«Невеста-наследница»

Кэтрин Коултер Невеста-наследница

Пролог

Шотландия, полуостров Файф, замок Вир в окрестностях озера Лох-Дивен,

1807 год

Он стоял у стрельчатого узкого окна и неподвижно смотрел вниз, на двор своего замка. Уже наступил апрель, но приход весны едва ощущался, только ослепительно лиловый, буйно цветущий вереск проглядывал там и сям в просветах между полосами тумана. Шотландский вереск похож на народ Шотландии: он пробьется даже сквозь камни и все равно зацветет. Нынче утром стены замка облегал туман, плотный, сырой. Из окна на третьем этаже круглой северной башни он отчетливо слышал голоса своих слуг: старая Марта сзывала кур, бросая им зерно, Берни орал во все горло на юного Остла, своего племянника, который недавно был принят на место младшего конюха. Было слышно, как кривоногий Крокер зычно бранит своего пса, Георга II, обзывая его дармоедом и грозя дать ему хорошего пинка, но всем известно, что Крокер готов убить любого, кто посмеет сказать хоть одно худое слово его обожаемому Георгу. Утро как утро, ничем не отличающееся от остальных. Все было как всегда.

Нет, не было!

Он повернулся к окну спиной и, подойдя к небольшому камину, протянул ладони к огню. Здесь был его личный кабинет. Даже его брат Малколм, когда еще был жив, никогда не заходил в эту комнату. Несмотря на то, что дрова горели еле-еле, здесь было тепло, так как все стены были увешаны сотканными еще его прабабкой плотными шерстяными гобеленами, которые не давали холоду и сырости проникнуть внутрь. К тому же большую часть истертого каменного пола покрывал красивый старинный обюссонский ковер. Странно, подумал он, что его моту-отцу или проклятому старшему братцу не пришло в голову продать ковер; ведь он, надо полагать, стоит немалых денег, столько, что хватило бы на целую неделю азартных игр или утех с продажными девками или на полнедели того и другого. Итак, ковер они ему оставили, гобелены тоже, но больше ничего или почти ничего, что имело бы хоть какую-либо ценность. Над камином висел полуистлевший гобелен, на котором был выткан герб Кинроссов и под ним девиз: «Ранен, но не побежден».

Он был ранен, и рана была почти смертельной. Он был совершенно разорен, и единственным выходом было жениться на богатой наследнице, и притом как можно скорее. Он не хотел этого. Он охотнее проглотил бы одно из этих омерзительных укрепляющих снадобий, которые варит тетушка Арлет, все лучше, чем жениться!

Черт побери, думал он, да что такое в конце концов какая-то там жена, особенно жена-англичанка? Да если ему захочется, он сможет просто взять и запереть ее в одной из этих затхлых комнат и забросить ключ подальше. Если окажется, что она горда и строптива, он задаст ей трепку. Короче, с женой, будь она неладна, можно делать все что заблагорассудится. Может статься, ему повезет и она будет покорна, как овца, тупа, как корова, и безропотна, как замковые козы, которым для полного счастья достаточно дать пожевать старые сапоги. Впрочем, не все ли равно: какой бы она ни оказалась, он с ней справится. У него нет выбора.

Бесчисленные долги, которые наделали его отец и недавно скончавшийся старший брат, загнали его в угол, поставили на колени. Расплачиваться за них должен он, больше некому. Никуда не денешься, ведь он теперь граф Эшбернхем, седьмой носитель этого чертова титула, и он по уши, по самые свои графские уши, завяз в чудовищных долгах.

Если он не будет действовать быстро, все будет потеряно. Его людям, тем, кто живет на его землях, придется голодать или эмигрировать за океан. Его родной дом, как и прежде, будет понемногу разрушаться, а его семья будет обречена прозябать в благородной нищете. Он знал, что не сможет этого допустить. Он посмотрел на свои руки, протянутые к огню. Бог дал ему сильные руки, но достаточно ли они сильны, чтобы спасти клан Кинроссов от этой вытягивающей все жилы бедности, такой же, как та, с которой пришлось сразиться его деду после сокрушительного разгрома якобитского [1] восстания в 1746 году? Но дед был на редкость изворотливый пройдоха, он сумел быстро приспособиться к новым обстоятельствам и столь же быстро втереться в доверие к тем немногим влиятельным магнатам, которые еще оставались в Шотландии. К тому же у него был замечательный деловой нюх, и он не стал воротить нос от фабричной вони и дыма, а вложил все, что мог наскрести, в железоделательные заводы и суконные фабрики, которые во множестве строились тогда на севере Англии. В конце концов дед сколотил такое состояние, о каком и не мечтал. Но никто не вечен. Деду еще повезло: он умер в глубокой старости, вполне довольный жизнью и собой, так и не осознав, что родил никчемного сына, который промотает все и опять ввергнет замок Вир в нужду.

Колин Кинросс, седьмой граф Эшбернхем, повернулся на каблуках и быстрым шагом вышел из своего кабинета на верхнем этаже северной башни. Наутро он уже ехал в Лондон, чтобы найти себе жену с приданым, не уступающим сокровищу Аладдина.

Глава 1

Лондон,

1807 год

Впервые Синджен увидела его в середине мая, это случилось вечером в среду, на рауте, который давали герцог и герцогиня Портмейн. Он стоял на другом конце просторной бальной залы, в добрых тридцати футах от нее, и его наполовину закрывала пышная пальма в кадке, однако это было не важно. Она все равно видела его достаточно хорошо и смотрела, не в силах отвести глаза. Она даже вытянула шею, чтобы можно было глядеть поверх голов двух почтенных вдов, стоявших рядом, когда он изящной поступью подошел к кружку дам, поцеловал руку одной из тех, что была помоложе, и повел ее танцевать котильон. Он был высокого роста, это ясно, ведь партнерша доходила ему только до плеча. Разве только эта молодая леди — карлица, в чем Синджен сомневалась. Да, он был высок, намного выше ее самой. Благодарение Богу!

Она продолжала глазеть на него, сама не понимая почему и нисколько не заботясь о том, что это могут заметить, пока чья-то рука не легла ей на локоть. Но ей не хотелось отрывать от него взгляда, нет, только не сейчас. Она стряхнула мешающую руку и решительно направилась в его сторону, по-прежнему не сводя с него глаз. Женский голос окликнул ее сзади, но она не оглянулась. Он улыбнулся, глядя сверху вниз на свою партнершу по танцу, и Синджен почувствовала, как что-то сильное и глубокое шевельнулось в ее сердце. Она подходила к нему все ближе, обходя залу. Теперь до него оставалось не более десяти футов, и она видела, что он и впрямь великолепен, такой же рослый, как ее брат Дуглас, такого же мощного сложения, но волосы у него еще чернее, чем у Дугласа, они черны как уголь, а глаза… О Господи, мужчины не должны иметь таких глаз! Они были такие синие, что их синева затмила бы сапфиры в том ожерелье, которое Дуглас подарил Аликс на ее день рождения. Ах, если бы она могла подойти к нему совсем близко, дотронуться до него, коснуться пальцами ямочки на его подбородке, запустить руку в эти блестящие шелковистые волосы! Синджен вдруг поняла, что была бы счастлива вот так смотреть на него всю остальную жизнь. Конечно, это была безумная мысль, и тем не менее это было чистой правдой. Он отменно сложен; уж она-то в этом разбирается, ведь не зря она всю жизнь прожила в компании двух беззастенчивых старших братьев. Да, у него тело настоящего атлета, сильное, упругое, крепкое, и он молод, пожалуй, даже моложе Райдера, которому только что исполнилось двадцать девять лет. Тихий, но настойчивый внутренний голосок шепнул ей, что она ведет себя как последняя дура, что ей следует пошире открыть глаза и сейчас же выкинуть из головы весь этот влюбленный вздор, потому что в конце концов этот незнакомец — всего лишь мужчина, такой же, как и все прочие, и весьма возможно, что при всей его красоте у него отвратительный характер. А может быть, и того хуже: может быть, он ужасный зануда, или непроходимый тупица, или у него гнилые зубы. Впрочем, нет, с этим у него все в порядке: вот он откинул голову назад и рассмеялся, показывая превосходные зубы, ровные, белые. Да и смех у него такой, какой может быть только у человека умного, — она достаточно наблюдательна, чтобы определить это. Однако с другой стороны, нельзя исключить, что он пьяница или игрок или склонен к каким-то иным, столь же предосудительным порокам.

Ей это было все равно. Синджен, как и прежде, не могла отвести от него глаз. Она чувствовала, как из глубин ее существа поднимается какое-то неведомое ей дотоле властное желание, нет, не одно, а целое множество желаний, и знала, что это он разбудил их в ней. Наконец котильон закончился, он учтиво склонился над рукой своей дамы, отвел ее к пожилой матроне, которая сопровождала ее на бал, а затем присоединился к стоявшей поодаль компании мужчин. Те приветствовали его веселыми громкими возгласами. Стало быть, он популярен среди других мужчин — так же как Дуглас и Райдер, ее братья. Но тут, к великому огорчению Синджен, вся группа покинула бальную залу, удалившись в комнату для игры в карты.

Кто-то опять дотронулся до ее обнаженной руки.

— Синджен! — позвал знакомый голос.

Она со вздохом обернулась к своей невестке Аликс:

— Да?

— Синджен, что с тобой? Ты словно обратилась в одну из греческих статуй в Нортклифф-Холле, и притом очень давно. Я уже звала тебя, но ты, казалось, меня даже не заметила.

— О, пустяки, со мной все в порядке, — ответила Синджен и вновь посмотрела туда, где только что стоял он. В эту минуту до нее донесся мужской смех, и она узнала его — чистый и звонкий. Этот смех отозвался в ее сердце сладким, невыразимым волнением, оно захватило все ее существо.

Да что это с ней? Едва увидев его, она тут же вообразила, что он верх совершенства, но ведь мужчины такими не бывают. Это абсолютно невозможно. Она, Синджен, вовсе не глупа и не наивна и достаточно хорошо знает жизнь и свет, что и немудрено, когда имеешь двух братьев, столь вопиюще вольных в обращении и в речах. Вполне может статься, что он сущий монстр, если не по внешности, то по натуре.

— Синджен, да что же с тобой происходит в конце концов? Ты что, заболела?

Синджен глубоко вздохнула и сочла за лучшее промолчать, что было на нее совсем не похоже. Вместо ответа она расплылась в улыбке.

— Знаешь, Аликс, герцогиня Портмейн мне очень понравилась. Она попросила меня не называть ее этим ужасным именем — Бренделла — и сказала, что все друзья зовут ее Бренди. Не правда ли, блестящая мысль: из Бренделлы сделать Бренди?

Синджен нагнулась к уху своей невестки:

— И посмотри на ее грудь! Впечатляющий вид, не так ли? Кажется, по этой части она превосходит даже тебя. Впрочем, это в порядке вещей, ведь она, по-моему, старше.

Подошедший к жене Дуглас Шербрук рассмеялся от всей души.

— Боже правый, Синджен, неужто ты и впрямь считаешь, что все дело здесь в возрасте? И что с годами женские прелести все расцветают и расцветают? Бог ты мой, да когда Аликс стукнет шестьдесят, она будет ходить, согнувшись как крючок. Впрочем, твое замечание наводит меня на мысль, что недурно было бы поближе познакомиться с прелестями герцогини. И все же как старший брат я должен заметить тебе, Синджен, что с твоей стороны в высшей степени неуместно превозносить совершенства ее светлости и намекать на то, что Аликс ими не обладает.

Синджен рассмеялась словам брата и тому выражению, которое появилось на лице его жены, когда он обратил на нее взгляд и сокрушенно сказал:

— А я-то думал, что ты — обладательница самых прельстительных форм во всей Англии. Но может статься, ты первенствуешь только на юге страны. Возможно даже, что более совершенные груди не попадаются лишь в одном-единственном месте, а именно — в ближайших окрестностях Нортклифф-Холла. Возможно, меня обманули, обдурили, провели!

Жена любовно хлопнула его по руке.

— Советую вам приберечь свои взоры и помыслы для той, кому они принадлежат по праву, милорд, а герцогиню и все ее совершенства предоставить герцогу, ее мужу.

— Согласен, — сказал граф и вновь повернулся к сестре. От его зоркого взгляда любящего брата не укрылось, что Синджен вдруг стала выглядеть как-то по-другому. Еще совсем недавно, в начале этого вечера, она выглядела как обычно, но сейчас — нет. Она казалась рассеянной, погруженной в себя, да, именно погруженной в себя, что было странно, донельзя странно. Обыкновенно Синджен была так же прозрачна, как пруд в солнечный летний день, ее мысли и чувства яснее ясного читались на ее выразительном лице; но сейчас Дуглас не имел ни малейшего понятия, что у нее на уме. Это обескуражило его. У него было такое чувство, словно его совершенно неожиданно лягнула лошадь, к которой он только что повернулся спиной. Ему вдруг подумалось, что он совсем не знает эту высокую красивую девушку, свою сестру, Он попробовал притвориться безучастным и небрежно спросил:

— Ну что, маленькая соплячка, развлекаешься в свое удовольствие? За весь вечер ты пропустила только один танец — последний котильон.

— Ей уже девятнадцать лет, Дуглас, — заметила Аликс. — Пора перестать называть ее соплячкой.

— Пусть она сначала перестанет выряжаться Новобрачной Девой и разгуливать в таком виде, пугая моих овец.

Пока Дуглас и Аликс спорили о том, существует ли на самом деле этот незадачливый призрак, бывший обитателем замка Нортклифф-Холл с шестнадцатого века, Синджен успела все обдумать и решить, что ей следует сказать. Когда они кончили препираться, она ловко увильнула от расспросов, в которые явно был готов пуститься ее брат, и непринужденно сказала:

— Нет, изображать из себя привидение я больше не собираюсь, во всяком случае здесь, в Лондоне. О Боже, там стоит лорд Каслбом со своей любящей маменькой. Я совсем забыла, что обещала танцевать с ним следующий контрданс. Знаешь, Дуглас, он ужасно потеет и у него такие влажные руки…

— Знаю. Однако при всем при том он весьма приятный молодой человек. Нет, нет, Синджен, — продолжил он поспешно, вскинув руку, чтобы предупредить ее протесты, — ты вовсе не обязана выходить за него замуж, будь он даже ангел во плоти. Не обращай внимания ни на его потные руки, ни на ангельский характер и постарайся просто-напросто хорошо провести время. Запомни: ты приехала в Лондон затем, чтобы развлекаться и веселиться, и больше от тебя ничего не требуется. А мамины нотации пропускай мимо ушей.

Синджен не смогла сдержать унылого вздоха.

— Мамины нотации, — повторила она. — Очень трудно пропускать их мимо ушей. Дуглас, она все время твердит, что я должна изо всех сил спешить к алтарю, не то я стану старой девой, а это — ужасный удел. Она всегда говорит о нем таким тоном, словно оба эти слова пишутся не иначе, как с прописных букв! Она без конца перечисляет все горести существования старой девы, включая и то, что, когда она, моя мать, покинет сей бренный мир, мне предстоит стать бесплатной служанкой при Аликс и ее детях. Она даже заявила мне, что от возраста у меня уже стали удлиняться зубы. Когда я посмотрела на свои зубы в зеркало, то увидела — да, да, честное слово! — что один коренной зуб и впрямь стал чуть-чуть длиннее.

— Не слушай ее. Глава семейства Шербрук не она, а я. Твое дело жить в свое удовольствие; смейся, шути и флиртуй сколько твоей душе угодно. А если не отыщется мужчина, который бы тебе понравился, — невелика беда. Он сказал это так строго, важно и надменно, что Синджен невольно улыбнулась.

— Ко всему прочему, мне уже исполнилось девятнадцать, и я пребываю в опасной близости от того возраста, когда девушка просто обязана найти себе мужа, не говоря уже о том, что не иметь в мои годы ни одного поклонника — это совершенно неприлично. Мама не устает повторять, что Аликс было восемнадцать, когда она вышла за тебя. И добавляет, что Софи очень повезло, когда она заставила Райдера на ней жениться, потому что в то время ей уже было почти двадцать и она рисковала остаться старой девой до гробовой доски. Окрутить Райдера — это, по словам мамы, самое умное, что Софи удалось сделать за всю ее жизнь. И помимо всего этого, мне следует также помнить, что меня вывозят в свет уже второй сезон (Имеется в виду лондонский светский сезон, длившийся с мая по июль). Мама говорит, что я должна держать язык на привязи, потому что мужчинам не нравятся женщины, которые знают больше, чем они. Она говорит, что от таких жен мужья начинают прикладываться к бутылке и шляться по игорным домам.

Дуглас позволил себе выражение, которое никак нельзя было назвать ни вежливым, ни изящным.

Синджен засмеялась, но смех получился фальшивым.

— Почем знать, а может быть, в этом мама права?

— Я знаю одно: наша матушка очень много говорит, чересчур много. — Пока Дуглас со страдальческим видом произносил эти слова, Синджен мысленно представила себе своего незнакомца, и на ее лице расцвела улыбка, на сей раз неподдельная, наполнившая ее глаза живым мечтательным светом. Она заметила, что ее невестка пристально смотрит на нее и что вид у нее озадаченный. Однако Аликс не стала задавать вопросов, а только сказала:

— Если тебе захочется поговорить со мной, Синджен, я всегда к твоим услугам.

— Возможно, мне захочется этого очень скоро. А, вот и лорд Каслбом со своими потными руками и всем остальным. Но танцует он превосходно. Может статься, мы обсудим с ним проблему старых дев. Я еще подойду к вам.

Окидывая взглядом залу в надежде еще раз увидеть того незнакомца, Синджен трижды наступила лорду Каслбому на ногу. Позже она даже начала подумывать, что глаза, видимо, обманули ее, поскольку ни один мужчина не может быть так восхитительно красив.

Ночью он даже привиделся ей во сне. Ей снилось, что они вместе, что он смеется, стоя рядом с ней и касаясь кончиками пальцев ее щеки. Во сне она знала, что хочет его, она тянулась к нему, желая дотронуться до него, и в ее взгляде отражалось все желание, которое так влекло ее к нему. И он видел это и все понимал. Потом ее сон замедлился, картинки стали смутными, цвета размытыми, в этом тумане угадывались сплетенные тела… Она проснулась перед рассветом, вся в испарине, с бешено колотящимся сердцем и осознала, что из ее горла вырывается стон. Все ее тело было охвачено истомой, а где-то глубоко внизу живота разливалась странная, приятная боль. Она знала, что во сне ей приоткрылась тайна плотской любви, однако образы в сновидении были зыбкими, неясными. Ей еще предстояло проникнуть в эту тайну, познакомиться с ним, узнать его ближе и слиться с ним, как в этом сне. Она сокрушалась, что не успела узнать его имя, потому что близость с мужчиной, которого она не может назвать по имени, казалась недопустимой.

Во второй раз она увидела его три дня спустя на музыкальном вечере, который Рэнли устроили в своем особняке на площади Карлайл. Сопрано из Милана, дама на редкость крупная, увлеченно молотила кулаком по роялю, а ее аккомпаниатор старался удержать пальцы на сотрясающихся клавишах и притом не сбиться с такта. Синджен вскоре наскучило их слушать, и она сидела как на иголках, с нетерпением ожидая окончания арии. Но внезапно всю ее пронзило странное чувство, и она поняла, тотчас поняла, что в комнату вошел он. Она слегка повернулась на своем стуле и нашла его глазами. От взгляда на него у нее перехватило дыхание. Он только что сбросил с плеч черный плащ и стоял, тихо переговариваясь со своим соседом. Сегодня он показался ей еще более великолепным, чем на балу у Портмейнов. На нем был черный, без украшений, костюм и белоснежная батистовая рубашка. Его густые волосы, зачесанные назад, были, пожалуй, несколько длиннее, чем требовала последняя мода, но, на взгляд Синджен, они были само совершенство. Он сел наискосок от нее, и, если повернуться боком к певице с ее оглушительным сопрано, можно было разглядывать его сколько душе угодно. Он сидел совершенно неподвижно и не шелохнулся даже тогда, когда сопрано, набрав в легкие воздуха, взяла пронзительное верхнее до. Человек, обладающий мужеством, стойкостью и силой духа, подумала Синджен, удовлетворенно кивая своим мыслям. К тому же он хорошо воспитан и умеет себя держать.

Ей ужасно хотелось дотронуться пальцами до ямочки на его подбородке. Подбородок у него был твердый и ясно очерченный, нос тонкий и изящной формы, а губы — при взгляде на его губы у нее возникло желание… ох нет, надо взять себя в руки! Образы из давешнего сна вихрем пронеслись в ее сознании, и она поняла, что пропала. Силы небесные, а что, если он уже женат или обручен? Однако она умудрилась ничем не выдать своего волнения и со спокойным видом досидела до ужина.

За столом, сидя рядом с лордом Клинтоном, приятелем Дугласа по клубу «Четыре коня», который сопровождал ее на ужин, она небрежно спросила:

— Томас, кто этот джентльмен вон там? Тот, высокий, с такими черными волосами? Ты его видишь — он сидит рядом с тремя другими, которые гораздо ниже ростом и совсем не так импозантны.

Томас Мэннерли, лорд Клинтон, прищурясь, взглянул в ту сторону, куда указывала Синджен. Он был близорук, но человека, о котором шла речь, нельзя было не заметить: он слишком выделялся. Очень высокий и чересчур хорошо сложен, чтоб его черт побрал!

— А, вижу — это Колин Кинросс. Он прибыл в Лондон недавно. У него имеется титул: граф Эшбернхем, и он шотландец.

Последние слова были сказаны с легким оттенком пренебрежения.

— А зачем он приехал в Лондон?

Томас пристально посмотрел на сидящую подле него красивую девушку почти одного с ним роста. Честное слово, в ней есть что-то обескураживающее, но это ничего, ведь ему не надо на ней жениться, он должен только приглядывать за ней — вот и все. Смахивая с рукава невидимую пылинку, он осторожно спросил:

— А почему он тебя интересует, Синджен?

Не услышав ответа, он тотчас напружинился.

— О Боже, надеюсь, он ничем тебя не оскорбил? Эти проклятые шотландцы сущие варвары, даже если они получили образование в Англии, как этот.

— О нет, нет! Я спросила просто из любопытства. Пирожки с омарами очень вкусны, ты не находишь?

Томас согласился. Синджен подумала: «Наконец-то я знаю его имя. Наконец-то!». Ей хотелось кричать о своей победе. Наконец! В это мгновение Томас Мэннерли взглянул на свою соседку, и у него захватило дух от ее улыбки, самой красивой, которую он когда-либо видел в жизни. Он мгновенно забыл о пирожке с мясом омара, который лежал у него на тарелке. Он обратился к ней с какой-то фразой, изысканной и чуть-чуть фамильярной, и был раздосадован, когда она не ответила и даже, казалось, не услышала его слов. Если только он не ошибался, она во все глаза смотрела на этого проклятого шотландца.

Пять минут спустя Синджен уже места себе не находила. Ей необходимо было знать о нем куда больше, чем его имя и то, что он шотландский лорд. И почему Томас Мэннерли упомянул это с оттенком высокомерия? В тот вечер ей не удалось узнать что-либо еще о Колине Кинроссе, но она не теряла надежды. Скоро она сможет выяснить все.

Дуглас Шербрук, граф Нортклифф, сидел в библиотеке, уютно устроившись в своем любимом кожаном кресле, и читал «Лондонскую газету». Случайно бросив взгляд поверх газетного листа, он неожиданно узрел перед собой свою сестру, которая молча стояла на пороге, какого черта она там стоит и не входит? Обычно она впархивала, распевая словно птичка, весело болтая и смеясь еще до того, как он поднимал на нее взгляд, и ее смех вызывал у него улыбку — такой он был беззаботный, милый и невинный. Потом она наклонялась к нему, чмокала в щеку и обнимала изо всех сил. Но сейчас она не смеялась. Черт возьми, с какой стати у нее такой застенчивый вид? Как будто она натворила нечто невообразимо ужасное. Синджен отродясь ни перед кем не робела с той самой минуты, когда он поднял ее из колыбели, а она вдруг вцепилась ему в ухо и так его вывернула, что он взвыл от боли. Он сложил газету и положил ее себе на колени.

— Что тебе надо, соплячка? — сказал он, хмуря брови. — Нет, звание соплячки ты уже переросла. Теперь я буду звать тебя моя дорогая. Ну, входи же, входи. Итак, что с тобой стряслось? Аликс сказала, что тебя что-то тревожит. Сейчас же выкладывай, в чем дело. Что-то ты мне сегодня не нравишься. Совсем на себя не похожа. Это меня беспокоит.

Синджен медленно вошла в библиотеку. Было очень поздно, время подходило к полуночи. Взмахом руки Дуглас пригласил ее сесть напротив. Как странно, подумала она, подходя к нему. Ей всегда казалось, что Дуглас и Райдер — два самых красивых мужчины в мире. Но оказывается, она ошибалась. Ни один из них не может сравниться с Колином Кинроссом.

— Синджен, ты ведешь себя самым престранным образом, я тебя просто не узнаю. Может, ты заболела? Или мама опять взялась изводить тебя своими попреками?

Она покачала головой и сказала:

— Да, но она всегда меня изводит, говоря, что делает это для моей же пользы.

— Я поговорю с ней еще раз.

— Дуглас…

Она запнулась, и он с изумлением увидел, что она смотрит в пол и — вот это да! — нервно теребит свою кисейную юбку.

— Боже мой, — медленно произнес он, догадавшись наконец, в чем дело. — Ты познакомилась с мужчиной.

— Нет, не познакомилась.

— Синджен я отлично знаю, что ты не растратила свои карманные деньги и не залезла в долги. Ты такая прижимистая, что через несколько лет станешь богаче, чем я. Мама пилит тебя, это верно, но большая часть ее упреков отскакивает от тебя, как от стенки горох. По правде сказать, ты просто не обращаешь на нее внимания. Мы с Аликс любим тебя в пределах разумного и стараемся сделать твою жизнь как можно более приятной. Райдер и Софи приезжают примерно через неделю…

— Я знаю его имя, но я с ним не знакома.

— Ага, — сказал Дуглас и, откинувшись на спинку кресла, сложил пальцы домиком. — И как же его зовут?

— Колин Кинросс, граф Эшбернхем. Он шотландец.

Дуглас нахмурился. А он-то уже начал надеяться, что ей понравился старина Томас Мэннерли. Не тут-то было.

— Дуглас, ты его знаешь? Он не женат? Не помолвлен? Может, он игрок? Он кого-нибудь убил на дуэли? А может быть, он волокита?

— Вечно тебя заносит куда-то не туда, а, Синджен? Надо же — шотландец! Нет, я его не знаю. Если ты с ним даже не знакома, то чего ради ты так им интересуешься?

— Сама не знаю. — Она вновь запнулась, и Дугласу подумалось, что сейчас она выглядит совсем беззащитной, словно ребенок, которого ничего не стоит обидеть. Но вот Синджен передернула плечами, пытаясь вернуть себе обычную уверенность и бойкость, и одарила брата шельмовской улыбкой. — Я просто ничего не могу с собой поделать.

— Ну хорошо, — сдался Дуглас, глядя на нее пристальным взором. — Обещаю тебе разузнать все про этого Колина Кинросса.

— Но ты никому ничего не скажешь, правда?

— Скажу Аликс, а больше никому.

— Тебя ведь не смущает, что он шотландец?

— Нет. А почему это должно меня смущать?

— Когда Томас Мэннерли сообщил мне об этом, в его голосе звучало легкое презрение. И еще он назвал его варваром.

— Отец Томаса, покойный виконт, был глубоко и непоколебимо убежден, что истинный джентльмен может родиться только в Англии, где сам воздух напоен праведностью. Томас воспринял эти нелепые взгляды своего родителя.

— Спасибо, Дуглас. — Синджен нагнулась и поцеловала брата в щеку.

Глядя, как она выходит из библиотеки, Дуглас задумчиво насупил брови и начал играть пальцами, медленно постукивая ими друг о друга. Единственное, что он имел против шотландцев, было то, что, если Синджен выйдет замуж за одного из них, она будет жить очень далеко от своей семьи.

Спустя малое время он тоже вышел из библиотеки и отправился спать. Когда он вошел в спальню, Аликс сидела за туалетным столиком и расчесывала волосы щеткой. Взглянув в зеркало, он встретился с ней взглядом, улыбнулся и начал раздеваться.

Щетка тотчас остановилась. Аликс положила ее на столик и повернулась к нему лицом.

— Ты что, собираешься смотреть на меня, пока я не сниму все до нитки?

Вместо ответа она улыбнулась и кивнула.

— Аликс, ты сверлишь меня глазами. В чем дело? Ты боишься, что я нагулял лишний жир? Хочешь удостовериться, что это не так, что я, как всегда, строен и все мои члены пребывают в состоянии, годном для работы?

Ее улыбка сделалась еще шире, но на сей раз она отрицательно покачала головой и сказала:

— О нет. Думаю, по этой части ты безупречен. Ты был безукоризненно хорош и прошлой ночью, и утром, и… — Она тихонько хихикнула.

Раздевшись донага, он подошел к ней, поднял ее на руки и отнес на кровать.

Когда Дуглас вновь обрел способность говорить связно, он растянулся на постели рядом с женой и сказал:

— Наша Синджен влюбилась.

— Так вот почему она стала вести себя так странно, — проговорила Аликс зевая и, приподнявшись на локте, поглядела на своего супруга.

— Его зовут Колин Кинросс.

— О Господи.

— Что ты имеешь в виду?

— Мне показали его на днях на музыкальном вечере у Рэнли. На вид он очень волевой, Дуглас. И упрямый.

— Ты разглядела все это, посмотрев на него один раз?

— Он на редкость рослый, пожалуй, даже выше тебя. Это хорошо, ведь Синджен очень высока для женщины. В общем, я хотела сказать, что он показался мне безжалостным, да, именно безжалостным. По-моему, он ни перед чем не остановится, чтобы добиться своего.

— Помилуй, нельзя узнать столько всего о человеке, основываясь только на его наружности. Слушай, Аликс, если ты сейчас же не перестанешь молоть этот вздор, я отниму у тебя всю одежду на целых два дня.

— Я ничего не знаю об этом Колине Кинроссе, Дуглас.

— Он высокий и на вид крутой. И безжалостный. Неплохая исходная точка для розысков, которые я собираюсь начать.

— Вот увидишь, что я была права. — Она засмеялась, и ее горячее дыхание приятно обдало его плечо. — Мой отец всегда относился к шотландцам свысока. Надеюсь, что ты смотришь на них иначе.

— Так оно и есть. Синджен сказала, что еще не успела с ним познакомиться.

— Не сомневаюсь, что скоро она это исправит. Сам знаешь, какая она изобретательная.

— А я тем временем попробую разузнать все, что можно, об этом шотландце. Так ты, стало быть, считаешь, что он безжалостный?

Вечером следующего дня Синджен чувствовала себя такой счастливой, что ей хотелось танцевать в своей спальне. Сейчас Дуглас поведет ее и Александру в театр «Друри-Лейн», где дают «Макбета». Само собой разумеется, что, будучи шотландцем, прозываясь Кинроссом и имея кучу родственников, чьи фамилии начинаются на «Мак…», он непременно придет на представление. Сегодня премьера. Ну, конечно же, конечно же, он придет! Ох, а что, если он будет с какой-нибудь дамой? Что, если он… Нет, об этом нечего и думать! Нынче вечером она потратила целый час на свой туалет, и, глядя на нее, Дорис, ее камеристка, одобрительно кивнула и многозначительно улыбнулась.

— Вы выглядите бесподобно, миледи, — сказала она, любовно вплетая в волосы Синджен бархатную голубую ленту. — У этой ленты такой же цвет, как у ваших глаз.

«Да, я и впрямь смотрюсь недурно», — подумала Синджен, в последний раз оглядывая себя в зеркале. На ней было платье темно-синего шелка с короткими пышными рукавами, перехваченное под грудью голубым поясом того же оттенка, что и лента в ее волосах. Она выглядела высокой, стройной, а ее лицо было слегка бледно, как и требовала последняя мода. Вырез на платье неглубокий, только чуть-чуть открывает ложбинку на груди, потому что Дуглас терпеть не может, когда дамы слишком оголяются. Да, вид у нее превосходный.

Синджен увидела его только в антракте. В фойе театра «Друри-Лейн» собрался весь свет. Отовсюду слышались оживленные разговоры и веселый смех, и пламя бесчисленных свечей отражалось в драгоценностях, которых хватило бы на то, чтобы целый год кормить жителей дюжины английских деревень. Было очень жарко. На одежде некоторых незадачливых дам и джентльменов виднелись потеки свечного воска, капающего с люстр. Дуглас отправился в буфет, чтобы принести шампанского жене и сестре, потом к Аликс подошла одна из ее подруг, и таким образом Синджен оказалась предоставлена самой себе и могла обойти все закоулки огромной залы в поисках своего шотландца (именно так она называла его в мыслях). К ее восторгу и ужасу, она увидела его почти тотчас — он стоял у нее за спиной, менее чем в восьми футах, и беседовал с лордом Брассли, другом Райдера. Лорд Брассли, которого все приятели звали Брасс, был известный повеса, но сердце имел доброе и содержал свою жену в большей роскоши, нежели любовниц, что было достойно одобрения.

Сердце Синджен учащенно забилось. Она повернулась и пошла прямо к нему. По дороге она столкнулась с каким-то толстым джентльменом, машинально извинилась и, не задерживаясь, двинулась дальше. Когда до него оставалось не более трех футов, она услышала, как он рассмеялся и сказал, обращаясь к лорду Брассли:

— Черт побери, Брасс, что еще мне остается делать? Положение мое — хуже не придумаешь. Напасти налетели на меня целой стаей, и каждая злорадно хихикает и ухмыляется и норовит клюнуть. Эти два мерзавца — мой папаша и старший брат — довели дело до того, что я непременно должен жениться на богатой наследнице, иначе я потеряю все, что имею. А все девицы с деньгами, которых я до сих пор встречал, страшны как смертный грех.

— Ах, дружище, не смотри на вещи так мрачно, ведь в Лондоне есть девицы куда более приятные, — со смехом отвечал лорд Брассли. — Такие, что предназначены не для брака, а для утех. На них не женятся, ими просто наслаждаются. В их обществе ты отлично развеешься, Колин, а развеяться — это как раз то, что тебе сейчас нужно. — С этими словами он хлопнул Колина Кинросса по плечу. — Что касается поисков наследницы, то потерпи немного, мой мальчик, потерпи немного, и в конце концов какая-нибудь да подвернется.

— Легко тебе говорить: потерпи! Каждый день приближает меня к краю пропасти. А что до тех девиц, о которых ты толкуешь, то они, черт бы их драл, будут требовать с меня денег, которых у меня нет, и настаивать, чтобы в благодарность за услуги я осыпал их драгоценностями. Нет, Брасс, у меня нет времени на развлечения. Я должен отыскать себе наследницу, и притом достаточно приятной наружности.

Голос у него был низкий, бархатистый, в нем слышались юмор и едкий сарказм. Лорд Брассли расхохотался, потом окликнул кого-то из своих знакомых и удалился. Не колеблясь более ни секунды, Синджен подошла к «своему шотландцу», встала прямо перед ним и стояла так, пока его красивые синие глаза наконец не остановились на ее лице и одна черная бровь не поползла вопросительно вверх. Тогда она решительно протянула ему руку и сказала:

— Я — богатая наследница.

Глава 2

Колин Кинросс, седьмой граф Эшбернхем, оторопело воззрился на молодую женщину, которая стояла перед ним, протягивая руку и глядя ему в лицо с совершенным чистосердечием и, если он не ошибался, с немалым волнением. Он был ошеломлен и попробовал потянуть время, чтобы собрать разбежавшиеся мысли:

— Простите, что вы сказали?

Громко и ясно, без малейшей запинки Синджен повторила:

— Я — богатая наследница. Вы сказали, что вам надо непременно жениться на богатой наследнице.

Чувствуя, что голос его звучит фривольно и неестественно, он медленно произнес, так и не сумев привести мысли в порядок:

— И у вас достаточно приятная наружность.

— Я рада, что вы так считаете.

Он перевел взгляд на ее руку, все еще протянутую к нему, и машинально пожал ее. Следовало бы, конечно, поднять эту руку к губам, но она протянула ее, как это сделал бы мужчина, и он не нашел ничего лучшего, как пожать ее. Сильная рука, подумал он, пальцы очень белые, тонкие… и умелые, что ли. Он отпустил ее.

— Поздравляю, — сказал он. — С тем, что вы богатая наследница, и с тем, что у вас приятная наружность. Ах да, простите меня, сударыня. Мое имя Эшбернхем.

Она только молча улыбнулась, глядя на него влюбленными глазами. Какой чудесный у него голос, мужественный, веселый, намного более обольстительный, чем у любого из ее трех братьев. Куда им до этого удивительного молодого человека!

— Да, я знаю. А я — Синджен Шербрук.

— Странное у вас имя — оно похоже на мужское прозвище.

— Да, наверное. Мне дал его мой брат Райдер, когда мне было девять лет и он попробовал сжечь меня на костре. Мое настоящее имя Джоан, и он сказал, что я буду Жанной д’Арк, которую сожгли как ведьму и которая наверняка была святой, короче говоря, святой Жанной. А из святой Жанны получилась Синджен [2]… и с тех пор меня так зовут.

— Мне нравится Джоан. Это имя больше подходит для женщины.

Он провел пальцами по волосам и растерянно подумал, что ляпнул что-то несуразное и не относящееся к теме разговора, какова бы она ни была.

— Ей-богу, вы застали меня врасплох. Я не знаю вас, а вы не знаете меня. Я совершенно не понимаю, зачем вы это сделали.

Светло-голубые глаза девушки загорелись, и, глядя на него взором бесхитростным и ясным, как летний день, она отчетливо сказала:

— Я видела вас на балу у Портмейнов, а потом на музыкальном вечере у Рэнли. Я — богатая наследница, а вам нужно жениться на наследнице. Если вы не монстр — я, конечно, имею в виду вашу натуру, — тогда вам, вероятно, надо подумать, как сделать так, чтобы жениться на мне.

Колин Кинросс, для друзей — Эшбернхем, или просто Эш, растерянно взирал на незнакомку, которая, похоже, была не в силах оторвать взгляда от его лица.

— Ничего чуднее со мной отродясь не случалось, — вымолвил он наконец и тут же подумал, что это еще мягко сказано. — Разве что один раз в Оксфорде, когда жена одного из преподавателей предложила мне заняться с ней любовью, пока ее муж давал моему приятелю урок латыни в соседнем классе. Она к тому же хотела, чтобы дверь между комнатами была слегка приоткрыта, чтобы она могла видеть своего мужа, пока будет заниматься любовью со мной.

— И вы согласились?

— Согласился на что? Ах да, заняться с ней любовью? Сейчас уже не помню, — сказал он, опамятовавшись, и, нахмурив брови, строго добавил: — И вообще о подобных вещах лучше не вспоминать.

Синджен вздохнула:

— Мои братья рассказали бы мне все без утайки, однако вы меня еще не знаете, и я пока не вправе ожидать от вас большей откровенности. Я знаю: я не красавица, но достаточно мила. Я выезжаю в свет уже второй сезон, однако у меня нет ни жениха, ни даже поклонника. Но я богата, и у меня доброе сердце.

— Едва ли я могу полностью довериться вашей самооценке.

— А может быть, вы уже встретили даму, которая бы отвечала вашим финансовым запросам?

Он невольно усмехнулся:

— Вы, как я вижу, склонны говорить без обиняков. Нет, такой дамы я пока еще не встретил, как вам, по всей видимости, уже известно, коль скоро вы слышали, как я плакался в жилетку старине Брассу. И по правде сказать, вы самая красивая молодая особа, какую я когда-либо встречал. И к тому же высокая, так что, говоря с вами, мне не надо нагибаться и зарабатывать себе растяжение шейных мышц.

— Да, рост у меня великоват, но тут уж ничего не поделаешь. А что до красоты, то братья, конечно, находят меня красивой, но вы, милорд, вы правда так считаете? Это мой второй лондонский сезон, я вам уже говорила, и мне ужасно не хотелось опять тратить время на выезды в свет, ведь это невыносимо скучно, но тут я встретила вас.

Она замолкла, но по-прежнему смотрела на него во все глаза, и жадный взгляд этих красивых светло-голубых глаз поразил его. Никто никогда не смотрел на него так. Он был ошарашен, ошеломлен, оглушен и чувствовал себя совершенным болваном. От его хваленого самообладания не осталось и следа. Ему стало не по себе.

— Давайте отойдем, здесь такая давка. Да, тут лучше. Послушайте, я чувствую себя неловко. И все это очень необычно. Могу ли я нанести вам завтра визит? Смотрите, к нам идет какая-то молодая леди, и вид у нее весьма решительный.

Синджен одарила его ослепительной улыбкой.

— О, да, я была бы очень рада, — сказала она и дала ему адрес особняка Шербруков на Пэтнэм-плейс. — А это Аликс, моя невестка.

— Как ваше полное имя?

— Все зовут меня Синджен.

— Да, вы говорили, но мне не нравится это прозвище. Я предпочитаю имя Джоан.

— Хорошо. По-настоящему я леди Джоан Илейн Уинтроп Шербрук, потому что мой отец был графом.

— Утром я буду у вас с визитом. Не хотите ли отправиться со мной на верховую прогулку?

Она кивнула, глядя на его белые зубы и чудесные, прекрасные губы, и, не сознавая, что делает, потянулась к нему. Колин аж задохнулся от изумления и торопливо попятился. Боже правый, да эта девчонка совсем бесстыжая! Намекает, что втюрилась в него с первого взгляда. Ха! Хорошо же, завтра он проедется с ней верхом, дознается, ради чего она затеяла этот абсурдный розыгрыш, и, может быть, поцелует и потискает ее самую малость, чтобы преподать ей урок. Чертовски нахальная девица — да к тому же еще и англичанка, впрочем, это как раз и неудивительно, коль скоро он находится в Лондоне. Однако он всегда полагал, что английские девушки более сдержанны, более скромны. Но только не эта особа.

— Тогда до завтра, — выпалил он поспешно и удалился, прежде чем Аликс смогла завершить атаку.

Разыскав в толпе Брасса, он бесцеремонно потащил его прочь из театра.

— Ради Бога, оставь свои жалобы! Я намерен отвести тебя подальше от всех этих красоток, которые забирают все твое внимание, чтобы ты объяснил мне, что здесь, черт возьми, происходит. Сдается мне, что именно ты придумал всю эту дурацкую шутку, и я желаю знать, зачем ты напустил на меня эту девицу. От ее нахальства у меня голова до сих пор идет кругом.

Аликс видела, как известный ей Колин Кинросс чуть ли не силком выволок Брасса из фойе. Она взглянула на Синджен, увидела, что та тоже глядит вслед шотландцу, и безошибочно заключила, что золовка думает о нем совсем не так прозаично, как она сама.

— Интересный джентльмен, — заметила Аликс, чтобы начать разговор.

— Интересный? Не будь смешной, Аликс, это слово совершенно к нему не подходит. Он прекрасен, прекрасен как Бог! Ты видела, какие у него глаза? А как он улыбается, как говорит, это просто…

— Да, дорогая. Пойдем, нам пора. Антракт уже закончился, и Дуглас станет злиться.

Аликс терпеливо ждала подходящего момента, но это было нелегко. Как только они возвратились в свой лондонский дом, она поцеловала Синджен, пожелала ей доброй ночи и, схватив мужа за руку, потащила его в спальню.

— Тебе настолько не терпится заняться со мной любовью? — спросил Дуглас, слегка позабавленный такой прытью.

— Синджен познакомилась с Колином Кинроссом. Я видела, как она говорила с ним. Боюсь, Дуглас, что она вела себя чересчур смело.

Дуглас посмотрел на свои руки, потом взял с камина канделябр и поставил его на столик возле их супружеской кровати. Он задумчиво помолчал, глядя на пламя свечей, и наконец пожал плечами.

— Давай отложим это до завтра. Синджен отнюдь не дура, у нее есть голова на плечах. Мы с Райдером хорошо ее воспитали. Она не станет гнать его к венцу слишком быстро.

Наутро, в десять часов, Синджен была готова к бою. Она стояла на ступеньках парадного крыльца дома Шербруков, одетая в синюю амазонку и, по твердому уверению Дорис, «пригожая, как картинка», и нетерпеливо похлопывала хлыстиком по сапогу.

Где же он? Может быть, он ей не поверил? Или пришел к выводу, что она не в его вкусе, и решил не приезжать?

Когда ее нервы были уже на пределе, она увидела его — он скакал легким галопом верхом на великолепном вороном берберском коне. Приблизившись, он остановился, слегка склонился в седле и, глядя ей в лицо, лениво улыбнулся.

— Разве вы не пригласите меня в дом?

— Боюсь, что нет. Пока еще рано.

«Ну, хорошо, — подумал он, — поглядим, что будет дальше».

— А где ваша лошадь?

— Здесь. Идемте.

Синджен обошла дом и двинулась к конюшням. Фанни, ее кобыла, спокойно стояла, ожидая хозяйку, и невозмутимо принимала ласки одного из конюхов, Гарри, чьей любимицей она была. Синджен знаком велела ему отойти и сама вскочила в седло. Она расправила юбки, сознавая в глубине души, что выглядит хорошо, как никогда, и вознесла Богу горячую молитву. Потом, повернувшись к своему спутнику, нерешительно улыбнулась:

— Время еще раннее. Давайте поедем в парк.

Он кивнул и поехал рядом с ней. Она ехала молча. Колин нахмурил брови, умело объезжая громоздкую подводу с горой пивных бочонков и тремя приказчиками, одетыми во все черное. Улица была запружена народом и всякого рода повозками, везде сновали лоточники с тележками, толпились лавочники, шныряли оборванные дети из бедняцких кварталов. Он держался рядом со своей спутницей, не отвлекаясь на разговоры и настороженно поглядывая по сторонам, чтобы в случае чего отвратить опасность. На такой людной улице опасности подстерегали на каждом шагу, но вскоре он понял, что она сможет отлично справиться едва ли не со всем, что могло приключиться. А если не сможет она, то, конечно же, сможет он, ведь он мужчина. Что ж, кем бы там она ни была, наездница она превосходная.

Когда они добрались до парка и въехали в северные ворота, он предложил:

— Давайте немного проедемся галопом. Я знаю, среди дам это не принято, но ведь, как вы сами заметили, час еще ранний.

Они доскакали до конца длинной ездовой дорожки, и его жеребец, такой же мощный, как конь Дугласа, далеко обогнал Фанни. Когда Синджен остановила свою кобылу, ее разбирал счастливый смех.

— Вы хорошо ездите верхом, — сказал Колин.

— Вы тоже.

Колин потрепал своего жеребца по шее.

— Я спросил лорда Брассли, кто вы такая, но он, к сожалению, не видел, как вы беседовали со мной. Я описал ему вас, но, откровенно говоря, сударыня, он сказал, что и вообразить себе не может, чтобы какая-либо леди, и уж тем более леди Джоан Шербрук, разговаривала со мной так, как это делали вы.

Она потерла пальцем мягкую кожу своей перчатки.

— А как вы меня описали?

Она опять выводила его из терпения, но он постарался не показать виду. Пожав плечами, он ответил:

— Ну, я сказал, что у вас достаточно приятная наружность, белокурые волосы, что вы высокого роста, что у вас весьма красивые голубые глаза, а зубы белые и очень ровные. Мне также пришлось сказать, что по нахальству вам нет равных.

Минуту она молчала, глядя куда-то за его левое плечо, потом заговорила вновь:

— По-моему, описание получилось довольно точным. И он все же не узнал меня? Как странно. Он друг моего брата, и Райдер говорит, что он повеса, но сердце у него доброе. Боюсь, он до сих пор видит во мне ту десятилетнюю девочку, которая все время выпрашивала у него подарки. Как-то раз в прошлом светском сезоне он сопровождал меня на бал в Олмак. Тогда Дуглас строго-настрого предупредил меня, что Брасс не одарен гибким умом и чтобы я вела себя тихо и елейно и ни в коем случае не заикалась при нем ни о чем, что можно вычитать в книгах, не то он немедленно удерет.

Колин слушал ее, не зная, что и думать. Выглядела она как настоящая леди, и Брасс сказал ему, что леди Джоан Шербрук прелестная малютка, обожаемая своими братьями, может быть, несколько эксцентричная, если верить кое-каким историям, которые дошли до его ушей, но сам он не замечал в ней и намека на нахальство. Затем Брасс понизил голос и шепотом сообщил, что она чересчур много знает о всяких вещах, о которых пишут в книгах, во всяком случае, он слышал об этом от пожилых дам, которые судачили о ней, не скрывая неодобрения. И леди Джоан Шербрук в самом деле высокого роста. Но с другой стороны, она ждала его, стоя на парадном крыльце дома, а девушка из благородного семейства никогда бы так не поступила, ведь верно? Она бы чинно дожидалась его в гостиной за чашкой чая, разве не так? К тому же Брасс категорически утверждал, что у леди Джоан Шербрук обычные русые волосы, ничего особенного, а у этой молодой особы они совсем не такие. На солнце они переливаются дюжиной разных оттенков — от светло-золотистого до пепельного.

А, к черту! Он не понимал, в чем здесь суть, и не знал, верить ей или нет. Скорее всего, она ищет богатого покровителя, который бы ее содержал. Может быть, она камеристка этой самой леди Джоан Шербрук или какая-то ее дальняя родня. Надо просто рассказать ей, что у него нет денег и единственное, что он точно может для нее сделать, так это потешить ее где-нибудь на сеновале.

— Вижу, я захватила вас врасплох, — сказала Синджен, наблюдая за сменой выражений на его лице. Он успел еще подумать, что она явно выразилась слишком слабо, когда она поспешно добавила: — Вы самый прекрасный мужчина, которого я видела в жизни, но дело не в этом, совсем не в этом. Я хотела, чтоб вы знали, что не одно только ваше лицо так привлекло меня к вам, а еще… еще… о Господи, сама не знаю.

— Это я прекрасный? — изумился Колин, уставившись на нее. — Мужчина не может быть прекрасным, что за вздор! Пожалуйста, скажите мне без обиняков, что вам нужно, и я сделаю все, чтобы вы это получили. Я не могу взять вас на содержание. Будь я даже самым сластолюбивым жеребцом во всем Лондоне, это ничего бы не изменило. У меня нет денег.

— Мне не нужно, чтобы меня брали на содержание, если этим вы хотели сказать, что вы не прочь сделать меня своей любовницей.

— Да, — медленно произнес он, глядя на нее как зачарованный, — именно это я и хотел сказать.

— Я не могу стать любовницей. К тому же, даже если б я и захотела ею стать, это ничего бы вам не дало. Можно не сомневаться, что мой брат ни за что не отдаст вам моего приданого, если вы не сочетаетесь со мной законным браком. Вряд ли он был бы доволен, если бы я согласилась стать вашей любовницей. В некоторых вопросах он очень старомоден.

— Тогда зачем вы все это делаете? Ради всего святого, скажите, кто из этих нетронутых просвещением обормотов, моих друзей, подбил вас на эту затею? Вы, наверное, любовница лорда Брассли? Или Генри Томпкинса? Или лорда Клинтона?

— Никто меня ни на что не подбивал.

— Кое-кому здесь не нравится, что я шотландец. Хотя я и учился в одной школе со многими здешними господами, они охотно пьют и развлекаются в моей компании, но не желают, чтобы я женился на ком-то из их сестер.

— Мне кажется, что, будь вы даже марокканцем, я бы все равно чувствовала к вам то же, что и теперь.

Колин онемел. Пышное голубое перо на ее крохотной шляпке — носят же женщины такие пустяки! — свешивалось набок и слегка закручивалось, прелестно обрамляя лицо. Амазонка, тоже голубая, но более темного тона, темнее, чем ее глаза, была идеально подогнана по фигуре, и в этом наряде не было ничего вызывающего, нет, он смотрелся элегантно и как нельзя лучше подчеркивал ее высокую грудь, тонкую талию и… Опомнившись, он выругался тихо и замысловато.

— Вы ругаетесь совсем как мои братья, только их обычно разбирает смех еще до того, как запас бранных слов иссякнет.

Он хотел было что-то сказать, но запнулся, осознав, что она неотрывно глядит на его губы. Нет, никакая она не леди. Кто-то из его окаянных приятелей заплатил ей, чтобы она его разыграла.

— Хватит! — заорал он. — Довольно ломать комедию! Быть того не может, чтобы леди Джоан Шербрук просто так взяла и захотела за меня замуж, да вдобавок еще и объявляла об этом с таким невообразимым бесстыдством!

Он резко повернулся в седле, рывком привлек ее к себе, стащил с дамского седла, посадил перед собой и какое-то время держал так, ожидая, пока обе лошади успокоятся. Она и не думала вырываться, а сразу же прижалась к нему грудью. Нет, никакая она не леди, это ясно как Божий день!

Он стиснул ее левой рукой, правой, не снимая перчатки, приподнял ей подбородок и попытался поцеловать, однако его язык наткнулся на сомкнутые губы. Он вскинул голову и сердито приказал:

— Да открой же ты рот, как положено, прах тебя возьми!

— Хорошо, — сказала она и открыла рот.

При виде ее разинутого рта Колин не выдержал и рассмеялся:

— Черт возьми, вы выглядите так, словно собрались спеть арию, совсем как та жуткая сопрано из Милана. О, дьявольщина!

Он вновь посадил ее на спину Фанни. Недовольная Фанни резко прянула в сторону, но Синджен, хотя у нее голова шла кругом от удовольствия и волнения, сумела легко подчинить ее своей воле.

— Делать нечего, приходится поверить, что вы в самом деле леди. Но я… нет, я не могу поверить, что вы увидели меня на балу у Портмейнов и тут же захотели за меня замуж.

— Собственно, в ту минуту я еще не была уверена, что хочу выйти за вас замуж, а просто подумала, что могла бы смотреть на вас всю остальную жизнь.

Колин был вмиг обезоружен.

— Прежде чем мы увидимся еще раз — если мы увидимся еще раз, — я просил бы вас запастись чуточкой лукавства. Нет, много его не надо, но известная толика необходима — столько, чтобы у меня не отвисала челюсть и не пропадал дар речи, когда вы сморозите что-нибудь уж вовсе несусветное.

— Я попробую, — пообещала Синджен и, на мгновение отведя от него взгляд, посмотрела на расстилающийся перед ними обширный зеленый луг и пересекающиеся на нем ездовые дорожки. — Может быть, вы все-таки найдете меня достаточно хорошенькой? О, я знаю, весь этот разговор о приятной наружности был не всерьез. Но я бы не хотела, чтобы вы стыдились меня и чувствовали себя неловко, если я все же стану вашей женой.

Говоря это, она взглянула ему прямо в глаза. Колин только покачал головой.

— Да полно вам, перестаньте. Ей-богу, вы в самом деле красивы, как вы и сами отлично знаете.

— Люди готовы наврать с три короба и сказать тебе все что угодно, если им известно, что ты богатая наследница. Я не так наивна, чтобы этого не знать.

Он соскочил с седла, перекинул поводья через руку и повел коня к стоящему неподалеку раскидистому дубу.

— Пойдемте. Нам нужно поговорить, прежде чем я соглашусь стать обитателем сумасшедшего дома.

«Ах, наконец я нахожусь рядом с ним», — подумала Синджен, с готовностью спешиваясь и следуя за ним.

Она посмотрела на ямочку на его подбородке, непроизвольно подняла руку, сдернула перчатку и погладила ямочку пальцем. Он не шелохнулся.

— Я буду вам замечательной женой. Вы можете поклясться, что по характеру вы не монстр?

— Я люблю животных и не стреляю их для забавы. У меня в замке живут пять кошек, все пять отличные охотники на крыс, и ночью они могут сколько угодно спать в тепле перед камином. А зимой, если становится по-настоящему холодно, они спят в моей постели, но это бывает редко, потому что во сне я начинаю метаться и могу придавить их. Если вы хотите узнать, буду ли я вас бить, то нет, не буду.

— Вы очень сильный, это очевидно. Я рада, что вы не притесняете тех, кто слабее вас. А людей вы любите? У вас доброе сердце? Вы чувствуете себя в ответе за тех, кто зависит от вас?

Он не мог отвести взгляда от ее лица. Ее вопросы бередили его раны, но он все же ответил:

— Полагаю, что да.

Ему представился его огромный замок — собственно замком можно было назвать только половину здания, да и та возникла отнюдь не в средние века, а была построена одним из графов, его предков, в конце семнадцатого столетия. Он любил этот замок с его башнями, зубчатыми стенами и узкими бойницами. Но в некоторых его покоях гуляли такие сквозняки, задувающие из бесчисленных щелей, что, простояв на одном месте десять минут, можно было легко подхватить воспаление легких. Нужно столько всего сделать, чтобы привести весь замок в пристойный вид. А ведь есть еще надворные постройки, конюшни, фермы, изгороди, поля, которые надо осушать… А поредевшие стада овец и коров, а многочисленные арендаторы, бедные и впавшие в беспросветное уныние, потому что у них ничего нет: даже семян для посева и тех не хватает, а если мало посеешь, то чем кормить семью? Будущее выглядело таким мрачным и безнадежным, если он не предпримет что-нибудь…

Он оторвал взгляд от девушки и взглянул туда, где виднелись богатые особняки, окаймлявшие противоположный край Гайд-парка.

— Наше состояние было порядком истощено моим отцом, а мой покойный брат, шестой граф Эшбернхем, промотал то, что оставалось. Мне нужно добыть много денег, иначе моя семья будет прозябать в благородной нищете, а арендаторам и слугам придется эмигрировать либо голодать. Я живу в большом замке к востоку от озера Лох-Ливен, на полуострове Файф. Там очень красиво и рукой подать до северо-западной окраины Эдинбурга, но вам эта местность все равно показалась бы дикой, хотя там немало пахотной земли и холмы невысокие, с пологими склонами. Вы англичанка, и вы увидели бы только голые возвышенности, темные расщелины, дикие утесы, узкие мрачные долины, по которым с ревом бегут стремительные потоки воды, такой студеной, что, когда пьешь ее, синеют губы. В зимние месяцы там обычно не так уж и холодно, но дни коротки, и порой дуют сильные ветры. А весной вереск одевает все холмы в лиловый наряд, и рододендроны увивают хижины арендаторов до самых крыш и даже взбираются на стены моего продуваемого насквозь замка, расцвечивая их всеми оттенками розового, красного и пурпурного.

Он мотнул головой. Хорош же он, нечего сказать! Расписывает Шотландию, воспевает родной край, как какой-нибудь дурачок-поэт, словно вознамерился щегольнуть перед ней тем, что имеет. А она слушает его с восторженным выражением лица, впитывая каждое слово и не сводя взгляда с его губ. Получалось нелепо. Нет, он должен положить конец этой дурацкой ситуации. Он резко переменил тон:

— Послушайте, все это чистая правда. Мои земли могут обеспечить их владельцу богатство, потому что там много пашни, и я знаю, как поправить дела моих арендаторов, а, следовательно, и мои собственные. В наших краях дела обстоят куда лучше, чем в Горной стране (Север и северо-запад Шотландии.), куда землевладельцы даже сейчас вынуждены завозить овец, чтобы вконец не разориться. Это называется огораживанием и последствия имеет самые губительные, потому что люди, жившие на этой земле из поколения в поколение, лишаются таким образом всего своего достояния. Им приходится уезжать за океан или переселяться в Англию, чтобы наняться на ваши новые фабрики. Вот почему мне необходимы деньги, Джоан, и у меня есть только один способ спасти то, что досталось мне по праву наследования, — жениться на деньгах.

— Я понимаю. Сейчас мы поедем ко мне домой, и вы поговорите с моим братом Дугласом. Он граф Нортклифф, глава нашей семьи. Мы спросим у него, какую сумму составляет мое приданое. Думаю, что оно очень большое. Я как-то слышала, как он говорил моей матери, что нечего изводить меня, пугая участью старой девы. Раз я богатая наследница, сказал он, то смогу выйти замуж за кого захочу, даже если мне будет пятьдесят лет и у меня не останется ни одного зуба.

Он беспомощно посмотрел на нее.

— Но почему вы выбрали меня?

— Понятия не имею, но тут уж ничего не поделаешь.

— А вдруг я зарежу вас в постели?

Ее глаза потемнели, и Колин ощутил прилив вожделения, такой мощный, что у него захватило дух.

— Я сказал зарежу, а не поимею.

— Что значит «поиметь»?

— Это значит… о, дьявольщина, да где же это клятое лукавство, которым я просил вас запастись? «Поиметь» — грубое слово, простите, что я его употребил.

— А стало быть, вы толкуете о занятии любовью.

— Да, именно об этом, только я имел в виду вещи более земные, то, что обычно и происходит между мужчиной и женщиной, а не весь этот выспренний вздор, который дамы, должно быть, называют занятием любовью.

— Значит, вы циник. Что ж, не можете же вы быть идеальным во всех отношениях. Мои братья Дуглас и Райдер уединяются со своими женами затем, чтобы заняться с ними любовью, а не затем, чтобы их «поиметь». Возможно, позже я смогу вам все это объяснить. Но, разумеется, сначала вам придется научить меня тому, что нужно. Дело не пойдет, если вы будете покатываться со смеху всякий раз, когда я открою рот, чтобы поцеловаться.

Колин отвернулся. Он чувствовал себя так, словно его выбросило на необитаемый остров, причем на такой, где вместо тверди — трясина, которая норовит уйти у него из-под ног. Ощущать себя беспомощным — этого он терпеть не мог. Он уже узнал это ощущение, когда лишился своего наследства, — вполне достаточно, чтобы вывести из равновесия любого мужчину. Ему не хотелось снова испытывать его, да еще и в отношениях с женщиной, но она беспрерывно атаковала или парировала, не давая ему опомниться, и притом держала себя таким образом, словно так и надо, словно все ее немыслимые выходки — в порядке вещей и следует принимать их как должное. Ни одна шотландская девушка не позволила бы себе того, что позволяет эта англичанка с ее якобы тонким воспитанием. То, что происходило с ним, было абсурдом, и он чувствовал себя законченным дураком.

— Я не буду обещать вам любовь. Я не могу, потому что из этого ничего не получится. Я не верю в любовь, у меня есть на то причины. И этим причинам не один год.

— Когда Дуглас женился на Александре, он говорил то же самое. Но с тех пор он переменился. Она не отставала от него, пока он не перешел в истинную веру, и думаю, теперь он с радостью лег бы в грязную лужу, чтобы она смогла пройти по нему, не замочив ног.

— Тогда он набитый дурак.

— Возможно. Но он очень счастливый набитый дурак.

— Я не хочу больше говорить об этом. Вы хоть кого доведете до белого каления. Все, замолчите. Я провожу вас до дома. Мне надо подумать. И вам тоже. Поймите, я всего лишь обыкновенный мужчина, не более того. Если я женюсь на вас, то сделаю это из-за ваших денег, а не из-за ваших прекрасных глаз или красивого тела.

Синджен кивнула и тихонько спросила:

— Вы правда считаете, что у меня красивое тело?

Он выругался, помог ей сесть на ее лошадь и сам тоже вскочил в седло.

— Нет, — буркнул он в полном изнеможении. — Нет, не считаю, только замолчите.

Синджен не торопилась назад домой, Колин же, напротив, желал доехать до дома Шербруков как можно быстрее. Когда они наконец добрались туда, она, не заботясь о том, едет ли он следом, направила Фанни к конюшням, которые располагались за домом. Он был вынужден последовать за ней.

— Генри, пожалуйста, присмотри за лошадьми. Это его милость лорд Эшбернхем.

В качестве приветствия Генри дернул себя за огненно-рыжую прядь, свисающую ему на лоб. В глазах его отразился явный интерес, чему Колин немало подивился. Надо полагать, вокруг этой сумасбродной девицы теснятся толпы воздыхателей хотя бы ради того, чтобы услышать, что она вздумает сказать в следующий раз. Господи Иисусе, наверное, ее брату приходится предупреждать всякого, кто входит через парадную дверь, что она страдает чрезмерной прямотой.

Синджен вприпрыжку взбежала по парадной лестнице, отворила дверь и, посторонившись, махнула ему рукой, приглашая зайти. Вестибюль лондонского дома был не так огромен, как отделанный черным и белым мрамором вестибюль Нортклифф-Холла, однако и он производил внушительное впечатление. Пол и стены здесь были выложены белым мрамором с голубыми прожилками, и большая часть стен была увешана портретами Шербруков ушедших времен.

Синджен закрыла дверь и огляделась по сторонам, проверяя, нет ли поблизости дворецкого Дриннена или кого-нибудь из его приспешников. Вестибюль был пуст. Она обернулась к Колину с видом заговорщицы и одарила его сияющей улыбкой. Он нахмурился. Она сделала два шага и остановилась.

— Я рада, что вы зашли. Теперь вы убедились, что я именно та, за кого себя выдавала. Это хорошо, хотя мысль стать вашей любовницей меня заинтересовала. В этой идее что-то есть. Вы поговорите с моим братом?

— Мне не следовало заходить. Я думал об этом всю дорогу из парка и хочу сказать, что дальше так продолжаться не может. Я не привык, чтобы какая-то девушка охотилась за мной, загоняя, словно лисицу, это ненормально, это не…

Синджен только улыбнулась, глядя на него снизу вверх, обвила руками его шею и притянула его лицо к своим губам.

— Я открою рот, но не так широко, как в прошлый раз. Так лучше?

Получилось как нельзя лучше. Мгновение Колин смотрел на эти мягкие раскрытые губы, затем крепко прижал ее к себе. Он забыл, что находится в вестибюле лондонского дома Шербруков. Он забыл, что вокруг, должно быть, полно слуг, прячущихся в закоулках. Он забыл, что на него взирают с портретов многочисленные предки Шербруков.

Он целовал ее. Сначала его язык легко прошелся по ее губам, потом медленно вошел в ее рот. Это было чудесно, и, почувствовав, как она тотчас прильнула к нему, он понял, что для нее это тоже чудо. Его поцелуй стал еще глубже, она ответила ему тем же, и он забыл обо всем. Он уже месяц как не ложился с женщиной, но то, что он чувствовал сейчас с ней, нельзя было объяснить только этим. Его руки скользнули вниз по ее спине, изучая ее тело, и, приподняв за ягодицы, он с силой прижал ее к своему животу.

Она тихо застонала, не прерывая поцелуя.

— О, черт! Что здесь происходит?

Эти слова пробились сквозь густой туман в мозг Колина, одновременно кто-то оттащил его от нее, рывком развернул и с бешеной яростью саданул в челюсть. Он грохнулся на мраморный пол, схватился за челюсть, потряс головой и увидел человека, который ударил его и, судя по его разъяренному виду, был готов убить на месте.

— Дуглас, не смей! Это Колин Кинросс, мы с ним поженимся!

— Черта с два! Нет, вы видели… подумать только, он даже не соизволил поговорить со мной, как положено порядочному человеку, и нате вам — уже тискает тебя в вестибюле! И его треклятые лапы только что щупали твой зад! Господи, Синджен, как ты могла позволить вытворять с тобой такое? Иди наверх, сударыня, слышишь, что я сказал? Сперва я разберусь с этим ублюдком, а потом — с тобой.

Синджен никогда еще не видела брата таким рассерженным, но пусть бы он в порыве ярости даже запрыгнул на люстру и обратно — ей это было решительно все равно. Она невозмутимо шагнула вперед и встала на его пути, не давая ему опять накинуться на Колина.

— Перестань, Дуглас, сейчас же перестань! Ведь Колин не может дать тебе сдачи, потому что находится в твоем доме, да еще и по моему приглашению. Я не позволю тебе ударить его еще раз. Это было бы нечестно!

— Черта с два! — взревел Дуглас.

Синджен лишь тогда осознала, что Колин встал на ноги и стоит у нее за спиной, когда услышала его голос:

— Он прав, Джоан. Мне не следовало так терять голову, да еще здесь, в его доме. Я приношу свои извинения. Но при всем том, милорд, я не могу позволить вам ударить меня еще раз.

Дуглас был вне себя.

— Ты заслужил знатную трепку, окаянный ублюдок, и ты ее получишь!

Он отшвырнул Синджен в сторону и ринулся на Колина. Они сцепились, пытаясь свалить друг друга, толкаясь и пыхтя. Похоже, они были равны по силе, так что схватка могла бы продлиться долго. Синджен услышала, как один из них охнул от удара кулаком в живот, и решила, что с нее хватит. Между тем по лестнице, громко крича, уже неслась Аликс. Слуги тоже сбежались на шум и с разинутыми ртами таращились на потасовку, теснясь под лестницей и в дверях, что вели в столовую.

— Перестаньте!

Но призыв Синджен не возымел ни малейшего действия. Кажется, они даже стали дубасить друг друга еще сильнее. Синджен рассвирепела. Право же, мужчины невыносимы! Разве нельзя все объяснить друг другу словами? Что за ребячество, зачем затевать драку, точно глупые мальчишки? Она крикнула Аликс:

— Погоди, не вмешивайся, я управлюсь с ними сама. И притом с большим удовольствием.

Схватив с подставки в углу вестибюля длинную увесистую трость, она с размаху обрушила ее на плечо Дугласа, а потом с той же силой опустила на правую руку Колина.

— Да хватит же вам, олухи несчастные!

Они отпустили друг друга и уставились на нее, тяжело дыша. Дуглас схватился за свое плечо, Колин — за свою правую руку.

— Как ты посмела, Синджен?

Впрочем, дожидаться ответа Дуглас не стал, вместо этого он воинственно зарычал и вновь кинулся на этого распроклятого невежу, который имел наглость ласкать попку его младшей сестренки прямо в вестибюле. И еще запустил свой язык ей в рот, чертов ублюдок! Делать такое с его сестрой!..

Синджен опять размахнулась, не очень сильно, но достаточно, чтобы привлечь их внимание. До ее ушей донесся вопль Аликс:

— Сейчас же прекрати, Дуглас!

После чего Аликс тоже взмахнула тростью и крепко хватила мужа по спине.

Внезапно Дуглас осознал всю нелепость положения и застыл как вкопанный. Его хрупкая малютка жена и раскрасневшаяся сестрица стояли перед ним и грозно махали палками, словно два одержимых дервиша.

Он глубоко вздохнул, оглянулся на треклятого шотландского насильника и сказал:

— Они нас убьют. Придется либо перейти в зал для бокса, либо убрать кулаки в карманы.

Колин не сводил взгляда с высокой молодой англичанки, которая предложила ему жениться на ней. Чтобы защитить его, она ударила собственного брата. Теперь она стояла между ними, по-прежнему держа в своих крепких руках трость. Это не только ошеломляло, но еще и унижало.

— Если вы не против, милорд, уберем кулаки в карманы.

— Отлично, — подвела итог Синджен. — Аликс, как ты думаешь, можно ли поставить трости на место или лучше повременить на тот случай, если эти джентльмены опять забудут хороших манерах?

Аликс не ответила. Свирепо хмурясь, она бросила на пол свою палку и стукнула мужа кулачком в живот. Ошарашенный Дуглас только крякнул, взглянул на свою жену, потом перевел взгляд на Синджен и вздохнул:

— Ладно, уберем кулаки в карманы.

— Цивилизация — весьма полезная вещь, — заметила Синджен. — Чтобы скрепить перемирие, давайте выпьем чаю. Но сначала, Колин, пойдемте на минутку со мной. У вас на губе кровь. Я ее смою.

— У тебя, Дуглас, тоже ужасный вид, — сказала Аликс. — Ты сбил костяшки пальцев и разорвал рубашку, которую я сшила тебе в подарок на день рождения. Но ты об этом даже и не вспомнил, когда затеял это глупое побоище! О Боже, у тебя на воротнике кровь Колина. Боюсь, это уже ничем не выведешь, здесь не помогут даже самые лучшие пятновыводящие средства миссис Джарвис. Синджен, мы встречаемся в гостиной через десять минут.

Она огляделась по сторонам, увидела бледного, потрясенного Дриннена и спокойно сказала:

— Дриннен, будьте любезны, распустите слуг. И принесите в гостиную чай с ячменными лепешками. Его милость граф Эшбернхем — шотландец, и у него, несомненно, весьма требовательный вкус. Постарайтесь, чтобы лепешки были на высоте.

На том дело и завершилось — с ним справились две женщины. Колин без единого слова последовал за Джоан Шербрук. Краешком глаза он успел заметить, что граф Нортклифф так же покорно бредет за своей крошечной женой, а та шествует, горделиво расправив плечи и вздернув подбородок, — ни дать ни взять генерал.

Колин Кинросс, седьмой граф Эшбернхем, чувствовал себя так, будто ему снится какой-то причудливый сон, от которого он никак не может пробудиться. Не сказать, чтобы этот сон был кошмарным, но он был неимоверно странным. Он посмотрел на гриву русых волос, рассыпавшихся по спине Синджен. Должно быть, шпильки выпали из них во время потасовки. Но куда делась ее шляпка? А волосы у нее густые и действительно красивые. Она в самом деле хороша, что и говорить, и целовать ее было так сладко — ничего похожего он и припомнить не мог.

Но такого ее вмешательства в мужские дела он больше не потерпит. Они, двое мужчин, должны были разобраться между собой сами, а дамы не имели права вторгаться в то, что их не касалось. Нет, он ни за что не потерпит подобного вмешательства еще раз.

Глава 3

— Хватит, Джоан. Я не желаю, чтобы меня водили на веревочке, как безмозглого козла.

Услышав раздраженный голос мужчины, за которого она бесповоротно решила выйти замуж, Синджен обернулась и улыбнулась. Потом она погладила его по руке.

— Мне и самой не нравится, когда меня так водят, особенно в незнакомом доме. Не люблю идти сзади. Но это легко исправить: вы можете идти рядом со мной.

— При чем здесь незнакомый дом? Мало ли что мне незнакомо!

Тем не менее он подстроился к ее шагу, чувствуя себя как круглый идиот.

Она вела его куда-то в глубь дома. Пройдя по коридору, они вошли в необъятных размеров кухню, уютную, теплую, благоухающую корицей, мускатным орехом и сдобным хлебом, пекущимся в старомодных каменных печах. Колин уловил аромат ячменных лепешек, и у него потекли слюнки. Как же давно он не был дома…

— Присядьте к столу, милорд.

Он бросил на нее сердитый взгляд.

— Ради всего святого, после всего того, что произошло с нами со вчерашнего вечера, вы могли бы называть меня Колином.

Она одарила его ослепительной улыбкой. Не будь он так сердит, он бы, наверное, опять сгреб ее в объятия и поцеловал. Однако вместо этого он безропотно сидел на этом чертовом стуле с твердым деревянным сиденьем и позволял ей прикладывать к его разбитой губе мокрую тряпицу. Губу чертовски щипало, но он не подавал виду.

— Я бы предпочла отвести вас в мою спальню, — сказала Синджен, прерывая свои труды, чтобы посмотреть на результат, — но тогда Дуглас, я думаю, незамедлительно нарушил бы перемирие. По временам он ведет себя странно.

Колин буркнул что-то нечленораздельное.

— Впрочем, нет худа без добра. Здесь вы можете познакомиться с нашей кухаркой. Ее зовут миссис Поттер, и она печет лучшие ячменные лепешки во всей Англии. Дорогая миссис Поттер, это граф Эшбернхем.

Колин кивнул необъятной женщине, одетой во все белое, включая передник, и сжимающей в руке длинную лопатку, которой она доставала из печи готовый хлеб. Та ответила ему подозрительным взглядом, и его собственный взгляд невольно задержался на увесистой лопатке и мощной длани, которая ее держала.

— А кто была та маленькая леди?

— Это Александра, жена Дугласа. Она его очень любит и готова отдать за него жизнь.

Колин замер. Что за чудные у них тут понятия — как можно в такое верить? Он схватил ее запястье и потянул вниз, пока ее лицо не оказалось в трех дюймах от его лица.

— Вы в самом деле верите в подобную преданность?

— Да.

— Вы ударили своего брата, что было, то было, но потом вы повернулись и ударили меня еще сильнее, чем его.

— Я старалась соблюсти справедливость, но в пылу битвы, если можно так выразиться, трудно бить всех совершенно одинаково.

Он не смог сдержать улыбку.

— Если вы меня не отпустите, миссис Поттер, пожалуй, огреет вас своей хлебной лопаткой.

Он отпустил ее запястье. Синджен закончила обрабатывать ссадину на его губе и сказала:

— От горячего чая будет немного щипать, но все равно будет достаточно вкусно. А теперь вперед, в гостиную. Вы должны уладить дело с Дугласом, поскольку он глава семьи.

«Не могу поверить, что все это действительно происходит со мной», — думал Колин, шагая рядом с Синджен. Она вдруг принялась насвистывать, совсем как мальчишка. Колин вздрогнул и вслух сказал:

— Для меня все это очень неожиданно. До вчерашнего вечера я и не подозревал о вашем существовании, и вот нынче утром я уже явился к вам в дом, ваш брат успел наброситься на меня с кулаками, и я даже побывал у вас на кухне.

— Дуглас был твердо убежден, что вы заслужили побои. Ведь он вас тогда не знал. Он просто увидел, как некий очень красивый мужчина приподнимает его сестру.

— Я вас не только приподнял.

Вместо того чтобы покраснеть, как полагалось бы богатой английской девице, она устремила взгляд на его губы и печально ответила:

— Я знаю. Это было очень мило, хотя и ошеломляюще. Раньше со мной никто еще этого не делал. Мне понравилось.

— Вам не следует давать волю языку, Джоан. Лукавство, о котором я вам толковал, — это штука весьма полезная. Вы должны уметь пользоваться им, чтобы защитить себя.

— Я и так умею, но в этом редко бывает нужда. А сколько вам лет, Колин?

Он вздохнул и сдался.

— Двадцать семь. День рождения у меня в августе.

— Я так и думала, что вы примерно одного возраста с Райдером. Это еще один мой брат, скоро вы с ним познакомитесь. Он ужасный сумасброд, смешной и очаровательный, и большой филантроп. Раньше он терпеть не мог, когда кто-нибудь вдруг узнавал, какой он на самом деле добрый, потому что ему нравилось иметь репутацию беспутного повесы. Что до самого младшего из моих братьев, Тайсона, то мы прозвали его «ваше святейшество». Я защищу вас от его бесконечных проповедей о благих деяниях и о том, сколь многие пути ведут в ад, и о всем таком прочем. Но он мой брат, и я его люблю, несмотря на всю узость его взглядов. Да, вот еще: у него есть жена, Мелинда Беатрис. Райдер говорит, что два имени для нее слишком много, и к тому же у нее совсем нет груди.

Колин слушал эти излияния, не зная что и думать.

— В жизни не видывал ни одной семьи, подобной вашей.

— Да, — безмятежно подтвердила Синджен. — Само собой. Мои братья и невестки просто чудо. Все, кроме Мелинды Беатрис, она такая зануда, что от нее хочется сбежать на край света. Представляете, они с Тайсоном женаты четыре года, а у них уже трое детей! Дуглас и Райдер все время поддразнивают Тайсона, говоря, что священнику не подобает иметь такую потенцию, что он не умеет властвовать собой и того и гляди перегрузит Ноев ковчег своим потомством.

Когда они дошли до гостиной, Колин повернулся к ней и с улыбкой сказал:

— Обещаю, что не наброшусь на вашего брата и буду держать руки в карманах.

— Благодарю вас. Надеюсь также, что моя матушка не почтит нас своим присутствием, пока вы не откланяетесь. С ней надо будет поговорить мягко, но твердо, а для такого разговора нужно вначале заручиться поддержкой Дугласа.

Не дождавшись ответной реплики, Синджен повернула к нему голову и осведомилась:

— Так вы хотите на мне жениться, Колин?

Он принял задумчивый вид.

— Прежде чем решить, я хотел бы познакомиться с вашей матушкой. Считается, что с годами дочь становится точной копией своей матери.

Изобразив на лице крайний ужас, Синджен легонько стукнула его кулачком по руке.

— О Боже, — простонала она. — О Боже!

Когда он рассмеялся, она стукнула его еще раз и втащила в гостиную.

Представ перед сурово хмурящимся Дугласом и улыбающейся Аликс, Синджен объявила:

— А теперь сделаем все как положено. Позвольте представить вам Колина Кинросса, графа Эшбернхема. Ему двадцать семь лет, и он подумывает о женитьбе на мне, так что сам видишь, Дуглас, у него были основания позволить себе по отношению ко мне некоторые, скажем так, вольности.

— Он щупал твой зад, черт побери! Мужчина делает такие вещи только со своей женой.

— Дуглас!

— Но, Аликс, дорогая, он в самом деле ее щупал. Не мог же я стоять и смотреть, как этот прохвост соблазняет мою младшую сестренку!

— Ну, разумеется, не мог. Ты просто обязан был его поколотить, этого требовали приличия. Ах, вот и Дриннен с чаем. Входите, Дриннен, входите. Синджен и вы, Колин, сядьте, пожалуйста, на диван.

Колин Кинросс взглянул на графа Нортклиффа. Он видел перед собой человека четырьмя или пятью годами старше его самого, атлетически сложенного и нисколько не походящего на тех расфранченных хлыщей, которых так много развелось в последнее время.

— Я приношу свои извинения за то, что позволил себе столь фамильярно обращаться с Джоан. Полагаю, что, раз уж это произошло, я, как честный человек, обязан на ней жениться.

— Я так не считаю, — сказал Дуглас. — И с чего это вам вздумалось называть ее Джоан? Только наша матушка зовет ее этим именем. Оно омерзительно.

— Мне не по душе ее прозвище. Оно подходит только мужчине.

Дуглас молча воззрился на него.

— Уверяю тебя, Дуглас, мне это все равно, — вмешалась Синджен и снисходительно улыбнулась. — Он может называть меня любым именем, каким только пожелает. Я рассудила, что, если отнестись к делу серьезно, вся эта канитель с ухаживанием и женитьбой окажется не такой уж трудной. И как видишь, я была права. Как замечательно, когда все начинает идти как должно. Что положить вам в чай, Колин?

— Минуточку! — не выдержал Дуглас. — Все совсем не так просто, как ты воображаешь, Синджен. Я хочу, чтобы ты выслушала меня. — Однако вместо сестры он обратился к Колину: — Мне удалось выяснить, сэр, что вы подыскиваете себе в жены богатую наследницу. Вы этого нисколько не скрывали. И вам наверняка известно, что, когда Синджен выйдет замуж, у нее будет весьма внушительное приданое.

— Она мне об этом сказала. Подошла и объявила, что она богатая наследница. Она попросила меня поговорить с вами и узнать, в какой сумме выражается ее приданое.

— Что-о?

Синджен ласково улыбнулась брату:

— Это чистая правда, Дуглас. Я знала, что ему нужна жена с деньгами, и сказала, что я подхожу ему по всем статьям. Богатство и приятная наружность в одном лице. К тому же в придачу ко мне он приобретет таких великолепных родственников, как семейство Шербруков.

Аликс расхохоталась, не в силах сдержаться.

— Надеюсь, Колин, что вы сумеете справиться с этой озорницей. Помню, однажды на лестничной площадке в Нортклифф-Холле она при всех кинулась на меня, повалила на пол и не дала подняться, пока Дугласа не освободили из комнаты, где я его заперла. Вам придется быть осторожным, потому что, когда она ставит перед собой цель, то становится очень упорной в ее достижении.

Аликс снова залилась смехом. Синджен усмехнулась. У Дугласа Шербрука лицо было деревянное, как церковная скамья. Колин чувствовал себя так, будто он и впрямь попал в сумасшедший дом и его обитатели набросились на него все скопом.

— Эту историю я расскажу вам позже, — с улыбкой сказала Синджен и легко погладила рукав его светло-коричневого сюртука. Потом, не подумав о последствиях, она снова вперила взгляд в его лицо и тут же поплатилась: ее собственное лицо жарко вспыхнуло под воздействием некоторых весьма интригующих мыслей.

— Прекратите, Джоан, — прошептал он сквозь зубы. — Вы опасны для самой себя. Да прекратите же! Или вы хотите, чтобы ваш брат опять на меня набросился?

— Слушайте, я требую, чтобы вы все замолчали хотя бы на минуту!

С этими словами Дуглас встал и принялся мерить шагами гостиную. При этом он продолжал держать чайную чашку, и вскоре горячий чай пролился ему на руку. Он поморщился, поставил чашку на стол и снова пустился ходить взад и вперед.

— Синджен, ты впервые увидела его всего лишь пять дней назад. Пять дней! Ты не можешь знать, будешь ли ты с ним счастлива, потому что он тебе совсем чужой.

— Он сказал, что не станет меня бить. Он сказал, что у него доброе сердце и он чувствует себя в ответе за тех, кто от него зависит. Когда бывает по-настоящему холодно, он позволяет своим кошкам спать в его постели. Что еще мне следует, по-твоему, знать, Дуглас?

— Тебе не мешало бы узнать, питает ли он хоть какие-то нежные чувства к тебе или же только к твоим деньгам.

— Если сейчас и не питает, то потом будет питать, ведь человек я неплохой. Например, тебе, Дуглас, я нравлюсь.

Колин поднялся со стула и встал в полный рост.

— Джоан, перестаньте отвечать вместо меня, как будто я слабоумный или вообще нахожусь в другом месте.

— Хорошо, — кротко сказала Синджен и чинно сложила руки на коленях.

— Черт меня побери, милорд, мне нечего вам сказать! Это, это… — Дуглас не находил слов. Гневно протопав к двери, он обернулся и объявил через плечо: — Я поговорю с вами, Колин Кинросс, но не сейчас, а ровно через неделю. Через семь дней! И эти семь дней вы будете держаться подальше от моей сестры, ясно? Неделю — и ни днем меньше! А пока вы еще здесь — вы покинете этот дом через десять минут, — не смейте прикасаться к моей сестре.

Он с грохотом захлопнул за собой дверь. Аликс встала и сказала с усмешкой:

— Думаю, придется прибегнуть к розовой воде, дабы омочить его разгоряченное чело. Это его успокоит.

Она хихикнула и удалилась вслед за мужем. У двери она, не оборачиваясь, проговорила:

— Не вздумай трогать его руками, Синджен, тебе ясно? В любовных делах мужчины теряют всякое самообладание. Не доводи его до этого, потому что за десять минут джентльмен способен напрочь забыть обо всех приличиях.

О Господи, неужто все Шербруки, включая и тех, кто не был рожден Шербруком, абсолютно сумасшедшие!

— Я рад, что мне удалось так позабавить вашу невестку, — выдавил из себя Колин, причем досады в его голосе было куда больше, нежели чаю в его чашке. — Если вы хотите, чтобы я не трогал вас руками, то перестаньте пялить глаза на мои губы.

— Не могу. Ведь вы такой прекрасный. О Боже, ведь у нас с вами есть только десять минут!

Колин вскочил на ноги и по примеру Дугласа начал ходить по гостиной.

— Что за невероятная ситуация! — воскликнул он, поворачиваясь к облицованному мрамором камину. — Послушайте, Джоан, впредь я буду говорить за себя сам.

Ну и что же он тогда скажет? Вот дьявольщина! Он остановился и посмотрел на пустой камин. Тот был выложен бледно-розовым итальянским мрамором — дорогостоящее украшение и выполнено истинными мастерами. Ему вспомнился громадный, почерневший от сажи очаг в главном зале замка Вир, в котором легко можно было бы поджарить целую корову. Какой же он старый, грязный, с потрескавшимися кирпичами и вываливающимися кусками раствора. Иисусе Христе, даже картина с пасторальной сценой, висящая над этой мраморной каминной полкой, и та, по всему видно, старинная, от нее веет давним, многолетним богатством и высоким общественным положением. Богатством и высоким положением, которые были у этой семьи на протяжении многих поколений. Он подумал об узкой винтовой лестнице, ведущей на третий этаж северной башни; эта лестница стала теперь опасной, оттого что деревянные ступеньки подгнили под действием холодного ветра, задувающего сквозь щели в наружных стенах… Он глубоко вздохнул. Он может спасти замок Вир. Он может спасти своих людей. Может пополнить стада и даже засеять свои пахотные земли наилучшими культурами, ведь он знает все о севообороте. Он может закупить зерно для посева и для еды. Он обернулся к своей будущей жене и сказал:

— Я не стану оспаривать ваше утверждение о том, что я будто бы прекрасен. В конце концов, любому мужчине хочется, чтобы женщина, на которой он женится, считала, что он достаточно привлекателен.

— Привлекателен — это не то слово, — выпалила Синджен и почувствовала, как сердце у нее в груди бешено забилось. Он все-таки согласился взять ее в жены! Наконец-то! От радости ей хотелось броситься навзничь на диван и дрыгать ногами.

Он снова вздохнул и так взъерошил пальцами свои волосы, что они стали торчком, потом замер, услышав ее мечтательный голос:

— Я никогда не думала, что влюблюсь. Ни один мужчина никогда не внушал мне таких мыслей. Некоторых из них я находила занятными, но не более того. Другие были грубияны и тупицы, и у них были безвольные подбородки. Кое-кто из них считал меня синим чулком, и все из-за того, что я не невежда. Я даже представить себе не могла, как кто-то из них меня целует. Бог ты мой, да если бы один из них хотя бы дотронулся до моего зада, я бы завопила во все горло и убила его на месте. Но с вами… с вами все по-другому. Я прекрасно сознаю, что вы не любите меня. Но поверьте, это не имеет значения. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы вы ко мне привязались. Последнее, что мне остается сказать, это то, что я постараюсь стать вам хорошей женой. Что вы предпочитаете: съесть ячменную лепешку миссис Поттер или пойти к себе и без помех поразмыслить?

— Поразмыслить, — ответил он. — Но вы многого обо мне не знаете. Может статься, вы еще передумаете.

Она окинула его задумчивым взглядом, потом спокойно, словно речь шла о деле уже решенном, спросила:

— Ведь вы будете обо мне заботиться, не так ли?

— Я буду защищать вас даже ценой собственной жизни. Это будет мой долг.

— Вы будете меня уважать?

— Да, если вы это заслужите.

— Что ж, хорошо. Вы расскажете мне о себе все, что сочтете нужным, но только после свадьбы. До того я ничего не хочу слышать. И имейте в виду: что бы вы мне ни рассказали, это нисколько не изменит моих чувств. Просто я не хочу, чтобы какие-нибудь неподходящие и малозначащие подробности дошли до ушей Дугласа, прежде чем мы станем мужем и женой.

Ей-богу, он женится на ней. Ему отчаянно нужны деньги, и она ему нравится, несмотря на всю ее странность. Эта открытость, эта не знающая границ правдивость просто ужасают, но ничего, он научит ее сдерживать язык. Он знал, что ему будет совсем не трудно лечь с ней в постель. Да, он непременно женится на ней. Однако вначале он подождет неделю, столько, сколько потребовал ее брат. Но потом надо будет все закончить быстро. Дела дома с каждым днем идут все хуже и хуже. Эта англичанка — как раз то, что ему нужно. И она к тому же преподнесла ему себя на серебряном блюдечке. Только дурак стал бы смотреть в зубы такой замечательной дареной кобылке. А Колин Кинросс дураком не был.

Он быстро подошел к ней, поднял ее на ноги и молча, посмотрел ей в лицо, а потом легонько чмокнул ее в сомкнутые губы. Он бы с удовольствием пошел дальше, но заставил себя остановиться, хотя ему казалось, что он мог бы хоть сейчас уложить ее на ковер и овладеть ею, не встретив ни малейших препятствий. Однако он этого не сделал. Он будет держать себя в границах приличий.

— Я хотел бы опять увидеться с вами, невзирая на запрет вашего брата, — сказал он. — Не поехать ли нам завтра в парк? Мы будем осторожны.

— С удовольствием. А Дуглас ничего не узнает. Колин… Он обернулся.

— Вы научите меня говорить по-шотландски?

— Да, — ответил он, перейдя на свое родное наречие, — с удовольствием. — Его голос был весел и сладок, как мед. — Ты будешь моей милой, разве ты не знала?

— Я еще никогда не была ничьей милой. Звучит заманчиво.

Он только покачал головой.

Дуглас сказал жене:

— Я навел справки об Эшбернхеме и не узнал ничего плохого. Его любят и уважают. Он учился в Итоне и Оксфорде. В обществе у него много друзей. Единственный его недостаток — это то, что ему необходимо жениться на богатой наследнице.

Дуглас в очередной раз запустил пальцы себе в волосы, что в последнее время стало входить у него в привычку. Он ходил взад и вперед по спальне, а жена наблюдала за ним, сидя за туалетным столиком. Был ранний вечер. Миновало уже три дня из того недельного перерыва в свиданиях, который Дуглас предписал Колину Кинроссу и Синджен. И Дуглас, и Аликс знали, что Синджен все же встретилась с шотландцем на следующий день после исторической драки в вестибюле, но ни один из супругов не желал делать из этого проблему. Насколько Дугласу было известно, больше Синджен не встречалась с этим молодцом. Но можно ли что-либо знать наверняка, когда речь идет о Синджен? Она чертовски изобретательна.

— Как давно он стал графом Эшбернхемом?

— Всего шесть месяцев назад. Его старший брат был мот, и отец тоже. Их усилиями поместье было доведено до полного разорения. Там имеется громадный неуклюжий старый замок, настоящий сарай, на который нужно потратить кучу денег, чтобы вернуть ему приличный вид. Кроме того, нужны деньги на посев, на овец, на поддержку арендаторов с их убогими домишками.

— Стало быть, — медленно произнесла Аликс, — когда он унаследовал титул и выяснил истинное состояние дел, то принял решение, единственное, которое мог принять. Дуглас, ты ведь не питаешь к нему из-за этого неприязни?

— Нет. Но…

— Но что?

— Синджен совсем его не знает. Он просто вскружил ей голову. В конце концов, она очутится в Шотландии, где ее некому будет защитить, и что, если…

— Колин Кинросс благородный человек: как ты считаешь?

— Понятия не имею. С виду он кажется порядочным. Но что у него на уме? Что в сердце?

— Синджен все равно приведет его к алтарю, Дуглас. Нам только остается надеяться, что она не соблазнит его до того, как они будут женаты.

Он вздохнул:

— Я тоже на это надеюсь. А сейчас придется пойти и поговорить с мамой. Она опять мечет громы и молнии, сводя с ума свою камеристку, и требует, чтобы этого молодого человека немедленно доставили к ней. Она грозится отослать Синджен в Италию, чтобы та забыла об этом шотландском прохвосте. Вся странность заключается в том, что ее вовсе не возмущает, что он хочет жениться на ее дочери из-за денег. Что ее возмущает, так это то, что он шотландец. Она говорит, что все шотландцы бессердечны и скаредны, а в довершение всего они еще и пресвитериане [3].

— Может, тебе стоит почитать ей стихи Роберта Бернса? Они очень милы.

— Ха! Они написаны на иностранном наречии, и она только разозлится еще больше, чем сейчас. Проклятие, как жаль, что Синджен слегла с головной болью! С ней всегда бывает невозможно поговорить именно тогда, когда мне это нужно.

— Хочешь, я пойду с тобой?

— Если ты это сделаешь, мама будет так неистовствовать, что мы с тобой оба оглохнем. Не забывай, моя дорогая, что ты все еще не завоевала ее расположения. Не сомневаюсь, что скоро она додумается до того, что станет обвинять во всей этой катастрофе именно тебя.

Дуглас сокрушенно вздохнул и вышел из спальни, ворча себе под нос что-то о своей треклятой сестрице и ее треклятой головной боли.

Между тем голова у Синджен вовсе не болела. Она разработала план и с увлечением претворяла его в жизнь. Первым делом она вытащила из-под подушек длинный толстый валик, уложила его на кровать и укрыла одеялом. Получилось отличное подобие человеческой фигуры. Если не присматриваться, валик вполне сойдет за спящую женщину. Синджен поправила одну из своих штанин, одернула куртку и натянула фетровую шляпу поближе к глазам. Можно не сомневаться, она выглядит как юноша. Повернувшись, она посмотрела в зеркало на свою спину. Да, все сидит на ней как на юноше, вплоть до черных сапог. Она принялась тихонько насвистывать. Теперь остается сделать только одно — слезть по ближайшему вязу в сад. Дальше путь свободен.

