«Королева из Прованса»

Виктория Холт Королева из Прованса

ПОИСКИ ЖЕНИХА

Раймонд Беранже, граф Прованский, и его друг, главный советник и ближайший конфидент Ромео де Вильнев, прогуливались по пышным зеленым аллеям, окружавшим замок Ле-Бо, беседуя о будущем.

Жизнь Раймонда Беранже сложилась счастливо. В жены он взял женщину, обладавшую столь же разносторонними талантами, как и он сам. Супругам удалось сделать свой двор самым образованным и привлекательным во всей Франции. Отовсюду в Прованс стекались поэты, трубадуры, художники, и все они находили здесь радушный прием. Графу и графине подобная жизнь была по сердцу, пусть все так и продолжалось бы хоть целую вечность. Но рая на земле не бывает: всю свою совместную жизнь супруги тщетно молили Бога о сыне, который унаследовал бы Прованс, правил бы им и приумножал славу и блеск графства. Увы, они производили на свет лишь дочерей.

Однако даже это обстоятельство не могло омрачить семейного счастья. Родители обожали дочерей и признавали, что не променяли бы ни одну из них на сына, о котором так усердно просили Небеса. Где на белом свете, спрашивал Раймонд графиню, где, скажите, вы найдете девочек столь же прекрасных и способных, как наши? И сам же отвечал – нигде.

Дочери подрастали, и предметом беседы графа с Ромео де Вильневом было устройство их дальнейшей судьбы.

Маргарите, старшей, исполнилось тринадцать лет. Еще ребенок, говорила графиня, но и сама понимала, что дочь уже вошла в возраст невесты. А потому не стоило затягивать с поисками подходящего жениха – надо ведь было подумать и о младших дочерях.

– Боюсь, Ромео, – говорил граф, – нам предстоит поломать над этим голову.

– Уверен, что мы справимся с этой проблемой, так же, как раньше справлялись с другими, – ответил советник.

– Сколько раз я целиком полагался на вас, Ромео, – вздохнул Раймонд, – и никогда не пожалел об этом. Но трудно найти хороших мужей дочерям обедневшего графа… Единственное, что мы можем предложить в приданое, это их красота, очарование и прекрасное воспитание.

– И еще их таланты, мой господин. Не забывайте, ваши дочери обладают ими в изобилии, в отличие от прочих девушек, которым отцы подыскивают мужей.

– Вы просто хотите меня утешить. Я люблю моих девочек. Они красивы и умны. Но золото, серебро и богатые поместья – приданое более желанное, чем образованность и обаяние.

– Прованс – не такое уж захудалое графство. Полагаю даже короли Англии и Франции не отказались бы от союза с вами.

– Короли Англии и Франции! – воскликнул граф. – Вы, должно быть, шутите!

– Почему, мой господин? И король Франции, и король Англии – мужчины молодые, к тому же оба ищут себе невест.

– Не можете же вы всерьез полагать, что одна из моих дочерей станет невестой такого государя?

– Почему одна, господин, могут и обе.

Потрясенный граф остановился.

– Это пустые мечты.

– Конечно, было бы уже огромной удачей, если бы осуществился хотя бы один подобный проект. Почему бы парижскому двору не рассмотреть вопрос о бракосочетании короля Французского с дочерью графа Прованского?

– Но что им это даст?

– Это обезопасило бы южные границы Франции. О, я знаю, мы бедны. Мы не можем предложить богатого приданого, но у нас есть кое-что, что королева-мать и ее сын Людовик ценят дороже денег. Франция недавно завоевала Бокер и Каркассон. По ту сторону Роны начинается Священная Римская империя, а мы владеем там землями, которые могли бы отдать Франции. Ввиду стратегического положения этих земель они считаются весьма важными, и если они окажутся под властью французского короля, его границы с Римской империей существенно укрепятся.

– Резонно. А самим французам это приходило в голову?

– Я позабочусь о том, чтобы пришло. Я не собираюсь сидеть и ждать у моря погоды. Надо послать ко двору французского короля наших трубадуров. Как вы думаете, что станет главным содержанием их баллад?

– Да уж во всяком случае, не богатое приданое моих дочерей.

– Ни в коем случае. Красота и очарование, которым нет равных во Франции.

– Мой добрый друг! Я хорошо знаю вашу преданность нашему дому, но, боюсь, она увлекает вас на призрачную тропу пустых фантазий. Королева Бланш с великим тщанием выбирает жену для своего сына, возможно ли нам вступать в борьбу за эту честь?

– Королева Бланш – женщина умная. Она внимательно прислушивается ко всему, что ей говорят.

Граф рассмеялся, покачал головой и сказал, что пойдет в замок и расскажет графине о предложении Ромео. Без сомнения, она посмеется вместе с мужем, но, конечно же, в который раз восхитится преданностью и добрыми намерениями господина де Вильнева.

* * *

В это самое время дочери графа и графини Прованских сидели в классной комнате. Тринадцатилетняя Маргарита вышивала гобелен. Элеанора, двумя годами младше, писала, сидя за столом – она сочиняла стихи, которые потом клала на музыку. Сейчас она была занята созданием длинной поэмы, которая, по единодушному мнению учителей, являлась поразительным свершением для девочки ее возраста. Восьмилетняя Санча вышивала вместе со старшей сестрой, а Беатриса – младшая (ей едва минуло шесть) – стояла рядом с Элеанорой и через ее плечо наблюдала, как перо скользит по строчкам.

Девочки росли под заботливым присмотром матери, и потому, в отличие от других детей их ранга и положения, детство сестер было на редкость счастливым. Они видели свою мать каждый день, да и отец, если позволяли дела, любил проводить время в детской. Поскольку они были девочками, их не пришлось отсылать на воспитание к какому-нибудь чужеземному двору, где детям неизбежно пришлось бы столкнуться с коварством и жестокостью взрослых. Жизнь графов Прованских не отличалась особой пышностью и великолепием, зато девочки получили на редкость хорошее образование, что было весьма необычно для отпрысков женского пола. Сестры, разумеется, преуспели и во всем, что полагалось уметь дочерям знатных особ, – вышивании, пении, танцах; однако их еще научили думать, красноречиво излагать свои мысли, они знали историю и разбирались в музыке и литературе. Графиня Беатриса, их мать, дочь графа Савойского, сама сочиняла музыку и стихи и не видела причин зарывать свой талант в землю. Она научила дочерей любить то, чем увлекалась сама, и в результате девочки росли не пустоголовыми красотками с прекрасными манерами, а девочками думающими и образованными.

Самой умной и способной из четырех несомненно являлась Элеанора. Маргарита прекрасно вышивала и хорошо играла на музыкальных инструментах, но во всем, кроме рукоделия, Элеанора ее превосходила. Элеанору взахлеб хвалили учителя, ее песни распевали все домочадцы и придворные.

Столь выдающиеся таланты сделали девочку несколько высокомерной; родители то с осуждением качали головами, то понимающе разводили руками. «Это у нее само со временем пройдет», – с присущим ему легкомыслием говорил граф. Ему вообще нравилось, когда все устраивалось само собой. Таков был и общий стиль жизни при провансальском дворе. Здесь цвели роскошные цветы, росли пышные зеленые кустарники, а люди любили лежать на солнце и слушать, как музыканты перебирают струны лютни. В Провансе сам воздух, казалось, был насыщен поэзией; Элеанора писала стихи – значит, она была истинной дочерью своей земли.

Характер Маргариты отличался мягкостью. Она с готовностью уступала пальму первенства младшей сестре, ее голос звучал громче всех, когда раздавались восторженные слова в адрес Элеаноры. Вся семья баловала Элеанору. Она же все не могла насытиться похвалами. Красивая, как и все сестры (многие говорили – самая красивая), она была еще и очень умной. Элеонора не могла не заметить, с каким радостным изумлением переглядываются родители, когда она читает им стихи собственного сочинения. Обычно она декламировала их перед всем семейством, и родители с восторгом аплодировали дочери. По глубокому убеждению Элеаноры, она являлась самой значительной персоной при провансальском дворе.

Санча, следующая за ней по возрасту, старалась следовать Элеаноре и во всем остальном. Она подражала ее манере говорить, ее жестам, и Маргарита даже говорила, что Санча хочет стать второй Элеанорой. На это Элеанора лишь поощрительно улыбалась: она вполне понимала стремление младшей сестры.

Беатриса была еще слишком мала, чтобы как-то проявлять характер. Лишь совсем недавно, после того как ей исполнилось шесть лет, малютку стали пускать в классную комнату.

– Как идет поэма? – спросила Маргарита, приподняв головку. Она смотрелась поистине очаровательно: изящная ручка с иголкой замерла, улыбчивые карие глаза устремлены на Элеанору.

– Очень хорошо, – ответила Элеанора. – Думаю, завтра я смогу прочесть ее отцу и матушке.

– А мы хотим послушать уже сейчас! – воскликнула Санча.

– Ну уж нет, – фыркнула Элеанора.

– Все должно быть обставлено соответствующим образом, – объяснила Маргарита со снисходительной улыбкой.

Элеанора тоже улыбалась, заранее предвкушая громкие аплодисменты, восхищенные взгляды родителей. Какая одаренная, какая необыкновенная у них дочь!

Маргарита выглянула в окно и воскликнула:

– У нас гости!

Элеанора и Беатриса тут же присоединились к ней и увидели, что к замку приближается отряд всадников. Один из конных держал в руке штандарт.

Девочки замерли. Гости – это так увлекательно! В большом зале наверняка состоится пир, на который позовут и их. Девочки будут петь, танцевать, а потом – правда, их уже отправят спать – веселье продлится до глубокой ночи. Приезд гостей был одним из главных развлечений в жизни обитателей замка.

– Это придворные французского короля, – объявила Элеанора.

– Как ты догадалась? – восхищенно спросила маленькая Беатриса.

– Видишь, на штандарте золотые лилии. Это герб Франции.

– Должно быть, какие-то важные вести, – предположила Маргарита.

Но Элеанора уже думала о другом – что бы такое надеть? Лучше всего – шелковое платье с узким лифом и длинным шлейфом. Рукава вытачаны по последней моде: до запястий облегающие, а потом расходятся раструбом и свисают до края юбки. Подол Элеанора сама расшила затейливой шелковой вышивкой. Не платье, а сплошное загляденье. На голову – сетку, которую недавно подарила ей матушка. Сетка украшена драгоценным халцедоном, камнем, который дает силу и здоровье.

Свои густые темные волосы Элеанора заплетет в косы, а чепец вообще надевать не будет. Она как раз недавно объяснила Маргарите, что чепцы и береты – для старух и жидковолосых, а дочерям графа Прованского эти глупости ни к чему.

– Скоро мы обо всем узнаем, – сказала Санча. – Интересно, зачем они пожаловали?

– Надеюсь, не из-за войны, – вздохнула маленькая Беатриса. Невзирая на нежный возраст, она уже знала, что, когда начинается война, батюшка уезжает из замка, а матушка все время беспокоится.

– Ничего, скоро все выяснится, – сказала Маргарита, откладывая иглу.

– Не подождать ли нам в классной, пока нас не вызовут? – спросила Санча.

– Нет, – решительно качнула головой Элеанора. – А вдруг нас сразу же позовут к гостям? Я предпочту быть во всеоружии.

Характерно, что младшие девочки послушались не Маргариту, а Элеанору.

– Ну же, идем, – поторопила их самая решительная из сестер. – Приведем себя в порядок.

* * *

Гости, возглавляемые Жилем де Флажи, прибыли со специальной миссией от королевы Бланш.

Узнав, в чем заключалась эта миссия, Раймонд Беранже не поверил собственным ушам. Выходит, Ромео де Вильнев – волшебник? Неужели королева Франции и впрямь хочет женить своего сына на дочери графа Прованского?

Жиль де Флажи, хозяева замка и Ромео де Вильнев прошли в личные покои графа, чтобы обсудить подробности.

Королева-мать наслышана о достоинствах дочерей графа Прованского. Она также в курсе денежных затруднений графа, однако полагает, что сейчас это не имеет значения. Дочери графа красивы и прекрасно образованы. Королева Франции считает, что в данном случае именно эти качества играют решающую роль.

Людовику IX двадцать лет. Пора жениться, и королева Бланш находит, что такая партия идеально ему подходит. Условия брака можно будет обсудить позже, но королева желает, чтобы все произошло как можно скорее. Старшей дочери графа тринадцать – девушка еще очень юна, но в этом возрасте уже выходят замуж. Король Франции – многообещающий молодой человек, ему нужна умная и понимающая жена. И потому королева-мать считает, что чем раньше невеста начнет жить при королевском дворе, тем лучше.

И еще Жиль де Флажи выразил желание во время своего краткого пребывания в Ле-Бо лично познакомиться с дочерьми графа.

Граф и графиня, едва пришедшие в себя после столь волнующего известия, заверили гостя, что он непременно получит возможность увидеть обеих старших дочерей.

Послали за Маргаритой и Элеанорой. Девочки, чувствовавшие необычную напряженность, овладевшую замком и его обитателями, не заставили себя ждать.

– У нас важный гость, – начала графиня.

– Из Франции, – перебила Элеанора. – Я видела лилии на штандарте.

Графиня кивнула.

– Сегодня во время ужина вы будете ему представлены. Я желаю, чтобы ваше поведение было безупречно и вы показали себя с лучшей стороны.

Элеанора с упреком посмотрела на мать.

– Неужели может быть иначе? – обиженно проговорила она.

– Мое дорогое дитя, – твердо сказала мать, – я прекрасно знаю ваши достоинства. Но этот гость – весьма важен для нас, и, возможно, было бы лучше, если бы сегодня вечером вы немного отошли в тень. Говорите, только если вас спросят.

Элеанора недоуменно пожала плечами, а графиня обратилась к старшей дочери:

– Вы, Маргарита, будьте скромны, но не бойтесь поддержать беседу. Ведите себя ненавязчиво, но в то же время…

– О, мадам, вы разговариваете с нами, словно… словно мы марионетки, готовящиеся к представлению! – не выдержала Элеанора.

– Возможно, я не права, – ответила графиня. – Возможно, мне следовало позволить вам вести себя естественно, как всегда. Но поймите и вы меня. Я хочу, чтобы вы произвели на посла французского короля наиблагоприятнейшее впечатление. Вы уже решили, что наденете?

– Я надену голубое платье, а на голову сетку, украшенную халцедоном, – заявила Элеанора.

– Прекрасный выбор, – кивнула мать. – А вы, Маргарита?

– Серое с пурпуром платье и серебряную сетку.

– Я дам вам свое бриллиантовое кольцо, Маргарита, – сказала графиня. – Оно будет отлично смотреться с серым и пурпурным.

– Бриллиантовое кольцо! – воскликнула Элеанора. – Говорят, бриллианты защищают от врагов. Разве у Маргариты есть враги?

– Надеюсь, что нет, – с чувством произнесла графиня и нежно взглянула на старшую дочь. – Я молю Бога о том, чтобы у вас их никогда не было. Но если занимаешь в обществе высокое положение, сразу появляются люди, желающие тебе зла.

– Так вот почему вы даете ей свое бриллиантовое кольцо? – спросила Элеанора.

– Оно теперь принадлежит Маргарите. У нее такая красивая ручка.

Элеанора взглянула на свою руку, не менее красивую. Что это сегодня с Маргаритой так носятся? Из-за того что она старшая?

Тринадцать! Какой чудесный возраст, а ей будет лишь двенадцать. Неужели посол из Франции приехал сделать Маргарите предложение?

Вечером все выяснилось. Хотя гостю представили обеих сестер, Жиль де Флажи смотрел только на Маргариту.

Элеанора почувствовала себя несколько задетой, особенно когда ее даже не попросили прочесть новую поэму.

Жиль де Флажи уехал, но причина и последствия его визита вскоре стали известны сестрам.

Граф и графиня вошли в классную комнату, когда девочки занимались. Элеанора немедленно догадалась, что за этим последует, ибо на лицах родителей все было написано: гордость, волнение, недоумение (они все еще не могли поверить, что все случившееся правда). И одновременно их лица выражали печальную нежность.

Девочки встали и сделали реверанс.

Граф шагнул вперед и взял Маргариту за руку.

– Мое дорогое дитя, – начал он. – Величайшая удача пришла к вам. Вы станете королевой Франции.

– Это означает, что Маргарита от нас уедет? – спросила Беатриса и тут же приготовилась плакать.

Мать взяла ее на руки и прижала к себе.

– Со временем ты поймешь, что это означает, деточка, – сказала она.

Граф продолжил:

– Я никогда не предполагал, что такое может случиться. Король Людовик – весьма многообещающий молодой человек. Он умен, добр и великодушен; он полон решимости справедливо и мудро править своей страной. И он решил жениться на нашей Маргарите. Дитя мое, вы должны до конца своих дней благодарить Небеса за невероятную удачу.

Санча смотрела на Элеанору, ожидая подсказки, как себя вести в подобной ситуации. Беатриса заплакала, поняв, что Маргарита уедет из дому. Элеанора не отрывала глаз от пола. Огромная честь, выпавшая на долю семьи, досталась Маргарите – не потому, что она была умнее или красивее остальных сестер, нет. Просто она была старшей.

Сама Маргарита пребывала в смятении. Она понимала, что должна благодарить Бога за ниспосланное чудо. Она осознавала, какая огромная честь ей оказана… и в то же время была очень напугана.

Тринадцать лет прожила она под сенью родительской любви. А теперь должна оставить родной кров ради… Маргарита сама не знала ради кого. Ради великого короля, который станет ее мужем. Она взглянула на Элеанору, но та не смотрела на нее, дабы не выдать бушевавших в ее душе чувств.

Одна и та же мысль билась в голове Элеаноры: только потому, что сестра старше, только потому.

– Уверена, вы будете очень счастливы, – сказала графиня. – Королева Бланш отныне заменит вам мать, и вы будете находиться под покровительством самого короля Франции. Почему же мы выглядим такими грустными? Давайте-ка веселиться.

– Я не хочу, чтобы Маргарита уезжала, – захныкала Беатриса.

– И никто из нас не хочет, детка. Но ее муж желает, чтобы она жила с ним, а у него теперь больше прав на нашу Маргариту.

– Пусть сам сюда приедет, – предложила Беатриса и тут же просияла от столь удачной мысли.

– Он не может, детка. Он управляет государством.

– А мы ему поможем.

Графиня рассмеялась и потрепала девочку по волосам.

– Нам очень многое нужно приготовить, Маргарита. Пойдем со мной. Мы обсудим ваши туалеты, и вообще мне необходимо поговорить с вами.

Граф подхватил:

– Разумеется, этот день счастливый для всех нас. Произошло истинное чудо. Никогда не верил, что такое возможно.

Элеанора подняла глаза и заявила:

– Я написала поэму.

– Прекрасно, – рассеянно ответил отец.

– Может быть, я ее прочту?

– Не сейчас, дорогая. В другой раз. Какие уж тут стихи…

– Пойдем, Маргарита, – позвала мать.

Дверь за ними закрылась, и три сестры остались одни.

Санча выжидательно смотрела на Элеанору. Та подошла к столу и взяла поэму, которую только что закончила и которую так жаждала прочесть родителям. Но им было не до стихов. Все теперь думали только о Маргаритиной свадьбе.

– Это только потому, что она старшая, – проговорила Элеанора. – Если бы старшей была я, то все бы готовились к моей свадьбе.

* * *

В Ле-Бо вовсю шли приготовления. И хозяева, и слуги ни о чем другом, кроме предстоящей свадьбы, не говорили. Теперь Ле-Бо был не просто замком графа Прованского, а домом будущей королевы Франции. Маргарита, поначалу испугавшаяся перемены в своей судьбе, теперь сияла лучезарной улыбкой и думала о будущем без страха. Она уже знала, что ее жених не просто хороший и добрый юноша, но обладает всеми задатками великого государя.

Над Маргаритой постоянно колдовали портнихи, а еще она много времени проводила наедине с родителями, которые без устали поучали ее, как себя вести, что она должна делать, а что нет. В конце концов сестра призналась Элеаноре, что безнадежно запуталась и что лучше бы ей вовсе не давали никаких наставлений.

Элеанорой владела зависть. Как бы она желала, чтобы вся эта суматоха поднялась вокруг нее! Если бы она была старшей и сейчас собиралась во Францию, как было бы чудесно! А ей предстоит еще несколько лет провести в Ле-Бо; потом ей тоже найдут мужа. Кого же? Какого-нибудь герцога? Или графа? И всю оставшуюся жизнь придется почтительно преклонять колени перед старшей сестрой?!

Почему Маргарита, а не она, появилась на свет первой?

Разлука с сестрой и без того была бы большим несчастьем, а тут еще все эти невероятные знаки внимания, оказываемые Маргарите! С этим трудно было бы смириться и девочке с куда менее гордой и независимой натурой, чем Элеанора.

Вначале она держалась настороженно, но потом любопытство пересилило. А когда Маргарита призналась ей по секрету, что немного напугана и желала бы вернуться к прежней спокойной жизни, Элеанора резко обругала сестру, сказав, что всей их семье оказана великая честь и что Маргарите следует радоваться такой невероятной удаче.

Время бежало быстро, и в назначенный срок в Ле-Бо прибыли послы короля Франции. Они приехали, чтобы без промедления доставить Людовику его невесту. Маргарита собиралась взять с собой нескольких служанок и одного менестреля. По дороге к ней присоединится епископ Валансский и будет сопровождать до Санса, где Маргариту встретит жених.

Молодых торжественно примет архиепископ Сансский, которому предстоит совершить обряд венчания и коронации, ибо Маргарита, выйдя замуж, должна короноваться на французский престол.

В замке царила невероятная суматоха. Все роскошные платья, сшитые для Маргариты, нужно было упаковать и погрузить на вьючных лошадей. Графиня давала дочери последние наставления, напоминала, что разлука будет недолгой – родители невесты должны присутствовать на бракосочетании и скоро отправятся в путь следом за дочерью. Наконец разодетая в пух и прах Маргарита, на челе которой уже лежало царственное величие, была готова к дороге.

В последний раз обнимая сестру, Элеанора позабыла всю свою ревность. А Маргарита, прижавшись к ней, шепнула, что как только она станет королевой, непременно вызовет к себе любимую сестричку, которая всегда была ей ближе других сестер и даже родителей.

Утешительные слова, но здравый смысл подсказывал Элеаноре, что вряд ли им суждено сбыться.

Маргарита ускакала в окружении всадников, охранявших ее как зеницу ока; и рыцари ее отца, и подданные ее будущего мужа готовы были отдать за нее жизнь. Над головой счастливой невесты весело трепетали штандарты с золотыми лилиями.

Этим вечером обитатели замка были печальны. Конечно, связь с королевским домом сильно подняла престиж семейства, но как же им не хватало Маргариты!

Вскоре снова начались лихорадочные приготовления к отъезду – на этот раз графа с графиней. Преисполненные гордости, они отправлялись в Санс на свадьбу и коронацию дочери.

* * *

Как же обидно оставаться на вторых ролях, как обидно считаться ребенком! Зато, утешала себя Элеанора, теперь я старшая. В следующий раз женихи приедут за мной.

Но какой жених может сравниться с королем Франции!

– Когда я буду выходить замуж, – заявила она Санче, – свадьба будет точь-в-точь такой, как у Маргариты.

– Тогда тебе надо выходить замуж за короля, сестричка, – ответила Санча.

– Знаю. На меньшее я не согласна.

– Какой же это будет король?

Элеанора задумалась.

– Король Англии, – решила она. – Да, полагаю, именно он.

Скоро родители вернулись, и какое же веселье царило в замке в тот вечер!

Все прошло даже лучше, чем они смели надеяться, рассказали отец с матерью девочкам. Их сестра так счастлива. Жених и невеста влюбились друг в друга с первого взгляда.

– И ничего удивительного, – заметила графиня. – Король Франции – красивейший мужчина своего королевства. Его золотистые волосы словно нимб обрамляют чело. У него чудесные синие глаза, а кожа такая нежная, что ему даже женщины завидуют. Но что произвело на нас самое благоприятное впечатление, так это его доброта. Франции повезло с королем.

– И с королевой, – вставил с улыбкой граф.

– Как я жалею, что вы не видели церемонию коронации, – вздохнула графиня.

– Я тоже, – сказала Элеанора.

– На Маргарите была соболья мантия и голубое бархатное платье, отороченное горностаем, – с упоением рассказывала графиня. – Никогда еще я не видела свою дочь столь прекрасной. Народ на улицах приветствовал будущую королеву восторженными криками. Король выглядел очень счастливым. На глазах у толпы он нежно поцеловал руку Маргариты, дабы показать, как нравится ему невеста, а следовательно, должна понравиться и его народу. Ваш отец подтвердит: я не могла удержаться от слез, увидев эту сцену.

Граф со счастливой улыбкой закивал головой.

– Ее золотая корона, подаренная королем, стоила пятьдесят восемь ливров. Жених просто засыпал Маргариту подарками. Роскошные меха, золотые украшения. Не правда ли, ее диадема не имеет себе равных? – обратилась графиня к мужу, и тот поспешил заверить ее, что так оно и есть.

– Специально для жениха и невесты отлили золотую чашу. Мы видели, как они пили из нее во время пира. Сначала король подал чашу Маргарите, а затем приложил свои губы к тому месту, которого только что касались ее уста. Ах, это было так трогательно! Какой счастливый год.

Элеанора внимательно слушала.

Счастливица Маргарита! Элеанора еще тверже укрепилась в мысли, что выйдет замуж только за короля.

* * *

Жизнь семьи изменилась. Покинувшая их Маргарита превратилась теперь в важную персону. Она была постоянным предметом разговоров, а рассказы о том, как живет королева Франции, стали ежедневным вечерним ритуалом.

Это хорошо, что их семейство стало таким влиятельным, говорила себе Элеанора. Теперь в замок чаще приезжали гости, а в один незабываемо прекрасный день их почтила своим посещением сама королевская чета. Король и впрямь был идеальным юношей. Все похвалы в его адрес не казались преувеличением. Он, несомненно, обладал красивой внешностью; черты лица были нежными и одновременно мужественными; прекрасный цвет лица и густые золотистые волосы дополняли картину. Он и Маргарита являли собой столь чудесную пару, что при одном только взгляде на них хотелось улыбаться. Графу же и графине отраднее всего было видеть, что любовь супругов – не сказки, а счастливая реальность. Рассказывали, что Людовик после женитьбы стал серьезнее, он твердо намеревался быть хорошим мужем и мудрым королем. Маргарита же пребывала в таком счастливом состоянии, что мало напоминала прежнюю сдержанную и немногословную девочку. Элеанора говорила себе, что станет такой же, как старшая сестра. Но каким образом?

У французского короля имелись братья, однако Элеанора не горела желанием стать женой обычного принца. Если она выйдет за брата короля (а такая возможность представлялась вполне вероятной), она всегда будет подданной своей сестры. И даже не в том дело, что Маргарита каким-то образом станет подчеркивать свое превосходство. Просто она всегда будет выше.

Прошел год. Приближался день, когда жениха найдут Элеаноре. Девушка пребывала в страшном нетерпении.

Только один король, думала Элеанора, женившись на ней, обеспечит ей равное положение с сестрой – король Англии. Он все еще холост, и маловероятно, что такое положение продлится долго. Он старше Маргаритиного мужа – ему исполнилось двадцать семь лет, а короли обычно женятся куда раньше этого возраста.

Она старалась разузнать о короле Английском все вплоть до мелочей, и, естественно, больше всех придворных помогал ей Ромео де Вильнев.

Элеанора использовала любую возможность для беседы с ним, и Ромео не имел ничего против. Он весьма гордился той ролью, которую сыграл в замужестве Маргариты; Элеанора знала, что Вильнев был бы счастлив оказать подобную услугу и второй дочери своего господина. Итак, у девочки был отличный союзник. Он во всеуслышание заявлял, что блестящий брак старшей сестры проложит дорогу другим дочерям. Многие колебались бы, брать ли в жены дочь графа Прованского, но мало кто отказался бы заключить брак с сестрой королевы Франции.

Элеанора возлагала большие надежды на Ромео.

Она теперь знала очень много об английском короле. Он пребывает на троне почти двадцать лет, так как его отец умер, когда сыну исполнилось девять. Англия тогда была захвачена армией отца нынешнего французского короля, которого призвали бароны, ненавидевшие короля Джона. Бароны посчитали, что иностранный правитель будет лучше. Когда же Джон умер, принца Генриха поспешно короновали, для чего пришлось воспользоваться ожерельем его матери, ибо королевские сокровища (в том числе и корона) были поглощены зыбучими песками Уоша, когда обоз короля Джона застрял у морского побережья.

Итак, Генриху было меньше лет, когда он стал королем, чем ей сейчас. У него имелись хорошие советники – чрезвычайно важное обстоятельство, подчеркивал Ромео, хитро поблескивая глазами. Так он намекал на собственную незаменимость, и Элеанора ни в коем случае не стала бы с ним спорить. Благодаря этим советникам Англия избавилась от иноземных захватчиков, и Генрих царствовал мирно, продолжая прислушиваться к советам своих мудрых наставников.

– Что он за человек, Ромео? – спрашивала Элеанора. – Он похож на короля Франции?

– Вряд ли найдется кто-либо похожий на Людовика Французского, но и Генрих – великий король. А если у него хватит мудрости, он станет более могущественным, чем Людовик.

Глаза Элеаноры сверкнули. Именно этого она и желала. Генрих станет более могущественным, чем Людовик, если она выйдет за него замуж.

Но пока ее желание оставалось несбыточной мечтой. Никто не присылал из Англии послов просить ее руки. Как возмутительно, что мужчина просит у женщины руки, а не наоборот!

Но ее расспросы заставляли Вильнева работать мозгами, а именно этого Элеанора и добивалась. Вскоре Ромео окончательно решил: нужно постараться, чтобы вторая дочь графа Прованского тоже стала королевой – королевой Англии.

Элеаноре не терпелось начать действовать. Но как? Не может же Ромео послать к английскому двору менестрелей, чтобы те воспели ее красоту. И притом, ей скоро будет всего двенадцать. Ах, почему она не старше!

Элеанора была буквально одержима Англией. Она постоянно расспрашивала Ромео об этой стране. Девочка знала, что Англию завоевал Вильгельм Нормандский, великий предок Генриха. Она знала, что из-за глупости короля Джона английская корона потеряла много своих владений.

– Англичане попытаются вернуть их, – говорил Ромео, – а король Французский приложит все силы к тому, чтобы эти владения удержать.

Интересная ситуация.

Владевшее Элеанорой нетерпение находило выход в сочинении стихов, и естественно, все, что она сочиняла, было об Англии. Девочке нравились старинные легенды, дошедшие через века, и она взяла одну из них за основу своей будущей поэмы.

Легенда повествовала о неких Бландине Корнуэлльском и Гийоме Миремасском, влюбившихся в двух сестер, принцесс Бриенду и Ирлонду. Чтобы добиться расположения дам, рыцари совершали необычайные по смелости подвиги. Сочинение поэмы шло трудно, зато, завершив это эпическое сочинение, Элеанора преисполнилась гордостью. В воображении она представляла себя прекрасной Бриендой.

Поэма была закончена, и родители пригласили нескольких придворных послушать чтение. В добавление к литературному таланту Элеанора обладала еще чудесным голосом и дополняла выразительное, страстное декламирование пением.

Это было великолепное представление. Пунцовая от похвал Элеанора окинула взглядом залу и вдруг заметила, что Ромео сидит и смотрит в пространство, кажется, не обращая на нее никакого внимания.

Элеанора рассердилась и обиделась. Ясно дело: он не слышал ни слова из ее поэмы.

Подошла мать и обняла девочку.

– Это выше всяких похвал, – сказала графиня. – Ты настоящая волшебница.

– Кажется, Ромео так не считает, – сухо ответила дочь.

Ромео немедленно встал.

– Госпожа Элеанора, – объявил он, – вы абсолютно не правы. Я размышлял о вашем замечательном произведении. Я думал: какая жалость, что мир не может узнать о ваших талантах.

– Думаю, Элеанора счастлива похвалами своих близких, – мягко заметил граф.

Позже в тот же день Элеанора вышла с Санчей погулять в сад и вдруг столкнулась там с господином де Вильневом.

Будучи девушкой догадливой, она сообразила, что встреча неслучайна, и когда Ромео самым деликатнейшим образом намекнул, что желал бы побеседовать с ней наедине, она отослала Санчу в дом, попросив сестру принести шаль.

Ромео сразу приступил к делу.

– Ваша поэма произвела на меня огромное впечатление. Вы полагали, что я вас не слушал. А я размышлял, как использовать эту поэму нам на пользу.

– Как это? – спросила Элеанора.

– В поэме говорится о Корнуэлле. А знаете ли вы, что граф Корнуэлльский в данный момент находится в Пуату?

– Не знала, – ответила Элеанора и спросила, хотя ответ прекрасно знала сама: – Кажется, он брат английского короля?

– Именно так. Сейчас он собирается в крестовый поход. Вот почему он во Франции. Мне подумалось, что, раз поэма посвящена Корнуэллу, графу будет приятно прочесть ее.

– Что вы предлагаете?

– Пошлите ему милое письмо и в нем скромненько сообщите, что написали поэму, а узнав, что он находится неподалеку, решили подарить ему ваше сочинение, поскольку Корнуэлл – его вотчина.

– Что скажет мой отец?

– Несомненно, ваш отец решит, что это несколько необычный поступок. Когда я послал менестрелей ко двору французского короля, чтобы они воспели красоту и таланты вашей сестры, он тоже так думал.

– Так вы считаете, что из-за этого…

– Нет. Но это сыграло свою роль. Юная красавица, прекрасно образованная… Качества, которые короли обычно желают видеть в своих будущих женах.

– Но Ричард не король…

– Он – брат короля, рано или поздно он вернется в Англию, где король все чаще задумывается о женитьбе. И правильно, ибо брак – священный долг монарха, Генрих и так протянул с этим слишком долго.

– Итак… если я пошлю поэму…

Ромео наклонил голову.

– С очаровательным письмом в придачу… что-нибудь трогательное и милое от юной девицы. Кто знает?..

– Так я и сделаю, – заявила Элеанора.

– Без промедления, – с нажимом сказал Ромео.

Она кивнула. Он удалился, а Элеанора вприпрыжку побежала к кустарнику, где ее с нетерпением дожидалась Санча с накидкой в руках.

* * *

Всю жизнь Ричарду, графу Корнуэлльскому, постоянно напоминали о его дяде, в честь которого он был назван, – о Ричарде Львиное Сердце. Величайший полководец своего времени, он уже превратился в легенду: по всей стране ходили рассказы о том, какой ужас наводило на сарацинов одно упоминание его имени. При всем своем мужестве и военном таланте Ричард так и не смог завоевать Иерусалим; однако, если бы не стрела, внезапно оборвавшая его жизнь при осаде замка Шалу, он довел бы до конца священную миссию.

Для молодого человека, которого природа не наделила физической крепостью (хотя принц отказывался смириться с этим обстоятельством), подобное наследство являлось тяжким бременем. Богатырь Ричард Львиное Сердце всю жизнь страдал от приступов жестокой лихорадки, но, едва лишь приступ проходил, силы к нему возвращались. Граф Корнуэлльский не был подвержен какому-то определенному недугу, но временами на него находила необъяснимая вялость и апатия.

Ричард знал, что рано или поздно ему придется отправиться в крестовый поход. От него все этого ждали, и вот теперь, кажется, подходящее время настало. По правде сказать, ему до смерти надоела законная супруга. Каким же надо было быть идиотом, чтобы в двадцать два года жениться на женщине намного старше себя! Безрассудный, опрометчивый поступок. Его ведь все предупреждали – даже сама невеста, – что подобное сумасбродство до добра не доведет. Как же они оказались правы!

Изабелла была дочерью Вильяма Маршала – одного из наиболее влиятельных (можно сказать, самого влиятельного) вельмож Англии. Если б после смерти короля Джона Вильям Маршал не поддержал Генриха, народ бы не согласился провозгласить мальчика королем.

Как же глупо было жениться на вдове Джилбера де Клэра, уже родившей к тому времени шестерых детей! Какое-то помрачение рассудка! Разумеется, Изабелла была необычайно хороша собой, и тогда разница в возрасте казалась Ричарду даже пикантной. Он убеждал себя, что ему не нужны молоденькие девчонки. Ему более по вкусу зрелые женщины. Итак, он женился, и что вышло? Она, родившая первому мужу шестерых, принесла Ричарду только одного сына. Из-за этого его визиты в опочивальню Изабеллы стали редкими, и тогда она впала в меланхолию, чем окончательно отбила у него охоту к супружеским обязанностям.

Вот положение! Генрих наверняка скажет: «А я тебя предупреждал». Генрих всегда так говорит. А у самого не больно-то все складывается с браком. Давно пора жениться. У короля есть обязанности перед государством. Но Генриху почему-то не везет. Такое впечатление, что никто особенно не горит желанием породниться с английским королем. Он уже посылал послов и в Бретань, и в Австрию, и в Богемию – никакого результата. Потом он решил посвататься к принцессе Шотландской; но поскольку ее сестра уже была замужем за Хьюбертом де Бургом, занявшим пост главного королевского министра после смерти Вильяма Маршала, брак сочли неподобающим – не могут же король и главный министр быть свояками. Поговаривали, что Хьюберт де Бург, раздраженный тем, что король никак не может вступить в брак, пустил слух, будто у короля Английского косоглазие, будто он отличается дурным нравом и склонен к распутству, да еще вероломен и труслив. Ходили даже слухи, что у него проказа. Бедняга Хьюберт, чье всесилие осталось в прошлом, стал жертвой злословия – враги возвели на него напраслину. Ричард не верил наветам, будто де Бург оклеветал короля. Старина Хьюберт – человек хороший. Конечно, он своего не упустит, хочет заграбастать как можно больше золота и владений… а кто не хочет? Но Хьюберт – человек достойный и порядочный (насколько это вообще возможно). Нет, Ричард отказывался верить россказням, распускаемым врагами де Бурга.

Однако факт оставался фактом: Генрих уже не так молод, а невесты у него нет. Он чувствовал себя уязвленным и очень хотел жениться. Семейные проблемы брата его ничуть не волновали. Ричард повел себя как дурак, считал он, пусть выпутывается как знает.

Но Ричард был не из тех, кто слепо покоряется своей судьбе. Он прощупал почву в Риме на предмет развода. Повод был традиционный – кровосмесительное родство с супругой, но папа ответил отказом. И тогда Ричард, не испытывавший более никакого интереса к жене, сосредоточил все свои помыслы на крестовом походе в Святую Землю.

К походу следовало тщательнейшим образом готовиться, может даже год или два, но приготовления эти Ричарду даже нравились.

Он очень удивился, когда из Ле-Бо прибыл посланец с письмом. Еще больше Ричарда заинтриговало само послание, написанное красивым, но явно детским почерком. В письме говорилось, что баллада в стихах – подарок ему от дочери графа Прованского. Она восхищается Корнуэллом, которому посвящены эти стихи, и надеется, что владетель этого прекрасного края будет снисходителен к ее творческому порыву.

Озадаченный Ричард велел привести посланца. – Это дала тебе дочь графа?

– Точно так, господин.

Ричард улыбнулся.

– Кажется, у графа несколько дочерей.

– Четыре, милорд.

– И одна из них недавно стала королевой Франции. Стихи тебе дала та, что по возрасту идет следом?

– Да, госпожа Элеанора.

– Она совсем молоденькая…

– Очень молоденькая, господин.

– Кажется, королева Франции – почти ребенок, а эта, значит, еще моложе.

– Моложе на два года, господин.

Ричард кивнул и наконец отпустил гонца, чтобы тот мог освежиться после путешествия. Потом прочел поэму.

Она была великолепна. Казалось, стихи принадлежат перу зрелого мастера; поразительно, как удалось тринадцатилетней (или, кажется, она еще младше) девочке так живописно описать приключения рыцаря и с невероятной точностью описать землю, которую она никогда не видела! Необыкновенная девица, можно сказать – выдающаяся. Ричард представил себе ученую девицу, день и ночь корпящую над книгами.

Надо написать письмо с благодарностью и похвалить ее талант. Талант! Для девицы ее возраста подобные стихи о крае, где она никогда не бывала, – не просто талантливы, они почти гениальны.

Он снова послал за гонцом, и когда тот пришел, Ричард спросил:

– Расскажи мне о леди Элеаноре. Она хороша собой?

– Утверждают, что она – самая красивая из сестер, а я сомневаюсь, можно ли во всей Франции сыскать таких красавиц.

– Неужели? – поразился Ричард.

– Это так, сударь. Ее называют Элеанора Прекрасная. Хотя ее сестры тоже весьма хороши собой.

– Эта леди оказала мне большую честь. Я желал бы лично поблагодарить ее. Скачи назад в Ле-Бо и передай графу Прованскому, что я буду проезжать через его владения и почту за честь нанести ему визит.

– Граф будет очень рад, господин, можете не сомневаться.

– Тогда отдохни и отправляйся назад. Я не заставлю себя ждать.

* * *

Увидев возвращающегося посыльного, Элеанора поспешила к нему.

– Что сказал граф Корнуэлльский, когда прочел послание? – волнуясь, спросила она.

– Он выразил желание приехать сюда и лично поблагодарить вас.

Окрыленная Элеанора не медля ни секунды помчалась разыскивать Ромео.

Ромео беседовал с ее отцом, но Элеанора решила, что нет смысла тянуть, и с порога выпалила то, что сказал гонец.

– Граф Корнуэлльский! – воскликнул граф. – Мы должны принять его как подобает. Но с чего вдруг он вздумал сюда приезжать?

Элеанора взглянула на Ромео, и тот сказал:

– Госпожа Элеанора послала графу свою поэму. Кажется, поэма ему понравилась, ведь она повествует о его земле.

Граф недоверчиво переводил взгляд с дочери на Ромео.

– Это было сделано по моему совету, – быстро добавил де Вильнев. – Не вижу причин, почему бы графу Корнуэлльскому (кстати, гостящему неподалеку) не узнать о талантах госпожи Элеаноры?

Граф издал короткий смешок.

– Мой дорогой Ромео, это снова ваши козни?

Ромео широко открыл глаза и ответил:

– Но это же так естественно. Поэма о Корнуэлле. Граф Корнуэлльский находится по соседству. Я уверен, ему было приятно. Думаю, мадам, он сам вам расскажет, какие из ваших описаний оказались наиболее удачными.

Элеанора посмотрела на него, потом – на отца. Граф казался слегка смущенным. Конечно, подумала она, Ричард – не Генрих, но он его брат, к тому же скоро вернется в Англию. Почему не попробовать? По своей натуре Элеанора всегда предпочитала действовать – пусть даже странным и непривычным образом, – а не сидеть сложа руки.

– Надо срочно сообщить графине, – заторопился граф. – Необходимо как следует встретить брата короля Англии.

* * * Очаровательный ребенок, думал Ричард. Именно ребенок, несмотря на всю ее самоуверенность. И, уж конечно, Элеанора Прекрасная! Поэму Ричард вначале намеревался лишь проглядеть, но неожиданно увлекся и даже растрогался. Девица, оказывается, столь же красива, сколь и умна.

В душе Ричарда вновь поднялось раздражение против собственного брака. Клянусь глазами Господа, твердил он себе, будь я свободен, я просил бы ее руки.

В честь брата английского короля устроили пир в парадном зале; гость был так очарован дочерью графа, что попросил представить его остальным девицам.

Элеанора, Санча и Беатриса являли собой пленительное трио; если Элеанора превосходила сестер красотой и манерами, то лишь самую малость.

Призвав на помощь все свое обаяние, Ричард заговорил с ними о написанной Элеанорой поэме. Стихи, посвященные Корнуэллу, потрясли его, сказал он, ибо они необычайно точно и живо передают красоту и очарование этого края.

Потом Ричард рассказал девочкам о замке Корф, где провел юные годы, о строгих учителях, воспитывавших мальчика, а потом заговорил о Корнуэлле. Самая западная часть Англии, Корнуэлл костистым горным хребтом врезается в океан. Болотистые заводи и извилистые берега часто становятся ловушками для кораблей. Эта земля хранит немало странных и мрачных тайн, легенд о деяниях прошлых времен. Он, Ричард, уверен, что сам король Артур со своими рыцарями бродил среди этих лесов и болот.

Он обратился к Элеаноре:

– С вашим воображением, сударыня, вы могли бы написать не одну, а несколько баллад о моей земле. Легенды сохранили имена многих славных рыцарей, не только Бландина. Я хотел бы показать вам мой Корнуэлл.

– Я давно об этом мечтаю, – горячо воскликнула Элеанора.

– Возможно, когда-нибудь… – уронил Ричард и так пристально посмотрел на Элеанору, что ее щеки вспыхнули и она поспешно опустила глаза – она боялась, как бы он не прочел ее потаенные мысли.

– Я тоже хотела бы посмотреть Корнуэлл, – вмешалась Санча. Она была слишком юна и не скрывала своего восхищения высоким гостем.

– Надеюсь, этот день скоро настанет, – сказал Ричард. – Почему бы мне не пригласить всех вас?

– Но это так далеко, – протянула Санча. – За морем.

– А мне было бы интересно путешествовать по морю, – вставила Беатриса. – Вы ведь приплыли на корабле, сударь?

– Да, и море отнеслось к нам столь недружелюбно, что некоторые из моих людей не раз желали умереть.

– А вы? – спросила Санча.

– Я – опытный моряк, – ответил Ричард. – В нашем семействе юношей с детства приучают плавать по морю. Может, когда-нибудь и придется вспомнить былые навыки.

Лишь одна Элеанора поняла, что таким образом Ричард выразил сожаление об утраченных заморских владениях Англии. Она молчала и очень внимательно слушала, о чем он говорил. Ей хотелось услышать еще как можно больше об Англии; а услышать об Англии означало услышать о короле.

– Как вам, наверное, известно, мой брат стал королем в очень юном возрасте. Он совсем чуть-чуть старше меня. Подумать только. Родись он на пятнадцать месяцев позже, вы бы сейчас беседовали с королем Англии.

– Тогда бы вы не сидели тут с нами, – заметила Элеанора.

– Почему же? Вот что я вам скажу. Если бы мой брат узнал, какими талантами и красотой отличаются дочери графа Прованского, он бы не удержался и нанес вам визит.

– Если король прибудет во Францию, – сказала Элеанора, – многих это насторожит. Он не может вот так просто взять и навестить дочерей графа Прованского.

– Я вижу, вы необычайно умны. Конечно, король не может приехать сюда без соответствующих его сану помпы и шума. Иначе все подумают, что он хочет просить вашего отца объединиться против французского короля.

– Но он же наш зять! – воскликнула Беатриса.

– Вот видите, дорогие барышни, сколько возникнет затруднений, если Генрих захочет приехать. Как удачно, что я всего лишь брат короля и могу ездить куда вздумается. Но можете быть уверены, я расскажу Генриху о посещении вашего семейства. Пусть он мне разок позавидует.

Вот ты и выдал себя, подумала Элеанора; значит, сам ты не один раз завидовал королю.

Потом она попросила его еще рассказать про Англию. Ей удалось узнать очень многое о королевском дворе и его церемониале; о том, что придворные дамы любят демонстрировать свои волосы и потому свои роскошные головные уборы они носят в руках; платья в Англии носят такие же, как в Провансе – мода ведь переходит из страны в страну; благородные господа шьют наряды из парчи, бархата, шелка и тонкого полотна, простолюдины носят одежду из грубого льна и овечьей шерсти – тоже как в Провансе. Король увлекается архитектурой, поэтому по всей стране, как грибы после дождя, растут замки и дворцы. А еще король очень любит музыку и литературу.

– Я покажу ему вашу поэму, когда вернусь в Англию, – пообещал Ричард Элеаноре. – Он придет в восхищение.

И снова Элеанора вспыхнула и опустила глаза. Безусловная победа. Какой Ромео мудрый! Они действовали верно.

– Может быть, вы покажете мои стихи и королеве? – промолвила она.

– У моего брата нет жены.

– Но скоро, наверное, будет.

– Должно быть. Это его долг. Хотя, знаете, пока он не женат, наследником трона являюсь я.

Элеанора насторожилась. Какой Ричард честолюбивый! А вдруг он заинтересован в том, чтобы король оставался неженатым? Да нет, конечно же, нет. Король не может быть холостым. И потом, Генрих сам все решает, в том числе и вопрос о собственном браке.

Ричард продолжал:

– Да, думаю, он очень скоро вступит в брак. Фактически, дело уже решено.

– Он обручен? – поразилась Элеанора.

– Не совсем, но переговоры в полном разгаре.

Сердце девочки бешено заколотилось. Слишком поздно. Она чувствовала, что ее добыча – единственная достойная ее добыча – как вода ускользает между пальцами.

Внезапно она ощутила глубокую симпатию к Ричарду Корнуэлльскому. Они оба родились слишком поздно.

Ричард продолжил свой рассказ об английском королевском дворе. Он поведал о тамошних пирах, об играх, в которые играют придворные. «Вопросы и ответы» – одна из самых любимых; еще – «Король не лжет», где отвечать на вопросы можно только правду; играют также в шахматы (Ричард не спрашивал девочек, умеют ли они играть в шахматы, ибо обучение этой игре входило в обязательное образование юношей и девиц их круга); есть еще игра под названием «столы» – двое играют в шашки, а очередность хода определяется бросанием костей; при дворе есть гимнасты, акробаты, жонглеры; и, конечно же, все любят музыку и танцы.

– А король ездит по стране во главе пышной процессии?

– Конечно. Мой брат любит пышность и великолепие. Именно таков его двор. Подданным это нравится.

– Что ж, вкусы, достойные короля, – одобрила Элеанора.

– Во всех замках его окружает роскошь, он обожает самые разнообразные развлечения. У нас много жонглеров, они умеют петь и танцевать. Среди них имеются и женщины. Актеры разыгрывают для нас небольшие представления. Должен сказать, что при дворе моего брата никто не страдает от скуки. А больше всего король любит музыкантов, поэтов и танцоров. Генрих всегда был ученее меня. Думаю, он любит свои книги почти так же сильно, как свое королевство.

– И кто же та девица, что будет восседать рядом с ним на троне?

– Жанна, дочь графа Понть.

Дочь графа Понть! – мысленно воскликнула Элеанора. Она ничуть не выше по происхождению, чем дочь графа Прованского. И она станет королевой! Ах, почему они с Ромео не начали действовать раньше!

– Когда же… когда же состоится обручение?

– Вряд ли с этим будут тянуть. Мой брат и так считает, что ждал слишком долго… да и его министры того же мнения. Полагаю, предварительная договоренность уже имеется. Брат с нетерпением ожидает окончания переговоров.

У Элеаноры упало сердце. Все могло бы получиться. Но, увы, слишком поздно.

Девочки и их родители вышли проводить Ричарда и долго махали ему вслед.

Он оглянулся и подумал: какое очаровательное семейство. И вправду, слухи о красоте девиц Прованского дома ничуть не преувеличены. Элеанора просто великолепна, юная Санча – мила и обаятельна и даже крошка Беатриса обещает в будущем стать настоящей красавицей.

Ричард увозил с собой поэму – истинное произведение искусства.

Он снова обернулся и крикнул:

– Мы обязательно встретимся снова! Обещаю это!

И поскакал прочь.

Санча захлопала в ладоши и заявила:

– Он прекраснее всех, кого я когда-либо видела.

Родители с нежностью взглянули на нее и рассмеялись. Элеанора молчала.

Слишком поздно, стучало у нее в голове. Она опоздала на каких-нибудь несколько недель.

ПОЕЗДКА ПО ФРАНЦИИ

Король с нетерпением ожидал возвращения посланцев, отправленных в Понт. Генрих жаловался своему первому министру, Хьюберту де Бургу, что в двадцать девять лет монарху неприлично оставаться холостым. Такой завидный жених, а свадьбы все нет и нет!

Генрих считал, что он в этом не виноват. Видит Бог, он не жалел усилий. Просто рок какой-то! Да и вообще непонятно, почему у короля Англии такие трудности с поисками невесты. Казалось бы, все знатнейшие и богатейшие феодалы Европы должны были бы почитать за счастье выдать за Генриха своих дочерей. Но увы…

Может быть, во мне что-то не так? – задавался вопросом король.

Он подолгу стоял перед зеркалом, пытаясь обнаружить в себе некие скрытые изъяны. Что ж, красавцем его не назовешь, но и уродом тоже. Среднего роста, хорошо сложенный, не так уж дурен собой. Разве что одно веко приспущено ниже другого. Кое-кто сочтет, что это придает королю несколько зловещий вид, однако, с другой стороны, вечный прищур можно счесть и признаком мудрой задумчивости. Генрих не злодей, не тиран. Он добродушен и терпим, хотя, конечно, и у него бывают вспышки гнева, как у любого нормального человека. Покровительствует искусствам, образован, хорошо воспитан. Но главное его достоинство, разумеется, состоит в том, что он – английский король и сделает свою невесту королевой.

Чем же тогда объяснить, что он до сих пор остается не женат? Три попытки сватовства, и все неудачные.

В последнее время короля стали одолевать тягостные сомнения. Он послал за Хьюбертом де Бургом. Министр не так давно вышел из опалы, однако прежней сердечности в отношениях между ним и королем уже не было. Когда-то в детстве Генрих боготворил Хьюберта, ведь своей короной он был обязан именно де Бургу и Вильяму Маршалу. Когда Генриху было девять лет, главные английские города были захвачены французами. Мать мальчика только что освободилась из тюрьмы, куда ее заточил собственный супруг. Англию спасли Хьюберт де Бург и Вильям Маршал: они подняли против чужеземцев всю страну и возвели на престол малолетнего короля.

Генрих был благодарен своему спасителю, и после смерти Вильяма Маршала Хьюберт стал главным советником короля и верховным судьей. Генрих верил де Бургу, слушался его советов, однако с каждым годом министр делался все богаче и могущественней. Его родственники заняли все ключевые посты в государстве, а в жены себе Хьюберт взял сестру шотландского короля. Враги де Бурга принялись чернить министра, распалять в сердце короля зависть и ревность к собственному благодетелю. И Генрих поверил наветам. Старого Хьюберта лишили всех званий и должностей, а один раз, во время ссоры, Генрих чуть не сразил де Бурга собственным мечом. Впоследствии король раскаивался в своей несдержанности – ведь по натуре он был человеком незлобивым. Однако де Бург посмел сказать ему, что он слишком юн и неопытен и не может самостоятельно принимать решения! Подобные слова для Генриха были худшим из оскорблений. Слишком много настрадался он в детстве и юности от советчиков, каждый из которых почитал себя величайшим мудрецом.

Но теперь Хьюберт вернулся ко двору. Ему возвратили и земли, и должности. Король всячески выказывал министру свое расположение, делая вид, что прошлое прощено и забыто. А давно ли де Бург вынужден был скрываться от людей короля и едва не лишился жизни…

Хьюберт немедленно явился на зов.

Старик в последнее время сильно сдал. Он утратил былую энергичность, лоб покрылся глубокими морщинами, кожа приобрела землистый оттенок. В глазах де Бурга появилась настороженность. Казалось, он в любой миг ожидает удара.

Что ж, это было неудивительно. Лишь чудом Хьюберт уберегся от Тауэра и позорной смерти на эшафоте. Его падение свершилось быстро и неожиданно, безо всяких видимых причин. Де Бург опасался, что такое может случиться вновь.

– Приветствую вас, Хьюберт, – приветливо улыбнулся ему король.

Министр низко поклонился, поцеловал руку государю. Итак, сегодня ничто грозы не предвещает, с облегчением подумал он. У короля озабоченный вид, но, судя по всему, министр в этом не виноват. Хьюберт вздохнул с облегчением. Он знал, что король отвернулся от него, поддавшись уговорам завистников и недоброжелателей, которым не нравилось возвышение де Бурга. Однако что было, то прошло. Хьюберта спасло заступничество достопочтенного Эдмунда, архиепископа Кентерберийского. Именно Эдмунд выступил против главного интригана Питера де Роша, епископа Винчестерского, который приобрел слишком большое влияние на короля. Заручившись поддержкой могущественных баронов, Эдмунд пригрозил Генриху отлучением от церкви, если де Рош не будет удален от двора.

Богобоязненный Генрих, свято чтивший архиепископа, велел Питеру де Рошу удалиться, а вскоре Хьюберт был прощен.

Однако между королем и его первым министром сохранилась напряженность. Де Бург не мог забыть, что еще недавно находился на волосок от гибели. Генрих же помнил, какие слухи ходят о де Бурге. О взаимном доверии теперь не могло быть и речи.

Питер де Рош покинул Англию, прихватив с собой основную часть своих богатств. Прелат отправился служить папе римскому, который в ту пору вел войну с городом Римом. Однако зловещая тень де Роша по-прежнему витала над Англией, и Хьюберт понимал, что причиненное ему зло уже неисправимо.

Оба собеседника помнили все это, но ни словом не упоминали о прошлом.

– Что-то посланцы из Понть задерживаются, – сказал король.

– Милорд, они ведут непростые переговоры. Нужно согласовать условия брачного договора, подготовить переезд невесты в Англию.

– Надеюсь, Хьюберт, меня не обманули, когда сказали, что она хороша собой.

– Она юна и наверняка привлекательна.

– На сей раз я твердо уверен довести дело до конца.

– Конечно, милорд. Так и будет.

Генрих, подозрительно прищурившись, взглянул на министра. Неужто правду говорят, будто Хьюберт всячески препятствует браку короля? Маловероятно. Да и с какой стати?

– Граф Понть по-прежнему мечтает стать вашим тестем, – продолжил Хьюберт, – да и его дочь тоже рада. Мне известно из верных источников, милорд, что в Понть до сих пор не верят своему счастью.

– Неудивительно, – снисходительно обронил Генрих. – Что такое графство Понть по сравнению с английским королевством? Поистине девице повезло.

Он улыбнулся, представив, как обласкает милостью свою юную невесту. Пусть знает, какое ей выпало счастье. О, как она будет любить своего короля за щедрость и великодушие!

– Хьюберт, я хочу, чтобы вы ускорили приготовления. Больше никаких отсрочек.

– И я того же мнения, милорд. Будьте уверены, через несколько недель невеста прибудет к вам.

* * *

Вернувшись в Англию, Ричард первым же делом отправился к брату. Король и принц приветствовали друг друга любезно, но без сердечности. Былое доверие меж братьями исчезло бесследно. Согласию и миру меж ними наступил конец, когда Генрих разозлился на брата и задумал упечь его в тюрьму. Ричард не подчинился, призвал на свою сторону могущественных баронов, и с тех пор Генрих стал относиться к брату с опаской. С самого первого дня царствования английские бароны не давали Генриху забыть об участи его отца, короля Иоанна Безземельного. Раннимед! Проклятое слово! Именно там король Джон был вынужден принять все условия своих подданных и подписать «Хартию Вольностей». Отныне английский король должен был считаться с лордами. А тут еще честолюбивый братец, однажды уже проявивший строптивость и непокорство.

Ричард, в свою очередь, не мог простить венценосному брату обиду. Поддавшись увещеваниям верховного судьи де Бурга, Генрих чуть было не засадил принца в темницу. Если бы не преданные слуги да собственная решительность, сидеть бы сейчас Ричарду в тюрьме. Но он сумел вовремя расшевелить баронов, и те заступились за него перед королем. Ссора была улажена, но не забыта.

Всю жизнь Ричард считал Генриха своим соперником. Родись он чуть раньше, и все сложилось бы иначе. Принц считал, что из него получился бы куда более достойный король. Генрих догадывался о мыслях братца и сильно его за это недолюбливал.

И все же родственные узы связывали их столь крепко, что до открытой враждебности дело не доходило.

Генриха уязвляло, что его неоднократные попытки найти жену до сих пор не увенчались успехом. Утешением королю служила лишь одна мысль: семейная жизнь Ричарда сложилась тоже не слишком удачно.

– Ну, как прошла поездка? – спросил король.

– Неплохо.

– Как идут приготовления? Когда вы отправляетесь в Святую Землю?

– Еще многое нужно сделать. Раньше, чем года через два, не получится.

– Неужто так долго? Что ж, у вас будет возможность спокойно наслаждаться обществом жены.

Ехидная улыбка, скользнувшая по лицу короля, безмерно разозлила Ричарда. Непонятно, с чего это Генрих так уж злорадствует. Да, Ричард совершил ошибку, но по крайней мере у него есть сын, а у Генриха – увы.

– Мальчик растет не по дням, а по часам, – мстительно сказал принц, и король поморщился. О, как бы он хотел иметь наследника!

– Пора бы вам познакомиться с племянником, Генрих. Ведь его назвали в вашу честь.

– Я рад, что ваш сын здоров. Надеюсь, в скором времени у него появится кузен.

– Значит, сватовство идет удачно?

– Послы еще не вернулись. Как только они прибудут, я начну приготовления к свадьбе.

– Понимаю. Вы слишком долго ждали.

– Вы были в Понть? Видели Жанну?

– Видел.

– Ну и как она? Хороша?

Ричард заколебался, и лицо короля тут же омрачилось.

– Жанна довольно мила, – как бы нехотя обронил Ричард.

– Мила?! Что значит «мила»?

– В конце концов, когда речь идет о государственном браке, нельзя ожидать от невесты слишком многого, – сказал Ричард. – Главное, чтобы условия брачного договора были выгодные. А невеста… Происхождение – вот что важно, а вовсе не внешность.

Наступила пауза, Генрих насупился.

Ричард, не выдержав, расхохотался:

– Ах, брат мой, я всего лишь пошутил. Жанна вполне хороша собой.

– В самом деле? – оживился Генрих.

– Да. Но, честно говоря, ей далеко до другой девицы, с которой меня свел случай.

– Так вы снова влюбились?

– Был недалек от этого. Я говорю о дочери графа Прованского. Во-первых, она необычайно умна. Пишет стихи, музыку, прекрасно образована. Это чувствуется в каждом слове, в каждом жесте… Ну, и, прежде всего, разумеется, в ее стихах.

– Вы говорите о королеве Франции?

– Нет, французскую королеву я не видел. Сами понимаете, при французском дворе мне вряд ли оказали бы радушный прием. Я говорю о ее сестре Элеаноре. Двор графа Прованского пришелся бы вам по вкусу. Там очень любят музыку, блестящую беседу, со всей Франции туда съезжаются трубадуры. Истинный рай, ей-богу! У графа четыре дочери, и все писаные красавицы. Старшая, как вам известно, стала французской королевой. Трое остальных – Элеанора, Санча и Беатриса – пока не замужем.

– И кто же из них вас очаровал?

– Все три. Особенно старшая, тринадцатилетняя Элеанора. Чудесный возраст, особенно если девица так талантлива.

– А кто лучше, она или Жанна де Понть?

Ричард пожал плечами и потупил взор.

– Ну же, – поторопил его король. – Я хочу знать.

– Жанна очень мила… Очаровательна…

– Но Элеанора лучше, да?

– Их даже сравнивать нельзя. С Элеанорой не сравнится никто. Когда я прочитал ее поэму, я не поверил, что автору всего тринадцать лет. Мне захотелось посмотреть на поэтессу, а когда я ее увидел…

– О какой поэме вы говорите?

– Я покажу вам. Элеанора написала большую поэму, действие которой происходит в Корнуэлле. Именно поэтому она и сочла возможным послать мне свои стихи. Прелестный жест. Так и вышло, что я провел несколько чудесных дней при Прованском дворе.

– Покажите мне стихи.

– Вот. Я специально принес их вам. Читайте и наслаждайтесь. Вы знаете толк в поэзии и сумеете по достоинству оценить талант автора.

– Когда вы говорите об этой девице, у вас голос дрожит от волнения. Похоже, вы в нее влюбились.

Ричард грустно вздохнул:

– Вы знаете, в каком я положении.

– Сами виноваты, – напомнил Генрих. – Вините свое безрассудство в том, что женились на старухе. Я предупреждал вас, что вы пожалеете. А теперь его святейшество не дает вам развода.

– Может быть, когда-нибудь мне удастся настоять на своем.

– Ладно, – нетерпеливо отмахнулся Генрих. – Лучше расскажите мне о Провансе.

– Граф очень гордится своими дочерьми, это и неудивительно. Старшую он выдал замуж за французского короля, да и остальным наверняка подыщет самых лучших женихов.

– А кто лучше, Элеанора или Маргарита?

– В замке я слышал, что Элеанора еще прекрасней, чем старшая сестра. В Провансе ее называют Элеанора ля Бель – Элеанора Прекрасная.

– Надо будет мне прочитать поэму.

– Я оставлю ее вам. Будет интересно узнать ваше мнение.

– Вы узнаете его.

Оставшись в одиночестве, король тут же углубился в чтение поэмы. Почерк был красивый, но еще детский. Поэма была написана на провансальском диалекте, которому Генриха, а также его брата и сестер в свое время научила мать.

Стихи были чудесными – свежими, мелодичными, прочувствованными. Девочка и в самом деле обладала поэтическим даром.

Ричарда дочь графа Прованского привела в восхищение. Можно представить, как проклинал принц свою злосчастную женитьбу. Будь девушка менее знатного рода, Ричард наверняка попытался бы заполучить ее в любовницы. Генрих хорошо знал повадки своего брата. Но дочь графа Прованского в любовницы не возьмешь…

Король представлял себе девицу такой: золотоволосая, с карими глазами, с нежной кожей, тонкими чертами лица, со стройным, гибким станом. Ричард знал толк в женщинах, удивить его девичьей красотой было непросто. Любопытно, что старшая сестра девицы – королева Франции. Тут возможны и политические выгоды…

Ну почему он не слышал об Элеаноре раньше, еще до того, как вступил в переговоры с графом Понть?

Впрочем, вопрос с Жанной еще остается открытым. Не поздно переменить решение.

Эта мысль не давала королю покоя. Элеанора ля Бель. Прекрасная тринадцатилетняя девица. Очень хорошо, что она так юна – это значит, что можно будет воспитать ее по своему вкусу. Генрих с некоторой опаской относился к женщинам зрелым и опытным. В его возрасте у монарха обычно имелся уже целый выводок бастардов, но Генрих был не таков. Он стеснялся женщин, страшился любовных безумств. Ему хотелось иметь жену, которая обожала бы его, смотрела бы на него снизу вверх. Лучше всего для этой цели подходила совсем молоденькая девушка. От брака королю прежде всего нужны были дети – здоровые и сильные сыновья. Это необходимо для блага страны. Ричард, возможно, воображает себя наследником престола, но Генриха такой наследник не устраивает. После него корона должна достаться его сыну. Сыну, которого родит ему прекрасная юная жена.

Генрих уже думал о Жанне с неприязнью, а в Элеанору был наполовину влюблен.

Еще не поздно, напомнил он себе, сватовство можно и аннулировать.

Король послал за Хьюбертом де Бургом.

– Я передумал, – объявил он. – Послы из Понть вернулись?

– Еще нет, милорд.

– Женитьбы не будет.

– Но милорд! – ахнул Хьюберт.

– Меня этот союз не устраивает. Я подыскал себе невесту получше. Это Элеанора, дочь графа Прованского.

Хьюберт дипломатично молчал. Он думал о том, что переговоры с графом Понть зашли слишком далеко, теперь прервать их будет непросто. Однако, памятуя о недавней опале, предпочел воздержаться от упреков. Упаси Боже перечить воле короля.

– Она красавица и великолепно образована. Ее сестра – королева Франции. Сами понимаете, Хьюберт, уже одно это говорит в пользу брака.

– Весьма интересная мысль, милорд.

– И политический выигрыш налицо.

– Да, это помогло бы наладить отношения с Францией.

– Так я и подумал. Немедленно отправьте послов к графу Прованскому.

Хьюберт кивнул.

– А как быть с графом Понть?

– Это может и подождать. Пока же давайте попробуем сговориться с графом Прованским.

– Мы сообщим ему о желании вашего величества и спросим, каково приданое девицы.

– Но это долгая история!

– Подобные вещи быстро не устраиваются.

– Можете мне об этом не напоминать. Я отлично помню, сколько было проволочек во время каждого предыдущего сватовства.

– Радуйтесь, милорд, что вы еще не женаты.

Генрих рассмеялся, сменив гнев на милость.

– Вы правы, Хьюберт. Рассказывают, что Элеанора Прованская – само совершенство. Приступайте к переговорам и поспешите. Вы меня поняли?

– Безусловно, милорд.

Послы отправились в Прованс в тот же день, а король приготовился к долгому ожиданию, изнывая от нетерпения.

Он надеялся, что на сей раз сватовство будет удачным.

Ему нужна такая жена, как Элеанора, – красивая, талантливая, истинный идеал супруги. Все будут завидовать Генриху, и в первую очередь его брат Ричард.

Замечательная невеста, с какой стороны ни посмотри. Не последнюю роль играло и то обстоятельство, что Ричард столь явно выражал интерес к прекрасной Элеаноре.

