«Магия страсти»

Кэтрин Коултер Магия страсти

Глава 1

Давным-давно…

Я знал: что-то не так. Я лежал на спине и не мог пошевелиться. В лицо упирался луч света, недостаточно яркий, чтобы ослепить меня. Свет был странным: слабым и неясным — и, казалось, слегка пульсировал, как бьющееся сердце.

— Вижу, ты пришел в себя.

Низкий, зловещий голос, из тех, что иногда слышишь во мраке ночи. Определенно мужской, но незнаком мне. Раньше я никогда его не слышал.

Любой нормальный человек испугался бы. Но как ни странно, я ощущал лишь легкое любопытство.

— Пришел, — ответил я. — Только пошевелиться не могу.

— Еще рано. Если согласишься на мои условия, снова обретешь способность двигаться.

— Кто ты? Где ты?

— Я стою позади Критского огня. Прелестно, не находишь? Переливается, как королевские шелка. Мягкий, как женские пальцы, ласкающие твое лицо. Я спас твою жизнь, капитан Джаред Вейл. И в благодарность прошу одолжения. Согласен?

Критский огонь — что бы это ни было — на мгновение вспыхнул ярче, превратившись в столб сгустившегося света, но тут же снова померк, стал мягче, пульсируя в ритме спокойно бьющегося сердца. Неужели огонь посчитал, что я оскорбил существо, находящееся за ним? Его хозяина, возможно? Нет. Это абсурд: огонь, какие бы формы ни принимал, не способен ни дышать, ни чувствовать. Не имеет души. Не правда ли?

— Почему я остаюсь недвижим?

Где этот чертов тип? Я хотел увидеть его лицо. Хотел увидеть человека, произносившего все эти слова.

— Потому что я пока этого не желаю. Итак, готов ты честно отплатить мне за спасение твоей жизни? Готов сделать одолжение?

— Одолжение? Попросишь убить кого-то? Вот уже три года я не расправлялся ни с пиратами, ни с портовыми крысами-грабителями.

Откуда взялась эта жалкая попытка шутить в подобных обстоятельствах?

Незнакомец не подумал рассмеяться. Очень жаль, потому что в противном случае его голос более походил бы на человеческий. Возможно, поэтому я и пытался шутить. И все же не боялся, хотя какой-то частью сознания знал, что должен быть смертельно напуган. Но все же не боялся.

— Кто ты? — спросил я снова.

— Я твой спаситель. Ты обязан мне жизнью. Готов ли выплатить свой долг?

— Значит, предполагаемое одолжение уже превратилось в долг?

— Чего же стоит твоя жизнь, капитан Джаред Вейл?

— Моя жизнь — это все, что у меня есть. Оставишь ли ты меня в живых, если я не соглашусь?

Критский огонь вспыхнул ярко-синим пламенем и замигал, словно кто-то взмахнул над ним рукой. И снова все успокоилось. Темнота за огнем казалась кромешной. Непроницаемой, Словно черный занавес, отгораживающий пустую сцену. Мое воображение, очевидно, разыгралось, потому что голос вернул меня к действительности.

— Позволю ли я тебе жить? Не знаю. Тяжелая пауза.

— Не знаю.

— В таком случае у меня нет выбора, верно? Не хочу умирать, хотя, если бы не ты, к этому времени уже был бы мертв. Но не знаю, как тебе это удалось. Меня захлестнула гигантская волна, а рана в боку… скорее всего я бы умер от нее еще до того, как погрузиться на дно.

В эту секунду я осознал, что не чувствую боли, которую ранее причиняла мне глубокая рана в боку. Теперь же я не чувствовал ничего, кроме сильного, мерного биения собственного сердца. Ни боли, ни страха. Я даже не задыхался.

— А, боль… Это еще один твой долг, который ты обязан мне выплатить. Не согласен?

Почему я не боюсь?

Это странное спокойствие холодило душу. Казалось, что отсутствие боязни делает меня слабее. Отнимает частичку жизни. Неужели ему каким-то образом удалось лишить меня чувства страха?

— Каким образом ты исцелил меня?

— У меня много талантов, — произнес темный голос. И ничего больше не добавил.

Я ушел в себя, пытаясь оставаться хладнокровным и сосредоточенным. Только бы не позволить пугающим посторонним мыслям заставить меня кричать от ужаса. Любой здравомыслящий человек на моем месте уже бы заикался и запинался, вымаливая пощаду. Только не я. Он хотел, чтобы я отплатил за спасение. Я вполне могу это сделать. И все же…

— Не понимаю. Ты спас меня, спас, хотя ни одному смертному такой подвиг не подвластен. Если это не сон и я не мертв, сказал бы, что ты всемогущ. Что же я могу сделать для тебя такого, чего не в силах сделать ты сам?

Ледяное молчание длилось и длилось. Критский огонь пустился в безумный танец, выстреливая синими искрами, летевшими вверх, в темноту.

Внезапно все утихомирилось. Был ли огонь отражением чувств моего спасителя?

— Я дал обет не вмешиваться, — произнес голос. — И хотя это мое проклятие, я должен держать слово.

— Кому ты клялся?

— Тебе не обязательно это знать.

— Ты такой же мужчина, как я?

— Разве я не болтал без перерыва, как это делают мужчины, ради того, чтобы слушать звуки собственного голоса? Разве я не смеялся, как мужчина?

Да. Нет.

— Ты скажешь, где я нахожусь?

— Это не важно, друг мой.

Его друг? Если он такой друг, почему я лежу неподвижно?

И тут я вдруг ощутил собственные пальцы и даже немного пошевелил ими, но поднять руку не смог, и это, несомненно, внушало тревогу. И все же, по правде говоря, я не встревожился. Скорее, был заинтересован и заинтригован, совсем как ученый на пороге великого открытия.

Но умел ли он читать мои мысли?

Я призадумался и, наконец, медленно выговорил:

— Чем же может вам помочь капитан корабля? Вы показали мне силу, пределы которой трудно представить. Я был на борту своей бригантины, посреди Средиземного моря, в пяти милях от острова Санторини, моего последнего порта, когда неожиданно налетел шквал, и корабль подхватила гигантская волна. Я слышал вопли матросов, слышал, как первый помощник молил Бога спасти его, когда этот кошмар обрушился на нас. Потом в меня вонзился обломок мачты, разорвав бок. Последнее, что я помню, — серая стена воды, и все же…

— И все же ты здесь. Жив и невредим.

— А мои люди? Мой корабль?

— Они мертвы. Корабль погиб. В отличие от тебя.

Я подумал о своем первом помощнике Докси, громогласном неотесанном парне, преданном только мне, о коке Элкинсе, вечно напевавшем непристойные куплеты и варившем комковатую овсянку, которую все ненавидели.

— Возможно, я мертв, возможно, ты дьявол и играешь мной ради забавы, заставляя поверить, что я все еще жив, хотя смерть уже приходила за мной и…

Смех. Да, это был смех, тихий и странно глухой, и… нет, смех был не совсем человеческим… скорее, его подобием. Неужели я в аду? Неужели сейчас перед моим взором появится сатана, приветствующий меня, в своем логове? Но почему я не боюсь? Возможно, смерть лишает людей страха.

— Я не дьявол. И не имею с ним ничего общего. Это совершенно иная сущность. Так ты выплатишь свой долг мне?

— Да, если я действительно жив.

И тут меня пронзила боль, настолько жуткая, что в это мгновение я бы приветствовал смерть как спасение. Рана на боку открылась. Я чувствовал, как плоть отдирают до самых костей, чувствовал, как вываливаются из живота внутренности. Я страшно завопил во тьму. Критский огонь взметнулся высоко: безумный, буйный, синий. Но боль стихла так же внезапно, как началась. Критский огонь успокоился.

— Почувствовал смертельный удар упавшей мачты? Я так задыхался, что не сразу смог ответить: слишком жива еще была память о нечеловеческой боли.

— Да. Я понял, что от гибели меня отделяло мгновение, так что, вероятно, она меня настигла или…

В этом черном голосе послышались веселые нотки… опять слишком глухие. Опять неестественные.

— Или что?

— Если я действительно жив, значит, ты волшебник, колдун, чародей, хотя не уверен, что между этими титулами существует большая разница, а может, тебя прислали сверху или снизу. Невиданное, непонятное создание. Самому мне не понять. А ты не объяснишь. Но ты нуждаешься во мне, потому что обещал не вмешиваться.

Не вмешиваться? Странно бескровное слово, лишенное тени угрозы или страсти. Подобное обещание может дать засидевшаяся в девках тетушка, не находишь?

— Ты выплатишь мне свой долг?

Я понял, что надежды нет. Он не отступит.

— Да. Я выплачу свой долг.

Критский огонь погас, и я погрузился во мрак, казавшийся чернее сердца грешника. Я был один. Но не слышал удалявшихся шагов. Ни звука. Ни какого-либо движения. Даже чужого дыхания в неподвижном черном воздухе. Только мое собственное.

Но в чем заключается мой долг?

Я заснул. Мне снилось, что я сижу за пиршественным столом и поглощаю обед, достойный самой доброй королевы Бесс. Блюда подавали невидимые руки: жареный фазан и другая экзотическая дичь, а на десерт — финики, и фиги, и сладкие лепешки, подобных которым я до этого не пробовал. Все было великолепно, а терпкий эль из золотой бутылки согрел внутренности и пролился в меня как целящее материнское молоко. Я был сыт. Я был доволен.

Неожиданно свет стал ярче, и передо мной появилась девочка с волосами, красными, как закат на Гибралтаре, и заплетенными в не тугую, ниспадавшую по спине косу. Глаза ее были синими, как ирландская речка, на носу — россыпь веснушек. В этом ослепительном сне она казалась такой реальной, что казалось, я могу протянуть руку и коснуться ее. Девушка откинула голову и запела:

О красоте безлунной ночи грежу я. О силе и безмерной мощи грежу я. О том, что больше я не одинока, Хоть знаю: смерть его и смертный грех ее — со мной навеки.

Юный голос, мелодичный и нежный, вызвал во мне чувства, о существовании которых я не знал доселе. Чувства, способные разбить мне сердце. Чья смерть? Чей смертный грех?

Она снова спела песню, на этот раз тише, и снова ее голос проник мне в душу.

Я слушал печальную мелодию и тревожившие меня звуки, и на глаза наворачивались слезы.

Что знала эта девочка о грехе и смерти?

Она замолчала и медленно шагнула ко мне. Хотя я сознавал, что вижу сон, мог бы поклясться, что ощущаю ее дыхание, слышу легкие шаги.

Она улыбнулась и заговорила со мной. И одновременно стала таять в теплом воздухе. Но на этот раз ее слова ясно отпечатались в мозгу: «Я — твой долг».

Глава 2

Настоящее

22 апреля 1835 года

Лондон

Николас Вейл стоял у стены большого бального зала, украшенного десятками красно-белых шелковых флажков, свисавших с потолка. Расстояние между каждым было выверено с поистине военной точностью.

— Мы пытались воссоздать обстановку средневекового королевского турнира. Весьма правдоподобная имитация, не находите, милорд? — гордо спросила леди Пинчон с огромным фиолетовым тюрбаном на голове.

Николас вежливо согласился, выразив сожаление, что ни один рыцарь на коне не сможет подняться по лестнице в этот великолепный зал. Выслушав столь сомнительный комплимент, леди Пинчон надолго впала в задумчивость.

В зале собралось так много людей, что духота была невыносимой. В люстрах горели сотни свечей. Пот выступил на лбу и спине Николаса. Из длинного ряда стеклянных дверей, выходивших на большой каменный балкон, по крайней мере, две были открыты, но в воздухе не ощущалось ни малейшей свежести.

Ему было жаль женщин. На каждой по пять нижних юбок: он узнал это, раздевая любовниц. Здесь не менее двухсот дам, и значит, в общей сложности тысяча юбок. Уму непостижимо. А платья! Дамы казались изысканными десертами в ярдах и ярдах тяжелой парчи, атласа и шелка всех цветов, отделанных тесьмой и оборками, с увядшими цветами и драгоценностями в волосах. Все это вместе взятое весило не менее доброго стоуна[1].

Воображение Николаса разыгралось до такой степени, что он живо представил пенную гору нижних юбок посреди бального зала. Поверх, как глазурь на торте, навалены платья, и вся груда переливается драгоценными камнями, ранее украшавшими мочки ушей, шеи и запястья. А это означало, что женщины остались совершенно голыми. Ничего не скажешь — картина, способная вскружить голову любому мужчине.

Но тут он увидел невероятно раздобревшую молодую матрону, чьи многочисленные подбородки подрагивали словно желе, когда она смеялась, и соблазнительное зрелище мгновенно улетучилось.

Мужчины со своей стороны выглядели настоящими щеголями в застегнутых, приталенных, длиннохвостых черных фраках, с крахмальными рубашками и искусно завязанными галстуками. Несмотря на чопорный гордый вид, они, несомненно, весьма страдали от жары.

Николас точно знал, каково им приходится, поскольку был одет точно так же. Женщины по крайней мере, могли наполовину обнажить грудь, платья почти сползали с покатых белых плеч.

Он уже подумывал обойти зал, как бы невзначай дергая за лифы вечерних нарядов, дабы посмотреть, что из этого выйдет, но голые плечи совершенно не гармонировали с абсурдно длинными рукавами. Если уж он вынужден терпеть эти рукава, стоило бы по крайней мере, выследить того безумного женоненавистника, который их изобрел. Неужели с целью сделать женщин более желанными? На самом же деле женщине требовалось немало сил, чтобы справиться со столь неуклюжими деталями костюма. Придумал же кто-то такую идиотскую моду!

Но пора заняться делом.

Он поднял голову: волк, почуявший добычу. Его охота, кажется, подходит к концу: она здесь, как он и предполагал. Он чуял ее. Тонкие волоски на руках стали дыбом, как только в ноздри ударил ее запах.

Николас быстро повернулся, едва не выбив поднос из рук лакея, но успел удержать беднягу, поставил стакан с пуншем на поднос и направился к ней. Он остановился, только когда увидел ее лицо. Молодая, наверное, только-только приехавшая в Лондон… но это он уже знал. Она радостно смеялась, очевидно, чувствуя себя вполне счастливой. Он видел, как сверкают ее белые зубы. Любовался толстыми косами, уложенными короной на голове. Такая прическа прибавляла ей роста. Подойдя ближе, он также увидел, что светло-голубое атласное платье не сползает с покатых плеч. И вообще ее плечи нельзя было назвать покатыми. Наоборот, они были сильными, прямыми, а кожа — белоснежной, как песок на подветренном берегу острова Лухуаньдао. А вот волосы были темно-рыжими, цвета осенних листьев, как описал бы их Тициан, будь он поэтом.

Многие годы Николас гадал, суждено ли ему найти ее или он умрет дряхлым стариком, так и не увидев эти глаза и волосы, если нужный момент никогда не настанет. Но нужный момент настал, и вот он здесь. И она тоже здесь. Какое невыразимое облегчение!

Он направился к ней, отлично сознавая, что многие гости наблюдают за ним. Как обычно. Потому что он граф и никто ничего о нем не знает. Лондонское общество обожает тайны, особенно если тайна связана с неженатым титулованным мужчиной. Кроме того, определенную роль играли его рост и комплекция, унаследованные от деда. Он просто подавлял окружающих. Немалое значение имели и темные длинные, забранные назад и перевязанные черной бархатной лентой волосы. Николас знал также, что окружающие видят в нем человека, далекого от цивилизации. И должно быть, они правы. Он знал, что его глаза способны становиться ледяными как сама смерть: еще один дар деда — черные глаза, при виде которых сразу вспоминаются чародеи, а может, и палачи.

Путь Николасу преградила танцующая пара. Николас немедленно отступил в сторону, заметив тревогу на лице мужчины, но при этом был так сосредоточен на ней, что даже не рассмотрел его лицо.

Все его чувства и интуиция подтверждали, что она действительно та, кого он искал. Сейчас она тоже вальсировала: партнер кружил ее по залу, и голубые атласные юбки вихрились и развевались вокруг нее. Она грациозно следовала за партнером, мужчиной постарше, достаточно взрослым, чтобы быть ее отцом. Только он не был пузатым и брыластым, как полагалось старику. Наоборот, он был высоким, стройным и грациозным, с голубыми, как летнее небо, глазами, почти такого же оттенка, как у девушки. Лицо слишком красивое, улыбка — слишком чарующая. Ее муж? Нет, конечно, она слишком молода.

Но Николас тут же невесело рассмеялся. Девушек зачастую выдают замуж в семнадцать лет, иногда даже в шестнадцать, за мужчин еще старше этого, который для своих лет выглядел бодрым, подтянутым — словом, настоящим живчиком.

Они проплыли в танце мимо Николаса. Он заметил, что ее глаза горят ярче, чем у партнера и что она явно возбуждена.

Николас продолжал неподвижно наблюдать за ними. Они кружились и кружились, и мужчина заботливо оберегал партнершу от столкновений.

Николасу не оставалось ничего, кроме как выжидать, что он и сделал, небрежно облокотившись на стену и скрестив руки на груди, под причудливой тенью большой пальмы с красным бантом на одной из ветвей. Он не знал, как зовут незнакомку, однако уже понимал, что она просто не может быть Мэри или Джейн. Нет, у нее экзотичное имя, но он не смог вспомнить ни одно, которое соответствовало бы ее образу.

В этот момент бледный молодой джентльмен и леди, которую он посчитал ее матерью, взглянули в его сторону. Николас улыбнулся им, вздернув черную бровь. Впрочем, он не винил их за склонность к сплетням. В конце концов, он новый лорд Маунтджой, и всем, естественно, не терпится узнать, как он привыкает к своему титулу, абсолютно ничего не стоящему, поскольку старый граф оставил все свое богатство трем сводным братьям Николаса. Все, что досталось ему, — майоратное поместье в Суссексе, Уайверли-Чейз, с одряхлевшим домом, построенным первым графом Маунтджоем. Тот боролся с испанцами и сумел очаровать вечную девственницу королеву Елизавету, которая соизволила даровать виконту Ашборо титул графа. Уайверли-Чейз было уже почти триста лет, а выглядел дом на все четыреста. Что же до принадлежавших поместью трех тысяч акров, стараниями отца они не приносили ни пенни дохода. Отец промотал все деньги. Сыну не осталось ничего, кроме бесплодных незасеянных полей, отчаявшихся арендаторов и горы долгов.

Может, матушка молодой леди хочет знать, откуда он явился? По городу уже ходят сплетни о том, что молодой граф прибыл из Китая.

Николас улыбнулся, но тут же заметил незнакомца, смотревшего на него в упор. Не отрывая от него взгляда, тот что-то сказал стоявшему рядом дородному мужчине. Гадает, встретился ли уже Николас со своими единокровными братьями, двое из которых были так же буйны и неукротимы, как шторм в Ла-Манше? И что всего важнее, не приехал ли нищий граф в Лондон на поиски богатой наследницы?

Музыка смолкла, вальс закончился. Женщины смеялись и улыбались, энергично обмахивались изящными веерами, джентльмены старались не показать, как запыхались.

Кавалер повел ее к группе людей, стоявших на противоположном конце зала.

Пора попытаться осуществить свои намерения. Настало время сделать то, для чего он предназначен.

Глава 3

Он подошел к человеку, танцевавшему с ней, и поклонился:

— Сэр, я Николас Вейл и хотел бы потанцевать с… — Николас запнулся. Могла она быть его женой? Вряд ли. Дочерью?

— Э… с молодой леди, сэр. — Незнакомец ответил коротким поклоном.

— Я знаю, кто вы. Что же касается молодой леди, сэр, она уже обещала этот вальс моему сыну.

Николас бросил взгляд на молодого человека — судя по виду, своего ровесника, — улыбавшегося какой-то ее реплике. Тот поднял глаза, склонил голову набок и кивнул Николасу. Девушка повернулась, и ее взор застыл. А ведь минуту назад она так веселилась! Сейчас же выглядела непроницаемой и отчужденной. Но в ее глазах что-то светилось: мудрость, знание, тайна… он не знал. Да, но узнает, и скоро.

Но тут молодой человек снова что-то сказал ей — вероятно, попросил взять его под руку. Она так и сделала. И позволила ему увести ее в центр зала.

Николасу показалось, что она узнала его. Что же, ведь понял он, что именно она — та, что ему нужна. Поэтому вполне естественно… впрочем, он ни в чем не был уверен. Она никогда не встречала его, но ее глаза — наполненная светом синева, какими он их представлял, — да, он нашел ее, хотя еще не знал имени.

Немолодой джентльмен откашлялся, и Николас понял, что все еще продолжает смотреть вслед девушке.

— Я Райдер Шербрук, — весело представился джентльмен. — А это моя жена, София Шербрук.

Николас поклонился пухленькой хорошенькой матроне с полными нежными губами. Но та не улыбалась. Мало того, во взгляде ее явно читалась подозрительность.

Какое счастье! Она не жена ему!

Он снова поклонился миссис Шербрук:

— Мадам, счастлив познакомиться. Я Николас Вейл — лорд Маунтджой. Ваш муж прекрасно танцует.

Миссис Шербрук сжала руку мужа и рассмеялась:

— Мой муж уверяет, что таким родился. Когда мы были моложе, он обожал танцевать со мной, и так преуспел в способности скрывать мою неуклюжесть, что меня объявили самой грациозной девушкой тогдашнего сезона.

Николас был искренне очарован этой прелестной женщиной.

— Как уже было сказано, я слышал о вас, лорд Маунтджой, — заметил Райдер. — Но я вовсе не уверен, что стоит позволять вам знакомиться с ней и тем более приглашать на танец.

Его подопечная?! Такого он не ожидал.

— Я достаточно мало пробыл в Англии, чтобы заслужить нелестную репутацию, мистер Шербрук. Могу я узнать, чем заслужил ваше неодобрение?

— Ваш отец был человеком, которого я с радостью вызвал бы на дуэль, осмелься он переступить определенную грань, вместо того чтобы вечно топтаться рядом с таковой. Полагаю, я виню в его грехах сына, что, с моей стороны, крайне несправедливо. Я это знаю, и все же ничего не могу с собой поделать.

— Сказать по правде, сэр, — медленно выговорил Николас, — я сбежал от него при первой возможности. И редко видел с тех пор, поскольку он женился во второй раз, когда мне не было и пяти.

— Вот как? — удивился Райдер. — Насколько я понимаю, трое его младших сыновей с радостью воткнули бы нож вам в горло.

Он немного помолчал, испытующе разглядывая молодого человека.

— Полагаю, вам известно, что Ричард, самый старший из братьев, считает, что титул должен был достаться ему?

Николас равнодушно пожал плечами:

— Все трое вольны, пытаться прикончить меня, но это будет нелегко. Поверьте, найдется немало таких, которые уже пробовали.

Райдер сразу ему поверил. У него атлетическое сложение и достаточно грозный вид. Вид человека, привыкшего всего добиваться собственными силами. Человека, знающего себе цену.

Николас Вейл снова взглянул на Розалинду, которая, как всегда, смеялась, когда вальсировала.

— Становится поздно, сэр, — объявил Райдер. — После этого вальса я увожу свою семью домой.

— Могу я завтра утром нанести вам визит?

Райдер оценивающе оглядел его. Николас остро ощутил тяжесть этого взгляда. Очевидно, Райдер решал, достоин ли он такой чести.

Конечно, Николас слышал о Шербруках. Но не понимал, каким образом они стали опекунами девушки. И чувствовал, что отныне сложности будут нарастать со скоростью снежной лавины. Как до этого дошло?

Наконец Райдер медленно кивнул:

— Мы остановились в городском доме Шербруков, на Патнем-сквер.

— Спасибо, сэр. Мэм, позвольте выразить свое почтение. Значит, до завтра.

Попрощавшись, Николас вышел из зала, безразличный к расступавшимся перед ним гостям.

— Хотел бы я знать, что задумал этот молодой человек, — заметил Райдер жене.

— Розалинда прекрасна. Возможно, это обычный интерес мужчины к женщине.

— Сомневаюсь, что все так просто, особенно если речь идет о Николасе Вейле. Хотел бы я побольше узнать о нем.

— Если он охотник за приданым, значит, узнав, что Розалинда не богатая наследница, не станет больше ее преследовать.

— А ты считаешь, что ему нужна богатая наследница?

— Я слышала, что отец не оставил ему ничего, кроме титула и пришедшего в упадок поместья, и сделал это с определенной целью, но какой именно? Может, молодой человек залез в долги? Не знаю. Зато вижу, что в его характере неразрывно смешались гордость и надменность, не считаешь?

— Ты права, — рассмеялся Райдер. — Интересно, понял ли он, что в Лондоне только о нем и говорят?

— О да, конечно, полагаю, это его забавляет.

Никто не заметил, как пристально смотрит Розалинда вслед Николасу, который, не глядя по сторонам, исчез в дверях бального зала.

Он уже успел взять трость и шляпу у ливрейного лакея и дал шиллинг за труды, когда услышал чей-то смутно знакомый голос:

— Так-так, неужели это новый граф Маунтджой собственной персоной? Шестой, полагаю? Здравствуй, братец.

Кажется, он помнил этот голос еще с детства… но не сразу сообразил, что перед ним стоит его единокровный брат, Ричард Вейл, старший из троих. При виде молодого человека Николасу пришло в голову, что уж очень противно носить одно с ним имя.

Блестящие глаза Ричарда, такие же черные, как у него самого, сверкали… чем? Гневом? Нет, не просто гневом. Бессильной яростью. Ричард Вейл явно несчастлив.

Тем не менее Николас улыбнулся ему.

— Жаль, что память подвела тебя, да еще в столь молодые годы! Я седьмой граф Маунтджой и шестой виконт Ашборо.

— Черт бы тебя побрал! Ты не должен был стать ни тем, ни другим!

— А тебе, Ричард, давно пора повзрослеть.

Ричард задохнулся и судорожно сжал кулаки. Кинжал в живот? Вполне возможно.

Ричард был красив, почти так же хорошо, сложен, как Николас, и достаточно высок, чтобы смотреть на окружающих сверху вниз.

— Я уже мужчина. Мужчина, которым тебе никогда не стать. Меня принимают во всех благородных домах Лондона. В отличие от тебя. Тебе здесь не место. Возвращайся к своим дикарям. Я слышал, что ты прибыл из Китая. Ты ведь там жил, верно?

Николас только улыбнулся в ответ и обратил взор на молодого человека, появившегося рядом с Ричардом.

— Я узнал тебя. Ты Ланселот, верно? — Светловолосый невысокий и бледный, с красивыми узкими ладонями и длинными пальцами — типичный образ хрупкого поэта. Что думал их отец о смазливом сыне, точной копии своей матери Миранды?

Маленький, четко очерченный рот капризно искривился.

— Все знают, что меня зовут Ланс.

— Значит, не рыцарь? — насмешливо протянул Николас.

— Не стоит так глупо шутить, сэр. Мне неприятно.

Николас поднял темную бровь:

— Я? Ну что ты! Я и не решился бы на такую дерзость. В конце концов, мы родственники.

— Только в силу случайных и неприятных обстоятельств, — отрезал Ричард. — Мы не желаем видеть тебя здесь. Никто не желает видеть тебя здесь.

— Как странно, — беспечно заметил Николас. — Отныне я глава семейства Вейл. Я ваш старший брат. Вам следовало бы приветствовать меня. Наслаждаться моим обществом. Обращаться за советом и помощью.

Ланселот презрительно фыркнул:

— Ты никчемный авантюрист, которому, возможно, место в Ньюгейте.

— Авантюрист? Хм… Неплохо звучит, не находите?

Николас приветливо улыбнулся. Вероятно, это чувство внушили им родители. Когда-то Ричард и Ланселот были невинными детьми: он помнил их по последнему посещению Уайверли-Чейз, как раз перед смертью деда. Тогда он был взрослым мужчиной двенадцати лет.

— Насколько я помню, вас трое, — спокойно продолжал он. — Где… как там его?

— Обри, — сухо обронил Ричард. — Он учится в Оксфорде.

Оксфорд? Звучит чуждо.

— Передайте Обри мои наилучшие пожелания, — сказал он, кивнув братьям.

— Я слышал, ты остановился в «Грильоне», — крикнул вслед Ричард. — Какая жалость, что отец не оставил тебе городской дом!

Ланселот ехидно хихикнул. Николас обернулся:

— Буду с тобой откровенным. Мне более чем достаточно Уайверли-Чейз. Я счастлив, что эта безвкусная глыба в георгианском стиле на Эпсон-сквер не относится к майоратным владениям. Один ремонт будет стоить тебе не менее трех ночей непрерывных выигрышей за игорным столом. Если, разумеется, ты когда-нибудь выигрывал.

— Не будь Уайверли-Чейз майоратом, вряд ли он оставил бы тебе даже его, — бросил Ланс. — Жаль, что дом скоро превратится в развалины.

— Он превратился в развалины задолго до моего приезда, — резонно заметил Николас.

— И ты ничего не сможешь с этим поделать, — прошипел Ланселот. — Все знают, что ты беден, как ловец бойцовых петухов.

— Впервые слышу это сравнение.

— Где уж тебе! Ведь ты не настоящий англичанин, — ухмыльнулся Ричард. — Это мальчишки, которые готовят петухов к боям, ничтожные маленькие нищие с уродливыми шрамами от птичьих клювов на руках. Мы слышали, что ты прибыл из далекого Китая и даже завел себе китайских слуг.

Николас ответил снисходительным кивком.

— Хорошо, что вы умеете слушать. Лично я рекомендую быть внимательными, потому что всегда находил это крайне полезным.

Уже повернувшись, чтобы пройти через дверь, услужливо открытую беззастенчиво подслушивавшим лакеем, он добавил:

— Мне всегда казалось, что слушать куда полезнее, чем говорить. Подумайте над этим.

Ланселот тихо, негодующе охнул. Глаза Ричарда еще больше потемнели от ярости. Лицо раскраснелось. Странно, до чего же легко отец заразил их ненавистью к старшему брату! А ведь когда-то Ричард был веселым, счастливым малышом, а Ланс — настоящим херувимом, бело-розовым, улыбающимся, любившим сидеть у ног матери, когда та играла на арфе. Обри в то время был так мал, что обожал бросать мяч и бегать по длинному коридору, вопя во все горло. Николас вдруг вспомнил, как малыш едва не свалился с лестницы, и он едва успел подхватить беднягу. Как же Миранда вопила, обвиняя пасынка в попытке убить ее сыночка! Как понуро стоял между ними плачущий, перепуганный Обри! Отец поверил мачехе и избил Николаса кнутом, осыпая проклятиями и называя маленьким ублюдком. Дед Николаса был уже тогда слишком болен, чтобы вмешаться, но вмешался бы, знай, что сын и родные собрались у его смертного одра. Ад и проклятие, почему подобные воспоминания навеки отпечатываются в мозгу?!

По обеим сторонам улицы уже выстроились экипажи. И кучера, и лошади, казалось, спали. До отеля «Грильон» было довольно далеко, но на пути ему не встретилось ни единого грабителя.

Глава 4

На следующее утро, за завтраком в доме Шербруков, Розалинда, насаживая на вилку кусочек копченой селедки, спросила Райдера:

— Сэр, кто тот джентльмен, который вчера хотел танцевать со мной? Такой молодой, с длинными черными волосами, разряженный словно для праздника Хеллоуин?

Как был глуп Райдер, посчитав, что Николас Вейл не произвел на нее впечатления, хотя она ни словом не обмолвилась о нем по дороге домой!

— Это граф Маунтджой, — спокойно ответил Райдер, — недавно прибывший в Лондон, как говорят, из далекого Китая.

— Китай, — мечтательно протянула Розалинда, словно наслаждаясь каждым звуком. — До чего же романтично это звучит!

Грейсон Шербрук презрительно фыркнул:

— Ох уж эти девушки! Вы, должно быть, даже поездку в телеге на гильотину посчитали бы романтичной!

Розалинда широко улыбнулась и изобразила ладонью рубящее движение.

— У тебя просто нет души, дорогой Грейсон.

Грейсон только отмахнулся.

— И учти, все строят самые различные предположения относительно того, зачем и откуда он явился. Я слышал, что граф ищет богатую невесту. По крайней мере, Розалинда, это означает, что ты в полной безопасности.

— Разумеется! Тем более что я сижу в одной норе с церковной мышью.

— И все-таки, — вмешался Райдер, — он спросил, нельзя ли нанести нам визит сегодня утром.

Розалинда подалась вперед, так и не поднеся ко рту булочку с орехами. Глаза ее сверкали.

— Что? Он хочет нанести мне визит?

— Или тете Софи. Кто знает! — улыбнулся Райдер. — Возможно, его заинтересовал Грейсон. А вдруг он хочет услышать занимательную историю о призраках!

Он вдруг нахмурился.

— Возможно, было ошибкой упоминать о том, что ты моя подопечная.

— Но почему, сэр? О, понимаю! По его мнению, я, как член семейства Шербрук, причем не важно, подопечная или нет, должна иметь чрезвычайно туго набитые карманы.

Розалинда не собиралась говорить дяде Райдеру или Грейсону, что она разочарована этими неприятными новостями куда сильнее, чем представляла себе.

— Твои карманы набиты весьма скромно, — вздохнул Райдер.

— С другой стороны, — возразил Грейсон, — судя по тому, что я слышал о таинственном графе, он никогда ничего не предпринимает, пока не уверится в результате.

— То есть он захочет меня, даже если я не богатая наследница? — уточнила Розалинда. — Чушь! Никому я не нужна! Кроме того, он не может меня получить!

Грейсон постучал ножом о стол:

— Я буду рядом, когда он нанесет визит. Необходимо понять, что графу нужно от тебя. Если он ошибочно предположил, что ты богата, я немедленно развею это заблуждение.

— Он очень представителен, — вздохнула Розалинда.

— Тут ты права, — согласился Райдер. — Я пошлю записку Хорасу Бингли, лондонскому поверенному Шербруков, с просьбой рассказать все, что он знает о графе. Посмотрим, что он поведает о характере молодого человека.

— Превосходная мысль, отец! — оживился Грейсон. — Тем более что никто ничего о нем не знает. Однако все считают, что он разорен и отчаянно стремится поправить дела с помощью выгодного брака.

Райдер кивнул:

— Я тоже слышал, что старый граф оставил наследнику только ту часть, которая подлежала отчуждению. Разорил собственного сына по чистой злобе и ненависти, причины которых никому не ведомы. Я попрошу Хораса все узнать, если, конечно, Николас Вейл понравится Розалинде.

Розалинда подумала, что ее действительно влечет к Вейлу, но вслух ничего не сказала.

— Мы никому ничего не говорили о твоем детстве, Розалинда, — неожиданно произнес Грейсон.

— А что тут сказать? Разве меня можно принимать во внимание? Я ничто.

— Немедленно прекрати, Розалинда! — прикрикнул Райдер. — Ты еще не настолько взрослая, чтобы тебя нельзя было высечь!

— Но это правда, дядюшка Райдер! А ты больше всего на свете ценишь правду.

— Розалинда становится невыносимо дерзкой, Софи, — объявил Райдер вошедшей в комнату жене. — Что, по-твоему, с ней делать?

— Выпори ее, отец, — посоветовал Грейсон.

— Лучше не давайте ей булочек с орехами, — рассмеялась Софи, жадно принюхиваясь к божественному аромату булочек. — Мне больше достанется, а ей будет достойный урок.

— Осталось всего три булочки, — вздохнула Розалинда. — Клянусь, я взяла одну. Это твой сын ужасный обжора!

Грейсон отсалютовал ей чашкой.

Софи села и выбрала булочку попышнее.

— Граф Маунтджой в глазах общества — человек таинственный. Я всегда считала, что такие люди умеют возбудить любопытство в женщинах. Они просто ничего не могут с собой поделать. Это в природе вещей.

— Да, тетя Софи, он действительно человек таинственный, но еще и выделялся из всех остальных джентльменов на балу. Словно знал, что обязан там быть. Но таково ли было его желание?

— Это называется высокомерием, — решила Софи и откусила булочку. — Ах, нирвана совсем близка! — блаженно простонала она.

— Вряд ли, матушка, женщины допускаются в нирвану, — возразил Грейсон.

Софи поспешно доела булочку и снова прикрыла глаза:

— Тут ты ошибаешься, дорогой сыночек. Я вознеслась на небо!

— Николас Вейл похож на дядю Дугласа! — внезапно воскликнул Грейсон — У него манера оглядывать полный зал людей с таким видом, словно их единственное, предназначение — развлекать его.

— Он даже похож на Дугласа в молодости, — задумчиво согласился Райдер.

— Он собирается к нам с визитом, — заметила Розалинда, — а я даже словом с ним не перемолвилась. Могла бы понять его желание увидеть меня еще раз, если бы вчера мы вальсировали, тем более что я прекрасно танцую, но ведь этого не произошло! И он даже не имел возможности посмеяться над моими шутками. Но вероятно, другие рассказали ему о моем остроумии, моем красноречии, моей изысканной грации, как вы считаете?

Хотя она неприкрыто посмеивалась над собой, все же не переставала думать о таинственном Николасе Вейле. И почему-то представляла его в черном, развевавшемся на ветру плаще. Он так и излучал таинственность, мрачные зловещие секреты…

— Невзирая на причины, по которым он желает увидеть тебя, Розалинда, — вмешалась Софи, — могу сказать, что он человек, который неизменно стремится подчинять и властвовать. Но это невозможно, если не знаешь все обо всех.

— Вероятно, ты права, дорогая, — согласился Райдер, — но только вероятно. Думаю, граф знает, что делает, а значит, должен был проведать, что ты небогата. Вот вам и тайна.

— Но ведь приданое не всегда берется в расчет, верно, дядя Райдер?

— Верно.

— Ха! — фыркнула Софи. — Ты взял меня в одной сорочке!

Голубые глаза Райдера Шербрука сузились, отчего и сын, и воспитанница неловко поежились. При виде зловеще прищуренных глаз Райдера им почему-то сразу становилось не по себе.

— И человек он непростой, — продолжала Софи. — Все эти секреты. Наверное, он многое видел. Многое успел сделать. Возможно, ему не раз приходилось выживать… хотя он очень молод.

— Вовсе не так уж молод, — возразил Грейсон. — Думаю, он мой ровесник. Может, и я кажусь таинственным?

Мать немедленно заверила:

— Ну, разумеется, дорогой! А твои романы… Боже, там столько кошмарных приключений, столько загадочных происшествий, что мое бедное сердце едва не выпрыгивает из груди. Подумать только, какая у тебя фантазия! Трудно осознать, что человек способен придумать все это! Остается только восхищаться, не пытаясь разгадать все эти мрачные тайны, наводящие страх и ужас.

Розалинда молча слушала, ощущая, как медленно, гулко бьется ее собственное сердце, и представляя Николаса Вейла, стоявшего перед дядей Райдером, мрачного, как предводитель пиратов с Берберского побережья, который после своего визита, возможно, вернется в роскошный шатер и возляжет на шелковые подушки, любуясь танцами девушек в газовых вуалях. Николас Вейл… почему кажется, что это имя ей знакомо? Ведь она впервые услышала об этой семье. И он граф — лорд Маунтджой. Титул этот до вчерашнего вечера был ей незнаком. Как обидно, что Райдер Шербрук, человек, чья кровь, к огромному сожалению, не текла в жилах Розалинды, не позволит ей остаться наедине с Николасом Вейлом! Ясно, что никто такого не допустит. Как же плохо быть восемнадцатилетней незамужней девушкой!

Глава 5

Ровно в одиннадцать часов утра Уилликом, чья лысина блестела сегодня особенно ярко, поскольку — только представьте себе — была намазана совершенно новым средством: настоем анисового семени, — объявил своим прекрасным оперным баритоном:

— Граф Маунтджой, мадам.

— Попросите графа войти, Уилликом, — велела Софи.

Николас Вейл на секунду остановился в дверях и немедленно отыскал глазами Розалинду, словно, кроме нее, в комнате никого не было.

Райдер подошел к молодому человеку, чем невольно отвлек его внимание.

— Милорд, входите и познакомьтесь с моей воспитанницей и моим сыном Грейсоном.

Николас недаром был охотником, причем совсем неглупым. Поэтому он сначала склонился над рукой миссис Шербрук, а потом Розалинды, но не стал медлить, тем более что заметил пристальный взгляд Грейсона:

— Вы пишете готические романы, мистер Шербрук?

— Да, — рассмеялся Грейсон, — но в моих книгах действуют таинственные привидения и существа из другого мира, обожающие вмешиваться в дела мужчин. И женщин тоже.

— Я читал «Призрак «Друри-Лейн»», — кивнул Николас, — и не мог оторваться. У меня внутренности сводило от страха.

Розалинда восторженно рассмеялась, зная, что дядя Райдер и тетя Софи тоже польщены, тем более что очень гордились сыном. Грейсон просиял:

— Да, и не у вас одного, милорд. У меня тоже. Я рад, что вам понравилось.

Софи мягко улыбнулась. Что должна сделать мать, услышав такой чудесный комплимент в адрес горячо любимого сына? Мать, очевидно, должна оттаять.

Софи оттаяла.

— Очевидно, у вас изысканный литературный вкус, милорд. Вы, пожалуй, даже заслужили одну из превосходных булочек с орехами, которые так искусно печет наша кухарка. Я уговорила ее испечь еще одну партию, и она решила побаловать меня. Уилликом, пожалуйста, принесите чай и все булочки с орехами, которые еще не успели растащить.

Уилликом оглядел представительного молодого человека, у которого хватило мозгов отпустить комплимент мастеру Грейсону, и сам оттаял.

— Да, мадам, — ответил он, кланяясь как можно ниже, чтобы и граф мог полюбоваться блеском лысины.

— Его голова… едва меня не ослепила, — признался Николас после ухода дворецкого.

— Просто ему повезло, — пояснил Райдер. — Луч света упал на его голову, как раз когда он склонился в поклоне. Он не лыс, как вы могли предположить, а бреет голову дважды в неделю. Сегодня утром он уведомил меня, что нашел новый рецепт настоя, которым натирает голову.

Николас рассмеялся, по-прежнему не обращая особого внимания на Розалинду. Но он ощущал ее присутствие, остро ощущал. Ему хотелось коснуться ее темно-рыжих волос, собранных в простую прическу, так что длинные букли касались плеч. Розалинда — экзотичное имя, которое ему нравилось, но все же почему-то не совсем ей подходило. Ничего, он будет терпелив, и вскоре узнает о ней все.

Он откусил немного булочки, но когда прожевал… его охватило отчаянное желание запихнуть в рот остаток и поскорее потянуться за второй.

— Итак, милорд, где вы провели последние четырнадцать лет? — осведомился Райдер.

— Во многих странах, сэр, — не колеблясь, ответил граф. — Но последние пять лет жил в Макао.

Грейсон подался вперед:

— Макао владеют китайцы, но управляют португальцы, не так ли?

Николас кивнул:

— Португальцы высадились там, в начале шестнадцатого века и захватили полуостров, хотя он граничит с Китаем. На протяжении нескольких веков это был важный центр морской, коммерческой и религиозной деятельности португальцев в Восточной Азии.

Николас пожал плечами.

— Но благосостояние страны со временем изменяется, как и торговые пути и рынки. Политические союзы создаются и распадаются… Теперь Макао — просто отдаленное поселение, Богом забытый уголок, не имеющий особого значения в общем развитии мировых процессов.

— Что вы там делали, милорд? Наконец-то!

Николас повернулся к Ррзалинде:

— Я занимаюсь торговлей, мисс…

Он намеренно помедлил в надежде, что она назовет свою фамилию.

— Я Розалинда де Лафонтен. — Темные брови взлетели.

— Вы, случайно, не пишете басни?

Розалинда просияла:

— Значит, вы читали басни Жана де Лафонтена, сэр?

— Их читал мне дед, когда я был совсем маленьким. — У вас есть любимая?

— «Заяц и черепаха».

— А, это о терпении.

— А ваша любимая? — улыбнулся Николас.

— «Кузнечик и муравей».

— Хм! И кто же вы?

— Я муравей, сэр. Зима приходит всегда, и лучше быть к ней готовой. Потому что никто не знает, когда разразится буря.

— Не вижу в твоих словах никакого смысла, — пробурчал Грейсон.

— Боюсь, что смысл есть, и еще какой, — вздохнул Райдер.

Софи кивнула. Глаза ее затуманились.

— Я понятия не имела, дорогая, что ты…

Розалинда подумала, что они многое видят и многое понимают. К тому же она только сейчас поведала им о своем самом большом страхе.

— Это всего лишь басня, тетя Софи, — рассмеялась она. — Честно говоря, я хотела бы больше походить на цикаду, но, похоже, в моих жилах течет слишком много пуританской крови.

— Добродетель Розалинды — благоразумие, а моя — терпение, — деловито подытожил Николас. — А ваша, Грейсон?

— Ненавижу лесть, — объявил Грейсон. — Значит, полагаю, я «Ворон и лис».

— Помню! — воскликнула Розалинда. — Лисица льстит вороне, а та, возгордившись, роняет сыр.

— Совершенно верно.

Розалинда протянула ему маленькую тарелочку, безмолвно требуя булочку с орехами. Николас тяжко вздохнул и положил ей одну из двух оставшихся булочек.

— Вот так всегда, — заметила Софи, сочувственно улыбаясь Николасу, еще не знавшему, что сейчас она заберет себе вторую булочку. — В этом доме булочки всегда нарасхват. Рецепт принадлежит кухарке из Нортклифф-Холла, но мой муж упал к ее ногам, поклялся, что будет петь серенады под ее окнами, и она милостиво согласилась поделиться секретом с нашей кухаркой.

— Если покажете мне, где кухня, мадам, я готов упасть к ногам вашей кухарки. Правда, не умею петь серенады.

— Мой муж тоже не умеет. Однако он так очарователен, что я прощаю ему этот недостаток.

Смех.

«До чего же приятное общество», — подумал Николас, удивляясь себе. В его жизни было так мало смеха!

— Сегодня чудесное утро. Не хочется проводить его взаперти, — объявил он. — Могу я попросить мисс Лафонтен прогуляться со мной в парке?

— Каком именно? — строго спросил Райдер.

— В Гайд-парке, сэр. Меня ждет экипаж. Я нанял его, поскольку те, что остались в Уайверли-Чейз, одряхлели еще в прошлом веке.

— Как вы сказали? — оживился Грейсон. — Уайверли-Чейз? Какое поразительное название. Мне хотелось бы узнать его историю. Это ваше фамильное поместье?

Николас кивнул.

Розалинда поняла, что в мозгу Грейсона уже складывается повесть о Уайверли-Чейз, и поспешно сказала:

— Насколько мне известно, сегодня утром устраивается небольшая ярмарка картин неизвестных художников. Может, его светлости будет угодно посетить эту ярмарку?

— Да, и я буду вас сопровождать, — обрадовался Грейсон.

Розалинде очень хотелось влепить ему затрещину. Но поскольку из него все-таки выйдет лучший опекун, чем из тети Софи или дяди Райдера, она обреченно кивнула:

— Разумеется.

Райдер Шербрук, поняв, что нет никакой надежды, отговорить воспитанницу, тоже кивнул.

День для английской весны выдался воистину редким: ярко-голубое небо, легкий ветерок, приносящий сладкие ароматы первых цветов, теплое солнышко, — словом, погода, вызывающая слезы умиления на глазах не избалованных ясными деньками англичан. Троица узнала, что небольшая ярмарка устраивается в одном из уголков Гайд-парка, и направилась туда.

Здесь уже гуляли сотни людей, время от времени они останавливались перед лотками с едой и напитками или картинами художников. Многие сидели на траве и смотрели выступления жонглеров и мимов. Повсюду слышался смех. Иногда даже затевались шуточные кулачные бои, особенно когда участники перебирали эля. Здесь же шныряли карманники, ловко обчищавшие зазевавшихся простаков.

— Сегодня здесь больше еды, чем художников, — заметил Николас.

— И напитков, — добавил Грейсон и, неожиданно остановившись, уставился в пространство.

— О, теперь и я вижу, — покачала головой Розалинда. — Книжные развалы!

Грейсон смотрел на книги с видом изголодавшейся дворняжки. Розалинда, наконец-то получив относительную свободу, приподнялась на носочки и поцеловала его в щеку.

— Иди уж. С лордом Маунтджоем я буду в полной безопасности. Ничего с нами не случится.

Николас широко улыбнулся и поспешил заверить:

— Клянусь охранять Розалинду ценой собственной жизни.

Нерешительно помявшись, Грейсон исчез со скоростью метеора.

— Он может двигаться очень быстро, если стремится к цели, — пояснила Розалинда.

Николас долго смотрел в ее запрокинутое лицо:

— Почему вы считаете, что со мной будете в полной безопасности?

Она улыбнулась в ответ.

— По правде говоря, я в полной безопасности сама по себе. Как и вы, полагаю. А если вздумаете позволить себе вольности, очень об этом пожалеете. Я, как вам известно, очень сильна. И коварна.

— А если вы позволите себе вольничать со мной? Что мне тогда делать?

— Наверное, попросить меня спеть. Это отвлечет меня от всяческих вольностей.

Он не выдержал и засмеялся.

— Это его страсть, — продолжала Розалинда, глядя вслед Грейсону, который прокладывал дорогу через толпу подвыпивших военных, громогласно оравших непристойные куплеты. — Грейсон невероятно талантлив. Он еще в детстве рассказывал бесконечные истории о привидениях.

— Почему вы поцеловали его? — подозрительно спросил Николас.

Розалинда замерла и склонила голову набок, глядя на него:

— Он мой кузен. Что-то вроде брата. Я люблю его. И знаю целую вечность.

— Но вы ему не родная, — холодно бросил Николас.

Розалинда удивленно моргнула, но ничего не ответила. Может, его вопрос следует считать, обычным мужским стремлением приобрести власть над женщиной?

Николас взял себя в руки и вслух пояснил:

— Я хотел сказать, что слышал, как Райдер Шербрук называет вас своей подопечной.

— Совершенно верно. Это долгая и сложная история, и, в общем, совершенно вас не касается, милорд.

— Полагаю, что нет. Вернее, пока еще нет.

Она едва увернулась от мальчишки, мчавшегося на полной скорости к лотку с пирогами.

— Я очень рада, что мои тетя и дядя не сообразили, сколько народу привлечет в парк хорошая погода. Нам очень повезло! О, смотрите, маленькие акробаты! Давайте посмотрим!

Она схватила его за руку и увлекла в круг зрителей, любовавшихся тремя мальчишками.

— О, я ошиблась, одна из них девочка! Смотрите, она вскочила на плечи мальчика, так грациозно и ловко. И, кажется, этот трюк дается ей совсем легко.

Бросив несколько пенни в большой цилиндр, Николас купил девушке лимонада, оказавшегося ужасно кислым, а также горячий пирог с говядиной. Они отошли от толпы в дальний уголок Гайд-парка и уселись на маленькую каменную скамью перед узким прудом со стоячей водой.

— Ни одной утки, — разочарованно протянула Розалинда.

— Возможно, их потревожило такое скопление народа, и они прячутся под кустами.

— Наверное, вы правы. Но эти утки, скажу я вам, великие актеры. Они ныряют и выскакивают из воды в надежде получить хлеб и печенье. Хм, надеюсь, их не пустили на начинку для пирогов.

— Бьюсь об заклад, они для этого слишком проворны.

Розалинда положила в рот кусочек пирога, прожевала и взяла еще один:

— Вот попробуйте. Хоть немного.

Она отломила часть пирога и протянула ему. Николас разглядывал ее растрепанные волосы и раскрасневшиеся щеки. Она улыбалась и выглядела абсолютно довольной собой и окружающим миром.

Но тут из-за деревьев выскочили четверо молодых людей в красном и встали перед ними полукругом. Николас уже был готов выхватить пистолет, когда они начали петь. Петь! И как гармонично!

Он невольно заслушался, но вскоре понял, что квартет поет для Розалинды. Значит, они знакомы! Весьма интересно!

Ему это не понравилось, но… когда они допели мелодичную шотландскую балладу о красавице, полюбившей однорукого разбойника Робби Макферсона, Розалинда захлопала в ладоши и сказала:

— Это было чудесно, джентльмены. Но не могли бы вы спеть еще одну? Для лорда Маунтджоя?

На этот раз в воздухе зазвенела трагическая ария из итальянской оперы. Так она все-таки их знает? Так ли уж это странно?

Он не нашел ответа.

Закончив, они низко поклонились, и пухлый коротышка с прекрасными голубыми глазами объявил:

— Розалинда, мы пели для вас. Пели для вашего спутника. Теперь ваша очередь. Просим! Мы подпоем.

Ее очередь?

Розалинда засмеялась, отдала Николасу остаток пирога, наказав ни в коем случае его не съесть, подошла к молодым людям, откашлялась и запела. Мужские голоса подхватили мелодию, и Розалинда повела их за собой.

Медленно луна плывет По ночному небу, Светом, озаряя сад, Где еще ты не был. Тем, кто любит свет луны, Тени ночи не страшны.

Допевая последние ноты, она на мгновение опустила голову, но тут же подняла глаза и взглянула на него.

Он и не подозревал, что на свете существуют голоса, способные исторгнуть слезы из самой глубины души.

Это не голос ребенка. Но все же тот самый голос…

Мужчина зааплодировали. Однако Николас сидел неподвижно, потрясенный, онемевший, не в силах шевельнуться. Хотя уже знал и трепетал от сознания того, кто она для него. И кто он для нее.

— Ну, как, понравилось? — спросила Розалинда. Николас молча кивнул.

Молодые люди ушли, а он по-прежнему сидел на скамье, стиснув пальцами пирог. И, наконец, медленно произнес:

— Вы говорили о таланте Грейсона. Ваш голос — это редкостный дар. Он проникает глубоко в сердце.

Николас понятия не имел, насколько глубоко.

Глава 6

— Какой милый комплимент! — рассмеялась Розалинда, вдруг потеряв уверенность в себе. — Но я ничто по сравнению с Грейсоном.

— Вы совсем другое дело. И талант у вас куда более мощный.

Розалинда смутилась. Сунув руку в ридикюль, она извлекла пригоршню монет и побежала за молодыми людьми. Он услышал новый взрыв смеха и первую строфу знакомой песни, на этот раз немецкой.

Когда Розалинда вернулась, он отдал ей пирог. Девушка принялась за еду.

— Джерард благодарит вас за деньги.

— Но это вы ему заплатили.

Розалинда пожала плечами:

— Да, но принято, чтобы платил джентльмен, поэтому, думаю, вам стоит вернуть мне деньги.

— Вы разорены?

— Собственно говоря, эти четыре пенса — все, что осталось от моего состояния. Карманные деньги мне выдадут только в следующую среду. А еще мне нужно пожертвовать на церковь не менее фунта.

Девушка тяжело вздохнула.

— Конечно, полагается быть благочестивой, но когда приезжаешь в Лондон и попадаешь в «Пантеон»[2]…

Он ничего не ответил, задумчиво уставившись в кусты за спиной Розалинды.

— Что случилось, милорд? Выглядите так, словно вам вот-вот выпустят кишки. Или тоже временно остались без единого пенни?

Это вернуло его к действительности. Улыбающаяся девушка не призрак былого с голосом сирены, увлекающей человека к погибели. Нет. Это просто юная мисс, потратившая все карманные деньги.

— Выпустят кишки? Это так теперь выражаются молодые леди?

— Но вас много лет не было в Англии! Откуда вам знать! А как выражаются молодые леди в Макао?

— Молодые леди в Макао — по большей части португалки, и не знают подобных слов. Но на патуа — это местный язык, изобретенный португальцами, впервые прибывшими в Макао…

Он осекся, поднял тонкую веточку, но тут же отбросил.

Кому интересен язык, на котором говорит жалкая горстка людей в поселении на другом конце света?

— Патуа? Какое чудесное название. Вы говорите на нем?

— Приходится.

— Скажите мне что-нибудь на патуа.

— Ну… существует стихотворение на патуа, к которому мой друг сочинил музыку, мне эта песня всегда казалась очень красивой.

Он процитировал несколько строф на странном языке:

Nhonha na jinela Со fula mogarim Sua mae tancarera Seu pai canarim.

— Нет… петь я не умею, — покачал он головой. — Услышав мое пение, вы просто сбежите, зажав уши.

— Не убегу. Я очень стойкая. Правда, не поняла ни единого слова, но звучит неплохо. Мелодично.

— Я попробую перевести:

Юная дева у окна С цветком жасмина. Ее мать — китайская рыбачка, А отец — португальский индеец.

— Подумать только, вы покинули Англию в ранней юности и оказались там, где живут китайские рыбачки и португальские индейцы — в месте, так не похожем на вашу родину. Но с вами там обращались как с чужаком? Иностранцем?

Никто, кроме нее, не спрашивал об этом. Николас медленно кивнул.

— В Лиссабоне мне повезло оказать услугу богатому португальскому купцу. Он дал мне лестное рекомендательное письмо к губернатору Макао, мужу своей сестры. И хотя я был англичанином, меня принимали во всех домах Макао.

— Какую услугу вы оказали?

Николас рассмеялся:

— Спас его единственную дочь от весьма скользкого молодого человека. Тот поил ее шампанским на балконе под романтичной лиссабонской луной. Она была глупенькой, но отец не сразу это сообразил. Благодарности от нее я не дождался. Она была весьма рассержена на меня.

— Но как же вас понимали в Макао?

Николас пожал плечами:

— Полагаю, у меня способности к языкам. К тому времени я уже говорил на португальском и очень быстро выучил патуа и мандаринское наречие китайского.

— Я знаю итальянский! — с гордостью объявила Розалинда.

Николас усмехнулся.

— Да, здесь вы меня опередили, — признался он, хотя бегло говорил на итальянском.

— Вы скучали по Англии, милорд?

— Возможно. Иногда, в такие дни, как сегодняшний. Впрочем, очень трудно припомнить такие дни, как сегодняшний.

Он поднял голову и вдохнул аромат жасмина, росшего в двух футах от скамьи.

— Расскажите о своих родителях.

Розалинда вскочила и расправила юбки.

— Мне хочется посмотреть выступление жонглера, мимо которого мы недавно проходили.

Николас встал и предложил ей руку.

— Как пожелаете.

Грейсон нашел парочку среди людей, окруживших гиганта, жонглировавшего пятью бутылками эля. Толпа увлеченно аплодировала. Каждые пять минут он хватал налету бутылку и выпивал содержимое, не прекращая жонглировать. К тому времени как все бутылки опустели, он уже пошатывался, однако ему удалось не уронить ни одной.

Грейсон расстался с последними деньгами, опустив их в огромный сапог гиганта. Розалинда заметила, как взволнованно блестят глаза Грейсона.

— Только взгляните, что я отыскал на маленьком лотке, стоявшем в стороне от остальных, под старым дубом. Не знаю почему, но я сразу направился туда, как почтовый голубь — в родной дом.

Он показал им старую, потрепанную книгу в кроваво-красном кожаном переплете, но не позволил до нее дотронуться.

— Какой-то старик сидел на шатком стуле в окружении книжных гор и что-то насвистывал. Увидев меня, он протянул эту книгу и улыбнулся.

Грейсон помедлил, прежде чем благоговейно добавить:

— Я глазам не поверил. Это старый экземпляр «Правил Пейла» Саримунда. Вот уж не думал, что он мог сохраниться!

— Кто такой Саримунд? И что такое «Пейл»? — Розалинда протянула руку, но Грейсон проворно прижал книгу к себе.

— Нет, она слишком ветхая. Пейл, Розалинда, — это место, которое находится в другом мире, а может, и в другом времени. Место, где существует множество странных существ, и случаются вещи еще более странные и непонятные смертным. По крайней мере, так рассказывал мне мой дряхлый наставник в Оксфорде. Мистер Оукби считал, что эта книга не сохранилась, но вот она, передо мной. Я ее нашел!

Грейсона трясло от возбуждения.

— Невероятно. Но у старика имелась эта книга, и он просто продал ее мне, словно зная, что я отдам все на свете, лишь бы ею завладеть. И знаете, он отказался взять за нее больше одного соверена. Милорд, у вас лицо исказилось. Вы что, знаете Саримунда? Слышали о «Правилах Пейла»?

Николас кивнул.

— Я знаю, что в «Правилах Пейла» говорится о приключениях чародея, посетившего Булгар и каким-то образом сумевшего попасть в Пейл и записать правила, необходимые для того, чтобы там выжить. Что же до Магнуса Саримунда, я знаю только, что он жил вблизи Йорка. Этот потомок викингов утверждал, что один из его предков когда-то правил Данией. Удивительное сочинение.

— Сочинение? — удивился Грейсон. — Вот уж нет! — Николас ничего не ответил.

— Я не знал истории Саримунда, — продолжал Грейсон. — Потомок викингов… вы должны рассказать мне все, что знаете, милорд. Я обязательно напишу в Оксфорд, мистеру Оукби. Он будет потрясен. Как же мне повезло! Подумать только, найти «Правила Пейла» на лотке в Гайд-парке!

Розалинда схватила его за руку:

— Погоди, Грейсон! Теперь я вспоминаю! Пейл — это вовсе не иной мир, а всего лишь обыкновенное укрепление. Я как-то читала о таком Пейле — ирландской территории, находившейся под правлением Англии и тянувшейся миль на двадцать вокруг Дублина. Эта крепость была огорожена высокой стеной, выстроенной для защиты от мародерствующих племен. Для того чтобы чувствовать себя в безопасности, нужно оставаться за оградой или внутри укрепления, и стоило только высунуть нос за ее пределы, существовала вполне реальная возможность погибнуть.

Николас снова кивнул:

— Все верно, но Пейл, о котором упоминает Саримунд, — это совершенно иное место.

— Грейсон, отведи нас к этому лотку. Пожалуйста! — попросила Розалинда.

— Хорошо, но это был единственный экземпляр. Других не было. Я спрашивал старика. Он покачал головой, не переставая насвистывать.

Николас протянул руку. Розалинда не колеблясь взяла ее, и они стали пробираться сквозь толпу. Грейсон показал на ветхий лоток под старым дубом и рысью устремился туда.

— Не помню, чтобы всего несколько минут назад он выглядел такой развалиной! Что-то тут не так!

Они добрались до лотка и в изумлении остановились. Ни груд старых книг на прилавке из неструганых досок, ни весело насвистывавшего старика. Ничего, кроме старого лотка, готового вот-вот обвалиться.

— Куда он подевался? — пробормотал Грейсон. — А книги? Ничего не осталось. Как по вашему, может, он попросту продал все книги и ушел?

Николас не ответил.

— Грейсон, ты уверен, что это тот самый лоток? — допытывалась Розалинда.

— Конечно! Давайте спросим других торговцев? Хотелось бы познакомить вас со стариком.

Николас и Розалинда помогли ему расспросить других букинистов. Двое смутно припомнили, что видели старика.

— Да-да, он насвистывал, никому покоя не давал, старый поганец, и… и устроился подальше от нас. Интересно почему? И у него был грязный старый лоток с пыльными, никому не нужными книгами.

Остальные букинисты так и не вспомнили ни старика, ни его товар. По предложению Николаса они еще раз потолковали с первыми двумя букинистами. Но теперь все в один голос твердили о наспех сколоченном лотке. Никаких книг, только старые доски.

— Бьюсь об заклад, если через час мы снова подойдем к ним, они вообще ничего не вспомнят.

— Но…

Николас упрямо покачал головой.

— Я сам ничего не понимаю, но что есть, то есть: вы получили книгу, Грейсон, и этого более чем достаточно.

— Но все это совершенный абсурд, — вмешалась Розалинда. — Почему букинисты вспомнили его, но уже через десять минут напрочь забыли?

Мужчины не ответили.

— Грейсон, ты помнишь, старика и его лоток, хотя другие не помнят?

— Не знаю, Розалинда. Не знаю.

Вернувшись к старому дубу, они увидели пару прогнивших досок, валявшихся на земле. И ничего больше. Грейсону стало не по себе. Сердце сжалось.

— Все это очень странно, — деланно улыбнулся он. — Но Николас прав: я получил «Правила Пейла»— и это главное. Может, книга прорвалась сквозь границы Пейла, каким-то образом попав в руки старика, а от него — ко мне. А вдруг старик — это древний чародей? Помню, как мистер Оукби сказал, что много лет назад слышал от своего наставника, что Саримунд писал о своих беседах с призраками. Возможно, именно потому старик хотел, чтобы эта книга была у меня. Он знает всех призраков, усеявших мой мысленный пейзаж.

Он рассмеялся, пытаясь скрыть вопросы и страх перед необъяснимым, и благоговейно взглянул на книгу.

— Я должен хорошенько подумать обо всем этом. Увидимся дома, Розалинда. — Он рассеянно кивнул Николасу и ушел. Николас хотел получить эту книгу! Страстно хотел… но ничего не мог поделать.

Когда они шли к экипажу, Розалинда спросила:

— Откуда вы узнали о Магнусе Саримунде, милорд?

— Мы вместе смотрели на пьяного жонглера, слушали прекрасный мужской квартет, и я съел кусок вашего пирога. Так что, если хотите, можете называть меня Николасом. Откуда я знаю о Саримунде? Видите ли, мой дед был в Булгаре и утверждал, что обедал с главным чародеем Востока, древним старцем, кончик бороды которого обмахивает его сандалии. Главный чародей Востока сказал, что Саримунд пять лет жил в пещерах лабиринта Харона с другими святыми людьми и волшебниками, пещерах куда более опасных, чем все остальные имевшиеся в Булгаре, с глубокими коварными провалами и острыми, как нож сталагмитами, на которые не раз налетали неосторожные. Он клялся, что они даже более опасны, чем безумный сирокко. Пока Саримунд там жил, многих путников, которые осмеливались приблизиться к пещерам, преследовали странные видения и изводили являвшиеся в снах демоны. Мой дед спросил его, по-прежнему ли чародеи живут в пещерах, и собеседник ответил улыбкой, говорившей о многих вещах, которые было не под силу понять ни деду, ни другому человеческому существу. Чародей ответил только «разумеется».

— А этот Саримунд действительно беседовал с призраками?

— Мой дед верил в это.

Николас подсадил девушку в экипаж и кивнул сидевшему на козлах мужчине в кожаной, низко надвинутой на лоб шляпе:

— Назад, на Патнем-сквер, Ли.

— Конечно, милорд.

— Он изъясняется как джентльмен, — заметила Розалинда.

— Он и есть джентльмен, — коротко ответил Николас.

— Но почему эта красивая кожаная шляпа надвинута едва не до носа? И почему джентльмен стал вашим слугой?

— Боюсь, это вас не касается, Розалинда, — ослепительно улыбнулся он, садясь напротив.

Розалинда покачала головой:

— Хорошо, это не мое дело. А теперь поклянитесь, что Магнус Саримунд действительно существовал.

— О да, дед был совершенно в этом уверен. Он жил в шестнадцатом веке, по большей части в Йорке, но много времени проводил на Средиземном море. Полагаю, на островах, хотя никто точно не знает, где именно. Говорят, у него было тайное убежище. Там он проводил магические опыты. Потом он уехал в Булгар, где пробыл, пять лет. Оттуда отправился в Константинополь к Сулейману Великолепному. Там он и написал «Правила Пейла». По-моему, существовало около двадцати копий рукописи, и найти ее здесь — поистине чудо.

— Очевидно, старый букинист приберегал ее именно для Грейсона. А потом просто исчез. Все это очень странно, Николас.

Тот промолчал.

— Удивительно, что и вы, и Грейсон знаете о «Правилах Пейла» и этом Саримунде.

Николас кивнул.

— Ладно, храните свои тайны. А этот Саримунд написал еще что-то?

— Кажется, ничего. По крайней мере, так говорил мой дед.

— А теперь букинист исчез. — Розалинда вздрогнула. — Словно никогда не существовал. Вы видели книгу, не так ли, Николас? И действительно держали в руках еще одну копию «Правил Пейла».

— Это правда. Мой дед сказал, что нашел ее в старой захламленной книжной лавчонке в Йорке, где жил Саримунд.

— Дед читал ее вслух? Обсуждал с вами? Не помните, что он сказал?

— Нет, никогда. Просто рассказывал мне истории о Саримунде… впрочем, не важно.

— Ваш дед тоже был чародеем, Николас? Вы сказали, что он побывал в Булгаре и встречался с главным чародеем Востока.

