?

Я ничего не ответила, только зло прищурилась.

— Если бы на минуту представить, — процедила я наконец, — только представить, заметьте, будто старуха действительно существовала, нетрудно предположить, что вы единственный человек в Девбридж-Мэноре, кто хотел бы, чтобы я убралась подальше отсюда.

— Совершенно верно. Вам не место здесь, особенно в качестве цветущей молодой жены дядюшки, которая спит в своей спальне одна, пока сам он пребывает в хозяйских покоях.

— Это не ваше дело! Позвольте нам самим решать, где и с кем проводить ночи!

Опять знакомая вспышка гнева в темных глазах! На этот раз я не могла ошибиться. Они превратились в черные бездонные колодцы, и я отшатнулась, как от удара.

— Будь моя воля, — прорычал он, — я швырнул бы вас в карету и немедленно увез в Лондон. Но знаете, Энди, я в жизни не назвал бы вас злом и мерзостью. Разве не так выразилась старуха?

И ушел прежде, чем я собралась с мыслями. Я снова подошла к окну. Не помню, сколько я простояла там, ни о чем не думая, просто стараясь вобрать всем своим существом все, что могло витать в этой странной комнате. Наконец меня окликнули с порога. На какой-то миг я почти поверила, что это Кэролайн явилась сюда, желая посмотреть, кто вторгся в ее владения.

— Надеюсь, сегодня вы хорошо себя чувствуете, Энди?

Разумеется, это была не Кэролайн.

— Джудит! — воскликнула я, оборачиваясь. Как я обрадовалась, увидев ее! Эти милые детские глаза ничего не скрывали. Никакие угрызения совести, никакое чувство вины не одолевали это милое создание!

— Я беспокоилась о вас, Энди. И мисс Джилбенк тоже. Она говорит, что все случившееся с вами просто ужасно. И что у нее самой не нашлось бы мужества увернуться и броситься к двери, да еще открыть ее и выбежать в коридор.

— А по-моему, каждый способен на любой поступок, когда его жизнь в опасности.

— А что вы здесь делаете?

— Тут когда-то стояла арфа твоей матери? Она занималась музыкой в этой комнате?

Джудит кивнула и медленно обошла пустое помещение, время от времени касаясь стен кончиками пальцев.

— Так сказала миссис Редбрист. Она утверждает, что мама чудесно играла, а вот я не унаследовала ее таланта. Мисс Джилбенк считает, мне следует больше заниматься, но в глубине души сознает, насколько я безнадежна. Энди… вы действительно уверены, что прошлой ночью видели дурной сон?

— Все остальные думают так. Вполне возможно, они правы.

— Но вы уклонились от ответа.

Ах, взрослым лгать куда легче, чем детям!

— Ты меня не выдашь, Джудит? Ни с кем не поделишься?

Глаза девочки превратились в огромные озера, но она решительно шагнула ко мне.

— Клянусь, не пророню ни единого слова, ни единой душе!

— Старуха показалась мне настоящей.

— Почему вы так уверены?

— Потому что Джордж ее тоже видел. Увидел, залаял что было мочи и стал рваться из моих рук, желая наброситься на нее. Собаки не лают на чьи-то кошмары.

— Господи, вы правы! Значит, тут нет ни малейшего сомнения. Вы уже сказали отцу?

— Нет. Выслушай меня, Джудит. Взрослые не так легко верят вещам, которые нельзя объяснить. Это выбивает почву у них из-под ног, делает раздражительными, неуверенными в себе. Они предпочитают думать, что это выдумки.

— Но это же не так! Вы уже решили, что будете делать?

Я улыбнулась ей, хоть это было невероятно трудно.

— Хочешь спросить, собираюсь ли я покинуть Девбридж-Мэнор прежде, чем меня заставят заплатить за все?

— Именно это сказала вам старуха?

— Да, и еще много всего.

— Но за что вы должны платить?

— Сама не знаю. Она утверждала также, что я — зло, вновь посетившее этот дом. Ты что-нибудь понимаешь?

Девочка качнула головой. Может, я была чересчур откровенна с ней? Но я чувствовала: Джудит заслуживает того, чтобы знать правду.

— Жаль, не могу придумать хоть что-то правдоподобное, — прошептала она, становясь рядом со мной у окна. — Я провела здесь много часов, наблюдая, как садовники косят газон. Сюда доносился сладкий запах травы… стояло жаркое лето… Не хочу, чтобы вы уезжали, Энди, но, должно быть, вас сильно напугали.

— Я тоже не хочу покидать Девбридж-Мэнор, я тут хозяйка. Многие сказали бы, что тут мое место.

— Тогда что же нам делать?

Теперь нас трое — я, Джордж и Джудит. Девочка протянула руку, и я ее взяла.

— Хочешь пойти со мной в Синюю комнату? Может, мы сумеем обнаружить, что угрожало мне ночью? Старуха размахивала кинжалом Джона. Позже оказалось, что кинжал лежит на своем месте, в спальне Джона. Как, по-твоему, это могло случиться?

— О, надеюсь, вы не думаете, что это Джон переоделся мерзкой старухой и ворвался к вам спальню?

— Но кинжал принадлежит ему. Когда я подбежала к его спальне, он не сразу открыл дверь. Интересно, почему?

— Неужели вы полагаете, что он в это время сбрасывал парик и старушечье платье?

— И возвращал в футляр мавританский кинжал.

— Но, Энди, если он был в вашей комнате и не погнался за вами по коридору, каким же образом успел пробраться к себе и ответить на стук?

— Превосходный вопрос! Но я скажу кое-что еще, Джудит. Я заперлась перед тем, как лечь в постель.

Она с недоумением подняла глаза и смахнула со щеки белокурый локон.

— Не понимаю… нет, подождите! — И тут Джудит, воспитанная милая девочка, не гнушавшаяся, однако, заключать пари, присвистнула. — Потайной ход в Синюю комнату? О котором никто не знает? Именно об этом вы подумали, верно? О, Энди, представьте только, темный узкий проход, вьющийся через весь дом!

— Существует и другая возможность. Карниз, который проходит под окнами. Он достаточно широк, чтобы пройти по нему к другой комнате и влезть в окно.

Мне не хотелось объяснять ей, что именно таким способом ее мать ускользнула от надзора и прокралась в северную башню.

— Я предпочла бы потайной ход, — заявила Джудит и бросилась из комнаты.

Я, хотя куда медленнее, последовала за ней. По правде говоря, Джудит права. Я сама скорее всего воспользовалась бы потайным ходом. Не сделала ли я ошибку, доверившись ребенку? Наверное, нет… но здесь, в Девбридж-Мэноре, вряд ли что-то вообще имело смысл. По крайней мере со дня моего приезда сюда.

— Ты никогда не слышала ни от кого о потайных ходах? От отца? Брантли? Кого угодно?

— Нет, — разочарованно вздохнула она. — Но он точно есть, ведет в Синюю комнату, и мы его разыщем. Пожалуй, стоит спросить отца. Уж ему-то следует знать, правда?

— Возможно.

Но я не могла допытываться у Лоренса ни о чем подобном! Ему, разумеется, все известно, но если я стану расспрашивать его, он поймет, что я не согласилась с их версией и настаиваю на своем. Муж поймет, что я считаю старуху такой же реальной, как он сам.

— Пока не нужно обращаться к нему, Джудит. До поры до-времени сохраним все в секрете. А теперь давай приятно проведем время, разыскивая этот самый ход. Хорошо?

Девочка тут же согласилась. А я никак не могла сообразить, можно ли положиться на способность двенадцатилетнего ребенка держать язык за зубами.

Дверь открылась, и мы вошли в Синюю комнату. Джордж спал перед камином. Услышав шум, он приоткрыл один глаз, увидел Джудит, очевидно, припомнил, как она его обожает, и лениво встал, картинно потягиваясь. Но не залаял.

— Похоже, Брантли дал ему очередной урок, — поразилась я. — Поэтому он не поднял на ноги весь дом.

Джудит опустилась на колени перед Джорджем и прошептала:

— Ты скучал по мне, Джордж? Хочешь как-нибудь переночевать у меня? Я проберусь в кухню и принесу тебе все, что захочешь. — И, доверчиво подняв ко мне свое нежное личико, спросила:

— Его можно подкупить, Энди?

— Еще как! Он все отдаст ради поджаристого бекона. Покорми его — и он твой.

Джордж лизнул руку Джудит и позволил поклоннице поднять себя. Ну никакого стыда! Джудит смеялась, пока Джордж вылизывал ее лицо с таким усердием, что его язык, кажется, пересох. Но, тут же став серьезной, девочка спросила:

— Почему вы стояли одна в музыкальной комнате мамы?

— Мне, как и тебе, нравится вид из окна. Кроме того, я подумываю сделать там свой кабинет, где могла бы писать письма и заниматься делами.

Джудит кивнула. Ей было совершенно все равно. Этого следовало ожидать, ведь матери она почти не знала.

— Моя спальня достаточно велика, — продолжала я. — Предлагаю начать с камина.

Джудит осторожно опустила Джорджа на коврик у камина, и тот мгновенно заснул, хотя я могла бы поклясться, что на уродливой мордочке плута играла улыбка.

Джудит отошла к дальней стене.

— Начинай простукивать, — наставляла я. — Если звук будет глухим, значит, мы нашли!

Мы обе принялись за работу, но вскоре в дверь постучали. Я поспешно спустилась со стула, на который взобралась в своем рвении. Это оказалась Амелия. Она подбежала ко мне и положила руку на плечо.

— Энди, теперь я кое-что вспомнила из случившегося вчера. Сегодня Томас уговорил меня немного отдохнуть, я прилегла и, когда закрыла глаза, сразу увидела, как дверь захлопнулась перед твоим носом. И твой крик! Ты так громко кричала… — Она неожиданно осеклась. — О Создатель, это ты, Джудит! Что ты здесь делаешь? И почему стоишь на стуле?

— Простите, Амелия, — растерянно пробормотала девочка, — я пришла к Энди, и…

— Я хотела повесить картину, — нашлась я. — Джудит отмеряет нужную высоту.

Я не желала, чтобы Амелия узнала о нашем плане. Не хватало еще, чтобы в семействе поднялась паника. Джудит, умный ребенок, не выдала меня.

— Джудит хотела поиграть с Джорджем. Если не считать Джона, он любит ее больше всех. Джордж только что заснул. Джудит, тебе не нужно идти на урок?

— Да, Энди. Можно мне прийти вечером, покормить Джорджа и помочь повесить картину?

— Конечно, буду рада тебя видеть. Амелия молчала до тех пор, пока за Джудит не закрылась дверь.

— Что еще вы помните, Амелия? — не выдержала я, подводя ее к креслу.

Джордж опять приоткрыл глаз, поглядел на нее и благополучно задремал.

Амелия теребила выбившуюся из шва нитку на рукаве.

— Вы позвали меня, а я стояла, глядя в пустоту, и не шевелилась. И не хотела ничего делать. Потом поставила канделябр на пол и легла на бок, подложив ладонь под щеку. Я вдруг почувствовала, что ужасно устала, и веки сами собой опускались. Потом…

— Ради Бога, Амелия, не тяните!

— Я не безумна, знаю, что не безумна.

— Продолжайте.

— Я почувствовала тепло. Воздух словно сгустился над моей головой. Но мне не было страшно. И тут послышался очень нежный, какой-то неземной голос… не извне, а как бы у меня в голове. Она сказала, что очень сожалеет, но я не та. Я заснула, а разбудили меня Томас и Джон.

Я ничего не ответила. Даже прошлой ночью, во время нападения гнусной старухи, мне не было так страшно, как сейчас. Потому что ведьма была из плоти и крови, в этом я уверена. Не то, что этот бесплотный голос. Кто бы это ни был, ему нужна я, а не Амелия, в этом нет ни малейшего сомнения.

— Не хочу, чтобы меня посчитали сумасшедшей, но когда Томас признался, что видел в Синей комнате молодую даму, я поняла: вам во всем можно признаться. Вы ведь никому не проболтаетесь? Обещайте, Энди. Томас так тревожится. Боюсь, как бы он от расстройства не заболел.

— Разумеется. — Немного подумав, я сказала, очень медленно, очень отчетливо:

— Амелия, вы знаете, что та пустая комната когда-то была музыкальной комнатой Кэролайн?

— Кажется, да. Но она умерла так давно! Вы считаете, она хотела видеть вас, верно? Не меня. Полагаете, это ее призрак вчера был здесь?

— В таком предположении есть некоторый смысл, не так ли?

Амелия встала, решительно сжав губы. Ее мягкий подбородок сейчас казался упрямым и решительным.

— Мне все равно, что будут говорить, но я немедленно напишу отцу. Немедленно, Энди.

— Прекрасно!

И не успела я добавить что-то еще, как она стремительно подошла к порогу.

Джордж поднял голову и тявкнул.

Весь следующий час я безрезультатно простукивала стены. И вдруг услышала какой-то звук. И увидела, как ручка медленно поворачивается. Я едва не упала со стула. Но тут кто-то постучал.

Нужно взять себя в руки! Я ведь заперла проклятую дверь! Нужно ее отворить!

Но это оказалась не Кэролайн. Не старуха, а всего лишь Белинда. Белинда, с ее сияющей улыбкой.

— Его светлость сказал, что вы спите. Что ж, неплохое лекарство. Надеюсь, сон вымел все страшные сказки о призраках из вашей головы, миледи?

— Ни одной не осталось.

— Вот и хорошо. Мама говаривала, что плохие сны совсем как мужчины. Некоторые так угнездятся в душе, что никакие силы их оттуда не выбьют.

Не переставая болтать, Белинда вытащила платье, в котором, по ее мнению, мне стоило появиться за ужином. При этом она даже не подумала поинтересоваться моим мнением, только удовлетворенно кивнула, разглаживая прелестную шелковую юбку светло-персикового цвета с креповой верхней юбкой чуть потемнее оттенком.

— А теперь ленты, — пробормотала Белинда. — Ой, все перепутались. И как это могло случиться?

Она повернулась, но я уже рассеянно смотрела куда-то вдаль.

— Вот что значит попасть в новый дом, — прокудахтала она, совсем как добрая нянюшка с новой подопечной. — Дрожишь, как канарейка, крадущая сметану у кошки. Но ванна вам поможет.

Ровно час спустя, когда мои волосы успели просохнуть, я постучалась к мисс Крислок и позволила ей причитать надо мной не менее пяти минут. Когда наконец она истощила свое сочувствие, дала все советы, какие пришли в голову, и погладила меня по руке раз шесть, я стоически выслушала заключительную тираду:

— Не беспокойся за меня. Я прекрасно устроилась. Все такие добрые, особенно миссис Редбрист. Но сегодня я вряд ли сойду к ужину. Похоже, у меня желчь разлилась. Желаю хорошо провести время, дорогая. И попытайся забыть все странности, с которыми ты здесь встретилась.

Я поцеловала ее, крепко обняла, пожелала выздороветь и сошла по лестнице, гордо расправив плечи. Белинда заверила, что я выгляжу милой и прелестной леди. Но я предпочла бы казаться раздражительной, злобной, уродливой и носить в кармане пистолет. Пистолет! Где его можно раздобыть?

Мысль о возможности защитить себя от всяких призраков, самозванцев прогнала гнетущий страх.

— Миледи, — поклонился Брантли, — могу я заметить, что, несмотря на все приключения, вы сегодня ослепительны?

— Разумеется, Брантли. Спасибо.

Он подошел ближе и, к моему удивлению, заговорщически прошептал:

— Как удачно, что лорд и леди Эпплби только сейчас уехали и вы избавлены от их докучного общества!

— Они так невыносимы, Брантли?

— Еще хуже, чем этот деревенский мальчишка Кокли, который выкрасил всех уток на пруду.

— Выкрасил? Господи, в какой же цвет?

Брантли передернуло.

— В розовый. Маленький негодник выкрасил их розовой краской.

— Однако, — заметил мой муж, выходя из гостиной, — ее светлость будет рада услышать, что мы собираемся через три недели, в пятницу, дать бал в ее честь.

— За две недели до Рождества, дядя Лоренс?

— Совершенно верно, Амелия. Первый бал сезона, а если Энди согласится его устроить — и самый лучший. Как вы считаете, Энди?

— Рождественский вечер. Ну конечно, буду очень рада. Дедушка всегда давал роскошные рождественские балы в Дирфилд-Холле. Очень мило с вашей стороны, Лоренс. Надеюсь, остальные мне помогут?

Но по правде говоря, я совсем не была уверена, что радуюсь предстоящему событию. Столько всего случилось за такое короткое время, а теперь еще и бал!

— О да, не беспокойтесь, Энди, — заверила Амелия. — К сожалению, у нас возникли кое-какие неприятности. Только сейчас здесь были лорд и леди Эпплби. Их дочь Люсинда глаз не сводит с Джона, а ее старая ворона мамаша на все готова ради дочки. Ему придется бороться до последнего и стоять насмерть. Она весело рассмеялась. Я тоже улыбнулась, когда Джон и Томас вошли в Старый зал. Оба мрачно хмурились, хотя, как выяснилось, по разным причинам.

— Ты уже сразил наповал местную красавицу, Джон?

— Что? А, ты имеешь в виду мисс Эпплби? — Кажется, его передернуло, точно так же как Брантли, когда тот упоминал о малыше Кокли, выкрасившем уток. — Она еще совсем ребенок!

— Неужели, Джон? — съязвила Амелия. — Люсинда на два года старше Энди. Ах эти красноречивые взгляды, которые она бросает в твою сторону! Создается впечатление, что она вдруг окосела или у нее болят глаза! Я как раз объясняла Энди, что ее мама хочет преподнести тебя на блюдечке своей любимой доченьке. — Но тут она осеклась, подлетела к мужу и коснулась пальцами его лба. — О, Томас, милый, что случилось? Ты болен? Тебе плохо? Только скажи, и я все сделаю!

— Ничего страшного, — пробормотал Томас и покачал головой с таким видом, будто он знал что-то крайне важное. Потом молча проследовал в гостиную, и Амелия с раскрытым ртом ошеломленно уставилась ему вслед.

— Просто не верю! — охнул Лоренс, также провожая взглядом удалявшегося племянника. — Упустить такой шанс отыскать у себя новую болезнь, хворь или недуг! Да что это стряслось с вашим супругом, Амелия?

— Не знаю, — тихо выдохнула она, — просто не знаю, и это меня беспокоит.

Мисс Джилбенк опять спустилась к ужину, в одном из моих платьев, переделанных Белиндой для нее, — очаровательном туалете из голубого муслина, простом и элегантном, идеально оттенявшем ее классические черты. Она спросила о мисс Крислок, с которой встретилась сегодня в восточном садике.

Никто не упомянул о старухе. Никто слова не сказал о том, что случилось вчера вечером. Томас и Джон, рассеянные, молчаливые, были очень плохими собеседниками.

Когда Лоренс оставил меня у двери спальни, я долго мялась, не желая входить. Просто не могла. Сейчас, когда за окнами царила тьма, а на небе светил лишь тонкий серпик полумесяца, храбрость покинула меня. Джаспер прогуливал Джорджа. Жаль, что я не пошла с ними.

Я ждала в коридоре, пока не послышались шаги Джаспера.

— Прекрасный выбор вы сделали, мистер Джордж, — приговаривал он. — Старый тис давно нуждался в чьем-то внимании. Хотя вы оросили его уж очень неприличной жидкостью, и весьма пахучей. Но все же вы молодец.

Я и сейчас не хотела входить в спальню. Поблагодарив Джаспера, я взяла Джорджа и вынудила себя открыть дверь.

Глава 17

Здесь уже были зажжены три канделябра. В камине плясало пламя. Приятное тепло разливалось по комнате, но кровь в моих жилах будто застыла. Я слишком сильно прижала к себе Джорджа, и он взвизгнул. А я все смотрела в темные углы, не в силах разглядеть, что в них скрывается, хотя знала: это «что-то» готово наброситься на меня.

Джордж не вынес пытки и попытался вырваться. Он ничуть не боялся и ничего особенного не замечал. Я же, застыв от ужаса, беспомощно смотрела в сторону окон. Белинда задернула гардины. Я просила ее оставить их раздвинутыми. Она, наверное, забыла или пыталась избавить меня от того, что считала дурной привычкой.

Я заперла дверь, подергала ручку, желая убедиться, что дверь невозможно открыть снаружи, и удовлетворенно вздохнула. Потом рывком дернула гардины и распахнула окна. Сухой холодный воздух омыл меня. Я глубоко вздохнула.

Никого и ничего. Возможно ли, что то существа проникло сюда через окно?

Я поскорее затворила окна, бросила взгляд на дырки в рамах и задалась вопросом: а что, если Кэролайн все еще здесь? Несчастная, несчастная девочка! Представить не могу, каково это — сойти с ума, хотя слышала о подобных случаях. Один из старых друзей дедушки под конец жизни не узнавал жены и детей. В тот день, когда он отшатнулся от деда, я видела, как тот плачет. Дедушка сказал, что его друг умрет в одиночестве, поскольку отныне его будут окружать лишь незнакомые лица.

Я разделась, натянула ночную рубашку и завязала аккуратными бантиками голубые атласные ленты. Кажется, меня научила этому мать. Это было так давно. Теперь я даже не могу представить ее лицо.

Я подхватила Джорджа, мы вместе устроились под теплыми одеялами и крепко проспали всю ночь.

На следующее утро я оседлала Малютку Бесс и поехала в Девбридж-на-Эштоне, деревушку, центром которой была площадь со старой церковью и кладбищем, самое древнее захоронение которого относилось к 1311 году. Я не упустила возможности полюбоваться на теперь уже белых уточек, резвившихся в речке, под сенью тощих дубов и лип. По обе стороны очень старой гостиницы «Доспехи королевы» теснились каменные домишки. Здесь были богадельня, кузница, в которой громко звенели молотки, и с полдюжины лавок, торгующих всем, от табака до бочонков.

На улице суетились обитатели деревни, и я то и дело улыбалась и раскланивалась. Все отнеслись ко мне весьма дружелюбно — очевидно, в Девбридж-Мэноре действительно давно не было хозяйки. Их приветствия были оценены мною по достоинству. Я даже запомнила некоторые из имен, чем, насколько понимала, навеки заслужила расположение их обладателей. Я заглядывала во все лавчонки, и в каждой тратила деньги. Одним из последних был оружейник, трудившийся в узкой маленькой комнатенке первого этажа, неподалеку от Хай-стрит. Мистер Форрестер, смешной улыбающийся коротышка, с веснушчатым лицом, ровесник моего мужа, низко мне поклонился. Его внуки играли в углу. И никакого оружия. Это крайне меня удивило, но он, казалось, ничуть не был этим смущен. Он знал, кто я, и горячо поздравил меня с прибытием в Девбридж-на-Эштоне. Я отчетливо сознавала, что каждое мое слово, каждый взгляд, каждое высказывание будут запечатлены в его памяти и переданы и пересказаны каждому деревенскому жителю. Окажись тут дедушка, он непременно бы погладил меня по щеке и сказал бы, что я оправдала его ожидания и обращалась с людьми с уважением, которого некоторые, вероятно, даже заслуживали. Все посчитают меня порядочной, хорошо воспитанной молодой леди, пока не заметят лукавый блеск моих глаз. И тут дедушка рассмеялся бы. Непременно рассмеялся бы.

— Эштон — название жалкого ручейка, который когда-то был куда шире и полноводнее, — рассказывал мистер Форрестер. — Еще когда страну захватил Кромвель. Он был ужасно волосат, как и многие круглоголовые. Везет же всякой швали! К сожалению, с тех пор река обмелела.

— Какая жалость! Я не о волосах. Просто очень люблю воду, особенно горные потоки.

Минут через десять подобной беседы я не выдержала:

— Что произошло с тем мальчиком Кокли, который выкрасил уток в розовый цвет? — выпалила я.

Должна сказать, вопрос застал его врасплох. Но он тут же растянул в улыбке рот до ушей, обнаружив прискорбное отсутствие нескольких коренных зубов.

— Викарий собственноручно выпорол его, дав дюжину ударов тростью, а потом заставил соскребать краску с бедных уток. Они едва не защипали дьяволенка до смерти.

И только теперь, когда он немного отвлекся, я попросила его найти мне самый маленький пистолет, который якобы хотела преподнести на рождество кузену. Кузен, объяснила я, много путешествует и нуждается в удобном оружии, которое можно было бы брать с собой в поездки. Мистер Форрестер сообщил, что есть такие короткоствольные пистолеты, «дерринджеры», которые могут поместиться в дамском ридикюле, но, разумеется, ни одна дама не захочет и пальцем притронуться к такой мерзкой штуке. К сожалению, в его маленькой лавке таких нет.

Он просиял, когда я попросила достать самый дорогой «дерринджер», и заверил, что получит его через неделю. Я заплатила вперед, за что была вознаграждена тремя низкими поклонами и кивками всех четырех внуков мистера Форрестера, выстроившихся по росту, чтобы проводить меня из лавки.

Я зашла к мяснику, выбрала свинину, которую тот настоятельно рекомендовал, приобрела кое-какую фаянсовую посуду в посудной лавке и, наконец, разыскала местную портниху, у которой заказала три сорочки самого тонкого батиста.

Последней моей остановкой была древняя каменная церковь на площади. Я познакомилась с мистером Боурном, помощником викария. Как мне объяснили, сам викарий уехал к епископу в Йорк.

Вернувшись в Девбридж-Мэнор, я немедленно проследовала к конюшне, где заметила Буйного, прилагавшего все усилия, чтобы затоптать одного из конюхов. Не задумываясь, я спешилась и подбежала к парню.

— Дайте мне поводья, — велела я ему. От удивления тот мгновенно повиновался. Я не дернула узду, не потянула — наоборот, ослабила, дав Буйному еще больше свободы. Он вставал на дыбы, пятился, фыркал, бил землю передними копытами — очевидно, очень злился. Я только старалась уворачиваться от него. И говорила с ним, как учил дедушка, тихо, спокойно, убедительно, несла всякую бессмыслицу, повторяя снова и снова, что все будет хорошо, что он великолепное создание, что я тоже на его месте сердилась бы, если бы конюх таскал меня по всему загону. Но теперь все в порядке, сейчас я дам ему яблоко, и он быстро утихомирится.

Медленно, очень медленно он начал оттаивать. А я все крепче сжимала поводья, подходя ближе, пока он не дохнул горячим воздухом в мою ладонь. Огромное тело вздрагивало.

— Хорошо, мальчик, хорошо.

Я позволила ему ткнуться носом в мое плечо, хотя он едва не сшиб меня на землю. Пришлось уговаривать Буйного еще добрых пять минут, прежде чем он покорно опустил голову. Я окликнула бледного, мокрого от пота, ломавшего руки парня:

— Обошлось. Принесите мне яблоко, только поскорее.

Я скормила прекрасному животному огромное яблоко, за что он благодарно прихватил мою руку губами, а потом сжевал несколько морковок, которые мне молча вручил старший конюх Ракер.

Ничего не сказав, я запустила пальцы в густую гриву Буйного, то, чего бы никогда не сделала в Лондоне. Но это Йоркшир, и я здесь хозяйка.

— Только ты и я, Буйный. Давай немного пройдемся, пока ты снова не станешь прежним умницей.

Так мы и сделали. Буйный шел шагом, пока ему не надоело, а потом пустился рысью. Я позволила ему делать что угодно. Если гнев еще остался в нем, пусть конь немного утомится и развеется, иначе я не сумею управлять таким животным. Мы подъехали к ручью, и я соскользнула с его спины.

— Я объясню пареньку что к чему, Буйный. Больше он не будет дергать и тянуть тебя за узду, а если попытается, ты можешь его лягнуть. Только не расстраивайся больше.

И тут я услышала смех. Конечно, это Джон!

Он стоял не более чем в шести футах, у одной из огромных ив, свисавших над ручьем, одетый в костюм для верховой езды, — лосины, коричневый сюртук, высокие блестящие ботфорты, с хлыстом в руках. И выглядел как всегда — чересчур большим и опасным, так что я инстинктивно отступила, врезавшись в Буйного, который мягко подтолкнул меня головой.

Лицо Джона мгновенно вытянулось. Не хотела бы я попасться ему под горячую руку! Кажется, он вне себя от ярости. Но чего и ожидать — я увела его коня!

— Какого черта вы тут вытворяете?!

Он, разумеется, злился на меня не только из-за Буйного. Скорее, потому что я отпрянула от него.

— Ракер не объяснил вам, что я взяла Буйного только затем, чтобы немного успокоить?

— Я велел вам близко к нему не подходить! Он может размолоть вас в муку своими огромными копытами! — Но тут он пригляделся к Буйному и хлопнул себя по лбу ладонью. — Очевидно, Ракер даже не заметил, что вы взгромоздились на него без седла. Да вы с ума сошли, женщина!

— Вряд ли, — процедила я, — особенно теперь, когда я заверила, что старуха привиделась мне в кошмаре! Теперь никто не посчитает меня второй Кэролайн! Я не причинила вреда ни вашей лошади, ни себе. А как ваш кинжал, Джон? В полной безопасности? Покоится на своем красном бархатном ложе?

— Не нужно, — прошептал он, шагнув ко мне. Ужасно хотелось вскочить на спину Буйного, но я понимала, что не посмею: вряд ли он ударит меня в присутствии жеребца, игриво толкавшегося носом в мое плечо. — Черт возьми, не раздражайте меня. Не доводите до крайности. Ради вашего же блага.

— Прекратите вести себя как солдат в бою при виде противника! Послушайте, я ничем не заслужила вашего гнева. Буйный растоптал бы конюха, не возьми я поводья. Этот конь настоящий умница и не подумал бы сбросить меня на землю.

При этих словах Буйный начал жевать мои волосы. Джон перевел взгляд с него на меня и снова рассмеялся, хотя видно было, что ему не до веселья.

— Гнева? Вам бы задать хорошую трепку, — пробормотал Джон, вытягивая длинную прядь изо рта лошади. Поскольку в моей голове не осталось, по-видимому, и капли мозгов, я без колебаний осведомилась:

— И у кого хватило бы глупости поднять на меня руку?

— Ваша макушка едва доходит мне до подбородка, — медленно начал он. — Верно, вы сильны, иначе не сумели бы вскочить на Буйного: это весьма сложная задача для женщины. Но мне совершенно все равно. Я мог бы сделать с вами все, что пожелаю. Так что умерьте ваш пыл, мадам. — Он внезапно замолчал, устремил взгляд на воду, затем разъяренно прошипел:

— Будьте вы прокляты за то, что явились сюда! О да, я настолько глуп, что не задумываясь всыпал бы вам по первое число.

С этими словами он схватил меня. Буйный заржал, а я уронила узду и попыталась вырваться. Лицо мое, должно быть, исказилось таким несказанным ужасом, что Джон разжал руки. Перед глазами у меня встала белая пелена, тут же налившаяся багровым, замелькали полосы, и я, вскрикнув, повалилась на колени.

В ушах звучали вопли, агонизирующие, истошные. Откуда-то всплыло лицо матери, ясно, отчетливо, прямо передо мной. Бледное… по щекам катятся слезы… она выглядела совершенно отчаявшейся. Рядом появился мужчина. Огляделся, пожал плечами и ушел. Вопли звучали все громче, пока все не покрыло благословенное белое ничто.

Джон внезапно тоже оказался на коленях, лицом ко мне. Руки его сжали мои плечи, повлекли вперед. Я почувствовала твердость мужской груди и на мгновение захотела припасть к ней, но этому, конечно, не суждено было сбыться.

Он молча осторожно гладил меня по спине и что-то шептал. Что? Я так и не поняла. Моя шляпка валялась на земле. Я ощутила, как он запустил пальцы в мои волосы и стал расплетать косы, вытаскивая шпильки, так заботливо заколотые Белиндой. Но тут он вдруг замер и отстранился. Пришлось против воли поднять на него глаза. Мы стояли на коленях, лицом друг к другу. Ужасно странно… Но ведь это так нехорошо, ведь я замужем за его дядей, и это соображение перевесило все, даже страх перед близостью с человеком, который так легко мог бы сломить меня, унизить. Я отшатнулась от него, и он опустил руки, встал, шагнул к Буйному и вскочил на него. И с этой огромной высоты пробормотал:

— Я уже говорил, что в жизни не причиню вам зла. Ваш страх, тот, что таится в самом темном, потаенном уголке души, гнездится в вас, разлагая душу ядовитой ржавчиной. Именно он управляет вашей жизнью. Потому вы и вышли замуж за старика. А я, мадам? Только взгляните, что делается со мной в вашем присутствии! Иисусе, я превращаюсь из мужчины в жалкий тюфяк! — Он покачал головой. Лицо было искажено такой мукой, что я боялась на него смотреть. — Это должно прекратиться!

Он вонзил каблуки в бока Буйного и ускакал.

Я долго не могла пошевелиться, и еще больше времени ушло на то, чтобы кое-как заплести и сколоть волосы и нацепить шляпку. До дома было не менее двадцати минут хода. Лошадь, на которой приехал Джон, наверное, уже в конюшне.

Я встретилась с миссис Редбрист, обсудила замену белья, уже не раз подвергавшегося починке. Потом поговорила с кухаркой относительно меню на следующую неделю. Поиграла с Джорджем и Джудит, посидела на уроке географии и поучилась здороваться на мандаринском диалекте китайского языка.

Вечером мисс Крислок спустилась к ужину, и я очень обрадовалась ей, единственной, кто находился здесь из-за меня и ради меня. Она знала меня с детства. Знала и любила.

Джона не было.

Как только муж проводил мена до спальни и поцеловал в щеку, я взяла Джорджа и погуляла с ним часок, пока противный холод не прогнал нас домой.

Спала я ужасно. Джордж безмятежно прохрапел всю ночь напролет.

Глава 18

Дни летели быстро. Джона почти никогда не бывало дома. Я слышала забавные истории о том, что леди Эпплби все-таки удалось поймать его и приковать к обеденному столу, чтобы ее доченька могла строить глазки потенциальному жениху.

Томас, казалось, полностью вернулся к прежнему образу жизни, став самим собой, хотя я так и не узнала, почему в тот день он был столь рассеян. Вскоре он вообразил, что подхватил ветряную оспу от кого-то из деревенских ребятишек. Однако, поскольку в деревне в тот момент не было ни одного случая ветрянки, Амелия решила, что грубый шерстяной шарф натер ему грудь, и с этого момента собственноручно проверяла каждый предмет туалета, которому суждено было коснуться кожи ее супруга.

Лоренс, бывало, разглагольствовал, как быстро Джон учится всему, что касается хозяйства, и именно поэтому мы так редко его видим. Племянник занят с утра до вечера. И хотя я понимала, что это к лучшему, все же непослушное сердце ныло. Сердце идиотки!

Шло время, а я по-прежнему не видела его. Прекрасно! Так и должно быть!

И если меня посещали в связи с этим другие мысли, я старательно их гнала.

Элегантный маленький «дерринджер», который мистер Форрестер привез из Йорка, благополучно прятался под подушкой, завернутый в мой носовой платок. Дедушка научил меня стрелять. Как-то я даже ушла подальше от дома, чтобы потренироваться.

Неделю спустя Лоренс предложил мне пригласить на Рождество Питера. Я тут же написала кузену, и Лоренс отправил франкированное письмо. Какой все же великолепный человек мой муж! Такой внимательный!

Когда в тот день у ручья Джон сказал, что страх правит моей жизнью и именно страх побудил меня выйти замуж за его дядю, он ничуть не преувеличивал. Да, все верно, но я не хотела ничего менять, если не считать моментов, когда лежала в постели, пытаясь заснуть. Джон снова и снова прокрадывался в мои мысли, и я чувствовала непрошеные боль и сожаление, рано или поздно уходившие, но оставлявшие мучительную пустоту. А при свете дня я вспоминала, кем он мне приходится. Как он огромен и опасен. Если в моей душе, по его словам, и царит тьма, то лишь из-за него. И из-за остальных мужчин.

У меня совсем не было времени: приходилось вникать во все детали, готовиться к балу. Список гостей был составлен, исправлен, уточнен, и наконец разослали приглашения с конюхами и лакеями. Лоренс был доволен тем, как идут приготовления. Общими усилиями выбрали меню. Я спросила, нельзя ли нанять оркестр, который играл на балу в честь моего дебюта два года назад. Лоренс, мой добрый муженек, велел управляющему Суонсону позаботиться об этом.