* * *

Никто не спорил, что брак Генриха с сестрой французской королевы пошел бы Англии на благо, и склонить министров в пользу этого союза оказалось нетрудно. Правда, переговоры с графом Понть зашли слишком далеко. Генрих даже успел отправить к папе письмо с просьбой о благословении. Это было необходимо, ибо лишь папа мог решить, какой брак является кровосмесительным, а какой нет.

Но невзирая на все эти осложнения, Генрих был непреклонен. Он отправил гонцов и в Понть, и в Рим, дабы известить о прекращении сватовства. Своими официальными представителями Генрих послал в Прованс епископа Элайского и епископа Линкольнского. Сопровождали прелатов магистр ордена тамплиеров и приор Херлский.

Епископы понимали всю важность своей миссии и готовы были немедленно отправиться в путь, однако, когда они узнали, что король рассчитывает получить за невестой богатое приданое, выразили некоторое сомнение:

– Граф Прованский очень беден, милорд. Ему не собрать такого приданого.

– Если отец хочет выгодно выдать замуж свою дочь, он что-нибудь придумает, – небрежно заметил король.

– Но если это свыше его сил, милорд…

– Ничего, как-нибудь выкрутится. Представляю, как осчастливило его мое предложение.

– Разумеется, милорд, граф будет рад. Но, если мы потребуем от него слишком большого приданого, он будет вынужден ответить отказом.

– Элеанора должна стать моей невестой, но это не освобождает ее отца от обычных в таких случаях обязательств.

– Хорошо, милорд, мы изложим ему ваши предложения.

– Когда вы можете выехать?

– Сегодня же.

– Отлично! С нетерпением буду ждать от вас известий. Пусть все королевство знает, что я женюсь. То-то все обрадуются.

Король проводил посольство, моля Господа о ниспослании кораблю попутного ветра.

Принц Ричард сиял, весьма довольный собой. Это сватовство – его рук дело. Если юная Элеанора станет королевой Англии, она будет знать, кому обязана короной.

* * *

В замке Ле-Бо английских послов встретили с радостным волнением.

Элеанора не догадывалась, чем вызван приезд столь важных гостей, и с нетерпением ждала, когда родители объяснят ей, что происходит. Девочка знала, что король Английский ведет переговоры о браке с дочерью графа Понть, поэтому ей и в голову не пришла мысль о сватовстве.

Когда родители сообщили девочке невероятную весть, ее сердце бешено заколотилось. Не может быть! Должно быть, она чего-то не поняла! Или она ошиблась и послы прибыли вовсе не из Англии?

Мать обняла Элеанору, у отца на глазах выступили слезы.

– Моя дорогая дочь, сегодня торжественный день.

Элеанора пролепетала:

– Неужто речь и в самом деле идет обо мне?

– Да, – кивнул граф. – Тебя приехали сватать. Вот уж не думал, что тебе уготована такая же судьба, как Маргарите…

– Я буду английской королевой? – зачарованно прошептала Элеанора.

– Да, английский король просит твоей руки, – кивнула мать.

У девочки все закружилось перед глазами. Неужели сработало? Поэма, отправленная Ричарду Корнуэлльскому, сделала свое дело! Просто не верится!

В комнату вошел Ромео, сияя улыбкой. Еще бы – ведь он вновь оказал своему сюзерену неоценимую услугу.

Но Элеанора все равно не верила своему счастью. Слишком уж гладко все получилось. Так бывает только во сне. Маргарита – королева Франции, Элеанора – королева Англии. До чего же ловок Ромео де Вильнев. Если бы она не написала поэму, если бы по совету Ромео не отправила ее герцогу Корнуэлльскому… Случилось невероятное! Сбылось то, о чем Элеанора мечтала, к чему стремилась. Лишь брак с английским королем позволил бы ей сравняться с Маргаритой. И вот произошло настоящее чудо.

– Представляю, как ты взволнована, – сказал отец. – Признаться, я и сам не могу опомниться.

– Но как же… – запнулась Элеанора. – Ведь король сватался к Жанне де Понть?

– Сватался, но не женился же. Переговоры между английским королем и графом прерваны, сватовство аннулировано. Генрих прислал к нам весьма важных господ, которым поручено немедленно обговорить условия брака.

– Что это значит? – не поняла Элеанора. – Я что, должна немедленно уезжать в Англию? Мне необходимо собрать вещи?

– Дорогая, неужто тебе не терпится от нас уехать? – огорчилась мать.

– Вовсе нет, матушка. Но должна же я знать, как мне себя вести.

– И тебе совсем не страшно?

– Страшно? Ведь я знала, что рано или поздно мне суждено выйти замуж. К тому же я видела, как счастлива Маргарита в браке. А ведь ей и здесь, у нас, жилось совсем неплохо.

– Это верно, – согласился граф. – Хотел бы я, чтобы ты тоже была счастлива с мужем. Если король Английский окажется для тебя таким же хорошим мужем, каким король Французский оказался для Маргариты, я буду счастлив.

– Все будет хорошо, я уверена.

– Мы поспешили сообщить тебе эту весть, – сказал граф. – Однако еще предстоит обговорить условия брачного договора. Пока мы будем вести переговоры с послами, готовься к новой жизни.

Мать вновь обняла Элеанору и нежно ее поцеловала.

– Как я горда своими девочками!

От родителей Элеанора прямиком отправилась в детскую, где ее с нетерпением ждали младшие сестренки.

По виду Элеаноры они сразу поняли: случилось нечто необычайное. Санча нахмурилась, вспомнив, что так же все происходило и в прошлый раз, когда увезли Маргариту.

– Ну, что там? – воскликнула она.

– Приехали послы из Англии. Король этой страны хочет взять меня в жены! – выпалила Элеанора.

– Не может быть!

Младшие сестры смотрели на нее с восхищением.

– Честное слово, – подтвердила Элеанора. – Должно быть, ему рассказал обо мне его брат.

– Кто, Ричард? – вздохнула Санча. – Самый красивый мужчина из всех, кого я когда-либо видела! Должно быть, ты предпочла бы выйти замуж не за Генриха, а за него.

– Но ведь он не король.

– Ну и что? Вот умрет его брат, станет королем.

– Санча, ты совсем как… ребенок! С английским королем ничего не случится. Я выйду за него замуж и стану королевой. Королевой Англии быть ничуть не хуже, чем королевой Франции.

– Даже лучше, – кивнула Санча. – Ведь тогда Ричард будет твоим братом.

Элеанора рассмеялась звонким, счастливым смехом.

– У меня будет такая великолепная свадьба! Ни у кого еще такой не бывало. И я стану королевой! Видели Маргариту в короне? Так вот моя будет еще больше и вся усыпана драгоценными камнями.

– Откуда ты знаешь? – поинтересовалась Беатриса.

– Знаю, и все. Ведь я же говорила, что выйду замуж за английского короля, хотя он уже почти был женат. Это как волшебство. Я все сама придумала и осуществила, и теперь я буду королевой!

Сестренки смотрели на Элеанору во все глаза. Она взяла их за руки, подвела к окну, усадила.

С горящими от возбуждения глазами Элеанора начала расписывать чудеса английского двора. Это звучало как поэма. Будущий муж Элеаноры в ее описании выглядел настоящим Бландином Корнуэлльским, ради своей суженой он был готов на любые безумства.

– Например, на какие? – спросила Беатриса.

Элеанора стала рассказывать о чудесных подвигах, которые доблестный Бландин совершил ради прекрасной принцессы Бриенды. Только на месте Бландина оказался Генрих, а на месте Бриенды – сама Элеанора.

Сидя у окна, девочки видели, что в замок прибывают все новые и новые гости.

Спешно примчались один за другим трое братьев графини: Пьер, Бонифас и Гийом, епископ Валансский. Всего у графини было восемь братьев, все как один искатели приключений и неукротимые честолюбцы. Главным делом своей жизни они считали защиту интересов Савойского дома. Спешность, с которой братья прибыли в замок Ле-Бо, красноречиво свидетельствовала о том, как взволновало их полученное известие.

Девочки видели, как во дворе гостей встречают граф и графиня. Элеанора думала, что ее немедленно позовут вниз, дабы дядья могли поздравить племянницу. Ведь она принесла своей семье такую удачу!

Но время шло, а Элеанору никто не звал. Радостная суета в замке как-то внезапно прекратилась, и Элеаноре стало не по себе – кажется, происходило нечто скверное.

Весь день родители и дядья о чем-то совещались. Приготовления к большому пиру были прекращены. Лишь наутро графиня послала за дочерью. По лицу матери девочка поняла, что дела обстоят неважно.

– Милое дитя, пожалуй, тебе не следует слишком увлекаться мыслями об Англии.

– Что случилось? Ради бога, матушка, расскажите мне скорей, – взмолилась Элеанора.

– Английский король хочет получить такое приданое, которое мы выплатить не в силах.

– То есть он хочет, чтобы ему заплатили за женитьбу?!

– Ты же знаешь, милая, что невесты всегда приносят мужу приданое.

– Нам этот брак не по средствам, да?

– Боюсь, что так. Слишком уж важный жених… Не менее важный, чем был у Маргариты.

– Но французский король приданого не требовал.

– Да, он знал, что у вашего отца все равно ничего нет. К тому же Людовик был вполне удовлетворен и одной невестой.

Элеанора потерянно смотрела на мать. Прекрасная мечта рассеялась, как сон.

Мысли проносились в ее головке смятенной чередой.

– Может быть, я должна отправиться в Англию? Я встречусь с королем, поговорю с ним… Он на меня посмотрит, и тогда…

– Нет-нет, дорогая, – быстро прервала ее мать. – Это невозможно. Но ты не отчаивайся. Как знать, может быть, следующий жених будет еще лучше.

– Нет, этого быть не может! – всхлипнула Элеанора. – Я никогда теперь не буду счастлива.

– Не будь ребенком, – одернула ее графиня. – Я, например, ничуть не расстроилась. Поживешь дома, подрастешь, повзрослеешь. Ты пока не понимаешь, что такое замужняя жизнь.

Но Элеанора ее не слушала.

Иначе и быть не могло, думала она. Мечты осуществляются только в сказках. В обыкновенной жизни чудес не бывает.

* * *

Но дядья Элеаноры не собирались уступать без боя. Между Англией и Провансом засновали гонцы. Граф Прованский сообщил Генриху, что собрать требуемое приданое он не в силах. Король же считал, что его притязания и так слишком скромны по сравнению с честью, которую он оказывает своей будущей невесте.

– Похоже, что английский король – человек скаредный, – заметил граф.

– Да, не такой уж это блестящий союз, – согласилась графиня. – Женихи, подобные Людовику, встречаются крайне редко.

– Людовик не только король, но и прекрасный человек, – подхватил граф. – Его лицо так и светится добротой. Будь он даже не монарх, а самый захудалый граф, я все равно был бы счастлив, что у Маргариты такой муж.

– Генрих Английский из другого теста. Это и неудивительно. Достаточно вспомнить его отца.

Граф нежно улыбнулся, отлично понимая, что жена пытается его утешить. Графиня поняла, что условия брака невыполнимы, и не хотела, чтобы муж расстраивался. Король Английский уже не в первый раз затевал сватовство, заканчивавшееся безрезультатно.

– Очень может быть, что Генрих лишь делает вид, будто хочет жениться, – заметил граф. – Когда же дело близится к развязке, ему становится страшно, и он под тем или иным предлогом идет на попятный.

– Вы и в самом деле так думаете?

– Он ведь не впервые ведет переговоры о невесте. Король уже не мальчик, для нашей Элеаноры, пожалуй, он будет староват.

Так супруги утешали друг друга.

Однако братья графини все еще надеялись на счастливый исход и не желали прерывать переговоры. Надежда забрезжила вновь, когда Генрих согласился снизить размер приданого.

– Все равно это слишком много, – вздохнул граф. – Намного больше, чем мы можем себе позволить.

– Король пойдет на новые уступки, – уверил его Бонифас.

На это граф с достоинством ответил:

– Я не намерен торговаться из-за собственной дочери. Она – принцесса, а не клочок земли, выставленный на продажу. Мне прекрасно известно, Бонифас, что это блестящая партия, однако терпение мое на исходе.

Граф вознамерился немедленно прервать переговоры, однако Пьер, Бонифас и Гийом уговорили его повременить.

* * *

Ричарда Корнуэлльского безмерно забавляли проволочки с переговорами. Однако он хотел, чтобы сватовство закончилось успехом – ведь невесту королю подыскал не кто-нибудь, а он сам. Элеанора была не похожа на других принцесс. Брату она наверняка придется по вкусу. Главное же – королева будет вечно благодарна своему деверю, что может весьма пригодиться в будущем.

– Значит, сватовство под угрозой? – с деланной небрежностью заметил Ричард во время очередной встречи с братом.

– Такие дела быстро не решаются.

– Как сказать. По-моему, сестра Элеаноры вышла замуж за Людовика безо всяких промедлений.

– Дело в том, что граф Прованский должен дать приличное приданое.

– Вы слишком многого хотите, Генрих. Вам мало прекраснейшей девушки в мире, вы еще требуете в придачу груду золота.

Прекраснейшая девушка в мире! Эти слова произвели на короля впечатление. Невеста британского монарха должна быть первой красавицей в мире. Однако приданое – это тоже важно.

– Я думаю, в конце концов граф уступит, – сказал Генрих.

– Дорогой братец, вы не представляете себе, насколько беден Прованс.

– Как же так? Вы сами расписывали мне блеск тамошнего двора.

– Я имел в виду не богатство, а культуру. Неужто вы меня не поняли?

– Да, мне известно, что граф любит музыку и литературу. Но я не верю в рассказы о его бедности. Просто он помнит, что у него есть еще две дочери, и хочет приберечь приданое для них. Неужто он не понимает, какая высокая честь ему оказана?

– Конечно же, понимает. Однако граф – человек непрактичный.

– Что вы хотите этим сказать?

– С его точки зрения, счастье дочери важнее любых земных благ. Иными словами, он предпочел бы скорее видеть Элеанору счастливой графиней, нежели несчастной королевой.

– С чего бы ей быть несчастной?

– Очевидно, граф считает иначе. Видите ли, брат мой, в этих переговорах вы проявили чрезмерную… алчность. Вам предлагают не девушку, а истинное сокровище, вы же торгуетесь и привередничаете. Гонцы мечутся между Англией и Провансом, а результата все нет. Не забывайте, что я знаком с графом лично. Уверяю вас, этот человек воспринимает ваше поведение как оскорбление.

– Но я никого не хочу оскорбить! Разве могу я желать зла своей будущей королеве?

– Но воспринимается это именно так. Романтический Людовик, сватаясь к Маргарите, сказал: «Мне нужна только она, этого более чем достаточно».

Ричард видел, что его тактика имеет успех.

– Что написал вам граф в последнем письме? – спросил он.

– Что не сможет выплатить приданое, даже если я пойду на дальнейшие уступки.

– Но в каких словах он это написал? Вот что важно.

– Я покажу вам письмо.

Ричард прочел послание и задумчиво кивнул:

– Все понятно. Граф – человек гордый, он чувствует себя уязвленным. По-моему, из тона письма совершенно ясно, что в следующем послании мы получим отказ… А как идут переговоры с графом де Понть?

– Вам отлично известно, что они прерваны.

– Так возобновите их. Отец Жанны, пожалуй, сможет собрать приданое, которого вы хотите.

– Но я не желаю жениться на Жанне! Мне нужна Элеанора.

– В самом деле? Что-то не верится. Боюсь, в народе начнут говорить, что наш король неудачник и никто не хочет идти к нему в жены.

– Ерунда. Брак состоится, Элеанора Прованская станет моей женой. Это решено.

– Но как же быть с приданым?

– Очень просто. Я откажусь от приданого. Мне достаточно Элеаноры. Немедленно вызову Хьюберта и извещу его о своем решении. Пусть Элеанора немедленно отправляется сюда.

Ричард улыбнулся:

– Вы об этом не пожалеете, это я вам обещаю.

* * *

В Ле-Бо началось всеобщее ликование. Итак, английскому королю надоела затяжная переписка. Он желает поскорее встретиться с невестой, а вопрос приданого его больше не интересует.

Санча сказала, что все это очень похоже на качели: то взлетаешь вверх, то стремительно падаешь вниз.

– Ну уж нет, – заявила Элеанора. – Теперь я вниз не упаду.

И она оказалась права. Из Англии прибывали все новые и новые посланцы, торопя невесту короля с отъездом. Еще совсем недавно Генрих упрямился, требовал большое приданое, теперь же ему хотелось лишь одного – поскорее увидеть невесту.

– Не будем терять времени, – сказал Гийом, епископ Валансский.

К немалой радости графа и графини, он согласился лично сопровождать невесту в Англию.

Было решено, что родители и сестры проводят Элеанору до Парижа, чтобы повидаться с Маргаритой. Ясным осенним днем пышный кортеж тронулся в путь. Утро выдалось холодноватое, но зато в небе ясно сияло солнце, леса были еще зелеными, и лишь кое-где на траве желтела опавшая листва. Элеанора мысленно прощалась с пышной прованской природой. Несмотря на все уверения родственников, она знала, что покидает отчий дом навсегда. Вряд ли ей суждено когда-нибудь сюда вернуться. Ее ждет новая родина, страна, где Элеанора будет королевой.

Пока все близкие были рядом, но вскоре Элеаноре предстояло с ними расстаться. Санча уже сейчас была готова расплакаться, да и у Беатрисы глаза были на мокром месте.

Желая сделать старшей сестре приятное, Санча сказала, что эта свадьба еще торжественней, чем свадьба Маргариты.

– А может, мне так кажется, потому что я была моложе, – добавила она, немного подумав.

Элеанора пообещала сестрам, что, став английской королевой, непременно заберет их к себе.

– А если король не согласится? – засомневалась Санча.

– Я скажу ему, что такова моя воля, – важно ответила юная невеста.

Ей и такое под силу, подумала Санча. Элеанора всегда и во всем добивается своего.

У рубежей Шампани высоких гостей встретил сам граф Тибо, известный во всей Франции под прозвищем «Король трубадуров». Многие считали его величайшим поэтом эпохи.

Тибо радушно принял соседей, пригласил их пожаловать в свой замок.

Граф Шампанский оказался человеком весьма обаятельным, хоть и далеко не красавцем – слишком уж он был толст. Но веселый, добродушный нрав и бархатный голос сразу же располагали в его пользу. А когда Тибо пел, в него и вовсе можно было влюбиться.

Еще по дороге, восседая на коне, он не смог удержаться и затянул песню – да так, что все замолчали, восхищенно внимая.

К тому же песни Тибо слагал сам – и слова, и музыку.

Граф Шампанский был очарован юной Элеанорой. Он прошептал ей, что ее будущий супруг – счастливец, что он наверняка будет обожать и боготворить свою избранницу. Еще граф похвалил поэтический талант девушки, ибо был знаком с ее стихами.

– Я и сам поэт, и поэт неплохой, как утверждают многие. Однако, сами видите, по части красоты я сильно отстаю от своих баллад. Вы же – совсем другое дело. Господь одарил вас и красотой, и талантом. Муж будет молиться на вас, выполнять все ваши желания и прихоти.

Эти слова обрадовали Элеанору, она наслаждалась своей новообретенной славой и всеобщим вниманием.

В замке графа Тибо гости задержались, чтобы отдохнуть и развлечься.

Хозяин принимал их по-королевски. Он не упускал случая напомнить, что является правнуком Людовика VII. Если б его бабка родилась на свет не принцессой, а принцем, быть бы графу Шампанскому королем Франции.

Воины, охранявшие замковые ворота, грозно выставили копья навстречу всадникам, но это, разумеется, была всего лишь дань традиции. В замке давно уже ждали гостей и готовились к их приезду. Дозорные заметили кавалькаду еще издалека, и в замке началась праздничная суета.

Тибо подготовил немало спектаклей и представлений.

Маленькая Беатриса была в восторге от всей этой веселой кутерьмы, однако Санча грустила, ее одолевали горькие мысли. Мало того, что ей суждено расстаться с любимой сестрой, так теперь она еще и остается в родительском доме старшей дочерью. Вскоре наступит ее черед прощаться с отцом и матерью…

Замок был как две капли воды похож на крепости других крупных феодалов. Центральное место во дворе занимала широкая лестница. На ней гости прогуливались в хорошую погоду, а на верхней площадке граф давал аудиенции и вершил суд. Во время спектаклей на площадке расставляли скамьи для почетных гостей, а челядь располагалась прямо на каменных ступеньках, чтобы полюбоваться на жонглеров и шутов.

Семейство графа Прованского садилось на кресла рядом с хозяином, а во дворе толпились крестьяне из окрестных деревень, пришедшие посмотреть на будущую королеву Англии.

Прямо с верхней площадки лестницы можно было попасть в большой зал, куда гости перебирались, когда к вечеру становилось холодно. В огромном камине пылал огонь, благородные дамы и господа слушали менестрелей, танцевали, болтали о всякой всячине.

Тибо, Элеанора и ее родственники садились к почетному столу, установленному на специальном возвышении. Гостям рангом пониже были отведены места за длинным низким столом, тянувшимся через весь зал.

Каждое утро каменные полы устилали свежими тростниковыми подстилками, посыпали душистыми травами и цветами.

Элеаноре больше всего нравилось сидеть в зале ночью, когда слуги уносили столы прочь, и Тибо пел свои любовные баллады.

Несмотря на толщину, граф Шампанский смотрелся весьма романтично – ведь большинство его песен были о неразделенной любви. Особенно часто там упоминалась некая загадочная дама, и Элеанора все пыталась догадаться, кто это.

Гости провели в замке пять дней и ночей. В конце концов Элеанора, улучив удобный момент, осталась с графом наедине и решила выведать у него правду.

Было поздно. Огромные бревна вспыхивали в камине алыми искорками. Гости разбрелись кто куда. Многие уже клевали носом, пристроившись на дубовых сундуках, где хранилась драгоценная графская посуда.

Элеанора спросила:

– Граф, вы все слагаете стихи о некой даме, не так ли? Это одна и та же особа или же их у вас несколько? Мне кажется, вы имеете в виду некую вполне конкретную женщину. Белокурую, целомудренную, бесстрастную. Я права, или вы воспеваете отвлеченный идеал?

– Эта женщина и есть идеал, – ответил Тибо.

– Ага, значит, она все-таки существует!

– Да.

– И она вас не любит?

– Нет, не любит.

– Но, может быть, когда-нибудь…

– Она даже не посмотрит на меня. Эта дама занимает высочайшее положение. Между нами – целая пропасть.

– Кто же она? Или это секрет?

Тибо лукаво улыбнулся:

– Кажется, вы уверены, что можете выведать у мужчины все, что пожелаете.

– Вовсе нет! – смутилась Элеанора.

– Вы очаровательны, юная барышня. Однако взгляните на меня – во мне нет ничего привлекательного. Знаете, какие стихи сочинил обо мне один поэт? Я пишу романтические баллады, вздыхаю о неразделенной любви, мечтаю заключить предмет своего обожания в объятия, а этот насмешник высмеял меня таким вот образом:

Мессир, благодарите Бога, Что ваша дама недотрога. Вы не смогли бы с вашей статью Красотку заключить в объятья.

Элеанора расхохоталась.

– Ну вот, видите, – вздохнул Тибо. – Вы тоже надо мной смеетесь.

– Вовсе нет! Я думаю, что ваша дама может полюбить вас за одни стихи. Ведь вы дарите ей бессмертие. В ваших балладах она будет жить вечно.

– Увы, ей мои стихи не нужны. Она и так будет жить в памяти потомков.

– Так это венценосная особа?

– Да.

– Неужели королева?

– Да, к сожалению.

Элеанора вспыхнула. Неужели Маргарита?

Догадавшись о ее мыслях, Тибо замахал руками:

– Нет-нет, я не имею в виду молодую королеву, ведь она еще совсем дитя. Я говорю о Бланш, несравненной Бланш, Белой Королеве с великолепными светлыми волосами, нежной кожей, чистым челом.

– Да она уже старуха! У нее взрослый сын!

– Такая красота неподвластна старости, – прошептал Тибо.

Он принялся рассеянно перебирать струны лютни, тихонько напевая балладу о прекрасной даме.

* * *

Хоть Элеанора и сгорала от нетерпения поскорее увидеть своего суженого, из Шампани уезжать ей не хотелось. Граф Тибо настоял на том, что лично проводит высоких гостей до рубежей Французского королевства. Пышный кортеж двинулся дальше. Крестьяне выходили из лачуг, чтобы полюбоваться на столь великолепное зрелище. В положенный срок кавалькада достигла французской границы, и здесь граф Шампанский распрощался с семейством графа Прованского.

Элеаноре жаль было расставаться с трубадуром, но она быстро забыла о печали, предвкушая встречу с Маргаритой. Сестра сильно изменилась за время разлуки. Она стала совсем взрослой и рядом со своим мужем выглядела совершенно счастливой.

Граф и графиня пришли в умиление, увидев эту красивую молодую пару. Маргарита стала похожа на настоящую королеву. Она держалась царственно, с достоинством, и ее родители преисполнились гордостью за дочь.

Элеанора тоже обратила внимание на перемену, произошедшую в Маргарите, и внутренне возрадовалась: вот, оказывается, как завидна роль королевы!

И еще ей очень понравился Людовик. Интересно, похож ли на него Генрих? Французский король был на голову выше своих придворных, а из-за худощавости и стройности казался настоящим гигантом. Светлые волосы окружали лицо золотистым нимбом. Король одевался скромно, куда скромнее, чем граф Шампанский, но при этом в каждом его жесте сквозило истинно королевское величие.

Граф от души поблагодарил Людовика за то, что зять сделал Маргариту счастливой. Людовик с присущей ему любезностью ответил, что, наоборот, это он должен благодарить тестя.

Элеанора наслаждалась столь высоким обществом: рядом с ней ехали верхом король и королева Франции, а впереди знаменосец вез знамя с золотыми лилиями.

Людовик быстро понял, что Элеанора обладает таким же живым и острым умом, как Маргарита. Король стал рассказывать свояченице об Англии. Сам он в этой стране никогда не был, но в свое время на острове немало времени провел его отец, с которым в детстве Людовик неоднократно беседовал о соседнем королевстве.

– Наши страны часто воевали друг с другом, – сказал Людовик. – Но теперь, когда их королевами стали две сестры, можно надеяться на мир и согласие.

Элеанора ответила, что ни за что на свете не станет враждовать с сестрой и братом.

– Я запомню ваши слова, – пообещал король.

Элеаноре показалось, что Людовик слишком уж серьезен. Ей не терпелось выяснить, как к этому относится сестра. Возможно, Маргарита предпочла бы вести более веселый образ жизни.

По дороге в Париж короля и его гостей встречали не менее торжественно, чем в графстве Шампанском. Маргарита даже пожаловалась, что ей до смерти надоели все эти турниры и представления. Однако Элеанора еще не успела пресытиться прелестями великосветской жизни, а более всего ее радовало, что главной виновницей торжества является именно она.

На подъезде к французской столице гостей встретила королева-мать. Вот та женщина, о которой слагает баллады толстый трубадур, подумала Элеанора.

Королева-мать и в самом деле была прекрасна. Она напоминала мраморную статую: тонкие черты лица, белоснежная кожа, пышные светлые волосы, наполовину скрытые под шелковым шарфом. Бланш прожила на свете немало лет, родила целый выводок детей, но, несмотря на все это, сохранила поразительную моложавость. Помня о словах графа Шампанского, Элеанора присматривалась к королеве-матери с особым интересом. Сразу было видно, что это женщина незаурядная. В ее присутствии Людовик и Маргарита вели себя совершенно иначе. Король стал гораздо меньше внимания уделять своей супруге, всецело сосредоточившись на матери.

Элеанора возмущенно подумала: будь я на месте Маргариты, я бы такого не допустила.

Все выказывали королеве Бланш особое почтение. Ледяные голубые глаза королевы-матери изучающе осмотрели Элеанору, и, кажется, первое впечатление было благоприятным. Бланш была рада, что сестра ее невестки выходит замуж за английского короля. Этот брак поможет наладить добрососедские отношения между королевствами.

Париж произвел на Элеанору неизгладимое впечатление. В правление Филиппа-Августа, деда молодого короля, город был перепланирован и заметно похорошел. Никто уже не назвал бы его «Грязным городом» – а ведь именно такое название дали когда-то этому поселению римляне. Филипп-Август вымостил улицы камнем, и сама природа смывала дождями грязь с мостовых. Если же дождей не было, парижане, гордые своим городом, наводили чистоту сами.

Хорош был и крытый рынок, и новый собор Нотр-Дам, и отстроенный заново Луврский дворец.

В Париже Элеанора и ее спутники сделали последнюю остановку перед тем, как двинуться к побережью.

* * *

Маргарите хотелось проводить с родными как можно больше времени. Она уговорила родителей и сестер погостить в Понтуазе, ибо тамошний дворец королевская чета любила больше всех прочих резиденций.

С собой пришлось взять целый обоз – мебель, ковры, посуду. Ведь в отсутствие хозяев замки обычно стояли пустыми. Слуги отправились в путь первыми, чтобы приготовиться к приезду господ.

Король в Понтуаз не поехал – мать сказала, что он должен остаться в Париже.

– Пусть Маргарита насладится обществом родных, – сказала Бланш.

Элеанора уже поняла, что воля королевы-матери здесь выполняется беспрекословно. Больно было видеть, как тушуется Маргарита в присутствии свекрови. Значит, этот брак не так уж идеален, как показалось Элеаноре вначале.

Разумеется, Маргариту повсюду встречали с почетом, подобающим королевскому сану, муж любил и чтил ее, однако всем в доме заправляла свекровь. Стоило ей приказать, и король безропотно согласился на разлуку с супругой.

В Понтуазском замке Элеанора наконец смогла поговорить с сестрой по душам. Вновь, как в прежние времена, младшая сестра чувствовала свое превосходство над старшей, хоть та и была королевой.

Элеанора принялась выспрашивать Маргариту о свадьбе, о коронации, о супружеских отношениях. Больше всего ее интересовало, когда Маргарита была счастливее – в родительском доме или замужем?

Маргарита не пожелала рассказывать о том, что происходит между супругами в опочивальне. Она заявила, что вскоре Элеанора узнает это сама. В голосе сестры прозвучали снисходительные нотки, что изрядно разозлило невесту английского короля. Маргарита добавила лишь, что супружеский долг свят и от него никуда не денешься. Судя по ее рассказам, Людовик был образцом добродетели. Добрый, любящий, внимательный, только вот…

Тут-то она себя и выдала.

– Что «только вот»? – накинулась на нее Элеанора.

– Если бы только он проводил со мной больше времени наедине… Все время рядом она.

– Ты имеешь в виду королеву Бланш?

– Да. Конечно, она – его мать, Людовик в ней души не чает. Понимаешь, когда умер король-отец, Людовику было всего двенадцать лет. По его словам, королем он стал лишь благодаря матери. Он привык ее слушаться. Я знаю, что она женщина умная, и плохого не посоветует. Но мне не нравится, что она все время вмешивается в наши отношения. Иногда мне кажется, что она ревнует.

– Конечно, ревнует. Она хочет, чтобы ее замечательный сын принадлежал только ей. Слава Богу, мать моего Генриха не живет в Англии.

– Да, она далеко. Я слышала, что муж всецело у нее под каблуком. Тебе и в самом деле повезло, что Изабелла Ангулемская не будет жить с тобой под одной крышей. Хотя Франции пошло бы только на пользу, если бы она перебралась из Лузиньяна в Англию.

– Я уж позабочусь о том, чтобы она из Лузиньяна не уезжала. На твоем месте, Маргарита, я не позволила бы обращаться с собой подобным образом. Зная, что муж меня любит, я потребовала бы, чтобы свекровь оставила нас в покое и знала свое место.

– Вряд ли это у тебя получилось бы, если бы твоей свекровью была Бланш, – вздохнула Маргарита.

– Значит, Людовик ее боится?

– Вовсе нет. Но он слишком добр, он не хочет ее обижать. Если муж с нею не согласен, он всегда поступает по-своему. Людовика в стране очень уважают. Он очень хочет быть хорошим государем, еще лучшим, чем его дед Филипп-Август. Людовик заботится о народе, помогает бедным. Иногда, после мессы, он отправляется в лес, садится на лужайке и вступает в беседу со случайными путниками, пусть даже самыми ничтожными. Король внимательно их выслушивает, расспрашивает, не чинится ли где беззаконие. Я сама видела, как он разговаривал с простыми людьми в саду перед дворцом. Людовик признает только скромную одежду. Я ненавижу этот его камзол из тиртена – знаешь, это такая грубая ткань из шерсти и хлопка? Шляп Людовик вообще не носит. Он говорит, что народ должен видеть в нем не монарха, а человека.

– Разве можно таким образом снискать любовь и почитание подданных?

– Людовик считает, что это наилучший способ. И народ действительно его чтит. Однажды я пожаловалась, что он одевается не по-королевски. Знаешь, что Людовик мне ответил?

– Наверняка он тут же пообещал, что станет одеваться так, как тебе нравится.

– Да, но не совсем… Людовик всегда говорит не то, что ожидаешь от него услышать. «Чтобы угодить вам, Маргарита, – сказал он, – я готов одеваться самым щегольским образом. Но в этом случае пообещайте и вы, что будете подбирать себе одежду по моему вкусу. С моей точки зрения, вам пойдут скромные платья. Они лишь подчеркнут вашу красоту».

– Ну а ты, конечно, на это не согласилась.

– Еще бы!

– Что ж, по крайней мере, он не мешает тебе носить шелка и драгоценности.

– Людовик не стал бы этого делать. Он никому ничего не навязывает. Уверяю тебя, Элеанора, во всем белом свете нет другого такого государя. Франции очень повезло.

– Но королевством правит не он, а его мать.

– Это неверно, но Бланш так умна… Она все время рядом с ним.

– То есть занимает твое место, да?

Маргарита промолчала.

– Когда я стану английской королевой, то буду править страной вместе с мужем, – заявила Элеанора.

– Если он тебе позволит.

– Никуда не денется.

Маргарита испытующе посмотрела на сестру. Пожалуй, Элеанора своего добьется.

КОРОЛЕВА АНГЛИИ

На море корабль попал в бурю, но Элеанора, к немалому своему облегчению, обнаружила, что ее совсем не тошнит. Было бы стыдно ступить на берег своей новой родины жалкой и измученной. Элеанора стояла на палубе рядом с дядей Гийомом. Вдали, над пенистыми, серыми волнами появилась белоснежная полоска скал. Природа здесь разительным образом отличалась от прованской. Дядя Гийом ободряюще взял племянницу за руку, но Элеанора не нуждалась в поддержке. Она испытывала радостное волнение, не обращая внимания на холодный ветер и непогоду. Как долго мечтала она об этом браке – еще с тех пор, когда Маргарита стала невестой французского короля. Лишь английская корона могла сравниться по блеску с французской. Теперь же, убедившись, что Маргарита во всем зависит от свекрови, Элеанора уже не завидовала сестре. На английский берег она смотрела с надеждой и спокойной уверенностью.

Земля была уже совсем близко. Элеанора увидела на холме грозные башни серого замка. Эту цитадель называли «Ключом к Англии» – весьма подходящее название. Отныне ключ к Англии в руках у Элеаноры. Она будет гибкой и изобретательной, сделает все, чтобы прибрать эту страну к рукам. Все зависит от монарха. Очень скоро Элеанора узнает, что он за человек и сложной ли окажется задача.

– Вы на пороге новой жизни, дитя мое, – сказал Гийом. – От вас теперь зависит очень многое. Надеюсь, вы это понимаете.

– Да, понимаю.

– Я буду рядом, чтобы наставлять вас.

Элеанора кивнула.

– Никакие козни меня не остановят, – продолжил епископ.

– Вы думаете, будут козни?

– При дворе без интриг не бывает. Но самое главное – отношение короля.

Элеанора смотрела на замок. Эту величественную крепость из глыб кентского известняка и канского камня, специально привезенного из Нормандии, выстроил дед нынешнего короля Генрих Второй. Элеаноре казалось, что мощные стены и устремленные в небо остроконечные башни символизируют величие Англии.

Путешествие близилось к концу.

* * *

Генрих решил, что встретит невесту в Кентербери, где архиепископ свершит свадебный обряд. Король был сам не свой от радостного предвкушения. Наконец-то он увидит свою суженую! Предыдущие попытки найти жену закончились неудачей, но теперь Генрих считал, что должен быть благодарен судьбе. Больше никаких разочарований не будет, невеста уже в Англии, и скоро он ее увидит.

При дворе царило радостное оживление. Многих в Англии беспокоило, что король дожил почти до тридцати лет, так и не обзаведясь супругой. В его возрасте он должен был бы иметь уже целый выводок детей. Но ничего, теперь все устроится. Невеста молода, ей всего четырнадцать, но для королевы это не так уж мало. Вся Англия ликовала, готовясь к торжественному событию.

Предстоящей женитьбой короля были довольны все без исключения. Хьюберт де Бург, много лет твердивший королю, что пора обзавестись семьей, одобрил выбор короля: раз старшая из дочерей графа Прованского стала королевой Англии, очень кстати, что ее сестра будет королевой Франции. Даже старый Эдмунд, архиепископ Кентерберийский не стал ворчать, видя в этом брачном союзе выгоду для Англии. Что же касается принца Ричарда, то он радовался больше других, ибо сам и устроил эту свадьбу.

На душе у короля было легко и радостно, он знал, что все вокруг довольны его выбором.

Когда Генрих увидел Элеанору впервые, она ехала верхом на белом скакуне. Длинные волосы волной ниспадали на плечи, чело венчал золотой обруч. Наряд юной графини был выдержан в синих тонах; длинный бархатный плащ был схвачен у горла драгоценным аграфом, на груди посверкивала золотая цепь. У Генриха перехватило дыхание – поистине Элеанора заслужила прозвище Прекрасной!

Он подумал: самая красивая девушка в мире станет моей королевой.

И Генрих окончательно уверился, что не напрасно привередничал, выбирая невесту. Сама Судьба уберегла его от ошибки, а все разочарования и огорчения были лишь подготовкой к этому радостному дню.

Король взял Элеанору за руки, расцеловал ей пальцы.

– Добро пожаловать! – воскликнул он. – Счастлив лицезреть вас, сударыня.

Эти слова и тон, которым они были сказаны, наполнили сердце девушки счастьем и гордостью.

– Я рада, что я здесь, – ответила она, внимательно глядя на своего будущего супруга.

Невысок, но и не коротышка. Крепко сложен, плечи пошире, чем у его брата Ричарда, но в лице есть явное сходство. Элеанора обратила внимание на примечательную деталь: один глаз короля казался полуприкрытым из-за низко опущенного века. Должно быть, когда король гневается, вид у него устрашающий. Но сейчас, когда Генрих в прекрасном расположении духа, этот маленький физический изъян его ничуть не портит. По понятиям Элеаноры, Генрих был, пожалуй, староват, но это ее не опечалило. Рядом с немолодым королем ее собственная юность будет выглядеть еще обворожительней.

В Кентербери Элеанора въехала впереди кавалькады: справа от нее – король, слева – дядя Гийом. Девушке казалось, что нет большего счастья на свете, чем ощущать себя венценосной особой. Улицы города были украшены штандартами, повсюду толпился народ. Приветственные крики, целое море улыбающихся лиц.

Элеанора плохо понимала, о чем кричат горожане, и Генрих сказал ей:

– Они восхищаются вашей красотой.

В городе Элеанору встретил Ричард – радушно и приязненно, как старый друг.

– Воистину Англии улыбнулось счастье, когда вы решили написать поэму о Корнуэлле, – прошептал он.

– Вы думаете, если бы не поэма, то ничего этого не было бы? – наивно спросила Элеанора.

– Уверен, – с нажимом ответил Ричард, желая, чтобы королева не забывала, кому она обязана своим счастьем.

Принц смотрел на юную графиню с вожделением. О, ни с чем не сравнимая прелесть ранней юности! Какие совершенные черты, какие умные, живые глаза!

Принца мучила зависть. Генриху достанется прекрасная юная жена, а он, Ричард, вынужден жить со старухой. За минувшие годы он так и не смог полюбить Изабеллу. А папа римский упрямится, не дает разрешения на развод. Как несправедливо устроена жизнь! Правда, напомнил себе Ричард, у него есть от Изабеллы чудесный сын, названный в честь дяди-короля. И все же очень досадно, что прелестная невеста досталась брату!

Король видел, что глаза Ричарда горят завистью, и торжествовал. С Элеанорой Генрих не расставался ни на минуту. Он уже успел преподнести ей такие великолепные драгоценности, которых девушка не видела не то что в Провансе, но даже и при французском королевском дворе.

Элеанора окончательно убедилась, что в Англии она найдет свое счастье. Она готова полюбить этого незнакомого мужчину со странным прищуром. Ведь Генрих проникся к ней обожанием с первой же минуты, хотя Элеанора ничего особенного еще не сделала – просто выглядела красавицей. Что может быть проще!

В свите невесты были девушки из Прованса. Отец предупредил Элеанору, что, согласно обычаю, этих прислужниц в скором времени отправят обратно, а вместо них наберут знатных барышень из местных семей.

Однако Элеанора не собиралась расставаться со своими подружками. Не хватало еще, чтобы она с утра до вечера говорила только по-английски! Девушка уже немного знала язык своей новой родины, эта наука давалась ей легко, однако должна же она иметь возможность поговорить на родном провансальском наречии. Разве с чужими девушками ее связывают общие воспоминания? Вот и повод испробовать свои силы на Генрихе. Можно будет проверить, насколько он управляем.

Венчание должно было состояться безотлагательно. Церемонию собирался совершить архиепископ Кентерберийский, после чего королевская чета проследует в столицу, где состоятся свадебные торжества.

Элеанору разместили во дворце архиепископа. К девушке явился дядя Гийом. Вид у него был возбужденный – лицо раскраснелось, глаза горят. Он крепко обнял племянницу и с чувством сказал:

– Я так горжусь вами.

– Но почему, дядя? Ведь я еще ничего не сделала.

– Вы очаровали короля. Это сразу видно.

– А разве могло быть иначе?

– На это можно было только надеяться. Такое случается нечасто. Я вижу, что король уже успел полюбить вас. О, дитя мое, для Савойского дома настали счастливые дни!

– Надеюсь, и для Англии, – заметила Элеанора.

– Да-да, для Англии тоже. Завтра вы станете королевой, а после торжественной церемонии в кафедральном соборе вы отправитесь в Вестминстер, где произойдет коронация. Дитя мое, я и не мечтал о такой удаче! Мы так радовались, когда счастье улыбнулось Маргарите! А теперь еще и вы! Две королевы!

– Ромео де Вильнев сказал отцу, что сделает каждую из его дочерей королевой.

– Будем благодарны судьбе за то, что пророчество исполнилось для вас двоих.

– Бедные Санча и Беатриса! Представляю, как они мне завидуют. Наверно, батюшка и матушка сейчас рассказывают им, как великолепно нас встречали в Шампани и при французском дворе. Я так и вижу эту сцену.

– Займемся лучше вашим будущим, милая племянница.

– Вот тема, которая несказанно меня интересует.

– Хотелось бы, чтобы король прислушивался к вашим советам… Так и будет, если вы поведете себя разумно.

– Я очень разумна, дядя. Иначе бы я здесь не оказалась.

– Да, я знаю историю с поэмой, знаю, как искусно владеете вы словом. Но теперь вам понадобится искусство иного рода. Неизвестно, насколько щедро одарила вас природа в этой ипостаси.

– Если я чего-то не умею, дядя, то быстро научусь.

– Вы меня очень радуете, Элеанора. К тому же мне нравится эта страна.

– Приятно слышать. Ведь теперь это и моя страна.

– Разумеется, вы понимаете, что ваш супруг может сыграть великую роль в истории Европы. Я хотел бы, чтобы король принес благо Англии… а также Провансу и Савойе. Вот почему я хотел бы остаться в Англии, чтобы наставлять… вас обоих.

– Вы хотите сказать, что не намерены возвращаться домой?

Епископ испытующе посмотрел на нее.

– Я хочу остаться здесь, Элеанора. Без меня вам не обойтись. Должен же кто-то за вами приглядывать. Вы разумная девица, это мне известно, но вы слишком юны. Ум не всегда может заменить жизненный опыт. Однако оставим на время эту тему. Если бы вам удалось подчинить супруга своему влиянию…

– У меня складывается впечатление, что мой муж пойдет на что угодно, лишь бы мне угодить, – заявила Элеанора.

Епископ Валансский улыбнулся. С его точки зрения, пока все шло просто превосходно.

* * *

Вечер накануне бракосочетания Элеанора и Генрих провели вдвоем. Они сидели во дворце, и король рассказывал ей о своей стране, о своих пристрастиях и увлечениях. Оказалось, что вкусы жениха и невесты сходны. Генрих обожал поэзию и сказал Элеаноре, что не раз перечитывал великолепную поэму о Корнуэлле, которую она отправила принцу Ричарду. Именно этой поэме, в конечном итоге, Генрих и обязан своим счастьем.

Король пожирал свою суженую глазами. Говорил, что прежде не жил, а лишь прозябал. Какая удача, что он не женился прежде! А ведь было столько искушений. Его сберегла сама Судьба. Он понял это, лишь когда собственными глазами увидел Элеанору. Ни с какой другой принцессой он не был бы счастлив.

Слушать эти речи было невыразимо приятно. Льстили Элеаноре и комплименты, которыми осыпали ее несравненную красоту придворные. Генрих свободно говорил на ее родном провансальском наречии, поэтому трудностей в общении жених и невеста не испытывали. Элеанора попробовала говорить по-английски, и король объявил, что ее выговор поистине очарователен. Он даже воскликнул, что прикажет всем своим подданным разговаривать по-английски так, как это делает прекрасная Элеанора.

Лишь один из англичан не поддался чарам прелестной чужеземки – старый архиепископ Кентерберийский. Ну и пусть, решила Элеанора. Бедный старик. Все говорят, что он – святой. Святоши безнадежно скучны. Про архиепископа рассказывали, что он велит монахам сечь его бичом, сплетенным из конских волос. Под рясой прелат носит вервие, дабы истязать свою плоть. По ночам он не ложится в постель, а предается благочестивым размышлениям или молится, стоя на коленях.

В общем, весьма малоприятный господин. Элеанора надеялась, что ей не придется общаться с ним слишком часто.

Но именно архиепископ как первый из английских князей церкви должен был совершить свадебный обряд. Генрих немало рассказывал своей нареченной о великом соборе, в котором состоится венчание. Кентерберийский собор и Вестминстерское аббатство – два первых храма, построенных в Англии норманнами.

Обряд был пышен и торжествен. Элеанора все время поглядывала на своего дядю Гийома, стараясь не забыть его инструкции. На девушку важность происходящего произвела такое впечатление, что на свадебном пиру Элеанора притихла и почти не улыбалась. Генрих тоже сидел серьезный, просветленный, что, впрочем, не мешало ему бросать на жену влюбленные взгляды.

Король собственноручно угощал свою молодую жену самыми лакомыми кусками, которые брал со стоявшего перед ним блюда. Генрих был сама нежность, он не уставал повторять, что единственное его чаяние – сделать ее счастливой. Элеанора, в свою очередь, рассказывала своему супругу, что пришла в неописуемый восторг, когда он к ней посватался. Она страшилась лишь одного – что не сумеет ему понравиться. Теперь же, когда король столь явно выказал ей свое расположение, Элеанора испытывает ни с чем не сравнимое блаженство.

На следующий день царственная чета должна была отбыть в Лондон, где начнутся настоящие торжества.

– Лондонские горожане весьма ревниво относятся к своим привилегиям, – объяснял Генрих. – Само бракосочетание должно было состояться в Кентербери, где пребывает первый из английских прелатов. Но именно в Лондоне определится, будут ли любить свою королеву подданные.

– Как мне этого добиться? – встревожилась Элеанора.

– Вам достаточно лишь восседать на белом скакуне и улыбаться. Больше ничего не понадобится.

– Значит, лондонцам легко угодить?

– Нет, угодить им труднее, чем кому бы то ни было. Горе тому монарху, кто не сумеет снискать расположения столичных жителей. У лондонцев долгая память – длиннее, чем их река Темза. К тому же горожане не слишком-то скрывают свои истинные чувства.

– Тогда я заготовлю для них свою самую ослепительную улыбку. Но я знаю, что вы, мой король, не позволили бы им обойтись со мной невежливо.

– Вижу, что вы хорошего мнения о своем супруге.

Так текла их беседа, и Генрих не уставал любоваться своей юной женой.

Когда они, наконец, оказались вдвоем в опочивальне, король выглядел смущенным.

– Вы так молоды, – пробормотал он. – Менее всего я хотел бы вас огорчить.

– Вы доставляете мне несказанную радость, милорд, – ответила Элеанора.

– Боюсь, ваше мнение обо мне может перемениться.

– Мне совсем не страшно. Так чего же бояться вам?

– Но ведь вам всего четырнадцать лет!

– Принцессы созревают рано, милорд. Я хорошо знаю, в чем состоит мой долг. Как королева и ваша супруга, я обязана произвести Англии наследника, и я к этому готова.

– Вы совсем дитя, вы не знаете, как это происходит.

Элеанора крепко обхватила лицо Генриха и поцеловала его.

– Я читала любовные стихи, когда была еще совсем ребенком. Ведь поэты ни о чем, кроме любви, не пишут – безответная любовь, счастливая любовь и так далее. Я наблюдательна, милорд. Конечно, многого я еще не знаю, но вы меня научите. Такова обязанность мужа, не правда ли? Сейчас же я могу сказать лишь одно: мой любимый Генрих, мой король и супруг, я вся ваша.

Тогда король страстно стиснул ее в объятиях и воскликнул, что даже не мечтал о подобном блаженстве.

Элеанора поняла, что отныне он станет ее верным рабом.

* * *

В Лондон они въехали бок о бок.

Пока свадебная процессия шествовала через южную Англию, из всех окрестных селений сбегались люди посмотреть на молодую королеву. Стояли холодные январские дни, но Элеанора, облаченная в беличий плащ, отороченный горностаем, совсем не мерзла. От мороза у нее разрумянились щеки и еще задорней блестели глаза. Королю казалось, что с каждым днем его жена становится все прекрасней.

По мере приближения к Лондону толпы становились все гуще и гуще.

– Да здравствует король! Да здравствует королева!

Не раз в будущем Элеанора вспомнит эти приветственные крики – особенно в мрачные дни своей жизни.

Столица торжественно встречала свою королеву.

Улицы были украшены штандартами, из всех окон свисали шелковые полотнища. Горели фонари и факелы, а из украшений чаще всего встречалась эмблема в виде двух корон – короля и королевы. Дивнее же всего была чистота, царившая на лондонских улицах. Горожане специально вымыли и вычистили мостовые, и Лондон засиял непривычной для себя чистотой.

Навстречу венценосной чете вышли все городские магистраты, вознамерившиеся поразить новую королеву своим богатством и важностью. Эти почтенные мужи сопровождали процессию из Сити в Вестминстер, где согласно традиции они должны были в этот день исполнять роль привратников.

– Таков уж обычай, – объяснил Генрих. – В день коронации лучшие из горожан лично прислуживают монархам. Лондонцы свято блюдут свои традиции и ни за что не поступятся ни одной из них.

– Что ж, это хорошая традиция, – сказала Элеанора.

В шелковых одеяниях и златотканых мантиях лондонские старейшины выглядели поистине величественно. Они сопровождали короля и королеву верхом, на пышно разукрашенных лошадях. В руках старейшины держали 360 золотых и серебряных кубков. Впереди же процессии ехали королевские трубачи, оглашавшие улицы торжественным звуком труб.

Вот с какой помпой въезжала Элеанора Прованская в свою новую столицу.

* * *

После коронации состоялся пир. Никогда еще Элеанора не видела такого роскошества. Интересно, думала она, у Маргариты на коронации все было так же богато или все-таки похуже? Должно быть, похуже. Людовик – небольшой любитель роскоши. Да и королева Бланш вряд ли захотела бы, чтобы коронации ее невестки придавали слишком большое значение.

Но Генрих не таков! Он ничего не пожалеет для своей королевы. Раз коронация устроена в ее честь, это должен быть самый лучший из всех праздников.

Как чудесно было шествовать рядом с королем, в золотой короне, под шелковым балдахином, который на четырех серебряных копьях несли четыре рыцаря. Над королем тоже несли балдахин, но не рыцари, а бароны Пяти Портов.

В пиршественной зале Элеанора сидела рядом с Генрихом на почетном возвышении. Справа от новобрачных восседали архиепископы, епископы и аббаты; слева – графы и прочие знатнейшие лорды.

Элеанора сразу обратила внимание на сенешаля, ибо у этого рыцаря был весьма горделивый и властный вид. Такого трудно было не заметить.

– Кто это? – спросила она у Генриха.

– Это? Наш сенешаль. Симон де Монфор, очень честолюбивый молодой человек.

– Мне знакомо это имя.

– Вы, должно быть, слышали о его отце. Того звали Симон де Монфор Ламори. Он был капитан-генералом французской армии в походе против альбигойцев. Искусный был военачальник, но чересчур жестокий.

– А сын похож на отца?

– Нет. Он человек благоразумный. Такой сделает карьеру не мечом, а умом. Между ним и Норфолком существует вражда. Монфор утверждает, что должность сенешаля, которую он сейчас занимает, по праву принадлежит графам Лестерам. Этот титул ему достался от деда, в свое время женившегося на наследнице Лестеров. А граф Норфолк считает, что сенешалем должен быть он, и никто другой.

– Значит, они поссорились из-за того, кто будет сенешалем на нашем пиру?

– Вот именно.

– И победил Симон де Монфор. Это меня не удивляет.

Про себя Элеанора решила, что к этому молодому человеку нужно присмотреться. У такого есть чему поучиться. Однако королю явно не нравилось, что она слишком интересуется другим мужчиной, поэтому Элеанора не стала расспрашивать мужа о Монфоре и попросила объяснить, каковы традиции коронационного пира. Генрих с удовольствием принялся рассказывать.

Оказывается, Уолтер де Бошан, принесший на королевский стол солонку и ножи, получит эти столовые приборы в награду, когда пир закончится. Лондонский лорд-мэр Эндрю Бенкерел поставил для пира 360 золотых и серебряных кубков, накануне торжественно провезенных через весь город.

Каждому из господ, прислуживавших королевской чете, должно было достаться что-нибудь из утвари – золотой или серебряный нож, одно из праздничных одеяний сенешаля или же кубок, от которого пригубили король или королева. Знать ревниво следила за своими привилегиями и доскональным соблюдением традиций. Только теперь Элеанора поняла, что все эти господа столь рьяно прислуживают ей вовсе не из обожания, а из корысти.

Но это не испортило ей праздника. Новоиспеченная королева вовсю наслаждалась жизнью, не забывая то и дело поглядывать туда, где сидел дядя Гийом – все ли в порядке? Всеобщее восхищение горячило ей кровь. Оказывается, она не только прекрасна, но и мудра! Дядя Гийом просил ее замолвить словечко за Прованс и Савойю. Надо будет непременно это сделать.

Будущее рисовалось Элеаноре полным сплошных наслаждений. Она завидовала Маргарите, а судьба сделала ей куда более щедрый подарок, чем сестре.

Правда, многие скажут, что Людовик красивее, чем Генрих. Да и разница в возрасте у них с Маргаритой меньше, чем у Генриха с Элеанорой. Неважно. Зато нет властной свекрови, которая портила бы молодой королеве существование. В Англии перед Элеанорой все пути открыты.

После пира слуги унесли столы прочь, и приглашенные разбрелись по залу. Одни уселись на каменные приступки возле стен, другие – на сундуки, где хранилась золотая и серебряная посуда. Для самых именитых принесли стулья. Король и королева сидели возле камина на пьедестале. Началось представление: пели менестрели, выступали жонглеры, а слуги разносили сладости и горячее, сдобренное пряностями вино.

Возле королевы на табурете сидела принцесса Элеанора. Эта молодая женщина двадцати одного года от роду приходилась королю родной сестрой. А вскоре к королеве подсел и принц Ричард, старавшийся проводить в ее обществе как можно больше времени.

Ричард спросил, нравится ли королеве Англия и английское гостеприимство. Элеанора ответила, что более радушного и щедрого приема никогда не видывала.

– Королев коронуют не каждый день, – заметил Ричард.

– И очень хорошо, – рассудительно ответила Элеанора. – Стране нужна только одна королева. Когда оба венценосных супруга коронованы, страна может успокоиться и много лет жить без коронаций.

– Аминь, – прошептал принц.

Принцесса Элеанора взглянула на брата не без лукавства, и это не ускользнуло от внимания королевы.

Она решила изучить свою тезку поближе. Кроме имени, в них, пожалуй, не было ничего сходного.

Королева спросила золовку, останется ли она при дворе, ибо до недавнего времени принцесса жила где-то в провинции.

Принцесса ответила, что до сих пор жила вместе с женой брата. Королеве приходилось слышать, что Ричард женат на женщине много старше его и давно охладел к своей супруге. Новости подобного рода распространялись быстро, и дядя Гийом давно уже сообщил племяннице столь пикантную деталь. Епископ считал, что королева должна быть осведомлена о своих новых родственниках как можно лучше. Вот почему сейчас она чувствовала себя не совсем ловко.

– Должно быть, в провинции жить очень приятно, – неуверенным тоном предположила она.

Принцесса, поколебавшись, ответила:

– Графиня Корнуэлльская слаба здоровьем, миледи. Из-за этого… а также по иным причинам (быстрый взгляд в сторону Ричарда) она часто пребывает в печальном расположении духа.

Принцесса Элеанора отличалась своенравием. Сразу было видно, что она осуждает брата за жестокость, а к несчастной герцогине относится сочувственно. При этом принцесса не считала нужным притворяться. Очень любопытно! Королева не без кокетства взглянула на Ричарда. Она знала, что принц к ней неравнодушен и почел бы за счастье избавиться от своей стареющей супруги и сочетаться браком с дочерью графа Прованского.

– У герцогини очаровательный сынок, – продолжила принцесса. – Не правда ли, братец?

Тут Ричард оживился. В сыне он души не чаял.

– Отличный мальчик. Очень развит для своего возраста. Вы согласны, сестра моя?

– Да. Изабелле повезло, – с явным упреком ответила принцесса.

Итак, принцесса Элеанора – особа прямая и решительная. Это юная королева уже уяснила. К тому же золовка была на семь лет старше и потому, кажется, относилась к своей тезке как к ребенку.

Ну и пусть, подумала королева. Для начала и это неплохо. Она огляделась по сторонам и увидела, что к пьедесталу приближается Симон де Монфор, сенешаль сегодняшнего празднества.

Молодой человек поклонился сначала королю, потом королеве.

– Вы помирились с Норфолком, Симон?

– Милорд, в этом споре я прав. Граф не смел предъявлять мне претензии.

– Я знал, что вы одержите верх.

Элеанора почувствовала, что ее муж относится к этому человеку с симпатией.

Ричард, явно расстроенный разговором о его супруге, решил сменить тему и охотно вступил с Монфором в беседу. Вскоре к королю подошел какой-то другой барон, и четверо молодых людей – две Элеаноры, принц Ричард и Монфор – образовали небольшой кружок.

Они обсудили пир, поговорили о том, кому из прислуживавших за столом господ достанется та или иная награда, а затем принц сел к ногам королевы и принялся рассказывать ей о крестовом походе, в котором намеревался принять участие. Монфор же всецело завладел вниманием принцессы.

Ричард спросил, есть ли вести из Прованса. Он с удовольствием вспоминал замок графа, выступления менестрелей, прелестных сестер королевы.

– Каждая из них достойна того, чтобы выйти замуж за монарха. Две уже стали королевами. Как вы полагаете, миледи, какое будущее ожидает прекрасную Санчу?

– Надеюсь, ей повезет так же, как мне и Маргарите.

– Что касается французской королевы… Вы считаете, она столь же довольна своей судьбой, как вы?

– Вряд ли это возможно. К тому же Маргарите досталась властная свекровь. К счастью, меня сия чаша миновала.

– Едва-едва. Скажите спасибо, что наша с Генрихом мать вышла замуж и уехала за море.

– Раз уехала, так нечего о ней и тревожиться.

– Уверяю вас, останься она здесь, вам было бы о чем тревожиться.

– Издалека она не сможет помыкать мной, как помыкают Маргаритой…

Тут Элеанора запнулась, вспомнив наставления дяди Гийома: нельзя болтать все, что придет в голову, нужно быть дипломатичной, ведь она уже не ребенок. Она – королева, и Маргарита – тоже королева.

– Мадам, – понимающе улыбнулся Ричард. – Боюсь, сдержанность никогда не будет вашей сильной чертой.

– Увы, возможно, вы и правы.

– Безусловно.

Разговор с Монфором подействовал на принцессу Элеанору странным образом: щеки ее раскраснелись, глаза горели огнем. Она необычайно похорошела.

Мне еще нужно многому учиться, думала королева. Конечно, я умна, но слишком юна и неопытна. Хорошо, что рядом есть дядя Гийом.

Она размышляла над словами Ричарда. Сдержанность никогда не будет ее сильной чертой? В этих словах прозвучали и одобрение, и насмешка. Дядя Гийом прав. Она еще мало знает жизнь. Нужно сначала думать, а потом говорить. И как можно внимательней наблюдать за окружающими.

Коронация и торжественный пир произвели на Элеанору глубочайшее впечатление. Только теперь она в полной мере осознала, сколь важная перемена свершилась в ее судьбе. Как почтительно прислуживали ей и королю эти грозные бароны! Но Элеанора успела изучить историю Англии и знала, что кое-кто из присутствовавших на пиру лордов в свое время поднялся с оружием в руках против короля Джона, отца Генриха. Мятежники заставили монарха подписать «Великую Хартию Вольностей», а когда Джон отказался от своего слова, бароны призвали в Англию французов и едва не свергли клятвоотступника.

Дядя Гийом должен быть рядом. Без него ей не обойтись.

Насколько сильна привязанность короля? Когда они вдвоем, можно подумать, что Генрих готов потакать любому ее желанию. Но король в семейной жизни и король в государственных делах – не одно и то же.

Вот уже несколько дней Элеаноре представляли юных девиц, отцы которых служили при дворе. Согласно обычаю, королева-иностранка должна была отослать своих прислужниц обратно на родину и набрать дам и барышень, являющихся уроженками своей новой родины. Тем самым как бы пресекалась связь королевы с прежней отчизной.

Разумеется, ни одной из принцесс этот обычай не нравился. Кто же захочет расстаться с верными подругами и оказаться в окружении совершенно чужих прислужниц? Но никому и в голову не приходило оспаривать эту древнюю традицию.

Вот и испытание для Генриха. Если Элеанора сумеет настоять на своем, это будет значить, что власть ее над мужем велика. Заодно можно будет проверить, так ли она умна и хитроумна, как представляется ей самой.

И вот настал миг, когда король и королева были вдвоем в опочивальне.

Генрих взял юную супругу за руки, притянул к себе.

– Ну, моя маленькая невеста, что вы думаете о вашем короле и его королевстве?

– Я самая счастливая королева во всем мире.

– Тогда я тоже счастлив.

– Мой король снисходителен и добр ко мне. Могу ли я мечтать о большем?

– Вы правы, любовь моя. Для вас я готов на что угодно.

Момент настал, решила Элеанора, и сердце ее забилось учащенно. Осмелится ли она? Может быть, еще рано? Нужно было посоветоваться с дядей.

– Не давайте опрометчивых обещаний, Генрих. Как знать, удастся ли вам их исполнить.

– Мне? Не удастся? Разве вы забыли, дорогая, что я король?

Элеанора знала, что Генрих весьма ревниво относится к своему королевскому величию. Это означало, что в глубине души он чувствует себя недостаточно сильным. Генрих неглуп, даже умен, но иногда ум не помогает ему, а мешает. Он из кожи вон лезет, чтобы убедить всех окружающих, будто их монарх – человек без слабостей и недостатков. Вот почему для него так важно, чтобы никто не осмеливался перечить его воле. Когда Генриху казалось, что его авторитет подвергается нападкам, король приходил в ярость. Зато он умел быть ласковым и внимательным, когда хотел завоевать расположение кого-то из приближенных.

– Я об этом помню, милорд. Но ваши бароны так сильны…

– Вы так думаете?

– Да.

– Кто-то из них проявил к вам неуважение?

– Нет, они относились ко мне, как подобает относиться к королеве. Я чувствую, что буду счастлива в вашей стране, когда к ней привыкну. Слава Богу, я могу не чувствовать себя одинокой, ибо со мной мои подруги.

– Должно быть, они соскучились по синему небу Прованса.

– Уверена, что они ни за что не захотели бы со мной расстаться. Никогда.

– Но, дорогая!

Элеанора обняла мужа за шею.

– Генрих, вы выполните мою просьбу?

– Любую! Но при условии, что это будет не какой-нибудь пустяк.

– Это будет не пустяк. Моим девушкам страшно, Генрих. До них дошли слухи.

– Какие слухи?

– Что скоро их отошлют.

– Ну разумеется. Когда наступит время. Вместо них вы наберете себе других прислужниц.

– Этого мои девушки и боятся. Я говорю им, что бояться нечего, что мой супруг добр и милостив, ведь за это я его и люблю. Я сказала им, что вы не отошлете их домой, ибо это сделало бы меня несчастной.

Ответом ей было молчание. Элеанора прижалась лицом к груди мужа, чтобы не видеть его лица, и с трепетом ждала ответа. Речь шла не о прислужницах – на карту была поставлена вся ее судьба.

Наконец король разомкнул уста. Погладив жену по голове, он произнес:

– Моя драгоценная, вы знаете наши обычаи. Людям не нравится, когда при дворе много чужеземцев. Разумеется, ваши женщины для вас не чужеземки, но англичане относятся к ним иначе.

– Значит… вы все-таки их отошлете!

Элеанора вырвалась из его объятий, села на постель и закрыла лицо руками.

Король положил ей руку на плечо:

– Милая, поймите же…

– Не нужно ничего больше говорить. Я ошибалась. Все не так, как я думала. Пойду скажу своим девушкам, что обманула их…

– Ошибались? Что вы хотите этим сказать?

– Я думала, что буду здесь счастлива. Без моих подруг счастья мне не видать.

– Но, дитя мое!

Лицо короля исказилось. Совсем недавно Хьюберт говорил ему: «Пора отправить чужеземную свиту королевы восвояси. Англичанам не понравится, что они здесь задержались. Многие дворяне рассчитывают добыть для своих дочерей придворные должности…»

Но Элеанора этого хочет. Без этого она не будет счастлива!

– Ну же, успокойтесь, – сказал он вслух. – С этим решением еще можно повременить.

Но Элеанора горько покачала головой:

– Не обманывайте меня, Генрих. Я все поняла. Вопрос давно решен. Я скажу своим девушкам, что поговорила с вами, но вы были непреклонны.

– Нет же! Вы ничего не поняли!

– Увы, поняла.

Элеанора с печальным видом поднялась. Король пытался заглянуть ей в лицо:

– Вам этого очень хочется, да?

– Больше, чем чего бы то ни было иного. Ах, как все было чудесно до этой минуты! Я с вами, я счастлива, я ваша королева. Теперь все будет иначе… Больше мне нечего вам сказать.

– Так нет же! – вскричал Генрих. – Они остаются. Обещаю вам! Любовь моя, они останутся с вами неразлучны.

Лицо Элеаноры просияло радостью, она бросилась мужу на шею.

– Осторожней! – охнул Генрих. – Вы задушите английского короля.

– О нет! Я утешу его, осыплю ласками и буду любить до скончания своих дней.

Так английская королева одержала свою первую победу.

СЕМЕЙНОЕ СЧАСТЬЕ

Когда Элеанора сообщила дяде Гийому, что король обещал оставить при ней ее фрейлин из Прованса на сколь угодно долгий срок, епископ был поражен и одновременно восхищен.

– Вы несказанно удивили меня, – воскликнул он. – Это неслыханно!

Она рассмеялась.

– Генрих старается во всем мне угодить. Он говорит, что мне ни в чем не будет отказа.

– Мое дорогое дитя, в ваших руках огромная власть. Мы должны быть уверены, что вы пользуетесь ею должным образом.

– Разве до сих пор я что-нибудь делала не так?

– О, вы все делаете идеально. Вскоре вам предстоит еще раз проверить, достаточно ли велико ваше влияние.

– Да?

– Я желал бы остаться здесь, при дворе. Вы нуждаетесь во мне. Мы можем сделать столько полезного… для Прованса и Савойи. Наше семейство будет благословлять ваше имя, Элеанора.

– Я сделаю все, что смогу.

– Только представьте, как гордятся вами при дворе вашего батюшки. Вот и пришел конец их весьма скромному, даже бедному, существованию. Уверен, Генрих с удовольствием поможет своим родственникам. Смотрите, он даже отказался от приданого. И я знаю, он ничуть об этом не сожалеет. А среди наших родичей много тех, кто принес бы огромную пользу Англии. Например, ваш дядя Бонифас. Кто знает… Здесь открывается бесчисленное количество возможностей для человека, который знает, как ими воспользоваться. И мы должны ими воспользоваться, Элеанора.