— Я не могу на это ответить, — медленно произнес Николас, глядя в окно экипажа. — Помню, что он знал такое, что не дано было знать обычным людям. Мог читать чужие мысли, ощущать чужие чувства, но что, если все это просто выдумка? Откуда мне знать?

— Вы жили в доме деда?

— Да, после смерти матери. Отец снова женился, а мачеха невзлюбила меня, особенно после того как родила сына. Мне было пять лет, когда дед принял меня в Уайверли-Чейз, бывшем родовом поместье Вейлов еще с шестнадцатого века. Он был графом Маунтджоем, а отец не мог спорить с ним. Впрочем, он и не хотел, чтобы я оставался у него.

— Но вам, было, только пять лет.

— Да. В последующие годы мой отец и его новая семья крайне редко посещали Уайверли-Чейз. Помню, как злился отец, которому приходилось ждать, чтобы получить титул и богатство деда, хотя он и сам был далеко не беден.

— Но вы были наследником отца! И это куда важнее, чем неприязнь со стороны мачехи. И вы были всего лишь маленьким мальчиком…

Николас широко улыбнулся:

— Помните нашего пьяного гиганта жонглера? Уходя из парка, я видел, как он храпит на скамейке у Серпентайна.

— Прекрасно, Николас. Продолжайте хранить свои секреты. Но если и впредь будете себя так вести, я просто дам вам затрещину. Я не шучу. Помните об этом.

Он легонько сжал ее руку и улыбнулся интимной улыбкой, что-то пробудившей в ее душе.

Странно, но она сразу поняла, что у них есть будущее. Он вошел в ее жизнь, и останется в ее жизни.

Глава 7

Ей навстречу шел старик в длинном белом одеянии, подпоясанном толстой веревкой, истрепанные концы которого доходили до колен. Борода была так длинна, что почти касалась подола.

Он улыбался. Как ни странно, но она ничуть не испугалась, хотя в ее спальне, где должна была царить темнота, было светло как днем. Его кожа казалась мягкой и бледной, словно он редко бывал на солнце.

Розалинда подумала, что он похож на пророка и пришел сюда, чтобы увидеть ее.

Старик опустился на колени рядом с кроватью и склонил голову. Она услышала его голос, мягкий, как посвистывание теплого ветерка.

— Я Реннат, главный чародей Востока. Скоро ты все узнаешь. Скоро обретешь себя. Ты…

Он повернулся и взглянул на дверь, словно прислушиваясь к чему-то. Чему-то, прокладывающему путь сюда, в ее спальню. И снова обернулся к ней, задев бородой ее плечо.

— Подчиняйся Правилам, подчиняйся Правилам, подчиняйся… — настойчиво шептал старик.

Розалинда с криком проснулась. Сердце бешено колотилось, сорочка промокла от пота. Она порывисто села, прижав ладони к груди, пытаясь прийти в себя. Странный старик, стоявший над ней… нет, у ее кровати. Задевший бородой ее плечо…

Но в комнате никого не было.

Она всмотрелась в густые тени, где легко могло скрываться нечто пугающее, и затаила дыхание. Нет, это сущий вздор. Это сон, всего лишь сон о «Правилах Пейла» и чародее, о котором рассказывал Николас. Все причудливо преломилось в ее сознании. Интересно, что во сне чародей был совсем как живой. Реннат — так его звали. Это имя затронуло что-то в ее душе. Называл ли Николас его по имени? Может, и так, но она не была в этом уверена. Впрочем, это не важно. Мало ли что может присниться!

«Подчиняйся Правилам, подчиняйся Правилам…»

Ее сердце снова сильно забилось, по спине прошел озноб. Теперь она боялась заснуть. Боялась, что сны придут снова.

Скоро она все узнает. Это сказал старик. Он стоял так близко, что она ощущала его теплое дыхание и могла поклясться, что чувствует легкий аромат лимона. Что она узнает? К кому придет?

Розалинда не шевелилась, стараясь успокоиться. Отдышаться.

Она не боялась, тем более что была знакома с призраками. Именно так она называла голоса, с которыми жила много лет. Иногда они что-то бормотали из темных углов, но гораздо чаще являлись в снах, как густой туман, что-то нашептывая. К сожалению, она не могла разобрать ни единого слова. Она отчаянно хотела увидеть тех, кому эти голоса принадлежали, но ничего не выходило. Жаль, что ее призраки не разговаривают так же связно, как Реннат.

Тогда она могла бы узнать у них свое настоящее имя.

Но довольно! Хватит думать о безумных стариках с длиннющими седыми бородами, чье дыхание пахнет лимоном!

Розалинда долго ворочалась, не в силах согреться. Потом надела халат, сунула ноги в домашние туфли, зажгла стоявшую на тумбочке свечу и спустилась вниз по широкой лестнице, загораживая ладонью колеблющийся огонек. Придется украсть у дяди Райдера немного бренди.

Она уже потянулась к дверной ручке, когда заметила пробивавшийся из-под двери свет. Что это?!

Розалинда уже хотела постучать, но опустила руку и тихо приоткрыла дверь. В углу, за большим письменным столом красного дерева, сидел Грейсон. Перед ним лежала книга. «Правила Пейла»?

Единственная свеча почти догорела.

Она не видела Грейсона с той минуты, как он оставил их в Гайд-парке. Он не вышел к обеду. Не появился в гостиной, когда там пили чай. И поскольку все привыкли к тому, что вдохновение целыми днями удерживает его за письменным столом, никто ничего не заподозрил. Кроме Розалинды.

Волосы его были всклокочены, ворот рубашки расстегнут.

Розалинда подкралась ближе и осторожно коснулась его плеча.

— Грейсон?

Грейсон от неожиданности подскочил.

— Господи, Розалинда, как ты меня испугала! Да еще посреди ночи! Что ты тут делаешь в такой час?

— Я видела странный сон. А ты все еще читаешь «Правила Пейла»?

— Я не могу их прочитать. Пока не могу. Она написана каким-то шифром, который мне не под силу разобрать. Начало изложено обычным староанглийским языком, который мне известен. А потом он сообщает, что писал «Правила» изобретенным им кодом, и сомневается, чтобы читатель смог его разгадать. Так и вижу, как он пыжится, довольный собой. Ублюдок! Я бы пристрелил его, не будь он уже мертв.

Книга по-прежнему лежала открытой на столешнице.

— Почему ты ничего не рассказал родителям? — спросила Розалинда.

— Знаешь, моим родителям прекрасно живется в современности.

— Но они верят в Невесту-девственницу, хотя дядя Райдер часто ворчит, что эту чертову сказку сочинили дамы Шербрук. Но ты прекрасно знаешь, что они в нее верят.

— Как и я, — пожал плечами Грейсон. — Несчастная дама жила в Нортклифф-Холле с самого расцвета царствования королевы Бесс. Но она другое дело. Привидение давно умершей женщины, которое не бряцает цепями и не завывает, нагоняя на окружающих страх и ужас. Она член проклятого семейства Шербрук. Корри говорит, что она много раз навещала близнецов, и они воспринимают ее как свою няню Бет.

Впрочем, Невеста-девственница не была в числе призраков, навещавших Розалинду. И вряд ли будет: она не собиралась выходить замуж за кого-то из Шербруков и не приходилась им родней.

Грейсон с досадой отбросил перо:

— Почитав о шифре, я рассмеялся, в полной уверенности, что сумею его разгадать. Но шифр имеет вид выбранных наугад букв, собранных в некое подобие слов. Я так и не смог понять, что с этим делать.

Розалинда нахмурилась.

— Удивительно! У тебя настоящий талант разгадывать головоломки, шифры и тому подобное.

— Был. До сегодняшнего дня. Но я уже доведен до точки.

— Скажи, в книге упоминаются какие-то имена?

— Да. Одно. Реннат.

— Реннат? — снова задохнулась она.

— Да, — кивнул Грейсон. — Странное имя, правда? Розалинда едва не лишилась чувств.

— Реннат, — едва слышно повторила она.

— Вполне возможно, что это собачья кличка, но, думаю, если Саримунд не потрудился зашифровать имя, значит, оно принадлежит человеку. Человеку, который был очень для него важен.

— Грейсон… — Розалинда с трудом сглотнула. — Тот старик, что явился в моем сне, называл себя Реннатом, главным чародеем Востока.

Грейсон уставился на Розалинду.

— Обычно твои шутки более остроумны, — вздохнул он. — Значит, Реннат явился тебе во сне? Подобные измышления недостойны тебя. И не пытайся сбить меня с толку. Я и без того совершенно растерян.

Розалинда открыла рот, чтобы объяснить, что это не шутка, но Грейсон уже отвернулся и снова уткнулся в книгу.

— Можно мне взглянуть?

Он сунул ей книгу, встал и потянулся:

— Я так чертовски устал, что мне уже все равно.

Розалинда уселась в кресло, медленно потянула к себе книгу. Всмотрелась в неразборчивые фразы, выведенные выцветшими чернилами, и осторожно коснулась страницы.

— Саримунд не отдал ее печатнику. Значит, двадцать копий было написано от руки?

— Так утверждает Николас. Сам я не знаю. Мистер Оукби из Оксфорда ничего не сказал. Наверное, тоже не знал.

Розалинда снова посмотрела на книгу, и ее сердце едва не остановилось. Грейсон не прав. И это совсем не сложный шифр!

Она погладила Грейсона по руке:

— Послушай, это совсем легко. Я смогу прочесть каждое слово.

Глава 8

Грейсон от неожиданности поперхнулся чаем.

— Нет, — выдавил он между приступами кашля, — это невозможно. Брось, Розалинда!

— Лучше послушай меня. Не знаю, по какой причине, но я действительно все понимаю. И видела во сне старика Ренната. Я и не думала подшучивать над тобой. Могу даже описать, как он выглядел. Он говорил со мной. Может, поэтому я и разбираю шифр. Это вовсе не старый, а современный английский. Не знаю, может, он просто позволил мне прочитать текст.

Грейсон осторожно отставил чашку.

— Ты ошибаешься, Розалинда. Никто не способен проникнуть в смысл написанного, — озадаченно пробормотал он.

— Говорю тебе, это совсем легко. Нужно перенести третью букву каждого слова в начало, а если третья буква окажется гласной, значит, она идет в конец или становится предпоследней. Все гласные представляют седьмую, тринадцатую, девятнадцатую, двадцатую или двадцать пятую буквы алфавита. Все предельно ясно. Это обычный, вполне понятный английский. И никаких забытых слов из шестнадцатого века.

— Да-да, ты, возможно, права, но… — Грейсон всмотрелся в текст и покачал головой. — Проклятие, ты несешь чушь! Кроме того, даже если ты нашла ключ к шифру, все равно уйдет целая вечность на то, чтобы переставить, эти чертовы буквы.

Он забрал у нее книгу дрожащими руками. Грейсон тяжко вздохнул. Что там она сказала насчет указателей?

— Нет, ты, должно быть, тоже устала и бредишь от бессонницы.

— Ад и проклятие, упрямый ты осел! Говорю тебе, это проще простого! Молчи и слушай: «Река разрезает острым лезвием долину Авгуров, узкая, глубокая и предательская…»

Грейсон вырвал у нее книгу:

— Ты все это придумала! Не люблю, когда ты меня дразнишь! Сначала сон о Реннате, потом притворяешься, будто читаешь! Никто не сможет так быстро разгадать этот шифр! Это тебе следовало бы писать романы с привидениями!

Она положила руку ему на плечо:

— Грейсон, неведомо по какой причине я сумела понять шифр. Не могу объяснить, но это правда.

Грейсон снова уставился в книгу.

— Ты не сможешь связно перевести текст, если только… — Он покачал головой и снова отдал ей рукопись.

— Ладно, я запишу все, что ты продиктуешь.

Розалинда снова стала читать:

— «Гладкие черные камни брода пересекают реку, как сожженные караваи хлеба, но камни отвергают ногу человека, потому что созданы для копыта тайбера. Человек может осмелиться перейти реку, только когда в небе стоят три полных кровавых луны, поднявшихся одновременно над горой Оливан. Придерживайся этого правила или умрешь». — Розалинда подняла голову и тоненько пропищала: — Грейсон, где это место? Три полных кровавых луны, поднявшихся одновременно над горой Оливан?

Розалинда вздрогнула.

— Я боюсь.

Она и вправду боялась. Очень.

— Николас знает об этом. Он сказал, что у его деда была копия рукописи.

Грейсон поднял ее и, прижав к себе, стал гладить по спине.

— Я тоже ничего не понимаю. Но ты права: Николасу Вейлу известно многое. Вот только почему именно мне выпало найти эту книгу? Почему старик позвал меня, а не тебя? Ведь именно ты сумела ее прочитать. Готов прозакладывать новое седло, что и Николасу это удастся. И что случилось со стариком? Он словно ждал именно моего прихода, а потом — пуф, и исчез. И теперь все, что осталось у меня в памяти, — это гнилые доски и листья, шумящие на ветру. Честно признаться, я тоже боюсь. Здесь происходит что-то очень странное. Но мы узнаем правду, Розалинда. А теперь начинай диктовать. Я буду записывать.

Страх неожиданно улетучился, сменившись приливом энергии.

— Да, конечно. Знаешь, Грейсон, думаю, что старик отдал книгу в надежные руки. Но прежде чем я начну читать, позволь рассказать тебе мой сон. Я упомянула, что Реннат, главный чародей Востока, говорил со мной.

— Да, но…

— Беда в том, что я ничего не помню.

И действительно, как она ни напрягала память, на ум ничего не приходило.

— Грейсон, я…

Она смотрела на него, немая и беспомощная.

— Почему я ничего не помню? Подробности совершенно улетучились из головы. А ведь сон был таким ясным!

— Какого дьявола тут творится? — прошептал насмерть перепуганный Грейсон.

— Понятия не имею.

Она отстранилась и сжала ладонями виски.

— У меня всегда была прекрасная память! Я даже помню имя девушки, которую ты увел на сеновал в тот июльский день. Сьюзи Аберкромби.

Грейсон восхищенно покачал головой.

— Тебе не полагается знать о таких вещах, — медленно выговорил он. — Я был очень осторожен, тем более что до матери в два счета доходит любая новость подобного рода.

Оба немного помолчали. Грейсон вновь поднял книгу.

— Наверное, мне следовало бы сжечь ее!

— О нет! — ахнула Розалинда, хватая его за руку. — Благодаря ей мы с тобой и Николасом оказались в центре неких событий. Пока еще неизвестно, каких именно, но мы докопаемся до истины. Вот увидишь. Нужно поговорить с Николасом.

Она невольно улыбнулась.

— Ты права, необходимо поговорить с Николасом. Я горячо молюсь, чтобы он сумел подсказать, что делать дальше. Завтра с утра пошлем ему записку. У тебя очень измученный вид. На сегодня довольно.

— Наверное, тебе не захочется ждать, — вздохнула Розалинда. — Вижу, что ты не прочь немедленно мчаться в дом Николаса… нет, он остановился в отеле «Грильон». Я бы с удовольствием побежала вместе с тобой, но ужасно устала.

Грейсон коснулся пальцами ее щеки.

— Доверься мне, я все устрою. До завтра. Пойдем, я провожу тебя наверх.

Розалинда остановилась на ступеньке, глядя на него сверху вниз. Он по-прежнему прижимал к себе книгу.

— Вчера меня занимал только бал в Пинчон-Хаусе. Я надела новое платье, заказанное для меня дядей Дугласом, танцевала не менее чем с тремя герцогами… но сейчас все кажется таким далеким и ненужным! Мы словно очутились на страницах одного из твоих романов, Грейсон!

— Далеким и ненужным… — задумчиво повторил Грейсон.

Они расстались на верхней площадке. Грейсон отправился к себе. Розалинда смотрела вслед, пока он не остановился у двери спальни и, оглянувшись, не помахал рукой.

Розалинда легла в постель и тут же заснула. На этот раз ей ничего не снилось. Она не открыла глаз, пока Матильда не тряхнула ее за плечо.

— Мисс Розалинда! Пора вставать.

Розалинда встрепенулась и, сообразив, что в окна льется свет, поспешно вскочила.

— О Господи, который час?

— Почти десять, мисс Розалинда. Миссис Софи велела посмотреть, не больны ли вы. Я ответила, что вы никогда не болеете и вообще не понимаете, что это такое — страдать от простуды, как я, например. Еще я сказала…

Розалинда поспешно откинула одеяло:

— Да-да, Матильда, понимаю. Вы видели мастера Грейсона?

Матильда скрестила руки на груди и притопнула ногой:

— Он ушел рано, как только скормил последний кусочек бекона своей кошке. И никому не сказал, куда отправился, — так, по крайней мере, мистер Уилликом заявил миссис Фернли.

Розалинда насторожилась:

— Вы не заметили, Матильда, было у него что-то в руках?

Матильда, чьей тайной мечтой было попасть на сцену, постучала пальцем по подбородку и задумчиво прищурилась:

— Да, у него был завернутый в бумагу пакет. И мастер Грейсон так осторожно прижимал его к себе!

Еще бы! Пропади он пропадом! Отправился к Николасу один!

— Я слышала, как миссис Фернли сказала мистеру Уилликому, — продолжала Матильда, — что мастер Грейсон не менее трех раз стучался к вам сегодня утром, но вы почивали на крыльях ангелов.

Что же, значит, он не так уж виноват.

Глава 9

Розалинда металась по гостиной, поминутно поглядывая на часы и скрипя зубами от злости. Где черти носят Грейсона?

Она хотела прочитать «Правила Пейла» прежде Николаса. Конечно, с ее стороны это низко, но в глубине души Розалинда точно знала, что именно ей предназначено прочитать книгу, и притом очень скоро, иначе… иначе что?

Она не знала.

Прошло еще полчаса, прежде чем в комнату вошел Грейсон. Подскочив к нему, она схватила его за руки:

— Я знаю, что ты сделал! Стукнул пару раз в мою дверь, а скорее всего едва дотронулся до нее, и удрал с чувством выполненного долга. Значит, отнес книгу Николасу? Позволил ему прочитать книгу? О, я пущу тебе кровь из носа и уложу одним ударом! Гнусный предатель! Держу пари, Николас, тоже гнусный предатель, был счастлив, видеть тебя, верно?

Когда у Грейсона хватило наглости рассмеяться, Розалинда сунула кулак ему под нос:

— И ты еще смеешь шутить, Грейсон Шербрук? Не боишься, что я собью тебя с ног?

— Здравствуйте, Розалинда.

Розалинда в замешательстве отпустила Грейсона и, повернувшись, увидела стоявшего в дверях Николаса. Он выглядел таким уверенным и опасным… черные волосы разметало ветром, глаза сверкают, высокие черные сапоги так усердно начищены, что она могла бы смотреться в них как в зеркало. Черные брови высоко подняты: кажется, он тоже едва сдерживает смех.

— Вы!

— Кажется, да. Вы действительно считаете нас с Грейсоном гнусными предателями?

— Вы оба, возможно, еще хуже, чем я себе представляю!

— Честное слово, Розалинда, я стучался к тебе, — встрял Грейсон. — И очень громко, но ты, скорее всего, видела во сне, как танцуешь со своими тремя герцогами, вероятно, пытаясь решить, какого из бедных олухов поймать в сети. И что мне было делать? Пришлось одному бежать к Николасу. И конечно, я показал ему книгу. На моем месте ты сделала бы то же самое, и прекрасно это знаешь. Не будь дурочкой!

Николас, не отрывая взгляда от Розалинды, шагнул вперед, взял ее руку и поднес к губам. Изящный старомодный жест, но вполне соответствующий моменту. Его губы обожгли ее руку, глаза по-прежнему весело блестели, а прикосновение…

Розалинда оцепенела, словно громом пораженная. Боже, ведь это всего лишь обычная светская учтивость, но она была потрясена собственным безумным восторгом.

Розалинда безмолвно смотрела на него, не подозревая, что все эмоции: радость, смущение, счастье — написаны на ее лице.

Она смотрела на его губы, которые, наверное, могли быть жесткими и безжалостными, но когда эти губы прижались к ее руке, ей захотелось прильнуть к нему и зацеловать до беспамятства. А этот бесчувственный болван казался ничуть не тронутым таким проявлением чувств, словно понятия не имел, что ее мир только сейчас покачнулся. Казалось, единственное, что его занимало, — предложат ли ему чай. Ей хотелось ударить его, заорать, привести в сознание, но Николас весело объявил:

— Грейсон действительно приехал ко мне. Показал книгу, объяснил, что вы умеете читать «Правила» так же бегло, как один из готических романов миссис Норт. Признаюсь, я не поверил ему, потому что не смог разобрать ни слова, но как вы, обычная женщина, сумели разгадать шифр? Ну что, теперь вы чувствуете себя лучше?

Прежде чем она успела обличить его, Грейсон сказал:

— Видишь ли, Розалинда, из нас троих только ты одна обладаешь такими способностями. Полагаю, это можно назвать даром и…

— Да-да, знаю, я не такая, как все.

— Значит, от Николаса нам нет никакой пользы. Почему же у тебя такой вид, словно хочешь его ударить? Он ничего такого не сделал. Ты по-прежнему главная среди нас!

— Видите ли, хотя дед показывал мне книгу, никогда не объяснял, что там написано. Только рассказал о Саримунде. Сумел ли он разгадать шифр? Помню, он просиживал за книгой бесконечные часы, но вряд ли чего-то добился.

Ей снова захотелось влепить кулаком по его идеальному носу. К прискорбию, пришлось держать свои кулаки при себе, потому что дядя Райдер и тетя Софи выбрали именно этот момент, чтобы появиться в гостиной. Лица молодых людей вытянулись. Разговор прервался.

— Уилликом сообщил, что вы пришли вместе с Грейсоном, — учтиво заметил Райдер.

— Рад новой встрече, мэм, — с поклоном приветствовал Николас. — В этом платье вы неотразимы.

Софи приветливо улыбнулась:

— Не более неотразима, чем вы, милорд.

Розалинда фыркнула.

— Судя по выражению ваших лиц, — продолжала Софи, — вы мечтаете, чтобы мы убирались к черту, но, увы, ничего не выйдет. Мы останемся здесь. Итак, что там насчет книги? Той, которую ты вчера читал целый день?

Грейсон кивнул:

— Я… у меня возникли кое-какие вопросы, мама. Я хотел, чтобы Николас на нее взглянул.

— Но почему ты вчера не показал ему книгу? Ведь вы были в парке втроем, не так ли?

Грейсон мгновенно онемел. Николас пристально уставился на прелестную пастушку, украшавшую каминную полку. Розалинда, брезгливо оглядев обоих, выступила вперед:

— Ты же знаешь, тетя Софи, каков Грейсон: стоит ему вбить себе в голову какую-то мысль, и он тут же старается найти укрытие, где можно в уединении все обдумать, как следует. Он оставил нас в парке.

Без присмотра.

— Э… то есть Грейсон не то чтобы нас оставил, просто предложил нам немедленно ехать домой. Что мы и сделали. Э… почти сразу же.

Райдер Шербрук медленно подошел к сыну:

— Вы с Розалиндой никогда не умели лгать. Вижу и его светлость не лучше. Итак, что здесь происходит?

— Вчера на ярмарке Грейсон нашел редкую старинную книгу, — пояснил Николас. — Вы умеете разгадывать шифры, сэр?

— Шифры? Старинная книга написана шифром? Как странно! Позвольте посмотреть!

Райдер протянул руку. Ничего не поделаешь: Грейсон отдал ему «Правила Пейла», хотя на секунду едва не поддался искушению сунуть рукопись за пазуху и сбежать.

Райдер, заметив колебания сына, с величайшей осторожностью взял книгу:

— Она действительно кажется очень древней. Ты нашел ее вчера на лотке букиниста?

— Да, сэр, — пробормотал Грейсон.

Все трое не сводили глаз с Райдера. Тот, нахмурившись, внимательно изучал страницу. Наконец он поднял голову. Молодые люди дружно перевели дыхание.

— Никогда не видел подобного шифра. Дуглас очень хорош в подобного рода вещах. Нужно показать ему.

Грейсон молча взял книгу у отца.

— Дуглас и Александра приедут завтра, — сообщила Софи Николасу. — Он граф Нортклифф, но вы это уже знаете, не так ли?

— Кто-то упомянул об этом на балу позавчера. Буду рад познакомиться с его светлостью.

Софи повелительно протянула руку сыну:

— Моя очередь.

К ее разочарованию, она тоже не смогла разгадать шифр.

— До чего же обидно! Я думала, что мы с моим дорогим мужем знаем множество важных вещей. Это угнетает мой дух. Что же до Дугласа, он прибудет, чтобы придать вес дебюту Розалинды. В следующую пятницу мы устраиваем бал в ее честь, — объявила Софи, не сводя глаз со смуглого лица Николаса.

— Лорд Маунтджой вернулся вместе с Грейсоном, — пояснила Розалинда с самым невинным видом, — потому что я согласилась покататься с ним в парке. Он пообещал рассказать мне о Макао. Видите ли, меня очень интересуют португальские колонии.

И Райдер, и Софи сильно сомневались, что Розалинда до появления Николаса вообще слышала о Макао. И все же Софи сделала вид, будто поверила:

— Полагаю, в этом нет ничего дурного. Но не забывай, дорогая, сегодня последняя примерка у мадам Фуке.

— Макао может подождать, — отрезал Грейсон. — Книга, Розалинда… мы должны поработать над книгой. И Николас тоже.

Как ни странно, но у Розалинды пропало всякое желание заниматься книгой. Зато возникла сильнейшая потребность заняться Николасом.

— Я разузнаю все подробности у Николаса, — заверила она. — Это нам поможет. Когда мы вернемся, вместе поработаем над книгой.

— Но почему…

— У меня голова разболелась. Неплохо бы прогуляться на свежем воздухе.

— Вы просто молодец! — воскликнул Николас, сидевший в экипаже напротив Розалинды. — Ваш дядя Райдер ошибается. Вы прекрасно умеете лгать. — Он стукнул тростью в крышу: — Ли, попроси Грейс и Леопольда ехать в парк. Да, и пусть не торопятся!

— Хорошо, милорд!

Экипаж покатился по аллее.

— Грейс и Леопольд?

— Мои лошади. Они горды и знают себе цену. Если считают, что их оскорбили, начинают кусаться. Так вы действительно смогли прочитать «Правила Пейла»?

— Вам больше ни к чему затевать игры, милорд. Вы знаете, что я вполне способна прочитать злосчастную книгу. С самого начала это знали. По крайней мере, надеялись. Интересно спросить почему.

— Конечно, я удивлен, — ответил Николас, немного помолчав. — Но откуда мне было знать? И план был только один: помочь, чем возможно, вам и Грейсону, когда мы вернемся домой из парка. Кстати, насчет этой прогулки: я успел назначить время?

— Что-то упомянули, но весьма неопределенно. И не пытайтесь сменить тему. Считаете, что я умею лгать? Где уж мне до вас, милорд! Я знаю, что вы станете торчать у меня за плечом, ловя каждое слово «Правил Пейла». Хотелось бы, чтобы вы рассказали нам с Грейсоном, что об этом знаете.

Он безразлично пожал плечами:

— Да, книга, конечно, интересует меня, поскольку даже в детстве я разделял страсть деда. Может, мне удастся понять, почему он был так увлечен этой рукописью.

Розалинда задумчиво побарабанила пальцами по ридикюлю.

— Вы довольно находчивы, не так ли, милорд?

— Меня зовут Николас. Находчив? Надеюсь, иначе сомневаюсь, что дожил бы до зрелых лет.

Взглянув на его губы, она вдруг забыла обо всех его секретах, о «Правилах Пейла». Забыла обо всем и поняла только, что жаждет его прикосновений, поцелуев… Боже, какое, должно быть, блаженство, ощутить прикосновение его губ к своим! Конечно, это ужасно неприлично, но ведь без таких неприличных моментов жизнь была бы пресной, верно?

Она выглянула в окно экипажа и увидела, что они въезжают в ворота парка. Впрочем, ей было совершенно все равно. Сегодня на улице холоднее, чем вчера, и небо затянуло тучами, но ей было тепло и хорошо. В парке гуляло мало людей, только няни и гувернеры, присматривающие за детьми.

— Поскольку я не такая уж искусная лгунья, расскажите о Макао, — со вздохом попросила она.

— Там даже воздух пахнет иначе.

— Ну, разумеется, другой климат.

Николас рассмеялся и покачал головой:

— Что вы знаете о другом климате?

— Вообще всего две недели назад лондонский климат был мне незнаком. Признаю, я провинциалка. Вы презираете меня за это?

— Не думаю. А следует?

— Возможно. Когда разозлитесь на меня, несомненно, придумаете несколько причин, по которым следует меня презирать, — запальчиво бросила Розалинда и опять уставилась на его губы, сразу забыв обо всем.

Она нервно откашлялась. О чем они говорили? Ах да.

— Уверена, что там небо синее и воздух пахнет по-другому. Расскажите, как вы там жили.

Он смотрел на нее, внезапно растеряв всю уверенность в себе. До сих пор никто не выказал ни малейшего интереса к его жизни.

— Что вы имеете в виду?

— О, бросьте, Николас, вы там наверняка процветали. Все эти разговоры о том, что отец оставил вас без пенни в кармане, не больше чем домыслы. Я ни на секунду в это не поверю.

— Почему же? Это правда, — медленно произнес он. — Отец твердо намеревался пустить меня по миру. Он оставил мне только майоратное фамильное поместье в Суссексе с тремя тысячами акров бесплодной земли.

— Но все, что он сделал, не играет никакой роли. У вас есть средства все исправить. Полагаю, вы уже отдали необходимые распоряжения. Я готова прозакладывать свои карманные деньги за целый месяц, что вам не нужна никакая богатая наследница.

— Вы совершенно правы. Не нужна.

— Так я и знала. Кроме того, я совершенно уверена, что вы были своим человеком в португальских кругах Макао. Расскажите о своей жизни там.

Он задумчиво посмотрел на нее.

— У вас глаза совершенно необычного синего оттенка. Напоминают о мягком синем одеяле, которое соткала для меня одна португалка.

— Одеяло? Такой комплимент может разбить девичье сердце. Что же до ваших глаз, Николас… они черны, как бочка с дегтем.

— Вы когда-нибудь видели бочку с дегтем?

Розалинда покачала головой, так и не отведя глаз от его лица.

— К счастью, ваши глаза похожи на влажный деготь. Они черны, глубоки и таят секреты, которые вы очень хорошо умеете скрывать. У меня и самой есть секреты, только я не знаю, какие именно.

Николас подумал, что эта фраза сама по себе весьма загадочна, но вслух обронил:

— Моя очередь признаться в том, что красивее ваших волос я не видел. Именно такие украшают картины Тициана.

Он подался вперед и коснулся локонов над ее ухом.

— Должен изменить свое мнение: цвет ваших волос богаче, чем на полотнах Тициана. Какие же роскошные у вас волосы, Розалинда!

— К чему столь цветистые комплименты? Пытаетесь извиниться за синее одеяло?

— Увидев вас во вторник вечером на балу, я понял, сразу же понял, что вы…

— Что я?

Он слегка нахмурился, взглянул в окно, но тут же повернулся к ней.

— Что вы прекрасно танцуете.

— Спасибо. Вы правы: дядя Райдер учил меня сам. И перестаньте уклоняться от разговора! Я хочу знать о вашей жизни в Макао. Как вы справлялись с трудностями повседневной жизни в чужой стране?

— Прислушайтесь к этому шуму за окном экипажа, — рассеянно посоветовал он. — Все эти люди, гуляющие по парку: клерки в черных фраках, леди с горничными, светские джентльмены с модными тростями, спешащие в свои клубы, адвокаты, что-то бормочущие себе под нос, торговцы, расхваливающие товар, цветочницы, окруженные радугой ярких красок. То же самое было в Макао, разве что я не понимал ни единого слова.

— Вы чрезвычайно красноречивы.

— Спасибо. А теперь…

— Теперь? Почему вы ухитряетесь не сказать ничего существенного? Что вы там делали, Николас? Где жили? Как жили?

«Любили ли вы женщину? Многих женщин?»

— Я все расскажу, когда вы согласитесь выйти за меня замуж, — неожиданно сорвалось с его губ.

Несколько секунд она пристально смотрела на него. Затем захохотала так заразительно, что даже повалилась на бок. Но тут же поднялась и подозрительно уставилась на него. Черт возьми, Николас не шутит! Ничуть не шутит! Он вполне серьезен!

В душе у нее все пело.

Ее охватило внезапное возбуждение. И вместе с ним пришла убежденность в правильности происходящего. И не важно, что впервые она увидела его только позавчера.

Розалинда снова рассмеялась. Радостно и счастливо.

— Да, я хотела бы выйти за тебя, Николас Вейл.

Он неожиданно запаниковал.

— Но я…

Она подалась к нему, осторожно прижала палец к его губам и поцеловала.

Глава 10

Розалинда перевернула страницу:

— «Тайбер свиреп. Он может превратить лицо человека в кровавое месиво одним ударом копыта. У тайбера одна слабость: он жаждет изведать вкус красного лазиса. Его не привлекает ни черный, ни бурый лазис. Но красный лазис коварен и появляется перед тайбером, только когда может привести его к замаскированной яме. Красный лазис может легко перепрыгнуть яму в отличие от тайбера. Последний проваливается вниз, и лазис посылает в него огненные копья, пока не убьет. Человек должен подружиться с красным лазисом, иначе его уничтожит тайбер. Спой красному лазису о своей верности, в точности как они поют драконам Саллас-Понда, и все они защитят тебя».

Розалинда подняла глаза.

— Саримунд словно пишет для детей: просто, ясно, грубовато.

Николас сидел на диване напротив нее с большой шелковой подушкой. Перебросив подушку из одной руки в другую, он задумчиво сказал:

— А может, он пишет руководство и хочет сделать все, чтобы прочитавший это строго соблюдал правила и никогда не ошибался. Ты права, Розалинда. Написано грубовато и, к сожалению, не дает нам никакой полезной информации.

Однако в душе он снова был удивлен. Почему все так понятно ей, но не ему?

Грейсон растирал сведенную судорогой от долгого письма руку. Он так старался успеть за ней!

— А может, «тайбер» и «красный лазис» просто метафоры?

— Метафоры? Но что они обозначают? — спросил Николас.

Грейсон пожал плечами:

— Возможно, понятия потусторонней жизни. Тайбер представляет ад, драконы Саллас-Понда, а красный лазис… вероятно — расширенное обозначение небес.

— А может, красный лазис — это ангелы? — вмешалась Розалинда. — Они защищают людей. Помогают им выжить. Не знаю, Грейсон… хоть Саримунд пишет очень просто, я так и вижу, как красный лазис перепрыгивает через яму, предназначенную для тайбера. И живо представляю огненное копье.

— Но заметь, что он не дает их описания, если не считать того, что, по его словам, у тайбера есть копыта, — сказал Грейсон. — Интересно также, что хотя здесь встречаются такие чужеземные слова, как «тайбер» и «лазис», имеются также вполне понятные вроде «луна» и «копье». Читай дальше, Розалинда. У меня такое чувство, что все изменится. Я знаю, что все изменится.

Он окунул перо в чернильницу, стоявшую рядом с ним на полу, и кивнул ей.

Розалинда украдкой взглянула на Николаса и ощутила, как огонь в душе разгорается еще ярче. Она твердо вознамерилась выйти за этого человека. Поразительное и абсолютно безумное желание.

Она ничего не знает об этом незнакомце, и все же абсолютно уверена, что он предназначен ей.

Розалинда снова подумала о том, что сказала ему, когда они входили в дом.

Она грустно взглянула на него, бессильно опустила плечи и с глубоким вздохом прошептала:

— Надеюсь, никто не посчитает меня неудачницей.

— Неудачницей? — удивился он.

— Видите ли, милорд, суть дела в том, что вы не герцог. Он так раскатисто засмеялся, что ей захотелось броситься ему на шею.

Грейсон щелкнул пальцами у нее под носом:

— Вернись поскорее, Розалинда, оттуда, где пребываешь последние пять минут. Почему ты краснеешь? Нет, не говори. Читай.

Она внимательно просмотрела страницу, прежде чем продолжить:

— Странно. Это новый раздел, но между ним и предыдущим нет пробела. Кроме того, теперь повествование ведется от первого лица:

«Я обнаружил, что драконы Саллас-Понда едят раз в три недели. Пищей им служат огненные камни, нагреваемые в течение этих трех недель. Они никогда не ели людей. Впервые появившись в Пейле, люди прячутся в пещерах и разводят костры, но быстро узнают, что летучие твари спускаются с неба, чтобы гасить пламя. Это воистину пугающее зрелище, особенно когда эти создания глотают тлеющие уголья. Люди кричат, бросаются на землю, закрывают головы руками, но оказывается, что летучие твари не причиняют им вреда.

Люди, которым удалось выжить, оседают в Пейле. Как и я, они наблюдают за драконами Саллас-Понда и видят, что их морды сверкают золотом. Глаза — яркие изумруды, а огромные треугольные чешуйки, чьи острые кончики переливаются под сияющим ледяным солнцем, унизаны алмазами.

Насколько мне удалось узнать, драконы Саллас-Понда не умирают. Они существовали раньше и будут существовать, пока стоит Пейл. Если наблюдатели будут вести себя очень тихо, можно услышать, как драконы поют друг другу, возможно, рассказывая о людях, которые так отличаются от них: глупы, растерянны и напуганы.

Если человек терпелив, драконы определят, достоин ли он, и тогда научат правилам Пейла.

Их любовные песни невероятно меня тронули, ибо соитие драконов Саллас-Понда — зрелище поразительное. Они никогда не изменяют своим подругам. Они твое спасение. Никогда не лги драконам Саллас-Понда. Это правило Пейла».

Розалинда замолчала и, сосредоточенно хмурясь, пробежала глазами несколько последних строк. Грейсон снова принялся растирать руку. Николас швырнул ярко-голубую шелковую подушку в стоявшее рядом парчовое кресло.

— Драконы Саллас-Понда… звучит как сказка, плод расходившегося воображения.

— Священное место, возможно, нечто вроде Дельф, — пробормотала Розалинда. — А гора Оливан может быть горой Олимп, как, по-вашему? У меня в горле пересохло. Не хотите чаю?

— С марципанами? — оживился Николас.

— Встаньте, Николас. И позвольте мне сначала взглянуть на ваш живот.

Он послушно встал и подождал, пока она подойдет к нему. В последний момент, прежде чем коснуться его, она увидела, как Грейсон таращится на них с широко раскрытым ртом.

— Я худой как палка, Розалинда, — уверил Николас, ловя ее руку. — Ни унции лишней плоти. Любой мужчина, позволивший себе отрастить брюшко, обречен, и окружающие вправе его презирать. Это правило Николаса.

Розалинда рассмеялась. Грейсон не знал, то ли хихикнуть, то ли огреть по голове человека, успевшего так подружиться с Розалиндой. Она посмела коснуться мужского живота… что, черт возьми, происходит?

— О Господи, — едва выговорила она, — а правило Николаса относится и к дамам?

— Совершенно верно. Слушайте меня, ибо я говорю правду. Проверить твой живот, Розалинда? Я объявлю тебя исключением из этого правила, когда будешь носить моего… когда будешь носить ребенка.

Грейсон вскочил и снова разинул рот, но тут же его захлопнул при виде лица Розалинды. Глаза ее светились. О, как хорошо он знал этот взгляд!

Розалинда шутовски поклонилась ему и, подойдя к сонетке, дернула за шнур. Через несколько секунд на пороге появился Уилликом.

— Уилликом, вы ждали за порогом? — спросил Грейсон. — Или каким-то образом догадались, что мы умираем от голода?

— Мне очень неприятно сообщить, что булочек больше нет. Я сам слышал, как кухарка жаловалась, что последние три украли прямо из кухни, и она так расстроилась, что не смогла испечь новую партию.

— О Господи! Клянусь, я невиновна! — пролепетала Розалинда.

— Лично я подозреваю матушку, — покачал головой Грейсон. — Марципаны — ее слабость. И она очень хитра.

— Но все равно — давно пора обедать, не так ли, Уилликом? — напомнила Розалинда.

— Собственно говоря, мисс Розалинда, я пришел за всеми вами. Кухарка так тонко нарезала ветчину, что каждый ломтик почти прозрачен.

Говоря все это, дворецкий смотрел на книгу. Розалинда видела, как его пальцы подергиваются от нетерпения. Он снова поклонился, не сразу подняв голову, чтобы все успели полюбоваться ее блеском.

Грейсон осторожно сунул книгу в карман, и все последовали за Уилликомом.

— Я так и не смог проверить, насколько плоский у тебя живот, — прошептал ей Николас. — Боюсь, Грейсон пронзил бы меня шпагой.

— Может, если удастся спрятаться под лестницей, я успею быстренько поцеловать тебя и даже втянуть живот для осмотра, — сообщила Розалинда и побежала по коридору.

— Вернись, Розалинда, — окликнул он со смехом. — Я накормлю тебя ветчиной!

Глава 11

За обедом Грейсон рассказывал отцу и матери о сюжете нового романа, чтобы отвлечь их от «Правил Пейла». Любящие родители видели сына насквозь, но заверили, что им понравились приключения юного оксфордского студента, сражающегося с демоном, который заключил сердце его возлюбленной в магический драгоценный камень, вырванный, как гласят легенды, из короны сатаны. Розалинда нашла сюжет довольно интересным. Особенно еще и потому, что Грейсон сочинял на ходу.

Едва тетя Софи поднялась из-за стола, Розалинда увлекла Николаса в маленькую комнату, которую графиня Нортклифф лет двадцать назад предназначила специально для дам.

— Нет, — покачал головой Николас, коснувшись пальцем ее щеки. — Мы пока что не должны никому ничего говорить. Особенно твоим тете и дяде. Мы так недавно знаем друг друга. Дай им еще один день. Пусть увидят, как я ослеплен тобой. Ты такая мягкая и нежная.

— Не хочется признавать это, но ты прав. Дядя Райдер посчитает, что мы оба сошли с ума. Велит тебя похитить и переправить на Макао. Ты действительно уверен, что я мягка и нежна?

Он слегка коснулся кончика ее носа.

— Твой дядя Райдер не посчитает нас безумными. Подумает, что нами руководит вожделение. Тетя Софи станет твердить, что это так романтично, но во зрелом размышлении согласится с дядей Райдером: все, что творится с нами, — не что иное, как взбесившаяся похоть — разумеется, с моей стороны, потому что ты сама невинность. Они скажут, что я человек искушённый, умудренный опытом, и, следовательно, такого следует опасаться, особенно когда речь идет о молодой девушке. Ты нежнее, чем крылышки бабочки.

— Позволь сказать, что я не так уж невинна. И дело в том, что вовсе так не выгляжу.

— Возможно, ты права. И действительно так не выглядишь.

Розалинда тяжко вздохнула:

— И насчет похоти… что за странное слово. До этой минуты я вообще не думала, ни о какой похоти. Если именно похоть возбуждает во мне желание наброситься на тебя и осыпать поцелуями, пока не рухнешь на ковер, значит, это могучее чувство. И мне оно нравится. Поэтому ты так скоро попросил меня стать твоей женой? Сходишь с ума от похоти?

Похоть? О нет, дело вовсе не в ней. И не настолько она важна… но…

Он втянул воздух. Правда есть правда, и придется ее сказать.

— Похоть — вещь вовсе не плохая, но не думаю, что именно она правит нами.

Что же, по крайней мере, это часть правды. Розалинда изумленно уставилась на него:

— Никогда больше так не говори!

Он сдержал смех. Значит, она все поняла!

— Ну… похоть не окончательно завладела нами. И я совсем не обезумел от похоти к тебе. Ясно?

— Не знаю, что мне ясно, а что нет, — медленно выговорила она. — Я знаю — ты тот, единственный. Ни один мужчина не будет владеть мной, кроме тебя. Когда сегодня утром ты поцеловал мне руку, какой-то глубинной частью души я распознала, что именно ты и никто иной предназначен мне.

Она так сразу все поняла? Он тоже это знал. Ну конечно, он предназначен Розалинде, но не скажет этого, пока не услышит от нее брачные обеты. Пока она не будет принадлежать ему по закону.

— Именно я? Не один из этих трех герцогов?

— Пропади пропадом все герцоги.

Николас снова рассмеялся. Боже, в последние два дня он смеялся больше, чем за последние пять лет!

— Мне нравится твое остроумие, — заметил он. Однако ее ответная реплика потрясла его. Сразила.

— Но дело не только в этом, Николас, и, подозреваю, тебе тоже это известно. Меня обуревают чувства, с которыми невозможно справиться. И я не только узнала тебя — конечно, это звучит абсурдно, — но меня не оставляет ощущение, что ты тоже искал меня. Именно меня.

— Искал тебя? Действительно искал тебя? И ты тоже меня искала? Хочешь сказать, судьба привела наши лодки к одному берегу?

— Думаю, что наши лодки, стоящие рядом и трущиеся бортами, — нечто более реальное, чем это место, называемое Пейлом с его тайберами и драконами.

— Возможно, «Пейл» — всего лишь метафора, как сказал Грейсон.

— Ты считаешь, что он существует. Но я спрашиваю: как получилось, что мы владеем этой книгой? Правда, нашел ее Грейсон, которого словно специально подвели к этому лотку. Была ли это судьба или нечто куда более могущественное? А ты говоришь, что у деда была эта книга. Книга, поражающая воображение. Ты знаешь, это уж слишком. И когда я начинаю задавать подобные вопросы, мне становится страшно.

Он тоже испугался бы, если бы давно не привык ко всему тому, что Розалинде казалось новым и неизведанным.

Николасу хотелось обнять ее, утешить, но он знал, что будет глупцом, если решится на такое. Он не имеет права все испортить.

Николас вздохнул. Все действительно происходит слишком быстро.

— Если хочешь, можно поехать сегодня в театр. Мой поверенный со смехом уведомил меня, что отец забыл завещать моим братьям купленную десять лет назад театральную ложу, поэтому она автоматически переходит ко мне. Он добавил, что мои единокровные братья были весьма этим расстроены. Поверенный привык смягчать формулировки. На самом деле они просто мечтают увидеть меня в гробу.

— Твои единокровные братья? Я ничего о них не знаю.

Николас воззрился на девушку, втайне злясь на себя, Он слишком разоткровенничался. Совсем на него не похоже! Но что сделано, то сделано. И все это не имеет значения, если только она случайно не познакомится с его братьями. Не поверит всему, что они наговорят в приступе ненависти. Но ей суждено стать его женой. Она, вне всякого сомнения, встретится с ними и быстро поймет, что они его терпеть не могут. И все же, зная Розалинду всего два дня, он может быть уверен в ее преданности. Она, не задумываясь, набросится на любого, кто будет настолько глуп, что оскорбит его.

Николас довольно улыбнулся. Никто никогда не пытался защитить его. Но он точно знал: Розалинда готова заслонить его собой от всех бед.

— Но почему единокровные братья ненавидят тебя? Ты глава семейства Вейл. Они обязаны тебя почитать. Твой же долг — быть их покровителем.

— Так их воспитали. Отец. И мачеха. Во вторник вечером я впервые со дня своего возвращения встретился с двумя старшими братьями. Станут ли они досаждать мне? Не знаю, и это меня не волнует.

Его темные глаза яростно блеснули.

— И они сделают большую ошибку, решив досаждать тебе. А теперь скажи, ты согласна поехать со мной в театр? Разумеется, в компании с твоими тетей и дядей.

— Ты уже спрашивал дядю Райдера. Верно?

— Да, мужчина должен знать, что налито в его тарелку, прежде чем поднести ложку ко рту.

— Что за ужасная метафора! — хихикнула Розалинда. — Какая пьеса идет сегодня?

— «Гамлет». В главной роли Чарлз Кин. Сын Эдмунда Кина. Он не так знаменит, как его отец, и несколько лет практиковал свое ремесло в Шотландии, но теперь вернулся в Лондон и играет в «Друри-Лейн». Ты любишь Шекспира?

— О да. Однако я всегда считала, что какая-то женщина нанесла ему сердечную рану, и именно по-этому его Катарину постигла такая ужасная участь.

Своего рода месть автора. Можешь ли ты представить женщину, которая склоняется перед мужем и обещает исполнить любое его желание?

Николас от неожиданности задохнулся.

— Ну… возможно… — пробормотал он. Она прижала палец к его губам:

— Нет, я не позволю тебе попасть в ловушку. Ты мужчина. Тетя Софи утверждает, что если женщина коварна и изобретательна, значит, может легко манипулировать мужчиной.

Она погладила его по руке:

— Нет, не переживай. Итак, когда ты хочешь всем рассказать? Возможно, завтра? Воскресенье — самый лучший день, чтобы объявить о нашей помолвке. Когда назначить день свадьбы?

— Дай мне подумать, — протянул он, не сводя с нее глаз.

— А как насчет «Правил Пейла»?

Раньше он страстно хотел разгадать тайну книги, но теперь, как ни странно, не спешил. Теперь у него есть время и ключ, а именно — она, Розалинда.

— Передай Грейсону, что мы продолжим чтение завтра утром.

— И попрошу его пригласить в театр какую-нибудь молодую леди, — добавила она. — Он имеет большой успех у дам. Они считают его ужасно романтичным.

Глава 12

Мисс Лорелея Килборн, старшая из пяти дочерей виконта Рейми, родившаяся и воспитывавшаяся в Нортам-берленде и прибывшая в Лондон на свой первый сезон, до этого вечера имела возможность боготворить Грейсона Шербрука только издали. Розалинда несколько раз встречалась с ней и даже умудрялась без смеха и неуместного фырканья выслушивать восторженные дифирамбы в адрес Грейсона, его великолепного сложения, его прекрасных голубых глаз, его чарующей улыбки и блестящих, талантливых книг. Поэтому, когда Грейсон пожал плечами и заявил, что не знает, кого можно пригласить в театр, не предупредив заранее, Розалинда упомянула леди Лорелею Килборн. Грейсон недоуменно уставился на нее, явно не в силах вспомнить, о ком идет речь. Розалинда не выдержала и ущипнула его:

— Ты такой бесчувственный олух! Тебя же знакомили с ней! И вы даже танцевали вальс! Кроме того, она обожает тебя и восхищается так открыто, что меня подташнивает от того количества патоки, которое начинает литься при одном упоминании твоего имени. Даже если вечер у нее занят, уверена, ради тебя она сумеет освободиться.

— Хм, — задумчиво протянул Грейсон. — Лорелея — прелестное имя. Необычное. Странно, что я не могу ее припомнить. Хотелось бы спросить ее родителей, почему они выбрали для нее именно это имя. Возможно, читали о сиренах, возможно…

— Ад и проклятие, Грейсон! Времени почти не осталось. Немедленно поезжай на Кимберли-сквер и спроси ее. Именно там она и живет. Дом двадцать три.

— Это такая маленькая девчонка? Все время смущается и краснеет? С роскошными волосами цвета соболя?

Соболя?! Вот и верь после этого писателям!

— Самые что ни на есть соболиные. Смущается, говоришь? Только не в моем присутствии. Ни разу не покраснела. Смирись с тем, что ты ее герой, и поезжай с Богом.

Грейсон рассмеялся и погладил ее по щеке.

— Хм… дай мне подумать. Что лучше — сидеть в ложе рядом с хорошенькой девушкой или… в партере с гомонящими пьяными рыгающими дружками? Трудно решить. Да еще если в двух шагах будут сидеть мои родители! Нелегкую задачу ты задала мне, дорогая.

— Болван несчастный, чем помешают тебе родители? Услышав комплименты, которые она обрушит на твою пустую голову, они, разумеется, придут в восторг и скорее всего начнут ей вторить, чем окончательно сделают из тебя несносного эгоиста. И учти, если не пригласишь ее, я тебя покалечу. Ты знаешь, я не шучу.

Грейсон вдруг вспомнил тот давний день, когда, ожидая его, она пряталась на темном балконе второго этажа Брендон-Хауса. А когда ничего не подозревающий Грейсон, насвистывая, спустился вниз, опрокинула на него ведро ледяной мыльной воды. И все потому, что его уродливый мопс Джаспер изжевал ее туфельки, а Грейсон, узнав об этом, имел наглость рассмеяться.

— Хорошо, я поеду, поговорю с ней. Счастлива?

— Не стоит говорить таким похоронным тоном, словно тебе придется жениться на ней. Но знаешь, если хорошенько подумать, ты уже созрел, как говорит дядя Дуглас, чтобы стать порядочным мужем. Попросить его помочь тебе?

Грейсон дернулся, словно желая сбежать, но, что-то сообразив, задумался.

— Лорелея, — протянул он, разглядывая греческую вазу на каминной полке. — Имя звучит нежной мелодией, не находишь?

С этими словами он направился к выходу.

— Но ее поклонение просто омерзительно! Она настоящая дурочка, и от ее восторженных глаз меня тошнит! — крикнула она вслед.

Грейсон засмеялся и, не оборачиваясь, махнул ей рукой.

Королевский театр «Друри-Лейн»

— Кин делает слишком длинные паузы между фразами, — шепнула Розалинда тете Софи, прикрываясь веером, — так что трудно понять, закончил ли он монолог или будет читать дальше. Бедная Офелия посчитала, что закончил, и подала ему реплику. Даже отсюда я видела, как злобно он на нее смотрел. И перебил, не дав договорить.

— Но, дорогая, — тихо возразила тетя Софи, — в нем столько страсти. Он буквально излучает эту страсть. И каждый жест трогает женские сердца. Взгляни на эти чудесные декорации! Говорят, Кин настаивает, чтобы они в точности соответствовали эпохе.

— Тетя Софи, вы смеетесь надо мной?

— Разве что подсмеиваюсь. Не более того. Ему, конечно, далеко до отца. Но с ролью он вполне справляется.

Николас сидел неподвижно и, казалось, дремал. Розалинда ткнула его под ребра:

— Не смей засыпать, Николас. Твой храп все испортит. Медленно повернувшись, он улыбнулся ей. Розалинда едва не лишилась чувств. Сердце покатилось прямо в мыски белых атласных туфелек. Боже, она впервые увидела его всего две ночи назад, а сегодня утром он поцеловал ей руку, и мир перевернулся. Но это не важно. Она принадлежит ему.

— Нет, — прошептал он, обдавая ее щеку теплым дыханием. — Я слаб, Розалинда. Пощади меня.

— Слаб? Ха!

Она прижала кулак к губам, чтобы заглушить смешок, и оглядела Грейсона и Лорелею. Грейсон, кажется, всерьез заинтересован: все признаки налицо. К сожалению, заинтересован он не своей соседкой, а разворачивающейся на сцене драмой. Он подался вперед, положив руки на колени, и был полностью поглощен игрой актеров. А вот Лорелея смотрела не на Кина, а на Грейсона. При виде огромных обожающих глаз Розалинде захотелось ее толкнуть. Лорелея готова стелиться ковриком у его ног! Но погодите… неужели она, Розалинда де Лафонтен, точно так же смотрит на Николаса? Как влюбленная дурочка? О Господи. Возможно ли такое? Она возьмет себя в руки. У нее тоже есть достоинство!

— Лорелея прелестна, а Грейсон греется в лучах ее обожания, — тихо заметил Николас.

— А, по-моему, ты ошибаешься, — вздохнула Розалинда. — Слепой болван полностью поглощен происходящим на сцене.

— Вот уж нет. Кажущееся безразличие притягивает девушку, и Грейсон прекрасно это понимает.

— Она уже увлечена им. Еще немного притяжения — и ее расплющит о его грудь. Но если ты прав, значит, она ему нравится и, возможно, он сделает ее героиней следующей книги.

В этот момент Кин что-то завопил, прижал руку к груди, пошатнулся и, склонив голову, изящно упал в кресло. Очевидно, поза была идеально отработана и далась ему без труда. Зеленый занавес опустился. Раздались громкие аплодисменты.

Когда аплодисменты, свист и топот стихли, продавщицы апельсинов объявили антракт.

— Прекрасная ложа, — похвалила Розалинда. — Отсюда видно все и всех. Как же много народу сегодня собралось! Бьюсь об заклад, в театре заняты все места. Как чудесно, что твой отец забыл о том, что купил ее!

— Миранда в бешенстве, оттого что не может ее заполучить! — усмехнулся Николас и неожиданно повернул голову влево.

Розалинда проследила за его взглядом и заметила, что на них смотрят двое молодых людей.

— Твои братья, полагаю.

— Да, — кивнул Николас. — Старший, тот высокий брюнет, очень похожий на меня, — Ричард. Бледный молодой человек, который выглядит изголодавшимся поэтом, — Ланселот. Из них двоих, полагаю, он более опасен, поскольку крайне недоволен своей внешностью, своим именем и желает, чтобы я упал мертвым к его ногам.

— А самый младший?

— Обри. Ему всего восемнадцать. Учится в Оксфорде. Не знаю, какой у него характер.

— Эти двое даже не улыбнутся.

— Еще бы! Наверняка гадают, почему я сижу с Шербруками, влиятельной семьей, которую они не посмеют оскорбить. Возможно, они даже зайдут сюда во время антракта. Смотри. Они выходят из ложи своего друга.

— Только не сбрасывай их через перила ложи, — попросила Розалинда, — могут пострадать ни в чем не повинные люди.

Николас слегка улыбнулся.

Не прошло и пяти минут, как занавес ложи раздвинулся. Ричард Вейл подошел к чете Шербрук и поклонился:

— Сэр, мадам, я Ричард Вейл. Это мой брат Ланс. Мы не знали, что вы знакомы с нашим единокровным братом Николасом.

Райдер кивнул молодым людям, отчетливо ощущая исходившее от них напряжение.

— Очень рад. Позвольте представить вас остальным. Это моя воспитанница Розалинда де Лафонтен и мисс Лорелея Килборн. Мой сын Грейсон. И конечно, вы хорошо знаете своего брата.

— Единокровного брата, — поправил Ланселот.

Они с Ричардом коротко кивнули Николасу. Тот холодно улыбнулся. Поскольку Розалинда сидела рядом с Николасом, то и удостоилась пристальных взглядов. И нужно сказать, недобрых.

— Я читал ваши книги, мистер Шербрук, — обратился Ланс к Грейсону. — Я и сам подумывал начать писать, возможно, мемуары, поскольку я вел весьма интересную жизнь. Но, знаете ли, я так занят!

Грейсон кивнул:

— О, такое бывает весьма часто. Многие зачастую бывают слишком заняты, чтобы воплотить задуманный сюжет на бумаге. Должно быть, вы очень рады видеть брата после столь долгого его отсутствия.

— Единокровного брата, — подчеркнул Ланселот.

В ложе воцарилось неловкое молчание. Но хорошие манеры и боязнь оскорбить окружающих взяли верх, и Ричард наклонил голову:

— О да, мы очень рады видеть Николаса. Хотя, как упомянул Ланс, он всего лишь наш единокровный брат.

— Какая разница? — удивился Грейсон. — Брат есть брат, разве не так?

Ричард, выждав паузу, снова кивнул:

— Как скажете, мистер Шербрук.

Райдер не был слеп. Вполне ясно, что Розалинда по уши влюбилась в Николаса Вейла, хотя никто ничего о нем не знал. А эти двое готовы пристрелить своего брата. Значит, все слухи, ходившие о Вейле, скорее всего правдивы.

А его Розалинда влюбилась в этого чужака и уже приняла решение. Он это видит. Но ведь они только встретились!

Райдер вздохнул. Сколько времени требуется, чтобы влюбиться? Он немедленно наведет справки. Его люди должны узнать все. Он взглянул на спокойное, несколько ироничное лицо Николаса. Наверное, тот старается игнорировать неприязнь братьев.

Хорошо бы немедленно уехать из Лондона и отвезти Розалинду в Котсуолдс, где она окажется в безопасности и достаточно далеко от этого молодого человека и его таинственного прошлого. Похоже, Николас умеет хранить секреты не хуже, чем в свое время отец Райдера. А тут еще и проблема происхождения Розалинды. Рассказала ли она правду Николасу? И что случится, если расскажет?

Он услышал смех Лорелеи. Может, попросить Софи намекнуть девушке, что не следует так неприкрыто боготворить Грейсона? С другой стороны, сын выглядел довольным и счастливым, так что, возможно, молодая леди знает, что делает. Слава Богу, завтра прибудут Дуглас и Алекс. Ему нужно подкрепление. Очень нужно.

Он учтиво беседовал с братьями, подмечая, с какой ненавистью те смотрят на Розалинду. Наконец Ричард поинтересовался, нравится ли ей Лондон.

— О да, очень. Все так добры ко мне! А вам, мистер Вейл?

— Конечно, нравится. Вижу, вы успели близко познакомиться с моим сводным братом.

— Надеюсь на это, — ослепительно улыбнулась Розалинда.

— А ведь он совсем недавно прибыл в Лондон, — вмешался Ланселот. — Вполне можно подумать…

Он многозначительно помолчал, но Розалинда поняла намек и поспешила пойти в атаку.

— Думаю, всякий подумает, что у меня безупречный вкус, — отрезала она. — Вы именно это хотели сказать, мистер Вейл?

— Не совсем, — пробормотал Ланселот, глядя на брата в поисках поддержки, но тот лишь пожал плечами и отвернулся.

— Но вы, конечно, знали, когда Николас приедет в Лондон, верно? — продолжала Розалинда. — Ведь вы же одна семья!

Последовало долгое молчание, после чего Ричард и Ланс поклонились и покинули ложу.

— Какая прелесть, — иронически бросила Розалинда. — Вряд ли я буду питать чрезмерную привязанность к твоим сводным братьям, Николас.

— Поверь, это чувство взаимно, — усмехнулся Николас.

Свет медленно погас. Пока поднимался занавес, Розалинда тихо ответила:

— Не волнуйся, я не позволю двум злополучным болванам навредить тебе. А этот мерзкий Ланселот готов на любую пакость! — Она подняла руку и показала мускулы: — Я вполне могу уничтожить его.

Николас невольно рассмеялся, но тут же постарался замаскировать смех кашлем.

Райдер, подслушавший разговор, вздохнул — Розалинда увязла так глубоко, что выбраться почти невозможно.

Наконец Лаэрт картинно пронзил Гамлета отравленной шпагой, и сцена оказалась усеянной телами. Им потребовалось не менее получаса, чтобы пробраться сквозь толпу у входа, и еще минут двадцать на ожидание экипажа. Сначала они завезли домой Лорелею. Грейсон поднялся с ней на широкое каменное крыльцо. Дверь распахнулась, и Грейсон неожиданно увидел, что за спиной дворецкого стоит отец Лорелеи. Что его так волнует? И почему он сам встречает дочь?

Грейсон поклонился лорду Рейми, показал на родителей, приветливо помахавших руками в доказательство того, что их драгоценный сын не погубил его доченьку, и наконец, распрощался.

— Мистер Шербрук! Грейсон обернулся:

— Да, мисс Килборн?

— Не хотите ли завтра прийти на небольшой литературный утренник? Соберутся молодые люди, человек двадцать, не больше. Будем читать «Франкенштейна» Мэри Шелли.

Она кокетливо опустила глаза и взглянула на него сквозь длинные густые ресницы.

— Я рекомендовала эту книгу для чтения. Подумала, что она вам нравится.

«Франкенштейн» действительно был одним из его любимых романов. Однако Грейсон больше всего на свете хотел остаться наедине с Розалиндой и записывать ее перевод «Правил».

— Видите ли, мисс Килборн, боюсь, что…

— Собственно говоря, мистер Шербрук, мы хотели прочитать одну главу из этой книги, а потом перейти к ее последнему роману. Хотелось бы послушать ваше мнение, если соизволите принять участие в диспуте о вампирах.

— О, в таком случае я обязательно буду, — кивнул он, прежде чем вернуться к экипажу. При этом у него был такой самодовольный вид, что Розалинде захотелось отвесить ему оплеуху. Когда он рассказал о приглашении на утренник, Розалинда злобно прошипела:

— Ты такой слабак! Жалкое зрелище!

— Ты сердишься, потому что меня не будет дома. Некем командовать? Кроме того, утренник много времени не займет. Если, конечно, они не решат прочитать мою книгу. Тогда…

Он нагло ухмыльнулся.

— В случае моего опоздания Николас может повезти тебя на прогулку в парк.

— Если все собравшиеся будут похожи на Лорелею, тебе не вырваться и через неделю, — фыркнула Розалинда.

Грейсон ответил ехидной ухмылкой.

Отец рассмеялся. Мать погладила сына по руке.

Глава 13

Зато на следующий день Райдеру было не до смеха, когда старший брат, Дуглас Шербрук, граф Нортклифф, отвел его в сторону для разговора с глазу на глаз:

— Я знаком с семейством Вейл и хорошо знал деда Николаса, Галарди Вейла. Неприятно говорить это, поскольку сказанное покажется тебе полным бредом, но мне говорили, что он не от мира сего.

— Не от мира сего? Какого именно мира? И какого черта все это означает?

Дуглас пожал плечами:

— Ходили слухи, что Галарди Вейл был кем-то вроде волшебника. Чародея. Его жена, кажется, умерла при родах.

— Хотел бы я знать, действительно ли он был волшебником и чародеем или только считал себя таковым.

— Не знаю. Сплетники болтали о странных песнопениях, звучавших на чужеземных языках, таинственных красных огнях, вспыхивавших за сдвинутыми шторами его окон, и тому подобной чепухе. Галарди вырастил юного Николаса, которого собственный отец выгнал из дому. Тогда мальчику было, всего пять лет. Николас был совсем молод, когда умер его дед. Вернее, я бы сказал, предположительно умер. Рядом не было врачей, и, если верить слухам, тела тоже не оказалось. Понимаю, звучит как сюжет одного из романов Грейсона, но именно это я слышал от многих. И запомнил, потому что уж слишком все необычно.

— От кого ты это слышал?

— Мой основной источник информации — второй приходский священник Тайсена, мистер Биггли. Мы разговаривали на эту тему года два назад. Мы с Алекс навещали Тайсена и Мэри Роуз, и Биггли рассказывал о своей жизни в Гортон-Уимберли, маленькой деревушке в Суссексе, рядом с которой обитал этот загадочный человек.

Мистер Биггли — прекрасный рассказчик и умеет сочинять замечательные истории. Я и считал это обычной сказкой, пока случайно не услышал то же самое от друга отца Николаса Вейла. Он тоже утверждал, что старик был чародеем. А как насчет молодого Николаса? После смерти Галарди он просто исчез. А теперь вдруг появился и предъявил права на титул. Можно узнать, в чем дело? Каким образом ты познакомился с Николасом Вейлом?

— Ты, надеюсь, знаешь, что его отец оставил наследнику только то, что относилось к майоратным владениям?

Дуглас покачан головой:

— А что, молодого человека считают мотом?

— Мне так не кажется, — вздохнул Райдер. — Прежде чем Софи и Алекс присоединятся к нам, позволь сказать, что Розалинда влюблена в него. И подумать только, они встретились только во вторник, на балу у Пинчонов! Всего четыре дня! Видел бы ты, как она на него смотрит! Наша девочка влюбилась, Дуглас, влюбилась по уши! И ты знаешь Розалинду. Она ничего не делает наполовину. Поэтому я и спросил, что тебе известно о Вейле.

Дуглас ошеломленно уставился на брата.

— Признаюсь, я уже стар, Райдер… но четыре дня?!

— Знаю. Меня это тоже ошеломило. Розалинда видит цель и идет к ней напрямик. Дело в том, что у нее превосходная интуиция. Помнишь человека, приехавшего в Брендон-Хаус, чтобы продать нам чудесную ткань по очень сходной цене?

— Да, и Розалинда очень лихо разоблачила его! — рассмеялся Дуглас.

— Да. Заставила детей развернуть рулоны дорогого сукна, и оказалось, что оно проедено молью.

— Возможно, посчитал нас простаками, которые выложат кругленькую сумму за порченый товар, а он успеет сбежать до того, как все обнаружится. Значит, Розалинде нравится Николас Вейл. А сам он? В какую сторону дует ветер?

— В сторону девушки, разумеется.

— Ты уже объяснил, как стал опекуном Розалинды? Сам он об этом спрашивал?

Райдер покачал головой.

— Пусть она сама расскажет. Боюсь, она еще не сообразила, что в райском саду может скрываться змей. Николас Вейл — пэр королевства. Кровь и происхождение очень важны для таких, как он.

— Возможно, она хочет сначала увериться в его чувствах. Розалинда — девушка здравомыслящая.

— В каких-то смыслах да, но сейчас…

— Ты прав. Но что затеял Николас? Что требуется от меня?