Слава Богу, так много дел! Черная комната и чье-то злобное присутствие начисто выветрились из моей памяти. Я больше туда не входила, как и в музыкальную комнату Кэролайн. И я каждую ночь старательно запирала дверь своей спальни, проверяя на всякий случай замок.

За три дня до бала прибыли родители Амелин. Ее отец, Хобсон Борленд, виконт Уэверли, был столь погружен в собственные мысли и идеи, а также в постоянные дискуссии по вопросам сверхъестественных явлений и так рассеян, что уже через пять минут после знакомства с семьей наткнулся на стул и вылил чай в большое растение в горшке, стоявшее как раз у дивана, на котором он расположился рядом с женой Джулией. Большую часть времени он упорно смотрел в дальний угол гостиной.

Как ни странно, но отец Амелии оказался таким же красавцем, как Томас. Правда, виконт был полностью погружен в мир духов, а Томаса целиком поглощали проблемы собственного здоровья, тайны которого он считал ничуть не менее увлекательными, хотя многие могли бы с этим поспорить.

Интересно было также, что Амелия относилась ко всем эксцентричным выходкам отца, как и к поведению Томаса, с любовью, снисходительностью и бесконечным терпением.

Виконтессе пришлось долго стараться, прежде чем она умудрилась привлечь внимание своего мужа.

— Хобсон, — объявила она наконец, — дорогой мой, здесь тебе придется разгадать немало загадок. Не помнишь? Твоя дочь Амелия писала тебе об этом. Упоминала, что нуждается в тебе, чтобы справиться с необъяснимыми проблемами.

— Амелия? Да-да, прелестная дочь, которую я сумел привести в этот магический мир, когда врач ухитрился свалиться в канаву и только через три дня, со сломанной рукой, явился взглянуть на несостоявшуюся пациентку.

— Да, и ты прекрасно справился!

— Разве я здесь не по просьбе Амелии?

— Да, отец. Слишком много загадок, как говорит мама. И кроме того, мы устраиваем рождественский бал. Дядюшка Лоренс, мой отец к тому же великолепный танцор. Совсем как Томас. Столь же грациозен.

— Я люблю танцевать, — кивнул виконт, — чтобы скоротать время между сеансами общения с духами. И рад, что сейчас не приходится танцевать, поскольку здесь что-то произошло. Именно в этом углу. Неужели не чувствуете?

Последние слова были обращены ко мне. Я покачала головой и поспешно произнесла, пока он еще меня слушал:

— Но в доме есть две комнаты, исследовать которые вам, несомненно, доставит огромное удовольствие. Мы были бы вам весьма благодарны, милорд.

Виконт поднялся, оглядел присутствующих и изрек:

— Ну? Где эти комнаты? Неужели мы так и просидим весь день сложа руки? Однако этот угол все равно интересует меня. Джулия, запиши в свою книжку, чтобы я проверил его позднее.

— Да, дорогой Хобсон, — послушно согласилась виконтесса.

Мне пришлось вернуться в Черную комнату. Джон, которого я не видела полтора дня, показался как раз в тот момент, когда приехали родители Амелии. Он и проводил Амелию, меня и виконта в западное крыло. Лоренс уклонился от посещения Черной комнаты под тем предлогом, что не любит ничего потустороннего. Что же касается Томаса, он лишь рассмеялся, погладил жену по щеке и попросил:

— Только не засни в какой-нибудь каморке, дорогая.

Амелия мгновенно побелела, но тут же взяла себя в руки и улыбнулась мужу.

— Кому-то известно, что случилось в этой комнате? — осведомился виконт. — Что-нибудь страшное?

— Ничего, — объяснила я. — Никто даже не помнит, отчего ее выкрасили в черный цвет. Амелия поведала мне, что самая интересная история, которую рассказывают про эту комнату, — о том, как графиня заколола любовника, но доказательств тому не существует. Никто, кроме меня, не почувствовал присутствия здесь зла, омерзительного ощущения чего-то пагубного. Кроме меня, никто не находит в этом помещении ничего необычного.

— Хм-м… посмотрим. Значит, вы чувствительны к подобного рода вещам?

— До сих пор и не подозревала об этом.

Я никак не могла сдержать дрожь волнения. Амелия же преспокойно переступила порог вместе с Джоном и отошла, давая отцу пройти, что он и сделал очень медленно, по одному шажку, принюхиваясь, прислушиваясь, такой сосредоточенный, что едва не споткнулся о табурет и не упал.

И тут он внезапно замер. Застыл, уставившись в угол, откуда на меня наплывал леденящий холод. Однако лорд Уэверли отнюдь не был трусом и в следующее мгновение направился прямо туда. Я отступила в коридор.

— Чувствуете, сэр? — окликнула я. — Это место излучает холод, который просачивается прямо в кости и душу.

Лорд Уэверли ничего не ответил. Просто закрыл глаза. Никто не сказал ни слова, все молча наблюдали.

Наконец он открыл глаза, кивнул дочери и, вернувшись в коридор, сжал мои руки.

— Видите ли, дорогая леди, это не дух, терзаемый давно совершенным преступлением. Я испытал то же, что и вы, даже больше. Да, тут сотворено преступление, но зло, которым пропитан воздух, исходит не из мира духов, а от живых людей. Оно существует здесь, с нами, в этом доме.

И тут отец Амелии снова смежил веки и соскользнул по стене на пол. Я, насмерть перепуганная, упала на колени.

— Нет, Энди, все в порядке. С ним всегда так бывает. Наверное, эти переживания слишком его изматывают. Джон, не мог бы ты отнести его в спальню? Он поспит час-другой и наберется сил.

— Совсем как вы, Амелия?

— Именно. Во мне течет отцовская кровь. Но в этой комнате я ничего не чувствую, только мрачная черная краска раздражает, верно, Джон?

Я посмотрела вслед Джону, который перекинул через плечо лорда Уэверли и понес по коридору. Леди Уэверли только кивнула, когда ей сообщили, что муж мирно дремлет в своей постели.

— Мой милый Хобсон скоро оправится, а потом выпьет три чашки очень крепкого чая. Таков уж его обычай. — И с улыбкой прибавила:

— Надеюсь, он сумел помочь вам, леди Девбридж?

— Да, мэм, — обронила я, не найдясь, что еще сказать или объяснить, что в доме царит зло, недавно совершенное, но живое, как случайно уцелевшая змея, которая время от времени поднимает голову, стараясь ужалить. Оно тут, я это знаю. Тут. И выжидает.

Но чего?

На следующее утро, за завтраком, я слушала рассказ лорда Уэверли о разрушенном замке в Корнуолле, рядом с Пензансом, в котором он лично обнаружил двенадцать весьма активных, если можно так выразиться, призраков умерших людей.

— Ни один не желал покидать руины, хотя там давно никто не обитает. Они ясно давали понять, что им там хорошо. Призраки никогда не беспокоили местных жителей, зато наслаждались, терроризируя приезжих англичан, которые желали осмотреть замок.

Я не хотела верить этому, но пришлось. Виконт, кроме того, собирался осмотреть маленькую комнату, где заснула Амелия. Лоренс, накануне провожая меня до спальни, обмолвился, что хотел бы при этом присутствовать. Он улыбнулся мне, нежно притронулся ладонью к щеке и похвалил:

— Вы так хорошо справляетесь со своими обязанностями, Энди. Я очень горжусь вами. Вчера, когда был в деревне, я слышал, как вас восхваляют в каждой лавке, где вы так мудро потратили немного денег. Теперь все торговцы от вас без ума. Молодец!

Он поцеловал меня в щеку, к чему я уже привыкла и больше не отстранялась, даже мысленно. «Прогресс, — подумала я, — доверие к мужу». Лоренс хороший человек, и я снова пообещала себе, что никогда не забуду, сколько он сделал для меня.

Но что же именно он сделал для меня?

Превратил в хозяйку прекрасного дома, дал свое имя, не требовал выполнения супружеского долга. А я? Чем ответила я?

Я не какая-нибудь неловкая краснеющая барышня, но так ли уж это важно? Не злобная, не подлая, не сварливая. Он часто твердил, что я развлекаю его. Я неплохо ладила с его родными и слугами. Мы с его дочерью подружились, ко всеобщему благу, конечно.

Но теперь я сумела понять, что все это время была невыносимо высокомерна. Диктовала свои правила и предполагала, что все будут следовать им.

И хуже всего, что я была невероятно глупа. Совершеннейшая идиотка. Только полная кретинка могла совершить эту роковую ошибку — стать женой Лоренса. Но что сделано, то сделано. Никогда, никогда Лоренс не увидит от меня ничего, кроме симпатии и уважения, доброты и преданности, которые я готова отдать ему.

Этим утром за столом, кроме меня и, разумеется, Джорджа, была лишь чета Уэверли. Виконтесса просто влюбилась в Джорджа, и тот бессовестно этим пользовался.

Я как раз намазала маслом тост, скормила Джорджу кусочек хрустящего бекона, от которого тот должен был бы отказаться, не будь таким обжорой, ибо леди Уэверли уже пожертвовала ему целых три ломтика. Но тут на пороге возник Брантли с серебряным подносиком.

— Письмо для вас, миледи, — объявил он и покинул комнату так же тихо, как появился.

— Я с самого начала знала, что он библейский Моисей, — сообщила я, улыбаясь гостям. И в следующий же миг пришла в такое волнение, что едва не разорвала конверт. — Это от моего кузена!

Я старательно расправила листок бумаги. Вряд ли это ответ на мое приглашение: слишком рано. Может, Питер хочет примириться со мной? Какое длинное послание! Две страницы!

Я принялась читать первую.

25 ноября 1817 года

Брюссель, Бельгия

Моя дорогая Энди!

Я буду с тобой, как только смогу оставить Брюссель. Прошу, нет, умоляю прочитать вложенное в конверт письмо от твоего отца. Он отправил его мне, боясь, что ты не захочешь даже развернуть его послание. Кроме того, насколько я понял, он опасается, что письмо перехватят и оно до тебя не дойдет. Хотя причины его волнения мне не известны, он вне себя от страха за тебя и всеми силами рвется в Девбридж-Мэнор.

Прочти письмо, Энди, хотя бы ради меня. Увидимся к Рождеству. Пожалуйста, побереги себя.

Любящий тебя Питер.

Я подняла голову, и хотя слышала голоса, лица присутствовавших расплывались перед глазами. Отец. Только не он, этот мерзкий предатель! Я всегда считала, что он мертв. Он давно уже должен был сойти в ад, где ему место! Однако он пишет мне! Мне, после того как убил матушку, которая вот уже десять лет лежит в могиле!

Дрожащими пальцами я медленно расправила измятую страничку. Большие, округлые, слегка наклонные буквы.

22 ноября 1817 года

Антверпен, Бельгия

Дражайшая дочь!

Молю Бога о том, чтобы ты прочла это письмо. Не стану тратить время, рассказывая, сколько горя принесла мне наша долгая разлука. Возможно, скоро ты дашь мне шанс все объяснить и я увижу, какой ты стала.

Я узнал о твоем замужестве. Этого быть не может, Андреа. Ты в опасности, смертельной опасности. Я знаю, тебе трудно поверить, но сделай то, о чем я прошу. Немедленно оставь Девбриджа и позаботься, чтобы никто не проследил, куда ты поедешь. Вернись в Лондон, в дом деда. Я буду с тобой, как только смогу, и все объясню. Питер ждет, пока я закончу письмо, и я могу лишь добавить, что безмерно люблю тебя.

Твой отец Эдвард Кент Джеймсон.

Я встала из-за стола, улыбнулась лорду и леди Уэверли и, извинившись, сказала, что у меня много дел. Джордж с лаем побежал за мной. Я прошла в бальную залу в самой глубине дома. Здесь никого не было, хотя всего неделю назад слуги суетились, вытирая пыль и полируя паркет. Хрустальные подвески люстр сверкали, словно драгоценные камни. Тяжелые парчовые шторы, закрывавшие высокие окна, сняли и выбили накопившуюся за пять лет пыль.

Я снова развернула письмо, подошла к дальним окнам, таким чистым, что стекол, казалось, не было, и перечитала каждую строчку.

Отец хотел, чтобы я немедленно уехала отсюда. Но почему? В чем причина? Почему он не объяснил? Вероятно, потому, что так спешил и не хватило времени. Но это вздор! Какие могут быть причины? Просто хотел снова вкрасться мне в доверие? Зачем? Неужели ему не хватает своих денег? Собирается попросить у меня? А может, побоялся, что письмо попадет в руки посторонним и вспугнет мнимых злодеев?

Значит, он проведал о моем замужестве и считает, что именно поэтому мне грозит опасность? Чушь! Да, но разве старуха не пыталась прикончить меня кинжалом Джона?

Я стала разглядывать садовников, косивших траву на восточном газоне. По дорожке важно выступали два павлина с гордо распущенными хвостами. Такая обычная мирная сценка!

Но что-то в самом доме было необычным, странным, зловещим. Черным.

Означало ли это, что мишень сил зла — именно я?

Сложив письма, я вернулась к себе. Белинда раскладывала мои щетки и расставляла флакончики на туалетном столике. Подойдя к бюро, я вынула шкатулку в итальянском стиле для писем. Она была пуста. Я положила туда письма, заперла шкатулку и уже хотела было положить в ящик маленький золотой ключик, но передумала. Нашла золотую цепочку, нацепила на нее ключ и повесила на шею.

Потом сунула в карман «дерринджер». Никто не дождется, чтобы я покинула собственный дом, но, с другой стороны, осторожность не помешает. Что бы ни имел в виду мой отец, я готова встретить опасность. Если старуха снова явится, я пристрелю ее. Кто бы мне ни угрожал, я всажу в него пулю. И пусть только драгоценный папаша попробует встретиться со мной!

Но этой ночью никто не потревожил меня.

Глава 19

На следующий день все мы сопровождали лорда Уэверли в комнату, где когда-то была музыкальная комната Кэролайн. Амелия отказалась войти туда, и я ее не осудила. Взяв под руку Лоренса, мы вслед за виконтом шагнули внутрь. Я, не двигаясь, наблюдала, как лорд Уэверли обходит помещение. Он долго молчал, прежде чем поднять голову и провозгласить:

— Тут нет зла. Эта комната принадлежала молодой даме. Возможно, она писала здесь письма, читала — словом, занималась мирными, ни к чему не обязывающими делами. Здесь было ее убежище. Чувствую, она была глубоко несчастна, но ничего более. Именно тут и заснула Амелия?

— Да, отец, — откликнулась с порога Амелия. — Я просто ощутила, как молодая леди… Кэролайн, вторая жена дяди Лоренса, извинилась передо мной. Клянусь! Не словами, конечно, но каким-то образом дала знать, что сожалеет, поскольку я не та, кто ей нужен.

— Лоренс, так у вас была вторая жена?

— Да. Бедная Кэролайн покончила с собой после рождения дочери. Такая ужасная трагедия! Все это очень грустно. К несчастью, она помешалась. Ее смерть ужасно подействовала на нас. Она была чуть старше Энди, когда погибла.

Лорд Уэверли хотел было что-то сказать, но осекся и покачал головой:

— Если ты не та, Амелия, кого же она ждала?

Амелия шагнула вперед, но не успела ответить.

— Скорее всего это я, — призналась я, подходя ближе. — Но в этой комнате я ничего не ощущаю, сэр, абсолютно ничего. Если я понадобилась Кэролайн, у нее было немало возможностей поговорить со мной или передать мне свои мысли.

Лорд Уэверли задумчиво погладил подбородок.

— Вы его третья жена. Кэролайн была второй. Интересно, чего же она хочет? И почему не пришла к вам?

— Не знаю.

— Я хотел бы побывать там, где она покончила с собой, — объявил виконт.

Я думала, что Лоренс откажется. Он был белее снега, руки судорожно сжаты в кулаки. Разумеется, такое заявление кого хочешь расстроит! Пусть все произошло много лет назад, Кэролайн была его любимой женой, он страдал, когда потерял ее.

— Хорошо, — вымолвил он наконец, — будь что будет.

Джон, Лоренс и я проводили лорда Уэверли в северную башню. В конце западного крыла оказались прихотливо извивающиеся узкие ступеньки, уходившие куда-то вверх… вверх… и кончавшиеся узкой дверью, пружины которой завизжали, как разгневанный дух, когда мой муж открыл ее. В круглой комнате стояла древняя кровать с ветхими занавесками. У изножья возвышался комод. Больше ничего.

— Я так и не смог приказать слугам, чтобы навели здесь порядок, — прошептал Лоренс. — Эта мебель более старая, чем дубы в роще. Не знаю, кто здесь жил, но если его дух до сих пор не покинул комнату, не вижу причины его тревожить.

Он подошел к высокой двери и попытался ее отворить. Она ответила заунывным стоном. За ней оказался неширокий полукруглый балкон, с каменными перилами высотой фута три. Я подошла к перилам и глянула вниз. Прямо под балконом проходила вымощенная камнями дорожка. По моей спине пробежали мурашки. Она взобралась на перила и прыгнула.

Я закрыла глаза. Ах, Кэролайн, как мне жаль!

— Я нашел ее.

Я резко обернулась. Позади стоял Джон.

— Вон там, — показал он, — на втором камне. Там все еще осталась кровь. Не сходит, как ее ни отскребали. Помню, когда увидел ее, подумал, что она спит. И только когда перевернул… кровь… столько крови!

— Как ужасно, — пробормотала я. — Вы были тогда совсем ребенком. Должно быть, нелегко пришлось.

— Кэролайн было еще труднее, — вздохнул Джон и отвернулся.

Я взглянула на лорда Уэверли, который с хмурым видом осматривал комнату.

— Я должен был бы почувствовать кошмар ее последних мыслей, но этого не случилось. Видите ли, когда мужчина или женщина решают покончить с собой, решение дается им с огромным трудом. Они обуреваемы страхом, муками, сомнениями, болью. Не так-то легко убедить себя в том, что смерть предпочтительнее жизни, но в этом случае я ничего не ощущаю. Совсем ничего. Странно. Обычно я очень восприимчив к подобным вещам.

— Сэр, — вмешалась я, — Кэролайн была не в себе. Возможно, ее разум окончательно затуманился. Для нее самоубийство было спасением.

— Вероятно, вы правы, — пробормотал он, продолжая хмуриться. Потом вдруг повернулся к моему мужу и рассмеялся:

— Думаю, Лоренс, один из ваших отдаленных предков пользовался этой кроватью, чтобы развлекать соседских дам. А может, держал в этой комнате любовницу, которую прятал от жены. Конечно, это лишь предположение.

— Это мог быть Лейланд Линдхерст, — вспомнил Лоренс. — Мой прадед. Его репутация не выдерживала никакой критики. Он прожил долгую жизнь и, если верить свидетелям, перешел в мир иной с улыбкой на устах. Я покажу вам его портрет, Энди. Скажете, выглядит ли он, по вашему мнению, наказанием Божьим и бичом всей округи.

Лорд Уэверли повернулся и вышел из комнаты. Я услышала на лестнице его удаляющиеся шаги, еще раз посмотрела вниз и вздрогнула.

— Пойдемте, Энди, — попросил Лоренс. — Здесь у меня мороз по коже, а сердце уходит в пятки, несмотря на все забавные и крайне порочные теории насчет этой проклятой кровати.

Я отлично поняла, что он имеет в виду. Поняла и посочувствовала.

— Мне очень жаль, сэр, — снова прошептала я и взяла его за руку. Несчастная Кэролайн.

Я не собиралась высказывать мнение о бывшем графе и его непристойных похождениях.

Джон спустился вместе с нами.

После обеда мы с Джорджем решили прокатиться верхом, и я попросила Ракера оседлать Малютку Бесс. Но тут появился Джон и очень удивился, увидев меня:

— Я думал, вы уединились с Джудит и мисс Джилбенк. Или с мисс Крислок. По-моему, она вас искала.

— Я со всеми повидаюсь позже. Сначала немного проветрюсь. Хочется прояснить голову.

— Интересно, что творится в вашей голове, — криво усмехнулся Джон, — если она нуждается в проветривании?

Я вспомнила о проклятых письмах, о том зернышке страха, которое пустило во мне крепкие корни, и отвернулась.

Мы оставили Малютку Бесс во дворе и пошли к загону за Буйным. Он увидел нас и, клянусь, долго колебался, выбирая, к кому подойти сначала: переводил взгляд с меня на Джона, потряхивая густой гривой.

— Довольно, глупое ты создание, — возмутился наконец Джон. — Твой хозяин я, а не эта легкомысленная девчонка, не способная сохранить даже привязанность своей собаки!

— Как грубо, — обиделась я. — Подумать только, у меня впервые появилась возможность взять реванш!

Джордж, высоко задрав хвост, приблизился к нам с громким лаем. По пути он уже успел подобрать палку. Буйный фыркнул и зацокал копытами, направляясь к тому месту, где мы стояли.

— Бросьте Джорджу палку, — попросил Джон, взнуздывая Буйного. — Как можно дальше. Нужно же ему промяться после такого количества еды, которую он поглотил за обедом.

Я последовала его совету.

— Пожалуй, это должно помочь, — заметила я, заслоняясь ладонью от яркого солнца. — Боюсь, леди Уэверли окончательно его разбалует. Она трясется над Джорджем еще больше, чем над собственным мужем.

Я дождалась, пока Джон оседлал Буйного, снова бросила палку Джорджу, с трудом отобрала ее и на добрых пять минут забыла, что в Девбридж-Мэноре что-то неладно. Как бы мне ни хотелось отмахнуться от того, что написал отец, говоря по чести, в чем-то он прав. Недаром мне не по себе.

Мы уже готовы были отправиться в путь, когда Джордж решил остаться. По-видимому, ему куда больше нравилось общество Джаспера, который швырял палку намного дальше, и поэтому Джордж мог вдоволь нарезвиться среди клумб и кустов, прежде чем принести палку обратно, как требовали правила игры. Ничего, ему полезно побегать, иначе скоро он просто шлепнется на свой жирный животик и сдохнет от обжорства.

Малютка Бесс попятилась и повернула голову, когда я вскочила в седло. Я наклонилась и погладила ее по холке:

— Все хорошо, моя красавица. Что ты заволновалась?

— Хочет порезвиться. У нее привычка такая.

— Вы не знаете, почему дядюшка ее купил, Джон?

— Нет. Вероятно, решил, что поедет в Лондон и найдет жену. Вот и приготовил подарок.

— Нужно как-нибудь расспросить его. Может, она на самом деле скаковая лошадь? Как вы думаете?

— Весьма сомнительно.

У меня не создалось впечатления, что Лоренс приехал в Лондон для поисков жены. Он дал понять, что чувства ко мне сразили его внезапно и наповал. В своем возрасте он уже не ожидал такого. И все же мне хотелось думать, что он привез сюда Малютку Бесс специально для меня.

Я покачала головой. Все это глупости.

И нечаянно взглянула на Джона. Какая великолепная посадка! Он изумительный наездник и вместе со своим жеребцом словно составляет единое целое.

Джон смотрел куда-то вдаль. Мне вдруг захотелось, чтобы он повернулся ко мне, но он и не подумал сделать это. Я не желаю, чтобы он был рядом, в одном доме со мной. Так почему же едва сдерживаю непрошеные слезы, когда он так близко? Вот бы так было всегда…

Нет, нужно взять себя в руки.

Я подумала о муже. Порядочная жена должна оставаться верной супружеским обетам.

Я вспомнила о том, что опасаюсь мужчин. Этот страх скрыт так глубоко, что я осознала: теперь он стал неотъемлемой частью моей жизни. Да я и не пыталась от него избавиться. Молодые люди, сильные и красивые, такие, как Джон, несут в себе опасность. Они всегда готовы причинить боль, унизить, уничтожить. И не важно, какие чувства вызывает во мне Джон, я никогда этого не забуду, иначе окажусь в таком же ужасном положении, как когда-то мама. Нет, во мне всегда жил некий предостерегающий голос, и я всегда буду к нему прислушиваться.

Когда мы проезжали через поросшую лесом лощину, Джон спросил:

— Как по-вашему, почему Кэролайн пытается что-то сообщить вам?

— Понятия не имею, — призналась я, сообразив, что мы снова вернулись к разговору о духе покойной жены Лоренса. Но отчего-то это не показалось мне странным. — Не пойму, почему она не приближается ко мне. Я давала ей для этого немало возможностей. То и дело прихожу в музыкальную комнату.

— А вы уверены, что хотите выслушать ее?

— О да. Это, должно быть, что-то важное, особенно для Кэролайн. Может, она попросит, чтобы я позаботилась о Джудит, попытается убедиться, что я не злая мачеха из сказок. Я даже сказала это вслух во время одного из посещений музыкальной комнаты, но так ничего и не случилось. А вдруг она поняла, что я не обижу ее дочь? И даже стала мне доверять?

— Джудит всегда была жизнерадостным ребенком. Дядя почти не обращает на нее внимания, но она, похоже, совершенно от этого не страдает. При ней постоянно мисс Джилбенк, эта леди, кажется, искренне ее полюбила. Полагаю, через пять лет девочка станет настоящей красавицей. Что вы об этом думаете?

— Она разобьет немало сердец, — кивнула я.

Джон подался вперед, чтобы потрепать Буйного по холке. Малютка Бесс тихо заржала и попятилась. Я уселась в седле поудобнее, и она успокоилась.

— Интересно, что означает высказывание лорда Уэверли о Черной комнате?

— Не желаю думать об этом. Страшно.

— В этой комнате гнездится зло, — задумчиво вымолвил он, — таится прямо в Девбридж-Мэноре, у нас под носом. Может, у виконта слишком разыгралось воображение? — Он покачал головой. — А если нет, тогда зло, живущее с нами, причастие к ужасному преступлению. Какому же?

Он отвел от меня глаза и всмотрелся в маячившую впереди кленовую рощу.

— Я много думал об этом. В семейных хрониках не отмечено ни одного гнусного деяния, случившегося за последние два столетия… А, вот превосходное поле. Есть где порезвиться. Можно перескочить через ограду.

Я рассмеялась и пришпорила Малютку Бесс. Она фыркнула и стала рвать узду. Я снова потрепала ее по шее и с недоумением нахмурилась:

— Что с тобой, девочка моя?

Джон поскакал вперед. Я увидела, как Буйный взметнулся в воздух и перелетел через деревянный забор так легко, что между его копытами и верхушками кольев оставалось не менее трех футов. Земля была раскисшей, но Буйный даже не замедлил бега. И выглядел при этом великолепно!

— Давай покажем ему, Бесс! — прошептала я, припав к ее гриве. Кобылка задрожала и метнулась вперед. Перед самой оградой я сжала ей ногами бока.

Она дико взвизгнула и прыгнула. Я распласталась на ее шее и перехватила поводья, но она словно обезумела, пытаясь сбросить с себя лишний груз, которым, очевидно, считала меня.

Она неестественно изогнулась, снова заржала, и в какое-то мгновение я поняла, что ей не удержать равновесия. Копыта Малютки Бесс коснулись грязи; кобылка совсем по-человечески вскрикнула от боли и гнева и вырвала узду. И когда уже валилась на бок, я успела высвободиться, оттолкнулась и, перелетев через голову лошади, приземлилась на спину на пригорке, а потом покатилась по земле, хватаясь за траву. Кажется, я ударилась головой о камень, потому что почувствовала жгучую боль в затылке.

Прежде чем все почернело, до меня донеслось жалобное ржание. Больше я ничего не слышала.

Глава 20

Я не хотела открывать глаза. Не хотела возвращаться в чужой, враждебный мир. Но чьи-то руки… руки Джона обнимали меня. Я ощущала это. Сознавала. Чувствовала щекой, как бешено колотится его сердце. Пришлось все-таки открыть глаза — ведь он боится за меня.

Его лицо плыло и качалось, так что пришлось поморгать. Я попыталась поднять руку, но не смогла.

— Вы здесь, правда?

Джон взял мою ладонь и осторожно сжал.

— Да, здесь, и никуда не уйду. Как вы себя чувствуете?

Он судорожно стиснул объятия. И я, как ни странно, не испытала ни малейшего страха. Наоборот. Наконец-то я в безопасности, меня берегут, лелеют… любят?

Какое прекрасное чувство!

— О Господи, — прошептала я, — отпустите меня! Скорее!

Он повиновался. Я дернулась, неуклюже перевернулась, и тут меня вывернуло прямо на зеленые побеги нарциссов.

Голова разламывалась так, что хотелось умереть, но Джон снова обнял меня, вытер рот платком и бережно прижал к себе.

— Так лучше?

— Да, но сейчас моя голова покатится по земле или расколется. Что вы тогда сделаете? Жаль, нельзя остановить все это. Как противно!

— Еще бы. Полежите спокойно и послушайте. Только не двигайтесь и дышите медленно и ровно. Я повернул Буйного как раз вовремя, чтобы увидеть, как Малютка Бесс неестественно изогнулась и вас сорвало с седла. Что случилось? Она поскользнулась? Каким образом ей удалось вас сбросить? Если можете, попытайтесь все мне рассказать.

Воспоминания нахлынули обжигающим потоком. Я попробовала сесть, но Джон не позволил.

— Нет, не шевелитесь. В чем дело?

— О Боже, Джон, что-то не так! Малютка Бесс потеряла рассудок, взбесилась, и я не сумела ее успокоить. Пожалуйста, посмотрите, что с ней.

— Через минуту. Сначала проверим: вы можете двигать ногами?

Я могла. Не хотела, но могла и продемонстрировала свои способности Джону. Все равно он не отстанет.

Джон провел ладонями по моим ребрам, плечам, рукам. Пришлось позволить ему, поскольку другого выхода нет. Но к моему величайшему удивлению, я опять не испугалась, хотя он оставался все таким же: слишком огромным, слишком сильным, слишком опасным. Стоило взглянуть на Джона, чтобы в этом убедиться. И все же мне было тепло и хорошо.

— Отлично, теперь можно позаботиться и о Малютке Бесс, — решил Джон, снял свой сюртук и подложил мне под голову. — Если вздумаете встать, я буду крайне недоволен, — предупредил он.

— В таком случае и не подумаю вас огорчить, — прошептала я, и он улыбнулся.

Уже через несколько минут Джон снова привлек меня к себе и стал нежно, очень медленно укачивать.

— Как она?

— Думаю, нам не придется пристрелить ее. Ракер, как, впрочем, и мой камердинер Бойтон прекрасно умеют лечить подобные увечья. Похоже, она сильно вывихнула правую переднюю ногу, а на спине глубокие рваные раны. Посмотрим.

— Я могу помочь, — вызвалась я. — Я провела немало часов в конюшнях Дирфилд-Холла, обучаясь уходу за лошадьми. Да я и не позволю расправиться с ней. Должно быть, тут моя вина. Я что-то сделала не то…

— Это не ваша вина, — спокойно, размеренно объяснил он. — Успокойтесь.

Я попыталась сосредоточить взгляд на его лице, пока не увидела ясно каждую черточку. Джон выглядел не просто мрачным, а разъяренным.

— Нет? — прошептала я. — Я не ударила ее чересчур сильно, правда, Джон?

— Нет, конечно, нет, для этого вы слишком хорошая наездница.

Он глубоко вздохнул, а когда заговорил, я не узнала этот бесстрастный, без малейших интонаций голос.

— Я сказал вам, что у нее на спине рваные раны. Ну так вот, под седлом я обнаружил это.

Он поднял что-то бесформенное с земли и протянул мне. Свернутая кольцом терновая ветка, усеянная длинными острыми колючками, потемневшими от крови. Крови Малютки Бесс.

Силы оставили меня. Я в ужасе охнула и обмякла, тупо глядя на омерзительную колючую паутину.

— Нет, это невозможно! Невозможно! Кому понадобилось сотворить такое?

— Кто-то сунул ветку под седло, и намерения этого человека ясны как день. Каждый раз, когда вы шевелились, сжимали ноги, шипы впивались в бедняжку. Представляете, какова была боль, когда вы заставляли ее прыгнуть! Поэтому она и старалась сбросить вас. Знай я, кто этот негодяи, своими руками убил бы!

— Я прикончу его раньше, этого ублюдка! Одно дело пытаться причинить зло мне, и совсем другое — невинному созданию. Я пристрелю подонка, который сделал это!

Руки Джона судорожно сжались, но он неожиданно улыбнулся.

— Еще посмотрим, кто доберется до него первым, — заметил он и, немного помолчав, добавил:

— Видите ли, Энди, если бы я сел на Бесс, колючки сразу же вонзились бы в нее на всю длину. Но поскольку вы легче, она сбросила вас не сразу. Боль нарастала постепенно, пока кобылка не взбесилась.

Я судорожно сглотнула.

— Не откатись я в сторону, она, возможно, растоптала бы меня.

— Скорее всего.

Перед глазами поплыли строчки отцовского письма. Уткнувшись в рубашку Джона, жадно вдыхая его запах, я пробормотала:

— Предупреждение, очередное предупреждение. Тот, кто подстроил это, не был твердо уверен, что покончит со мной. Как похоже на случай со старухой, грозившей мне ножом и кричавшей, что я за все заплачу, что бы это ни означало. Повторяю, это очередное предостережение. Но почему?

— Не знаю. Однако теперь я схожу с ума от ярости и намерен докопаться до правды. А вы немедленно возвращаетесь в Лондон.

Мне этот план показался логичным и неглупым. По крайней мере в доме деда я буду в безопасности. Все равно что в монастыре, где за мной закроются надежные, окованные железом двери. Там никто не обидит меня, не причинит зла. Но и ответов я не получу. Хуже того, даже там меня может настигнуть неведомая, карающая неизвестно за какие грехи рука.

— Нет, я не могу уехать, — жалобно проронила я. — Неужели не понимаете? Тогда мы не узнаем, кто и почему проделывает все это. А что, если неизвестный злоумышленник отправится за мной в Лондон? О нет, Джон, не спорьте, вы знаете, что я права. Послушайте, я не беззащитна и не беспомощна. Я купила пистолет у мистера Форрестера. Дед научил меня стрелять. Не полная же я идиотка! Пистолет прикреплен к подвязке.

Его руки снова сжались, но тут же ослабли. Похоже, я не убедила его! Но и не считаться с моими доводами он не мог.

— Все, что вы сказали, — правда, но проблема в том, что мы не знаем, откуда будет исходить очередная угроза.

— Я постараюсь больше не оставаться одна. У меня «дерринджер». Повторяю, что училась стрелять. И не задумываясь пущу пулю в любого злодея. Со мной всегда Джордж, а своим лаем он разбудит и мертвого. Он прекрасный защитник.

Джон ничего не ответил, но я понимала: он не станет спорить, пока не найдет достаточно веских аргументов. Так всегда поступал и мой дедушка.

— Вы чувствуете себя достаточно хорошо, чтобы вернуться домой?

— Да.

Он натянул сюртук и сунул терновую ветку в карман.

— Попытайтесь держаться за меня.

Джон подхватил меня на руки. Я по-прежнему цеплялась за его рубашку и уткнулась лицом в сильную шею. Джон отнес меня к Буйному, мирно щипавшему траву футах в пятнадцати поодаль.

— Потерпите, Энди. Как только мы окажемся в седле, я посажу вас перед собой.

— Попробую.

— Молодец.

Не знаю, как ему это удалось, но он действительно сумел сесть сам и посадить меня. Боль была такой отчаянной, что я закусила губу, чтобы удержаться от крика.

— Прекрасно, — прошептал он. — Прекрасно. Старайтесь дышать не слишком глубоко. Мы поедем шагом. — Он привлек меня к себе и взял поводья Буйного в одну руку. — Только не отпускайте руки. Закройте глаза, и голова не будет кружиться. Если снова затошнит, скажите мне. И не волнуйтесь о Малютке Бесс. Я пошлю за ней Ракера, как только мы вернемся.

— Я рада, что вы оказались рядом, — призналась я. — Боюсь, на этот раз мой «дерринджер» вряд ли помог бы. Я просто бы скончалась на месте, прямо здесь, среди нарциссов.

— Я знаю вас, Энди. Вы непременно что-нибудь придумали бы.