Колин снимал меблированные комнаты в старом доме на Карлион-стрит. Это было недалеко, достаточно было пересечь три улицы. Еще не стемнело, и Синджен шагала посвистывая, чтобы отогнать от себя всяческие страхи и чтобы ни у кого не закралось сомнения в том, что перед ними паренек, вышедший на вечернюю прогулку. Она заметила двух джентльменов в развевающихся плащах, они смеялись, курили манильские сигары и не обратили на нее ровно никакого внимания. Оборванный мальчишка старательно подметал мостовую перед каждым прохожим.

Дом, где поселился Колин, она нашла без труда, с беспечным видом праздношатающегося подошла к парадной двери и постучала массивным дверным кольцом, сделанным в виде головы орла.

Изнутри не донеслось ни звука. Она постучала снова. Внутри послышалось хихиканье, и высокий девичий голос произнес:

— Ах, сэр, оставьте! Да перестаньте же, я вам говорю. Слышите — у нас гость. Нет, сэр, полно…

Опять послышалось хихиканье, и когда дверь наконец отворилась, перед Синджен предстала одна из самых хорошеньких молоденьких девушек, которых ей когда-либо доводилось видеть. На ней было платье с глубоким вырезом, позволявшим разглядеть полные, на редкость белые груди.

Светлые волосы растрепались, глаза блестели от возбуждения и удовольствия. Она проказливо улыбалась.

— Что-то я тебя раньше не видела, красавчик, — сказала она, уперев одну руку в бок и выпятив грудь. — Кто ты такой?

«Красавчик» широко улыбнулся и ответил:

— А кого бы ты хотела видеть? Уж не своего ли папашу? Нет, вряд ли. Ведь, будь я твоим папашей, мне пришлось бы разбранить того джентльмена, который тебя рассмешил, а тебе бы этого не хотелось, правда?

— Да ты, я вижу, шутник! Все шуточки да прибауточки и задорные речи! Хочешь кого-нибудь повидать?

Синджен кивнула. Краем глаза она увидела, как какой-то господин прошмыгнул в одну из дверей, выходящих в коридор.

— Я пришел к графу Эшбернхему. Он дома?

Девушка поменяла позу на еще более вызывающую и снова захихикала:

— Его милость такой душка, ну просто писаный красавец, да только бедный. Ни на что-то у него денег нет: ни на пригожую девчонку, ни на камердинера, который бы его обихаживал. Толкуют, что он собирается жениться на богатой наследнице, только сам он об том ни гу-гу. Наверное, эта его наследница ни дать ни взять драная кошка, разряженная в шелк, вот он, бедный, и горюет.

— А я слышал, что некоторые наследницы бывают очень даже ничего, — сказала Синджен. — Комнаты его милости, кажется, на втором этаже?

— Да, — отвечала девушка. — Эй, погоди! Я не знаю, у себя он или нет. Уже два дня как его не видела. Тилли — это одна из наших девочек — попробовала было зайти к нему, чтобы, значит, спросить, не охота ли ему поразвлечься — притом она была готова потешить его задаром, — да только его там не было. По крайности он ей не ответил. А разве есть на свете мужчина, который бы не отозвался, если его кличет Тилли?

Синджен взбежала по лестнице, перескакивая через ступеньку, и бросила через плечо:

— Если его там нет, я, пожалуй, вернусь к тебе и мы, хм… попьем чаю и поболтаем.

Девушка захихикала:

— Иди, иди, забавник! А, сэр, вы снова здесь! На чем мы с вами остановились? Ох, какой вы шалун!

Когда Синджен очутилась на втором этаже, ее губы все еще растягивала улыбка. Дом был добротный, с широкими коридорами. И ухоженный, все стены недавно покрашены — в общем, достойное обиталище для холостых джентльменов. Интересно, эти смазливые девицы всегда здесь околачиваются? Найдя дверь Колина, она постучала. Никто не отозвался. Она постучала еще раз. «Господи, сделай так, чтобы он был там!» — подумала она. Она так давно его не видела — целых четыре дня! Больше она не выдержит. В то, первое утро, они обманули Дугласа, но с тех пор Колин не приходил. Ей необходимо было увидеть его, прикоснуться к нему, улыбнуться ему.

Наконец низкий мужской голос крикнул:

— Кто бы ты ни был, убирайся к дьяволу!

Это, несомненно, был Колин, но голос его звучал странно: тихо и хрипло. Может быть, он не один? Может, с ним девица вроде той, что она встретила внизу?

Нет, она не станет в такое верить. И она постучала еще раз.

— Черт бы тебя побрал, убирайся! — Вслед за этим восклицанием послышался частый сухой кашель.

Синджен почувствовала страх. Она схватилась за дверную ручку и, к своему невыразимому облегчению, обнаружила, что дверь не заперта. Толкнув ее, она очутилась в тесной прихожей. Она заглянула направо, в длинную и узкую гостиную, довольно хорошо обставленную, но какую-то безликую, не носящую ни малейшего отпечатка того, кто здесь жил. Ничто в ней не напоминало о Колине. Да и ни о ком другом, разве что о каком-нибудь давно усопшем джентльмене середины прошлого века. Она громко позвала:

— Колин! Где вы?

Из-за двери в противоположном конце гостиной послышалась брань. Синджен торопливо подошла к двери, открыла ее и очутилась лицом к лицу со своим нареченным. Он сидел на смятой постели, совершенно нагой и прикрытый одеялом только до пояса. Мгновение Синджен просто стояла и глазела. Бог ты мой, какой он крупный, на груди сплошь черные волосы, тело такое мускулистое, сильное, поджарое. Она не могла отвести глаз от его груди, плеч и даже шеи. Лицо его покрывала черная щетина, глаза налились кровью, взъерошенные волосы стояли торчком. Он был бесподобен.

— Джоан! Какого черта ты тут делаешь? Ты что, с ума сошла? Чего ради…

Он не говорил, а хрипел. Синджен мгновенно подскочила к кровати.

— Что с тобой?

Произнося эти слова, она вдруг заметила, что он весь дрожит. А она-то стояла и глазела на него как набитая дура!

— О Господи, какой кошмар!

Она толкнула его обратно на подушки и укрыла до подбородка.

— Нет, не двигайся, лежи смирно и расскажи мне, что с тобой стряслось.

Колин лежал на спине и смотрел на Джоан, которая почему-то вырядилась юношей, что было просто смехотворно. Но может быть, она ему всего-навсего мерещится от того, что у него такой сильный жар, а на самом деле ее тут нет?

Нахмурив брови, он нерешительно позвал:

— Джоан…

— Да, любимый, я здесь. Что с тобой?

Она села на кровать и положила ладонь ему на лоб. Лоб был горячий.

— Не могу я быть твоим любимым, — проворчал он. — Ведь мы едва знаем друг друга. Черт побери, я чувствую себя ужасно разбитым и слабым, как новорожденный щенок. Зачем ты вырядилась парнем? Это глупо. У тебя женские бедра и ноги, у мужчин таких не бывает.

Это была интересная тема для разговора, но Синджен была слишком напугана, чтобы прельститься ею.

— У тебя жар, Колин. Тебя не рвало?

Он отрицательно покачал головой и закрыл глаза.

— Черт возьми, Джоан, у тебя что, совсем нет чувства брезгливости?

— У тебя болит голова?

— Да.

— Как давно ты плохо себя чувствуешь?

— Уже два дня. Но я вовсе не чувствую себя плохо, я просто устал.

— Почему ты не послал за врачом? За мной?

— Мне никто не нужен. Это обычная лихорадка, она скоро пройдет. Это оттого, что я попал под дождь, когда смотрел на поединки боксеров на Тайберне. Со мной все в порядке, я просто устал.

— Посмотрим, — сказала Синджен.

«Что за странные существа эти мужчины, — подумала она. — Ни за что не желают признаваться в своей слабости». Она наклонилась, прижалась щекой к его щеке и тут же отшатнулась. Какой сильный у него жар! Он открыл глаза, но она нежно приложила палец к его губам.

— Нет, не двигайся. Я обо всем позабочусь. Когда ты последний раз ел?

Вид у него стал такой же раздраженный, как и его голос.

— Не помню. Но это не важно, я не голоден. Уйди, Джоан. С твоей стороны верх неприличия прийти сюда.

— Разве ты покинул бы меня, если б я была одинока и больна?

— Это совсем другое дело, как ты и сама отлично знаешь. Господи помилуй, у меня же голый зад!

— Голый зад, — повторила она улыбаясь. — Мои братья никогда не говорили мне таких слов. Нет, нет, не смотри на меня букой и не ругайся. Просто лежи спокойно, я всем займусь сама.

— Нет, черт тебя дери, уйди!

— Сейчас уйду, но скоро вернусь — и не одна, а с помощью. Хочешь воды?

Когда он напился, она буднично осведомилась:

— Тебе не нужно помочиться?

Он бросил на нее свирепый взгляд.

— Уйди!

— Уже ухожу. — Она наклонилась, поцеловала его в губы и в следующее мгновение исчезла за дверью.

Колин натянул одеяло до самого носа, мысли у него путались, комната была видна как в тумане. Он закрыл глаза, а когда открыл их снова, в комнате уже никого не было. Была она здесь или ему почудилось? Он больше не испытывал прежней жажды, значит, кто-то все-таки приходил. Боже, как холодно, он дрожит как осиновый лист. Голова у него раскалывалась, мысли мешались все больше. Он был болен и чувствовал себя еще хуже, чем тогда, когда ему сломали два ребра в одном славном кулачном бою — это было за два месяца до того, как погиб его старший брат и он унаследовал титул, который был нужен ему лишь потому, что он не мог спокойно смотреть, как разрушается его родной дом.

Он снова опустил веки и мысленно увидел Джоан, одетую в мужской костюм. Она смотрела на него и улыбалась. Непостижимая девица! Она вернется, в этом не могло быть ни малейших сомнений — конечно, если она вообще приходила.

Час спустя он был поражен до глубины души: Джоан не только вернулась сама, но и привела с собой своего брата Дугласа. На ней по-прежнему был мужской костюм. Как это понимать: неужели брат позволяет ей делать все, что ей заблагорассудится? Неужели никто не наставляет ее, не учит, как надлежит вести себя молодой девушке из хорошей семьи?

Колин смотрел на графа Нортклиффа, а тот смотрел на него. Что сказать графу в данных обстоятельствах, он так и не придумал.

Дуглас невозмутимо произнес:

— Вы едете с нами в наш городской дом. Вы больны, это очевидно, а моя сестра не желает выходить замуж за человека, который стоит на краю могилы.

— Значит, вы и впрямь приходили, — сказал он, глядя на Синджен.

— Да, и теперь все будет хорошо. Я буду очень заботливо за тобой ухаживать.

— Черт побери, я вовсе не болен, я просто устал. Вы делаете из мухи слона, и вообще, оставьте меня в покое.

— Помолчите, — оборвал его Дуглас.

И Колин, поскольку чувствовал себя хуже, чем изголодавшаяся уличная дворняга, замолчал. Все равно он ничего не мог поделать.

— Синджен, выйди. Он голый. Ты будешь его смущать. Позови Генри и Боггса, чтобы они помогли ему одеться.

— Я могу одеться сам, — сказал Колин, и Дуглас, взглянув в его воспаленные от лихорадки глаза, не стал спорить.

Оделся он не слишком аккуратно, но достаточно быстро. Однако путь до дома Шербруков оказался сущим кошмаром. А когда Генри и Боггс повели его вверх по ступенькам широкой парадной лестницы, он лишился чувств.

И только когда Колина Кинросса уложили в постель в спальне для гостей, Дуглас обнаружил на верхней части его бедра ножевую рану в четыре дюйма длиной.

Глава 4

— Тебе надо отдохнуть, Синджен. Сейчас уже почти час ночи.

Синджен не хотелось отрывать глаз от неподвижного лица Колина, однако она заставила себя посмотреть на свою невестку.

— Я и так отдыхаю, Аликс. Просто я должна быть рядом, когда он проснется. Он все время хочет пить.

Аликс спокойно заметила:

— Он человек крепкий, он не умрет. Я о нем уже не беспокоюсь. Мне важно, чтобы ты не подорвала свое здоровье.

— Аликс, ты мне обещаешь, что он не умрет?

— Обещаю. Он дышит уже не так тяжело, как прежде, я это ясно слышу. Доктор сказал, что он поправится. И уверяю тебя — так оно и будет.

— И все-таки мне не хочется оставлять его. Ему снились жуткие кошмары.

Аликс сунула в руку Синджен чашку чаю и присела рядом.

— Какие кошмары?

— Трудно сказать. Во сне он словно чем-то напуган и озадачен. Но боится он чего-то реального или же это просто порождение лихорадки, я не знаю.

Колин слышал ее голос. Он был тих и звучал спокойно, но в нем сквозила глубокая затаенная тревога. Колин хотел открыть глаза и взглянуть на нее, но у него ничего не вышло. Он был где-то глубоко внутри себя самого, и ему в самом деле было страшно, в этом она не ошибалась. Он снова видел Фиону — она лежала мертвая у подножия утеса, на острых камнях, широко раскинув руки и ноги. А он стоял на краю утеса и смотрел на ее тело. В нем поднимался страх, ему хотелось бежать от этого страха, но тот преследовал его, захватывал его все больше, и вот он уже умирал от ужаса перед тем, чего он не мог или не хотел вспомнить, и от давящей, мучительной неизвестности. Неужто он убил ее? Нет, черт возьми, он этого не делал, он не убивал свою жену! Даже этот кошмар не заставит его поверить в то, что он ее убил. Кто-то привел его туда, может быть, даже сама Фиона, а потом она сорвалась вниз, но он ее не убивал. Он знал это в глубине души, знал совершенно точно. Он медленно пятился от края обрыва, один шаг, еще один, еще… Он чувствовал головокружение и странную отстраненность от себя самого. Потом он привел людей на вершину утеса, туда, откуда он увидел ее, и никто не спросил его, что случилось и почему Фиона лежит тридцатью футами ниже и у нее сломана шея.

Но потом пошли толки, бесконечные толки, и они были еще ужаснее открытого обвинения, потому что они носились в воздухе вокруг него, но так, что ему не за что было ухватиться и не было никакой возможности пресечь эти шепотки и туманные намеки. Они мучили его, ибо ему некому было кричать, что он невиновен, но с другой стороны, как объяснить, каким образом он сам очутился на краю того утеса? Он этого не знал, не помнил. Он очнулся от беспамятства и вдруг обнаружил, что находится там. У него не было никаких объяснений случившемуся, совсем никаких. Единственным человеком, которому он рассказал все, что помнил, был отец Фионы, лэрд [4] клана Макферсонов, и тот поверил ему. Но этого было недостаточно, потому что с тех пор он так ничего и не вспомнил. Он весь извелся, и больше всего это чувство вины, которая вовсе не была виной, терзало его, когда он спал и не мог ему сопротивляться. И все-таки, даже зная, что невиновен, он смотрел на свои ночные кошмары как на искупление, через которое он должен пройти.

Он застонал и заметался на постели. Ножевая рана в бедре горела. Синджен тотчас вскочила на ноги и попыталась успокоить его, сжав руками его плечи.

— Тихо, Колин, тихо. Все хорошо. Это просто кошмарный сон и ничего больше, он порожден твоим собственным воображением. На самом деле ничего этого нет, поверь мне. Ведь я не стану тебе лгать. Вот, попей воды, и тебе сразу станет легче.

Она поднесла стакан к его губам, чуть наклонила, и он начал пить. Она держала стакан у его губ, пока он не отвернул голову. Тогда она вытерла воду с его подбородка и тихо сказала, обращаясь к своей невестке:

— Я добавила в воду немного опия. Это сделает его сон более глубоким, и он перестанет страдать от кошмаров.

Аликс ничего не ответила. Она думала о том, что никто не смог бы оторвать ее от Дугласа, если бы он лежал больной. Поэтому она только молча погладила руку Синджен и вышла из спальни.

Дуглас не спал. Когда Аликс легла, он обнял ее и крепко прижал к себе.

— Как он?

— Плохо. Его мучают кошмары. Знаешь, Дуглас, это просто ужасно.

— Почему ты не уговорила Синджен пойти спать и оставить его на попечение Финкла?

— Нет, это невозможно. Финкл наверняка бы заснул и, возможно, разбудил бы бедного Колина своим храпом. Я помню, как ты рассказывал мне, что на войне храп Финкла будил тебя даже после двенадцатичасовых сражений, когда ты был вконец измотан. Пусть лучше Финкл присматривает за Колином в дневное время. Синджен молода, и у нее крепкое здоровье. Ей необходимо быть с ним рядом. Не будем ей мешать.

Дуглас вздохнул:

— Жизнь полна неожиданностей. Я запретил ему являться в наш дом, хотя в глубине души знал, что они непременно станут встречаться. Черт возьми, он вполне мог умереть, если бы Синджен не поступила по-своему и не пошла тайком к нему на квартиру. Это моя вина. Она не знает, что его ударили ножом, не так ли?

— Нет, не знает. Слушай, Дуглас, если ты будешь винить себя за то, в чем ты не виноват ни сном ни духом, я напишу Райдеру, чтобы он приехал немедленно и собственноручно выбил эту дурь у тебя из головы.

— Ха! Райдер ни за что не станет меня бить. К тому же я выше его ростом. Скорее уж я наломаю ему бока.

— Но тогда тебе придется иметь дело с Софи.

— Одна мысль об этом приводит меня в трепет.

— Надеюсь, ты не очень огорчен, что они с Райдером не могут приехать сейчас в Лондон. Двое детей расшиблись, свалившись с сеновала, и ни Райдеру, ни Софи теперь не до поездок — они слишком обеспокоены. К тому же нашим близнецам очень хорошо с ними и со своим двоюродным братиком и всеми остальными детьми.

— Я скучаю по этим маленьким варварам.

— Что, сразу по всем двенадцати, которых пригрел Райдер, да еще по двум нашим и малышу Райдера и Софи?

— Нет, я предпочитаю иметь рядом не больше двоих одновременно. По мне, так лучше обмениваться ими время от времени. Тогда они не успевают сесть тебе на шею и начать вить из тебя веревки.

— Ты абсолютно прав. Но, дорогой, раз Колин так болен и нам придется взять на себя приготовления к свадьбе, не лучше ли пока оставить наших мальчиков у их дяди и тети?

— Думаю, Синджен захочет выйти замуж за Колина как можно скорее. Если у нее получится, Райдер и Софи просто не успеют к свадьбе.

— Ох, я слишком устала, чтобы и дальше ломать голову над всем этим. Давай спать.

Дуглас почувствовал, как ее мягкая рука погладила в темноте его грудь, и улыбнулся:

— А я-то думал, что ты устала. Стало быть, ты уже успела восстановить силы и собираешься вознаградить меня за мои дневные труды?

— Да, но с одним условием: если ты обещаешь не вопить слишком громко и не будить свою матушку, как в тот раз.

Аликс содрогнулась, вспомнив ту ночь, когда она и Дуглас особенно рьяно предавались наслаждению и вдруг к ним в спальню ворвалась его матушка, заподозрившая, что Аликс убила ее обожаемого сыночка. Вспоминая эту сцену, она до сих пор холодела от стыда.

— На всякий случай я засуну себе в рот носовой платок, — сказал Дуглас.

Наконец-то он был в полном сознании, но он так ослабел, что, кажется, не сможет добраться до ночного горшка. Отвратительное чувство. Хорошо, что хотя бы жар спал и боль в ноге сделалась терпимой. Конечно, дурак он был, что сразу не обратился к врачу, но он просто не привык, чуть что, звать лекаря и позволять ему пичкать себя всякими снадобьями. За всю свою жизнь он ни разу не воспользовался услугами доктора Чайлдресса, который практиковал в Кинроссе, разве что по поводу каких-то детских болезней. Он был молод, силен и здоров как бык. И вдруг простой ножевой порез приковывает его к постели, вызывая сильнейшую лихорадку и даже беспамятство.

Из-под полуопущенных век он увидел, как в комнату вошла Джоан. Он был голоден и раздражен и не желал ее видеть. Ему нужна была помощь, но не от женщины, а от мужчины.

— Вот и прекрасно, ты уже проснулся, — сказала Синджен, одарив его обворожительной улыбкой. — Как ты себя чувствуешь?

Он что-то буркнул.

— Хочешь, я тебя побрею? У меня есть опыт: однажды я обрила голову Тайсону, пока Райдер держал его, чтобы не дать ему вырваться. С тех пор прошло не более десяти лет. Если ты разрешишь мне попробовать, я обещаю быть очень осторожной.

— Нет.

— Удивительное дело, Колин: к нам явился джентльмен, который уверяет, что он твой кузен.

При этом известии он тотчас сел на кровати. Одеяло сползло ему на живот, но он этого не заметил. Он был в растерянности. Какой кузен? Насколько он помнил, никто из его кузенов не мог знать, что он находится здесь. Ах да, Макдуф знает.

— Не может быть, — проговорил он машинально и упал обратно на подушки.

Синджен смотрела на верхнюю кромку одеяла, которое теперь не доходило ему до пояса. Она невольно сглотнула. Как же он красив: мускулистый, стройный, грудь покрыта черными волосами, а ниже, на животе, они образуют узкий шелковистый мысик. Сейчас он чересчур худой, все ребра видны, но это у него пройдет.

— Тебе нужно все время быть в тепле, — сказала она и натянула одеяло ему на плечи, хотя вместо этого ей хотелось вовсе убрать его и созерцать Колина Кинросса в костюме Адама по меньшей мере часов шесть.

— Джоан, ты не шутишь? Макдуф правда здесь? Она удивленно моргнула:

— Макдуф? Он не назвал мне своего имени, а только сказал, что он твой самый любимый кузен. Его действительно зовут Макдуф, как у Шекспира в «Макбете»?

Колин усмехнулся:

— По-настоящему его зовут Фрэнсис Литл [5], нелепое имя для такого здоровенного верзилы, вот мы и прозвали его Макдуфом, когда еще были мальчишками.

— Макдуф явно подходит ему куда лучше, чем Фрэнсис Литл. Фамилия Литл едва ли годится для человека, у которого грудь шире, чем ствол векового дуба. Прозвать его Макдуфом — это было очень умно. Наверное, именно ты, Колин, придумал это прозвище. Знаешь, у него невообразимо рыжие волосы, но совсем нет веснушек. А глаза у него голубые, как летнее небо, и…

— Его глаза точно такого же оттенка, как твои. Хватит петь хвалу моему великану кузену. Приведи его сюда.

— Нет, — сказала Синджен. — Сначала тебе нужно позавтракать. А, вот и Финкл. Он поможет тебе во всем, что тебе нужно. А я вернусь через несколько минут и помогу тебе есть.

— Мне не требуется твоя помощь.

— Ну, разумеется, не требуется, но тебе ведь будет приятно побыть в моем обществе, не так ли?

Он только молча посмотрел на нее. Она улыбнулась, чмокнула его в губы и, чуть ли не танцуя, выпорхнула из комнаты. У самой двери она обернулась:

— Хочешь, мы поженимся завтра?

Он взглянул на нее скорее с досадой, чем с удивлением, и ответил:

— У тебя была бы незабываемая брачная ночь. Я бы тут же заснул как убитый, и на том бы все и кончилось.

— Это не имеет значения. Ведь впереди у нас долгая совместная жизнь.

— Я не стану на тебе жениться, пока не буду в силах переспать с тобой, как полагается мужчине.

Он сразу же понял, что сказал глупость. Ему бы следовало жениться на ней в течение следующего часа, если бы только это было возможно. Время уходило, а ему отчаянно нужны были ее деньги.

Синджен праздно сидела на стуле и глядела на беседующих кузенов. Оба они говорили тихо, так что она не могла разобрать слов, впрочем, подслушивать ей все равно не хотелось, хотя, сказать по правде, в этом деле она была великая мастерица. Когда имеешь трех старших братьев, весьма рано начинаешь понимать, что всякие сведения, которые от тебя пытаются скрыть, лучше всего узнавать через замочную скважину. Она посмотрела на сад за окном. День выдался прохладный, но небо было синим и безоблачным, а в саду цвело множество цветов.

Синджен услышала смех Колина и посмотрела на него с улыбкой. Макдуф — вот чудное прозвище, еще чуднее, чем ее собственное, — производил приятное впечатление и, что было куда важнее, похоже, был искренне привязан к Колину. Даже сидя, он казался огромным, не толстым, нет, просто огромным, как сказочный великан. Смех у него тоже был как у великана — громоподобный, сотрясающий все его тело. Положительно, этот Макдуф ей нравился. И его можно не опасаться: она уже предупредила его, что, если он своими разговорами утомит Колина, она его тут же выставит вон.

Выслушав это предупреждение, Макдуф посмотрел на нее с высоты своего гигантского роста и ухмыльнулся:

— А вы не трусиха, как я погляжу, просто самую чуточку глуповаты, если впустили в дом этого мошенника. Ладно, я вовремя закрою рот, чтобы не утомлять беднягу.

Встретив столь полное понимание, Синджен отвела его в спальню Колина.

Теперь он встал со своего места у постели больного и сказал, обращаясь к Колину:

— А сейчас тебе пора отдохнуть, старина. И не вздумай спорить. Я дал слово Синджен, а с ней, как я понял, шутки плохи.

— Ее имя — Джоан. Она не мужчина.

Макдуф поднял одну огненно-рыжую бровь.

— Вижу, ты нынче не в духе. Это оттого, что ты хвораешь. Я зайду к тебе завтра утром, Эш. Делай то, что тебе велит Синджен. Между прочим, она пригласила меня на вашу свадьбу.

И великан Макдуф удалился.

— У него совсем нет шотландского акцента, так же как и у тебя.

— Макдуф, несмотря на свое прозвище, отдает предпочтение английской половине своей родни. Его мать была сестрой моего отца. Она вышла замуж за очень богатого англичанина из Йорка, у которого была процветающая торговля железными изделиями. Мы оба получили образование в Англии, но он пошел куда дальше меня. Одно время я думал, что он бы вовсе обрубил свои связи с Шотландией, не будь они такими тесными (во всяком случае, сам он всегда уверял, что они именно таковы). Но, как видно, я был не прав, поскольку последние несколько лет он большей частью живет в Эдинбурге.

— Ты устал, Колин. Я хочу услышать всю эту историю, но только не сейчас, мой дорогой, а позже. Сейчас тебе хватит говорить — и не спорь.

— Джоан, тебе еще никто не говорил, что ты чересчур деспотична и норовиста?

Он разозлился, и это ее обрадовало. Он явно шел на поправку.

— Норовиста? Нет. Норовистой бывает лошадка, на которой ездят верхом, — мягко возразила она, разглаживая одеяло у него на плечах.

Колин ответил ей раздраженным взглядом.

— Такие двусмысленные намеки не к лицу порядочной девице!

Тут он осознал, что понятия не имеет, о чем говорит, и хрипло буркнул:

— Оставь меня, Джоан.

— Хорошо, оставлю. Прости меня, Колин. Ты устал и должен отдохнуть.

Возле двери она остановилась и обернулась.

— Хочешь, мы поженимся послезавтра?

— Если завтра я смогу ходить, то послезавтра, быть может, смогу и ездить верхом.

Она вопросительно склонила голову набок, но, видя, что он молчит все с тем же раздраженным видом, улыбнулась и вышла.

Колин закрыл глаза. Он был встревожен, очень встревожен и зол как черт. Макдуф рассказал ему, что Макферсоны взялись за старое и снова грабят владения Кинроссов. Они прознали о том, что он разорен и на время уехал из Шотландии, и бросились ковать железо, пока горячо. По словам Макдуфа, они нагло совершали набеги на земли Кинроссов и угоняли овец. Окаянные стервятники, никогда не умевшие вести хозяйство на собственных землях, только и знавшие, что плакаться о своих бедах, в которых они же сами и виноваты! Они даже убили нескольких арендаторов, которые попытались спасти свои дома от разграбления. Его люди делали все, что могли, но у них не было вождя, который бы ими руководил. Никогда в жизни Колин не чувствовал себя таким беспомощным. Дома творится черт знает что, а он лежит себе в этой уютной кровати, в этом роскошном доме, слабый, как новорожденный жеребенок, и неспособный чем-либо помочь ни своим арендаторам, ни своей семье.

Главное, что он может для них сделать, — это жениться на Джоан Шербрук. И пусть бы даже у нее были выпирающие, как у кролика, зубы, пусть бы она была столь же уродлива, сколь и богата, — это не имело ровно никакого значения. Ничто не имело значения, кроме победы над трусливыми Макферсонами и спасения замка Вир и всех остальных владений рода Кинроссов. Ему надо действовать быстро. Он попробовал было встать, но тут же снова упал на подушки, скрипя зубами от острой боли в бедре. В голове у него шумело. Что ж, когда Джоан в следующий раз предложит ему жениться на ней, он попросит, чтобы священник явился через пять минут.

Дуглас Шербрук медленно сложил прочитанное письмо и вложил его обратно в конверт.

Сначала он принялся шагать взад и вперед по библиотеке, потом остановился, опять извлек письмо из конверта и перечитал его. Большие, аккуратно выведенные печатные буквы, черные чернила. Письмо гласило:

«Лорд Нортклифф,

Колин Кинросс убил свою жену. Он женится на вашей сестре, а потом прикончит и ее. Можете в этом не сомневаться. Он безжалостен и не остановится ни перед чем, чтобы добиться своей цели. А его единственная цель — деньги».

Дуглас терпеть не мог подобных вещей. Анонимное обвинение, от которого приходишь в ярость, которому нисколько не веришь именно потому, что оно анонимно, и вместе с тем невольно чувствуешь, что оно заронило в твою душу семя сомнения, как бы хорошо ты ни относился к тому, против кого оно направлено. Час назад письмо принес какой-то уличный мальчишка, сказавший Дриннену, что один малый попросил его доставить письмишко милорду, живущему в этом шикарном доме.

Дриннен не стал спрашивать паренька, как выглядел тот малый. А жаль. Ясно только одно — это был мужчина. Дуглас скомкал письмо и снова начал ходить из угла в угол.

Колин быстро выздоравливал, и Синджен, на седьмом небе от счастья, желала выйти за него замуж в конце недели. Господи Иисусе, а ведь сегодня уже вторник!

Что же делать?

В глубине души Дуглас был убежден, что Синджен нисколько бы не смутилась, даже если бы автор письма обвинил Колина в том, что он самым гнусным образом истребил целый полк. Она бы просто не поверила. Она никогда этому не поверит. Скорее она ринется в бой против всей своей семьи.

Вот дьявольщина! Он понимал, что не может оставить без внимания эту анонимку, и потому, когда Аликс и Синджен ушли, чтобы привезти от мадам Жордан подвенечное платье Синджен, он не стал откладывать дело на потом, а сразу же отправился в спальню Колина.

Сегодня Колин уже был одет в свой собственный домашний халат, поскольку Финкл и несколько лакеев успели съездить к нему на квартиру, упаковать его одежду и доставить оба его чемодана в дом Шербруков. Когда Дуглас вошел в его комнату, он стоял возле кровати глядя на дверь.

— Вам нужна помощь? — спросил Дуглас, входя.

— Нет, благодарю вас. Я попытаюсь доказать себе, что могу трижды пройти эту комнату из конца в конец, ни разу не упав.

Дуглас рассмеялся:

— И сколько же раз вы уже прошли свой маршрут?

— Два, с пятиминутной передышкой. Но, похоже, что третий раз меня убьет.

— Сядьте, Колин. Я должен с вами поговорить.

Колин осторожно сел в кресло с подголовником, стоявшее около камина, морщась вытянул вперед ногу и начал ее тихонько массировать.

— Вы ведь ничего не сказали Джоан о моей ране?

— Нет, только жене, хотя я не понимаю, отчего вас так волнует, знает Синджен об этом или нет.

— Узнай она о том, что меня пырнули ножом, она бы страшно разъярилась и встревожилась и решила, что она этого так не оставит. Вполне может статься, что она наняла бы полицейского сыщика, чтобы он нашел и изловил того, кто посмел это сделать. Она могла бы даже поместить объявление в «Лондонской газете», обещающее вознаграждение за сведения, которые приведут к поимке негодяя. Она могла бы навредить самой себе. По-моему, если ей и нужна защита, то прежде всего от нее же самой.

Дуглас удивился.

— Вы знаете ее так недолго и уже… — Он покачал головой. — Да, именно так она бы и поступила. Иногда мне кажется, что даже Господь Бог не знает, что у нее на уме, пока она этого не сделает. Она настолько изобретательна, что вы и представить себе не можете.

— Чувствую, что скоро смогу.

— Расскажите мне, как вы получили эту рану.

Колин отвел глаза.

— Какой-то коротышка попытался ограбить меня. Я сшиб его с ног, и тогда он вдруг вытащил из-за голенища нож. Удар пришелся в бедро, потому что выше ему было не дотянуться.

— Вы прикончили его?

— Нет, но, наверное, зря, черт бы побрал эту каналью. Кстати, если бы он все-таки опустошил мой карман, то добыча ему досталась бы скудная. У меня с собой было не более двух гиней.

— Я только что получил письмо, в котором вас обвиняют в том, что вы убили свою жену.

Колин замер. «Он словно отгораживается от чего-то, — подумал Дуглас, — вероятно, от горя, а может быть, от чувства вины? Почем знать?» Колин смотрел мимо него на горящие в камине поленья.

— Письмо было без подписи, и принес его уличный мальчишка. Мне такие послания не по душе. Они омерзительны и по прочтении оставляют самое гадкое чувство.

Колин не ответил.

— В Лондоне никто и не подозревал, что вы уже были женаты.

— Я полагал, что это никого не касается.

— Когда она умерла?

— Незадолго до смерти моего брата, примерно шесть с половиной месяцев назад.

— Как это случилось?

У Колина засосало под ложечкой.

— Она упала со скалы и сломала себе шею.

— Это не вы ее столкнули?

Колин молчал, но его гневное молчание было красноречивее любых слов.

— Вы с ней о чем-то спорили? Наверное, она упала случайно?

— Я не убивал свою жену. И не стану убивать вашу сестру. Полагаю, тот, кто написал это письмо, предостерегал вас именно от этого.

— О да.

— Вы расскажете об этом Джоан?

Дуглас моргнул. Он все никак не мог привыкнуть к тому, что Колин называет Синджен этим дурацким именем — Джоан.

— Это мой долг. Хотя, разумеется, было бы лучше, если бы вы рассказали ей сами и, возможно, объяснили ей то, чего не хотите объяснить мне.

Колин хранил молчание. Вид у него был надменный и настороженный. Дуглас встал.

— Мне очень жаль, — сказал он. — Синджен — моя сестра, и я ее люблю. Мой долг — защищать ее. Она должна обо всем узнать, было бы несправедливо держать ее в неведении. Я убежден, что, прежде чем вы поженитесь, все сомнения должны быть сняты. Таково мое условие.

Колин по-прежнему молчал, потупившись. Он поднял взгляд лишь тогда, когда Дуглас Шербрук вышел, тихо затворив за собой дверь. Откинув голову на подголовник, он закрыл глаза и потер бедро. Шов чесался, кожа вокруг него была розовой. Стало быть, рана скоро заживет.

Но достаточно ли скоро?

Господи помилуй, кто же это сделал? Кто написал письмо? Наверное, Макферсоны, больше, пожалуй, некому, а если это и впрямь они, то у них есть для этого повод. Его первая жена, Фиона Далинг Макферсон, была старшей дочерью старого лэрда. Но старик Лэтем как будто не винил зятя в ее смерти, во всяком случае, тогда, полгода назад. Правда, у ее брата Роберта было иное мнение, но лэрд держал сына в узде. Однако в последние месяцы до Колина стали доходить слухи о том, что лэрд Макферсон тронулся умом и день ото дня слабеет, что было немудрено, поскольку он был уже стар, как Мафусаил. Да, письмо наверняка написали Макферсоны, эти подлые трусы, никому другому это было ни к чему.

Но к черту это проклятое письмо! Он должен жениться на Джоан, и побыстрее, не то все будет потеряно. Колин лег в постель, закрыл глаза и заставил себя заснуть.

Через несколько часов он встал и прошелся по спальне — один раз, другой, третий. Хвала Всевышнему, силы к нему возвращаются. Теперь нужно молиться о том, чтобы выздоровление произошло достаточно быстро.

Окончательное решение он принял вечером, во время ужина. Джоан ужинала вместе с ним. Подняв взгляд с ломтика ветчины, который он насадил на вилку, он вдруг осознал, что она разговаривает с ним, а он, погруженный в свои мысли, так и не заметил, как она начала беседу.

— Пожалуйста, Колин, не пойми меня превратно, подвенечное платье получилось очень красивым, но до чего же докучна вся эта суета! Боюсь, что моя матушка не удержится и станет демонстрировать тебя всем как охотничий трофей, настолько она рада, что я наконец-то нашла себе мужа. Как же я не люблю все эти нудные церемонии! Как бы мне хотелось просто взять и увезти тебя отсюда, чтобы поскорее зажить вдвоем! Это главное, а все остальное — пустяки, право же, пустяки!

От этих слов у Колина едва не отвисла челюсть, и чувство несказанного облегчения охватило его. Это же просто манна небесная! Подумать только, он столько мучился, ломал голову, прикидывая и так и эдак, как ему поскорее заполучить ее в жены, и вдруг Джоан Шербрук сама плывет к нему в руки!

— Я еще не окреп, — сказал он, делая вид, что смакует ветчину.

— К пятнице окрепнешь. А может быть, даже и раньше. Ах, если б ты был в полном здравии уже теперь!

Колин набрал в легкие побольше воздуха.

— Я должен кое-что сообщить тебе, Джоан. Нет, сделай милость, выслушай меня не перебивая. Это очень важно. Твой брат не позволит нам пожениться. Он сам мне об этом сказал. Он считает, что это его долг, что только так он сможет тебя защитить.

Синджен молча смотрела на него, держа над тарелкой вилку с горошинами на зубцах. Так и не дождавшись разъяснений, она поднесла вилку ко рту, медленно прожевала горох и запила его вином из своего бокала. Потом, все так же молча, стала ждать, что он скажет дальше.

— А, к черту! Твой брат подозревает, что я убийца. Он тебе сам скажет, если этого не сделаю я. Как я уже говорил, он считает, что обязан тебя защищать. Он не позволит нам пожениться, пока все не будет выяснено до конца. Но, к сожалению, дело обстоит так, что он никогда ничего не сможет выяснить, сколько бы ни старался. Я ему этого не сказал, но это правда. Мне очень жаль, Джоан, но мы с тобой не сможем пожениться. Твой брат против, а я должен уважать его волю.

— И кого же ты, по его мнению, убил?

— Мою первую жену.

Ни секунды не колеблясь, Синджен твердо сказала:

— Какая немыслимая чушь! Нет, я не о том, что ты так молод и все-таки уже успел один раз жениться, а о том, что ты будто бы способен кому-либо причинить зло, тем более своей собственной жене. Чушь! А откуда Дуглас взял всю эту нелепицу?

— Из анонимного письма.

— Ах, вот оно что! Видимо, кто-то тебе завидует или же просто-напросто невзлюбил тебя, оттого что ты такой красивый и так заметно выделяешься на фоне всех остальных. Я поговорю с Дугласом и объясню ему его заблуждение.

— Нет.

Синджен отметила про себя непреклонность, с какой он произнес это слово, но ничего не сказала. Она терпеливо ждала. Ее так и подмывало задать ему вопрос, но она удержалась.

Ее терпение было вознаграждено. После паузы, которая показалась ей бесконечной, он сказал, глядя ей прямо в глаза:

— Если ты действительно хочешь выйти за меня замуж, нам надо бежать нынче ночью. Мы отправимся в Шотландию, где можно пожениться безо всяких бумаг и предварительного оглашения в церкви. Но в Гретна-Грин [6] мы не поедем, поскольку именно там твой брат станет искать нас в первую очередь. По дороге в мой замок мы остановимся в особняке Кинроссов в Эдинбурге и там сочетаемся браком.

Итак, он сделал это. Ему стало стыдно. Но что еще ему оставалось делать? Какого черта, ведь у него не было выбора, и к тому же она сама поднесла ему себя на блюдечке, так что грех было отказаться!

Синджен молчала очень долго. Когда она наконец заговорила, Колин испытал величайшее облегчение.

— Я молчала вовсе не потому, что прикидывала, принять или не принять твое предложение, а потому, что придумывала план. Колин, мы сможем это сделать! Единственное, что беспокоит меня, это то, что ты еще не вполне поправился, но, впрочем, это не так уж и важно. Я все возьму на себя. Мы уедем в полночь.

Она встала и расправила юбки. Вид у нее был такой же решительный и непреклонный, как давеча у ее брата.

— Это огорчит моего брата, но ведь речь идет не о его жизни, а о моей, и я должна выбирать то, что считаю для себя наилучшим. О Господи, сколько всего еще надо сделать! Но ты, Колин, не беспокойся. Ты должен отдыхать и набираться сил.

Она нагнулась и поцеловала его. Он не успел ответить на ее поцелуй, поскольку она тотчас же развернулась и устремилась к двери, шагая так широко, что материя ее платья натягивалась, ясно обрисовывая бедра и ягодицы. Однако, взявшись за дверную ручку, она вдруг остановилась и снова повернулась к нему.

— Дуглас отнюдь не дурак. Он сразу же сообразит, куда мы едем. Но я придумала, как сбить его со следа и пустить по ложному пути. Хорошо, что я скуповата — благодаря этому я скопила целых двести фунтов из денег на карманные расходы! А когда мы поженимся, Дугласу волей-неволей придется отдать тебе мое приданое, и тогда тебе уже не придется опасаться разорения. Он должен будет поторопиться — мы с тобой ему это объясним, — ведь я знаю, деньги нужны тебе срочно. Поверь, мне очень жаль, что тебе пришлось страдать из-за этого гадкого письма. У некоторых людей совершенно нет совести!

С этими словами она удалилась. Он мог бы поклясться, что слышал, как она насвистывает какой-то удалой мотив.

Итак, все получилось. Он выиграл, выиграл, несмотря ни на что, и при всем при том он в конце концов делал лишь то, чего желала она сама. Ведь не он ее подталкивал, а она его. И все же его не отпускало чувство вины. Как ни коротко было его знакомство с Джоан, Колин нисколько не сомневался, что она все устроит как нельзя лучше и они уедут точно в назначенный час, и притом в очень удобной карете, которую ее брату будет весьма нелегко догнать. Он бы ничуть не удивился, даже если бы она умудрилась достать для этой кареты пару лошадей одинаковой, например серой, масти. Он закрыл глаза, потом открыл их снова. Надо съесть все, что лежит на его тарелке. Он должен восстановить силы, и как можно скорее.

Братья убьют меня, думала Синджен, сидя в карете, мчащейся сквозь тьму в сторону Редингской дороги. Измученный Колин спал рядом. Она наклонилась и легко коснулась губами его щеки. Он не шелохнулся. Она плотнее подоткнула одеяла, которыми он был укрыт. Он спал спокойно, дыхание его было ровным и глубоким. Отлично, значит, его больше не мучают кошмары. Она не переставала удивляться, что болезнь настолько ослабила его. Но теперь это уже не имело значения. Он поправится, и очень скоро, тем более что ухаживать за ним будет она.

Она так сильно любила его, что порой это чувство даже причиняло ей боль. Никто никогда не сможет встать между ними! Никто больше не причинит ему вреда — она этого не допустит! «Это моя жизнь, моя, — твердила она про себя, — не Дугласа, не Райдера, а моя. Да, только моя, а я люблю его, верю ему и в сердце уже теперь считаю его супругом».

Ей вспомнилось, как мать пресекла сопротивление бедняги Финкла и величаво вплыла в спальню Колина, словно королевский флагманский корабль. Колин не мог сдержать усмешки, когда рассказывал ей, как ее матушка долго молча разглядывала его, стоя у постели, а потом изрекла:

— Итак, молодой человек, насколько я поняла, вы желаете жениться на моей дочери из-за ее приданого.

Колин улыбнулся своей будущей теще и учтиво сказал:

— Ваша дочь необычайно похожа на вас, сударыня. Ей повезло, а значит, повезло и мне. Да, сударыня, мне действительно нужна богатая невеста, иного выбора у меня просто нет. Однако красота вашей дочери превзошла самые смелые мои ожидания. Уверяю вас, я буду хорошо о ней заботиться.

— Вы умеете говорить медовые речи, сэр, и я желаю, чтобы вы и дальше продолжали в том же духе. А теперь выслушайте меня со вниманием. Моя дочь Джоан — форменный сорванец в юбке. Вам придется изыскать какой-нибудь способ удержать ее от проказ, в которых она необыкновенно наловчилась. По правде сказать, она ими даже прославилась. Ее братья всегда аплодировали ее проделкам, поскольку у них нет ни малейшего понятия о том, как подобает вести себя женщине. Теперь исправление поведения Джоан будет уже вашей обязанностью. Кроме того, должна вам признаться, что моя дочь читает книги. Да, я считаю своим долгом быть с вами откровенной — она читает книги! — Вдовствующая графиня Нортклифф сделала глубокий вдох, чтобы подавить дрожь в голосе. — Даже ученые трактаты и старинные фолианты, которым следовало бы стоять на полках и покрываться пылью. Я не несу ответственности за этот изъян в ее воспитании. Во всем опять же повинны ее братья, которые не научили ее, как следует себя вести.

— Неужто она и впрямь читает книги, миледи? Старинные фолианты и все такое прочее?

— Вот именно! И даже не дает себе труда спрятать книгу под кресло, когда к нам в гости приходит джентльмен. А когда я указываю ей, что она ведет себя вызывающе, она в ответ только смеется. Так что я, сэр, ничего не могу с ней поделать. Теперь я открыла вам всю правду, хотя и сознаю, что Джоан может от этого пострадать, если вы сочтете, что ее характер слишком испорчен, чтобы вы могли на ней жениться.

— Как вы уже изволили сказать, миледи, впредь исправлением ее поведения должен буду заниматься я. Я позволю ей читать лишь то, что, по моему разумению, подобает читать молодой жене.

Вдовствующая графиня одарила его милостивой улыбкой.

— Превосходно! И меня также очень радует, что ваша речь нисколько не похожа на речь этих шотландских дикарей.

— Да, сударыня. Я учился в Англии. Мой отец полагал, что вся шотландская знать должна изъясняться на том языке, на котором говорит наш король.

— О, ваш отец был мудрый человек. Мне сказали, что вы граф, седьмой носитель титула, что означает, что ваш предок был возведен в графское достоинство достаточно давно. Не люблю всех этих свежеиспеченных пэров. Они есть не что иное, как выскочки, но мнят себя во всем равными нам, хотя это, разумеется, сущий вздор.

Колин кивнул, сохраняя на лице серьезное выражение. Допрос продолжался, покуда в комнату не влетела Синджен.

Сначала она задохнулась от неожиданности, потом твердо сказала:

— Не правда ли, матушка, он красив и ужасно умен?

— Полагаю, он подходящий жених для тебя, Джоан, — важно проговорила графиня, поворачиваясь к дочери. — Благодарение Богу, он избавит тебя от участи старой девы. Если бы он был урод или калека или имел предосудительные наклонности, я была бы вынуждена отказать ему в твоей руке. Несомненно, это было бы рискованно, ведь ты с каждым днем становишься старше, следовательно, все меньше и меньше джентльменов будут хотеть взять тебя в жены. Но такой отказ все же был бы необходим, поскольку этого требовало бы наше положение в обществе. Да, я одобряю ваш брак. Этот молодой человек красив, хотя и чересчур черняв. Он несколько похож на Дугласа. Странно, что это не отвратило от него ни тебя, ни Александру. И вот еще что, Джоан: когда ты поселишься в Шотландии, ты ни в коем случае не должна позволять ни ему, ни себе впадать в неряшливость, столь свойственную шотландцам. Я рада, что ты пригласила его пожить в нашем доме. Теперь я каждый день буду навещать его, рассказывать ему о Шербруках и объяснять его долг по отношению к тебе и нашей семье.

— Почту за счастье слушать вас, сударыня, — сказал Колин.

Разговор с ее матушкой он провел безукоризненно, подумала Синджен, переводя дух. Она до смерти перепугалась, когда Финкл сообщил ей, что ее родительница взяла Колина в оборот, но все обошлось. Когда вдовствующая графиня удалилась, она заметила, что Колин улыбается, довольный своей ловкостью. Она наклонилась и поцеловала его.

— Ты произвел на нее хорошее впечатление. Спасибо.

— Я просто сумел продержаться достаточно долго, только и всего. И говорил ей то, что она хотела слышать. Ей нравится, когда ей поддакивают.

— Это верно. Но ни Дуглас, ни Райдер не склонны ей потакать. Ей не хватает лести, Колин, и, польстив ей, ты повел себя очень правильно.

Ей хотелось еще раз поцеловать спящего Колина, но она побоялась разбудить его. Ничего, у них еще будет время, много времени. К той поре, когда они наконец доберутся до Шотландии, проехав через Озерный край, от ее девственности не останется и следа, это она решила твердо. Не может же девица убежать с мужчиной и при этом сохранить в целости свою невинность. Она, Синджен, своей ни за что не сохранит, уж она-то об этом позаботится. И их брак, когда они приедут в Шотландию, будет уже простой формальностью.

Синджен осторожно просунула руку под одеяло и легонько сжала пальцами его руку, такую твердую и сильную. Она подумала о его жене, той женщине, что умерла. После того первого разговора она больше ни разу не спрашивала его о ней и никогда не спросит. Если он захочет рассказать ей о своей первой жене и о том, как она умерла, то расскажет сам. Интересно, как ее звали?

И стоит ли говорить ему, что Дуглас сообщил ей о том письме задолго до того, как она пришла поужинать с ним в его комнате? Она даже прочитала его два раза. С Дугласом она тогда препиралась недолго, поскольку хорошо понимала, что он заботится о ее же благе. Но поспорить с братом было необходимо, иначе он бы наверняка что-нибудь заподозрил. В конце концов она сдалась и согласилась отложить свадьбу до тех пор, пока с Колина не будет полностью снято обвинение в убийстве. Но про себя она, разумеется, уже бесповоротно решила, что убежит с ним этой же ночью. Может быть, когда-нибудь, в туманном будущем, Колин все-таки сообразит, что это именно она подбросила ему идею предложить ей бежать с ним в Шотландию.

Жаль, конечно, что приходится помалкивать, хотя ее так и подмывает выложить ему всю правду, но ничего не поделаешь — мужчины терпеть не могут, когда ими манипулируют. Сама мысль о том, что их действиями управляет женщина, приводит их в дикую ярость. Что ж, она пощадит его мужскую гордость, по крайней мере до тех пор, когда он окончательно поправится. А может быть, до тех пор, когда он ее полюбит. На мгновение от размышлений о том, когда она наконец скажет ему правду, их совместное туманное будущее представилось ей в несколько мрачном свете.

Глава 5

— Мы остановимся в Чиппинг-Нортоне, на постоялом дворе «Белый олень», — сказала Синджен, когда Колин зашевелился. — Нам осталось ехать еще час. Как ты себя чувствуешь?

— Я чертовски устал. Она погладила его руку.

— Ты сказал это так вяло, что мне кажется, ты не просто устал, а совсем обессилел, что и немудрено, если вспомнить, сколько времени нам пришлось пробираться по коридорам и лестницам, и притом все бегом и украдкой. Но теперь силы твои будут прибывать с каждым днем, так что ни о чем не беспокойся. По моим расчетам, мы доберемся до Шотландии не ранее чем через шесть дней. У тебя будет достаточно времени, чтобы окрепнуть.

Поскольку в карете было темно, Синджен не могла видеть раздражения, вспыхнувшего в его взгляде. Он был раздражен, потому что чувствовал себя не мужчиной, а беспомощным малышом, ребенком, которого заботливо опекает няня, только этой няне было всего девятнадцать лет. Он брюзгливо буркнул:

— С какой стати ты выбрала постоялый двор «Белый олень»?

Синджен хихикнула. Совсем не похоже на степенную няню, подумал Колин с удивлением.

— Я выбрала его из-за тех историй, которые Райдер и Дуглас рассказывали Тайсону. Тот, разумеется, был страшно шокирован, поскольку сам он в то время изучал богословие, готовясь принять духовный сан. А Райдер и Дуглас, конечно, катались со смеху.

— И никто из них не подозревал, что ты, их маленькая сестренка, подслушиваешь их разговор?

— О нет, — сказала она с улыбкой и беспечно взмахнула рукой. — Они ни о чем не догадывались. К семи годам я уже умела проделывать это очень ловко. Мне кажется, я разузнала все о «Белом олене» и о том, как молодые люди из Оксфорда проводили там вечера со своими подружками.

Колин молчал.

— Наверное, ты вспоминаешь свои собственные любовные свидания?

— По правде сказать, да. Я часто встречался там с женой одного из моих университетских преподавателей. Ее звали Матильда, и у нее были светлые, почти что белые волосы. Потом была еще буфетчица из оксфордской таверны «Огненный дельфин». Эта была совершенно ненасытна и обожала мягкие перины на кроватях в «Белом олене». А еще у меня была девица, которая называла себя Сериссой — имя это она, конечно, придумала себе сама, но кому до этого было дело? Помню, у нее были роскошные рыжие волосы.

— Может быть, мы займем ту же самую спальню или спальни. А может быть, нам следует просто взять и снять всю гостиницу целиком, чтобы почтить память всех твоих любовниц разом, не пропустив ни одной.

— Невинной девушке не пристало вести столь вольные речи, Джоан.

Она пристально посмотрела на него. Луна наконец прорвалась сквозь плотную завесу туч, и Синджен смогла разглядеть его лицо. Он показался ей бледным и страшно осунувшимся. Должно быть, лихорадка подорвала его силы куда больше, чем она думала, если он до сих пор так слаб.

— Пусть тебя не смущает, что сегодня ночью ты будешь просто спать рядом со мной, Колин. Если тебе угодно, можешь даже храпеть. Я готова оставаться девственницей, пока к тебе не вернется вся твоя сила.

— Вот и хорошо, потому что ею ты и останешься.

Рана в бедре болела, и он подивился, отчего ему до сих пор так не хочется, чтобы Джоан узнала о ней. Ведь теперь это уже не имело никакого значения.

— А может быть, не останусь? — проговорила она, наклонившись к нему и понизив голос до жаркого шепота, который самой ей казался ужасно обольстительным, хотя на самом деле отнюдь таковым не был. — Ведь ты мог бы объяснить мне, что и как нужно делать. Мои братья всегда жаловались, что я чересчур быстро учусь. Может быть, ты все-таки попробуешь поучить меня?

Он хотел было засмеяться, но вместо смеха получился стон.

Синджен была вынуждена истолковать это как отказ. Она огорченно вздохнула.

Гостиница «Белый олень» находилась в центре небольшого торгового городка Чиппинг-Нортон. Это был прелестный, на редкость живописный постоялый двор, построенный еще во времена Тюдоров [7], на вид до того древний и непритязательный, что Синджен была очарована и вместе с тем сочла нужным помолиться, чтобы ночью на них не обвалилась крыша. Так вот где такое множество молодых людей устраивают свои любовные свидания. Да, это место и впрямь выглядит весьма романтично, подумала Синджен и опять вздохнула.

Во дворе не было видно ни души, поскольку было уже три часа ночи. Однако Синджен была слишком возбуждена, чтобы чувствовать усталость. Ей удалось удрать от Дугласа, а для такого подвига требовалась незаурядная ловкость. Она резво выпорхнула из экипажа, на ходу отдавая распоряжения кучеру, который, дай ему Бог, умел держать язык за зубами, хотя имелся у него и недостаток: чересчур просторные карманы, в которые вместилось куда больше гиней, чем она первоначально собиралась ему заплатить. Но это ее нисколько не беспокоило. Если у нее кончатся деньги, она просто-напросто продаст свое жемчужное ожерелье. Ведь самое главное — это Колин и скорейший брак с ним, а все остальное — пустяки. Она обернулась, чтобы помочь ему вылезти из кареты.

— Через несколько минут ты уже будешь в постели, Колин. Если ты предпочтешь подождать здесь, я сейчас зайду в гостинцу и…

— Прекрати, Джоан, — перебил ее он. — Я сам поговорю с хозяином. Он старый грязный развратник, и я не хочу, чтобы он составил о тебе превратное впечатление. Черт побери, жаль, что у тебя на пальце нет обручального кольца. Так что не снимай перчаток. Запомни: ты моя жена, и я обо всем позабочусь.

— Ладно. — Она улыбнулась ему лучезарной улыбкой, но тут же нахмурилась. — О Господи, тебе, наверное, нужны деньги?

— Деньги у меня есть.

Тем не менее Синджен запустила руку в свой ридикюль и вытащила пачку однофунтовых банкнот.

— Вот, возьми, так мне будет спокойнее. — И опять одарила его счастливой улыбкой.

— Джоан, давай покончим с этим делом, пока я еще не свалился с ног. И вот что — не раскрывай, пожалуйста, рта.

Только теперь, когда они шли по темному безлюдному двору, Синджен наконец заметила, что он сильно хромает. Она открыла было рот, однако тут же закрыла его опять.

Десятью минутами позже Синджен отворила дверь в тесную спальню, расположенную под самой крышей, и посторонилась, чтобы пропустить Колина.

— По-моему, хозяин гостиницы решил, что мы солгали, — сказала она без тени беспокойства. — Но ты говорил с ним именно так, как надо. Мне кажется, он тебя побаивается. Еще бы — раз ты аристократ, то от тебя можно ждать чего угодно.

— Да, едва ли этот старый боров мне поверил. — Колин устремил взгляд на кровать и чуть не застонал от предвкушаемого блаженства. Потом он почувствовал, как ее руки взялись за завязки его плаща, и настороженно напрягся. — Впрочем, сомневаюсь, что он вообще способен узнать супружескую пару в ком бы то ни было, даже если сам присутствовал на их свадьбе.

— Дай я тебе помогу. — Она ловко, словно опытная нянька, сняла с него плащ. Это не могло не раздражать, но он безропотно подчинился, с вожделением глядя на кровать. Ему хотелось проспать неделю.

— Сядь, я сниму с тебя сапоги.

Это также было проделано быстро: должно быть, она достаточно натренировалась на своих братьях, Синджен выпрямилась.

— Помочь тебе раздеться?

— Нет, — ответил он. — Просто отвернись и все.

Она послушно отвернулась, сняла с себя чулки и башмаки, потом, взяв его плащ и свой, повесила их в небольшой гардероб. Услышав скрип кровати, она снова повернулась к нему. Он лежал на спине, накрывшись одеялом так, что видна была обнаженная грудь, и положив руки на одеяло.

— Все это очень странно, — проговорила она, досадуя на себя за то, что ее голос звучит, как у испуганной кисейной барышни.

Он не ответил, и это придало ей смелости.

— Видишь ли, — произнесла она с запинкой, — ты, конечно, заметил, что в речах я очень пряма и откровенна, но это оттого, что мои братья всегда побуждали меня честно говорить то, что я думаю. Вот и с тобой я вела себя так же. Но теперь… теперь мне как-то не по себе оттого, что я нахожусь с тобой наедине в этой комнате и знаю, что на тебе нет никакой одежды и мне нужно лечь на другую половину кровати и…

Ее монолог был прерван раскатистым храпом.

Синджен не оставалось ничего другого, как посмеяться над собой. Стало быть, всю ее речь, прочувствованную и бессвязную, слышали только она сама, гардероб и мужчина, который спал как убитый. Она бесшумно подошла к кровати и посмотрела на него. «Он мой, — подумала она, — только мой, и никто его у меня не отнимет, никто, даже Дуглас. Надо же такое выдумать — будто бы он убил свою жену! Какая невероятная чушь!» Она легко погладила его лоб. Он был холодный. Жар прошел уже давно, но Колин все еще был очень слаб. Она нахмурила брови, потом нагнулась и поцеловала его в щеку.

За свои девятнадцать лет Синджен ни разу ни с кем не спала в одной кровати, и уж тем более — с крупным храпящим мужчиной, который казался ей таким прекрасным, что ей хотелось провести всю ночь, глядя на него, целуя и касаясь его. И все-таки спать радом с ним было как-то странно. Ну да ничего, она привыкнет. Дуглас и Аликс всегда спят в одной кровати, и Райдер с Софи тоже. Так заведено у супружеских пар. Правда, ее родители, кажется, были исключением, но, честно говоря, ей бы тоже не захотелось спать в той же кровати, что и ее матушка. Она тихонько залезла под одеяло и легла, но, даже находясь на расстоянии фута от Колина Кинросса, она явственно ощущала тепло, исходившее от его тела.

Лежа на спине, она протянула руку в поисках его руки, но вместо этого ее пальцы коснулись его бока. Его обнаженная плоть была гладкой и теплой. Синджен не хотелось убирать руку, но она все же убрала. Было бы нечестно воспользоваться тем, что он спит и ничего не может сделать. Она сплела свои пальцы с его пальцами и, как ни странно, быстро заснула.

Пробуждение ее было внезапным. В ромбовидное окошко спальни лился яркий солнечный свет — стало быть, уже давно рассвело. Вот и хорошо, пусть Колин поспит подольше и лучше уж в кровати, чем в тряском экипаже. Синджен немного полежала, все время помня, что он лежит рядом с ней и крепко спит. Он по-прежнему лежал на краю кровати, и она тоже. Внезапно до нее дошло, что он не укрыт одеялом до подбородка, как накануне. Сознавая, что поступает дурно и неправильно, но не в силах побороть соблазн, Синджен медленно повернулась и посмотрела на него. Во сне он сбросил с себя одеяло, и оно обвилось вокруг его лодыжек. А все остальное, освещенное ярким солнцем, было видно как нельзя лучше. Прежде Синджен никогда не видела голого мужчины, и Колин показался ей таким же красивым, каким она представляла его себе в мечтах. Только он сейчас слишком худой. Она разглядывала его живот и пах и его мужскую плоть, уютно примостившуюся среди густых волос. Ноги у него были длинные, крепкие, и на них тоже росли черные волосы. Он был не просто красив, а великолепен. В нем все было великолепно, даже ступни ног. Когда ей наконец удалось оторвать взгляд от его паха — что было нелегко, так как она была совершенно заворожена, — она с изумлением воззрилась на белую повязку на его правом бедре.

Ну конечно же, если бы дело было только в простуде, он не болел бы так долго! Она вспомнила, что вчера ночью он заметно хромал. Значит, он каким-то образом поранился.

Ее разбирали злость и тревога. Какая же она дура, что не догадалась о его ране! И он тоже хорош! Почему, черт возьми, он ничего ей не сказал?

Вот проклятие! Она вскочила на ноги и натянула на себя пеньюар.

— Ты гнусный тип, — прошипела она чуть слышно, но слова эти прозвучали все же достаточно явственно, чтобы разбудить его. — Я твоя жена, и ты обязан мне доверять!

— Ты мне еще не жена и вообще объясни: чем ты недовольна?

Его подбородок и щеки были покрыты черной щетиной, волосы растрепались, но глаза были ясными и такими невероятно синими, что Синджен на мгновение забыла, что хотела ему сказать, и удовольствовалась безмолвным любованием.

Колин вдруг осознал, что лежит перед ней голый, и невозмутимо сказал:

— Будь добра, Джоан, укрой меня одеялом.

— Не укрою, пока ты не расскажешь, что с тобой произошло. Что под этой повязкой?

— Я был так сильно болен, оттого что меня пырнули ножом, а я, как последний идиот, не обратился к врачу. Я не хотел тебе говорить, потому что подозревал, что тогда ты голыми руками разорвешь в клочья половину населения Лондона, только бы разыскать злодея и принести мне его голову на блюде. Теперь Лондон остался позади, и я могу тебе все сказать. Здесь ты уже не сможешь сама себе навредить.

Синджен смотрела на него и молчала. В чем-то он был прав. Она и правда пришла бы в бешенство, в этом можно не сомневаться. Она улыбнулась:

— А повязку уже пора сменить?

— Думаю, что да. Нитки в шве надо выдернуть завтра или послезавтра.

— Ладно, — сказала она примирительно. — Так и быть, я сменю тебе повязку. Господь свидетель, у меня было достаточно практики в этом деле, ведь в моих руках перебывало столько детишек Райдера.

— Твоего брата? А сколько у него детей?

— Я называю их его любимцами. Райдер выручает детей из всяких жутких ситуаций и дает им приют в своем доме, Брэндон-Хаусе. Сейчас их там у него двенадцать, но никогда не знаешь, когда появится новенький или кого-то усыновит какая-нибудь честная семья, которую Райдер подобрал с великим тщанием. Иногда невозможно удержаться от слез, когда видишь малыша, избитого пьяным извергом-отцом или просто брошенного где-то в переулке спившейся матерью.

— Понятно. Оденься, Джоан, но сперва накрой меня одеялом.

Она накрыла его, хотя и с неохотой, и он вдруг понял, что помимо своей воли посмеивается. Никогда в жизни он не встречал женщины, хотя бы отдаленно похожей на нее. Но ее интерес к его телу приводил его в смущение, уж слишком он был очевиден.

Чтобы соблюсти приличия и не одеваться на виду друг у друга, Синджен сделала ширму из открытой дверцы гардероба и повешенного на нее одеяла. Одеваясь, она не переставала без умолку болтать с Колином. Поглощая завтрак, она с упоением смотрела, как он бреется. Она выразила желание помочь ему помыться, но в этом удовольствии ей было отказано. Вместо этого он приказал ей опять повернуться к нему спиной и паковать вещи. Однако он позволил ей осмотреть его бедро. Рана благополучно заживала. Синджен слегка надавила на кожу около шва.

— Слава Богу, — сказала она. — А я так испугалась.

— Теперь я уже здоров. Остается только восстановить силы.

— Как все это странно.

Он глядел на нее, на эту яркую, веселую, уверенную в себе девушку, которая, кажется, не боялась ничего и никого и смотрела миру в лицо, как будто он принадлежал ей и она могла исправлять и переделывать его по своему желанию. Недолгий опыт научил его, что рано или поздно жизнь выбивает из людских голов подобные иллюзии, но он надеялся, что из ее головки они улетучатся еще очень не скоро. Она была сильной, в ней не было ничего от пугливой кисейной барышни, и за это он был благодарен судьбе. Слабонервная английская мисс вряд ли смогла бы приспособиться к замку Вир и его обитателям, в этом он был уверен. В эту минуту он вдруг увидел еле заметный проблеск страха в ее глазах, и это мимолетное свидетельство ее уязвимости заставило его промолчать. Все равно скоро она все узнает сама.

Но почти тотчас она опять сделалась смешливой и улыбчивой и не пожалела улыбки даже для мистера Моула, хозяина «Белого оленя». А когда они уезжали и он отпустил ей вслед сальную шутку, она ограничилась лишь тем, что обернулась и, нахмурив брови, важно сказала:

— Очень жаль, сэр, что вы так грубы и невоспитанны. Мы с мужем остановились в вашей гостинице только потому, что он заболел. Могу вас заверить, что впредь мы никогда не будем здесь останавливаться, разве что он опять захворает, что весьма маловероятно, потому что…

Колин рассмеялся и взял ее за руку.

Вскоре он погрузился в отрешенное молчание, и Синджен не стала прерывать его раздумья. Он молчал весь день и весь вечер и наутро тоже продолжал молчать. Он был так явно поглощен своими мыслями и имел настолько отсутствующий вид, что она решила оставить его в покое, чтобы он мог без помех додумать свои тревожные думы, о чем бы они ни были. Ее же более всего тревожило то, что он потребовал предоставить им две спальни, не дав ей при этом никаких объяснений. Но она тогда ничего ему не сказала.

Когда день уже клонился к вечеру и их карета подъезжала к городку Грэнтэм, он наконец повернулся к ней и заговорил:

— Я долго думал, Джоан. Мне трудно об этом говорить, но я должен хотя бы в малой степени искупить свою вину. Я бессовестно злоупотребил гостеприимством твоего брата, тайком, по-воровски сбежав под покровом ночи с его сестрой. Нет, не перебивай меня, дай закончить. Короче говоря, как я ни пытался, я не смог найти оправданий своему поступку. Однако я еще могу кое-что сделать, чтобы спасти свою честь и хоть немного успокоить совесть. Я не лишу тебя девственности до брачной ночи.

— Что-о? Я столько времени не докучала тебе разговорами, молчала как рыба, и вот теперь выходит, что за все эти полтора дня ты только и надумал, что эту несусветную чушь? Колин, послушай, ты даже представить себе не можешь, на что способны мои братья! Мы должны, то есть я хочу сказать, ты должен нынче же ночью сделать меня своей женой, не то…

— Хватит! Ради всего святого, Джоан, можно подумать, будто я собрался пытать тебя, а не сберечь твою треклятую невинность! И никакая это не чушь. Я ни за что не стану бесчестить тебя таким образом и не стану бесчестить твою семью. Меня с детства учили дорожить честью. Это у меня в крови, это завет моих предков, передававшийся из поколения в поколение. Хотя в старые времена было много убийств и жестоких боев, но о чести все же не забывали. Мне нужно жениться как можно скорее, чтобы спасти свою семью и имущество и чтобы оградить их от этих разбойников и лжецов Макферсонов, но я никак не должен превращаться в ошалевшего от похоти самца и набрасываться на невинную девушку, которая еще не стала моей женой.

— А кто такие Макферсоны?

— Ох, дьявольщина, я не хотел упоминать их, это выскочило само. Забудь про них.

— А что, если Дуглас нас настигнет?

— Если это случится, я с ним справлюсь.

— Я понимаю, что ты дорожишь своей честью, Колин, правда, понимаю, но, наверное, дело здесь не только в ней, наверное, есть и что-то еще? Неужели я настолько тебе не нравлюсь? Я знаю, я чересчур высокая и, может быть, слишком худая, чтобы соответствовать твоим вкусам…

— Нет, Джоан, ты вовсе не слишком высокая и не слишком худая. Но я уже все решил. Я не лишу тебя девственности, пока мы не поженимся, и все тут.

— Понятно, милорд. Ну что ж, милорд, я тоже все решила. Я твердо намерена лишиться своей девственности, чтобы к моменту нашего прибытия в Шотландию от нее остались только воспоминания. Глупо надеяться, что тебе удастся так просто справиться с Дугласом, если он нас настигнет. Ты не наешь моего брата. Я могу сколько угодно воображать, что поступила очень ловко, прибегнув ко всяким ухищрениям, чтобы направить его по ложному следу, но я всегда помню: он хитер как змей. Нет, Колин, ты должен покончить с моей девственностью как можно быстрее, это необходимо. Это для меня очень важно, так что своим «и все тут» ты от меня не отделаешься. Так чья же решимость пересилит?

Она предпочла бы, чтобы он раскричался, как поступили бы на его месте Дуглас и Райдер, но он этого не сделал, а только сказал, очень спокойно и холодно:

— Разумеется, моя. Ведь я мужчина. Я стану твоим мужем, и ты должна будешь мне повиноваться. Ты могла бы поучиться послушанию уже теперь. Это наверняка улучшит твой характер.

— Никто никогда не разговаривал со мной подобным образом, за исключением моей матушки, а ее я могла просто-напросто игнорировать.

— Игнорировать меня тебе не удастся, не будь наивной. Поверь, со мной эти штучки не пройдут.

— Ты такой же деспот, как Дуглас, черт тебя побери, хотя в отличие от него ты на меня не орал.

— Тогда тебе следовало бы понять, что самое лучшее для тебя сейчас — это закрыть рот.

— В таком случае можешь сам выдергивать нитки из своего шва! — выкрикнула она, окончательно рассвирепев, и, отвернувшись от него, принялась смотреть в окно.

— Избалованная английская дура — вот кто ты такая. Жаль, что я не понял этого раньше. Я разочарован, но нисколько не удивлен. Если тебе угодно, ты можешь пойти на попятную, моя дорогая, причем вся твоя хваленая английская добродетель останется при тебе. Ты не просто пряма и откровенна, нет, этим дело не ограничивается: чуть что не по тебе, и ты становишься строптивой фурией, сущей мегерой, пожалуй, даже не мегерой, а жуткой, сварливой ведьмой! Мне уже начинает казаться, что все твои деньги не стоят тех мучений, которые мне пришлось бы терпеть из-за твоего нрава!

— Каких таких мучений, безмозглый ты осел? Если я с тобой не согласна, это еще не значит, что я мегера или фурия или что-то еще в этом роде!

— Ты желаешь пойти на попятную, выйти из игры? Хорошо, я согласен, вели кучеру поворачивать обратно.

— Нет, чтоб тебе провалиться, так просто ты от меня не избавишься! Я выйду за тебя замуж и научу тебя доверять и уступать.

— Я не привык доверять женщине. Я уже говорил тебе, что ты мне нравишься, но ни о чем большем речь не идет, уж поверь мне! Послушай, я сейчас до того устал, что у меня слипаются глаза. Тебе предстоит стать моей женой, так что будь любезна — веди себя как леди.

— Мне что, сложить руки на коленях и сидеть так всю дорогу?

— Вот именно, это было бы неплохим началом. И, пожалуйста, помолчи.

Синджен бросила на него испепеляющий взгляд. Можно было подумать, будто он пытается заставить ее отказаться от намеченного, но она знала, что это не так. На самом деле он вовсе не хочет, чтобы она пошла на попятную, нет, дело тут в обычном мужском упрямстве. К тому же у нее все равно нет иного выбора, кроме как выйти за него замуж. Ей хотелось крикнуть, что она уже ничего не может изменить, что теперь уже слишком поздно. Ведь она отдала ему свое сердце. Но позволить ему сделаться домашним тираном — нет, ни за что, а если она сейчас бросится ему в ноги с таким признанием, то он наверняка превратится в настоящего Чингисхана, об этом говорит все его нынешнее поведение. Уж кто-кто, а она хорошо знает, что собой представляет тиран, хотя, надо признать, Дуглас в последнее время заметно смягчился. Но ей не забыть, каков он был, когда только что женился на Александре. Она искоса посмотрела на Колина, но ничего не сказала. Она будет молчать как могила. И Колин спокойно проспал до позднего вечера, когда они наконец прибыли в Грэнтэм и остановились в гостинице «Золотое руно».

На следующий день Синджен пришлось признать, что он все-таки сам выдернул нитки из шва, поскольку в «Золотом руне» он опять потребовал предоставить им две спальни, вежливо пожелал ей доброй ночи возле ее двери, после чего удалился. Наутро он взял внаем верховую лошадь и коротко сообщил ей за завтраком, что ему надоело ехать в карете. Ха! Все дело в том, что ему надоело ехать в одной карете с ней. Весь день он проскакал верхом рядом с каретой. Если рана в ноге и беспокоила его, то виду он не подавал. В Йорке Синджен тоже наняла лошадь. При этом она посмотрела на него с вызовом, как бы говоря: «Попробуй возрази!» — но он только пожал плечами, словно отвечая: «Деньги твои, и если тебе охота тратить их понапрасну — меня это не удивляет». Теперь она была рада, что он отказался ехать через Озерный край, хотя поначалу яростно с этим спорила. Он хотел попасть в Эдинбург самым коротким путем, и даже ее предостережение о грозной шпаге и трех пистолетах Дугласа не убедило его согласиться на кружной маршрут. Пожалуй, оно и к лучшему, думала Синджен, скача верхом и чувствуя, как встречный ветер треплет ее волосы. Озеро Уиндермир — слишком романтичное место для такого мужлана, как он. Да, эта бесконечная скачка на север в обществе мужчины, молча едущего впереди, совсем не походила на то, как она представляла себе свой побег в Шотландию.

В то утро, когда они, скача верхом впереди кареты, пересекли наконец шотландскую границу, Колин натянул поводья и крикнул:

— Джоан, остановись на минуту. Я хочу поговорить с тобой.

Вокруг, насколько хватало глаз, возвышались горы Чевиот-Хилс, которые были вовсе не горы, а холмы, низкие и по большей части безлесные. Было очень красиво и пустынно, нигде ни единой живой души, ни единого жилища. Погода стояла теплая, безветренная, воздух был напитан крепким ароматом цветущего вереска.

— Я рада, что ты все еще не разучился говорить, — язвительно сказала Синджен. — Это просто чудо, если учесть, как давно ты не упражнялся.

— Попридержи язык, Джоан. Уму непостижимо, что ты сердишься на меня только лишь потому, что я отказался с тобой спать.

— Дело вовсе не в этом…

— Тогда в чем же? Может, ты до сих пор злишься из-за того, что мы не поехали через Озерный край? Но ведь эта твоя уловка настолько смехотворна, что на нее не попался бы даже круглый идиот!

— Нет, из-за этого я не сержусь. Ну, хорошо, Колин, что тебе надо?

— Во-первых, ответь: ты все еще хочешь выйти за меня замуж?

— А если я скажу «нет», что ты сделаешь? Заставишь меня силой, потому что тебе надо во что бы то ни стало жениться на мне, чтобы заполучить мои деньги?

— Возможно. Я об этом подумаю.

— Вот и отлично. Я не выйду за тебя замуж. Черта с два! Я говорю «нет». А теперь заставь меня силой.

Он улыбнулся ей, первый раз за последние четыре дня. Улыбка была неподдельной.

— Да, Джоан, с тобой не заскучаешь, этого у тебя отнять нельзя. Порой твои безумства мне даже нравятся. Ладно, мы поженимся завтра днем, когда прибудем в Эдинбург. Там у меня есть дом, старый, со скрипучими лестницами. Чтобы привести его в божеский вид, надо истратить кучу денег, но он все же не так обветшал, как мой замок Вир. Мы остановимся в этом доме, и я уговорю пресвитерианского пастора обвенчать нас. А на следующий день мы поедем верхом в замок Вир.

— Я согласна, — ответила она, — но я повторяю тебе, Колин, и хочу, чтобы ты наконец поверил: Дуглас очень хитер и опасен, он может подстерегать тебя повсюду. Он много раз проникал в тыл к французам и выполнял там всякие рискованные задания. Говорю тебе, нам надо пожениться не медля, и…

— То есть я хочу сказать, что мы поедем в замок Вир верхом только в том случае, если тебе не будет больно сидеть в седле. Если будет, то я посажу тебя на подушки в карете.

— Я не понимаю, о чем ты толкуешь.

— Я толкую о нашей первой брачной ночи — о том, что когда я возьму тебя, то здорово натру тебе между ног.

— Ты ведешь себя нарочито грубо, Колин, и нарочно говоришь мне непристойности.

— Может быть, и так, но ты теперь в Шотландии и скоро станешь моей женой. Тебе пора уже уяснить, что твой долг — быть мне преданной и послушной.

— Когда мы познакомились, ты был совсем не таким. Потом, во время болезни, ты вообще был очень милым, хотя и раздражался по пустякам, потому что терпеть не можешь чувствовать себя слабым. А вот сейчас ты ведешь себя как дурак. Я выйду за тебя замуж, и в дальнейшем всякий раз, когда ты будешь вести себя как дурак, я стану делать что-нибудь такое, что заставит тебя устыдиться.

Вот так, подумала она, теперь все поставлено на свои места. Она любит его до безумия, и он, разумеется, отлично это сознает, отсюда и его странное поведение. Но она не допустит, чтобы недостатки его характера или его старомодные представления об отношениях между мужем и женой помешали ему стать таким, каким она желает его видеть.

Колин рассмеялся. То был громкий, басистый смех, смех мужчины, сознающего свою значительность и твердо знающего, что значит он куда больше, чем девушка, едущая с ним рядом. Он снова был здоров и крепок телом и мог помериться силами с целым светом — разумеется, с помощью ее денег.

— Я с интересом посмотрю, как ты будешь это делать. Но предупреждаю тебя, Джоан, мужчины в Шотландии — хозяева в своих домах, и своих жен они поколачивают точно так же, как твои благородные и добрые англичане.

— Какой абсурд! Ни один из джентльменов, которых я знаю, никогда не смог бы и пальцем тронуть свою жену.

— Тебя, Джоан, оберегали, держа в неведении. Но скоро ты все узнаешь.

Он хотел было сказать ей, что ему ничего не стоило бы запереть ее в какой-нибудь затхлой комнате в его замке, но он промолчал. Ведь они еще не женаты. Он посмотрел на нее искоса, слегка поклонился и, пришпорив коня, галопом поскакал вперед.

Они прибыли в эдинбургский дом семейства Кинроссов на следующий день, в три часа пополудни. Весь последний час моросил дождь, но Синджен была так взволнована, что не замечала струек воды, стекавших ей за воротник. Проезжая по улицам, она с удивлением глазела на нарядно одетых джентльменов и дам, которые выглядели здесь точно так же, как и в Лондоне, и на модные магазины, которые также ничем не уступали своим лондонским собратьям. Особняк Кинроссов оказался высоким, узким и довольно красивым зданием из потемневшего от времени красного кирпича, с тремя дымовыми трубами и серой шиферной крышей. Окна были маленькие, со свинцовыми переплетами, и Синджен подумала, что этому дому наверняка не меньше двухсот лет.

— Он просто прелесть, Колин, — сказала она, соскакивая со своей лошади. — А тут есть конюшня для наших лошадей?

Они сами отвели лошадей в стойла и накрыли их попонами, потом расплатились с кучером и взяли из кареты свои дорожные сундуки и чемоданы. Синджен пребывала в таком возбуждении, что говорила без умолку, не в силах остановиться. Она то и дело задирала голову, взглядывая на Эдинбургский замок (Эдинбургский замок — знаменитая крепость, возведенная на вершинах крутых базальтовых утесов, возвышающихся над Эдинбургом.), стоящий на вершине холма, и восклицала, что много раз видела писанные с него картины. Теперь же она видела его воочию, весь окутанный сизой дымкой, и от восторга не находила слов — такое ощущение мощи и незыблемости исходило от этой громады. Колин только молча улыбался, дивясь ее восторгам. Он чувствовал, что устал, нескончаемый мелкий дождь навевал тоску, хотя он с детства привык к такой погоде, а замок — что ж, это, конечно, грозная крепость, но она просто стоит без дела, нависая над остальным городом, и какой может быть от нее прок?

Дверь им отворил Энгус, старый слуга, прослуживший семейству Кинроссов всю жизнь.

— Ох, милорд, — проговорил он. — О Господи, смилуйся над нами, грешными. Ох, и барышня тоже здесь, с вами. Ох, так оно еще хуже, совсем беда, беда-то какая!

Колин замер на пороге. Он боялся узнать, в чем дело, но все же спросил:

— А откуда ты прознал про эту барышню, Энгус?

— Ох, Господи, спаси и помилуй, — сказал Энгус и стал рвать свои седые волосы, прямые, длинные пряди которых свисали по обе стороны его круглого лица.

— Надеюсь, вы не против, что я позволил себе зайти? Ваш слуга не желал впускать меня, но я был настойчив, — произнес Дуглас Шербрук, появляясь за спиной Энгуса. Он улыбался, не разжимая зубов. — Ну, входи же, окаянный ублюдок, чего стоишь? А тебя, сестрица Синджен, я скоро угощу хорошей оплеухой.

Синджен взглянула на своего рассвирепевшего брата и улыбнулась. Это далось ей нелегко, но она все же сумела изобразить на лице улыбку, потому что появление Дугласа вовсе не было для нее неожиданностью. А вот Колин явно изумился, это заметно по его виду. А ведь она его предупреждала, черт бы побрал его твердолобость! Она сделала шаг вперед.

— Привет, Дуглас. Прости меня, пожалуйста, за то, что я причинила тебе столько беспокойств, но я боялась, что мне не удастся тебя убедить. Знаешь, ты бываешь очень несговорчивым. Добро пожаловать в наш дом. Да-да, Дуглас, в наш дом, потому что я теперь замужем, и притом во всех смыслах, которые вкладывают в это слово. Так что если в твои планы входило аннулировать наш брак, то можешь об этом забыть. И я была бы тебе признательна, если бы ты отказался от попыток убить моего мужа, потому что я слишком молода, чтобы быть вдовой.

— Тысяча чертей! Так я тебе и поверил! — Рядом с Дугласом стоял еще один ее брат, Райдер, и вид у него был самый кровожадный. Этот был красен до корней волос в отличие от Дугласа, который, будучи взбешен, никогда не краснел и не жестикулировал, а просто стоял как столб и орал. — Значит, это и есть тот самый гнусный охотник за приданым, который украл тебя из-под носа Дугласа?

— Да, это он, — процедил Дуглас сквозь зубы. — Тысяча чертей, какой он тебе муж? Прах тебя возьми, Синджен, у вас не было времени обвенчаться. Мы с Райдером гнались за вами во весь опор. Ты врешь, Синджен, признайся, что ты нам все наврала, и мы прямо сейчас же поедем с тобой обратно в Лондон.

Колин наконец вошел в свой дом и вскинул руки:

— Замолчите все! Джоан, отойди. Если твои братья хотят убить меня, они это сделают, сколько бы ты ни пыталась защитить меня, потрясая перед ними своими юбками. Энгус, пойди приготовь нам что-нибудь из еды и напитков. Моя жена хочет пить, и я тоже. Джентльмены, или убивайте меня прямо здесь, или пойдемте в гостиную.

В этой сцене так явственно проступали уже знакомые черты, что Синджен невольно улыбнулась:

— Вся разница в том, что здесь нет подставки для тростей.

Однако эта фраза нисколько не отвлекла внимания Дугласа. Он по-прежнему взирал на Колина холодно и высокомерно, и вид у него был непреклонный, как у палача.

— Райдер, позволь представить тебе моего мужа, Колина Кинросса. Как видишь, он умеет орать так же громко, как ты или Дуглас, и внешне немного похож на Дугласа, только он красивее, остроумнее и у него больше здравого смысла.

— Вздор!

— Откуда тебе знать, вздор это или не вздор? Ведь ты его впервые видишь. Колин, позволь представить тебе моего брата Райдера.

— Какая интересная у нас получается встреча, — ответствовал Колин.

Не сводя с него изучающего взгляда, Райдер зарычал:

— По этому Колину Кинроссу никак не скажешь, что он таков, каким ты его расписала! Здравого смысла у него ровно столько же, сколько и у Дугласа, и уж никак не больше! Черт побери, Синджен, сестренка, ты сваляла ужасного дурака! Должен тебе сказать, что…

— Пойдем-ка лучше в гостиную, Райдер. Ты можешь с тем же успехом все сказать мне там.

С этими словами Синджен повернулась к Колину и вопросительно подняла бровь.

— Сюда, джентльмены, — сказал он. Пройдя через тесную прихожую, где пахло плесенью и в ноздри забивалась висящая в воздухе пыль, он отворил узкую дверь и ввел гостей в комнату, убранство которой человек снисходительный, пожалуй, охарактеризовал бы как изысканно-обветшалое.

— Ах, Боже мой, — промолвила Синджен, обводя гостиную взглядом, — здесь достаточно просторно, но, Колин, дорогой, надо будет непременно купить новые шторы и новый ковер — ведь этим, наверное, будет уже лет восемьдесят. А обивка на стульях расползается прямо на глазах.

— Да замолчи же наконец!

— Ах, Дуглас, прости. Больше не буду надоедать тебе своими хозяйственными заботами. Пожалуйста, садись. Как я уже говорила, добро пожаловать в мой новый дом. Колин сказал, что ему целых двести лет.

Дуглас посмотрел на Колина:

— Ты уже здоров?

— Да.

— Ты можешь поклясться, что вполне излечился и окреп?

— Да.

— Вот и хорошо, чтоб тебе пропасть! — И Дуглас прыгнул вперед, протягивая руки к горлу Колина Кинросса. Но тот был вполне готов к такому повороту событий.

Они оба рухнули на выцветший ковер, подняв густое облако пыли, и, яростно сцепившись, покатились, пиная друг друга ногами.

Синджен обратила взор к Райдеру — тот, прищурясь, наблюдал за потасовкой, и его красивые голубые глаза свирепо блестели.

— Райдер, мы должны их разнять. Это у них уже вторая драка. Все это было бы просто бездарной мелодрамой, не будь это так опасно. Райдер, пожалуйста, помоги мне. Ведь здесь творится сущая нелепица. Послушай, вы же цивилизованные люди…

— Забудь о цивилизованности. Если каким-то чудом твоему, с позволения сказать, мужу удастся нокаутировать Дугласа, то ему тут же придется иметь дело со мной.

Синджен завопила:

— Тысяча чертей! Прекратите!

Но это ничуть не подействовало.

Она в смятении огляделась, ища глазами что-нибудь такое, что можно было бы пустить в ход. Как назло, вокруг не было видно ни благословенной подставки для тростей, ни какого-либо иного предмета обшарпанной мебели, которым она могла бы стукнуть Дугласа по голове.

Наконец она увидела подходящую вещь. Спокойно взяв низкую табуретку с мягким сиденьем, стоявшую за диваном, она размахнулась и что было силы огрела ею Дугласа по спине. Тот взвыл, рывком повернулся и уставился на свою сестру, которая вновь занесла табуретку над головой.

— А ну слезь с него, Дуглас, не то я раскрою твою упрямую башку!

— Райдер, займись нашей идиоткой-сестрицей, пока я буду приканчивать этого ублюдка.

Но этому не суждено было свершиться. Пыхтение, кряканье и брань разом смолкли, когда рядом грохнул ружейный выстрел. В комнате он прозвучал оглушительно, будто это пальнули из пушки.

В дверном проеме стоял Энгус с дымящимся мушкетом [8] в руках. В потолке гостиной зияла огромная дыра.

Синджен выронила из рук табуретку, и та с глухим стуком упала на пол. Она посмотрела на дымящуюся дыру в потолке, окруженную черным ободком пороховой пыли, и, повернувшись к Дугласу, сказала:

— Хватит ли моего приданого, чтобы заделать вот это?

Глава 6

Энгус молча стоял в углу гостиной, держа мушкет наготове и не спуская настороженных глаз с непрошеных гостей, которым он уже сказал все, что хотел:

— Не взыщите, милорды, только эта вот леди еще не очень крепко приросла к семье Кинроссов, так что если кто-то здесь схлопочет пулю в шею, то это точно будет один из вас, хотя вы и приходитесь ей родными братьями. К тому же оба вы — английские ферты, и уже от одного этого у меня страсть как чешутся руки.

«Ну, все, тут уже ничего не поделаешь», — подумал Райдер, когда до него дошел смысл сказанного, не предвещавший ничего хорошего ни ему, ни Дугласу.

Теперь Колин и Синджен сидели рядышком на обшарпанном диване, крытом выцветшей голубой парчой, а Райдер и Дуглас — на таких же обшарпанных стульях, стоявших напротив. Пол между ними не был застлан ковром. Все четверо молчали.

— Мы поженились в Гретна-Грин, — объявила Синджен.

— Черта с два! — ответил на это Дуглас. — Даже ты, Синджен, не такая дура, чтобы везти его в Гретна-Грин. Ты наверняка сообразила, что я немедленно брошусь туда, и потому отправилась в другое место.

— А вот и нет. Сначала мне в голову и впрямь пришла такая мысль, но потом я поняла, что туда ты как раз и не поедешь, а двинешься прямиком в Эдинбург и быстро отыщешь там дом Колина. Как видишь, Дуглас, я знаю тебя как облупленного.

— Все это не имеет ровно никакого значения, — вмешался Райдер. — Ты сей же час едешь с нами домой, соплячка.

Колин удивленно поднял черную бровь:

— Соплячка? Вы называете соплячкой леди Эшбернхем, мою супругу?

Синджен увещевательно похлопала его по руке, как и подобает заботливой жене, желающей успокоить разгневанного мужа.

— Дорогой, моим братьям понадобится некоторое время, чтобы привыкнуть к моему новому положению. Уверяю тебя, в конце концов, Райдер уразумеет, что к чему, только дай ему немного времени — скажем, год или два.

— Мне вовсе не смешно, Синджен!

— Мне тоже. Пойми, Райдер, я замужем. Колин — мой муж. А то анонимное письмо, в котором утверждалось, что Колин убил свою жену, наверняка написали и послали эти проклятые Макферсоны. Они трусы и лжецы и готовы на все, лишь бы погубить его — а разве можно сыскать более верный способ сделать это, чем расстроить его женитьбу на мне?

Колин посмотрел на нее краешком глаза. Да, с ней надо будет держать ухо востро. Он всего лишь раз проговорился при ней о Макферсонах, а она все-таки сумела ухватить суть дела. Правда, с тех пор он вот уже почти три дня не разговаривал с ней, так что у нее было достаточно времени для размышлений и выводов. Слава Богу, что она не знает всей истории — пока не знает.

В комнату вплыла необычайно толстая женщина в черном платье и большом красном переднике, который был повязан под ее массивной грудью и доходил до колен. Ее лицо сияло радушной улыбкой.

— Наконец-то вы снова дома, милорд, а то мы уж вас заждались. А эта раскрасавица — ваша женушка? — И она присела в реверансе, придерживая руками передник.

— Здравствуйте. Как вас зовут?

— Эгнес, миледи. Я служу в доме вместе с Энгусом, моим мужем. Делаю, значит, то, чего не делает он, то есть, почитай, всю работу. А дырку в потолке он сделал знатную. Мой Энгус всегда был большой мастак по этой части. Не желаете ли покушать?

Все хором сказали «да», и Эгнес удалилась. Энгус же остался стоять в своем углу, все так же прижимая к груди мушкет.

В эту минуту до Колина вдруг дошло, что он уже давно молчит как могила. Он прочистил горло. Ведь это в конце концов его дом, и он здесь хозяин.

— Джентльмены, не желаете ли выпить бренди?

Райдер кивнул, Дуглас опять сжал руки в кулаки и произнес:

— Да, желаем. Есть хороший контрабандный французский коньяк?

— Ну, разумеется.

«Это уже кое-что», — подумала Синджен и немного успокоилась. Мужчины, которые вместе пьют, не могут одновременно колотить друг друга, ведь руки у них заняты бокалами со спиртным. Правда, они могли бы швырнуть эти бокалы друг в друга, но ей еще никогда не доводилось видеть, чтобы Райдер или Дуглас проделывали такое.

— Как поживают Софи, мои племянники и твои питомцы?

— Все здоровы, кроме Эйми и Тедди. Когда эти двое дрались на сеновале, на них свалился тюк прессованного сена и сшиб обоих на землю. Но кости у них целы, благодарение Богу.

— Полагаю, Джейн задала им перцу.

Джейн была директрисой Брэндон-Хауса, или Бедлам-Хауса, как Синджен называла красивое большое трехэтажное здание, стоящее всего в сотне ярдов от Чедвик-Хауса, где проживали Райдер, Софи и их маленький сын Грэйсон.

— О да, Джейн была вне себя. Она грозилась, что оторвет им уши и посадит их на хлеб и воду, когда у них пройдут синяки. Думаю, вторую свою угрозу она таки осуществила, но добавила к хлебу изрядную порцию варенья. А Софи, та расцеловала обоих проказников, одновременно распекая их на все корки.

— А что сделал ты, Райдер?

— Я просто обнял их и сказал, что, если они когда-нибудь опять сделают такую глупость, я буду ими очень недоволен.

— Какая ужасная угроза, — сказала Синджен и рассмеялась.

Потом она встала, подошла к Райдеру, наклонилась и прижала его голову к своей груди.

— Знаешь, мне так тебя не хватало…

— Черт тебя побери, соплячка, я с ног валюсь от усталости. Дуглас вытащил меня прямо из постели — а Софи была такая теплая, и мне было так чертовски трудно оторваться от нее. Потом он заставил меня скакать так, словно за нами по пятам гнался сам дьявол. Он хвастал, что перехитрит тебя, но ты все же обвела его вокруг пальца.

— Вот ваше бренди, милорд.

— Я не лорд, Кинросс, ведь я второй сын. Так что по правилам ко мне следует обращаться «достопочтенный Шербрук», что, по-моему, звучит несколько смехотворно. Поэтому зовите меня просто Райдером. Как-никак вы мой зять — по крайней мере до тех пор, пока Дуглас не решит, убьет он вас или нет. Но вы не унывайте: несколько лет назад Дуглас всерьез подумывал убить Тони Пэриша, нашего кузена, по его словам, подлейшую скотину, но в конце концов бросил эту затею.

Энгус слегка расслабился.