— Прежде всего, я хочу, чтобы ты познакомился с ним. Составил свое мнение о нем. Потом поговори со своими людьми в министерстве иностранных дел. Ты много раз повторял: то, чего они не знают, могут легко узнать. Спроси, что они знают о нем, его семье, единокровных братьях. Двоих я вчера встретил в «Друри-Лейн». Они отчаянно ненавидят Николаса. Кроме того, у тебя есть знакомые в лондонских доках и районах. От нашего поверенного стало известно, что Николас последние пять лет жил в Макао, владел торговыми судами, разбогател и не нуждается в деньгах отца, хотя злые языки утверждают, что в карманах у него ни пенни и что он ищет богатую невесту. Неизвестно также, где он провел девять лет, до того как прибыл в Макао. Я должен быть уверен, что Розалинде ничто не грозит.

Дуглас кивнул.

— Значит, ему двадцать шесть. Почти ровесник Грейсона.

— Но жизненного опыта у него куда больше. Нелегкого опыта. Того самого, который накапливается, когда не раз смотришь смерти в глаза. Я также уверен, что он может быть совершенно безжалостным. Он из тех, кому опасно становиться поперек дороги.

— Ему с двенадцати лет пришлось жить самостоятельно. Либо мальчишка закаляется, либо просто гибнет.

— Верно, — согласился Райдер. — Значит, он исчез после смерти деда, хотя Биггли утверждает, что никто не видел тела.

Он ударил кулаком по собственной ладони и поморщился.

— Есть еще и древняя книга, которую Грейсон нашел на лотке в Гайд-парке, написанная человеком с идиотским именем Саримунд. Некие «Правила Пейла». Изложены шифром, разгадать который невозможно. И знаешь, что смертельно меня пугает? Розалинда без всяких затруднений читает страницу за страницей. Ад и проклятие — как все это объяснить? Мне не под силу. Творится что-то неладное. И дети знают об этом больше меня. До чего же противно!

— Успокойся, Райдер, мы все узнаем. И очень быстро. Мне бы тоже хотелось видеть эту книгу. Шифр, говоришь? Который нельзя разгадать? А наша Розалинда сумела?

Райдер кивнул.

— Все это не к добру, Дуглас. Сам видишь, что не к добру.

Глава 14

— Я должна сказать ему, должна, должна, ад и проклятие! — твердила себе Розалинда. Как ни тяжело у нее на душе, с этим необходимо покончить. И где Николас? Почему опаздывает?

Она не должна терять решимость. Это будет бесчестно с ее стороны.

Но что, если он, узнав обо всем, посмотрит на нее как на презренную улитку в саду? Растопчет и уйдет, не оглядываясь?

— Нет, он ни за что не растопчет меня, но, возможно, просто окинет равнодушным, холодным взглядом и уйдет.

На пороге появился Уилликом. — Лорд Маунтджой, мисс Розалинда, — объявил он своим оперным голосом.

Николас едва заметно улыбнулся при виде сверкающего голого затылка дворецкого и направился к ней. Розалинда смущенно вскочила. Она видела, что Уилликому не по душе оставлять их вдвоем. Как бы она хотела, чтобы все, все на свете узнали об их помолвке! И тогда бы с лица Уилликома слетело это тошнотворное выражение. Ну… может, и нет.

Уилликом перевел взгляд с Розалинды на Николаса и откашлялся.

— Мисс Розалинда, не прикажете узнать, свободна ли миссис Шербрук… и не сможет ли прийти побеседовать с вами? И возможно, вознести ваши темы для разговора на новый, возвышенный, уровень?

— О нет, Уилликом, мы останемся вдвоем на несколько секунд, не более. Его светлость — джентльмен непоколебимых моральных принципов, рожденный на возвышенном уровне. Не знаю насчет своего рождения, но воспитывалась я в чрезвычайно возвышенном духе. Не волнуйтесь.

Но Уилликома подобные речи не успокоили. Он удалился с коротким поклоном, не дав им полюбоваться своей головой.

Едва двери гостиной закрылись, Розалинда схватила Николаса за руку и потащила к эркеру:

— Николас, ты опоздал.

— Не более чем на две минуты. Что случилось? Что-то не так, Розалинда?

Она уронила его руку и заломила свои. Он удивленно уставился на нее:

— Что тебя так расстроило, Розалинда? Расскажи.

— Мое имя. Беда в моем имени.

— Твое имя? Ну да, оно несколько необычно. Но ты сама сказала, что твой однофамилец — человек уважаемый. Розалинда де Лафонтен. Мне твое имя нравится. Очень тебе идет.

— Ты не знаешь, кто я, Николас. Совсем не знаешь. Не знаешь, почему Райдер Шербрук стал моим опекуном. Тебе ничего не известно обо мне.

— В общем, нет, но меня это не волновало. Даже не было времени подумать о чем-то подобном: мы были очень заняты. Но ты сама расскажешь, когда захочешь.

— Ты так красив сегодня, Николас. И костюм для верховой езды так тебе идет.

— Спасибо. Итак, я слушаю.

— Видишь ли, дело в том…

Она осеклась, отошла и сделала круг по комнате, прежде чем вернуться к Николасу.

— Хорошо, выложу правду. Я слышу призраков. Знакома с ними вот уже десять лет. Правда, никогда не видела, но слышу их голоса, доносящиеся из темных углов, и чаще всего во сне.

— Итак, десять лет подряд ты слышишь призраков. Расскажи подробнее.

— Я все расскажу. Все. Потому что слышу призраков с того дня, как… с того дня как дядя Райдер нашел меня избитой едва не до смерти в переулке возле доков Истборна.

Николас на мгновение оцепенел. Как это может быть?!

— Не понимаю, — медленно протянул он. — Тебя избили едва не до смерти? Но тогда ты была совсем маленькой. Что случилось, Розалинда?

— Они решили, что мне лет восемь. И даже позволили самой выбрать месяц и день своего рождения. Конечно, я выбрала следующий день после того, как мне обо всем рассказали. Дядя Райдер привез меня в Брендон-Хаус, дом, куда он забирает всех детей, которые были брошены, избиты или проданы, — детей, оказавшихся в ужасном положении. Воспитывает их, любит как своих, дает образование и надежду. Позже он говорил, что врачи не были уверены в моем выздоровлении и опасались за мою жизнь. Но когда пришла в себя, так и не смогла сказать, кто я и откуда. Память так и не вернулась. Остались только призраки, таящиеся в глубине сознания. Но они никогда не появляются на свет. Не хотят сказать, кто я такая.

Он всмотрелся в бледное лицо девушки.

— И ты так ничего не узнала?

— Нет. Хотя постоянно спрашивала призраков. Но не могу понять, что они отвечают. Впрочем, известно ли им хоть что-нибудь? Кто знает?

— Но твоя фамилия… имя…

— Я сама взяла это имя, когда мне было десять лет, просто потому что любила басни Жана де Лафонтена. Но я еще больший плод воображения, чем басни. По крайней мере, в баснях есть мораль. У меня же — ничего. Не знаю, кто я такая. Сначала дядя Райдер и дядя Дуглас пытались разузнать обо мне хоть что-то. Ничего не вышло. Потом они решили, что тот, кто пытался убить меня, может скрываться поблизости и по-прежнему желать моей смерти. Если кто-то ненавидел меня настолько, чтобы пытаться убить, значит, я стою очень мало. Или вообще ничего не стою.

Николас прижал девушку к себе и поцеловал так нежно, словно ее только что избили, и он боялся причинить ей боль.

— Мне так жаль, Розалинда. Она резко отстранилась:

— Нет-нет, ты не понял главного!

— Я понял только, что кто-то пытался убить ребенка. Но ребенок выжил благодаря Райдеру Шербруку, за что я буду преклоняться перед ним до конца жизни.

— Да, конечно, но дело не в этом, Николас. Неужели не понимаешь?

Розалинда прерывисто вздохнула:

— Ты седьмой граф Маунтджой — граф, Николас, пэр королевства. Благородное происхождение, старинный род… а я, скажем прямо, — никто. Прости, что не сказала тебе сразу, но, говоря по правде, я просто не подумала об этом. Слишком сильно хотела поцеловать тебя, и все случилось так быстро, и нам пришлось заняться «Правилами Пейла». Пока мы пытались понять, что все это значит, я обо всем забыла. И вспомнила только прошлой ночью, когда лежала в постели. И тут меня осенила. Я не имею права так поступать с тобой. Не могу выйти за тебя замуж. Вернее, это ты не можешь жениться на мне.

Николас отвернулся от нее, подошел к эркеру, раздвинул шторы и залюбовался весенними садами в цвету. Легкий ветерок слегка покачивал нарциссы, желтеющие на фоне зеленой травы.

— Это недопустимо, Розалинда, — медленно произнес он, оборачиваясь.

Она пошатнулась как от удара. Ей хотелось закричать, заплакать, но она не сделала ни то, ни другое.

— Прости. Пожалуйста, прости за то, что не сказала тебе сразу. Допустила, чтобы тобой овладела похоть, чтобы ты проникся ко мне симпатией.

— Похоть и симпатия? — повторил он, вскинув брови. — Прекрасно сказано. Но ты не так поняла. Мне кажется недопустимым то, что кто-то пытался убить тебя. Ребенка.

— Ты благородный человек. Но я выжила. Послушай, Николас, я могу оказаться дочерью мясника, карманной воровкой, уличной попрошайкой. Или вообще никем.

— Вряд ли. Иначе, почему кто-то пытался убить тебя, восьмилетнюю девочку?

— Дядя Райдер и дядя Дуглас тоже так считают. Думают, что я дочь богатого влиятельного человека, нажившего могущественных врагов. На мне была дорогая одежда. Порванная и грязная, правда, но дорогая и хорошо сшитая. И еще это.

Розалинда сняла с шеи золотую цепочку, на которой висел маленький медальон-сердечко.

Николас поднес его к глазам. Медальон был теплым и гладким. Он нащупал замочек и открыл медальон. Пусто. Николас попробовал отыскать тайник. Ничего.

— Он был пуст, когда Райдер нашёл тебя? Розалинда кивнула:

— Возможно, здесь были две миниатюры: одна — портреты моих родителей, вторая — мое изображение. Точно я не знаю. Может, миниатюры вынули, чтобы никто не смог их узнать? Но это не важно, Николас. Ни один человек понятия не имеет, кто я и кто мои родители. Были они англичанами или итальянцами. Дядя Райдер считает, что, возможно, я и англичанка, и итальянка, поскольку заговорила сразу на двух языках. Дядя Райдер считает также, что родители мертвы, иначе обыскали бы небо и землю, чтобы найти меня. Конечно, сам он так и поступил бы, если бы Грейсон исчез. Все это чертовски неприятно, Николас, но я чистая страница.

— Вовсе нет! У тебя имеется талант, которым не обладает ни один из нас: ты легко читаешь «Правила Пейла». Это бесценный дар, который, возможно, перешел к тебе от родителей. Ты приняла этот дар без вопросов и возражений. И я уверен, что он лишь один из многих.

— Так много всего случилось, и так быстро! Я даже не задалась вопросом, почему смогла прочесть проклятую книгу.

Она старательно изобразила жалкое подобие улыбки.

— Спрошу у призраков, когда услышу их в следующий раз. Теперь они приходят гораздо реже. Странно, но я по ним скучаю. Они кажутся мне единственной связью с моим навеки потерянным прошлым. Но теперь они, кажется, решили меня покинуть.

— Призраки, — повторил он. — Призраки вокруг тебя.

— Ты не считаешь меня безумной?

Николас рассеянно уставился в пространство и постучал пальцами по каминной полке.

— Безумной? О нет. Я почти точно знаю, что мой дед водил близкое знакомство с призраками, но, поверь, вовсе не был безумцем. И, откровенно говоря, я считал, что ты принадлежишь к высшему обществу. Но предположим, мы обнаружим, что это не так. И какое это имеет значение? Да никакого. Мой отец был человеком слабым, позволявшим мачехе манипулировать им, но, как всякий слабак, отличался при этом злобой и жестокостью к тем, над кем имел власть. И мне безразлично, кто ты на самом деле. Ты Розалинда де Лафонтен и скоро будешь моей женой, Розалиндой Вейл, графиней Маунтджой.

— Но ты не можешь быть настолько благороден, настолько высок духом, ты не можешь…

— Ш-ш… Довольно дифирамбов. Давай будем рассудительны. Ты хотела бы узнать свое прошлое. Я знаком со многими людьми по всему свету. Велю написать твой портрет, дюжины две миниатюр, и разошлю в разные страны. Мы узнаем, кто были твои родители. А возможно, однажды утром ты проснешься рядом со мной, улыбнешься и все вспомнишь. Понимаю, почему братья Шербрук прекратили поиски. Но не бойся, что кто-то снова попробует причинить тебе зло. Я обещаю защитить тебя ценой собственной жизни.

Розалинда повернулась и ринулась из гостиной.

Глава 15

— Розалинда!

— Милорд, мисс Розалинда убежала из дому. В этом виноваты вы, милорд? Вы чем-то оскорбили эту милую молодую курочку?

Уилликом, напыжившись, загородил Николасу дорогу.

— У курочки между прелестными ушками нет ничего, кроме воздуха. Она удрала без всяких причин, — процедил Николас и, подхватив дворецкого под мышки, без особых усилий отставил в сторону и побежал за ней, но остановился, заметив мелькнувший из-за угла кусочек подола голубой юбки. Почти немедленно раздались вопль и крики. Николас свернул за угол и увидел, что Розалинда сидит на тротуаре, рядом полулежит красная как рак тяжеловесная матрона в сбившейся шляпке. Нижние юбки задрались до колен, вокруг рассыпаны покупки. Раскрытый рот готов исторгнуть очередной вопль.

Николас поспешно поднял женщину, что оказалось задачей не из легких, и собрал ее пакеты.

Матрона с такой силой потрясла кулаком перед носом Розалинды, что двойной подбородок заколыхался.

— Я миссис Пратт, сэр, жена преподобного Пратта с Пир-Три-лейн. Эта молодая леди, сэр, налетела на меня, едва не отослав к Создателю. Хорошо еще, что драгоценная свиная вырезка не упала в грязь! Если она ваша жена, сэр, вам следует хорошенько ее выпороть!

— Да, мэм, она моя жена, но не заслуживает порки, поскольку это я виноват, что она сбежала и имела несчастье сбить вас с ног.

Миссис Пратт вызывающе скрестила пухлые руки на не менее пухлой груди.

— Это действительно так? И что вы такого наделали, сэр, что эта невинная молодая леди сбежала от вас?

— Буду с вами откровенным, миссис Пратт. Такая женщина, как вы, заслуживает откровенности. Дело в том, что она еще не моя жена. Я просил ее стать моей женой, но она считает, будто недостаточно хороша для меня, что, конечно, абсолютная чушь. Согласен, мэм, если взглянуть, как она сидит на тротуаре, страдая от боли в… э-э… в кое-каких частях тела, и с таким видом, словно вот-вот разразится слезами и одновременно начнет осыпать меня проклятиями, можно посчитать, что она действительно мне неровня. Но если она стоит или вальсирует с чарующей улыбкой на лице, поверьте, красивее ее нет на всем свете. И я вполне могу ею гордиться. А когда она выйдет за меня, я не дам ей сбивать с ног почтенных леди, нагруженных покупками.

— Никогда не ела свиную вырезку, — объявила Розалинда.

Женщина неприязненно оглядела ее.

— Скорее всего, вы не заслуживаете такого лакомства. Выходите за этого джентльмена, или я познакомлю его с одной из моих дорогих племянниц, которые и не подумают отойти от него хотя бы на шаг. Только взгляните на него: белоснежные зубы, широкие плечи, и никакого отвислого брюшка в отличие от преподобного Пратта. Выходите за него, мисс. И поскорее.

Розалинда снова заломила руки:

— Но, Николас…

— Никто из нас не становится моложе, — продолжала дородная особа. — Если я покажу ему своих племянниц, он почти наверняка отвернется от вас. Моей малышке Лукреции только семнадцать.

Поскольку Розалинда проигнорировала протянутую руку Николаса, тот повернулся к миссис Пратт:

— Прошу принять мои извинения, мэм, но она обязательно станет моей женой, и, следовательно, я не смогу свести знакомство с Лукрецией.

С этими словами он низко поклонился и послал ей улыбку, от которой двойной подбородок женщины затрясся с новой силой.

— Возможно, моя прелестная Лукреция слишком молода для вас, сэр, и вам подойдет женщина постарше и более опытная…

Пригладив толстые букли над ушами, она неприязненно уставилась на Розалинду.

— …не эта взбалмошная глупышка, которая имела наглость сбежать от вас.

— Но вы поймали для меня эту взбалмошную глупышку, за что я вам благодарен.

— О, вы слишком любезны, сэр. Но полагаю, ничего страшного не произошло.

И миссис Пратт, схватив пакеты и бросив прощальный тоскующий взгляд на Николаса и злобный — на Розалинду, поплыла по тротуару.

Николас, подбоченившись, обратился к Розалинде:

— Ты действительно хочешь отказаться от меня в пользу мисс Лукреции?

— Ей всего семнадцать. Ты для нее — дряхлый старик.

— Тебе всего восемнадцать, и я для тебя — дряхлый старик. С тобой все в порядке?

— Наконец-то догадался спросить! Нет, я унижена, и тебе еще нужно напоминать о милой беседе с миссис Пратт.

— Следует учитывать все выгодные предложения. Неприятно говорить тебе это, но ты заслуживаешь подобного унижения. Не будешь так любезна, объяснить, почему сбежала? Или я попал не в бровь, а в глаз?

Розалинда отвела взгляд:

— Мне этого не вынести.

— Ради всего святого, чего именно?

— Твоего… твоего благородства.

Он прижал ее к себе, не обращая внимания на проходившую мимо няню с двумя детьми.

— Значит, я благороден?

— Да, но для меня важно быть не менее благородной. Она оглянулась по сторонам, прижалась к нему и поцеловала в шею.

— Трудно быть благородной, когда ты меня обнимаешь. Николас, а тебя обуревает похоть всего лишь от ма-а-аленького поцелуя в шею?

— Нет, черт возьми, я чувствую себя обделенным и оскорбленным. К тому же куча народу глазеет на нас. Давай вернемся в дом.

Розалинда отступила.

— Ладно, сейчас между нами не менее двух шагов, и, следовательно, я способна мыслить более здраво. Ты благороден, и я благородна. И я не могу выйти за тебя. Потому что желаю тебе добра.

— Все выглядит так, словно ты цитируешь Шекспира.

— Естественно, потому что мое имя взято из его пьесы. Николас воздел глаза к небу:

— Интересно, сумею ли я прийти в себя, если ударюсь головой об эту каменную стену?

Не получив ответа, он схватил Розалинду за руку и потащил к дому. Она не кричала, за что он был ей крайне благодарен.

Дуглас Шербрук, высокий и представительный в своем черном вечернем фраке, взглянул на Николаса Вейла и вдруг испугался за Розалинду. Райдер прав: этот человек многое пережил и способен быть беспощадным, если к тому призывают обстоятельства.

Он наблюдал за молодым человеком. Тот искал взглядом Розалинду, которая тихо сидела в большом мягком кресле у камина. Дугласу показалось, что она очень бледна и непривычно серьезна. Желтовато-зеленое платье совершенно ей не шло.

Дуглас нахмурился. Кто выбрал для нее этот цвет?

Отведя взгляд от девушки и ее неудачного наряда, Дуглас увидел, что Вейл уже приблизился к нему. Райдер представил его гостю. Молодой человек почтительно поклонился.

— Милорд, — сказал Николас, — для меня большая радость и честь познакомиться с вами.

В комнату проскользнул Уилликом и объявил, что обед подан. При этом он обращался одновременно и к графине Нортклифф, неотразимой в темно-зеленом платье, оттенявшем великолепные рыжие волосы, искусно уложенные на прелестной головке (Уилликом иногда позволял себе представить, что голова графини так же гладко выбрита, как у него: каким счастьем было бы увидеть это наяву!), и к миссис Софи (такой изящный железный кулачок в бархатной перчатке и изумительные манеры).

— Кухарка просила передать вам, что приготовила телячью голову, язык и мозги, на французский манер, хотя меня коробит при упоминании о кухне лягушатников.

— Может, она подаст еще что-то, не столь изысканное? — с надеждой спросила графиня.

— К счастью, да, миледи. Будет ее знаменитый вареный бекон со шпинатом, компот из крыжовника, цветная капуста в сливочном соусе, и все это, к счастью, приготовлено на английский манер.

— Моя мечта сбылась, — объявила Софи.

— Я не вижу мастера Грейсона, — встревожился Уилликом.

— Он обедает у себя в клубе, — утешил Райдер. Уилликом поклонился и вышел из гостиной, гордо вскинув голову и справедливо предполагая, что господа последуют за ним.

— Он поразителен, — заметил Николас.

— Именно это он сказал мне, когда стал нашим дворецким, — усмехнулся Дуглас.

По просьбе Розалинды Александра усадила ее и Николаса друг против друга. Николас удивленно вскинул бровь, но ничего не сказал. Дуглас стал рассказывать о внуках-близнецах, детях его сыновей-близнецов, уверяя, что все они как две капли воды походят на отцов и что это зрелище согревает ему сердце. Розалинда, краем уха слушая разговоры, положила себе тушеного испанского лука и молча набиралась мужества.

Она дождалась, когда остальные, увлеченные едой, замолчат, откашлялась и объявила, ни к кому в особенности не обращаясь:

— Николас Вейл, лорд Маунтджой, просил меня стать его женой. Я была так потрясена, что, только приняв предложение, сообразила — он не знает, кто я такая и, стало быть, наш союз станет откровенным мезальянсом. Хочу заверить, что не выйду за Николаса, хотя он настаивает на нашей свадьбе, потому что симпатизирует мне, и да, следует признаться и в этом, ему нравится меня целовать. Он также толкует о том, что нас свела судьба, что звучит романтично и даже таинственно, но не имеет ни малейшего смысла. Он великодушен и благороден. Я желаю доказать, что благородства во мне не меньше.

Она замолчала и подцепила ложкой луковицу, посыпанную черным перцем.

Последовало секунды три ошеломленного молчания. Наконец Николас отложил вилку, улыбнулся Розалинде и обратился Райдеру и Софи:

— Вы, вне всякого сомнения, удивлены, что я так скоро сделал предложение, да еще не поговорив сначала с вами, сэр. Прошу простить меня, но когда мужчина встречает свою суженую, ни время, ни сроки значения не имеют. Я хотел подождать с объявлением, дать вам время получше узнать меня. Составить собственное мнение. Но Розалинда изменила правила игры. Боюсь высказать все, что думаю по этому поводу, но дело тут не в благо-94 родстве. Она просто взбалмошная глупышка, как охарактеризовала ее моя недавняя знакомая. Ни один человек из сидящих за этим столом не считает, что она недостойна меня, недостойна быть женой пэра. В противном случае мистер Райдер Шербрук не взял бы на себя труд стать ее официальным опекуном и не устроил бы ей дебют в Лондоне. Я прав, сэр?

Райдер был окончательно сбит с толку и не знал, что делать. Нужно отдать должное Николасу Вейлу — тот ловко загнал его в угол.

Наконец Райдер кивнул: все равно больше ничего не оставалось делать, — и украдкой взглянул на Розалинду. Та покраснела до корней волос — интересно почему? Потому что Николас не смутился, не ушел от разговора, а прямо обратился к нему?

Рассеянно комкая в руках мягкую булочку, Райдер медленно сказал:

— Да, мы твердо уверены в высоком происхождении Розалинды. Ничуть не сомневались с того момента, когда через полгода после того, как мы ее нашли, она, наконец, заговорила. Однако, Николас, мы не сумели найти ни ее родителей, ни родственников. И давно оставили поиски, поскольку опасались, что, если отыщем ее родителей, ей по-прежнему будет грозить опасность. И хотя прошло уже десять лет, кто может заверить, что убийца все еще не лелеет планов расправиться с Розалиндой? Пусть уж лучше она будет продолжать жить под нынешним именем, пока не обретет память, в чем, правда, врачи сомневаются.

Дуглас устремил взгляд на Николаса Вейла:

— Поймите, милорд, мы семья Розалинды, и всегда будем ее оберегать.

— Как и я. Клянусь в этом всем вам. Обещаю заботиться и защищать, — заверил Николас.

Розалинда порывисто подалась вперед:

— Послушай меня, Николас Вейл! Я не более реальна, чем шекспировская Розалинда. Я нашла это имя в «Как вам это понравится». Сначала предпочитала имя Ганимед — как вы помните, Розалинда переоделась пастушком и назвалась Ганимедом; ее судьба весьма напоминает мою, — но дядя Райдер и тетя Софи, убедили меня, что имя мужское и, следовательно, не совсем подходит. Пойми, я могу быть потомком царя гуннов Аттилы или Ивана Грозного. Тревожная мысль, не находишь?

— Но ты заговорила на прекрасном английском, — возразила Софи. — Так изъясняются дети, получившие хорошее воспитание. Мы сразу поняли, что ты благородного происхождения. Да и твой итальянский был абсолютно безупречен, так что, возможно, кто-то из родителей был итальянцем. Или же тебя воспитывала итальянская няня. Очевидно также, что у твоих родителей были враги, могущественные враги, которые отчего-то посчитали тебя угрозой и решили устранить. Это все, что мы знаем наверняка. И, пожалуйста, не записывай себя в дьявольское отродье. Иначе я надеру тебя уши.

— Любовь моя, вспомни о тех проделках, в которые юная Розалинда втягивала других детей! — сказал Райдер.

— Ты прав, — кивнула Софи. — Если хорошенько поразмыслить, возможно, «дьявольское отродье» — самое точное определение.

Остальные рассмеялись, но не слишком громко.

— А твое пение, дорогая девочка? — продолжал Райдер. — Учитель утверждал, что тебе давали уроки, по крайней мере, два предыдущих года. Откровенно говоря, я не слишком хочу узнать, кто ты на самом деле, потому что боюсь за тебя. Признаюсь, иногда меня одолевают мрачные предчувствия. Но это не важно. Пока ты ничего не помнишь, будешь оставаться Розалиндой. Мы твоя семья. Любящая семья.

Глава 16

После обеда Николас проводил Розалинду в музыкальный салон в надежде остаться с ней наедине.

— Знаешь, раньше я сочиняла истории о своих родителях, — неожиданно призналась она. — Русские царь и царица, лихие пираты Карибского моря… И в каждой истории непременно присутствовала злобная ведьма, которая почему-то так боялась меня и так завидовала красоте моего лица и фигуры, что стремилась со мной разделаться.

— Прошу прощения. Выходит, твоя мать тоже была пираткой?

— Да, и она размахивала плетью, и носила белую рубашку с широкими рукавами. И разумеется, сапоги до колен. Они с моим отцом были ужасом Карибского моря. Да-да, понимаю, что мой безупречный английский почти исключает такую возможность.

— А ничего итальянского в твоих сценариях не присутствовало?

— Нет, — нахмурилась Розалинда. — Я всегда шарахалась от всего итальянского. Если хорошенько вдуматься, это странно, не так ли?

Николас хотел что-то ответить, но поспешно закрыл рот, услышав голос графини. Разговор тет-а-тет, на который он надеялся, не состоится.

— Ах, дорогие! — воскликнула Александра с сияющей улыбкой. — Как удачно, что я нашла вас именно в музыкальном салоне. Мы все решили умолять тебя спеть.

Остальная компания немедленно последовала за ней.

Розалинде хотелось схватить Николаса за руку и утащить в какой-нибудь укромный уголок огромного дома. И одновременно она мечтала вытолкать его на улицу. Отвесить пощечину за то, что так ловко договорился с ее семьей, и зацеловать до потери сознания за то, что так умело, припер ее к стенке.

— Присоединяюсь к общим просьбам, — сказал Николас. — Садись за пианино и спой мне любовную песню. Одну из тех, которые пели драконы Саллас-Понда.

— Драконы чего? — удивилась Софи.

— Это существа из «Правил Пейла» — книги, которую Грейсон купил на ярмарке в Гайд-парке, — спокойно пояснил Николас.

Розалинда понимала, что тетя Софи готова засыпать их вопросами, ответов на которые пока не было, и поэтому поспешно пробежалась пальцами по клавишам. Она намеревалась спеть веселую шотландскую песню, тем более что у нее был неплохой шотландский выговор, но с губ полилась песня, которая жила в глубине души, так долго, сколько она себя помнила. Песня, которая всегда была в ее мыслях. Песня, которую она не понимала. Песня, которая и успокаивала, и будоражила ее. Конечно, Розалинда не знала, каким образом выучила ее. Скорее всего это песня из прошлого.

Как ни странно, она ощущала, что выбора нет. Словно кто-то диктует ей каждое слово.

О красоте безлунной ночи грежу я. О силе и безмерной мощи грежу я. О том, что больше я не одинок, Хоть знаю — смерть его и смертный грех ее со мной навек.

— Каждый раз, когда я слышу эту песню, — тихо сказала Софи, — мне хочется плакать. Николас, наверное, вы не знаете, что это были первые слова, произнесенные Розалиндой после шестимесячного молчания.

— Она не произнесла их, — поправил Райдер, — а скорее, промурлыкала себе под нос.

— Ты ничего не помнишь о первых годах своей жизни, — заметил Николас, — но эта песня была в тебе. И слова действительно непонятны. Его смерть… чья именно? И ее смертный грех — кто она? И в чем заключается этот грех? По-моему, в этой песне содержатся намеки на твое прошлое, Розалинда.

— Да, мы тоже так подумали, — согласился Дуглас, — но Розалинда ничего не может объяснить.

Розалинда старалась не думать о странных словах, и поэтому заиграла шотландский рил и спела о красивой девушке, которая любила танцевать с принцем эльфов. Все дружно притопывали в такт.

Час спустя, после чая с ореховыми булочками, Розалинда провожала Николаса до двери под присмотром деликатно покашливавшего Уилликома.

— Знаешь, дядя Райдер на всякий случай дежурит поблизости, у двери гостиной. Думаю, Уилликом — его передовой отряд.

Он долго смотрел в ее голубые-голубые глаза.

— Не сомневаюсь, что, когда наша дочь достигнет твоего возраста, я буду поступать точно так же.

Рот Розалинды от изумления приоткрылся. Она прижала ладони к горящим щекам.

— О Господи, что за картины возникают в моем мозгу! Это возмутительно, Николас! Мне всего восемнадцать!

— Знаю, — улыбнулся он. — Только подумай, сколько нам нужно будет потрудиться, чтобы на свет появилась твоя копия! Ты выйдешь за меня, Розалинда? Позволишь стать твоим Орландо?

— Мужчина, знающий Шекспира! Искушение велико, Николас, но…

— Возможно, это я тебя недостоин! Взгляни на меня! Торговец из Макао. Граф по прихоти судьбы, ненавидимый отцом. Совершенно не стою тебя!

Розалинда прикусила губу и надолго задумалась.

— Может, я не растеряю все свое благородство, если выйду за тебя, — решила она наконец.

— Не растеряешь, ни унции. Мало того, достоинство твое не пострадает.

— Так и быть. Думаю, тебе пора поговорить с дядей Райдером.

Николас поднял голову и кивнул сначала Уилликому, потом — в сторону Райдера Шербрука, все еще стоявшего у двери гостиной.

— Извини, Розалинда.

Девушка молча смотрела, как он возвращается к дяде и что-то тихо ему говорит. Распрощавшись с Райдером, он подошел к ней, погладил по щеке и удалился.

Райдер махнул ей рукой и вошел в гостиную, где, как знала Розалинда, уже ждал дядя Дуглас.

Глава 17

На следующий день Николас с задумчивым видом вышел из гостиной Шербруков, а когда появился в кабинете, Грейсон обрадовано вскочил:

— Наконец-то! Розалинда отказывается переводить «Правила Пейла» без тебя.

Николас механически улыбнулся при виде Розалинды. Та облегченно вздохнула. Слава Богу; значит, все в порядке!

Розалинда, усмехнувшись, опустила глаза и принялась читать:

— «Случилась совершенно поразительная вещь. Драконы Саллас-Понда спели, что считают меня достойным войти в круг чародеев. Драконы умеют читать людские мысли, и они спели, что чародеи — такие же люди, как все мы; люди, которые поддерживают равновесие между различными мирами, связанными с Пейлом. Эти люди — пели драконы Саллас-Понда — всего лишь чародеи. Не боги. Один дракон сказал мне, что его зовут Таранис. Я тут же вспомнил, что Таранис — кельтский бог грома. Бог грома и дракон Саллас-Понда, тоже своего рода бог, носят одно имя?

Таранис велел мне сесть между его огромными чешуйками и держаться покрепче. Впервые я увидел Пейл с высоты, оттуда, где красновато-лиловые облака перекатываются по небу гигантскими волнами. А Таранис продолжал лететь, дальше и дальше. Мощные крылья почти бесшумно разрезали стоячий воздух. Я видел множество рек и озер, тонких как нити, но нескончаемых, голубых и очень похожих на вздувшиеся на человеческих руках вены. Но кровь моя застыла при виде крепости из черного камня на вершине гигантской горы.

Таранис спел, что это гордость чародеев, что страх, который крепость внушала, помогал им сохранять мощь и силу. Крепость чародеев на горе Оливан, мрачная, как черный стервятник, называлась Блад-Рок[3]. И этому была причина: красные, как только что пролитая кровь, потеки стекали по черной скале к самому подножию.

Нас встретил молодой человек, который приветствовал Тараниса с неподдельным почтением, почти благоговением. Он и мне низко поклонился. И сказал, что его имя Беленус. Я вспомнил, что так звали кельтского бога земледелия, дарителя жизненной силы, принесшего исцеляющее могущество солнца на землю, людям. Римляне называли его Аполлон Беленус, «блестящий», и назвали великий праздник, первое мая, Белтейном, в его честь. Еще один кельтский бог?

Когда Таранис улетел, Беленус пригласил меня в маленькую комнату, увешанную алыми занавесями, и подал бронзовую чашу с чаем уитмас, имевшим вкус земляники с чесноком.

У Беленуса была густая рыжая борода, закрывавшая лицо. На виду оставались только ярко-голубые глаза. На лоб спускались пряди рыжих волос. Улыбка открывала большие квадратные зубы. В продолжение нашего разговора Беленус, казалось, молодел на глазах. За это время я выпил очень много чаю, и вкус менялся с каждым глотком, от клубники с чесноком до терпкого зеленого чая и даже говяжьего бульона. Я, считавший себя чародеем, пробовал добиться вкуса чая, но получил только густую черную грязь. До чего же это было унизительным!

Но Беленус только рассмеялся.

В тот день я встретил и еще кое-кого. Эпону. Она была не чародейкой, а колдуньей, известной кельтам как богиня коневодства, потому что ее отец ненавидел женщин и соединился с лошадью, от которой Эпона и родилась. Она символизировала, насколько мне известно, красоту, резвость, храбрость и сексуальную мощь. Хорошо, что ее отец наделил дочь своим лицом. По крайней мере, ее нельзя была назвать уродливой. Римляне, естественно, сделали ее своей богиней. И каждый год, в декабре, устраивали праздник в ее честь. Странно, что она родилась человеком, хотя мать была лошадью. Что же до сексуальной мощи… никогда не подумал, чем кончится наше знакомство.

Беленус передал, что другие чародеи хотят, чтобы я присоединился к ним. В глубине души я сознавал, что, если не останусь с ними, возможно, и моя кровь потечет по черной скале. Поэтому я прожил с ними около года. Но однажды я подумал, что хочу покинуть Блад-Рок, где постоянно забывал все, что мне говорили, — скорее всего, из-за того, что меня заколдовали. Вскоре я уже стоял на стене, жадно вглядываясь в горизонт, закрытый красновато-лиловыми облаками. И, наконец, увидел летевшего за мной Тараниса.

— Поэтому ты так мало запомнил? — спел мне Таранис. — Они знали, что ты не захочешь остаться с ними. Я надеялся, что ты останешься. Потому что все драконы боятся за будущее, над которым властны злобные чародеи.

Позже мне удалось припомнить, что чародеи дали мне имя Лу, означавшее на кельтском «сияющий бог», который был свирепым воином, волшебником и богом ремесел. Это очень важное имя. Римляне латинизировали его, переделав в «Лондиниум», позже ставший «Лондоном»…»

На этом Розалинда прервала чтение и выпила воды.

— Кельты, — прошептала она. — Как странно. Почему кельтские боги собрались в Пейле?

— Почему нет? — возразил Грейсон. — Если там есть тайберы, с кельтскими богами нам придется смириться. Но пока что мы не узнали ничего полезного, хотя история, на мой взгляд, интересная. Так и вижу эту черную крепость!

— Считаете, Саримунд все это придумал? — спросил Николас.

Грейсон пожал плечами:

— Не попади ко мне эта книга при столь необычных обстоятельствах, я бы сказал, что так и есть. Там много странного. Я сказал бы, волшебного. Поэтому я наслаждаюсь историей как всяким хорошим романом.

Николас прошелся по комнате.

— Мне все это не нравится, — неожиданно объявил он. — Можно подумать, Саримунд ведет какую-то игру, возможно, дразнит нас, и эта Блад-Рок — плод его воображения, созданный от скуки, пока он жил в Булгаре.

— Осталось всего несколько страниц, — сообщила Розалинда. — Докончим книгу сегодня?

Грейсон сверился с часами и встал:

— Лучше завтра. Мне нужно ехать. У меня встреча.

— Вот как? — оживилась Розалинда, бессовестно хихикнув. — Встреча с прелестной Лорелеей? И ее отец будет все это время торчать у тебя за плечом, а четыре сестры — водить вокруг хоровод?

— Это не я нанес удар родителям! — огрызнулся Грейсон. — Взгляните лучше на себя! Помолвлены! Говорю, Розалинда, мне дурно делается при одной мысли, что ты выходишь замуж! Ты! Которая связывала волосы в два хвостика всего несколько месяцев назад! Николас, я готов рассказать вам о ее бурном детстве. В жизни не видел подобного демона! Даже в моих романах ничего подобного не присутствует! Вечно сбивала с толку других детей! Доводила родителей и Джейн — это директриса Брендон-Хауса — до безумия. Да, матушка права: ты настоящее дьявольское отродье!

Николас уселся в мягкое кресло с зеленой вышитой обивкой, вытянул перед собой длинные ноги и сложил руки на животе.

— Расскажите мне хотя бы об одном пагубном деянии, совершенном этим отпрыском дьявола. Только одном. Потому что я не хочу окончательно лишиться иллюзий.

Грейсон принял задумчивый вид и, ухмыльнувшись, начал:

— Когда ей было четырнадцать, она решила заглянуть в цыганский табор, раскинувшийся на восточном краю отцовских полей. Я отказался сопровождать ее, и поскольку она боялась идти одна, как-то вечером увела кучу ребятишек в табор. Все повязали на головы платки, колотили по цимбалам и бутылкам, звонили в колокольчики и распевали во весь голос. Удивленные цыгане развеселились и, к счастью, приветливо их приняли.

Отец был еще более удивлен, когда в полночь на пороге появились цыгане и привели детей, которые успели напиться чего-то вроде пунша. Бедняг жестоко рвало весь остаток ночи. Насколько я помню, отец задал Розалинде знатную трепку, первую и последнюю в ее жизни.

— Да, но это было так несправедливо! В других случаях — да, но не в этом! Я хотела ближе познакомиться с жизнью цыган, научиться петь их песни и танцевать у костра так, чтобы юбки развевались. Но тут я увидела маленькую цыганочку, которая пила пунш из большого бочонка. Когда я сказала, что мы тоже хотим пить, она протянула нам ковшик. Откуда мне было знать, что всем станет так плохо!

— И тебе тоже?

— Нет, — покачал головой Грейсон, — она единственная, кто не заболел. Я был уверен, что сама она ничего не пила. Верно, Розалинда?

— Пила. Не менее трех чашек. Было очень вкусно. Не знаю, почему со мной ничего не случилось.

Николас мрачно смотрел на нее. В его глазах светилось нечто вроде расчетливости, она была в этом уверена. Но что все это означает?

Глава 18

Во вторник днем Николас, Розалинда и Грейсон сидели в маленькой гостиной отеля «Грильон». На столе стоял серебряный поднос с чайным сервизом. Ли По, секретарь Николаса, что-то сказал хозяину на мандаринском наречии китайского и удалился. Грейсон объявил, что в жизни не слышал подобных звуков, вырывающихся из человеческого горла. Николас рассмеялся:

— Ли По то же самое говорит об английском; впрочем, сам владеет королевским английским словно выпускник Итона. Поскольку сам я жил и занимался торговлей в Макао, мне было необходимо выучить мандаринский китайский. Ли По постоянно меня поправляет. А вот мне ни разу не удалось его поправить.

— Но почему же он никогда не говорит с нами по-английски? — полюбопытствовала Розалинда.

— Утверждает, что ни один цивилизованный язык не может звучать как стук топорика для колки льда.

— Где он выучил английский? — спросил Грейсон.

— Он был десять лет женат на англичанке, но она и их единственный ребенок умерли при родах. Она была миссионером и учительницей.

— Как грустно! — вздохнула Розалинда. — Но почему он так предан тебе?

— Я спас ему жизнь, когда португальский губернатор приказал его повесить.

Розалинда проницательно взглянула на него:

— Но как тебе удалось убедить португальского губернатора?

— Просто объяснил, что с ним будет, если он еще раз выкинет нечто в этом духе, — улыбнулся Николас.

— Ли По крайне многозначительно посматривал на меня, — задумчиво сказала Розалинда. — Видимо, это означает, что он знает о нашей будущей свадьбе?

Николас кивнул.

— Пора проверить, способен ли мой язык выговорить эти странные слова. Как мне поблагодарить его?

— Шеш-шеш. Если сможешь произнести.

Розалинда немного потренировалась, прежде чем окликнуть:

— Шеш-шеш, Ли По.

Тот что-то пробормотал.

— Что он сказал, Николас?

— Сказал «пожалуйста, рыжая девушка, которая скоро станет хозяйкой дома его светлости».

— Ты это придумал!

Николас слегка ухмыльнулся.

— А Ли По знает о книге? — спросил Грейсон.

— Думаю, Ли По знает обо всем, что для меня важно.

— Кстати о книге, — вспомнила Розалинда, открывая «Правила Пейла». — У нас мало времени. Через два часа у меня примерка подвенечного платья. Мы едва успеем дочитать книгу.

— Лорелея сказала, что она едет с тобой? — спросил Грейсон. — И утверждает, что помогла тебе выбрать фасон.

Розалинда закатила глаза к небу:

— Она просто согласилась — причем с огромным энтузиазмом — со всеми предложениями дяди Дугласа. У меня были кое-какие идеи, но кто станет слушать меня, будущую невесту? Даже помощница модистки не обращала на меня внимания.

— Твой дядя Дуглас утверждает, что у тебя ужасный вкус и поэтому он сам выбирал тебе платья к этому сезону, — хмыкнул Николас. — И стал расспрашивать о моем вкусе. Я объяснил, что ни разу не имел возможности выбирать женские платья и, следовательно, понятия не имею, хороший ли у меня вкус. Однако Ли По не раз заверял меня, что у меня прекрасный вкус, так что посмотрим, как все будет. У меня для тебя новости, Розалинда.

Но та продолжала ворчать:

— Подумать только, я взрослая женщина, со вкусом, хорошим вкусом, и все же вынуждена подчиняться джентльменам, приказывающие мне, что именно носить! Какая несправедливость! А тут еще ты заявляешь, что Ли По боготворит твой чертов вкус!

— Понятно. Но как я сказал, у меня для тебя новости. Причем, касающиеся именно вкуса.

Розалинда вопросительно вскинула брови.

— Я должен сопровождать тебя в лавку мадам Фуке. Твой дядя Дуглас желает испытать меня.

— Тебя? — расхохотался Грейсон. — Позволим Николасу снять с тебя мерки?

Но Розалинда задумчиво покачала головой.

— Боюсь, Грейсон, мы увидим, что его светлость — ужасный подхалим.

Грейсон снова засмеялся:

— Дядя Дуглас терпеть не может подхалимов. Советую соглашаться с ним всего один раз из трех, иначе плохо вам придется. А теперь нужно дочитать «Правила». Надеюсь, Саримунд завершит свою рукопись так же блестяще, как начал.

Дверь гостиной хлопнула.

— Куда ушел Ли По?

— В лавку аптекаря в Спитлфилдс. По моей просьбе.

— И какова же эта просьба? — насторожилась Розалинда. — Надеюсь, ты не болен?

— Не важно. Читай, Розалинда.

Розалинда нахмурилась, осторожно открыла книгу, откашлялась и начала читать:

— «Я понял, что, когда находился в Пейле, был не слишком могущественным чародеем, поэтому заколдовал красного лазиса. К моему удивлению, он обратил на меня взор огромных глаз, подошел, ткнулся головой в мое плечо и тихо запел высоким нежным голосом. Он сказал, что его зовут Бифрост и что он старейший красный лазис в Пейле. Он очень долго ждал, пока я заговорю с ним, потому что красный лазис никогда не заговаривает первым. У лазисов это считается очень невежливым. Он утверждал, что я могущественный чародей, несмотря на то, что позволил злобным волшебникам и колдуньям в Блад-Роке затуманить мой разум. Он пропел, что мне пора уходить, что я оставил свое семя в Эпоне, и что именно с этой целью чародеи ждали моего появления.

Оставил свое семя? Я не поверил ему. Я возмутился. Но он объяснил, что чай, которым меня поили, лишил меня чувств и сделал бессильным, если не считать самой важной части моего тела, Лазис пел своим прекрасным мелодичным голосом, что это было предопределено. Эпона родит чародея, которому предстоит стать самым великим из всех существующих, и он будет править в Пейле, пока гора Оливан не рассыплется в пыль.

У меня будет сын, которого я никогда не увижу. Я предвидел, что это глубоко ранит меня, но в полной мере понял, когда осознал реальность происходящего. Я ответил Бифросту, что готов покинуть Пейл, но только не ведаю, как попал сюда, и понятия не имею, где находится дверь, через которую я вошел. Он издал звонкий смешок, очень приятный на слух, и пропел, что меня принесли драконы Саллас-Понда, решившие внедрить нового брата в змеиное гнездо чародеев и ведьм на горе Оливан. Далее он пропел, что чародеи и ведьмы не захотели принять меня к себе, потому что я слишком упрям и привык идти своей дорогой, но что мой сын будет достойным повелителем. Бифрост пообещал рассказать обо мне сыну и добавил, что покажет дорогу назад. Но так и не показал. Я видел, как он заманил тайбера в пропасть, убил огненным копьем, пронзив толстую шею, и принялся пожирать свой обед. А потом исчез. Я почувствовал себя покинутым. И не понимал ни Бифроста, ни кого-то еще в этом затерянном мире. Мире, в котором оставлял своего сына.

Когда я, наконец, уснул под деревом с колючими ветвями, мне снилось, что вокруг разразилась свирепая пустынная буря. Песок вихрился вокруг, залепляя рот и глаза. Деваться было некуда, и я понял, что погибну. Но тут буря улеглась, и я оказался в Булгаре. Какое это было счастье! Я не ведал, что сделал Бифрост, но, конечно, это было волшебство, древнее волшебство из иного мира. Надо мной стоял Реннат, главный чародей Востока. Он любезно осведомился, хорошо ли я спал прошлой ночью. Я кивнул. Прошлой ночью?

Он сказал, что даже одна ночь, проведенная вдали от седобородых чародеев, поднимает дух. Всего одна ночь? Может, Пейл — всего лишь порождение сна? Означает ли это, что у меня не будет сына? Что всего этого вообще не было? Что мое пребывание в Пейле — плод воспаленного воображения? Я никому не рассказал об этом. Да и что я мог рассказать?

Но на следующий день, купаясь, я увидел на ноге шрамы от когтей тайбера и понял, что Пейл был реальностью. И все же… все же… как я мог поверить в существование места, находившегося непонятно где? Непонятно, в каком мире?»

Розалинда перевернула страницу и вдруг замолчала. Перевернула вторую, третью… Закрыла книгу и на мгновение прижала к груди.

Сердце тревожно заколотилось от страха и растерянности.

— Что случилось, Розалинда? — встрепенулся Николас.

— Осталось еще шесть страниц, — выдохнула она. — Но я не могу их прочитать.

— Но это невозможно! Ведь до сих пор ты без труда все понимала, — недоуменно пробормотал Николас.

— Прошу прощения, милорд, но и я в совершенной растерянности. Шифр, кажется точно таким же, но смысл слов от меня ускользает.

Грейсон в расстройстве ударил кулаком по бедру:

— Что за игру затеял Саримунд?

Он взял книгу у Розалинды и открыл на последних страницах, после чего вернулся к началу и сравнил шифр.

— Розалинда права: сходство полное, — но почему же она ничего не понимает?

Розалинда покачала головой.

— Это пугает меня, — выдохнула она, наконец. — Было страшно, когда мне удалось так легко прочитать почти весь текст, но сейчас стало еще страшнее. Николас, почему бы тебе, не взглянуть самому? Может, ты сумеешь разобрать, что тут написано?

Николас взял книгу и осторожно пролистал. Он долго изучал последние страницы. Губы его шевелились, но с них не сорвалось ни единого слова. Наконец он поднял голову:

— Простите, но для меня что начало — что конец: ряд бессмысленных слов, ничего более.

Грейсон снова принялся сравнивать последние страницы с остальными.

— Ничего, — пробормотал он, наконец, и выругался, чем поразил Розалинду.

— Простите, но я не могу вынести мысли о том, что все закончится вот так.

— Но разве не любопытно будет отправиться в Булгар и посмотреть, не переправят ли и нас драконы Саллас-Понда в это магическое место? Интересно, кто и почему назвал его Пейлом? Пейл — всего лишь барьер, ограда, защита для тех, кто находится внутри. Так откуда взялось это название? И еще хотелось бы встретить сына Саримунда в Блад-Роке.

— Жив ли этот сын? — спросил Грейсон. — Вспомните, книга написана в шестнадцатом веке.

— Его мать Эпона — действительно кельтская богиня, притом очень древняя. Я сказал бы, что она бессмертна, — заметил Николас.

Все переглянулись.

— Не хотел бы я схватиться с тайбером, — прошептала Розалинда. — Как вы уже поняли, правил не так-то много; к чему же это злосчастное название? Интересно, с какой целью, Грейсон, тебя подвели к лотку с этой тоненькой книжечкой? И кто подвел?

— Она предназначалась не для меня, а для тебя, Розалинда, — решил Грейсон. — Ведь ты одна смогла ее прочитать, и притом легко. Если не считать последних страниц. До чего же меня терзает неведение!

— Почему же не меня, а тебя подвели к лотку? — резонно заметила Розалинда.

Грейсон беспомощно уставился на Николаса — тот что-то записывал в маленькую темно-синюю книжицу.

— Возможно, Грейсон — нечто вроде катализатора, — ответил он. Последовало ошеломленное молчание.

— Что это за книжка, Николас? — спросила Розалинда.

Он улыбнулся, захлопнул книжку и сунул в карман вместе с маленьким карандашиком.

— Просто список дел, о которых не стоит забывать.

— Что ты имеешь в виду под «катализатором»? — не выдержал Грейсон.

Николас пожал плечами:

— Ты нечто вроде искры, из которой разгорается пламя. А там кто знает. По крайней мере, Розалинда сумела прочитать большую часть книги, но странно, почему последние страницы ей недоступны. Возможно, вы правы, Грейсон, и это всего лишь занимательная сказка. Но довольно на сегодня. Розалинда, ты готова ехать к мадам Фуке, где уже ожидает дядя Дуглас?

— Чтобы ты смог выдержать идиотское испытание на наличие хорошего вкуса?

Он широко улыбнулся.

— Станешь пресмыкаться перед ним, Николас?

— Подождем и посмотрим, хорошо?

— Я, — объявил Грейсон, поднимаясь, — решил, что Лорелее ни к чему присутствовать на примерке. Я увожу ее на прогулку в парк.

Глава 19

После ухода Грейсона Николас медленно встал, подошел к Розалинде и поднял ее, отчетливо понимая, что в этот момент жаждет расцеловать каждый дюйм ее тела.

— Возможно, в будущем я смогу тебе пригодиться. Если пройду, испытание его светлости, разумеется.

Они вышли из отеля и направились к экипажу.

Будущее? Он ее будущее, и как только станет ее мужем, она ни за что не отпустит его от себя!

Усевшись в экипаж и расправив юбки, она снова подумала: «Он мое будущее».

Но каким она представляет себе это будущее? Если быть честной, она еще не задумывалась о будущем, казавшемся ей идеальным, как в волшебной сказке. Какой же дурочкой она была! Будущее не бывает идеальным. Столько всего может случиться, и действительно случалось! Взять хотя бы ее, Розалинду. Какими были ее родители? Любили ли свою дочь? Она исчезла. Исчезла насовсем. Искали ли ее? Терзались ли в разлуке? Розалинда вздохнула. Сколько раз задавала она себе эти вопросы? Невозможно сосчитать. Жаль, что из прошлого она помнит всего последние десять лет. Только призраки знали о первых восьми годах ее жизни. Призраки. Эти смутные воспоминания, толпящиеся вокруг в ночные часы. Воспоминания и лица, никогда не бывающие отчетливыми.

И вот теперь ее ждет неизвестное будущее с этим человеком.

Розалинде вдруг стало не по себе. Но нет, это абсурдно, она волнуется зря! Ради всего святого, дядя Дуглас собирается проверить, хороший ли у него вкус. С Николасом не может быть связано ничего дурного. Ничего странного. Но в его жизни были годы, о которых она ничего не знала. Не знала о том, как пришлось выживать двенадцатилетнему мальчику.

Она вдруг заметила, что он изучает ее, точно так же как она изучает его.

— Николас, ты принадлежишь к англиканской церкви?

— Полагаю, она ничем не хуже других, — проворчал он.

— Пожалуйста, ответь мне, ты религиозен?

— Наверное, да. В детстве, живя у деда, я каждое воскресенье ходил в церковь, но, покинув Англию… честно говоря, выживание было важнее посещения церкви, во всяком случае, пока я не оказался в Португалии. Думаю, я больше склоняюсь к католицизму: пышные ритуалы, торжественная латынь, — но я не ревностный католик. А ты, Розалинда? Какой религии ты придерживаешься?

— Несколько лет я была одной из любимых прихожанок местного викария, особенно когда стала устраивать благотворительные ярмарки и собирать одежду для беднейших семей. А до появления в Брендон-Хаусе? — Она пожала плечами. — Понятия не имею. Но иногда меня обуревает стремление познать Бога, правда, не совсем похожего на того, которого почитают приверженцы англиканской церкви. Ты понимаешь, о чем я?

— Это, возможно, означает, что, до того как кто-то пытался убить тебя, ты воспитывалась в другой религии. Если ты итальянка, значит, наверняка католичка.

Он произнес это так спокойно, так… бесстрастно. Кто-то пытался убить ее, совсем маленькую девочку. Странно, но и ее это тоже не волновало, особенно потому, что никогда не было частью ее жизни.

— Чудовище. Я всегда верила, что это чудовище, — сказала она. — Когда дядя Райдер впервые привез меня в Брендон-Хаус, я знала, что чудовище таится совсем рядом, особенно по ночам, и что оно убьет меня и съест. Помню, как Джейн укладывала меня спать вместе с малышкой Эми, чтобы защитить от дурных снов. Эми была чудесной девчушкой, мечтавшей стать шляпницей.

— И Эми защитила вас?

— Джейн была очень умна. Я очень скоро забыла о чудовище, потому что слишком тревожилась за Эми. Теперь, когда я выросла, чудовище обрело плоть и кровь, и кем бы оно ни было, где бы ни было, все равно исходило злобой. Я все еще помню детские страхи, хотя и смутно. Как часто я просыпалась на руках Райдера Шербрука, гладившего меня по голове! Теперь чудовище не будит во мне ни страха, ни ужаса.

Николас взял ее за руку и заглянул в глаза.

— Больше никто не посмеет причинить тебе зло, Розалинда. Клянусь. Ты мне веришь?

— Верю. Но что, если в один прекрасный день я вспомню того, кто пытался меня убить?

— Если такой день придет, мы справимся с твоей бедой. Обещаю тебе и это.

Экипаж налетел на камень, и Розалинду почти отбросило на колени Николаса.

Она со вздохом выпрямилась.

— Где мы проведем медовый месяц? Судя по лицу, он и не думал об этом.

Она шутливо ударила его по руке.

— Что с тобой, Николас? Должен же был ты хоть мимоходом подумать о грядущем счастье, поскольку именно в свадебном путешествии сможешь ублажать себя моей неотразимой персоной!

При мысли о собственной смелости она залилась краской. Николас улыбнулся ей.

— Не то чтобы я совершенно об этом не думал…

Он окинул ее взглядом, недвусмысленно говорившим о его намерениях. Она не знала, куда деваться от стыда, но Николас беспечно продолжал:

— Однако я искренне сомневаюсь, что мы успеем добраться до места назначения раньше, чем я успею ублажить себя и тебя.

Но тут Розалинда оглядела экипаж с явным намерением ублажить его прямо сейчас, и Николас едва не набросился на нее. Правда, он был уверен, что она почти ничего не знает об отношениях мужчины и женщины. Интересно, что она подумает, когда он сорвет с нее одежду, что сделает, когда поцелует ее белоснежный живот и закинет такие же белоснежные ноги себе на плечи?

— Я слышала, как тетя Софи сказала тете Александре, что боится, как бы в обществе не посчитали, будто я в положении и поэтому мы так спешим со свадьбой. Хотя, если подумать хорошенько, мы так спешим со свадьбой, что я даже не успела бы сообразить, действительно ли беременна, допусти мы всякие вольности через… скажем, первые полчаса нашего знакомства.

В этот момент Николас живо представил себе «всякие вольности» и на миг словно потерял сознание. Впрочем, он быстро пришел в себя и откашлялся.

— Полагаю, ты достаточно скоро забеременеешь. Розалинда обмякла, как подстреленная птичка. Лукавство во взгляде сменилось потрясением.

Достаточно скоро?

Она вдруг увидела себя толстой, переваливающейся как утка, с огромным животом и попыталась схватиться за ручку дверцы.

Но Николас сжал ее руку, поднес к тубам и поцеловал ладонь.

— Не волнуйся, Розалинда. Я хорошо о тебе позабочусь.

— Знаю, — выдохнула она едва слышно, — но похоть приводит в постель, а потом на свет появляются дети.

— Обычный порядок вещей. И что тут плохого? Он снова поцеловал ее ладонь.

— Почему в твоих глазах погас свет жажды неизведанного?

— Думаю, что пока обойдусь без похоти. Мне восемнадцать. Я слишком молода. Так что, пожалуйста, не целуй больше мою ладонь. Это заставляет меня броситься в море страстей, что может привести к весьма неприятным последствиям.

Она выдернула руку, сжала в кулак и принялась колотить по сиденью.

— Пытаешься избавиться от греховных помыслов?

— Да, и мне это почти удалось.

— Розалинда, если ты не захочешь иметь ребенка сразу, я приму меры.

— Но разве это возможно? Николас кивнул.

— Правда, не всегда удается, но я постараюсь.

— О, это хорошо. Даже очень хорошо. Я рада, что ты человек благоразумный. Какое облегчение! Знаешь, я люблю устраивать скачки на лошадях. Люблю бегать. И хочу, чтобы это продолжалось не менее пяти лет.

Можно ли назвать его человеком благоразумным?

— Договорились, — ответил Николас. — Поговорим о моем наследнике, когда мне исполнится тридцать.

— Теперь, когда мы решили эту маленькую проблему, позволь напомнить, что твоя обязанность выбрать место для нашего медового месяца. И займись этим немедленно.

Он обаятельно улыбнулся. Той самой улыбкой, которая последние годы позволяла добиться от женщин всего на свете.

Розалинда тут же пришла в себя и улыбнулась так ослепительно, что Николас на минуту забыл обо всем. Какое мощное оружие эта ее улыбка! Знает ли она об этом?

Когда они приехали к мадам Фуке, граф Нортклифф показал Николасу с дюжину рисунков, изображавших неестественно вытянутых в длину женщин, с виду весивших не более перышка, а также великое разнообразие тканей всех цветов, даже таких, о существовании которых он и не подозревал. Кроме того, граф засыпал его вопросами. Все остальные стояли рядом, почтительно ловя каждое слово. Наконец граф объявил, что вкус у Николаса вполне удовлетворительный.

— Розалинда, — добавил он, гладя ее по щеке, — тебе повезло. У Николаса неплохой вкус, и со временем он станет еще лучше. Теперь могу признаться, что я тревожился, поскольку нахожу странным, что так много моих знакомых женщин носят цвета, которые придают их коже вид овсяной каши. Но с Николасом тебе не о чем беспокоиться. Ты никогда не будешь напоминать собственный завтрак.

Граф показал на карандашный портрет бледной дамы, выглядевшей так, словно она парила на высоте добрых трех дюймов над полом.

— Ты никогда не опозоришь себя, надев этот уродливый оттенок зеленого, с дурацкими рядами оборок по подолу. Взгляни, от этого у меня печень сохнет!

Но с печенью Розалинды ничего подобного не происходило. О, эти чудесные оборки. В них она тоже будет парить над землей!

Впрочем, у нее хватило ума промолчать. Зато дядя Дуглас и Николас переглянулись. А мадам Фуке так обожала дядю Дугласа, что во всем с ним соглашалась. И тому, похоже, нравилась ее неприкрытая лесть.

Когда, наконец, ее подвенечное платье было объявлено вполне приемлемым, Розалинду и Николаса отпустили с миром. Николас подмигнул и взял ее за руку.

Экипаж остановился перед домом Шербруков. Не успели они спуститься, как из двери вылетел бледный Уилликом и сообщил, что мисс Лорелея Килборн похищена.

Глава 20

Оказалось, что Грейсон и Лорелея гуляли по Гайд-парку, когда из-за кустов внезапно выскочили два разбойника. Они ударили Грейсона по голове, а когда он очнулся, обнаружил, что Лорелея исчезла.

Правда, уже через два часа ее бесцеремонно выбросили из экипажа на крыльцо дома Шербруков, всю в синяках, грязном порванном платье и немного не в себе, но в остальном невредимую. Все Килборны: мать, отец и четыре дочери — столпились в гостиной. Александра и Софи пытались их успокоить.

Джентльмены только что вернулись с осмотра места похищения, и, к их величайшему удивлению, в дверях появилась Лорелея, поддерживаемая Уилликомом. Ее мать пронзительно вскрикнула, прижала руки к груди и ринулась к своему дорогому цыпленочку.

— Господь вернул мне мое сокровище, — повторяла она, обнимая свое дитя. Остальные сокровища рыдали. Судя по виду лорда Рейми, он отчаянно нуждался в бренди. Сообразив это, Грейсон немедленно сунул ему рюмку с лучшим бренди своего дядюшки. Поскольку именно Грейсон не уберег его дочь, было необходимо оправдаться в глазах отца. Нужно к тому же сказать, что этот сорт бренди был любимым у дяди Дугласа.

По требованию последнего уже через полчаса прибыл сам сэр Роберт Пиль, чтобы расспросить мисс Килборн, в изящной позе возлежавшую на голубом парчовом шезлонге, с прикрытыми дорогой шалью ногами и чашкой чаю в руке. Позади стоял Грейсон, держа руку на ее плече. И поскольку он предусмотрительно заявил, что потрясен ее храбростью, Лорелея, не обращая внимания на слезы родных, спокойно заговорила:

— Я боялась, что мистер Шербрук мертв, потому что один из этих негодяев сильно ударил его по голове. Я сопротивлялась, сэр Роберт, но они оказались сильнее. Второй подхватил меня и перекинул через плечо. Отнес в экипаж, спрятанный в темном переулке, и швырнул внутрь, после чего заткнул мне рот и связал руки за спиной. Он не сказал мне ни слова, только довольно хмыкнул, словно радуясь, что так ловко сумел все устроить. Дверца захлопнулась, и меня куда-то повезли. Минут через пятнадцать экипаж остановился, и дверца открылась. Но прежде чем я успела опомниться, кто-то вытащил кляп и прижал к лицу носовой платок. Я вдохнула тошнотворно сладкий запах и, должно быть, потеряла сознание, потому что больше ничего не помню. Очнувшись, я поняла, что лежу на сиденье экипажа. Голова болела, в глазах мутилось, а ноги словно налились свинцом. Экипаж остановился, меня выволокли наружу и бросили на крыльце. Я успела увидеть, как экипаж уносится прочь. Мне удалось стукнуть ногой в дверь. Вышедший Уилликом развязал мне руки и помог подняться.

Сэр Роберт, которого природа наделила гордой осанкой, медленно кивнул хорошенькой девушке.

— Весьма подробные показания, мисс Килборн. Вы не заметили ничего особенного во внешности людей? А экипаж? Какой это был экипаж?

Лорелея немного подумала.

— Мужчины были обычными громилами. Отбросами общества. Из тех, что вечно отираются у нашего деревенского кабачка: грязная одежда и злые глаза. Вид такой, словно они ежеминутно готовы вспороть вам живот и ни на секунду об этом не пожалеют.

— Они не называли друг друга по именам? Ничего не говорили?

— Я слышал, как один сказал, что надеется, что парнишка не откинул копыта, поскольку им не заплатили за то, чтобы кого-то пришить. Да… и на дверце экипажа был какой-то герб. Его попытались закрыть тряпкой. Но она сбилась. И я видела…

Она прижала ладони к вискам.

Ее мать со стоном поднялась, чтобы броситься к дочери, но сэр Роберт жестом остановил ее. Леди Рейми села.

— Вы очень умны и хладнокровны, мисс Килборн. Подумайте немного и вспомните, что это был за герб. А вы, лорд Рейми, должны гордиться такой дочерью. Она не из тех трусих, кто падает в обморок при первых признаках опасности.

Сестры Лорелеи переглянулись, распрямили плечи и наскоро вытерли слезы.

— Герб, — сказал он. — Цвет. Форма. Все, что можете припомнить.

— Я видела дверь не более нескольких секунд. Там были изображены львиные лапы… красный круг и золотая лента вокруг него. Похоже, лев, стоя на задних лапах, поддерживал земной шар. Но это все, что я помню.

— Они связали вас, заткнули рот, но ничего более? Они вам не угрожали? Не намекнули, что хотят получить выкуп?

— Нет. Но все время ругались, особенно когда я укусила одного за руку. Но он не ударил меня. Ничего не сказал. Только выругался. А потом прижал платок к моему лицу. И я потеряла сознание.

Сэр Роберт вскоре откланялся, хотя прекрасно понимал, что всей правды ему не сказали и что случившееся имеет куда более глубокую подоплеку, чем кажется с первого взгляда. Еще через пятнадцать минут уехали дамы Килборн. Дочери заботливо поддерживали мамашу, поскольку Лорелея, по всей видимости, прекрасно себя чувствовала.

Лорд Рейми, выпив три рюмки великолепного бренди графа, все-таки продолжал бросать неприязненные взгляды в сторону Грейсона. Однако тот обещал приехать на следующий день, если окончательно оправится от удара. Розалинда ничуть не сомневалась, что обещание он сдержит, если учесть его самодовольную улыбку, адресованную Лорелее.

После ухода лорда Рейми все долго молчали.

Именно Грейсон наконец высказал вслух то, что было у всех на уме.

— Эти люди ошиблись. Я ничуть не сомневаюсь, что они приняли Лорелею за Розалинду.

— Да, — согласился Райдер. — Они ехали ровно четверть часа, предварительно одурманив мисс Килборн хлороформом, и отвезли ее в дом, где ждали те, кто приказал похитить Розалинду. Там стало ясно, что преступление не удалось. Но Лорелею не убили. Эти люди не захотели лишить жизни невинную девушку. Они отослали ее назад. Это уже что-то.

Розалинда и Грейсон о чем-то тихо переговаривались, когда Дуглас неожиданно спросил:

— А где Николас?

Но Николаса нигде не было. Он исчез.

Ли По остановил Грейс и Леопольда перед солидным городским домом в георгианском стиле.

Поднимаясь на крыльцо, Николас не оборачиваясь бросил через плечо:

— Нет, Ли По, не спорь со мной. И поезжай пока на площадь. За меня не беспокойся. Я знаю, что делаю. И скоро вернусь.

Ли По это явно не понравилось, но что он мог сделать?