— Вы правда так думаете или хотите меня утешить?

Он наклонился, поцеловал меня в лоб и выругался.

— Простите. Этого больше не повторится. Забудьте, что я это сделал, хорошо?

Но разве можно забыть, какими теплыми и нежными были его губы?

— Правда, Энди. Вы мужественная, отважная женщина, и к тому же умная. И обязательно сообразили бы, как поступить. А теперь… что, по-вашему, я должен сказать дядюшке?

Я подумала об отцовском письме, надежно запрятанном в шкатулке. Я ничего не сказала о нем Лоренсу. И вообще ни одной живой душе. Почему? Потому что любой в доме способен покушаться на меня. Правда, мне в голову никак не приходило, по какой причине кому-то, особенно мужу, вздумалось бы преследовать меня. Я не причинила зла ни ему, ни остальным обитателям Девбридж-Мэнора. Лоренс познакомился со мной совсем недавно и совершенно не был обязан жениться. Его не заставляли вернуться в дом дедушки после первого визита. Во всем этом не было никакого смысла.

— Нет, — решительно заявила я, — не стоит, чтобы об этом проведали. Пусть особа, ответственная за все это, гадает, что нам известно.

— Согласен. Каково же объяснение? Кроличья нора? Ракер и все остальные, кто увидит глубокие порезы на спине Малютки Бесс, сразу поймут: такие раны не могли появиться лишь потому, что ее нога якобы попала в нору. Я скажу Ракеру правду. Он сам позаботится о кобылке. Я попрошу его также никому об этом не говорить. Он человек надежный. Остается тот, кто подложил под седло ветку. Он все знает.

— Мне это не нравится, — пролепетала я, крепче вжимаясь лицом в его сорочку.

— В вас говорит тщеславие. Но я не позволю, чтобы кто-то подумал, будто вы плохо держитесь в седле. Расскажу всем, что это была ужасно глубокая, едва прикрытая травой нора, которая попалась вам прямо на пути, а вы гнали очень быстро и не было никакой возможности ее объехать. Даже если мне не поверят, я буду всеми силами защищать вас.

Мне хотелось врезать ему по носу, но я даже не могла сжать пальцы в кулак!

Он хмыкнул и крепче стиснул мою талию.

Ему пришлось остановить Буйного, потому что меня снова рвало.

Навстречу нам выбежало множество людей. Все говорили одновременно, высказывая собственные соображения. И будь у меня хоть капля воли, я попросила бы всех убраться к дьяволу. Джон бережно опустил меня на диван. Я зажмурилась и то и дело уплывала в небытие, но всегда возвращалась.

Наконец я узнала прекрасный глубокий голос Томаса. Вот его мне не хотелось убить, а это означало, что я чувствую себя немного лучше.

— Дядя Лоренс, положите холодный компресс ей на лоб. Амелия всегда так делает, когда у меня приступ мигрени.

Какое восхитительное ощущение!

— Спасибо, — выдавила я.

— Лежите спокойно, Энди, — велел мой муж.

Я ощутила теплое дыхание на своей щеке. Он, кажется, пил бренди. Знакомый, успокаивающий запах!

— Я вполне здорова, Лоренс, дайте мне еще несколько минут.

— Дядя Лоренс, — вмешалась Амелия, — думаю, нужно послать за доктором Баулдером.

— Не нужен мне никакой доктор, — прошипела я. —Занимайтесь собственными делами и не лезьте в мои. Я услышала смех Джона.

— Оставьте ее в покое, пусть полежит тут одна, — посоветовал он.

— Так и быть, — согласился Лоренс. — Но мне это не нравится. Я почувствовал бы себя куда лучше, если бы Катберт ее осмотрел.

— Только через мой труп, — стояла я на своем и, с трудом открыв глаза, взглянула на Лоренса. — Вы мой муж и должны питать ко мне хоть каплю симпатии. Не мучайте меня. Не подпускайте ко мне этого Катберта.

— Хорошо, — заверил он. Я расслышала в его тоне веселые нотки и снова унеслась куда-то. Там, в поднебесье, было тепло, голоса сливались в неровное жужжание, а боль отступила.

Не знаю, кто перенес меня в Синюю комнату, но, прежде чем крепко заснуть с помощью настойки опия, которую раздобыла эта чудесная женщина, миссис Редбрист, я отчетливо узрела расстроенную физиономию Белинды.

Проснулась я только в сумерках. И долго лежала неподвижно, боясь, что боль снова пронзит меня. Но, к моему облегчению, только голова тупо ныла. Я медленно сползла с кровати. Белинда, как оказалось, раздела меня и облачила в ночную рубашку.

Послышался скрип пружин. Белинда, сидевшая в кресле у кровати, выпрямилась, готовая вскочить.

— Нет-нет, миледи, вам еще нельзя вставать.

— Но я прекрасно себя чувствую, — запротестовала я и, опустив ноги на пол, поднялась. Ноги затекли, руки и плечи были покрыты синяками, но в остальном все было в порядке.

— Кроличья нора оказалась не слишком глубокой, — сообщила я, подумала о Джоне и улыбнулась. Улыбнулась, несмотря ни на что.

Белинда тут же подлетела ко мне. Я подняла руку, чтобы ее отстранить:

— Нет, Белинда, не стоит беспокоиться. Мне нужна очень горячая ванна. Она сразу прогонит все хвори.

«И поможет избавиться от тебя», — подумала я, но тут же поморщилась от стыда. Бедняжка тревожится за меня. Но я никого не желала видеть.

Белинда медленно вышла из комнаты, то и дело оглядываясь.

Внезапно я кое-что вспомнила и принялась панически оглядываться. Господи, где мой пистолет?

Сунув руку под подушку, я нащупала оружие и с облегчением вздохнула. Кто положил его сюда? Будем надеяться, что Джон. Неужели он позволил Белинде или кому бы то ни было увидеть оружие? Или ухитрился пробраться в мою спальню и незаметно завладеть «дерринджером»?

При мысли о том, как он лез мне под юбку и дергал за подвязку, я снова упала на постель. И долго не шевелилась, сжимая пистолет, глядя в сторону окон, украшенных рядами дырок. Решетки для несчастной помешанной Кэролайн.

Но тут появилась Белинда с горячей водой — в количестве, достаточном, чтобы утопить меня.

Час спустя я покинула Синюю комнату в сопровождении кудахчущей, расстроенной, ломавшей руки Белинды. На мне было скромное старое серое платье, выцветшее от бесконечных стирок, в котором я исходила все болота. Поверх я накинула такой же древний бархатный плащ. На этот раз «дерринджер» не был прикреплен к моему бедру, а лежал в кармане плаща, чтобы я могла мгновенно выхватить его и выстрелить в любого, кто осмелится на меня напасть. Я докажу, что сумею себя защитить!

И хотя голова продолжала болеть, я была скорее сердита, чем измучена.

Брантли стоял у входной двери. При виде меня он застыл, как гипсовая статуя греческого бога, возвышавшаяся в укромном уголке перед гостиной.

— Иду на прогулку, — объявила я тоном холоднее ноябрьского ветра. — С вашей стороны, Брантли, будет весьма любезно, если не станете волноваться обо мне. Пусть нора была и огромной, но я уже вышла из пеленок. И отнюдь не трусиха. Со мной ничего не случится, если пройдусь до речки. Мне очень там нравится.

Я подождала, пока он откроет дверь, гадая, побежит ли дворецкий сразу к Лоренсу с докладом, что его идиотка жена потащилась куда-то на ночь глядя.

Пересекая широкий газон, я не переставала спрашивать себя, правильно ли поступила, приняв решение остаться здесь. Что ждет меня в этом доме?

Будущее казалось не слишком светлым. Я вздрогнула, но не от холода, хотя солнце уже заходило и небо было свинцово-серым. Я как-то не замечала раньше, что ветки деревьев уже голые, а красочные переливы осенних листьев поблекли. Зима наконец пришла в Йоркшир. Я очень хотела избавиться от остаточного действия опия, и безумный страх оказался лучшим лекарством от сонливости.

Направляясь к речке, я низко опустила голову, терзаемая мучительными мыслями. Я сказала Брантли, куда иду. Никто не посмеет устроить еще одно покушение. Кроме того, я способна рассуждать здраво, только если никто не хлопочет рядом, не донимает меня вопросами, доводя до белого каления. Так кому я могу доверять?

Джону. Иного выхода просто нет.

Я продолжала размышлять, пытаясь все разложить по полочкам, но ничего не получалось. Совсем ничего.

Возможно, Кэролайн хочет побеседовать со мной. Но я не понимала, каким образом духу удастся это сделать.

Зло все еще обитает в Черной комнате, все еще живет там. Выжидает. Чего именно?

Я добрела до берега, поплотнее закуталась в плащ и уселась под огромной ивой, глядя на узкую серую ленту воды. Поверхность совсем неподвижная, ни малейшей ряби. Не пойму, куда делись утки.

Только сейчас я поняла, что совсем забыла о Джордже. Его не было в Синей комнате! Оставалось надеяться, что мисс Крислок или Джудит позаботились о моем любимце. Если с ним что-то случится, не знаю, что сделаю! Будь у меня хоть немного больше сил, я вернулась бы за ним. Но сил почти не осталось.

Я почувствовала, как в спину впивается шершавая ивовая кора.

Постепенно мной овладевала истерика. Ничего не может случиться с Джорджем! Но если и случится, я собственными руками разнесу Девбридж-Мэнор до основания!

Не знаю, сколько я просидела так, прежде чем услышала его голос.

— Белинда остановила меня в коридоре и долго ныла, что вы сорвались с постели, едва не утонули в ванне и куда-то исчезли. Я спросил Брантли, видел ли он вас, и он поведал, что вы, еле живая, решили отправиться к реке.

Он безразлично пожал плечами, но я его знала. Готовится разгромить меня.

— Но я и не думала тонуть в ванне!

— Черт побери, Энди, вы обещали, что больше не останетесь одна! Да что с вами творится? Неужели вы лишились остатков разума? Нет, такова ваша натура, верно? Отвечайте же, черт возьми!

Глава 21

Он был прав, разумеется, если посмотреть на вещи с его, слишком рациональной точки зрения. Но я лишь покачала головой, ничего не ответила, чем обозлила его еще больше.

Он быстро подошел и встал передо мной, расставив ноги и упершись руками в бедра. Настоящий гигант. Но теперь я знала, что он совсем не опасен, хотя, очевидно, с удовольствием швырнул бы меня в реку.

И я улыбнулась этому человеку, который когда-то внушая мне такой страх.

— Со мной «дерринджер». — Я вынула руку из кармана и прицелилась в него. — Так что я в полной безопасности.

Джон выругался. Такого цветистого проклятия, соединявшего некоторые качества людей и животных, мне еще не приходилось слышать. Дедушка был бы в восторге и, возможно, похлопал бы Джона по плечу, а то и засек бы время, чтобы проверить, как долго тот может сыпать непристойностями.

— О небо, а вы не могли бы повторить?

— Да, но сначала придушу вас. И не пытайтесь увернуться и отвлечь меня, Энди. На этот раз вам подобное не удастся, хотя ваши способности мне прекрасно известны. Черт возьми, даже Джорджа нет рядом!

— Он бы защищал меня до последней капли крови, если бы сообразил, что моя жизнь в опасности. Господи, надеюсь, меня еще не ищут. Надеюсь, вы не подняли тревогу в доме?

— Нет, нет, наоборот, велел Брантли не беспокоиться и пообещал приглядеть за вами. Насколько я понимаю, дядю Лоренса, мисс Джилбенк, вашу падчерицу и мисс Крислок в данное время развлекает лорд Уэверли, или «дорогой Хобсон», как его зовет супруга. Когда лорд описывает ужасающие подробности появления того или иного духа, она добавляет еще более мрачные детали. Что же до Томаса, он лежит на своей кровати, а Амелия нежно гладит его лоб. Именно этим, по его словам, они собирались заняться. Правда, я не поверил Томасу. Щеки Амелии пылали, а глаза чересчур ярко блестели. По-моему, они… нет, забудьте, что я проболтался. Вы замерзли?

Я покачала головой и спросила:

— Это вы спрятали мой пистолет?

— Разумеется. Когда нес вас наверх. Не хотел, чтобы кто-то узнал о том, что вы вооружены. Улучил момент, когда Белинда стелила постель, стеная и причитая над вами. При этом она еще и металась по комнате. Мне удалось незаметно сунуть оружие под подушку.

— Да, я нашла его. Спасибо. На Белинду это не похоже. Она очень самостоятельная девушка, по крайней мере так сказала мне при первой встрече. Умеет держать себя в руках. У нее на все свое суждение. Сильная и гордая.

— Возможно, но тут она кудахтала, как наседка, чей цыпленок попал в руки повара. Почему вы решили прийти сюда одна?

Я не хотела говорить на эту тему, но знала, что он не отступит.

— Вы совсем как мой дед. Он никогда не оставлял меня в покое, пока я не выкладывала ему абсолютно все: продолжал допытываться и настаивать. Если же он не хотел о чем-то знать, только укоризненно смотрел на меня, качал головой и тянулся к бутылке с бренди. Ах, так и быть. Возможно, падение действительно повредило мне мозги. Я просто хотела прийти сюда и подумать на свободе, попытаться сообразить, кто и почему это творит.

— И что же вы решили? Умудрились вычислить нашего злодея и его мотивы, поскольку имели достаточно времени поразмыслить, пока я нагло не заявился сюда?!

— О, к чему столько сарказма? Никакого такта, — вздохнула я. — Простите, вы имеете полное право выкрикивать мне в лицо все эти затейливые проклятия. — Я осторожно сунула «дерринджер» в карман и усмехнулась. — Но знаете, Джон, этим оружием я смогу защитить даже вас.

Мне показалось, что Джон сейчас взорвется, но он сумел совладать с собой. Дед не обладал даже сотой частью такого самоконтроля!

— Спасибо за то, что больше не кричите на меня, — промямлила я. — У меня все еще немного болит голова и в висках стучит. Нет, говоря по правде, я ничего не решила. Даже не знаю, с чего начать. Никаких доказательств, и не от чего оттолкнуться.

— Как ни странно, я понимаю, что вы хотите сказать.

Я невольно улыбнулась.

Джон отошел к самому краю воды, наклонился, поднял камешек и запустил в реку. Прежде чем потонуть, голыш подпрыгнул четыре раза. Неплохо.

— Мой рекорд — шесть прыжков, — похвасталась я.

Он попытался еще три раза, но только в одном случае добился пяти прыжков. Повернувшись ко мне, Джон перебросил очередной камешек с руки на руку.

— Шесть? Наглое вранье. Быть не может! Вам придется это доказать.

— Естественно, — кивнула я.

Он не сел. Стоял надо мной. Играл камешком. И долго-долго молчал. Наконец все же заговорил, и мне показалось, что он вовсе этого не желает и кто-то невидимый силой из него тащит каждое слово.

— Хотите знать правду? В тот первый вечер, когда вы вместе с дядей вошли в гостиную, а на пальце у вас блестело его обручальное кольцо, у меня пропал дар речи. Не мог поверить, что это вы. Как такое могло случиться? Я оставил вас в Лондоне. Молодую девушку, почти девочку. Какого черта вы связались с моим дядюшкой? Но тут Джордж заметил меня и бросился через всю комнату. Значит, это все-таки вы, подумал я, но все еще не верил, что вы стали женой Лоренса. До сих пор просыпаюсь по ночам, и мне кажется, что все это сон, а вы по-прежнему в Лондоне, ждете моего возвращения. Но потом… вы по-прежнему здесь, и вы его жена.

Знаете, однажды меня подстрелили повстанцы. Недалеко от Лиссабона, на холмах с желтой, выжженной травой, продуваемых жаркими ветрами. Даю слово, что боль, причиненная пулей, — пустяк по сравнению с той болью, которая пронзила мое сердце, когда я увидел вас под руку с дядей. Я знал, что не могу, остаться здесь и равнодушно смотреть на вас. О да, вы боитесь меня, как и любого мужчину, и, возможно, когда-нибудь объясните почему. Но это не важно. Я хотел прикасаться к вам, целовать, объяснить, что страшиться меня глупо и бессмысленно, что я никогда не причиню вам боли и заставлю навсегда забыть обо всем, что бы ни случилось в прошлом. Но это лишь мечты. Вы жена моего дяди. Наверное, мне стоило бы уехать. Я просто не мог оставаться здесь, рядом, и не иметь на вас никаких прав. День за днем мне приходилось бы напоминать себе, что вы жена моего дяди. Но потом случилось это нападение. Вам угрожали моим кинжалом, похищенным из моей же спальни. Все изменилось. Я не должен оставлять вас в беде.

В этот момент он, как никогда, напоминал стремительно растущую на горизонте грозовую тучу. И никак не мог отвести от меня взгляда. Больше всего я ненавидела ту боль, которую ощущала в нем.

— Господи, как бы я хотел, чтобы нога ваша не ступала в этот дом!

Я не боялась. Совсем не боялась. То чувство, что я испытывала к нему со дня нашей первой встречи в парке, когда он играл с Джорджем, а потом подсмеивался надо мной, я заставила себя считать чем-то вроде ужаса перед мужчинами, который незаметно разрушал мое существование. И теперь я это сознавала. Но как принять это и смириться с подобным открытием? Я ведь даже не могла заставить себя до конца поверить!

— Вы хотели меня?

Я понимала, что он имеет в виду, нет, твердо знала и смаковала каждое его слово и нетерпеливо ждала ответа.

— Вы так удивлены? Неужели настолько слепы, что не знаете себе цену? О да, я хотел вас с той минуты, как увидел в Гайд-парке. Выражение вашего лица, возмущение, ярость оттого, что собака предала вас! Тогда я понял, что вы та единственная, кто предназначен мне Богом. Давно уже я так не смеялся. Не испытывал такой искренней, чистой радости, как в тот день! Но я мечтал о большем. Хотел вас. А вы… вы не желали иметь со мной ничего общего. Впервые в жизни я из кожи вон лез, чтобы завоевать женщину. И ничего, ничего не выходило. Вы оставались холодны как лед. Отказались даже назвать свое имя. Полнейший крах. Совершенный провал. И как ни тяжело мне было, пришлось отступить. Я вернулся в Девбридж-Мэнор, собираясь вновь ринуться в бой, как только вы снимете траур. — Он разразился скрипучим, издевательским смехом. Так смеются только над собой. — Ничего не скажешь, роковое решение. Но откуда мне было знать?

Я встала и оказалась лицом к лицу с Джоном. У меня было такое ощущение, словно я стою в глубоком провале, вокруг черная земля, над головой тяжелое, низкое, серое небо и ноги все глубже уходят вниз. Слезы обожгли мне веки и медленно покатились по щекам.

Я как во сне наблюдала, как он снимает перчатку и кончиком пальца вытирает прозрачные капли.

— У нас было так мало общего, — продолжал он, приложив ладонь к моей щеке, — да иначе и быть не могло. Наверное, мне не стоило все это говорить. Как-то само слетело с языка, помимо воли, прежде чем я успел хорошенько все обдумать. Но теперь все это не важно, Энди. Я не уеду, пока не выясню, что здесь происходит. Не допущу, чтобы с вами что-то случилось. И скорее дам вырвать себе сердце, чем позволю кому-то причинить зло вам. Когда вы упали с Малютки Бесс, я едва не умер от страха. Вы хоть понимаете, о чем идет речь?

Его ладонь оказалась очень теплой. Боль во мне все не унималась.

— Да, — кивнула я, — понимаю.

Впервые в жизни я по собственной воле подняла руку и легонько коснулась лица чужого мужчины. В кончики пальцев будто перетекали его энергия, страсть, жизненная сила. Мне хотелось плакать от собственной глупости, от сознания непоправимой ошибки, от того, что я разрушила свою жизнь. Но какая теперь разница? Что сделано, то сделано, и ничего не изменить. Я отступила.

— Что, по-вашему, нам следует предпринять?

Джон отвел взгляд. Он был напряжен, как тетива лука. Признаюсь, я испытывала то же самое.

— Бал послезавтра. Гости начнут приезжать с завтрашнего утра. Нет никакой возможности отменить бал сейчас. Дядя Лоренс подумывал над этим, пока вы отдыхали в своей комнате, но, зная, что гости уже в пути, а многие выехали из Лондона, сказал, что ничего не изменишь. Нет, бал состоится, а некоторые приглашенные останутся здесь дня на четыре, прежде чем отправятся на другие рождественские вечеринки. Что делать? Придется быть начеку. Только прошу вас, не следует уединяться, чтобы спокойно подумать. В следующий раз вам это так легко не сойдет.

— Но что же делать?

Он улыбнулся, прежде чем слегка сжать мою шею. Потом опустил голову и коснулся моих губ своими. Я не шевельнулась, не отстранилась. Просто стояла на месте, дожидаясь, пока меня затопит волна страха. И действительно, меня захлестнуло волной, только совершенно другого чувства. Я не знала, как постудить. То есть знала, конечно: обнять его, прижаться и никогда не отпускать. Но разумеется, все это блажь.

Я обещала быть верной мужу.

Медленно, боясь расплескать переполнявшую меня боль, которую он, конечно, видел не хуже меня, я отступила.

— Вместе мы одолеем зло, — пообещал он. — Пойдем, пора вернуться. Я держалась рядом.

— Интересно бы послушать рассказы лорда Уэверли о призраках.

— Да, особенно если речь не зайдет о беспокойных духах, населяющих Девбридж-Мэнор.

Я не согласилась, поскольку хотела изучить все хроники древнего дома.

Домашние собрались в гостиной. Джордж сидел рядом с Джудит, преспокойно положив морду на лапы. Лорд Уэверли, как оказалось, еще не закончил повествования. Он поднял глаза и поманил нас к себе.

— Вы снова прекрасно выглядите, миледи, — объявил он. — Послушайте странную повесть о лэрде, жившем неподалеку от Форт-Уильямса. Он заживо замуровал жену в стене спальни.

Джудит затрепетала. Да и кто бы на ее месте не вздрогнул? Но я улыбнулась и позволила Джону подвести меня к стулу.

— Пожалуйста, сэр, поведайте нам: настигло ли злодея справедливое возмездие?

— Хуже истории не придумаешь. Жена не умерла. Один из людей лэрда обнаружил ее и преданно ухаживал, пока бедняжка не оправилась. Я подозреваю, что эти двое с самого начала были любовниками и именно поэтому лэрду вздумалось ее казнить. Но так или иначе, парочка придумала великолепный план. Жена стала преследовать лэрда в облике привидения. Не знаю, какие именно шутки они над ним сыграли, но бедняга под конец обезумел и бросился с обрыва в озеро Лох-Несс, а многие утверждают, что его поглотило живущее там чудовище.

Джудит ахнула. Мисс Джилбенк погладила ее по плечу, но тут же зааплодировала.

— Поделом этому негодяю! — констатировала она.

— Подобные истории должны исправлять нравы, — заметила мисс Крислок, немного подумав. — Хотя от них волосы дыбом встают. А вы что думаете по этому поводу, Лоренс?

Мой муж поднялся и скрестил руки на груди.

— Дражайшая мисс Крислок, любая жена, изменившая мужу, заслуживает подобной казни.

— Ах, — возразил лорд Уэверли, — понятия не имею, была ли всему причиной неверность. Может, он просто был грубияном и издевался над несчастной, а может, она ему надоела. Или была неважной хозяйкой. Поэтому он и решил разделаться с ней или нашел другую леди, которую предпочитал жене. Тем не менее подобный поступок с его стороны непростителен. Не считаете, что он получил по заслугам?

На это Лоренс лишь улыбнулся:

— Теперь, когда вы объяснили причину возможного адюльтера, должен согласиться, что падение со скалы прямо в жадную пасть лох-несского чудовища — достойное наказание лэрду. Ах, Энди, ваши щечки порозовели. Надеюсь, теперь вы чувствуете себя лучше?

— Разумеется. И не могу дождаться, когда прибудут гости. С вашей стороны так любезно устроить этот бал, Лоренс. Теперь я познакомлюсь со всеми соседями сразу.

В эту минуту я чувствовала искреннюю привязанность к мужу.

— Джордж, ты уделил Джудит достаточно внимания, — продолжала я. — Пора немного прогуляться в моем обществе. Джудит, я еще не заплатила тебе проигрыш. Не хочешь пойти со мной? Заключим еще одно пари. Может, на этот раз выиграю я, и мы сквитаемся.

Подлый изменник Джордж упрямо выбрал самый дальний куст тиса — именно тот, на который указала Джудит. Я трагически застонала и вернулась в дом уже за двумя шиллингами, которые была должна падчерице, негоднице, которая немилосердно издевалась надо мной. Но Лоренс уже стоял в передней с деньгами наготове. Засмеявшись, он вручил выигрыш дочери.

Ночью я вытащила пистолет из кармана моего модного лилового платья и сунула было под подушку, но тут заметила мавританский церемониальный кинжал Джона с яркой красной тесьмой. Матовое золото тускло поблескивало в полумраке. Какой красивый! И как легко войдет в грудь!

Потрясение оказалось так велико, что к горлу подступила тошнота. Я отпрянула и зажала рукой рот, чтобы не завизжать. Джордж тявкнул и вскочил на постель, вопросительно склонив голову набок. Я долго стояла и таращилась на эту ужасную штуку.

Потом вынудила себя поднять ее и не медля направилась вместе с Джорджем по длинному коридору в комнату Джона.

Глава 22

На этот раз Джон успел накинуть халат. В руке он держал книгу. Джордж обезумел от радости.

Джон молча поднял песика и отступил, давая мне дорогу. Я знала, что это ужасно неприлично, но мне было все равно.

— Какого дьявола вы тут? Что опять стряслось? Вы бледны как смерть.

Вместо ответа я протянула ему нож.

Джон с шумом втянул в себя воздух, схватил его и, отвернувшись от меня, шагнул в дальний угол спальни, где хранилась его коллекция. Я заметила, что он бос. Какие большие ступни! Должно быть, он твердо стоит на земле.

Я целиком сосредоточилась на этой мысли, счастливая, что хотя бы на минуту могу избавиться от оглушающего, слепящего страха.

Джон, по-прежнему не выпуская Джорджа, вернулся ко мне.

— Естественно, второго такого ножа там нет. Кто-то украл его. Где вы его нашли?

— Под подушкой. Я прятала мой «дерринджер», подняла подушку и обнаружила это.

Джон указал на большое мягкое кресло, стоявшее перед ревущим в камине пламенем.

— Садитесь, — велел он и отнес Джорджа к письменному столу, где я заметила бутылку бренди. Он налил почти до краев красивую хрустальную рюмочку. — Пейте.

Я выпила. Обжигающая жидкость провалилась в желудок и взорвалась там. Я охнула и закашлялась.

— Господи!

— Превосходно, вы снова обрели румянец, — кивнул Джон и облокотился на каминную полку, не переставая гладить Джорджа. Этот маленький идиот пытался лизнуть его руку!

— Очевидно, тот, кто сунул ветку терновника под седло кобылки, недоволен тем, что вы не впали в истерику и не покалечились. Итак, игра продолжается. Как будто кто-то повысил ставку в покере.

— Верно. Но этот «кто-то» пока выигрывает. Я теряю рассудок от страха. Увидев кинжал, едва не упала в обморок.

— Но не упали же? Взяли себя в руки и пришли ко мне — убедиться, тот ли это кинжал.

Причина была не только в этом, но я промолчала.

— Думаете, злoyмышлeнник искренне верит, будто я способна посчитать злодеем вас?

— Хороший вопрос. Но главное в том, что он вошел сюда и стащил нож. Потом этот человек дождался, пока в вашей спальне никого не будет, тайком пробрался туда и положил кинжал вам под подушку.

— Да, — кивнула я и медленно встала. — Мне не следует тут находиться. Я должна вернуться в Синюю комнату.

Он проводил меня. У двери я сказала:

— Я простучала все стены, но не обнаружила ничего похожего на потайной ход.

— Не думал, что вы догадаетесь сделать это. Неплохая идея. Не расставайтесь с «дерринджером», Энди.

Он вручил мне Джорджа, жалобно взвывшего от разлуки со своим кумиром, и направился к себе. Полы темно-синего бархатного халата хлопали по голым щиколоткам. Какой Джон сильный, надежный, снова подумала я, глядя ему вслед.

И пролежала очередную ночь без сна, уставившись в темный потолок широко открытыми глазами, терпеливо дожидаясь рассвета.

Назавтра к полудню в дом прибыли тридцать гостей со слугами и багажом и привезли с собой смех, веселье, ветки омелы, подарки и бессчетное количество сундуков. Кареты загромоздили двор.

— Как Ракер справится со всем этим? — шепнула я Лоренсу, после того как мы обменялись приветствиями с лордом и леди Моэм, старыми друзьями семейства Линдхерстов.

— По-моему, все, кто собирается погостить несколько дней, уже здесь, так что Ракер сумеет все уладить. У нас достаточно места для лошадей. Как поживает Малютка Бесс?

— От вас ничто не ускользнет, верно? — улыбнулась я и впервые задалась вопросом: уж не он ли жаждет моей смерти или увечья? Не он ли стремится запугать меня? Нет, это просто нелепо.

Но с другой стороны, есть ли вообще логика во всех этих преследованиях и покушениях?

— Да, сегодня утром я ее проведала. Похоже, ее ноге куда лучше. Слава Богу. Если бы пришлось ее пристрелить, я…

Он нежно коснулся моей щеки.

— Знаю, дорогая. Это было бы для вас страшным ударом. Ничего, Малютка Бесс поправится. Я тоже навещал ее.

И снова, глядя на него, я подумала: уж не он ли сунул эту мерзость ей под седло? И заметил ли он ужасные раны у лошади на спине? Очевидно, нет. Наверное, Ракер вовремя накинул на Бесс попону. Слава Богу, Лоренс ничего не заподозрил. Но возможно, он попросту знает обо всем?

Мисс Крислок вошла как раз в тот момент, когда Белинда помогала мне переодеться. Мне требовалось не менее трех туалетов в день, и на их выбор уходило немало времени.

— Как странно, — начала мисс Крислок после обхода комнаты, осмотра гардероба и выравнивания флакончиков на туалетном столике.

— Что именно, Милли?

— Вчера я видела Амелию, выходившую из спальни Джона. Ну разве не удивительно?

Я почувствовала, что сердце куда-то провалилось. Амелия? Нет, только не она!

— Возможно, ей что-то понадобилось, — заметила я. — Для Томаса.

— Очевидно, потому что несколько минут спустя она вышла с каким-то свертком. Я не вынесу этого, просто не вынесу!

Я поцеловала Милли в мягкую щечку, и мы вместе спустились вниз.

Дом был украшен омелой и остролистом из нашей рощи и из запасов, привезенных нашими гостями. В бездонном камине Старого зала горело огромное рождественское полено. Повсюду возвышались груды подарков. После обеда прибыл посланец из Йорка с огромным ящиком для меня. Я сломя голову помчалась в детскую. Как хорошо, что он прибыл вовремя! Я уж и не ожидала!

— Энди, что с вами? Вы ворвались в разгар урока итальянского, — улыбнулась мисо-Джилбенк. — Итак, моя умница Джудит, что нужно сказать?

— Come sta? Favorica, sedersi[5].

Она показала на кресло.

— Sto molto bene, e lei[6]?

— О Господи, Энди, я тоже неплохо. Садитесь, прошу. Что в этом ящике? Мой рождественский подарок?

— Прости, Джудит, но тебе придется обождать. Видишь ли, я заключила пари с мисс Джилбенк и проиграла, в точности как тебе. Однако мисс Джилбенк куда более опытный игрок, чем ты, и настояла на том, чтобы условия пари были совершенно необычными.

— Мисс Джилбенк, но ведь вы никогда не играете. На что вы поспорили?

— Помните, дорогая мисс Джилбенк?

Она перевела взгляд с ящика на мое лицо:

— Странно… совершенно вылетело из головы.

— Вот как? Что же, Джудит, мисс Джилбенк и я побились об заклад как раз после нашей встречи в саду. Ты уже ужинала со взрослыми, и она считала, что тебе позволят снова сесть за общий стол, причем очень скоро. Я ни за что не хотела верить. Кто захочет ужинать с такой прекрасной девочкой, которая к тому же очень любит Джорджа? Поэтому я и заключила пари, что тебя никогда больше не пустят в столовую. И проиграла. Как раз после отъезда гостей, вы, мисс Линдхерст, сердечно приглашаетесь всю следующую неделю ужинать с остальными. Ваш отец горячо на этом настаивал.

Это, конечно, была наглая ложь, но кому какое дело?

— Итак, мисс Джилбенк, вот ваш выигрыш.

И, не дав ей шанса возразить, я подплыла к письменному столу Джудит, отодвинула книги и тетради и водрузила на него гигантскую коробку. Развязала ленты, открыла и отступила от стола.

— В точности как заказывали, мисс Джилбенк. Надеюсь, вы не будете разочарованы.

Мисс Джилбенк, окончательно сбитая с толку, подняла тонкую серебряную бумагу и, похоже, лишилась дара речи.

— Что там, мисс Джилбенк? — спросила девочка.

— Это бальное платье к завтрашнему вечеру, — пояснила я. — Ну, Джудит, что ты думаешь?

Джудит, взвизгнув от восторга, потребовала, чтобы мисс Джилбенк показала ей туалет. Гувернантка, все еще не пришедшая в себя от изумления, вынула заказанный мной наряд. Я стащила одно из ее платьев, чтобы Белинда сумела снять мерку. Великолепно! Золотистый бархат с отделкой из узкой золотистой атласной ленты под грудью. Очень низкий вырез, а рукава длинные и узкие. Ни бантов, ни оборок, ни кружев. Простой, элегантный туалет классического покроя. Он идеально пойдет мисс Джилбенк.

Она приложила к себе платье. Джудит потрогала мягкий бархат и завопила:

— О Боже, вы должны немедленно его примерить! Пожалуйста, мисс Джилбенк!

Но мисс Джилбенк, строгая, сдержанная гувернантка, осторожно положила наряд обратно в коробку и разразилась рыданиями.

— О Энди, как считаете, оно ей не понравилось? Разве она не объяснила, что именно хочет? Может, вы не поняли, какой цвет ее любимый? Или декольте слишком большое? Похоже, оно доходит до самой талии!

Мисс Джилбенк улыбнулась сквозь слезы и наотрез отказалась заняться примеркой, пробормотав что-то насчет того, что должна выглядеть идеально в этом платье, однако наденет его не ранее завтрашнего вечера.

Я, посвистывая, вышла из детской, на целых четверть часа забыв, что кому-то не по душе мое присутствие в Девбридж-Мэноре. Что вынесла Амелия из спальни Джона? Уж конечно, не кинжал.

Подняв глаза, я заметила мужчину, нырнувшего за угол.

— Подождите! Кто вы? Подождите! — крикнула я. Но незнакомец уже исчез. Черт побери!

Мои пальцы сомкнулись на рукоятке пистолета. Я готова. И ничуть не испугалась.

Вечером в ослепительном наряде я стояла рядом с мужем, приветствуя гостей, рассаживавшихся за огромным обеденным столом.

Сервировка была великолепна. Хрусталь сверкал, серебро и тарелки были расставлены по всем правилам. Брантли нанял десять человек в помощь слугам, так что каждому приходилось обслуживать всего троих господ.

Меню, составленное совместно со всеми домашними, удовлетворило бы самого взыскательного гурмана. Предполагалось шестнадцать перемен — я считала сама, по мере того как блюдо за блюдом вносили в столовую.

Я посмотрела на мисс Джилбенк, просто изумительную в одном из моих платьев, немного укороченных специально для нее, из мягкого зеленоватого шелка цвета нильской воды, с верхней юбкой из шелка потемнее оттенком. Белинда старательно уложила ее волосы. Я посадила мисс Джилбенк рядом с сыном местного баронета, о котором она как-то упоминала. И сейчас она смеялась. Амелия сидела рядом с Томасом в самой середине бесконечно длинного стола. Они тихо переговаривались. О чем?

И вдруг оба как по команде обернулись к своим соседям.

Моя дорогая мисс Крислок восседала по левую руку от Лоренса и улыбалась какому-то его замечанию.

Все, похоже, от души веселились. Трудно поверить, сколько вина поглотили гости во время двухчасового обеда!