— Райдер, но ведь там был совершенно другой случай! — перебил его Дуглас.

Энгус тут же опять взял мушкет на изготовку.

— Ты прав, но послушай, Дуглас, ведь Синджен уже выскочила замуж за этого малого, и тут уже ничего не поделаешь, как ни крути. Ты же знаешь: она никогда ничего не делает наполовину.

Дуглас разразился площадной бранью.

Энгус опять позволил себе немного расслабиться, потому что знал: умные люди ругаются для того, чтобы унять злость и раздражение.

Колин не торопясь подошел к Дугласу и протянул ему бокал с бренди.

— Как долго вы двое собираетесь гостить у меня? Ради Бога, поймите меня правильно — как мои шурины, вы можете оставаться здесь сколь угодно долго, я буду только рад, но в доме мало мебели, так что вам будет не очень удобно.

— А кто такие Макферсоны? — спросил Дуглас. Колин спокойно ответил:

— Это клан, который враждует с моим кланом вот уже полвека. Все началось в 1748 году или около того, после битвы при Каллодене, из-за того, что тогдашний глава клана Макферсонов украл любимого жеребца моего деда. Но этой вражде пришел конец, когда я женился на дочери нынешнего лэрда, Фионе Далинг Макферсон.

Когда полгода назад она скончалась при загадочных обстоятельствах, ее отец не нашел за мной никакой вины в ее смерти. Однако ее старший брат Роберт — человек порочный, безрассудный, алчный и крайне неразборчивый в средствах. Когда мой кузен навестил меня в Лондоне, он рассказал, что Макферсоны, ведомые этим подлым ублюдком Робертом, совершили набег на мои земли и убили двух моих людей. Джоан права: скорее всего то письмо действительно сочинил кто-то из Макферсонов. Но двух вещей я не могу понять: как они узнали, где меня искать, и как кто-то из этих отъявленных слюнтяев и трусов сумел изобрести такой хитроумный план?

— Какого черта вы называете ее Джоан? — удивился Райдер.

Колин моргнул:

— Потому что ее так зовут.

— Ее уже много лет никто так не зовет. Ее зовут Синджен.

— Это звучит как мужское прозвище, и мне оно не нравится. Для меня она — Джоан.

— Боже правый, Дуглас, да он говорит совсем как наша мать.

— Верно, — подтвердил Дуглас. — Ну, ничего, Синджен заставит его поменять точку зрения. Однако вернемся к Макферсонам. Я не хочу, чтобы моя сестра подвергалась хотя бы малейшей опасности. Я этого не допущу.

— Она ваша сестра, не спорю, — спокойно возразил Колин, — но, кроме того, она — моя жена. Она будет жить там, где буду жить я, и будет делать то, что я ей скажу. Я сумею оградить ее от всех опасностей, поэтому у вас нет причин для тревоги.

Он повернулся к Синджен. Его глаза блестели в неярком свете дня, но их взгляд был так же бесстрастен, как и его голос.

— Не правда ли, моя дорогая?

— Да, — без колебаний ответила она. — Скоро мы уедем на север, в замок Вир. Я буду очень хорошо заботиться о Колине, так что вам не о чем беспокоиться.

— Я вовсе не беспокоюсь об этом шельмеце, который втерся в нашу семью! — заорал Дуглас, сердито глядя на нее. — Черт побери, я беспокоюсь о тебе, сестра.

— Это очень мило с твоей стороны, Дуглас, и вполне понятно — ведь ты любишь меня.

— У меня руки чешутся пройтись ремнем по твоему заду.

— В будущем только я буду проходиться по ней ремнем, — твердо сказал Колин. — Она пока этому не верит, но со временем убедится, что я не шучу.

— Сдается мне, — очень медленно произнес Райдер, глядя то на него, то на нее, — да, похоже, что Синджен наконец-то нашла себе достойную пару.

— О да, — поспешила подтвердить она, делая вид, что не поняла истинного значения его слов. — Он самая лучшая для меня пара, мой спутник на всю жизнь. Именно его я ждала, и вот наконец он нашел меня.

Она подошла к своему будущему мужу, который стоял у камина с бокалом бренди в руке, обняла его и, приподнявшись на носках, поцеловала в губы. Дуглас зарычал, а Райдер — милый Райдер, да благословит его Бог! — рассмеялся.

— Ну, ладно, я согласен, что ты больше не соплячка, — сказал Райдер. — Колин, если вы не возражаете, я выпью еще бренди. А ты, Синджен, прими добрый совет, перестань обнимать его — это может спасти его от новых колотушек со стороны Дугласа.

— Я пока еще ничего не решил, — вновь вступил в разговор Дуглас. — Ты очень огорчила меня, Синджен. Ты должна была доверять мне, должна была честно поговорить со мной. Вместо этого ты просто тайком удрала из дома, как какая-нибудь воровка.

— Но, Дуглас, я понимала твою точку зрения, правда, понимала и уважала ее. Однако я также знала, что Колин ни в чем не виноват и, главное, ему были срочно нужны мои деньги. Он просто не мог ждать твоего положительного решения, которое ты вполне мог и не принять. Я немного беспокоилась: ведь и ты, и мои деньги остались в Лондоне. Но теперь, слава Богу, все в порядке — ты уже здесь. Я рада, что это так, — хотя ты приехал не в самом лучшем настроении, — потому что теперь вы с Колином можете все решить вместе.

— Джоан, — сдержанно начал Колин, — соглашение о выделении приданого не подобает обсуждать таким образом. Его не обсуждают в присутствии дам и тем более в гостиной, в такой необычной обстановке.

— Ты хочешь сказать, что здешняя обстановка не годится из-за дыры в потолке?

— Ты отлично знаешь, что я имею в виду.

— Но почему нельзя обсудить все здесь и сейчас? Как-никак речь идет о моем приданом и о моем муже. Давайте наконец возьмемся за дело.

Дуглас не сдержался и прыснул со смеху.

— Полагаю, — заметил Райдер, — этот смех означает, что вы, Колин, все-таки не расстанетесь со своей шкурой. Синджен, выйди вон и дай джентльменам спокойно уладить все денежные вопросы.

— Ладно. Кстати, Дуглас, не забудь о том наследстве, которое мне оставила моя двоюродная бабушка Маргарет. Ты как-то сказал мне, что это весьма солидная сумма и что вся она вложена в бумаги лондонской биржи.

— Колин, теперь мы уже все равно что женаты.

Он повернулся к ней. Они были одни в спальне графских покоев, расположенных в конце темного, мрачного коридора на втором этаже Кинросс-Хауса. Здесь тоже было темно, особенно в углах. Комнату освещал один-единственный канделябр, тот, который Колин держал в руке. Он поставил его на видавший виды столик, на котором некогда помещались бритвенные принадлежности его отца.

В ответ на ее слова он только покачал головой.

— Я знаю, мы должны притворяться, что мы супруги, и я буду продолжать это делать, пока не уедут твои братья. Я буду спать с тобой на этой кровати, а она, как ты и сама видишь, так широка, что на ней мог бы улечься целый полк. И не трогай меня руками, Джоан, не то я на тебя рассержусь.

— Колин, я просто не могу поверить своим ушам. Я очень надеюсь, что ты все же не из тех людей, которые, раз приняв решение, продолжают цепляться за него во что бы то ни стало, независимо от того, верное оно или не верное.

— Мое решение верное.

— Да ты просто смешон!

— Жена не должна так неуважительно разговаривать со своим мужем.

— Ты мне еще не муж, черт бы тебя побрал! Знаешь, кто ты такой? Ты самый упрямый, самый меднолобый, самый…

— Там в углу есть ширма. Можешь раздеться за ней.

Когда они уже лежали на громадной кровати и Синджен молча смотрела на темный, пахнущий плесенью балдахин, он заговорил снова:

— Мне по душе твои братья. Они люди чести, и из них выйдут хорошие друзья. А уж родственниками они будут и вовсе замечательными.

— Какие любезные речи.

— Перестань дуться, Джоан.

— А я и не дуюсь. Мне просто холодно. В этой жуткой комнате так сыро.

Ему не было холодно, но, по правде сказать, он вообще редко мерз. Как бы то ни было, одно он знал наверняка: если он сейчас притянет ее к себе и сожмет в объятиях, то непременно займется с ней любовью, а этого делать нельзя, нельзя нарушать свою клятву — особенно теперь, когда здесь, под его крышей, находятся ее братья, живые напоминания о его вероломстве.

Он сел, наклонился и схватил свой халат, который, перед тем как лечь, бросил в изножье кровати.

— На, надень этот халат. Ты сможешь обернуть его вокруг себя дважды, и тебе станет очень тепло.

— Я преклоняюсь перед твоим великодушием и благоразумием.

— Спи.

— О, разумеется, милорд. Все, что вы пожелаете, все, что вы потребуете, все, что вы…

Он нарочно захрапел.

— Странно, что Дуглас не потребовал показать ему наше свидетельство о браке. Это на него не похоже, ведь он ужасно въедливый.

— Возможно, очень скоро он вспомнит о своем упущении. Давай поженимся завтра утром, когда твои братья поедут в Эдинбургский замок. Оказывается, у Дугласа там есть друг, майор из гарнизона, и он хочет, чтобы Райдер познакомился с ним.

— Это было бы просто замечательно, — сказала Синджен. — Колин?

— Что еще?

— Не мог бы ты просто подержать мою руку?

Он взял ее руку в свою — пальцы у нее были очень теплые. И она еще жаловалась, что замерзает, — ну как вам это нравится? Пожалуй, эта его будущая женушка ни перед чем не остановится, лишь бы добиться своего. За ней будет нужен глаз да глаз.

— Надеюсь, тебе хорошо в моем халате?

— О да, он мягкий и пахнет тобой.

На это он не нашелся что ответить.

— И в нем я могу сколько угодно воображать, что ты касаешься сразу всего моего тела.

На следующий день, в десять часов утра, Колина и Синджен сочетал браком пресвитерианский священник, который когда-то дружил с его дядей Тедди — но не с его отцом, как пояснил Колин своей невесте, поскольку его отец был большой грешник и мерзавец. Преподобный Макколи был очень древний старик, но волосы у него были не по-стариковски густые и пышные, и главное — он очень быстро прочел все слова брачного обряда и объявил молодую пару мужем и женой. Когда церемония была окончена, Синджен захотелось вприпрыжку ринуться вон из церкви.

— Наконец-то с этим покончено! Как ты думаешь, может быть, теперь мне самой стоит показать наше свидетельство о браке моим братьям, не дожидаясь, когда они спросят?

— Нет. Остановись. Я хочу поцеловать тебя.

Она замерла.

— А! — произнес он, нежно приподняв ладонью ее подбородок. — Ты уже больше не одержима желанием во что бы то ни стало лечь ко мне в постель, не так ли? Все это было чистым притворством. Но зачем было ломать комедию?

Она почувствовала, как он вдруг весь напрягся и его пальцы сжали ее подбородок.

— А, понимаю. Даже вчера вечером ты продолжала опасаться, что Дуглас и Райдер могут узнать, что мы еще не женаты. Ты хотела защитить меня, верно? Хотела, чтобы твое приданое оказалось в моих руках.

— Нет, — ответила она. — Не совсем так. Когда я вижу тебя голого, мне кажется, я могла бы любоваться твоей наготой до скончания моих дней. У тебя ступни ног и те красивые.

— Ты то и дело озадачиваешь меня, Джоан. Иногда мне это нравится, иногда — нет. Но имей в виду — одной наготой дело не ограничивается. Представь себе, что ты лежишь в постели на спине совершенно голая, а я стою рядом, готовый лечь к тебе. Что ты будешь делать?

— Не знаю. Наверное, закрою глаза. Такая картина, пожалуй, тревожит меня, но не вызывает отвращения, во всяком случае, когда речь идет о тебе.

Он усмехнулся:

— Я бы не прочь заняться этим прямо сейчас. Самое позднее — в течение ближайшего часа. Но здесь твои братья, а я не думаю, что Дугласу понравится, если я вдруг перекину тебя через плечо и потащу на второй этаж, в спальню. Так что подожди до вечера, Джоан. Подожди до вечера.

— Да, — сказала она и встала на цыпочки, слегка приоткрыв губы. Он поцеловал ее невинным поцелуем, как мог бы поцеловать престарелую тетушку, и отпустил.

От дома преподобного Макколи до Кинросс-Хауса было всего пятнадцать минут ходьбы. Колин остановил Синджен, чтобы показать ей старый памятник времен царствования Якова IV [9], когда внезапно послышался отрывистый свистящий звук и в щеку Синджен ударил острый осколок камня. Мгновение назад она сделала шаг вперед от Колина и наклонилась, чтобы разобрать полустертую временем древнюю надпись. Ощутив резкий удар, она рывком выпрямилась и прижала руку к щеке.

— Что это было?

— О, черт! — вскричал Колин и, повалив жену на землю, прикрыл ее своим телом. Прохожие таращили на них глаза и убыстряли шаг, но один подбежал к ним.

— В вас стрелял какой-то мужчина, — сказал он и тут же с отвращением сплюнул. — Я видел его, он стоял возле шляпного магазина. Вы не пострадали, миссис?

Колин помог Синджен подняться. Ее рука была прижата к щеке, и между пальцами сочилась кровь. Он выругался.

— О, да бедная барышня ранена. Пойдемте скорее ко мне в дом, это тут неподалеку, на Клэкборн-стрит.

— Нет, сэр, большое спасибо. Мы сами живем рядом.

Синджен стояла неподвижно и в оцепенении слушала, как они обмениваются именами и адресами. Позже Колин зайдет к этому человеку и расспросит его. Кто-то стрелял в нее. Это было немыслимо. Невероятно. Она все еще не ощущала боли, но чувствовала, что по ее лицу течет кровь. Она не хотела видеть ее и продолжала крепко прижимать ладонь к щеке.

Колин повернулся к ней, не переставая хмурить брови. Не говоря ни слова, он легко поднял ее на руки.

— Постарайся успокоиться и положи голову мне на плечо.

Она так и сделала.

Как на грех, Райдер и Дуглас только что вернулись, когда он внес ее в дом.

Скрыть кровь, все еще сочащуюся сквозь ее пальцы, было невозможно, и в передней тотчас же поднялся дикий шум: возмущенные крики, вопросы, обвинения — пока Синджен не положила всему этому конец, спокойно сказав:

— Дуглас, Райдер, перестаньте. Я упала, вот и все, просто-напросто оступилась и упала, как какая-нибудь косолапая дура, и оцарапала себе щеку. Это было глупо, я знаю, но, к счастью, со мной был Колин, и он отнес меня домой. А теперь не могли бы вы замолчать; мне хочется посмотреть, сильно ли я поранилась.

Братья, конечно же, не замолчали. Синджен перенесли на кухню точно так же, как она в свое время привела Колина на кухню Шербруков, чтобы заняться его разбитой губой. Он сразу же заметил схожесть ситуаций — Синджен догадалась об этом по его взгляду. Ее бережно усадили на стул и велели сидеть смирно.

Дуглас, забыв, что он не у себя дома, потребовал, чтобы ему подали теплой воды и кусок мыла, но Колин решительно отобрал у него мягкую салфетку и сказал:

— Убери руку, Джоан, и дай мне посмотреть, что с твоей щекой.

Она закрыла глаза и не издала ни звука, когда он провел влажной салфеткой по ее щеке, чтобы стереть кровь. Каменный осколок ранил ее, но, благодарение Богу, неглубоко. След от него выглядел как простая царапина, и Колин был этому несказанно рад. Он живо представлял себе, в какое неистовство пришли бы в противном случае ее братья, которые и без того стояли у него над душой и зорко следили за каждым его движением, явно готовые тут же отшвырнуть его в сторону, если им покажется, что он что-нибудь делает не так.

— Ничего страшного, — сказал Колин. Райдер отодвинул его в сторону.

— У твоей царапины довольно странный вид, Синджен, но думаю, шрама не останется. А что скажешь ты, Дуглас?

— На простую царапину это не похоже; скорее это выглядит, как будто какой-то предмет с силой задел тебя. Так как же все-таки это случилось, Синджен? Неужели ты думала, что я поверю, будто ты в самом деле просто упала и ударилась?

Синджен, не долго думая, бессильно прислонилась к Колину и простонала:

— Ох, как больно! Прости, Дуглас, я не могу сейчас говорить, мне слишком больно.

— Скоро все пройдет, — быстро подхватил ее муж. — Я тебе обещаю.

Пока Колин протирал порез бренди, Дуглас молча смотрел на свою сестру и хмурился.

Синджен стало не по себе от его пронизывающего недовольного взгляда.

— Мне нехорошо. Боюсь, меня вот-вот стошнит, — сказала она.

— У тебя всего лишь небольшая царапина, — заметил Дуглас, хмурясь еще больше. — От такого пустяка тебе ничего не сделается.

— Совершенно верно, — сказал Колин. — Однако иногда от внезапного повреждения внутри у человека что-то разлаживается. Надеюсь, что ее все-таки не вырвет.

Это прозвучало как завуалированная угроза, и Синджен торопливо сказала:

— Мой желудок уже успокаивается.

— Прекрасно. Послушайте, Дуглас, ваша сестра очень утомлена, как вы, я думаю, и сами понимаете.

После этих слов наступила мертвая тишина. Оба брата отвели взгляды от своего новоиспеченного зятя и устремили их на свою невинную младшую сестренку, которая — увы! — больше не была невинной! Такую пилюлю было нелегко проглотить. Наконец Дуглас сказал с громким вздохом:

— Да, разумеется. Иди приляг, Синджен. Мы навестим тебя позже.

— Я не буду перевязывать твой порез, Джоан. Так он быстрее заживет.

Синджен одарила мужа улыбкой, нарочито бодрой, но вместе с тем такой жалостной и несчастной, что Райдер тоже нахмурился.

— Мне все это совсем не нравится, — объявил он, обращаясь ко всем сразу. — Послушай, Синджен, хитрости в тебе не больше, чем в горшке с маргаритками, и актриса из тебя никудышная, и…

В эту минуту в кухню вошла Эгнес, и Синджен с облегчением закрыла глаза. Толстуха тут же объявила мужчинам, что толку от них никакого и что они испачкали кровью кухонный стол. Бедная барышня поранена, а они огрызаются друг на друга, как три петуха, у которых только одна курица.

Через десять минут Синджен уже лежала в постели в хозяйских покоях, заботливо укрытая двумя одеялами.

Колин присел рядом с ней. Вид у него был задумчивый.

— Твои братья подозревают, что все твои стоны и жалобы на тошноту — одно притворство. Ты и правда притворялась?

— Да. Я должна была срочно что-то предпринять. Сначала я хотела упасть в обморок, но в то, что я лишилась чувств, ни Дуглас, ни Райдер точно бы не поверили. Извини, Колин, я выкручивалась как могла. Нельзя допустить, чтобы они узнали правду. Тогда они ни за что не уедут или, того хуже, стукнут тебя по голове и увезут меня силой. Я должна была это предотвратить.

Он рассмеялся, несмотря на изумление от ее слов.

— Ты извиняешься за то, что тебя подстрелили, и за то, что ты пыталась скрыть это от своих братьев и втереть им очки. Не беспокойся, я подыграю тебе. Отдохни, пока я буду с ними разговаривать, ладно?

— Только при условии, что ты поцелуешь меня.

Он так и сделал — еще один противный братский поцелуй.

Когда Колин вошел в их общую спальню, Синджен не спала. Она была так испугана и взволнована, что, увидев его, непроизвольно затаила дыхание. Он подошел к кровати и встал, глядя на нее сверху вниз и высоко держа руку с зажженным канделябром.

— Дыши, Джоан, а то совсем посинеешь.

Она со свистом выдохнула воздух.

— Про дыхание я совсем забыла.

— Как твоя щека?

— Неплохо, только немного дергает. По-моему, обед прошел гладко, ведь верно?

— Да, если не считать того, что твои братья только и делали, что по очереди разглядывали твою щеку. Но в остальном все было хорошо. Эгнес отлично готовит и сервирует стол.

— А мои деньги уже полностью перешли в твои руки?

Он подумал, что вопрос сформулирован довольно странно, но не сказал этого вслух, а только утвердительно кивнул.

— Дуглас дал мне кредитное письмо. Кроме того, завтра мы вместе пойдем к директору Шотландского банка. Он отдаст своим клеркам распоряжение, чтобы мне прислали все сведения, которые могут мне понадобиться для каких-либо коммерческих сделок, и все данные о том, во что вложен твой капитал. В общем, все уже сделано. Спасибо тебе, Джоан.

— Мое наследство не обмануло твоих ожиданий? Я оказалась достаточно богата?

— Я бы сказал: более, чем достаточно. С твоим приданым и наследством, которое оставила тебе твоя двоюродная бабка Маргарет, ты — одна из самых денежных девиц в Англии.

— Колин, что ты собираешься теперь делать?

Он поставил канделябр на столик и сел на кровать рядом с ней.

— Тебе холодно?

Она отрицательно помотала головой и сказала:

— Да.

Он легко коснулся кончиками пальцев красной царапины на ее гладкой щеке.

— Мне очень жаль, что так получилось. Надеюсь, что эта пуля предназначалась мне, а ты просто случайно оказалась на линии огня в последнюю секунду.

— А я очень надеюсь, что ты не прав! Я не хочу, чтобы кто-то охотился за тобой, пытаясь подстрелить. Правда, с другой стороны, мне самой тоже не хотелось бы, чтобы меня застрелили.

Она вдруг замолчала и замерла, озабоченно хмуря брови.

— О чем ты задумалась?

— О том, как тебя пырнули ножом в бедро. Что, если это была не просто попытка ограбления, а еще одно покушение на твою жизнь?

Он покачал головой:

— Ну, это вряд ли. Лондон, сказать по правде, вообще место небезопасное, а там, где я был, когда это случилось, и вовсе полно всякого сброда. Нет, тот низкорослый громила, что напал на меня, всего лишь хотел набить себе карман и счел меня подходящей добычей, вот и все. Джоан, не пора ли нам заняться любовью? Ведь, в конце концов, это наша первая брачная ночь.

«Это явно направит ее мысли в иное русло», — подумал Колин, глядя на свою новобрачную жену. На ней была девичья белая батистовая ночная рубашка, закрывающая ее грудь и шею чуть ли не до самого подбородка. Длинные, доходящие до середины спины вьющиеся волосы были распушены, и несколько прядей ниспадали ей на плечо. Колин взял их и поднес к своему лицу. Они были мягкие, густые и пахли цветами — кажется, жасмином.

— Сколько разных оттенков, — проговорил он.

Он ясно видел, что ей страшно. Теперь, когда надобность в наигранной браваде и самопожертвовании ради его спасения отпала, она явно боялась того, что должно было произойти. А раньше, дай ей волю, она бы вполне могла раздеть его догола, уложить на спину и проделать все, что надо, сама. И все ради того, чтобы защитить его и отдать ему свои деньги. Она была добросердечна, простодушна, а также решительна и чересчур умна. Надо будет держаться с ней строго, не то она чего доброго загонит его под каблук, а этого он никак не должен допускать. Однако он совершенно не мог себе представить, как он запирает ее на ключ в одной из затхлых комнат старой башни.

Ему крупно повезло, что он ее встретил, уж в этом-то не может быть никаких сомнений. Потом он вспомнил, как острый обломок камня, отколотый пулей, рассек ей щеку. А что, если бы пуля попала не в стену, а в нее? А что, если бы тот осколок камня угодил ей в глаз? Он торопливо отогнал от себя такие мысли. Этого не случилось. А завтра, как только ее братья уедут восвояси, он примет меры, чтобы защитить ее. Он увезет ее в замок Вир. Это единственное место в Шотландии, где он сможет быть уверен в ее безопасности.

Он наклонился и поцеловал ее в губы. Она вздрогнула и слегка разомкнула их, однако он не принял приглашения, а продолжал целовать ее легко-легко; его язык только поглаживал ее нижнюю губу, но не входил дальше. Он целовал ее до тех пор, пока не почувствовал, что она начинает расслабляться. Нет, сейчас он не станет ласкать ее, еще рано. Он ограничился тем, что взял тяжелую прядь ее волос и потер ею свое лицо.

Потом он приподнял голову и сказал:

— Ты очень хороша, Джоан, чудо как хороша. Я бы хотел увидеть тебя всю.

— Разве тебе недостаточно моего лица?

— Мне бы хотелось увидеть больше.

Надо было развести огонь в закопченном камине — как же он раньше об этом не подумал! Ему хотелось откинуть одеяло, снять с нее ночную рубашку, уложить ее навзничь и насмотреться на нее всласть. Но в комнате было холодно, и она наверняка бы замерзла, а этого он не хотел. Поэтому он всего лишь помог ей стянуть через голову ночную рубашку, потом осторожно уложил ее обратно на спину и отогнул одеяло так, чтобы открыть только ее груди. Ему хотелось видеть их, касаться их и целовать.

— Дай мне посмотреть на тебя.

Синджен это не понравилось. Она прикрыла было грудь ладонями, но тут же поняла, насколько нелеп этот жест, и вытянула руки вдоль тела. Колин склонился над ней, полностью одетый, а она лежала перед ним, как какая-то глупая белая кукла. Хозяином положения был он, а не она, и это ей совсем не нравилось.

Он выпрямился и устремил взгляд на ее груди. Он не дотрагивался до них, а только смотрел.

— Весьма недурно, — заметил он, отлично сознавая при этом, что выразился слишком слабо. Он был поражен, что у нее оказались такие полные, круглые груди. Ее походка была чисто мальчишеской, в ней не было ни капли кокетства, покачивания бедрами, женского поддразнивания. Но груди у нее были прелестные, высокие и полные, а соски — темно-розовые.

— Колин?

— Неужто этот испуганный, тоненький голосок принадлежит той самой женщине, которая стремилась содрать с меня штаны и овладеть мной с той самой минуты, как мы покинули Лондон?

— Да, но то, что происходит сейчас, мне не нравится. Ведь теперь все по-другому. Прежних мотивов для того, чтобы сделать это, уже нет. К тому же ты стоишь и так смотришь на меня…

— Насколько я помню, как-то раз ты сделала со мной то же самое, только одеяло спустила до самых щиколоток. Ведь ты тогда смотрела на меня столько, сколько хотела, не так ли, и была при этом полностью одета?

— А вот и нет. Я была в ночной рубашке.

— Но ты не накрыла меня, пока не насмотрелась вдосталь.

— Вовсе не вдосталь, Колин. Я могла бы смотреть на тебя много часов подряд.

На это у него не нашлось остроумного ответа. Он наклонился, по-прежнему не касаясь ее руками, и осторожно взял в рот ее сосок.

Он думал, что она попытается оттолкнуть его, но она только слегка вздрогнула и застыла, как каменное изваяние.

— Что ты делаешь, Колин? Ведь это же…

Он выдохнул теплый воздух на ее грудь, и она слабо вскрикнула.

— Это мое вступление, — проговорил он и вернулся к своему приятному занятию. Его ноздри наполнились ароматом ее тела, и он сильнее сжал губами ее нежную плоть.

— О, Колин, это вызывает такие странные ощущения…

— И такие сладкие, не так ли?

— Не знаю. Может быть. Нет, пожалуй, все-таки нет… О Боже.

Он очень осторожно приподнял ладонью ее грудь и прижал ее к своим губам. Когда он поднял голову, чтобы посмотреть на ее лицо, он также увидел, какой темной кажется его плоть рядом с ее плотью. До чего они разные…

Может быть, иметь жену в конце концов не так уж и плохо. Ему хотелось войти в нее прямо сейчас, сию секунду, но он знал, что ему придется подождать. Он знал, что сначала женщину нужно подготовить, возбудить, особенно поглаживанием между бедер, к тому же ему хотелось познать вкус ее кожи, почувствовать ее мягкую плоть губами и языком.

Но он уже узнал ее вкус. На сегодня хватит. Пора переходить к следующей части вступления.

Он быстро встал и мгновение стоял неподвижно, просто глядя на свою молодую жену, жену, которой он когда-то так не хотел и которая навсегда спасла его и его семью от нужды. Он начал раздеваться, спокойно и неторопливо, молча улыбаясь жене и видя взволнованное предвкушение в ее удивительных глазах, «голубых глазах Шербруков» — это выражение он слышал от кого-то в Лондоне. Но в ее глазах была и настороженность; они следили за каждым его движением. Он снял рубашку, потом сел на край кровати и начал стягивать с себя сапоги.

Расстегивая и снимая бриджи, последнее, что на нем оставалось, он не отвернулся, а продолжал глядеть на нее, стоя к ней лицом. Раздевшись донага, он распрямился, опустил руки и с улыбкой сказал:

— Теперь можешь смотреть на меня сколько хочешь, дорогая.

Синджен смотрела и смотрела на него, не отрывая глаз. Потом покачала головой и потрясенно вымолвила:

— Колин, у нас ничего не получится. Это невозможно.

— Что не получится? Что невозможно?

Он опустил взгляд и посмотрел на то, на что смотрела она. Он знал, что его мужское орудие весьма велико; при виде него женщины, с которыми он имел дело, обычно приходили в восторг, но он понимал, что девственница вряд ли может испытывать по этому поводу такое же воодушевление, во всяком случае, на первых порах.

— Это, — ответила Синджен, показывая на него рукой, хотя в этом указующем жесте не было ни малейшей необходимости.

— Все будет хорошо, вот увидишь. Только доверься мне, ладно?

Она сглотнула; похоже, ей было очень трудно выдавить из себя хоть слово, и она только молча смотрела на него.

— Ладно, — прошептала она наконец и, натянув одеяло до подбородка, отодвинулась к дальнему краю кровати. — Но мне кажется, что доверие тут не поможет.

Он немного подождал, потом спросил:

— А ты представляешь себе, как все это будет происходить?

— Ну конечно. Дело не в том, что я глупа или несведуща, просто то, о чем я думала, у нас не получится. Он у тебя слишком большой, и хотя я тебе доверяю, это не может произойти так, как я думала. Это совершенно немыслимо. Да ты наверняка и сам это видишь.

— Нет, не вижу, — сказал он и, все так же улыбаясь ей, подошел к кровати.

Глава 7

Она так откровенно дразнила его, держала себя так самоуверенно, вела совершенно беззастенчивые речи, стараясь затащить его в постель, — и что же? Оказывается, на самом деле она все это время боялась. Этот девичий страх немало забавлял его после всех попыток соблазнения, которыми она так настойчиво его изводила. Он смотрел на нее и ясно видел, что она пытается отодвинуться от него как можно дальше.

Он приподнял одеяло, придвинулся к жене и лег на нее, прижавшись грудью к ее груди. От этого прикосновения они оба одновременно судорожно втянули в себя воздух.

— Как хорошо, Джоан, — проговорил он и, целуя ее, потерся о ее грудь.

— Ты волосатый, и мне щекотно. Это очень странное ощущение, Колин.

— А ты мягкая, гладкая и теплая, и мне кажется, будто я потер себя шелком.

Его язык проник в ее рот, и одновременно его гладкая твердая ладонь погладила ее живот и, опустившись ниже, замерла.

Его пальцы не двигались, а только касались ее плоти, чтобы ощущать исходящий от нее жар и чтобы она могла ощутить жар, исходящий от него. Потом он слегка нажал, только для того, чтобы она почувствовала его руку. Она вздрогнула, и это порадовало его. Он также чувствовал, что его плоть стала твердой как камень: это было тягостно, почти болезненно и сводило его с ума.

Пока он целовал ее в губы, Синджен смотрела на его лицо. Глаза его были закрыты, длинные черные ресницы отбрасывали тень на впалые щеки. Он был прекрасен, и именно этого она хотела, хотела с тех самых пор, как решила женить на себе, но Господи, эта часть тела была у него такая большая, слишком, слишком большая, и то, что ей предстоит, не может быть хоть сколько-нибудь приятным. Но в прикосновении его руки, его пальцев, в их легком пожатии нет ничего неприятного, и хотя то место, к которому, он прикасается, очень интимное, то, что он делает, кажется ей правильным, наверное, именно так и должно быть — или нет? Но это, бесспорно, нельзя назвать неприятным, никак нельзя — и, может быть, он этим и удовольствуется. Хорошо бы, если б так оно и было. Вдруг он открыл глаза.

— Еще бы чуточку поближе, и ты бы начала косить, — сказал Колин и засмеялся, но смех получился вымученным, потому что за последнюю минуту его плоть стала еще тверже, пожалуй, тверже, чем камень, — такого с ним не бывало с тех пор, когда он был юнцом и его непрестанно одолевало жгучее желание. Ему хотелось войти в нее сейчас же, немедленно, войти глубоко… все глубже, глубже…

— Пожалуйста, — проговорила она и обвила руками его шею, — пожалуйста, Колин, научи меня целоваться. Я могла бы целовать тебя с утра до ночи.

— Поцелуями дело не ограничивается, но мы начнем с них и всегда будем ими заканчивать. Приоткрой губы и дай мне почувствовать твой язык.

Она так и сделала, и когда ее язык встретился с его языком, она почувствовала, как его пальцы скользнули ниже, гладя ее сокровенную плоть. Она содрогнулась от непривычных ощущений, которые вызвала в ней эта ласка, ощущений, рождающихся где-то в глубине ее тела. И застонала прямо в его открытый рот, поразив этим и его, и себя.

Он убрал руку и взглянул на ее лицо. На нем явственно отразилось разочарование. Он натянуто улыбнулся:

— Значит, тебе это нравится. Мне продолжить?

— Наверное, да.

Он засмеялся и снова припал к ее губам, но стон, который она издала, когда он осторожно ввел палец в ее плоть, заставил его забыть обо всем, кроме безумной потребности войти в нее, потребности, которая вот-вот станет сильнее его, и тогда он больше не сможет держать себя в узде.

Но он знал, что должен сдерживаться, потому что устьице, в которое он проник, было очень узким. Он хотел подарить своей молодой жене наслаждение, но сомневался, что это удастся сделать уже в этот, самый первый раз. Возможно, в первый раз лучше всего будет просто сделать все как можно быстрее. Он почувствовал, как горячая плоть вокруг его пальца расслабилась, и погрузил его еще глубже. Да, она уже готова принять его, об этом говорит эта влага. Колин представил себе, как глубоко входит в этот узкий, влажный проход, и едва не утратил над собой контроль от вожделения.

Он застонал и содрогнулся и снова застонал, и Синджен, тут же перестав испытывать те странные ощущения внизу живота, которые были порождены его лаской, широко открыла глаза.

— Колин, что случилось? Я сделала тебе больно?

— Да, и это прекрасно. Джоан, я должен войти в тебя сейчас. Твое тело уже готово впустить меня внутрь, но проход очень узкий. Доверься мне. Я сделаю это очень медленно, но я должен войти в тебя. Этот первый раз необходим, иначе не будет второго, который принесет тебе блаженство, вот увидишь. Только доверься мне.

Все приятные ощущения мгновенно улетучились. Синджен молча смотрела на него — теперь он лежал между ее ног и сгибал и поднимал ее колени, придавая ей позу, удобную для него.

— Нет! — вымолвила она, в панике упираясь кулаками в его волосатую грудь. — Пожалуйста, Колин, не надо. Я передумала, я хочу подождать. Может быть, лучше отложить это до Рождества…

Он вошел в нее, и она закричала, пытаясь вжать бедра в перину, но он стиснул их руками, продолжая проникать в нее все глубже. Она попыталась лежать не двигаясь и не кричать, но это было трудно. Она закрыла глаза, чтобы хоть так отгородиться от него и от боли, но боль только сделалась еще более пронзительной. Потом она почувствовала, как Колин остановился. Он тяжело дышал, и голос его дрожал, когда он проговорил:

— Твоя девственная плева — я должен прорвать ее. Не кричи. Господи Иисусе, прости меня, милая.

Еще не кончив говорить, он с силой нажал, и она закричала, громко и хрипло. Он быстро закрыл ей рот ладонью, приглушив ее крики; теперь он дошел до ее чрева, коснулся его, и это было ей отвратительно. Она ненавидела и боль, которую он ей причинял, и его вторжение в ее тело. Ему-то не было больно, о нет, он был безумным дикарем, снова и снова вонзающим в нее свое орудие; потом он вдруг напрягся, выгнув спину, одеревеневший, как доска, и тут она открыла глаза, посмотрела вверх, на него, и увидела, что его глаза закрыты, голова откинута назад и кадык бешено дергается вверх-вниз.

Он застонал, потом закричал, пытаясь приглушить голос, чтобы не услышали ее братья, и наконец тяжело упал на нее. Синджен чувствовала его внутри себя, чувствовала, что он излил в нее свое мужское семя, и еще чувствовала… — нет, она не знала, что чувствует. Главным была боль, да, боль, которую он ей причинил, но не только эта пульсирующая боль, а еще и ощущение, что ее ободрали внутри. Он солгал, когда попросил ее довериться ему, и она, как последняя дура, доверилась, по крайней мере немного, пока он не вторгся в нее.

Она чувствовала, что ее предали — он предал ее.

Он тяжело дышал, его лицо было теперь рядом с ее лицом, на подушке. Его тело придавливало ее к кровати. Она чувствовала, что и он, и она покрыты потом.

Ей было нелегко заговорить с ним спокойным тоном, ей хотелось кричать на него, бить его кулаками, но она сдержалась и спокойно сказала:

— Мне это не понравилось, Колин. Это было ужасно.

Частые, сильные удары его сердца отдавались у него в ушах, он дышал так тяжело, что казалось, сейчас его легкие лопнут от напряжения. Он чувствовал себя так, словно его каким-то образом расплющили, но каждое мгновение этого расплющивания было упоительным, такого наслаждения он и представить себе не мог… И ей это не понравилось! Это было ужасно?! Нет, такого просто не может быть. Он потряс головой. Должно быть, он неправильно ее понял.

Наконец его дыхание стало ровнее, спокойнее. Это произошло не скоро. Она по-прежнему лежала под ним не шевелясь, и он, сознавая, что ей, наверное, тяжело, не делал, однако, никаких попыток сдвинуться с места. Он все еще оставался внутри ее, хотя теперь уже не так глубоко, как прежде, и прикосновение ее плоти, обволакивающей его плоть, заставляло его содрогаться от наслаждения и страсти. Наконец, сделав над собой усилие, он приподнялся на локтях и взглянул на свою жену.

Не отдавая себе в том отчета, он подался вперед и глубоко вклинился в нее. Ее лицо исказилось, и она скрипнула зубами. Он тотчас остановился.

— Я сожалею, что так вышло, — сказал он, но это была неправда, он нисколько не сожалел, потому что до сих пор ему никогда еще не доводилось испытывать такого наслаждения. — С твоей девственностью уже покончено, и тебе больше не будет больно.

Она была не в силах и дальше сдерживаться.

— Ты солгал мне, Колин. Ты сказал — все получится. Ты просил меня довериться тебе.

— Конечно, ведь я твой муж. И у нас все получилось, разве ты не чувствуешь, что я сейчас в тебе? Так и должно быть: я должен войти в тебя и излить мое семя в твое лоно. В следующий раз тебе будет легче. Возможно, ты даже получишь удовольствие. Ведь и в этот раз ты испытала некоторое наслаждение?

— Не помню.

Как она может не помнить, черт бы ее побрал? Но он снова хотел ее, он желал ее опять. Это удивило его и повергло в смятение. Ведь он не какой-нибудь дикарь, чтобы опять терзать свою невинную молодую жену. Нет, конечно, нет. Он застонал, чувствуя ее горячие ножны, туго охватывающие его мужское естество. Искушение было слишком велико для человека, и без того уже почти совсем потерявшего голову. Он напрягся и снова втиснул свое мужское орудие глубоко в нее.

Она завопила от неожиданности и боли. Она молотила его кулаками, пытаясь отпихнуть от себя, но он только врезался в нее все глубже и глубже, конвульсивные сокращения ее сокровенной плоти подстегивали его, и он был не в силах остановиться. Он слышал ее крики, но не замедлил своего ритма, он просто не мог этого сделать, и снова достиг вершины наслаждения, чувствуя, как из его горла рвутся хриплые стоны.

Он опять в изнеможении лежал на ней, тяжело дыша и не понимая, что за сумасшествие на него нашло.

— Сколько раз ты будешь это делать?

— Думаю, на сегодня это уже все. Джоан, ты ведь не плачешь, правда? Скажи мне, что ты не плачешь. Обещаю, впредь я буду держать себя в руках.

Ее голос не дрожал, и он было успокоился, пока не услышал ее слова:

— Ты мне очень дорог, Колин, но мне будет трудно часто выдерживать это. Это было очень неприятно. Я знаю, мы должны были это сделать, чтобы Дуглас не смог увезти меня в Лондон и аннулировать наш брак. Но теперь, когда ты уже это сделал, надо ли будет проделывать это часто?

Он хотел было сказать, что легко мог бы овладеть ею и в третий раз, а может быть, и в четвертый, но прикусил язык. Он причинил ей боль, и она ничего не знает о том наслаждении, которое может подарить плотская любовь.

— Прости, — произнес он и медленно, делая над собой усилие, отстранился от нее.

От этого движения она тихонько вскрикнула.

— Прости, — повторил он и разозлился на себя за то, что повторяет одно и то же, как попугай.

— Не понимаю…

— Чего ты не понимаешь?

— Я всегда думала, что Дуглас и Аликс… Аликс — это его жена, ты ее знаешь… В общем, мне всегда казалось, что ей очень нравится быть с ним в одной постели. И Софи с Райдером — тоже, но теперь я думаю… может быть, и Аликс, и Софи нравятся только поцелуи, а остальное они должны терпеть… решили терпеть, потому что любят своих мужей. Но это тяжело, Колин. Я и не подозревала, каково это на самом деле.

— Я ведь уже говорил тебе, что, когда буду обладать тобой в следующий раз, тебе будет приятно. Я тебе это обещаю.

Она явно не верила ни единому его слову, и едва ли можно было ее в этом винить, ведь он только что утратил над собой всякий контроль и взял ее второй раз, хотя и знал, что это причинит ей боль.

— Прости, — произнес он в третий раз. — Вот увидишь, я все заглажу.

Он встал и, стоя у кровати, посмотрел на нее. Она лежала на спине, ее бедра и белая простыня вокруг них были испачканы его семенем и ее кровью. Он наклонился над ней, и Синджен, вне себя от страха, завопила во все горло.

В следующее мгновение дверь спальни затряслась под мощными ударами кулаков и послышался гневный голос Дугласа:

— Что здесь происходит? Синджен, что он с тобой сделал?

— Посторонись, Дуглас, этот ублюдок убивает ее!

Райдер распахнул дверь спальни и ворвался внутрь. Следом за ним тут же ввалился Дуглас.

Наступило растерянное молчание. Сквозняк колыхал полы халатов братьев, в то время как сами они застыли как изваяния, уставясь на своего голого шурина, стоявшего возле кровати, на которой была распростерта обнаженная Синджен. Но безмолвной эта сцена оставалась недолго; мгновение — и Синджен схватила одеяло и укрылась им до самого подбородка.

— Вон отсюда! — закричала она своим братьям, чувствуя, что сейчас умрет от стыда и унижения. — Как вы посмели?! Черт бы побрал вас обоих — вон отсюда! Убирайтесь!

— Но, Синджен, мы слышали, как ты кричала, вопила от боли…

Синджен удалось взять себя в руки. Она думала, это у нее не получится, однако получилось.

Она даже сумела улыбнуться, но улыбка получилась неубедительной: смущенной и очень жалкой.

— Послушай, Дуглас, я столько раз слышала вопли Аликс, доносящиеся из вашей спальни. Почему же я не могу кричать?

— Ты кричала не от наслаждения, — сказал Райдер, и голос его стал таким ледяным, что Синджен невольно вздрогнула. — Ты вопила от боли. Отвечай: что этот ублюдок с тобой сделал?

— Какого черта! — взревел разъяренный Колин и, схватив свой собственный халат, снятый было за ненадобностью, натянул его на себя. — Это просто возмутительно! Я что, не имею права побыть наедине с женой в своем собственном доме?! Да, она кричала, чтобы вас обоих черти взяли! А чего еще вы ожидали, позвольте узнать? Ведь она была девственницей, и мне надо было лишить ее этой проклятой штуки — невинности.

Дуглас посмотрел сначала на Райдера, потом снова на Колина. Затем он издал нечто напоминающее львиный рык и во весь голос заорал:

— Ах ты прохвост, ублюдок, подлый дикарь! На этот раз я уж точно тебя убью, лживый негодяй!

— Как, опять? — перебила его Синджен.

— Да, опять, чтоб ему пропасть! — вступил в перепалку Райдер.

На его скулах играли желваки — признак крайнего гнева.

— Стало быть, ты все еще была девственницей, Синджен? После того как пробыла замужем за этим проклятым варваром столько дней? Не ты ли заявила нам, что вы женаты во всех смыслах этого слова? Так как же, черт возьми, ты могла остаться девственницей до этой ночи? Ведь этот похотливый жеребец явно не из тех, кто готов ждать.

Синджен завернулась в одеяло и перекинула ноги через край кровати. Колин был похож на пса, приготовившегося к схватке: он слегка наклонился вперед, сжал руки в кулаки, и взгляд у него был злобный, как у ядовитой змеи. Дуглас и Райдер подходили к нему все ближе, и по их лицам было ясно видно, что они так же, как и он, готовы к кровопролитию.

— Немедленно прекратите! — завопила Синджен. О Господи, где же Энгус со своим проклятым мушкетом? Она бросилась наперерез своим братьям. — Хватит драк, слышите? Хватит с меня ваших драк!

Но они не обращали на нее ни малейшего внимания и продолжали приближаться к Колину, явно намереваясь наброситься на него с кулаками. Тогда Синджен заговорила по-другому — такого спокойного, холодного тона ее братья до сих пор ни разу от нее не слышали.

— Вы оба сейчас же оставите мою спальню, — сказала она, — не то клянусь вам, Дуглас и Райдер, что с этой минуты я перестану с вами знаться и разговаривать. Я даю вам в этом мое честное слово.

— Я тебе не верю, — проговорил Дуглас, бледнея.

— Ты сама не понимаешь, что говоришь! — воскликнул Райдер, делая шаг назад. — Мы же твои братья, мы любим тебя, мы…

— Я говорю вполне серьезно. Сей же час убирайтесь из моей спальни. Я поговорю с вами утром. Вы поставили меня в такое неловкое положение, что я вся горю от стыда, и если вы… если вы… — Тут голос ее пресекся, и она горько зарыдала.

Эти рыдания были настолько неожиданными, что Дуглас и Райдер тотчас бросились к сестре, чтобы осушить ее слезы. Но Колин поднял руку, как бы прося внимания, и невозмутимо сказал:

— Нет, джентльмены. Я сам ее утешу. Мы поговорим утром. А сейчас оставьте нас.

— Но она же плачет, — ошеломленно произнес Райдер. — А Синджен никогда не плачет, никогда!

— Если она заплакала из-за тебя, проклятый ублюдок… — закричал Дуглас.

— Дуглас, оставь нас. — И Колин крепко обнял жену, повернувшись спиной к ее братьям.

Райдер и Дуглас попятились к двери. Им очень не хотелось этого делать, но выбора у них не было. Выходя из спальни, оба тихо ругались.

Колин не ответил им. Он молча прижимал к себе жену и смотрел, как за ними закрывается дверь.

— Мне следовало запереть эту чертову дверь, — сказал он со злостью на самого себя. — Это научит меня быть более осторожным и не забывать, что у моей жены есть два брата, которые так ее обожают, что готовы убить всякого, кто повредит ноготь на ее руке.

— Если бы ты запер дверь, они бы ее высадили, и все окончилось бы точно так же. И, между прочим, ты повредил кое-что более значительное, чем ноготь на моей руке.

— Ого, да она еще и разговаривает, — зло проговорил он. — Как мне повезло: моя новобрачная женушка умеет в два счета переходить от горького плача к полному спокойствию. Только что рыдала и вдруг болтает как ни в чем не бывало.

Он оттолкнул ее от себя. В глазах Синджен стояли слезы, но ни одна слезинка не пролилась. Внезапно Колин схватил ее за плечи и, с силой сжав их, начал ее трясти.

— Усвой раз и навсегда, Джоан, потому что повторять я не намерен. Это мой дом. Ты моя жена. И я мужчина, черт тебя побери, мужчина, а не скулящий щенок, которого ты защищаешь, прикрывая своей юбкой. Вы поняли меня, мадам?

Она попыталась высвободиться, но он держал ее слишком крепко. Теперь ей хотелось самой ударить его, и притом изо всех сил. В бешенстве она зарычала:

— Тысяча чертей, ведь они бы убили тебя! Они бы избили тебя до смерти. И если б ты открыл глаза пошире, то увидел бы, что на мне нет юбки.

— Не смей уводить разговор в сторону, слышишь? Не заговаривай мне зубы! Ты больше никогда, ни при каких обстоятельствах не станешь выскакивать впереди меня, это тебе понятно?! Господи помилуй, ведь это может быть опасно, по-настоящему опасно, и тебя могут ранить или убить! Это же Шотландия, и здешние края сильно отличаются от того рая для джентльменов, который располагается к югу от границы. Здесь неспокойно, здесь тебя на каждом шагу может подстерегать опасность. И я больше не потерплю твоих глупых, безрассудных выходок. Ты поняла?

— Ты не скулящий щенок, ты просто набитый дурак! Ты рвешь и мечешь по совершенно нелепому поводу! Я сделала вид, что плачу, чтобы остановить своих братьев, вот и все. Что в этом плохого?

— Довольно! — Он хлопнул себя ладонью по лбу. — Хватит, черт возьми, я больше не могу этого терпеть! Ложись в кровать, Джоан, ты вся дрожишь.

— Не лягу! Ты опять начнешь делать со мной эти ужасные вещи. Колин, я не хочу, чтобы ты опять это делал. Я тебе не верю.

Он стоял как дурак посреди кое-как освещенной, полутемной спальни с ее обшарпанной мебелью и ветхими занавесками. И его жена заявляла ему, чтобы он больше не ложился с ней в постель. Это было невыносимо! И в довершение всего она еще имела наглость встрять между ним и ее братьями. Он был взбешен и утратил всякую способность мыслить спокойно и логично. В следующее мгновение он накинулся на жену и сдернул с нее одеяло. Потом схватил ее, поднял и бросил на кровать.

— Лежи и не вставай!

Он встряхнул одеяло и с силой опустил его на нее.

— Согрейся!

— Ты больше не приблизишься ко мне, Колин, я этого не позволю! Это было ужасно, ужасно, и я не потерплю, чтобы ты это делал! Черт бы тебя побрал, не трогай меня!

Это было последней каплей. Сначала были ее чертовы братья, а теперь и она сама отдает ему приказы, а она его законная жена и пора наконец начать учить ее, как следует вести себя жене! Он почувствовал, что его плоть снова восстала, и не стал раздумывать. Он обрушился на нее всем телом, зажал ей рот рукой, потом силой раздвинул ноги. На этот раз она сопротивлялась всерьез, но это ей не помогло. Он лежал между ее ног, разводя их все шире, пока не счел, что уже достаточно, потом медленно вошел в нее и — поскольку проход был уже скользким от его семени — быстро погрузился на всю глубину. Когда он двигался, Синджен ощущала боль, не такую резкую, как в первый раз, но все же достаточно сильную, потому что ее пораненная плоть кровоточила. На этот раз она не кричала. Она не желала, чтобы ее братья снова вломились в их спальню, тем более что Колин опять забыл запереть дверь. И она терпела его молча, вытянув руки вдоль тела и сжав их в кулаки. Лицо она отвернула, прижавшись щекой к матрасу, и лежала неподвижно. Его ярость прошла, и он больше не был ни неистовым, ни грубым. Он вошел глубоко в ее лоно, потом наполовину вышел, один раз, два раза, три, потом опять. Это продолжалось недолго. Он попробовал было поцеловать ее, но она упрямо не поворачивала головы. Она услышала, как его дыхание участилось, почувствовала, как тело его дернулось, содрогнулось. Изливая в нее свое семя, он глухо застонал, а когда все было кончено, не упал на нее, как раньше, а тут же вышел из нее и встал. От боли она едва не вскрикнула.

Она чувствовала себя такой разбитой, что сомневалась, сможет ли завтра ходить. Она знала, что он стоит у кровати и смотрит на нее, но ей было все равно. Какая разница, что она лежит перед ним голая, что ноги ее широко раскинуты? Теперь это уже было не важно, теперь все было не важно, не имело никакого значения. Если он пожелает, то сможет овладеть ею еще раз и она ничего не сможет поделать. Пусть смотрит. Ей все равно. Он стоял молча, но она по-прежнему слышала его дыхание, шумное и частое.

— Я… вся липкая и хочу вымыться.

Он замер. Господи Иисусе, легко себе представить, какой липкой и мокрой она себя чувствует. Ведь он только что излил в нее свое семя три раза подряд. Он вздохнул, пытаясь взять себя в руки и подавить чувство вины и злости на эту абсурдную, несуразную ситуацию.

— Лежи, я все сделаю. Я велю принести тебе воды и полотенце.

Синджен не шелохнулась, только закрыла глаза. Это была ее первая брачная ночь, и она была ужасна. Она не принесла ей ничего, кроме боли и стыда, а потом в довершение всего к ней в спальню вломились Дуглас и Райдер. Она перевернулась на бок, спиной к Колину, и подтянула колени к груди. Ей хотелось, чтобы время повернуло вспять и она снова стала прежней Синджен, такой, какой она была еще месяц назад. Той Синджен все на свете представлялось ясным и простым; той Синджен были ведомы радость, веселье, юмор, и она мечтала о любви. Она увидела Колина, и ее мечта сбылась. Но той Синджен больше нет. Теперешняя Синджен ни о чем не мечтает и ничего толком не знает. Все ее надежды рухнули, все пошло вкривь и вкось.

Она заплакала — впервые за последние три года.

Колин стоял возле кровати и чувствовал себя тем, кем назвал его Дуглас, — проклятым похотливым ублюдком. И он уже ничего не мог исправить. Его молодая жена рыдала. Это не были милые, деликатные женские всхлипывания; это были настоящие рыдания, хриплые, некрасивые, режущие слух.

— О, черт, — пробормотал он, лег рядом с ней и прижался к ее спине. Ее рыдания стали тише, и она начала икать. Он поцеловал ее в затылок.

Она вмиг напряглась.

— Пожалуйста, Колин, не делай мне больно. Я ничем не заслужила нового наказания.

От этих слов он зажмурил глаза. Она говорила то, что думала, в этом не приходилось сомневаться. И виноват во всем был он, он был с ней слишком груб и действовал слишком быстро. Господи помилуй, он взял ее три раза, и за третий раз ему должно быть стыдно. Собственно, и вторым тоже нечего гордиться, но второй раз хотя бы можно понять. Однако третий действительно был не чем иным, как самым настоящим наказанием. Да, он вел себя отнюдь не лучшим образом.

— Я больше не возьму тебя сегодня, — сказал он. — Кроме всего прочего, я на это и не способен: во мне не осталось семени. Закрой глаза и спи.

К его удивлению, она так и сделала. Спала она долго и крепко. Наутро Колин разбудил ее, перевернув ее на спину и откинув одеяло. От внезапного холода она проснулась и открыла глаза. Он стоял над ней, держа в руке влажное полотенце.

— Лежи спокойно, я оботру тебя.

— Нет, нет!

Синджен метнулась прочь от него и торопливо перекатилась на дальний край огромной кровати.

— Нет, Колин, не надо. Я все сделаю сама. Пожалуйста, выйди.

Он стоял, сдвинув брови, держа полотенце в протянутой руке и чувствуя себя полным дураком.

— Хорошо, — сказал он наконец.

Он бросил ей мокрое полотенце и услышал, как оно звонко шлепнуло ее по запястью.

— Энгус сейчас принесет два ведра горячей воды, чтобы ты могла принять ванну. Мойся быстрее, потому что мне тоже хочется искупаться, а ты, насколько я могу судить, вовсе не жаждешь разделить со мной ванну, хотя теперь я твой муж. А ведь именно этого — и не отрицай — ты хотела больше всего на свете: замужества и моего мужского тела — правда, поначалу в обратной последовательности.

— Да ты, я вижу, сердишься, — проговорила она, натягивая одеяло до самого носа. Она была явно озадачена. — Это очень странно, Колин, ведь это не я сделала тебе больно, а ты мне. Как после этого ты смеешь на меня сердиться?

— Я сержусь не на тебя, а на всю эту дурацкую ситуацию. В эту минуту кто-то постучал в дверь.

— Лежи тихо, — бросил он ей через плечо. — И не раскрывайся.

Однако это оказался Энгус, а не ее разъяренные братья со шпагами наголо. Старый слуга тащил два больших ведра воды, над которыми поднимался пар.

Когда Энгус вылил их в фарфоровую ванну и ушел, Колин сказал:

— Тебе придется подойти к ванне голой и залезть в нее. Или ты не хочешь?

Она не хотела и отрицательно покачала головой.

Он сбросил с себя халат, забрался в ванну и откинулся назад, так что наружу вылезли голые коленки. Синджен посмеялась бы над его видом, если бы не чувствовала себя такой несчастной. Ей не хотелось вставать с кровати. И не хотелось встречаться с братьями.

Они ни словом не упомянули о вчерашнем. Похоже, и Дуглас, и Райдер твердо решили, что отныне больше не будут ни спорить, ни драться с Колином Кинроссом. Более того, судя по их виноватому виду, они понимали, что вчера поставили свою сестру в ужасающе неловкое положение. Она смутилась еще больше, когда осознала, что они скорее всего обсудили между собой создавшуюся ситуацию и договорились вести себя так, будто ничего не произошло. Знать, что кто-то, пусть даже ее собственные братья, обсуждает то, что произошло с ней минувшей ночью, было невыносимо. После второй чашки кофе Райдер сказал:

— Мы с Дугласом уезжаем, Синджен. Нынче же утром. Мы оба сожалеем, что вломились к вам и так тебя сконфузили. Но если когда-нибудь мы будем тебе нужны, напиши нам или пошли доверенного человека к Дугласу или ко мне — и мы тотчас же явимся к тебе на помощь. Мы сделаем все, чего бы ты ни пожелала.

— Спасибо, — произнесла Синджен. Внезапно ей захотелось, чтобы они не уезжали и чтобы не давали обещания не вмешиваться в ее жизнь. Сколько она себя помнила, они всегда вмешивались. Они любили ее. Даже прошлой ночью — даже тогда они действовали так, потому что любили ее.

Когда час спустя они стали прощаться, у нее упало сердце. Она вдруг почувствовала себя совершенно одинокой и впервые по-настоящему испугалась того, что сделала. Она бросилась в объятия Дугласа и крепко обхватила его руками.

— Пожалуйста, будь осторожен. И скажи Аликс, что я ее люблю.

— Непременно.

— И близнецам тоже. Райдер говорил мне, что они до того неугомонные, что скоро разнесут его дом. Наверное, это чудесно. Мне так не хватает и твоих близнецов, и всех детей Райдера.

— Да, сестренка, я знаю. Мне их тоже не хватает. Хорошо, что и Райдер, и Софи обожают детей, даже тех маленьких разбойников, которые норовят все разрушить и разломать. Наш лондонский дом я закрыл. Аликс и мальчики будут ждать меня в Нортклифф-Холле. О нашей матушке не беспокойся. Я лично прослежу за тем, чтобы ее письма тебе были приятными, а не сводились к бесконечному брюзжанию.

Райдер обнял сестру и, прижав ее к груди, сказал:

— А я поцелую за тебя Софи и приласкаю всех моих разбойников. И мне будет очень, очень тебя недоставать.

— Не забудь приласкать и Грэйсона, Райдер. Он у тебя такой красавец, и знаешь, я уже сейчас по нему скучаю.

— Он вылитая Софи, только глаза у него в нашу породу — фамильные голубые глаза Шербруков. И подбородок тоже наш — упрямее не бывает.

— Да, и я очень его люблю.

— Ну-ну, не плачь, сестренка. Я понимаю, каково тебе сейчас, ведь Софи тоже пришлось оставить свой дом на Ямайке и отправиться в Англию, и я знаю: порой она чувствовала себя подавленной. И она тут мерзла. Да успокойся ты, Синджен. Колин — твой муж, он о тебе позаботится.

— Да, я знаю.

Но в ее голосе Райдер не услышал убежденности. О проклятие, что же им делать? Ведь она теперь замужем за этим шотландцем. Но оставить ее здесь одну… нет, это ему решительно не нравилось. Однако Дуглас настойчиво твердил, что надо уезжать, что они и так уже натворили дел, вмешиваясь во все подряд.

— Иногда в начале супружеской жизни не все идет так гладко, как хотелось бы, — начал Райдер.

Синджен не отвечала, только молча смотрела на него с отчужденным выражением на лице, и он торопливо закончил:

— То есть я хочу сказать, что время от времени у мужа и жены могут возникать небольшие проблемы. Но со временем все они решаются, Синджен. Ты должна быть терпеливой, вот и все.

Он понятия не имел, те ли это слова, которые нужны ей сейчас. Может быть, он сказал что-то не то, но боль в ее глазах поразила его в самое сердце. Он не хотел уезжать и оставлять ее в этой проклятой чужой Шотландии с этим ее проклятым мужем, которого она знает без году неделя.

Колин стоял в стороне, глядя на них троих и хмуря брови. Он чувствовал ревность, да, именно ревность, хотя и осознавал, что это странно. Эти трое так любили друг друга. А он и его старший брат Малколм всегда готовы были вцепиться друг другу в глотку. Что же до их отца, то он только смеялся, глядя на их вражду, и неизменно брал сторону старшего сына, поскольку тот был будущий лэрд, будущий граф, а значит, только его мнение имело вес и только с ним следовало считаться. Отец предпочитал верить словам Малколма, а не своего младшего отпрыска, исполнял все его желания и исправно оплачивал его бесконечные карточные долги и расходы на девок. А потом Колин, вопреки желанию отца, не пошел служить к Наполеону, потому что знал — это чревато катастрофой. И не то чтобы его отец был убежденным бонапартистом: нет, он исповедовал бонапартистские идеи лишь потому, что это его забавляло. Малколм разделял эти взгляды по той же причине, но у него имелся и дополнительный интерес — он пользовался ими, чтобы дразнить ненавистного младшего брата и чтобы вынудить его покинуть Шотландию и уехать во Францию. Но Колин не уехал. Он хотел вступить в английскую армию, но, как и следовало ожидать, отец наотрез отказался купить ему офицерский патент. У старого графа были на его счет иные планы: он использовал своего второго сына, чтобы положить конец старой вражде с Макферсонами. Когда Колину было двадцать лет, он женился на Фионе Далинг Макферсон. Это положило конец вражде — но месяц назад она вдруг вспыхнула с новой силой. Месяц назад случилось нечто, разъярившее Роберта Макферсона и побудившее его возобновить войну.

— Что с вами, Колин? Что-то произошло?

Этот вопрос задал Дуглас, увидев помрачневшее лицо своего зятя. Колин сделал над собой усилие и отогнал горестные воспоминания.

— Нет, ничего. Все в порядке. Не беспокойтесь: я позабочусь о вашей сестре.

— Мы бы хотели также, чтобы в начале осени вы привезли ее погостить в Нортклифф-Холл. Как вы полагаете, это возможно?

Колин немного помолчал, потом кивнул:

— Вы дали мне средства, чтобы поправить мое состояние, привести в порядок замок и земли. Чтобы переделать все дела, мне придется немало потрудиться. Однако к осени все уже будет завершено.

— Все эти деньги по праву принадлежали Синджен, а вовсе не мне. Я рад, что они будут потрачены на благое дело. Мне всегда было невыносимо видеть, как хорошее поместье приходит в упадок.

Глядя туда, где, нетерпеливо всхрапывая, стояли два великолепных горячих арабских жеребца (одного из них держал под уздцы Энгус, другого — явно перепуганный конюх), Колин медленно проговорил:

— Возможно, в будущем вы тоже захотите погостить у нас. Разумеется, после того, как замок Вир будет немного подновлен. Подъездная дорога к замку очень красива, по бокам она вся усажена деревьями, и сейчас, в начале лета, их смыкающиеся кроны образуют над головой зеленый полог.

— Конечно, мы с удовольствием навестим вас, — ответил Дуглас. — Думаю, Райдер мог бы приехать со всеми своими детьми.

— Детей я люблю, — сказал Колин. — Замок Вир очень просторен, и комнат хватит на всех.

Затем Дуглас и Райдер вскочили на коней и, помахав на прощание, поскакали прочь по мощенной булыжником улице. Их широкие плащи развевались на ветру.

Синджен стояла на улице, смотрела им вслед и чувствовала себя глубоко несчастной. Но нет, она не позволит этому унынию надолго поселиться в ее сердце и сознании; постель, конечно, неприятная штука, но она теперь замужем за Колином, а это главное. Райдер прав: она должна быть терпеливой. Ведь она обожает своего мужа, несмотря на то, что он с ней сделал. Ничего, она сумеет справиться с этой ситуацией. Ей многое предстоит сделать. Она не из тех, кто опускает руки и стонет. Правда, надо признаться, что раньше ей просто не из-за чего было стонать.

Она обернулась и улыбнулась своему мужу. Улыбка получилась не очень убедительной, но она старалась.

— Я бы выпила еще чаю. А ты?

— Да, Джоан, я тоже не прочь. — Он зашагал к дому рядом с ней. — Мне нравятся твои братья.

Она помолчала, потом сказала с наигранным весельем в голосе:

— Мне в общем-то тоже.

— Я понимаю, что ты будешь по ним скучать. Я обещаю тебе, что скоро мы с ними увидимся.

— Да, ты обещаешь.

Он посмотрел на нее, отвел глаза и ничего не сказал.

Глава 8

Причал на берегу залива Ферт-оф-Форт пропах гниющей рыбой и немытым человеческим телом — так пахло от снующих там и сям, громко орущих грузчиков. Воняло здесь и многим другим, но Синджен, по счастью, не могла разобрать чем. Здесь было столько повозок, подвод, а на воде — столько кораблей и лодок, что было удивительно, как они умудряются не столкнуться друг с другом. Не успела Синджен подумать об этом, как две подводы все-таки столкнулись, и с одной из них свалилась дубовая бочка. Она подпрыгнула на булыжной мостовой и покатилась, набирая скорость, пока не врезалась в чугунную решетку и не раскололась. Из бочки широкой струей потек крепкий темный эль, распространяя вокруг резкий аромат. Синджен улыбнулась и втянула носом воздух. Должно быть, лондонские причалы выглядят и пахнут так же, подумала она — правда, знать наверняка она не могла, поскольку никогда там не бывала. Колин молча взял ее за локоть и повел к обшарпанному древнему парому. Это было длинное узкое судно с некрашеным бортовым ограждением, носящее гордое имя «Звезда Форта» (Форт — река на юго-востоке Шотландии, впадающая в залив Ферт-оф-Форт Северного моря.), которое никак не подходило такой неказистой посудине. Лошадей уже завели на палубу; они стояли рядом с пассажирами, и это слишком тесное соседство явно не нравилось последним.

Старый моряк, хозяин парома, оказался редким сквернословом — таких потоков брани Синджен не слышала ни разу в жизни. Он ругательски ругал людей и лошадей, сундуки и чемоданы и даже противоположный берег залива. Синджен жалела, что понимает лишь небольшую часть того, что он говорит. Она видела, как Колин поморщился, когда одна из лошадей укусила старика за плечо и тот разорался так, что было слышно, наверное, мили на три вокруг.

Когда паром поплыл вперед, Синджен испугалась: ей казалось, что он должен непременно столкнуться с другими судами. Один корабль из Голландии едва не задел борт парома, другой, из Испании, прошел так близко, что его матросы выстроились вдоль поручней, держа в руках длинные шесты, чтобы в случае чего отпихнуть ими паром. Колина это, похоже, нисколько не беспокоило, что и немудрено, ведь он как-никак шотландец, и подобное плавание ему, должно быть, не в новинку.

В чистом, пропитанном морской солью воздухе лошади начали громко всхрапывать. Слава Богу, что день выдался прекрасный — теплый, ласковый, солнце стоит высоко в синем, усеянном белыми облаками небе. Когда паром приблизился к противоположному берегу залива, Синджен увидела, что полуостров Файф похож на Англию. Издали он походил на графство Сассекс: такой же изумрудно-зеленый, с такими же невысокими пологими холмами. Синджен подумала о том, что родной край Колина очень красив, и ощутила прилив воодушевления. В это мгновение «Звезда Форта» задела другое небольшое суденышко, капитаны принялись орать друг на друга, лошади — ржать, а пассажиры обоих судов — грозить друг другу кулаками. Синджен тоже заорала на капитана другого судна, с трудом сдерживая смех.

Паром пересекал залив Ферт-оф-Форт в самом узком его месте. Вода здесь была темная, грязная от песка и ила, которые несла с собой река Форт. Но если смотреть на восток, туда, где простиралось Северное море, вид был поистине прекрасный.

Внезапно Колин сказал:

— Этот длинный морской рукав — устье Форта. Эта река берет начало далеко отсюда, чуть ли не на западном побережье. Там Форт не такой, как здесь — это могучая река, глубокая, чистая и такая синяя, что хочется плакать. Потом она постепенно становится мельче и, изгибаясь, течет по пустынным торфяным равнинам к графству Стерлинг.

Синджен сделала глубокий вдох, кивнула в ответ на слова мужа, потом повернулась и облокотилась на некрашеные поручни. Она желала увидеть все, ничего не пропуская; к тому же ей не хотелось разговаривать с мужем.

— Если ты обернешься, то сможешь увидеть Эдинбургский замок. Сегодня воздух ясен, и вид получится весьма впечатляющий.

Синджен послушно обернулась и посмотрела.

— Вчера вечером, когда он был наполовину окутан туманом, он показался мне куда более таинственным, загадочным и, пожалуй, каким-то сказочным, похожим на видение. Время от времени со стен слышались крики караульных и чудилось, что это голоса призраков, доносящиеся из серого тумана. Это было очень романтично — совсем как в готических романах.

Колин хмыкнул, вновь повернулся лицом к поручням и посмотрел вниз, на завихряющуюся у борта темную воду.

— Тебе придется привыкнуть к нашим туманам. В здешних местах иной раз даже летом неделями не видно солнца. Но зато всегда тепло и дни такие длинные, что даже в полночь достаточно светло, чтобы читать.

При этих словах лицо Синджен просветлело.

— У тебя в замке Вир, наверное, хорошая библиотека?

— Библиотека там пришла в полное запустение, как и все остальное. Моему брату она была ни к чему, а после его смерти у меня не было времени, чтобы навести в ней порядок. Придется тебе порыться в книгах и посмотреть, есть ли среди них что-нибудь, что тебя интересует. В моей комнате в северной башне тоже есть что-то вроде маленькой библиотеки.

— У тебя есть романы? — В ее голосе было столько надежды, что он улыбнулся.

— Боюсь, что очень мало, — ответил он. — Не забывай, мы находимся в краю, где безраздельно властвует пресвитерианство [10]. По местным понятиям, чтение современных романов — верный путь к адскому пламени. Попробуй представить себе, как Джон Нокс [11] читает роман миссис Радклифф [12]. Такое просто уму непостижимо.

— Ну что ж, остается надеяться, что Аликс пришлет мне все мои книги вместе с остальным багажом.

— Если только твой брат Дуглас не приказал сжечь весь наш гардероб.

— И такое возможно, — согласилась Синджен. — Когда Дуглас в гневе, он иной раз делает ужасные вещи.

Синджен надеялась, что ее сундуки с одеждой прибудут в самом ближайшем будущем. Ее нынешний гардероб был ужасающе скуден, еще немного — и ей будет нечего надеть. Даже ее синяя амазонка, которую она очень любила, выглядела весьма плачевно. Она смахнула с рукава пыль, окидывая взглядом остальных пассажиров. По большей части это были сельские жители в домотканой шерстяной одежде унылых тонов, кожаных жилетах и деревянных башмаках. Был здесь и один молодой человек аристократического вида в рубашке с модным высоким воротником; бедняга от качки слегка позеленел. Другой пассажир, судя по виду, преуспевающий торговец, то и дело плевался, перегнувшись через борт, и зубы у него были такие же коричневые, как и его слюна. Говорили все не по-английски, но Синджен понимала большую часть сказанного.

Синджен больше не заговаривала с мужем. Надо отдать ему должное — по крайней мере, он пытался быть с ней любезным так же, как пыталась и она. Но на самом деле ей вовсе не хотелось быть с ним любезной. Ей хотелось ударить его. Она посмотрела на его профиль и не смогла отвести глаз, такой он был красивый. Легкий ветерок шевелил его черные волосы, подбородок был гордо вздернут, глаза закрыты. Он был шотландец, и здесь был его дом. Чайка с криком пронеслась в опасной близости от его лица, и он, откинув голову, весело засмеялся.

А для нее этот край был чужим, здесь она не была дома. Она тоже гордо вздернула подбородок, глубоко вдохнула морской воздух и вместе с ним — резкий запах рыбы, людей и лошадей. Вокруг парома вились стаи чаек, крачек и сорочаев, надеясь, что пассажиры бросят им какие-нибудь объедки.

— На берегу мы сядем на лошадей и доедем до замка Вир, — сказал Колин. — Дорога туда займет не более трех часов. День нынче выдался солнечный, так что поездка будет приятной. Вот только… ты сможешь проехать три часа верхом?

— Разумеется. Странно, что ты спрашиваешь. Ты же знаешь — я отличная наездница.

— Да, конечно, но после прошлой ночи… Я хочу сказать — тебе не будет больно?

Она медленно повернулась.

— Похоже, ты очень доволен собой. Как странно.

— Вовсе я не доволен. Я беспокоюсь о тебе, вот и все. А ты, по-видимому, слышишь то, что хочешь услышать, а не то, что есть на самом деле.

— На самом деле твой тон так и источает самодовольство. Ну, хорошо, Колин, предположим, я скажу тебе, что мне больно. Что ты тогда сделаешь? Может быть, наймешь носилки? И повесишь мне на шею табличку, гласящую, что я не могу скакать, потому что на мне слишком много пахали?

— Твоя аналогия, быть может, и забавна, но не имеет никакого отношения к действительности. Если бы тебе было больно, я бы посадил тебя перед собой и мы бы ехали на лошади вдвоем. Ты сидела бы у меня на бедрах, и это облегчило бы твою боль.

— Благодарю тебя, Колин, но я бы предпочла ехать одна.

— Как тебе угодно, Джоан.

— И еще я бы предпочла подольше побыть в Эдинбурге.

— Эту тему мы уже обсуждали, и я объяснил тебе, почему мы уехали так быстро. В Эдинбурге тебе грозила опасность, а я не хочу, чтобы твоя жизнь подвергалась опасности. Поэтому я везу тебя в замок Вир. А сам вернусь в Эдинбург. И у тебя в замке, и у меня в городе будет множество дел.

— Мне совершенно не хочется остаться без тебя в незнакомом замке среди незнакомых мне людей.

— Какая тебе разница, знакомые они или незнакомые, — ведь ты будешь в замке хозяйкой. Если тебе что-либо не понравится, ты сможешь сообщить мне об этом, когда я вернусь. Ты можешь даже составить списки того, что, по твоему мнению, необходимо изменить. По возвращении я непременно просмотрю их.

— Ты говоришь так, будто я тебе не жена, а малолетняя дочь. Предположим, я буду недовольна кем-то из прислуги — что мне тогда делать: уволить плохого слугу или всего лишь упомянуть об этом в списке, чтобы по возвращении хозяин…

— Не хозяин, а лэрд.

— … Чтобы лэрд мог рассмотреть этот вопрос и вынести решение?

— Ты — графиня Эшбернхем.

— Да? И какие же это дает мне права, кроме права составлять списки и обращаться к тебе с просьбами?

— Ты нарочно пытаешься вывести меня из терпения, Джоан. Лучше посмотри на ту птицу — это чернозобик.

— Надо же, как много ты знаешь! А знаешь ли ты, что у этих птиц появляется на брюхе черная полоска, когда они собираются спариваться? Не знаешь? Как видно, тебя не слишком хорошо учили в Оксфорде. Впрочем, возможно, тут больше виноват ты сам. По-видимому, ты слишком много времени тратил не на учебу, а на спаривание со всеми твоими любовницами в этой гостинице в Чиппинг-Нортоне.

— Спаривание — грубое слово, Джоан. Ты не должна употреблять его. И ты стала чересчур бойка на язык, до того бойка, что у меня руки чешутся выбросить тебя за борт:

Но Синджен продолжала как ни в чем не бывало:

— У меня к вам только одна просьба, лэрд: я хочу остаться с вами. Несмотря ни на что, я ваша жена.

— Что значит «несмотря ни на что»? Ты имеешь в виду свои не самые приятные ощущения в супружеской постели? Ну, хорошо, я понимаю, что тебе не очень-то понравился неизбежный результат нашего брачного союза. У тебя внутри довольно узко, а я действовал с чрезмерным пылом. Да, я не должен был принуждать тебя к близости в третий раз, но за это я уже извинялся, и не один раз. И я тебе объяснил, что потом тебе будет лучше. Неужели ты не можешь мне поверить?

— Не могу. Твой орган останется таким же, как сейчас: слишком крупным и слишком грубым.

— Джоан, твои слова граничат с неприличием.

— Иди ты к черту, Колин!

— Ты смотрела в зеркало на свое лицо, Джоан? Видела тот порез, который оставил на нем осколок камня? А ведь этот осколок был отколот не чем иным, как пулей. Тебя могли серьезно ранить и даже убить. Поэтому ты останешься в замке Вир до тех пор, пока грозящая тебе опасность не будет устранена.

— Но я даже не успела осмотреть Эдинбургский замок!

— Поскольку всю свою остальную жизнь ты проведешь в Шотландии, ты сможешь осматривать этот замок так часто, как пожелаешь.

— А Макферсоны живут в Эдинбурге?

— Нет, их усадьба расположена примерно в пятнадцати милях от границы моих владений, но я слышал, что старый лэрд, глава рода, сейчас находится в Эдинбурге. В городе, неподалеку от здания шотландского парламента, у Макферсонов есть собственный весьма удобный дом. Но дело не только в Макферсонах, помимо них, у меня есть и множество других забот, о которых я тебе уже не раз говорил. Мне надо переговорить с банкирами и договориться со строителями. Надо заказать новую мебель. Надо прикупить овец, перевезти их в имение и…

Тут он замолк, потому что она, не говоря ни слова, повернулась к нему спиной. Черт бы его побрал! Как будто ей, его жене, нет никакого дела ни до заказа новой мебели, ни до покупки скота, ни до ремонта замка! Он решил устранить ее от всех дел! Она уже исчерпала все свои доводы. Они на него не подействовали.

Она села на саквояж. Он расплющился под ее тяжестью, но она продолжала сидеть на раздавленном саквояже, поджав под себя ноги. Она больше ничего не сказала своему мужу. До того как они покинули Кинросс-Хаус, он больше не набрасывался на нее — и то хорошо. У нее до сих пор болело между ног, сильно болело, но она в этом ни за что ему не признается, даже если он станет ее убивать — впрочем, можно надеяться, что до этого дело не дойдет.

Час спустя, сойдя на берег и приторочив свои саквояжи к седлам, они уже направлялись к замку Вир.

— Возможно, чуть позже, в июле или в августе, мы сможем совершить путешествие в Горную страну. Там поразительные пейзажи. Приехать туда с равнины — это примерно то же самое, что из тихого озера вдруг попасть в бурное море. Все там будто вздыблено, и признаков цивилизации — никаких. Тебе там понравится.

— Да, — отрывисто произнесла Синджен. Каждый шаг лошади причинял ей боль. Она была превосходной наездницей, но прежде ей никогда не бывало больно от верховой езды. Как она ни меняла положение в седле, ничего не помогало.

Колин посмотрел на нее. Она ехала, глядя прямо перед собой и высоко держа подбородок (последние два дня он все время был вздернут). На ней была та же самая синяя амазонка, в которой она скакала рядом с ним верхом во время их побега. Этот строгий, без вычурности наряд был ей к лицу, потому что его молодая жена была высока и изящна, к тому же синий цвет прекрасно гармонировал с ее белой кожей. Ее волосы были аккуратно заправлены под такую же синюю бархатную шапочку со страусовым пером, которое, плавно закругляясь, почти касалось ее правой щеки. И амазонка, и шапочка запылились и выглядели потрепанными, но они все равно ему нравились. Теперь, когда у него есть деньги, он сможет покупать ей красивые вещи. Он представил себе ее белые ноги, гладкие бедра и ощутил желание.

— Мы остановимся перекусить на постоялом дворе около Лэнарка. Там ты впервые попробуешь наши шотландские кушанья. Эгнес, которая готовит еду в Кинросс-Хаусе, всегда презирала местную кухню. Ее мать была англичанкой из Йоркшира, поэтому она всему предпочитает говядину с отварной картошкой — блюдо само по себе хорошее, но не шотландское. Возможно, вдобавок ко всему прочему на постоялом дворе тебе подадут свежие овсяные печенья с имбирем.

Он старался сделать ее путешествие приятным, надо отдать ему должное, но сейчас это было ей все равно, потому что боль от тряски на лошади была слишком сильной.

— А до этого постоялого двора еще далеко?

— Две мили или около того.

Две мили! Да она не знает, как одолеет следующие два фута. Дорога была хорошо утоптанная, широкая, по обе ее стороны возвышались пологие холмы, густо поросшие соснами и лиственницами. Между холмами виднелись фермы, тщательно ухоженные поля и пасущийся скот — это напомнило ей Англию. Они ехали на север по полуострову Файф — земле, лежащей между заливами Ферт-оф-Файф и Ферт-оф-Тэй. Колин как-то говорил ей, что с севера этот край хорошо защищен от воинственных горцев, а с юга — от вторжений англичан, и потому именно отсюда распространялись по стране порядок и религия. Синджен отметила про себя, что окружающая местность красива, но ей было не до красот.

— Вон там, дальше, ты увидишь холмы странного, необычного вида — они состоят из базальта, то есть застывшей лавы, выброшенной древними вулканами. Скоро они будут попадаться на каждом шагу, и ты увидишь, какие они высокие. Между ними даже есть озера, в которых можно наловить немало рыбы. Сегодня у нас нет времени, но скоро мы непременно съездим на побережье. Оно сильно изрезанное, скалистое, и Северное море обрушивается на него как разъяренный великан. По побережью разбросаны крохотные рыбачьи деревушки, среди которых есть много весьма живописных. Мы с тобой вместе взберемся на вершину Уэст-Ломонда — это здесь самая высокая гора. Формой она напоминает колокол, и с ее вершины открывается потрясающий вид.

— Твои лекции очень поучительны, Колин. Но мне было бы интереснее услышать что-нибудь о замке Вир, где ты собираешься меня покинуть.

— Уэст-Ломонд находится немного юго-западнее Октер-мачги.

Синджен зевнула. Колин сжал зубы.

— Я пытаюсь развлечь тебя, Джоан, рассказать тебе о стране, где ты будешь жить. И твой упорный сарказм мне не по душе. Не заставляй меня пожалеть о нашем союзе.

Она повернулась в седле и вперила в него взгляд.

— А почему бы и нет? Ведь ты же заставил меня пожалеть о нем.

Она увидела в его глазах разрастающийся гнев и почувствовала, что гнев охватывает и ее. Она пришпорила лошадь и пустила ее в галоп, чтобы оказаться подальше от него. Ей пришлось тут же пожалеть о своем порыве, потому что при галопе тряска сделалась еще более мучительной. Боль пронзила все ее тело. Она закусила губу, чувствуя, что в глазах защипало от слез, но так и не замедлила скачку.

«Ощипанный гусь» — право же, странное название для гостиницы — располагался в небольшой деревушке, лежащей у подножия одного из этих проклятых базальтовых холмов с крутыми склонами, о которых распространялся Колин. На большой, недавно измалеванной вывеске, подвешенной на раскачиваемых ветром цепях, был изображен жирный гусь с маленькой головкой, длинной шеей и полностью ощипанными перьями. Гостиница была новая, с иголочки, что весьма удивило Синджен, которая полагала, что все придорожные гостиницы Англии и Шотландии были построены самое позднее во времена царствования Елизаветы I. Двор был чисто подметен. Из всех окон и раскрытой двери слышалась шотландская речь, но выговор здешних жителей был иной, чем в Эдинбурге, и, подумав об этом, Синджен, несмотря на все свои мучения, улыбнулась.

Она остановила свою лошадь и какое-то время неподвижно сидела в седле, ожидая, пока боль утихнет. Обернувшись, она увидела Колина — он стоял рядом, вытянув руки, чтобы помочь ей соскочить с лошади. В другое время она бы просто засмеялась и соскочила сама. Но только не сегодня. Сегодня ей пришлось принять его помощь. Он медленно опустил ее на землю, прижимая к своему телу. А когда она наконец встала на ноги, сказал:

— Мне не хватало тебя. — И наклонился, чтобы поцеловать.

Он почувствовал, как она напряглась, и отпустил ее. В конце концов, они находились во дворе гостиницы, и вокруг было полно любопытных глаз.

Жена хозяина гостиницы, которую звали Герта, встретила Колина так, словно он был ее любимым племянником, которого она не видела много лет. Ах, какой он стал худой, восклицала она, и какая прелестная у него жена! А какие славные, холеные у них лошадки, несмотря на то, что это не собственные их лошади, а всего лишь наемные. И надо же, глазки у молодой графини такие же синие, как ее амазонка! Все это жена хозяина гостиницы выпалила подряд, не переводя дыхания.

В пивном зале было темно и прохладно и приятно пахло пивом и элем. Около дюжины местных жителей, сидевших за столиками, продолжали прихлебывать из своих кружек и тихо разговаривать, не обращая на графа с графиней ни малейшего внимания. Колин велел принести им овсяно-имбирное печенье и стал наблюдать, как жена пробует его. Печенье оказалось восхитительным, и Синджен одобрительно кивнула жене хозяина гостиницы, которая стояла у их стола, почтительно ожидая дальнейших указаний.

— А теперь, — сказал Колин, — мы с тобой попробуем хэггис.

— Колин, я знаю, из чего состоит это блюдо. Я спрашивала Эгнес. По-моему, оно не очень-то аппетитное.

— Со временем ты к нему привыкнешь, ведь все вокруг будут его часто есть и нахваливать. На нем будут вскормлены наши с тобой дети. Так что советую тебе попробовать его уже сейчас.

Их дети! Она воззрилась на него, приоткрыв рот. Дети! О Господи, да ведь они женаты меньше недели.

Колин улыбнулся ей; он догадывался, о чем она думает.

— Прошлой ночью я потребовал от тебя слишком многого, это я признаю, но вместе с тем я трижды излил в тебя свое семя, Джоан. Вполне возможно, что ты уже носишь моего ребенка.

— Нет, — твердо сказала Синджен. — Нет, для этого я еще слишком молода. К тому же я вовсе не уверена, что мне уже сейчас хочется забеременеть. Когда Аликс была беременна, ее все время тошнило, во всяком случае, вначале. Она внезапно белела, а потом ее рвало. Холлис, наш дворецкий, велел тогда поставить по тазу в каждой комнате Нортклифф-Холла.

При этих воспоминаниях лицо Синджен приняло страдальческое выражение, и она отрицательно затрясла головой.

— Нет, я не хочу. Еще рано.

— Боюсь, что у тебя нет выбора. Когда муж с женой занимаются любовью, от этого, как правило, родятся дети.

Синджен тут же ощетинилась. Она уронила вилку на тарелку и в упор посмотрела на мужа.

— Занимаются любовью? Какое странное название для того, что ты делал со мной. Наверняка существуют и другие, более подходящие выражения. Такие, как «спариваться», или то гадкое словечко из твоего лексикона — «поиметь».

— Да, есть немало слов, обозначающих половой акт, — ответил он менторским тоном, делая вид, что не замечает ее сарказма. — Однако, насколько мне известно, дамы предпочитают поэзию и иносказания, поэтому чаще всего говорят «заниматься любовью». И извольте говорить тише, мадам. Быть может, вы этого не заметили, но вокруг нас есть люди, и хотя в ваших аристократических английских глазах они, вероятно, не более чем дикари, они мои земляки и соседи и вовсе не страдают глухотой.

— Я никогда не говорила, что считаю их дикарями. Ты нарочно…

— Я просто смотрю в лицо реальности, вот и все. Вполне может статься, что ты уже беременна, и тебе было бы лучше признать, что это отнюдь не исключено.

Синджен сглотнула.

— Нет, — сказала она. — Я этого не допущу.

— А вот и хэггис. Попробуй.

Хэггис представлял собой мешанину из кусочков печени, сердца, овсяной крупы и говяжьего жира, заправленную в бараний желудок и поданную с картофелем и брюквой. Синджен взглянула на раздутый бараний рубец, и ей захотелось бежать со всех ног.

— Ты не просил жену хозяина гостиницы принести хэггис, — медленно проговорила она, глядя на горячий рубец, начиненный гадкими потрохами. — У тебя не было на это времени.

— А в этом и не было нужды. Хэггис здесь — главное блюдо, его подают всегда. Так повелось с тех пор, как эта гостиница открылась пять лет назад. Ешь.

Говоря это, он вонзил в бараний желудок нож и вилку и отрезал Синджен изрядный кусок.

— Нет, я не смогу это съесть. Дай мне время привыкнуть, Колин.

Он улыбнулся ей.

— Ладно. Может быть, ты съешь немного клэпшота? Это овощное блюдо, завезенное в наш край с Оркнейских островов. Говорят, что его придумали викинги. Его обычно подают вместе с хэгтисом, но ты можешь попробовать его отдельно, возможно, оно придется тебе по вкусу.

Синджен вздохнула с облегчением. Брюкву она терпеть не могла, но можно было отодвинуть ее на край тарелки и есть все остальное. Картофель и сам по себе был недурен, а с добавлением сливок и мускатного ореха стал очень вкусен. Синджен больше не заговаривала с Колином, и остаток обеда прошел в молчании.

Следующие полтора часа Синджен провела в тупом оцепенении. Ею владело одно-единственное ощущение — боль. Ей было не до окрестностей — их она просто не замечала, хотя Колин продолжал с воодушевлением расхваливать их красоты. Она была уже почти готова сдаться и сказать ему, что больше не в силах проехать ни единого ярда и даже ни единого фута, когда он вдруг сказал:

— Остановись, Джоан. Отсюда уже виден замок Вир.

Его голос был полон гордости и любви. Синджен вытянулась, чтобы лучше видеть. Перед ней, занимая собой всю поверхность невысокого холма, стояло здание, нисколько не уступающее размерами Нортклифф-Холлу. Но на этом сходство кончалось. Западная часть здания представляла собой настоящий замок, точь-в-точь такой, какие рисуют на картинках в сборниках сказок для детей: зубчатые стены, круглые трехэтажные башни с коническими крышами. Для полного сходства не хватало только флагов, развевающихся на верхушках башен, подъемного моста, рва и рыцаря в серебряных доспехах. Замок казался менее массивным, чем Норт-клифф-Холл, но от него исходило волшебное очарование. Восточная часть родового гнезда Кинроссов представляла собой помещичий дом, выстроенный в стиле эпохи Тюдоров. Замок и дом были соединены между собой двухэтажной каменной постройкой, и все вместе походило на длинную руку с кулаками на обоих концах. Сказочный замок на одном конце, помещичий дом эпохи Тюдоров на другом — сейчас, в начале просвещенного девятнадцатого века, сочетание этих двух столь несхожих стилей, пожалуй, должно было бы выглядеть нелепо, однако в действительности оно выглядело великолепно. Теперь, подумала Синджен, здесь будет ее дом.

— Наша семья в основном живет в доме эпохи Тюдоров, — сказал Колин, — хотя западное крыло, выстроенное в виде замка, гораздо новее: его возвели в первой половине семнадцатого века. Однако у того графа Эшбернхема, который его строил, не хватило денег, чтобы сделать все должным образом, поэтому замок гниет и разрушается куда быстрее, чем тюдоровский дом, хотя тот был построен на полтораста лет раньше. Но лично мне замок нравится, и я провожу немало времени в его северной башне. Приемы гостей тоже всегда устраиваются в замке.

Синджен смотрела на замок Вир во все глаза.

— Я не думала, что увижу нечто подобное, — медленно вымолвила она. — Твой замок Вир очень большой, и все его части так разительно отличаются друг от друга…

— Еще бы им не отличаться. Тюдоровский дом был построен в конце пятнадцатого века. В нем есть очаг такой величины, что в нем можно целиком зажарить крупную корову. Еще в тюдоровском крыле имеется галерея для менестрелей, которая ничем не уступит той, что прославила замок Брэйс, находящийся в Йоркшире. О, я, кажется, понимаю, о чем ты думала. Ты ожидала увидеть что-то вроде лачуги, что-то приземистое, убогое и, скорее всего, неприятно пахнущее, поскольку в Шотландии, как известно, домашние животные живут вместе с людьми. В общем, нечто совершенно не похожее на твой распрекрасный Нортклифф-Холл. Что ж, замок Вир и правда не так великолепен, но он существует, он тоже немалых размеров, и он мой. — Он мгновение помолчал, ерзая в седле, и продолжил: — Арендаторы в самом деле нередко пускают скотину в дом во время зимних холодов. Но то арендаторы. Мы в замке Вир никогда этого не делаем.

— Знаешь, Колин, — вдруг спокойно сказала Синджен, глядя ему прямо в глаза, — если я и впрямь ожидала увидеть жалкую лачугу, то не доказывает ли это, как сильно я желала выйти за тебя замуж?

От этих неожиданных слов Колин растерялся. Он открыл было рот, потом закрыл его, так и не найдя, что ответить. Она снова отвернула лицо, но прежде он успел увидеть в ее глазах ту адскую усталость и боль, которые до сих пор ей удавалось скрывать. Если он не нашелся, что сказать, то теперь по крайней мере он знал, что делать.

— Господи Боже, — воскликнул он, — почему ты ничего мне не сказала? — В его голосе звучала ярость. — Тебе ведь больно, верно? Тебе больно, но ты ничего мне не сказала. Черт бы побрал твое проклятое упрямство, Джоан, оно переходит все границы, и я его не потерплю, понятно?

— Да успокойся ты, ради Бога. Со мной все в порядке. Мне бы хотелось…

— Замолчи, Джоан. У тебя такой вид, будто ты вот-вот упадешь замертво. Может, у тебя кровотечение?

Синджен чувствовала, что больше не усидит в седле ни секунды. Это было выше ее сил. Она вытащила ногу из стремени, держась за луку седла, соскользнула вниз и прислонилась к боку лошади, пытаясь овладеть собой. Когда ей это наконец удалось, она сказала:

— Я пойду к твоему замку пешком, Колин. Погода стоит чудесная, и мне хочется нарвать маргариток.

— Здесь нет никаких маргариток!

— Ну, тогда я нарву крокусов.

— Прекрати эту комедию, Джоан!

Он в бешенстве выругался и тоже соскочил с лошади.

— Не подходи ко мне! — вскрикнула Синджен. Он остановился, не дойдя до нее трех футов.

— Неужто это та самая девушка, которая хотела, чтобы я поцеловал ее прямо в вестибюле лондонского дома ее брата? Неужто это та девушка, которая сама подошла ко мне в театре, протянула мне руку и сказала, что она богатая наследница? Неужели это та девушка, которая настаивала на том, чтобы я как можно скорее лишил ее девственности? Пусть даже в мчащемся экипаже? Где же та девушка, Джоан? Куда она подевалась?

Синджен не ответила. Ей было все равно. Она отвернулась от Колина и сделала шаг вперед. Но ее тотчас пронзила боль, и она чуть не упала.

— О, дьявольщина, стой на месте и не шевелись.

Он схватил ее за руку и повернул к себе лицом. В ее глазах он снова увидел то же самое — проклятую боль, — и это заставило его замолчать. Он ласково привлек ее к себе и обвил руками талию, чтобы не дать ей упасть.

— Отдохни немного, Джоан, — проговорил он, приникнув губами к ее волосам. — Просто постой и отдохни немного, а потом позволь мне посадить тебя перед собой.

Он прижал ее лицо к своему плечу. Она вдохнула его запах и ничего не сказала в ответ.