Он знал, кто живет в этом доме. Николас не бывал здесь с самого детства. С того дня, как отец женился на Миранде Карстэрз, младшей дочери барона Карстэрза. Женился всего через пять месяцев после смерти матери Николаса.

На его стук ответил тощий молодой человек с бегающими глазами и почти белыми волосами.

— Да? — подозрительно буркнул он. Николас отдал ему карточку и спокойно стал наблюдать за ним. Тот вздрогнул, и Николас подумал: «Все верно, поганец ты этакий, — подумал он. — Я здесь».

— Я желаю видеть своих единокровных братьев, — спокойно объявил он. — Сколько бы их ни было в доме. Немедленно.

— Э… милорд, позвольте посмотреть, здесь ли мастер Ричард, — пролепетал дворецкий и повел Николаса в гостиную, которая тогда, много лет назад, благоухала розовым маслом — духами новой жены отца. По сей день, он ненавидел этот запах.

Стены были обшиты дубовыми панелями. Легкая изящная мебель позволяла комнате казаться более просторной. Здесь царил безупречный порядок. Для того чтобы содержать такой дом, требовалось немало денег. Интересно, насколько туго набиты карманы братьев?

Он огляделся, надеясь найти хоть малейшее доказательство пребывания здесь Лорелеи. Но не увидел ничего необычного.

Николас повернулся на стук открывшейся двери. В комнату вошел Ричард, стройный и элегантный в темно-коричневых брюках и жилете в коричнево-кремовую полоску. Настоящий молодой джентльмен, которого не занимает ничего, кроме вечерних развлечений. Только взгляд настороженный. Нет… не только. Николас видел, что брат встревожен.

— Так-так, — скучающе протянул он. — Вот этого Вейла я не ожидал здесь увидеть. Что тебе нужно?

Николас молча подошел к Ричарду, размахнулся и ударил его в челюсть. Ричард пошатнулся и рухнул на пол. Пока он приходил в себя, Николас, подбоченившись, встал над ним.

— Вставай, щенок, — сказал он.

Ричард тряхнул головой и потер челюсть, после чего медленно поднялся и, в свою очередь, набросился на Николаса. Он был силен и проворен. Оба покатились по ковру. Ричард ухитрился всадить кулак в живот Николаса, но особого вреда не причинил. Николас, улыбнувшись, ударил брата по горлу ребром ладони. Тот привалился к стене и, захлебываясь слюной и воздухом, схватился за шею. Николас взял его за шиворот, выпрямил, отступил на два шага и врезал негодяю ногой в живот. Ричард, согнувшись, отлетел к камину.

— Я мог бы ударить тебя и ниже, посмотреть, как тебе это понравится, — процедил Николас.

— Нет! — завопил Ричард, стараясь отдышаться, и поспешно поворачиваясь к нему боком. Николас спокойно выжидал.

— Ты ублюдок! Припечатал мой живот к позвоночнику! Научился у своих китайских дружков-язычников?

— Я скажу всего один раз, Ричард, и повторять не стану. Если попытаешься снова устроить нечто подобное, я тебя убью. Сегодня ты похитил не ту девушку. Попробуй похитить Розалинду, и ты покойник. Ясно?

Ричард не стал ничего отрицать. Он смотрел на брата со страхом и ненавистью. Живот его горел словно охваченный огнем.

— Тебе ясно? — спросил Николас еще тише. Ричард наконец кивнул.

— Прекрасно.

Николас отряхнул брюки и направился к выходу, но на пороге остановился.

— Ты нанял двух грязных недоумков, если верить описанию Лорелеи Килборн. Тебе достались все деньги отца. Мог бы найти кого-то посообразительнее и попроворнее. Знаешь, что эти идиоты так плохо закрыли наш герб тряпкой, что Лорелея его увидела? Правда, я бы и без этого понял, кто тут зачинщик, но как-то спокойнее на душе, когда есть доказательства.

Ричард прислонился к каминной полке. Обычно смуглое, его лицо сейчас побледнело. В глазах плескалась бессильная ярость.

— Я всего лишь хотел поговорить с девушкой, на которой ты собираешься жениться. Безродное ничтожество, вот кто она! И денег у нее нет, если не считать приданого, которое выделят Шербруки! Хотел объяснить ей, кто ты такой на самом деле. Предупредить, что она совершает огромную ошибку.

— Если тебе требовалось поговорить с леди, почему не нанес ей визит? Неужели твоя дорогая мамаша не научила тебя приличным манерам?

Ричард не ответил.

— Ну да, ты, разумеется, еще и пригрозил бы ей? Знаешь, должен тебе сказать: если кто-то окажется настолько глуп, чтобы угрожать Розалинде, то горько об этом пожалеет.

Николас замолчал и уставился на поникшую пастушку, сидевшую на каминной полке рядом с ухом Ричарда.

— Она… весьма свирепая особа. — Он снова взялся за ручку двери, но, обернувшись, добавил: — Если в приступе безумия ты собирался привязать к ее ногам груз и бросить в Темзу, чтобы избавиться раз и навсегда…

Николас вдруг осознал, что его трясет от бешенства, но голос звучал почти бесстрастно.

— Если хочешь, чтобы моя нареченная исчезла с лица земли, лучше сто раз подумай, прежде чем на что-то решиться. Если что-то случится с Розалиндой, следующим в очереди на титул будет Ланселот. Потому что ты ляжешь в могилу.

— Будь ты проклят! Надеюсь, она наставит тебе рога! Николас только рассмеялся.

Бледный молодой человек, очевидно, здешний дворецкий, как, оказалось, стоял в нескольких шагах от гостиной, трагически заламывая руки и бросая отчаянные взгляды поверх плеча Николаса.

— Что ты здесь делаешь?

Обернувшись, Николас увидел элегантно одетого Ланселота, поспешно сбегавшего по лестнице. Он, как и Ричард, буквально трясся от злости.

— Я уже ухожу, Ланселот, — сообщил Николас. — Почему бы тебе, не налить своему брату рюмку бренди? Он очень в этом нуждается.

Глава 21

В ожидании Николаса Розалинда стояла у эркера, глядя на желтые нарциссы, покачивавшиеся на легком ветерке. Дверь, наконец, открылась, но на пороге показался Уилликом, Розалинда изнывала от нетерпения и тревоги, однако улыбнулась ему, тем более что Грейсон недавно сообщил о своем намерении сделать Уилликома героем своего следующего романа, только кудрявым и рыжим. Но пока это секрет. Розалинда изогнула бровь. — К вам леди Маунтджой, мисс Розалинда. Леди Маунтджой не вошла, а вплыла в гостиную, как фигура на носу корабля. Несмотря на малый рост и полноту, вид она имела такой, будто готова в одиночку сразиться с римскими легионами. Весьма впечатляющее зрелище. Несколько седых прядей были почти незаметны в ее светлых волосах. Глаза тоже были очень светлыми — возможно, голубыми или серыми. Значит, Ланселот — точная копия своей матери. Так вот она какая, мачеха Николаса! Миранда. Та самая женщина, которая родила трех сыновей и научила ненавидеть Николаса.

Леди Маунтджой явно была чем-то расстроена и одновременно исполнена решимости. По мнению Розалинды, лицо ее казалось угрюмым. Губы обрамляли глубокие складки. Похоже, она едва владеет собой, словно готовится к чему-то, что не в силах контролировать? Пришла убедить Розалинду разорвать помолвку? Остается надеяться, что в ридикюле не лежит острый стилет.

Ничего, она постарается справиться с будущей свекровью. Может, та собирается предложить ей деньги?

Розалинда продолжала молчать, пока леди Маунтджой не остановилась в футе от ее носа: весьма серьезное нарушение этикета, но девушке очень хотелось рассмеяться этой жирной павлинихе прямо в лицо.

Леди Маунтджой окинула ее презрительным взглядом и фыркнула, но тут же отступила, словно поняв, что попала в невыгодную ситуацию, поскольку Розалинда возвышалась над ней на добрых шесть дюймов.

— Вы молоды и, судя по виду, не слишком умны, — объявила она. — Я удивлена, что Николас выбрал именно вас, но, возможно, он оказался в отчаянных обстоятельствах. Скажите, мисси, сколько денег дают Шербруки в приданое за вами?

Мисси?! Значит, лобовая атака? Никаких обходных маневров?

— Полагаю, вы и есть мачеха Николаса?

— К сожалению, да.

— Насколько я поняла, вы не видели пасынка после смерти его деда? Сколько ему было? Двенадцать лет? И сколько раз вы с его отцом навещали мальчика, пока он жил с дедом? Один раз? Дважды? У меня такое впечатление, мадам, что вы совсем его не знаете. Николас вам совершенно чужой. Вряд ли вы узнаете его, если увидите на улице. Почему же вас так удивляет его выбор?

— Мало ли что можно узнать от родных и друзей? — отмахнулась леди Маунтджой. — Все считают, что он неглуп, и поэтому его помолвка вызывает некоторое недоумение. Многие убеждены, что вы попросту его соблазнили.

— Хм… мы знакомы всего неделю. Не находите, что он слишком быстро поддался моим чарам?

— Вы что, мисси, издеваетесь?!

Розалинда ответила жизнерадостной улыбкой.

— Как поживаете, леди Маунтджой?

— Как поживаю? Что же, признаюсь: мне не по себе. Мой дух в упадке. Я встревожена. Поверьте, мисси, я вовсе не собиралась встречаться с вами, и все же была вынуждена приехать, хотя отнюдь не желала оказывать вам подобную честь.

— В таком случае мы можем распрощаться. Я вовсе не вынуждаю вас оставаться в моем обществе.

Перед ее носом возник толстый, украшенный огромным бриллиантом палец.

— Молчать! — завопила леди Маунтджой, потрясая этим самым пальцем. — Вы действительно крайне вульгарная особа, хотя это меня не удивляет.

— Возможно, мне стоит спеть для вас. Говорят, у меня прекрасный голос и, когда пою, легко забыть, что я еще молода и вульгарна. Итак?

Розалинда даже не улыбнулась. Просто стояла перед гостьей в ожидании ответа.

— Не желаю я слышать ваше пение. Какой вздор! Я ищу Николаса, хотя, полагаю, он, как грубый неучтивый тип, откажется меня видеть.

— Разве друзья и родные не сообщили, что сейчас Николас живет в отеле «Грильон»? У него там прекрасный номер, и все слуги весьма к нему почтительны. Объяснить вам, где находится «Грильон»?

— Я знаю, где находится «Грильон», вы, наглое ничтожество! Я также слышала, что язычник — слуга Николаса еще более опасен, чем он сам. Я туда не поеду.

— Ли По? Опасен? — Розалинда задумчиво кивнула: — Возможно, и так. А вот насчет Николаса я не совсем уверена. Впрочем, иногда он бывает резок. Но все это потому, что он такой чувствительный!

— Он мужчина, глупышка вы этакая! — прорычала леди Маунтджой. — Мужчины редко чувствуют нечто такое, что было бы достойно упоминания. Да, в молодые годы они подвержены приступам похоти, но когда станут постарше, несчастным женам приходится вырывать у них из рук бутылки с бренди.

Возможно, в этом отчасти и кроется причина недовольства леди Маунтджой: никакой любви, и только бренди.

— Какая жалость, что вы совершенно не знаете своего пасынка, мэм. Я считаю его замечательным человеком! Кроме того, боюсь, Николаса здесь нет. По-моему, он вместе с моими дядями уехал поупражняться в стрельбе. Я тоже хотела ехать, но туда дам не пускают. Не хотите чаю?

Леди Маунтджой схватила Розалинду за руку и сжала так сильно, что виноградины на шляпе затряслись.

— Не нужен мне чай, дурочка вы этакая! Я хочу, чтобы вы немедленно разорвали эту абсурдную помолвку с Николасом! Пытаюсь спасти вас, вульгарную, ничего не стоящую особу, которая этого вовсе не заслуживает!

Она уже не говорила, а шипела.

— Ваша жизнь в опасности. Николас Вейл — негодяй! Когда отец выгнал его из дому, у него не было ни единого пенни…

А, вот теперь она дошла до сути дела.

— Откуда же он мог взять этот пенни, если отец его выгнал? Выгнал пятилетнего малыша…

— Да, но мой дорогой муж сказал, что старый граф дал Николасу немало денег, но, спрашивается, что с ними случилось? Мы слыхали, что после его смерти Николас просто исчез, и я точно знаю, что он проиграл все. Хитрый, коварный, никчемный мерзавец! И был таким с пяти лет! Он покинул Англию с пустыми карманами.

— Знаете, я вообще не думаю, что Николас привержен игре, но обязательно его спрошу. Хотелось бы также знать, что случилось с деньгами, которые дал ему дед, если действительно так и было: может, его ограбили и бросили, посчитав мертвым?

— Прекратите эту мелодраму! Николас с детства был мотом, и, я уверена, таким и остался. Как бы там ни было, он потерял все деньги деда. Всем известно, что он беден как церковная мышь. У него есть только титул, но нет состояния. Поэтому он ищет богатую жену. Ему нужно только приданое, которые вам выделят Шербруки. Он получит наследника, а потом прикончит вас в вашей же постели. Если доверяете ему, значит, вы еще большая дура, чем я считала.

— Хотите сказать, что яблочко от яблоньки недалеко падает и что Николас пошел в своего родителя?

На секунду Розалинде показалось, что Миранда ее ударит. Ее грудь вздымалась, а звуки тяжелого дыхания были слышны даже в коридоре.

Но женщина сдержалась. А вот Розалинда вдруг сообразила, что, если бы Миранда подняла на нее руку, она бы ответила. Сбила бы толстуху с ног, причем с большим наслаждением.

Но пока что леди Маунтджой вскинула подбородок и выпрямилась:

— Вот мои сыновья — джентльмены, потому что родились от благородных родителей… Они знают, что почем. И умеют себя вести. Будь это возможным, мой муж объявил бы Николаса бастардом, но у мальчишки хватило наглости родиться точной его копией, будь проклята судьба!

Розалинде наконец удалось вырвать руку из поразительно сильной хватки леди Маунтджой. Повернувшись, она подошла к дивану и села. Но Миранда начала нервно метаться по комнате. Пышная грудь то и дело угрожала перевесить нижнюю часть тела и опрокинуть ее, но этого не произошло — возможно, из-за туго затянутого корсета. Розалинда вдруг подумала, что когда-то она была очень хорошенькой.

— Я видела двух ваших сыновей в «Друри-Лейн». Давали «Гамлета». Лично мне не так уж и понравилась игра Кина-младшего. Вы видели его в «Гамлете»?

— Пытаетесь отвлечь меня? Не получится. И помолчите! Мне известно, что вы тоже самозванка.

— Так я больше не жертва? И, подобно Николасу, тоже негодяйка? Если это так, к чему обо мне заботиться? Мы оба бедны, и оба негодяи. Подобное тянется к подобному, не находите?

Розалинде показалось, что Миранда сейчас взорвется. Но сама она прекрасно себя чувствовала. Только сейчас ей преподали наглядный урок. Урок терпения.

«Держи свой нрав в узде и дыши ровно».

А вот леди Маунтджой этого урока не усвоила. Ее лицо приняло опасно багровый оттенок.

— Издеваетесь надо мной, жалкая пародия на приличную леди?! Вас принимают в обществе единственно из-за Шербруков.

— Вы, разумеется, правы. Но что хотите доказать, мэм? Что я недостаточно хороша для графа Маунтджоя, которого сами считаете бедняком и негодяем?

Лицо леди Маунтджой исказилось яростью. Очевидно, поняв, что зашла слишком далеко, она все же процедила:

— Вы, разумеется, недостаточно хороши, чтобы стать женой истинного графа Маунтджоя. Это Николас — граф?

Ба! Никто из вас не достоин этого гордого имени. А ваша фамилия! Лафонтен? Этот человек, Лафонтен, не писал ничего, кроме глупых басен о соревнованиях зайцев и черепах, да еще и с моралью; басен, не имеющих ничего общего с истинной жизнью.

— Откровенно говоря, боюсь, что вы правы. Я каким-то образом потеряла свое истинное имя, так что пришлось взять новое. И поскольку я люблю хитрых лис и тщеславных ворон, можете представить мой восторг, когда оказалось, что Жан де Лафонтен писал столь очаровательные басни. Лафонтен… как прекрасно это имя перекатывается на языке!

Леди Маунтджой казалась одновременно потрясенной и взбешенной. Наверное, будь у нее пистолет, Розалинда уже лежала бы мертвой у ее ног.

— Все это абсолютно не важно. И я велела вам молчать!

— В таком случае, мэм, почему вы затронули эту тему? Леди Маунтджой напыжилась так, что Розалинда испугалась за сохранность тесемок ее корсета.

— Факт заключается в том, что вы не настоящая Лафонтен.

— Естественно. И я уже это объяснила. Но уверена, мэм, что вам не удалось очень уж много обо мне узнать. Вероятно, у вас не слишком компетентный поверенный.

— Гленденнинг действительно идиот. Он даже позволил Николасу предъявить права на титул, которому полагалось бы принадлежать моему сыну. А вот мой дорогой друг Альфред Лемминг умен и проницателен. К несчастью, сейчас он в Корнуолле — решил посетить свое заброшенное поместье в Пензансе.

Так у леди Маунтджой есть любовник!

— Не стоит осуждать беднягу Гленденнинга за то, что титул не достался вашему сыну. Насколько я понимаю, титул принадлежал Николасу по праву рождения. Он был первенцем вашего мужа и, несмотря на все махинации своего отца, стал законным графом Маунтджоем.

— Право рождения? Какой глупый термин! Какой старомодный, возмутительно несправедливый закон! Современный мир давно уже с ним не согласен! Николас не должен был получить этот титул! Именно моему дорогому Ричарду следовало стать графом! У меня друзья, мисси, друзья, которые знают Шербруков. Друзья, которые рассказали мне о Райдере Шербруке и его шайке маленьких нищих. Вот уже десять лет, как вы являетесь одной из них! А, по глазам вижу, вы стыдитесь себя. Что вы на это скажете?

— Каждый вечер я благодарю Бога за то, что Райдер Шербрук нашел меня и спас. Думаете, я должна сделать еще что-то? О Господи, он и приданое мне дает! Я связала ему несколько пар носков на Рождество, и он их носит, благослови его Господь.

Говоря это, Розалинда искренне молилась, чтобы леди Маунтджой не хватил апоплексический удар.

— Вы не слушаете меня, мисси! — завопила Миранда.

— О, видите ли, я только сейчас сообразила, что, как только выйду за Николаса, получу явное преимущество над вами. Это вы будете называть меня «леди Маунтджой» и делать реверанс. Это вы станете вдовствующей леди Маунтджой!

Миранда схватила первое, что попалось под руку — красивую подушку из зеленой парчи, — и швырнула в нее. Розалинда, смеясь, перехватила подушку. Хорошо еще, что у леди Маунтджой не было с собой трости!

— Прошу вас, мадам, сесть и попытаться вести беседу как полагается благоразумной особе. Буду, счастлива, отвечать в том же духе. Итак, что вы хотите: уехать или успокоиться?

Хотя глаза леди Маунтджой застилала дымка ярости, она все же уселась напротив Розалинды в кресло. Борозды по обеим сторонам губ стали еще глубже. Какая жалость!

Она сидела так прямо, словно к спине привязали доску. Но теперь вид у нее был какой-то неуверенный.

Розалинда поднялась, подошла к камину, дернула шнур сонетки и попросила мгновенно появившегося Уилликома принести чай с пирожными.

— Мисс Розалинда, мне узнать, свободна ли миссис Софи?

— О нет! Мы с леди Маунтджой прекрасно проводим время. Знаете, Уилликом, это моя будущая свекровь.

Уилликом знал. Еще как знал! Потребовалась вся многолетняя выдержка, чтобы не посоветовать старой ведьме сесть на метлу и убраться отсюда.

Леди Маунтджой нетерпеливо барабанила пальцами по подлокотнику кресла. От нее так и веяло злобой и ненавистью. Розалинда качала ногой и насвистывала веселую мелодию, пока Уилликом не вернулся в гостиную с серебряным подносом, на котором стояли чай и блюдо с пирожными. Розалинде пришлось едва не силой вытолкать дворецкого за дверь.

— Мой дядя Райдер всегда говорит, что, если необходимо излить желчь, следует запереть дверь, — с улыбкой пояснила она, закрывая дверь. — И еще говорит, что нет ничего лучше чашки горячего чаю, чтобы все уладить.

— Мужчины вечно мелют подобные глупости, дьявол их побери!

Глава 22

— Итак, мэм, хотите чаю?

Леди Маунтджой заверила, что не страдает от жажды, потребовала два кусочка сахара, капельку молока и принялась жадно пить.

— Мой дядя Райдер совершенно прав насчет излития желчи, не считаете?

— Он не ваш дядя!

— Знаю, — тихо ответила Розалинда. — Я часто гадаю, имеется ли у меня где-то настоящий дядя. Может, он все еще ищет меня. Но скорее всего, уверен, что я вот уже много лет как мертва.

Леди Маунтджой на секунду растерялась, но тут же фыркнула и прорычала:

— Я бы ни за что не стала вас искать.

Удар был силен. Розалинда едва не выронила из рук чашку.

— Вы так и не сказали, почему отец выгнал из дому пятилетнего сына. Наверное, это случилось после вашей свадьбы, не так ли?

— Когда родился Ричард, мой муж посчитал его законным наследником, достойным получить титул. Его. Не Николаса.

— А каким был Николас, мэм?

— Невозможным ребенком! Хитрым, наглым. Вечно прятался и шпионил за мной. Ненавидел меня, своего отца, утверждал, что тот убил его мать, а я ему помогла. Я знала, что он попытается убить бедного маленького Ричарда, и поэтому муж отослал его к деду, старому безумцу. Но он вернулся. Черт возьми, у него хватило наглости вернуться!

— Насколько мне известно, когда вы поженились, после смерти его матери прошло всего пять месяцев.

— Какая разница? Мы были влюблены и слишком долго ждали. Мамаша Николаса была благочестивой особой. Вечно всех осуждала. Всегда мрачная. Всегда недовольная. Когда она умерла от воспаления легких, ее кончина была огромным облегчением для окружающих, а особенно — для мужа. Хотя она воображала себя святой, все же бесконечно жаловалась на несправедливость: дескать, старый граф никак не ляжет в гроб. В этом она, должна признать, была абсолютно права — старик слишком зажился на этой земле.

Она снова глотнула чаю.

— Мэри Смитсон. Да, именно так все ее называли. А старый граф с годами становился все более чудаковатым. Воображал себя кем-то вроде чародея. Все считали его безумцем. Он воспитал Николаса в ненависти к нам…

— Но почему?

Леди Маунтджой окинула ее презрительным взглядом:

— Не ваше дело! Позвольте сказать, мисси, что вы неумны. Умеете нанизывать слова, так чтобы они имели некий смысл, но, увы, все видят, что вы дурочка. Старик научил Николаса странным вещам: песнопениям потустороннего мира и таинственным ритуалам, безумным церемониям, на которые приглашал призраков и духов, а также изготовлению смертельных ядов. Все знали, что в Уайверли-Чейз занимаются черной магией.

Вопросы колючим комом застряли в горле Розалинды.

— Вы действительно считаете деда Николаса сумасшедшим? Или в душе уверены, что он был чародеем? — наконец спросила она.

— Не будьте идиоткой! Чародеев на свете не бывает! Говорю вам: старик спятил, абсолютно, и учил Николаса всяким пакостям. Вполне возможно, Николас унаследовал безумие от деда и сейчас тоже не в себе. А значит, любой ребенок мужского пола, которого вы ему родите, будет нести в себе семена безумия.

— Очень грустно, мэм, что вы так считаете, ибо это означает, что вы запрещаете сыновьям жениться и подарить вам внуков, опасаясь, что они рано или поздно закончат дни свои в сумасшедшем доме.

— У вас мозги устрицы. Хорошо известно, что безумие передается только старшим детям.

— Никогда ни о чем подобном не слышала.

— Потому что вы невежественны. Поскольку у старика был Николас, он не обращал внимания на моих сыновей. Даже не поздравлял их с днем рождения. Но они и без его денег выросли высокими, сильными и достойными называться сыновьями графа.

— Насколько мне известно, титул графа должен был получить старший брат вашего мужа.

— Никогда его не видела, но знаю, что Эдвард был узколобым слизняком. Жалким мечтателем, не способным ответить связно ни на один вопрос. Муж утверждал, что брат беседовал с розовыми кустами и гладил лепестки цветов. Потом он умер, и титул перешел к истинному сыну, Джервасу, который стал виконтом Ашборо.

Но Розалинда больше не слушала ее.

— Как звали старого графа? — спросила она.

— Галарди. Дурацкое чужеземное имя.

— Сколько лет было вашему мужу, когда умер его старший брат Эдвард?

— Всего двадцать. Только что закончил Оксфорд. Погодите… вы что, обвиняете моего мужа в убийстве? Воображаете, будто он убил старшего брата и собственную жену, Мэри Смитсон? Глупая, злобная, ничтожная дрянь!

— А, значит, и вас тревожат подобные мысли? Розалинда подняла руку.

— Если Николас не женится на мне, значит, женится на другой. Возможно, далеко не такой милой и доброй, как я. Той, которая откажется слушать ваши бредни и прикажет дворецкому на порог вас не пускать. Я бы сказала, мэм, что вам повезло иметь такую невестку, как я. Разве мы не пьем чай вместе? Разве я не придвинула сахарницу поближе к вам? Мало того, даже не упрекаю вас за проступки ваших сыновей.

— Меня не за что упрекать! Розалинда покачала головой:

— Только представьте, что было бы, попади в руки Ричарда и Ланселота я, а не бедняжка Лорелея Килборн! И заодно представьте, что они намеревались не только предупредить меня о последствиях свадьбы с Николасом. Представьте, что они убили бы меня, только чтобы не иметь такую невестку. Не дать мне родить наследника. Вот и представьте все это, леди Маунтджой.

— Николас едва не сломал ребра бедному Ричарду!

— Что, простите?

— Не желаю, чтобы Николас снова набросился на моего бедного Ричарда. Он дерется как портовый громила! Да, этот злобный дикарь ворвался в наш дом и без всякого повода накинулся на моего сына. Ричард такой хрупкий! И здоровье у него слабое. Его могли покалечить…

Хорошо, что Розалинда успела допить чай, иначе наверняка поперхнулась бы.

— Простите. Я думала, мы говорим о Ричарде Вейле, высоком и сильном молодом человеке, очень похожем на Николаса, Говорите, Николас на него набросился? Без всякого повода? Интересно, что скажет на это лорд Рейми, отец Лорелеи? Я проверю костяшки пальцев Николаса. Не ободраны ли? Черт побери, он знал, что Ричард стоит за похищением Лорелеи, и не сказал мне! Он сильно покалечил Ричарда? Действительно так сильно его ударил? Ах, его бедные кулаки!

— Нет, идиотка с поросячьими мозгами! Он почти не пускал в ход кулаки. Ногой, ногой ударил несчастного Ричарда в живот! При мысли о том, что этот варвар стал графом Маунтджоем, мне становится плохо.

— Хмм… интересно, согласится ли он научить меня этому?

— Молчать! Не желаю, чтобы он убил моего сына, ясно вам?

Миранда вскочила и погрозила Розадинде кулаком.

— Не убьет, мэм, если ваши сыновья не попытаются причинить мне зло. Вот и скажите им об этом.

Леди Маунтджой замолчала.

Розалинда надеялась, что та уже излила весь яд. Ничего не скажешь, на это ушло довольно много времени.

Раздался тихий стук.

Розалинда бросилась к двери, повернула ключ и, к своему величайшему облегчению, увидела Грейсона. Слава Богу, Николас еще не пришел, иначе в гостиной могло бы разыграться настоящее сражение.

Грейсон коротко кивнул леди Маунтджой.

— Вы мать тех молодых людей, которых, к прискорбию, очень мало пороли в детстве. Ричард — просто хам. Он любит запугивать тех, кто послабее. Но бьюсь об заклад, ангелочек Ланселот куда более коварен и зол, чем старший брат. Правда, нужно отдать должное, у них хватило мозгов вернуть невредимой молодую леди. Правда, перепугали ее до смерти, но она жива и здорова. Кстати, мэм, я Грейсон Шербрук.

— Я леди Маунтджой.

Грейсон небрежно поклонился. Какое счастье, что родителей здесь нет! Судя по тому, что он слышал в коридоре, мать с отцом ворвались бы в комнату и разорвали эту особу на мелкие клочья.

— Все это ложь! Мой бедный славный Ланселот — коварный и злобный? Вздор! Мои дети никогда бы не похитили молодую леди, даже по ошибке!

— Несмотря на вашу веру в их невинность, предлагаю объяснить сыновьям, что, если со мной что-то случится, они умрут! — бросила Розалинда.

Леди Маунтджой снова вскочила и швырнула пустую чашку на ковер.

— Лгунья! Потаскуха! Мои чудесные сыновья пальцем бы к вам не притронулись! И взглядом бы не удостоили. Разве что по принуждению! Мерзкая тварь!

Окинув яростным взглядом Розалинду и Грейсона, она величественно удалилась. Уилликом поспешно бросился открывать ей входную дверь.

Грейсон ошеломленно покачал головой:

— Она назвала тебе лгуньей. И это чистая, правда. Лгунья ты редкостная. Но мерзкая тварь и потаскуха? Это уже слишком.

— Думаю, бедняжка выкрикивала первое, что приходило в голову. Собственно говоря, она тут оскорбляла всех подряд. У меня сложилось впечатление, что она не слишком жаловала своего мужа. И у нее имеется дорогой друг, Альфред Лемминг. Она все знает о моем происхождении, Грейсон. Я сделала вид, что мне до этого нет дела.

— Несчастная, она выбрала неуязвимую мишень! Хм, если хорошенько подумать, ты всегда умела хорошо справляться со сложными ситуациями.

— Да… наверное, потому, что, впервые появившись в Брендон-Хаусе, я боялась, что, если поссорюсь с кем-то, твой отец меня вышвырнет. Нет-нет, теперь я знаю, что ошибалась, но тогда была очень маленькой и напуганной. Представляешь, что это такое — не знать, кто ты, и ничего не помнить!

Она пожала плечами.

— Полагаю, манера вести и держать себя закладывается в раннем детстве и потом остается на всю жизнь.

— Я этого не знал, — медленно выговорил Грейсон. — Помню, когда отец впервые привез тебя домой, его трясло от ярости. Готов был убить того, кто так жестоко издевался над ребенком. А как он боялся, что ты не выживешь! Помню, доктор Помфри и мои родители часами сидели у твоей постели, когда ты металась в жару. Отец то сыпал проклятиями, то молился. Он буквально слетел вниз по лестнице сообщить, что опасность миновала. И никто не мог разыскать твоих родственников. Зато мои были рядом и любили тебя как свою дочь. Никогда в этом не сомневайся. Никогда этого не забывай.

Розалинда, ощутив, как слезы жгут глаза, сглотнула колючий комок.

— Не забуду. Спасибо за то, что сказал мне, Грейсон. Но в любом случае сейчас не это главное. Думаю, что я сумела без особых потерь заставить ее излить желчь и в каком-то смысле облегчить душу. И я многое усвоила от общения с этой женщиной.

— Все считают тебя чем-то вроде тайны, а твое появление у нас — весьма романтичным, хотя на самом деле все было просто ужасно, потому что ты могла умереть. И никто не смеет сказать, что ты ничтожество. А если кому-то придет в голову нечто подобное, все, что от тебя требуется, — это спеть, и презрение немедленно сменится восхищением.

— Я предложила спеть для Миранды, но та отказалась.

— Я не шутил, — рассмеялся Грейсон. — Твой голос — настоящее волшебство.

— Ты с самого детства это твердишь, — усмехнулась она. Грейсон широко улыбнулся, показывая прекрасные белые зубы — наследие Шербруков. — Как Лорелея сегодня?

К ее удивлению, он просто пожал, плечами и, вынув из жилетного кармана часы, взглянул на циферблат.

— Полагаю, с ней все в порядке. Я еду на литературный утренник. Увидимся вечером на балу у Брэнсонов.

И он исчез, прежде чем она успела заметить, что в сердечных делах ее названый брат — полный олух. И что такого сделала бедняжка Лорелея?

Глава 23

Вечером, на балу у Брэнсонов, Николас встретил Розалинду мрачным взглядом, но все же закружил в романтическом вальсе. Вглядевшись в лицо жениха, она покачала головой и взяла бокал с пуншем у проходившего мимо лакея. Сделала несколько глотков и только потом сообразила, в чем дело.

— Вижу, ты каким-то образом узнал о сегодняшнем визите твоей мачехи. Но не волнуйся, Николас, я вполне справилась сама. Ты действительно едва не поломал Ричарду ребра? И тебе удалось так высоко поднять ногу? Пожалуйста, Николас, пожалуйста, научи меня, как это делается!

— К прискорбию, тебе это не удастся из-за нижних юбок.

— Я могу надеть штаны. Научи меня, Николас; возможно, во время свадебного путешествия.

Он представил Розалинду в своих брюках и ухмыльнулся.

— Посмотрим. И ты должна была сказать мне, что у нее хватило наглости оскорбить тебя.

Розалинда пожала плечами:

— Ее поведение не слишком меня тронуло. Хотя, нужно признаться, после ее ухода мне пришлось открыть все окна гостиной, чтобы не задохнуться в ядовитых парах.

— Она пыталась предостеречь тебя от брака со мной, верно?

— Именно пыталась.

Он рассмеялся, дивясь ее доброжелательности. Она почти никогда не дает волю своему нраву. Веселая, спокойная, дружелюбная… будет ли она смеяться, когда он уложит ее в постель?

Николас взял у нее бокал, допил пунш и покачал головой:

— Два бокала этого зелья — и ты запрыгнешь на стол и начнешь танцевать, от чего у меня окончательно пойдет кругом голова.

Розалинда подвинулась ближе и прошептала ему на ухо:

— А если я буду двигаться медленно и снимать по очереди каждый предмет одежды?

Он вдруг ясно представил ее извивающейся на чудесном столике красного дерева в дальнем углу зала.

— Я думаю обо всех твоих дурацких нижних юбках, шелковых чулках, и не забудь корсет и сорочку. Ты ни за что не сумеешь снять их сама.

Николас нежно прижал палец к ее губам.

— Прошу, побудь хоть немного серьезной и выслушай меня. Моя мачеха — редкостная стерва. Она сеет распри и вражду, и при этом считает себя оскорбленной стороной. Не хочу, чтобы ты с ней встречалась.

— Но откуда ты знаешь о ней все это? — нахмурилась Розалинда. — Ты не видел ее больше двадцати лет.

— Она ненавидела меня, пятилетнего мальчика, желала мне смерти, но поскольку этого не случилось, постаралась от меня избавиться. Не думаю, что она изменилась с тех пор. Достаточно взглянуть на ее сыновей, чтобы это понять. Кроме того, у меня превосходный поверенный. Я просил его дать мне полные отчеты о жизни моих родственников. И он оказался прав, не так ли?

Она схватила с подноса еще бокал с пуншем.

— Знаешь, думаю, она намеревалась убедить меня, что ее драгоценные сыночки не имеют никакого отношения к похищению Лорелеи и, следовательно, не представляют угрозы для меня. Скорее всего, она еще и боится, что ты убьешь Ричарда и Ланселота, и всеми силами старается их защитить. Но у нее нет ни ума, ни характера, чтобы вести себя осмотрительно и дипломатично. Не то, что у тебя. Хотя есть моменты, когда ты становишься смертельно опасным.

— На этот раз я не убил Ричарда только потому, что он не сумел даже похитить кого следует. Но если он или Ланселот хотя бы пальцем тебя тронут, я прикончу обоих.

— Ты им так и сказал?

— О да. Никаких недомолвок, когда имеешь дело со злодеями, особенно молодыми, потому что у них вечно не хватает мозгов.

Он настороженно уставился на поднесенный к ее губам бокал.

— Я, кажется, женюсь на пьянице? Розалинда восторженно хихикнула:

— Может, когда ты просветишь меня в более утонченных, хоть и греховных, наслаждениях, я отрекусь от вкусного зелья, которое кружит голову и развязывает язык? И тогда, милорд, оно мне вовсе не понадобится?

Он взял у нее бокал и поставил на стол. Танцевать ему не хотелось. Хотелось перекинуть ее через плечо и сбежать по каменной лестнице, ведущей в темный сад.

— Играют вальс. Пойдем, — прошептал он вместо этого.

Розалинда снова улыбнулась:

— Сегодня утром в «Газетт» я прочитала, что скоро выхожу за тебя замуж.

— Да, ты надежно попалась в мои сети! — Судя по тону, он был ужасно доволен собой.

Позже, когда она танцевала с дядей Райдером, тот сказал:

— Дорогая, Уилликом рассказал о сегодняшнем визите леди Маунтджой. Кроме того, он утверждает, что ты прекрасно справилась со старой клячей.

— Так и думала, что он подслушивал.

— О, в семье Шербрук это искусство культивируется на протяжении многих поколений. Уилликом — один из достойных его представителей, и, думаю, его учителем был Холлис. А ты, Розалинда, умеешь подслушивать?

— Да, и прекрасно! Неужели не помнишь, дядя Райдер? Если ты хотел узнать, что происходит в Брендон-Хаусе и что на уме у Джейн, спрашивал меня. Если я ничего не могла ответить, все же знала, у какой двери подслушать, чтобы получить необходимые сведения.

Райдер со смехом закружил ее по залу. Услышав ее ответный смех, Николас, занятый беседой с только что прибывшим на бал Грейсоном, поднял глаза.

— Ее смех почти так же волшебен, как голос, — заметил Грейсон. — Полагаю, мой отец допрашивает ее насчет визита вашей мачехи.

— И она все ему расскажет?

— О нет. Очень выборочно. Она так любит моего отца, что не захочет расстраивать. Не поймите меня неверно: когда возникают настоящие трудности, она всегда идет за советом к маме или отцу. Если подумать хорошенько, я предпочту сделать то же самое.

— Хотелось бы знать, каково это — иметь любимых и достойных доверия родителей, — не задумываясь, выпалил Николас.

— О да. Жаль, что у вас не было таких. Зато был дед.

— Тут вы правы. А вот и мисс Килборн. Вон там, на другом конце зала. Она вам машет. Кстати, вы так и не рассказали, как прошел ваш литературный утренник.

— К тому времени как я ушел, моя голова так распухла, что я был рад, что приехал на Кинге, иначе она просто не прошла бы в дверцу экипажа.

— Сыты комплиментами до тошноты?

Грейсон кивнул. Николас заметил, что он старательно избегает смотреть на Лорелею. А та, как воспитанная молодая леди, не могла отойти от матери и направиться к ним.

— Я прочел объявление о вашей свадьбе, — буркнул Грейсон, — Поздравляю. А теперь пойду, приглашу на вальс Элис Гранд.

Николас и сам был доволен собственноручно написанным объявлением. Сегодня вечером, на балу у Брэнсонов, его поздравили не менее пятидесяти раз. Скоро она станет его женой… и что потом?

Обычно Николас предпочитал не вмешиваться в чужие дела, но при виде Лорелеи Килборн, сокрушенно взиравшей на Грейсона, который вальсировал с жизнерадостной и пышногрудой Элис Гранд, не выдержал, подошел к леди Рейми и попросил разрешения пригласить на танец ее старшую дочь.

Лорелея оказалась легка на ногу, грациозна и изящна. Заметив ее страдальческий взгляд, Николас понял, что лучше всего держать язык за зубами, и… и тут же спросил:

— Что случилось?

— Не знаю, — не колеблясь, ответила она. — А вы знаете?

— Что-то явно неладно. По крайней мере, с точки зрения Грейсона.

— Может, попробуете узнать, милорд? Я не слишком опытна в обращении с мужчинами и никак не способна объяснить, чем заслужила такое отношение.

Бедная невинная глупышка, хотя очаровательная и очень хорошенькая. Но ведь она сейчас заплачет. И что теперь?

Он выругался про себя и сдался:

— Попытаюсь, мисс Килборн.

Мягкие губы неожиданно сжались.

— Поскольку меня похитили вместо вашей проклятой нареченной, я для вас просто Лорелея.

Значит, она не так бесхарактерна, как кажется. Что же, неплохо.

Николас кивнул:

— Лорелея.

Он понимал, что только глупец встает между мужчиной и женщиной, и все же пробирался по мрачным залам Британского музея в попытке найти Грейсона. А вот и он — что-то благоговейно рассматривает в стеклянной витрине.

— Что это?

Грейсон вздрогнул, удивленно моргнул и показал на витрину:

— Взгляните на это! Судя по надписи, это скипетр одного из персидских царей.

Николас осмотрел древний золотой скипетр, отметил дыры на тех местах, где когда-то были драгоценные камни.

— Тут говорится, что этот скипетр времен царя Дария. Может, даже принадлежал ему?

— Нет. Кому-то более значительному. Думаю, даже чародею. Неужели не ощущаете силу, которая от него исходит? Что-то вроде магии. Не чувствуете неких вибраций в животе?

Николас покачал головой. Ни за что на свете он не признает каких-то вибраций, но чертова штука, казалось, сияла и пульсировала собственной жизнью. Он почти чувствовал исходившее от нее тепло.

— Как давно он тут лежит?

— Не знаю. Я обнаружил его на прошлой неделе, и с тех пор то и дело сюда возвращаюсь. Даже директор музея не знает точно, когда он здесь появился и кто его принес. Все проверил и утверждает, что никаких записей нет. Ну не странно ли? Словно он появился из ниоткуда. Но что вы здесь делаете, Николас?

— Вы игнорируете Лорелею, боясь, что она снова пострадает?

Грейсон уставился на собеседника. Ему не пришло в голову посоветовать Николасу, не лезть не в свое дело.

— Я обещал ее отцу, что больше не стану с ней встречаться, — просто объяснил он. — Лорд Рейми сказал, что будет признателен, если я не скажу Лорелее, в чем дело. И я не сказал. Но вы все сразу поняли.

— У меня много недостатков. Но я не слеп. И честно говоря, очень удивлен, что сама Лорелея не сообразила, в чем дело.

— Она так наивна. Однако я согласен с лордом Рейми, потому что не желаю тревожиться за нее. Как только все разрешится, будет видно, что делать дальше.

— Знаете, Лорелея довольно точно описала герб графов Маунтджой. Я понял, что тут замешаны мои братья, и поговорил с Ричардом.

— Я слышал, что вы ударили его ногой в живот, а потом ладонью — по шее, и совершенно лишили присутствия духа. Прекрасная работа! Жаль только, что не убили подонка.

— Если он или Ланселот еще раз выкинут что-то в этом роде, им не жить. Я их предупредил. Не думаю, что они настолько глупы, чтобы не поверить. Больше они на такое не отважатся. Хотите, я поговорю с лордом Рейми? Заверю, что никакой опасности для его дочери больше не существует.

Грейсон отвел глаза и снова уставился на скипетр.

— Для своих лет и опыта, Николас, вы поразительно наивны. Я встречался с Ричардом и Ланселотом Вейлами. Помните? В «Друри-Лейн». Они не остановятся. Подобная сдержанность просто не в их натуре. Ричард с детства считал себя законным графом Маунтджоем. Один из моих друзей утверждает, что Ричард даже именовался виконтом Ашборо, когда его отец получил титул графа. Правда, не посмел назвать себя графом после его смерти, очевидно, понимая, что станет всеобщим посмешищем. Что же до Ланселота, он готов убить вас из злобы и зависти. Он еще опаснее своего брата.

— Возможно, — выговорил Николас, помолчав, — если этот скипетр принадлежал могущественному чародею, тот посетил Пейл.

— Вы правы, — согласился Грейсон. — Думаю, если Пейл — нечто вроде другого мира или находится в ином измерении, за оградой оказались мы.

— За оградой, — медленно повторил Николас. — За стенами крепости. В безопасности, в убежище, где нет темных сил. Ступить за границу означает насилие, жестокость и смерть.

Грейсон кивнул:

— Но Пейл Саримунда вовсе не цивилизованное место. Тайберы пытаются поймать красного лазиса, драконы убивают всех неугодных им животных. А чародеи горы Оливан находятся в пределах Пейла, сохраняя определенное равновесие. Но и там безопасности нет. Только насилие и волшебство. Все это очень странно.

— Возможно, вы правы, — вздохнул Николас, — и Пейл — всего лишь метафора, прообраз земли, где царит хаос и люди самозабвенно убивают друг друга.

Некоторое время оба молчали. Николас положил руку на плечо Грейсона:

— Поверьте, если Ричард и Ланселот отважатся на новое преступление, обоим не жить. Они знают это и верят мне.

— Я постараюсь добраться до них первым, — абсолютно бесстрастно пообещал Грейсон.

Николас кивнул и оставил Грейсона любоваться скипетром. Но слова собеседника были настолько поразительны, что он не мог опомниться. Он наивен? Грейсон сильно ошибается. Ему не раз приходилось сталкиваться со злодеями различного сорта.

Перед глазами вдруг возникло лицо Ричарда, потемневшее от злобы, нерастраченной ярости, искаженное болью от ударов. Было в его глазах нечто еще… решимость? Обещание мести? Возмездия? А Ланселот…

Николас был уверен, что с тех пор как увидел в городском доме Вейлов смазливого дворецкого, пристрастия Ланселота стали вполне ясны.

Выругавшись, он окликнул мальчишку, державшего поводья Клайда. При виде хозяина Клайд тихо заржал и ткнулся мордой в плечо мальчика, отчего тот расплылся в улыбке и сообщил, что этот хитрый парень успел съесть весь оставленный хозяином сахар. Бросив ему монетку, Николас вскочил в седло и направился на Флит-стрит, в контору поверенного. Движение было оживленным, и когда он резко свернул, чтобы избежать повозки, груженной пивными бочонками, мимо уха что-то прожужжало. Щеку обожгло горячим воздухом. Черт, да ведь Грейсон прав! В него только что стреляли!

Глава 24

— Повторяю, я не убийца! Не стрелял в тебя и никого не нанимал! — завопил Ричард, но тут же, успокоившись, надменно уставился на брата: — Уж поверь, желай я твоей смерти, прикончил бы собственными руками.

Николас, сам не зная почему, был уверен, что Ричард не лжет. На этот раз не лжет. И это очень его тревожило. У него и без того полно неприятностей, новые ему ни к чему.

— Где Ланселот?

— Что? Теперь ты намекаешь, что это он стрелял? Не может быть! Он уехал рано утром навестить друга, который живет около Фолкстоуна.

А вот это может быть наглой ложью!

— Дай мне адрес этого друга.

Ричард молча черкнул на бумаге несколько слов и презрительно скривил губы:

— Мне кажется, что у тебя врагов куда больше, чем следует иметь обычному человеку. Сколько ты пробыл в Англии? Всего два месяца?

— Примерно так, — согласился Николас, переписывая адрес в маленькую записную книжку. — Кстати, сегодня я не видел вашего смазливого дворецкого.

— Он еще и камердинер Ланса, — пожал плечами Ричард. — И кажется, уехал вместе с ним.

За дверью послышалось шуршание шелка.

— Что ты здесь делаешь? — взвизгнула Миранда. — Оставь его в покое, ничтожный варвар!

Николас обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как она, размахивая кулаками, вбегает в комнату. О, он узнал этот голос и глаза, недобрые и неумолимые, так пугавшие его в детстве. Но он уже давно не пятилетний мальчик.

За Мирандой следовал дородный джентльмен, всего дюйма на два выше ее. Николас встречал его в «Уайтс» за игорным столом. Наверное, это и есть Альфред Лемминг, любовник его дорогой мачехи.

Подождав, пока она подойдет ближе, Николас мягко заметил:

— Я думал, что ничтожество — это моя дражайшая нареченная.

— Она еще большее ничтожество, чем вы, сэр. По крайней мере твои предки всем известны! В отличие от нее! И что ты здесь делаешь? Попробуй только дотронуться до моего сына!

— Кто-то пытался убить его, — сообщил Ричард. — Пуля пролетела мимо виска. Жаль, что ничего не вышло. Я говорил, что не имею к этому никакого отношения. В этом время мы с друзьями были в клубе. Так он стал допрашивать меня насчет Ланса.

— Едва не застрелили? — разочарованно повторила леди Маунтджой, оглядывая пасынка с головы до ног. — Так ты и есть Николас Вейл? Ты еще больше похож на старого графа, чем твой отец, а те двое были словно две капли воды.

— Полагаю, то же самое можно сказать о Ричарде, — заметил Николас.

— Скорее всего. Я предупредила ту дерзкую девчонку, на которой ты пожелал жениться, что безумие деда, по всей вероятности, передалось тебе, но все мои слова пропали втуне. У этой дурочки нет ни капли мозгов, где уж ей понять столь сложные вещи!

Миранда перевела взгляд на Ричарда и нахмурилась. Сегодня утром эти двое даже одеты одинаково, и всем с первого взгляда ясно, что они братья. Не то, что ее драгоценный Ланселот. Ни капли сходства со старшими братьями и отцом!

— Скажите, мэм, где мой третий брат Обри?

— Так ты и его считаешь убийцей? Ну, так вот: Обри нет в Лондоне.

Леди Маунтджой вздохнула.

— Он в Оксфорде. Обри у нас книжный червь. С ранних лет обожал учиться.

— Обри понятия не имеет, с какого конца стреляет пистолет, так что оставь его в покое, — поддержал Ричард.

Миранда представила густую пламенно-рыжую гриву волос на голове будущего ученого… волос, почти такого же цвета, как у маленькой потаскушки, которая действительно возвысится над ней, если выйдет за Николаса. Какая тошнотворная перспектива!

А Обри… до чего же неприятно, что он сутулится и уже носит очки, потому что не было такой книжки в оксфордских библиотеках, которую не прочитал бы младший сын. Ах, как она молила Обри позволить Ричарду отвести его в боксерский салон. Как просила следить за осанкой: выпрямить спину, вскинуть подбородок, держаться гордо и с достоинством — возможно, с некоторым высокомерием. Разве способен мужчина постоять за себя, если плечи согнуты словно лук! А ее муж совершенно не помогал в воспитании сына, разве что давал оплеуху, когда тот чересчур умничал или цитировал древнегреческих философов. Но не станет же она откровенничать с незваным гостем?!

А вот Ланселот… что же, по крайней мере, он хорошо стреляет, увлекается охотой и верховой ездой. Правда, на лице почти нет растительности, но улыбка, совсем как у Ричарда, так и сочится ядом.

Правда, теперь посреди гостиной возвышается Николас, стройный, мускулистый, закаленный, как две капли воды похожий на ее Ричарда. Но в темных глазах графа светится нечто еще. И это нечто говорит об опыте, поразительных приключениях и… и… и что там еще? Боль, глубокая и темная? Нет, она не станет думать о жизни пасынка после кончины старого графа. Она так долго ничего о нем не знала, что посчитала мертвым, и в душе радовалась и едва не лопалась от гордости при мысли о том, что ее дорогой Ричард получит титул.

Но оказалось, что Николас не умер. Вот он, живой и невредимый, готовый убить ее мальчиков.

— Тебе следовало подохнуть еще в детстве, — прошипела Миранда. — Почему же ты жив?

Но тут она почувствовала недоуменный взгляд Ричарда и поспешно закрыла рот.

— Я твердый орешек, мадам, хотя… — Он окинул ее ироническим взглядом. — Хотя, возможно, не так тверд, как вы.

— Послушай, ты! — рявкнул Ричард, шагнув вперед.

— Нет, дорогой, — всполошилась Миранда, встав перед сыном. — Кто-то действительно пытался прикончить его, но при чем тут мои мальчики?

— Кстати, я не думаю, что это был Ричард, — заверил Николас. — А вот насчет Ланселота… не так уверен.

— Меня зовут Ланс. Сколько раз повторять?!

— Ланселот… — протянул Николас, словно перекатывая имя на языке, прежде чем обернуться. За спиной Ланселота топтался тщедушный красавчик дворецкий.

— Ланс, бесценный мой мальчик! Так ты вернулся? Что ты делаешь в Лондоне? Ричард сказал, что ты гостишь у друга в Фолкстоуне.

— Колесо кареты сломалось, — пожал плечами Ланселот. — Пришлось вернуться. И что, кстати, он здесь делает?

— Значит, ты вполне мог попытаться всадить мне пулю в висок сегодня утром, — констатировал Николас ледяным тоном, гадая, сколько времени понадобится, чтобы придушить слизняка.

— Вздор, — бросил Ланселот, сбив с рукава невидимую пылинку. — Я меткий стрелок. И уж если бы стрелял в тебя, ты давно уже лежал бы в дорожной пыли.

— Не такой меткий, как я, — неожиданно заявил дворецкий. — Не помнишь наше состязание? А мастер Ричард — лучший из нас.

Николас подумал, что дворецкий весьма вольно обращается с хозяевами. Миранда, очевидно, потеряла дар речи от изумления, потому что откровенно вытаращилась на дворецкого.

— Как вас зовут? — спросил Николас.

— Меня? Я Дэвид Смайт-Джонс.

Николас невольно рассмеялся.

— Дэви Джонс[4]? Значит, ваши родители были связаны с морем? И к тому же не лишены чувства юмора.

— Нет. Просто всю жизнь мечтали о сокровище, лежавшем в трюмах давно затонувших испанских галеонов. Однако поскольку они жили в Ливерпуле и не имели в кармане ни пенни на поиски, сомнительно, чтобы сокровище их дождалось. Все же моя мать растратила свою жизнь, выискивая старые карты с указанием местонахождения кладов и строя несбыточные планы.

Николас присмотрелся к молодому человеку. Капризно изогнутые губы, нервно заломленные руки… А братья? Какие они разные! Да и третий тоже весьма необычен. Будущий ученый! Думал ли его отец о тех, кого произвел на свет?

Он повелительно поднял руку:

— Больше никаких перепалок, никаких оскорблений, никаких уверений в собственной невинности. Это требование относится и к вам, сэр, — бросил он Альфреду Леммингу, готовому наброситься на него. — И слушайте меня внимательно. Я лорд Маунтджой, граф. Никто из вас не отберет у меня титул. Наследником будет мой сын, а наследником сына — его сын, и так будет на протяжении всех следующих поколений. Если Миранда внушила, будто вы имеете все права на титул, если вдолбила в головы, что вы законные наследники, значит, оказала вам скверную услугу. Учтите, если что-то случится со мной, за меня отомстят, и немедленно. У меня есть близкие друзья, готовые отдать за меня жизнь. И если я умру, значит, следующими будут ваши дети, мадам. Учитывая свирепость моих друзей, сомневаюсь, что Обри тоже выживет. И тогда род Вейлов исчезнет с лица земли. Надеюсь, все меня поняли?

— Да ты совершенно спятил! — завопила леди Маунтджой, потрясая кулаками. — Безумец! Ты угрожаешь моим бедным мальчикам, которые тебя пальцем не тронули!

— Она говорит чистую правду, милорд! — прогремел Альфред, лицо которого уже приобрело оттенок баклажана.

Николас удостоил мачеху коротким поклоном:

— Я позабочусь, чтобы вы жили после смерти сыновей, мадам. Вы и ваш жирный любовник. Возможно, со временем вы пожалеете о том, что научили их ненавидеть меня. Твердили, что я враг, которого необходимо уничтожить. Враг, а не брат, обязанностью которого было их защищать, а иногда и помогать. И, в конце концов, мадам, вы поймете, что остались ни с чем.

Несколько минут в гостиной царило мертвое молчание, прежде чем Альфред Лемминг выступил вперед и едва слышно прошептал:

— По моему мнению, милорд, вам не стоило делать столь откровенных заявлений.

На его лбу выступили крупные капли пота.

— Несмотря на атмосферу злобы и вражды, остро ощущаемую мной, это еще не извиняет дурных манер. Я лорд Хейссен и готов лично поручиться за молодых джентльменов. В этом слове весь смысл, милорд. Они джентльмены. Не бандиты. Вы явились из каких-то языческих стран, где, вне всякого сомнения, имели врагов, таких же язычников, не имеющих понятия о правилах приличия в цивилизованном мире. Ни один английский джентльмен не станет палить из пистолета на улице, рискуя быть увиденным и опознанным. Это абсурд! И вы не должны подозревать этих прекрасных молодых людей.

Николас оглядел щеголевато одетого Лемминга, отметив, что его белые пухлые руки унизаны кольцами, как у женщины.

— Был рад услышать ваше мнение, милорд. И поскольку вы, кажется, рады пребывать в этом змеином гнезде, я решил добавить вас к списку. Если я умру, все присутствующие в этой комнате будут стерты с лица земли, кроме, разумеется, моей злобной мачехи. А пока что прощайте. И кстати, мадам, держитесь подальше от моей невесты.

— Невесты? Не бывать этому! Да я…

Николас шагнул вперед как раз в тот момент, когда белоснежная рука Лемминга мягко запечатала рот Миранды. Николас кивнул ему, отметив, что, невзирая на очевидную мягкость, рука выглядела на удивление сильной.

— Продолжайте в том же духе, милорд, — посоветовал он, — ради ее же безопасности.

Проходя мимо Дэвиса, он прошептал:

— А вам неплохо бы сменить имя, молодой человек.

— Что?! Это благородное имя! Имя, связанное с бесчисленными нерассказанными историями о мужестве и приключениях.

— И долго вы здесь работаете?

Мягкий белый подбородок гордо вскинулся.

— Я заботился о мастере Лансе еще в Оксфорде. И согласился взвалить на себе новый груз обязанностей в Лондоне. Теперь я управляю этим великолепным домом. Держу слуг в строгости и делаю все возможное, чтобы галстуки мастера Ланселота были белыми, как кожа девственницы, и идеально завязанными. Я само совершенство, и того же требую от всех слуг.

Николас внезапно ощутил запах плесени от книг в библиотеке в нескольких шагах по коридору. Он помнил его с пяти лет. Странно, что этот запах до сих пор жив в его памяти.

— Советую держать вашего дворецкого в ежовых рукавицах, — бросил он в сторону Ланселота, останавливаясь в дверях и оглядывая каменные лица присутствующих.

Он спустился вниз. В спину летели вопли мачехи:

— Почему вы вообще впустили его, Смайт-Джонс? Это не совершенство! Это серьезный проступок! Какой из вас, спрашивается, дворецкий?!

— Но меня даже не было здесь! Мы с мастером Лансом были в миле отсюда, когда он ворвался в дом! И даже будь я здесь, он прошел бы по моему трупу! У меня и пистолета нет! Не мог я стрелять в него! Он опасен, миледи, говорю я вам!

Николас мрачно усмехнулся.

Глава 25

Он поехал прямо в дом Шербруков. И уже через час заперся с Райдером в библиотеке. К счастью, граф Нортклифф в этот момент сопровождал, дам к мадам Фуке. Для Николаса это известие стало большим облегчением, поскольку Розалинда наверняка заметила бы что-то неладное. Женщины загнали бы его в угол и стали допрашивать, пока он не выложит все, что знает. Потом каждая начнет высказывать свое мнение, и тогда начнется настоящий хаос. Ну а Розалинда схватит пистолет и помчится убивать его братьев, да и мачеху не пощадит.

При этой мысли губы Николаса растянулись в довольной улыбке.

— Кто-то из родственников покушался на меня, — сказал он Райдеру. — У меня просто нет доказательств, поэтому я пригрозил сразу всем. И действительно сказал правду: друзья с радостью отомстят за меня. Стоит мне предупредить их, что я обязательно сделаю, и всю семью сотрут с лица земли, если, конечно, со мной что-то случится. Однако поскольку я не считаю их глупцами, думаю, что на этом все закончится.

Райдер в задумчивости расхаживал по библиотеке, великолепной комнате, где три стены занимали шкафы высотой от пола до потолка, содержавшие пять тысяч книг.

Видя, что молчание затягивается, Николас устало выговорил, словно признавая свое полное поражение:

— Если вы считаете, что мне лучше уйти и никогда не возвращаться, я так и сделаю.

Райдер оглядел большой глобус, медленно повернул, наблюдая, как появляется и быстро исчезает Англия. Такая маленькая… совсем ничтожная по сравнению с величиной Земли, и все же…

— Я хотел бы согласиться с вами, Николас, — ответил он наконец. — Действительно хотел бы. Но не могу. И прошу вас добавить меня к списку мстителей за вашу возможную гибель. Но все же не уверен, что это произойдет. Мы примем меры, чтобы предотвратить повторные покушения. Теперь я знаю, что Розалинда хочет выйти за вас. И при такой верности и преданности она последует за вами в Макао, если вы попытаетесь покинуть ее. Поэтому у меня только один выход.

Он потер лоб и выругался тихо и пространно.

— Вы с Розалиндой немедленно обвенчаетесь и уедете из Лондона. Что вы думаете об Уайверли-Чейз? Кажется, до приезда в Лондон вы некоторое время там жили.

— Да, почти месяц. Затеял там большой ремонт, поскольку отец довел это прекрасное старое поместье до полной разрухи. Я уже не говорю об арендаторах, впавших в окончательную нищету, но теперь и это будет исправлено. Я нанял прекрасного управляющего, который за всем проследит.

— Надеюсь, денег у вас на это хватит?

— Разумеется. Мои дела неплохи. Вы хотите знать, станет ли Уайверли-Чейз надежным убежищем и будет ли Розалинда в безопасности, пока я все не улажу?

— Именно. Или будет лучше, если вы на время уедете из страны?

Николас поразился порядочности и ясному уму этого человека, который мгновенно проник в суть дела, как он и надеялся. Поедет ли Розалинда за ним в Макао?

— Уайверли-Чейз стоит на вершине красивого холма, откуда со всех сторон открываются прекрасные виды. Есть там и густой сосновый бор, опушка которого начинается в добрых ста ярдах от дома. Как я уже сказал, у меня превосходный управляющий Питер Причард, сын камердинера моего деда. Я уже нанял местных слуг, что гарантирует их преданность мне. Арендаторы очень довольны. Как и весь город Уайверли-на-Ардене, поскольку я все материалы для ремонта купил у здешних торговцев. Я уверен, что мы оба будем в полной безопасности, пока я не смогу докопаться, кто стоит за всем этим.

— Вы не хотите везти Розалинду в свадебное путешествие?

— Пока нет, сэр. Это слишком рискованно. Кто знает, где и когда способны враги нанести удар? Пусть Розалинда обоснуется в Уайверли-Чейз. Посмотрим, понравится ли ей там.

— Неприятно открывать вам глаза подобным образом. Но будь Уайверли даже дворцом, она непременно все переделает по-своему, а также перепланирует и заново разобьет сады.

Брови Николаса стремительно взлетели вверх.

— Она утверждает, что это у нее в крови, — продолжал Райдер, — какая бы кровь ни текла в ее жилах. Она вечно пыталась что-то изменить в Брендон-Хаусе, а когда Джейн отказалась, Розалинда заявилась в наш дом и сообщила, что собирается сменить шторы в моем кабинете, а также переставить всю мебель. У нее нет никакого вкуса в одежде. Но стоит показать ей комнату, и Розалинда превратит ее в уютный уголок. Причем очень быстро. Но сначала… я настаиваю, чтобы свадьба состоялась в ближайшее время. Хм… сегодня вторник. Как насчет субботы? Полагаете, мы успеем?

Николас кивнул:

— Я поеду к епископу Дандриджу за специальным разрешением. Сегодня у Розалинды последняя примерка, в присутствии графа, графини и вашей жены.

— А я встречусь с Уилликомом и кухаркой и постараюсь, чтобы к утру субботы все было в полном порядке. И мы пригласим ваших родственников.

Николас хотел возразить, но Райдер поспешно поднял руку:

— Нет. Это очень важно. Доверьтесь мне.

— Они не приедут.

— Вы глава семьи. Общество вряд ли одобрит их поведение, если они откажутся быть у вас на свадьбе. И то же общество обязательно узнает об их приезде. Я об этом позабочусь.

— Но…

— Нет, это необходимо сделать. Ваши братья и мачеха должны стать свидетелями свадебной церемонии. Мы с Дугласом будем там, так что все обойдется.

Николас в прекрасном настроении вышел из дома Шербруков и немедленно отправился к сэру Роберту Пилю на Боу-стрит, после чего вернулся в отель.

Ли По внимательно выслушал хозяина и, подумав, произнес на идеальном английском:

— А я считал эту пропитанную дождевой водой страну ужасно скучной. Но вышло так, что вы и ваша невеста оказались в смертельной опасности, не говоря уже о магии и тайнах этого Пейла. Превосходный способ отвлечься, милорд. Даю слово, милорд, держаться настороже. Ни один из ваших полоумных единокровных братьев не причинит вам вреда, пока я рядом.

— Спасибо, — улыбнулся Николас. — И вот еще что… Он рассказал Ли По о двух агентах, которых намеревался прислать сэр Роберт Пиль.

Розалинда узнала о покушении на Николаса по чистой случайности. Она подошла к кабинету и уже хотела постучать, как услышала тихий голос Райдера и прижалась ухом к двери. Райдер как раз рассказывал Дугласу о том, что кто-то стрелял в Николаса.

— Олух безмозглый, — прошептала она. — Ты научишься доверять мне, даже если для этого придется надрать тебе уши!

Но, услышав, что из-за покушения придется ускорить день свадьбы, она мгновенно смирилась. Ничего, впереди у нее достаточно лет, чтобы завоевать безусловное доверие Николаса. Конечно, он, с самого детства привыкший к враждебному окружению, не слишком откровенничает с друзьями и даже с невестой, но, тем не менее, это очень обидно. О, как бы ей хотелось свернуть шею Ричарду Вейлу!

Грейсон, узнав от Райдера, что Розалинда, вероятно, подслушала их с Дугласом разговор, попросил Николаса держаться подальше и ничего не предпринимать.

— Иначе она взбесится и собственноручно вас пристрелит, — пояснил он. — Она метко стреляет, так что не стоит рисковать. Отец наговорил ей всякой чепухи о возникшей в Уайверли-Чейз проблеме, из-за которой потребовалось срочно перенести свадьбу на субботу. Розалинда сделала вид, будто поверила, хотя я знаю, что это не так. Откровенно говоря, я понятия не имею, что у нее на уме. Уж очень она тихая последнее время. Даже чересчур.

— Я бы поставил все, до последнего пенни, что она что-то задумала, — вздохнул Николас.

Грейсон согласился, еще раз посоветовал Николасу не показываться на глаза невесте и пожелал всяческой удачи.

— Пожалуйста, пригласите на свадьбу Лорелею Килборн, — крикнул Николас ему вслед. — Мы с Розалиндой очень ее любим. И поскольку она пострадала за Розалинду, будет только справедливо пригласить ее.

— Я поговорю с ее отцом, — сухо пообещал Грейсон.

— Родителей тоже попросите приехать.

— И всех четырех сестер?

— Естественно.

— Вечно хихикающие гусыни, — проворчал Грейсон. Николас ухмыльнулся.

Глава 26

Субботним утром Розалинда скромно принимала пространные комплименты, зная, что действительно хороша в светло-желтом шелковом платье от мадам Фуке. Но она думала не об этом. И не о свадьбе. Потому что пылала гневом на братьев Николаса.

А ведь они тоже приглашены!

Может, ей следует захватить с собой небольшой кинжал? А их мамаша, леди Маунтджой, которую, скорее всего, будет сопровождать Альфред Лемминг? Наверно, лучше сунуть кинжал в рукав.

Она вдруг задалась вопросом, как давно Альфред стал любовником Миранды. Еще до смерти мужа? И каким уродился Обри? Благочестивым, как викарий, или таким же подлым, как старшие братья?

— Дорогая, только взгляни на прелестную сорочку и пеньюар, которые подарила Алекс! — воскликнула тетя Софи. — Думаю, твой муж ахнет, увидев тебя во всем этом!

— Мужчины теряют голову от персикового шелка, — заверила Алекс. — И он прозрачный, как твоя фата.

Розалинда представила, как стоит перед мужем в этом греховном восхитительном одеянии и как Николас, сверкая глазами, устремляется к ней, чтобы заключить в объятия. Как его руки распахивают пеньюар и…

— Ах, дорогая, — продолжала тетя Софи, — как жаль, что свадьба не состоится в Брендон-Хаусе! Как были бы счастливы дети! Они всегда любили тебя, Розалинда, хотя понимали, что ты другая.

Розалинда крепко обняла ее:

— Давай, устроим для них вторую свадьбу, хорошо? Возможно, через несколько месяцев. Я уже купила им всем подарки здесь, в Лондоне. Приберегу, пока мы с Николасом не приедем в Брендон-Хаус. До чего же мне не хочется сразу же ехать в Уайверли-Чейз! Понять не могу, к чему такая ужасная спешка! А ты знаешь?