– Разумеется, я сделаю все, что в моих силах.

– Вы пока неплохо справлялись, дитя мое. Но это только начало. Если бы я мог здесь остаться… вдруг появится возможность… какой-нибудь высокий церковный пост.

– О дядюшка, это было бы чудесно.

– Да-да, так давайте посмотрим, что мы можем сделать. Не говорите пока с Генрихом о том, что я предпочел бы остаться. Может возникнуть противостояние. Но мы с вами вместе его преодолеем. Согласны?

Элеанора вспыхнула от удовольствия. Уговорить Генриха оставить при ней фрейлин оказалось совсем нетрудно. Конечно, высокий пост для дяди – более деликатный случай… но ей нравилось преодолевать трудности такого рода.

До чего же восхитительно, возбуждающе и радостно показывать всем и каждому, какую огромную власть она уже приобрела над мужем; но целью Элеаноры было еще больше увеличить свое влияние.

* * *

Генрих заметил, что жене общество дяди доставляет большое удовольствие, и был готов разделить эту привязанность. Он был так счастлив своим браком и желал, чтобы все знали, как высоко он ценит свою королеву. Она необычайно хороша собой, превосходно поет, сочиняет стихи; и к тому же ее пристрастия в музыке и литературе оказались настолько сродни его собственным, что Генрих совершенно уверился в том, что ему досталась идеальная жена.

Как и он, Элеонора страстно желала иметь детей, и Генрих уверял ее, что такой союз, как их, не может остаться бесплодным. В первые месяцы король пребывал в такой эйфории от своей женитьбы, что не представлял себе большего счастья. Он желал исполнять каждую прихоть своей возлюбленной супруги.

Элеанора наслаждалась обожанием мужа и любовью дядюшки, к которому она проникалась все большим уважением. Она была очень довольна выпавшей на ее долю удачей. А ведь все произошло благодаря мудрости и ловкости Ромео де Вильнева (ну и, разумеется, ее собственной). Элеанора поддерживала тесные связи со своим семейством, и Ромео тоже писал ей довольно часто. Дядя и племянница вместе прочитывали эти послания, и больше всего на свете королева желала сделать как можно больше хорошего для своих сородичей, а следовательно – не только для Прованса, но и для Савойи, которой владели ее честолюбивые дядья.

Рядом с любящим мужем и заботливым дядей Элеанора чувствовала себя самым обожаемым существом на свете. Часто случалось, что, когда Элеанора и Генрих бывали вместе, к ним присоединялся Гийом. Они обсуждали государственные дела – дядя Гийом принимал их так близко к сердцу. Он даже высказывал некоторые суждения, к которым Генрих внимательно, даже почтительно, прислушивался.

Спустя несколько месяцев в Англию стали приезжать друзья и родственники королевы из Прованса и Савойи. Элеанора была им так рада – и поэтому Генрих тоже был им рад; а когда она просила дать им должности при дворе – разве мог он обидеть ее отказом?

Только одна тень омрачала их счастье: Элеаноре никак не удавалось забеременеть.

– Вы еще совсем дитя, любовь моя, – утешал жену Генрих. – Из-за вашего ума мы забываем о вашем возрасте, но вы слишком юны. Не будем роптать. Со временем все уладится. Клянусь, у нас с вами будут самые чудесные на свете сыновья и дочери. Непременно… если только они будут похожи на вас.

При дворе считали, что подобное страстное обожание выглядит просто глупо. Кое-кто не преминул этим воспользоваться, в частности Симон де Монфор, граф Лестер. Монфор решил обосноваться в Англии, так как король позволил ему вступить во владение землями, доставшимися ему от отца; да и титул графа Лестера имел куда больший вес в Англии, чем во Франции. Дважды Симон пытался жениться, оба раза на вдовах средних лет – графинях Болонской и Фландрской, но и в том и в другом случае король Французский разбил в пух и прах его надежды. Генрих же был к Симону добр; под влиянием своей жены Генрих проникался все большей симпатией к иностранцам, особенно к тем, кто имел счастье понравиться Элеаноре. Симон же с точки зрения англичан, не желавших делить влияние с приезжими честолюбцами, был чужаком.

В последнее время графа Лестера одолевали весьма дерзкие помыслы, при одной мысли о которых его темные навыкате глаза начинали посверкивать. Вряд ли этот план будет легко осуществить… Но сестра короля принцесса Элеанора так решительна – если ей взбрело что-либо в голову, ничто не способно остановить ее. Мечта пока казалась несбыточной, но кто с уверенностью может сказать, что возможно, а что нет? Между тем не мешало подружиться с Гийомом де Валансом и дать ему понять, что граф Лестер может быть хорошим союзником. Епископ скорее поможет Монфору, нежели английская знать.

Гийом де Валанс уже обзавелся сторонниками в Англии, однако его амбиции явно заходили слишком далеко. Поползли слухи. «Что происходит при дворе? – спрашивали друг друга англичане. – Правда ли, что Гийом де Валанс втайне собирает своих приспешников? Неужели эти чужеземцы хотят править нашей страной? Это все из-за королевы. Чужаков привела она. Король пустил их, желая угодить женушке, а они превратили Генриха в марионетку».

Когда королева выезжала на улицы города, ее встречали лишь мрачные, угрюмые лица. Однажды кто-то осмелился крикнуть:

– Уезжай домой! Нам тут иностранцы не нужны!

Для Элеаноры это было ударом. Она считала, что подданные восхищаются своей королевой.

Короля в тот момент с ней не было, и она прибежала к нему вся в слезах.

– Должно быть, это крикнул сумасшедший, – утешал он ее. – Люди, находящиеся в здравом рассудке, должны обожать вас.

– Дело не только в этом выкрике. Они так смотрели… словно ненавидят меня.

– О, народ так переменчив в своих симпатиях. То кричат «Осанна!», то – «Распни его!».

– Я не хочу, чтобы меня распяли. Я хочу, чтобы они меня любили.

– Я прикажу им, – ответил потерявший от любви голову муж.

Но не все было так просто.

Ричард попросил брата об аудиенции. Он заявил, что желает переговорить с королем с глазу на глаз.

– Вы не замечаете этого, Генрих, – начал Ричард, – но в стране ширится недовольство. Уже несколько баронов говорили мне об этом. Им не нравится то, что происходит.

– Я не понимаю, о чем идет речь, – холодно ответил король.

– Именно поэтому те, кто желает вам добра, должны открыть вам глаза. Если вы не перестанете привечать иностранцев, бароны взбунтуются. Начнется то же, что с нашим отцом.

– Я подобного не допущу.

– Боюсь, это случится помимо вашей воли. Бароны ведут переговоры между собой. Они толкуют о «Великой Хартии Вольностей», а вам известно, что это означает. Ходят слухи, что Гийом де Валанс тайно сформировал совет из чужеземцев и что эти люди – ваши ближайшие советники.

Генрих побледнел. Действительно, он обсуждал положение дел в государстве с Гийомом и теми его друзьями, к которым испытывал симпатию. Король теперь почти перестал встречаться с Хьюбертом де Бургом и с другими влиятельными графами и баронами. Он знал, что Эдмунд, архиепископ Кентерберийский им недоволен, а Генрих всегда опасался конфликтов с церковью. Он вдруг сообразил, что Ричард может встать во главе недовольных баронов. Судьба короля Джона свидетельствовала, что знать ни перед чем не остановится, если захочет избавиться от неугодного короля. А Ричард ладит с баронами и охотно их поддержит, если они вздумают снять корону с головы одного брата и поместить ее на голову другого.

Кажется, Генрих наделал глупостей. Наслаждался счастьем с восхитительной Элеанорой, стал привечать ее друзей и родичей и в конце концов сошелся с ними теснее, чем с английскими баронами. Новые друзья – прекрасные собеседники, любят музыку и поэзию. Неужели все это было для них всего лишь средством, чтобы добиться постов и привилегий? Стоит ли удивляться, что лорды недовольны?

Ричард продолжил:

– Они облепили вас как мухи, брат мой, а англичане никогда не позволят чужакам править Англией.

– Во времена нашего отца бароны думали иначе. Разве не они позвали французского короля править страной?

– Генрих, взгляните правде в глаза. Такого короля, как наш отец, Англия не видывала. Он совершил все глупости и преступления, какие только можно вообразить. Бароны были готовы на все, лишь бы от него избавиться. Но как только на престол взошли вы, иностранцам указали на дверь.

– Они ушли по собственной воле.

– Да, потому что поняли – у них нет другого выхода. Англичане никогда не смирятся с засильем чужаков. А если вы будете настаивать, они поступят с вами так же, как поступили с нашим отцом.

– Я не желаю, чтобы люди постоянно поминали нашего отца.

– Его пример – урок любому королю… как не следует себя вести. Генрих, я на вашей стороне, но я обязан предупредить вас. Зреет недовольство… Могут начаться беспорядки. Более того, кое-где они уже начались.

– Что же я должен делать?

– Избавьтесь от Гийома Валансского.

– Но он дядя королевы. Она его так сильно любит! – Надеюсь, вас она любит сильнее. Присутствие при дворе Гийома де Валанса может стоить вам короны.

– Поосторожней со словами!

– Я говорю это ради вашего же блага, брат мой, – пожал плечами Ричард. – Вы не желаете прислушаться к моим словам. Что ж. Я должен был исполнить свой долг. Сами увидите, чем все может кончиться. Через каких-нибудь несколько недель…

– Не верю!

– Я вижу, что не верите. Вы не замечаете угрюмых лиц ваших подданных… роптания… Но предупреждаю вас, Генрих, бароны готовятся к решительным действиям.

Ричард повернулся и пошел было прочь, но тут король остановил его.

Братья пристально поглядели друг другу в глаза, и Ричард медленно произнес:

– Избавьтесь от Гийома де Валанса. Иначе начнется война, как при нашем отце… война между короной и баронами. Больше мне нечего сказать.

* * *

Генрих шагал взад-вперед по комнате. Что же делать? В глубине души он знал, что Ричард прав. Зреет недовольство. Короля и раньше предупреждали. Хьюберт намекал на то же самое, но Хьюберт теперь никогда не высказывается откровенно. После перенесенных гонений он больше не доверяет королю. Генрих представил себе, что говорят о нем в народе, как замышляют недоброе бароны.

Неужели придется сказать Элеаноре, что ее дядя должен уехать? Она расплачется и начнет умолять мужа изменить решение, а он не сможет противиться ее слезам.

Спасло Генриха появление самого Гийома.

Он встревожен. До него докатились слухи. Он знает, что кое-кто из баронов хочет упрятать его в тюрьму.

– Я никогда этого не допущу! – воскликнул Генрих.

– Знаю, но они все равно могут попытаться это сделать.

– Как вы намерены поступить?

– Мне следует уехать в Савойю. Мой дорогой племянник, не пытайтесь разубедить меня. Это единственный выход.

– Элеанора придет в отчаяние.

– Мое милое дитя! Пойдемте в ее покои. Я хотел бы переговорить с вами обоими.

Они отправились в покои королевы. Когда Элеанора услышала о решении дяди, она бросилась ему в объятия.

– Дитя мое, – стал утешать ее Гийом, – не горюйте. Боюсь, мое пребывание здесь становится опасным. Я должен отбыть незамедлительно… Я уеду тайно… возможно, даже без свиты. Но обещаю вам: я скоро вернусь.

– О, Генрих, – воскликнула Элеанора. – Что же мы будем делать без нашего дорогого дядюшки?

– Но у меня есть вы, а у вас – я, – ответствовал король.

– Ах, дети мои, это-то меня и радует. Я уезжаю… но я скоро вернусь. Возможно, у Генриха появится возможность дать мне какой-нибудь высокий церковный пост, и это будет хорошим предлогом для моего возвращения ко двору. Я страстно желаю вернуться. Но на время мы должны проститься.

Гийом обнял супругов и быстро вышел.

Спустя несколько дней разнеслась весть (доставившая многим большое удовольствие), что Гийом де Валанс убрался из страны. Однако радостное известие было несколько омрачено тем, что, как оказалось, Гийом прихватил с собой все сокровища, накопленные им со дня прибытия в Англию.

* * *

Это было предупреждение. Ни Генрих, ни Элеанора не заговаривали на тревожную тему, но каждый думал о случившемся. Генрих привечал родственников и друзей Элеаноры, и это не могло ее не радовать. Но остальным эта дружба почему-то была не по нраву, а Элеанора уже достаточно узнала об Англии, чтобы понимать: король не может настраивать против себя собственных придворных.

Чтобы не думать о неприятном, супруги охотно занялись некой проблемой чисто семейного свойства.

Симон де Монфор посватался к королевской сестре.

– В жизни не слышал подобной глупости, – заявил жене Генрих. – Неужели этот тип столь высокого мнения о себе, что воображает, будто породнится с королевской фамилией! Признаться, меня возмутила такая наглость.

Элеанора задумалась. Она попыталась поставить себя на место золовки. Ей, бедняжке, нелегко. Брак сестры короля Англии с простым графом никто бы не назвал блестящим, и сама Элеанора на такую партию ни за что бы не согласилась. Ну а если бы очень этого хотела? Тогда непременно добилась бы своего. А ведь принцесса обладает характером не менее решительным, чем ее венценосная тезка.

– О чем вы так глубоко задумались, любимая? – поинтересовался король.

– Мне думается, что она выйдет за него замуж, не заботясь о вашем благословении.

– Не посмеет.

– Элеанора – женщина, способная на многое. Однажды она уже вышла замуж в интересах государства, будучи совсем ребенком. Мне кажется, сейчас она желает выйти замуж согласно собственному желанию. И достаточно только посмотреть на них, когда они вместе, чтобы понять: Симон де Монфор – избранник ее сердца.

– Вы высокого мнения о моей сестре.

– Просто я хорошо ее понимаю.

– За время своего вдовства она действительно превратилась в настоящую взрослую женщину. Моя маленькая королева как всегда права.

– Да, и ваша маленькая королева полагает, что для вас, может быть, будет разумнее согласиться на этот брак.

– Элеанора! Дорогая моя!

– Симон де Монфор – человек, с которым нельзя не считаться, это видно с первого взгляда. Уверена, его лучше иметь среди друзей, а не среди врагов.

– Что же вы предлагаете? Я должен дать согласие на их брак?

Она кивнула.

– Внутренний голос подсказывает мне, что они могут обойтись и без вашего согласия.

– Но они не посмеют!

– Повторяю вам: Элеанора способна на безрассудные поступки, как, впрочем, и граф Лестер. У нас с вами слишком много врагов. Не будет ли лучше, милорд, переманить кое-кого на нашу сторону?

– Любовь моя, против этого брака многие будут решительно возражать. Де Монфора не любят – ведь он иностранец. Англичане – островной народ. Они полагают, что родиться англичанином – благословение Судьбы. Если человек, которого они считают чужеземцем, женится на сестре короля, уверяю вас, у нас будут огромные неприятности.

– Если они не поженятся, у нас тоже будут неприятности.

– Видите, – сказал Генрих, любовно глядя на жену, – как хлопотно – быть королем.

Элеанора обвила его руками за шею.

– Но вы отлично с этим справляетесь, Генрих… а я с удовольствием вам помогаю.

Он нежно поцеловал ее. Как он меня любит, подумала Элеанора. И как же легко очаровывать его, управлять им. Генрих всегда был лишен любви, поэтому даже малое ее проявление трогало его, особенно если оно исходило от Элеаноры.

– Генрих, у меня есть план, – сказала она. – Пошлите за вашей сестрой и сообщите ей, что она может выйти замуж.

– Если я так поступлю, это рассердит некоторых английских баронов. Да и мой брат Ричард вряд ли одобрит подобный поступок.

– Вы же король. Хорошо, пусть это произойдет тайно. И тогда Симон де Монфор станет навеки вашим преданным другом.

– Что за мудрое маленькое создание моя женушка!

– Вы меня дразните.

– Вовсе нет. Я абсолютно серьезен.

– Тогда докажите это – воспользуйтесь моим советом.

– Клянусь святыми, я так и сделаю.

– Святые на вашей стороне, что бы вы ни делали; а Симон де Монфор (я убеждена в этом) – человек, с которым следует считаться.

Король взял ее под руку, и супруги подошли к окну.

– Понимаете ли вы, как чудесно ощущать вас рядом с собой, вот так? Ни один король не был столь доволен своим браком, как я.

– Только одного нам недостает… сына.

– Всему свое время. Вот увидите, все будет в порядке.

– Я верю вам, – горячо ответила Элеанора.

* * *

Холодным январским днем в королевской часовне в Вестминстере состоялось бракосочетание Симона де Монфора с сестрой короля. Хотя церемония проходила в обстановке строжайшей секретности, король собственноручно передал невесту жениху. Тем не менее его одолевали мрачные предчувствия. А счастливые молодожены лучились от счастья и, как и предсказывала королева, поклялись королю в вечной преданности.

Когда Генрих и Элеанора остались одни, она взяла его руки в свои и поцеловала. Новобрачные – очаровательная пара. Разве могли король с королевой, будучи сами так счастливы, отказать этим двоим в обретении друг друга? Теперь принцесса Элеанора и ее супруг Симон де Монфор будут благодарны им до конца своих дней.

– Если только они не пожалеют когда-нибудь о своем браке, – заметил Генрих.

– Когда люди так любят друг друга, им не приходит в голову сожалеть о браке, – строго ответила Элеанора.

Она восхищала его. Король никогда не думал, что семейное счастье может быть таким безоблачным. Он часто с сожалением думал о бедном Ричарде, связанном по рукам и ногам своей стареющей женой, которую он посещал крайне редко. С того самого дня, когда очаровательная маленькая королева прибыла в Англию, Генрих перестал завидовать Ричарду. А вот Ричард с тех пор стал зариться не только на корону старшего брата, но и на его жену.

Как замечательно все складывается, размышлял про себя Генрих. Того же мнения придерживалась и королева, ибо с течением времени становилось все очевиднее, что муж исполнит любое ее желание.

* * *

Через два месяца после тайной брачной церемонии в соляриум, где Элеанора сидела со своими прованскими фрейлинами, вошел слуга и сообщил, что к королеве явился посетитель.

– Кто это? – последовал вопрос.

– Он просил не сообщать его имени, миледи.

Королева была озадачена.

– Где он?

– Он ожидает в караульном помещении, миледи. Он просил сначала доложить вам, а потом королю.

– А где король?

– Его величество в королевской часовне с графом Корнуэлльским и графом Честером, миледи.

Королева кивнула и заявила, что немедленно повидает загадочного посетителя.

В караульной ей навстречу двинулась фигура в глубоко надвинутом капюшоне и заключила девушку в объятия.

– Дядя Гийом! – воскликнула Элеанора.

– Да. Как видите, я вернулся.

– Вот и чудесно. Когда вы прибыли?

– Только что. И пришел прямо сюда.

– Без предупреждения! Следовало дать нам знать.

– Я решил сначала разведать обстановку. Если вы помните, я покинул Англию не по своей воле.

– Эти бароны такие глупые… ревнивые… всегда трясутся, что кто-то, кто умнее их, отнимет то, что принадлежит им. На этот раз, дядя, вы никуда больше не уедете.

– Может, и хорошо, что я тогда уехал, – сказал епископ Валансский, и улыбнулся про себя. Отлучку он использовал самым эффективным образом. Все его сокровища в безопасном и надежном месте; а если он смог столько накопить за какой-то год, то сколько же на этой земле осталось богатств, которые только и ждут, чтобы их забрали.

– Теперь вы снова здесь, дорогой дядя, мы с Генрихом будем счастливы оказать вам самый теплый прием.

– Вы полагаете, Генрих будет рад меня видеть?

– Если я рада, то и он тоже будет рад.

– О, все осталось по-прежнему?

– Естественно, так будет всегда.

– Моя умненькая племянница!

– Надеюсь, дорогой дядюшка, вы больше от нас никуда не убежите.

– Я постараюсь укрепить свои позиции, и лучший способ этого достичь – высокий государственный пост… конечно, церковный, раз уж я пошел по этой стезе.

Элеанора молчала. Она знала, что сумеет уговорить Генриха, но в то же время понимала всю сложность ситуации – ведь против дяди Гийома могущественные лорды.

– Я объясню, почему вернулся. Я слышал, что Питер де Рош, епископ Винчестерский, болен и вряд ли долго протянет. Епархия скоро освободится. Я хочу убедить Генриха дать ее мне.

– Епископство Винчестерское! Это один из самых важных постов в государстве! Почти как Кентерберийский диоцез.

– Знаю, моя дорогая. Именно потому я и хочу его получить.

– Вы просите слишком о многом, дядя.

– Но я возлагаю большие надежды на вашу помощь. Я знаю, вы сделаете это для меня. Дорогая, ваше замужество принесло нам, вашим родным, столько радости. Почему бы не продолжать в том же духе? Когда я получу пост епископа Винчестерского, сюда приедет ваш дядя Томас. Уверен, мы и для него подыщем подходящее местечко, правда?

– Правда, – подтвердила Элеанора. До чего же сладостно было ощущать себя столь важной персоной!

Генриха обрадовало возвращение дяди Гийома.

– Хоть я и не горю желанием объявлять во всеуслышание о вашем приезде, но это вовсе не означает, что я вам не рад, – сказал король. – Я был бы крайне удручен, если бы вам пришлось вновь столкнуться с негостеприимством нашей знати.

У него самые лучшие племянник и племянница на свете, ответствовал на это дядя Гийом, и он уверен, что жестокость, проявленная по отношению к нему, ранила их не меньше, чем его самого.

Епископ подтвердил, что сохранить его приезд в тайне – решение мудрое, и проживал в Англии без огласки вплоть до июня, когда Питер де Рош отошел в мир иной.

Тут Генрих, понукаемый Элеанорой, объявил, что у него есть на примете человек, которому как нельзя лучше подошла бы митра епископа Винчестерского. Прелат этот благочестив, с богатым жизненным опытом, готов жертвовать собой на благо церкви, а зовут его Гийом де Валанс, и королеве он приходится родным дядей.

Реакция последовала незамедлительно.

Короля попросил об аудиенции Ричард.

– Генрих, известно ли вам, о чем говорят люди? Вы что, желаете возврата прошлых дней?

– Я попросил бы вас, – холодно ответил Генрих, – больше никогда не упоминать при мне о «Великой Хартии Вольностей». Мне известно о ее существовании. Я знаю также, что должен следить за настроением баронов. Но я не наш отец. Черные времена миновали. Я правлю своей страной и буду править ею дальше.

– Вот что я вам скажу, – сердито воскликнул Ричард. – Если вы и дальше будете привечать чужеземцев, по всей стране прокатится волна возмущения.

– Позвольте вам напомнить, что они – мои подданные, как, впрочем, и вы…

Ричард наклонил голову. Он начал сомневаться, был ли брак короля таким уж благословенным событием, как казалось раньше. Нет, Элеанора – славная девушка, но больно много власти взяла она над королем, а ее семейка становится просто несносной. Да, королева – умна и энергична, а король совершенно ею околдован. Генрих превратился в обычного влюбленного болвана.

Принц сказал:

– До меня дошли весьма тревожные слухи. Я, разумеется, не поверил… И все же, должно быть, дыма без огня не бывает, раз об этом шепчутся… Поговаривают, будто Симон де Монфор возмечтал жениться на нашей сестре.

– Ну и?.. – резко оборвал его Генрих.

– Конечно, это невозможно…

– Невозможно? Почему же?

– Это был бы неподобающий брак.

– Кто так считает? Вы, брат мой? Однако страной правите не вы. Если я дам согласие на брак Элеаноры с де Монфором, этот брак состоится.

– Вы ни за что не поступите столь неосмотрительно.

Генрих ощутил знакомое покалывание в спине, всегда возникавшее, когда он чего-то боялся.

Внезапно у него вырвалось:

– Послушайте-ка, что я вам скажу, братец. Они поженились, причем с моего согласия.

Ричард в ужасе уставился на него.

– Поженились? С вашего согласия? Нам никогда этого не простят. И этот тип… этот чужеземец…

– Теперь он ваш зять.

– Генрих, вы идете по стопам нашего отца!

– Какая чушь!

– Как, по-вашему, воспримут случившееся бароны?

– Не знаю. Да и не желаю знать. Я скажу им, что я – король и волен сам решать, кому на ком жениться.

– Нет, брат мой. Есть вещи, с которыми они никогда не согласятся. Вы забываете о «Великой Хартии Вольностей».

– Вы снова начинаете…

– Генрих, ради Бога, помните о ней. Король всегда имеет врагов, и вы – не исключение. Обязательно найдутся такие, кто скажет: сын короля Джона не может мудро править страной. Вы и без меня это знаете.

– Хватит, – отрезал Генрих. – Я – король, и желал бы, чтобы об этом помнили.

Ричард с жалостью взглянул на него, и короля это так поразило и испугало, что он пробормотал:

– Этот брак был необходим.

– Необходим? Кому?

– Нашей сестре, – выпалил Генрих. – Он соблазнил ее. Именно потому она не могла бы выйти замуж за кого-то другого. Я дал согласие, ибо понадобилось восстановить ее честь.

– Какой скандал!

– Ах, я вижу, вы потрясены, вы – соблазнивший не одну девицу?

– Наша сестра – принцесса королевской крови.

– А это что, отягчающее обстоятельство?

– Ну, разумеется, Генрих, и вам еще не раз об этом напомнят. Не думайте, что это единственный повод для недовольства ваших подданных. Есть и еще кое-что. Люди никогда не признают Гийома де Валанса епископом Винчестерским.

– Если я доверю ему этот пост, мои подданные должны будут принять это как должное.

– Прошу извинить меня, ваше величество, – молвил Ричард, повернулся и быстро вышел прочь.

* * *

У Генриха было тяжело на душе. Предостережения Ричарда не давали ему покоя. Король презирал себя за то, что оклеветал Симона де Монфора. Это была явная ложь, но в ту минуту она показалась ему спасительным выходом из трудного положения, и Генрих считал, что это его оправдывает. Все лучше, чем сказать: моя жена так захотела, а я не смог ей отказать.

Генрих начинал ненавидеть Симона де Монфора. Так уж король был устроен. Он желал быть хорошим, поступать правильно; однако, оказавшись в затруднительном положении, неизменно сваливал вину на других; презирая себя за слабость, он успокаивал свое тщеславие тем, что начинал ненавидеть людей, которые вынудили его совершить недостойный поступок.

Недоброе чувство к Монфору отвлекало Генриха от еще более неприятных мыслей: сделать дядю Гийома епископом Винчестерским будет задачей не из легких. Вскоре Генрих и сам уже почти верил – Монфор и вправду соблазнил его сестру.

Король с трепетом ждал последствий. И они не заставили себя ждать. Бароны во всеуслышание заявили о своем возмущении неравным браком, недовольных возглавил принц Ричард.

Генрих кипел от ярости.

– А почему Ричард до сих пор в Англии? – пожелал знать король. – Почему не отправляется в свой крестовый поход?

В настоящее время у его высочества возникли семейные проблемы, был ответ. Болезнь жены.

– Надо же, какая нежная забота, – с издевкой проговорил Генрих. – Да он спит и видит, чтобы она умерла и освободила его. Тогда бы он снова мог жениться.

Эта мысль привела короля в веселое расположение духа – он вспомнил, как люто завидует брат его, Генриха, счастью. Так-то, братец, каждому свое.

Итак, бароны возмущались «безумным поступком короля» – именно так называли они санкцию на брак принцессы Элеаноры с проклятым чужаком; столь же неодобрительно относились лорды и к милостям, которыми Генрих осыпал родственников своей жены. А сам Генрих тем временем все сильнее влюблялся в свою Элеанору и с превеликим удовольствием исполнял малейшие ее прихоти, желая показать всему свету, как глубоко почитает королеву.

БЕЗУМНЫЙ ПОП

Бароны взбунтовались, и возглавил их принц Ричард. Лорды говорили, что король скверно правит своим народом, что нужно его низложить и возвести на престол принца Ричарда. Дело приняло нешуточный оборот, и Элеанора перепугалась.

– Ничего страшного не произошло, – утешал ее Генрих. – Ты плохо знаешь моего брата.

Король вызвал к себе Симона де Монфора и велел ему отправляться к Ричарду с посольством.

– Отвезите ему щедрые дары, – приказал Генрих. – Ричард не устоит перед таким искушением.

И он оказался прав. Ричард без особого труда позволил Монфору убедить себя в том, что они вполне могут быть друзьями. В конце концов, брак уже заключен, так не лучше ли закончить дело миром?

Принц с удовольствием принял дары, выслушал оправдания Монфора и объявил, что отныне они друзья. Вопрос о Винчестерском диоцезе остался открытым, однако Гийому Валансскому этот лакомый кусок не достался.

Узнав о ходе переговоров, король расхохотался. Как это похоже на его брата! Ричард просто не способен на длительное усилие, его энтузиазм быстро иссякает.

Итак, духовенство воспротивилось тому, чтобы дядя Гийом стал епископом Винчестерским. Что ж, придется подождать. Пока же королевская чета переехала в свой любимый загородный дворец, находившийся в Вудстоке. Быть может, там наконец свершится их давняя мечта – зачать сына.

* * *

Вудсток, уютный дворец, находившийся в самом центре графства Оксфордшир, обладал для Генриха особой притягательной силой. Ему казалось, что в этих стенах витает дух его славных предков, что отсвет их величия осеняет и нынешнего короля.

Со всех сторон дворец был окружен дремучим лесом, где в изобилии водились самые разные звери, а в заповеднике, некогда устроенном Генрихом Первым, содержались диковинные животные, привезенные из-за морей: львы, леопарды, рыси и даже сказочный зверь – дикобраз. Чтобы экзотические животные не разбежались, заповедник был окружен высокой каменной стеной. Предок Генриха обожал свой зверинец. Он был неутомимым охотником и еще более неутомимым ветрогоном. Тем не менее в памяти потомства он остался под прозвищем Лев Справедливости, ибо Генрих Первый даровал своему королевству справедливые законы. Дед нынешнего короля, Генрих Второй, прославил Вудсток особым образом. Здесь он содержал свою знаменитую любовницу Розамунду Клиффорд, о которой сложено столько баллад. Муж Элеаноры с особым удовольствием рассказывал о грехах и заблуждениях своих великих предков, которых в детстве ему без конца ставили в пример. Дед поселил свою возлюбленную в потайном доме, расположенном неподалеку от дворца, но сокрытом от любопытных глаз при помощи хитроумного лабиринта, который был прорублен в густой чаще. Лабиринт сохранился, сохранился и дом, известный как Обитель Розамунды. Генрих Второй славился своим сластолюбием, за что его люто ненавидела законная супруга, Альенор Аквитанская. О тайном жилище своей соперницы королева узнала следующим образом: однажды, когда король отправлялся «на охоту», Альенор прикрепила к его шпоре клубок шелковых ниток, зажав конец в своих пальцах. Потом, следуя за нитью, королева нашла лабиринт и узнала, как проникнуть в Обитель Розамунды. После того как король уехал из Вудстока, королева Альенор нанесла Розамунде визит и сполна насладилась местью.

Нынешний Генрих и его молодая жена тоже прошли лабиринтом и осмотрели знаменитую Обитель. Дом и в самом деле был очарователен, но стены его показались Элеаноре окутанными мрачной тенью. Если верить преданию, несчастная Розамунда встретила здесь жестокий конец.

Генрих обнял жену за плечи, дабы она могла унять дрожь.

– Вот где мой дед содержал свою любовницу. Здесь бабка ее и обнаружила. Согласно легенде, месть ее была ужасной.

– Должно быть, королева была очень ревнива.

– О да! Она не любила своего мужа, но ненавидела всех женщин, которые дарили королю любовь.

– Трудно осуждать жену за то, что она ненавидит любовницу своего мужа.

– Так-то оно так, но с местью, если верить сказаниям, королева переборщила. Правда, все это не более чем сказки. Согласно одной из них, королева явилась к Розамунде и предложила ей на выбор кинжал и чашу с ядом.

– Что же Розамунда выбрала?

– В сказке об этом не говорится. Есть другая легенда, в которой королева не предлагает несчастной Розамунде никакого выбора. Она якобы приказывает раздеть разлучницу догола, высечь ее бичами, а потом Розамунде сажают на груди двух жаб, дабы те высосали всю ее кровь. Обескровленный труп королева велела бросить в грязный ров, кишащий всякими тварями. Чистейшей воды вымысел, уверяю вас.

– Бедняжка Розамунда! Зачем только она стала любовницей короля?

– Говорят, Розамунда его страстно любила. Может быть, она заслуживает за это снисхождения?

Элеанора молчала, пытаясь представить себе, каково это – сражаться за сердце короля с другой женщиной. Возможно, она поступила бы столь же беспощадно.

Генрих тем временем продолжил рассказ о прекрасной Розамунде:

– В одной балладе говорится, что тело несчастной вовсе не было брошено в ров, а по приказу королевы было отправлено в сундуке в Годстоу, где Розамунду должны были предать земле. Однако по дороге слуг королевы встретил сам король. Он потребовал, чтобы сундук открыли, а когда увидел его содержимое, лишился чувств. Придя в себя, король поклялся страшно отомстить своей супруге, а тело Розамунды захоронили в близлежащем аббатстве со всеми подобающими почестями. На самом деле никто Розамунду не убивал. Она раскаялась в своей греховной жизни и удалилась в монастырь. Там, среди монахинь, она жила до самой смерти.

– И все же, муж мой, не забывайте эту историю про Генриха и Альенор, живших прежде нас, – сказала королева. – Если вы заведете себе любовницу, берегитесь.

– Со мной такого не случится. Другие женщины для меня не существуют.

– Сейчас это так, – вздохнула Элеанора. – Но, возможно, настанет день, когда…

– Не настанет! – объявил король. – Но история о Розамунде меня забавляет. Мне все время твердили, какие образцы добродетели мои предки. Сейчас их превозносят, как великих героев.

– Большинство королей становятся великими героями после смерти. Я же предпочла бы, чтобы вы были обыкновенным человеком, но не умирали и жили со мной.

– Всю жизнь мне только и толкуют, что о двух Генрихах, моих предшественниках, великих и могущественных королях. А имя другого моего предка, Вильгельма Завоевателя, произносят не иначе, как благоговейным шепотом. Мол, могу ли я быть достойным королем, имея столь выдающихся предков! Зато моего отца все ненавидят и вспоминают с отвращением. Чуть что не так, сразу начинают говорить, что яблоко от яблони недалеко падает.

Элеанора звонко рассмеялась:

– Люди глупы, Генрих. Но какое нам до них дело? Главное, что мы счастливы друг с другом. Разве этого недостаточно?

– Если вы мной довольны, мне ничего больше не нужно.

– Я хочу сына. Боюсь, наши подданные сочтут меня бесплодной.

– Просто вы еще слишком юны. Моя мать тоже родила первого ребенка после нескольких лет замужества. А потом родила еще четверых.

– Может быть, у нас получится здесь, в Вудстоке?

– Будем молить об этом Бога.

Тем же лабиринтом вернулись они назад во дворец, а позднее устроили в лесу охоту.

Вечером, уставшие после скачки, супруги устроили пир. Элеанора надела синее шелковое платье, отороченное горностаем, а волосы заплела в две косы, зная, что муж более всего любит такую прическу.

Король и королева сидели за столом, установленным на пьедестале, вместе с почетными гостями. Прочие приглашенные расселись вдоль стола неимоверной длины, в самом центре которого стояла огромная солонка: по одну сторону от нее сидели гости благородного происхождения, по другую – все прочие.

Элеанора потребовала, чтобы после угощения перед собравшимися выступили менестрели из ее свиты. Пусть англичане знают, что чужеземцы, которых они так не любят, заткнут за пояс своим искусством любого из местных певцов.

В разгар представления в зале появился человек странного вида, и в зале воцарилась гробовая тишина.

Все смотрели на оборванца, дико озиравшегося по сторонам. Судя по лохмотьям, он некогда был священником.

В наступившей тишине кто-то крикнул:

– Это же Риббо, безумный поп!

Король поднялся:

– Кто знает этого человека?

– Милорд, я видел его прежде, – ответил один из гостей. – Это безумный поп из Вудстока.

Элеанора крепко стиснула руку мужа, а безумец решительно направился в центр зала и остановился прямо перед королем.

Увидев, сколь жалко выглядит этот несчастный, Генрих мягко спросил:

– Что тебе нужно, друг мой?

И тогда поп громогласно возопил:

– Ты отнял мою корону! Настоящий король Англии – я! Верни мой венец, узурпатор!

Двое солдат бросились к попу и схватили его за руки.

– Почему ты так говоришь? – столь же мягко спросил король, всегда относившийся к убогим и обездоленным с жалостью.

Генрих не любил людей сильных и опасных, люди слабые вызывали у него сочувствие.

– Я говорю правду! Я – король Англии. Ты украл у меня корону!

– Как же так? Мой отец был королем, мой дед был королем. Я – старший сын моего отца.

– Нет, – упрямо твердил безумец. – Ты украл мою корону. Отдай! Не будет тебе счастья, пока не вернешь украденное.

– Что нам с ним делать, милорд? – спросил один из стражников.

– Повесить его! – крикнул кто-то.

– Вырвать ему язык! – раздался другой голос.

– Нет, постойте, – сказал король. – Этот несчастный не виноват. У него помрачен разум. Он не виноват в том, что судьба обошлась с ним жестоко. Я – законный король, мне опасаться нечего, а потому будем милосердны. Уведите этого человека и отпустите на волю.

Гости зашептались, а безумца вывели из зала.

– Вы так добры, Генрих, – сказала Элеанора, сжав руку мужа. – Мало кто из государей повел бы себя столь же милосердно.

– Да, мой отец наверняка велел бы выколоть ему глаза, отрезать уши или нос. Но отец был злодеем. Он не ведал жалости. Я же хочу, чтобы все знали: хоть я и сын моего отца, но между нами нет ничего общего. Интересно, как поступили бы на моем месте великие предки? Думаю, Лев Справедливости тоже отпустил бы бедолагу – ведь тот не сделал ничего дурного.

– Он проявил неуважение к вашей персоне.

– В этом виновата болезнь. Говорил не Риббо, его устами вещали демоны. Но не будем больше об этом. Пусть менестрели продолжат.

И менестрели запели вновь, а в зале шептались, что Генрих – человек милостивый и добрый. Жаль только, король из него получился неважный.

* * *

Ночь выдалась лунная, лес стоял, словно зачарованный, в этом серебряном сиянии. Король и королева, взявшись за руки, отправились на прогулку к Обители Розамунды. Романтическая история о возлюбленной Генриха Второго не давала обоим покоя. Здесь король и его любовница предавались любви втайне от окружающих. В стенах уединенного жилища обитали духи из прошлого. Под этой крышей появились на свет королевские бастарды, которых Генрих Второй любил больше, чем своих законных детей.

– Такое ощущение, что прекрасная Розамунда и ныне здесь, – сказал король. – Вы чувствуете ее присутствие, любимая?

Элеанора кивнула. Ее поэтической натуре импонировало все сказочное, пробуждающее фантазию. Вдвоем бродили они по тесным, но уютным покоям. Мебель сохранилась в неприкосновенности, ибо таков был приказ Генриха Второго, свято соблюдавшийся до сего дня.

– Не задержаться ли нам в Обители Розамунды? – предложила Элеанора. – Ведь здесь были зачаты все ее дети. У меня есть предчувствие. Сегодня волшебная ночь. Некий голос шепчет мне: «Останься». А что, если здесь нам удастся зачать сына? Генрих, почему-то я уверена, что здесь у нас это получится. Я все вспоминаю этого безумного священника. Вы поступили с ним милостиво, сохранили ему жизнь. За это Господь вознаградит вас. Здесь, сейчас…

– Какая странная фантазия! Но ночь сегодня и в самом деле волшебная.

– Ваш дед, которого тоже звали Генрихом, любил здесь Розамунду. Почему бы другому Генриху не одарить здесь любовью законную супругу?

– Блестящая мысль! – рассмеялся король.

Элеанора села на постель Розамунды и простерла к нему руки.

Генрих припал к ним поцелуями.

– Для вас я готов на что угодно! – воскликнул он.

Элеанора чувствовала себя умиротворенной и счастливой. Как хорошо, что король помиловал безумца!

* * *

Во дворец они вернулись за полночь.

В королевской опочивальне царили шум и суета, гулко разносились голоса, в углу кулем лежал какой-то человек, весь скрученный веревками.

При свете факелов король осмотрел весь этот разгром и увидел, что в постель воткнут огромный нож.

– Мы поймали его прямо здесь, милорд, – сказал один из стражников. – Смотрите, что он натворил. Сегодня вас спас сам Господь. Если бы вы легли спать, как обычно, безумец вонзил бы сталь прямо в ваше сердце.

Тут связанный завопил:

– Это я король! Ты украл мою корону!

Генрих взглянул на белое как мел лицо Элеаноры, прочел ужас в ее глазах и представил, как она лежит умирающая, истекающая кровью… А рядом с ней он сам – Генрих. Безумный поп зарезал бы их обоих.

– Да, этот безумец опасен, – сказал Генрих.

Присутствующие вздохнули с облегчением. Они боялись, что король вновь отпустит сумасшедшего на волю.

– Уведите его в темницу. Его судьбу мы решим завтра.

Когда все удалились, Генрих обнял свою супругу.

– Он мог тебя ранить, – пробормотал король, и его охватил приступ неукротимой ярости.

Он дурак! Выставил себя болваном перед всем двором! Вновь проявил слабость! Из-за дурацкой мягкотелости он подверг смертельной опасности свою жизнь и жизнь королевы. Люди запомнят этот эпизод, будут шептаться по углам.

Элеанора вся дрожала.

– Не бойтесь, любовь моя. Он дорого за это заплатит. Теперь безумному попу пощады не будет.

И король сдержал слово. На следующий день безумца привязали к четырем диким лошадям, и они разорвали бедолагу на части.

РОЖДЕНИЕ ЭДУАРДА

Королева свято верила, что в ту ночь свершилось чудо. Любовное соитие, произошедшее в Обители Розамунды, и в самом деле оказалось волшебным – королева зачала. А если еще и вспомнить, что в ту самую ночь оба супруга могли погибнуть от ножа безумца, окажись они во дворце, – только и оставалось, что верить в чудо.

Тут-то и началось настоящее счастье. Единственным облачком, омрачавшим ясный небосвод, был вопрос о Винчестерском диоцезе. Король так и не смог сделать дядю Гийома епископом.

Но ожидание материнства вытеснило из головы Элеаноры все неприятности, да и король был на верху блаженства. Он тоже считал, что в ту памятную ночь свершилось чудо. Правда, нельзя было с полной уверенностью утверждать, что ребенок был зачат именно в ту ночь, а не в предыдущую или последующую, но супруги свято верили, что благодать осенила их именно в Обители Розамунды.

Генрих сбивался с ног, не зная, чем угодить своей женушке. Он смотрел на нее с благоговейным восхищением. Только теперь он признался, что все это время втайне страшился, не окажется ли она бесплодной. Но даже это опасение не заставило его сожалеть о браке.

Королева подружилась с Элеанорой де Монфор, которая уже успела родить мальчика и потому могла считаться авторитетом по части беременности и родов.

Принцесса тоже была рада этой дружбе. Бедняжка скучала в одиночестве, ибо ее супруг отправился в Рим, чтобы испросить у папы разрешения от обета, препятствовавшего их браку.

Молодым женщинам нравилось сидеть вместе, вышивая одежки для младенцев. Королева обычно отсылала прислужниц, чтобы они трудились в соседней комнате, и болтала с принцессой о самых сокровенных вещах.

У них было много общего – ведь обе чувствовали себя счастливыми в браке. Королеве иногда казалось странным, что столь высокородная дама может быть удовлетворена замужеством с человеком, находившимся неизмеримо ниже ее по происхождению. Сама она никогда не смогла бы чувствовать себя счастливой, так уронив свое достоинство.

Но, разумеется, у принцессы были и свои резоны для мезальянса. Симон де Монфор – сильный, решительный, честолюбивый рыцарь. Как знать, не женился ли он на принцессе лишь потому, что она приходится сестрой королю.

По человеческим качествам Генрих, несомненно, уступал Монфору – это понимала и сама королева. Но зато он так страстно любил ее!

Склонившись над пяльцами, принцесса говорила только о своем Симоне. Уже скоро он вернется. А уехать он был вынужден по ее вине.

– Зачем только я дала тот дурацкий обет, – сокрушалась принцесса.

Когда она была еще совсем юной, богомольный Эдмунд, архиепископ Кентерберийский, уговаривал ее уйти в монастырь. В монастырь Элеанора не попала, но обет безбрачия и целомудрия принять успела.

– Как же это произошло? – расспрашивала ее королева.

– Я отнеслась к этому слишком несерьезно. В ту пору я жила у несчастной Изабеллы, жены Ричарда, видела, как она страдает, и решила, что от замужества ждать ничего хорошего не приходится. А архиепископ Эдмунд так уговаривал меня, что я в конце концов уступила.

– А потом вы вышли за Симона?

– Да. Я так этого хотела! На всем белом свете для меня существовал и существует только он. И я не ошиблась. У меня родился мой маленький Генрих, мой ангелочек, а скоро в Англию вернется Симон с посланием от его святейшества, и тогда старый Эдмунд уже ничего не сможет сделать.

– Такого ничем не остановишь. Тяжко иметь дело со святошами.

Принцесса всецело разделяла эту точку зрения.

– Ах, сестрица, нам так повезло с мужьями! Не знаю, понимаете ли вы это. Генрих вас просто обожает. В его глазах вы – идеал. С тех пор как в его жизни появились вы, Генрих переменился.

Королева согласно кивала головой.

– Вы сделали его таким счастливым, – продолжила принцесса. – Брак Ричарда был совсем не таким… Вот почему я решила никогда не выходить замуж. Правда, к тому времени я уже успела побывать замужем… Если мой брак с Вильямом Маршалом можно назвать замужней жизнью. Я была совсем ребенком, овдовела в шестнадцать лет. Возможно, проживи мой первый муж дольше, я бы успела привыкнуть к супружеской жизни. Но, конечно же, я так и не узнала бы, что такое настоящее счастье. Его принес мне мой Симон.

За беседой время летело незаметно. Королева рассказывала своей подруге, как Ричард Корнуэлльский приехал в Прованс, как она отправила ему поэму. Принцесса же описывала королеве горькую участь несчастной Изабеллы, родившей своему первому мужу шестерых детей, а Ричарду только одного.

– Ричард души не чает в маленьком Генрихе. Мальчуган и в самом деле славный. Думаю, мой брат по-настоящему любит только своего сына. Разумеется, он большой любитель женского пола, у него множество любовниц. Изабелла знает об этом, знает и очень страдает. Она всегда говорила, что слишком стара для Ричарда.

Разговоры о бедной Изабелле доставляли обеим женщинам большое удовольствие, ибо они еще острее ощущали свое счастье.

Нередко говорили они и о будущем. Принцесса с нетерпением ждала возвращения мужа, надеясь, что папа римский избавит ее от безрассудно данного обета. Королева же думала только о предстоящих родах.

Симон де Монфор и в самом деле вскоре вернулся с папским посланием. Принцесса ликовала. А вскоре сбылась и мечта королевы. В жаркий июньский день она разрешилась от бремени в Вестминстерском дворце.

У Элеаноры родился крепкий, здоровый мальчик, чему шумно радовалась вся страна.

* * *

Король почти все свое время проводил в детской. Он не уставал разглядывать младенца, обнимать его, целовать. Генриху все казалось, что за ребенком недостаточно хорошо ухаживают.

Элеанора даже обиделась, пеняя мужу за то, что он совсем ее разлюбил. Генрих воспринял этот упрек весьма серьезно и принялся оправдываться. Тогда королева расхохоталась и сказала, что не винит своего супруга и полностью разделяет его восхищение, ибо их сын воистину чудо как хорош.

Но какое имя избрать для младенца?

Из всех своих великих предшественников король более всего почитал Эдуарда Исповедника, прославившегося не столько государственными свершениями, сколько своей набожностью. Сам Генрих был человеком глубоко религиозным. Многие придворные сравнивали его с Исповедником, перешептываясь при этом, что набожность – похвальное качество, однако монарху потребны и другие достоинства. Из святош хороших королей не получается.

– Так вы хотите назвать нашего сына Эдуардом? – спросила Элеанора.

– Да, таково мое желание.

И маленького принца нарекли Эдуардом. Крестным отцом и лордом-стюардом на крестинах был Симон де Монфор, недавно прибывший из Рима.

Столица ликовала, ибо многие горожане опасались, не бесплодна ли королева. Теперь наконец у страны появился наследник. А раз королева родила одного сына, значит, родит и других.

От полноты чувств многие подданные делали королю подношения и подарки, однако Генрих был привередлив и нередко возвращал подарок обратно, требуя взамен другой, более дорогой. Таким образом, подношения из добровольных становились принудительными.

Люди ворчали:

– Младенца Англии дал Господь, а король требует, чтобы мы за это платили.

И все же королевство благодушествовало, радуясь рождению принца.

* * *

Расстроился лишь Ричард Корнуэлльский, но это и неудивительно. Как и другие, он уже уверился, что королева бесплодна. Это означало, что наследником престола является он, Ричард. Теперь всем его мечтам наступил конец. Если же королева родит Генриху других сыновей, надеяться и вовсе будет не на что.

Собственный брак закончился для Ричарда полной катастрофой, и винить в этом он не мог никого, кроме самого себя. Видя, как счастливы его сестра и Симон де Монфор, как блаженствуют королева и Генрих, Ричард терзался еще хуже. Почему из всего семейства страдать должен он один?

Особенно злило принца замужество принцессы Элеаноры. Король не имел права давать разрешения на этот брак! Как он мог допустить такое! Ведь Генрих не глуп, но он вечно проявляет твердость в неправом деле и дает слабину там, где необходима сила. О, неблагодарный! Неужели он забыл, кто свел его с королевой, которую Генрих так обожает?

Не мешало бы преподать Генриху хороший урок, продемонстрировать ему, как плохо Генрих разбирается в людях, насколько мудрее и проницательней его младший брат.

Ричард всегда внимательно следил за тем, что происходит на континенте. Вот почему он никак не мог уразуметь, как удалось Симону де Монфору так быстро добиться в Риме папской санкции.

Принц навел справки и выяснил, как было дело. Окружение его святейшества не чуралось взяток, и Монфор не поскупился на подношения. Однако всем известно, что Симон – человек небогатый. Где же он раздобыл необходимые средства? Вскоре выяснилось и это. Симон де Монфор щедро раздавал в Италии долговые обязательства, причем делал это от имени английского короля.

Август выдался душным и жарким. В десятый день этого месяца королева должна была совершить в Вестминстере очистительный обряд после разрешения от бремени. Накануне в Лондон из своего Кенилвортского поместья прибыли Симон де Монфор и его жена.

А еще днем ранее принц Ричард попросил короля о встрече с глазу на глаз.

– Я вижу, дорогой брат, что Симон де Монфор пользуется вашей милостью, – начал он.

– Ведь теперь он наш родственник, – пожал плечами король.

– По причине позорного мезальянса.

– Не совсем так. Главное, что сестра счастлива. А Симон все-таки носит титул графа Лестера.

– И пользуется полным доверием короля… Доверием, которого не оправдывает.

– Почему вы так говорите?

– Мне удалось разузнать, каким образом Монфор сумел так быстро уговорить папу. Он весьма щедро раздавал взятки.

– Что ж, обычай этот не нов.

– Возможно, но лишь в том случае, если человек может себе это позволить. Симон же торговал вашим именем.

– Что-что? – вскричал король.

– А как же? Ведь теперь он ваш зять, член королевского семейства, его сын может считаться при определенных обстоятельствах наследником престола. Монфор очень этим гордится.

– Наследником? Это каким же образом?

– Ну, если Господь приберет тех наследников, которые находятся ближе к трону…

– Глупости! Однако что означает ваше обвинение? Каким образом торговал он моим именем?

– Я покажу вам копии расписок. И учтите, брат мой, что вам еще придется платить по этим векселям.

Генрих побагровел от ярости. Гнев его был еще сильней оттого, что это известие принес ему Ричард, вновь доказавший, что смыслит в житейских и государственных делах больше, чем его августейший брат.

* * *

Увидев в соборе Симона де Монфора, король впал в неистовство.

Элеанора, стоявшая рядом с мужем, положила руку ему на локоть, чтобы успокоить его, но Генрих совершенно обезумел от ярости.

Монфор выставил его дураком перед всей Англией! Такое не прощают!

– Подлый интриган! – закричал Генрих. – Как смеешь ты появляться здесь? Как хватило у тебя наглости войти под эти священные своды? Неужто ты думаешь, что я не знаю о твоих делишках? Оказывается, ты щедр на взятки! Вот цена за мое покровительство! А откуда ты взял деньги? По-твоему, расплачиваться за твою щедрость должен я?

– Но, милорд, – пролепетал Монфор, потрясенный этими обвинениями – ведь совсем недавно, на крестинах маленького принца Эдуарда, король был так любезен со своим зятем. – Я вас не понимаю!

Генрих язвительно расхохотался. В соборе воцарилась гробовая тишина, но король уже закусил удила. Он не думал о том, что устраивать семейную сцену во время богослужения непозволительно.

– Ах, ты не понимаешь! – гулким эхом раскатился под сводами голос короля. – Берегитесь, Симон де Монфор, называющий себя графом Лестером! Вы легко можете лишиться того, чем обладаете.

– Умоляю, милорд, – воскликнул Монфор, слегка опомнившись от первого потрясения, – объясните все толком. Кто-то оклеветал меня перед вами. Вы были так добры ко мне, выдали за меня вашу сестру, сделали меня братом…

– Вам отлично известно, почему я дал согласие на этот мезальянс, – перебил его Генрих. – Принцессу, сестру короля, выдали замуж за нищего авантюриста. Многие из моих баронов хотели бы знать, почему это произошло. Что ж, отвечу. Пусть здесь, под этим святым кровом, прозвучат слова правды. Вы опозорили мою сестру, обесчестили ее. Лишь поэтому согласился я на ваш брак.

– Ложь! – вскричал Монфор.

– Меня не удивляет, что даже в церкви вы оспариваете истину, – прорычал Генрих.

– Вы сами… – начал было Симон, но жена схватила его за руку.

– Идем отсюда, – шепнула она. – Я не могу слышать, как нас осыпают оскорблениями.

– Да, убирайтесь! – крикнул Генрих. – И чтоб я вас больше никогда не видел!

Лицо короля было ужасно: оно налилось кровью, набрякшее веко почти полностью закрыло глаз, губы дергались от тика.

Бароны, присутствовавшие в храме, вспомнили тот день, когда Генрих накинулся с мечом на верного Хьюберта де Бурга и убил бы старого рыцаря, если бы не заступничество графа Честера.

Монфора же спасла королева – она слегка покачнулась, словно бы собираясь упасть в обморок, и Генрих тут же забыл о гневе, подхватив супругу на руки.

Воспользовавшись моментом, принцесса дернула Симона за рукав и прошептала:

– Идем отсюда, пока не поздно.

Они покинули собор в сопровождении своей свиты.

Богослужение продолжилось, но позднее, вернувшись во дворец, Генрих вновь распалился яростью. Он отлично знал, что его обвинения в адрес Монфора несправедливы. Разумеется, Монфор – честолюбец и авантюрист, он давал взятки и принял долговые обязательства, которые не в состоянии исполнить, но Элеанору он не совращал. К этому надуманному предлогу Генрих прибегал уже не впервые. Ему казалось, что таким образом можно снять с себя обвинения в слабости и мягкотелости. Временами король даже гордился тем, сколь ловко вышел из затруднительной ситуации.

Характер короля был таков, что он проникался ненавистью к людям, перед которыми был виноват. От таких людей Генриху хотелось избавиться.

И король решил арестовать Монфора.

Принц Ричард, бывший свидетелем скандала, явился к брату и попытался его успокоить.

– Генрих! Что за сцену устроили вы в соборе?

– Когда имеешь дело с мерзавцами, без мерзких сцен не обойтись, – угрюмо ответил Генрих.

– Но люди говорят, что в святом храме подобное поведение непростительно.

– Кто говорит? Кто смеет осуждать своего короля?

– Что поделаешь, брат мой. Подданные во все времена осуждали своих королей. Вспомните о нашем отце.

– Ради бога, Ричард, не напоминайте мне о нем так часто.

КОРОЛЕВСКИЙ ВОСПИТАННИК

Графиня Корнуэлльская Изабелла знала, что роды будут трудными. Жизнь ее в последние годы была тяжкой и безрадостной. Изабелла знала, что муж тяготится ее обществом и сожалеет о том, что на ней женился.

Сколько раз она сама говорила себе, что нельзя было давать согласия на этот брак. Правда, она с самого начала сказала Ричарду, что вдова, родившая от первого мужа шестерых детей, вряд ли сможет стать достойной супругой брату короля.

Но Ричард ее не слушал. Сама она, конечно, тоже виновата. Влюбленная в юного принца, Изабелла не настояла на своем. Ей хотелось верить в чудо. Но чудо продолжалось недолго – не больше года, а затем реальность возобладала над фантазиями. Муж наведывался к Изабелле все реже и реже, а когда приезжал в замок, то явно торопился вновь поскорей уехать.

Ричард мечтал о сыне, как и подобает любому мужчине, да еще и одержимому честолюбием. Четыре раза Изабелла рожала младенцев, но ни один из них долго не прожил. И вот, наконец, родился маленький Генрих, здоровый и крепкий. Ненадолго Изабелла возомнила, что теперь все будет хорошо. Малыш, названный в честь своего дяди– короля, был так красив, что гордый отец сразу полюбил его всей душой.

Теперь он приезжал в замок чаще, но, увы, лишь для того, чтобы посмотреть на сына.

Генрих рос умным, красивым, энергичным. Наконец-то Изабелла родила Ричарду такого сына, о котором он всегда мечтал.

Однако муж слишком уж любил шумные забавы и женское общество. Он был отпрыском королевского семейства и до тех пор, пока у Генриха и Элеаноры не родился наследник, всерьез питал виды на королевский престол. Женщины сами бросались принцу на шею. Стоило ли удивляться, что его интерес к законной супруге быстро угас. В замок Беркхэмстед Ричарда влекло лишь общество сына.

В замке было так холодно! Но еще холоднее был страх, терзавший ее сердце. Меж каменных стен гуляли сквозняки, и Изабелла никак не могла согреться, хотя в огромном камине днем и ночью пылал огонь.

Прислужницы говорили, что всему виной ее состояние, что скоро герцогиня разрешится от бремени, что у нее непременно родится мальчик. Но и эта мысль ее не утешала. Еще один сын обрадует Ричарда, но не сделает их брак счастливым. Ведь появление на свет маленького Генриха, столь горячо обожаемого отцом, не наладило отношений между супругами.

Увы, Изабелла чувствовала себя стареющей женщиной, которую разлюбил муж. Он охотно развелся бы с ней, но не мог найти предлога, а стало быть, ждет не дождется ее смерти.

Будучи женщиной чувствительной, Изабелла постоянно пребывала в глубочайшем унынии. Насколько отраднее было ее существование, когда она жила с Джилбертом де Клэром. В первый брак она вступила по настоянию своего могущественного отца. Джилберт жил в замке на положении пленника, ибо после смерти короля Джона он выступил на стороне принца Французского, а Вильям Маршал, отец Изабеллы, поддерживал партию принца Генриха. Де Клэр оказался хорошим мужем, хоть Изабеллу выдали за него, не испросив у нее согласия. Она родила ему троих сыновей и трех дочерей. Потом Джилберт умер, и Изабелла влюбилась в Ричарда Корнуэлльского. Она поверила его романтическим уверениям о нетленной любви. Поверила, хотя здравый смысл подсказывал ей, что такой человек не сможет хранить верность жене, которая к тому же была намного его старше.

Несчастный брак тянулся вот уже девять лет. Маленькому Генриху, единственному из выживших детей Ричарда и Изабеллы, шел шестой год. Если б не мальчик, брат короля и вовсе перестал бы наведываться в Беркхэмстед.

Стареющая герцогиня вновь ждала ребенка, однако на сей раз ее мучили недобрые предчувствия. У нее было такое ощущение, словно она доживает свои последние дни.

Из окна Изабелла могла видеть, как злой северный ветер гонит над мерзлой землей снежные хлопья. У ног матери сидел розовощекий Генрих, играя в так называемую «таблицу». Вообще-то в эту игру полагалось играть вдвоем, но няня сказала, что нельзя докучать леди Изабелле, и потому предприимчивый мальчуган решил, что будет играть сразу за двоих.

Изабелла нежно смотрела на своего сына. Он и в самом деле был поразительно красив.

Почувствовав этот взгляд, мальчик поднял глаза и спросил:

– Миледи, скоро ли вернется батюшка?

Изабелла чувствовала себя совсем слабой и несчастной. На глазах у нее навернулись слезы.

– Не знаю, милый.

– Вы плачете? – удивился Генрих.

– Вовсе нет.

– А вид такой, будто плачете. Вам больно?

– Нет, мне совсем не больно. Я счастлива быть рядом с тобой.

– Я выигрываю, – объявил Генрих и показал на противоположную сторону доски. – А он проигрывает.

Уже забыв о материнских слезах, малыш звонко расхохотался и вновь кинул кости.

В этот миг тело Изабеллы пронзила острая боль.

– Генрих, подите и скажите, чтобы ко мне немедленно вошли прислужницы.

Мальчик поднялся, держа в руке стаканчик с игральными костями.

– Но игра почти закончена! – с упреком сказал он.

– Ничего, мой хороший. Идите скорей.

Генрих немного поколебался, но, взглянув на мать и увидев, как искажено ее лицо, испуганно выбежал из комнаты с громким криком.

* * *

Ребенок родился мертвым, а сама Изабелла угасала. Когда в замок прибыл Ричард, она узнала его не сразу. Муж сидел возле изголовья, тут же был священник с распятием в руке.

Стало быть, жизнь подходит к концу… Ричард обретет свободу, а на память об Изабелле ему останется сын. Слава Богу, что это мальчик – ведь Ричард всегда хотел наследника. Неважно, вступит он в повторный брак или нет. Все равно Генрих останется его первородным сыном. Значит, за мальчика можно не тревожиться.

Изабелла высказала пожелание, чтобы ее похоронили в Тьюксбери, рядом с Джилбертом де Клэром. Он был ее первым мужем, он любил и ценил ее. Что предосудительного в том, если она будет лежать рядом с отцом шестерых своих детей?

Последняя воля умирающей была высказана, теперь оставалось только ждать смерти.

Изабелла лежала и смотрела на Ричарда. Он плакал, как и ее служанки. Что это – крокодиловы слезы? В глубине души он, должно быть, ликует. Ведь Ричард пытался с ней развестись и очень расстроился, когда папа римский ответил ему отказом. Теперь же сама смерть решила оказать Ричарду услугу.

Но, может быть, все же эти слезы были искренними. Возможно, муж вспоминал первые, светлые дни их совместной жизни. Но Изабелла чувствовала себя такой усталой, что ей было уже все равно.

Заботила ее только судьба их маленького сына.

– Генрих, – едва слышно прошептала она.

Ричард склонился над ложем.

– Не бойтесь за него. Я люблю его больше всего на свете. Он мой сын. И я сделаю для него все, что смогу.

Изабелла поверила ему и кивнула.

Она закрыла глаза, и душа ее отлетела.

* * *

Итак, снова свободен! Ричард не был лицемером и не пытался изобразить скорбь. Уже на второй год женитьбы он понял, какую роковую ошибку совершил, сочетавшись браком с Изабеллой. Принц люто завидовал старшему брату, женившемуся на юной красавице. С какой тоской вспоминал Ричард двор графа Прованского, его очаровательных дочерей!

Но все страдания остались позади. Жаль, конечно, бедняжку Изабеллу. В молодости она была очень хороша собой, но слишком быстро состарилась. Из-за постоянных измен мужа она впала в меланхолию, и это, должно быть, привело к преждевременному увяданию. Если бы Изабелла относилась к увлечениям мужа философски, он мог бы поддерживать с ней более теплые отношения.

Но к чему ворошить прошлое? Все кончено. Снова свободен!

Правда, Изабелла пожелала, чтобы ее похоронили рядом с первым мужем. Как быть? В последней воле умирающей явно прозвучал упрек второму мужу. Окружающие могут подумать, что свое первое замужество Изабелла ценила больше, чем второе. Допускать этого нельзя. А значит, в Тьюксбери Изабеллу не похоронят. Она должна быть предана земле в Боль, где находится гробница королевской фамилии.

Однако ссориться с покойниками неразумно, поэтому Ричард решил принять компромиссное решение. Сердце усопшей, помещенное в серебряную шкатулку, было захоронено у алтаря в Тьюксбери, а тело – в Боль. Таким образом, и усопшая, и вдовец могли не чувствовать себя ущемленными.

Приняв столь мудрое решение, Ричард и думать забыл об Изабелле. Она мертва, а ему предстоит жить дальше.

С тех самых пор, как на свет появился принц Эдуард, герцог Корнуэлльский стал всерьез готовиться к крестовому походу. Прежде он тянул время, надеясь на то, что королевская чета останется бездетной. Если вдруг Генрих скоропостижно скончался бы, Ричард должен был непременно находиться в Англии. Однако сейчас, когда у Генриха появился законный наследник, крепкий и здоровый мальчик, Ричард не видел смысла в проволочках. Нужно было отправляться в Святую Землю.

Принц велел, чтобы к нему привели маленького сына, а слугам велел удалиться.

Взяв маленького Генриха за подбородок, он испытующе посмотрел ему в глаза. Белоснежная кожа, густые каштановые волосы, яркие смышленые глазенки – не сын, а настоящее чудо. У Ричарда потеплело на сердце.

– Генрих, сын мой, – серьезным тоном сказал он, – теперь вы остались без матери.

– Я знаю, она умерла, – кивнул мальчик.

– Но у вас остался отец, который искренне вас любит.

Генрих кивнул.

– Не бойтесь, сын мой, я вас не оставлю.

– Но почему вы так редко приезжали к матушке?

О, невинное дитя. Он еще не научился хитрить и обманывать. Мальчик говорит правду, потому что это кажется ему таким естественным.

– У меня было много важных дел. Я сражался за нашего короля.

– Я тоже буду сражаться за нашего короля?

– Когда подрастете. Но сначала, сын мой, вам нужно стать взрослым, а на это уйдет немало времени. Ведь вам всего пять лет. Я слышал, что вы хорошо учитесь и отлично умеете ездить верхом. Ваш учитель сказал мне, что вы словно родились в седле.

– Мне нравится ездить верхом, батюшка. Мне уже разрешают кататься без повода.

– Очень хорошо.

– Хотите, я покажу вам моего сокола?

– Позже. Сейчас нам нужно поговорить.

Генрих с важным видом кивнул.

– А куда подевалась матушка? – спросил он.

– Разве вы не поняли, сын мой? Она отправилась на Небеса.

– Когда же она вернется?

– Она останется там, со святыми угодниками. Ей там очень хорошо, и она не захочет оттуда вернуться.

– Ко мне захочет, – уверенно заявил Генрих. – А может, она заберет меня с собой.

– Упаси боже! – поспешно воскликнул отец, крепко схватив мальчугана за плечи.

– Она обязательно это сделает, – убежденно кивнул Генрих. – Матушка не любит надолго со мной разлучаться. Интересно, как там, на Небесах? Должно быть, там много лошадей… Только они, наверно, все белые, да?

– Генрих, я хотел поговорить с вами о другом. Теперь, когда вашей матушки здесь нет… жить в замке вам будет одиноко. Я увезу вас отсюда.

– Вы возьмете меня с собой? – обрадовался мальчик.

– Нет, я отправляюсь на войну с сарацинами. Давно собирался, но все не получалось. Теперь же еду, это решено.

– Я тоже хочу сражаться с сарацинами!

– Сначала нужно подрасти. Но настанет день, и вы непременно с ними сразитесь. Пока же я отвезу вас в Лондон, вы будете жить в королевском дворце. Король – ваш родной дядя, и вы должны стать его воспитанником.

– Короля тоже зовут Генрих, да?

– Да. Ваш дядя наслышан о вас и ждет не дождется встречи.

– А что я буду делать при дворе, батюшка?

– То же, что здесь. Учиться, играть, изучать основы рыцарства. Вы должны стать доблестным и благородным кавалером.

Мальчик внимательно слушал.

– А потом я вернусь сюда, к матушке, да?

Ричард не ответил. Что ж, пусть малыш пока думает, что разлука с матерью – дело временное.

– Завтра же отправляемся в Лондон. Вам понравится в королевском дворце, сын мой. Мы будем всю дорогу ехать верхом. Теперь вы попадете в настоящий взрослый мир.

Генрих слушал с удовольствием. Жаль только, матушка с ними не поедет. Но потом он обязательно к ней вернется и обо всем расскажет. То-то она обрадуется.

* * *

Король немножко разочаровал маленького Генриха. Во-первых, он выглядел довольно жутковато, прежде всего из-за полуопущенного века. Зато королева была хоть куда – красивая, улыбчивая, она мальчику сразу понравилась.