К своему новому дому она подъехала в объятиях мужа, сидя на той же лошади, что и он, словно принцесса из сказки, которую принц везет к своему чудесному замку. Но ее наряд был запылен и измят, и она со стыдом сознавала, что выглядит сущим пугалом.

— Ну, ну, успокойся, не напрягайся ты так, — тихо проговорил он, обдавая ее щеку своим теплым дыханием. — Ни за что не поверю, что ты боишься, ты, дочь и сестра Шербруков из Нортклифф-Холла. Моя семья и мои слуги встретят тебя с распростертыми объятиями. Ты будешь их госпожой, хозяйкой моего дома.

Синджен молчала. Они ехали под восхитительным зеленым пологом из раскидистых ветвей деревьев, растущих по обеим сторонам подъездной дороги. Ближе к замку Вир возле дороги стояли мужчины, женщины, дети — они пришли, чтобы приветствовать вернувшегося домой лэрда, и привели с собой свою пасущуюся скотину. Многие радостно кричали; некоторые из мужчин кидали в воздух шапки, женщины размахивали снятыми по такому случаю передниками. Несколько шелудивых собак, тявкая, прыгали вокруг лошади Колина, которая не обращала на них ни малейшего внимания. Чуть в стороне, на обочине, стояла коза, невозмутимо жующая кусок веревки; похоже, ей одной не было дела до того, что лэрд вновь почтил обитателей поместья своим присутствием.

— Все здесь знают, что ты моя жена, та богатая наследница, которая спасла меня от разорения, а моих людей — от голода или эмиграции. Впрочем, радуются они, пожалуй, не столько нам с тобой, сколько ниспосланной им Божьей милости. Возможно, мне следовало бы объявить им, что это не я нашел тебя, а ты — меня. Тогда приветствовать стали бы именно тебя, и притом очень громко. Кстати, у меня сейчас должен гостить Макдуф. Я специально пригласил его, чтобы в замке тебя приняли как можно теплее.

— Спасибо, Колин. Это очень мило с твоей стороны.

— Ты сможешь идти?

— Конечно, смогу.

По-прежнему продолжая прижимать ее голову к своему плечу, он улыбнулся той надменной уверенности, которая слышалась в ее голосе. Да, мужества ей не занимать. И оно ей понадобится.

Синджен проснулась и удивилась: в окна лился бледный вечерний свет. Сначала она растерялась, но тут же все вспомнила и опять закрыла глаза, с трудом веря тому, что подсказала ей память. Этого не могло быть, однако это было, Колин ничего ей не сказал. Он умолчал — поскольку так ему было удобнее — об очень существенной стороне ее жизни в замке Вир. Она тряхнула головой, пытаясь отогнать возмущение, вызванное его недостойным умолчанием, и обвела взглядом огромную спальню, в которой лежала. Это была спальня лэрда с гигантской, стоящей на возвышении кроватью, на которой могли бы легко поместиться, лежа бок о бок, шестеро взрослых мужчин. Стены здесь были обшиты темными дубовыми панелями, очень богатыми и красивыми, но портьеры, тускло-бордового цвета, донельзя пропыленные и задернутые так, что для света оставались только узкие щели, делали комнату мрачной и унылой, как монашеская келья. Вся мебель была старинная, а один из углов был целиком занят громадным платяным шкафом времен Тюдоров.

Синджен лежала не шевелясь, только ее глаза двигались, обводя комнату внимательным взглядом. Она подумала о перечне первоочередных дел, который ей надо будет составить, перечне, который уже начал составляться у нее в голове. Сколько же всего предстоит сделать! Но с чего начать? Ей не хотелось вспоминать о том, как обитатели замка встретили ее, новую графиню Эшбернхем, но вспомнить все-таки пришлось.

Колин, продолжая обнимать ее одной рукой за талию, открыл громадную дубовую дверь и ввел ее в просторный квадратный зал на первом этаже. Он продолжал обнимать ее за талию и тогда, когда в зале появились многочисленные слуги и с любопытством уставились на нее, несомненно, рассматривая это демонстративное объятие как жест в высшей мере романтический. На втором этаже зал с трех сторон огибала галерея для менестрелей, огороженная старинными, искусно изукрашенными перилами. С потолка третьего этажа свешивалась грандиозная люстра. Вдоль стен зала стояли стулья эпохи Тюдоров с высокими резными спинками. Больше в этом огромном помещении не было ничего. Синджен видела все это как в тумане, слушая, как Колин представляет ей одного за другим своих домочадцев. Ее не отпускала боль, но она не хотела показать себя трусихой или слабой, изнеженной кисейной барышней. Она любезно улыбалась и вслед за Колином повторяла новые имена. Но, едва повторив очередное имя, она тут же его забывала.

— Позволь представить тебе мою тетушку Арлет, младшую сестру моей матери. Арлет, это моя жена Джоан.

Увидев перед собой немолодую женщину с острым подбородком, Синджен улыбнулась, пожала протянутую руку и сказала «здравствуйте».

— А это Серина, моя свояченица — то есть сестра моей покойной жены.

Серина была очень хорошенькой и не на много лет старше самой Синджен. Она приветливо улыбалась.

— А это мои дети. Филип, Далинг, идите сюда и поздоровайтесь с вашей новой мамой.

Синджен остолбенела. Она вопрошающе посмотрела на мужа, но он больше ничего не сказал. Уж не ослышалась ли она? Но двое детей в самом деле медленно, словно нехотя, подошли к ней, глядя на нее хмуро и недоверчиво. Мальчик лет шести и четырех-пятилетняя девочка.

— Поздоровайтесь с Джоан. Она теперь моя жена и ваша мачеха. — Голос Колина звучал повелительно. Она, Синджен, обязательно бы ответила, если бы он заговорил с ней таким тоном. Он продолжал невозмутимо стоять на месте, не сделав ни шагу навстречу своим собственным детям.

— Здравствуй, Джоан, — сказал мальчик и добавил: — Меня зовут Филип.

— А меня — Далинг, — сказала девочка.

Синджен попыталась улыбнуться и придать своему лицу ласковое выражение. Она любила детей, правда любила, но стать мачехой двоих детей без всякого предупреждения? Она опять взглянула на Колина, но тот не смотрел на нее, он улыбался своей маленькой дочери. Затем он поднял ее, она обвила ручонками его шею и сказала:

— Добро пожаловать домой, папа.

Папа! Значит, это все-таки правда. Синджен собралась с мыслями и приветливо сказала:

— А ты и в самом деле прелесть [13]? Все время?

— Ну конечно. А как же иначе?

Колин пояснил:

— Вообще-то ее зовут Фионой, как звали ее мать. Но получалась путаница, и все стали звать ее Далинг, это ее второе имя.

— Здравствуй, Далинг. Здравствуй, Филип. Я рада познакомиться с вами.

— А ты очень длинная, — сказал Филип, точная копия своего отца, если не считать глаз — они были у него не синие, а серые. И эти холодные серые глаза пристально смотрели на Синджен.

— И платье у тебя все мятое, — заметила Далинг. — А на лице безобразный шрам.

Синджен рассмеялась. Что ж, если хочешь услышать про себя неприкрашенную правду — послушай малого ребенка.

— Ты права, Далинг. Мы с твоим отцом ехали сюда верхом от самого Эдинбурга и даже еще дольше — от самого Йорка. И нам обоим нужна хорошая ванна.

— Кузен Макдуф говорит, что ты хорошая и что мы должны быть с тобой вежливыми.

— Довольно, дети, — вмешалась тетушка Арлет, подойдя к Филипу и Далинг. — Извините их, э-э…

— Пожалуйста, зовите меня Синджен.

— Нет, зовите ее Джоан.

Серина смотрела то на Синджен, то на Колина, то на тетушку Арлет и молчала. И Синджен вдруг всем сердцем пожелала перенестись отсюда на скалистый берег близ Норт-клифф-Холла и снова увидеть привычные воды Ла-Манша и почувствовать, как морской ветер ерошит ее волосы. Между ног у нее болело, очень болело. Она посмотрела на Колина и спокойно сказала:

— Боюсь, я чувствую себя не очень хорошо.

Реакция Колина была мгновенной. Он тотчас поднял ее на руки и, не говоря никому ни слова, понес на второй этаж. Он поднялся по широкой лестнице, потом долго шел по широкому, очень длинному коридору, темному и затхлому. Синджен показалось, что он прошагал добрую милю, неся ее на руках, прежде чем добрался до огромной спальни и уложил ее на кровать. Затем он попытался поднять юбки ее амазонки.

Она тотчас принялась колотить его кулаками по рукам, крича:

— Нет!

— Джоан, позволь мне посмотреть, что с тобой. О Господи, ведь я твой муж. Я уже видел все твои прелести.

— Уйди, Колин. Сейчас, в эту минуту, я не питаю к тебе особо теплых чувств. Пожалуйста, уйди, оставь меня.

— Как тебе будет угодно. Хочешь, я велю принести тебе сюда горячей воды?

— Да, спасибо. Уйди.

Он ушел. Не прошло и десяти минут, как в спальню робко заглянула молодая служанка.

— Меня зовут Эмма, миледи, — робко объявила она. — Я принесла вам воду.

— Спасибо, Эмма, — сказала Синджен и сразу же отослала служанку прочь.

Да, выглядела она ужасно и чувствовала себя не лучше. Между ног все воспалено, натерто от верховой езды и болит. Она вымылась, с трудом забралась обратно в постель и легла на самый ее край. Она чувствовала себя здесь чужой и была в ярости из-за того, что Колин умолчал о таком важном обстоятельстве, как наличие у него детей.

Итак, она, Синджен, приходится теперь мачехой двум детям, которые, судя по всему, терпеть ее не могут. К ее облегчению, она недолго размышляла об этом: вскоре ее сморил сон.

Но это было несколько часов назад. Теперь она проснулась. Надо встать и идти к остальным: к Колину, его тетушке, его бывшей свояченице и двум детям, его детям. Ей не хотелось выходить к ним. Интересно, что Колин сказал им о ее недомогании? Во всяком случае — не правду. Теперь они будут считать ее неженкой. Хилой английской неженкой. Она уже собралась выбраться из постели, когда дверь вдруг отворилась и в комнату просунулось маленькое личико.

Это была Далинг.

Глава 9

— Ты проснулась?

— Да, — ответила Синджен, повернувшись к заглядывающей в комнату девочке. — Я уже собиралась встать и одеться.

— А зачем ты разделась? Папа ничего не сказал нам.

— Я просто устала, только и всего. От Лондона до замка Вир путь неблизкий. Ваш папа хотел как можно скорее вернуться домой, к тебе и Филипу. Почему ты пришла ко мне, Далинг? Ты что-то хочешь?

Далинг бочком проскользнула в комнату, и Синджен увидела, что на ней надето платьице из плотной шерстяной материи, из которого она уже выросла, и грубые, изрядно поцарапанные сапожки, пожалуй, тесноватые для ее растущих ножек. Вряд ли девочке было удобно в таком наряде

— Я хотела посмотреть, такая ли ты уродливая, как я думала.

Вот чертовка, подумала Синджен. Далинг напомнила ей Эйми, одну из питомиц Райдера, редкую проказницу, о которой Райдер говорил, что ее выставляемое напоказ нахальство — это всего лишь попытка скрыть глубоко укоренившийся страх.

— Ну что ж, Далинг, тогда подойди ко мне поближе. Давай поговорим… Справедливость — очень важное качество в жизни.

Когда малышка подошла к возвышению, на котором стояла кровать, Синджен взяла ее под мышки, подняла и усадила рядом с собой.

— Теперь ты сможешь рассмотреть меня как следует.

— Ты говоришь так же странно, как тетя Арлет. Она все время кричит на нас с Филипом, чтобы мы говорили как папа, а не как все остальные.

— Ты, Далинг, говоришь очень хорошо, — ответила на это Синджен, стараясь сидеть неподвижно, так как девочка начала ощупывать ее лицо. Ее пальчики легко коснулись красной отметины на щеке Синджен, и она спросила:

— Что это?

— Когда мы с твоим отцом были в Эдинбурге, в меня случайно попал брошенный кем-то камень. Эта царапина неглубокая и скоро заживет.

— Ты не слишком уродливая, а только немножко.

— Спасибо на добром слове. Ты тоже не уродливая.

— Я? Уродливая?! Да я изумительная красавица, такая же, как моя мама. Так все говорят.

— Правда? Дай мне посмотреть.

И Синджен проделала с Далинг то же самое, что та только что проделывала с ней: она принялась ощупывать лицо девчушки, задерживая пальцы то там, то здесь и не говоря при этом ни слова.

Далинг начала ерзать.

— Я знаю, что я изумительная красавица. А если еще нет, то стану ею, когда вырасту большая.

— Ты похожа не только на свою мать, Далинг, но и на отца. Ты должна радоваться этому сходству, потому что твой отец очень красив. Ты унаследовала его глаза. У него прекрасные синие глаза и у тебя тоже. Посмотри, мои глаза тоже красивые, не правда ли? Они голубые, как у всех Шербруков. Шербрук — это фамилия моей семьи.

Далинг задумчиво пожевала нижнюю губу.

— Пожалуй, глаза у тебя красивые, — заключила она наконец. — Но ты все равно немножко уродина.

— У тебя такие же черные волосы, как у твоего отца. Это хороший цвет. А мои волосы тебе нравятся? Такие волосы называются каштановыми.

— Пожалуй, они у тебя ничего. Очень кудрявые. А мои совсем не вьются. Тетя Арлет, когда смотрит на них, только качает головой и говорит, что мне придется мириться с тем, что есть.

— Но ты все равно считаешь себя изумительной красавицей?

— Конечно, ведь так говорит папа, — с непоколебимой убежденностью подтвердила Далинг.

— А ты веришь всему, что говорит твой папа?

Девочка склонила головку набок.

— Он мой отец. Он меня любит, только он редко видит нас с Филипом, потому что теперь он лэрд клана Кинроссов. Это очень важная работа, и папа всем нужен. У него остается мало времени на детей.

— А вот нос у тебя не такой, как у твоего папы, а курносый. Он похож на нос твоей мамы?

— Не знаю. Надо будет спросить у тети Серины. Она мамина младшая сестра. Она присматривает за нами, когда увольняются гувернантки, но ей это не нравится. Ей больше нравится собирать цветы и носить красивые платья, как будто она дева из сказки, которая ждет прекрасного принца.

От этого бесхитростного рассказа у Синджен упало сердце.

— Когда увольняются гувернантки? Значит, у вас с Филипом их было несколько?

— О да, ведь они нам не нравились. Они все были англичанками — как ты — и уродинами, и мы их всех выжили. Кроме тех, которые не могли ужиться с мамой — их она увольняла сама. Маме не нравилось, когда вокруг были другие молодые женщины.

— Понятно, — сказала Синджен, хотя понятно ей было далеко не все. — И сколько же гувернанток сменилось у вас с тех пор, как твоя мать ушла на небеса? — спросила она.

— Две, — с нескрываемой гордостью ответила Далинг. — Но имей в виду: с тех пор прошло только семь месяцев. Мы и тебя выживем, если захотим.

— Ты в этом так уверена? Впрочем, на этот вопрос можешь не отвечать. А теперь, моя милая, мне надо переодеться к обеду. Хочешь помочь мне одеться? Или лучше, чтобы я помогла переодеться тебе?

Далинг нахмурилась:

— А для чего мне переодеваться?

— Где ты обедаешь: в детской или вместе со всей семьей?

— Это решает папа. Теперь, когда он стал лэрдом, он решает все. Тете Арлет это не нравится. Иногда, когда она на него очень сердится, у нее даже глаза краснеют. Папа говорит, что иногда мы с Филипом ведем себя как сущие чертенята, и он не хочет, чтобы мы мешали ему, когда он ест свой суп.

— Сегодня вы могли бы пообедать вместе с нами, чтобы отпраздновать мой приезд. У тебя есть другое платье?

— Ты мне не нравишься, и я не хочу праздновать твой приезд. Ты не моя мама. Я скажу Филипу, что надо будет тебя выжить.

— У тебя есть другое платье?

— Есть, но не новое. Но из него я тоже выросла, и оно такое же короткое, как и это. Папа говорит, что у нас нет денег на тувалеты.

— Ты хочешь сказать — на туалеты.

— Да, так он и говорит. А тетя Арлет говорит, что я расту чересчур быстро и нечего понапрасну тратить на меня деньги. Она говорит, что не удивляется нашей бедности, потому что папа вообще не должен был становиться лэрдом.

— Хм. Теперь у твоего папы достаточно денег, чтобы сшить тебе новые платья. Мы попросим его, чтобы он заказал тебе наряды.

— Это твои деньги. Я слышала, как кузен Макдуф сказал тете Арлет, что ты богатая наследница, поэтому папа на тебе и женился. А тетя Арлет фыркнула и ответила, что это был его долг — пожертвовать собой ради благополучия семьи. Она сказала, что это первый достойный поступок, который он совершил в жизни.

«Ну и ну, — подумала ошеломленная Синджен. — Похоже, что эта тетушка Арлет — самая настоящая ведьма».

Однако эта мысль не помешала ей ответить спокойно и даже с улыбкой:

— Вот видишь, Далинг, какой благородный и практичный человек твой отец. И тебе вовсе незачем выживать меня из дома.

— А тетя Серина сказала, что теперь папа уже получил твои деньги и ты могла бы отправиться в рай, как моя мама.

— Далинг! Сейчас же замолчи!

В комнату, широко шагая, вошел Колин и строго посмотрел на дочь. Та ответила ему взглядом, в котором к обожанию примешивалось смятение, поскольку по его словам и тону было ясно, что он ею недоволен. Синджен посмотрела на мужа: вид у него был сейчас надменный и суровый, как бы говорящий, что в комнату вошел полновластный хозяин, лэрд, граф Эшбернхем. И вместе с тем он выглядел обеспокоенным.

— Она просто доводила до моего сведения последние семейные новости, Колин, — мягко сказала Синджен. — Ты же не будешь возражать, если я узнаю, что обо мне думают тетя Арлет и тетя Серина. Кстати, я пришла к выводу, что ты прав и Далинг в самом деле — изумительная красавица. И Бог свидетель — она развита не по годам. Но ей необходимо купить несколько новых платьев. Не кажется ли тебе, что это уже сама по себе достаточная причина, чтобы я поехала с тобой в Эдинбург?

— Нет, не кажется. Далинг, иди к тете Серине. Сегодня вечером ты будешь обедать вместе с нами за большим столом. Ступай.

Далинг соскочила с кровати, бросила взгляд на Синджен, тряхнула головой и вприпрыжку выбежала из комнаты.

— О чем она с тобой говорила?

— Да просто болтала по-детски обо всем и ни о чем. Как я уже говорила тебе, Колин, я очень люблю детей и мне довелось много с ними возиться — ведь кроме трех моих племянников, я имела дело еще и с питомцами Райдера. Так какого же черта ты ни слова не сказал мне о своих детях?

Глядя на Колина, Синджен вдруг поняла, что по крайней мере в одном отношении он ничем не отличается от Дугласа, Райдера и Тайсона. Надо полагать, эта черта есть у всех мужчин. Когда они явно не правы или когда тема разговора им неприятна, они попросту игнорируют то, что их смущает. Не ответив на вопрос жены, Колин спросил:

— Так что она тебе сказала?

Однако жизнь с тремя старшими братьями научила Синджен настойчивости.

— Почему ты ничего не сказал мне о своих детях? — повторила она.

Колин запустил пальцы в свои черные волосы, отчего они встали дыбом.

— Черт возьми, Джоан, теперь это уже не имеет значения.

Синджен откинулась назад, на подушки, и плотнее завернулась в одеяло.

— Мне понятна твоя точка зрения, Колин. Вполне понятна. Ты боялся, что я не захочу выйти за тебя замуж, если ты скажешь, что мне предстоит стать счастливой мачехой двух детей, выживших из дома всех до одной гувернанток, которых нанимал им ты или твоя жена. Я правильно проследила ход твоих мыслей?

— Да. Нет. Возможно. О черт, я не знаю.

— А не припас ли ты для меня еще каких-нибудь маленьких сюрпризов? Может быть, в одной из башен у тебя есть любовница с длинными золотыми волосами, которые она спускает из окна, чтобы ты мог по ним взобраться? А как насчет двух-трех незаконнорожденных детей, скитающихся по окрестностям? Или сумасшедшего дядюшки, запертого в потайных покоях в тюдоровской части дома?

— Тебе есть во что переодеться к обеду?

— Есть одно платье, но нужно, чтобы Эмма его прогладила. Кроме него, у меня с собой ничего нет. Ну, так как, Колин, будут еще сюрпризы?

— Я позову Эмму. А что до сюрпризов, то нет, их больше не будет, разве что… как ты узнала про дядюшку Максимилиана, моего двоюродного деда? Он и правда не в своем уме и каждое полнолуние воет на луну — но кто мог тебе об этом сказать? Обычно он ведет себя тихо, знай себе цитирует Робби Бернса и потягивает джин.

— Полагаю, ты шутишь.

— Да, черт возьми, шучу. Но дети — это уже разговор серьезный. Послушай, Джоан, они ведь просто дети, и они умненькие, смышленые, и главное — они мои. Надеюсь, ты не затаишь на них зла и не будешь дурно с ними обращаться только потому, что ты сердишься на меня из-за того, что я ничего тебе про них не сказал.

— Ты хочешь узнать, не намерена ли я швырять в них камни?

— Джоан, я говорю серьезно.

— Может быть, мне лучше швырнуть камнем в тебя?

— Если ты достаточно окрепла, чтобы швыряться камнями, значит, нынче вечером мне уже можно будет заняться с тобой любовью.

Она заметно побледнела, и он тут же ощутил укол совести.

— Ох, Джоан, перестань! В конце концов я ведь не дикарь.

— Рада это слышать. Сколько гувернанток перебывало у Филипа и Далинг, скажем, за последние два года?

— Точно не знаю. Не более трех, самое большее — четыре. Одна из них пришлась не по вкусу Фионе, так что в ее увольнении дети не виноваты. А последняя гувернантка, чуть что, падала в обморок. Она была дура и размазня.

— Ах, вот как? Размазня? Ну, хорошо, оставим это. Пожалуйста, скажи Эмме, чтобы она выгладила мое платье. Я приготовлю его для нее, когда распакую свой саквояж.

— Она сама его распакует.

— Нет, я предпочитаю сделать это собственноручно.

— Как ты себя чувствуешь?

— Превосходно. В этой комнате нет ширмы для одевания. Полагаю, ты принесешь мне такую ширму?

— Зачем? Ведь ты моя жена, а я твой муж.

— Мне не подобает одеваться и раздеваться у тебя на глазах — это неприлично. Кроме того, мне понадобится камеристка в помощь. Где расположена спальня графини?

— За той дверью, — ответил Колин и показал рукой на дверь, которую Синджен до сих пор не заметила, потому что она сливалась с деревянной обшивкой стен.

— Твоя первая жена спала там?

— Джоан, почему ты спрашиваешь? Сейчас это уже не имеет никакого значения. Фиона умерла. Теперь мы женаты, и я…

— Коль скоро ты уже получил мои деньги, ты можешь преспокойно отправить меня в лучший мир, к матери Далинг. Ты сказал, что та пуля в Эдинбурге предназначалась тебе. Возможно, это не так, Колин.

Он схватил подушку и запустил ею в жену. Подушка угодила ей прямо в лицо.

— Никогда больше этого не говори, слышишь? Ты моя жена, моя графиня, черт бы тебя взял!

— Хорошо, не буду. Я просто была зла на тебя и поэтому сказала гадость. Прости меня.

— На этот раз прощаю. Но в будущем будь любезна думать, прежде чем говорить. А сейчас перестань меня пилить. И поторопись. Обед подадут через сорок пять минут. Я пришлю к тебе Эмму.

Не сказав больше ни слова, он вышел из спальни.

«Ну что ж, — подумала Синджен, погладив рукой подушку, которую он в нее бросил, — интересная реакция. Возможно, он все-таки немножко любит меня».

Когда Синджен спустилась к обеду, первым из членов семьи, встретившим ее, был кузен Макдуф. Он стоял у подножия широкой парадной лестницы, держа в руке бокал с коньяком, и, судя по виду, был погружен в раздумья. Сегодня он показался Синджен еще массивнее, чем прежде. Его непокорная, кудлатая рыжая шевелюра была укрощена с помощью помады, и одет он был в высшей мере аккуратно и элегантно: черные бриджи, белая рубашка с белым галстуком и белые шелковые чулки.

Она успела приблизиться к нему почти вплотную, прежде чем он заметил ее.

— Джоан! Здравствуйте, кузина, и добро пожаловать в замок Вир. Простите, что давеча не вышел вас встречать.

— Привет, Макдуф. Прошу вас, зовите меня Синджен. Колин единственный, кто упорно продолжает называть меня Джоан.

— Уверен, что со временем вы сможете его переубедить.

— Вы правда так думаете?

— Да. Кстати, он рассказал мне о том приеме, который был оказан вам в Эдинбурге — я имею в виду встречу с вашими братьями и ту сцену, которая за этим последовала.

Он замолчал и, внезапно помрачнев, посмотрел вверх, на резные перила галереи для менестрелей.

— Жаль, я не видел этой потасовки. Судя по рассказу Колина, там было на что посмотреть. А Энгус в самом деле прострелил дыру в потолке гостиной?

— Да, и очень большую. Потолок вокруг нее почернел, и вся комната тут же пропахла пороховым дымом.

— Мне все время не везет — все приключения происходят, когда меня там нет. По-моему, это несправедливо, вам так не кажется? Ведь мне с моим могучим телосложением защитить прекрасную даму и даже десяток прекрасных дам — плевое дело, достаточно только как следует нахмурить брови. А если бы я вдобавок еще и погрозил своим гигантским кулаком, все злодеи тотчас бы бросились врассыпную. Кстати, Колин рассказал мне и о том выстреле на улице.

Он снова замолчал и коснулся отметины на ее лице своими огромными тупыми пальцами.

— Благодарение Богу, шрама не останется. Не беспокойтесь, Колин сумеет сыскать виновного и передать его в руки закона. А как вам понравился ваш новый дом?

Синджен окинула взглядом деревянные панели, покрытые застарелым слоем пыли, и перила лестницы, украшенные изысканной резьбой, но тусклые и грязные.

— По-моему, он чудо. Но, насколько я могу судить, этих перил касалось очень много немытых, сальных рук, а многие другие руки в этом доме давно уже пребывают в праздности.

— Да, слуги здесь почти ничего не делают с тех самых пор, как умерли Фиона и старший брат Колина.

— И даже грязь не убирают?

— Похоже на то. — Макдуф медленно оглядел просторный зал. — Да, вы правы. До сей минуты я этого как-то не замечал, но теперь вспомнил: дом начал зарастать грязью еще раньше — пять лет назад, после того как умерла мать Колина. Хорошо, что теперь здесь есть вы, Синджен. Вы сумеете сделать так, чтобы здесь опять стадо чисто и уютно.

— Ее зовут не Синджен, а Джоан.

— Что, Колин, опять все та же песня? — благодушно произнес Макдуф и пожал руку Колина своей громадной ручищей, отчего тот невольно поморщился.

— Ее зовут Джоан, — упрямо повторил он.

— Ну а мне больше по вкусу имя Синджен. А теперь не пройти ли нам в гостиную, а? Наверняка твоя жена не прочь выпить бокал хереса.

— Да, — подтвердила Синджен и, посмотрев на мужа, сглотнула. Он был так великолепен в своем черном вечернем костюме и белоснежной батистовой рубашке! Он выглядел безукоризненно и был так необыкновенно красив, что ей захотелось сейчас же броситься ему на шею. Ей хотелось поцеловать его в губы, и в мочку уха, и в то место на шее, где бился пульс…

— Добрый вечер, Джоан.

— Здравствуй, Колин.

Он слегка поднял одну черную бровь, уловив пылкую нотку в ее тоне, однако ничего не сказал, а только отвесил ей церемонный поклон.

В темной, мрачной гостиной не оказалось никого, кроме тетушки Арлет, восседавшей около камина, где лениво горел высушенный торф. Она была с ног до головы одета в черное, и единственным светлым пятном на ее платье была красивая камея, приколотая под самым горлом. Тетушка Арлет была худа как жердь, ее густые черные волосы были уложены в модную прическу, на висках белела седина. В юности она, должно быть, была очень хорошенькой, теперь же вид у нее был раздраженный и брюзгливый, тонкие губы были недовольно сжаты, острый подбородок высокомерно вздернут. Увидев племянника с женой, она встала и сказала:

— Дети будут обедать в детской вместе с Далей. Мои нервы слишком расстроены, племянник, после того как ты привез сюда эту молодую особу, которую тебе пришлось у всех на глазах отнести в спальню на руках. Сегодня вечером я не желаю видеть за столом детей.

В ответ на эту тираду Колин только мило улыбнулся.

— А я, напротив, соскучился по детям. — Он жестом подозвал лакея в донельзя изношенной и выцветшей бело-синей ливрее. — Рори, будь добр, приведи детей.

Тетушка Арлет издала звук, весьма напоминающий злобное шипение, и Синджен, повернувшись к ней, любезно сказала:

— Прошу вас, мадам, не принимайте этого так близко к сердцу. Это я попросила Колина посадить детей за общий стол. Теперь они будут на моем попечении, и мне хотелось бы познакомиться с ними поближе.

— Я всегда считала, что детям не следует разрешать есть вместе со взрослыми.

— Да, тетушка, мы понимаем ваши чувства. Однако сегодня сделайте ради меня исключение. Джоан, не желаешь ли хереса? А вы, тетушка, что будете пить?

Тетушка Арлет изъявила желание также выпить хереса, села на свое место и демонстративно замолчала. В эту минуту в гостиную вошла Серина, похожая на сказочную принцессу в своем нарядном бледно-розовом вечернем платье, с такой же розовой лентой в красивых темно-русых волосах. Она улыбалась, и ее сияющие серые глаза были устремлены прямо на Колина. «О Господи, — подумала Синджен и взяла бокал хереса, который ей налил Макдуф. — Какая странная семейка! Интересно, как они поведут себя, когда Колин уедет?»

Серина наконец обратила свой взор на Синджен и кивнула ей в знак приветствия, улыбаясь при этом с таким торжествующим видом, словно хотела сказать: «Я знаю, что я очень красива, и ты тоже должна это знать».

Синджен улыбнулась в ответ, стараясь придать своему лицу как можно более благожелательное выражение. К ее удивлению, Серина заулыбалась еще шире. С виду ее улыбка была вполне чистосердечной; казалось, за ней не скрываются никакие задние мысли, но Синджен не верилось, что это и впрямь так. Да, в обитателях замка Вир много непонятного и даже загадочного. Пожалуй, надо будет держаться с ними настороже.

В гостиную наконец вошли дети, сопровождаемые Далей, их няней, молодой крепкой девушкой с веселыми темными глазами, белозубой улыбкой и на редкость пышной грудью.

И сын, и дочь Колина были красивы. Филип, высокий и как две капли воды похожий на отца, держался гордо, однако глаза у него была испуганные, и их взгляд то и дело перебегал от отца к мачехе и обратно. Он не сделал попытки подойти к кому-либо из членов семьи и не проронил ни слова. Далинг, напротив, тут же подошла к отцу (платьице на ней было чересчур короткое, туфельки старые, со сбитыми носками) и непринужденно заговорила:

— Далей сказала, что если мы будем плохо себя вести за обедом и рассердим тебя, то нас заберет призрак Жемчужной Джейн.

— Ох, ну и ребенок! — воскликнула Далей и, всплеснув руками, рассмеялась. — Ах ты мое золотце, какая же ты еще дурочка!

— Спасибо, Далей, ты свободна, — холодно промолвила тетушка Арлет. — Можешь вернуться за ними через час. Запомни: через час и ни минутой позже.

— Слушаюсь, мэм, — пролепетала Далей, делая почтительный реверанс.

— И мне не нравится, что ты забиваешь детям головы этими нелепыми россказнями про привидения.

— Да, мэм.

— Однако Жемчужную Джейн видели многие, — добродушно сказал кузен Макдуф и, повернувшись к Синджен, пояснил: — Это самое знаменитое привидение нашей семьи, молодая девушка, которую наш прадед, как гласит предание, сначала бросил, а потом безжалостно убил.

— Вздор, — сказала тетушка Арлет. — Лично я никогда ее не видела. А ваш прадед был человек достойный; он бы и мухи не обидел.

— Фиона видела ее много раз, — тихо промолвила Серина, обращаясь к Синджен. — Она рассказала мне, что когда увидела ее в первый раз в этом ее знаменитом белом платье, расшитом жемчугом, то едва не лишилась чувств от страха, но призрак Жемчужной Джейн не сделал ей ничего дурного и даже не пытался ее испугать. Он просто сидел на воротах замка, с лицом белым как смерть, и молча смотрел на Фиону.

— Полагаю, это случилось вскоре после того, как Фиона узнала, что у Колина есть любовница.

Синджен аж задохнулась от изумления и молча уставилась на тетушку Арлет. Она не поверила услышанному: это было мерзко, это было немыслимо! Между тем тетушка не унималась — она повернулась к Синджен и продолжала, нисколько не скрывая злорадства:

— Не будь идиоткой, девушка, смотри на вещи трезво. Мужчины есть мужчины, они все одинаковы, и у них у всех есть любовницы. И в один прекрасный день Фиона узнала про ту шлюху, с которой спутался ее муженек.

Синджен бросила быстрый взгляд на Колина, но не увидела на его лице ничего, кроме насмешливого безразличия. Было похоже, что он уже давно привык к таким выпадам и не придает им ни малейшего значения. Но Синджен не собиралась спускать такое. Она была в ярости. Очень громким и внятным голосом она отчеканила:

— Чтобы вы больше никогда не смели порочить доброе имя моего мужа! Он никогда, никогда не нарушит своих брачных обетов! Если вы считаете, что он на это способен, то вы либо слепы, либо глупы, либо просто любите говорить гадости. Имейте в виду, мадам, — я этого не потерплю! Вы живете в доме моего мужа, так что извольте оказывать ему уважение, которое он заслуживает.

«Как, оказывается, просто нажить себе врага всего за несколько секунд», — подумала Синджен.

Тетушка Арлет задохнулась от негодования, но не проронила ни слова.

Синджен перевела взгляд вниз, на свои стиснутые руки. За столом воцарилась гробовая тишина.

Внезапно Колин разразился смехом, раскатистым, звонким, гулко отдавшимся от стен гостиной, оклеенных бумажными обоями, на которых вдобавок к первоначальному узору красовались еще и разводы от подтеков воды. Отсмеявшись, он сказал с самым искренним, неподдельным юмором:

— Берегитесь, тетя Арлет. Джоан — моя ярая защитница, она убеждена, что заступаться за меня — это ее святой долг. Она никому не позволит чинить мне обиды. Жаль, у нее нет боевого коня и стальных лат — а то она бы сразилась на рыцарском турнире, дабы защитить мою честь. Так что в будущем, мадам, советую вам умерить силу своих выражений, когда поблизости находится моя супруга. Я убедился на собственном опыте, что, даже гневаясь на меня, она, тем не менее, продолжает защищать меня яростно и даже свирепо. Только ей, моей жене, можно по мере надобности колотить меня дубинкой по голове, а всем остальным — ни-ни. Это довольно странно, но уверяю вас — это чистая правда. А теперь давайте перейдем в столовую. Филип, возьми Далинг за ручку. Джоан, дорогая, позволь мне проводить тебя.

— Ее следовало бы поучить хорошим манерам, — сказала тетушка Арлет, понизив голос до шепота, разумеется, достаточно громкого, чтобы его могли слышать все.

— Если бы в этом поединке можно было делать ставки, то я бы поставил на вас, — прошептал Макдуф, наклонившись к уху Синджен, после того как Колин усадил ее на место графини, хозяйки дома, во главе длинного обеденного стола красного дерева. На другом его конце сел он сам. Синджен сразу же поняла, что раньше место хозяйки занимала тетушка Арлет. Она затаила дыхание, ожидая какой-нибудь вспышки, но тетушка Арлет только немного помедлила у своего бывшего стула и пожала плечами. Потом она уселась на стул, стоявший по левую руку от Колина, причем тот сам предупредительно отодвинул его от стола. Ни жалоб, ни криков — Синджен была рада, что обошлось без них. Детей посадили в середине, между Макдуфом и Сериной.

— Я хочу предложить тост, — сказал Колин и, встав из-за стола, поднял бокал. — За новую графиню Эшбернхем!

— Ура! Ура! — заревел Макдуф.

— Да, разумеется, — сердечно сказала Серина.

Дети посмотрели на своего отца, потом — на свою новоиспеченную мачеху, и Филип громко сказал:

— Ты не наша мама, хотя отцу и пришлось сделать тебя графиней, чтобы спасти нас от разорения.

Тетя Арлет посмотрела на Синджен и злобно усмехнулась.

— Ну конечно, я не ваша мама. Знаешь, Филип, может быть, ты этого и не заметил, но я слишком молода, чтобы быть вашей мамой. Бог ты мой, да мне ведь только девятнадцать лет. Так что твое замечание прозвучало несколько странно.

— Даже когда ты постареешь, ты все равно не станешь нашей мамой.

Синджен в ответ только улыбнулась:

— Может, и не стану. Скоро сюда прибудет Фанни, моя кобыла. Ты умеешь ездить верхом?

— Конечно, умею, — презрительно ответил Филип. — Ведь я же Кинросс и когда-нибудь стану лэрдом. Даже Далинг умеет ездить верхом, а она ведь еще просто маленькая дурочка и ничего не соображает.

— Превосходно. Может быть, вы оба покажете мне завтра окрестности?

— Завтра у них будут уроки, — сказала тетушка Арлет. — Мне приходится учить их самой, так как гувернантки у них долго не задерживаются. Собственно говоря, учить их — обязанность Серины, но она свалила ее на меня.

Колин мягко заметил:

— Джоан — просто чудо, тетушка. Пусть дети побудут с ней. Как бы они ни выкаблучивались, она теперь их мачеха и останется ею. Им необходимо узнать ее поближе. — Он сдвинул брови и строго посмотрел на сына: — Не смей изводить ее своими проказами, ты меня понял, Филип?

— Вот именно, — весело добавила Синджен. — Не клади змей в мою постель и не стоит подкладывать мне на кресло скользкий грязный мох из болота или, скажем, вкладывать его мне в руку, когда темно.

— Мы можем придумать что-нибудь получше, — ответила Далинг, а Филип задумчиво сказал:

— Грязь из болота — это неплохая мысль.

Синджен хорошо знала это сосредоточенное, задумчивое выражение — она неоднократно видела его на лицах всех детей, с которыми ей доводилось иметь дело.

— Ешь свою картошку, — сказал Колин, — а про болотную грязь забудь.

На обед подали хэггис, и Синджен пришло в голову, что ей, возможно, предстоит тихо угаснуть от недостатка пищи и превратиться еще в один призрак замка Вир. Однако вслед за хэггисом было подано еще несколько блюд, и ей удалось наесться вволю. Колин и Макдуф заговорили о каких-то коммерческих предприятиях и о проблемах местных арендаторов. Синджен прислушивалась, но не могла сосредоточиться и часто теряла нить разговора, потому что у нее все еще продолжало саднить между ног; боль притупилась, но не прошла. Она резко вскинула голову, когда до нее донеслись слова Колина:

— Утром я уезжаю в Эдинбург. Там у меня много дел.

— Ну конечно, — сказала тетушка Арлет, — ведь теперь ты уже получил ее деньги.

— Да, — согласился Колин. — Теперь, когда я получил ее деньги, я наконец-то смогу решить все те проклятые проблемы, которые оставили мне в наследство отец и брат.

— Твой отец был великий человек, — сказала Арлет. — Его ни в чем нельзя упрекнуть.

Колин открыл было рот, но так ничего и не сказал, а только улыбнулся и покачал головой. Синджен хотелось запустить ему в голову тарелкой. Он действительно собирается покинуть ее в этом чужом доме, несмотря на все ее просьбы. Чудесно, просто чудесно. Ей предстоит остаться здесь с двумя детьми, которые сделают все, чтобы превратить ее жизнь в кошмар, и двумя женщинами, которые ничуть не огорчатся, если она вдруг вздумает броситься вниз с зубчатой стены замка.

Серина невозмутимо сказала:

— Ты должен устроить прием в честь твоей жены, Колин. Так принято. Все наши соседи, разумеется, будут поражены, что ты вступил в новый брак так быстро — ведь после смерти Фионы прошло всего лишь семь месяцев, — но поскольку ты женился только из-за денег, лучше, если общество узнает об этом как можно раньше. Узнав твои мотивы, тебя не осудят за чрезмерную поспешность. Вы со мной согласны, кузен Макдуф?

Кузен Макдуф счел за лучшее промолчать и только вопросительно посмотрел на Колина. Колин спокойно ответил:

— Мы обсудим это, когда я вернусь.

Синджен раздавила вилкой картофелину и перенесла все свое внимание на убранство столовой своего нового дома. Оно было намного приятнее, чем ее соседи по столу.

Большой столовый зал, построенный в стиле, господствовавшем во времена Тюдоров, был полон очарования, чему Синджен немного удивилась. Он был длинный и узкий, и его стены были почти сплошь увешаны фамильными портретами. Огромный стол темного дерева и такие же тяжелые темные стулья, украшенные изысканной резьбой, были на удивление удобны. Портьеры, закрывавшие ряд высоких окон на фасадной стене, выцвели и залоснились от старости, но было видно, что в свое время на них пошла материя самого отменного качества, а ее цвет был просто великолепен. Синджен подумала, что купит для новых портьер точно такую же роскошную золотую парчу.

— Замок Вир — самый красивый дом в нашем графстве, — заметила Серина.

Синджен улыбнулась ей.

— Он настоящее чудо, — с воодушевлением согласилась она.

— Но это чудо рушится прямо нам на головы, — язвительно заметила тетушка Арлет и без всякой паузы добавила: — Вряд ли Колин уже успел сделать тебе ребенка.

«Ну и ну, — подумала Синджен, — вот уж поистине прямой разговор — прямее не бывает».

Она услышала стук вилки, упавшей на тарелку, и, повернувшись на этот звук, увидела, что Колин с негодованием смотрит на свою тетку. Да, тетушка Арлет явно зашла слишком далеко в своей бесцеремонности, но, поскольку Колин уже заговаривал на эту тему, Синджен смутилась теперь куда меньше, чем в первый раз.

— Нет, не успел, — вежливо ответила она.

— Тетя, не забывайте: здесь же дети, — сказал Колин.

— Мы не хотим, чтобы здесь жили ее дети, — вмешался в разговор Филип. — Ведь ты же не допустишь этого, правда, папа? У тебя есть я и Далинг. Тебе не нужны другие дети.

— Мы их ни за что не полюбим, — подала голос Далинг. — Они будут такими же уродами, как она.

— Ну-ну, перестань, — смеясь, сказала Синджен. — Они могут родиться такими же красивыми, как твой отец. И потом, Далинг, ты же признала, что мои шербрукские голубые глаза и шербрукские каштановые волосы весьма недурны.

— Потому что ты меня заставила, — сказала Далинг, воинственно выпятив нижнюю губу.

— Истинная правда. Я вывернула тебе руку и исколола булавкой твой курносый нос. Ясное дело — ведь я злая мачеха.

— Тебя заберет Жемчужная Джейн! — крикнула Далинг, прибегнув к последнему средству в своем арсенале.

— Я жду не дождусь встречи с ней, — ответила Синджен. — Мне хочется посмотреть, может ли она сравниться с нашей Новобрачной Девой.

— Кто это — Новобрачная Дева? — спросил Макдуф, озадаченно склонив голову набок и подняв брови на добрый дюйм.

— Это наше фамильное привидение, обитающее в Нортклифф-Холле, юная девица, жившая в шестнадцатом веке, чей новобрачный муж был злодейски убит сразу после свадьбы, до того как он провел с ней первую брачную ночь.

Далинг ошеломленно уставилась на Синджен.

— Она… она настоящая? Ты ее видела?

— О да. Как правило, она является женщинам семейства Шербрук, но я точно знаю, что мой старший брат, нынешний граф Нортклифф, тоже видел ее, хотя он и отказывается это признать. Новобрачная Дева очень красива, у нее необычайно длинные белокурые волосы и платье, ниспадающее свободными воздушными складками. Когда она разговаривает с тем, кому явилась, то губы у нее не шевелятся; ты воспринимаешь ее слова не слухом, а сознанием. Судя по всему, ее цель — заботиться о благополучии женщин нашего рода.

— Что за чушь, — сказал Колин.

— Дуглас тоже так говорит. Но он видел ее собственными глазами, мне рассказала об этом Аликс, его жена. Он просто не может заставить себя признать это вслух, так как боится, что тогда люди подумают, будто он страдает от истерических припадков, да и он сам тоже начнет так думать. Все предыдущие графы Нортклиффы писали в своих записках о Новобрачной Деве, но Дуглас упрямо отказывается упомянуть ее хоть словом. Право же, очень жаль.

— Я тебе не верю, — заявил Филип. — Новобрачная Дева — что за глупое имя!

— Да ведь и я тебе не верю. Жемчужная Джейн — тоже довольно-таки глупое имя. Нет, Филип, я тебе ни за что не поверю, пока не увижу эту самую Жемчужную Джейн своими глазами.

«Отличная получилась подначка, — подумала Синджен, глядя на Филипа из-под полуопущенных ресниц. — Я не удивлюсь, если он клюнет и появится в моей спальне, изображая Жемчужную Джейн, едва только Колин уедет».

— Дети, вам пора идти спать. Далей уже пришла за вами, — объявила тетушка Арлет.

Синджен не хотелось, чтобы дети уходили так скоро. Ей удалось внушить им интерес к себе — неплохое достижение для первого знакомства. Филип с мольбой посмотрел на своего отца, но Колин только покачал головой и сказал:

— Попозже я зайду к тебе, чтобы пожелать спокойной ночи. А сейчас будь хорошим мальчиком и иди с Далей. Джоан, когда ты кончишь обедать, проводи тетю Арлет и Серину в гостиную. Нам с Макдуфом нужно обсудить кое-какие планы. Скоро мы присоединимся к вам.

— Какая жалость, что ты интересуешь его столь мало, что он должен так спешно тебя покинуть.

«Ах, тетушка, тетушка, — подумала Синджен, — зря ты думаешь, что это сойдет тебе с рук. Я научу тебя сдерживать язык».

И, улыбнувшись пожилой даме самой милой и ласковой из своих улыбок, она ответила:

— Я согласна — ему приходится покидать меня слишком скоро. Но если бы его великий и столь чтимый вами отец не был таким безответственным транжиром, моему мужу скорее всего не пришлось бы уезжать.

Она услышала смех Колина у себя за спиной, и это ее порадовало. Но, поразмыслив, она решила, что напрасно показала свои коготки. Теперь Колин уедет в полной уверенности, что у нее не будет никаких проблем с его родственниками, поскольку уж кто-кто, а она сумеет за себя постоять. Какая же она недальновидная! Если бы у нее хватило ума принять беспомощный вид и расплакаться, он бы, возможно, все-таки остался или же взял ее с собой в Эдинбург.

— По-моему, Колин — самый красивый мужчина во всей Шотландии, — проворковала Серина.

— Ты глупая, безмозглая гусыня, — зло сказала тетушка Арлет. — Совсем как твоя сестра.

Синджен сделала глубокий вдох и продолжала улыбаться как ни в чем не бывало.

Полночь уже миновала, когда Колин, бесшумно ступая, вошел в свою спальню. Джоан спала, лежа на самом краешке кровати и натянув одеяло до кончика носа. Он улыбнулся, быстро скинул с себя всю одежду, потом нагишом подошел к кровати и поднялся на возвышение, на котором она стояла. Затем он медленно снял с жены одеяло. Она зашевелилась, слабо хлопая по одеялу ладонями, но не проснулась. Колин так же медленно и осторожно поднял ее длинную ночную рубашку. «Не торопись и не буди ее», — сказал он себе. Задрав подол рубашки до ее бедер, он ненадолго остановился и окинул взглядом ее длинные, очень соблазнительные и красивые ноги. Он почувствовал, как напрягается его плоть, но он знал — сегодня Джоан не сможет удовлетворить его желания. Нет, сегодня он попытается удовлетворить ее желание, доставить ей наслаждение. Он бережно приподнял ее бедра, сдвинул рубашку ей до талии и поднес свечу ближе к ее телу. Ах, до чего же она хороша! Он устремил взгляд на островок каштановых волос на ее лобке, на ее плоский белый живот, где, быть может, уже сейчас растет его дитя. Это была опьяняющая мысль. Джоан попыталась высвободиться и тихо застонала во сне. Он осторожно раздвинул ее ноги, и она тут же развела их еще шире. Пора действовать, подумал Колин. Он согнул ее колени, раздвинул пальцами ее плоть и поморщился, увидев, как покраснела эта нежная плоть от трех часов верховой езды. И от того, что было прежде.

— Прости меня, — тихо сказал он.

Сейчас он потешит ее, подарит ей наслаждение. Она должна узнать, что это возможно. Он нагнулся и легко прикоснулся губами к ее белому животу. Она вздрогнула; он почувствовал, как напряглись ее мышцы, когда его губы коснулись ее тела. Он целовал ее снова и снова, легко-легко покусывая ее плоть, потом лег между ее ног и, приблизив губы к ее сокровенному месту, обдал его своим теплым дыханием. Ее тело содрогнулось, и он улыбнулся, довольный.

Он снова раздвинул ее шелковистую плоть и легко коснулся ее языком. В следующее мгновение она закричала, рванулась в сторону, вытянула руки, чтобы оттолкнуть его, и попыталась стянуть вниз свою ночную рубашку.

— Привет, Джоан, — сказал он с непринужденной улыбкой. — Мне понравился твой вкус, но мне нужно отведать тебя еще, чтобы увериться окончательно. Ты не против?

Глава 10

Синджен открыла рот, чтобы издать еще один вопль, но тут же закрыла его опять. Колин лежал между ее ног, обвив руками ее бедра и опираясь подбородком на ее живот. Он смотрел на нее и улыбался.

— Ну, так как? Отведать тебя еще?

Она попыталась овладеть собой, но это удалось ей с трудом, потому что прежде она никогда и представить себе не могла такого.

Вслух она сказала:

— То, что ты делал, — это… это застало меня врасплох. Я чувствую себя очень неловко. Ты уверен, что такие вещи допустимы?

Он опустил голову и снова поцеловал ее, потом вновь поднял лицо, развел ее бедра еще шире и улыбнулся ей, сверкнув белыми зубами.

— У тебя и правда чудесный вкус, Джоан. Да-да, моя дорогая, мужчинам очень нравится целовать женщину между ног.

— Я чувствую себя очень странно, Колин. Пожалуйста, отпусти меня. Я не привыкла к тому, чтобы моя ночная рубашка была задрана до талии и чтобы кто-нибудь находился при этом там, где расположился ты. Меня это смущает. Ведь ты же, в конце концов, мужчина.

— Если я продолжу целовать и ласкать тебя, тебе будет так приятно, как никогда в жизни.

— Ох, нет, такого не может быть. Право же, Колин, отпусти меня. О Господи, да ты еще и голый!

— Да. Не бойся, я вовсе не собираюсь снова овладевать тобой. По правде говоря, я хотел посмотреть, сильно ли ты повредила себе между ног, когда ехала сегодня верхом.

— Я повредила?! Какое бесстыдство! Это все сделал ты и никто другой!

Он пододвинулся вперед и, не отрывая от нее пристального взгляда, начал легонько поглаживать ее пальцами между бедрами. Синджен пришла в такое смущение и замешательство, что все слова разом вылетели у нее из головы, и она не смогла проронить ни слова.

— Боюсь, у тебя там воспаление. Но оно пройдет. Только воздержись несколько дней от катания верхом.

Он поцеловал ее живот и лег на нее. Она почувствовала, как его твердый член прижался к ее плоти, и попыталась сдвинуть ноги вместе, но это, конечно, было глупо — ведь Колин лежал между них.

— Мне так нравится прикосновение твоих грудей к моей груди. А тебе?

— Мне все это не нравится. Я думаю, ты не сможешь держать себя в узде, а мне не хочется, чтобы ты опять делал мне больно.

— Я мужчина, Джоан, а не похотливый подросток, который не умеет сдерживать свои порывы. Обещаю тебе — я не овладею тобой. А теперь поцелуй меня, и я оставлю тебя в покое.

Она плотно сжала губы, но Колин только засмеялся и пощекотал ее нижнюю губу кончиком языка.

— Открой рот, Джоан. Неужели ты не помнишь, как просила меня, чтобы я научил тебя целоваться? Как же ты смогла так быстро забыть все, чему я тебя учил?

— Я вовсе не забыла. Я просто не хочу правильно целоваться, потому что боюсь, что тогда ты опять превратишься в обезумевшего варвара.

— Возможно, ты права.

Он еще раз поцеловал ее, на этот раз едва касаясь ее губ, и скатился с ее тела. Она тут же рывком опустила подол своей рубашки, так что он закрыл ее ноги до пят, потом накрыла их обоих одеялом и, повернувшись на спину, застыла как статуя.

— Если ты не хочешь, чтобы я доставил удовольствие тебе, то, может быть, ты доставишь удовольствие мне?

Он лежал на боку, приподнявшись на локте, и смотрел на нее. Глаза у него потемнели, щеки раскраснелись, и Синджен тотчас узнала уже знакомые ей симптомы мужского желания.

— Разве это возможно? Колин, ты же обещал, что больше не сделаешь мне больно.

— О, это вполне возможно. Я трогал и ласкал тебя между ног. Ты можешь сделать то же самое со мной.

Она посмотрела на него так, словно перед ней был человек, впавший в глубокое, полное помешательство.

— Поверь, Джоан, в этом нет ничего необычного. Это делалось во все времена, если мужчина и женщина испытывали друг к другу нежные чувства.

— Колин, я не совсем уверена, правильно ли я поняла, что ты имеешь в виду.

— Я имею в виду мой член, Джоан. Ты можешь доставить мне удовольствие, целуя и лаская его.

— О-о.

— Но с другой стороны, возможно, было бы благоразумнее, если бы вместо этого я постарался заснуть. Завтра я должен буду уехать очень рано.

— Колин, тебе в самом деле этого хочется? Это и вправду доставило бы тебе наслаждение?

В ее голосе он уловил такое смущение и недоверие, что счел за лучшее быстро ответить:

— Не беспокойся. Мне действительно будет лучше поспать.

— Если ты этого хочешь, я попробую.

— Что попробуешь?

— Я поцелую тебя в это место, если тебе так хочется.

Тут Колин понял, что его просьба вовсе не вызвала в ней отвращения, напротив, было очевидно, что мысль о возможности таких ласк заинтриговала ее. Он почувствовал, что дрожит, подумал, сумеет ли удержать свое семя, если она коснется его члена губами, и его мужское орудие запульсировало, требуя разрядки. Нет, лучше не рисковать, ведь он вовсе не уверен, что сможет сдержать себя. Он отрицательно потряс головой, но вместо «не надо» у него вырвалось «хорошо».

Он лег на спину и замер. Синджен подняла одеяло и уставилась на его обнаженное тело. Он почувствовал на себе ее взгляд, и его член запульсировал еще сильнее.

— Коснись меня.

Очень медленно она стянула одеяло до его ступней и долго-долго просто смотрела на него, не делая ничего. Наконец, когда он дошел уже до такой точки, что готов был завопить от нетерпения, она положила ладонь на его мускулистый живот и произнесла:

— Какой ты красивый, Колин.

Не в силах сдерживаться, он застонал. Когда ее пальцы дотронулись до его возбужденной плоти, он затрепетал, как неопытный подросток, для которого любовные ласки внове.

Колин напрягся и сжал опущенные руки в кулаки.

— Коснись меня, Джоан, коснись губами.

Джоан опять посмотрела на него широко открытыми, удивленными глазами, потом легко сжала его член рукой. Она встала подле него на колени, и ее каштановые кудри тяжелой волной упали на его живот, но он не замечал их красоты, потому что был сосредоточен на своем мужском орудии и ее губах. Он ощутил на своей отвердевшей плоти ее горячее дыхание и едва не обомлел от острого наслаждения. Когда она легонько куснула его, он чуть было не закричал.

— Как ты не похож на меня, — проговорила она, лаская его; ее ласки были робкими, неуверенными, но это делало их еще более сладостными. — Мне никогда не стать такой красивой, как ты, — прошептала она.

Он хотел сказать ей, что она говорит чепуху, но промолчал, весь напрягшись, жаждая, чтобы она взяла его в рот. Она этого не делала, потому что не понимала, что ему нужно, но со временем она поймет, научится. Он не станет ее торопить, пусть она дойдет до всего сама. Синджен нерешительно касалась его то так, то этак, и он содрогался и с трудом сдерживал стоны, боясь испугать ее.

Когда она наконец вобрала его пылающую плоть в рот, он осознал, что не сможет сдержать себя. Необычайно острые, почти болезненные ощущения, пронзавшие его тело, потрясли его. Он должен сейчас же это прекратить. Он не желал шокировать Джоан, делать то, что может ее оттолкнуть, и поэтому, хотя он никогда еще не испытывал такого исступления, такой жажды совокупиться с женщиной, он оттолкнул ее от себя.

Она повернула голову, чтобы взглянуть ему в лицо, и ее волосы рассыпались в беспорядке по его животу и груди.

— Я что-то сделала не так?

Он посмотрел в ее прекрасные голубые глаза и попытался изобразить на своем лице улыбку. Получилось лишь жалкое ее подобие, хотя он старался изо всех сил.

— Я мужчина, Джоан, и мне трудно держать себя в узде. Не спрашивай меня больше ни о чем. Просто прижмись ко мне, примостись поудобнее и спи.

Синджен прильнула к нему, положив ладонь ему на грудь и чувствуя бешеное биение его сердца. Какое-то время она лежала молча. Наконец его сердце стало биться медленнее, тогда она поцеловала его в грудь и сказала:

— Я постараюсь научиться все делать правильно, Колин, и знаешь, мне нравится ласкать тебя губами, ведь ты так красив, просто великолепен. Но та, другая потребность твоего тела… все-таки твой член слишком велик, ты наверняка и сам это понимаешь. С этим ничего не получится, да ты уже и сам убедился, что это не может получиться. Мне очень жаль, но тут ничего не поделаешь.

— Ты маленькая дурочка и ничего не понимаешь.

Он поцеловал ее в нос, потом обнял и крепко прижал к себе.

— Я бы предпочел, чтобы ты сняла эту нелепую ночную рубашку.

— Нет, — ответила она, немного поразмыслив. — Не думаю, что это разумная мысль.

Он вздохнул:

— Что ж, возможно, ты и права.

— Колин?

— М-м?

— Ты станешь спать с другими женщинами, когда вернешься в Эдинбург?

Он долго молчал.

— А ты веришь, что у меня была любовница, когда моя первая жена была жива?

— Конечно, не верю!

— Тогда почему же ты думаешь, что я стану спать с другой женщиной, состоя в браке с тобой?

— Я знаю, что мужчины часто так поступают, хотя мои братья — исключение. Они верны своим женам, потому что очень их любят. Надеюсь, что ты больше похож на них, чем на многих других мужчин, у которых нет чести. Правда, с другой стороны, ты меня не любишь. Так что вопрос остается открытым.

— А ты будешь соблазнять других мужчин, пока я буду в отъезде?

Она ткнула его кулаком в живот, и он шутливо охнул. Потом ее рука ласково погладила ушибленное место, ее пальцы скользнули вниз, коснулись его члена, и он, не сдержавшись, застонал.

— Нет, — проговорил он, тяжело дыша, — пожалуйста, не надо.

Она убрала руку, и он почувствовал одновременно облегчение и жгучую досаду.

— Почему твоя тетушка Арлет сказала, что ты завел себе любовницу, когда твоя первая жена была еще жива?

Вместо прямого ответа он сказал:

— Она не очень-то меня жалует. Когда ты поживешь здесь подольше, то убедишься в этом сама. А чем вызвана ее неприязнь, я не знаю.

— Тому, что она сказала, можно было бы поверить, если бы не одно обстоятельство: она явно не имеет понятия, какой ты… крупный. Я-то знаю: стоит женщине посмотреть на это, и ей захочется убежать от тебя подальше. То есть ты, Колин, конечно, красивый, но эта часть твоего тела…

— Эта часть тела называется моим членом, Джоан.

— Хорошо, Колин, я буду говорить «твой член». Ну, какой же женщине захочется заниматься этим по доброй воле? Ты можешь делать это только со своей женой, потому что она знает: это ее долг.

Он не выдержал и расхохотался:

— Потом ты поймешь, что к чему. Обязательно поймешь.

— А у других мужчин эта штука еще больше, чем у тебя?

— Это такой вопрос, на который невозможно дать ответ. Если я скажу: «Что ты, конечно, нет», — то почувствую себя самодовольным болваном, а если отвечу утвердительно, то пострадает моя мужская гордость. По совести говоря, я видел в своей жизни не так уж много голых мужчин и уж тем более таких, которые находились бы при этом в состоянии полового возбуждения. Я понимаю: ты ничего об этом не знаешь и хочешь узнать. Ты все узнаешь — со временем. А теперь спи.

Она заснула, а он еще долго лежал без сна. Его преследовали мысли о Роберте Макферсоне и о том, что этот ублюдок строит планы его погибели. Он также думал о своей наивной молодой жене, которая с такой бесхитростной прямотой расспрашивала его о его мужских достоинствах. Честное слово, это было забавно. Он еще никогда в жизни не встречал девушки, похожей на Джоан. А когда она взяла его член губами — тут и стоик бы застонал от наслаждения.

Право же, ему вовсе не хотелось покидать ее прямо сейчас, но у него не было выбора. Ему надо было столько всего сделать в городе, и он не желал рисковать ее жизнью. Здесь, в замке Вир, она будет в безопасности. Макдуф сказал, что Роберт Макферсон сейчас в Эдинбурге, далеко от замка Вир. Да, здесь она будет в безопасности, а он тем временем разыщет Робби Макферсона и либо заставит этого осла образумиться, либо убьет его. По крайней мере, тогда ему не придется беспокоиться о том, что его жена будет пытаться защитить его и, чего доброго, попробует разделаться с Макферсоном сама.

Когда наутро Синджен спустилась на первый этаж, Колин уже уехал. Она посмотрела на Филпота, дворецкого Кинроссов, и ровным голосом спросила:

— Он уже уехал?

— Да, миледи, как только развиднелось.

— Тысяча чертей, — сказала Синджен и направилась в столовую.

Синджен с интересом разглядывала герб Кинроссов, красующийся над огромным камином в самой древней части дома. Три серебряных льва на золотом щите, по бокам два более крупных льва, держащих щит в лапах, а наверху — летящий гриф. Надпись под щитом гласила: «Ранен, но не побежден».

Синджен рассмеялась. Это был великолепный девиз и к тому же довольно подходящий для нее лично, поскольку у нее все еще саднило между ног.

— Фионе герб Кинроссов всегда нравился, но я не помню, чтобы, глядя на него, она смеялась.

Синджен обернулась и увидела Серину. Она улыбнулась:

— Просто этот девиз напомнил мне кое о чем. Кстати, после ленча я собираюсь зайти в детскую за Филипом и Далинг. Ты не знаешь, какой у них распорядок дня?

— У тетушки Арлет опять разыгралась головная боль, так что Филип и Далинг, вероятнее всего, тиранят сейчас бедную Далей.

— Жаль, что я не знала об этом раньше. Прости, что покидаю тебя, Серина, но мне хочется пойти повидать их.

— Знаешь, он никогда тебя не полюбит.

«С чего бы такая откровенность?» — подумала Синджен, с недоумением глядя на Серину, а вслух спросила:

— Это почему же? Человек я неплохой и отнюдь не уродина, хотя Далинг и нравится считать меня таковой.

— Он любит другую, — с театральным пафосом объявила Серина.

Синджен едва не расхохоталась. Она драматическим жестом прижала руку к груди и выдохнула:

— О! Другую? Не может быть!

— Он любит другую, — повторила Серина и с видом принцессы грациозно выплыла из огромного тюдоровского вестибюля.

Синджен только насмешливо покачала головой и направилась в детскую. По дороге ее остановила домоправительница миссис Ситон, женщина с на редкость темными, почти черными глазами и густыми черными бровями, сросшимися над переносицей. Она была супругой мистера Ситона, который, по словам Колина, являлся одним из столпов местной церкви, а также управляющим всего поместья Кинроссов. Синджен была рада познакомиться с миссис Ситон и одарила ее приветливой улыбкой.

— Миледи, насколько я понимаю — собственно, об этом уже все знают, — мы более не стеснены в средствах.

— Совершенно верно. Его милость поехал в Эдинбург, чтобы окончательно привести в порядок наши финансовые дела.

Миссис Ситон испустила глубокий вздох.

— Прекрасно. Я всю жизнь прожила в замке Вир и считаю его своим домом. Запустение, в которое он пришел, — это позор, настоящий позор.

Синджен подумала о своем намерении повидать Филипа и Далинг и решила, что не будет большого вреда, если они еще немного пощадят и помучают Далей.

— Не перейти ли нам в ваши комнаты, миссис Ситон, и не попить ли чаю? Мы могли бы составить список всего того, что необходимо, чтобы привести замок в пристойный вид.

Список. А потом придется представить его на одобрение Колину. Какая нелепость! Что Колин может знать о качестве постельного белья или портьер? О дырах в обивочной ткани? О столовых сервизах? О кастрюлях?

— А когда мы составим этот список, вы скажете мне, где можно достать то, что нам понадобится.

Казалось, что миссис Ситон вот-вот расплачется от радости. Ее худые щеки раздулись и порозовели от удовольствия.

— О да, миледи, да, разумеется!

— Я также заметила, что слуги в замке плохо одеты. В Кинроссе найдется хорошая швея? Кстати, детям тоже нужна новая одежда.

— О да, да, миледи! Мы с вами поедем в Кинросс — это небольшая деревушка тут неподалеку, на другом конце озера. Там есть все, что нам может понадобиться. Вот увидите, нет никакой нужды ехать в Эдинбург или в Данди, потому как хороший товар есть и здесь.

— Колину не понравится, что ты так бесцеремонно вмешиваешься в его дела. Ты только что явилась в этот дом, ты здесь совершенно чужая, и ты еще смеешь здесь командовать! Я этого не допущу.

Перед тем как повернуться к тетушке Арлет, Синджен подмигнула миссис Ситон.

— О, мадам, а я-то думала, что вы лежите в постели, страдая от головной боли.

Губы тетушки Арлет сжались в тонкую нитку.

— Я поднялась с постели, потому что боялась того, что ты можешь здесь натворить.

— Начинайте составлять список, миссис Ситон. Через несколько минут я приду в вашу гостиную. Ах да, потом я еще хотела бы осмотреть комнаты для прислуги.

— Да, миледи, — сказала миссис Ситон и удалилась бодрым, быстрым шагом.

— Итак, тетушка Арлет, что вы собираетесь делать дальше?

— Делать? Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу знать, намерены ли вы и дальше отпускать в мой адрес язвительные замечания? Намерены ли вы и впредь вести себя в вашей нынешней, крайне неприятной манере, стараясь испортить настроение всем окружающим?

— Как ты смеешь так говорить со мной, девчонка!

— Я жена Колина. Я графиня Эшбернхем. И если я хочу послать вас, тетушка Арлет, к дьяволу, то у меня есть на это полное право.

Тетушка Арлет так побагровела, что Синджен на мгновение обеспокоилась: возможно, называя вещи своими именами, она слишком перегнула палку и сейчас пожилая дама упадет в обморок от сердцебиения. Однако та быстро оправилась и взяла себя в руки. Тетушка Арлет отнюдь не собиралась признавать себя побежденной, и Синджен ясно осознала это, когда вместо того, чтобы лишиться чувств, она заговорила снова:

— Ты родилась в богатой, знатной семье. Ты англичанка. Ты не понимаешь, каково это: видеть, как все вокруг тебя разрушается и приходит в упадок. Ты не имеешь ни малейшего понятия о том, как ужасно видеть детей арендаторов, которые плачут от голода. И вот ты приезжаешь сюда и похваляешься своими деньгами, ожидая, что все мы станем перед тобой пресмыкаться.

— Я вовсе этого не ожидала, — медленно произнесла Синджен. — Я ожидала совсем другого — что ко мне будут относиться справедливо и доброжелательно. Вы совершенно не знаете меня, мадам. То, что вы наговорили, — это всего лишь набор общих слов, не имеющих ко мне никакого отношения. Прошу вас, давайте заключим мир. Неужели вы не можете попробовать ужиться со мной?

— Ты очень молода.

— Да, но с годами этот мой недостаток исправится сам собой.

— И уж больно ты умная.

— Мои братья дали мне хорошее образование, мадам.

— Колин не должен быть графом Эшбернхемом, не должен! Он всего лишь младший сын, и он пошел против воли своего отца, отказался вступить в армию императора.

— Я очень рада, что он не стал связываться с Наполеоном. Что же касается его отца, то Колин оказал ему большую услугу. Ведь это он положил конец вражде с Макферсонами, взяв в жены Фиону, разве не так?

— Да, верно, но посмотри, что случилось потом — он убил эту глупую сучку. Сбросил ее с вершины утеса, а потом притворился, будто знать не знает, что там случилось, будто он, видите ли, ничего не помнит. И вот теперь он сделался лэрдом, а Макферсоны опять жаждут крови.

— Колин не убивал Фиону, и вы это знаете. Почему вы так его не любите?

— Он ее убил, больше было некому. Она ему изменяла, и притом с его собственным братом. Тебя это шокирует, не так ли, ведь ты просто невежественная английская дура! Поверь мне: так оно и было. Колин прознал про их связь и убил ее, и я нисколько не сомневаюсь, что он убил и своего брата, этого милого мальчика, моего милого, умного мальчика. Но эта проклятая Фиона, она выставляла себя перед ним напоказ и хитро соблазняла его, так что, когда он сообразил, куда она гнет, было уже поздно и он ничего не мог с собой поделать — и вот что получилось в конце концов.

— Тетушка Арлет, вы сейчас много чего наговорили и все очень сумбурно.

— Ты глупая девчонка! Где тебе было устоять перед таким красавчиком, как Колин! Тебе не терпелось залезть к нему в постель, не терпелось, чтобы он сделал тебя своей графиней! Все девушки от него без ума, потому что они дуры, безмозглые дуры, такие же, какой наверняка была и ты и…

— Вы сказали, что Фиона вовсе не была от него без ума, а ведь она была его женой.

— Она ему быстро разонравилась. Ей было не по вкусу, как он с ней обращался. С ней вообще было трудно ладить.

— Мне ясно одно — Фиона была неважной хозяйкой. Посмотрите, тетя Арлет, — все вокруг в запустении, но для того чтобы привести многое из этого в порядок, требуется всего лишь мокрая тряпка или ведро воды со шваброй, а вовсе не мои деньги. А теперь прошу вас успокоиться и выпить чашку чаю. Я намерена привести этот дом в должный вид. Вы можете либо помочь мне, либо я просто буду делать то, что считаю нужным, не обращая на вас никакого внимания.

— Я этого не позволю!

— Я сказала вам правду, мадам. Ну, так как: вы будете мне помогать или же я должна буду притвориться, будто вас тут нет?

О Господи, как же твердо она сейчас говорит и с какой уверенностью в своем праве командовать! А ведь сначала ей было так страшно, что даже под ложечкой засосало. Это первый в ее жизни ультиматум. Говоря, она мысленно представила себе свою мать, и это сразу придало ей уверенности. Никто никогда не противоречил ее матери.

Тетушка Арлет покачала головой и вышла из вестибюля, гордо расправив плечи. Синджен была рада, что не видит ее лица. Она победила; по крайней мере ей ничто не мешало в это верить.

Синджен посмотрела на густую паутину, обвивавшую огромную люстру над ее головой, и с удивлением подумала:

«Как миссис Ситон могла это допустить?» Она казалась умелой домоправительницей и, похоже, жаждала навести в доме порядок. Что же ей мешало? Синджен получила ответ на этот вопрос час спустя, когда перечень всего необходимого был составлен и они обе пили чай.

— Но миледи, мисс Макгрегор не позволяла мне этого делать.

— Кто это — мисс Макгрегор? Ах да, тетушка Арлет.

— Она самая. Она сказала, что если увидит, что кто-то пытается сделать эту кучу грязных камней хоть немного чище, то лично отстегает его хлыстом.

— Но она только что говорила мне, как ужасно, когда все вокруг разрушается и приходит в упадок, а дети арендаторов плачут от голода.

— Как можно так лгать! Дети наших арендаторов сроду не голодали! Ох, если бы лэрд услышал эти ее слова, он бы так разозлился!

— Как странно. Она пытается посеять раздор. Но зачем ей это нужно? Не думаю, что она делает это, только чтобы навредить мне.

И Синджен вспомнила остальные утверждения тетушки Арлет. Наверняка они тоже были лживыми от начала до конца.

— После того как ее сестра, леди Джудит, умерла пять лет назад — леди Джудит была матерью его милости, — мисс Макгрегор решила, что старый лэрд женится на ней, да только он этого не сделал. Думаю, он с ней спал, но повенчаться с ней в церкви у него и в мыслях не было. Мужчины — они все одинаковые, кроме разве что мистера Ситона, которого нисколечко не волнуют грешные желания плоти.

— Мне это очень прискорбно, миссис Ситон.

— Да, миледи, мне тоже. Как бы там ни было, мисс Макгрегор тогда крепко обозлилась, а с годами ожесточилась еще больше Стала мелочной, придирчивой. Но Малколма — он пробыл лэрдом очень недолго — она любила и баловала и обращалась с ним так, будто он был маленький принц. Малколм даже любил ее больше родной матери, потому что она исполняла все его прихоти и безбожно его баловала, а мать не спускала ему, когда он шкодил, и как следует била по рукам. И вот всякий раз, когда она его наказывала, он бежал к мисс Макгрегор и жаловался и хныкал. Нечего и говорить, как плохо это отразилось на его характере. И стал он мотом, вы уж простите меня, миледи, за прямые слова, таким же отъявленным мотом, как и его папаша. А потом он вдруг неожиданно взял и умер в одночасье, и лэрдом стал мастер [14] Колин. Какой из него выйдет лэрд, надо еще посмотреть, но, по крайней мере, он не мот и человек справедливый. Больше я о нем ничего не скажу, потому как ничего больше не знаю. Что до состояния, в которое пришел замок, то знаете, миледи, джентльмены редко когда замечают такие вещи, покуда паутина не начинает валиться им в суп и обматываться вокруг ложки. Фионе, той, конечно, не было до всего этого никакого дела. А когда после ее смерти я заговорила на эту тему с молодым лэрдом, он сказал, что у нас ни на что нет денег.

— Ну, теперь-то деньги у нас есть и есть желание навести порядок, и мы с вами, миссис Ситон, займемся этим немедля. К тому времени, когда граф Эшбернхем вернется, замок Вир должен выглядеть так же, как при жизни его матери.

— Ох, миледи, какое его милости привалило счастье, когда вы согласились купить его и дать хорошую цену.

— Я бы предпочла, чтобы вы выразили это более дипломатично, миссис Ситон.

— Да, миледи.

Расставшись с домоправительницей, Синджен шла, весело насвистывая, чрезвычайно довольная тем, что она предусмотрительно забрала у Колина свои деньги — почти двести фунтов, которые она отдала ему на сохранение во время побега из Лондона. Интересно, что он подумает, когда обнаружит их исчезновение.

Синджен лежала в огромной кровати в спальне лэрда и думала о том, что, хотя кровать застелена чистым бельем и одеяло на ней хорошо проветрили на солнце, в комнате все равно стоит затхлый запах, как в любом помещении, в котором слишком долго никто не жил.

Первые три дня ее пребывания в замке Вир пролетели быстро. Миссис Ситон уже подрядила двенадцать местных женщин и еще полдюжины мужчин, чтобы они навели в замке чистоту. Спальню лэрда Синджен решила вымыть и вычистить сама. Если бы она ограничилась составлением списка того, что нужно сделать, а затем просто ждала бы мужа, как он того хотел, то этот список, пожалуй, протянулся бы до самого Северного моря. Само собой, у нее никогда не было намерения ждать. Побывав в личной комнате Колина в северной башне замка, она была очарована и вместе с тем встревожена. Лестница, ведущая к комнате, таила в себе немалую опасность, потому что многие деревянные ступени подгнили и могли предательски подломиться в любой момент. В самой комнате сильно пахло плесенью, и все книги там скоро рассыпятся в труху, если она срочно не предпримет мер. Синджен твердо решила, что к тому времени когда Колин вернется и поднимется по лестнице в свою комнату в башне, и лестница, и комната будут в идеальном порядке.

Миссис Ситон, Коротышка Мердок, который доходил Синджен только до подмышки и был одним из самых доверенных слуг Колина и к тому же мастером на все руки, а также сам мистер Ситон, управляющий имением Кинроссов, столь воздержанный во всем, что касалось утех плоти, — все они сопровождали новоявленную графиню Эшбернхем, когда она поехала в Кинросс. Миссис Ситон, неоценимый кладезь сведений обо всем и вся в округе, оказалась права: в Кинроссе имелись и швея, и столяр (он же плотник), и полный набор лавок и мастерских.

Кинросс был не деревней, а скорее маленьким, прелестным сельским городком, кормившимся в основном промыслом рыбы в близлежащем озере Лох-Ливен. Дорога, по которой ехали Синджен и ее спутники, шла вдоль северного берега озера, и лошади, судя по всему, знали ее очень хорошо. Вода в озере была изумительно синяя, и в ней отражались ближние холмы, то покрытые сочной зеленью, то голые и скалистые. Почти каждый фут земли здесь был обработан, и сейчас, в начале лета, поля были покрыты молодым ячменем, пшеницей, рожью и овсом.

Въехав в Кинросс, мистер Ситон сразу же показал своей хозяйке местную церковь и принялся превозносить добродетели пастора и его ревностность в осуждении всех тех, чьи грехи с неизбежностью влекли их в адское пламя. Затем он показал на старинный знак в виде креста, обозначающий место городского рынка. К каменному столбу были прикреплены железные ошейники, в которых выставляли на всеобщее обозрение грешников и правонарушителей. Что касается Коротышки Мердока, то Синджен заметила, что этот низенький (роста в нем было не более четырех футов) рыжий слуга старается держаться подальше и от церкви, и от каменного креста с железными ошейниками.

Очень скоро она обнаружила, что, хотя она и носит титул графини Эшбернхем, местные лавочники и ремесленники не очень-то верят в то, что она может оплатить их счета. А между тем платить им всем наличными было бы неразумно — так ее двести фунтов разошлись бы слишком быстро, а она знала, что этого допускать нельзя. Недоверие жителей Кинросса можно было понять — как заметил старый Беззубый Горм, «прежний лэрд, папаша нынешнего, уже продал одну усадьбу рода Кинроссов — Кинросс-Милл-Хаус, потому что иначе ему было не расплатиться с долгами. И теперь в Кинросс-Милл-Хаусе живет проклятый выскочка-фабрикант, нажившийся на скобяном товаре, и помыкает всеми вокруг».

Миссис Ситон пришлось прибегнуть к самым недипломатичным выражениям из своего лексикона — собственно, она просто-напросто без обиняков говорила, что «миледи — богатая наследница, денег у нее куры не клюют, и лэрд теперь ее законный супруг», — чтобы Беззубый Горм и все остальные оставили свои подозрения и начали принимать Синджен с улыбками и изъявлениями восторга.

Синджен и миссис Ситон накупили материи на новую одежду для детей, для слуг и для самой Синджен, приобрели новые тарелки для людской, где ела прислуга, новое постельное белье и многое другое из того длинного списка, который Колин никогда не увидит и в котором множество пунктов уже было вычеркнуто. Какой превосходный получился нынче день: с утра предстояло так много дел, и вот все они уже успешно выполнены.

Синджен повернулась на бок в своей огромной кровати. Она устала, но сон не шел к ней. Ее не оставляли мысли о Кинросс-Милл-Хаусе, усадьбе, которую отец Колина был вынужден продать. Она попросила Коротышку Мердока проводить ее туда. Ее взору предстал красивый дом, окруженный чудесным садом, разбитым еще в семнадцатом столетии, и старинная мельница, в честь которой и был назван дом (Милл (mill) — мельница.), с сохранившимся водяным колесом, нависающим над журчащим потоком. Она постояла в саду, любуясь прелестными прудами, в которых разводили рыбу, прекрасными статуями, искусно подстриженными деревьями и необычайно красивыми розариями, и мысленно поклялась, что когда-нибудь они с Колином возвратят Кинросс-Милл-Хаус роду Кинроссов. Их дети и внуки должны получить обратно то, что принадлежало их предкам.

Она очень скучала по Колину. А вот он, похоже, совсем не торопился возвратиться к ней, своей жене. Теперь она понимала, что мужчины не могут обходиться без плотской близости с женщинами, так уж устроен мир. И поцелуями дело не ограничивается, нет, мужчине нужно обязательно вонзить в женщину свое орудие и излить в нее свое семя. И ничего не поделаешь, ей придется терпеть это, чтобы Колин был ею доволен. Наверное, у нее потом так сильно саднило между ног из-за того, что в ту ночь он вошел в нее целых три раза, а на следующий день свою роль сыграли три часа быстрой верховой езды. Если ей удастся убедить его, что для удовлетворения его мужских потребностей ему хватит и одного раза, она сможет вытерпеть этот единственный раз без труда. Один раз за ночь? А может быть, за неделю? Она не знала, как часто это может быть нужно мужчине. Интересно, как часто ее братья, Райдер и Дуглас, занимаются любовью со своими женами? Ах, почему, почему она не поговорила с Аликс, не задала ей несколько точных, конкретных вопросов! Собственно, она знала, почему это не пришло ей в голову. Потому что она воображала, будто ей и так известно все, что должна знать женщина. Она перечитала все древнегреческие пьесы, какие были у Дугласа, а они были весьма откровенны, когда речь шла о делах плоти. Тысяча чертей! Она вспомнила Аликс и Дугласа, которые старались все время прикасаться друг к другу и пылко целовались всякий раз, когда им казалось, что их никто не видит. Да и Райдер с Софи вели себя примерно так же. Синджен представила себе, как Райдер, смеясь, ласкает Софи или поддразнивает, покусывая ее ушко. Ей бы хотелось, чтобы и Колин делал с ней то же самое, ей бы это понравилось. Ей не нравилось только одно — то, что он делал в их брачную ночь. Ну почему ей не хватило ума поспрашивать Аликс? Кстати, Аликс ведь очень маленькая, намного ниже и тоньше ее самой, а Дуглас так же высок и широкоплеч, как Колин. Как же Аликс его терпит, ведь это кажется невозможным… Тысяча чертей!

Синджен вздохнула и опять повернулась на спину. Внезапно до ее слуха донесся шум. Она приоткрыла один глаз и посмотрела в темноту, в ту сторону, откуда раздался звук. Это было похоже на очень тихое царапанье. «Должно быть, почудилось», — подумала Синджен. Как-никак дом был очень старый, а во всех старых постройках иной раз слышатся странные, необъяснимые звуки или же что-то вдруг трясется или вздрагивает. Синджен опять закрыла глаза и удобно угнездилась под одеялом.

Но шум послышался снова, на этот раз немного громче, чем прежде. Какое-то существо, находящееся за деревянной обшивкой стен, царапало по дереву, словно желая выбраться наружу. Крыса? Синджен не понравилась эта мысль.

Шум опять прекратился, но Синджен продолжала напряженно прислушиваться, ожидая, когда он послышится снова.

И он послышался, еще громче. К царапанью теперь прибавился другой звук, как будто что-то волочили по полу. Что-то железное, тяжелое, похожее на цепь, волочилось по деревянному полу, и лязг был явственным, но каким-то странно приглушенным.

Синджен рывком села на кровати. Что там происходит? Это же нелепо!

Тут она услышала стон, ясный, отчетливый человеческий стон, от которого руки у нее тотчас покрылись гусиной кожей, а сердце учащенно забилось. Она напрягла зрение, вглядываясь в темноту.

Надо зажечь свечу. Она протянула руку к ночному столику, чтобы взять шведские спички, но случайно смахнула их на пол.

Внезапно и стоны, и царапанье прекратились. Но лязг волочащейся цепи сделался еще громче, и он приближался, по-прежнему слегка приглушенный, да, он определенно приближался. Теперь этот звук раздавался уже в самой спальне.

Синджен ощутила такой ужас, что едва не завизжала. Но крик застрял в ее горле. Теперь в дальнем углу спальни появился слабый свет. Слабый и очень белый, напоминающий дым — такой он был тусклый и рассеянный. Синджен посмотрела на этот свет широко раскрытыми глазами, и ее охватил такой страх, что она чуть не проглотила язык.

Внезапно стоны послышались опять, потом цепь сильно ударилась обо что-то или об кого-то. Тут же раздался крик, как будто цепь и впрямь хлестнула по человеческому телу.

«О Господи Иисусе!» — подумала Синджен. Что это она в самом деле сидит и дрожит как дура? Ей очень не хотелось этого делать, но она все-таки заставила себя сползти с кровати на пол и начала ощупью искать спички. Но они куда-то задевались, и ей никак не удавалось их найти. Она стояла на четвереньках, когда стон послышался снова, громкий, отчетливый, полный муки.

Синджен замерла, потом, по-прежнему на четвереньках, подползла к краю возвышения, на котором стояла кровать. Двигаясь, она старалась держаться как можно ближе к полу. Добравшись до края возвышения, Синджен посмотрела в дальний угол комнаты, туда, где был виден свет. Теперь он стал ярче, но выглядел все так же странно — мерцающий, неясный, необычайно белый.

Неожиданно тишину прорезал жуткий вопль. Синджен едва удержалась, чтобы не вскочить на ноги и не выбежать опрометью вон из спальни. Волосы у нее на затылке встали дыбом. Она вся дрожала от леденящего ужаса.

Но вот свет в углу погас так же внезапно, как и возник. В спальне снова воцарилась кромешная тьма. Стоны прекратились.

Синджен ждала затаив дыхание; она так озябла, что дрожала уже от холода, а не от страха. Она ждала и ждала, и нервы у нее были натянуты до предела.

Ничего. Ни царапанья, ни иных звуков. Ничего.

Синджен медленно протянула руку и стащила одеяло на пол, потом завернулась в него и свернулась калачиком на возвышении возле кровати. В конце концов она заснула.

В таком виде — завернутой в одеяло и лежащей на полу — ее и нашла наутро миссис Ситон. Синджен открыла глаза и увидела домоправительницу, стоящую над ней и повторяющую:

— Ох, ох! Что с вами стряслось, миледи? Вы ушиблись? Ох, ох!

От долгого лежания на жестком полу у Синджен ныло все тело, но она не ушиблась.

— Миссис Ситон, пожалуйста, помогите мне встать. Спасибо. Мне приснился сон, ужасный кошмар, и я так испугалась, что сползла на пол.

Миссис Ситон ничего на это не сказала, только озадаченно подняла одну густую черную бровь.

— Теперь со мной все в порядке, миссис Ситон. Попросите Эмму принести мне горячей воды для ванны. Скоро я оденусь и сойду вниз.

Миссис Ситон кивнула и направилась было к двери спальни, однако тут же остановилась, с удивлением воззрившись на пол.

— О-ох, это что же такое?

Она смотрела в дальний угол комнаты.

— Вы о чем? — прохрипела Синджен.

— Об этом, — сказала миссис Ситон, показывая пальцем на пол. — Эта жижа очень похожа на ил из Кауэльской трясины, такая же черная, густая и вонючая. О-ох, да тут есть даже комочки… — Она вдруг осеклась и попятилась. — Моя матушка всегда говорила, что тому, кто ужинает с дьяволом, нужна длинная ложка.

Произнося эти слова, миссис Ситон, обычно говорившая на правильном английском, перешла на с трудом понимаемое Синджен шотландское наречие.

Однако она почти сразу же овладела собой и задумчиво сказала:

— Однако как же эта жижа сюда попала? Ведь от болота до замка Вир не так уж близко. — Она бросила на Синджен взгляд, которого та не поняла, потом пожала плечами. — Впрочем, это не важно. Я пришлю кого-нибудь, чтобы убрать эту грязь.

Синджен не хотела смотреть на болотную жижу в углу, однако все же подошла и посмотрела. Отвратительно и выглядит так, словно кто-то налил здесь эту грязь черпаком… или же притащил ее сюда вместе с цепью.

«Да, они блестяще это проделали, — подумала Синджен, забираясь в ванну. — Просто великолепно».

Глава 11

Синджен обошла четырех работников, громко оравших друг на друга на языке, который очень мало походил на привычный ей английский. Они опустили огромную бронзовую люстру на пол, заменили опасно проржавевшую цепь и теперь счищали с бронзы застарелую грязь и копоть, перед тем как передать все сооружение в руки женщин, чтобы те начали мыть хрустальные подвески.

Синджен поговорила с работниками, улыбнулась им и направилась в малую столовую. Однако вскоре ей пришлось остановиться — она увидела, как тетушка Арлет бранит служанку, которая стояла на четвереньках в огромной прихожей при парадном входе и терла тряпкой мраморные плиты пола.

— Я этого не потерплю, Энни! Сейчас же вставай и убирайся отсюда.

— В чем дело? — спокойно осведомилась Синджен. Тетушка Арлет тут же резко повернулась к ней:

— Я этого не одобряю, девушка, совершенно не одобряю. Ты посмотри, что она делает! Эти плиты оставались нетронутыми уже многие годы!

— Да, и в них въелось столько грязи, что бедная Энни, наверное, уже натерла мозоли на коленях, так долго ей пришлось здесь все тереть.

— Я тебе уже сказала, что ты здесь чужая, и так оно и есть. А теперь ты еще возымела наглость транжирить деньги лэрда на все эти глупости.

— О нет, — с улыбкой возразила Синджен. — Уверяю вас, деньги, которые я трачу, — мои.

— По-моему, теперь пол выглядит лучше, тетя.

Серина, еще более похожая на заблудившуюся принцессу, чем когда Синджен видела ее последний раз, одетая в ниспадающее мягкими складками голубое шелковое платье, неслышно появилась в прихожей, скользнув по широкой парадной лестнице.

— Не тебе об этом судить! Ты только и делаешь, что тратишь деньги! Ты посмотри на себя — ты же полоумная.

— На что мне смотреть, тетя? Я красива. Зеркала не умеют лгать. Вы, тетя, стары, и мне понятна ваша зависть. Итак, дорогая Джоан, могу ли я чем-то тебе помочь?

— Это очень любезно с твоей стороны, Серина. Давай пройдем в малую столовую и все обсудим за завтраком.

— О, я пока не хочу завтракать. Пожалуй, я пойду нарвать цветов чертополоха. Чертополох — эмблема Шотландии. Ты об этом знала?

— Нет, не знала.

— Да, чертополох — это наша эмблема. Рассказывают, что однажды на берег Шотландии высадились викинги, чтобы насиловать и грабить, но один из них наступил на куст чертополоха и вскрикнул от боли. Это предупредило об опасности коренных жителей побережья — гэлов, и они спаслись от врагов бегством.

— Все это чушь, — сказала тетушка Арлет и едва слышно добавила: — Лучше иди и посиди под рябиной.

— Фу, какая вы злая, тетя. Но даже если я сяду под рябиной, со мной ничего не случится. Я чувствую, что становлюсь сильнее с каждым днем. Знаешь, Джоан, я колдунья, но колдунья добрая. Я поговорю с тобой позже, Джоан.

И, тихо напевая, она невозмутимо выплыла из массивных парадных дверей.

— А при чем тут рябина? — спросила Синджен. — Это что, какое-то поверье?

Она услышала, как Энни испуганно втянула в себя воздух.

— Не надо об этом говорить, миледи, — пролепетала она.

— Ну, хорошо. Тетушка Арлет, соблаговолите оставить Энни в покое. Вы позавтракаете вместе со мной?

— Я избавлю этот дом от твоего присутствия, — проговорила тетушка Арлет самым злобным тоном, какой Синджен доводилось слышать за всю ее жизнь. Потом она резко повернулась на каблуках и удалилась из прихожей, но не наружу, как Серина, а наверх, поднявшись на второй этаж по парадной лестнице.

«Есть ли наверху что-нибудь, что она может разломать или испортить?» — подумала Синджен и, поразмыслив, с облегчением пришла к выводу, что ничего такого там нет.

— Энни, когда ты устанешь, можешь размять ноги и заодно заглянуть на кухню. Кухарка приготовила кофе и чай на всех, и, по-моему, там есть большой поднос, полный овсяного печенья с имбирем.

— Спасибо, миледи.

Синджен улыбнулась, услышав стук молотков плотников, чинящих лестницу. После того как они починят парадную лестницу и ее резные перила снова станут прочными и безопасными, они начнут ремонтировать лестницы вокруг галереи для менестрелей. А потом возьмутся за лестницу в северной башне. Все работы продвигались быстро, и Синджен была очень довольна собой.

Войдя в малую столовую, она с удовольствием увидела Далей, сидящую между Филипом и Далинг.

— Доброе утро, Далей. Доброе утро, дети.

Далей сказала:

— Филип, золотце, не хмурься ты так, не то морщины на лбу останутся у тебя на всю жизнь. Далинг, перестань размазывать яичницу по скатерти.

«А что, вполне нормальный завтрак, — подумала Синджен, вспоминая завтраки, проведенные с многочисленными питомцами Райдера. — Обычный сумасшедший дом».

Она взяла себе еду из буфета и села на кресло Колина, поскольку оно находилось ближе всего к детям.

— Это папино кресло!

— Да, и оно отделано очень красивой резьбой. И оно достаточно высоко и просторно для вашего папы.

— Тебе там не место, — сказал Филип.

— Тебе вообще здесь не место, — добавила Далинг.

— Но я жена вашего отца. Где же, по-вашему, мое место, если не здесь, в замке Вир?

Этот вопрос озадачил Далинг, но не Филипа.

— Раз папа уже получил твои деньги, ты можешь уйти в монастырь.

— Мастер Филип!

— Но, Филип, я же не католичка. Что же мне делать в монастыре? Я ничегошеньки не знаю ни про распятие, ни про исповеди, ни про заутрени.

— Что такое заутрени?

— Это мессы, которые служат в полночь и на рассвете, Далинг.

— А-а. Тогда уезжай во Францию и становись там королевой.

— Это прекрасная мысль, Далинг, но, к сожалению, во Франции сейчас не может быть королевы. Вместо королевы там императрица Жозефина, жена Наполеона.

Это был тупик, и дети замолчали, не зная, что еще сказать.

— Какая вкусная каша, — заметила Синджен. — Это благодаря тому, что овсяная крупа свежая. Мне нравится овсянка с сахаром.

— С маслом лучше, — подал голос Филип.

— Правда? Тогда завтра я положу себе не сахара, а масла. Она проглотила последнюю ложку, блаженно вздохнула, отхлебнула кофе из своей чашки и объявила:

— В последние три дня я очень много работала. Нынче утром я решила вознаградить себя за труды, и моей наградой будете вы. Вы отправитесь со мной на верховую прогулку и покажете мне окрестности.

— У меня живот болит, — сказала Далинг и, схватившись за живот, начала жалобно стонать.

— Тогда тебе надо выпить отвара вахты трехлистной, Далинг.

— Я поеду с тобой, — сказал Филип, и Синджен успела заметить, как он хитро подмигнул своей сестре.

Не прошло и двух часов, как стараниями Филипа Синджен заблудилась в Ломондских холмах. На поиски обратной дороги к замку она потратила еще три часа. И, тем не менее, утро прошло отнюдь не без пользы. Синджен познакомилась с семьями пяти арендаторов и отведала пять разных сортов сидра. Один из арендаторов — его звали Фрескин — умел писать, и у него имелись перо и бумага. Синджен записала имена арендаторов и членов их семей и начала составлять список всего того, что лэрд должен починить и подправить на своих землях. У арендаторов было мало зерна, и когда жена Фрескина говорила об этом, в ее голосе слышался неприкрытый страх. Еще она сказала, что им с мужем нужны корова и пара овец, однако самое главное — это пополнить запас зерна.