Я уставилась на Джона, хотя понимала, что этого делать не следует. Только зря себя мучаю, безмозглая идиотка!

Рядом с ним находилась женщина, красивее которой я в жизни не видела. Леди Элизабет Палмер. Очень богатая вдова, и к тому же молодая, не старше двадцати пяти. По-видимому, Лоренс пытался найти достойную партию своему наследнику и поэтому пригласил ее. Честно говоря, у него превосходный вкус. Мне эта дама не нравилась, но и она не была слишком любезна со мной. Смотрела сквозь меня, цедила слова, и мне ужасно хотелось отвесить ей оплеуху — нет, две!

Будь она проклята, есть ли в ней хоть один недостаток?!

Густые белокурые волосы, уложенные короной, из-под которой кокетливо выбиваются длинные локоны, падая на белоснежные плечи. И почти вся грудь напоказ!

Мой дед, взглянув на это лицо и грудь, не произнес бы ни единого слова. Как-то он заявил, что предпочитает наслаждаться совершенством в молчании. И, пропади он пропадом, наверняка молчал бы очень-очень долго!

Очевидно, в этом Джон отличался от деда. Он смеялся, болтал и прислушивался к каждому ее слову. Тошнотворно!

Но лишь когда подали восхитительных омаров в тесте, меня осенило! Господи, да это обыкновенная ревность!

От ужаса я едва не уронила вилку и, забыв о еде, уставилась в тарелку. Они по-прежнему мило беседуют, склонив друг к другу головы. Какой чудесный контраст темного и золотистого, черт бы их взял!

Но я не имею права ревновать! Это безумие! Я замужем. Джон не должен ничего для меня значить! Совсем ничего! Он мой племянник по мужу и навсегда останется им. Когда-нибудь Джон приведет в этот дом жену. И может, ею станет именно леди Элизабет Палмер.

Он лгал мне, как и все мужчины. Лгал. И если меня это удивляет, значит, я еще глупее, чем предполагала. Джон осыпает леди Элизабет знаками внимания, чарует своим проклятым остроумием. И все это после того, как он излил мне вчера душу!

Гнусный лжец!

С другой стороны, не хочу же я, чтобы он слонялся по комнатам, мрачный, угрюмый и несчастный, потому что не может быть со мной. Такой мужественный… сильный…

Я едва не рассмеялась над абсурдностью собственных мыслей.

Нет, тут нет ничего абсурдного. Он лгал. Как мой отец.

Я вспомнила 6 письме отца и сообразила, что ничего не сказала об этом Джону. А теперь в этом нет нужды.

Я заговорила с соседями, герцогом из Манчестера, иссохшим, как скелет, сыпавшим такими же древними шутками, и маркизой с поистине необъятной грудью, открытой чуть ли не до самых сосков. В отличие от сидевших поблизости джентльменов я отчаянно старалась не смотреть на эти гигантские вздымающиеся холмы.

Я была само оживление: кокетничала, сыпала шутками и смеялась над едкими замечаниями остальных. Маркиза с открытой грудью оказалась довольно забавной, особенно когда рассказывала о своих пекинесах, которых у нее было больше дюжины, и все такие лапочки! Иссохший герцог обожал сплетничать о жителях Лондона, совершенно мне незнакомых, но я смеялась и щебетала, как мне и полагалась. Пусть Лоренс мной гордится!

И выглядела я великолепно в переливчато-серебристом платье. Пусть у меня не такая красивая грудь, как у леди Элизабет, а волосы — курчавые, играющие всеми оттенками красного, каштанового и песочного, подобно осенним листьям, и не так модно причесаны, но…

Нет, нужно взять себя в руки. Джон мне не принадлежит. И никогда не будет принадлежать.

Безумная!

Откуда такие перемены? Ведь он мужчина, мужчина, которого я видела до замужества всего три раза и умудрилась вроде бы навсегда от него отделаться. Только окончательно так и не смогла.

И непоправимо испортила жизнь себе и ему.

Но сейчас важнее всего то, что я хозяйка этого дома. Не какая-то провинциальная мисс. Я графиня и, хотя довольно молода, знаю, чего добиваюсь. И знаю, что делать.

Поднявшись, чтобы увести дам в гостиную, я смотрела исключительно на мужа и улыбалась только ему. Он кивнул.

— Джентльмены, — провозгласила я, повысив голос, — оставляем вас наслаждаться портвейном.

Они едва обратили на меня внимание: большинство уже были пьяны до полусмерти. Им хотелось заняться портвейном и бренди и Бог знает чем еще. Я пошла к двери и уже громче окликнула:

— Леди, наш ликер ждет нас в гостиной. Мы обсудим новости о Наполеоне, решим, какой из присутствующих джентльменов самый красивый, образованный и очаровательный.

Несколько женщин рассмеялись, две или три даже похлопали меня по руке. Остальные неодобрительно поджали губы, но что из того?

Я не смела обернуться и посмотреть, как воспринял муж мой прощальный выпад.

Но мужчины расслышали каждое мое слово и загомонили все сразу: возмущенно, весело, язвительно.

Вероятно, Лоренс даст мне нагоняй немного позже.

В гостиной все только обо мне и говорили. Довольно много дам не отказались и от рюмочки бренди. Мы потолковали о Наполеоне, но вскоре уже обсуждали его бедняжку жену, австрийскую принцессу Марию-Луизу, которую Наполеон, отчаянно желавший иметь наследника, потащил в палатку еще до заключения официального брака.

— То, что мужчины вытворяют с женщинами, поистине омерзительно, — прошипела леди Элизабет Пал-мер, чересчур, до приторности красивая. Подумать только, теперь она проявляет интерес к чему-то еще, кроме мод и сплетен!

— Итак, кого мы изберем самым очаровательным джентльменом?

Дамы весело рассмеялись.

Леди Калдекот, сидевшая у камина и поэтому энергично махавшая веером, прошептала мне:

— С вашей стороны это было весьма умным шагом, моя дорогая. Вы сумели привлечь их внимание. Интересно, о чем они теперь судачат?

— Естественно, о том, кого мы посчитаем самым неотразимым, — вмешалась леди Элизабет, смеясь и глядя на меня так, словно видела впервые. — А вы неглупы.

— Я слышала, у Наполеона было столько любовниц, что Жозефина ужасно гневалась и повсюду болтала о том, будто он не слишком хорош как мужчина. Вы, конечно, понимаете, о чем я, — добавила маркиза с необъятной грудью.

Я, разумеется, не знала, о чем идет речь, поэтому жизнерадостно объявила:

— Что же, если он и сейчас, женившись на Марии-Луизе, заводит любовниц, ясно, что он вообще никакой не мужчина.

Все шестнадцать дам уставились на меня как на идиотку. Леди Элизабет расхохоталась:

— Дорогая графиня, ведь вы замужем! Поверить не могу, будто Лоренс не показал вам, что значит быть мужчиной!

Я захлопала глазами. К счастью, моя драгоценная мисс Крислок поспешила на выручку.

— Лорд Девбридж, — тактично заметила она, — очень заботится о своей молодой жене. Он терпелив и входит в ее положение. Налейте мне рюмочку ликера, дорогая.

Но ее добрые намерения, очевидно, не привели к желаемому результату, поскольку леди, вместо того чтобы удовольствоваться полученными сведениями и оставить меня в покое, сгрудились вокруг несчастной жертвы, как акулы, почуявшие свежую кровь. Я затравленно озиралась, но видела лишь высоко поднятые брови и насмешливые улыбки. В уши вонзались ехидные замечания.

Амелия держалась в стороне. Мисс Джилбенк лихорадочно ломала руки и выглядела ужасно растерянной.

— Хотите сказать, что все еще остаетесь девственницей, миледи? — осведомилась миссис Беркенхед, наклонившись так близко, что я едва не задохнулась от приторного запаха ее духов. По-видимому, она чересчур злоупотребляла розовым маслом.

Амелия громко откашлялась:

— Давайте попросим Андреа сыграть для нас сонату Моцарта. Она так талантлива! И даже поет, только не так хорошо, как играет. Ну же, Энди, пожалуйста, сыграй!

— Сомневаюсь, чтобы ее игра превзошла монолог, который она произнесла перед джентльменами, до того как покинуть столовую, — вмешалась добродушная почтенная леди, чье имя я так и не вспомнила.

Я подошла к фортепиано и начала играть. Довольно прилично, даже без ошибок. А когда подняла глаза, увидела мужа, стоявшего совсем рядом. Как только аплодисменты замерли, я поспешно прошептала:

— Извините, Лоренс. Это дьявол меня дернул за язык.

Он засмеялся, повернулся к стоявшим поблизости джентльменам и объявил на всю комнату:

— Моя жена сообщила, что сам дьявол дернул ее за язык.

Вот так и приобретаются репутации! Уж не знаю, кем на самом деле почитали меня, но провозгласили оригиналкой, если верить мисс Крислок, которая, уже гораздо позже, рассказала мне об этом. Все утверждали, что, попав в следующий раз в Лондон, я окажусь в центре внимания!

— И что это значит? — спросила я.

— Вероятно, тебя будут приглашать на все балы, приемы и рауты, — пояснила она и, потрепав меня по щеке, пристально всмотрелась в мою физиономию. — Ты выглядишь ужасно грустной. Что-то случилось, дорогая?

Я едва не проговорилась, но вовремя прикусила язык.

— Ничего, Милли. Просто стараюсь казаться идеальной молодой женой.

Было уже почти два часа ночи, когда Лоренс отвел меня в Синюю комнату и на прощание задумчиво покачал головой:

— Вы продолжаете удивлять меня, Энди.

— Надеюсь, большинство сюрпризов не так уж плохи.

— Не меньше половины. Не волнуйтесь, последний был восхитительным. Джентльмены яростно спорили, кто же из них самый обаятельный, образованный и остроумный.

Значит, леди Палмер была права, когда предсказала, что больше они ни о чем не смогут говорить. Тем не менее больше всех удивилась я. Не рассчитывала, что почти все гости так благожелательно воспримут мою выходку.

— Вы им понравились. Признаюсь, я этого не ожидал, уж очень вы молоды. Но как очаровательны!

— Судя по вашему тону, вы не вполне одобряете то, что я сделала?

— Разве? Глупости, дорогая. Доброй ночи, дитя мое.

И Лоренс удалился.

Интересно, он действительно считает меня ребенком?

Глава 23

Наутро спозаранку я втирала омерзительно пахнущее снадобье, приготовленное по рецепту дедушки, в подживающие раны на спине Малютки Бесс. Семь глубоких вмятин образовали почти идеальный круг с расстоянием примерно четверть дюйма между каждой ранкой, и при взгляде на них мои глаза застилала багровая пелена ярости. Представить страшно, что жесткие колючки впивались в шкуру беззащитного создания! Чудовище, сотворившее такое, заслуживает пули в лоб!

— Похоже, она поправляется.

Это Джон.

Я медленно повернулась. Не хотела его видеть. И в то же время больше всего на свете желала стоять и смотреть на него, пока Малютка Бесс не вышибет меня из стойла.

Я тряхнула головой, стараясь избавиться от назойливых мыслей.

— Да, ей гораздо лучше, слава Богу и Ракеру, но меня по-прежнему трясет от злости. А почему вы уже на ногах? Еще совсем рано.

Он оглядел меня с головы до ног. Господи, в каком я виде! Старый темно-коричневый шерстяной плащ и грубые ботинки, такие обшарпанные, словно их год козы жевали. Влажные от пота пряди прилипли ко лбу, волосы стянуты узлом на затылке.

— Но вы же проснулись, — улыбнулся он. — Почему бы и мне не встать?

— Вы так мило беседовали с леди Элизабет Палмер, когда я поднялась наверх уже далеко за полночь!

Он, разумеется, расслышал язвительные нотки в моем голосе. Глупым его не назовешь. И к тому же он имел наглость подмигнуть мне!

— Почему так официально? Вполне достаточно было сказать «леди Элизабет». Все ее только так и зовут. Ни одна из приглашенных дам не может с ней равняться, верно?

Я была вполне с ним согласна, но не высказывать же подобное мнение вслух! Правда, это его не остановило.

— Как странно, что вы заметили! Но кажется, не желаете говорить на эту тему… ваши губы превратились в ниточку. Лучше уж побеседуем о чем-нибудь нейтральном. Собственно говоря, большинство джентльменов уже спустились вниз, пьют кофе и читают газеты. Кстати, в отсутствие дяди Лоренса они бессовестно судачат о вас. Вы произвели настоящий фурор, Энди. Вряд ли дядюшка этим доволен.

— К вашему сведению, я уже извинилась перед ним. Не такая уж я безмозглая грубиянка. И сумела дать ему понять, что искренне раскаиваюсь.

— Но я говорю вовсе не о том дерзком спектакле, который вы вчера устроили в столовой. Дело совсем в другом.

Позабыв обо всем, я уставилась на него:

— О чем вы? Больше я ничего такого не сказала, честное слово! Слушала, что говорили дамы о Наполеоне, посмеялась немного… ну и сыграла сонату Моцарта, не так плохо, должна признаться, но больше ничем не опозорила Лоренса.

— Ну и ну! — захохотал Джон. — Вы и в самом деле не понимаете?

Я с недоумением развела руками и принялась накладывать корпию на спину Малютки Бесс. Кобылка повернула голову, чтобы посмотреть на меня. Я погладила ее и оглянулась на Джона:

— Нет. В толк не возьму, о чем вы говорите.

— Кажется, так и есть, — медленно протянул он, по привычке склонив голову набок. Так он делал всегда, когда был смущен или недоумевал.

— Очевидно, вам не терпится все мне объяснить, так что выкладывайте. Чем же я опорочила и посрамила беднягу Лоренса?

— Теперь всем известно, что вы еще не потеряли невинности.

Я подпрыгнула так высоко, что Малютка Бесс взбрыкнула задними ногами. Только через несколько минут мне удалось ее успокоить. Зато во мне бурлила ярость.

— Это невозможно! — выпалила я. — То есть это, конечно, правда, но я никому и ничего не говорила. С моей стороны было бы нечестно, вероломно и в высшей степени глупо рассуждать о таком. Неужели вы можете представить, чтоб я ни с того ни с сего повернулась к маркизе и объявила: «Видите ли, миледи, я замужем за очень милым человеком, но так и осталась девушкой!» Я заметила, как Джон стиснул кулаки, но тут же медленно разжал пальцы.

— Нет, разумеется, вы на подобное не способны. Но насколько мне известно, дамы обсуждали то, что, по слухам, некоторые достоинства Наполеона… скажем… не столь блистательны… и их размер не настолько велик.

— Какие достоинства? Какой размер? Хотите сказать, что он не слишком высок? Я часто слышала об этом. Но что тут такого? Какое отношение это имеет к моей невинности?

Джон закатил было глаза, но тут же смущенно потупился, чем ужасно меня удивил, поскольку я знала, что его раскаяние неподдельно. Он пристыжен и жалеет, что завел об этом речь.

— Прошу, забудьте об этом. Я лишь хотел пошутить над вашей беспредельной наивностью, но не смог. Еще раз умоляю: забудьте. Вы невинны, и это прекрасно. И не позволяйте никому уверять вас в обратном. Вам не за что извиняться перед дядюшкой. Совсем не за что.

— Но…

Он легко прикоснулся кончиками пальцев к моим губам. И голос… голос, как он нежен… хотя в нем и чувствуется легкая ирония.

— Нет, Энди, не нужно. Если услышите еще что-то об этом, ехидные уколы или замечания, просто не обращайте внимания, хорошо?

Я нерешительно кивнула.

— Позвольте мне выразиться яснее. Если в последующие три дня услышите многозначительные реплики о Наполеоне, просто держите рот на замке, обещаете?

— Хорошо, но…

— Малютка Бесс молодец, — перебил Джон. — Однако ближайшие несколько недель вы не сможете сесть на нее. Нет-нет, о Буйном забудьте. Ему даже не понадобится кроличья нора, чтобы вас сбросить. Просто растопчет вас в лепешку и зароет в землю. Слопает вместе с овсом на завтрак. Он…

— Довольно! Вы обладаете чересчур живым воображением. Расписываете, что случится, если у меня хватит храбрости взять вашу лошадь…

— Возможно. Но вам следует спросить у дяди Лоренса, нет ли у него другой лошади для вас. И не смейте даже кормить Буйного, иначе он откусит вам руку. Да, кстати, не пытайтесь избавиться от моего камердинера Бойнтона, который будет повсюду ходить за вами.

С этими словами он повернулся и удалился. Я проводила его взглядом. Бойнтону приказано повсюду следовать за мной? Что за чушь?! Тирады относительно Буйного не содержали ничего нового, но намеки насчет Наполеона и каких-то размеров показались мне крайне странными. Что ж, придется последовать совету Джона и забыть об этом. От одной мысли, что Бойнтон станет меня охранять, сразу стало легче.

Как выяснилось, в этот день у меня не осталось времени на размышления ни о чем, кроме предстоящего бала. Единственный раз я видела более взволнованных слуг на собственном дебюте. Даже Брантли заорал на лакея, уронившего в вестибюле пальму в огромном горшке. Дерево покатилось по полу, врезалось в доспехи, которые с грохотом полетели на каменные плиты. Брантли никогда до этой минуты не повышал голоса, и все слуги расценили его взрыв как доброе предзнаменование.

Я смеялась до упаду и не могла остановиться. Брантли замолчал и так смутился, что мне хотелось утешить его, да только я знала, что он не примет моего сочувствия. Поэтому я промолчала и многозначительно усмехнулась.

Вечером я спустилась вниз в своем новом бальном туалете из светло-голубого шелка — в тон глазам, как отметила Белинда. Низкий вырез открывал грудь. Модистка заверила, что это необходимо, иначе я буду выглядеть чучелом, это повредит ее репутации и больше никто не придет в лавку, а ее владелица закончит жизнь в канаве. И все по моей вине.

Я посчитала, что она несколько драматизирует ситуацию. В конце концов какое отношение имеет моя грудь к ее возможной кончине? Но пришлось позволить ей творить все, что она пожелает, хотя я по-прежнему думала, что декольте получилось слишком нескромным, в чем и призналась Белинде. Но та лишь возмущенно охнула, а когда я предложила накинуть поверх роскошную шаль, едва не лишилась чувств от расстройства.

Итак, выставив напоказ грудь, я сошла по широкой лестнице и там наткнулась на леди Элизабет. Мы впились друг в друга глазами, как два бойцовых петуха; правда, я в жизни таковых не видела, хотя вполне могла представить. Но я тут же напомнила себе, что я здесь хозяйка, гостеприимная и приветливая. У меня просто нет выбора, дьявол бы все побрал!

— Добрый вечер, леди Элизабет. Позвольте сказать, что ваше платье просто изумительное.

— Позволяю, — кивнула она и недобро прищурилась. — Не думала, что вы способны выбрать столь смелый наряд. Вы кажетесь такой юной. Но выглядите совсем неплохо, Андреа.

— Ах, просто Энди.

— Хорошо. Да, все джентльмены наверняка согласятся со мной, особенно ваш дорогой муженек, который держит вас на самом длинном поводке, какой только можно вообразить.

— Не пойму, что вы хотите этим сказать, но позвольте заверить, что я не собака. Даже у моего Джорджа нет поводка. Не желаете познакомиться с Джорджем?

— Уже имела эту честь. Он никак не оставит Джона в покое. Пришлось взять его с собой на чудесную уединенную прогулку в восточный сад, иначе он поднял бы на ноги весь дом. Кстати, никогда не видела такой странной масти: омерзительного горчичного оттенка. Но, говоря о поводке, я подразумевала лишь то, что ваш муженек обращается с вами как с незрелой школьницей, которую необходимо баловать и защищать, в чем вы не нуждаетесь. Во всяком случае, он до сих пор чего-то выжидает, вместо того чтобы прийти к вам в спальню. Интересно, почему? Вам уже есть двадцать один год?

— Совершенно верно.

— Может, вы дали обет целомудрия и Лоренс с этим смирился? Все считают, что это крайне необычно. Но должна сказать, ваш наряд исключителен. Такой оригинальный голубой цвет! Великолепно! Как странно, что вы кокетничаете с каждым мужчиной, ослепляя его своим декольте, но отказываете мужу!

Я просто не могла все это спустить ей. Игнорировать столь длинную, полную злобных намеков речь не было никаких сил. Забыв о правилах гостеприимства и приличиях, я подняла брошенную мне перчатку и ринулась в бой:

— Видите ли, мне нравится флиртовать с джентльменами, но я считала, что сегодня они будут смотреть не столько на мою грудь, сколько на волосы. Мой муж говорит, что в них сочетается больше оттенков, чем в осенних листьях, и что он в жизни не видел ничего подобного. Он восхищается моими волосами, как, впрочем, и все мужчины. — Помедлив секунду, я вздохнула:

— Хотя, если быть честной, это иногда довольно утомительно, я бы отдала пальму первенства вашим белокурым локонам. — Ну вот, теперь все. — Надеюсь, вы хорошо проведете время. Идете в гостиную?

— Немного позже, — процедила она, сверкнув огромными глазами.

Но я еще не покончила с ней.

— Кстати, леди Элизабет, я хотела спросить: что вы думаете о достоинстве Наполеона? Его размерах?

Я думала, она выскочит из платья. Элизабет задохнулась и вытаращила глаза. И уставилась на меня так, словно увидела привидение. А потом вдруг расхохоталась, да так, что слезы хлынули по щекам. Она икала, захлебывалась, сгибалась пополам и, наконец, немного успокоившись, повернулась и грациозно поплыла по ступенькам. Я все еще слышала ее смех, даже когда она добралась до площадки и свернула в западное крыло. Интересно, чем я так ее позабавила?

Я посещала немало балов, но этот был первым, который давала сама и все устроила — от составления списка до проверки постельного белья и уборки бальной залы. Зачастую я трудилась рядом со слугами, совсем как в Дирфилд-Холле. И теперь челядь встречала меня сияющими улыбками, довольная и собой, и мной. Брантли, конечно, не сиял, зато удостоил меня нескольких одобрительных кивков.

Я так и не запомнила, что подавали за ужином, хотя сама составляла меню в горячих спорах с миссис Редбрист и кухаркой, что, по-видимому, очень им нравилось. Наблюдая, как расставляют тарелки, я невольно считала количество приборов. Их должно быть сорок два. А на столе сорок три. Господи, как же это случилось?

Но ничего страшного не произошло. Подавали запеченную камбалу, устриц в тесте, пироги с дичью, язык с гарниром, треску в сухарях, свиные котлеты и так далее и тому подобное. Между рисовым суфле и пудингом Нессельроде принесли что-то совершенно необыкновенное, способное удовлетворить самый капризный вкус. Я была слишком взволнована, чтобы есть.

Все, казалось, веселились от души. После ужина джентльмены не остались в столовой, поскольку начали прибывать остальные приглашенные. Лоренс сумел отвлечь их от выпивки и увести в бальную залу.

К десяти часам там собралось не менее ста двадцати человек. Все говорили, смеялись, пили пунш в куда больших количествах, чем полезно для здоровья, флиртовали и сплетничали. Люстры сверкали и переливались, аромат зимних цветов манил и искушал. На знатных дамах сияло столько драгоценностей, что, попади сюда ненароком вор, он бы решил, что умер и попал прямиком на небо. Так много красивых, умных, интересных людей — и всех собрала я! Ну разумеется, тут есть и заслуга Лоренса.

Оркестр был великолепен. Я легонько притоптывала башмачком в такт музыке, когда Джон нежно коснулся моего плеча.

— Вальс, Энди? Мой любимый танец. Окажете мне честь?

Ничего не ответив, я глубоко вздохнула и ступила в кольцо его рук. Он оказался великолепным танцором, ловким и грациозным. И хотя Джон был слишком велик и высок, двигался легко, и я чувствовала себя в полной безопасности, что весьма странно, ведь он мужчина… но так оно и было, что скрывать? Я уже привыкла к его близости.

Он кружил меня по зале, я смеялась и не хотела, чтобы все это кончилось. Но разумеется, музыка стихла, и следующий вальс я танцевала с мужем. Он тоже прекрасно танцевал и держал меня на некотором удалении. Я улыбалась ему, а он говорил, как гордится мной. И еще упомянул, что я здесь самая красивая и он очень рад иметь такую жену. Он даже не слишком пристально смотрел на мою грудь. Неужели она ему не нравится? Я искренне надеялась, что так и есть.

— Спасибо, — пробормотала я, — вы очень добры. Когда вальс закончился, он поцеловал меня в щеку и заверил, что особенно ему нравится моя прическа.

— Разве не вы сказали мне как-то, что любите смешение различных оттенков?

— Должно быть, именно я, — вкрадчиво проговорил он, — ибо никогда раньше не видел такого гармоничного сочетания на женской головке.

Он обвел пальцем мой подбородок. Я улыбнулась. Муж всегда знает, что и в какой момент сказать!

Он поклонился и направился к маркизе, которая, по его словам, заявила, что я дерзкая и невежественная девчонка. Мне это не очень понравилось.

Следующим партнером был дородный джентльмен, сильно подвыпивший, он так и норовил оттоптать мне ноги. Я радовалась, что джентльменов в зале не меньше, чем дам, и все явно расположены танцевать — вероятно, потому, что предвкушали наступление праздников и все пребывали в прекрасном настроении.

Кроме того, Лоренс сообщил джентльменам, что сегодня карточной игры не будет, поэтому ни одна леди не подпирала стенку. Мою грудь совершенно бесстыдно пожирали глазами, но мне не пришлось осыпать любопытных колкостями иди отбиваться от нахалов. Один тощий джентльмен буквально облизывался, глядя на меня. Он был просто смешон, и я расхохоталась ему в лицо, что крайне его обозлило. Похоже, он предпочел бы, чтобы я разыграла оскорбленную невинность. Но когда я рассказала об этом Лоренсу, тот только усмехнулся. Тощий джентльмен, как оказалось, носит фрак и жилет на ватной подкладке, и ударь я его, всего лишь выбила бы пыль, не более.

Что же до Элизабет… должно быть, она протерла подошвы туфелек, ибо не пропускала ни одного танца и с неиссякаемой энергией кружилась по зале, злосчастная красавица. Три раза она вальсировала с Джоном. Я посчитала подобное крайне неприличным и заявила об этом мисс Крислок и мисс Джилбенк, на что обе дружно посмеялись надо миой. Мисс Джилбенк дважды танцевала с молодым баронетом, Кристофером Уилкинсом, которого я вчера и сегодня посадила рядом с ней за ужином.

Наконец в три часа ночи гости начали разъезжаться. Я выпила слишком много пунша и едва добралась до постели, чуть не придавив Джорджа. Буквально упав на песика, я мгновенно заснула.

Глава 24

За следующие четыре дня я многому научилась. Например, сплетничать и сохранять невозмутимое выражение лица, когда речь шла о чем-то скандальном, но мне непонятном. Я научилась флиртовать с мужчинами, при этом не особенно их пугаясь, и думаю, что к концу четвертого вечера многое усвоила. Все же прежнее недоверие к представителям противоположного пола сохранялось, и я старалась не оставаться наедине ни с одним из них.

Если не считать Джона.

Через два дня после бала он зашел в конюшню, где я ухаживала за Малюткой Бесс. Не прошло и часа, как я рассталась с леди Элизабет, которая наконец загнала меня в угол и попыталась рассказать о Наполеоне.

Она поймала меня около маленького салона в глубине дома, куда я сбежала, после того как маркиза заявила мне в присутствии не менее чем двадцати дам, что я должна постараться вырасти, ибо моя грудь слишком велика для моего торса. Разумеется, все это было совершеннейшей не правдой, просто очередная колкость.

— Больше я этого не вынесу, — выпалила леди Элизабет, подступая совсем близко.

— Что с вами? Слишком тесный корсет? Вам достались за завтраком подгоревшие тосты? Горничная посмела отказать вам в просьбе принести горячей воды?

— Замолчите, — раздраженно прошипела она, — и перестаньте меня смешить, все равно ничего не выйдет! Кто-то должен сказать вам, так почему не я? Это насчет Наполеона.

— То есть его проклятого размера?

— Да, — выдавила она, взирая с таким видом, будто у меня вырос второй нос.

— Джон велел мне не обращать внимания ни на какие высказывания о Наполеоне. Потребовал, чтобы я об этом даже не вспоминала. Словом, посоветовал и далее оставаться в блаженном неведении.

— Видите ли, размер мужчины, то есть его достоинства, напрямую связан с его любовными подвигами, — продолжала леди Элизабет, не слушая моих протестов. — Вы, разумеется, знаете, как сложен джентльмен?

Я тупо уставилась на нее:

— Да. Разумеется. А что, я кажусь вам идиоткой?

Элизабет ухитрилась одновременно закатить глаза и кивнуть:

— Да.

Но тут из-за угла неожиданно появился мой муж и едва не врезался в леди Элизабет.

— Боже, дорогая, простите меня. Что вы тут делаете, дамы? Обсуждаете последние моды?

— Совершенно верно, — нашлась я. — Терпеть не могу оборки, а леди Элизабет уверяет, что весной они будут весьма популярны. Я ужасно разочарована.

— Вы заставляете меня смеяться против воли, даже когда откровенно лжете мне в глаза, — покачал головой муж и продолжал свой путь.

На этом наш беседа закончилась.

И вот сейчас, когда я натирала мазью спину Малютки Бесс, в конюшне появился Джон, ухмыляясь, как грешник, которому только что удалось надуть святого Петра и проскользнуть через райские врата.

— Я поговорил с леди Элизабет. Она поведала мне о том, как провалилась ее попытка просветить вас.

— Я пыталась игнорировать все намеки о Наполеоне, но она стояла на своем.

— И тут неведомо откуда возник мой дядюшка, и вы так и не узнали конец сказки. Верно?

— К сожалению, — призналась я, глядя поверх его плеча. — Она, правда, спросила, знаю ли я, как устроены мужчины, но объяснить ничего не успела. — Я тяжело вздохнула. — Она так прекрасна. Я чувствовала себя жалким чучелом. Стоит мне увидеть Элизабет, как руки чешутся дать ей пощечину. И все потому, что я ревную.

Он откинул голову и залился смехом. Малютка Бесс заржала. Буйный громко затопал.

— А она считает вас оригиналкой.

— Она тоже недалеко от меня ушла.

— И невежественной дурочкой.

— Еще бы, будь она проклята!

— Да, но ведь ее мнение не играет никакой роли, верно?

Тут я впервые посмотрела на него, по-настоящему посмотрела и медленно выговорила:

— Не знаю. А это имеет значение?

Он пропустил вопрос мимо ушей и принялся гладить Малютку Бесс.

— Вы, надеюсь, достаточно осторожны?

— Да.

— Нет. Я проследовал за вами до самой конюшни, чтобы никакой злодей не попытался ничего предпринять. Продолжайте держаться начеку, Энди. Ваш недруг все еще здесь, а Бойнтон просто не может быть вашей постоянной тенью. Беспечность для вас смертельна.

Он был прав, и утром, после отъезда гостей, я вернулась в свою спальню. Страх, как и прежде, охватил меня, когда я шла по бесконечному коридору и не увидела ни единого слуги. Дом казался совершенно пустым. Шаги глухо отдавались от стен, и меня словно обволакивало зло, как в Черной комнате, а ледяной холод проникал в самое сердце. Виконт Уэверли прав: опасность здесь, она никуда не ушла и прячется среди нас.

Белинда тоже куда-то пропала. Я взяла Джорджа и отправилась с ним на долгую прогулку. В десяти футах следовал Бойнтон. Спасибо Джону — теперь я чувствовала себя в безопасности.

Вечером за ужином все притихли. Томас поминутно вздыхал, родители Амелии, очевидно, истощили запас историй о сверхъестественных явлениях, потому что оба дружно уткнулись в тарелки. Лоренс был спокоен, задумчив и рассеянно играл вилкой. Мисс Джилбенк много улыбалась, но не нам, а кому-то, о ком думала и кого здесь не было. Интересно, может, тут замешан ее баронет Кристофер Уилкинс? Мисс Крислок пространно толковала о подарках, которые сшила и связала собственными руками и теперь собиралась послать лондонским друзьям. Она упомянула и о сюрпризе для меня. Благослови Господь доброе сердце Милли за все десять лет, что она была со мной! Эти сюрпризы были самыми лучшими в моей жизни. На прошлое Рождество она заказала мне коньки и наняла учителя, чтобы тот показал, как танцевать на льду. Я едва не сломала шею, когда врезалась спиной в огромную бочку, установленную на краю катка. Как давно это было! Если бы сейчас Милли сидела рядом, я поплакала бы на ее груди и поблагодарила за доброту.

Джон спросил Милли, что она сделала для меня, но она только покачала головой и сказала, что он, как и остальные, должен подождать.

Я вспомнила о Наполеоне, но благоразумно промолчала.

Все отправились спать рано. Белинды в спальне не было. Где она?

Я так крепко прижала к себе Джорджа, что он взвизгнул и вырвался.

Проснулась я в десять утра, потянулась и взъерошила хохолок Джорджа. Тот радостно лизнул меня в нос и продолжал бы в том же роде, если бы я не увернулась. От резкого движения золотой ключик выбился из выреза моей сорочки. Я рывком поднялась. Совсем забыла о злосчастном письме отца, из которого ничего невозможно понять, кроме того, что мне необходимо срочно покинуть Девбридж-Мэнор.

Что же, пора поразмыслить над ним. По крайней мере еще раз перечитать.

Я поднесла Джорджа к письменному столу, сняла цепочку с шеи и вынула шкатулку. Замок был сломан! Я смотрела на шкатулку, не веря глазам. Потом медленно подняла крышку. Ничего. Письмо пропало.

Джордж не понял важности/происходящего. Ему больше всего на свете хотелось выбежать во двор и облегчиться.

Дрожа как в ознобе, я быстро оделась, чтобы вывести его погулять. Верный Бойнтон неотступно маячил в тени. Мне захотелось попросить его захватить в следующий раз парочку друзей.

Родители Амелии уехали в тот же день, после того как лорд Уэверли снова обошел музыкальную комнату Кэролайн и заверил, что ничьего присутствия не ощущает. Я была вынуждена согласиться с ним: ни малейшего следа Кэролайн. Неужели это она заперла Амелию в тот день? Или мне просто показалось, что дверь захлопнулась перед моим носом?

Виконт также посетил и Черную комнату и известил, что зло по-прежнему таится тут, сильное и всемогущее. Он только покачал головой, когда его дорогая жена возразила:

— Но, Хобсон, к чему пугать этих бедняг?

— Верно, — вздохнул он, с недоумением взирая на меня. — Ты права, дорогая. И хотя я так и не понял, в чем дело, не стоит нагнетать обстановку.

Неужели он посчитал, что таким образом загладил произведенное впечатление? Мне хотелось врезать ему как следует, — довел меня до исступления и не сумел ничего объяснить.

Его слова убили всякую надежду на разумную беседу и ввергли меня в пучину страха. Я вздохнула с облегчением, когда чета Уэверли наконец покинула Девбридж-Мэнор.

Мы все провожали их, стоя на крыльце, и махали вслед, пока экипаж не скрылся за поворотом.

— Твой отец сказал, дорогая, — обратился Томас к Амелии, — что мне следует прекратить жаловаться на здоровье, иначе после смерти мой призрак не будет иметь достаточно сильную ауру. А это означает, что я никогда не смогу снова увидеть тебя, даже в другом мире, и буду навеки обречен на одиночество.

Нечеловеческим усилием воли я удержалась от смеха. Но Джон с поразительным и привычным отсутствием такта хлопнул брата по плечу:

— Не хочу, чтобы ты был проклят и обречен, Томас, хоть и не совсем понял, о чем идет речь. Так что подумай над словами тестя.

Амелия уставилась на носки туфелек. Интересно, что она думает об этом? Или о зле, что гнездится в Черной комнате?

Она ни слова не произнесла в ответ, только предложила Томасу заварить очень действенный настой, если он последует за ней в спальню. Они взялись за руки и, прижавшись друг к другу, ушли, тихо переговариваясь. О чем?

Джон и я остались одни. Уверившись, что рядом никого нет, я прошептала:

— Мне кое-что нужно вам рассказать. Следовало, наверное, упомянуть об этом раньше, но ничего не поделаешь, не сообразила. Зато сейчас самое время.