– Вот мой сын, – представил Генриха отец.

Король наклонился и сказал:

– Добро пожаловать ко двору, дорогой племянник.

Королева же опустилась на колени, обняла мальчика и крепко поцеловала. Пораженный ее неземной красотой, малыш обхватил Элеанору за шею и звонко ее чмокнул.

– В жизни не видывал такой красивой дамы, – выпалил он. Надо же, такой маленький, а уже дипломат, подумал Ричард. Этими словами мальчуган сразу сумел понравиться и королю, и королеве.

Элеанора взяла мальчика за руку и усадила на красивое кресло рядом с королем.

– Вы остаетесь при дворе, маленький Генрих. Как вы думаете, вам здесь понравится?

– А вы тоже будете здесь? – осведомился ребенок.

– Да. И я, и король, и наш маленький сынок. Я обязательно вас с ним познакомлю. Надеюсь, вы подружитесь.

– А какая у него лошадка?

– Он еще слишком маленький, чтобы ездить верхом. Придется вам подождать, пока он вырастет.

– Так он еще совсем маленький? – расстроился Генрих.

– Он – младенец. – Элеанора взглянула на мужа. – Давайте отведем нашего гостя в детскую, пусть познакомится со своим кузеном.

Элеанора повела мальчика за руку, за ними последовали король и принц. Королева подняла из колыбели младенца, да так осторожно, что маленький Генрих сразу понял, сколь драгоценна ноша, которую Элеанора держит в руках.

– Смотрите, Генрих. Это ваш маленький кузен Эдуард. Правда, он прелестный?

Вообще-то Генрих терпеть не мог маленьких детей, но расстраивать красивую королеву ему не хотелось.

– Возьмите его за ручку, – сказала Элеанора. – Только осторожно. Помните, что он еще совсем маленький. Вот так. Теперь скажите: «Эдуард, я буду вашим другом».

– Как же я буду дружить с таким малявкой, – пожал плечами Генрих.

– Он вырастет. Быстро вырастет. Настанет время, и вам уже не будет казаться, что он маленький. Ну же, скажите, что вы будете его другом.

– Я буду вашим другом… если вы мне понравитесь, – сказал мальчик.

Все расхохотались, а король добродушно заметил:

– Наш племянник еще слишком мал, чтобы давать присягу на верность.

– Ну, тогда поцелуйте его руку, – настаивала королева.

Генрих осторожно взял ручонку младенца и поцеловал ее.

Теперь королева была довольна.

Затем Генриха вверили попечению нянек и сказали, что он будет жить при дворе столько, сколько велит принц Ричард. Согласно обычаю, во дворце воспитывалось немало мальчиков из знатных семей, поэтому сыну герцога Корнуэлльского одиноко здесь не будет.

Теперь Ричард мог заняться последними приготовлениями к отплытию. Он окончательно уверился, что смерть Изабеллы была благом не только для него, но и для его маленького сына.

ПРОВАНСКАЯ ИДИЛЛИЯ

Король проводил брата до Дувра, и в жаркий июньский день принц покинул родные берега. Его сопровождало множество знатных рыцарей, желавших покрыть себя славой в Святой Земле или же искупить поднакопившиеся грехи. Среди них был и Питер де Моле, гувернер и наставник, под присмотром которого принц Ричард некогда воспитывался в замке Корф. Отъезд Ричарда выглядел столь пышно и торжественно, что король даже немного позавидовал брату.

Не то чтобы Генриху тоже хотелось повоевать за гроб Господень – одна мысль о том, что придется покинуть жену и сына, привела бы короля в ужас. С другой стороны, Элеанора могла бы отправиться в крестовый поход вместе с мужем. Когда-то точно так же поступила бабка Генриха, Элеанора Аквитанская. Она сопровождала своего первого супруга в Святую Землю и вела там столь скандальный образ жизни, что об этом вспоминали до сих пор. Но маленького Эдуарда ведь с собой не возьмешь, а одной из главных радостей жизни для Генриха были визиты в детскую, дабы полюбоваться очаровательным мальчиком, здоровым крепышом, который со временем станет английским государем.

Пусть уж Ричард уезжает один. Генрих знал, что брат относится ко многим его поступкам со скрытым неодобрением. Особенно ему не нравится засилье чужеземцев, родственников королевы и их многочисленных приближенных.

Но какие же они чужеземцы? Жаль, дорогой дядя Гийом умер. Королева его так любила! Хорошо хоть, Генрих успел явить Гийому свою милость. Не оставил он своими щедротами и дядю Томаса, а теперь речь идет о том, чтобы пригласить в Англию дядю Бонифаса.

Элеанора была в восторге. Дядья олицетворяли для нее счастливую пору безвозвратно ушедшего детства. Королева с удовольствием принимала в Англии своих родственников, ей очень нравилось производить на них впечатление. А раз это нравилось королеве, король тоже был доволен.

Но в стране, к сожалению, было множество строптивцев, которые хотели все испортить. К сожалению, Ричард тоже относился к их числу. Вот и перед самым отъездом он заявил, что епископ Ридингский выражает недовольство засильем родственников королевы и не хочет, чтобы принц покидал Англию в такое время.

– Это еще почему? – насупился Генрих.

– Он боится, как бы бароны не взбунтовались против иноземцев.

– Почему же этим господам сюда не приезжать? – пожал плечами король. – Ведь они родственники моей супруги.

– Если бы они просто приезжали, проблемы не возникло бы. Но они норовят поживиться за счет англичан. Если они и уезжают, как в свое время сделал епископ Валансский, то не с пустыми руками.

– Довольно стыдно, брат мой, так скверно говорить о мертвых, – с благочестивым видом заметил Генрих.

– Я всегда говорю о людях правду – как о мертвых, так и о живых, – огрызнулся Ричард.

Но теперь брат уехал воевать с неверными, и Генрих решил, что сможет жить спокойно. Какое ему дело до недовольных баронов? Если бы не проклятая «Хартия», вскружившая всем им голову!

Король вернулся в Лондон, где его с нетерпением ждала королева, и вдвоем они отправились в детскую любоваться своим великолепным сыном.

– Я не жалею, что Ричард уехал, – сказал Генрих. – Он все время каркает, пугает меня мятежом лордов. Можно подумать, это они правят страной, а не я.

– Ничего, там он найдет себе подходящую жену и угомонится. Именно в этом он нуждается больше всего.

Генрих любовно взял жену под руку:

– Мне кажется, ты к Ричарду неравнодушна.

– Естественно. Если бы не он, мы бы так и не встретились.

– Что ж, за это и я готов простить ему многое.

* * *

Переплыв море, Ричард отправился в путешествие по Франции. В Париже его встретили король Людовик, его супруга и королева-мать. Прием принцу был оказан самый торжественный.

Молодой король произвел на Ричарда глубокое впечатление. Людовик держался с большим достоинством, в каждом его слове, каждом жесте сквозило благородство.

Королева-мать взирала на своего царственного сына с обожанием. Бланш всю жизнь посвятила сначала мужу, потом сыну. Людовик IX был вполне способен и сам править государством – с еще большим успехом, чем его отец, – однако королева-мать все еще считала, что ее опека молодому человеку совершенно необходима.

Особенно интересно было Ричарду познакомиться с Маргаритой, сестрой Элеаноры. Молодая женщина была так же красива, но заметно уступала сестре силой характера. Интересно, думал Ричард, как бы все сложилось, если бы Элеанора стала французской королевой, а Маргарита английской? Не так-то просто было бы почтенной Бланш взять верх над Элеанорой.

Маргарита охотно беседовала со своим родственником. Ей очень хотелось знать, как живется Элеаноре в Англии. Маргарита осыпала Ричарда вопросами, рассказывала о своей жизни, превозносила до небес любимого мужа.

– Однако, полагаю, вы предпочли бы избавиться от опеки свекрови? – напрямую заявил Ричард.

Маргарита замолчала, не желая отзываться дурно о королеве Бланш.

– Мать Людовика живет только его интересами, – в конце концов сказала она.

– Не сомневаюсь. Я вижу, что он проводит с ней почти все время.

– Людовик стал королем, когда был еще совсем ребенком. Королева Бланш привыкла управлять страной.

– По-моему, теперь ваш супруг вполне созрел для того, чтобы царствовать самостоятельно.

– Он всегда поступает так, как считает правильным. Но к матери Людовик относится с нежностью и любовью. Ему очень горько, когда приходится противиться ее воле.

– А вы сами? – спросил Ричард. – Не кажется ли вам, что свекровь встает между вами и мужем?

Маргарита не ответила, а Ричард подумал, что ему будет о чем поговорить с Элеанорой по возвращении в Англию.

И еще в одном младшей сестре повезло больше, чем старшей: у Элеаноры родился сын, а у Маргариты пока была только дочь, да и ту в честь бабки пришлось назвать Бланш.

На первый взгляд могло показаться, что Элеанора заключила брак, во всех отношениях более счастливый, чем у сестры. Но, думал Ричард, это не совсем так. Особенно если заглянуть в будущее. Людовик IX обладает сильным характером, мудростью, спокойным и рассудительным нравом. Именно из такого сырья лепится великий монарх. Такой государь не выпустит из рук кормила власти.

Что же касается Генриха, то его трон ненадежен. Как знать, не наступит ли день, когда бароны вновь поднимутся против своего короля, как это уже произошло в правление Джона? Сможет ли Генрих совладать с мятежом? Да и Элеанора ведет себя неразумно. Неужели она не понимает, что народ ею недоволен, что многочисленные родственники, слетающиеся в Англию за наживой, губят ее репутацию?

Во всяком случае, можно не сомневаться, кто из двух королей сильнее. Вот почему позиция Маргариты все же предпочтительней, хоть бедняжке нелегко приходится со строгой свекровью, да и наследника у французской королевской четы пока нет. Ведь по Салическому закону, действующему во Франции, девочка унаследовать престол не может.

– Я так рада, что вы привезли мне вести о моей сестре, – сказала Маргарита. – Я часто вспоминаю детство, как мы росли вчетвером. То была счастливая пора! Потом меня увезли, а сестры остались втроем. Нынче же с родителями живут только Санча и Беатриса.

– Я помню, как гостил у вас и любовался тремя очаровательными барышнями. Это было после того, как Элеанора прислала мне свою поэму.

– Да, я слышала эту романтическую историю. Если бы не та поэма, она не стала бы английской королевой. Я очень благодарна вам, ведь это вы сделали мою сестру счастливой.

– В Англии ее часто навещают родственники, – неопределенным тоном заметил Ричард.

– Представляю, как она радуется!

Ричард подумал, что английский народ радуется этому обстоятельству куда меньше.

– Элеанора очень любит свою семью, – продолжила Маргарита. – Так уж нас воспитали.

– А вас родственники не навещают? Ведь до Парижа ближе, чем до Лондона.

– Приезжают, но ненадолго.

О, как мудр Людовик, подумал Ричард. Такой не станет тратить средства из государственной казны на подарки алчным родичам королевы.

– А в Англию они приезжают, чтобы остаться, – сказал он вслух.

– Да, я слышала, что король к ним очень щедр.

– Более щедр, чем может себе позволить.

– Такое великодушие лишь украшает государя. Представляю, как счастлива Элеанора. А как ее маленький сын?

– Растет не по дням, а по часам. Ваша сестра очень счастлива в браке. Король просто души в ней не чает.

Маргарита захлопала в ладоши:

– О, как я за них рада! А вы, дорогой принц, непременно посетите Прованс, погостите у моих родителей.

Ричард вспомнил очаровательный двор графа Прованского: его обходительную супругу, прекрасных дочерей, искусных менестрелей. Какой там мягкий климат, какие пышные леса, какие роскошные сады! Непременно нужно будет туда наведаться.

А после возвращения в Англию он расскажет королеве и о встрече с сестрой, и о пребывании в Провансе.

* * *

Как приятно было проводить время в садах замка Ле-Бо, наслаждаясь провансальскими балладами! До чего же хороши дочери графа Раймонда Беранже! В родительском доме остались лишь младшие сестры – Санча и Беатриса.

Санча, пожалуй, не уступала красотой Элеаноре. Ей было шестнадцать – восхитительный возраст. К тому же она обладала более покладистым характером, чем Элеанора. Мягкостью нрава она скорее напоминала Маргариту, что в глазах Ричарда было явным преимуществом.

Санча прелестно исполняла песни собственного сочинения. Однако, когда Ричард принялся ее расхваливать, девушка скромно ответила:

– Мне далеко до Элеаноры. Она из всех нас была самая способная.

– А на мой взгляд, вы просто чудо, – сказал ей Ричард.

Поневоле принц сравнивал юную Санчу с покойницей Изабеллой. В последние годы та выглядела совсем увядшей, а Санча так свежа и полна жизни.

Первоначально Ричард собирался погостить в Провансе всего несколько дней, но визит затягивался. Граф, графиня и их главный советник Ромео де Вильнев внимательно приглядывались к гостю.

– Что вы о нем скажете? – спросила графиня.

– Граф Корнуэлльский несомненно влюблен в госпожу Санчу, – ответил Ромео.

– Но старшие дочери вышли замуж за королей, – вздохнула графиня.

– О да, то были два самых завидных жениха во всей Европе! – охотно согласился Ромео, очень гордившийся своей ролью в заключении обоих браков. – Но где же мы найдем третьего короля для Санчи, а потом еще и четвертого для Беатрисы?

Граф пожал плечами:

– Негде.

– Значит, о лучшей партии для Санчи нельзя и мечтать. Представьте только – сестры замужем за двумя братьями. Элеанора будет в восторге. А каким влиянием мы будем пользоваться в Англии! Элеанора и так уже немало сделала для Савойского дома.

Графиня согласилась:

– Мои братья очень довольны нашей дочерью.

– Еще бы! Поездки в Англию приносят им немало пользы.

– А они уверены, что главное еще впереди. Гийом чуть не стал архиепископом Кентерберийским. Увы…

– Будем надеяться, что его место займет Бонифас, – сказал Ромео.

– Это было бы просто чудесно! – вскричала графиня. – Элеанора честно выполняет свой дочерний долг. Нет, я ни в коем случае не стала бы возражать против того, чтобы Санча вышла замуж за графа.

Она вопросительно взглянула на супруга, и тот ответил:

– Согласен. Но Санча должна сама решить, хочет ли она этого.

– Ах, как вы снисходительны, друг мой! – воскликнула графиня, любовно глядя на мужа.

– Я всего лишь хочу, чтобы мои дети были счастливы.

– Мне кажется, общество принца нравится вашей дочери, – заметил Ромео.

– Безусловно, – кивнула графиня. – Она прониклась к Ричарду романтическим чувством еще с тех пор, когда принц гостил у нас в прошлый раз. Санча все время его вспоминала.

– Брат английского короля! Говорят, что он – один из богатейших сеньоров в Англии. А если с Генрихом что-то случится…

– Остается еще Эдуард, наш внук, – резко оборвала советника графиня.

– Да-да, – поспешно согласился Вильнев. – Но мудрый человек заранее предвидит любой поворот событий.

– Итак, мы все согласны, – подытожил граф. – Подождем еще несколько дней, посмотрим, заведет ли Ричард разговор на эту тему. Солнце, музыка, прекрасные глаза нашей дочурки – все это должно на него подействовать. Надеюсь, он влюбится в нее, а она в него. Я хотел бы видеть Санчу счастливой.

Графиня переглянулась с Вильневом, подошла к графу и взяла его за руку.

– Боюсь, скоро мы лишимся третьей из наших дочерей.

* * *

– Вскоре я должен буду покинуть Прованс, – сказал Ричард. – Я и так слишком долго здесь задержался.

– Моим родителям будет грустно, когда вы нас покинете, – ответила Санча.

– А вам?

– Мне тоже.

Принц крепко взял ее за руку.

– Вы будете вспоминать о том, кто сражается с сарацинами?

– Каждый день.

– Ах, как бы я хотел остаться!

– Я бы тоже этого хотела.

– Я готов хоть всю жизнь провести в этих чудесных садах… рядом с вами.

Это, разумеется, было преувеличением. Ричард относился к разряду людей, которые не могут сидеть на месте, а все время должны добиваться большего и большего. Всю жизнь принца снедало честолюбие, хотя терпения и выдержки ему всегда недоставало. Одни планы уходили в прошлое, вместо них появлялись другие.

– Я люблю вас, Санча.

– Я знаю, – ответила девушка.

– Что же нам делать?

– Давайте спросим об этом моих родителей.

– Я теперь свободный человек. Согласны ли вы выйти замуж за того, кто уже был женат прежде?

– Если я люблю этого человека, то да.

– А вы меня любите?

– С того самого дня, как вы приехали благодарить Элеанору за поэму. – Вы – милое дитя! Мы поженимся, когда я вернусь из крестового похода. К тому времени вы повзрослеете и созреете для замужества.

Санча захлопала в ладоши:

– Только возвращайтесь поскорей!

– Я уже сам сожалею о данном обете. Лучше бы я остался здесь и научил вас науке любви.

– Меня не нужно этому учить, я и так уже постигла науку, о которой вы говорите.

– Вы слишком юны и невинны. Я намного старше. Девять лет я был женат, моему сыну уже седьмой год, и я его очень люблю.

– Я тоже буду его любить.

– Будь благословен тот день, когда я приехал в Прованс! А еще радостнее будет день, когда я вернусь за своей невестой.

Он нежно поцеловал обе руки девушки.

– Пойду к вашему отцу, попрошу у него вашей руки.

* * *

В замке Ле-Бо началось всеобщее ликование. Граф горячо обнял своего будущего зятя, сказал, что безмерно рад такому обороту дела. Конечно, он хотел бы и младших своих дочерей выдать замуж за монархов, однако их счастье для него дороже земных почестей. Санча несомненно влюблена в принца, отрадно и то, что жить ей теперь будет суждено рядом с любимой сестрой.

Вечером в замке состоялся шумный пир, однако Санча не знала, радоваться ей или плакать. Наутро Ричард должен был отправиться в путь.

Жених и невеста сидели рядом, и Ричард угощал свою нареченную самыми лучшими лакомствами со своего блюда.

Все растрогались, когда менестрели начали петь баллады о любви.

Утром следующего дня Ричард и его свита покинули замок. Санча приготовилась к длительному ожиданию.

* * *

Когда Элеанора узнала об обручении Ричарда с Санчей, радости ее не было предела. Генрих тоже отнесся к этой вести благосклонно.

– Вы знаете, Генрих, как много это для меня значит, – сказала королева. – Сестра будет жить подле меня! Мы и раньше были с ней очень близки, а теперь она еще станет и женой Ричарда! Какая чудесная новость!

– Если она вас радует, я тоже счастлив.

– Надеюсь, Ричард будет ей хорошим мужем.

– Первой своей жене хорошим мужем он не был.

– Ничего, я сама об этом позабочусь.

– Увы, любимая, даже вам это не под силу. Наш Ричард слишком любит женщин. Остается лишь уповать, что счастливый брак его обуздает.

– Во всяком случае, таким хорошим мужем, как его старший брат, Ричарду не бывать.

– Еще бы, ведь у него нет и не будет столь чудесной жены! Уверен, что ваша сестра при всех ее достоинствах сравниться с вами не может.

– Санча очень хороша собой, но…

– Можете не продолжать, я и сам знаю, что вы в семье были самой красивой и самой умной. У меня нет ни малейших сомнений на этот счет.

– Нужно устроить им свадьбу, достойную вашего брата и моей сестры.

– Непременно.

– Пусть Санча знает, в какой восхитительной стране предстоит ей жить. Давайте встретим ее со всей подобающей пышностью.

– Так и сделаем. Ведь она ваша сестра.

– Ах, Генрих, вы так добры ко мне!

– И буду еще добрее, – пообещал король.

Элеанора очень сожалела о вынужденной задержке со свадьбой. Пусть Санча поскорее приезжает и увидит, как великолепно живет ее старшая сестра.

Тем временем произошло событие, которое дало королю возможность порадовать жену долгожданным подарком.

Престарелый Эдмунд, архиепископ Кентерберийский, давно уже бывший не в ладах с короной, покинул Англию. Прелат считался человеком благочестивым, чуть ли не святым угодником. С таким пастырем королевскому двору приходилось нелегко. Но Эдмунд одряхлел и утратил интерес к жизни. Он предчувствовал, что в Англии назревает смута и решил остаток дней провести в мире и покое. Жить ему оставалось совсем недолго.

Двое великих предшественников Эдмунда, святой Томас Бекет и Стивен Лэнгтон, в свое время нашли приют в аббатстве Понтиньи. Туда же отправился и почтенный Эдмунд. Он хотел на исходе дней обрести душевный покой и поразмыслить в тихой обители, как установить добрый мир между церковью и государством.

Но силы оставили прелата, и он тяжко заболел, так и не добравшись до аббатства. В городке Суаси Эдмунду стало совсем плохо, приближенные хотели уложить его в постель, но старик отказался. Он никогда не ночевал на ложе, предпочитая проводить ночи в молитвах, коленопреклоненным. Лишь совершенно выбившись из сил, архиепископ позволял себе забыться сном в кресле.

Вот и теперь, в последние часы своей жизни, он не лежал, а сидел, подперев чело ослабевшей рукой.

Когда архиепископ умер, его тело доставили в Понтиньи и предали там земле. Почти сразу же у гробницы праведника начали происходить чудеса.

Однако Генриха весть о смерти архиепископа несказанно обрадовала. Королю надоело враждовать с церковью, он предпочел бы видеть во главе английского духовенства более покладистого пастыря. Как жаль, что в свое время ему не удалось сделать архиепископом Гийома Валансского, ведь королеве так хотелось угодить любимому дяде.

А Генриху, в свою очередь, хотелось угодить королеве. Ему нравилось поражать ее своей щедростью. Пусть знает, как ей повезло с мужем – не то что ее сестре Маргарите!

И Генриху пришла в голову отличная идея.

Он сообщил жене о смерти Эдмунда.

– Значит, старик наконец преставился, – равнодушно ответила королева.

– Говорят, он был святым. Во всяком случае, у его гробницы происходят чудеса.

– Люди сами выдумывают эти чудеса. Никогда не прощу Эдмунду, что он заставил вашу бедную сестру принять обет безбрачия.

Генрих кивнул. Со времен его ссоры с Симоном де Монфором прошло столько времени, что он уже перестал злиться на изгнанников.

– Теперь место архиепископа Кентерберийского свободно, – сказал король. – На сей раз я доверю эту должность человеку надежному. Пусть приезжает ваш дядя Бонифас, он и станет нашим архиепископом.

Элеанора бросилась мужу на шею:

– Ах, Генрих, вы делаете меня такой счастливой!

– Дело вовсе не в этом, – строго заметил король. – Просто Бонифас как нельзя лучше подходит для этой должности.

* * *

Генрих был счастлив, когда выяснилось, что королева вновь беременна. Конечно, у них уже есть восхитительный сын, но в королевской семье детей должно быть много. Ведь даже здоровый и крепкий ребенок может внезапно заболеть и умереть. Эдуард не раз давал родителям повод для беспокойства. Они решили поселить его в Виндзоре, где климат более здоровый, чем в Лондоне. Воспитанием наследника руководил Хью Гиффорд, ученый муж, пользовавшийся полным доверием короля и королевы. Несколько раз Гиффорд сообщал, что принц прихварывает, и тогда Генрих и Элеанора, бросая все дела, мчались в Виндзор. Возвращались они, лишь убедившись, что ребенок окончательно поправился.

Вот почему известие о беременности королевы так обрадовало Генриха.

Элеанора, готовясь стать матерью, отключилась от всего на свете – и слава Богу, потому что вся страна роптала, недовольная назначением Бонифаса.

Вначале, как и можно было ожидать, взбунтовались монахи, однако их упрямства хватило ненадолго. Все помнили, как безжалостно обошелся король с лондонскими евреями, и никому не хотелось навлекать на себя гнев государя. Пока духовенство колебалось, время было упущено.

Генрих сумел настоять на своем.

Но тут возникла еще одна, непредвиденная задержка. Ватикан остался без папы, и до тех пор, пока кардиналы не выберут нового первосвященника, никто не утвердит Бонифаса в новой должности.

Бонифас сгорал от нетерпения и засыпал племянницу жалобными письмами, прося ее повлиять на короля.

Однако поделать тут ничего было нельзя – приходилось ждать избрания нового папы.

День родов приближался. Король и королева ни о чем другом теперь не говорили. Генрих беспокоился из-за здоровья жены, министры сетовали на рассеянность, которую монарх проявлял во всех государственных делах.

– От него не добьешься проку, пока не родится ребенок, – говорили между собой министры.

Все высоко ценили семейные добродетели Генриха, однако осуждали его за небрежение своими монаршими обязанностями.

В положенный срок Элеанора родила ребенка. К разочарованию матери, это была девочка, однако Генрих так радовался рождению дочери и благополучному разрешению супруги от бремени, что Элеанора быстро успокоилась. Король считал, что столь короткий перерыв между двумя удачными родами – хороший знак.

– Назовем дочь в честь моей сестры, королевы Франции, – предложила Элеанора.

Генрих согласился, что это чудесная идея, однако попросил, чтобы девочку назвали не Маргаритой, а Маргарет – на английский манер.

Еще несколько месяцев миновали в мире и спокойствии. Маленькому Эдуарду было уже два года, он рос красивым, смышленым мальчуганом. Да и его новорожденная сестра тоже была чудо как хороша.

Многие из подданных осуждали короля за слабость, а королеву за потакание своим многочисленным родичам, однако все признавали, что августейшее семейство являет собой весьма отрадную картину.

* * *

Ричард все еще был в Святой Земле, а малютке Маргарет исполнился год, когда мирная жизнь лондонского двора была нарушена.

Генрих получил письмо от своего отчима графа де ла Марша, который писал, что король должен немедленно прийти к нему на помощь. В этом случае на стороне англичан выступят не только бароны Гаскони и Пуату, но также король Наваррский и граф Тулузский. Настал момент, когда Генрих может вернуть владения, некогда утраченные его отцом.

Получил Генрих письмо и от матери. Она внезапно воспылала желанием увидеть горячо любимого сына. Как было бы чудесно, если бы семья воссоединилась! Укрепление родственных уз пошло бы всем на пользу.

Выяснилось, что граф де ла Марш, всецело находившийся под каблуком у жены, поссорился с французским королем. Брат Людовика, принц Альфонс, обещал жениться на дочери графа, но нарушил слово и сочетался браком с Жанной Тулузской. Кроме того, Альфонс получил титул графа Пуатье, и отныне ла Марш становился его вассалом. С этим отчим и мать Генриха смириться не могли, отсюда и столь неожиданная воинственность.

Генрих был в растерянности. Разве он может пойти войной на мужа Маргариты, сестры Элеаноры? С другой стороны, представляется возможность, которой Англия ждала уже много лет. На Генриха давило тяжкое наследство, оставленное отцом. Все вокруг твердили, что яблоко от яблони недалеко падает. О, как бы Генрих посрамил недоброжелателей, если б ему удалось вернуть заморские владения, потерянные королем Джоном!

Генрих отправился к жене и показал ей письмо от отчима.

– Видите ли, Элеанора, короли французский и английский всегда враждовали друг с другом. Еще со времен великого Ролло, вторгшегося со своими норманнами во Францию и захватившего Нормандию, французы мечтают вернуть себе эту провинцию. Потом Вильгельм Нормандский захватил Англию, тем самым объединив эти земли под одной короной. Мой отец потерял почти все, чем мы владели на континенте. Я всегда мечтал взять реванш. Вот и сейчас я не стал бы колебаться, если бы французская королева не приходилась вам родной сестрой.

Элеанора задумалась.

– Генрих, я хочу, чтобы вы стали величайшим из государей, а достичь этого можно, лишь вернув владения на континенте. Я люблю мою сестру, но ведь мы с ней не в ссоре. Сейчас, когда у вас так много союзников, одержать победу будет нетрудно. Вы должны это сделать.

– Но ведь нам придется расстаться.

Элеанора подумала еще немного и сказала:

– Нет, одного я вас не отпущу. Мы едем вместе.

– О, любимая! Как я счастлив!

– Жаль, но детей придется оставить здесь, – вздохнула королева.

* * *

Принц Ричард высадился в Аккре. Энтузиазм его быстро шел на убыль. Приятно планировать крестовый поход, находясь под воздействием религиозного пыла или раскаиваясь в совершенных грехах. Однако реальность быстро избавляет от иллюзий: песчаные бури, мухи, ядовитые насекомые, дизентерия. А хуже всего то, что очень быстро начинаешь понимать: сарацины – никакие не дикари и не язычники, а люди набожные и нравственные, только в Бога они верят немного по-другому.

К разочарованию примешивалось нетерпение. Если б не поход, принц уже был бы женат на Санче, и она, возможно, родила бы ему сына. А вместо этого Ричард торчал в проклятой Аккре, тщетно пытаясь изгнать сарацинов из Святой Земли. Эта задача оказалась не по плечу куда более прославленным воинам, в том числе и дяде Ричарда, королю Львиное Сердце.

В Палестину прибыл Симон де Монфор, решивший присоединиться к крестоносцам. Ричард был рад гостю. Он давно уже простил Монфору женитьбу на принцессе Элеаноре и хотел видеть в этом человеке союзника. Между обоими сразу же установились добрые и приязненные отношения.

Ричард честно сказал Монфору, что хочет как можно скорей вернуться домой.

– Я тоже, – сказал Симон, – но, как вам известно, король меня ненавидит.

– Гнев Генриха недолговечен, – успокоил его Ричард, – хотя в первый миг и опасен. Если бы вы вовремя не покинули страну, он непременно посадил бы вас в Тауэр, а то и учинил бы над вами что-нибудь похуже.

– Я безмерно благодарен вам за спасение.

– Мы ведь родственники, не правда ли?

Собеседники были весьма довольны друг другом.

Ричард развернул кипучую деятельность: сначала он предложил вступить в его войско всем пилигримам, у которых не было средств, чтобы вернуться в Европу; затем он выступил на Аскалон и восстановил там крепостные укрепления. Главным успехом Ричарда был договор с кракским султаном, в результате чего свободу обрели многие христианские пленники. В завершение своей миссии Ричард наведался в Газу, где после жестокого побоища гнили под солнцем тела убитых крестоносцев. Принц предал их земле по христианскому обычаю, чем вызвал всеобщее одобрение.

Теперь он решил, что крестовый поход можно считать оконченным, что грехи его искуплены и пора возвращаться домой.

Ричард достиг берегов Сицилии, когда гонец сообщил ему, что король Генрих собирает армию для похода на континент.

* * *

Принц успел в самый раз, чтобы принять участие в экспедиции. Он сообщил Генриху, что в Пуату их ждет Симон де Монфор.

– Он будет рад принять участие в походе, – сказал Ричард. – Уверен, что он сумеет отличиться и тем самым заслужить ваше прощение. Отличный конец для затянувшейся ссоры.

Генрих не стал спорить.

В сложившихся обстоятельствах женитьбу на дочери графа Прованского вновь пришлось отложить, зато после победы Ричард станет еще более завидным женихом.

Теплым майским днем флотилия отплыла из Портсмута. Короля сопровождали супруга, брат, семь графов и триста рыцарей. Кроме того, Генрих взял с собой тридцать сундуков с монетой. Он пребывал в самом радужном расположении духа, не сомневаясь в успехе. Печалила короля лишь разлука с детьми.

Наместником в Англии был оставлен распорядительный и мудрый архиепископ Йоркский. Кентерберийский диоцез по-прежнему оставался вакантным, ибо папу до сих пор так и не избрали.

Держа жену за руку, король стоял на корме и смотрел на удаляющийся берег Англии.

– Я покажу французам, что со мной шутки плохи, – говорил Генрих. – А заодно припугну и своих баронов. Когда я верну наши исконные земли, лорды притихнут. Война, которую мы начинаем, – это не столько схватка с Францией, сколько поход против наших внутренних смутьянов.

Элеанора кивнула, думая о предстоящей победе. Тогда Генрих станет первым королем христианского мира. С побежденной Маргаритой нужно будет вести себя ласково и великодушно. «Дорогая сестрица, – скажет Элеанора, – с вами не случится ничего дурного. Ведь Генрих ни за что не захочет меня расстраивать. Вам ничто не угрожает».

Впереди показался берег Франции.

* * *

Оптимизм Генриха оказался преждевременным.

Изабелла де Лузиньян встретила своего сына с преувеличенным восторгом, который выглядел несколько подозрительно, если учесть, что уже лет двадцать ее материнские чувства никак не проявлялись.

Объяснение не замедлило себя ждать. Выяснилось, что французы хорошо подготовились к войне. Нашествие не испугало Людовика, а обстоятельства дела были представлены Генриху неверно. Графиня де ла Марш выдала желаемое за действительное, сумела обвести вокруг пальца и супруга, и сына.

В скором времени Генриху пришлось несолоно хлебавши убираться с французской территории. Победой здесь и не пахло. Мать использовала его как пешку в своей распре с королевой Бланш. Изабелла так ненавидела свою противницу, что утратила всякое чувство меры. В конечном итоге эта страсть ее и погубила.

Английский король и его армия отступили в Бордо. Надеяться оставалось лишь на примирение с французами.

Все было бы совсем плохо, если б не одно радостное событие.

Королева родила в Бордо еще одну дочь.

– Назову ее Беатрисой, в честь моей матери, – объявила Элеанора.

Девочка родилась крепкая и здоровая. Король немедленно воспрял духом, забыв обо всех неудачах. В Бордо был устроен пышный праздник, на который ушли последние остатки из сундуков с казной.

Генрих не унывал. Он сказал, что по возвращении в Англию обложит податью всех тех, кто не участвовал во французском походе. Пусть лежебоки заплатят за спокойную жизнь.

Так или иначе деньги найдутся.

На худой конец, можно будет снова потрясти евреев.

* * *

Наконец мир был подписан, и теперь Санча могла отправиться в Англию, чтобы сочетаться браком с графом Корнуэлльским.

Когда стало известно, что вместе с Санчей прибудет графиня Прованская, Элеанора безмерно обрадовалась.

– Я вижу, вы довольны, любовь моя, – сказал Генрих. – К вам приедут и сестра, и мать.

– Ах, Генрих, мне не терпится показать им своих детей. Пусть все знают, как я счастлива с вами. – Мы устроим такие празднества, каких еще не бывало, – пообещал ей король.

Элеанора бросилась ему на шею и назвала лучшим и добрейшим из мужей.

Генрих блаженствовал. С такой женой можно было не терзаться по поводу военных неудач.

Подготовка к приезду тещи и юной Санчи всецело захватила царственную чету. Денег не жалели, хотя казна была пуста. Подданные роптали, а лондонские горожане отказались платить подати, заявив, что больше не будут за свой счет откармливать заморских голодранцев.

– Придется надавить на евреев, – решил король.

Так и поступили.

И еврейская община заплатила под страхом немедленного изгнания из Англии.

Еще совсем недавно еврейским купцам пришлось выложить огромную сумму в пятнадцать тысяч марок. После такого удара евреи не разорились, а принялись торговать с удвоенным усердием и быстро наверстали упущенное. Однако затем подать была увеличена до восемнадцати тысяч марок в год.

– Что нам делать? – вопрошали друг друга старейшины.

Выбор был прост: плати или убирайся. От местного населения, которых евреи считали бездельниками и лентяями, сочувствия ожидать не приходилось. Мнение англичан было таково: хочешь, чтобы тебя не обдирали как липку – не будь слишком богатым. Раз у тебя водятся деньжонки, то изволь раскошеливаться.

На сей раз король потребовал, чтобы евреи отдали в казну треть всего своего имущества, а кроме того, еще и выплатили двадцать тысяч марок.

В еврейских кварталах воцарилось уныние. Этот народ умел и любил работать, а еще больше любил пожинать плоды своего труда. Горько было наблюдать, как король пускает на ветер все, что было нажито в поте лица. Однако выбора у еврейских купцов не было, приходилось платить.

Лондонцы же злорадствовали.

– Так им и надо, этим евреям, – говорили на улицах. – Они богатые, с них и спрос.

Огромные затраты на свадебные торжества принца Ричарда и Санчи были целиком покрыты за счет евреев.

Король и не думал терзаться угрызениями совести – лишь бы королева была довольна. А Элеанора не уставала нахваливать своего супруга:

– Приезд матери и сестры – такая для меня радость, что теперь я чувствую себя счастливейшей женщиной в мире.

– И вы вполне заслужили свое счастье, – уверял ее Генрих.

Беатриса Прованская после многолетней разлуки все никак не могла насладиться обществом дочери.

Они без конца вспоминали прошедшие в родном доме годы, отцовский замок, где из четырех дочерей теперь осталась только одна, юная Беатриса.

– Поговаривают, что к ней хочет посвататься один из братьев короля Людовика, – сказала графиня.

– Тогда Беатриса будет жить с Маргаритой, а Санча – со мной.

– О лучшем нельзя и мечтать, – улыбнулась мать.

– Жаль только, батюшка не смог приехать.

– Должна сказать вам, Элеанора, хоть и не хотела омрачать нашу радость… Ваш отец нездоров.

– Что-нибудь серьезное?

Графиня заколебалась.

– Врачи говорят, что надежда еще остается.

– Ах, милый отец!

– Он счастлив тем, что его дочери так хорошо устроены. О вас, Элеанора, он говорит еще чаще, чем о Маргарите. А ведь было время, когда мы считали, что Маргарите достался лучший из мужей. Вы всегда были самой умной из наших дочерей, поэтому стоит ли удивляться, что ваш брак оказался еще более блестящим.

– Разве Маргарита несчастлива с Людовиком?

– Она довольна своим мужем. Но, в отличие от вас, она не является соправительницей. Теперь, когда я вижу, как Генрих вас обожает, мне ясно, что он ни в чем не может вам отказать.

– Я тоже так думаю.

– Маргарита живет иначе. Король и его мать не спрашивают ее совета в государственных делах. Правда, Маргариту это вполне устраивает. Ведь она не такая, как вы.

– Мы и в детстве были разными.

– Да, вы всегда любили верховодить. Король без вас как без рук. Он в вас просто души не чает! К тому же у вас, в отличие от Маргариты, есть сын, маленький Эдуард!

– Да, матушка, ему уже четыре года. Правда, он совершенно очарователен?

– Ваши девочки ничуть не хуже. Но Эдуард и в самом деле красивый ребенок. А Маргарита, а Беатриса! Мне очень приятно, что вы назвали дочь в мою честь.

– Да, это была моя идея, и Генрих, конечно же, согласился. Он ради меня на все готов. И я для него тоже… Как жаль, что во Франции у нас ничего не получилось…

Элеанора отвела глаза, вспомнив, что победа Англии над Францией означала бы для графини победу одной дочери над другой.

– Генрих недооценил Людовика, – медленно произнесла мать. – Людовик – великий король.

– Я знаю, он очень серьезен и думает только о государственных делах.

– Поэтому у него нет времени, чтобы баловать жену, – кивнула Беатриса. – Но подданным от этого лучше.

– Это все происки его матери. Уверена, что он по-прежнему у нее под каблуком.

– Насколько я слышала, Элеанора, Людовик сам управляет королевством. Маргарита относится к нему, как к какому-нибудь святому угоднику.

Дочь поморщилась:

– Из святых угодников обычно получаются неважные мужья.

Беатриса взяла Элеанору за руку:

– Зато вам очень повезло. Муж вас просто обожает. У вас уже трое детей, и старший из них мальчик.

– А у Маргариты только девочки – Бланш и Изабелла.

– Не сомневаюсь, что со временем у нее родится и мальчик. Хотя, конечно, гораздо приятнее, когда первым рождается сын.

Тут Элеанора принялась превозносить несравненные достоинства своего Эдуарда, а графиня сочувственно слушала.

Мать и дочь чудесно проводили время вдвоем, а затем настал день, когда Ричард и Санча сочетались браком в Вестминстере. Давно уже Лондон не видел такого великолепного празднества.

В народе говорили:

– Король хочет оказать почет родственникам своей жены.

– Но за чей счет?

– Главным образом за счет евреев.

Поскольку дело касалось евреев, добрые англичане равнодушно пожимали плечами и охотно участвовали в празднике. Они толпились на улицах и громкими криками приветствовали жениха и невесту.

Таким образом, все – разумеется, кроме несчастных евреев, – радовались свадьбе Ричарда Корнуэлльского и Санчи Прованской.

* * *

Выдав дочь замуж, Беатриса стала собираться в обратную дорогу.

Визит в Англию оставил у графини самые приятные воспоминания.

– Как изысканно нас здесь развлекали! – благодарила она свою дочь. – Король оказал нам великую честь. Но теперь мне пора возвращаться к вашему отцу. О, бедный Прованс! Мы ведь совсем нищие, Элеанора. Наша жизнь стала еще скуднее, чем во времена вашего детства. Нам и тогда жилось нелегко, но вы этого не понимали. Мы с вашим отцом старались скрывать от детей все невзгоды.

Элеанора горячо обняла мать и выразила надежду, что денег на лечение отца у графини все же достаточно.

Беатриса горько покачала головой:

– Не хочу печалить вас нашими проблемами. Для нас главное, что вы счастливы. Маргарита тоже хорошо живет со своим мужем, но король Французский так скуп! От него никакой помощи не дождешься.

– Я поговорю с Генрихом, – быстро сказала Элеанора. – Уверена, что он не отпустит вас с пустыми руками.

Так и вышло. В качестве прощального дара от короля графиня получила четыре тысячи марок.

При расставании было пролито немало горьких слез. На сей раз графиня покидала сразу двух своих дочерей. Единственным утешением было то, что сестры отныне будут жить вместе.

– Ваш отец будет несказанно рад, когда я расскажу ему о вашем счастье. Уже от одного этого его здоровье пойдет на поправку. Генрих, возлюбленный сын мой, даже не знаю, как вас благодарить за то счастье, которое вы подарили моей дочери.

Король был глубоко растроган. Добыть четыре тысячи марок ему было не так-то просто – ведь государственная казна совсем опустела, но теперь Генрих уже не жалел об этой жертве. Зато как довольна Элеанора, как восхищена ее мать!

КВИНХАЙЗ

Наконец пришли добрые вести из Рима. Папой был избран Иннокентий IV, который подтвердил назначение Бонифаса Савойского английским примасом.

Генрих поспешил сообщить долгожданную весть Элеаноре. Заветная мечта осуществилась. Вторая по значению должность в королевстве – после монарха – досталась родному дяде королевы.

Бонифас немедленно отправился в Англию, где его самым радушным образом встретили Генрих и Элеанора. Правда, народ проявлял куда меньше энтузиазма. Люди роптали, негодуя на засилье чужеземцев.

Никогда еще королева не была столь непопулярна. Она старалась не обращать на это внимания, однако не могла не заметить, с каким неодобрением взирает на нее толпа на улицах. Короля приветствовали криками, лишь когда он появлялся один, без королевы.

Однако Элеанора решила, что это не повод для беспокойства. Если ей хочется приглашать в Англию своих друзей и близких, никто не смеет вставать у нее на пути. Более всего ожесточился против королевы город Лондон. Слишком уж много податей и налогов приходилось платить купцам и ремесленникам, и они возлагали вину за это на королеву и ее прихвостней.

Элеаноре не могли простить надменности и высокомерия, а окончательно чашу терпения переполнил новый побор, получивший название «Квинхайз». Дело в том, что король решил сделать своей супруге очередной подарок: он повелел, чтобы все торговые корабли с грузом шерсти и зерна разгружались только в порту Квинхайз, принадлежавшем королеве. Любая иная торговля считалась контрабандой, а с товаров, привозимых в Квинхайз, Элеанора получала немалую пошлину.

В стране только и говорили, что о «Квинхайзе», недовольство росло день ото дня.

– Будь проклят тот час, когда на землю Англии ступила нога чужеземки! – говорили люди.

Приезд Бонифаса еще более обострил ситуацию. Нового архиепископа духовенство приняло весьма неохотно. К тому же Бонифас привез с собой множество соотечественников, каждому из которых нужно было приискать должность в Кентербери.

Казалось, король и королева не придают ни малейшего значения нарастающему недовольству. Бонифас вел себя дерзко и вызывающе, уверенный, что положение дяди ее величества поднимает его на недосягаемую высоту. Архиепископ не учел, что город Лондон всегда пользовался в Англии особым статусом. Как столица и центр торговли, Лондон обладал немалым весом в государственной политике. Ни один монарх не мог усидеть на престоле без поддержки столичных жителей. Некогда горожане отказались признать Матильду своей королевой и передали корону Стефану. Мудрые короли хорошо запомнили этот урок и старались не повторять ошибок своих предшественников. Джон, отец нынешнего государя, мудростью не отличался, да и сын, совсем потерявший голову из-за своей жены-чужеземки, делал ошибку за ошибкой. Во всяком случае, ни король, ни королева не предупредили Бонифаса, что в отношениях с лондонскими горожанами требуется соблюдать особую деликатность.

Вскоре после вступления в должность архиепископ решил навестить монастырь святого Варфоломея, входивший в юрисдикцию лондонского епископа.

По правилам следовало предварительно известить епископа о приезде, а еще лучше – получить от него особое приглашение. Вот почему появление в стенах монастыря примаса вызвало среди братии немалый переполох.

Немного посовещавшись, монахи все же решили оказать уважение новому архиепископу и приветствовали его по всей форме.

Надменным тоном Бонифас сообщил братии, что его визит, по сути дела, является инспекцией. Он хочет проверить, как ведутся в аббатстве дела. Тут терпение монахов лопнуло, и вперед вышел субприор.

– Милорд архиепископ, – сказал он. – Вы в нашей стране недавно и не знаете наших обычаев. Сей монастырь подчиняется лишь епископу Лондонскому и больше никому.

Бонифас вспылил. Он еще по дороге в аббатство заметил, как угрюмо поглядывают на него местные жители. Архиепископ знал, что его племянница в стране непопулярна. Слова субприора переполнили чашу его терпения – размахнувшись, Бонифас ударил монаха по лицу, да так сильно, что бедняга ударился головой о колонну и рухнул на пол.

Не удовлетворившись этим, архиепископ сорвал с субприора рясу и принялся топтать ее ногами. Тем временем потрясенный субприор с трудом поднялся на ноги, уверенный, что на него сейчас обрушатся новые удары.

Кто-то из братии крикнул:

– Спасем отца субприора!

Монахи со всех сторон окружили архиепископа.

Тут стало ясно, что под облачением пастыря Бонифас закован в кольчугу и явился сюда, готовый к схватке. На его зов в зал кинулись слуги, в латах и с оружием в руках.

– Покажите этим английским изменникам, что ожидает смутьянов! – крикнул архиепископ.

Его люди накинулись на беззащитных монахов, принялись их избивать, рвать на них одежду, пинать несчастных ногами.

Четверо из братии сумели выбраться за стены монастыря и со всех ног бросились во дворец лондонского епископа. Их рассказ привел прелата в ужас.

– О, дерзкий чужеземец! – вскричал епископ. – Немедленно отправляйтесь к королю. Покажите ему ваши раны и ваши изорванные рясы. Расскажите о случившемся. Пусть король знает, какому поношению подверглись слуги Божии.

По дороге в королевский дворец монахов остановили горожане, удивленные столь странным видом святых отцов. Монахи рассказали о том, как чужеземный архиепископ ворвался в аббатство и какой дебош он там учинил.

– Не позволим, чтобы чужаки глумились над нашими монахами! – вскричал кто-то из толпы. – Где этот Бонифас? Мы его сейчас так отбонифасим, что своих не узнает!

Монахи двинулись дальше, а толпа ринулась по направлению к аббатству.

Тем временем король и королева, как обычно, находились в своих покоях, играя с принцем и принцессами. Вошел слуга и доложил, что монахи, избитые архиепископом Кентерберийским, просят у его величества аудиенции.

– Мой дядя кого-то избил? – удивилась королева. – Какая чушь!

– По ним видно, что они действительно избиты, миледи, – сказал слуга.

Генрих обернулся было к двери, но Элеанора крепко взяла его за локоть.

– Не принимайте этих монахов, – прошептала она. – Вы ведь понимаете, что все это означает. Они недовольны вашим выбором архиепископа. Разве не пытались его опорочить в ваших глазах прежде?

Генрих посмотрел на жену и согласился. Такое и в самом деле уже случалось.

– Уверяю вас, что это подлый обман. Отошлите их прочь.

– Пусть убираются, – сказал король. – Я не желаю их видеть.

Слуга поклонился и вышел.

Вид у короля все же был несколько смущенный, и Элеанора сказала:

– Посмотрите, как Эдуард кидает игральные кости. Просто настоящий прожигатель жизни!

И Генрих тут же забыл неприятную историю с монахами.

Тем временем толпа, направлявшаяся в аббатство, все разрасталась и разрасталась. Лондонцы решили, что пора положить конец наглости иноземцев. Оскорбление, нанесенное монахам, не должно остаться без наказания.

– Где этот негодяй? – кричали в толпе. – Где самозванец, называющий себя архиепископом?

Увидев целое людское море, стремительно приближающееся к монастырским стенам, Бонифас замер от ужаса.

Он и его люди были вооружены, но одно дело – воевать с беззащитными монахами и совсем другое – противостоять разгневанной толпе.

– Скорей! Нужно уходить отсюда! – крикнул Бонифас.

– Спустимся к реке, милорд, – воскликнул один из слуг. – От стены к причалу ведет лестница.

К счастью, у причала стояло несколько лодок, в которых хватило места всем. Архиепископ едва успел унести ноги.

Не теряя времени, он немедленно отправился во дворец и явился к королю и королеве.

Элеанора, уже наслышанная о происшествии, была сама не своя от беспокойства.

– Со мной все в порядке, – успокоил ее дядя. – Но монахов из обители святого Варфоломея следует примерно наказать. Известно ли вам, что они напали на меня, когда я посетил их монастырь?

– Это чудовищно! – вскричал король.

– Я сказал, что не потерплю такой наглости, и преподал их субприору хороший урок.

– Будем надеяться, что урок пошел на пользу.

– Урок пойдет на пользу лишь в том случае, если вы проявите твердость. Уверен, что монахи явятся к вам с жалобой. Но вы, мой дорогой племянник, проявите мудрость и дадите им укорот.

– Генрих умеет обращаться с этим сбродом, – заявила Элеанора. – Ведь на самом деле попы бесятся из-за того, что король не позволил им самим выбрать архиепископа. Еще бы – ведь это привилегия монарха.

– Не будет им от меня ни милости, ни жалости, – твердо отрезал Генрих.

Элеанора нежно рассмеялась и прильнула к его плечу.

* * *

Подобные инциденты накаляли обстановку, но король с королевой не придавали этому значения. Когда двору были нужны деньги, вводились новые налоги. Ради соотечественников Элеаноры Генрих не скупился, да и его личные расходы все время увеличивались. Король полюбил архитектуру, ему нравилось самому разрабатывать планы новых построек, а также перестраивать старые здания.

Любимейшей резиденцией Генриха был Виндзор. Темза изобиловала здесь излучинами, неся свои воды меж зеленых лугов и густых лесов. Само название «Виндзор», по мнению некоторых, происходило от саксонского Виндлесофра, что означает «Извилистый Путь». Другие утверждали, что происходит оно от Виндиссор, то есть «Злой Ветер», ибо зимой вдоль берегов разгуливали обжигающе холодные ветры. Согласно еще одной версии, название «Виндзор» произошло от Виндасовер, то есть «Перевези Нас», так как в стародавние времена переправиться через Темзу можно было только на паромах.

Однако, каково бы ни было происхождение этого слова, Генрих очень любил Виндзор, не в последнюю очередь из-за того, что здесь некогда находилась резиденция его любимого Эдуарда Исповедника. Жил здесь подолгу и Вильгельм Завоеватель. Менее славный король Джон, отец Генриха, провел в Виндзоре последний период своего царствования, после вынужденного подписания «Великой Хартии».

Одержимый любовью к зодчеству, Генрих занялся перестройкой Виндзорского замка. Он значительно увеличил нижнюю его часть и построил часовню, которой очень гордился. Король любил хвастаться, что часовня имеет семьдесят футов в длину и двадцать восемь в ширину, а ее деревянная крыша выкрашена под камень и сверху покрыта свинцом.

Виндзор считался второй по значению королевской резиденцией после лондонского Тауэра, однако жить здесь было куда приятней, чем в столице.

Вот почему при первой же возможности королевская семья перебиралась за город. Считалось, что для детей деревенский воздух полезней городского.

Однажды, проезжая по виндзорской улице, король и королева увидели маленькую девочку, просившую подаяние. Одежда ее была в лохмотьях, волосы висели космами, обрамляя худенькое, бледное личико.

Элеанора взглянула на Генриха, и тот понял ее без слов. Он бросил ребенку монету, и королева улыбнулась, увидев, как обрадовалась малютка.

В замке, любуясь своими здоровыми, румяными детьми, Элеанора все вспоминала маленькую нищенку.

– Что с вами? – допытывался Генрих. – Вы так грустны сегодня.

– Не могу забыть ту девочку. Ведь она ненамного старше нашего Эдуарда. Когда начинаю думать, что она голодает, что ей не во что одеться… А ведь таких детей много.

Король кивнул:

– Попрошаек всегда было много.

– Я не хочу, чтобы маленькие дети голодали, – объявила королева.

Мысли о маленькой нищенке все не давали ей покоя, и Элеанора пребывала в меланхолии.

Тогда королю пришла в голову блестящая идея. Он явился к жене, весьма довольный собой.

– Как вы думаете, Элеанора, какое приказание я только что отдал? – спросил он.

Когда же королева не сумела отгадать загадку, Генрих пояснил:

– Я приказал, чтобы в Виндзоре и окрестных деревнях собрали всех бедных детей и привезли в замок. Мы устроим для них в большом зале такой пир, который они запомнят на всю жизнь.

– Ах, Генрих! – восхищенно пролепетала Элеанора. – Ведь вы делаете это для меня, правда?

– А для кого же еще?

– Вы очень добры. Я и не мечтала… Давным-давно, когда я еще жила в Провансе, мы тоже…

Генрих обнял ее за плечи, не дал договорить:

– И вот еще что. Мы с вами тоже будем в зале, чтобы насладиться этим зрелищем. Наших детей возьмем с собой, пусть посмотрят.

– Девочки еще слишком маленькие, они ничего не поймут.

– Тогда пусть с нами за столом сидит Эдуард.

Элеанора мечтательно произнесла:

– Представляете, как за это полюбит вас народ! Про нас ходит столько скверных слухов, люди болтают всякие гадости…

– Я делаю это не ради народа, а ради вас.

– И я этим очень довольна. Но как добиться, чтобы вами был доволен народ?

– Если народ и доволен королем, то это быстро кончается.

Соответствующие распоряжения были отданы, и вскоре в древний Виндзорский замок собрались весьма странные гости. Бедные детишки из окрестных селений расселись в просторном зале, испуганно разглядывая убранство дворца, где жил сам король.

Генрих и Элеанора были очень довольны. Они сидели на возвышении, специально обрядившись в великолепные одеяния и надев на головы короны – ведь дети наверняка представляли себе короля и королеву именно такими. Однако, как только гостям подали угощение, они тут же забыли о короле и королеве, принявшись уплетать за обе щеки.

В последний момент Элеанора не решилась взять с собой в зал наследника.

– Среди этих детей могут оказаться заразные, – заявила она.

Поэтому мальчик остался на попечении нянек, хотя Элеанора и считала, что зрелище было бы для него поучительным. Пусть знает, как монарх может заслужить народную любовь.

Праздник удался на славу. Когда пир закончился, слуги унесли столы, и дети устроили игры.

В замок допустили и кое-кого из родителей. Генрих объявил, что велит взвесить собственных детей и выдаст их вес серебром для раздачи нищим.

Услышав об этом, толпа закричала:

– Да здравствует король!

В течение примерно недели каждый выезд короля и королевы в Виндзор сопровождался бурным ликованием местных жителей.

– Это был не только добродетельный поступок, но и весьма разумный, – довольно повторяла королева.

* * *

Брак Ричарда с Санчей оказался удачным. Поскольку сестры были так близки между собой, принц поневоле сблизился со своим царственным братом и перешел в придворную партию. Бароны, считавшие Ричарда своим вождем, приуныли.

В годы брака с Изабеллой, дочерью Вильяма Маршала, принц нередко поддерживал лордов, выступавших за соблюдение статей «Великой Хартии». Теперь же, под воздействием Санчи, он охладел к былым сторонникам и все больше времени проводил с королем.

И все же Ричард куда лучше, чем Генрих, представлял себе истинное положение дел в стране. Вот почему на душе у принца было неспокойно.

Ричард боялся, что бароны возьмутся за оружие и пойдут войной на короля Генриха, как прежде они пошли войной на короля Джона. Опасный прецедент уже существует. То, что произошло один раз, может повториться. Король, поставленный на колени, – зрелище, которое не забывается.

Генриху следовало бы не жалеть усилий, чтобы исправить ошибки, совершенные отцом, однако король, казалось, не отдает себе в этом отчета.

Ричард знал, что главный рассадник недовольства – столица. Люди принца заходили в таверны, гуляли по порту, подглядывая и подслушивая.

Народ роптал против родственников королевы. А ведь Санча тоже приходилась королеве родственницей…

Принц не раз заводил с женой разговор на эту тему, надеясь, что Санча воздействует на Элеанору, а та, в свою очередь, вразумит короля.

Санча и в самом деле была рассудительней, чем ее сестра, да и нравом поспокойней. Она внимательно выслушала мужа, но могла сказать лишь:

– Элеаноре невозможно втолковать то, чего она не желает слышать.

– Это мне известно, – вздохнул Ричард. – Не могу понять, ведь она так умна.

– Элеанора считает, что ей любая задача по плечу. Стоит ей только захотеть – и все ей удастся.

– Но ведь речь идет о целом народе. Если народ восстанет против своих правителей… Англичане долготерпеливы, но бывает достаточно одной искры, и возгорается большое пламя.

– Вас это тревожит, Ричард?

– Я предчувствую большие беды. Может быть, это произойдет еще не завтра, но горизонт затянут тучами. Да и ваш дядя Бонифас…

– Эту историю уже все забыли.

– Забыли? Никогда! У лондонцев длинная память. Настанет день, когда Бонифасу припомнят монастырь святого Варфоломея. Крайне неприятный инцидент. Санча, попытайтесь втолковать вашим родственникам, что с англичанами нужно быть поосторожней. Наш народ не таков, каким кажется на первый взгляд. Можно подумать, что англичане тихи и боязливы. Вовсе нет! Это не робость, а вялость, сонливость, нежелание делать резкие движения. Но, когда у англичанина накопится, он словно срывается с цепи, и тогда остановить его уже невозможно.

– Я сделаю все, что смогу.

Принц кивнул:

– У лондонцев занозой в сердце сидит «Квинхайз». Это незаживающая язва. Я пробовал объяснить Элеаноре, что всякий раз, платя налог, купцы кроют королеву последними словами. Именно королеву, а не короля, ведь Генрих – англичанин, а Элеанора – иностранка. С «Квинхайзом» нужно что-то делать. Я попробую поговорить с королевой еще раз.

– Я вижу, вы и в самом деле обеспокоены, – нахмурилась Санча.

– Я был слишком мал, когда бароны восстали против моего отца, но, Бог свидетель, меня с детства воспитывали на этом примере. Питер де Моле и Роджер д'Акастр без конца твердили мне об отце, когда я рос в замке Корф. Мои воспитатели думали, что я могу когда-нибудь стать королем.

– И вам кажется, что Генрих идет по пути своего отца?

– Не совсем. Генрих – человек добрый, религиозный, он верный муж и преданный отец. Однако государством он правит неразумно. Стоит королю оступиться, и сразу же подданные начинают шептаться о «Великой Хартии».

– Что вы намерены предпринять, Ричард?

– Все, что угодно, лишь бы спасти брата.

Еще несколько лет назад Ричард был бы настроен совсем иначе. Он воспользовался бы всеобщим недовольством, чтобы вместе со своими сторонниками свергнуть короля и усесться на его место. Однако теперь принц свято блюл интересы брата и хотел во что бы то ни стало защитить его трон.

Принц тоже немало времени проводил в Виндзоре, потому что там, вместе с королевскими детьми, воспитывался его сын Генрих. Санча так пока и не наградила Ричарда потомством, зато Генрих вселял в сердце отца отраду. Он рос мальчиком умным, красивым, способным. Генриху исполнилось десять лет, о лучшем сыне Ричард не мог и мечтать. Поневоле приходилось добрым словом вспоминать покойницу Изабеллу.

Маленький Эдуард тоже подрастал, но, в отличие от своего кузена, частенько прихварывал, чем буквально сводил с ума своих родителей. Девочки были милы и очаровательны, и король не мог нарадоваться на свое семейное счастье.

Если бы только Генрих проявлял больше осмотрительности и сдержанности в отношениях с родственниками жены! Ведь все эти щедрые подношения оплачивались из кармана подданных. Глупо, очень глупо, думал Ричард. До такой степени глупо, что граничит с безумием.

Когда Ричард явился к королеве для разговора, Элеанора вместе с придворными дамами вышивала гобелен. Вид у королевы был такой блаженный, что принц присмотрелся к ней повнимательней. Господи, неужели она снова беременна?

– Мой дорогой братец! – обрадовалась Элеанора гостю.

Она всегда благоволила Ричарду, а теперь, после того, как он женился на Санче, – вдвойне.

– Сударыня, – поклонился Ричард, целуя ей руку.

Слегка приподняв брови, он дал понять, что хочет побеседовать с королевой наедине, и она тут же отослала придворных.

– Как поживает моя сестра?

– Очень хорошо.

– Мы с ней виделись совсем недавно, а я уже соскучилась. Как хорошо, что Санча приехала в Англию.

– Да, ей здесь нравится.

Ричард присел на табурет рядом с королевой.

– У вас сегодня такой счастливый вид, – с намеком сказал он.

– Так вы догадались?

– Ага, значит, я не ошибся. Представляю, как радуется Генрих.

– Он на седьмом небе. На этот раз должен непременно родиться мальчик.

– Что ж, Эдуарду брат не помешает.

– Он сказал, что сестры ему не нравятся, а вот брат был бы очень кстати. Ваш Генрих и наш Эдуард – хорошие друзья.

– Мой Генрих – прирожденный дипломат.

– А Эдуард так ласков и великодушен.

– Мне известно от моего сына, мадам, что Эдуард – образец всяческих добродетелей.

Королева рассмеялась:

– Перестаньте, Ричард, я знаю, что вы столь же высокого мнения о собственном сыне.

– Как хорошо, что у нас такие удачные дети! Я готов разговаривать о них весь день, однако сегодня я пришел не за этим.

– Слушаю вас, Ричард.

– С вами так приятно разговаривать… – Ричард знал, что немного лести в разговоре с Элеанорой не помешает. – Дело в том, что я встревожен.

– Чем же? – насторожилась королева.

– В стране зреет недовольство. Особенно в Лондоне.

– От лондонцев вечно одни неприятности.

– Это гордый и независимый народ.

– Они считают, что Лондон и есть Англия, что им ни в чем нет равных.

– Так оно и есть, миледи, если говорить о торговле, богатстве и влиянии. Нельзя забывать, что купцы и торговцы определяют благосостояние страны. А они-то и недовольны.

– Недовольны евреи.

– И они тоже.

– У евреев в этой стране нет никаких прав. Раз они живут в Англии, пусть платят за эту привилегию.

– Если мы лишимся евреев, мы многое потеряем. Но я пришел не для того, чтобы говорить о евреях. Более всего лондонцев выводит из себя «Квинхайз».

– Это мне известно. Всякий раз, платя подать, купцы ворчат. Однако порт Квинхайз всегда принадлежал английским королевам.

– Но не всегда купцов заставляли разгружаться только в Квинхайзе и больше нигде. Да и подать слишком уж возросла.

– С купцов берут то, что должны брать.

– Они с этим не согласны. С такого, казалось бы, незначительного дела могут начаться большие неприятности.

– Что же мне теперь делать? Извиниться перед купцами, сказать, что я беру с них слишком большой налог?

– Нет, миледи. Давайте я выкуплю у вас «Квинхайз».

– Вы, Ричард? Но ведь эта привилегия стоит очень дорого.

– Ничего, я достаточно богат. И предлагаю вам это вполне серьезно. Если не принять срочные меры, может начаться смута.

– Смутьянов должным образом покарают.

– Не так-то это просто. Восставшая толпа ужасна. Не стоит пробуждать спящего зверя, ведь никогда не знаешь, к чему это может привести.

Элеанора молчала. Она знала, что Ричарду придется выложить за «Квинхайз» кругленькую сумму. Он и в самом деле богат, так что может себе это позволить. В отличие от Генриха, Ричард никогда не жалуется на нехватку денег. Он вообще мало похож на своего брата. Щедростью принц никогда не отличался. Когда дядя Бонифас попросил у него денег, Ричард ответил, что может предоставить займ, но о безвозмездном даре речи не было.

Дядя Бонифас в долг брать не пожелал.

Будь на месте Ричарда старший брат, Бонифас получил бы требуемую сумму, ибо король захотел бы сделать приятное своей супруге.

Отказаться от «Квинхайза»? Что ж, неплохая идея. Слишком много жалоб на эту пошлину. Когда Элеанора выезжала в город, она собственными ушами слышала, как ропщет народ.

Пожалуй, стоит согласиться. Пусть «Квинхайз» достанется Ричарду. Тогда проклятые купцы будут ненавидеть его, а не Элеанору.

Однако Ричард поступил иначе. Выкупив «Квинхайз», он тут же перепродал эту привилегию лондонскому мэру, получив взамен ренту в пятьдесят фунтов ежегодно. Теперь, если лондонские купцы будут кем-то недовольны, это внутреннее дело горожан, королевское семейство тут ни при чем.

Таким образом, Ричард сумел уберечь своего августейшего брата от беды.

ЦЕРЕМОНИЯ В БОЛЬ

Пока Элеанора вынашивала ребенка, из Прованса пришла печальная весть.

Ее отец был очень плох.

Санча немедленно явилась к сестре в Виндзор. Они обнялись и уединились в приватных покоях королевы, чтобы никто им не мешал.

– Матушка говорила, когда была на твоей свадьбе, что отец болеет, – сказала Элеанора.

– Да, я знаю. Он тоже хотел приехать, очень хотел, но не смог.

– Ты думаешь, он уже умер? – спросила королева.

– Почему ты так спрашиваешь?

– Матушка могла нарочно сообщить нам о его болезни, чтобы смягчить удар.

Сестры горестно смотрели друг на друга. Элеанора давно уже не видела своего отца, но сейчас воспоминания о нем воскресли в ее душе. Она и Санча как бы вернулись в золотую пору детства.

– Трудно представить себе, что его не будет, – вздохнула королева. – Бедная матушка этого не переживет. Нужно пригласить ее сюда.

Санча промолчала, вспомнив, что говорил Ричард о засилье чужеземцев в Англии.

– Остается еще Беатриса, – сказала она вслух.

– Теперь отец не сможет найти ей мужа. Правда, остается еще Ромео.

– Бедняжка Беатриса, представляю, как ей грустно.

В этот момент в дверь постучался гонец.

Опасения Элеаноры подтвердились. Граф Прованский скончался.

* * *

Когда стало известно, что по завещанию граф оставил все свои владения последней, незамужней дочери, Элеанора слегка рассердилась.

– Кажется, он забыл, что дочерей у него четверо, – обиженно воскликнула она.

– Вовсе нет, – ответила Санча. – Но отец знает, что мы трое уже имеем мужей, причем мужей могущественных и богатых. Беатриса же еще даже не невеста.

– С таким приданым у нее от женихов отбоя не будет.

Вопрос о наследстве несколько отвлек Элеанору от траура. Вскоре стало известно, что в Прованс валом повалили женихи, и королева цинично подшучивала по этому поводу.

Однако вдовствующая графиня была недовольна претендентами на руку своей младшей дочери. Как-то раз Генрих сообщил супруге потрясающую новость: Хайме, король Арагонский, осадил город Экс, заявив, что не снимет осаду до тех пор, пока графиня Прованская не выдаст свою дочь Беатрису за дона Педро, наследного принца Арагонского.

Какая романтическая история! Когда-то Элеанора описывала подобные рыцарские подвиги в своих поэмах. Подумать только, что крошка Беатриса оказалась в центре столь захватывающей драмы. А ведь все дело в том, что она – единственная наследница отцовских владений.

Вскоре пришло письмо от Маргариты.

Она писала сестрам, что они могут не беспокоиться за Беатрису. Король Арагонский и в самом деле вторгся в Прованс, чтобы силой женить своего сына на выгодной невесте. Дона Хайме прозвали Завоевателем, ибо он одержал немало побед, но на сей раз победы ему не видать, потому что за свою родственницу заступился Людовик.

Дело в том, что Карл Анжуйский, брат французского короля, сам хотел жениться на Беатрисе. Вот почему принц вторгся в Прованс во главе войска, намереваясь изгнать так называемого Завоевателя восвояси.

События принимали весьма увлекательный оборот, и сестры из Англии с интересом следили за происходящим.

Тем временем королеве подошло время родить. Она произвела на свет крепкого мальчика, и вся страна возликовала.

Принца назвали Эдмундом. От радости Элеанора и думать забыла об отцовском наследстве. Карл Анжуйский без труда изгнал из Прованса арагонцев, ибо за принцем стоял сам могущественный король Франции.

Вскоре в Париже сыграли свадьбу Карла и Беатрисы. У графства Прованского появился новый хозяин.

* * *

Более всего Элеанора любила находиться в обществе своих детей, однако, хотя она любила каждого из них, первородный сын был ей особенно дорог.

Всякую свободную минуту королева старалась проводить со своим Эдуардом. Генрих относился к старшему сыну точно так же. Конечно, у короля было меньше свободного времени, чем у королевы, но он все время рвался в детскую, чтобы быть рядом с принцем.

Наедине супруги все время только и говорили, что об Эдуарде. Генриху не терпелось одарить своего наследника землями и замками, а Элеанора смеялась, говоря, что мальчик для этого еще слишком молод.

Королеве предстояло участвовать в обряде освящения новой церкви, построенной в аббатстве Боль. Элеанора твердо решила, что возьмет сына с собой.

– Ему уже пора появляться на публике, – сказала она. – Народ будет его просто обожать.

И в самом деле, когда мальчик сопровождал родителей в поездках, подданные приветствовали королевское семейство куда более горячо. Генрих согласился, что идея неплоха – пусть Эдуард съездит в Боль с матерью.

Когда Элеанора вошла в детскую, принц налетел на нее с разбега и крепко обхватил мать за колени.

– Дорогой, разве так нужно встречать королеву? – спросила она с напускной строгостью, но не выдержала и, подняв малыша на руки, крепко расцеловала.

– Как поживает мой Эдуард?

– Хорошо!

Королева испытующе посмотрела на ребенка. Что-то у него глаза слишком горят, да и руки горячие. Может быть, разволновался от встречи с матерью?

Роберт Бернелл, наставник и капеллан наследника, сообщил:

– Последние несколько дней лорду Эдуарду слегка нездоровится, миледи.

У Элеаноры от страха сжалось сердце – это происходило всякий раз, когда кто-то из ее детей заболевал.

– Что случилось, Роберт? Вы уверены, что болезнь не опасна?

– Миледи, мальчик частенько простужается.

Это королеве совсем не понравилось. Что еще за простуды?

– Сегодня утром мы с Генрихом ездили кататься, миледи, – сообщил Эдуард. – Я его обскакал.

Почему мальчику разрешают ездить верхом так быстро? А вдруг он упадет? Да и к тому же еще эта простуда!

Элеанора с тревогой посмотрела на Роберта Бернелла.

– Лорд Эдуард очень любит состязаться и хочет непременно одерживать над всеми верх, – сказал наставник.

– И всегда одерживаю, миледи, – похвастался принц.

– Не всегда, милорд, – поправил его воспитатель.

– Ну, очень часто, – уступил мальчик.

Мать растрепала ему волосы.

– У меня к вам поручение от короля. Он хочет знать, хорошо ли вы учите уроки, ведете ли себя подобающим для принца образом? Что мне сказать вашему отцу?

– Что я все делаю очень хорошо, – выпалил Эдуард.

– Иногда, – поправил его Бернелл.

Элеанора предпочла бы, чтобы Бернелл поменьше придирался к мальчику, однако сдержалась – учитель, конечно же, прав, и мальчика следует содержать в строгости. Лучшего воспитателя для ребенка, чем Роберт Бернелл, все равно не найти.

– Дорогой мальчик, я хочу взять вас с собой в аббатство Боль.

– Когда?

– Скоро. Мы будем присутствовать на освящении церкви.

– Это очень торжественная церемония, милорд, – пояснил Бернелл.

– Значит, я тоже буду торжественный? – спросил Эдуард и закашлялся.

Элеанора испуганно встрепенулась.

– Ничего страшного, миледи, – успокоил ее учитель. – Небольшой кашель. Он то появляется, то исчезает.

– Нужно, чтобы он исчез, и больше не появлялся, – строго сказала королева.

Достаточно ли хорошо ухаживают за ребенком? Понимают ли они, сколь драгоценна жизнь этого мальчика? Конечно, некоторые скажут, что теперь у него есть брат, и можно так уж сильно не беспокоиться. Но разве кто-нибудь заменит матери ее обожаемого Эдуарда? Никто, даже сам Генрих!

* * *

Элеанора очень гордилась своим сыном, когда он отправился в путь, восседая на белоснежном пони. Кузен Генрих, который был четырьмя годами старше принца, ехал по другую сторону от Эдуарда. Сын Ричарда был тоже красив, но, с точки зрения Элеаноры, не шел ни в какое сравнение с наследным принцем.

Эдуард все еще покашливал, и Элеанора мучилась тревогой. Она с неприязнью поглядывала на юного Генриха, отличавшегося возмутительно крепким здоровьем.

Монастырь был основан королем Джоном. Время от времени этот беспутный монах совершал подобные богоугодные деяния – не во имя добродетели, а чтобы хоть немного умилостивить Небеса. Аббатство располагалось среди березовых лесов, в весьма живописном месте. Монахи-цистерцианцы с нетерпением ждали приезда королевы и наследного принца, которые согласились почтить своим присутствием освящение нового храма.

Эдуарду понравился и перезвон колоколов, и чинные цистерцианцы, однако мальчик так сильно кашлял, что королева перестала обращать внимание на обряд.

Торжественная процессия поющих монахов неспешно следовала через храм. Король и принц в окружении рыцарей наблюдали за церемонией. Здесь же находился и Роберт Бернелл.

Когда освящение закончилось, королева взяла сына за руку и с испугом почувствовала, что ладонь влажная и горячая.

– У лорда Эдуарда лихорадка, – нервно сказала она, обращаясь к Бернеллу.

– Обычная простуда, мадам. Но будет лучше поскорее вернуться во дворец.

– Нет, это слишком опасно. Эдуард должен остаться здесь. Пусть лекари сами приедут сюда. Немедленно пошлите за ними.

– Это невозможно, миледи. У цистерцианцев очень строгий устав.

– Мне нет дела до их устава! – вспыхнула королева. – Я не стану рисковать жизнью сына.

– Но аббат будет оскорблен.

– Меня это не волнует. Срочно пошлите за врачами и сообщите о случившемся королю.

Роберт Бернелл знал, что с Элеанорой спорить бессмысленно, когда она в таком состоянии. Мальчик часто простужался, обычная болезнь роста. Со временем он окрепнет и избавится от этой хвори. Однако объяснять все это королеве было бесполезно.

Узнав о случившемся, монахи немедленно отправились за настоятелем, и тот сам явился к королеве.

– Мадам, я слышал, что вы хотите оставить в монастыре лорда Эдуарда. Монахи позаботятся о нем.

– Я уже послала за королевскими медиками.

Аббат низко поклонился:

– Миледи, вы смело можете вверить принца нашей заботе.

– Оставить сына? Ну уж нет, милорд аббат. Когда мой сын болеет, я ухаживаю за ним сама.

– Но женщинам нельзя оставаться в стенах аббатства. Закон нашего ордена очень строг.

– Значит, ваш закон придется изменить, – безапелляционно заявила Элеанора. – Я не просто женщина, милорд, я ваша королева. С вашей стороны будет благоразумно проявить гостеприимство. Уложите моего сына в постель, и знайте: я пробуду у его изголовья до тех пор, пока мальчик не выздоровеет. Ухаживать за ним я буду сама, так что придется вам смириться с присутствием женщины в ваших стенах.

Настоятель растерялся. Он не имел права впускать королеву под свой кров. Это было просто возмутительно, беспрецедентно! За принцем, разумеется, монахи ухаживать будут, но королева должна уехать.

Когда святой отец попытался изложить королеве свои резоны, Элеанора впала в ярость. Неужто этот идиот цистерцианец не понимает, что он со своими дурацкими законами ставит под угрозу жизнь наследника престола?

– Слушать больше ничего не желаю! – завизжала Элеанора. – Не забудьте, что вы живете на подачки короля. Этот монастырь основал отец моего супруга. Я могу, если пожелаю, здесь камня на камне не оставить. И я сделаю это, если из-за вашего упрямства с моим сыном что-то случится. Извольте обеспечить лорда Эдуарда всем необходимым. И ухаживать за принцем будет его мать, так и знайте!

Пришлось аббату капитулировать. Он на миг представил себе, что мальчика увозят из монастыря и он умирает по дороге. Все скажут, что виной тому упрямство цистерцианцев. Лучше уж пренебречь правилами, пусть королева поступает как знает.

Приехали врачи и долго совещались. Королева потребовала, чтобы они сказали ей всю правду. Но лекари не нашли в состоянии мальчика ничего тревожного – обычная лихорадка. Ее величество напрасно так волнуется.

Однако Элеанора не желала рисковать. Несколько дней и ночей она не отходила от постели ребенка до тех пор, пока Эдуард окончательно не поправился. Лишь тогда королева позволила себе немного поспать.

Она возблагодарила Господа за исцеление принца у алтаря новой церкви, а затем, счастливая и умиротворенная, увезла Эдуарда обратно во дворец. Несмотря на протесты мальчика, ему не позволили ехать верхом, а везли его в паланкине. Эдуард вырывался, требовал, чтобы его посадили в седло, потому что он самый лучший наездник на свете и потому что над ним будут смеяться прохожие.

В конце концов Элеанора сдалась, разрешила сыну сесть на коня, но предупредила, что при первых же признаках простуды отправит его обратно в паланкин.

Ехать рядом с сыном было невыразимо приятно. Элеанора то и дело поглядывала на золотистые волосы мальчика, на его румяные щеки, а Эдуард, не умолкая, разглагольствовал о лошадях и охотничьих соколах.

* * *

Бездарное правление короля довело Англию до плачевного состояния. В свое время Вильгельм Завоеватель навел порядок в королевстве и сделал дороги безопасными самым простым и эффективным способом – он безжалостно карал преступников обоего пола за грабеж и воровство. Мало кто отваживался покушаться на чужое добро, зная, что за украденный кошелек придется поплатиться ушами, носом, глазами, рукой или ногой. Вильгельм наказывал преступников жестоко, но эта политика дала свои результаты. Путешествовать по Англии стало безопасно. В правление короля Руфуса закон и порядок исчезли, но Генрих Первый вновь вычистил страну от воров и разбойников. Затем на престол вступил слабый Стефан, при котором грабители-бароны потеряли всякий стыд. Путников захватывали среди бела дня, увозили в замки и отпускали лишь за большой выкуп. Некоторые рыцари забавлялись, пытая и предавая лютой казни невинных людей. В королевстве царствовал произвол. Дед нынешнего короля, Генрих Второй, был из той же породы властителей, что Вильгельм Завоеватель и Генрих Первый. Он знал, что страна процветает лишь тогда, когда в ней уважают законы. И Англия процветала. Но король Джон вновь посеял семена вседозволенности. Ему на смену пришли мудрые министры – Вильям Маршал и Хьюберт де Бург, восстановившие в стране мир и спокойствие. Однако теперь Англия снова стала приходить в упадок.

Страна нуждалась в сильном короле и сильных министрах. А Генрих думал лишь о том, как угодить своей жене и ее родственникам.

Дороги стали настолько опасны, что однажды, когда король и королева проезжали через Гемпшир, на них напала шайка разбойников. Обоз был разграблен, а Генрих и Элеанора чуть не лишились жизни. В последний миг бандиты поняли, кто перед ними, и устрашились.

Авторитет королевской власти упал ниже всяких границ. Однажды некий ответчик, которого вызывали на королевский суд, заставил пристава съесть повестку, и нарушителю за это ничего не было.

В стране зрело недовольство, бароны ездили друг к другу в гости, злобясь на короля и его «чужеземную свору». Конфликт давно уже перерос бы в открытое противостояние, если б не женитьба Ричарда Корнуэлльского на сестре королевы. Теперь лорды лишились своего предводителя, который под влиянием жены перекинулся на сторону короля.

Однако терпение баронов было на исходе. Они уже готовы были выступить и без поддержки Ричарда.

Еще более возмущались верховной властью жители Лондона. Они все не могли забыть королеве пресловутый «Квинхайз». Всякая новая подать, которой король облагал свою столицу – а случалось это нередко – еще более озлобляла лондонцев.

Генрих и Элеанора почти перестали ездить в Вестминстер, ибо по дороге им приходилось выслушивать брань и поношение в свой адрес.

В это время из Франции пришла весть о смерти Изабеллы Ангулемской, матери Генриха. Ее бурная жизнь закончилась в монастыре Фонтевро. Многие вздохнули с облегчением.

У Генриха не было времени предаваться скорби, так как в Уэльсе начался мятеж. Денег на карательную экспедицию в казне не было, и король вновь обратился к лондонцам. Принц Ричард, отлично понимавший, что горожане и без того разъярены, предложил предоставить необходимую сумму из собственных средств. Для оснащения армии принц заложил свои драгоценности.

Поход оказался безрезультатным. Так и не добившись победы, королевские войска сожгли в Уэльсе все поля, тем самым поставив местных жителей на грань голодной смерти и еще более усилив их ненависть к англичанам. Ситуация стала еще хуже, чем до карательной экспедиции.

– Король таков же, как его отец, – в один голос повторяла вся страна.

Да, Генрих – хороший семьянин и чтит Всевышнего, но государь из него скверный. Всякий мало-мальски разумный человек в Англии говорил, что стране нужен правитель более мудрый.

В разгар всех этих неприятностей Элеанора родила еще одного сына. Мальчика назвали Ричардом в честь дяди и великого короля Львиное Сердце. Но ребенок был слаб и через несколько месяцев скончался.

Элеанора погрузилась в траур, а Генрих старался изо всех сил ее утешить. Почти все время супруги проводили с детьми. Слава Богу, оба сына и обе дочери были в добром здравии. И все же Элеанора не переставала плакать по умершему ребенку. Она с еще большим исступлением следила за здоровьем Эдуарда, любое, даже самое незначительное недомогание принца приводило ее в панику.

Через год после памятного происшествия в Боль у Эдуарда вновь приключился приступ лихорадки, на сей раз серьезный. Элеанора чуть с ума не сошла от страха, да и Генрих тоже. Днем и ночью они сидели у постели мальчика, ничего не пили, не ели, не спали. Часами король и королева простаивали на коленях, умоляя Господа пощадить сына, свет их очей.

Во всех церквях и монастырях монахи молились об исцелении наследника. Господу давались всевозможные обещания и обеты – построить новые монастыри, возвести новые храмы. Пусть Бог назовет свою цену – Англия не поскупится.

И Господь сменил гнев на милость. Кризис миновал, и врачи объявили, что Эдуард вне опасности.

Генрих и Элеанора, обнявшись, плакали от облегчения. Их ненаглядный сын спасен! О большем счастье родители не смели и мечтать.

Через пару недель Эдуард как ни в чем не бывало носился по дворцу. Тяжелую лихорадку он пережил так же легко, как обычную простуду. Однако еще целый месяц королева по утрам наведывалась к принцу в комнату, чтобы убедиться – не стало ли ему хуже.

Стоит ли удивляться, что Эдуард, и без того избалованный, окончательно уверился – важнее него нет персоны на всем белом свете.

Мальчик был умен, ловок, силен. Он не только свободно говорил на французском и латыни, но и неплохо знал английский. Говорил Эдуард с легким заиканием, но даже этот физический изъян казался матери очаровательным. Мальчик не очень любил учебу, хоть и имел способности к наукам. Куда приятней принцу были физические упражнения. Эдуард обожал скакать верхом, фехтовать, танцевать, изучать рыцарскую науку. Его сразу можно было выделить среди сверстников из-за золотых волос и большого, не по возрасту, роста. Родители любовно прозвали его Эдуардом Долговязым, и все не могли нарадоваться на красоту своего первенца. Прошел целый год, а лихорадка так и не возобновилась. Роберт Бернелл был прав: то была болезнь возраста, принц повзрослел, и она миновала.

* * *

Мать королевы, вдовствующая графиня Прованская, вновь приехала с визитом в Англию.

Санча и Элеанора были рады встрече с матерью, которая рассказала массу любопытных подробностей о свадьбе Беатрисы. Итак, все устроилось самым наилучшим образом. Беатриса жила при Маргарите, а Санча при Элеаноре.

Какое счастье для сплоченной и дружной семьи!

Королева хотела, чтобы графиню встретили не менее торжественно, чем в прошлый раз, а ее мать принимала все как должное. Элеанора давно уже убедила Генриха, а Санча – Ричарда, что английская корона должна содержать и провансальское, и савойское семейства за свой счет.

Элеанора считала, что она совершенно права: ведь она осчастливила своим приездом Англию, облагодетельствовала короля, подарила народу прекрасного наследника. Так неужто англичане пожалеют денег для ее родственников?

Однако августейших родственников прибывало все больше и больше. После смерти Изабеллы Ангулемской ее дети от второго брака решили, что под покровительством единоутробного брата им будет житься гораздо лучше. Ангулемцы были наслышаны, что родственники королевы прекрасно устроились в Англии. Почему бы и родственникам Генриха не попытать счастья?

После смерти Изабеллы не прошло и года, а к Генриху пожаловали его ангулемские братья: Ги де Лузиньян, Гийом Валансский (этот титул достался сыну Изабеллы после смерти достопамятного епископа) и Эмер де Валанс. Вскоре пожаловала и их сестра Алиса. Ей нужен был богатый муж, а ее братьям – богатые невесты.

Генрих обрадовался, что у него столько новых родственников, и постарался каждому угодить. А ведь ангулемская родня привезла с собой целую ораву друзей, приближенных и слуг, и каждый надеялся поживиться за счет королевской казны.

Генрих выдал Алису замуж за богатого графа Уоррена, который был не прочь породниться с семейством Лузиньянов, в чьих жилах текла королевская кровь.

Гийома король столь же быстро женил на Джоанне де Мунчензи, единственной дочери богатого лорда, к тому же ее мать была пятой дочерью Вильяма Маршала и унаследовала от своего отца несметные богатства. Остальным Лузиньянам Генрих пообещал не менее выгодные браки, а Эмеру, носителю духовного сана, – хорошую карьеру в церкви.

Весь этот поток милостей, обрушившийся на иноземцев, вызывал у коренных англичан глухое раздражение.

Дела в стране шли все хуже и хуже. По дорогам было ни пройти, ни проехать из-за обилия разбойников. Симон де Монфор, назначенный губернатором Гаскони, одной из последних заморских провинций английской короны, все время просил солдат и денег. Его ходатайства неизменно оставались без последствий. А между тем многие в Англии понимали, что, если Монфору не удастся навести порядок в Гаскони, с этой провинцией тоже придется распрощаться.

Однако все средства из казны уходили на подарки многочисленным родственникам короля и королевы.

Генрих не знал, где раздобыть столько денег. Единственным источником, из которого он не уставал черпать деньги, была еврейская община, и на несчастных иудеев вновь обрушились гонения.

Заступиться за иноверцев было некому. Ведь евреи не станут бунтовать против короля, как прочие лондонцы. Англичане взирали на притеснения, которым подвергали иудеев, безо всякого сочувствия. Поразительнее же всего было то, что, несмотря на все поборы, еврейская община продолжала процветать. Самый богатый из еврейских купцов, некий Аарон, за каких-то два года внес в королевскую казну три тысячи марок серебра и двести марок золота.

Король становился все более и более непопулярен. Из-за приспущенного века лондонцы прозвали его «Прищуренной Рысью».

Бароны же выжидали, когда ненависть простолюдинов к королю и королеве достигнет критической точки.

Чувствуя, что податями из народа ничего больше не выжмешь, Генрих придумал новый, весьма неприятный обычай: теперь каждый, кто являлся к королю на аудиенцию, должен был приносить с собой подарок, и если подношение, с точки зрения короля, оказывалось недостаточно дорогим, нужно было заменять подарок на более внушительный.

Генрих говорил, что лучше уж давать деньги и подарки своему монарху, чем бродягам и нищим, клянчащим подаяние у церковных врат.

Тем временем Элеанора вновь забеременела и родила сына. Мальчика окрестили Джоном, но это несчастливое имя не пошло ему на пользу, и вскоре малютка оказался в могиле, рядом со своим братом Ричардом.

Два мальчика, и оба мертвы! Королева была в глубокой скорби, и, чтобы утешить ее, Генрих сбивался с ног, выискивая все новые и новые драгоценные подарки. Королева очень любила дорогие ткани и самоцветы, и ей ни в чем не было отказа.

Ричард пытался вразумить брата, но уже не столь рьяно, как прежде. Принц все больше и больше попадал под влияние жены, которая всегда и во всем была согласна с королевой. Элеанора и Санча почти все время проводили в обществе своей матери, гостившей при дворе с многочисленной свитой. Возглавляла эту провансальскую партию сама королева.

Лорды чувствовали, что вскоре наступит их время и вновь повторится история предыдущего царствования.

В конце концов Ричарду удалось убедить короля, что он чересчур щедр с иноземцами и до добра это не доведет. Генрих объявил, что отныне будет экономить. Он урезал жалованье своим слугам и перестал держать дома стол. Вместо этого король теперь трапезничал в гостях у своих подданных. В сопровождении королевы, наследника и огромной свиты Генрих переезжал из замка в замок, и повсюду в его честь устраивали пиры и празднества.

Такая «экономия» не очень-то понравилась вельможам, у которых гостил королевский двор. Каждый из таких дворян, вынужденных оказывать королю гостеприимство поневоле, присоединялся к стану врагов Генриха.

– Будь проклят тот день, когда отец подписал «Хартию Вольностей», – часто повторял Генрих.

Вся страна тоже беспрестанно поминала «Хартию». Люди на улицах Лондона горячо спорили из-за статей этого документа, хотя мало кто видел его собственными глазами. В народе знали лишь, что «Хартия» защищает права простых людей и ограничивает власть короля.

В это время в папском дворце, где хранились государственные акты, произошел пожар, и подлинная «Хартия Вольностей» сгорела.

– Благодарение Господу! – воскликнула Элеанора. – Этот злосчастный документ уничтожен. Теперь можно о нем забыть.

Король тут же под надуманным предлогом обложил лондонцев новой податью, считая, что теперь у него развязаны руки.

В Вестминстер поспешно явился принц Ричард.

– Так нельзя, – сказал он. – У всех на устах «Хартия Вольностей».

– Хартия сгорела! – воскликнула Элеанора. – Ее больше нет. Поистине промысел Божий!

– Вы ошибаетесь, – ответил Ричард. – Сгорел лишь оригинал, но по всей стране хранится немало копий. Если король подписывает грамоту, ограничивающую его права, поступок этот необратим. Пожар ничего не исправил. «Хартия» остается в силе.

– Пора преподать черни урок, – заявила Элеанора.

Принц нахмурился. В прежние времена он непременно переметнулся бы на сторону баронов. С ужасом Ричард осознал, что скоро наступит момент, когда придется выбирать тот или иной лагерь.

– Генрих, – взмолился он, – умоляю вас, объясните королеве. Я никогда еще не видел, чтобы наши подданные были в таком раздражении. Вы ведете себя неразумно, подвергаете всех нас опасности.

Королева выслушала принца и лишь пожала плечами. Народ Англии неблагодарен, заявила она. У англичан такой славный, добрый король, а они все куксятся. А королева! Каких чудесных детей подарила она стране!

– Пускай смотрят на Эдуарда и радуются, – сказала Элеанора. – Он растет не по дням, а по часам. Наш милый Долговязый на голову выше своих сверстников. Бернелл все время говорит, что Эдуард снова вырос из своего платья. Старик ворчит, поругивает принца, но я знаю, что в глубине души он любит мальчика, как собственного сына.

– Если вы хотите, чтобы Эдуард унаследовал корону (надеюсь, это произойдет еще не скоро), будьте осторожны, – мрачно произнес Ричард.

– Я вижу, братец, вы сегодня в скверном настроении, – ответила на это королева.

– Должен же хоть кто-то из нас быть серьезным, – буркнул принц.

Вновь, уже в который раз, он спросил себя – разумно ли держать в этом споре сторону короля.

МАЛЕНЬКАЯ НЕВЕСТА

В детской всегда и во всем верховодил Эдуард. Ему исполнилось одиннадцать лет, он был очень высок для своего возраста, волосы его с годами немного потемнели, но все равно сохранили золотистый оттенок. Генрих, двоюродный брат принца, был четырьмя годами старше. Он отличался спокойным, рассудительным нравом, тоже был высок и красив, но на первенство не претендовал. Генрих был верным братом и товарищем наследному принцу; мальчики доверяли друг другу все секреты.

Здесь же, в детской, воспитывались сыновья Симона де Монфора и принцессы Элеаноры. Их родители в настоящее время находились в Гаскони, ибо король послал Монфора туда губернаторствовать. После безобразной сцены в храме, когда Генрих ложно обвинил своего зятя в совращении принцессы Элеаноры, король проникся к Монфору глубочайшей неприязнью и при первой же возможности отослал обиженного подальше, хотя примирение считалось состоявшимся. Дети Симона и Элеаноры остались на попечении короля.

Старшего из них звали Генрихом, он родился за год до Эдуарда; Симон был двумя годами младше, а Ги недавно сравнялось семь лет. Братья Монфоры славились задиристостью и непослушанием, они то и дело втягивали своих более сдержанных кузенов в разные проказы. Правда, Генрих Корнуэлльский, как самый старший из мальчишек, пользовался особым уважением и старался приструнить своих приятелей.

Королевские дочери, Маргарет и Беатриса, держались особняком. А самый маленький, Эдмунд, не участвовал в общих играх, потому что был для этого еще слишком мал.

Маленькая Маргарет еще в двухлетнем возрасте была обручена с сыном шотландского короля Александра; жених был на год младше невесты.

Отношения между Англией и Шотландией всегда были напряженными. Стоило в Англии начаться какой-нибудь смуте, как шотландцы тут же вторгались в северные области. Вот почему Генрих придавал этому браку очень большое значение. Уже после обручения на шотландской границе начались стычки, и король решил, что детей нужно как можно скорее женить.

Маргарет и Беатриса обычно играли вдвоем или же брали к себе маленького Эдмунда. В свою компанию девочек большие мальчики не допускали: Эдуард считал, что в «мужских» играх им не место, и даже рассудительный Генрих Корнуэлльский был того же мнения. Маргарет и знать не знала, что в раннем возрасте ее с кем-то обручили. Девочка жила безмятежно, не подозревая, что скоро ее отправят из детской во взрослый мир.

Однажды в летний день королева заглянула в детскую и увидела, что девочки сидят у окна и смотрят, как во дворе старшие мальчики катаются верхом.

Элеанора решила, что самое время поговорить с дочерью.

Девочки бросились матери на шею, и она принялась их целовать. Королева любила всех своих детей, хотя отдавала явное предпочтение Эдуарду. Впрочем, младшие дети считали такое положение вещей вполне естественным. В принце Эдуарде было нечто особенное, что отличало его от всех.

– Миледи, вы только посмотрите на Эдуарда! – закричала Маргарет. – Он уже ездит без поводьев. Видите? Он руки закладывает за голову!

– Вижу. Он прекрасно держится в седле. Вам очень повезло со старшим братом, мои милые.

Элеанора смотрела на лихого наездника, и сердце у нее сжималось от страха.

– Вырасту, тоже буду так скакать, – объявил Эдмунд.

Мать поцеловала его и сказала:

– Конечно, мой маленький. Эдуард вас научит.

– Кузен Генрих тоже так умеет, – сообщил малыш.

– Но сначала, дитя мое, вам нужно еще многому научиться. Беатриса, отведите Эдмунда в класс, а сами возвращайтесь сюда с учебником. Я хочу проверить ваши знания. А вас, Маргарет, я прошу остаться.

Маргарет несказанно обрадовалась. Побыть наедине с матерью – это такая редкость!

Элеанора притянула девочку к себе.

– Дитя мое, скоро вас выдадут замуж.

Маргарет молчала, непонимающе глядя на королеву.

– Да, милая. Вы выйдете замуж за юного шотландского короля. Подумайте только, вы сами станете королевой.

– И у меня будет своя корона?

– Да, очень красивая. Уверена, что вы будете там счастливы.

– А где мой жених?

– В Шотландии.

– Значит, он приедет сюда?

Королева ответила не сразу.

– Дорогая, он не сможет сюда приехать. Обычно невеста едет к мужу.

– И мы все уезжаем в Шотландию?

– Мы проводим вас до Йорка, где состоится свадьба. Потом вы с мужем отправитесь дальше, в Шотландию.

– Без вас, батюшки, Эдуарда, Генриха и Беатрисы я никуда не поеду.

– Дитя мое, вы дочь короля и королевы. Быть принцессой очень ответственно. Своим замужеством вы можете установить мир между странами. Именно этого и хочет ваш отец. Я тоже этого хочу, и вы должны быть послушны.

– Хорошо, но, когда мир будет заключен, мы снова станем жить вместе, да?

– Ах, вы еще так малы! К сожалению, королевским дочерям приходится слишком рано взрослеть. Вы должны выполнить свой долг и быть доброй женой шотландскому королю. Я вам рассказывала, как счастливо жилось мне в детстве в моем родном Провансе. Со мной были ваша бабушка, мой дорогой отец, которого вы никогда не видели, тетя Санча…

– Но бабушка и тетя Санча живут с нами.

– Так было не всегда. Я приехала в Англию совсем одна, вашего отца впервые увидела только перед свадьбой. Но потом мы полюбили друг друга, у нас родились вы, наши чудесные дети. Во всем мире нет более счастливой супружеской пары. Моя маленькая Маргарет тоже будет счастлива с шотландским королем. И мы будем встречаться… часто. Обещаю вам, дитя мое. Мы будем ездить на север, вы будете ездить на юг. А потом у вас родятся дети, вы их будете любить, и я их буду любить. Мы вспомним тогда сегодняшний разговор и посмеемся вместе.

– Но я не хочу уезжать от вас и от батюшки…

– Конечно же, не хотите. Маленькие невесты никогда не хотят покидать родительский кров. Но потом они становятся такими счастливыми, что обо всем забывают.

Маргарет прижалась к матери, а у той разрывалось сердце. Элеанора знала, что нарисованная ею картина слишком уж идиллична.

К тому времени, когда Беатриса вернулась с учебником в руках, Маргарет уже успокоилась, уверенная, что впереди ее ждут сплошные радости.

* * *

Приготовления к свадьбе шли полным ходом. Возникла всегдашняя проблема: где раздобыть деньги. Лондонские жители объявили, что устали от королевской расточительности и денег больше не дадут.

Разозлившись, Генрих решил наказать строптивцев. Ему пришло в голову устроить на Тотхиллских полях ярмарку для жителей Вестминстера. Ярмарка должна была продолжаться две недели, и все это время в городе Лондоне запрещалась любая торговля. Лавка, которая посмела бы торговать, облагалась огромным штрафом. Лондонцы поняли, что у них нет выхода: или две недели жить без торговли, или же уступить королевским требованиям.

Деньги были собраны, но купцы уже в открытую говорили друг другу:

– Доколе можно терпеть произвол короля? Разве мало страна настрадалась от его родителя? Помните, как народ восстал против тирана? Неужто мы простим сыну то, чего не простили отцу?

Однако между королем Джоном и королем Генрихом была немалая разница, с этим не могли спорить даже заклятые враги нынешнего монарха. Джон был жестоким безумцем, который ни в грош не ставил ни людей, ни Бога. Генрих же слаб и вздорен, но он верный муж, любящий отец и истинный христианин. Наследник Эдуард обладает всеми задатками великого короля. К тому же он горячо любит своего отца и никогда не пойдет против него.

И все же, повторяли лондонцы, любому терпению есть предел.

Королева старалась побольше времени проводить с маленькой перепуганной Маргарет. Когда кто-то из детей болел или чувствовал себя несчастным, Элеанора забывала обо всем, даже о своем любимом Долговязом, чтобы утешить бедняжку. С утра до вечера мать и дочь были вместе. Королева рассказывала принцессе о ее будущей жизни, обсуждала с ней новые платья, старалась развеселить и успокоить девочку. Маргарет была так рада материнской ласке, что и думать забыла о предстоящих испытаниях.

Элеанора, безмерно любившая дорогие ткани и украшения, с удовольствием подбирала гардероб для маленькой невесты. Энтузиазм матери передался дочери, и они вдвоем оживленно обсуждали наряды и драгоценности.

Однажды – дело было в Виндзоре – Элеанора и Маргарет рассматривали образцы тканей, которые привезли придворные портнихи. Внезапно небо потемнело, и в комнате стало почти совсем темно. Всю неделю стояла жаркая, душная погода, а с утра духота сделалась просто невыносимой.

Девочка немного испугалась, поглядев на свинцовое, отливающее чернотой небо.

– Ничего, – успокоила ее королева. – После такой жары обязательно бывает буря. Как вам нравится этот «каприз»? Вы могли бы надеть его на следующий день после свадьбы. Мне хотелось бы, чтобы ваш наряд был не хуже, чем в день венчания.

Маргарет сказала, что «каприз» ей нравится. Так назывались платья, недавно вошедшие в моду. Они могли быть любой формы и любой длины – с длинным, волочащимся по полу шлейфом или же совсем короткие, выше щиколоток. «Каприз» мог быть и широким, и приталенным, а рукава обычно украшались фестонами. Элеанора обожала эту моду и все время старалась ее разнообразить, а придворные дамы немедленно подхватывали все новшества, вводимые королевой.

Однако темнота все сгущалась, и тут уж даже королеве стало не до «каприза».

Оглушительно прогрохотала молния, и замок содрогнулся, словно расколотый пополам. Выглянув в окно, Элеанора увидела, что все небо располосовано молниями. Дождь лил сплошной стеной, затем последовал новый удар, и каменные стены дрогнули, а из каминной трубы в очаг хлынули куски камня и глины. Королева едва успела схватить дочь за руку, и мощная сила швырнула их обеих на пол.

Маргарет была напугана, но не слишком – ведь рядом с ней была всезнающая, всемогущая мать. Девочка привыкла считать, что маме все под силу и ничего плохого не может случиться, когда мама рядом. При мысли о предстоящей свадьбе девочка горевала не из-за перемены в своей судьбе, а из-за того, что придется расстаться с родителями.

В коридоре раздались громкие голоса, дверь распахнулась и в комнату вбежал король.

– Мои дорогие!

Он бросился на колени, поднял Элеанору, коснулся дочери. Все трое прижались друг к другу. – Где дети? Где Эдуард? – воскликнула Элеанора.

– Все живы и здоровы. Молния ударила в крышу над вами. О, моя дорогая Элеанора!

– Все в порядке. Мы не пострадали.

– Идем отсюда скорей, – сказал король. – Неизвестно, удержится ли кровля.

Он обхватил жену и дочь за плечи. Они выбежали в коридор. Всюду сновали рыцари, слуги, придворные дамы. Увидев, что королева и принцесса живы, все радостно загалдели. Вся королевская семья собралась в главном зале. Увидев, что никто из детей не пострадал, Элеанора возблагодарила Господа. А Генрих все не мог наглядеться на своих близких, все не мог оправиться от испуга.

Выяснилось, что гроза принесла немало вреда. Покои королевы сильно пострадали, на пастбищах лежали мертвые овцы, и даже вековые дубы в парке были вывернуты с корнем.

Увидев весь этот разгром, маленькая Маргарет содрогнулась и подумала: уж не дурной ли это знак?

* * *

Кавалькада медленно двигалась по направлению к Йорку. Маргарет ехала верхом между отцом и матерью, то и дело поглядывая на них. Девочка хотела запомнить родителей получше, ведь скоро ей предстоит с ними разлука.

Король и королева изображали веселость, но так и не сумели скрыть от дочери свою печаль. Элеанора, готовая пренебречь любым законом и любой традицией ради блага своих детей, понимала, что иного выхода нет. Этот брак необходим королевству. Ничего, думала Элеанора, ведь жених еще младше невесты, а характер у девочки сильный, она сумеет за себя постоять.

И еще Элеанора утешалась тем, что решила сыграть свадьбу попышнее. Пусть никто не догадывается, в каком затруднительном положении английский монарх. Подданные, собравшиеся посмотреть на королевскую кавалькаду, разевали рты при виде такого великолепия. Генриха и Элеанору сопровождала тысяча рыцарей, соревновавшихся друг с другом великолепием одежд. Их наряды сверкали золотой и серебряной вышивкой, искрились драгоценными камнями.

Но величественнее всех смотрелась королева. Ее пышные волосы были убраны золотой сеткой, длинный шлейф платья-»каприз» волочился по земле.

Шотландцы, встретившие поезд невесты, выглядели поскромнее: жениха сопровождали всего шестьсот рыцарей, да и одеты они были не так богато, как англичане.

Улицы Йорка были запружены народом. В толпе только и говорили, что о предстоящей свадьбе. Все были радостно возбуждены – кроме самих юных героев торжества.

Генрих и Элеанора с тревогой поглядывали на свою маленькую дочь, предчувствуя неминуемое и скорое расставание.

– Если шотландцы будут ее обижать, я пойду на них войной, – молвил Генрих. – Они сполна заплатят мне за малейшую обиду, причиненную нашей Маргарет!

Королева крепко вцепилась ему в локоть, и Генрих испугался – не потребует ли она, чтобы свадьбу в последний миг отменили. Это было бы совершенно невозможно – даже ради Элеаноры.

– Нужно сыграть свадьбу рано утром, – поспешно сказал король, – пока не собралась толпа. Иначе будет ужасная давка.

Элеанора одобрила этот план. Ей тоже хотелось, чтобы Маргарет побыстрей выдали замуж – тогда решительный шаг будет уже сделан, обратно не повернешь.

И вот рано утром, в серый декабрьский день, архиепископ Йоркский Уолтер Грей сочетал браком юного Александра и принцессу Маргарет. Церемония состоялась в южном приделе храма. Это сооружение архиепископ Грей строил целых двадцать лет и очень гордился своим детищем. Шествуя к аналою, принцесса чувствовала себя так, словно ей на плечи обрушилась неимоверная тяжесть. Внутренне Маргарет молилась только об одном: хоть бы с неба на землю вновь грянула молния и разнесла столь любимый архиепископом храм на мелкие кусочки. Тогда свадьбу пришлось бы отменить.

Девочка предчувствовала, что гром все равно рано или поздно грянет – не сегодня, так позднее – от судьбы не убережешься.

Настал час прощаться с родиной, с любимыми родителями, с братьями, сестрой, кузенами и кузинами. Принцессе предстоял путь в далекую, суровую страну, где ее мужем будет этот чужой, хмурый мальчик.

Венчание закончилось, началось празднество.

Король Английский решил продемонстрировать шотландцам, как он богат и могуществен. Пусть оценят по достоинству оказанную им честь.

Свадебные торжества совпали с Рождеством, поэтому гости веселились вдвойне. Народ тоже веселился, не зная, что платить за угощение придется ему. Король думал, что есть и богатые евреи, и лондонские купцы. Для себя у них деньги находятся, так, значит, найдутся и для их государя.

Не следует монарху ломать себе голову над тем, как оплачивать свои расходы. В конце концов, речь идет о государственном деле – английская принцесса выходит замуж за шотландского государя. Два соседних королевства заключают мир, плодами которого будут пользоваться подданные. А раз так, то пусть платят.

В завершение празднества Генрих возвел Александра в рыцарское достоинство. Мальчик королю понравился – через несколько лет из него может получиться неплохой супруг для Маргарет.

Конечно, сейчас, когда жениху десять, а невесте одиннадцать, становиться мужем и женой им еще рано. Что ж, королевские браки часто заключаются подобным образом. Пройдет несколько лет, и «супруги» созреют для настоящей семейной жизни.

Когда церемония посвящения в рыцари подходила к концу, Генрих сказал:

– Мой дорогой сын, сегодня радостный день. Я знаю, вы сделаете мою дочь счастливой. А теперь, чтобы достойным образом завершить празднество, принесите мне клятву на верность от имени вашего королевства.

Александр был юн, однако уже готовился к своей будущей миссии, да и советники предупреждали его быть с английским королем поосторожней.

Немного поколебавшись, мальчик ответил:

– Я прибыл сюда с миром, дабы оказать честь королю Англии и посредством брака заключить союз с соседним королевством. Однако принести вам присягу я не могу до тех пор, пока не посоветуюсь со своими лордами, ибо вопрос этот требует всестороннего обсуждения.

Тут Генрих понял, что мальчик не так прост, как кажется, и воспользоваться его неопытностью не удастся.

Наконец наступило время прощаться.

Маргарет никак не могла расстаться с родителями, плакали и она, и королева.

– Все будет хорошо, моя милая, – прошептала Элеанора. – Александр будет добр к вам. А если кто-нибудь вас обидит, обидчику придется держать ответ перед вашим отцом.

* * *

Каким унылым казался принцессе север! Ветер здесь был холоднее, и девочка тщетно куталась в горностаевый плащ. Рядом с ней ехал ее муж – десятилетний мальчик с суровым, хмурым лицом. Маргарет понимала, что он тоже пытается свыкнуться с поворотом в своей жизни.

Принцессу сопровождали ее прислужницы, но Маргарет знала, что и с ними ей придется расстаться. Шотландцы не такие, как англичане. Они мрачные, неулыбчивые, не любят веселья и развлечений.

Принцесса думала о доме, о том, как весело было играть с братьями и сестрами. Заводилой у них был Эдуард, а с кузенами Монфорами они все время ссорились, потому что те хвастались, будто у них в жилах тоже течет королевская кровь и они якобы такие же потомки Вильгельма Завоевателя. Пусть Долговязый и Маргарет не зазнаются, ведь у них и у Монфоров один и тот же дед – король Джон. Старший из детей, Генрих, все время пытался примирить ссорящихся. Он говорил, что все они – потомки королей, так что нечего спорить. Вот было бы славно вернуться назад, в детскую!

Маргарет пыталась заговорить с Александром, но он лишь подозрительно косился в ее сторону.

По крайней мере, мы могли бы стать друзьями, думала девочка.

Она стала рассказывать своему мужу об английском дворе, о матери и отце, о братьях и сестрах. Александр слушал внимательно и вежливо, но сам рта почти не раскрывал.

Кавалькада двигалась все дальше и дальше, через унылые поля и горы.

– Здесь так холодно, – пожаловалась Маргарет. – Всегда так?

– Только зимой.

Принцесса зябко повела плечами и с тоской подумала о Виндзоре, где в каминах весело пылают дрова, где дети играют друг с другом, а иногда к ним присоединяются и родители.

Потом Маргарет вспомнила страшную грозу в Виндзоре и то, как они с матерью лежали на полу, обнявшись.

– Знак, дурной знак, – прошептала принцесса, окончательно в этом уверившись.

И вот наконец вдали, на холме, показался замок – мрачный, устрашающий, с мощными гранитными стенами.

Кони с трудом поднялись по извилистой дороге, под сводами ворот процокали копыта.

Маргарет вся закоченела от холода, но, когда она увидела, что в просторном зале пылает камин, ей стало немного веселей.

– Вот мы и дома, – сказал Александр.

Принцессу окружили какие-то мужчины и женщины, все с серьезными, неулыбчивыми лицами. Одна из дам, в черном траурном платье, приблизилась к Маргарет и сказала, что проводит ее высочество в комнату, где принцесса сможет отдохнуть и поесть. Должно быть, миледи устала после длительного, тяжелого путешествия.

Маргарет оказалась в унылой комнате с толстыми каменными стенами, голым полом и поразительно скудной обстановкой.

– Я – леди Матильда де Кантелуп, – представилась дама. – Я буду вашей воспитательницей до тех пор… пока вы не переедете жить к королю.

Маргарет вспомнила, что говорила ей мать: «Вы не сразу станете женой. Вам нужно подрасти, да и Александру тоже, ведь он еще совсем мальчик. Вам там назначат воспитательницу, которую вы должны полюбить, ибо она будет помогать вам и давать мудрые советы».

Однако Матильда де Кантелуп девочке совсем не понравилась.

Маргарет сказала, что с удовольствием отдохнет, потому что действительно очень устала. Матильда усадила ее в кресло и накрыла меховым одеялом. Потом девочка немного поела и некоторое время спустя вышла в большой зал, где ее уже поджидал Александр, тоже отдохнувший и подкрепившийся.

Он сказал, что им придется расстаться. Отныне Маргарет вверена попечению двух опекунов – Роберта Ле-Норре и Стивена Бозана. Они, как и леди де Кантелуп, будут состоять при Маргарет до тех пор, пока она не сможет присоединиться к своему супругу.

В эту минуту девочке хотелось броситься Александру на шею и прижаться к нему. Он был здесь самым близким ей человеком. Такой же юный, неопытный, подавленный обстоятельствами. Между ними было немало общего. Если бы Александр остался, девочке было бы легче. Но он, увы, уезжал, оставлял ее с этими чужими, неприветливыми людьми.

Маргарет была испугана. Она хотела домой, к матери.

Александр холодно поцеловал свою жену в щеку.

– Я вернусь за вами.

Девочка потерянно кивнула и осталась стоять во дворе, завернутая в свой меховой плащ. Над ней возвышались Матильда де Кантелуп и двое мрачных рыцарей, которые отныне являлись ее опекунами. Маргарет смотрела вслед удаляющемуся Александру и его спутникам.

Потом, повернувшись, побрела назад в замок. Ее сопровождали те, кого в глубине души она считала своими тюремщиками.

КОРОЛЬ И СИМОН ДЕ МОНФОР

Симон де Монфор вернулся в Англию. Граф устал просить короля о помощи и видеть, как все его просьбы остаются без ответа. Генриху не хватало денег на собственные нужды, и притязания Симона де Монфора казались ему наглостью.

Таков уж был характер короля: поступив несправедливо по отношению к кому-нибудь, он начинал ненавидеть этого человека. Таким образом Генрих избавлялся от угрызений совести, пытаясь свалить вину на того, кого обидел. В глубине души король чувствовал свою неправоту и пытался найти все новые и новые причины, по которым его гнев можно было бы оправдать.

Вот почему Генрих весьма критически относился к действиям своего гасконского губернатора, хотя принц Ричард не раз говорил ему, что без денег управлять мятежной провинцией совершенно невозможно.

В конце концов Монфор не выдержал. Гасконцы все время бунтовали, а у губернатора не было возможности покончить с мятежниками. Чувствуя, что его миссия становится невыполнимой, граф решил вернуться, чтобы лично добиться у короля подкреплений и средств.

Генрих пребывал в меланхолии. Он только что распрощался со своей юной дочерью и знал, как тяжело переживает эту разлуку королева. Элеанора терзалась раскаянием, говорила, что бедняжку отправили на чужбину слишком рано. Пусть бы она сначала подросла, созрела для брака, а уж потом можно было бы выдать ее замуж. В этом королева винила и себя, и Генриха. Как они могли столь жестоко поступить с собственным ребенком! Король очень страдал из-за этих обвинений, ибо для него была невыносима мысль о том, что Элеанора им недовольна.

Вот почему при встрече с Симоном де Монфором Генрих был мрачнее тучи.

– Я не могу поддерживать порядок в Гаскони, милорд, без финансовой поддержки, – начал граф.

– А я слышал, – перебил его король, – что вы сами сеете там смуту.

– Это ложь! – гневно воскликнул Монфор.

– Я отправлю в Гасконь своих комиссаров, чтобы они доложили мне об истинном положении вещей.

– Милорд, – угрюмо произнес Монфор. – Гасконцы непокорны потому, что их поддерживает французский король. Дайте мне оружие, дайте мне денег, и я справлюсь с бунтовщиками.

– У меня не хватает денег на расходы здесь, в собственном королевстве.

Еще бы, подумал Монфор: драгоценности для королевы, роскошные праздники и пиры, рента для друзей и родственников королевы, для ангулемской родни, для бесчисленных чужеземцев.

Генрих же смотрел на Монфора и думал, что боится этого человека. От графа исходила какая-то внутренняя сила. Король инстинктивно чувствовал, что Монфора следует опасаться.

– Ладно, я дам вам три тысячи марок, – вздохнул Генрих.

– Этого недостаточно, милорд.

– Больше не могу. Попробуйте добыть денег сами.

– Я мог бы собрать какую-то сумму со своих поместий. Но мне понадобятся и люди.

– В общем, соберите деньги, наберите людей и уезжайте обратно. Надеюсь вскоре услышать из Гаскони добрые вести.

Монфор удалился. Он был достаточно наслышан о безумствах короля, о зреющем в стране недовольстве. Похоже, Генриха ожидало такое же будущее, как его беспутного отца.

Граф вернулся в Гасконь, где за время его отсутствия мятеж дворян перерос во всеобщее восстание. Бунтовщики засели в замке Кастийон, Монфор осадил их со своим войском и сумел добиться победы. На время в провинции воцарился мир, но он был непрочным. Граф вновь отправился в Англию и сообщил королю о своей победе, после чего попросил позволения остаться при дворе.

Однако побежденные гасконцы направили к Генриху своих жалобщиков, обвинивших Монфора во всех смертных грехах. Генрих был склонен отнестись к жалобам на своего губернатора с доверием.

Это показалось Монфору такой чудовищной несправедливостью, что терпение графа лопнуло. Он потребовал, чтобы обвинения в его адрес были рассмотрены судом пэров. Пусть лорды сами решат, кто виновен, а кто чист.

Генрих согласился с этим предложением, однако ясно дал понять лордам, на чьей он стороне. С Монфором король держался подчеркнуто холодно, а гасконцев осыпал любезностями.

Жена Монфора, родная сестра короля, кипела гневом на своего брата.

– Он так и не простил вам той давней истории, – говорила она мужу. – Знает, что оклеветал вас, и теперь ему стыдно. Вот почему он изо всех сил старается выставить вас в черном свете.

– Я часто думаю, какое будущее ожидает страну под властью вашего брата, – вздохнул граф.

– Я тоже об этом думаю. Главная беда Генриха в том, что он слаб. И потом, этот суд… Неужели им удастся доказать свои обвинения?

– Если суд будет честным, мне страшиться нечего. – Монфор обернулся к жене, которую за годы совместной жизни сумел оценить по достоинству. Ни он, ни она не жалели о своем браке, хотя он принес обоим немало горя. – Дорогая Элеанора, бароны могущественны… Не менее могущественны, чем в ту пору, когда они заставили короля Джона подписать «Великую Хартию». Лорды на моей стороне, в этом можете не сомневаться. Они не хотят, чтобы в стране установилась тирания… И я тоже этого не хочу. Не исключаю, что мне придется возглавить лагерь противников короля. Я сделаю это, если… среди баронов будет единодушие.

– Вы имеете в виду открытый мятеж?

– В стране нужно сохранить свободы. Вскоре бароны созреют для того, чтобы поступить с Генрихом так же, как в свое время они поступили с его отцом. Королевство не может вздохнуть под бременем поборов, расточительность короля вызывает всеобщее возмущение. Не припомню, чтобы англичане когда-либо до такой степени ненавидели свою королеву. А виноваты во всем ее родственники, опустошающие государственную казну. Да и сама Элеанора – женщина надменная и заносчивая. Вам нечего бояться, дорогая, ибо, как я уже сказал, знать на моей стороне. Я буду честно служить вашему брату королю до тех пор, пока это будет возможно. Когда же запас доброй воли будет исчерпан… я созову баронов, и мы сделаем то, что необходимо.

– Не следует ли предупредить Генриха об опасности, которой он себя подвергает?

– Его предупреждают все время. Принц Ричард прекрасно осведомлен о происходящем. Когда-то бароны видели в принце своего вождя, но после женитьбы на сестре королевы Ричард стал с Генрихом заодно. Ведь сестры так дружны между собой, а королева – женщина сильная. Она руководит своей сестрой и через нее воздействует на принца. Нет, Ричард лордов уже не устраивает.

– Знаю, – кивнула графиня. – Теперь все лорды смотрят на вас. Вы – самый сильный человек в королевстве.

– Возможно. Однако можете не сомневаться, что я постараюсь сделать все возможное, дабы примириться с королем. Нет худшей беды для страны, чем междуусобица. И не важно, кто в конечном итоге окажется победителем.

– Гасконцы глупы. Все их обвинения против вас построены на лжи.

– Это так, но король очень хочет, чтобы меня признали виновным.

– Неблагодарный! Когда я вспоминаю ужасные годы, проведенные в Гаскони… А ведь мы могли бы жить дома, в Англии.

– Да, короли не ведают, что такое благодарность. Но обещаю вам, Элеанора, я не потерплю произвола.

– Генрих глупец.

– Не нужно так говорить. Не забывайте, что он король. Помните, как нам пришлось спасаться бегством, чтобы не попасть в Тауэр?

– Никогда этого не забуду. И никогда больше не смогу относиться к брату, как прежде.

– Я знаю, что вы всегда будете на стороне мужа… А это значит, что рано или поздно вам, возможно, придется выступить против короля.

Он крепко стиснул ее руки, посмотрел ей в глаза.

– Вы не пожалеете? Счастлива ли королевская дочь, вышедшая замуж за чужеземного искателя приключений?

– Королевская дочь ни о чем не жалеет и будет с вами, что бы ни случилось.

– Так благослови вас Боже, Элеанора.

* * *

Суд лордов оправдал Монфора, ибо выдвинутые против него обвинения были смехотворны. Стало совершенно очевидно, что граф вел себя в Гаскони мудро и распорядительно, а если учесть, что ему не присылали ни солдат, ни оружия, ни денег, достижения Монфора можно было счесть просто чудом.

Вердикт привел короля в неистовство. Генрих очень хотел, чтобы Симона нашли виновным, и во время заседаний с трудом сдерживал свои чувства. Он взирал на своего зятя столь свирепо, что знаменитое веко почти полностью закрывало глаз, а это всегда свидетельствовало о дурном расположении нрава его величества. Вид у короля был поистине устрашающий. После суда, на Совете, король мрачно спросил:

– Итак, вы возвращаетесь в Гасконь?

Монфор ответил:

– Да, если вы выполните все ваши обещания. Вам хорошо известно, милорд, что вами не соблюдены условия договора, согласно которому я стал вашим наместником в Гаскони.

Генрих взорвался:

– Я не заключаю договоров с изменниками!

Тут Монфор, обычно такой невозмутимый, тоже вспылил. Он знал, что члены Совета следят за каждым его словом, за каждым жестом.

– Вы солгали, милорд, когда назвали меня изменником, – холодно процедил граф. – Если б вы не были моим сюзереном, я заставил бы вас дорого заплатить за эти слова.

Генрих побагровел и на миг утратил дар речи. Проклятый выскочка! Как он смеет оскорблять, да еще публично, своего государя!

Наконец, обретя дар речи, Генрих завопил:

– Взять его! Арестовать!

Несколько баронов вскочили на ноги и встали между королем и Монфором.

– Милорд, – наперебой заговорили они. – Граф всего лишь защищал свою честь. За это его нельзя арестовывать.

Генрих стушевался и отвел взгляд. В такие моменты он всегда пытался представить, как повели бы себя на его месте великие короли, его славные предки.

Миг был упущен. Монфор спокойно развернулся и вышел из зала.

* * *

Граф готовился к отплытию в Гасконь, но все же решил перед отъездом еще раз повидаться с королем.

Генрих встретил его с ледяной холодностью. Гнев короля прошел, осталась лишь жгучая ненависть к человеку, посмевшему проявить в присутствии короля такое достоинство. Была в Монфоре некая железная решимость, пугавшая и бесившая Генриха.

– Итак, вы возвращаетесь в Гасконь, – сказал король. – Я приказал тамошним сеньорам, чтобы они вели себя мирно, поэтому они вам мешать не будут.

– Позволю себе усомниться в этом, милорд. Гасконцы твердо намерены мутить воду и дальше.

– Гасконцы? По-моему, это вы мутите воду. Хотите обогатиться за их счет? Я слышал, что ваш отец неплохо нажился на войнах с альбигойцами. Захватил немало сокровищ. Что ж, отправляйтесь в Гасконь, любитель наживы, следуйте по стопам своего отца.

Монфор смотрел на короля в упор, с трудом сдерживаясь. Оскорбления в адрес отца разгневали его, но презрение к Генриху оказалось сильнее. Граф хладнокровно сказал:

– Я с радостью покидаю эти берега. Вернусь лишь после того, как раздавлю всех ваших врагов. Я сделаю это, несмотря на вашу неблагодарность.

Генрих метнул на дерзкого яростный взгляд, но не нашелся что ответить.

Прибыв в Гасконь, Монфор обнаружил, что задача его невыполнима: казалось, Генрих нарочно делал все, чтобы помочь врагам своего губернатора.

Гасконцы и не думали соблюдать условия договора, заключенного с Генрихом. Они нападали на города, захватывали замки, а средств для обороны у Монфора не было.

Возмутительнее же всего было то, что из Лондона постоянно прибывали гонцы, обвинявшие Монфора в нарушении перемирия.

– Это выше человеческих сил! – негодовал граф. – Личная вражда ко мне затмевает королю разум.

А вскоре пришел приказ об отрешении Монфора от должности. Граф ответил на это, что король предоставил ему пост наместника на семилетний срок и соглашение это не может быть отменено. Тогда Генрих предложил выкупить эту должность, и Монфор охотно согласился.

Он отправился во Францию, где его с распростертыми объятиями принял Людовик. Французский король с интересом наблюдал за событиями в Гаскони и никак не мог понять, почему Генрих недоволен таким выдающимся наместником.

Людовик предложил Монфору самые высокие должности, если тот согласится перейти на службу к французской короне.

Но Монфор ответил отказом:

– Я – слуга английского короля. Пусть король неблагодарен, но я присяге не изменю.

Тем не менее граф остался жить во Франции.

Жена не смогла последовать за ним в Гасконь, потому что ждала ребенка. Вскоре пришла весть, что графиня родила дочь, которую назвала Элеанорой – в собственную честь.

Монфор стал подумывать о возвращении в Англию. Конечно, король своего отношения к нему не изменит, но, если так пойдет и дальше, в стране могут начаться весьма интересные события.

Бароны не станут дольше терпеть произвол, встанут все как один против Генриха. И тогда им понадобится предводитель.

Если Симон де Монфор не нужен королю, он найдет себе место в лагере его противников.

* * *

Король объявил, что, раз Симон де Монфор «дезертировал», губернатором Гаскони станет юный принц Эдуард. Мальчику исполнилось тринадцать, он был хорош собой, полон сил, умен и имел все задатки великого государя. В народе поговаривали, что скорей бы уж принц становился королем.

В Вестминстере вновь назначенный наместник принял присягу представителей гасконского дворянства. Однако торжество короля продолжалось недолго. Из Рима пришли тревожные сообщения. Его святейшество заявил, что законность брака Генриха с Элеанорой вызывает серьезные сомнения.

Внимательно прочтя послание, Генрих содрогнулся от ужаса.

Папа римский утверждал, что Генрих, в свое время обручившийся с Жанной де Понть, не имел права вступать в брак с Элеанорой Прованской, а стало быть, их женитьбу следует признать недействительной.

Королева застала своего супруга совершенно сраженным. Он так и сидел, держа в руках зловещий документ. Элеанора выхватила у мужа из рук грамоту и прочла ее.

– Да как они смеют! Наш брак незаконен? Значит, наши дети – бастарды? И Эдуард – не наследник престола?

– Не волнуйтесь, – стал успокаивать ее Генрих. – Я во всем разберусь. Я заставлю клеветников горько раскаяться… Узнать бы только, кто они.

Но Генрих и сам был потрясен. Сердце сжималось от страшных предчувствий. А вдруг папа и в самом деле заявит, что брак недействителен. В свое время римский престол так же поступил с французским королем Филиппом-Августом, даже отлучил его от церкви за то, что он посмел выбрать себе жену без санкции его святейшества.

Между Лондоном и Парижем завязалась оживленная переписка. Генрих доказывал, что если его брак недействителен, то недействителен и брак короля Кастильского – ведь он взял себе в жены Жанну де Понть, которая якобы являлась нареченной невестой английского короля.

Элеанора не находила себе места. Она все время плакала, думая о детях. Неужели их и в самом деле объявят незаконнорожденными? Что угодно, только не это.

Генрих считал, что папа Иннокентий выдумал все это, чтобы заставить английский двор раскошелиться.

– Так речь идет только о деньгах? – с облегчением воскликнула Элеанора.

– Уверен в этом.

– Значит, проблему можно решить.

Разумеется, проблема благополучно разрешилась. Пришлось обложить народ дополнительной податью, еще сильней прижать евреев.

После немалых затрат, оплаченных простым народом, вопрос о легитимности королевского брака был закрыт.

Эта история нанесла еще один удар по и без того шаткому престолу. Ведь англичане уже знали по собственному опыту, что государь царствует не по собственной воле, а по воле своих подданных.

* * *

Из Гаскони поступали плохие известия. Воспользовавшись отсутствием Симона де Монфора, местные сеньоры совсем осмелели. Тринадцатилетний губернатор находился в Англии, да и, прибудь он в Гасконь, вряд ли это что-нибудь изменило бы. Гасконцы вели переговоры с кастильским королем, и Генрих понял, что времени терять нельзя.

Король не мог себе простить, что так безрассудно обошелся с Монфором, прогнал единственного человека, который мог бы удержать Гасконь под эгидой английской короны. Теперь же оставалось лишь отправляться за море с войском самому.

Хуже всего было то, что королева опять вынашивала ребенка и сопровождать супруга на сей раз не могла.

Когда Генрих сообщил ей, что отправляется в поход, Элеанора безмерно огорчилась. Больше всего она страшилась разлуки с мужем.

– Нет, Генрих, я поеду с вами.

– Увы, это невозможно. Представьте только, как тяжело и опасно плавание по морю. Я не могу подвергать вас такой опасности. Оставайтесь дома, с детьми. По крайней мере, я не буду тревожиться о вас.

– Как только родится ребенок, я присоединюсь к вам.

Генрих обнял ее:

– Вот и отлично. Родите ребенка, оправьтесь после родов и отправляйтесь в путь. Мне будет очень тяжело без вас и детей.

Король еще долго тянул время, но в конце концов пришлось отправляться в путь. Королева, ее сестра Санча и Ричард Корнуэлльский, а также весь выводок королевских отпрысков сопровождали Генриха до Портсмута.

Генрих нежно распрощался с домочадцами, но трогательнее всего было его расставание с Эдуардом. Подросток не выдержал и горько разрыдался.

– Эдуард, возлюбленный сын мой, – всхлипнул король. – Не плачьте. Вы меня убиваете.

– Я должен быть с вами, отец, – рыдал Эдуард. – Я хочу сражаться с вами, защищать вас.

– Ах, сын мой, это счастливейший и горестнейший момент в моей жизни. Мой милый мальчик, берегите вашу мать. Я доверяю ее вашему попечению. Вскоре мы соединимся вновь. При первой же возможности я пошлю за вами.

Элеанора и остальные долго стояли на причале, глядя вслед кораблям.

Король тоже все не мог оторвать взгляда от берега. Он говорил себе, что до смертного часа не забудет, как плакал при расставании Эдуард.

* * *

Утешением для Элеаноры было то, что теперь она считалась полновластной регентшей королевства. Наконец-то у нее появилась настоящая власть. В глубине души королева считала, что Генрих слишком мягок и снисходителен, настоящий монарх должен быть строже. Правда, англичане и так стонут под бременем налогов, но деньги у них, видно, есть – иначе не платили бы.

Санча придерживалась того же мнения. Она была рада, что может во всем слушаться свою умную и решительную старшую сестру. Совсем как в детстве. Первородный сын Санчи умер в младенчестве, но теперь у нее родился еще один мальчик, Эдмунд. Ричард полюбил своего маленького сына, но Санча знала, что старшего сына, Генриха, он любит еще больше. Что ж, Генрих был славным юношей, лучшим другом наследника престола. Он и Эдуард никогда не разлучались.

Санчу немного тревожила все растущая непопулярность королевы. Стоило королеве выехать из дворца, как толпа начинала роптать. Время от времени раздавались оскорбительные выкрики, стражники бросались в толпу искать обидчиков, но почему-то никогда их не находили. Санча подозревала, что стражники не слишком-то и старались. Должно быть, солдаты тоже не очень-то любили свою государыню.

Муж не раз говорил Санче, что в падении престижа королевской власти виновата именно Элеанора.

– Это плохо кончится, – без конца повторял он.

Но Санча лишь смеялась:

– Элеанору никто не сможет переупрямить. Такой же она была и в детстве. И все всегда получалось, как ей хочется.

Ричард был раздражен тем, что Генрих назначил гасконским губернатором юного Эдуарда. Какая глупость! Ведь мальчику всего тринадцать лет. Куда разумнее было бы доверить этот пост ему, Ричарду. И уж совершенно непростительна ссора с Монфором. Вот человек, за которого Генрих должен был держаться обеими руками.

Ричард считался регентом, как и королева. Главная его задача была снабжать короля оружием и деньгами, необходимыми для ведения боевых действий. Не слишком завидная миссия, ведь деньги можно было выкачать лишь с помощью податей и поборов.

В последнее время с Ричардом приключались припадки странного недуга. Врачи не знали, что это за болезнь. Принц внезапно чувствовал полный упадок сил и не мог подняться с постели. Потом приступ так же неожиданно проходил, и к Ричарду возвращалась его всегдашняя кипучая энергия.

Здравый смысл подсказывал принцу, что сила на стороне баронов и Симона де Монфора, однако Ричард все же продолжал оставаться сторонником королевы. Он все надеялся, что сумеет втолковать королеве, насколько губительно ее поведение. Увы, даже Санча не понимала всю серьезность ситуации. Ей казалось, что Элеанора ни в чем не может ошибаться. Элеаноре достаточно пожелать, и все устроится само собой.

Пахнет грозой, думал Ричард. Скоро страна начнет делиться на два лагеря.

Какую партию выбрать ему? До женитьбы у него не возникло бы и тени сомнения – ведь бароны считали его своим предводителем. Теперь же все их надежды связаны с Симоном де Монфором.

Король присылал из Гаскони письма. Он никак не мог справиться с тамошними мятежниками. Гастон Беарнский оказался изменником, он пытался привлечь на свою сторону короля Альфонсо Кастильского. «Если это произойдет, – писал король, – не миновать беды. Я послал за Симоном де Монфором, велел ему присоединиться ко мне, ибо этот человек хорошо знает здешние места».

Ричард лишь качал головой.

Великого воина из Генриха не получится. Как и великого короля.

Но, если Симон де Монфор забудет свои обиды и придет королю на помощь, еще остается надежда на успех.

* * *

Королева и жители города Лондона люто ненавидели друг друга. Элеанора постоянно нуждалась в деньгах. Король требовал средств на войну, королеве же хотелось новых нарядов, да и двор нужно было содержать. Золото водилось лишь у лондонских купцов, ибо они знали, как его добывать.

Для начала Элеанора возродила aurum reginae, «золото королевы» – древний обычай, согласно которому процент от всех уплачиваемых штрафов шел в королевскую казну. Эта подать сама по себе была не столь уж значительна, но в сочетании с прочими поборами переполнила чашу терпения лондонцев.

На сей раз они решили не уступать. Тогда Элеанора велела посадить шерифов, ответственных за сбор подати, в городскую тюрьму.

К принцу Ричарду явилась депутация столичных жителей. Пусть принц объяснит королеве, что Лондон находится на особом положении. В городе свои законы, у него свои привилегии, и королева здесь не может делать все, что ей заблагорассудится. Если шерифов немедленно не выпустят, город освободит их силой. Лондонцы встанут стеной за свои древние привилегии.

И Ричард отправился вести переговоры с королевой.

– Поймите, Лондон – особый город, – сказал он. – Если вы оскорбите жителей Сити, они вопьются вам в горло. Вспомните о королеве Матильде, которая так и не была коронована, потому что враждовала с лондонским Сити.

– Неужели мне придется выпустить этих негодяев?

– Да, причем незамедлительно. Иначе против вас поднимется весь город, и тогда трудно даже представить, какие будут последствия. Король встревожится, а страна окажется на грани междуусобной войны.

– Но не могу же я вот так просто взять и уступить им!

– Бывают случаи, Элеанора, когда уступать необходимо.

Королева поняла, что Ричард прав, и беды удалось избежать.

Но лондонцы не забыли и не простили. Даже рождение очередного ребенка не ослабило их ненависти. Элеанора родила девочку, которую назвали Катариной, ибо она появилась на свет в день святой Катарины.

* * *

Пришло письмо от Генриха.

Симон де Монфор явился на зов короля и сумел усмирить Гасконь. Победы удалось достичь благодаря тому, что у Генриха появился новый союзник – Альфонсо Кастильский.

Этот союз был крайне необходим Англии, так как дружбы дона Альфонсо давно искал главный мятежник, Гастон Беарнский. Он обещал кастильскому королю земли и замки, но Генрих сумел сделать более заманчивое предложение.

«Пора нашему сыну жениться, – писал король. – Конечно, Эдуард еще молод, но, если мы хотим сохранить Гасконь, нам необходим этот брак. Я знаю, дорогая моя супруга, что вы со мной согласитесь. Поверьте, у меня не было выхода, и лишь поэтому я согласился женить нашего сына на Элеаноре, сводной сестре дона Альфонсо. Принцесса хороша собой. Отцом ее был король Фердинанд III, а мать ее – та самая Жанна де Понть, на которой я собирался жениться, пока не узнал о существовании единственной и неповторимой дамы моего сердца. Принцесса Элеанора очень молода, кротка нравом, нашему Эдуарду она подойдет. Не забывайте, что, если брак не состоится, с Гасконью придется распрощаться. Альфонсо требует, чтобы Эдуард сам прибыл в Испанию, отпускать свою сестру в Англию до свадьбы он не соглашается. Мне пришлось пойти на эту уступку. Прошу вас, моя драгоценная, сообщить Эдуарду эту новость и привезти его сюда. Я очень по вас скучаю».

Элеанора была в восторге. Маленькая Катарина уже окрепла, ее можно было оставить на попечение нянек. Остальных же детей королева возьмет с собой. Жаль только, Маргарет на чужбине. Элеанора часто думала о своей несчастной дочери, с нетерпением ждала каждой весточки от нее. Шотландия – страна холодная и суровая. Как там живется бедняжке?

Санча тоже должна поехать вместе с сестрой. Вот было бы чудесно, если бы им удалось наведаться в родной Прованс, повидать мать, а заодно погостить и при французском дворе.

Какая захватывающая перспектива! Понадобятся новые наряды, прекрасные платья. Ведь Генрих захочет, чтобы его супруга выглядела великолепно. Пусть чужеземцы не говорят, что английская королева бедна и не может позволить себе роскошных нарядов.

Наконец, она снова будет рядом с Генрихом! Какое счастье для всей семьи! Однако нельзя быть такой эгоистичной, спохватилась Элеанора. Нужно скорее сообщить детям, что скоро все они отправятся к отцу.

А с Эдуардом следует потолковать отдельно.

Теперь он станет взрослым, у него будет жена.

КАСТИЛЬСКАЯ НЕВЕСТА

Эдуарду исполнилось пятнадцать лет. Он был здоровым, энергичным юношей, прирожденным вождем. Это качество проявилось у него еще с пятилетнего возраста. Во всех мальчишеских забавах Эдуард непременно хотел верховодить. Его кузен Генрих, сын Ричарда Корнуэлльского, был тоже храбр и ловок, но книги он любил больше, чем подвижные игры, и был склонен к задумчивости. Из Эдуарда, возможно, тоже мог бы получиться ученый – мальчик любил читать и имел способности к наукам, но рыцарские забавы привлекали его больше, чем знания. Принц хотел во что бы то ни стало быстрее всех скакать на лошади, точнее всех стрелять из лука, лучше всех охотиться с соколами. Эдуард сам придумывал игры и сам был главным их участником.

Эдуард все время помнил, что он старший сын короля и наследник престола, и требовал, чтобы остальные тоже об этом не забывали. Мужчины относились к нему с подобострастием, женщины из кожи вон лезли, желая ему понравиться. Эдуард знал, что мать в нем души не чает, отец тоже отличает от прочих своих детей, а ведь Генрих был нежным и любящим отцом для всех своих чад. Однако ни для кого не было секретом, что любимец и надежда всего двора – златокудрый Эдуард.

Кузены Монфоры все время подзадоривали принца, подговаривая его на дерзкие и безрассудные выходки. Дети Симона знали, что их отец с королем в ссоре, и потому хотели во что бы то ни стало утереть нос королевским отпрыскам. Чем больше впадал Симон де Монфор в немилость, тем озорнее и неуемней вели себя его сыновья, желавшие показать, что они тоже принцы королевской крови.

Здравомыслящий Генрих Корнуэлльский пытался вразумить сорванцов, и за это они его недолюбливали.

Принц Генрих видел, как опрометчиво ведет себя Эдуард, поддаваясь влиянию Монфоров. Они частенько подбивали его на поступки, которых Эдуард, будь он один, ни за что бы не совершил. Однако, боясь показаться рохлей, принц шел на поводу у своих сорванцов-кузенов.

Чем настойчивее были увещевания Генриха, тем больше неистовствовали Монфоры. Они испытывали смелость и отвагу Эдуарда, вовлекая его все в новые и новые приключения.

С тех пор, как Эдуард получил во владение собственные земли и замки, он взял за обычай разъезжать по стране в сопровождении двухсот рыцарей. Эта орава «развлекалась» как могла: разоряла деревни, переворачивала повозки и телеги, угоняла лошадей, похищала девушек. Вначале эти забавы имели вид обычных проказ, но со временем делались все более жестокими и разорительными. Когда в стране стало известно, что наследный принц бесчинствует со своей бандой, обижая мирных жителей, люди встревожились: какой же король получится из такого наследника? Многие вспоминали короля Джона, который в годы своей юности вел себя точно так же. Второй раз это повториться не должно. Король Генрих слаб, расточителен, любит чужеземцев, но он, по крайней мере, человек набожный, добрый муж и отец. Никто не мог бы обвинить Генриха в беспутстве.

Теперь же, когда король покинул страну, а регентами стали королева и Ричард Корнуэлльский, Эдуард и вовсе распоясался. Его выходки делались все более и более сумасбродными.

Кузен Генрих пытался образумить Эдуарда, но тот лишь отмахивался и говорил:

– Если вам не нравится наше общество, можете нас не сопровождать.

Воспользовавшись этими словами, Генрих и в самом деле перестал участвовать в эскападах наследника.

После нашествия Эдуардова воинства деревни выглядели так, словно через них прошла дикая орда или же здесь бесчинствовала моровая язва.

Как-то раз Эдуард и его люди ворвались в монастырь, где монахи как раз собирались приступить к своей скудной трапезе. Безобразники выставили монахов за дверь, слопали всю их еду да еще отколотили слуг.

Эдуарду казалось, что шутка очень остроумна, однако, когда он поведал кузену Генриху о своем подвиге, тот презрительно скривился.

– Мы славно позабавились, – пробормотал Эдуард.

– Да? А монахи?

– Подумаешь, монахи! У них такая скучная жизнь. А теперь будет, что вспомнить.

– Они вспомнят, Эдуард, вспомнят с проклятиями. Ведь вы наследник престола, не забывайте об этом. Вам следует помнить о своем предназначении.

– А вам следует помнить, с кем вы разговариваете! Перестаньте меня учить!

– Я говорю все это, потому что страшусь за вас. Неужто вы хотите, чтобы народ возненавидел вас еще до того, как вы стали королем?

Эдуард рассмеялся:

– Какое мне до этого дело? Простолюдинам не дано судить королей.

– Иметь собственное суждение может каждый, а к королям относятся особенно безжалостно.

– Вечно вы испортите все удовольствие! – сердито воскликнул Эдуард и вышел вон.

Несколько дней спустя Генрих решил отправиться со своим кузеном в очередную прогулку. Эдуард все еще дулся, не забыв упреков в свой адрес. На душе у принца было скверно. Он внутренне чувствовал правоту Генриха и оттого злился на него еще сильней. Какое право имеет Генрих изображать из себя такого святошу! Скучный, занудный праведник! Кичится тем, что на четыре года старше.

По дороге всадники встретили какого-то подростка, примерно того же возраста, что Эдуард. Застыв от ужаса, паренек боялся пошевелиться. Эдуард и его рыцари наводили страх на всю округу, и паника, охватившая подростка, была вполне объяснима.

– Что ты здесь делаешь, юнец? – громко спросил Эдуард.

Паренек от страха не мог вымолвить ни слова.

– У тебя что, языка нет? – прикрикнул на него Ги де Монфор. – Раз ты не пользуешься языком, значит, можешь обойтись и без него.

– Ты слышал? – грозно повысил голос Эдуард.

Тут мальчишка и вовсе потерял голову.

– Взять его! – рявкнул принц.

Двое солдат соскочили с седла и взяли несчастного под руки.

– Как он на меня смотрит! – вспылил принц. – Наглец!

– Выколоть ему наглые глаза! – крикнул кто-то из свиты.

– Нет, отпустите его! – воскликнул Генрих. – Он ничего плохого не сделал.

– А мне он не нравится, – упрямо произнес Эдуард, все еще раздраженный на кузена.

Один из солдат схватил подростка за волосы.

– Смотрите, милорд, у него еще и уши есть.

С этими словами говоривший занес над головой паренька меч.

– Так как он все равно вас не слышит, милорд, давайте я отрежу ему одно из них.

– Как можно! – возмутился Генрих.

Эдуард вскипел. До каких пор Генрих будет указывать ему, что можно делать, а чего нельзя? Генрих – просто слюнтяй, он боится черни. Надо преподать ему хороший урок.

– Давай! – крикнул принц.

Сверкнул клинок, и мальчик упал, обливаясь кровью, а солдат с торжествующим видом протянул Эдуарду обрубок кровоточащей плоти.

– Ну, все, с меня хватит! – воскликнул Генрих.

Он порывисто спрыгнул с седла и поднял подростка на руки.

– Ничего не бойся, – прошептал Генрих. – Я отнесу тебя домой. Ничего плохого с тобой больше не случится.

Все молча смотрели, как Генрих удаляется с раненым на руках.

– Вперед! – крикнул Эдуард.

Кавалькада поскакала дальше, на дороге остался только один конь, терпеливо дожидавшийся хозяина.

Генрих отнес паренька домой, оставил ему свой кошель и с тяжелым сердцем направился обратно во дворец.

* * *

С того дня Генрих перестал разговаривать со своим кузеном, проникшись к Эдуарду глубочайшей неприязнью.

Он все не мог забыть перепуганного, дрожащего паренька, который так и не понял, что с ним произошло.

Пусть отец позволит мне уехать за море, думал Генрих. Дальнейшее общение с Эдуардом невозможно – перед глазами у Генриха будет постоянно возникать окровавленное лицо крестьянского мальчишки.

После того памятного происшествия Эдуард вернулся в замок мрачнее тучи. Оставшись один, он сел на кровать и закрыл лицо руками.

В чем дело, спросил себя принц. Какая безделица – отрубленное ухо крестьянина, презрительный взгляд Генриха. Стоит ли из-за этого так расстраиваться?

Эдуард подумал об искалеченном мальчишке. На всю жизнь он останется уродом, люди будут смотреть на него и говорить: это сделал Эдуард.

Генрих прав. Тупая, бессмысленная жестокость. Пострадал мальчишка, пострадала его семья, и все ради чего? Чтобы Эдуард возвысился в глазах кузенов Монфоров? Неужто он испугался, что они обзовут его трусом и неженкой?

Монфоры ненавидят Генриха, потому что ревнуют к нему. Ведь его отец – великий Ричард Корнуэлльский, брат короля, один из самых могущественных людей страны. Юные Монфоры готовы на что угодно, лишь бы дискредитировать Генриха, но сделать это непросто, ибо Генрих – юноша нравственный и в гнусных затеях не участвует.

Эдуард подумал, что он всегда смотрел на старшего кузена как бы снизу вверх, мечтал заслужить его одобрение. С самого раннего детства Генрих был ему старшим братом, а теперь все испорчено.

Нужно объясниться с Генрихом, оправдаться перед ним. Крестьянского мальчишку можно разыскать, выплатить ему компенсацию. У Эдуарда было такое чувство, будто он внезапно повзрослел и смотрит на себя со стороны. Разве может бесчинствовать тот, кто готовится стать великим государем?

Принц решил немедленно отправиться к кузену, однако Генриха на месте не оказалось.

– Где мой кузен? – спросил принц у слуг.

– Милорд, он уехал рано утром.

– Уехал? Ничего мне не сказав?

Эдуард совсем пал духом. Он знал, что не успокоится, пока не увидится с Генрихом.

* * *

Генрих же отправился в Вестминстер к отцу, которого не видел с того самого дня, как король уехал в Гасконь. Ричард теперь был регентом, и государственные дела отнимали у него все время.

Увидев сына, принц несказанно обрадовался. Он больше всего на свете любил этого мальчика – больше, чем власть, больше, чем богатство, больше, чем жену. И своим сыном Ричард мог гордиться. Всякий раз, глядя на высокого, сильного юношу, Ричард поневоле вспоминал его мать. В юности бедняжка Изабелла была знаменитой красавицей. Вообще-то Ричарду не очень хотелось вспоминать свою первую супругу, ибо обошелся он с ней довольно жестоко. Брак с самого начала был обречен. Но благодаря этой женитьбе у Ричарда был сын – такой сын, о котором можно только мечтать.

Хороший мальчик – добрый, храбрый, мужественный. За таким люди пойдут в огонь и в воду, потому что он честен и целен. Еще бы, ведь его дедом по материнской линии был великий Вильям Маршал, достойнейший и мудрейший из рыцарей. Ни разу за всю свою долгую жизнь Вильям Маршал не уклонился с пути чести и долга. Да, Генрих пошел в деда. Есть за что благодарить покойную Изабеллу. А по отцовской линии Генрих – потомок короля Джона, Генриха Второго и Вильгельма Завоевателя.

Отец и сын крепко обнялись.

– Добро пожаловать, сын мой. Рад вас видеть.

– Как поживаете, батюшка?

– Неплохо. Очень много дел, ведь мы с королевой теперь регенты. Не так-то просто иметь с ней дело. Мне было бы легче, если бы я занимался делами один. Однако я вижу, вы чем-то расстроены.

– Мне нужен ваш совет.

Ричард был счастлив. Как приятно сознавать, что сын в трудную минуту обращается именно к нему, а не к кому-нибудь другому.

– Что случилось, сын мой?

– Я не хочу больше служить Эдуарду.

– А что такое? Вы поссорились?

– Мне невыносимо видеть, что он вытворяет.

– Вы имеете в виду его выходки в провинции? Мальчик ведет себя преглупо.

Генрих рассказал отцу историю с отрубленным ухом.

– О господи, – вздохнул принц, – какая глупость! Он очень похож на свою мать, никак не возьмет в толк, что именно от народа зависит, удержится ли король на троне. Так вы были при этой сцене?

– Я пытался заступиться за несчастного, но мои уговоры лишь подливали масла в огонь. Так было и прежде. Потом я доставил подростка домой и дал его семье денег.

Ричард кивнул, он знал, что в такой ситуации Генрих поступит как подобает.

– Я больше не могу ему служить, – повторил юноша. – Хочу уехать за границу.

– За границу? Вы хотите сказать, в Гасконь, к королю? – Ричард нахмурился. – Не согласен. Нельзя оставлять Эдуарда. Ведь в один прекрасный день он станет королем.

– Если он станет таким же королем, как наш дед, я не желаю иметь с ним ничего общего.

– Отлично вас понимаю. Однако, если он пойдет по стопам деда, долго ему на троне не усидеть. Генрих, оставайтесь у меня. Я буду этому очень рад. А Эдуард наверняка пришлет справиться, почему вы его покинули.

– Он и так это знает. Я не скрывал своего отвращения. Отец, я больше не стану сопровождать его в этих поездках, не желаю быть свидетелем чудовищных, жестоких выходок. Ни за что!

– А вы и не обязаны ему служить. Вы такой же принц, как и он. Если б его отец не появился на свет на несколько месяцев раньше меня, наследником престола были бы вы. Англия об этом может только мечтать. Если вы не захотите служить вашему кузену, сын мой, это ваше право. Но за границу я вас не отпущу. – Ричард замялся. – Вы ведь уже не мальчик, вы знаете, что происходит в стране. Королева становится все более и более непопулярной, короля народ тоже не любит. Бароны внимательно следят за тем, как усугубляется конфликт между королем и Симоном де Монфором. Скоро наступит день, когда страна разделится на два лагеря, как во времена вашего деда. И в этот день, Генрих, вы должны быть здесь. Нужно быть в курсе событий.

– Я и так уже многое знаю, – ответил Генрих. – Я вижу, какими взглядами смотрят простолюдины на королеву, когда она следует куда-нибудь со своей свитой. Я слышу ропот, а иногда и крики.

– Положение скверное. Послушайте, поживите у меня. Мы с вами слишком мало видимся. Если не хотите жить при дворе – не живите. Это ваше право.

Однако через несколько дней в Вестминстер приехал сам Эдуард. Он сказал, что хочет поговорить со своим кузеном.

Когда они остались наедине, наследник схватил Генриха за руки:

– Генрих, вы покинули меня! – воскликнул он с упреком.

– Да, – кивнул Генрих.

– Из-за того проклятого мальчишки?

– Мальчишка теперь и в самом деле проклятый – на всю жизнь. Подумайте только, что вы с ним сделали.

– Я только об этом все время и думаю. Никогда не забуду, как вы уносили его на руках.

– Я останусь жить у отца, – отрезал Генрих.

– А я хочу, чтобы вы вернулись со мной.

– Нет, предпочитаю остаться здесь.

– Не забывайтесь, Генрих. Ведь я ваш сюзерен.

– И что же вы со мной сделаете? Уши отрежете?

– Генрих, мы всегда были добрыми друзьями. Нас ведь двое – вы и я. Я хочу, чтобы так и было впредь. Помните, как мы вместе мечтали о будущем, как хорошо нам было вдвоем?

– Тогда мы были детьми. Теперь же вы стали взрослым, и вам нравится грабить деревни и истязать простых людей.

– Я положу этому конец.

– Как так? Вы откажетесь от своих забав?

– Какие там забавы… Потому-то я и хочу, чтобы вы вернулись. Давайте вместе съездим к тому мальчишке. Я докажу, что раскаиваюсь в содеянном. Дам ему денег…

– Вряд ли деньгами можно откупиться за увечье.

– Ну, я придумаю что-нибудь другое. Даю вам клятву, Генрих. Если вы вернетесь, я переменюсь. Честное слово. Я уже не мальчик. Внезапно я понял, как безрассудно себя вел. Ведь мне суждено быть королем, и я хочу быть хорошим королем, как великий Завоеватель. Он-то не разъезжал по стране, глумясь над своими подданными.

– Да, если бы он вел себя подобным образом, он не стал бы великим государем.

– Вы правы, Генрих. Вы всегда правы. Я пошел на поводу у Генриха, Симона и Ги де Монфоров. Уверен, что они нарочно подзуживали меня, чтобы испортить мою репутацию. Я был глупцом. Больше этого не повторится. Вот увидите. Возвращайтесь, и мы первым же делом исправим зло, причиненное мальчишке.

Генрих заколебался.

– Вы и в самом деле так думаете, Эдуард?

Эдуард поднял правую руку, словно давая торжественную клятву.

– Клянусь. Отныне я стану другим. Мне нужно готовиться к тому, чтобы стать великим королем. Мой час настанет, и тогда я хочу, чтобы обо мне говорили, как о моих великих предках.

Генрих протянул кузену руку:

– Хорошо, я возвращаюсь с вами.

А два дня спустя к Эдуарду явилась взволнованная королева и сообщила:

– Пришло письмо от короля! Мы едем к нему. Эдуард, он нашел вам невесту.

* * *

Королева и ее спутники покинули Портсмут теплым майским днем. Элеанора пребывала в радостном возбуждении, предвкушая скорую встречу с мужем. Эдуард же испытывал смешанные чувства. Мысль о женитьбе его не пугала, тем более что невеста, судя по описаниям, была красавицей. Но Генрих, лучший друг принца, остался в Англии, с отцом – ведь теперь, после отъезда королевы, единственным регентом стал Ричард.

Зато жена Ричарда, Санча, тоже отправилась в плавание. Ей не хотелось расставаться с мужем, но слишком велико было искушение посетить родные места и повидаться с матерью.

Король в Бордо с нетерпением ждал прибытия своего семейства и очень боялся, не случилось бы по дороге какого-нибудь несчастья. Когда же встреча наконец состоялась, Генрих чуть не обезумел от счастья.

Он сказал Элеаноре, что безмерно рад, и супруги страстно обнялись. Потом Генрих сердечно приветствовал остальных.

В замке состоялся роскошный пир. Король сказал, что давно уже у него не было такого достойного повода для веселья. Он засыпал Элеанору вопросами о малютке Катарине. Бедняжка, как жаль, что ее не взяли с собой!

Затем, уединившись с королевой и наследником, Генрих объяснил им, как обстоят дела с женитьбой.

Этот брак – необходимое условие, без соблюдения которого гасконские земли будут безвозвратно утрачены. Король Альфонсо, взошедший на престол после смерти своего отца Фердинанда III, выдвинул очень жесткие требования.

Элеанора Кастильская еще совсем девочка. Она – дочь той самой Жанны де Понть, на которой Генрих намеревался жениться перед тем, как посвататься к Элеаноре Прованской. Впоследствии Жанна вышла замуж за кастильского короля Фердинанда. Нынешний король, дон Альфонсо, – сын Фердинанда от предыдущего брака. Таким образом, юная Элеанора Кастильская приходится новому королю сводной сестрой, и он вправе распоряжаться ее судьбой по собственному усмотрению.

Когда дон Альфонсо предложил выдать свою дочь за Эдуарда, Генрих сразу же согласился. Это предложение было для него настоящим спасением.

После женитьбы Гасконь останется во владении британской короны.

Однако Генрих не скрывал, что дон Альфонсо ведет себя по отношению к англичанам весьма недоверчиво.

Впрочем, кастильца трудно было за это винить. Ведь Генрих в свое время скверно обошелся с матерью юной Элеаноры – сначала обручился с ней, потом разорвал всяческие отношения. Помнили в Кастилии и о бабушке юной Элеаноры, принцессе Алисе, которую некогда отправили в Англию, дабы выдать замуж за Ричарда Львиное Сердце. Этот брак так и не состоялся, потому что отец Ричарда соблазнил невесту своего сына и забрал ее к себе в любовницы.

На сей раз ничего подобного произойти не должно, прямо заявил дон Альфонсо. Вот почему невеста не поедет в Англию, а, наоборот, сам жених должен явиться в Кастилию, где и состоится свадьба. Более того, Эдуард должен прибыть в Бургос не позже заранее условленного дня, иначе дон Альфонсо объявляет Англии войну и вторгается в Гасконь.

– Сами видите, в каком мы положении, – подытожил Генрих.

– Каков наглец этот Альфонсо! – возмутилась королева.

– Увы, дорогая, так оно и есть. Но мы всецело от него зависим. Если мы хотим сохранить Гасконь, Эдуард должен прибыть в Бургос не позднее назначенного дня.

– Должен – значит, прибудет, – отрезала Элеанора.

Не теряя времени, королева и наследник отправились в Бургос, а Генрих остался в Бордо, чтобы управлять провинцией.

Путешествие через Пиренеи было тяжелым и опасным, но, слава Богу, стояли погожие дни. А тягот и трудностей королева никогда не боялась.

В качестве крайнего срока дон Альфонсо назначил Михайлов день.

Пятого августа неутомимая Элеанора и ее спутники прибыли в Бургос, где сразу же начались шумные празднества.

* * *

Юная инфанта Элеанора еще издалека увидела пышную кавалькаду, а впереди нее английскую королеву и ее сына.

Так вот он какой, Эдуард, будущий супруг инфанты.

У юной Элеаноры взволнованно забилось сердце, ибо принц оказался необычайно красив. Она сразу же узнала его, так как много слышала о его знаменитых золотых кудрях. Эдуард резко выделялся в любой толпе – и это несмотря на юный возраст. Вряд ли он был намного старше самой Элеаноры. Девушка облегченно вздохнула. Раз уж ей суждено покинуть отчий дом, то лучше с таким женихом, чем с каким-нибудь иным.

Впрочем, родительский дом никогда не был для нее таким уж раем. Ее мать была не первой женой дона Фердинанда. Король, естественно, отдавал предпочтение не дочери от второго брака, а своему сыну Альфонсо. Тот же, став королем, сразу дал понять, что не намерен придавать своей сводной сестре какое-либо значение.

Альфонсо рассматривал Элеанору как пешку в политической игре. На сей раз пешка пришлась как нельзя более кстати. К тому же невредно будет иметь столь близкую родственницу на английском престоле.

Дон Альфонсо интересовался двумя вещами: политикой и астрономией.

Короля считали человеком умным и ученым. Он изобрел таблицу небесных счислений, известную под названием Альфонсовой астрономической таблицы. Король получил прозвище Мудрый, все глубоко чтили его за знание небесных сфер.

Однако на свою мачеху Жанну и сестру Элеанору у короля времени не хватало.

Жанна, которая должна была стать королевой Английской, а стала королевой Кастильской, с детства внушила дочери, что инфанта не вольна распоряжаться своей судьбой. Однако брак с наследником английского престола – весьма выгодная партия, тем более что король Генрих обожает жену, и можно надеяться, что сын пойдет в отца.

Вот почему маленькая инфанта, видевшая в детстве мало счастья, готовилась расстаться с отчим домом без особых горестей.

Мать вывела ее за руку во двор, и Элеанора увидела перед собой золотоволосого юношу, жадно впившегося в нее глазами.

Юноша улыбнулся, и девочка залилась краской.

Сердце ее радостно забилось – по взгляду Эдуарда она поняла, что он остался ею доволен.

* * *

Молодых поженили. У принцессы не было возможности поговорить с женихом перед свадьбой, однако он все же дал ей понять, что суженая пришлась ему по вкусу. Эдуард и Элеанора едва успели перекинуться парой слов – он немного говорил по-кастильски, а Элеанора с некоторых пор начала учить язык своей новой родины.

Инфанта считала, что ее жених необычайно красив. Не просто красив, а не идет ни в какое сравнение с прочими молодыми людьми.

Своей будущей свекрови девочка боялась. Королева, которую тоже звали Элеанорой, была так прекрасна, держалась так уверенно и властно! Оказывается, до приезда в Англию королеву звали не «Элеанора», а на французский манер «Элеанор». Но англичане стали звать чужеземку так, как им удобней. Королева сказала, что англичане все переиначивают на свой манер, ибо считают, будто их привычки и традиции самые лучшие на свете.

Инфанта ответила на это, что совсем не расстроится, если в Англии ее будут называть немного по-другому – лишь бы англичане полюбили жену наследника престола.

Королева насупилась, сказала, что англичане и в особенности лондонцы – народ строптивый и неуступчивый.

Правда, Эдуард отзывался об англичанах менее неприязненно. Он уверял свою юную жену, что народ непременно ее полюбит, потому что она хороша собой и мягка нравом. Эдуард отметил особо, как высоко ценит это последнее качество. Он заявил, что весьма доволен своей супругой.

Дон Альфонсо хотел доказать английским гостям, что в Бургосе умеют развлекаться ничуть не хуже, чем в Англии. Празднества и пиршества и в самом деле оказались еще роскошнее, чем при английском дворе. Все это великолепие произвело на Эдуарда изрядное впечатление, но больше всего ему понравилось сидеть рядом со своей юной женой и рассказывать ей об английских нравах и обычаях.

Дон Альфонсо произвел Эдуарда в рыцари, и маленькая инфанта чуть не прослезилась, когда увидела, как прекрасный Эдуард преклоняет колено перед ее братом.

Невесте шел всего одиннадцатый год, и потому о брачной ночи речи идти не могло. Король Кастильский сказал, что с этим придется подождать.

Королева согласилась, заметив, что лучше всего, когда сближение между мужем и женой происходит постепенно. В любом случае девочка сначала должна завершить свое образование. Ее воспитанием будет руководить сама королева, а у королевы большой опыт, потому что она лично занимается образованием и воспитанием своих детей.

Обе стороны остались весьма довольны исходом дела. В положенный срок английские гости двинулись в обратный путь, но на сей раз Эдуарда сопровождала его маленькая жена.

* * *

Генрих с нетерпением ждал возвращения родных. Он горячо обнял и королеву, и сына, и свою юную невестку.

– Моя милая дочь, – сказал он, – добро пожаловать в наше семейство.

Принцессе Элеаноре ее новая семья очень понравилась. Сразу было видно, что король любит и жену, и детей, а ведь это не простой монарх, а властелин большой и сильной державы. С королевой тоже можно было поладить, если ни в чем ей не перечить. А галантный Эдуард, ловкий наездник и красавец, так нравился принцессе, что она не могла отвести от него глаз. Еще Элеанора познакомилась с госпожой Санчей, сестрой королевы, Эдмундом, мальчиком ее возраста, и Беатрисой, которая была немного постарше. Только теперь девочка поняла, как ей не хватало прежде любви и ласки. В английском королевском семействе и того, и другого было в избытке.

Король решил устроить своей новой дочери самый сердечный прием. В ее честь состоялся грандиозный пир. Всех потрясла сумма, в которую должен был обойтись сей небывалый праздник. Инфанта слышала, что расходы составили целых триста тысяч марок.

– Ничего, мы найдем деньги, – жизнерадостно объявил Генрих, как всегда в подобных случаях.

Король начинал гневаться, лишь когда выяснялось, что деньги раздобыть не так-то просто.

В Бордо королевская семья прожила до конца лета, и все это время не прекращались торжества. Доброжелатели короля приуныли, пытаясь подсчитать, во что обойдется казне такая экстравагантность.

Но Генрих отметал любые возражения. Так продолжалось до тех пор, пока не настало время возвращаться домой. Однако, прежде чем направиться к английским берегам, король и королева решили совершить паломничество к гробнице святого Эдмунда – покойного архиепископа Кентерберийского, похороненного в Понтиньи. При жизни Эдмунд был человеком неуживчивым и строптивым; он вечно каялся в собственных прегрешениях, а к прегрешениям ближних относился еще более непримиримо, чем к собственным.

Поклонившись мощам святого Эдмунда, королевская чета воспряла духом. Паломничество как бы сняло с короля и королевы тяжкий грех расточительства. Далее супруги проследовали в Фонтевро, где Генрих велел вынуть из могилы тело его матери и перезахоронить останки в церкви, где для покойницы была сооружена гробница.

От подобных богоугодных деяний на душе у короля стало совсем хорошо.

Королеву же несказанно обрадовало приглашение от Людовика, просившего своих английских родственников пожаловать в Париж.

* * *

Королева Элеанора была счастлива, потому что при французском дворе все провансальское семейство наконец собралось вместе.

Дабы сделать приятное своей жене, Людовик отвел гостям лучший из парижских дворцов – Тампль, где располагалась главная резиденция ордена тамплиеров.

Встреча четырех сестер была радостной. Маргарита недавно вернулась из Святой Земли, куда она сопровождала в крестовый поход своего супруга. Здесь же была и Беатриса, вышедшая замуж за Карла Анжуйского, брата французского короля.

Узнав о приезде Элеаноры и Санчи, в Париж прибыла и мать, графиня Прованская. Таким образом, все члены провансальского семейства были в сборе.

– Не хватает только нашего милого отца, – вздохнула Маргарита.

– Не будем печалиться, – утешила ее мать. – Отец был бы счастлив, если б видел нас в эту минуту. А может быть, он и взирает на нас с Небес. Давайте же, не забывая о нем, радоваться встрече.

Генрих хотел показать французам, как он богат и могуществен, поэтому в первый же день принялся раздавать парижским нищим милостыню. Популярность английского короля сразу же поднялась до необыкновенных высот, толпы приветствовали его появление радостными криками.

– Я знаю, как вы довольны нашим визитом, дорогая, – сказал Генрих супруге. – Я намерен устроить богатый пир, на который мы пригласим всю французскую знать. Пусть всем станет известно, как чту я ваше семейство.

– Вы – лучший муж на свете! – вскричала Элеанора. – Теперь, когда я видела мужей всех своих сестер, я окончательно в этом уверилась.

Генрих очень любил, когда Элеанора так говорила, а она, в свою очередь, не упускала возможности сделать мужу приятное. Королева частенько отпускала критические замечания в адрес и Людовика, и Карла, и Ричарда. Генриха задевали постоянные похвалы, которыми окружающие осыпали французского короля. Подданные буквально боготворили своего монарха и шумно приветствовали его, где бы он ни появлялся.

– Французы менее сдержанны в чувствах, чем наши подданные, – говорил Генрих, – и все же следует признать, что меня народ любит куда меньше.

– Людовик только что вернулся из крестового похода, – успокаивала его Элеанора. – Поэтому французы относятся к нему как к святому.

Но дело было не только в крестовом походе. Людовик IX странным образом сочетал в себе смирение и королевское достоинство. Он был полон участия и сострадания к своим ближним. Король не на словах, а на деле заботился о своем народе. Ему и в голову бы не пришло облагать подданных налогами, чтобы устроить пир или праздник. Людовик не придавал большого значения внешним признакам величия, да и праздники его не привлекали. Куда больше короля заботили мысли о чаяниях народа, он искренне стремился к благу своих подданных.

Элеаноре надоело выслушивать восхваления в адрес Людовика. Маргарита, душой и телом преданная своему «святому», только и говорила, что о его несравненных достоинствах. А между тем Элеанора ясно видела, что Людовик относится к своей жене вовсе не так любовно, как Генрих.

Сестры много времени проводили вчетвером – гуляли, вышивали, вспоминали детство.

Им казалось, что вернулись прежние времена, и как-то само собой случилось, что Элеанора вновь задавала тон – совсем как под отчим кровом.

– А помните…

Эта фраза звучала вновь и вновь. Сестры оживленно болтали, смеялись, снова чувствовали себя детьми.

Потом разговор заходил о настоящем, о том, как изменилась жизнь каждой из них. Больше всего приключений выпало на долю Маргариты, ибо она побывала в крестовом походе.

– Я не хотела отпускать Людовика одного, – рассказывала королева. – И я настояла, чтобы он взял меня с собой. Королева-мать не хотела, чтобы Людовик отправлялся в Святую Землю. Никто этого не хотел. Люди считали, что король должен находиться дома и управлять своей страной. Но однажды Людовик заболел, да так тяжело, что никто уже не чаял увидеть его исцеленным. Помню, как одна из служанок, сочтя его умершим, хотела закрыть ему лицо простыней. Но я никого не подпустила к Людовику, я не верила, что он умер. «Он еще жив!» – кричала я, и вдруг Людовик разомкнул уста и странным, глухим голосом сказал: «По Божьей милости было явлено мне видение. Всевышний вернул меня из мертвых». Придя в себя, Людовик послал за епископом Парижским и повелел ему: «Поместите на плечо мое святой крест, дабы мог я отправиться за море». Мы сразу поняли, что он имеет в виду. Я и королева Бланш переглянулись, и нам стало страшно. Честно говоря, я недолюбливала свою свекровь, да и она ревновала ко мне, не хотела делить со мной сына. Но теперь мы были заодно. Мы умоляли Людовика оставить мысль о крестовом походе, ведь он не давал никаких обетов. Но Людовик отказывался принимать пищу до тех пор, пока епископ не осенит его крестом. Королева Бланш погрузилась в траур. Она ходила бледная, как смерть, но Людовик все же настоял на своем. Он дал обет, поцеловал крест, и тогда королева Бланш отвела меня в сторонку и сказала: «Я скорблю по своему сыну, ибо вскоре потеряю его». Она, конечно, имела в виду, что, вернувшись из крестового похода, Людовик уже не застанет ее в живых.

– Ну и что? – пожала плечами Элеанора. – Вы ведь сами говорите, что не любили ее. Она хотела отстранить вас от управления государством.

– Да, поначалу я ее просто ненавидела. Но потом я многое поняла. Королева-мать слишком любила своего сына, и ей была нестерпима мысль, что он достанется другой женщине. В Людовике была вся ее жизнь.

– И что было потом? – спросила Санча. – Вы с Людовиком отправились в Палестину?

– Нет, сборы заняли целых три года. Но я знала, что Людовик не отступится. Он все время говорил со мной о крестовом походе. После болезни и чудодейственного исцеления он уверился, что в мир живых его вернули не просто так, а ради выполнения священной миссии. Он должен отправиться в Святую Землю, ибо такова воля Господня.

– Недаром говорят, что он святой, – вздохнула Санча.

– И правильно говорят, – кивнула Маргарита.

– Что касается меня, то я предпочитаю иметь мужем не святого, а нормального мужчину, – фыркнула Элеанора.

– О, Людовик – самый настоящий мужчина, – уверила ее Маргарита. – Вы бы видели, сестрицы, как страшен он бывает в гневе. Обычно это происходит, когда Людовик видит несправедливость. Но он не желает никому зла. Он мечтает лишь, чтобы его народ был счастлив и доволен…

Элеанора подавила зевок и сменила тему – принялась рассказывать сестрам, какие чудесные праздники устроил Генрих в Бордо, когда отмечали свадьбу Эдуарда и кастильской инфанты.

Но Беатриса, чей муж сопровождал Людовика в крестовом походе, вновь вернула беседу в прежнее русло. Она сказала, что во Франции все с нетерпением ждали возвращения крестоносцев.

– Там, в Святой Земле, было очень страшно, – сказала Маргарита. – Не раз мне казалось, что все мы погибнем. Бедный Людовик разрывался между своей священной миссией и необходимостью править королевством. Он говорил, что точно так же, должно быть, чувствовал себя его дед, тоже отправившийся в Святую Землю со своей королевой.

– Только та королева, насколько мне известно, в Палестине совсем не скучала, – заметила Элеанора. – Я всегда интересовалась этой особой – ведь ее звали так же, как меня.

– Ах, Элеанора Аквитанская, – мечтательно вздохнула Беатриса.

– Это бабка моего супруга, – напомнила Элеанора. – Пожалуй, я тоже не прочь отправиться в крестовый поход.

– Крестовый поход кажется таким увлекательным, когда к нему готовишься, – покачала головой Маргарита. – Зато когда прибываешь в Палестину… – Она передернулась. – Надеюсь, Людовик никогда больше туда не отправится. О, как горевала его мать в день расставания! Она знала, что больше не увидит своего сына. До сих пор слышу ее голос, вижу, как ее голубые глаза, всегда такие холодные, подернулись влагой. «Мой милый сын, мой славный мальчик, – сказала она. – Больше мы с вами не увидимся. Так говорит мне сердце». И ее пророчество сбылось. Четыре года спустя королева Бланш умерла, а мы все еще находились в Палестине. Лишь узнав о смерти матери, Людовик решил вернуться. Он знал, что отныне долг короля превыше долга крестоносца. Смерть матери для него стала знамением свыше, что поход пора заканчивать.

– Бедняжка Маргарита, – вздохнула Элеанора, – пока мы с Санчей развлекались у себя в Англии, вы терпели страдания и лишения.

– Как замечательно, что вы с Санчей живете вместе, – ответила на это Маргарита.

– Это судьба, правда? – восхитилась Беатриса. – Две сестры вышли за двух братьев, а остальные две сестры тоже вышли за двух братьев! Бывало ли такое прежде?

– Однако старшим сестрам достались короли, – напомнила Элеанора.

– А Ромео обещал, что нас всех выдадут за королей, – вздохнула Беатриса.

– Он слишком хвастлив, – заметила Санча.

– И тем не менее всем нам достались хорошие мужья, – заявила Элеанора. – Не забывайте, как мы были бедны. Кроме красоты и ума, у нас не было ничего.

– Мало того, что вы с Маргаритой вышли замуж за королей, но вам еще и достались верные, любящие мужья. Это просто поразительно. Ведь редко бывает, чтобы король любил свою жену и хранил ей верность.

– Мой Людовик – просто святой, – развела руками Маргарита.

– А Генрих наверняка скажет вам, что я – идеал женщины, – шутливо сказала Элеанора.

И разговор вновь зашел о мужьях. Маргарита рассказывала о благочестии Людовика, Элеанора – о преданности Генриха, Санча же тревожилась из-за странных припадков вялости, то и дело накатывавших на Ричарда. Он то воспламенялся жаждой действия, то вдруг погружался в непонятную апатию. Беатриса жаловалась на вспыльчивый, непредсказуемый характер графа Анжуйского. Маргарита слушала ее и кивала. Сразу было видно, что она не слишком-то жалует брата своего мужа. В глубине души Элеанора подозревала, что Ричард изменяет Санче, и думала, что старшим сестрам все-таки повезло гораздо больше, чем младшим.

Она все не могла избавиться от ревнивого, завистливого чувства по отношению к Маргарите. Как бы добиться, чтобы король Английский затмил короля Французского? Праздники и пиры при английском дворе должны быть пышнее и роскошнее. Добиться этого нетрудно: во-первых, Генрих ни в чем не откажет своей женушке, а во-вторых, Людовик Французский не очень-то стремится к великолепию.

Сестры наговорились всласть – и о прошлом, и о настоящем, и о будущем.

Элеанора, как и прежде, была самой умной, самой блестящей, и остальные, сами уже замужние дамы, смотрели на нее как бы снизу вверх.

* * *

Эдуард чувствовал себя вполне счастливым. Он уже и думать забыл о крестьянском подростке и его отрубленном ухе. А если и вспоминал эту давнюю историю, то лишь как некий знак, явленный ему свыше. Благодаря этому жуткому происшествию принц изменил свои привычки, решил начать новую жизнь, достойную будущего великого короля. А теперь у него появилась и жена, смотревшая на мужа с восхищением и обожанием. Конечно, Элеанора еще совсем ребенок, но это и к лучшему: тем взрослее и мудрее предстает он, Эдуард, в ее глазах. С женой принц был ласков и нежен. Он вел себя так, как подобает галантному рыцарю: сопровождал ее в верховых прогулках, осыпал знаками внимания, рассказывал об Англии, описывал в самых лучезарных красках их будущую совместную жизнь. Пусть Элеанора знает – с таким мужем ей нечего бояться.

Никогда еще инфанта не чувствовала себя так хорошо. Стоит ли удивляться, что она по уши влюбилась в своего красивого мужа?

Генрих сказал девочке, что отныне она – член английской королевской семьи, а это лучшая семья в мире, потому что все ее члены любят и чтут друг друга.

Королева была менее красноречива, однако дала понять принцессе, что если Эдуард будет ее любить, то королеве от невестки ничего больше и не нужно.

Одним словом, инфанта была на седьмом небе.

Эдуард в последнее время только и говорил, что о крестовом походе. Принц восхищался французским королем – но не из-за рассказов о его набожности и справедливости, а из-за приключений, выпавших на долю Людовика в Святой Земле.

Юноша часами просиживал со своим дядей, выспрашивая у него подробности о крестовом походе.

Людовик рассказал, как, освятив в соборе Сен-Дени королевское знамя – орифламму, взяв государственную печать и жезл, он распрощался с матерью и отправился в Эгмор, где уже ждал готовый к отплытию флот. Сборным пунктом для крестоносцев был назначен остров Кипр. Королевский флагман «Монжуа» под пурпурной орифламмой, развевавшейся на золоченом древке, покинул порт, но почти сразу же угодил в шторм, рассеявший весь флот по морю. Прошел целый год, прежде чем армия крестоносцев наконец прибыла в Дамьетту.

– Все командиры собрались на борту флагмана, – рассказывал Людовик, – и я выступил перед ними с речью. Меня, французского короля, признали главнокомандующим всей крестоносной армией, однако я честно сказал присутствующим, что я ничуть не лучше их, что я такой же слабый, смертный человек. Лишь провидение избрало меня возглавить святой поход. Но на моем месте легко мог бы оказаться кто-то другой. «Если мы потерпим поражение, – сказал я, – то попадем на Небо как мученики. Если же победим, то весь христианский мир восславит торжество Господне. Мы сражаемся за Господа нашего Христа. Это Христос восторжествует вместе с нами, и все наши деяния ради Его пресвятого Имени».

– И потом вы напали на сарацинов и разгромили их, да? – допытывался Эдуард. – Вы снискали славу своему королевству.

– Мы вернулись, и вернулись без победы, – ответил Людовик. – Люди отправляются в Святую Землю, преисполненные высоких помыслов. Однако действительность их разочаровывает. Там, в Палестине, приходится испытывать тяготы и лишения. Победа все время уходит из рук. Не раз я слышал, как люди ропщут, говоря, что Господь поддерживает не христиан, а сарацинов.

– Умоляю вас, сир, расскажите мне об этом поподробней.

– Я вижу, милорд Эдуард, что в ваших глазах горит огонь, вы жаждете приключений. Так знайте же, что нам не удалось одержать победу над неверными. Город Дамьетта мы взяли без труда. Нам следовало бы сразу же, без промедления, двигаться дальше. Слишком много времени потеряли мы на Кипре, а тут еще застряли и в Дамьетте. Я надеялся, что к нам подойдут подкрепления. Тем временем армия занималась грабежом, победители пировали, развлекались кто как мог. Насиловали женщин, грабили мирных жителей. Я пытался остановить их, но никто меня не слушал. Солдат, одержавший победу в бою, словно с цепи срывается. Наши воины долго бесчинствовали в захваченном городе. Когда же армия вновь была готова тронуться в поход, мусульмане успели принять необходимые меры. В двадцати лигах от Дамьетты, при Мансуре, произошла битва. Авангардом командовал мой брат Робер, граф Артуа.

Людовик прикрыл глаза рукой и отвернулся.

– Продолжайте же, милорд!

– К чему вам знать обо всех этих печальных событиях? Героических деяний там не было.

– Я хочу знать все, – порывисто воскликнул Эдуард. – Расскажите мне, что было дальше.

– Поначалу мой брат легко добился успеха. Но Робер был слишком самоуверен. Я приказал ему подождать, пока подойдут основные силы, но мой брат сгорал от нетерпения. Он кинулся вдогонку за неприятелем, однако сарацины перестроились, набросились на него со всех сторон, к ним подошли подкрепления… Робера окружили. Он упал наземь, весь израненный. Мой брат всегда был своенравен. И теперь у меня нет брата.

– Но ведь сарацинов вы все равно победили?

Людовик покачал головой:

– Мы кое-как отбились от них… Не более того. Пришлось отступить, сдать Дамьетту. О победе я уже и не мечтал. В армии началась эпидемия, люди умирали, потом из Франции сообщили, что на нас напали англичане. Я не мог бросить Святую Землю, потому что это грозило бы гибелью тем, кто оставался. И тогда я собрал своих соратников и спросил: как мне быть?

– Но ведь вы король, вы сами должны принимать решения!

– Я считал и считаю, что люди, делившие со мной победы и поражения, имеют право на свое мнение. Но мои соратники тоже колебались. В конце концов я решил задержаться в Палестине. У меня была великая мечта – вернуть город Иерусалим в лоно христианской церкви. Четыре года воевали мы в Палестине и Сирии. Я старался облегчить участь больных, помочь местному населению. Речь уже не шла о новых завоеваниях – лишь бы сохранить христианские территории, которые удалось занять моим предшественникам. План взятия Иерусалима пришлось оставить. В свое время ваш великий предок Ричард Львиное Сердце чуть было не захватил этот великий город, но и у него ничего не вышло. Когда стало известно, что моя мать умерла, я вынужден был вернуться во Францию.

– Милорд, я отправлюсь в крестовый поход, – объявил Эдуард.

– Об этом мечтают многие юноши.

– Они мечтают, а я это сделаю! – страстно воскликнул Эдуард, и слова его прозвучали, как обет.

НЕСЧАСТНАЯ КОРОЛЕВА ШОТЛАНДИИ

Пока английская королевская семья гостила в Париже, к Генриху явились посланцы от римского папы Иннокентия IV с весьма лестным предложением. Дело в том, что Иннокентий враждовал с сицилийским королем Манфредом, незаконным сыном императора Фридриха II. У святейшего престола не хватало денег на войну, однако Иннокентий хотел во что бы то ни стало лишить Манфреда престола. Английский король обладал удивительной способностью добывать деньги, вот папа и решил, что с помощью Генриха сумеет урегулировать проблему Сицилии. За помощь английский король получит щедрую награду.

Обрадованный Генрих немедленно отправился к Элеаноре.

– Дорогая, взгляните на этот перстень. Мне прислал его папа римский.

Элеанора взяла кольцо, рассмотрела его со всех сторон.

– Зачем его святейшество прислал вам этот перстень?

– Это перстень не простой. Он будет принадлежать новому королю Сицилии. Я вижу, вы удивлены? Еще бы! Папа воюет с сицилийским королем Манфредом. Тому, кто поможет его святейшеству свергнуть Манфреда, достанется этот перстень. А обладатель перстня станет сицилийским королем.

– И кому же предложена такая честь?

– Папа пишет, что сицилийским королем мог бы стать один из моих сыновей.

Элеанора просияла:

– Эдуард!

– Но дорогая, Эдуарду достанется Англия и немалый кусок Франции. Я подумал, что Сицилию можно предложить Эдмунду. Тогда у вас сразу двое сыновей станут королями.

Элеанора звонко рассмеялась:

– Вы правы! Пусть Сицилия достанется Эдмунду.

Генрих немедленно устроил пир в честь своего второго сына, будущего сицилийского короля. Правда, многие из придворных роптали, предвидя, во что обойдется стране сицилийская авантюра. Новые подати! С этим народ не смирится. Король так и не понял, что Англия на грани бунта.

Праздники шли один за другим. Элеанора заказала своему сыну сицилийский костюм, и все единодушно объявили, что принцу наряд к лицу.

* * *

Наконец настало время возвращаться на родину. Весь французский двор провожал высоких гостей в течение одного дня, затем англичане отправились дальше, к побережью. Холодным январским днем корабли пересекли Ла-Манш, и кортеж направился из Дувра в Лондон.

Столица встретила короля и королеву торжественно. Согласно традиции, Генриху преподнесли денежный подарок в сумме ста фунтов стерлингов. Однако король пожаловался мэру, что после столь длительного отсутствия монарха такое подношение является недостаточным. Мэр посоветовался с купцами, и они присовокупили к денежному подарку серебряный столовый сервиз. Сервиз королю понравился, но он все равно остался недоволен.

– Так и знал, что лондонцы испортят мне всю радость от возвращения, – жаловался король жене.

Несмотря на радушный прием, оказанный Генриху и Элеаноре в Париже, оба были рады вернуться домой.

Первым делом королева поспешила в детскую, чтобы посмотреть на свою маленькую дочку. Катарина выглядела здоровенькой и прехорошенькой, однако у мамок и нянек вид был какой-то странный.

– В чем дело? – спросила королева. – Ребенок болен?

– Не совсем, миледи, но…

Элеанора схватилась за сердце. Оказывается, пока она наслаждалась жизнью во Франции, с ее дочерью случилось какое-то несчастье!

– Ну же, выкладывайте, – прикрикнула она на служанок. – Ничего от меня не утаивайте.

– Миледи, девочка не разговаривает.

– Вы хотите сказать, что она…

– Увы, миледи. Похоже, она глухонемая.

Элеанора прижала к груди малютку.

– Моя маленькая Катарина… Какое несчастье! А я ничего не знала…

Она страстно осыпала девочку поцелуями, и Катарина лучезарно улыбалась матери. Она была нежна и мила, но уст не размыкала.

Элеанора заливалась слезами, винила во всем себя.

– Милая, – утешал ее Генрих. – Если даже вы остались бы в Англии, это ничего бы не изменило.

Но Элеанора не желала, чтобы ее утешали. Как могло случиться, что она произвела на свет больного ребенка? Тут Элеанора вспомнила и о своей старшей дочери Маргарет.

– Что-то от нее давно нет вестей, – забеспокоилась королева. – Девочка еще так мала, да и ее муж Александр пока ребенок. Генрих, мы должны ее увидеть. История с Катариной меня испугала.

Генрих обрадовался, что может утешить жену хоть таким образом:

– Я немедленно отправлю гонца в Шотландию. Потребую, чтобы Маргарет нас навестила. Может быть, мы съездим на север, в Йорк, и там с ней встретимся.

– Давайте сделаем это поскорей. Мне не будет покоя, пока я не увижу нашу дочь.

– Не стоит так уж тревожиться…

– Возможно. Но у меня дурное предчувствие. Если с кем-то из моих детей беда, я должна об этом знать. А из-за Маргарет на душе у меня неспокойно.

– Гонец отправится немедленно.

Королева с нетерпением ждала вестей из Шотландии. Когда же вести пришли, Элеанора забеспокоилась еще пуще. Маргарет не написала матери ни слова, а королевские опекуны Роберт де Рос и Джон Бальоль сообщили, что в настоящее время королева Маргарет покинуть Шотландию не может.

Элеанора была в панике.

– Там что-то случилось, я знаю! Ах, Генрих, зачем мы отпустили нашу девочку в эту жуткую страну?

– Брак был необходим, чтобы обеспечить мир на границе. Иначе нам пришлось бы воевать…

– Понадобится воевать – будем воевать, – свирепо заявила королева.

Генрих обнял ее за плечи:

– Может быть, дорогая, вы напрасно беспокоитесь. Нужно выяснить, почему Маргарет нам не пишет и почему ей нельзя нас навестить. Но давайте сделаем это осторожно.

– Я знаю, что нужно сделать. Отправим к Маргарет одного из придворных лекарей. Шотландцы не посмеют не допустить его к королеве. Если врач сообщит мне, что с девочкой все в порядке и она довольна жизнью, вот тогда я успокоюсь.

Король признал, что идея хороша и тут же послал за Реджинальдом Батом, лучшим из английских лекарей.

– Отправляйтесь в Эдинбург, – приказала врачу Элеанора. – Там, в королевском замке, вы объявите, что явились от короля и королевы Англии к королеве Шотландской. Пусть она сама расскажет вам о том, как ей там живется. Привезите мне подробный отчет о ее здоровье.

Реджинальд незамедлительно отправился в путь.

* * *

Дни тянулись тоскливой, мучительной чередой, и Маргарет вспоминала счастливые дни своего детства, как сказочный сон. О, до чего же она ненавидела Шотландию! Возможно, Александр, ее юный супруг, мог бы скрасить существование пленницы, но ей дозволяли видеться с ним лишь изредка.

Эдинбургский замок был так же мрачен и угрюм, как королевские опекуны. Маргарет скучала по Виндзору, по отцу и матери, таким ласковым, таким заботливым. Блаженная пора, когда она играла с братьями и сестрами – пусть даже мальчишки не всегда соглашались взять ее в игру. Особенно Маргарет скучала по Беатрисе и маленькому Эдмунду. Она бы дорого заплатила, чтобы вновь увидеть, как златокудрый Эдуард носится по двору, повелевая стайкой своих сверстников.

Неужели она больше не увидит отчего дома?

С самого первого дня замок показался ей тюрьмой. Он был высечен в скале – серый, устрашающий, более зловещий, чем лондонский Тауэр. Унылое, безрадостное место. Вокруг не было ни зеленых полей, ни садов. Маргарет чувствовала, что климат этой страны ей вреден – она чахла и слабела. Хотя, возможно, виной тому была тоска по дому.

Девочка ненавидела бесконечные уроки с Матильдой де Кантелуп, которая почти никогда не улыбалась и не хвалила ученицу за успехи. А ведь Маргарет училась усердно, ибо больше занять себя ей было нечем. Александр жил где-то в другой части замка, под присмотром опекунов – Роберта де Роса и Джона Бальоля. Время от времени опекуны наведывались и к Маргарет, задавали вопросы об английском королевском дворе, пытались выведать, не ведет ли девочка тайную переписку с родителями.

Поистине в Эдинбурге Маргарет была пленницей.

Днем она гуляла по высокой крепостной стене в сопровождении своей гувернантки. Та не оставляла подопечную ни на минуту, словно боясь, что девочка сбежит.

Изредка Александру дозволялось гулять со своей женой, но их никогда не оставляли наедине. Рядом все время был кто-то из тюремщиков.

Маргарет много раз писала родителям, однако ответа ни разу не получила. Может быть, ее письма до Англии не доходили? Невозможно представить, чтобы родители забыли о ней и за все время не написали ни единого письма.

Иногда Маргарет выходила из себя, требовала от Матильды объяснений – почему с ней так обращаются.

– С вами обращаются как подобает, – отвечала Матильда. – Вас хорошо кормят, вы ни в чем не знаете нужды, вы получаете хорошее образование. Чего вам еще нужно?

– Я хочу быть свободной. Ведь я королева!

– Так и ведите себя, как королева.

– Что вы имеете в виду? Разве королева может быть пленницей?

– Ерунда. Ваши покои никак не похожи на темницу.

– И все же я живу в тюрьме. Почему со мной так обращаются?

– Мы воспитываем из вас королеву.

– Ах так? Я бы предпочла быть служанкой, а не вашей королевой!

– Вы говорите глупости, миледи.

Маргарет отшвырнула в сторону табурет, но гувернантка так крепко стиснула ей руку, что девочка вскрикнула.

– Уберите руки! Не забывайте, что перед вами дочь английского короля!

– Мы об этом помним. Однако вам нужно успокоиться. Мне кажется, вы подвержены приступам безумия.

О боже, испугалась Маргарет, неужели они попытаются выставить меня сумасшедшей? Что меня тогда ожидает?

И она замолчала.

Трудно бороться со всем миром, когда тебе всего пятнадцать лет.

Она часто вспоминала родителей, их любовь и заботу. О, как бы они разгневались, если б им стало известно, сколь печальна участь их дочери! Они прибыли бы в Шотландию и освободили бы ее. Маргарет выдали за Александра, чтобы замириться с шотландцами, но ради блага дочери король Генрих наверняка сам пошел бы на Шотландию войной.

Что же делать? Оставалось только ждать. Александр еще слишком юн. Возможно, он помог бы своей жене, но с ним обращаются не лучше, чем с ней.

Тоска по родине иссушала ей тело и душу. Маргарет все время пребывала в унынии и печали. Если при ней произносили слово «Англия», девочка тут же начинала всхлипывать. Она чувствовала себя больной, несчастной, почти ничего не ела.

Матильда и опекуны, господа весьма устрашающего вида, были недовольны, но поделать ничего не могли.

– Вы неблагодарны, – бранила ее Матильда. – Мы с ног сбиваемся, чтобы вам угодить, и вот чем вы нам платите!

– Могу себе представить, что было бы, если б вы не сбивались с ног, – огрызалась Маргарет.

– Чего же вы хотите?

– Вырваться из этой тюрьмы. Вернуться домой.

– Ваш дом здесь. Тут находится ваш муж.

– Он мне не муж. Он ваш пленник – такой же, как и я. Я всех вас ненавижу! Хочу назад, в Англию, хочу к отцу и матери!

– Детские разговоры, – обрывала ее Матильда.

* * *

Маргарет сидела у окна и смотрела вниз, на поля. Она знала, что убежать отсюда невозможно. Вот было бы замечательно, если бы сюда явился Эдуард или кузен Генрих. Они настоящие рыцари, как часто играли они в доблестных кавалеров, которые спасают из заточения прекрасных дам!

Подъезжает Эдуард к замку, над ним развевается штандарт. «Я приехал, чтобы освободить мою сестру», – объявляет он и отшвыривает в сторону де Роса и Бальоля. На Матильду де Кантелуп он даже не взглянет. Схватит сестру на руки, посадит перед собой на коня, и они со смехом и песнями помчатся вперед.

Несколько месяцев назад Матильда сообщила, что Генрих и Элеанора отправились во Францию, чтобы женить Эдуарда на сестре кастильского короля. Гувернантка рассказывала, что свадьба была пышная и торжественная.

Зачем она все это говорила? Должно быть, для того, чтобы лишний раз помучить свою пленницу.

Меня все забыли, думала Маргарет. Празднуют свадьбу счастливчика Эдуарда. Ему-то не придется покидать отчий дом. Интересно, какая у него невеста? Вот уж кому повезло. Король и королева Англии не станут тиранить свою невестку. Они примут ее с распростертыми объятиями. Счастливица! Попасть в такую семью!

Когда Маргарет и Александр гуляли вместе, он пытался ее утешить:

– Так будет не всегда. Просто я еще недостаточно взрослый, чтобы быть настоящим королем. Страной правят регенты.

Что ж, возможно, все это когда-нибудь и кончится. Но ждать оставалось еще очень долго – вряд ли регенты скоро признают Александра совершеннолетним.

Сидя у окна, Маргарет увидела, как к замку приближается небольшая кавалькада, и тут же насторожилась.

Верховые поднялись по склону, скрылись в воротах, и снизу донесся стук копыт.

В замке началась непонятная суета, происходило нечто необычное. Маргарет была рада любому событию, которое нарушало бы унылую монотонность ее существования. А вдруг эти люди прибыли из Англии?

На каменных ступенях раздались шаги. К покоям королевы кто-то приближался.

Маргарет поднялась, и в тот же миг открылась дверь.

На пороге стоял какой-то мужчина, рядом с ним неуверенно топталась Матильда де Кантелуп.

– Я прибыл по повелению английской королевы, – сказал мужчина и Маргарет чуть не упала в обморок от радости.

– Добро пожаловать, – пролепетала она. – Как… Как поживает моя матушка?

– Ваша мать здорова и с нетерпением ждет от вас известий.

О Господи, подумала Маргарет, Ты услышал мои молитвы. Я знала, что матушка пришлет кого-нибудь, что она меня не забудет.

От меланхолии девочки не осталось и следа.

– Оставьте нас, – приказала она Матильде.

– Я полагаю, миледи… – начала было гувернантка, но мужчина прикрикнул на нее:

– Мадам, вы что, не слышали приказа вашей королевы?

– Я получила указания…

– Вам только что отдала приказание сама королева. Мы с ней будем беседовать наедине.

Эти слова были произнесены таким тоном, что Матильда совсем растерялась. Ей было строго-настрого приказано не оставлять английского гонца наедине с королевой. В то же время, если воспротивиться их беседе с глазу на глаз, это произведет на посланца тягостное впечатление и он тем скорее поверит словам девчонки. Матильда попятилась в коридор и тут же велела сообщить о случившемся господам де Росу и Бальолю.

Маргарет бросилась навстречу незнакомцу и подала ему руку.

– Я так рада вас видеть! Вы прибыли от матушки! Какие известия вы привезли? Говорите скорей, пока нам не помешали.

– Ваша мать очень о вас беспокоится. Она боится, не заболели ли вы.

– Я так и знала! Ах, милая матушка! Она никогда не бросит своих детей. И отец тоже.

– Да, король тоже обеспокоен вашей судьбой. От вас ведь не было никаких известий.

– Но я часто писала. А из Англии не пришло ни одного письма.

– Значит, это заговор. Родители писали вам неоднократно, а от вас не было ни единой весточки. Письма попадали в чужие руки. Ваша мать хочет, чтобы я сообщил ей о состоянии вашего здоровья. Я врач. Возможно, вы обо мне слышали. Я – Реджинальд Бат.

– Еще бы! – воскликнула Маргарет. – Конечно, я о вас слышала.

– Я сообщу королеве о вашем здоровье, однако с первого взгляда видно, что этот климат вам вреден.

– Я все время чувствую себя усталой, у меня нет аппетита. Здесь так холодно, безрадостно. Всю зиму я болею. Мне хочется только лежать и плакать. Ах, если б можно было вернуться домой!

– Я доложу об этом вашей матери. А как вам здесь живется?

– Я здесь пленница. Мне не разрешается покидать пределы замка. Я редко вижу Александра, с которым обращаются точно так же, как со мной. Мои тюремщики, де Рос и Бальоль, все время выспрашивают меня об Англии. Сразу видно, как ненавидят они нашу страну. Передайте матушке, что я очень тоскую. Если б я могла вновь увидеть ее и всех остальных, увидеть зеленые поля и леса Виндзора, моя болезнь сразу бы прошла. Мне не нравится Шотландия. Ах, доктор Реджинальд, как я хочу домой!

– Я сообщу обо всем вашей матери. Долго оставаться здесь я не смогу, ибо королева с нетерпением ждет моего возвращения. Но можете не сомневаться – она этого так не оставит. Я скажу ей, что вы слабы здоровьем, и ее величество что-нибудь придумает.

Они поговорили еще какое-то время. Маргарет жаловалась на обиды и притеснения, повторяла, что ее содержат в Эдинбурге как пленницу.

Тем временем Матильде было приказано, чтобы она приготовила для Реджинальда гостевые покои. Врач сказал, что проведет в замке всего одну ночь, а наутро отправится в обратный путь. Королева с нетерпением ждет известий от дочери.

– Весьма странно, что письма, отправленные королеве, так и не попали к ней в руки, – сухо заметил врач. – Корреспонденция от вашей госпожи до Англии тоже не доходила.

– Дороги опасны и ненадежны, – ответила Матильда. – На гонцов часто нападают.

– Особенно в Шотландии, – язвительно произнес Реджинальд.

В этот вечер ужинали в большом зале, в присутствии короля и королевы. Маргарет заметно повеселела, но от волнения почти не могла есть.

Александр был немало удивлен переменой, произошедшей в замке. Он подтвердил Реджинальду все, что рассказывала Маргарет.

Врач подумал, что ему будет о чем доложить Генриху и Элеаноре.

На рассвете врач и его свита покинули замок, а вскоре в Эдинбург вернулись Роберт де Рос и Джон Бальоль. Они находились в отлучке, однако, получив сообщение Матильды, немедленно отправились в столицу. Какова же была их ярость, когда выяснилось, что английский посланец уже отбыл.

Гувернантка рассказала опекунам о случившемся во всех подробностях. Они признали, что она поступила правильно, оставив гонца с королевой наедине, однако строго отчитали ее за то, что она не удосужилась подслушать, о чем Маргарет беседовала с лекарем.

Реджинальда необходимо было остановить. Нельзя допустить, чтобы он вернулся к английскому двору.

* * *

Реджинальд и его сопровождающие быстро двигались на юг. Врач был доволен исходом своей миссии. Он выяснил все, что ему было поручено. Король и королева будут им довольны.

Их подозрения полностью оправдались. В Эдинбурге не все благополучно. Нужно что-то делать, нельзя допустить, чтобы шотландцы так обращались с дочерью английского короля.

На второй день пути к Реджинальду присоединились некие путники, следовавшие в том же направлении. Это были приятные, общительные люди. Они сказали, что часто путешествуют этой дорогой и с удовольствием поделятся опытом со своими английскими друзьями. Например, в случае спешки можно свернуть в сторону, и это значительно сократит путь.

На ночлег путешественники остановились на постоялом дворе. Хозяин встретил их радушно, угостил мясом, элем, а жена его испекла свежий хлеб. Шотландцы сказали, что здешний эль славится на всю округу. Чужеземцы непременно должны его попробовать. Собеседники поговорили о том, о сем. Реджинальд рассказал о том, что он лекарь, самый известный во всей Англии, и служит не кому-нибудь, а самому государю.

Эль и в самом деле был добрый, и вскоре врач почувствовал, что его неудержимо клонит в сон. Гостям постелили на галерее, прямо над обеденным залом. Реджинальд опустился на соломенную подстилку и тут же уснул, но ночью проснулся от жестокой боли в животе. Как опытный лекарь, он сразу понял, что за ужином съел или выпил что– то болезнетворное.

Утром Реджинальд не смог подняться с ложа. Шотландские попутчики сказали, что им пора в путь, распрощались и отбыли.

А к полудню Реджинальд Бат скончался.

* * *

Элеанору одолевали недобрые предчувствия. С недугом Катарины она уже смирилась – ведь немая девочка была так мила и ласкова, – но судьба старшей дочери не давала королеве покоя.

Элеанора инстинктивно чувствовала, что с Маргарет не все благополучно. Почему Реджинальд так задерживается? Генрих успокаивал жену, говорил, что прошло не так уж много времени. Почтенный лекарь – человек бывалый и отлично понимает, с каким нетерпением ждут его в Англии.

Однако Реджинальда привезли мертвым, и тут королева испугалась не на шутку.

Она подробно расспросила спутников врача и услышала от них следующее: королеву Шотландскую сами они не видели, но Реджинальд с нею встречался и затем рассказывал, что юная госпожа нездорова, несчастна и содержится шотландцами как пленница.

– Я знаю, Реджинальда отравили! – воскликнула Элеанора. – Отравили, чтобы он не мог рассказать нам о дочери. Генрих, что мы будем делать? Нужно вернуть нашу девочку обратно.

Генрих был возмущен до глубины души, однако, посоветовавшись с братом Ричардом, понял, что не сможет пойти войной на шотландцев. Это стоило бы слишком больших денег, а Генрих уже обещал папе римскому предпринять экспедицию на Сицилию. Для того чтобы собрать средства для этого похода, и так пришлось обложить народ дополнительной податью.

В конце концов Генрих отправил в Шотландию графа Глостера с внушительным отрядом. Глостер должен был добиться, чтобы власть от регентов перешла к Александру и Маргарет, которые отныне стали бы полноправными королем и королевой.

Элеанора сочла, что этой меры недостаточно. Нужно во что бы то ни стало увидеться с дочерью. До тех пор, пока этого не произойдет, не будет Элеаноре покоя.

Что ж, быть посему, согласился Генрих.

Граф Глостер выполнил свою миссию успешно. Александр и Маргарет были провозглашены полновластными правителями Шотландии и переехали из замка в королевскую резиденцию. Теперь можно было вести разговор и о встрече.

Свидание английского и шотландского королей было назначено в городе Йорк.

Наконец-то мечта Маргарет осуществилась! Забыв о церемониале, она с разбегу бросилась матери на шею, и обе разрыдались.

– Я знала, что вы меня не забыли, – всхлипывала Маргарет. – Я знала, что вы меня выручите.

– Разве я могу забыть свою дочь! – улыбнулась сквозь слезы Элеанора. – Да ни за что на свете!

– Я знала, что вы все уладите. Только нужно было как-то с вами связаться.

– Такого больше никогда не повторится, – мрачно заявила Элеанора, покосившись на зятя.

Тот уверил ее, что все неприятности позади.

Мать и дочь были неразлучны. Элеанора хотела знать во всех подробностях, как жила Маргарет в разлуке с родителями. Сама она рассказывала дочери о путешествии во Францию и Испанию, о встрече с сестрами и матерью. Все было бы чудесно, если бы не разлука со старшей дочерью.

Рассказала она и о невесте Эдуарда.

– Очаровательное создание. Совсем молоденькая, но уже обожает нашего Эдуарда всей душой.

– Эдуарда обожала бы любая, – убежденно заявила Маргарет, и Элеанора охотно с этим согласилась.

– Вам бы она понравилась, Маргарет. Нужно нам будет встретиться вновь. Маленькая Элеанора привезла с собой очаровательные кастильские гобелены. В Испании ими накрывают мебель. Очень разумный обычай, он быстро входит в моду и в Англии.

– Ах, милая матушка, как я счастлива быть рядом с вами!

Элеанора уверила свою дочь, что теперь в Шотландии все будет хорошо. Негодяи де Рос и Бальоль изгнаны, они еще горько пожалеют о том, что посмели так обходиться с дочерью английского короля. Юный Александр – теперь полновластный государь, знать не посмеет оспаривать его верховенство.

– А вскоре вас навестит наш Эдуард, – пообещала Элеанора. – Надеюсь, дорогая доченька, что вы пожалуете к нам в Вудсток. Если же вы задержитесь, то так и знайте: мы с вашим отцом сами явимся за вами.

Маргарет все не могла насмотреться на своих родителей. Все произошло в точности, как ей мечталось: они пришли ей на помощь, и все сразу встало на свои места.

О СЫН, МОЙ СЫН!

Ричард следил за развитием событий с крайним неодобрением. Он был сердит на брата за то, что тот решил сделать юного Эдмунда сицилийским королем, ни с кем не посоветовавшись. Генрих должен был спросить мнение Ричарда, и тот непременно сказал бы, что завоевывать корону – дело хлопотное и дорогостоящее. Король ничего не понимает в финансах. Ему кажется, что сундуки сами наполняются золотом как по мановению волшебной палочки. Казалось бы, жизнь давно должна была научить короля уму-разуму. Ведь знает, как настроен против него народ из-за постоянных поборов. В этом отношении Ричард был мало похож на брата. У принца всегда водились деньги, много денег. Он относился к золоту с уважением, никогда не раздавал, а если одалживал, то под проценты. Чужеземные прихлебатели быстро поняли, что у Ричарда поживиться им не удастся.

После крестового похода принц обрел всеевропейскую славу. На континенте его считали особой важной и значительной. Папа римский предложил Ричарду корону германского императора, однако принц отказался, ибо не хотел портить отношения со своим зятем Фридрихом II. Но вот Фридрих умер, а вслед за ним умер и его сын Генрих, племянник Ричарда.

Теперь ситуация изменилась, можно было всерьез задуматься о германской короне. Ричарду очень не нравилось, как идут дела в Англии. На горизонте сгущались тучи, назревал конфликт. Ричард не мог встать на сторону баронов, потому что это означало бы измену по отношению к брату, однако и короля поддерживать он не хотел, так как Генрих действовал вопреки здравому смыслу. Ничего не поделаешь, Генрих глуп, находится под каблуком у жены и ее родственников. Казалось, король испытывает к чужеземцам особую любовь, не скупится для них ни на какие щедроты. А как безрассудно осыпает он милостями своих единоутробных братьев и сестер!

Вот почему Ричард дал понять, что на сей раз не станет возражать, если его изберут германским императором.

Был, правда, еще один кандидат на престол Священной Римской империи – Альфонсо Кастильский, брат инфанты Элеаноры. Кастильского короля поддерживали французы, которым вовсе не хотелось, чтобы на континенте усилилось влияние англичан.

Однако электоры сочли, что Ричард предпочтительнее: граф Корнуэлльский доблестно проявил себя в крестовом походе, он несметно богат, наделен государственной мудростью.

И избрание состоялось.

Ричард блаженствовал. Вот наконец настал и его час. Он всегда мечтал о короне, смертельно завидовал брату, которому выпало родиться чуть раньше. Теперь же Ричард сам станет государем.

Санча тоже была рада, что сравняется по положению со старшими сестрами. Оказывается, Ромео был не так уж далек от истины, когда обещал сделать всех дочерей графа Прованского королевами.

Ричард и Санча много разговаривали о своем будущем. Не так-то просто будет иметь дело с германскими князьями. Хорошо хоть, сводная сестра дона Альфонсо замужем за Эдуардом – это удержит неудачливого кандидата от открытой враждебности.

Супружеская чета готовилась покинуть Англию.

– Момент самый что ни на есть подходящий, – говорил Ричард жене. – Англию ждут черные дни. Народ готов к бунту. Попробуйте напоследок вразумить вашу сестру. Может быть, хоть она сумеет наставить короля на путь истинный.

– Элеанора не слушает ничьих советов. Она твердо уверена, что всегда и во всем поступает правильно.

– На сей раз, увы, она ведет себя неразумно.

Ричард послал за своим старшим сыном и сказал, чтобы Генрих собирался в дорогу – он должен присутствовать на коронации в Аахене.

Молодой человек был рад за отца. Наконец-то Ричард дождался осуществления своей давней мечты. Жаль, конечно, что придется расстаться с Эдуардом. После примирения дружба между двоюродными братьями укрепилась. Этому способствовало искреннее раскаяние Эдуарда.

– Момент выбран как нельзя более удачно, – радовался Ричард. – Всякий разумный человек видит, куда катится страна. Скоро здесь начнется смута. Это очевидно.

– Король пытается делать вид, что ничего особенного не происходит, – вздохнул Генрих.

– Этим способом от беды не уйдешь. Рано или поздно придется смотреть правде в глаза, – пожал плечами Ричард. – Однако нам пора готовиться к отъезду. – Он положил сыну руки на плечи. – Скоро мы станем еще богаче, сын мой. А более всего я рад тому, что теперь смогу больше сделать для вас.

Теплым майским днем Ричард и его семья отплыли на материк. Флот принца насчитывал полсотни кораблей.

В Аахене Ричард и Санча были коронованы императором и императрицей Священной Римской империи германской нации.

* * *

В Виндзоре царил траур. Маленькая Катарина была смертельно больна.

Ничто так не выбивало королеву из колеи, как болезнь кого-либо из ее детей. Элеанора и в благополучные-то времена не находила себе места от беспокойства, тревожась за здоровье сыновей и дочерей.

Маленькая Катарина угасала на глазах. Она всегда была странным ребенком и держалась в стороне от других детей. Это и неудивительно – ведь девочка была глухонемой. Но королева любила свою несчастную дочь особенной, исступленной любовью. Элеаноре хотелось, чтобы Катарина ни в чем не чувствовала себя ущемленной.

Катарина отличалась небесной красотой. Генрих говорил, что она больше, чем остальные девочки, похожа на свою мать.

И вот принцесса умирала.

Королева не отходила от ее изголовья, да и король все время был неподалеку.

– Вы себя совсем измучили, дорогая, – говорил он жене, но Элеанора лишь качала головой. Она была убеждена, что смерть не посмеет отнять у нее ребенка, если мать все время будет рядом.

Бедняжка Катарина неотрывно смотрела на Элеанору, цеплялась за нее горячей, влажной ручкой.

Но все было тщетно. Даже самоотверженность матери не могла спасти больную.

Пасмурным утром Катарина ушла из жизни – так же беззвучно, как жила.

* * *

А тем временем недовольство баронов достигло критической точки. В Англию вернулся Симон де Монфор, которого Генрих всегда так боялся. Теперь у лордов появился вождь.

Поводом к возмущению стало назначение Эмера де Валанса, сводного брата короля, епископом Винчестерским. Теперь оба главных диоцеза королевства принадлежали чужеземцам: Бонифас Савойский, дядя королевы, был архиепископом Кентерберийским, Эмер де Валанс – епископом Винчестерским, а руководил чужеземной партией могущественный Гийом де Валанс, еще один из сводных братьев короля.

Бароны собрались, чтобы обсудить создавшееся положение. Вскоре все ключевые посты будут заняты иностранцами. Этому необходимо положить конец.

Чужеземцы алчны и честолюбивы. Чем больше дает им король, тем сильнее разыгрываются их аппетиты. Гийом де Валанс обнаглел до того, что посмел покуситься на владения самого Симона де Монфора.

Монфор мириться с этим не стал. Заручившись поддержкой самых могущественных лордов, он потребовал разбирательства на государственном совете.

Гийом де Валанс, уверенный в поддержке короля, объявил на ассамблее, что не намерен судиться с изменником.

– Я не изменник! – громко выкрикнул Монфор. – И не сын изменника.

Тем самым он намекал на отца Гийома, Юга де Лузиньяна, некогда восставшего против своего короля.

– Мой отец был не таков, как ваш, – с нажимом произнес Монфор.

Гийом на него бросился, схватившись за рукоять меча.

Их едва растащили.

Подобные стычки между знатными господами происходили довольно часто, и им не придавали большого значения. Но на сей раз столкнулись предводители двух враждующих партий.

У выхода из зала Монфора поджидал Роджер Биго, граф Норфолк.

– Милорд, – сказал он. – Пора положить конец наглости этих иностранцев.

– Совершенно с вами согласен.

– Хвала Господу. На нашей стороне тысячи. Как поступим?

– Соберем тех, кто мыслит с нами заодно. И тогда решим, как нам действовать.

Единомышленники охотно откликнулись на зов.

* * *

Следующая встреча короля с представителями знати была бурной.

Генрих начал с того, что сообщил собранию о своих финансовых затруднениях. Урожай в том году выдался скудный, стране угрожал голод, на западе бунтовали уэльсцы, на севере, того и гляди, зашевелятся шотландцы. Король сказал, что казне потребны значительные средства, которые необходимо где-то изыскать.

На это лорды ответили, что король слишком много денег расходует на своих многочисленных родственников и их иностранных друзей. Все эти суммы с куда большей пользой можно было бы потратить на благо страны.

Сторонники короля повскакивали с мест, однако Монфор и его единомышленники стояли на своем. Они говорили, что повышать подати и налоги невозможно, что выход только один – отослать чужеземных паразитов восвояси.

Спор перерос бы во всеобщую потасовку, если бы король не объявил заседание закрытым.

Несколько дней спустя в Вестминстер явились несколько баронов, закованных в латы. Генрих встревожился не на шутку. Он понял, что дело зашло слишком далеко.

Правда, ни один из лордов не захватил с собой меча – оружие они оставили у дворцовых ворот, дабы показать, что на сей раз речь идет не о войне, а лишь об угрозе войны.

– Что это означает? – вскричал король. – Вы что же, решили захватить своего государя в плен?

– Вовсе нет, милорд, – ответил за всех Роджер Биго. – Мы пришли просить вас избавить страну от чужеземцев. Они иссушили королевство. Народ больше не может этого терпеть. Если не принять меры, начнется смута, как во времена вашего отца.

Генрих мрачно выслушал графа. Он знал, что в стране и в самом деле назревает бунт. Достаточно посмотреть на то, какими взглядами провожает толпа на улице своего монарха. А в адрес Элеаноры чернь выкрикивает оскорбления. Королева делает вид, что ей это безразлично, но Генрих отлично знал, как ранит ее эта ненависть.

– Мы просим, милорд, учредить совет из двадцати четырех лордов, который будет править страной вместе с вами, – сказал Монфор. – Необходимо провести реформы.

Генрих обвел взглядом решительные лица баронов. Ему показалось, что за их спиной маячит тень короля Джона, в свое время поставленного лордами на колени.

И Генрих ответил, что согласен.

* * *

Монфор и Роджер Биго приступили к действиям. Совет из двадцати четырех человек был наполовину избран баронами, а наполовину назначен королем. Совет должен был встречаться трижды в год, чтобы проводить реформы как в государственном, так и в церковном устройстве.

Затем парламент избрал еще двадцать четыре члена совета, который, таким образом, стал состоять из сорока восьми мест. Совет избрал верховного судью, канцлера и казначея. Подразумевалось, что этот орган будет существовать временно. По истечении первого года совет должен отчитаться перед королем и его министрами за свои действия.

Первым актом нового совета, который все называли парламентом, было требование вернуть в государственную казну все владения, подаренные чужеземцам. Гийом де Валанс ответил, что ничего возвращать не будет. Тогда Симон де Монфор предложил ему выбор: или он возвращает замок, или расстается с головой. Гийом не уступил и засел со своей дружиной в замке Вулфси, принадлежавшем его брату Эмеру.

Король оказался в затруднительном положении. Бароны ожидали от него, что он, согласно решению парламента, выступит против мятежника со своим войском. Но как воевать против собственных братьев? Генрих хотел ответить отказом, но не посмел. В результате ему пришлось-таки выступить против Гийома, и тот сложил оружие.

Генрих чувствовал, как власть уходит у него из рук. Элеанора уговаривала мужа не уступать баронам. Ведь он – законный государь, пусть подданные об этом не забывают.

Генрих мягко объяснял жене, что лорды слишком сильны, что необходимо проявлять осторожность. Самую большую опасность представляет Симон де Монфор.

– Зачем только я позволил ему жениться на моей сестре, – вздыхал король.

Однако в глубине души он знал, что Монфор и принцесса Элеанора все равно поступили бы по-своему. Этот человек никогда не отступается от поставленной цели. Вот и сейчас он решил во что бы то ни стало перевернуть Англию с ног на голову и ради этого придумал свой парламент – лишь бы только ограничить власть короля.

Однажды король плыл на барке по Темзе. День был душный, июльский, небо заволокли тучи. Мысли короля были тоже мрачными, под стать погоде. Вдалеке пророкотал гром. Этот звук показался Генриху пророческим.

– Идет буря, милорд, – сказал один из гребцов.

– Да, вижу.

Внезапно небеса разверзлись, и вниз сплошной стеной обрушился ливень. Палубу заливали потоки воды. Затем прямо над головой мелькнула молния, оглушительно прогрохотал гром.

В последние годы на Англию не раз обрушивались жестокие бури. Все помнили, как молния угодила в покои королевы, когда Элеанора находилась в Виндзорском замке. В другой раз молния попала в Сент-Олбанское аббатство, где как раз гостила Элеанора со своими детьми. В аббатстве сгорела прачечная, а монахи рассказывали, будто видели в пламени ангела с огненным мечом и факелом. По поводу ангела мнения разделились: одни считали, что его послал Господь, дабы спасти обитель, другие же утверждали, что то был ангел гнева, присланный королеве в предостережение. Ведь ее один раз уже предупреждали, в Виндзоре. Однако она не избавилась от своих грехов, и потому в Сент-Олбансе Господь предостерег ее еще раз.

Генрих не знал, кого ему следует опасаться больше – Господа или мятежных баронов.

Когда он был рядом с королевой, суеверия казались смехотворными, но одна мысль о том, что Элеанора подвергается опасности, приводила Генриха в ужас. Он взглянул на сумрачное небо, прочерченное молниями, и содрогнулся. Когда кормчий предложил пристать к берегу, король спорить не стал.

По злому стечению обстоятельств ближе всего находился замок Дерхем-хаус, где находилась резиденция Симона де Монфора. Граф сам спустился к причалу, чтобы встретить государя.

– Не бойтесь, милорд, – сказал он. – Буря прошла стороной.

Генрих посмотрел на хозяина в упор, и с уст у него сорвалось:

– Я действительно боюсь грома и молнии, но, клянусь головой Господа, вас я страшусь еще больше.

Следуя за Монфором вверх по лестнице, Генрих понял, что совершил непоправимую ошибку – выдал Монфору свои истинные чувства.

* * *

Эдуарду исполнилось двадцать лет. Он подолгу гостил у французского короля, принимал там участие в рыцарских ристалищах. Французы обожали английского наследного принца за красоту, высокий рост и непревзойденное искусство верховой езды.

Эдуард часто вспоминал жену, однако они по-прежнему жили порознь, ибо Элеанора еще не вошла в возраст. Девочка училась наукам, а ее супруг постигал законы рыцарства.

До Франции доходили тревожные слухи о раздорах между королем и баронами. Эдуард советовался с французским королем, мудрость которого почиталась во всем христианском мире, однако Людовик не мог сказать племяннику ничего утешительного. Было ясно лишь одно: в Англии настали мрачные времена, а значит, наследник престола должен быть дома. Эдуард поспешил в Англию и отправился в Винчестер, где в то время находился король. Генрих тепло обнял сына, даже прослезился от удовольствия. Первым делом он спросил, здоров ли Эдуард, все ли у него благополучно.

– Ваша матушка будет счастлива вас видеть.

Эдуард подумал, что отец выглядит больным и усталым. Должно быть, причиной тому – внутренние неурядицы в стране.

– Мне известно о том, что происходит в королевстве, – сказал принц.

– Да, сын мой, некоторые из моих подданных никак не угомонятся, да и мне не дают покоя.

– Правда ли, что бароны созвали парламент, который диктует вам свою волю?

– Не совсем так. Я имею право назначать туда своих людей. Но все упирается в деньги. Парламент ни о чем другом не говорит.

– Королевством нельзя управлять без денег.

– И я твержу им о том же. Они же полагают, что я могу сотворять деньги из пустоты.

– А Людовик Французский говорит, что нельзя облагать народ чрезмерными податями.

– Так вы тоже стали поклонником Людовика?

– Он мудрый король, во Франции все его любят. Мне показалось, что он говорит здраво.

Генрих кивнул:

– Весьма серьезный господин. Хорошо ему – у него куда более покладистые подданные, чем у меня.

Эдуард хотел возразить, что Людовик сумел заслужить уважение и любовь своего народа, однако воздержался от этих слов – они прозвучали бы как критика в адрес отца.

И все же от внимания Генриха не укрылся скептицизм сына. Король был потрясен. Ведь его семья всегда отличалась сплоченностью. Неужто единству наступит конец, когда надвигается беда?

Генрих рассказал сыну, что произошло в стране за время отсутствия Эдуарда – о том, как Гийом де Валанс поссорился с Симоном де Монфором, как они чуть было не сцепились в схватке.

Эдуард был очень расстроен.

– К счастью, в лагере баронов тоже нет единогласия, – продолжал король. – Глостер, похоже, поссорился с Монфором. Если они между собой передерутся, все устроится само собой.

– А что вы намерены делать, отец, если произойдет худшее?

– Худшее? Что вы имеете в виду?

– Если все бароны объединятся, как это случилось во времена вашего отца.

– Я думаю об этом все время. О прегрешениях короля Джона я не забыл. Но разве я за них в ответе?

– Многие боятся, что вы их повторите.

Генрих удивленно воззрился на сына. Кажется, в словах принца прозвучал упрек? Неужели в семье и в самом деле наметился раздор?

Возвращение Эдуарда повергло короля в тягостные сомнения.

* * *

К принцу явился Симон де Монфор. Он тоже узнал о возвращении Эдуарда и решил проверить, не окажется ли молодой человек разумнее своего отца.

Может быть, он сумеет оценить всю опасность обстановки. Пусть что-нибудь сделает – ведь ему суждено рано или поздно воссесть на отцовский престол.

– Больше всего на свете я хочу избежать междуусобной войны, – озабоченно начал он.

– Вы думаете, такая опасность реальна?

– Война почти неизбежна.

– Но ведь теперь у вас есть парламент!

– Согласия нет и там, к сожалению. Ваш отец должен отказаться от сицилийской авантюры. Этот титул ничего не прибавит вашему младшему брату, а стране обойдется крайне дорого. Сицилийская корона словно околдовала ваших отца и мать!

– Если так, то нам следует забыть о Сицилии.

– Милорд, я знал, что вы проявите благоразумие. Мне нужно о многом рассказать вам. Вы должны присоединиться к нам, и тогда, с помощью Божьей, мы сможем избежать большой беды.

– Охотно сделаю это, – пообещал Эдуард.

Вскоре при дворе начали шептаться, что наследник престола много времени проводит в обществе Симона де Монфора. Похоже, они сумели найти общий язык.

* * *

Иногда Элеанора жалела, что дети растут так быстро. Особенно горевала она о дочерях, которым суждено было покинуть отчий дом.

Джон де Дор, герцог Бретанский, посватался к Беатрисе. Партия была выгодная, Беатриса заневестилась, и потому предложение было рассмотрено благосклонно.

Однако Элеанора помнила о печальном опыте Маргарет и не торопилась с ответом. Она все повторяла, что предпочла бы иметь одних сыновей – принцам, по крайней мере, не нужно уезжать на чужбину.

Однако в конце концов решение было принято, и Беатриса стала готовиться к отъезду.

Генрих, у которого были дела во Франции, должен был сопровождать свою дочь. Однако Элеаноре пришлось остаться, ибо в столь тревожные времена нельзя было оставлять страну без управления.

– Вам поможет Эдуард, дорогая, – сказал Генрих. – А что касается меня, то я постараюсь вернуться побыстрее.

По правде говоря, Элеанора была даже рада, что никуда не едет. Конечно, она могла бы провести с дочерью чуть больше времени, провожая ее, но зато пришлось бы присутствовать при душераздирающей церемонии вверения невесты жениху, совершенно чужому человеку. Элеанора и так не могла забыть злосчастный день, когда малютка Маргарет сочеталась браком с Александром Шотландским.

Королева попрощалась с мужем и дочерью, а затем удалилась в Виндзор, где ей составила компанию юная жена Эдуарда, славная и покладистая девушка. Они отлично ладили друг с другом.

* * *

Вскоре после свадьбы Беатрисы в Бретань прибыл герцог Глостер. Это был честолюбивый молодой человек, люто завидовавший Симону де Монфору, который пользовался среди английской знати особым уважением.

Герцог явился к королю и сказал, что хочет побеседовать с ним по конфиденциальному делу. – Милорд, мне горько говорить об этом, ибо я знаю, как расстроят вас мои слова. Заранее прошу прощения за это, но все же считаю своим долгом провести этот разговор.

– Говорите, в чем дело, и поскорей, – приказал Генрих.

– Ваш сын Эдуард заключил союз с Симоном де Монфором.

– Невозможно!

– Увы, милорд, это правда.

– Не верю!

– Многие могут это подтвердить.

Генрих покачал головой:

– Здесь какая-то ошибка, – упрямо повторил он.

– Нет, сир. Лорд Эдуард почти все время проводит с Монфором, выслушивает все обвинения, которые Монфор выдвигает против вас.

Генрих закрыл лицо руками.

Какой жестокий удар! Ему легче было бы перенести утрату короны, но только не раздор в собственной семье.

Он велел Глостеру удалиться и остался в одиночестве.

И все же произошла какая-то ошибка. Эдуард… Их с Элеанорой сын… Выступает против отца? Невозможно!

О Господи, неужели история повторяется? Дед короля, Генрих Второй, в последние годы царствования сравнивал себя со старым, усталым орлом, на которого нападают вскормленные им орлята. Он же, Генрих Третий, так гордившийся своими детьми и благодаривший за них Всевышнего, всегда относился к деду со снисходительной жалостью. Неужто и его постигнет та же участь?

Нет, это клевета. Элеанора такого не допустила бы. Генрих решил, что Эдуарду можно доверять. И все же лучше вернуться в Англию.

* * *

Увы, слух подтвердился. Эдуард и в самом деле смотрел Монфору в рот, громогласно заявлял, что вполне разделяет недовольство баронов.

Генрих впал в меланхолию. Он удалился в лондонский Тауэр, отказывался появляться на людях. Король чувствовал себя совсем больным.

Ричард, император германцев, узнав о распрях в английском королевском семействе, приехал навестить брата.

Когда Ричард явился в Тауэр, Генрих не выдержал и разрыдался.

– Спасибо, хоть вы пришли ко мне, брат.

– Генрих, я хорошо понимаю ваши чувства, ведь у меня тоже есть сын. Я был бы в отчаянии, если б мой Генрих от меня отвернулся. Но почему вы не встречаетесь с Эдуардом? Я слышал, что вы отказываетесь его видеть.

– Не могу. Вы знаете, как я его люблю. Если он предстанет передо мной, я не выдержу и брошусь ему на шею.

– Вот и хорошо. А как королева?

– Она разрывается между мной и сыном. Ничего дурного об Эдуарде она слышать не желает.

– Послушайте, Генрих, Эдуард уже не мальчик. Когда-нибудь он станет великим королем… Надеюсь, это произойдет не скоро. Да, он прислушивается к Симону де Монфору. Не забывайте, что Монфор – человек незаурядный. И он во многом прав: народ бунтует из-за непомерных податей. Ведь вы не станете с этим спорить. Представляю, как терзается Эдуард из-за того, что вы ему не доверяете. Он вам предан, уверяю вас. Просто принц считает, что королевству нужны реформы. В конце концов, Монфор – наш с вами родственник.

– О, как я об этом сожалею!

– Вы ничего не смогли бы сделать. Наша сестра упряма, она сама хотела за него выйти.

– Я уступил лишь потому, что Монфор ее соблазнил.

– И он, и его жена отрицают это. А уж кому знать, как не им? Ничего не поделаешь, братец, они женаты. Причем с вашего согласия. Но забудем об этом, у нас разговор о другом. Я хочу, чтобы вы помирились с сыном. Встретьтесь с ним, выслушайте его. Он сам расскажет вам о своих чувствах.

– Возможно, Ричард, вы и правы. Но я знаю, что, стоит мне увидеть сына, и я сразу забуду обо всех государственных делах. Я так люблю смотреть на его лицо.

– Так смотрите и радуйтесь… Сначала. А потом можно и объясниться. Я уверен, что вы убедитесь в своей неправоте.

– Ах, Ричард, если б я мог в это верить!

– Так убедитесь во всем сами.

И Ричард тут же послал за Эдуардом.

* * *

Эдуард явился в Тауэр в сопровождении матери. Элеанора последнее время была неразлучна с сыном, пытаясь разобраться в причинах раздора между королем и принцем.

Эдуард поклялся, что и в мыслях не держал противиться отцу. Да, он прислушивался к словам Симона де Монфора, потому что граф во многом прав. Однако Эдуард твердо уверен, что его дядя Симон – верный слуга короля и искренне обеспокоен ростом недовольства в стране.

Встреча происходила так.

Эдуард вошел в комнату к отцу один и тут же бросился ему в объятия.

Генрих расцеловал сына в обе щеки, оба заплакали.

– Мой дорогой отец, неужто вы могли подумать, что я выступлю против вашей воли?

– Простите меня, Эдуард. Простите, я доверился клеветникам.

– Я и в самом деле встречался с Монфором. Отец, он – человек чести и зла вам не желает.

– Монфор соблазнил вас красивыми речами, сын мой. Мы с ним противники. Он не может считаться моим другом до тех пор, пока не будет мне повиноваться. Но это неважно, главное, что вы со мной. Вы пришли ко мне, вы меня любите, и мне этого довольно.

– Никому не верьте! Никогда не стану я вашим врагом.

– Не поверю, да и не верил… в глубине души.

– Просто мне показалось, что Симон де Монфор говорит вещи разумные. Однако, если он выступит против вас, я буду на вашей стороне. Что бы ни случилось, отец, я всегда с вами.

– Какой счастливый день! Я даже рад этой размолвке, ибо примирение доставило мне столько счастья.

– Давайте скажем матушке, что нас больше ничто не разделяет. Она так тревожилась! Она и сейчас здесь. Вы не представляете, отец, как матушка обрадовалась, когда вы согласились меня принять. Я сейчас ее приведу.

Эдуард вернулся с матерью, и та воскликнула:

– Это больше никогда не должно повториться! Ничто не может нарушить нашего единства. Мы – единое целое. Умоляю вас, сын мой и муж мой, не забывайте об этом.

В глазах Генриха стояли слезы.

– Кто возвел на меня напраслину? – спросил принц. – Этот человек враг и вам, и мне.

– Граф Глостер.

– Отныне он мой недруг, и примирит нас только смерть, – объявил наследник.

После примирения отец и сын были неразлучны, а вскоре принц уехал во Францию, ибо при тамошнем дворе должен был состояться пышный турнир, в котором Эдуард непременно хотел принять участие.

ЗАГОВОР В ОПОЧИВАЛЬНЕ

Королева грустила: сын уехал во Францию, сестра тоже покинула страну. Народ Англии ворчал, недовольный расходами на сицилийскую авантюру. Чтобы хоть как-то развеселить жену, Генрих разработал план особого свойства.

Он не стал сообщать о своих приготовлениях Элеаноре, боясь, что из затеи ничего не выйдет, и королева расстроится еще больше. Втайне от супруги Генрих послал в Шотландию гонца, который должен был доставить Александру и Маргарет приглашение посетить Англию.

Генрих знал, что Маргарет сразу же ухватится за такую возможность, и он оказался прав. Гонец доставил письмо от дочери, которая сообщала, что она и ее супруг готовы хоть немедленно отправиться в путь.

И лишь тогда король явился с радостной вестью к жене.

– У меня есть новости из Шотландии, – небрежным тоном начал он.

– Все ли в порядке с Маргарет? – встревожилась Элеанора.

– Кажется, у нее все хорошо.

– Благодарение Господу.

– Она очень хочет увидеть свою мать… да и, надеюсь, отца тоже.

– Что вы хотите этим сказать, Генрих?

– Всего лишь то, любимая, что наша дочь вскоре нас навестит. Думаю, она уже в пути.

– Ах, Генрих!

– Я знал, что вас это обрадует. Видите, как ловко я все устроил.

– И мне – ни слова!

– Я боялся, что ничего не получится. Не хотелось вас разочаровывать.

– Генрих, вы так добры ко мне.

– Не более, чем вы того заслуживаете, любовь моя.

* * *

Домой! При одной этой мысли сердце Маргарет билось от счастья. Хоть на время покинуть угрюмый Эдинбург и вернуться в любимый Виндзор, Вестминстер или хотя бы Йорк. Неважно куда – лишь бы в Англию. Хотя, конечно, лучше бы на юг, подальше от Шотландии.

Ах, как это было бы чудесно! Вновь свидеться с родителями, поговорить с матерью – обо всем на свете…

Поговорить с матерью! Очень кстати, что Маргарет еще никому не сказала о самом главном, иначе ее никуда бы не отпустили.

Был момент, когда она чуть не проговорилась мужу, но не стала торопиться – вдруг ошибка? Не хотелось разочаровывать Александра. Теперь Маргарет окончательно уверилась, что ошибки нет, но у нее появилась новая причина помалкивать.

Можно себе представить, что сказали бы мрачные шотландские лорды: «Королевские дети должны появляться в Шотландии. Раз королева в положении, путешествовать ей нельзя». Эти варвары, не задумываясь, отравили бы ей всю радость. Маргарет успела хорошо изучить своих приближенных. Какая удача, что они ничего не знают!

Лорды и так неодобрительно качали головами, говоря о предстоящем визите. Охотнее всего они заперли бы Александра и его супругу в почетном заточении, как это было прежде. Но Генрих и Элеанора преподали шотландцам хороший урок. Родители не оставят свою дочь в беде. Зная об этом, шотландские лорды теперь вели себя осторожнее, дабы не портить отношений с могущественным соседом.

Маргарет с радостью ехала верхом впереди кавалькады, двигаясь на юг. Миновав границу, она рассмеялась от счастья. Скоро отчий дом.

Маргарет надеялась, что родители встретят ее уже в Йорке, но там их не оказалось. Ничего страшного – видимо, короля и королеву задержали государственные дела. Скоро Маргарет увидит своих родителей.

Когда до Виндзора оставалось совсем недалеко, Александр послал вперед герольдов, чтобы известить тестя и тещу о своим приближении. Генрих и Элеанора в сопровождении свиты тут же выехали навстречу гостям.

Сколько счастливых слез было пролито в момент встречи! Королева внимательно осмотрела дочь со всех сторон, желая убедиться, что та здорова, не слишком худа, что никто ее не обижает.

Маргарет смеялась:

– Госпожа матушка, никто не может меня обидеть, когда я с вами!

Все вместе они ехали лесом по направлению к замку. Юной королеве отцовский дворец показался необычайно красивым – Генрих недавно перестроил его и обставил заново.

Обе королевские четы проследовали в большой зал.

– Все совсем как раньше! – воскликнула Маргарет. – Батюшка, где ваш любимый газон? – Она подбежала к окну, выглянула наружу. Со стороны фасада располагался ровный квадрат зеленой травы, последнее новшество, которым Генрих так гордился. Маргарет бросилась отцу на шею. – Ах, только бы мы были всегда так счастливы, как сегодня!

Александр поглядывал на свою жену с некоторым удивлением, но Маргарет ничуть не смущалась. Она знала, что шотландцы не любят открыто выказывать свои чувства, однако муж отлично знал, как Маргарет любит своих родителей и с каким восторгом вспоминает о детстве.

– Милый дом! – все повторяла она.

Генрих не мог скрыть счастливой улыбки, хоть и понимал, что шотландскому королю все эти восторги вряд ли по нраву. Что поделаешь, пусть знает, что под родительским кровом Маргарет была куда счастливее, чем в Шотландии.

Молодой женщине не терпелось остаться наедине с матерью, чтобы поведать ей о своем секрете. То-то посмеются они над мужчинами. Но сначала, разумеется, требовалось соблюсти церемониал. В конце концов, Александр и Маргарет – не просто молодые супруги, а венценосцы, и отношения с их державой значат для Англии немало.

Как обычно, состоялись роскошные празднества, которые так любил Генрих и которые так дорого обходились его подданным. Королевская семья не желала ни в чем себе отказывать, не обращая внимание на ширящееся недовольство.

– Они просто завидуют нашему счастью, – говорила Элеанора.

* * *

– Наконец-то мы наедине, госпожа матушка, – сказала Маргарет.

– Я очень довольна тем, что вы приехали, моя милая.

– С самого отъезда я только и жила надеждой на эту встречу. – Добр ли к вам Александр?

– Да.

– Он хороший муж?

– Наверное, хороший, но, когда я сравниваю его с нашим дорогим отцом, сравнение не в пользу Александра.

С этим Элеанора охотно согласилась.

– Видите, что вы делаете с нами, вашими детьми, – продолжила Маргарет. – Вы внушаете нам такую любовь, что ее уже не остается для наших супругов.

Элеанора была безмерно польщена этим откровением, однако сказала дочери, что все же желает ей обрести еще большее счастье в семейной жизни.

– Все будет по-другому, моя милая, когда у вас появятся собственные дети.

– Матушка, я как раз хотела вам кое-что сообщить…

Элеанора обхватила лицо дочери ладонями и заглянула ей прямо в глаза. Маргарет кивнула, ее глаза смеялись.

– Вы только что об этом узнали? – ахнула королева.

– Я знаю уже давно, но вы первая, кому я об этом говорю.

– Маргарет! А как же Александр?

– Узнает в свое время. – Но к чему такая таинственность?

– Вы не представляете, что за люди шотландцы. Если б они узнали, что я беременна, меня бы сюда не отпустили.

Элеанора звонко расхохоталась, но тут же посерьезнела.

– Нам нужно беречь вас. Сколько остается времени?

– Ребенок должен родиться в феврале.

– Еще не скоро. Надо сказать, что ваши шотландцы были бы правы. Нужно поскорее отправлять вас в обратный путь. Тут необходима осторожность.

– Я буду очень осторожна, матушка. Именно поэтому я собираюсь потянуть время. Когда я объявлю о своем состоянии, путешествовать будет уже поздно. Вы ведь мне поможете, не правда ли? Это будет наш с вами секрет. Не говорите об этом никому… Разве что нашему отцу. Ему можно. Мы объявим новость, когда ничего изменить уже будет нельзя.

– Мое милое дитя, как вы коварны!

– Если б вы только знали, как я соскучилась. Ни за что не допущу, чтобы мой визит по какой-либо причине оказался недолгим. Пожалуйста, матушка, помогите мне.

Элеанора обняла дочь и рассмеялась. Вместе они закатывались смехом, и Маргарет развеселилась чуть ли не до истерики.

– Немедленно скажем обо всем королю, – объявила Элеанора. – Его это позабавит. У Генриха в последнее время было слишком много поводов для огорчения. Неплохо было бы его развеселить.

И они вместе отправились к королю. Элеанора подала мужу знак, что хочет поговорить с ним наедине, и Генрих тут же велел приближенным удалиться. Когда рядом не осталось посторонних, Элеанора спросила:

– Кто ему скажет – вы или я?

Женщины снова начали смеяться, а Генрих смотрел на них с веселым недоумением.

– В чем дело, мои дорогие? Я тоже хочу посмеяться.

– Хорошо, Маргарет, говорите вы.

– Нет, миледи, лучше вы.

– Маргарет ожидает ребенка. Это наш секрет. Шотландцы ничего не знают. Маргарет боялась, что ее к нам не отпустят. Она хочет, чтобы о ребенке узнали тогда, когда возвращаться в Шотландию будет уже поздно.

Король нерешительно улыбнулся, потом тоже рассмеялся.

Он чувствовал себя совершенно счастливым. Как приятно находиться в кругу родных, не думая о смутьянах и заговорщиках!

Все устроится, все образуется, пока же можно насладиться этим маленьким веселым заговором.

* * *

Маргарет и Александр с приятностью проводили время при английском дворе.

– Это очень полезно для добрых отношений между нашими странами, – говорила молодая королева.

Александр не спорил, признавая, что в Англии шотландских гостей и в самом деле принимают весьма радушно.

– Однако пора бы нам в обратный путь, – сказал он.

– Не будем торопиться, это обидит моего отца.

– Что ж, погостим еще.

Когда Александр вновь завел разговор на эту тему, жена пожаловалась на недомогание, и к ней вызвали королевского лекаря.

Затем Генрих и Элеанора призвали Александра и разыграли заранее подготовленный спектакль.

– Александр, ваша жена беременна, – объявила Элеанора. – Беременность стала очевидна только теперь. Врач говорит, что дитя должно родиться в феврале, а это означает, что вашей супруге уже поздно двигаться в обратный путь.

Шотландский король был ошарашен.

– Я вижу, что вы удивлены, – подхватил Генрих, – но признайтесь, что сюрприз весьма приятен. Лекарь говорит, что Маргарет нуждается в хорошем уходе, а уж я позабочусь о том, чтобы она ни в чем не нуждалась. Мать все время будет рядом с ней.

Все еще не пришедший в себя Александр пробормотал:

– По нашей традиции наследник престола должен родиться в Шотландии.

– Разумеется, но ведь лучше, чтобы наследник престола родился в Англии, чем если бы с его будущей матерью случилось несчастье. Не забывайте к тому же, что мы говорим о моей дочери.

На это Александру возразить было нечего. Он обнял Маргарет, сказал, что счастлив вести. Только вот не уверен, следует ли жене задерживаться в Англии.

Генрих покровительственно положил зятю руку на плечо:

– Ни о чем не тревожьтесь, сын мой. Предоставьте все нам с королевой.

В конце концов Александр понял, что спорить бессмысленно и вернулся в Шотландию, оставив жену на попечении тещи.

* * *

Маргарет блаженствовала. Рождество королевская семья отметила в Виндзоре. Элеанора сказала, что в этом году праздник будет особенно торжественный, ибо при дворе гостит шотландская королева.

Мать и дочь все время были вместе, и Элеанора не уставала хвалить Маргарет за проявленное хитроумие. Вот уж поистине достойная дочь своей матери!

Александр писал из Эдинбурга, что шотландские лорды раздражены. Некоторые из них даже намекали, что королева наверняка знала о своей беременности еще до отъезда и скрывала это обстоятельство намеренно.

Маргарет показала матери письмо, и они вместе посмеялись.

– Значит, шотландцы не так уж глупы, – сказала Элеанора. – Но какая теперь разница? Пусть думают, что хотят. Главное, что ваш ребенок родится здесь, и я буду рядом с вами.

– Эта мысль несказанно меня утешает, – ответила Маргарет.

Снежным февральским днем Маргарет разрешилась от бремени своим первым ребенком. Это была девочка, и назвали ее так же, как мать – Маргарет.

В Виндзорском замке воцарилось радостное оживление.

– Назад в Шотландию вы сможете вернуться не раньше, чем поздней весной, а то и летом, – объявила дочери Элеанора. – Такова воля вашего отца.

Маргарет и не думала возражать.

КОНЕЦ ИДИЛЛИИ

Пришла пора, и Маргарет вернулась в Шотландию. Расставание было грустным, и королева после отъезда дочери погрузилась в глубокую меланхолию. А тут еще из замка Беркхэмстед прибыли гонцы, принесшие известие о том, что заболела Санча.

Элеанора немедленно отправилась к сестре и была потрясена тем, как плохо выглядит Санча. Та давно уже прихварывала, но Элеанора и не подозревала, что недуг настолько опасен.

– Слава Богу, что вы за мной послали! – воскликнула королева. – Нужно было сделать это раньше.

– Я хотела, но знала, сколько у вас дел. Я бы и сейчас не просила вас приехать, если б не боялась, что нам вскоре суждено расстаться навеки.

– Какие глупости! Вы скоро поправитесь. Я об этом позабочусь.

– Такова воля королевы, да? – улыбнулась Санча.

– Вот именно. Что с вами?

Санча коснулась рукой груди:

– Мне бывает трудно дышать.

– И давно это продолжается?

– Давно… Но в последнее время стало хуже.

– А Ричард об этом знает?

– У Ричарда и без меня забот достаточно.

– У него не должно быть более важной заботы, как здоровье жены.

– Не все так счастливы в семейной жизни, как вы, Элеанора. Вам всегда и во всем везло. Прекрасный брак, чудесный муж, замечательные дети…

– Перестаньте, ведь вы с Ричардом тоже счастливы.

– Ричард – это не Генрих. Он не из того теста, из которого получаются хорошие мужья. Такие мужья, как король. Генрих – само совершенство.

– Я слышу в вашем голосе горечь. Разве Ричард плохо с вами обращается?

– Нет, не плохо… Просто у него не хватает на меня времени. Ведь он теперь тоже государь.

– И он сделал вас императрицей.

– Для меня титулы значат не так уж много. Я бы предпочла иметь любящего мужа, как ваш Генрих. Вам повезло – вы получили и то, и другое.

– Да, Генрих – прекрасный муж, и дети мои мне тоже нравятся. Но ведь у вас, Санча, тоже есть сын.

– Да, есть. Он хороший мальчик… Правда, ему еще всего десять лет, а для Ричарда существует только старший сын, Генрих. Мой Эдмунд об этом знает. Ричард немного времени проводит в кругу семьи.

– Мне грустно это слышать.

– Как много я мечтала о будущем после того, как вы покинули отчий дом. Какая это была романтическая история! Поэма, потом приезд Ричарда в Ле-Бо! Я часто воображала себе, что принц вернется, а когда все так и произошло, я решила, что моя мечта сбылась. Увы, я хотела от жизни слишком многого.

– Нельзя хотеть от жизни слишком многого – чем большего ты хочешь, чем к большему стремишься, тем большего достигаешь. Конечно, если не жалеешь для этого усилий.

– Вы говорите о себе, Элеанора. Ведь вы всегда были так уверены в себе. Вы твердо знали, чего хотите, действовали решительно… и получали свое.

– У меня тоже не все получалось гладко, Санча.

– Я знаю, но вы всегда были хозяйкой своей судьбы. Вас любит муж, обожают дети. Все это досталось вам по праву, я не спорю. Но не осуждайте нас, менее счастливых, если мы вам время от времени немного завидовали.

– Не говорите глупостей, Санча. Я знаю, что вы счастливы с Ричардом.

– Когда мы были вместе… Нет, даже тогда я знала, что у него есть другие женщины. Совсем не о такой жизни мечтала я в девичестве. Но теперь это уже неважно, конец близок.

– Какой конец?! Перестаньте говорить подобные вещи! Я буду рядом с вами до тех пор, пока вы полностью не поправитесь.

Несмотря на столь уверенный тон, Элеанора была не на шутку встревожена. Санча исхудала, под глазами залегли синие тени. Когда же сестру охватывал очередной приступ кашля, Элеаноре делалось по-настоящему страшно.

День за днем сидела она у постели больной сестры, но той становилось все хуже и хуже.

Они часто вспоминали замок Ле-Бо, свое детство. Элеанора пела баллады собственного сочинения, а Санча лежала с закрытыми глазами и представляла, что она вновь в отцовском замке. Ей казалось, что образы детства ярче и реальнее действительности.

Если б только погода была получше, думала Элеанора. Будь сейчас весна или лето, можно было бы перенести больную в сад, и тогда все было бы почти как в Ле-Бо. Но стоял ноябрь, дни выдавались один сумрачней другого, над стенами замка клубился туман. Год шел на убыль, а вместе с ним угасала и Санча. В конце концов Элеанора, и та поняла, что дни сестры сочтены.

Это осознание было для королевы страшным ударом. Больше всего на свете она любила свою родню, и мысль о том, что младшая сестра скоро покинет бренный мир, наполнила ее сердце глубокой грустью.

Элеанора сидела у окна и смотрела на унылый пейзаж, вполне соответствовавший ее настроению. Голые ветви деревьев бесприютно сникли под серым небом. Пожухлые тростники покрывали болотистую низину рыжим покрывалом, а там, где было посуше, серели сплошные заросли чертополоха. До весны было бесконечно далеко, и в душе королевы угнездилась безысходная тоска.

Санча слабела на глазах. Элеанора оставалась рядом с ней до последнего мига, зная, что своим присутствием облегчает сестре предсмертные страдания.

Санчу похоронили с подобающими почестями, отпевал ее дядя Бонифас. Ричард, находившийся в это время в Англии по делам, даже не соизволил появиться на похоронах супруги. У него были какие-то коммерческие дела в Лондоне.

Элеанора хотела, чтобы Санчу проводили в последний путь пышно и торжественно, как подобает сестре английской королевы.

Генрих не стал спорить. Поскольку Ричард, судя по всему, не собирался возмещать расходы на похороны, король объявил, что за все заплатит его казна.

МЕСТЬ ЛОНДОНЦЕВ

Вражда между королем и баронами ожесточилась до такой степени, что Генрих решил укрепить лондонский Тауэр и Виндзорский замок на случай нападения мятежников.

Недовольные обвиняли государя в том, что он нарушает Оксфордские соглашения – такое название получил договор, заключенный между королем и парламентом в Оксфорде в 1258 году. Члены парламента разработали реформу церкви и устройства королевского двора с тем, чтобы хоть как-то ограничить разбазаривание государственной казны. Затем к соглашению был добавлен еще один существенный пункт: король должен был запретить иностранцам селиться на английской территории, а также изгнать тех чужеземцев, кто успел здесь угнездиться. Народ считал, что увеличение налогового бремени объясняется именно засильем пришельцев.

Король и не думал соблюдать условия договора. Он пускал деньги на ветер, по-прежнему привечал чужеземцев, и в конце концов предводители знати во главе с Симоном де Монфором решили положить этому произволу конец.

Для Генриха настали тяжелые времена. Он уже не осмеливался появляться за пределами королевского дворца без сопровождения хорошо вооруженной охраны. Король жаловался, что бароны натравливают простолюдинов на своего монарха.

Король частенько вспоминал, как его дед, Генрих Второй, в такую же горькую пору приказал написать картину, где подросшие орлята клюют старого орла, своего отца. Эта аллегория должна была изображать Генриха Второго и его взбунтовавшихся сыновей. К счастью, у нынешнего Генриха раздора со своими детьми не было. Нет ничего хуже, когда внутри семьи начинаются распри. Прискорбный эпизод с наследником благополучно разрешился, и козлом отпущения оказался завистливый Глостер, ревнивый противник Монфора. Эдуард – добрый сын, да и остальные дети любят своего отца. Достаточно вспомнить, на какую хитрость пошла Маргарет, обманула и собственного мужа, и его министров, лишь бы погостить под отчим кровом.

Если бы не проклятые изменники, бунтующие против законного короля! О, ненавистные бароны, возглавляемые человеком, который лишил Генриха сна и покоя – Симоном де Монфором!

Однажды король молился в Вестминстерском аббатстве и, проходя по галерее, увидел, как один из монахов пишет картину, изображающую обитель. Король остановился и залюбовался работой художника. Мастер с невероятным искусством сумел изобразить фактуру серых каменных стен.

– Хорошая работа, Вильям, – похвалил король.

Художник просиял и поклонился.

– Я вижу, ты настоящий мастер.

– Господь добр ко мне, – ответил монах. – Все, чем я обладаю, – дар Всевышнего.

– Это верно, но ты должен радоваться, что Он избрал своим орудием именно тебя.

Король еще постоял некоторое время, разглядывая картину.

– Вот что, мой славный монах, – сказал он, прищурившись. – Напиши картину и для меня. Изобрази там, как подданные набросились на своего короля, задумав разорвать его на куски. А спасают короля… да, спасают его верные псы. Напишешь такую картину, добрый Вильям?

– Милорд, я напишу любую картину, какую вы прикажете.

– Значит, сюжет тебе задан. Пусть будущие поколения знают, среди каких изменников и предателей довелось мне жить. И не беспокойся, за работу тебе хорошо заплатят.

Монах склонился в низком поклоне, а король проследовал дальше. Вильям вернулся к работе, уверенный, что король и не вспомнит о своей блажи. Его величество опечален положением дел в стране, да это и неудивительно. Зреет большая смута, еще одна искра, и воспылает пожар.

Вот почему Вильям был немало удивлен, когда на следующий день его вызвали пред очи короля. В тот же день художник приступил к работе над картиной.

Король остался доволен холстом. Всякому было ясно, в чем замысел художника.

– Эту картину я прикажу повесить в Вестминстере, в моей туалетной комнате. Всякий раз, во время умывания, я буду смотреть на нее и вспоминать о неблагодарности тех, кто обязан служить мне верой и правдой. Мой казначей Филипп Ловель заплатит тебе за труды. Ты хорошо поработал.

Картину повесили в умывальной, и король каждое утро подолгу разглядывал ее. Однако через несколько недель его интерес к картине заметно поубавился, ибо Симон де Монфор, решивший, что время для мятежа еще не созрело, уехал за море, во Францию.

* * *

Вновь началась смута в Гаскони, и король решил, что должен отправиться туда лично.

Генрих сказал супруге, что мысль о разлуке с ней разрывает ему сердце.

– Тогда я отправлюсь с вами, – ответила она.

Король нахмурился:

– Мне будет без вас тяжело, но должен же кто-то управлять страной.

– Проклятый Монфор уехал, теперь народ возьмется за ум.

– Как бы не так, – покачал головой Генрих. – Народ, возможно, и в самом деле поутихнет, но у нас все равно слишком много здесь врагов. Вот почему я должен как можно скорее замирить Гасконь. Да и с Людовиком встретиться не помешает. Нужно прощупать, как он относится к нашим бедам, попросить у него помощи.

– Вы думаете, он нам поможет?

– Короли не любят, когда кто-то из монархов лишается короны.

– Лишается короны! Неужели вы думаете, они осмелятся?

– Пытались же они поступить подобным образом с моим отцом. Это была настоящая катастрофа для монархии. Память об унижении королевской власти вечно будет жить в людской памяти. Вряд ли Людовик захочет, чтобы меня свергли собственные подданные. Это создало бы опасный прецедент. Вот почему я рассчитываю на помощь французского короля.

– Он обязан нам помочь, – горячо проговорила Элеанора. – Ведь он муж Маргариты.

– Увы, любимая, не все придают такое значение родственным связям, как мы с вами.

– И все же я настаиваю – я должна поехать с вами. В последнее время вы что-то стали прихварывать.

– Мне тягостно думать, что я уеду без вас.

– Но у нас есть сын. Пусть Эдуард вернется в Англию. Он уже достаточно зрел, чтобы править страной в ваше отсутствие. Я вижу, Генрих, вы колеблетесь? Не бойтесь, мой сын никогда не выступит против своего отца.

Генрих поцеловал ей руку:

– Вы правы, как и обычно. Мне следовало бы во всем вас слушаться. Да, пусть Эдуард вернется. Наш сын позаботится о королевстве, пока мы отсутствуем. И тогда мы с вами можем не разлучаться.

Элеанора была счастлива, что настояла на своем. Но удача, казалось, окончательно отвернулась от короля. Во Франции он заболел лихорадкой, да так тяжело, что, если бы не заботливый уход супруги, он бы уже не поднялся с ложа. Генрих сам признавал, что, не будь рядом Элеаноры, он не нашел бы в себе сил бороться со смертью. Однако Элеанора ни на миг не отходила от его постели, обеспечивала короля всем необходимым, лично присматривала за лекарями. Самым же существенным было то, что королева поддерживала больного морально, постоянно говоря ему, как нужен он жене и детям.

Элеанора напомнила мужу, как плакал Эдуард, когда расставался с отцом во время предыдущей поездки Генриха во Францию. Говорила она и о Маргарет, которая так любила своих родителей. Разве можно уходить из жизни, покинув таких детей?

Пусть подданные легкомысленны и неблагодарны, зато Генриха всегда поддержат его родные. Нужно думать о них, любить их и ради них крепко держаться за жизнь. Не захочет же Генрих повергнуть свою жену и детей в пучину горя?

Уход королевы дал результат: Генрих начал поправляться. Однако цели его поездка так и не достигла. До Гаскони король не добрался – застрял во Франции. Правда, мятежная провинция угомонилась сама собой, но зато Людовик отказал родственнику в поддержке. Французский король щедро раздавал советы, но без них-то как раз Генрих мог бы вполне обойтись.

Королевская чета вернулась в Англию.

* * *

Вернулся и Симон де Монфор, после чего мятежники сразу же осмелели. Они было испугались, что их предводитель отказался от борьбы и бросил их один на один с королевской партией. Вот почему Монфора встретили так восторженно. Настала пора предъявлять королю ультиматум.

На встречу с Генрихом Монфор явился во главе целой депутации баронов. Среди них выделялся Роджер Биго из Норфолка.

Лорды потребовали, чтобы король соблюдал Оксфордское соглашение. Монарх обязан прислушиваться к мнению парламента и своего народа.

– Милорд, – сказал Роджер Биго, – после вашего возвращения из Франции вы еще больше наводнили страну чужеземцами. Англичанам это не нравится.

– Милорд Норфолк, – ответил король, – вы слишком дерзки. Кажется, вы забыли, что вы мой вассал? Возвращайтесь к себе в Норфолк и занимайтесь лучше выращиванием пшеницы. Иначе я могу приказать, чтобы мои молотильщики не оставили на ваших полях ни единого колоска.

– Вот как? – усмехнулся Биго. – А если я пришлю вам головы ваших молотильщиков?

Это был открытый вызов, а Генрих в подобных ситуациях всегда терялся. Он свирепо окинул взглядом баронов, не сводивших с него глаз. Один неверный жест, и может завязаться схватка.

Будь проклят Биго, а еще более того – ненавистный Монфор!

Генрих почувствовал, что лорды готовы к открытому столкновению.

Поэтому он пожал плечами, оставив выпад Норфолка без последствий. Тем самым он лишний раз показал свою слабость.

Позднее Роджер Биго сказал своим единомышленникам:

– Час близок.

* * *

Страна бурлила. Король и королева не осмеливались выезжать за пределы дворца без сильного эскорта. Генрих укреплял свои замки, а самые главные из них – лондонский Тауэр и Виндзор были подготовлены к длительной осаде.

Лондонцам не хватало только искры, чтобы поднять восстание. Горожане были задавлены непосильными податями. Как только торговля начинала процветать, король или королева тут же придумывали новый побор, и торговцы лишались всех прибылей.

Самые жестокие гонения были направлены против евреев, но лондонцы не испытывали к иноверцам ни малейшего сочувствия. Евреи умели поразительным образом выкарабкиваться из, казалось бы, совершенно безвыходных ситуаций. Лишившись всего, они тут же вставали на ноги, а вскоре вновь были богаче своих соседей. Тут не без колдовства, шептались между собой англичане.

На иудеев обрушивались все новые и новые кары. Сначала им запретили иметь собственные школы. Потом повелели, чтобы в своих синагогах они молились вполголоса, дабы не оскорблять слух христиан. Евреям запретили нанимать на работу любого, кто верует в Иисуса. Любовные связи между евреями и неевреями жестоко карались. Каждый еврей должен был носить на платье специальный знак, свидетельствовавший о принадлежности к проклятому народу. Ни в коем случае еврей не смел войти в христианский храм. Для проживания в любом месте города иудеям требовалось специальное разрешение. Достаточно было нарушить одно из этих многочисленных ограничений, и имущество виновного подлежало конфискации.

Все эти притеснения еврейские купцы еще как-нибудь пережили бы, но постоянные поборы приводили их в отчаяние. При этом достаточно было хотя бы на короткий срок оставить иудеев в покое, как они тут же начинали быстро богатеть.

Это, в свою очередь, распаляло зависть соседей-христиан, начинались погромы, главной целью которых был грабеж.

Как-то раз король и наследник уехали в Виндзор, а королева осталась в Тауэре. Элеанора знала, что в городе неспокойно, и предпочитала отсиживаться за крепостными стенами. Она жаловалась прислужницам, что предпочла бы находиться в обществе короля, и было решено, что наутро ее величество тоже отправится рекой в Виндзор. Приближенные тоже думали, что так будет безопасней.

К несчастью, той самой ночью чернь решила устроить очередной еврейский погром. В полночь ударили колокола собора святого Павла, и толпа ринулась по направлению к гетто, чтобы застигнуть евреев врасплох – взять их в постели тепленькими. Тогда они не успеют спрятать свои сокровища.

Элеанора проснулась от ударов колокола и отчаянных воплей, доносившихся с городских улиц. Началась всеобщая резня.

Мародеры врывались в еврейские дома, убивали несчастных иудеев, рубили их тела на куски. Однако главной целью нападения были не религиозное рвение и не месть, а алчность и корысть.

Королева быстро оделась и вызвала стражу.

– Что происходит?

– Миледи, толпа бесчинствует. Лондонцы убивают и грабят евреев. Немногие из них доживут до утра.

– Нам опасно здесь оставаться, – сказала Элеанора. – Трудно предугадать, чем закончится это безумие.

Солдаты тоже думали, что, расправившись с евреями, лондонцы могут напасть на королевский замок. Горожане распалились не на шутку, ими овладела жажда крови. Королеву Элеанору они ненавидят ничуть не меньше, чем евреев.

– Тогда едем, – решила королева. – Не будем терять времени.

Ей стало страшно. Она вспомнила, какими злобными взглядами провожала ее на улицах толпа. Лондонцы давно расправились бы с ней, если б посмели. Они до сих пор не простили Элеаноре злополучный «Квинхайз». Именно Элеанору считали они повинной во всех своих несчастьях.

– Подготовьте барку! – воскликнула королева. – Мы отправляемся в Виндзор.

Прислужницы накинули ей на плечи плащ, у причала уже ждала королевская барка. Не теряя времени, Элеанора и ее приближенные поднялись на борт.

– Вперед! Скорей! – крикнула Элеанора.

Барка бесшумно скользила по реке, когда с моста раздался крик:

– Смотрите! Это королева, старая ведьма!

На мосту собралась толпа. Злобные крики, плевки.

– О Господи, спаси меня от черни! – молилась Элеанора.

В барку полетели камни, отбросы. Плащ королевы был весь в грязи.

– Утопить ее! – вопила толпа. – Утопить проклятую ведьму!

– Они убьют нас, – испугалась Элеанора. – Господи, неужто настал мой смертный час?

– Миледи, дальше плыть опасно, – сказал кормчий.

Толпа выламывала из моста бревна, и ветхое сооружение могло в любой момент развалиться. Налог на мосты поступал в казну королевы, которая неукоснительно прикарманивала деньги, не тратя ни гроша на ремонт. Огромный камень упал в воду у самого борта, обрызгав всех, кто сидел в лодке.

– Скорей в собор святого Павла! – в отчаянии вскричала королева. – Спрячемся во дворце епископа. Он должен предоставить нам убежище. Когда король узнает о случившемся, он сурово покарает виновных.

Это был единственный выход. Кормчий направил лодку к берегу, и все выскочили на причал.

Бегом, заляпанные грязью и до смерти перепуганные, Элеанора и ее спутники добрались до епископского дворца.

Там им дали прибежище.

А наутро королева тайно покинула город и прибыла в Виндзор. Узнав о событиях минувшей ночи, Генрих и Эдуард пришли в неистовство.

– Я никогда не прощу лондонцам этого оскорбления! – негодовал Эдуард. – Они заплатят за обиду. Я отомщу им!

Генрих тоже сулил мятежникам жестокие кары, и Элеанора немного воспряла духом. Никогда в жизни она еще не испытывала такого страха, как вчера, на Темзе.

* * *

– Не будет мне ни минуты покоя после того, что с вами случилось, – говорил Генрих. – Ведь я не могу все время быть подле вас. Мы движемся к междуусобной войне, моя дорогая, и выхода нет.

– Неужели ничего нельзя сделать?

– Бароны закусили удила. Они горой стоят за Монфора. Прошу вас, отправляйтесь во Францию, к вашей сестре. У меня связаны руки до тех пор, пока я за вас не спокоен. Умоляю вас, уезжайте.

– Если вы в опасности, Генрих, я должна быть рядом с вами.

– Не можете же вы отправиться со мной на войну? Я буду сражаться лучше, если душа моя успокоится. Уезжайте во Францию! Может быть, вам удастся добиться у Людовика помощи. Маргарита поможет вам. Нам без поддержки не обойтись.

Элеанора все еще сомневалась, но воспоминания о толпе на Лондонском мосту были слишком мучительны. По ночам ей снились кошмары: кровожадная толпа наседала на нее со всех сторон.

Генрих прав, лучше покинуть Англию. Элеанора может помочь мужу, если погостит при французском дворе. Она достанет денег, будет трудиться не покладая рук. Вдали от супруга она будет ему более полезна, чем вблизи.

И королева в конце концов уступила. Генрих настоял на том, чтобы лично сопроводить ее ко французскому двору. А затем он вернулся в Англию – и вовремя, ибо там разразилась война.

* * *

Ставка короля находилась в замке Льюис. Еще оставалась надежда, что до битвы дело не дойдет. У короля была сильная армия, при нем состояли и принц Эдуард, и римский император Ричард, поспешивший в Англию на выручку брату. Королева находилась в безопасности, так что Генрих чувствовал себя довольно уверенно и рассчитывал на благополучный исход дела.

В одном из помещений замка состоялся совет, в котором, кроме короля и императора, участвовали принц Эдуард и Генрих, сын Ричарда. Армия баронов стояла лагерем неподалеку, теперь лишь чудо могло предотвратить кровопролитие.

Ричард убеждал брата, что королевская армия лучше обучена и лучше вооружена, поражение возможно только при крайне неблагоприятном стечении обстоятельств.

– Какое поражение! – вскричал Эдуард. – Я удивлен, милорд, что вы вообще произносите это слово. Давайте лучше говорить о победе.

– Всегда разумнее предусмотреть все возможные варианты, – ответил на это Ричард.

– Кроме поражения! – горячо воскликнул принц и заговорщицки улыбнулся своему кузену Генриху.

Оба были молоды, оба верили в себя, чего явно не хватало представителям старшего поколения. Эдуард – тот и мысли не допускал, что королевская армия может быть разбита.

Король разложил на столе карту, и участники совета склонились над ней. Наследный принц должен был командовать правым флангом, принцу Генриху и его отцу достался центр, где находились главные силы.

– Лондонцы прислали в помощь Монфору целый полк под командованием Хастингса, – сказал король.

– Вот кто не дождется от меня пощады! – вспыхнул Эдуард. – Стоит мне вспомнить, как они обошлись с королевой, и я не могу думать ни о чем, кроме мести. Благодарение Всевышнему, они не смогли причинить вред матушке, но они оскорбили королеву, нашу прекрасную королеву. Я рад, что лондонцы вышли в поле. Поскорей бы уж началась битва!

– Нужно дать баронам хороший урок, – взял слово Ричард. – Один раз они уже взбунтовались против законного короля, хорошо бы отучить их поступать так впредь.

– Тогда бароны были сильнее, – заметил король.

– Они и сейчас достаточно сильны, – ответил его брат.

Он подошел к окну, выглянул наружу.

– Кажется, скачет гонец из вражеского лагеря.

На лестнице раздались шаги, и в комнату заглянул один из стражников.

– Посланец от Симона де Монфора, графа Лестера, милорды.

– Пусть войдет, – сказал король.

Вошел гонец и низко поклонился. Это был один из не слишком значительных баронов.

– Милорд, меня прислал граф Лестер.

– Посланец наших врагов не может рассчитывать на добрый прием, – резко произнес Эдуард.

– Лорд Лестер хочет сделать вам предложение, милорд. Ему не по нраву, что страна разделилась на два лагеря. Он верит, что спор можно разрешить миром, ибо мир лучше войны.

– Я того же мнения, – ответил Генрих, – однако предыдущие наши переговоры ни к чему не привели.

– Милорд, мы с вами прекрасно понимаем, что это значит! – вскричал Эдуард. – Монфор боится битвы, вот почему он запел о мире.

– Милорд, – вставил слово гонец, – бароны согласны выплатить в вашу казну тридцать тысяч марок, если стороны придут к соглашению.

– Тридцать тысяч марок, – задумчиво произнес король, и глаза его блеснули.

Мирный исход при таких условиях был бы равнозначен его победе. Все бы говорили, что Монфор испугался битвы и откупился.

Но Эдуард весь кипел от возмущения.

– Я отомщу за оскорбление, нанесенное моей матери!

– Его нанесли не бароны, милорд.

– Но лондонцы прислали Монфору свой полк! Жители этого города – наши давние враги. Вспомните, отец, они всегда были вам враждебны. А оскорбление, нанесенное королеве, простить невозможно. Я буду презирать себя до последнего дня своей жизни, если уклонюсь от битвы.

Как благородно смотрелся статный, высокий принц, каким гневом пылало его лицо, обрамленное золотистыми локонами! Настоящий небожитель, подумал король. И это мой сын!

Но тридцать тысяч и обещание мира…

Эдуард весь кипел:

– Да что это будет за мир?! Они все равно не оставят нас в покое. Нет, отец, давайте решим эту проблему раз и навсегда. Победа близка. Если бы бароны нас не боялись, они не заговорили бы о мире. Не давайте себя обмануть!

Молодой Генрих Корнуэлльский взглянул на своего отца. Он считал, что разумнее было бы договориться с Монфором, ибо граф Лестер – человек храбрый и мудрый, он не желает Англии зла. Если бы не родственные узы с королем, молодой Генрих охотнее встал бы на сторону Монфора. Но нельзя же идти против собственной семьи? Вот почему молодой человек смотрел на своего отца. Ричард – человек умный и опытный, он примет верное решение.

Но римский император колебался. Он чувствовал себя неважно, опять нахлынула проклятая апатия. В конце концов, английские распри затрагивали его интересы лишь косвенно. Да, Ричард пришел на выручку брату, он не хотел, чтобы Генрих лишился короны. Очевидно, разумнее было бы договориться с Монфором и избежать кровопролития. Но сил спорить с Эдуардом у императора не было, и он промолчал.

Юный Генрих понял все без слов. Он знал, что отец в последнее время прихварывает все чаще и чаще. Периоды кипучей деятельности сменялись вялостью и потерей всякого интереса к жизни.

Итак, Ричард ничего не скажет, а Эдуард тем временем продолжал страстно убеждать своего отца: победа близка, потомки будут прославлять героев сражения при Льюисе.

Король заслушался сына, залюбовался им.

– Слышали, что сказал милорд Эдуард? – обратился он к гонцу. – Ступайте к своим начальникам и скажите, что мы не принимаем их предложения.

* * *

Битва с самого начала сложилась в пользу королевской армии, которая была сильнее и многочисленней войска баронов. Генрих подумал, что Эдуард оказался прав. Не нужно никаких переговоров. Ричард был умелым воином и хорошо руководил своим полком. Юный Генрих все время держался рядом с отцом, а лучше всех сражался принц Эдуард. Какой полководец растет из мальчика, думал король. Прирожденный вождь, за которым люди пойдут в огонь и в воду.

Победа представлялась несомненной.

Эдуард тоже был уверен, что сражение выиграно. Он лично возглавил кавалерийскую атаку. Принца было видно издалека – он выделялся и статью, и ростом.

– С нами Долговязый! – орали солдаты, следуя за своим командиром.

Эдуард чувствовал себя счастливым. Пусть отец видит, какой храбрый у него сын. Пусть забудет раз и навсегда о подозрениях, некогда омрачивших их отношения.

В гуще схватки Эдуард увидел рядом с собой кузена Генриха Корнуэлльского, который в пылу боя потерял из виду отца.

Эдуард махнул брату рукой. Как хорошо, что они вместе, что их по-прежнему связывает крепкая дружба!

Тут внимание принца привлек отряд всадников, скакавших ему навстречу. Это были лондонцы, и возглавлял их Хастингс.

У Эдуарда чуть сердце не выскочило из груди. Вот они, злейшие его враги, те самые, кому он так жаждал отомстить.

Принц бросился на ненавистных лондонцев с такой яростью, что те отпрянули.

– Вперед, на них! – кричал Эдуард.

Генрих хотел остановить его, ибо гнаться за лондонцами не было никакого смысла – они и так бежали сломя голову. Но Эдуардом двигала месть.

– Вперед, вперед! – надрывался он.

Генрих пустил коня галопом вслед за кузеном, вся конница последовала за принцами.

Лондонцы пытались спастись, но Эдуард не прекращал погони. Он решил жестоко наказать обидчиков своей матери.

– Месть! За королеву! Смерть лондонцам!

Поле было покрыто телами, но Эдуарду все казалось мало. С именем королевы на устах он разил направо и налево, все дальше и дальше удаляясь от поля битвы.

Неподалеку от Кройдона отчаявшиеся лондонцы запросили пощады. Многие лошади, не выдержав погони, пали. Однако принц был непреклонен и перебил всех до последнего человека.

– Вот вам за королеву! – повторял он. – Вот вам за благороднейшую из женщин!

* * *

Наконец шум побоища стих. Повсюду на залитой кровью траве валялись трупы. Люди Эдуарда устали, лошади валились с ног.

Только теперь принц вспомнил, что сражение еще не закончено.

Нужно возвращаться к Льюису, чтобы насладиться плодами победы. Как обрадуется отец, узнав, что обидчики Элеаноры сполна заплатили по счету!

Кузены бок о бок скакали по дороге, возвращаясь к Льюису.

– Зря мы удалились с поля боя, – вздохнул Генрих.

– Что вы имеете в виду, кузен? Должны же мы были отомстить врагам моей матери. Пусть все знают, что я не позволю оскорблять моих близких.

– Король рассчитывал на нас.

– Ерунда, ведь битва выиграна. Остается лишь разделить добычу.

Увы, Эдуард ошибался.

Когда он пустился в погоню за лондонцами, битва еще не была выиграна, и отсутствие королевской конницы самым губительным образом сказалось на положении дел.

Король и его брат император попали в плен к мятежникам, а когда к полю битвы вернулись принцы, враги окружили их со всех сторон и принудили сложить оружие.

Так сражение, почти выигранное королевской армией, закончилось полным разгромом Генриха – и все из-за наследного принца, который, увлеченный жаждой мести, оставил фланг неприкрытым.

Симон де Монфор торжествовал победу.

* * *

В сражении при Льюисе полегли пять тысяч человек, а король отныне был пленником своих баронов.

Симон де Монфор встретил Генриха весьма почтительно и сказал, что не желает королю зла.

– Я никогда не забуду, что вы наш монарх, – сказал он.

– И все же вы посмели захватить меня в плен!

– Вам будут оказывать должное уважение. Но поймите – страна истосковалась по справедливости. Бремя налогов задушило торговлю и ремесла. Жадные чужеземцы высасывают кровь из нашего королевства. Вот почему мы взялись за оружие.

– Вы говорите, милорд, что я ваш государь, а сами намерены мною командовать!

– Я решил восстановить в стране закон и порядок, а править Англией отныне будет парламент.

– Так вы свергаете своего короля?

– Вовсе нет! Но король должен действовать заодно с парламентом, а не вопреки ему.

И Монфор объявил, что от имени короля созовет новый парламент. В нем каждое графство будет представлено двумя рыцарями, каждый город – двумя горожанами, каждый округ – двумя своими жителями. Таким образом, в высшем органе управления будет представлена вся страна.

– В жизни не слыхивал ни о чем подобном! – вскричал Генрих.

– А жаль, ибо такая форма правления справедлива. Мы будем слышать голос всей страны, а, стало быть, наши законы ни у кого не вызовут противодействия.

– И вы хотите, чтобы я с этим согласился? – возмутился Генрих.

– Да, милорд, прошу. Но вместе с тем и напоминаю, что вы наш пленник, а стало быть, у вас нет выбора.

Так Симон де Монфор учредил новую форму парламента, доселе невиданную.

ИВСХЭМ

Элеанора находилась при французском дворе, когда пришла ужасная весть: король, его брат Ричард, наследный принц Эдуард – все в плену у Симона де Монфора! Англией правит какой-то невиданный парламент! Представители со всего королевства участвуют в управлении страной! Чудовищно!

– Что же мне делать? – растерянно спросила Элеанора у сестры.

– Молиться, – ответила Маргарита.

– Молиться? Дорогая сестрица, этого мало. Нужно собирать деньги, собирать армию. Я не допущу, чтобы изменник Монфор держал Генриха в плену.

– Я знаю, Элеанора, что вы умны и готовы на все ради мужа и сына, но будьте осторожны. Ситуация крайне опасна.

Элеанора упрямо мотнула головой. Кто Маргарита такая, чтобы учить ее жизни?

– Людовик тоже считает, что лучше выждать и посмотреть, как будут развиваться события, – продолжала сестра.

– Людовик! – презрительно скривилась Элеанора.

Людовик пальцем о палец не ударил, чтобы помочь Генриху. А ведь знал, что бароны собираются идти войной на своего законного государя. Людовик дошел до того, что возлагал вину за междуусобицу на Генриха.

Однако высказывать критические замечания в адрес французского короля Элеанора позволить себе не могла – ведь она находилась у Людовика в гостях. Если поссориться с французским двором, податься будет и вовсе некуда.

Маргарита отличалась нравом кротким и покладистым, но очень болезненно относилась к любым выпадам в адрес своего супруга. В таких случаях нежная Маргарита буквально свирепела.

Элеанора решила, что соберет деньги без помощи сестры. В Англию все время скакали гонцы – Элеанора пыталась наладить отношения с теми, кого считала своими друзьями и союзниками. Можно было не сомневаться, что со временем появятся и деньги, и люди. Английская королева сама возглавит это войско. Она улыбалась, представляя, с каким восхищением будет смотреть на нее Генрих.

Сейчас же король наверняка радуется, что Элеанора в безопасности. Ему было бы больно видеть, как его жену подвергают унижениям. Эта мука была бы для него горше, чем собственные страдания.

Элеанора не жалела сил, и вскоре у нее нашлись единомышленники как во Франции, так и в Англии.

Да, она соберет войско! Но как долго тянутся приготовления… Элеанору поддерживала лишь мысль, что рано или поздно она сумеет освободить своих мужчин из плена, и уж тогда Симон де Монфор за все заплатит сполна.

Маргарита искренне пыталась помочь сестре, понимая, как это ужасно, когда твой муж в руках врагов.

– Терпение, Элеанора, терпение, – повторяла она. – Когда любишь, приходится страдать.

– Да что вы знаете о страдании! – чуть ли не с презрением ответила на это Элеанора.

– Немало, – спокойно произнесла Маргарита.

– Вы такая робкая, такая покладистая. У вас совершенно нет воли!

– Робкие страдают не меньше, чем смелые и решительные.

– Да, но исключительно по собственной вине.

– Вы всегда прислушивались только к своему мнению, – упрекнула ее Маргарита. – И до сих пор вам удавалось жить так, как вам нравится.

– Только потому, что я за это боролась.

– Бывает, что терпение требует большей силы и выдержки, чем активность. Вы не представляете, что я испытала, когда была жива королева-мать. Она была само совершенство, все ее обожали, все ею восхищались. Королева Бланш до самой смерти первенствовала при дворе.

– Вы вели себя как последняя дура. Я бы непременно втолковала Людовику…

– Людовик и так понимал, каково мне приходится. Однажды он сказал, что больше всего ценит во мне мою терпеливость. Я мила ему тем, что не поссорила его с матерью. А ведь сделать это было очень легко. Я не раз еле сдерживалась, но все же брала себя в руки, зная, сколько страданий причиню Людовику… и себе самой. Я ни в чем не прекословила королеве. И со временем она стала относиться ко мне гораздо лучше.

– Еще бы, ведь вы во всем ей потакали! Слишком уж вы безвольны, Маргарита. Вам неведомы глубокие чувства.

– У меня было в жизни немало приключений, Элеанора, – с достоинством ответила Маргарита. – Думаю, я прожила более опасную жизнь, чем вы.

– Да меня в Лондоне чуть не убили! Никогда не забуду перекошенные лица черни! Как пялились они на меня с моста! Еще немного, и они потопили бы мою барку. Это было ужасно! Я до сих пор вижу эту сцену в кошмарных снах… Они кричали: «Утопить ведьму!» Где уж вам понять такое!

Маргарита рассмеялась:

– Я кое-что расскажу вам, сестрица. Похоже, вы забыли, что я сопровождала мужа в крестовый поход. Страх, который вы испытали однажды ночью, преследовал меня много месяцев подряд. Я была женщиной среди мужчин в дикой, варварской стране. Со всех сторон на нас нападали сарацины. Знаете ли вы, как поступают неверные с женщинами, которые попадают к ним в плен? Иногда подвергают истязаниям, иногда просто отсекают голову, но чаще всего продают в какой-нибудь гарем. Вам снится по ночам Лондонский мост? Дорогая сестрица, мне снится лагерь крестоносцев, где я, беременная, ночь за ночью дрожала от страха, ожидая гибели. Король часто покидал меня, оставив всего одного рыцаря, такого старого, что у него не было сил присоединиться к остальным. Я заставила рыцаря поклясться: если сарацины ворвутся в мой шатер, он должен отсечь мне голову мечом.

Элеанора притихла. Лишь теперь до нее дошло, что ее собственные радости и печали меркнут рядом с переживаниями, выпавшими на долю сестры.

Представить только – несчастная, беременная Маргарита ночью, в пустыне…

– Но ваши беды в прошлом, – перешла в новую атаку Элеанора. – А я несчастна сегодня.

– Все несчастья рано или поздно кончаются, – уверила ее Маргарита. – То же будет и с вашими бедами.

– Что же, я должна сидеть сложа руки и ждать, пока все устроится само собой?

– Нет, вы не станете сидеть сложа руки, вы всегда будете сражаться за свою семью. Но наберитесь терпения, сестра моя. И тогда все образуется.

Однако не в характере Элеаноры было сидеть и ждать чуда. Она занялась приготовлениями к походу с удвоенным усердием.

Однажды в Париж прибыл Эдуард де Кароль, диакон Уэльский. Он привез письмо от короля, и Элеанора с нетерпением развернула свиток.

Но, дочитав послание, Элеанора упала духом. Король просил ее прекратить всякие приготовления к вторжению в Англию. Ее действия слишком бросаются в глаза. До добра это не доведет.

Королева и без диакона поняла, что письмо продиктовано Симоном де Монфором, но это ничего не меняло.

Элеанора вспомнила увещевания Маргариты и написала Генриху ответ, в котором сообщала, что покоряется воле мужа. Однако после отъезда диакона Элеанора вновь взялась за работу. Она хотела побыстрее собрать войско.

Ко французскому двору прибывали посланцы из Англии, привозя новости о царственных пленниках. Однажды пришло сообщение, что королевскую семью перевезли в Дувр, порт, находившийся в непосредственной близости от французских берегов. У Элеаноры сразу же возник отчаянный проект: не высадиться ли на английском берегу, чтобы взять крепость штурмом, захватить пленников и перевезти их во Францию? Тогда Генрих сам сможет возглавить войско, подготовленное Элеанорой. Корона вернется законному государю.

Пока Элеанора готовилась к осуществлению этого плана, прибыли новые гонцы.

Оказывается, мятежные бароны решили, что содержать короля в Дувре слишком опасно, и перевели пленников в Уоллингфорд.

Королева чуть не разрыдалась от ярости, однако в отчаянии она пребывала недолго.

Неутомимые усилия и самоотверженность Элеаноры понемногу завоевывали ей всеобщее уважение. Английский народ был растроган такой преданностью мужу и сыну. Многие из тех, кто прежде ненавидел королеву, стали относиться к ней с приязнью. Доброхоты регулярно извещали Элеанору о событиях в Британии. Например, стало известно, что в Уоллингфорде пленников охраняют гораздо хуже, чем в Дувре. Один рыцарь, близкий друг Эдуарда, сообщил королеве, что готов пожертвовать жизнью ради победы законных государей.

Этого молодого человека, отличавшегося отчаянной храбростью, звали сэр Уоррен де Бэзингборн. Он часто участвовал в турнирах с принцем Эдуардом, и Элеанора знала, что молодой человек беззаветно предан наследнику.

«Соберите как можно больше людей, – написала она рыцарю. – Отправляйтесь в Уоллингфорд. Осадите замок – мне известно, что охрана его немногочисленна. Спасите лорда Эдуарда. Доставьте его ко мне, и он возглавит армию, которую я собрала».

Отправив письмо, Элеанора с нетерпением ждала вестей из Англии.

* * *

Эдуард неустанно корил себя за горячность и глупость, приведших к поражению. Тщетно Генрих пытался утешить сына. Эдуард все повторял: не кинься он в погоню за лондонцами, победа непременно досталась бы королю.

Какое безрассудство! Как дорого пришлось заплатить за горячность и отсутствие опыта!

Но Эдуард был из породы людей, которые быстро учатся на своих ошибках.

Он часто вспоминал свою юную жену, которую искренне любил. Брак оказался счастливым. Вначале юная Элеанора, еще совсем дитя, смотрела на своего мужа как бы снизу вверх. Им пришлось на несколько лет разлучиться: Элеанора подрастала, училась, готовилась стать женой. Когда же они стали жить вместе, Эдуард понял, что выбор оказался верным.

И вот юная Элеанора забеременела.

Бедняжка, она вынашивает плод в разлуке с мужем и тревожится за своего Эдуарда.

Слава Богу, кузен Генрих был рядом. Хотя, конечно, он принес бы куда больше пользы на свободе, действуя в интересах королевского дома.

Двоюродные братья коротали время за игрой в шахматы. Им дозволялось ездить верхом, но лишь в пределах замковых стен, да и то в окружении охраны. Симон де Монфор обращался с принцами почтительно. Он не уставал повторять, что не желает им зла, а всего лишь хочет, чтобы в королевстве царствовала справедливость.

Однажды, когда Генрих и Эдуард играли в шахматы, в комнату вбежал взволнованный слуга.

– Милорд, к замку движется какой-то отряд!

– Наконец-то! – воскликнул Эдуард. – Страна поднялась против Монфора.

Братья бросились к окну и увидели всадников, мчавшихся по направлению к замку.

Кто-то сказал:

– Это люди сэра Уоррена Бэзингборна.

– Значит, они спешат нам на выручку, – заявил Эдуард. – Уоррен мне друг и не станет замышлять против меня дурного.

В замке началась суета, солдаты бросились к бойницам, трубач затрубил тревогу.

– К оружию! Замок в осаде!

Пленников бесило то, что они не могут принять участие в схватке. Приходилось довольствоваться ролью свидетелей. Принцы слышали крики и стоны, тяжелый лязг метательных машин.

Внезапно Эдуард услышал, как во дворе звучит его имя.

– Эдуарда! Ведите сюда Эдуарда!

Глаза принца вспыхнули огнем:

– А вот и наши друзья! Я знал, что наш плен рано или поздно кончится.

– Сначала им еще нужно захватить замок, – рассудительно заметил Генрих. – С Божьей помощью захватят. Гарнизон слаб и немногочислен.

В этот момент в комнату вбежали несколько солдат и направились к Эдуарду.

– Что вам от меня нужно?

– Мы выполняем приказ, милорд.

– Что за приказ?

– Ваши друзья требуют, чтобы мы вас выпустили из замка.

– Что, испугались? Будете сдаваться?

– Мы не испугались, милорд, и сдаваться не будем. Но раз они хотят, чтобы мы вас выпустили, мы вас выпустим. Свяжем по рукам и ногам и выпустим в качестве метательного снаряда из катапульты.

Эдуард изменился в лице, представив себе, какая страшная участь ему уготована. Смерть казалась неизбежной.

– Неужто вы в самом деле отважитесь на такое?

– Придется, милорд, если ваши друзья не уберутся восвояси.

– Я буду говорить с ними.

Солдаты переглянулись, и один из них отправился за инструкциями.

Вернувшись, он сказал:

– Нам приказано связать вам руки за спиной, милорд. Потом вы подниметесь на стену и обратитесь к своим друзьям. Если они уйдут, ваша жизнь будет спасена.

– Хорошо, я сделаю это.

У Эдуарда не было выхода: иначе ему угрожала смерть.

Ему связали руки, он поднялся на парапет и крикнул Уоррену, чтобы тот отступил от замка. Иначе защитники выстрелят из катапульты своим пленником.

Сэр Уоррен поспешно ретировался. А когда весть о неудачном нападении дошла до Элеаноры, та разрыдалась от ярости.

* * *

Симон де Монфор поспешно явился в Уоллингфорд. Он был потрясен известием о попытке освободить пленников. Бэзингборн чуть было не достиг успеха. Слава Богу, защитникам пришла в голову блестящая идея припугнуть Эдуарда катапультой. Во всяком случае, ясно было одно: под такой слабой охраной содержать короля и принцев нельзя.

Пленников привели в зал, и Монфор сказал:

– Милорды, мне очень жаль, что солдаты обошлись с вами столь непочтительно. Уверяю вас, такое больше не повторится.

– Что-то не очень верится, – буркнул Эдуард.

– Мне жаль, если вам в это не верится, – спокойно ответил Монфор. – Свобода ваших передвижений ограничена, однако, я надеюсь, вы не испытываете ни в чем недостатка.

– Изменник! – процедил Эдуард.

Остальные молчали. Монфор пожал плечами и обратился к королю:

– Милорд, все это произошло не по моей воле. Однако в стране существует закон, и его нужно соблюдать. Этим и занимается наш парламент согласно нашей с вами договоренности.

– Я ни о чем с вами не договаривался, милорд, – твердо ответил Генрих.

– Тогда не будем терять времени попусту, перехожу к делу. Мы увозим вас из Уоллингфорда.

– Где же будет наша следующая тюрьма? – поинтересовался Эдуард.

– В Кенилворте.

– В Кенилворте?!

– Да, в моем собственном замке. Там вы будете гостить у моей супруги и вашей ближайшей родственницы. Полагаю, вам будет приятнее находиться в кругу семьи.

Пленники молчали, обдумывая столь неожиданную перспективу. Хозяйкой Кенилворта была родная сестра короля. Конечно же, она радушно встретит своих родственников. Однако на ее поддержку рассчитывать не приходится, ведь Элеанора де Монфор – верная супруга своего мужа.

В тот же день узники отправились в путь, и в Кенилворте их тепло и сердечно приветствовала графиня Лестер.

– По крайней мере, не похоже, что нас здесь будут содержать в неволе, – заметил Эдуард.

А Генрих, увидев сестру, даже прослезился.

Она обняла брата и сказала:

– Ах, Генрих, как скверно все получилось! Ричард, Эдуард, я была бы счастлива, если бы вы приехали ко мне в гости при иных обстоятельствах.

– Мы в этих обстоятельствах не виноваты, – отрезал Эдуард.

Король предостерегающе поднял руку. Элеанора всецело предана своему мужу, и ссориться с ней было бы неразумно.

Все собрались в большом зале. Все это очень походило бы на семейный визит, если бы не многочисленная охрана. Гарнизон Кенилворта был гораздо сильнее, чем в Уоллингфорде.

Дни тянулись медленно. Графиня изо всех сил старалась сделать пребывание родственников в Кенилворте удобным и уютным. Единственное, чего она не позволяла, – высказывать критические замечания в адрес Симона. Тут Элеанора была непреклонна: она готова была оказывать гостеприимство братьям и их сыновьям, но сразу дала понять, что твердо верит в правоту своего мужа.

– Элеанора всегда отличалась твердым характером, – сказал король императору. – Если уж она что-то вбила себе в голову, ее с места не сдвинешь… Все равно она поступит по-своему.

В голосе Генриха звучало восхищение. Пожалуй, одна Элеанора во многом походила на другую. Сестра решила, что выйдет замуж за Симона де Монфора, когда тот считался безвестным искателем приключений. Однако принцесса сумела разглядеть в молодом человеке задатки величия. Даже Генрих вынужден был признать, что дворянин, сумевший отобрать власть у законного государя, является персоной незаурядной, несмотря на всю предосудительность своих действий.

Элеанора выполняла роль хозяйки с достоинством и благородством, умудряясь сочетать радушие с преданностью интересам мужа.

Наступило Рождество. Графиня устроила в замке пышный праздник. Приглашенные веселились, насколько позволяли обстоятельства, однако стража была неподалеку и бдительно присматривала за знатными пленниками.

Эдуард взирал на все это веселье с тоской и отчаянием. Неужели не удастся отсюда вырваться? А Симон де Монфор и его парламент тем временем безраздельно владычествовали в королевстве.

* * *

Удар подстерегал Монфора с неожиданной стороны. Одним из его давних сторонников был Джилберт де Клэр, граф Глостер, внук той самой Изабеллы, которая была первой женой Ричарда, нынешнего римского императора. Джилберт, которого из-за рыжих волос прозвали Красным, унаследовал земли отца, когда ему было немногим больше двадцати. С тех пор он стал одним из самых могущественных лордов королевства. К Монфору он относился с глубоким уважением, и они подружились. По знатности и личным качествам де Клэр был вторым человеком в баронской партии после графа Лестера. Именно Джилберту выпала честь взять в плен короля при Льюисе. Активное участие принимал де Клэр и в переговорах между королем и баронами, происходивших после сражения. В результате король был вынужден подтвердить Оксфордское соглашение. В этом документе содержалась специальная статья, гарантировавшая, что Симон де Монфор и Глостер не будут подвергаться преследованиям в будущем, как бы ни развивались события.

Глостер был молод и непостоянен, он легко заводил друзей и столь же легко делал из друзей врагов. Симон де Монфор не сразу распознал в союзнике это губительное качество.

Многие приверженцы короля после битвы при Льюисе бежали на запад, к границе Уэльса, где находились так называемые уэльсские болота. Тамошних лордов так и называли – «болотные бароны». Порубежье было неспокойным и издавна враждовало с англичанами. Глостер, которому было поручено расправиться с беглецами, подозрительно медлил и, кажется, даже вел какие-то переговоры с «болотными лордами».

Монфора это тревожило все больше и больше.

Со временем Глостер начал выдвигать против своего друга и союзника серьезные обвинения. Мол, Монфор забрал себе слишком много королевских замков. Граф Лестер говорил жене, что этот раздор внушает ему серьезные опасения. Что будет с Симоном и его сыновьями, если король вернет себе власть? Монфор напомнил жене о статье соглашения, в которой ему гарантировалась неприкосновенность, но Элеанора скептически покачала головой:

– Грош цена этому договору. В случае поражения нам, должно быть, придется бежать из страны, и чем скорее, тем лучше. Месть короля будет ужасна. А если Генрих проявит милосердие, то от Эдуарда мы этого не дождемся.

– Дорогая, нам нельзя думать о поражении.

– Думать можно и даже нужно. Всегда следует быть готовым к худшему.

– Я должен немедленно объясниться с Глостером, понять, чем вызвано его поведение.

– Отправляйтесь в путь, я пригляжу за пленниками.

– Я знаю, что Генрих и его брат никуда не денутся, но Эдуард меня тревожит. Уверен, он готовит побег. Принц не похож на отца. У него есть задатки великого короля, но пока он еще слишком молод и опрометчив. Эдуард наверняка попытается совершить побег. Я возьму принца с собой – так мне будет спокойнее.

– А остальных оставите здесь?

– Да, это наилучшее решение.

Когда Эдуард узнал, что его увозят из Кенилворта, принц обрадовался. Жизнь в замке наскучила ему до предела.

* * *

Путешествие оказалось еще более волнующим, чем ожидал принц. Вскоре выяснилось, что среди приближенных Монфора есть предатели. Человек, подобный графу Лестеру, который всего добился сам и достиг вершин власти, у многих вызывал зависть. Помимо ревностных сторонников, которые готовы были пожертвовать жизнью ради своего предводителя, нашлось немало и таких людей, кто проникся к нему лютой ненавистью.

Эти дворяне и вступили в переговоры с Эдуардом.

Одним из них был Томас Клэр, младший брат графа Глостера. Однажды, пришпорив коня, он поравнялся с принцем и прошептал:

– Милорд, знайте, что здесь есть ваши друзья.

– Приятно слышать, – осторожно ответил Эдуард.

– Ваша мать собрала армию, которая готова выступить в поход.

– Мне это известно.

– Если бы вы возглавили эту армию… В сопровождении ваших преданных друзей…

Тут разговор прервался, но Эдуард слышал достаточно, и воспрял духом. Кажется, грядут перемены к лучшему. Томиться в плену остается недолго.

Вновь улучив момент, Томас де Клэр продолжил беседу:

– У нас есть план, милорд. Нам поможет Роджер Мортимер.

– Мортимер! Этот изменник?

– Он раскаялся, милорд. Прежде Мортимер действительно поддерживал Монфора, но сейчас он готов перейти на вашу сторону.

– Можно ли доверять человеку, склонному к предательству?

– Мортимер не считает себя предателем. Он служит Англии и поддержал Лестера, потому что верил в этого человека. Теперь Мортимер считает иначе… И мой брат тоже. Монфор слишком честолюбив. Он забрал себе все королевские замки. Многие в стране разочаровались в графе Лестере. Теперь вы можете доверять Мортимеру. Не забывайте к тому же, что его супруга всегда была ревностной сторонницей королевы и короля. Она долго убеждала мужа и в конце концов своего добилась.

– И все же я не люблю людей, которые так легко переходят из лагеря в лагерь.

– Милорд, достаточно того, что этот человек готов вам служить. Вы ведь хотите, чтобы люди Лестера переходили на вашу сторону?

– Вы правы, Томас. Что же придумал Мортимер?

– План очень прост, милорд. Когда мы прибудем на место, у вас будет больше свободы передвижения. Граф Лестер не хочет, чтобы его обвинили в неуважении к наследнику престола. Вам дозволят гулять в пределах крепостных стен. Все знают, как вы любите лошадей. Вызовите своих охранников на состязание – чьи кони выносливей. Охранников четверо. Продолжайте скачку до тех пор, пока все кони, включая вашего, не выбьются из сил. Потом охранники отстанут. Они не будут обеспокоены, видя, что ваша лошадь утомлена. А в зарослях будет ждать лорд Мортимер со свежим конем. Вместе вы ускачете от погони. А ваша усталая лошадь вернется в замок… одна.

– План действительно прост. Сработает ли он?

– Все будет зависеть от вас, милорд.

– Что ж, я не подведу! – вскричал принц.

* * *

И план действительно сработал. Предложение устроить состязания никого не насторожило. Все знали, что принц обожает лошадей.

Эдуард сказал охранникам, что предлагает пари, и те согласились устроить соревнование за крепостными стенами. Все пятеро сделали несколько кругов вокруг замка. Принц был неутомим и требовал, чтобы охрана не жалела лошадей.

Стражники были рады развлечению. К вечеру все лошади выбились из сил, но первым все же пришел Эдуард. Его конь едва держался на ногах, весь покрытый мылом.

– Бедняга, – сказал Эдуард, похлопывая коня по шее. – Я вижу, ты устал. Ничего, скоро ты отдохнешь.

Охранники уже возвращались в конюшню.

Эдуард немного отстал, потом вдруг развернул коня и медленно поскакал рысью прочь от замка.

Сердце принца бешено колотилось. Как и было уговорено, в кустах ждал Роджер Мортимер со свежими лошадьми.

– Слава Богу! – воскликнул Эдуард и сменил коня. – Куда едем?

– Следуйте за мной, милорд.

И двое всадников во весь опор помчались прочь от замка.

* * *

Граф Глостер ждал беглеца в Ладлоу. Принца он принял с подчеркнутой почтительностью, поздравил с благополучным избавлением из плена.

– Милорд, многие бароны готовы служить вам. Они не доверяют королю, но, если вы дадите определенные гарантии, знать встанет под ваши знамена.

– Вы полагаете, что я могу выступить против собственного отца?

– Вы неправильно меня поняли, милорд. Бароны всего лишь хотят, чтобы вы убедили короля отказаться от определенных действий, которые и привели к междуусобной войне. Народ желает благого правления и соблюдения древних законов. Нужно положить конец бесчинствам, истощающим королевство. Пусть из государственного совета, да и вообще с нашей земли изгонят чужестранцев. Они должны вернуть все замки и владения, которыми наделил их король. Иностранцы не смеют принимать участие в управлении Англией. Мы хотим, милорд, чтобы Англией правили англичане. Обещаете ли вы, разгромив Монфора, выполнить наши условия? Если вы даете клятву, я склоню на вашу сторону могущественнейших баронов.

– Клянусь!

– Тогда давайте соберем тех, кто готов вас поддержать.

– Сделайте это немедленно!

В Ладлоу прибыли Хью Биго и граф Уоррен.

Эдуард летал как на крыльях. Наконец-то он свободен, победа близка. Принц извлек немало уроков из своих прежних ошибок и поражений. Он был уверен, что впредь не допустит столь грубых просчетов.

Под знамена Эдуарда со всех сторон стекались бароны со своими людьми. Эдуард захватил всю территорию в долине реки Северн и разрушил мосты, дабы отрезать войско Монфора. Сын Монфора, молодой Симон, собирал в Лондоне армию, чтобы идти на помощь отцу. Эдуард построил свою стратегию на том, чтобы не дать Монфору-старшему и Монфору-младшему соединиться.

Стало известно, что Монфор-младший выступил в поход и уже достиг Кенилворта. Такая стремительность нарушила все планы Эдуарда – теперь он оказался зажат между двумя вражескими армиями, и положение его стало незавидным.

Одновременно пришла и обнадеживающая весть. Неутомимая королева Элеанора привела свое войско на берег Ла-Манша и ждала попутного ветра, чтобы переправиться через пролив. В это время года погода на море всегда была ненастной и надеяться на скорую подмогу не приходилось, но все же известие было отрадным.

Принц устроил у себя в шатре военный совет, в котором приняли участие Томас де Клэр, Мортимер и Уоррен. Они обсуждали, как быть в создавшейся ситуации. Эдуард, памятуя о своих былых ошибках, призывал к осторожности. В этот момент ему сообщили, что в лагерь проникла какая-то женщина, желающая во что бы то ни стало встретиться с принцем.

Эдуард удивился – с чего бы какой-то бродяжке вздумалось искать с ним встречи?

Он велел привести женщину. Она была высокого роста, лица под низко надвинутым капюшоном не разглядеть. Времени болтать с бабами у принца не было. Он любил свою жену и давно отказался от любовных похождений, а теперь у него и вовсе имелись дела поважнее.

– Кто такая эта женщина? Зачем вы ее ко мне привели?

– Она сказала, милорд, что ее зовут Марго и что ей необходимо с вами переговорить, – ответил стражник.

– Зачем? – нетерпеливо пожал плечами Эдуард и хотел уже отвернуться, но вовремя вспомнил о вреде поспешных решений.

– Ладно, выйди, – приказал он стражнику, а женщине сказал: – Переходи к делу.

Марго сбросила капюшон, и присутствующие увидели, что это мужчина.

– Милорд, выслушайте меня. Я хочу оказать услугу королю и вашему высочеству. Я прибыл из Кенилворта.

– Так-так, – насторожился Эдуард. – Продолжай.

– Изменник Монфор велел своему сыну нанести удар вам в тыл. Они хотят раздавить вас между двумя армиями.

– Это мне известно.

– Милорд, войско в Кенилворте хуже обучено, чем армия Монфора-старшего. Там не ждут нападения. Монфор-младший уверен, что ему ничто не угрожает. По сигналу отца он должен напасть на вас с тыла. Ночью в замке почти не выставляют дозор. Лошади и арсеналы почти без присмотра. Было бы совсем нетрудно подобраться к ним в темноте и перебить всех до последнего человека.

Эдуард оглянулся на своих соратников.

– В его словах есть резон. Но можно ли ему верить?

– Милорд, я явился сюда, рискуя жизнью. Если вы мне не верите, оставьте мой совет без внимания. А еще – лучше поместите меня под стражу и убедитесь, правду ли я говорю.

Эдуард хотел было наградить этого человека и отпустить его, но вновь укорил себя за поспешность.

– Так и сделаем, – объявил он. – Ты остаешься в лагере. И если твои слова правдивы, ты получишь щедрую награду.

* * *

Стояла темная ночь. В замке Кенилворт все спали, лишь кое-где на стенах горели факелы. Эдуард с небольшим отрядом отборных воинов бесшумно подобрался к самым укреплениям. Чуть поодаль расположились основные силы его армии, готовые к штурму.

«Марго» не солгал. Враг был застигнут врасплох. Понадобилось не более получаса, чтобы сломить сопротивление немногочисленных постов, а остальные солдаты армии Монфора-младшего даже не успели взяться за оружие.

Многие были перебиты прямо в постелях, кое-кому удалось убежать, в том числе, к немалому огорчению Эдуарда, и самому Симону.

Проклиная все на свете, Монфор-младший с горсткой людей прорвался к конюшням и был таков.

Эдуард торжествовал победу, которая была почти столь же сокрушительной, как победы Монфора при Льюисе. Теперь вместо двух вражеских армий перед принцем стояла только одна.

Эдуард вызвал к себе «Марго» и предложил ему любую награду. Тот просто ответил, что хотел бы служить под знаменами лорда Эдуарда, а больше ему ничего не нужно.

Эдуард крепко пожал своему спасителю руку:

– Отныне я твой друг, и останусь таковым, пока жив.

Теперь медлить было нельзя. Эдуард должен был напасть на Монфора-старшего, пока тот не узнал о разгроме союзной армии.

Залог успеха – внезапность.

– Вперед, на Ивсхэм! – объявил Эдуард.

* * *

Тем временем Симон де Монфор, ставка которого находилась в замке Ивсхэм, не сомневался в скорой победе. По его расчетам, сын должен был уже зайти в тыл Эдуарду. Симон-младший – хороший полководец. Он сумеет выбрать правильный момент для атаки.

Последние недели выдались тревожными. С того самого дня, когда Монфор узнал о бегстве Эдуарда, он лишился сна и покоя. Короля Монфор не боялся, зная, что этот заядлый семьянин ему не опасен. Генриха в жизни интересовало только одно – как угодить королеве. Любовь к жене настолько ослепила его, что он забыл о благе страны. Быть хорошим семьянином похвально, думал Монфор, но всему есть пределы.

Страной должен править король при участии парламента. Наконец-то Монфору удалось осуществить свою давнюю мечту. В парламенте, представлявшем все города и графства страны, заседали государственные мужи. Можно ли придумать более совершенную форму правления. Монфор гордился своим изобретением. Все шло хорошо до того дня, пока болваны-охранники не позволили Эдуарду сбежать.

С башни затрубил рог – на замок Ивсхэм двигалось какое-то войско. Монфор поднялся на башню, взяв с собой своего цирюльника Николаса. Дело в том, что цирюльник отличался необычайной дальнозоркостью и прекрасно разбирался в гербах и штандартах.

– Что ты видишь, Николас?

– Я вижу знамя Монфора, милорд. Оно реет над передовым отрядом.

– Хвала Господу! Это мой сын! Я знал, что он вот-вот появится.

Граф ликовал. Одно из двух: или сын сумел обойти армию Эдуарда, или, еще лучше, разгромил ее в одиночку. Так или иначе, мятежу Эдуарда конец. Мир и справедливость вновь восторжествовали.

Соратники графа могут успокоиться. Войны не будет, ибо объединенная армия Монфоров настолько сильна, что у Эдуарда не остается ни одного шанса.

Тут к Монфору бросился побелевший Николас и дрожащим голосом воскликнул:

– Милорд, я вижу и другие штандарты! Там не только знамена Монфора!

– А какие еще? Говори быстрей!

– Милорд, я вижу трех львов Эдуарда, а также герб Роджера Мортимера.

– Спаси нас, Боже! – вскричал Монфор. – Нас обманули! Что это значит? Откуда у них штандарт моего сына?

Но времени предаваться догадкам не было. Враг и так уже подобрался слишком близко.

Монфор был незаурядным полководцем, но в этой ситуации он мало что мог сделать. Наскоро протрубили сбор, собрали воинов, но многие из них по-прежнему считали, что приближается союзная армия.

Монфор прекрасно понимал, в каком невыгодном положении оказывается войско, не успевшее подготовиться к битве.

Меня обманули, думал он. Что с моим сыном? Эдуард слишком быстро стал мужчиной, а я все еще считал его безрассудным мальчишкой.

Что ж, на всякое коварство найдется коварство еще более хитрое. Надо воспользоваться тем, что в замке находится король. Пусть Генриха выставят перед армией – интересно, осмелится ли сынок напасть на собственного отца.

Кое-как выстроив войска, Симон поднял штандарт на холме.

– Клянусь десницей святого Иакова! – воскликнул он. – Эдуард многому научился. Смотрите, как искусно он наступает. Теперь он уже не совершит такой глупости, как при Льюисе. Воюя со мной, Эдуард стал настоящим полководцем.

Был третий час пополудни, жаркое августовское солнце нещадно палило. Обе армии сошлись в схватке.

* * *

«Какой позор! Выставить законного короля, вопреки его воле, посреди поля сражения! И это сделал Монфор, близкий родственник, муж сестры! Неужто мне суждено погибнуть от руки собственного сына», – думал Генрих.

Он вспомнил свою обожаемую Элеанору, томившуюся по ту сторону пролива. Вспомнил и своего любимого сына. Как будет горевать Эдуард, узнав, что его солдаты по ошибке убили собственного короля!

Будь ты проклят, Монфор! Как я мог допустить, чтоб ты вкрался ко мне в доверие?

Однако, несмотря на смятение чувств, Генрих с гордостью взирал на действия сына. Эдуард очень ловко использовал фактор неожиданности. Тем самым еще до начала сражения он обеспечил себе победу. Жаль только, мальчика ждет страшный удар, когда среди мертвых тел он обнаружит собственного отца…

Накал боя возрастал, воины Эдуарда теснили врага со всех сторон. Удар копья ранил Генриха в спину. Король обернулся и увидел налитые кровью глаза солдата, размахнувшегося, чтобы нанести новый удар.

– Стой! – крикнул король. – Я Генрих Винчестерский. Меня поставил сюда изменник Монфор! Если ты меня тронешь, будешь отвечать перед лордом Эдуардом!

Солдат заколебался. Было мгновение, когда казалось, что он пренебрежет предостережением и все же расправится с Генрихом. Но, к счастью, неподалеку оказался один из баронов, Роджер из Лейберна.

Он схватил короля за руку и вывел в безопасное место.

В глазах Генриха стояли слезы.

– Сын мой, – шептал Генрих. – Как я тобой горжусь!

* * *

Битва закончилась, когда уже стемнело. Войско Эдуарда одержало сокрушительную победу. Бой закончился кровавой резней. Погибли и Симон де Монфор, и его сын Генрих. Победители не ведали пощады. Сто шестьдесят рыцарей из армии Монфора и бессчетное число простых солдат сложили голову в этот день. Но роялистам и этого было мало. Они разыскали среди трупов тела Монфора и его сына, содрали с них доспехи и, со свистом и улюлюканьем, изрубили убитых на мелкие куски. Так закончил свой земной путь великий граф Симон де Монфор.

* * *

Симон де Монфор-младший, которому удалось скрыться из Кенилворта, собрал остатки своей рассеянной армии и двинулся по направлению к Ивсхэму.

Неподалеку от замка он увидел вдали какую-то беснующуюся толпу. Громко горланя, солдаты размахивали каким-то предметом, водруженным на пику.

Приглядевшись, Симон понял, что это голова его отца. Это страшное зрелище он не забыл до конца своих дней.

– Лучше б я умер! – воскликнул Симон, развернул коня и вместе со своими немногочисленными воинами вернулся в Кенилворт.

Он горько плакал по убитому отцу, а со временем в его сердце разгорелся огонь лютой ненависти. Симон поклялся отомстить мерзавцам, посмевшим надругаться над телом великого человека.

А армия победителей тем временем двигалась вперед, неся вместо знамени свой устрашающий трофей.

Граф Мортимер преподнес голову убитого Монфора своей супруге, ревностной стороннице королевской партии.

Графиня как раз молилась у себя в часовне. Увидев, сколь драгоценный дар привез ей супруг, она возликовала и вознесла хвалебную молитву Господу.

УБИЙСТВО У АЛТАРЯ

У Эдуарда родился маленький сын, которого нарекли Джоном, а вскоре принцесса Элеанора забеременела вновь. Королевское семейство опять было в сборе – из Франции вернулась королева, так что счастье Генриха ничем более не омрачалось. Он очень гордился и своей женой, проявившей недюжинную выдержку и силу воли, и в особенности наследником, который с блеском одолел врагов короны.

Битва при Ивсхэме, принесшая королевской партии победу и закончившаяся гибелью Симона де Монфора, не сразу привела к завершению войны.

Сыновья убитого, Симон и Ги, возглавили отряды мятежников и жаждали отомстить за своего отца. Многие замки по-прежнему противились воле короля, и их приходилось брать с боем. Однако Эдуард, превратившийся в опытного и бывалого воина, действовал столь решительно и победоносно, что его стали сравнивать с самим Ричардом Львиное Сердце.

Другой Ричард, император Римской империи, женился вновь, хотя многие поговаривали, что ему пора бы думать не о земном счастье, а о грядущей жизни. Ричард сильно сдал за время плена, теперь он все чаще и чаще погружался в бездействие и апатию. Однако женитьба на прекрасной Беатрисе фон Фалькенберг, казалось, возродила императора к новой жизни. Он специально приехал в Англию, чтобы показать брату свою юную жену.

Тем временем Эдуард продолжал очищать страну от мятежников. Англичане считали принца истинным героем. Его сразу узнавали по высокому росту и золотым кудрям. У слабого отца вырос сильный, обожаемый народом наследник.

Наличие такого наследного принца придавало стране уверенность в завтрашнем дне. Англичане по-прежнему презирали Генриха, ввергнувшего королевство в пучину междуусобной войны, однако прощали и короля, и его алчную, вздорную супругу, ибо те сумели произвести на свет и воспитать такого принца.

Наконец Эдуард подавил последние искры мятежа. Братья Монфоры бежали во Францию. Эдуард покрыл себя неувядаемой славой, встретившись в поединке с последним из мятежников. То был некий Адам Гурдон, рыцарь с нечеловеческой силой, не имевший себе равных в рукопашном бою. Однако принцу удалось справиться с этим могучим противником, а когда Адам был повержен, Эдуард поступил благородно и из уважения к доблести врага оставил ему жизнь. Этот романтический эпизод закончился подобающим образом: Гурдон принес Эдуарду присягу, поклялся служить ему верой и правдой, и с того дня стал ближайшим соратником и телохранителем принца.

Именно такие истории и создавали Эдуарду популярность в народе. Англичане уже забыли и Симона де Монфора, и его призывы к справедливости, и замечательный парламент, каких не существовало прежде.

Страна понемногу успокаивалась.

У Эдуарда родился второй ребенок, дочь, которую нарекли Элеанорой. А вскоре жена принца вновь понесла. На сей раз она родила сына, которого в честь деда назвали Генрихом.

В честь этого радостного события король обложил лондонцев специальным налогом в двадцать пять тысяч марок, и горожане – о, диво! – безропотно внесли деньги. – Это вам, любовь моя, – сказал король своей супруге, – мой подарок. Лишь теперь я понемногу начинаю прощать столичных жителей, нанесших вам столь тяжкую обиду.

Элеанора тоже была готова простить лондонцев – подарок пришелся королеве по вкусу. Она знала, что народ, и в особенности лондонцы, по-прежнему ее ненавидит, зато в семье все было хорошо.

Из Франции сообщали, что король Людовик готовится к новому крестовому походу. В Европе этого короля считали святым угодником. Кому, как не ему, пристало возглавить столь славное начинание?

Тут Эдуард напомнил отцу, что в свое время принял обет присоединиться к крестоносцам. В Англии мир, король пребывает в добром здравии, а это значит, что принц наконец может выполнить свою клятву.

Идея увлекла Эдуарда. Он полюбил войну и приключения, а разве есть война более достойная, чем служение Господу Иисусу Христу?

Король и королева опечалились, но противиться воле сына не стали – ведь Эдуард хотел послужить благу церкви и королевства.

Лишь принцесса Элеанора воспротивилась воле мужа. Она была так поражена горем, так упрашивала Эдуарда взять ее с собой, что он был вынужден денно и нощно описывать ей опасности и тяготы похода в Святую Землю.

– Я не испугаюсь никаких опасностей, лишь бы быть рядом с вами, – упрямо твердила Элеанора.

Эдуард был растроган ее настойчивостью, а принцесса заметила, что жены и прежде сопровождали своих мужей в крестовые походы. Например, французская королева Маргарита. Она не один год провела с Людовиком в Палестине.

Это верно, согласился Эдуард, но бедняжке пришлось вынести немало лишений. Нежная и хрупкая Элеанора не должна подвергать себя подобным испытаниям.

Однако «нежная и хрупкая» принцесса проявила поистине недюжинное упрямство.

– Если вы не возьмете меня с собой как вашу супругу, – объявила она, – я переоденусь солдатом и все равно попаду на корабль. Вы же ни о чем знать не будете.

Эдуард страстно обнял жену:

– Милая моя супруга, не нужно больше меня уговаривать. Раз вы этого так хотите – едем вместе. Как мне вообще могло прийти в голову отправиться в дальнее путешествие без вас?

Вопрос был решен, и Эдуард с Элеанорой покинули страну. Принца сопровождал его кузен Генрих, тоже решивший принять участие в походе.

В Париже принц и его свита сделали остановку, чтобы составить дальнейший план действий.

Генриху и Эдуарду было хорошо вместе. Они дружили с самого детства и высоко ценили эту дружбу.

Эдуард на всю жизнь запомнил историю с крестьянским подростком, которому отсекли ухо. Это Генрих наставил друга на путь истинный, преподал ему хороший урок.

В Генрихе Корнуэлльском с детства чувствовались особые благородство и достоинство.

– Как я рад, брат, что мы вместе, – не уставал повторять Эдуард.

Не так давно Генрих женился на дочери виконта Беарнского, прекрасной Констанции. Таким образом, к путешествию готовились две счастливые супружеские пары. О крестовом походе Эдуард и Генрих мечтали еще мальчишками, взахлеб описывая друг другу свои будущие подвиги.

При французском дворе английских принцев встретили со всеми подобающими почестями, однако Эдуард был вынужден объявить, что не располагает денежными средствами – Англия истощена недавно закончившейся войной. Посему Эдуард должен был принять участие в походе как герцог Аквитанский, на положении вассала французского короля. Тогда Людовик получал возможность оказать племяннику необходимую финансовую помощь.

В Тунисе крестоносцев постигло тяжкое несчастье: во французском лагере разразилось моровое поветрие, от которого умерли многие, в том числе и сам король. Новый французский король Филипп, всецело находившийся под влиянием своего дяди Карла Анжуйского, немедленно заключил с сарацинами мир.

Поход был, по существу, сорван. Эдуард кипел от ярости:

– Клянусь кровью Господней, даже если меня покинут все солдаты, я отправлюсь походом на Аккру в сопровождении своего оруженосца! Я выполню обет, данный Господу!

Но на душе у принца было тяжело.

Он подолгу обсуждал сложившееся положение с кузеном.

– Кто бы мог подумать, что дело примет такой оборот? Я вижу, Генрих, вы совсем пали духом. По-вашему, я упорствую зря?

– Нет, милорд, вы правы. Но я грущу из-за отца. Он тяжело болен, и у меня предчувствие, что мы с ним больше не увидимся.

Эдуард задумался.

– В Гаскони неспокойно. Там нужно навести порядок. Вот о чем я хочу вас, Генрих, попросить. Отправляйтесь домой, побудьте с отцом. Я знаю, как он вас любит. Ему достаточно на вас взглянуть, и взгляд его наполняется счастьем. Все мы, Плантагенеты, обладаем сильным родственным чувством. Должно быть, в память о моем деде Генрихе Втором, с которым так скверно обошлись его сыновья. В самом деле, Генрих, отправляйтесь-ка вы обратно.

– Может быть, составите мне компанию? Сами видите, как все повернулось.

– Ну уж нет! Я остаюсь. Я не отступлюсь от своего обета. А что касается вас – вы еще молоды, еще успеете повоевать за гроб Господень. Сейчас же вам лучше вернуться.

Генрих молчал, думая об отце. Ричард давно уже прихварывал, а в последнее время, судя по письмам, ему стало еще хуже.

– Хорошо, поеду, – решился он, и братья обнялись на прощание.

Эдуард отправился дальше, в Палестину, а Генрих ступил на борт корабля.

* * *

Генрих с нелегким сердцем покинул своего кузена. Путешествуя по Италии в свите французского короля, он попеременно думал то о брате, то об отце.

Больше всего Генрих боялся, что Ричард умрет, так и не увидев сына. Ричард и Генрих были очень привязаны друг к другу. Принцу казалось, что над ними обоими сгустилась тень смерти, и нужно спешить, пока связывающая их нить не прервалась.

Генрих вспоминал детство, вспоминал дни, проведенные в обществе отца. Ричард и в самом деле любил своего старшего сына больше чем кого бы то ни было на свете. Жены и вообще женщины привлекали Ричарда лишь на время: когда-то он любил Санчу, теперь Беатрису. Изабеллу, мать Генриха, должно быть, тоже когда-то любил, но этого принц, разумеется, не помнил. Из детства у него остались воспоминания лишь о том, как мать в скорбном одиночестве ждет отца, а тот все не едет и не едет, а когда наконец появляется, то, осыпав ласками сына, спешит поскорее уехать.

Зато когда Генрих подрос, они с отцом стали настоящими друзьями. Вместе сражались при Льюисе, вместе томились в плену у Монфора.

Генрих часто думал о Симоне. Это был великий государственный деятель, который хотел установить в Англии справедливость. Жаль, что его судьба сложилась столь печальным образом.

Сыновья Монфора, Симон и Ги, поселились в Италии. Ги женился на единственной дочери графа Альдобрандино Россо дель Ангвильяра и был назначен наместником Карла Анжуйского в Тоскане.

Симон присоединился к брату и тоже теперь жил в Тоскане.

Генрих подумал, что неплохо будет встретиться с Монфорами – может быть, удастся примирить их с королем и Эдуардом.

Эдуард наверняка не таит на братьев зла. Ведь они, в конце концов, близкие родственники. Да и король с королевой, при всех их недостатках, мстительностью не отличаются. Больше всего на свете они ценят мир и покой.

Эта мысль пришлась Генриху по душе. Когда путешественники сделали остановку в городке Витербо, принц окончательно решил, что разыщет своих кузенов. Пусть забудут о прошлом, пусть не пытаются отомстить за смерть своего отца.

Вражде пора положить конец.

Король и Эдуард наверняка примут младших Монфоров обратно. Близился Великий пост, пора раскаяния и прощения.

Генрих решил, что завтра отправится в храм и помолится Господу об успехе своей миссии.

* * *

Когда свита французского короля въезжала в Витербо, в лица путешественников пристально вглядывались двое мужчин, затаившихся у окна таверны.

Оба были переодеты в чужое платье и приехали в Витербо специально – убедиться, сопровождает ли короля Филиппа интересующий их человек.

– Он непременно должен быть здесь, – сказал один. – Я слышал, он покинул Эдуарда, а стало быть, наверняка присоединился к свите короля. Час близок, брат.

Второй (то был Ги де Монфор) кивнул:

– Не беспокойтесь, Симон, ждать осталось недолго.

– У меня до сих пор перед глазами толпа этих негодяев. Они глумятся над головой нашего отца, гогочут, похабно ругаются… Наш отец был великим человеком…

– Говорю вам, он от нас не уйдет, – прошептал Ги.

Глаза его горели дьявольским огнем. Он был еще кровожаднее брата. Ги вспоминал детство, когда в компании принцев верховодил Генрих Корнуэлльский. Он подчинил своему влиянию Эдуарда, отвадил от наследного принца всех прочих друзей.

– Этот святоша, – процедил Ги. – Этот праведник. Благородный Генрих! Ничего, скоро мы с ним разберемся.

– Мне говорили, что Генриха Корнуэлльского не было, когда убивали нашего отца.

– Неважно. Отца убили их сторонники, и Генрих за это ответит. Смотрите-ка, кто это там?

– Ей-богу, это он!

Ги схватил брата за локоть:

– Значит, он здесь. Теперь главное – не упустить момент.

* * *

Генриху было о чем попросить Всевышнего. В первую очередь об исцелении отца; об успехах Эдуарда в Святой Земле; о мире на родине; о семейном счастье.

Рано утром в пятницу Генрих отправился в собор святого Сильвестра. Свиту он оставил на постоялом дворе, ибо хотел побыть один. С утра принц пребывал в странном расположении духа.

Пред алтарем он преклонил колени. В храме было тихо, и на душу Генриха снизошел покой.

Молясь, он услышал, как распахнулись церковные ворота, но не оглянулся, хотя по каменным плитам гулко застучали сапоги.

Внезапно Генрих услышал свое имя и обернулся. У него за спиной стояли братья Монфоры в окружении вооруженных людей.

– Тебе конец! – вскричал Ги де Монфор. – Прощайся с жизнью.

Генрих увидел, что глаза кузена налиты кровью.

– Ги… – начал было он, но Ги де Монфор свирепо рассмеялся:

– Вот тебе за смерть моего отца!

Он взмахнул мечом и отсек Генриху пальцы, которыми принц вцепился в алтарь. Покачнувшись, Генрих поднялся с колен.

– Братья мои! – вскричал он. – Сжальтесь! Я не сделал ничего дурного вашему отцу!

– Ну уж нет! – с сатанинской радостью возопил Ги. – Наш отец мертв. Что вы встали? Делайте свое дело!

Сверкнули мечи, и Генрих рухнул на пол, обливаясь кровью.

Братья Монфоры стояли над умирающим.

– Мы отомстили за нашего отца, – сказал Ги.

– Нет, милорд, – произнес один из воинов. – Над телом вашего отца надругались.

– Это верно! Поступим же и с ним подобным образом.

Люди Монфоров выволокли тело Генриха из церкви, содрали с него одежду и изрубили труп на куски.

* * *

Ричард Корнуэлльский, император Священной Римской империи, чувствовал себя безмерно усталым и больным. Апатия, приступами которой он страдал уже много лет, теперь почти не оставляла его. Ричарду нечасто сопутствовала удача в делах. Вот и управление империей оказалось для него ношей непосильной. Недавно император женился на прекрасной, юной девушке, но и это не принесло ему счастья, а лишь усилило ощущение собственной немощности и старости.

Старшему брату Генриху в жизни повезло гораздо больше. Он обладал способностью не падать духом в злую годину, быстро оправляться от потрясений. Прежде Ричард презирал брата за подобное легкомыслие, теперь же стал склоняться к мысли, что такое качество должно считаться добродетелью. Трижды Ричард был женат. И Изабелла, и Санча, и Беатриса были писаными красавицами, и все же ни с одной из них он не был по-настоящему счастлив.

Главным свершением своей жизни Ричард считал рождение двух прекрасных сыновей, Генриха и Эдмунда. Ради них император и цеплялся за уходящую жизнь. А из двоих принцев ближе ему был старший, Генрих.

Временами Ричард поражался, как мог у такого несовершенного отца появиться на свет столь безупречный сын. Должно быть, Генрих пошел в мать, а Изабелла была женщиной поистине добродетельной. На склоне лет Ричард не раз вспоминал свою первую жену и то, как скверно с ней обошелся.

Слава Богу, Генрих возвращается из Святой Земли. Ричард с самого начала был против затеи с крестовым походом, очень боялся, что сын попадет в плен к сарацинам или умрет от какой-нибудь страшной болезни. Но все обошлось, хвала Всевышнему.

Скоро Генрих вернется. Поскорей бы уж.

Раздался стук копыт – должно быть, в замок прибыл гонец. Может быть, письмо от Генриха или от Эдмунда, тоже находившегося в отъезде?

– Милорд, к вам гонец.

– Откуда?

– Из Италии.

– Значит, от Генриха! Скорее введите его.

Гонец вошел, но не произнес ни слова, а просто стоял и молчал.

– Ты привез письмо?

– Нет, милорд…

– Но ведь ты от моего сына?

Гонец молчал.

– Да что с тобой? – вскричал Ричард. – Что стряслось? Что-нибудь с Генрихом?

Он приподнялся на постели и задохнулся от острой боли в боку.

– Ну, что там?

– Несчастье, милорд.

– С сыном?

Гонец кивнул.

– С моим Генрихом? Он жив?

Посланец лишь покачал головой.

– О Боже… Мой Генрих! Нет!

– Милорд, это случилось в Витербо, в храме. Лорд Генрих пал от руки коварных убийц.

– Генриха убили? Но ведь он никому не сделал дурного!

– Его убили двоюродные братья, Ги и Симон де Монфоры. Убили в отместку за своего отца.

Ричард покачнулся, и гонец едва успел подхватить его.

– Мой сын, – бормотал император, – мой любимый сын…

* * *

Неделю император лежал, не принимая пищи и не смыкая глаз. Он невидяще смотрел в пространство, повторяя имя сына.

Затем Ричард поднялся и призвал к себе оруженосцев. Они должны были немедленно отправиться во Францию и привезти Эдмунда. Кто знает, не вздумают ли убийцы расправиться и со вторым сыном. Ричард сказал, что не успокоится до тех пор, пока Эдмунд не будет рядом с ним.

Когда Эдмунд прибыл, император обнял его и разрыдался. Потом ему снова стало хуже. Силы совсем оставили Ричарда.

Он перестал улыбаться, почти не выходил из своих покоев. Приближенные часто слышали, как император разговаривает сам с собой, поминая имя Генриха.

Тело убитого принца привезли в Англию и похоронили в Хейлесе. А однажды, холодным декабрьским утром, слуги обнаружили, что Ричард лежит в постели, безгласный и недвижный.

Больше император не поднялся, хотя прожил еще несколько месяцев. В апреле следующего года его сердце остановилось. Все говорили, что императора сломила смерть наследника.

Ричарда тоже похоронили в Хейлесе, в Цистерцианском аббатстве, которое он сам выстроил неподалеку от Винчкомба.

Здесь Ричард покоился рядом с любимым сыном и Санчей. А сердце императора похоронили в францисканском храме в Оксфорде.

ОТРАВЛЕННЫЙ КИНЖАЛ

Распрощавшись с Генрихом, Эдуард и Элеанора отплыли в Палестину, как только на море установилась погода. Принцесса грустила, вспоминая своих маленьких детей, Джона, Элеанору и Генриха. Однако пришлось выбирать – ехать с мужем или оставаться с детьми, и принцесса не сомневалась, что сделала правильный выбор.

Несмотря на внешнюю кротость, Элеанора отличалась незаурядной силой характера, в чем Эдуард не раз имел возможность убедиться. Поначалу принц считал, что присутствие жены в походе будет связывать ему руки, однако быстро выяснилось, что Элеанора, наоборот, является незаменимой помощницей и советчицей. Она умела держаться в тени до тех пор, пока муж мог обходиться без нее, а в трудную минуту всегда оказывалась рядом. Эдуард не уставал благодарить Господа за то, что Элеанора не осталась дома.

В положенный срок Эдуард добрался до Аккры, большого торгового города, который в последнее время пришел в упадок. Аккра оставалась одним из немногочисленных оплотов христианства в Святой Земле. Сарацины не раз пытались захватить город, но у них ничего не получалось. Сначала мусульманам нужно было завоевать восточные христианские провинции.

Горожане встретили Эдуарда и его солдат с ликованием – Аккра нуждалась в защитниках.

Улицы были запружены торговцами, съезжавшимися в Аккру со всего мира. На базарах прилавки ломились от товаров. Там звучала разноязыкая речь, шла оживленная торговля, но при этом купцы ни на минуту не забывали об опасности – в любой миг с башен мог раздаться звук трубы, извещавший о приближении неприятеля.

Величественные храмы и дворцы остались еще с римских времен. На узких улочках можно было увидеть множество паломников, отличавшихся от горожан набожным, фанатичным выражением лица. Аккра была оплотом иоаннитов, членов рыцарского ордена, активно участвовавшего во всех крестовых походах. Братья-рыцари отдыхали, наслаждаясь передышкой между боями. Отовсюду доносились зазывные крики торговцев, предлагавших самые разнообразные товары.

Прибыл наследник английского престола! Эта весть разнеслась по всей округе. Люди говорили, что принц похож на великого Ричарда Львиное Сердце, покрывшего себя неувядаемой славой в борьбе с сарацинами. Сердца христиан наполнились надеждой. Быть может, все-таки удастся отвоевать у неверных Святую Землю?

Эдуард разговаривал с местными жителями, укреплял их веру в победу. Все знали, что принц усмирил взбунтовавшуюся английскую знать, а стало быть, был прирожденным победителем.

Султан Бибарс, давно подбиравшийся к Аккре и намеревавшийся подвергнуть город осаде, был вынужден отказаться от своей затеи – дело в том, что на Кипре начался мятеж, а этот остров представлял для султана куда большую важность, чем Аккра.

Воспользовавшись удачным стечением обстоятельств, Эдуард начал совершать набеги на сарацинскую территорию, нанося врагу ощутимый урон.

Все бы было ничего, но тут началась страшная жара, к которой англичане были непривычны. В их армии начались дизентерия и другие болезни. Воинов донимали мухи и прочие насекомые, многие из которых оказались ядовитыми. Солдаты объедались вкусным местным виноградом, однако с непривычки многие заболевали и даже умирали. Эдуард понял, как скверно чувствовали себя на этой земле его предшественники, убедившиеся, что реальность куда неприглядней и опасней, чем мечтания о святой миссии. Все грезы о доблестных баталиях, завоевании Иерусалима и разгроме сарацинов оказались неосуществимыми. На деле главными врагами крестоносцев были жара, болезнь и внутренние распри. А что касается сарацинов, то они храбростью и приверженностью своей религии ничуть не уступали христианам.

Незаменимой опорой для Эдуарда в этих обстоятельствах была жена.

Принц очень беспокоился за нее, ибо Элеанора вновь забеременела.

Из Франции приехали посланцы от Карла Анжуйского, предлагавшего заключить с сарацинами перемирие.

– Я на это не соглашусь! – вскричал Эдуард.

Однако жители Аккры его не поддержали. Предложение перемирия на десять лет привело их в восторг. Десять лет мирной торговли! В противном же случае – война: смерть, разрушение, мародерство, насилие, разорение.

– Мира, мы хотим мира! – заволновались горожане.

Все усилия Эдуарда оказались тщетны. Неужели он зря прибыл в Палестину?

И перемирие было подписано.

Эдмунд, брат Эдуарда, с облегчением вернулся в Англию, однако наследный принц решил остаться. Он объяснил беременной жене, что пока не чувствует себя вправе отказываться от борьбы.

И Элеанора поняла его. Эдуард прибыл в Святую Землю, дабы восславить христианскую веру. Он не может возвращаться, достигнув столь малого. Элеаноре тяжело давался местный климат, но она не роптала, довольная тем, что находится рядом с мужем. Неоднократно она напоминала Эдуарду о Маргарите Французской, которая благополучно разрешилась от бремени, находясь с мужем в Святой Земле.

Элеанора говорила, что она ни о чем не сожалеет.

Вскоре произошло нечто такое, после чего Эдуард окончательно убедился: само Провидение дало ему Элеанору в спутницы.

На Востоке существовала таинственная секта ассасинов, которую возглавлял некий Старец Горы. Согласно легенде, соратники Старца тщательно отбирали новых членов секты и приглашали их пожить в чудесном саду, местонахождение которого хранилось в строжайшей тайне. Кандидата в члены секты одурманивали наркотиками, а когда он приходил в себя, то оказывался в восхитительном саду, настоящем земном рае. Там было все, о чем только может мечтать человек: роскошная обстановка, прекрасные гурии, выполнявшие малейшую прихоть гостя. Проведя несколько месяцев в этой райской обстановке, ассасин получал от Старца Горы задание – как правило, речь шла об убийстве. После благополучного исполнения задания ассасин – если он оставался жив – вновь попадал в райский сад, где наслаждался жизнью до следующей миссии. Если же член секты проявлял малодушие, он бесследно исчезал с лица земли.

В распоряжении таинственной секты была целая армия фанатичных убийц.

Семнадцатого июня Эдуарду исполнилось тридцать три года. Стояла невыносимая жара, и Эдуарду нездоровилось. Он был одет в легкую тунику, без доспехов и кольчуги.

Во дворец прибыл посланец от эмира Яффы. Он привез письма, которые должен был вручить Эдуарду собственноручно, без посредников.

Принц велел привести посланца.

Вошел араб и с низким поклоном передал Эдуарду послания. Потом поклонился еще раз и полез куда-то за пояс, словно собирался достать еще одно письмо. Однако вместо свитка в его руке оказался кинжал.

Эдуарду поведение посланца показалось подозрительным, и он вовремя успел отвести удар – лезвие лишь слегка скользнуло по руке принца.

Мощной десницей Эдуард вырвал у ассасина клинок и прикончил незадачливого убийцу его же оружием.

Когда к принцу подбежали перепуганные придворные, «гонец» уже лежал на полу бездыханным.

Один из слуг ударом тяжелого табурета вышиб ассасину мозги.

– Прекратить! – сказал Эдуард. – Как тебе не стыдно глумиться над трупом?

Внезапно принцу стало дурно, и он рухнул на пол. Оказалось, что кинжал был отравлен, и теперь жизнь принца висела на волоске.

* * *

Эдуард тяжко страдал. Все вокруг уже не надеялись на его выздоровление. Порез на руке воспалился и почернел.

– Если не извлечь из раны яд, он распространится по всему телу, – говорили врачи.

– И Эдуард умрет? – допытывалась у них Элеанора.

– Увы, миледи.

– Я этого не допущу!

Но лекари лишь качали головами.

– Может быть, сделать надрез? – предложили они.

– Нет, я сама, – решительно заявила Элеанора.

Она велела принести блюдо, а сама припала губами к гноящейся ране и стала высасывать яд, сплевывая в блюдо.

Врачи смотрели, скептически пожимая плечами. Эдуард же стонал от боли, но неустанно успокаивал и утешал свою супругу.

Она беременна, думал он. Нужно ей побыстрее отсюда уехать.

Внезапно Элеанора подняла голову и с надеждой улыбнулась. Рана казалась очищенной.

Врачи осмотрели порез и объявили, что яд – о, чудо из чудес! – из тела удален. Остается только вырезать гниющую плоть. Принцу будет очень больно, но, если операция пройдет успешно, он будет спасен.

Элеанора разрыдалась, зная, что Эдуарду предстоит вынести неимоверные страдания.

– Это необходимо, миледи, – сказали врачи. – Иначе плакать будете не только вы, но и вся Англия.

Операция прошла успешно, и Эдуард выздоровел. Элеанора выхаживала его, как ребенка. Поднявшись на ноги, принц воскликнул, что обязан жизнью исключительно своей жене. Если б она не высосала яд из раны, лежать бы ему в могиле.

А вскоре супругам вновь понадобилась взаимоподдержка – из Англии пришла весть о смерти их первенца, принца Джона. Элеанора не находила себе места, раскаиваясь в том, что бросила детей без материнского присмотра. Но разве могла она поступить иначе? Ведь без нее Эдуарда уже не было бы на свете… Тяжкий выбор пришлось сделать принцессе.

От бремени Элеанора разрешилась девочкой. Ее нарекли Джоанной, а поскольку она родилась в Аккре, то все называли ее Джоанной Аккрской.

* * *

В ноябре пришла роковая весть из Англии.

Едва завидев гонца, Эдуард догадался, какое послание тот привез.

Король Генрих давно уже прихварывал, и все же его кончина стала для сына тяжким ударом. Эдуард горячо любил своего отца, и вот отца больше нет…

Когда в комнату вошла Элеанора, Эдуард взял ее за руки и крепко поцеловал.

– Мы едем домой, – объявил он. – Я нужен Англии.

Когда же супруга вопросительно взглянула на принца, он пояснил:

– Вы видите перед собой короля Англии.

И оба заплакали, скорбя по усопшему королю Генриху.

Оглавление

ПОИСКИ ЖЕНИХА

ПОЕЗДКА ПО ФРАНЦИИ

КОРОЛЕВА АНГЛИИ

СЕМЕЙНОЕ СЧАСТЬЕ

БЕЗУМНЫЙ ПОП

РОЖДЕНИЕ ЭДУАРДА

КОРОЛЕВСКИЙ ВОСПИТАННИК

ПРОВАНСКАЯ ИДИЛЛИЯ

КВИНХАЙЗ

ЦЕРЕМОНИЯ В БОЛЬ

МАЛЕНЬКАЯ НЕВЕСТА

КОРОЛЬ И СИМОН ДЕ МОНФОР

КАСТИЛЬСКАЯ НЕВЕСТА

НЕСЧАСТНАЯ КОРОЛЕВА ШОТЛАНДИИ

О СЫН, МОЙ СЫН!

ЗАГОВОР В ОПОЧИВАЛЬНЕ

КОНЕЦ ИДИЛЛИИ

МЕСТЬ ЛОНДОНЦЕВ

ИВСХЭМ

УБИЙСТВО У АЛТАРЯ

ОТРАВЛЕННЫЙ КИНЖАЛ

Реклама на сайте