Если кто-либо из этих мужчин, женщин и детей и полагал, что молодая графиня достойна жалости, коль скоро лэрд женился на ней только из-за ее капиталов, им хватило вежливости не сказать ей этого вслух. Синджен начинала понимать местное наречие все лучше и лучше. Так, она узнала, что «чесать зубы» значит «сплетничать». Жена Фрескина явно обожала «чесать зубы».

Поскольку погода стояла прекрасная, Синджен не торопилась возвращаться в замок. Она пустила лошадь легким галопом по пологим холмам, по лесам, где росли лиственницы, сосны, ели и березы. Синджен горстями пила воду из озера Лох-Ливен, такую холодную, что у нее немели губы. Отпустив поводья, она позволила лошади забраться в ельник, где та едва не завязла в торфяном болоте. Потом Синджен направила свою кобылу по тропинке, идущей сквозь суровые голые пустоши на восточных холмах. В конце концов, когда перед ее взором снова предстал замок Вир, она ощущала приятную усталость и радовалась, что так замечательно провела день.

Она задержала лошадь на вершине пригорка, где так недавно останавливалась вместе с Колином. Замок Вир по-прежнему казался ей сказочно прекрасным, даже более прекрасным, чем раньше, потому что теперь она чувствовала себя его частью. Она напомнила себе, что надо купить материи, чтобы сшить флаги для его четырех башен. А может быть — почему бы и нет? — она даже наймет какую-нибудь красивую молодую девушку с длинными золотыми волосами, чтобы та сидела в окошке одной из башен и на виду у всех заплетала и расплетала свои косы.

Синджен ехала и распевала песню, когда на глаза ей попался Филип, поджидавший ее возле массивных парадных дверей тюдоровского дома.

— Ну что же, мастер Филип, должна признаться, что мне пришлось изрядно за вами погоняться. Да, друг мой, на этот раз ты меня провел. Ну, ничего, погоди — увидишь, что будет, когда ты будешь гостить у меня дома, на юге Англии. Я сделаю так, чтобы ты заблудился в нашем кленовом лесу. Но в отличие от тебя я оставлю за собой след из хлебных крошек, чтобы ты мог найти дорогу домой.

— Я знал, что ты вернешься.

— Ну, разумеется — ведь я здесь живу.

Филип поддел камешек носком своего потрепанного и сбитого башмака.

— В следующий раз я не оплошаю, — сказал он. Синджен не стала притворяться, будто не поняла, что он имеет в виду. Она усмехнулась и взъерошила его густые черные волосы — точно такие же, как у его отца.

— Я нисколько не сомневаюсь, что ты постараешься не оплошать, но знаешь, Филип, у тебя ничего не получится, потому что теперь здесь мой дом. Лучше постарайся ко мне привыкнуть, а?

— Далинг права. Ты — уродина.

Синджен лежала в кровати с открытыми глазами и смотрела на темный потолок спальни. Сон не шел к ней. После того как уехал Колин, миновало уже более недели, и за все это время она не получила от него ни единой весточки. Она тревожилась; нет, она не тревожилась, а сердилась! Все комнаты в тюдоровской части замка Вир были приведены в порядок и выглядели безупречно, а ее двести фунтов были почти полностью истрачены. Хорошо бы съездить в Эдинбург, и не только для того, чтобы разыскать Колина, но и для того, чтобы достать еще денег. Люди, которые на нее работают, заслуживают того, чтобы им платили полновесными деньгами, а не обещаниями.

Плотники закончили чинить парадную лестницу и галерею для менестрелей и были готовы начать работу в северной башне, излюбленном обиталище Колина.

Можеть быть, ей лучше подождать его приезда, чтобы он сам мог следить за работой? Ну, нет, черт бы его побрал! Он не заслужил такого удовольствия. Синджен повернулась было на бок, потом перекатилась на спину и вздохнула.

Сегодня она впервые принимала гостей в качестве хозяйки замка — сосед-виконт с супругой приехали посмотреть на богатую наследницу, которая спасла лэрда от разорения.

Синджен уловила, что сказала о ней тетушка Арлет:

— Это такое бремя для всех нас, Луиза, такая обуза. Хотя эта особа и богатая наследница, она очень плохо воспитана и не имеет никакого уважения к тем, кто лучше нее. Она не обращает ни малейшего внимания на мое мнение и дерзко распоряжается всеми и вся.

Сэр Хектор Макбин поглядывал вокруг со всевозрастающим одобрением и немалым удивлением.

— Насколько я могу судить, ее распоряжения пошли дому только на пользу, Арлет. В кои-то веки здесь наконец запахло чистотой. Луиза, ты только посмотри на эту люстру! Честное слово, раньше я боялся проходить под ней, такой кошмарный был у нее вид, а теперь она вся сверкает, да и старая цепь, на которой она висела, похоже, заменена на новую.

Синджен решила, что после этой реплики ей следует появиться на сцене. Расправив складки юбки единственного оставшегося у нее платья и радушно улыбаясь, она вошла в зал.

Прием гостей прошел как нельзя лучше. Дворецкий Филпот, облаченный в новехонькую строгую черно-белую ливрею, подал к чаю пышки, выпеченные кухаркой замка Вир, самое восхитительное кушанье во всем мире. При этом Филпот был не менее величествен, чем король Георг III в дни просветлений [15] и так же бесстрастно вежлив.

У тетушки Арлет все внутри кипело. Казалось, еще немного — и она начнет брызгать слюной.

Синджен предложила ей пышку.

— Заварной крем, который готовит наша кухарка, невозможно описать словами. Не правда ли, он великолепен, тетушка?

Тетушка Арлет не нашлась, что сказать, и только молча кивнула.

Виконт и виконтесса Макбин оказались приятными людьми и, похоже, питали искреннюю симпатию к Колину. Когда они прощались, леди Луиза улыбнулась Синджен, похлопала ее по руке и тихонько сказала:

— Вы, я вижу, очень умная и практичная девушка. Знаете, в замке Вир многое может показаться весьма странным, и, конечно же, по округе ходят ужасные слухи, но я полагаю, что вы сумеете навести здесь порядок и не станете обращать внимание на всякие толки, которые, разумеется, не имеют под собой никаких оснований.

«Интересно, что она имеет в виду?» — подумала Синджен, благодаря виконтессу за любезность.

Она еще некоторое время постояла на крыльце, махая рукой уезжающим гостям. Тетушка Арлет, вновь обретя дар речи, проскрипела:

— Ты воображаешь, будто ты намного лучше всех нас. Но я уверена, что Луиза распознала, кто ты такая. Ты — выскочка, ничтожная выскочка, которая…

— Тетя Арлет, я — дочь графа. Если, по вашему мнению, это означает, что я выскочка, то вам необходимо срочно пополнить свое образование. И хватит с меня ваших обличительных речей. У меня слишком много дел, чтобы их слушать. — С этими словами она повернулась к Арлет спиной, лишив ее возможности ответить. — Далинг! Иди сюда, мое золотко, я хочу примерить на тебя новое платье.

Накануне Синджен нашла в своей постели змею: длинную, черную, отчаянно пытающуюся уползти в какое-нибудь укромное место. Сначала она моргнула, не веря своим глазам, потом улыбнулась. Бережно обернув змею вокруг своей руки, она вынесла бедную испуганную тварь наружу и выпустила ее в заросший сад.

Интересно, что Филип и Далинг предпримут сегодня ночью? Ей не пришлось долго ждать. Они повторили свой прежний, испытанный трюк с привидением. Надо сказать, это получилось у них довольно талантливо, и Синджен, с улыбкой глядя в темноту, проговорила дрожащим голосом:

— О-о, неужто это опять ты? Прошу тебя, дух, оставь меня, оставь!

Вскорости дух и впрямь убрался восвояси, и Синджен могла бы поклясться, что до нее донеслось довольное хихиканье.

Колин позвал ее сразу же, как только начал подниматься по выщербленным ступеням парадного входа:

— Джоан!

Но первыми его встретили Филип и Далинг. Далинг обняла его за бедро, крича, что Синджен противная, уродливая и злая-презлая.

В противоположность сестре Филип стоял неподвижно и молчал. Колин крепко обнял детей и спросил их, где Джоан.

— Джоан? — безучастно повторил Филип. — Ах, она. Она сразу везде. Она все делает и никому не дает передохнуть. Она ведет себя вызывающе, папа.

Подоспевшая тетушка Арлет зашипела ему в ухо, что девица, на которой ему пришлось жениться, всеми командует и все портит. Что он собирается в связи с этим предпринять?

Для полноты картины не хватало только Серины, и она не замедлила появиться. Она улыбнулась Колину лучезарной улыбкой, подошла к нему и, встав на цыпочки, поцеловала его в губы.

Опешив, он отшатнулся, но это не стерло улыбки с ее лица.

— Я так рада, что ты вернулся, — проговорила она своим нежным голоском. Брови Колина недоуменно поползли вверх.

— Все вы… Далинг, отпусти мою ногу. Филип, уведи отсюда свою сестру. Куда? Все равно куда. Арлет, скажите, где Джоан?

— Я здесь, Колин.

Он поднял взгляд и увидел ее — она спускалась по широкой парадной лестнице. На ней было новое платье из бледно-желтой кисеи, простое, не слишком модное, такое, какое надела бы сельская девушка без претензий на великосветский лоск, однако на Джоан оно почему-то выглядело изысканным и элегантным. Он скучал по ней в Эдинбурге. Он думал о ней куда больше, чем ему хотелось бы, и, в конце концов, приехал домой до того, как завершил все дела, чтобы поскорее увидеть ее. Да, его жена хороша, очень хороша, думал он, глядя на нее, и ему не терпелось поцеловать ее, снять с нее это желтое платье и заняться с ней любовью. Но тут он ощутил странный запах, и эта приятная фантазия вмиг развеялась. В доме пахло пчелиным воском и лимоном. Перед ним тотчас возник образ его матери, и он оцепенел — ведь это было невозможно, его мать давно умерла.

Потом он огляделся по сторонам и растерянно заморгал.

Все вокруг блестело чистотой. Правда, прежде он как-то не замечал, что его дом зарос грязью, но сейчас он вдруг отчетливо осознал, что это было именно так.

Люстра сверкала так, что казалась новой, мраморный пол был до того чист, что он видел свое отражение на его полированных плитах. Он ничего не сказал по этому поводу; он был ошеломлен, потрясен. Он зашел в гостиную, затем в малую столовую. На окнах висели другие портьеры, на вид почти такие же, как старые, но если приглядеться, было видно, что они все же новые, а на полу лежали новые ковры, впрочем, нет, этого не может быть: они слишком похожи на старые, — однако их красные и синие тона выглядят необъяснимо яркими в лучах послеполуденного солнца.

— Я тоже рада видеть тебя, Колин.

Он посмотрел на свою жену, увидел ее поджатые губы и тихо проговорил:

— Я вижу, во время моего отсутствия у тебя здесь было много дел, Джоан.

— О да, нам всем хватало дел. Обрати внимание на эти портьеры, Колин. Они новые, но я велела изготовить их из той же ткани, что и прежние. Представь себе, на складе в Данди все еще имеется точно такая же парча! Ее ткут уже пятьдесят лет, не меняя узора! Чудесно, правда?

— Мне нравились те портьеры, которые были здесь раньше.

— Что? Неужели тебе нравились пыль и многолетняя грязь, которые сыпались на пол?

— У этих ковров странный вид.

— Еще бы. Ведь теперь они чистые. Когда по ним ходят, над ними больше не поднимаются облака пыли.

Он открыл рот, но она опередила его, вскинув руку.

— Позволь мне угадать, что ты хочешь сказать. Ты бы предпочел, чтобы они остались как были, не так ли?

— Да. Как я уже сказал, у тебя здесь было чересчур много дел, Джоан, и мне это не нравится.

— А чего бы ты хотел? Чтобы я бездельничала, развалясь в кресле, читая романы, которых нет в этой обветшалой конуре, которую ты именуешь библиотекой, и ела при этом овсяное печенье с имбирем?

Колин вдруг осознал, что они разговаривают, стоя в трех футах друг от друга, однако не сделал ни шагу ей навстречу. Он был прав, а она виновата, и он должен заставить ее понять свою вину и попросить прощения.

— Ты должна была подождать меня. Я ясно попросил тебя составить списки, чтобы я мог их просмотреть, а потом мы могли бы…

— Папа, она злая и плохо обращается с Филипом и со мной. Однажды утром она даже заперла меня в моей комнате, чтобы я не могла выйти, а погода была такая хорошая.

— Так, значит, ты, Джоан, добралась даже до моих детей? — Колин посмотрел на свою дочь: — Иди к Далей, Далинг. Мне надо поговорить с твоей мачехой.

— Мы не хотим, чтобы она тут жила! Ты скажешь ей, чтобы она нас больше не била?

Синджен удивленно уставилась на хнычущую девчушку и расхохоталась:

— Неплохо придумано, Далинг. Залп сразу из всех орудий. Да, очень и очень неплохо.

— Ступай, Далинг. Я поговорю с Джоан. Тетя Арлет, и вы здесь? Прошу вас, оставьте нас и закройте дверь. Я разговариваю со своей женой.

— Ты скажешь ей, чтобы она перестала здесь все портить, не правда ли, Колин? В конце концов, ведь ты лэрд, ты муж, ты здесь хозяин и господин, а не эта девчонка. В замке Вир распоряжаешься ты, а не она. Ты ведь…

— Отошли ее в монастырь! — завопила Далинг и скрылась за дверью.

Арлет одобрительно кивнула и тоже вышла, очень тихо притворив за собой дверь.

Колин и Синджен остались одни в безукоризненно вымытой и вычищенной гостиной. На этом фоне даже старая, потрепанная мебель стала выглядеть солидной и изысканной, но в этот момент Синджен позабыла про все свои свершения. Она смотрела только на своего мужа и думала только о нем. Не может быть, чтобы он поверил в комедию, которую только что ломала Далинг, не может быть…

— Ты била моих детей?

Она глядела на него — он был так красив! При одном взгляде на него у нее начинало учащенно биться сердце, но сейчас он казался ей чужим красивым незнакомцем, и ей хотелось дать ему пощечину.

— Так ты их била, Джоан?

Это было глупо, нелепо и смешно. Надо прекратить это, прекратить сейчас же. Она быстро подошла к нему, вскинула руки, переплела пальцы на его затылке и встала на цыпочки.

— Я ужасно по тебе скучала, — сказала она и поцеловала его. Губы у него были теплые и упругие. Но они оставались плотно сжаты.

Он схватил ее за руки выше локтей и опустил их.

— Меня не было почти три недели. Я приехал лишь затем, чтобы увидеть тебя, увериться, что с тобой все в порядке и что эти проклятые Макферсоны не пытались творить новые пакости. Я не смог разыскать этого негодяя Робби Макферсона в Эдинбурге. Он избегает меня, черт бы побрал его трусливую душонку. Конечно, мне бы сообщили, если бы здесь приключилось что-нибудь дурное, но мне хотелось приехать и самому убедиться, что тебе ничего не грозит. И что же я вижу? Ты тут прямо-таки королева! Ты быстро забрала все в свои руки и распоряжалась, как хотела. Ты пренебрегла моим мнением. Не посчиталась с моими желаниями. Ты нисколько не посчиталась со мной.

Синджен пыталась пропускать его упреки мимо ушей. Она не привыкла к словам, от которых становится так больно. Она посмотрела ему в лицо и просто сказала:

— Я старалась сделать как лучше.

— Значит, ты еще слишком молода, чтобы знать, как лучше.

— Колин, твои обвинения нелепы, и ты сам это знаешь. А вот и Серина — надо полагать, она явилась, чтобы поцеловать тебя еще раз. Может быть, ты желаешь продолжить свои нотации при ней? Если хочешь, я могла бы позвать обратно твою тетушку Арлет и детей. Думаю, они охотно спели бы тебе хором длинную песнь о моих грехах. Нет? Ты этого не хочешь? Отлично, тогда, если не возражаешь, давай пройдем в твою комнату в северной башне. Там ты сможешь излить сразу свое раздражение, ничего не оставляя на потом.

Она повернулась на каблуках и, широко шагая, пошла прочь.

«Идет совсем как парень, — подумал он, раздражаясь еще больше. — Бедра нисколько не колышутся».

Однако он помнил, каково было обнимать эти бедра, и при мысли об этом его руки сами собой сжались в кулаки. Он двинулся за ней, продолжая свою обвинительную речь:

— Ты даже не попыталась подружиться с моими детьми. Они все еще считают тебя чужачкой, а не членом семьи. И я вижу, что ты невзлюбила их так же, как они невзлюбили тебя.

Она не повернулась к нему для ответа, а только бросила через плечо:

— Говори громче, Колин, чтобы услышала дети. Ведь они имеют привычку копировать поведение своих родителей.

Он замолчал и молчал всю дорогу до северной башни. Здесь тоже пахло лимоном и воском, и он понял, что она имела наглость переделать все по-своему даже в его комнате, единственной комнате, которая всегда принадлежала ему и только ему. Он ускорил шаг. Увидев отремонтированную лестницу, он сказал:

— Я хотел отремонтировать ее совсем иначе. Какого черта ты здесь наворотила?

Стоя на три ступеньки выше его, она резко повернулась.

— И что же ты собирался сделать иначе, Колин? Может быть, ты хотел, чтобы ступеньки располагались по диагонали? Или чтобы на месте каждой второй ступеньки зияла пустота, дабы тот, кто не смотрит себе под ноги, проваливался в подземную темницу?

— Ты не имеешь права вмешиваться в мои дела. Я уже предупреждал тебя об этом.

Не говоря больше ни слова, он протиснулся мимо нее по узкой лестнице, распахнул дверь, обитую медными гвоздями, и в нос ему ударили непереносимо свежие запахи. В середине круглой комнаты он остановился как вкопанный, уставясь на вазу с летними розами, которая стояла на его письменном столе. О Господи, розы, любимые цветы его матери, и к их благоуханию примешивается терпкий аромат лимона. Он на мгновение закрыл глаза.

— Вы перешли все границы, мадам.

— Ах, вот как? Стало быть, ты предпочитаешь жить в грязи? Чтобы твои книги продолжали портиться, постепенно распадаясь в труху? Как и следовало ожидать, на твоих книжных полках уже завелись и книжные черви, и книжные вши, и бог знает что еще. Еще чуть-чуть — и твои книги были бы безнадежно испорчены.

Колин повернулся к жене, охваченный яростью и чувством полного бессилия. Она была права, черт бы ее побрал, он вел себя как собака на сене, но он хотел сам руководить всеми работами в доме, потому что это были его дом, его тряпки и хлам, его забота! Так нет же, она возомнила себя госпожой всего и делала все по-своему, без его руководства и позволения. Этого он не мог простить. Он покинул родные края, чтобы защитить ее, а она так бессовестно провела его, захватила власть в его собственном доме и, похоже, вовсе не намерена за это извиняться! Он искал слова, чтобы высказать ей свое негодование, и вдруг выпалил, вспомнив одно из наиболее возмутительных ее прегрешений:

— Я не выношу запахов воска и лимона. А от запаха роз меня тошнит.

— Но миссис Ситон говорила, что твоя мать…

— Не смей говорить о моей матери!

— Хорошо, не буду.

— Ты явилась даже в мою комнату, единственную комнату во всей этой древней развалине, которая была полностью моей с тех пор, как я родился. Ты явилась сюда и переделала все по-своему.

— Если ты прислушаешься к голосу разума и внимательно посмотришь по сторонам, то увидишь, что я ничего не переделала. Да, я поставила на твой письменный стол вазу с розами, но это не переделка, а просто временное добавление к убранству. Неужели ты бы предпочел, чтобы великолепные цвета на этих гобеленах, сотканных твоей прапрабабушкой, продолжали блекнуть и тускнеть, погребенные под многолетним слоем грязи? И чтобы ткань сделалась такой ветхой, что рассыпалась бы в прах? А плиты пола, Колин? Ведь ты мог бы легко сломать ногу, если бы треснувшие плиты не заменили на новые. Притом заметь, я ничего не переделала по своему вкусу: новые плиты выглядят точь-в-точь как остальные. А ковер, этот роскошный обюссонский ковер? Взгляни — ведь только теперь стали явственно видны его чудесные, радующие глаз цвета.

— Ковер — это тоже не твоя забота. Я собирался заняться им сам.

«Да, чего-чего, а упрямства ему не занимать, — подумала Синджен. — Если уж он впился зубами в какую-нибудь кость, то будет драться за нее до конца!»

Призвав на помощь остатки самообладания, она спокойно сказала:

— Как бы то ни было, на замену старых плит ушли сущие гроши. Почему же ты их не заменил?

— Что я сделал или не сделал — это только мое дело. Я не обязан объяснять тебе свои поступки. Это мой дом, мой замок. То, что ты сделала, возмутительно.

— Я твоя жена, Колин. Замок Вир теперь не только твой дом, но и мой. Я должна о нем заботиться.

— Ты можешь быть лишь тем, чем позволяю тебе быть я.

— Силы небесные, да ты ведешь себя как настоящий идиот! Я так ждала, когда ты наконец вернешься домой. Почти три недели, и за все это время ты не послал мне ни единой весточки. Похоже, вы, милорд, забыли, что у вас тоже есть обязанности — например, по отношению к вашим детям.

— Моим детям! Я отлично вижу, что они не переваривают тебя так же, как и при первой вашей встрече, и, вероятно, у них есть на то веская причина. Ты ведь подняла на них руку, не так ли? Наверное, ты вообразила, что раз у тебя столько денег, то ты можешь занять мое место. И ты решила, что в такой ситуации мужчина расхаживал бы по дому, отдавая всем приказы и награждая тумаками детей, если они не слушаются с первого раза.

Синджен решила, что не стоит пускать в ход первое издание пьес Шекспира. Она выбрала толстый том, сочиненный каким-то малоизвестным церковным деятелем шестнадцатого века, и швырнула его в мужа.

Увесистый фолиант с силой ударил его в грудь. Колин охнул, попятился и с изумлением уставился на жену, с трудом веря, что она и впрямь это сделала — запустила в него книгой. Пожалуй, если бы под рукой у нее оказалась шпага, она попыталась бы проткнуть его насквозь.

Он с таким нетерпением ждал, как приедет домой, хотя бы на один — два дня, предвкушал встречу со своей молодой женой — а она швырнула в него книгу. Он с удовольствием представлял себе, как будет восседать во главе большого обеденного стола, как напротив него будет сидеть его жена, а между ними его дети, чистенькие, вымытые ее ласковыми руками, и как они будут весело улыбаться и смеяться в восторге от своей новой мачехи. Он потер грудь, все еще сверля ее глазами. Вот и пришел конец его радужным мечтам.

И сомнений быть не может — в этом деле он кругом прав. Из-за того, что она такая богатая наследница, она сочла возможным присвоить себе его роль и вообразила, что вправе распоряжаться в его доме. Нет, черт бы ее побрал, он этого не потерпит!

— Пожалуй, я запру тебя на ключ в спальне лэрда. Находясь там, ты больше не сможешь сеять раздор.

Синджен смотрела на него не отводя глаз. День был теплый, он ехал с непокрытой головой, и его красивые черные волосы растрепал ветер. Синие глаза, казавшиеся особенно яркими на фоне загара, смотрели на нее гневно и неприязненно. Медленно произнося слова, она спросила:

— Я только пыталась стать настоящим членом твоей семьи, одной из Кинроссов — и за это ты хочешь наказать меня?

— Хорошая жена мужчины из рода Кинроссов не стала бы заставлять всех вокруг плясать под свою дудку. Она бы уважала чувства других. Она бы слушалась своего мужа. То, что ты богатая наследница, не дает тебе права вести себя так, словно ты в придачу еще и лэрд. Я этого не потерплю.

Она отвернулась и быстро пошла прочь. Колин сделал было шаг, чтобы задержать ее, но тут же остановился. Она вышла через распахнутую узкую дверь, и он услышал, как она легко сбегает по винтовой лестнице, лестнице, которую только что починили.

— О черт! — сказал он.

Синджен направилась прямиком к конюшням. Как жаль, что здесь нет ее любимой Фанни! Но из Нортклифф-Холла в замок Вир еще не дошло ничего: ни ее сундуки и чемоданы, ни ее кобыла. В конюшне ей встретился Коротышка Мердок. Когда он увидел ее лицо и широко раскрытые глаза, в которых застыло какое-то непонятное ему выражение, он торопливо оседлал лошадь, на которой она обычно ездила, костлявую гнедую кобылу по кличке Морковка.

Синджен была в обычном платье, а не в амазонке, но ей это было все равно. Она заметила, что Мэрдок надел на кобылу мужское, а не женское седло — но и это ей было безразлично. Она ухватилась за гриву лошади и села на нее верхом. При этом ее юбки задрались до колен, обнажив ноги в белых шелковых чулках и черных туфельках.

Она пустила лошадь в галоп и вскоре скрылась из виду.

— Отлично. Она убралась.

Колин в недоумении воззрился на тетушку Арлет.

— Что вы имеете в виду?

— А то, что она села на лошадь и ускакала, причем эта нахальная девица даже не соизволила переодеться в амазонку. Так и поехала с задранным подолом, всем показывая свои чулки. Я видела ее из окон столовой.

— Ты сможешь оставить у себя ее деньги, Колин?

Это спросила уже не Арлет, а Серина, которая перепархивала с места на место в просторном вестибюле, любуясь своим отражением во всех блестящих поверхностях, попадающихся ей на пути.

Колин не успел ей ответить, так как в дверях появился Коротышка Мердок. Свою потрепанную красную шапку он почтительно сдернул с головы и теперь держал в узловатых руках.

— Я малость беспокоюсь, милорд, — сказал он лаконично. Но Колин его понял и разразился бранью. Ругался он долго и забористо. Мердок слушал молча, но смотрел на него с явным неодобрением. Тетушка Арлет открыла было рот, чтобы разбранить Мердока, но не успела: Колин и Мердок уже вышли вон.

Всю дорогу до конюшни Колин не переставая ругался. Гулливер, жеребец, на котором он всегда ездил, был слишком утомлен после долгого пути из Эдинбурга, и Колину пришлось сесть на Камбера, кроткого старого коня, который на своем долгом веку перевидал больше стычек с Макферсонами, чем большинство мужчин, живущих в округе.

— Куда она поехала?

— К западному концу озера.

Он так и не нашел ее, не отыскал ни единого следа. Он потратил на поиски два часа, то ругая жену, то терзаясь страхом, что она похищена кем-то из Макферсонов. Его грызли сомнения: а что, если приказы Лэтема Макферсона, старого лэрда, запретившего своим людям совершать набеги на земли Кинроссов, не имеют прежней силы? Черт побери, не исключено, что Робби Макферсон покинул дом своего отца в Эдинбурге — если он вообще туда ездил. При мысли об этом Колина прошиб пот. Наконец, когда солнце уже садилось, он возвратился в замок. Кобыла его жены Морковка стояла в стойле, пережевывая сено.

Коротышка Мердок только пожал плечами и сказал, не поднимая глаз:

— Она уже час как воротилась, милорд. Тихая такая, по всему видно, что ничего дурного с ней не случилось.

Колин не особенно удивился, обнаружив, что спальня лэрда пуста и что она так же сверкает чистотой, как и остальные помещения замка. В ней царил такой же полумрак, как и раньше, однако теперь комната больше не казалась мрачной. Ему пришлось признать это, скрепя сердце. Вымывшись и переодевшись к обеду, он решил, что за столом будет молчать. Ему не хотелось быть участником еще одной сцены, которая разыграется на глазах у всей семьи.

Когда он вошел в гостиную, Синджен стояла около камина, одетая в то же самое платье, с бокалом хереса в руке. Тетушка Арлет говорила ей что-то, наверняка какие-то гадости. Серина сидела на канапе, мечтательно глядя в пространство, а дети примостились вместе на маленьком, рассчитанном только на двоих диванчике, за спинкой которого стояла на страже верная пышногрудая Далей.

Синджен подняла глаза и увидела его. До чего же он был хорош, подлец! Вот тупой мужлан — как же он не понимает, что она вовсе не покушается на его место? Как он может быть настолько слепым? Она хочет занять не его, мужское, а свое собственное, женское, место, хочет всегда быть рядом с ним, чтобы вместе смеяться, вместе работать, чтобы целовать его и касаться руками его сильного тела.

— Добрый вечер, — сказал Колин, обращаясь ко всем.

— Папа, она сказала, что лишит нас обеда, но потом ты вернулся, и ей пришлось разрешить нам поесть.

Далей вскрикнула от возмущения и схватила Далинг за руку.

— Какая же ты хитрая, нехорошая девчонка, Далинг Кинросс!

— Понятно, — сказал Колин. — Иными словами, ваша мачеха — сущая ведьма.

— На этот раз ты немного перестаралась, Далинг, — заметила Синджен, с улыбкой глядя на свою падчерицу, — но это была достойная попытка. Пожалуй, я дам тебе несколько уроков актерского мастерства. Никогда не переигрывай — это главный закон театра.

— Мне бы хотелось поступить на сцену, — проговорила Серина. — Ведь именно так говорят англичане, имея в виду, что хотят стать актером или актрисой, не так ли, Джоан?

— Именно так. У тебя уже сейчас такая грациозная походка, Серина, что кажется, будто ты не идешь, а плывешь. Думаю, освоить остальные части сценического искусства тебе было бы нетрудно.

— Все это вздор, — провозгласила тетушка Арлет, вставая. — Итак, Колин, каковы теперь твои намерения?

— Я намерен пообедать, тетя Арлет. Джоан, смотри, вот и Филпот. Сейчас он объявит, что обед уже подан, и мы пойдем в столовую. Дай мне твою руку.

Синджен не хотелось брать его под руку, но поскольку все зорко смотрели на них, у нее не было выбора. Когда он легонько похлопал ее по руке, она насторожилась, готовая ринуться в бой.

— О нет, моя дорогая, не здесь. Когда я буду объяснять тебе, чего я от тебя хочу, то сделаю это за запертой дверью моей спальни — спальни лэрда, идеально чистой спальни лэрда.

Глава 12

Колин сдержал свое слово. Мягким, но властным движением он втолкнул Синджен в спальню лэрда, потом закрыл дверь и запер ее на ключ. Затем, не спуская с нее глаз, положил ключ в карман своего жилета. Она прошла в середину огромной комнаты и остановилась, обхватив себя руками и потирая ладонями плечи.

— Хочешь, я затоплю камин?

Она покачала головой.

— А я думаю, что это недурная мысль. Ведь скоро ты разденешься донага, а я не хочу, чтобы ты дрожала от холода. Я хочу, чтобы ты дрожала от страсти.

«Вот оно, мужское наказание», — подумала Синджен, глядя на него. Теперь он был полным хозяином положения уже хотя бы потому, что был намного крупнее и сильнее ее. И вид у него был злой, решительный и до странности сердитый. А ведь она не сказала ничего, что могло бы вызвать его гнев, по крайней мере за обедом. Возможно, все дело в этом так раздражающем его запахе воска и лимона.

Но на счастье Синджен, она выросла рядом с двумя своевольными, упрямыми и очень умными братьями, которые преподали ей немало полезных уроков относительно мужчин, их странных взглядов и непостижимого поведения.

Колин вел себя сейчас как султан, а ей была отведена роль рабыни. Эта картина, представшая перед ее мысленным взором, пришлась ей по душе. Она понравилась бы ей еще больше, если бы Колин смеялся и дразнил ее. И при этом на ней было бы множество покрывал всех цветов, и она танцевала бы перед ним, сбрасывая их одно за другим, и он…

— Чему это ты улыбаешься?

— Я подумала о покрывалах.

— Джоан, о чем ты говоришь? Ты повредилась умом?

— О нет. Я просто представила тебя в роли великого султана, а себя — в роли рабыни, которую ты выбрал на эту ночь, и я танцевала перед тобой, закутанная во множество покрывал.

Колин молчал, не зная, что сказать. Она была непредсказуема; то, что она думала и говорила, часто бывало совершенно неожиданным. Даже когда ей случалось сказать что-нибудь, чего он мог ожидать, он все равно удивлялся тому, как ясно, прямо и искренне это сказано. И такое положение дел ему не нравилось.

— Ну что ж, по-моему, эта идея очаровательна и вполне уместна. Однако сегодня за неимением покрывал ты будешь танцевать для меня просто обнаженной. А если тебе понадобится аккомпанемент, я стану хлопать в ладоши. Что касается покрывал, то я куплю их тебе, когда вернусь в Эдинбург. Потом мы сможем еще раз разыграть эту сцену, уже в полном соответствии с твоей фантазией.

— Ах, вот как, значит, ты собираешься уехать завтра утром? И надо полагать, до рассвета? Ну, конечно же, пока я еще буду спать. Я отлично понимаю тебя, Колин. Тебе совершенно не хочется иметь дело с женой, которая, возможно, станет жалобно умолять тебя не покидать ее, не оставлять ее в этом доме, в этом поместье, в этой проклятой чужой стране? Может быть, мне удастся уговорить тебя не уезжать? Нет, вряд ли. Ах да, я чуть было не забыла про твою очаровательную родню, с которой мне придется жить. Тетушка Арлет такая милая — ну просто прелесть. Она ненавидит тебя, она ненавидит меня; насколько я могу судить, в своей жизни она любила только двух человек: твоего брата и твоего отца, который обманул ее, не исполнив обещания жениться, — по крайней мере, она уверена, что это было именно так. Что касается Серины, то трудно сказать, кем она себя считает: человеком или феей. Она ненормальная, правда, это получается у нее довольно мило. Ну а дети — что ж, я просто-напросто буду и дальше колотить их, если мне так заблагорассудится!

— Сегодня вечером я больше не стану спорить с тобой, Джоан. Просто усвой, что во время моего отсутствия ты не будешь делать ничего — абсолютно ничего. Ты должна быть любезной с моими домочадцами и моими детьми. Вот и все, чего я жду от тебя, моей жены.

— Иди к дьяволу, Колин.

Она воинственно вздернула подбородок, и он почувствовал, как кровь быстрее побежала по его жилам, отлила от головы и, черт бы ее побрал, прилила к паху. Эта девушка, которая так пылко боготворила его в Лондоне, которая всю дорогу до Шотландии настойчиво просила его мужского тела, совершенно переменилась и теперь предстала перед ним грозной фурией. В эту минуту в ее голубых глазах не было видно и следа былого обожания. В них горел огонь, но огонь холодный, как блеск луны. И это тоже возбуждало его.

Он шагнул к ней. Она не попятилась. Нет, она не станет с визгом бегать от него по всей спальне, как Аликс однажды бегала от Дугласа. Правда, когда Дуглас ее догнал, визг тут же прекратился, и Синджен поняла, что то, чем они занимаются, прекрасно. Но то, что может произойти сейчас, не будет прекрасным.

— Я позволю тебе поцеловать меня, Колин. Я уже говорила тебе — мне это очень нравится.

— Ну, разумеется, я буду целовать тебя.

— Если хочешь, я тоже буду тебя целовать.

— Конечно, а как же иначе?

— Нет, я имею в виду другое: если хочешь, я буду целовать твой член и ласкать тебя. В первый раз мне доставило большое удовольствие слышать твои стоны и видеть, как твое тело напрягается и дергается — и все это только из-за того, что я делала с тобой.

Колин застыл как вкопанный, потом сглотнул. Его член отвердел и восстал. Он живо представил себе, как она наклоняется над ним, касается его мужского орудия ртом и руками, вспомнил, как ее шелковистые волосы рассыпались по его животу.

— Нет, — выдавил он из себя. — Я не хочу, чтобы ты это делала.

— Почему? Ведь тебе это нравилось. Я не понимаю, отчего в тот, первый раз ты так быстро попросил меня прекратить эти ласки. Я тогда только начала учиться, как делать это правильно, а сегодня могла бы продолжить и ласкать тебя очень долго. А что до тех, других вещей — я не хочу, чтобы ты опять делал это со мной. Мы уже договорились, что ты больше не будешь. Твой мужской орган слишком велик.

— Джоан, я уже объяснял тебе, что ты ничего об этом не знаешь. Для такой умной и образованной девушки, как ты, подобная неосведомленность в этом вопросе просто смехотворна. Я займусь с тобой любовью и войду в тебя как положено, как мужчины делают это с женщинами со времен Адама и Евы.

— Ну, хорошо, я вижу, что тебе этого очень хочется. Я просто проверяла, можно ли этого избежать. Я готова пойти с тобой на компромисс, Колин. Думаю, что один раз я смогу выдержать. Вероятно, это будет не так уж тяжело. Но больше, чем на один раз, я не согласна. И с твоей стороны было бы жестоко настаивать.

Он не выдержал и расхохотался.

Видит Бог, в Эдинбурге он ужасно по ней скучал, хотя и вопреки своей воле. Вот чертова англичанка, как же она его приворожила! Он вовсе не хотел по ней скучать, напротив, он был не прочь закрутить с другими женщинами, однако не сделал этого, хотя несколько дам завлекали его так откровенно, что только слепой не сообразил бы, чего они добиваются. Он так и не дотронулся до других женщин, а вместо этого думал о своей жене, ее длинных белых ногах и еще более — о ее абсолютной честности, для которой немыслим любой обман. Он тихо выругался, подумав о том, что никогда, ни единой минуты не верил в то, что она способна в сердцах ударить ребенка, даже такую несносную обманщицу, как Далинг.

— Нет, мы сделаем все так, как положено природой, — сказал он. — Я и так слишком долго ждал. Я не создан для безбрачия, во всяком случае, больше не собираюсь его терпеть. Сегодня я возьму тебя столько раз, сколько захочу, и поверь мне, Джоан, тебе это понравится.

Она не шелохнулась и даже бровью не повела.

— Ты вынуждаешь меня говорить начистоту, так сказать, вывернуть душу наизнанку, хотя это для меня и унизительно. — Она сделала глубокий вдох и, глядя ему в глаза, продолжила: — Колин, я не беременна.

— Ну и отлично. Нам с тобой надо подольше пожить вместе, прежде чем ты начнешь рожать мне детей. Нам необходимо научиться лучше понимать друг друга. И ты должна будешь вполне усвоить, какую роль тебе предстоит играть в моем доме и чего я от тебя требую.

— Нет, Колин, ты меня не понял. Я имела в виду, что не беременна именно сейчас.

Какое разочарование, какой крах! Колин почувствовал, как кровь, прихлынувшая было к его паху, снова приливает к голове. Пожалуй, если бы сегодня было полнолуние, он бы в безысходной тоске завыл на луну и как безумный стал бы, стеная, бегать по мондским пустошам.

Он поглядел на нее со все еще теплящейся надеждой.

— Может быть, ты хотела сказать, что узнала об этом — о том, что ты не беременна — на прошлой неделе?

— Нет, я узнала об этом именно сейчас. В эту самую минуту, когда мы с тобой разговариваем.

Верил ли он, что она говорит ему правду? Да, он был уверен, что она не лжет.

— Тысяча чертей, — пробормотал он.

— Это любимое ругательство моих братьев, — заметила она. — Его не употребляет только Тайсон, потому что он священник.

— Надо полагать, что я не раз слышал его от твоих драгоценных братцев Райдера и Дугласа. Они всегда выкрикивали его, перед тем как наброситься на меня с кулаками.

— Они любят меня, — просто сказала Синджен и замолчала, ожидая, что он скажет дольше.

Но Колин больше не сказал ни слова, и было похоже, что он молчит не просто потому, что не может найти подходящего слова, а потому, что у него пропало всякое желание говорить.

— Да, — вздохнула Синджен. — Действительно, тысяча чертей.

— Подойди ко мне, и я тебя поцелую.

Что ж, это, конечно, не решит никаких проблем, но, по крайней мере, будет приятно, в этом она не сомневалась. Она подошла к нему не колеблясь.

— Мне нравятся поцелуи. Спасибо, Колин.

Это не был самый лучший из его поцелуев, подумала она. Ей хотелось, чтобы он поцеловал ее так же, как целовал в их первую брачную ночь. Отпустив ее губы, Колин мягко отстранил ее от себя, однако продолжал держать ее за руки чуть выше локтей. Он жадно вдыхал исходящий от нее аромат и ощущал под пальцами ее нежную плоть.

Не сводя глаз с его губ, которые только что целовали ее, она проговорила:

— От Эдинбурга до замка Вир всего полдня пути.

— Я знаю.

— Ты бы мог приезжать домой один — два раза в неделю.

— Да, мог бы, но не буду, пока окончательно не улажу все дела.

— Ты знаешь, где сейчас Роберт Макферсон? Ты поговорил с его отцом, старым лэрдом?

— Я понятия не имею, где сейчас обретается Роберт Макферсон. Возможно, он приехал сюда вслед за мной — откуда мне знать? Но я предполагаю, что скорее всего он все же остался в Эдинбурге и останется там впредь, чтобы попытаться напасть на меня. Правда, до сих пор он больше не предпринимал новых попыток. Я встречался со старым Лэтемом, его отцом, и он сказал, что сам не понимает, отчего его сын ведет себя так недостойно и трусливо. Он попытался дать ему знать, что хочет его видеть, но тот до сего дня так и не появился. Старый Лэтем рассказал, будто он узнал от Робби, что у меня нет против него никаких доказательств. А сам он ни в чем отцу не признался. Так что будем ждать. Рано или поздно Робби придет ко мне.

— Почему бы тебе просто не убить его?

Колин изумленно уставился на нее.

— Ты ведь женщина, — медленно произнес он. — Считается, что женщины мягкосердечны, что им отвратительны насилие и война. Неужели ты действительно хочешь, чтобы я его убил?

Она на мгновение задумалась, потом кивнула:

— Да, по-моему, это необходимо. Судя по тому, что я о нем знаю, он человек весьма неуравновешенный, нечто в том же роде, что и твоя тетушка Арлет. Мне не хочется жить в вечном страхе, что он убьет или ранит тебя. Думаю, ты должен его убить, но, разумеется, так, чтобы на тебя не пало подозрение.

Колин потерял дар речи.

— Я могла бы написать своим братьям, — невозмутимо продолжала она, — и спросить у них, как лучше взяться за это дело.

— Нет, — сказал он поспешно, — не надо, не пиши. Послушай, Джоан, возможно, Робби и не причастен ко всей этой неприятной истории. Не могу сказать, что я сам в это верю, но это все-таки возможно. В конце концов, тогда, в Эдинбурге, пострадал не я, а ты. А Робби хороший стрелок. Трудно предположить, что он мог так промахнуться.

— Ты забываешь про покушение в Лондоне. И должна сказать тебе, Колин, что «неприятная история» — выражение слишком мягкое для покушения на убийство.

— Но я не уверен, что это был он. Я так думаю, но я не уверен.

— Значит, ты останешься в Эдинбурге, пока он не убьет тебя или же пока ты сам не убьешь его, защищая свою жизнь?

Он криво усмехнулся:

— Пожалуй, ты описала ситуацию довольно точно.

— Порой мне кажется, что мужчинам недостает решительности.

— Джоан, мне бы не хотелось, чтобы меня повесили.

— О нет, ты слишком ловок, чтобы навлечь на себя подозрение. Не правда ли?

— Не знаю. Прежде мне никогда не доводилось совершать преднамеренное убийство.

Он отпустил ее. Она подошла к одному из огромных, обитых кожей кресел и встала за ним, положив руки на его спинку.

— Мне тоже. Но я хочу, чтобы ты обдумал, как это можно сделать. И еще мне бы хотелось, чтобы ты извинился за свое сегодняшнее безобразное поведение.

Колин надменно выпрямился и холодно посмотрел на нее.

— Мы с тобой заключили соглашение, Джоан, но ты его не выполнила. Ты ослушалась меня.

— И если бы не мое теперешнее недомогание, ты бы наказал меня за непослушание.

— Близость — это не наказание, черт бы тебя побрал!

— Как же! Я твоя жена, так мне ли не знать, что это такое? Это болезненно, унизительно и может доставить удовольствие только мужчине, который, я в этом не сомневаюсь, может совокупиться с козой и тоже испытать при этом приятные ощущения.

Колин выругался. Синджен не услышала при этом ничего нового — она уже знала его лексикон, — однако брань свидетельствовала о том, что он расстроен. И, будучи по натуре добродушной и незлопамятной, она сказала:

— Ну, хорошо, Колин, я прощу тебя, несмотря на то, что ты не считаешь нужным извиниться. Я продолжу работу по благоустройству дома, но должна сообщить тебе, что все двести фунтов, которые у меня были, я уже потратила.

— Вот и прекрасно, значит, теперь ты перестанешь лезть не в свое дело.

— О нет, вовсе нет. Если ты откажешься дать мне еще денег, я просто буду молча улыбаться местным лавочникам и не стану мешать миссис Ситон, как и раньше, услаждать их слух рассказами о том, как ты, охотник за приданым, сумел ловко подцепить богатую наследницу.

— Что? Ты сказала: «как и раньше»?

— Вот именно. Миссис Ситон очень нравится снова чувствовать себя важной персоной. Она даже искренне привязалась ко мне, поскольку я — неиссякаемый источник денег. Завоевать ее благорасположение оказалось очень просто.

У Колина было такое чувство, будто он нечаянно забрел в трясину и тонул в ней без всякой надежды на спасение.

— Я поговорю с ней и велю ей держать язык на привязи!

Он знал, что проиграл и что эта попытка вернуть себе хотя бы видимость прежней безраздельной власти в доме — не более чем жалкая потуга. Но все равно его жена могла бы смотреть на него без этой довольной ухмылки. Колин вздохнул и переменил тему разговора:

— По правде говоря, я приехал домой, чтобы повидать тебя. Ну и детей, конечно. Ты все-таки постарайся завоевать их симпатию.

— В таких делах детей нельзя торопить. Филип и Далинг — не исключение. И я вполне довольна тем, как развиваются наши отношения.

— Джоан, тебе же только девятнадцать, а не девяносто девять! А послушаешь тебя, так можно подумать, будто ты знаешь о детях все, что только можно.

— Еще бы мне не знать. Я на собственном опыте убедилась, что дети непредсказуемы, упрямы, капризны и невероятно изобретательны. Но злоба и враждебные чувства мало им свойственны. Кстати, мне было бы легче завоевать расположение твоих детей, если бы ты остался и помог им понять, что их мачеха — милейшая женщина.

— Я еду в графство Клэкмэннэн, чтобы проследить за покупкой овец. А другой скот я куплю в Бервике. Домой я вернусь, когда куплю всю нужную мне скотину и либо убью Роберта Макферсона, либо сочту, что он не виновен.

Синджен посмотрела на него и, помолчав, сказала:

— В кабинете тебя ждут списки того, что нужно сделать для арендаторов поместья, которые я составила, когда навещала их дома. Полагаю, ты захочешь с ними ознакомиться?

Колин опять принялся ругаться, но она больше ничего не сказала, а только молча прошла за пахнущую затхлостью китайскую ширму и переоделась в ночную рубашку.

Утром он уехал, когда она еще спала.

Услышав, как огромные настенные часы на первом этаже пробили двенадцать, Синджен улыбнулась. Вот и полночь. Стало быть, теперь осталось уже недолго ждать.

Она не ошиблась. Не прошло и десяти минут, как раздалось тихое царапанье, как будто за панелями скребли коготками крысы. Затем послышались знакомые душераздирающие стоны и лязг цепей.

Синджен очень медленно села на кровати и мысленно сосчитала до пяти. После этого она издала вопль, полный такого ужаса, что даже сама испугалась:

— О, пожалуйста, перестань, оставь меня! О, силы небесные, спасите меня, спасите!

Затем она по примеру невидимого призрака жалобно застонала.

— Я не могу этого вынести, — стонала она. — Мне придется покинуть этот ужасный дом. О, Жемчужная Джейн, не надо, не надо!

Наконец царапанье, стоны и лязг цепей смолкли. Когда часом позже Синджен встала с постели, она улыбалась до ушей.

Филип беспокойно ерзал во сне. Ему снилась большая форель, которую он поймал на прошлой неделе в озере Лох-Ливен, когда они с Коротышкой Мердоком ходили на рыбалку. Во сне эта форель становилась все крупнее и крупнее, пока рот у нее не сделался огромным, как дверной проем. Коротышка Мердок потрепал его за шею, говоря, какой он отличный рыбак, и голос у него был тихий, а потом стал еще тише…

Но тут он вдруг ясно понял, что и пальцы, касающиеся его шеи, и этот тихий голос принадлежат вовсе не Коротышке Мердоку. Форель внезапно исчезла, и он снова лежал в своей кровати — но он был не один!

Он снова почувствовал, как чьи-то пальцы легко коснулись его шеи, и тихий-тихий голос произнес:

— Ты умный мальчик, Филип, умный и добрый. О да, ты хорошее дитя.

Филип рывком сел на кровати и увидел, что около него, протягивая к нему руку, стоит мертвая женщина.

У нее были длинные, почти белые волосы и свободное белое платье. Она была молодой и красивой, но очень страшной. Ее простертая рука находилась всего в нескольких дюймах от его лица, и эта мертвая рука с длинными мертвыми пальцами была еще белее, чем ее платье.

Филип сглотнул и завопил что было мочи. Он схватил край своего одеяла и натянул его себе на голову. Это просто кошмар, говорил он себе, это его воображение превратило пойманную форель в привидение, только и всего — однако он зарывался все глубже и глубже в толстую перину и держался за одеяло так крепко, словно от этого зависела его жизнь.

Тихий голос заговорил с ним снова:

— Филип, я Новобрачная Дева. Твоя мачеха говорила тебе обо мне. Я защищаю ее, Филип. Твоя Жемчужная Джейн боится меня. И ей не нравится, как ты и Далинг пытаетесь испугать Синджен, чтобы выжить ее из дома.

Затем голос смолк так же внезапно, как и раздался. Филип лежал не шевелясь. Поскольку под одеялом было мало воздуха, он проделал в перине маленькую канавку, выходящую на край кровати. Он лежал и, тяжело дыша, со страхом ждал, что произойдет дальше.

Только на рассвете он решился осторожно высунуть голову из-под одеяла. В спальню просачивался слабый утренний свет. Вокруг не было видно ничего и никого. И никаких следов Новобрачной Девы.

Синджен продолжала заниматься своими обычными хозяйственными делами; при этом она сохраняла самый безмятежный вид и мило улыбалась, хотя порой ей ужасно хотелось, чтобы тетушка Арлет упала в глубокий-преглубокий колодец и обратно не выбралась. Колина уже не было четыре дня, и время от времени ее охватывала такая злость на него, что ее всю трясло.

Ей хотелось бросить все и поехать в Эдинбург. А может быть, он сейчас в графстве Клэкмэннэн или в Бервике? Черт бы его побрал.

В то утро, ближе к полудню, в замок Вир наконец прибыли ее чемоданы и кобыла Фанни — их доставили три конюха из Нортклифф-Холла во главе с Джеймсом, старшим конюхом. Синджен запрыгала от радости, как малый ребенок. Она была в таком восторге, что даже поцеловала Джеймса и обняла остальных трех конюхов. Джеймс сказал, что в Нортклифф-Холле все благополучно, все здоровы, включая ее матушку, вдовствующую герцогиню Нортклифф, которая, правда, несколько удручена, поскольку теперь ей стало некого наставлять на путь истинный.

Джеймс отдал Синджен письма от ее семьи, перехватил взгляд Далей, которая пялилась на него так, будто он был наследным принцем, и с видимым удовольствием принял предложение заночевать в замке.

На следующее утро Синджен проводила конюхов. Когда они уехали, набив свои седельные сумки провизией и ее письмами родне, она прошла на конюшню и собственноручно оседлала Фанни.

— Славная кобылка, — заметил Коротышка Мердок. Молодой Остл согласился со всем пылом своих двадцати двух лет. Георг II, дворняга неопределенного происхождения, истошно залаял, почуяв запах незнакомой лошади, и Крокер обрушил на него град таких сочных, цветистых ругательств, что Синджен мысленно пообещала себе, что будет брать у него уроки.

День был теплый, солнце ярко светило на голубом небе. Синджен направила Фанни на подъездную дорогу для экипажей, которую она приказала расширить и заново посыпать гравием, твердо заверив при этом работников, что лэрд по возвращении заплатит им за работу.

Синджен ехала и улыбалась. В тот же день, когда Колин уехал, она отдала еще несколько распоряжений. В домиках трех арендаторов она велела заново перекрыть обветшалые крыши. Тогда же она купила семь коз и раздала их арендаторам, у которых в семьях были младенцы или дети постарше. Кроме того, она послала мистера Ситона, который всегда был не прочь лишний раз продемонстрировать соседям и лавочникам свою значительность, в Кинросс, чтобы он закупил там зерно и крайне необходимый сельскохозяйственный инвентарь. Привезенные им двадцать бочонков зерна и несколько дюжин кур были розданы нуждающимся арендаторам.

Да, она не сидела сложа руки, а вмешивалась во все, во что хотела, и если Колин на днях не вернется, она, чего доброго, не удержится и начнет пристраивать к замку Вир новое крыло. Кроме всего прочего, она заказала местной швее сшить четыре флага для четырех башен замка. Цвета родовых клетчатых пледов и кильтов Кинроссов были красный, темно-зеленый и черный. Синджен очень хотелось увидеть Колина в клетчатой юбке шотландских горцев — кильте, но ношение кильтов было запрещено уже более полувека, после битвы при Каллодене, когда было разгромлено последнее якобитское восстание. Ну что ж, запрет на кильты — это, конечно, печально, но клетчатые флаги цветов Кинроссов скоро будут гордо реять на башнях замка.

Синджен пустила Фанни в галоп и, доскакав до берега озера Лох-Ливен, бросила поводья, чтобы кобыла смогла напиться его холодной воды. Она посмотрела на восток, где, захватывая даже склоны далеких Ломондских холмов, простирались обширные пустоши, бесплодные, безлюдные и первозданно дикие. Даже с этого расстояния можно было различить кусты лилового вереска, растущего между валунами и пробивающегося к свету из глубоких расщелин. А на западе между тем зеленели тучные поля, каждый акр здесь был обработан и покрыт густой порослью пшеницы, ржи или ячменя. Земля, полная противоречий и красоты, такой чарующей, что Синджен чувствовала — она проникает в самые глубины ее сердца. Теперь это была ее земля, и ей уже не было пути назад.

Она потрепала гладкую холку Фанни.

— Я стала романтичной, а ты растолстела, — сказала она, вдыхая чистый воздух, благоухающий ароматами жимолости и вереска. — Ведь Дуглас держал тебя в конюшне без движения и позволял тебе есть до отвала, не так ли? Что тебе сейчас нужно, дорогуша, так это славный, быстрый галоп.

— Иногда я говорю это своим подружкам, — сказал мужской голос.

Синджен медленно повернулась в седле и увидела всадника на великолепном гнедом коне берберской породы. До него было меньше шести футов — почему же Фанни не заржала?

— Странно, что моя кобыла не предупредила меня о вашем приближении, — сказала Синджен, оглядывая его с головы до ног.

Он нахмурился. Ему хотелось, чтобы она выказала хотя бы немного страха. Или, по крайней мере, удивление по поводу его неожиданного появления. Впрочем, может, она просто медленно соображает и оттого не смогла оценить его шутку.

— Ваша кобыла не предупредила вас, потому что она сейчас пьет воду. Говорят, вода в этом озере волшебная, и лошадь будет пить ее, пока у нее не лопнет желудок.

— Тогда мне надо ее остановить. — Синджен мягко натянула поводья, заставляя Фанни вынуть морду из воды. — А вы кто такой, сэр? Вероятно, сосед?

— В общем, да, сосед. Ведь вы — новая графиня Эшбернхем, не так ли?

Синджен кивнула.

— А вы довольно красивы. По правде сказать, коль скоро вы такая богатая наследница, я ожидал, что вы будете похожи на ведьму с выпирающими, как у кролика, зубами. Надо думать, подцепив вас, Колин счел себя удачливейшим человеком на свете.

— Я рада, что не похожа на ведьму, иначе Колин никогда бы не женился на мне, какой бы богатой я ни была. А вот считает ли он себя удачливейшим человеком на свете — этого я не знаю.

Услышав эти слова, незнакомец нахмурился:

— Колин — болван, недостойный внимания и расположения женщин.

Пока он говорил, Синджен вгляделась в него внимательнее. Он был высок, возможно, даже выше Колина, хотя сказать с уверенностью было бы трудно, поскольку он сидел верхом на крупном жеребце. Поза у него была ленивая, выражение лица самодовольное, одет он был превосходно, и все сидело на нем как влитое. Он был так строен и изящен, что казался хрупким — впрочем, такое определение, пожалуй, звучало бы нелепо применительно к мужчине. У незнакомца была пышная шапка белокурых, очень мягких волос и довольно высокий лоб. Черты лица у него были необычные — тонкие и мягкие, почти как у женщины. Кожа была белая, глаза — бледно-голубые, линия скул и подбородка также больше подходила женщине, нежели мужчине. Неужели этот смазливый красавчик — коварный злодей?

— Как вас зовут? — спросила Синджен.

— Роберт Макферсон.

— Я так и думала.

— В самом деле? Что ж, это значительно упрощает дело, не так ли? Что этот ублюдок говорил обо мне?

Синджен покачала головой и ответила вопросом на вопрос:

— Это вы пытались убить Колина в Лондоне?

По его виду она сразу поняла, что это был он: изумление в его глазах было слишком преувеличено, а рука слишком быстро и грубо натянула поводья. Роберт Макферсон хохотнул, сгоняя муху с холки своего коня, и ответил:

— Возможно. Когда представляется удобный случай, почему бы не воспользоваться?

— Но отчего вы хотели убить Колина?

— Потому что он подлый убийца. Он убил мою сестру. Свернул ей шею и сбросил ее со скалы. Разве это не достаточная причина?

— А у вас есть доказательства, подтверждающие это обвинение?

Он подъехал еще ближе к Синджен. Ее кобыла резко задрала голову, нервничая и вращая глазами из-за запаха жеребца.

— Пожалуйста, не подъезжайте ближе. — И Синджен стала вполголоса успокаивать Фанни, не удостаивая Роберта Макферсона ни малейшим вниманием.

— Не понимаю, почему вы меня не боитесь. Ведь вы находитесь в полной моей власти. Я могу сделать с вами все, что захочу. Возможно, я изнасилую вас. Возможно, вы от этого забеременеете и родите ребенка, отцом которого буду я.

Синджен слегка склонила голову набок, устремив на него изучающий взгляд.

— Вы разговариваете, как плохой актер в какой-нибудь дрянной пьесе, идущей в театре «Друри-Лейн». Весьма любопытно.

Роберт Макферсон растерялся:

— Что любопытно, черт бы вас побрал?

Синджен смотрела на него холодно и задумчиво.

— Я представляла вас совсем другим, — сказала она. — По-моему, такие вещи случаются сплошь и рядом, вы не находите? Вы думали, что я с виду сущая ведьма, однако оказалось, что это не так. А я полагала, что вы выглядите, как Колин или, быть может, как Макдуф — вы ведь знаете Макдуфа, не так ли? — но оказалось, что вы совсем не такой. Вы… — Она осеклась. На языке у нее вертелось слово «хорошенький», но сказать ему такое было бы неблагоразумно. Слова «изящный», или «утонченный», или «красавчик» тоже не годились по той же причине.

— Так какой же я?

— Вы кажетесь довольно милым — истинным джентльменом, несмотря на ваши злые слова.

— Я вовсе не милый.

— А ваша сестра была на вас похожа?

— Фиона? Нет, она была смугла, как цыганка, но красива, красивей самой сладкой мечты грешника. Глаза у нее были голубые, как вода в зимнем озере, а волосы черные, как полночь, в которую дьявол скрыл и луну, и все звезды. А зачем вы об этом спрашиваете? Ревнуете к призраку?

— Нет, не ревную. Но мне интересно узнать, какой она была. Видите ли, тетушка Арлет — то есть мисс Макгрегор — уверяет, что Фиона влюбилась в Малколма и изменила с ним Колину и за это Колин убил ее. Мне это утверждение кажется странным, ведь Колин — самый совершенный мужчина на свете. Разве может сыскаться такая женщина, которая, имея его своим мужем, пожелала бы другого? Вы думаете, это возможно?

— Это он-то совершенный? Да он ублюдок, гнусный убийца! Черт побери, Фиона любила только своего мужа, будь он проклят! С тех пор как ей исполнилось пятнадцать лет, она мечтала только о нем и ни о ком другом, тем более не о Малколме, хотя тот ее и домогался. Наш отец пытался заставить ее выйти замуж за Малколма, поскольку после смерти его отца титул переходил к нему, но она об этом и слышать не хотела. Она отказалась от пищи и чуть не умерла с голоду, так что отцу в конце концов пришлось сдаться. Она заполучила-таки Колина, но счастье ее было недолгим. Сейчас я уже не помню, как у них все это началось, помню только, что она бешено ревновала Колина и вечно обвиняла его в изменах. Стоило ему посмотреть на другую женщину, как Фиона тут же начинала орать на него и пыталась выцарапать ему глаза. Наконец ему надоела и она, и ее безумная ревность, я могу это понять — но это не давало ему права избавляться от нее. Он не имел права сбрасывать ее с той чертовой скалы, а потом заявлять, будто ничего об этом не помнит. Кто поверит такой нелепице?

— Все это очень странно и запутанно, мистер Макферсон. Все рассказывают эту историю по-разному. К тому же мне совершенно непонятно, как Фиона могла верить, что Колин ей изменяет. Он бы никогда не нарушил свои брачные обеты.

— Какая чепуха! Разумеется, он нарушал эти обеты направо и налево и переспал со множеством женщин. В начале их брака Фиона была всегда весела, и в ней была бездна очарования. В ее присутствии мужчины теряли голову, и Колин очень этим гордился — но только поначалу. Ее ревность не знала границ, она ревновала его даже к служанкам из замка. Вот из-за этого он и начал спать с другими женщинами — чтобы наказать Фиону. Но это вовсе не значит, что он перестал спать и с ней. Она рассказывала, с какой безумной страстью он брал ее, как сильно он ее желал. Фиона была ведьма, ревнивая ведьма. Даже презирая ее, он вожделел к ней, хотел ее тела. И она желала его так же сильно, о чем остается только сожалеть. Но теперь она мертва, мертва, потому что наскучила Колину и он решил, что лучше ее убить. Мне пришлось отложить свое возмездие, потому что мой отец верил, что Колин невиновен. Но он стар, и его старческий ум слабеет. Он все еще отказывается действовать. Его камердинер рассказал мне, что он часто сидит и грезит вслух о тех ночах, когда он со своими людьми устраивал набеги на жителей низины или сражался с Кинроссами. Ну да теперь это уже не имеет значения, во всяком случае, для меня. Я делаю, что хочу. Скоро лэрдом стану я. Я уже несколько дней слежу за замком Вир. Я знаю — Колин поджидает меня в Эдинбурге, он хочет сразиться со мной, а может, даже и убить, как он убил мою сестру. Но я решил действовать по-другому. Я вернулся из Эдинбурга сюда. Наконец-то вы выехали из дома одна. Теперь вы поедете со мной.

— Зачем?

— Вы будете моей пленницей, и таким образом Колин окажется в полной моей власти. И тогда наконец правосудие свершится.

— Не могу выразить словами, как трудно воспринимать вас серьезно, когда вы декламируете такой отвратительный текст.

Роберт Макферсон зарычал от ярости и замахнулся на нее кулаком.

— Ну, нет, — сказала Синджен и быстрым, как молния движением стегнула его хлыстом по лицу.

Он громко взвыл. Его жеребец испуганно шарахнулся в сторону и сбросил его на землю. Он упал на бок, но тут же вскочил.

Синджен не стала дожидаться, что он предпримет дальше. Она направила Фанни прямиком на жеребца, но в самый последний момент резко отвернула в сторону и, схватив поводья чужого коня, перекинула их через его голову. Сначала жеребец заартачился, не желая, чтобы его вели в поводу, и едва не вырвал руку Синджен из плечевого сустава, но, в конце концов, сдался и побежал вместе с Фанни. Синджен слышала, как Роберт Макферсон выкрикивает ругательства ей вслед. Но в отличие от Гарта, коня Дугласа, его жеребец нисколько не реагировал на оттенки голоса своего хозяина. Слава Богу!

«Действительно странный человек, — думала Синджен, скача к дому. — Очень странный».

Глава 13

О своей встрече с Робертом Макферсоном Синджен не рассказала никому. Да и кому было рассказывать? Легко себе представить, как бы приняла такое известие тетушка Арлет.

Тысяча чертей, она бы, пожалуй, в восторге захлопала в ладоши и благословила Роберта Макферсона продолжить начатое. С нее сталось бы опоить жену своего племянника каким-нибудь сонным зельем и передать ее в руки Макферсона, засунув в джутовый мешок.

Неподалеку от границ владений Макферсонов Синджен отпустила поводья жеребца и шлепнула его по крупу. Она надеялась, что Роберту Макферсону придется очень долго тащиться пешком.

Надо не медля вызвать Колина из Эдинбурга. Но едва подумав об этом, Синджен отрицательно покачала головой. Не надо посылать за Колином. Надо быстро все обдумать, а потом так же быстро действовать. Действовать самой.

Переодеваясь из амазонки в темно-зеленое муслиновое платье, она думала о том, как поступил бы Колин, будь он сейчас здесь. Вызвал бы своего врага на дуэль? Макферсон был проныра, скользкий, смазливый проныра. Он показал свое истинное лицо тогда, в Эдинбурге, когда попытался застрелить Колина и вместо этого ранил Синджен. Она дотронулась до своей щеки, вспомнила, как ее рассек осколок камня. Порез уже зажил, и шрама не осталось, но это не имело значения. Она не может рисковать жизнью Колина. Она знала: сам бы он повел себя с этим Макферсоном честно, такой уж он человек. Но едва ли эта добродетель — чувство чести — есть и у Макферсона. Стало быть, придется ей расправиться с этим Робби Макферсоном самой. Потому что у джентльменов слишком возвышенные принципы; они руководствуются такими правилами поведения, от которых нет никакой пользы, если положение становится по-настоящему трудным. Ей необходимо что-то сделать, и, видит Бог, она это сделает. Она хочет, чтобы Колин остался жив и чтобы он целым и невредимым вернулся домой, к ней и к своим детям. Он так и не научится любить ее, если не вернется домой. Она вошла в северную башню и взбежала по лестнице, ведущей в комнату Колина. Ей был необходим пистолет, а в его комнате имелась изрядная коллекция огнестрельного оружия. Теперь она станет выезжать из замка Вир только вооруженной.

Дверь в комнату была наполовину отворена. Озадаченная Синджен бесшумно открыла ее еще шире.

Перед коллекцией мушкетов и пистолетов стоял Филип — он пытался высвободить из крепления дуэльный пистолет, такой древний, что Синджен сомневалась, может ли он еще выстрелить, не разорвавшись в руке.

— Филип, — тихо произнесла она.

Он вздрогнул всем телом и рывком повернулся к ней. Лицо его было бледно как мел.

— Ах, это ты, — сказал он с видимым облегчением. — Что ты делаешь в комнате моего папы?

— Я могла бы задать тебе тот же вопрос. Филип, зачем тебе этот дуэльный пистолет?

— Это не твое дело! К тому же ты просто глупая девчонка и все равно ничего не поймешь!

Синджен приподняла одну бровь и сказала:

— Ты действительно так думаешь? Ну что ж, если хочешь проверить свою точку зрения в деле, давай пойдем в сад и устроим состязание в стрельбе.

— Ты умеешь стрелять из пистолета?

— Само собой. Видишь ли, моими воспитателями были мои старшие братья. И я умею стрелять не только из пистолета. Мне нет равных в стрельбе из арбалета. А ты тоже хороший стрелок?

— Я тебе не верю.

— Почему? Какие у тебя причины не верить мне? Между прочим, однажды я ранила в руку одного опасного злоумышленника и тем предотвратила беду.

Филип отвернулся, и тут она увидела, что он беспокойно сжимает и разжимает руки.

Сообразив наконец, в чем дело, она была потрясена. Новобрачная Дева испугала его, сильно испугала, и это была ее вина. Раньше она никогда не разыгрывала привидение, чтобы напугать ребенка. Ей и в голову не приходило, что его охватит такой ужас. Она глубоко вздохнула и закусила губу от острого чувства вины.

— Что с тобой стряслось, Филип?

— Ничего.

— Кстати, я говорила тебе, что с тех пор, как я сюда приехала, мне уже несколько раз являлась Жемчужная Джейн?

Он вздрогнул и покраснел до корней волос.

— Этого глупого привидения не существует. Ты все выдумала, потому что ты девчонка и всего боишься.

— А мальчики не боятся привидений?

Он побледнел так, что, казалось, еще немного — и он лишится чувств. Но вместо этого он гордо вздернул подбородок — точно такой же, как у его отца, — и ответил с презрительной усмешкой:

— Конечно, нет!

— А помнишь, как я рассказывала про Новобрачную Деву, привидение, которое обитает в Нортклифф-Холле?

— Да, помню, только я тебе нисколечко не поверил.

— А зря. Она действительно существует. Однако… — Синджен сделала глубокий вдох. — Однако здесь, в замке Вир, она не появлялась. Насколько мне известно, она никогда не путешествовала, хотя я уверена, Шотландия ей бы очень понравилась.

Филип судорожно схватился за дуэльный пистолет, но Синджен отвела его руку.

— Да нет же, Филип, ее здесь нет. Пойдем со мной. Я тебе кое-что покажу.

Он последовал за ней, настороженный, готовый в любой момент броситься наутек.

— Это спальня моего папы.

— Я знаю. Входи.

Горничная Эмма протирала тряпкой большой гардероб. Синджен велела ей уйти, подождала, пока она не закроет за собой дверь, потом открыла шкаф, порылась в одном из его углов и, вытащив оттуда небольшую коробку, сняла с нее крышку.

— Смотри, Филип.

Она вынула из коробки парик с длинными волосами и свободное белое одеяние.

Филип побледнел и попятился.

— Не беспокойся, это же просто маскарадный костюм. Парик я смастерила из некрашеной овечьей шерсти и козьего волоса. Ты и Далинг попытались напугать меня, изображая Жемчужную Джейн, и должна сказать вам, что представление у вас получилось превосходное. В первый раз вы этими своими штучками перепугали меня до полусмерти. И я решила вам немножко отомстить. После вашего последнего визита ко мне я той же ночью явилась к тебе в обличье Новобрачной Девы.

Он изумленно уставился на нее:

— Так это ты была тем призраком, который дотронулся до моей шеи и велел мне оставить Синджен в покое?

— Да.

Ей хотелось сказать ему, что она очень сожалеет, что так ужасно его напугала, однако она промолчала — нетрудно было себе представить, как гордый мальчик воспримет такие слова.

— А почему папа называет тебя Джоан?

Она от неожиданности моргнула, потом усмехнулась.

— Он считает, что Синджен звучит как мужское прозвище, и в общем-то он прав, но все равно это мое имя, мне оно нравится, и я к нему привыкла. Хочешь называть меня Синджен?

— Да. Синджен… Так не назовешь какую-нибудь глупую девчонку или…

— Или злую мачеху?

Он кивнул, не сводя глаз с парика и белого одеяния.

— А как ты поняла, что это мы с Далинг, а не настоящая Жемчужная Джейн?

— По болотной грязи. Сама по себе она выглядела бы достаточно устрашающе, но вместе со всем прочим: с цепями, стонами, царапаньем за панелями — получился перебор. Кроме того, чтобы вполне удостовериться, наутро я спросила Далей, и она мне сказала, что вчера ты ходил на прогулку с Крекером и что вы пошли в сторону Кауэльской трясины.

— А-а.

— Так что сам понимаешь, Филип: этот дуэльный пистолет тебе ни к чему.

— Все равно я умею стрелять и победил бы тебя в любом состязании.

«Все-таки маленькие мальчики — прелесть, — подумала Синджен. — А потом маленькие мальчики вырастают во взрослых мужчин, но в одном отношении они совершенно не меняются».

— Филип, а ты уже умеешь фехтовать?

Этот вопрос удивил его.

— Н-нет, папа еще не научил меня.

— Ну что ж, тогда мы могли бы поучиться вместе. Макдуф говорил, что скоро навестит нас опять. Если к тому времени твой папа еще не вернется, возможно, мы сможем брать уроки у его кузена.

— А ты правда умеешь стрелять из арбалета?

— Правда.

— На верху южной башни есть старый арсенал. Там есть всякое оружие, в том числе арбалеты и шпаги. Крокер чистит и смазывает его, чтобы оно не ржавело. Это его увлечение.

— Хочешь, я научу тебя стрелять из арбалета?

Он медленно кивнул, искоса посмотрев на белый парик и воздушное белое платье.

— По-моему, Синджен — хорошее имя. А Джоан больше похоже на кличку для коккер-спаниеля.

— Мне тоже так кажется.

Приехавший на следующий день Макдуф нашел Синджен и Филипа в яблоневом саду, где они упражнялись в стрельбе из арбалетов, которые, несмотря на свой двухсотлетний возраст, отлично сохранились. Крокер сидел верхом на заборе, выстругивая новые стрелы, а под забором, у его ног, лежал его беспородный пес Георг II.

При виде здоровяка Макдуфа Георг II вскочил и неистово залаял.

— Георг, лежать!

Для пса, названного в честь короля, Георг II был на редкость послушен. Он тут же снова улегся у ног своего хозяина и положил голову на лапы, причем его виляющий что есть мочи хвост напоминал флаг, полощущийся на сильном ветру.

Синджен слышала собачий лай, но не обернулась.

— Вот так, Филип, у тебя получается отличная стойка. Так, правильно, держи арбалет под носом, а левую руку — совершенно прямо и неподвижно. Да, так хорошо.

Мишенью им служило пугало, набитое соломой, которое Синджен позаимствовала на пшеничном поле. До мишени было всего двадцать шагов.

— А теперь очень плавно отпусти тетиву.

Филип пустил стрелу, и она угодила пугалу в пах. Макдуф взвыл, изображая боль.

— Хороший выстрел, — одобрила Синджен и повернулась к гостю. — Макдуф! О Господи, вы вернулись как раз вовремя. Вы умеете стрелять?

— О нет, Синджен, только не я. Мне никогда не приходилось этим заниматься. Я так огромен и страшен, что на меня не осмеливаются напасть даже втроем.

С этими словами он поднял громадный кулак и потряс им.

— Иной защиты мне не требуется, по крайней мере так думают уличные грабители.

— Вы правы, — согласилась Синджен. — Вы видели выстрел Филипа?

— Разумеется. Филип, у кого ты научился так стрелять?

— У Синджен, — ответил мальчик. — Она меткий стрелок. Синджен, покажи ему.

Синджен не заставила себя упрашивать. Она прицелилась в пугало и быстро, но вместе с тем без излишней спешки выпустила стрелу. Стрела попала пугалу прямо в шею и пронзила ее насквозь.

— Мой Бог! — воскликнул Макдуф. — Какой прекрасный выстрел! Вас учили стрелять ваши братья?

— О да, только они не знают, что я теперь стреляю лучше их. А может быть, и знают, но никогда в жизни в этом не признаются.

— Вы умно поступили, что ничего им не сказали, — заметил Макдуф. — Это уязвило бы их мужскую гордость.

— Ох уж эти мужчины, — сказала Синджен. — Какая им разница?

— Не знаю какая, но для них это очень важно.

— Филип, будь добр, сходи к тетушке Арлет и скажи ей, что приехал кузен Макдуф. Кузен, вы погостите у нас?

— Пару дней, не больше. Я направляюсь в Эдинбург и заехал сюда только для того, чтобы узнать, не нужно ли вам чего-нибудь.

«Да, мне нужен мой муж!» — хотелось сказать ей, но вместо этого она спросила:

— Вы гостили где-то здесь, неподалеку?

— Да, недалеко от Кинросса живут мои друзья, Эшкрофты.

— Ну что ж, я рада, что вы побудете у нас, пусть даже и так недолго.

Макдуф кивнул, глядя, как Филип бежит к замку. Потом сказал с улыбкой:

— Я вижу, вы сумели приручить Филипа. А как насчет Далинг?

— Она крепкий орешек, но, кажется, я обнаружила ее слабое место.

— Синджен, ей же всего четыре с половиной года. Неужели у нее уже есть слабое место?

— О да, есть: она без ума от лошадей. Я сводила ее на конюшню посмотреть на мою кобылу Фанни, и она настолько преисполнилась восторгом, что ее платье чуть не треснуло по всем швам. Я пока еще не разрешила ей покататься на Фанни. Но когда разрешу, она будет в моем кармане.

— А вы опасная женщина, Синджен. Итак, все у вас идет хорошо.

— О да, все действительно идет. А насколько хорошо или не хорошо, зависит от времени дня и настроения здешних обитателей.

Она направилась к замку. По дороге Синджен то и дело останавливалась и хмурила брови.

— В чем дело? Что-то случилось? — спросил Макдуф.

— О, я просто составляю в уме список того, что еще надо сделать. Право же, этот перечень бесконечен. В курятнике нужно сделать новую крышу и починить ограду вокруг птичьего двора. Думаю, из-за всех этих дыр мы потеряли множество кур. Ох, как же много еще здесь дел! Давайте, я покажу вам наш новый огород. Кухарка радуется ему, как ребенок, а судомойка Джилли прямо волшебница, когда речь идет о выращивании овощей. Теперь она половину дня работает судомойкой, а остальное время проводит на огороде. Кухарка счастлива, Джилли вся сияет, и кушанья, которые нам подают, становятся лучше день ото дня. Теперь остается только уговорить кухарку научиться готовить некоторые английские блюда.

— Желаю удачи, — сказал Макдуф и рассмеялся.

Он с восхищением осмотрел огород, состоящий пока из зеленых ростков, слегка возвышающихся над плодородной темной почвой.

— Колин чувствует себя не в своей тарелке, — сказал он вдруг, остановившись возле большого колодца. Он облокотился на его истертый каменный парапет и посмотрел вниз.

— Он очень глубокий, — сказала Синджен. — И в нем очень вкусная вода.

— Да, я помню ее вкус. Я вижу, вы заменили старую цепь новой и прицепили к ней новую бадью.

— Да. А почему Колин чувствует себя не в своей тарелке?

Макдуф начал медленно опускать бадью в колодец, прислушиваясь, пока она не плюхнулась в воду. Тогда он поднял ее обратно, взял деревянную кружку, висевшую на крючке, погрузил ее в бадью и отпил воды.

— Такая же вкусная, как раньше, — сказал он и вытер губы тыльной стороной ладони.

— Так почему же Колин чувствует себя не в своей тарелке?

— Думаю, он чувствует себя виноватым.

— И правильно делает. Я здесь, а его рядом нет, а тут еще эта история с Робертом Макферсоном… — Она прикусила язык, злясь на себя за то, что сболтнула лишнее. Если Колин узнает, что Макферсон здесь, он сломя голову помчится домой, чтобы защищать ее. Пытаясь расправиться с Колином, Макферсон не станет стесняться в средствах, и если Колин вернется в замок, у его врага появится слишком много возможностей свести с ним счеты, включая захват его детей с последующим шантажом. Нет, ей придется разобраться с Робертом Макферсоном самой. Насколько она могла судить, другого пути просто не было — а она обдумала ситуацию очень тщательно, взвешивая все «за» и «против», как учил ее Дуглас.

— Какая история с Макферсоном? — спросил Макдуф. Синджен пожала плечами с простодушным видом монашки, далекой от грешных мирских дел.

— Я просто гадала вслух о том, что сейчас делает Колин, чтобы остановить этого человека.

— Ничего он не делает. Макферсон где-то затаился, залег в нору. Колин несколько раз навещал старого лэрда и узнал, что Роберт пытался сговориться с его людьми у него за спиной и захватить власть в клане. Новость неприятная, но, к сожалению, это правда. Колин сейчас в немалом затруднении, потому что, сказать по правде, старый лэрд ему нравится, несмотря на все выходки Роберта и Фионы.

— Он найдет выход, — лаконично ответила на это Синджен, окидывая взглядом ячменное поле, виднеющееся на востоке. — Дождя не было уже три дня, а он нам очень нужен.

— Дождь будет, он здесь всегда идет в нужное время. Для земледелия эти края — настоящий рай. Колину повезло, что у него так много пахотной земли. Здесь, на полуострове Файф, климат мягкий и всегда достаточно влаги. Между тем изрядную часть территории Шотландии занимают бесплодные скалы, пустоши и холмы. Да, Колину очень повезло, что у него есть замок Вир. А его предкам повезло, что они поселились именно здесь, а не в Горной стране или на англо-шотландской границе.

— Вряд ли первые Кинроссы имели возможность выбирать, где им селиться. Между прочим, Макдуф, а кто такие Эшкрофты?

Он улыбнулся:

— Друзья моих родителей. Мне давно следовало навестить их.

— Нас тоже. Я рада снова видеть вас.

— Мне бы хотелось увидеть все, что вы здесь сделали. Кстати, как Колин оценил результаты ваших трудов?

— Он был недоволен.

— Надеюсь, он не обидел вас?

— Обидел, и мне кажется, вы знали об этом еще до того, как задали свой вопрос.

— Возможно. Постарайтесь понять его, Синджен. С самого раннего детства Колин, как правило, терял все, что считал своим. Он научился быть скрытным, научился охранять то, что у него было, но это не всегда ему удавалось. Он был вторым сыном в семье, и если его старшему брату Малколму нравилось что-то из его вещей, эту вещь у него просто забирали. Я помню, что некоторые свои вещи Колин специально прятал. Среди них не было ничего ценного, просто несколько мелких вещиц, которые он любил и хотел сохранить и которые Малколм непременно бы у него отнял. Он предъявлял права на все, что было у Колина. Эти свои вещицы Колин положил в маленький резной ларец и спрятал его в дупле дуба. Он ходил к этому дубу, чтобы посмотреть на свои сокровища, только когда точно знал, что Малколма поблизости нет. Вероятно, именно в этом причина его желания вершить все дела в замке Вир самолично. Теперь все здесь принадлежит ему, а он привык защищать свое достояние. Он охраняет его очень ревностно.

— Понятно, — сказала Синджен, хотя на самом деле ей многое было непонятно. Поведение Колина было глупым. Ведь теперь он уже не мальчик, а взрослый мужчина.

— Колина невероятно раздражало, что у него нет средств, чтобы вернуть замку его былое великолепие. Вы, Синджен, очень помогли ему.

— А почему тетя Арлет так его ненавидит?

— Она женщина со странностями. Ход мыслей этой старой карги едва ли можно понять, если смотреть с позиций здравого смысла. Ее любимцем всегда был Малколм, почему — я не знаю. Вероятно, потому, что он был будущим лэрдом, и ей хотелось, чтобы он продолжал любить и уважать ее, когда станет здесь полновластным хозяином. С Колином же она обращалась так, словно он был отродьем какой-нибудь цыганки и самой что ни на есть последней спицей в колеснице. Помню, она рассказала Малколму, что Колин любит поэзию — эту любовь он унаследовал от своей матери, — и Малколм тут же заявил отцу, что он тоже любит поэзию и чтобы тот отдал ему ту книгу стихов, которая есть у Колина. И книга была отобрана у Колина и отдана ему.

— Но это же несправедливо!

— Наверное, да, но лэрд считал, что будущее рода Кинроссов находится в руках Малколма, а не Колина, поэтому Малколму ни в чем не отказывали. Как и следовало ожидать, это совершенно испортило его натуру. Что касается тетушки Арлет, то она ненавидела свою сестру по той простой причине, что желала заполучить лэрда, ее мужа. Говорят, что после смерти сестры она его заполучила — однако только в постели, а не у алтаря. Странные кренделя выписывает жизнь, вы не находите?

Синджен вздрогнула, но не от того, что клочковатые серые облака заслонили солнце, а от того сравнения, которое невольно пришло ей в голову. В ее семье никогда не было ничего подобного. Конечно, с ее матушкой всегда было тяжело ужиться, но на это можно было не обращать внимания. Теперь, когда между ними пролегло немалое расстояние и ей не приходилось больше терпеть ехидные речи леди Лидии, ее выходки могли даже показаться забавными.

— Но теперь лэрдом стал Колин, — продолжал Макдуф. — Он хороший человек, и, по-моему, он нашел себе превосходную жену.

— Это верно, — резко перебила его Синджен. — Жаль только, что он всегда в отъезде вместо того, чтобы жить дома и наслаждаться своим счастьем.

Что же ей делать?

В течение следующих двух дней Синджен обдумала все варианты действий, все сокращая и сокращая при этом перечни доводов «за» и доводов «против». От Колина не было вестей. Макдуф был неизменно услужлив, добр и любезен. Он согласился давать ей и Филипу уроки фехтования, и они оба быстро освоили рапиру. Он то и дело делал ей комплименты по поводу порядка, в котором она содержала дом, на что она всегда отвечала, что мыло и вода стоят недорого.

— Да, — говорил он, — но нужна немалая стойкость, чтобы противостоять тетушке Арлет со всеми ее выпадами и стенаниями.

Синджен внимательно осмотрела коллекцию огнестрельного оружия в комнате Колина и, в конце концов, выбрала маленький карманный пистолет с серебряной рукояткой и двумя стволами, которому было не более пятнадцати лет и который можно было спрятать в кармане юбки ее амазонки.

Теперь надо было отделаться от Макдуфа и начать кататься верхом в одиночестве, чтобы Роберт Макферсон мог на нее напасть. Синджен решила выставить себя в качестве приманки. Это был самый честный и самый простой способ разделаться с ним раз и навсегда. Она нисколько не сомневалась, что он или кто-то из его приспешников продолжает наблюдать за замком Вир. По этой причине она не отпускала Филипа и Далинг на дальние прогулки, и они ни на минуту не оставались одни, без присмотра. Возможно, эти внезапные строгости и удивляли их, однако они не задавали вопросов.

Утром того дня, когда Макдуф должен был уехать, Далинг, проглотив, как обычно, свою овсяную кашу, вдруг сказала:

— Знаешь, Синджен, я решила, что ты не уродина.

Макдуф ошеломленно воззрился на девчушку, Синджен же только рассмеялась и ответила:

— Спасибо на добром слове, Далинг. А то я от беспокойства чуть не разбила свое зеркальце.

— Можно, я покатаюсь на Фанни?

— Ах, вот оно что, — сказал Макдуф. — Теперь я понимаю: это дитя пытается применить военную хитрость.

— Далинг, а если я скажу тебе «нет», я снова стану уродиной?

Далинг немного поколебалась, но, в конце концов, отрицательно покачала головкой:

— Нет, просто тогда ты не будешь изумительной красавицей, как я, когда вырасту.

— Ну что ж, в таком случае мы могли бы прийти к компромиссу. Я посажу тебя перед собой, и мы покатаемся на Фанни вместе.

Девочка расплылась в улыбке, и Синджен поняла, что именно этого она и добивалась с самого начала. Вот и отлично, ее это тоже устраивает как нельзя лучше.

— Значит, теперь дети Колина называют вас Синджен?

— Да.

— Полагаю, что и Колину придется смириться с этим именем. Вы хотите что-нибудь передать ему?

Синджен подумала о том, что ей не хотелось бы, чтобы Колин возвращался домой, пока она еще не разобралась с Робертом Макферсоном, а один Бог знает, сколько времени ей на это потребуется. Вслух она сказала:

— Скажите ему, что дети и я скучаем по нему и что здесь все идет хорошо. Да, вот еще что, Макдуф. Скажите ему, что я бы никогда не стала красть его ларец из дупла в дубе.

Великан Макдуф наклонился и поцеловал ее в щеку.

— По-моему, Колин не прочел ни одного стихотворения с тех пор, как Малколм забрал у него ту книгу.

— Я подумаю, что здесь можно сделать.

— До свидания, Синджен.

Синджен подивилась, что конь Макдуфа, крупный жеребец добрых шести футов ростом, не охнул, когда его хозяин взгромоздился на его спину. Более того, могучий конь ухитрился даже встать на дыбы. Синджен продолжала стоять на стертой ступеньке парадного крыльца, пока Макдуф не скрылся из виду.

Вот теперь, сказала она себе, пришло время действовать.

Ей помешал Филип. Он просил и умолял дать ему показать ей Кауэльскую трясину. Он даже обещал — и его голос звучал при этом так, будто он предлагает величайшее сокровище — помочь ей привезти домой болотной грязи для собственных нужд. Это убедило Синджен. Давая согласие, она подумала: «Интересно, что скажет об этом тетушка Арлет?»

На болото их сопровождал Крокер. Синджен отметила про себя, что он вооружен, хотя в последнее время больше не было ни набегов, ни нападений. Может быть, это Колин приказал ему вооружиться? Наверное, именно так. Крокер только один раз упомянул имя Макферсона и, произнеся его, сплюнул.

Первый час они ехали по вересковым пустошам такой красоты, какой Синджен и представить себе не могла. Затем пустошь внезапно перешла в торфяник, а потом — в отвратительную трясину с гниющей растительностью, полощущейся в мутной, мелкой воде.

Крокер много чего рассказал Синджен про это болото и его обитателей. Наслушавшись этих историй, она бы ни за что не ступила в Кауэльскую топь хотя бы носком ботинка, даже если бы от этого зависела ее жизнь. Смрад здесь стоял ужасающий — смесь запаха серы и вони отхожего места, в которое давно не сыпали известь. Здесь было жарче, чем на пустоши, — это было довольно странно, но это было так. Жарко, влажно и не продохнешь от вони. Воздух был полон насекомых: они жужжали и кусались. Наконец Синджен решила, что пора положить этому конец. Она прихлопнула огромного комара и сказала:

— Хватит, Крокер! Давайте наполним ведра и оставим это гадкое место.

Весь обратный путь до замка Вир лил проливной дождь, быстро превративший день в ночь. Стало очень холодно. Синджен сняла с себя жакет амазонки и надела его на дрожащего Филипа. Что до Крокера, то его хлопчатобумажная рубашка вмиг промокла насквозь и прилипла к телу.

Синджен, беспокоясь, как бы оба они не заболели, проследила за тем, чтобы Крокер вымылся в горячей воде перед очагом на кухне, а Филип — в ванне, в своей спальне. Перед сном она проверила — Филип выглядел согревшимся и здоровым.

Наутро Далинг влезла на кровать Синджен. Она была уже полностью одета для катания на Фанни.

— Уже поздно, Синджен. Пойдем. Я уже одета.

Синджен открыла один глаз и как в тумане увидела маленькую девочку, сидящую рядом с ней.

— Уже очень поздно, — повторила Далинг.

— Поздно? А сколько времени? — Ее голос больше походил на сиплое карканье, горло болело. Синджен заморгала, чтобы разогнать мутную пелену, мешавшую ей видеть, и глаза ее пронзила острая боль. — О-о, — простонала она и упала обратно на подушку. — О нет, Далинг, я не могу, я заболела.

Далинг наклонилась над ней и прижала свою маленькую ладошку к щеке Синджен.

— У тебя жар, Синджен, сильный жар.

Лихорадка. Еще этого ей не хватало в придачу к боли, которая раскалывала ее голову. Ей надо встать и одеться. Надо проверить, все ли в порядке с Филипом, и придумать, как покончить с Макферсоном, и еще надо…

Она попробовала встать, но у нее ничего не получилось. Она была слишком слаба. Каждая мышца, каждая косточка в ее теле ужасно болели. Встревоженная Далинг слезла с кровати.

— Я позову Далей. Она знает, что надо делать.

Десять минут спустя дверь в спальню лэрда снова отворилась. Но это была не Далей, это была тетушка Арлет.

— Ну вот, наконец-то ты свалилась.

Синджен с трудом разлепила веки.

— Да, похоже на то.

— Ты не говоришь, а квакаешь, как лягушка. А Крокер и Филип вполне здоровы. Как и следовало ожидать, захворала только изнеженная английская мисс.

— Да. Дайте мне, пожалуйста, воды.

— Ты хочешь пить? Я тебе не служанка. Я пришлю к тебе Эмму.

Она вышла, не обернувшись и не сказав больше ни единого слова. Синджен ждала, что ей принесут воды, и горло у нее драло так сильно, что ей было больно дышать. В конце концов она заснула.

Когда она проснулась, у ее постели стояла Серина.

— Воды… пожалуйста.

— Конечно. — Серина повернулась и вышла. Синджен едва не расплакалась. О Господи, что же ей делать?

Но в отличие от тети Арлет Серина вернулась с графином воды и несколькими бокалами. Она наполнила один из них и поднесла его к губам Синджен.

— Пей медленно, — проворковала она. — О Боже, у тебя такой нездоровый вид. Лицо бледное, все волосы спутались. Ночная рубашка пропиталась потом. Да, нездоровый у тебя вид. Надо же, как внезапно ты заболела.

Синджен было все равно, какой у нее вид. Она пила, пила и пила. Напившись, она упала на подушку, тяжело дыша.

— Серина, я не могу встать.

— Да, я вижу, что ты очень больна.

— Поблизости есть врач?

— Да, есть, но он стар и недужен. Он посещает больных с большим разбором.

— Пошли за ним немедленно, Серина.

— Я поговорю об этом с тетей Арлет, Джоан.

И она удалилась, медленно выплыв из спальни в своем роскошном платье из темно-малинового шелка, таком длинном, что оно стлалось за ней по полу, как шлейф. Синджен попыталась позвать ее обратно, но ее голос превратился в едва слышный шепот.

— У нас нет денег, чтобы заплатить врачу. Это сказала тетушка Арлет.

Теперь у Синджен кружилась голова, головокружение было таким сильным, что ей трудно было сосредоточить взгляд на Арлет. Судя по часам, стоявшим возле кровати, день уже клонился к вечеру. Синджен снова хотелось пить и есть тоже, и ей нужно было помочиться.

— Пришлите ко мне Эмму или Далей.

— О нет. У Далей слишком много хлопот с детьми. О Господи, как здесь жарко, не правда ли? Тебе обязательно нужен свежий воздух.

Тетушка Арлет открыла все окна, раздвинула портьеры из бледно-золотой парчи и подвязала их.

— Вот так. Свежий воздух охладит твой жар. Поправляйся, моя дорогая. Я еще загляну к тебе.

Она опять ушла, и Синджен осталась одна. В комнате с каждой минутой становилось все холоднее.

Усилием воли Синджен заставила себя встать и помочиться, затем, шатаясь, добрела до кровати и, стуча зубами, залезла под одеяло.

На следующее утро в спальню тихонько проскользнул Филип. Он подбежал к кровати и посмотрел на Синджен. Она спала и дрожала во сне. Он положил ладонь ей на лоб и тут же отдернул ее. Синджен горела в лихорадке.

Тут он почувствовал, что в комнате очень холодно. Окна были открыты. «Это сделала тетя Арлет», — подумал Филип.

Он знал, что она заходила к Синджен, потому что потом она объявила всем, что Синджен почти совсем поправилась. Она продолжает нежиться в кровати только потому, что она англичанка и потому ленива и обожает всеми командовать. Тетушка Арлет задумала дурное, это ясно как Божий день. Филипу не хотелось додумывать эту мысль до конца.

Он закрыл окна и развязал привязанные портьеры. Потом принес из своей спальни еще одеял и укрыл ими свою мачеху.

— Пить, — прошептала Синджен.

Филип приподнял ее голову и поднес бокал к ее губам. Но она так ослабела, что ее голова бессильно откинулась. Филипу стало страшно.

— Тебе не стало лучше, — сказал он, и Синджен смутно расслышала в его голосе нотку страха.

— Нет… Я рада, что ты пришел, Филип. Ты пришел… я по тебе скучала… Помоги мне, Филип. — Ее голос замер, и он понял, что это уже не сон, а беспамятство.

Тетя Арлет велела им всем не входить в спальню лэрда. Она сказала, что не хочет, чтобы кто-нибудь еще подхватил ту легкую простуду, от которой слегла их мачеха. Она уверяла, что все в порядке и что их мачеха сама не хочет, чтобы ее навещали.

Но это было куда хуже, чем обычная простуда. Тетя Арлет солгала. Синджен была очень, очень больна.

Филип стоял около ее кровати, глядя на нее и думая, что же ему делать.

— Непослушный мальчишка! Сейчас же уходи отсюда! Ты слышишь меня, Филип? Подойди сюда!

Филип обернулся и посмотрел на тетушку Арлет, которая, грозно выпрямившись, стояла в дверях.