Джон вопросительно поднял темную бровь:

— Итак? О чем идет речь?

— Видите ли, две недели назад я получила письмо от своего кузена Питера. Внутри было еще одно послание, от человека, который, как я думала, давно умер и отправился в ад, где ему самое место.

— От вашего отца? Я тоже считал, что его нет в живых. Ведь вы воспитывались у деда?

— Да, но не желаю это обсуждать. Я презираю отца — он убил мою мать.

— Каким образом?

— Повторяю, я не хочу говорить на эту тему. Поверьте мне, вот и все. В любом случае это не важно. Он написал, что прочел в газетах о моем замужестве и это его убило. Велел мне немедленно покинуть Девбридж-Мэнор и добавил, что приедет, как только сможет.

Темные глаза яростно блеснули, и я поняла, что он разозлился.

— Могу я спросить, — с подчеркнутой учтивостью осведомился он, — почему вы не упомянули об этом чертовом письме раньше?

— Считала, что это касается исключительно меня. То есть… не совсем так.

— А как именно? Может, скажете наконец правду?

— Не хотела, чтобы вы знали о человеке, который приходится мне отцом.

— Почему?

— Я уже сказала, что не собираюсь распространяться насчет этого. И сейчас пришлось обо всем рассказать только потому, что письмо из шкатулки украли. — Я вытащила из-за корсажа золотую цепочку. — Я заперла шкатулку и носила ключик на шее. Теперь, когда все уехали, решила на досуге перечесть письмо. Но замок взломан, а шкатулка пуста. Я обыскала всю комнату, но обнаружила лишь пару чулок, которые Джордж затащил под комод.

Джон очень долго и затейливо ругался, и я, едва не забыв обо всем, зачарованно его слушала.

— Поймите же, держа меня в неведении, вы подвергаетесь опасности и связываете мне руки, — прошипел он, пронзив меня убийственным взглядом.

Я поспешно затрясла головой:

— Если это действительно так, мне очень жаль. Я искренне думала, что письмо отца — сущий вздор. Но оказалось, это не так, и теперь мне необходимо как можно скорее убраться отсюда. Не стоит дожидаться, пока меня убьют или, что еще хуже, заставят платить за преступления, которых я не совершала. Лучше вернуться в лондонский дом.

— Верно, — кивнул он, — вы совершенно правы. А пока вас не будет, я постараюсь докопаться до истины.

— Но как?!

— Пора мне сделать небольшой обыск, — решил он. — Нет, все-таки вам нужно остаться. Что вы, например, скажете дяде Лоренсу? Вы не можете уехать ни с того ни с сего.

— У меня нет выхода.

— Прекрасно. Но как вы это объясните мужу? И не только ему. Всем.

— Господи, да не знаю я! Дайте подумать. Должна же быть причина, по которой меня срочно отзывают в Лондон. Нашла! Питер! Он теперь герцог Браутон. Скажу всем, что кузен написал мне и попросил помочь обставить лондонский дом. Ну как?

— Совершеннейшая чушь.

— Это вы так считаете, а…

— Нет, Энди. Подумайте: через неделю Рождество, семейный праздник, вы только что вышли замуж. Любой посчитает ваше поспешное бегство неприличным. Более того, как графиня Девбридж, вы обязаны посетить церковную службу, а также бесчисленные балы, которые дает местная знать. Нужно купить, завернуть и раздать подарки. От вас ждут, что вы устроите вечеринку для слуг, на которой им вручат небольшое денежное вознаграждение. Нет, нужно придумать что-то другое. Проклятие, ничего на ум не идет! Но я соображу попозже.

Он потер подбородок, повернулся и ушел. Я заметила Бойнтона, таившегося в тени древнего дуба.

Покинув Малютку Бесс, я пошла проведать Джудит и мисс Джилбенк и научилась здороваться по-турецки. Посидела часок с мисс Крислок, безостановочно обсуждавшей гостей и подмеченные ею их недостатки и слабости. Наконец, подхватила Джорджа и отнесла в сад. Я терпеливо выжидала, пока он обнюхает каждый кустик, каждое дерево, каждое растение, прежде чем облагодетельствует одинокий тоненький клен. Оставалось надеяться только, что дерево выживет.

Кто-то взломал шкатулку и похитил письмо. Я попыталась вспомнить, кто знал о том, что оно получено. Принес письмо Брантли, а это означало, что почти всем могло быть известно о нем.

На горизонте сгущалась тьма. С каждой минутой становилось холоднее.

Мы с Джорджем снова поспешили к конюшне. Джордж попытался укусить Малютку Бесс за бабку. Остальные лошади устроили невероятную суматоху. Я оторвала Джорджа от несчастной кобылки, извинилась перед животными и медленно побрела к дому. И вдруг взглянула в сторону северной башни, откуда выбросилась Кэролайн. В узких окнах мелькнул свет. Мелькнул и тут же пропал. Нет, глаза меня обманывают. Погоди, Энди… Опять вспышка, словно кто-то поднял свечу.

Но кому понадобилось сигналить из башни? И какой в этом смысл?

Я тут же осознала, что умираю от любопытства, и ринулась к дому. Джордж, бесцеремонно прижатый к моему боку, оглушительно лаял. Я как вихрь промчалась мимо ошеломленного Брантли. Его поразило, что хозяйка бежала вверх по лестнице с юбками, задранными едва ли не до колен. Я заперла Джорджа в спальне, зажгла свечу и направилась к башне. Кровь молотом стучала в ушах. По пути мне попадались лакеи и служанки, но я лишь учтиво кивала и проходила мимо, не вступая в разговоры. Страх и безумное возбуждение пьянили меня и гнали вперед. Со мной пистолет. Пора встретиться лицом к лицу с особой, которая все это вытворяет.

У меня ушло почти четверть часа на то, чтобы добраться до маленькой каморки в башне. Остановившись перед старой дверью у подножия лестницы, я выхватила «дерринджер», высоко подняла свечу и зашагала по неровным деревянным ступенькам.

Никого. Я поставила свечку на пол, положила рядом «дерринджер» и приблизилась к древнему сундуку. Что там?

Сверху лежало платье из золотой парчи по моде прошлого века: ярды и ярды тяжелой ткани. Представить невозможно, что кто-то способен в нем двигаться. Интересно, сколько оно весит?

Я с трудом вытащила наряд и осторожно опустила на пол. Под ним оказалась ветхая ночная рубашка из тонкого батиста, обшитого изумительным кружевом, правда, пожелтевшим от времени. Тут же находились башмаки для верховой езды и старые туфли. А на самом дне покоилась длинная спутанная грива седых волос.

Глава 25

Я отпрянула, не в силах отвести взгляда от этих извивающихся серебристых змей, и едва удержалась от крика. Я узнала этот отвратительный парик. Его нацепила старуха, когда явилась в мою спальню с кинжалом Джона.

Я словно зачарованная протянула руку и коснулась волос. Какие жесткие! Должно быть, этому парику немало лет.

Дрожа и задыхаясь, я вытянула его из сундука и увидела белое бесформенное одеяние. Я набралась смелости извлечь на свет Божий и его и все-таки вскрикнула, когда из складок выпала омерзительная старческая маска с дырами для глаз и грубыми складками «кожи». Значит, я была права. Это не призрак. Кто-то устроил гнусный маскарад, чтобы напугать меня.

Что ж, у него прекрасно получилось.

Так вот где чудовище меняло личину! В комнате, с балкона которой упала Кэролайн, нашедшая свою смерть на каменных плитах дорожки.

Любой мог прийти в башню. Дверь не заперта. И любой мог спрятать эти вещи в сундуке.

Я запихнула обратно все, кроме парика, маски и одеяния, захлопнула крышку и, захватив с собой остальное, спустилась вниз.

Джона в его комнате не оказалось. Я вошла и немедленно направилась к витрине, где хранилась коллекция.

Кинжал исчез!

Нет, этого не может быть! Джон ничего общего не имеет с этой мерзостью! Не может, просто не может! Но почему? У кого есть причины терзать меня? Ни у кого. И тот факт, что и у Джона их тоже нет, еще не доказывает его невиновности.

Но я просто не хотела допустить этой мысли. И не желала вдумываться, почему так горячо защищаю Джона. Он, должно быть, перепрятал злосчастный кинжал, чтобы его снова не похитили.

Я бережно уложила парик, старое одеяние и маску на покрывало постели и уже хотела уйти, когда в комнату вошел Джои, с опущенной головой, рассеянно потирая затылок. Видно, я пошевелилась, потому что он резко поднял голову и молча уставился на меня. Стоял и смотрел. Наконец он откашлялся.

— Могу я узнать, что вы тут делаете?

Глаза его полыхнули так, что ноги у меня подкосились, и я села на кровать. И немедленно вскочила как ошпаренная. В эту секунду я казалась себе полнейшей идиоткой.

— Я постучала, но вас не было. Кинжал снова пропал.

— Он у Бойнтона.

— Я нашла эти вещи в северной башне. В сундуке. И принесла сюда, чтобы показать.

— А почему вам вздумалось туда отправиться? — осведомился Джон, шагнув к кровати.

— Я возвращалась из конюшни и увидела свет в окнах. Кто-то бродил по комнате.

Джон принялся молча рассматривать странные предметы. Потом поднял маску и надел на кулак.

— Иисусе, до чего же страшная! Удивительно, как у вас сердце не разорвалось от ужаса.

— Я сама поражаюсь.

— Кто угодно мог спрятать все это в сундуке.

— Понимаю.

— Пожалуй, я верну их на место. Пусть негодяй не знает, что вы их обнаружили.

Я не хотела возвращаться в башню. Объяснив Джону, под какими вещами находились детали маскарадного костюма, я вернулась к себе.

Белинда готовила к вечеру туалет из темно-синего бархата. Все как обычно. Вплоть до бархатных лент в тон, которые она собиралась вплести мне в волосы.

Я долго сидела в ванне и, намыливая губку, пела Джорджу песенки. Он играл у камина с Белиндой: тянул за пояс, который та держала, рычал и тряс головой. Уже через сутки после знакомства он умудрился превратить Бел и иду в преданную рабыню. Вечером, за супом, Лоренс объявил:

— Дорогая, мне придется завтра с утра выехать в Лондон. Срочные дела. Обещаю вернуться к Рождеству. Что вам привезти?

— Но каким образом вы успеете обратно? — выпалил Джон. Ложка его застыла в воздухе, а сам он явно насторожился. — До Рождества всего восемь дней.

— Видишь ли, племянник, я рассчитываю управиться как можно быстрее. И надеюсь, что в мое отсутствие вы будете жить мирно и дружно.

Я ничего не ответила. Пожалуй, это к лучшему: пока мужа не будет, я обыщу его кабинет и спальню.

Взглянув на Лоренса, я вежливо улыбнулась:

— Спасибо, мне ничего не нужно. Вам нравится суп, сэр?

— Он великолепен.

И тема была закрыта.

После ужина Лоренс спросил, не хочу ли я сыграть партию в шахматы. Раньше мы никогда не играли. Как мило с его стороны предполагать, будто я умею играть в шахматы. Но это и в самом деле так. Дедушка говорил, что обучил меня на свою голову. Лет с пятнадцати я выигрывала у него примерно половину всех партий. Лоренс должно быть, заметил, как сверкнули мои глаза, потому что со смехом спросил:

— Значит, вы опытный игрок?

Я скромно потупилась:

— Просто знаю, как передвигать фигуры, сэр.

Он погладил меня по щеке. Я не отодвинулась. Мы сели перед камином и поставили доску на инкрустированный столик. Он предложил мне играть белыми, я же считала, что нужно бросить жребий. Спрятала за спину черную и белую фигуры и предложила Лоренсу выбрать. Так или иначе, ему достались черные.

Для дебюта я всегда выбирала, защиту Роя Лопеса, поскольку знала первые комбинации лучше всего и могла достойно отразить любую атаку противника. Первый ход — «е четыре».

Лоренс ответил таким же стандартным ходом, и я обрадовалась. Я двинула коня на «е три», а он своего — на «d три». Пока все шло как в учебнике: классическое нападение, классический отпор, и это давало мне перевес.

Он оказался превосходным игроком и знал, что делает. Некоторые комбинации я встречала впервые, и поэтому приходилось подолгу и напряженно думать. Это наша первая партия, и невзирая на исход, я хотела доказать ему, что тоже на многое способна и впредь меня следует принимать в расчет. На восемнадцатом ходу он попытался взять в вилку мою королеву и ладью своим конем, но я легко разгадала ловушку и предприняла кое-какие ответные меры. Вскоре стало ясно, что еще ходов пять-шесть — и я поставлю Лоренсу мат.

Глядя, как муж сосредоточенно смотрит на доску, подперев ладонью подбородок, я неожиданно для себя в который раз заподозрила его в нечестности. Уж не он ли терроризирует меня? И, как всегда, пришла к заключению, что для этого у него просто нет оснований. Совсем никаких. И это сводило меня с ума.

Партия подошла к концу. Я выиграла. Сложив ладони домиком, я откинулась на спинку стула и пояснила:

— Мой дедушка был одним из лучших игроков в Англии и сам обучал меня. Он был очень строгим, даже безжалостным наставником.

— Понимаю, — коротко обронил Лоренс. Расставаясь со мной у двери Синей комнаты, он заметил:

— Для столь молодой девушки вы очень образованны. Я горжусь вами. И в этом, вероятно, вся беда. И с этими словами, как обычно, погладил меня по щеке и отошел. Я смотрела ему вслед, гадая, что он хотел этим сказать.

На рассвете Лоренс уехал. В семь утра, все еще пытаясь докопаться до смысла его странных слов, я пробралась в кабинет. Я уже была здесь раньше, но всего несколько минут. Первым моим впечатлением был полумрак — темно и ужасно холодно. Мебель скромная, простая. Мне здесь не нравилось. Но в этой комнате Лоренс часами работал вместе с управляющим Суонсоном.

Я раздвинула гардины. Небо затянули почти черные тучи: кажется, скоро пойдет снег. Но мне хватит света, чтобы все осмотреть. Я проверила каждый ящичек массивного бюро красного дерева. Счета, письма от поверенного, того человека, с кем он, вероятно, намерен встретиться в Лондоне. Почему клиент должен мчаться к адвокату, а не наоборот? Трудно сказать, ведь я ничего не понимаю в делах.

Я продолжала искать. Так много бумаг, аккуратных пачек, перевязанных ленточками, — и никаких следов! Ни улик, ни доказательств злодейских замыслов. Отвратительно!

Кто-то громко откашлялся. Я вздрогнула, обернулась и увидела дворецкого.

— О, это вы, Брантли.

«Никогда, никогда не выказывай страха перед слугами и не вступай в объяснения, — не раз твердил мне дедушка. — Иначе ты пропала».

Я жизнерадостно улыбнулась:

— Что вам, Брантли?

— Вашей светлости угодно, чтобы камин затопили?

— Нет, не стоит. Я не нашла того, что искала, и вряд ли найду. Вероятно, мои бумаги все-таки в спальне.

И снова усмехнувшись, я выбежала из этого мрачного склепа, поднялась наверх, повернула направо и добралась до конца коридора. Слава Богу, Лоренс взял с собой своего мерзкого камердинера Флинта. Не хотелось бы наткнуться на него, когда стану рыться в ящиках туалетного стола.

Я еще не видела покоев мужа. Дверь не была заперта. Я быстренько огляделась, убедилась, что поблизости никого нет, и проскользнула внутрь. Здесь тоже было холодно, как в пещере. Кажется, у меня изо рта вырывались клубы пара. Но в самом деле, зачем слугам лишний труд, когда тут никто не живет?

Я поежилась, потерла руки и заставила себя приступить к работе. Комната была огромной, узкой и длинной, прекрасно обставленной изящной мебелью. В центре стояла великолепная кровать в стиле Людовика XV, белая с золотом, с занавесками из золотой парчи, прикрепленными к четырем резным столбикам. Я впервые оказалась в спальне человека, который вполне мог быть чудовищем, желавшим моей гибели.

Я просмотрела все ящички и направилась в гардеробную, тоже роскошно меблированную, с мягким ковром на полу. Здесь находились несколько комодов, высоких, хорошей работы и с позолотой. В них лежали пилочки для ногтей, шейные платки, идеально выглаженные галстуки, рубашки, щетки, расчески, принадлежности для бритья. И ничего больше.

Пришлось вернуться в спальню. Дрожа от холода, я нервно оглядывалась и наконец заметила узкую трещину в изумительных китайских обоях цвета слоновой кости, как раз рядом с гардеробом. Должно быть, я взглянула туда под каким-то определенным углом, иначе просто невозможно было увидеть эту трещинку. Подойдя ближе, я поняла, что это узкая дверь в стене. За гардеробом пряталась небольшая пружинка. Пришлось долго возиться, прежде чем она щелкнула. Дверь отворилась. Я ступила в крохотную каморку с одним небольшим оконцем и без камина, идеально квадратную, почти пустую, голую и суровую, как монашеская келья. Здесь стоял очень старый, без единого украшения письменный стол. К нему был придвинут жесткий, крайне неудобный на вид стул. И больше ничего. Мои каблуки громко стучали, когда я подходила к столу, прекрасно понимая всю меру собственного коварства. Я совершаю преступление, оправдания которому нет, вторгаюсь в частную жизнь, вероятно, ни в чем не повинного человека. Но что же прикажете делать? На карту поставлена моя жизнь. В обычных обстоятельствах мне и вправду не стоило сюда заглядывать. Интересно, каким становится Лоренс в этой комнате? Наверное, напоминает скорее великого испанского инквизитора, фанатика Торквемаду, а не английского пэра эпохи Регентства?

Я подошла к столу и уселась на каменно-твердый стул. В столе было всего три маленьких ящичка. Поколебавшись с секунду перед тем, как сунуть нос в чужие тайны, я открыла верхний. Он легко выскользнул из пазов. Тут лежали пачки писем, тщательно перевязанные. Похоже, личная переписка. Почти все пожелтели от времени. Я наспех просмотрела каждую. Письма от леди Понтефракт, леди Смитсон-Блейк, лорда Холлистона… людей, чьи имена я слышала, но с кем никогда не встречалась. О них упоминал дедушка. Довольно известные, даже знаменитые личности, только… во времена деда… и моего мужа.

В этот момент, сидя в этой убогой каморке, перебирая старые свидетельства любви, интриг, политических казусов, я наконец трезво оценила себя и свои поступки. Эти потрепанные листочки бумаги — свидетельства и доказательства совершенной мной ошибки. Я стала женой человека, принадлежавшего к веку минувшему — периоду Французской революции, возвышения Наполеона, великих побед лорда Нельсона. Я обожала те годы — они заключали в себе неотразимое очарование. Но для меня они не стали реальными, не были частью моего мира.

Питер оказался прав. Я пыталась укрыться в прошлом, выйдя за человека, слишком старого для того, чтобы разделить мои страхи, коснуться моего сердца. Выбрала мужа, который, по моему убеждению, защитит меня от всех мужчин, совсем как когда-то дед, подарит свободу. Именно свободы и безопасности я не изведала в этом доме. Смириться с этим невозможно! Какой же я была дурой!

Меня охватило отчаяние. Господи, как я могла! Встретить Джона и до этой самой минуты не понимать, кто передо мной! Отказаться заглянуть в его душу!

Я так крепко стиснула письма, что помяла края. Только этого не хватало!

Я попыталась разгладить бумагу. Кажется, получилось неплохо. Оставалось только положить их обратно и закрыть ящик.

Во втором ящичке оказались только письменные принадлежности и дорогая бумага. Я потянула за третий ящик. Он был заперт. Сердце тревожно заколотилось. Может, теперь я сумею найти ответ?!

Я вытащила шпильку из волос, согнула, вставила в скважину и осторожно повернула. Ничего. Я немного нажала. В следующее мгновение замок подался, и я сумела выдвинуть ящичек.

Наконец-то! Но тут ничего нет, кроме одного конверта, адресованного его светлости графу Девбриджу и посланного из Лондона. Внутри лежал единственный листок. Я расправила его на столе и прочитала:

8 декабря 1817 года

Милорд!

Эдвард Джеймсон только что прибыл в Лондон. Ожидаю дальнейших инструкций.

Ваш покорный слуга,Чарлз Графтон.

Я тупо уставилась на мелкие буковки. Значит, отец приехал восьмого числа. Сегодня семнадцатое. Где же он? Что делает? И самое главное, при чем тут Лоренс?

И какие, спрашивается, инструкции? Почему Лоренс должен давать их человеку по имени Графтон?

Я читала и перечитывала эти две строчки, но так ничего и не поняла. Бесполезно. Я так страстно желала найти доказательства, выбраться из смертельной ловушки, в которую попала не по своей вине. И вот я обнаружила улику — но все же осталась во мраке неведения.

Внезапно я поняла, что письмо написано за три дня до того, как кто-то сунул ужасную ветку под седло Малютки Бесс.

Я отложила письмо и прижала пальцы к вискам. Отец заклинал меня остерегаться Лоренса и, по всей видимости, был потрясен и крайне недоволен моим замужеством. Но какое отношение имеет он ко всему этому?!

Я чувствовала себя так, словно заблудилась в знаменитом ричмондском лабиринте, только на этот раз выхода не было. Придется поискать.

Медленно положив листок в конверт, я сунула его в ящик. Двух мнений быть не может: муж желает заставить меня платить за все. Но за что именно? Почему он женился на мне? Чем я заслужила его ненависть?

Может, именно его имел в виду лорд Уэверли, когда говорил о зле, живущем в этом доме? В Черной комнате?

Я осмотрелась. Пора. Слишком долго я здесь пробыла. Кто-нибудь может войти. Нужно запереть ящичек.

Я вертела шпилькой в скважине, пока не привела в действие пружинку замка. Потом захлопнула за собой узкую дверь и вышла из спальни, но, не сделав и трех шагов, увидела чью-то тень, скользнувшую за угол, к лестнице, которая вела в помещения для слуг. Оставалось надеяться, что это мой верный страж, мистер Бойнтон. Но если это так, почему он сбежал?

Услышав за спиной шум, я повернулась так быстро, что наступила на подол юбки и упала. Еще одна тень, чье-то лицо выглянуло из-за угла и исчезло. Я метнулась к лестнице с криком:

— Кто тут? Вернитесь! Черт возьми, кто вы?!

Глава 26

Никто не ответил. Я стояла ошеломленная, с колотившимся сердцем, гадая, что же теперь делать.

Ворвавшись в свою комнату, я быстро заперла дверь. Никогда еще моя спальня не казалась мне такой уютной. При моем появлении Джордж махнул хвостом, глотнул водички из своей миски и снова захрапел. Я уселась в кресло перед камином. Как хорошо!

До сих пор я и не подозревала, как замерзла.

Я уставилась в огонь. Почему Лоренс женился на мне и привез сюда только для того, чтобы запугивать и издеваться? Очевидно, все дело в моем отце, но я по-прежнему ничего не понимала. Нужно срочно повидаться с Джоном. Может, ему что-то известно.

Но в спальне его не было. И внизу тоже. Никто его не видел. Я не смогла найти Бойнтона. И все это крайне мне не нравилось.

Я медленно вернулась к себе. Белинда, мурлыча, складывала мои вещи. Увидев меня, она улыбнулась:

— Джаспер повел мистера Джорджа на прогулку. Пора обедать. Какая вы красивая! Где были?

— Бродила по дому, — буркнула я, на минуту прикрыв глаза. Джон, где ты?

Я сделаю то, что посоветовала Белинда, и спущусь к обеду. Почему нет? Поговорю со всеми, подожду Джона. И уеду.

Горничная переодела меня, и я отправилась в столовую, где уже сидели Амелия, Томас и мисс Крислок. Никто ничего не знал о Джоне.

— Я решил, — начал Томас, тщательно прожевав свиную котлетку в томатном соусе, — что отец Амелии прав. Не желаю, чтобы моя аура слабела и исчезала. Не желаю, чтобы моя тень таяла и светлела, а дух беспомощно скитался по этой земле. Отныне я буду игнорировать свои хвори и страдания. И хотя отчего-то чувствую странный зуд в области правой подмышки, не стану обращать на него внимание. Амелия наверняка разволнуется, но я буду тверд как скала.

Он нагнулся и поцеловал жену — прямо в губы, перед всеми присутствующими. Мисс Крислок наградила меня милой улыбкой и подмигнула. Я откусила кусочек устрицы в тесте.

Где Джон?

— Любовь моя, — попросила Амелия, — расскажи подробнее об этом непонятном зуде, чтобы я знала, стоит ли волноваться.

Вместо ответа он снова поцеловал ее. Мы рассмеялись. Не знаю отчего, но на душе стало немного легче.

Лоренс не вернется домой до Рождества. Времени у меня больше, чем нужно, чтобы обдумать и осуществить планы.

День прошел незаметно. Я поговорила с миссис Ред-брист о слугах, о белье в помещениях для челяди, о замене кухонной посуды. Составила меню с кухаркой. Сделала комплимент Брантли относительно тренировки Джорджа, хотя жалела о том, прежнем песике. Новый Джордж, который послушно сидел у ног, пока ему не подадут знака, был совсем не так забавен.

Я навестила Малютку Бесс. Ее спина и нога почти зажили. К вечеру я немного посидела в детской с Джудит и мисс Джилбенк. И научилась здороваться по-гречески.

Джудит напомнила, что ей целую неделю разрешено ужинать со взрослыми. Совсем забыла! Мой мозг изъеден страхом. Ах, вот и способ отвлечься, в котором я так нуждалась!

Улыбнувшись милой девочке, я пообещала поговорить с миссис Редбрист, и попросить кухарку сделать шарлотку с глазурью на десерт.

Брантли согласился передать поручение кухарке. Я переодевалась под кудахтанье Белинды и наслаждалась ее заботой. В присутствии горничной я чувствовала себя в безопасности, пусть даже иллюзорной.

Я быстро спустилась по главной лестнице в гостиную, надеясь увидеть там Джона.

Улыбаясь, распахнула дверь.

И замерла.

У стола расположился мой муж, склонив голову и внимательно слушая мисс Крислок. Она восседала в огромном мягком кресле. Джудит и мисс Джилбенк устроились напротив. Амелия стояла за стулом с высокой спинкой, рассеянно вертя в длинных пальцах бокал. Ни Томаса, ни Джона в комнате не было.

— Добрый вечер, дорогая.

Я не знала, что делать. Завопить, что муж хочет меня убить? Возможно, перерезать ему горло?

Взяв себя в руки, я согнала с лица гримасу ужаса и улыбнулась:

— Какой чудесный сюрприз, сэр!

«Верно, Энди. Продолжай и дальше в том же духе», — подумала я. Нужно играть, играть спектакль, чтобы он не догадался, какой ужас гнетет меня. Но какого черта он тут делает? Поверить невозможно! Ведь Лоренс уехал только сегодня утром!

И где, спрашивается, Джон?!

Я устремилась к мужу, и тот, поспешно поставив на стол бокал с хересом, подошел ко мне, сжал мои руки и наклонился, чтобы поцеловать в щеку.

— Ах, дорогая Энди, только последний глупец не торопится домой, где его ждет прелестная, очаровательная дама.

«Что я тебе сделала?!»

Мне хотелось закричать, ударить его, но я лишь покрепче закусила губу и постаралась взять себя в руки.

— Лоренс, — пролепетала я, — но вы только утром уехали. Что случилось? Какая-то неприятность? О, вы ужасный обманщик, сэр, и к тому же льстец.

И я рассмеялась. Мне в самом деле удалось рассмеяться!

Он подался вперед и снова приложился губами к моей щеке. На этот раз я чуть не отпрянула, но в последний момент взяла себя в руки. И едва он выпрямился, взглянула ему прямо в глаза, впервые ясно увидев, что в них нет ни капельки тепла. По крайней мере по отношению ко мне. Они жесткие и холодные. Он улыбнулся мне, и я вздрогнула. Лоренс совсем как змея, перед тем как напасть. О чем он думает? Что замышляет?

Я отвела взгляд и поздоровалась со всеми. Джудит была так возбуждена, что не могла усидеть на месте. Мисс Джилбенк выглядела поистине неотразимой в темно-золотистом муслиновом платье, переделанном Белиндой из моего. Оно так ей шло! Мисс Крислок, судя по всему, вязала шарф, сидя в своем привычном кресле у камина. Красивый каминный экран защищал ее от излишнего жара. На коленях лежала раскрытая книга, подаренная, по ее словам, моим мужем.

— Что вы читаете, мисс Крислок?

— Ах, дорогая Энди, это роман, который, как считает Лоренс, должен мне понравиться. Тут говорится об очень плохой, можно сказать порочной, девушке, которую родители тщетно пытаются наставить на путь истинный.

— Господи, — вздохнула я, оборачиваясь к Амелии. — Лоренс действительно считает, что подобная книга может кому-то понравиться? Где Томас? Только не говорите, что Томас заболел и слег!

— Нет, он десять раз спустился и поднялся по лестнице. Решил закаляться. Я оставила его лежащим в ванне. Он сказал, что хочет немного отдохнуть и смыть пот.

У меня вырвался смех, громкий, искренний: на мгновение я даже забыла о присутствии мужа и о том, что так и не сумела проникнуть в его мысли.

— Лоренс, — окликнула я супруга, когда все расселись за обеденным столом, — вы еще не рассказали нам, почему так быстро вернулись. Что-то произошло?

— Обыкновенное недоразумение. Человек, с которым я должен был встретиться, оказывается, выехал мне навстречу. Мы обо всем договорились в Лидсе, и я вернулся в Девбридж. Как хорошо быть дома! У меня даже осталось время купить рождественские подарки.

При этом он подмигнул Джудит. Та встрепенулась:

— Может, согласишься рассказать подробнее, папа?

— О нет, ты должна подождать, как и остальные, включая твою прелестную мачеху.

— Кто-нибудь видел Джона? — спросила я, едва Брантли разнес тушеную гусятину в сельдерейном соусе. Я почему-то была уверена, что, если съем хоть кусочек, меня вывернет наизнанку.

— Разве вы не знаете, Энди?

— Что именно, сэр? — удивилась я, недоуменно глядя на мужа.

— Джон уехал на рождественский бал к Кокбернам. Это недалеко от Харроугейтса. Хотел провести субботу и воскресенье с леди Элизабет Палмер.

Я ничего не ответила.

— Что ж, — рассмеялась Амелия, — давно пора. Джону следует жениться и завести детей. Похоже, леди Элизабет очаровала его.

«Но ему только двадцать шесть, — едва не выпалила я. — Совсем молод для мужчины. Разумеется, незамужняя женщина в этом возрасте — совершенно другое дело. Позор семьи! Неужели леди Элизабет действительно его суженая?»

— Мне нравится леди Элизабет, — вмешалась мисс Крислок. — Такая красавица, и к тому же высокая. Джону не придется сворачивать себе шею при разговоре с ней. Как вы считаете, Лоренс?

Лоренс пожал плечами и поднес к губам бокал.

— Надеюсь, она не заведет любовника, прежде чем родит ему наследника.

Воцарилось неловкое молчание. Наконец я откашлялась.

— Думаю, леди Элизабет очаровательна. Возможно, несколько надменна, но при такой внешности это вполне естественно. Вряд ли она будет неверна своему мужу. В конце концов, зачем жениться или выходить замуж, если собираешься изменять супругу? Не вижу в этом никакого смысла. Как отвратительно!

Очевидно, моя тирада показалась слишком страстной: во мне говорили старые обиды. Джудит, нахмурившись, вопросительно взирала на меня. Не стоит девочке знать о делах взрослых. Я постаралась улыбнуться, смягчить неприятное впечатление, но так и не смогла.

— Увидим, — обронил мой муж. — Возможно, Джон окажется удачливее многих мужчин.

Амелия защебетала о новом режиме тренировок Томаса.

— Если он станет таким же сильным, как Джон, — заметила мисс Крислок, — то будет совершенно неотразим. Он невероятно красив, даже мое сердце учащенно бьется при одном взгляде на него.

Амелии это явно понравилось.

— Да, — согласилась я, — Томас великолепен.

Амелия лучезарно улыбнулась и повернулась к мисс Джилбенк в надежде, что и она станет превозносить Томаса, и эта милая особа не разочаровала ее.

— Никогда в жизни, — заверила она, — не видела джентльмена красивее и добрее.

Мне показалось, что Амелия вот-вот начнет довольно мурлыкать.

Далее продолжалось в том же духе, пока мисс Крислок не осведомилась:

— Энди, дорогая, не пора ли дамам удалиться в гостиную?

— Прекрасная мысль, — кивнул мой муж, поднимаясь. — Я хотел бы немного побыть с Энди. Должен же я вернуть себе хоть долю самоуважения? Вчера она разбила меня наголову. Теперь я возьму реванш.

— Неужели проиграли? — охнула Амелия. — Я видела, каков дядя Лоренс в бою. Он еще не знал поражений.

— На этот раз потерпел, — ответила я, не сводя с него глаз. — От меня.

Мы пойдем в кабинет. Вряд ли он осмелится что-то сделать со мной в кабинете. После того как все улягутся, я убегу отсюда.

И когда мы, пожелав всем спокойной ночи, шли по коридору, я вдруг поняла, что с нетерпением жду этой партии. Хочу растоптать его. Унизить. Бедняжка Джудит. Она, конечно, не хотела, чтобы вечер окончился так быстро, но что я могла поделать? Вполне возможно, больше я ее никогда не увижу.

На этот раз Лоренс показал на мою правую руку, в которой лежал белый конь. Ничего, мне нравится играть черными. Разыграем французскую защиту.

Он двинул вперед пешку, и я, улыбнувшись, поставила свою на «е три».

— Вот как! — заметил он. — Французская защита. Интересно, насколько хорошо вы с ней знакомы.

— Знакома, и неплохо. Любимая комбинация моего деда. Как вы уже поняли вчера вечером, он отлично меня обучил, — пробормотала я, не поднимая глаз.

Пока он обдумывал очередной ход, я украдкой рассматривала грациозно склоненную голову с серебристыми нитями в темных волосах. И отчаянно хотела спросить его о своем отце, но лишь плотнее стискивала зубы. Просто у меня не было достаточно доказательств, а без них действовать трудно. Я здесь одна. Все слуги верны Лоренсу. И может, кроме его злосчастного камердинера Флинта, по дому слоняются другие злодеи.

Нет, лучше держать рот на замке, а ночью незаметно исчезнуть. К счастью, он не знает, что я обыскивала его спальню и ту ободранную келью и нашла письмо об отце.

Игра продолжалась. Я надеялась, что, разыгрывая полнейшую невинность, останусь в безопасности, хотя бы на время. Но что случится, если…

В задумчивости я легонько постукивала пальцами по подлокотнику кресла. Лоренс откашлялся. Мой ход. Пожалуй, тут уместна рокировка. Я потянулась к королю, в последний раз оглядела доску и едва не уронила фигурку. Господи, я едва не сдала игру, только потому, что напугана до полусмерти!

Приглядевшись, я поняла, что стоит мне сделать такой ход — и его конь возьмет в вилку мою королеву. Ловушка, которую не способен пропустить мало-мальски приличный игрок.

И тут я заметила, что он улыбается мне. Недобро и покровительственно. Внутренний голос предупредил меня об опасности. Может, стоит дать ему выиграть? Пусть утопает в самодовольстве. Пусть уверится, что я ничего не стою.

Нет. Не могу. Слишком силен сжигающий меня гнев… на него… на человека, обманувшего меня. Человека, который по какой-то неизвестной причине пылает ко мне ненавистью.

Придется показать ему, что с таким врагом, как я, следует считаться. Я сотру это наглое выражение с его физиономии! Он видел, как я рассеянна, и вообразил, что выиграет, потому что перед ним всего лишь женщина, которая в отличие от мужчины не способна мыслить логически.

Исход партии символизировал для меня победу или поражение в смертельной игре.

Он мгновенно заметил произошедшую во мне перемену, подобрался и сосредоточился. Хотел ли он разгадать мои мысли? Удивлялся ли столь внезапной серьезности? Не знаю. Он все время молчал.

Появился Брантли с чайным подносом и, видя, что мы полностью поглощены шахматами, тихо удалился, подкинув в огонь дров.