Алекс и Софи понятия не имели, что Розалинда нагло лжет.

— Нет. Мы представления не имеем, что случилось, — безмятежно заверила Алекс, втайне надеясь, что Николас сочинит какую-нибудь правдоподобную историю еще до того, как новобрачные прибудут в фамильное поместье. — Николас рассказал, что Уайверли-Чейз был назван в честь богатой наследницы, дочери герцога, жившей в шестнадцатом веке и принесшей мужу огромное приданое. Звали ее Кэтрин Уайверли. Говорят, подлинным коридорам восточного крыла бродит ее призрак, хотя сам Николас признался, что никогда его не видел.

— А теперь, дорогая, — вмешалась тетя Софи, — забудь о призраках. Насколько я понимаю, Дуглас посчитал, что у твоего жениха неплохой вкус. Как это мило! Я ужасно взволнована.

И Софи утерла слезу, которую умудрилась выдавить, чтобы отвлечь Розалинду.

— Как быстро пролетели десять лет, — вздохнула Алекс. — Я так ясно помню тот день, когда ты впервые пела для нас! Странная, грустная, но такая чудесная песня! Но не забывай, дорогая, наслаждаться настоящим, ибо будущее всегда таится за углом, готовое схватить нас за горло.

— Я не забуду, тетя Алекс.

Она любила их, знала, что они пытаются ее защитить. Очень хотелось объяснить, что она нуждается не в защите, что ей следует узнать правду. Вооружиться необходимой стратегией, чтобы уберечь себя и Николаса. Может, она и сумеет понять, кто виноват в покушениях. Правду сказать, она убеждена, что это Николасу срочно требуется защита.

Софи взглянула на каминные часы.

— Пора спуститься вниз, дорогая. Уже без четырех десять, а ты знаешь, как пунктуален епископ Дандридж. Он наверняка изнывает от нетерпения и то и дело поглядывает на часы. Боится, что кто-то из вас сбежит, не дойдя до алтаря.

Розалинда изо всех сил старалась не спешить и медленно плыла по широкой лестнице, у подножия которой ждал одетый в черное Николас. Безупречно сшитый фрак сидит идеально. Голова гордо поднята. На мрачном лице ни тени улыбки. Он выглядел суровым, как пуританский проповедник, готовый проклясть согрешившую паству. В этот момент Розалинда едва не отступила. Она не знала этого опасного человека, она…

Она медленно подняла руку, чтобы положить ее на сгиб его локтя. Оба не обмолвились ни единым словом.

Он повел ее в гостиную, благоухающую розами и ванилью.

Епископ Дандридж сунул в карман часы на блестящей серебряной цепочке и широко улыбнулся сначала парочке, а потом и собравшимся в комнате. Они стояли двумя отдельными компаниями. Епископ взглянул на графиню Нортклифф, признавшись себе, и только себе, что вот уже двадцать лет как боготворит ее. Ему очень хотелось восторженно вздохнуть, но он был не так глуп.

Он посмотрел на миссис Райдер Шербрук, которая вместе с графиней сопровождала невесту. Она уже успела подойти к мужу и нежно ему улыбалась.

Он воззрился на четырех молодых девушек, сгрудившихся вокруг прелестной молодой дамы, которая, в свою очередь, не сводила глаз с Грейсона Шербрука, стоявшего у камина со скрещенными на груди руками. Интересно, в чем тут дело? Рядом со стайкой молодых дам, маячил заботливый папаша, пялившийся на троих единокровных братьев графа с плохо скрываемой ненавистью. Двое из троих имели такой вид, словно готовы осыпать жениха стрелами, как святого мученика Себастьяна, а их мать, леди Маунтджой… с чего это она так нарумянилась?

Епископ вдруг сообразил, что невеста вот-вот сбежит. Что же до жениха, он выглядел столь же исполненным решимости, как Веллингтон при Ватерлоо.

Но какие бы подводные течения ни бурлили в этой гостиной, пора поженить прекрасных молодых людей, которые, несомненно, произведут на свет прекрасных детишек.

И епископ Дандридж поженил их ровно за четыре с половиной минуты.

— Милорд, — провозгласил он своим бархатистым баритоном, — можете поцеловать новобрачную.

Он был несказанно доволен. Оба произносили обеты ясно и четко. Правда, один из братьев что-то пробормотал, но епископ его проигнорировал.

Они женаты!

Немного ошеломленный Николас медленно поднял фату Розалинды. Она была бледна. Глаза чуть прищурены.

— Все будет хорошо, — тихо пообещал он ей и себе. — Позволь поцеловать тебя.

И он поцеловал, легко коснувшись ее губ. Она не пошевелилась. Не закрыла глаза. Он мог бы поклясться, что она едва слышно охнула.

Николас поднял голову, погладил жену по щеке:

— Мне нравится аромат ванили.

Розалинда, словно очнувшись от чар, широко улыбнулась.

— Это была моя идея.

Как ни противно было признать это, но Райдер оказался прав. Хорошо, что его семья тоже здесь. Пусть знают, что дело сделано. Теперь, возможно, они оставят свои убийственные планы. Поймут, что денег отца вполне достаточно для любого нормального человека.

У Ричарда достало воли выдавить нечто вроде поздравления. Ланселот глядел прямо перед собой.

Николас многозначительно откашлялся. Ричард нахмурился, но был вынужден представить Розалинду младшему брату Обри Вейлу. Николас втайне поразился, до чего же тот похож на его жену! Одинаково густые кудрявые волосы одного и того же оттенка! И глаза у Обри почти такие же синие.

Впечатление было такое, словно с кипящего котла сняли крышку: Обри принялся болтать, ни на секунду не закрывая рта. И этого было достаточно, чтобы компенсировать мертвенное молчание его родственников.

— Я пишу книгу, — объявил он, садясь за обеденный стол по правую руку от Розалинды и не обращая ни малейшего внимания на попытки хозяйки рассадить гостей строго по рангу. — Ах, какое великолепное пиршество. В Оксфорде нас хорошо кормят, но ничего похожего на то, что я вижу здесь.

Он схватил со стола бокал с шампанским и жадно выпил.

— Или мне следовало подождать тоста? А впрочем, какая разница?

Он знаком велел лакею наполнить бокал. Розалинда, утомленная его бесконечной болтовней, спросила:

— Так вы не ненавидите своего единокровного брата? Не хотите его убить?

Обри допил второй бокал, деликатно отрыгнул и осторожно поставил бокал на стол строго под углом тридцать градусов к тарелке.

— Убить Николаса? Но ведь я даже его не знаю! Он так похож на Ричарда! Поразительное сходство! Но позвольте рассказать о книге, которую я пишу.

— Минутку, Обри, — мягко попросил Ричард. — Кажется, дядя Розалинды собирается произнести тост.

— Он не ее чертов дядя, — процедил Ланселот тихо, но вполне отчетливо.

— А я хочу еще шампанского, — поспешно вмешался Обри и, подняв бокал, с сияющей улыбкой обратился к невесте: — Вы так прекрасны, Розалинда. Не будь я слишком молод для женитьбы, бросил бы свою шляпу к вашим ногам. А вот вы вполне созрели для замужества. Странно, ведь мы ровесники, а на деле такое неравенство!

— Думаю, дело в том, что мальчики созревают куда медленнее девочек и последние выходят замуж раньше, — улыбнулся Дуглас.

— Полагаю, я уже вполне созрел, — задумчиво протянул Обри. — А вот Лансу скорее всего понадобится еще лет десять, чтобы вырастить щетину на подбородке.

С этими словами он отсалютовал брату бокалом и рассмеялся, проигнорировав мрачный взгляд Ланселота.

Райдер постучал кончиком ножа по тарелке, встал и, подняв бокал, улыбнулся невесте:

— Розалинда — дочь моего сердца. Когда у нее и Николаса будут дети, надеюсь, они будут звать меня дедом. Предвижу, что новобрачные никогда не устанут друг от друга. Видите ли, они обладают не только умом, но и чувством юмора, а это прекрасное качество.

— Верно, верно, — поддакнул Дуглас.

— Бабушка, — мечтательно вздохнула Софи. — Я хотела бы стать бабушкой.

Поскольку епископ сидел рядом с леди Маунтджой, последняя, поняв, что выбора у нее нет, прошипела:

— Разумеется, разумеется.

Ричард и Ланселот, чувствуя предостерегающий взгляд Николаса, дружно кивнули.

— Подумайте только, — объявил Обри, ни к кому в особенности не обращаясь, — когда у вас родятся дети, я стану дядей!

Он широко улыбнулся, показывая белые зубы.

— За меня, будущего дядю!

На этот раз за столом прогремел смех. Родственники невесты, особенно Софи Шербрук, с нескрываемым одобрением смотрели на рыжеволосого молодого джентльмена.

— Я слышала, мистер Вейл, как вы сказали Розалинде, что пишете книгу. О чем она?

И тут, прямо за великолепным завтраком, состоявшим из знаменитой кухаркиной трески с поджаристой корочкой в устричном соусе, а также копченой рыбы и яичницы, Обри во всеуслышание признался:

— Я пишу о древних друидах.

В комнате вновь воцарилась тишина. Обри принялся за яичницу с таким аппетитом, словно не ел несколько дней.

— Это роман или история? — спросил, наконец, Грейсон.

— Я еще не решил. Но скажу вам, что друиды творили чудеса исцеления с помощью омелы, а наша христианская церковь превратила ритуал в обычай целоваться под омелой на Рождество, и все для того, чтобы сложить в корзину христианства как можно больше языческих душ.

Говоря все это, он успел набить рот лепешкой, и теперь крошки летели на подбородок. Он сгреб их и снова сунул в рот:

— Простите, в Оксфорде я совсем забыл о хороших манерах.

Снова послышался смех, и снова Вейлы промолчали.

Граф Нортклифф с радостью уступил место Николасу, поскольку старался не спускать глаз с Вейлов. Кто знает, что взбредет в голову вдовствующей графине Маунтджой! Что, если в ридикюле она прячет пузырек с ядом?

Он взял мягкую руку жены и поцеловал.

— Все идет прекрасно. Что ты думаешь о младшем брате Николаса?

— Волосы у него такого же цвета, как у Розалинды и как…

— Нет. Не как у тебя, дорогая. Твои волосы уникальны. Тициан наверняка решился бы ни убийство, лишь бы нарисовать такие волосы, как у тебя.

Розалинда краем уха прислушивалась к их разговорам, не спуская, однако, глаз с мужа. Он рассеянно ковырял вилкой треску. И почти ничего не ел. Впрочем, у нее тоже не было аппетита.

Еще через три тоста смех стал куда громче. Особенно веселился Обри, на которого чрезвычайно сильно подействовали шесть бокалов шампанского. Ричард был мрачен и спокоен. Ланселот — явно взбешен. Леди Маунтджой и ее любовник то и дело неодобрительно поджимали губы.

Когда Николас шепнул жене, что уже полдень и пора уезжать, та едва справилась с охватившим ее возбуждением. Отпив шампанского, она легонько коснулась кончиком языка нижней губы.

— Означает ли это, что мы будем одни в твоем экипаже?

— Означает, — кивнул он, бесстыдно ухмыляясь. В последний раз оглядел братьев и мачеху и кивнул: — Все они слишком накачались шампанским, чтобы воткнуть мне нож между ребер.

Обри развалился на стуле и, сложив руки на животе, широко улыбался. Глаза были затянуты хмельной дымкой, но язык работал так же энергично. Он успел поведать, как любили друиды кошек и как их надменные жрецы величественно расхаживали с кошками на плечах.

В час дня Розалинда и Николас отправились в Уайверли-Чейз, поместье, расположенное в Суссексе, в шести часах езды от Лондона.

Глава 27

Впервые Розалинда узрела Уайверли-Чейз в тот момент, когда Николас поцеловал ее. Она взвизгнула, рывком отстранилась и уставилась на великолепный дом на вершине невысокого холма.

Николас снова поцеловал ее.

Она уперлась ладонями ему в грудь и легонько боднула в лоб.

Николас недоуменно уставился на нее. Тряхнул головой, потер лоб и растерянно пробормотал:

— Почему ты это сделала? Что случилось?

Она лизнула кончик пальца, и он уставился на ее язык. Николас был готов отринуть хорошие манеры и наброситься на жену, однако сдержался.

— Николас, дорогой, — пролепетала Розалинда, — мне очень трудно говорить, но ты проник языком в мой рот. И коснулся моего языка своим. Я пытаюсь не думать об этом… но ничего не могу с собой поделать. Полагаю, мужчины порою считают, что должны это делать… нет-нет, давай поговорим о доме. Это и есть Уайверли-Чейз?

На протяжении всего пути он старался держаться подальше и только три секунды назад все же дал себе волю. Потому что больше не мог вынести. Ее рот… он смотрел на этот рот, когда она говорила о красном лазисе и огненных копьях, смотрел, почти не слыша слов. Потому что думал о том, как сжать ее прелестные грудки и целовать, зарывшись лицом в ее теплую плоть…

И эти мысли его доконали. Да, он хотел подождать, пока они не окажутся в просторных хозяйских покоях. Собирался взять ее не позже чем через шесть минут после того, как перенесет через порог… Ах да, нужно время на то, чтобы поздороваться со слугами, Питером Причардом и дворецким Блоком… Значит, не шесть минут, а восемь. Но тут она провела языком по губам, и куда подевалась его выдержка?

Прервав рассуждения жены о тайберах и красных лазисах, он стал целовать ее страстно и безудержно, чем насмерть перепугал. Ну, разумеется, ее еще никто так не целовал. Значит, он первый?

Николас самодовольно ухмыльнулся. Что она сказала? Ах да, спросила об Уайверли-Чейз. Он сфокусировал взгляд на доме и громко откашлялся. — Да, это наше поместье, построенное в шестнадцатом веке на деньги дочери герцога, спасшей от нищеты очередного Вейла. Что ты думаешь о своем новом доме?

В этот момент он сообразил, что новобрачная, вероятно, ожидала не этого. В Уайверли-Чейз нет ничего традиционного. На древний замок он не похож — ни рва, ни подъемного моста. И вообще он достаточно причудливый, чтобы…

Но что думает она?

Николас затаил дыхание.

Розалинда выпрямилась, поправила очаровательную зеленую шляпку с кремовыми перьями, загибающимися у самой щеки, и припала к окну. Пока экипаж катился наверх, по длинной подъездной аллее, обсаженной соснами и кленами, она молчала. Николас ждал, надеясь, что она не посмеется над ним и этим домом.

— Это волшебство, — прошептала она восхищенно. — Волшебство. Говоришь, его построила наследница герцога Уайверли? Она была волшебницей, Николас. Но ты ведь знал это?

Он смотрел на посветлевший от времени камень, из которого сложен дом, поднимавшийся все выше и выше, к самым облакам. Луч предзакатного солнца ударил в восточную башню, отчего мельчайшие вкрапления кварца засверкали дождевыми каплями.

Четыре круглые башни возвышались над зданием. Нет, не просто зданием. Это был Уайверли-Чейз, его дом. Волшебство? Чушь, просто чушь… и все же он чувствовал, ощущал всей душой: происходящее сейчас, в эту минуту, очень-очень важно.

— Волшебство, — медленно повторил он. — Нет, я не так выразился. Его построил новоиспеченный граф. До того как королева Бесс ударила его по плечу церемониальной шпагой, он был капитаном флагманского корабля «Белиссима» сэра Уолтера Рейли, сражавшегося в битве с испанцами в 1578 году. Он спас «Фалькон», корабль Рейли, от вражеского залпа, направленного прямо в борт. Поскольку Рейли выиграл битву и был в милости у королевы, та наградила его увесистым кошелем с золотыми монетами и по просьбе Рейли даровала моему предку графский титул и землю.

— Откуда взялся этот титул?

Род Маунтджоев прервался за год до описываемых событий, что вызвало недовольство королевы. Хотя именно по ее указу обезглавили последнего графа.

Но новый граф не стал вести оседлую жизнь. До того как присоединиться к сэру Рейли, он вел очень успешную торговлю, и поэтому снова ушел в море. Но три месяца спустя его корабль затонул в Средиземном море. Кроме него, никто не выжил. Он никогда не вдавался в подробности случившегося, только писал, что одновременно был проклят и получил благословение. Дед говорил, что первый граф вел дневник, в котором писал, что представил себе этот дом, от крыши до фундамента и последней каменной башни, а его жена, дочь герцога и богатая наследница, с радостью отдала все свое приданое на постройку Уайверли-Чейз.

— Думаю, за свои деньги она получила также прекрасного мужа.

— Они прожили долгую совместную жизнь, а это о чем-то говорит. Его звали Джаред Вейл. Судя по портрету, висящему в картинной галерее восточного крыла, он был красавцем: темные сверкающие глаза, лицо, покрасневшее от ветров и солнца, и лукавая улыбка. К счастью, все мужчины рода Вейлов были прекрасными финансистами и поэтому процветали на протяжении многих лет. Знаешь, что написал капитан Джаред о том ужасном дне 1618 года, когда Рейли обезглавили на эшафоте? Он утверждал, что за секунду до того, как опустился топор, Рейли прогремел: «Горькое лекарство, зато помогает от всех болезней!»

— Хорошо, согласна, наследница Уайверли не была волшебницей, зато настоящим чародеем был Джаред Вейл, и ты это знаешь. Иначе он не смог бы представить этот великолепный дом, в углах которого кроются поразительные тайны, а за стенами царит древняя магия. Ты знаешь, это еще и потому, что в твоих жилах течет кровь деда, а в памяти хранятся его наставления. А в его жилах текла кровь отца, и так далее, до самого первого графа, Джареда Вейла. Я хочу увидеть библиотеку твоего деда. Хочу взять в руки его копию «Правил Пейла».

— Обязательно увидишь.

Он уставился на эти соблазнительные губы и поскорее усадил жену себе на колени.

— Позволь поцеловать тебя и не пытайся упорхнуть. На какой-то момент она забыла о загадочном доме и ответила мужу чувственной улыбкой:

— Видишь ли, Николас, я еще никогда не касалась языка мужчины своим. Меня, разумеется, и раньше целовали, но не так, совсем не так. Первым был Грейсон.

— Грейсон? — Накал в его голосе опасно повысился: — Грейсон?!!

Розалинда ткнула его в плечо:

— Да, но, откровенно говоря, я сама его подначила. Заявила, будто Реймонд Сайке лучше всех в Лоуэр-Слотер умеет целоваться, и я готова прозакладывать шиллинг, что Грейсон ему в подметки не годится.

Она рассмеялась.

— Бедняга Грейсон не знал, что делать. Мне было четырнадцать, а он к тому времени уже закончил Оксфорд и рвался отведать всех прелестей столичной жизни. Помню, как плотно я сжала губы, когда он вынудил себя нагнуться и чмокнуть меня.

Она вдруг вспомнила возмущенную физиономию Грейсона и хихикнула: прелестный звук, которого Николас доселе от нее не слышал. Кто бы подумал, что Розалинда способна хихикать, как всякая молодая женщина?

— Несчастный Грейсон, — продолжала она, — так и скривился от омерзения. Очевидно, его донимали угрызения совести, поэтому я соврала, что минут пять назад поцеловала лягушку. Он немедленно сбежал в Лондон, и потом я полгода его не видела. Знаешь, что меня убедили поцеловать еще трех лягушек?

— И ни одна не превратилась в принца?

— Даже в герцога. Но потом я ужасно боялась, что заполучу бородавки. Правда, все обошлось.

— А как насчет Реймонда Сайкса?

— О, я его придумала. Грейсон так и не догадался, что такого человека вообще не существует. Полагаю, теперь, когда я замужем, можно сказать ему правду. Не может же он дать оплеуху замужней леди, верно?

— Это было бы крайне дурно с его стороны, — заверил Николас, но тут же покачал головой: — Значит, Грейсон подарил тебе первый и единственный поцелуй? До меня, конечно.

— Если быть до конца честной, да.

Он поцеловал ее снова, провел языком по нижней губе и прошептал, обдавая жарким дыханием:

— Открой рот, Розалинда. Открой немедленно.

Она повиновалась. Он осторожно прижался губами к ее губам, вновь погрузил язык в ее рот…

И тут новый лакей, которого он нанял месяц назад, подойдя к окну, завопил:

— Милорд! Мы прибыли! Открыть дверцу для вас и миледи, или предпочитаете, чтобы мы с мистером Ли По внесли вещи и оставили вас наедине с новобрачной до самой темноты?

Николас даже не сознавал, что экипаж остановился у крыльца Уайверли. Судя по затуманенным глазам Розалинды, она еще не очнулась.

Ему хотелось убить лакея. Хотелось плакать.

Но вместо этого он закатил глаза и отстранился. Отстранился от жены. Своей жены! Он знал ее девять дней. Но теперь она его жена.

Николас усилием воли взял себя в руки и высунул голову в окно.

— Вы просто потрясли меня своим остроумием, Джон. А, вижу, Блок уже открывает двери. Скажите ему, что нам понадобятся еще несколько лакеев. И представьте его Ли По. Идите.

Джон явно не желал идти. Он хотел получше рассмотреть все, что происходило в экипаже. И поэтому, не трогаясь с места, тяжко вздохнул.

— Идите!

Николас одернул платье Розалинды, поправил шляпку, коснулся кончиками пальцев все еще удивленно приоткрытых губ и задался вопросом, сможет ли затащить ее в постель через пять минут.

— Господи, — прошептала она, в свою очередь, проведя пальцем по губам.

— Я собираюсь делать тебе неожиданные сюрпризы в последующие тридцать лет. Что ты об этом думаешь?

Она взглянула на него сквозь полуопущенные ресницы.

— Возможно, у меня тоже найдутся неожиданные сюрпризы для тебя, Николас.

Он тихо застонал, поднял ее с сиденья и поставил на истертые сотнями ног каменные ступеньки.

— Ты абсолютно невежественна, — бросил он, не глядя на нее. — И ничего не знаешь об отношениях мужчины и женщины, не говоря уже о сюрпризах.

— А вот и нет! Тетя Софи дала мне книгу. С картинками. Правда, предупредила, что они не так откровенны, как обнаженные статуи в Нортклифф-Холле, которые мне так и не позволили увидеть, но достаточно познавательны.

— Ты покажешь мне книгу? — Она ответила коварной улыбкой.

Дальнейший разговор был прерван появлением дворецкого.

— Не такое это несчастье, милорд, — заявил Блок без объяснения и обиняков. — Кое-кто из нас остался и не собирается уходить. А мистер Причард даже спит в холле, чтобы нас охранять.

Глава 28

Розалинда удивленно моргнула при виде мгновенных перемен в муже. Перед ней стоял совершенно новый человек: жесткий, сильный, готовый к борьбе. Она могла поклясться, что его глаза еще больше почернели, но голос оставался спокойным и тихим.

— Питер вас охраняет? Какого дьявола тут творится, Блок?

— Я не хотел вас тревожить, милорд.

— Итак, полагаю, что по кухне бегают крысы? Или дымоход в спальне засорился? Кстати, Блок, это моя молодая жена, леди Маунтджой. Розалинда, это Блок. Он двадцать лет служил у деда и, насколько мне известно, никогда не сталкивался с проблемой, которую не мог бы разрешить.

Розалинда улыбнулась старику, выглядевшему таким же древним, как сучковатая сосна, узловатые ветви которой терлись о стену второго этажа. Блок подошел к ней, оглядел и негромко ответил:

— Дело не в крысах и не в дымоходе. Старый граф вернулся, милорд. Нет, не подумайте, что он недоволен. Наоборот, счастлив, что вы женились и приехали сюда вместе с женой. Поскольку он никогда раньше не появлялся, предполагаю, что сделал это сейчас, когда вы вернулись домой вместе с леди Маунтджой. Мы слышали, как он поет во все горло, хохочет, натыкается на мебель как слепой, который не видит перед собой старый индийский сундук. Объявил, что я проживу еще не менее семи лет, прежде чем отправлюсь к праотцам. Я ответил, что семи лет недостаточно, но он велел держать себя в руках и объяснил, что был моложе меня, когда скончался. К сожалению, он не определил точнее день моего ухода, потому что передал все рифмами, причем абсолютно неблагозвучными.

— Понятно, — вздохнул Николас, оглядывая Блока, выражение лица которого ничуть не изменилось. О волнении, которым был охвачен старик, говорило лишь легкое подергивание левого века. — Видимо, если дед поет при известии о моей женитьбе, значит, запоет еще громче, увидев леди Маунтджой.

— На его месте я бы так и сделал, — заверил Блок и, поклонившись, открыл в улыбке два ряда великолепных зубов. — Счастлив познакомиться, леди. Добро пожаловать в Уайверли-Чейз. Готов тоже спеть, если это вас порадует, леди. Вам нравятся задорные шотландские мелодии? Знаете, старый граф даже не поет шотландские песенки.

Розалинда приветливо улыбнулась, хотя никак не могла взять в толк, что здесь происходит. В доме поет призрак? Дед Николаса?

— Я с удовольствием послушаю ваше пение, Блок, — кивнула она и, заметив, что сорочка старика белее облака, а черный костюм отливает синеватым блеском, добавила: — Уилликом, наш лондонский дворецкий, всегда мечтал, чтобы его костюм блестел как у вас, но никогда не мог этого добиться. Может, вы напишете ему и объясните, как это делается?

— Я ничего для этого не делал, миледи, — удивился Блок. — Просто этот костюм так же древен, как мавританские изразцы в ванной. Он блестит от старости. Но мне так нравится любоваться этим блеском, что я отказался от новой одежды. Наша прачка умеет чистить ее так, что она сохраняет блеск. Но не тревожьтесь миледи: уверяю, что костюм не проеден молью.

— Спасибо, Блок. Я напишу Уилликому и посоветую отказываться от новой одежды. Так прачка не уволилась?

— Она и вторая прачка находятся слишком далеко от библиотеки, чтобы слышать, как буянит старый граф. Кухарка уверяет, что, пока кормит миссис Бейтс и Хлою фаршированными куриными шейками, они готовы всю оставшуюся жизнь стирать и гладить.

Но тут послышался глубокий мелодичный голос Питера Причарда:

— Старый граф несколько минут назад пел в библиотеке, милорд. В первой половине дня он, по-моему, читал. Если потрудитесь заверить его, что вы и ваша жена останетесь в доме, возможно, он покинет нас и отправится в горние выси.

— А вдруг именно возможность путешествия в ином направлении держит его на земле? — предположил Блок.

Розалинда в полном недоумении переводила взгляд с одного лица на другое.

— Что же он поет, мистер Причард? — поинтересовалась она.

— Дитти[5], миледи. По крайней мере, именно что-то вроде этого может петь матрос, когда драит палубу.

Насколько было известно Николасу, дед в жизни не ступал на палубу корабля.

— А что он читает?

— Простите, миледи, — с поклоном сказал Питер, — я Питер Причард, управляющий поместьем. Боюсь, я немного отвлекся и забыл о хороших манерах.

Еще бы! В доме резвится призрак!

— Да, последние несколько дней здесь все идет наперекосяк, — продолжал Питер. — С той самой минуты, как его светлость прислал письмо с сообщением о вашем приезде. Простите, миледи. Вы спросили, что читает старый граф. На полу рядом с его любимым креслом громоздятся горы книг. Та, что сверху, — трактат о чародеях, живущих в пещерах Булгара и избегающих всякого общения с людьми.

— Но если это так, — удивилась Розалинда, — непонятно, как можно писать о них трактат.

Николас рассмеялся. Розалинда взяла его за руку.

— Я хочу сопровождать его светлость в библиотеку и познакомиться с призраком моего нового дедушки.

Блок тяжко вздохнул.

— Какая удача, миледи, что вы оказались не высокочувствительной натурой. Учитывая появление нашего гостя, нервный припадок мог бы оказаться губительным для супружеского блаженства.

— Только не я, Блок. Я стойкая и мужественная, как сердце Ли По.

— А, вы про секретаря его светлости? Ли По рассказывает поразительные истории. А теперь пойдемте. Кухарка охладила бутылку французского шампанского из погреба старого графа и испекла вкуснейшие пирожные с крыжовником. Входите, миледи, я представлю вам горничную Мэриголд, ровесницу вашей молодой камеристки, которая отчего-то бледна и встревожена. Розалинда улыбнулась Матильде:

— Не бойтесь, Матильда, все будет хорошо.

Матильда кивнула с таким видом, словно твердо знала, что ничего уже не будет хорошо, но послушно потащилась за Розалиндой в огромный уродливый дом, от которого ее трясло. Хорошо еще, что мистер Ли По тоже здесь. Значит, никто, и ничто не причинит ей зла.

Посреди огромного холла с полом из черно-белых мраморных плиток стояла всего одна девушка в темном муслиновом платье и белом чепце. Заметив Николаса и Розалинду, она низко присела.

— Я Мэриголд. Моя мама любит ноготки, поэтому и назвала меня так.

— Мэриголд смеется, когда слышит пение старого графа, — пояснил Блок. — Или поет вместе с ним, в зависимости от настроения.

— Вот только танцевать под его песни не могу. Зато вместе у нас получается прекрасный дуэт, — заверила Мэриголд.

Розалинда улыбнулась девушке:

— А это Матильда. Покажите ей ее комнату, Мэриголд, и представьте кухарке, миссис Бейтс, Хлое и служанке.

— Служанку зовут миссис Суит, миледи. Она едва ходит, но все же может отполировать мебель до блеска.

Розалинда никогда не встречала служанок старше шестнадцати.

— Сколько же ей лет, Мэриголд?

— Она старше, чем моя мать. Во рту осталось всего три зуба, и это еще хорошо, иначе ей пришлось бы жевать деснами.

— Понятно. Проведите Матильду по дому, а потом приходите в мою комнату. Идите, и спасибо вам, Мэриголд.

— Да, миледи…

На этот раз реверанс был такой глубокий, что горничная едва не уселась на пол.

— Матильда! Какое чудесное имя. Обязательно спрошу ма, что она о нем думает.

Они ушли. Николас подошел к дверям библиотеки, откуда вдруг раздался громкий бас:

Ушел я в море молодым И волны рассекал, Пока не сделался седым, Не обогнул немало скал. Я плавать научился: вот сюрприз вам! Но никогда не надевал я шляпу. Хей-хо, хидди-хо, Но никогда не надевал я шляпу!

За этим неуклюжим стихом последовали еще три, совершенно непроизносимые, после чего в комнате воцарилось молчание, полное, абсолютное молчание.

Питер криво улыбнулся:

— Меня больше не пробирает озноб. Хотя разве нормальный человек способен привыкнуть к присутствию призрака моего прежнего хозяина? Факт остается фактом: он действительно здесь. И что нам теперь делать?

Николас увидел лежащий в углу тюфяк, который, очевидно, служил Питеру постелью.

— Блок, проводите Розалинду наверх. А я пойду, поздороваюсь с дедом.

Ну да, как же! Так она и согласится!

— О нет, я с тобой! А вдруг мы с ним сможем спеть дуэтом?

Питер удивленно воззрился на нее, хмыкнул, но тут же смущенно кашлянул.

Николас тоскливо подумал об ожидавшей наверху огромной постели и о голой Розалинде, с улыбкой растянувшейся на простынях и манившей его.

Тряхнув головой, он решительно шагнул к закрытой двери библиотеки.

— Я оставлял дверь открытой, — сообщил Питер, — но она всегда закрывается. Всегда. Сначала я ужасно пугался, не зная, что делать, но потом привык. — Он пожал плечами и снова улыбнулся Розалинде: — А вот вы, миледи, кажется, не боитесь.

— О нет, я обожаю петь, — заверила Розалинда и подарила ему ослепительную улыбку.

Глава 29

Молчание. Что же, вполне естественно, учитывая, что дед давно мертв и; по идее, вообще не должен разговаривать.

Они с Розалиндой ступили в огромную библиотеку, полутемную и такую длинную, что другой конец терялся во мраке. Помещение было довольно узким, а книг насчитывалось так много, что Розалинда впервые в жизни видела такое количество томов. Даже в обширной библиотеке дяди Дугласа, не говоря уже о драгоценном собрании дяди Тайсена, не было ничего подобного.

— Здесь есть окна? — прошептала она.

— Разумеется.

Николас направился вглубь, откинул тяжелые бархатные шторы и накинул толстые витые шнуры на позолоченные крючки, после чего распахнул окно. В комнату ворвались свет и свежий весенний воздух. Николас глубоко вздохнул, повернулся и…

По комнате пронесся стон.

Николас и Розалинда оцепенели.

— Простите. Я забыл сказать, — извинился Питер, входя в комнату, — что он, похоже, терпеть, не может свет. Возможно, если долго пролежать в могиле, привыкаешь к темноте. Подождите немного и увидите, как шторы снова сомкнутся.

Николас не сводил взгляда с любимого дедовского кресла, совершенно пустого и стоявшего у камина.

— Вы видели его, Питер? — бросил он, не оборачиваясь.

— Не видел.

— Спасибо. А теперь оставьте нас.

— Э-э… вы уверены, милорд? Я беспокоюсь за ее светлость…

— Ее светлость вполне способна в одиночку сразиться с шайкой португальских разбойников, — с улыбкой заверил Николас. — Она не дрогнет. Идите, Питер, все будет хорошо. По словам Блока, мой дед вернулся, потому что приехала она. Пусть познакомятся.

Питер вышел, оставив дверь открытой.

На их глазах дверь медленно закрылась сама собой.

— Итак, дед, — начал Николас, — обращаясь к пустому креслу, — похоже, ты вызвал немалый переполох. Откровенно говоря, мне не хотелось бы слышать новые стоны. Лучше поговори со мной и Розалиндой. Ты ведь для этого здесь? Чтобы с ней познакомиться?

Молчание.

Очень тихий скрипучий голос пропел:

Наконец-то девушка ступила На некогда чужой порог. Как скоро ей заплатишь долг, О ты, которого она любила?

Николас наверняка упал бы, если бы перед этим не прислонился к каминной полке.

Долг. Проклятый долг.

Он по-прежнему не понимал всей этой истории с долгом, но она не покидала какого-то темного уголка души. С самой юности этот долг присутствовал в снах Николаса, и с годами необходимость его выплатить становилась все более настоятельной.

Он взглянул на Розалинду.

Она больше не та малышка из его снов. Но по-прежнему оставалась его долгом. Его женщиной. Его женой.

Старческий голос снова запел. Зазвучал повсюду и ниоткуда:

Малышка чуть не умерла, А монстр едва не победил, Не ты, другой долг заплатил, Но хватит нам на гонку сил.

Последние ноты растаяли в воздухе. И они остались одни, неожиданно и внезапно, остались совершенно одни. И оба это поняли. Шторы оставались раздвинутыми.

И тогда Розалинда тоже запела, обращаясь к пустому креслу:

О красоте безлунной ночи грежу я, О силе и безмерной мощи грежу я, О том, что больше я не одинок, Хоть знаю — смерть его и смертный грех ее со мной навек.

Старое кресло покачнулось и свалилось на пол. Шторы с шорохом сдвинулись.

— Похоже, ты произвела впечатление на престарелого мальчишку, — заметил Николас, притягивая Розалинду к груди. — И что ты теперь думаешь о моем доме?

— Думаю, что нам следует добиться чего-то очень важного.

— Да, — согласился он. — Ты права. Знаешь, я впервые слышу пение деда. Когда-то он сказал, что его голосом пугать только детей и собак.

Розалинда молча смотрела на упавшее кресло.

Глава 30

Николас положил в рот кусочек жареной свинины и быстро прожевал. Он совершенно забыл о еде. Но когда выходил из библиотеки, его перехватил Блок.

— Теперь, когда вы в деревне, следует соблюдать деревенский распорядок дня, милорд, — с поклоном объявил он. — Сейчас уже около семи, и кухарке не терпится показать свое искусство.

Что оставалось делать несчастному, исстрадавшемуся по ласке молодожену? Наверное, удушить Блока. Прекрасное будет начало супружеской жизни!

После знакомства с кухаркой, миссис Клоппер, высокой, костлявой, в белоснежном, безупречно чистом переднике и с усиками, похожими на тонкую ниточку черного атласа, Блок проводил их в просторную столовую.

У Николаса не сохранилось теплых воспоминаний об этой душной мрачной комнате, но на столе, накрытом на двоих, стояли зажженные свечи.

— С завтрашнего дня, Блок, — решил он, — мы будем, есть в столовой для завтраков. В этой комнате так темно, что с полдюжины грабителей могут спокойно прятаться в углах. Не желаю обедать с оружием в руках.

— Как угодно, милорд, — поклонился Блок. — А теперь я принесу белый суп кухарки. Это новый обычай. Как вы помните, сначала она никогда не подает суп, но сегодня посчитала…

Розалинда, не слушая, вдыхала затхлый воздух и всматривалась в темные углы. Посреди стола стоял канделябр на двенадцать свечей, отбрасывавших странные тени на большую чашу с темным виноградом.

— Если бы Грейсон увидел этот стол, непременно заметил бы, что на нем уместилось бы не менее трех гробов, — заметила она.

— Если не более, — усмехнулся он, сжимая ее руку — все, до чего смог дотянуться. — Ешь, сколько захочешь, Розалинда, потому что я намереваюсь довести тебя до полного истощения.

Она улыбнулась, хотя он заметил, что ее глаза чуть прищурены, а лицо немного бледное.

Если бы кто-то спросил, понравился ли им обед, оба ответили бы утвердительно, но на самом деле они едва замечали, какие блюда приносил Блок.

— Я очень люблю инжирный пудинг, — пробормотала, наконец, Розалинда, накалывая на вилку кусочек.

— По-моему, это яблочное пирожное.

— О Господи!

— Инжир, яблоки, какая разница? Продолжай есть. Тебе понадобятся силы.

Она взяла еще кусочек.

— Кажется, ты прав, это яблоко. Николас, а вдруг твой дед вздумает навестить нас в твоей спальне?

— В нашей спальне. Если дед придет спеть нам колыбельную, мы послушаем, поаплодируем и вежливо попросим его уйти, иначе он будет шокирован до глубины души.

— Если колыбельная будет мне знакома, я спою вместе с ним, — решила Розалинда, украдкой бросив на него взгляд.

Она ощущала его нетерпение. Слышала это нетерпение в его голосе, хоть и звучавшем весело и беспечно. Несмотря на свое волнение, она понимала, что ступила на неизведанную территорию, и сейчас изнывала от предвкушения, смешанного со страхом.

— Николас… насчет этого… постели… Николас мгновенно насторожился: — Да?

Розалинда неопределенно повертела рукой.

— Все очень мирно и спокойно. Мы едим яблочные пирожные… но теперь я все время думаю о том, что ты будешь делать со мной, как только уведешь в спальню.

У него действительно имелись планы: чудесные планы.

— Ты уже просмотрела все картинки в книге, которую дала тетя Софи?

— Пыталась наскоро ее пролистать, но тетки не дали мне ни минуты покоя. Думаю, они были смущены и пожалели, что дали мне книгу. Но позволь заверить, я держалась стойко.

— Если хочешь, мы пойдем в спальню и посмотрим картинки вместе. Как тебе это понравится?

— Очень, то есть не думаю, что я смогу рассматривать картинки, если ты станешь заглядывать мне через плечо и видеть то, что вижу я. На парочках совсем нет одежды.

— Даже на джентльменах? Они тоже раздеты?

— Я просмотрела, сколько могла, пока тетя Софи осторожно пыталась выдернуть книгу у меня из рук. Мне удалось увидеть не меньше чем с полдюжины. На всякий случай я спрятала книгу в чемодане, под блузками, в надежде, что ее не стащат. И джентльмены…

Она нервно откашлялась.

— …они выглядели как-то странно. Совсем не похожи на маленьких мальчишек в Брендон-Хаусе.

— Что в них такого странного?

— Спереди внизу… торчало что-то большое и вздутое, словно из животов росли древесные сучья.

Николас рассмеялся:

— Похоже, художник был крайне высокого мнения о себе и желал произвести впечатление на женщин, поэтому и прибегнул к преувеличениям, чтобы донести свою мысль до читателей.

Розалинда, сцепив пальцы, подалась вперед:

— Какую мысль? Я ничего не понимаю. И больше не желаю говорить на эту тему. Не желаю нырять под стол, чтобы спрятать свое пламенеющее лицо. Страшно подумать, что может оказаться под этим столом, в темноте, когда к тому же там нет никаких ног, прогоняющих потусторонние создания.

Но Николас спокойно улыбнулся:

— Доедай свое пирожное, а потом пойдем в библиотеку и потребуем, чтобы дед не навещал нас в спальне. И будем наслаждаться друг другом. Обещаю, все будет хорошо. Я твой муж, и ты должна мне довериться.

Обдумав его слова, она, к изумлению Николаса, спросила:

— Послушай, ты знаешь, почему кресло деда упало, когда я пела песню?

О, он уже успел поразмыслить над этим.

— Мы обсудим это завтра. Но не раньше полудня.

В комнату вошел Блок с канделябром.

— Думаю, вы захотите выпить портвейна в одиночестве милорд.

Действительно ли в его голосе звучали иронические нотки?

Николас сложил салфетку и бросил рядом с тарелкой:

— Нет, спасибо, Блок. Мы идем наверх. В доме все спокойно?

— Да, милорд. Позвольте сказать, что со стороны мистера Причарда было крайне тактично оставить вас вдвоем, тем более что это ваш первый вечер в Уайверли-Чейз и первый вечер вместе в качестве супружеской пары.

— Нет, Блок, не позволю. Розалинда подавилась смешком.

— Пожалуйста, Блок, поблагодарите кухарку за прекрасный ужин. Милорд?

Николас отодвинул ее стул и взял жену за руку.

— Спокойной ночи, Блок. Да, и попросите мистера Причарда нанять еще слуг. Вряд ли кухарке понравилось самой мыть кастрюли и сковороды. Я лично поговорю с каждым. И развею всякую боязнь призраков.

— Прекрасно, милорд, но у меня вряд ли это получится. Видите ли, по деревне пошли разговоры — люди вспоминают вашего деда и тот факт, что тело не было найдено.

— Уверяю, когда дед умер, его бренные останки были похоронены. И какой ему толк от них в потустороннем мире?

— Ах, милорд, тогда вы были совсем ребенком и ничего не помните. Зато я помню. Очень хорошо помню, что сказал тот, кто все знает.

— Это еще кто?

— Врач. Доктор Бланкеншип, милорд, суетливый коротышка с пшеничными волосами и такими прозрачными глазами, что никто не мог определить, куда и на кого он смотрит. Это он потихоньку сказал своей сестре, что, когда наносил последний визит, старый граф не лежал в гробу, как тому следовало быть. Вы, милорд, уже успели сбежать из дому.

— Я помню Бланкеншипа. Что с ним произошло?

— Уехал во Францию, милорд.

— И поделом ему! — воскликнула Розалинда. — Всякий, кто распускает подобные слухи, заслуживает отправки во Францию!

Блок кивнул.

— Должен признать, доктор Бланкеншип всегда считался чудаком. Однако его рассказ о пропаже тела старого графа привлек всеобщее внимание. И все же, несмотря на сложности, несмотря на то, что я предвижу неудачу, мы попытаемся нанять слуг.

— А где сейчас сестра доктора Бланкеншипа?

— Так и живет в деревне, в доме брата. По-прежнему рассказывает старую историю. Похоже, жители деревни никогда не устают ее слушать. Правда, она так стара, что почти ничего не соображает.

Блок проводил их до библиотеки и, стоя у двери, наблюдал, как они что-то говорят пустому креслу у камина.

Когда они вышли, Блок откашлялся, прежде чем снова пойти в атаку:

— Ли По, милорд.

— Что там с Ли По?

— Кухарка, милорд. За ужином она попросила его приготовить для нее китайское блюдо.

— Понятно.

— Он ответил, что прекрасно умеет готовить лапшу, но и только. На что кухарка ответила, что, как она слышала, язычники едят сырых осьминогов и живых кальмаров, в то время как те пытаются уползти с тарелки. Ли По рассмеялся, милорд, и сообщил, что всегда позволял осьминогам и кальмарам уползти с тарелки, но многие успевали запутаться в лапше.

Кухарка была очарована и даже сделала ему глазки. Подобного не случалось с той поры, как ей было восемнадцать и она воображала себя влюбленной в Уилл и, сына мясника.

Блок вздохнул:

— Не знаю, что она теперь будет делать. Но это еще не все! Мэриголд захотела дотронуться до него.

Он позволил ей провести пальцем по своей щеке, чтобы посмотреть, не останется ли на пальце желтая краска. Не осталась. Она прошептала, что у него очень гладкая кожа, мягкая, как… словом, боюсь, что между кухаркой и Мэриголд назревает соперничество за благосклонность Ли По.

— Он давно привык к женскому вниманию. Не стоит волноваться, — утешил Николас. — Однажды даже поразил императрицу изысканным покроем своего одеяния из соболя.

Однако, говоря это, Николас нахмурился. Ли По также обладал талантом управлять событиями. Однажды он сказал Николасу, что они так прекрасно ладят, потому что умеют выжить в тех обстоятельствах, когда остальные попросту погибают. И что их способности намного выше, чем у обычных людей. Николасу не хотелось думать о том, что имел в виду Ли По.

Когда они подходили к спальне, Николас уже еле сдерживал возбуждение. Розалинда семенила рядом. Он так ясно представлял ее, голую. И она…

Последние десять шагов он бежал, таща ее за собой. Захлопнул дверь, подумал немного и запер, хотя оставил ключ в скважине.

— Никакие замки не остановят деда, если он решит покинуть библиотеку.

— В последний раз его там не было.

— Может, он спал? — предположил Николас. Розалинда, не отвечая, уставилась на широкую кровать.

Глава 31

Николас засмеялся, когда она подбежала к камину и стала греть руки.

Здесь горело не меньше трех дюжин свечей, но даже этого было недостаточно.

— Должно быть, здесь чудесно, когда солнце льется в окна. Здесь есть окна?

— Добрый десяток. И очень большие. Но сейчас здесь славно и уютно, не так ли? А теперь подойди ко мне — я немного побуду твоей горничной.

— Но.

— Нет, не думай о Матильде. Я попросил Блока сообщить, что сегодняшний вечер она может провести в обществе Мэриголд, миссис Суит, кухарки и Ли По.

— Вижу, моя сорочка лежит на кровати. Может, твой дед прячется под ней?

— Забудь о нем.

Николас повесил сорочку на спинку мягкого кресла.

— Это кресло тоже было любимым у деда, как и то, что стоит в библиотеке. В детстве я часто сидел на этой маленькой скамеечке, слушая его истории о великом чародее Саримунде. Он рассказывал, что Саримунд был женат, но никто не видел его жену. Многие считали, что она всего лишь плод его расстроенного воображения. Но однажды Саримунд объявил, что празднует рождение своей дочери, которая непременно станет лучом света на темном английском небосклоне. Ему мало кто поверил, тем более что и эту девочку никто не видел.

— А есть ли какие-то церковно-приходские записи? — оживилась Розалинда.

Николас пожал плечами и погладил ее по щеке.

— Не знаю, леди Маунтджой. Ах, какое прелестное имя!

Он нагнул голову и поцеловал ее, но не тем поцелуем, от которого колотится сердце и кровь кипит, а просто коснулся губами губ, обводя их языком.

Но на этом он не успокоился и продолжал целовать ее, пока она не положила ладони на его грудь, ощущая, как громко бьется его сердце. Не успел Николас опомниться, как она, к его восторгу и облегчению, крепко прижалась к нему.

Он сознавал, что сейчас необходимо терпение, вещь нелегкая для мужчины в брачную ночь, после многих недель воздержания. Она, конечно, ощущает, как его плоть вжимается ей в живот. Неужели по-прежнему думает, будто это древесный сучок?

Он снова стал осыпать ее поцелуями. Легонько прикусил мочку уха. Она вцепилась в его плечи. Прекрасно! Значит, она хочет большего. Он не мог ошибиться!

— Приоткрой губы, дорогая. Впусти меня, — попросил он.

— Но ты и так облизал меня!

Розалинда широко открыла рот, и Николас рассмеялся:

— Нет, не так. Совсем немного. Подразни меня. Розалинда испуганно распахнула глаза:

— Ты уверен, Николас? О да.

Он чуть прикусил ее нижнюю губку.

— Дай мне свой язычок, Розалинда. Я исстрадался.

Она неожиданно легко послушалась, и он сжал ее попку, ощущая упругую плоть даже через несколько слоев ткани. Господи, сейчас он просто опрокинет ее на пол!

Розалинда вздрогнула, и он немного пришел в себя.

Розалинда услышала стон, насторожилась, но, слава Богу, это казался не его дед. И не Николас. Господи, да этот жалобный звук вырвался из ее горла! И кажется…

За спиной Николаса послышался тихий смешок. Николас развернулся, готовый убить всякого…

Никого.

И тут раздался еще один смешок.

Николас прижался к ее лбу своим, перевел дух и тихо приказал:

— Дед, уходи, пожалуйста. Новый смешок.

Николас разразился столь громкими и изобретательными ругательствами с упоминанием коз, кур и острых наконечников перьев, что Розалинда уважительно покачала головой.

— У тебя просто талант. — Спасибо.

Он подхватил ее на руки, взял подсвечник и направился к двери. И даже умудрился повернуть ключ в скважине, не уронив при этом Розалинду и не обжегшись.

— Старик, я уношу жену в другую спальню, — предупредил он. — А ты убирайся в библиотеку. Иначе, клянусь, мы утром же вернемся в Лондон, слуги разойдутся по домам и некому будет восхищаться твоими дурацкими песнями.

С этими словами он захлопнул за собой дверь.

Розалинда не успела опомниться, как он внес ее в маленькую комнату с узкой кроватью в центре, комодом и письменным столом у дальней стены. Перед небольшим камином лежал очень старый темно-синий ковер с широкой зеленой каймой, на котором стояло старое кресло с высокой спинкой и продавленным сиденьем.

— Мне нравится эта спальня, — прошептала Розалинда, но тут же замолчала, когда Николас уложил ее на кровать.

Он снова тяжело дышал, не в силах сосредоточиться на ее словах. И вообще ни на чем.

— Сейчас, Розалинда. Сейчас.

— Подожди, Николас.

— Ждать? Но чего?

— Эта комната… э… больше подходит тебе, чем хозяйские покои, тем более что там обосновался твой дед.

Черт возьми, да она боится! Придется действовать помедленнее, даже если это ее убьет. А старику нужно было бы влепить по носу, если, конечно, у призраков есть носы.

Поставив подсвечник на маленькую тумбочку, он заставил себя говорить спокойно:

— Это была моя спальня. В детстве я проводил здесь немало счастливых часов. Надеюсь, немало счастливых часов ждет меня и сегодня ночью.

И тут, словно плотину прорвало. Его руки были повсюду. Пальцы ловко расстегивали пуговицы ее платья. Когда он стянул платье с ее плеч к рукам, захватив Розалинду в плен, она взглянула на него:

— Николас?

— Мм?

— Этот смешок, похожий на кудахтанье… а вдруг это была просто курица, а вовсе не твой дед?

Николас хохотал так, что боялся лопнуть. Немного успокоившись, он наклонился и притянул ее к себе.

— Интересно, как должен мужчина выполнять свой супружеский долг, если его корчит от смеха?

— Я предпочла бы, чтобы это была курица.

Он поцеловал ее, снова уложил на спину и неожиданно фыркнул:

— Может, дед хотел дать мне совет в первую брачную ночь?

— О Боже, тебе нужен совет?

Николасу стало не до смеха. Он приготовился к атаке.

— Николас, нет, подожди. Я лежу перед тобой, полуодетая, а ты не снял проклятый фрак.

Он успел раздеться за считанные секунды. Одежда и сапоги полетели на пол, и он предстал перед ней обнаженным. Розалинда тихо пискнула.

— Розалинда?

И тут он увидел себя ее глазами и снова выругался: на этот раз что-то насчет козла, принявшего сапог за прелестную козочку. Он совершенно голый! Нужно же быть таким болваном! Сейчас он не может даже завернуться в одеяло! Это недостойно опытного, познавшего жизнь мужчины.

Поэтому он продолжал стоять рядом с кроватью.

— Я мужчина, Розалинда, всего лишь мужчина. Прости, если разочаровал тебя, но из моего живота не растет древесный сучок.

Что, если ей омерзителен его вид? Что, если она посчитает его самым уродливым созданием на земле?

Она тяжело дышала. Он слышал хриплые звуки и гадал, что она думает. Что чувствует? Что…

Не сводя с него глаз, она приподнялась на локтях.

— Ты прекрасен, Николас. Никогда не представляла, что мужчина может так выглядеть. Такой мускулистый и сильный. Гладкий и одновременно твердый… то есть…

Она смутилась, покраснела и опустила глаза, засмотревшись на его могучую плоть.

Эти наивные слова безумно его возбудили. Он прекрасен?

Николас смущенно откашлялся.

— Думаешь, я прекрасен? Весь? Или частями? А может, ты имеешь в виду только мои ноги? Однажды мне сказали, что у меня ноги как у статуи Давида работы Микеланджело. Что ты об этом думаешь?

Но Розалинда не собиралась высказывать свои мысли вслух: уж слишком она была поглощена созерцанием. Причем отнюдь не его лица. И поскольку Николас был мужчиной, поскольку все ее внимание было сосредоточено на его возбужденном естестве, оно, что вполне естественно, еще увеличивалось в размерах.

Розалинда неожиданно села, перекинула ноги через край кровати и протянула руку, но тут же, побагровев от смущения, поспешно уронила руку на колени. Какая жалость!

— О Боже, как бы поразительно ты ни выглядел, не думаю, что у нас получится. Мне очень жаль, Николас.

— У нас все получится. Даю слово.

Он шагнул к узкой кровати. Розалинда взвизгнула и откатилась так резко, что едва не свалилась с другого края.

— Ты ведь видела картинки в книге! Утех парочек все получалось. А ведь джентльмены были куда более щедро одарены природой, чем я.

Розалинда прижала подушку к груди:

— Д-да… полагаю, что так. Но ты не рисунок, Николас. Ты мужчина из плоти и крови и стоишь у моей постели.

— Мы не будем спешить, — выпалил он, молясь, чтобы хватило сил выполнить обещание. Это будет нелегко, но ни в коем случае нельзя все испортить. — Иди ко мне, милая. Дай посмотреть на тебя. Ты ведь хочешь, чтобы все было по справедливости, верно?

— Нет.

— Посуди, на мне ничего нет, а ты еще одета как на бал.

Розалинда призадумалась.

— Так и быть, — объявила она и подвинулась ближе. Вытянулась во весь рост и закрыла глаза.

Он снова засмеялся.

— Если скрестишь руки на груди, я вложу тебе в пальцы белую лилию. Господи, Розалинда, ты выглядишь как полуодетая жертва.

Она не подняла ресниц:

— Так оно и есть.

Все еще смеясь, он отшвырнул ее платье к изножью кровати, но оставались еще акры девственно-белых нижних юбок и прелестная, отделанная кружевом белая сорочка. Он снял с нее туфельки, стянул чулки и улыбнулся при виде голубых, сшитых вручную подвязок. И долго смотрел на узкие ступни с высоким подъемом. Ему вдруг захотелось лизнуть ее пальчики.

Ее глаза широко распахнулись, едва он поднес ее ножку к губам.

— Что ты делаешь?

Он проложил языком дорожку до колена.

— Тебе это понравится.

Подняв ее ногу, в пене пышных юбок, он стал ее целовать.

К счастью, она не пошевелилась, но он услышал, как ее дыхание на миг пресеклось. Но тут Розалинда вдруг взвилась и бросилась ему на шею. От неожиданности он потерял равновесие, и оба свалились на пол. Теперь Николас лежал на паркете. Но какая разница?!

Она целовала его нос, уши, подбородок, щеки, и Николас едва не умер, когда ее язычок проник ему в рот.

Глава 32

Он сжал ее груди. Она вздрогнула, застонала и, прошептав «Николас», снова поцеловала его.

Его пальцы гладили внутреннюю поверхность ее бедер, поднимаясь все выше, пока не наткнулись на сомкнутые створки лона. Николас снова задохнулся, погрузил в нее палец, и, к его бесконечной радости, она стала извиваться, издавая тихие жалобные звуки, сводившие его с ума. Он проникал все глубже, пока не упёрся в свидетельство ее девственности. И мгновенно отрезвел.

Ее девственность. Он знал, что она невинна, хотя в жизни не имел дело с девственницами. Но при мысли о том, что именно эта девственница в полной его власти, у него закружилась голова.

Придавив ее к кровати, он широко раздвинул эти длинные стройные ноги.

— Розалинда, скажи, что хочешь меня здесь и сейчас.

— Я хочу тебя. Но пока что на мне сорочка.

Он выругался, приподнялся и одним рывком располосовал сорочку.

— О Господи, Николас, ни в коем случае нельзя говорить тете Софи, что случилось с сорочкой, которую она сшила. Возможно…

Он встал на колени меж этих прелестных ног, снова раздвинул их и припал ртом к ее лону.

Она завопила на весь дом, дернулась, прислонилась к изголовью кровати, подобрала колени к подбородку и рывком натянула на себя одеяло.

Николас уставился на нее. Его губы все еще были влажны, в ноздрях стоял ее запах, во рту оставался ее вкус, а в голове не задержалось ни единой мысли. Ему хотелось плакать. Она не выглядела испуганной. Скорее возмущенной. Что ему делать? Он должен вести себя как умудренный жизнью, уверенный в себе мужчина. Удастся ли это ему?

Он откашлялся.

— Послушай, Розалинда, это очень важно для меня. Именно так мужчина должен ласкать женщину, чтобы получить удовольствие от соития. Надеюсь, ты это знаешь?

— Нет. Никогда ни о чем подобном не слышала. Это неправильно, Николас, это ошибка! Ты, должно быть, метил в мою коленку, но попал не туда. О Боже, это не…

— Ты отказываешь мне в наслаждении? В нашу брачную ночь? Я настолько тебе безразличен?

Представив, как он стоит на коленях меж ее расставленных ног и ласкает ее ртом, она едва не сгорела от стыда. Он тяжело вздохнул.

— Вижу, ты не доверяешь мне. Не считаешь, что я способен все сделать, как полагается.

Он снова вздохнул и опустил глаза на свой ушибленный в спешке палец.

— О нет, Николас. Дело вовсе не в этом. Я…

Николас решил, что обязанность мужчины — принимать решения и действовать. Он схватил ее, снова уложил на спину, развел ноги и уселся на корточки.

— А теперь ты будешь молчать, и наслаждаться, — приказал он и стал ласкать ее ртом, на этот раз, для пущей безопасности придавив ладонью ее живот. Но нужда в этой мере предосторожности скоро отпала. Она стонала, комкала простыню и снова стонала.

Будь у него на это силы, он бы вознес хвалу небесам. Пока ее руки метались по его спине и бедрам, а ногти царапали его кожу, он был готов покорить мир.

Она барабанила кулаками по его плечам, путалась пальцами в волосах, но все это было пустяками по сравнению с тем, что она неожиданно выгнула шею и закричала, извиваясь в конвульсиях наслаждения.

Николас наслаждался каждым мгновением, отдавая ей все, что мог.

Когда она успокоилась, он снова стал ласкать ее, на этот раз нежнее. И когда она бессильно обмякла, поднял голову, глядя в синие туманные, растерянные глаза. Рыжие волосы разметались по подушке, ноги по-прежнему были широко раздвинуты… и он, приподнявшись, мощно вонзился в нее.

Она снова закричала, на этот раз от боли, но Николас, предвидя это, зажал ей рот ладонью. Он ощущал ее боль, но не остановился, пока не вошел до конца, и, прижавшись лбом к ее лбу, прошептал:

— Твоя девственность. Мне пришлось взять твою девственность. Клянусь, больно больше не будет. Лежи спокойно, попытайся привыкнуть ко мне. Нет, не проклинай меня. Это просто смешно. Дыши глубже. Почувствуй меня в себе, Розалинда. Пусть твои мышцы расслабятся.

Расслабятся? Пока этот мужчина все еще в ней? Но как это возможно?

Проклятия рвались у нее с языка, но она сдержалась и, приподняв голову, укусила его за ухо. В этом укусе не было ни капли нежности, но он тихо пообещал:

— Я не шевельнусь. Обещаю. Пожалуйста, попытайся расслабиться.

Она снова его укусила, на этот раз не так сильно.

Он чмокнул ее в кончик носа.

Его силы на исходе. Если он немедленно не начнет двигаться, будет совсем плохо. Ему еще в жизни не приходилось так плохо.

— Лежи тихо, — молил он, — ради всего святого, лежи тихо!

Как он может говорить так тихо, так мягко, если только сейчас буквально насадил ее на вертел?!

Она была не так глупа, чтобы не знать, что происходит в постели между мужчиной и женщиной. Просто не представляла, как оно бывает на самом деле.

Она ощущала его, и это было ужасно странным. И этот гладкий твердый отросток почему-то пульсировал. Как такое может быть?!

Он был таким тяжелым, горячим и потным. Но не двигался. Как и она.

Она начала успокаиваться. Позволила себе ощутить его жар, его могучую плоть. Ее внутренние мышцы чуть сжались, и это стало его погибелью.

— Розалинда, — выдавил он, прежде чем с новой силой вонзиться в нее и облегченно выдохнуть, почувствовав освобождение.

Он почти раздавил ее тяжестью своего тела. Господи, какое счастье, он еще жив. И она обнимает его.

— Я ощущаю тебя внутри, — пробормотала Розалинда, — и это так непривычно.

Он всегда удивлялся, откуда у женщин берутся силы и мысли, чтобы еще и говорить в такие минуты. Минуты, навсегда изменившие его жизнь. Ничего лучшего с ним не случалось. Перед глазами все еще плыли радужные пятна.

— Я тоже тебя чувствую. Ты такая мягкая и мокрая от моего семени. Я кричал еще громче тебя?

Она снова укусила его, на этот раз в плечо, а потом зализала место укуса. Николасу это понравилось, и он вошел в нее чуть глубже, почувствовал, как сжались ее мышцы, и остановился.

— Я ведь кричала, правда? — потрясенно прошептала она. — Ничего не могла с собой поделать. Крик просто вырвался. Знаешь, Николас, мне нравится вкус твоей кожи.

Она опять укусила его и зализала.

— А когда ты ласкал меня ртом… такого я и представить не могла.

Наслаждение, рожденное ее словами, заполнило все пустоты в его душе. Он с трудом приподнялся на локтях, желая сказать что-то умное, изречь некую житейскую мудрость, но вместо этого засмотрелся на Розалинду. Раскрасневшиеся щеки, огненные волосы на белой подушке и бездонная синева ее глаз.

Нет-нет, он глупеет с каждой секундой! Женские глаза не могут быть бездонными!

Николас судорожно сглотнул, внезапно осознав, что эта женщина принадлежит ему. И останется его женой, пока он не умрет. Если ее глаза бездонны, значит, так тому и быть.

Ее мышцы снова сжали его плоть и тут же расслабились. Любой мужчина мог бы жизнь отдать за подобные мгновения.

— Ты весь мокрый, Николас, — улыбнулась она.

— И ты тоже.

Она задумчиво покачала головой:

— Знаешь, раньше я никогда не любила потных мужчин, но сейчас… А теперь кого это волнует? И все было чудесно, пока тебе не взбрело в голову вонзиться в меня.

— Но это была твоя награда за то, что была очень хорошей женой и позволила мне любить тебя ртом.

— О Боже.

Она уткнулась лицом в его плечо.

— Розалинда, сейчас я в тебе и мое голое тело прижато к твоему голому телу. И тебе нечего стыдиться.

— Ничего себе награда, — обиделась она. — Мне было больно.

— А сейчас? Тоже больно?

— В общем, нет. Но ты очень большой, Николас. А я — нет. Конечно, мужчины на тех картинках очень велики, но все же не сложены, как ты. Но, несмотря на твои размеры, все было не так уж плохо.

Она робко поцеловала его в губы. Вся усталость неожиданно улетучилась. Ему хотелось снова любить ее, но он не шевельнулся. Очень уж трудно было смириться с тем, что у нее, должно быть, саднит между ног.

— Спасибо за то, что так ясно все объяснила, — прошептал он, целуя ее.

— Надеюсь, твой дед не стоит сейчас в углу, наблюдая за нами.

Он улыбнулся и снова поцеловал ее в немного вспухшие губы.

— Ты моя жена. Теперь уже настоящая.

— А ты мой муж. Теперь уже настоящий.

— И не только. Я человек, который нашел тебя в Лондоне, который понял, что это ты, в ту же минуту, как увидел тебя, еще до того, как увидел тебя, человек, который должен понять, что…

Он осекся, выругал себя и понял, что зря тратил слова. Розалинда уснула.

Он лег на бок рядом с ней и стал гладить ее волосы, представляя, как ее голова будет метаться по подушке, когда на нее нахлынет первый оргазм. Не скромный маленький оргазм, а громкий, с воплями, выгибающий тело и растворяющий кости.

Он осторожно заправил ей за ухо непокорный локон.

— Да, — прошептал он ей в висок, — теперь ты моя настоящая жена.

Он прижался грудью к ее спине и поцеловал затылок.

Николас много лет слушал, как мужчины распространяются о своих любовницах и женах.

«Самая большая разница, — со смехом утверждали они, — заключается в том, что жена провожает тебя на кладбище или доводит до такового, тогда как любовница ласкает все, что ты требуешь ласкать, и, если повезет, будет скорбеть о тебе, возможно, целую неделю, прежде чем найти нового покровителя. При этом жен нужно брать быстро, сделать свое дело и тут же уйти, не оскорбив их скромности. А любовница предназначена для долгих, раскованных наслаждений».

Он всегда считал мужчин идиотами.

И сегодня это доказал. Скорее всего, Райдер Шербрук от всей души согласится с ним.

Николас заснул с ее запахом в ноздрях, с ее вкусом во рту.

Он не любил ее, не мог любить, ибо человек не способен любить долг. Но так ли это?

Глава 33

Николас протянул Розалинде древнюю книгу в кожаном переплете:

— Это копия «Правил Пейла», принадлежавшая моему деду. Судя по количеству страниц, это всего лишь отрывок из той рукописи, которую раздобыл Грейсон.

— Возможно, это просто введение, в котором содержатся объяснения написанному в книге, — без особой надежды ответила Розалинда, сидевшая в дедовском кресле у камина. Сиденье отчего-то было таким теплым, что это чувствовалось даже сквозь нижние юбки и платье. Неужели здесь уже кто-то сидел до нее?

Она открыла тонкий томик на первой попавшейся странице. Текст был написан тем же самым шифром, она его узнала и могла легко разобрать каждое слово. Розалинда принялась читать:

— «Чародеи и колдуньи, живущие на горе Оливан, — создания бессовестные и беспринципные, бесконечно коварные и тщеславные. Они постоянно насылают проклятия и злые чары друг на друга, причем такие подлые и злобные, что небеса стонут. Я, наконец, понял, что они не могут покинуть гору Оливан и, вероятно, не имеют права даже выйти за пределы Блад-Рока, этой холодной и мрачной крепости, которая кажется более древней, чем сам Пейл. Ни один из ее жителей не знает, откуда взялось название крепости. Я спросил Беленуса, и тот уклончиво ответил:

— Мы все из прошлого и решили совершить путешествие в будущее.

Типичный ответ чародея!

Мне захотелось лягнуть его.

В другой раз я спросил Беленуса, сколько ему лет. Он расчесал пальцами густую рыжую бороду, показал в улыбке белые зубы и заявил:

— Годы — бессмысленная мера времени, созданная людьми, решившими посчитать их, дабы убедиться, что они получат свою долю, чего никогда не происходит, потому что убивать друг друга им нравится куда больше, чем долго жить.

Я решил, что тут он прав.

Я спросил Латобиуса, кельтского бога гор и неба, действительно ли он бог и бессмертен ли он.

Он поднял руку, и с кончиков пальцев сорвалась молния и ударила в великолепную мраморную скульптуру, стоявшую в углу просторного зала. Кто-то говорил, что ее перенесли сюда из дворца царя Агамемнона в Микенах. Помню, как осколки мрамора каскадом разлетелись во все стороны. Я понял, что он не бог, а всего лишь чародей, и метнул огненное копье в светильник на стене. Честно говоря, я с огромным облегчением увидел, как светильник взорвался. Мы оба молча наблюдали, как тяжелые осколки падают на мраморный пол. Латобиус ничего не сказал. Как ни трудно мне было, я тоже промолчал.