— Синджен очень больна. Вы ошиблись насчет ее состояния. Ей нужна помощь.

— Я и оказывала ей помощь. Она что-то наговорила тебе на меня? Если да, то она просто пытается перетянуть тебя на свою сторону и настроить против меня, понимаешь? И теперь я тоже пришла, чтобы помочь ей, глупый ты мальчишка. Уходи отсюда — я не хочу, чтобы ты от нее заразился и заболел.

— Вы сказали, что она просто нежится в постели, потому что она лентяйка. Как я могу заболеть от лени?

— У нее все еще остается легкая лихорадка, ничего серьезного, но в отсутствие твоего отца забота о твоем благополучии лежит на мне. Значит, я, кроме всего прочего, должна делать все, чтобы ты не заболел.

— Синджен очень хорошо заботилась обо мне и Далинг.

— Она пустая девчонка, неосмотрительная и беспечная, иначе она бы никогда не поехала с вами на это мерзкое болото. Я уверена, ты уже понял, что она просто забавлялась, притворяясь, будто заботится о вас. Ей нет никакого дела ни до тебя, ни до Далинг. Ей нет дела ни до кого из нас. Ей просто очень нравится приказывать нам всем и рисоваться перед нами своим богатством. Да, да, она на всех нас смотрит сверху вниз, как на бедных родственников, которых ей приходиться терпеть. Как ты думаешь, почему твоего родного отца нет здесь сейчас, из-за чего он уехал из дома? Из-за нее — вот из-за чего; он не выносит ее общества, потому что она все время тычет его носом в то, что он беден, и пытается им помыкать. Ей здесь не место, она здесь чужая — она англичанка. Сейчас же выйди из этой комнаты, Филип. Я не собираюсь повторять тебе это опять.

— Тетя, окна были открыты.

— О Господи, ну и что? Она сама велела мне открыть их. Я сказала ей, что это неблагоразумно, но она брюзжала и хныкала, пока я наконец не сделала, как она просила.

Она лгала, Филип это чувствовал, и внезапно ему стало очень страшно. Он не знал, что ему делать. Он оглянулся, посмотрел на Синджен и ясно понял, что если ничего не сделать, она умрет.

— Уходи, Филип.

Филип медленно приблизился к тетушке Арлет и даже кивнул, проходя мимо нее. Он уже придумал, что он сделает. Он еще раз обернулся и увидел, как тетя Арлет положила руку на лоб Синджен и удовлетворенно кивнула.

— Ну вот, я так и знала, — сказала она. — Жар уже почти спал. Нет никакой надобности посылать за врачом.

Филип вышел из спальни.

Глава 14

Нортклифф-Хом, близ Нью-Ромни, Англия

Была среда, середина теплого летнего дня. Александра Шербрук, графиня Нортклифф, дремала. Свекровь милостиво заверила ее, что теперь она может себе это позволить, и даже потрепала ее по щеке с чувством, которое можно было бы назвать расположением. И все это только потому, что она, Александра, снова вынашивает ребенка для Дугласа, подумала она. Можно подумать, будто она что-то вроде сосуда, предназначенного для нужд ее мужа. Но, несмотря на эту не очень-то приятную мысль, Аликс сняла платье и быстро заснула.

Ей приснилась Мелисанда, ее невероятно красивая сестра. Недавно Мелисанда родила дочь, очень похожую на Аликс, с такими же золотисто-каштановыми волосами и серыми глазами. «Наконец-то восторжествовала справедливость», — изрек по этому поводу Дуглас. Ведь их собственные сыновья-близнецы были точной копией роскошной красавицы Мелисанды, и, упоминая это обстоятельство в разговоре с Дугласом, Тони Пэриш, муж Мелисанды, всегда самодовольно ухмылялся.

Но во сне Аликс с Мелисандой явно было что-то не так: она неподвижно лежала на спине, ее прекрасные черные волосы разметались по белым подушкам, словно шелковый веер. Лицо ее было иссиня-бледным, дыхание — хриплым и медленным.

Внезапно ее волосы поменяли свой цвет, они были уже не черными, а каштановыми и были заплетены в толстую длинную косу. И лицо больше не было лицом Мелисанды, это было лицо Синджен.

Аликс открыла глаза и проснулась. Какой странный сон, подумала она и снова закрыла глаза. Она только что написала своей золовке — наверное, поэтому та и заняла место Мелисанды в ее сне.

Аликс успокоилась и снова задремала, но на этот раз ее ждало не сновидение, а тихий женский голос, повторяющий возле ее уха: «Синджен больна… Синджен больна… Она в беде. Помоги ей, помоги, ты должна ей помочь!»

Аликс нахмурилась, потом застонала и резко проснулась. У ее постели неподвижно и спокойно стояла Новобрачная Дева. Ее белое платье слабо мерцало. Призрак заговорил снова, однако его слова, тихие, но настойчивые, звучали только в сознании Аликс, а не слетали с его губ.

— Синджен больна… она в беде. Помоги ей, помоги ей.

— Что с ней случилось? Что приключилось с Синджен?

— Помоги ей, — с мольбой повторил тихий голос. Прекрасная девушка в мерцающем платье простерла к Аликс стиснутые руки. Пальцы у нее были длинные, очень тонкие и казались прозрачными; внутри темными тенями просвечивали кости. Ее чудные длинные волосы были так светлы, что казались почти белыми в лучах солнца.

— Помоги ей. Она в большой беде.

— Помогу, — сказала Аликс и встала с кровати. Привидение кивнуло, плавно отступило в угол спальни и начало таять на глазах у Аликс, становясь все бледнее и бледнее, покуда от Новобрачной Девы не осталось ничего. Совсем ничего.

Аликс глубоко вздохнула. Новобрачная Дева не являлась ей уже много месяцев, а когда приходила в последний раз, то улыбнулась и сказала, что у коровы фермера Илайеса прошла колика и она теперь может давать молоко для больного младенца, который живет в фермерском доме. А до того Новобрачная Дева приходила, когда Аликс нуждалась в ней, когда она исходила криком, рожая своих близнецов, и раздирающая ее боль была так ужасна, что она не чаяла пережить роды. Тогда Новобрачная Дева тоже явилась к ней и сказала, что с ней будет все хорошо и чтобы она ни на мгновение в этом не сомневалась. Аликс могла бы поклясться, что нежная рука коснулась ее лба, потом ее живота, и боль тут же ослабела. Дуглас — тот, конечно, уверял ее, что все это ей просто почудилось в бреду. Не надо было ему рассказывать. Он так упрямо отрицал существование фамильного призрака, и она понимала почему. Мужчинам неприятно признать существование чего-то такого, что они не могут крепко схватить за горло, рассмотреть, с чем они не могут поговорить и — если это что-то придется им не по вкусу — просто взять и свернуть ему шею. Новобрачную Деву нельзя было объяснить с помощью естественных причин — следовательно, она не существовала.

И вот теперь призрак снова вернулся, чтобы сообщить о том, что Синджен больна и что она в беде. Аликс вдруг почувствовала небольшое головокружение, но оно быстро прошло. Ее сердце билось учащенно, и она начала глубоко дышать, чтобы унять сердцебиение.

Дугласа не было в Нортклифф-Холле. Несколько дней назад он вернулся в Лондон, чтобы встретиться с лордом Эйвери в министерстве иностранных дел.

Впрочем, это не имеет значения — ведь от него все равно не было бы никакого толку. Если бы она пересказала ему слова Новобрачной Девы, он бы принялся над ней подтрунивать и смеяться и вел бы себя как болван. Нет, хорошо, что его тут нет, потому что он наверняка не позволил бы ей действовать. Он заставил ее пообещать, что, пока он будет отсутствовать, она ничего не будет предпринимать — а она знала, что действовать ей необходимо.

Аликс объявила домочадцам, что едет погостить у брата и его жены в Котсуолдзе. При этом дворецкий Холлис посмотрел на нее так, словно она сошла с ума, а свекровь, напротив, была явно рада, что на время избавится от ее общества.

Аликс знала: за последние пять лет Новобрачная Дева не раз являлась Софи. Она не станет сомневаться в словах своей невестки. Вместе они придумают, что предпринять.

Замок Вир

Тем же вечером, в десять часов, Филип незаметно выбрался из замка. Он не боялся или, во всяком случае, боялся не настолько, чтобы это мешало ему думать. Если ему и было страшно, то его тревога за Синджен пересиливала страх.

Он благополучно добрался до конюшен и успел почесать Георга II за шелудивыми ушами еще до того, как тот приготовился залаять и всполошить весь дом.

Филип не стал задерживаться в конюшнях, опасаясь разбудить конюхов, которые спали в задней комнате. Он оседлал Папоротника, своего пони, тихо провел его по подъездной дорожке, пока они не удалились от замка, и только здесь сел в седло.

Ему предстоял долгий путь, но он был полон решимости одолеть его. Он молился о том, чтобы успеть.

Он хотел рассказать Далей, что собрался сделать, но рассудил, что она не сможет держать язык за зубами. И вместо этого он, нарочно зевая во весь рот, как будто его клонило в сон, попросил свою няньку заглянуть к его мачехе, дать ей попить и накрыть ее столькими одеялами, сколько она сможет найти.

Далей обещала, что все сделает. Посылая пони в галоп, Филип помолился о том, чтобы тетя Арлет не застала Далей у Синджен и не уволила или, того хуже, не изувечила ее.

На небе сиял полумесяц; темные дождевые тучи, затягивавшие небо последние трое суток, исчезли, уступив место легким белым облакам, которые почти не заслоняли луну и звезды. Света было достаточно, и Филип видел дорогу очень ясно.

Когда сзади вдруг раздался топот подков, у него душа ушла в пятки. Он быстро повернул Папоротника в придорожные заросли и зажал ему ноздри, чтобы пони не мог заржать.

По дороге ехали три человека. Когда они приблизились, он ясно услышал их разговор.

— Пусть ума у нее и мало, а я все равно на ней женюсь.

— Нет, она будет моей, олух ты деревенский! Ее папаша дал мне обещание, а лэрд сказал, что объявит в церкви о нашей женитьбе.

Третий всадник расхохотался — смех у него был самодовольный, торжествующий. Потом он смачно сплюнул и сказал:

— Оба вы попали пальцем в небо, ребята. Разве вы не знали, что я уже переспал с ней и она теперь моя? Я скажу лэрду, и дело будет слажено: он объявит, что мы с ней поженимся. А вам, ребята, я скажу еще кое-что: хоть ума у нее и мало, зато титьки большие.

Послышались яростные крики и брань, кони ржали и сталкивались друг с другом. Филип стоял и ждал, затаившись в зарослях, молясь о том, чтобы драка поскорее закончилась и самый сильный из трех получил девушку, у которой мало ума, а двое остальных убрались к дьяволу.

Потасовка продолжалась минут десять. В конце концов, кто-то громко выругался, и тут же прогремел пистолетный выстрел. О Господи, подумал Филип и, давясь, сглотнул ком, вставший в горле.

Сразу после выстрела раздался истошный вопль, потом воцарилось гробовое молчание.

— Ты убил Дингла, дурак!

— Ну и что с того? Он с ней переспал, стало быть, сам напросился.

Второй всадник застонал, как от зубной боли, и заорал:

— А что, если у нее в утробе уже зреет его семя? Ты дурак, Элфи, набитый дурак! Теперь Макферсон выпустит нам кишки и велит подать их к завтраку.

— А мы ему ничего не скажем. Дингла шлепнули не мы, а проклятые Кинроссы, понял? Поехали!

Они уехали, оставив третьего на дороге. Филип немного постоял в нерешительности, потом привязал Папоротника к тисовому кусту и осторожно подошел к дороге. Дингл лежал на спине, широко раскинув руки и ноги. На его груди расплылось огромное красное пятно, глаза были удивленно раскрыты, зубы злобно оскалены. Сомнений не было — он был мертв.

Филипа вырвало. Он бросился обратно к Папоротнику, вскочил в седло и поскакал дальше.

Он узнал убитого Дингла, известного на всю округу забияку и одного из самых злобных бойцов на службе у Макферсонов.

Отец как-то показал его ему, сказав при этом, что Дингл — кретин и отличный образчик того сорта людей, которые служат у Макферсонов.

Филип скакал, пока Папоротник не начал задыхаться. Он позволил пони перейти на шаг и в конце концов задремал в седле. Через какое-то время Папоротник разбудил его, слегка ткнув мордой. Филип, не зная, сколько времени он проспал, испугался. Но его пони уже не мог скакать галопом, и ему пришлось продолжать путь шагом. Вскоре на дороге появилось еще несколько мужчин и женщин в крестьянской одежде. Что они делали там в середине ночи, так и осталось тайной. Филип не стал заговаривать с ними, хотя один из мужчин что-то закричал ему вслед, когда он проехал мимо.

В четыре утра он уже плыл на пароме в Эдинбург, отдав его хозяину все шиллинги, взятые им из денежного ящика отца, кроме одного. На время плавания Филип примостился в щели между мешками зерна, чтобы хоть немного согреться. Он добрался до городского дома отца только в начале седьмого. Перед этим он добрый час проплутал по улицам, разыскивая дом Кинроссов, и был уже готов расплакаться, когда наконец увидел его.

Энгус, зевая, открыл ему дверь и, так и не закрыв разинутого рта, в изумлении уставился на маленького сына своего хозяина.

— Ох ты Господи, да ведь это молодой хозяин! Вот лэрд обрадуется! А кто с вами приехал?

— Скорее веди меня к отцу, Энгус. Я должен сейчас же с ним увидеться.

Пока Энгус таращился на него, пытаясь собраться с мыслями, Филип прошмыгнул мимо него и побежал вверх по лестнице. Он продолжал мчаться со всех ног, пока не добежал до спальни лэрда и не распахнул ее двери, так что они с грохотом ударились о стены.

Колин тотчас проснулся и рывком сел в постели.

— Силы небесные, Филип! Какого черта ты тут делаешь?

— Папа, скорее, скорее едем домой. Синджен больна, очень больна.

— Синджен, — тупо повторил Колин, не понимая, о ком идет речь.

— Твоя жена, папа, твоя жена! Да скорее же, едем, едем!

Филип уже стягивал с него одеяло, сам не свой от страха и от облегчения, что он наконец-то добрался до своего отца.

— Джоан больна?

— Не Джоан, папа, а Синджен. Пожалуйста, поспеши. А то тетя Арлет даст ей умереть, я это точно знаю.

— Тысяча чертей, Филип, о чем ты толкуешь? Кто с тобой приехал? Что стряслось?

Говоря это, Колин сбросил с себя одеяло и, нагишом соскочив с кровати, тут же озяб в холодной спальне, освещенной серым светом раннего утра.

— Ну же, Филип, говори!

Филип смотрел, как его отец одевается, умывает лицо и жестом отсылает прочь появившегося в дверях Энгуса.

Он рассказал ему все: как они ездили на болото, как на обратном пути пошел дождь и Синджен сняла с себя жакет и надела его на Филипа. Он рассказал про выстуженную спальню лэрда, про открытые окна и про то, как тетя Арлет лгала им всем. Потом он замолчал, глядя на отца испуганными, немигающими глазами, и тихонько заплакал. Колин тут же подошел к сыну и крепко обнял его.

— Вот увидишь, Филип, все будет хорошо. Ты молодец, что приехал. Скоро мы с тобой будем дома, и Джоан поправится.

— Ее зовут Синджен.

Колин заставил своего изнемогающего сына съесть немного наскоро приготовленной овсянки. Через полчаса они оба уже были в седле. Колин предложил Филипу остаться и поспать, раз он так устал, но Филип наотрез отказался.

— Я должен сделать все, чтобы она поправилась, — сказал он, и Колин обрадовался, подумав, что его сын вырастет настоящим мужчиной.

Синджен охватил странный покой. Еще она чувствовала усталость, такую бесконечную усталость, что ей хотелось одного: заснуть и спать, спать, быть может, вечно. Боли больше не было, только сладкое желание погрузиться в беспамятство, отдаться этой усталости, которая так настойчиво засасывала ее. Она тихо застонала, и звук собственного голоса показался ей странным, далеким, как будто исходящим не от нее, а от кого-то другого. Как же она устала, устала… Как можно быть такой усталой и до сих пор не заснуть? Потом она услышала голос, доносящийся откуда-то издалека, и подумала: «Не мой ли это голос?» Но если это ее голос, то зачем она разговаривает? Ей больше не нужно говорить и никогда не будет нужно…

Нет, этот голос был сильным, громким, настойчивым, это был голос мужчины… недовольного мужчины. Она много раз слышала такой тон у своих братьев. Но это был не Дуглас и не Райдер. Их здесь не было. Теперь мужской голос приблизился к ней, говорил ей в самое ухо, но она не могла понять произносимых им слов. Да и зачем? Какая разница, о чем он говорит? Потом к первому мужскому голосу добавился второй, стариковский. Тише и мягче первого, он едва задевал краешек ее сознания, не пытаясь вторгнуться в него; ее сознание легко отталкивало этот ненавязчивый голос, и он откатывался назад, невнятный и неясный.

Требовательный мужской голос тоже затихал. Скоро она освободится и от него. Наконец он замер вдалеке, и ее голова бессильно упала набок, сознание начало ускользать. Она чувствовала, как ее дыхание становится все реже, реже…

— Проснись, чертова дура, проснись! Я тебе говорю, Синджен! Не смей сдаваться! Просыпайся, чертова кукла!

Эти крики, отозвавшиеся в голове острой болью, привели ее в чувство. Точно так же кричал ее брат Дуглас, но она знала, что это не Дуглас. Он сейчас далеко. У нее было такое чувство, будто она, шатаясь, стоит на краю чего-то очень близкого, но пока еще незримого; ее тянуло шагнуть туда, но она все еще боялась сделать этот шаг, хотя незримое что-то было странно манящим.

Мужчина снова заорал на нее, громко, резко; от этих звуков у нее раскалывалась голова. Она не могла этого вынести; ей хотелось крикнуть ему, чтобы он замолчал. Она отступила от края неведомой бездны, так злясь на то, что ей помешали, что даже открыла глаза, желая накричать на этого мужчину и потребовать, чтобы он оставил ее в покое. Она раскрыла было рот, но не издала ни звука. Перед ней был самый красивый мужчина, которого она когда-либо видела. Ее сознание вобрало в себя его облик: черные волосы, невероятно синие глаза, ямочку на подбородке; наконец она с трудом проговорила надсадным, сиплым шепотом: «Какой вы красивый». Потом она опять закрыла глаза, так как поняла, что это ангел и она находится в раю. Хорошо, что она здесь не одна, что он рядом…

— Открой глаза, черт бы тебя побрал. Я совсем не красивый, дуреха. Я даже не успел побриться!

— Ангелы не ругаются, — отчетливо произнесла она и снова заставила себя открыть глаза.

— Я не ангел, я твой чертов муж! Проснись, Синджен, проснись сейчас же! Я не позволю тебе больше дрыхнуть! Хватит разыгрывать трагедию, слышишь? Проснись, чтобы тебя черти взяли! Вернись ко мне, немедленно вернись, не то я побью тебя.

— Чертов муж, — медленно повторила она. — Да, вы правы. Я должна вернуться. Я не могу дать Колину умереть, я не хочу, чтобы он умирал… никогда, никогда. Его надо спасти, и только я могу это сделать. Он слишком благороден, чтобы спасти себя самому. Он не умеет быть безжалостным, поэтому только я могу его спасти.

— Тогда не покидай меня! Ты не сможешь спасти меня, если умрешь, это ты понимаешь?

— Да, — вымолвила она. — Понимаю.

— Вот и хорошо. Теперь я приподниму тебя, и ты попьешь воды. Хорошо?

Синджен слабо кивнула. Она почувствовала, как сильная рука приподнимает ее спину, как холодное стекло бокала касается ее губ. Она жадно пила, пила, и вода казалась ей нектаром богов. Вода текла по ее подбородку, стекала на ночную рубашку, но она была так измучена жаждой, что это было ей безразлично, главное — это чудесная, сладостная вода, которая льется ей в горло.

— Все, пока хватит. Послушай меня. Сейчас я оботру тебя влажным полотенцем и собью твой жар. Ты меня понимаешь? У тебя страшный жар, и необходимо остудить его. Но ты не должна засыпать, понятно? Скажи мне, что ты поняла меня!

Она сказала, но потом все смешалось. Ее сознание сосредоточилось на другом, когда она вдруг услышала пронзительный женский голос:

— Ей стало хуже так внезапно. Я уже собиралась послать за этим старым болваном Чайлдрессом, когда приехал ты, Колин. Я не виновата, что ей стало хуже. Казалось, что она уже почти поправилась.

Синджен застонала от страха и попыталась уползти от этой ужасной женщины, свернуться калачиком и спрятаться от нее. Красивый мужчина, который не был ангелом, спокойно приказал:

— Уйдите, Арлет. Я не желаю, чтобы вы опять входили в эту комнату. Уйдите сейчас же.

— Эта сучка станет рассказывать тебе небылицы! Колин, я знала тебя всю жизнь. Ты не можешь встать на ее сторону и пойти против меня!

Она снова услышала его голос, но он отдалился от нее. Потом наступила благословенная тишина. Внезапно лица Синджен коснулась прохладная мокрая ткань; она попыталась поднять голову и зарыться лицом в эту ткань, но снова услышала его голос, теперь уже ласковый, успокаивающий. Он говорил ей, чтобы она не шевелилась, он сделает так, что ей сразу станет лучше.

— Поверь мне, — говорил он, — поверь мне.

И она поверила. Он не даст той женщине подойти к ней. Она услышала, как другой мужчина со старым тихим голосом говорит:

— Продолжайте в том же духе, милорд. Обтирайте ее, пока жар не уменьшится. Через каждые несколько часов давайте ей пить, и пусть пьет столько, сколько сможет.

Синджен почувствовала, как прохладный воздух коснулся ее горячей кожи. Она смутно осознавала, что кто-то снимает с нее пропотевшую ночную рубашку, и была рада избавиться от нее, потому что кожа у нее вдруг начала чесаться. Мокрая ткань прошлась по ее груди, по ребрам. Но ее прохлада не могла проникнуть глубже. Синджен по-прежнему ощущала внутри себя невыносимый жар, а чудесная прохлада мокрой ткани не доходила туда. Она попыталась выгнуть спину, чтобы прохлада стала ближе.

Она почувствовала, как мужские руки берут ее за плечи и снова прижимают к кровати. Теперь красивый мужчина говорил с ней тихо и мягко:

— Успокойся, успокойся. Я знаю, какой жар тебя жжет. У меня, как ты и сама прекрасно знаешь, тоже был однажды очень сильный жар, и тогда мне казалось, что внутри у меня, там, куда нельзя добраться, полыхает огонь и что я сгораю изнутри.

— Да, — вымолвила она.

— Я буду обтирать тебя, пока жжение не пройдет, я обещаю тебе.

— Колин, — сказала она и, открыв глаза, улыбнулась ему. — Ты не ангел. Ты мой чертов муж. Я так рада, что ты здесь.

— Да, — ответил он, и в нем вдруг шевельнулось какое-то незнакомое, сильное чувство. — Я больше не оставлю тебя, ни за что не оставлю.

Как же объяснить ему, что это невозможно, что он не должен оставаться в замке? Синджен с трудом подняла левую руку, чтобы коснуться его лица и привлечь его внимание. Ей было больно говорить, голос звучал сдавленно, сипло:

— Ты должен уехать, Колин, чтобы не подвергаться опасности. Я не хотела, чтобы ты возвращался, пока я не разделалась с ним. Он бесстыдный проныра и готов напасть на тебя из-за угла. Я должна защитить тебя.

Колин недоуменно нахмурился. О чем, черт побери, она толкует? И о ком? С кем она хочет разделаться? Она закрыла глаза, и он снова начал обтирать ее с головы до ног. Когда он перевернул ее на спину, она тихо застонала, бессильно распластавшись на простыне.

Он продолжал обтирать ее влажным полотенцем, пока ее кожа не стала прохладной на ощупь. Тогда он закрыл на мгновение глаза и помолился за нее и за себя тоже, горячо надеясь, что он пользуется достаточным благорасположением Бога, чтобы тот прислушался к его молитве. Наконец ее жар спал.

— Господи, умоляю тебя, пусть она поправится, — повторял он вслух то, что твердил про себя много раз.

Он услышал, как кто-то отворяет дверь спальни, и прикрыл жену простыней.

— Милорд, как она?

Это был врач. Колин повернулся к нему и сказал:

— Жар спал.

— Отлично. Он, конечно, снова поднимется, но вы знаете, как его сбить. Ваш сын спит за дверью на полу. Ваша дочь сидит рядом с ним, сосет большой палец, и вид у нее очень встревоженный.

— Я займусь детьми, как только надену на жену ночную рубашку. Я признателен вам, Чайддресс. Вы останетесь в замке?

— Да, милорд. К завтрашнему утру станет ясно, выживет она или нет.

— Она выживет. Вот увидите — у нее крепкий организм. К тому же у нее есть мощный побудительный мотив для того, чтобы жить, — она считает, что должна меня защищать.

И он рассмеялся.

Синджен услышала женский голос, и ее охватил цепенящий страх. Она боялась шелохнуться, боялась открыть глаза. Голос был полон ненависти и злобы.

Это была тетушка Арлет.

— Так ты все еще не подохла, маленькая шлюшка? Ну, ничего, это легко исправить. И сопротивляться бесполезно — ведь ты сейчас слабее комара. Твой драгоценный муженек, молодой глупец, оставил тебя одну. На мое, так сказать, попечение, и уж я о тебе позабочусь, моя милая, позабочусь непременно.

— Тетя Арлет, — проговорила Синджен, открывая глаза. — Почему вы хотите, чтобы я умерла?

Тетушка Арлет продолжала говорить, будто не слышала ее, она бормотала так быстро, что ее слова почти сливались одно с другим.

— Я должна действовать быстро-быстро. Он наверняка скоро вернется, молодой глупец. Ты ему не нужна, на что ты ему сдалась? Ты англичанка, ты не наших кровей. Пожалуй, прижму-ка я к твоему лицу эту славную мягкую подушку. Да, так оно будет лучше всего. Так я уберу тебя отсюда навсегда. Тебе здесь не место, ты чужачка, ничтожная тварь! Да, я задушу тебя подушкой. Нет, это будет слишком очевидно. Мне надо быть хитрее. Но надо действовать, не то ты выживешь назло мне. Тогда ты сделаешь мою жизнь еще более невыносимой, не так ли? Я знаю, что ты собой представляешь — злобная, подлая, коварная. Да в придачу к тому еще и нахалка — обращаешься с нами всеми как с никчемными дикарями, командуешь, будто ты здесь хозяйка. Я должна, должна что-то сделать, иначе мы все пропали! Я знаю — ты даже сейчас замышляешь отослать меня прочь.

— Тетя Арлет, что вы здесь делаете?

Она резко повернулась и увидела Филипа, стоящего в дверях, уперев кулаки в бока.

— Папа велел вам уйти отсюда и больше не приходить. Отойдите от нее, тетя.

— Ах ты, гадкий мальчишка! Ты все испортил! Ты позоришь меня, Филип. Я ухаживаю за ней — иначе что бы я здесь делала? Уходи отсюда, уходи. Если хочешь, можешь привести сюда своего папочку. Да, приведи сюда этого проклятого лэрда.

— Нет, я останусь. Это вы, тетя, уйдите. И мой папа — не проклятый лэрд. Он самый лучший лэрд, какой только может быть.

— Ха! Где тебе знать, кто он на самом деле! Где тебе знать, что его мать — да, да, моя собственная сестра и твоя бабка — изменила своему мужу с водяным, да, с водяным, которого она вызвала из ада, чтобы он поселился в озере Лох-Ливен. Этот водяной принял облик человека — облик ее мужа, — но он не был ее мужем, потому что настоящий лэрд, ее муж, принадлежал одной мне. А у нее был только ее водяной, этот приспешник сатаны, демон, полный зла и пороков, и от этого существа, принявшего образ ее мужа, она и родила Колина. И он так же глубоко порочен и исполнен зла, как и его отец.

Филип не понимал ни слова из того, что она говорила. Он молча молил Бога, чтобы поскорее пришел его отец, или миссис Ситон, или Крокер, или кто-либо другой — кто угодно! О Господи, пожалуйста, пусть кто-нибудь придет. У тети Арлет ум за разум зашел, как выражается старый Элджер, местный бочар.

Филипу стало страшно — Бог, похоже, не слышал его горячих молитв. Тетя Арлет подходила все ближе и ближе к Синджен. Филип ринулся вперед и бросился на кровать, закрыв мачеху своим телом.

— Синджен! — закричал он, схватил ее и затряс изо всех сил. Он еще раз выкрикнул ее имя, и на этот раз она раскрыла глаза и посмотрела на него.

— Филип, это ты? Она уже ушла?

— Нет, Синджен, не ушла. Не засыпай, Синджен, пожалуйста, не засыпай!

— Убирайся отсюда, негодный мальчишка!

— О Господи, — прошептала Синджен.

— А известно ли тебе, глупый мальчишка, что ее настоящий муж — твой дед — повесил над своей дверью рябиновый крест, чтобы она не смогла войти? Он знал, что она занимается блудом с водяным. Но сатана прислал ей амулет, который предохранил ее даже от действия рябинового креста.

— Пожалуйста, тетя, уйдите.

Тетушка Арлет выпрямилась и медленно перевела взгляд с мальчика на женщину, которая лежала на постели, укрытая до подбородка одеялом. Глаза женщины были широко открыты и полны страха. Тетушке Арлет было приятно видеть этот страх.

— Ты привел к ней своего отца. Ты наполнил его уши лживыми баснями, заставил его почувствовать себя виноватым. Но ты же сам знаешь: он вовсе не хотел приезжать. Он хочет, чтобы она покинула наш дом. Он уже получил ее деньги, так зачем ему теперь обременять себя такой, как она?

— Пожалуйста, тетя, уйдите.

— Я слышала, как здесь толковали про водяных и рябиновый крест. Здравствуй, тетя, здравствуй, Филип. Как себя чувствует Джоан?

Филип вздрогнул, услышав голос Серины. Она бесшумно, как привидение, проплыла через спальню и сейчас стояла у края кровати.

— Ее зовут не Джоан, а Синджен, — сказал Филип. — Серина, уведи отсюда тетю Арлет.

— Но зачем же, мой дорогой? А что это тут говорилось о рябиновом кресте? Мерзкие штуки эти рябиновые кресты, тетя, я их терпеть не могу. Для чего вам было говорить о них? Не спорю, я, разумеется, ведьма, но рябиновый крест на меня не действует.

Филип слушал ее, не зная, что и думать. Но он больше не боялся. В своем уме Серина или нет, она не позволит тете Арлет причинить вред Синджен.

— Уходи, Серина, не то я коснусь тебя рябиновым крестом.

— Ничего вы не сделаете, тетушка. Вы не можете ничего мне сделать, и вы сами это отлично знаете. Я всегда буду сильнее вас.

Тетушка Арлет побледнела от ярости. Глаза ее стали холоднее, чем озеро Лох-Ливен в январе.

И тут, к величайшему облегчению Филипа, в спальню вошел его отец. При виде сцены, открывшейся его взору, он остановился и сдвинул брови. Его маленький сын распростерся на кровати, закрывая своим телом Джоан, словно желал защитить ее. Почему? Рядом с кроватью стояла Серина, красивая и отрешенная, будто сказочная принцесса, которая случайно зашла в сумасшедший дом и теперь не представляет, что ей делать.

Что до тетушки Арлет, то ее тощее лицо не выражало вообще ничего. Она смотрела вниз, на свои бледные руки, испещренные коричневыми старческими пятнами.

— Колин?

Он улыбнулся и подошел к кровати, Синджен проснулась и, похоже, наконец-то пришла в себя.

— Привет, Джоан. Вот ты и очнулась. Молодец!

— Что такое водяной?

— Нечистая сила, существо, которое водится в озере. Он способен принимать разные обличья, а силу свою получает от дьявола. Но какой странный вопрос. Почему ты его задаешь?

— Не знаю. Просто это слово отчего-то все время вертелось у меня в голове. Спасибо, что ответил. Дай мне, пожалуйста, пить.

Филип поднес к ее губам чашку с водой.

— Здравствуй, — сказала она ему. — Почему ты так на меня смотришь? Я что, стала очень страшной?

Мальчик легко провел кончиками пальцев по ее щеке.

— Нет, Синджен, что ты, выглядишь ты отлично. Тебе стало лучше, правда?

— Да. Знаешь что? Мне хочется есть. — Она перевела взгляд на тетю Арлет: — Вы ненавидите меня и желаете мне зла. Я не понимаю почему. Ведь я не сделала вам ничего дурного.

— Это мой дом, мисс! И я не позволю…

Колин мягко перебил ее:

— Нет, тетя Арлет. Вам тут нечего делать. И я не желаю вас больше слышать.

Он смотрел, как она медленно, нехотя выходит из комнаты, и ему стало страшно: кажется, его тетушка теряет последние остатки рассудка. Повернувшись к жене, он услышал, как она говорит Филипу:

— Дай мне мой карманный пистолет, Филип. Он лежит в кармане моей амазонки. Положи его мне под подушку.

Колин промолчал. Ему хотелось сказать ей, что она ведет себя глупо, но, говоря по совести, он не мог быть вполне уверен, что Арлет из какого-то ложного понимания своего долга перед семьей не попыталась причинить его жене вреда.

И, видя, что Филипу не терпится достать и дать ей пистолет, он проговорил:

— Пойду скажу миссис Ситон, чтобы она приготовила тебе какие-нибудь легкие кушанья из тех, которыми обычно кормят выздоравливающих, Джоан.

— Я помню, как ты называл меня Синджен.

— Ты не реагировала на свое настоящее имя, так что у меня не было выбора.

Синджен закрыла глаза. Она чувствовала бесконечную усталость и такую слабость, что была уверена: ей не поднять свой маленький пистолет, даже если от этого будет зависеть ее жизнь. У нее снова начинался жар, все тело дрожало. Ей очень хотелось пить.

— Папа, лучше ты побудь с Синджен, а с миссис Ситон поговорю я. Вот твой пистолет, Синджен. Видишь, я кладу его под подушку.

Колин дал ей воды, потом сел рядом с ней на кровать и пристально посмотрел на нее. Синджен почувствовала его ладонь на своем горячем лбу и услышала, как он негромко выругался.

Ей становилось то нестерпимо жарко, то холодно, и у нее было такое чувство, что стоит ей пошевелиться, и ее тело треснет, как трескается лед. Ей чудилось, что оно сделалось ужасно хрупким, ломким, и что если она сейчас сделает выдох, то изо рта у нее выйдет белое облачко, потому что воздух в ее легких замерз.

— Я знаю, что делать, — произнес Колин. Он быстро снял с себя всю одежду, лег рядом с ней и крепко-крепко прижал ее к себе, желая отдать ей все свое тепло. Он ощущал ее дрожь, судорожные сотрясения ее тела, и ему было больно от ее страданий. Он хотел задать ей множество вопросов, но это он сделает потом.

Он не перестал прижимать ее к себе даже тогда, когда его тело покрылось потом. Когда она наконец заснула, он продолжал обнимать ее тело, гладя ладонями ее спину.

— Прости, что меня не было здесь, — прошептал он, касаясь губами ее волос. — Как я об этом жалею!

Он не мог не думать о ее грудях, прижимающихся к его груди, о ее бедрах, прижатых к его бедрам, о ее животе… но нет, он не станет думать об этом. Как ни странно, хотя его мужское естество было готово к бою, желание защитить ее от всех опасностей было в нем сейчас сильнее плотского желания. Это было странно, но это было так. Он хотел, чтобы она поправилась, хотел, чтобы она снова сердито кричала на него, когда он будет укладывать ее с собой в постель, только на этот раз ей будет хорошо, когда он войдет в нее. Он сделает все, чтобы она сама этого захотела. Он больше не будет вести себя как мужлан.

На следующий день жар прошел окончательно.

Колин, измученный, как никогда в жизни, улыбнулся врачу:

— Я же говорил вам, что она выкарабкается. Она у меня крепкая.

— Очень странно, — заметил на это Чайлдресс. — Ведь она англичанка.

— Она моя жена, сэр. Стало быть, теперь она шотландка.

Ночью в замок прибежал один из арендаторов. Макферсон только что угнал двух коров, сказал он, и убил Макбейна и его двоих сыновей. Колина охватила ярость.

— Жена Макбейна сказала, что эти скоты велели ей передать вам, что это расплата за то, что вы убили Дингла.

— Дингла? Но я не видел этого проклятого хама вот уже… — Колин забористо выругался. — В общем, я и не упомню, когда в последний раз видел его. Что случилось, Филип? Что-то с Джоан?

— Нет, папа. Я знаю, как погиб Дингл.

Когда Колин услышал эту историю, у него засосало под ложечкой от сознания того, какой опасности подвергался его сын, когда торопился ночью в Эдинбург. Но он ничего не сказал, а только похлопал мальчика по плечу и молча ушел к себе в северную башню.

Ситуация казалась ему безвыходной. Надо будет непременно поговорить с Макферсоном. Вот только что он сможет ему сказать? Что он и вправду совершенно не помнит, как умерла Фиона и как сам он оказался в беспамятстве на краю утеса?

В эту ночь Синджен спала беспокойно. Где-то на краю ее сознания сиял мягкий белый-белый свет, ясный, успокаивающий и вместе с тем призрачный, ускользающий, полный неизведанных тайн, которые ей ужасно хотелось разгадать. Она попыталась заговорить, но сразу поняла, что это ничего ей не даст. Она лежала неподвижно, ее тело и разум успокоились — они ждали. В белом ореоле света появилось какое-то смутное пятно, затем пропало и тут же появилось снова, похожее на огонек свечи, то прибиваемый ветром, то вспыхивающий опять. Затем пятно стало яснее, тоже замерцало бледным светом и превратилось в фигуру женщины, приятной, доброй на вид молодой женщины в белом платье, сплошь расшитом жемчугом. Синджен никогда не видела такого огромного количества жемчужин. Наверняка из-за них платье стало очень тяжелым.

Это Жемчужная Джейн, подумала Синджен и улыбнулась. Она оставила Новобрачную Деву Нортклифф-Холла лишь затем, чтобы встретиться с другим призраком, и теперь этот призрак желает с ней познакомиться. Она не чувствовала ни малейшего страха. Она не сделала этому призраку ничего дурного, и Колин тоже. И она продолжала спокойно ждать. Бесчисленные жемчужины сияли в потоке света, который становился все ярче и ярче, пока от его необычайной яркости у Синджен не заболели глаза. Жемчужины вспыхивали, сверкали, искрились. Призрак не делал ничего, абсолютно ничего, только пристально смотрел на Синджен, как будто силился понять, что она за человек.

— Он попытался откупиться от меня, — сказала наконец Жемчужная Джейн, и Синджен показалось, что губы у нее двигаются, не то что у Новобрачной Девы. — Да, попытался, глупый, подлый изменщик, подсунув мне одну жалкую, дешевую жемчужинку, но я не дала себя провести. Он ведь убил меня, верно? Он и бровью не повел, когда раздавил меня своим экипажем, сидя рядом со своей расфуфыренной женой и задирая нос, раздавил, словно я была каким-то мусором, валяющимся у дороги. Тогда я потребовала у него столько жемчуга, чтобы покрыть им все мое платье, и только после этого обещала оставить его в покое.

«Так вот почему ее платье все расшито жемчужинами», — подумала Синджен, потом мысленно спросила:

— Но ведь тогда ты была уже мертва, не так ли?

— О да, так же мертва, как дохлая мышь, гниющая за стенной панелью. Но я все-таки отомстила этому проклятому мерзавцу, превратила его жизнь в ад. И его женушку, эту стерву, тоже не оставила в покое: изводила ее до тех пор, пока она не возненавидела своего мужа. Я видела, что моего портрета опять нет на месте. Вели вернуть его; он должен висеть между их портретами: его и ее, разлучая их и после смерти, как разлучал при жизни. Сделай это обязательно. Не знаю, зачем его сняли, но ты повесь его обратно. По-моему, я могу на тебя положиться — ты повесишь его на то место, которое он занимал по праву.

— Хорошо, повешу. Пожалуйста, приходи еще, когда захочешь.

— Я знала, что ты меня не испугаешься. Хорошо, что ты здесь поселилась.

После этого Синджен заснула крепким исцеляющим сном. Наутро она проснулась поздно и, сев на кровати, потянулась. Она чувствовала себя чудесно.

Глава 15

Филпот отворил двери и оторопел. На крыльце замка стояли две модно одетые дамы, за их спинами, на посыпанной гравием дорожке, стоял шикарный экипаж. Две запряженные в него великолепные лошади гнедой масти храпели и били копытами.

По бокам обеих приехавших дам стояли два лакея, сопровождавших экипаж. Кучер, насвистывая и держа у колена кнут, смотрел на Филпота с едва прикрытым подозрением. Чертовы англичане, подумал Филпот, чертовы англичане, предубежденные против всех неангличан.

Дамы были одеты в дорожные костюмы самого высшего качества. (Филпот был сыном булочника из Данди, но он понимал толк в тканях и модных нарядах.) Туалеты обеих дам были пыльные и мятые. У одной из них, той, что была в сером платье с отделкой золотым галуном на плечах, были рыжие волосы, то есть не совсем рыжие, а скорее темно-рыжие, впрочем, не такие уж темные… Филпот потряс головой. На носу у рыжеволосой дамы красовалось пятно грязи, внешность другой, такой же хорошенькой, также пострадала от долгого путешествия. На ней было темно-зеленое дорожное платье, ее густые каштановые волосы были заплетены в косу и собраны на макушке в пучок, на котором держалась нелепого вида шляпка. Толстая коса под шляпкой частично расплелась и распустилась по плечу. По-видимому, дамы путешествовали в большой спешке. Интересно, подумал Филпот, откуда они приехали и сколько времени пробыли в пути? Дама с рыжими, а лучше сказать, рыжеватыми волосами вышла вперед и, широко улыбаясь, спросила:

— Скажите, это замок Вир, усадьба графа Эшбернхема?

— Да, миледи. Могу ли я узнать, кто вы…

За спиной у него вдруг раздался вопль, и Филпот побледнел, узнав голос графини. О Господи, неужто ей стало дурно? Он обернулся так быстро, как только позволяли ему его возраст и чувство собственного достоинства. Графиня стояла прямо у него за спиной, прислонившись к декоративным латам елизаветинских времен, бледная как полотно, и ошеломленно смотрела на визитерок.

— Аликс? Софи? Неужели это вы?

Дама в зеленом бросилась вперед.

— Ты здорова, Синджен? О, дорогая, пожалуйста, скажи, что ты здорова. Мы так ужасно тревожились из-за тебя.

— Да, Софи, думаю, теперь я уже здорова. Но что привело вас сюда? А Дуглас и Райдер ждут за дверью? Почему…

— Значит, ты была больна. Я так и знала. Впрочем, теперь это уже не важно: мы с Софи приехали, и теперь с тобой все будет в порядке. Больше ни о чем не беспокойся.

Говоря все это, дамы прошли мимо Филпота, быстро подошли к недомогающей графине и принялись наперебой обнимать ее, гладить ее бледные щеки и говорить ей, как они без нее скучали.

Когда с изъявлением нежных чувств было наконец покончено, Синджен представила Филпоту обеих дам, после чего спросила:

— Филпот, вы не знаете, где сейчас лэрд?

— Вам не следовало вставать с постели, миледи, — ответствовал на это Филпот с видом епископа, высказывающего свое недовольство неким предосудительным поступком.

— Не ругайте меня, Филпот. Я чувствовала, что вот-вот утону в перине. Если бы я осталась в постели еще хоть минуту, право же, я бы задохнулась. Но вы правы, я все еще слаба и нетвердо держусь на ногах. Пожалуй, я немного посижу, а вы, пожалуйста, пошлите за лэрдом. Передайте ему, что к нам прибыли гости — жены моих братьев. Мы будем ждать его в гостиной. Аликс, Софи, идемте со мной.

Графиня попыталась идти впереди, но вдруг пошатнулась. Филпот ринулся ей на помощь, но две дамы, ее родственницы, оказались проворнее. Они почти внесли ее в гостиную.

Синджен уложили на диван, положив одну подушку ей под голову, а другую — под ноги.

— Синджен, душечка, тебе не холодно?

— О нет, Аликс, я чувствую себя превосходно, хотя мне и очень приятно видеть, как вы обе трясетесь надо мной. Подумать только, вы в самом деле здесь. Как это прекрасно. Я едва верю своим глазам. Но почему вы решили приехать?

Аликс взглянула на Софи, потом буднично объяснила:

— Нас послала сюда Новобрачная Дева. Она сказала, что ты больна.

— Как же Дуглас и Райдер отпустили вас?

Софи грациозно пожала плечами:

— С Дугласом все было легко. Он сейчас в Лондоне, так что Аликс просто оставила Нортклифф-Холл и, взяв с собой близнецов, поехала ко мне в гости.

— Что касается Райдера, то с ним было труднее. Нам пришлось подождать, когда он вместе с Тони отправится на три дня на скачки в Эскот.

— Слава Богу, что он поехал. Я, чтобы не ехать с ним, сказалась больной, и Аликс тоже. А потом мы просто взяли и уехали. — Она на мгновение замолчала, потом продолжила: — По-моему, Райдер возомнил, что я тоже беременна. Он все посматривал на меня, раздуваясь от мужской гордости, и то и дело нежно поглаживал меня по животу. Я едва сдерживалась, чтобы не смеяться. Меня так и подмывало спросить у него, не считает ли он беременность чем-то заразительным — ведь Аликс сейчас как раз в интересном положении.

Синджен застонала.

— Ох, они непременно приедут! — уныло сказала она. — Приедут и опять попытаются убить Колина.

— Опять? — воскликнули разом Аликс и Софи. Синджен снова застонала, бессильно откинулась на подушку и пояснила:

— Да, опять. Про первую попытку Аликс знает. Она сама огрела Дугласа тростью, чтобы помочь мне прекратить драку, которую он затеял с Колином. А здесь, в Шотландии, Дуглас и Райдер покушались на его жизнь еще два раза. Кстати, вы привезли с собой Грэйсона и близнецов?

— Нет, — сказала Аликс. — В наше отсутствие их обществом будет наслаждаться Джейн, новоиспеченная директриса Брэндон-Хауса. Именно такое официальное звание она себе выбрала и настаивает, чтобы, представляя ее кому-нибудь, я именовала ее только так. Близнецы, наверное, решили, что попали в рай, оказавшись в компании Грэйсона и прочих детей. Ведь теперь в Брэндон-Хаусе собралось целых четырнадцать детишек. Впрочем, надо полагать, что и это еще не предел: из Эскота Райдер вполне может привезти еще одного малыша, нуждающегося в опеке.

— Счастливица Джейн!

— О да, — безмятежно согласилась Софи. — Она и впрямь счастливица. Грэйсон так ее обожает, что готов выйти на бой со всеми драконами мира, чтобы защитить ее. Что до близнецов Аликс, то уверена, что тетушка Мелисанда будет навещать их чуть ли не каждый день, поскольку они так невероятно на нее похожи. Она называет их своими зеркальцами. Дуглас так из-за этого злится, что несет всякий вздор. Он смотрит на мальчиков, поднимает глаза к небу и вслух вопрошает, что он такого сделал, чтобы заполучить самых красивых детей мужского пола на свете, до того красивых, что это наверняка безнадежно испортит их характеры и сделает их совершенно несносными.

— Да сядьте же вы наконец. От ваших рассказов у меня голова идет кругом. Значит, тебе, Аликс, являлась Новобрачная Дева? И сказала, что я больна?

Прежде чем Аликс успела ответить, дверь отворилась, и в гостиную вошла миссис Ситон с большим серебряным подносом в руках. Вид у нее был до крайности возбужденный — правда, на взгляд постороннего, она выглядела чинной и важной, как герцогиня, но Синджен слишком хорошо умела читать по ее лицу.

— Благодарю вас, миссис Ситон, — церемонно сказала она, подыгрывая экономке. — Эти леди погостят у нас некоторое время. Они мои невестки, графиня Нортклифф и миссис Райдер Шербрук.

— Счастлива познакомиться с вами, сударыни, — произнесла миссис Ситон и сделала реверанс, столь безупречный, что его одобрили бы и на приеме у королевы. Единственное, чего ей не хватало, так это страусового пера, плавно покачивающегося в прическе. — Я приготовлю комнату королевы Марии и Осеннюю комнату, — добавила она с такой церемонностью, какую даже мать Синджен, пожалуй, сочла бы излишней, и присела в еще одном почтительном реверансе. — Лакеи перенесут ваши чемоданы, а Эмма распакует их.

— Вы очень любезны, миссис Ситон. Благодарю вас.

— Это замок нашего лэрда, миледи. Здесь все делается надлежащим образом.

— О да, разумеется, — подтвердила Синджен и замолчала, глядя, как миссис Ситон выплывает из гостиной. — Фью-ю! — присвистнула она, когда та вышла. — Вот бы никогда не подумала, что миссис Ситон умеет быть такой… такой…

— Я тоже не могу подобрать нужного слова, — сказала Аликс, — но получилось весьма впечатляюще.

— Кстати, лакей у нас только один, его зовут Рори, и обязанностей у него на целый штат мужской прислуги. Что до Эммы, то она замечательная девушка, так что горничная у вас будет отменная. Но давайте вернемся к словам Новобрачной Девы.

Не успела Аликс удовлетворить любопытство своей золовки, как дверь гостиной снова отворилась и вошел Колин с видом одновременно властным — как-никак в этом доме он был хозяин, — а также воинственным и слегка встревоженным.

Однако он увидел только двух молодых красивых дам — они сидели подле его жены с чашками чаю в руках, затянутых в изящные, хотя и несколько помятые перчатки.

В одной из них он узнал жену Дугласа. Боже правый, наверняка этот сукин сын тоже где-то рядом. Он вытянул шею и обвел комнату зорким взглядом.

— Где они? На сей раз они, надо думать, вооружены? Пистолетами или шпагами? Джоан, они что, спрятались за диваном?

Синджен рассмеялась. Смех прозвучал слабо, но, услышав его, Колин улыбнулся.

— Силы небесные, — проговорила Софи, глядя на мужа своей золовки. — Вы выглядите как настоящий разбойник!

И верно, без сюртука, в одной просторной белой рубашке с распущенной шнуровкой, сквозь которую виднелась волосатая грудь, в узких черных бриджах и черных сапогах, с растрепанными ветром черными волосами и лицом, загоревшим под жарким летним солнцем, Колин выглядел ни дать ни взять разбойником из романа.

В эту минуту взгляд Софи случайно упал на Синджен.

Та, не отрываясь, глядела на своего мужа, и в ее взгляде читалось такое пылкое обожание, что Софи невольно потупила глаза.

Колин тоже посмотрел на жену, увидел, как она бледна, и нахмурился. Он тотчас подошел к ней и положил ладонь ей на лоб.

— Слава Богу, жара нет. Как ты себя чувствуешь? Зачем ты сошла вниз? У Филпота было одно на уме: скорее сообщить мне, что ты ходишь по дому, хотя тебя и шатает, а о наших гостьях он почти вовсе забыл. Рад видеть вас в своем доме, сударыни. А теперь, Джоан, изволь ответить: какого черта ты делаешь на первом этаже?

— Я почувствовала, что, лежа в постели, начинаю покрываться плесенью, — ответила Синджен и подняла руку, чтобы коснуться ямочки на его подбородке. — Я просто не могла больше лежать. Пожалуйста, Колин, не злись: я чувствую себя хорошо. А это мои невестки. Аликс ты уже знаешь, а это Софи, жена Райдера.

Колин постарался быть любезным, не забывая, однако, об осторожности.

— Сударыни, я счастлив приветствовать вас, но скажите, где ваши мужья? — поспешил осведомиться он, еще будучи настороже.

— Они тоже приедут, — сказала Синджен, — но надеюсь, что не сразу, потому что Аликс и Софи — умные женщины.

— По-видимому, поумнее тебя, — ответил на это ее муж и, повернувшись к гостьям, объяснил: — Когда мы прибыли в мой дом в Эдинбурге, Дуглас и Райдер уже дожидались нас там, чтобы убить меня. Нас спас старый мушкет моего слуги.

— И выстрел проделал большую черную дыру в потолке гостиной, — добавила Синджен.

— Да, вид у нее был жуткий, — заметил Колин. — Собственно говоря, таким он и остался. Я еще не успел ее заделать.

Аликс была явно заинтригована.

— Странно, что Дуглас ничего мне об этом не сказал. Он говорил, что побывал в вашем эдинбургском доме, Колин, но не упоминал ни о каком насилии. А что случилось, когда Дуглас и Райдер набросились на вас во второй раз? Об этом он тоже ничего мне не рассказал.

Колин покраснел, в самом деле покраснел — Аликс была уверена, что зрение ее не обмануло. Ее любопытство обострилось до предела. Бросив взгляд на Синджен, она увидела, что и та густо зарделась до самых корней волос.

Синджен торопливо сказала:

— Колин, они приехали ко мне из-за Новобрачной Девы.

— Это не тот ли призрак из Нортклифф-Холла, о котором ты говорила детям?

— Детям? — недоуменно переспросила Аликс.

Колин опять покраснел, поднося чашку ко рту, и принялся ерзать на своем стуле.

— Да, — проговорил он, — детям.

— У меня теперь есть двое замечательных детей, — как ни в чем не бывало сообщила Синджен, — Филип и Далинг. Филипу шесть лет, Далинг четыре, и они прелестные маленькие разбойники, как и все остальные малыши в их возрасте. Кстати, я рассказала Колину о драгоценных любимцах Райдера.

— В своих письмах ты ни словом не упомянула об этих детях, Синджен, — с упреком сказала Софи.

— Да, да. Видишь ли, Софи… — Тут Синджен, будто спохватившись, перевела разговор на другое: — Знаешь, Колин, Новобрачная Дева явилась Аликс и сказала ей, что я больна. Тогда Аликс и Софи поспешили ко мне, как только смогли, потому что беспокоились за меня.

— Она сказала мне еще кое-что, — продолжила Аликс, сделав вид, будто не заметила, как ее увели от темы. Надо же, еще одна тайна! Как интересно! — Новобрачная Дева говорила не только о твоей болезни, Синджен. Еще она сказала, что ты в беде.

— О Господи, — произнесла Синджен и посмотрела на мужа. Тот выглядел явно озадаченным. Дуглас на его месте начал бы насмехаться и ворчать на жену за то, что она «несет чепуху». А Райдер хохотал бы до упаду.

— Никакой беды у нас нет, — сказал Колин. — Впрочем, есть кое-какие неприятности, но ничего такого, с чем я не мог бы справиться. Так что это вы здесь затеваете, хотел бы я знать? Выкладывайте всю правду.

— Мы просто приехали к вам в гости, — прощебетала Аликс с глупой улыбкой. — Это самый обыкновенный визит, вот и все. Мы присмотрим за домом, пока Синджен не выздоровеет и опять не возьмет дело в свои руки. Верно, Софи?

— Совершенно верно, — согласилась Софи, кивая с видом услужливой незамужней тетушки и надкусывая вторую булочку. — Видите ли, Колин, ни одна из нас двоих не обладает полным набором талантов, необходимых для ведения домашнего хозяйства, поэтому для того, чтобы все в доме шло как следует, необходимо присутствие нас обеих. Какой вкусный чай, Синджен.

Колин посмотрел на Софи, вздев одну густую черную бровь.

— Да, — сказал он, — Джоан повезло с родней.

— Джоан? — хмурясь, переспросила Софи. — Где вы откопали это имя, Колин?

— Я предпочитаю его этому ее странному мужскому прозвищу.

— Ах вот как. Но ведь…

— Это пустяки, Софи, — перебила ее Синджен и быстро добавила: — Спасибо, что приехали. Я так рада! — А потом, не подумав, выпалила: — Это было ужасно.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Софи, слизывая с пальца большую каплю малинового варенья.

Синджен бросила быстрый взгляд на мужа и поспешно проговорила:

— Потом, Софи, мы поговорим об этом позже.

Колин свирепо сдвинул брови:

— Сейчас же ложись в постель, Джоан. Ты бледна, как моя рубашка, и потеешь так, словно на тебе воду возили. Мне это не нравится. Пойдем, я отнесу тебя наверх. И оставайся в постели — я так желаю. Я сам скажу тебе, когда тебе можно будет встать.

Не дожидаясь ответа, он поднял ее на руки и понес к двери, бросив через плечо:

— Если хотите, идите за нами, сударыни. Это поможет вам научиться ориентироваться в замке.

Софи и Аликс, успокоенные насчет здоровья Синджен, но весьма озадаченные наличием у ее мужа детей и ее упоминанием о чем-то «ужасном», молча поднялись вслед за Колином по необъятно широкой парадной лестнице.

— Думай об этом как о приключении, — сказала Аликс Софи, прикрывая рот рукой. — Ой, посмотри на джентльмена вон на том портрете. Боже мой, да ведь он же голый!

Колин улыбнулся, услышав эту реплику, но не обернулся, а только сказал через плечо:

— Это мой прапрадедушка, Грэнтен Кинросс. Предание гласит, что он проиграл пари, которое заключил с соседом, в результате чего ему пришлось заказать свой портрет в голом виде. Правда, на переднем плане, прямо перед ним, благоразумно нарисован тисовый куст.

— А в чем состояло пари? — поинтересовалась Аликс.

— Говорят, что Грэнтен был очень необузданный молодой человек и пользовался большим успехом у местных дам. Он считал, что его жизненная миссия — сделать их счастливыми, всех до одной.

Один из его соседей заявил, что Грэнтену, невзирая на все его уговоры и льстивые речи, никогда не удастся обольстить его жену, поскольку ее добродетель неприступна и безупречна. На сей счет и было заключено пари. В конце концов оказалось, что на самом деле жена соседа — переодетый юноша, и Грэнтен проиграл пари и был вынужден позировать художнику нагишом.

Софи рассмеялась:

— Ты права, Аликс. Это и впрямь будет великолепное приключение.

Вечером, после обеда, Софи и Аликс зашли в спальню Синджен и уселись возле ее кровати. Колин оставил их одних, удалившись в детскую.

— Только не задавайте мне больше вопросов о моем самочувствии. Я здорова, только ужасно слаба. Я промокла под дождем, только и всего, если не считать того, что потом тетушка Арлет попыталась меня убить.

Софи и Аликс уставились на нее в немом изумлении.

— Вот это да, — произнесла Аликс, когда к ней вернулся дар речи.

Софи сказала:

— Она, конечно, противная старуха, и могу поспорить, что наш приезд пришелся ей не по вкусу, но покушаться на твою жизнь?! Зачем?

— Она хочет, чтобы меня здесь не было, чтобы остались только мои деньги. А может быть, она даже и денег моих не хочет — ее трудно понять. Когда я заболела, Колин был в Эдинбурге. Она открыла в моей спальне все окна и оставила меня одну, без всякого ухода; в общем, она едва не отправила меня на тот свет. Тогда Филип ночью, в одиночку, поехал верхом в Эдинбург, чтобы привести ко мне на помощь своего отца. Он прекрасный мальчуган. Потом Арлет сделала еще одну попытку. Не знаю, действительно ли она намеревалась меня убить или ее угрозы были просто бредом помешанной. Она много говорит, но смысл ее речей темен. А как вам понравились мои дети?

— Им разрешили побыть с нами в гостиной всего несколько минут, — ответила Аликс. — Они очень похожи на своего отца, иными словами, они красивы. Далинг застеснялась и спряталась за ногой своего отца, а Филип смело подошел ко мне и сказал, что рад нашему приезду. Потом он понизил голос и попросил нас присмотреть за тобой. Он не хочет, чтобы с тобой опять что-нибудь случилось. Знаешь, Синджен, в его лице ты приобрела себе верного рыцаря и защитника. А когда он вырастет, то разобьет немало женских сердец.

— Надеюсь, его отец не поступит так с моим сердцем.

— Что за вопрос? — удивилась Аликс. — Ведь лучшей жены, чем ты, невозможно и пожелать.

— Я всегда старалась брать пример с тебя, — с любовью сказала Синджен, ласково погладив руку своей невестки.

— А теперь поскорее расскажи нам все, Синджен, — сказала Аликс. — Я уверена, что нас ждут крупные неприятности и нашим планам могут помешать. У меня ужасное предчувствие, что на рассвете сюда явятся наши мужья и будут свирепо орать и жаждать нашей крови.

— Нет, — твердо возразила Синджен. — У нас в запасе наверняка есть еще два дня. Вы проделали все безукоризненно. Дугласу и Райдеру понадобится время, чтобы встретиться и разработать план действий. Софи, ты, кажется, сказала, что Райдер уехал на скачки в Эскот вместе с Тони Пэришем?

— Да, но это ничего не значит, — ответила Софи. — Я согласна с Аликс. Так или иначе они узнают, где мы, и прискачут сюда. Я тоже считаю, что они явятся уже завтра на рассвете. И можешь себе представить, как они будут бесноваться — Дуглас будет в ярости из-за того, что беременная Аликс посмела отправиться в путь без его божественного соизволения, а Райдер захочет спустить с меня шкуру за то, что я ничего ему не сказала.

Аликс засмеялась, но возражать не стала.

— Обо мне не беспокойтесь, — сказала она. — Я чувствую себя превосходно. И, слава Богу, меня больше не тошнит в самых неподходящих местах. По крайней мере за последние полтора дня меня еще ни разу не вырвало. Итак, Синджен, рассказывай. Мы тебя слушаем.

— Софи права. Мы должны действовать быстро. Пока я лежала здесь, а вы были в гостиной, у меня в голове созрел безупречный план. Мне только нужно немного времени, чтобы претворить его в жизнь.

— План чего? В чем, собственно, дело? — спросила Софи.

Синджен начала с Макферсонов, а затем перешла к рассказу о Жемчужной Джейн, которая сразу же вызвала у Софи и Аликс горячую симпатию.

— Как ты думаешь, — задумчиво произнесла Аликс, когда Синджен сделала паузу в своем повествовании, — привидения могут как-то общаться друг с другом? Каким образом Новобрачная Дева узнала, что ты больна и что тебе грозит беда? Может, ей рассказала об этом Жемчужная Джейн?

На этот вопрос ни у кого не нашлось ответа. Но Синджен воскликнула:

— О Господи, я забыла повесить портрет Жемчужной Джейн на место и перевесить те два портрета! Ей это не понравится, и потом, я же ей обещала!

— А что это за история? Ты ее знаешь?

— По-видимому, Жемчужная Джейн захотела, чтобы этот скудоумный граф, тот Кинросс, живший много лет назад, который соблазнил ее, бросил, а потом убил, отдал ей несметные россыпи жемчужин. И еще она потребовала, чтобы был написан ее портрет — надо полагать, по воспоминаниям ее неверного любовника — и чтобы этот портрет был помещен между его собственным портретом и портретом его жены. С тех пор всякий раз, когда ее портрет перевешивали в другое место, с хозяином или хозяйкой замка Вир случалась какая-то неприятность. Нет, их не убивало неизвестно откуда взявшейся молнией, с ними просто приключалось что-то неприятное вроде отравления негодной пищей. Я не хочу, чтобы что-то подобное произошло со мной. Думаю, тетушка Арлет нарочно перевесила эти три портрета в надежде, что со мной случится что-нибудь дурное. Конечно, это только догадка, но это как раз в ее духе.

— Какая мерзкая женщина, — сказала Аликс. — Но теперь здесь мы, и она больше не посмеет тебе вредить.

— По-моему, Серина тоже со странностями, — заметила Софи и, встав на колени, принялась разжигать огонь в камине. — Какая-то она уж слишком воздушная — и в манере держаться, и в одежде. Между прочим, платье, в котором она была нынче вечером, стоит очень дорого. Вот и еще один любопытный вопрос без ответа: если у Колина не было денег, на какие средства она приобрела это платье? Нет, не пойми меня превратно: с нами она была весьма любезна, но выражалась уклончиво и, я бы сказала, говорила загадками.

— По-моему, она полоумная, — сказала Аликс.

— Возможно, — раздумчиво согласилась Софи. — Но знаешь, Синджен, у меня такое ощущение, что все ее странности могут быть всего лишь притворством. Мне кажется, она пытается внушить тебе, что она как бы не от мира сего, но на самом деле это совсем не так.

— Она уверяла меня, что Колин меня не любит, что он влюблен в некую другую. Еще она обожает целовать его в губы, когда он этого совсем не ждет. Но с другой стороны, она, похоже, ничего не имеет против меня, не то что тетя Арлет. В общем, она, конечно, странная личность. — Синджен потянулась и зевнула. — Что касается стоимости ее платьев, то это отличный вопрос. Пожалуй, я задам ей его завтра.

— При условии, что твой муж позволит тебе встать с постели, — с усмешкой сказала Софи.

— И то сказать, Синджен, вид у тебя и впрямь утомленный.

— Все, что мне нужно, — это еще одна ночь хорошего, крепкого сна, — твердо сказала Синджен. — Завтра я непременно должна начать исполнение своего плана. А послезавтра — и ни днем позже — мы должны закончить дело. И не забудьте про своих мужей. Они наверняка нагрянут сюда, в этом можно не сомневаться.

— Ну что ж, — сказала Софи. — Мы будем молиться, чтобы ты оказалась права и они не появились здесь до пятницы. Завтра утром мы будем завтракать здесь, вместе с тобой, и ты расскажешь нам про свой план. Согласна?

— Про какой такой план? — спросил Колин, стоявший в дверях.

— Он ходит так же бесшумно, как Дуглас, — пожаловалась Аликс. — Это действует мне на нервы.

— Речь шла о наших планах на завтрашний день, о чем же еще? — спокойно объяснила Софи и, встав с колен, начала отряхивать юбку от частиц золы, вылетевших из камина. — О том, как мы разделим между собой домашние дела и все такое прочее. Мы разговаривали о таких вещах, которые не интересуют мужчин: обсуждали беременность Аликс, ее самочувствие, говорили о том, как будем вязать детскую одежду и пинетки и так далее в том же духе.

Колин по достоинству оценил этот отвлекающий маневр, и в его синих глазах появился хищный блеск.

— Вы думаете, эти предметы интересуют только женщин? Ну нет, мне они тоже очень интересны. Уверяю вас, я буду очень стараться, чтобы у Джоан поскорее вырос большой живот, в котором будет мой ребенок.

— Колин, как можно!

— Да-да, может быть, я даже выучусь вязать, и тогда мы сможем вдвоем сидеть у камина, щелкая спицами и выбирая имя для нашего отпрыска.

Софи, делая вид, что не слышит его, невозмутимо сказала:

— Ну вот, теперь огонь в камине будет гореть несколько часов. Пойдем, Аликс. Спокойной ночи, Синджен.

Когда за ними закрылась дверь, Колин подошел к кровати, сел и задумчиво посмотрел на жену.

— Твои невестки так же опасны, как и их мужья. Только их уловки иного свойства. Лично я не доверяю им ни на йоту. А теперь, Джоан, расскажи мне, что вы замышляете.

Она нарочно зевнула пошире.

— Уверяю тебя: ничего. О Господи, по-моему, я могла бы проспать целую неделю.

— Джоан, не встревай в мои дела, — сказал он спокойно, пожалуй, слишком спокойно.

— Ну разумеется, — ответила она и раскрыла было рот, чтобы изобразить еще один зевок, однако передумала.

Это не укрылось от его взгляда, и, пристально глядя на нее, он вопросительно поднял бровь.

— Ты мне много чего сказала, когда я приехал из Эдинбурга. Ты была так больна, что бредила, и на языке у тебя было то же, что и на уме. Ты все время повторяла, что должна меня защитить; не могу сказать, что это было мне в новинку, но ты постоянно лопотала о Робби Макферсоне и о том, что он здесь. Ну так вот, дорогая моя женушка, я приказываю тебе никуда не отлучаться из замка. Предоставь мне справляться с этим ублюдком.

— Он очень миловидный, — сказала Синджен и тут же поняла, что сболтнула лишнее. У нее пресеклось дыхание, и на лице мелькнуло выражение испуга.

— Ах вот оно что, — промолвил Колин, наклонившись над ней и положив руки на переднюю спинку кровати по обе стороны от ее лица. — Стало быть, ты встречалась с Робби, не так ли? Когда? Где?

Она попыталась небрежно пожать плечами, но это было нелегко, поскольку теперь его пальцы легонько поглаживали ее горло. А не придет ли ему в голову придушить ее?

— Я каталась верхом и повстречалась с ним у озера Лох-Ливен. Он повел себя немного невежливо, и я уехала. Вот и все.

— Ты врешь, — сказал Колин и вздохнул, вставая со своего места.

— Ну, еще я забрала у него его лошадь. Но больше я ничего ему не сделала, честное слово. — Тут она вспомнила об ударе хлыстом и открыла было рот, чтобы сказать об этом, но Колин опередил ее:

— Ты забрала у него лошадь! Черт побери, я и не подозревал, что женщинам так нравится совать свой нос в то, что их не касается! Нет, не пытайся нагромождать еще больше вранья, просто пообещай мне, что не выйдешь за пределы замка.

— Нет, — решительно сказала она. — Я не могу тебе этого обещать.

— Тогда мне придется запереть тебя в твоей спальне. Я не потерплю ослушания, Джоан. Роберт Макферсон — человек опасный. Ты сама в этом убедилась, когда осколок камня поранил тебе щеку.

Его слова не слишком обеспокоили Синджен; в конце концов, теперь с ней были Аликс и Софи. Втроем они смогут оградить Колина от любой опасности.

— Я согласна с тобой, — сказала она. — Он действительно опасен. Это странно, ведь у него такое хорошенькое лицо.

— Может быть, именно из-за этого он и стал таким подлецом. Впрочем, это не более чем мое предположение. Когда он повзрослел и достиг возраста мужчины, черты его лица не сделались тверже, как тому надлежало быть, а, напротив, смягчились. Вот он и ожесточился, стал злобным и упрямым. Ну что, жена, будешь ты меня слушаться или нет?

— Ах, Колин, ты же знаешь: в большинстве вопросов я охотно подчиняюсь твоей воле. Но в некоторых делах ты должен позволить мне поступать так, как я считаю нужным.

— Ну да, разумеется, и одно из этих твоих «некоторых дел» — наше супружеское совокупление.

— Вот именно.

— Ты говоришь об этом с такой уверенностью, потому что знаешь — я не такой мерзавец, чтобы овладеть тобой теперь, когда ты еще не оправилась после болезни. Я прав?

Он был прав, и Синджен пришлось утвердительно кивнуть.

Он вздохнул, запустив пальцы в свои густые черные волосы.

— Джоан, я дурно вел себя с тобой, когда приехал домой из Эдинбурга в первый раз.

— О да, ты вел себя как невыносимо мелочный, гадкий невежа.

— По-моему, ты сгущаешь краски, — возразил он, несколько смутившись. — Во всяком случае, теперь я убедился: мои дети очень к тебе привязались. Мой маленький шестилетний сын рисковал жизнью, чтобы приехать за мной в Эдинбург.

— Я знаю. Когда я вспоминаю об этом, у меня кровь стынет в жилах. Он очень храбрый мальчик.

— Он — мой сын.

Она улыбнулась.

— А Далинг, когда ее удается уговорить вынуть палец изо рта, поет тебе дифирамбы. Впрочем, ее хвала больше относится не к тебе, а к твоей лошади.

Колин был явно озадачен и, к удивлению Синджен, казался немного расстроенным.

— Теперь ты согласен, что руководить ведением домашнего хозяйства — это мое законное право и прямая обязанность?

— Наверное, ты права. Кстати, Макдуф сказал, что ты попросила его передать мне кое-что на словах. Ты будто бы сказала, что не собираешься красть мою шкатулку. Что ты хотела этим сказать?

— Я хотела сказать, что вовсе не желаю что-либо у тебя отбирать, что я бы ни за что не стала покушаться на то, что принадлежит тебе, — как эта шкатулка, которую ты прятал в дупле дуба, чтобы ее не увидел твой жадный брат. Я просто хочу разделить с тобой то, что принадлежит нам обоим. Я не Малколм и не твой отец.

Он отвернулся.

— Я вижу, что Макдуф чересчур разговорился.

— Он просто хотел, чтобы я лучше поняла тебя. А когда у тебя день рождения?

— В последний день августа. Но зачем ты спрашиваешь?

Она только молча покачала головой и улыбнулась. Интересно, стихи каких поэтов ему нравятся больше всего? Подумав об этом, Синджен зевнула, на сей раз уже непритворно, и Колин сказал:

— Спи. Я нисколько не сомневаюсь, что твои братья не преминут явиться сюда по следам своих жен. Так и быть, даю тебе разрешение защищать меня от этой парочки. Кстати, насколько я могу судить, их жены не подозревают о том случае, когда их супруги вломились в нашу спальню.

— И слава Богу.

— Может быть, мне стоит им рассказать?

— Колин, что ты говоришь?! Впрочем, я вижу, что ты шутишь.

— Конечно, шучу. Вот еще что: Дугласу и Райдеру известно, что их жены здесь?

— Конечно, известно.

— Как же они отпустили их одних? Впрочем, нет, я ничего не хочу знать об этой истории, от нее у меня, чего доброго, еще волосы поседеют.

Колин подошел к камину и начал раздеваться. Он знал, что жена смотрит на него, он чувствовал на себе ее взгляд.

— По-моему, Аликс поступила очень неосторожно, отправившись к нам. От Нортклифф-Холла до замка Вир много миль, а срок беременности у нее еще небольшой, в такое время женщине опасно совершать далекие поездки. Я бы не хотел, чтобы и ты когда-нибудь рисковала потерять ребенка из-за подобной глупости. Когда ты забеременеешь, ты будешь делать только то, что я тебе скажу.

Синджен только молча улыбнулась, глядя на его спину, она знала, что всегда будет поступать по-своему. Ей хотелось, чтобы Колин повернулся к ней лицом и она могла видеть его спереди, видеть целиком.

Он уже снял с себя всю одежду, и она жадно разглядывала его спину, ягодицы, ноги.

Он был само совершенство! Невозможно себе представить, чтобы какой-либо другой мужчина был так же великолепен.

— Колин, — позвала она его и удивилась хрипотце, вдруг появившейся в ее голосе.

— Да? — медленно проговорил он, поворачиваясь к ней лицом.

«Он наверняка знает, наверняка догадывается, о чем я сейчас думаю и чего хочу», — подумала Синджен.

Она сглотнула, глядя на него во все глаза. Какое наслаждение смотреть на него; вот было бы хорошо, если бы он простоял так час или даже еще дольше… Может быть, ей заняться рисованием, тогда он, возможно, согласился бы позировать для нее. Нет, ничего из этого не выйдет, Колин легко разгадает ее уловку.

— Джоан, ты что-то хотела сказать?

— Ты ляжешь со мной сегодня? Обнимешь меня?

— Ну конечно. Я знаю, как тебе это нравится. Это не кажется тебе страшным, не правда ли? Я обниму тебя и даже поцелую — ведь поцелуи тебе тоже очень нравятся, верно?

Он медленно подошел к кровати; он знал, что она хочет подольше полюбоваться им, так почему бы не доставить ей это удовольствие? Ее восхищение его красотой забавляло и, честно говоря, было ему чрезвычайно приятно. Очень хорошо, когда жена так горячо восторгается своим мужем. Внезапно он услышал, как она испуганно втянула в себя воздух, и нахмурился. Потом опустил глаза: под ее восхищенным взглядом его мужское орудие, как и следовало ожидать, ожило и встало в боевую стойку. И его жене сразу стало страшно. А чего она, собственно, ждала — что его мужская принадлежность сморщится и обвиснет?

Черт побери! Хоть бы она поскорее поправилась. Хватит с него ее глупых страхов, они уже действуют ему на нервы.

— Ты больше не уедешь, Колин? Теперь ты останешься дома?

— Да. Раз Макферсон теперь здесь и опять принялся за прежние проделки, я должен остаться и положить этому конец. И я сделаю это, Джоан, притом имей в виду: твоя помощь мне не требуется. Кроме того, у меня есть еще одна причина остаться — похоже, мне придется защищать тебя от тетушки Арлет.

— Я ценю твою заботу, Колин.

Он лег на кровать рядом с ней, и она с готовностью приняла его объятия. Они оба лежали на боку, лицом друг к другу, так что их носы почти соприкасались.

— Ты так и не сняла эту мерзкую ночную рубашку.

— По-моему, так будет лучше.

— Да, пожалуй, в этом ты права, черт бы тебя побрал. — Он поцеловал ее в губы и с усмешкой сказал: — Да раскрой же ты рот, Джоан. Я вижу, ты забыла все, чему я тебя учил. Нет, не так, не как рыба, вытащенная из воды, и не как оперная певица. Да, теперь правильно. И дай мне твой язык.

Он жаждал овладеть ею, и, если он не ошибался, она испытывала удовольствие от его ласк и поцелуев, но он знал: она еще не окрепла после болезни, а ему вовсе не хотелось, чтобы ей опять стало худо. Он поцеловал ее в кончик носа и, нежно прижав ее щеку к своему плечу, повернулся на спину.

Ему было чертовски трудно это сделать, но он все же заставил себя, ощущая себя при этом образцом благородства. Она разочарованно вздохнула и попыталась поцеловать его опять.

— Нет, Джоан, я не хочу тебя утомлять. Ну же, успокойся, расслабься. Давай, я буду просто обнимать тебя. Скажи: Филип был прав? Тетя Арлет в самом деле пыталась тебя убить?

Синджен была охвачена сладострастием. Она дрожала, чувствуя рядом с собой тело мужа, пыталась взять себя в руки, но это было нелегко — ведь у нее не было опыта в обуздывании своей страсти. Ей хотелось целовать его, целовать до изнеможения, хотелось гладить руками все его тело. Ей хотелось поцеловать его живот и его твердый мужской жезл; она хотела бы опять взять его в рот. Нет, она не могла просто лежать рядом с ним, забыв о том, что ее касается его горячее, твердое тело. Не в силах сдержать себя, она прижалась к нему еще теснее.

Ее сжатая в кулак рука легла на его живот, потом она медленно, очень медленно разжала пальцы и ощутила под своей ладонью его горячую, мускулистую плоть и чуть ниже — курчавые паховые волосы.

Колин закрыл глаза и закусил нижнюю губу.

— Нет, Джоан, перестань. Прошу тебя, дорогая, не надо. Убери руку — так ты только делаешь мне хуже. И пожалуйста, ответь на мой вопрос.

До нее наконец дошло, что он тоже старается сдержать себя, и она подумала, что должна быть признательна за его беспокойство о ее здоровье, но, честное слово, сейчас она предпочла бы рискнуть, даже если это грозило ей возвратом лихорадки. Ее пальцы скользнули ниже, еще ниже… Он резко отодвинулся от нее — как видно, он твердо решил, что сегодня останется благородным до конца.

Синджен вздохнула, потом сказала:

— Тетушка Арлет не вливала мне в горло яд, но она хотела, чтобы я умерла, в этом не может быть никаких сомнений. Она даже открыла в спальне все окна, чтобы помочь мне поскорее отправиться в лучший мир. А после твоего приезда она улучила минутку, когда я осталась одна, и объявила мне, что сейчас задушит меня подушкой. Но потом она решила, что этот способ не годится, потому что он чересчур очевиден. Она сказала, что я все испортила и в будущем сделаю ее жизнь еще более невыносимой. В тот день она много чего мне наговорила, и в другие дни тоже, да я и сама многое про нее узнала, пока тебя здесь не было.

И она рассказала ему о том, как Арлет запрещала миссис Ситон вычищать грязь, которая годами скапливалась в замке, и о том, что его тетушка уверяет, будто отцом Колина был вовсе не лэрд, его отец, а водяной из озера Лох-Ливен, и что лэрд будто бы любил Арлет, а не ее сестру, которая была дура и распутница.

Колин слушал и задавал много вопросов, но в бреднях тетушки Арлет трудно было отыскать логику. Наконец, когда Синджен так устала рассказывать и отвечать, что была больше не в силах произнести ни единого слова, он поцеловал ее в висок и сказал:

— Я удалю ее из замка Вир. Она представляет опасность и для себя самой, и для нас. Кто знает, что она может сделать с моими детьми, если ее безумие вдруг примет другое направление. Удивительно, что я раньше видел только ее неприязнь ко мне, не замечая всех этих странностей. Она эту неприязнь и не скрывала, а я просто не обращал на нее внимания. А теперь спи, Джоан. И пожалуйста, положи свою руку куда-нибудь повыше. Да, так хорошо. Моя грудь — более безопасное место, чем то, которое ты выбрала раньше.

Синджен улыбнулась, прижимаясь щекой к его плечу. Пока он рядом, с ней ничего не случится. А что до опасности, грозящей ему, то она знает, что делать, и сделает это непременно. Он может метать громы и молнии и пытаться командовать сколько его душе угодно — все равно это ничего не изменит. Ему ни за что не справиться с тремя хитроумными женщинами, которые твердо решили настоять на своем. Ни за что.

Глава 16

Дуглас и Райдер не прискакали в замок Вир на рассвете, что вызвало у их жен смешанные чувства облегчения и досады. В восемь часов утра, сидя вместе с Аликс и Синджен в спальне лэрда, Софи наконец не выдержала и высказала свою тревогу:

— Где же они? Как ты думаешь, Аликс, может быть, с ними произошел какой-то несчастный случай?

— О нет, вряд ли, — ответила Аликс, мрачнея. — Я начинаю думать, что они страшно рассердились на нас и поэтому не приезжают. Они хотят преподать нам урок. Дуглас устал от того, что из всех его попыток поставить на своем удается только половина, и теперь наказывает меня своим отсутствием.

Синджен воззрилась на Аликс, потом на Софи и расхохоталась.

Лица обеих ее невесток тут же приняли одинаковое возмущенное выражение, но Синджен ничего не могла с собой поделать — она все смеялась и смеялась.

— Ох, я просто ушам своим не верю, — сказала она наконец. — Вы говорите так, словно желаете только одного — чтобы они приехали сию же минуту.

— Да нет же, нет!

— Какой абсурд!

Синджен посмотрела на их хмурые лица.

— А теперь скажите мне, хваленые вы умницы, хоть одна из вас дала себе труд написать мужу записку о том, куда вы отправились?

Аликс посмотрела на Синджен как на слабоумную и надменно пожала плечами:

— Ну разумеется, я сообщила ему, куда поехала. За кого ты меня принимаешь? Я бы ни за что не допустила, чтобы Дуглас волновался.

— И что же ты написала в своей записке?

— Ну… я написала, что поехала проведать Софи. О черт!

Синджен перевела насмешливый взгляд на Софи — та, свирепо сдвинув брови, смотрела вниз, на свои светло-зеленые туфельки.

— А как насчет тебя, дорогая Софи? Ты сообщила Райдеру, куда вы с Аликс держите путь?

Софи, по-прежнему не поднимая глаз, медленно покачала головой:

— Я просто написала ему, что мы едем в Котсуолдз, чтобы осмотреть тамошние достопримечательности, и что я извещу его, когда мы соберемся ехать обратно.

— О, Софи, что ты наделала! — крикнула Аликс и швырнула в нее подушкой. — Я не могу поверить, что ты не сообщила ему правду! О чем ты думала?!

— Посмотри на себя, ведь ты поступила не лучше моего! — не осталась в долгу Софи и швырнула подушку обратно, прямо в пышную грудь Аликс. — Ты сообщила Дугласу только часть правды, потому что взяла на себя, так сказать, первую часть обмана. Тебе не пришлось лгать, как мне.

— Тебе следовало сообразить, что тебе вовсе незачем лгать! Тебе надо было подумать, пошевелить мозгами, но ты ни о чем не подумала, ты…

— Не смей называть меня дурой!

— Я не называла тебя дурой, но если ты считаешь, что это определение тебе подходит…

— Да хватит вам препираться! — сказала Синджен, изо всех сил сдерживая смех. Роскошная грудь Аликс неистово вздымалась. Софи покраснела как пион и сжала руки в кулаки.

Аликс вдруг проговорила трагическим голосом:

— Что же нам теперь делать?

Синджен больше не улыбалась и не давилась от сдерживаемого смеха. Она уверенно сказала:

— Райдер и Дуглас скоро разберутся, что к чему. Я в этом нисколько не сомневаюсь. Если вам от этого станет легче, напишите им сейчас же, и я отправлю ваши письма в Эдинбург с кем-нибудь из наших конюхов. Однако я не думаю, чтобы это было необходимо.

— Если мы им не напишем, их здесь не будет еще целую вечность!

— Писать им нет никакой нужды, — повторила Синджен. — Вот увидите — ваши мужья и так будут здесь очень скоро. Я по-прежнему уверена, что они приедут не позже пятницы. А теперь прошу вас, пожмите друг другу руки и давайте обсудим наш план.

Глядя, как ее невестки сначала пикируются, а потом обнимаются, Синджен вдруг осознала, что чувствует себя уже совсем хорошо. Да, сил у нее заметно прибыло по сравнению со вчерашним днем.

Она, конечно, еще не полностью окрепла, но голова у нее была ясная, и мозг работал как нельзя лучше. Она больше не чувствовала себя вялой и разбитой.

Они втроем обсуждали план действий, пока все детали и возможные последствия не были обговорены со всех сторон. Только тогда Синджен объявила, что она довольна. Софи и Аликс ее план не понравился, но она убедила их, что иного пути нет.

— Или вы предпочитаете, чтобы я просто застрелила его и бросила труп в озеро? — сказала она, и это разом положило конец всем их возражениям. Письмо Роберту Макферсону Синджен сочинила еще вчера днем. Тогда же она велела привести к себе младшего конюха Остла и, поручив ему передать письмо адресату, заставила его поклясться, что он никому ничего не скажет. Дай Бог, чтобы он не проболтался.

Синджен посмотрела на своих невесток и веско сказала:

— Действовать начнем нынче же утром. Мешкать нельзя, потому что завтра, возможно, уже будет поздно. Вы можете не верить в мыслительные способности Дугласа и Райдера, а я верю.

И Аликс, и Софи взяли с собой в дорогу карманные пистолеты. Обе они умели стрелять, пусть и не так метко, как Синджен, но все же достаточно хорошо. Вид пистолетов, извлеченных на свет Божий, тут же прибавил им уверенности.

— Новобрачная Дева сказала, что ты в беде, Синджен, — напомнила Аликс. — А мы с Софи отнюдь не дуры, пусть даже мы и забыли кое-что предусмотреть. Или кое-что написать. А где твой пистолет?

Синджен вытащила свой пистолетик из-под подушки.

— Я уже достаточно окрепла, чтобы провернуть это дело сегодня утром. Я сумею услать Колина с каким-нибудь поручением, чтобы он не мог следить ни за мной, ни за вами. Не знаю еще, как я это сделаю, но что-нибудь наверняка придумаю. А теперь подойдите поближе и слушайте внимательно.

Отделаться от Колина оказалось совсем не так просто, как рассчитывала Синджен. В конце концов, исчерпав все уловки, она решила сыграть на своей недавней болезни и начала натужно кашлять, хватаясь при этом за грудь. И еще, сообщила она, у нее ужасно болит голова, такая жуткая стреляющая боль над левым глазом. Ох, и ей к тому же так трудно дышать… Она сыграла свою роль безупречно, от надсадного кашля у нее на глазах даже выступили неподдельные слезы.

Она даже сумела весьма убедительно изобразить озноб.

— Ах, черт, а я-то думал, что ты уже почти поправилась, — сказал Колин, прижимая ее к груди и растирая ее сотрясающуюся от кашля спину.

Он сам вызвался съездить за Чайлдрессом, местным врачом, однако прежде взял с Аликс и Софи обещание, что они ни за что не оставят свою золовку одну. Те с готовностью обещали — ведь это было частью их плана. Видя искреннее беспокойство мужа, Синджен мучилась угрызениями совести, но сделать было уже ничего нельзя. Она, Аликс и Софи должны довести дело до конца.

«Ах, если бы мужчины не были так упрямы», — подумала она.

Но это, конечно же, было нелепое и несбыточное желание.

— Я чувствую себя превосходно, — ответила Синджен, когда Аликс спросила ее о самочувствии. Говоря, она торопливо облачалась в свою старую синюю саржевую амазонку, залоснившуюся от долгой носки. — Наверное, потом, когда все будет сделано, я почувствую полный упадок сил, но сейчас со мной все в порядке, так что можете не беспокоиться. Помните: мы должны закончить до того, как сюда явятся ваши мужья. Нет, не смотрите друг на друга с упреком. Хоть вы им ничего и не сообщили, они непременно приедут, и очень скоро.

— Куда это ты собралась?

Этот вопрос задал Филип. Он вошел в спальню и, не обращая внимания ни на Аликс, ни на Софи, направился прямиком к Синджен. Подойдя к ней, он встал, уперев руки в бока — излюбленная поза его отца, — и строго посмотрел ей в лицо.

— Куда это ты собралась? — повторил он. — На тебе костюм для верховой езды, а не ночная рубашка. Папа будет недоволен. И мне это тоже не нравится.

Синджен хотела ласково взъерошить ему волосы, но сдержала свой порыв и довольствовалась тем, что одарила его улыбкой.

— Я просто хочу показать твоим новым тетушкам окрестности замка. Я прекрасно себя чувствую, Филип, и обещаю тебе быть осторожной. Как только я почувствую усталость, сразу же вернусь в постель.

— А где отец?

— Наверное, он вместе с мистером Ситоном проверяет счета, а может быть, объезжает своих арендаторов. Его не было здесь три недели, и за это время накопилось много дел, требующих его внимания. А почему ты сам его не спросил?

— Меня не было внизу, когда он уходил. Далинг закатила истерику в детской и попыталась вцепиться зубами в ногу Далей. Мне пришлось защищать Далей.

— Послушай, Филип, пока я буду играть роль гостеприимной хозяйки, не мог бы ты последить для меня за тетушкой Арлет?

Глаза мальчика загорелись.

— О да, — сказал он. — Непременно послежу, а ты, Синджен, смотри не переутомляйся, ладно?

— Обещаю, что не буду.

Она посмотрела, как Филип скрылся за дверью, чувствуя себя виноватой оттого, что пришлось ему врать.

— Мне было очень тяжело его обманывать, — сказала она со вздохом, — но он так же неумеренно печется о моей безопасности, как и его отец.

— Ты великолепная актриса, Синджен, — сказала Аликс, когда они втроем спускались по лестнице для слуг. — Мне бы так никогда не сыграть.

— Это было очень неприятно, но необходимо, — вздохнув, ответила Синджен. — Я чувствую себя такой виноватой. Но я должна оградить Колина от новых покушений. Он знает, как это для меня важно, и поймет меня — если, конечно, когда-нибудь дознается, что мы сделали.

— Здание твоего оптимизма построено на песке, — заметила Софи. — Колин — мужчина, и будь я на твоем месте, я бы чувствовала себя неуютно. Способность понимать — это добродетель, к обладанию которой стремится далеко не каждый мужчина, особенно если дело касается его жены.

— Софи права, — согласилась Аликс. — Если Колин узнает — а я на собственном опыте убедилась, что мужья обычно узнают все, что жены желают от них скрыть, — он будет вне себя от ярости и тревоги: ведь, осуществляя свой план, ты могла бы серьезно пострадать. А поскольку он мужчина, он, естественно, будет обвинять тебя в том, что ему пришлось мучиться от беспокойства. Мужчины считают подобные рассуждения образцом логики. Это странно, но это именно так.

— Мужчина не способен признать, что существуют такие вещи, которых он не может сделать, — подхватила Софи. — А если его жена вдруг добьется успеха в чем-то, что не удалось ему, он разъярится до белого каления. И будет осыпать ее упреками.

— Я знаю, — сказала Синджен и тяжело вздохнула. — Теперь, когда я вышла замуж, я отлично понимаю, что Колин ничем не лучше Дугласа и Райдера. Он кричит и бесится и устраивает сцены, так что у меня иной раз руки чешутся стукнуть его по глупой голове. Но он наверняка поймет, что не оставил мне иного пути и что я должна была это сделать.

— Ха, — сказала Аликс.

— Ха-ха, — подхватила Софи.

— То есть я хочу сказать: если он все-таки узнает.

— Дорогая, ты грезишь, — заметила Аликс.

— А по-моему, это больше похоже на пьяный бред, — ввернула Софи.

Погруженные в мрачные размышления, три дамы молча дошли до конюшен. Здесь Синджен увидела Остла и приказала ему оседлать Фанни и еще двух лошадей для ее спутниц.

— Ох и не по душе мне это дело, миледи, — сказал он. — Ох не по душе! Напрасно вы это затеяли.

— Помолчи, Остл, и смотри не вздумай проболтаться, — сказала Синджен таким повелительным тоном, что невестки уставились на нее в изумлении. — Помни: сегодня, как только мы уедем, ты отправишься в Эдинбург и наведешь там все необходимые справки. Никто не должен узнать, куда и зачем ты ездил, — это крайне важно. И очень важно, чтобы ты вернулся в замок как можно быстрее. И еще — потом ты должен найти способ поговорить со мной наедине. Ты меня понял, Остл?

Остл чувствовал себя глубоко несчастным от того, что ввязался в такое скверное дело, однако вместо того чтобы отказаться, утвердительно кивнул. Его карман оттягивала горсть тяжелых золотых гиней, и это сильно мешало ему пойти к лэрду и рассказать всю правду.

Как назло, из-за скудости конюшен семейства Кинроссов в наличии, кроме Фанни, имелась сейчас только одна лошадь, на которой могла бы ездить дама.

— Ну что ж, — сказала Синджен после минутного раздумья, — тогда я поеду на Арджилле, Софи возьмет Фанни, а тебе, Аликс, ты уж меня прости, придется удовольствоваться вот этой кобылкой — ее зовут Морковка.

Морковка, на редкость смирная десятилетняя лошадь с глубокой седловиной на спине, поглядела на Аликс, шумно всхрапнула и тряхнула своей длинной головой.

— Мы с ней поладим, — сказала Аликс.

— Видите ли, миледи, тут такое дело: Арджилл нынче вроде как не в духе, совсем не в духе. Его милость сам хотел на нем поехать, да увидел, что уж больно он сегодня злой, и взял вместо него Гулливера. С тех пор минут десять прошло, не больше.

Гулливер был тот самый гнедой конь, которого Колин обычно держал в Эдинбурге и на котором он вместе с Филипом прискакал домой, потому что беспокоился за ее, Синджен, жизнь.

Она смущенно сглотнула и сказала:

— Не важно, злой он сегодня или не злой — я все равно поеду на Арджилле. Десять минут, гм-м. Езжай быстрее, Остл, и не беспокойся: все будет хорошо.

Синджен еще ни разу не ездила на жеребце Колина. «О Господи, — подумала она, вскочив на его широкую спину, — да он, пожалуй, обгонит любой ветер. Дай Бог, чтобы Колин не заметил, что его нет в стойле. Впрочем, даже если и заметит, невелика беда. Он ведь не узнает, куда мы поехали. Остл к тому времени уже будет далеко, так что расспрашивать будет некого».

Синджен сделала глубокий вдох и вонзила каблуки сапог в мускулистые бока Арджилла.

Через несколько минут три дамы скакали галопом по длинной, обсаженной деревьями подъездной дороге замка Вир. Теплый летний ветерок мягко обдувал их лица, сквозь густой лиственный шатер, раскинувшийся высоко над их головами, просачивались яркие солнечные лучи.

— Здесь так красиво, — сказала Софи, вытягивая шею, чтобы посмотреть на замок, стоящий на пригорке, в конце дороги.

— Да, — откликнулась Синджен и проглотила стоящий в горле ком. — Колин сказал, что все эти деревья посадил один из его предков — тот самый, что изображен на портрете голым. Они в самом деле очень красивы. Но конечно, здесь нет таких садов, как у тебя в Нортклиффе, Аликс.

— Да, наверное, но мне так нравятся эти деревья… Я велю посадить такие же в Нортклифф-Холле, — ответила Аликс. — Представь себе: сосны, березы и дубы.