После десяти очередных ходов я получила преимущество и пошла в наступление, которое должно было кончиться поражением Лоренса. И двинула вперед коня. Сопротивление было бесполезным. Еще несколько ходов — и мой ферзь вместе со слоном взяли в плен его короля. Еще один ход конем — и все было кончено. Улыбнувшись, я взглянула ему в глаза и едва слышно выговорила:

— Шах и мат, сэр.

В этот момент я чувствовала, что способна покорить мир: сильная, непобедимая, несгибаемая. Мои глаза блестели, я просто излучала злорадство.

Протекло несколько бесконечных минут, прежде чем Лоренс осторожно поднял побежденного короля, подержала длинных тонких пальцах и положил на доску. И, откинувшись на спинку кресла, поднес палец к поджатым губам. Отблески огня высвечивали наши силуэты, бросая причудливые тени на лица. Наконец он медленно, задумчиво протянул:

— Прекрасная игра, дорогая. Вкус победы сладок, не так ли?

Я слегка повернула голову, чтобы он не видел моей торжествующей физиономии. Страх, напряжение и волнение переполняли меня.

— Разумеется, милорд. А разве может быть иначе? Загадочная улыбка промелькнула на его губах.

— Верно… нет ничего приятнее, чем нанести сокрушительный удар врагу, видеть, как он корчится в бессильной злобе. Вы не согласны, что самая главная, самая лучшая, сладчайшая победа, когда твой противник окончательно разгромлен и уничтожен?

О чем он? Что хочет сказать?

Я не стала уточнять. Боялась рисковать, выдать свои подозрения. И все, что могла сейчас, — обставить его в шахматы.

Я только что побила его!

Побила!

Я умна, талантлива, непобедима! И поэтому громко отчеканила:

— Да, именно это я только что сделала с вами, сэр. Однако придет новый день, будет другая партия, и все начнется сначала. В шахматах не бывает окончательно победы.

Лоренс начал расставлять фигуры в центре стола. Поднял короля, поставил напротив моей черной королевы. Мрачно прищурившись, глянул в мое лицо потемневшими глазами.

Я заставила себя не отводить взгляда. Он отвернулся первым и уставился на свои неестественно белые руки. Я сидела неподвижно и ждала. Что еще оставалось делать?

Лоренс снова заговорил:

— Вы играли умно, тонко и храбро. Да, мужественно и отважно. Крайне необычные свойства в женщине. Что же до вашей дерзости, вероятно, в свете вашей маленькой победы мне стоит позволить вам немного ею насладиться, пусть и не слишком долго.

Он разительно изменился. А может, просто открыл свое истинное лицо.

— Не знала, милорд, что исключительно мужчины имеют право на обладание такими качествами, как ум и отвага.

Он продолжал играть проклятым белым королем, рассеянно вертя его между пальцами. Мне хотелось швырнуть в Лоренса доску.

— Ах, дорогая, — вздохнул он, — думаю, вам стоит в этом вопросе склониться перед моими мудростью и опытом.

— Не понимаю почему.

Лоренс оцепенел и впился в меня злобным ледяным взглядом, без тени и искорки сочувствия.

Резкий голос прорезал воздух, словно кинжалом:

— О да, ваш пол слаб, тщеславен и совершенно лишен моральных устоев. И вы ничем не лучше.

Не понимая причины его внезапного взрыва, я все же сообразила, что, вероятно, когда-то его оскорбила женщина. Я встала, оперлась ладонями о шахматную доску и, наклонившись к нему, сухо, жестко объявила:

— Это речи человека озлобившегося, милорд, столь же несправедливые, сколь опрометчивые. Нет, милорд, даже ваши почтенные годы и бесконечно ценный опыт не могут оправдать неразумных и опасных суждений.

Лоренс рванулся вперед, стиснул мои запястья и потянул к себе, его лицо оказалось совсем близко от моего. Я услышала, как раскатились по полу фигурки.

— Бесстрашные слова, девочка моя, но бессмысленные и ничего не стоящие. Да, глупое создание, можешь порадоваться мимолетной победе, недаром тебя столько лет дрессировали! Но в жизни, Андреа, в жизни ты лишь жалкая пешка. И теперь я получил все, что хотел, девочка моя, и больше не нуждаюсь в тебе. И не обязан потакать твоим идиотским капризам и смеяться над жалкими шутками.

— Не понимаю, о чем вы толкуете. Что случилось?

Он хищно сжал пальцы. Боль пронзила мою руку.

— Вы с ума сошли.

— Я? Что ж, посмотрим.

Я ошибалась. Он ничуть не походил на сумасшедшего. Исполненный решимости, злобный, бешеный пес. Но не более. Неужели Лоренс собирается прикончить меня здесь, прямо сейчас?

Глава 27

Неожиданно он быстрым движением сомкнул пальцы на моей шее. Я инстинктивно попыталась освободиться, но силы были слишком неравны.

— Вот видишь, дорогая, ты совершенно беспомощна. И не забывай ни на минуту, что принадлежишь мне. Моя новая, молодая и очень хорошенькая жена. И что это означает? Всего лишь что ты — моя собственность, с которой я имею право делать все, что пожелаю.

Он душит меня!

Я царапалась, хрипела, отбивалась изо всех сил. В ушах звенело. Значит, это конец?

Но он, очевидно, передумал, оттолкнул меня и, пока я старалась отдышаться, обошел стол и схватил в объятия.

— Моя прелестная юная жена, — повторил он и впился в мои губы так грубо, что я ощутила вкус собственной крови. Но сейчас гнев мой перевесил страх, и я что было мочи лягнула его в коленку. Лоренс лишь крепче обвил руками мою талию, пригвоздив заодно руки, и продолжал терзать мой несчастный рот. Силой приоткрыв мои губы, он попытался проникнуть языком внутрь. Я задохнулась и закашлялась. Должно быть, ему захотелось попробовать, какова моя кровь на вкус.

Он брезгливо отшвырнул меня, и если бы не стоявший сзади стул, я наверняка растянулась бы на полу. Лоренс кулаком сбил шахматный столик. Доска полетела на паркет. Одна пешка попала прямо в камин. Лоренс возвышался надо мной, широко расставив ноги и подбоченившись.

— Ты уже отдышалась?

— Да, но не вашими молитвами! Не смейте ко мне прикасаться! Вы клялись, что не станете!

— Повторяю, драгоценная моя женушка: ты моя вещь, а следовательно, я имею право делать с тобой все, что заблагорассудится.

И тут я сотворила глупость, громко выпалив:

— И все же вы помешаны, милорд! И до крайности омерзительны! Если дотронетесь до меня, боюсь, меня вырвет прямо на вас!

Я думала, он ударит меня. Багровое лицо исказилось яростной гримасой. Но даже сейчас Лоренс сохранил контроль над собой и долго смотрел на меня, прежде чем мягко, задумчиво ответить:

— Ну разумеется, ты понятия не имеешь о мужских поцелуях. Абсолютно невинна и, естественно, сохранила свои девичьи страхи. Но мне понравился вкус твоих губ. Вкус страха. Правда, кто знает, может, через мгновение все изменилось бы, ты приоткрыла бы рот и с радостью впустила меня.

— Нет.

— Как странно, что я раньше не замечал, насколько ты красива. То есть видел, конечно, но никогда не смотрел на тебя как на женщину. А вот теперь… — Он протянул ко мне руку.

— Нет, — снова прошептала я, вжимаясь спиной в спинку стула, — нет.

Он выпрямился и скрестил руки на груди. Как мне удрать? Он стоит прямо передо мной, и обойти его нет никакой возможности. Лоренс вдвое сильнее меня.

— Я решил взять тебя, Андреа, как мужчина берет женщину, — произнес он. — Ты девственна. Давно уже я не имел возможности насладиться девственницей. Сама мысль об этом возбуждает меня до крайности. Можешь сопротивляться сколько угодно, но не слишком долго. Это придаст остроты моим ощущениям. Ах, почувствовать на своих бедрах твою девственную кровь, глубоко выплеснуть в тебя мое семя! Я трепещу от предвкушения! И останусь единственным мужчиной, твоим вечным хозяином.

— Нет.

Меня вновь замутило. Почему? Конечно, я боюсь и вне себя от злости, но при чем тут эта обессиливающая тошнота? Непонятно.

И тут я как со стороны услышала собственный жалкий, дрожащий голосок:

— Опомнитесь! Вы мне обещали и даже записали условие в брачный контракт. Вы мой муж только формально. Не смейте подходить ко мне, иначе я убью вас!

Я ощущала, что вот-вот впаду в истерику, и ненавидела себя за это.

— Убьете? Ничего более забавного из ваших уст я еще не слышал. — Лоренс пожал плечами. — Что же до брачного контракта… какая глупость все эти вздорные обещания! И какое отношение они имеют к моим теперешним желаниям? Брачный контракт! Ничтожный листок бумаги, на котором я поставил подпись лишь затем, чтобы обмануть ваши страхи и заставить согласиться на брак. И вы согласились. С радостью отдали руку безвредному, по вашему мнению, старику, который обещал заботиться о вас после смерти дедушки. Только взгляните на себя! Трясетесь от ужаса, лишающего вас разума и всякого соображения. Послушайте, Андреа! Все женщины в душе потаскухи. Вы просто не можете быть иной и нуждаетесь в небольшой практике, некотором опыте, который я согласен передать вам лишь для того, чтобы обнажить вашу истинную натуру.

— Бред! Не все женщины шлюхи. Моя мать была совсем не такой. Вот всем виноват отец.

Едва эти слова сорвались с моих уст, как лицо Лоренса внезапно растаяло, обратилось в ничто и меня окутала серая тьма. Я отчаянно затрясла головой и воскликнула:

— Не хочу! Не хочу туда возвращаться!

Но было уже поздно. Я пыталась ладонями оттолкнуть наплывавшую тьму, но с неумолимой быстротой опять превращалась в ребенка, перед глазами которого вновь возникли пугающие образы. Словно все произошло лишь вчера, так близко, рядом, в моей душе, и от этого не было спасения. Я пыталась забыть, но, конечно, не могла. Восьмилетняя девочка спряталась в кабинете отца, на подоконнике, за тяжелыми гардинами. И задремала над книгой, вытащенной с какой-то полки. Неожиданно меня разбудил тихий задорный смех, сопровождаемый крайне странными звуками. Я осторожно выглянула в щелку. В комнате стояли, неестественно тесно прижавшись друг к другу, мой отец и одна из горничных. И лихорадочно целовались. Он стянул с нее чепец, запустил пальцы в густые локоны; оба стонали, а она еще и выгибалась, издавая вопли.

Не зная, что делать, я притихла и уставилась на них. Отец поднял женщину, швырнул на мягкий турецкий ковер и лег на нее. Его руки мяли ее грудь, срывали одежду, а потом скользнули под юбки. Горничная, тяжело дыша, развела ноги и широко раздвинула бедра. Отец отстранился, расстегнул пуговицы панталон и вынул невероятно огромный и твердый комок плоти. Откуда он его взял? У меня не было ничего подобного!

Он сунул этот тяжелый стержень Между ее ляжек! Я увидела, как она подняла ноги и обхватила ими его талию! Они целовались и раскачивались, кричали и стонали, как дикие звери, и это не прекращалось, никак не прекращалось, ни на минуту!

Перед моим мысленным взором появилось бледное лицо матери. Она как-то странно молчала. Под глазами чернели зловещие круги. Потом она вдруг истерически завопила, обвиняя отца в неверности, в позоре, который тот навлек на семью. Я чувствовала исходящие от нее волны ненависти к нему и Молли, горничной, позволившей отцу задрать ей юбки и втиснуть внутрь эту непонятную штуку. А мать все кричала, изливая свои унижение и боль. Но ему было совершенно все равно. Он посмотрел на жену, пожал плечами и ушел.

Мать неожиданно исчезла куда-то, и перед глазами всплыло лицо Молли, а в ушах зазвенели ее отчаянные крики. Я поняла, что перенеслась в помещения для слуг, на третьем этаже, и летняя жара выжгла воздух в этих крошечных комнатушках. А Молли надсаживалась все громче, и так продолжалось бесконечно долго, пока она не обессилела. Послышались озабоченные женские голоса. Она снова охнула, но уже не так громко. Гигантский живот вздымался к потолку. Она выгнулась, и потное лицо исказилось от боли. Из нее выпало маленькое, обмякшее красное тельце. И тут же фонтаном брызнула кровь, заливая постель, стекая на пол. Мои пальцы стали липкими от крови, на одежде багровели зловещие пятна. Женщины загомонили, принялись метаться, совать простыни между ног Молли.

Одна она молчала. Голова бессильно упала. Широко раскрытые, невидящие голубые глаза смотрели в никуда.

Кровь… сколько крови… огромная лужа, которая, застывая, кажется черной. И мама, моя прекрасная мама, молча стоит рядом, растерянно опустив руки. Оцепеневшая, холодная и белая как снег.

И ее шепот:

— Он убил ее. Убил и Молли. Сколько еще женщин пали жертвой его похоти? Грязное животное! Я надеялась, что он умрет, но ничего не вышло. Он будет вечно осквернять землю!

Лоренс! Он трясет меня за плечи и почти кричит:

— Ради Бога, возьми себя в руки! Чертова истеричка! Успокойся!

Я открыла глаза и снова оказалась в библиотеке, наедине с человеком, который не пощадил меня.

Такое чувство, будто я избита, растоптана, разорвана изнутри и ужасно одинока. Он здесь и хочет расправиться со мной. Прикончить, как отец — Молли.

Лоренс пристально уставился на меня. Я сознавала, что дрожу, но не могла прийти в себя.

— Как бы я хотела никогда не видеть и не знать этого… — пробормотала я.

Он отпустил меня. Я отошла, потирая ладонью лоб. Пытаясь стереть отвратительные воспоминания. Никогда за все эти годы они не терзали меня с такой силой.

Молчание все длилось, мертвенное, бесконечное, но это не имело никакого значения, ибо я пыталась изгнать свои кошмары и нависшая надо мной опасность отчего-то нисколько не пугала.

Голос Лоренса заглушил треск огня в камине.

— Кажется, теперь я понимаю, почему ты вышла за меня, Андреа. Мечтала, что я займу место твоего деда, стану беречь и защищать тебя от страхов, тех нестерпимо мучительных снов и видений прошлого, которые до сих пор тебя мучают? Нет, в твоей жизни не было места для похотливого молодого жеребчика-мужа!

Я увидела смеющегося Джона, гладившего гриву Малютки Бесс, Джона, державшего Джорджа и смеявшегося над какой-то моей шуткой. Этот смех согрел мне душу.

А теперь он сердится, и темные глаза горят гневом, потому что я жена его дяди и никогда не смогу принадлежать ему.

Мне словно ударили ножом в сердце. Я медленно покачала головой.

— Не хочешь рассказать, что натворил твой отец? Что ты видела? А может, слышала?

— Мой отец… — невнятно повторила я. — Мой отец… Что вы знаете о нем?

— В данный момент это значения не имеет. Скоро поймешь, что я знаю о твоем прошлом куда больше, чем ты предполагаешь.

Он снова наклонился надо мной. Слишком порывисто. Слишком угрожающе. И должно быть, разглядел владеющий мной всеобъемлющий страх, потому что тут же выпрямился и расхохотался. И от этого смеха у меня по спине поползли мурашки.

— О, не волнуйся, я не собираюсь тебя насиловать — просто времени нет. Хотелось бы взять твою невинность, но этому не суждено случиться. Какая жалость!

— Почему вы женились на мне?

Он придвинул стул и сел. Господи, что творится в его голове? Должно быть, замышляет очередную подлость. Нужно заставить его разговориться. И еще требуется время. Джон обязательно придет… Нет, он с леди Элизабет. Покинул меня. Стоит ли удивляться… ведь мужчины всегда лгут женщинам… так почему же я столь безутешна? Зная, что я в опасности, он все же уехал.

— Ты натворила немало глупостей, обыскивая мои покои.

Обыскивая покои? Черт поберу, откуда он узнал? Но в глубине души я даже не удивилась. И тупо наблюдала, как он вытаскивает из кармана измятое письмо и протягивает мне.

— И что случилось? Ты прочла всю мою корреспонденцию, но это послание почему-то расстроило тебя настолько, что ты попыталась его уничтожить. Но не позаботилась скрыть следы! Даже не потрудилась как следует разгладить конверт. Кроме того, я прекрасно различил запах твоих духов, хотя и легкий, но достаточно стойкий. Стоило принюхаться, и я сразу определил, что ты была в потайной комнате.

Я безразлично пожала плечами:

— Конверт, которым вы размахиваете, милорд, похож на очень старое письмо, написанное Бог знает когда, возможно, во времена вашей юности.

Лоренс едва удержался, чтобы не ударить меня.

— Твоя бесконечная наглость! Ты спесива и надменна, девочка моя, но все же оказалась не очень умным противником. Хочешь, чтобы тебя избили? Вряд ли.

Он нервно затеребил листок.

— Это вы украли письмо моего отца! — воскликнула я.

— Совершенно верно. То есть не я, а Флинт. Твоя паршивая шавка едва не откусила ему ногу. Он хотел убить мерзкое животное, но я не позволил. Мне сообщили о полученном письме. Его оказалось нетрудно найти. А ты, дорогая, теперь знаешь, что твой отец восьмого декабря прибыл в Лондон.

— Почему вы это сделали? Объясните, в чем вина моего отца? Черт возьми, чем я вам помешала? Неужели я не имею права знать?

— У тебя нет никаких прав. Но ты все поймешь. В свое время, — пообещал Лоренс и встал. — Хватит глупой болтовни. — Он помедлил, глядя на разбросанные по полу фигуры. — Поверить не могу, что ты выиграла у меня вторую партию!

— Это было совсем нетрудно! Вы довольно хорошо играете, но и в подметки мне не годитесь. Взять хотя бы ваши злосчастные стратегические приемы: они банальны и давным-давно устарели. Применяются разве только пожилыми людьми, играющими в Гайд-парке. Что же до логического мышления и дальновидности… мне стоило лишь щелкнуть пальцами, чтобы вы немедленно заглотали наживку. Это вы — совершенно не стоящий внимания и не слишком умный враг.

И тут он потерял терпение. Ладонь с размаху опустилась на мою щеку. Я бросилась на него, подняла ногу и что было сил ударила коленом в пах. Он взвыл и отпрыгнул от меня, обхватив себя руками, согнувшись и вопя от боли. Я подхватила юбки и бросилась к выходу. Но он, все еще сгорбившись, как немощный старик, успел перехватить меня и стал выворачивать руку, пока я не вскрикнула и попыталась было вырваться, но при каждом движении он задирал мою руку все выше. Наконец Лоренс отдышался и смог выпрямиться.

— Проклятая сука!

Муж снова дал мне пощечину, еще более сильную, и, не удержи он меня, я врезалась бы в стену. Лоренс рывком притянул меня к себе.

— Попробуй еще раз выкинуть такое, и я придушу тебя прямо здесь. Не все ли равно когда? А теперь мы вместе отправимся к тебе в спальню. Ты будешь молчать как рыба. И не станешь вырываться. Только дернись, и я скажу всем, что тебя поразила та же болезнь, что и бедняжку Кэролайн. Подумай о своей идиотской собаке и представь, как Флинт сворачивает ей шею.

— Ублюдок!

— Отлично, на этот раз ты все поняла.

По дороге мы не увидели ни одного слуги. Я молилась о том, чтобы встретить Брантли, но Старый зал оказался пуст. Едва мы приблизились к Синей комнате, как мой муж объяснил:

— Я отпустил Белинду. Она, должно быть, уже в коттедже своей матери. В спальне только Джордж. Подождите меня. Будьте уверены, я обязательно приду за вами позже.

Он втолкнул меня в спальню и захлопнул дверь перед моим носом. Послышался скрежет ключа.

Глава 28

Свирепый зимний ветер жег лицо и рвал шерстяной капюшон. Я пригнулась к шее Буйного, жадно впитывая тепло, идущее от его дымящейся гривы. Он дышал все тяжелее, бока были покрыты пеной. Еще немного — и он упадет. Я натянула поводья, и конь пошел медленнее. Джону вряд ли понравится, если я загоню его жеребца. Джон. Нет, я запретила себе о нем думать.

Джордж, спрятанный под плащом, пошевелился. Головка его прижалась к тому месту, где билось мое сердце. Время от времени он лизал меня, так что рубашка в этом месте успела промокнуть. Хоть бы он не замерз, бедняга!

Я свела Буйного с дороги в рощу, где среди сосен попадались редкие клены, спешилась и сняла поводья. Конь замотал головой, так что хлопья пены с его губ срывались и падали на мои перчатки. Деревья пусть и немного, но все же защищали от беспощадного ветра. Пришлось поставить Джорджа на землю и попросить не убегать слишком далеко. Он взвизгнул и прижался к моей ноге.

— Ничего страшного, — ободрила я. — Нужно дать ему отдохнуть немного.

Я растерла Буйного попоной и тщательно накрыла, чтобы не застудился на холоде, сковавшем нагие ветви деревьев. Обняв жеребца, я приникла к нему.

— Спасибо, Буйный. Джон оказался не прав. Ты не сбросил меня и Джорджа в канаву. Не понятно только, почему Джон не взял тебя с собой на этот проклятый рождественский бал с леди Элизабет. Я едва не упала, увидев тебя в конюшне.

Буйный тихо заржал и подтолкнул меня головой в плечо.

Закутавшись в плащ, я медленно побрела к большой дороге и пристально вгляделась в ту сторону, откуда приехала. Бледный ломтик полумесяца отражался от ледяного панциря, сковавшего землю. Одинокий филин громко заухал, вцепившись в ветку дуба футах в десяти от меня. Я в отчаянии опустилась на колени. Боль прострелила мою щиколотку. Я поспешно села и принялась неумело массировать ногу. Будь я хоть немного удачливее, этого не случилось бы. Но в ту минуту я несла Джорджа, привязанного поясом к талии, и боялась выпустить несчастного песика.

Я долго смотрела на тусклую белесую луну. Ничего не поделаешь, пора в путь.

Погладив шелковистый хохолок Джорджа, я вспомнила, как совсем недавно стояла посреди запертой спальни, прислушиваясь к удалявшимся шагам Лоренса. Джордж встревоженно поднял голову, вскочил и подбежал ко мне. Я поймала его и крепко прижала к себе.

— У нас беда, малыш. Большая беда. Но, слава Богу, безумец оставил нас, пусть и ненадолго, а это означает, что нам нужно бежать.

Я, разумеется, знала, что делать. И не тратила времени, колотя в дверь или дергая за ручку. Все равно никто меня не услышит. Нет, нас с Джорджем ждет окно и опасный спуск. Потом придется украсть коня. Только не Малютку Бесс. Ее спина и нога еще недостаточно зажили. Нужно посмотреть, какие лошади остались в стойлах.

— Пойдем, Джордж, посмотрим, что можно сделать.

Я понесла его к окнам, откинула тяжелые шторы и выглянула в темноту. Похоже, ударил настоящий мороз. На небе высыпали крупные звезды. Стены казались совершенно отвесными, а до земли было бесконечно далеко. Ветер слепил глаза, высекая слезы, пока я шарила рукой за подоконником. Там должен быть выступ! Кэролайн умудрилась пройти по нему и перебраться в другую комнату. Значит, он достаточно широк. Но мне придется нести Джорджа, а это опасно.

Я встрепенулась. Буйный фыркал, бил копытами. Я поднялась и, стараясь не обращать внимания на боль, прокралась к дороге. Джордж притих под моим плащом. Я прислушалась, но все было тихо.

Выждав минут пять, я вернулась к Буйному. Он, похоже, отдохнул, дыхание выровнялось, большое тело напряглось — конь был готов к дальнейшим испытаниям. Поспешно расправляя попону и накидывая седло, я гадала, успел ли Лоренс обнаружить мое исчезновение и отправиться в погоню вместе со своим мерзким камердинером.

Буйный, должно быть, ощутил мое волнение, потому что повернул голову и тихо заржал. Наконец я оседлала его, схватилась за луку и вскочила ему на спину. Мы вернулись на большую дорогу, и Буйный принялся отмахивать милю за милей ровным, неспешным галопом. Я снова согнулась и потерла щиколотку, благодаря Господа, что отделалась лишь небольшим растяжением.

Снова вспомнила, как выбиралась из заточения.

Выступ оказался узким, опасно узким. Я ступила обратно в комнату и оглядела тяжелое бархатное платье. В таких дурацких юбках и шагу не сделать. Если уж шагать по скользкому карнизу, да еще с Джорджем, нужно немедленно избавиться от них.

Я отыскала мальчишеские штаны, спрятанные в нижнем ящике огромного шкафа. Последний раз я надевала их в Йоркшире, в загородном поместье деда Дирфилд-Холле. Пожалуй, безопаснее всего путешествовать в мужском костюме. Нужно любой ценой добраться туда.

Прикинула, что смогу проделать путь часа за три-четыре… может, дольше, если придется скрываться. Но как бы там ни было, я справлюсь.

Я быстро переоделась. И уже застегивая плащ, сообразила, что у меня нет денег. Нашлось всего несколько жалких шиллингов. Я схватила горсть драгоценностей и сунула в карман плаща, затем достала из-под подушки «дерринджер» и спрятала за пояс штанов.

— Ну, Джордж, держись крепче, пока я стараюсь сохранить равновесие.

Джордж, выслушав меня, взвизгнул, поднялся на задние лапы и замахал передними, прося взять его на руки.

Перед тем как открыть окно, я взглянула на прелестные позолоченные часы на каминной полке. Почти три ночи. Неудивительно, что нам не встретилось ни единой души, пока Лоренс тащил меня сюда. Все давно спят. Я просто потеряла счет времени.

Клянусь, от меня потребовались все мужество и решимость, чтобы ступить на карниз. И это при том, что меня обуревало предчувствие новых неприятностей. При одном взгляде на обледенелый выступ у меня пропало всякое желание ставить на него ногу. Я ужасно боялась за себя и Джорджа, но что делать? Не дожидаться же, пока явится Лоренс и удушит меня?!

Мысль о том, что после этого Флинт расправится с Джорджем, наполнила меня яростью. Нет, иного выхода не найти.

Я набрала в грудь воздуха, вылезла на карниз, сделала шаг и, схватившись за раму, прижалась к каменной стене.

— Не вздумай шевелиться, Джордж, иначе нам обоим конец. Тут нет ни демонов, ни баньши[7], это ветер завывает. Нас только двое, и нужно как можно скорее убираться отсюда. Замри, слышишь?

Послышалось тихое тявканье.

Руками в перчатках я цеплялась за грубо обтесанные камни и дюйм за дюймом продвигалась вперед, к углу. И что самое странное, вся взмокла на жгучем ледяном холоде. Пот крупными каплями катился со лба.

В какую комнату проникла Кэролайн?

Я доползла до угла и, присмотревшись, обнаружила, что карниз резко обрывается. На его месте возвышается изломанный силуэт массивной дымовой трубы. Но к моему величайшему облегчению, камни здесь были уложены неровно, края некоторых выступали так далеко, что на них, как на ступеньки, можно было поставить ноги. У меня маленькие ступни и руки. Если собраться с мужеством и решиться на опасное предприятие, я легко спущусь вниз.

— Джордж, — предупредила я, доставая его из-под плаща, — мне нужны обе руки. Ты должен сидеть смирно. Я суну тебя в штаны и привяжу поясом.

Так я и поступила. И наверное, выглядела со стороны беременной женщиной.

— Держись, Джордж. Мы спускаемся.

Я свесила ноги с карниза и несколько бесконечных мгновений болтала ими в воздухе, пока не отыскала опору. Джордж прижался ко мне.

Спуск продолжался целую вечность. Несколько раз приходилось повисать на руках, пока не находились ямка или высунувшийся из общего ряда камень. Неожиданно, когда я ослабила хватку, опора, казавшаяся надежной, обрушилась, и я рухнула вниз: Хорошо, что до земли оставалось всего ничего.

Я немного полежала, чувствуя пульсирующую боль в ноге, подвернувшейся во время падения. Оставалось надеяться, что она не сломана.

Наконец я медленно поднялась, согнула и разогнула ступню и обнаружила, что всего лишь растянула щиколотку. Какое счастье, что я не приземлилась на Джорджа!

Я быстро расстегнула пояс и вытащила песика. Сказала, что лучшей собаки еще на свет не рождалось, и вознесла хвалу небесам за чудесное спасение.

Внезапно я поняла, что нога Кэролайн не ступала на злосчастный карниз. Между Синей комнатой и трубой вообще не было ни единого помещения. Лоренс лгал, уверяя, что Кэролайн прошла по выступу, добралась до другой комнаты, а оттуда — в башню. Лгал.

Но чему тут удивляться? Он с самого начала не сказал ни слова правды.

— Какая же я идиотка, Джордж!

Что все-таки случилось с Кэролайн на самом деле?

Я подняла голову. Одолеть не менее двадцати футов высоты! Неплохо!

Буйный заржал и поднялся на дыбы, очевидно, чтобы привлечь мое внимание. Я вдруг поняла, что жива, хоть нога болит и ужасно холодно. Жива, и это прекрасно!

Вдалеке я увидела огоньки. Должно быть, деревня-. Посмею ли я завернуть туда, чтобы обменять Буйного на другую лошадь? Он опять стал задыхаться. Не хочу, чтобы его гибель была на моей совести.

Но останавливаться нельзя. Я не настолько далеко отъехала от Девбридж-Мэнора, а семейство Линдхерст хорошо известно в этих местах. Что, если кто-то узнает лошадь Джона? Меня примут за вора. Не пройдет и минуты, как любой хоть сколько-нибудь наблюдательный человек распознает во мне женщину. И не просто женщину, а графиню Девбридж.

«Ах, вы украли коня у своего названого племянника, чтобы сбежать от мужа, который, по вашим словам, собирается расправиться с вами? Вероятно, вы, как и несчастная прежняя графиня, внезапно помешались». При этой мысли я вздрогнула. Нет, невозможно так рисковать! Придется добираться до следующей деревушки или фермы.

Я придержала Буйного и стала соображать, как лучше объехать деревню. Справа виднелось открытое поле. Буйный легко перескочил через забор. Джордж радостно залаял. Он обожал летать.

Оставив скопление домишек позади, я вновь вывела Буйного на дорогу. Тишина прерывалась лишь стуком копыт да редким тявканьем Джорджа. Я пустила коня шагом, боясь, что он упадет от усталости.

Время тянулось бесконечно. Холод пробирал до костей.

«Думай о чем-то отвлеченном», — приказала я себе. И долго размышляла, что делать дальше, пока не решила остаться в Дирфилд-Холле до приезда Питера. Если явится Лоренс, слуги спрячут меня, солгут, что никогда не видели. А потом Питер мне поможет. Защитит от безумца, за которого меня угораздило выйти замуж.

— Знаю, знаю, для того чтобы совершить такую ужасную ошибку, нужно быть слепой, глупой и самонадеянной, — сообщила я Джорджу и погладила его по голове сквозь плащ. Он благодарно взвизгнул, по всей видимости, соглашаясь со мной.

Разумеется, некому было защитить от меня бедного Билли, младшего конюха. К счастью, Ракер мирно спал в собственной постели. Не хотела бы я с ним столкнуться. Билли — совсем другое дело. Он молод, тщедушен и скоро оправится от удара по голове. Я связала его и спрятала под охапкой сена. Украсть Буйного оказалось легче легкого. Какое счастье! К этому времени я была так напугана, что заикалась, даже разговаривая с Джорджем.

Неожиданно Буйный поднялголову и застыл. Испугался птицы или животного?

Он тихо заржал. Я спешилась и едва не упала на колени, так затекли ноги. Потом кое-как поднялась и потянула его на обочину. И едва успела зажать пальцами его ноздри, опасаясь, что он снова подаст голос.

Мы оба замерли в ожидании. Я чувствовала, как холодный нос Джорджа тычется мне в грудь.

Под ногами задрожала земля. Чьи-то лошади! Я поняла это еще до того, как услышала стук копыт. Не меньше трех всадников, и они все ближе!

Я повела Буйного в заросли голых кленов. Нас могли увидеть и тут, но что поделаешь? Я еще сильнее прижала пальцы к ноздрям Буйного.

— Говорю я вам, — прокричал один из них, — проклятая лошадь не должна уйти далеко! Конечно, она резвая и выносливая, настоящий боевой конь, но даже он вот-вот начнет спотыкаться.

Ну уж нет, ошибаешься! Такого второго жеребца, как Буйный, на всем белом свете нет! Он может домчаться до Лондона и не устанет! Ну же, проезжайте! Ищите, вынюхивайте!

— Вперед, вперед, вперед, — повторяла я, как молитву. — Убирайтесь. Нас здесь нет. Вам тут нечего делать.

— Ты прав. Она не могла забраться далеко. Должно быть, конь Джона уже на ногах не держится.

Это Лоренс, мой дорогой муж! Господи, какая несправедливость! Он и его люди близко, слишком близко. Что делать?

— Она где-то тут, я чувствую. — Опять мой муж! — Готов поклясться, что слышал конское ржание.

Его спутник что-то пробурчал, но не возразил хозяину. Они сейчас будут здесь. В любую минуту кто-то из них увидит нас, и тогда все кончено.

Нас выдал не Буйный — Джордж. Он не знал, что происходит и, царапнув меня, громко затявкал. Но какое это имело значение? Нас и так бы обнаружили.

Ничего не попишешь.

Я затянула пояс потуже, придавив при этом Джорджа, схватилась за луку и вскочила в седло. Мы вырвались на дорогу, как пушечное ядро.

Это была бешеная скачка. Буйный тяжело дышал и все замедлял ход. Слезы отчаяния скользили по моим щекам, превращаясь в льдинки к тому времени, как докатывались до подбородка. Один раз я оглянулась и отчетливо увидела мрачное лицо мужа в бледном предрассветном сиянии. Я едва не задохнулась от страха.

Но минуту спустя другая лошадь поравнялась с нами. Кто-то перегнулся и схватил меня за талию. Джордж взвыл, и мужчина в изумлении отпрянул.

— Чертова собака! — завопил он. — Она прячет ее под плащом!

Преследователи затеяли громкую перебранку. Но скоро — слишком скоро! — незнакомец вернулся и на этот раз выхватил у меня из рук поводья Буйного. Лоренс, оказавшийся с другой стороны, с силой ударил меня по лицу, сбив на землю. Я схватила Джорджа и умудрилась высвободить его, прежде чем рухнуть на лед.

Я едва не потеряла сознание и долго не могла вздохнуть. Просто лежала, уставившись в мутно-серое небо. Джордж залился лаем, бегая вокруг меня в напрасной попытке защитить. Потом завизжал и вскочил мне на грудь. Надо мной нависла мерзкая физиономия Флинта.

— Она жива, милорд, — сообщил он Лоренсу, который и без того стоял рядом и все ясно видел. — Просто дух захватило, вот и все. Хорошо еще, что шавка наконец заткнулась. Взгляните на этого пса: сидит и лижет ее лицо! Хотите, чтобы я его прикончил? Я-то надеялся, что она придавит его, и делу конец!

Сумей я немного прийти в себя к этому моменту, наверняка высказала бы негодяю все, что о нем думала. Но я лишь беспомощно лежала перед ними, гадая, смогу ли когда-нибудь встать.

— Нет, оставьте ей хоть что-то, — отозвался Лоренс, — пусть она и не заслужила моей доброты. По-моему, она доставила нам слишком много неприятностей. Вся она вместе со своим псом не стоит таких волнений. Да, пусть жалкая тварь еще немного поживет. Видит Бог, она любит это создание куда больше, чем любое человеческое существо.

— Не годится так привязываться к собаке, — заметил Флинт и сплюнул, едва не попав мне в лицо.

— Просто у нее никого больше нет, — пояснил Лоренс, и в этот момент я возненавидела его еще сильнее, потому что он был прав.

Лоренс встал надо мной. Ветер трепал его плащ. Широко улыбаясь, он добродушно посоветовал:

— Не стоит сопротивляться. Ты и так отняла у меня много времени. Хватит глупостей. Вставай. Пора в путь.