А Эпона? Мать моего сына? Я никогда больше не видел ее после шестой ночи, которую провел в ее белой постели.

Что собой представляют эти существа?

Я знал, что в крепости есть слуги, бывшие лишь вспышками теней и света, словно они существовали в немного ином времени и пространстве. Конечно, они содержали крепость в чистоте. Ее обитатели были хорошо одеты, но держались вдалеке от колдуний и чародеев. Да и от меня тоже. Возможно, они были стражами и телохранителями. Здесь были и кухарки, которые великолепно готовили.

— Где же слуги? — спросил я как-то Эпону. Она носила только белое, и ее одеяния были девственно-чисты. Спальня тоже была белой, и мне казалось, что даже воздух здесь бел.

— Мы призываем их только в случае необходимости, — объяснила она, но голос звучал неубедительно.

— Значит, их здесь нет? Где же они? И откуда приходят?

Но Эпона лишь покачала головой, пригладила мои волосы и стала целовать мой живот, спускаясь, все ниже. И прежде чем все мысли вылетели у меня из головы, я все же спросил:

— Имеешь ли ты хоть какое-то представление, кто эти создания, которые служат вам?»

Розалинда подняла голову:

— Николас. Эта книга не отрывок из той, что осталась у Грейсона. Текст совершенно другой.

Его сердце билось сильно и часто.

— Да, похоже. Продолжай читать, Розалинда, осталось совсем немного.

— «Наступила ночь, когда Блад-Рок сотрясалась и стонала и выплевывала высоко в небо грязь и камни. Языки пламени пронзали безлунное, черное небо, а три кроваво-красных луны неожиданно исчезли. Раздавались вопли и крики, словно восстали демоны из глубин ада. Чародеи и колдуньи? Или другие твари, о которых мне ничего не известно?

Камни катились по крутым склонам горы Оливан. Я не слышал, как они ударяются о землю, и боялся, что земли больше нет, что долина внизу исчезла. Боялся так, что приготовился встретить смерть. Но я не умер. И крепость не рухнула. Все закончилось так же внезапно, как началось. Наступила тишина, абсолютная тишина, словно ветер страшился проникнуть в окно.

Я не хотел оставаться здесь, поэтому послал безмолвную мольбу Таранису, дракону Саллас-Понда, принесшему меня в Блад-Рок. Вскоре он явился и, паря на огромных крыльях, грациозно опустился на стены. Никто из обитателей Блад-Рока не пришел попрощаться со мной, да я никого и не видел после землетрясения, едва не уничтожившего крепость, да и меня тоже. Может, все остальные погибли?

Таранис унес меня с горы Оливан. Когда я смотрел вниз, все казалось прежним. Я спросил у Тараниса, выжили ли чародеи и ведьмы. Он пояснил, что они корчились от страха, пытаясь уберечься многочисленными заклинаниями. Жалкие трусы!

Я хотел узнать о своем сыне, если он действительно появился на свет. Если вообще существовал. Но в этот момент Таранис ринулся к земле. Голова моя шла кругом, а желудок взбунтовался.

Совершенно другой текст, — пожала плечами Розалинда. — Хотела бы я знать, как все было на самом деле. Если вообще было.

— Возможно, чародеи и колдуньи пустили в ход свои чары и дали волю своим силам.

— Но зачем? Чтобы погубить крепость? Гору? Или друг Друга?

— Понятия не имею.

— Удалось ли Саримунду узнать, что произошло? Возможно, где-то есть третья книга. И как думаешь, его сын выжил? Сын Эпоны? И родился ли он? Неведение ужасно досаждает!

— Читай дальше, Розалинда.

Она попыталась перевернуть страницу, но ничего не вышло.

— Не могу. Похоже, страницы склеились. Помнишь ту, первую книгу? Я не смогла разобрать шифр. Здесь же все слиплось. Так и хочется швырнуть ее через всю комнату!

Что за шелест ей вдруг послышался? В дверь библиотеки постучали. Николас рассерженно обернулся. Розалинда поспешно встала.

— Давай посмотрим, что там такое.

На пороге возник Питер Причард. Лицо отчего-то потемнело и осунулось. Под глазами темнели круги. Волосы по обыкновению были растрепаны. Зато одежда была аккуратно выглажена, а сапоги — начищены. За его спиной толпились шесть женщин и четверо мужчин — очевидно, будущие слуги. Только последний болван мог упустить возможность служить в Уайверли: представить только, сколько загадочных историй они смогут рассказывать зимними вечерами у камина.

— Минутку, Питер, — бросил Николас, закрывая дверь перед его носом. Он совсем забыл! И не хотел уговаривать этих людей работать в Уайверли.

Розалинда это видела. И видела также его губы… ах, эти губы, целовавшие ее. Ласкавшие нежные лепестки ее лона. Она вспомнила, как проснулась и, узнав, что он уже ушел, едва не зарыдала. Хорошо бы сегодня ночью опять прижаться к нему во сне и проснуться от его поцелуев. Правда, сегодня утром она целовала его в комнате для завтраков. Целовала, пока не вошла Мэриголд с тяжелым подносом, нагруженным серебряными блюдами.

Завидев новобрачных, девушка остановилась, беззастенчиво на них уставилась и растянула рот до ушей в широкой улыбке.

Розалинда мечтала, что после завтрака Николас снова поведет ее в маленькую спальню, но он потащил ее в библиотеку, где вручил книгу и велел читать. Она понимала, что это очень важно, понимала, но все же…

Улыбнувшись, она бросила ему тонкий томик:

— Николас, почему бы тебе, не погулять в саду и не поразмыслить над этой книгой? Может, ты сумеешь разделить последние страницы? Заметил, что никаких правил здесь не приводится? Да, иди в сад. Поскольку теперь я хозяйка Уайверли, мне и нанимать слуг. — Погладив его по руке, она добавила: — Не волнуйся, я иногда бываю весьма убедительной.

Николас взглянул на книгу, открыл, было, рот, но она прижала палец к его губам.

— Книга была здесь очень долго. И не собирается исчезать. Лучше попытайся разлепить страницы. Хотя я не слишком на это надеюсь. А теперь посмотрим, что мне удастся сделать. Нам необходимо вернуть Уайверли былое величие. А когда-то здесь все было по-другому, не так ли?

— Ты права. Именно по-другому. Пока отец не заболел. Осознал, что смертен и что дом вместе с землями перейдет мне. Тогда он перевез свою семью в Лондон и оставил здесь все на произвол судьбы. Слава Богу, прошло не слишком много времени. Мне очень повезло с Питером.

— Мне так жаль, Николас! Какой же дрянью был твой отец! Будь я тут в то время, непременно дала бы ему кулаком в нос.

Николас рассмеялся, нагнул голову и впился губами в ее губы, после чего вышел через стеклянные двери в маленький заброшенный сад. Заслышав его шаги, мыши и землеройки разбежались во все стороны.

— Нам нужны садовники! — крикнул он жене.

Та, не отвечая, открыла дверь библиотеки и впустила Питера.

— Думаю, стоит поговорить со всеми сразу, — объявила она. — Надеюсь, вы уверены, что никто из них не вознамерился украсть столовое серебро?

— Старый граф рассказывал моему отцу, а тот сообщил мне, что Николас как-то стащил три серебряные ложки, отлитые при королеве Бесс, продал их в Грантеме и купил пони. И старый граф не наказал его за это. С пони обращались как с принцем. Он до сих пор жив, обитает на конюшне и с удовольствием угощается морковкой… — Питер осекся и хлопнул себя по лбу: — Прошу прощения. К нашему делу это отношения не имеет. И, насколько мне известно, среди собравшихся воров нет.

— Хорошо, Питер, ведите ваших людей.

— Они еще не наши, миледи, и сомневаюсь… Но Розалинда лишь покачала головой.

Наконец будущие слуги выстроились перед ней. Вид у многих был откровенно встревоженный: очевидно, история с появлением старого графа уже распространилась по деревне.

— Я леди Маунтджой, — с улыбкой представилась Розалинда. — Мы с мужем только вчера прибыли в Уайверли-Чейз. И позвольте рассказать вам следующее: вчера я играла в шахматы с призраком старого графа, и знаете, что? Я все время выигрывала. Он разворчался и швырнул несколько шахматных фигурок прямо на пол, но потом успокоился.

Кто-то громко охнул. Остальные стали перешептываться.

— Старый граф пока не нашел покоя. Его душа не может найти путь на небо. Но он вовсе не опасен и не стоит его бояться. Я нахожу, что он большой ценитель музыки, и мне нравится петь с ним дуэтом. А из вас кто-нибудь поет?

Глава 34

Молчание. Испуганное молчание. Наконец женщина средних лет робко подняла руку:

— Я, миледи. Викарий говорил, что у меня самый сладостный голос из всей паствы.

— В таком случае вам придется петь дуэтом со старым графом, хотя его голос нежным не назовешь. К тому же он фальшивит. Как думаете, вам понравится, миссис…

— Миссис Макгивер, миледи. Мистер Причард говорил со мной о должности экономки.

— Старый граф знает немало интересных песен, миссис Макгивер.

— Он не старый граф. Он призрак, — вмешался какой-то мужчина. — Чертов призрак, которому не место на земле! И нехорошо петь вместе с ним! Все эти разговоры насчет игры в шахматы — грех. И тех, кто останется здесь, ничто хорошее не ждет.

Розалинда кивнула пожилому джентльмену с собранными в косу седыми волосами.

— Я понимаю вашу тревогу, мистер…

— Маклин, миледи, Хорас Маклин. Я был садовником старого графа еще до того, как его призрак стал преследовать приличных людей.

— Здешние сады отчаянно нуждаются в вашей помощи, мистер Маклин. Послушайте, я поговорила со старым графом, и он заверил меня, что никому не причинит зла: он счастлив и весел. И рад тому, что его внук жив, здоров и привез жену. Он так много рассказывал о вас! Как вы добры, какие все вы славные и милые. Он добавил также, что надеется на вас. Только вы можете вернуть Уайверли-Чейз прежнее величие.

Во взглядах присутствующих по-прежнему сквозила неуверенность.

Розалинда подалась вперед, понизив голос:

— Могу сказать вот что: он внесет некоторое оживление в вашу жизнь. Когда вы привыкнете к его скрипучему фальшивому голосу, сами начнете над ним подсмеиваться, а многие еще будут и подпевать. Кто из вас будет так труслив, так застенчив, чтобы отказаться от столь редкостной возможности? Разве это не приключение? Будет о чем рассказывать вашим внукам и друзьям. Они будут прислушиваться к каждому вашему слову, и покупать вам эль, лишь бы вы продолжили рассказ.

Большинство лиц потеряли каменное выражение.

— Во всех старинных домах есть свои призраки, — продолжала Розалинда, — иначе они просто ничего не стоят в глазах окружающих. Но призрак старого графа еще не настолько древний. Он еще не решил, хочет ли здесь остаться. Но рад вас приветствовать. Останется ли он навсегда? Не знаю. Посмотрим.

Все снова принялись перешептываться. Что же, неплохо. И призрак пока что притих.

Наконец миссис Макгивер, женщина со сладчайшим голосом, выступила вперед:

— Мы все останемся, миледи. Кроме Роберта. Роберт боится. Жалкое зрелище, когда мужчина…

— Эй, полегче! Я никого не боюсь!

— В таком случае соглашайся, парень, — ехидно пропела миссис Макгивер. — Все равно у тебя не будет шанса спеть со старым графом или услышать его пение, поскольку будешь в это время выдергивать сорняки в саду. Так ты даже сорняков боишься?

Роберт, недовольно поворчав, кивнул:

— Ладно, согласен быть садовником, но ноги моей не будет в этой обители зла. Призрак в библиотеке… просто в голове не укладывается!

К счастью, обитель зла старого графа оставалась спокойной. Никто не нарушал тишины.

— Если начнете работу сегодня, — объявил Питер, выпроваживая всех из библиотеки, — их светлости будут очень довольны. Знаете, я сам пел дуэтом со старым графом. У него не слишком хороший голос, доложу я вам, но он старается. Думаю, лучше петь, чем просто говорить, как, по-вашему, миссис Макгивер?

— Его голос нельзя назвать хорошим, и, по правде говоря, никогда не слышала его пения.

— Но теперь старый граф мертв, не так ли? — вмешался Роберт. — Кто может петь, когда рот забит могильной землей?

Присутствующие хором согласились. Слава Богу, никто не упомянул о том, что в гробу не было тела.

Розалинда, широко улыбаясь, вышла в маленький садик, где пчелы вились над бутонами роз. Воздух был напоен цветочными ароматами.

— Мне нравится мой новый дом, Николас, — сказала она мужу, — и теперь у нас еще десять слуг, так что все будет хорошо. Наша новая экономка — миссис Макгивер, и, нужно отдать должное, помимо чудесного голоса у нее есть характер.

— Не пойму, как тебе и миссис Макгивер удалось уговорить напуганных людей.

Он поцеловал ее и увлек на землю за солнечными часами на широком постаменте. Между поцелуями она успела спросить его, часто ли старый граф выходил в сад.

— Никогда, — заверил Николас. — Он ненавидел цветы и яркое солнце. Знаешь, мне так не хотелось покидать тебя сегодня утром! Я скрипнул зубами и по пути к двери отбросил ногой стул.

— Почему же ушел?

— У тебя, должно быть, все саднит после вчерашней ночи, — пробормотал он между поцелуями. — Я не хотел причинять тебе боль. Но теперь тебе легче, верно, Розалинда?

— О да, — пробормотала она. — Со мной все прекрасно. Он рассмеялся.

Минут через двадцать Николас помог Розалинде встать и расправил ее юбки.

— О Господи, как я выгляжу? — встревожилась она, приглаживая волосы.

— Ты выглядишь как королева, — заверил Николас, и Розалинда, почуяв явную лесть, ущипнула его.

Он ухмыльнулся, поцеловал ее в губы и прошептал:

— Ты выглядишь счастливой и довольной собой, глупой и одновременно очаровательной. В твоих волосах застряли три соломинки, похожие на маленькие рожки. Только так и должна выглядеть новобрачная. И не волнуйся: никто не узнает, что ты делала за солнечными часами. Кроме того, ты очень похожа на строгую хозяйку Уайверли-Чейз… если не видеть твои глаза.

— Что странного в моих глазах? Он снова поцеловал ее.

— Ничего. Но на ум приходят слова «мечтательные» и «хмельные».

Совсем как его собственные.

— Эти солнечные часы очень старые. Им, по меньшей мере, двести лет. Хорошо еще, что нас не придавило, когда ты брыкалась обеими ногами. Но ты подарила мне истинное наслаждение, Розалинда. Я счастлив.

— Я тоже, Николас, — пробормотала она, не глядя на него. — Хотя мне следовало казаться шокированной, потому что я сама хотела всего, что ты делал со мной… у меня голова шла кругом, но… я почему-то ничуть не шокирована.

Она облизнула губы, и у него перехватило дух. Но она встала на носочки и прошептала:

— Я хотела бы кое-что попробовать, но ты не дал мне такой возможности.

Он мгновенно представил, как эти длинные стройные ноги сжимают его бедра. Зажмурился, постоял немного, после чего взглянул на часы. Всего десять утра. Возможно, после второго завтрака он предложит ей верховую прогулку в маленькую рощу, через которую протекает ручей, по берегам растет мягкая трава, а высоко над головой жаворонки поют свои звонкие песни.

— Я дам тебе шанс, — улыбнулся он. — Немедленно прикажу кухарке приготовить корзинку для пикника.

— Согласна. Взгляни на этих пчел. Они в постоянном движении. Я слышала, что они долго не живут. Как, по-твоему, столь бурная деятельность укоротит нам жизнь?

Николас поцеловал ее, просто потому, что не смог удержаться, и прошептал:

— Я возражать не буду.

Он хотел добавить еще что-то, но вспомнил про книгу и, откашлявшись, признался:

— Я не смог разлепить последние страницы. Думаю, ответы содержатся именно там, но кто-то или что-то специально препятствуют нам в получении этих ответов.

И он снова поцеловал ее.

Она уже хотела снова потащить его за солнечные часы, но он провел пальцем по ее нижней губе и спросил:

— Что ты об этом думаешь?

— Думаю, пора пустить в ход мозги, а не другие части тела, — хихикнула она и повела его в библиотеку. Оба застыли на пороге, когда хриплый старческий голос пропел:

Грехи плоти, Грехи плоти. Скучнейшим местом был бы мир, Не будь в нем грехов плоти.

Розалинда кивнула в сторону пустого кресла: — Мы ничуть не согрешили. Мы женаты. А ты похотливый старый призрак, и поэтому замолчи!

— Дело в том, — медленно произнес Николас, не услышав никаких возражений от старого графа, — что дед в жизни не спел ни единой ноты. С чего бы ему начинать сейчас?

— Что?!

Николас тяжко вздохнул:

— В детстве я ни разу не слышал, чтобы он пел.

— Но он поет одну дурацкую дитти за другой, а в последней даже нет рифм, не говоря уже о том, что во всех не имеется ни малейшего смысла.

— Знаешь, я долго думал над этим и решил, что это не мой дед.

— Но кто же в таком случае?

— Нужно вернуться назад, в век Саримунда, к тому, которого он знал сам. Вернуться во времена первого графа Маунтджоя. Признаться, Розалинда, я считаю, что это капитан Джаред Вейл.

— Но зачем он здесь? И почему приветствует меня?

Николас подумал, что своими вопросами она попала в самую точку, и поэтому спросил у пустого кресла:

— Ты действительно капитан Джаред Вейл?

Послышался слабый смешок, то ли со стороны кресла, то ли исходящий от стены над портретом семнадцатого века, изображавшего одного из Вейлов в роскошном черном парике со спелым персиком на ладони. И все это на фоне древних развалин.

— Так если вы действительно капитан Джаред Вейл, почему рады меня видеть? — спросила Розалинда.

Тишина. Все спокойно и мирно. Но тут раздался треск, и картина покосилась, повиснув на одном гвозде.

Глава 35

Устав от грустных мыслей, Розалинда отправилась на поиски мужа. Из библиотеки доносилось сильное контральто миссис Макгивер, поющей балладу о молодой девушке из Лидса, влюбившейся в сына бочара. Оказалось, что любовь не выдержала испытаний, поскольку все рухнуло и пропало из-за какого-то ничтожного пивного бочонка.

Едва миссис Макгивер замолчала, как уже знакомый голос затянул песенку о том, как приятно возиться на сеновале с девчонкой, а уж если удастся заманить туда сразу трех, сразу окажешься в раю.

Дай мне Бог, дай мне Бог Затащить туда всех трех! Вот женюсь на толстой бабе, Разом все во мне ослабнет!

— Какие пакости вы поете, милорд! — негодующе воскликнула миссис Макгивер. — Думаю, вряд ли наш викарий посчитал бы эту песню пристойной! И что это еще за толстая баба? Ваша жена всегда была стройной и миниатюрной, как молодая козочка! И не стыдно вам?

В следующий момент миссис Макгивер залилась краской и, поспешно выскочив из библиотеки, захлопнула за собой дверь.

— О, миледи, вы слышали этого старого пакостника?! — пожаловалась она.

Розалинда невольно рассмеялась, но тут же взяла себя в руки, откашлялась и поспешно сказала:

— Простите меня, но неужели не видите? Наш призрак слушал вас и был так поражен вашим прелестным голосом, что решил польстить вам. Сделать нечто вроде комплимента. Жаль, что в голову ему не пришло ничего, кроме грубых виршей. Не забывайте, миссис Макгивер, он все же мужчина, а вы хорошо знаете, каковы они.

К ее облегчению, миссис Макгивер кивнула:

— Вы правы, миледи. Но как, по-вашему, ему действительно понравилась моя песня? Конечно, его слова насчет толстой бабы просто отвратительны, но, может, он действительно не смог придумать ничего более подходящего? Странно, но я не помню, чтобы старый граф уделял такое внимание радостям плоти. Вы не думаете, что призраки…

— Нет-нет, конечно, нет. Он наверняка понял, что расстроил вас, миссис Макгивер. Возможно, в следующий раз он умерит свой пыл.

К изумлению Розалинды, миссис Макгивер хихикнула, но тут же снова покраснела и потупилась:

— Знаете, миледи, теперь, хорошенько поразмыслив, я вижу, что это было довольно забавно. А я так стремительно ушла, что его призрачные внутренности, должно быть, завязались в узел от стыда и смущения. Нужно вернуться в библиотеку и вытереть там пыль. Миссис Суит сказала, что у нее печень скукоживается при мысли о работе в библиотеке, особенно когда на ее глазах кресло старого графа стало переступать с ножки на ножку, чтобы подобраться ближе к камину.

— Да, миссис Суит не так храбра, как вы. Вы, миссис Макгивер, служите примером всем остальным.

— Вполне возможно. Я сказала миссис Суит, что поскольку он призрак, то радостей в жизни осталось у него не много, так пусть хотя бы погреется.

— Но камин не был зажжен!

— Верно, миледи, и я сама поняла, что сболтнула глупость, но миссис Суит ничего не заметила. Да, я не только пою как ангел, но еще и очень отважна. Именно так и сказал отец, когда я вышла за мистера Макгивера. Конечно, мне не потребовалось особой храбрости, чтобы огреть мистера Макгивера кастрюлей по голове, когда он врезал мне кулаком в челюсть!

— Вы действовали быстро?

— О, да, и добавила пару оплеух. Мужчина с фонарем под глазом не любит, когда соседи спрашивают о происхождении этого украшения. Поэтому он превратился в идеального мужа. Как вы сказали, миледи, старый граф — всего лишь мужчина, каковым и остается поныне.

— Гм…

При звуках знакомого низкого голоса Розалинда покраснела до корней волос. Она работала с Питером. И не видела Николаса целых два часа — слишком долгая разлука для влюбленной женщины.

Миссис Макгивер поспешно присела перед новым графом:

— О, милорд! Значит, вы здесь? Полагаю, такое иногда бывает. Жаль, что вы были поблизости и слышали то, чего вам не следовало бы слышать.

С этими словами миссис Макгивер снова присела и удалилась.

— Я гнусное животное?

— Идеальное животное, милорд, в этом нет сомнения, — заверила Розалинда, но, увидев в руках мужа несколько старых томов, вскинула брови.

— Я нашел это в древнем сундуке на третьем этаже. Дневники капитана Джареда Вейла.

— О Господи!

Переплеты из черной кожи потрескались, запылились, и казалось, вот-вот рассыплются.

— Они действительно очень стары, — заметила она. — Дед сказал тебе, что капитан вел дневник, но откуда ты знал, где его искать?

— Идем в библиотеку. Не хочу, чтобы слуги это слышали. Они посчитают меня безумцем и пошлют за судьей. Погоди… судья — это я сам. К сожалению, мне придется объявить, что я вполне созрел для пребывания в Бедламе.

Николас повел ее в библиотеку и запер за собой дверь.

— Не знаю, проникают ли призраки сквозь запертые двери. Возможно, сейчас мы все поймем. А может, он сидит прямо на дневниках. И сейчас споет нам на эту тему.

— Но как ты нашел их, Николас?

— Думаю, когда старик увидел, что я сообразил, кто поселился в библиотеке, то понял, что настало время вести меня к дневникам. А может, просто поверишь на слово, что я знал. Просто знал, и все. Знал, что в угловой комнате на третьем этаже что-то есть. Вот и поднялся туда. И точно, у окна, под полуистлевшими шторами, так изъеденными молью, что они распались у меня в руках, стоял старый сундук. Больше в комнате ничего не было. В сундуке лежала одежда, и на самом дне, завернутые в пожелтевшую нижнюю юбку, нашлись эти три тома. Какое счастье, что хотя бы они не зашифрованы и я могу их прочесть!

— Не понимаю, Николас, — нахмурилась Розалинда. — Мальчиком ты, должно быть, обшарил весь дом. Почему же не нашел сундук тогда?

Но Николас, не отвечая, уставился на только что запертую дверь. Сейчас она была немного приоткрыта. Он не слышал, как поворачивается ключ в замке. Вообще ничего не слышал. Как ухитрился капитан Джаред ее открыть?

Он подошел к двери, снова ее закрыл и повернул в скважине ключ, огромный старинный ключ.

— Да, я действительно облазил весь дом, причем вместе с дедом. Он хвастался, что знает здесь каждую щепку, каждую скрипучую ступеньку. Единственное, чего он не знал, — где находятся дневники капитана.

Николас огляделся и помахал ключом.

— Иди сюда и отбери его, старый морской волк, — бросил он, опуская ключ в карман.

— Хочешь сказать, сундук появился неожиданно для всех? Мне что-то не по себе, Николас.

Он пожал плечами:

— Кто знает? Предлагаю завернуть дневники в марлю и взять с собой на пикник. Сможем изучить их на свободе. Вдали от любопытных глаз.

Глава 36

Еще через час они оказались в кленовой рощице за домом. Розалинда бережно, как ребенка, держала завернутые в марлю дневники.

В роще стоял аромат жасмина и шиповника. Между кустами скакали веселые кролики. Одинокий соловей заливался в ветвях клена.

Розалинда осторожно потрогала листья шиповника.

— Что за чудесное место! Настоящий рай! Николас прислонился к дереву и закрыл глаза.

— В детстве я был уверен, что когда-то здесь жили феи и эльфы, а уходя, оставили эхо былого покоя и счастья. И радости, — добавил он и покраснел.

Розалинда молча наблюдала, как он, встав на колени, расстилает плед и расставляет блюда с едой. Сама она продолжала прижимать к груди дневники, поражаясь капризам судьбы, позволившим Николасу найти эти старые тома.

— Иди, садись, — с улыбкой позвал он.

— Я должна быть очень осторожной, чтобы не повредить дневники.

— Поверь, они не рассыплются прямо сейчас, тем более что… нам было предназначено, их найти. Отдай их мне.

Он взял у нее дневники и положил на плед.

— Давай сначала поедим. Я ужасно проголодался… вот только разве что…

— Что именно?

Он безразлично пожал плечами и принялся грызть ножку запеченной курицы.

— Разве что ты не предпочтешь сначала поцеловать меня?

Он прожевал кусочек курицы, уставился на ее губы и медленно улыбнулся:

— Прекрасная идея.

Она рассмеялась и прыгнула на него. Он упал на спину и прижал Розалинду к себе, думая, что никогда не устанет целовать ее. Никогда.

Он затрепетал, когда руки коснулись ее обнаженной плоти. Она не знала, что делать, пока земля вдруг не покачнулась, а смущение куда-то испарилось. Она вцепилась ему в волосы и притянула его губы к своим.

Потом они лежали, обнявшись: ее голова на его плече, дыхание постепенно успокаивалось.

— Я человек бескорыстный, — с вздохом заметил он, — и настолько благородный, что, игнорируя собственные нужды, рад греться в лучах наслаждения, которое доставляю жене. Скажи, Розалинда, если я накормлю тебя, найдешь в себе силы выполнить супружеский долг?

— Но ты…

Она приподнялась, широко улыбнулась и приняла горделивую позу:

— Теперь понимаю. От меня тебе требуется не только супружеский долг. Знаешь, у меня появились кое-какие идеи.

Прошел целый час, прежде чем они вспомнили о дневниках, но даже и тогда Николасу было абсолютно все равно. Он лежал на земле, абсолютно голый, в окружении разбросанной одежды, с глупой ухмылкой на лице, жмурясь от бьющего в лицо солнца, наслаждаясь каждой минутой.

— Николас?

Нежный голос, мелодичный голос, настойчивый голос.

Она поцеловала его.

Он медленно открыл глаза и взглянул на нее. Что ответить, если земля разверзлась под его ногами, и он нырнул в пропасть?

— Это было чудесно, Розалинда.

Она напыжилась. Действительно напыжилась! Какой у нее гордый вид!

Останься у него хоть капля энергии, он бы рассмеялся.

— Ты был так же неукротим, как я, — почти пропела она.

Николас едва не охнул.

— Возможно, — пробормотал он. — Полагаю, ты хочешь, чтобы я взял себя в руки?

— Да. Я только сейчас взглянула на дневники, и, клянусь, они придвинулись ближе.

Николас от всей души понадеялся, что это не призрак капитана Джареда подтолкнул дневники, в противном случае окажется, что старый развратник все это время наслаждался их любовными играми.

Он осторожно обвел пальцем ее губы:

— Обожаю твой рот.

Она облизнула губы, и его плоть мгновенно набухла, готовая к новым подвигам.

Нет, нужно немедленно прийти в себя и обрести самообладание. На ней хотя бы сорочка осталась… Кстати, как это случилось?

Но сорочка не препятствие, если он молод, только что женился…

Поэтому он подмял ее под себя, и громкий смех вскоре сменился шепотом и вздохами. На этот раз ему удалось поднять сорочку до шеи.

Стоило ему со стоном зарыться лицом в ее груди, как весь холод, так долго копившийся в душе, испарился, а мрачные темные пустоты заполнились счастьем и радостью. Просто поразительно!

Он протянул ей платок, и Розалинда зашла в гущу деревьев, на ходу оборачиваясь и улыбаясь. Вьющиеся волосы красным покрывалом окутали ее грудь и плечи. Николас лег и закрыл глаза, идиотски улыбаясь и не в силах ничего с собой поделать.

Вскоре вернулась Розалинда, успевшая немного привести себя в порядок.

Николас оделся, помог ей застегнуть пуговицы помятого платья и даже безуспешно попытался стереть травяные пятна, отлично понимая, что прачка наверняка догадается о причине их происхождения.

— Мы только вчера поженились, а ты уже любил меня трижды, — широко улыбнулась Розалинда. — И я любила тебя.

— Мне больше нравится цифра «четыре». Как считаешь…

Розалинда подняла лицо к небу, на котором собирались тучи:

— Я упорная, я стойкая и не позволю тебе снова меня отвлекать. Но… но ты так прекрасен, Николас!

Ему пришлось долго откашливаться, прежде чем голова прояснилась настолько, что смысл текста стал до него доходить. Почерк был неразборчивым, чернила выцвели, бумага пожелтела и стала ломкой.

— Первая запись относится к тому же году, что и женитьба на наследнице Уайверли, — заметил он.

— Господи, ты это помнишь?

— Нет, — рассеянно пояснил он, — так написал капитан Вейл.

— Ты уже прочитал дневники?

— Нет, только несколько страниц из начала и конца. Он пишет о своей жизни. Оказывается, решение жениться по расчету, было вызвано тем, что его карманы совершенно опустели, а кредиторы преследовали его как волчья стая. Тебе понравится это высказывание: «Она была готова на все, эта миленькая семнадцатилетняя девственница, и хотя задница у нее была размером с коровью…»

— Какая подлость — так отзываться о жене, ведь она спасла его!

— Тут ты права, — согласился Николас. — Он подробно описывает постройку Уайверли — довольно скучное повествование — и рабочих, которых очень хотелось пнуть в зад. Похоже, он просто одержим этой частью тела. Далее он рассказывает, как потерял все из-за шторма в Средиземном море. Он пишет: «Я знал: что-то не так. Я лежал на спине и не мог пошевелиться. В лицо упирался луч света, недостаточно яркий, чтобы ослепить. Свет был странным: слабым и неясным, — и пульсировал, как бьющееся сердце.

…Не знаю, что представляет собой это существо, но обещал ему выплатить долг, чтобы жить дальше.

…Передо мной появилась девочка с волосами, пронизанными солнцем и заплетенными в не тугую, спадающую на спину косу, глазами синими, как ирландская речка, веснушками на маленьком носу, крепкая маленькая малышка с узкими кистями и ступнями. Откинув голову назад, она запела».

— Что она пела, Николас?

Он вдруг понял, что Розалинда знает ответ, но все же прочитал:

О красоте безлунной ночи грежу я. О силе и безмерной мощи грежу я. О том, что больше я не одинок, Хоть знаю — смерть ее и смертный грех ее со мной навек.

Он поднял голову. Оба молчали.

— И что он еще написал? — прошептала Розалинда.

— «Юный голос, мелодичный и нежный, вызвал во мне чувства, о существовании которых я не знал доселе. Чувства, способные разбить мне сердце. Но эти странные слова: что они означали? Чья смерть? И чей смертный грех?

Она заговорила снова, но на этот раз слова ясно отпечатались в мозгу:

— Я твой долг.

— Полагаю, нам от этого не уйти, — медленно выговорила она. — Этой маленькой девочкой была я, и кем бы ни был тот, кто потребовал от капитана Джареда уплаты долга, уверена, что этот долг — я.

Глава 37

Они собрали остатки еды в корзину и молча поскакали в Уайверли. Николас остро ощущал страх Розалинды и свой собственный. Ему это не понравилось. Придется отвлечь ее. Он стал говорить о своих арендаторах, о ремонте их коттеджей, о новых сельскохозяйственных орудиях, купленных для их полей.

К тому времени как они уселись в библиотеке, он уже почти охрип. Оба уставились на кресло графа. Оно оставалось неподвижным и, как они надеялись, пустым.

— Интересно, куда девается призрак, когда уходит отсюда?

— Не бойся, — резко бросил он.

— Не могу, — вздохнула Розалинда. — Я еще никогда не была так напугана. С восьми лет, когда очнулась и узнала, что едва не умерла и не помню, кто я и откуда. Хуже того, я по-прежнему ничего не помню. Знаю только, что я долг.

Она с силой ударила кулаком по подлокотнику кресла.

— Какой, черт возьми, долг?!

И тут на память пришла одна из песен капитана Джареда. Розалинда очень медленно продекламировала оба куплета:

Наконец-то девушка ступила На некогда чужой порог. Как скоро ей заплатишь долг, О ты, которого она любила? Малышка чуть не умерла, А монстр едва не победил, Не ты, другой долг заплатил, Но хватит нам на гонку сил.

Как она могла так легко запомнить слова? Подняв глаза, она увидела пристальный взгляд Николаса.

— Да, — кивнул он, — я тоже помню. Все началось с существа, о котором ни мы, ни капитан ничего не знаем, существа, которое спасло ему жизнь, перенесло в неизвестное место и объяснило, что он должен заплатить долг, потому что само это существо поклялось не вмешиваться. И обязано выполнить собственный обет.

— Что за существо, которое не желает вмешиваться? Все магические существа просто обязаны вмешиваться, уничтожать или создавать. Я смирилась с тем, что я долг, который висит над вашей семьей вот уже двести лет, но кто же должен заплатить этот долг? Об этом я ничего не знаю. Даже не знаю, кто я сама. Помню только эту злосчастную песню. Она всегда жила в моей душе. Это первое, что я произнесла, когда заговорила. И я не знаю, кто это чудовище. Спас меня дядя Райдер. И гонка по-прежнему продолжается. А это значит, что чудовище, тайна, необходимость заплатить долг по-прежнему существуют. После твоего появления мы нашли книгу Саримунда — вернее, не мы, а Грейсон. Какое отношение имеет ко всему происходящему эта книга? Почему не ты и не Грейсон, в отличие от меня, не можете ее прочесть? Кому интересен красный лазис, убивающий тайберов огненными стрелами? Все это не имеет никакого смысла, и, скажу тебе, Николас, меня уже тошнит от назойливых мыслей и дурацких книг!

Вскочив, она схватила подушку и запустила в кресло. Этот очень тяжелый предмет мебели слегка наклонился, но тут же снова выпрямился.

— О, убирайся, жалкий старый паршивец! Подушка не могла сдвинуть кресло! Я обычная женщина, а не какое-то двухсотлетнее видение! Чей я долг? Какого чародея? Того, кто поклялся не вмешиваться?

Кресло снова наклонилось и встало на место.

Оба уставились на него. Розалинда тихо зарычала и швырнула вторую подушку в Николаса. Тот ловко поймал ее.

— Садись, милая. Пора…

Он тяжело вздохнул. Придется сказать правду. Иного выхода нет.

— Пора? Ты о чем?

— Пора быть абсолютно, честным. Пора объяснить, кто я такой и что об этом знаю.

Розалинда поняла, что дела плохи. И что она ничего не хочет знать. Но надеяться не на что.

Сердце сжалось и тут же заколотилось вновь, гулко и сильно. Усевшись рядом, она сжала его руку.

— О чем ты? Кто ты на самом деле? Скажи, что происходит, Николас!

Он погладил ее длинные пальцы и, глядя в камин, негромко начал:

— Мне было одиннадцать лет, когда я впервые увидел тебя во сне. Ты была маленькой тощей девочкой с рыжими косичками и веснушками на носу. У тебя было самое милое на свете лицо. Ты спела мне свою песню, а потом долго, грустно смотрела на меня.

Этот сон снился мне едва не каждую ночь, и, наконец, я рассказал о нем деду. Всегда одно и то же: твое лицо, твой голос, жалобная песня. К моему удивлению, дед признался, что лет до шестнадцати видел тот же сон. И хотя потом ты больше не являлась, он так и не забыл ни тебя, ни сознания собственной неудачи. Он добавил также, что его отец рассказывал ту же историю. Получалось, что тот, кто вызывал эти сны, сдавался и не насылал их на более взрослых мужчин из рода Вейлов. Исчезая, эти сны оставляли ощущение потери. Ощущение того, что упущено нечто жизненно важное. Я спросил о моем отце.

Видел ли он этот сон? Дед объяснил, что отец был вторым сыном и потому не мог видеть тех же снов, что и первый. Он продекламировал слова песни и, грустно посмотрев на меня, сказал: «Я так ничего и не предпринял, Николас. Просто не знал, что делать, как все мужчины в моем роду. Но теперь твоя очередь. Твоя обязанность выплатить долг, если этот долг появится наяву».

Он сказал, что, по его мнению, малышка каким-то образом оказалась в другом времени. Может, она была предназначена именно мне, и он очень на это надеялся.

Николас снова вздохнул.

— Но когда ты вырос, сон больше не повторялся?

— В том-то и дело, что повторялся, и тогда я понял, что являюсь именно тем Вейлом, которому предстоит выплатить долг. Я видел сон не менее двух раз в месяц, а после встречи с тобой — каждую ночь. До самой свадьбы. Но прошлой ночью мне ничего не приснилось.

— Возможно, это как-то связано с «Правилами Пейла»? — предположила Розалинда. — Ведь это твой дед рассказал тебе о Саримунде и Реннате, главном чародее Востока. Я видела Ренната во сне, и он сказал, что я обрету себя и все узнаю, и что мне необходимо подчиняться «Правилам Пейла». Последнюю фразу он повторил несколько раз.

— Реннат действительно приходил к тебе? Он все это говорил?

Розалинда кивнула:

— Поэтому, считаю, «Правила Пейла» каким-то образом вписываются во всю эту неразбериху. Что все это значит, Николас? Кто я такая? Что собой представляю?

Николас провел большим пальцем по ее ладони:

— Я все время видел тебя, малышку с чудесными рыжими волосами, глазами, синими, как летнее небо, и берущим за душу голосом. Я все это время знал, знал, что найду тебя и спасу, потому что отныне ты мой долг. Однажды я понял, что время настало, и поэтому пришел за тобой.

— Чтобы заплатить долг капитана Джареда?

— Да.

— Ты приехал в Лондон, увидел меня, узнал и женился. Долг, конечно, дело важное. Но почему ты женился на мне?

На ум не приходило ни единого объяснения.

— Ты не влюбился с первого взгляда, тебя не поразил удар молнии, как говорят французы. Ты увидел меня в бальном зале, но не упал к моим ногам. Ты сказал, что узнал меня. И подошел ко мне. Почему же просто не объяснил, в чем дело?

— Пойми же, я сам не знал, что делать. И что я сказал бы тебе? Да ты попросту сочла бы меня безумцем, а твой дядя Райдер просто вышиб бы меня пинками из своего дома.

— Значит, ты так твердо верил в эту историю с долгом, что женился на девушке, которую даже не знал?

Глава 38

— Дело не только в долге, Розалинда.

— Да, есть еще и «Правила Пейла». А, кроме того, Саримунд и твой дед, у которого оказался совершенно другой вариант «Правил», написанный этим самым Саримундом. Ну не безумие ли все это? Должно быть, ты так обрадовался, узнав, что мне легко дается чтение книги. Да вот только в ней не оказалось ничего полезного, как и в тех каракулях Саримунда, которые хранил твой дед. Он тоже не мог их прочитать. Ты сам говорил.

— Не мог. И это сводило его с ума. Сколько часов он провел в библиотеке, пытаясь расшифровать текст!

— Но не смог, потому что это не шифр, а нечто вроде волшебства.

— Возможно. Кто знает?

— Поскольку я единственная, кто способен прочесть чертову книгу, значит, тоже волшебница. Не согласен?

Он так ошеломленно уставился на нее, что она рассмеялась хриплым уродливым смехом, исполненным страха и чего-то еще, ему непонятного.

— О да, я волшебница, которую всякий может избить до полусмерти. Волшебница, которая даже не помнит, кто она такая и каким образом стала чьим-то долгом!

Она вскочила и принялась метаться по комнате.

— А появление Ренната, главного чародея Востока… Кстати, что означает этот глупый титул? Почему он вообще пришел ко мне? Что я должна сделать?

— Может, Реннат и есть чародей или то существо, которое спасло жизнь капитану? Ведь он не просто волшебник, а главный чародей Востока! Возможно, именно он наслал шторм и ту гигантскую волну, которая уничтожила корабль Джареда и утопила всех его людей. Он сам все подстроил, чтобы капитан уверовал в этот долг.

— Ты считаешь, что это Реннат накликал шторм? Значит, он обладает силой, величины и сути которой никто из нас не в силах осмыслить. Способен ли чародей на такое, даже если получил, чертов титул главного? Не хочется в это верить, но, похоже, иного выхода нет. Это означает также, что Джаред — единственный, кто способен оплатить долг. Если это затеял не Реннат, тогда, вероятно, Беленус, чародей, о котором писал Саримунд, или Таранис, дракон Саллас-Понда? Он все же бог, бессмертный и всесильный! Именно поэтому нам подсунули книгу? Но почему Грейсону, а не одному из нас?

Розалинда подошла к большому письменному столу красного дерева, остановилась на секунду у кресла призрака и, нагнувшись, сказала в невидимое ухо:

— Мог бы, и помочь немного! Спеть, но не всякие непристойные глупости, а песню, имеющую глубокий смысл.

Молчание.

Розалинда уселась за стол.

— Мне нужны бумага и карандаш. Я хочу записать все вопросы. Потом мы попытаемся постепенно на них ответить.

Она взяла бумагу и стала писать. Николас молча наблюдал за ней. Наконец она подняла глаза и сказала, четко выговаривая каждое слово:

— Самый первый и главный вопрос: почему ты женился на мне? Ты единственный, кто знает ответ. Объяснись.

Его мозг, до этого момента работавший с бешеной скоростью, мгновенно отключился. С губ не сорвалось ни единого слова.

— Хорошо, — бесстрастно констатировала она, — я не стану осуждать тебя за молчание. Потому что твой ответ вряд ли будет лестным для новобрачной, не так ли? Позволь мне ответить за тебя. Ты женился, зная, что если хочешь понять, в чем заключается суть этого долга и что необходимо делать, дабы избавиться от назойливого сна и той непосильной тяжести обязательств, лежавших на твоей семье в течение двухсот лет, то я должна быть рядом. Я вполне сознаю так же, как сильно ты боишься, что я ускользну от тебя. Полагаю, ты женился на мне по обязанности.

Она принялась записывать свою речь. Николас вскочил.

— Черт побери, нет! — завопил он.

Розалинда посмотрела на него в упор. На его бледном лице выделялись черные, как безлунная ночь, глаза. Под ее суровым взглядом он медленно опустил голову.

— Да, именно так и произошло. Розалинда, не выпуская карандаша, поднялась:

— Сколько же всего случилось с того вечера, когда мы впервые встретились. Сколько всего необъяснимого произошло! Бьюсь об заклад, причина в том, что два главных игрока наконец-то вместе. Помнишь, я как-то спросила, был ли твой дед чародеем, и ты ответил, что не знаешь. Но все же добавил, что ему было известно многое из того, о чем простые люди понятия не имеют.

— Помню. В нем было нечто необыкновенное. Магическое. Теперь я могу сказать это, не испытывая презрения к себе.

— Допускаю, что твой дед был волшебником. Волшебство у вас в роду, начиная с капитана Джареда Вейла, и, следовательно, ты тоже обладаешь сверхъестественными силами. Нет, не спорь, это так! Скажи, ты считаешь, что существо, спасшее капитана, — один из моих древнейших предков?

Она ясно видела, что Николас не хочет отвечать, но он все же выдавил:

— Вполне возможно.

— Итак, если капитан Джаред был чародеем, а Реннат спас его, чтобы вырвать обещание платить по долгам, значит, он, скорее всего, знал, что я попала или попаду в беду, и буду нуждаться в спасении. В свое время. Когда что-то со мной случится.

Николас снова кивнул.

— Ты веришь в то, что я колдунья? Веришь, что кто-то пытался убить меня? Убить, потому что знал, кто я такая? Знал, что происхожу из рода чародеев, и боялся, что могу ему навредить? Кого пытался уничтожить неизвестный: колдунью или отпрыска древнего чародея?

— Откуда мне знать? — бросил Николас и, подойдя к жене, положил руки ей на плечи. — Я действительно не знаю, Розалинда, но считаю, что все постепенно прояснится.

— Ничего не прояснится, Николас, если не считать того, что ты женился на мне в полной уверенности, что обязан это сделать. Как некогда Джаред — на наследнице Уайверли.

— Женитьба на тебе — самый значительный поступок в моей жизни.

— Тебе были абсолютно безразличны мои желания.

— Ты хотела меня и даже не скрывала этого. Я ни к чему тебя не принуждал. Не заставлял делать что-то против воли.

— Просто мы вступили в брак по разным причинам. Николас ничего не ответил.

— Впрочем, какая разница? — продолжала она. — Тебе было все равно, кто я, откуда пришла и во что верила.

— Не будь идиоткой. Конечно, мне не все равно!

— Почему при встрече на балу ты был так уверен, что я та самая девочка? Ведь теперь я почти на нее не похожа!

Николас пожал плечами, но не убрал рук. Боится, что она удерет? Возможно.

— Я знал. Точно знал. И больше мне нечего сказать.

— Итак, ты нашел девочку, которую видел во сне. Тебя буквально подвели к ней. Я права?

— Абсолютно.

— Теперь она стала женщиной, отчего возникло немало проблем. И ты решил покончить с ними, женившись на ней… на мне.

— Да, но это далеко не все. С самого начала ты очень много значила для меня.

— Разумеется, много. Если бы я так отчаянно не хотела тебя, пришлось бы до конца жизни страдать от постоянно повторявшегося сна.

— И это правда, — вздохнул он.

— Что, если я действительно колдунья? Помнишь, Реннат сказал, что я все узнаю и обрету себя, что бы это ни значило.

Он еще крепче сжал ее плечи.

— Значит, ты колдунья и моя жена, и с этим придется жить.

— Когда я обрету себя… что ты будешь делать, Николас?

— Хочешь сказать, что принесешь на землю неисчислимые бедствия?

Розалинда не улыбнулась.

— Что ты будешь делать, Николас?

— Не знаю. Как я могу знать до того, как это случится? Если вообще случится. И какой будет результат.

Она смотрела в любимое лицо. Лицо человека, без которого не могла жить. И ощущала мертвящую боль. Как трудно выдавливать слова из перехваченного горла!

— Важнее всего сейчас то, что ты меня не любишь.

— Розалинда…

Она повелительно подняла руку:

— Ты благородный человек, Николас. Дай мне ключ.

— Но нам нужно изучить дневники Джареда. Проверить, нет ли там каких скрытых сведений, которые могли бы помочь…

— Дай мне ключ.

Он отпустил ее и отдал ключ.

Розалинда поспешно отошла от него, обернулась и спокойно сказала:

— Я знаю, что ты хочешь меня. И наслаждаешься в моих объятиях. Однако, судя по тому, что я слышала, мужчина готов ублажить себя с любой женщиной, которая вовремя подвернется под руку. Главное, чтобы она была согласна.

— Нет! То есть, возможно. В этом есть доля правды. Но ты, Розалинда, очень много значишь для меня, ты…

Она снова подняла руку.

— Ты меня не любишь. И это горькая истина. Как может человек любить собственный долг?

Она отперла дверь библиотеки и исчезла. Николас стоял, словно прикованный к месту. За спиной послышался тяжкий вздох.

— Иди к дьяволу, — бросил он и вышел в сад.

Глава 39

Выждав пару часов, он отправился на поиски и, наконец, нашел Розалинду в длинной портретной галерее восточного крыла. Она стояла перед портретом капитана Джареда Вейла, первого графа Маунтджоя, мужчины в полном расцвете сил, настоящего великана в костюме Елизаветинской эпохи. Широкие плечи, подбородок еще более упрямый, чем у Николаса. А глаза…

Розалинда вздрогнула. Глаза… почему они кажутся такими знакомыми? Она где-то видела эти глаза. Но ведь это невозможно! Ярко-синие, полные лукавства, бесконечных грез и страсти к приключениям.

Она мгновенно почувствовала присутствие Николаса. Он двигался с ленивой грацией, но, несмотря на это, в нем явно чувствовалось напряжение.

Николас остановился всего в трех шагах, но на самом деле пропасть между ними казалась бездонной.

— Он был настоящим мужчиной, — заметил он, глядя на портрет.

Розалинда не сразу ответила.

— Ты сказал, что с самого начала узнал меня. Узнал девочку, много лет являвшуюся тебе в снах. Сомневаюсь. Очень сомневаюсь. Лучше скажи правду. Я взрослая женщина, не ребенок, о котором ты грезил.

— Я сказал тебе правду. Просто знал, и все. Понимаю, это звучит странно, но я знал, что ты будешь на балу, и понял, что это именно ты, как только увидел. Неужели это ничего для тебя не значит? Неужели не видишь? Мы предназначены друг для друга. Нам на роду написано быть вместе.

Розалинда грустно покачала головой.

— Послушай меня, Николас. Несмотря на все, что случилось здесь, несмотря на все вопросы и тайны, это все-таки моя жизнь. Моя, а ты женился на мне обманом.

И она права. Какой же он идиот! Николас протянул руку и тут же уронил.

— Пойми же, я сделал то, что должен был сделать. Каков бы ни был долг, я точно знаю: мы вместе должны попытаться понять, что с нами происходит. Хотя бы потому, что я точно знаю: мне было суждено спасти тебя.

— Значит, по-твоему, долг заключается в том, чтобы спасти мою жизнь? Но дядя Райдер уже спас меня когда-то. Теперь твоя очередь?

— Нет, я вовсе не уверен, что долг заключается именно в этом. Но уверен, что это часть долга.

Она долго молча смотрела на него — вернее, сквозь него, — и он не понимал, что она видит. О чем думает.

— В ту первую ночь, я украдкой оглянулась на тебя, когда мы с Грейсоном шли танцевать. Буду, честна, Николас: ты очаровал меня с самой первой ветречи. Ты выглядел таким таинственным, таким опасным. Пробуждал во мне чувства, о существовании которых я не подозревала. Меня тянуло к тебе. Да, в душе и я понимала, что ты предназначен мне. Я так обрадовалась, когда дядя Райдер сказал, что ты приехал с визитом. Боже, как отчаянно я тебя хотела! И теперь ты будешь утверждать, что я тоже узнала тебя как… кого? Своего рыцаря? Мужа?

— Я постоянно задаюсь вопросом, почему ты не можешь прочесть последние страницы «Правил Пейла», — пробормотал Николас, не глядя на жену.

— Понятно. Значит, ты не готов к откровенному разговору. Тетя Софи всегда утверждала, что умный мужчина умеет отвлечь женщину, если та задает неприятные для него вопросы. Возможно, ты соизволишь ответить на этот: если бы Грейсона не подвели к «Правилам Пейла», если бы мы вообще не знали о Саримунде и его проклятых правилах, если нам было не на чем сосредоточиться, если бы мы не оказались втянуты в эту чертову тайну, что бы ты делал? Постоянно торчал бы рядом, на тот случай если со мной случится что-то скверное? Что какой-то монстр попытается расправиться со мной, и ты его убьешь?

— Не знаю. По правде, говоря, не думал об этом. Все происходило так быстро, что я сознавал одно: именно я, Николас Вейл, а не капитан Джаред или другие представители рода Вейлов, оказался в нужном месте в нужное время. Там, где ты ожидала меня.

— Я не ждала никого и ничего, кроме возвращения памяти. И понятия не имела, что мне следовало кого-то ждать. Нет… это неправда… песня всегда была со мной. Я должна, должна была ее понять. Полагаю, что ты со мной согласишься.

— Соглашусь. Даже без «Правил Пейла». Но откуда взялась эта песня?

— Знаешь, она с самого начала отпечаталась в моей голове и моей душе. И даже потеря памяти не помешала мне ее запомнить.

— Точно так же как я знал о тебе. Узнал тебя с первого взгляда. Эти знания отпечатались в моей голове и моей душе.

— Но, Николас, пойми, я больше ничего не знаю. Не знаю истинного смысла песни, да после стольких лет мне вообще все равно. Пока не появился ты, не было ни тайн, ни долга. И что общего может иметь со всем этим какая-то песня?

— Ричард пытался тебя похитить.

— Именно, и это обстоятельство очень меня интересует. Зачем ему меня похищать? Чтобы помешать свадьбе? Чтобы я не родила тебе наследника? Чтобы потом убить тебя и присвоить титул и поместье? Но мы были знакомы очень недолго. Зачем действовать так поспешно из-за того, чему, возможно, вообще не бывать?

— Я совсем не знаю Ричарда и тем более не понимаю. Может, ты права и его мотивы действительно таковы? Звучит достаточно логично, потому что он очень обозлен на меня, да и человек, по-моему, скверный, хотя еще слишком молод, чтобы погрязнуть в грехах.

— Вы действительно похожи как близнецы, хотя на вид ты немного старше. Ему всего двадцать один год. И вправду слишком молод, чтобы замышлять убийство брата или будущей невестки.

— Ты сама видела, какой Ланселот негодяй. Можешь представить, каким он станет в тридцать лет? Если доживет до этого возраста. И что можно сказать про Обри? Мне он показался умным и проницательным не по годам.

— Действительно, твоих родственников трудно назвать любящими и преданными. А вдруг Ричард хотел сам заполучить меня по причинам, нам пока еще неизвестным? Может, он увидел меня и, в отличие от тебя, влюбился с первого взгляда? Может, его сразил удар молнии и он решил, что должен завладеть мной или умереть?

— Что за слезливо-сентиментальная тирада! — воскликнул Николас, шагнув к ней.

Но Розалинда взглянула ему в глаза и перевела взор на протянутую руку.

— Не стоит, — спокойно предупредила на.

Николас глубоко вздохнул, но не отступил, хотя опустил руку. Глаза его гневно блеснули, хотя голос звучал ровно:

— Дело в том, что кому-то ты очень небезразлична. Кто знает, может, люди, пытавшиеся убить ребенка, где-то поблизости? Узнают ли они тебя, как узнал я? А этот Реннат? Кто он для тебя? И что собой представляет? Твой далекий предок? Или милосердное существо, которому поручено присматривать за тобой? Если это так, он не слишком усердно выполнял свои обязанности, когда тебе было восемь лет. Кто твои родители? Живы ли они? И где сейчас находятся?

— Ты сам понимаешь, что ответов у меня нет. Интересно, что заговорила я сразу на двух языках: английском и итальянском. Откуда я родом?

— Я уже говорил, что наведу справки, и сделаю это.

— О чем ты собираешься узнавать?

— Все очень просто: необходимо узнать, не потеряла ли некая богатая семья ребенка, девочку, которая таинственно исчезла десять лет назад. Ты говоришь по-английски как хорошо воспитанная леди, и уверен, итальянский тоже освоила в совершенстве. Каким образом получилось так, что ты прекрасно знаешь сразу два языка? Райдер говорил, что твоя одежда была хоть и рваная, но хорошего покроя. Кроме того, сохранился золотой медальон. Кто-то может его узнать. И еще одно: после того как ты оставила меня наедине с призраком капитана, я дочитал его дневники. И сказал, что его помощь не стоит и плевка, что он не привел ни единого полезного факта. Представляешь, он даже не наклонил кресло.

— Может, стыдится?

— А, по-моему, сам ничего не знает, тем более что не он нашел малышку, которой обязан долгом.

— А меня не оставляет одна мысль: почему кому-то понадобилось убивать ребенка?

— Не забывай: кто бы это ни был, он потерпел неудачу. И над этим стоит подумать, не так ли?

Розалинда неожиданно поняла, что он прав.

— Да, хотя расправиться с маленькой девочкой не так уж и сложно, тем более что защищаться она не станет.

— Но почему он оказался в Истборне? Если ты итальянка, каким образом попала в Англию? Вместе с родителями? Или тебя похитили? Нет, этого быть не может. Твои родители подняли бы такой переполох, что Райдер Шербрук наверняка услышал бы о пропаже ребенка. Нет, тебя, скорее всего увезли из Италии. Но кто? И зачем ему или ей убивать тебя здесь, в Истборне?

— Кстати, ты и тут прав. Зачем трудиться и везти меня сюда? Почему бы просто не бросить за борт в том же Ла-Манше?

Николас ударил кулаком в стену с такой силой, что портрет капитана Джареда в тяжелой позолоченной раме покосился. Лицо Николаса помрачнело, глаза на миг помутнели, лицо исказилось злобой, губы искривила жестокая усмешка.

— Ад и проклятие! Не сердись на меня, Розалинда. Я сделал то, что повелел мне долг.

— Знаю, — вздохнула она.

Облегчение было так велико, что даже ярость немного улеглась.

— Правда?

— Конечно. Скажи, Николас, когда все это разрешится, ты вернешься в Макао? Может, там действуют другие законы, позволяющие иметь одну жену в Англии, а другую — в португальской колонии?

Николас замер. Лицо казалось высеченным изо льда.

— Ты моя чертова жена. И останешься моей чертовой женой до того дня, когда мы оба умрем.

— Нет, — процедила она. — Я твой долг.

С этими словами она повернулась и ушла. В спину ей неслись злобные, яростные проклятия, смысла которых она по большей части не понимала, однако сообразила, что он имел в виду некую женщину, чьи уши очень хотел бы надрать.

* * *

До супружеской спальни Николас добрался лишь поздно ночью, но Розалинду там не нашел. Он не ожидал, что жена добровольно отдастся ему, но считал, что она будет лежать в постели, и скорее всего притворяться спящей.

За ужином Розалинда спокойно разговаривала с ним о планах, касающихся усовершенствования дома и сада, которые успела составить вместе с Питером и миссис Макгивер. Потом она играла на фортепьяно, а Николас слушал, закрыв глаза и откинув голову на спинку кресла. Когда же она запела, он даже вздохнул от наслаждения. Концерт закончился сонатой Бетховена, и Розалинда удивленно обернулась, когда в коридоре раздались громкие аплодисменты. В дверь просунулась голова Питера Причарда, с улыбкой показавшего на столпившихся слуг.

Тогда Розалинда стала аккомпанировать миссис Макгивер и уговорила петь остальных слуг. Получился очень удачный импровизированный музыкальный вечер. Николасу показалось даже, что Розалинда смягчилась.

Где же ее черти носят?!

Да, она совершенно спокойно разговаривала с ним. Смотрела на него. А ему в голову приходили все новые вопросы. Хоть бы они поскорее выбрались из проклятого лабиринта! Но если сам Николас тоже связан с магией, если унаследовал магические способности от капитана Джареда, почему же с двенадцати лет, умирая от голода в Португалии, был вынужден питаться корешками растений и объедками?

Расхаживая по просторной комнате, он вспоминал шторм в Тихом океане, вблизи Японского моря, когда одного из матросов едва не смыло за борт, а Николас по чистой удаче или… благодаря чему-то еще захлестнул веревочную петлю на запястье бедняги и вытащил его на палубу. Первое, что сделал тот, придя в себя, — стал истово креститься. Его примеру последовали остальные. И с тех пор к Николасу стали относиться иначе, словно он сумел им внушить некий глубинный страх. Огонек свечи затрепетал.

— Проваливай, — приказал он.

Огонек вновь выровнялся. Старый морской волк готов составить ему компанию. В отличие от жены.

Он подошел к двери смежной комнаты и повернул ручку. Заперто. Она закрылась от него!

Он постучал в дверь.

— Розалинда, впусти меня! Я желаю поговорить с тобой!

Тишина.

— Черт подери, я твой муж! Ты обязана повиноваться мне! Немедленно открой проклятую дверь!

— Я прекрасно знаю, кто вы, милорд. Но мне больше нечего вам сказать. Уходите. Спокойной ночи.

Его так и подмывало вышибить дверь ногой, но вместо этого он вышел в коридор, где находилась вторая дверь ее спальни. Тоже заперто.

Он долго стоял в коридоре, прежде чем сумел взять себя в руки. Пусть злится. Пусть замерзнет одна в пустой холодной постели, где некому ее согреть. Пусть трясется от страха перед неведомым. Будь она проклята!

Засыпая, он неожиданно возмечтал рассердить ее до такой степени, чтобы она захотела убить его. Все, что угодно, кроме вежливого безразличия.

Кажется, он слышан, как старческий голос напевает задорную мелодию, но решительно проигнорировал все попытки призрака завязать с ним беседу.

Глава 40

Ровно в три ночи Николас подскочил, проснувшись от оглушительного рева. Оконные стекла дребезжали, стены содрогались. Гром. Это всего лишь гром! Однако странно: когда он ложился спать, ничто не предвещало грозы.

Неожиданно ослепительный зигзаг молнии прорезал небо и осветил комнату. И что было совершенно удивительно, свет не померк, словно в спальню заглянуло слепящее солнце.

Глядя в окно, он спрыгнул с постели и стал ждать. Но больше никаких молний. Никакого грома. Все было тихо. Только белый свет заливал комнату. Нет, на солнечный он не похож. Но что же это?

Пейл! Это послание от Ренната.

Николас продолжал стоять у кровати, тяжело дыша, гадая, что происходит. Стараясь не давать воли воображению, не позволить сердцу выскочить из груди. Или это…

— Вы здесь, капитан Джаред? Если это один из ваших дурацких спектаклей, немедленно прекратите!

Ни звука. Только слепящий белый свет. Мертвенно-белый, совсем как лицо того бандита, которого он в прошлом году убил в Макао.

И тут раздался вопль Розалинды.

Николас метнулся к двери, ударил в нее ногой, но крепкие доски не поддались. Николас выругался, потер ушибленные пальцы. Слава Богу, хоть не сломал!

— Розалинда! — крикнул он, пустив в ход кулаки. — Открой проклятую дверь!

Дверь неожиданно распахнулась, и он невольно зажмурился. Здесь свет был невыносимо ярким. Он видел все, до малейшей детали. Даже легкий слой пыли на туалетном столике сверкал так, словно столешница была покрыта пленкой льда.

Розалинда в длинной белой рубашке стояла посреди комнаты. Волосы, ставшие такими же белыми, разметались по плечам и груди. Лицо казалось смертельно-бледным. Очевидно, он выглядел точно также и, значит, внушал необоримый страх.

— Розалинда! С тобой ничего не случилось?

Она не пошевелилась. Не ответила и, похоже, даже не заметила его появления.

Он остановился как вкопанный, увидев, что она держит нож, с которого капает кровь. Только капли крови тоже были белыми. Она не ранена, это…

Он вгляделся в ее лицо и волосы, седые, как у старухи. Почему свет не меркнет? Это неестественно! И жена, державшая вымазанный в белой крови нож, тоже выглядит неестественно.

Он смотрел на нож. Слышал мерный стук капель. Откуда эта кровь?

Одна капля разбилась о ногу Розалинды. Белое на белом. Непристойно. Мерзко.

Он не коснулся ее. Просто протянул руку.

— Все хорошо, милая. Я здесь. Все будет хорошо. Дай мне нож.

Она долго смотрела на него, прежде чем протянула руку. Николас осторожно разжал ее пальцы, взял нож и вскоре понял, что видел его за стеклом, в маленькой витрине на одной из книжных полок. Кому он принадлежал: деду или самому капитану Джареду?

Николас не знал. Нож, вернее, кинжал, напоминал те, что делают в Мавритании: изогнутое, как у ятагана, лезвие, рукоятка из слоновой кости, усаженная драгоценными камнями, названий которых он не помнил и не мог определить, потому что камни совершенно потеряли цвет.

— Это ты, капитан Джаред, — громко крикнул он, — или ты, Реннат? Мне плевать, кто все это творит. Немедленно прекратите! Я устал от ваших трюков. Проваливайте!

К его облегчению и, следует добавить, удивлению, комната медленно погрузилась во мрак. Повернувшись к окну, он увидел, как по стеклам текут дождевые капли. Гром больше не гремел, если это действительно был гром. Что же до странной молнии… он так и не понял, что это такое.

Николас осторожно положил кинжал на тумбочку у постели. Кровь таинственным образом исчезла.

Он сжал плечи Розалинды и легонько встряхнул:

— Розалинда, приди в себя. Все, закончилось.

Она медленно подняла голову.

Глаза широко раскрыты, и в них снова плещется синева. Волосы отливают медью. Лицо уже не мертвенно-белое, но все же слишком бледное.

— Милая, — прошептал он, касаясь губами виска, — ничего не бойся. Я с тобой. И смогу защитить тебя… хотя не от всего. Я чуть не сломал ногу, пытаясь выбить дверь.

Он прижал ее к себе и едва не силой положил ее голову себе на плечо.

Она задышала ровнее.

— Мне жаль, что у тебя нога болит.

Он нежно поцеловал ее волосы, погладил по спине.

— Можешь объяснить, что случилось?

Она еще теснее прильнула к нему. Он продолжал держать ее, ощущая, как острые ногти впиваются ему в спину.

— Я видела сон, — едва слышно заговорила она. — Ко мне явился незнакомый человек. Очень красивый. Как золотой ангел, с прекрасными светло-голубыми глазами, но я знала, что за этим светом кроется тьма. Звучит странно, но я говорю правду. Слишком много тьмы. Слишком большое напряжение. И пусть он смотрел на меня, все же, кажется, не видел. Не подозревал о моем существовании, хотя я стояла перед ним. По другую сторону высокого костра. Он что-то варил в большом горшке, и я подумала, что ему следует быть осторожным, чтобы не обжечься. Языки огня вздымались к небу, а потом опадали, образуя причудливые фигуры. Я впервые увидела такой гигантский костер и посоветовала незнакомцу быть поосторожнее. Но он, похоже, меня не слышал. Между нами словно была стена, прозрачная только с моей стороны.

Он продолжал размешивать варево металлической ложкой с длинной ручкой. На поверхности горшка бурлили пузыри, пламя ревело, а незнакомец что-то пел, и я никак не понимала, почему он меня не слышит.

Она замолчала, упираясь кулачками в плечи Николаса. Он продолжал гладить ее по спине.

— Я подумала, что прозрачная стена действительно существует, и вытянула руку, чтобы дотронуться до нее. Но мои пальцы встретили пустоту. Я отступила в сторону и снова вытянула руку. Розалинда вздрогнула.

— Я коснулась его плеча. Он подскочил от изумления, и я тоже. Он перестал помешивать в горшке, перестал петь, взглянул на меня. И я поняла, что теперь он меня видит. Николас, он улыбнулся мне.

— Что?!

— Он улыбнулся и сказал глубоким голосом: «Ты моя. Странно, как свет всегда приносит с собой ясность!»

Потом он оглянулся, словно что-то услышал и встревожился. Снова повернулся ко мне и прижал пальцы к губам. В его взгляде промелькнул страх, но так же быстро исчез. Взгляд его был таким пристальным, таким властным, что казалось, он смотрит мне прямо в душу. «Будь осторожной, гляди в книгу, и скоро, очень скоро окажешься здесь», — прошептал он.

— И что было потом?

— Меня словно бросили в бездонный колодец белизны, как в снежную метель, только не было ни ветра, ни движения — ничего, кроме слепящего белого света. И вдруг ты обнял меня, заговорил, и я медленно пришла в себя. Может, его напугал белый свет? Или это ты заставил этот свет исчезнуть? Николас, что было в горшке? И почему он сказал, что я должна быть осторожна?

— Иногда следует прислушиваться к советам, данным во сне. Этот человек считает, что ты в опасности. И предупреждает тебя.

— Но кто он?

— Не беспокойся, мы выясним.

