«Кража»

Фаррингтон-Мэнор, Дорсетшир, Англия

Июнь 1869 года

— Папа?..

Оторвавшись от своих размышлений, Эрик Бромли, седьмой граф Фаррингтон, откинулся на спинку своего любимого кресла и хмуро посмотрел на старшую дочь:

— В чем дело, Ноэль?

— Я задала тебе вопрос.

— Я его слышал. — Он сложил ладони домиком и оперся на них подбородком. — Не знаю, как тебе ответить.

— Не знаешь, как ответить? Или не хочешь? Со своей обычной прямотой, граничившей с дерзостью, Ноэль встретила взгляд отца, и ее сапфирово синие глаза смотрели на него пристально и укоризненно.

— И то и другое.

— Значит, ты и в самом деле не знаешь его имени?

— Не знаю его имени и вообще ничего о нем не знаю. Ноэль вздохнула и принялась наматывать на указательный палец прядь своих смоляных волос, и этот ребячливый жест успокоил Эрика. По мере того как Ноэль превращалась из миниатюрного и очень стройного существа женского рода в стремительно взрослеющую юную девушку, Эрик все чаще ловил себя на мысли: хорошо, что у нее редко появляется желание узнать, кто же она такая. С тяжелым сердцем Эрик подыскивал ответ:

— А почему ты меня спрашиваешь об этом теперь? Теперь после стольких лет? Почему ты вдруг заинтересовалась своим настоящим отц… человеком, которому ты обязана жизнью?

Должно быть, что-то от страдания, которое испытывал Эрик, передалось Ноэль. Внезапно выражение ее глаз изменилось, в них засветились раскаяние и бесконечная любовь.

— О папа! — Она вскочила на ноги, бросилась к Эрику и обвила его шею руками. — Ты ведь не подумал, что этот ужасный человек что-то значит для меня? Кто бы он ни был! Я не считаю его своим отцом. Ты ведь не думаешь, что мой вопрос имеет какое-то отношение к тебе и маме?

— Нет, но все же… Эрик умолк, не зная, что сказать дальше.

— И прекрасно. Вы мои единственные и настоящие родители! — Ноэль еще крепче обвила руками шею Эрика. — Я так люблю вас обоих, — прошептала она.

Эрик нежно провел рукой по ее волосам, размышляя о характере дочери, в этой сцене она вся, пылкая и порывистая — в любви, сочувствии, верности — И в жажде познания, которая в данном случае была более чем оправданной.