Никто не помог мне. Я с трудом перевернулась, встала на четвереньки и медленно поднялась, прижимая к себе Джорджа. Пистолет по-прежнему был при мне, но сейчас опасно что-либо предпринимать. У меня всего одна пуля.

У них ушло несколько часов на то, чтобы выследить меня. И добились они своего только потому, что лошади были свежие. Должно быть, сменили их в деревне.

Если бы я посмела пойти на риск, мчалась бы теперь по дороге, как вольный ветер.

Сейчас мой муж, весь в черном, как никогда походил на дьявола.

— Я недооценил тебя, Андреа. Нет, не надейся, что я назову тебя Энди. Какое дурацкое имя! Пришлось притворяться, будто мне оно нравится, — и все для того, чтобы завоевать твое доверие. Тебе, возможно, удалось бы сбежать, но я решил тебя одурманить на случай, если мимо пройдет слуга и услышит твои вопли или стук. Да, поняв, что ты не станешь сидеть спокойно, я решил влить тебе в горло настойку опия, но с удивлением обнаружил, что твоя спальня пуста и холодна. Ты неразумно оставила окно открытым, и в комнате было не теплее, чем на улице. Поймай я тебя сразу, наверняка убил бы. Но тебе повезло.

Теперь я немного успокоился. К тому же ты наконец в моих руках. Все кончено.

Я молча слушала, глядя на человека, которому доверяла, в чьей глубокой привязанности не сомневалась, по крайней мере вначале, до появления старухи с кинжалом. Бесконечная ложь, расставленный капкан… но зачем?!

— И что теперь будет, милорд? Запрете меня в Синей комнате? Поставите решетки на окна, как во времена Кэролайн?

— Замолчи, глупая девчонка, — прошипел он. — Сама не знаешь, что несешь!

— Разве? Скажите, зачем вы так нагло врали? Кэролайн вовсе не прошла по карнизу в другую, незапертую комнату, чтобы оттуда перебраться в северную башню. Между карнизом и трубой нет ни одного окна. Что вы сделали с Кэролайн?

Но я и без того все поняла: он убил ее. Сбросил с балкона на каменную дорожку.

Судя по физиономии Лоренса, он прочел мои мысли. Ах, теперь не важно, промолчу я или нет. Поэтому я выпалила:

— Вы заманили ее в башню или притащили силой и вышвырнули с балкона, как ненужную вещь, верно?

Он размахнулся. Я успела заметить кулак в черной перчатке, искаженное яростью лицо, ядовитую злобу в глазах. Наверное, мне все же следовало сдержаться. Повезет, если отделаюсь сломанной челюстью.

И никакого спасения. Ни от кого. Ниоткуда.

Глава 29

Но тут воздух прорезал крик Флинта:

— Милорд, остановитесь! Иначе вы можете случайно прикончить ее! Еще не время! Слишком рано.

Лоренс медленно отвел кулак и, схватив меня за руку, принялся выворачивать, пока я не зашипела от боли.

— Постарайтесь впредь не сердить меня, мадам.

Он отпустил меня и сильно толкнул. Я потеряла равновесие и приземлилась у ног Флинта.

— Только взгляните, что она сотворила с конем Джона! — воскликнул Лоренс. — Загнала его, мерзкая тварь!

Я снова встала, даже не пытаясь бежать, зная, что мне не уйти от маячившего рядом Флинта. Господи, как я их ненавидела! Всеми фибрами моего существа!

— Знаешь, старик, ты тоже загнал бы его, если бы старался удрать от безумца.

Лоренс снова зловеще ощерился. Почему я его дразню? Почему не могу промолчать?

Этот человек так легко поймал меня на удочку, так быстро завоевал мое доверие, так блестяще обыграл! Я презирала себя столь же сильно, как и его, за то, что была такой наивной дурочкой! Он понял, что я боюсь пустить в свою постель мужчину, и воспользовался моей слабостью. Был учтив, вежлив и великодушен, и я уже через неделю после встречи буквально плясала под его дудку. Чтоб ему вечно в аду гореть!

Но зачем ему это было нужно?

Внезапно перед глазами все завертелось. «Слишком много ударов», — успела подумать я, падая на колени. Я опустила голову, тяжело дыша, пытаясь прийти в себя. Третий человек, не произнесший за это время ни единого слова, подошел ко мне. Я продолжала стоять на коленях, растирая руки. Бедняжка Джордж прижимался к моей груди. Мужчина нагнулся:

— С вами все в порядке? Можете встать? Я узнала голос. Этот человек был в гостинице, где мы с Лоренсом останавливались по пути в Йоркшир. Еще один из наемников моего мужа. Он молча поднял Джорджа и вручил мне. Слава Богу, кажется, дурнота начинает проходить.

Лоренс шагнул ближе. Я взглянула ему в глаза.

— Куда мы едем?

— Скоро узнаешь. Помолчи немного! Фрисон, закинь ее на спину Буйного. Не стоит ее связывать. Возьмешь пса к себе. Если она попытается выкинуть какой-нибудь фокус, убей его.

— Я в жизни не причинила вам зла, Лоренс, — пробормотала я, в который раз задаваясь вопросом, кто этот человек, ставший моим мужем. И почему полон злобы и отвращения ко мне?

— Вы отвергли меня, мадам, дерзко перечили во всем и нагло сунули нос в мои дела. Обнаружили вещи, которых вам не следовало знать. Больше я не намерен это терпеть. Ты отважилась на такое, чего никак нельзя было ожидать от невинной молодой леди.

Я понятия не имела, о чем он толкует. Перечила? Да я лишь обыскала письменный стол в монашеской келье!

— Зачем вы сунули терновую ветку под седло Малютки Бесс?

— У меня были на то свои причины, — безразлично обронил он. — Я дал тебе понять, что кто-то желает твоей смерти.

— Да, чтобы я заплатила за все.

— Вот именно. Чудесная всеобъемлющая угроза, не правда ли? Еще я желал видеть тебя беспомощной, испуганной и наслаждался, замечая, как день ото дня в тебе растет ужас. Разумеется, я ничего не имел против твоей смерти, но предпочитал, чтобы ты сначала помучилась. Месть сладка! Ах, как сладка!

Больше всего меня взбесило то, что ему была безразлична и гибель Малютки Бесс! Ярость неистовым водоворотом забурлила во мне.

— Я не представляю, о чем вы толкуете! Причинить зло несчастному животному! Грязный, омерзительный, подлый старик!

Я знала, что совершаю ошибку, но продолжала бушевать.

Фрисон все же стянул веревкой мои руки, и я даже не смогла защититься от удара. Кулак Лоренса опустился мне на голову, и я уткнулась в грудь Фрисона. Перед глазами взорвался фейерверк белых огней. Как странно… одна искра гасла, сменяясь другой, пока наконец все не догорели и все застлала черная пелена. Я услышала отчаянный лай Джорджа. И дальше… пустота.

Придя в себя, я почувствовала ритмическую качку и едва сумела поднять свинцовые веки, как мир закружился передо мной в жутком хороводе. Мне было так плохо, что, не поддержи меня Фрисон, мешком свалилась бы на землю. Я с трудом сглотнула и вновь зажмурилась. И должно быть, шевельнулась, потому что Фрисон прошептал мне на ухо:

— Не двигайтесь, миледи. Я удержу вас.

Я вдруг поняла, что он обнял меня и прижимает к себе.

— Где Джордж?

— У Флинта. Нет, не волнуйтесь, ничего он ему не сделает.

— Кто вы? Что происходит?

— Пока не могу сказать. Молчите.

Я повиновалась. Самым главным сейчас было удержать рвоту. Голова после удара этого безумца болела так, что я серьезно опасалась тяжелых повреждений.

— Не можете сказать, куда мы едем?

— Не могу, — повторил он и, поколебавшись, наклонился ко мне пониже. — Я пытался убедить его светлость, что вашей вины тут нет, что ссорился он не с вами, только он не послушал.

— С кем же он ссорился?

Фрисон опасливо оглянулся на Лоренса и опустил голову.

— Это не важно. Все равно я ничего больше не открою.

Но я уже и без того знала. Больше просто не с кем.

— С моим отцом?

Фрисон задохнулся от волнения:

— Пожалуйста, миледи, не допытывайтесь, я боюсь…

Значит, он опасался Лоренса? Что ж, не мне его винить. Я и сама боялась своего супруга.

Флинт и Лоренс поскакали вперед. Утро выдалось пасмурное, тяжелые тучи предвещали снегопад. Наверное, скоро мы будем в Девбридж-Мэноре. Мое отважное бегство ни к чему не привело. Но если он везет меня домой, что скажет слугам? Мисс Крислок? Джону? Нет, что бы он ни задумал, это произойдет не в его поместье. Слишком велик риск.

И я не особенно удивилась, когда наша небольшая кавалькада свернула с дороги на узкую ухабистую тропинку милях в двух от Девбридж-Мэнора. Я обернулась и взглянула на Фрисона, но тот решительно покачал головой и уставился перед собой.

Вскоре мы добрались до маленького коттеджа, выстроенного на опушке густого леса, в окружении старых кленов. Из полуразрушенной трубы поднимался дымок. К дереву была привязана лошадь.

Лоренс немного отстал и поравнялся с нами.

— А, мадам, вижу, вы очнулись. Самое время.

Он выглядел таким счастливым, таким довольным собой, что казалось, вот-вот запоет во все горло. И как никогда напоминал полководца, одержавшего решающую победу над врагом.

Мы остановились перед коттеджем. Лоренс снял меня с седла и развязал руки. Я попыталась вырваться, но он намертво вцепился в мои пальцы.

— Тише, тише, дорогая, я хочу, чтобы ты оставалась в сознании, когда увидишь приготовленный для тебя сюрприз, — возбужденно бормотал он, сверкая глазами.

Я ничего не ответила, хотя знала, прекрасно знала, в чем заключается этот сюрприз. Лоренс недоуменно поднял брови.

— Что ж, нужно признать, ты неглупа. Прочла письмо из моего стола? И все поняла, верно?

Я безмолвно покачала головой. Он рассмеялся и знаком велел Флинту открыть дверь. Тот бросил Джорджа на землю, и бедный песик тут же метнулся ко мне. Я подняла его и прижала к груди. Лоренс втолкнул меня в дом. Я нерешительно вгляделась в полумрак. Щербатый стол на подламывающихся ножках, несколько старых стульев, у дальней стены камин, в котором еле теплится огонь.

И тут я увидела кровать, придвинутую к стене, и потрескавшийся ночной горшок под ней. На кровати лежал человек, и хотя я не могла ясно рассмотреть его лицо, все же не питала никаких сомнений относительно того, кто передо мной.

Мой отец.

Я не видела его десять лет. И была дочти уверена, что он умер. Неужели дьявол не унес его за все прегрешения?

Очевидно, нет. Он жив и примчался сюда из Бельгии только ради того, чтобы спасти меня от Лоренса.

И все же я ничего не понимала. Зачем это ему?

Какой-то незнакомец самого разбойничьего вида, небритый, в одежде из грубого домотканого сукна, вышел из тени и кивнул Лоренсу.

— Он тут не буянил?

— Нет, милорд. Лежал тихо как мышка. Плечо все еще кровит, но он жив.

— Прекрасно, — с улыбкой кивнул муж. Я шагнула к кровати и увидела, что лежащий прикрыт грязным одеялом.

— Ну к чему такая застенчивость? — радостно осведомился Лоренс, казалось, дрожавший от предвкушения невиданных удовольствий. — Подойди, поздоровайся. Признайся, как скучала по нему. Обними. Спроси, почему он покинул тебя много лет назад и ни разу не попытался увидеть. Ах, ведь тебе так много нужно ему сказать, верно?

Он грубо подтолкнул меня к кровати. Отец пошевелился, тихо застонал, с трудом приподнялся на локте и уставился на меня.

Ни проблеска узнавания в голубых, так похожих на мои глазах. Только пелена боли и отчаяния.

Я не могла отвести от него взгляда. Сердце глухо застучало. Мне хотелось кричать, вопить на весь лес, и я прикрыла рот ладонью. Прошедшие годы растаяли в мгновение ока, и словно вуаль поднялась со знакомого лица. Отец совсем не изменился с нашей последней встречи. Может, чуть поседели волосы, но красновато-каштановая копна все еще оставалась густой. А голубизна глаз и прихотливый изгиб темных бровей, придававший ему вид ужасно любопытного и всем интересующегося человека, остались теми же. Мне всегда казалось, что жизнь, которую он вел, наложит на него неизгладимый отпечаток развратного существования, но это было не так. Он очень красив. Раньше я этого не замечала. Женщины, должно быть, находили его неотразимым и сами бросались на шею.

Но сейчас он смотрел на меня, как на постороннего человека. И понятия не имел, кто перед ним.

— Ну, Джеймсон, посмотрите, кого я вам привел.

Лоренс подтащил меня еще ближе к человеку, тупо уставившемуся на меня, изнемогавшему от боли. Отец нахмурился, но ничего не сказал.

— Идиот проклятый! — завопил Лоренс. — Неужели не понимаешь, кто перед тобой?

Наверное, именно в этот момент он и сообразил, что мой отец не видит женщину в тощем мальчишке в длинном черном плаще и дурацкой шапчонке, прижимавшем к себе терьера.

Лоренс сорвал с меня шапку, и локоны рассыпались по плечам и спине.

— Андреа! — хрипло вскрикнул отец. — О нет! Будь ты проклят, Линдхерст, ты все-таки захватил ее! Мерзавец, подлый ублюдок! Я прикончу тебя за это!

Отец набросился было на Лоренса, но Флинт вместе с тем, кто охранял коттедж, скрутили его и бросили на кровать. Он застонал и выгнулся от боли. И когда вновь смог говорить, хрипло, едва слышно, пробормотал:

— Бедное дитя мое! Тебе не удалось убежать! Я ведь писал, чтобы ты немедленно покинула это место и вернулась в Лондон! Почему ты осталась? Он держал тебя взаперти?

Побелевшее лицо покрылось крупными каплями пота. Очевидно, ему было очень плохо. Но меня отчего-то это не слишком волновало. Передо мной человек, которого я была обязана любить и почитать, но так долго ненавидела. Он сделал мою жизнь кошмаром, пронизанным горечью и неотвязным, опустошающим страхом. Джон прав: я добровольно обеднила свою жизнь, сделала ее ничтожной и жалкой. И все из-за него, моего отца.

Я увидела, как он протянул мне руку. Сильную. Хорошей формы. Надежную.

Но я не шевельнулась и подумала, как мы похожи. Бедная моя мамочка, я совсем ее не напоминаю, ни чуточки.

Внезапно я услышала свой спокойный, отрешенный голос:

— Ты написал бессмысленное, непонятное, таинственное письмо. Ничего существенного, никаких объяснений, только мелодраматический бред относительно неведомой опасности. Нет, я лгу, а для обмана слишком поздно. Я собиралась уехать при первой возможности, и дело тут не только в твоем предостережении. Это чудовище терроризировало меня, и потому я чувствовала, что нужно бежать, только до вчерашнего дня не понимала, кто устраивает все эти зловещие спектакли.

Пальцы Лоренса с силой впились в мое плечо, но я не вскрикнула. Даже не поморщилась. Пусть не видит, как мне больно!

— Я — чудовище? Взгляни лучше на него, дорогая женушка, это он — мерзавец и развратник, как тебе прекрасно известно.

И словно повинуясь его словам, я впервые внимательно пригляделась к лежавшему на узкой постели человеку, чья кровь течет в моих жилах, чьи черты я унаследовала, к тому, кто приехал в Англию, чтобы спасти меня, и поэтому попал в беду и теперь корчится от боли, окруженный врагами.

— Отец… тебе худо… — невольно прошептала я, с ужасом замечая запекшуюся кровь на его правом плече, оборванную одежду, грязь, паутину и плесень. И рванулась было к нему, но муж грубо дернул меня за руку.

— Неужели эта трогательная сцена означает, что ты простила ему все, что он сделал с твоей матерью и тобой? Вижу, по глазам вижу: ты его жалеешь! Не волнуйся, я очень удачно прострелил ему плечо. Он еще помучается, прежде чем сдохнуть!

Я принялась судорожно гладить Джорджа, испуганно прижавшегося к моей груди.

— Что он сделал вам? Зачем вы его терзаете? Заманили в Англию, ранили и держите здесь!

— Ну, Джеймсон, — засмеялся Лоренс, — сами расскажете о своем гнусном распутстве или позволите мне?

— Это не касается моей дочери, Линдхерст. Оставьте прошлое в прошлом.

— Нет, Джеймсон. В конце концов только с помощью этой соблазнительной наживки, вашей дочурки, я добрался до вас. Все это время я гадал, сработает ли мой план и остались ли в вас хоть какие-то чувства к ней. Как я молился, чтобы все удалось! Я решил, что лучший способ захватить вас, вероятно, единственный — жениться на ней. И ради этого я разослал объявления во все мыслимые газеты в надежде, что вы скоро узнаете о свадьбе. Если бы вы предоставили ее своей судьбе, мне пришлось бы терпеть свою милую супругу, пока я не придумал бы, как от нее отделаться. Но вы немедленно написали ей, чтобы предупредить, и, как пристало благородному рыцарю, ринулись спасать даму. Но было уже поздно. Все, что я замыслил, удалось, как по маслу прошло. В моих руках вы, она, даже мой жалкий племянник.

Да-да, мой драгоценный племянник Джон. Какое наслаждение он мне доставил! Наблюдать, как он влюбляется в нее! Правда, думаю, бедняга пленился ею еще до того, как я прибыл в Лондон. Но вы так искалечили дочь, так запугали, благодаря вашему распутству несчастная так опасалась мужчин, что видела в моем племяннике лишь угрозу и опасность. Я и не представлял, как глубоко ранена душа Андреа, пока не понял, что мой племянник не только любит ее, но и пытался ухаживать, когда был в Лондоне. Он красавец, военный, хорошо сложен, а я, должен признаться, не молодею. Однако она предпочла ему меня. Он потерпел неудачу. Я все удивлялся, в чем причина, пока не поговорил кое с кем. Разумеется, нужно было знать, о чем расспрашивать, и делать это как можно осторожнее. В результате мне стало известно, что она боится молодых людей.

Я медленно обернулась к Лоренсу. Его слова вновь и вновь терзали мой мозг, пока я не увидела яснее ясного свою слепоту, неспособность справляться с жизненными трудностями, реальными и воображаемыми, которые меня преследовали, измучили и изуродовали. Он знал, что Джон меня любит? Что он сделал с Джоном?!

— Где Джон? — громко спросила я. — Что значит — он в ваших руках?

Лоренс улыбнулся с таким довольным видом, словно вот-вот начнет потирать руки.

— Я о нем позаботился.

— Значит, он не уезжал ни на какой рождественский бал? Вот почему Буйный в конюшне! Вы что-то сотворили с ним, верно? Господи… неужели убили? Собственную плоть и кровь?!

Глава 30

Этот подлец имел наглость громко расхохотаться!

— Пока нет. Но скоро, дорогая, скоро!

Что-то взорвалось во мне, неожиданно и бесповоротно. Я уронила Джорджа на пол и ринулась на мужа, лихорадочно срывая перчатки. Я выцарапала бы ему глаза, но он оказался слишком высок для меня, и я не дотянулась. Зато я вонзила ногти ему в щеки, с наслаждением ощущая, как разрывается кожа, как заливает пальцы теплая жидкость.

— Где Джон, черт тебя возьми? Где?!

Он взвыл от боли, но все же сумел сжать мои запястья. Я успела исполосовать его физиономию, как кинжалом. Он прав: месть действительно сладка. Тяжело дыша, я отбивалась ногами, но длинные полы плаща сковывали движения, не давая нанести те жестокие удары, о которых я мечтала.

— Ради Бога, — крикнул Лоренс Флинту, — приведи из загона майора Линдхерста! Пусть эта сучка убедится, что он еще жив. К тому же зачем ему лишаться столь великолепного спектакля? Тем более что трагическая развязка и осуществление моих великолепных планов уже близки. А вы, мадам, стойте смирно, иначе я прикончу сначала его, а потом проклятого пса. — Он отпустил меня и приложил платок к щекам. — Вы за это заплатите.

— Да, — согласилась я, — вы уже пообещали мне это.

И, нагнувшись, взяла Джорджа. Сил говорить не осталось, хотя меня трясло от ярости, злобы, сознания собственного бессилия. В маленьком коттедже слышалось лишь тяжелое дыхание мужчин. Я, кажется, вовсе не дышала. Просто на несколько минут превратилась в оледеневшую статую с окровавленными пальцами. Отец, похоже, потерял сознание. Сырые дрова шипели, выбрасывая снопы искр.

Дверь снова отворилась, и Флинт втолкнул в комнату Джона со связанными за спиной руками. На нем были только белая сорочка, лосины и сапоги. Мерзавцы! Как он еще не замерз?! Лицо покрыто синяками. Похудел, выглядит изможденным… на щеках синеватая щетина. Сколько они его тут продержали?

Но я сразу же вспомнила: два дня.

Мне хотелось подбежать к нему, но я поостереглась и только выговорила, очень медленно, очень спокойно, стараясь не шевелиться:

— С вами все в порядке, Джон?

К моему удивлению, он улыбнулся, и в полумраке ярко блеснули белоснежные зубы.

— Жив и здоров, Энди, только немного холодно, но я переживу. Все время гадал, сколько времени ему понадобится, чтобы притащить сюда вас. Простите, что не сумел его остановить. Пытался, но опоздал. Он поджидал меня вместе со своими наемниками. Насколько я понимаю, это ваш отец лежит на кровати?

— Да.

Джордж возбужденно затявкал.

— Нет, — объяснила я, — Джон сейчас не может взять тебя на руки. Вспомни уроки Брантли и потерпи немного.

— Если это облегчит тебе жизнь, Джон, — вмешался Лоренс, — позволь сообщить, что маленькая стерва любит тебя. Возможно, даже сильнее, чем ты ее. Это мне не известно. Но она пыталась придушить меня, когда узнала, что я тебя захватил. Взгляни только, как она расписала мне лицо.

— Жаль, что не успела вцепиться тебе в глотку, — вздохнул Джон, широко улыбаясь. — Итак, Энди, ты любишь меня больше, чем я тебя? Думаешь, это возможно?

Я прикусила губу, снова принимаясь гладить Джорджа.

— Нет, — выговорила я наконец, — невозможно.

Лицо его осветилось счастьем, но он ничего не ответил.

— Любовь глупой девчонки, — с легким недоумением пробормотал Лоренс, нахмурившись. — Она раскроила мне щеки ногтями, но, можешь быть уверен, поплатится за это. В полной мере.

Я снова вспомнила о пистолете, прижатом к животу. Господи, мне так хотелось пристрелить Лоренса, что просто трясло от нетерпения.

— Ты собрал всю свою гнусную шваль, — бросила я ему, — использовал меня как приманку, чтобы выманить отца из Бельгии. Не остановился даже перед тем, чтобы издеваться над собственным наследником. Неужели мы с Джоном не имеем права узнать, к чему все эти старания?

Возможно, Лоренс не расправится с Джоном, слишком уж это было бы чудовищно. Значит, остаются отец и я.

— Ну? Кто-нибудь из вас развяжет язык?

Отец поморщился от боли, потом посмотрел на меня, и только слепая не увидела бы в его глазах беспредельного отчаяния.

Он перевел взгляд куда-то в пустоту. В прошлое.

— Это было так давно… — Приступ кашля заглушил остальные слова. Все напряженно молчали, пережидая, пока отец придет в себя. Он вытер губы рукавом и едва слышно выдохнул:

— Я встретил леди Кэролайн в Париже. В то время она уже была второй женой Линдхерста.

Ну разумеется, Кэролайн. Мне следовало догадаться. Все так очевидно! Отец любил женщин, их тянуло к нему, как мотыльков на огонь. Почему Кэролайн должна была стать исключением?

В горле у меня так пересохло, что воздух обжигал небо. Я словно читала мысли Джона, стоявшего в нескольких шагах. Он лихорадочно пытался сообразить, как спасти нас.

— Мы стали любовниками. Андреа, поверь, я любил ее, а она меня. Никогда и ни одну женщину я не любил так сильно. Пойми, я ничего не мог с собой поделать, впрочем, как и она. Попытайся меня простить.

— Продолжайте, Джеймсон, — прошипел Лоренс, — пора ей узнать всю правду о своем папаше.

— Я уже знаю всю правду, — запротестовала я, но они не обратили на меня внимания.

— Так и быть, — пробормотал отец, — ты услышишь все. Леди Кэролайн ждала ребенка. Я тогда еще был женат на твоей матери. Наконец мы с Кэролайн поняли, что выхода нет: необходимо выдать дитя за отпрыск Линдхерстов. В то время она путешествовала без мужа и поэтому не была уверена, удастся ли наш план, но попытаться следовало. Ну что такое месяц? Дети часто появляются на свет преждевременно. Нам пришлось расстаться в тоске и отчаянии.

— Ах, все это звучит крайне романтично, отец, — вставила я. — Ты убил леди Кэролайн, в точности как мою мать, а еще раньше — Молли, глупенькую горничную. Ваши излияния кажутся мне малоправдоподобными, сэр. Ваша похоть омерзительна.

— Кто такая Молли?

Я закрыла глаза.

— Господи, ты даже не помнишь ее, верно? Она была служанкой в нашем доме. Убирала нижние комнаты. Она забеременела от тебя. И умерла, рожая твое дитя, а ты ушел и не оглянулся, черт возьми! Посвистывая как ни в чем не бывало, отправился охотиться за очередной жертвой. Она ничего для тебя не значила. А мама знала и о Молли, и обо всех остальных женщинах, которых было так много, так много… Помню, как она умоляла тебя, чуть ли не на коленях! Ее рыдания и всхлипы разрывали мне сердце, но ты равнодушно взирал на страдания нелюбимой жены.

— Андреа, ради Господа Бога, ты была тогда совсем малышкой и многого не понимала. До сих пор видишь все глазами ребенка. Все было не так, совсем не так. Твоя мать… была истеричкой, неужели ты до сих пор этого не поняла? Воспринимала любое слово как оскорбление и легко приходила в ярость. Она начинала плакать, вопить и совершенно теряла голову. Кроме того, она была холодной, бесстрастной женщиной. Прекрасной, но холодной. Она не хотела меня, как женщина хочет мужчину. Не терпела моих прикосновений, не пускала в свою постель и при этом, как ни странно, не желала, чтобы я завел любовницу. Я, как тебе известно, не монах. И нуждался в женской дружбе, в том, чтобы делить страсть и желание с той, кому я небезразличен. Твоя мать меня не любила. Для нее я был лишь собственностью, вещью. Говорю тебе, у меня не было иного выхода, кроме как искать мгновений наслаждения и покоя с другими женщинами. Она сама меня оттолкнула.

— Все, что ты сказал, — не повышая голоса, ответила я, — лишь неубедительная попытка оправдать ту ложь, которой ты запачкал имя матери. Она любила тебя всем сердцем, ты же постоянно ранил ее, грубо, мимоходом. Как часто она поверяла мне свои обиды, когда ты бросал ее ради очередной игрушки! Ты уничтожил ее своим распутством и стал причиной гибели. Ты был ее жизнью, а она для тебя — ненужным бременем. Ты такое же чудовище, как смехотворный старик, за которого я имела глупость выйти замуж.

К моему удивлению, отец кивнул:

— Да, к сожалению, ты во многом права. Я ищу предлог обелить себя.

— Ты гадала, почему он не написал тебе правду, ограничившись туманными предостережениями? — усмехнулся Лоренс. — Можешь представить, что он посмел бы признаться, как обольстил чужую жену, наградил ребенком и как ни в чем не бывало вернул мужу? Неужели он захочет обличить себя? Да у него храбрости не хватило признаться, неужели не понятно?

Да, все верно.

Джон переступил с ноги на ногу. Какие мысли его обуревают?

Никто не посмел заговорить первым.

Я не сводила глаз с кровавого пятна на белой сорочке отца. Видела, как он страдает, не только от телесных, но и душевных ран, тех, что нанесла ему дочь. Черт побери, он не заслужил ничего иного, кроме моего презрения, моей ненависти.

Я стояла неподвижно, затерянная в былом, и перед глазами проплывало несчастное, залитое слезами лицо матери. Десять лет как она умерла.

И внезапно в моем мозгу словно закрылась дверь. Дверь, за которой осталось прошлое. Ни мрачных теней, ни горьких воспоминаний. Ничего, кроме кристальной ясности. Меня будто подняли на свет из глубокой пропасти. И яркое сияние залило меня. Я свободна! Я жива!

Взглянув в блестящие глаза, совсем как мои, я спросила:

— Почему ты покинул меня? Мама умерла, а ты не вернулся. Как ты мог оставить меня одну?

— Твой дед не позволил мне взять тебя. У него было достаточно власти и могущества, чтобы близко меня не подпустить, — печально признался отец. — Меня вынудили уехать, дитя мое. Твой дед. Я пытался приехать после его смерти, но моя близкая приятельница умирала, и я не мог бросить ее.

— Ты и ее прикончил, Джеймсон.

— Нет, подонок, я не ты! Дитя мое, ты веришь, что я не хотел тебя увидеть? О нет, Андреа, я любил тебя и тосковал, бесконечно тосковал.

Это мой отец. Пусть он не слишком благороден, не столь надежен, но все же это мой отец, и он спешил мне на помощь. И не бросил умирающую женщину.

Я протянула ему руку. Мне хотелось заплакать, обнять его, почувствовать еще раз узы крови.

— Ты приехал ради меня, отец? — прошептала я.

— О да. Да, — кивнул он и медленно поднялся. Никто не посмел его остановить. Он подошел ко мне, взял мою ладонь и погладил Джорджа. Тот лизнул его руку. Отец улыбнулся:

— Ты так и не выросла. Я все гадал, станешь ли ты высокой, как я. — Он коснулся кончиками пальцев моих волос. — Невероятный цвет. Так много разных оттенков, переходящих один в другой, не просто рыжий или каштановый, как у меня. Ты прекрасна. И, насколько я теперь вижу, храбра. Стала изумительной женщиной.

Лоренс не встал между нами. Только презрительно сжал губы. Отец покачнулся. Я подвела его к кровати и помогла лечь.

— Расскажи остальное, отец. Нам всем грозит опасность. Ради меня, ради Джона объясни, что случилось дальше.

— Я почти закончил, Андреа. Кэролайн уехала из Парижа и вернулась к Линдхерсту. Она не хотела покидать меня. Но что ей оставалось делать? Она знала, что от родных помощи ждать нечего. Бедняжка была в таком отчаянии, что попыталась избавиться от нерожденного младенца, но ничего не получилось. Она написала мне и сообщила, что Линдхерст принял ее обратно. В следующем послании говорилось, будто он, похоже, не подозревает о ее измене и о том, что ребенок не его. Несмотря на грусть потери, я испытал облегчение: Кэролайн была в безопасности, обрела покой и счастье. Она так мечтала о ребенке. Нашем ребенке. Потом я услышал, что Линдхерст всем говорит о безумии жены. У меня не осталось ни малейших сомнений в том, что ему известно все. Может, он проведал и о том, кто был ее любовником. Я уверен, после рождения девочки он убил Кэролайн.

— Я тоже так считаю, — кивнула я и услышала, как тихо охнул Джон.

— Мне не слишком нравится, что Джон слышит подобные обвинения, — процедил Лоренс. — Кстати, они совершенно ни на чем не основаны. Что же до вашего дешевого романа с моей женой… едва она призналась в своей беременности, я сразу разгадал правду. После этого узнать имя ее любовника было легче легкого. Ее попытки скрыть случившееся, солгать лишь забавляли меня. Собственно говоря, я ничуть не сомневался в ее измене. Видите ли, от меня нельзя забеременеть — я бесплоден. Поэтому неверность Кэролайн была очевидна. Это ты бесчестный негодяй, Джеймсон, а не я.

— Нет, сэр, — вмешался Джон, — это не просто беспочвенные обвинения.

Он говорил так невозмутимо, с такой убежденностью, что в самой глубине моей души загорелся крохотный огонек надежды.

— Я уже пришел к выводу, что за всеми странными случаями в доме стоишь ты. Старуха с моим мавританским кинжалом, терновая ветка под седлом кобылки. Все эти покушения на Энди были неудачными, но достигли определенной цели. Ты запугал нас. Меня и Энди. Было просто некому, кроме тебя, все это проделывать, только я боялся поверить. Не мог себя заставить. Ведь ты мой дядя! Взял меня и Томаса к себе после гибели наших родителей. Несмотря на все наши споры, я верил, что дорог тебе. Но ты разительно изменился. После того как убил бедняжку Кэролайн, верно? За то, что была неверна тебе.

— Надо же! — капризно проворчал Лоренс. — Я так старался! И был уверен, что одурачил тебя, Джон. Я видел, как ты смотришь на нее, как ловишь каждое слово. А ты знал о том, как погибла Кэролайн, или это явилось для тебя сюрпризом? — обратился он к моему отцу.

— Знал, — вздохнул отец. — С самого начала знал. Кэролайн ухитрилась тайком отправить мне письмо незадолго до убийства. Я примчался в Девбридж-Мэнор, чтобы спасти ее, но опоздал. Мне рассказали, как она в припадке безумия спрыгнула с башни. Поверил ли я в самоубийство? Пытался. Но все-таки сомнения оставались. Бедняжка Кэролайн, какой жестокий конец! А дочь… что я мог сделать, кроме как молиться, чтобы вы не причинили ей зла?

Лоренс счастливо рассмеялся, физиономия его оживилась.

— Не задавались вопросом, дорогой, почему я позволил девчонке жить? Плод незаконной связи потаскухи и распутника? Ну так вот, каждый раз, глядя на Джудит, я вспоминал ее жалкого родителя и смаковал мысли о мести. Я понимал, что у меня, возможно, уйдут годы на то, чтобы добиться своего. Но знал, что этот день придет. Убийства Кэролайн было недостаточно.

Он подскочил ко мне и оттолкнул отца. Но тот, раненный, нашел в себе силы броситься на врага и схватить за горло. Я так и не успела заметить, как все произошло. Фрисон и Флинт попытались его оторвать. Флинт с размаху ударил его по лицу, по раненому плечу. Настал мой черед. Я отпустила Джорджа, выхватила «дерринджер» и отчеканила:

— Я убью графа, если немедленно не отпустите моего отца.

Лоренс метнулся ко мне, но я ловко увернулась. Он остановился, тяжело дыша, уставясь на маленький пистолет.

— Сделай еще шаг, старик, — злобно прошипела я, — и я всажу пулю тебе между глаз. Ну же, подойди! Гадаешь, хватит ли у меня смелости пристрелить тебя? Думаешь, женщина на такое не отважится? Воображаешь, будто я стану ныть и плакать? Что же ты стоишь, рискни!

Он перевел взгляд с оружия на мое лицо, словно взвешивая шансы.

— Пистолет. Откуда ты его взяла?

— Купила в деревне, у милого мистера Форрестера. Он даже взял на себя труд поехать за ним в Йорк. Зря ты считал меня идиоткой. Должна же я была себя защитить. Отец, как ты?

Он, задыхаясь, повалился на постель.

— Все хорошо, Андреа.

Лоренс, все еще не в силах поверить собственным глазам, пробормотал:

— Этого не должно было случиться! В жизни не предполагал, такого… В конце концов ты всего лишь женщина!

Я, забыв обо всем, от души расхохоталась:

— Глупец! Нет, вы трое не двигайтесь, иначе старик мертв. У меня рука не дрогнет! И не думайте дергаться! Джон, подойди, я тебя развяжу.

Мужчина, державшийся за его спиной, переступил с ноги на ногу.

— Не сметь, кретин, или я убью негодяя, который тебе заплатил! Я прекрасно стреляю, спасибо деду.

Я думала, Лоренс взвоет от злости. Он побагровел, сжал кулаки, но что мог поделать? Я впервые взяла над ним верх и нашла средство удержать его в узде.

Джон отступил и приказал наемникам:

— Поднять руки! К стене!

Они молча повиновались. Джон направился ко мне, и я принялась распутывать узлы.

— Прекрасно, милая, — прошептал он, следя за противниками. — На войне каждый солдат мечтает о том, чтобы за спиной был надежный товарищ. Я горжусь тобой.