— Книга. Что я должна искать в книге? И какой? Той, что принадлежит Грейсону, или короткой, которая осталась в библиотеке твоего деда? Впрочем, можно снова прочитать обе книги. Изучить их более внимательно.

— Да, следует также обратить внимание на переплеты. Вдруг в них что-то спрятано? Еще одна полезная мысль. Мы движемся к цели, Розалинда.

— Но где я должна оказаться? В Пейле?

Последнее совсем не понравилось Николасу, но он все же кивнул:

— Да, вполне вероятно. Что же до света, который несет с собой ясность… над этим следует подумать. А вот это что значит?

Он показал на кинжал.

— Когда я вошел, ты держала его в руке. С кончика капала кровь, такая же белая, как все остальное. Откуда эта кровь?

— Нет-нет, — в ужасе пролепетала Розалинда. — Я впервые его вижу. Этого кинжала в моем сне не было! Говоришь, с него капала кровь? Но, Николас, ты не прав. На нем нет никакой крови, ни красной, ни белой.

Николас взял кинжал, осмотрел, и сердце замерло. Она права. Никакой крови. Ни следа. Лезвие отливало серебром.

Он отпустил Розалинду и, упав на колени, стал осматривать ковер. Никаких следов крови.

Николас медленно встал. До чего же противно, когда в твоем доме творится нечто непонятное! Он чувствовал себя бессильным, немощным. Что, если бы Розалинда была с ним? Услышала бы она раскат грома? Увидела бы молнию, тот устрашающий белый свет, заполнивший комнату? А он? Заметил бы, как в ее руках появился кинжал?

— Погоди! — воскликнул он. — Я видел кровь на твоей ноге.

Розалинда подняла ногу. Абсолютно чистая.

— Что же, — выговорил он, стараясь казаться спокойным. — Ты назвала это сном. Я бы посчитал это видением.

Розалинда хрипло рассмеялась и уже чуть более окрепшим голосом повторила:

— Не знаю, откуда взялся кинжал. До этой минуты никогда его не видела.

— Он хранился в библиотеке. Под стеклом.

— Николас!

Он положил кинжал обратно на тумбочку и снова прижал ее к себе.

— Мужчина, который помешивал ложкой в горшке, — пробормотала она. — Я говорила, что никогда раньше его не видела.

Он поцеловал ее в висок и стал ждать, ощущая, как сильно бьется сердце.

— Он улыбнулся мне. И сказал, что я принадлежу ему.

Николас по-прежнему молчал. Она чуть отстранилась и взглянула в его лицо.

— Мне все ясно. Я поняла, что это был Саримунд. В ее голосе было больше недоумения, чем страха.

— С тех пор как я встретил тебя, — ответил он с деланной беспечностью, — в моей жизни нет места скуке. Итак, Саримунд — причина всего этого хаоса. Почему я не удивлен?

— Сначала я видела во сне Ренната, главного чародея Востока, потом Саримунда. Что, черт возьми, все это значит?

— Ничего, дорогая, мы все выясним, — улыбнулся он.

— И вся эта белизна… кинжал с белой кровью, Саримунд, говоривший со мной во сне… Ты прав, Николас: это был не сон, а видение.

— Верно, — кивнул он.

Видение — это неплохо, но ответов он так и не получил, и это буквально его убивало.

— И кинжал. Знак того, что произойдет убийство? Поэтому Саримунд советовал мне быть осторожной?

— Клянусь, милая, я сумею тебя защитить. Что же до всего остального…

Он наклонился и поцеловал ее в губы. Ощутил, как она дернулась, но ее сопротивление тут же ослабло.

Прижавшись к нему, Розалинда прошептала прямо в его губы:

— Саримунд был видением, а ты — нет, ты мой муж, Николас. Совсем голый и теплый.

Он и забыл, что на нем нет и нитки. И стал ласкать свою непокорную жену. Она прильнула к нему еще теснее. Если это только было возможно. Ее ладони скользили по его спине, ногам, прокрались к животу. А когда коснулись его плоти, он вздрогнул.

— Я сделала тебе больно?

— О нет, дорогая, — рассмеялся он. — Сейчас я ни о чем не способен думать, но в остальном вполне жив. Только не убирай руки, Розалинда, только не убирай руки. Нас только двое, ты и я, и я безумно тебя хочу.

Немного позже Николас лег на спину, прижимая к себе спящую Розалинду, глядя в темный потолок и прислушиваясь к шуму дождя.

И неожиданно осознал, что в комнате стоит неприятный запах. Нет, не плесени, не гнили… а чего-то вроде меди… кровь! Здесь пахнет кровью!

Николас осторожно отодвинулся, поднял жену на руки и унес в большую спальню, ногой захлопнув за собой дверь.

Когда он положил жену на холодные простыни, та открыла глаза.

— Ш-ш-ш, — прошептал он между поцелуями. — Все в порядке. Иди ко мне. Я тебя согрею.

Она положила голову ему на плечо и пробормотала:

— Саримунд обещал, что скоро я буду с ним. Скоро я приду к нему.

Николас снова стал ее целовать.

— Розалинда, ты заметила сходство между ним и тобой? От неожиданности она даже приподнялась:

— Похожа ли я на него? О нет, Николас. Он красив как ангел, золотистый ангел со светло-голубыми глазами.

— Что, по-твоему, он имел в виду, когда сказал, что ты принадлежишь ему?

— Может, я его потомок? Саримунд жил в шестнадцатом веке, в одно время с капитаном Джаредом. А капитан здесь, по крайней мере, мы слышим его голос.

Потомок Саримунда… вероятно, это многое объясняет, но что именно — сказать трудно.

Николас припал к губам Розалинды, но она отстранилась.

— Я позволила тебе любить меня. Не следовало этого делать.

Он едва не засмеялся:

— Теперь ты чувствуешь себя лучше?

— Сам знаешь, что да, но не в этом дело.

— Именно в этом, а все остальное пусть идет к дьяволу. Он уже почти засыпал, когда услышал произнесенные едва различимым шепотом слова:

— Пейл — именно туда нас ведет все это. Николас ничего не ответил и заснул под шум дождя, грезя о красном лазисе.

Разбудил его яркий солнечный свет, лившийся в окна, но он еще не успел опомниться, как пронзительный вопль миссис Макгивер буквально поднял его с постели. В спешке он чуть не сбросил Розалинду на пол.

Глава 41

— Николас, ты голый! — в панике крикнула Розалинда.

Он остановился, развернулся и на лету поймал брошенный ею халат. Сама Розалинда завернулась в снятую с постели простыню.

Оба помчались по длинному коридору.

Сбежав по лестнице, они в ужасе остановились. Миссис Макгивер стояла над бесчувственным телом Питера Причарда.

Николас мгновенно подскочил к Питеру и, прижав пальцы к его шее, облегченно вздохнул: пульс был слабым, но ровным. На Питере были брюки и рубашка. Рядом стояли сапоги. Похоже, он вошел в дом и, не желая никого будить, снял обувь.

— Слава Богу, он не умер! — воскликнул Николас. Но молодой человек был без сознания. Николас проверил, нет ли переломов, после чего, взвалив управляющего на плечо, отнес в гостиную и положил на диван.

— Миссис Макгивер, что стряслось?

— О Господи, милорд, я как раз шла к кухарке поговорить насчет овсяной каши: вчера в ней были комки, а это никуда не годится, — и увидела мистера Причарда, лежавшего у лестницы. Я немедленно подбежала к нему, милорд, в полной уверенности, что он мертв. Бедняга не очнулся даже после того, как я ущипнула его.

— И что же было дальше?

Экономка на мгновение зажмурилась, прежде чем выпалить:

— Я думала, что это мерзкий призрак его убил! Очень уж испугалась, милорд.

— В этих местах есть врач?

— Эндрю Ноттс, милорд, тощий как жердь, но не слишком старается прикончить своих пациентов. А вот и мистер Блок!

Блок на ходу натягивал черный фрак. Очевидно, он так спешил, что не успел заправить в брюки белую полотняную сорочку.

— Блок, немедленно за врачом, — велел Николас. — Поспешите.

Минут через пять Питер пошевелился. И Николас, и Розалинда не отходили от него. Правда, оба оставались, босы: никто не догадался пойти обуться. Розалинда приложила ко лбу Питера смоченный в розовой воде платок.

— Питер?

Его глаза медленно открылись.

— Милорд?

— Да. Как ты себя чувствуешь?

— Сначала вас было трое. А теперь — только двое. Так что мне, должно быть, лучше.

— Скорее всего, Питер. Что случилось? Миссис Макгивер нашла вас на полу, без чувств.

— Милорд! — воскликнула запыхавшаяся Мэриголд, вбегая в гостиную. — К вам гости. Вломились в дом и требуют вас. Ничего слышать не хотят.

— Лежите смирно, Питер, — посоветовал Николас. — Розалинда принесет вам крепкого чая. Я сейчас вернусь.

Он вышел в холл, где обнаружил мачеху, закутанную в сиреневое с головы до ног, вплоть до соломенной шляпки с густо-фиолетовыми перьями, подрагивавшими при каждом движении. Сейчас она удивительно походила на драчливого петушка, готового броситься на соперника. За ее спиной возвышались все три сына: Ричард, Ланселот и Обри.

Николас скрестил руки на груди и нахмурился.

— Признаюсь, что меня очень давно не было в Англии, и я успел основательно забыть правила этикета, но объясните, не слишком ли раннее время для утреннего визита?

— Ты не одет, — прошипела Миранда. — У тебя на ноге синяк. На голой ноге.

Николас равнодушно пожал плечами:

— Еще раз прошу объяснить, почему вы оказались в моем доме.

Вперед выступил Ричард:

— Мы намеревались приехать вчера вечером, но карета сломалась, и пришлось провести ночь в Мекли-Хинтоне.

Мать поспешила загородить его собой, словно пытаясь защитить от Николаса.

— Мы были вынуждены остановиться в жалкой маленькой гостинице… как там… «Бойцовый петух», выстроенной посреди деревушки, не достойной даже упоминания.

— И вы поднялись до рассвета, чтобы нанести мне визит. Могу я справиться о причине?

Ричард Вейл, весь в черном, небритый и осунувшийся, осторожно отстранил мать и коротко пояснил:

— Мы здесь, чтобы предупредить тебя.

Миранда высунула голову из-за плеча сына:

— Говорила я ему: к чему трудиться? Ты ненавидишь всех нас! Какое нам дело, протянешь ты ноги или нет?

— Матушка! — упрекнул Ричард.

— Предупредить меня? — надменно бросил Николас, отлично зная, что Ричарда взбесит подобный тон. Но тот, к удивлению, не разозлился. Мало того, выглядел бледным и испуганным. — Я уверен, что вы и слезы не прольете, когда меня будут опускать в могилу, — процедил Николас. — Так к чему врываться в мой дом на рассвете?

— Да, — согласился красный от гнева Ланселот, — я не хотел приезжать и тем более что-то объяснять тебе. Но Ричард, пропади он пропадом, настоял! Не знаю, как насчет Обри!

— Заткнись, Ланс, — отрезал Ричард, не глядя на него. Брат поперхнулся проклятием.

Вперед выскочил взъерошенный Обри:

— Я хотел приехать, Николас! Я даже не знал тебя, при чем тут ненависть! Ты и твоя жена были добры ко мне, и я не вижу причин с вами ссориться. Послушай, Николас, так или иначе, мы уже здесь. Матушка устала, хотя обычно энергии в ней хватает на трех друидских жрецов. Ты не пригласишь нас в комнату? Ричард не лжет, мы действительно хотим тебя предупредить.

— Милорд! — воскликнул Блок, пытавшийся протиснуться мимо собравшихся. За ним следовал очень высокий и очень тощий седовласый мужчина.

— Вы доктор, сэр?

Мужчина коротко поклонился:

— Я доктор Ноттс. Где мой пациент? Надеюсь, случай достаточно серьезный, чтобы вызывать меня в столь ранний час. Вижу, здесь собралось немало народу. Мадам, должен сказать, что цвет лица у вас нехороший. Разлитие желчи? Наверное, не стоит носить так много сиреневого. Милорд, вы проводите меня к пациенту?

Николас, не отвечая, обратился к мачехе:

— Мадам, вы и ваши отпрыски последуете за дворецким в библиотеку, куда он подаст вам чай. Я скоро приду.

— Но…

Николас даже не оглянулся, хотя услышал недовольное ворчание за спиной.

Доктор Ноттс осторожно отодвинул Розалинду.

— Пойдем со мной, — позвал Николас жену. — Нужно одеться. У нас нежданные гости.

Вскоре оба вернулись в гостиную, где застали доктора Ноттса, стоявшего над пациентом. Заслышав шаги, он обернулся.

— Милорд, в этом случае пиявки не потребуются, — разочарованно сообщил он.

— В таком случае чем вызван обморок мистера Причарда?

— Конечно, он отмечен проклятием юности, а именно идиотизмом, но уверяет, что не был пьян. Понятия не имею, что послужило причиной. Ни конвульсий, ни внезапного приступа боли в голове или конечностях, поэтому должен заключить, что это был внезапный упадок сил. Он слишком молод и неопытен. И поэтому…

— Он старше меня, доктор Ноттс, — перебил Николас.

— Должно быть, кишечный спазм. Такое бывает, особенно когда молодой человек проявил избыток мужской доблести…

Питер поспешно сел.

— Кишечный спазм? — встревожено переспросил он.

— Да, парень, но все пройдет само собой. А теперь мне нужно идти.

Поклонившись Николасу и Розалинде, доктор Ноттс поспешно отбыл.

— Не волнуйтесь, Питер, — утешил Николас. — Полагаю, добрый доктор понятия не имеет, отчего вы потеряли сознание. С нами иногда случаются самые неожиданные вещи и в самые неожиданные моменты. Но все проходит. Как вы себя чувствуете?

— Прекрасно, милорд. Я действительно не знаю, как это вышло. Я вошел в комнату, увидел яркую белую вспышку, и следующее, что помню, — как вы склонились надо мной и что-то говорите.

Значит, Питер тоже видел этот свет. Но почему?

— Питер, постарайтесь сегодня не утомляться, — посоветовал Николас. — Не стоит рисковать. А теперь мы с ее сиятельством должны идти к гостям. Сюда приехали моя мачеха со своими тремя сыновьями. Розалинда, пойдем со мной.

— Ричард захотел приехать сюда, чтобы предупредить тебя? Это нелепость, Николас! Я никому из них не доверяю, кроме разве Обри. Он мне кажется достаточно безобидным.

— Ричард кажется испуганным. Нет, он действительно испуган. Он недостаточно хороший актер, чтобы обмануть меня, и это заставляет задуматься.

В библиотеке братья мирно пили чай с крыжовенными булочками кухарки. Вдовствующая графиня стояла у камина.

— Никогда не любила эту комнату, — заметила она при виде хозяев. — Темная, холодная, неуютная. Я так и сказала старому безумцу!

— Согласен, — коротко ответил Николас — А теперь, Ричард, объясни, почему вы без приглашения вломились в Уайверли-Чейз.

Но Ричард, не слушая, уставился на Розалинду.

— Ты здесь, — пробормотал он.

— Видишь ли, теперь это мой дом.

— Ричарду приснился дурной сон, Николас, — вмешалась Миранда. — Он видел…

— Почему бы, не позволить Ричарду самому все рассказать, мадам? — учтиво заметил Николас, не сводя глаз с лица брата.

— Трясешься как девчонка, и все из-за дурацкого сна, — нагло ухмыльнулся Ланселот.

— Если тебе нечего сказать, Ланс, тогда заткнись, — велел Николас. — Итак, Ричард, в чем дело?

Ричард поднялся и ткнул пальцем в Розалинду:

— Она убила тебя, Николас. Я своими глазами видел, как она тебя убила.

Розалинда, не возражая, улыбнулась деверю и задумчиво протянула:

— Какая чудесная мысль! Убить мужа почти сразу после свадьбы! Хм… ты хорошо разглядел брата, Ричард?

— Разумеется! И что из того? Я почти такого же роста, как он, и, возможно, куда опаснее.

Этими словами он заслужил иронический взгляд Николаса и очередную широкую улыбку Розалинды.

— Пожалуйста, расскажи, как мне удалось убить мужа.

— Ты находишь это забавным? Ты ударила его ножом! На моих глазах!

— И ты видел этот нож, Ричард? — медленно спросил Николас.

— Какая тебе разница, как выглядел, чертов нож? Это наименьшая из твоих бед. А вот твоя жена… безродная безымянная тварь… убила тебя.

— А что было потом? — поинтересовался Николас. Ричард налился краской. Глаза его потемнели.

— Воображаешь, что это шутка? Издеваешься надо мной?

— Расскажи, что она сделала, Ричард, — потребовал Обри. — Расскажи все.

Глава 42

Ричард окинул Розалинду таким злобным взглядом, что ей захотелось перекреститься.

— Она вырезала твое сердце и подняла над головой, словно подношение некоему языческому богу. Твоя кровь лилась у нее по рукам, капала с пальцев. Кровь была повсюду, даже у нее на лице.

— И что она сделала с моим сердцем?

Ланселот, вскинув кулак, шагнул к Николасу:

— Ублюдок! Не веришь моему брату? Он не лжет, черт бы тебя побрал! Слушай его, если хочешь жить!

— Я слушаю, Ланселот, но пока что это звучит сказкой из тех, что так любит писать Грейсон Шербрук. Ричард, ты ведь сознаешь, что это сон?

— Я и сам не уверен. Потому что, похоже, бодрствовал. Скорее, видение. Видение из будущего. Я был один, в своей спальне, и потерял представление о времени. Видение было таким отчетливым и ясным, что я даже ощутил запах крови, когда она вырезала у тебя сердце из груди.

Николас переводил взгляд с одного лица на другое, отмечая нескрываемую ненависть Ланселота, нечто вроде чисто академического интереса Обри, откровенное презрение Миранды и ледяной страх Ричарда.

— Ты пришел предупредить меня, — сказал Николас брату, — потому что…

Миранда выступила вперед. Каждое ее слово буквально источало яд.

— Она вскинула руку, в которой было зажато твое сердце, болван ты этакий, и запела на каком-то чужеземном языке. Твоя жена убила тебя! А ты еще имеешь наглость сомневаться в мотивах, побудивших брата помочь тебе?!

— Ричард, а во что я была одета? — неожиданно спросила Розалинда.

— Длинная белая туника, подпоясанная чем-то вроде тонкой веревки, концы которой свисали почти до колен. Волосы распущены.

— Уверен, что это была я?

— Да, эти буйные рыжие волосы и синие глаза. Но ты как будто оказалась в ином времени и в ином месте. Не могу объяснить, но это была ты, — нахмурился Ричард.

— Значит, теперь она вроде девственной весталки или верховной жрицы? — усмехнулся Николас.

— Не знаю, — выговорил, наконец, Ричард. — Правда, не знаю. Там не было никаких жрецов, вообще никого. Только вы двое. Ты лежал на спине, а она наклонилась над тобой.

— Тебе известно, почему я вырезала сердце у мужа?

На этот раз вид у Ричарда сделался нерешительным.

— Нет. Я только видел, как ты это сделала. Николас, ты спрашивал, что было потом. Она отшвырнула твое сердце как грязную тряпку, а потом встала, торжествующе глядя на твой труп и потирая окровавленные руки.

— Как леди Макбет? — уточнила Розалинда.

— Нет! — завопил Ричард. — На руках леди Макбет не было крови! Ее терзали угрызения совести, и она медленно сходила с ума. Ей казалось, что ее руки в крови. А вот твои были залиты кровью Николаса!

— Мы действительно поспорили прошлой ночью, и, признаюсь, мне очень хотелось стукнуть его книгой по голове. Но я даже на это не решилась! Для того чтобы вырвать у кого-то сердце, нужно, по крайней мере, быть фанатичкой. Ты сам сказал: иное время, иное место.

Она вдруг вспомнила об окровавленном кинжале в своем видении. О белых каплях, падавших на пол. Откуда взялась эта кровь?

— Но даже в ином времени и ином месте ты все-таки это сделала! Я сам видел! — настаивал Ричард.

— Милорд!

Николас повернулся. В дверях стоял Блок, как всегда, прилизанный и приглаженный, если не считать обезумевшего взгляда.

— Что стряслось на этот раз?

— Призрак старого графа продолжает распевать непристойные песенки. Миссис Макгивер требует, чтобы вы приказали ему прекратить.

— Не хочешь поговорить с призраком старого графа, Ричард? — оживился Николас.

— Призрак? — ахнул тот. — Хочешь сказать, что призрак старого графа действительно существует? Но это вздор! Призраков не бывает. Мой дед жарится в аду, где ему самое место.

Розалинда, видя, что Николас готов наброситься на брата, поспешила вмешаться:

— Ричард, почему ты считаешь поющего призрака более, невероятным, чем меня в одежде древней жрицы и с окровавленным сердцем Николаса в руках?

— Пойдем в гостиную, — предложил Николас. — Блок, передайте миссис Макгивер, что мы позаботимся о призраке.

Дверь гостиной была открыта. У самого порога стояли миссис Макгивер и Мэриголд. Обе внимательно прислушивались, не выказывая особой тревоги.

Николас пропустил всех в комнату и приложил палец к губам, призывая к тишине, после чего обратился к мягкому креслу:

— Я здесь. Розалинда тоже здесь, как и остальные родственники. Что вы хотели спеть нам сегодня утром, сэр?

Прошла минута. Две.

— Так я и думал, — бросил Ричард — Слуги вечно придумывают всякие глупости, сочиняют, лгут…

Хриплый старческий голос перебил его:

Устал я от забот, От бед и от невзгод. Не зря мутит он воду, Не зря раздор несет. Он сеет боль и горе, Он сеет смерть повсюду, Ты в Пейл ступай, убей его рукой могучей, Или над будущим твоим сгустятся тучи.

— Не бойтесь, это всего лишь старый граф, — добродушно объяснила миссис Макгивер побледневшим от страха гостям. — Он любит петь, знаете ли, но обычно в его песнях редко бывает смысл. Хорошо еще, что в этой не было ничего неприличного. Мне она показалась предупреждением. Кто этот он? Мне это совсем не нравится, милорд.

Розалинда мысленно с ней согласилась. Действительно, кто это? И каким образом они доберутся до Пейла и убьют врага, чтобы изменить будущее?

Мертвенную тишину нарушил Николас:

— Спасибо, сэр, за вашу прекрасную песню, содержание которой всех нас вдохновило.

— Там никого нет, — сдавленным шепотом выговорила Миранда. — Только мы. Этот… этот призрак все время так поет?

— Это просто трюк. Фокус, — провозгласил Ричард, — который проделывает один из слуг, прячущийся за драпировками. Кто-то из вас, вне всякого сомнения, сочинил для него эти дурацкие вирши.

Остальные молчали.

— Где ты?! — завопил он, направляясь к окну. — Выходи из своего укрытия, иначе я сдеру с тебя шкуру.

С этими словами он выхватил из кармана нож и замахнулся.

Шторы не шевельнулись. Ричард рывком откинул тяжелую материю. Никого. Он заглянул за каждый предмет мебели. Никого.

— Где ты, подонок?

Откуда-то от камина донесся жалобный стон. Кресло с грохотом повалилось набок.

Миранда Вейл истерически вскрикнула.

Розалинда, Николас и четверо родственников сидели за завтраком. Атмосфера была, мягко говоря, напряженной.

— Позвольте заверить вас, — с улыбкой заметила Розалинда, — что призрак абсолютно безвреден.

Ей, естественно, не поверили.

— Довольно волнений! — воскликнула она. — Нам предстоит чудесный завтрак.

— Я не могу, есть, — заявила Миранда.

— Зато я могу, — отрезал Ланселот. — Я голоден.

— Ты такой красавчик, когда сидишь здесь, намазывая маслом булочку, — ухмыльнулся Ричард. — Правда, тебе нужно последить за собой. Обжорство до добра не доведет. Скоро не влезешь ни в одни брюки!

— Я не красавчик, черт тебя подери! — взорвался Ланселот.

— Блок! Несите второе блюдо! — велела Розалинда.

— Великолепная комната! — похвалил Обри. — Вы уверены, что призрак не опасен?

— Пожалуй, — ответил Николас. — Он ни разу нам не угрожал. Только поет и иногда переворачивает кресло. Впрочем, и к этому привыкаешь.

Он пожал плечами.

— Ты не веришь мне, — вздохнул Ричард, барабаня пальцами по столу.

— Ричард, расскажи о ноже, который держала Розалинда, — снова попросил Николас.

— Чертов нож?!

Ричард грохнул кулаком по столу.

— Тебя волнует чертов нож, когда следовало бы думать о том, как избавиться от проклятой суки, пока она не убила тебя?!

— Кухарка приготовила тосты и яичницу, не говоря уже о копченой рыбе… — Блок осекся при виде искаженного яростью лица хозяина.

Николас медленно поднялся.

— Немедленно извинись перед моей женой, Ричард, искренне и покаянно.

Ричард послал Розалинде злобный взгляд, но, все же запинаясь, пояснил:

— Я тревожусь за брата. Ему, кажется, все равно, хотя любой умный человек наверняка забеспокоился бы. Мы приехали предупредить его, но…

— Ты отклоняешься от темы, Ричард.

Ричард громко откашлялся.

— Извини, Розалинда. Я не знаю тебя и не могу судить о твоем характере, но у меня было видение, и это факт.

— Знаешь, Ричард, — бесстрастно ответила она, — меня впервые в жизни назвали сукой. Да еще и проклятой. Это твое видение…

— Чистая правда, — объявила Миранда, орудуя вилкой. — Видения не лгут.

Розалинда усмехнулась и, в свою очередь, принялась за еду. Она вдруг обнаружила, что очень проголодалась. Подняв глаза, она обнаружила, что Николас за ней наблюдает. Неужели поверил, что она может вырезать его сердце? Но это видение Ричарда…

— Ричард, я в третий раз спрашиваю: как выглядел нож?

— Изогнутое лезвие, а в рукоятку вставлены алмазы, рубины и даже сапфиры.

Николас кивнул:

— После завтрака я кое-что покажу тебе.

— После завтрака, — жестко отчеканила Миранда, — мы уезжаем. Ричард исполнил свой долг. Больше нам здесь делать нечего. Теперь твоя судьба зависит только от тебя.

Николас осторожно отложил столовый нож.

— Я попросил бы вас остаться, на несколько дней.

— Значит, ты поверил мне? — спросил Ричард, посылая ему холодную улыбку.

— Поверил, что Розалинда убьет меня и вырвет сердце? Нет, конечно. Но у меня накопилось множество вопросов, на которые пока ответа нет. Может, все вместе мы сумеем понять, что здесь происходит.

— Как?! Здесь происходит еще что-то? — ахнул Обри. — Что-то поинтереснее проклятого видения Ричарда?

— О да, — заверил Николас — Гораздо интереснее.

Глава 43

— Да-да, — едва слышно прошептал Ричард. — Именно этот нож она вонзила тебе в сердце!

Розалинда представила, как держит нож, с которого капает кровь — белая кровь. Что, если это правда? Что, если произойдет катастрофа и она в беспамятстве убьет Николаса? Нет, это невозможно, просто невозможно. Но ведь они уже признали, что их каким-то образом затронула магия, древняя магия.

Она вспомнила кельтские имена чародеев и колдуний, живших в Пейле. Подумала о Таранисе, драконе Саллас-Понда, помогавшем Саримунду. Он говорил, что бессмертен. Что, если все они были богами, оказавшимися в иное время в ином месте и каким-то образом проникшими в этот мир? Может, они пытались вернуться, но случилось нечто ужасное, и они навеки остались заключенными в крепости Блад-Рок? А вдруг они хотят, чтобы она убила Николаса, потому что он потомок капитана Джареда, так и не заплатившего долг?

Но чем это им поможет?

Нет, это вздор. Она родилась спустя почти триста лет, после смерти капитана Джареда. И боги должны были это знать, но, может, сами они иногда бывают бессильны? Может, они вовсе не так уж и всемогущи? И существуют определенные вещи, с которыми они просто не могут справиться?

Значит, пора действовать. Узнать, в чем заключается долг. Кто она на самом деле и что собой представляет. Эта перспектива смертельно ее пугала.

— А почему здесь этот нож? — неожиданно спросил Ричард.

— Этот нож имеет много воплощений, — уклонился Николас от ответа.

— Вот это да! — воскликнул Обри, потирая руки. — Мне не терпится рассказать обо всем друзьям в Оксфорде. Чего только не творится в моей семье: призраки, видения, кинжалы! Но, Ричард, ты уверен, что никогда раньше не видел этот кинжал? Он принадлежал деду и был в его комнате, когда ты мальчиком приезжал сюда.

Ричард зачарованно смотрел на кинжал.

— Н-не знаю… но это было так давно, и я был совсем маленьким…

Он пожал плечами, стараясь не выказать страха.

— Николас не наш родственник, — заявил Ланселот Обри. — Ненастоящий родственник. Наш отец терпеть его не мог, считал бастардом, но поскольку Николас походил на отца как две капли воды, доказать это было трудновато.

— Заткнись, Ланс, — бросил Ричард почти небрежно. Ланселот напыжился, готовый огрызнуться, но тут вмешалась Миранда:

— Все это ужасно несправедливо, но пока что именно Николас — глава семейства Вейл.

— Несправедливо? По отношению к кому? — удивилась Розалинда. — Это Ричард повел себя дурно. Пытался меня похитить. Вряд ли это достойный поступок.

— А почему Ричард обязан быть преданным этому нежеланному узурпатору, захватившему его титул? Удрал из дому и вернулся, только чтобы прибрать к рукам титул и поместье! Что это, спрашивается, за сын?

— Возможно, тот, мадам, которого несправедливо лишили наследства. Не находите? — осведомился Николас.

— Это несправедливо, слышите? — завопила Миранда.

— Не думаю, что справедливо было пытаться меня убить. Убить маленькую девочку, — усмехнулась Розалинда. — Что вы на это скажете?

— Скажу, что ты, скорее всего — отродье шлюхи, а ее пьяный любовник отделал тебя палкой, и, по моему мнению, вполне заслуженно.

Не успела она договорить, как перед ней вырос Николас: мрачный, разъяренный и, кажется, готовый на все. Голосом, таким тихим, что его едва слышали Миранда и Розалинда, он прошипел:

— Вот что, злобная старая карга, ты больше никогда не посмеешь оскорбить Розалинду, или я тебя уничтожу. Понятно, мадам? Никаких новых платьев, поскольку у тебя не будет на них денег. Никаких выходов в свет. Общество отвергнет тебя и забудет на следующий же день.

— Уничтожить меня? Ха!

Николас только улыбнулся, и от этой улыбки кровь застыла в жилах Миранды.

— Советую послушаться моего совета, мадам, ибо я вполне серьезен. И уничтожу не только вас, но и ваших сыновей.

Миранда открыла рот, чтобы проклясть его, но тут Обри громко возопил:

— Нет, матушка! Я не желаю, чтобы меня уничтожили! Не желаю, чтобы меня вышвырнули из Оксфорда! А Ланс обожает свои жилеты и лошадей. Да, и еще нашего дворецкого Дэви. Пожалуйста, придержи язык.

— Я молюсь, чтобы этот ублюдок плохо кончил, — прошипел Ланселот, сжав кулаки.

Розалинда повелительно хлопнула в ладоши:

— А теперь послушайте меня. У нас сложилась необычная ситуация, и следует вместе разрешить ее, а не скандалить и оскорблять друг друга: Николас — граф Маунтджой. Постарайтесь справиться со своими обидами, потому что мне надоело слушать ваше нытье, жалобы и проклятия, адресованные судьбе. Простите, но нам с Николасом необходимо заняться делами, не имеющими к вам отношения.

К ее облегчению, в библиотеке появилась миссис Макгивер, которая должна была показать Вейлам их спальни. Розалинда велела Мэриголд позаботиться о вдовствующей леди Маунтджой.

— Не отходи от нее, Мэриголд, — шепнула она на ухо горничной. — Она будет бесконечно жаловаться, но ты продолжай улыбаться и повторяй, что все уладишь, договорились? И… учти: ей доверять нельзя.

Дождавшись ухода гостей, Николас запер дверь библиотеки и тихо окликнул:

— Сэр, вы здесь? — Нет ответа.

— Капитан Джаред, вы нам нужны, — вторила Розалинда.

Нет ответа. Она повернулась к мужу:

— Почему ты пригласил их остаться?

— Из-за видения Ричарда. И потом, он узнал нож. Вот я и решил не выпускать из виду своих родственников. У меня такое чувство, что все они каким-то образом участвуют в этом. За эти годы я усвоил одну важную истину: когда враг рядом, у тебя больше шансов выжить.

Розалинда шагнула к нему, приподнялась на носочки и прошептала на ухо:

— Николас, я знаю, как попасть в Пейл.

— Но почему ты шепчешь? — удивился он.

— Не знаю. Просто мне кажется, что так лучше. Помнишь, я говорила, что Саримунд в моем видении что-то пел? Я не слышала слов, но они каким-то образом остались в моей памяти и теперь я могу их повторить.

Николас ничуть не удивился: ведь именно Розалинда смогла прочитать «Правила Пейла».

— Интересно, почему именно сейчас?

— Потому что времени остается совсем немного. Все происходит слишком быстро, — пояснила Розалинда. — Слушай:

Возьми мою книгу, Страницы расклей, Следуй приказу, Спеши ко мне скорей.

— Расклей страницы?

— Да. Разве не понимаешь? Я не смогла прочитать ни последние страницы той книги, которую купил Грейсон, ни той, что хранилась у твоего деда. Страницы не разъединялись. Саримунд объявил, что теперь они разделятся.

Она положила руку на плечо мужа.

— Николас, очевидно, мы с тобой главные герои этой странной пьесы. Я не хочу вырвать твое сердце. Правда, не хочу. Ты слишком мне дорог.

Он поцеловал ее.

— Ты права. У нас главные роли.

— За работу! — воскликнул они. — Давай начнем с книги.

Она открыла книгу, чуть помедлила и легко перевернула страницы. Оба на миг замерли, понимая, что разгадка совсем близко… или это дух Саримунда витает над ними?

— Что, если… — пролепетала она, нерешительно глядя на мужа.

— Читай вслух, Розалинда.

— Верно. Я не могу струсить именно сейчас, — вздохнула она. — «Я отчаянно стремился узнать, родила ли Эпона моего сына. Но Таранис не желал отвечать, тем более что в этот момент пел любовную песню своей подруге.

Прежде чем оставить меня у входа в пещеру, Таранис сказал:

— Вернись домой, Саримунд. Твое время здесь закончилось, но не забывай того, что произошло, потому что ты должен все пересказать девушке. Она должна знать все, особенно эту песню. Повторяй слова за мной. Сейчас.

И я повторил:

Перевернув последнюю страницу, Поразмысли о моей мощи. Читай за словом слово И дожидайся ночи.

Не знаю, от кого исходили эти слова: от меня или дракона Саллас-Понда. Я снова дома: так много людей, толкающихся, куда-то спешащих, перебивающих друг друга. Но как я попал сюда? Понятия не имею. Как не знаю и того, каким образом прибыл в Пейл. Помню, что приезжал в Булгар, но воспоминаний о пребывании там не сохранилось. Я записал для тебя правила, потому что именно ты была целью моего появления в Пейле.

Ты корона моего королевства, дарительница мира и разрушения, та, которая должна оправдать даже смертный грех. Но как ни странно, я пишу это, сознавая, что стал одним целым с Таранисом.

Переверни страницу и думай о моей мощи. Да, Таранис признал мою мощь, и я действительно могуч. Самый могущественный чародей, когда-либо живший на свете в прошлом, будущем и настоящем. И всех других местах, неведомых смертным.

Теперь ты женщина. Не та маленькая девочка, которая так прекрасно пела. Прощай. Сердце мое с тобой. Саримунд».

Розалинда медленно перевернула последнюю страницу и ошеломленно охнула. Ни единой строчки!

Но она знала, чувствовала, что именно тут кроется мертвенная белизна, поразившая их прошлой ночью, а в этой белизне, в свою очередь, кроется… что?

Ей хотелось кричать от досады. Но разве это чему-то поможет? Она должна, должна знать!

Розалинда закрыла глаза. Что за мощь Саримунда? Он настолько силен? Может изменять события по своей воле? А если он нечто вроде продолжения Тараниса? Что он имел в виду, утверждая, что она дарительница мира и разрушения? Это казалось не только важным, но и пугающим, потому что, судя по всему, она была жизненно необходима… вот только для чего?

— Розалинда! Очнись! Слышишь, девочка, очнись! — Кто-то ударил ее по щеке. Несильно. Раз, другой.

— Нет, не бей меня больше. Я все чувствую.

— Прекрасно. Вот теперь все в порядке. Только открой глаза.

Он легонько потрепал ее по щеке.

— Открой глаза, Розалинда.

Ей, наконец, удалось разомкнуть веки.

— Ч-что случилось?

— Ты уставилась на эту чертову пустую страницу и… и потеряла сознание. Словно уснула. Скажи, что случилось?

— Ничего. Совсем ничего, — заверила она, понимая, что говорит неправду. Но тому, что случилось с ней, не было объяснения.

— Как долго я… отсутствовала?

— Двадцать минут. Как ты себя чувствуешь?

— Превосходно.

Она широко улыбнулась.

— Теперь, Николас, нужно дождаться ночи. Видишь, эта последняя страница совершенно пуста, и все же Саримунд приказал мне думать о его мощи и дождаться ночи.

— Не слишком скромно с его стороны. Не так ли?

— Мы подождем, как велел Саримунд.

Николас пожалел, что не отослал родственников. Совершенно ни к чему было их задерживать. Но почему Ричарда посетило столь жуткое видение? Он не боялся, просто потому что знал: Розалинда не способна на такое. Кто послал Ричарду это видение? И почему?

— Позволено ли будет тебе взять меня с собой, если это действительно должно случиться? — тихо спросил он жену.

Глава 44

— О да, я уверена, что ты будешь со мной. Пока меня здесь не было… то есть тело находилось здесь, а мысли — где-то далеко, я видела тебя. Ты выглядел свирепым и коварным — наверное, потому, что я видела тебя в ином свете. Но тебя окружала мощная красная аура магии, и тогда я все поняла, Николас. Все поняла. Ты чародей.

— Почему ты считаешь меня кем-то вроде чародея?

— А ты хотя бы на секунду сомневался, что капитан Джаред — чародей?

Николас нервно запустил пальцы в волосы и выругался.

— Ты его прямой потомок, — объясняла Розалинда. — Твой дед был волшебником, как, вероятно, и другие первенцы в роду Вейлов. Но я знаю, что ты более могуч, чем твои предки. Точно знаю.

— Значит, ты считаешь, что существо, спасшее капитана Джареда с тонущего корабля, сделало это по определенной причине? Потому что капитан был чародеем?

И именно поэтому первенцы в каждом поколении видели тебя во сне?

Розалинда покачала головой:

— Разве в твоей жизни не случалось такого, чего ты не мог объяснить?

Николасу не понравились ее речи, и она видела это. Он боролся с истиной всей силой собственной воли, а воля эта была стальной.

— Этот сон… — пробормотал он, наконец, полу прикрыв глаза. — Тогда я был совсем мальчишкой. Ты появилась внезапно, стала приходить каждую ночь, пела эту песню и под конец стала частью меня самого, моей души, моего сердца. Постепенно я привык к тебе. Ты утешала и ободряла меня, когда я был уверен, что не выживу. Но пойми, для меня в этом сне не было ничего особенного, да еще, после того как я рассказал о нем деду и тот поведал мне старую легенду.

— Это не легенда, Николас, а чистая, правда. В отличие от тебя для капитана Джареда я была в другом времени.

— В другом времени, — повторил Николас. — Как странно это звучит. И все же, и все же ты здесь, со мной, и стала моим долгом. Только моим. Я с радостью заплатил бы этот долг, если бы знал, в чем он заключается.

— Неужели ты не можешь вспомнить о других странных явлениях, кроме этого сна? Ведь ты знал, что я буду на этом балу, и поэтому пришел. Найти меня. Познакомиться. Увериться, что я действительно существую. Ведь ты узнал меня с первого взгляда, верно?

— Узнал. И знал, что ты будешь на балу. Не спрашивай, откуда мне это было известно. Должно быть, это знание дремало во мне, пока я не вернулся в Англию, услышав о смерти отца. И стоило мне оказаться в Уайверли-Чейз, как все изменилось. Но магия? Каким образом я вдруг стал чертовым чародеем, если таковые вообще существуют?

Он снова выругался.

— Ладно-ладно, сейчас договорю. В одном из последних снов ты больше не была маленькой девочкой.

Ты стала женщиной. Такой, как сейчас. Я помню, как вскочил с постели, весь в поту, страдая оттого, что та девочка исчезла, а ведь она принадлежала мне, и она, и ее песня, и ее тоненькие косички, ее веснушки, та сила, которую я в ней ощущал… Я успел увидеть ее пламенеющие волосы. И понял, что девочка выросла.

Помню, как я снова лег и немедленно заснул. И ты появилась снова, взрослая женщина, которая спела прежнюю песню. Черт возьми, именно поэтому я узнал тебя при встрече. Я не говорил тебе прежде: слишком невероятным это казалось.

Неужели он не понял, что это и есть магия?

— Похоже, для тебя настало время вернуться в Англию, — заметила Розалинда. — Думаю, судьбой тебе было предназначено прийти, когда мне исполнится восемнадцать, прийти и жениться на мне, а нам обоим было предназначено закончить игру, какой бы она ни была. И именно поэтому я тебе приснилась уже взрослой. Когда я потеряла сознание во время чтения «Правил Пейла», Саримунд сказал, что я корона его королевства, дарительница мира и разрушения, та, которая должна оправдать даже смертный грех. Да, но в чем заключается этот смертный грех?! Для того чтобы понять суть магии, вероятно, необходимо принять все изгибы и повороты судьбы, а также вопросы, способные свести с ума любого смертного.

Николас покачал головой.

— Почти три века — слишком долгий срок ожидания для существа, спасшего капитана Джареда. Ждать? Но чего? Как ты говорила, Саримунд назвал это смертным грехом. И те же слова есть в твоей песне. «Смерть его и смертный грех ее». Возможно, этот грех совершен неким богом, чародеем или колдуньей: нечто жуткое, нечто ужасное, продолжавшее существовать все эти годы… до нашей встречи.

— Да. Теперь мы едины, — прошептала она. — Ты веришь, что наш союз дал нам больше знаний, больше силы?

Николас отошел, направился в конец библиотеки и долго смотрел в окно, прежде чем сказал:

— Я простой человек, черт возьми, деловой человек. Я владелец кораблей, домов и предприятий в Макао, Португалии и здесь, в Англии. Но, несмотря на огромное богатство, я по-прежнему человек простой и хочу таким оставаться. Не желаю, чтобы меня силой отрывали от того, к чему я привык, чего ожидаю, что для меня обычно.

Повернувшись, он ударил кулаком в стену. Картина с изображением скаковой лошади покачнулась.

— Сейчас я говорю о себе, а ты даже не знаешь своего настоящего имени. Я дурак. Обычный дурак. Прости меня, Розалинда.

— Но ведь не ты виновен в том, что случилось со мной в детстве.

Он схватил ее руки и прижал к груди:

— Если для того чтобы все разрешилось, необходимо быть волшебником, я готов пожертвовать своей простотой. Подождем ночи и посмотрим, что будет.

— Откройте немедленно, слышите?! Я желаю поговорить с этим злосчастным призраком! Его нет в гостиной. Значит, должно быть, он прячется от меня в библиотеке. Да откройте же!

Николас быстро поцеловал жену и отстранился.

— Ну что, позволим моей дорогой мачехе войти и попытаться отыскать капитана Джареда?

Николас открыл дверь и слегка поклонился Миранде:

— Нам с женой необходимо посетить больного арендатора. Желаю приятно провести время.

Миранда окинула супругов злобным взглядом, повернулась к ним спиной и громко воскликнула:

— Ну, старое мертвое чудовище, ты здесь? Я тебя не вижу! Или скрываешься от меня?

В тишине было слышно лишь тиканье каминных часов.

— Значит, боишься предстать передо мной? Что же, при жизни ты тоже был трусом и…

Договорить она не успела. Пронзительный скрипучий голос запел:

Корявый корень вижу я, Не розу, розу белую, А злую ведьму с красным носом, Растущим на останках сгнившей розы.

— Я не корявый корень и не сгнившая роза, чертов олух! Я роза в полном цвету! И у меня прекрасный нос! Что ты знаешь, проклятый болтливый призрак! Тебя даже здесь нет! Только твой голос и, позволь сказать, ужасные рифмы!

Впрочем, капитан Джаред оказался достаточно умен, чтобы промолчать.

— Ты никогда не любил меня! Никогда не ценил! Не я виновата, что эта глупая стерва умерла! Она была слабачкой, бременем для твоего сына. Помехой! Я не убивала ее. Твой сын не убивал ее! Она просто умерла от распиравшей ее злобы. Твой сын полюбил меня, женился, я подарила ему трех наследников. Да, мои дети подождут, пока не сдохнет твой жалкий Николас. Ты всегда задирал нос, когда я приезжала сюда. Задирал — неизвестно почему. Ненавижу тебя, слышишь?

Из угла послышался ритмичный стук. Словно чей-то сапог притопывал по полу.

Николас взял Розалинду за руку, и они вышли, оставив призрака наедине с разъяренной Мирандой.

— Я не корявый корень! — продолжала вопить она. — В отличие от тебя! Это ты всю жизнь притворялся чародеем! Объясни, что здесь происходит, старый грешник. Объясни, иначе я никогда не уйду!

Молчание. Тяжкий вздох. И унылый голос проговорил-пропел:

Она уйдет, скажи я слово, И засидится, если промолчу, И уж тогда не будет мне покоя, От толстоносой, злой коровы. Придется быть ее умнее, Придется мне ее перехитрить!

— Умнее меня, болван ты этакий?! Иметь такого свекра — сущая пытка! Не знаю, как я это вынесла! Корова? Я корова? Следовало бы отблагодарить меня за то, что прислала тебе это маленькое отродье, насылавшее на меня проклятия взглядами своих черных глаз! Я говорила его отцу, как он изливал свою ненависть, как хвастался, что убьет меня и всех нас! Я опасалась за жизнь своего сына! Николас всегда был ублюдком дьявола, в его жилах текла кровь сатаны! И его отец поверил мне. Муж должен верить своей жене, черт бы тебя побрал. Хорошо, что ты уже в могиле, хотя и ухитрился пробраться сюда! Думаю, тебя следует вырыть и сжечь твой полусгнивший скелет! Тогда ты уберешься навсегда, верно?

Николас и Розалинда припали к двери, боясь пропустить ответ призрака. Капитан Джаред тихо запел. Древний голос эхом отдавался в стенах библиотеки:

Нож был поднят высоко — Значит, смерть недалеко. Жди той минуты краха, Когда умрешь от страха. Принц должен победить, А вам, мадам, не жить. Нож опустился низко, И знай: конец уж близко.

Принц победит? Конец близок? Миранда взвизгнула и швырнула в кресло диванную подушку.

— Как, по-твоему, он скрывается в дымоходе? — прошептал Николас жене.

Розалинда вздрогнула:

— Будь она в здравом уме, поняла бы, что это не старый граф, а кто-то другой. И все, что она наговорила твоему отцу… сколько же зла она причинила, Николас, как клеветала на тебя!

Николас пожал плечами:

— Знаешь, несмотря ни на что, я счастлив, что был вынужден покинуть Англию. Останься я здесь, наверняка рос бы избалованным графским сыночком, и скорее всего стал бы таким, как Ричард, или, чего хуже, Ланселот!

— Ты стал бы точно таким же, как сейчас, разве что не говорил бы на китайском.

Николас рассмеялся, поцеловал ее и прошептал:

— Старик удивительно ловко вывел мачеху из себя. Не находишь?

День, казалось, тянулся бесконечно. Когда же, наконец, зайдет солнце?

Николас и Розалинда действительно навестили арендаторов, которые были счастливы приветствовать новую графиню и хозяина.

Они поговорили с тремя женщинами, готовыми подпевать призраку и работать в Уайверли-Чейз. Высидели больше часа за ужином в компании с родственничками Николаса.

— Скажи, Ричард, видение являлось тебе только однажды? — спросил Николас за бокалом чудесного бордо.

— Совершенно верно. Очень яркое и вполне реальное. Но вижу, она по-прежнему с тобой. Ты глупец, Николас, безмозглый глупец. Впрочем, какое мне дело? Как только она зашвырнет твое сердце в кусты, я стану следующим графом Маунтджоем.

Миранда зашипела как змея, которой наступили на хвост.

— Почему вам не понравилась эта милая картинка, матушка? — обратился к ней Ричард.

Миранда презрительно отмахнулась вилкой:

— Подобные видения просто не должны являться такому красивому и умному молодому человеку, как ты, сын мой. Они более всего привычны старому безумцу вроде твоего деда, который наговорил — вернее, напел — мне всяких гадостей.

— А мне его песни нравятся, — объявил Обри с полным ртом. — Интересно, позволит ли он спеть с ним дуэтом.

Миранда снова зашипела.

— Все вы просто спятили, — объявил Ланселот, швырнув кусок хлеба через всю комнату. — Я хочу уехать. Нет никаких причин оставаться в одном доме с убийцей. А Николас насмехается над нами. Он, несомненно, задумал прикончить нас или подговорил жену сделать это.

Розалинда подумала, что избавиться от них вовсе не такая уж плохая идея.

— Не волнуйся, его драгоценная женушка сначала зарежет мужа, — ухмыльнулся Обри. — Женщина с такими яростно-рыжими волосами должна иметь весьма свирепый нрав. Не так ли, Николас?

— Он не посмел бы ударить ее, — промямлил Ланселот с полным ртом, — особенно теперь, зная, что она вырежет ему сердце. Что же касается его слуги-язычника, клянусь, он проклинает меня при каждой встрече. Мне он не нравится.

— Ты прав, Ланселот, — кивнул Николас. — Ли По знает множество самых страшных проклятий. А некоторые имеют силу скрутить узлом твои внутренности с такой силой, что ты задохнешься от боли. Лично я стараюсь держаться от него подальше. И знаете что?

Он оглядел собравшихся за столом.

— Возможно, Ланселот прав и вам стоит вернуться в Лондон. Прямо после обеда. Или на рассвете, после раннего завтрака. Спасибо, Ричард, за рассказ о своем видении.

— Нет! — завопил Ричард, вскакивая.

— Нет? — удивился Николас, вскидывая брови. — Но почему?

— Н-не могу, — выдавил Ричард, сжимая край столешницы с такой силой, что побелели костяшки. Почему у него такой отчаянный вид? Что с ним такое?!

Глава 45

Ричард так ничего и не объяснил. Николас и Розалинда, наконец, оставили семейку пить чай и играть в вист. Ланселот был в самом гнусном настроении и швырял карты в лица родным. Обри дразнил его, утверждая, что брат смазлив как девушка. Впрочем, Николас втайне посчитал это вполне правдивым описанием. Похоже, Обри обладал весьма жизнерадостным характером.

Ричард мрачно хмурился. Вряд ли его беспокоило карточное невезение. Но почему он так волнуется? Если Розалинда действительно ударит Николаса ножом, Ричарду следовало бы радоваться!

Каким было облегчением избавиться от них хотя бы ненадолго!

— Интересно, где пребывает капитан в эту прекрасную ночь? — спросила Розалинда, когда они вошли в спальню.

— Сидит тихо, как мышь, и я его не виню, — усмехнулся Николас.

Они накинули плащи поверх одежды.

— В Пейле может быть холодно, — заметила Розалинда, завязывая черные бархатные тесемки. Она старалась держаться от мужа на расстоянии трех шагов: не стоит, чтобы они попали в Пейл совершенно, обнаженными. Правда, они легли в постель, держась за руки.

— Черт побери, как глупо лежать в постели одетыми и ждать, — подосадовал Николас. — Чего именно? И как мы попадем в Пейл? У меня нет ковра-самолета.

— Нужно быть терпеливыми, — увещевала Розалинда. — Все равно иного выхода нет. Хочешь тебе спою, чтобы скоротать время?

Николас приподнялся:

— Нет, я хочу проверить, сможешь ли ты прочесть последние страницы «Правил Пейла».

Розалинда села:

— Поверить не могу, что забыла об этом! Думаешь, теперь я смогу разобрать, что там написано? Ведь расклеил же Саримунд страницы другой книги!

— А вот это мы скоро увидим.

Он вынул книгу из верхнего ящика комода. Розалинда уселась в большое удобное кресло перед камином. Николас стоял рядом, протянув руки к угасающему пламени.

Розалинда дрожащими пальцами перелистала книгу. Взглянула сначала на текст, потом на Николаса.

— Теперь ты понимаешь, каждое слово, иначе все это просто не имело бы смысла, — утвердительно сказал он.

Розалинда набрала в грудь воздуха и стала читать:

— «Это конец. Больше я ничем не могу помочь, потому что дал слово не вмешиваться.

Ты дар, Изабелла, не сомневайся в этом. Ты храбра и искренна, само воплощение чести и благородства. Но я много раз убеждался: дар есть чей-то долг.

Я должен предупредить: не доверяй ничему и никому, будь то бог или богиня, чародей или колдунья. Не верь даже глазам своим, ибо все может оказаться не тем, каким видится на первый взгляд. Жители Пейла могут наслать на тебя иллюзии или ужасные видения, чтобы свести с ума ничего не подозревающего смертного. Будь начеку. Будь осторожна».

Розалинда подняла глаза на мужа.

— Мое настоящее имя — Изабелла. Николас задумчиво смотрел на нее.

— Прекрасное имя. Интересно, откуда Саримунд узнал, что тебя зовут Изабелла, за триста лет до твоего рождения?

— Если это действительно мое имя. Но почему он не назвал фамилию?

— Поскольку мы имеем дело с магией, значит, следует ожидать, что волшебники напускают туману. Думаю, для того чтобы произнести пророчество, следует быть велеречивой и многозначительной и говорить как можно более запутанно, пересыпая речь малопонятными словами, которые трудно уразуметь обычным людям. Зато они восхищенно смотрят на тебя и жадно ловят каждую фразу. А что до омерзительных виршей капитана Джареда… пусть только его призрак покажется мне на глаза, и я сверну ему чертову шею… Хм, а ведь мои руки пройдут через эту самую шею. Кстати, может, есть еще какие-то правила, которые Саримунд от нас скрывает.

— Но ты, как чародей, должен это знать, — заявила Розалинда.

— Если я чародей, то вы, мадам, — колдунья, — парировал Николас, принимаясь разгуливать по комнате. — Поверь, я обыкновенный человек. Самый обыкновенный. И мне нравится имя Изабелла.

— Это должно означать, что я итальянка. О, проклятие, почему этот болван Саримунд не назвал мое полное имя? Ну конечно, это нарушило бы один из основных законов магии. Знаешь, Николас, для того чтобы мыслить как волшебники, необходимо изучать невнятные тексты.

— Уволь. Я хочу гулять по своему поместью, любоваться цветущими деревьями, видеть счастливые лица, наблюдать, как растут ячмень и рожь, любить свою жену. И если Бог будет к нам милостив, услышать детские голоса в Уайверли-Чейз.

Он тяжко вздохнул.

— Не бросай на меня тревожных взглядов. Я не намерен овладеть твоим прелестным телом. Вернее, я обязательно подумаю о том, что испытываю, когда глубоко вонзаюсь в тебя… но это будет не сейчас. Сейчас я хочу поскорее покончить с этим, поэтому набрался терпения. Иди, ложись ко мне.

Они долго лежали, взявшись за руки и натянув одеяла поверх плащей. Оба молчали. Розалинда уже засыпала, как вдруг услышала тихий голос Николаса:

— Если мы не переживем сегодняшнюю ночь, знай, что я люблю тебя. Ты моя подруга на всю жизнь, как у дракона Саллас-Понда. И если сегодня мы не погибнем, значит, впереди нас ждет прекрасная долгая жизнь.

— Я тоже люблю тебя, Николас. И, кажется, любила всю свою жизнь, пусть эта жизнь была не слишком обычной. Просто поразительно, какие чувства ты способен вызвать во мне. При виде тебя хочется прыгать, танцевать, петь и играть вальсы!

Николас едва не задохнулся. Эта невероятная женщина, о которой он столько лет мечтал, действительно любит его, несмотря на… несмотря на что?

Николас нахмурился. Но ни о чем не спросил, потому что все слова, все мысли вдруг вылетели из головы, и он заснул как убитый.

Неизвестно, сколько прошло времени, но оба они одновременно проснулись и сели.

— Какого черта?

— Не знаю, — выдавила Розалинда, цепляясь за его руку.

Едва тлеющие огни в камине внезапно ярко загорелись, словно невидимая рука раздувала огонь. Пламя ревело, словно стремясь поглотить весь воздух в комнате. Уши сверлил тонкий вой.

Николас выругался и прижал Розалинду к себе.

— Не отпускай меня; что бы ни случилось, не отпускай меня. Слышишь?

Розалинда умудрилась кивнуть. Язык ее не слушался. Рев становился все громче. Пламя стало ярко-голубым, потом — синим. Большое кресло завертелось и исчезло в крутящемся смерче. Казалось, кресло поглотило буйное пламя, но как это может быть? Кресло исчезло в камине. Но оно было слишком большим. Как же там поместилось? Впрочем, какое это имеет значение? Кресло уже сгорело.

Синее пламя рвалось вверх, словно стремясь достать до неба, издавая звук, подобный смеху сотни безумных ведьм.

И тут гигантский туннель обратился в их сторону. Супругов неумолимо втягивало в гигантскую трубу. Подняло на ноги и потянуло к бушующему пламени. Смерч с каждой секундой становился все выше. Причудливо изгибался и крутился со страшной силой. Шум был поистине невыносимым, но ни дыма, ни особенного жара не чувствовалось.

Розалинда почувствовала, как Николас стискивает ее руку, и тут их втянуло в бесконечно высокую колонну синего пламени. Вихрь бросил в их лица пряди ее рыжих волос, ослепив обоих. И Розалинда вдруг подумала, что видит Критский огонь.

Раздался оглушительный грохот.

И больше они ничего не сознавали.

Глава 46

Розалинда медленно подняла голову. В голове прояснилось, но во рту пересохло. Волосы спутались. Однако она не боялась. Оглядевшись, она поняла, что лежит на Николасе.

— Что случилось? — спросил он, наконец.

— Думаю, этот огненный смерч перенес нас в Пейл. Это был Критский огонь, о котором писал капитан Джаред. Помнишь?

Он ничего не ответил. Просто приподнял ее и усадил рядом.

— Похоже, мы в пещере. Песчаный пол, и вон там выход. В глубине ничего не видно. Темно как в колодце. Интересно, насколько она велика.

Розалинду это ничуть не интересовало. Заставить ее исследовать глубины пещеры, можно было только под страхом смерти.

Они медленно поднялись, побрели к выходу и выглянули наружу. На небе сияли три кроваво-красных луны.

— О Господи, как красиво!

Николас посчитал пейзаж странным и неестественным, но сейчас его заботило не это. Он с проклятием ударил себя ладонью по лбу:

— Будь я проклят, глупец несчастный! Догадался надеть сапоги и плащ, приготовился к холодной погоде и походу в горы. И забыл захватить оружие!

— Саримунд ничего не упоминал об оружии, — покачала Розалинда головой. — Может, он сделал это специально?

— Он не упоминал и о плащах, — проворчал он и снова выругался. — Что же, ничего не поделаешь. Итак, нельзя разводить костер, потому что некие огненные создания пожирают угли. Верно?

— Да.

— Хотелось бы знать, как в таком случае удается что-то приготовить?

— Спросим у красного лазиса. Когда его найдем, конечно. Нужно с ним подружиться, чтобы он защитил нас от тайбера. Надеюсь, Саримунд скоро нас найдет. Вспомни, он сказал, что ждет меня.

— Не могу представить, что встречу того, кто уже триста лет как мертв. Нет, могу, конечно. Капитана Джареда. Как, по-твоему, Саримунд — это тоже поющий дух?

— Я видела его над огромным котлом. Он выглядел вполне реальным.

— Надеюсь, мы в долине Авгуров, в конце которой, за узкой змеей-речкой, возвышается гора Оливан. Если Саримунд не придет, и если мы не сможем найти дракона Саллас-Понда, который перенесет нас туда, значит, пойдем пешком. В «Правилах Пейла» записано, что мы не сможем перейти реку, пока три полных кроваво-красных луны не поднимутся над горой Оливан. К чему такие ограничения? Река вовсе не кажется глубокой, поверхность ее спокойна, а ширина не более пятнадцати футов.

— Если хотя бы сунешь в воду палец раньше времени, — предупредила Розалинда, — я тебя ударю.

Сам не зная почему, Николас широко улыбнулся.

— Но полнолуние еще не наступило, верно?

— Да. Завтра ночью.

— Ты, кажется, очень в этом уверена.

— Разумеется, — удивилась она.

— Возможно, есть другой способ попасть в Блад-Рок, и не обязательно переходить реку или искать дракона, — подумав, сказал он.

Розалинда неожиданно направилась к одинокому дереву, стоявшему на небольшом холме, футах в двадцати от них.

— Розалинда, нет! Мы должны оставаться здесь! — окликнул Николас. — Вернись!

Но она продолжала идти прямо к дереву. По крайней мере, ему казалось, что это дерево — только ярко-желтое, с длинными голыми ветвями, лениво шевелившимися подобно машущим рукам. Вот только ветра не было, даже самого легкого.

Он снова окликнул Розалинду, но та не обернулась. Тогда он крикнул:

— Изабелла, вернись!

На этот раз она повернулась к нему. Ее лицо осветилось таинственной улыбкой.

— Я хочу, чтобы ты мне спела, — попросил он. И внезапно заметил, что ее волосы сверкают таким же яростно-красным цветом, как три луны, а лицо словно стертое, но не такое белое, как белизна, окутавшая их вчерашней ночью. Неужели это было только вчера? Казалось, прошла целая вечность.

Она медленно зашагала к нему. Да, это была Розалинда, и все же не она. Он мог бы поклясться, что от ее волос летели красные искры, образующие алый нимб… вернее, кровавый нимб. Плащ и платье куда-то исчезли. И теперь на ней было длинное белое одеяние, подпоясанное узкой золотой веревкой. Неожиданно страх нахлынул на Николаса, но он взял себя в руки:

— Пожалуйста, Изабелла, спой мне.

Она сделала еще два шага. Подол одеяния цеплялся за колючие бесцветные кусты. Она остановилась и запела:

О красоте безлунной ночи грежу я, О силе и безмерной мощи грежу я, О том, что больше я не одинок, Хоть знаю — смерть его и смертный грех ее со мной навек.

Допев, она опустила голову, и он услышал глубокий прерывистый вздох, словно вырванный из самой души.

— Она неудержимо стремится убить его. А ведь он всего лишь маленький мальчик. В нем нет никакого зла. Вообще нет. И все же она за него боится, боится, что, став мужчиной, он сметет ее и всех остальных чародеев с лица земли.

Николас осторожно пошел к ней. Она не шевелилась. Он протянул руку, но не коснулся жены.

— Какой маленький мальчик? — прошептал он, чувствуя, как тревожно бьется сердце.

— Его зовут принц Иган. Он сын Эпоны и Саримунда. Я должна защитить его. Спасти.

— Откуда ты знаешь его имя?

На какую-то долю секунды на него взглянули ясные голубые глаза Розалинды.

— Последняя страница книги Саримунда: мы не увидели там ни единой буквы, но там наверняка было что-то написано. Теперь я очень ясно вижу его имя. Нужно спешить. Эпона узнает о моем прибытии и убьет его.

— Ты о чем?

— Чары Саримунда сковали ей руки. Она не сможет убить его, пока я не появлюсь здесь.

— Но что делать?

— Не знаю. Саримунд скоро появится и скажет, как спасти принца.

Он должен, должен спросить.

— Но если ты не спасешь принца Игана, значит, и я умру? Или вообще не появлюсь на свет?

Ну вот, он все сказал.

Рыжие волосы неожиданно встали дыбом, словно от удара молнии.

— Если ее не остановить, она убьет Игана. И тогда все остальное уже не будет иметь значения, ясно?

За спиной Николаса раздался ужасающий рев. Развернувшись, он увидел чудовище, нечто среднее между львом и одним из тех невиданных животных, которые бродят по западным прериям Америки.

Зверь снова зарычал, широко открыв гигантскую пасть, в которой поблескивали острые как кинжалы клыки. Должно быть, это тайбер!

У Николаса едва хватило времени вытянуть руку, прежде чем тайбер ринулся на него.

— Беги, Изабелла, беги! — завопил он.

Она подхватила юбки и метнулась к одинокому желтому дереву. Сломала длинную ветвь и помчалась обратно. Тайбер яростно ревел.

— Николас, ныряй вниз, под него!

Николас выгнул спину, уперся ногами в землю и изо всех сил лягнул тайбера в живот. Тот взвыл. Николас перевернулся, вскинул ноги и обхватил ими шею чудовища. Изабелла размахнулась и изо всех сил ударила тайбера по голове. Тайбер извернулся, взглянул на нее, но она снова нанесла удар.

— Нет, госпожа, не убивайте меня, — попросил тайбер. — Я видел, как этот человек потянулся к вам, и посчитал, что он хочет причинить вам зло. Не убивайте, госпожа. Ветвь желтого дерева силлоу — могучее оружие. Но до вас ни один человек не догадался им воспользоваться.

Николас был так потрясен тем, что понимает каждое слово, что, отпустил тайбера. Тот медленно откатился в сторону и встал на все четыре лапы. Оказалось, что шкура у него темно-коричневая, с темно-синими полосами на спине. Зверь, тяжело дыша, опустил голову.

Николас поднялся и уставился на тайбера, который терся лбом о большой валун.

— Взгляни на меня, тайбер! Саримунд не написал, что ты умеешь говорить. Упомянул только, что ты наш враг. Скажи, каким образом мы понимаем твою речь?

— Тайбер — враг всем, включая людей. Но не твой враг, о, мой господин, — объяснил он, поднимая уродливую голову.

— Что-то я совсем запутался, — растерянно пробормотал Николас. — Саримунд писал, что мы должны подружиться с красным лазисом, чтобы он защитил нас от тебя. Почему ты зовешь ее госпожой, а меня — господином? Почему ты не враг нам? Ведь мы люди!

— О, господин, ты увидишь, что здесь, в Пейле, возможно все, — ответил тайбер, и Николас был уверен, что расслышал в его голосе ехидные нотки.

На его глазах тело тайбера стало переливаться всеми цветами радуги, и скоро перед ними стоял дракон. Наверняка тот самый дракон Саллас-Понда, которого описывал Саримунд, — с золотой мордой, изумрудными глазами и огромными треугольными чешуйками, унизанными алмазами.

— Смотрите, я не тайбер. Я впервые в жизни принял его облик. Мерзкое создание, сгусток ярости, в крошечном мозгу которого умещаются лишь две потребности: еда и убийство. Я и не представлял такого. Больше никогда в жизни, даже ради забавы.

Дракон взмахнул хвостом, так что земля задрожала, и повернул большую голову к Розалинде.

— В ваших руках огромная сила, госпожа. Простите, господин. Я действительно думал, что вы на нее напали. Теперь вижу, что это не так. Как это госпожа додумалась ударить меня веткой желтого дерева силлоу?

Он поклонился, сложив огромные крылья над головой.

— Ты не бог, — заметил Николас, глядя во вращающиеся изумрудные глаза.

— Разумеется, бог, — возразил дракон.

— Вовсе нет, иначе сразу понял бы, кто я. Понял бы, что я не собираюсь причинить ей вред, и не напал бы на меня. А если ты и бог, то стал им совсем недавно.

— Таранис только поет — по крайней мере, так написано в книге. А ты разговариваешь с нами, — вмешалась Розалинда.

— Нет, я не говорю, а передаю мысли. Пою я плохо. Расправив великолепные крылья, дракон поднялся в воздух и повис там: темный силуэт на фоне красных лун. Устрашающее зрелище, правда, не произведшее особого впечатления на Николаса. Он вдруг сильно рассердился.

— Прекрати свои игры, дракон, — крикнул он, грозя кулаком! — Я тебя не боюсь. Если ты Таранис, оставь жалкие попытки запугать нас. Если нуждаешься в уроках, чтобы обучиться столь тонкому искусству, я согласен дать их тебе. Приказываю немедленно спуститься вниз и объяснить, что происходит.