Синджен знала, что они обе до смерти напуганы ее дерзким планом и очень боятся за нее. Аликс что-то мямлила насчет деревьев; Софи мрачная, как генерал, проигравший сражение, ехала, устремив неподвижный взгляд прямо перед собой. Синджен молчала. Она твердо решила добиться своего, и ничто не заставит ее повернуть назад. Вскоре она и вслед за ней двое ее спутниц съехали с узкой дороги для экипажей. Они не оставят за собой заметных следов, и Колин не сможет найти их, даже если свернет в этом же месте и попытается начать поиски.

Они скакали, не замедляя аллюра. Больше они не разговаривали, Аликс и Софи старались держаться как можно ближе к коню Синджен. Арджиллу, похоже, нравилась его новая наездница; он ни разу не проявил своего норова, чему Синджен была несказанно рада, поскольку совсем не хотела растрачивать свой не слишком-то большой запас сил на борьбу с непокорной лошадью.

Проехав милю, Синджен сделала своим спутницам знак остановиться. Они стояли на краю бесплодной Крэгнурской пустоши.

— Сент-Монанс, замок Макферсонов, находится всего в семи милях отсюда, за этой пустошью, в Эвиморских холмах. Я знаю самый короткий путь туда — спросила у Остла. Мы будем там уже через час. Вы готовы это сделать? Уверены, что не отступите?

— Мне все это совсем не нравится, Синджен, — сказала Софи, — и Аликс держится того же мнения. Наверняка существует и какой-нибудь другой способ. Обсуждать этот твой план и соглашаться на него было куда легче, чем то, что нам предстоит сейчас: реально выполнить его. То, что мы собираемся сделать, опасно. Случиться может все, что угодно.

Синджен покачала головой:

— Я много над этим думала, очень много. И мне бы совсем не хотелось, чтобы Роберт Макферсон случайно — или намеренно — повстречался с Колином или со мной. Он уже пытался убить Колина по крайней мере однажды, а может быть, и дважды. Во второй раз по ошибке была ранена я.

У Аликс и Софи занялось дыхание: прежде она не рассказывала им о покушении в Эдинбурге. А она между тем неумолимо продолжала:

— Нет, я сама должна была устроить встречу с ним и при этом иметь наготове план действий. Мы с вами захватим его врасплох. Конечно, у нас могут возникнуть какие-то непредвиденные трудности, но мой план — единственное, что я могла придумать. И будьте уверены — он сработает. Остл наведет в Эдинбурге нужные справки; это не займет много времени, думаю, самое большее два дня. И даже если к тому времени сюда уже явятся ваши мужья, я все равно сумею незаметно улизнуть и закончить начатое дело. А потом, если Колин как-то узнает, что я сделала, он может сколько душе угодно орать и колотить кулаками по мебели. Тогда это уже не будет иметь значения. Скажу больше: мне даже будет приятно слушать, как он рвет и мечет, потому что я буду знать: теперь он в безопасности. А сейчас, мои дорогие, нам пора ехать дальше.

— Твой муж будет орать и стучать по мебели кулаками, а потом возьмет да и поубивает нас всех.

— Я что-нибудь ему навру, и он, конечно, поймет, что я говорю неправду, но как он догадается, что произошло на самом деле?

— И какую же ложь ты придумала, чтобы объяснить ему твое и наше отсутствие? — поинтересовалась Аликс и, предостерегающе подняв руку, чтобы ее не перебивали, продолжила: — Пойми, Синджен, тебе придется оправдываться и за сегодняшний день, и за завтрашний, а может быть, нам понадобится еще день или два. Тебе будет очень трудно сделать то, что ты задумала, даже если наши мужья все же не приедут и не начнут нам мешать. Так что же ты все-таки собираешься сказать Колину?

— По правде говоря, я еще не придумала, но я не сомневаюсь, что, когда Колин начнет кричать на меня, меня тут же осенит какая-нибудь блестящая идея. До сих пор именно так и было. Но прежде всего займемся главным.

Они ехали очень быстро, почти не встречая на своем пути людей. Чем дальше они углублялись в Эвиморские холмы, тем труднее становилась дорога. Меж камней и скал с острыми краями буйно цвел вереск, придавая пустынной местности особую, дикую красоту.

— Ты уверена, что это тот самый короткий путь? — спросила Аликс.

Синджен кивнула:

— Мы уже почти приехали.

Замок Сент-Монанс, родовое гнездо Макферсонов, стоял там, где кончалось озеро Лох-Пилчи, узкий водный рукав, ставший за последние сто лет еще уже. Вокруг озера густо росли деревья, и, оглянувшись по сторонам, Синджен отметила про себя, что здесь достаточно хорошей пахотной земли. Но в отличие от замка Вир замок Сент-Монанс выглядел древней развалиной. Поскольку лето было в самом разгаре, повсюду цвели яркие цветы, несколько скрадывая следы разрушительного воздействия времени, но сорной травы было здесь куда больше, чем цветов, и все выглядело заброшенным и неухоженным, старым, ветхим и бедным. Именно так описывал это место Крокер.

Во многих местах стены замка, выстроенные из серого камня, обрушились от старости. Когда-то под ними находился ров, но теперь там были только высокие заросли сорняков и болотце, от которого исходила почти такая же вонь, как от Кауэльской трясины.

— Этому поместью явно срочно требуется еще одна богатая наследница, — едко заметила Аликс.

— Насколько я могла понять, почти каждому шотландскому клану нужны сейчас большие деньги, чтобы остаться на плаву. Особенно нуждаются горцы. Нам, живущим на полуострове Файф, еще повезло. Здесь много плодородной пашни, так что никто и не помышляет о том, чтобы превратить поля в огороженные овечьи пастбища, а людей согнать прочь с их земли, как это происходит в Горной стране. Поэтому я не могу понять, отчего Макферсоны так бедны. О Господи, я, кажется, начинаю болтать всякий вздор, совсем как ты, Аликс. — Синджен глубоко вздохнула и продолжила: — Надеюсь, что мои предположения оправдались и Роберт Макферсон сейчас в замке. Как вы помните, в своем письме я написала ему, что приеду сюда нынче утром и буду при этом одна. Если в замке его нет, это значит, что мой план провалился. Пожелайте мне удачи и ждите здесь, в засаде, чтобы он вас не видел. Если повезет, скоро я приведу его сюда на веревочке, и он окажется в нашей власти. А теперь для пущей уверенности в себе мне нужно, чтобы вы обе сказали, что от одного взгляда на меня любой мужчина ошалеет от вожделения.

— Непременно ошалеет, — твердо сказала Софи.

Эта часть плана с самого начала внушала Софи и Аликс серьезные опасения, но Синджен была уверена в успехе.

— Остл поклялся мне, что отдал ему письмо в собственные руки, — сказала она.

Три женщины переглянулись, но Аликс и Софи промолчали, не зная, что еще сказать. Все трое остановились в рощице из елей и берез, где Аликс и Софи должны были ожидать Синджен.

— Если ты не появишься вместе с ним в течение получаса, мы отправимся за тобой, — сказала ей Аликс.

Синджен направила своего коня прямо к крыльцу замка. Из-под копыт Арджилла выскакивали испуганные куры, козы, собаки. Около десятка мужчин и женщин побросали свою работу, чтобы поглазеть на скачущую к замку незнакомую леди.

Она увидела, как двое мужчин пристально посмотрели на нее и скрылись за большой, обитой железом парадной дверью. Синджен остановила Арджилла возле нижней ступеньки крыльца и улыбнулась обступившим ее людям.

К ее невыразимому облегчению, в дверях показался Роберт Макферсон. Какое-то время он стоял молча, разглядывая ее с головы до ног, потом медленно, по-прежнему не говоря ни слова, начал спускаться по истертым, выщербленным ступеням, пока его глаза не оказались на одном уровне с глазами всадницы. Тогда он остановился.

— Итак, — начал он, скрестив руки на груди, — вы все-таки явились. Удовлетворите мое любопытство, миледи: скажите, почему вы решились приехать в мое логово одна и почему в ваших прекрасных глазах не видно ни малейшего страха?

«Какой миловидный красавчик», — подумала Синджен. Все черты лица Роберта Макферсона были вылеплены на редкость изысканно и тонко, от совершенного изгиба светлых бровей до изящного аристократического носа. Его глаза были не менее красивы, чем ее собственные, и никак не подходили взрослому мужчине.

Синджен некоторое время молча разглядывала его, потом сказала:

— Давайте вместе проедемся верхом.

Роберт Макферсон откинул голову назад и расхохотался.

— Вы считаете меня слабоумным? Ваш муж наверняка притаился вон за теми березками вместе с дюжиной своих людей, чтобы пристрелить меня, когда я буду проезжать мимо.

— Какая глупость! Неужто вы и впрямь верите, что Колин Кинросс способен полностью забыть о своей чести и послать собственную жену, чтобы она привела к нему его врага?

— Нет, — медленно проговорил Макферсон. — Колин слишком горд, чтобы сделать это. И дело тут вовсе не в его чести. Вы вышли замуж за человека чересчур надменного, наделенного дьявольской злобностью и гордыней. Он готов сам подъехать к моим дверям, как это сейчас сделали вы, и лично бросить мне вызов.

— Стало быть, вы считаете его не только гордым, но и бесстрашным?

— Нет, просто непомерная гордыня заставляет его делать глупости. Он вполне может погибнуть, так и не поняв, что его убило. А вы, миледи, тоже приехали, чтобы бросить мне вызов?

— О, стало быть, вы не поняли смысла моего письма? И моя поездка была напрасной?

— О нет, моя дорогая леди, я понял все, до последнего слова. Ваш посыльный едва не обделался в штаны, когда приехал сюда, до того он был перепуган. А вот вы нисколько не боитесь. Это интригует меня. Однако, по правде говоря, мне кажется невероятным, что вам вдруг захотелось встретиться со мной. От нашей прошлой встречи у меня осталось впечатление, что вы едва ли еще раз захотите оказаться в моем обществе. Более того, тогда вы меня изрядно разозлили. Мне пришлось весьма долго идти пешком.

— Вы были сами виноваты. Вы недооценили меня из-за того, что я женщина. Честно говоря, вы повели себя со мной как самый настоящий хам. Вам не следовало принуждать меня ли угрожать мне. Я этого не терплю. Сегодня я предлагаю вам возможность улучшить свои манеры и, возможно, приобрести нового друга — в моем лице.

— Вот это меня и изумляет. Зачем вам это нужно?

Синджен наклонилась в седле, так что ее теплое дыхание коснулось его лица, и, глядя на него глазами, голубыми, как безоблачное летнее небо, тихо сказала:

— Вы чересчур миловидны для мужчины. И ваша миловидность заинтриговала меня. Мне захотелось узнать, настоящий ли вы мужчина под этими вашими штанами или же просто смазливый мальчик, притворяющийся мужчиной.

Его глаза сузились от ярости. Он грубо схватил ее, но она тихонько подняла руку, и ее пистолет оказался в шести дюймax от его лица.

— Я же объяснила вам, сэр, что не терплю хамов. Ну так как же: вы покажете мне, чего стоите? Кто вы: смазливый мальчишка или же мужчина с присущими мужчине желаниями?

Она увидела, как в его глазах вспыхнуло вожделение, жаркое, неприкрытое.

За последние сутки Синджен много раз отрабатывала этот трюк и теперь добилась своего, но это было омерзительно.

— А откуда мне знать, что вы не заманите меня в лес и не застрелите из этого прелестного пистолетика?

Она посмотрела на него с улыбкой:

— Ниоткуда.

Он не сводил с ее лица пристального, изучающего взгляда.

— А вы немного побледнели. Может быть, вы все-таки немножко боитесь?

— Самую малость. Ведь вы могли спрятать в окрестностях своих людей, чтобы они застрелили меня. Правда, вашей репутации был бы нанесен урон, если бы вы убили женщину, но, с другой стороны, кто знает? Как раз это мне и нравится: я всегда считала, что в жизни надо испытать все, а если в ней говеем нет риска, то зачем жить? Ну так как же: вы спрятали неподалеку своих людей с мушкетами?

— Нет. Как вы сами заметили, вы всего лишь женщина. Да к тому же еще и англичанка, дочь графа. До сих пор мне не приходилось встречать женщин, подобных вам. Вы вызываете во мне острый интерес. Скажите, зачем вы вышли замуж за Колина, если он вам не нравился? Вы, кажется, женаты уже два месяца, не так ли?

— Возможно, вы также слышали, что за все это время мы провели вместе всего несколько дней — и всего несколько ночей. Он большую часть времени проводит в Эдинбурге, а я вынуждена томиться здесь, в его разрушающемся замке. Мне скучно, сэр, а вы так необычны, так не похожи на остальных. Едва увидев вас, я сразу поняла, как разительно вы отличаетесь от Колина. Вы такой миловидный…

Он бросил на нее испытующий взгляд и после недолгого молчания сказал:

— Идемте в конюшню. Я возьму своего коня, а потом, моя дорогая, отведу вас в одно место и там наглядно покажу, что мужчина с миловидным лицом может быть весьма щедро одарен природой.

— Так же щедро, как Колин?

Услышав это, Макферсон надменно выпрямился, словно вдруг проглотил кочергу.

— Я могла бы много чего сказать о своем муже, — продолжала между тем Синджен, — но одного у него не отнимешь: он мужчина с головы до ног. Жаль, что он любит не меня, а только мои деньги.

— Как мужчина он ничего не стоит, — процедил наконец Роберт Макферсон. — Скоро я вам это докажу.

Синджен искренне сомневалась, что он может в чем-либо превосходить Колина, однако сочла за лучшее промолчать. Ей нужно было, чтобы этот человек поехал с ней; в ее планы вовсе не входило выводить его из себя. А то он чего доброго зарычит от ярости и попытается сбросить ее с коня. Тогда пришлось бы застрелить его, прямо здесь, на его земле, а это было бы весьма неблагоразумно.

Десять минут спустя Роберт Макферсон был окружен тремя всадницами, каждая из которых целилась в него из пистолета. Он повернулся к Синджен:

— Значит, я все-таки был прав.

— О нет. Колин ничего об этом не знает. Он слишком благороден, чтобы заманить вас в ловушку и прикончить, как вы того заслуживаете. Поэтому, сэр, мы трое решили сами избавить его от ваших подлых происков. Я не могу допустить, чтобы вы продолжали охотиться за ним. Вам не следовало покушаться на его жизнь в Лондоне и Эдинбурге. Вам не следовало убивать наших арендаторов и жечь их дома. Но теперь вы наконец заплатите за свои преступления. И должна сказать вам, что мне будет очень приятно знать, что вас увезли далеко отсюда, очень далеко. Кстати, мой муж не убивал вашу сестру. Если он не стал убивать такого негодяя, как вы, то как можно поверить, что он мог убить женщину, которая была его женой?

— Она ему надоела. Он устал от нее.

— Пожалуй, в этом что-то есть. В конце концов вы уже успели надоесть мне до смерти, хотя я встречаюсь с вами только во второй раз. И мне ужасно хочется столкнуть вас с какого-нибудь обрыва, однако я этого не сделаю, несмотря на то, что вы не только хам, но в придачу к тому еще злодей, трус и человек, полностью лишенный понятия о чести. Колин сказал мне, что ваш отец — хороший человек, и я не хочу причинять ему горя. Но довольно разговоров. Аликс, Софи, я уже сказала ему все, что хотела. Давайте привяжем его к лошади.

Поначалу Колин совершенно растерялся, затем его охватила дикая ярость.

Глядя в лицо сына, он спросил с холодным бешенством:

— Так ты говоришь, что твоя мачеха и твои две тетушки катаются верхом по поместью?

— Да, папа, так мне сказала Синджен. Она сказала, что прекрасно себя чувствует и хочет показать им окрестности. Я спросил у нее, где ты, и она ответила… теперь я понимаю, что она не сказала мне правды.

— Ты хочешь сказать, что она просто-напросто солгала. Чтоб ей провалиться, я ее побью, я запру ее в своей спальне, я…

— Милорд, — вступил в разговор доктор Чайлдресс, касаясь рукава Колина рукой, покрытой старческими пятнами, — что здесь происходит? Выходит, графиня вовсе не больна?

— Моя жена, — проговорил Колин сквозь зубы, — притворилась больной, чтобы таким образом удалить меня из дома. Проклятие! Она что-то затеяла — но что?

Несколько мгновений он молчал, потом хлопнул себя по лбу:

— Как же я мог быть таким дураком!

Он резко повернулся и со всех ног кинулся к своему коню Гулливеру, который с довольным видом жевал белые розы, посаженные тетушкой Арлет около парадного крыльца.

Филип быстро сказал доктору:

— Боюсь, моя мачеха очень рассердила моего отца. Думаю, я должен поехать за ним, чтобы защитить ее. Извините меня, сэр.

И Филип помчался вслед за своим отцом.

Доктор Чайлдресс остался один. Он стоял и задумчиво слушал торопливые шаги мальчика, гулко стучащие по каменным плитам вестибюля. Он знал Колина с той самой минуты, как тот вышел из утробы матери. Он видел, как Колин рос и как становился высоким, стройным, гордым юношей. Его отец и старший брат всячески старались сломить его дух, но, слава Богу, у них ничего не вышло. Доктор Чайлдресс сказал, как бы размышляя вслух:

— Боюсь, эта юная леди разбудила спящего зверя.

«Разбуженный зверь» остановился на опушке елового леска, пристально глядя из-за елей на открывшийся его взору замок Сент-Монанс. Гулливер всхрапывал, и Колин, не сводя взгляда с замка, ласково погладил своего коня по шее.

— Ты у меня хороший, верно, старина Гулл? Во всяком случае, ты куда лучше, чем моя жена, которой, ей-богу, придется худо, когда я до нее доберусь. И вот еще что, — продолжал он, по-прежнему обращаясь к своему коню, — Остла нигде не видно — говорят, что он будто бы заболел и лежит в постели. По-моему, здесь что-то нечисто. А в довершение всех бед моя дура-жена имела наглость поехать верхом на Арджилле, этой норовистой скотине.

Произнося эти слова, он вздрогнул. Гулливер никак не реагировал на его слова, только мотал головой, отгоняя мух.

Жизнь в замке Сент-Монанс, похоже, шла своим чередом — нигде не было видно ничего необычного. Слуги Макферсонов занимались своими повседневными делами, нигде не было видно скопления людей, не слышалось криков — в общем, все было спокойно.

Так что же все-таки было на уме у Джоан и ее двух невесток? Что они задумали? Неужели она действительно приезжала сюда?

Понаблюдав за замком десять минут (что было довольно скучно), Колин понял, что только напрасно теряет время. Если он будет продолжать сидеть здесь как дурак, это ничего ему не даст. Но не может же он подъехать к парадным дверям замка Сент-Монанс и потребовать, чтобы ему сказали, где его жена! Страх и ярость чуть не заставили его совершить глупость.

Но где же теперь эта чертовка Джоан? И где жены ее братьев?

Он глубоко вздохнул, повернул коня и с изумлением увидел перед собой сына, который тихо, как мышь, сидел верхом на пони. Колин ничего не сказал. Он даже не слышал, как Филип подъехал к нему сзади. Надо же — так оплошать! Он досадливо покачал головой, после чего отец с сыном молча поехали обратно в замок Вир.

Колин не слишком удивился, увидев, что все три лошади возвратились в конюшню и с аппетитом поглощают овес в своих стойлах. Даже последнему дураку было бы ясно, что все три проскакали сегодня немало миль. Арджилл поднял голову и пристально посмотрел на своего хозяина, как бы говоря: «На этот раз она тебя обставила, мой дорогой».

Колин усмехнулся, но в его усмешке не было веселья. Он был разъярен. Так что же она все-таки натворила? И, черт бы ее подрал, она таки прокатилась на этом проклятом жеребце, несмотря на весь его норов.

Широко шагая, он направился к замку, в такт шагам похлопывая себя по бедру хлыстом для верховой езды.

Он не говорил никому ни слова, а когда Филип попытался ему что-то сказать, он только молча посмотрел на сына, мотнул головой и взбежал на крыльцо, перешагивая через две-три ступеньки разом.

— Не забывай, папа, — крикнул ему вслед Филип. — Не забывай, что она недавно болела!

— Прежде чем я с ней покончу, она будет молиться о том, чтобы у нее снова поднялся жар! — рявкнул Колин через плечо.

В вестибюле он заметил тетушку Арлет. Увидев выражение ярости на его лице, она улыбнулась. Было очевидно, что она горячо молится о том, чтобы он убил свою жену. Это была недурная мысль, но он бы предпочел пытки, а затем — медленное удушение. Из спальни одной из жен Шербруков вышла горничная Эмма, но, завидев графа, тут же шмыгнула обратно.

— Разумное решение, — пробормотал он. Ему хотелось с шумом вломиться в спальню лэрда и заорать во все горло. Однако в последнюю минуту он заставил себя успокоиться. С этими дамами криком ничего не добьешься. Они привыкли к орущим мужчинам, так что, сколько бы он ни кричал на них, желаемого действия это не возымеет: они не попадают в обморок, не испугаются и не выложат ему, запинаясь от страха, всю правду.

Колин открыл дверь спальни медленно и тихо, хотя его пальцы едва не сводило судорогой от усилия, которое ему приходилось делать над собой, чтобы сдержать гнев. Как ни странно, он не почувствовал ни малейшего удивления, увидев, что жены его двух шуринов одеты с той же безукоризненностью, с какой светские дамы в Лондоне одеваются к чаю. Они были элегантны, свежи и прекрасны; а его жена лежала в постели с распущенными, тщательно расчесанными локонами, одетая в прелестный, украшенный кружевами пеньюар. Она выглядела очень юной, очень изысканной и невинной как агнец. В руке у нее была книга. Вид у всей троицы был самый безмятежный. Можно было бы подумать, что это светский визит, имеющий место быть где-нибудь в Лондоне, на Пэтнэм-плейс.

Ни один волосок не выбивался из причесок леди Нортклифф и миссис Шербрук. Их платья имели безупречный вид. Они смотрели на него вопрошающе и недоуменно, как бы говоря: «О Боже, сюда вошел мужчина. Как странно! Он вошел без приглашения. Что же нам с ним делать?»

Синджен заговорила первой, и ее голос был исполнен той же прелести и невинности, что и ее лживое лицо.

— Ах, Колин, я так рада, что ты вернулся. Прости меня, пожалуйста, за то, что я без нужды послала тебя за доктором Чайлдрессом, но все дело в том, что, как только ты ушел, я сразу же почувствовала себя намного лучше. Странно, не правда ли? Я звала тебя обратно, но ты ушел слишком быстро. Теперь мне уже совсем хорошо, как ты и сам видишь. Разве ты не рад?

— Что я вижу, — спокойно сказал Колин, входя в комнату, — так это превосходно поставленную мизансцену. Бог ты мой, да она сделала бы честь любому театру на Друри-лейн. Надо отдать вам троим должное — вы были великолепны. Я всегда знал, какая Джоан шустрая — она способна в два счета проворачивать самые что ни на есть заковыристые дела, взять хотя бы наш с ней побег в Шотландию, — а теперь я вижу, что и вы двое ни в чем ей не уступите. Даже цвета ваших платьев и ее пеньюара и те отлично сочетаются друг с другом. Замечательно, великолепно! Я вам аплодирую.

Синджен ничего не сказала. Ее невестки тоже молчали. На их лицах застыли любезные улыбки, руки были спокойно сложены на коленях.

Колин подошел к Синджен, присел на край кровати и, подняв руку, легко провел кончиками пальцев по ее щеке. Она вдруг покраснела, как румяное яблоко. Колин был охвачен такой яростью, что ему хотелось задушить ее. Он невольно бросил оценивающий взгляд на ее белую шею. Какие красивые у нее волосы, такие мягкие, густые, кудрявые. Он пропустил между пальцами несколько светлых прядей. И продолжал сидеть молча, не говоря ни слова, только глядя на нее и касаясь рукой ее лица и волос.

Синджен думала, что он ворвется в их спальню и будет кричать и неистовствовать. Но он этого не сделал, и ее уверенность в себе несколько поколебалась. Она ждала, продолжая хранить молчание; в любом случае в голове у нее не было ни единого подходящего слова.

— Как прелестно ты выглядишь, — сказал он, помолчав еще несколько секунд. — Прелестная, опрятная и чистенькая, и странное дело: от тебя нисколько не пахнет лошадьми.

— Мы катались верхом очень недолго. Я быстро почувствовала усталость.

— Ну разумеется, как я не подумал! Бедняжка моя, ты уверена, что тебе и впрямь стало лучше? Я могу не опасаться нового возврата твоего недуга?

— О нет, Колин, я чувствую себя превосходно. Как ты добр, что так беспокоишься обо мне.

— О да, я очень добр. Собственно, я хочу от тебя, Джоан, только одного — чтобы ты сейчас же, сию же минуту сказала мне правду. Если ты солжешь, я это сразу пойму и тогда я накажу тебя.

— Накажешь меня? Право же, сэр, такая угроза недостойна цивилизованного человека.

— В данный момент я вовсе не чувствую себя цивилизованным человеком. Я чувствую себя дикарем, настоящим дикарем. Говори, Джоан. Сию же минуту.

Голос у него был такой тихий, ровный, спокойный, но его слова… О Господи, да что его бояться, ведь не может же он быть опаснее, чем Райдер или Дуглас, когда они в гневе… Или все-таки может?

Синджен бросила взгляд на Аликс и Софи — те сидели неподвижно, словно обратились в камень. Потом Софи — да благословит ее Бог — вдруг вскочила на ноги.

— Силы небесные, Колин, о чем ты толкуешь? Мы просто немного проехались верхом, вот и все. Потом Синджен почувствовала некоторую слабость, и мы вернулись в замок и уложили ее в постель. Не можешь же ты злиться из-за такого пустяка.

— Вы лжете, Софи, — сказал Колин самым любезным тоном. — К сожалению, я не ваш муж и поэтому не могу задать вам трепку. Но вот эта дурочка — моя законная супруга. Она принадлежит мне и обязана подчиняться моей воле — однако я до сих пор так и не имел случая испытать на себе это блаженство. Ей придется научиться…

Аликс вдруг схватилась за живот, громко застонала и торопливо вскочила на ноги.

— О Господи! Ребенок… мне кажется… ох, Софи, мне дурно. О Господи!

«Ей бы на сцену, — подумал Колин. — Какой талант пропадает!» Он захлопал в ладоши и с чувством сказал:

— Браво! Браво!

Аликс грохнулась на колени, и ее вырвало на недавно вычищенный обюссонский ковер.

Глава 17

— Когда она была беременна близнецами, ее постоянно рвало, — сказала Синджен, делая попытку встать с кровати. — В первые три месяца все только и делали, что расставляли тазы всюду, где она появлялась. Бедная Аликс.

— Лежи, не вставай, — бросил Колин жене и быстро подошел к Аликс, которая все еще стояла на коленях, держась за бока и пытаясь отдышаться после того, как ее желудок изверг все свое содержимое. Он подхватил жену своего шурина под мышки, с трудом поставил ее на ноги, а когда увидел ее лицо, бледное, с прилипшими ко лбу потными прядями волос, поднял ее на руки и мягко сказал: — Вам, наверное, очень плохо? Ничего, скоро вы почувствуете себя лучше.

Аликс вздохнула и ткнулась лицом в его плечо.

— Софи, велите принести воды и намочите ею полотенце, — сказал Колин и уложил Аликс на кровать рядом с Синджен.

— Хорошо, что она мало ела за завтраком, — заметила Синджен. — Аликс, бедненькая, тебе уже лучше?

— Нет, — простонала Аликс. — И перестань называть меня бедненькой, от этого я чувствую себя как незамужняя пожилая тетушка, страдающая подагрой.

Софи подняла на ноги слуг, чтобы они почистили ковер, и в течение нескольких минут в спальне творилось настоящее столпотворение. Эмма стояла как столб, тараща глаза на рвоту, растекшуюся по ковру, за ее спиной застыли еще две служанки, изумленно глядящие на это же зрелище. Наконец Софи принесла мокрое полотенце; за ней шел лакей Рори, вытягивая шею, чтобы лучше видеть происходящее. Вслед за Софи вошла миссис Ситон, неся кувшин с холодной водой.

— Вот, попейте, — сказал Колин и слегка приподнял Аликс.

Она отпила воды, которую он налил ей в бокал из графина, стоящего на тумбочке возле кровати, и тотчас опять схватилась за живот и застонала.

— Помнится, в прошлый раз от холодной воды у нее иногда бывали желудочные спазмы, — сказала Синджен. — Миссис Ситон, принесите нам горячего чая.

— Бедная деточка, — вздохнула миссис Ситон и умело, как заправская сиделка, обтерла потное лицо Аликс. — Да, беременность — это не всегда безоблачная радость.

Аликс опять застонала, и Софи заметила:

— А вот меня ни разу не стошнило.

— Заткнись, Софи, — проговорила Аликс сквозь стиснутые зубы. — Сначала тебе не хватило ума написать Райдеру, куда мы едем, а теперь ты еще хвастаешься, как расчудесно ты себя чувствовала, когда была беременна Грэйсоном. И это когда мне так худо, что хочется умереть!

— Ш-ш, — сказал Колин и, взяв мокрое полотенце у миссис Ситон, снова обтер им бледное лицо Аликс. — Очень скоро с вами опять все будет в порядке, я обещаю.

Внезапно в коридоре послышались гулкие шаги, топот приближался, как будто целая армия крестоносцев прибыла освобождать Святую Землю. «Только этого нам не хватало», — подумал Колин, глядя на Дугласа Шербрука, который ворвался в спальню, распахнув дверь с такой силой, что она с грохотом ударилась о стену. Влетевший тотчас вслед за братом Райдер едва не врезался в спину Дугласа. За Райдером по пятам, подпрыгивая, бежал Филпот, на лице его был написан ужас.

— Милорд! — завопил Филпот, перекрывая поднявшийся шум. — Я не виноват, они просто отбросили меня в сторону!

— Ничего, все в порядке, — со вздохом отвечал Колин, продолжая обтирать мокрым полотенцем лицо Аликс. — Привет, Дуглас, привет, Райдер. Входите, джентльмены. Не беспокойся, Филпот, в присутствии своих жен они будут вести себя смирно. А ты, Эмма, перестань таращиться на эту грязь. Будь добра — убери ее. А все остальные — вон!

— Я знала, что вы приедете, — сказала Синджен, ласково улыбаясь своим братьям. — Но вы явились даже быстрее, чем я ожидала.

Софи молча смотрела на носки своих туфель. Аликс издала еще один стон и закрыла глаза. Дуглас приблизился к кровати, посмотрел на свою жену и невозмутимо сказал:

— Значит, тебя опять вырвало? И на такой красивый ковер! Знаешь, Синджен, это целиком твоя вина. Тебе же известно, что творится с Аликс, когда она беременна. Тысяча чертей, ведь ее рвало на все до единого ковры в Нортклифф-Холле! Неужели у тебя не хватило ума расставить во всех комнатах тазы? И это после того, как в прошлый раз ее стошнило на мой любимый вишневый халат!

— Так тебе и надо было, — сказала Аликс не открывая глаз. В отличие от невозмутимого Дугласа Райдер весь кипел от возмущения. Быстро подойдя к жене, он схватил ее за руки и, приблизив свое лицо к ее лицу почти вплотную, заорал:

— Посмотри на меня, Софи, черт бы тебя побрал!

— Я смотрю!

— Ты оставила меня, своего супруга. На этот раз ты зашла слишком далеко!

— Никуда я не заходила! И потом ты же здесь, Райдер, дорогой, здесь, вместе с Дугласом, как мы и ожидали, хотя Аликс уже начала думать, что Дуглас не приедет, чтобы наказать ее своим отсутствием.

— Да, я здесь. Я бы никогда не стал использовать свое отсутствие в качестве наказания, и Дуглас тоже. Тысяча чертей, я так беспокоился за тебя, прямо с ума сходил от тревоги, пока наконец не понял, что ты мне наврала. Ты вовсе не беременна!

— А я никогда и не говорила тебе, что беременна. Ты сам вдруг начал раздуваться от гордости и самодовольства, а я просто не стала тебе противоречить.

— Я побью тебя. Где твоя спальня?

— Я не пойду с тобой в спальню. Аликс плохо себя чувствует. Синджен тоже недавно болела, но сейчас уже поправляется. Колин напустил на себя философский вид, но я ему не верю. С тобой и Дугласом тоже надо держать ухо востро — как всегда. Кстати, Синджен с самого начала утверждала, что вы непременно приедете, но я все-таки не понимаю, как вы ухитрились оказаться здесь, ведь я не сообщила, куда мы отправились.

— Да, действительно, — подхватила Аликс. — Скажи, Дуглас, как вы узнали?

Дуглас наблюдал за бедной Эммой, которая пыталась вычистить ковер. Услышав вопрос жены, он повернулся к ней и сказал:

— Аликс, ты дура. Неужели ты думаешь, что я не могу догадаться, куда ты уехала, и притом очень быстро?

— Я написала тебе, что поехала проведать Софи, — напомнила Аликс, все еще не открывая глаз.

— А вот и чашечка чаю для миледи, — бодро сказала миссис Ситон и с решительным видом подошла к кровати. Она сурово посмотрела на Дугласа, и он послушно отодвинулся в сторону. Миссис Ситон села на край кровати и осторожно поднесла чашку к губам Аликс.

— О, как хорошо, — сказала Аликс, сделав три больших глотка и снова откинув голову на подушку.

— Вы двое выглядите довольно примечательно, когда лежите рядышком на этой кровати, — заметил Райдер.

— Я очень хочу, чтобы тебе стало лучше, — сказал Дуглас жене. — Мне нужно многое сказать вам, сударыня.

— Ох, перестань, Дуглас, — сказала Синджен и тут же пожалела, что открыла рот, потому что ее брат, лишенный возможности обрушить громы и молнии на жену, поскольку той было дурно, тотчас обратил всю силу своего гнева на сестру.

— Итак, сестренка, ты, я вижу, опять взялась за свои проделки? Ну что же, насколько могу судить, сейчас ты уже достаточно здорова для того, чтобы получить заслуженное наказание. Я бы лично задрал тебе юбки и всыпал по мягкому месту, но теперь у тебя есть муж, и я должен буду отказать себе в этом удовольствии. Однако я надеюсь, что за меня это сделает он. Колин, она ведь уже достаточно здорова, не так ли?

Колин улыбнулся:

— Да, она уже вполне поправилась.

— Отлично, — сказал Дуглас, потирая руки. — Надеюсь, он не станет терпеть твои проказы, как я терпел столько лет.

— Думаю, что никаких проказ я не потерплю. Софи вмешалась в разговор:

— Послушай, Дуглас, ответь мне, как ты и Райдер узнали, где мы находимся? Синджен уверяла, что вы приедете сюда в пятницу, но это просто потому, что в глубине души она считает, что вы, как боги, можете все.

Аликс издала тихий стон. Миссис Ситон сунула руку в один из своих просторных карманов и извлекла оттуда большую булочку с изюмом, завернутую в салфетку.

— Скушайте ее, миледи, она мягкая и легко переваривается. Вот увидите, от нее вам сразу полегчает.

Синджен не сводила пристального взгляда с Дугласа. Похоже, он чувствовал себя неловко; кажется, он даже покраснел! Внезапно он встал со своего места и принялся мерить шагами спальню; он явно был взволнован и смущен.

Аликс следила за ним взглядом, поглощая свою булочку. Внезапно ее осенило:

— Я знаю, от кого ты все узнал! От Новобрачной Девы! Она явилась тебе и сказала, где мы находимся. Что еще она тебе сообщила?

— Это полнейшая чепуха! — вскричал Дуглас. — Ничего этого не было. Это чертово привидение… Она просто не существует…

— Конечно, она не существует, — вмешалась Синджен. — Ведь она умерла несколько столетий назад. Остался только ее призрак.

— Закрой рот, Синджен! Я просто немного подумал — очень недолго, потому что вижу вас двоих насквозь, — и быстро пришел к выводу, что вы удрали в Шотландию.

Райдер нахмурился:

— Ты приехал за мной в Эскот и сказал, что надо сейчас же ехать за нашими женами. Ты заявил, что они получили письмо от Синджен и что она больна и ей грозит какая-то беда. Тогда я не стал спрашивать, откуда тебе это известно. Я решил, что Аликс оставила тебе соответствующую записку, но выходит, что это не так. Так откуда же ты узнал, что Софи тоже участвует в этом деле? Скажи, Дуглас, как же все-таки ты узнал?

Дуглас запустил пальцы в волосы, взъерошив их. Вид у него был встревоженный и настороженный.

— У меня просто возникло такое чувство, вот и все. У нас у всех время от времени бывают такие предчувствия, даже у тебя, Райдер. Оно пришло ко мне, когда я спал в кровати Аликс, потому что наша мать настояла, чтобы мою перину набили свежими перьями и хорошенько взбили, бог весть зачем. Лично мне больше нравятся перины со слежавшимися гусиными перьями. И вот, когда я лежал в кровати Аликс и думал о ней, у меня вдруг возникло это чувство. Самое обыкновенное чувство, из которого я сделал самые обыкновенные выводы.

Во время этой перепалки Колин подошел к камину и небрежно прислонился к каминной доске, скрестив руки на груди. Перебранка между его шуринами и их женами и разговоры о привидениях явно оставили его равнодушным. Синджен даже показалось, что он немного позабавлен, во всяком случае, она надеялась, что это так. С ним будет легче иметь дело, если ему забавно. В конце концов, когда в разговоре возникла короткая пауза, он заметил:

— Ковер был не такой уж дорогой. Не беспокойтесь о нем, Аликс. К тому же, по-моему, Эмма неплохо его вычистила.

Аликс открыла один глаз:

— Спасибо, Колин. Вы очень добры к несчастной больной женщине, не то что…

— Не смей так говорить! Чтоб у тебя и мыслей таких не было! — сказал Дуглас.

Миссис Ситон удалилась, хотя и с явной неохотой, и он снова уселся на свое место на кровати рядом с женой.

— Никогда не говори этих слов другим мужчинам. Я твой муж, и это я добр к тебе, я, а не кто-то другой. Тебе понятно?

Впервые с тех пор как Дуглас явился в замок Вир, Аликс посмотрела на него милостиво, и в ее глазах даже вспыхнули веселые огоньки.

— Понятно, — сказала она. — Но, Дуглас, я уверена, что ты видел Новобрачную Деву и именно она рассказала тебе, где я.

— Нет, черт возьми, никого я не видел!

— Одного я не могу понять, — перебила его Софи, — зачем было Новобрачной Деве извещать Дугласа, где мы? Неужели она считает, что мы не способны управиться с этим делом сами?

— О Господи, — сказала Синджен. — Софи, что ты говоришь?

Софи тут же закрыла рот рукой, бросив испуганный взгляд на Колина.

— Итак, — заметил Колин, — у вас троих есть какое-то общее дело, впрочем, я с самого начала нисколько в этом не сомневался. Должно быть, речь идет о Роберте Макферсоне. Полагаю, именно им вы занялись, после того как отделались от меня нынче утром. Моя дорогая жена, ответь мне: что вы с ним сделали? Он уже мертв? Может быть, вы трое тянули жребий, чтобы определить, кто из вас убьет его?

— Нет! — с возмущением сказала Аликс.

— Я бы с радостью убила его, — задумчиво сказала Синджен, — но я знала, что ты этого не одобришь. Ты питаешь симпатию к его отцу. Нет, этот хам не умер. Ты же понимаешь меня, правда, Колин? Я должна была что-то предпринять. Я должна была защитить тебя. Ведь ты мой муж. Он бы незаметно подкрался и вонзил нож тебе в спину — он на это способен. Или подослал бы к тебе одного из своих головорезов, как он уже это сделал в Лондоне, когда тебя пырнули ножом в бедро. У него нет чести, нет…

Лицо Колина было непроницаемо, но Синджен заметила, как у него вдруг задергался нерв над правым глазом. Когда он заговорил, в его голосе звучало невозмутимое спокойствие:

— Все это весьма интересно, вы не находите, Дуглас и Райдер? Моя жена, ваша младшая сестричка, полагает, что я беспомощен, как новорожденный жеребенок, потерявший мать. Ей доставляет удовольствие относиться ко мне так, будто я не мужчина. Она считает, что я слаб, глуп, не способен разобраться в сути вещей и не могу защитить себя, когда в этом настанет надобность. Как вы полагаете, что мне с ней делать?

«Теперь по его голосу не скажешь, что ему забавно», — подумала Синджен.

— Вы ее муж, — ответил Дуглас, — и вы должны сделать все необходимое, чтобы она не подвергалась опасности.

— Мне все же очень хотелось бы узнать, — задумчиво сказал Райдер, не обращая никакого внимания ни на Колина, ни на Дугласа и все еще сжимая плечи своей жены, — каким образом вы все трое собрались вместе?

— Новобрачная Дева явилась Аликс, как же иначе? — ответила Софи. — Как правило, она появляется только в спальне графини — кстати, Дугласу это отлично известно — за исключением того раза, когда я впервые приехала в Нортклифф-Холл. Тогда она явилась мне в твоей спальне, Райдер.

— Чушь, — сказал Райдер. — Ты ждала, чтоб я поскорее пришел и занялся с тобой любовью, а поскольку я явился не так скоро, как ты хотела, твой женский ум измыслил нечто драматическое, чтобы облегчить твое томление. А может быть, это Синджен опять разыграла роль Новобрачной Девы. С Аликс случилось то же самое — это была не более чем фантазия, порожденная ее воображением.

— Но она, как правило, действительно появляется только в спальне графини, — подала голос Аликс. — И Дугласу это отлично известно.

— Это не совсем верно. Однажды она… — Дуглас осекся и выругался. — Послушайте, хватит с нас этих выяснений! Каковы бы ни были причины, приведшие нас сюда, все мы здесь и давайте поставим на этом точку. Налицо щекотливая ситуация, и надо ее разрешить. Итак, Синджен, что же ты сделала с этим Робертом Макферсоном, которого мы еще не имеем удовольствия знать?

— Мы надели на него ручные кандалы и цепь и заперли на заброшенной ферме.

Трое мужчин уставились на Синджен и при этом замолчали — впервые за последние пятнадцать минут. В комнате наконец-то воцарилась благословенная тишина.

— Мы не были чрезмерно жестоки, — продолжала Синджен. — Цепь у него довольно длинная, так что он может немного ходить и отправлять свои естественные потребности. Но сковать его было необходимо. Иначе он бы смог сбежать.

— Понятно, — медленно проговорил Колин. — И что же вы собирались делать дальше? Или предполагалось, что Робби умрет сам — от голода?

— О нет, — возразила Аликс, глядя на Колина, а не на мужа. — Мы собирались по очереди ездить на ферму, чтобы снабжать его едой. Мы хотели сделать это так, чтобы вы не смогли ничего заподозрить. — Она вздохнула. — Но теперь все наши замыслы пошли прахом.

Темные глаза Дугласа весело блеснули.

— Нет, — сказал он, поглаживая бледную щеку жены, — ничего не пошло прахом. — Он встал. — Райдер, Колин, по-моему, теперь мы могли бы заняться этим делом и завершить его так, как считаем нужным.

Синджен возмутилась:

— Нет, мы вам этого не позволим! Почему бы вам просто не отправиться домой?

— Я и так дома, — заметил Колин.

— Вы не можете не понимать, что я имею в виду. У нас все идет превосходно. Никакого дела больше нет. У меня уже все на мази и скоро завершится. Так что убирайтесь восвояси, черт вас побери!

— А где находится эта ферма, Джоан?

— Не скажу. Ты просто-напросто отпустишь его на все четыре стороны, и он в конце концов убьет тебя, и тогда я стану вдовой, так и не распробовав как следует, каково это — быть женой, а это несправедливо!

— Я твердо намерен приложить все усилия, чтобы ты вполне распробовала, каково это — быть женой, и притом женой счастливой, — сказал Колин и порадовался, когда это заставило ее закрыть рот. — Так где же эта ферма?

Синджен только молча покачала головой. Дуглас снова вступил в разговор:

— Ну хватит. Аликс, скажи нам: где она?

Аликс с беспомощным видом захлопала глазами и испустила глубокий вздох, отчего взгляд ее мужа вмиг устремился в нужном направлении и сосредоточился на ее роскошной груди. Потом она всплеснула своими изящными белыми руками:

— Ах, Дуглас, я не помню. Ты же знаешь: я совершенно не способна запомнить дорогу. Мы все время сворачивали то туда, то сюда, и только Синджен может сказать, где расположена эта ферма. Мы с Софи абсолютно не представляем, где это, верно, Софи?

— Абсолютно не представляем.

— Сейчас я тебе задам, — сказал Райдер и притянул жену к себе. Потом наклонился, словно желая что-то сказать ей, однако вместо этого поцеловал ее в губы. После чего поднял голову и ухмыльнулся. — Дуглас, Колин, не беспокойтесь. Я все узнаю у своей жены, только дайте мне время. В моих объятиях она тает как воск. Это так мило, так…

Софи двинула его кулаком в живот. Он на секунду задохнулся, однако ухмылка не сошла с его лица.

— Ну, ну, моя драгоценная, не отрицай очевидного: ты же знаешь, что в самом деле обожаешь меня и боготворишь следы моих ног. Ты как прекрасная роза, которая каждое утро раскрывает свои лепестки навстречу солнцу.

— Знаешь, Райдер, — перебила его Синджен, — из тебя получается паршивый поэт. Лучше замолчи и оставь Софи в покое.

Колин, нахмурившись, сказал:

— Я хочу знать, что вы трое намеревались сделать с Робби Макферсоном. Ведь не собирались же вы кормить его по очереди три раза в день на протяжении последующих тридцати лет?

— Нет, — ответила Синджен. — У нас есть хороший план. Если вы просто оставите нас в покое и пойдете к себе пить бренди или портвейн, мы все сделаем в наилучшем виде.

— А в чем состоит твой план, Синджен? — осведомился Дуглас и, встав со своего места подле Аликс, обошел кровать и остановился у изголовья сестры.

Но она только упрямо покачала головой, глядя на среднюю пуговицу его желто-коричневого сюртука для верховой езды.

— Синджен, — продолжал он, склоняясь над ней, — я держал тебя на руках, когда ты появилась на свет. Ты срыгивала молоко мне на рубашку. Я научил тебя ездить верхом. Райдер научил тебя рассказывать анекдоты. Мы оба научили тебя стрелять и любить чтение. Не будь нас, ты выросла бы неученой дурой. Ну же, расскажи нам, в чем состоит твой план.

Синджен опять отрицательно покачала головой.

— Я все еще могу выпороть тебя, соплячка!

— Нет, Дуглас, к сожалению, теперь уже не можешь. Зато это могу сделать я и непременно сделаю. Она поклялась слушаться меня, когда нас сочетали браком, но до сих пор так и не перешла от абстрактного к конкретному.

— Как же я могла слушаться тебя, если ты все время был в Эдинбурге? Можно сказать, что ты пренебрегал мной. Наверное, ты был на седьмом небе от счастья, живя в одиночестве в этом проклятом старом доме с огромной черной дырой в потолке гостиной.

— Ты, кажется, сердишься, Джоан? А почему бы тебе не рассказать своей родне, по какой причине я оставался в Эдинбурге?

— Все твои причины были нелепы. Я отвергаю их. Я плюю на них.

Колин вздохнул:

— Так не пойдет. Пока твои чертовы братья продолжают стоять у меня над душой, я бессилен. Дуглас, Райдер, почему бы вам не увести своих жен из моей спальни? Тогда я наконец смогу расспросить Джоан должным образом.

— Нет! Я хочу, чтобы Аликс и Софи остались! И мне хочется есть. Уже пора подавать ленч.

— Ага, — сказал Колин. — Интересно, которая из твоих невесток должна отвезти Макферсону его сегодняшний ленч?

— Иди к черту, Колин!

Райдер рассмеялся:

— Ну что ж, скоро мы все узнаем. Если они не желают уморить Макферсона голодом, кто-нибудь из них попытается отвезти ему еду. Тогда мы и узнаем, где он.

— А зачем вы оставались в Эдинбурге, Колин? — спросил Дуглас.

— Чтобы защитить мою жену, — просто ответил Колин. — И моих детей. Помните то утро, когда она появилась перед вами с царапиной на щеке? Тогда ее поранил осколок камня, отколотый от стены пулей. Потому я и не мог оставить ее с собой в Эдинбурге. Я считал, что здесь, в моем поместье, она будет в безопасности, и так оно и было, пока Макферсон не решил уехать из Эдинбурга и затаиться здесь.

— О каких детях вы говорите? — спросил Райдер, озадаченно глядя на своего зятя.

— Ох, опять объясняться, — вздохнула Синджен. — У меня теперь есть пасынок и падчерица, их зовут Филип и Далинг. Скоро вы с ними познакомитесь. Они наверняка полюбят тебя, Райдер, как и все дети. А ты, Дуглас, перестань хмуриться и смотреть волком, не то они убегут от тебя, крича от страха.

Дуглас некоторое время мрачно смотрел на Колина, потом со вздохом сказал:

— Здесь есть о чем подумать. Пожалуй, уложу-ка я жену в постель — чтобы она могла отдохнуть, разумеется, — а потом мне хотелось бы познакомиться со своими новыми племянником и племянницей. Пойдем с нами, Софи, ты будешь сопровождать Аликс. Если мы с ней останемся сейчас наедине, я, чего доброго, не сдержусь и сделаю что-нибудь такое, что никак не подобает безмятежно-счастливому супругу.

Когда Колин и Синджен остались одни, Колин оттолкнулся плечом от каминной доски и решительно подошел к кровати. Лицо его было спокойно, но глаза, его прекрасные синие глаза горели гневом. Он сел на край кровати возле нее. Он не произносил ни слова, только наклонился над ней, приблизив свое лицо к ее лицу. Несколько мгновений он молча глядел ей в глаза и наконец тихо сказал:

— На этот раз ты зашла слишком далеко. Я не потерплю, чтобы ты и дальше оскорбляла меня, вмешиваясь в мои дела. Где Роберт Макферсон?

— Если я тебе скажу, он сможет опять причинить тебе зло. Пожалуйста, Колин, позволь мне осуществить мой план до конца.

Он выпрямился и скрестил руки на груди.

— Расскажи мне, каков этот план.

— Я собираюсь сдать Роберта Макферсона в матросы. Насколько мне известно, в королевский военно-морской флот часто вербуют насильно, и если привезти на корабль рекрута, никто не станет разбираться, хочет он служить или нет.

— Теперь понятно. — Колин отвел от нее взгляд. — Ну что ж, план неплохой, — заметил он мягко. — И какой из военных кораблей ты выбрала?

— Я послала Остла в Лит, чтобы узнать, какие военные корабли стоят сейчас в гавани. Наверняка там есть хотя бы один, верно?

— Если в данный момент и нет, то, несомненно, скоро будет. Однако существует одно обстоятельство, о котором ты не могла знать и которое делает твой план совершенно непригодным.

— Позволь узнать, что же это за обстоятельство? Колин усмехнулся злости, прозвучавшей в этом вопросе.

— Слово «клан» по-гэльски означает «дети». Так что «клан Макферсонов» значит «дети Макферсонов». Если ты убьешь члена клана, то есть одного из детей, остальные непременно будут мстить. Если ты сделаешь так, что сын лэрда вдруг исчезнет, подозрение падет на клан Кинроссов и тут же начнутся столкновения. И с каждым днем их будет все больше и больше. Это заколдованный круг, теперь ты это понимаешь?

Синджен медленно кивнула:

— Я об этом не подумала. О Господи, что же мне теперь делать?

— Прежде всего обещай мне, что больше никогда не будешь самостоятельно принимать решения. Что у тебя не будет от меня никаких тайн. И что ты больше никогда не будешь пытаться защитить меня от врагов.

— Ты хочешь, чтобы я пообещала слишком много, Колин.

— Ты уже давала мне обещание, но не сдержала его. Однако я дам тебе еще один шанс, главным образом потому, что ты еще слишком слаба, чтобы задать тебе такую трепку, какую ты заслуживаешь.

— Я пообещаю тебе все, что ты просишь, если ты пообещаешь мне то же самое.

— Я все-таки задам тебе трепку, невзирая на твою слабость.

— А тебе этого хочется?

— По правде говоря, нет. Пожалуй, минут пятнадцать назад я бы с удовольствием тебя поколотил, но сейчас это желание прошло. Собственно говоря, я хотел даже не побить тебя, а задушить. Но теперь у меня иные стремления: мне бы хотелось содрать с тебя эту ночную рубашку и покрыть поцелуями каждый дюйм твоего тела.

— О-о…

— О-о… — повторил он, передразнивая ее.

— Думаю, мне бы это понравилось, мне нравятся твои поцелуи.

— Я поцелую тебя, как только ты скажешь мне, где спрятан Макферсон, чтобы я сам мог им заняться.

Синджен не знала, что делать. Она боялась за мужа, и этот страх отразился на ее лице. Он прочитал ее мысли.

— Даже не думай об этом, Джоан. Скажи мне правду, всю правду. А потом пообещай, что больше не станешь встревать в мои дела.

— Он на той заброшенной ферме, что стоит на западном краю Крэгнурской пустоши.

— Надежное укрытие. Никто никогда туда не ходит. Должно быть, сейчас он вне себя от ярости.

— Он находится там не так уж долго — не более трех часов.

— Я вернусь позже, — сказал Колин, вставая. — Я хочу, чтобы ты отдохнула и восстановила силы. Мне не следовало разлучаться с тобой после свадьбы, теперь я это понял. Ты моя жена, и я буду спать с тобой нынче ночью и каждую ночь до конца своей жизни.

— Я рада, — сказала Синджен, и ее длинные пальцы начали нервно теребить одеяло. — Колин, я хочу поехать с тобой. Хочу участвовать в этом деле до конца.

Он долго молча смотрел на нее.

— Помнишь, я рассказывал тебе, как Макдуф передал мне твои слова, когда я был в Эдинбурге? О том, что ты не собираешься красть мою шкатулку? Я тогда тупо посмотрел на него — точь-в-точь как пойманный за руку карманный воришка, притворяющийся, будто не понимает, почему его схватили, — и он объяснил мне, что рассказал тебе все о моих отношениях с отцом и братом. Я жалею, что он это сделал, но что сделано, то сделано. И я понимаю, хотя и с некоторым запозданием, что ты хочешь стать настоящей хозяйкой замка Вир и играть по-настоящему важную роль в моей жизни и жизни моих детей. Поэтому, Джоан, я согласен, чтобы ты поехала со мной повидаться с Робертом Макферсоном.

— Спасибо, Колин.

— Давай подождем еще пару часов. Я хочу, чтобы он дошел до белого каления.

Синджен улыбнулась ему. К ее великому удовольствию, он тоже улыбнулся в ответ:

— Я вернусь, чтобы разбудить тебя. Спи.

«Хорошее начало, — подумала она, глядя, как он закрывает за собой дверь спальни. — Великолепное начало». Ей не хватило духу сказать ему, что сейчас ей хочется есть, а не спать.

Было уже почти десять часов вечера. Синджен примостилась на коленях мужа, который сидел в глубоком кресле с подголовником, стоявшем перед камином. На ней были надеты ночная рубашка и бледно-голубой пеньюар. Колин, как и днем, был в бриджах и белой батистовой рубашке. Вечер был прохладный, но Колин развел в камине огонь, и их согревало его тепло. Синджен сидела, уткнув лицо в плечо мужа, и то и дело слегка поворачивала голову, чтобы поцеловать его в щеку.

— Кажется, твои братья уже помирились со своими женами и разговаривают с ними как ни в чем не бывало, — сказал Колин. — Скажу больше: если сейчас Софи не беременна, то скоро будет. Райдер весь обед смотрел на нее голодными глазами.

— Он всегда на нее так смотрит, даже когда сердит на нее.

— Ей повезло.

Синджен приподняла голову и посмотрела на его подбородок.

— Ты тоже мог бы иногда так смотреть на меня.

— Наверное, мог бы, — ответил он и еще теснее прижал ее к себе. — Как ты себя чувствуешь?

— Наше приключение с Робертом Макферсоном ничуть меня не утомило.

— Так вот почему после нашего возвращения ты проспала два часа?

— Ну может быть, немножко и утомило, — призналась она. — Как ты думаешь, теперь он отзовет свою свору? Можно ли ему верить?

Колин вернулся мыслью к тому часу, который он и Джоан провели в унылом заброшенном домишке, где был прикован Роберт Макферсон. Они приехали туда в середине дня, и он позволил ей войти первой. Она прошествовала вперед как генерал, идущий во главе своих войск. Он улыбался, глядя ей в затылок. Он был рад, что взял ее с собой. Двумя месяцами раньше он о таком бы и помыслить не мог, но Джоан не похожа на других женщин: ей удалось изменить его взгляды.

Роберт Макферсон был так разъярен, что поначалу не мог произнести ни слова. Он увидел, как Джоан входит в дом, и ему захотелось наброситься на нее и избить до потери сознания. Но сразу за ней вошел Колин, и Макферсон застыл на месте, впервые испугавшись за свою жизнь, но стараясь не показать этому ублюдку, что боится.

— Итак, — сказал он, сплюнув на земляной пол, — все, что мне наговорили, было ложью. Ты обо всем знал. Ты послал свою проклятую жену, чтобы она заманила меня в ловушку. Ты мерзавец, гнусный трус!

— О нет, — быстро сказала Синджен. — Колин явился сюда, чтобы спасти вас от меня. Я хотела сдать вас в матросы на военный корабль, чтобы вы драили палубы, покуда не исправитесь или не утонете, но Колин мне не позволил.

— Похоже, что тебе здесь не очень-то удобно, Робби, — заметил Колин, поглаживая рукой подбородок.

Макферсон попытался броситься на него, но продвинулся вперед только на три фута — такова была длина цепи.

— Сними с меня эти чертовы штуки, — проговорил он, задыхаясь от бешенства.

— Успеется, — сказал Колин. — Сначала мне хочется с тобой поговорить. Как жаль, что здесь нет стульев, Джоан. Ты от усталости немного побледнела. Сядь на пол и прислонись спиной к стене. Вот так. А теперь, Робби, мы с тобой поговорим.

— Проклятый ублюдок! Мне не о чем с тобой говорить. Давай, убей меня! Сделай это, ублюдок! Но знай: мои люди разнесут твой замок и разорят твои земли! Ну же — убей меня!

— Зачем?

— Как так зачем? Ты убил мою сестру. Ты прикончил Дингла.

— О нет. Дингла убил его же товарищ, один из твоих людей. По стечению обстоятельств мой сын Филип был там и все видел. У Дингла и Элфи вышел спор — как и следовало ожидать, из-за женщины. И Элфи убил Дингла.

Роберт Макферсон покачал головой и сказал с раздражением:

— Вот проклятая бабенка! Говорил же я им… — Тут он осекся и снова дернулся вперед, однако цепь держала его крепко. — Ладно, пусть в случае с Динглом ты и ни при чем. Но ты убил мою сестру.

Синджен открыла было рот, но тут же закрыла его опять. Это дело Колина, и она не должна вмешиваться в разговор. Макферсон наверняка уже понял, что она любит мужа до безумия, и считает, что она без колебаний солжет ради его блага. Что ж, так оно и есть. Ей очень хотелось сказать что-нибудь в защиту Колина, но она промолчала.

— Твоя сестра погибла почти восемь месяцев назад. Почему же ты сразу не обвинил меня в ее смерти?

— Тогда я не думал, что ты убил ее. Мой отец был убежден, что ты невиновен, и я поверил ему. Но потом я узнал правду.

— Ах вот оно что. Ты узнал правду. А не мог бы ты сказать мне, кто поведал тебе эту правду?

На лице Макферсона вдруг мелькнуло хитрое выражение.

— С чего мне раскрывать тебе мой источник? У меня нет причин сомневаться в его правдивости. Мой отец тоже не стал бы сомневаться, если бы в его размягченном мозгу осталась хоть одна здравая мысль.

— Когда я встречался с твоим отцом в последний раз, его рассудок был в полном порядке, — заметил Колин. — Поезжай обратно в Эдинбург и перескажи ему все, что тебе наплели. Посмотрим, согласится ли он с тобой. Я уверен, что он просто-напросто посмеется над твоими бреднями. Думаю, в глубине души ты боишься поговорить с ним, Робби, боишься, что он обольет тебя презрением за твое глупое легковерие. Что же ты молчишь? Ответь мне! Или тебе нечего сказать? А вот я скажу тебе еще кое-что. По-моему, ты нарочно избрал этот путь, нарочно держишься в тени, тайно подсылая ко мне своих головорезов. Ты утверждаешь, что твой отец впал в старческое слабоумие только потому, что он не согласен с тобой насчет меня. Ты хочешь сбросить его со счетов. Расскажи ему все, Робби. Ведь он лэрд клана Макферсонов. Он твой отец. Доверься же ему, ради Бога! И скажи мне: кто тебе наплел, что я убил твою сестру?

— Не скажу.

— В таком случае как же мне выпустить тебя отсюда? Я вовсе не хочу умирать и не хочу жить в постоянном страхе за Джоан и детей.

Макферсон посмотрел на свои запястья, натертые ручными кандалами. Подумать только — оказаться прикованным к стене, как какой-нибудь уголовный преступник! И кем! Этой девчонкой, которая сейчас сидит у стены, тараща на него свои голубые глазищи.

Она обвела его вокруг пальца, одурачила его! Он отвел от нее взгляд и устремил его на Колина Кинросса, человека, которого он знал всю жизнь. Колин Кинросс был высок, строен, силен и всем своим видом внушал доверие. У него были твердые, мужественные черты, его никто не назвал бы миловидным или смазливым, как называли его, Роберта. Женщины обожали Колина Кинросса и вешались ему на шею. Фиона страстно его любила, несмотря на всю свою безумную ревность. Никто не сомневался в его мужественности; он слышал, как глупые девчонки хихикают, обсуждая его мужские достоинства и его искусность в любовных делах. Да, никто не брал под сомнение, что Колин Кинросс — настоящий мужчина. Роберт Макферсон почувствовал мучительный укол зависти и отвернулся. Потом тихо сказал:

— Если я пообещаю, что не причиню вреда ни твоей жене, ни детям, ты отпустишь меня? Господи помилуй, ведь Филип и Далинг — мои племянники, дети Фионы. Я бы ни за что не причинил им зла.

— Да, пожалуй, на это даже ты не пошел бы. Однако остается еще и Джоан. Она моя жена. К тому же у нее есть ужасная привычка: она все время рвется меня спасать. Это довольно приятно и трогательно, хотя иной раз жутко злит.

— Ее надо как следует поколотить. Она всего лишь баба, так пусть не лезет в мужские дела.

— Думаю, ты смотрел бы на это по-иному, если бы она пеклась не о моей, а о твоей безопасности. Итак, кто же сказал тебе, что я убил Фиону?

— Да не сделаю я ничего твоей жене, черт бы тебя побрал!

— Но вы будете продолжать свои попытки убить Колина, не так ли? — воскликнула Синджен, вскакивая. У нее не было ни малейшего желания быть милосердной к Роберту Макферсону. Будь ее воля, она бы оставила его здесь в цепях, пока он бы не умер и не истлел.

Колин легко прочел ее мысли и усмехнулся:

— Сядь, Джоан. Предоставь это дело мне.

Синджен замолчала, но ее мозг продолжал лихорадочно работать. Кто же обвинил Колина в убийстве? Тетушка Арлет? Вполне возможно. Если он погибнет, она сможет распоряжаться в его доме, как ей заблагорассудится. Нет, это все же маловероятно. Тетушка Арлет очень обрадовалась деньгам, которые Синджен принесла лэрду в приданое. «Если бы умерла я, — подумала Синджен, — она бы возликовала. Но если бы умер Колин? А может быть, она все-таки ненавидит его достаточно сильно, чтобы желать его гибели? Может быть, она почему-то считает, что он каким-то образом повинен в смерти отца и брата?» От дум у Синджен заломило виски. Сегодня на нее свалилось слишком много впечатлений.

Колин подскочил в кресле, когда из камина вдруг выпало полено, увлекая за собой поток золы. Это оторвало его от воспоминаний о разговоре с Макферсоном. Он еще крепче обнял жену, она прижалась к нему еще теснее и, целуя его в шею, спросила:

— Ты веришь ему, Колин?

И еще раз поцеловала его. Кожа у него была теплая и солоноватая — очень вкусная. Она могла бы целовать его до бесконечности.

— Сегодня я больше не хочу о нем говорить.

— Но ты отпустил его! Мне страшно.

— Тебе нечего бояться. Он поклялся именем своего отца.

— Ха-ха! Он прохвост, которому нельзя верить, смазливый, но опасный.

— Замолчи, Джоан. Теперь я тебя поцелую.

Он нежно приподнял ее и прижался губами к ее губам. У его губ был вкус сладкого, темного портвейна, который он пил после обеда вместе с Райдером и Дугласом. Когда его язык осторожно скользнул между ее губами, Синджен захотелось крепко обнять его за шею и никогда не отпускать.

— Как чудесно, — проговорила она, не отрывая уст от его рта. Когда его язык коснулся ее языка, по ее телу пробежала дрожь.

Он поднял голову и посмотрел на нее:

— Мне недоставало тебя. Сегодня, Джоан, ты узнаешь, что такое наслаждение. Ты можешь наконец поверить мне и перестать твердить, что мой член слишком велик?

— Но он действительно слишком велик, Колин. И ты не можешь этого изменить. Я до сих пор не понимаю, каким образом я могу получить наслаждение, когда ты войдешь в меня.

Он усмехнулся, глядя на нее.

— Поверь мне — получишь.

— Что ж, наверное, я должна тебе верить, ведь я хочу видеть твое прекрасное лицо каждый день, до конца моей жизни. Ты так много значишь для меня, Колин. Пожалуйста, берега себя, ладно?

— Ладно. И тебя я тоже буду беречь.

Он целовал ее еще и еще. Сначала его поцелуи были легкими, но вскоре стали глубокими, страстными, он целовал и целовал ее, а она, задыхаясь, прижималась к нему, безотчетно гладя пальцами его волосы и плечи. Он не пытался ласкать ее груди, касаясь только спины и рук. Казалось, он не помышляет ни о чем, кроме поцелуев, и Синджен была этому несказанно рада — первые пять минут.

Но потом ей захотелось чего-то большего. Это было странно, но приятно. Какое-то тянущее ощущение внизу живота, какое-то жжение, сильное и вместе с тем смутное, но она чувствовала, что это еще не все, что есть нечто большее, и ей этого хотелось. Она вспомнила, что и раньше испытывала эти ощущения, но они сразу же исчезли, когда Колин сделал ей больно. Синджен вдруг схватила его руку и, потянув ее вниз, прижала его ладонь к своему животу.

— У меня такое странное ощущение, — проговорила она, выдыхая воздух в его рот; голос ее звучал хрипло. Она начала неистово, исступленно целовать его, зарываясь пальцами в его волосы, лаская его лицо и плечи.

— Да, я это чувствую, — прошептал он. Его пальцы не двигались, а только легко касались ее живота. Но он продолжал целовать ее, пока она не застонала прямо ему в рот. Тогда его пальцы медленно заскользили вниз. Синджен задержала дыхание, ожидая, что будет дальше. По ее телу разливался жар. Она чувствовала, что с ней должно произойти что-то прекрасное и это «что-то» было уже близко, очень близко.

— Колин, — произнесла она и опять застонала, не отрываясь от его губ.

— Чего бы ты сейчас хотела, Джоан?

Глава 18

У Колина был план в отношении жены, и он не собирался отступать от него. Он не позволит себе забыться и утратить контроль над собой. Нет, сегодня он сделает так, что Джоан сама неистово его пожелает, тогда он посмотрит, что делать дальше.

Ее пыл все возрастал, и он чувствовал радость и огромное облегчение.

Он не переставая целовал ее. Она была такая теплая, мягкая, уже разгоряченная, и ему безумно хотелось ласкать все ее тело, погрузиться в нее, ощутить мягкую податливость и жар ее женской сердцевины. Но он сдерживался. Пусть ее страсть вспыхнет еще сильнее, он будет разжигать ее, пока она не застонет и не закричит. Он закрыл глаза, пытаясь представить себе, каким будет ее лицо, когда она погрузится в омут наслаждения.

— Я хочу, — начала она, затем коснулась своим языком его языка и задохнулась.

— Да, я дам тебе то, чего ты хочешь, — прошептал он и вложил в свой поцелуй еще больше страсти. Кончики его пальцев не шевелились, не ласкали ее, а только легко касались ее плоти.

Синджен не понимала, что происходит. Она помнила, что прежде он вел себя с ней как обезумевший дикарь и сделал ей больно. Сейчас же она смутно понимала, что он сдерживает себя и обращается с ней очень бережно. Отчего такая перемена? Может быть, он думает, что она еще не оправилась после болезни?

Нет, он просто не хочет ее испугать, как в прошлый раз. Она улыбнулась и вдруг сказала, не раздумывая и не колеблясь:

— Я люблю тебя, Колин. Я полюбила тебя сразу, как только увидела. Я думаю, ты самый замечательный мужчина во всей Шотландии.

От этих слов он вздрогнул. Что-то шевельнулось глубоко-глубоко в его сердце, какое-то чувство, которого он никогда не испытывал прежде, горячее, неистовое и вместе с тем удивительно нежное. Оно испугало его — но только вначале. Потом он позволил этому чувству овладеть собой и решил, что подумает о нем позднее — о нем и о ее словах. Он опять поцеловал ее, упиваясь сладостью ее губ, — один раз, другой, третий, четвертый — и только после этого сказал:

— Только в Шотландии?

— Ну хорошо, возможно, во всей Британии.

— Поцелуй меня, Джоан.

Ее губы покраснели и припухли от его поцелуев, но она снова, ни мгновения не колеблясь, приблизила свое лицо к его лицу для нового поцелуя, и в ее прекрасных голубых глазах он увидел желание и почувствовал, как задрожали ее губы, когда он коснулся их языком.

Когда ее язык проник в его рот, его рука вдруг скользнула между ее ног, и она почувствовала, как его пальцы надавливают на ее плоть, такие горячие, что она ощутила жар даже через батист своей ночной рубашки. Она дернулась и едва не соскочила с его колен.

— Давай снимем с тебя эту чертову тряпку, — проговорил он, чувствуя, как мягкая ткань увлажняется под его пальцами. Он поднес влажные пальцы к ее губам. — Это твой вкус, Джоан. Приятный, правда?

Она посмотрела на него, онемев, потом медленно кивнула. Он приподнял ее, посадил прямо и через голову снял с нее ночную рубашку. Она сидела у него на коленях на фоне пылающего в камине огня, и он видел в профиль ее высокие груди, тонкую талию, плоский живот. Никогда в жизни он не видел более красивого женского тела. И эта женщина целиком принадлежала ему. Его руки задрожали, и он прижал их к коленям. Нет, он будет держать себя в узде. Он больше не испугает ее, как в прошлый раз, нет, это не повторится. Он будет твердо придерживаться своего плана, хотя это и трудно, чертовски трудно.

Он откинул голову на подголовник кресла, и старая кожа успокаивающе заскрипела.

— Что мне теперь делать, Джоан? Чего бы ты хотела?

— Чтобы ты еще целовал меня.

— Куда?

Она судорожно глотнула воздух.

— Поцелуй мои груди, — прошептала она, нежно проводя пальцами по его подбородку. — Ты все еще одет, Колин. Это несправедливо.

— А ты пока не думай о справедливости, — ответил он, вновь привлекая ее к себе.

Он не хотел, чтобы она сейчас увидела его обнаженным. Скорее всего это заставило бы ее вмиг забыть о страсти. Она бы перепугалась до смерти.

— Думаю, твои груди могут еще немного подождать, — сказал он и, по-прежнему стараясь не дотрагиваться до тех чувствительных частей ее тела, от прикосновения к которым она стала бы дергаться и дрожать, продолжал беспрерывно целовать ее в губы, держа в ладонях ее лицо и погрузив пальцы в ее волосы. Наконец она начала нетерпеливо ерзать у него на коленях, тогда он накрыл ее левую грудь своей теплой ладонью.

— О-о! — выдохнула она.

— Какие у тебя чудесные грудки. — Он легко потер ее сосок костяшками пальцев. — Отклонись назад и ляг на мою руку.

Она так и сделала, не сводя глаз с его лица. Он наклонился, одновременно приподнимая ее, и когда его губы припали к ее груди, она чуть не закричала — таким острым было ощущение от его поцелуя. Он улыбнулся, смакуя ее сладостную плоть; он дрожал от сдерживаемой страсти, но у него было достаточно опыта, чтобы не выдать своего возбуждения. Его мужское орудие отвердело как камень, ему хотелось овладеть ею сейчас же, без промедления, хотелось так сильно, что на секунду у него закралась мысль: а не отнести ли ее на кровать, чтобы наконец войти в нее и покончить с этим? Ведь она уже вполне готова для соития. Нет, он не станет этого делать, он дурак, что даже на миг позволил себе такие мысли.

Он еще раз поцеловал ее грудь, лаская ее пальцами и языком, пока не почувствовал, что ее возбуждение еще больше усилилось. Его рука легла ей на живот, и ее мышцы напряглись под его ладонью.

— А теперь, любимая, я хочу, чтобы ты закрыла глаза и представила себе, что сейчас делают мои пальцы.

Сдержанность в ласках и прикосновениях была уже не нужна. Его пальцы быстро нашли ее сокровенную плоть и начали ласкать ее, нежно и в то же время настойчиво. Она не возразила, не почувствовала себя смущенной — это ей и в голову не пришло. Она не думала ни о чем, а только чувствовала, чувствовала, как дергается ее тело, как ноги сами собой сжимаются, потом раздвигаются. Он смотрел на нее и ясно видел, как меняется ее выразительное лицо.

Ее глаза затуманились.

— Колин, — растерянно прошептала она и провела языком по нижней губе.

— Джоан, прислушайся к себе. Думай о том, что делают сейчас мои пальцы. Сейчас я поцелую тебя, и я хочу, чтобы ты закричала и чтобы твой крик излился мне в рот.

Говоря это, он осторожно ввел свой средний палец в узкую щелку и едва сам не вскрикнул от пронзившего его наслаждения. Он целовал ее так, словно она была источником его жизни, словно без нее он бы умер, и в эти мгновения у него мелькнула смутная мысль — а может быть, так оно и есть, может быть, без нее он и впрямь бы умер? Его пальцы настойчиво ласкали ее жаркую, набухшую плоть, пока Синджен вдруг не напряглась и не отпрянула от него. Он взглянул на ее лицо и улыбнулся ей:

— Да, дорогая. Теперь иди ко мне.

Ее дыхание вдруг стало неровным, ноги напряглись, все ее существо пронизывали неизведанные ранее ощущения, такие могучие, что она перестала понимать, что с ней происходит. Но что бы это ни было, она страстно желала, чтобы это никогда не кончалось. Владевшее ею чувство было таким сильным и таким глубоким, и Колин неотрывно смотрел на нее, улыбаясь глазами, и повторял снова и снова:

— Ко мне, ко мне…

Ее чувства взмыли до головокружительных высот, и она очутилась в волшебном мире, который отныне будет принадлежать ей. Потом ее плоть успокоилась, и пальцы Колина остановились, теперь они больше не воспламеняли ее страсть, а помогали ей остыть.

— О Боже, — прошептала она. — О Боже… Колин, это было так чудно.

— Да, — сказал он, и в его голосе была мука и вместе с тем — огромная радость. Не сводя глаз с ее лица, он наклонился и поцеловал ее легко и нежно. Как прекрасно это выражение растерянности, изумления и волнения в ее голубых глазах. Оно радовало его, радовало до глубины души.

Синджен глубоко вздохнула. «А как же его удовольствие?» — подумала она. Ведь он не получил от нее никакого удовольствия. А что, если сейчас он сделает ей больно? О нет. Он больше никогда не сделает ей больно. Но как же все-таки быть с его удовольствием… Биение ее сердца замедлилось, глаза сами собой закрылись. К удивлению и досаде Колина, в следующее мгновение она уже крепко спала.

Он еще долго сидел перед камином, обнимая ее, глядя то на нее, то на угасающий огонь и пытаясь понять, что же эта женщина с ним сделала.

Проснувшись на следующее утро, Синджен обнаружила, что улыбается. Это была довольная, глуповатая улыбка, вызванная одной-единственной мыслью — мыслью о ее муже. О Колине. О, как же она его любит! Внезапно у нее екнуло сердце, и улыбка сползла с ее лица. Вчера вечером она сказала ему, что любит его, что полюбила его сразу, как только увидела — а он ничего ей не ответил. Но зато он подарил ей такое невероятное наслаждение, что она желала, чтобы оно никогда не кончалось.

И все же она сказала ему, что любит его, а он ничего не сказал в ответ.

Что ж, пусть она и дура, что сказала, — ей все равно. Теперь ей казалась нелепой сама мысль о том, что она может что-либо утаить от него. Она ему небезразлична, он к ней привязан — в этом она убедилась. Теперь он знает, что она любит его. Если это даст ему какую-то власть над ней — что ж, так тому и быть. Если он использует эту власть, чтобы причинить ей боль, — пусть будет так, она и на это согласна.

Она такая, какая есть, и тут уж ничего не поделаешь. Она жена, жена Колина. Его дал ей Бог, и она никогда ничего от него не скроет, не утаит. Потому что он самый важный человек в ее жизни.

Но когда сорок пять минут спустя она вошла в малую столовую, ее охватило такое волнение и смущение, что у нее вспыхнули щеки. Колин сидел во главе стола в непринужденной позе. В руке он держал чашку с кофе, перед ним стояла глубокая тарелка с кашей; от каши поднимался пар. Тарелка стояла на красивой льняной белой скатерти, которую Синджен купила в Кинроссе.

Ее братьев не было в комнате, их жен тоже. Не было ни детей, ни тетушки Арлет, ни Серины. В замке было полным-полно народу, и все же она и Колин почему-то оказались одни.

— Все позавтракали полчаса назад, — сказал Колин. — Я ждал, пока ты проснешься и придешь в столовую. Мне казалось, что сегодня тебе не захочется завтракать вместе со всеми.

«По-моему, дело вовсе не в этом», — подумала Синджен и вошла в столовую, гордо подняв голову и деланно улыбаясь.

Он лукаво усмехнулся:

— По правде сказать, я думал, что тебе, возможно, захочется поговорить со мной о том, что произошло прошлой ночью. Наедине, разумеется. Я опасался, что ты, быть может, разочарована из-за того, что я подарил тебе наслаждение всего один раз. Мне очень жаль, что ты так рано заснула, Джоан. Я же, будучи джентльменом, не решился разбудить тебя и заставить вновь достичь вершины плотского блаженства. В конце концов, ты едва оправилась от болезни, и мне не хотелось, чтобы тебе сразу пришлось в полной мере испытать на себе все, что несет с собой участь жены.

— Ты очень добр, Колин, — сказала Синджен и, встретившись с ним взглядом, опять залилась краской.

Он говорил с той же дерзкой откровенностью, что и ее братья, но прежде она никогда не краснела как дурочка, как бы вольно они ни выражались. Сделав над собой усилие, она вздернула подбородок и спокойно сказала:

— Я вовсе не разочарована, но я не могу не беспокоиться о тебе, Колин. Ты был слишком добр. Я обещала, что буду вести себя, как подобает жене, но вчера ты не позволил мне дать тебе никакого облегчения.

— Облегчение, — повторил он. — Какое унылое слово для обозначения неистового любовного наслаждения, с его бешеным биением крови и воплями восторга. Облегчение… Надо будет процитировать это выражение моим приятелям и спросить, что они о нем думают.

— Я бы не хотела, чтобы ты это делал. Ведь это касается только нас двоих. Ну, хорошо, я возьму назад это самое «облегчение» и попробую выразиться в духе моих братьев. Колин, я сожалею, что у тебя не было повода вопить от избытка наслаждения.

— Вот это уже лучше. Но почему ты думаешь, что я не получил никакого удовольствия? Я видел, как ты достигла наивысшей точки блаженства, Джоан. Я видел, как синева твоих глаз сначала стала ярче, а потом они затуманились, стали отрешенными, и это было очаровательно. Я мог чувствовать твое наслаждение, потому что ты дрожала и стонала от моих ласк, а когда ты, целуя меня, закричала, уверяю тебя, я сам был готов завопить от восторга. Вместе с тобой.

— Однако так и не завопил, — напомнила она, садясь на свое место.

Он посмотрел на нее с выражением, которого она не поняла, и буднично осведомился:

— Ты будешь есть кашу?

— Нет, только гренки.

Он кивнул и встал из-за стола, чтобы подать ей завтрак.

— Нет, Джоан, не вставай. Я хочу, чтобы ты поскорее набралась сил.

Он налил ей кофе и поставил перед ней блюдо с гренками. Затем без всяких предисловий сжал рукой ее подбородок, приподнял лицо и впился в ее губы. Сначала его поцелуй был неистово страстным, потом стал иным, нежным. Когда он наконец отпустил Джоан, ее глаза были затуманены истомой, руки повисли и она бессильно прислонилась к нему.

— Филип сказал мне, что простит тебе ложь, если ты как следует его попросишь, — сказал он и снова направился к своему месту во главе стола. — Похоже, он прекрасно тебя понимает. Он сказал, что ради моего спасения ты готова пройти сквозь огонь, поэтому твоя ложь простительна, если она помогла в достижении твоей благородной цели.

Да, Филип умный мальчик, подумала Синджен, не отрывая взгляда от лица Колина, от его губ. Ей хотелось, чтобы он сказал ей какие-нибудь нежные, ласковые слова. Чтобы показал, что он тронут ее признанием в любви. Все еще ощущая вкус его поцелуя, она смотрела на него и молчала, не зная, что сказать.

На лице Колина мелькнула и тут же исчезла страдальческая улыбка,

— Ешь, Джоан, — напомнил он, глядя на нее с непроницаемым видом.

О дьявольщина, что же у него сейчас на уме? Синджен жевала гренок и раздумывала о том, почему Господь в своей бесконечной мудрости сотворил мужчин и женщин такими разными.

— Есть еще одна вещь, которую я хотел сказать тебе наедине. Я собираюсь нынче же утром расспросить тетушку Арлет. Если это она наплела Роберту Макферсону, что я убил Фиону, я заставлю ее признаться.

— Мне отчего-то не верится, что это была она. Правда, она питает к тебе какую-то непонятную неприязнь. А с другой стороны, она явно терпеть не могла Фиону. Если я правильно поняла смысл ее излияний, единственными людьми, которых она любила, были твой отец и брат. Но сказать по правде, смысла в том, что я от нее слышала, всегда было очень мало. Помнишь весь этот бред о том, что твоим отцом был водяной из озера Лох-Ливен? В общем, я хочу сказать, что тетя Арлет — женщина с большими странностями.

— Это уже не важно. Как только я выясню ее роль в этой истории, она покинет замок Вир и увезет с собой все свои странности.

— Но, Колин, у нее ведь нет средств к существованию.

— Я уже говорил тебе, что у нее есть родственники, и я уже послал письмо ее брату. Он и его семья живут неподалеку от Питлокри, в центральной части Горной страны. Им придется предоставить ей кров — у них нет другого выбора. Мне очень жаль, что она так дурно обращалась с тобой.

«Она едва меня не убила», — хотела сказать Синджен, но промолчала. Теперь это уже не имело значения. Скоро Арлет уедет.

— Если не она оболгала тебя перед Робертом Макферсоном, то кто? — спросила она.

— Не знаю, но непременно узнаю. А пока, как ты знаешь, Робби дал обещание, что ни он, ни его люди больше не будут вредить нам. Он обещал поговорить со своим отцом и выслушать его со вниманием. А если он нарушит свое слово и снова попытается причинить зло нам или нашим людям, я его убью. И он это знает. Возможно, теперь он наконец станет вести себя благоразумно.

— Серина — его сестра. Было бы логичнее предположить, что не Арлет, а именно она обвинила тебя перед Макферсоном.

Колин самодовольно улыбнулся, как юноша, впервые услышавший комплимент от дамы.

— О нет. Серина меня любит. Во всяком случае, она говорила мне это десятки раз — и все после того, как я женился на тебе. Я отошлю ее обратно к отцу.

— О Господи, тогда замок совершенно опустеет! Пожалуйста, Колин, не отсылай Серину — в этом нет никакой нужды. Она, конечно, с причудами, может быть, даже слегка тронутая, но вреда от нее никакого. Правда, если она еще раз попытается поцеловать тебя, мне, вероятно, придется с ней поговорить.

— Она не знает, какой ты можешь быть свирепой и ревнивой. Надо будет сказать ей, что, если она не перестанет ластиться ко мне, ты можешь наброситься на нее как львица. Тогда она, быть может, сама попросит меня отослать ее обратно к отцу. К тому же теперь, когда у моих детей есть ты, они больше не нуждаются ни в тете Арлет, ни в Серине. Ты со мной согласна?

— Согласна, — сказала Синджен.

— Теперь все будет хорошо, — продолжал Колин. — Самое позднее через два дня прибудут купленные мной овцы — не для того, чтобы вытеснить наших арендаторов с их земель, а для того, чтобы они получали больше шерсти и молока. И крупный рогатый скот, разумеется, тоже, притом в таком количестве, что коров хватит на всех. Я предоставлю моим людям все необходимое: припасы, сельскохозяйственные орудия. Мы починим все, что требует ремонта, от крыш домов до остовов кроватей. Клан Кинроссов больше не будет страдать от нужды и неуверенности в будущем. Спасибо тебе, Джоан.

— Не стоит благодарности, — ответила она и сглотнула. Он заговорил с ней как со своим компаньоном! — Почему ты говоришь мне все это? — спросила она.

Он ответил не сразу. Зачерпнув ложкой кашу, он положил ее в рот и начал задумчиво жевать.

— Ничего этого не было бы без твоих денег. Ты имеешь полное право знать, как они тратятся.

Синджен кольнуло разочарование. Его тон был будничен и бесстрастен. Однако она не подала виду, что это ее задевает, и спокойно сказала:

— Скажи мне, что еще надо сделать. Дела в доме идут неплохо, но предстоит еще многое отремонтировать. И еще мне нужны садовники.

— Да, Аликс мне уже все уши прожужжала о том, что нужно сделать в саду. Я бы не удивился, если бы увидел, как она собственноручно выпалывает сорняки вокруг кустов роз. Она говорила об этом с величайшим пылом. Так что поговори о найме садовников с мистером Ситоном, Джоан. Пусть он пришлет к тебе нескольких работников, чтобы ты могла выбрать подходящих. Конечно, все это потребует немало времени, но теперь время у нас есть. Кредиторы больше не дышат мне в спину. Нашей семье больше не грозит опасность пойти ко дну, более того, мы уверенно плывем вперед. Скоро мы с тобой составим этот пресловутый список. За завтраком Дуглас и Райдер попросили меня поездить с ними по поместью, показать, что мы успели сделать, и познакомить их с нашими арендаторами. Хочешь поехать с нами?

Синджен посмотрела на мужа. Он хочет, чтобы она участвовала в его хозяйственных делах. Значит, до него наконец действительно дошло, что она «не собирается красть его шкатулку», и его приглашение — доказательство тому? Нет, скорее всего дело здесь в другом. Как он только что сказал, это ее деньги. Он просто не хочет ее обижать. Он пригласил ее просто из доброты. Тысяча чертей, ей не нужна его проклятая доброта! Доброта бесстрастна, как дерево.

— Как-нибудь в другой раз, — ответила она, бросая салфетку на тарелку и вставая со своего места. — Я хочу повидать детей и особенно Филипа. Я должна буду попросить у него прощения, а поскольку он твой сын и очень похож на тебя, мне, надо полагать, придется униженно умолять его о снисхождении, прежде чем он соизволит отпустить мне мою вину.

Колин расхохотался.

— К тому же Аликс и Софи захотят узнать, чем закончилась история с Макферсоном.

— Я уже рассказал им все за завтраком. Аликс яростно спорила со мной и вдруг вся позеленела, схватилась за живот и выбежала из комнаты. Дуглас вздохнул, взял таз, которым его снабдила миссис Ситон, и пошел за ней. Райдер и Софи то смеялись, то принимались кричать друг на друга. Они старались делать вид, будто их очень интересуют все мои проекты, но у них плохо получалось. Твои братья просто прелесть, Джоан, когда они не пытаются меня убить.

Она усмехнулась, живо представив себе описанную им сцену.

— А как отреагировали тетя Арлет и Серина, когда ты предъявил им обвинение? Как они выглядели? Виноватыми? Или они рассердились?

— Тетя Арлет не произнесла ни слова. У Серины вид был отрешенный, будто ее все это никак не касается. Вопросы задавала одна Далинг. Она желала знать, почему ты не взяла ее с собой, когда поехала брать в плен Макферсона, раз уж это было чисто женское дело. Потом она спросила Серину, отчего ее брат такой плохой человек. А Серина ответила, что он-де ненавидит свое ангельское лицо и потому совершает дьявольские поступки.

— Похоже, перед Далинг мне тоже придется извиняться, А ты уверен, что тетушка Арлет не выглядела виноватой?

— Нет, не уверен. Я поговорю с ней еще раз, наедине.

— Колин, я все равно боюсь.

Он встал, подошел к дальнему концу стола, где стояла она, посмотрел на нее сверху вниз и раскрыл ей свои объятия.

— Никто никогда больше не причинит тебе зла, — сказал он и прижал ее к груди. — О Господи, я так за тебя испугался!

Синджен уткнулась лицом ему в шею.

— Вот и хорошо, — проговорила она и поцеловала его в подбородок. — Это пошло тебе на пользу.

Он засмеялся и обнял ее еще крепче.

— Как ты себя чувствуешь сегодня?

— Лучше. Но я ощущаю какую-то слабость.

— Это из-за того, что было вчерашней ночью. Теперь ты будешь чувствовать себя так каждую ночь.

Синджен подставила ему лицо для поцелуя.

— Папа, Синджен наверняка не нравится, что ты лезешь к ней с нежностями прямо за столом.

Колин вздохнул, чмокнул жену в подбородок и отпустил, после чего повернулся к сыну, который, уперев руки в бока, стоял в дверях малой столовой.

— Чего ты хочешь, Филип? Джоан как раз собиралась идти к тебе. Она готова принести тебе свои нижайшие извинения. Готова всячески умасливать тебя и угощать засахаренным миндалем, пока у тебя не сгниют от него все зубы. Она готова без конца сносить от тебя обиды, потому что ты — мой сын.

Филип напустил было на себя суровый вид, но долго не выдержал и сказал:

— Я тебя прощаю, Синджен. Я знаю, какая ты, и вряд ли ты когда-нибудь станешь другой. — Сказав это, он переменил тему. — Дядя Райдер спросил меня, не хочу ли я навестить его тетю Софи и всех их детей. Он говорит, их уже целых двенадцать и мне с ними будет очень весело. Они все живут в доме, который рядом с домом дяди Райдера. Знаешь, папа, он спасает детей, попавших в беду! Он становится их опекуном, заботится о них, любит их. Сам он про это не говорил, но я и так вижу, да и дядя Дуглас мне об этом рассказывал. По-моему, он смущается, когда люди узнают о его доброте. А еще дядя Райдер рассказывал мне о своем шурине Джереми, который учится в Итоне. Он хромой, но очень здорово дерется, а верхом ездит быстрее ветра. Дядя Райдер сказал, что научит меня, как применять в драке всякие запрещенные приемы, если ты, конечно, не возражаешь. Он говорит, что мне сейчас почти столько же лет, сколько было Джереми, когда он научил его. Пожалуйста, папа, разреши.

— Дядя Райдер и дядя Дуглас, — задумчиво произнес Колин. — Вот что, Филип, я вызову дядю Райдера на драку с применением всех запрещенных приемов, и кто в ней победит, тот и будет тебя учить, согласен?

Но смышленый Филип рассудил иначе:

— Пожалуй, будет лучше, если вы оба будете учить меня драться.

— Ему явно надо будет пойти на дипломатическую службу, — заметил Колин, обращаясь к жене, потом прижал к себе сына и сказал: — Мы с твоими дядями обсудим этот вопрос. А ты, Джоан, иди и отдохни. Попозже я к тебе загляну.

— Папа, знаешь, Синджен учит меня стрелять из арбалета. Но остается еще фехтование. Макдуф дал нам несколько начальных уроков, но потом уехал. Ты ведь можешь научить нас фехтовать, правда?

— Как, Джоан брала уроки фехтования вместе с тобой?

— Да, и буду продолжать. Я не могу допустить, чтобы Филип меня опередил.

— Я и не знал, что у тебя столько талантов.

В его голосе звучали недовольные нотки. Синджен склонила голову набок и усмехнулась:

— Ты говоришь совсем как Райдер и Дуглас, когда мне удается в чем-то их превзойти. Они научили меня стрелять из пистолета и из арбалета, скакать на лошади, как Диана-охотница, плавать как рыба. В общем, они выучили меня всему, что должен уметь мужчина, но когда я демонстрирую им свое умение, они бывают шокированы.

— Они, разумеется, не правы. Ведь любой мужчина приходит в полный восторг, когда его жена надевает его штаны, садится на его коня и отправляется сражаться с его врагами, в то время как сам он барахтается дурак дураком, не зная, что говорить и что делать.

— Я пришла к выводу, что речь не только о женах, а о женщинах вообще. По-моему, мужчины просто считают, что им положено всегда и во всем быть главными.

— При всей твоей смелости, Джоан, при всем твоем страстном радении о моем благополучии и при всей твоей невероятной изобретательности и находчивости ты все равно физически слабее, чем я. Любой мужчина, не важно какой — умный или дурак, — может причинить тебе зло. Вот почему женщинам нужны мужчины-защитники. Уверяю тебя, мы, мужчины, — весьма полезные существа. На нас лежит обязанность защищать наших жен и детей.

— Ха! Колин, ты же сам знаешь, что это чепуха. Мы живем не в средние века, когда в стране кишели разбойники.

— Чего вы спорите? — вмешался Филип, глядя то на мачеху, то на отца. — Вы оба правы. Между прочим, и мальчики бывают полезными и в драке, и вообще. Ведь это я, папа, приехал за тобой в Эдинбург. Не будь меня, Джоан бы совсем расхворалась.

Они переглянулись над головой Филипа. Синджен усмехнулась, а Колин сказал:

— Так ты считаешь, что каждый член семьи должен внести свою лепту? Что каждый должен иметь шанс иногда побыть героем?

— Тогда даже Далинг получила бы такой шанс, — задумчиво сказал Филип. — А что ты обо всем этом думаешь, Синджен?

— Я думаю, что твой папа наконец-то правильно уловил суть дела.

— Итак, Филип, если ты принимаешь извинения Джоан…

— Ее зовут Синджен, папа. Да, Синджен, я тебя простил. Ради папы ты готова сделать что угодно, так что на тебя, пожалуй, нельзя обижаться.

— Спасибо, — кротко сказала Синджен и посмотрела на Колина. Тот приподнял левую бровь на добрый дюйм и вместе с Филипом вышел из малой столовой, наклонившись, чтобы лучше слышать, что говорит его сын.

Она глядела на него, и от любви у нее ком подступал к горлу.

Так кто же все-таки убедил Роберта Макферсона, что Колин убил свою жену?

День клонился к вечеру. Было прохладно. И ни облачка на небе — «голубом, как глаза Шербруков», как сказала Софи, глядя на своего мужа. А потом поцеловала его.

Колину захотелось какое-то время побыть одному в своей комнате в северной башне. И вот он стоял у своей книжной полки и, держа в руках одну из книг, смотрел на пятно от воды на ее обрезе. Было видно, что книгу тщательно вычистили, смазали ее кожаный переплет, но пятно было давнее, и вывести его не удалось. Конечно же, это Джоан привела книгу в порядок.

И все остальные тоже. Разумеется, он и раньше знал, что она это сделала, но до сегодняшнего дня ему было невдомек, что с каждой книгой она обращалась как с бесценным сокровищем, заботливо и уважительно. Он поставил книгу на место и вернулся к своему письменному столу. Сел в кресло, заложил руки за голову и закрыл глаза.

Его комната была полна запахов свежего вереска и роз. И еще в ней пахло лимоном и пчелиным воском. Этот запах напоминал ему о матери, и, вдыхая его, он больше не сердился на жену, напротив, он чувствовал глубокую благодарность. Наверное, в скором времени, ощутив аромат лимона и воска, он подумает уже не о матери, а о ней, своей жене. «Я люблю тебя».