При этих словах я задрала нос до небес. К тому же веревки были почти развязаны. На миг я позабыла обо всем, кроме этих проклятых узлов, и отвлеклась.

Всего на долю секунды, но этого оказалось достаточно, чтобы Лоренс успел выхватить из-под плаща кинжал и одним гибким движением швырнул в отца. Кинжал вонзился прямо в раненое плечо. Отец вскрикнул.

Наемники вскочили и стали надвигаться на Джона.

— Стойте, черт побери, или я буду стрелять!

Они не остановились.

Я спустила курок.

Глава 31

К сожалению, я не пристрелила его. Моя рука дернулась от волнения и злости, и пуля попала в бедро. Граф заорал, упал на колени и повалился на бок.

Но Джон уже был свободен. Не успели враги наброситься на него, как я увидела солдата в действии. Он в мгновение ока избавил их от оружия и со зловещим спокойствием предупредил:

— У меня две пули, джентльмены. Один из вас избежит смерти, но кто именно? Кто хочет рискнуть? Ну же, не будьте трусами, сделайте что-нибудь! Взгляните на того, кто хотел вашими руками расправиться с невинными людьми! Больше он вам не поможет. Будет валяться здесь, пока его нога не сгниет, а сам он не отправится в ад, где ему самое место. Ну как? Не хотите потягаться со мной?

Они переглянулись и затем очень медленно отступили и по команде Джона завели руки назад.

Я подбежала к отцу. Он потерял сознание. Кинжал по-прежнему торчал из раны. Господи, сколько крови!

Я зажмурилась, пытаясь взять себя в руки.

— Ну нет, черт побери, ты так просто не умрешь, да еще у меня на руках!

Я сбросила плащ, сняла сорочку, разорвала ее на широкие ленты и, затаив дыхание, вытащила клинок. До сих пор не пойму, как меня не вырвало от одного запаха дымящейся багряной жидкости. Бедный отец, какие страдания он выносит!

— Прости, — прошептала я, — прости. Но теперь все будет хорошо.

Я изо всех сил нажала на рану. Отец застонал, но его рука легла на мою. Значит, понял.

— Ты будешь жить, — пообещала я. — Будешь.

— Да, — прошептал он, полыхнув голубыми глазами. — Я должен.

Он снова опустил веки, рука бессильно повисла. Наверное, лишился чувств. Вот и хорошо, по крайней мере боли не почувствует.

— Продолжай давить, Энди. Нужно остановить кровотечение, — велел Джон, но тут же оттолкнул меня. — Твоих сил недостаточно. Лучше держи под прицелом остальных негодяев.

Я отошла на несколько шагов, взглянула на мужа, все еще валявшегося в глубоком обмороке. Кровь по-прежнему заливала его бедро, образуя лужицу на полу.

Я подстрелила его. Может, он умрет?

Странно, но я не чувствовала ни страха, ни раскаяния, ни угрызений совести. Он убийца. Наверное, я не хотела бы носить на себе такое же клеймо. Однако не сделала ни малейшей попытки перетянуть рану. Кроме того, нужно следить за наемниками!

Один из них пошевелился. Я подошла и что было сил ударила его по голове рукояткой пистолета. В этот момент я услышала какой-то шум, но оказалась недостаточно проворной. Лоренс умудрился встать на колени. В руках у него появился пистолет. Еще один! Да что у них, целый арсенал? Ничего не скажешь, запасливые мерзавцы!

Меня спас Джордж. Он ощерился и с рычанием прыгнул на Лоренса. Я прицелилась.

Все произошло очень быстро. Флинт кубарем покатился мне в ноги, Джордж напал на Лоренса, а Джон без колебаний поднял кинжал, которым его дядя ранил моего отца, и послал клинок прямо в горло Лоренса таким молниеносным жестом, что я толком ничего не успела разглядеть. На лице Лоренса отразилось неподдельное удивление. Он хотел сказать что-то, но не смог. Только уронил пистолет и попытался схватиться обеими руками за кинжал в бесплодной попытке его вытащить.

Послышалось омерзительное бульканье. Изо рта Лоренса хлынул поток черной жидкости. Он взглянул на отца, и ужасный гнев исказил его черты. Но было поздно. Он рухнул на пол. Джордж стоял над ним, заливаясь торжествующим лаем.

Так мой муж и умер, полный злобы и ненависти.

Флинт с воплем ярости дернул меня за ногу и умудрился повалить. Я сильно ушиблась, но тут же пришла в себя и хладнокровно предупредила:

— Прочь от меня, Флинт, или будет хуже!

Но, на свое горе, лакей не послушался. У него, кажется, руки чесались сдавить мое горло. Флинт окончательно потерял голову и словно обезумел.

— Проклятая стерва! Я придушу тебя! Ты убила хозяина! Я сверну твою тощую шею!

Я будто сквозь туман услышала крик Джона, успела увидеть, как он метнулся ко мне, но отчего-то ясно поняла, что, если сама не успею ничего сделать, будет слишком поздно. Я вовремя собралась с мыслями и, сообразив, что делать, второй раз за этот вечер спустила курок. Пуля попала негодяю прямо в сердце.

Клешни Флинта медленно разжались. Он упал, глухо ударившись затылком о деревянные доски.

Воцарилась мертвая тишина. Джон подбежал к Флинту и, присмотревшись, воскликнул:

— Иисусе, ну и напугала ты меня! Все, Энди, ему конец! Ты сумела сделать это! Сумела!

Джордж вопросительно тявкнул и принялся с бешеной скоростью вилять хвостиком. И неожиданно прыгнул на Джона, оторвавшись от земли на целый фут. Джон поймал его и принялся гладить.

— Все хорошо, Джордж, все хорошо, старина. Успокойся. Ты молодец. Спас всех нас. Только не обмочи меня от радости. Понял? Вот и умница.

Он отнес Джорджа мне и, встав на колени, спросил:

— Как ты, любимая? Все в порядке?

Я медленно кивнула, все еще не в силах опомниться. Настоящая бойня! В воздухе висел густой запах крови. Отец, очевидно, очнувшись, застонал и что-то прошептал.

Джон торопливо поцеловал меня в губы, погладил по щеке и поднялся.

— Сейчас снова перевяжу твоего отца. Нужно как можно скорее добраться до дома и послать за доктором Баулдером. Ты героиня, Энди. В жизни не видел такой храброй женщины. Но все-таки сомневаюсь, чтобы ты любила меня больше, чем я тебя.

Отец снова застонал. Джон уселся и принялся туго стягивать рану полосками ткани.

— Не волнуйся, — сказал он мне, не поднимая глаз, — я прослужил в армии шесть лет и приобрел немалый опыт.

Я с трудом встала и схватилась за последний пистолет. У нас всего одна пуля, но и этого вполне достаточно. Этим двоим наверняка безразлична судьба хозяина, не то что Флинту. Им лишь бы ноги унести.

Я глубоко вздохнула. Все мы живы. И каким бы дурным человеком ни был мой отец, не хочу, чтобы он умер.

В этот момент я молилась, молилась всем сердцем, чтобы он выжил.

Мой отец выжил.

Хотя поминутно терял сознание или забывался глубоким наркотическим сном. Доктор Баулдер остался в доме и неусыпно заботился о больном.

Ракер отвез Фрисона и его сообщника в местную тюрьму и по дороге не слишком с ними церемонился. Из всех событий последующих дней я запомнила, как Джон прижимал меня к себе, касаясь губами волос. Как Томас и плачущая Амелия бросились в объятия друг друга, громко изливая ужас и скорбь. Помню, как что-то ела в кабинете у огня и Джон сидел рядом.

А потом, непонятно по какой причине, все померкло и исчезло. Я пыталась открыть глаза, что-то сказать, но не могла. Что же со мной творится?

— Слишком много ей пришлось перенести, — уловила я слова Джона и поняла, что он куда-то несет меня. — Силы иссякли.

Я сознавала, что вокруг люди, слышала голоса — очень тихие, как обычно у постели больного. Кто тут болен? Я? Неизвестно.

Я понимала только, что ушла в себя и никто и ничто не может вернуть меня к жизни.

Спала и видела сны.

Мне снился Питер, снилось, что он держит меня за руку, целует в щеку, просит очнуться, уговаривает, что до Рождества осталось всего четыре дня и с моей стороны просто грубо и негостеприимно даже не поздороваться с ним. И где его подарок? Неужели не купила?

Чаще всего рядом оказывалась моя дорогая мисс Крислок. Это она поддерживала мою голову, умоляя выпить лекарство, после которого я обычно погружалась в глубокий сон. Миссис Редбрист кормила меня душистым куриным бульоном, и я послушно глотала ложку за ложкой. И слышала, как она радуется, что мне повезло и я могу есть, иначе просто могла бы умереть от истощения. Мне хотелось заверить, что бульон ужасно вкусный и так чудесно согревает живот, что я обязательно пойду на поправку.

Рядом что-то лепетала Джудит. Кажется, здоровалась с виргинским выговором, как она мне сообщила. Ее «доброе утро» растянулось не меньше чем на полчаса. Мисс Джилбенк рассмеялась, похлопала меня по руке и сообщила, что соскучилась по мне и требует, чтобы я немедленно встала.

Так много людей вокруг хотят видеть меня здоровой, требуют, чтобы я открыла глаза. Но я не могла и ненавидела себя за слабость. Хотелось открыть рот, потребовать, чтобы они сделали что-то, перестали шептаться, кричали, смеялись, трясли меня. Хорошо бы вдалеке играла музыка…

Но надо мной по-прежнему витал шепот. Или сгущалось бесконечное молчание.

Это произошло среди ночи. Меня неожиданно окутало жаром, проникавшим до самых костей. Над ухом затявкал Джордж.

Мне хотелось улыбнуться, сказать Джорджу, чтобы не надоедал Джону своим неприкрытым обожанием.

Пламя, сжигавшее меня, становилось все неукротимее, и я поняла, что это Джон притянул меня к своей груди. Большие ладони гладили меня по спине. Теплое дыхание коснулось виска. Наконец-то я в безопасности, под его защитой… И это навсегда.

Он что-то говорил, и я упивалась звуками его глубокого голоса, тихим рокотом, раздававшимся в его груди при каждом слове. Я отчетливо понимала, что он любит меня и вне себя от тревоги и беспокойства, но ничего не могла сделать.

И вдруг шепот оборвался.

— Послушай меня, Энди! — нетерпеливо, в полный голос, закричал Джон. — С меня довольно! Я обращался с тобой бережно, со всей добротой. Но ты не желаешь возвращаться! Я решил, что больше ты не заслуживаешь моей нежности. Немедленно подчиняйся, черт тебя возьми! Ты моя будущая жена, а жена обязана покориться мужу. Почему ты никак не очнешься? Доктор не понимает, что с тобой. Нес чушь насчет шока, женских нервов и припадка безумия, пока я не объяснил, что твои нервы могут протянуться отсюда до Франции и не лопнуть. Что же до безумия… я сказал, что ты не задумалась бы втоптать меня в землю, ляпни я что-то в этом роде. Он от возмущения только головой качал. Потом я торжественно поведал, как ты застрелила человека и видела столько крови и страданий, что, вероятнее всего, просто не сумела этого вынести и спряталась в свою скорлупу, чтобы найти мир и покой, и останешься там, пока не сумеешь справиться с собой и примириться с тем, что случилось.

Я почему-то сразу ему поверила. Это, конечно, куда правдоподобнее, чем мое внезапное умопомешательство.

— Но, дьявол, прошло уже шесть дней, Энди! Пора вернуться к жизни, перестать ее бояться, выйти за меня замуж, гулять с Джорджем, играть для нас на пианино и держать пари с Джудит на то, какой куст в следующий раз выберет наш драгоценный пес. И позволить мне смешить тебя.

Ну так вот, мне нравится ласкать твои груди, такие белые и мягкие. Нравится ощущать вкус твоего рта, только жаль, что губы у тебя пересохли. Нужно не забыть смазать их жиром. Твой отец поправляется. Доктор Баулдер свое дело знает, но, думаю, будущему тестю лучше в основном благодаря превосходным обедам кухарки. Он съел почти все запасы ветчины.

На дворе сильно похолодало, и три последних дня шел снег, а Малютка Бесс почти здорова. Она жалобно ржет, когда кто-то подходит к ее стойлу. Тоскует по тебе.

Все мы ждем, пока ты откроешь свои прелестные глаза и выпалишь очередную дерзость, например потребуешь к своему куриному бульону рюмку бренди. А что ты делаешь с Питером? Он часами просиживает у твоей постели или вышагивает по комнате. Он похудел и измучился, Энди. Ты должна как можно скорее вернуться и попробовать бренди. Ну, что ты об этом думаешь?

Открой глаза, Энди, улыбнись мне. Я хочу целовать тебя и научить целоваться. Хочу любить тебя бесконечно и показать, какое волшебство способны сотворить мужчина и женщина в постели. Вот увидишь, нам с тобой это удастся. Ты доверишься мне и будешь отвечать на ласки, и такое желание охватит тебя, что боюсь, станешь набрасываться на меня из-за двери или из-за первого попавшегося дерева. И зацелуешь до безумия, пока я голову не потеряю. Мы всегда будем вместе.

Все это сбудется. Ты безгранично доверишься мне, Энди. А я буду верен тебе до последнего вздоха. Но и тогда мой дух останется преданным тебе. Я буду цепляться за тебя, пока ты не проклянешь меня и не потребуешь, чтобы я растворился в надзвездном эфире. Это правда, Энди. Я никогда, никогда не солгу тебе.

Целовать его, пока он голову не потеряет? Мне ужасно это нравилось.

Джон снова прижал меня к себе. Он большой и сильный. Но теперь я ничуть этого не боюсь. Мне хотелось смеяться, смеяться над тем, как разительно я изменилась, и все благодаря Джону. Джону, которого я буду любить вечно. И за порогом вечности.

Мне хотелось сказать ему, что моя аура будет куда более сильной, чем его.

Он подарил мне жизнь. Я старалась объяснить ему это и так и сделала. Про себя. Мысленно.

Не знаю, сколько времени он продолжал говорить, обнимать меня, гладить и целовать, но и этого оказалось недостаточно. Хоть бы он не уходил!

Но Джон исчез. Только Джордж продолжал лежать, прижавшись ко мне. Все будет хорошо.

В закрытые веки ударил свет. Я не поняла, в чем дело. Никто не заходил сюда со свечой. Кто это?

Послышался чей-то тихий голос, повторявший снова и снова:

— Мне никак не удавалось застать тебя одну, дьявол побери твою черную душу! Всегда кто-то слоняется рядом, особенно Джон, будь он проклят за то, что убил моего дорогого, Лоренса. Я так боялась, что действие зелья кончится и ты придешь с себя, но, слава Богу, этого не случилось. Вот уже два дня как я ищу возможности одурманить тебя. Но все ушли, а ты еще спишь. Ну же, злосчастная дурочка, дай приподнять тебе голову, чтобы я смогла влить свой чудесный настой, приготовленный специально для тебя. Я дала его тебе в ту первую ночь, когда ты привезла домой остывшее тело Лоренса, притащила своего мерзкого отца и послала за доктором Баулдером. Подумать только, этот развратник вот-вот поправится, а мой Лоренс гниет в холодной могиле. Я дала тебе снадобье и притворилась, как страдаю, как плачу от тревоги за тебя, чтобы все, все это видели.

Второй раз ты охотно выпила мое лекарство, а я с радостью наблюдала, как оно льется в твое горло и еще больше отдаляет тебя от этого мира. Вряд ли ты даже слышишь меня сейчас. Кто знает, может, ты уже на пути в ад? Но последняя порция ушлет тебя далеко-далеко, откуда нет возврата. Давно пора.

Я испугалась. Кажется, мисс Крислок с ума сошла? Хочет моей смерти? Пытается убить меня? Неужели она любит Лоренса?

Она просунула руку мне за спину.

Нет-нет, должно быть, я снова сплю, и в очередной раз уродливый кошмар терзает мою несчастную голову.

Я нахмурилась, отчаянно пытаясь проснуться. И проснулась. Открыла глаза и взглянула в лицо мисс Крислок. Она держала стаканчик, наполненный молочно-белой жидкостью.

Губы, казалось, застыли, не желая двигаться, но я все же громко сказала:

— Милли! Почему? Что ты со мной делаешь? Ты всегда меня любила. Почему?

Она рассмеялась, но от этого смеха по коже поползли мурашки. Безумный смех. Смех помешанной, полный отчаяния и ненависти. И предметом этой ненависти была я!

— Значит, ты все же слышала? Я намереваюсь убить тебя, подлое отродье. Лоренсу не удалось, но я сумею. Джеймсон довел до могилы твою мать, так что придется покончить и с ним, но ты должна умереть первой. Всем будет не до него, и я легко отправлю твоего папашу на тот свет. Никто не поймет, что с тобой случилось. Ты просто отойдешь во сне. Доктор так и не узнает причины. И ничем тебе не поможет. А меня… кто же заподозрит любящую компаньонку? О, как я буду радоваться твоей гибели и своей мести!

Ты думала, что это Лоренс появился в облике старухи с кинжалом? Нет, это была я! Хотела запугать тебя, сломить, но в тебе нет ни капли чувствительности, ты вся в своего жестокого деда! Тебе следовало бы родиться простолюдинкой!

А я-то надеялась, что ты закатишь истерику, упадешь в обморок! Зря! Сразу видно, не в мать пошла! А Лоренс считал, ты будешь вне себя. Он не знал тебя, как я, и что получилось? Проклятая стерва, твой любовник расправился с ним!

Она грубо дернула меня за руку и поднесла к губам стакан. Сил сопротивляться не было.

— Нет, — прошептала я, — нет.

— Ты заслуживаешь смерти за то, что сделала с моим Лоренсом!

— Он преступник. Само зло…

— О нет, просто мужчина, которого предали. Кэролайн и твой негодный отец. Он хороший человек и женился бы на мне, как только ты легла бы в землю. Я успела хорошо узнать его за это время. Просила не жениться на тебе, но он убедил меня, что это необходимо. Лоренс твердил, что любит меня, одну меня, а ты для него — только средство достичь цели и отомстить. Я любила его, слышишь? И с радостью пошла бы под венец. Но теперь мечты о счастье разрушены. У меня ничего не осталось. А ты на этот раз, засыпая, помни о том, что отец скоро последует за тобой. Он умрет быстро. Думаю прикончить его на Рождество. Как тебе? Нравится? А, остается Джон! Я еще не решила, как поступлю с ним.

— Нет, Милли! Только не Джон. Он ничего тебе не сделал. Пожалуйста, не трогай и отца.

— Он жалок в своей слабости, — прошипела она, наклоняясь так низко, что я зажмурилась. — Ну что ж, пора.

Я задыхалась от беспомощного страха. Но тут чей-то резкий голос приказал:

— Мисс Крислок, немедленно отдайте мне это!

Джон! Он схватил ее за руку, отобрал стакан и передал стоявшему сзади Питеру.

— Добро пожаловать назад, Энди, — прошептал он.

— Ты здесь. Почему ты здесь?

— Я все гадал, кто изображал старуху. На Лоренса не похоже. Кроме того, я не мог понять, почему ты так долго не приходишь в себя. Мы с Питером решили спрятаться и посмотреть, не придет ли кто. Когда появилась мисс Крислок, я чуть было не вышел навстречу, радуясь, что она присмотрит за тобой. Но Питер оказался умнее. Он удержал меня, и мы услышали ее исповедь. Она потеряла рассудок, Энди. Ненависть свела ее с ума. Но теперь все кончено, и ты снова с нами, слава Создателю.

Мисс Крислок внезапно завопила, страшно, пронзительно, словно демон, только что освобожденный из врат ада. Она набросилась на мужчин, крича, брыкаясь и размахивая руками. Но не потерявший хладнокровия Питер отвел кулак и ударил ее в челюсть. Мисс Крислок рухнула на пол, и никто не предпринял попытки ее поднять.

Джордж вылез из-под одеяла и требовательно лаял, пока Джон не сдался и не взял его.

— Взгляни на свою хозяйку, Джордж. Наконец-то она снова с нами. Знаешь, что я думаю? Пройдет немало времени, прежде чем она сумеет побить меня в споре или на кулаках. Как по-твоему?

Джордж взвизгнул.

Я была так счастлива, что не могла говорить. Да и о чем тут рассуждать? Я попыталась улыбнуться своему любимому кузену и самому дорогому человеку в мире, человеку, который вывел меня из тьмы на благословенный свет, дал свободу.

Но проклятая пустота все еще упрямо тянула меня назад. Мне удалось выговорить всего две фразы:

— Мне ужасно жаль… Но я еще не готова вернуться.

— Нет-нет, не покидай меня снова, Энди.

Но я понимала, что уход неизбежен. Все куда-то уплывало. Я вздохнула и закрыла глаза.

— Бегу за доктором Баулдером, — охнул Питер. — Он с ее отцом.

— Нет, — возразил Джон, — доктор ей ни к чему. Она выздоравливает. Смотри, как ровно дышит! Думаю, она просто спит. — Он поцеловал меня в губы и добавил:

— Потрескались и пересохли. Нужно смазать жиром.

И я улыбнулась про себя. Позже я снова услышала родной голос и подумала, что теперь губы у меня мягкие.

И открыла глаза. И на этот раз больше не заснула.

Глава 32

Дирфилд-Холл

Три месяца спустя

Он приехал ко мне в Дирфилд-Холл в начале марта. Погода все еще стояла зимняя, временами шел снег, окутывая болота холодным покрывалом, а по ночам завывали йоркширские ветры.

Я увидела стоящего на пороге Джона, с взъерошенными ветром волосами, в костюме для верховой езды. Он, как всегда, выглядел здоровым, загоревшим и очень большим. «Слишком молодой и сильный», — вспомнила я и улыбнулась ему.

— Пора, — объявил он, шагнув ко мне.

И в самом деле пора.

Обвенчал нас местный викарий. В роли посаженого отца выступал Питер. Свадьба была тихой, в присутствии родственников и слуг Дирфилд-Холла и Девбридж-Мэнора.

День выдался прекрасным! Столько смеха, веселья! Чудесный пунш в большой чаше, собственноручно приготовленный Питером! Все так искренне улыбались и желали нам счастья! Моя сестричка с помощью Амелии даже ухитрилась выпить украдкой бокал шампанского!

Брачную ночь мы провели в Дирфилд-Холле.

Никогда не забуду первых слов Джона, сказанных, как только он вошел в спальню и увидел меня на постели в белой ночной рубашке с высоким воротом, завязанным бантами. Я судорожно прижимала к груди Джорджа, тупо уставясь на свои босые ноги и зная, что под роскошным халатом из синего бархата на Джоне нет ни единой нитки.

Не дойдя до кровати нескольких шагов, он остановился и произнес:

— Клянусь, что буду вечно любить тебя. Ты моя жена и скоро станешь возлюбленной. И мы разделим все, что могут делить мужчина и женщина. Молюсь о том, чтобы у нас родились дети, мальчишки и девчонки. Много. Я никогда не предам тебя. А ты, Джордж, иди сюда. Она не нуждается в твоей защите.

И Джордж покорно спрыгнул с кровати и встал перед Джоном на задние лапки, прося взять его на руки.

Но несмотря ни на что, я боялась, просто не могла с собой совладать. Джон, однако, знал, что я испытываю в эту минуту, и между легкими поцелуями прошептал в мой полуоткрытый рот:

— Не больше чем через три минуты тебе захочется петь от восторга, смеяться и, возможно, кричать на весь дом. Я подарю тебе наслаждение, Энди, и ты окажешься на седьмом небе. Ты мне веришь?

— Да, — кивнула я. — Безраздельно.

Уже через две минуты я пела непристойные солдатские куплеты, а когда он наконец вошел в меня, я на мгновение застыла от боли, но тут же заплакала от непередаваемого наслаждения.

И в самом деле бессовестно вопила. Впрочем, как и он.

Месяц спустя

Италия, Венеция

Джон обнял меня и, как обычно, принялся укачивать. Я так ждала этих блаженных минут! И любила Венецию, ее величественные дворцы, каналы с зеленоватой водой, улыбчивых гондольеров, которые, проплывая мимо, каждый день пели свои баркаролы и приветливо махали руками.

Наступил апрель, и погода стояла такая изумительная, что даже местные жители только и были заняты бесконечным круговоротом вечеринок, балов, маскарадов, карточной игрой и, разумеется, любовью.

К счастью, было еще слишком рано для появления неприятных запахов, от которых становилось дурно даже закаленным мужчинам. По крайней мере так утверждал Джон.

Я часами смотрела в невероятно синее, усеянное белыми комочками облаков небо и гадала: идут ли здесь вообще дожди, становится ли сыро и холодно? Дуют ли ветры, настолько сильные, что, кажется, вот-вот голова оторвется?

Нет, в апреле такого здесь не бывает. Я в Венеции, и волшебное очарование этого города проникло в душу. Плеск невысоких волн, набегающих на древние сваи набережной Большого канала, нес невыразимое утешение моему сердцу. Джордж тоже любил слушать мерный шорох и храпел громче обычного, когда засыпал на балконе.

До заката оставалось всего с полчаса. Самое красочное время, когда заходящее солнце разливается на воде жидким золотом и становится таким большим, что кажется, поглотит землю. Я смотрела на ослепительно блестевшую поверхность канала. Рука невидимого волшебника рассыпала мириады бриллиантовых искр. Я слушала песнь гондольера, возносившего хвалу светилу, и едва не плакала от переполнявших чувств.

Я чуть пошевелилась в объятиях мужа, и он поцеловал меня в лоб. Джордж спал рядом на подушке, уткнувшись головой в лапы.

— Подумать только, мы пробыли здесь уже две недели. Как время летит, — пробормотал Джон, покусывая мочку моего уха.

— Да и погода так невероятно хороша, вернее, идеальна, что я начинаю тосковать о ледяном ветре с родных болот.

— Когда я впервые, совсем мальчишкой, попал в Венецию, то твердо решил, что приеду сюда со своей женой. И поскольку привык держать слово, мы здесь и вместе. Как?! Я уже надоел тебе?

Он легонько сжал мою грудь. Я выгнула спину, стараясь как можно полнее ощутить его прикосновение, отдаться теплу, распространившемуся до кончиков ногтей.

— Еще успеешь надоесть… лет через пятьдесят, — пообещала я, припав губами к его шее.

— Сегодня я получил письмо от твоего отца. У него все в порядке. А предприятие по огранке алмазов процветало даже в его отсутствие. Он навестит нас в июне. Мисс Крислок содержат в Лидсе, у той женщины, которую рекомендовал доктор Баулдер. Что-то вроде сумасшедшего дома, только небольшого. С ней там хорошо обращаются. Она не страдает.

Я кивнула, хотя не желала даже думать о женщине, которую считала второй матерью. И положила ладонь на грудь дорогого мне человека. Для меня подобные жесты все еще были внове, и я не переставала дивиться себе.

— Никогда не представляла, что можно любить так сильно, — призналась я, целуя его сердце сквозь ткань сюртука.

Джон рассмеялся, и по комнате словно гром раскатился.

— Это означает, что ты полна возвышенных мыслей обо мне?

— Ну… не совсем…

— Значит, замышляешь насильно овладеть мной?

— Мне ужасно нравится вон тот толстый ковер перед камином.

Мне показалось, что он проглотил язык. Я так изменилась за последнее время, что довольно часто ставила его в тупик. Правда, он считал себя виновником и причиной всех перемен и так и раздувался от гордости.

— Ты права, — согласился Джон. — Мы одни, и даже Джордж пока не храпит.

— Просто чудо.

Джон рассмеялся и привлек меня к себе.

— Подумать только, я смогу слышать твой смех до конца жизни, каждый день. Восхитительно! Сегодня, кстати, графиня ди Марко дает бал. Ты еще не устала от развлечений?

Я покачала головой:

— Ничуть. Собираюсь надеть то ослепительное бирюзовое платье, которое ты сам выбрал для меня. И кстати, Джон, я не хочу покидать Венецию, пока не пойдет дождь… или не подует холодный ветер…

— Тогда нам придется пробыть здесь до ноября. Джордж взвизгнул, и Джон добавил:

— Вчера он едва не свалился в канал, пытаясь выбрать самый подходящий кустик. Но тут не слишком хороший выбор.

Джон наклонился и поцеловал меня, на этот раз не легким дружеским чмоканьем, а жгучим, пьянящим лобзанием, мгновенно пробудившим во мне неудержимый голод. Его рука проникла за корсаж, коснулась груди, заставляя меня стонать от несказанного блаженства.

— Думаю, — прошептала я в его полуоткрытый рот, — сейчас самое время швырнуть вас на постель, милорд.

— Надеюсь, ты никогда не станешь требовать меньшего, Энди. Никогда, — засмеялся Джон и, поднявшись, понес меня в спальню. Джордж величественно последовал за нами, подняв хвост, как знамя.

Эпилог

Год спустя

Девбридж-Мэнор, Йоркшир, Англия

Мой муж и мой пес в одну неделю стали гордыми отцами. На следующий день после Пасхи мисс Беннингтон, шотландский терьер, такая милая собачка, что невозможно было пройти мимо и не потискать ее, произвела на свет пять маленьких комочков меха, лежавших сейчас в огромной корзине около камина в нашей спальне.

Джордж нес круглосуточную вахту, пока мисс Беннингтон корчилась в родовых муках, и жалобно подвизгивал несчастной при появлении очередного щенка. Когда все окончилось, я была готова поклясться, что мисс Беннингтон с удовольствием бы прикончила Джорджа за его роковую роль в этом деле.

— Это прекрасный урок для меня, — сообщила я Джону.

Пять дней спустя адская, ни с чем не сравнимая боль подкосила меня. Джон, следуя примеру Джорджа, остался со мной. Помню, как повторяла, что если он покинет меня, я заставлю Джорджа обмочить все новые галстуки, которые собственноручно сшила ему на день рождения. Я проклинала его; правда, мои ругательства не были особенно разнообразными, зато очень громкими и выразительными.

Я почти сорвала голос к тому времени, когда Джаррод Франклин Линдхерст наконец соизволил осчастливить мир своим появлением. Я услышала, как он завопил, когда доктор Баулдер шлепнул его по маленькой красной заднюшке. До меня донесся довольный голос Джона, похоже, потерявшего голову от счастья. Он поцеловал меня и поблагодарил за сына.

— Ну уж нет, это мой сын, — прошептала я. — Кто проделал за тебя всю работу?

Он засмеялся и целовал меня, пока я не провалилась в глубокий сон.

Но на следующий день, взяв на руки крохотный сверток, я подумала, что все было не так уж плохо. Миссис Редбрист печально пояснила мне, что так бывает со всеми женщинами. Мы быстро забываем перенесенные муки и опять принимаемся за свое. Да, над этим, пожалуй, стоит подумать.

Отец приехал в Девбридж-Мэнор, намереваясь на этот раз погостить подольше. Меня невыносимо трогал вид этого человека, державшего на руках своего первого внука. Когда он позвал Джудит полюбоваться на малыша, девочка улыбнулась племяннику, но тут же подошла ко мне.

— Как ты себя чувствуешь, Энди?

— Прекрасно.

— Я слышала твои крики. Какой кошмар!

— Да, но теперь все кончено, и у нас есть Джаррод. Как по-твоему, Джудит, на кого он похож? На меня или на Джона?

— На своего дедушку, — отозвался вместо нее отец. — Подойди сюда, милая, увидишь, каким был твой родитель в детстве.

Джудит, уже освоившаяся с отцом, лукаво усмехнулась. Мы не лгали ей и ничего не утаили. Рассказали, как все в действительности было. Джудит долго молчала. Потом подошла к отцу, задумчиво оглядела его и заметила:

— Не можете же вы быть настолько плохи, сэр. Вы ведь отец не только мне, но и Энди, а она стала мне чудесной сестрой.

И с той поры они успели присмотреться друг к другу.

Томас и Амелия провели с нами Пасху, но уехали за день до того, как Джаррод согласился сделать нас любящими родителями. Прошлой весной они переехали в Суссекс, в Денверс-Грейндж, дом родителей Амелии, лорда и леди Уэверли. Томас принял на себя руководство поместьем, чтобы лорд Уэверли смог совершить путешествие на Ямайку. По словам леди Уэверли, он заинтересовался вуду и решил изучить его поближе. При этом она покачала головой, улыбнулась своему рассеянному красавцу мужу и сказала, что у нее возражений нет. Она давно хотела погреть косточки, а солнце в Вест-Индии такое жаркое, что теперь ее желание исполнится.

Как-то я снова вошла в музыкальную комнату Кэролайн и постояла в самом центре. Потом шагнула к окну и увидела мужа, беседовавшего со своим камердинером Бойнтоном. Позади послышался стук захлопнувшейся двери. Но я не испугалась. Ничуть. Потом медленно повернулась, но, естественно, в комнате никого не оказалось.

Глубокая, всепоглощающая усталость овладела мной. И вдруг стало очень тепло, словно кто-то зажег огонь и пламя поднялось до потолка. Ноги подкосились, и я опустилась на пол. Давно уже я не испытывала такого всеобъемлющего покоя.

Я заснула, подложив ладошку под щеку.

Когда Джон, с побелевшим от волнения лицом, наклонился надо мной, я улыбнулась:

— Кэролайн больше не страдает. Ей хорошо.

Зло отныне покинуло Черную комнату. Лоренс осквернял ее своими преступлениями, и теперь, после его смерти, дом очистился. На следующее утро я приказала выкрасить стены в белый цвет, положить на пол ковер, повесить на окна белоснежные Гардины. Джудит любила приходить сюда. Именно она попросила поставить в комнате прелестное бюро в стиле Людовика XV и небольшой диванчик. В углу поблескивала арфа ее матери. Скоро там появилось и фортепиано. Она объявила, что отныне Белая комната — ее музыкальный салон. Ах, как бы гордилась Кэролайн такой дочерью!

Перед отъездом Амелия, оглядев мой огромный живот, призналась, что тоже беременна. И нежно посмотрела при этом на Томаса. Теперь, по словам Амелии, у нее было все. Она хозяйка в собственном доме, скоро станет матерью… и только взгляните на Томаса!

Она была права. Томас стал еще красивее, если это было возможно. Вот уже сколько времени его не одолевали ни простуды, ни спазмы, ни судороги, ни нервные припадки. По правде говоря, он казался настоящим богом, мускулистым, загорелым. Недаром он по рекомендации лорда Уэверли работал наравне с фермерами. Джон радостно улыбался, когда видел столь разительно изменившегося брата.

Мисс Крислок умерла в ноябре, и смерть, вероятно, стала для нее избавлением от мук. До сих пор я терзаюсь болью при мысли о ней и о том, что с ней стало.

Что же до моего мужа, гордого папаши, после рождения Джаррода он не переставал насвистывать, смеяться без причины и часто ловил меня за ширмой, осыпал поцелуями и обещал, что вечером позволит мне после ужина выпить рюмочку бренди.

«Жизнь, — думала я, глядя на спящего сына, — поистине сладка». Остается лишь смаковать каждый благословенный момент.

Я подняла глаза на входившего в спальню Джона. В руке он держал букет прелестных весенних полураспустившихся бутонов.

— Из оранжереи Батерстоков, родного дома нашей мисс Беннингтон. Хозяева прислали цветы в знак признательности за то, что мы познакомили ее с Джорджем.

За дверью требовательно залаял Джордж. Я обернулась к его отпрыскам, которых в эту минуту деловито облизывала мать.

Джон впустил Джорджа, и тот быстро направился к корзине. Он занял свой неизменный пост, бдительно охраняя потомство. Настоящий, верный, неистовый защитник, лениво виляющий хвостиком. Я засмеялась и обняла разом и своего сына, и его нежного отца.

Примечания

1

Стоун — 6, 35 кг.

(обратно)

2

Известная английская путешественница, знатная дама, уехавшая на Восток и прожившая там до конца жизни.

(обратно)

3

Имеется в виду ганноверская династия английских королей.

(обратно)

4

Синяя (англ.).

(обратно)

5

Как поживаете? Садитесь, пожалуйста (ит.).

(обратно)

6

Прекрасно, а ты? (ит.)

(обратно)

7

Злой дух из ирландских сказок.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Эпилог . . . . . . . .