— Я знаю, кто вы, — объявил дракон, поднявшись еще выше.

Из его пасти вырвался язык пламени, и дракон поспешно его проглотил.

— Да, я прекрасно знаю, кто вы, господин. Просто мне в глаза попал песок пустыни, и я не смог как следует вас разглядеть.

Он снова стал подниматься, пока не стал черным пятнышком на фоне красной луны.

— Берегитесь тайбера! — донесся до них его голос. — Он куда опаснее чародеев из Блад-Рока! Ищите красного лазиса! А Саримунд… кто знает, как поступит чародей?!

Николас и Розалинда подняли головы, но в небе уже никого не было.

— Представь только, проклятый дракон решил давать нам советы! И это вместо того чтобы помочь, пропади он пропадом, — проворчал Николас.

— Дракон называл нас господином и госпожой. Интересно почему? Если это дракон Саллас-Понда, к чему все эти игры? Ах да, я и забыла: закон магии.

— Когда он прилетит в следующий раз, нужно спросить, гарантирует ли звание господина какие-то привилегии, — заявил Николас, обнимая жену. — Как ты догадалась сломать ветку с желтого дерева и ударить тайбера по голове?

— Сама не знаю. Просто сломала — вот и все. О Господи, кажется, дерево застонало.

Николас стал растирать ей спину. Она, похоже, не заметила, что одета в средневековое платье, которое могла носить женщина, ухаживавшая за алтарями в Стоун-хендже.

— Зато ты спасла меня, за что я крайне благодарен. Надеюсь, у проклятого дракона теперь будет долго болеть голова. И поделом ему!

Он погладил ее по голове.

— Знаешь, Розалинда, до нападения тайбера ты превратилась в другую женщину. Сама ты это осознала?

Она медленно кивнула:

— Да, здесь, в Пейле, я другая. И вид, и одежда. Но где же Саримунд?

Она отстранилась и оглядела долину и гору Оливан.

— Розалинда, — выдохнул он, крепче сжимая руки. — Или… Изабелла?

— Я должна остановить ее Николас, теперь, когда я здесь, ее никто не удержит. Она воплощение зла и убьет его.

— Разве Эпона ясновидящая? — спросил он. — Предвидит будущее и свою смерть, если принц Иган доживет до совершеннолетия?

Даже голос Розалинды изменился, стал более глубоким и мелодичным.

— Думаю, это Латобиус, бог гор и неба, предрек уничтожение Блад-Рока. Он бог и чародей и часто огорчается из-за злодеяний остальных богов. Он будет вне себя от горя, если принц Иган погибнет.

Она оглядела себя.

— Смотри, мой пояс из чистого золота, а волосы стали длиннее.

— Ты настоящая принцесса! — спокойно ответил Николас, словно смирившись с происходящим. Но в глубине души он знал, что не может позволить Розалинде измениться.

Под ногами послышался тихий шорох, и Николас, схватив жену за руку, посмотрел вниз. Желтый песок, высыпавшийся из ветки дерева силлоу, вихрился крошечным смерчем, а обе половины тихо ползли друг к другу. Вскоре они соединились, а песок постепенно втянулся вовнутрь ветки.

Николас, сам не зная почему, поднял ветку, подошел к дереву и осторожно прижал ее к зияющей в стволе дыре. Ветка немедленно приросла. Он отступил, услышал довольный вздох, но почему-то не удивился.

— Я могущественный целитель деревьев! — крикнул он Розалинде. — Мне не нужны ни игла, ни нитка.

— Потому что ты чародей, — деловито ответила она и, подойдя, коснулась ветки. Ветка держалась надежно, и Розалинда кивнула.

Слева раздался громкий, похожий на выстрел звук. Спрятав Розалинду за спиной, он обернулся.

Глава 47

Непонятные звуки становились все громче.

— Немедленно прекрати этот чертов шум! — завопил Николас, вскинув голову. — Никого ты этим не напугаешь! Прекрати, пока я не вышел из себя.

Почти тут же наступила тишина.

— Это был дракон, — решил Николас. — Я не потерплю подобных глупостей!

Голос его звучал холодно и повелительно. Теперь он тоже выглядел по-другому: длинные волосы обрамляли суровое лицо. Словом, настоящий, древний воин. Черный плащ куда-то подевался. Теперь на нем были черные узкие брюки, белая рубашка с широкими рукавами и черные сапоги до колен. Он казался опасным и готовым на все.

Розалинда робко коснулась его плеча.

— Разумеется, — отмахнулся он. — Именно таким я должен быть в Пейле. Ты ведь тоже стала иной.

Возможно… так и должно быть. А может, это просто иллюзия, о чем и предупреждал Саримунд.

— Ты похож на воина.

— Мы спросим Саримунда обо всех случившихся с нами изменениях, если этот ничтожный писака покажется.

Похоже, эти перемены совсем его не беспокоили.

— Не волнуйся, — продолжал он, — мы разберемся, в чем тут дело. Сначала необходимо найти красного лазиса.

Обернувшись, они увидели великолепное создание, такое же красное, как кровавые луны, с блестящей шкурой, толстыми ногами, широкой спиной и длинной, грациозной шеей: нечто вроде гибрида шотландского пони и арабского скакуна. На узкой морде сверкали огромные серые, наполненные светом глаза, обрамленные невероятно длинными ресницами. Красный лазис молча смотрел на них.

— Ты Бифрост? — спросил Николас, прижимая к себе Розалинду.

Лазис наклонил голову.

— Самый старый лазис в Пейле?

Да, это я.

Любуйтесь, друзья. Здесь нет никого старше меня, — пропел ангельский голос.

Снова дурацкие вирши с отвратительной рифмой, подумал Николас.

— Не такие уж это плохие рифмы, — обиделся Бифрост. — Да-да, я читаю ваши мысли. Вы очень уж суровы. Сочинять стихи трудно. Давайте тогда изъясняться прозой.

— Саримунд писал, что ты защитишь нас от тайбера. Но когда мы оказались в Пейле, тебя здесь не было, — сказал Николас.

Бифрост грустно кивнул:

— Я единственный красный лазис, оставшийся в Пейле. Мою подругу убила лунная буря.

Николас вопросительно вскинул брови.

— Бури случаются, время от времени, когда на небо восходят три полных кроваво-красных луны. Каждую тысячу лет или около того начинается буря, и луны сталкиваются, издавая жуткий скрежет. На землю начинают падать гигантские огненные, отливающие красным блеском копья. На этот раз одно копье, к моей неутихающей скорби, убило мою подругу. Теперь я остался совсем один. Однако тайбер про это не знает.

Один раз в тысячу лет?!

— Когда это случилось? — спросила Розалинда.

— Возможно, во время последнего полнолуния, хотя, если подумать хорошенько, сомневаюсь, чтобы это было правдой. Знаете, мои черные и бурые родственники — тупые, лишенные всякого воображения создания. Даже тайберы их не едят: утверждают, что они чересчур солоны. Но драконы Саллас-Понда говорят, что у них сладчайшее мясо. Правда, драконы мяса не едят, так что непонятно, откуда им это известно. А вот тайберы настолько глупы, что до сих пор не поняли, что я единственный оставшийся в Пейле лазис. Я пришел, дабы убедиться, что вы невредимы после схватки с Кландусом, сыном Тараниса, наглым избалованным баттелом. Но вы оба прекрасно держались.

— Что такое «баттел»? — полюбопытствовала Розалинда.

Красный лазис захлопал длинными ресницами:

— Баттел — это особенно мерзкое создание, вечно пытающееся казаться важнее и значительнее, чем есть на самом деле. Я сам бы убил дрянного юнца, не будь так охвачен скорбью.

Бифрост опустил голову и тяжко вздохнул. Розалинда и Николас сочувственно молчали. Наконец он снова поднял голову и уже более оживленно воскликнул:

— Скорее всего, господин мой, вы сделали ошибку, сказав Кландусу, что он не бог, хотя это правда. Дракон Саллас-Понда должен совершить немало великих дел, чтобы достичь божественного состояния.

— А кто решает, сделать дракона богом или нет? Что может быть выше божества? — допытывался Николас.

Бифрост снова захлопал ресницами, опустив голову с таким расчетом, чтобы они могли полюбоваться их поразительной длиной и густотой.

— Редко, крайне редко золотая скорлупа лопается, и оттуда выкатывается дракон, крошечный и мокрый, с прилипшими к телу крыльями. Он растет и взрослеет быстро, как физически, так и умственно, после чего ему предлагают выполнить определенные задания.

— Как Геркулесу в земной мифологии? — вмешалась Розалинда.

— Не знаю я никакого Геркулеса, но если дракон Саллас-Понда удачлив и успешен, его способности и статус в Пейле постепенно меняются. Он может навязать свою волю и желания чародеям и колдуньям, живущим в Блад-Роке, и темсамым не дает им убивать обитателей Пейла. Когда-то драконы легко справлялись с ними, но с годами те стали сильнее и коварнее. Теперь чародеи иногда пытаются погубить драконов, хотя делают вид, что поклоняются и восхищаются ими.

Бифрост взглянул на Николаса.

— Вы спрашивали, какое создание или существо стоит выше бога. Должно быть, такое, иначе кто дает драконам Саллас-Понда задания? Кто их судит? Я размышляю над этой тайной в те редкие моменты, когда не скорблю о потере своей подруги. Но вы оскорбили Кландуса. Теперь он улетел на свою скалу, чтобы погреться у костра в материнской пещере. Интересно, как поступит Таранис, когда Кландус своими жалобами и нытьем вынудит прислушаться к его измышлениям? Кландус, вне всякого сомнения, изобразит вас гнусными и подлыми людьми. Таранис ненавидит капризы, а Кландус сейчас наверняка бьется в истерике.

— Надеюсь, что отец накажет его, хорошенько шлепнув хвостом, — покачал головой Николас.

Красный лазис кивнул:

— Кажется, только вчера мы с Таранисом спорили, когда вы придете, и что из этого выйдет. Впрочем, и моя подруга вроде бы погибла совсем недавно. Я ждал вас. Как странно видеть вас, госпожа, взрослой женщиной, а не той маленькой девочкой, чье лицо Саримунд запечатлел в моей памяти. А в вас, господин, я одновременно вижу и мальчика, и мужчину. Да, еще нужно упомянуть и об Эпоне, колдунье с безжалостной душой. Правда, она убивает, не пытая и не издеваясь над людьми. В Блад-Роке нет чародея, который не страшился бы ее и в то же время не восхищался, причем вполне искренно. Она очень опасна, господин, и, надеюсь, этого вы не забудете.

— Но она хотела Саримунда, — прошептала Розалинда.

— Совершенно верно.

— Потому что он так красив?

— И поэтому тоже.

— В чем суть вашего с Таранисом пари? — не унималась Розалинда.

— Таранис бился об заклад, госпожа, что вы не придете, что время исказило смысл предсказания. Но вы здесь. И вы очень могучи. Я же говорил, что вы придете, спасете принца Игана, и что господин действительно заплатит долг, поскольку силы ваши безграничны.

— Но что ты получишь, если выиграешь пари?

— Таранис поклялся, что заступится за меня перед чародеем Беленусом. Он более могуществен, чем следовало бы. Беленус — это тот, у которого большие белые зубы. Это он приказал мне охранять чародеев, случайно нашедших дорогу в Пейл.

— Но чем ты навлек на себя гнев Беленуса? — удивился Николас.

— Он не пришел на похороны моей подруги. Мои гнев и скорбь были так велики, что я напустил целую армию черных улиток в его жилище Блад-Рок. Они, естественно, пробрались в его постель. Беленус проклял меня за это, и мне пришлось охранять всех жалких чародеев, которые приходят сюда. Я очень долго терпел. Целое тысячелетие. Да, совсем забыл, необходимо доказать, что это действительно вы.

Он неожиданно открыл пасть и запел прекрасным баритоном:

О красоте безлунной ночи грежу я, О силе и безмерной мощи грежу я, О том, что больше я не одинок, Хоть знаю — смерть его и смертный грех ее со мной навек.

Розалинда не задумываясь ответила звонкой песней. Ее чудесный голос наполнил тихую ночь.

Была слаба я и мала, И брошена совсем одна, Без имени и без судьбы. Но выжила и поклялась: Игру закончить без борьбы.

— Вот как! — воскликнул Бифрост. — Значит, вам пора лететь на Таранисе к крепости Блад-Рок.

Он в последний раз похлопал ресницами, а затем растаял во мраке.

— Нет! — воскликнула Розалинда. — Погоди! Вернись! Где Саримунд?

Но красный лазис исчез.

Они стояли у выхода из пещеры, глядя на реку, на широкую равнину, на гору Оливан и на черную крепость на вершине.

Но тут послышались шорох, пыхтение и тяжкие вздохи. И перед ними возник Саримунд, словно окутанный туманным маревом. Золотистые волосы сверкали в свете лун.

— А вот и вы, — пробормотал он, приветствуя их сияющей улыбкой.

Розалинда шагнула навстречу ему.

— Впервые ты явился ко мне в видении. Ты помешивал варево в котле и сказал, что скоро я буду с тобой.

— И ты здесь, красавица моя. Ты здесь. Как ты выросла!

— Ты мой отец?

— Я? Разумеется, нет. Правда, я очень долго помнил о тебе. О твоем прекрасном лице. О твоем голосе. Позволь сказать, разлука была тяжкой. Хотя Бифрост верил, что вы приедете, а вот Таранис — нет. Он считал, что я потерпел неудачу, что прошло слишком много земного времени. Но вы здесь, и это доказывает мою правоту. — Сложив ладони рупором, он громко крикнул: — Слышишь меня, Таранис? Я оказался прав. Я даритель мира…

— …и разрушения, — докончил Николас. — Это ты сказал ей.

— Да, и она, и я дарители мира и разрушения.

— Ты говоришь с нами по-английски или просто передаешь мысли?

— Я говорю на безупречном английском.

— Но почему на современном? — удивилась Розалинда.

— Даже безмозглый зверь вроде тайбера старается не отставать от жизни, и хоть плохо говорит, его грамматика безупречна, что весьма странно, поскольку мозгов у него не больше, чем у овоща. Вы уже знакомы с Бифростом, которого прозвали ученым. Он извелся от сердечных мук, когда его подруга погибла в лунную бурю. В Пейле все продолжается очень долго, в том числе и нежные чувства.

— Но где Пейл? — спросил Николас. Саримунд вгляделся в его лицо:

— Пейл и близок, и далек. Но он так же реален, как вечная мечта. Разве я не реален? Разве не стою перед вами? Разве вы не видите меня? Разве я не говорю с вами?

— А вдруг ты такой же призрак, как капитан Джаред? — возразил Николас.

— Он спрашивает не из пустого любопытства, — пояснила Розалинда, легонько касаясь его руки, руки из плоти и крови. Да, призраком его не назовешь!

— Послушай, мы пришли по твоему зову. Ты затеял это почти триста лет назад, когда убедил капитана Джареда, что тот в долгу у маленькой девочки, верно?

— Да.

— И ты действительно наслал шторм, чтобы уничтожить корабль капитана, или это была всего лишь иллюзия?

Саримунд поперхнулся, и его золотистые волосы встали дыбом.

— В малышке не было ни капли злости. Она не стала бы задавать чародею дерзких вопросов, не то, что взрослая женщина. Я более могуч, чем ты воображаешь. Могу превратить в хаос небо и землю…

— Да-да, — перебила она. — И ты написал «Правила Пейла» и молился, чтобы я их нашла, чтобы твой план пришел в действие.

— Но я не молился. Чародей колдует и ждет, чтобы это колдовство осуществилось. Наблюдает и ведет по нужному пути. Конечно, ты нашла книгу.

— Да, полагаю, ты все сделал правильно, хотя немного опоздал. И, наконец, разъединил последние страницы, но последняя так и осталась пустой. Я только недавно поняла, что там ты написал имя принца Игана.

Ты хотел, чтобы маленькая девочка пришла в Пейл, но этого не случилось, потому что тогда ее время еще не настало. До ее появления прошло почти триста лет, и она успела стать женщиной.

— Знаю, — вздохнул Саримунд. — Я из себя выходил, видя, как ошибся в вычислениях.

— Но зачем она вообще тебе понадобилась? — спросил Николас.

— Когда я покинул Пейл, гадая, действительно ли Эпона родила мне сына, Таранис посетил меня во сне и передал, что Эпона убьет нашего сына, принца Игана, из страха перед своим будущим. Таранис сказал, что я должен остановить ее, иначе Пейл будет, ввергнут в ужасный хаос, и вряд ли можно будет что-то исправить. Он сказал также, что никто: ни чародей, ни ведьма, ни житель Пейла — не сумеет мне помочь и что я должен положиться на людей. Я спросил его, чем именно мне помогут люди. Он выдул язык пламени, и, клянусь, я ощутил жар. Кроме того, он добавил, что я одновременно и чародей, и человек, не так ли?

Я проснулся и понял, что он был прав. И тогда стал искать земных чародеев, таких же могучих, как я сам. Я нашел два разных рода чародеев, родословные которых уходили в прошлое и пересекались во времена Крестовых походов. Один род носил имя Вейлов. В мои времена главой его был Джаред Вейл, капитан корабля, невероятно храбрый и сильный. Живя в мире людей, он и не подозревал, что наделен магическими способностями. Второй была ты, Изабелла, не менее сильная и могущественная. Я знал, что вдвоем вы будете непобедимы.

— Но почему ты считал, что у маленькой девочки больше шансов спасти принца Игана, чем у взрослой женщины? — выпалила Розалинда.

— В этой девочке было столько света, что зло не могло ее коснуться. Она все видела ясно. Ее нельзя было обмануть магией или коварством. Но сейчас? Так же ярок твой свет? Так же ясны глаза? Все та же маленькая девочка кроется в душе? Посмотрим…

— Что значит «посмотрим»? — рассердился Николас. — Хочешь сказать, что не знаешь сам?

— Настоящее есть настоящее, хотя здесь оно может проникнуть в будущее или прокрасться в прошлое. Поэтому я не знаю, что будет дальше.

Николас, казалось, был готов ударить Саримунда.

— Но когда девочка так и не появилась, Эпона все-таки не убила твоего сына. Почему?

— Я сумел остановить ее руку до тех пор, пока не появится Изабелла. Пока не придет в Пейл и не спасет его.

— Ты остановил время? — медленно спросил Николас.

— Это грубые слова, но ты прав. Иган остался маленьким мальчиком. Когда ты спасешь его, Изабелла, он станет мужчиной, великим правителем и чародеем.

— Да, но беда в том, что я не знаю, кем была эта маленькая девочка, как может помочь ее сила, и… — начала Розалинда, но тут же осеклась и перевела взгляд с Саримунда на Николаса и обратно. Саримунд кивнул. Она тихо ахнула и улыбнулась. — Я Изабелла Контадини. Родилась в Италии в тысяча восемьсот семнадцатом году, в герцогстве Сан-Саваро.

— То же имя, что и во времена капитана Джареда, — добавил Саримунд и поцеловал ее в лоб.

Глава 48

— Да, — сказал он, — твое рождение отметили пышными празднествами, Изабелла. У тебя уже был старший брат, наследник герцогского титула.

— Герцогского титула? — удивленно повторил Николас.

— О Боже, — хихикнула Розалинда, — боюсь, что совершила мезальянс, выйдя за тебя!

— Расскажи ему, кто ты, дорогая, — попросил Саримунд.

— Мои родители — герцог Гейбриел и герцогиня Элизабет Контадини. Мать — англичанка, дочь герцога Ротбриджа, вышла за отца в семнадцать лет. Мой отец посетил Лондон. Увидел ее на верховой прогулке в Гайд-парке и влюбился. Два месяца спустя они поженились. Я любила слушать эту историю и почти каждую ночь просила мать снова и снова рассказывать ее.

Она вдруг запнулась. Лицо исказилось гримасой боли.

— Мама, — повторила она, вдруг вспомнив, как мать обнимала маленькую дочку, как от нее пахло фиалками.

Мама… Сколько раз за эти годы она гадала, есть ли у нее мать, жива ли она, думает ли о ней. Гадала и плакала, терзаясь в разлуке.

— Мои родители живы? — спросила она, боясь ответа.

Саримунд кивнул:

— Да. Оба в добром здравии.

— А брат?

— И Рафаэлло тоже.

Ей хотелось кричать от радости.

— Мой дед умер, когда отец был в Англии, — медленно произнесла Розалинда. — После своего возвращения он стал герцогом Сан-Саваро. Подумать только, Николас, я все вспомнила! У меня есть родители! Они меня любят!

Она принялась приплясывать от возбуждения. Николас схватил ее, прижал к себе, поцеловал в губы.

— Но где находится Сан-Саваро? — спросил он. Розалинда улыбнулась:

— На шпоре итальянского сапожка. Сан-Саваро еще и столица герцогства. Это около Нардо, в пяти или около того милях от Ионического моря. Окна летнего дворца выходят на море. Я плавала там вместе с братом. Помню, как однажды ночью отправилась на берег поплавать под полной луной, чего, конечно, делать не следовало. И тут я услышала смех родителей. Они резвились в воде, как мы с братом… нет, теперь мне пришло в голову, что они не просто купались.

— Подумать только, женщина замужем меньше недели и уже все знает!

Саримунд смущенно откашлялся:

— Изабелла, пора рассказать господину о том, что произошло.

— Откуда ты знаешь, что она помнит и это? — нахмурился Николас.

Саримунд пожал плечами:

— Раньше ей это не позволялось. Было слишком опасно. Но теперь расскажи ему, Изабелла. Расскажи все.

И неожиданно давний страх нахлынул на нее. Розалинда затрепетала:

— Витторио был кузеном моего отца. Он понял, что я знаю о его подлом деянии, потому что тоже был волшебником и ведал, как я сильна. А я стала случайной свидетельницей того, как он удушил младенца, лежавшего на руках убитой им же матери.

— Кроме тебя, никто этого не видел? — спросил Николас.

Перед глазами Розалинды вдруг всплыла кошмарная сцена: мертвый ребенок в объятиях мертвой матери и Витторио, стоявший над ними с улыбкой на губах. Никогда, никогда ей этого не забыть!

— Нет. Только я видела, как он расправился с ними.

— Но ты была ребенком. Кто поверит маленькой девочке? — возразил Николас. — Почему Витторио ополчился на тебя?

— Если бы я пошла к отцу, он велел бы осмотреть тела Иларии и ребенка. На шее новорожденного остались синяки от пальцев Витторио. Врач сразу догадался бы, что младенца задушили.

— Изабелла, — вмешался Саримунд, — тебе известно, почему Витторио расправился с женой и мальчиком?

Розалинда покачала головой.

— Это был брак по расчету. Но Витторио был злобным извращенцем и предпочитал ложиться в постель с молодыми людьми. Кроме того, в его душе крылось безумие. Только его отец Игнацио не хотел это осознать. И вот в какой-то момент ненависть Иларии к мужу перевесила страх перед ним. Она завела любовника, молодого человека, обладавшего прекрасным голосом. Бездельника и бродягу, который исчез почти сразу после того, как они вместе провели ночь. Он так и не узнал, что она родила ему сына, а Витторио убил и изменницу-жену, и прижитого ею бастарда.

— Но что сделал с тобой Витторио? — встрепенулся Николас.

— Скажи ему, Изабелла. Ты помнишь.

— Витторио схватил меня, прежде чем я смогла поговорить с отцом.

Она немного помолчала, глядя на голую равнину, и, пожав плечами, обронила:

— Жаль, что больше я ничего не помню.

— Витторио не хотел убивать тебя, — продолжал Саримунд. — Даже в своем безумии. Даже боясь, что его разоблачат. Но он любил тебя. И любил твоего отца как родного брата. Витторио знал также, что твой отец — могучий чародей, и поэтому нужно действовать быстро. Поэтому он велел одному из своих доверенных людей переправить тебя в Англию. Мне это показалось странным, поскольку семья твоей матери жила в Англии, но, должно быть, у него имелся план, хотя подробности мне до сих пор неизвестны. Похоже, Эразмо — так звали слугу Витторио — увидел, как ты впала в транс. Он был очень суеверен и страшно испугался, посчитав тебя ведьмой. Поэтому и попытался прикончить тебя, забив до смерти. Посчитал тебя мертвой и оставил в переулке. Остальное тебе известно. Райдер Шербрук нашел тебя и выходил. Эразмо сказал Витторио, что ты умерла от потливой горячки, и что спасти тебя было невозможно. Витторио ему поверил. Райдер справедливо решил, что не стоило искать твою семью и рисковать тем, что тебя снова похитят.

Саримунд коснулся ее лба и висков.

— Теперь помнишь?

Розалинда кивнула, не сводя с него глаз, и вдруг заговорила прерывистым, печальным детским голосом:

— Я сижу, скрестив ноги, в каюте «Заккарии», одного из торговых судов Витторио. Мои руки лежат на коленях. Я пытаюсь мысленно достучаться до отца, зная, что они с матерью с ума сходят от тревоги. Хотя я далеко от Италии, все же верю, что он сумеет меня спасти. Отец так силен и добр и знает меня. Читает все мои мысли. Каждую ночь, после того как мама уложит меня, он приходит во сне и говорит, что я его волшебная принцесса и должна выйти замуж за могучего чародея, чтобы тот всегда меня защищал.

Розалинда осеклась, опустила голову, и по щекам покатились жаркие слезы. Слезы брошенного, одинокого ребенка.

— Скажи, Изабелла, — настаивал Саримунд. Немного помолчав, она продолжала тем же тонким голоском:

— Наконец я вижу отца. Он ходит взад-вперед по комнате, рассерженный и расстроенный. Мама пытается не заплакать. Здесь же мой старший брат Рафаэлло. Он тоже сердит и громко ругается.

Я зову отца — раз, другой, третий, а потом мысленно кричу. Он оборачивается ко мне, но в этот момент в каюту входит Эразмо. Он пришел сказать, что мы бросили якорь у английских берегов. По-моему, сначала он решил, что я сплю. Но я не спала. Смотрела прямо на него, вернее, сквозь него, и проклинала не своим голосом на чужом языке. Он страшно перепугался, стал орать, что я ведьма. Стащил меня по сходням и затолкал в переулок, где стал избивать.

Я пришла в себя в Брендон-Хаусе, но оказалось, что потеряла память. Через полгода я запела, потом заговорила. А когда пробыла в Брендон-Хаусе несколько лет, дядя Райдер объяснил, что не искал мою семью из опасения, что меня снова могут попытаться убить. Его сын Грейсон — мой лучший друг. Все эти годы он старался держаться поближе ко мне, чтобы при случае защитить. Потом мы встретились с Николасом и попали в Пейл. Я действительно волшебница, Саримунд?

— О да, — заверил он. — Я уже говорил, твой род — древний и могущественный. Но в отличие от Вейлов, забывших о своих способностях, род Контадини сознавал свою силу. Ты потеряла дар, только когда лишилась памяти.

— Так Эразмо был прав! — воскликнула она. — Я ведьма, настоящая ведьма, и знала это, но…

— Теперь ты здесь и станешь еще сильнее. Не забывай это.

— Подумать только, — изумленно выдохнула она, — теперь я вспоминаю свое детство. Помню, как чтили моего отца, как шептались, когда в засуху вдруг начинался дождь, когда женщина рожала близнецов, когда на поля налетала саранча, но урожаи неизменно были обильными. Он был чародеем, и все это знали. Но он также был добр и справедлив. И твердил, что я похожа на него. Я была его волшебной принцессой. Саримунд… мои родители все еще помнят меня?

— О да. Каждый день они думают о тебе, скорбя о своей потере. А Витторио снова женился и немилосердно истязает жену. Детей у них нет. Похоже, его семя бесплодно. Когда твой отец это узнал, он понял, что Илария не могла родить дитя Витторио, и стал гадать, кто был настоящим отцом. И почему ты так быстро исчезла после смерти Иларии и младенца. Возможно, он даже видел тебя в каюте корабля, но не может быть ни в чем уверен, потому что магическая связь была прервана. Рафаэлло тоже не смог найти тебя, несмотря на то, что в его жилах течет кровь чародеев. А мать скорбит, все еще скорбит. Теперь у тебя четыре брата, и младшему всего четыре года. Похоже, очень скоро родится пятый.

— Четыре брата? И скоро на свет появится пятый? Она не могла осознать это, просто не могла. Зато очень хорошо сознавала одно: Витторио не понес наказания.

— Саримунд, — вмешался Николас, — ты говоришь, что семью Розалинды не искали, и это хорошо, потому что иначе ей грозила бы опасность. Но почему ты не поразил Витторио собственной рукой? Тогда Розалинда спокойно смогла бы вернуться домой.

— Я знаю много, вижу много и все же больше не принадлежу этому миру. И не в моих силах наслать чуму на голову Витторио.

— Хочешь сказать, что не в состоянии вернуться в Англию?

Саримунд улыбнулся и покачал головой:

— Ни в Англию, ни вообще на Землю.

— Но…

— Поверь, если бы мог, я загнал бы это чудовище в самые глубины ада. Ах, зло есть повсюду, а здесь, в Пейле, оно процветает.

Розалинда вскинула голову:

— После того как я спасу принца, после того как Николас выплатит свой долг, я вернусь домой и сделаю все, чтобы Витторио понес наказание, Саримунд, теперь, когда мы в Пейле, куда нам идти?

Глава 49

— Как только ты спасешь маленького мальчика, земной чародей, который стоит рядом с нами, заплатит тебе свой долг, — торжественно объявил Саримунд.

— Прекрасно, — кивнул Николас. — Я готов понять, что здесь, в этой чужой земле, я маленький мальчик и одновременно принц. Розалинда спасет мальчика и, следовательно, меня. Скажи, Саримунд, ты был моим отцом триста лет назад, когда все это началось? Ты тоже Вейл?

— Мой род древний и благородный, возможно, более могущественный, чем у вас обоих, — рассмеялся чародей. — Твой отец — граф Маунтджой, потомок капитана Джареда Вейла. Ты чистокровный англичанин. Ты пришел в Пейл, как было предназначено судьбой. Времени почти не остается. И тебе пора действовать.

— А Николас будет жить, когда заплатит свой долг? Саримунд долго молчал, прежде чем поднять голову и взглянуть на луны.

— Как-то Таранис сказал во сне, что если я каким-то образом вмешаюсь в расклад судьбы, мои чары потеряют силы, и тогда обязательно жди катастрофы и краха. Я стал допытываться, почему не может вмешаться он. В конце концов, Таранис — божество, которое к тому же живет в Пейле. Но он спел мне: «Не лезу я, в дела колдуний и чародеев. Взамен они нос не суют в дела драконов. Вот и не стал за происходящим следить, а значит, и не знаю ничего».

Розалинда в гневе схватила Саримунда за воротник и стала трясти.

— Черт возьми, чародей, твои уклончивые объяснения нас не устраивают!

В прекрасных глазах Саримунда блеснуло нечто вроде гордости.

— Большего я сделать не могу. Если бы ты только явилась в Пейл, когда я выбрал тебя, прелестное дитя, исполненное магического света, все прошло бы так, как я и предвидел. И Джаред Вейл сумел бы защитить тебя. Но оказалось, что до твоего явления еще далеко. Я надеялся, что Таранис все же вмешается и ускорит бег времени. Иногда ему становится скучно, и он забавляется тем, что устраивает очередной переполох.

Розалинда снова принялась трясти Саримунда, изнемогая от желания поколотить чародея.

— Слушай меня! Я не желаю, чтобы Николас оказался в опасности, понятно?!

— Поскольку ты вопишь во все горло, — ухмыльнулся Николас, — он, несомненно, тебя слышит.

Он шагнул к чародею и без всякого выражения спросил:

— Ты уверен, что я умру, так?

— Говорю же, не знаю. Теперь, когда я увидел тебя, господин, стало ясно, что ты грозный враг и тебя не так легко уничтожить. Но ты не умеешь пользоваться своими силами. Потому что не желаешь признать собственную магию. Ты должен позволить себе верить, что здесь ты станешь сильнее, сильнее, чем три кроваво-красных луны. Ты будешь непобедим. Здесь, в Пейле, магия ощущается в самом воздухе. И ничто не будет помехой твоим способностям… если ты только дашь волю своей магии.

— Скажи, что означают слова песни, которую я запела, когда впервые начала говорить? — неожиданно спросила Розалинда. — «Смерть его и смертный грех ее со мной навек». Кто они? И что это означает?

— Он — это принц Иган, который вполне может погибнуть, если ты не вмешаешься. А смертный грех совершит Эпона, которая убьет принца, если ты не помешаешь. Это я внушил тебе эти слова, чтобы они всегда были с тобой. Чтобы ты смогла понять.

— Но я не понимала.

— Возможно, смысл моих стихов оказался слишком для тебя тонок, но какая разница? Ты все равно здесь. А, смотрите, вот и Таранис, вождь драконов Саллас-Понда. Теперь слушайте внимательно: Таранис поддерживает крайне хрупкое равновесие между силами Пейла, и много лет назад приснился мне, чтобы сообщить об опасности.

— Мне скучно говорить обычными словами, — пропел Таранис. — Сам воздух замирает, когда простое слово с губ сорвется. Недаром пение дает нам к жизни интерес и облегчает скуку. Я вместе с Саримундом долго ждал вас. Добро пожаловать, о, Изабелла!

Смех, глубокий раскатистый смех вырвался откуда-то изнутри.

— Идите с ним, — велел Саримунд. — Таранис доволен, зная, что скоро все закончится. Самого меня изводит нетерпение. Что же будет? Но повторяю, идите с ним. Будьте осторожны, никому не доверяйте, и не забывай, Изабелла: никакое зло не может тебя коснуться.

Едва успев договорить, он исчез. Николас даже не удивился. Здесь, в Пейле, он тоже способен на такое. Здесь, в Пейле, он способен на все.

Он вдруг сказал, обращаясь к тому месту, где только что стоял Саримунд:

— Капитан Джаред сейчас в Уайверли-Чейз.

В ответ раздался едва слышный голос Саримунда:

— Каким великим человеком он был! И так жалел, что не ему суждено выплатить долг! Но этому не дано было случиться: время шло, и сны передавались всем первенцам рода Вейлов. Шли годы, и каждый ждал нужного времени. Когда вы двое, наконец, соединились, капитан захотел вас увидеть, узнать, что вы намереваетесь делать. Он твердит, что вы победите. Но его магия сейчас также слаба, как колеблющийся на ветру огонек свечи. Увы, он даже не способен петь как раньше.

Великий дракон склонил голову и запел высоким сладостным голосом:

— Мой сын хотел бы сжечь живьем вас, господин, но проглотил огонь свой, ибо запретно пламя изрыгать, пока не станешь совершеннолетним, а наказанье таково, что, будь ты хоть драконом, задумаешься, прежде чем законы нарушать. Рад я, что сумел сдержаться он. К несчастью, мать его считает, что это было бы забавным. Мне трудно усмирить ее: уж очень вспыльчива она. А я вот — бог. И обладаю знанием, которого нет у других божеств или драконов. Видения мои способны ослепить любого. Известно мне, что было и что будет. Я был, я есть, всегда я буду. А теперь — вперед.

Николас саркастически усмехнулся:

— Знаешь, что было и что будет? Хотелось бы мне взять несколько уроков вашего языка.

Глаза Тараниса бешено завертелись. Земля задрожала.

— Возможно, сначала тебе следует научиться петь!

— Он прав, Таранис, — вступилась Розалинда. — Когда все закончится, ты дашь нам свои наставления. Но что нам делать сейчас?

Таранис приземлился рядом с ними и запел:

— Устройтесь между великолепием моих чешуек и держитесь крепче!

Розалинда и Николас беспрекословно подчинились, и дракон взмыл в ночное небо.

— Взгляни на эти реки и озера, похожие на вены на руках, — прошептала Розалинда, обняв Николаса за талию.

Под ними плыла обширная долина, тянулись к небу зубчатые пики горы Оливан. На вершине самого высокого стояла крепость Блад-Рок. Николас отчетливо представил, сколько горя, страдания, греха таится в этих стенах. Сколько боли и плача…

Таранис поднялся выше, и их лица стали влажными: сейчас они летели через фиолетовые облака, легкие и дымчатые, как предрассветные сны.

— Саримунд писал, что ты, Таранис, — кельтский бог грома! — крикнул Николас. — Римляне считали Тараниса богом, которому приносились человеческие жертвы. Ты действительно тот самый Таранис?

— Все связано, — пропел Таранис. — Все связано, и в этом королевстве, и в остальных. Есть грех, есть поклонение, добро и зло, единство и разлад. И древним кельтам все было известно, как теперь и нам. И на земле, и в Пейле. А вот римляне… совсем иными были.

Розалинда подняла глаза к небу, но промолчала.

— Смотри, — прошептала она Николасу, — сколько животных на равнине. А вот и стадо тайберов.

— Тайберы верят, — пропел Таранис, — что мясо красных лазисов каким-то образом возвысит их над остальными созданиями в Пейле. Но лазис красный не зря умом кичится. Вам видеть бы Бифроста, когда он мечет огненные копья в ямы, которые им вырыты! Хоть в этом он находит утешенье, похоронив несчастную подругу.

— Но у Бифроста копыта, а не руки. Как же он может рыть яму или швырять огненные копья? — удивилась Розалинда.

— Существованье в вашем скучном мире никак не даст простора воображенью вашему, — пропел Таранис, подлетая к крепости. — Ну вот, отвлек я вас, забыть заставил то, что впереди таится. Недаром бесконечные тревоги, убить, способны силу волшебства. Теперь же время настает подумать и припомнить. Недаром Саримунд сказал: быть осторожными, не верить никому. Ах, какое же отчаянье владеет мной! Пусть я бог, но грядущее скрыто в тумане густом!

В следующую минуту Таранис приземлился на широкой плоской площадке наверху самой высокой башни Блад-Рока, черной каменной крепости, при виде которой кровь замерзла в жилах. По черному камню струились алые потоки, тонкие, как реки, пересекающие землю у подножия. Тяжелые густые капли катились медленно, непрерывно. Николас вспомнил, как Саримунд писал, что вид этой крови отпугивает всех диких созданий долины Пейла. Невероятно высокие арки с острыми зубцами вонзались в скалу на добрых шесть футов. Башни протыкали фиолетовые облака. И все было выстроено из уродливого черного камня.

«Превосходная иллюзия», — подумал Николас и решил, что изменит чертову иллюзию, как только у него появится на это время. Он обернулся на голос Тараниса.

— Идите, дети мои. Я вернусь, когда настанет время, — пел он. — Не забывайте, здесь вы могучи и сильны. Пусть магия веков ведет вас!

Потом он поднял огромную голову и затрубил. Казалось, содрогнулась даже древняя крепость, и потоки крови перепутались между собой, создавая алую паутину.

Николас и Розалинда осторожно спустились со спины дракона.

— О Боже, я поранила палец о чешуйку! — вдруг вскрикнула Розалинда.

— Дай взглянуть, — потребовал Николас.

Таранис стремительно поднялся в воздух и парил там, не сводя взгляда с Розалинды. И запел так громко, что Николас мог бы поклясться: все звери в долине его слышали:

— Кровь твоя смешалась с моей. Дракон Саллас-Понда породнился с колдуньей! Хотел бы знать я точно: что выйдет из родства такого!

Они смотрели вслед улетавшему дракону. С высоты полета животные на равнине должны были казаться совсем крохотными.

— Что он хотел сказать, когда пел, что смешал свою кровь с…

Розалинда не успела договорить.

Глава 50

Перед ними появился молодой человек. Не обращая на них внимания, он поднял голову к небу и загородил глаза ладонью.

— Он не поговорил со мной, — сокрушенно пробормотал он, обращаясь к Николасу и Розалинде. — Наверняка не видел, иначе обязательно поговорил бы. Господин, госпожа, меня зовут Беленус. Я занимаю значительное место в вашей истории. Я бог земледелия, даритель жизненной силы.

Розалинда в жизни не видела таких рыжих волос. Ярче волос блестели только невероятно голубые глаза. Зубы у него были белоснежными, квадратными и очень большими.

— Римляне называли тебя Аполлон Беленус и назвали в твою честь большой майский праздник Белтейн. Его празднуют даже в наши дни. Ты знаешь об этом?

— Ваши дни? Один век ничем не отличается от другого. И я рад, что вы, наконец, здесь. Времени почти нет. Мы должны открыть дверь и ступить на линию, отделяющую исполнение желаний Эпоны от того, что должно случиться на самом деле. Спросите, откуда мне это известно? Таранис мысленно передал мне знание. У меня нет времени угостить вас чаем. А теперь следуйте за мной.

Николас вдруг понял, что чувствует силу этого бога, чувствует, как она притягивает его, несмотря на то, что Беленус шел перед ним, молча и быстро.

Они проходили невероятно широкие коридоры, увешанные римскими мечами и шлемами. В некоторых скалились скелеты, выстроившиеся вдоль стен как солдаты по стойке «смирно». Они проходили через комнаты, выкрашенные в самые разнообразные цвета — от густо-фиолетового до светло-желтого. По углам стояли бесценные греческие статуи, и тут же находились другие: грубые, деревянные, вырезанные руками древних.

— Все здесь слишком большое. Слишком просторное. Иллюзия, созданная для того, чтобы ошеломить нас, — прошептал Николас.

— Разумеется, но какая правдоподобная! — согласилась Розалинда. — Беленус, возможно, вы создали слишком много комнат и коридоров, чтобы поразить нас своей мощью. Однако ты сказал, что мы должны спешить. Почему ты задерживаешь нас?

Беленус остановился в следующей комнате, стены которой были выкрашены в ярко-голубой цвет, цвет его глаз. По стенам стояли обтянутые бархатом скамьи, на которых были раскинуты большие бархатные, расшитые драгоценными камнями подушки, как во дворце султана. В нишах прятались статуи кельтских богов. Николас сам не знал, откуда ему это известно, но был уверен.

Розалинда взглянула на мужа. Длинные черные волосы теперь были связаны на затылке. Губы — плотно сжаты. Жестокое, исполненное ярости лицо. Розалинда увидела в этом лице обещание исполнения долгожданного правосудия. Теперь он принадлежал Пейлу. Принадлежал Блад-Року. Чародей вернулся домой.

— Ты немедленно отведешь меня к Эпоне, — повелительно сказала она. — Я знаю, что должна встретиться с ней лицом к лицу, а господин останется здесь. Время почти истекло. То, чему суждено случиться, случится сейчас, иначе одно время наложится на другое и даже я не смогу исправить путаницу, которая последует за этим.

Розалинда чувствовала, как ее пронизывает невероятная сила. Она принимала эту силу в себя. Чувствовала себя единой с ней.

— Я более могуча, чем три кроваво-красных луны, — холодным, безразличным голосом сказала она Николасу. — Могу снять их с черного неба, жонглировать всеми тремя и одновременно даже петь тебе при этом.

В следующий момент Розалинда оказалась в центре огромной белой комнаты. Белизна была такой же слепящей, как тогда, в Уайверли-Чейз. Неужели все это было только вчера ночью?

Здесь было много окон. Белые прозрачные занавеси колыхались, хотя окна были закрыты. На дальнем конце стояла узкая кровать с прозрачным белым пологом, который тоже колыхался на несуществующем ветру.

— Эпона! — резко, нетерпеливо вскрикнула Розалинда. — Немедленно явись! Мне нужен принц Иган!

Молчание.

Эпона!

Молчание и белый свет.

Розалинда была не одна. Она стояла, стройная, улыбающаяся, на большом плоском возвышении. Рядом лежал гладкий плоский камень: алтарь. На нем лежал человек, бесчувственный, голый, с прикованными цепями руками и ногами. Николас!

Глаза его внезапно открылись, темные, почти черные.

— Я убью тебя, — улыбнулся он. — Убью тебя.

— Не убьешь, — покачала она головой.

Она подняла неведомо как появившийся в ее руке кинжал и вонзила в сердце Николаса. Выдернула нож, разрезала грудь и, вырвав все еще бьющееся сердце, вскинула голову и стала выпевать слова, смысла которых не понимала. Размахнулась и отшвырнула сердце. Поднявшийся ветер раздул ее волосы, ткань одеяния облепила тело.

Она убила человека! Убила Николаса. Значит, видение не обмануло Ричарда.

Розалинда рухнула на колени, ослепленная болью. Почувствовала, как жизнь вытекает из нее.

Молчание окутало ее. Боль раздирала душу. Но тут внутри что-то шевельнулось. Настороженность. Знание.

И она поняла.

Поняла, вскочила и закричала:

— Ложь! Все это ложь! Ты не одурачишь меня, Эпона! Немедленно покажись, проклятая сука!

Эпона словно влетела в одно из больших окон, хотя оно по-прежнему казалось закрытым. Она выглядела очень молодой и красивой.

Эпона оглядела ее и презрительно скривилась:

— Ты опоздала, колдунья! Я велела Беленусу задержать тебя, и он повиновался, потому что, как и остальные, боится меня. Да, слишком поздно, и ты потерпела поражение! Как и Саримунд!

— Я, разумеется, не опоздала, безмозглое ты создание. Эта иллюзия… ты выудила ее у меня из головы, верно? И послала Ричарду Вейлу сон, чтобы напугать его.

Эпона рассмеялась.

— Что же, это не важно, — бросила Розалинда. — Наконец я поняла правду. И больше ты меня не обманешь. Я слышала, что ты олицетворяешь красоту, скорость и плотские наслаждения.

— И храбрость!

— Как тебе будет угодно. Возможно, кое-что из этого — правда. Однако ты копия своей матери. Похожа на лошадь, хоть и очень красивую — вероятно, даже арабскую.

Эпона бросилась на нее, хищно скрючив пальцы с длинными ногтями.

— Ты тварь! Я прекрасна! Все это говорят! Розалинда, смеясь, подняла руку, и нос Эпоны врезался в ее ладонь. Эпона попыталась отскочить, но нос словно прилип к ладони Розалинды. Та снова рассмеялась:

— Ты не только похожа на лошадь, но и силы твои ничтожны! Где принц Иган?

— Отпусти меня, или я ничего не скажу!

— А, кажется, я слышу жалобное ржание? Клянусь всеми богами, я молюсь, чтобы Иган не был на тебя похож.

Розалинда отняла руку и вытерла ладонь о плащ.

— Немедленно приведи Игана.

Эпона, сыпля грубыми цветистыми проклятиями на странной смеси кельтского и латыни, холодно улыбнулась сопернице.

— Больше я не стану просить тебя, Эпона, — процедила Розалинда. — Но оберну против тебя чары, если не станешь мне повиноваться. Любопытно будет посмотреть, как же ты выглядишь в действительности.

Эпона исчезла. Розалинда продолжала стоять посреди комнаты. Воздух был совершенно неподвижен, и даже занавески больше не развевались. Откуда-то послышался детский голос:

— Кого я должен увидеть? Я здесь всех знаю.

Глава 51

Ждать пришлось недолго. Перед Розалиндой возник мальчик лет восьми, прекрасно сложенный, красивый и темноглазый.

— Кто ты, женщина? Чего хочешь от меня? Она сказала, что ты еще одна глупая колдунья, которая даже не живет в Пейле, и что она вырвет ногтями твои уродливые глаза. Утопит тебя. Она очень сильна. Я бы на твоем месте ей поверил.

— Я Изабелла. Ты принц Иган, сын Саримунда?

— Да, кто же еще? 304 Она улыбнулась мальчику:

— Ну конечно, кто же еще.

Она исподтишка изучала Игана. Походил ли Николас на него, когда был маленьким? Конечно, определенное сходство есть: оливковая кожа, темные глаза и волосы.

— Я не узнаю тебя. Зачем ты хотела меня видеть? Она пришла вовремя, чтобы спасти Игана. Спасти Николаса!

Огромное облегчение охватило Розалинду.

— Николас, — прошептала она.

— Но я не Николас. Я Иган. Почему ты здесь, Изабелла?

— Я пришла, чтобы спасти тебя от Эпоны.

— Но как ты можешь спасти меня, если я сильнее? Я даже смогу превратить тебя в белого жука!

Ах, какое высокомерие! Но она твердо знала, что перед ней Николас. По крайней мере, это верно здесь, в Пейле.

— Разве Эпона не сказала тебе? — улыбнулась Розалинда. Она не могла называть эту злобную ведьму его матерью, тем более что та замышляла убить собственного сына!

— Нет, она никогда не говорит мне ничего полезного. Хотел бы я стать мужчиной. Иногда мне кажется, что я слишком долго был мальчиком. Но разве можно быть в чем-то уверенным?

— Ты скоро станешь мужчиной. Клянусь! — воскликнула Розалинда.

Рядом с принцем появилась Эпона.

— Я Эпона! — крикнула она, потрясая кулаком. — Я твоя мать.

— Какая жалость! — бросил мальчик.

— Ты никогда не станешь мужчиной! Никогда не свергнешь меня! — завопила она и, выхватив нож, бросилась к сыну.

— Нет!

Времени не осталось! Не осталось!

Розалинда закрыла собой ребенка и ощутила, как лезвие вонзается ей в грудь, разрывает сердце и погружается все глубже. Время словно остановилось.

Розалинда медленно опустилась на пол и взглянула на принца. Иган упал на колени. Маленькие пальчики нависли над ножом, не касаясь его.

— Я победила, — прошептала она, улыбаясь. — Ты станешь мужчиной.

— Но ты не можешь умереть, — все повторял и повторял он и, с ненавистью глядя на мать, воскликнул: — Ты хотела убить меня, а она отдала жизнь ради меня! Ты еще подлее, чем я ожидал!

— Теперь твоя очередь, щенок! — завопила Эпона, и в руке ее неожиданно появился второй нож. — Твоя очередь! А потом я стану править, и все покорятся мне! Я всегда говорила Саримунду, что его волшебство не стоит выеденного яйца!

Она подняла нож, чтобы вонзить его в сердце сына, но тут в коридоре послышался топот. Эпона замерла.

В комнату ворвался Николас с древним мечом в руках. Увидел лежавшую Розалинду, неподвижную, безжизненную, с ножом в груди. Маленький мальчик склонился над ней.

— Нет! — завыл Николас, откинув голову.

— Убирайся отсюда! Она проиграла, и тебе тут нечего делать! Она умрет, и ты ничего не сможешь исправить! — прошипела Эпона.

Боль, невыносимая боль терзала Николаса. Душила. Кажется, он тоже умрет вместе с Розалиндой.

Он с трудом перевел взгляд на безумную ведьму, державшую наготове нож. Она убила Розалинду, убьет и Игана, если ей не помешать. Боль на мгновение утихла, вытесненная неистовой яростью. Он хотел омыть руки в крови Эпоны, ощутить запах этой крови.

Колдунья поднялась с пола и, рыча, кинулась на него. Но теперь в руке оказался не нож, а короткое черное копье с наконечником, таким острым, что, казалось, воздух с треском рвался от его прикосновения.

— Черная ведьма! Это твой любовник-демон дал тебе копье? Прислал из самого ада? Воображал, что ты станешь поддевать им сено, которое ешь?

Эпона немного поколебалась, изрыгая проклятия и целясь в него черным копьем. Теперь с его кончика срывался ярко-оранжевый свет, образуя устрашающие фигуры.

Николас взглянул на свой меч, очень старый, старше капитана Джареда, и злобно уставился на тварь, убившую его жену.

— Ты подлое чудовище, — произнес он голосом, мягким как ночной воздух, — но все закончится здесь. Именно мне суждено это закончить.

Он метнулся вперед, размахнувшись мечом, но Эпона взвилась в воздух, поднявшись на целых, пять футов. Он в Пейле. И его сила беспредельна. Николас тоже оторвался от пола.

— Сразись со мной, ведьма! Или хочешь ускакать от меня галопом?

Она обрушила проклятия на его голову, но Николас подлетел ближе и рассмеялся:

— Лицо твое имеет цвет только что выпавшего снега, и эти широкие белые юбки — ты смешна, ведьма!

— Ты жалкий смертный, воображающий себя всемогущим, — прорычала Эпона. — На самом же деле у тебя бока мокрые!

Николас издевательски засмеялся.

Белое одеяние Эпоны вдруг стало ярко-красным. Юбки пузырились на несуществующем ветру. Она выпрямилась, пробормотала древнее проклятие и метнула в него копье.

Николас в ответ метнул меч. Меч ударил в копье. Оба взорвались, наполнив комнату радужным искрами. Николас, протягивая руки, полетел к ней.

— Нет! — завопила она, и в ее руке возник нож. — Проклятый чародей! Ты мертв!

Николасу достаточно было мысленно призвать меч, и через мгновение он уже лежал в его ладони. Он легко отбил нападение и вонзил меч в Эпону.

Эпона продолжала висеть в воздухе, ошеломленно глядя на рукоять меча, погруженного в ее грудь.

— Этого не может быть. Не может, — прошептала она. — Заклинания моего демона! Никто не может одолеть его! Но ты убил меня.

— Да, — кивнул Николас. — Это очень старый и очень могущественный меч.

— Но копье демона…

— Не что иное, как жалкое и слабое орудие зла, — перебил Николас, выдергивая меч. Но Эпона еще некоторое время оставалась в воздухе, словно подвешенная на невидимых нитях. Наконец она грузно рухнула на пол. Ее глаза затягивались смертной дымкой. Из раны текла белая кровь, пропитывала ее платье, снова ставшее из красного белоснежным. Лицо стало терять красоту и молодость: щеки обвисли, кожу изрезали морщины. Она все больше увядала, иссыхала, пока от нее не остался только закутанный в белое скелет.

Николас подбежал к Розалинде. Мальчик куда-то исчез.

— Нет, — прошептал он, прижавшись к ее лбу своим. — Нет, этого не должно было случиться. Ты не можешь умереть. Ты отдала жизнь за спасение мальчика. Этого не должно было случиться.

— Николас, не мог бы ты вытащить нож? От него идет такой холод!

Николас дернулся от неожиданности, покачал головой, и тут…

— Да, помнишь, что сказал Саримунд? Меня не может коснуться зло. И не коснулось, только на миг в глазах стало темно. Но я снова здесь, и больше не уйду. Пожалуйста, вытащи нож. Я пыталась убрать его силой мысли, но не могу, а руки пока что не двигаются. Наверное, во мне просто не осталось сил.

Он не может, не может…

Николас схватился за рукоять и выдернул кинжал. Крови не было. Только на белом шерстяном платье осталась дыра.

— Ну вот, — прошептала Розалинда, по-прежнему не шевелясь, — теперь мне намного лучше.

Он снова бросился на колени.

— Я был уверен, что это чудовище убило тебя.

— Нет-нет, ты прикончил Эпону, как я и предвидела. Я была в сознании. Просто не могла ни двигаться, ни говорить. Где Иган?

— Он куда-то исчез.

— Что же, это вполне естественно, не так ли?

— В этом проклятом месте нет ничего естественного. Розалинда осторожно притронулась к груди. Платье снова было целым.

— А, кажется, я прихожу в себя.

Она медленно села и улыбнулась, когда он поддержал ее под локоть.

— Клянешься, что с тобой все в порядке?

— О да. Иган исчез, Николас, потому что ты не можешь встретить самого себя даже здесь, в Пейле, и прекрасно это знаешь.

До них неожиданно донесся трубный зов Тараниса.

Николас и Розалинда вышли из пустой белой комнаты, но больше не увидели ни бесконечных коридоров со статуями воинов, ни скелетов, ни комнат с мягкими диванами и цветными подушками. Они снова стояли на стенах крепости.

Над ними парил Таранис, задевая крыльями ручейки крови, стекавшие с черных камней.

Таранис поднял голову и снова затрубил. Звуки эхом отдавались от камней, и небо стало светло-серым. Ветер стих. Все: и чародеи с колдуньями, и тайберы, и лазисы, и даже дерево силлоу — прислушивались к торжествующим звукам.

— Все хорошо! Все хорошо! — пел дракон. — Вы спасли принца, госпожа, благодаря заклинаниям Саримунда. Теперь на троне воцарится законный принц Иган!

— Интересно, — смеясь, прошептал Николас, — как высоко я способен подпрыгнуть?

— До самых фиолетовых облаков. Ведь ты умеешь летать! — тоже рассмеялась Розалинда и бросилась ему на шею.

Он стал целовать ее, не в силах остановиться, пока Таранис не откашлялся, хотя со стороны это казалось приглушенным ревом. Николас разжал руки, отступил, взглянул на небо и заговорил голосом, сотрясшим скалу, на которой стояла крепость:

— Саримунд! Она спасла мальчика, твоего сына. Я уплатил долг. Эпона мертва. Ты слышал Тараниса: теперь Иган будет править Пейлом, как и было суждено. Отныне в Пейле воцарится мир и добро.

Он кивнул, словно услышав ответ, и улыбнулся жене.

— Слышишь раскаты грома? Нам пора. Мальчик стал мужчиной, и перемены начнутся прямо сейчас. Ах, как я жалею, что не могу с ним встретиться! Что случилось бы, сойдись мы лицом к лицу? Не знаю и не хочу знать.

Николас усадил жену на спину Тараниса.

Дракон взмыл в небо и запел:

Новый сезон для Пейла. Новая жизнь на равнинах, Тихая тьма по ночам И мудрость, осветившая дух.

Они поднялись выше и увидели, как рушится крепость. По склонам горы Оливан с оглушительным грохотом катились черные камни. Башни падали, арки разваливались, воздух густел от грязи и пыли.

Вскоре на горе зазеленела трава, распустились полевые цветы, вырос и зацвел кустарник. Из самой скалы поднимались желтые деревья силлоу.

— Вот и новое королевство и новый правитель нашей земли! — пропел Таранис.

Перед их изумленными взорами возникла белая крепость. Камни укладывались сами, к небу тянулись сверкающие белые башни, сияя под новым солнцем, освещавшим землю. Белые с тремя желтыми лунами флаги трепетали на ветру.

Даже воздух пах иначе — не кровью и ненавистью, а покоем и любовью.

Из огромного белого дворца вышли Беленус и Саримунд, о чем-то тихо переговариваясь. Откуда-то появился молодой красавец и встал перед ними. Саримунд протянул руки, и принц бросился в объятия отца. Чародей поднял голову и улыбнулся супругам. В голове Розалинды отчетливо прозвучали слова Саримунда:

— Благодарю за спасение моего сына, Изабелла. Теперь правит Иган. Он хороший правитель. Если тебе что-то понадобится, только позови. Господин, долг уплачен. Все благодарят вас, и капитан Джаред тоже. Поезжай домой, Изабелла. Поезжай домой.

Таранис снова протрубил и поднялся выше в небо.

— Держитесь, — велел он и полетел навстречу солнцу цвета спелого лимона. Земля становилась все меньше, пока не исчезла.

Розалинда услышала женский голос, мягкий и нежный. Очень знакомый. Голос ее матери. Увидела мужское лицо, лицо отца. Он с улыбкой кивал ей, раскрывая объятия.

Руки Николаса сжали ее талию. Шею обдало его теплым дыханием. Она откинулась ему на грудь. Теперь она ощущала только покой. Только счастье.

Может, это Таранис им пел?

Последнего Николас и Розалинда так и не узнали.

Эпилог

Сан-Саваро, Италия

Вокруг раздавались приветственные крики.

Их экипаж катился по вымощенным брусчаткой улицам обожженного солнцем города Сан-Саваро. По обеим сторонам дороги хлопали в ладоши и приветственно махали люди. За их спинами виднелись лавки, кафе, маленькие парки, привязанные к столбам лошади. И цветы, цветы повсюду: на деревянных решетках, в огромных горшках, в маленьких ящиках под окнами, между деревьями и на газонах.

— Что это? — спросил Николас. — Чему они так радуются? Принимают нас за кого-то другого?

Они покинула Англию через месяц после того, как проснулись в своей кровати, в спальне Уайверли-Чейз. Тогда, спустившись вниз, они увидели Ричарда, метавшегося по гостиной. Мамаша неотступно следовала за ним, вопя, что желает немедленно убраться из этого дома, потому что наглый призрак игнорирует ее и даже ни разу не оскорбил и не опрокинул кресла, чтобы как-то признать ее присутствие, и что ей осточертели проклятый пасынок и его потаскушка-жена, вообразившие, будто имеют над ними власть.

— Но он граф, — возразил Ричард, — и вправе повелевать нами. Он лорд Маунтджой. А потаскушка — его жена. Смирись с этим, матушка.

— Мадам, — объявила Розалинда с порога, — думаю, дух старого графа, наконец, обрел покой. Ему просто нет причин оставаться здесь. Ричард, теперь все будет хорошо, поверь мне.

Ричард уставился на нее и неожиданно улыбнулся, действительно улыбнулся брату, и в этот момент был так похож на Николаса, что у Розалинды зашлось сердце.

— Я рад, — ответил он. — Очень рад. Неужели он изменился?

Но тут Розалинда услышала доносившийся из коридора злобный голос Ланселота. От этого ожидать перемен не приходится.

— Не могу понять, — продолжал Николас, оглядывая собравшихся. — Они, должно быть, приняли нас за коронованных особ.

— А может, ожидали приезда папы, — усмехнулась Розалинда. Она не сказала Николасу, что видела в Пейле своего отца.

Розалинда взглянула на яркое солнце и вспомнила о другом солнце, солнце Пейла. Тогда Таранис летел ему навстречу. Как они вернулись в Уайверли-Чейз и проснулись в постели, держась за руки, в плащах и обуви? Неизвестно. Правда, их тела украшали синяки и шишки, а мышцы мучительно ныли.

Толпа расступалась перед каретой. Вскоре они оказались в центре Сан-Саваро. Дорога постепенно становилась шире и вела к гигантскому дворцу из желтого кирпича, с гербом на фасаде.

— Помнишь свой дом? — спросил он жену.

— Да, но теперь он кажется не таким большим, если понимаешь, о чем я.

— Понимаю, — прошептал он, целуя ее ушко. Сидевший на козлах Ли По остановил лошадей.

К удивлению Николаса, на крыльце стояли люди: двое мужчин, женщина и трое мальчиков. Все были прекрасно одеты и приветственно махали руками.

Николас сразу узнал мать Розалинды и представил, как будет выглядеть жена, став старше. Красавица с округлыми формами, светящейся кожей и великолепными рыжими волосами, сверкавшими под жарким итальянским солнцем. На ней было зеленое платье того же оттенка и покроя, что надевала Розалинда вчера. На руках герцогини сидел младенец.

Он также узнал Рафаэлло, старшего брата Розалинды, красивого молодого человека, показавшегося Николасу очень знакомым, что, конечно, было странно. Но тут он взглянул на отца жены и замер. Невозможно! Этого быть не может.

— Нет, — произнес он вслух. — Нет.

— Они не хотят ни на секунду расстаться с тобой. Боюсь, мне придется похитить тебя, когда в сентябре придется вернуться домой, чтобы успеть на свадьбу Грейсона, — шутливо посетовал Николас и, оглядевшись, спросил: — Это твоя бывшая спальня?

Он стащил сапоги и принялся расстегивать рубашку. До чего здесь жарко!

— Да. Здесь ничего не меняли.

Николас открыл все окна и высунулся наружу, чтобы подышать несравненным итальянским воздухом.

— Мне нравятся твои братья, — заметил он. — А Рафаэлло — хороший человек.

Розалинда тем временем накинула прелестный шелковый пеньюар персикового цвета, такой же прозрачный, как сорочка под ним.

— И мне тоже. Младшие еще не совсем поняли, что случилось, но уже приняли меня как сестру, а тебя — как еще одного брата. Я привезла с десяток коробок английских цукатов. Они, в особенности засахаренный миндаль, помогли мальчикам быстрее полюбить новых родственников. Но как же странно, что Рафаэлло уже взрослый! Я так долго считала его маленьким!

— Твой отец, Розалинда, он…

— Знаю. Я сама бы не поняла, если бы не видела портрет.

— Твой отец как две капли воды похож на капитана Джареда Вейла.

Ну вот, он сказал это вслух!

— Саримунд говорил, что линии наших родов пересекались в Средневековье. Очень давно. Но, Николас, отец не так уж похож на капитана. Между вами имеются различия. Как между тобой и Ричардом.

— Да, но Ричард мой брат и между нами всего пять лет разницы, а не триста.

Боже, как же колдовство искажает действительность и не несет никакого смысла — по крайней мере, на взгляд человека!

— Покажи мне свой пальчик, тот, который ты уколола о чешуйку Тараниса, — попросил Николас и, взяв ее руку, осмотрел место укола. — Ты уже видела, верно?

— О да. Метка с каждым днем становится яснее. Думаешь, Таранис поставил ее специально?

Николас кивнул:

— Да, иначе, почему зигзаг молнии?

— Не знаю.

Николас поцеловал ее палец.

— Думаю… думаю… — пробормотал он, отчетливо понимая, что в будущем эта метка еще сыграет важную роль в их жизни.

— Витторио сбежал, — сообщила Розалинда.

— Да, я слышал. Но у твоего отца хватит власти, чтобы его найти.

— Верно. Он винит себя за то, что рассказал Витторио, что я жива и скоро приеду домой. Жаль, что Эразмо умер. Хотелось бы мне отвезти его в Пейл и бросить в огненный колодец.

— Думаю, его убил Витторио.

— Ты, скорее всего, прав. Но мой отец обязательно расправится с Витторио.

Оба понимали, что она имеет в виду отцовскую магию.

— По крайней мере, вторая жена Витторио освободится от тирана-мужа.

Николас подошел к жене и подхватил ее на руки:

— Подумать только, моя жена, моя обыкновенная рыжеволосая жена — чертова принцесса.

— Но меня величают всего лишь чертовой синьорой, и в этом титуле нет ничего сказочного.

— Зато в твоих жилах течет королевская кровь. Значит, ты принцесса. Моя несчастная мачеха лишилась дара речи, когда я сказал ей. Мне даже на миг показалось, что она готова присесть перед тобой. Впрочем, она успела взять себя в руки.

— Ты действительно объявил меня итальянской принцессой, — хихикнула Розалинда. — Знаешь, перед уходом она прошипела, что я шлюха, чужеземная шлюха, и мы еще узнаем, что мой отец лишил меня наследства. Принцесса, ха!

— Приятно слышать, что она не изменилась, оставшись все той же злобной ведьмой. Иначе я мог бы даже испытать к ней нечто вроде симпатии. Но мне кажется, что с Ричардом мы прекрасно поладим.

— Пока Миранда и Ланселот продолжают злобствовать, я спокойна, — рассмеялась Розалинда, прижимаясь к мужу. — Ладно, согласна, я принцесса, чужеземная принцесса. Что ты об этом думаешь?

Он слегка отстранил ее и взглянул в глаза.

— Думаю, моей чужеземной принцессе понравится путешествие в Макао. Собственно говоря, это предложил Ли По. Он считает, что ты возьмешь тамошнее общество приступом.

Розалинда долго молчала, а потом спросила:

— Как по-твоему, ты успеешь научить меня португальскому ко времени нашего прибытия?

— О да, и Ли По уже вызвался обучить тебя мандаринскому наречию китайского.

Он стал целовать ее, но внезапно выпрямился и отступил:

— Тебе следовало сказать, что отец знает о твоем скором возвращении домой.

— А ты поверил бы мне?

— Нет. Да.

Николас выругался и запустил пальцы в волосы.

— Возможно, черт возьми.

— Поцелуй меня, Николас. Мы маги, признай это.

— Колдунья. Моя чужеземная жена чертова колдунья, — пробормотал он себе под нос.

Розалинда рассмеялась, встала на носочки и прошептала:

— А ты, мой господин, чертов чародей.

Прижавшись губами к ее шее, Николас вспомнил одну из статуй, которую видел в дворцовом саду, почти скрытую лозами цветущей ярко-красной бугенвиллеи. Не очень большая, но поразительно достоверная статуя дракона со сверкающими глазами и чешуйками, достаточно острыми, чтобы уколоть палец до крови.

Морда дракона удивительно напоминала пасть Кландуса.

1

Мера веса. Приблизительно 6,35 кг

(обратно)

2

Здание на Оксфорд-стрит, где устраивались публичные балы. Позже здесь располагались различные магазины. Снесено в 1937 году.

(обратно)

3

Blood rock — кровавая скала (англ.)

(обратно)

4

Дэви Джонс на жаргоне моряков означает «дьявол»

(обратно)

5

Короткая песенка, частушка

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Глава 45

Глава 46

Глава 47

Глава 48

Глава 49

Глава 50

Глава 51

Эпилог

Реклама на сайте