Пожалуй, он всегда знал, что она его любит, хотя ему было и нелегко поверить, что можно полюбить кого-то с первой же встречи. С другой стороны, нельзя не признать, что она с самого начала всегда была на его стороне. Ее вера в него ни разу не поколебалась. И даже когда они спорили друг с другом, он знал, что она готова умереть за него, если в этом явится нужда.

Достоин ли он такой самоотверженности? Черт побери, ему привалила такая невероятная удача, что с трудом в нее верится. Он получил то, что хотел, — богатую наследницу. К тому же он получил женщину, которая стала прекрасной матерью для его детей, женщину, которая стала ему великолепной женой. Правда, она упряма. И чересчур импульсивна.

Но и теперь, когда нависавшие над ним черные тучи наконец рассеивались, у него оставался опасный враг. Может быть, ему следовало просто выбить из Макферсона имя того, кто возвел на него лживое обвинение? Надо полагать, Джоан не стала бы его удерживать. Пожалуй, она бы даже стала требовать, чтобы он дал ей как следует огреть Макферсона самой.

От этой мысли его губы растянулись в усмешку. Когда речь шла о его безопасности, жена становилась очень кровожадной. Потом он подумал о тетушке Арлет: ее рассудок помутился, только он этого вовремя не разглядел. Из-за того, что он был слеп, Джоан могла погибнуть. При этой мысли он стиснул зубы. Это действительно могло произойти: тетушка Арлет сама призналась, что «было бы хорошо, если бы эта шлюшка умерла». Тогда все снова стало бы на свои места, тогда она, Арлет, снова стала бы здесь хозяйкой.

Но Макферсона науськала не она. Колин вздохнул и открыл глаза — на лестнице слышались чьи-то шаги. Он узнал легкую поступь и подался вперед на своем кресле, устремив взгляд на дверь.

В комнату вошла Джоан. От чрезмерного физического усилия лицо ее порозовело, на лбу выступили капельки пота.

Он тотчас встал и подошел к ней.

— Ты еще не стала прежней неутомимой амазонкой, Джоан. Сядь и переведи дух.

Она так и сделала.

— Как это унизительно — задыхаться от того, что всего-навсего поднялась по лестнице! Привет, Колин! С тобой все в порядке? Мне хотелось спрятаться от всех и немного побыть одной. Тебе, наверное, тоже?

— Да, но я рад, что ты пришла.

Она набрала в легкие воздуха.

— Я пришла, чтобы поговорить с тобой.

— О тетушке Арлет?

— Пожалуй, о ней тоже, но это не главное. Вряд ли человек, которого мы ищем, — это тетушка Арлет, иначе ты бы немедленно нашел меня и сказал. Нет, я пришла говорить не о ней, а о совсем других вещах; впрочем, это может подождать. Я вижу, ты держишь в руках книгу.

Он чуть приподнял одну густую черную бровь, потом протянул ей книгу.

— Спасибо, что попыталась привести эту книгу в божеский вид. Она принадлежала моему деду. Он частенько читал мне ее вслух. Это «Письма к сыну» Честерфильда. Я подумал, не пора ли мне начать читать Филипу те письма, где говорится о мифологии и истории, и, перелистав их, решил, что пора.

— Сына Честерфильда тоже звали Филип. Любопытное совпадение, не правда ли? Дуглас не знакомил меня с этой книгой, но я сама быстро добралась до нее. Честерфильд был несчастен со своей женой и потому составил о женщинах очень низкое мнение. Дуглас говорит, что он ошибся, поскольку никогда не встречался со мной, поэтому на то, что он пишет о женщинах, я должна просто не обращать внимания. А вот это изречение — одно из моих любимых: «Свои познания, как и свои часы, держи в кармане, где их не видно… Главное, елико возможно, избегай говорить о себе».

Колин смотрел на нее, не зная, что сказать. Перестанет ли она когда-нибудь удивлять его или всегда будет преподносить сюрпризы?

— Мои книги, присланные из дома, все еще лежат в ящиках. У меня не было времени их распаковать. — Она нерешительно посмотрела на мужа. — К тому же я не знаю, куда их поместить, чтобы ты не был против.

Колин почувствовал себя недостойным, эгоистичным глупцом. Если бы его жена не была такой, какая она есть, он бы вконец застращал ее, превратив в пугливую серую мышку. Даже теперь она не уверена, что он разумно отреагирует на ее просьбу. А ведь речь идет всего-навсего о месте для ее несчастных книг!

— Знаешь, — медленно проговорил он, глядя на нее с улыбкой, — в этом замке есть десятки комнат, и ты можешь занять любую, какая тебе понравится. Но если хочешь, можешь поместить их здесь. Я с удовольствием разделю свой кабинет с тобой.

Ее лицо озарилось сияющей улыбкой.

— О Колин, я так тебя люблю! — воскликнула она, вскакивая на ноги, и бросилась ему на шею.

Он обнял ее, смеясь, поцеловал в ухо, в нос, провел кончиками пальцев по бровям и закружил ее по комнате.

— И все это только из-за того, что я предложил тебе эту мрачную комнатушку и несколько книжных полок?

Нет, он предлагал ей не просто часть этой комнаты — он предлагал ей часть себя, то, чем он очень дорожил, что страстно хотел сохранить за собой, чтобы никто у него этого не отнял; но Синджен не стала говорить ему всего этого, решив, что лучше промолчать. Он предлагал ей разделить с ним то, что ему было дорого, потому что он ей доверял; он знал, что она никогда ничего у него не отнимет.

— Я пришла к тебе не просто так, а с определенной целью, — сказала она, блестя глазами.

— Но ты так и не сказала мне, в чем она состоит.

— Я пришла, чтобы заняться с тобой любовью, Колин.

— Ты хочешь, чтобы я опять заставил тебя вопить от наслаждения?

— Нет, я хочу сделать так, чтобы вопил ты.

Он растерялся. Черт возьми, ведь то, о чем она толкует, — это его дело; как-никак он мужчина, ее муж. Он уже все продумал: он собирался обольстить ее медленно, неспешно, так, чтобы она даже не осознала, когда он наконец войдет в нее. А теперь она сама… Но нет, он не вполне уверен, что правильно понял, чего она хочет.

— Глупо продолжать и дальше поступать так, как мы поступаем. Я принудила тебя к этому, и ты был со мной очень добр и очень самоотвержен, даже слишком. А я вела себя как эгоистка. Но теперь я хочу, чтобы мы с тобой делали все, что полагается супругам.

— Все-все?

— Да.

Глава 19

— Как-то чудно получается, — промямлил Колин, глядя сверху вниз на жену и чувствуя, как все его планы очень нежного и осторожного обольщения рассыпаются в прах.

Она погладила его лицо кончиками пальцев, крепко обхватила его руками и начала целовать в губы, в подбородок, покусывать мочку его уха. В перерывах между поцелуями и покусываниями она говорила:

— Я вела себя как эгоистка, как глупая девчонка. Я была трусихой. Ты мужчина. Когда ты женился, ты хотел получить настоящую женщину. И теперь ты ее получишь. Мне наплевать на боль. Это не важно. Я хочу дать тебе то, что принадлежит тебе по праву. Я буду отдаваться тебе так часто, как ты захочешь, без стонов и жалоб.

— Джоан, а как же боль? Я знаю, ты не забыла, что тебе было больно. Я вовсе не хочу мучить тебя. Я не хочу, чтобы ты из-за меня плакала.

— Я не буду плакать. Я буду сильной. Дуглас и Райдер научили меня быть терпеливой. Райдер давал мне пощечины, когда ему казалось, что я веду себя как трусливая девчонка. Я не разочарую тебя, Колин, никогда больше не разочарую. — Она сделала глубокий вдох. — Даю тебе честное слово.

Он сжал пальцами ее руки выше локтей и медленно убрал их со своей шеи.

— Нет, я не могу принять такого самопожертвования. Не могу требовать от тебя столь многого. Возможно, ты позволишь мне овладевать тобой раз в год, не чаще — только чтобы зачать ребенка. — Он глубоко вздохнул с видом мученика. — Я готов к этому, уверяю тебя, и нисколько не возражаю. Дарить тебе наслаждение каждую ночь — мне и этого будет довольно. Да и как может быть иначе? Я же не чудовище, чтобы заставлять тебя кричать от боли.

— О Колин, ты такой благородный, такой великодушный, но я уже твердо решила. Я сделаю это прямо сейчас. Тогда у меня будет достаточно времени, чтобы полностью прийти в себя до обеда. Кроме того, если я вскрикну от боли, здесь меня никто не услышит. А теперь я хочу, чтобы ты меня раздел.

Колин смотрел на нее и всеми силами старался удержаться от смеха.

— Подумать только, ты любишь меня так сильно, что хочешь пойти на это ради меня! — произнес он голосом, будто бы охрипшим от волнения. — Несмотря на то что, как ты знаешь, должно неизбежно случиться, ты все же готова отдаться мне! Это трогает меня, Джоан. Теперь я понимаю, какая ты сильная и самоотверженная. Это наводит меня на мысль о собственном несовершенстве.

Синджен пыталась развязать завязки на вороте его рубашки и расстегнуть пуговицы на бриджах. Он, смеясь, шлепнул ее по рукам.

— Давай сделаем это вместе, хорошо?

Она кивнула и, отведя от него взгляд, начала раздеваться сама.

Неужели она хочет обольстить его прямо на этом ковре? Подумав, он решил, что это великолепная мысль.

Колин стягивал сапог с левой ноги, когда она встала перед ним полностью обнаженная, опустив руки вдоль тела. Она пыталась изобразить на лице манящую улыбку сирены, но это ей плохо удавалось. Вид у нее был испуганный, но решительный. Сейчас она напоминала свою тезку, Жанну д’Арк, идущую навстречу мученичеству: сознание того, что она не уронила своего достоинства, окрыляло ее, хотя она уже видела перед собой пламя костра. Какая глупышка!

Когда он разделся донага, ее взгляд устремился на его живот и там остановился. Колин знал, что он еще не достиг полного возбуждения, так что при виде его она не закричит от страха.

Он совсем уже было собрался вернуться к задуманной роли нежного соблазнителя и положить конец этому идиотскому фарсу, когда она вдруг прыгнула на него. Их обоих спасли только его быстрые рефлексы. Не успел он опомниться, как она уже так крепко обняла его за шею, как будто хотела задушить, и целовала его, пока он не выдержал и не рассмеялся. «Ладно, пусть делает, что хочет», — подумал он и, погладив ладонями ее ягодицы, приподнял ее и закинул ее ноги себе на бедра.

— О, — выдохнула она и продолжала целовать его в губы, пока он не начал задыхаться.

— Что мне теперь делать, Джоан? Чего ты хочешь?

— Я хочу, чтобы ты лег навзничь и не шевелился, чтобы я могла целовать тебя, Колин.

Он так и сделал, и они оба опустились на обюссонский ковер. Через узкие окна в комнату проникали серебряные лучи предвечернего солнца. Воздух был ласков и тепл. Она лежала на нем, положив ноги между его раскинутых ног, и его отвердевшая плоть упиралась ей в живот.

В ее глазах мелькнул страх, когда он невольно двинулся, но она тут же улыбнулась и приподнялась, опираясь на руки.

— Ты очень красив, Колин. Я счастливейшая из жен.

— Э-э… спасибо, — пробормотал он, чувствуя, что его мужское орудие реагирует на нее куда быстрее, чем он предполагал, чем он вообще считал возможным. Оно уже пришло в полную боевую готовность: увеличилось и стало твердым как камень, однако Джоан, несмотря на весь свой страх, не выказывала колебаний. Он услышал, как она делает глубокий вдох.

— Не шевелись, Колин. Я хочу, чтобы ты лежал неподвижно. Я сейчас буду целовать тебя так, как ты вчера целовал меня. Хорошо?

Он едва не проглотил свой собственный язык. Это было безумие. Однако он сделал над собой усилие и молча кивнул. Она принялась целовать его шею, плечи, грудь, одновременно лаская их своими мягкими, нежными пальцами. Она покрывала поцелуями всю верхнюю часть его тела. Ему казалось, что сейчас он взорвется от возбуждения. Он поднял руки и потянул ее вниз.

— Нет, не двигайся, ты ведь обещал.

«Ничего я не обещал», — подумал он, охваченный неистовством желания. Однако заставил себя лежать неподвижно. Так захотела она. Скоро она сама поймет, каково это, да, скоро она это поймет.

Когда ее теплые губы коснулись его живота, он тяжело задышал и весь содрогнулся.

— Джоан, — проговорил он.

«Это причиняет боль, — подумал он. — Самую настоящую боль».

Она посмотрела на него и широко улыбнулась:

— Я довела тебя до такого же состояния, до какого ты вчера довел меня? Ты сам не свой от нетерпения? И чувствуешь, будто внутри тебя разгорается огонь, но такого свойства, что ты готов на что угодно, лишь бы он запылал еще жарче?

— Весьма точное описание.

Она дотронулась рукой до его возбужденного члена. Погладила его, пристально глядя сначала на его лицо, потом на свою руку. Он почувствовал странное смущение. Затем Джоан вдруг задумчиво сдвинула брови.

— Нет, — проговорила она, разговаривая скорее не с ним, а сама с собой. — Я хочу большего. Хочу почувствовать твой вкус.

Она взяла его в рот, и Колин задергался, застонал, его грудь начала судорожно вздыматься.

— Ага, — сказала она, чувствуя его реакцию, и постаралась сделать так, чтобы исторгнуть из него крик наслаждения.

Он и впрямь едва не закричал — так близок он был к разрядке.

— Джоан, дорогая, нет, остановись, ты должна остановиться. Если ты не остановишься, я извергну семя прямо сейчас, и тогда твоя жертва станет напрасной.

— О, — произнесла она и отпрянула. — Ты должен излить свое семя в меня — так полагается. Ты мужчина и, я знаю, хочешь именно этого. То, что я сейчас делала, тоже тебе нравилось, но то, другое… это то, что тебе необходимо. Хорошо, я согласна.

Прежде чем он понял, что она вознамерилась сделать, она приподнялась и села верхом на его бедра.

— О нет, — торопливо сказал он, когда она попыталась вложить его член в свое лоно. Если бы его собственное возбуждение не было таким жгучим и болезненным, он бы рассмеялся. Она была абсолютно не готова к тому, чтобы принять его в себя, и вот поди ж ты — вознамерилась сесть на него как на кол.

Когда он заговорил, она взглянула на него, и он увидел, что она побледнела: она боялась предстоящей боли.

Колин улыбнулся и стал поглаживать ладонями ее руки от плеч до кончиков пальцев.

— Еще рано, Джоан. Не принуждай меня войти в тебя сейчас. Я еще не готов это сделать. Совсем не готов. Да, да, это правда. Я еще не достиг того состояния, чтобы получить от этого наслаждение… — Он осекся, услышав, как она испуганно втянула в себя воздух.

Она перевела взгляд на его член, потом опять посмотрела ему в лицо. Она глядела на него как на помешанного.

— Ты хочешь сказать, что он должен вырасти еще больше?! Но, Колин, ты же стонал и подергивался. Ты весь в поту. Эта штука просто не может стать больше — не может.

— А я тебе говорю, что может, — сказал он, не зная, как еще можно отвратить ее от задуманного. — Я мужчина, и я знаю, что мой орган еще не достиг нужной величины. Поверь мне — ведь у меня есть опыт. Я должен подождать, когда он станет еще больше, иначе удовольствие, которое я получу, будет обычным, заурядным. Оно не будет стоить времени, затраченного на его достижение. Ты же хочешь, чтобы я получил огромное наслаждение. Разве не так?

— Конечно, так. Я же обещала тебе, что больше не буду вести себя как эгоистка. Если ты хочешь, чтобы он увеличился еще больше, если именно это заставляет тебя кричать от наслаждения, то пусть так и будет. — Она глубоко вздохнула. — Что я должна делать?

Он страдальчески улыбнулся.

— Ляг на спину. Нет, нет, я не собираюсь ничего делать с твоим телом. Я просто хочу показать тебе, что ты должна сделать, чтобы я завопил от наслаждения, как кричала ты прошлой ночью.

На ее лице отразилось сомнение, однако она молча кивнула и сделала, как он просил. Она лежала на спине, смотрела, как он опускается на нее, и в ее глазах он снова видел тот же самый проклятый страх — но за это ее нельзя было винить, ведь его плоть была уже возбуждена до предела и тверда как камень. А она воображает, будто возможно, чтобы он стал еще больше!

Он сделал над собой усилие, чтобы успокоиться. Нет, он не допустит, чтобы задуманный им прекрасный сюрприз превратился в еще одно фиаско.

Лежа между ее ног, как она только что лежала между его, он приподнялся, опираясь на локти.

— А теперь, — сказал он, — посмотри на меня, Джоан. Вот так, хорошо. Я хочу, чтобы ты целовала меня в губы — еще и еще. Это очень важно, без этого я смогу только делать вид, что получаю удовольствие. Ты же не хочешь, чтобы мне пришлось притворяться?

— Конечно, нет, — ответила Синджен. То, что он предлагал, вполне устраивало ее. Целуя его, она сможет на какое-то время забыть о той части его тела, которая упирается в ее живот. Этот его член такой огромный и горячий и наверняка причинит ей боль, как же иначе, но ее решимость непоколебима, и в этот раз она его не подведет. Она больше никогда его не подведет. Он желает ее, и она удовлетворит его желание так, как он этого захочет.

Колин действовал неспешно. Он целовал ее снова и снова, пока она — слава Создателю — не начала стонать и извиваться. Он вымученно улыбнулся и, лежа на ее теле, сдвинулся немного ниже, чтобы ласкать ее груди. Вкус ее сосков был сладок, и он задрожал от острого желания войти в нее.

— Ты хочешь меня уже достаточно сильно, Колин?

При звуке этого голоска, тихого и сдавленного, он опустил голову еще ниже.

— Нет, еще нет. Мне нужно еще время, Джоан, чтобы мое желание стало еще сильнее.

— Хорошо.

— Тебе нравится то, что я с тобой делаю? Это не обязательно, но, может быть, ты тоже получаешь от этого удовольствие, как и я?

— О да, мне очень приятно.

«То ли еще будет, моя красавица», — подумал он, передвигаясь еще ниже и касаясь языком ее живота. Он почувствовал, как напряглись под кожей ее мышцы, почувствовал, как она дрожит, и понял, что хотя ей и невдомек, что он собирается сейчас сделать, но она уже возбуждена и полна нетерпения и почти готова к тому, чтобы он заставил ее раствориться в наслаждении и забыть обо всем.

В следующее мгновение он поцеловал ее лоно, и она вскрикнула, хватая его за волосы.

Он целовал и ласкал ее губами. Одновременно он просунул внутрь ее палец и возликовал. Она была уже готова принять его. Совершенно готова. Он довел ее до того предела, за которым лежит путь к блаженству. Он быстро скользнул обратно вверх, возвышаясь над ней, и приподнял ладонями ее бедра.

— Посмотри на меня, Джоан.

Она открыла глаза, и он вошел в нее. Он видел, как ее голубые шербрукские глаза расширяются, знал, что она напрягается, ожидая боли, но это ожидание будет напрасным. Боли не будет.

Он продолжал медленно продвигаться, поднимая ее бедра все выше, чтобы она могла вместить его до конца. Он чувствовал, как ее плоть растягивается навстречу его вторжению, но боли не было и в помине, в этом он был уверен. Погружение в ее теплую плоть было таким сладостным, что он стиснул зубы, чтобы не потерять над собой контроль.

— Колин?

— Что? Разве тебе это не приятно?

— О да, да, тысяча чертей! Я ничего не понимаю. Почему я больше не чувствую той ужасной боли? Моя плоть растягивается, чтобы принять тебя, я чувствую тебя внутри себя, но это не больно. Напротив, это очень приятно.

Он нажал и вошел в нее до конца. Затем снова наклонился к ней и начал жадно целовать ее.

— Двигайся вместе со мной, Джоан, от этого я испытаю еще большее наслаждение. Ведь именно этого ты хочешь?

— О да, — прошептала она и начала двигаться в унисон с ним, сначала неровно, толчками, но вскоре ее тело задвигалось в нужном ритме, уже независимо от ее сознания.

Он продолжал целовать и ласкать ее и двигаться в неистовом ритме, то входя в нее до упора, то частично выходя. Наконец, когда он почувствовал, что не в силах и дальше держать себя в узде, он просунул руку между ней и собой и дотронулся до ее сокровенной плоти.

Он наблюдал за ее лицом, в то время как его пальцы ласкали ее.

Вид у нее был ошеломленный.

— Колин! — тонко вскрикнула она.

— Да, дорогая. Давай встретим это вместе, хорошо?

— Я не понимаю, что происходит, — начала она, затем ее голова откинулась назад, спина выгнулась, и она громко закричала. При этом ее плоть конвульсивно сжалась вокруг его плоти, и он, перестав сдерживаться, взорвался.

Она лежала под ним совершенно неподвижно.

Учащенное дыхание Колина наконец выровнялось, стало медленнее. Он прижал ладонь к ее левой груди — ее сердце все еще колотилось как бешеное. Он улыбнулся во весь рот. Ему хотелось сорваться с кровати и пуститься в пляс.

— Успокойся, — проговорил он и легко-легко коснулся ее губ своими.

Она стала дышать медленнее. Ее тонкая рука чуть приподнялась, потом снова упала. Колину хотелось, чтобы она обняла его, но он решил, что, видно, слишком утомил ее. Приятно сознавать, что твоя жена устала от наслаждения, особенно если перед этим она ожидала, что будет пронзена и измучена.

— Ты вела себя очень мужественно, Джоан, — сказал он проникновенно. — Какое величие души — скрыть от меня свою боль, чтобы заставить меня поверить, будто ты испытываешь наслаждение. Я счастливейший из мужчин — ведь мне досталась такая самоотверженная и благородная жена.

В следующее мгновение он со стоном потирал свою руку.

— Самоотверженная, благородная и злющая, — сказал он со вздохом. — Зачем ты ударила меня?

— Ты обманул меня, чертов шотландец. Нет, черт возьми, не смей по своему обыкновению надменно поднимать одну из твоих окаянных бровей. Ты обманул меня. Ты согласился со мной, что боль будет ужасной. Ты насмехался надо мной, зная все наперед, и я тебя ненавижу!

Колин, не удержавшись, расхохотался и тут же почувствовал, что выходит из нее. Он оборвал смех. Ему не хотелось отделяться от нее. От одной мысли о том, что он слит с ней, от ощущения ее мягкой, жаркой плоти он снова возбудился и погрузился в нее еще глубже. — Нет, эту абсурдную мысль высказала ты сама. Не надо переписывать прошлое, Джоан. Я знаю, когда это было у нас первый раз…

— Первый раз! Ты терзал меня три раза!

— Ну, хорошо. Я поступил плохо и, если ты помнишь, потом просил у тебя прощения. Кроме того, если твоя память не была полностью опустошена недавним вихрем наслаждений, ты вспомнишь, как я говорил тебе, что в дальнейшем тебе уже не будет больно, но ты мне не поверила. Теперь ты знаешь, что я говорил тебе чистую правду. Сегодня утром я сказал тебе, что мужчины — полезные существа. Мы пригодны для защиты — если вы, женщины, позволяете нам защищать себя, — и еще мы годимся для того, чтобы дарить вам наслаждение. Теперь, когда ты узнала о наслаждении, не желаешь ли ты опять заняться любовью?

Она посмотрела на него, кипя от злости. Ее голубые глаза сузились и были похожи на щелки. Она процедила:

— Ладно.

В этот раз он любил ее медленно, и слияние их тел длилось уже дольше. Он был доволен собой. Когда она изогнулась и застонала, он закрыл глаза, чтобы лучше почувствовать невыразимое блаженство удовлетворенной страсти, и, отпустив узду, отдался ему целиком.

— Признайся, Колин, ведь ты посмеивался надо мной, правда? — спросила она спустя некоторое время, переворачиваясь со спины на бок.

— Ну, разве самую малость. И по большей части про себя. Ты была так искренна, так непоколебимо убеждена, что наши тела несовместимы. Да, мне было смешно, но при всем при том я изрядно помучился: видишь ли, я безумно хотел тебя. Кстати, сейчас я, кажется, опять тебя хочу. Ты не против? Впрочем, нет, погоди, ведь тогда в сумме опять получится три раза — пресловутые три раза. Так что подумай хорошенько, прежде чем ответить, Джоан.

— Я не против, — быстро ответила она и приподнялась, чтобы поцеловать его в губы.

На обед они опоздали, а точнее сказать, явились только к самому его концу. Когда они вошли в столовую, Филпот и Рори уже подавали десерт — сладкие пирожки с открытой начинкой из смеси черники и смородины. Филип и Далинг уже поели, и Далей увела их в детскую.

В столовой сидели Серина, оба брата Синджен и их жены. Тетушка Арлет находилась в своей комнате, где ей предстояло оставаться, пока ее брат не пришлет экипаж, чтобы отвезти ее домой.

Дуглас вскинул одну бровь, однако промолчал. Синджен подивилась подобной сдержанности, но тут же сообразила, в чем дело: он пережевывал кусок сладкого пирожка.

Зато Райдер мог выражать свои чувства без помех. Он откинулся на спинку стула, сплел руки на плоском животе, и его голубые глаза насмешливо блеснули.

— Синджен, на твоей хорошенькой мордашке сейчас такое выражение, что у меня руки чешутся прибить Колина. Ты — моя младшая сестренка, юная и неискушенная. Ты просто не имеешь права выглядеть подобным образом и заниматься тем, чем ты, несомненно, сейчас занималась, и притом с большим пылом.

— Умолкни, — сказала Софи и кольнула его руку зубцами своей вилки.

— Но он прав, — поддакнул Дуглас. Он уже проглотил пирожок и приготовился тоже отпустить в адрес Синджен пару-тройку шуток.

— Оставь свое зубоскальство, — сказала Аликс. — Она теперь замужняя дама. Ей давно уже не десять лет.

— Это точно, — заметил Колин, весело улыбаясь своим родственникам, потом поцеловал жену в нос и усадил ее в кресло хозяйки дома.

Быстро пройдя к другому концу стола, он сел, поднял свой бокал с вином и сказал:

— Предлагаю тост. За мою жену, прекрасную и весьма упрямую леди, которая до недавних пор пребывала в таком глубоком заблуждении относительно удела жены, что…

— Колин, замолчи! — закричала Синджен, бросая в него свою столовую ложку. Ложка, однако, не долетела до цели, поскольку длина обеденного стола составляла двенадцать футов, и шлепнулась на полдороге, ударившись о вазу с нарциссами.

Филпот громко прочистил горло, но никто не обратил на него ни малейшего внимания.

Серина вздохнула и, посмотрев сначала на Колина, потом на Синджен, сказала:

— Колин никогда не смотрел так ни на Фиону, ни на меня. По нему сразу видно, что он не только удовлетворил свою мужскую похоть, но и получил нечто большее. Он похож на кота, которому незаслуженно досталось много сливок. По-моему, он по натуре ужасный эгоист, так что я надеюсь, что эти сливки не пойдут ему впрок и его как следует стошнит. Филпот, подай мне, пожалуйста, пирожки.

Филпот с каменным лицом поставил перед ней блюдо с пирожками.

— Я рад, что дела у вас пошли так славно, — удовлетворенно сказал Райдер. — Сестренка, может быть, у тебя есть какое-то колдовское зелье? А не давала ли ты его рецепт Софи? А то она стала такой жадной до утех, такой безжалостной и ненасытной, что мне требуется все мое великодушие, чтобы не отказать ей в ее непомерных притязаниях. Взгляните на меня — перед вами мужчина, который тратит все свои силы на то, чтобы подарить ей еще одного ребенка. Она никогда не оставляет меня в покое. Все время меня изводит. Я спасаюсь от нее только за обеденным столом.

— Сейчас она еще раз ткнет тебя вилкой, если ты не закроешь рот, — сказала Аликс. — Я надеюсь, Софи, что когда ты опять будешь беременна, тебя хотя бы один раз замутит и вырвет, как меня.

— Ну нет, — сказала Софи. — Никогда и ни за что. К тому же я слишком хороший человек, чтобы на меня свалилась эта напасть. Я думаю, все дело в твоем муже, Аликс. Это от него тебя тошнит.

Все три дамы из семейства Шербруков рассмеялись. Дуглас неодобрительно посмотрел на свою невестку. Райдер гордо выпятил грудь.

— Нет и нет. Софи ни дня не будет страдать от этой хвори. Я просто запрещу ей болеть.

Аликс раздумчиво покачала головой и сказала, обращаясь к Софи:

— Иногда я на время забываю, какая они прелесть — наши с тобой мужья. Но когда вспоминаю, то начинаю понимать, что жизнь не просто приятна, а восхитительна. Она даже слаще, чем эти пирожки с черникой и смородиной, которыми объедается Дуглас.

— Вот теперь ты говоришь истинную правду, — одобрительно заметил Дуглас. — Поэтому мне бы не хотелось, чтобы ты нас покидала и со всех ног неслась к тазу, который Филпот поставил в вестибюле.

— Я бы предпочла сменить тему, — сказала Синджен.

— Да, — согласился Райдер, — теперь, когда мы с Дугласом убедились, что ты, Синджен, довольна своим мужем, можно поговорить и о другом. Мы с Дугласом немало думали над всей этой ситуацией, Колин, и нам кажется, что человек, который сказал Роберту Макферсону, что ты убил его сестру, скорее всего сам и есть ее убийца.

— Или сама, — добавила Аликс.

— Верно. Но кому понадобилось убивать Фиону? — спросила Синджен. — И оставлять на краю утеса Колина в бессознательном состоянии, чтобы его легко было обвинить в убийстве, поскольку он ничего не помнил? Это был очень тщательно продуманный план. Серина, ты не знаешь, кто так сильно ненавидел твою сестру? И притом достаточно знал о всяких зельях, которые могли бы отшибить память у Колина?

Серина подняла взгляд от пирожка, который держала в руке, отрешенно улыбнулась, глядя на Синджен, и сказала своим тихим, нежным голосом:

— Фиона была гадкая, вероломная дрянь. Я сама ее ненавидела. И я достаточно хорошо знаю свойства опиума и белены. Я могла бы проделать все это без особого труда.

— О Господи.

— Давайте сделаем следующий шаг, — предложил Дуглас. — Скажите, Серина, а кто ненавидел Колина?

— Его отец. Его брат. Тетя Арлет. Под конец его возненавидела и Фиона, потому что она сильно ревновала его и знала, что он ее не любит. Она ревновала его даже ко мне, но в то время я не прикасалась к тебе, Колин, я была очень осторожна.

Пока она говорила, Колин сидел неподвижно, будто окаменев. Потом медленно положил свою ложку на тарелку. Когда он заговорил, его голос был спокоен, несмотря на боль, которую ему, должно быть, причинили слова Серины.

— Мой отец не испытывал ко мне ненависти, Серина. Я просто был ему безразличен. Следующим графом и лэрдом должен был стать мой брат. А я для отца ничего не значил. Я понимал это, как понимал и то, что это неправильно и несправедливо и что это причиняет мне боль. Это было как если бы у нас с Джоан был сын, а мы бы не обращали на него никакого внимания, потому что Филип родился раньше.

Что до моего брата Малколма, то у него также не было причин меня ненавидеть. Ведь у него было все. Если у кого из нас двоих и были причины для ненависти к другому, то таить злобу должен был бы не он, а я. Теперь об Арлет, моей тетке. Она любила моего отца и ненавидела свою сестру, мою мать. После того как моя мать умерла, она хотела, чтобы отец женился на ней, но он этого не сделал. Что правда, то правда, меня она терпеть не может, а на моего брата только что не молилась, хотя вряд ли она сама понимает почему. Может быть, в самом начале ее неприязнь ко мне была порождена страхом — ведь я тоже был сыном лэрда и в случае смерти Малколма мог унаследовать земли и титул.

— А вот я, Колин, не питаю к тебе ненависти.

— Спасибо, Серина. По правде говоря, я не знаю, какие чувства питала ко мне Фиона перед своей гибелью. Надеюсь, что не ненависть. Сам я никогда не желал ей зла.

— Я никогда не буду ненавидеть тебя, Колин, никогда. Очень жаль, что я не богатая наследница. Будь у меня большое приданое, тебе бы не пришлось уезжать в Лондон и жениться на ней.

— Но я ведь женился, так что нечего об этом и толковать. А ты, моя дорогая, скоро поедешь в Эдинбург и будешь жить там со своим отцом. Ты будешь ездить на светские приемы и балы и встретишь множество интересных, привлекательных мужчин. Вот увидишь, Серина, так для тебя будет лучше.

— Взрослые всегда так говорят, когда хотят оправдаться.

— Но ты ведь тоже взрослая, — вмешалась Синджен. — Неужели тебе хочется и дальше оставаться в замке Вир?

— Нет, не хочется, в этом ты права. Раз Колин не желает быть моим возлюбленным, мне лучше уехать.

С этими словами она встала со своего места, вышла из-за стола, не дожидаясь, когда Рори отодвинет ее стул, и выплыла из комнаты, не обращая ни малейшего внимания на ошеломленное молчание тех, кто в ней оставался.

— Да, Колин, странные у тебя родственники, — сказал Дуглас.

— А как насчет твоей собственной мамочки, Дуглас? — вмешалась Аликс. — Как насчет ее обращения со мной, твоей женой?

— Ну хорошо, Аликс, ты права, — с широкой ухмылкой согласился Дуглас. — Что касается Серины… то я не знаю, Колин. По-моему, она все-таки с чудинкой.

— Да, она такая. Немного не от мира сего. Ей всегда нравилось думать, что она ведьма, и она уже много лет балуется со всякими травами и готовит из них какие-то зелья.

— Однако ты не веришь, что она могла убить собственную сестру. И опоить тебя дурманом, чтобы свалить на тебя свою вину.

— Нет, Джоан, не верю. Но Дуглас прав: Серина в самом деле странная. Она всегда была такой. Но Фиона все равно ее обожала и настояла, чтобы она жила с нами, хотя мне это не очень-то нравилось.

— А она не пыталась поцеловать тебя на глазах своей сестры?

— Нет, Аликс, не пыталась. Это началось после того, как ее сестра умерла. Когда я привез домой Джоан, она стала подстерегать меня за каждой дверью, вешаясь мне на шею.

— Хорошо бы внести в это дело хоть какую-то ясность, — сказал Дуглас.

— Может быть, позвать сюда Далинг и обратиться к ней? — предложила Синджен. — У этой юной особы есть свое твердое мнение по поводу всех и вся.

— Джоан, — сказал Колин, недовольно глядя на нее через стол, — ты почти ничего не съела, и мне это не нравится. Ты должна есть и набираться сил. Филпот, положи ее милости порцию побольше.

Дуглас, Райдер и их жены переглянулись и расхохотались. Колин недоуменно моргнул, а потом, к восторгу и удивлению Синджен, покраснел до ушей.

После стольких недель воздержания любовный пыл Колина был столь велик, что ему не составило труда еще раз потешить жену до отхода ко сну. А Синджен, столь долго пребывавшая в заблуждении и восхищенная наконец-то сделанным открытием, не заставила себя просить.

Потом они оба заснули крепким спокойным сном, однако посреди ночи Синджен вдруг проснулась и широко открыла глаза, ожидая увидеть только темноту, царящую в спальне.

Перед ней, бледно мерцая, в своем парчовом платье, расшитом сотнями поблескивающих жемчужин, стояла Жемчужная Джейн. Она была чем-то сильно расстроена и встревожена — Синджен чувствовала это так же явственно, как видела ее.

— Скорее беги к тете Арлет!

Эти слова прозвучали в сознании Синджен очень ясно и громко, так громко, что она не сразу поняла, почему Колин не проснулся и не вскочил как ошпаренный.

Затем Жемчужная Джейн исчезла, будто ее и не были. Она делала это совсем не так, как Новобрачная Дева, которая пропадала из виду медленно, удаляясь и тая, пока ее силуэт не сливался с ночной тьмой. Нет, Жемчужная Джейн пропала мгновенно — один миг, и ее уже не было. Синджен откинула одеяло к изножью кровати и стала трясти спящего мужа.

— Колин! Колин! — истошно кричала она, натягивая на себя ночную рубашку.

Он проснулся, ничего не понимая.

— Что такое, Джоан? Что случилось?

— Скорее! Что-то неладное произошло с тетей Арлет.

Синджен выбежала из спальни, не задержавшись даже для того, чтобы взять свечу. На это просто не было времени. Пробегая мимо дверей спален своих братьев, она громко позвала их, но не замедлила свой бег.

Добежав до комнаты тетушки Арлет, она распахнула дверь и тут же остановилась, застыв от ужаса. Арлет висела в петле, привязанной к люстре; ее ноги болтались не менее чем в футе от пола.

— Нет! — закричала Синджен.

— О Господи! — раздался голос подоспевшего Колина. Он быстро подхватил ноги Арлет и приподнял ее, чтобы ослабить давление веревки на шею.

Не прошло и нескольких секунд, как в комнату один за другим вбежали Дуглас, Райдер, Аликс и Софи.

Колин, продолжая толкать вверх тело Арлет, крикнул через плечо:

— Дуглас, Райдер, скорее перережьте веревку! Может быть, еще не поздно.

За неимением ножа Дуглас влез на стул и начал развязывать узел, которым веревка была привязана к люстре. Это заняло у него несколько секунд, секунд, которые тянулись как вечность. Колин подхватил падающее тело Арлет, перенес его на кровать и быстро распустил узел на ее горле.

Он прижал пальцы к тому месту на шее, где должен был биться пульс. Потом несколько раз похлопал ее по щекам. Он растер ее руки, ноги, снова похлопал по лицу, потом потряс. Но она не очнулась.

— Она мертва, — сказал он, выпрямляясь. — Боже правый, она мертва!

— Я знала, что она умрет, — сказала стоявшая в дверях Серина. — Водяной, который был любовником твоей матери, убил ее за то, что она рассказала Джоан о тайне твоего происхождения. О да, Колин, твоим отцом был водяной, и вот теперь Арлет получила то, что заслужила, — смерть.

Она повернулась и вышла из комнаты; ее белая ночная рубашка развевалась в такт шагам. Сделав несколько шагов, Серина вдруг остановилась и, оглянувшись, сказала:

— Вообще-то я не верю в эту ерунду про водяного. И не знаю, зачем я все это наговорила. Но мне не жаль, что она умерла. Она была опасна для тебя, Колин.

— О Господи, — проговорила Аликс и лишилась чувств.

Глава 20

— Она не убивала себя, — сказал Колин.

— Но рядом с ней на полу валялась табуретка, — заметила Синджен. — Она явно была отброшена в сторону ударом ноги, как если бы Арлет… — Ее голос пресекся от волнения, и она с трудом проглотила комок в горле, низко опустив голову. Колин обнял ее и крепко прижал к себе.

— Я понимаю, — тихо проговорил он. — Я все понимаю. Подоспей мы на несколько секунд раньше, и возможно, она…

Дуглас поднялся со своего стула и, подойдя к камину, прислонился спиной к каминной полке. В руке у него была чашка наспех сваренного кофе.

— Я тоже считаю, что она не убивала себя, — сказал он. — Я в этом совершенно уверен. Видите ли, я развязывал узел, которым петля была привязана к люстре, и могу твердо сказать, что у этой пожилой женщины просто не могло быть ни сил, ни сноровки, чтобы завязать такой узел.

— Может быть, надо послать Остла за мировым судьей?

— Здешний мировой судья — это я. И я полностью согласен с тем, что говорит Дуглас. У меня есть один вопрос к тебе, Джоан. Почему ты проснулась и как узнала, что надо бежать в комнату Арлет?

— Меня разбудила Жемчужная Джейн. Она сказала, что я должна как можно скорее идти к Арлет. Мы сразу же побежали, Колин, ни ты, ни я ни секунды не колебались. Странно, что Жемчужная Джейн так долго ждала, прежде чем предупредить нас. Возможно, она не хотела, чтобы Арлет выжила; возможно, она хотела, чтобы та понесла наказание за содеянное с Фионой, с тобой, Колин, и со мной. Нам не дано понять, какие побуждения движут призраком.

Дуглас резко оттолкнулся плечами от каминной полки. Лицо его побагровело.

— Черт побери, Синджен, хватит с меня твоих бредней о призраках! Я не намерен их терпеть, во всяком случае, здесь. Дома мне приходится с ними мириться из-за семейной традиции, но здесь — ни за что!

Дискуссия все продолжалась и продолжалась, ей не видно было конца. Синджен чувствовала себя до того усталой и опустошенной, что вскоре перестала принимать в ней участие и просто сидела, слушая, но не слыша, как другие с увлечением высказывают свои точки зрения. А поскольку эти другие были Шербруки и жены Шербруков, у них у всех были свои суждения, в корне отличные от суждений остальных.

В конце концов Софи вдруг задрожала, неловко попятилась и наткнулась на стул. Райдер озабоченно нахмурился и, торопливо подойдя к жене, обнял ее, будто желая защитить. Наклонив голову, он прижался лбом к ее лбу.

— Успокойся, Софи, успокойся. Скажи мне, что с тобой?

— Какая жестокость, Райдер, какая ужасная жестокость. Все это так живо напомнило мне Ямайку. Я ненавижу эти воспоминания. Господи, как же я их ненавижу!

— Я знаю, любимая. Мне жаль, что так получилось. Но сейчас ты со мной, и всегда будешь со мной, и никто никогда больше не причинит тебе зла. Забудь своего мерзавца-дядю, забудь Ямайку.

Говоря это, он обнимал жену и нежно гладил ее по спине.

— Отведи-ка ты лучше Софи в постель, — предложил Дуглас. — Она еле держится на ногах. Собственно, мы все уже совершенно выдохлись.

Райдер молча кивнул.

Через пять минут, когда часы уже показывали четыре утра, Колин сказал:

— Дуглас прав. Мы все уже выдохлись. На сегодня хватит. Поговорим обо всем завтра.

Он притянул Синджен к себе, заключил ее в объятия и прижался щекой к ее виску.

— Кто же убил ее, Колин?

Он чувствовал ее теплое дыхание на своей шее.

— Я не знаю, — ответил он устало. — Господи Боже, я ничего не могу понять! Может быть, она была сообщницей в убийстве Фионы, но это не более чем догадка… А достоверно я ничего не знаю. Господи Иисусе, что за ночь! Пойдем поспим хоть немного!

Как ни странно, утром, за завтраком, они разговаривали очень мало. Колин велел Далей покормить Филипа и Далинг в детской, чтобы не обсуждать ночные ужасы в их присутствии.

Однако все уже было переговорено, и беседа не клеилась.

Серина не принимала в ней участия. Она медленно пережевывала свою овсяную кашу и время от времени задумчиво кивала, как будто вела мысленный разговор сама с собой. «Да, — подумала Синджен, — скорее всего именно это она и делает. Мне никогда не понять Серину, очень уж она странная. Интересно, понимает ли она сама себя?»

Серина, словно почувствовав, что на нее смотрят, подняла взгляд и заговорила, как всегда бесстрастно и безмятежно:

— Жаль, что это была не ты, Джоан. Тогда Колину достались бы все твои деньги и я. Да, жаль. Ты мне, конечно, нравишься, ты очень мила, но все равно жаль.

С этими словами, от которых у Синджен кровь застыла в жилах, Серина встала из-за стола и, одарив всех лучезарной улыбкой, удалилась.

— От нее мороз дерет по коже, — сказала Софи, и ее пробрала дрожь.

— А по-моему, все это пустая болтовня, — не согласилась Аликс. — Думаю, она говорит все эти глупости просто для того, чтобы произвести впечатление. Ей нравится шокировать. Синджен, не обращай на нее внимания. Это были только слова, они ничего не значат.

Колин сказал:

— Я позабочусь о том, чтобы Серина как можно скорее уехала в Эдинбург. Пожалуй, лучше всего будет сейчас же послать Остла с письмом к Роберту Макферсону. Он мог бы сам приехать за сестрой уже сегодня. Ни ему, ни нам незачем медлить.

Роберт Макферсон явился в замок Вир в тот же день вместе с полудюжиной своих людей, вооруженных до зубов.

— Как видишь, среди них нет Элфи, — сказал он Колину, когда тот вышел ему навстречу. — Я повесил его за убийство Дингла.

Сказав это, он соскочил с коня, жестом велел своим людям сделать то же самое и вошел в замок, не забывая следить за тем, чтобы входная дверь оставалась открытой.

— Здесь стало значительно уютнее, — заметил он, затем кивнул стоящей в вестибюле Синджен и сказал: — Я вижу, вы хорошая хозяйка, не так ли?

— О да, — ответила она и подумала, что зря не убила его, когда ей представилась такая возможность. Она ни на йоту не доверяла этому человеку с миловидным лицом и порочным сердцем.

— Я отвезу Серину в Эдинбург. И поговорю с отцом, как и обещал тебе, Колин, хотя должен предупредить тебя, что его разум уже не тот, что прежде.

— Когда я виделся с ним в последний раз, его разум был в полном порядке, — ответил Колин. — Впрочем, было бы куда лучше, если бы ты просто сказал мне, кто нашептал тебе, что я убил твою сестру. Это избавило бы нас обоих от напрасной траты времени.

— Ну нет, — сказал Макферсон, небрежно смахивая с рукава пылинку. — Это бы ничего мне не дало. Ты бы впал в ярость и попытался убить этого человека, а мои сомнения так и остались бы при мне. Нет уж, лучше я поговорю с моим отцом. Ему я назову имя того, кто обвинил тебя, и послушаю, что он на это скажет. Это я сделаю, Колин, но о большем не проси.

— Я не стал бы убивать того, кто наговорил тебе на меня!

— Если бы даже ты сам и не стал, то твоя кровожадная жена точно бы убила.

— Обязательно бы убила, — подтвердила Синджен. — В этом он прав, Колин.

Колин внезапно осознал, что они все стоят в холле. Ему не хотелось принимать Роберта Макферсона в своем доме, но ведь тот явился по его собственному приглашению, чтобы забрать с собой свою сестру. Следовало держаться с ним более или менее вежливо, хотя это вовсе не означало, что надо приглашать его в гостиную и предлагать ему чашку чаю. Нет, они так и останутся здесь, в холле. Чтобы прервать неловкое молчание, Колин сказал:

— Ты, кажется, уже знаком с супругами моих шуринов?

— О да, — сказал Макферсон. — Ни дать ни взять две дикие кошки! Мое почтение, сударыни, — добавил он и склонился перед каждой в низком поклоне. — Ага, вот и их мужья! Какое счастье, что вы оба здесь, джентльмены! Этих двух очаровательных дам следует держать под замком и не выпускать без присмотра.

Он повернулся к Колину:

— В своем письме ты написал, что хочешь, чтобы я немедленно забрал Серину. Могу я спросить, к чему такая спешка?

— Ночью умерла тетя Арлет. Ее повесили в ее собственной спальне.

— Ах вот оно что! Ты заманил меня сюда, чтобы обвинить в убийстве этой старой ведьмы. Хорошо, что я захватил с собой своих людей!

— Не будь дураком, Робби. Все было обставлено так, как будто она удавилась сама, но Дуглас обратил наше внимание на то, что у Арлет не хватило бы сил так туго затянуть узел, которым петля была привязана к люстре. Нет, кто-то ее убил, возможно, тот самый человек, который обвинил меня в убийстве Фионы. Быть может, Арлет была его сообщницей, и он избавился от нее, потому что боялся, что она может проболтаться.

Но Роберт Макферсон только молча посмотрел на Колина и пододвинулся немного ближе к открытым дверям, ближе к своим людям, которые остались на крыльце и ожидали его, готовые в любой момент взяться за оружие.

— Черт возьми, Робби, это означает, что кто-то пробрался в замок и повесил ее!

— Может, в ней все-таки было достаточно силенок, чтобы затянуть тот узел, — заметил на это Робби. — Арлет была крепче, чем казалось на вид.

Колин оставил попытки переубедить его и пошел за Сериной. Когда он вел ее под руку по широкой парадной лестнице, она смотрела на него так пылко, словно он был ее любовником. Словно он был Ромео, а она — Джульеттой.

— Слава Богу, что она уезжает, — шепнула Софи на ухо Синджен. — Не важно, прикидывается она или нет, меня от нее все равно бросает в дрожь.

— Меня тоже, — прошептала Синджен.

— Здравствуй, сестра, — сказал Роберт Макферсон, кивая Серине, и знаком приказал своим слугам взять у Колина два ее чемодана.

— Привет, Робби, — сказала Серина и, встав на цыпочки, поцеловала брата в губы. — Сегодня ты даже красивее, чем был полгода назад. Мне жаль твою будущую жену, братец. Ей придется соперничать с тобой в красоте. Пообещай мне, что, когда мы будем в Эдинбурге, ты не будешь никуда меня сопровождать.

Макферсон с шумом втянул носом воздух, и Синджен на мгновение испугалась, что сейчас он ударит свою сестру. Однако он улыбнулся и непринужденно сказал:

— Не беспокойся, я отращу бороду.

— Я очень рада, что это тебе под силу, — еще раз поддела его Серина.

Потом она повернулась к Колину, провела кончиками пальцев по его щекам и крепко поцеловала его в губы так же, как только что целовала брата.

— Прощай, мой любимый. Жаль, что ты предпочитаешь другую. Жаль, что она мила и добра. Но я рада, что ты женился на ней, потому что она богатая наследница.

Не сказав больше ни слова, Серина прошла мимо своего брата и вышла за дверь.

Колин кивнул Роберту Макферсону и вместе с ним вышел на крыльцо. День был хмурый и прохладный. Колин смотрел, как Серина садится на лошадь, как один из людей Робби приторачивает к своему седлу ее чемоданы. Потом все, кого привел с собой Робби Макферсон, сели на коней и поехали прочь от замка Вир по длинной, обсаженной деревьями дороге для экипажей.

— Приезжай после того, как поговоришь с отцом, — крикнул Колин вслед Робби Макферсону.

— Не сомневайся, мы с тобой еще встретимся, — громко крикнул Макферсон, оглянувшись через плечо.

— По правде говоря, — сказал Колин жене, входя обратно в холл, — я тоже рад, что женился на наследнице, особенно — на такой наследнице.

Синджен заставила себя улыбнуться ему. Колин пытался хоть немного поднять им всем настроение, но это было нелегко.

Софи потерла руки.

— Теперь, — сказала она, — нам надо заняться разгадыванием этой тайны. Синджен, я хочу еще раз послушать рассказ про Жемчужную Джейн. Как ты думаешь, почему она явилась тебе и сообщила про тетю Арлет?

Дуглас повернулся на каблуках и торопливо вышел из замка.

— Покатаюсь-ка я лучше верхом, — бросил он на ходу изумленной жене. — Вернусь тогда, когда вы перестанете нести чушь про призраки.

— Бедный Дуглас, — сказал Райдер. — Раз сказав, что приведений не существуют, он вынужден отстаивать эту точку зрения. Такой уж он человек.

— Я знаю, — вздохнула Аликс. — Я могу уговорить его сделать почти все, но даже мне не под силу заставить его признать существование Новобрачной Девы. Однако вернемся к делу. Софи права — мы должны разгадать тайну убийства Арлет.

— Все было бы значительно проще, — сказал Колин, — если бы все входы в замок запирались каждую ночь. Но это не так. Всякий, кто хоть немного знаком с замком, может свободно войти в него и пробраться к любой комнате.

Они разговаривали и спорили, пока их не прервали Филип и Далинг, вошедшие в гостиную. Лица детей были бледны — они только что узнали, что тетушка Арлет умерла.

— Идите сюда, — сказал Колин. Он притянул детей к себе, обнял их. — Все будет хорошо. Мы найдем убийцу. Я умный. Ваши дяди и тети тоже умные. Даже ваша мачеха иногда приходит к правильным выводам, если ее слегка подтолкнуть. Все будет хорошо.

Он долго обнимал их, прижимая к себе. Потом Далинг подняла голову и сказала:

— Папа, пусти меня. Я нужна Синджен.

Далинг заснула на коленях Синджен. Филип встал с ней рядом. «Мой защитник», — подумала она и улыбнулась ему с любовью.

На следующий день за телом тетушки Арлет приехал ее брат Йэн Макгрегор. Если известие о том, что ее убили в собственной спальне, и удивило его или огорчило, то он сумел хорошо скрыть свои чувства. Очень скоро стало очевидно, что он хочет только одного — как можно быстрее покинуть замок Вир. Он не желает ни во что впутываться, сказал он, ведь у него как-никак жена и семеро детей. Он заявил это с таким самодовольным, ханжеским видом, что Синджен захотелось его ударить. Он не может мешкать здесь, пояснил он, потому что у него нет времени. Ему надо возвращаться домой. Арлет он похоронит, это его долг, но распутывать тайну ее смерти не его дело. Пусть Колин сам этим занимается, коль скоро с ней расправились в его доме. Что греха таить, она всегда была со странностями. Всегда зарилась на то, что принадлежало ее сестре. Конечно, прискорбно, что ее лишили жизни, но жизнь — это вообще юдоль скорби.

Перед отъездом Йэн Макгрегор сказал Синджен:

— Надеюсь, что вы не умрете насильственной смертью, как бедняжка Фиона, впрочем, теперь это, пожалуй, не так уж важно — ведь Колин уже сочетался с вами законным браком и положил в карман ваши деньги.

Он взгромоздился на лошадь и затрусил прочь рядом с открытой повозкой, на которой лежал гроб тетушки Арлет, покрытый черным одеялом.

— Он мой дядя, — пробормотал Колин, говоря скорее сам с собой, чем с остальными. — Он мой родной дядя, а я ни разу не видел его с тех пор, как мне минуло пять лет. Он женат в четвертый раз, и детей у него не семеро, а куда больше. Семеро у него только от этой, четвертой жены. Все его жены умерли от того, что рожали слишком много и слишком часто, и после смерти каждой он немедленно женился на следующей и загонял ее в гроб тем же способом, что и предыдущую. Гнусный, презренный тип.

Никто не стал с ним спорить.

— А ты немного похож на него, Колин, — заметил Дуглас. — Странно: он такой красавец и вместе с тем такой подлец.

Синджен порывисто обернулась и прижалась к груди мужа.

— Что мы будем теперь делать?

— Меня беспокоит, что кто-то смог проникнуть в замок и убить тетю Арлет. Это не могла быть Серина, во всяком случае, я хочу на это надеяться.

— Серина бы с этим не справилась, — твердо сказал Дуглас. — Прошлой ночью я внимательно посмотрел на ее руки. Они у нее костлявые, немускулистые. Синджен смогла бы одолеть тетю Арлет и затянуть узел, а Серина — нет.

Колину это замечание пришлось не по вкусу. Он недовольно посмотрел на Дугласа, но граф Нортклифф только невозмутимо пожал плечами.

— Это правда, Колин, — сказала Синджен, — я очень сильная.

— Я знаю, — ответил Колин и со вздохом поцеловал ее в лоб.

Синджен сидела на куче соломы и играла с котятами, которых конюшенная кошка по кличке Том родила четыре недели назад в третьем стойле, по счастью, пустовавшем. Она слышала, как Крокер разговаривает с Остлом, как Фанни всхрапывает в своем стойле, вероятно, требуя, чтобы ей принесли еще сена.

Она устала, все ее чувства притупились, хотя где-то в глубине души по-прежнему таился страх. Колин был в замке; он беседовал о чем-то со своим управляющим, мистером Ситоном. Райдер и Дуглас работали вместе с арендаторами.

— Физический труд успокаивающе действует на мой мозг, — объяснил Райдер Софи, когда та спросила, зачем ему это понадобилось.

— Дуглас тоже захотел размяться и попотеть, — сказала Аликс. — Это от ощущения своего бессилия. После убийства тети Арлет прошло уже два дня, а мы так и не узнали, кто это сделал.

Синджен оставила общество своих невесток, которые, обсуждая своих мужей, обходили замок и внимательно проверяли каждую дверь, пытаясь таким образом найти разгадку гибели Арлет. Ей хотелось побыть одной в таком месте, где ее никто не потревожит. Игры котят успокаивали ее. Неугомонные создания: лезут и лезут ей на колени. Вот и сейчас два котенка карабкаются вверх, мурлыча и цепляясь коготками за ее юбки.

Она рассеянно погладила их. Голос Остла, похоже, удалялся, она едва различала его. Кажется, он что-то ей сказал? Нет, наверняка почудилось. Голос Крокера тоже звучал неясно. Фанни опять всхрапнула, но Синджен ее уже почти не слышала. Ее совсем разморило, и она уснула.

Дремала она недолго. Когда она проснулась, котята мирно спали у нее на коленях. Солнце стояло высоко в небе и ярко светило в большое окно конюшни. Рядом с Синджен сидел на корточках кузен Макдуф.

— Привет! Какой приятный сюрприз. Сейчас я встану и поздороваюсь с вами как следует.

— О нет, Синджен, сейчас вам нельзя двигаться. Пожалейте котят. Славные малютки, не правда ли? Лежите, лежите. Не вставайте!

— Ну, ладно, — сказала Синджен и зевнула. — За последние дни столько всего произошло, и мне захотелось отвлечься и немного побыть одной. Вы видели Колина? Слышали, что случилось с тетушкой Арлет? Вы приехали, чтобы помочь нам?

— О да, — сказал он.

Наклонившись, он осторожно убрал спящих котят с ее колен и положил их на старое одеяло.

— Вот так, — сказал он и, размахнувшись, ударил ее кулаком в челюсть.

Колин обвел взглядом гостиную. День уже клонился к вечеру, и все собрались на чаепитие.

— А где Джоан? — спросил он.

— Последний раз я говорила с ней после ленча, — сказала Софи. — И Аликс тоже. Потом мы с Аликс весь день были вместе, а ее больше не видели.

— Мы искали улики и пытались найти дверь, через которую убийца проник в замок. Но так и не нашли ни улик, ни двери.

Софи бросила в Аликс булочкой.

— Какая же ты упрямая, Аликс! Дверь мы все-таки нашли. Это маленькая дверца рядом с кухней. Я уверена, что ее взломали, но Аликс утверждает, что никакого взлома не было, просто эта дверь очень старая и ее невозможно открыть без применения силы.

— Я осмотрю ее, — сказал Колин. — Спасибо вам обеим за то, что стараетесь помочь.

— Но куда же подевалась Синджен? — недоуменно спросил Райдер.

Письмо, содержащее ответ на этот вопрос, принес маленький сын одного из арендаторов.

— Погоди, не уходи, — велел ему Колин, вскрывая конверт. Прочитав письмо, он побледнел. И выругался.

Потом он начал расспрашивать мальчика, но тот почти ничего не знал. Письмо ему дал какой-то джентльмен. На нем была шляпа, надвинутая до бровей, а лицо было до самых ушей закрыто шарфом. Пожалуй, в нем все-таки было что-то знакомое, но мальчик не смог сказать, что именно. Он все время сидел на коне, и когда передавал письмо, не спешился.

Колин вернулся из прихожей в гостиную и протянул письмо Дугласу.

— О Господи, в это невозможно поверить!

Поднялся шум, все взволнованно заговорили, перебивая друг друга. В конце концов письмо попало к Райдеру, и он прочел его вслух:

«Лорд Эшбернхем!

Ваша жена находится в моих руках. Если вы не заплатите мне пятьдесят тысяч фунтов, я убью ее. Я даю вам два дня, чтобы доставить деньги из Эдинбурга. Предлагаю вам выехать немедленно. Я буду за вами наблюдать. После того как вы вернетесь в замок Вир с деньгами, я свяжусь с вами опять».

— Тысяча чертей, — пробормотала Аликс. Несколько секунд спустя в гостиную вошел Филпот и сообщил, что один из конюхов только что обнаружил Крокера и Остла в помещении, где хранится сбруя. Кто-то связал их и заткнул им рты. Ни тот, ни другой понятия не имеют, кто напал на них. По их словам, они сидели и разговаривали, когда кто-то неожиданно оглушил их ударами по голове.

Колин повернулся и быстро зашагал к двери.

Дуглас схватил его за руку.

— Куда ты собрался?

— В Эдинбург за этими проклятыми деньгами.

— Погоди, Колин, — медленно проговорил Райдер, поглаживая подбородок своими длинными пальцами. — Нам надо кое-что обсудить. По-моему, у меня есть недурной план. Пойдем обмозгуем детали.

Софи вскочила на ноги как ужаленная.

— Ну нет! Обсуждать свой план будете вместе с нами. Мы приехали сюда, чтобы помочь Синджен, и не позволим вам держать нас в неведении.

— Правильно! — вскричала Аликс и, схватившись за живот, бросилась в угол гостиной, где Филпот предусмотрительно поставил таз.

Со своего наблюдательного поста Макдуф видел, как рано поутру Колин выехал из замка Вир и поскакал в сторону Эдинбурга. Он ехал на своем огромном жеребце по кличке Гулливер. Хороший конь, быстрый как ветер. Поначалу Макдуф предполагал, что Колин отправится в путь сразу по получении письма, но потом рассудил, что этот брак Колину не в радость. Он женился на Джоан Шербрук только из-за ее денег. Так ради чего ему торопиться? Не все ли ему равно, будет она убита или нет?

Но конечно же, его честь требует, чтобы он ее все-таки выкупил.

Колин выехал из замка один. Макдуф довольно потер руки. Если все пройдет гладко, Колин вернется в замок Вир уже сегодня вечером и привезет с собой деньги.

Сначала Макдуф решил подождать с отправкой второго письма до следующего утра. Пусть ее родня проведет ночь, терзаясь страхом за нее. Но что-то подтолкнуло его закончить все побыстрее. В сущности говоря, ему незачем затягивать эту историю.

Он стал ждать, не выедет ли из замка один из братьев его пленницы, но массивные парадные двери оставались закрытыми. Он подождал еще час, после чего, вполне уверившись, что ничего не затевается, сел на своего коня и вернулся в хижину, где была спрятана Синджен.

Макдуф не подозревал, что его заметили. Его высмотрел Джеми, самый младший из дюжины мальчишек, сыновей арендаторов, которых расставили вокруг замка на некотором отдалении, чтобы они, спрятавшись в укромных местах, наблюдали за окрестностями.

Обнаружив похитителя, Джеми поспешил к лэрду, причем в замок он проник через тот самый черный ход рядом с кухней, которым, по твердому мнению Софи, воспользовался убийца.

Колин сидел в кухне с кружкой крепкого черного кофе в руке и ждал донесений.

— Я его видел, милорд. Это ваш кузен, такой здоровый, рыжий. Вы называли его Макдуфом.

Колин побледнел. Райдер положил руку ему на плечо.

— Кто такой этот Макдуф, Колин?

— Мой кузен. Дуглас встречался с ним в Лондоне. О Господи, Райдер, почему, почему он это сделал? Я ничего не понимаю.

Райдер дал Джеми гинею. Джеми раскрыл рот, ошеломленно охнул и с чувством сказал:

— Спасибо, милорд, спасибо! Моя мать будет молиться о вас, уж как будет!

Колин встал.

— А теперь, Джеми, — сказал он, — отведи нас туда, где ты его видел.

Часом позже Дуглас проскользнул в замок через черный ход, находящийся рядом с кухней. Его глаза блестели от едва сдерживаемого возбуждения. Встретившись взглядом с женой, он увидел, что она тоже до крайности взбудоражена и с трудом держит себя в руках.

— По-моему, Аликс, мы с тобой испытываем одинаковые чувства. Я прав?

— О да. Но скоро этот Макдуф будет в наших руках, и тогда все закончится. Ты помнишь его, Дуглас? Это тот самый симпатичный великан, который заходил к Колину в Лондоне. Колин совершенно потрясен. Он не может понять, почему Макдуф это сделал.

— Боже правый!

— Вот именно. Такой удар! Колин и Райдер вместе с мальчуганом, который его заметил, поехали туда, где он, судя по всему, должен скрываться.

— Скоро мы поймаем этого субъекта, убийцу Арлет и Фионы. Интересно, зачем ему все это понадобилось?

Аликс недоуменно покачала головой:

— Я не знаю, Дуглас. И Колин тоже не знает. А вот Софи, та, как и следовало ожидать, утверждает, что заподозрила бы его немедля, если бы была в Лондоне вместе с нами, когда он заезжал в наш дом.

Дуглас рассмеялся.

Когда в семь часов вечера Дуглас подъезжал обратно к замку Вир, он знал, что Макдуф наблюдает за ним, и знал откуда. Поэтому он ни разу не повернул лица в сторону темнеющего неподалеку густого ельника. Он, однако, постарался, чтобы похититель увидел пухлый кожаный мешок, притороченный к его седлу. Дай Бог, чтобы этот мерзавец Макдуф не заметил, что Гулливер нисколько не вспотел, хотя за день ему пришлось доскакать до Эдинбурга и обратно. По правде сказать, сегодня Гулливер скакал совсем недолго — что-то около десяти минут, но и этого времени Дугласу хватило, чтобы оценить его по достоинству. Бесподобный конь! Интересно, не согласится ли Колин продать его?

Полчаса спустя Филпот подобрал письмо, подброшенное на парадное крыльцо. Он вскрыл его и прочитал. Дочитав до конца, он довольно улыбнулся.

Весело насвистывая, Макдуф остановил коня возле заброшенной хижины, полускрытой низко нависшими ветвями больших елей. Хижина стояла на восточном берегу Кауэльского болота, и всего в нескольких шагах от нее начиналась топь. Здесь было сыро, в воздухе стоял мерзкий запах гниющих растений и стоячей воды. Хижина была полуразрушена, ее крыша грозила обвалиться в любую минуту. Когда-то здесь долгие годы жил старый отшельник. Говорили, что однажды ночью в сильную бурю он просто отправился прямиком в болото и сгинул. Шагая, он будто бы распевал во все горло о том, что идет к Богу.

В хижине было одно-единственное окно, рама и стекло из которого были давным-давно украдены. Теперь оконный проем был забит досками, но даже они успели отсыреть и едва держались, а одна была почти полностью оторвана и, скрипя, болталась на последнем гвозде.

Макдуф снял перчатки и, широко шагая, вошел в единственную комнату хижины. Здесь, на земляном полу, стояли кровать с веревочной сеткой, стол и два стула, к одному из которых была привязана Синджен. Стол и стулья Макдуф привез сюда сам. Ему не хотелось вкушать пищу, сидя на земляном полу. А то, что останется от его трапез, доедят крысы. Надо полагать, они составили Синджен отличную компанию, пока его не было.

Синджен устремила взгляд на вошедшего великана. Он был явно весьма доволен собой, проклятый! На мгновение она закрыла глаза и представила Колина и своих братьев. Они найдут ее. Она не сомневалась в этом ни секунды. Однако ей и в голову не пришло смиренно дожидаться возвращения своего похитителя, не пытаясь освободиться самой. И теперь она была уже почти готова.

— Ждать осталось недолго, — сказал Макдуф и, сев на стул, удовлетворенно потер свои громадные руки. Стул угрожающе заскрипел под его тяжестью. Он хрустнул костяшками пальцев, еще раз резко разорвав тишину. Затем, открыв пакет из оберточной бумаги, вынул оттуда буханку хлеба, отломил от нее огромный кусок и принялся его уплетать. — Да, ждать уже осталось недолго, — повторил он с набитым ртом. — Я только что видел, как Колин вернулся из Эдинбурга. Я оставил ему письмо на крыльце. Не было смысла ждать до утра. Возможно, он все-таки хочет получить вас обратно живой, моя дорогая, почем знать?

— Он человек чести, — сказала Синджен, придав своему тону нарочитую безучастность. Она была не глупа и боялась Макдуфа.

Макдуф хрюкнул и проглотил хлеб, который был у него во рту. Потом откусил еще, еще, пока не съел всю буханку. У Синджен живот подвело от голода. Но этому мерзавцу явно было все равно, что она голодна.

Ей вдруг пришла в голову странная мысль: а что, если получив выкуп, он не отпустит ее, как обещал, а убьет?

— Я хочу есть, — сказал она, жадно глядя на второй пакет с едой.

— Увы. Я мужчина крупный, есть мне надо много, так что еды здесь хватит только на меня. Может, ее останется немного и для крыс, но не для вас. Увы.

Синджен смотрела, как он ест, пока оба пакета не опустели. Он смял их в ком и бросил в дальний угол. Теперь в комнате пахло ветчиной и свежим хлебом.

— Если крысам захочется полакомиться крошками, им придется сначала прогрызть пакеты, — сказал Макдуф и засмеялся.

«Ну вот я почти и освободила руки», — подумала Синджен. Макдуф встал и потянулся. Его поднятые над головой руки касались покосившейся крыши хижины.

— Может быть, вы все-таки расскажете мне, почему вы это сделали?

Он бросил взгляд на синяк на ее подбородке, в том месте, куда он ударил ее вчера днем.

— Когда вы задали мне этот вопрос вчера вечером, мне захотелось еще раз вас ударить. — Он сжал правую ручищу в кулак и потер им ладонь левой. — Да-а, теперь вы не очень-то похожи на важную леди, моя дорогая графиня Эшбернхем. Скорее вы выглядите как грязная растрепанная потаскуха из Сохо.

— Вы боитесь ответить на мой вопрос? Может быть, вы полагаете, что я могу каким-то образом освободиться и убить вас? Неужели вы боитесь меня?

Он откинул голову назад и расхохотался.

Синджен ждала. Хоть бы он не ударил ее опять. У нее до сих пор ужасно болела челюсть. Хоть бы ему не пришло в голову убить ее прямо сейчас.

— Стало быть, вы хотите заставить меня говорить с помощью подковырок и колкостей? Ну что ж, почему бы и нет? Вы отнюдь не дура, Синджен. Вы отлично понимаете, что я могу легко прикончить и вас, и Колина. Фионе до вас было далеко. Да, я расскажу вам. Вреда от этого не будет, к тому же надо как-то убить время.

Макдуф снова потянулся, потом прошелся по тесной комнатушке.

— Что за гнусное место, — сказал он, говоря скорее сам с собой, чем с ней.

Она ждала, продолжая распутывать узлы на связанных сзади руках.

— Колин — ублюдок, — бросил он отрывисто и широко ухмыльнулся, глядя на Синджен. — Да, да, настоящий незаконнорожденный ублюдок, поскольку его мать была шлюхой и спала с другим мужчиной. Арлет об этом знала, но молчала. После того как мать Колина умерла, она тешила себя надеждой самой выйти за графа и боялась, что, если расскажет ему правду, он на нее обозлится. Вот поэтому она сочинила эту сказочку о матери Колина и ее любовнике-водяном. Как же, водяной! Это был мужчина из плоти и крови, с членом из плоти и крови. Однако старый граф не женился на Арлет. Он стал с ней спать, но не более того. Потом он умер, и следующим графом стал Малколм. Арлет обожала Малколма, хотя никто из нас не понимал — за какие заслуги. Малколм был дрянной человечишка, мелочный, подлый. Иногда он бывал очень жестоким. Но потом он тоже помер и отправился в ад, где ему было самое место, а титул графа Эшбернхема перешел к Колину.

Но как я уже говорил, Колин — незаконнорожденный. Поэтому графом должен был стать не он, а я. Именно я должен был унаследовать замок Вир. Когда Малколм умер, Арлет чуть с ума не сошла от горя. Она пообещала передать мне доказательства незаконнорожденности Колина, старая ведьма. Тогда Колин был бы лишен всех прав на титул и поместье и графом Эшбернхемом стал бы я.

Синджен застыла на своем стуле. Она сидела не шевелясь и даже не моргая. Рассказывая, Макдуф так распалился, что казалось, еще немного — и он взбесится, утратит всякое самообладание. Никогда еще Синджен не испытывала такого страха.

Однако Макдуфу, похоже, удалось взять себя в руки. На его лице обильно выступил пот. Когда он заговорил снова, голос его зазвучал по-иному — немного монотонно, как будто он произносил вслух некий заученный текст, который до сих пор часто повторял про себя. Быть может, это было оправдание, которым он заглушал совесть.

— Арлет попыталась уморить вас, когда вы простудились. Это была ее месть Колину за то, что он жив, а ее любимый Малколм умер. Но вы, как на грех, все-таки выжили. Тогда эта старая карга вдруг почувствовала угрызения совести. Подумать только — после стольких лет! Я убил ее, потому что она заартачилась и отказалась отдать мне доказательство того, что Колин — не сын старого графа. Мне хотелось просто переломить ее костлявую шею, но потом я решил сделать по-другому. Я рассудил, что если вы поверите, будто она сама удавилась в петле, то поверите и в то, что это она убила Фиону.

— Вы слишком туго завязали узлы на люстре. У нее не хватило бы силы так затянуть их.

Он пожал плечами.

— Теперь это уже не важно. Скоро я получу свои пятьдесят тысяч фунтов и, вероятно, уеду в Америку. Там я буду богатым человеком. Я решил не убивать ни вас, ни Колина, если только вы сами не вынудите меня к этому. Впрочем, не знаю — может быть, я все-таки захочу вас убить. Хотя, надо признаться, у меня нет особых причин желать вам смерти. Я никогда не испытывал ненависти ни к вам, ни к нему. Просто убийство возбуждает и пьянит меня — в эти драгоценные мгновения я чувствую блаженство.

— Это вы убили Фиону?

Он кивнул, и его лицо вдруг приняло мечтательное выражение.

— Может быть, мне все-таки стоит убить Колина. Он всегда обладал тем, что хотел иметь я, хотя сам он об этом и не догадывался. Фиона была без ума от него, а ему на нее было наплевать. Она изводила его своей вечной ревностью. Стоило ему хотя бы взглянуть на другую женщину, как она тут же устраивала ему сцену и орала как помешанная. До замка Вир ей не было никакого дела, до его обитателей — тоже. Она думала только о Колине, о нем одном. Она хотела, чтобы он не отходил от нее ни на шаг, чтобы был при ней неотлучно, как комнатная собачка. Ему следовало задать ей трепку, это бы ее образумило, но он ее и пальцем не тронул. Просто отдалился от нее, вот и все. А я все это время желал ее, любил ее, но она меня отвергала. Да, Арлет дала мне снадобье, чтобы я подсыпал его Колину в эль. После того как и старый граф, и Малколм сошли в могилу, ей было уже никого не жалко; она бы охотно помогла отправиться на тот свет всем обитателям замка Вир. Колин выпил свой эль и свалился замертво. После этого я сломал Фионе ее нежную, белую шейку и сбросил ее с утеса. Она умоляла меня пощадить ее, клялась, что будет любить одного меня, но я ей не поверил. Может быть, на какое-то мгновение во мне и зажглось желание, но потом я почувствовал это странное сладкое возбуждение. Приступив к убийству, я уже не мог остановиться. Я действовал очень артистично. Бесчувственное тело Колина я уложил там же, на самом краю утеса. Если бы мне сопутствовала удача, он бы свалился вниз. Или его бы повесили за убийство. Но мне не повезло.

Внезапно он замолчал, как будто у него иссякли слова. Но Синджен хотелось узнать все.

— Это вы подослали к нему убийцу в Лондоне? — спросила она.

— Да, я, но у этого болвана ничего не вышло. Если бы Колин умер в Лондоне, вдалеке от Шотландии, мне было бы проще уладить дело с наследством, но он, черт бы его побрал, остался жив. Потом я пришел навестить моего дражайшего кузена и обнаружил, что он очень удобно устроился в доме графа Нортклиффа. Там мне его было не достать, но я не сидел сложа руки. Когда я отправил анонимное письмо, в котором обвинил Колина в убийстве Фионы, ваш брат повел себя именно так, как я рассчитывал. Но вы, Синджен, спутали мне все карты. Взяли и увезли своего дорогого жениха из Лондона, так что ни ваша семья, ни я уже ничего не могли с ним сделать. Колин во всех своих бедах винил Роберта Макферсона, хотя Робби был виновен только в том, что украл у него несколько овец и прикончил пару-тройку арендаторов. Он попробовал было подстрелить Колина в Эдинбурге, но даже тут осрамился: вместо него попал в вас. Никудышный малый этот Робби. Вообразил из себя бог знает кого — и все потому, что у него такая смазливая девичья мордашка. Вот он и решил, что если покажет всем, какой он свирепый, то люди перестанут обращать внимание на его лицо. Я сказал ему, что Колин убил Фиону, и он мне поверил, потому что кое в чем я ему не соврал: я сказал, что любил его сестру. И поэтому, мол, мне невмоготу терпеть, что Колин остался безнаказанным. Мне не составило большого труда убедить этого идиота, что отомстить за смерть сестры — его святой долг.

Макдуф зевнул.

— Все. Больше я не хочу говорить. Я и так рассказал вам слишком много. А если у вас остались еще какие-то вопросы, моя дорогая Синджен, обратитесь с ними к Господу Богу, когда вы попадете в рай — если, конечно, я все-таки решу вас туда отправить. Пожалуй, такое решение полагается принимать на свежую голову, так что я сейчас малость вздремну. А может, и не малость — это уж как получится. А вы, моя дорогая, пока расслабьтесь и послушайте, как жуют крысы. Я постараюсь не храпеть.

Он расстелил на земляном полу несколько одеял и улегся на них, стараясь при этом, чтобы его одежда не коснулась утоптанной земли. Теперь он не мог видеть, что делает его пленница, потому что сразу же повернулся к ней спиной.

Синджен дала ему двадцать минут, чтобы заснуть, хотя для того, чтобы окончательно освободить руки, ей хватило и десяти. Ее запястья были стерты до крови, но она не обращала внимания на боль. Скоро, очень скоро она сбежит.

Глава 21

Он и в самом деле не храпел, проклятый мерзавец. Если бы он захрапел, она была бы уверена, что он действительно спит.

Но ждать больше нельзя. Если он только притворяется спящим, чтобы поймать ее, что ж, ничего не поделаешь. Так или иначе она все равно попытается сбежать. Синджен медленно нагнулась и начала развязывать узлы, которыми была стянута веревка на ее лодыжках. Узлы были тугие, и с ними пришлось повозиться. К тому времени когда она в конце концов освободила ноги, крысы уже успели прогрызть брошенные в угол пакеты из-под провизии и сжевать все объедки.

Наконец-то она была свободна! Она встала на ноги — тихо, очень-очень тихо — и тут же упала обратно на стул. Ноги не держали ее. Она принялась растирать икры и лодыжки, не спуская при этом глаз с лежащего на боку Макдуфа. Внезапно он пошевелился. У нее занялось дыхание. Он перевернулся на спину.

О Господи, не допусти, чтобы он проснулся!

Она снова попыталась встать. На сей раз это ей удалось, и она медленно двинулась к двери.

Где-то рядом громко пискнула крыса. Синджен застыла на месте.

Макдуф опять шевельнулся и застонал во сне.

Пальцы Синджен стиснули дверную ручку. Она потянула ее на себя — дверь не шелохнулась. Она потянула ручку сильнее, потом стала трясти ее.

Дверь оглушительно заскрипела. Макдуф рывком сел.

— Ах ты сучка! — взревел он и вскочил на ноги.

Ужас придал Синджен сил. Она еще раз рванула дверь, та распахнулась, и Синджен выбежала в ночь. Благодарение Господу за эту непроглядную, зловонную тьму! Внезапно почва под ее ногами стала мягкой, потом топкой, пропитанной влагой. Она громко хлюпала под ее туфельками. Потом ноги Синджен стали при каждом шаге проваливаться по щиколотку, жидкая грязь липла к ее юбкам, тянула ее вниз. Смрад становился все сильнее, вокруг слышались странные звуки, издаваемые какими-то неведомыми существами, невидимыми обитателями трясины.

Макдуф гнался за ней по пятам, крича во все горло:

— Ты глупая сучка! Вернись, а то утонешь в болоте! Я же говорил, что вряд ли тебя убью! Вернись, мне нужны от тебя только деньги — потом я тебя отпущу! Посуди сама — ведь мне не сойдет с рук, если я убью столько народу: тебя, Колина и, может быть, еще и твоих братьев! Не будь дурой, вернись!

«Ну нет, — думала Синджен, — ну нет!» Он был где-то рядом, она слышала, как он с хрустом продирается сквозь какие-то ветки. На мгновение она обернулась и тут же с размаху налетела на дерево. От удара у нее зазвенело в голове, и она едва не упала. Чтобы прийти в себя, она обхватила проклятое дерево руками. Оно склонялось к черной, дышащей гнилыми испарениями воде, и ствол у него был скользкий, будто покрытый какой-то гадкой слизью. Внезапно Синджен осознала, что топкая грязь засасывает ее все глубже и глубже. Она изо всех сил схватилась за ствол дерева и попыталась вытащить ноги. Это ей не удалось. Она погружалась в трясину, вонючая жижа обхватила ее ноги уже до самых колен. Все ее усилия оказались тщетными. Ей не спастись: или ее поглотит трясина, или убьет Макдуф. Но почему же он сам не тонет, почему не идет камнем ко дну? Ведь он в три раза тяжелее ее, так какого же черта он до сих пор не увяз?

— О Господи, вот ты где, безмозглая дрянь! Мне следовало бы оставить тебя здесь, чтобы тебя засосало болото!

Макдуф легко выдернул ее из трясины и без колебаний перекинул через плечо.

— Если опять начнешь ерепениться, я еще раз приложу тебя кулаком, понятно?

Синджен задыхалась, ее лицо больно билось о его спину. К горлу подступила тошнота, но она сделала над собой усилие, сглотнула и сдержала позыв. Черт побери, она так старалась убежать от него — и все напрасно!

Неожиданно кто-то резко сдернул ее с плеча Макдуфа. Мгновение — и она ничком растянулась на земле. Из темноты раздался голос Колина, в нем звучала холодная ярость:

— Ну все, проклятый ублюдок, теперь тебе не уйти.

Синджен быстро перекатилась на спину. Ее глаза уже привыкли к темноте, и она смогла увидеть Колина, который стоял рядом, наставив на Макдуфа пистолет. Слава Богу, что он не стал с ним драться. Если бы они сцепились, Макдуф с его силищей смог бы сломать ему спину. Внезапно Синджен различила еще фигуры — здесь были и оба ее брата, и Аликс, и Софи. Они стояли полукругом, неподвижные, как статуи. И каждый держал в руке пистолет.

Колин упал на колени, обнял жену, приподнял ее и прижал к своей груди.

— Синджен, с тобой все в порядке?

Она в изумлении уставилась на него.

— Как ты назвал меня?

— Я спросил, все ли с тобой в порядке, черт возьми. Ты такая грязная!

— Ну еще бы. Колин, ты назвал меня Синджен.

— Я просто оговорился от волнения. А теперь, кузен Макдуф, мы все войдем в эту хибару, и ты ответишь мне на два-три вопроса.

— Убирайся к дьяволу, дьявольское ты отродье! Как ты здесь очутился? Я же сам видел, как ты ускакал на Гулливере в Эдинбург и как вернулся с деньгами. Я сам видел! Ты не мог знать, что я здесь!

Ему ответил Дуглас:

— Вы видели не его, а меня. А узнать, где вы скрываетесь, было проще простого. Мы расставили вокруг замка мальчишек и велели им смотреть в оба. Джеми заметил вас и узнал. После этого мы легко вас обнаружили.

Макдуф ошеломленно посмотрел на Дугласа, потом опять повернулся к Колину:

— Я бы не стал убивать ни Синджен, ни тебя. Я просто хотел уехать подальше. Послушай, Колин, мой отец оставил мне очень мало денег. А ты, после того как женился на ней, мог позволить себе заплатить мне пятьдесят тысяч фунтов. Я хотел получить только часть ее богатства. Я… Во всем была виновата тетя Арлет.

— Ты убил ее, — перебил Колин. Голос его дрожал от гнева и горечи. — Бог ты мой, а я так тебе доверял! Всю жизнь я верил тебе, считал тебя своим другом.

— Я и был им. Но многое изменилось. Мы выросли, стали мужчинами…

Он потупил глаза, уставился на свои ноги, потом вдруг с диким воплем бросился на Колина, схватил его за руку, в которой тот держал пистолет, толкнул ее вверх и, облапив туловище кузена, стиснул его изо всех сил, пытаясь сокрушить его ребра.

Синджен мигом вскочила на ноги и ринулась к мужу, но тут же остановилась как вкопанная, потому что пистолет Колина выстрелил.

Синджен истошно закричала.

Медленно, невыносимо медленно Колин оттолкнул от себя Макдуфа. Тот осел на землю. И больше не двигался.

В наступившем безмолвии ночные шумы и шорохи стали слышнее. Синджен даже показалось, что она слышит писк крысы, доносящийся из хижины.

— Он знал, что ему от нас не уйти, — медленно произнес Дуглас, глядя на свой собственный пистолет. — Он видел, что мы с Райдером тоже вооружены и готовы выстрелить.

— И мы с Софи тоже, — напомнила Аликс.

Колин молча смотрел на тело своего кузена, человека, которого он любил, когда они оба были детьми, которого уважал, когда они повзрослели. Теперь его кузен был мертв. Лицо его исказилось, как от сильной боли.

— Сколько утрат, о Господи, сколько утрат! Но почему? Синджен, он сказал тебе, почему он это сделал?

Она чувствовала его горе, его жгучую боль оттого, что его так предали. «Нет, — подумала она, — я не причиню ему новых страданий».

Она посмотрела ему прямо в глаза, в его прекрасные, любимые синие глаза и сказала:

— Он рассказал мне, что убил Фиону, потому что она его отвергла. А тетушку Арлет потому, что у нее были доказательства, уличающие его в убийстве Фионы. У него были финансовые затруднения, об этом он тебе сам сказал. Ему хотелось навсегда уехать из Шотландии, а для этого требовались деньги. Он решил, что легче всего заставить раскошелиться нас. Вот и все, Колин. Вот и все.

Колин стоял понурив голову.

— Неужели не было никаких других причин? — спросил он, не поднимая глаз.

— Никаких. Он не собирался убивать ни тебя, ни меня. Мне кажется, он сам сожалел о тех бедах, которые натворил. Спасибо вам всем за то, что спасли меня.

— Ага, — сказал Дуглас. — Значит, теперь ты не будешь утверждать, что нас послала тебе на выручку Новобрачная Дева или этот нелепый плод местных суеверий — Жемчужная Джейн.

— Нет, милый братец, на этот раз не буду.

Она улыбнулась своему мужу. Он посмотрел ей в лицо, легко коснулся пальцами синяка на ее подбородке…

— Ты выглядишь ужасно, — сказал он. — Но ты все равно красавица. Как твой подбородок? Сильно болит?

— Теперь уже не сильно. Я чувствую себя хорошо. Одно плохо — я вся грязная, и мне страшно надоели все эти мерзкие болотные запахи и звуки.

— Тогда едем домой.

— Да, — сказала Синджен, — едем домой.

Два дня спустя Синджен зашла в комнату тети Арлет.

С тех пор как было найдено ее тело, сюда больше никто не входил. Хорошо, что хотя бы убрали эту ужасную веревку. Теперь в комнате не осталось видимых свидетельств того, что здесь было совершено убийство, но служанки все равно боялись подходить к ее двери ближе, чем на три фута.

Синджен тихо затворила за собой дверь и некоторое время постояла, обводя комнату внимательным взглядом. Да, заметно, что Макдуф устроил здесь обыск, пытаясь найти доказательство того, что Колин не сын старого графа. Но он так ничего и не нашел. Стало быть, это доказательство все еще остается здесь, разве что Арлет сказала Макдуфу неправду. Но Синджен почему-то была уверена, что она не солгала.

Синджен начала методично обыскивать комнату. Прошло двадцать минут, а она все еще не нашла ничего необычного. Она не представляла себе, что именно ищет, но твердо знала, что когда это попадет в ее руки, она сразу поймет, что как раз это ей и нужно.

Еще двадцать минут прошли в бесплодных поисках. Неужели тетушка Арлет все придумала? Неужели это только фантазия, порожденная ее больным воображением?

Синджен опустилась в кресло, стоящее перед небольшим камином, откинула назад голову и закрыла глаза.

Что же может представлять собой это доказательство? Какое оно?

Внезапно ее обдало странным вихрящимся теплом, и она почувствовала, что знает, где надо искать. Она вскочила на ноги и замерла. Что с ней происходит, откуда вдруг эта странная уверенность? И тут она поняла: это Жемчужная Джейн подсказала ей ответ. Да, она здесь, рядом, и хочет ей помочь.

Не колеблясь больше ни секунды, Синджен подошла к восточному окну, встала на колени и подняла край тяжелой парчовой портьеры. В него было зашито что-то твердое.

Нитка в подрубленном шве держалась еле-еле. Синджен осторожно вытянула ее, и на пол выпала небольшая пачка писем, перевязанная ленточкой из выцветшего зеленого атласа.

Все письма были от некоего лорда Донелли. Бумага, на которой они были написаны, пожелтела от времени, высохла, стала ломкой.

Лорд Донелли писал их в течение трех лет. Первое было написано им почти три десятилетия назад. Задолго до рождения Колина.

Кроме даты, на каждом письме имелся обратный адрес — поместье лорда Донелли в графстве Сассекс. Значит, он был англичанином. Синджен прочитала несколько строк из первого письма, потом торопливо сложила листок, подсунула его обратно под ленточку и вынула из пачки последнее письмо. Судя по дате, оно было написано вскоре после рождения Колина.

Синджен начала читать. Черные чернила выцвели, почерк был неровный, неразборчивый.

«Моя бесценная!

Если бы только я мог увидеть своего сына, подержать его на руках, хотя бы один-единственный раз прижать его к груди. Но я знаю, что это невозможно, как всегда знал, что тебе не суждено быть моей. Но теперь у тебя есть наш сын. Я исполню твое желание и не буду искать новых встреч с тобой. Но если когда-нибудь ты будешь во мне нуждаться, я приду на твой зов. Я буду молить Бога, чтобы твой муж перестал обращаться с тобой так жестоко, чтобы он больше не обижал тебя…»

Дальше буквы были размыты, словно на них попала влага, и Синджен не смогла их разобрать. Но это было уже не важно. Того, что она прочла, было достаточно.

Она уронила письмо себе на колени, и из глаз ее полились слезы. Но в душе ее не было сомнений. Она твердо знала, что ей нужно делать.

Через десять минут Синджен вышла из комнаты тетушки Арлет, оставив в очаге маленькую горстку пепла.

Войдя в гостиную, она подошла к камину и устремила взгляд на висящий над ним портрет Жемчужной Джейн. Желание Джейн было исполнено — ее портрет был повешен между изображениями графа, ее обидчика, и его жены.

— Спасибо, — тихо проговорила Синджен.

— Синджен, с кем это ты разговариваешь?

Как чудесно слышать, как он называет ее этим именем! Она обернулась и улыбнулась Колину, своему мужу, своему возлюбленному, человеку, за которого она, не задумываясь, отдала бы жизнь. Теперь он был в безопасности, и она тоже, и они будут жить долго и счастливо.

— О, я просто говорила сама с собой. Знаешь, мне кажется, что портрет Жемчужной Джейн пора хорошенько почистить. В округе есть какой-нибудь мастер, умеющий реставрировать старинные портреты?

— Наверное. А если подходящий мастер не сыщется в Кинроссе, мы найдем реставратора в Эдинбурге.

— По-моему, Жемчужная Джейн заслуживает, чтобы ее портрет реставрировал самый лучший мастер. Давай отвезем картину в Эдинбург. Да, вот еще что. Мне только что пришло в голову, что я совершила бы ужасную ошибку, если бы сдала Роберта Макферсона на военный корабль и отправила его в дальние страны — скажем, в Австралию.

— Это, несомненно, улучшило бы его характер, но было бы несправедливо. Я в общем-то рад, что тебе не удалось осуществить эту затею. Кстати, я видел его сегодня утром и рассказал ему про Макдуфа.

— Только не говори мне, что он принес тебе свои извинения, — все равно не поверю.

— О нет, извинений я от него так и не дождался. Однако он предложил мне выпить с ним эля. В его доме. И никто из его слуг не целился в меня из мушкета и не направлял в мою сторону кинжал. А вот еще новость — Робби пытался отрастить бороду.

— А как поживает Серина? Ты ее видел?

— Нет. Робби со всей возможной поспешностью отправил ее в Эдинбург, чтобы она вела хозяйство в доме его отца. Он воображает, что отделался от нее, но, зная Серину, я опасаюсь, что она еще доставит ему немало хлопот.

Синджен широко улыбнулась, подошла к мужу и сжала его в объятиях.

— Сегодня я уже говорила, что обожаю тебя? Что я тебя боготворю? Что если бы у нас здесь рос виноград, я бы счищала для тебя кожицу с каждой виноградинки и сама клала бы ее в твой красивый рот?

— По-моему, это было бы приятно, — сказал он и поцеловал ее в губы и в кончик носа и провел пальцем по ее гладким бровям.

— Я люблю тебя, муж.

— И я люблю тебя, жена.

— Как прекрасно звучат эти слова, Колин.

— Пока я еще не потерял голову и не попытался предаться с тобой любви прямо в гостиной, скажи мне: где сейчас жены твоих братьев?

— Когда я видела их в последний раз, Софи спорила с Аликс по поводу выбора наилучшего места для посадки роз.

— А Дуглас и Райдер ушли, чтобы поработать вместе с арендаторами. По правде сказать, я собирался пойти с ними, но сначала хотел зайти к тебе в гостиную, поздороваться и, возможно, поцеловать тебя один раз. Твоим братьям я сказал, что они женаты уже давно и утратили право на те привилегии, которые полагаются мне как молодожену. Поцелуй меня, Синджен.

Она так и сделала с очаровательным пылом. Он целовал ее, пока она не начала задыхаться, потом крепко прижал ее к себе.

— О Боже, если бы с тобой что-нибудь случилось, я бы этого не пережил!

Она почувствовала, как его сильное тело содрогнулось, и еще сильнее стиснула его в своих объятиях, молча целуя в шею. А потом тихо рассмеялась от счастья. Колин прошептал, покусывая мочку ее уха:

— Я люблю твой смех, Синджен. Он нежный, теплый и такой же сладостный, как безлунная летняя ночь.

Примечания

1

Якобиты — сторонники свергнутой и изгнанной в 1688 г. королевской династии Стюартов: Якова II и его потомков. — Здесь и долее примеч. пер.

(обратно)

2

В Англии Жанну д’Арк называют не Жанной, а Джоан, а словосочетание «святая Жанна» звучит по-английски как «Сент-Джоан» (Saint Joan).

(обратно)

3

Последователи протестантского вероучения, которые в отличие от приверженцев англиканской церкви не признают власти епископов. Если в Англии государственной религией являлось англиканство, то в Шотландии — пресвитерианство.

(обратно)

4

Лэрд — помещик, владелец наследственного имения в Шотландии, то же самое, что сквайр в Англии.

(обратно)

5

Литл (little) — маленький.

(обратно)

6

Гретна-Грин — знаменитая деревня в Шотландии, где убежавшие влюбленные могли обвенчаться без предоставления соответствующих документов.

(обратно)

7

Тюдоры — королевская династия, правившая Англией в 1485–1603 гг. Представители: Генрих VII, Генрих VIII, Эдуард VI, Мария I, Елизавета I.

(обратно)

8

Мушкет — стариннее короткоствольное ружье с раструбом.

(обратно)

9

Яков IV (1473–1513) — король Шотландии в 1498–1513 гг.

(обратно)

10

Пресвитерианство — разновидность кальвинизма в англоязычных странах. В описываемое время — государственная церковь Шотландии.

(обратно)

11

Нокс, Джон (ок. 1514–1572) — основатель шотландской пресвитерианской церкви, ярый проповедник протестантизма кальвинистского толка, известный своей непреклонностью и нетерпимостью.

(обратно)

12

Радклифф, Анна (1764–1823) — английская писательница, автор готических романов, полных тайн, мистики и фантастических приключений.

(обратно)

13

Игра слов: Далинг (Darling) — милая, дорогая, любимая, прелесть.

(обратно)

14

Мастер — мистер, господин (когда говорят о юноше).

(обратно)

15

Георг III (1738–1820), английский король в 1760–1820 гг. Начиная с 80-х годов XVIII века периодически впадал в умопомешательство, а в 1811 г. окончательно сошел с ума, после чего страной стал править регент — принц Уэльский.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21 . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте