«Загадка кольца с изумрудом»

Загадка кольца с изумрудом

Пролог

Кто над чайником стоит, у того он не кипит.

А у того, кто ждет звонка, упорно молчит телефон. Безмолвствовал и мой, а у мужчины, что сидел впереди, как нарочно, без конца трезвонил, притом с запалом хмельного подростка на американских горках. Всякий раз, едва заслышав мелодию из «Совершенного оружия», я рывком поворачивалась к сумке. И за десять минут, что ехала на автобусе, как никогда в последнее время натренировала пресс.

Уложив сумку с ноутбуком на колени, чтобы больше не вертеться, я засунула руку в кармашек спереди — проверить, там ли телефон. Он и не думал теряться. Я достала его и обследовала. Звонок включен, громкость выше некуда, в углу экрана весело мигнули черточки — уровень сигнала высокий. Чтоб тебя!

Я засунула мобильный обратно и невольно принялась слушать, как сосед спереди пятый раз перечисляет, чем занимался на выходных. Развлечения его были нехитрые — хвастун два дня кряду травился спиртным, да еще развлекся с некой пышкой, но рассказывал о приключениях с каждым разом все красочнее. Изогнув шею, я выглянула в окно проверить, не рассасывается ли пробка на дороге. Увы и ах! Автобус будто прирос к асфальту — не двигался, как остров в тропическом море. Безмятежно стоял себе в веренице застывших машин. Светофор переключился на зеленый, но что толку?

Надо было ехать на метро.

Я же, отправляясь в это утро с Бейсуотер, где снимала квартирку, в Британскую библиотеку, по ряду причин предпочла автобус. Во-первых, поезда метро вечно застревают, во- вторых, не слишком-то это полезно — столь часто бывать под землей, в-третьих, день выдался не дождливый, хоть на дворе стоял ноябрь, а для Англии это большая редкость, почти праздник… и потом, в метро мобильный не принимает звонки. Я бросила хмурый взгляд на карман сумки, где преспокойно лежал телефон.

Эх! Вот бы научиться втирать очки самой себе! Тогда было бы куда проще.

Я ждала целые сутки. Сутки по календарю, два года по меркам бедолаги, что то и дело гипнотизирует взглядом трубку, и не более получаса, если смотришь на жизнь не как девчонка. Всякому известно: для мужчин время течет совершенно иначе. В этом смысле, напомнила себе я, нет разницы, с американцем имеешь дело или с англичанином.

Конечно, у Колина не было моего телефона. Но как же не хотелось омрачать мечты горькой явыю! А мечтала я… О таком, про что в автобусе лучше не вспоминать, даже если на сердце не скребут кошки. Парень спереди покончил с рассказом о барах и пустился описывать любовные похождения. Я взглянула на спинку его сиденья с мрачной завистью.

И потом, если бы Колин захотел мне позвонить, без труда узнал бы мой номер. Лишь бы захотел!

Промаявшись всю ночь в грезах и попытках убедить себя, будто мне все равно, в конце концов я признала, что только о нем и думаю. Колин был первым, из-за кого у меня снова взыграла кровь после весьма неприглядного расставания с прежним парнем. То бишь с прошлой зимы.

Впрочем, когда мы только познакомились, мое сердце забилось чаще вовсе не от влюбленности. Скорее, от гнева, причем встреча со мной не порадовала и Колина. Все потому, что в минуту, когда он вошел, я читала письма из их семейного архива, — это-то его и взбесило.

К старинным бумагам меня привело отнюдь не праздное любопытство, а отчаяние. Учишься в магистратуре целых три года, платишь непомерные суммы, устала распинаться перед старшекурсниками, на которых наука лишь нагоняет тоску, а столь желанная степень доктора, будто издеваясь, настырно ускользает из рук. Защитить диссертацию не так-то просто. В страшных снах я уже видела себя в рядах изнуренных вечных студентов, что, закопавшись в книги, днюют и ночуют в подвале-хранилище университетского исторического отделения и больше не отвлекаются на разбирательства с библиотекарями — те давно махнули на них рукой. Время от времени я сталкивалась на лестнице с мучениками, которые, с трудом передвигая ноги, поднимались на первый этаж. Бог весть, что это за люди и как долго они обитают в стенах Гарварда!

Нет уж, не желала я поселяться в подвале Робинсон-Холла. Ведь, кроме прочих неудобств, торговый автомат там такой, что выбирать почти не из чего.

Увы, оказалось, что материала для диссертации, за которую под конец второго аспирантского года я, наивная, с таким пылом взялась, кот наплакал. Надлежало выяснить, как жили и работали шпионы — Алый Первоцвет, Пурпурная Горечавка и Розовая Гвоздика, храбрецы в кюлотах и черных плащах, что бесстрашно смотрели сквозь монокль в лицо опасности и неизменно ставили в тупик соглядатаев Французской республики.

Сведений о них было раз-два и обчелся. Вот почему никто не писал книг об отважной троице. К сожалению, зашла в тупик и я. Узнать настоящие имена Алого Первоцвета и Пурпурной Горечавки, даже отдельные подробности их жизни не составляло большого труда, человека же, что называл себя Розовой Гвоздикой, и по сей день окутывала тайна. Упоминания о нем встречались лишь несколько раз, в дневниках и газетных статьях, написанных современниками. Подвиги его были один другого поразительнее, однако убедительных доказательств найти не удавалось. Иные ученые двадцатого столетия, которые, сидя в удобных кабинетах, понятия не имели, что значит рисковать жизнью, даже решили, что Розовая Гвоздика — просто миф, хитроумная выдумка британцев, отчаянно не желавших подчиняться французам.

Грамотеи заблуждались.

Я не без злорадства посмеялась над их ошибкой. Когда есть повод воскликнуть «Говорила же я!», чувствуешь себя прямо героем. Дождливым днем на прошлой неделе миссис Селвик-Олдерли, потомок Пурпурной Горечавки, допустила меня до сущих богатств Али-Бабы — исторических документов, дневников и посланий, написанных рукой Пурпурной Горечавки и его невесты мисс Амели Балькур, наполовину француженки. Оказалось, что ее смышленая кузина, мисс Джейн Вулистон, именовала себя не иначе как Розовой Гвоздикой. Неужели она и была дерзновенным шпионом? Джейн Вулистон… В жизни не подумаешь! Даже имя наводит лишь на мысль о шерстяных шляпках да теплых жакетах, о мисс Марпл, что семенит по зеленой лужайке за городом. Открытие сильно отдавало провинциальностью.

К сожалению, как и в сказке про Али-Бабу, удачу омрачила неприятность. Поперек моей дороги стали, правда, не сорок разбойников, а единственный разгневанный англичанин. Мистер Колин Селвик рвал и метал, когда в семейный архив совали нос посторонние, а о публикации старинных документов не желал и слышать. Еще он был на редкость хорош собой. И, поневоле столкнувшись с ним разок-другой среди ночи, я почувствовала, что питаю к нему вовсе не только неприязнь.

Два дня назад вообще случилось нечто из ряда вон. Мы встретились в комнате, где не горел свет, Колин поднял руку над моей головой и медленно двинулся вперед. Закончилась бы сцена не иначе как поцелуем, но именно в эту секунду…

«Привези-и-и!..» — вдруг заголосило из сумки.

Это мне! Я выхватила из кармашка телефон, тотчас нажала на зеленую кнопку, лишая звонящего всякой возможности передумать, и выдохнула:

— Алло?

— Элоиза? — Не спокойный баритон, а потрескивающий альт, словно из саундтрека старого фильма.

Черт! Я откинулась на потертую спинку сиденья. Так мне и надо! Впредь буду сначала смотреть на экран, а потом уж давить на кнопку.

— Привет, бабуль, — сказала я, плотнее прижав к уху сотовый.

Бабушка не стала тратить время на избитые слова приветствия.

— Хорошо, что ты сразу ответила.

Я затаила дыхание.

— Почему? Какие-то неприятности?

— У меня на примете есть молодой человек. Нашла для тебя.

— Нашла? По-моему, я никого не теряла, — пробормотала я.

Впрочем, нельзя было сказать наверняка. Потерять я его, конечно, не потеряла, прежде всего потому, что пока не имела права называть своим. С другой же стороны…

А с другой стороны, бабушка все это время без умолку говорила. Сделав над собой усилие, я вернулась мыслями к беседе. Автобус наконец тронулся с места и неспешно продолжил путь.

— …в Бирмингеме.

— Что в Бирмингеме? — переспросила я.

Хвастун, что сидел впереди, повернул голову и метнул в меня поверх спинки сиденья гневный взгляд.

— Нельзя ли потише? — Он кивнул на свой телефон.

Бабушка требовала внимания.

— Детка, ты что, не слушаешь?

— Прости. — У меня опустились плечи. — Я в автобусе. Шумно.

Мой сосед, видимо в отместку, заговорил громче.

Бабушка с полувздохом начала сначала:

— Повторяю еще раз: вчерая ездила в салон красоты и там, представь себе, встретилась с Маффин Уоткинс!

— Серьезно? Маффин,[1] ты подумай! — с напускной радостью воскликнула я, хотя понятия не имела, о ком идет речь.

— Она рассказывала о своем сыне…

— Пирожке? — попыталась угадать я. — Кексе? Пончике?

— Его зовут Энди, — четко выговорила бабушка. — Судя но всему, славный-преславный мальчик.

— Ты сама хоть раз его видела?

Бабушка пропустила вопрос мимо ушей.

— Только-только купил чудесный дом. Маффин подробно его описала.

— Понятное дело.

— Энди, — объявила бабушка тоном диктора Си-эн-эн, оглашающего результаты выборов, — работает в «Леман бразерc».

— А доход Бингли — пять тысяч фунтов в год, — чуть слышно отозвалась я.

— Что?

— Да так, ничего.

— Хм… — Бабушку было не сбить с толку. — Очень серьезный молодой человек, сразу понятно. Ему всего тридцать пять, а он уже обзавелся катером.

— В общем, само совершенство.

— Я дала Маффин твой телефон, для ее младшего сына, Джея! — победно провозгласила бабушка.

Я опустила руку с сотовым, секунду не мигая смотрела на него и снова поднесла к уху.

— Ничего не понимаю. Так с которым из них ты задумала меня свести? С младшим?

— Маффин говорит, Энди с недавних пор с кем-то встречается, — пояснила бабушка, — а Джей как раз в Англии, вот я и подумала: почему бы вам не встретиться, не поужинать вместе?

— Джей в Бирмингеме! — завозмущалась я. — Ты же сама сказала: в Бирмингеме! Ведь так? А я в Лондоне. Это разные города!

— Но они оба в Англии, — преспокойно сказала бабушка. — Разве от Лондона до Бирмингема так уж далеко?

— Я не намерена ехать в Бирмингем, — отчеканила я.

— Элоиза, — с укоризной протянула бабушка. — В отношениях с мужчиной надо уметь подстраиваться под обстоятельства.

— У меня ни с тем, ни с другим никаких отношений! Я их обоих в глаза не видела!

— Съезди в Бирмингем, и увидишь.

— Бабушка, если человек в своем уме, он в жизни не поедет в Бирмингем! Все, наоборот, только и мечтают сбежать отгула!

Парень спереди негодующе хмыкнул — то ли потому, что я повысила голос, то ли из-за столь пренебрежительного отзыва о замечательном городе.

— Я жду не дождусь твоей свадьбы, — вздохнула бабушка, — потом можно и умереть спокойно.

— Значит, тебе еще жить да жить, — усмехнулась я.

Она прибегла к другой хитрости.

— Если хочешь знать, я повстречала дедушку шестнадцатилетней девочкой.

Не было нужды напоминать мне об этом.

— Ты ведь у нас особенная, — ласково пробормотала я и деланно спохватилась: — О, мне выходить!

— Джей позвонит тебе! — нараспев проговорила бабушка.

— Понятно, — проворчала я, но старая лиса успела положить трубку. И уже наверняка поспешно набирала номер Маффин, или Мафии, или как ее там, намереваясь в ознаменование близкой победы распить с ней на пару бутылочку шампанского.

Бабушка на какие только не шла ухищрения, дабы выдать меня замуж, с тех самых пор, как я достигла половой зрелости. Я все надеялась, что в один прекрасный день она махнет на меня рукой и возьмется устраивать судьбу моей младшей сестры, которая в свои девятнадцать была, на взгляд бабушки, без пяти минут старой девой. Однако, на счастье Джиллиан, упрямица и не думала сдаваться. Ее напористость заслуживала бы восхищения, не будь ее жертвой я сама.

Автобус черепашьими темпами проехал мимо Юстона и в самом деле почти добрался до моей остановки напротив ресторанчика «Пицца-экспресс», какие в Лондоне попадаются на каждом шагу, — я, можно сказать, не солгала бабушке.

Снова засунув телефон в карман сумки, я не без опаски принялась спускаться по узкой лестнице со второго этажа. Утешала надежда, что этому Джею из Бирмингема затея сводниц пришлась по вкусу не больше, чем мне. Смех, да и только! Ужинать с человеком, с которым тебя объединяет салон красоты, где встречаются его мать и моя бабушка! Видели бы вы бабулину прическу!

Спрыгнув с подножки автобуса, я поспешила в тяжелые железные ворота и очутилась во дворе Британской библиотеки. Голуби, вконец ожиревшие благодаря туристам и прочим благотворителям, что неизменно отдают птицам остатки ленча, проводили меня недобрыми взглядами выпученных темных глаз, когда, обойдя их, я зашагала к дверям. День только начинался, и туристов в очереди у гардероба можно было пересчитать но пальцам.

Я с уверенностью завсегдатая прошла к столу в противоположном конце вестибюля и, соблюдая установленные для посетителей правила, принялась перекладывать все необходимое для работы из компьютерной сумки в прозрачный пакет: ноутбук, блокнот на случай, если тот забарахлит, два набора карандашей, телефон, чтобы как ненормальная поминутно смотреть на экран, кошелек с деньгами на ленч… а еще тайком книжку — в кафе я прятала ее под столиком и украдкой читала. Дно пакета угрожающе провисло.

Прекрасно понимаю, зачем Британской библиотеке пластиковые пакеты: так борются с бессовестными ворами, что только и мечтают ускользнуть с листком-другим из личной переписки Диккенса. Но для романов, которыми я наслаждаюсь, поглощая ленч, пакеты эти определенно не подходят. Незаконно проносить книги внутрь — сущая пытка.

Покрепче ухватив тяжелую ношу, я вошла в лифт и поднялась мимо кафе с яркими стульчиками и мимо унылой закусочной на четвертый этаж, где потолок гораздо ниже, а туристы боятся показываться. Впрочем, «боятся», скорее, неверное слово — здесь для них просто нет ничего интересного.

Махнув пропуском перед носом дежурного охранника, я вошла в зал рукописей и с облегчением плюхнула свое добро на излюбленный стол. Человек спереди, изучавший в ярком свете лампы средневековый труд, метнул в меня сердитый взгляд. Деланно улыбнувшись в знак извинения, я принялась по порядку вынимать из пакета ноутбук, шнур, адаптер, блокнот и привычными движениями раскладывать их вокруг подставки для рукописей, высившейся посреди стола. Мне столь часто доводилось бывать здесь, что обустраивать рабочее место вошло в привычку. Ноутбук я поставила справа, наклонив экран лишь слегка, чтобы не заглядывали любопытные, слева положила блокнот, на него — карандаш. А пакет с телефоном, кошельком и запретной книжкой запрятала подальше под стол, но так, чтобы время от времени касаться хрустящего пластика ногой и убеждаться, что мои денежки не стянул какой-нибудь нахальный вор, проникший в зал под видом ученого.

Застолбив таким образом рабочее место, я пошла к справочному компьютеру в конце зала. Да, теперь ясно, кто называл себя Розовой Гвоздикой, но маловерам из диссертационного совета еще нужно доказать, что все приписываемые великому шпиону подвиги совершены не кем иным, как мисс Джейн Вулистон. Не исключалась, впрочем, и вероятность того, что она лишь выдумала это прозвище и передала другому, как страшный пират Роберте. Сама я, прочтя не одно письмо Джейн, и вообразить не могла, что ее дело продолжил иной человек — едва ли ей повстречался второй такой же смельчак и обладатель столь же острого ума. Тем не менее не одного, так другого ученого из совета эта мысль непременно посетит. Тогда на меня мигом накинутся и засыплют обескураживающими вопросами, а чтобы давать ответы, нужны факты. Диссертантам неизменно приходится бороться: опровергать несчетные предположения, статьи в учебных журналах, основанные на неверных данных, терпеть язвительные замечания по поводу своих соображений и методов. Словом, готовиться придется основательно.

Бегло ознакомившись на прошлых выходных с материалами из библиотеки Колина, я узнала, что Джейн отправили в Ирландию, где назревало новое антианглийское восстание. Патриотический пыл ирландцев разжигали французы в надежде подорвать мощь Британии. Я шла верной дорогой! Подавить мятеж в 1803 году удалось не без помощи Розовой Гвоздики. Впрочем, никаких подробностей раздобыть не посчастливилось. Сказать наверняка, что Джейн ездила в Дублин, я не могла — официальные источники объясняли неудачу повстанцев злоключениями и промахами, не подвигом ге- роя-шпиона.

К тому же, согласно документам Селвиков, в Ирландию послали не только Джейн. Джеффри Пинчингдейл-Снайп, второй человек в командовании Лигой Пурпурной Горечавки, также получил соответствующий приказ из Военного ведомства. Искать в документах Британской библиотеки упоминания о Джейн не имело смысла. Может быть, стоит подробнее ознакомиться с историей лорда Пинчингдейла? Эта мысль пришла мне на ум, как только я прочла бумаги в доме миссис Селвик- Олдерли. Осуществить задумку надо было хотя бы ради того, чтобы дополнить главу в диссертации, посвященную тайной работе Лиги.

Однако всерьез поработать с архивными документами не удалось — я срочно уехала в Суссекс.

С Колином.

Я нечаянно нажала на клавишу, и компьютер издал истошный гудок. Прочие посетители, само собой, еще пуще разозлились на меня, зато я вернулась из царства грез в явь.

Ну что ж… Я распрямила спину и забарабанила по клавишам. «Пинчингдейл-Снайп». Данных нет. Знакомая история. Я только тем и занималась, что впустую рылась в архивах, пока но счастливой случайности не вышла на Селвиков. По-видимому, все возвращалось на круги своя. Настраиваясь на привычный лад, я терпеливо ввела просто «Пинчингдейл». Четыре ссылки! Три из них, к сожалению, указывали на труд по ботанике, написанный в восемнадцатом веке садоводом Пинчингдейлом, а в последней речь шла о некоем сэре Мармадьюке Пинчингдейле, что жил двумя столетиями раньше, чем надо, тем более что звали его отнюдь не Джеффри. Вряд ли кто-то спутал бы два столь разных имени, будь они даже написаны с ошибками и неразборчивым почерком.

Проще всего было вновь связаться с миссис Селвик-Олдерли, теткой Колина. Даже если нужных материалов не нашлось бы в ее личном собрании старинных бумаг, она могла дать дельный совет — подсказать, от чего оттолкнуться. Но очень уж скользкой казалась эта дорожка: от звонка миссис Селвик-Олдерли было рукой подать до звонка Колину. Беспокоить его родственников и хитростью выведывать, где он, — что может быть унизительнее? Нет, я не из таких.

Сам собой возник вопрос: неужто не менее унизительно через каждые пять минут хватать телефон и проверять сообщения?

Не желая углубляться в эту мысль, я невидящим взглядом уставилась в экран, который так же безучастно смотрел на меня. Некто за моей спиной в злобном нетерпении шаркнул ногой по ковру — уступи, мол, место. Черта с два!

Я набрала слово «Олсуорси» — дабы показать, что занята делом, а не трачу бесценное время за библиотечным компьютером даром. Судя по бумагам Селвиков, Джеффри Пинчингдейл-Снайп был по уши влюблен в некую Мэри Олсуорси, хотя никто из его приятелей вроде бы не видел в ней ничего особенного. Об их отношениях не раз отзывались как о «пустой интрижке». Может, слабость Джеффри Пинчингдейл-Снайпа и принесет мне удачу? Ведь объятый пламенем страсти мужчина нередко раскрывается чуть больше, чем допустимо. Тем более когда вынужден расстаться с любимой. Лорда Пинчингдейла отправили в Ирландию. Наверняка он писал оттуда обожаемой Мэри. А в письмах чего только не найдешь.

Приободрившись, я принялась просматривать длинный перечень Олсуорси. Викторианская эпоха, времена Первой мировой войны, еще, еще… Помилуйте, да их тут, как Смитов! Человек за моей спиной, давая мне понять, сколь велико его нетерпение, все шаркал ногами, потом вдруг сменил тактику и стал с шумом листать газетные каталоги, расположившись прямо у меня под боком. Я же настолько увлеклась датами в списке, что не ощущала и капли вины. Олсуорси, десятки разных Олсуорси, и ни одного подходящего!

Впрочем, с выводами спешить рано… Взгляд упал на цифры 1784–1863, и рука на мыши замерла. Я не без труда подсчитала в уме: 1803 минус 1784… восемнадцать, нет, девятнадцать. В математике я не сильна, поэтому вечно мучаюсь с чековой книжкой. Так или иначе, восемнадцать-девятнадцать лет как раз тог возраст, когда девушки из знатных лондонских семей начинали выезжать в свет…

Озадачивало единственное несоответствие. Перед фамилией стояло имя Летиция, а не Мэри.

Это еще ничего не значит, поспешила уверить себя я, принимаясь переписывать цифры классификационного кода. К примеру, мою подругу Пэмми вообще-то зовут Александрой, но с детсадовских времен все обращаются к ней по второму имени, чтобы не путать с матерью, которая тоже Александра. Впрочем, о тех далеких днях уже и думать забыли. Пэмми так долго была Пэмми, что назвать ее иначе язык пе поворачивается.

Не успела я подняться, как шаркавший зануда с плохо скрытым ликованием занял место за компьютером. Право же, на некоторых людей затяжная работа в зале рукописей действует преужасно.

Я отдала карточку с кодом библиотекарю и вернулась за свой стол, не забыв коснуться пакета ногой, дабы убедиться, что он не исчез. Мэри и Летиция… Если бы пришлось выбирать, я предпочла бы, чтобы меня звали Летицией, но на вкус и цвет, как говорится, товарищей нет. А может, ей просто надоело, что имя постоянно неправильно пишут?

Только вот… Я с прищуром взглянула на пустую подставку. Не разные ли это девицы? Желая тотчас развеять сомнения, я чуть дальше отодвинула ноутбук, освобождая место, и открыла документ, в который делала выписки из суссекских бумаг. Так и есть! Летти Олсуорси! Судя по всему, водила дружбу с леди Генриеттой Селвик. Не слишком тесную, уточнила я, просматривая записи о летних балах 1803 года. Очевидно, они были приятельницами, радовались всякой случайной встрече и, может, еще сблизились бы, сложись иначе обстоятельства. У меня было море таких друзей в колледже. А лондонский светский сезон в некотором роде все равно что студенческая жизнь… если не принимать в расчет учебу. И тут и там круг людей, объединенных одними интересами и событиями, и те и другие скрывают под маломальской общей культурой низменные потребности: мужчины стремятся затащить женщин в постель, женщины — привязать к себе мужчин узами брака. Точь-в-точь, почти никакой разницы.

Любопытное наблюдение, которое, впрочем, говорило лишь о моей проницательности и отнюдь не доказывало, что Летти Олсуорси, жившая в Лондоне в начале девятнадцатого века, была не той самой Мэри, которая могла писать Джеффри Пинчингдейл-Снайпу.

А с чего я взяла, что Мэри Олсуорси вообще была охотницей до писем?

За моей спиной остановилась тележка. Призракам, которые с завидным упорством вновь и вновь являются в читальные залы Британской библиотеки, на таких тележках развозят книги из недр хранилища. Сверив номер на карточке с цифрами на моем столе, библиотекарь протянул мне фолиант в линялом переплете, который явно знавал лучшие времена еще до побега Эдуарда VIII с миссис Симпсон.

Водрузив книжищу на подставку, я равнодушно открыла ее на первой странице. Раз уж заказала, нужно для приличия пролистать. Компьютер все равно занят, а нынешний пользователь из вредности не поспешит уступать мне место. Верно говорят: «Относись к другим так, как хочешь, чтобы относились к тебе». Урок на будущее. Впрочем, к ленчу я наверняка о нем забуду.

В самом начале описывались ночные происшествия в лондонских ресторанах бурных двадцатых — тех людей, что меня интересовали, в те дни уже не было на свете. Подобные книги не раз попадали мне в руки — их составителей нимало не заботило, в какой последовательности будут изложены события и что к какому отнести разделу. Среди лечебных средств времен короля Эдуарда VII или назиданий из эпохи Стюартов ты мог запросто наткнуться на документы Средневековья. По-видимому, эти материалы попадали в библиотеку с чердаков старинных домов, хозяева которых только рады были избавиться от ненужного хлама. Согласно коду, что я выписала из компьютера, речь о Летиции Олсуорси шла на страницах с сорок восьмой по шестьдесят третью и еще на сто пятьдесят второй.

Нет, пожалуй, после ленча плюну на все и позвоню миссис Селвик-Олдерли…

Машинально открыв нужную страницу, я на миг замерла. К ней была прикреплена короткая записка всего в три строчки.

Послание вставили в фолиант много лет назад, однако я сразу увидела едва заметные полоски в местах сгибов — вертикальную и горизонтальную. Стало быть, и так весьма небольшой листок свернули вчетверо, дабы незаметно передать из рук в руки. Были и другие складки, из-за которых письмо лежало на странице не очень ровно. Видимо, его в сердцах смяли, а потом снова расправили. Мой взгляд приковала подпись.

Единственное слово. Фамилия.

Пинчингдейл.

Письмо написал тот самый лорд Пинчингдейл. Джеффри, никакой не Мармадьюк! Сомнений быть не могло. Напрочь забыв о мерзких любителях занимать библиотечные компьютеры, о планах на ленч и даже о том, как пояс шерстяных брюк врезается в талию, я поправила фолиант на подставке и, чуть наклонившись вперед, пробежала глазами таинственные строки, выведенные рукой лорда Пинчингдейла.

«Все готово. Неприметный экипаж будет ждать вас на заднем дворе в полночь…»

Глава 1

Летти Олсуорси проснулась и кромешной тьме.

В комнате властвовала ночь: воздух давил, не было видно ни зги. Летти напрягла сонные глаза — тщетно. Гардероб в углу темнел громадной подгорелой оладьей, что поднялась в сковороде на ребро и вот-вот выпрыгнет. Окно в противоположной стене пряталось за занавесями — сквозь дешевую материю не пробивалось ни лучика. Напротив кровати зиял пустой пещерой камин — черное пятно в царстве густых теней. В эту пору в доме не водилось и золы. Топить камин в июне — роскошь, какой Олсуорси не могли себя баловать.

Кругом владычествовали лишь темень да тишь.

Уткнувшись лицом в подушку, Летти рассудила: еще не утро. И удобнее улеглась в постели под сладкое потрескивание перьев. А раз еще не утро, стало быть, незачем подниматься. Можно свернуться калачиком на мягком матрасе, натянуть на плечи простыню, обняться с подушкой и снова уплыть в мир грез. Тяжелые веки, что почти сомкнулись, ничуть не возражали.

Однако что-то вновь ее разбудило.

Летти приподнялась на локтях; движение отдалось в висках ноющей болью — нет, просыпаться явно не время. Вытянув из-под спины растрепанную косу, она обвела комнату затуманенным взором. Всматриваться было почти не во что. В спаленке, кроме кровати, стояли лишь гардероб, шаткая тумбочка да стул, что некогда, должно быть, красовался в гостиной, но треснул и после неумелой починки потерял должный вид. Владелец заявил, что сдает «меблированные» комнаты, не уточнив, однако, что мебели в доме самая малость. Летти и не помышляла роптать. До жалоб ли было, когда из-за материной и сестриной страсти к шляпам и лентам с Бонд-стрит да слабости отца, что покупал всякую попадавшуюся на глаза книгу, денег и так не хватало? Было впору радоваться, что на время светского сезона они худо-бедно снова устроились в Лондоне. Сама Летти берегла до последнего каждый грош, которых теперь, увы, почти не оставалось.

В передней громко и жалобно захныкали кособокие дедовы часы, и в ушах зазвенело. Тут сквозь гнусавый вой послышался странный шум и треск, а вслед за ними — стук.

Летти, по-прежнему опираясь на подушку уже затекшими локтями, похолодела от страха.

Стукнули не часы. В тишине, воцарившейся после двенадцатого удара, она снова уловила те же звуки, а вместе с ними торопливые шаги. Кто-то рыскал по соседней комнате.

Грабители? Великое же их ждало разочарование! Драгоценности миссис Олсуорси дивно поблескивали в сиянии свечей, однако были всего-навсего недурной подделкой. А настоящие украшения давно ушли на нескончаемые домашние нужды. У сестры Летти, Мэри, правда, — пока не принесли очередной счет от мясника — еще оставалась пара сережек из жемчуга, а у самой Летти — два чудесных финифтевых браслета.

С другой стороны, когда грабители поймут, что поживиться в этом доме нечем, то обозлятся. А шарили они в комнате Мэри, которая, вне всякого сомнения, не могла смиренно расстаться с последними жемчужными серьгами.

Медленно стянув с себя простыню, Летти опустила ноги на пол. Пальцы тотчас сжались от холода, но половица, по счастью, не скрипнула.

Летти протянула было руку, чтобы нащупать в темноте свечу, но передумала. Не было нужды оповещать тех, кто ходил за стеной, о своем пробуждении. Для защиты низенький подсвечник никак не годился. Таким скорее не оглушишь, а пуще разъяришь. Бесшумно скользнув к камину, Летти осторожно взяла кочергу. Загнутый конец задел за край металлической подставки, лязг отдался звуком закрывающихся подземных дверей. Летти замерла, крепко вцепившись в рукоятку. В уши ударила тишина — такая, словно кто-то прислушивался. Мгновение спустя в комнате сестры снова заходили. С губ Летти слетел вздох облегчения. Слава Богу!

Судорожно сжимая оружие, она прокралась в коридор. Узкий и короткий, как и все прочие помещения в доме, он был оклеен конторской коричневой: бумагой, которая ловила тени будто в капкан и оттого казалась грязной. На полу ломтем сыра желтел треугольник света, лившегося из наполовину открытой двери в комнату Мэри.

— И это положи. — Шелестя синей юбкой, комнату пересекла служанка. Где-то внутри зашуршала другая материя, и стукнули дверцы гардероба. — Да не зеленое, вон то!

Летти ослабила пальцы, что сжимали кочергу. Никаких грабителей и в помине не было — в комнате суетилась сама Мэри.

Другой вопрос, почему она была в своем лучшем дорожном платье. На глазах у изумленной сестры, притаившейся в коридоре, Мэри вручила служанке охапку шарфиков — прозрачных полосок из легчайшей ткани, что помогали соблазнять и совсем не грели. На их покупку, по расчетам Летти, ушла сумма, на которую можно жить по крайней мере месяц-другой.

— И это упакуй, — велела Мэри. — А шерстяные пусть остаются.

Схватив шарфы, девушка с тревогой заглянула в глаза хозяйки:

— Дело за полночь, мисс. Его светлость…

— Подождет. Чего-чего, а уж терпения ему не занимать.

Склонившись над туалетным столиком, Мэри открыла шкатулку, задумчиво посмотрела в нее, потом решительно захлопнула крышку и передала служанке.

— Это мне больше не понадобится. Отдай мисс Летти. С любовью от меня, естественно.

Пожертвовать безделушками Мэри могла в одном-единствениом случае.

Отнюдь не из-за влюбленности.

Стараясь не касаться кочергой пола, Летти па цыпочках вернулась в свою спальню и поставила непригодившееся оружие у стены. Пускать его в ход не придется. По крайней мере в это хотелось верить. В последние годы, когда бремя домашних забот лежало, по сути, лишь на плечах Летти, с какими только бедами не приходилось ей сталкиваться! Неудавшийся рождественский пудинг, взбешенные лавочники, даже сбежавшая со двора скотина — всякую неприятность в доме разрешала Летти. Она же перевязывала обожженные ноги и руки, ласковыми речами заманивала любимца братишки, волнистого попугайчика, с дерева в клетку и устраивала переезд всего семейства в Лондон, где они каждый год снимали дом.

Но попытка бежать! Подобного горя Олсуорси доныне не ведали.

Казалось, ты в театре, а сцену разыгрывают актеры: дочь второпях собирает среди ночи вещи, ей помогает верная служанка (что завтра окажется не у дел), а внизу ждет преданный любовник. Минута-другая, и резвые лошади во весь опор помчат парочку в легкой коляске до самой Гретна-Грин.[2]. Не хватало лишь веревочной лестницы да всполошенного стражника, что немедля бросится в погоню.

Остановить сестру надлежало Летти. Не слишком было пристойно вмешиваться в столь щекотливое дело, но речь шла о спасении Мэри.

Как следовало поступить? Уговоры ни к чему не приведут: в последние годы Мэри ясно давала понять, что к словам сестры, притом младшей, прислушиваться не намерена. И на всякий совет отвечала неизменным презрительным взглядом, каким столь выразительно смотрят на хозяев кошки. Пылкие сестрины речи упрямица выслушает без звука и поступит, как пить дать, по-своему.

Будить родителей не было ни малейшего смысла. Отец лишь напялит очки, моргая, уставится на дочь. И невозмутимо пробормочет: «Раз уж Мэри взбрело в голову разыграть дешевый спектакль, не будем ей мешать, лишь бы самим не слишком пострадать». А мама… Летти скорчила жуткую гримасу, от каких в будущем лицо грозили избороздить глубокие морщины. От мамы проку будет и того меньше. Она, чего доброго, выскочит из дома и станет помогать Мэри забираться в экипаж его светлости.

Тем не менее надо придумать какой-то выход. Обязательно.

Побеседовать с женихом? Разных лордов в столице обитало великое множество, но Летти знала наверняка, который из них поджидает во дворе ее сестрицу. Хотя поклонников у Мэри было без счета, лишь один из них настолько пылал страстью, что мог согласиться на тайное венчание.

Перед глазами Летти возник образ лорда Пинчингдейла — таким он запомнился ей на минувшей неделе, когда обхаживал Мэри на балу у Мидлторпов. Лицо лорда Пинчингдейла, за исключением моментов, когда он влюбленно смотрел на Мэри, поражало умом. Этот человек подошел бы для всякого времени, на любую роль — хоть кардинала эпохи Возрождения, хоть ученого мужа семнадцатого века. Спокойный и задумчивый, с тонкими губами, чуть пренебрежительно сложенными и готовыми в любую минуту искривиться в усмешке. Тонкий продолговатый нос и внимательные серые глаза, замечавшие, казалось, любые пороки и изъяны окружающих.

Как обманчива порою наружность!

Мэри в этом отношении была Пинчингдейлу прекрасной парой. Весь ее облик наводил на мысли об ореоле святости и невинных младенцах, однако под умиротворенно-фарфоровым ликом скрывался расчетливый ум и необузданный нрав, разгадав который, залился бы краской стыда даже Макиавелли.

«Почему я не додумалась, что она этим кончит? — пустилась бранить себя Летти, поспешно обувая никак не подходившие к ночной сорочке туфли для танцев. — Почему не видела, что все идет к побегу? Не замечала, сколь вызывающе блестят темно-голубые глаза Мэри, не насторожилась, слыша всплески странного смеха, не спохватилась, когда после ужина сестра пожаловалась на головную боль и поспешила удалиться в спальню?»

Летти догадывалась, что толкает Мэри на недостойный шаг. Вот уже третий сезон старшей дочери Олсуорси не было равных в Лондоне. Третий сезон ее осыпали любезностями и цветами, даже посвятили ей весьма странный сонет, хотя предложений сделали на удивление мало. Ее руки трижды просили младшие сыновья из именитых семейств, четыре раза — люди титулованные, но небогатые, однако более всего ее желали видеть своей женой те, кто мог похвастаться лишь состоянием. А более завидные женихи — старшие сыновья, хозяева огромных владений, что разъезжали в каретах с гербами, — один за другим сватались к безмозглым дочкам герцогов и наследницам из шумного Сити. Род Олсуорси вел начало с тех давних времен, когда по земле Хартфордшира в поисках виноградников проскакал галопом первый нормандец. Словом, история их была длинная, но ничем особенным они не славились. Никому из их предков не привелось ни отличиться в великой битве, ни лестью и хитростью приблизиться к королевскому двору. Олсуорси поколение за поколением жили себе на фамильной земле, присматривали за ней да пристраивали к дому флигели, следуя модным поветриям. Они довольствовались тем, что имели, и судьбу детей устраивали не без труда, ибо не могли похвастать ни титулами, ни богатством, да еще терпели недобрые сплетни, что распускали про них в светском обществе.

Конечно, даже Мэри должна была сознавать, сколь мрачное пятно позора ляжет на нее, да и на всю семыо, если она выйдет замуж, тайком сбежав из родительского дома. «Святые небеса, — угрюмо размышляла Летти, — насмешками мы и так сыты, неужто она не понимает? Надо скорее побеседовать с лордом Пинчингдейлом, воззвать к его благоразумию, если таковое в нем присутствует…»

До сегодняшней полуночи она не сомневалась в умении Пинчингдейла рассуждать здраво.

Летти выхватила из гардероба плащ, поспешно набросила его на плечи и накинула на растрепанную голову большой капюшон, прикрывая горящее от волнения лицо. Расплетать косу и укладывать рыжеватые волосы в прическу не было времени, и она лишь заправила выбившиеся пряди за уши. Опыта в подобных делах у нее, разумеется, не было, однако она знала по рассказам, что задумавшие тайно обвенчаться влюбленные до жути нетерпеливы. Лорд Пинчингдейл мог и уехать, не дождавшись, когда Мэри наконец соизволит неспешно выплыть к нему. Летти представила, как пылкий любовник в славных традициях давно минувших дней пытается взобраться к окну Мэри по тонким веткам дерева в саду, и поморщилась. Только этого не хватало! Распростертый на земле лорд со сломанными ногами, аккурат возле их дома! Перед глазами возникла газетная страница со скандальным заголовком: «Разбитый любовью виконт». Летти бросило в дрожь. С них станет выдумать что- нибудь и почище!

Разве что в ближайшие часы французы выкинут нечто настолько ужасное, что наутро лондонцам будет не до светских сплетен… но надеяться на это глупо, да и жестоко.

Не пристало добропорядочной девушке беседовать со смятенным влюбленным, что затаился под деревом у чужого дома, рассуждала сама с собой Летти, спускаясь по задней лестнице. Но иного выхода нет. Никак нельзя допустить, чтобы Мэри сбежала с лордом Пинчингдейлом, опозорилась сама и осрамила родных. Поговорить с ним и тотчас вернуться в кровать. Натянуть стеганое одеяло до самого подбородка, утопить голову в подушке… Летти поспешно прикрыла рукой рот, раскрывшийся сам собой в сладком зевке.

Выйдя с черного хода на неосвещенный квадратик заднего двора, что был одновременно и подобием сада, она в нерешительности остановилась. Прищурившись, можно было рассмотреть экипаж, черневший на узкой дорожке меж деревьев. Проклятие! Она до последнего надеялась, что вся эта история — лишь полуночное недоразумение. Увы! Мэри и впрямь ждала карета. Настоящая, не плод воображения. Летти посмотрела по сторонам. Соседские дома были погружены во тьму, всюду царил воскресный покой.

Стараясь не дышать, чтобы в нос не бил тяжелый смрад — как видно, неподалеку только что опорожнили ночной горшок, — Летти несмело пошла в ту сторону, где стоял экипаж, ориентируясь на шумное дыхание лошади. «Ну кто придумал, что сбегать среди ночи красиво и романтично?» — мрачно размышляла она. Хотя, впрочем, если бы экипаж ждал ее, а не Мэри… Нет, такая убийственная вонь вывела бы из себя и самую страстную из Джульетт!

— Лорд Пинчингдейл? — Летти наткнулась на заднее колесо и на ощупь двинулась к дверце кареты. — Лорд Пинчингдейл?

Ответа не последовало. Изнутри не доносилось ни звука.

Вероятно, решила Летти, его там вообще нет. Куда же он подевался?

Догадки пугали. Неужели лорд Пинчингдейл до того устал ждать, что на самом деле решил забраться в окно к Мэри и шлепнулся наземь? Нет, тогда был бы слышен удар. А что, если влюбленные уже сбежали, нарочно оставив здесь второй экипаж — чтобы сбить всех с толку? И теперь, довольные, мчат в Гретна-Грин в легкой дорожной коляске, а глупая Летти только теряет время даром.

— Лорд Пинчингдейл? — повторила она громким шепотом, нащупывая дверь кареты.

В эту минуту лошадь в нетерпении переступила с ноги на ногу, цокая копытами по булыжнику, а на козлах, заглушая шепот Летти, заерзал кучер. Взявшись за ручку, она потянула ее на себя, и та вдруг легко подалась. Летти пошатнулась от неожиданности и, судорожно вцепившись в дверцу, заглянула в темное, точно сказочная пещера, нутро кареты, однако не смогла рассмотреть ни сидений, ни стен, ни окон.

— Вы здесь?

Глупо разговаривать с пустотой, вернее, с человеком, которого, судя по всему, перед тобой нет, но если бы Летти не сказала хоть что-нибудь, то в отчаянии пнула бы чертов экипаж, а пальцы на ногах и без того ныли от ударов о неровные булыжники.

А если влюбленные и в самом деле уже уехали? Можно послать за ними в погоню конюха, но разве Мэри станет его слушать? И потом, беглецов уже наверняка хоть кто-то да видел, а слуга разболтает о ночном приключении всем, кому не лень, так что наутро, к тому моменту, как горничные принесут хозяевам шоколад да раздвинут шторы на окнах, о побеге Мэри будет знать пол-Лондона.

К шелесту листвы и храпу из раскрытого окна прибавился новый звук. Узнав хруст щебня под мужскими сапогами, Летти ощутила волну облегчения, бодрящую, словно крепкий чай. Не уехали! По двору прохаживается лорд Пинчингдейл, кто же еще.

Глава семьи Олсуорси, приверженец старых идей и традиций, никогда не обувал туфли, если обстоятельства позволяли лишь накинуть тапки, и в жизни не натягивал сапоги, когда мог обойтись туфлями. Слуги, изнуренные за день, начавшийся до зари, давно спали.

Летти повернула голову, готовая высказать горе-жениху все, что она думает о тайных побегах и тех ненормальных, кто в подобные истории ввязывается. Однако слова застряли в горле, когда вместо джентльмена, облаченного в дорожный костюм, перед ней возник здоровяк-горбун. Невольно прижавшись к карете и быстро оглядевшись в поисках чего-нибудь увесистого, она в ужасе уставилась на чудище. У него словно не было лица. Неестественно светлые глаза поблескивали из черной пустоты. Ни рта, ни ушей, ни носа…

Порог кареты больно врезался в спину Летти.

Вцепившись в дверцу, она приготовилась запрыгнуть в экипаж, чтобы выскочить с другой стороны. К счастью, сгущать краски было не в ее характере, и посему ей на ум не пришли привидения и прочая нечисть, коей изобиловали модные романы. Чудища водились на болотах или в заброшенных монастырях, никак не в сердце Лондона! Летти вообще в привидения не верила, разве только в тех, что, невзирая на суету столичной жизни, являлись в Тауэр.

Нет, никакой это не призрак, а человек, просто очень крупный и с жутким горбом, а лицо он обвязал черным шарфом и надвинул на глаза шляпу. В голову против воли полезли разные страхи — грабители, бандиты с большой дороги и головорезы.

— Что вам угодно? — собравшись с духом, спросила Летти.

Человек в негодовании вскинул руки:

— Мне угодно?! — Его голос, хоть и звучал из-за плотной ткани, явственно напоминал о Джоне Ноксе и Роберте Бернсе. — Она еще спрашивает, что мне угодно!

Летти озадаченно молчала, не понимая, почему ее вопрос показался незнакомцу столь неразумным.

— Забирайтесь внутрь, — скомандовал он. — Мне велено доставить вас на постоялый двор.

— Кем велено? — с Подозрением спросила Летти, хотя уже все поняла.

Кучер отпустил в адрес женщин с их весьма недалеким умом грубоватую шутку.

— Кем велено? Понятное дело кем: лордом Пинчингдейлом. Живее забирайтесь. Он вас заждался, не будем же мешкать.

Летти и рта не успела раскрыть, дабы объяснить, что она не та, за кого ее принимают, как горбун крепко обхватил ее за талию и поднял с земли.

— Живее, вам говорят.

— Пустите! — прошипела Летти, извиваясь в сильных ручищах. — Вы перепутали!

— Ничего я не перепутал, — проскрежетал монстр, стискивая жертву, словно скользкую рыбешку, что так и норовит сорваться с крючка. — Может, перестанете дергаться? — продолжал он с досадой в голосе. — Я всего-то помогаю вам залезть в карету!

Руки у Летти были крепко прижаты к бокам, и она пустила в ход обутую в туфлю ножку — жаль лишь, ту, которой только что ударилась о булыжник, — и со всей силы лягнула неприятеля в голень, ойкнув от боли.

Впрочем, овчинка выделки стоила: горбун приглушенно взвыл. Однако рук не разжал.

— Пусти, кому говорю! — Летти продолжала отчаянно сопротивляться.

— Женщины! — с глубоким презрением проворчал кучер.

Горбун без лишней суеты грубо запихнул пленницу в экипаж. Летти шлепнулась на пол и больно ударилась. Захлопнув за ней дверцу, горбатый обратился к кучеру. В его тоне так и сквозило: «Ну, что я говорил?»

— Приказано доставить ее на постоялый двор. Туда и поезжай.

Он не прибавил «понял?», и все-таки приказ прозвучал столь жестко, что в пущей строгости не было надобности.

Летти поднялась на коленки и, путаясь ногами в юбках, поползла к двери. Треснула рвущаяся ткань, но Летти даже не обратила внимания. Лишь бы выбраться из проклятой кареты, прежде чем лошади тронутся с места! И тогда…

Тогда надо будет столько всего переделать, что не знаешь, с чего начать. Запереть Мэри в гардеробе. Заявить в лицо лорду Пинчингдейлу, что он низок и безнравственен. И наконец, выспаться. Хоть теперь ее почему-то больше не клонило в сон. В душе клокотала злоба.

Опершись локтем на сиденье, она схватилась за дверную ручку. Как раз в это мгновение раздался удар хлыста, резкий, как орудийный выстрел. Четыре лошади дружно тронули с места. Летти отбросило к сиденью, она в отчаянии махнула рукой. Даже крикнуть нельзя: на шум сбегутся соседи, и не успеешь глазом моргнуть, как пойдут толки. Карету качнуло на повороте, и Летти, отлетев в другую сторону, врезалась плечом во что-то твердое.

Потирая ушиб, она бросила мрачный взгляд в сторону кучера. Что ж, выхода нет: остается смириться с судьбой и ехать на чужое тайное свидание.

Ну кто ее просил подниматься с кровати?

Глава 2

Джеффри, второй виконт Пинчингдейл, восьмой барон Снайп и взволнованный жених, стоял в передней фамильного лондонского особняка и нетерпеливо похлопывал перчатками по бедру, что совсем на него не походило.

— До завтра, стало быть, дело не терпит? — спросил он, стараясь выбирать слова попроще.

Нарочный из Военного ведомства посмотрел на него, потом на сложенный лист бумаги в своих руках и пожал плечами:

— Откуда мне знать? Я в письмо не заглядывал.

— Тогда поступим вот как… — Джефф бросил быстрый взгляд на часы, что висели меж двумя мраморными колоннами с красными прожилками.

До полуночи десять минут. Если выехать теперь же, можно поспеть к дому, где живут Олсуорси, как раз вовремя.

— Коль скоро вы вручите мне бумагу, можете считать, что свое задание выполнили. Я прочту ее, как только смогу, и дам ответ утром. Рано утром.

— Не пойдет, — возразил нарочный. — До раннего утра дело, может, и терпит, но мне велели привезти ответ немедля. Стало быть, ночью. Ваша светлость, — с опозданием прибавил он.

— Что ж, — мрачно вымолвил Джефф, заметив, как минутная стрелка придвинулась на деление ближе к двенадцати. — Ночью так ночыо.

Что могло понадобиться Военному ведомству именно сейчас? Почему нарочный не явился вчера, когда Джефф спокойно сидел в кабинете и просматривал последние донесения? Или позапрошлой ночью, когда его с блеском обставил в дартс приятель с итонских времен, Майлз Доррингтон, который, понятное дело, не преминул покичиться своей победой? А Майлз, уж если представлялся случай, хвалил себя без всяких стеснений.

Да пусть бы явился в любую другую ночь, только не сегодня!

Джефф вздохнул. «Довольно сетовать на судьбу и терять бесценное время, — сказал он себе. — В конце концов, разве этот гонец или Военное ведомство повинны в том, что жадный до власти корсиканец задумал покорить целый мир? Впрочем, не все ли равно, из-за кого мне не дают покоя. Так или иначе, Бонапарта тайное венчание не волнует, и менять ради подобных глупостей планы по завоеванию Европы он не станет.

Мое тайное венчание…»

Которое, похоже, придется отложить.

В копилку кровных обид, за которые Джеффу не терпелось расквитаться с Наполеоном, — хорошо бы лично, с помощью карманного пистолета, — добавилась еще одна.

Вздохнув, лорд протянул руку.

— Работай на совесть и не заметишь, как превратишься в труса, — пробормотал он.

— Что, ваша светлость? — Нарочный взглянул на него озадаченно.

— Давайте письмо, я напишу ответ. — Джефф жестом подозвал томившегося в ожидании лакея и, понизив голос, велел: — Ступай к Мактавишу, скажи, пусть едет, он знает куда. Оттуда к «Оксфорд-Армз», я подсяду там. Да пускай принесет извинения леди и объяснит: де, милорд к вам присоединится, как только позволит служебный долг.

Мэри поймет. Даже если рассердится, он постарается искупить свою вину. Она как-то обмолвилась, что дому Пинчингдейлов не мешало бы изменить облик. Свой кабинет Джефф предпочел бы оставить в нынешнем виде, однако, если Мэри пожелает обить стены розовым шелком в фиолетовый цветочек, он слова против не скажет. Гм… ну, может, не в цветочек… Позволять женщине вертеть собой как захочет тоже не дело.

Распечатав письмо, Джефф бегло просмотрел его. Как он и предполагал, текст был зашифрован — цифры чернели на бумаге бок о бок с греческими буквами. Месяц назад, доверяя послание надежному — даже если не слишком умному — служащему, который должен был отвезти письмо на расстояние не более мили, Военное ведомство не прибегало к столь затейливым хитростям.

Да, конечно, но месяц назад Лондон хоть и кишел прислужниками Бонапарта, Британия и Франция еще не воевали. Однако с тех пор как Франция объявила Англии войну, французы в британской столице донельзя обнаглели. Ныне даже в Мейфэре, сердце английской аристократии, о покое не стоило и мечтать. Не далее как три недели назад одного из самых изворотливых шпионов ведомства нашли с дырой в затылке па булыжной дорожке позади лондонского особняка лорда Вона. Словом, нравилось это кому-то или нет, осторожности были нелишними.

Хотя, конечно, доставляли немало хлопот.

Послание, написанное секретным кодом, следовало расшифровать. Даже не новичку в этом деле на раскодирование и шифровку ответа требовалось не менее получаса.

Минутная стрелка дернулась и встала вертикально. Пронзительный бой разнесся многоголосым эхом по затененным углам огромного дома.

Свернув бумагу, Джефф сухо произнес:

— Потребуется некоторое время. Если желаете подкрепиться, прошу на кухню.

— Я подожду здесь, ваша светлость.

Джефф кивнул, повернулся на каблуках и пошел через пустующие комнаты к кабинету. Он держал в руке подсвечник с тремя свечами, но не стал их зажигать, зная наверняка, что даже в полной темноте не заденет ни единого столика и не запнется ни об одно украшение на подставке.

Путь лежал через просторную залу, не знававшую балов со времен, когда Джефф был малым ребенком, через устланную персидскими коврами гостиную — шторы на здешних окнах не раздвигали лет двадцать кряду. Через парадную столовую с обилием серебра и хрусталя, что в последний раз красовались на столе в ту пору, когда кавалеры щеголяли в башмаках с красными каблуками, а дамы в необъятной ширины юбках, которые насилу проходили в двери. Сабинянки со стенных фресок приветствовали Джеффа жеманными улыбками, однако он не взглянул ни на них, ни на мрачные портреты предков, ни на хихикающих пастушек-француженок, что красовались на стенах безмолвной музыкальной залы.

Плотно закрыв за собой дверь кабинета, виконт прошел к письменному столу, привычным движением снял позолоченную фигурную накладку с левой ножки, извлек из тайника лист бумаги, исписанный убористым почерком, и, не глядя, вернул украшение на место. В отличие от прочих помещений в доме в кабинете все говорило о том, что им постоянно пользуются. На круглом столике у доходивших до пола двустворчатых окон стоял наполовину заполненный водой графин, письменный стол сплошь покрывали счета вперемешку с газетами, а потрепанные корешки книг на полках красноречиво свидетельствовали о том, что стоят они здесь для дела, а не красоты ради.

Джеффри взял одну из книг в изрядно потертом переплете — «Энеиду» Вергилия. В ведомстве рассудили так: французы глуповаты, в жизни не додумаются увязать код, основанный на греческом алфавите, с римским героическим эпосом, а посему станут старательно и тщетно искать потаенный смысл в загадочных Софокловых трагедиях. И почти не ошиблись. Как утверждал парижский осведомитель Джеффа, в министерство полиции свезли все копии Платоновых диалогов, которые только сумели раздобыть, а работ Аристофана не нашли в целом Париже.

На вид ничем не отличавшаяся от других, книга изобиловала пометами на полях. Человеку стороннему они показались бы обыкновенными школьными каракулями: перевод отдельных слов, обрывки бездарных стишков, хлесткие словечки в адрес учителя, выведенные для соседа по парте, да молодецки дерзкие умозаключения. Однако хотя чернила были умело затерты, отчего записи выглядели давнишними, самые первые из них Джефф сделал не далее как в прошлом году. Старательности ему было не занимать.

Нетерпеливо переступив с ноги на ногу, он положил рядом письмо Уикхэма и лист с кодом. От первого же слова в записке повеяло тяготами ада. «Поезжайте», быстро записал Джефф, второй рукой уже раскрывая книгу на следующей указанной странице.

Если судить с позиции расшифровщика, «Энеида» была далека от совершенства. Вергилий не удосужился предсказать появление ни Бонапарта, ни Георга III, а его давно отжившие свой век словечки, что соответствовали, к примеру, нынешней «артиллерии», наводили на престранные мысли. Тем не менее Лига Пурпурной Горечавки по сей день с успехом пользовалась кодом, неизменно ставя в тупик Бонапартовых шпионов. Тем же способом Джефф с приятелями водили за нос профессоров в Итоне, вне всякого сомнения, разбиравшихся в классической поэзии куда лучше Бонапарта. Во всяком случае, так они утверждали в беседах с родителями, приезжавшими навестить своих чад. Но Джефф не вполне доверял громким словам.

Спустя десять минут книга вновь стояла на полке, а Джефф читал, что записал на чистом листе: «Поезжайте в Эйре.[3] Возможно скорее. Дело срочное. Завтра рано утром явитесь в ведомство за указаниями». Если бы он не споткнулся на слове «Эйре», которое сначала принял за «аре», потом за «эре» (об Ирландии, как и о Бонапарте, Вергилий слыхом не слыхивал), то управился бы минуты на две быстрее. В правильности «скорее» и «рано» можно было не сомневаться. И под тем, и под другим словом чернели жирные полосы.

Медовый месяц Джефф мечтал провести отнюдь не в Ирландии, а в Озерном краю, где в воображении уже бродил рука об руку с молодой женой среди руин старинных замков и читал ей стихи на живописных берегах. Впрочем, за годы работы в Лиге он усвоил, сколь важно уметь вмиг отказаться от прежних намерений, если того требует долг. Конечно, удобнее жить, когда все заранее продумано, но кровожадным мерзавцам до чужих планов нет никакого дела.

К тому же, отметил Джефф, озорно улыбаясь, главное, без чего не обойтись в медовый месяц, — это супружеское ложе. Остальное, по сути, вздор.

Вполне успокоившись, он макнул перо в чернильницу и быстро написал: «Немного задержусь по личным обстоятельствам. Объясню завтра».

«Уикхэм, держу пари, не запрыгает от радости, — рассуждал про себя Джефф, сосредоточенно зашифровывая ответ, что становился бессмысленным набором цифр и букв и обещал занять на бумаге куда больше места, нежели одна строчка. — Но о делах вроде моих толкуют с глазу на глаз, а не пишут в секретных письмах».

Он сжег послание от Уикхэма, накапал сургуча на свернутый листок с ответом, прижал к нему печатку на кольце и с видом победителя взглянул на часы. Ха! Уложился всего в пятнадцать минут!

Стремительно покинув кабинет, Джефф поспешил назад — снова через пустующие комнаты, которые с приходом в этот дом Мэри наконец очнутся от дремоты. Если поторопиться, можно поспеть к «Оксфорд-Армз» раньше, чем она. Он представил, как Мэри едет к нему сквозь ночь, и в жилах радостно взыграла кровь. Даже теперь, когда все было готово — за невестой поехал экипаж, в кармане похрустывало драгоценное специальное разрешение и молодых ждал священник, — Джеффу не верилось, что именно его, а не кого-то другого Мэри сделала своим избранником.

В памяти ожил день их встречи. Два года тому назад — она только начала выезжать в свет… Вернее, два года, месяц и три дня. Подобного чуда с ним в жизни не случалось. Наверное, над его головой в ту светлую минуту грянул гром — сказать наверняка Джефф не мог. Так или иначе, в ушах определенно загрохотало, а остальные звуки вмиг смолкли. Он удостоился чести танцевать с ней. Играли контрданс, во всяком случае, нечто оживленное, но Джеффу казалось, что в любом прыжке танцоры замирают, а обходы делают по кругу в тысячи миль. Музыка, стук ног по половицам, голоса и смех — все отодвинулось за садовую ограду, возведенную улыбкой Мэри да прикосновением ее пальцев к его руке.

На том сказка кончилась. Едва стихла музыка, Мэри оказалась окруженной другими поклонниками — так заросли ежевики окружают замок Спящей красавицы. Поутру Джефф отправился по спешным делам Лиги во Францию, оставив воспоминания о Мэри вместе с томиками стихов да собранием гравюр из эпохи Возрождения — неподдельными прелестями, истинным спасением в мире лжи и безумия. За несравненную Мэри он пошел бы на смертный бой. Прекрасный образ, озаренный сотней плачущих свечей, указывал ему верный путь в мрачном парижском подполье.

Не чудо ли, что три года спустя Мэри все еще оставалась в девицах? Не удивительно ли, что из всех мужчин в Лондоне предпочла его, Джеффа?

Само собой, он знал, что считается в обществе женихом весьма и весьма завидным. Наследник богатых имений, нимало не тревожимый честолюбием несуществующих младших братцев. С титулами, почетом, состоянием — и не лысый! Впрочем, свои ли на голове у холостяка волосы, нисколько не заботило толпу сводниц-мамаш, что не пропускали ни единого лондонского бала. Будь он хоть кривоногим карликом со скрюченными руками, выдать за него любимую дочь мечтала бы едва ли не каждая мать. Виконты ценились на вес золота, даже в Мейфэре.

И вместе с тем Джефф понимал, что совсем не похож на тех щеголей, что величавой поступью вплывали в бальную залу, заставляя взбудораженных красоток терять голову. Он не плавал, а ходил. И никогда не строил из себя повесу, не приостанавливался картинно на пороге, не пытался научиться раздевать дам медленным томным взглядом.

Джефф старался, напротив, оставаться в тени и не лезть на глаза. Привыкший к покою в безмолвных коридорах фамильного дома, стройный, с неброскими чертами лица, он был лишь рад, что не привлекает к себе особого внимания, не выделяется в толпе и не западает в память. Майлз, что в своих потугах стать менее заметным напоминал слона, напялившего на голову абажур, как-то с обидой заметил: Джефф без всяких усилий прошмыгнет, словно невидимка, куда угодно.

— Дорогой мой мальчик, — ответил на это сэр Перси Блейкни, с добродушным видом поправляя монокль, — да ведь наш Джеффри, ей-богу, настоящий принц теней!

Так Джефф и шагал тенистой тропой, собирая сведения, срывая планы французов да расширяя по всему континенту сеть надежных подручных. Если Ричард не боялся сталкиваться лицом к лицу с опасностью, а Майлз был сам не свой от удовольствия, когда ему выдавался случай прикончить француза собственными руками, то Джефф работал, никому не попадаясь на глаза, тем и был силен. Он занимался любимым делом, мог положиться на друзей и находил отдых в чтении. Посему чувствовал себя вполне счастливым.

Пока не повстречал Мэри Олсуорси.

Отдав нарочному письмо, лорд надел перчатки для верховой езды и сошел по ступеням. Конюх подвел ему жеребца — оседланного, готового тронуться в путь. Конь был не слишком доволен, что его среди ночи вывели из теплой конюшни, и даже не подозревал, сколь великая честь ему выпала.

Джефф предпочел бы, как подобает, явиться со шляпой в руке к отцу Мэри, торжественно пообещать, что он, Джеффри Пинчингдейл, сделает все, что в его силах, дабы Мэри была счастлива, и напечатать о своей предстоящей свадьбе в «Таймс». После съездить в Глостершир и побеседовать со своей матерью — тут уж без церемоний, хотя исход разговора был так же очевиден, как последствия встречи со стариком Олсуорси. Леди Пинчингдейл полагала, будто имеет право распоряжаться судьбой единственного выжившего сына, словно Бонапарт, который свято верил в свою миссию управлять всей Европой. Джефф представлял себе, как мать примет новость: поднимет шум, обрушится на него потоком обвинений. Тогда скандал, что она устроила, узнав об отъезде сына во Францию, покажется сущим пустяком. Впрочем, рассуждал сам с собой Джефф, подобного рода неприятности неизбежны, как преграды на пути героев из старых книг. «Выдержу неделю материнского гнева, тогда можно считать, что я заслужил счастье владеть своей принцессой».

Однако в минувшую пятницу, когда лакей носил в повозку вещи для воскресной поездки в Суссекс, привезли записку от Мэри с четырежды подчеркнутой пометой «срочно». Теряясь в страшных догадках, Джефф тотчас велел распрячь лошадей и разгрузить экипаж и помчался в парк.

Предусмотрительно отослав подкупленную служанку на расстояние трех деревьев, Мэри сквозь слезы промолвила:

— Все кончено.

— Не тревожьтесь так, душа моя, — пробормотал Джефф растерянно. — Наверняка все не столь ужасно.

Мэри поспешно отвела взгляд, вся съеживаясь, точно увядший тюльпан.

— Ужаснее не может быть!

Продолжительными мольбами и уговорами Джефф упросил-таки возлюбленную отнять от лица руки и поведать ему, как выразилась Мэри, «горькую правду». Мать и отец, объяснила она, задумали без промедлений выдать ее замуж.

— Таковы уж принятые в обществе правила, — ответил Джефф почти весело. — Что ж, раз им так хочется, давайте порадуем стариков.

— Вы хотите на мне жениться?

— Вы в этом еще сомневаетесь? — ласково произнес Джефф, думая, до чего же она мила и даже не догадывается, сколь могущественна ее красота. Какое чудо!

Мэри опустила темные ресницы.

— А как же ваша матушка? У меня ни знатной семьи, ни богатого приданого… Что, если она будет против?

В этом можно было не сомневаться. Мать Джеффа только тем и занималась, что старательно следовала правилам высшего света да тряслась за свое здоровье. Джефф уже видел, как она, узнав о его намерении жениться, прикинется больной и объявит, что вот-вот умрет. Потом, если «смертельный недуг» не поможет, разразится воплями, что будут слышны в Лондоне, а может, и в самом Эдинбурге. Миссис Пинчингдейл в минуты, когда забывала о своем слабом здоровье и расшатанных нервах (или слабых нервах и расшатанном здоровье? Джефф вечно путал), обнаруживала столь редкую способность горланить, какой позавидовал бы владелец своры гончих.

— Матушка скорее всего будет против, — не кривя душой, сказал Джефф, — но помешать мне не в ее власти.

— О! Если бы мы могли обвенчаться теперь же! — Мэри вскинула обтянутые перчатками руки. — Вы клянетесь, что любите меня, но ведь пойдут толки… и опять же ваша матушка… Вдруг в последнюю минуту вы передумаете?

Джефф, улыбаясь краешком рта, прикоснулся к ее руке:

— Никакие силы не заставят меня передумать, уж поверьте.

Мэри отошла на два шага и внезапно остановилась. Изящная девичья спина содрогнулась под тонким синим муслином.

— Нет, я этого не вынесу… Не доживу… — Ее голос оборвался.

Улыбка растаяла на губах Джеффа. Приблизившись к невесте, он взял ее за руки и с настойчивостью спросил:

— Что мне сделать, дабы вы поверили, как я привязан к вам? Сколь высоко вас ценю и уважаю?

В ответ из груди Мэри вырвалось сдавленное рыдание. Покрытая шляпой головка качнулась, по восхитительной точеной щеке покатилась трогательная слезинка.

Джефф поступил, как поступает всякий нормальный мужчина, когда видит перед собой плачущую женщину. Стал обещать. Все, что приходило на ум, лишь бы вновь увидеть, как она улыбается. Он был готов привезти ей перо птицы-феникса с самого края земли, главу Иоанна Крестителя на блюде, драгоценности, меха, положить к прелестным ножкам исчезнувшие с лица земли города, только бы больше не видеть слез возлюбленной.

Так и вышло, что в сумерки Джефф вернулся домой, поклявшись Мэри явиться к порогу ее дома — по крайней мере во двор, куда выходили окна спальни, — в легком экипаже для дальних путешествий, со специальным разрешением и парой обручальных колец. В том же немыслимом полубреду он вовсе отказался от поездки в Суссекс, перенес все намеченные на ближайшие две недели встречи и разыскал податливого священника, что был лишь рад свершить обряд венчания ночью, чтобы в новый день Мэри и Джефф вступили уже мужем и женой.

Затея побега не слишком нравилась Джеффу, однако закончиться приключение обещало неслыханным счастьем, а ради того, чтобы его богиня навек вверила ему себя, он был готов на любые глупости.

Скача по Кингзуэй в сторону Холборна мимо лавок с закрытыми ставнями и хмельного щеголя, что, с трудом передвигая ноги, плелся, очевидно, из Ковент-Гардена, Джефф увидел впереди знакомую грохочущую повозку. Назвать ее легким экипажем для путешествий не поворачивался язык. Она сохранилась в доме Пинчингдейлов со столь давних времен, что на улице вряд ли могли ее узнать. Джефф пришпорил коня, но мостовая после недавнего дождя была скользкая и в лужах, потому к повозке, когда та уже сворачивала к «Оксфорд-Армз», удалось подъехать только неспешной рысью.

Спрыгнув на землю, Джефф отдал поводья заспанному конюху. Не дожидаясь, пока подойдет лакей и даже пока Мактавиш остановит карету, он, пьяный от счастья, распахнул дверцу. Каждая клеточка его сильного тела, каждая косточка едва не звенели от сладостного возбуждения в предвкушении райского блаженства.

Увидев внутри очертания женской фигуры, укутанной в плащ, жених потерял над собой власть.

Он схватил девицу за плечи, привлек к себе и заключил в объятия.

Глава 3

Минута не обманула его ожиданий.

Сначала испуганно ахнув, невеста вдруг прильнула к нему и ответила на поцелуй со страстью, на какую не отваживалась никогда прежде. Впрочем, теперь они были почти женаты. Обряд венчания, что вот-вот должен был свершиться, творил чудеса.

Руки, которые в первое мгновение уперлись ему в грудь, словно желая оттолкнуть, скользнули на плечи, где и задержались, голова чуть наклонилась назад, а губы слились с его губами. Теплая и нежная под широченным плащом, она была словно создана для объятий Джеффа. Тьма внутри экипажа обволокла их, точно бархатная обшивка в коробке для драгоценностей, отделяя от постоялого двора и зловония, останавливая ход времени.

Минуло добрых несколько минут, когда до Джеффа стало вдруг доходить, что его невеста несколько пышнее, чем ему помнилось. Руки, обвивавшие его шею, были круглее, нежели руки Мэри, а спина шире. Не прерывая поцелуя, Джефф снова провел по ней ладонью. И впрямь шире. Может, так кажется из-за толстой плащевой подкладки? Тут его поразило еще одно явное несоответствие: пахло не дорогими французскими духами Мэри, а чем-то более тонким и легким, бог весть почему наводившим на мысли о парке Сибли-Корт в летние дни. Аромат был приятный, но даже отдаленно не напоминал Мэри.

Джефф целовал другую женщину.

Любовный хмель вмиг соскочил с него. И пришла еще одна страшная догадка: шум, что, забывшись в поцелуе, он принимал за стук собственного сердца, доносился отнюдь не из его груди. Шумел человек со стороны, который — о ужас! — стоял буквально в двух шагах от кареты, прямо у него, у Джеффа, за спиной. Кто бы это ни был, смеялся он и подшучивал явно с издевкой и, несомненно, над Джеффом.

Оцепенев от страха, Джефф с чмокающим звуком прервал поцелуй. Женщина в его руках — не Мэри — прерывисто вздохнула, будто была ошеломлена не меньше, чем он.

Проклятие! Кто она такая?

— Браво, Пинчингдейл! — послышался голос из-за спипы. Джефф, продолжая стоять на ступенях экипажа, резко повернул голову и увидел Мартина Фробишера. Тот поприветствовал его кивком, преувеличенно выражая одобрение всем своим видом. — Не нуждался в воздухе по меньшей мере минуты три, верно, Понсонби?

Навеселе, как и приятель, и даже в трезвом виде куда менее сообразительный, чем Фробишер, Перси Понсонби, тяжело ступая, вошел в небольшой кружок фонарного света и круглыми совиными глазами уставился на женщину позади Джеффа.

— Послушайте-ка, Пинчингдейл, с кем это вы?

Джефф лишь одно знал наверняка: он был не с Мэри Олсуорси.

Женщина, что считанные мгновения назад жарко целовалась с ним, резко отпрянула. С ее головы слетел капюшон, и растрепанные рыжеватые пряди засияли, точно золото. Гладкие черные волосы Мэри, озаренные огнями свечей, мерцали, как голубовато-серебристый ручей в лунную ночь. Внешние уголки ее сапфировых глаз были чуть подняты вверх, а эта женщина смотрела па Джеффа круглыми от страха почти желтыми бусинами. Только полными губами одна походила на другую, впрочем, губы этой были, пожалуй, мягче и чувствительнее. Мэри ни разу не отвечала на поцелуи столь пылко.

— Так, так, так… — протянул Мартин Фробишер, смакуя словцо, будто глоток изысканного портвейна. — Так, так, так…

Он ухватился за это «так» и явно решил допечь им Джеффа. Которому и без того было тошно.

Поцеловаться с сестрой невесты! Притом продолжительно и с каким удовольствием! В первые годы Реформации, когда властвовали мрачные законы церкви, подобную шалость расценили бы как кровосмешение. Провинившихся ждало бы наказание, привести в исполнение которое помогали мешок, улей и огромная чаша с медом.

Увлеченный мыслями о неумышленном преступлении, Джефф только теперь задумался о главном. Какого черта младшая сестра Мэри делала в его экипаже? Он чувствовал себя так, будто едва получил по темени увесистой дубинкой. Случилось немыслимое, а голова до сих пор шла кругом.

— Сдается мне, там крошка Летти Олсуорси, — продолжил Фробишер с видом кота, что достал канарейку, упавшую в миску со сливками.

Летти Олсуорси резким движением руки набросила на голову капюшон.

— Нет, не Летти, — пропела она из-под черной материи неестественно тонким голоском. — Я Мэри, неужели не заметили, глупый вы человек?

Даже туповатый Перси оказался не настолько безмозглым. Скрестив руки на груди, он всмотрелся во тьму кареты и произнес:

— Нет, вы не Мэри.

— Можно подумать, вы рассмотрели! В такой-то темноте!

Перси на миг растерялся. Темнота была впрямь хоть глаз выколи. Однако покачал головой:

— Все равно вы Летти. Тут уж меня не проведешь. Вы с сестрицей ни капли не схожи, верно я говорю, Пинчингдейл?

— Верно, — пасмурно ответил Джефф. — Не схожи.

Другой на его месте заметил бы разницу прежде, чем сгребать Летти Олсуорси в охапку. Только все случилось так быстро… Не успел он открыть дверь, как руки сами собой легли девице на талию. Что последовало дальше, было и не вспомнить.

Точнее, не следовало вспоминать. Джефф, если бы мог, теперь же навек забыл бы, как ее грудь прижалась к его груди, как изогнулась под его рукой девичья спина и как он провел пальцами вверх по теплой шее.

Нет, ничего этого не было! Не могло быть…

Увы, перед ними стояли свидетели, что жаждали доказать обратное.

— Так, так, так.

Джефф возненавидел это словечко. Фробишер, хоть и покачивался из стороны в сторону, многозначительно хохотнул. И тут же пошатнулся, натыкаясь на Перси.

— Попались на старейшей из проказ.

— Фробберс, я поверить не могу. — Обняв приятеля, Перси задумчиво моргнул. — А помните ту хитрость, что пришла в голову древним грекам? Там у них, по-моему, был конь… — Перси уставился рассеянным взглядом в пустоту перед собой.

— А тут не конь — карета. — Фробишер хихикнул.

— Нет, — заспорил Перси, упрямо вертя головой. — У них точно был конь. Или же кролик? Может, и так… Кролик.

— Хитрый поставили капкан, малышка. Зверь, почитайте, ваш, — похвалил Мартин, сыпля метафорами. — Умница!

Летти неистово покачала головой. Крепко схватилась за край дверцы и высунулась наружу.

— Это не то, о чем вы подумали! Совсем не то!

— Мои мысли всегда верные, — пробормотал Мартин, подталкивая локтем Перси. — Так ведь, дружище?

Смотрел он туда, куда правила приличия не дозволяют опускаться мужскому взгляду. Под плащом на Летти была лишь льняная ночная рубашка. С целомудренно высоким воротничком и длинными рукавами, только вот от частых стирок материя истончилась до сущей дымки; прикрытые ею, изгибы бедер и груди Летти в фонарном сиянии смотрелись притягательнее, чем откровенная нагота.

Залившись румянцем, она поспешно запахнула плащ, однако соблазнительная картинка успела накрепко врезаться в память джентльменов, а в память Перси, затуманенную благодатным хмелем, не одна, а целых три. Счастливец!

Джефф растерянно захлопнул разинутый рот.

Застукали в собственном экипаже целующим Летти Олсуорси — не ужас ли? Хуже того, на ней прозрачная рубашка…

Летти, и выглядит столь обольстительно! Кто бы мог подумать?

Джефф тут же прогнал недопустимые мысли. И, наклоняясь в сторону, дабы хоть частично заслонить собой Летти, угрожающе изрек:

— Если не возражаете, джентльмены…

— Как думаешь, Перси, — протяжно произнес Мартин, — не опасно ли оставлять их наедине?

Джефф пропустил его слова мимо ушей — с Мартином Фробишером иначе было нельзя.

— А Мэри где? — вполголоса, но требовательно полюбопытствовал тот, теперь подчеркнуто не позволяя себе опустить взгляд ниже девичьей шеи. Впрочем, в осторожности больше не было нужды — Летти сжимала полы плаща с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

Взглянув на Перси и Мартина широко раскрытыми от испуга глазами, она ответила:

— Ее нет.

— Я догадался.

Легти вспыхнула и зажмурилась, стараясь успокоиться.

— Я хотела сказать… Ее задержали.

Работая в Лиге Пурпурной Горечавки, Джефф беседовал со всякого рода лгунами. Одни прикидывались святой невинностью, другие притворно негодовали, третьи якобы смущались, строили из себя забывчивых, наверное, полагая, что если выдавать сведения по частям, рассказ прозвучит более правдоподобно. Но всех кое-что объединяло. Отнюдь не бегающие глаза — иные лжецы смотрели на тебя, почти не моргая, да так уверенно, что в их сказки поверили бы и инквизиторы.

Выдавал лгунов голос — пустота, звучащая вместо нот правдивости. Джефф улавливал ее, подобно музыканту, что без груда отличит ля диез от си бемоль.

Теперь он нутром чуял, что Летти Олсуорси лжет, и в то же время не мог поверить, что она вступила бы в преступную связь с поклонником собственной сестры. Он знал Летти довольно плохо, однако, поскольку ухаживал за Мэри, бывало, перекидывался словом-другим и с сестрой, а порой и танцевал — почти в шутку, по-приятельски. Летти никогда не брала его под руку, не смотрела в его сторону с выпяченными губками и не пыталась уединиться с ним на балконе (чего нельзя было сказать о ближайшей подруге Мэри, Люси Понсонби — та пускала в ход все из вышеназванных уловок). Летти была добрая душа и не жеманница — Джефф в жизни не замечал, чтобы она, завлекая мужчин, глупо кокетничала, как большинство прочих девиц, что, как только начинают выезжать в свет, отравляют его обманом и хитростью.

И все же слово «задержали» Летти произнесла так, что чутье Джеффа забило тревогу. Она лгала, причем прескверно.

И потом, эта ночная рубашка…

— Вас прислала Мэри? — спросил Джефф, стараясь, чтобы голос звучал бесстрастно.

Летти помедлила и покачала головой:

— Нет.

Лицо Джеффа напряглось.

— Понятно.

Трудно поверить. Казалось, ему сообщили, что архиепископ Кентерберийский замешан в контрабанде французского бренди.

— Эта девица крутилась впотьмах вокруг экипажа и высматривала вас, милорд, — послышался с козел брюзгливый голос кучера.

Летти в негодовании снова высунула наружу голову и чуть не разжала руки. Перси наблюдал с любопытством, однако, к его разочарованию, полы девичьего плаща не разъехались.

— Да ведь вы сами запихнули меня внутрь! Можно сказать, похитили!

Мактавиш, закоренелый женоненавистник, каких свет не видывал со времен Джона Нокса, похищает Летти! Джефф рассмеялся бы, если бы мог теперь смеяться.

Чиста и непорочна? Как же! Поцеловавшись с ней, Джефф понял, что Летти Олсуорси какая угодно, только не безгрешная. Поцелуй был такой, от которого поджимаются пальцы ног, доброе имя становится пустым звуком, а одежда делается тесной; о таком поцелуе, по-видимому, думал святой Павел, заявляя, что лучше жениться, нежели гореть в огне. Затянись поцелуй на мгновение-другое, и экипаж охватило бы пламя.

Попался на старейшей из проказ — что верно, то верно.

— Пытаетесь сбить нас с толку, а? — медленно произнес Мартин. — Лучше б поберегли дыхание — оно вам еще пригодится, так ведь, Пинчингдейл?

— Какого черта вы вообще здесь делаете? — потребовал Джефф. Наверное, следовало задать этот вопрос раньше, однако из-за поцелуя, а потом из-за ночной рубашки он не вполне владел собой. Вся его воля будто переместилась куда-то ниже пояса.

Перси просиял. Наконец-то спросили о том, что он прекрасно знал.

— Мы всего лишь…

— …решили вступиться за честь дамы, — складно договорил за него Мартин. — Когда заметили, что она тут с вами.

— Жаль, рассмотрели не все, — прибавил Перси. — Света маловато.

«Напротив, многовато, — подумал Джефф. — Не горел бы фонарь, тогда Мартин не узнал бы меня. И никто не увидел бы злополучную ночную рубашку. В ней вся беда. Поцелуй, по сути, на моей совести — ведь я сам сгреб Летти в объятия. Но рубашка! В такой только и попадаться на глаза посторонним, если желаешь, чтобы о тебе пошли слухи, — обманчиво благопристойный покрой и немыслимая прозрачность! Даже куртизанка, покажись в подобном виде на улице, сгорела бы со стыда. А эти волосы, игриво рассыпанные по плечам? Сплошное распутство да грех».

— Тем не менее, — жизнерадостно продолжал Перси, — вы обязаны на ней жениться. Бесстыдник этакий!

— Премного благодарна, Перси, — язвительно процедила Летти.

Перси махнул рукой — сама скромность и бескорыстие:

— Помогаю, чем могу. Всегда рад услужить.

Джефф не стал спрашивать, при каких еще обстоятельствах Перси приходит ей на помощь. Непристойный вид, готовность, с которой она ответила на поцелуй, ворчливое показание Мактавиша, даже появление Перси Понсонби и Мартина Фробишера, оказавшееся как нельзя более кстати, по отдельности казались случайными. Вместе же были ловушкой. Для Джеффа. Какой хитроумный план! Коль скоро Летти наскучит супружество, она сможет с блеском работать во французском министерстве полиции.

Повернувшись к хмельной парочке спиной, Джефф захлопнул за собой дверцу.

— Отвезем вас домой, не возражаете? — Вопрос прозвучал как команда.

— Была бы вам крайне признательна! — с жаром воскликнула Летти.

По-прежнему сжимая полы плаща, она скрылась во тьме, окутывавшей сиденье, исчезнув с глаз Перси Понсонби и Мартина Фробишера. Столь потерянной ей не доводилось себя ощущать, пожалуй, с того дня, когда она шлепнулась на спину с садового дерева, куда забралась в надежде поймать попугая братишки. В те жуткие минуты у нее тоже звенело в ушах и голова шла кругом.

Впрочем, падение с дерева не шло ни в какое сравнение с горячим поцелуем. Тогда она хоть знала, где находится. Теперь же, когда руки лорда легли ей на талию и губы прильнули к ее губам, она забыла обо всем на свете, а кошмарное мгновение, когда он отстранился, было куда страшнее, чем падение с десяти футов. Вспомнив, где она, хуже того, кто она, Летти вся сжалась. Поцелуй предназначался не ей. Вся эта любовь, все тепло и нежность прикосновений готовились для сестры и были у нее украдены. На месте Летти должна была быть Мэри.

Грея похолодевшие руки под плащом, Летти заставила себя взглянуть на положение трезво. Она оказалась в нем по собственной вине, сама и должна была найти выход, пока не обнаружила, что крадет у сестры больше, нежели поцелуй. Угораздило же Перси Понсонби и Мартина Фробишера стать свидетелями этих случайных объятий! Беда никогда не приходит одна…

А не специально ли они сюда пожаловали? В душе шевельнулись сомнения. Если Мэри отважилась сбежать из дома, наверняка предусмотрела все. Хоть лорд Пинчингдейл и пылал к ней любовью, все равно мог воспользоваться ее доверием, а потом сбежать. О девицах, умасленных обещаниями жениться и брошенных без гроша на полпути к Гретна-Грин, рассказывали тут и там. А женихов, что подходили-таки с невестой к алтарю, знали раз два и обчелся. Сестра Перси Понсонби водила с Мэри тесную дружбу… Перси, хоть и не отличался большим умом, умел быть по-собачьи предан. Попроси его Мэри явиться в полночь к «Оксфорд-Армз», он выполнил бы просьбу без всяких «почему?» да «зачем?», особенно после графинчика с вином.

Да уж, положение хуже некуда. Присутствие добродушного невежды Перси не особенно тревожило Летти. Мартин же Фробишер был совсем из другого теста. Летти всегда его недолюбливала. Он ее, очевидно, тоже, тем более после происшествия в прошлом месяце, когда Генриетта Селвик облила наливкой его новый сюртук, а Летти взяла на душу грех — бесстыдно рассмеялась. От всего сердца. Да в придачу, вспомнила она виновато, указала на пострадавшего пальцем. В те мгновения ей и в голову не пришло, что такое поведение недостойно и оскорбительно.

Впрочем, началась вражда отнюдь не с наливки. Фробишер имел зуб на Летти еще с прошлогоднего светского сезона. Подобно стае прочих мужчин, он волочился за Мэри, с серьезными ли намерениями или забавы ради, и вздумал заручиться поддержкой впечатлительной младшей сестрицы Мэри. Однако, к его разочарованию, Летти оказалась вовсе не столь податливой, как волокита рассчитывал. Приняв от него бокал с лимонадом и выслушав историю о неразделенной любви, она решительно отказалась заманить Мэри в укромный уголок, где он поджидал бы возлюбленную. Не только потому, что сочла просьбу низкой, но еще и потому, что знала: для Мэри Фробишер — пустое место. Состояние он имел вполне приличное, однако был пятым сыном в семье и далеко не самым завидным женихом. Мэри могла устроиться и получше.

Вероятно, не стоило так прямо ему об этом говорить.

Не диво, что теперь Фробишер призывал лорда Пинчингдейла поступить, как подобает джентльмену. Разумеется, негодяй заботился вовсе не о благополучии Летти — он надеялся, что когда лорд Пинчингдейл уйдет с дороги, снискать расположение Мэри станет куда легче. Летти подняла глаза к потолку и скорчила рожу. Какая наивность! Неужто он не понимает, как сильно заблуждается? Не имея титула…

Так или иначе, надо найти способ закрыть ему рот. Выйти замуж за Пинчингдейла? Немыслимо, что бы там ни болтал Перси. Даже если бы лорд не был влюблен в Мэри… Да при любом раскладе. Летти запрятала мысль в сундук запретных мечтаний и закрыла крышку на три висячих замка. Даже представить смешно, что лорду Пинчингдейлу придется по душе идея жениться на мелкорослой веснушчатой домоседке вроде Летти Олсуорси.

Ко всему, она лишь попыталась избежать скандала из-за побега Мэри и, разумеется, ни слова не сказала бы против, если бы они венчались по всем правилам. Несмотря на то, что чувства сестры вызывали у нее сомнение… Впрочем, не ее это ума дело.

Как же сохранить в тайне историю с каретой?

Переживать насчет родителей не было нужды: они наверняка крепко спали, как и все обитатели дома. Отец порой бродил по ночам, но только из спальни в кабинет — проверять, дома ли дети, ему и в голову не приходило. Мэри, конечно, будет помалкивать. Мартина Фробишера можно запугать: как у всех хвастунов, в душе его прячется трус. А вот Перси Понсонби… Стоит ему хоть словечком обмолвиться с матерью, новость к полудню облетит половину Англии, а к вечернему чаепитию и другую. Разве что найти способ побеседовать с Люси, чтобы та обработала Перси, прежде чем он увидится с мамашей…

Карета резко затормозила, и Летти качнуло вперед. Дверь бесцеремонно распахнулась. На сей раз лорд Пинчингдейл пылал чем угодно, только не любовной страстью.

— Готовы? — бросил он резко.

Летти не ответила. Внимание ее было приковано к окнам на первом этаже родительского дома. В комнатах весело горели свечи — наверное, весь месячный запас.

— О нет! — Лишь строгое воспитание не дало Летти употребить выражение покрепче. — Они не спят, быть такого не может!

— Не спят? — с усмешкой спросил лорд Пинчингдейл, издевательски манерно протягивая руку. — А я подумал, вы не гасите на ночь свечей — при них вам лучше отдыхается.

Летти не без труда оторвала взгляд от окон и нахмурилась, с укором взглянув на лорда. И, словно не заметив протянутой руки, осторожно опустила на ступеньку ногу, обутую в туфлю, совсем не подходящую к случаю.

— Можете не ходить со мной. Так будет лучше.

— Желаете поделиться с родителями счастливым известием и порадоваться без меня?

Летти оторвалась от сложнейшей задачи — спуститься по лестнице так, чтобы не оторвать подол плаща, — и подняла голову:

— Без вас я все улажу куда быстрее.

Лорд Пинчингдейл взял ее за локти и, буквально сняв со ступеней, поставил на землю.

— Даже не сомневаюсь.

Вырываясь из его рук, Летти было начала:

— Если бы вы…

Слова Легти заглушил громкий металлический стук: Джефф ударил кольцом по дубовой двери.

Не успела заспанная служанка растворить дверь, как на лестнице послышались быстрые шаги обутых в тапочки ног. Миссис Олсуорси в украшенном лентами ночном колпаке, едва взглянув на растрепанную дочь, издала вопль и привалилась к мужу, чуть не сбив его с ног на последних ступеньках.

— Неужели это моя дочь? Ответь, не щади меня!

Мистер Олсуорси, пошатываясь от мощного удара, осмотрительно отдалился на несколько шагов.

— Если ты непременно желаешь лишиться чувств, моя дорогая, то будь добра, постарайся упасть в другую сторону.

— Почему вы не спите? — Летти сделала шаг внутрь и машинально задула свечи в канделябрах по обе стороны двери. Свечи стоили немало, а Олсуорси едва сводили концы с концами.

Присутствие лорда Пинчингдейла, чей силуэт темнел за спиной Летти, подобно кошмару, затаившемуся в чулане, живо напоминало о том, что к недостатку денег в их доме прибавилась беда иного рода. Летти расправила плечи в неосознанном порыве заслонить гостя собой, точно белка, что пытается загородить хвостом дерево.

— Почему не спим? Какой тут может быть сон?! — Голова миссис Олсуорси, обрамленная лентами, тряслась от негодования.

— Как это какой, дорогая моя? — пробормотал мистер Олсуорси. — По ночам все нормальные люди смотрят сны.

— Да как я могу спать, когда моя дочь болтается бог знает где, под носом у жуликов, соблазнителей и… пиратов?!

— Прыткие, должно быть, те пираты, — заметил мистер Олсуорси, — если осмеливаются забраться так далеко в глубь города лишь для того, чтобы похитить нашу дочь. Тебе оказывают большую честь, не находишь, Летти? Было бы даже неприлично помешать таким пиратам украсть тебя.

— Кстати, о похищениях, — начала Летти. — Сегодня ночью приключилась странная…

— Мистер Олсуорси! — воскликнула ее мать. — Да как вы можете смеяться над подобными вещами?! Впрочем, если уж на то пошло, по-моему, пираты, если и задумали бы кого-нибудь похитить, явились бы за Мэри. Она ни дать ни взять — я в молодости. Украсть меня молоденькую почел бы за счастье любой пират.

— Увы, дорогая, упущенных возможностей не вернешь.

— Как видите, — встряла в разговор Летти, пока родители не разругались окончательно, — никаких пиратов я не встретила, потому цела и невредима. Случилось лишь небольшое…

— Так где ты была, несносная девчонка? Ты и представить себе не можешь, как я терзалась! Только и бегала из угла в угол!

В подтверждение своих слов миссис Олсуорси театрально повернулась и сделала несколько шагов, но резко остановилась, когда шлейф капота зацепился за расщепленную половицу и раздался печальный звук рвущейся ткани.

— История трогательная, хоть плачь, — произнес мистер Олсуорси, когда его супруга заохала над испорченным пеньюаром. — Но ведь проснулась ты минут десять назад, не больше.

— «Минут десять»?! «Минут десять»?! — Миссис Олсуорси в ярости оторвала взгляд от испорченного подола. — Откуда тебе знать, как течет время для материнского сердца?

— Занятный подход к подсчетам, ничего не скажешь.

— Простите, что перебиваю…

Джефф обогнул Летти и вошел в переднюю. Ему предстояло жениться на нелюбимой женщине, и смотреть теперь представление про Панча и Джуди не хватало сил.

Миссис Олсуорси вскрикнула и покачнулась, и впрямь едва не лишаясь чувств.

— Вот тебе и пират, дорогая!

— Не несите вздора, мистер Олсуорси! — воскликнула жена, делая шаг вперед и всматриваясь в лицо гостя. — Это никакой не пират. Лорд Пинчингдейл? Что вы здесь делаете?

Лорд Пинчингдейл уже всерьез подумывал, не стать ли ему морским разбойником.

— По-моему, тут все ясно без объяснений, — пожал плечами мистер Олсуорси, не дав Летти и Джеффу выговорить ни слова.

— Что за дурная привычка? — возмутилась миссис Олсуорси. — Говорить «все ясно», когда не ясно ничегошеньки. Вы только посмотрите на них… Да как так можно?..

— У пиратов не бывает совести, — открыто забавляясь, напомнил мистер Олсуорси.

— Пираты, пираты… И что нам с ними теперь делать?

— Сама их вызвала.

— Никого я не вызывала!

— Беседа ваша, конечно, очень увлекательна, но, может, перейдем к главному? — Голос Джеффа заполнил всю небольшую переднюю, и супруги Олсуорси разом притихли. — Я приехал просить руки вашей дочери.

Глава 4

Что он говорит?! Об этом смешно и думать!

Так Летти и заявила бы, будь у нес возможность ввернуть хоть словечко. Миссис Олсуорси вскинула полные руки и хлопнула в ладоши:

— Наша дорогая Мэри будет несказанно рада!

— Я о вашей дочери Летиции, — сдержанно уточнил лорд Пинчингдейл.

— В этом нет никакой нужды! — как могла громко произнесла Летти.

На нее не обратили ни малейшего внимания.

— Хм… — Мистер Олсуорси задумчиво взглянул из-под нависших бровей на осрамившуюся дочь, потом на взбешенного виконта. — Не ожидал ничего подобного, но… любопытный поворот. Весьма и весьма любопытный.

— Не понимаю… — Миссис Олсуорси в глубоком раздумье заломила руки. — Вы хотите жениться на Летти?

— Да нет, вовсе не хочет! — вставила Летти.

— «Хочет» не вполне верное слово, однако, раз нет более подходящего, сойдет и это. Полагаю, на доброе имя нашей дочери легла тень, моя дорогая, — спокойно пояснил мистер Олсуорси. — Можешь порадоваться.

Миссис Олсуорси со счастливым визгом, от которого задрожали хрусталики в люстре, бросилась к Летти:

— Доченька! Моя дорогая дочь!

— М-м-м-ф, — промычала Летти, утопленная в море оборок на материнском капоте.

— Ах! Сколько предстоит хлопот! — Миссис Олсуорси прижала новую любимую дочь к груди. — Подвенечный наряд… список гостей… объявление в «Морнинг таймс»… Какое огромное счастье!

— Мама… — Летти выпуталась из вороха рюшек.

И пожалела об этом, увидев лицо лорда Пинчингдейла, каменное от отвращения. В это мгновение она согласилась бы стать рабыней где-нибудь на краю земли, лишь бы не выходить за лорда замуж. Нужны ли на краю земли рабыни и где он находится, она не имела понятия, но не сомневалась, что ее взяли бы.

Ей страстно захотелось вновь спрятаться на материнской груди. То был, конечно, не край света, зато мать стояла буквально в двух шагах. Летти подавила в себе глупый порыв.

Миссис Олсуорси протянула руки и схватила ее за плечи.

— Моя дочь, — выпалила она, задыхаясь от гордости. — Виконтесса! — С силой, порожденной честолюбием, мать повернула дочку лицом к молчаливому гостю. — Виконтесса Пинчингдейл! Правда, звучит?

— Дорогая моя, — заполнил воцарившееся неловкое молчание голос мистера Олсуорси. — Может, передохнешь, позволишь и нам выразить свой невообразимый восторг?

— Все эти восторги, — наконец произнесла Летти, высвободившись из тисков материных рук, — до смешного преждевременны.

Миссис Олсуорси, в чьих ушах так и звенело «виконтесса», не слышала никого вокруг и не обратила ни малейшего внимания на слова мужа и дочери. Вытянув вперед руки, она сделала шаг к Джеффу.

— Мой дорогой мальчик, отныне вы мне как сын.

Джефф отошел на несколько шагов назад.

— По долгу службы в скором времени я уеду за границу, — быстро произнес он, глядя на мистера Олсуорси. — Нам надо обвенчаться, как только я получу специальное разрешение.

— Нет! — От встревоженного крика миссис Олсуорси опять задрожала люстра. — А как же пирожки с омарами? Вы не подумали о пирожках с омарами! Без них свадьба не свадьба!

— Дорогая моя, уверен, Земля не перевернется, даже если на свадебном приеме нашей дочери не будет пирожков с омарами.

— Свадьба без пирожков с омарами! Все равно что шляпа без перьев!

— По-моему, без перьев куда лучше, — пробормотал мистер Олсуорси.

Миссис Олсуорси уперла руки в бока:

— Вы хотите сказать, мистер Олсуорси, что вам не по вкусу мои шляпы?

— Я хочу сказать, моя любовь, что птицы были бы счастливы, если бы ты оставила им хоть немного перьев, чтобы летать.

— О-о-о! Да если бы вы хоть немного смыслили в моде…

Летти прервала спор, став между родителями.

— Это нелепо! — заявила она.

— Нет уж, дай я договорю! — воскликнула миссис Олсуорси. — Все мои шляпки — просто загляденье!

Летти почувствовала, что последние капли ее терпения вот- вот испарятся.

— Может, рассудим наконец здраво? — потребовала она. — Дайте мне хоть пять минут! Неужели так трудно оставить глупости?

Рассудить здраво не вышло. Едва Летти подбоченилась, окинув гневным взглядом родителей и своего случайного похитителя, в передней послышался еще один голос. Негромкий, нежный, с ноткой горечи, он разливался, точно чары волшебницы.

— Джеффри? — несмело позвала Мэри.

Не поспешила, с презрением подумала Летти. Услышала шум внизу, но и не подумала тотчас спуститься — сначала предусмотрительно переоделась из дорожного платья.

На Мэри была белоснежная ночная сорочка без единой складочки. Черные искусно уложенные локоны дивно поблескивали на украшенных кружевами плечах.

— О, Мэри! — воскликнула миссис Олсуорси. — Твоя сестра выходит замуж! Какое счастье! Ты рада?

— Смотри и мотай на ус, — прибавил мистер Олсуорси. — Немного сноровки, девочка моя, и тебя тоже могут застать в компании с молодым человеком. Тогда не отвертится — будет обязан жениться.

Синие глаза Мэри расширились — что за дикие мысли! Белая тонкая рука поднялась, жестом Сары Сиддонс протянулась в сторону бывшего воздыхателя и безвольно упала. Чуть приоткрытые губы дрогнули, будто оттого, что приходится из благородства душить в себе сильнейшее чувство, ресницы опустились.

Великолепный спектакль.

Кадык на шее лорда Пинчингдейла дернулся. Резко повернувшись на каблуках, несчастливец торопливо и монотонно сказал мистеру Олсуорси:

— Я зайду к вам завтра, обо всем договоримся. Мое почтение!

Кивнув куда-то в центр передней и даже не взглянув на красавицу в белом, застывшую на лестнице, он, сопровождаемый тягостным молчанием, устремился к двери и исчез за ней.

Мэри окинула Летти долгим испытующим взглядом.

— Я и не подозревала, что ты у нас такая прыткая.

Летти смотрела на сестру не моргая.

— Я и не думала… У меня и в мыслях не было, Мэри!.. — Она с мольбой вскинула руку.

Мэри прищурила сумеречно-синие глаза — поклонники сравнивали их с сапфирами, бархатом и волнами, что омывают берега Корнуолла. Теперь глаза эти казались твердыми, как агаты, и почти черными, точно сердце преступника.

— Кто тебя просил совать нос куда не следует?

Мэри перекинула блестящие волосы через плечо и с достоинством сверженной королевы пошла вверх по ступеням. В оглушающей тишине Летти слышала, как скользит по полу подол сестриной сорочки, пока наверху не хлопнула дверь.

Летти раскрыла и закрыла рот, однако Мэри ушла и спорить было больше не с кем. Доводы, которые еще два часа назад казались неопровержимыми, теперь приросли к горлу и один за другим исчезали.

— Постой!

Приподняв подол плаща, она, спотыкаясь, побежала вслед за сестрой. Возникло ощущение, что время вернулось на двенадцать лет назад и Летти, снова пухлая шестилетняя кроха, пыжится догнать более взрослую Мэри, чтобы поиграть в игры, которыми дозволено тешиться только ей.

Но, увы, как бы Летти ни усердствовала, она всегда оставалась позади, падая на бегу и разбивая коленки, но сравняться с сестрой никак не могла.

Летти подбежала к двери спальни и, почти не заметив, как повернула ручку, влетела внутрь. В комнате горели все свечи — на каждом ответвлении канделябров, точно звездочки на фоне мрачных стен. Обои, некогда белые в голубую полоску, от времени и небрежности превратились в тускло-серые. Вид комнаты красноречиво говорил о недавней суете: дорожное платье Мэри лежало смятое на застеленной кровати, а сумка, битком набитая воздушными шарфиками, была брошена у окна. Сквозь прозрачную ткань проглядывала наспех засунутая серебряная щетка для волос.

Мэри стояла у туалетного столика, который, подобно обоям, когда-то давно тоже был белым. Повернув прекрасное лицо в сторону, она неотрывно смотрела в пустоту, точнее, на что-то, чего не могла видеть Летти. Безмолвие сестры пугало куда сильнее гневных криков.

— Мэри? — шепотом позвала Летти.

Мэри медленно подняла голову и надменно выпрямилась. Потом повернулась, важно, неторопливо, словно актриса придворного театра. Самообладание полностью вернулось к ней, лицо сделалось бесстрастным, точно у фарфоровой статуэтки, и почти столь же свежим.

— Что тебе нужно? — спросила она. — Пришла за поздравлениями?

— Разумеется, нет! Мэри, поверь, я не… Я бы ни за что… — Невозмутимый взгляд сестры совсем сбил Летти с толку.

— Ты это сделала.

Мэри не спрашивала — утверждала.

Возразить было нечего. Столкнувшись с непоколебимым хладнокровием Мэри, заготовленные слова осыпались, будто облупившаяся краска.

Так всегда и получалось.

— Ты не любишь его, — пролепетала Летти. — Ведь не любишь?

Мэри поправила прядь волос и повернула голову, чтобы взглянуть на собственное отражение в пятнистом от времени зеркале.

— Нет. Не люблю. А может, и люблю. Хотя тебе, конечно, виднее. Ты всегда все знаешь.

Сердце Летти сжало колючее, точно лед, сомнение.

— Если он тебе в самом деле небезразличен… — неуверенно начала она.

— Полагаю, тогда мне было бы намного хуже. — Голос Мэри звучал столь холодно, что мороз шел по коже. — Так или иначе, он достался одной из нас — все равно станет частью нашей семьи. — Она улыбнулась — сдержанной светской улыбкой хозяйки, что мечтает поскорее выпроводить собравшуюся откланяться гостыо. — Очень поздно. Если не возражаешь, я хотела бы скорее лечь в постель. Надо выспаться, чтобы завтра разработать новый план. Доброй ночи.

Мгновение-другое, и перед лицом Летти захлопнулась дверь.

Беседовать с деревянным створом, особенно если понятия не имеешь, что говорить, не было смысла. Что она могла ответить сестре? «Только не воспылай ко мне ненавистью»? «Я все улажу»? Летти не сомневалась, что в лорде Пинчингдейле Мэри интересует лишь титул да состояние. Может, и здесь присутствовала любовь, однако совсем иная, вовсе не та, что губит судьбы слишком чувствительных девиц. Если бы Летти снова ворвалась к Мэри в комнату и потребовала продолжить разговор, та улыбнулась бы своей загадочной улыбкой и остудила бы сестрин пыл очередной избитой фразой. Вопросы Летти ударились бы о незримую стену, точно о заколдованный щит сказочного героя, и, без ответов, вернулись назад. Было невозможно определить, рубит ли Мэри голую правду в глаза, смеясь одновременно над собой, либо страдает и не хочет подавать вида. Так или иначе разговаривала она неизменно язвительным тоном. И не подпускала к себе Летти.

Так было всегда.

Впрочем, ничего непоправимого пока не случилось. Если Мэри так уж горела желанием выйти за лорда, она еще могла его заполучить. Опершись рукой на поручень, Летти поспешила вниз разыскивать отца. Выход наверняка существовал. А положение было до того нелепым, что походило на греческие трагедии, столь горячо любимые отцом. В них главный герой непременно навлекал на себя беду, которой всеми силами пытался избежать. Летти смешили эти болваны. И вот она сама им уподобилась: попыталась предотвратить чужой побег и угодила в капкан.

Совершенно случайно.

Летти содрогнулась. По ошибке не выходят замуж. Можно нечаянно купить не ту книжку в «Хэтчардс» или взять шаль неподходящего к платью цвета, а неумышленно очутиться среди ночи в экипаже мужчины и тем самым обязать его на тебе жениться — в подобную случайность никто не поверит.

Эдип тоже не знал, что убивает отца, а женится на собственной матери…

Она чуть не столкнулась с отцом, который в ночном колпаке и со свечой собрался было подняться по лестнице.

— Нам надо срочно поговорить.

— Срочно? — поморщился мистер Олсуорсн, сдерживая зевок.

— Папа… — умоляюще пробормотала Летти.

— Ну, раз уж так срочно…

— Спасибо.

Мистер Олсуорси повел дочь в библиотеку, тесную комнатушку, где хранились книги в коробках, привезенные по его настоянию из Хартфордшира, и новые, купленные уже в Лондоне. Книги были повсюду — стояли на полках, лежали на каждом шагу неровными стопками, грозя, того и гляди, рассыпаться. Летти с пришедшей за долгие годы ловкостью проскользнула меж двух таких стопок и убрала третью со стула, которых было всего два.

— Как тебя угораздило ввязаться в такую историю, девочка моя? — добродушно поинтересовался отец, когда Летти осторожно опустила башню из книг на пол.

— Я хотела как лучше, — горячо начала Летти.

Мистер Олсуорси помахал перед лицом любимицы пальцем:

— Давно пора заняться твоим воспитанием.

Летти с детства усвоила: желаешь побеседовать с отцом, не обращай внимания на его беззлобные замечания.

— Меня разбудила служанка Мэри, сказала, мол, мисс задумали сбежать. Я спустилась вниз, решив воззвать к благоразумию лорда Пинчингдейла, и меня по нечаянности увезли. Произошло чудовищное недоразумение. А теперь… — Летти нахмурилась, глядя на «Размышления о революции во Франции» Берка.

Мистер Олсуорси задумчиво сложил пальцы домиком.

— Хочешь, я продолжу? — спросил он. — Ты желаешь, чтобы поспешную помолвку отменили, так? Решение правда приняли слишком скоро, тут и рассуждать нечего.

— И очень опрометчиво, — твердо прибавила Летти.

— Этого я не говорил. — Мистер Олсуорси уставился па кисточку, свисавшую с колпака. — «Поспешно» и «опрометчиво» — не одно и то же.

— В данном случае — почти одно, — заявила Летти, пока отец не пустился философствовать о преимуществах скоропалительных поступков и подкреплять свои доводы высказываниями мыслителей из давно минувших времен. — Мне совсем не обязательно выходить за лорда Пинчингдейла. Разве ты не понимаешь? Будем утверждать, что в экипаже была не я, а Мэри. Все кругом знают, что он от нее без ума, — ему и в голову не приходило скрывать свои чувства. Кто поверит, что с ним была я?

— Правда удивительней вымысла, — задумчиво произнес мистер Олсуорси. У него была забавная привычка превращать что бы ни стряслось в афоризм. — Боюсь, твое предложение, хоть оно и не лишено смысла, не поможет. Насколько я понял, вас видели?

— Перси Понсонби, — сказала Летти. — Но ведь у него куриные мозги. О глупости Перси Понсонби наслышан всякий.

— Тем не менее он вас заметил. А в подобных случаях это куда важнее, чем большой ум.

— Как-то раз он выпрыгнул из окна с третьего этажа — решил, что все ахнут от восторга!

— Когда сталкиваешься с подобным, задумываешься, насколько же человек вынослив, ведь правда? — Летти не выказала желания разглагольствовать на постороннюю тему, и мистер Олсуорси с неохотой вернулся к тому, с чего начали. — Народ верит во все, что обещает обернуться скандалом. А вокруг истории, в которую ты умудрилась впутаться, шумиха поднимется в два счета. Знаю, знаю. — Он поднял руку. — Ты хотела как лучше.

— По-твоему, я поступила неправильно? — требовательно спросила Летти.

— По-моему, — ласково ответил отец, — ты поступила так, как при твоей натуре только и могла.

Одобрения в его словах Летти не услышала. Они прозвучали скорее как произнесенное ласковым тоном порицание.

— А что мне оставалось? — Летти оперлась руками на стол и наклонилась вперед. — Закрыть глаза на побег Мэри? Я так не могу.

— Я про то и толкую, — сказал отец. Пока Летти думала, что ответить, он прибавил: — Пинчингдейл — человек достойный, не будет тебя обижать.

— Обижать! Да он готов задушить меня!

— Мне тоже нередко кажется: ваша мать меня вот-вот убьет, однако, как видишь, хорошо ли, плохо ли, а живем мы с ней бок о бок двадцать с лишком лет.

У Летти все перевернулось внутри.

— Как можно из-за глупой ошибки губить жизни трех человек?!

Отец положил руки на стол, наклонился вперед и впервые за все это время посмотрел прямо на дочь. Светлые глаза, увеличенные стеклами очков, излучали тепло, и Летти вспомнилось множество других бесед у письменного стола, когда она приходила к отцу обсудить домашние дела, рассказать потешную историю или просто утешиться его ласковым ровным голосом после материнских воплей да капризов Мэри. Летти знала: несмотря на все отцовские причуды и рассеянность, он любит ее, и отчаянно верила, как некогда в детстве, что папа не допустит серьезной беды.

— Когда станешь виконтессой, не задирай нос перед братом и сестрами.

Увы! Порой разговоры с отцом выводили из себя не меньше, чем общение с матерью.

— Я не собираюсь становиться виконтессой!

— По-моему, моя дорогая, у тебя нет особого выбора. Если выходишь замуж за виконта, получаешь титул.

— Папа!

— Что ж, моя дорогая, раз ты заставила меня в такую рань выслушивать всякую всячину, выскажу свои соображения и я. Хотя должен тебя предупредить…

— Да, да, — с надеждой кивнула Летти.

— Я вот давно ломаю голову: почему первые часы после полуночи тянутся дольше, чем все остальные, взятые вместе? Как ты думаешь? — Мистер Олсуорси взглянул на дочь поверх очков, и его лицо расплылось в невинной улыбке.

— Не знаю, — резко ответила Летти, поднимаясь со стула. — Поздно. Если не возражаешь, я пойду спать.

С чего она взяла, что на сей раз все будет по-иному? Отец жил в выдуманном мире книг и философов, уделял им гораздо больше внимания, нежели семейным и прочим делам. В Хартфордшире либо в Лондоне — он всегда был одинаков. И предпочитал не принимать неприятности близко к сердцу — будь то прохудившаяся крыша либо дочь, которой предстоит второпях и против своей воли выйти замуж. Даже если речь шла о любимой дочери.

— Не волнуешься за меня, так подумай хоть о себе, — досадливо выпалила она. — Кто станет покупать тебе свечи?

— Хм… — ответил отец. — Просто я не себялюбец. Как мы будем без тебя — представить не могу. Через годик благодаря матери угодим в работный дом, а твоя старшая сестрица, держу пари, скоро устроит себе новое приключение. Младшие же и братец найдут способ разбазарить все, что у нас останется. Ужасно, но тут уж ничем не поможешь.

Мгновение-другое Летти тешилась безумными фантазиями. Она сбегает из Лондона и нанимается работницей на загородном постоялом дворе. Впрочем, по выговору тотчас определят: девица — как там выражаются? — голубых кровей или белая кость, и потом, она же ненавидит чистить и драить… А как работать с людьми, с которыми не можешь объясниться? Удрать с цыганами глупо и мечтать. Они ее вряд ли примут, ведь она не играет на гитаре, будет выглядеть смешно с платком на голове и в золотых браслетах, а предсказать может разве только самое простое, вроде «не уберешь с дороги камень, споткнешься».

Угадав по упрямо сжатым губам, о чем размышляет дочь, отец предупредил:

— Не пытайся что-либо изменить.

— Так что же мне делать?

— Стань его женой. Он подходит тебе как нельзя лучше, девочка моя.

— Неужели ты впрямь допустишь, чтобы я так мучилась?

Вместо ответа отец без слов задул свечу.

Летти вышла из библиотеки с высоко поднятой головой, намереваясь доказать отцу — а заодно и лорду Пинчингдейлу, — что она не намерена подчиняться судьбе. Главное, чтобы о ночном происшествии никто не узнал… но удастся ли сохранить историю в тайне?

Глава 5

К полудню следующего дня по меньшей мере двадцать восемь версий сплетни, которую именовали «грешок Пинчингдейла», уже разлетелись по всему Лондону. К тому времени когда Джеффри шагал по коридору Военного ведомства, версий было пятьдесят две, не считая еще нескольких — с незначительными прикрасами. Сочинили даже разухабистую балладу на мелодию «Зеленых рукавов», которую теперь с удовольствием распевали в кофейнях, а печатальщики листовок, тоже не желавшие упустить столь заманчивый случай подзаработать, состряпали ряд куда более пикантных версий и распродавали их, сдобрив пошлыми картинками. По пути от здания коллегии адвокатов до Краун-стрит Джефф увидел карикатур пять, не меньше. Под одной чернела подпись «Та иль эта?», на картинке был изображен Джефф с девицами Олсуорси по обе стороны, и та и другая в таком виде, что неприлично даже и сказать. Дабы избежать недоразумений, автор рисунка предусмотрительно подписал имена. Другой остряк озаглавил свое произведение «Во тьме годится любая сестрица». Тут уточнений не требовалось.

Единственным утешением Джеффу — если это можно назвать утешением — служило то, что ни он, ни Мэри с Летицией на картинках ничуть не походили на настоящих. Сквозь толпу гомонящих людей, что с неослабным вдохновением повторяли его имя, он прошел почти незамеченным.

— Вы что-то припозднились, — заметил Уикхэм, не отрывая глаз от письма, которое писал.

Джеффа подмывало напомнить, что его отношения с Военным ведомством — дело чистой воды добровольное. В былые времена, пока Ричард не уединился с молодой женой в пасторальной благодати Суссекса, Лига Пурпурной Горечавки действовала независимо. Джефф разрабатывал планы; Ричард проворачивал рискованные операции, о которых ходили легенды, а Майлз поддерживал связи с властями предержащими на родине, дабы знать наверняка, что действия Лиги не идут вразрез с интересами государства. Военное ведомство, случалось, указывало им тот или иной путь, но в целом Лига шла своей дорогой, освобождая из тюрьмы узников, добывая секретные документы и делая все возможное, чтобы помощник министра полиции скорее оставил свой пост. У Лиги была своя сеть агентов, и все они находились во Франции, далеко от Уикхэма — бегать к нему, едва он щелкнет пальцами, им не приходилось.

Не то чтобы Джефф не уважал Уильяма Уикхэма. Уважал. Уикхэм делал все, что было в его силах, обрабатывая переменчивых политических эмигрантов, подстрекая французов к мятежу и призывая соотечественников к законопослушанию. Джефф не хотел бы оказаться на месте Уикхэма, но и действовать все время по Уикхэмовой указке не собирался.

Однако теперь положение в Европе настолько пугало, что было не время спорить по таким пустякам, как желание и нежелание подчиняться. Опустившись па стул возле письменного стола, Джефф аккуратно положил на колено шляпу и перчатки.

— Припозднился в силу обстоятельств.

— Будем надеяться, что они не станут мешать вам и впредь. — Уикхэм без предисловий перешел к делу. — Вам известно, что Роберт Эммет снова в Ирландии?

Джефф заставил себя забыть о бедах личных и переключиться на государственные. Роберт Эммет был известным возмутителем спокойствия.

— Да, я слышал. Вернулся вместе с Расселом, Куигли и Бирном.

— Совершенно верно, — подтвердил Уикхэм. — Все — участники восстания в девяносто восьмом. Полагаю, вам не нужно объяснять, чем чревато их возвращение?

Подобно большинству ирландских националистов, в 1798 году после подавления мятежа Эммет бежал во Францию, оставив родную страну, но не идею. Надеяться, что его сбили с пути легендарное французское вино и женщины, было глупо. В трактирах Эммет не развлекался, а тайно встречался со сподвижниками. Джефф восхищался бы таким упорством, будь они с Эмметом на одной стороне, но при нынешнем раскладе оно только страшило. Поселившись во Франции, Эммет и его товарищи из общества «Объединенные ирландцы» неутомимо собирали средства и людей, чтобы вновь попытаться претворить в жизнь план, который не удалось осуществить в девяносто восьмом.

Чем грозило возвращение Эммета на родину, было понятно без объяснений.

— Если они настроены по-прежнему, — Джефф положил ногу на ногу, — то вновь поднимут восстание.

— Мы не ожидали, что Эммет вернется так скоро. Думали, он пробудет в Париже до тех пор, пока не заручится помощью французов, — устало произнес Уикхэм. — А теперь… Сами знаете, каково положение в Ирландии.

— К несчастью, да, — ответил Джефф. Отчеты его дублинского осведомителя в последние месяцы все больше тревожили. Последний доклад так и кишел словом «крайне».

— «Несчастье» — мягко сказано. А мы все время отзываем оттуда войска, чтобы укрепить государственные границы. Чертовски недальновидная стратегия, но что поделаешь. Мы обязаны печься о безопасности соотечественников, должны делать все возможное, чтобы им спалось спокойно в собственных постелях. — Уикхэм скорчил гримасу, выражая свое отношение к уловкам властей. — Нам не хватает людей и снаряжения. Эммету сейчас самое время действовать. А Бонапарту стоит лишь немного подмутить воду, чуть поддержать мятежников…

— И перед ним распахнется задняя дверь в Англию, — мрачно договорил Джефф. — Стоит ли трудиться самому, когда есть те, кто все сделает за тебя?

Уикхэм, как всегда в минуты сильной усталости, потер запястье.

— Бонапарт дождется, пока повстанцы сотворят все, что в их силах, а потом уж введет своих людей — чтобы понести возможно меньше потерь.

— Если только, — произнес Джефф, окидывая проницательным взглядом серых глаз карту Ирландии над головой Уикхэма, — нам не удастся подавить восстание, прежде чем его поднимут. В таком случае Бонапарт не пожелает вмешиваться — у него не так много денег.

— Не подавить, а пресечь в корне, — поправил Уикхэм.

Джефф задумался над различием и едва заметно кивнул в знак согласия:

— Я это и имел в виду.

— Вот и славно. Розовая Гвоздика уже в Дублине, пытается подорвать отношения Ирландии с Францией. Вы займитесь ирландцами. — Уикхэм начал загибать пальцы. — Необходимо выведать имена зачинщиков, узнать, по какому плану они действуют и из каких источников получают средства. Нам уже известно, что мятежники производят и запасают оружие. Надо разыскать и уничтожить тайные склады. — Он нахмурился, глядя в пустоту. — Эммет снял дом на Баттерфилд-лейн в Ратфарнхэме и поселился в нем под именем Роберта Эллиса.

— С тем же успехом мог остаться Эмметом, — заметил Джефф. — По-вашему, он не против, чтобы его вычислили?

— Вне всякого сомнения. Хочет, чтобы мы теряли время даром, наблюдая за ним в Ратфарнхэме, пока он преспокойно готовится к мятежу в Дублине. Умен, негодник, хоть и стишки пишет предурные.

У Джеффа кольнуло в груди. В кабинете его фамильного особняка лежало неоконченное стихотворение, посвященное Мэри. Он так и не срифмовал его толком. Теперь было слишком поздно. Все стихи, написанные для Мэри, превратились из любовной лирики в элегии.

Джефф с трудом вернулся к разговору:

— Одно стихотворение Эммета было настолько скверным, что мы с Ричардом решили: это закодированное послание, однако разгадать шифр так и не смогли.

Уикхэм кивнул:

— Я просил проверить те стишки Уиттлсби из Парижа. Тот тоже ничего в них не увидел. Похоже, чтобы раскрыть планы Эммета, нужно копать глубже.

Джефф кивнул и встал.

— У меня уже есть кое-какие идеи.

Уикхэм предостерегающе поднял палец:

— И еще. Вам известно, что ваш друг Доррингтон разгадал тайну Черного Тюльпана?

— Он что-то упомянул вскользь, — сказал Джефф. — Но в подробности не вдавался.

Почему Майлз не углублялся в подробности, Военному ведомству знать не следовало.

В ответ на письмо Майлза — срочное и непонятное («Генриетта вышла на след Черного Тюльпана. Нужна помощь!») — Джефф со всех ног помчался в Лоринг-Хаус на выручку товарищу, но, когда прибежал, выяснил, что подмога больше не требуется. Взъерошенный Майлз и Генриетта были одни и смотрели друг на друга так, что было без слов понятно: затяжной холостяцкой жизни Майлза пришел конец. Генриетта и прежде нередко оказывалась там, где появлялся Майлз, но никогда еще не клала руки ему на пояс и не смотрела на него так, как Кортес на Мексику.

— Мы поженились, — объяснила Генриетта. Они с Майлзом обменялись столь пылкими взглядами, что Джеффу почудилось, что в углу заиграли скрипки.

Он поспешил уйти, почти убежал, искренне, впрочем, радуясь, ибо Майлз и Генриетта как нельзя лучше подходили друг другу.

Только и ту пору само слово «женитьба» навевало на Джеффа тоску.

— Полагаю, вы знакомы с маркизой де Монваль? — спросил Уикхэм, протягивая руку к небольшому свертку на краю стола.

— Отдаленно, — ответил Джефф. Англичанка, вдова казненного на гильотине французского дворянина, маркиза де Монваль была столь прелестна, что было невозможно ее не знать. С тех пор как она приехала в Лондон, к великому неудовольствию Генриетты, красавица настырно преследовала Майлза.

Генриетта вбила себе в голову, что маркиза работает на французов, более того, что она и есть..

Джефф нахмурился:

— Не хотите же вы сказать?..

— Черный Тюльпан — маркиза, — произнес Уикхэм.

— При всем моем уважении… — начал было возражать Джефф. — Вы уверены?

Впрочем, все сходилось, этого нельзя было отрицать. Маркиза осталась во Франции, когда началась эпоха террора. Она принадлежала, согласно парижским осведомителям Джеффа, к ряду революционных сообществ, выступавших за свободу, равенство и отсечение голов. В ее революционных наклонностях можно было не сомневаться. Их семейная жизнь с маркизом складывалась как нельзя хуже. Волновало ли это ныне покойного супруга, можно было лишь гадать, однако, как нередко случается, ненависть к одному представителю аристократии вполне могла разрастись в маркизе до жажды равноправия для всех.

Тем не менее, как Джефф ни старался, у него не умещалось в голове, что маркиза де Монваль и Черный Тюльпан — один и тот же человек. Слишком броскими были ее черты, очень уж настырно ходила она по пятам за Майлзом. От главного противника Лиги Пурпурной Горечавки, лично отвечавшего за смерть их лучших товарищей, Джефф никак не ожидал ни того ни другого. Расплывчатое изображение цветка, названием которого таинственный шпион нарек себя, отнюдь не годилось для украшения дамского платья.

Джефф поморщился. Уикхэм был рад принять абсурдную версию за чистую монету уже потому, что мужское чутье Джеффри Пинчингдейл-Снайпа кричало: «Не может быть!»

Впрочем, в последнее время чутье его сильно подводило. Еще вчера он не моргнув глазом поклялся бы, что младшая сестра Мэри — девица добропорядочная и благодушная. И вот чем все обернулось.

— Уверен вполне. — Уикхэм потянул за конец веревки, которой был перевязан сверток. Джефф увидел в гнезде из коричневой бумаги серебряную штуковину, похожую на фигурку из шахматного набора, пешку, но меньшего размера, крохотный прозрачный пузырек и клочок тонкой бумаги, свернутой в трубочку. И взял пешку, уже зная, что обнаружит. На оборотной стороне, как он и подумал, темнела глубокая резьба — очертание цветка с продолговатым бутоном. Тюльпана.

— Нашли у маркизы, — сказал Уикхэм, глядя на полученное сокровище с видом собственника.

Джефф повертел печать в руках. На краях чувствовались остатки воска, зазубрины от продолжительного и не слишком аккуратного пользования чуть царапали кожу. Спорить, когда на ладони лежала серебряная вещица, было бессмысленнее прежнего.

— Ее арестовали?

— Собирались.

— Собирались?

Джеффри ждал объяснений. Уикхэм, постучав пальцами по исцарапанной поверхности стола, произнес:

— У нас есть все основания полагать, что маркиза в эту самую минуту направляется в Ирландию.

Джефф положил печать на стол — металл звучно стукнул но дереву. -

— А ее не насторожит мое внезапное появление? Дублинский сезон начинается лишь в декабре.

Уикхэм протянул Джеффу свернутый клочок бумаги:

— В Дублин вы явитесь с тем, чтобы купить лошадь, которую желаете выставить на бегах в Эпсоме. Неудивительно, что выбрать ее должны вы сами. Все указания на этом листке. Когда прочтете, сожгите.

Джефф готов был заметить, что иначе он никогда и не поступал, однако Уикхэма шутка не позабавила бы.

К тому же он продолжал говорить:

— Завтра после полудня пакет отбудет в Ирландию из Холихеда.

Джефф подавил в себе малодушный порыв умчаться вместе со свертком в ирландскую смуту, куда расчетливые интриганки, алчущие титулов, не кажут глаз. Однако в кармане уже лежало новое специальное разрешение, документы были готовы и ждал священник.

Скривив губы, Джефф покачал головой:

— Отправиться в Ирландию завтра же я не смогу. Должен уладить перед отъездом одно пренеприятное дело.

Уикхэм нахмурился:

— Извольте уладить его так, чтобы не задержаться слишком надолго.

— Не беспокойтесь, — любезно ответил Джефф, натягивая перчатки. — Надолго не задержусь, уверяю вас.

Уикхэм раздраженно стукнул печатью об стол.

— Мистер Пинчингдейл, я давно уяснил себе: уверенным нельзя быть ни в чем.

Учитывая недавние события, Джефф не стал возражать. До полуночи он не сомневался, что встретит новый день в качестве мужа Мэри Олсуорсн. Теперь же… поневоле готовился к свадьбе с ее пронырливой сестрицей.

Надев шляпу, Джефф вышел от Уикхэма. Предстояло решить еще один тягостный вопрос, прежде чем уединиться в тиши кабинета с бутылкой бренди.

О сне после вчерашнего злоключения не могло быть и речи, хотя теперь выспаться можно было в любую другую ночь. Приехав от Олсуорси, Джефф сразу прошел в кабинет, сдвинул рабочие бумаги на край стола, достал чистый лист, макнул перо в чернильницу и задумался, вслушиваясь в мерное тиканье часов на каминной полке.

Скомкав первый лист, он взял второй. На сей раз, прежде чем бумагу испортили кляксы, удалось вывести: «Моя драгоценная Мэри». Что тут можно сказать? «Пусть я женюсь на вашей сестре, но любить буду до гробовой доски вас одну»? Второй лист, а за ним и третий постигла участь первого — теперь все три валялись смятые на полу. «Не верх ли эгоизма навек привязывать к себе Мэри клятвами в любви, тогда как предложить ей больше ничего не можешь? Лучше уж, — решил Джефф, прижимая перо к четвертому листу с такой силой, что оно хрустнуло, — пусть она скорее забудет меня и повстречает другого, кто даст ей то, чего не могу дать я, — дом и имя».

Однако заставить себя написать слова, которые освободили бы их обоих, не хватило духу.

Джефф обвел долгим взглядом привычную обстановку: книги на полках, бюст Цицерона на подставке в углу, графин на столике у окна. Пустота комнат за кабинетной дверью давила, как попытка заглянуть в будущее. Ни Мэри, что впустила бы в этот дом солнечный свет, ни детей, чей смех отдавался бы эхом в каждом углу, у него не будет. Лишь прибавится бессонных ночей в кабинете да будут, как прежде, поступать сообщения из Франции.

А когда война с Францией подойдет к концу — ведь рано или поздно это случится, — что потом? Безумная жизнь — азартные игры да содержанки? Тепло лишь от семейных очагов, что посчастливилось разжечь друзьям? Мысли о грядущем пугали.

Следовало продумать, как жить с нежеланной женой и мирно обо всем с ней договориться, хотя бы лишь для того, чтобы все, что принадлежало ему, не перешло кузену Джасперу. Это в книжках герои, не дававшие волю страсти, погибали или до конца дней своих жили в безбрачии и оплакивали утраченную единственную любовь, Джефф же управлял обширными владениями и нес ответственность перед семьей, в том числе должен был в один прекрасный день обзавестись наследником.

До встречи с Мэри он и не помышлял о браке по любви. И не мечтал, что настанет минута, когда над головой заиграют скрипки, а душу наводнят чувства, столь многословно описанные в романтических книгах и воспетые в стихах. Думал, что в свое время женится на милой благоразумной девушке, такой, которой не страшно доверить дом, способной поддержать беседу За обеденным столом и рожать здоровых смышленых детей. На самом деле, пока Мэри не заполонила собой все его мечты, он полагал, что выберет в жены девицу типа Летти Олсуорси.

«Вернее, — мрачно поправил себя Джефф, поднимаясь по ступеням узкого дома на Бруэр-стрит, — типа той, за кого я принимал Летти Олсуорси». Комнаты кузена Джаспера располагались на четвертом этаже. Поднимаясь к нему, могли потерять терпение не только слабохарактерные кредиторы, но и любящая мать. Джефф постучал в дверь набалдашником трости.

Изнутри послышалось ленивое «Войдите!». Слуги Джаспера, сколько бы ни было дел по дому, частенько не оказывалось под рукой, а сам Джаспер предпочитал не опускаться до столь непристойных занятий, как открывание двери.

Повернув ручку двери, Джефф снял шляпу, наклонил голову, чтобы не стукнуться о низкий косяк, и вошел внутрь.

Несколько версий ночного происшествия, от спешного печатания чуть размазанные по листкам бумаги, валялись вперемешку с прочим мусором вокруг кресла, на котором сидел Джаспер. «В погоне за разнообразием виконт меняет сестер! Читайте на следующей странице!» — предлагал верхний лист.

Джаспер указал на него носком туфли:

— Неужто надеешься выпутаться?

Несмотря на почти вечернее время, Джаспер выглядел так, будто вылез из постели минуту назад. В халате из тяжелой парчи, небрежно перехваченном поясом, он сидел, развалившись, в мягком кресле. Пустой графин и три грязных бокала на столике перед креслом без слов говорили о событиях прошлой ночи. Капитан королевской конной гвардии, Джаспер не упускал случая покрасоваться перед публикой, чаще ухмылялся, нежели улыбался, и был мастером раздеть взглядом любую даму. Они с Джеффом всей душой друг друга ненавидели — с тех самых пор, как достигли возраста, когда их оставляли в одной комнате со строгим указанием играть мирно.

Будет как нельзя более кстати, если шафером при венчании с Летти, любви в которой не больше, чем в уличной девке, согласится быть нелюбимый, пусть и близкий, родственник.

Джефф не ответил на вопрос, и широкоскулое лицо Джаспера расплылось в насмешливой улыбке. Он шлепнул рукой по колену:

— Не надеешься, верно ведь? Черт возьми, тебе придется жениться на этой прохвостке! Вот потеха так потеха! Не слышал истории забавнее недели две, ей-ей!

Джефф пошел к большому зеркалу в дальнем конце комнаты, пнув в сторону валявшуюся под ногами пустую бутылку.

— Похоже, у меня нет выбора, — сухо ответил он и с возмущением взглянул на свои сапоги — обыкновенно вычищенные до блеска, они уже успели покрыться слоем пыли. — Боже правый, Джаспер! Слуга хоть изредка у тебя убирается? Или ты держишь его лишь затем, чтобы не пускал гостей, которым ты должен?

Пропустив язвительные вопросы мимо ушей, Джаспер живо наклонился вперед:

— Я тут полдня выслушивал прелюбопытные истории. Правду болтают, будто тебя застали в комнате на постоялом дворе с малышкой Олсуорси и будто на вас обоих недоставало главных предметов одежды?

— Нет, — кратко сказал Джефф. По крайней мере их с Летти Олсуорси увидели не в комнате, а на улице. И потом, за нее он не отвечал, а сам явился к постоялому двору, одетый как подобает.

— Вот досада! Так я и знал. Наш благовоспитанный Джеффри выскочил голый из постели — слишком не похоже на правду. Но сплетню сочинили отменную — согласен? О тебе сегодня трещат куда больше, чем о Принни.

Джаспер положил ноги в домашних туфлях на потертую низкую скамыо. В отличие от линялой мебельной обивки, туфли, под стать халату, были из темно-алого шелка и расшиты золотистой нитью. У Джаспера была привычка делать заказ новому портному всякий раз, когда выдавали жалованье. Комнаты он менял. едва ли не столь же часто.

— Дьявольски не повезло, вот что я тебе скажу, — протянул Джаспер. — До чего было бы славно, если б можно было безнаказанно поразвлечься с одной сестрицей, а под венец идти с другой.

— Я иначе смотрю на жизнь. — Джефф устремил на кузена грозный взгляд и после минутного молчания прибавил: — А с Мэри Олсуорси отнюдь не развлекался — хотел на ней жениться.

— Ну и дурень. Мэри… Мэри… Ни в коей мере… — Джаспер вяло махнул рукой с трубкой. — Недурной каламбур, хоть я и не мастак умничать. Впрочем, знаешь ведь, как говорят: «Вино вошло — разум вышел».

— Вина в тебя, по всему, вошло хоть отбавляй, — укоризненно заметил Джефф, бросая многозначительный взгляд на пустой графин перед Джаспером.

— Теперь не всякому дано потешиться контрабандным французским бренди, — отозвался Джаспер. — А по благопристойности я, право, скучаю. Желаешь выпить, кузен?

— Не с тобой.

— Горюешь о ненаглядной навек потерянной Мэри? Да стоит ли? Во тьме что одна сестрица, что другая — какая разница?

— Будем считать, что в тебе до сих пор говорит вино, и оставим этот разговор.

— А что, если я не согласен? Вызовешь меня на дуэль? — Джаспер выдохнул густое кольцо дыма и нанизал его на мундштук трубки. — Только вообрази, как опечалится твоя дражайшая мамаша. Нет, нет, наш правильный Джеффри не станет так глупить, верно я говорю? Если только… Признаться, мне всегда было интересно, до какого состояния надо довести нашего непорочного Джеффри, чтобы он наконец сломался.

— Попытаешься выяснить на деле, и я больше не заплачу ни единому твоему кредитору, — спокойно сказал Джефф. — Представь, как в таком случае опечалится твоя дражайшая мамаша.

Джаспер окинул его холодным взглядом:

— Ты всегда умел заставить человека пожалеть, что он родился у своих отца с матерью.

— Ты тоже. Знаешь что, Джаспер, — заметил Джефф, — с каждой нашей встречей ты становишься мне все более омерзителен.

— Рад стараться, мой дорогой кузен.

Братья обнажили зубы в улыбках, полных взаимного презрения.

— Будешь завтра моим шафером?

Джаспер вытянул длинные ноги.

— С удовольствием. Всю жизнь мечтал побывать на казни. Особенно на твоей.

— Не забудь надеть судейскую шапочку.

— Послушай-ка, мой друг, — окликнул Джаспер Джеффа, когда тот уже пошел к двери. — А что, если сделать так, чтобы этой младшей сестры не стало? Тогда спокойно женишься себе на старшей. Вспомни историю Генриха VIII и остальных мучеников. Подумай, на что ты себя обрекаешь.

Джефф покинул комнаты кузена под звуки издевательского хохота. Джаспер пошел не тем путем, выбрав военную стезю, мрачно подумал он. Лучше бы кривлялся в «Друри-Лейн». Не следовало приходить к нему.

И думать, будто день окажется приятнее ночи.

Глава 6

Жених не пожелал внести невесту в дом.

Не подать руки, однако, не мог — вокруг толпились три сотни гостей, неотрывно следивших за молодыми и готовых ухватиться за любую мелочь, чтобы снова распустить сплетни, Летти, грех не заметить, не липла к Джеффу и не вцеплялась в его руку. Хотя в подобных глупостях она и не нуждалась. Интриганка добилась своего. Роковые «да» были произнесены. Когда новоиспеченные муж и жена шли через заполоненный народом дом к зале для балов, где на столах красовалось достаточно пирожков с омарами, что было не стыдно пригласить самого принца Уэльского, пальцы Летти, едва касавшиеся рукава Джеффри, жгли ему руку, точно факел.

Мэри на свадьбу не явилась, срочно уехав присматривать за больной родственницей. Впрочем, как подозревал Джефф, это было скорее проявлением такта, нежели милосердия, — объясняя, к кому отправилась Мэри, Олсуорси называли родственницу то одним именем, то другим.

Волосы Летти, соприкасавшиеся с накрахмаленным кружевом высокого воротника, еле слышно шуршали, будто что-то нашептывая. Джефф уловил хмурый взгляд невесты, которых было предостаточно за сегодняшнее утро, но снова сделал вид, что ничего не замечает.

Ее саму он тоже с удовольствием принимал бы за пустое место, однако эта задачка была из непосильных. Тонкий цветочный аромат волос Летти щекотал ноздри, будя воспоминания, смешивался с теплым запахом чистой кожи. Полные плечи, не закрытые платьем, порозовели от духоты — слишком много было людей вокруг. В районе ключицы темнела веснушка. Французы в праздные времена старого режима непременно придумали бы ей глупое имя, что-нибудь вроде «прикоснись ко мне». Веснушка притягивала взор столь же властно, как трепещущий веер у полуобнаженной груди.

Что же касалось груди… Учитывая веяния нынешней моды, лиф платья Летти был. весьма скромным, если не сказать строгим, однако сбоку, откуда мог смотреть на невесту Джефф, ее полная грудь, что две ночи назад так бесстыдно показалась мужским взорам, была прекрасно видна. В ту самую полночь Джефф и попался в капкан…

Он резко отвернулся. Как бы ни манили ее милые веснушки, Летти оставалась бесстыжей авантюристкой, разрушившей счастье сестры в погоне за высоким положением. Несмотря на несомненное очарование, Джефф презирал ее за вероломство. Казнил и себя.

Та, о ком он с такой неприязнью размышлял, легонько потянула его за рукав. Джефф посмотрел на нее как только мог безразлично:

— Да, моя дорогая?

Летти сдвинула брови, расширяя голубые, точно летнее небо, и обманчивые, как море, глаза.

— Не могли бы мы где-нибудь уединиться? — спросила она шепотом.

Джефф, отвернувшись, улыбнулся и кивнул — некто, кого он видел впервые в жизни, стал рассыпаться в неискренних пожеланиях счастья.

— Жаждете удостовериться, что все без обмана? — спросил он затем у жены деланно сладким голосом.

Мгновение-другое Легти обдумывала, о чем он толкует, и вдруг покраснела до самых бровей. Ее пальцы сжались вокруг его руки.

— Нам надо побеседовать.

— Для разговоров у нас будет море времени. — Быстро подняв руку, Джефф едва прикоснулся к тыльной стороне ее ладони губами, изображая поцелуй. Целовать Летти не хотелось, тем не менее было трудно не обращать внимания на исходившее от нее тепло. Взглянув ей в глаза поверх костяшек ее пальцев, он прибавил: — Нам предстоит жить бок о бок, пока нас не разлучит смерть. Посему, если позволите…

Джефф так проворно смешался с толпой, что Летти не успела глазом моргнуть. Еще мгновение назад сильные пальцы сжимали ее руку чуть не до боли, теперь же его и след простыл, а она против всяких правил осталась одна на собственном свадебном приеме.

Беседовать Джеффри был явно не настроен.

Схватив с подноса бокал шампанского, Летти опрометчиво поспешила сделать большой глоток и закашлялась, когда пузырьки обожгли горло. Половина шампанского выплеснулась из бокала на подол ее лучшего платья, второпях превращенного в свадебное. Тут кто-то коснулся ее спины.

— Довольна, девочка моя?

С бокалом негуса в руке, взъерошенными седыми волосами и в криво сидящих на носу очках, мистер Олсуорси, по-видимому, от души веселился. Никогда в жизни Летти не чувствовала столь сильной радости при виде одного из родителей.

— Довольна? Ты о чем? — Она задумалась. В городе о ней болтали бог весть что, сегодня ее выдали за человека, который не желал видеть свою молодую супругу, ко всему пострадало ее любимое платье. — Впрочем, я в любом случае не довольна.

— Славно, славно. — Мистер Олсуорси рассеянно потрепал дочь по плечу. — Блестящая иллюстрация к человеческой комедии, не правда ли?

— Скорее, не к комедии, а к фарсу, — буркнула Летти, утешаясь вторым глотком шампанского. Коварное соблазнение при свидетелях, в котором Летти невольно сыграла главную роль, ничем иным быть и не могло. Недоставало лишь ревнивого старика мужа да молоденькой служанки, спрятавшейся в гардеробе.

— Только взгляни: перед нами все семь грехов, выстроенные в ряд, — весело продолжал мистер Олсуорси, не слушая дочь. Он указал на кружки о чем-то толковавших гостей, бокалы с шампанским и перепившего молодого франта, которого уводили под руки два ливрейных лакея. — Обжорство, праздность, тщеславие, даже в некоторой степени вожделение.

— Ты назвал всего четыре, — заметила Летти. — А говоришь: все семь.

— Не упомянул зависть, так? Спешу заметить, твою мать перещеголяли: только в одной музыкальной зале я увидел несколько еще более нелепых нарядов, чем у нее. — Размышляя над сказанным, мистер Олсуорси потер худые руки.

Летти, как не раз прежде, задумалась: как отцу удается так запросто переходить с одной темы на другую? Почему она не умеет жить, как он? Умела бы, тогда с легкостью отступила бы на два шага в сторону и взглянула бы на гомонящую толпу вокруг снисходительно, посмеялась бы над жалкими слухами и ограниченными умишками.

С другой стороны, отцу куда проще — на него не рисуют пошлых карикатур.

— Если бы все кому не лень не перемывали мне косточки, я, может, тоже позабавилась бы, — прямо сказала она.

Мистер Олсуорси утешительно похлопал дочь но руке:

— Встряхнись, девочка моя. На следующей неделе приключится новый скандал — о тебе все и думать забудут.

— Но замужем я буду и на следующей неделе! — Летти снова поднесла к губам бокал. Пузырьки жгли теперь не столь неистово, а от щек к вискам разливалось приятное тепло.

— Увы, все мы рано или поздно этим кончаем. Таков уж незавидный, но неизбежный удел любого смертного. — Взгляд мистера Олсуорси остановился на тучном джентльмене, который выливал шампанское в пунш. — А-а, вот он, этот Марчмейн! Его рассуждения о теории Смита просто смехотворны…

— Неужели? — вздохнула Летти.

Не стоило и надеяться, что отец ее подбодрит. Тот человек, который, утешая детей, боявшихся темноты, пускался объяснять им, в чем суть Платоновой аллегории о тенях на стене пещеры. Впрочем, детям, как ни странно, это помогало, во всяком случае, под рассказы отца Летти преспокойно засыпала, напрочь забывая о страшилищах в чулане.

К несчастью, от нежеланного брака не сулили спасти и философские разглагольствования о всеобщем благе, можно было лишь попытаться уснуть под них на какое-то время.

Очевидно, почувствовав напряжение в голосе дочери, мистер Олсуорси вдруг на минуту оставил погоню за великими истинами и попытался утешить любимое чадо.

— Прежде чем отправиться в плавание по волнам супружества, девочка моя, — оживленно произнес он, — мой тебе совет: обустрой себе библиотеку и обзаведись парой надежных ушных затычек.

— Ушных затычек? Больше ничего не посоветуешь?

— Да-да, ушных затычек. Не мешало бы восковых, хотя сойдут и шарики из ваты. — Выполнив отцовский долг, мистер Олсуорси улыбнулся дочери, поправил очки и сказал: — А теперь прости, дорогая. Я непременно должен побеседовать с этим Марчмейном. Он ничего не смыслит в принципах политэкономии…

С огнем в глазах, каким, наверное, светились взоры философов Древнего Рима, а может, и более кровожадных искателей истины, мистер Олсуорси направился к чаше с пуншем и выбранной жертве, оставив дочь наедине с безотрадными думами.

Ушные затычки. Летти покачала головой, кривя в усмешке онемевшие губы. В ее положении затычки вряд ли помогут.

Взяв второй бокал у лакея с подноса, она обвела толпу внимательным взглядом, ища сбежавшего мужа. Лорд Пинчингдейл стоял, прислонившись к постаменту мраморной Дафны, и оживленно беседовал с Майлзом Доррингтоном и его женой леди Генриеттой. Поймав на себе взгляд Летти, он изогнул бровь и сказал леди Генриетте нечто такое, за что она шлепнула его веером, а Доррингтон с шутливо грозным видом скрестил руки на груди. На очевидное возражение леди Генриетты лорд лишь скорчил беззлобную гримасу. Наблюдая за ними, Летти до боли желала стать частью этого милого дружеского кружка. Мечтала, чтобы лорд Пинчингдейл повернул голову и остановил на ней взгляд…

Летти с сомнением взглянула на остатки шампанского в бокале. Боже! Наверное, оно пьянило сильнее, чем можно было ожидать, иначе невнимание мужа не стало бы так ее трогать.

Мужа. До чего нее нелепо! Всего несколько слов, наспех произнесенных сонным служителем церкви, и совершенно чужой человек становится твоим ближайшим родственником. А как же привязанность, взаимопонимание? Летти вздохнула, обхватив обеими руками, затянутыми в перчатки, третий бокал с холодным шампанским и сожалея, что не может прижать его к горящим щекам. Бог уж с ней, с негасимой вечной любовыо, была бы хоть дружба! Если бы они могли хотя бы обмениваться приветливыми улыбками.

Ждал ли он первой брачной ночи? Настоящей, с одной постелью на двоих? И прочим, что полагалось испробовать молодоженам — о чем, взрослея, задумывался каждый.

Летти прогнала воспоминания о тьме внутри кареты, о пальцах, что прикасались к ее волосам, о теплом дыхании, ласкавшем ее губы, о том, как ее прижали к широкой груди — крепко, будто желая сблизиться настолько, насколько стать близкими невозможно. То были не ее объятия. Она украла их у Мэри.

Только это вовсе не значит, что теперь им с лордом Пинчингдейлом невозможно прийти к мирному соглашению! Их связали узами брака, и не остается ничего иного, как принять то, что нельзя исправить, и выбрать наименее тернистый путь, чтобы шагать бок о бок дальше.

Летти многого насмотрелась, живя в Хартфордшире, и понимала, что не обязательно любить человека до безумия, чтобы жить с ним одной семьей, — достаточно доброжелательности и терпения. Пожалуй, еще ушных затычек. Возможно, отец дальновиднее, чем кажется.

Подойти к ним и сказать: «Добрый вечер, милорд». Всего лишь: «Добрый вечер, милорд». Что тут сложного?

— Добрый вечер, милорд, — прошептала себе под нос Летти, делая нерешительный шаг вперед и пытаясь заставить одеревенелые губы растянуться в улыбке. Улыбнуться, чуть наклонить голову и постараться не раздавить бокал. — Добрый вечер, милорд.

Лорд Пинчингдейл, от которого Летти до сих пор отделяло немалое расстояние, повернулся было к леди Генриетте, собравшись что-то сказать, но тут заметил Летти, и добродушная улыбка сошла с его лица, спина выпрямилась, плечи напряглись, и вместо весельчака, что стоял на этом самом месте секунду назад, Летти увидела совсем другого человека. В статуе за его спиной — и в той было больше тепла. Летти почувствовала, что и ее лицо сковывает лед, и поспешила отвернуться от кружка друзей. Приветственные слова застыли на языке. Она сделала вид, будто заинтересовалась музыкантами, что расположились на возвышении в другом конце залы.

— Бедняжка, — сказала леди Генриетта Доррингтон, наблюдая игру чувств на лицах молодых, и на ее переносице показалась морщинка. — Должно быть, ей сейчас прескверно.

— Прескверно? — недоуменно переспросил Джефф. Христианское великодушие частенько оказывается весьма кстати, но теперь Генриетта явно хватила через край.

Джефф нахмурился, а Генриетта проводила Летти сочувственным взглядом. Да разве можно называть интриганку «бедняжкой», когда по ее милости на него теперь смотрят как на отъявленного злодея? Словно он забирался к ней через окно… В памяти ожил опрометчивый поцелуй в карете. Но ведь Джефф поцеловал ее не умышленно! Вернее, понятия не имел, что это она.

Черт бы ее побрал! На лице Джеффа отразилась крайняя досада. Ничего не случилось бы, не было бы ни поцелуя, ни этого проклятого приема, не окажись Летти там, куда ее никто не звал. Она все продумала, иначе зачем бы полезла в чужую карету? Лишила его той, о ком он мечтал, оскорбила его самолюбие… Одним словом, презренное ничтожество, вроде Наполеона Бонапарта.

А Генриетта… он ведь считал ее другом!

— Позволь напомнить, что это несчастное невинное создание отыскало путь к моему экипажу во мраке ночи, — раздраженно процедил он. — Я нахожу твое участие несколько неуместным.

— Ошибаются и самые достойные. — Генриетта махнула рукой. — Только задумайся, каково ей сейчас: выдана замуж против воли, за человека, которого почти не знает.

Джефф грозно вскинул бровь:

— По-твоему, лучше умереть, чем связать жизнь со мной?

Нисколько не испугавшись, Генриетта выразительно посмотрела на него:

— Не болтай глупостей. Я вовсе не это имела в виду.

— Какое счастье!

— Только не высокомерничай и оставь насмешливый тон, — вздохнула она. — А с Летти тебе лучше поговорить, не бегать же от нее всю жизнь.

— А почему бы и не бегать? — весело подключился к спору Майлз. — Она не должна была так поступать, неужели ты иного мнения?

— Ты, — Генриетта ткнула в мужа пальцем, — нисколечко мне не помогаешь.

— Я помогаю Джеффу, — просто ответил Майлз.

— Какая трогательная преданность, — пробормотал Джефф, снова переводя взгляд на жену, направлявшуюся в дальний конец залы.

— Знал, что ты оценишь, — усмехнулся Майлз.

— А не ты ли совсем недавно поклялся, что оставишь всех вокруг и будешь предан одной мне? — требовательно спросила Генриетта, обращаясь к мужу.

Майлз учтиво вытянулся в струнку:

— Мы ведь толковали совсем о другом, Генриетта.

Щеки Генриетты порозовели. Она суетливо повернулась и легонько подтолкнула Джеффа:

— Тебе тоже придется дать подобную клятву.

— Успею, — уклончиво ответил Джефф, думая о том, как было бы замечательно, если бы молодоженов, пока они всласть не намилуются, увозили бы куда-нибудь на отдаленный остров. Сам он миловаться с новоприобретенной супругой не имел ни малейшего желания, и томные взгляды Майлза и Генриетты лишь пуще раздражали его.

Почувствовав, что другу нужна мужская поддержка, Майлз поспешил сказать:

— Куда ему торопиться? У них впереди целая жизнь.

— Ты всегда умеешь подбодрить товарища, Доррингтон.

— Рад стараться, — скромно ответил Майлз.

— Лучше не надо.

— Выше нос, мой друг. Браки без любви не столь ужасны, как кажется. — Майлз положил руку на талию жены и привлек ее к себе. Генриетта улыбнулась, глядя на мужа из-под опущенных ресниц, отчего будущее представилось Джеффу еще безотраднее.

— Вероятно, — сухо согласился он, — но при одном условии: если женишься на той, кого не прочь взять в жены.

Майлз поправил манжеты.

— Я думал, это для тебя не столь важно.

— Будь оно так, я бы помалкивал.

— Не будь к ней слишком строг, — попросила Генриетта и прибавила, будто это могло исправить положение: — Мне она всегда нравилась.

— Генриетта, — устало произнес Джефф, — спасибо за попытку уверить меня, что быть женатым — высшее счастье. Но мне довольно и того, что счастливы вы. На мою долю семенных радостей не выпало. И слова тут не помогут, что ни скажи. Может, просто оставим эту тему?

Генриетта упрямо приподняла подбородок, но Джефф уже повернулся к Майлзу:

— Нам надо кое-что обсудить. Уделишь мне минутку?

— Кое-что… — Лицо Майлза скривилось в гримасе. Со стороны могли подумать, будто бедняга корчится в конвульсиях.

— Да-да, я о том самом, — подтвердил Джефф, еле заметно улыбаясь и чувствуя, как понемногу рассасывается тугой узел горечи в груди. Даже самые пылкие любовные чувства со временем охладевают, дружба же может длиться вечно. У него были друзья и работа, и, по большому счету, он удачливее многих.

Кивнув в сторону дверей, он добавил:

— Если желаешь, Генриетта, можешь пойти с нами.

Генриетта покачала головой:

— К Летти пристали Понсонби. Надо ее спасать. — Бросив укоризненный взгляд на Джеффа и послав воздушный поцелуй мужу, она уверенным шагом двинулась в дальний конец залы.

— Может, нам стоит помочь Генриетте в борьбе с хищниками? — спросил Майлз.

Джефф помрачнел, вспомнив беседу с Перси в те минуты, когда окончательно захлопнулся капкан.

— Нет, — фыркнул он. — Держу пари, Понсонби и моя жена осыпают друг друга поздравлениями. Пусть потешаются вволю, не будем им мешать.

— Нечего сказать, моя дорогая, — возгласила миссис Понсонби, наклоняя напудренное лицо до неприятного близко к лицу Летти, — занятное вы устроили представленьице!

«Не дикость ли? — подумала Летти. — Заявляет, будто я устроила представление, а у самой в прическе аж три павлиньих пера». У среднего была сломана ножка, и наклонившийся «глаз» уставился прямо на Летти.

— Мне постарались помочь, — ответила она, намекая на Перси. У Бога, очевидно, был выходной, когда он создавал семейство Понсонби. Перси не досталось ума, Люси всем докучала, а миссис Понсонби… Летти она представлялась некой смесью матери Гренделя и леди Макбет.

Миссис Понсонби внезапно закрыла веер, перьев в котором было куда больше, чем требовалось, и обвела Летти осуждающим взглядом:

— Надо же, не кто-нибудь, а именно вы!

Летти прекрасно понимала истинный смысл ее слов — «такая невзрачная, как вы».

— Украсть столь коварным образом жениха у собственной сестры! — продолжала миссис Понсонби. — Как вы посмели?!

Смысл: «Почему вы оказались расторопнее Люси?»

— Бедная Мэри. — Люси вздохнула, тайно радуясь несчастью более привлекательной подруги, за которой увивались все кавалеры. — Какое унижение!

Летти никогда не связывала со старшей сестрой настоящая дружба, однако терпеть, чтобы в ее присутствии комедиантка Люси Понсонби насмехалась над Мэри, Летти не могла.

— Мэри убедила меня, что ее сердце принадлежит другому, — смело произнесла она.

Они действительно кратко побеседовали с сестрой, но та сказала иные слова: «Теперь, когда Пинчингдейла перехватила ты, придется мне, пока не кончился сезон, обработать кого-нибудь другого». — но Летти не считала нужным передавать их в точности.

— Несомненно, вид у нее при этом был самый что ни на есть убедительный. — Грудь миссис Понсонби наполнилась жалостью и вместе с тем довольством. — Жених Мэри теперь ваш муж! Кто бы мог подумать!

— В самом деле — кто? — Люси захихикала.

И многозначительно взглянула на рыжеватые волосы Летти, отдельные прядки которых, по обыкновению, вылезли из-под шпилек. Летти поймала себя на том, что убирает завиток за ухо, тотчас опустила руку и долгим взглядом посмотрела на Люси — миловидную, с недовольным изгибом губ и в одном из любимых платьев, вычурном настолько, насколько возможно упросить портниху. Люси подыскивала жениха дольше, чем Мэри, и, судя по всему, никак не хотела понять, что глупые смешки да суетность отталкивают мужчин так же сильно, как красота Мэри — притягивает. Летти более года терпела от Люси колкости в адрес своих платьев, причесок и прочего и выслушала миллион замечаний, прикрытых наигранным желанием помочь младшей сестре подруги. А поскольку Люси слова не могла произнести так, чтобы не выставить себя злюкой, Летти не гневалась понапрасну и чаще молчала в ответ, хоть и умела за себя постоять.

Теперь настали другие времена.

Голосом, который она сама не узнала, Летти вдруг произнесла:

— Вы беситесь, что сами не додумались до подобного.

Люси разинула рот — на сей раз без капли притворства. Ее щеки покрылись алыми пятнами.

— Да я б никогда в жизни!..

— Разумеется, куда вам, — поддакнула Летти, с удовольствием думая, что и в ее бедственном положении есть преимущества, — но попытки все же предпринимали. На балу у Миддлторпов, к примеру, уловками заманили лорда Пинчингдейла на балкон. Подвернись удачная возможность, вы ни секунды не колебались бы.

— Да как вы смеете говорить столь ужасные вещи?! — промямлила Люси, беспокойно дергая края перчаток. — Мама!

— Я говорю правду, — спокойно ответила Летти. — Полагаете, Мари ни о чем не догадывалась? Ее ваши ухищрения лишь забавляли. Она прекрасно знала, что вы ей не соперница.

Люси отпрянула, будто получив удар.

Лицо миссис Понсонби угрожающе побагровело, что очень не подходило к ее платью цвета Нила.

— Юная леди! — проревела она.

Летти высоко подняла голову, ободряемая шампанским и негодованием, что скапливалось целый год, а теперь властно рвалось наружу, и ровным убийственным голосом произнесла:

— Вы хотели сказать «миледи»?

Последнее слово уничтожило миссис Понсонби.

— Люси! Сию секунду идем отсюда! Из этого царства бесстыдников!

Она повернулась к дочери, которая все еще пыталась объяснить, не обращаясь ни к кому в отдельности, каким образом лорд Пинчингдейл очутился в тот день на балконе, и дернула ее за руку.

Но прежде чем удали ться, в последний раз «выстрелила» в Летти:

— Пусть вы теперь и виконтесса, но порог моего дома больше в жизни не переступите!

— Какое счастье! — ответила Летти.

За спиной захлопали в ладоши. Испуганно обернувшись, Летти увидела перед собой леди Генриетту Доррингтон. Та, весело блестя глазами, смотрела вслед уходящим Понсонби с явным одобрением.

— Как вы их! — воскликнула она. — Давно следовало преподать им урок! В этом зеленом платье она вылитая черепаха, не находите?

Летти заулыбалась и крепче сжала бокал, чтобы унять дрожь в руках.

— В следующий раз они не пригласят меня на «венецианский завтрак».

— Теперь я ваша пособница, может, и меня не пригласят? — спросила Генриетта с надеждой в голосе. — Как было бы замечательно!

— Не говорите так, — негромко произнесла Летти, чувствуя, что ее неожиданная смелость мало-помалу сходит на нет. — Если на тебя вдруг начинают указывать пальцем, что ж тут замечательного? Впрочем, если речь идет о Понсонби, не так уж это и досадно, — прибавила она с улыбкой.

Генриетту по неосмотрительности чуть было не постигла та же участь, но она вовремя покинула родное графство, сбежав от интриг мамаши, чьи способности влиять на мнение света могли подивить и шпионов Бонапарта. На лице Генриетты отразилось сочувствие.

— Да, неприятная вышла история. Могу ли я чем-нибудь вам помочь?

В глазах у Летти защипало, и она заморгала, стараясь сдержать слезы. Если не считать отцовского совета о затычках, слова Генриетты были первым проявлением участия к Летти за весь день. Во всяком случае, неподдельного участия, такого, по сравнению с которым многочисленные речи, что начинались притворно сочувственным «бедное дитя», а заканчивались колкими рекомендациями, как вернуть себе доброе имя, казались изысканными издевками.

— Я думала, вы и разговаривать со мной не пожелаете, — призналась Летти. — Вы так давно дружите с лордом Пинчингдейлом, а он после всего, что случилось…

— А что на самом деле случилось? — спросила леди Генриетта. — Само собой, я не верю, что вы или Джефф вели себя так, как изображают карикатуры.

— Вы их видели?

Взгляд Генриетты сделался виноватым.

— Только прочла, что написано под картинками.

— Генриетта! Вот ты где! — За спиной у Генриетты, будто из-под земли, возникла крупная фигура Майлза. Он обхватил жену за талию, едва не сбив с ног. Летти невольно отступила на шаг. Только теперь заметив ее, Майлз неохотно выговорил: — А-а, добрый вечер.

— Где Джефф? — требовательно спросила Генриетта, и Летти принялась раздумывать, как бы поскорее уйти.

Майлз легонько шлепнул пальцем по жениным кудряшкам.

— Опять вмешиваешься не в свое дело?

— А ты пытаешься уйти от ответа! — Генриетта схватила Летти за руку, не давая сбежать. — Не волнуйся. Джефф мне еще спасибо скажет. Где он?

— Трудно объяснить…

Генриетта грозно взглянула на мужа.

— Хорошо, хорошо, — сдался тот. — Джефф… уехал.

— Уехал? — робко переспросила Летти, машинально поворачиваясь к двери.

— М-да, — промычал Майлз, рассматривая собственное отражение в начищенных до блеска сапогах.

— В клуб? — предположила Летти. Все джентльмены ездили в клубы, даже ее витавший в облаках отец. Впрочем, едва ли они с лордом Пинчингдейлом принадлежали к одному кружку—в клуб отца являлись в основном мужчины пожилые, известные главным образом способностью дремать, держа перед собой раскрытую газету.

— Гм… нет, — ответил Майлз, бросив умоляющий взгляд на жену.

Понятия не имея, о чем он молит, Генриетта уставилась на него с неприкрытым любопытством, смешанным с осуждением.

— Где он?

— Уехал, — отчетливее произнес Майлз, весь подобравшись, как загнанный зверь. — Уехал, и далеко.

— Далеко? — растерянно повторила Летти.

— Что это значит? — потребовала Генриетта.

Майлз смущенно рассматривал пол.

— Это значит, — сказал он наконец, поднимая глаза, — что Джефф уехал в Ирландию.

Глава 7

— В Ирландию! — Неожиданное слово прокатилось у Летти по языку. — По делам?

Майлз взглянул поверх плеча на остатки без умолку болтавших гостей — тех, кто еще не упал от выпитого и не счел нужным уехать домой.

— Думаю, нам следует пройти в кабинет Джеффа, — произнес он с наигранной веселостью. — Генриетта?

— Мне в голову как раз пришла та же мысль, — ответила Генриетта, деловито кивнув. Она взяла под руку Летти, и та почувствовала себя малышкой форелью, которую тянут к себе два неумолимых рыбака.

Майлз уверенно повел их по коридорам, прочь от залы с перепившимися гостями. Летти отметила, что мистер Доррингтон и леди Генриетта знают ее новый дом куда лучше, чем она сама. И что оба называют лорда Пинчингдейла как ближайшие друзья — Джефф.

— После вас. — Майлз распахнул дверь в небольшую заполненную книгами комнату и, войдя, принялся зажигать свечи, дабы оживить вечернюю полутьму. Леди Генриетта заботливо подтолкнула Летти к большому кожаному креслу. Тончайшая ткань наспех переделанного платья показалась неестественно белой на фоне черной кожи — в неколебимую крепость мужчины вторглась женщина.

Находиться в кабинете, где каждая вещица говорила о муже, было тревожно и неловко. На столе властвовали документы и книги, сложенные в идеально ровные стопки. Обложки книг были так же потерты, как книги ее отца, но, в отличие от мистера Олсуорси, лорд Пинчингдейл хранил свои сокровища не как придется, а расставлял на полках строго по темам и языкам. Летти пробежала взглядом замысловатые, с завитками буквы в немецких названиях, рассмотрела корешки тонких книжек на французском, трактатов на английском и таинственные вдавленные в кожу латинские слова. Золотистые знаки поблескивали в сиянии свечей, будто творения чародеев.

Волшебство, да и только! Летти, сидя в кресле, выпрямила спину — не следовало забивать голову глупыми фантазиями. В отъезде лорда Пинчингдейла не было никакого колдовства, разве только малодушие. Неужто он с самого начала задумал сбежать сразу после венчания? В кабинете царил идеальный порядок — все выдвижные ящики закрыты, каждая книга на своем месте. Несмотря на хмель и возмущение, в душе шевельнулось новое чувство — нечто похожее на разочарование. Удивительно.

Летти была готова к любому повороту, однако узнать, что лорд Пинчингдейл — трус, никак не ожидала.

— Когда он уехал? — спросила она несколько резче, чем намеревалась.

— Полчаса назад. Или чуть больше, — кратко ответил Майлз.

Генриетта строго взглянула на мужа и с покровительственным видом подошла к креслу, где сидела Летти. Та, глядя на собственные пальцы, сцепленные в замок, задала другой вопрос:

— Почему он уехал?

Майлз и Генриетта обменялись долгими взглядами.

— Он даже не потрудился найти предлог, верно? — произнесла Летти презрительно.

— После злой шутки, которую вы с ним сыграли, Джефф не обязан перед вами отчитываться, разве не так? — спросил Майлз, складывая руки на груди и глядя на Летти, точно римский гладиатор на особенно бесстрашного льва.

Летти схватилась за ручки кресла и сильнее выпрямила спину.

— По-вашему, я сыграла с ним злую шутку?

— Разумеется, — ответил Майлз, кивая. — Джефф мне все рассказал.

— Что именно?

— Только не пытайтесь отпираться.

— Как я могу отпираться, если понятия не имею, в чем моя вина, вернее, нет вины? — Летти вдруг хмуро замолчала, повторяя про себя то, что сказала. Фраза получилась не вполне понятная, однако кругом творилось столько странностей, что сокрушаться о таком незначительном промахе было смешно.

— Хотите сказать, что вы не умышленно… — Выступавший в роли Великого инквизитора Майлз умолк на полуслове и растерянно посмотрел на жену: — Черт побери, Генриетта, как там называют мужчину, если на него бросили тень?

— Думаете, я намеренно опозорила лорда Пинчингдейла? — Затуманенная шампанским голова Летти пошла кругом.

Майлз неловко пожал плечами:

— Вроде того. Словом, вы не вправе осуждать Джеффа за то, что при первой же возможности он удрал.

— Да как бы я?.. Неужели бы?.. — Летти мгновение помолчала и снова заговорила: — Я узнала о побеге лишь пятью минутами раньше!

— Говорила же я, — довольно вставила Генриетта, усаживаясь на подлокотник кресла, в котором сидела Легти.

— Что говорили? — взволнованно спросила та.

— Что вы не наглая авантюристка, — объяснила Генриетта.

— Стало быть, вы все полагали… полагаете… будто я авантюристка? Я? — Утверждение было столь же нелепым, как если бы Летти назвали падшей женщиной, и до того бредовым, что она лишь приоткрыла рот и не вымолвила больше ни слова.

— Да, верно, история казалась не вполне правдоподобной, — признал Майлз, водя ногой по красному узору восточного ковра.

Генриетта метнула в него осуждающий взгляд.

— Будь вы интриганкой, придумали бы план похитрее, — успокаивающе сказала она, обращаясь к Летти.

Майлз поднял глаза к потолку: «Женщины!» Открыл графин с бренди, положил хрустальную крышку в сторону и наполнил янтарной жидкостью круглодонный бокал.

— А я-то думала… — В нынешних обстоятельствах было трудно вспомнить, о чем Летти думала и могла ли вообще рассуждать здраво. Качнув головой, чтобы привести в порядок мысли, она продолжила: — Я решила, что лорд Пинчингдейл так сердит лишь потому, что я сорвала побег. Спутала все его планы.

Она приподняла плечи и насторожилась, когда Майлз протянул ей бокал.

— Бренди, — объяснил он. — Похоже, вам сейчас не помешает.

Летти была не вполне согласна, бокал, однако, взяла и покрепче сжала пальцы, то ли чтобы не дрожала рука, то ли чтобы не расплескать бренди.

— Да как он. мог подумать, что я все заранее спланировала? Это же просто смешно!

— Когда Джефф рассказывал, мне было вовсе не до смеха, — пробормотал Майлз, снова направляясь к графину.

— Мужчины! — воскликнула Генриетта, покачивая ножкой в туфле. — Не в состоянии разобраться в простейших вещах — все они такие!

— Не суди столь сурово, Генриетта!

— Ты этого заслуживаешь — вечно торопишься с выводами! — Генриетта свела на нет строгость своих слов, послав мужу воздушный поцелуй.

Летти поспешно отвернулась. И немного отпила из бокала. Благовоспитанная и добропорядочная, она в жизни не пробовала крепких напитков. Когда первые капли легли на язык, лицо невольно скривилось. На вкус бренди оказалось куда менее приятным, чем выглядело в бокале, — почти соленым. Летти сделала еще глоточек и на сей раз нашла, что питье не столь уж отвратительно. А после третьего глотка оно ей даже понравилось, но не настолько, чтобы понять, отчего по нему так сходят с ума джентльмены. Впрочем, мужчин могли приводить в восторг самые странные вещи. Карты, парные двухколесные экипажи, драки в качестве развлечений…

— А теперь, когда все стало на свои места, — продолжала Генриетта, хоть Летти и не понимала, что именно стало на свои места, — угрожающе покачивалось даже кресло, на котором они сидели вместе с Генриеттой, — объясни наконец, по каким делам уехал Джефф.

Майлз присел на край письменного стола и, прежде чем ответить, выпил одним махом чуть не полбокала.

— Это вроде бы связано с лошадью.

Летти подняла бокал так, что свет заиграл на поверхности бренди золотистыми искрами, и заявила:

— Я пьяна, но не настолько, чтобы поверить в подобное.

В улыбке Майлза отразилось одобрение и попытка окончательно отбросить сомнения в ее невиновности. Летти обрадовалась, хоть до сих пор чувствовала себя так, будто ее несколько раз кряду ударили громадным деревянным молотком.

— Тогда вам нужно выпить еще.

Майлз взял графин и хотел было долить бренди в бокал Летти, но Генриетта предупреждающе положила руки ей па плечи.

— Единственное, что нам всем нужно, — это узнать, почему он уехал. Майлз? Или Джефф не удосужился объясниться даже с тобой?

— Удосужился. Сама же знаешь, Джефф донельзя основательный. — Майлз поставил графин на место, сел, вытянул перед собой обутые в сапоги длинные ноги и несколько извиняющимся тоном произнес: — Ему правда нужна лошадь. И не какая-нибудь, а особенная, — торопливо прибавил он, будто это уточнение могло смягчить удар, нанесенный по самолюбию Летти. Было весьма неприятно сознавать, что ты достойна меньшего внимания, чем лошадь, пусть даже самая необыкновенная. Слова Майлза лишь сильнее уверили ее в том, что лорд Пинчингдейл просто-напросто не желает знаться с женой.

— Не понимаю, почему он умчался именно сейчас, — задумчиво протянула Генриетта, будто читая мысли Летти. — Неужели нельзя было подождать до завтра?

— Нет, нельзя было, — заявил Майлз, и его голос прозвучал па удивление твердо, пуще прежнего сбивая Летти с толку. — Джефф должен купить редкую лошадь, заполучить которую мечтают многие.

— А-а. — Генриетта вздохнула.

— А-а, — отозвался эхом Майлз.

— Ничего не понимаю, — сказала Летги.

— Выпейте еще бренди, — посоветовал Майлз.

— И тогда все пойму? — Летти недоверчиво поморщила нос.

— Нет, но больше не захотите что-либо выяснять, уж поверьте, — нроизиес Майлз.

На Летти спасительное бренди не очень-то подействовало. В воображении она снова и снова переносилась в переднюю родительского дома, слышала ликующие возгласы матери и оказывалась в ее объятиях, силясь вспомнить, чем отвечала на все эти глупости. Как ей казалось, она сопротивлялась. Пыталась объяснить, что не желает выходить за лорда Пинчингдейла, равно как и он — жениться на ней. Но пыталась ли? Или же сказала все, что должна была, лишь позднее, оставшись один на один с отцом? «Что это у меня с памятью? — в отчаянии размышляла она. — Прекрасно помню, о чем я говорила — или только думала, — и уверена, что все вокруг тоже об этом знают…»

Перед глазами замелькали картинки. Мартин Фробишер что-то толкует про капканы. Мэри — на вид столь непорочная во всем белом — замерла на лестнице. Лорд Пинчингдейл стоит у алтаря и почти не смотрит в сторону невесты, целует не ее руку, а воздух, будто насилу терпит ее присутствие рядом. Снова Мартин Фробишер, большой любитель появляться там, где не просят, разглагольствует о ловушках. Сама Летти ничуть не сомневалась, что действовала из лучших побуждений, но лорд Пинчингдейл… Внезапно все стало понятно — в мельчайших подробностях, и в голове мелькнула мысль; лучше было ни о чем не задумываться.

Неудивительно, что он сбежал в Ирландию. Другой на его месте предпочел бы Австралию.

Прижав руку к лицу, Летти застонала.

— Летти? — Руки Генриетты крепче сжали ее плечи. — Летти, дорогая?

— Что? — задыхаясь от страдания, отозвалась Летти.

— Вы окунули волосы в бренди.

— Ой! — Большая прядь, выбившаяся из прически, и правда упала в бокал. Генриетта встала и предусмотрительно отошла на несколько шагов в сторону, когда Летти подняла голову, забрызгивая все вокруг бренди, и уставилась осовелым взглядом на свои мокрые волосы. — Как же так вышло?

Генриетта встревоженно взглянула на мужа. Майлз же смотрел на распустившиеся волосы Летти скорее с любопытством.

— Летти, дорогая. — Генриетта села перед Летти на корточки. — Может, сегодня переночуете у нас? Чтобы не оставаться здесь совсем одной?

— Нет. — Летти решительно покачала головой. Произнесенное слово прозвучало уместно и на диво приятно, потому она повторила: — Нет. Я… — Проклятие! Следовало ответить давным-давно заученной фразой. Куда они все подевались? — Не волнуйтесь за меня. Все будет хорошо.

Ага, вспомнила! Летти почувствовала себя так, будто совершила подвиг, только пол под ногами почему-то закачался. Чудно — ни разу до этой минуты ее взгляд не останавливался на собственных туфлях. Какие красивые розовые ленты! Восхитительные розовые ленты. Розовые ленты на свадебных туфлях — для ненастоящей свадьбы. Глаза вдруг затуманились, и Летти сильно зажмурилась, чтобы слезы не выкатились наружу. Уловка помогла. Когда она раскрыла глаза, то увидела все вокруг сквозь дымку, будто заглядывала в освещенную комнату с зимнего морозца через заиндевелое окно, но слез больше не было.

Где-то над ее головой тихо беседовали Доррингтоны. Тихо настолько, что Летти улавливала лишь обрывки фраз.

— …ничего не поделаешь… — произнес Майлз.

— …нельзя ее оставлять… — ответила Генриетта.

Здоровяк Доррингтон, загораживая собой свет, встал прямо перед Летти и посмотрел на нее взглядом знатока:

— Утром голова у вас, леди Пинчингдейл, будет раскалываться от боли.

Летти услышала лишь два слова и поспешила возразить:

— Никакая я не леди Пинчингдейл. Произошло… — Она хотела сказать «недоразумение», но, трижды попытавшись, так и не смогла выговорить слишком длинное слово, потому нашла ему замену: — Ошибка.

Генриетта осторожно коснулась ее волос и сказала мужу:

— Когда Джефф вернется, убью его, честное слово.

— Не шути так, Генриетта, — вполголоса проговорил Майлз, но Летти все слышала. — Охотники его убить отыщутся и без тебя. Сама знаешь: Джефф не мог поступить иначе.

— Я не о том, — исполненным негодования голосом ответила Генриетта. — А вот об этом.

Майлз обнял жену за плечи, и Летти вдруг стало нестерпимо холодно, хоть в канделябре, до которого было рукой подать, горели все свечи, а грудь согревало бренди.

— Положение на редкость скверное, с какой стороны ни посмотри, но что мы можем сделать? Уверяю тебя, Джефф, едва вернется, придумает, как все уладить.

— Надеюсь. — Леди Генриетта вздохнула.

Летти вдруг осенило.

— Пожалуйста, — воскликнула она, хватая Генриетту за руку, — не могли бы вы… никому не рассказывать, что он уехал?

Генриетта не стала задавать вопросов. Лишь немного склонила голову набок и на мгновение-другое задумалась.

— Мы скажем, что вы оба уже поднялись наверх и просили не беспокоить. Пусть будет о чем посудачить сплетникам, — победно заключила она, весьма довольная собой.

— А завтра что? — спросил Майлз. — Когда все увидят, что Джеффа нет, а его жена здесь?

— Эх! — Радость исчезла с лица леди Генриетты. — Может, все же поедем к нам? Мы бы вас спрятали…

— На два месяца? — перебил ее Майлз.

— Два месяца? — переспросила Летти, недоумевая, почему язык у нее во рту стал вдруг таким огромным. — Полагаете, лорда Пинчингдейла не будет целых два месяца?

— По меньшей мере.

— Добираться до Дублина — три дня, — принялась спорить Генриетта.

— Это в хорошую погоду, — возразил Майлз. — А на поиски лошади потребуется немало времени.

— Я подумала, он поехал за какой-то определенной лошадью, — растерянно пробормотала Летти, все еще сомневаясь, что ее не дурачат. Конечно, она была признательна Доррингтонам за то, что те не говорили ей прямо: «Лорд Пинчингдейл не желает вас видеть», — однако в своих стараниях они выглядели несколько смешно.

— Вокруг этой лошади сплошные загадки, — произнесла леди Генриетта, странно кривя губы.

Задавать слишком много вопросов людям, что так стараются тебе помочь, было неучтиво. Летти выудила волосок, плававший на поверхности бренди, задумчиво всмотрелась в жидкость и вылила все до последней капли в рот.

— О, дорогая! — воскликнула леди Генриетта, с опозданием забирая у нее бокал. — Вы уверены, что хотите остаться здесь одна-одинешенька?

Летти кивнула, и кабинет закачался вместе с ее головой.

— Я заеду к вам завтра, — пообещала Генриетта, — и мы вместе придумаем, что вы будете говорить. Помните: вы в беде не одна, верно ведь, Майлз?

— Совершенно верно! — мгновенно отозвались все три мистера Доррингтона.

— Благодарю вас, — прошептала Летти, но за Доррингтонами уже закрывалась дверь. Летти осталась наедине с тенями меж книг ее мужа. В углу белел бюст, определенно некоего римлянина, но Летти не слишком ими увлекалась и не знала, кто перед ней. Догадывалась лишь, что человек он был выдающийся. Впрочем, римляне все чем-нибудь да прославились. Или не все, но людей неприметных не стали бы увековечивать в камне.

Держа в руке свечу и хватаясь за книги на полке, чтобы не упасть, она осторожно подошла к мраморной голове. Розовые туфли, хоть и ужасно красивые, как будто потяжелели, и ходить в них стало как-то неловко. Летти остановилась перед бюстом и, слегка покачиваясь, посветила в большие пустые глаза.

— Как по-вашему, что мне делать? — спросила она.

Римлянин лишь с презрением на нее посмотрел, напомнив мужа. Летти испугалась. Забавно, но и нос у мраморной головы был такой же — характерно продолговатый, с тонкой переносицей.

— Оставаться здесь нельзя, — пробормотала Летти, качая головой римлянину, который понимающе закачал головой в ответ. Если она останется, миссис Понсонби с ума сойдет от радости. «Несчастная Летти Олсуорси — не успела выйти замуж, как муж сбежал от нее! Вы слышали, дорогуша, он уехал в Ирландию, да, да, в Ирландию — не мог больше ни минуты терпеть жену рядом с собой. Но его можно понять — ведь она серая мышка, сами знаете. Впрочем, не это главное, а ее бессовестная выходка — слышали? Да как же так? Кругом только об этом и твердят! Неудивительно, что он уехал…»

— Но ведь я не нарочно! — воскликнула Летти, затыкая уши, чтобы не слышать злобных шепчущих голосов. — Не нарочно!

Надо во что бы то ни стало рассказать ему правду, убедить в том, что ничего дурного у нее и в мыслях не было, что она, так же как и он, стала жертвой обстоятельств. Произошло жуткое недоразумение. Конечно, лорд Пинчингдейл ей поверит, только бы выдался случай побеседовать с ним…

Летти долго, широко раскрыв глаза, смотрела на нового римского друга. Да, да, надо поговорить! И тогда «прощайте, беды!».

Безмерно обрадовавшись, она бросилась обнимать испуганную Цицеронову голову, даже не почувствовав боли, когда мраморный нос впился в ребра. Лучшей мысли ей не приходило долгое-долгое время. Идея была замечательна, как блестящие розовые ленты на туфлях.

Только бы найти дверь…

Злой дух упорно что-то пилил в голове у Летти. Мерные пронзительные звуки раскалывали череп. Вперед-назад, вперед-назад… Она умоляла прекратить, но дух лишь злобно расхохотался и принялся раскачивать ее голову из стороны в сторону, все сильнее и сильнее. Тут Летти почувствовала, что ее вот-вот стошнит, и твердо решила не доставлять мучителю такого удовольствия. К горлу подступил комок, комната зашаталась. Летти застонала и, уткнувшись лицом во что-то потрескивающее, на миг замерла и нахмурилась. Подушка. Внизу была ровная поверхность, а сверху одеяло, натянутое до самого подбородка. Летти вздохнула с огромным облегчением. Разумеется, она лежала на собственной кровати и спала. С минуты на минуту явится служанка, объявит: вы-де, проспали — и поторопит к завтраку. При мысли о еде свело желудок. Летти что было сил вцепилась в кровать, но стены продолжали качаться — медленно и равномерно, туда-сюда.

До странного опухшими пальцами она принялась ощупывать простыню. Поверхность шероховатая, край обтрепанный. Летти провела ватным языком по сухим губам, испугавшись собственного состояния. Если ей не изменяла память, она вовсе не была больна. Впрочем, память как будто отключилась, а попытка ее напрячь отозвалась острой болью. С неимоверным усилием Летти раскрыла слипшиеся веки. И увидела деревянную стену — некрашеную, неоклеенную, всю в царапинах и червоточинах.

Зажмурившись, Летти вступила в бой с очередным приступом тошноты, но тошноте помогала боль в висках, которая непреклонно надвигалась на лоб, словно строй солдат, отчаянно бьющих в барабаны в такт убийственно твердому шагу.

Тихонько захныкав, Летти прижала ко лбу крепко сжатый кулак в тщетной попытке остановить врага.

— Вы спите целую вечность, — заявил веселый голос, ударяя по голове, точно молот по жести.

В ответ Летти лишь застонала.

— Это ведь у вас не морская болезнь, верно? — продолжал безжалостный голос. — Иначе путешествие будет сплошной пыткой.

— Путешествие? — прохрипела Летти, все гадая, не сон ли это, а если сон, то почему так явственно чувствуется боль. Казалось, ноет даже кожа.

Кто-то сел рядом, чуть сдвинув тонкий матрас. К горлу подкатила новая волна тошноты. Сглотнув, Летти медленно и осторожно перевернулась на спину.

— Так у вас морская болезнь или нет? — требовательно спросил голос. Летти снова приоткрыла опухшие глаза и увидела, что кричит у нее над ухом девица с черными волосами, которые обрамляли ее лицо и свисали не по моде длинными локонами. Выглядела она слишком уж настоящей и совсем не походила на плод воображения.

— Не знаю, — ответила Летти, не кривя душой. — Я в жизни не бывала в море.

Девица засмеялась и вскочила с кровати. Летти задумалась, сколько ей лет: несмотря на детскую прическу, лицо брюнетки было не пухлое, как у совсем молоденьких женщин.

— А вы мне нравитесь! Я сразу почувствовала, что сердце у вас доброе, но проверить не вышло — вы, как только явились вчера ночью, тотчас уснули.

— Вчера ночью, — неразборчиво повторила Летти. Тут горло сжало омерзительно странное чувство, а когда Летти заговорила, не узнала собственного голоса. — Прошу вас, — сказала она, заглушая барабанный бой в голове. — Тут есть вода?

Девица улыбнулась столь ослепительно, что у Летти заболели затуманенные глаза, перекинула через плечо черные волосы и бойко ответила:

— Должно быть, есть. Я мигом.

Летти утопила больную голову в подушке и опустила тяжелые веки, вяло радуясь, что ее хотя бы оставили в покое. К несчастью, теперь она не сомневалась, что бодрствует. Во сне невозможно чувствовать себя столь скверно. Такого с ней еще не бывало… пожалуй, никогда. Может, ее одолела какая-нибудь зараза? Комната вновь покачнулась, и вместе с ней качнулся желудок Летти. Что бы ни было виной ее страданий, они определенно вели к скорой мучительной смерти.

Осторожно прикоснувшись к голове, Летти удивленно отметила, что болят даже мышцы руки. Кожа на лбу была как будто сухая и прохладная. Стало быть, это не болезнь, а… Ее внимание привлек непривычный блеск на пальце — золотое колечко с зеленым маслянистым камнем.

Замужем. Святые небеса, она замужем!

Летти снова почувствовала приступ тошпоты и проглотила слюну. В голове начали всплывать обрывки воспоминаний.

Бесконечный путь к алтарю, взгляд шафера, бесстыдно прикованный к ее скромному лифу, отсутствующий взор мужа, когда он отвернулся от нее в переполненной гостями зале для балов. Что последовало дальше, вспоминать было труднее и труднее. Летти провела тяжелым языком по сухим губам, задумываясь, беседовала ли она с леди Генриеттой. И мистером Доррингтоном… Перед глазами заколыхались огоньки свечей в темной комнате — даже от света, вспыхнувшего в воображении, захотелось зажмуриться, — и возник образ Майлза Доррингтона. Вот он протягивает ей бокал, вот называет ее «леди Пинчингдейл», вот говорит о лошади… При чем здесь лошадь? Случилось что-то еще, куда более важное. Розовые ленты… Что-то связанное с розовыми лентами.

Розовые ленты и ночной побег из дома. О Господи! Летти прижала руки к губам. Ее сундук не успели распаковать, и она велела лакею принести его вниз, весело сообщив, что они с лордом Пинчингдейлом уезжают в свадебное путешествие, да попросив уведомить о том всех любопытных, в особенности прислугу из дома Понсонби. Летти содрогнулась. Нет, не смела она такого выкинуть, верно ведь? Однако выкинула, и в этом не было сомнения. Ибо не могла бы вспомнить того, чего вовсе не случилось. Вот и сундук ее стоит здесь, привязанный к стенке.

Летти снова тихо застонала — на этот раз отнюдь не от боли.

Лучше бы ее похитили — было бы не так досадно. Во всяком случае, тогда она не чувствовала бы себя столь безнадежной дурой.

— Ах вы бедненькая, голубчик! — Брюнетка, чуть не пританцовывая, вошла в комнату. Дверь за ней захлопнулась с таким грохотом, что в голове Летти загремела канонада. Однако, увидев кувшин с живительной водой в руке девицы, Летти решила, что за него готова простить незнакомке что угодно. В другой руке длинноволосая держала ведро. — Один премилый человек посоветовал прихватить и ведерко, — сказала она, размахивая ведром столь вдохновенно, что Летти невольно отодвинула голову дальше. — На всякий случай. — Брюнетка с шумом поставила ведро, отчего в мозгу Летти сошла новая лавина боли, и налила воды в стакан, явно знававший лучшие времена.

Но выбирать не приходилось. Взяв стакан, Летти спросила:

— Мы… знакомы?

— Ах да! Глупая моя голова! — Девица чуть снова не плюхнулась на кровать, но сжалилась над страдалицей и лишь протянула ей руку. — Я Эмили Гилкрист.

— А я Летиция Олс… — Летти запнулась. Она была уже не Олсуорси, а Летиция Пинчингдейл. Но не стоило рассказывать всему свету, что она едет бог весть куда и без мужа. Скандалов ей хватало, чтобы помнить всю оставшуюся жизнь. — Летиция Олсдейл. Я Летиция Олсдейл, — повторила она более смело.

— Вы из Лондона, мисс Олсдейл?

— Миссис, — уточнила Летти, соображая весьма туго, но уже входя в новую роль. — Миссис Олсдейл. Я… вдова.

— А почему не в трауре?

— Беда постигла меня только что, — вывернулась Летти. — Я не успела обзавестись траурными платьями.

Эмили понимающе закивала, а ее детские локоны запрыгали.

— Обзаведетесь, когда доберемся. Времени у нас будет предостаточно. Обожаю делать покупки, а вы?

Летти, будто не услышав, о чем ее спросили, снова облизнула губы и задала роковой вопрос. Вообще-то ей надлежало знать ответ, однако…

— Доберемся куда?

Эмили взглянула на нее снисходительно:

— Вы это серьезно, миссис Олсдейл? В Дублин, конечно. Куда еще мы можем приплыть на дублинском пакетботе?

Глава 8

К следующей среде стало ясно: он не позвонит. Даже если смотреть на жизнь глазами мужчины, полторы недели срок немалый. Одно дело — дня три. Ну, или даже неделя. Тоже многовато, однако еще можно надеяться. Полторы же недели! Тут уж глупо ждать чудес.

Поминутно поправляя на плече ремень компьютерной сумки, я пробиралась сквозь толпу туристов на Квинсвей к торговому центру «Уэйверли». Хандра хандрой, а о еде забывать нельзя. В моем крошечном холодильничке последние дни царила пустота.

Как и в личной жизни.

Всю прошлую неделю я пребывала в странном настроении — то ликовала, то чуть не выла с тоски, каждые пять минут хватала телефон, в метро предавалась радужным мечтам — словом, вела себя как влюбленная четырнадцатилетняя дурочка. При этом то и дело воспроизводила в памяти слова, что мы успели друг другу сказать — с некоторыми улучшениями, — гадала, что значил тот или иной взгляд, да придумывала имена нашим детям. Их должно было быть трое — Эми, Ричард и Гвендолин (к тому моменту я совсем очумела от глупого счастья). У всех будут золотистые волосы Колина и мои голубые глаза, за исключением Гвендолин — она родится, как я, рыженькой.

Потом мне было так жаль всех троих — несчастные крошки, им никогда не суждено появиться на свет!

Справа от меня вырисовался большой магазин с громадными плакатами, что сулили скидки до сорока процентов. Яркие вывески всякий раз вызывали во мне ожесточенную борьбу, лучшая половина моего «я» неизменно терпела поражение, я сворачивала с пути, обзаводилась совершенно ненужной одеждой, что плачевно сказывалось на состоянии моего банковского счета, а обновы по полгода висели потом в шкафу с этикетками. Сегодня объявления о распродаже не сумели сбить меня с толку. И я, устояв перед соблазном умом и телом, прошла мимо.

В прошлый понедельник, все еще окрыленная воспоминаниями о выходных с Колином, я окунулась в чтение писем Летти Олсуорси, не теша себя особыми надеждами, лишь презирая Джеффри Пинчингдейл-Снайпа за то, что, ослепленный любовью, он попался в сети ее расчетливой сестрицы. Все они такие, эти мужчины, со злорадством думала я: им подавай одно — прекрасное личико, улыбку и прочие прелести. Впрочем, трудно было поверить, что столь разумный человек, как Джеффри Пинчингдейл-Снайп, мог попасться на столь примитивную удочку. Мне в голову пришли две мысли — ни та, ни другая не годились для дебатов с профессорами. Первая: умнейшие из мужчин нередко теряются, когда сталкиваются с женщиной (как, например, «ботаники» с компьютерных отделений в нашем колледже или большинство моих товарищей по учебе в магистратуре). Вторая: такова была реакция Джеффри Пинчингдейл-Снайпа на войну — перед Второй мировой большинство мужчин тоже наспех переженились. Да, конечно, это две разные эпохи, однако готова поспорить: если задаться целью, найдешь даже специальную литературу, где разбирается стремление обрести стабильность в море бедствий, установить неразрывные связи, вопреки разгулявшемуся варварству, и подобные вопросы.

У меня, в отличие от лорда, не было даже войны, на которую можно списать что угодно.

Проходя мимо магазинной витрины, я нахмурилась, взглянув на собственное отражение. Если вдуматься, я вела себя не умнее Джеффри Пинчингдейл-Снайпа. Сравнение выводило меня из себя, но от правды никуда не денешься. Какое, к чертовой матери, я имела право осуждать его, когда сама безумно мечтала о встрече с тем, кого едва знала? Может, как раз потому так и психовала, что почти не знала? Неведение ужасно привлекательно. Берешь красавца мужчину, представляешь его в немыслимых мечтах — и вот он, пожалуйста, твой идеал. Такой, каких в жизни просто не бывает.

По сути, что я могла о нем сказать? Лишь то, что он потомок Пурпурной Горечавки, что у него милая тетя и что его бесят любознательные исследователи. Впрочем, последняя особенность была скорее недостатком. Я понятия не имела, в каком Колин учился колледже и чем зарабатывает на жизнь. В ходе нескольких недолгих бесед мы не касались этих тем. В общем, он мог запросто оказаться демоном-парикмахером из Западного Суссекса, что перерезает клиентам глотки и делает из них начинку для пирожков.

Джефф влюбился в прелестные глазки и решил, что они его будущее. Так и я: сочинила себе сказку из красивого лица, благозвучного выговора и нескольких сказанных вскользь фраз, что произвели на меня столь неизгладимое впечатление. Если же разобраться, взглянуть на вещи трезво, все мои драгоценные воспоминания не стоили выеденного яйца. Да, он упомянул о Карле II. Что с того? Мы находились в Англии, не в Америке, тут всякий хоть что-нибудь да знает о выдающихся монархах. До меня вдруг дошло, что я на той жуткой начальной стадии влюбленности, когда во всем, что бы ни сказал или ни сделал предмет обожания, усматриваешь сходство с собой. Он говорит, что ему нравится такая-то песня, и у тебя замирает сердце: «Я тоже люблю музыку!» Да понятное дело — кто ее не любит?

Как-то раз, когда я, сама не своя от счастья, рассказала, сколько у нас общего с таким-то, сокурсница, с которой мы жили в одной комнате, ответила: «О Боже ты мой! Он дышит! Ты тоже! Не иначе, это любовь!»

Жертвой подобных всепоглощающих страстей я не становилась со студенческих времен. Мне казалось, ими стоит переболеть единственный раз, как ветрянкой, а потом бояться больше нечего. Мучения эти жутко неприятные, отравляют жизнь, заставляют то и дело краснеть, но, как только от них отделался, живи себе преспокойно, не ведая горя. И почему я сразу не вспомнила, что к особенно невезучим зараза пристает не единожды? И что во второй раз страдать приходится пуще прежнего?

Погода не помогала. Четыре дня напролет лило как из ведра, небо, когда утром я выходила из дома и когда возвращалась вечером, было темное, будто ночью. Я начинала чувствовать себя девятилетней девочкой из рассказа Рея Брэдбери, что живет на планете, где солнце показывается всего раз в несколько лет, и которую накануне долгожданного часа запирают в чулане. В моем случае чуланом была Британская библиотека, что, по сути, не многим лучше. Мой плащ, облезлый и невзрачный, теперь походил на старого пса. Об обуви лучше вообще не вспоминать.

Если бы везло хотя бы в работе, остальное, может, не имело бы большого значения. По дождю я, в конце концов, ходила под зонтиком, а на духоту в метро и на пришедший в негодность плащ постаралась бы не обращать внимания. Я закончила читать письма Летти Олсуорси — во всяком случае, все, что хранились в Британской библиотеке, — но так ничего и не узнала о деятельности Черного Тюльпана в Ирландии. Читать о злоключениях Джеффа и Летти было, конечно, любопытно, но из них взять для диссертации можно было лишь малую часть, из какой не вышло бы и полной главы. Я уже видела любезно-скептическое выражение на лицах ученых из Североамериканской ассоциации по изучению британской истории, представляя, как пущусь рассказывать им о жизни и любовных похождениях товарищей Пурпурной Горечавки. Ученые один за другим разойдутся. И денег на мои исследования станут выделять куда меньше.

В ту минуту мне было так тоскливо, что при мысли о финансовых трудностях тревога в душе лишь вяло шевельнулась.

А вообще-то, если по справедливости, не столь ужасно все складывалось. Следовало поискать остальные бумаги Олсуорси, а чутье мне подсказывало, что добраться до них удастся и без звонков Колину или его тетке. В первом письме домой Летти писала, что они с мужем уехали в свадебное путешествие. В последнем же из тех, что мне посчастливилось прочесть, признавалась отцу, что она последовала за лордом Пинчингдейлом в Ирландию, и просила, чтобы мать говорила всем в городе, будто дочь весьма довольна медовым месяцем. О том, что она уехала, назвавшись вдовой Олсдейл, и что в Дублин ей следует писать на это имя, Летти поставила в известность лишь отца.

Ее смелостью трудно не восхищаться. Не каждая на ее месте отважилась бы отправиться в путь вслед за сбежавшим супругом. Последнее письмо — строчка за строчкой — дышало предельным негодованием. Хватило бы мне отваги, окажись я в подобном положении? Может, и нет — я не решалась даже позвонить Колину. Скорее осталась бы дома и, как теперь, считала бы, что делать первые шаги самой — ниже моего достоинства.

Завтра, решила я, обходя стороной компанию подростков, вобью в строку поиска «Олсдейл» и посмотрю, что выдаст система. Если повезет и отыщутся сведения о временном пребывании Летти в Ирландии, не исключено, найдутся и упоминания о Джейн и Джеффе, тогда не придется снова тревожить Селвиков. В противном же случае… Эх! Тогда придумаю что-нибудь еще. Может, даже съезжу в Дублин, похожу по тамошним архивам. А Колину звонить не буду — нет и нет! Я минуту поразмыслила и прибавила еще одно «нет», на случай если уже сказанных будет недостаточно. Колин ясно дал понять, что общаться со мной не желает, а раз так, не следовало и мне его беспокоить. Какой смысл?

Обойдя огромную рождественскую елку, что уже высилась посреди торгового центра, я миновала палатку, в которой продавали тапки из овчины, и пошла к «Маркс и Спенсер» в дальнем конце. Над головой из громкоговорителей уже лились рождественские мелодии, дисплей чайного магазина «Уиттард» зазывал покупателей, предлагая широкий ассортимент зимнего товара — от пряностей для вина в миниатюрных пакетиках до банок с какао, разрисованных снежниками и счастливыми катающимися на коньках парочками. У входа в «Маркс и Спенсер» красовались коробки с рождественскими пудингами и унылого вида невысокие ели в горшках, обернутых золотистой фольгой. Если уже теперь кончики игл стали коричневыми, я представать не могла, как они дотянут до декабря, не говоря уже о Рождестве. Всего лишь середина ноября, еще не время покупать елку.

А дома близился День благодарения.

Пэмми собиралась отметить его у матери в Кенсингтоне, пригласить эмигрантов и всех желающих, но это будет совсем не то. Не будет моей младшей сестры, что вечно бросает под стол собаке кусочки очень полезного тыквенного хлеба, не будет сотни других привычных мелочей, из-за которых День благодарения — праздник особенный. Взяв черную пластмассовую корзину перед входом, я понуро побрела меж полок с почти готовыми сандвичами, ничуть не радуясь при виде вареных яиц, кресс-салата, курятины и прочих начинок в треугольных пакетиках. Не так делаются начинки. Начинку не стоит продавать замурованной в полиэтилен. Начинка вовсе не начинка без кусков индюшачьего жира, прилипшего к грибам, и без большого, о чем-нибудь бурно спорящего семейства, что поглощает липкое кушанье и усыпает весь стол крошками кукурузного хлеба. Здесь же начинку кладут в сандвичи, а индейку едят в Рождество.

Как тут все надоело!

То, что поначалу казалось в Лондоне необычным и привлекательным, теперь отталкивало и выводило из себя. Малюсенькие бутылочки с шампунем, что стоят столько же, сколько дома — бутылки нормального размера. Кофейни, не понять почему закрывающиеся к восьми вечера. Система, по которой одно название улицы посреди квартала вдруг сменяется другим. Отсутствие в продаже американской арахисовой пасты и подтяжек для юбки. Меня тянуло домой. Я скучала по своей квартирке в Кембридже, где давно следовало установить новую раковину, а в нише не закрывалась дверь. По мощенным кирпичом улицам вокруг Гарвард-сквер, где между камнями вечно застревают каблуки, а в слякоть скользят ботинки. По кофе «Пите», которым пропахли мои волосы и свитера. При воспоминании о микрофильмах в библиотеке Уайденера мне сделалось совсем тошно от тоски по родине.

Повесив на руку корзинку, я уставилась затуманенным взором на почти готовую еду. Но вместо ланкаширского обеда и курицы в соусе тикка масала увидела перед собой бесконечные недели бесплодных исканий да ужины в полном одиночестве. Та же старая библиотека, те же опостылевшие блюда, то же дождливое, хмурое небо… Завтра, послезавтра и так без конца — о Боже! А из развлечений, чтоб немного разбавить тоску, лишь редкие встречи с Пэмми. Домой никак нельзя, до самого Рождества.

Если бы не телефонный звонок, я бы вот-вот упала лицом в контейнер с замороженными полуфабрикатами и заревела.

Прислонив почти пустую корзину к ближайшей полке, я полезла за телефоном в карман стеганой куртки — доставать его оттуда для непрестанной проверки было гораздо проще.

Наверняка опять Пэмми, безразлично подумала я, извлекая трубку. Не буду отвечать, а потом скажу, что забыла сотовый дома. Последнее время я не особенно желала общаться с Пэмми. К мужчинам она относится, будто Наполеон к армии противника. Запасается артиллерией, выбирает позицию и нападает. На прошедшей неделе от заявления «Ума не приложу, почему ты сама не даешь ему о себе знать» мы дошли до безумного «Я на твоем месте выведала бы его адрес, явилась бы и позвонила в дверь — проверить, дома ли он».

— Ну уж нет, с меня довольно, — сказала я трезвонившей трубке.

Но на экране высвечивался совсем не знакомый набор цифр. Растерявшись, я разжала пальцы, и, чтобы трубка не упала в сандвичи с креветками, пришлось немного ею пожонглировать. Номер был вообще не лондонский, значит, звонила не Пэмми, и не американский, стало быть, поговорить со мной желали не родители, не сестра, не брат, не друзья по учебе в колледже и, конечно, не бабушка.

Упавшее до нуля настроение мгновенно подскочило, и кровь хлынула по жилам до кончиков пальцев и корней волос. Суссекс! Код Суссекса я не знала, но видела, что номер английский, однако определенно не лондонский.

Нажав на кнопку приема с такой силой, что чуть не сломался ноготь, я выдохнула:

— Алло?

— Алло? Элоиза? — раздался мужской голос — увы, не тот, что звучал в моих мечтах. И этот был приятный — густой, в меру низкий, но я сразу поняла: не Колин. Звонил американец, даже при столь неважном качестве связи — мой телефон недолюбливал торговый центр «Уэйверли» — был слышен характерный акцент. — Алло? — повторил голос По мне холодком из морозильника разлилось разочарование.

— Э-э… привет. Да, это Элоиза, — с опозданием ответила я, сжимая в кулак чувства, а с ним и телефон. Если звонил американец откуда-то из Британии, значит, кто-то из знакомых. Он меня определенно знал, раз связался со мной по этому номеру и обращался ко мне по имени. Не тот ли это герцог, аспирант из Института исторических исследований? — Как дела? — спросила я, маскируя свое замешательство.

— Хорошо. — Голос звучал несколько смущенно и вместе с тем весело. — А твои?

— Гм… все в порядке. Еду домой из библиотеки, — бодро и не вполне уместно сказала я, выигрывая время. Впрочем, в этом не было смысла. Как я ни напрягала память, сообразить, с кем разговариваю, никак не могла. Потому решила сдаться. — А кто это?

— Джей.

— Джей! — воскликнула я, силясь припомнить хоть одного из знакомых мне Джеев. С одним мы вместе учились, но с тех пор минула вечность, и потом, как мне сказали, теперь, сделавшись ярым критиком постмодернистской литературы, он предпочитал быть Джеймсом. — Привет!

Черт! Я ведь уже поздоровалась с ним.

С языка чуть снова не слетело «Как жизнь?» или расхожее «Чем занимаешься?», когда Джей, чей голос из-за моего замешательства стал почти сердитым, спросил:

— Ты понятия не имеешь, кто я, угадал?

— Угадал, — призналась я, отшатываясь в сторону, чтобы дать дорогу величественной даме с корзиной, доверху наполненной кошачьим кормом.

Последовало молчание, прерванное шумом — Джей или вздохнул, или перевел дыхание, либо то была просто помеха.

— Прости, я не объяснил, — наконец сказал голос. — Этот номер дала мне твоя бабушка.

— О! — Я застыла па месте. — А-а, да, ну конечно. Она говорила, но я… забыла.

Увлеченная побегами из отчего дома, восстанием в Ирландии и бесследно исчезавшими мужчинами-англичанами (я имела в виду Колина, хотя о Джеффри Пинчингдейл-Снайпе можно было сказать то же самое), я выкинула из головы бабушкины махинации. К тому же не думала, что Джей все-таки объявится.

— Не ожидала, что я позвоню? — спросил Джей.

— Не слишком-то прилично читать вслух чужие мысли, особенно если в глаза не видел того, с кем беседуешь, — произнесла я, прислоняясь спиной к стойке с печеньем в жестяных банках.

— Я не читаю твоих мыслей, — пояснил голос из Бирмингема. — Говорю то, что подсказывает здравый смысл. Скорее всего я не позвонил бы…

«Подумаешь. Я бы не обиделась. Ведь так?» — задалась вопросом я, поспешно перенося вес тела на собственные ноги, когда стойка с печеньем угрожающе пошатнулась. Сама я в жизни не стала бы связываться с тем, кого подыскала для меня бабушка, однако речь шла не обо мне.

— …но, как выяснилось, у нас есть общие знакомые.

— Кто? — сдалась я под напором любопытства.

— Алекс Кафлин.

— Ты знаешь Алекс? — Я снова прижалась к печенью, пропуская мамашу с ребенком за ручку.

Сразу объясню: Алекс — моя близкая подруга. Мы вместе учились в школе — с первого до последнего класса, потом с большой неохотой расстались, решив поступать в разные колледжи, и с тех пор писали друг другу огромные электронные письма. Впрочем, в последние месяцы общались реже — из-за разницы во времени и убийственного графика Алекс. Она второй год работала помощником в департаменте судебной защиты, в одной из крупнейших в Нью-Йорке юридических фирм. Однако дружба наша, слишком давняя и проверенная, не прекращалась. С Пэмми, конечно, мы куда чаще виделись, но Алекс оставалась родной душой.

Из трубки послышалось приглушенное постукивание. Джен помолчал и ответил таким тоном, будто переключился на посторонние мысли.

— В колледже я жил в одной комнате с теперешним парнем Алекс.

— Ого! — удивилась я. — Как тесен мир!

— Послушай, — сказал вдруг Джей. — В следующий вторник я буду по делам в Лондоне. Может, поужинаем вместе?

— Вторник… — Я задумалась. — Гм…

Если бы я согласилась, бабушка возликовала бы. И принялась бы раздавать мой номер направо и налево. Не исключено, и неудачникам с лысиной. Кстати, таким мог оказаться и Джей — я понятия не имела, что он собой представляет. Знала лишь, что его мать зовут Маффин. Или Мафия. В общем, как- то так. А Син у Алекс был парнем что надо, только свидание с человеком, который жил вместе с ним в комнате, отдавало подобием кровосмешения…

Кроме того, мог позвонить Колин.

Я заглянула в корзину — на одинокую упаковку куриных палочек, несколько баночек йогурта и пакет молока. Сейчас вернусь в свою унылую квартиру, усядусь с книжкой за стол, покрытый цветастой клеенчатой скатертью с дырами, прожженными прежним жильцом. После ужина поставлю в раковину единственную тарелку и сварю какао — для себя одной. А уж если нестерпимо захочется праздника, то побалую себя пастилой.

— Да, было бы здорово, — твердо ответила я.

— Вот и хорошо. Послушай, сейчас мне надо бежать. Я позвоню во вторник, и договоримся конкретнее.

— Буду ждать звонка! — пропела я и вздрогнула от того, сколь вдохновенно прозвучал мой голос. Прямо как у отчаявшейся старой девы, что рада бежать на свидание с первым встречным. Исправить ошибку, добавив «Друзья Сина — мои друзья» или «Будет приятно пообщаться с земляком», либо, еще лучше, «Жаль, что мой парень уехал на целую неделю», не выдалось случая — Джей прервал связь.

Он всего лишь предложил поужинать вместе, напомнила себе я, направляясь к кассам. Обычный ужин с товарищем приятеля. Суетиться нет причины. Гораздо интереснее провести вечер за дружеской болтовней, чем снова сидеть одной дома и в который раз смотреть «Фрейзер». Нет, против «Фрейзера» как такового я ничего не имела, но если живешь за границей, а из развлечений можешь позволить себе лишь американский сериал, берет страшная тоска.

Колин же звонить не собирался. Никогда.

Следовало позвонить Алекс. Она ведь, вспомнила я со стыдом, оставила мне вчера сообщение «Привет! Есть новости. Жду звонка!». А я, поглощенная своими мыслями, совсем про нее забыла. Готова поспорить хоть на все эти йогурты, новости связаны с Сином. Он, как пить дать, рассказал Алекс, что его бывшего однокашника пытаются свести с ее лучшей подругой. Я попыталась представить, в каких выражениях разговаривали ребята.

Джей:

— Одна чокнутая старая перечница пытается сосватать мне свою неудачливую внучку.

Син:

— Мать твою! Подай-ка мне чипсы.

Син учился в Стэнфорде и, как многие жители Новой Англии, кто жил на Западном побережье, нахватался выраженьиц типа «мать твою» и сыпал ими тут и там, тогда как истинные калифорнийцы вовсе не слыли отъявленными сквернословами.

Я призадумалась и мысленно убрала просьбу Сина подать чипсы. Он был в Нью-Йорке, а Джей в Англии, и потому хрустеть вместе чипсами, смотреть футбол по телевизору и пить, проливая на пол, пиво друзья не могли. Наверное, мое имя просто упомянули в разговоре, а чипсы поедались в квартире Сина. Алекс услышала, о ком речь, подскочила к телефону и восторженно прокричала что-нибудь типа: «Она же моя самая лучшая подруга! Непременно позвони ей!»

Джей:

— А ее бабуся…

Алекс:

— При чем тут бабуся? Поверь, Элоиза потрясающая! Ну и совпадение!

Не исключалась, конечно, и вероятность того, что Алекс не стала меня рекламировать. В таком случае разговор произошел примерно такой же, но без фразы «непременно позвони ей» и в уклончиво-осторожном тоне. Или осторожно-уклончивом?

Вторник с Джеем. Звучит, как название пьесы Нила Саймона. По крайней мере разговор с Алекс и проблема, что надеть, отвлекут меня от мыслей о Колине.

Прогнав остатки сомнений, я бросила в пакет еще одну баночку йогурта. Поужинаю с Джеем, окунусь с головой в круговерть событий из жизни Розовой Гвоздики — без помощи Селвиков — и мало-помалу вернусь к нормальной жизни, не омраченной думами о Колине. Если ссылок на Олсдейл не найдется, введу в строку поиска прозвища Джейн и мисс Гвен или пойду иным путем — изучу материалы о восстании Эммета, их немало. Особое внимание буду уделять именам и фактам, выбивающимся из общеизвестных описаний, зацепки найдутся и, если повезет, рано или поздно выведут на Розовую Гвоздику, а затем и на Черного Тюльпана.

Решительно взяв пакет с покупками, я пошла от стойки к выходу, ободренная только что принятыми решениями. В голове мелькнула последняя незваная мысль.

Вот будет смех, если Колин заревнует.

Глава 9

— Ну, что я говорила? Целая толпа — чудо!

У Летти не возникло желания называть сборище людей чудом. Едва заглянув в гостиную узкого дома из красного кирпича, что возвышался на Кафф-стрит, она насилу подавила в себе желание развернуться и убежать в комнаты, в которых поселилась. Однако в таком случае ее снова одолели бы мысли. А подолгу раздумывать последнее время стало небезопасно.

Пока она жила дома с родителями, голова ее была забита одними заботами: как выдать слугам жалованье в срок, примирить вечно споривших мать и отца да не позволить Мэри тайком сбежать. Теперь же, с той минуты, как она проснулась на дублинском пакетботе, все ее мысли были о другом. О лорде Пинчингдейле. Долгими ночами, когда Эмили уже давно крепко спала, Летти лежала с раскрытыми глазами и раздумывала, что ее ждет впереди. С каждой новой мечтой картинки делались все красочнее, а лорд Пинчингдейл — сговорчивее. Когда судно вошло в док, чуть задержавшись из-за непогоды всего в одном дне пути от Дублина, лорд Пинчингдейл уже убирал со щеки Летти прядь волос, многозначительно смотрел ей в глаза и с чувством признавался, что видит ее словно в первый раз.

Да, так все и будет! Как только она вступит на престол Франции.

Летти скрепя сердце призвала остатки благоразумия. На любовные взгляды надеяться, может, и не стоило, но чем больше она размышляла, тем больше верила, что внезапное решение ехать в Ирландию обернется удачей — во всяком случае, верила с тех пор, как утихла головная боль, а во рту вместо истоптанной верблюжьей тропы вновь появился язык. Теперь, после беседы с Генриеттой, было хотя бы понятно, почему лорд Пинчингдейл смотрел на жену как на прокаженную. Ведь до истории с побегом он неизменно казался Летти человеком добросердечным и рассудительным. Коль скоро она объяснит ему, что вовсе не помышляла погубить его жизнь, они принесут друг другу извинения, и все пойдет по-иному.

Дело оставалось за малым. По крайней мере так казалось, пока пакетбот не причалил к берегу.

«Завтра, — пообещала себе она. — Завтра же начну искать мужа. А сегодня… Если бы я не пришла на прием миссис Лейнерган, Эмили страшно огорчилась бы».

По пути в Дублин Эмили непрестанно повторяла, сколько, всего чудесного ей — и миссис Олсдейл — предстоит сделать в Дублине. Перво-наперво обойти торговые лавки, но, главное, побывать на ежегодном празднестве у миссис Лейнерган. Эмили в деталях продумывала туалет, сетовала по поводу задержки и то и дело повторяла, скольких женихов она попытается пленить.

— Ну, как я вам? — спросила Эмили, шурша бледно-розовыми юбками.

— Чудесно! — ответила Летти, позволяя ввести себя в гостиную, наполненную дамами в светлых платьях, офицерами в красных мундирах и щеголями в броского цвета сюртуках. Оказалось, хватка у хрупкой, точно бабочка, Эмили была почти мужская. — Ей-богу, чудесно!

— Тот, кого более всего волнует наружность, — проворчал сопровождавший Эмили мистер Тротуоттл, — немыслимо далек от людей серьезных, пекущихся прежде всего о развитии ума.

Всякий бы тотчас отметил: себя мистер Тротуоттл не иначе относит ко второму типу. Одежда его была неопрятного вида и мрачно-черная, белье определенно несвежее, покрой сюртука давно вышел из моды. Пряжки на башмаках были до того старые, что из них повылетали все камни. Менее подходящего человека на роль спутника для легкомысленной кокетки Эмили было невозможно себе вообразить. Тяготился выпавшей ему ролью и сам мистер Тротуоттл, а потому во время путешествия не без радости переложил обязанность развлекать Эмили на плечи Летти, и к моменту, когда пакетбот достиг ирландского побережья, голова ее звенела от восклицаний и плыла от превосходных степеней.

Летти протянула руку и поправила розовый цветок в венке, украшавшем локоны Эмили.

— Премилое дополнение к туалету.

— Благодарю! — Эмили просияла. — Я купила его в честь Розовой Гвоздики. Он окутан столь романтичной тайной, не находите?

Пришлось Летти признаться, что она об этом не задумывалась. Истории о шпионах казались ей глуповатыми, во всяком случае о тех, чьи подвиги описывались в газетах с картинками и занимали мысли пустоголовых девиц. Право же, иные из шпионов были все равно что разбойники с большой дороги, и ко всему непрестанно жаждали славы. Облачались в черные плащи, устраивали представления и оставляли насмешливые записочки, вместо того чтобы, как подобает, стараться всеми силами не привлекать к себе внимания.

— Я прочла о нем все, что пишут, — мечтательно протянула Эмили, как нельзя более кстати подтверждая мысли Летти. — Полагают, будто он высланный из страны дворянин-француз, а мне кажется, он англичанин. Как вы думаете, миссис Олсдейл?

— Право, не знаю.

От нужды отвечать на прочие вопросы спасла дама средних лет, которая в эту минуту как раз приблизилась к гостьям. Платье явно не подходило даме по возрасту: белый цвет невыгодно подчеркивал сероватый оттенок щек, нежный муслин безжалостно впивался в тучное тело.

Назвавшись хозяйкой, дама восторженно произнесла:

— Надеюсь, вам не придется скучать на моем скромном празднике!

— Как сказал поэт: «И ты в Аркадии его», — торжественно продекламировал мистер Тротуоттл.

— Имеете в виду «Et in Arcadia ego»?[4] — спросила Летти. У ее отца была привычка по любому поводу сыпать латинскими цитатами, главным образом чтобы вызвать негодование матери, ни слова не понимавшей.

— Разумеется. — Расширенные ноздри мистера Трогуоттла затрепетали. — Я так и сказал. Натурально, в переводе на английский, — прибавил он для непосвященных, к числу которых, по его разумению, относилась и Летти.

Миссис Лейнерган прижала к груди унизанные кольцами пальцы:

— Какое счастье, когда рядом люди ученые! Мистер Тротуоттл, вы непременно должны прийти ко мне снова.

— Непременно приду. Теперь же, если позволите, я желал бы уединиться в библиотеке.

Миссис Лейнерган сдвинула брови.

— У нас есть только кабинет полковника… там кое-какие книги…

— Не сочтите за привередливость, но не найдется ли у вас Евсевиева «Утешения»?

— Боэциева, — пробормотала Летти. Она трижды расставляла отцовские книги в алфавитном порядке, но потом махнула на неистребимый хаос рукой.

— Будьте здоровы, — сказал мистер Тротуоттл, протягивая ей платок.

Когда, не получив «Утешения», он удалился в менее людную часть гостиной, миссис Лейнерган, указывая то на одного, то на другого, пустилась рассказывать зачарованной Эмили о прочих гостях. Изречение «Et in Arcadia ego» ужасно не подходило шумному веселью, подчеркивая, что и среди жизни есть мертвечина и гниение, точно змей на ветви увешанной плодами яблони в Эдеме. Сегодня змей — мистер Тротуоттл, подумала Летти. Угрюмый брюзга в царстве воздушных платьев и военных костюмов. Возьми он в руки косу, и получится ни дать ни взять мстительница-смерть со старинных гравюр.

Как раз напротив мистера Тротуотгла расположилась парочка. Если не принимать в расчет их современных нарядов, смотрелись они как пастух и его возлюбленная на картинах художников Возрождения. Классические позы соблазнителя и соблазняемой: ее головка наклонена к нему, его рука на спинке кресла. Он шепчет ей на ухо и смотрит на нее сквозь прозрачную ширму веера, его темноволосая голова почти касается ее светлых локонов.

Судя по всему, кавалер позволил себе сказать нечто из ряда вон выходящее — девица тряхнула серебристо-золотыми кудряшками, закрыла веер и шлепнула им по плечу ухажера. Тот отклонился назад, схватил ручку с веером, и тут Летти впервые увидела его лицо.

Комната вдруг будто сжалась, а лента, опоясывавшая платье чуть ниже груди, вдавилась в ребра. Людей вокруг словно прибавилось, они словно сомкнулись вокруг Летти кольцом, шум усилился, в ушах зазвенело. Стало душно, от запахов закружилась голова, в глаза ударил едкий дым свечей. Нестерпимо захотелось вернуться в Лондон. Очутиться в любом ином месте, хоть на чаепитии у миссис Понсонби. Где угодно, лишь бы не видеть, как твой собственный муж целует руку другой женщины.

Мечты Летти вмиг съежились, точно букет цветов, охваченный языками пламени.

Может, не столь все страшно? Летти принялась судорожно перебирать в памяти сюжеты прочитанных книг, ища увиденному простое объяснение, вспомнила о двойниках и о близнецах, которых разлучили в раннем детстве. На мгновение-другое мысль о близнеце утешила: черты человека были те же, что у ее мужа, но вожделенно сложенные губы и многозначительный взгляд не имели ничего схожего с лицом задумчивого человека, который столь галантно ухаживал за Мэри. Однако лорд Пинчингдейл был у матери единственным ребенком. Летти знала, ибо как-то раз на балу в Лондоне случайно услышала их разговор с Мэри. Казалось, с тех пор минула целая вечность. Отец лорда Пинчингдейла, старший брат и двое младших умерли от оспы, когда ему самому было восемь лет от роду.

И девица не могла оказаться ни сестрой, с которой их некогда разделили обстоятельства, ни кузиной. К кузинам не наклоняются так близко, если шепчут на ухо, а сестер не одаривают столь соблазнительными улыбками и томными взглядами. Малейшее движение этого человека говорило о стремлении обольстить. На Летти он в жизни так не смотрел, даже на Мэри. К Мэри относился с почтением, если не сказать с благоговением, никогда не позволял себе так явно обнаруживать плотские чувства. Летти вся сжалась от растерянности, смешанной с чем-то таким, в чем разбираться не было желания.

Ее муж тем временем, стоя у противоположной стены, поднес к губам руку белокурой девушки. И прежде чем поцеловать ее, игриво провел пальцем по сапфировому браслету, украшавшему девичье запястье.

Летти сжала кулаки. И почувствовала; как обручальное кольцо, что надел ей на палец Пинчингдейл — единственное доказательство их брака, — впивается в ладонь. Плывя в Дублин, она то и дело всматривалась в камень, гадая, что за человек тот, с кем ее обвенчали, и представляя, что бы чувствовала, выйди она за него как полагается. Наивно, по-глупому, с верой в лучшее она смотрела на проклятое кольцо как на залог светлого будущего. На вечное напоминание о данных друг другу обещаниях. Да, он не желал на ней жениться — о том было невозможно забыть, — но она видела в нем человека добропорядочного, не того, кто нарушает клятву через неделю после свадьбы. Клятва есть клятва, при любом раскладе.

Она почувствовала себя круглой дурой. Витала в нелепых мечтах, тогда как ее муж крутился возле первой подвернувшейся под руку юбки.

Летти передернуло. В голове зазвучали длинные речи, которые в пути она старательно заучивала наизусть, вспомнилось, как в мечтах его суровое лицо, когда он узнавал о ее истинных намерениях в ту роковую ночь, становилось почтительно-растерянным. Как, стыдясь своего поведения, он качал головой, как сожалел, что поспешил осудить ее, как просил прощения за постыдный побег (в мечтах Летти лорд Пинчингдейл только и делал, что извинялся). Как сжимал ее руку в своих и торжественно говорил: «Если б я знал, какая вы на самом деле, ни за что не уехал бы». А когда Эмили крепко спала на соседней койке, пакетбот мягко покачивало на волнах и любая мечта казалась осуществимой, Летти даже воображала, как муж подносит ее руку к губам и нежно целует.

И вот у нее на глазах лорд Пинчингдейл целует не руку, а единственный обтянутый перчаткой пальчик белокурой девицы. Невинный жест, но сколько в нем любовного желания! Летти покраснела только оттого, что наблюдала игру. Дамы, смотревшие в ту минуту на парочку, прикрыли лица веерами. Блондинка качнула головой и жеманно улыбнулась — больше зазывая, нежели одергивая.

Летти затошнило, и отнюдь не оттого, что на обед подали баранину, обильно приправленную пряностями.

— Кто это? — любезно спросила она у миссис Лейнерган, стараясь изо всех сил не обнаружить своих чувств. — Вон та девица со светлыми волосами?

— Мисс Джилли Фейрли. Наследница приличного состояния и — как находят многие — красавица. Она здесь с теткой, миссис Эрнестиной Гримстоун. — Миссис Лейнерган указала на даму в черном платье, которая стояла, злобно сдвинув брови. Ее хмурый взгляд, как не без удовольствия отметила Летти, адресовался лорду Пинчингдейлу. Хоть кто-то в этой гостиной сохранял способность здраво мыслить. Миссис Лейнерган, слегка понизив голос, добавила: — Между нами говоря, она известная бука. Или просто делает вид, что смотрит свысока на радости, кои недоступны ей самой.

— Да будет о ней, миссис Лейнерган, не мучьте нас! — воскликнула Эмили, тряхнув черными локонами. — Скорее расскажите, кто этот джентльмен!

При нынешних обстоятельствах Летти нашла слово «джентльмен» весьма неуместным.

— Это, — ответила миссис Лейнерган с важным видом, — лорд Пинчингдейл. Только-только приехал из Лондона, и уже здесь, на моем званом вечере!

— Полагаю, лорд Пинчингдейл еще холостяк? — спросила, точно выстрелила, Летти. В голове пронеслась мысль: «Как карают за двоеженство?» Миссис Гримстоун выражала всем своим видом: «Если желаешь, иди с ней под венец. На меньшее мы не согласны».

Миссис Лейнерган, не обратив внимания на воинственный тон вопроса, ответила:

— Да, холостяк. Жених из самых завидных. Я слышала, у него огромное имение в Глостершире и доход около сорока тысяч в год. Впрочем, сдается мне, гулять на свободе ему недолго, — прибавила она, улыбаясь и кивая на мисс Фейрли, которая столь отчаянно хлопала длиннющими ресницами, что могла вызвать шторм на Ирландском море.

Летти плотнее сжала губы, пытаясь уверить себя, что бесстыдство мужа совершенно ее не трогает. Он ни минуты ей не принадлежал, стало быть, и потерять его было невозможно. Их связывали лишь слова клятвы, данной не по доброй воле. Теперь она увидела, каков он на самом деле, и не желала вообще иметь с ним дела. А мисс Фейрли была счастлива раскрыть ему объятия — изменнику, с обручальным кольцом на пальце. Летти отказывалась от него в ее пользу, как от имущества, в котором больше нет проку — бесплодной земли или лошади, что то и дело взбрыкивает.

— Не печальтесь, голубушка, — сказала миссис Лейнерган, похлопывая Эмили по руке. — Сегодня у меня в гостях еще один холостяк — при титуле и с деньгами. Немного постарше лорда Пинчингдейла, однако весьма хорош собой.

Летти решительно отвернулась от мужа к собеседницам. Распутник, негодяй, хам, наглец — в языке недоставало слов, чтобы в полной мере передать, насколько он низок. Летти не было до него дела. Ни самой малости.

Однако как она ни старалась не смотреть в ту сторону, видела лишь мужа, что нашептывал любовные слова на ушко другой женщине.

***

— На складе на Маршал-лейн у них хранится пятьсот мушкетов, — бормотал с видом искусителя знаменитый лорд Пинчингдейл на ухо глупо улыбавшейся красотке. — Заказаны еще сто пар карманных пистолетов и триста мушкетонов.

Мисс Джилли Фейрли живо замахала веером, заставив трепетать свои серебристо-золотые кудри, блестевшие в сиянии свечей, как бриллиантовая паутина. Из-под умело надетого светлого парика не выглядывало ни прядки прямых каштановых волос мисс Джейн Вулистон. Ничто в легкомысленном создании, сидевшем в низком кресле рядом с Джеффом, не напоминало о холодной красавице, чуть больше недели назад будоражившей кровь известных франтов в салопе мадам Бонапарт. Влюбленные звали ее Дианой, восторгаясь сдержанностью и классической правильностью черт, и воспевали в одах величественность ее взора.

Мисс Джилли Фейрли, с румяными от веселья щечками и широко раскрытыми наивными глазами, совсем не походила на Диану. При помощи румян и прочих волшебных дамских штучек Джейн замаскировала себя так, что лицо ее стало как будто круглее, а тонкий нос шире. Ленты в волосах, искусно нанесенные на верхние веки полоски теней, придававшие серым глазам голубоватый оттенок, — благодаря несчетным маленьким хитростям ее не узнавал никто, даже те, с кем она общалась с давних пор. Не сразу понял и Джефф, что беззаботного вида девица в облаке рюшек, пустившаяся с ним заигрывать, та самая леди, с которой всего два месяца назад они вместе продумывали, как вытянуть лучшего друга из когтей министерства французской полиции.

«Мастерское перевоплощение, — восхищенно размышлял Джефф. — Как замечательно придумала — стать менее красивой, чем на самом деле!» В последние два дня Джейн непрестанно его удивляла. Она приехала с компаньонкой неделю назад и успела собрать на удивление много сведений о готовившемся мятеже.

Накануне вечером все трое были в театре и перехватили корзину апельсинов с записками под кожурой, из которых Джефф, пропахнув цитрусовым ароматом, узнал адрес тайного склада на Маршал-лейн. Отправиться туда, чтобы подождать под окнами и подслушать, что удастся, пришлось под видом уличного попрошайки — с бутылкой и народными песнями.

Отчего все повстанческие движения непременно требуют выражения своих идей в песне? Во Франции было точно так же: мгновенно появились навязчивые куплеты о свободе простого человека. В голове Джеффа после столкновения с группой якобинцев в 1799 году еще несколько месяцев кряду звучала «ira».[5] Ее слова вспоминались и по сей день — в самые неподходящие минуты. Так и сейчас с языка чуть было не полилось: «Аристократ решит протестовать, в ответ народ наш будет хохотать», но Джефф вовремя подавил порыв. Теперь он работал в Ирландии, выполнял иную задачу, да и стишки были далеко не из лучших.

— Кто производит оружие, уже выяснили? — хрипловатым голоском, каким, отставив строгие правила, назначают тайные свидания, спросила Джейн.

Джефф ловко выхватил у нее веер и поднял высоко над головой. Джейн взвизгнула и умышленно неуклюже попыталась вернуть себе вещицу, изогнувшись при этом так, чтобы полуобнаженная грудь лучше открылась взору кавалера.

— Дэниел Мьюли. Живет по адресу Парламент-стрит, двадцать восемь, — шепнул Джефф ей на ухо, когда их руки соприкоснулись на ручке веера из слоновой кости. — С ними он или просто выполняет заказ — пока неясно.

— Кто посредник? — Джейн отклонила назад голову, будто ошеломленная дерзостью его предложений.

— Майлз Бирн. Работает плотником на Нью-стрит. Завтра намереваюсь уточнить подробности.

— Прекрасно, — пробормотала Джейн, выхватывая у Джеффа веер. — Неужели, сэр? — прибавила она громче. — Вы меня просто дразните!

— Неужели? — едва слышно переспросил Джефф. — Вы чем-то удивлены?

Джейн прикрыла лицо веером и позволила себе скривить рожицу.

— Это я так, — пробормотала она.

Мисс Гвендолин Медоус, облаченная во вдовье платье любящей строгой тетушки миссис Эрнестины Гримстоун, взглянула насупясь на соратницу-шпионку и вдруг изрекла:

— Назови выскочку-корсиканца Князем тьмы, и он возгорится желанием забраться того выше.

— Может, пасть ниже? — осторожно спросила Джейн, не забывая игриво поглядывать на Джеффа.

— Бог подземного царства — до этого поста у него нос не дорос! — с ухмылкой ответила мисс Гвен.

Джефф и Джейн улыбнулись друг другу одними глазами — на сей раз не от лица персонажей, которых играли.

— Если бы Наполеон властвовал в Аиде, то причинял бы куда меньше зла тем, кто еще здесь, — заметил Джефф.

Мисс Гвен стукнула об пол острием зонтика, угрожающе близко к ноге Джеффа.

— Порой вы дело говорите, Пинчингдейл. Увы, не сегодня.

— Постараюсь исправиться под вашим чутким руководством, — кротко сказал Джефф.

— Хм!.. — ухмыльнулась мисс Гвен, недоверчиво глядя на Джеффа из-под вуали. — Приберегите комплименты для простачков, что принимают лесть за чистую монету.

Джефф предусмотрительно отошел за кресло Джейн, ибо мисс Гвен снова собралась пустить в ход зонтик. У нее хотели отнять любимую вещицу, столь характерную для истинной мисс Гвен, но она не отдала своего защитника от солнца, заявив: «Лучше пусть меня узнают, нежели остаться без столь славного оружия». Джефф же решил: «Пускай, она будет не она, если лишить ее возможности кого-нибудь этой штуковиной тыкать». Так или иначе, они с Джейн сдались. Не то пришлось бы вступить с костлявой мисс Гвен в настоящий бой.

Джефф бросил правдоподобно плотоядный взгляд на бюст Джейн — в духе Джаспера, когда тот бывал особенно бесстыден, затем наклонился и спросил:

— Эммет так и не появился?

Джейн смущенно потупилась:

— Как видно, не настал час. В записке не указано время.

— Жаль. — Джефф выпрямил спину и принялся рассматривать собравшихся в гостиной.

Самым худшим в каждой из их операций была необходимость ждать. Ждать осведомителя. Ждать, когда осведомитель принесет важные известия. Отчаянно надеяться, что осведомитель не проболтается.

В записке, извлеченной из добытого в опере апельсина, одно было указано ясно: Эммет должен встретиться со сподвижником-французом на ежегодном званом вечере миссис Лейнерган. Отличная идея, не мог не отметить Джефф. У миссис Лейнерган непременно собирался весь свет — военные из полка, коим командовал ее муж, и представители англо-ирландского общества, оказывавшиеся в Дублине в летние месяцы. Принимали почти всякого, кто выглядел и держался по-джентльменски, оттого здесь было яблоку негде упасть. Со своего теперешнего места Джефф почти не слышал звуков фортепьяно, на котором молодая дама, окруженная тремя восторженными младшими лейтенантами и не вполне трезвым капитаном, играла заунывную мелодию.

Назначить встречу для обсуждения восстания под самым носом у доброй четверти дублинского королевского гарнизона — было в этом нечто особенно дерзкое. Впрочем, в нынешнем состоянии гарнизон не заметил бы изменников, даже если бы те стали оттаптывать им ноги или бегать туда-сюда с криками «Смерть захватчикам-тиранам!».

Ранее тем же вечером под видом фатоватого аристократа, что печется лишь о собственной безопасности, Джефф затронул тему мятежа в беседе с полковником Лейнерганом.

— Волноваться нет причины. — Полковник фыркнул, умиротворенно укладывая широкие красные пальцы поверх жилетных карманов. — Все это бредовые выдумки. В Дублине теперь спокойнее, чем на Бонд-стрит. Ирландцы и не думают бунтовать, помнят, что было в девяносто восьмом. Мы научили их уму-разуму.

Раз уж сам полковник считал, что тревожиться не стоит, то мятежники могли преспокойно готовить бунт прямо у стен Замка, главного штаба англичан. Время было — лучше не придумаешь. Большинство англо-ирландских аристократов, которые могли прознать о готовившемся восстании, уехали в Лондон, и за их особняками присматривали лишь изнуренные слуги. Власти из Замка, скучая по веселой жизни дома, либо утешались красным вином, либо развлекались за пределами Дублина. Готовиться к мятежу ничто не препятствовало. Даже генерал Фокс, главнокомандующий королевских военных сил в Ирландии, все подумывал оставить Дублин и съездить домой.

До Джеффа донесся визгливый голос миссис Лейнерган. Благодаря ее стараниям доход полковника не так давно повысился на десять тысяч фунтов в год, и все ради дорогих гостей. Джефф вдруг почувствовал себя животным из зверинца в Тауэре. «Я здесь по делу государственной важности, — мысленно напомнил он себе. — «Господь за Гарри, и Святой Георг».[6] В нынешнем случае — король Георг. Мои предки бесстрашно проливали кровь при Азенкуре, не умру от здешней толкотни и я. Так что пускай миниатюрная мисс и эта вдовушка с ней рядом пялятся на меня, точно на поросенка в торговом ряду, сколько их душе угодно».

Линия плеч вдовы — молодой дамы в трауре, в чьем облике, однако, не чувствовалось скорби, — и то, как она наклоняла голову, кого-то Джеффу напоминали. Рассмотреть цвет ее волос в тусклом свете было невозможно, а лица он вообще не видел. Ощущение знакомства вдруг усилилось. Может, она и есть сподвижница Эммета, француженка? Джефф принялся перебирать в памяти всех известных ему женщин-шпионок. Для маркизы де Монваль вдова была слишком уж мала ростом. Мегера же, что в Гавре чуть не выцарапала Джеффу глаза, когда он изобразил когтистую кошку, была по меньшей мере в полтора раза увесистее. Не зря ее звали Пышкой Мими. Женщина, которая стояла рядом с миссис Лейнерган, худобой тоже не отличалась, однако в Пышке Мими уместилось бы таких четыре.

Джефф прищурился. Вдова наклонила голову и заговорила с темноволосой соседкой, невольно подставляя лицо сиянию свечей в стенном канделябре. Ее пышные волосы блеснули янтарем, и тут Джефф ясно увидел большие голубые глаза, чуть вздернутый нос и пухлые не по теперешней моде губы. Женщина подняла левую руку — заправить за ухо прядь волос, и в кольце на пальце засветился маслянистым огнем темный грубо обработанный камень.

Сердце Джеффа упало.

— О нет! — пробормотал он, качая головой. — Не может быть.

— Уверяю вас, может, — ответила мисс Гвен с нотками обиды в голосе. — Я сама расшифровывала записку.

Джефф не слушал.

Девиц, которых с такого расстояния в тускло освещенной гостиной можно было принять за Летти Олсуорсн, нашлись бы сотни, если бы не обручальное кольцо Пинчингдейлов, одно-единственное на свете. Вещицу эту, несмотря на донельзя ужасный вид, никому не приходило в голову заменить кольцом поприличнее. Бабушка Джеффа, шустрая дама, с особым удовольствием наговаривавшая на болтливую невестку, называла кольцо «уродцем, что лишь прикидывается драгоценностью». Появилось оно в Средние века, во времена бережливого предка-нормандца, который, дабы не придумывать, какую придать форму женской безделице, сделал кольцо для невесты из собственного меча, которым, как гласила семейная легенда, только что умертвил нескольких родственников избранницы. Легенду Джефф слышал из уст бабушки. Скорее всего то была лишь выдумка, но картинки, возникавшие в воображении, столь походили на правду, что совсем не верить в жуткую сказку не получалось.

«Что за дурацкие мысли?! — в негодовании размышлял Джефф. — Несу какой-то вздор, сам себе — хуже не придумаешь. Если бы бормотал вслух — развивал способность поддерживать светскую болтовню, тогда другое дело. Однако сам с собой… Должно быть, это первый шаг на пути к сумасшествию…»

— Лорд Пинчингдейл! — Звонкий голос мисс Гвен да тычок в ребра отвлекли Джеффа от мрачных дум.

Он несколько раз моргнул. Похоже, безумие уже пришло. Иначе чем можно было объяснить появление в Ирландии нежеланной супруги и обручального кольца Пинчингдейлов, которых в последний раз он видел в зале для балов в своем лондонском доме? Впрочем, путь от Лондона до Дублина порой занимал всего-то два дня, но кто мог сказать ей, куда уехал ее муж? Джефф открыл секрет лишь…

Майлз!

Все стало вдруг ясно. Суета в голове улеглась. Он не сходил с ума, всего лишь допустил чудовищную ошибку. Лишиться ума, наверное, было бы приятнее.

В день отъезда казалось, что побеседовать с Майлзом надо непременно. Джефф собирал сведения о Черном Тюльпане, а Майлз знал о ней больше, чем кто бы то ни было в целом Лондоне, и не так давно даже лично столкнулся с маркизой. Притом он тоже работал на Военное ведомство, а потому не должен был разболтать, куда поехал друг. Если только не захотел от него избавиться…

А Генриетта?

Проклятие!

Почему он о ней не подумал? Обо всем, что ни сообщали Майлзу, тотчас узнавала и Генриетта. А она, мечтая уничтожить бессмысленную, на ее взгляд, пропасть между Джеффом и его женой… Одержимость Генриетты была способна заставить Париж времен террора показаться мирным и тихим. Ну, если не принимать в расчет того, что и в затишье гильотинировали.

— О Боже! — В раздумья Джеффа врезался звенящий голосок Джейн. — Лорд Пинчингдейл, по-моему, я уронила веер. Будьте так любезны, поднимите его.

Джефф опустился на колено и протянул веер Джейн с галантностью, что напомнила о сэре Уолтере Рэйли.

— У нас неприятности. Весьма серьезные.

— У нас? — потрескивающим голосом спросила мисс Гвен, обращая на Джеффа пронзительный взгляд.

— Да, — ответил Джефф, стараясь не вздрагивать от игривых шлепков веером по голове. Страшило его отнюдь не сотрясение мозга.

— Только не пытайтесь обременять нас личными неприятностями.

Джейн жестом попросила мисс Гвен замолчать.

— В чем дело, Джеффри?

— Ни в чем, — охрипшим голосом сказал Джефф, выпрямляясь и хватаясь за спинку кресла, чтобы стоять ровно. Он чувствовал себя почти так, как когда впервые в жизни перебрал бренди — из фляжки, которую они с Ричардом и Майлзом в Итоне тайно пронесли и спрятали от старшего воспитателя в неотапливаемом заднем коридоре. Тогда вот так же что-то заколыхалось в желудке, к горлу подступила тошнота и показалось, что мир теперь совсем не тот, что прежде. — Ни в чем, а в ком.

— Она про то и спрашивает. — Мисс Гвен нетерпеливо закрутила в руках зонтик, — Не будемте же терять время на глупые уточнения. Кого вы там увидели, лорд Пинчингдейл?

— Свою… — Джефф запнулся. Как он мог объявить о присутствии жены, про которую в Дублине еще не знали, если, согласно их плану, он до конца операции должен был притворяться холостяком?

— Говорите же! У нас не так много времени.

Джефф повернулся к толпе спиной, радуясь, что они выбрали место у стены, а не у окна.

— Свою жену.

Даже мисс Гвен онемела от изумления.

Увы, ненадолго.

— Зачем вам понадобилось обзаводиться женой при нынешних обстоятельствах? — требовательно спросила она.

— От меня мало что зависело, — сухо сказал Джефф.

— А-а, ну конечно. — Мисс Гвен презрительно фыркнула. — Сглупили по молодости? Обручились из-за будущего ребенка?

— Нет нужды вдаваться в подробности, — заявила Джейн, заставляя мисс Гвен умолкнуть. — Подумаем о деле. Как, по-вашему, она поступит? Устроит сцену?

Джефф снова взглянул на кружок женщин, стоявших у грубой покрытой красным лаком подделки под китайский шкаф-бюро. Летти смотрела в пол и хмурилась, что могло означать: она заметила мужа. Или же его и Джейн. Но разговаривать, с ним Летти как будто не намеревалась. Во всяком случае, пока.

— Не знаю. Не думаю.

При мысли о том, что более конкретного ответа он дать не может, Джеффа пробрала злость. Что ему было известно о супруге? Ничего. Лишь то, что она вечно появляется там, куда никто ее не приглашал.

Джейн кивнула, не требуя уточнений.

— Если все же устроит скандал, попробуем выкрутиться.

— Я подумаю, как нам быть, — сурово произнес Джефф. В голову пришло сразу несколько идей, прежде всего — посадить жену на первое же судно и отправить назад в Англию.

Джейн с прищуром взглянула на обманчиво невинный профиль Летти:

— А правду не желаете ей открыть? Не доверяете?

Джефф ответил кратко и с убеждением:

— Нет.

— Хм-м… — удивилась Джейн.

Джефф не услышал, что она сказала. Его внимание переключилось на нечто совсем иное. Вернее, совсем на иного человека. Только что явившийся гость присоединился к кружку, в котором стояла жена, и отвесил поклон, достойный Версаля — не Кафф-стрит.

— Только этого недоставало, — пробормотал Джефф.

— Похоже, она теперь увлечется беседой, — заметила Джейн.

Джефф резко повернулся и с опозданием бросил на нее сладострастный взгляд.

— Я совсем забыл: вы какое-то время не были в Лондоне, верно?

Мисс Гвен фыркнула.

— Мы работали в других местах. — В ее тоне так и звучало: «В отличие от тех, «то растрачивает жизнь впустую».

— В прошлом месяце, — сдержанно начал Джефф, продолжая краем глаза наблюдать за кружком жены, — Майлз попросил меня собрать сведения о некоем лорде Воне. Он прожил десять лет в Европе, а недавно вернулся в Лондон. Майлз предположил, что это и есть Черный Тюльпан.

— И ошибся, — вставила мисс Гвен, выражая высокомерным взглядом, какого она мнения о шпионских способностях Майлза.

— И ошибся, — подтвердил Джефф. — Но речь не о том. Лорд Вон оказался весьма подозрительной личностью. По словам Майлза, в ходе недавних событий Вон признался, что прежде имел связь с маркизой. Связь, — поспешил прибавить он, пока блеск в глазах мисс Гвен не выразился в словах, — романтического характера.

— И?.. — Мисс Гвен указала острием зонтика на кисточки сапог Джеффа.

— Майлз и Генриетта поручили лорду Вону взять маркизу на себя. — Джефф взглянул в глаза Джейн — внимательные и спокойные за разворотом веера. — Через час она исчезла из Лондона.

— С согласия лорда Вона? — спросила Джейн.

— Неизвестно. — Губы Джеффа искривила полуулыбка. — Он, разумеется, утверждает, что нет.

— С какой стати вы об этом рассказываете? — потребовала мисс Гвен. — Боитесь, как бы мы не заскучали?

— Это, — произнес Джефф, глядя на человека, с почтением склонившего голову перед непредсказуемой леди Пинчингдейл, — и есть лорд Вон.

Глава 10

— Лорд Вон!

Миссис Лейнерган простерла руки, покрытые шалью, в сторону человека, что стоял в нескольких ярдах. Гость, не тронутый вскриком хозяйки, продолжал рассматривать собравшееся общество, умудряясь молча выражать свое презрение ко всем до единого.

Совершенно позабыв о пристойности, миссис Лейнерган пропела, как не позволила бы себе даже мать Летти:

— Лорд Во-о-он!

С выражением крайнего недовольства гость повернулся на каблуках башмаков с серебряными пряжками и посмотрел в монокль туда, откуда столь неприлично кричали. Лорд Вон предпочитал оставаться в тени и был приверженцем темных вечерних костюмов, что смотрелись блестяще на Браммеле, а лорду Вону придавали таинственности. Его сегодняшний мрачный вид оживляли лишь едва приметные серебряные нити в материи, из которой был пошит сюртук, да отделка воротника и манжет, что подчеркивало проседь в черных волосах на висках. Черно-белую одежду дополнял единственный рубин на искусно повязанном галстуке, неярко горевший, точно пламя в сердце драконовой пещеры.

— А-а, — протянул лорд Вон, разжимая длинные изящные пальцы, которыми придерживал монокль. — Наша драгоценная хозяйка.

Лорд Вон повернулся — серебряные пряжки блеснули — и развел руками, выражая почтение, отдававшее насмешкой.

Миссис Лейнерган принялась строить глазки.

— Ах, лорд Вон! Какой же вы галантный!

— Можно ли быть иным с дамой, собравшей у себя столь… занятное общество? — Взгляд лорда Вона переместился на громко певшую девицу за фортепьяно, скользнул на хмельных офицеров, споривших о том, чья лошадь резвее, и остановился на цветах, что украшали черные локоны Эмили.

Летти покраснела бы со стыда за беспардонную хозяйку, однако волновалась сейчас совсем о другом. Не желая привлекать к себе внимания, она бочком отошла чуть в сторону, прочь от яркого света, молясь про себя; чтобы лорд Вон не увязал вдову миссис Олсдейл с мисс Летицией Олсуорси, девицей, что с большой неохотой только начала выезжать в свет.

Она надеялась, что он ее не узнает — большинство мужчин лезли из кожи вон, дабы заполучить возможность поухаживать за Мэри, младшую же сестру почти не замечали. Однако, взглянув на монокль лорда Вона, Летти отчего-то почувствовала себя неуютно. Вообще-то он отдавал предпочтение леди Генриетте Селвик, тем не менее пять или шесть раз танцевал с Мэри, а та, в свою очередь, пускала в ход какие только могла женские хитрости, пытаясь заставить лорда Вона решиться на более серьезное, чем танец, предложение. Титул графа выше виконта, и тем более ценен граф, у которого, если верить слухам, редчайшие и Англии фамильные драгоценности и имение больше, чем Чатсуорт.

Очевидно, об имении знала и миссис Лейнерган. Или по крайней мере о личном прогулочном судне. С воодушевлением свахи в глазах она взяла Эмили под руку:

— Милорд, познакомьтесь: мисс Эмили Гилкрист. Только что приехала, получив образование в Англии.

— О!

— А это, — произнесла миссис Лейнерган, беря Летти за руку и притягивая к себе, точно овчарку к особенно упрямой овце, — миссис Олсдейл.

Лорд Вон перевел на лицо Летти внимательные глаза с нависшими веками, будто стараясь запомнить точное расположение ее веснушек.

— Миссис Олсдейл? — учтиво переспросил он, делая ударение на последний слог, отчего Летти охватило желание спрятаться в китайский шкаф и не высовываться оттуда до конца праздника.

Пока миссис Лейнерган представляла лорду Эмили, следовало незаметно ускользнуть. Но куда? Негодяй муж не очень-то обрадовался бы, увидев, что жена здесь и разгуливает по гостиной одна. При этой мысли Летти тряхнула рыжими волосами и лукаво улыбнулась лорду Вону:

— Верно, милорд.

— Удивительно, что в дублинской гостиной видишь столько знакомых лиц.

— Знакомых? — спросила Летти, не переставая улыбаться и раздумывая, не слишком ли будет подозрительно, если она спрячется за спиной Эмили. Но Эмили, увы, уже уплыла прочь — искать джентльменов помоложе. — Я не встретила ни одного.

— Готов поклясться, что мы с вами уже виделись, и не так давно. В Лондоне.

— Правда? — Взяв пример с мисс Фейрли, Летти глуповато хихикнула. — Боюсь, мне не вспомнить.

— А я помню. — Светская улыбочка лорда Вона сказала убедительнее всяких слов: «И не пытайтесь возражать». Он жестом обвел траурное платье собеседницы: — Тогда вы выглядели не столь печально.

— Жизнь переменилась.

— Я так и подумал. Вышли замуж и овдовели всего за… неделю-другую? И как вы все успеваете, миссис Олсдейл?

— Это случилось столь внезапно, — с беспомощным видом объяснила Летти.

— Многие светские дамы с удовольствием обучились бы вашим трюкам.

— Посоветуйте им использовать яд, — сказала Летти.

Брови лорда Вона подпрыгнули.

— Не надейтесь, что я предложу вам спрятаться за моим именем.

— Будьте покойны, милорд, на мой вкус вы слишком настоящий. — «Буду прикидываться, что мужа у меня вообще не было, — решила Летти, — а то и впрямь подумает, будто я от него избавилась».

Лорд Вон почтительно наклонил голову:

— Как видно, вы весьма находчивая молодая дама.

— Такая, какой велит быть жизнь.

Тонкие губы лорда Вона тронул намек на улыбку.

— Я о том и толкую.

— Если поступаешь, как диктуют обстоятельства, восхищаться нечем, — задумчиво произнесла Летти.

— Есть чем, — возразил лорд Вон, вглядываясь в нее через монокль. — Когда все уже позади.

— Какой толк оглядываться назад? Это не помогает.

— Дорогая мисс… Прошу прощения, миссис Олсдейл, вы слишком прагматичны. Находчивости вам не занимать, но недостает героизма.

— По-вашему, это героизм? Когда по прошествии времени приукрашаешь свои не слишком достойные поступки?

— Не слишком достойные? — спросил лорд Вон. — Вспомните Одиссея. Он хитер, изворотлив, вступает в связь с множеством женщин… и при этом герой!

Перечень характеристик против воли напомнил о человеке, живущем ныне, от которого не отделаешься, просто закрыв книгу. Раздумья о его грехах не могли спасти от скучного праздника. Различить голос в шумном гомоне было невозможно, но Летти чувствовала присутствие мужа спиной, точно прицепившуюся колючку.

— Одиссея таким придумали, — рассеянно возразила она.

— Дорогая моя, — протяжно произнес лорд Вой, — неужто вы полагаете, будто все это чистой воды выдумка?

— Хотите сказать, что и сам Гомер был?.. Гм… — Щеки Летти стали как винноцветное Гомерово море.

Лорд Вон, добившись того, чего желал, вопросительно повел бровью:

— Вам, надо думать, больше по вкусу благонравная Пенелопа?

Перед глазами Летти возникли ткущая Пенелопа и Одиссей, развлекающийся с чародейкой. Цирцея, потряхивая серебристо-золотыми кудрями, манит его взмахами веера. Одиссей был подлецом, и не стоило его ждать. А Пенелопа лучше бы не отталкивала женихов, а встала во главе Итаки и правила без Одиссея.

— Выбирать мне особенно не из чего, верно я понимаю? — сказала Летти, морщась. — Надо отдать предпочтение либо распутнику, либо глупой женщине, которая его ждет?

— Терпеливая Гризельда вам, надо понимать, тоже не по вкусу?

Терпеливая Гризельда всегда казалась Летти неисправимой простофилей.

— Терпением, — произнесла она учительским тоном, — надо вознаграждать только тех, кого ждать стоит.

Лорд Пинчингдейл определенно был немногим достойнее Одиссея, раз, куда бы ни явился, тотчас находил с кем развлечься. Что оставалось Летти? Уехать назад в Лондон? Вернуться в светское общество с его злорадными шепотками? Или тайно добраться до Хартфордшира, к своей узкой детской кроватке и тихому саду? Ни одна, ни другая идея не сулили ничего особенно приятного.

Может, именно поэтому не изменяли себе Пенелопа и Терпеливая Гризельда? Не из всепоглощающей любви, а потому что им было не из чего выбирать?

Лорд Вон будто прочел мысли Летти.

— Я пришел к выводу, что ждать в этой жизни стоит очень немногого, миссис Олсдейл. — Лицо его приняло циничное выражение. Летти впервые увидела впадины на щеках и складки но углам рта. — Потому-то умные берут все, что могут, а дураки лишь мечтают.

— Если следовать вашим правилам, в конце концов останешься с тем, что куда хуже прежнего, — сказала Летти, пытаясь поточнее вспомнить, о чем только что размышляла. — Что в этом хорошего?

— Все-таки хоть с чем-то да останешься. Аскетизм нынче не в моде. — Лорд Вон ленивым движением руки обвел помпезно украшенную комнату и разряженных гостей.

Рука внезапно застыла, прямо перед юношей, что приблизился к ним, шаркая по ковру сапогами. В отличие от ухоженного лорда Вона незнакомец был неряшливого вида и с нечесаными волосами. Вместо галстука, которые теперь замысловато повязывали, на шее молодого человека, словно у рабочего, светлел простой кусок материи, заправленный под шнуровку потрепанной рубашки.

Несмотря на весьма неприглядный вид незнакомца, Летти, устав разговаривать один на один с лордом Воном, почувствовала невероятное облегчение. От тонких острот и необходимости на них отвечать уже болела голова.

— А-а, миссис Олсдейл, у меня для вас сюрприз. — По тону, каким лорд Вон произнес последнее слово, Летти тотчас поняла, что сюрприз будет не из приятных, и взглянула с состраданием на растрепанного юношу, а тот покраснел и уставился на ковер с узором в виде виноградных лоз.

«Лорд Вон, — подумала Летти, — как никто умеет испортить настроение».

Вон подождал, давая жертвам помучиться, и невозмутимо продолжил:

— Позвольте вам представить моего кузена Августа Ормонда. Мы зовем его Октавиан. Правда, императором ему становиться пока рановато, — прибавил он насмешливо.

— Наверное, ужасно тяжко быть в семье самым младшим, — мягко сказала Летти, стараясь заглянуть юноше в глаза. Тот же, едва живой от смущения, продолжал смотреть в пол, неприглядно выпятив губы.

— Боюсь, в подобном сочувствии Август не нуждается. На вид он молод, но грешен, как старик.

— Наружность редко соответствует натуре, — ответила Летти, вспоминая, как ее муж прикидывался любителем поэзии, философии и воздержанной жизни, глядя на которого, она и подумать не могла, что он пустится в любовные приключения через считанные дни после свадьбы.

Вон пристально взглянул в монокль на ее отрешенное лицо:

— Вы правда так считаете, миссис Олсдейл? Позволю себе не согласиться. Впрочем, — прибавил он с едва заметной улыбочкой, — так действительно бывает — в тех случаях, когда намеренно идешь на обман.

— Когда обманываешь других или себя? — спросила Летти с горечыо.

— Любопытный вопрос. Я имею в виду щеголей, которые пытаются доказать себе, что они щеголеватее, чем на самом деле. Красавиц, что красотой не блещут. Вдов…

Летти вся сжалась под траурным платьем, когда лорд Вон вдруг многозначительно замолчал. Он приятно улыбнулся и наклонил голову, указывая на вдовий наряд собеседницы:

— Впрочем, не в моих правилах ставить под сомнение чужие добродетели и горести.

Гамлет, беседуя с Офелией, употребил слово «добродетель» столь же двусмысленно. Прежде чем свести ее с ума. «Подходящую же лорд Вон выбрал минуту», — негодуя, подумала Летти.

— Советуете мне податься в монашки?

Вон повел бровями.

— Как можно, сударыня?! Я ведь и сам бесстрастен, но добродетелен.

— А безумен, держу пари, только при норд-норд-весте, — пробормотала Летти.

— Ай-ай-ай, миссис Олсдейл! Отвечать не своими фразами не предусмотрено правилами.

— Незнала, что мы беседуем по правилам, — выпалила Летти.

Глаза Вона блеснули серебром.

— Всегда и везде есть какие-то правила, миссис Олсдейл. Оттого еще забавнее их нарушать.

— Тем, кто остается убирать осколки, не до забав, — послышался из-за левого плеча Летти чей-то голос.

Она дернулась от неожиданности, столкнувшись с человеком, который неслышно подошел сзади. Его рукав случайно коснулся ее руки между краем перчатки и рукавом, и Летти охватила дрожь — всю, с головы до пят. Тонкий аромат лавровишневого одеколона, которым пропиталась материя его сюртука, пробудил волнующие воспоминания.

Летти уставилась на собственные руки в перчатках, не желая признаваться, что это она. Кольцо Пинчингдейлов бросилось ей прямо в глаза — грубо обработанная поверхность изумруда, казалось, не отражает, а поглощает свет. Зловещий подарок на нежеланную свадьбу.

— А-а, Пинчингдейл! — поприветствовал подошедшего Вон. — Какая неожиданная… встреча!

— Вон. — Лорд Пинчингдейл ответил почти незаметным кивком и сделал шаг вперед, становясь между Воном и Летти. — Что привело вас сюда в эту пору?

Вон лениво поднес к глазу монокль.

— Хотел бы задать вам тот же вопрос, дорогой Пинчингдейл. Не клнцу человеку светскому проводить лето в Дублине. Кому-нибудь, верно, уже подумалось, вы от чего-то сбежали. Ну или от кого-то.

Лорд Пинчингдейл бросил на Летти недобрый взгляд. Довольная хотя бы тем, что монокль Вона направлен теперь не на нее, она лишь молча качнула головой. Вон этого не заметил, но увидел, что отразилось в глазах Пинчингдейла.

— О, куда подевались мои хорошие манеры? Вы знакомы с очаровательной миссис Олсдейл?

Лорд Пинчингдейл чуть наклонил голову и взял руку Летти. Она почувствовала сквозь лайку перчаток, как его пальцы быстро и многозначительно сжали ее запястье.

Как будто в том была необходимость!

— Знакомы, но совсем мало, — произнес лорд Пинчингдейл.

«Совершенно верно, — подумала Летти. — Если не принимать в расчет такого пустяка, как брачные узы, можно сказать, мы друг другу чужие».

— Однако у нас есть общие друзья. — Она невинно улыбнулась лорду Вону. — Во-первых, Перси Понсонби… Ай! — Пальцы лорда Пинчингдейла крепче прежнего сжали ее руку — аккурат над перчаткой.

— Миссис Олсдейл, — неторопливо проговорил он. — Может, желаете лимонада?

Летти с печальным видом покачала головой:

— Лимонадом не разгонишь тоску. Он здесь желтый, как и везде.

Лорд Пинчингдепл улыбнулся — лишь губами, глаза не выразили ничего.

— Не любите желтый, давайте выберем напиток иного цвета.

— А если я вообще не желаю пить?

Хватка лорда Пинчингдейла усилилась, и в голове Летти пронеслась мысль, что мудрее будет уступить.

— Впрочем, да. Я вдруг почувствовала, что в самом деле хочу пить.

— Я так и подумал, — пробормотал лорд Вон. — Желаю вам приятно освежиться, мисс… вернее, миссис Олсдейл.

— Здесь так душно… — любезно произнес лорд Пинчингдейл, ведя ее против воли через гостиную. — Позвольте проводить вас к окну.

— А лимонад? — спросила Летти, просто для того, чтобы не быть слишком покорной.

— Уверяю вас, свежий воздух взбадривает куда лучше, — ответил муж холодным тоном.

Упираясь каблуками в ковер, Летти потянула руку, пытаясь высвободиться из тисков, но Пинчингдепл неумолимо продолжал вести ее в самый темный угол.

— Говорят, ночная прохлада вредна для здоровья.

— Для здоровья, — сказал он, вталкивая ее в нишу с окном, — вредны и прочие вещи.

— Вы мне угрожаете?

Джефф мило улыбнулся:

— Если принять но внимание ваши знакомства, — нет, всего лишь предупреждаю.

— Сейчас я общаюсь с вами. — Летти тоже оскалила зубы в подобии улыбки и, пользуясь удобным случаем, пихнула мужа локтем в ребра. — Может, разожмете пальцы? У меня рука давно уже онемела.

— А разговариваем мы с вами всего ничего, — деланно удивился он.

— Странно. Такое чувство, что гораздо дольше.

Скрывшись за фестонами малиновых занавесей миссис Лейнерган, муж и жена взглянули друг другу в глаза с неприкрытой ненавистью. Джефф готов был мрачно рассмеяться. Да, ни он, ни она не желали друг друга видеть. С лордом Воном же — типом крайне подозрительным — Летти бесстыдно любезничала. Придвинься старый развратник на два дюйма ближе, и заполз бы ей на грудь, точно змея к Клеопатре. Облокотившись на подоконник, Джефф вдруг требовательно спросил:

— О чем вы толковали с Воном?

— Разумеется, не о том, о чем вы — с мисс Фейрли, — бросила ему в лицо Летти.

— Это, — резко сказал Джефф, — вас не касается.

— Конечно. Это касается только вас.

— У жены приступ ревности, так надо понимать? — спросил Джефф тоном, который мог разъесть железную ограду. — А вам не кажется, что при нынешних обстоятельствах в вашу ревность не поверит и дурак? Оставьте дешевую игру.

— Я не играю — ни капельки. А вот вы актер прекрасный! «Знакомы, но совсем мало», — произнесла Летти, передразнивая протяжную светскую речь мужа.

— Верно, я солгал, тогда как вы, миссис Олсдейл, говорили только правду.

Летти покраснела, и Джефф, достигнув желаемого, неожиданно почувствовал почти детскую радость. Взявшись за краешек черного рукава супруги, он потер материю пальцами.

— О чем скорбите, миссис Олсдейл? Об утраченной свободе? Или же задумали убить меня, а в черное облачились, чтобы потом не хлопотать?

— Если бы мне выпало такое счастье, я нарядилась бы в красное. — Летти отдернула руку, злясь, что он позволяет себе такие вольности, и с вызовом посмотрела в глаза собеседника: — Скажите спасибо, что я приехала под другим именем. В противном случае вам пришлось бы объясняться с мисс Фейрли. Жена помеха всякой сторонней интрижке, верно я говорю?

Жена могла помешать и в гораздо более важных делах. Остатки радости, что удалось досадить Летти, вмиг испарились, едва на ум Джеффу пришла мысль о том, какими серьезными последствиями грозит ее присутствие в Дублине. Стоит ей сказать единственное неосторожное слово — тому же лорду Вону — и сорвется вся операция. Следует что-то предпринять. Джефф задумчиво сдвинул брови. После сегодняшней игры в голубков слишком поздно прикидываться, что Джейн его родственница. Назовешь ее любовницей, и лишишься самого надежного источника сведений, ведь тогда им с компаньонкой больше не будет доступа в дублинские гостиные. Впрочем, мисс Джилли Фейрли и ее тетушка могут запросто исчезнуть, а вместо них появятся иные персонажи, однако изменения такого рода — всегда риск. О мисс Джилли Фейрли станут расспрашивать, а новое лицо должно будет вжиться в роль, на что потребуется время, которого теперь в обрез.

Джефф пронзил жену бешеным взглядом, вложив в голос все свое зло и отчаяние:

— Какого дьявола вам здесь понадобилось?

— Я хотела побеседовать с вами. — Летти сжала губы, чтобы издевательски не рассмеяться над самой собой, показавшись вдруг гораздо старше своих девятнадцати. — Теперь это уже не важно. Все не важно.

Джефф скрестил руки на груди.

— Вы ждете ребенка, угадал?

— Что?

Взгляд Джеффа бесстыдно задержался на груди Летти, которая, чтобы лиф платья казался заполненным, не нуждалась в обилии рюшек.

— Зачем же еще вам так срочно понадобилось спрятаться за моим именем? Решили немедля обзавестись мужем, и под руку подвернулся я?

Слова его прозвучали отнюдь не с тем убеждением, с каким Джефф намеревался их произнести. Может, дело было во взгляде Летти: она смотрела на мужа так, словно тот только-только сбежал из Бедлама.

— Что такое вы говорите? — пролепетала она.

— Таково мое предположение, — хмыкнул Джефф, раздумывая, отчего беседа течет совсем не так, как он рассчитывал. Ни слез, ни жалких оправданий — одно лишь удивление.

Летти растерянно покачала головой, глядя куда-то мимо него.

— Не может такого быть, — пробормотала она. — Быть не может. Нет, это не настоящая жизнь… а… а мелодрама с «Друри-Лейн»!

— То, как вы принудили меня жениться на вас, а не на вашей сестре, — тоже театральное представление. Интересно, из чьей пьесы вы украли сюжет?

— Ничего я не крала! А вот ваш кучер, смею заметить, по- настоящему меня похитил!

— Он не похитил бы вас, если бы вы сами не вышли.

— Железная логика. — Летти усмехнулась.

— Хорошо, — отрезал Джефф. — Тогда извольте объяснить, что вы делали среди ночи у моей кареты.

— Хотела защитить доброе имя моей семьи, которое кое-кому взбрело в голову запятнать!

— О, как благоразумно! Ради чести семьи вы слонялись ночью по улице полуобнаженная!

Летти знала, что именно так он и ответит. Но что ей было делать при тех обстоятельствах? Закрыть на все глаза, вернуться в постель и позволить Мэри разрушить собственную жизнь? Да если бы, черт их возьми, они не затеяли безрассудный побег, Летти в жизни не оказалась бы в таком положении!

— Я… Впрочем, с какой стати я тут распинаюсь? Какое мне дело, что про меня подумает бессовестный распутник?

Джефф чуть было сам не принялся оправдываться, но вовремя подумал: спокойствие Англии теперь главнее. Самолюбие потерпит Сознавать, что клеймит его именно интриганка Летти, было вдвойне неприятно, однако он не мог ничего изменить, потому, хоть и пребывал в предурном расположении духа, с усмешкой протянул:

— Хорошенького же вы обо мне мнения.

Летти ощетинилась, услышав столь беззаботный ответ, но Джеффу ее гнев отчего-то пришелся по душе.

— Скажите, вы в самом деле хотели жениться на моей сестре? Или намеревались увезти ее и бросить, когда она нам прискучит? — потребовала Летти.

Прекрасна старушка Англия, но водится в ней и такое, что лучше бы вовсе не появлялось на свет.

Пальцы Джеффа сжались в кулаки. Он сделал шаг вперед, приближаясь к Летти настолько, что лента, пришитая к ее вороту, коснулась складок его галстука, и сказал тоном, каким вызывают на дуэль:

— Я любил вашу сестру!

— Быстро же вы ее позабыли!

— Я… — Джефф запнулся под торжествующим взглядом Летти.

Он не забыл Мэри. Просто последнюю неделю не слишком много о ней думал. То были разные вещи. По чьей вине возлюб ленная не занимала теперь всех его мыслей? Разумеется, не по вине мисс Джилли Фейрли. Даже Наполеон Бонапарт тут был ни при чем. Размышлял Джефф все больше о рыжеволосой упрямице, что появлялась в самые неподходящие минуты в самых неожиданных местах и доводила его до сущего бешенства. Да как она смела осуждать его за то, что он не вспоминает о Мэри, если сама же их разлучила?! Джефф почувствовал, что терпение его на исходе.

— Во всяком случае, я не воровал у сестры суженого! — выпалил он.

— У вас нет сестры, — тотчас нашлась Летти.

— Речь не о том… — начал Джефф, нервно дернув щекой, и замер, услышав странный звук с улицы.

— Ха! — победно воскликнула Летти. — Вы сами не знаете, о чем речь, верно?

— Шш! — Джефф поднял руку, прося жену замолчат!..

И снова услышал звук — ритмичное постукивание. Неразборчиво выругавшись, он выглянул на улицу. И увидел прямо за прямоугольником света, что падал на землю от освещенного окна миссис Лейнерган, человека с коротко стриженными темными волосами. Он задумчиво шагал прочь от дома, постукивая тростью о булыжники.

— Не смейте на меня шикать! — Летти уперла руки в бока. — Я еще и не начинала говорить, что о вас думаю!

— Начнете завтра, — произнес Джефф, торопливо отводя ее в сторону. — Завтра же продолжим спор. Ваш покорный слуга, мадам.

Едва кивнув, он устремился прочь.

— Что, по-вашему…

Летти замолчала, не договорив гневных слов. Отчасти потому, что лорд Пинчингдейл был уже на середине гостиной, да и самому беспросветному дураку-деревенщине стало бы ясно без обьяснений: лорд Пинчингдейл убегал. Опять.

Да как он смеет так бросать ее?! Теперь, когда ей почти удалось выиграть спор?

На сей раз с нее довольно. Она не намерена позволять так с собой обращаться. Они выяснят все до конца, теперь же, здесь, или ее имя не Летти Олсуорси… Олсдейл… гм…

Не теряя времени на раздумья о том, как же ее все-таки зовут, Летти сорвалась с места и стала пробиваться сквозь толпу к выходу, хотя и куда менее ловко, нежели ее предатель-муж. Непрестанно бормоча «пардон» и «прошу прощения», она добралась наконец до дверей и с глубоким вздохом облегчения схватилась за ручку.

Ха! Пусть чертов Пинчингдейл не думает, что может так просто от нее сбегать!

Набрав в легкие побольше воздуха, она распахнула двери, выскочила в переднюю и налетела на сине-красную гору, что схватила ее за руки и не позволила нестись дальше.

Глава 11

Почему, когда поблизости оказывалась Летти Олсуорси, все шло вкривь и вкось?

Сбежав по ступеням, ведущим к парадной двери, Джефф остановился, выждал секунду-другую и посмотрел в оба конца улицы. Эммета нигде пе было.

Зайти за дом, чтобы там встретиться с сообщником, он не мог, потому что шел от парадной. Значит, если только заговорщики не пытались сбить с толку вероятного преследователя, их встреча окончилась. Они пришли, договорились, о чем хотели, и спокойно ушли. А Джефф ничего не выведал. Не услышал ни единого слова.

Когда ему следовало наблюдать за всяким, кто находился в гостиной, он пялился на жену и Вона. Вместо того чтобы прохаживаться из угла в угол, высматривать, а потом следовать за Эмметом к месту тайной встречи, тащил Летти к окну и был так занят изобретением колкостей в адрес жены. Сообщники могли спокойно устроиться в передней. Если бы не удары трости, он и посейчас не опомнился бы…

Внезапно в пульсацию мыслей в голове снова вклинился мерный стук по мостовой. Джефф замер, боясь обнаружить, что слышит лишь биение собственного сердца или выдает желаемое за действительное. Однако слух его не обманул. Эммет был где-то близко.

Не теряя больше ни секунды, Джефф пустился в погоню за призрачным звуком. Он доносился не с запада, где над парком Сент-Стивенс-грин красовались Клэнуильям-Хаус и особняк Уэйли, а с востока, со стороны улиц, что вели в рабочие кварталы, куда приличные люди не казали носа. Прибавив шагу, Джефф вскоре заметил темнеющую впереди фигуру. Заговорщик как раз сворачивал с Нижней на Верхнюю Кевин-стрит. Джефф не надеялся, что преследование закончится большой удачей, рассчитывая, что в лучшем случае услышит вариант песни о лорде Эдуарде и прочие повстанческие напевы.

По схожему маршруту Джефф преследовал Эммета и две ночи назад — прошел по Томас-стрит к постоялому двору «Белый бык», вышел с черного хода в крошечный задний двор и очутился у невзрачного дома на Маршал-лейн. А позднее, уже перед рассветом, обнаружил в подвале здания мешки с селитрой для изготовления пороха, замаскированные мушкеты под столами, корзины с гранатами, спрятанные за фальшивой стенкой на чердаке. И копья — тысячи и тысячи копий, сложенные штабелями в ожидании часа, когда их сожмут руки добровольцев.

Копий было больше, чем огнестрельного оружия. Джефф не понимал, говорило ли это о недостатке средств — копья дешевле и изготовить их можно было прямо здесь из древков, поставленных Майлзом Бирном с лесопилки брата, — либо более серьезные боезапасы хранились в другом месте. Джефф знал, что складов несколько — накануне ночью он побывал на двух других, сначала на Южной Кинг-стрит, а потом на постоялом дворе на Уайтаверн-стрит, прямо напротив величественной церкви Христа. И тот и другой были уже пусты, лишь просыпанная селитра да одинокая граната говорили о том, что в этих местах хранили оружие.

Куда его перенесли, оставалось загадкой. Передали единомышленникам? В этом Джефф сомневался, ибо знал, что время, когда прибудет подмога из Франции, еще не определено. «Объединенные ирландцы» не должны были повторить ошибки, допущенной в девяносто восьмом, — тогда французы явились лишь через месяц после того, как восстание провалилось. Не должны были повторить ошибки, если бы в этом им не помогли Джефф и Джейн.

Нет, Эммет не пойдет на решительный шаг, пока не убедится, что люди готовы к бою. Если у него есть голова на плечах — а ума ему было не занимать, — он будет до последнего держать оружие при себе, дабы самые рьяные из сторонников не подняли восстание раньше времени. Только вот где у него главный склад?

Шагая тихо, насколько позволяли сапоги, Джефф свернул вслед за Эмметом на Нижнюю Кевин-стрит, заставляя себя не спешить и выглядеть джентльменом, что прогуливается после шумного празднества. Если красться вдоль стен и старательно прятаться в тени, вызовешь больше подозрений, чем если будешь спокойно шагать посередине улицы. Эммет либо придерживался тех же правил, либо не догадывался, что за ним следят: шел безбоязненно и бодро, стуча сапогами но мощенной булыжником дороге. Свет от его полузакрытого фонаря дрожал и подпрыгивал в такт шагам.

«Да с какой стати ему тревожиться?» — подумал Джефф с горечью. Если встреча у миссис Лейнерган прошла успешно, ни Эммету, ни его друзьям из «Объединенных ирландцев» волноваться не о чем. Оставалось надеяться, что Джейн и мисс Гвен все это время были начеку и сумели узнать, с кем и по какому поводу беседовал Эммет, однако сознавать, что ты не выполнил задание, рассчитывая на других, было пренеприятно.

Хорошо еще, что Эммет, когда погружался в раздумья, имел привычку стучать по мостовой тростью. В противном случае не исключено, что Джефф до сих пор стоял бы у треклятого окна и бог весть зачем скандалил с женой, лишний раз бередя рану в сердце.

Он почти обрадовался, когда Эммет резко свернул, прерывая ход неприятных мыслей. Секунду назад главарь заговорщиков был перед ним, теперь же исчез из виду, скрывшись на Нью-стрит. Эта дорога вела не к дому на Маршал-лейн. Джефф почувствовал знакомое волнение. Прогулочным шагом перейдя перекресток Нью-стрит и Патрик-стрит и оказавшись на Дин-стрит, он осторожно скосил глаза и вновь увидел Эммета. Тот торопливо шел вниз по Нью-стрит, будто дело его по мере приближения к цели становилось все более спешным.

Джеффу только это и требовалось — узнать, куда лежит путь Эммета. По всему, у него была назначена встреча с Майлзом Бирном на лесопилке его брата. Если Эммет шел сообщить об исходе беседы с французом… Лицо Джеффа осветила торжествующая улыбка. Не так уж плох оказался этот вечер — если, конечно, не считать столкновения с Летти.

Громко стуча каблуками, так что шаги отдавались эхом, Джефф как мог далеко прошел по Дин-стрит, дабы усыпить всякое подозрение, и на цыпочках вернулся назад к Нью-стрит, прячась в тени домов, которые на этих убогих улочках жались один к другому.

Быстро оглядевшись, Эммет скользнул в сад дома, что соседствовал с лесопилкой, и негромко свистнул. Должно быть, на сигнал откликнулись: постояв с мгновение-другое в темноте у ворот, Эммет вышел из укрытия и поспешно зашагал к лесопилке.

Джефф нырнул в узкий проход и укрылся в канаве у пристройки. Навстречу Эммету, с юношеским удальством перепрыгивая через сложенные доски, вышел молодой человек с усиками и взлохмаченной светло-каштановой шевелюрой. Джефф, стараясь не дышать, еще ниже пригнулся к земле. Канава предназначалась для нечистот, никак не для шпионов.

Хорошенько рассмотреть лицо приятеля Эммета в темноте было невозможно, однако Джефф догадался, кто это. Майлз Бирн, всего двадцати трех лет от роду, но уже по шею увязший в революционных делах. Он негромко кого-то позвал — усики взволнованно дернулись. Третий человек, имени которого Джефф не знал, вышел из тьмы и присоединился к товарищам. Незнакомец в одежде извозчика был явно старше Бирна — в тусклом свете чужого фонаря Джефф рассмотрел проседь у него в волосах.

Отлично придумано, отметил Джефф. Стоит навести справки обо всех дублинских кучерах. Куда уж удобнее: революционер — возница наемного экипажа! Всегда есть чем объяснить, почему ты был в таком-то месте в столь поздний или ранний час, не говоря уже о прекрасной возможности подслушивать разговоры седоков, для коих кучер не более чем дополнение к лошади. Во всяком случае, лучше быть возницей, чем стоять в помоях, уныло подумал Джефф, глядя на сапоги, облепленные мерзкой слизью.

Вместо того чтобы провести сообщников внутрь, как предполагал Джефф, Бирн указал на доски, лежавшие у ворот ровными рядами. Эммет о чем-то спросил, и Бирн кивнул, чуть приподнявшись на носках. Третий пожал плечами, выражая не то сомнение, не то нетерпение. Расстояние, отделявшее заговорщиков от Джеффа, было приличное, а света от фонаря — слишком мало. Если бы они разместились поближе или прошли в контору, подумал Джефф, было бы куда проще.

Тут Эммет, опустившись на колено, положил на плечи по увесистой доске, с трудом выпрямился и пошел вперед. Сподвижники последовали его примеру. Эммет, непривычный к такого рода работе, пошатывался под тяжестью груза, Бирн шагал бодро, а кучер шел позади, но твердой поступью. Троица приблизилась к укрытию Джеффа. Доски белели позади каждого, точно кошачьи хвосты. Джефф подался назад, боясь получить удар покачивающимся выпачканным грязью куском дерева, свисавшим с плеча Бирна.

Выбравшись из вонючей канавы, он последовал за мятежниками по Нью-стрит, благодаря Бога, что из-за шума собственного учащенного дыхания да тяжелых шагов заговорщики ничего не слышат.

Всякий раз, когда они останавливались передохнуть, Джефф прижимался к дверям или прятался меж домами. На Дин-стрит мятежники не свернули, и сердце Джеффа заколотилось от волнения. Куда бы они ни шли со своим странным грузом, то был определенно не склад на Маршал-лейн.

Посередине Патрик-стрит троица внезапно остановилась напротив дома номер двадцать шесть. Джефф, притаившись за кустом, замер в безмолвной радости, несмотря на перепачканные грязью панталоны и сапоги, которые оставалось лишь выбросить. Наконец-то он нашел и этот склад!

Однако имени пособника-француза, увы, так и не узнал. Не выведал и того, о чем они беседовали.

Бирн повернул голову, чтобы что-то спросить у Эммета, доска на его плече угрожающе качнулась. Кучер отшатнулся в сторону и, громко выругавшись, уронил одну из досок на булыжную мостовую. Послышался зловещий треск — доска раскололась надвое — и металлический звук. В сторону куста, под которым скрывался Джефф, что-то покатилось.

Оказалось, это не мушкет, и даже не копье, а какой-то длинный железный цилиндр. Когда извозчик, не переставая браниться, подбирал его, Джефф заметил заостренный наконечник в виде стрелы.

Ничего подобного он в жизни не видывал, по догадывался, что это может быть.

Где, черт возьми, бунтари раздобыли ракеты? И главное, каким образом собирались их использовать?

Перед глазами Летти замелькали красные, золотые и синие вспышки.

Она моргнула, по краски не поблекли. «Это не искры в глазах, — дошло до нее мгновение спустя, — а военный мундир. Из-за него я ничего другого и не вижу».

— Сударыня, — раздался сверху низкий мужской голос. — Какое чудо, что мы встретились!

— Позвольте не согласиться, — задыхаясь, пробормотала Летти. Ей не хватало воздуха. Незнакомец крепко ее держал, золотистые пуговицы на мундире впивались в ребра. Она попыталась отвернуться, чтобы в нос не бил запах одеколона, но лишь оцарапала щеку о жесткую материю. — Может, отпустите меня?

— По-моему, вы и есть та дама, которую я ищу. Я проделал немалый путь, — произнес он куда-то ей в волосы. Летти чувствовала макушкой его теплое дыхание.

Злоба превращалась в отчаянный страх. Либо ее схватили по ошибке, либо по указке сумасшедшего, что имел обыкновение брать в плен первую попавшуюся женщину без сопровождения.

— Вы ошибаетесь, сэр, уверяю вас, — возразила Летти, пытаясь вырваться. — Как только вы меня отпустите…

К ее великому удивлению, мертвая хватка ослабла. Летти, пошатываясь, отступила на несколько шагов и наткнулась на столик с мраморной столешницей. Тот закачался на тонких золоченых ножках, грозя упасть.

— Сударыня! — Человек в мундире бросился к ногам Летти. — Вам больно?

Он прикоснулся к ее руке. Летти хотела отшатнуться, но дальше не пускал столик.

— Нет-нет, мне совсем не больно. Больше не смею вас задерживать. Пожалуйста, возвращайтесь на праздник.

К ее огромному облегчению, чокнутый отстранился. Облегчение, впрочем, оказалось временным. Когда Летти увидела незнакомца в полный рост, усугубленный красно-синей отделкой военного костюма, у нее перехватило дыхание. Пожалуй, он был не ниже Пинчингдейла — совладать с женщиной ему ничего не стоит.

По счастью, снова захватывать ее в плен безумец не намеревался. Сняв с головы шляпу с красными перьями, под которой скрывались курчавые каштановые волосы, переходившие на висках в длинные баки, он любезно поклонился и произнес:

— Очевидно, мне надо представиться повторно. Мы встречались на вашей свадьбе, леди…

— Миссис, — торопливо пробормотала Летти, не позволяя незнакомцу вымолвить роковое имя. Проклятие! Следовало предположить, что рано или поздно случится нечто подобное. И о чем только думала ее голова? «О том, — печально ответила себе Летти, — что мы помиримся с мужем и продолжать хитрить не придется. Какая наивность!»

— Миссис, — повторила она. — Миссис Олсдейл.

Офицер не стал спорить, однако во взгляде его сверкнула догадка и что-то еще, что Летти отнюдь не пришлось по душе. Он будто чему-то радовался, а ведь в неприятностях, связанных с ее замужеством, приятного было мало, торжествовала разве только миссис Понсопби.

Не успела Летти моргнуть глазом, как незнакомец взял ее руку, наклонил голову и, почти касаясь губами пальцев, многозначительно взглянул в глаза:

— Мой кузен — дурак.

Летти резко отдернула руку.

— Ваш кузен? — настороженно спросила она.

Слава Богу, офицер больше не пытался к ней прикоснуться. Взяв шляпу под мышку, он учтиво улыбнулся:

— Я Джаспер Пинчингдейл. Был шафером у вашего супруга. Не помните меня?

Летти помнила. Но больше не самого Джаспера, а ловкость, с какой он, единожды моргнув, мог увидеть, что у дамы под несколькими слоями одежды, и то, как после зевал, демонстрируя своим видом, что зря старался. Негодяй настолько ей не понравился, что она не сочла нужным запоминать его лицо. Теперь же он смотрел исключительно ей в глаза, будто пожилой даме с величественными манерами, и выглядел самой невинностью. Если бы на нем был не военный костюм, а длинная белая сорочка, он сошел бы за мальчика из церковного хора.

Чуть придвинувшись, Джаспер с напускной сдержанностью промолвил:

— Простите, что вмешиваюсь не в свое дело, но сдается мне, вы и мой кузен не вполне ладите.

— Мы путешествуем под разными именами забавы ради, — без обиняков пояснила Летти. — Это у нас вроде детской игры.

— Как мило, — пробормотал Джаспер, протягивая руку и беря Летти за подбородок двумя пальцами. — И как смело.

— Вы очень добры. — Летти скользнула в сторону, оставляя в его согнутых пальцах лишь воздух. Джаспер ни на миг не смутился.

— Я опечалился, когда узнал, что вы исчезли из города.

— Немного же вам надо, чтобы пасть духом.

Джаспер запрокинул голову и рассмеялся, обнажив очень крупные ровные зубы.

— Чудно, что братцу не по душе столь редкое остроумие! — Летти только собралась было сказать, что остроумие и беспардонность не одно и то же, когда Джаспер, уже поняв, чего от нее ожидать, поспешил прибавить: — Ошибаетесь, миледи…

— Миссис, — поправила она.

Раздраженно прищурившись, Джаспер упрямо договорил:

— Ошибаетесь, мисс… э-э… Падать духом не в моих правилах, однако ваш отъезд меня опечалил. Я надеялся, что смогу узнать вас… получше.

Летти насилу удержалась, чтобы не закатить глаза. Только этого ей недоставало — еще одного распутника. Похоже на то, что в семье Пинчингдейлов только такие и рождаются. Проклятие! Она бросила быстрый взгляд на закрытую парадную дверь. Звук шагов лорда Пинчингдейла давно растаял в ночной тьме. Пока она разбиралась с одним повесой, второй, с которым ее обвенчали, благополучно удрал.

У лорда Пинчингдейла было не так уж много времени на то, чтобы попросить кузена задержать ее, но долго ли уговориться о такой малости? Достаточно бросить через плечо: «Задержи женщину!» — и беги себе куда хочешь.

Летти порывисто шагнула в сторону.

— Забота о семье делает вам честь, мистер Пинчингдейл, — язвительно произнесла она. — С вашего позволения…

— Я позволил бы вам что угодно. — Джаспер стал у нее на пути. — Но уйти — никак не могу.

Он не заметил, что уже имеет дело не с одной только Летти.

— Миссис Олсдейл! — пропела Джилли Фейрли, возникнув из гостиной в облаке духов, что пахли посильнее одеколона Джаспера. — Вы что, уже уходите?

— Хотела бы, — холодно ответила Летти, тщетно пытаясь найти хоть что-нибудь, что в мисс Фейрли не слишком дурно. К несчастным глупцам должно относиться со снисхождением, но разве могут они прийтись по сердцу? Особенно девицы с тонкими шейками и изящными ручками. Или тонкими ручками или изящными шейками? Так или иначе, у мисс Фейрли было и то и другое, а у Летти, увы, ничего.

— Нет, нет, не покидайте нас! — прокричала мисс Фейрли, прекрасная даже в отчаянии.

— Вот и я говорю! — подхватил кузен Джаспер, оживленно кивая.

Мисс Фейрли нетерпеливым жестом велела ему молчать, точно прогнала муху. И с мольбой посмотрела на Летти:

— Миссис Лейнерган сказала, вы просто душка. Я надеялась, что мы с вами познакомимся!

— Быть может, в другой раз.

— Что ж, чудесно! Думаю, миссис Лейнерган не сгустила краски. Она говорит, что вы умница, каких немного.

Летти еще не оправилась от потрясения — «умница, каких немного»? — когда мисс Фейрли снова защебетала:

— Придете ко мне завтра на чай? Ответьте «да», дорогая моя миссис Олсдейл! Мы живем в доме десять по Генриетта-стрит. Здание небольшое, но очаровательное. Уверяю вас, мы премило поболтаем. Порасскажете мне умных историй.

Летти попыталась ответить в том же духе:

— Глупых, конечно, рассказывать не стала бы. Только вот…

— Прекрасно! — Мисс Фейрли восторженно хлопнула в ладоши, демонстрируя изящные ручки. — Завтра в два часа! Вам подходит?

— Сожалею, — сказал Джаспер, вклиниваясь между девушками с проворством, неожиданным для его крупной фигуры, — но миссис Олсдейл уже пообещала, что завтра после полудня поедет на прогулку со мной.

— Ничего подобного я не обещала! — возмутилась Летти.

— В таком случае, — мисс Фейрли жеманно улыбнулась, — ничто не помешает нам увидеться и дружески поболтать.

Мешал лишь проклятый муж. Летти со вздохом перевела взгляд с кузена Джаспера, что поглаживал шляпные перья с видом опытного ловеласа, на мисс Фейрли, невинно улыбавшуюся из гнезда кудряшек. Особого выбора не было. Даже если б ее не выводило из себя самодовольство Джаспера, добропорядочность не позволила бы оставить мисс Фейрли в неведении. У девицы в голове гулял ветер, однако, хоть Летти и не особенно волновала ее участь, позволять дурочке разрушить собственную жизнь было никак нельзя. «Добродетель приносит лишь страдания», — пришла на ум не вполне четкая мысль.

Впрочем, худшее уже позади. Их с Пинчингдейлом поженили.

— Конечно, — подавленно кивнула она. — Ничто не помешает.

Глава 12

По чистой случайности Джей выбрал ресторан в Южном Кенсингтоне.

Временно обитая в менее престижном лондонском районе, я там бывала нечасто. В последний раз, когда приезжала на Онслоу-сквер к миссис Селвик-Олдерли, тетке Колина, поднималась из метро по этим самым ступеням и шла мимо магазина «Кодак» и шумной лавки с персидскими коврами.

Тогда Колин еще ничего для меня не значил, а на нее были все надежды.

Торопливо шагая в сторону Бромптон-роуд, я все поглядывала через плечо, но призрачной фигуры в зеленой куртке «Барбур», выплывавшей, подобно Шерлоку Холмсу, из викторианского тумана, в сиянии фонарей так и не заметила. В метро я только и делала, что придумывала возможные варианты встречи. Я, конечно, удивлюсь, когда его увижу. Он напомнит мне, что буквально в двух шагах живет его тетя (я, само собой, прикинусь, что давно об этом забыла). Спросит, что я делаю в Южном Кенсингтоне, а я, будто между прочим, скажу, что иду на свидание. Да, на свидание. С одним парнем. О том, что встречу устроила бабушка и что Джей из другого города, я, разумеется, не упомяну. Да какая ненормальная стала бы в подобной ситуации рассказывать, что с парнем ее познакомила бабушка?! В этот миг к обочине вдруг подъедет такси. Я отшатнусь и налечу прямо на Колина. Он подхватит меня, а когда наши взгляды встретятся, будет уже не в силах отвернуться…

Чудесная фантазия.

Я отстранюсь, поблагодарю его, что не дал мне упасть, и объявлю, что должна бежать.

А может, все закончится иначе. Так, как мне придумалось в кафетерии Британской библиотеки, несколькими часами раньше. Я не отстранюсь, а эффектно замру в его объятиях, бросая вызов силе тяжести. Колин скажет: «Я все хотел позвонить, но (попал под машину; на меня набросился бык; лежал в больнице с холерой). Может, поужинаем вместе?»

Три бутылки воображаемого вина, две свечи, которые не оплывают, а потом диск с классической музыкой…

Я столько раз прокрутила свою сказку в голове, что отчетливо видела даже морщинки, появлявшиеся у глаз Колина, когда я произносила слово «свидание». И теперь искренне недоумевала, почему высокий блондин все не выходит мне навстречу из тумана. Поймала себя даже на том, что без конца верчу головой, отыскивая среди прохожих того, в чьих волосах золотился бы фонарный свет. Ну где он болтается? Неужто не чувствует, что должен быть здесь?

По-видимому, он не чувствовал. Дождалась я лишь визга шин у самой обочины и потока неразборчивой брани с сильным акцентом кокни, когда подъехавшее такси чуть не сбило меня с ног.

Какая несправедливость: такси появилось, а Колин — нет!

Вот что выходит, если день за днем витаешь в мечтах, подумала я, засовывая голые руки в карманы и устремляя вдаль хмурый взгляд. Увлечешься выдумкой, а она воплотится в жизнь лишь настолько, насколько пожелает. Быть может, это общая беда всех, чья работа — жить мыслями и чувствами людей, которых давно нет на свете, восстанавливая их туманные образы.

Втянув голову в плечи, чтобы под воротник не залетал ветер, я решила, что думать буду теперь лишь о том, как бы ни с кем не столкнуться. В ранней ноябрьской темени, окутанные туманом после дождливого дня, люди, что спешили по своим делам, казались сошедшими с картин Магрита — ходячие плащи и изредка шляпы. Каждый из них знал, куда держит путь.

Я попыталась вспомнить, куда иду сама. С самого утра все мои мысли занимала лишь желанная встреча с Колином, и о Джее я почти не думала. Поужинать мы договорились в индийском ресторане. Я знала только то, что он где-то на правой стороне улицы. Джей позвонил утром, когда я подходила к залу рукописей. Пришлось выскакивать на балкон, говорить как можно тише и сутулиться, пряча в руке телефон. Спустя минуты три Джей наконец дошел до главного. Индийский ресторан. В семь тридцать. Я ответила, что приеду, и Джей прервал связь.

Ощущение осталось примерно такое, будто я записалась на прием к врачу.

Увы, перед выходом я не додумалась узнать в Интернете точный адрес. Впрочем, где находится Бромптон-роуд, знала даже я. Отыскать на ней индийский ресторан — что может быть проще? Мне и мысли не пришло, что Бромптон-роуд отнюдь не переулок. А заблудиться я могу и в собственной комнате. Засунув руки поглубже в карманы, я тщетно попыталась соединить полы плаща. Вот было бы здорово, если бы он закрывал колени! Промозглый ветер проникал сквозь тонкие колготки, бесстыдно взбираясь вверх по бедрам.

Надо было надеть брюки.

Но в мечтах про Колина я была непременно в юбке и поэтому, обманывая себя, решила выглядеть получше, якобы для того, чтобы произвести впечатление на Джея. Разумеется, после встречи он сразу позвонит Маффин или Мафии — как ее там? Она, конечно, тут же свяжется с бабушкой, и той не придется за меня краснеть. Примчавшись домой из библиотеки пораньше, я скинула удобные коричневые брюки, надела юбку и узкий кашемировый свитер. На моих последних колготках спустилась над коленом петля, но я решила, что если надеть их задом наперед, то Колин — гм, точнее, Джей — ничего не заметит.

Обведя свое отражение в зеркале последним оценивающим взглядом, я осталась вполне довольна. Так можно ходить и в библиотеку, во всяком случае если не занимаешься наукой. Коричневые замшевые сапоги, к сожалению, от непрерывных дождей потерявшие былой вид, юбка с кожаным кантом — она хорошо подходит к сапогам, и ноги в ней кажутся длиннее, мягкий кремовый свитер подчеркивает все, что нужно, и придает рыжим волосам более темный оттенок. Все вместе смотрится очень неплохо и при этом довольно строго…

По счастью, когда я уже принялась мечтать о постели и теплой пижаме, повеяло ароматом карри. Я резко повернула влево, чуть не столкнувшись с двумя прохожими, и со вздохом облегчения вошла в дверь. Ресторан оказался поистине южно-кенсингтонский. Не как в Бейсуотер, где индийские ресторанчики — все равно что у нас в Америке китайские: обилие маленьких столиков да тесные зальчики с низкими потолками. Здесь же и обстановка, и люди отличались изысканным стилем. Столы ярких цветов, на них тарелки, по форме как неровные, выведенные детской рукой квадраты. Напротив входа величественно поблескивал длинный стеклянный бар, освещенный синими и красными светильниками. Вдоль стойки высились табуреты на высоких ножках с сиденьями всех оттенков радуги — настоящие цветки-уродцы.

Я сразу обратила внимание на парня, что стоял у стойки справа от ярко-красного табурета.

Даже если бы он не обводил зал ищущим взглядом — больше с опаской, нежели с надеждой, — я сразу догадалась бы, что это Джей. В нем чувствовалось что-то истинно американское. Мой отец говорит, что отличить американца от англичанина можно по обуви, но в Джее, как мне показалось, дело было скорее в слишком аккуратно уложенных темных волосах и чересчур правильных чертах лица. Возникало ощущение, что его отлили из гипса — целиком, от волос до кисточек на туфлях. Он напоминал куклу Кена.

Интересно, сгибается ли он в поясе? Мой Кен не сгибался, что вечно досаждало его гарему из Барби — они никак не могли усадить его за стол в своем домике. Может, потому Джей и стоял.

Прогнав дурацкие мысли, я улыбнулась и махнула рукой — сдержанно, лишь чтобы дать ему знать, что я здесь, без глупой радости «бери же меня»! И пошла к бару.

— Элоиза?

Его голос прозвучал мелодичнее, чем по телефону. Что, впрочем, было естественно: говорить, глядя человеку в глаза, куда приятнее, чем через странные электронные штуковины.

— Привет! — сказала я, протягивая руку. — Ты Джей?

Джей сжал мои пальцы и притянул меня к себе. В тот момент, когда его губы коснулись моей щеки, я покачнулась, потеряв равновесие, и схватилась рукой за стойку, но попыталась сделать вид, что так и должно быть.

— Есть хочешь? — спросил Джей, подавая знак официанту.

Я задумалась, как он поступит, если я отвечу «нет».

— Очень.

Беседа начиналась не слишком-то весело. Если будем продолжать в том же духе, вот-вот заговорим о погоде. Впрочем, неудивительно — я больше года не ходила на свидания. Тишина начинала давить, как на приеме у дантиста. Официант протянул Джею два меню и двинулся между яркими столиками с причудливыми тарелками. Мы последовали за ним.

— Как доехал до Лондона? — спросила я, просто чтобы не молчать.

— Хорошо, — ответил Джей, вешая слишком аккуратно свернутый плащ на спинку стула. Снова наступило молчание. Я принялась старательно раскладывать на коленях ярко-синюю салфетку. Джей снял со спинки плащ и повесил его иначе. Официант учтиво подождал.

— Желаете чего-нибудь выпить?

Еще бы.

Я заказала белое вино. А Джей — пиво.

Когда официант удалился, я взглянула на Джея поверх раскрытого меню. Хотя бы не помешан на вине. Уже неплохо.

Но вот пиво… Выбор был настолько скромный, что отдавал нескромностью, точно рубашка в клетку. Возникало чувство, что Джей желает заявить всему миру о своей простоте и мужественности. Тот, кто в себе не сомневается, спокойно заказал бы вина. Что Джей пытался доказать?

Я поймала себя на том, что пялю на него глаза, и спряталась за меню с перечнями саагов и наанов, чувствуя себя последней дурой.

Следовало сейчас же прекратить. Он заказал пиво, потому что захотел пива. Только и всего. Чего тут выдумывать? Кто дал мне право решать, что ему положено заказывать, а что нет? И какое мне дело, почему он пришел в пиджаке, но без галстука? Пиджак без галстука — все равно что пиво с кусочком лимона — простотой ни в том ни в другом случае и не пахнет. Я почти не сомневалась, что дом Джея полон расставленной под непривычными углами мебели, творений «Шарпер Имидж», и тарелок, покрытых бугорчатой глазурью, чтобы они сходили за настоящие изделия гватемальских крестьян (в «Блуминдейлс» такие всего по двадцать долларов за штуку).

Блуждая невидящим взглядом по строчкам с названиями блюд, я вдруг вспомнила, что сказала мне Алекс еще сто лет назад. Ну, или всего три месяца — казалось, прошла целая вечность. Я сетовала на свою одинокую жизнь, говорила, что в Лондоне вообще умру с тоски, и после того, как объяснила, почему ни один холостяк из компании Пэмми — даже примерно моего возраста и без явных отклонений — мне не подходит, последовало продолжительное молчание.

— Никому я не нужна, — простонала я. — Так и останусь одна-одине-е-ешенька!

Тут Алекс, тоном человека, который знает, что собеседнику эти слова не поправятся, произнесла:

— Тебе никогда не приходило в голову, Элопза, что это не они тебя отвергают, а ты их?

Нет, не приходило. Я их отвергаю? Она что, шутит? Если мужчин отпугивает мое образование, тут уж я ничего не могу поделать.

— Да-да, — сказала Алекс.

Она ничего не понимала. Да и могла ли понять? У нее со студенческой поры был Син. С возрастом все меняется. Примерно после двадцати шести ты становишься малоинтересна уязвимым мужчинам. Им подавай молоденьких глупышек, что будут петь возлюбленным дифирамбы. Возьмем, например, Гранта: он променял меня на двадцатидвухлетнюю с отделения истории искусств. Ей казалось, что все его статьи блестящи, а неудачные каламбуры смешны, она в жизни не сказала бы ему, что его сноска под номером сорок три лишена смысла. И потом, у меня, когда я улыбалась, у глаз уже темнели морщинки. А бывало, и когда не улыбалась. Я стала для него слишком старой, слишком уверенной в себе, слишком языкастой.

Впрочем, может, Алекс и права. Сейчас передо мной сидел прекрасный образчик мужской половины человечества, и недостатков у него было, насколько я могла судить при столь недолгом знакомстве, всего два: чрезмерная ухоженность и неумение выбирать напитки. Однако, несмотря на это, я уже придумывала, чем объяснить, почему мы не сошлись, в том числе бабушке, которая потребует подробного отчета.

Не вина Джея, что он не родился раздражительным англичанином.

Хотя беда вообще не в нем, а во мне, подумала я, хмурясь за меню. Я всегда сходила с ума по мужчинам, о которых мечтать не стоило. С броской наружностью, которых нельзя не заметить, от кого исходила уверенность, кто мог быть королем на подиуме и центром внимания на любой вечеринке. А под ярким обличьем у них до невозможности чувствительное сердце. Жаль, к тому времени, когда я добиралась до сути, становилось слишком поздно. И я терпела неудачу.

Как в случае с Грантом. Он тоже был великолепен, словно топ-модель, и вместе с тем ужасно одинок.

— Может, возьмем на двоих наан? — спросила я, от души желая, чтобы встреча не прошла скучно.

Мы сдержанно обсудили, луковый выбрать наан или чесночный. Перечислили преимущества лукового, обменялись парой фраз о недостатках чесночного. Официант принес напитки и задержался у стола. Весь его вид так и говорил: «Довольно разглагольствовать! Закажите оба!»

Наконец порешив остановить выбор на луковом, мы сделали заказ. Я думала, что почувствую себя так, будто расправилась с хлопотливым делом. А ощутила лишь усталость и еще сильнее захотела есть.

Откинувшись на странного вида яйцевидную спинку стула, я вертела в руке бокал.

Джей и вправду был весьма хорош собой. Почти без изъянов. Не важно, что, когда я смотрела на него, в груди не порхали бабочки, как бывало первое время в присутствии Гранта или совсем недавно — Колина. Порхание недолговечно. Не проходит лишь схожесть воспитания и то, что пережили вместе. Когда Джей протягивал официанту меню, я перечисляла в уме все плюсы нашего с ним возможного совместного существования. Отличный парень. По всему, положительный. Сын бабушкиной приятельницы. Неплохо устроен в жизни. Впрочем, есть ли у Колина работа, я не имела понятия.

У Джея, поправила себя я. Следовало думать о Джее, не о Колине.

— Чем ты занимаешься в Англии? — спросила я, начиная обязательный для первого свидания стандартный опрос. — Бабуля не сказала.

— Помогаю поставщикам технологических услуг осуществлять проекты, связанные с персоналом, — ответил Джей.

Слова, взятые каждое в отдельности, были английские, я не сомневалась. Но казалось, они не связаны между собой, не несут общего смысла. Я разбила предложение на части и попыталась перевести:

— Работаешь с компьютерами?

Джей снисходительно улыбнулся:

— В каком-то смысле. Если точнее: с людьми, чья деятельность связана с компьютерами.

— А, — с умным видом ответила я. — И в чем суть твоей работы?

Не стану пытаться передавать ответ Джея — все равно не выйдет. В двух словах, насколько я поняла, в его задачи входило организовывать работу компьютерщиков, заставлять их трудиться серьезнее и с большими результатами — что-то вроде этого. Потом он долго распространялся о некоем «согласовании». Если коротко — о роли посредника между клиентами и компьютерщиками. Компьютерщики общаются на «Джаве» и частично на Клингоне,[7] бизнесмены же — на различных диалектах, причем все больше отдельными буквосочетаниями, сводя суть к минимуму.

— Как любопытно! — воскликнула я, найдя объяснения убийственно нудными. — А почему ты решил заниматься именно этим делом?

Как выяснилось, когда Джей окончил колледж и стал экономистом, у него был приятель, а у того — другой знакомый. Еще три друга спустя мы наконец добрались до счастливого начала работы в Сети, погоревали о развале двух интернет-компаний и отправились в туристический поход по Гималаям. Во всяком случае, мне так запомнилось — по Гималаям. В общем, там определенно были горные вершины и не было фенов.

— Должно быть, в Бирмингеме тебе теперь нестерпимо скучно, — сказала я.

— На выходные я почти всегда уезжаю. Мама говорит, ты здесь учишься? — спросил Джей, любезно переводя разговор на меня. — Кое-кто из моих друзей — выпускники Лондонской школы экономики.

Мне уже приходилось сталкиваться с подобным. Независимые исследователи, не имеющие отношения к лондонским вузам, вызывают подозрение, хотя таких, как я, в Лондоне немало.

— Я пишу диссертацию в Гарварде, — объяснила я. — То есть до сих пор числюсь там, хоть и работаю здесь. Почти любой, кто учится на историческом, на четвертом или пятом году обучения едет за границу собирать нужный материал.

— А ты на?..

— Пятом, — ответила я.

Джей не сказал вслух: «И до сих пор возишься с диссертацией?» — но наверняка так подумал. Я мысленно его поблагодарила. В жизни не забуду, как бабушка, когда я сказала ей, что буду учиться примерно семь лет или даже больше, испуганно прокричала в телефонную трубку: «Но ты ведь сможешь все бросить, если выйдешь замуж?»

— Долго мучаешься, — произнес Джей, что я восприняла как ужас бабушки, но выраженный нейтральными словами.

— Да, программа у нас немалая, — согласилась я. — Раньше можно было учиться четырнадцать лет, а теперь самое большее — десять.

— Десять? — Джей чуть не задохнулся. — Я выучился на магистра управления бизнесом за два года, а мог ограничиться одним.

— Конечно, большинство начинает параллельно преподавать, — сказала я. — Платят нам только за первые два года, а потом, если продолжаешь писать диссертацию, приходится подрабатывать. Но преподавание отнимает море времени, и ты будто попадаешь в заколдованный круг: учишь, чтобы иметь возможность писать, но писать некогда, потому что связался с преподаванием. Втягиваешься в эту жизнь, а потом, когда в один прекрасный день вдруг просыпаешься, смотришь — прошло десять лет. Как Рип Ван Винкль, — прибавила я, чтобы было понятнее.

— Какая у тебя тема?

— «Шпионы периода наполеоновских войн». Алый Первоцвет и прочие.

— Кто-кто? — Джей недоверчиво взглянул на меня, поднеся к губам кружку с пивом.

— Алый Первоцвет. О нем есть целая книга, написала баронесса Орци. Довольно известный шпион.

«Ну и что?» — одернула я себя. Пускай он не имеет понятия, кто такой Алый Первоцвет. Большинство американцев едва знакомы с английской историей и литературой, а я, например, ни в зуб ногой в бизнесе и компьютерах. Он мог поразиться моему невежеству, точно как же, как я — его исторической безграмотности.

Так или иначе, Алекс не придется за меня краснеть.

Судя по всему, мои речи ничуть не увлекли Джея.

— Как, говоришь, его называли? — спросил он.

— Алый Первоцвет, — извиняющимся тоном сказала я.

— А-а.

Почувствовав, что разговор сходит на нет, я поспешила продолжить:

— Он лишь один из тех, чьи биографии я изучаю. В данный период меня интересует роль английских шпионов в подавлении ирландского восстания 1803 года.

До меня с опозданием дошло: раз Джей не имеет представления об Алом Первоцвете, то и об ирландском восстании 1803 года слыхом не слыхивал. Впрочем, тут все было понятно без пояснений. Как цвет белой лошади Джорджа Вашингтона. В конце концов, парнишка учился в Стэнфорде, уж настолько-то простые вещи мог уяснить.

— Подавление ирландского восстания… — Джей задумался. Хоть самое главное он явно запомнил, даже если успел забыть год. — А тебя это не слишком удручает? Печальная тема.

Удручало меня многое. Компьютер в зале рукописей. Почерк мисс Гвен. Жидкий картофельный суп с гренками, что подавали на ленч в кафетерии Британской библиотеки. Только не ирландское восстание.

Я пригубила вина.

— Почему ты считаешь, что это может удручать?

— Ну как же! — Джей улыбнулся. — Рыжеволосый народ. Неужели тебе не жаль ирландцев?

Я пожала плечами:

— Прошло двести лет. Слишком поздно искать виноватых.

— Но безобразия продолжаются. Вспомни Балканы.

— Лучше не буду, — сказала я.

— А предательницей предков ты себя не чувствуешь?

— Мои предки, надеюсь, умели мыслить здраво.

Если честно, я в этом сомневалась. Мои предшественники могли быть какими угодно, но благоразумием, думаю, не отличались. Я сменила тактику.

— Англичане свирепствовали в Ирландии, верно, но в те времена у них были на то веские причины, пусть мы сегодня этих причин и не понимаем. Вспомни «Унесенных ветром». Когда их читаешь, естественно, сознаешь, что рабство чудовищно, тем не менее болеешь за южан.

Я вдруг подумала о том, что человек, не ведающий, кто такой Алый Первоцвет, наверняка не читал и «Унесенных ветром».

Джей откинулся на спинку стула и сложил руки на груди.

— Получается, ты релятивистка.

Ненавижу, когда люди ведут себя так, будто в два счета все постигли.

— Я этого не говорила, — тотчас ответила я.

В колледже Джей определенно был любителем разного рода прений. Его глаза загорелись в предвкушении жаркого спора. А может, просто от пива. Черт побери! Когда наконец явится официант с едой?

— Как же тогда это называется?

Я уперла локти в стол.

— Послушай, оценивать то или иное историческое событие следует непременно с учетом всех обстоятельств. Ирландия грозила безопасности Англии. Британцы воевали с Францией, их европейские союзники были совершенно ненадежными и могли в любую минуту превратиться в противников.

— По-твоему, это оправдывает поведение англичан?

— Дело не в оправдании. — Я теряла терпение. Поймав себя на том, что повышаю голос, я схватилась за бокал, немного успокоилась и снова попыталась объяснить: — Задача историка — не судить либо оправдывать. Мы стараемся проникнуть в сознание людей из тех времен и взглянуть на мир их глазами.

— То есть уклониться от ответственности, так?

— Не так. Восстановить истину. Со всей ответственностью. Остальное — для спорных журнальных статей.

— Люблю спорные статьи, — сказал Джей.

— Я тоже, — призналась я. — В отдельных случаях. О, смотри! Несут еду.

Официант приблизился, но, увы, не к нам. К людям за соседним столиком. Зато мы отвлеклись от разговора. Джей повернул голову. В эту минуту с шумом распахнулась входная дверь и вошли три молодых человека, впуская уличный холод и чему-то смеясь. Один указал на бар, другой тут же скинул куртку. А третий…

Коварные бабочки, те самые, которые и не думали порхать в груди, когда я смотрела на стоявшего у стойки Джея, вдруг очнулись и, нарядившись в килты, под звуки волынок пустились в шотландскую плясовую.

Колин был в Лондоне.

Глава 13

На следующий день Летти стояла на крыльце симпатичного дома из красного кирпича на Генриетта-стрит, мысленно составляя список пыток, которые предпочла бы чаепитию у мисс Джилли Фейрли. Одним из первых шло выдергивание зуба, за ним следовало катание на дикой лошади, потом — попадание в лапы бандитам и прослушивание стихотворений на греческом. Последнее, впрочем, вовсе не пугало, но ничего подходящего больше не придумывалось, а медное дверное кольцо перед затуманенным взором все разрасталось, принимая небывалые размеры.

Зловещее отражение лица Летти в начищенном металле неуверенно смотрело на нее — здоровенный нос и причудливые косые глазенки. Как сказать женщине, что намерения ее воздыхателя самые низкие? Летти представить себе не могла, как входит в этот дом, угощается печеньем и говорит: «Простите, что сую нос не в свое дело, мисс Фейрли, но лорд Пинчингдейл приходится мне мужем. Я подумала, вам будет любопытно узнать. Премного благодарю за чай».

Быть может, следовало просто подложить под дверь записку без подписи да скорей бежать подальше отсюда.

Чувствуя себя восходящей на костер Жанной д'Арк, Летти крепко взялась за кольцо и громко постучала в дверь, будто надеясь, что звучность стука укрепит ее дух.

За дверью тотчас послышались торопливые шаги, и последнюю мысль — «Не лучше ли уйти?» — пришлось отбросить. Служанка, невысокая, но броской наружности, отворив, сделала реверанс и пригласила гостью внутрь. Летти вошла в переднюю, и за спиной закрылась дверь, лишая всякой возможности сбежать.

Развязывая ленты шляпки, Летти окинула свое отражение в зеркале беглым взглядом. На нее смотрела миссис Олсдейл, облаченная в черное прогулочное платье, — почтенная вдова вполне достойного и без излишеств вида. Даже ее рыжие волосы лежали относительно послушно — пришлось по столь особому случаю пригладить их с водой, заплести в косу и затянуть в узел, покуда они снова не заупрямились. Видеть себя столь искусно переделанной в другую женщину было весьма тревожно. Казалось, что настоящую Летти, ту, чьи муслиновые платья с кружевами перелицовывали по нескольку раз, а рыжие пряди вечно выпадали из прически, ту Летти, которой никогда не хватало терпения на поиски шляп или перчаток, запрятали в спокойную сдержанную миссис Олсдейл — в идеально чистых перчатках и с гладкой прической.

Летти поймала себя на том, что желала бы явиться к мисс Фейрли в платье понаряднее, и устыдилась. «Я пришла не на состязание, — печально думала она, следуя за служанкой по узкой лестнице на второй этаж. — А если бы и на состязание, то наверняка проиграла бы».

— Прошу сюда, мадам. — Девушка повернула ручку в одной из двух дверей на небольшой площадке и отошла в сторону, давая гостье дорогу.

После темного коридора гостиная, оклеенная бледными бумажными обоями с зелеными ромбами, несмотря на некоторую старомодность, показалась неожиданно уютной. У одной стены темнел большой буфет с горделиво красовавшимися чашками дорогого французского фарфора и более повседневной глиняной посудой, разрисованной картинками из местной жизни — синим по белому. Мисс Фейрли сидела за небольшим круглым столиком, лицом к двери, и разговаривала с кем-то, кого с порога Летти не могла видеть. Определенно не с миссис Гримстоун, ибо та сидела тут же, по левую руку мисс Фейрли, и, скривившись, смотрела в свою чашку, будто напиток был ей противен. О присутствии третьего человека говорила лишь чья-то рука на краю стола, точнее, кусочек рукава, да третья чашка, неровно стоявшая на бело-синем блюдце.

Если мисс Фейрли принимала и других гостей, говорить с ней о недостойном поведении лорда Пинчингдейла было никак нельзя. Не следовало этому радоваться, однако Летти ничего не могла с собой поделать.

— А, миссис Олсдейл! — Прервав беседу, мисс Фейрли поднялась с места. Ее кудри и ленты заколыхались. — Вы не заставили себя ждать. Входите же.

Отрывистые слова никак не походили на речи вчерашней восторженной мисс Фейрли, но Летти этого почти не заметила. Все ее внимание тотчас приковал к себе загадочный третий гость, чья чашка зазвенела на блюдце, когда он резко отодвинул от стола стул.

— Лорд Пинчингдейл? — пролепетала Летти.

Ее муж как будто разучился говорить. Мисс Фейрли же ничуть не смутилась.

— Полагаю, вы уже знакомы, — сказала она, довольно и спокойно глядя то на Летти, то на Пинчингдейла.

Он впился в нее взглядом прищуренных глаз.

— Мы так не договаривались.

— Верно, — согласилась мисс Фейрли, совсем не походя на себя. — Но раз вы сами не пожелали поступить благоразумно, я сочла нужным принудить вас это сделать. Потому и устроила встречу.

— Наверное, мне лучше уйти, — пробормотала Летти, делая шаг назад. Зацепившись каблуком о порожек, она чуть не упала, но вовремя схватилась за дверной косяк. — Я не знала, что у вас еще гости. Пожалуй, я как-нибудь в другой раз…

— Ни в коем случае, — снова дружелюбно сказала мисс Фейрли, но на сей раз в ее голосе прозвучали командные нотки, и Летти замерла на месте. — Входите и присаживайтесь, миссис Олсдейл.

Летти прошла в комнату, но не села. Осталась стоять — так было безопаснее. Происходило нечто необъяснимое: миссис Гримстоун смотрела надменно, мисс Фейрли — непреклонно, лорд Пинчингдейл — недовольно. И все знали такое, о чем не имела понятия Летти.

Уже только поэтому она решила не садиться.

— Мне удобно и так, — заявила она и тут же, опровергая свои слова, принялась переминаться с ноги на ногу.

— Как пожелаете, — невозмутимо ответила мисс Фейрли, прежде чем отпить из почти полной чашки. — От кофе, надо полагать, вы тоже отказываетесь?

Летти поспешно кивнула, страстно желая скорее покончить со странным визитом. Обстановка пугала. Неожиданная манера мисс Фейрли. Зловещий огонь в черных глазах миссис Гримстоун. Бездейственное выжидание лорда Пинчингдейла, который откинулся на спинку стула, плотно сжал губы и скрестил руки на груди. Он выглядел так, будто что-то вот-вот случится… Нечто такое, о чем знали все трое. Что именно?

В голове Летти с ошеломительной быстротой закружили сюжеты романов. Она стояла в перекрестье взглядов, точно олень со средневекового гобелена. От неугодной жены можно запросто отделаться. К примеру, подсыпать порошка в кофе и отправить в сумасшедший дом, объявив безумной. Перед самым отъездом из Лондона Шарлотта Лансдаун навязала Летти книгу Ричардсона о целомудренной девице, которую обманом помещают в публичный дом, где она погрязает в разврате и умирает. Миссис Гримстоун с ее бесчувственным взором и цепкими руками вполне могла оказаться содержательницей борделя.

Только в настоящей жизни не случалось подобных ужасов. Слишком они были странные, слишком книжные, слишком потрясали.

Сквозь высокие окна в гостиную лились косые лучи солнца, но Летти поежилась. В Дублине она никого не знала, кроме Эмили Гилкрист да миссис Лейнерган, но они понятия не имели, каково ее истинное имя. Родители же полагали, что дочь уехала в длительное свадебное путешествие. Лорду Пинчингдейлу представлялась блестящая возможность убрать с пути помеху. Домой он мог явиться под видом скорбящего вдовца и вернуться к тому, от чего его оторвали, — обхаживанию женщин на балах. Ни у кого не возникнет и малейшего подозрения…

Рука Летти сжала резную спинку стула.

— Зачем вы позвали меня? Похоже, не на чашку кофе.

— Нет, — подтвердила мисс Фейрли. — Вот для чего.

Изящным движением руки она вдруг сняла с головы обилие серебристо-белокурых кудряшек.

Летти не знала, что ее ждет, но ничего подобного не могла и предположить. Там, где мгновение назад светилась пена кудрей, теперь сняли светло-каштановые, затянутые в аккуратный узел волосы, подчеркивая классические черты женского лица. Без шаловливых завитков и разноцветных лент мисс Фейрли смотрелась совсем иначе. И напоминала не взбалмошную лесную нимфу, а мраморную статую Минервы.

— Ах, как же хорошо! — пробормотала она, с отвращением кладя парик на стол возле кофейника. — От него так чешется голова.

Перемена была столь поразительна, что собственная маскировка показалась Летти до смешного примитивной.

Выходит, не она одна скрывала свое имя. Ее вынудили стать другой обстоятельства и минутный порыв. Что же заставляло притворяться мисс Фейрли? Подозрение, неприятное, как холодный кофе, заполонило душу Летти, когда она взглянула на лицо мисс Фейрли — безмятежно-спокойное и без прикрас еще более прелестное. Она совсем не походила на Мэри. У той волосы были темные, у этой светлые, глаза у мисс Фейрли миндалевидные, а у Мэри круглые. Губы у мисс Фейрли были поуже, нос тоньше. Но обе пленяли некой прирожденной величавостью и царственным изяществом сложения.

Летти взглянула на мужа. Он смотрел на мисс Фейрли с единственным чувством — мрачной покорностью. Ни капли удивления не отражалось в его глазах. Что означали их заигрывания на вечере у миссис Лейнерган? Знала ли мисс Фейрли, что лорд Пинчингдейл женат?

— Желаете мне о чем-то сообщить? — резко спросила Летти.

— Чем меньше будете знать, тем лучше — процедил лорд Пинчингдейл, как будто обращаясь к жене, на самом же деле о чем-то предупреждая холодную красавицу, что сидела во главе стола, — выряженную в никак ей не подходившие рюшки и оборки Джилли Фейрли.

— Лучше для кого? — прищурилась Летти. — Для вас?

Лорд Пинчингдейл не изменил ленивой позы, но лицо его напряглось.

— Разумеется. Для кого же еще?

Дорогая парча его жилета и сапфир на галстуке поблескивали в солнечном свете. Летти напомнила себе, что перед нею избалованный аристократ, которого заботят лишь собственные удовольствия и не волнуют судьбы других.

К горлу Летти, точно удушающая раскаленная лава, подступило отвращение.

— Может, хоть разок попробуете задуматься о ком-нибудь еще, не об одном себе? Просто так, забавы ради?

Лорд Пинчингдейл медленно поднял бровь.

— Взять пример с вас? Держу пари, на вчерашний вечер вы явились исключительно ради моего блага.

— Какой мне смысл тревожиться о вашем благе, тогда как вы сами прекрасно о себе печетесь? Сколько еще женщин у вас припасено в разных уголках света? Одна наверняка томится в Шотландии — с нею вы ездите охотиться на куропаток? В Париже целый гарем?

Губы лорда Пинчингдейла искривились в улыбке.

— Не совсем так.

— Грязные подробности меня нимало не интересуют!

— А мне любопытно, — вмешалась жадно слушавшая миссис Гримстоун. — Гарем оказался бы очень кстати.

— Миссис Гримстоун пишет необычный роман, — сухим, точно дрова в камине, тоном объяснил лорд Пинчингдейл. — Только, прошу вас, не забудьте изменить имена. Мое и так донельзя запятнано.

— Непременно изменю, — фыркнув, пообещала миссис Гримстоун. — Пинчингдейл — дурацкая фамилия для книжного героя.

— А миссис Олсдейл, почти не сомневаюсь, полагает, будто злодея лучше и не назовешь.

— Слишком высокого вы о себе мнения, — едко произнесла Летти. — Всякий книжный злодей по меньшей мере не лишен некой духовной силы. Распутники им не пример.

— По-моему, злодей и распутник — почти одно и то же.

— Если бы вы по собственной воле не пали столь низко, то и на других смотрели бы иначе!

— Коль скоро иссякнет ваш запас оскорблений, предлагаю назвать меня, например, «отъявленным хамом». Или просто дайте мне пощечину, на том и закончим.

— Дала бы, будь на мне латная рукавица!

— Хотите склонить меня к дуэли? Боюсь, ничего не выйдет. моя дорогая.

Ах да, я забыла. — Летти распрямила плечи, радуясь, что может смотреть на лорда Пинчингдейла сверху вниз. — У вас нет чести, чтобы ее защищать.

— Браво! — воскликнула миссис Гримстоун. — Пожалуй, даже я не вышла бы из положения достойнее!

— Пока мы совсем не увязли в этих нелепостях, — умиротворенно, будто наблюдая философскую беседу в «Обществе синего чулка», произнесла мисс Фейрли, — давайте наконец объяснимся с гостьей.

— Что вы подразумеваете под объяснениями? — полюбопытствовал лорд Пинчингдейл — совершенно спокойно, однако отчеканивая слова и тем самым обнаруживая, что отзыв о его чести ему не столь безразличен, как он желал показать.

— Правду.

— Выдумки куда более занимательны, — медленно проговорила миссис Гримстоун. — В особенности мои.

— Сохранению мира в стране они не слишком помогают, — заметила мисс Фейрли.

Лорд Пинчингдейл плотнее сжал губы, будто верил в то, что речь идет о сохранении мира в Англии, не больше, чем Летти. «Да как он смеет, — негодующе думала Летти, — делать вид, будто опечален?! Гарем ведь у него, не у кого-нибудь!»

Лорд Пинчингдейл сложил руки на груди и кивнул мисс Фейрли:

— Раз уж вы заварили эту кашу, Джейн, сделайте милость…

— Кто здесь Джейн? — звенящим голосом потребовала Летти.

Мисс Фейрли с пренебрежением отодвинула парик дальше.

— Джейн — это я.

— Не Джилли? — Летти сознавала, что следовало бы задать другие вопросы, но сказала то, что первое пришло в голову.

Мисс Фейрли — Джейн — радушно улыбнулась. Чересчур радушно. Такой улыбки Летти не видела, пожалуй, с того дня, когда к ней отправили повара сообщить, что издохла ее любимая собака.

— Нет, не Джилли.

— А меня называйте «мисс Гвен», — заявила миссис Гримстоун, имя которой было, как запомнила Летти, Эрнестина, то есть с Гвен, как ни сократи, не имело ничего общего. — Но лишь в тех случаях, когда будете уверены, что нас никто не слышит, или провалится вся операция. Поняли?

— Операция?

— Мы, — спокойно пояснила Джейн, — шпионы Розовой Гвоздики.

Глава 14

— Помилуйте! — воскликнула Летти. — По-вашему, я должна в это поверить?

Открыто ставить под сомнение слова собеседников весьма невежливо. Но и снимать за чайным столом парик не входит в общепринятые правила.

Неужто им казалось, что она столь беспредельно наивна?

Заметив, как лорд Пинчингдейл бросил на Джейн быстрый выразительный взгляд, Летти разозлилась пуще прежнего.

— Скажите еще, что все вы миссионеры, которые явились сюда обращать дикарей в христианскую веру! Или труппа бродячих актеров, или… — Тут ее подвело воображение. — Шпионы! Да кто в подобное поверит?

— Уж постарайтесь, мисси! — выпалила мисс Гвен, или миссис Гримстоун, или кем бы она ни была, что Летти не особенно волновало.

Джейн с всегдашним изяществом подняла руку, развязала ленточку на шее и протянула Летти медальон:

— Может, это вас убедит?

Летти взяла вещицу, гадая, каким образом дамское украшение заставит ее поверить в невероятное. Письма, наверное, заставили бы. Или же заверенный подписью канцлера его величества документ — нечто в этом роде. Но медальон?

Металлическая штуковина еще хранила тепло Джейн. Ничего особенного — обыкновенный золотой овал, покрытый спереди эмалью с изображением цветка. А сзади… Вместо гладкой поверхности Летти почувствовала под пальцем глубокие изогнутые линии.

И, затаив дыхание, перевернула медальон. В том месте, где украшение соприкасалось с краями впадинки на шее обладательницы, темнел вырезанный цветок с множеством лепестков.

Даже Летти, нелюбительница шпионских историй, тотчас его узнала, ибо видела не раз — на листовках, веерах, платках, паже вышитым на мужских носках.

Печать Розовой Гвоздики!

— Я подумала, лучше вырезать ее на медальоне, не на кольце, как делают все, — с улыбкой произнесла Джейн.

Летти неотрывно смотрела на вещицу, водя пальцем по тонкой линии в местах, где соединялись две медальонные половинки.

Мисс Гвен поднялась со стула, забрала у Летти медальон и протянула его Джейн. Та принялась крепко завязывать ленты сзади на шее.

И печать снова превратилась в обычное украшение молодой женщины — милую безделушку, выгодно подчеркивавшую вырез платья.

Но при этом осталась печатью.

— А может, это просто гравировка? — выдавила Летти, словно пытаясь что-то доказать. Больше себе, нежели троим собеседникам, что смотрели на нее, сидя за столом.

— Может, — невозмутимо ответила Джейн, затягивая последний узел. Казалось, ее не волнует ничто на свете.

— Или вы просто слишком любите цветы.

— Кто их не любит.

Летти взглянула на медальон, на парик и снова на Джейн — деловитую и спокойную, хозяйку стола. На мужа больше не смотрела, однако заметила — всякий обратил бы на это внимание, — что в его отношении к женщине, называвшей себя Джейн, нет ни капли нежности. Тогда как накануне вечером он крутился возле нее столь настойчиво, будто знал, что даже малое расстояние его погубит, сегодня бесстрастно сидел в сторонке. Раздором между влюбленными тут не пахло. Они будто вовсе не питали друг к другу никаких чувств. Если же их не связывала влюбленность…

Летти снова ощутила под пальцами выгравированный цветок.

— О Боже! — пробормотала она.

— Долго же вы соображали, — проворчала мисс Гвен.

— Не каждый день попадаешь в подобные истории, — заступилась за гостью Джейн. — Другой на ее месте и вовсе растерял бы все мысли.

Чувствуя легкое головокружение, Летти пролепетала:

— Стало быть… Вчера вечером…

— Мы разыгрывали спектакль, чтобы обмануть французов, — объяснила мисс Гвен с хитринкой во взгляде.

— Намекаете на то, — неуверенно пробормотала Летти, глядя то на мисс Гвен, то на Джейн, то куда угодно еще, за исключением мужа, барабанившего по столу длинными пальцами, — что в Дублине полно французских шпионов?

— Не то чтобы полно, — ответила Джейн, — но достаточно, дабы натворить бед.

— Теперь я, пожалуй, сяду, — пробормотала Летти, опускаясь более тяжело, чем она намеревалась, на предложенный ей стул. — Но если все это правда, вы не должны были посвящать меня в тайну.

— Хоть в чем-то наши мнения схожи, — пробормотал ее муж.

Летти продолжала, обратившись к Джейн:

— Конечно, очень мило с вашей стороны, но как вы можете быть уверены, что я не разболтаю ваших секретов половине Дублина?

— Мило?! — в ужасе воскликнула мисс Гвен.

— Ничего тут нет милого, — живо пояснила Джейн. — Мы лишь думаем о безопасности. Вы доставили бы нам куда больше неприятностей, если постоянно крутились бы поблизости и делали неверные выводы.

Никто не прибавил «как накануне вечером», но Летти почувствовала, что именно эта мысль посетила всех троих. К ее щекам прилила краска, когда она вспомнила, как лорду Пинчингдейлу пришлось буквально тащить ее к окну.

— Что же до вашей склонности трепать языком, — вклинился и неприятные воспоминания Летти холодный голос Джейн, — то на вчерашнем приеме вам представился не один случай объявить, что лорд Пинчингдейл — ваш муж. Однако вы предпочли промолчать. Болтушка не удержалась бы. Кофе будете?

Джейн подняла кофейник с видом человека, уверенного, что он убедил всех в своей правоте и продолжать разговор нет смысла. Однако Летти было чем возразить, а уж если ей было чем, наверняка мог поспорить и лорд Пинчингдейл.

— Да, будьте любезны, — сказала Летти, протягивая чашку.

Джейн налила ей кофе.

— Джеффри? — Она снова наклонила кофейник, и Летти с опаской, будто вор, покосилась в сторону мужа, по-прежнему не решаясь, однако, смотреть ему в лицо.

Поднеся чашку к губам, она сделала первый глоток. Кофе, очевидно, оттого, что долго простоял в кофейнике, оказался несвежий и с кислинкой. Если Джейн не лгала, выходило, лорд Пинчингдейл вовсе не был отъявленным хамом, даже слабовольным трусом, что сбежал, едва женившись, так как не мог терпеть рядом с собой жену. С такими еще можно было худо-бедно общаться.

Новый же лорд Пинчингдейл совершенно сбивал с толку. За то время, что Летти провела в этой гостиной, он успел превратиться из негодяя в героя, а она из несправедливо осудившей жены в… В кого? Летти покривилась, глядя в кофе. Не в героиню, уж это вне всякого сомнения.

— Я завтра же отправляюсь назад в Лондон, — вдруг сказала она, опуская чашку на блюдце. — Так будет проще всего.

Лицо Джейн, что сидела напротив, приняло загадочное выражение.

— Может, и нет.

Не имея представления о склонности Джейн многословно рассуждать вслух, Летти покачала головой:

— Наверняка меня возьмут на первый же пакетбот.

— Джейн имеет в виду, — поспешил объяснить Джефф, решив покончить с разговором раньше, чем он перельется в сущий диалог Платона, — что ваш отъезд может породить толки и предположения.

Мисс Гвен погрозила костлявым пальцем:

— Надо извлечь из этого пользу. Когда миссис Олсдейл исчезнет, французы заподозрят неладное, отправятся ее разыскивать, а мы — за ними.

— А если ее поймают? — спросил Джефф.

Он знал по многолетнему опыту, что Черный Тюльпан нещадно расправлялась с жертвами при помощи стилета. Обычных шуток с сургучом ей было мало, потому она вырезала свой знак прямо на теле пойманных английских агентов. С тех пор как Джефф слышал последнюю такую историю, прошло немало времени, но жалости в Черном Тюльпане вряд ли прибавилось. Быть может, она лишь стала пытать пленников более изощренными способами. Если только ее руки прикоснутся к Летти…

Джефф и сам, бывало, мечтал придушить ее, но такого она никак не заслуживала.

— Было бы неплохо, — пробормотал он. — Но лучше пусть живет.

— Прошу прощения, — сказала Летти, сильно хмуря брови. — Если б я только знала…

— Вам не следует ни о чем знать, — ответил Джефф, многозначительно глядя на Джейн.

Та невинно смотрела на него поверх чашки.

Джефф повел бровями, показывая, что прекрасно понимает, каковы соображения Джейн. После вчерашних недоразумений и пропущенной встречи Эммета с пособником-французом Джейн заключила, что лучшим способом убрать с дороги препятствие в лице Летти будет сделать ее соратницей. Разумеется, не настоящей. Надлежало лишь убедить ее в том, что отныне и она причастна к делу. Летти-сподвижница куда безопаснее взбешенной жены, что вольна поступать, как захочет. А им с Джеффри можно будет продолжать разыгрывать влюбленную парочку.

«По временам, — с возмущением подумал Джефф, — Джейн чересчур уверена в себе».

А ведь понятия не имеет, какая она, эта Летти Олсуорси. Не знает, что за большими голубыми глазами таится хитроумие Бонапарта, под девичьей скромностью — воля посильнее, чем у Цезаря, а под простеньким платьем — бюст, при виде которого устыдилась бы своего сама Клеопатра. Тут Джефф поймал себя на том, что его взгляд непристойно прикован к той самой груди, и поспешно придал своему лицу привычное бесстрастное выражение. Чем пышнее грудь, напомнил он себе, тем больше на ней разместится змей. Или подобной гадости. В худшем случае объяснение с Летти Олсуорси обернется бедой. В лучшем… Что случится в лучшем, он затруднялся предугадать.

Джейн виновато улыбнулась, взглянув на Летти:

— Боюсь, вам еще немного придется побыть миссис Олсдейл.

— Не возражаю, — ответила Летти.

— Зато возражаю я, — пробормотал Джефф.

— Думаю, вы даже можете нам помочь.

— Была бы рада, — отозвалась Легти.

Джефф фыркнул:

— Интересно, каким таким образом?

Мисс Гвен, наблюдая за обоими, беспардонно захихикала — так она обычно смеялась. Джефф не понял, чему здесь радоваться. Впрочем, он давно заподозрил: нрав у мисс Гвен такой, что лучшей забавой для нее было бы смотреть на матадоров, пронзенных быком.

— Не тревожьтесь: опасности тут никакой, — примирительно произнесла Джейн.

Волнение Джеффа не улеглось. Джейн, если бы сочла нужным, могла без лишних колебаний вручить Летти охапку взрывчатки. Летти же… Что Летти в состоянии сделать с взрывчаткой, сказать было сложно. Она грозила опасностью и сама по себе.

— Это не игра, — твердо заявил он.

— Понятное дело! — Мисс Гвен ухмыльнулась. — Игры для любителей!

— И не церковный праздник, — строго глядя на Летти, прибавил Джефф.

— Я ничего такого и не думаю, — ответила она.

— Видите ли, — продолжал Джефф, барабаня пальцами по гладкой поверхности стола и сожалея, что Военное ведомство не предоставляет указаний о том, как быть в затруднительных положениях, с подзаголовками для удобства типа «Нежеланные жены, способы избавления», — вы не можете просто взять, присоединиться к нам и начать помогать. Мы ведь не украшения из цветов плетем. Обстановка крайне напряженная. Вы имеете хоть малейшее представление о том, что творится теперь в Ирландии?

Летти взглянула на него так, будто хотела ответить утвердительно. Подняла выше голову, приоткрыла, но тут же закрыла рот.

— Нет, — призналась она.

— Так я и думал. — Джефф повернулся к Джейн: — Это просто смешно.

— А что она может знать? — с вызовом спросила мисс Гвен. Джефф не сомневался, что заступалась она за Летти чисто из желания поспорить. Возражать, как она сама ему призналась после той весьма удачной поездки в онеру, было одним из ее любимейших развлечений.

Что же касалось второго пристрастия… Джефф радовался, что зонтик преспокойно стоит в углу и что мисс Гвен до него не дотянуться.

Она взглянула на Летти:

— Ирландцы бунтуют, а французы вот-вот нагрянут. Мы здесь, чтобы остановить безобразия. Вот! Теперь ей известно все, что нужно! — торжествующе заявила она, поворачиваясь к Джеффу.

Тот чуть не издал отчаянный вопль.

Работать следует без помощников, как Беовульф, что сражался с Гренделем один на один. Не то будешь на каждом шагу сталкиваться с разного рода препонами, в том числе с выскочкой, на которой женат.

— Это лишь то, что лежит на поверхности, — сказал он Летти, чьи глаза округлились при упоминании о бунте. Глаза ее были светлее, чем у Мэри, и особой глубины. Как небо после дождя или неоглядная ширь залитого солнцем моря.

— Восстание? — Летти проглотила слюну. — Здесь?

Она обвела жестом идиллическую гостиную: квадраты солнечного света на ковре, листья на ветках дерева, ласкающие оконное стекло.

— Здесь, — подтвердил Джефф. — «Объединенные ирландцы» замышляют новый мятеж с тех самых пор, как было подавлено восстание в девяносто восьмом году. Целых пять лет они просчитывали, какие допустили оплошности в прошлый раз и как их избежать. В том бунте участвовали пятьдесят тысяч человек — немало, согласитесь. К ним на подмогу явились французы. На наше счастье, слишком поздно. У нас было время подавить сначала восставших ирландцев. Так было тогда.

— А теперь?

— Теперь… — Прикрас не требовалось — действительность устрашала. — В нашем гарнизоне было семьдесят пять тысяч человек, а осталось всего тридцать. Меньше половины.

— С азами математики мы все знакомы, — вставила мисс Гвен.

— Бонапарт, — продолжал Джефф, повысив голос, — настроен решительнее. Нам известно, что его военный министр на днях встретился в Париже с человеком из «Объединенных ирландцев». Беседа шла о полном завоевании Англии до конца лета. У нас не хватит людей, чтобы дать достойный отпор.

Даже подавить хорошо спланированное местное восстание мы не в силах. Через неделю-другую Ирландия может вспыхнуть, как пороховая бочка.

— О! — вырвалось у Летти. Она сознавала, что ответить следовало иначе, но не знала, что сказать. Учитывая беды, которые навлек на нее собственный язык прежде, умнее было молчать.

— А коль скоро отделится Ирландия, — лорд Пинчингдейл говорил спокойно, будто речь шла о сущих пустяках, но от этого спокойствия волосы вставали дыбом, — откроется путь в Англию.

— Что?

— Нас захватят.

— Чем же я могу помочь? — спросила Летти, чувствуя себя все более бесполезной. Оружие, волнения, французские войска… Это не цифры в книге по учету домашних расходов.

— Не путайтесь под ногами. — Услышав грубые слова, Летти ощетинилась. Лорд Пинчингдейл продолжал чуть более мягким голосом: — Занимайтесь тем, чем занимались бы, если бы ничего не узнали. Попивайте чай с друзьями. Делайте покупки. Дайте нам спокойно работать, а когда все закончится, я сам отвезу вас в Лондон.

Летти задумалась, не в качестве ли подкупа он вызывается ее сопровождать. А если она не оставит их в покое, что тогда? Он заточит ее в ирландский монастырь? Или же, подумала Летти, ежась, точно от холода, отдаст на растерзание беснующейся толпе? Людских скопищ ей в жизни не приводилось видеть — крестьян, праздновавших сбор урожая, она не принимала в расчет, даже вливших в себя слишком много бочек вина, — но прекрасно помнила, ибо повзрослела довольно рано, как десять лет назад рассказывали о бесчинствах во Франции. Толпы лютующих крестьян, насаженные на вилы головы… От одного этого воспоминания захотелось хоть что-нибудь предпринять.

— По-моему, можно придумать для вас занятие поинтереснее, — сказала Джейн. — Не пугайтесь: это не опасно.

— О чем вы? — спросил лорд Пинчингдейл.

— Не стрясется никакой беды, если она кой-куда съездит, ведь так? В одно место.

— Смотря какое.

— Что может быть благоприятнее — для души даже целительнее, — чем старинная церковь?

— Пусть вспомнит о вашем венчании, — прокудахтала мисс Гвен. — Пока смерть не разлучит вас — так ведь говорят?

Лорд Пинчингдейл пропустил насмешку мимо ушей.

— Вы о церкви Святой Вербурги? — спросил он у Джейн.

— Именно, — ответила она.

— Какой святой? — поинтересовалась Летти, наклоняясь вперед.

— Вербурга не слишком известна, — пренебрежительно сказала мисс Гвен, показывая всем своим видом, что со столь незначительными мучениками лично она предпочитает не связываться.

— Это приходская церковь дублинского Замка, — поспешил объяснить Джефф, пока с языка мисс Гвен не слетело что-нибудь еще. — Там гроб лорда Эдуарда Фицджеральда.

— А он, насколько я разумею, — сказала Летти, стараясь казаться веселее, чем на самом деле, — не святой — ни мало, ни хорошо известный.

— Для кого как, — ответил Джефф. — «Объединенные ирландцы» почитают его полубогом.

— Лорд Эдуард умер от ранений, которые получил в ходе восстания в девяносто восьмом, — произнесла Джейн.

— Стало быть, он тоже мученик, — задумчиво произнесла Летти. Голова у нее шла кругом от мыслей о шпионах, революционерах и всякого рода святых.

Эти люди были так же далеки и загадочны, как изображения атлетов на греческих урнах или тайны турецкого гарема, и казались героями из книжки, о которых читаешь в спокойном уединении кабинета, но с которыми никогда не сталкиваешься. Тем не менее по странной прихоти судьбы Летти очутилась среди них, как Кортес — на открытом полуострове Калифорния.

— Но какое отношение, — спросила она, чувствуя себя страдальцем, пробирающимся по южноамериканским болотам, — имеет гроб, пусть даже гроб мученика, к тому, чем заняты мятежники теперь? — Ей вдруг пришла страшная мысль, а перед глазами возникли образы средневековых монахов, что несут в жутковатой торжественности тела святых. — Не намерены же они устроить близ костей товарища место сбора?

— Она сразу пришлась мне по вкусу, — произнесла мисс Гвен, не обращаясь ни к кому в отдельности.

— Нет, все не столь мрачно, — сказал лорд Пинчингдейл, кривя губы в подобии улыбки. Летти вдруг захотелось, чтобы он улыбнулся по-настоящему. Ее охватила странная радость от того, что она высказала свое предположение. — Но идея ваша неплоха — место подошло бы им как нельзя лучше. Очень было бы символично.

— Днем они бы там не показывались, верно? — спросила Летти. Всякое упоминание о шпионах неизменно наводило ее на мысли о плащах, масках и закрытых фонарях. Ей казалось, встречаться куда умнее при свете дня, под видом обычных людей, не шляться, где не положено, по ночам, однако шпионы — во всяком случае, по словам газет с картинками, — по-видимому, не умели рассуждать благоразумно.

— Нет, скорее сходились бы днем, нежели ночью, — ответил Джефф. — Но мы не надеемся застать там целое собрание. А обеспокоены вот чем: некие набожные странники возложили на гроб лорда Эдуарда необычное приношение.

— Бумагу, — пояснила Джейн. — Которая больше годится живым, нежели почившим.

— Полагаете, могилу используют как… — Летти задумалась, какие подобрать слова. — Как революционную почтовую контору?

— Весьма подходящее название. Мы с тетушкой Эрнестиной, — голос Джейн вдруг повысился на пол-октавы, голова кокетливо склонилась в сторону мисс Гвен, а правильные черты лица померкли из-за жеманной улыбки, — как раз обсуждали, не съездить ли нам в чудесную церковь Вербурги. У тетушки Эрнестины есть ряд серьезных вопросов к викарию, верно я говорю, тетя Эрни?

Спина мисс Гвен напряглась, становясь прямой, точно спица зонтика.

— Я отказываюсь откликаться на это мерзкое имя.

Джейн взглянула на Летти, хлопая ресницами:

— Правда, она самая милая из всех тетушек Эрни?

— У вас получается куда лучше, когда вы в парике, — спокойно заметил Джефф.

— Согласна, — без обиды ответила Джейн, поднимая и встряхивая светлые кудри. — Раз так, пойду и снова превращусь в Джилли. Тетя Эрни?

Вопрос прозвучал почти как указ. Подобно кошке, которую гонят с подушек, мисс Гвен величаво поднялась со стула, говоря всем своим видом: «Я и сама собиралась».

Встала и Летти.

— О нет! — воскликнула Джейн. — Пожалуйста, сидите. Мы тотчас вернемся.

— Но…

— А пока вас развлечет Джеффри. Не правда ли, Джеффри?

Глава 15

— Не в моих правилах огорчать столь милых дам.

Мисс Гвен фыркнула и пошла прочь из комнаты, походя на кого угодно, но отнюдь не на милую даму.

— Я немного другое имела в виду, — весело сказала Джейн и вышла в облаке колышущихся кружевных оборок.

Лорд Пинчингдейл, сложив руки на груди, провожал ее взглядом, пока из виду не скрылась последняя рюшка.

— Надо понимать, Джейн не слишком-то хитрым способом пытается заставить нас заключить перемирие.

Летти и поныне не могла даже мысленно называть его просто по имени — очевидно, потому, что он сам не давал ей такого права. В ушах до сих пор звучало приятное контральто Джейн, то, как она выговаривала это слово, звук за звуком, точно гончар, что обрабатывает кусок глины, пока тот не станет круглым и гладким. Джеффри.

Повернув голову, лорд Пинчингдейл вопросительно изогнул бровь.

— По-моему, начать разговор должно вам.

Летти брякнула первое, что пришло на ум:

— А маска у вас есть?

— Нет. — Лорд Пинчингдейл странно на нее посмотрел. — И вам не советую ею обзаводиться. Маска больше притягивает внимание, нежели отвлекает.

— Я так и подумала, — печально призналась Летти. Конечно, если уж он был благороден, отличался и здравомыслием. А ей хотелось отыскать в нем изъян, тогда было бы не столь мучительно размышлять о собственном неопределенном положении.

— Вы разочарованы?

— Нет. Маски меня всегда только смешили.

Летти сознавала, что несет вздор, и понимала, почему лорд Пинчингдейл так на нее смотрит, однако до сих пор не могла свыкнуться с мыслью, что сидит в убежище шпионов, да еще столь необыкновенном. Послеполуденное солнце играло лучами на поблескивавшей поверхности деревянного стола и на старомодных картинках, что оживляли фарфор. На фоне безоблачного умиротворения шпионаж казался не более вероятным, чем визит в этот дом самого короля. Небольшая бело-зеленая комната больше подходила для веселых семейных завтраков, для болтовни о лентах и покупках, нежели для бесед о мучениках и тайниках.

Если бы не медальон…

Летти поймала на себе взгляд лорда Пинчингдейла и без видимой причины покраснела.

— Я доставляю вам море неприятностей, верно?

— Все зависит от вас, — спокойно произнес лорд Пинчингдейл.

В таком тоне мог ответить король человеку, уличенному в воровстве и осужденному, однако зачисленному в армию: «На время примиряемся, но не поверю я, что ты больше не станешь красть серебро».

— Простите меня, — от всей души сказала Летти. Она и впрямь сожалела, что приехала в Ирландию, что попыталась предотвратить побег Мэри и что уехала из Хартфордшира. Сожалела, сожалела и снова сожалела.

Увы, легче от этого не делалось.

— Я никому не хотела мешать.

— Вне всякого сомнения.

Летти вздрогнула, услышав в его голосе иронию.

— Право, я не желала… — Она запнулась.

Джефф старался не показывать, что ему противна сценка оскорбленной невинности, которую, он знал, сейчас разыграет перед ним Летти. Где, черт возьми, запропастилась Джейн? В пустом коридоре царили тишь да предвечерняя дремота. Отвлечься от гнусной лжи было не на что.

— Итак, вы не желали?.. — произнес он, наблюдая, как Летти хмуро смотрит на ковер, будто извилистые линии узора пытались оплести ей язык.

Ему показалось, его голос прозвучал весьма ровно, но Летти вдруг вскинула голову и взглянула прямо на него.

— Вы отказываетесь верить во все, что бы я ни сказала, верно?

Не ожидав такого поворота, Джефф лишь шевельнул в ответ бровыо.

— Я так и подумала, — продолжала она. — А знаете, что во всем этом самое ужасное?

— Нет, — честно ответил Джефф. Ужасного в их истории было хоть отбавляй.

— Я бы гоже вам не поверила, — со зловещим удовольствием заявила Летти. — История вышла нелепейшая. Как греческая трагедия.

Джефф ничего не понял.

— Держу пари, вы премило поболтали! — Джейн влетела, полностью превратившись в Джилли: кудряшки прыгали, оборки колыхались. — Страсть как не люблю, когда кто-то недоволен или сердится.

— По-моему, вы слишком увлекаетесь игрой, — заметил вскользь Джефф, силясь понять, к чему Летти вспомнила греческую трагедию, и надеясь, что ей не взбрело в голову выколоть глаза — ему или себе.

— Вы, — Джейн указала на него расшитым бусинами ридикюлем, — просто вредина, как моя драгоценная тетушка Эрни.

Мисс Гвен задумалась, очевидно, о том, что оскорбительнее — «вредина» или же «тетушка Эрни».

— Мы попусту теряем время, — сурово произнесла она, указывая на часы зонтиком, который снова держала в руке.

— А это для нас непозволительно, верно? — прощебетала Джейн, выводя гостей к ожидавшей у дома коляске.

Джефф нанес удар по воздуху, сделав выпад в сторону следовавшей впереди Летти. Мисс Гвен, что с важным видом спускалась рядом по ступеням, пресекла безобразие строгим взглядом. Кончики черных страусовых перьев на ее шляпе то и дело задевали нос Джеффа, и он, пока спускался, трижды чихнул, в мыслях отнюдь не по-джентльменски ругая мисс Гвен, ее вкус и людей, врывающихся в комнату посреди разговора.

— Что мне делать, когда мы туда приедем? — спросила Летти. Джефф сел в коляску напротив нее.

— Ваша задача проста. И безопасна, — сказала Джейн, бросая косой взгляд на Джеффа. — Мисс Гвен любезно согласилась занимать беседой священника, а мы с Джеффом тем временем обследуем все вокруг. — Заметив дьявольский блеск в глазах мисс Гвен, Джефф невольно посочувствовал священнику. — Но там могут оказаться и другие люди.

— Мне следует заговорить с ними? — спросила Летти.

— Только в том случае, если заметите, что они наблюдают за нами, — вставил Джефф, внимательно всматриваясь в ее глаза.

Она со всей серьезностью принялась обдумывать услышанное и выглядела в эти минуты совсем молоденькой и невинной. Молодости у нее было не отнять. Что же до невинности…

— Как будто все правда несложно.

— Не очень-то радуйтесь, — проворчала мисс Гвен. — Надо еще суметь отвлечь внимание посторонних так, чтобы никто ничего не заподозрил. Тут нужен талант. Талант и опыт.

— Жульничать миссис Олсдеил не впервой.

Летти не сразу вспомнила, что она миссис Олсдейл. А сообразив, о ком речь, медленно покраснела.

— Набраться опыта у меня не было возможности.

— Похоже, что так, — пренебрежительно сказала мисс Гвен. — Если шпионка не помнит, под каким скрывается именем, ее непременно поймают.

Летти пристально взглянула на Джеффа:

— Тогда не станет нашей с вами главной трудности, ведь так?

— Не тревожьтесь. — Джейн коснулась ее руки кончиками пальцев. — Скоро вы свыкнетесь со своей ролыо, и она станет вашим вторым «я». Верно я говорю, Джеффри?

— Все зависит от нрава.

— Тогда «миссис Олсдейл» подходит нам как нельзя лучше.

— Хм! — хмыкнула мисс Гвен, словно озвучивая мысли Джеффа.

В чем-то их мнения все-таки сходились.

Летти, хоть и ухитрилась обманом выйти замуж, производила впечатление человека, не способного скрывать свои чувства. Даже если бы о ее нынешнем дурном расположении духа протрубил на всю округу городской глашатай, более расстроенной она не показалась бы. Впрочем, напомнил себе Джефф, для того чтобы украсть у сестры жениха, особой ловкости ей не потребовалось, одна лишь дерзость. А уж дерзости-то в Летти Олсуорси было в избытке.

С другой же стороны… Джефф сощурил глаза, будто надеялся разглядеть правду в линии подбородка Летти или в расположении веснушек на ее носу. Вчера на вечере у миссис Лейнерган она как будто нимало не сомневалась в собственной правоте. А в ту роковую ночь, когда он спросил, где Мэри — вспоминать о тех минутах было нестерпимо больно, — явно лукавила и вела себя как типичная лгунья. Вчера же не запиналась, не тянула время и не краснела, прежде чем отвечать, — он не подметил в ней ни единого признака, по каким легко угадать лгуна. Была лишь до глубины души возмущена, словно не она кого-то обидела, а сама стала жертвой.

Эта мысль казалась до того невероятной, что он решил ее не развивать.

Очевидно, почувствовав, что Джефф слишком пристально ее разглядывает, Летти принялась изучать швы на собственных перчатках.

Джейн тем временем смотрела то на одну, то на другого с загадочной улыбкой сфинкса.

Мисс Гвен милосердно глазела в окно и все бранилась на кучера, который, по ее мнению, ничего не смыслил в своем деле. Потому и вез то слишком скоро, то чересчур медленно, или намеренно ехал по выбоинам.

К тому времени как экипаж остановился у церкви Святой Вербурги, было сложно сказать, кто чего сильнее желает: Летти и Джефф — выбраться наружу либо извозчик — отделаться от ездоков. Первым на землю спрыгнул Джефф и подал руку мисс Гвен — она спустилась с достоинством вдовствующей королевы, что входит во дворец Сент-Джеймс, — потом воздушной в обилии рюшек Джейн.

Летти осторожно выглянула в дверь, точно черепаха, задумавшая высунуться из панциря, с явным намерением обойтись без помощи мужа.

Он резким движением протянул руку. Летти замялась.

— Соблюдать хотя бы общепринятые правила приличия нам, думаю, придется, — проворчал Джефф. — Даже если о большем договориться не выйдет.

Летти обвела мужа медленным взглядом.

— Полагаете?

— Более низменные порывы я сумею удержать в узде.

Летти вспыхнула — краска залила ее от ворота муслинового платья до самых корней волос.

— Я вовсе не о том.

И Джефф думал о другом. Во всяком случае, до этой минуты. Теперь же вдруг вспомнил, что им уже приводилось быть вместе в подобном положении. В безлунную ночь на Хай-Холборн. Округлая женская фигурка в его руках, теплые, готовые к поцелую губы почти касаются его губ… Если бы теперь он поставил ногу на подножку, а Летти чуть больше высунулась…

Нет уж! Лучше выцарапать друг другу глаза.

Джефф по-прежнему протягивал Летти руку, ладонью вверх.

— Либо примите мою помощь, либо оставайтесь внутри. Выбирайте.

— Выбирать? — Сделать выбор было для Летти непросто, как и в большинстве случаев за последнее время. Замужество или вечный позор. Молчание либо падение Британской империи. В какое-то мгновение она почувствовала, что склонна остаться в экипаже — хотя бы лишь для того, чтобы взглянуть, как вытянется лицо мужа. Но не пожелала снова трястись на дороге, притом в одиночестве, и остаться не у дел. Пришлось сдаться. — Хорошо.

Оказавшись на земле, Летти почувствовала, что муж не отпускает ее руку. Она попыталась высвободиться, но тщетно. Потянула руку сильнее — без толку. А когда взглянула ему в лицо, увидела, что он смотрит на нее, нахмурив темные брови.

— Не век же нам так жить, — сказал он.

— Первая разумная мысль за целый день, — заметила Летти, наконец отнимая руку.

— Бесконечные споры не нужны ни вам, ни мне.

Летти хотела было подчеркнуть, что началась дурная игра по его вине, но благородно смолчала. Сама она держалась достойно, пока он не сказал, что жульничать ей не привыкать.

— Что вы предлагаете?

Лорд Пинчингдейл искривил губы в усмешке, будто услышав неприличную шутку.

— Не руку и сердце. В нашем случае это весьма неуместно.

Сказать, что он произнес эти слова с презрением, означало бы не передать и половины того, что отразилось на его лице.

— Расторжение брака было бы куда уместнее.

— Добиться разрешения на развод слишком сложно. Потому до поры до времени предлагаю договориться о перемирии.

Летти не знала, чего страшиться больше: слов «до поры до времени» или «договориться о перемирии».

— Если не желаете сделать одолжение мне, — продолжал Джефф с насмешливыми нотками в голосе, — подумайте об Англии.

— Любовь к родине превыше всего, — ответила Летти столь же язвительно. — Итак, оставляем обиды. Впредь никаких обвинений, никакой вражды. Так?

— Примерно.

Подтверждение прозвучало не слишком-то твердо.

— О, миссис Олсдейл! Миссис Олсде-ейл! — закричала Джейн, трепеща всем, что только могло трепетать в обличье мисс Фейрли.

На сей раз Летти не оглянулась, ища к кому обращаются, прежде чем ответить. — Да?

Джейн схватила ее за руку и потащила от лорда Пинчингдейла к ступеням храма, где стоял светловолосый священник в темной одежде.

— Скорее идемте! Познакомитесь с премилым викарием этой чудесной церкви!

Торопливо ведя Летти к входу в храм, Джейн чуть повернула голову влево, что не ускользнуло от внимания Летти. Впрочем, было трудно сказать наверняка — лицо Джейн закрывала пена колыхавшихся кудряшек. Тут лорд Пинчингдейл, незаметно обогнав их тоже слева, вошел в церковь с другого хода. Если бы Летти странным образом не ощущала его присутствия, то ничего не увидела бы.

Викарий, очень молодой человек с круглым открытым лицом, точно не увидел. Белый воротник его был измят, будто оттого, что священник имел обыкновение его теребить. Когда рука Джейн легла ему на руку, он вздрогнул. Кадык на его шее скакнул вверх и опустился.

Летти искоса взглянула на Джейн, задумываясь: «Не для того ли она заморочила мне голову сказками о шпионах, чтобы я отвлекла внимание посторонних, пока они будут заняты с викарием всякими непотребностями? Если так, план очень хитроумен».

— Голубчик мистер Хейверфорд, — восторженный голос Джейн и неожиданный щипок вернули внимание Летти назад к раскрасневшемуся викарию, — любезно покажет нам склеп.

— Это место не для юных женщин, — неуверенным тоном произнес священник, обводя долгим взглядом кружевное платье Джейн и ленты на ее шляпе. Говорил он спокойным тенором и больше походил на юношу из Кембриджского или Оксфордского университета, нежели на ирландца. — Там слишком сыро.

За спиной священника бесшумно закрылась выкрашенная в голубой цвет дверь.

Джейн отпустила руку Летти и хлопнула в ладоши, по-девчоночьи ликуя:

— Ах, до чего же интересно! Прямо как в «Замке Отранто»! Или «Детях аббатства»? Впрочем, все одно. Главное, я определенно где-то читала про сырой склеп. О, прошу вас, скажите же, что там по всему полу кости!

Викарий смущенно кашлянул и принялся теребить воротник, а Джейн смотрела ему в глаза, хлопая ресницами.

— Премного сожалею, но все наши кости… гм… лежат там, где полагается.

— Ах, что ж… — Джейн блестяще сыграла разочарование девицы, жаждавшей поглазеть на кости и не получившей желанной забавы. — Придется довольствоваться лишь сыростью и мраком.

— О! Там весьма сыро и мрачно! — воскликнул священник, оживленно кивая и радуясь, что хоть чем-то да может угодить.

— Превосходно! — Мисс Гвен схватила его за руку. — Ведите же нас. Где этот ваш склеп?

— Он не то чтобы мой…

— Ну же! — Легкий удар о землю зонтиком сказал яснее всяких слов, что нерешительность мисс Гвен не терпит даже в священниках.

Оробевший викарий пролепетал:

— Склеп сбоку от церкви. Если пойти по этой тропе…

Ведомый мисс Гвен, так что было трудно сказать, кто кого сопровождает, он двинулся к склепу. Летти и Джейн двинулись следом. Священник было попытался бросить на Джейн горящий восторгом взгляд, но тычок зонтиком мисс Гвен заставил беднягу опомниться. Полоска шеи между воротником и пушком тонких волос густо покраснела.

Мисс Гвен полюбопытствовала повелительным тоном:

— Вы, как я погляжу, новичок в церкви. А как можете объяснить несоответствие между «блаженны кроткие» и «на Бога надейся, а сам не плошай»?

— Боюсь, второе не из Священного Писания, миссис Гримстоун, — извиняющимся тоном пролепетал викарий.

— Вздор! По всему, не слишком-то внимательно вы его читали! — Мисс Гвен нетерпеливо огляделась по сторонам, когда все четверо остановились под двумя зарешеченными арочными окнами. — Почему мы не идем дальше?

— Так ведь вот он, склеп, миссис Гримстоун.

— Где? — потребовала мисс Гвен, выгибая шею, будто ожидая, что склеп появится откуда ни возьмись.

— По-моему, там, — сказала Летти, указывая вниз. Входом оказалась дыра в земле, прикрытая крепкой деревянной дверью с металлическим кольцом.

Мисс Гвен продела острие зонтика в кольцо и потянула его вверх. Дверь открылась на удивление легко, и Летти подумала: «Либо дерево легче, чем я ожидала, либо мисс Гвен — сильнее. Скорее, второе».

В проеме показались каменные ступени. Мисс Гвен с отвращением заглянула внутрь:

— Это и есть ваш склеп?

— Я ведь предупредил: это место не для дам, — уклончиво ответил викарий, делая шаг назад — подальше от зловещего взгляда и еще более страшного зонтика.

Джейн оживилась.

— Как романтично! — взвизгнула она, укоризненно взглянув на компаньонку. — Настоящее подземелье! Как в «Ужасах Альфонсо»!

— Увы, я не читал этой книги, — признался священник.

— Библию, верно, тоже. — Мисс Гвен фыркнула.

Летти задумалась о том, чем занимается в святилище лорд Пинчингдейл и заметят ли ее отсутствие, если ей тихонько вернуться назад и тоже войти в храм. Она осторожно повернула голову и взглянула на извилистую тропу, по которой они пришли сюда, — притоптанную грязь с пучками травы по обе стороны. Из-за каменной стены церкви не доносилось ни единого звука.

— Любезная миссис Олсдейл! — Летти почувствовала, что скоро возненавидит свое вымышленное имя. Джейн легонько подтолкнула ее вперед. — Милости прошу!

— Что ж… — Смиряясь с неизбежным, Летти приподняла юбки.

И поставила обутую в туфлю ножку на первую ступеньку, вытертую посередине ногами десятков ирландцев, что спускались в склеп с телами покойных. В глубине теплился слабый свет. Осторожно шагая вниз по лестнице, Летти мысленно благодарила того, кто додумался оставить внутри зажженный факел. Поручня не было, лишь неровная каменная стена — мокрая и скользкая, как и положено для окружения героини-страдалицы. В перчатках, впрочем, держаться можно было и за нее.

За спиной послышался легкий шажок и шелест коснувшейся камня воздушной материи. Джейн спускалась следом, лишая всякой возможности передумать и вернуться.

Когда свет внизу засиял ярче, Джейн спросила у викария:

— У вас тут постоянно горит факел?

— Факел? — Судя по звукам, священник и мисс Гвен уже следовали за Джейн. — Для чего… гм… тем, кто внутри, свет?

— Разве только, — произнесла мисс Гвен замогильным голосом, — чтобы выходить на прогулки.

— Сомневаюсь, что они прогуливаются, — растерянно проговорил викарий. — У них одно занятие — лежат себе на своих местах.

— Вот человек! — выпалила мисс Гвен. — Вовсе без воображения!

Летти уже подумывала, что ее воображение развито чересчур сильно. Впереди определенно горел факел, что бы там ни говорил священник, и то было вовсе не отражение света вверху. Осторожно сойдя с последней ступени на притоптанную землю, Летти убрала от стены руку в перепачканной перчатке и заглянула внутрь.

Священник не преувеличил: склеп оказался так мрачен, что пришелся бы по вкусу самым страстным поклонникам романов про ужасы. На дворе стоял теплый июль, а под каменными сводами склепа властвовал октябрьский холод. Пахло сырой землей, плесенью да мокрым камнем. Густой запах тотчас поглощал всякое дуновение из внешнего мира. Тяжелые каменные арки опирались на выстроенные рядами колонны — деревья в жутковатом подземном лесу.

Было трудно поверить, что прямо над их головами высилась светлая классического стиля церковь. И что в ней лорд Пинчингдейл… Что он там делал? Вряд ли замер на месте и мысленно говорил с Богом. Разве только просил, чтобы тот помог ему отделаться от нежеланного брака. Хотя теперь было слишком поздно. Перед Летти вырисовывались очертания могил. Она раздумывала, покоятся ли здесь среди прочих и останки лорда Эдуарда Фицджеральда, или же лорда Эдуарда выдумали, дабы скорее вовлечь ее в эту игру.

Даже если и так, теперь пути назад не было. Не представлялось возможным и открыто заговорить с Джейн — мешал сконфуженный священник.

Летти с опаской шагнула в глубь склепа. Свет с улицы, загороженный спускавшимися, внутрь почти не проникал. Если бы не факел, кем-то вставленный в кольцо на стене, пришлось бы пробираться ощупью — от колонны к колонне. Хоть и размеров факел был внушительных, он едва освещал тяжелый воздух небольшим оранжевым шариком огня и сильно коптил — сущий демон в очаге алхимика. Тень на стене, темнее, чем сам камень, говорила о присутствии здесь кого-то еще.

Человек, склонивший голову над темной могильной плитой, стоял спиной к свету. Его темная одежда вбирала в себя тусклое сияние и гасила его, при этом будто медленно двигаясь, отчего человек, хоть и не шевелился, словно колыхался в пространстве. Лишь серебряный набалдашник его трости, отражая свет, горел над гробом, точно у средневекового колдуна, что вызывает духов из неведомых глубин.

Глава 16

Все специально подстроено, подумала Летти.

— Добрый день, — отрывисто сказала она, охваченная суеверным страхом. В голове мелькнула мысль: «Вот-вот с лязгом откроется гроб и оттуда выплывет туманная фигура… Для чего же? — с раздражением спросила она у себя. — Чтобы прочесть стихотворение? Или сплясать хорнпайп? Держу пари, у призраков есть дела поважнее, нежели развлекать живых».

Если обладатель трости и услышал испуг в ее голосе, то нимало от этого не смутился. Лорд Вон повернул голову столь медленно, что само это движение показалось магическим.

— Моя дорогая миссис Олсдейл, вы, как обычно, появляетесь там, где вас не чают увидеть.

— Как и вы, милорд, — ответила Летти, проходя вперед в надежде на то, что из-за нее не будет видно Джейн. Но лорд Вон был ростом футов шесть, а Летти — немногим больше пяти. Не стоило надеяться на чудо. — Вам по душе бывать в склепах?

— По мне, тут весьма мило. Не согласны? — Лорд Вон обвел рукой темные каменные стены, черную тень и гроб перед собой. — Что за покой и умиротворение!

Летти взглянула на гроб, и ее передернуло от омерзения.

— Я нахожу умиротворение в иных местах.

В сиянии факела седина в волосах лорда Вона светилась дьявольским светом.

— Рано или поздно каждый из нас обретет и такой покой — желаем мы того или нет.

«Нет… нет… нет…» — прокатилось под каменными сводами скорбное эхо.

Летти заглушила его:

— Нет нужды торопить события.

— Неужто вы не желали бы такой смерти, как у Джульетты?

— Конечно, нет — из-за Ромео!

«Эо… эо… эо…» — заунывно пропело эхо.

— Ну, не из-за него. Из-за кого-нибудь еще, — спокойно сказал лорд Вон.

Летти усмехнулась:

— Расстаться с жизиыо от любви — что может быть глупее? Лишь поэтам подобное по вкусу.

— «Мозгу влюбленных и безумцев пылок, их властная мечта объемлет больше, чем хладный разум мог бы восприять»,[8] — лениво процитировал Вон. — Вы предпочли бы иную смерть? Ради общего дела? За идею? — Он помолчал, подняв трость так, что змей-набалдашник зловеще сверкнул. — За родину?

— От старости, — сказала Летти.

— Вы ужасно нечестолюбивы, миссис Олсдейл.

— Александр Великий умер в собственной постели.

— А Цезарь — не в постели, — заявил лорд Вон и прибавил, особо выделяя последнее слово: — Или Брут.

Чем бы ни занималась Джейн, Летти отчаянно надеялась, что она не станет мешкать.

Не желая обсуждать великих римлян, ее познания о которых были весьма ограниченны, Летти сменила тему:

— Так что же привело вас сюда? Быть может, страсть к философствованию?

— Вы о рассуждениях про смысл смерти? О нет. — Аккуратно остриженная голова лорда Вона склонилась к крышке гроба почти с нежностью. — Я пришел навестить друга.

Кольца на его пальцах неуместно сверкнули над темным гробом, напомнив о тщетности земных радостей и устрашающей могильной неизбежности.

— Не пора ли придать тело земле? — спросила Летти, с отвращением рассматривая гроб. На нем не было ни таблички, ни символов, ни имени, лишь ряд неглубоких линий, выцарапанных на крышке. Что это за надпись, Летти не смогла рассмотреть.

— Следовало еще пять лет назад, — ответил лорд Вон, медленно проводя по первой букве обтянутым перчаточной тканью пальцем. «Э». Палец перешел к соседнему значку. — Увы, мой бедный Эдуард! Я хорошо его знал.

— Эдуард? — повторила Летти.

Вон задумчиво смотрел на гроб, точно Гамлет — на череп Йорика.

— Лорд Эдуард Фицджеральд.

Выходило, хотя бы в этом Джейн не обманула.

— Это гроб лорда Эдуарда Фицджеральда? — произнесла Летти как смела громко, гадая, знает ли Джейн, где именно покоятся останки лорда Эдуарда и важно ли ей это знать.

— Бедный Эдуард. Он был так предан своей идее, — произнес лорд Вон тоном человека, что дивится непостижимому.

— Кем он был? — спросила Летти, проходя дальше, чтобы лорд Вон повернулся к ней и Джейн могла сделать все, что задумала. Однако Вон упрямо стоял на месте — лицом к гробу лорда Эдуарда.

— Моим кузеном. — На лице Летти невольно отразилось изумление, и лорд Вон скривил губы в умильной улыбке: — Невнимательно же вы читаете «Дебреттс», а, миссис Олсдейл? Большое упущение для дамы, которая выезжает в свет.

— Быть светской дамой у меня не очень-то получается, — призналась Летти. — Подсчитываю расходы я куда лучше.

Лорд Вон поднял руку с длинными пальцами.

— Меня это, впрочем, не касается. Но, так и быть, просвещу вас: Эдуард — сын леди Эмили Леннокс. Леди Эмили в свое время вышла замуж за Джеймса Фицджеральда, графа Килдэрского. Отец леди Эмили — герцог Ричмондский и старший кузен моей бабушки.

— Стало быть, вы?.. — спросила Летти, силясь разобраться в путанице родственных связей и титулов.

— Тот, кем мне и положено быть, — произнес Вон, протягивая руку. — Присоединимся к вашим друзьям? Они как будто не знают, куда идти.

— Скорее, это я не знаю, куда идти, — пробормотала Летти, стараясь отвлечь внимание лорда Вона от Джейн, что исследовала могилы с увлечением, какого нельзя было ожидать от мисс Джилли Фейрли.

— Вы, многоуважаемая миссис Олсдейл? — спросил Вон, и собственные слова вдруг показались Летти наполненными не тем смыслом. Вон непреклонно повел ее в сторону Джейн, мисс Гвен и несчастного викария. — Не может такого быть!

— А я все думаю, куда это вы запропастились! — воскликнула Джейн. — Ах, миссис Олсдейл, дорогая, вы только взгляните на эти восхитительные столбы! Представляете себе в таком вот склепе графа Альфонсо и прекрасную Дульчибеллу? Меня целую неделю будут мучить кошмары!

— Как мило, — едва слышно пробормотала Летти.

— А эти могилы, саркофаги! — Джейн пронеслась мимо лорда Вона, в исступленном восторге протянув руки к гробу лорда Эдуарда. И за считанные секунды провела ладонями по крышке, оглядела стенку и дно и с сияющим лицом выпрямилась. С сияющим лицом и, как отметила Летти, пустыми руками. Более тщательному исследованию мешал лорд Вон. Сама того не сознавая, Летти подняла голову и взглянула на каменный потолок, над которым лорд Пинчингдейл… Что он там делал?

— До чего же восхитительно и ужасно! — пропела Джейн, похлопывая крышку гроба, точно обожаемую собачку. — Лучше говорить «саркофаг», нежели «гроб». Гораздо более…

— Драматично? — попытался угадать лорд Вон.

— Устрашающе! — заявила Джейн.

— Или устрашающе драматично, — вполголоса проговорил лорд Вон.

— Меня драмы никогда не пугают! — возразила Джейн, глядя на него и хлопая ресницами. Она вдруг прижала к щеке палец и пробормотала в преувеличенном смущении: — Или я хотела сказать, что ужасы не бывают драматичными?

— Устрашает то, что мы до сих пор не знакомы, — сказал лорд Вон, многозначительно глядя на Летти.

— Лорд Вон, — произнесла она, ибо иного выхода у нее не было, — позвольте вам представить мисс Джилли Фейрли.

— Джилли. — Лорд Вон, задумываясь, покрутил в руке набалдашник трости. — Необычное имя.

— Это сокращение от Эванджелина, но Эванджелина — слишком скучно и долго, не находите, милорд? — Джейн глупо улыбнулась лорду Вону из-под полей шляпы. — Маменька звала меня Джиллифлауэр, или Цветик Джилли. Мило, не правда ли?

— Милое имя для милой леди. — Лорд Вон предложил Джейн руку, кивая на выход. — Джиллифлауэр, то есть левкой. Когда я был ребенком, мы называли эти цветы «розовенькими».

— Чудесно! — Джейн приподняла длинную юбку и принялась подниматься по узким ступеням. Стало быть, в склепе больше нечего делать, решила Летти, следуя за парочкой и радуясь, что скоро снова увидит солнечный свет. — Розовый мне всегда очень идет!

— А порой мы путали левкой с гвоздикой. — Лорд Вон поддерживал Джейн за локоть.

— Левкои розовые? — спросила она. — Признаюсь, милорд, в ботанике я ничегошеньки не смыслю.

— Гвоздики в основном красные, не розовые, не так ли? — встряла в разговор Летти, поднимаясь за лордом Воном. — Сразу вспоминаются строчки о морях и о празелени, что окрашивается в красный цвет крови.

— Никогда не бывала в Празелени, — прощебетала Джейн, приостанавливаясь на самом верху и оборачиваясь к Летти. — Это в Шотландии?

— Почти, — сухо ответил лорд Вон, протягивая Летти руку, чтобы помочь ей преодолеть последние ступени. — Во всяком случае, строчки эти, насколько могу судить, из трагедии про Шотландию — «Макбет». Еще одна история о предательстве, увековеченная в стихах. Вы заметили, любезная мисс Фейрли, что строчки о негодяях всегда самые благозвучные?

— Я не очень-то люблю театр, — ответила Джейн, часто мигая. Глаза Летти тоже защипало от яркого солнца, но Джейн моргала не от света — того требовала ее роль. — Несут сущий вздор, бегают по сцене с игрушечными мечами. Утомительно. Куда приятнее танцы!

— Представляю себе, сколько мужчин мечтают станцевать под вашу мелодию, дорогая мисс Фейрли.

— Ну что вы! — заспорила Джейн, когда они пошли по дорожке прочь от склепа. — Играю я прескверно!

Лорд Вон наклонил к ней голову:

— Смотря во что играть.

— Говорят, — застенчиво пробормотала Джейн, — я неплохо разыгрываю шарады.

— Лорд Вон! — позвала Летти.

Вон и Джейн повернули головы с одинаковым вопросительным выражением на лицах. Летти так и подмываю спросить Джейн, в какие еще игры она играет, но теперь Джейн была глуповатой Джилли — с широко распахнутыми глазами и приоткрытым ртом.

— Как дела… у вашего кузена? — сбивчиво спросила Летти.

Лорд Вон вскинул брови:

— Полагаю, состояние его не изменилось.

— Я о другом. О мистере Ормонде.

— Август живет не тужит, — любезным тоном произнес лорд Вон. Он улыбнулся Джейн. Сильно наклонять голову ему не приходилось — она была совсем немногим его ниже. — И тоже обожает шарады.

«А я нет, — подумала Летти. — Ни капельки». Она не любила играть в игры, из которых не умела выходить победителем. Правила теперешней игры вообще оставались загадкой.

Будто с целью усугубить ее неважное расположение духа, как раз в эту минуту из церкви вышел лорд Пинчингдейл. Вид у него был самоуверенный до неприличия. Складки галстука поражали изяществом, трость в руке приподнималась от земли ровно настолько, насколько, как подумала Летти, предписывали правила, а шляпа была надвинута на глаза так, что падавшая от полей тень скрывала их выражение.

Мисс Гвен и Джейн переглянулись, и мгновение спустя мисс Гвен уже взяла лорда Вона под руку, а Джейн шла к лорду Пинчингдейлу, махая рукой и звонко окликая его по имени.

— Вы должны рассудить наш спор, милорд, — повелительно заявила мисс Гвен. Она кивнула на священника, что провожал унылым взглядом Джейн, схватила его за руку и безжалостно притянула к себе, как образцовая сваха-компаньонка, давая возможность Джейн и лорду Пинчингдейлу побыть наедине. — Он утверждает, будто Господь уничтожил амонитов огнем и мечом. Зачем ему пускать в ход мечи, когда куда проще наслать чуму?

Летти не стала слушать, что думает по вопросу уничтожения врагов лорд Вон, а с беззаботным видом пошла вслед за Джейн, прикидываясь, что увлеченно рассматривает великолепный фасад церкви. Когда ее невидящий взор, пройдясь по массивным ионическим пилястрам, скользнул в сторону башни, она услышала, как Джейн тихо выдохнула:

— И?..

Лорд Пинчингдейл, прежде чем ответить, бросил быстрый взгляд на Летти.

— Да, — столь же негромко сказал он.

На том беседа и закончилась.

Летти задумалась: для чего вообще было осторожничать? Что, по их мнению, она могла понять из обыкновенного едва уловимого «да»? К чему оно относилось? «Да, день, право, чудесный»? «Да, неплохо бы подкрепиться бараниной»? «Да, мы до сих пор не знаем, что она за человек, эта самая Летти»?

Джейн наклонила голову и пробормотала нечто такое, что предназначалось одному лишь лорду Пинчингдейлу. Взгляды обоих вдруг устремились на Летти, и она с пренеприятным чувством тотчас догадалась: толкуют о ней. Что бы ни сказала Джейн лорду Пинчингдейлу, ему ее слова явно не пришлись по вкусу. Несчастная Летти отвела взгляд в сторону, притворяясь, будто заинтересована изображением, вырезанным над церковной дверью. До чего же хотелось узнать, о чем они там беседовали! Быть может, Джейн в своей рассудительной манере попросила лорда Пинчингдейла ради благополучия целого государства оставить наконец личную неприязнь?

Лорд же Пинчингдейл… Каковы его чувства, было ясно без лишних слов. Напоминать себе о них не имело смысла.

Летти вдруг охватило неуемное желание очутиться дома. Не в дублинских комнатах и не в душных залах для балов в Лондоне, а в родном доме — там, где она была нужна, приносила пользу и всегда четко знала, что нужно делать. За возможность теперь же в слезах вернуться в Хартфордшир, как истосковавшееся по дому малолетнее дитя, она ничего не пожалела бы.

Увы, ныне и путь в Хартфордшир для нее был закрыт. Замужние женщины не имеют права возвращаться к родителям, вообще к той жизни, какой они жили до брака. Следовало свыкнуться с этой мыслью. Если бы она даже приехала в отчий дом вопреки всем правилам, все равно не обрела бы того, что утратила. Мисс Летти позволялось есть на кухне лепешки, намазанные свежим маслом; виконтессе же Пинчингдейл не пристало тешиться подобными забавами. Ее отправят в особняк Пинчингдейлов прозябать в благородном бездействии.

Летти проглотила слюну, ощутив комок, подступивший к горлу. Перед глазами, словно злые духи, глумясь над ней и тыча в нее пальцами, заплясали картинки грядущей жизни — жизни без дома, без цели, в вечном одиночестве. Можно было остаться в Дублине и играть в шпионскую игру, правил которой она не понимала, с людьми, что не желали ее знать. Или вернуться в Лондон и смириться с теперешней участью. И здесь и там она будет лишней, как дама без кавалера на званом вечере.

— Итальянский классицизм в лучшем виде, — прозвучал у нее над плечом голос лорда Пинчингдейла.

Летти вздрогнула.

— Что, простите?

— Я о фасаде, — уточнил он.

— А-а… да-да, — произнесла Летти, хоть и видела перед собой лишь расплывчатую каменную поверхность. Ее голос звучал хрипло от непролитых слез. Стараясь говорить как обычно, она прибавила: — Восхитительная церковь. Не столь величественна, как собор Святого Павла, но весьма… гм… симметрична.

— Что верно, то верно.

Летти замерла в ожидании насмешки, однако лицо лорда Пинчингдейла не выражало ничего дурного, лишь доброжелательность и интерес. Летти задумалась, означает ли это, что перемирие состоялось. Не следует ли, чтобы обоим было понятно, пожать друг другу руки или, например, расписать условия соглашения на бумаге?

— А внутри увидели что-нибудь любопытное? — нерешительно спросила она, сомневаясь, что когда-либо научится вести обычные разговоры со скрытым смыслом. Лорд Пинчингдейл и Джейн были истинными мастерами в этом деле. А лорд Вон — настоящим виртуозом. С языка же Летти слова с двойным значением сходили неуверенно, почти неуклюже. — Я имею в виду… такое, на что стоило обратить внимание?

Ей показалось, она слишком выделила «обратить внимание». Губы лорда Пинчингдейла тронула едва приметная улыбка, и Летти уже не сомневалась, что перегнула палку.

Не отрывая лениво-любопытствующего взгляда от вырезанных над дверью двух скрещенных костей под черепом, лорд Пинчингдейл неспешно ответил:

— Довольно хороши евхаристические символы на заалтарной перегородке. И резьба на кафедре проповедника… гм… примечательна…

Летти вдруг подумалось: она лишь убедила себя в том, что выделила свои последние слова. В это мгновение лорд Пинчингдейл бросил на нее быстрый веселый взгляд, что проник внутрь настойчивее, нежели бренди.

Дурное настроение, сделав безумный зигзаг, внезапно сменилось радостным, будто подвыпивший ангел, снова взлетевший в небо. Что бы там ни сказала Пинчингдейлу Джейн… О! Летти это больше не волновало. Какая разница, сколь упорно пришлось его убеждать? Это дружелюбие было спасением от кошмарного вечного изгнания. Ей захотелось подпрыгнуть на месте и броситься к мужу с объятиями. Но она не двигалась. Разговаривать двусмысленными фразами у нее, быть может, и выходило скверно, но объяснять, для чего следует соблюдать осторожность, ей не требовалось.

К тому же она до сих пор не вполне простила его за отвратительные слова, что он произнес в экипаже.

— Кафедра, — беззаботно прибавил лорд Пинчингдейл, будто отвечая на незаданный вопрос, — расположена прямо над склепом.

— Понятно, — пробормотала Летти, почти не дыша. Все становилось на свои места. Получалось, кафедра была прямо над гробом лорда Эдуарда. Если группа мятежников-патриотов желала обмениваться сведениями близ останков погибшего лидера, им было куда удобнее пользоваться кафедрой, нежели всякий раз пробираться в подземный склеп. — Люблю затейливую резьбу!

Летти не то хотела сказать.

Очевидно, ждал от нее иных слов и лорд Пинчингдейл. Он так продолжительно и внимательно на нее смотрел, что ее охватило желание вытянуть из прически прядь волос и покрутить в руке — так, чтобы закрыть лицо.

— Вам нелегко лгать, верно? — спросил он наконец.

— Верно, — подавленно ответила Летти, раскрывая и закрывая ридикюль. Признание своей негодности к чему бы то ни было причиняло боль, особенно теперь, когда они едва-едва договорились о перемирии. — Лгать мне не было нужды. Прежде.

— Летти. — Из уст лорда Пинчингдейла ее имя прозвучало до смешного приятно. Впрочем, как ему было к ней обращаться? На вымышленное «миссис Олсдейл» она, как сама показала, могла не отозваться, а мисс Олсуорси перестала быть. — Летти, — настойчиво повторил лорд Пинчингдейл. — Объясните же, что произошло в ту ночь?

Уточнять, о какой ночи речь, не было нужды.

С трудом двигая губами, Летти произнесла:

— Мы же объявили перемирие? Договорились, что больше не станем друг друга обвинять, вспоминать прошлое?

— Я не намерен вас оскорблять. — Лорд Пинчингдейл оперся рукой о церковную стену прямо над головой Летти и впился в ее лицо взглядом, отчего ей сделалось трудно дышать. Он стоял близко, касаясь темным рукавом ее вьющихся волос, и она видела темноватые круги от усталости под его глазами. Ему следовало лучше питаться и хорошенько выспаться. — Просто хочу знать, как все вышло.

Казалось, Пинчингдейл не кривит душой. Но такое же впечатление он производил и прежде. А пронаблюдав сценку, разыгранную им с Джейн, Летти больше не могла доверять своим чувствам.

— Почему вы спрашиваете об этом лишь теперь? Отчего мы не побеседовали раньше?

— Оттого…

— Э-эй! — прокричал чей-то голос.

Не пытаясь скрыть досаду, Джефф убрал руку от стены Голос был ему прекрасно знаком.

Двигаясь медленно, словно в надежде уйти от неизбежного, он повернул голову. К ним приближалась низкая повозка, какими пользовались те, кто предпочитал не тратиться на более приличные наемные экипажи. На ней человек в ярком военном костюме усиленно махал рукой. Его ярко-синий мундир с красной отделкой конногвардейского полка смотрелся смешно на фоне потертого дерева. Телега была немногим лучше крестьянской.

Джефф посмеялся бы, явись сюда кто угодно другой. Майлз. Уикхэм. Да хоть сам Бонапарт. Только не этот.

— Вижу, я поспел вовремя! — сердечно воскликнул Джаспер Пинчингдейл.

Джефф давно уяснил: вернейший путь отделаться от Джаспера — дать ему денег. Чем больше дашь, тем скорее он исчезнет.

Джефф засунул руку в карман жилета.

— Сколько тебя устроит на сей раз, Джаспер?

Джаспер, не глядя на кузена, подошел к Летти.

— Ошибаешься, братец. Я приехал отнюдь не за деньгами, а побыть в обществе прекрасной дамы.

Чтобы всем стало ясно, о ком именно речь, он отвесил Летти глубокий поклон, едва не коснувшись ее юбки волосами. Летти невольно отшатнулась, придвигаясь к Джеффу. Видеть Джаспера ей, судя по выражению лица, было немногим приятнее, нежели мужу.

— Я не оставляю надежды, что вы все же решите со мной прогуляться, — пробормотал Джаспер тоном соблазнителя, отчего правая бровь Джеффа подпрыгнула чуть не до линии волос, а Летти охватило желание бросить что-нибудь увесистое, желательно в Джаспера.

— У меня и в мыслях не было ехать с вами на прогулку! — Она повернулась к Джеффу и с чувством прибавила: — И в мыслях не было!

На нее никто не смотрел.

— На этой? — спросил лорд Пинчингдейл, жестом указывая на колымагу, что осталась ждать Джаспера на Вербурга-стрит. Летти не раз видела такие на здешних улицах — двухколесные повозки, запряженные единственной лошадью. Извозчик улыбнулся и кивнул, безмятежно посасывая жутковатого вида трубку.

Брови Джаспера угрожающе сдвинулись. Двоюродные братья были совсем разными — Джаспер светлее и полнее, а Джефф выше, — однако хмурились очень похоже.

— Не всякий может позволить себе разъезжать на фаэтоне с высоким сиденьем, кузен, — процедил Джаспер.

— У меня нет фаэтона с высоким сиденьем. — Бровь лорда Пинчингдейла поднялась так высоко, что Летти испугалась, как бы это не повредило его здоровью.

— Если бы ты захотел, был бы.

Печальная история о нужде и лишениях не произвела на лорда Пинчингдейла должного впечатления.

— И у тебя тоже, не проиграй ты свое наследство. Ты владел приличным имением в Уилтшире, Джаспер. Что с ним сталось, может, объяснишь?

Джаспер окинул кузена взглядом, исполненным ненависти. Летти невольно отступила на шаг. Джаспер повернулся к ней и обнажил зубы в притворной улыбке.

— Прошу вас, не слушайте его. Он просто пытается уронить меня в ваших глазах.

— По-моему, — сказал лорд Пинчингдейл, — ты и сам неплохо справляешься.

Джаспер продолжал улыбаться Летти, будто вовсе не слыша слов кузена, но взгляд его оставался на диво холодным.

— Я зову вас не просто на прогулку, а на загородную. В эту пору природа чудо как хороша.

— Я чихаю от цветочной пыльцы, — не моргнув глазом солгала Летти. — Как-то раз мне прислали букет, а потом я неделю не поднималась с кровати.

— Тогда посидим в гостиной? — не отставал Джаспер.

— Только не в твоей, — спокойно произнес лорд Пинчингдейл.

— Или, если желаете, съездим в театр? — упрямо продолжал Джаспер. — Актеры в Дублине на редкость талантливы.

— На днях в театре на Кроу-стрит открылась опера, — услужливо сказал лорд Вон, подходя к их кружку с Джейн под руку и мисс Гвен позади.

— Великолепная идея! — воскликнула Джейн, видимо, позабыв, что она не любит театр. — Устроим же себе праздник! На будущей неделе у нас пропасть дел, но пятничный вечер свободен, правда ведь, тетя Эрни?

— Может, миссис Олсдейл не терпится попасть в театр уже сегодня, — предпринял последнюю попытку Джаспер.

— Без мисс Фейрли я никуда не поеду, — твердо заявила Летти.

— О, вы просто душка! — пропела Джейн. — Я, как только увидела вас, сразу поняла: мы станем лучшими подругами. Верно, лорд Пинчингдейл? — Не дожидаясь ответа, она склонила голову набок и задумалась. — Если лорд Пинчингдейл будет сопровождать меня, а капитан Пинчингдейл — миссис Олсдейл… тогда вам, лорд Вон, придется составить компанию моей дорогой тетушке Эрни!

План пришелся по душе одному лишь Джасперу.

Он, глупо и с вызовом улыбаясь, взглянув на лорда Пинчингдейла, точно ребенок, в полное владение которого попала желанная игрушка. Лорд Пинчингдейл же лишь улыбнулся и поклонился Джейн — с таким видом, будто большего счастья, чем ездить с ней в театр, для него не существовало. При этом внимание его как будто было приковано к лорду Вону. Летти задумалась, кого они в нем видят. Друга, врага, безобидного стороннего наблюдателя? Безобидного — вряд ли, во всяком случае если полагать, что все высказывания лорда Вона в склепе были наполнены и вторым смыслом. С другой стороны, он и один на один с Летти в гостях у миссис Лейнерган вел себя точно так же — даже самые обычные фразы в его устах складывались в лабиринт намеков. Просто джентльмен в годах, привыкший играть словами? Но для чего тогда Джейн так старалась втянуть его в свой кружок?

И зачем приглашала Джсаспера? Летти была готова поспорить на все свое приданое (по крайней мере на то, что от него осталось), что братья терпеть друг друга не могут. Но ведь при этом… лорд Пинчингдейл попросил Джаспера быть его шафером. А вчера на приеме она тоже готова была держать пари, что лорд Пинчингдейл пылает страстью к мисс Джилли Фейрли. Не для отвода ли глаз кузены разыгрывали взаимную неприязнь?

От потуг разобраться, кто кем прикидывается — и с какой целью, — у Летти разболелась голова.

— Для меня было бы большой честью сопровождать в театр миссис Гримстоун, но, к моему глубокому сожалению, я не смогу, ибо пообещал Августу в будущую пятницу провести вечер с ним.

Мисс Гвен издала некий звук, что ужасно напомнил слово «трус».

Лорд Вон невозмутимо взглянул на нес в монокль:

— Многоуважаемая миссис Гримстоун, порой трусость — почти то же, что благоразумие.

Мисс Гвен на мгновение-другое задумалась.

— Что ж, — признала она, — тут не поспоришь.

— Благодарю покорно. — Лорд Вон склонил голову в элегантно-насмешливом поклоне.

— Ха! — воскликнула мисс Гвен. — Вы хоть когда-нибудь были покорным?

— Чего с нами только не случается в жизни!

— Только не с такими, как вы. — Довольная, что последнее слово сказала она, мисс Гвен обвела всю компанию победным взглядом.

К разговору подключилась Джейн, стараясь смягчить лорда Вона. Подозрения Летти подтвердились. По крайней мере отчасти.

— Милорд, вы непременно должны поехать с нами, не то я не прощу вас никогда в жизни.

— Отказать такому прекрасному цветку, как вы, я не в силах. Однако же…

Когда Джейн повернулась, чтобы улыбнуться лорду Вону, солнечный луч блеснул в золотом медальоне у нее на шее, будто подавая сигнал.

Летти чихнула.

Глава 17

— Нет, это не нам, — сказал Джей, поворачиваясь.

— Что? — Я все еще как зачарованная смотрела поверх его плеча.

— Заказ, — ответил Джей. — Это не нам.

По-видимому, он не понял, что Вселенная для меня вдруг перевернулась и запрыгала, как гимнаст-римлянин на Олимпийских играх.

Я заставила себя улыбнуться:

— Ой, прости!

С виду я оставалась нормальным человеком: продолжала говорить и смотреть. Нога на ноге, в руке бокал вина, волосы спадают волной на плечо. Внутри же все кипело и металось.

Улыбнувшись Джею, я отпустила какую-то глупость в адрес непринесенных блюд. Понятия не имею, что я сказала, очевидно, нечто уместное, во всяком случае, Джей не уставился на меня, точно на трехглавое чудище. В мыслях же моих, как заикающаяся пластинка, снова и снова звенело: «О Боже! О Боже! Что делать? Что делать?»

Колин, судя по всему, меня пока не заметил. Они с друзьями, перешучиваясь, прошли к бару.

Слава Богу, он явился хотя бы не с женщиной.

«О, прекрати!» — велела я себе. С женщиной или не с женщиной — он, так или иначе, в Лондоне, а позвонить и не подумал. Ему и мысли такой не пришло. Во всяком случае, насколько я могла судить. Впрочем, на домашнем телефоне у меня не было автоответчика… Ведь на домашний звонили только родители да иногда Алекс. Все остальные — на мобильный. А в нем остаются сведения о пропущенных звонках.

Перед глазами возникла премилая картинка: Колин набирает мой номер вновь и вновь, а в пустой квартире звонит телефон.

— Долго пробудешь в Лондоне? — спросила я у Джея, надеясь увлечь его разговором и не дать заметить, что некто за его левым плечом интересует меня куда больше.

— Сегодня же поеду назад. — Джей привычным движением открыл телефон. Я подумала: интересно, он всегда так? Прежде чем заговорить о времени, смотрит на экранчик сотового? — А завтра полечу в Нью-Йорк.

— Хочешь быть дома в День благодарения?

Парни у стойки сбились в странную кучку — мужчины нередко так становятся. Двое прямо у стойки, третий посередине, немного дальше — точно футболисты или канадские гуси в полете. Те, которых я не знала, не представляли собой ничего особенного. У ставшего позади была копна рыжих волос и загорелая чистая кожа. Второй был ниже ростом, темнее, крепче сложен, с короткими вьющимися волосами. Самые обычные ребята.

Колин до сих пор меня не заметил. Во всяком случае, так мне казалось. Я уже заготовила очаровательную улыбку на случай, если он вдруг повернет голову.

— А ты не желаешь отпраздновать его дома?

О чем это он? Ах да, о Дне благодарения! Я заставила себя отвлечься от мыслей о Колине.

— У меня нет возможности летать туда-сюда. В любом случае буду дома через месяц — на Рождество.

Бармен с шумом поставил на стильную стойку три больших кружки со светло-желтой пенной жидкостью. Мой взгляд скользнул на уже полупустую кружку Джея. Почему, когда Джей заказал пиво, я решила, что он выпендривается, а в выборе Колина не увидела ничего необычного?

Может, потому, что на Колине не было ни пиджака, ни галстука?

Или же потому, что судила я несколько предвзято.

Самую малость.

С другой же стороны, Джей мне позвонил, а Колин — нет. В этом смысле Джей был куда приятнее.

— …затоскуешь по дому? — договорил Джей.

Я почти все прослушала, но догадаться, в чем суть вопроса, не составляло труда. Можно было запросто исчезнуть посреди разговора, вернуться получасом позже и прекрасно знать, о чем тут толковали.

«Прекрати, — одернула я себя. — Это несправедливо. На первых свиданиях никогда не беседуют на интересные темы. Иначе нельзя».

— Надеюсь, не сильно затоскую, — ответила я на неуслышанный вопрос, как будто парой дней раньше не сходила с ума от грусти, глядя на бутерброды в «Маркс и Спенсер». — Одна моя давняя подруга каждый год устраивает грандиозную вечеринку для американцев и всех желающих, так что без индейки я не останусь.

— Да, но это совсем не то, что дома, — с таким чувством произнес Джей, что я на мгновение позабыла про Колина.

— Думаешь? — вырвалось у меня. Испугавшись, что речь вот-вот снова зайдет о бабушке, я пожала плечами и сказала: — Довольствоваться приходится тем, что есть. А Пэмми и всю ее семью я знаю с пятилетнего возраста, словом, побывать у нее будет все равно, что съездить домой. Вспомним о прошлом и все такое.

— Пэмми?

— Та самая подруга, которая устраивает вечеринку в День благодарения. Мы вместе учились в школе.

— Понятно. — Джей принялся обдумывать услышанное со столь серьезным видом, будто взялся изучать пункт маркированного списка в документе о финансовом положении компании. Есть ли в таких документах пункты маркированного списка? Я не имела понятия. Более того, и не желала знать. А вот Джей наверняка знал и все подробно бы разъяснил, если бы я спросила. Еще проиллюстрировал бы свои слова чертежами и примерами.

— В твоей семье отмечают День благодарения по всем правилам? — спросила я, притворяясь крайне заинтересованной в ответе. Цель я преследовала, признаюсь, низменную. Заставить Джея побольше говорить. И дать мне возможность спокойно наблюдать происходящее у него за спиной.

Его губы задвигались. Я улыбалась и кивала, но вместе с тем чутко следила за движениями Колина, точно сверхсовременный радар за маневрами военного судна.

У меня созрел новый план. Я не стану улыбаться. Не вскочу и не буду как ненормальная махать ему рукой. Я вздрогнула, вспомнив, как стояла в той комнате в Суссексе — с закрытыми глазами, чуть наклонив назад голову и приоткрыв рот.

Естественно, Колин понял, что он мне небезразличен.

Теперь следовало быть сдержаннее. Если он подойдет, значит, и я для него не пустое место. Не подойдет — увы и ах! Сейчас все выяснится.

Мешала одна мелочь: Колин стоял ко мне спиной, и если у него на затылке внезапно не прорезались глаза (что стало бы началом новой эры в отношениях между мужчинами и женщинами), он так и не узнает, что я здесь.

Мелочи, мелочи…

И тут — о чудо! — боги решили мне помочь. Колин вдруг вздрогнул и резко поставил кружку на стойку. Нет-нет, с ним вовсе не приключился эпилептический припадок и на него не нацелилась видная одному ему ядовитая змея. У него всего-навсего зазвонил мобильный. Колин резко отошел в сторону, как Джон Траволта в «Выжить», достал телефон и отвернулся от приятелей, якобы уединяясь.

Теперь он стоял ко мне лицом.

Моя младшая сестра называет подобное «беда: знаю, видишь». Начинается «знаю, видишь» с внезапного узнавания (Джиллиан, как правило, округляет глаза, приоткрывает рот и пронзает пальцем воздух: «Эврика!»). За узнаванием следует сомнение — палец опускается, а твой знакомый тем временем подходит ближе, чтобы лучше тебя рассмотреть. Третий этап — смятение. Ты поспешно убираешь поднятую руку, а тот, кого ты увидела, придумывает, как бы быстрее скрыться с твоих глаз, чтобы не здороваться. Надо бы убрать слово «беда» и оставить просто «знаю, видишь».

Но это придумка Джиллиан, не моя.

Ступень первая. Колин застывает на месте с телефоном у уха. Ступень вторая. Прищурившись, Колин наклоняется вперед. На его лице любопытство и смущение. Ступень третья…

Я не стала ждать, что он сделает на третьей ступени. Поспешно перевела взгляд на Джея.

— Соевая индейка? Ты серьезно? — спросила я затаив дыхание.

И приветливее улыбнулась Джею, так, на всякий случай. Представляю, как я в это мгновение выглядела. Бабуля осталась бы довольна.

— Так было единственный раз, — сказал Джен, явно стараясь убедить меня, что их меню на День благодарения не хуже, чем у других. — И лишь потому, что подруга моего брата не ест мяса. — Он произнес эти слова таким топом, будто считал, что не есть мяса — порок.

— И что у такой индейки за вкус?

— Вкус индейки, — ответил Джей.

В эту-то светлую минуту на наш столик и упала тень.

— Привет, — сказал Колин.

От него пахло холодом, свежим воздухом, осенней листвой, бескрайними парками — он никак не вписывался в духоту индийского ресторана. Две верхние пуговицы его светло-зеленой рубашки были расстегнуты, и ореховые глаза из-за нее казались зеленоватыми. Лицо, с тех пор как я видела его в последний раз, чуть сильнее загорело — здоровый, привыкший проводить время на улице человек. Впрочем, может, это мне лишь показалось. Потому что напротив сидел по-кабинетному бледный Джей.

Мне вспомнилось стихотворение Кристины Розетта «День рождения». Нет, заявлять, что мое сердце — певчая птичка на молодом побеге, во всяком случае без смеха, я не собиралась. И потом, насколько понимаю, Розетта имела в виду божественные силы, по крайней мере толковала не о плотской любви. Тем не менее настроение мое подскочило, закружило, словно опавшие листья на игривом осеннем ветру…

Потом резко упало. Сколь же нелепы эти противоречивые чувства! И как трудно их скрывать! Я возликовала, что он подошел ко мне, но вдруг вспомнила, что он не звонил. И возжелала тотчас увидеть по какому-нибудь признаку, по малейшему движению лица, что ему все-таки хотелось услышать мой голос.

А вместе с тем предельно разозлилась на себя за эту бурю волнений. Сколько мне лет, тринадцать?

— Привет, — ответила я.

Мы, как чокнутые, друг на друга уставились.

По крайней мере я смотрела на него точно дурочка и отчаянно пыталась придумать, что бы такое сказать. Только не «Где ты пропадал?» и не «Какого черта не звонил?». Ну, и, само собой, не «Колин, забери меня!». Такая фразочка неплохо подошла бы для рекламы «Калгана», не для теперешней беседы с Колином.

— Здравствуй, — громко сказал Джей, спасая положение. Он протянул руку: — Джей Уоткинс.

Их пятерни встретились с глухим звуком, точно столкнувшиеся грудь к груди гориллы в лесу.

— Колин Селвик.

— Ах да, прошу прощения, — пробормотала я, убирая прядь с лица. Она тут же снова упала на щеку. Волосы длиной до плеч и пробор сбоку — не слишком удобная прическа. — Колин — Джей. Джей — Колин.

Представив их друг другу — дважды, — я наконец вспомнила, что бы сказал в подобном случае благовоспитанный человек.

— Как поживает твоя тетя? — Я взглянула на Джея и пояснила: — Тетя Колина очень помогла мне в исследованиях.

— Поживает отлично. Взбалмошная, как всегда, — с нежностью сказал Колин. — Позвони ей. Наверняка гадает, как продвигаются твои дела.

— Непременно позвоню. — Из меня вылетели все до одной танцующие бабочки, как воздух из воздушного шарика. Так вот почему Колин подошел. Из-за тети. Ну, и потому что так предписывали правила приличия. Ничего особенного между нами никогда и не было, а я, глупая, навоображала бог весть чего!

Какой же дурой надо быть, чтобы принять обычные хорошие манеры за проявление личного интереса!

Углубляться в эту мысль было страшно.

Я сделала глоток вина, чтобы взбодриться.

— Как мило с ее стороны!

Колин оперся руками о стол и чуть наклонился вперед. В уголках его глаз собрались морщинки.

— Так как же продвигаются твои дела?

— Замечательно. — Я не желала, чтобы он думал, будто успех всей моей работы зависит только от него. — Доверилась чутью и отыскала бесценные бумаги в Британской библиотеке.

— Не думал, что там есть материалы о Гвоздике.

— По-моему, они и сами не думали. — Я снова откинула волосы и улыбнулась. — На бумагах фамилия «Олсдейл». Ее-то и нужно было вводить в поиск.

— Олсдейл? Первый раз слышу.

На лице Колина отразился столь неподдельный интерес, что я не смогла устоять перед соблазном. К тому же мне давно не терпелось кому-нибудь рассказать о своих находках. У Алекс не было времени, Пэмми они не волновали, а мой научный руководитель отвечал на электронные письма лишь раз в три месяца. Это в лучшем случае.

— Помнишь Мэри Олсуорси?

— Смутно, — ответил Колин. — Я читал эти дневники и письма сто лет назад.

— Ее сестра Летти вышла замуж за Джеффри Пинчингдейл-Снайпа. Он в 1803 году отправился в Ирландию…

— Да-да, припоминаю.

— А она поехала следом за ним, под именем Олсдейл.

— И ты сумела исходя из Олсуорси докопаться до Олсдейл?

— М-м-хм-м… — довольно промычала я. — Более того. Угадай, кто еще там оказался?

Джей тоже захотел поиграть в нашу игру.

— Заочный Цвет?

Колин вдруг закашлялся.

— Тепло, — сказала я, опираясь на стол локтем и чуть наклоняя голову в сторону Джея. Мне стало его немного жаль. Ужасно скучно слушать беседу про то, с чем тебе никогда не доводилось сталкиваться. Примерно как было мне, когда Джей рассказывал о своих трех предыдущих компаниях.

К тому же, если я согласилась прийти на свидание с ним, значит, как будто не должна была лелеять надежду встретиться с Колином. А я даже звонку Джея почти не обрадовалась.

Чувство вины и тягостные мысли заставили меня тепло улыбнуться Джею.

— Нет, в Ирландии работал не Заочный Цвет. Другой шпион, тоже именовавший себя названием цветка.

Джей недоуменно покачал головой:

— Поверить не могу! Ты тратишь семь лет жизни на шпионов, что сравнивали себя с цветками!

Моя жалость к Джею тотчас испарилась.

— Если все эти сведения хранятся в Британской библиотеке, — сказал Колин, скрещивая руки на груди, — почему же никто, кроме тебя, по сей день до них не добрался?

Я покачала головой:

— Я не объяснила. Во-первых, я наткнулась на письма в книге, где собрана всякая всячина. Некто взял бумаги, завалявшиеся на чердаке, и отправил их в Британскую библиотеку. Вряд ли кто-то открывал эту книжищу с 1902 года, когда она попала в хранилище. Кроме всего прочего, Летти никого не называет полным именем. То есть, бывает, пишет «Гвоздика» или «Тюльпан», но в большинстве случаев приходится задумываться, о ком она толкует. Там у них все — в буквальном смысле — путешествовали под вымышленными фамилиями. Загадка на загадке. Но я знаю, в каких отношениях были Летти и Джеффри Пинчингдейл-Снайп, и что если с Джеффри в команде работает Джейн, стало быть, это та самая Джейн.

— В общем, с помощью Джеффри ты вышла на Летти, а она вывела тебя на Джейн. — Колин произнес эти слова обычным тоном, но при этом смотрел на меня с таким восхищением, что, будь я щенком, счастливо завиляла бы хвостиком.

— Примерно так. Для любого другого, в чьи руки попали бы эти письма, они ничего не сказали бы: такая-то поведала то-то такому-то о кучке людей, что не значат для истории ни самой малости. Чего я только не узнала, прежде чем дошла до первого упоминания о Розовой Гвоздике. — Я старалась не слишком важничать. — Угадай, под каким именем жила в Дублине Джейн.

— Заочный Цвет?

Я прикусила губу, чтобы не улыбаться, и бросила взгляд в сторону Джея. Тот, ничего не подозревая, достал КПК и посмотрел на экран.

— Холодно. Она приехала туда как мисс Джилли Фейрли.

— Джилли?.. То есть Джиллифлауэр? Левкой?

Быстро же он сообразил.

— Именно. — Мои губы растянулись в улыбке.

Джей убрал компьютер.

— Джиллифлауэр?

— Розовый. Красный или розовый цветок. Как гвоздика, — пояснила я.

— Все понятно. — Джей сделал большой глоток пива.

— Ты историк? — любезно поинтересовался Колин. Даже, я бы сказала, чересчур любезно.

Поскольку разговор снова переключился на него, Джей воспрянул духом.

— Нет. Я помогаю поставщикам технологических услуг осуществлять проекты, связанные с персоналом. — Я украдкой взглянула на Колина. Тот смотрел на Джея с бесстрастием игрока в покер. — Можно сказать, я — немаловажный зубец большого колеса, что определяет ход социального прогресса, — торжественно прибавил Джей.

Черт! Если Джей пустится рассказывать о себе, он мне больше не помощник. Надо бы что-нибудь придумать, и побыстрее.

— Между прочим, Джей очень помог мне с диссертацией, — вставила я тоном единственной женщины в группе поддержки.

Джей приосанился.

— Серьезно? — Колин с любопытством взглянул на Джея.

— Да! То есть… да. Джей… гм… напомнил мне, что не стоит смотреть на события прошлого англоцентрическим взглядом, когда работаешь в основном с эпистолярными материалами привилегированного английского класса. Посоветовал принять во внимание и социальные, экономические и политические нужды угнетенных низших слоев ирландского общества. — Я сделала приличный глоток вина. — Дабы воссоздать более точную картину, разумеется.

Джей выглядел так, как, наверное, я, когда он разглагольствовал о реализации потенциальных технологических возможностей. Ха-ха! И я могу говорить так, что ничего не поймешь, если захочу. О любом деле, какое ни возьми, можно поведать витиевато — прозвучит внушительно, но чересчур туманно.

— Разумеется, — сказал Колин. Уголки его губ так и норовили подпрыгнуть вверх, но Колин, глядя то на меня, то на Джея, ухитрялся владеть собой. — А откуда вы друг друга знаете?

Тут я чуть было не заявила, что вовсе не знаю Джея. Но будто онемела. Так мне и надо! Попалась в свою собственную ловушку!

— Наши бабушки дружат.

— Вернее, — наставнически уточнил Джей, — с твоей бабушкой знакома моя мать.

— Точно! — воскликнула я. — Мафия.

— Маффин, — поправил Джей.

Я переврала всего-то пару букв.

— М-м-хм-м… — многозначительно промычал Колин, давая понять, что он смекнул, в чем дело. Готова поспорить, его так и подмывало отпустить шутку. Я надеялась, что она застрянет у него в горле.

— Это еще не все! — услышала я собственный голос, прозвучавший под напором желания убедить Колина, будто не такая я дура, чтобы бегать на свидания, которые устраивает для меня заботливая бабушка. — Моя ужасно давняя подруга ужасно давно встречается с бывшим однокурсником Джея!

Два «ужасно» в одном предложении. Еще немного, и я стала бы сыпать «так сказать», а вместе с ним «совершенно» и «Боже мой».

— Очень удобно, — кивнул Колин. Не успела я придумать ничего умного в ответ, как он со снисходительным добродушием улыбнулся нам обоим: — Что ж, не буду вам мешать.

— Приятно было познакомиться. — Джей засунул руку в карман пиджака и извлек визитную карточку. — Наша служба технической поддержки. Если вдруг понадобится…

Колин настороженно принял визитку. Она была с сине-оранжевыми буквами и будто немного перекошена, очевидно, для оригинальности, но в стандартный кармашек бумажника такую вряд ли вставишь.

— Пока! — Колин поднял руку с визиткой, насмешливо прощаясь с нами. — Рад встрече, Элоиза.

Уходи, уходи, уходи… Ушел. Когда Колин, исполнив долг перед знакомой тетушки, повернулся к нам спиной и зашагал меж разноцветных столиков к табуретам у стойки, у меня опустились плечи. Друзья встретили его поднятыми бокалами и многозначительными взглядами. Колин качнул головой и сказал нечто такое, из-за чего зал зазвенел от хохота.

К моим щекам прилила краска, но я напомнила себе: какое-никакое, но свидание-то у меня. У него лишь встреча с приятелями.

Стало легче. Не так уж и плачевно было мое положение. Почему же я чувствовала себя столь несчастной?

Вдруг у меня перед носом возникла серебряная корзина с теплым хлебом — долгожданным нааном.

Джей принялся умело разделять его по прямой линии на две части.

— Минутку. — Я допила остатки вина одним большим глотком и, пока не исчез официант, отдала ему бокал. — Принесите еще, пожалуйста. — Если бы мне хватило наглости, я попросила бы двойную порцию.

Вечер обещал быть долгим.

Глава 18

Они приехали с опозданием.

И когда вошли один за другим в ложу, человек в одеянии восточного властителя уже пел на сцене свою партию, но смысл слов терялся за дрожащими «р» и болтовней в соседних ложах. Развлекать в этот вечер сулили главным образом не актеры — это сразу стало понятно.

Джефф принялся с трудом развязывать ленту на театральном бинокле Джилли, а Джаспер неслышно встал позади Летти и положил руки ей на плечи, точно надел хомут.

— Позвольте, я помогу вам снять плащ. — Правая рука скользнула с плеча Летти, миновала застежку на шее и устремилась прямо к груди.

— Благодарю, я обойдусь без вашей помощи, — ответила Летти, рывком высвобождаясь из отвратительных объятий. Следовало шлепнуть наглеца по руке, но очень уж не хотелось к нему прикасаться. Он, чего доброго, расценил бы этот жест как одобрение.

— Неужели откажете столь преданному кавалеру в такой малости? — Если бы в ту минуту Джаспер не смотрел так пристально на кузена, торжественное заверение в преданности прозвучало бы почти правдоподобно.

— Довольно, Джаспер. — Бесцеремонно бросив бинокль на колени Джейн, Джефф в два больших шага пересек ложу. Мисс Гвен схватила бинокль у Джейн и тотчас принялась рассматривать в него певцов.

Джефф снял плащ с плеч Летти и повесил его на согнутую в локте руку.

— Теперь можно сесть, — сухо сказал он.

Джаспер забрал у него плащ.

— Непомерно глупые создания, — пробормотала мисс Гвен.

Относились ее слова отнюдь не к актерам.

Летти полностью разделяла это мнение. По пути на Кроу-стрит Джаспер и Джефф непрестанно перекидывались колкостями, и слушать их было сущим наказанием. В экипаже, рассчитанном на четверых, ютились пятеро, оттого вражда между братьями казалась еще несноснее. Летти благодарила высшие силы лишь за то, что скрещивать мечи ныне было не в моде, не то один из пассажиров наверняка испустил бы дух. Скорее всего не повезло бы именно Летти — она сидела между кузенами.

Завидовать тут было нечему. Перебранка разгорелась явно не из-за прелестей Летти, а из-за тридцати тысяч фунтов в год да имения в Глостершире. В сравнении с ненавистью Джаспера к Джеффу столетняя война между Англией и Францией походила на мелкую ссору давнишних друзей. Летти Джаспер неуклюже донимал лишь оттого, что она принадлежала Джеффу — во всяком случае, по закону и по мнению трех сотен гостей, что были на свадьбе. Тем, что имел Джефф, жаждал обладать и Джаспер. То, чем мечтал овладеть Джаспер, привык удерживать у себя Джефф. Все очень просто. Летти играла роль полуразрушенной приграничной крепости, которая никого не волновала до тех пор, пока кто-то не попытался присвоить ее.

Вот если бы на месте Летти была Мэри…

Летти отбросила эту мысль, не дав ей расцвести отравляющим пышным цветом. Стоило ли сравнивать себя с Мэри? Девицей совсем иного склада? Взрослея бок о бок с Мэри, Летти не могла отделаться от ощущения, будто она маргаритка, которую по ошибке посадили в одну кадку с орхидеей. И не потому, что благодаря изящному овалу лица и тонкой талии Мэри дивно смотрелась в модных платьях, какие Летти превращали в бесформенную клецку. Мэри умела необъяснимым образом околдовывать, что действовало сильнее, нежели стрелы Купидона. Она знала, как склонить голову, чтобы это всех восхитило. И когда улыбка сослужит лучшую службу, нежели слова. Летти же не умела обворожительно смотреть из-под полуопущенных ресниц; ходила, явно касаясь ногами земли, и, хотя, конечно, порою могла смолчать, не понимала, как можно вызвать в мужчине восторг, если прикинуться немой.

«При чем тут все это? — строго одернула себя Летти. — Истинные чувства — совсем другое».

На прошлой неделе они с лордом Пинчингдейлом заключили соглашение: если друзьями стать не получится, можно остаться хотя бы приятелями. С тех пор лорд Пинчингдейл — или Джефф, как он позволил Летти к себе обращаться, — ни разу не упомянул ни о сорвавшемся побеге из отчего дома, ни о браке, в который вступают против собственной воли. Теперь он больше не смотрел на жену с плохо скрытым презрением, позабыл о едких намеках, даже не бросал на нее исподтишка косых гневных взглядов. Но по временам наблюдал за ней со вниманием натуралиста, что столкнулся с особенно загадочным созданием вроде какой-нибудь невиданной гусеницы. А как-то раз, подав руку, когда Летти выходила из экипажа, явно собрался что-то сказать, но тут его окликнула Джейн, а другого подобного случая не представилось.

С тех самых пор как Джаспер помешал их беседе перед церковью Святой Вербурги, Джефф стал относиться к Летти, как миллион лет назад на лондонских балах. По-доброму. Терпеливо. Бесстрастно.

Пока снова не появился Джаспер.

— Что ж, будь по-твоему, — сказал Джефф, поджимая губы. — Ты бери плащ, а даму оставь мне.

— Я не возражаю, — вставила Летти, чувствуя, что, будучи предметом спора, обязана выразить, чего желает сама. Муж в ответ на ее слова с кривой улыбочкой взглянул на кузена, отчего Летти не сделалось легче.

Джаспер ткнул его в бок:

— Зато наверняка возражает мисс Фейрли. Не хочешь же ты, чтобы она усомнилась в твоем к ней чувстве, а, кузен?

— Я в ответе за всех, с кем приехал сюда, — выпалил Джефф, кладя руку на спину Летти — показывая, хоть в том и не было особого смысла, что он имеет на нее право.

— Ах вот как это теперь называется! — воскликнул Джаспер.

— Может, посмотрим оперу? — многозначительно спросила Летти, выгибая спину, чтобы Джефф убрал руку, и злясь, что он позволяет себе вольности, когда о подобном между ними не могло быть и речи. — Или, если вам так угодно, — она сложила руки на груди и строго взглянула на Джеффа, потом на Джаспера, — продолжайте скандалить. Не буду мешать.

Джаспер уставился на ёе бюст, подчеркнутый скрещенными руками.

— Пожалуй, мы найдем занятие поинтереснее.

Джефф сделал шаг в сторону, преграждая путь к Летти.

— И думать забудь.

— Почему это? — спросил Джаспер, приковывая к брату вызывающий взгляд кобальтовых глаз. — Может, ты неравнодушен и к миссис Олсдейл? Отвечай. Мисс Фейрли будет любопытно узнать.

Джаспер шантажировал кузена — самым бесстыдным образом. Летти чувствовала, как Джефф, что стоял рядом, напрягся: острота Джаспера уколола его сильнее, чем тот предполагал. Если бы он теперь же рассказал «мисс Фейрли», что Джефф женат, ей не осталось бы ничего иного, как публично порвать с ним всяческие отношения. Как еще могла поступить невинная юная девица? А если Джейн распрощается с Джеффом… Летти не знала, в чем состоит их план, но понимала, что последствия будут ужасны.

— Может, наконец сядем? — спросила она чуть более громко, чем следовало, и схватила Джеффа за руку. Его мышцы под рукавом сюртука были твердыми, как лестничные перила. — Мы так совсем пропустим первый акт!

— Так ты ответишь, братец? — протянул Джаспер, неприкрыто радуясь замешательству кузена.

— Мы приехали в оперу! — настойчиво напомнила Летти, становясь меж двух неприятелей. Поскольку оба роста были немалого и возвышались над нею как башни, ни тот ни другой почти не обратили на нее внимания.

— Держись подальше от миссис Олсдейл, — на удивление спокойно произнес Джефф.

— Это еще почему? — насмешливо спросил Джаспер, обнажая зубы, которые Летти показались вдруг слишком крупными для его рта. — Она и имени твоего не желает слышать.

Джефф сделал шаг вперед. Небольшой, но ясно давая понять, что он готов перейти к более решительным действиям. Не желая казаться трусом, Джаспер последовал его примеру. Терпению Летти, зажатой между ними — Джеффом в черном сюртуке и жилете с одной стороны и Джаспером в сине-красном мундире с другой, — настал предел.

— Боже правый! Почему бы вам не поколотить друг дружку и этим не покончить? — гневно выпалила она, ускользая в сторону. — Я ухожу, не буду вам мешать.

Джефф чуть не воспользовался ее советом — прямо здесь, в театре, когда на сцене играли артисты, а бинокли, едва послышится первый удар, как по команде, повернутся к дерущимся.

За целую жизнь Джефф столько натерпелся от двоюродного братца, что теперь полагал, будто тот больше никогда не выведет его из себя. Однажды Джаспер даже «взял взаймы» имя Джеффа, предаваясь сомнительным развлечениям в игорном доме. У людей, что наутро явились в спальню Джеффа требовать причитавшиеся им суммы, как и у него самого, вытянулись лица. Джефф потратил не один месяц, чтобы уладить последствия «невинной шалости».

Но теперь, когда Джаспер пускал слюнки, пялясь на самые приметные достоинства Летти, знаменитое спокойствие изменяло Джеффу. В эти минуты ничто не могло порадовать его больше, чем несколько мастерски нанесенных ударов, которые отбили бы у мерзавца всякую охоту издевательски ухмыляться.

Летти пробормотала нечто такое, чего Джефф не расслышал. Судя по тону, слова были не из лестных. Джефф посмотрел вниз. Напрасно.

— С вашего позволения, — прощебетала Джейн из облака оборок, отвлекая внимание Джеффа от бюста Летти. Впрочем, грудь самой Джейн была обнажена куда больше. — Мы с тетей Эрни отлучимся — поздороваемся с друзьями.

В эту минуту на талию Летти легла мужская рука. Не Джеффа.

Летти поспешно шагнула вперед:

— Я с вами.

— О нет! — Губы Джейн растянулись в загадочной улыбке, что не очень подходила ее роли. — Вы и так пропустили почти весь первый акт.

— Опера оставляет желать лучшего, — мрачно заметила Летти.

— Не согласна! — с ухмылкой возразила мисс Гвен, тоже заметив руку на талии Летти. — Я, например, в совершенном восторге.

— Хм-м… — произнесла Летти, не отваживаясь что-либо прибавить.

Джейн помахала платком. По краям его украшала вышивка — мелкие розовые цветки. Розы, с облегчением отметила Летти, не гвоздики.

— Видите, сколько тут сегодня наших славных друзей?

Вопрос якобы адресовался Летти, но тайный смысл — не ей. Джейн жестом обвела ряды лож и принялась называть имена, большей частью женские. У Летти возникло чувство, что половину Джейн выдумывает.

«За кем из славных друзей они следят сегодня?» — задалась вопросом Летти. Хорошо, что она почти не имела представления о том, в чем суть их работы: как только Джейн называла новое имя, Летти ничего не могла с собой поделать — поворачивала голову и смотрела па зрителей в ложах. Верно говорил Джефф:

Летти следовало задействовать лишь в незначительных операциях. В чем заключались главные, ей оставалось лишь гадать, когда она видела темные круги под его глазами да слышала отдельные таинственные фразы за кофейным столом.

Ей в жизни не доводилось общаться с человеком, кто мог бы играть и мыслить столь блестяще. Разгадывал сложные загадки Джефф с той же легкостью и быстротой, с какой умел двигаться, ответы на вопросы находил ясные и исчерпывающие. В минуты, когда запутанные коды превращались его усилиями в простые английские слова, он говорил что-нибудь неожиданное и забавное, и Летти охватывало поразительное чувство беспомощности.

Она ничего не понимала.

Заметив, что мисс Гвен забалтывает Джаспера, Летти решила оставить Джейн и Джеффа наедине, прошла вперед, опустилась в обтянутое красной материей кресло и раскрыла программку. Называлась сегодняшняя комическая опера «Вино творит чудеса», написал ее Джеймс Кобб, а поставили «талантливо и с блеском, что так свойственно ирландской сцене».

Летти зевнула и закрыла программку. Быть может, перед ней и демонстрировались талант и блеск, но расслышать, о чем поют актеры, из-за гомона в соседних ложах было невозможно. Внизу пронзительно смеялась торговка апельсинами, совсем заглушая сопрано на сцене. В дальнем конце третьего ряда два подвыпивших джентльмена развлекались тем, что бросали пряничные крошки и кусочки апельсинной корки в партер да сопровождали свои непристойные действия потоком бранных слов. Кто-то громко выругался, наступив на гнилое яблоко, что оказалось на полу среди косточек от апельсинов и прочего мусора. Театр подновили всего несколько лет назад, однако изображения Аполлона и муз на потолке успели помрачнеть от копоти свечей, а на королевском гербе над сценой по краям уже облупилась краска.

Обведя зрителей в ложах медленным взглядом, Летти заметила лорда Вона с кузеном — живым. Они сидели недалеко от сцены. Более неряшливый, чем обыкновенно, Август тотчас обращал на себя внимание — галстук его был повязан как попало, отделка воротника уныло свисала. Рядом, будто в укор братцу, лорд Вон одергивал рукава. Его изящные руки украшали три крупных кольца, поблескивавших при малейшем движении пальцев. Одет Вон был скорее по правилам прошлого века, нежели нынешнего: серебряное кружево на шее, манжеты, сабля на боку.

Не было ничего удивительного в том, что он явился в театр при оружии: в партере собиралась столь сомнительная публика, что закончиться вечер вполне мог дракой в вестибюле.

Эмили Гилкрист в воздушном розовом платье, что сидела в соседней ложе, заметив Летти, неистово замахала рукой. Расшитый бусинами ридикюль, висевший на ее запястье, весь заискрился. Летти улыбнулась и кивнула. Как всегда мрачный мистер Тротуоттл оттянул свою подопечную от перил, пока она не шлепнулась головой вниз.

Не желая более смотреть на хмурого Тротуоттла, Летти снова перевела взгляд на ложу лорда Вона.

Там его не было.

Лорд Вон и мистер Ормонд исчезли — или же отошли подальше и смешались с толпой… Летти взяла с соседнего сиденья всеми забытый бинокль Джейн. Вона и Ормонда определенно не было в ложе. Не было и в других — судя по всему, ушли кузены отнюдь не затем, чтобы засвидетельствовать друзьям свое почтение.

А освежаться напитками еще не настал час.

Надо сказать Джеффу, подумала Летти. Дело было не в скуке и не в том, что ей потребовалось внимание. Вовсе нет. Она просто решила помочь.

Никто прямо не говорил ей, что лорд Вон так или иначе связан с мятежниками, но его появление у гроба лорда Эдуарда явно возбудило подозрения, и подтверждением тому служило поведение Джеффа и Джейн. Когда бы Вон ни выходил из гостиной, либо Джефф, либо Джейн непременно следовали за ним, и неспроста. Раз уж один кузен участвовал в ирландском восстании, в подготовке второго бунта вполне мог быть замешан и другой. В речи лорда Вона, произнесенные у гроба, Летти не верила ни секунды.

Темная одежда лорда Вона как нельзя лучше подходила, чтобы смешаться с толпой, но дорогие украшения сыграли против него. Обведя театр внимательным взглядом, Летти заметила, как блестит серебряный набалдашник в виде змея, приготовившегося к нападению. В свете фонарей змеиные зубы сияли зловеще красным.

— Милорд! — негромко позвала Летти, поднимая руку над головой и не отрывая глаз от головы змея. — Лорд Пинчингдейл!

Джефф, беседовавший у нее за спиной с Джейн, повернул голову:

— Да?

— Будьте так любезны, помогите мне… — Летти помахала программкой, — перевести стихи.

— Всегда рад оказать услугу. Но ведь опера на английском.

— Я плохо его учила. Такая жалость, — пробормотала Летти первое, что взбрело в голову. Схватив Джеффа за рукав, она притянула его к себе и прошептала: — Взгляните! Лорд Вон!

Не спрашивая, в какой Вон ложе, Джефф тотчас повернул голову. «Ха! — усмехнулась про себя Летти. — Верно я поступила. Как приятно сделать правильный шаг после целой недели глупых промахов!»

Увидев пустые кресла, Джефф еле слышно выругался.

— Вы не знаете, куда он пошел?

Летти направила бинокль на людей внизу и мгновение спустя снова заметила блестящего змея — на сей раз почти у стены, за кружком шумных рабочих, что веселились, как только могли, на билеты по шесть шиллингов.

— Вот он. — Летти указала на Вона рукой и подала бинокль Джеффу.

Тот, не отводя напряженного взгляда от партера, протянул руку и коснулся пальцев Летти.

Она отдернула руку и торопливо прошептала:

— Смотрите! Вон зашел за кулисы!

Даже без бинокля ей удалось заметить, как ярко окрашенная дверь сбоку сцены растворилась и тут же снова закрылась. Все произошло столь быстро, что если бы Летти не следила за Воном, ничего не увидела бы.

— Да, — произнес Джефф.

Летти взглянула через плечо назад. Мисс Гвен и Джейн прощались с кузеном Джаспером и, наверное, уже ушли бы, если бы, ко всеобщему недовольству, его пояс не зацепился за зонтик мисс Гвен.

— Нет, — сказал Джефф, будто в ответ на незаданный вопрос. — К лорду Вону это не имеет ни малейшего отношения.

— Как вы узнали, о чем я думаю? — требовательно спросила Летти.

Джефф лишь посмотрел на нее.

— Ладно, не говорите, — пробормотала она.

Мисс Гвен и Джаспер наконец расцепились. Джаспер вот-вот должен был остаться один. И наверняка уже готовился снова донимать Летти.

— Не возражаете, если я вас покину? — спросил Джефф.

Летти предпочла бы сказать «возражаю», но тут ей пришла неплохая мысль. Наклонив голову в сторону лож в противоположном конце зала, она произнесла:

— Попробую заставить вашего кузена сопроводить меня к Эмили Гилкрист.

Джефф взглянул через плечо на Джаспера и нахмурился.

— Ничего со мной не стрясется, право. Идите же! — сказала Летти.

— Вы умница.

Быстро улыбнувшись в знак одобрения и сжав ей руку, Джефф ушел. Он исчез столь быстро, что если бы не ощущение тепла, оставшееся на пальцах, Летти усомнилась бы в том, что мгновение назад он стоял перед ней.

Взяв бинокль и программку, она поднялась с кресла. Настроение отчего-то упало. Не надо вешать нос. Все, что происходит, делается на благо государства. Ее даже похвалили. Назвали умницей. Точно домашнюю собачку.

Тяжело вздохнув, Летти снова обвела взглядом зрителей в других ложах. Следовало не мешкая отправляться к Эмили Гилкрист и мистеру Тротуоттлу. Вечер с Эмили был карой за прегрешения. Какие именно, Летти долго не могла выразить точным словом. Очевидно, за глупость. Ума — вот чего ей недоставало. Потому она и ввязалась в эту темную историю без всяких на то причин.

Но исчезновение лорда Вона подметила не зря…

О Господи! Сбоку послышалась тяжелая поступь Джаспера. Летти подозревала, что если не будет наблюдателей, Джаспер не станет так старательно ее обхаживать, однако не желала рисковать. Она не сомневалась, что сумеет отклонить все до одного его глупые предложения, но боялась, что у нее не хватит терпения выслушивать его битый час, и надеялась, что с ним пустится заигрывать Эмили, тогда ей, Летти, можно будет предоставить их друг другу и отдохнуть.

План не пришлось осуществить. Эмили внезапно исчезла. Ушла вместе с мистером Тротуоттлом, как и лорд Вон с Ормондом.

Летти недоуменно нахмурилась. В эту минуту прямо перед ней вдруг опустилась тяжелая занавесь, окрашивая мирок ложи в малиновый цвет. Летти невольно отшатнулась, закашлявшись от пыли. Мгновение, и прочие части зала отделились от них будто стеной.

— Наконец-то мы одни, — усмехнулся Джаспер.

Глава 19

К тому времени когда Джефф спустился в партер, лорд Вон давно скрылся за кулисами. Поскольку здешнюю публику куда больше волновали ножки инженю, нежели кого-то разыскивавший джентльмен, Джефф без опаски пробрался к раскрашенной перегородке и скользнул за нее. Дверь бесшумно закрылась за ним.

За сценой вместо ярких красок и пышной позолоты царило беспросветное уныние. В отличие от роскошно убранного зала узкий коридор был освещен тускло. Нагнув голову, чтобы не задеть веревку, свисавшую с голых потолочных балок, Джефф сделал шаг вперед и осторожно двинулся по мрачному коридору. Наверху, прикрепленные к балкам, пестрели мешки с песком, канаты и прочие театральные приспособления. Коридор выводил на сцену и был соединен с еще более узкими полутемными коридорчиками, похожими на катакомбы. Тут и там, накрытые материей, скучали в ожидании своего часа разобранные декорации. Изображение дома с фонарем на большом деревянном щите, которое напоминало о деревенских радостях, соседствовало с нарисованными языками адского пламени, видимо, ожидавшими дерзкого Дон Жуана.

Джефф огляделся по сторонам. Никаких следов лорда Вона, ни единого знака, где его искать. Ни оброненного платка, ни потерянной пряжки с туфли. Даже прислушиваться не имело смысла: кулисы то и дело хлопали, когда рабочие таскали туда-сюда разноцветные щиты и мебель, а актеры выходили на сцену и возвращались, каким-то чудом ухитряясь не налетать друг на друга и на декорации. Однако, в какой бы прекрасной форме ни был лорд Вон, далеко уйти он не успел бы, разве что бегом.

У выхода на сцену перешептывалась стайка танцовщиц в турецких нарядах. Джефф укрылся за щитом с изображением дома и фонаря. Потом, незаметно прошмыгнув за спинами у балерин, свернул в один из коридорчиков, что вел налево прочь от сцены. Оставалось лишь надеяться, что Вон не прошел за кулисами лишь для отвода глаз и не мчит сейчас на место встречи со сподвижниками в поджидавшем на заднем дворе экипаже. К подобным хитростям Джефф и сам прибегал не раз.

Будет обидно, если поиски окажутся тщетными, однако еще сильнее тяготила мысль о необходимости ошиваться за кулисами, когда братец-распутник окружает твою жену назойливым вниманием.

Джефф обернулся, хоть и прекрасно знал, что от зрительного зала его отделяет дверь. Будь он неладен, этот Джаспер! Какого черта ему не сиделось в Лондоне? Оставался бы там и проигрывал дальше остатки наследства!

Хорошо еще, что у Летти хватает ума не прислушиваться к его речам.

Джефф устыдился, поймав себя на мысли: «Слава Богу, тут со мной Летти, а не Мэри!» Для влюбленного мужчины хуже всякой пытки наблюдать, как обхаживают предмет его обожания. Из-за подобного дерутся на дуэлях и развязывают войны. Только теперь речь шла несколько об ином. В способности Мэри дать неприятелю должный отпор, точнее, в умении понять, каковы на самом деле его устремления, Джефф усомнился бы. В прозорливости же Летти был твердо уверен.

Перешагнув через моток веревки, Джефф пригнул голову, прошел под свисавшим с потолка мешком, свернул в очередной коридор и двинулся вдоль стены, не имея понятия, куда держит путь. Он попытался воскресить в памяти образ Мэри, но картинка перед глазами возникла одномерная, как декорации вокруг. Ему страстно захотелось вспомнить, что же он любил в ней, но в памяти ожил лишь царственный поворот головы да спокойная прелесть улыбки. Будто рисунки из книжки, куда менее важные, чем сам сюжет. Когда-то он благодарил судьбу за каждый танец с Мэри, битый час любовался ею в переполненных бальных залах, кропотливо, с трепетом подбирал слова, дабы описать ее красоту в стихах. А теперь не мог вспомнить ни единой слетевшей с ее уст фразы или с уверенностью сказать, какой она предпочитает цвет, синий или зеленый.

На балах и в модных салонах не узнать, какова на самом деле твоя возлюбленная. Несколько фраз, фигуры танца, и вот приходится снова уступать свою фею другому. Вокруг Мэри вечно вились поклонники. А Джефф возвращался к своим шпионским играм: фальшивым романам, которых требовали операции, многочасовой работе с картами да радостям приключений.

Что же до Летти, она нисколько не походила на прочих девиц. В ней не было заметно притворства. В каких бы кругах ни вращался Джефф, высших или низших, он не встречал никого, кто умел бы настолько полно быть самим собой. Летти, даже если захотела бы, не смогла бы солгать. Слушая их беседу с лордом Воном, в которой она пыталась парировать двусмысленные фразы, Джефф готов был от души рассмеяться, если бы не кипел от злости. Сегодня же… Он невольно улыбнулся, вспомнив, как Летти заявила, будто не в ладах с английским. Никогда ей не стать шпионкой.

Не то чтобы она не старалась. Старалась, конечно. Только каждая мысль, что приходила ей в голову, тотчас отражалась на лице. Глядя на нее, Джефф вспоминал о средневековых часах, механизм которых у всех на виду. Решая сложный вопрос, Летти предпочитала не ходить на цыпочках вокруг да около, а кидаться вперед очертя голову. Метод в некоторой степени действенный, но привлекает к себе внимание не меньше, чем взбесившийся бык. Джефф прообщался десяток лет с людьми, которым приходится менять имена едва ли не чаще, чем белье, и эта черта в характере Летти его умиляла.

Короче говоря, объяснить, для чего она помешала его побегу с Мэри, Джеффу становилось все труднее и труднее. Быть может, он напрасно ее осуждал… А раз так, был перед ней виноват. И весьма серьезно.

Мысли Джеффа прервал обрывок фразы, донесшийся из-за приоткрытой двери. Со сноровкой, отточенной сотнями ночных операций, он бесшумно прижался к темной стене, превращаясь в тень. Разговаривали в гримерной, такой же, как дюжина других пустовавших комнат. Пройди Джефф на несколько шагов дальше, он и не заметил бы, что там кто-то есть.

Тайное свидание любовников? Однако голоса звучали отнюдь не ласково.

Джефф подкрался ближе.

— Она нам очень мешает, — произнес низкий, до жути невыразительный женский голос.

Дверь скрывала говорившую, но перед мысленным взором Джеффа тотчас вырисовались точеные черты бледного овального лица, страстные черные глаза и манящая улыбка. Мечта любого поэта, маркиза де Монваль. Черный Тюльпан собственной персоной.

Ее собеседник встал со стула у дальней стены и подошел до опасного близко к двери. Набалдашник трости, блеснувший во тьме, было ни с чем не спутать, как и голос маркизы.

— Ты несколько преувеличиваешь, — скучающе отозвался лорд Вон. — Дорогая, избавься наконец от привычки сгущать краски.

Маркиза пропустила совет мимо ушей.

— У нее никакой подготовки.

— Не всякая женщина рождается с твоими… талантами.

— Свои таланты я упорно развивала.

— Поверь мне, — устало произнес лорд Вон, — мне известно об этом лучше, чем кому бы то ни было.

— Не понимаю, как я тебя терплю, Себастьян!

— Не забывай: если бы не я, ты теперь торчала бы под арестом в Лондоне.

— Я обошлась бы и без твоей помощи. Отыскала бы выход.

— Так же быстро и без потерь? Право, сомневаюсь. Предлагать себя тюремщикам в качестве взятки не совсем в твоем духе, моя дорогая. Если, конечно, ты не изменила свои правила.

— Приятнее было бы сидеть в тюрьме. Стражники, держу пари, поблагороднее, чем ты.

— Полагаешь? Впрочем, вкус у тебя всегда был дурной, Тереза. Робеспьер, Дантон, Марат… ни единого джентльмена.

— Если все джентльмены такие, как ты, лучше уж знаться с простолюдинами.

— При условии, что они вырядятся в шелка. Твои оскорбления, как обычно, придают сил, но, может, ты позвала меня сюда не только для ругани? Что-то случилось? Или ты не смогла устоять перед соблазном вновь побыть со мной наедине в темной комнате? В память о былом…

— Не льсти себе, Себастьян.

— Если не польстишь себе сам, не польстит никто. — Голос лорда Вона вдруг зазвучал серьезнее. Джефф разглядел из-за косяка, что Вон изменил и позу: спина его распрямилась и как будто напряглась. — Ты на самом деле считаешь, что надо убрать девчонку?

— У тебя есть другие предложения?

— Ну, если иначе нельзя, то лучше покончить с ней быстро, — задумчиво произнес лорд Вон, не то спрашивая, не то приказывая.

— Сегодня же вечером, — спокойно сказала Черный Тюльпан.

Слова эхом отдались от стен пустой комнаты.

На беду, коридор в эту минуту наполнили совсем иные звуки. Несколько рабочих ввезли огромную декорацию.

— Без слона им никуда, — проворчал один. Джефф поспешно прижался к стене, чтобы увернуться от плоского слона на колесах.

Второй рабочий что-то ответил, но из-за грохота Джефф не разобрал слов. Воспользовавшись минутой, он неслышно шагнул в гримерную, однако спугнутые птицы успели исчезнуть, оставив лишь грим да рой вопросов в голове. «Кого, — мрачно подумал Джефф, — они затеяли убрать?» Первой на ум пришла Джейн. Или, как ее называли в Дублине, мисс Джилли Фейрли. Только бы не забывали с мисс Гвен об осторожности, где бы они теперь ни были.

Впрочем, маркиза сказала, у этой «помехи» никакой подготовки. Стало быть, речь не иначе как о Летти.

Вон узнал в ней девицу Олсуорси, в этом Джефф не сомневался. В нелепую выдумку с миссис Олсдейл не поверил бы и младенец, вызвать же подозрения в чокнутых французских шпионах она еще как могла. Маркизу сумела выследить дилетантка Генриетта — повторного удара по самолюбию Черный Тюльпан не желала допускать. Первая оплошность произошла по небрежности, вторая грозила обернуться тюрьмой Тампль.

Джефф выскочил из гримерной и почти побежал назад по коридору. Летти еще не подозревала: приставания Джаспера в сравнении с другой грозившей ей опасностью были детской игрой.

— Немедленно поднимите! — выпалила Летти с требовательностью мисс Гвен, дергая красную материю, но та, опустившись, более не желала возвращаться назад.

— Минуточку терпения, — нагло протянул Джаспер.

Гнев Летти нимало не унялся. Джаспер до того ей надоел, что она с удовольствием отогнала бы его при помощи зонтика, как у мисс Гвен, или чего угодно другого с острым наконечником. Дамская сумочка для этой цели никак не годилась.

Отойдя от занавеси, что спускалась до самого партера, Летти стала протискиваться вдоль сидений спиной к сцене. А когда заговорила, постаралась, чтобы голос звучал спокойно и тихо.

— Я хотела бы поздороваться со своей знакомой, мисс Гилкрист. Если желаете, можете сопровождать меня.

— Неужели вы так скоро сбежите? — Джаспер с легкостью перемахнул через кресло и прижал Летти к стене. — Теперь, когда мы наконец одни?

— Поэтому-то, — произнесла Летти суровым тоном гувернантки, — я и намерена уйти.

Она ошиблась, предположив, что строгость отпугнет Джаспера. Он провел по ее щеке пальцем, обтянутым белой перчаточной тканью.

— Сдержанность вам к лицу.

Летти попыталась вырваться. Тщетно.

— Дело не в сдержанности. Я замужем. Не помните? За вашим кузеном, Джеффри. Человеком, который был здесь считанные минуты назад.

— Ах да. Джеффри.

— Да, Джеффри, — резко повторила Летти. — Насколько могу судить, он вам не друг. Буду очень рада, если вы найдете себе другую забаву. Позвольте мне уйти!

— Джефф не ценит вас, как я, — нагло ухмыльнулся повеса.

Летти лишь скривилась от боли — в грудь впивались пуговицы мундира, — что помешало ей придумать достаточно оскорбительный ответ.

Горячее дыхание Джаспера обдало щеку.

— Какой вам смысл держаться за ложный брак?

Летти отвернулась, не позволив мерзавцу прикоснуться к своим губам.

— Клятва для меня не пустой звук!

— О своей клятве Джеффри тотчас же забыл. — Джаспер улыбнулся так, как, наверное, змей улыбался Еве. — Не умнее ли забыть и вам?

— Если все ваши друзья станут бросаться с моста, что же, броситесь и вы?

— Вам известно, что он вас не любит?

Летти нахмурилась. Джаспер не открыл ей Америку, однако слышать подобные слова, особенно из уст мерзавца и в таком тоне, было пренеприятно. По сути, большинство браков заключались не но любви. Их с Джеффри положение мало чем отличалось от сотен других — по крайней мере если говорить о чувствах. Хотя, конечно, побеги из дома при таких обстоятельствах, тем более шпионские штучки, встречались отнюдь не на каждом шагу.

— Неужто вас не волнует, что он прямо перед вашим носом увивается за мисс Фейрли? Целует ей ручку, нашептывает на ухо… — Джаспер издевательски выпятил губы.

Летти уперлась спиной в стенку, стараясь отстраниться. Уйти было никак нельзя, мешали ручищи Джаспера.

— Я не желаю разговаривать на эту тему.

— Ну-ну, не гневайтесь, — пропел он, — ведь я мечтаю лишь восхищаться вами.

Летти толкнула мучителя в грудь.

— Восхищаться уместнее всего издалека. Попробуйте.

Джаспер криво усмехнулся:

— Я в восторге от вашего тонкого ума.

Летти поспешно сложила руки на груди, пока он не принялся восхвалять ее достоинства.

— Что вам нужно от меня, капитан Пинчингдейл?

— Как что? Чтобы мы были вместе. — Джаспер взглянул на пленницу с обожанием, однако вышло не слишком убедительно. — Какой бы мы были славной парой! Вы и я. Если бы только не одно препятствие… — Он многозначительно посмотрел на Летти из-под длинных густых ресниц.

— О чем вы?

Джаспер ножал плечами, и под мундиром заиграли мышцы, наверняка покорившие далеко не одну легковерную девицу.

— Бывает, случаются разного рода несчастья. На охоте, на дорогах… наконец, можно грибами отравиться. — Его глаза зловеще блеснули.

Летти представила себе перевернувшуюся набок коляску, Джеффа, что корчится в предсмертных конвульсиях за обеденным столом, потом — сгорает заживо в собственной спальне. И нового наследника, который горестно качает головой да бормочет банальности: «Надо ж было случиться такому несчастью!»

Ужасна и попытка соблазнить чужую жену, убийство — грех куда более серьезный.

— Полагаю, вы тщательно продумали свой план.

— Все ради вас, моя ненаглядная!

— А если это самое… несчастье, — с трудом выговорила Летти, — правда случится? Что потом?

— Как — что потом? — Джаспер облизнул губы. — Потом мы займем законные места в Сибли-Корт. Я как виконт… — Он протянул Летти руку. — А вы как моя виконтесса!

Летти взглянула на руку с нескрываемым отвращением.

— А меня арестуют за убийство до счастливого дня или после?

— Какая же вы смешная, любовь моя! — Джаспер взял ее за подбородок — более грубо, чем если бы на самом деле пылал страстью. — Никому и в голову не придет подозревать преданную супругу виконта. Тем более в медовый месяц.

— Нет, конечно, нет, — пробормотала Летти, прикидывая, куда его и путь в первую очередь. Неужто болван правда полагал, будто может настолько ее очаровать, что она решится на подобную низость?

Джаспер шел напролом.

— Вам представляется блестящая возможность отомстить ему за все обиды. За то, что он пренебрегал вами. Только вообразите: у вас будет молодой, нежно любящий муж. Все драгоценности, какие ни пожелаете. Званые вечера, балы…

— И муки ада.

— Ну, с этой малостью придется смириться. Зато при жизни будете кататься как сыр в масле. Я предлагаю вам… себя.

— Постойте-ка, верно ли я поняла? — медленно произнесла Летти. — Вы хотите, чтобы я убила мужа?

— Способ можете выбрать сами, — великодушно предложил Джаспер.

— Вы же спокойно подождете в сторонке, не пачкая рук?

— Так безопаснее для нас обоих, — кивнул он.

— А потом вы станете владельцем всего состояния, — Летти хлопнула в ладоши и наигранно восторженно расширила глаза, — тогда как я отправлюсь на виселицу за убийство?

Джефф, слушая больше тон, нежели слова, уже приготовился снова кивнуть, но вовремя остановился.

— Какой же вы добрый, право! — воскликнула Летти.

— Не то вы говорите, — пробормотал Джаспер с видом человека, что готов пасть ниц. — Вы совсем не так все поняли. Я буду пылинки с вас сдувать. Боготворить!

— Боготворить вы станете свои грязные денежки! — выпалила она. — После того, как меня вздернут. — Джаспер открыл было рот, но Летти опередила его: — С чего вы взяли, что я возьмусь вам помогать? Полагаете, я настолько глупа? Впрочем, не трудитесь, — торопливо прибавила она, — я не желаю знать, какого вы обо мне мнения.

Уверенности у Джаспера заметно поубавилось.

— Хотите сказать, вам не по вкусу мой замысел?

— Могу изъясниться точнее. Мне противны вы сами. В жизни не сталкивалась со столь вопиющей безнравственностью. От вашей самовлюбленности меня тошнит! От нудных речей клонит в сон. К тому же, — воскликнула она в запале, — вас уродуют эти баки!

Слова о самовлюбленности нимало не задели Джаспера, но замечание о баках явно пришлось ему не по вкусу. Лицо его исказилось от гнева, о необходимости очаровывать он тотчас забыл.

— Ничего-то вы не понимаете!

— Еще как понимаю!

— Почему у него есть все, а у меня ничего? Это несправедливо! Всегда было несправедливо!

— Давайте не будем о несправедливости, — ответила Летти. На эту тему она могла порассказать такого, от чего его идеально ухоженные волосы встали бы дыбом.

Джаспер не слушал. Его лицо перекосилось от копившейся десятилетиями обиды.

— Он не заслуживает всех этих благ! Ими должен владеть я. Матушка все время твердит…

— А что особенного сделали вы? Ухаживали за землями? Проверяли, не прохудились ли ограды, не в обиде ли люди? Просиживали до зари с больной коровой? — За больными коровами не ухаживала и сама Летти, не доводилось сталкиваться с подобным и ее мужу, в чем она не сомневалась, — просто в голову не пришло ничего более подходящего. Следовало покончить с примерами, пока с губ не слетело еще большей нелепости. — Вы хоть раз в жизни задумывались о том, что не касалось ваших личных нужд?

— Ах вот вы о чем! — усмехнулся Джаспер. — Да-да, конечно, ведь братец Джеффри у нас святой, почти ангел. Ничего подобного! Во всяком случае, если говорить об отношении к женщинам…

Летти с превеликой радостью опровергла бы последние слова, если бы тем самым не рисковала провалить операцию. Смешно было бы погубить мужа, стараясь спасти его доброе имя.

— Это не вашего ума дело! — кипя от злости, воскликнула она. — Все равно он стоит десяти таких, как вы! Двадцати! Будь в вас хоть капля благоразумия, вы немедленно отправились бы назад в Лондон, заползли в свою змеиную нору и сидели бы там, подальше от тех, у кого чешутся руки перерезать вам глотку!

Джаспер смерил ее насмешливым взглядом. Летти с трудом удержалась, чтобы не подняться на цыпочки.

— Не у вас ли чешутся руки? — осведомился он.

— Не лишайте меня остатков терпения! — выпалила она. Будь у нее нож, она точно кинулась бы на негодяя. — И держитесь от нас подальше, от моего мужа и от меня. О! Клянусь вам: я сделаю все, что в моих силах, чтобы жить вам стало еще менее сладко, нежели теперь.

В Летти словно вдруг пробудился воинственный дух, помогавший ее предкам-саксам в те далекие дни, когда носили шлемы с рогами. Да, роста она была невеликого, но Джаспер от ее взгляда внезапно отступил на шаг.

Летти презрительно выпятила подбородок:

— Насколько я понимаю, беседовать нам больше не о чем, капитан Пинчингдейл! До свидания.

С гордо поднятой головой она вышла из ложи, вся дрожа от негодования.

Да как он посмел?! Ничтожный, трусливый, ничтожный… От гнева из головы вылетела половина слов. Как он посмел?!

Даже ругать Джаспера не доставляло ни капли удовольствия.

Злобно стуча каблуками по каменному полу коридора, Летти зашагала в сторону лестницы, сама не своя от пережитого. Трудно сказать, что выводило из себя сильнее: мысль, что кому-то взбрело в голову убить лорда Пинчингдейла, или то, что этот ничтожный, трусливый… тип решил втянуть ее в свою черную игру. Прельстить объятиями!

— «Я предлагаю вам себя», — пробормотала она, комически подражая самодовольному тону Джаспера. — Какая мерзость!

Неужели он полагал, будто, если уделить ей каплю внимания, она тотчас лишится рассудка и стремглав помчится убивать мужа?

— Надо было пнуть его. Нет уж, этого ему мало. Надо было сбросить его с балкона и сказать, мол, случилось несчастье, — возмущенно бормотала она себе под нос.

При одном воспоминании о том, как отвратительные красные губы произносили слово «несчастье», становилось тошно, будто при виде свиных помоев. Летти принялась тереть руки, словно на них оставались следы прикосновений подлеца.

— Какая гнусность!

— Да нет же, — донесся чей-то голос. Мгновение спустя ее обогнали па лестнице две дамы. — Я не сказала, что первый акт дурен.

В представлении с Джаспером в главной роли второго акта уж точно не будет, пообещала себе Летти.

Она резко свернула вправо, даже не задумываясь, куда идет. Бог весть, что замыслит Джаспер теперь, когда его планы стали ей известны. Как видно, он ни мгновения не сомневался в успехе, раз осмелился раскрыть карты. Либо полный дурак. Или то и другое. Да, другая на ее месте, возможно, и соблазнилась бы возможностью отделаться от тягостного брака и отомстить за заигрывания с другой женщиной — и все же далеко не любая!

Протолкавшись к двери, за которой исчез лорд Вон, Летти вошла в нее и принялась крутить головой в поисках Джеффа. Надо немедленно предупредить его, прежде чем Джаспер решится на что-нибудь ужасное.

Однако отыскать мужа оказалось совсем не просто. Летти понятия не имела, как выглядит та часть театра, где не бывает зрителей, но и подумать не могла, что тут так мрачно и людно. Увидев, что прямо на нее надвигаются рабочие с огромными декорациями в руках, она юркнула в первый попавшийся узкий коридорчик. И пошла вперед, с удивлением отметив, что света становится все меньше и меньше. Внезапно запнувшись о скамеечку для ног — «Кому она здесь понадобилась?» — Летти потерла ушибленную ногу и продолжила путь. Оставалось лишь надеяться, что Джасперу найти Джеффа будет не легче.

Есть ли закон, карающий того, кто задумал убить кузена? Джефф — глава семейства, и его жизнь наверняка защищает некий суровый указ. Равно как и неприкосновенность его жены. Нельзя ли расценить затею Джаспера как предательство? В Средние века подобное случалось сплошь и рядом, и виновных наказывали по заслугам. По Джасперу просто плакали ржавые тиски для пальцев, а может, даже и бочки, утыканные изнутри гвоздями.

От напряженных мыслей Летти отвлек сдавленный крик.

— Эй! — позвала она.

Послышался глухой удар, будто мешок с мукой упал на кухонный пол.

— Проклятие! — Подняв юбки, Летти рванулась вперед, надеясь, что пострадавший ушибся не слишком сильно. Упасть и пораниться в столь темном коридоре, где под ногами чего только не валялось, было немудрено. — Вы живы? — Не успела Летти договорить, как ахнула и прижалась к стене: мимо пронесся человек, чуть не сбив ее с ног. Что-то больно ударило по ноге — аккурат по мизинцу. — Ай! — вскрикнула она. Кто бы ни был промчавшийся мимо, чувствовал он себя определенно не так уж скверно, раз побежал дальше, даже не потрудившись извиниться.

Летти настороженно — откуда ей было знать, сколько ненормальных упражнялись в беге за сценой? — наклонилась за тем, что упало. Судя по боли, шлепнулся не иначе кусок кирпича, но рука нащупала дамский ридикюль.

— Эй! — крикнула Летти, выпрямляясь. — Вы уронили…

Бусины на сумочке врезались в ее ладонь, когда взгляд упал на нечто другое — бледное пятно на фоне темных досок пола. Не успев полностью распрямить спину, Летти в ужасе замерла.

Там, на полу, в каком-нибудь шаге от нее виднелась белая женская рука. Ладонью кверху, пальцами к Летти, она словно молила о пощаде.

Глава 20

Рука была откинута, будто у спящего ребенка.

Летти тотчас узнала платье — розовую дымку поверх белого муслина. Край рукава украшала серебристая вышивка, что так подходила к яркой разукрашенной сумочке. Юбки задрались, выпачканные пылыо. Голова с черными локонами лежала к Летти затылком.

— Мисс Гилкрист? — воскликнула Летти. — Эмили! Что вы здесь делаете?

Эмили Гилкрист не ответила.

Наверное, ее сбил с ног тот же нахал! В тускло освещенном и захламленном коридоре ничего не стоило удариться о что-нибудь головой. Вот что это был за звук, догадалась Летти, вот-что за крик. Впрочем, теперь надо думать совсем не о том, а скорее выяснить, в каком состоянии Эмили, и отвести ее к мистеру Тротуоттлу.

— Не волнуйтесь, — заботливо проговорила Летти, опустившись на колени. — Вы всего лишь ударились головой. Вам скоро будет легче.

Прикоснувшись к темным волосам Эмили, она почувствовала сквозь перчатку что-то липкое. К аромату духов примешивался тяжелый запах — сладковатый, как от увядших цветов.

— Боже мой! — в отчаянии пробормотала Летти, потирая пальцы.

Очевидно, удар оказался сильнее, чем можно было предположить. Надо перевязать ей голову, быстро сообразила Летти. Плащ остался в ложе, придется пустить в ход нижнюю юбку. Ткань не слишком прочная, но на первое время вполне сгодится. Ран Летти повидала на своем веку немало. Ее братишка вечно то падал с лошади, то сваливался с дерева, то прыгал с крыш, проверяя, умеет ли он летать. Парить в воздухе как птица ему так ни разу и не удалось, но это его нимало не смущало.

— Ничего страшного, — пробормотала Летти, больше в утешение себе, нежели бесчувственной Эмили, осторожно приподнимая и поворачивая ее голову, чтобы определить, глубока ли рана. У братишки могла вытечь целая лужа крови из пустячной царапины — зрелище страшное, но опасности почти никакой. — Перевезем вас домой, обработаем голову, и сразу пойдете на поправку.

Длинные черные локоны, спутанные и насквозь мокрые, упали на юбку Летти. Разжав пальцы, она вскрикнула и отшатнулась. Голова Эмили с неприятным звуком ударилась об пол, но задумываться, не усугубит ли это муки несчастной, больше не имело смысла. Эмили ничего не чувствовала.

Вся дрожа и придерживаясь за стену, Летти с трудом поднялась на ноги. «Нет, меня не вырвет, — внушала себе она. — Не вырвет». Желудок возражал. Прижав руки к животу, она пожалела, что так плотно поужинала. Бусины, украшавшие ридикюль, который она держала все это время, впились в ладонь, но Летти приняла боль с благодарностью. Было все равно, на что переключить внимание, лишь бы не сойти с ума — от бунта в желудке и от ужаса, в который ее повергло лицо Эмили.

Точнее, то, что от него осталось.

Летти не слышала шагов, пока они не зазвучали совсем рядом. Приблизился человек с ловкостью того, кто привык к крайней осторожности. По пыльному коридору он шел почти беззвучно. Летти испуганно повернулась, подняв руку с ридикюлем. Ее запястье тут же оказалось в тисках куда более крупной и сильной руки.

Летти принялась отчаянно бороться, слыша лишь звуки собственного тяжелого дыхания. Она не желала умирать. Теперь. Как Эмили.

— Летти! Ради Бога!

В сердитом шепоте было непросто распознать голос, однако гневный тон Летти не могла спутать ни с каким иным.

Ослабев от облегчения, она прекратила сопротивляться столь внезапно, что оба едва удержались на ногах. Муж крепко схватил се за плечи — чтобы не дать упасть, а может, привести в чувство. Не важно. Главное, он здесь.

— Джефф?

На его щеке темнели царапины — следы бусин на ридикюле, которым Летти, видимо, оборонялась более отчаянно, чем полагала. Она поднесла к царапинам руку, но не осмелилась прикоснуться и лишь пробормотала, будто слово могло что-то исправить:

— Простите.

— Еще бы спросили «Как дела?». — Теперь Джефф говорил в обычной манере, но дышал несколько громче обычного. — Что здесь происходит?

— Я подумала… О, Джефф! — Летти зажала ладонью рот.

Джефф замер. Негодование на его лице сменилось тревогой. Схватив руку Летти, он принялся рассматривать темневшие на ее запястье пятна крови.

— Что случилось? Джаспер?..

Летти покачала головой и глубоко вздохнула, чтобы не засмеяться. Теперь образ Джаспера казался безумно нелепым. А все, что было с ним связано, отодвинулось на задний план.

— Не Джаспер. Взгляните.

Она махнула рукой влево. Поворачивать голову, чтобы удостовериться, туда ли она указывает, не хотелось. С нее было довольно и одного раза.

— Боже праведный! — Джефф прижал голову Летти к груди. — Вам на такое смотреть нельзя.

Уткнувшись в его жилет, она ответила дрожащим голосом:

— Я уже посмотрела.

— Тогда постарайтесь забыть.

Летти глубоко вздохнула, переполненная тяжкими чувствами.

Джефф, хоть и устыдился этой мысли, подумал: «Как хорошо, что там лежит не Летти!» Ее волосы дивно пахли ромашкой, целительной, как само лето. Джефф подавил в себе порыв уткнуться носом ей в макушку, дабы не чувствовать зловоние смерти.

Вторая мысль была куда более разумной. Удерживая рукой Летти возле своей груди, Джефф осторожно подошел ближе к трупу и принялся его рассматривать. Юбки были задраны, на икре ноги темнели полосы, что могли оказаться странного рода подвязками, по скорее всего — приспособлением для оружия. Вероятно, ножа, настолько небольшого, что он был незаметен под модным ныне муслином. Чего-нибудь типа стилета — тонкого и смертельно опасного.

Изуродованное лицо сплошь покрывала кровь. Даже Джефф, чьи глаза успели привыкнуть к мраку за сценой, с трудом разглядел, какие нанесены ранения. Один застывший глаз смотрел прямо на него сквозь сетку темных волос. Второй… его почти не было. В глазницу воткнули нечто острое, более широкое, чем излюбленный клинок Черного Тюльпана, рассекли щеку и вынули орудие в районе нижней губы. Предположительно, жертва стояла на коленях, когда ей нанесли удар. Следов сопротивления не было, во всяком случае, Джефф не увидел ни одного. Декорации у стен стояли на своих местах, пыль на полу разлетелась лишь в месте, куда женщина упала. Никаких следов борьбы.

Джефф нахмурился, пытаясь понять, что произошло. Сюда явились два союзника, преследовавшие одни цели, и разошлись во мнениях, или же один убрал другого, претворив в жизнь заранее продуманный хитрый план, что казалось наиболее вероятным. Темный безлюдный коридор подходил для убийства как нельзя лучше. Женщина наклонилась, чтобы достать оружие из ножен. Противник опередил ее. Очевидно, в эту минуту она посмотрела вверх, потому удар и пришелся в глаз.

Тут до Джеффа дошло, кто участвовал в этой непродолжительной драме. Рассмотреть черты покойной было невозможно, но в глаза бросались черные волосы и странно бледная, со смертью ставшая белой, как полотно, кожа. Под каким бы именем не скрывалась теперь маркиза де Монваль, отныне она больше не будет именовать себя никак.

Летти попыталась повернуть голову.

— Можете отпустить меня, — прозвучал ее приглушенный голос. — Мне легче.

— Правда? — Видеть первого в жизни покойника — Джефф предполагал, что доныне Летти с подобным не сталкивалась, — всегда страшно. А маркиза умерла весьма неприглядно. Джефф ослабил хватку.

В том месте, где щека Летти прижималась к шву на его жилете, темнела полоска, рыжие волосы выбились из прически. Однако на лице была написана решимость, поразившая Джеффа, точно невиданная храбрость рыцаря-лилипута, который готовился войти в логово к великану.

Взгляд Летти скользнул на застывшую в неестественной позе фигуру на полу.

— Она была так молода… так хороша собой!

— Не столь молода, как вам кажется, — спокойно ответил Джефф.

— Когда я увидела ее здесь, то подумала, что с ней ничего серьезного. Всего лишь упала и ударилась. Я подумала… — Голос Летти оборвался. Она взглянула на Джеффа исполненными ужаса голубыми глазами. — Джефф, зачем кому-то понадобилось так… так обойтись с Эмили?

— Эмили? — переспросил Джефф.

— Да. Эмили Гилкрист.

— Вы знали ее? — Его лицо заметно напряглось, внимательный взгляд остановился на лице Летти.

Она же, погруженная в свои мысли, ничего не замечала.

— Мы вместе приплыли из Лондона. И вот… — Летти поежилась. — Какая страшная смерть!

— Бывает и хуже.

Зная, что вытворяла со своими жертвами Черный Тюльпан, Джефф не чувствовал к ней ни капли сострадания. В самом начале войны, когда по ту сторону Ла-Манша еще не угас революционный пыл, а Лига Пурпурной Горечавки главным образом помогала вернуться в Англию оказавшимся в беде дворянам, в лапы Черному Тюльпану попался друг Джеффа, Тони, который проводил операцию по спасению одного из соотечественников.

Скорой смерти, какой умерла сама, Черный Тюльпан ему не пожаловала.

— Она не мучилась. Почти ничего не почувствовала, — сказал Джефф, дабы успокоить Летти.

Та потерла руки, точно от холода.

— Я все слышала. Она… вскрикнула и упала. Кто-то побежал прочь. Если бы я подоспела несколькими мгновениями раньше…

— Об этом давайте не будем, договорились? — Взяв Летти за подбородок, Джефф повернул к себе ее лицо. — Вас кто- нибудь видел?

— Не знаю. Я услышала шум и побежала на помощь. Кто-то пронесся мимо. В ту минуту я не придала этому большого значения. Только подумала: «Какое хамство!»

— Проклятие! — пробормотал Джефф. Конечно, лорд Вон слишком торопился и мог не заметить Летти, однако это было маловероятно. Значит, он непременно должен вернуться в этот коридор. — Пойдемте, — бросил Джеффри.

— А как же…

Но Джефф уже тащил ее прочь, двигаясь во тьме с уверенностью кошки.

— Ни о чем не желаю разговаривать до тех пор, пока мы не уйдем отсюда.

Летти шла, не чувствуя под собою ног. Наконец муж вывел ее с черного хода на улицу, и они сели в наемный экипаж. Джефф распоряжался, куда везти, но его голос звучал где-то далеко-далеко, и Летти не услышала адреса. Перед ее глазами все еще стояла сцена в театральном коридоре, в ушах звучал шум, от которого делалось дурно и приходилось глотать слюну. Она снова и снова чувствовала, как убийца толкает ее к стене.

И как ей на ногу падает нечто тяжелое.

Подняв руку, Летти в изумлении уставилась на ридикюль с серебристыми ручками. Он висел на запястье, и Летти вовсе о нем позабыла. Совсем не такой, как ее сумочка. Свою — черного цвета и весьма скромную, с платком да несколькими монетами внутри на случай, если придется добираться домой в одиночку, — Летти оставила в ложе. Этот ридикюль был из розовой материи и расшит серебристыми бусинами. Вверху бусины располагались бок о бок, внизу на некотором расстоянии друг от друга, отчего сумочка походила на перевернутый раскрытый веер, а дно было усеяно ими сплошь. Летти тотчас узнала вещицу. Какое-то время назад она висела на запястье Эмили Гилкрист.

Летти предупреждали, что в театре орудуют мелкие воры, но никто не говорил, что за побрякушку могут даже убить. Если бы Эмили хоть немного посопротивлялась, продержалась минуту… Какая ужасная и глупая смерть! Что им понадобилось? Горсть монет? Платок с вышивкой? Более ценного в ридикюль не вместишь.

Сняв сумочку с руки, Летти подняла ее двумя пальцами. Бусины, запачканные кровью, тускло замерцали.

— Джефф, я поняла. Вот из-за чего он убил ее. — Летти взглянула на серебристо-розовую вещицу с отвращением. — Убийца выронил, когда столкнулся со мной. Это ридикюль Эмили, я знаю наверняка.

Джефф взял сумочку.

— Можно заглянуть внутрь?

Летти кивнула, и Джефф не без труда расстегнул тугую серебряную застежку. Сверху лежал надушенный платок с вышивкой. Под ним Джефф обнаружил небольшой гребень и на самом дне — монеты, завязанные в еще один платок. Ничего подозрительного.

Джефф слышал о способе передавать сведения с помощью вышивки на платке, но этот цветочный узор на ощупь был как и все прочие. Или же нес в себе тайный смысл? Следовало показать платок Джейн, в вышивке она разбиралась куда лучше.

— Из-за какой-то сумочки! — снова воскликнула Летти.

Высыпав безобидные вещи себе на колени, Джефф принялся крутить ридикюль в руках, ища зацепку. И вскоре нащупал нечто твердое между подкладкой и расшитой бисером тканью.

— Эта сумочка не обычная, — произнес он удовлетворенно и рывком разорвал подкладку.

— Что вы делаете? — воскликнула Летти, вскидывая руку.

— Взгляните.

Джефф с победным видом извлек из-под разорванной ткани предмет, похожий на шахматную фигурку. Поняв, с чем имеет дело, еще прежде, чем почувствовал под пальцами выгравированные линии, он положил вещицу на ладонь Летти.

— Ваша подруга Эмили была не той, за кого себя выдавала.

Летти, ничего не понимая, повертела фигурку в руке.

— Вы хотите сказать… она любила играть в шахматы?

— Переверните, — произнес Джефф, продолжая осматривать подкладку.

Летти последовала его совету. В первые мгновения она не понимала, что именно должна увидеть, но, присмотревшись, заметила на серебряной поверхности неровные линии. В ее руке была печать, подобная той, что висела на шее Джейн.

Эмили Гилкрист носила в ридикюле печать!

— О! — слетело с губ Летти.

— Так-то. — Джефф, до сих пор исследуя внутреннюю сторону подкладки, нащупал еще что-то. Стараясь не шуметь, он извлек свернутый в трубочку листок бумаги.

— По-вашему, Эмили имела ко всему этому… какое-то отношение?

Джефф положил бумагу на прежнее место. Даже будь в карете светлее, написанное сначала следовало расшифровать.

— Что вам о ней известно? — спросил он.

— Только то, что она рассказывала. — Впрочем, осознала вдруг Летти, хоть Эмили и непрестанно болтала, о своей жизни она почти не заводила речь. Эмили говорила, говорила и говорила, в основном о лентах, туфлях и чудесах, которые их ждали в Дублине. О себе же — практически никогда. Летти почти не слушала ее. — Эмили только что окончила школу, где-то возле Лондона. Во всяком случае, по ее словам. Какую именно, она не уточняла.

— Если бы и уточнила, — сказал Джефф, — вы рано или поздно обнаружили бы, что такой школы не существует вовсе.

— Я не спрашивала, — виновато произнесла Летти, — честно говоря, ее болтовня меня утомляла.

Джефф накрыл ее руку своей, стараясь успокоить.

— Так и должно было быть. Она играла роль.

— Да, наверное.

— Я в этом не сомневаюсь, — твердо сказал Джефф. — Не стоит ее жалеть.

Он произнес последние слова странным тоном.

— Вы знаете, кто она? — Летти поморщилась. — То есть кем она была?

— Вы когда-нибудь слышали о Черном Тюльпане?

Летти покачала головой.

— Шпионские истории никогда меня не занимали, — сказала она виновато.

Джефф усмехнулся:

— Наверное, к лучшему. По крайней мере у вас нет ложных представлений.

— Например, о том, что шпионы всюду ходят в черных масках?

— И об этом тоже. — Джефф с неохотой принялся рассказывать: — Черный Тюльпан появилась вслед за Алым Первоцветом в первые годы революции. И ходила за ним по пятам, искусно убивая противников.

— Очень мило, — пробормотала Летти, не в силах поверить, что взбалмошная Эмили Гилкрист на самом деле была французской шпионкой с каменным сердцем. Впрочем, для того она и маскировалась.

— Когда в девяносто девятом Бонапарт совершил государственный переворот, Черный Тюльпан внезапно исчезла. Куда — в ту пору делали разные предположения. Селвик… — Джефф замолчал и вопросительно взглянул на Летти.

Она кивнула:

— Пурпурная Горечавка. О самом нашумевшем я, разумеется, знаю, ведь не в башне же жила. В прошлом месяце его портрет печатали во всех газетах.

Летти обилие статей на опостылевшую тему выводило из себя. Она то и дело восклицала: «Опять про них!» да «Писали бы лучше о чем-нибудь важном!» — однако рассказывать об этом шпиону, что сидел теперь рядом, не сочла нужным.

— Верно. Ричард заявил, что запер Черного Тюльпана в пирамиде во время египетской экспедиции в девяносто восьмом. Премилая история, однако подтверждений тому не было, плюс ко всему ни один из нас понятия не имел, кто называет себя Черным Тюльпаном. Теперь- то мы знаем.

— Эмили Гилкрист?

— Это имя вымышленное. Настоящее — Тереза Баллинджер. Но более известны ее титул и фамилия по мужу: маркиза де Монваль.

— Англичанка? Неужели англичанка? — недоверчиво спросила Летти. Эмили говорила без малейшего акцента. Поверить в то, что, родившись и проведя большую часть жизни в Англии, она стала служить французам, было почти невозможно.

— Ее муж — французский дворянин. Никому и в голову не приходило подозревать ее. Все полагали, что Черный Тюльпан — француз. Мужчина, — прибавил Джефф после секундного молчания.

— Как же вы узнали, что это она?

— Узнал не я. — Напряженные черты его лица вдруг смягчила досада, а во взгляде мелькнуло мальчишечье разочарование. — Величайшие умы Военного ведомства разыскивали Черного Тюльпана десять лет… А выведала, кто это, Генриетта.

Летти невольно улыбнулась. Джефф кивнул:

— Генриетта на седьмом небе от счастья.

— Какая умница! — сказала Летти. Улыбка вдруг растаяла на ее губах. — Впрочем, теперь это не столь важно, верно?

В ее воображении вновь возникло тело Эмили, окровавленное и безжизненное, покинутое в темпом коридоре театра на Кроу-стрит. В голову полезли мысли о тщетности людских устремлений — куда более настойчиво, чем когда смотришь на могильные плиты. Сколь громкие преступления ни совершала бы Черный Тюльпан в прошлом, теперь ее жизнь оборвалась.

— Ужасно, что вам пришлось это увидеть.

— Да, — с чувством сказала Летти.

Джефф повернулся к ней, опершись локтем на потертую спинку сиденья.

— Кстати, что вы делали за сценой?

Из-за пережитого потрясения Летти пе сразу вспомнила, что привело ее в мрачный коридор.

— Я пошла туда из-за капитана Пинчингдейла.

Джефф напрягся.

— Что он выкинул на сей раз?

— Предложил мне убить вас.

— Только и всего? — Джефф расслабился и откинулся на подушки, ничуть не встревоженный черными замыслами родственника.

— Только и всего? Этот мерзкий грубиян втемяшил себе в голову, будто он в состоянии настолько меня охмурить, что я соглашусь убить вас и брошусь ему в объятия.

— Предложение не показалось вам соблазнительным? — спросил Джефф, и Летти угадала по голосу, что он улыбается.

— Быть повешенной? Нет уж, спасибо.

— Приятно сознавать, что между мной и могилой прочно стоит ваше благоразумие.

— Дело не только в благоразумии.

— Правда? — Джефф снова положил руку на спинку и вопросительно взглянул на собеседницу: — В чем же еще?

— У вашего кузена уродливые баки.

— Бедняга Джаспер, — только и смог сказать Джефф.

— И слишком крупные зубы, — не без удовольствия прибавила Летти.

— Какая жалость! — Джефф хотел было приподнять бровь, но не смог, ибо содрогался от рвавшегося наружу хохота. — Не повезло с зубами!

Туг оба не выдержали. Летти, которая изо всех сил старалась не хихикать, вдруг прыснула, отчего разразился смехом и Джефф. Оба в неуемном веселье откинулись на спинку сиденья.

У Летти из глаз катились слезы.

— Не понимаю, что со мной, — выдавила она, держась за живот. — Смеяться ведь, по сути, не над чем.

Не следовало произносить слово «смеяться». От этого стало еще смешнее.

— Вы о зубах или о баках кузена?

— Да нет же… — Летти с мольбой схватила Джеффа за рукав. — Полно вам, хватит меня веселить… И так все болит.

Вытирая глаза, она вдруг вспомнила, что руки у нее в крови, и попыталась провести по щеке локтем, но ничего не вышло.

— Позвольте мне, — серьезно произнес Джефф. Голос его еще чуть дрожал от смеха.

Он сосредоточенно, будто расшифровывал письмо, достал из рукава чистый платок и стал осторожно вытирать слезы с ее лица.

Летти больше не тянуло смеяться. Она затаила дыхание, чувствуя всем своим существом руку Джеффа, которой тот придерживал ее за спину. Его тепло просачивалось сквозь изысканную ткань сюртука, проникапо под платье и поднималось к щекам. Она отчаянно надеялась, что он не ощущает жара под пальцами, во всяком случае, не догадывается, откуда этот жар.

Джефф оглядел плоды своих трудов. И провел по щеке Летти большим пальцем, убирая рыжеватую прядь. Очевидно, волосы ее безбожно растрепались, а шпильки торчали в разные стороны, но касался он так нежно, словно ангел своим крылом.

— Так лучше?

Его голос завораживал. Летти смогла лишь кивнуть в ответ.

— Вот и чудесно, — улыбнулся он.

Позабытый платок полетел вниз.

Глава 21

Летти уже не помнила, что ее руки в засохшей крови. Что за ними могут гнаться кровожадные французские шпионы или не менее кровожадные родственники-англичане. Даже что Джефф намеревался жениться на ее сестре. В эти минуты, когда он обнимал ее, ничто не имело значения, кроме запаха его одеколона, тепла его кожи и нежности, с какой он убрал с ее лица прядь волос.

Джефф замер, не отстраняясь, не говоря ни слова. Длилось волшебное мгновение не дольше, чем время, за какое колеса экипажа совершают полный оборот, но Летти показалось, что они сидят так целую вечность, молча, слыша лишь грохот кареты и дыхание Джеффа. Сама Летти почти не дышала. Боялась спугнуть ниспосланное ей чудо. Вдруг, если сделать вдох, Джефф отстранится? Или что-нибудь скажет, либо вспомнит, что любит другую? Тогда растворится магия.

Крайне осторожно, будто тоже опасаясь разрушить их хрупкий мирок, Джефф запустил пальцы в волосы Летти и повернул ее голову к себе лицом. Она медленно закрыла глаза.

Ожидаемого поцелуя не последовало. Джефф лишь провел губами по ее виску, прикасаясь к коже едва ощутимо. Потом поцеловал в веко, туда, где вытирал слезы, в щеку и в самый уголок губ — дразня, мучая.

Особенным терпением Летти никогда не отличалась. Не любила сидеть, ожидая, что последует дальше. Следовало лишь дотронуться рукой до его затылка и немного придвинуть его голову ближе. Ей казалось, она помнила, что значит целоваться. Воскрешала мгновения на Хай-Холбори снова и снова — запах, вкус, чувства.

Воспоминания изрядно уступали действительности.

Их губы встретились, как две неприятельские армии, что шли друг другу навстречу, дабы биться насмерть. В ушах Летти загремела канонада, в груди — барабанная дробь, перед глазами в облаке дыма засверкали вспышки. В то мгновение, когда губы слились, у Летти напряглась спина. Секунду-другую спустя она уже сидела больше на Джеффе, нежели рядом с ним, но ее это ничуть не пугало. Волосы, теперь вовсе не желая держаться в прическе, упали ей на щеку, и, пробормотав нечто нечленораздельное, она откинула их назад, но они снова съехали на лицо.

Джефф, касаясь губами ее подбородка и негромко усмехаясь, сам убрал упрямые пряди ей за ухо. До этой минуты Летти как будто не знала, что у нее есть подбородок. Полагала, это лишь часть челюсти, и создана она единственно для того, чтобы говорить. Мир менялся с каждым мгновением! Губы Джеффа скользнули вниз по шее Летти, пробуждая в ней неведомые доселе чувства, и задержались в районе ключицы. Летти откинула назад голову и задышала громче и чаще.

Джефф двинулся дальше, миновал скромный кулон, что украшал ее грудь, коснулся отделанного незатейливым кружевом ворота…

Карета вдруг резко остановилась.

Позабывшие, что ехать им не вечно, Джефф и Летти ударились о спинку сиденья. Летти угодила локтем Джеффу в ребра.

— Ой! — воскликнула она, отдергивая и принимаясь потирать руку.

— Да уж, — пробормотал Джефф, не найдя более подходящих слов.

Его голос прозвучал сдавленно — отнюдь не из-за удара по ребрам. Что, черт возьми, произошло?

Отдельные части его тела ответили бы с превеликим удовольствием. Джефф велел им молчать. По их милости он и так позволил себе зайти слишком далеко. А если бы экипаж не остановился, наверняка сделал бы такое, о чем бы горько сожалел.

Не дожидаясь, пока подойдет кучер, Джефф открыл дверь. Хорошо бы было свалить всю вину на случай, заявить самому себе: «Она очутилась в моих объятиях неожиданно, когда качнуло карету (неожиданность-то и сыграла решающую роль), а потом я уже ничего не мог с собой поделать, как Адам».

Однако все случилось не так, мрачно подумал он, спрыгивая на землю без помощи подножки. Можно было, пока не поздно, отстраниться, небрежно убрать платок в карман, сказать что-нибудь несущественное и неромантнчное, к примеру, «Теперь волноваться не о чем». Вот как надлежало поступить. Истинный джентльмен в жизни не воспользовался бы подобной минутой. Как, например, не посмел бы выругаться при даме. Строгие правила запрещали многое. В том числе и целовать женщину, которая отчасти потеряла над собой власть, ибо только что смотрела на изуродованный труп.

Или желать сестру бывшей невесты.

Вот в чем было дело. Отнюдь не в самих поцелуях, не в обстоятельствах, не в покойнице, не в чем ином, как в желании целовать. Хуже того, Джеффу это доставило небывалое удовольствие, и какая-то часть его жаждала продолжения.

Дурацкое положение, подумал Джефф в отчаянии. Презирать себя за то, что предаешь бывшую любовь и пылаешь страстью к собственной жене.

Историю нелепее было трудно сочинить.

Джефф помог Летти выйти из экипажа и постарался придать себе обычный вежливо-отчужденный вид.

— У нас это как будто входит в привычку.

— Что?

Губы Летти припухли, волосы были растрепаны. Ее хотелось целовать еще и еще. Забыть о бывших невестах, обо всем прочем и предаться греху.

— Экипаж, — отчеканил Джефф, столь быстро идя к парадному крыльцу, что Летти, дабы не отстать, пришлось побежать.

— А-а… Это… — Ее голос упал почти до шепота, когда она сообразила, что он имеет в виду: снова карета, снова поцелуй, снова неприятные последствия. — Да.

— Да, — подтвердил Джефф, сожалея, что заговорил, и стуча по двери кольцом с куда большим усилием, чем требовалось. — Это.

На его счастье, служанка открыла дверь без промедления. И, тотчас узнав и Джеффа и Летти, без вопросов впустила их.

— Нам необходимо взбодриться кофе и отдохнуть в гостиной. — Джефф взглянул на перепачканные кровью руки Летти и на ее смятое платье, что в чистенькой передней смотрелись чудовищно. — Принесите таз с теплой водой и полотенца.

Служанка присела в реверансе и пошла прочь, не выказывая ни капли удивления при виде Летти, ибо видывала картины и пострашнее.

Пряча руки в складках юбки, Летти последовала за Джеффом вверх по лестнице. Настроение ее улучшалось с каждым шагом. Конечно, ей следовало умыться — иначе было нельзя, — но оттого, что попросил принести таз именно Джефф, она чувствовала себя чародейкой. А его замечание по поводу экипажа? С чего бы это? Что случилось с их так называемым соглашением? Там, в карете, оно будто испарилось. Вместе с платком и обидами. Как она была счастлива, что он заботился о ней, что видел в ней Летти! И хотел ее целовать. Ее, не Мэри.

Нет, не стоило слишком обольщаться.

Она была не Мэри и прекрасно знала, что Джефф не желал на ней жениться. Не следовало ему целовать ее.

Впрочем… Кто кого поцеловал?

Подумав, Летти решила, что лучше вовсе не задаваться этим вопросом. Вспомнить, кто начал поцелуй, было не так-то просто. А легкие поцелуи в шею? Для чего он это делал? Из желания продлить романтическое приключение или же дабы остудить ее пыл?

Остудить. Ха! Поцелуи не несли и капли холода. И потом Джефф вовсе не торопился отстраняться.

У Летти потеплело в груди. Зачем она его поцеловала? Неужто не могла благопристойно посидеть — если в подобном положении о благопристойности могла идти речь — и посмотреть, что будет делать он?

Сидеть и ждать — что-что, а это было не в ее натуре.

На последние несколько ступеней Летти поднялась слишком твердыми шагами, позабыв о необходимости казаться легкой и грациозной. Если он сожалел о поцелуе, так бы прямо и сказал, а не отпускал низкие шуточки. На объяснения в любви Летти не надеялась, не желала слышать и напоминаний о прежнем приключении в экипаже — в те минуты Джефф думал, что перед ним Мэри. Летти вдруг почувствовала себя дешевкой. Такой, какую легко заменить. Нежеланной.

На душе заскребли кошки.

Поднявшись на лестничную площадку, Джефф протянул руку к двери гостиной. Выражение его лица было, как всегда, невозмутимым, под стать безупречного вида сюртуку. А у Летти волосы свисали набок, из них торчали шпильки. Юбка коробилась от засохшей крови, как у французской простолюдинки-революционерки, что только что стояла у гильотины, а губы будто стали втрое толще.

Она шагнула вслед за мужем.

— Нам нужно кое-что обсудить.

— Неужели? — Джефф открыл дверь гостиной и жестом пригласил жену войти первой.

— Да. — Чтобы взглянуть на него, пришлось повернуться, что еще сильнее разозлило Летти. По всему, он задал вопрос умышленно.

Она приостановилась и чуть не столкнулась с Джеффом. Да как он смел ходить столь скоро и столь неслышно? В ее списке претензий к мужу добавился еще один пункт.

— Ваше замечание об экипаже отвратительно.

— Не следовало мне этого говорить, — произнес Джефф с искренним раскаянием.

— И не следовало… гм… — Нет, сдаваться было не время. Ступив на бело-зеленый ковер, Летти беспомощно всплеснула руками: — Теперь вы соглашаетесь, но я убеждена — это повторится снова и снова…

— Теперь я понимаю, чего вы от меня хотите, — сказал Джефф так, будто происходившее его забавляло.

Летти резко остановилась. Ему было весело, а ей вовсе нет!

— Ничего вы не понимаете. Да, мы договорились не вспоминать об этом — о той ночи, — однако не можем всю жизнь ходить вокруг да около. Предлагаю теперь же все выяснить. На ceй раз вы меня выслушаете. — Летти скрестила руки на груди и с вызовом уставилась на мужа. — Я и не помышляла дурачить вас. Произошло чудовищное недоразумение.

— Знаю.

Приготовившаяся разразиться длинной тирадой в оправдание своего поступка Летти изумленно разинула рот:

— Знаете?

Джефф удостоил ее кривой улыбкой.

— Поверьте, я отнюдь не глупец.

У Летти и в мыслях не было называть его глупцом.

— Когда вы пришли к подобному выводу? — недоверчиво спросила она.

— Некоторое время назад.

— Я пробыла в Дублине всего неделю.

— Соображать я всегда умел быстро.

— И быть скромником, — сказала Летти куда менее враждебно.

— Но порой — хоть и весьма редко — ошибаюсь.

— Надо понимать, это извинение?

— Вы не сразу догадались? Что ж, придется извиниться повторно. Позднее. Сегодня я страшно неловок.

— Не во всем, — слетело с губ Летти, прежде чем она поняла, что не должно этого говорить. Ее щеки залило краской стыда. — То есть… гм…

— Благодарю, — произнес Джефф, и Летти бросило в дрожь. — Вы мне льстите.

— Не помешаем? — насмешливо воскликнула мисс Гвен, ударяя по полу зонтиком.

Джефф и Летти отпрянули друг от друга, как сцепившиеся коты, на которых вылили воду. На пороге стояли Джейн и мисс Гвен, в тех же вечерних нарядах.

— Входите-входите. Мы просто… — Смущенный, как никогда, Джефф беспомощно огляделся вокруг, будто надеялся отыскать нужные слова среди посуды на столе.

— Собирались присесть, — договорила за него Летти, выдвигая стул и намереваясь подтвердить сказанное делом. Резкое движение Джейн остановило ее.

— Ваши руки! — воскликнула Джейн.

Летти с дурацким видом уставилась на перчатки, выше которых руки до рукава были все в засохшей крови.

— А, да. — Она неловко расстегнула пуговицы и стянула перчатки. На ладонях и пальцах, просочившись сквозь ткань, тоже темнела жуткими пятнами кровь. Летти потерла руку об руку. Без толку. — Я и забыла…

— Истинная леди, — проговорила мисс Гвен, с осуждением глядя на Летти, — в жизни не позволит себе появиться в обществе с окровавленными руками.

Уверившись, что Летти не ранена, Джейн взглянула на Джеффа. Кудряшки и оборки встревоженно качнулись, подчеркивая волнение на ее лице.

— Что стряслось?

Джефф не стал тратить время даром.

— Черный Тюльпан мертва.

Даже мисс Гвен вдруг лишилась дара речи. И она, и Джейн замерли в ошеломлении.

В эту минуту вошла служанка с тазом и полотенцами.

Джейн дождалась, пока девушка удалится, потом произнесла:

— Неужели это вы?..

— Нет, — ответил Джефф, тогда как Летти с превеликим удовольствием опустила руки в воду и принялась живо тереть их одна о другую. — Мы обнаружили ее в коридоре за сценой театра на Кроу-стрит. Кто-то воткнул нож ей в глаз.

У служанки, что на сей раз принесла кофе, при упоминании об убийстве лишь звякнули чашки.

Не моргнув глазом, она опустила поднос на стол перед Джейн, та кивнула в знак благодарности, и служанка, столь же беззвучно, как пришла, тотчас удалилась. Все люди в доме, Летти знала, в большей или меньшей степени были связаны с Лигой. О подробностях она не расспрашивала, а Джейн никогда об этом не говорила.

— Кого именно вы нашли в коридоре? — спросила Джейн, пристально глядя на Джеффа и слегка хмуря брови.

— Эмили Гилкрист, — ответила Летти.

Джефф в ту же самую минуту сказал:

— Маркизу де Монваль.

Морщинка исчезла со лба Джейн.

— На основании чего вы заключили, — осторожно поинтересовалась она, наклоняя кофейник над бело-синей чашкой, — что Эмили Гилкрист — маркиза де Монваль?

— Доказательством служит ее смерть, — спокойно ответил Джефф. — К тому же мы нашли нечто занятное.

Он перевернул ридикюль, высыпая на стол содержимое.

Серебряная печать звякнула. Четыре пары глаз следили, как, повертевшись меж посуды, она остановилась у чашки мисс Гвен. Джейн мгновение сидела не двигаясь, потом с излишней осторожностью вернула на место кофейник.

— И впрямь занятно.

Взяв пешку, она со знанием дела рассмотрела линии на серебряной поверхности.

— Я слышал, как лорд Вон беседует с маркизой, — сказал Джефф. — А несколькими минутами позднее наткнулся на Летти. И на труп.

Вспомнив чудовищную сцену, Джефф посмотрел на Летти. Та уже сидела за столом и с видимым спокойствием размешивала сахар. Если бы она не опустила в чашку целых восемь кусочков и если бы не столь резко двигала рукой, Джефф поверил бы, что ее потрясение бесследно прошло.

Боясь, что в своей рассеянности она положит в кофе и девятый кусок, он отодвинул сахарницу подальше. Летти подняла на него глаза и несмело улыбнулась.

У Джеффа сжалось сердце.

Руки Летти покраснели от воды и трения, пропитанные кровью и смятые в комок перчатки лежали возле чашки. Волосы по-прежнему свисали набок. За последние несколько часов она пережила грязное предложение Джаспера, смерть приятельницы и нападение, а потом и оскорбление — Джеффа.

И после всего этого лишь положила чересчур много сахара в кофе.

Джефф задумался, как ему поступить — снять перед ней шляпу или стать на колени и попросить прощения.

А ведь отнюдь не только сегодня вечером она держалась так достойно. Наблюдая, сколь невозмутимо Летти превращает восемь кусочков сахара в коричневую кашицу, Джефф вдруг представил себе, как нелегко ей переносить события последних недель. Когда он принимал Летти за злодейку, его нимало не заботило, каково ей сознавать, что ее изображение разошлось на тысяче листков по всему Лондону, что ее доброе имя втаптывают в грязь. Уезжая в Ирландию, он полагал, что по заслугам наказывает интриганку, которая отобрала у него единственную надежду на счастье. И вместе с тем помогает Англии. Словом, убивает одним выстрелом двух зайцев.

Тогда он был убежден в порочности Летти. А теперь знал, что настанет день, когда ему станет известно в подробностях, каким образом она очутилась тогда в экипаже. Правда, теперь это его почти не волновало. Он не сомневался: вышло недоразумение.

К тому же саму Летти оно тяготило куда больше, нежели его.

Джейн положила печать на середину стола и снова взяла кофейник, возвращаясь к обязанностям хозяйки.

— Итак, вы слышали, как маркиза беседовала с лордом Воном?..

Джефф закинул ногу на ногу, заставляя себя отвести взгляд от Летти. Прощения он попросит после. От него ждали подробного рассказа о беседе маркизы и лорда Вона. Все прочее надлежало до поры отложить.

— Похоже на то, что они были не в лучших отношениях.

— Вы нравы, не в лучших, — медленно произнесла Джейн, наполняя чашку Джеффа. — Если верить Вону.

— Я не верю ни единому его слову! Усомнился бы, даже если бы он сказал, что небо голубое, — выпалил Джефф, вспомнив, как искусно Вон заигрывал с Летти на вечере у миссис Лейнерган. Порядочные джентльмены не позволяют себе столь подолгу занимать дам болтовней. — Однако, учитывая исход, в этом он, получается, не солгал. Их спугнули рабочие, что внесли в коридор декорации. Я не видел, куда парочка сбежала. А некоторое время спустя обнаружил Летти рядом с телом маркизы.

— По-вашему, пока вы раздумывали, в какую сторону они побежали, Вон убил маркизу? — спросила Джейн.

Мисс Гвен фыркнула. Джейн взглядом велела ей молчать.

— Скажите, вы видели ее, когда они разговаривали?

— Вы о том, как я узнал, что это именно она? — Джефф понимал, почему Джейн задает вопросы. Ему редко доводилось сталкиваться с маркизой де Монваль, но всякий раз волосы и лицо ее были замаскированы. Однако отдельные особенности не спрячешь ни под париком, ни под гримом. — У нее был особенный голос.

— А, да, тут уж не поспоришь. — Джейн расслабилась, будто столкнувшись с трудной задачей и, к своему удовольствию, решив ее. Джеффу сделалось несколько не по себе. — Но саму маркизу вы не видели, так? Не заметили, во что она была одета?

Джефф поджал губы, мрачнея.

— Нет. Мешала дверь.

— То-то и оно. — Джейн сделала глоток кофе.

— О чем вы? — спросила Летти, глядя то на Джейн, то на Джеффа. Чашку, полную сахара, как отметил Джефф, она благоразумно отодвинула в сторону.

— О разгадке, — сказала Джейн. — В ваших рассуждениях все было бы верно, если бы…

— Было бы? — Джефф изогнул бровь. Несмотря на приключение с женой в экипаже, голова его работала как должно.

— Если бы, — продолжила Джейн, — маркиза де Монваль и впрямь скрывалась под именем Эмили Гилкрист.

Джефф, протестуя, поднял руку:

— Да, я не видел маркизу в платье Эмили, однако это не опровергает моих предположений. Судите сами. Во-первых, — он загнул палец, — в это самое время Вон и маркиза были вместе за сценой. Во-вторых, это немаловажное совпадение внешности. Немного найдется женщин — во всяком случае, в нашем обществе — со столь темными волосами и столь белой кожей. Наконец, печать Черного Тюльпана в ридикюле Эмили Гилкрист. Все говорит об одном.

— Да, но, видите ли, — мягко возразила Джейн, — маркиза де Монваль не могла быть Эмили Гилкрист.

— Отчего же? — спросила Летти, опережая Джеффа.

Мисс Гвен ухмыльнулась.

Джейн выждала мгновение-другое.

— Оттого что маркиза де Монваль — это Август Ормонд.

На лице Джеффа отразилось крайнее недоверие.

— Ормонд — Черный Тюльпан?

— Удивлены? — торжествующе вопросила мисс Гвен. — Порой мужчине на пользу дать маху. Мотайте на ус, любезный.

Джефф не слушал ее. Он во все глаза смотрел на Джейн.

— С чего вы взяли?

Джейн поднесла к губам чашку — само спокойствие.

— Лорд Вон работает на меня.

Если бы Летти стояла, то вмиг села бы. По самодовольному виду мисс Гвен она догадывалась, что услышит нечто немыслимое. Джефф выглядел так, будто на языке у него крутится словцо, не предназначенное для женских ушей, и удерживать ругательство ему дается с большим трудом.

— На вас или с вами? — наконец выговорил он.

Джейн улыбнулась своим мыслям.

— Вон бы сказал — со мной.

Летти уставилась в чашку с сахарно-кофейной кашей. Теперь, если оглянуться назад, все казалось ясным. Вот почему Джейн и Вон столь легко и добродушно болтали, встретившись в склепе. О шарадах и прочем. Слушая их, Летти все думала: «Как неразумно!» Теперь понимала, что ошибалась, раз уж Вон обо всем знал. Кстати, и явился он тогда в склеп наверняка не случайно. Джейн отправила Джеффа обследовать кафедру проповедника, а сама спустилась под землю на встречу с лордом Воном. Летти решили взять с собой в последнюю минуту: ни Вон, ни Джейн не предполагали, что свидание состоится при постороннем человеке. Впрочем, присутствие Летти ничем им не грозило.

Она вздрогнула, вспомнив, как лорд Вон заставил ее представить всех друг другу, и о беседе про вымышленное имя Джейн. Должно быть, после Вон и Джейн от души посмеялись.

Хорошо еще, что, выйдя из проклятого склепа, Летти переключила внимание на супруга.

— А верно, что лорд Эдуард Фитцджеральд — кузен лорда Вона? — спросила она сдавленным голосом.

— Да. — Джейн взглянула на Летти с сочувствием, будто угадав ее мысли. — Но они никогда не ладили.

Джефф откинулся на спинку стула, придавая себе невозмутимый вид.

— И как долго длится эта игра?

— Лорд Вон отпустил маркизу на свободу по моему распоряжению, — спокойно объяснила Джейн. — Я подумала, что она не станет задумываться, почему он так поступил. Причин могло быть множество. Раньше их связывала близость.

Летти отметила, что ответа Джеффу Джейн так и не дала. Он в очередной раз попытался докопаться до истины, и снова безуспешно.

— Как вы познакомились с Воном?

— Мы встретились в Париже, — кратко сказала Джейн.

— Стало быть, — осмелилась предположить Летти, — все это время лорд Вон по вашей просьбе следит за Черным Тюльпаном?

— Верно. Я велела ему передавать ложные сведения маркизе и сообщать мне обо всех ее замыслах. — Джейн с видом скромницы сложила руки на коленях. — Успех не заставил себя ждать.

— Прекрасно понимаю, — натянуто произнес Джефф. — Однако, если бы вы поставили в известность Военное ведомство, нам всем дышалось бы куда легче.

На лице Джейн отразилось недовольство.

— Не думаю, что Военному ведомству следует знать обо всем. От них данные нередко утекают к французам.

— Хорошо, я не то имел в виду, — с наигранной любезностью сказал Джефф. — Вы могли бы поставить в известность меня. Или, по-вашему, я тоже не умею держать язык за зубами?

— В наших делах всюду загвоздки! — вставила мисс Гвен.

— Нет, просто мы с лордом Воном…

— Вы с лордом Воном, — язвительно повторил Джефф.

— Мы решили, что держать договоренность в секрете будет безопаснее для нас всех.

— Одна я знала, — довольно заметила мисс Гвен.

— Тете Эрни я выкладываю все как есть.

— Кому же тогда понадобилось убивать Эмили Гилкрист? — спросила Летти, сочтя, что разумнее будет перевести беседу в иное русло.

— И как объяснить это? — Джефф указал на печать и свернутую в валик бумагу, что гордо красовались посреди стола.

— Говорите, сумочку уронил тот, кто напал на мисс Гилкрист?

— Нелепость! — воскликнул Джефф. — Маркиза, облаченная в мужской костюм и с ридикюлем! Не настолько она глупа.

— Расхаживать в штанах! — Мисс Гвен фыркнула, словно почуяла зловоние. — Какой стыд!

— И мне доводилось прикидываться мужчиной, — напомнила Джейн, бросая на компаньонку озорной взгляд. — С твоего молчаливого согласия. Помнишь?

— Это совсем другое дело, — заявила мисс Гвен с достоинством.

— Ну так что же с ридикюлем? — спросил Джефф.

— Он, вне всякого сомнения, принадлежал мисс Гилкрист, — сказала Летти. — Я видела его у нее на руке, раньше, когда она была в ложе…

— Должно быть, Гилкрист стянула печать и письмо, — провозгласила мисс Гвен. — И вымогала за них деньги.

— Откуда ей было знать, чего они стоят, если она не имела отношения к шпионским делам?

— Хм… — произнесла мисс Гвен.

— А что, если, — сказала Летти, накрывая чашку руками, — Черных Тюльпанов было два? И обе носили с собой печати?

— Почему только два? — насмешливо спросила мисс Гвен. — А не три или четыре?

— В самом деле — почему? — произнесла Джейн.

Мисс Гвен взглянула на подопечную так, будто та сошла с ума.

— Вздор!

— Может, у них объединение, — принялась спорить Летти. — Нечто типа торговой конторы.

— Или пиратского корабля, — суровым тоном произнесла мисс Гвен. — Хоть бы своих щадили!

Джейн задумчиво уставилась на бело-зеленую стену.

— Вероятно, ваше предположение не лишено смысла.

Летти не вполне уверенно прибавила:

— Когда поразмыслишь, кажется, что подобное не столь уж нелепо. У вас ведь целая лига. Почему бы и им не работать так же?

— У них, надо полагать, больше чем лига, — негромко сказала Джейн. — Потому-то Джефф и принял мисс Гилкрист за маркизу де Монваль.

— Ее лицо изуродовано. — Летти поспешила прийти мужу на помощь, пока вновь не разгорелся спор. — Я узнала ее только по платью.

— Кое-что проясняется, — пробормотала Джейн.

Джефф осушил чашку.

— Не стоит опираться на случайное сходство в наружности, что верно, то верно.

— По-вашему, это случайность?

— О чем вы?

— Полагаю, вы догадываетесь.

— Я — нет, — призналась Леттп.

— Лепестки, — проговорила Джейн с полуулыбкой на губах. — Все они — лепестки Тюльпана.

Глава 22

— И вправду лепестки! — воскликнула мисс Гвен. — Хорошо же ты знаешь французов!

— И могу определить ход их мыслей.

Мисс Гвен с чувством фыркнула, яснее всяких слов давая понять, каково ее мнение об умственных способностях французов.

— Может, вы и правы, а может, нет, — сказал Джефф, любивший возражать мисс Гвен. — Забавно: набрать похожих шпионок с черными волосами и белой кожей.

— По-вашему, если бы враг именовал себя Розой, мы гонялись бы за рыжеволосыми?

— Не исключено, — ответил Джефф. Изложенная подобными словами, идея поражала нелепостью. Но что-то в ней было, нечто такое, чего выразить Джефф пока не мог. — Я всегда сомневался, что Черный Тюльпан — маркиза. Не настолько она умна.

— Если все эти шпионки лишь лепестки… — проговорила Легти. — Не означает ли это, что должен быть и… — Ей недоставало познаний в садоводстве.

— Стебель? — спросил Джефф, и щеки Летти зарделись, крася ее лучше, нежели любой цветок.

— Тайный лидер-злодей, — протянула мисс Гвен, не задумываясь об ужасах, что неизменно сопутствуют шпионажу. — А что? Мне нравится.

— Мы счастливы, что вы одобряете наши умозаключения, — пробормотал Джефф.

— Я смотрю на них не как на теорию, любезный, — мисс Гвен обвела его поверх чашки надменным взглядом, — а как на материал для своего романа.

— Но кто же он? — спросила Летти, пока мисс Гвен не увлеклась разглагольствованием о своих литературных опытах.

Мисс Гвен устрашающе кашлянула.

— Или она, — поправилась Летти. — Я о настоящем Черном Тюльпане.

Слова «настоящий Черный Тюльпан» о чем-то напомнили, но о чем именно — Летти никак не могла попять. Особенно теперь, когда сидевший напротив Джефф смотрел на нее так, что в голову лезли мысли, совершенно не подходящие для гостиной.

Она поспешно сделала глоток кофе, совсем позабыв, что чашка на три четверти заполнена сахаром.

— Может, подсказка здесь? — предположила Джейн; беря в руку кусок свернутой бумаги, что лежала в ридикюле Эмили. — Вы прочли, что тут написано, Джеффри?

— Не представилось случая.

— У них не было времени — строили друг другу глазки. — Мисс Гвен презрительно хмыкнула.

Стараясь не смотреть на Джеффа, Летти быстро проговорила:

— А что вы думаете о мистере Тротуоттле?

— О ком, о ком? — потребовала мисс Гвен.

— Тротуоттле, — повторила Летти. — Он сопровождал Эмили Гилкрист. Во всяком случае, делал вид. Если она была шпионкой, наверняка Тротуоттл тоже шпион.

— Ни один уважающий себя шпион не возьмет фамилию Тротуоттл, — заявила лжемиссис Гримстоун. — Отвратительное словцо!

— Очень вероятно, что вы правы, Летти, — оживленно произнесла Джейн, глядя в развернутую бумагу и хмурясь: то ли шифр оказался слишком затейливый, то ли написанное ее пугало.

— По-моему, в этом есть смысл: придумать себе фамилию, каких обычно не берут шпионы, тогда никому и в голову не придет, что она не настоящая.

Мисс Гвен задумалась, а Джефф спросил:

— Что вам известно о мистере Тротуоттле?

— Довольно мало, — призналась Летти. — Мы все вместе приплыли на пакетботе из Лондона, но общалась я в основном с Эмили, его почти не видела. Появлялся же он в основном лишь с тем, чтобы щегольнуть искаженной латинской цитатой. — Онa взглянула на Джеффа. — Ужасно нудный тип.

— Он этого и добивался — показаться вам нудным.

— Тогда он блестяще справился с ролью.

— Ну так что? — нетерпеливо спросила мисс Гвен. — Говорите же, не тяните время. Не до утра же нам тут сидеть.

— Мы и так говорим, — сказал Джефф, глядя на каминные часы. Было начало второго. — Однако если у вас иные планы…

— Вы как хотите, а я проведу ночь за тем, чем велит заниматься Господь. Буду спать, — многозначительно прибавила мисс Гвен.

— Повиснув вниз головой, подобно летучей мыши, — прошептал Джефф, наклонившись к Летти. Та прикусила губу, чтобы не захихикать, а ее большие голубые глаза блеснули так, что Джефф поневоле вспомнил: Господь создал ночи не только для сна.

В конце концов, они с Летти женаты.

Что же до Мэри… Она осталась в прошлом. И казалась теперь воспоминанием старика: красавица, что годы и годы назад прошла мимо, не оставив в душе ни страдания, ни горечи.

— Итак, — проговорил Джефф, охваченный желанием скорее закончить беседу, — рассказывайте дальше. Можете вспомнить что-нибудь еще?

— Д-да, — ответила Летти. — Нынче вечером в театре Эмили перегнулась через перила и помахала мне рукой из своей ложи. Я подумала, она просто…

— Как обычно, показывала, что ей нет дела до правил приличия? — подсказала мисс Гвен.

— Да, вроде того. Но махала она как-то уж очень живо. Я бы сказала, даже с отчаянием. Мистер Тротуоттл потянул ее назад. Я решила, что он просто счел ее поведение неприличным Потом они исчезли.

— Любопытно, — произнесла мисс Гвен, забыв съехидничать.

— Полагаете, она хотела вам что-то сообщить? — спросил Джефф.

— Возможно, — ответила Летти, глядя на свои все еще красные пальцы и напрягая память. — Теперь мне кажется, она и раньше что-то пыталась сказать, да я не понимала. У нее с языка не сходили Розовая Гвоздика и Пурпурная Горечавка Тогда мне думалось, это из-за ее легкомыслия.

— Она полагала, что вы шпионка, — рассудительно произнес Джефф.

— Вы путешествовали под вымышленным именем, — подчеркнула мисс Гвен с видом всезнайки. — Пусть и под столь нелепым.

— Немыслимо, — пробормотала Летти, качая головой.

Джефф выразился бы иначе — «чертовски странно».

— Очевидно, она пыталась что-то выпытать у нас, — мрачно сказал он. — Какие-то сведения либо…

— Либо? — потребовала продолжения мисс Гвен.

Джефф сдвинул брови.

— Лорд Вон и маркиза беседовали о том, что должно убрать некую женщину, которая стоит поперек их дороги. Я предположил, что речь о ком-то из вас.

— От меня так просто не отделаешься! — воскликнула мил Гвен.

Летти взглянула на мужа:

— Они толковали об Эмили Гилкрист?

— Выходит, что так, — кратко ответил Джефф.

Летти порадовалась, что он не стал вдаваться в подробности. Снова воскрешать в памяти труп Эмили Гилкрист, даже если она была прожженной шпионкой, ой как не хотелось.

— Полагаю, это дело рук Вона.

— Почему? — спросила Легги.

— Рана нанесена не маркизой. Она предпочитает работать стилетом.

— Но для ее нынешнего костюма, — сказала Джейн, не отрывая глаз от бумаги, — больше подходит нож.

Летти не желала задумываться о ране на лице трупа — довольно было раз увидеть чудовищную картину, — и стала пытаться поймать неясную мысль. Связанную с тюльпаном…

— Вероятно, он водит нас за нос, — сказал Джефф.

— Черного тюльпана не существует! — воскликнула Летти.

На нее устремились взгляды трех пар глаз — даже Джейн отвлеклась от бумаги.

— Прощу прощения, — произнесла мисс Гвен таким тоном, будто извиниться надлежало Летти.

— Я о цветке. — Мысль удалось поймать. Летти обвела товарищей победным взглядом. — Черных тюльпанов не бывает.

— Ошибаетесь, — возразила мисс Гвеи. — Я видела такие собственными глазами.

Летти покачала головой:

— Их не существует. Я уверена, ибо М… моя сестра, — она не смогла заставить себя произнести имя Мэри в присутствии Джеффа, — однажды задумала купить черные тюльпаны, дабы украсить ими белое платье.

Отец объяснил им, что такого цветка нет в природе, продемонстрировав труд авторитетного ботаника, но лишь через несколько дней, после того как они обегали все цветочные лавки в Лондоне. Мэри прочла все, что было написано в книге о пятидесяти разновидностях тюльпана, и лишь тогда признала свое поражение.

— Может, они умышленно выбрали название несуществующего цветка для шпиона, которого нет? Есть лишь лепестки, но нет стебля.

— Славная шутка, — задумчиво пробормотал Джефф. — Англичане сбиваются с ног, бросают на работу все силы в поисках того, кого нет вовсе, и лишь тратят время даром.

— Подтверждений никаких нет, — грозно произнесла мисс Гвен. — Если есть подчиненные, должен быть и руководитель, не то все бы шло вкривь и вкось.

— А если они подчиняются непосредственно министерству полиции?.. — предположил Джефф.

— Мозги Фуше работают в ином направлении. Между тем идея эта прекрасная, — с грустью сказала Джейн. — Жаль, что не мне она пришла в голову.

— Что толку теперь жалеть? — проворчала мисс Гвен.

— Благодарю, тетушка Эрни. Ты всегда умеешь утешить.

— А Бонапарт? — спросила Летти. — Он не может быть руководителем?

Джефф покачал головой:

— Скорее, нет. Бонапарт влюблен в артиллерию, а не в садоводство.

— Но его супруга, если верить газетам, садовод отменный, — не оставляла свою мысль Летти.

— Однако для работы тайного руководителя никак не годится. — Работая в Лиге Пурпурной Горечавки, Джефф не раз бывал на приемах у Жозефины. — Подошел бы Талейран — он достаточно умен и хитер, — но, по-моему, не слишком предан Наполеону.

— Нет, — сказала Джейн. — Перво-наперво никакая это не шутка. Быть может, помощники действуют под тем же именем, по существует и главный Черный Тюльпан. И это не Талейран. И не Бонапарт.

— Откуда такая уверенность? — спросил Джефф.

— Я с особой тщательностью изучила все операции, проведенные Черным Тюльпаном. Есть в них во всех нечто схожее, печать одного и того же руководящего ума.

— Быть может, это лишь прекрасно сыгранная пантомима.

— И вместе с тем не мимическая драма, — пробормотала Летти.

— Верно, мимы слишком драматичны, — согласился Джефф.

Они обменялись улыбками, на миг забыв о серьезности.

Мисс Гвен готова была их пристыдить, но Джейн заговорила первая — голосом, в котором не прозвучало ни веселья, ни укора.

— Нынешнее положение куда более драматично. — Она приподняла руку с бумагой, исписанной цифрами и буквами. Для Летти они были бессмысленным набором значков, Джейн же явно о чем-то говорили. О чем-то скверном.

— Скоро тут появятся французы.

— Об этом известно всем, — сказал Джефф, удобнее садясь на стуле.

— А о точной дате — не всем. Бонапарт намерен ввести войска первого августа. — Обычно спокойное лицо Джейн исказила досада. — А я-то думала, сумеем выиграть время.

— Много их?

— Шесть военных кораблей уже сосредоточены в Бресте. В скором времени будет больше.

— А в нашем гарнизоне всего тридцать тысяч человек.

Джейн взглянула на зашифрованное письмо с предельным возмущением:

— Не может такого быть. Последние две недели я заменяла фальшивками все донесения маркизы, надеясь замедлить подготовку к военным действиям.

— «К восстанию еще не готовы, не присылайте подмогу, пока не подадим сигнал»? — спросил Джефф.

— Мне казалось, все идет как надо. Перехваченным письмам Эммета, что тот отправлял в Париж брату, Военное ведомство, разумеется, не верило, полагалось на доклады нашего агента. К сожалению, некто — кто стоит над маркизой — умудрился-таки переправить верные сведения.

— Черный Тюльпан, — проговорила Летти, начиная ненавидеть это словосочетание.

— Теперь важно не кто велел подготовить войска, а как их остановить, — сказал Джефф.

— Если отыщем своего цветочного врага, — с пасмурным видом произнесла Джейн, — может, и сумеем предотвратить беду.

Выражение ее лица не сулило Черному Тюльпану ничего хорошего. Она походила сейчас на Афину с картинки в детской книжке Летти, где богиня превращает наглеца в паука. У Летти возникло чувство, что, подобно Афине, проигрывать Джейн не привыкла.

— Настало время, — сказала Джейн. — потолковать с самой маркизой де Монваль.

Джефф встал со стула и зашагал к окну, глядя невидящим взглядом на отражение всех четверых в стекле.

— У меня другое предложение. Что, если мы попытаемся не задержать французов, а ускорить их появление? Только задумайтесь, — прибавил он, не дожидаясь, пока мисс Гвен вступит в спор. — В девяносто восьмом восстание начали до срока. Ко времени, когда сюда добрались французы, мы успели подавить местный бунт.

— И приготовились встретить «гостей», — задумчиво произнесла Джейн. — Понимаю. Что называется, «разделяй и властвуй».

Джефф медленно пошел назад к столу, на ходу излагая, что конкретно он задумал.

— У Эммета по всему городу тайные склады оружия, но самый крупный — на Патрик-стрит.

— Запасается порохом? — со знанием дела спросила Джейн.

— Вы его недооцениваете. Ракетами.

Дамы уставились на него в недоумении.

Джефф, как и всякий мужчина, неравнодушный к оружию, с одушевлением продолжал:

— В Европе ракетами почти не пользуются, однако в Индии именно из-за них войска Уэлсли чуть не потерпели поражение. Эммет нашел мастера-индийца и сделал ему заказ. Точность ракет невысока, однако шуму от них — будь здоров. Подожги склад, и он взлетит в воздух, как фейерверк в день рождения короля. — Он взглянул на собеседниц, весьма довольный собой.

— Объяснить взрыв соседям будет не так-то просто, — пробормотала Летти.

— И ночным сторожам, и караульным у замка. Глядишь, по такому случаю в Дублин вернется и сам генерал Фокс. — Джефф посмотрел на Летти горящими глазами, словно прямо перед ним взрывались одна за другой ракеты. — Чтобы его планы не сорвались, Эммет тотчас же перейдет к решительным действиям. Не дожидаясь французов.

— А если не перейдет? — спросила Летти.

— Слишком много сил и средств он вложил в подготовку восстания. Впрочем, выбирать ему: либо поднимать мятеж без промедления, либо вообще о нем забыть, стало быть, вычеркнуть из жизни пять лет, что он потратил на приготовления. У него повсюду оружие, армия добровольцев, которые, если тянуть резину, разбредутся кто куда, и потом, существует пропасть уличающих документов, коих будет довольно, чтобы повесить двенадцать таких, как Эммет. Он не заставит нас ждать.

— Ну, раз так… — сказала Летти.

Джефф улыбнулся:.

— И дух Цезаря воскликнет: «Пришла ваша погибель!» — и пойдет войной.

— Взорвать склад берусь я, — важно заявила мисс Гвен.

— После того как она спалила обувную фабрику в Кале, мисс Гвен не в силах управлять своей страстью к поджигательству, — пояснил Джефф, остановившись у стула Летти и опершись на спинку.

— Так это сделали вы? — воскликнула Летти, ощущая всем своим существом тепло его руки. От осознания, что он стоит так близко, приятно защипало кожу. — Я читала в газетах! Насколько помню, пепелище было усыпано розовыми лепестками?

Мисс Гвен просияла.

— Вот что значат мелочи.

— На сей раз обойдемся без лепестков, — сказал Джефф над головой Летти. — Пусть походит на то, что все случилось само собой. Или они затаятся и вовсе не станут поднимать восстание.

— А можно я вам помогу? — спросила Летти, задрав голову и глядя Джеффу в подбородок. Для человека темноволосого он был прекрасно выбрит. Летти не увидела на коже ни единого пропущенного волоска.

Джейн и Джефф обменялись многозначительными взглядами.

— Пожалуй, вы понадобитесь мне, — сказала Джейн. — Займете лорда Вона, пока я буду беседовать с маркизой.

— По-моему, мое общество не слишком интересно лорду Вону.

— Постарайтесь, чтобы стало интересным, — велела мисс Гвен не терпящим возражений тоном. — Наденьте платье с глубоким вырезом. Увлечь мужчину — что может быть проще?

В нынешнем положении Джеффа та часть жениного тела, которой мисс Гвен советовала заинтриговать Вона, была видна как нельзя лучше. Он поспешил отвернуться к окну. И произнес с таким видом, какой только может напустить на себя мужчина, если его поймали за рассматриванием бюста у собственной супруги:

— Итак, мы все обсудили, верно? Час поздний. Всем пора спать. — Он повел бровыо на мисс Гвен. — Как велит Господь.

Часы на камине в подтверждение его слов услужливо пробили два.

Джейн встала. Кудряшки, которые она забыла снять с головы, кокетливо запрыгали вокруг ее лица.

— Вы, разумеется, проводите Летти до дома.

— Разумеется, — как мог вежливо ответил Джефф.

— Я велю, чтобы подали экипаж.

— А я, — провозгласила мисс Гвен, следуя за Джейн, — пойду поищу, на чем бы повиснуть вниз головой.

Снова оставшись одни в бело-зеленой гостиной, Летти и Джефф взглянули друг на дружку в некотором смущении.

— Она слышала, как вы тогда пошутили, верно? — виновато пробормотала Летти, поднимаясь со стула.

— Она все слышит. — Казалось, Джефф думал вовсе не о мисс Гвен. — Нам надо обсудить кое-что еще.

— Другие привычки мисс Гвен? — спросила Летти, стараясь говорить беззаботно, но без особого успеха.

Джефф нахмурился:

— Не хотел тревожить вас в присутствии остальных. По-моему, возвращаться домой вам теперь небезопасно.

— Убийца Эмили, — с тяжестью на сердце произнесла Летти, вмиг возвращаясь с небес на землю. За болтовней о мимах и летучих мышах она позабыла, сколь опасна игра, в которой она участвует. — Еще неизвестно, узнал ли он меня.

Джефф скрестил на груди руки — сама непреклонность.

— Не будем искушать судьбу.

С чувством странного удовлетворения Летти пробормотала:

— Наверное, стоит спросить Джейн и мисс Гвен, можно ли мне остаться у них.

— Хотите полюбоваться на мисс Гвен в ночном колпаке? Боюсь, потом долго будете приходить в чувство.

— Лучше уж мисс Гвен в колпаке, нежели Черный Тюльпан.

— Не знаю, не знаю. — Заложив руки за спину, Джефф прошел к буфету и рассмотрел Дублинский замок, неумело, но старательно вырисованный на большой глиняной тарелке. — У меня есть предложение получше.

— Какое же? — Летти застыла посреди комнаты, словно приклеенная.

Джефф медленно повернул голову и взглянул жене в глаза.

— Поедем домой, — просто сказал он. — Ко мне.

Глава 23

В четверг вечером, зажав под мышкой бутылку вина, я снова шла по Бромптон-роуд.

Нет, я вовсе не задумала опять побывать там, где во вторник оказалась в столь глупом положении. Просто так складывалось. Мать Пэмми жила в Болтонсе. По иронии судьбы, дорогу туда я знала единственную: от станции метро Саут-Кенсингтон по Бромптон-роуд. Конечно, можно было взять такси, но тогда получалось бы, что я трушу, не говоря уже о лишних расходах. Роскошества аспиранту не по карману.

Проходя мимо злосчастного индийского ресторана, я не удержалась и заглянула сквозь стеклянную дверь внутрь. Близился вечер, и у бара толпились посетители, но высокого блондина среди них не было. Не то чтобы я надеялась его увидеть. И не то чтобы сильно но нему страдала. Я постаралась забыть об этой нелепой истории. Дурацкие бабочки, смехотворная радость, отчаяние, потуги что-либо понять — мое безумное увлечение породила банальная тоска. Как не упускала случая подчеркнуть Пэмми, я слишком долго ни с кем всерьез не встречалась. Потому усилиями богатого воображения и превратила первого более или менее симпатичного парня в сущего героя-любовника.

Да, да, подумала я, стараясь отделаться от назойливых мыслей. Я повела себя как дура. Но теперь все в прошлом, и не стряслось большой беды, лишь пострадало мое самолюбие, а об этом знаю одна я.

Вернувшись домой во вторник вечером, я уселась за стол в кухоньке тесной квартиры в цокольном этаже и разложила по полочкам все, что нас связывало. Без учета того, что я себе нафантазировала, идиотских ожиданий звонка и имен для наших детей. Только случившееся на самом деле, начиная с первой встречи в квартире его тетки.

Минуло целых две недели. Не может быть! Да-да. Я сосчитала дни, потом еще раз, дабы не ошибиться. Перебрав в памяти события этих двух недель, я с облегчением пришла к выводу, что, хоть и не было оправдания моей тупости, Колин о ней знать не мог. Если не принимать в расчет сценку в Суссексе, я не сделала и не сказала ничего такого, что говорило бы о большем, нежели дружеское расположение. А в той комнате было слишком темно. Возможно, он ничего и не заметил. Не стоило тревожиться.

И бояться новых встреч.

Позвонить его тетке я таки намеревалась. Спустя какое-то время. Но это вовсе не означало, что я буду вынуждена говорить и с ним.

За последнюю неделю мне удалось раздобыть массу сведении для диссертации — без какой бы то ни было помощи Селвиков, чем я очень гордилась. Правильное направление мне, несомненно, указали их бумаги, по на тропинку Олсуорси-Олсдейл я вышла сама и теперь пожинала обильные плоды.

Было приятно сознавать, что я знаю такое, о чем и не подозревал Колин Селвик.

Смерть Эмили Гилкрист поднимала ряд неожиданных вопросов. Я ломала голову, сколько еще черноволосых шпионок, о которых не сохранилось ни единой записи, орудовали во Франции и в Англии. Совпадение внешности — или как там говорил Джефф? Я записала и сохранила файл на трех дисках, так, на всякий случай, — одним словом, черные волосы и белая кожа вряд ли кого-нибудь настораживали. Знаю, не пристало историку влюбляться в собственную теорию, однако я только и думала теперь, что о целом объединении шпионок-француженок, подобных ангелам Чарли из восемнадцатого века. Нет, те были загадочнее.

В сравнении с ними группа шпионов Розовой Гвоздики выглядела безынтересной.

Кто же был главным Черным Тюльпаном? На ум приходил мистер Тротуоттл, но переодетой в женщину брюнеткой он оказаться не мог. Нос, как у него, намеренно не вырастишь.

Что же касалось лорда Вона… Вряд ли он был женщиной, скажем, подобно Эону де Бомону. Но я не верила и в то, что Вон заодно с Джейн, как не верил и Джефф. Лорд Вон преследовал лишь корыстные цели, его не заботил на король, ни отчизна, ни даже столь редкое сочетание острого ума и прекрасного женского личика.

Мог ли он управлять компанией шпионов? Пожалуй. Маркизу Вон знал долгое время… а жениться не торопился. Или же руководила она? Либо другая черноволосая шпионка? Оставалось только гадать. По сути, лорду Вону не было смысла взваливать на себя столь тяжелую ношу. Если бы французы победили, он, чье имя значилось в британской книге пэров, потерял бы больше денег и веса в обществе, нежели приобрел. И среди французов находились аристократы, что не жалели жизни в борьбе за идею, — например первый муж Жозефины Бонапарт, революционер, — но большинство из них заканчивали гильотиной. Вон был человеком иного склада.

Какое-то время, сидя в тот день за излюбленным столом в Британской библиотеке, я размышляла, в чем же тут секрет. Занятно было бы, окажись маркиза и впрямь главой Черного Тюльпана. Поистине талантливая шпионка вполне могла набрать в свою команду себе подобных, чтобы дурачить врагов.

К сожалению, последующие события заставили меня усомниться в справедливости такого предположения, если не сказать больше.

Печально, когда исторические записи идут вразрез с полюбившейся тебе версией. Неужто никто не понимал, что, если бы события развивались по-моему, было бы куда интересней?

Чем дальше я шла, тем меньше встречала прохожих. Вечер был холодный, слякотный, стылый ветер пронимал насквозь. Мне вдруг представились бритты, что скучковались у костра посреди хижины и порешили: куда лучше одежда из толстой шерсти, чем голубая краска на голом теле. Тут я поняла, что заставило «отцов-пилигримов» погрузиться на «Мейфлауэр» и уплыть в Новый свет. Отнюдь не религиозной свободы они жаждали, как написано в учебниках для младших школьников, а мечтали понежиться на пляже. Насладиться теплым песком, полюбоваться пальмами, погреться на солнышке… А в итоге получили индейки да «Уолл-марты». Хотя и вместе со свободой совести, значит, покинули Британию все равно не зря…

Мокрые листья, что устилали тротуар, липли к подошвам и зловеще хлюпали, точно водяные чудища из фильмов, которые показывают глухой ночью. Ради матери Пэмми, точнее, ее ковров, по которым недозволительно разгуливать в сапогах, будь ты хоть самим Джимми Чу, я надела туфли на каблуках и с узкими носами, и мои ноги нещадно хлестал ветер.

Дойдя до конца дороги, я свернула па дугообразную улочку, где, с тех пор как приехала из Нью-Йорка, проживала мать Пэмми, — царство тридцати особняков викторианской эпохи, оснащенное таким обилием сигнализаций и камер, что мог позавидовать сам Форт-Нокс.

Мать Пэмми, сколько я ее знала, никогда не работала, но прилагала немало усилий, чтобы выгодно выходить замуж. Ее первый супруг в то время, когда я с ней познакомилась, был давно в прошлом, потому о нем и не вспоминали. Второй стал отцом Пэмми и оставил ее матери солидную часть знаменитой коллекции картин — в качестве компенсации зато, что спутался с молоденькой моделью. Дом в Болтонсе и премилое имение в Дорсете, где мамаша Пэмми проводила летние месяцы, как Мария Антуанетта в Малом Трианоне, преподнес ей нынешний муженек (после приключений в Штатах она снова переключила внимание на земляков).

Насколько я знала, четвертого брака не предвиделось, однако, как утверждала людская молва (то есть Пэмми и моя мама), это было лишь делом времени.

Войдя в калитку, я помахала рукой камере безопасности и направилась по дорожке, обсаженной фигурно подстриженными кустами, к парадному крыльцу. В сумерках и мороси кусты казались неуклюжими животными, что охраняют дом. Но окна гостиной желтели приветливым светом, и даже отсюда был слышен оживленно-многоголосый говор.

Американский. Грудь сдавила небывалая любовь к соотечественникам. Дома я сходила с ума по различным британским штучкам, а проведя месяц-другой в Англии и пообщавшись с англичанами, стала все чаще склоняться к мысли: есть нечто необъяснимо милое в льющейся речи американцев, даже в том, как в своей неповторимой манере мы искажаем английский язык.

Словом, я поднималась по трем ступенькам к парадной двери в приподнятом настроении. Мать Пэмми была вовсе не из заботливых мамаш-добрячек, но я знала ее всю свою жизнь (вернее, с пятилетнего возраста, что практически то же самое). Теперь, после общения сплошь с незнакомцами, пообщаться с людьми, от которых знаешь, чего ждать, представлялось мне истинной наградой.

Отдав плащ и бутылку служанке, что открыла дверь, я пошла в гостиную. Комната была не очень большая, но столь хитро оформлена, что казалась просторнее, чем на самом деле. Бледно-голубые стены украшали откупные подношения от отца Пэмми: одна картина Дега, две — Моне и работы менее известных импрессионистов. Творения Моне дополняли интерьер красновато-коричневой дальней части гостиной, сохранившейся почти в первозданном виде. В отличие от нее передняя часть была светлая, с такой же, как стены, голубой мебелью.

Миссис Харрингтон, восседая на песочно-голубом диване, болтала с парочкой незнакомых мне людей, выговор которых без всяких объяснений свидетельствовал о том, что и они в Британии чужие. Пэмми сказала, на ужин придут всего лишь человек двадцать. По-моему, все были в сборе. Гости делились на две компании лондонских американцев на разных стадиях развития — друзей Пэмми и ее матери.

К матери явились мужчины банкирского вида в костюмах и их жены — моложе и выше мужей, в туфлях с более узкими, чем у моих, носами. Среди друзей Пэмми в пиджаке — из оранжевого бархата, с искусственным цветком в петлице — был лишь один. Мне в голову пришла мысль: если спросить у него про цветок, он наверняка заявит, что вставил его смеха ради.

Бар устроили в дальней части, под картиной с изображением растрепанной француженки-барменши. Пэмми, в свитере с поясом и широкой меховой отделкой вдоль ворота и по краю юбки, стояла у стойки. Я подумала: неспроста она вырядилась в мех. Специально по случаю праздника. Хорошо еще, не заставила гостей нацепить индейские украшения и утыкать головы перьями индейки.

Махнув рукой, я пошла к бару и остановилась посреди пути, заметив, кто стоит рядом с Пэмми.

Нет, не может быть.

Может.

Парень в оранжевом пиджаке где-то совсем близко произнес с подчеркнутой медлительностью:

— Ради смеха изменили графическое представление…

«И» и «р» слились в моей голове в сплошной дребезжащий поток. Или, может, у меня зазвенело в ушах. Либо подводило зрение.

Нет, не стоило и надеяться.

Пэмми, отвернувшись от собеседников, широко раскинула руки и бросилась мне навстречу, демонстрируя чудеса физики — в одной руке у нее был почти доверху наполненный бокал.

— Элли!

Нет, то, что я видела, мне не мерещилось. Просто продолжала шутить шутки судьба.

— Пэмми! — Обняв подругу, я пробормотала: — Убить тебя мало. Какого черта он тут делает?

Надо отдать Пэмми должное: она не стала прикидываться, будто понятия не имеет, о чем я, а во весь рот улыбнулась и бросила взгляд через плечо на Колина, который болтал с ее приятелями и выглядел до неприличия замечательно.

— Как говорится, если гора не идет к Мустафе…

— К Магомету, — процедила я сквозь стиснутые зубы.

Пэмми махнула рукой:

— Все равно.

— Да ладно, мне плевать.

— Не сомневаюсь.

— То есть…

— Иди скорей чего-нибудь выпей, Элли. Подними настроение.

— Кто сказал, что оно у меня плохое?

Пэмми махнула рукой:

— Мы с тобой дружим уже двадцать лет.

— Двадцать один, — пробормотала я, но Пэмми уже шла прочь. С математикой она всегда была не в ладах.

Впрочем, речь шла не о математике. За двадцать один год дружбы я прилично от нее натерпелась. И она от меня. Но сегодняшняя ее выходка не вписывалась ни в какие рамки. Теперь пусть целый год ходит передо мной на задних лапках.

Могла бы хоть заранее предупредить.

Бог с ней, подумала я. А выпить правда не помешает. Во всяком случае, взять в руку бокал. Так и общаться проще, и чувствуешь себя увереннее. Словом, со спиртным, как ни крути, лучше. Еще бы беззаботно рассмеяться да сделать вид, что мне здесь очень уютно.

Колин стоял у бара, точно полузащитник, охраняющий ворога, или… что они там охраняют.

«Ну что ж, — сказала себе я, — будь что будет. Вот сейчас подойду и, чтобы убедиться, что он для меня ни больше ни меньше, чем любой другой парень в этой комнате, как ни в чем не бывало скажу "привет"».

— Привет! — воскликнула я, взмахнув рукой. — Как поживаешь?

М-да, не стоило приветствовать его так воодушевленно.

— Нормально. — Вот это другое дело. Колин был само спокойствие. — А ты?

— Водку с тоником, пожалуйста, — сказала я человеку за стойкой. Мать Пэмми позволяет пить в своем доме лишь светлые напитки, чтобы не испортили ковры. Такие правила заведены у них еще с нью-йоркских времен. Нам с Пэмми разрешали пить кока-колу лишь па кухне и в игровой. — У меня тоже все хорошо, — сказала я через плечо Колпну. — Все по-старому.

Бармен взял смешную маленькую бутылочку с тоником, не большую пластиковую, как у нас в Америке. В ней ничего не оказалось. Бармен наклонился, чтобы достать из-под стола новую.

Колин упер в стойку локоть.

— Ты без Джея?

Джей? Ах да.

— Он улетел на праздник домой.

— Без тебя?

Бармен все возился над коробкой и звякал бутылками. Меня так и подмывало шлепнуть его по плечу и сказать: «Не напрягайся. Налей мне одной водки». Чего угодно, лишь бы скорее взять бокал и уйти.

— Знаешь ведь, как бывает в жизни, — пробормотала я, стараясь не пялиться на беднягу бармена. — Приходится с головой отдаваться работе.

— Сочувствую. — Особого сочувствия в голосе Колина не прозвучало.

— Не стоит. — Я взяла у бармена долгожданный бокал и улыбнулась Калину светски холодной улыбкой. — Пойду поздороваюсь с матерыо Пэмми. Приятного вечера.

— И тебе того же. — Колин приподнял руку с бокалом.

— Еще увидимся. Поку.

Я в самом деле сказала «поку», не «пока». В волнении чего только не выкинешь.

С матерыо Пэмми поздороваться и в самом деле следовало, и я пошла туда, где сидела ее компания, размышляя, как можно выставить себя такой дурой за разговором из нескольких ничего не значащих фраз. Я оглянулась на Колина. Он на меня не смотрел.

Да как у него хватало наглости относиться ко мне столь пренебрежительно, тогда как я из кожи вон лезла, чтобы всем показалось, будто это я на него чихать хотела?! Как непорядочно с его стороны!

Постой-ка! Какая разница? Теперь не имеет значения, что думает про тебя Колин Селвик.

Я сделала глоток водки с тоником. Водки было больше, тоника меньше, и вкус отдаленно напоминал жидкость для мытья окон (нет, жидкость для мытья окон мне пробовать не доводилось, но, подозреваю, вяжет во рту от нее не меньше). Еще немного, и я не только забыла бы про то, что не должна обращать на Колина особого внимания, но и вовсе разучилась бы мыслить. От единственного глотка онемели губы.

Поставив бокал на столик рядом с неестественно сочным растением в горшке, я подошла к матери Пэмми.

Миссис Харрингтон по-прежнему восседала на голубом диванчике. Ее пепельно-светлые волосы длиной по плечи поблескивали, как бомбейский сундук в прихожей. Широкоскулое лицо с вздернутым носом красотой не отличалось, но притягивало взгляд. Наблюдая за ней, я уяснила еще в детстве: ухоженность и обаяние куда важнее просто красивых черт.

Лет через двадцать Пэмми станет точь-в-точь такой, как теперь ее мать. По-моему, они и сейчас походят одна на другую, но Пэмми, если ей сказать об этом, пустится жарко спорить.

— Добрый вечер, миссис Харрингтон! — По старой привычке я, как школьница, повысила голос па пол-октавы и заговорила приветливее. — Спасибо, что пригласили меня.

— Элоиза! — Миссис Харрингтон подставила щеку для поцелуя. Ее акцент после стольких лет в Штатах был не американский, но и не британский, а сочетал в себе и то и другое. — Не могли же мы оставить тебя одну в День благодарения.

— Мама и папа передают вам привет.

— Как дела у сестренки?

— Наслаждается студенческой порой.

Миссис Харрингтон прищурилась:

— Надеюсь, не слишком.

— Вы же знаете, какая у нас Джиллиан, — с улыбкой ответила я. — В конце учебного года ей в любом случае удается все уладить. Понятия не имею, как она так ухитряется.

Миссис Харрингтон погрозила мне пальцем:

— Дело в ваших мозгах. Не знаю, как бы Пэмми разобралась с алгеброй, если бы не ты.

Я тоже не знаю.

Но ради приличия сделала вид, будто считаю, что благодарить меня нет причины. Это нечто вроде ритуала: тебе отвешивают комплимент, ты его непременно отклоняешь. Литания с «Шанель № 5» миссис Харрингтон вместо фимиама.

Когда с любезностями было покончено, миссис Харрингтон улыбнулась и махнула рукой кому-то позади меня:

— Входи же! Не стесняйся.

Я удивилась. Со стеснительными Пэмми обычно не знается. Как сама она, большинство ее друзей — продукты американской образовательной системы — вполне уверены в себе. Пожалуй, лишь единственный человек из ее окружения отличался в этом смысле от остальных.

Я сделала шаг в сторону, уступая место перед диваном сестре Колина.

Серена нисколько не походила на брата. Колин был высокий светловолосый и загорелый — как модель из неудачного каталога, что рекламирует одежду «Аберкромби», гневно подумала я, — а Серена смахивала на до противного трогательную картинку из детской книжки, написанной в девятнадцатом веке. Когда Серена появлялась перед тобой, в голове так и звучало: «Хрупкая, точно олененок». Глаза у нее были, как у Колина, ореховые, однако на узком женском лице они выглядели тоскливо-мечтательными, подобно глазам леди из Шалота, что задумчиво смотрит в окошко. Кожа Серены поражала бледностью, а каштановые волосы — гладкостью, доказывавшей, что производители кондиционеров не зря расхваливают свой товар.

Из-за блеска волос лицо Серены смотрелось белее обычного и больше обращали на себя внимание впадины под глазами. Ярко малиновый свитер лишь подчеркивал болезненность лица. Казалось, она недосыпает или недоедает. А может, и то и другое.

Пэмми говорила, что в недавнем прошлом Серена рассталась с парнем. Я задумалась, не оттого ли она до сих нор страдает. Ее запястья напоминали обнажившиеся перед зимой ветви, что мягко касались окон в гостиной.

— Элоиза, — голос миссис Харрингтон заставил меня очнуться от дум, — ты знакома с Сереной Селвик? Она училась с Пэмми в Сент-Поле.

Я не просто была знакома с Сереной, а даже как-то раз придерживала ее голову над унитазом, когда ей сделалось плохо от пищевого отравления. Пообщаться нам практически не довелось. Однако рассказывать матери Пэмми об обстоятельствах нашего знакомства, тем более перед ужином, было совсем ни к чему.

— Да. — Я наклонилась и чмокнула воздух перед щекой Серены. — Приятно снова встретиться.

Серена привычным жестом поправила волосы, хоть они в том ничуть не нуждались.

— Жаль, что я не застала тебя в Суссексе.

Суссекс. Мое постыдное увлечение. И хорошо, что Серена не застала меня в Суссексе — не видела, как я строю глазки ее братцу. Несмотря на всю робость и идеально уложенные волосы, Серена мне нравилась.

Состроив рожицу, я ответила:

— Наверняка в Лондоне у тебя были дела поважнее. А я почти безвылазно сидела в библиотеке.

— Колину ужасно неловко, что пришлось так срочно уехать.

Я пожала плечами:

— Ерунда. Я очень благодарна ему и за то, что он пригласил меня.

— Разумеется, он уехал срочно. На то была веская причина, — вставила миссис Харрингтон.

В самом деле? Я вопросительно взглянула на нее. Что происходит?

— Надеюсь, ваша мама скоро поправится, — сказала миссис Харрингтон Серене. — Как же я испугалась!

Поправится? Испугалась?

Серена живо закивала:

— Спасибо. Очень мило с вашей стороны, что прислали цветы.

— Ничем другим, увы, не могла помочь.

Я, чувствуя себя круглой дурой, поспешила включиться в разговор:

— Ваша мама заболела?

— Колин тебе не сказал? — с неподдельным изумлением спросила Серена. — А я подумала…

Я покачала головой и постаралась выглядеть так, как надлежит всякому вежливому человеку, который обеспокоен нездоровьем ближнего. Зря я не выпила больше водки. Мою душу, словно ползучее растение, стало оплетать недоброе предчувствие.

— Мама Серены попала в автокатастрофу, — сказала миссис Харрингтон. — В Венеции, правильно?

— В Сиене.

— О Боже! — пробормотала я, не найдя иных слов. — Какое несчастье!

— Она отделалась лишь ушибами, — торопливо проговорила Серена. — И сломанным ребром.

— О Боже! — повторила я. — Как страшно!

— Подобных звонков, — произнесла миссис Харрингтон, переводя взгляд на болтавшую с друзьями Пэмми, — боишься больше всего в жизни.

— Даже представить жутко, — сказала я.

И вернулась мыслями в тот день.

Мы только-только приехали из Донуэлла, когда у Колина зазвонил сотовый. Я прекрасно помнила эту минуту. Взглянув на номер, он быстро пожелал мне доброй ночи и пошел прочь. Тогда я решила, это из-за того, что ему не терпится поскорее от меня отделаться.

— Я не смогла поехать, а Колин вылетел первым же самолетом и пробыл с мамой неделю. — Серена принялась теребить край свитера и немного склонила голову, очевидно, чувствуя себя виноватой.

Прошло часов шесть, после того как Колину позвонили, когда он заглянул в библиотеку и спросил, успею ли я собраться за пятнадцать минут. Вот, оказывается, в чем было дело. Я представила, как Колин, ссутулившись, сидел перед компютером, как, не выпуская из руки телефон, узнавал расписания, то и дело звонил в больницу и разговаривал с перепуганной Сереной. Один-одинешенек, среди ночи, болея душой за мать, что лежала в чужой стране раненая. Время неумолимо шло вперед. А он торчал в Суссексе, на пару с раздражительной гостьей.

Я почувствовала себя преступницей.

— Наверняка твоя мама все поймет, — пробормотала я, похлопывая Серену по плечу. — Замечательно, что с ней рядом был Колин.

Я не знала, как себя обругать. Теперь мне казалось, «преступница» — слишком мягкое для меня название.

Лишь безумно влюбленные в себя эгоисты не замечают чужих несчастий. А беда Колина была невыдуманной и безмерно страшной. Разумеется, ни сама я, ни кокетничанье, ни глупые чувства в те минуты его не волновали.

Я попыталась представить, каково было бы мне, узнай я, что моя мама в больнице. В тяжелом состоянии. Еще и в другой стране. При одной мысли о подобном несчастье делалось тошно.

— Теперь ей лучше? — спросила я.

— Намного, — уверенно сказала Серена. — С ней сейчас муж.

Не «папа». А «муж». Мне и в голову не приходило поинтересоваться, как обстоят дела в семье Колина. Преследовало чувство, что он появился на свет из залы Селвиков точно такой, как теперь, — будто Афина, родившаяся из головы Зевса в полном вооружении.

— Где Колин? — спросила я, выгибая шею и глядя на бар.

Следовало что-то сделать. Что именно? Я не знала. Посочувствовать? Попросить прощения? Нет. Мне хотелось загладить свою вину. За что? Я затруднялась объяснить. Глупо бы выглядело, если бы я подошла к нему и сказала: «Прости, я так отвратительно себя вела, потому что решила, ты мной пренебрегаешь». Вдруг он и не заметил в моем поведении ничего отвратительного? Или понятия не имел, что я считаю, будто мною пренебрегают? Мысли в голове окончательно спутались.

У бара Колина уже не было, не было и в небольших группках, что стояли тут и там но всей гостиной. Не бела. Я еще успею исправить свою ошибку. За праздничным ужином. Буду подчеркнуто обходительной. Стану образцом изящества и обаяния. По меньшей мере обаяния.

— Вот он! — Серена, разыскивая брата, обвела комнату долгим взглядом и кивнула на арочный дверной проем, ведший в прихожую. Не успела я повернуться, широкая спина Колина уже исчезла из вида. — Уходит.

Глава 24

— Поедем домой.

Слова Джеффа повисли в воздухе. Столь же настоящие, как зеленый узор иа ковре под ногами. И столь же непростые. Летти не вполне понимала их смысл. Обыкновенная фраза, а как много она могла значить. Могла… Жаль, что Джефф был так лаконичен. Одно несомненно: теперь они снова были друзьями, несмотря на то что два часа назад повздорили. Только ли друзьями?..

— Я понятия не имею, где дом, — уклончиво ответила Летти. — Ваш дом.

Джефф оперся рукой о край буфета, не сводя глаз с Летти. Лицо его, как обычно, ничего не выражало. В некотором смысле быть замужем за опытным шпионом ой как непросто.

— Я снимаю дом у одного человека, он уехал в Лондон до конца сезона. Там вы будете в безопасности.

— А лорд Вон? Если он знает, что мы женаты…

Губы Джеффа внезапно растянулись в улыбке.

— Тогда уж точно не станет искать вас у меня.

— Верно.

— Стало быть, вы согласны?

Летти по-прежнему не двигалась с места, оставался у буфета и Джефф, однако расстояние между ними вдруг заметно сократилось.

— Джеффри? — В дверном проеме показались кудряшки Джейн, и возникло ощущение, что на косяке вдруг выросла борода. Потом появилось лицо и все остальное. — Экипаж уже ждет. Летти, если хотите, оставайтесь у нас.

— Благодарю, — ответила Летти, не глядя на Джеффа и стараясь говорить спокойно. — Но я уже приняла другое предложение.

Глаза Джейн заискрились.

— Я так и подумала. — Ведя гостей вниз по лестнице с видом хозяйки, давно привыкшей принимать посетителей, она добавила: — Жду вас завтра в половине третьего. Решим, как нам нарядиться.

— Нарядиться? — Летти не удалось скрыть замешательства.

— Неосмотрительно являться к лорду Вону как есть, — деловито произнесла Джейн. — Пойдут толки.

— Как мы есть теперь или на самом деле? — спросила Летти.

— Ни так, ни так, — ответил Джефф. Помогая жене забраться в экипаж, он задел рукой ее плечо. Летти словно обожгло раскаленным железом. Голос Джеффа звучал мягко, и было понятно, что он улыбается. — Может, вы придумали себе новый образ, да не успели нам сообщить?

— Еще не придумала, но кое-какие мысли имеются. — Летти больше почувствовала, нежели услышала, ответный смешок Джеффа.

— До завтра! — бодро воскликнула Джейн, махнув рукой на прощанье.

Джефф закрыл дверцу и сел рядом с Летти, вытянув ноги и положив руку на спинку сиденья. Как всякий мужчина, он неосознанно старался занять как можно больше места.

У Летти от близости мужа приятно защемило в затылке. Она украдкой скосила взгляд на пальцы, почти касавшиеся ее плеча. Нет, он и не думал к ней прикасаться. Просто удобнее устроил руку. Рука как рука. А может, эта рука что-то замышляет?

Что за нелепые бредни! Как рука может что-то замышлять? И ее все равно пришлось бы куда-то девать, вот он и решил положить рядом с плечом. Неужели лучше сидеть, прижав руки к коленям, как прилежный ученик?

— …не так ли?

— Что, простите? — смущенно переспросила Летти.

— Мне показалось, вам не пришлась по вкусу мысль о новых костюмах. — Джефф насмешливо вскинул бровь. — Или больше не желаете лицедействовать?

Его рукав задел прядь волос Летти, и по ее спине пробежал холодок. Дабы муж ничего не заметил, она поспешила ответить:

— Лицедействовать я бы не прочь, только получается у меня неважно.

— Не сказал бы, — возразил Джефф.

Летти промолчала, недоверчиво приподняв брови — совсем какой.

— Почему вы назвались мисс Олсдейл, когда отправились в Дублин?

Рука снова шевельнулась. Летти с таким напряжением следила за малейшими ее движениями, что ответила не сразу.

— Побоялась за свое и без того запятнанное имя, за достоинство. — Она поморщилась, вспомнив, как проснулась на пакетботе. — Только поэтому.

— Достоинство? — Джефф повернулся, чтобы взглянуть в глаза, задев коленом ее подол.

— Дьявол гордился, да с неба свалился, — проговорила Летти, поправляя юбку.

Джефф пристальнее всмотрелся в лицо жены. Колышущийся свет фонаря освещал его благородные черты.

— При чем тут гордость?

Летти поерзала на сиденье, словно ей было неудобно.

— Я не хотела показывать, что мы путешествуем поодиночке. О нашем супружестве и так болтают бог весть что. Зачем давать новый повод для сплетен?

— И вы решили стать миссис Олсдейл…

— Да, выдумка не из самых удачных, — произнесла Летги, тоном давая понять, что более не желает обсуждать свой поступок.

— Успех редко зависит от имени, — ответил Джефф, принимая отказ. — К тому же чем больше вымышленная фамилия походит на настоящую, тем выше вероятность, что вы будете на нее отзываться.

— А каковы ваши соображения по поводу Тротуоттла? — спросила Летти, довольная переменой темы.

Джефф вздохнул:

— Словцо необычное. Не исключено, впрочем, что этих Тротуоттлов целый выводок и живут они, не ведая нужды.

Перед глазами Летти возникла огромная стая гусей, вышагивающих но траве где-нибудь близ Солсбери.

— Но вы в это не верите.

— Нет.

— И до сих пор полагаете, что лорд Вон работает с ними…

— Я полагаю, что Вон работает лишь на Вона, — сказал Джефф. — Возможно, он ведет двойную игру, если это в его интересах.

— Какая ему от этого выгода? — спросила Летти. — К чему такие сложности?

— Они дают власть, — проговорил Джефф. — Спасают от тоски. Заставляют тренировать мозг. Всего не перечислишь. Во всяком случае, совесть Вона, как мне кажется, не беспокоит.

Летти вспомнила, как Вон стоял у гроба. Подобно серебру, которое он так любил, лорд Вон в любых условиях оставался тверд и бесстрастен. Его не волновали вопросы нравственности. Из отцовских книг Летти знала о существовании людей, которые не осложняли свою жизнь ни религией, ни суевериями и действовали, полагаясь только на разум, но впервые столкнулась со столь поразительным воплощением этой философии. Нет, такие люди ей определенно не нравились.

Она посмотрела на мужа. Погрузившись в мысли о тюльпанах и предательстве, он рассеянно смотрел в окно. Конечно, ума и рассудительности доставало и ему, но к ним примешивалось кое-что еще, и в сравнении с Воном Джефф казался куда более человечным. Быть может, то была ответственность. Совесть. Осознание, насколько хрупка жизнь, в том числе и его собственная. Это качество не обсуждают философы, его невозможно разложить на части и обратить в теорему. Оно просто есть и все. Потому-то Джефф и женился на девице без приданого и из обычной семьи, как только потребовали обстоятельства. Он выполнил свой долг, невзирая на то, что обстоятельства, по его мнению, подстроила сама девица. От этого редкого качества зависела бы и судьба Мэри, если бы ей удалось сбежать тогда из отцовского дома.

Вон в подобном положении наверняка повел бы себя иначе. Решил бы: раз она настолько глупа, пусть терпит заслуженный позор.

Звук копыт зазвучал по-иному — экипаж свернул с Кейпел-стрит и въехал на мост через Лиффи. Отражение фонарей в черной воде походило на сторожевые башни затонувшего города.

Летти поежилась, и не только оттого, что с приходом ночи изрядно посвежело. Вид недвижимой воды, замороженной фонарным светом, леденил душу. Протянув по привычке руку, она вспомнила, что плаща нет. Поспешно покидая театральную ложу, она оставила его вместе с ридикюлем. Тогда ей было жарко, большей частью от ярости.

Джефф заботливо заглянул ей в глаза:

— Вам холодно?

Летти потерла руки, покрывшиеся мурашками.

— Немного.

— Тогда сделаем вот как. — Рука, коснувшаяся ее плеча, на сей раз определенно что-то замыслила. Джефф обнял жену и притянул к себе. Тепло, исходившее от него, согревало лучше, нежели камин зимним вечером.

— Какая несправедливость! — пробормотала Летти. — Вы одеты гораздо теплее меня.

Прядь ее волос упала ему на нос. Он чихнул, убрал прядь в сторону и усадил жену поудобнее.

— Поговорим о несправедливости в полдень, когда вам в вашем муслине будет легко и уютно, а я буду изнывать от жары.

— Могу дать вам взаймы зонтик от солнца, — предложила Летти, прикрывая зевок. — Если хотите, еще веер.

— Представляю, что станет с моим добрым именем. — Когда Джефф говорил, она чувствовала движение его груди, еще не слыша голоса.

— М-м-м… — Ее больше интересовало его тепло, нежели слова. Шерстяная ткань мужского сюртука оказалась мягче, чем можно было предположить, и совсем не царапала щеку, лишь края галстука то и дело касались носа.

Летти отодвинула голову к рукаву, подальше от накрахмаленных частей костюма. Она чувствовала удивительное умиротворение, готовая в любое мгновение провалиться в глубины сна.

— Удобно? — спросил Джефф.

— М-м-хм-м… — Летти попыталась бороться со смыкавшимися веками, но бесславно проиграла.

Убаюканные покачиванием кареты и теплом Джеффа, ее мысли поплыли назад, к событиям и тревогам минувшего дня. Черные тюльпаны, золоченые перила, тело Эмили на полу… Вон, обменивающийся многозначительными взглядами с Джейн в склепе у церкви Святой Вербурги… Что, если Джейн заблуждается? Не сам ли Вон убил Эмили?.. Черные волны волос на полу, совсем таких, как у Мэри… Перед глазами возник призрачный образ сестры. «Мэри, кто тебя звал?»

Собственные руки, холодные и в крови, как у леди Макбет… Мэри явилась, потому что сама того пожелала, но самое страшное — она нимало не печалилась. Летти крепче прижалась к Джеффу, в изумлении наблюдая, как Мэри, вдруг обернувшись Воном, пустилась танцевать гавот на пару с миссис Понсонби в зале, где гуляло эхо и стояли лесом гигантские цветы, вырезанные из камня. Цветы, негромко жужжа, выводили мелодию, которая покачивалась взад и вперед, взад и вперед…

Джефф, разрабатывая планы и продумывая, чем заняться завтра, тем не менее сразу заметил, когда дыхание Летти зазвучало медленнее и умиротвореннее. Удивительно, но он ни на миг не забывал о ней и мог с точностью сказать, когда именно она уснула, где расположена на ее лице каждая веснушка, вспомнить во всех подробностях их последний разговор. Особенно ту его часть, где речь шла о гордости.

Он посмотрел па жену. Растрепанные волосы скрывали лицо, и в неровном свете фонаря виднелся лишь кончик веснушчатого носа. На черной ткани платья маслянисто поблескивало зеленое пятно — крошечный пруд, скрытый ветвями от солнца.

Прикоснувшись к камню, Джефф вспомнил, с какой тягостной неприязнью всего месяц назад надевал это кольцо Летти на палец. С тех пор, казалось, минула вечность, и вовсе не с ним это происходило, а с кем-то иным. С человеком неблагоразумным, самовлюбленным, не видящим дальше собственного носа, подумал он, осторожно прикасаясь подбородком к макушке Летти. От ее волос приятно пахло ромашкой, как в старом саду Сибли-Корт летом.

По возвращении в Лондон следовало подобрать более изящную вещицу. Кольцо Пинчингдейлов было не только уродливо, но и слишком велико для маленькой ручки. Камень закрывал полпальца и смотрелся чудовищно. На руке темнели веснушки, красноречиво рассказывая, что Летти — любительница погулять без перчаток. На большом пальце белел давний шрам. Ладонь была не овальной, как требовала мода, а почти квадратной, хотя грубоватость формы скрашивалась тонкокостностью. Рука лучше всяких слов говорила об уязвимости, спрятанной под видимой силой. Увесистое кольцо с изумрудом лишь подчеркивало женственность.

Джефф никогда прежде не смотрел на Летти как на слишком юную и беззащитную, но спящая она казалась моложе, нежнее. И прижималась головой к его груди доверчиво, словно дитя.

Остальные части ее тела отнюдь не смотрелись детски невинными. Если бы Джефф не боялся ее разбудить, то забился бы в угол подальше от греха. Благородно стиснув зубы, он принялся вспоминать все, что знал о французских шпионах, ныне обитавших в Лондоне. В алфавитном порядке.

И успел дойти лишь до Жана Каре, когда экипаж остановился в глухом переулке. Джефф как только мог осторожно просунул руку под согнутые в коленях ноги спящей и не спеша, чтобы не споткнуться на подножке, вынес ее наружу.

Летти проснулась уже на дорожке к дому. Подняла голову и удивленно взглянула вниз, будто пытаясь сообразить, как ей удается плыть по воздуху.

— Я могу идти сама, — смущенно пробормотала она.

— Думаете? — Джефф продолжал путь. — Мне приятно вас нести.

Летти зажмурилась, зевнула, прикрывая рот кулаком, и кивнула:

— Да, думаю.

Она обхватила Джеффа руками за шею, повернулась и соскользнула вниз. У Джеффа закололо сердце. Даже не подозревая, какие страдания ему причиняет, Летти потерла глаза и огляделась вокруг.

— Боже мой, где это мы?

— Дома, — просто ответил Джефф, подавая ей руку.

Здание, что высилось впереди, выбивалось из общей краснокирпичной картины, словно караван верблюдов, внезапно появившийся близ Дублинского замка. В сиянии ночных фонарей белые каменные стены, будто выросшие сами собой среди зелени и цветов, светились необыкновенным призрачным светом, и казалось, что дом вот-вот вздрогнет и упорхнет, как невесомый шарфик с ночным ветром. Ощущение движения усиливалось изобилием завитков и изгибов, веерообразными окошками над дверьми и эркерами. Постройку увенчивал причудливый купол, который больше подошел бы дворцу багдадского халифа, нежели дому на острове у холодного моря,

Джефф отпер дверь, столь же замысловато украшенную, как овальная передняя, по обе стороны которой располагались небольшие салоны. Один был оформлен в ярко-красных тонах, на стенах пестрели росписи с изображением гибели Помпеи. Несчастные жительницы города — на фресках были одни женщины — разбегались кто куда в очевидном ужасе и полуголые. Мужчины, подумала Летти, должно быть, в ту пору воевали с неприятелем. Скорее всего одетые, как должно. Впрочем, эбеновые статуи африканцев с факелами, стоявшие по обе стороны лестницы, под стать подругам на фресках, были совершенно нагие.

— Вы, должно быть, смертельно устали. — Джефф поспешил приводить Летти вверх по ступеням, пока она не увидела, что во втором салоне.

— Я отдохнула в дороге. — Летти приостановилась и задрала голову, изумленная необыкновенной резьбой над дверыо в спальню. Джефф торопливо завел ее внутрь, не позволяя рассмотреть, каким забавам в греческом стиле предаются вырезанные фигурки.

Все более смущаясь, он поставил подсвечник на мраморную столешницу, что опиралась на игривого вида кариатид с бюстами, в сравнении с которыми грудь Летти казалась весьма скромной.

Она начала сомневаться, что Джефф привез ее в обычный дом, особенно когда раскрыла лежавшую на ночном столике книгу в кожаном с золотом переплете и увидела картинки. Монахи подобное определенно осудили бы.

Джефф захлопнул книгу, но Летти успела разглядеть на одной из картинок слившуюся в объятиях парочку.

— Хозяин дома весьма увлечен… философией, — попытался вывернуться Джефф.

Летти снова протянула к книге руку.

— Насколько я успела заметить, это не похоже на труд Аристотеля.

— Аристотель изучал движения небесных тел. — Джефф ловко перехватил книгу, засунул ее в выдвижной ящик и рывком закрыл его.

— А тут движения совсем иного рода, — произнесла Летти, многозначительно кивая на ящик. — Ничего небесного я в них не заметила.

— Да, но… Забудьте об этом. — Джефф покачал головой. — Я что-то хотел сказать… Не помню.

Восхищенно озираясь, Летти прошлась взад и вперед. Она не то что не бывала в таких комнатах прежде — даже представить себе подобного не могла. Посередине стояла кровать — огромная и невообразимо роскошная. Прозрачный розовый полог с золотистым отливом держали улыбающиеся золотые купидоны. Кровать устилали несчетные ярды розового шелка, украшенного и расшитого золотистой тесьмой и нитью. От обилия розового у Летти защипало глаза.

Наверху пестрел купол, на который она обратила внимание снаружи. Ей представилось, как дневной свет, проходя сквозь разноцветные стекла, падает на розовую постель желтыми, синими и зелеными пятнами. Или на кожу того, кто лежит в этом шелковом море.

Почувствовав, что щеки у нее становятся ярче, чем покрывала, Летти задрала голову и принялась с особым вниманием рассматривать дивный потолок. Над стеклом, вырезанные на внутренней стороне купола, красовались боги Олимпа. Главенствовал над всеми, вопреки правилам, вовсе не Зевс, а Афродита, чему, похоже, была безмерно рада.

— Чей это дом? — требовательно спросила Летти.

Джефф засунул руки в карманы с решимостью человека, готового идти до конца.

— Одного моего друга.

Летти подняла брови.

— Да нет, вы не то подумали, — смутился Джефф. — Мы вместе учились в Итоне. Сюда он приглашает в гости дам.

— Хм-м… — неопределенно промычала Летти. Гостьям в столь необычном доме слово «дамы» вряд ли подходило.

Джефф сделал шаг в сторону, заслоняя собой фарфоровые часы с фигурками пастуха и его подружки, что тешились на лоне природы такими забавами, о коих поэты и те осмеливались говорить лишь намеками. Мог бы и не стараться — столь же сомнительного вида вещицы тут были повсюду.

— Поскольку теперь дом пустует, я спросил, нельзя ли мне пока здесь пожить, — быстро пояснил он. — Район тут тихий, и слугам щедро платят, дабы не совали нос не в свои дела.

Летти смутилась.

— А что, если ваш друг подумает?..

— Его сейчас нет в Дублине.

У Летти вспыхнули щеки.

— Тогда слуги решат, что…

— Да.

— О! — Летти тяжело опустилась на постель, устало потирая лоб, — девица в скромном черном платье среди бурного шелкового океана. — Впрочем, вид у меня, наверное, соответствующий…

Совестливость Джеффа снова сыграла с ним злую шутку. «Теперь, — подумал он, — самое время принести извинения за все обиды, что я ей нанес. Вовсе не для того, чтобы затянуть ее в постель, лишь справедливости ради».

Нет, он немного лукавил с собой.

— Прошу меня простить. — Джефф сел рядом, и пуховая перина услужливо промялась.

— Хотя не так уж все и скверно, — произнесла Летти, задирая голову, чтобы хорошенько рассмотреть счастливые божества на потолке. — Если не думать о розовом.

— Розовом? — О чем она толковала? О Розовом Тюльпане? Хотела сказать, что запятнанное имя не слишком ее угнетало, но шпионские игры уже сводили с ума? Забавно, ведь Джеффу казалось, что как раз шпионство досаждает ей меньше всего.

— О покрывале, — пояснила Летти. — Огромном и слишком ярком, том, на котором вы теперь сидите. — Она похлопала по покрывалу.

— Ах да. — О столь несущественных мелочах Джефф обычно не задумывался. — Вообще-то я извинился далеко не только за покрывало.

Глаза Летти блеснули.

— Еще и за кариатид?

Джефф невольно улыбнулся:

— Я вовсе не об этом, вы прекрасно понимаете.

Летти потупила взор и едва заметно качнула головой.

— Я устала гадать, что вы подразумеваете под той или иной фразой.

— Хорошо, изъяснюсь проще. — Джефф взял ее за подбородок и заглянул в глаза. — Простите меня за то нелепое оскорбление. За то, что я втянул вас в эту историю. За то…

— Довольно. — Летти прикрыла его рот рукой. — Прошу вас, не продолжайте.

Ей страшно не хотелось, чтобы он жалел ее или, того хуже, мучился угрызениями совести. Но не в том была главная беда. Объяснить она, наверное, не смогла бы, но чувствовала, что им более не следует говорить о прошлом, даже из лучших побуждений. Всякая беседа о прошлом неизбежно приведет к Мэри. А уж если речь зайдет о Мэри… Тогда Джефф вновь оттолкнет ее, Летти.

— Не будем об этом вспоминать.

Джефф поцеловал ее ладонь и, чуть отстранив руку, не отпустил.

— Я чудовищно ошибся, осудив вас столь поспешно.

— Только это я и хотела от вас услышать, — солгала Летти, сжимая его пальцы. — Правда.

Разумеется, она мечтала о большем, но довольствоваться должна была малым.

— Тогда, может быть, начнем все сначала? — предложил Джефф, не сводя с нее проницательных серых глаз.

Глава 25

Летти вгляделась в знакомое лицо: мелкие морщинки у глаз, не исчезавшие, даже когда он был спокоен, чуть пренебрежительно сложенные тонкие губы, готовые в любую минуту искривиться в усмешке, мельчайшие черточки, которые она изучила в последние дни и не раз рассматривала через залу на балах в Лондоне. Какие бы обиды ни гнездились в ее сердце, теперь они бесследно исчезли.

— У нас так и не было первой брачной ночи, — осмелилась сказать она.

— Прискорбное упущение, — со всей серьезностью ответил Джефф, но в глазах его вспыхнули огоньки, и Летти охватило трепетное волнение.

Джефф запустил руку ей в волосы и неспешно освободил их от оставшихся трех шпилек, которые беззвучно попадали на мягкий ковер. Последняя тяжелая прядь рассыпалась по спине Летти.

— Будем наверстывать упущенное? Так эго называется? — Она не узнала собственного голоса. Руки Джеффа легли ей на плечи, обжигая сквозь ткань платья.

— Называй как хочешь. — Он поцеловал ее сбоку в шею. — Твои волосы пахнут ромашками. И лимоном.

— Лимоном я натираюсь, чтобы не было веснушек, — задыхаясь, призналась Летти. Джефф в эти мгновения нежно водил пальцами в том месте, где только что ее поцеловал. Чтобы вспомнить, о чем она толкует, ей пришлось напрячь мозги. — Говорят, со временем они должны исчезнуть.

Джефф поцеловал ее с другой стороны, и Летти показалось, она вот-вот растает и впитается в розовый шелк жидкой кашицей.

— И долго ты пытаешься их свести?

— С двенадцати лет, — честно сказала Летти, морщась.

Джефф чмокнул ее в веснушчатый нос.

Летти покачала головой:

— Веснушкам не посвящают од. Такого просто не бывает.

— Меня лучше и не проси, — проговорил Джефф с неожиданно озорной мальчишеской улыбкой. — Мои оды дурны, а сонеты и того хуже.

— Знаю. Мэри показывала мне то последнее стихотворение, оно начиналось словами… — Летти резко замолчала, вдруг пожалев, что начала говорить об этом.

— «О несравненный алмаз в английской короне!» — покорно процитировал Джефф, столь легко и искусно изгоняя-призрак Мэри, будто тот не являлся вовсе. — Проклятые стихи, надо полагать, известны всему Лондону.

— Лично я видела их все, — бойко заявила Летти. — По крайней мере все последние.

— О нет! — Джефф уронил голову на грудь, притворяясь, что вот-вот сгорит со стыда.

— И все прочла.

— Только не напоминай мне, — предупредил Джефф.

Летти не испугалась.

— «О Муза! О боги! О любовь неземная!»

Джефф резко нагнулся к ней, и Летти поспешно отодвинулась.

— «Даруйте мне силы…»

— Ну, берегись!

Джефф подскочил к ней, по Летти, ловко увернувшись, успела выкрикнуть:

— «…на вас уповаю!» — Тут он обхватил ее за плечи, и они покатились по розовому покрывалу, задыхаясь от смеха. Остановились у дальнего края: Летти на спине, Джефф на ней, упираясь локтями в кровать. Юбки опутали ноги обоих, прядь собственных волос забилась Летти в рот. Она скривилась.

— Будешь знать, — проговорил Джефф, торжествующе улыбаясь, — как смеяться над моими произведениями.

— Но ведь ты же их написал. — Глаза Летти шаловливо заискрились. — Не печалься: Перси Понсонби нашел твои стихи весьма достойными.

— О-о! — Джефф выразил недовольство не слишком убедительно, ибо раздумывал уже о другом: как расстегнуть пуговицы сзади на платье Летти. Может, повернуть ее немного вправо?.. — Вот так куда лучше!

Еще бы. Теперь длинный ряд пуговок был прямо под рукой. Джефф расстегнул первую.

— Он назвал твои стихи очень недурственными.

— Недурственными? — Джефф оставил пуговицы. — Ну и словцо!

Летти пожала плечами, отчего, на радость Джеффа, расстегнулась вторая пуговка.

— По части слов мастер у нас ты. Ты ведь поэт.

— Заткнуть бы дурню Понсонби рот, — рассеянно пробормотал Джефф, думая больше о пуговицах.

Летти вдруг напряглась и так резко двинулась вбок, что платье соскользнуло с одного ее плеча. Когда она схватилась за ворот и потянула вверх, до Джеффа дошло, что за оплошность он совершил. В экипаже их застукал не кто иной, как Понсонби… Проклятие! Ругая себя за неосторожность, Джефф поспешил исправить ошибку.

— Нет-нет, — пробормотал он, боря подбородок Легти обеими руками. — Я совсем не о том…

Она приоткрыла рот, будто собралась что-то сказать, но, очевидно, передумав, приподняла голову и приникла губами к губам Джеффа с решимостью, что могла означать «Я тебе верю», равно как и «Не лги». Джеффу пришла неясная мысль: надо бы уточнить, что она подумала. Но он по попятным причинам решил: задавать лишние вопросы теперь не время.

Пуговицы на платье Летти заманчиво расстегнулись до самого низа спины. Джефф провел рукой по тонкой материи сорочки.

— А край у этой штуки имеется? — спросил он хрипловатым голосом, почти не отрывая от ее губ своих.

— Странно было бы, если бы не имелся, — начала философствововать Летти, но тут Джефф отыскал, где заканчивается сорочка, и принялся исследовать то, что пряталось под ней. У Летти перехватило дыхание.

В сравнении с теперешними ласками прежние их поцелуи казались невинной шалостью. Было нечто особо греховное в том, как они лежали, освещенные дюжиной свечей, в одежде, как Джефф гладил ее голую спину и водил языком по ее губам. В какое-то мгновение Летти обхватила их своими, и их языки сплелись. Поцелуй последовал отнюдь не нежный — то вырвалась наружу безумная страсть, такая, из-за какой Ланселот забыл о верности Артуру, а Елена бежала с Парисом.

— За это я, — хрипло проговорил Джефф, когда вновь обрел дар говорить, — пожалуй, забуду, как ты осмеяла мои сонеты.

— А я, — дерзко ответила Летти, — сколь эти сонеты дурны.

Они взглянули друг на друга. Губы Джеффа так и норовили растянуться в кривой улыбке. Летти тоже едва удерживалась, чтобы не улыбнуться. Выражение ее взгляда напомнило Джеффу лица товарищей-шпионов, готовившихся взяться за выполнение очередного задания: в ее глазах горел задор и вызов самому дьяволу. Только выглядели все шпионы, каких он знавал, совсем не так, как Летти. Преображенная страстью, с полунагим плечом, она больше походила на купающуюся Вирсавию, написанную художником эпохи Возрождения, — изгибами аппетитного тела да чувственностью, о которой сама не догадывалась.

Картинка сводила с ума.

— Если хочешь, чтобы я спал на диване, — не без труда проговорил Джефф, — скорее скажи.

Нет, Летти и слышать о диване не желала. Конечно, можно было таким образом наказать Джеффа за все его былые прегрешения, однако он вряд ли вынес бы такую пытку.

Летти медленно провела языком по губам, почти убивая Джеффа.

— Я отправила бы тебя на диван, — не сводя с него глаз и тяжело дыша, произнесла она, — но он короткий. А ты слишком длинный.

Джефф беспутно улыбнулся:

— Какое счастье!

— Для дивана?

— Для меня.

Он потянул за рукава ее платья, обнажая ей плечи, приостановился, заметив ту самую веснушку на ключице, что дразнила его в день венчания, наклонил голову, поцеловал пятнышко, потом другое, чуть ниже, темневшее прямо над полной грудью, прикрытой сорочечной тканью.

— Поверь, я без ума от твоих веснушек.

Летти запустила руки ему в волосы, когда он потянул вниз сорочку, оголяя розовый сосок.

— По-моему, это не веснушка, — выдохнула Летти.

— Какая разница? — Джефф провел кончиком языка вокруг нежной розовой шишечки.

— Никакой. — Летти больше не интересовали значения слов. Хотелось одного: чтобы Джефф не прекращал изысканных ласк.

— По-моему, тоже.

Летти вздрогнула, почувствовав, как ее влажной кожи коснулось сначала его теплое дыхание, потом снова губы. Сорочка сползла ниже, накаляя страсть. Летти изогнулась, не то стремясь освободиться от одежд, не то боясь — она сама не понимала.

— М-м-м! — вырвался из ее груди стон. Джефф расценил его как позволение действовать смелее.

— Давай-ка снимем с тебя это, — пробормотал он, нащупывая подол сорочки.

Летти покорно и с радостью подняла руки, и Джефф стянул с нее тонкую одежку. В необыкновенной розовой комнате, где отовсюду улыбались нагие нимфы, стыдиться было как будто нечего. Во всяком случае, до тех пор, пока на грудь Летти. еще мгновение-другое назад прикрытую сорочкой, не устремился восхищенный взгляд мужа. Внутри у нее разлилось пьянящее тепло. Едва подавляя в себе порыв прижать к груди руки, она прильнула к Джеффу и взялась за края его галстука.

— А ты? Не слишком ли много на тебе одежды?

— Верно, слишком. — Джефф скинул с себя сюртук и ловким движением пальцев развязал галстук, завязывал который не менее получаса. Тот присоединился к сорочке Летти на ковре, вскоре на них упал и жилет.

Пока Джефф снимал через голову рубашку, Летти стянула с ног платье и сбросила его с кровати. Тут, увидев мужа полуобнаженным и заметив, сколь напряженным взглядом он на нее смотрит, она внезапно оробела и отодвинулась в сторону. Джефф, не спуская с нее взгляд, качнул головой:

— Ты…

Пав духом, Летти пожалела, что не догадалась задуть свечи. Она прекрасно знала, какой была. Слишком малорослой, слишком пухлой, слишком круглой… Слишком. Ничто в ее фигуре не напоминало о величавой стройности сестры. Увидев ее нагой, Джефф, верно, вмиг забыл о зарождавшейся нежности… Вот бы снова спрятаться под утягивающим платьем!

Прикусив губу, Летти схватилась за край простыни.

— Молчи.

— Ты прекрасна. — В голосе Джеффа не прозвучало и капли отвращения, лишь восторг. Он наклонился и взял Летти за руку, не позволяя ей прикрыть ноги. — И соблазнительна.

— Соблазнительна? — Летти показалось, что она ослышалась.

Он поднял ее руки над головой.

— Чаруешь и манишь.

Слышать подобное было столь невероятно, что Летти засмеялась.

— По-моему, ты говоришь о ком-то другом. Или подбираешь не те слова. Либо и первое и второе.

— Нет. — Джефф смотрел на нее немигающим взглядом. — И слова эти верные, и говорю я о тебе.

Летти ответила бы, да не хотела показаться грубой. Джефф точно угадал ее мысли по сжатым губам и отведенному в сторону взгляду.

— Ты понятия не имеешь, какая ты, так?

Летти обозлилась.

— Зеркала у меня имеются. И зрение.

— Но ни тем ни другим ты не умеешь пользоваться, — пробормотал Джефф, с опозданием сознавая, что его слова могут лишь пуще обидеть Летти.

Он взглянул на ее раскрасневшееся лицо, обрамленное спутанными волосами, что в сиянии свечей отливали то медыо, то золотом, и понял: уговорами ее не переубедишь. Слишком рассудительная, она отвергнет всякий комплимент, примет его за пустые слова. И не без оснований. Наружность ее по общепринятым меркам нельзя было назвать красивой. При всей ее миловидности ей недоставало царственного великолепия, которым так восхищался свет в своих богинях.

Однако, по мнению Джеффа, в Летти сей недостаток вполне возмещался куда более ценным качеством — чистосердечием, коим не могли похвастать большинство светских красавиц. В том числе и Мэри. Вот почему, как вдруг догадался Джефф, Мэри он восторгался, а Летти всей душой желал. Очароваться можно и великолепной статуей, обнимать же ее в постели наверняка чертовски неприятно.

Объяснить все это Летти словами не представлялось возможным. Особенно после того, как он постарался внушить ей, что она куда менее интересна, нежели Мэри.

Надлежало придумать иной способ.

— Что ж. — Он шевельнул бровыо, соблазнительно понижая голос. — Придется тебе показать.

— Что показать? — настороженно спросила Летти.

Его теплое дыхание ласкало ухо.

— Сколь привлекательной я тебя нахожу. — Он провел языком по краю ее аккуратного ушка, разрушая незримую защитную стену и заставляя забыть те фразы, что она уже было собралась произнести в продолжение спора. — Вот что…

Его губы скользнули на ее шею, спустились к ключице, в то время как руки легли на талию и с обожанием, с каким скульптор ваяет произведение искусства, прошлись по округлым бедрам.

— И это…

Джефф провел рукой по ложбинке между ее грудями и принялся ласкать одну, потом другую — неторопливо, чтобы Летти почувствовала себя не менее желанной, нежели любимая гурия султана. Когда к ее груди прикоснулись его губы, Летти напрочь забыла, что пыталась доказать.

— И вот это…

Слова прозвучали едва слышно, щекоча низ ее живота, покрытый медными кудряшками.

— О! — слетело с ее губ, но самой ей показалось, она издала не единственный звук, а многосложное слово. Ни о чем не думая, почти не понимая, что происходит, и тяжело дыша, она запустила пальцы в темные волосы мужа. Сверху, довольно улыбаясь, за ними наблюдала Афродита. Язык Джеффа прикоснулся к участочку тела Летти, о существовании которого она сама не подозревала, и ее спина невольно изогнулась, а из груди вырвался стон — мольба прекратить… и не прекращать… Потом что-то еще — ничего не значащие слова, коих не разобрала и сама Летти. Тут ее охватила дрожь, и несвязные фразы опять перелились в стон.

Джефф быстро снял с себя все, что на нем еще было, и вернулся к жене.

— Теперь веришь? — хрипло спросил он. Летти обвила его шею руками и крепко к нему прижалась, отчего остатки его самообладания разбились вдребезги.

— М-м-м… — Летти провела ладонями по его груди, давая понять, что вопросы и ответы больше ни к чему. Движимая благодарностью и страстью, приникла к его рту губами и, желая стать с ним одним целым, переплела с его ногами и руками свои. Все его тело напряглось, становясь твердым, точно металл.

Подражая ему, Летти прижала губы к его шее и обрадовалась, почувствовав, как он содрогнулся от удовольствия.

— Летти. — Джефф с трудом произнес короткое имя. Ее мягкая грудь касалась его груди, соски с малейшим движением, с каждым вздохом дивно ласкали кожу. Аромат ее тела заполнял его ноздри, окутывал сказочной дымкой все мысли и чувства. Собрав в кулак последние капли воли, дабы не спешить, он нежно провел рукой по влажным волосам между ее ног. Летти вся задрожала в ответ и, сгорая от подсознательного желания облегчить его участь, сильнее прижалась к нему.

Джефф порывисто обнял ее. И сдавленно засмеялся:

— Я тебя недостоин.

— Знаю, — пробормотала Летги, обхватывая его за плечи. — Но можешь…

Она замерла, не договорив, — он стал медленно входить в нее. Летти почувствовала боль, однако оттого, что Джефф с немыслимой жадностью принялся ее целовать, и оттого, что внизу живота все приятно напряглось, она не обратила на боль особого внимания, зарылась пальцами в его темные волосы и отдалась небывалому нараставшему чувству. Когда в последнюю минуту Джефф вскрикнул, Летти крепко сжала его бедра ногами.

Потом они лежали бок о бок — вспотевшие, изможденные и бесконечно довольные. Приоткрыв глаза, Летти увидела сквозь волшебную пелену пляшущих нимф и сатиров на стенке. «Уж они-то, — мелькнуло в мыслях, — нас не осудят».

Джефф, повернувшись на бок, убрал влажную прядь со лба Летти и, будто между прочим, чмокнул ее в висок.

— Спасибо, — просто сказал он. И прибавил с озорной улыбкой: — С первой брачной ночью! Пусть и запоздалой.

— Такого стоило и подождать, — проговорила Летти, несколько портя прелесть минуты зевком. Она прижалась к Джеффу. В затуманенной от навалившейся усталости голове проплыла мысль: «Вот теперь мы поистине женаты». На правду это походило мало, как, по сути, и все прочее, что случилось с той ночи, но на волнения не оставалось сил.

— Устала? — Джефф, что превращался в столь чудесную подушку, нарушил магию минуты.

Он, оказывается, не без изъянов. «Да у кого их нет!» — великодушно подумала Летти.

— Немного, — пробормотала она, переворачиваясь на бок, чтобы Джефф взял из-под ее ног простыню Он накрыл их обоих, устроился рядом, поправил волосы Летти, дабы случайно не лечь на них, приподнял голову, задул свечи и довольно промычал, уже в полусне чмокнув жену в губы.

— М-м-м…

Столь рассеянно и бессознательно целуют, пожалуй, только мужья.

Наверное, они и впрямь женаты.

Летти уплыла в мир грез с улыбкой на губах.

Глава 26

В стеклянных стенках пузырька отражалось солнце, и на запястье Летти падали расплывчатые желтоватые, красноватые и голубоватые пятна. Она встряхнула пузырек и проследила как густая жидкость лениво растеклась по стеклу, покрывая его коричневой пленкой. Радуга на запястье исчезла.

Летти протянула склянку Джеффу.

— Не понимаю, какой в этом прок.

Джефф прислонил ладонь к жениной руке и сжал пальцы так, что бутылочка оказалась в кулаке Летти.

— На всякий случай.

От его прикосновения, даже сквозь две перчатки, по телу Летти разлилась пьянящая теплая волна, будя воспоминания. Пришлось сделать над собой усилие, дабы не отвлекаться от разговора.

— По-моему, ого нам вряд ли поможет. Даже если Вон пожелает чего-нибудь выпить и у меня получится за его спиной вылить ему в бокал эту гадость, она ведь не сразу подействует.

— Верно. — Джефф на мгновение крепче сжал руку Летти и отпустил ее. — Но соображать он станет заметно хуже. Так что возьми.

— Хорошо. — Согласиться было проще, чем продолжать спор.

Летти убрала пузырек в ридикюль, где уже лежали прекрасно отточенные вышивальные ножницы, клочок бумаги с булавками, увесистое пресс-папье и свисток — на случай, если придется срочно позвать на помощь, а громко крикнуть не удастся. За завтраком, показывая, на что она способна, Летти издала столь оглушительный вопль, что упали и разбились несколько фарфоровых чашек и до смерти перепугались служанки, но муж тем не менее заставил ее натолкать в ридикюль разного рода тяжелых и, по сути, бесполезных вещей.

Летти и впрямь не могла взять в толк, что ей делать с булавками. Предложить Вону перекроить его жилет? Надругаться над покроем его сюртука? Взглянув на донельзя набитый ридикюль, она просияла. Конечно, бумага с булавками и склянка со снотворным не любовная поэма, но сказать о привязанности могут куда яснее глупых стишков. К тому же если в руках поэта перо и могущественнее сабли, то в минуту опасности осгрие булавки да надежный свисток в любом случае полезнее.

Летти ласково провела по свистку пальцем, прежде чем затянуть завязки. Сумочка едва не разошлась по швам.

— Все эти штуки совсем ни к чему, — сказала Летти.

— Вероятно, — отозвался Джефф, откидываясь на спинку сиденья и кладя ногу в сапоге на колено второй.

— Если Вон ведет двойную игру, стало быть, в его интересах поддерживать приятельские отношения с Джейн. Он не причинит мне вреда.

— Если Джейн начнет задавать вопросы маркизе, Вон может повести себя самым неожиданным образом.

— Вон? — Летти скривила рожицу. — По-моему, его, как ни старайся, не заставишь вести себя неожиданно. Взбесить его может разве только портной, если не сошьет костюм к оговоренному сроку.

Джефф улыбнулся, но тотчас вновь посерьезнел.

— Такого же мнения окружающие были о Перси Блейкни.

— Он на нашей стороне, — произнесла Летти.

Джефф сложил руки на груди и взглянул на жену:

— Но это ничего не доказывает.

— Ничего, — согласилась Летти. — Однако я остаюсь при своем мнении.

Оттого, с какой отвагой она произнесла эту фразу, Джефф рассмеялся.

— Если последнее слово будет всегда за тобой, это дурно на тебя повлияет, — заявила Летти.

— Что ж, следи, чтобы впредь складывалось иначе, — произнес Джефф. — Теперь же, прошу, больше не спорь. Не желаю, чтобы ты оказалась в опасном положении и не знала, что делать.

Со скрещенными на груди руками и сдвинутыми бровями, он был сама непреклонность. Синеватая тень на его чисто выбритом подбородке и щеках подчеркивала мужественность черт и придавала всему облику каплю небрежности, отчего он походил на искателя приключений из времен Возрождения или на короля пиратов — безжалостного, привыкшего командовать.

Летти было приятно сознавать, что вся эта неумолимость направлена на нее. Она чувствовала себя избранной. Драгоценной. Казалось, Джефф правда боится, как бы с ней не стряслось беды.

— В конце концов, — деловито заключил Джефф, — я за тебя в ответе.

Радость Летти вмиг исчезла, как радуга на запястье. В ответе. До чего же гадкое выражение! Так недолго стать обузой. А обуза никому не в радость. Ее волокут из чувства долга, ею не наслаждаются. Почему Летти до сих пор не приходило подобной мысли? Задумывался ли об этом кто-либо из ее семейства?

Джефф смотрел на нее вопросительно, явно ожидая либо согласия, либо возражения.

— Не в моих привычках играть с огнем, — произнесла она прежним несерьезным тоном,

— Просто до сих пор не представлялось случая. — Засунув руку под жилет, Джефф извлек длинный узкий предмет. В какое-то мгновение изумленной Летти показалось, он бесконечен. Джефф широким жестом протянул оружие жене, рукоятью вперед.

Рукоятка поражала красотой. Изящной формы, деревянная с серебряными накладками, она была отполирована, точно дорогая мебель. Однако несмотря на великолепие и на изящный кремневый замок, что выгибался сверху, подобно купающейся русалке, длинный узкий ствол говорил лишь о том, для чего был создан: о смерти.

Летти не шевельнулась, чтобы взять пистолет. Обмерев, смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Это огнестрельное оружие. — Джефф вложил рукоятку в руку Летти.

— Понимаю. — Держа пистолет большим и указательным пальцами, Летти нерешительно его рассмотрела. Хоть она и выросла в деревне, с оружием никогда не сталкивалась. Ее отец не любил охоту. — А он не?..

— Заряжен? Нет.

Вздохнув с облегчением и прищурившись, Летти заглянула в ствол.

— А для чего он? Чтобы огреть Вона рукояткой по голове?

Джефф, морщась, повернул оружие в руке Летти правильной стороной. Хоть он и собственноручно извлек пули, увидев, как жена приставляет к лицу дуло, похолодел от страха.

— Правило номер один: никогда не наводи пистолет на себя. Даже незаряженный, — прибавил он, не дожидаясь, что Летти возразит.

— Но ведь эта штуковина не поместится в ридикюль, — заметила она, тыча дулом в сумочку. — Совать его в корсаж я тоже не намерена.

— И не надо. Только этой гадости в твоем корсаже недоставало. — Хоть слова Джеффа и услаждали слух, он произнес их вовсе не нежным тоном. «И правильно, — подумала Летти. — Мы готовимся к операции, не к любовному свиданию».

— Так что же остается? — бодро спросила она. — Куда девать пистолет? Не для красоты же ты прихватил его.

— Можно сказать, для красоты. Чтобы он просто был у тебя, как у актера на сцене. Я знаю, что пуль в нем нет, ты тоже, но Вон не знает.

— Однако увидит, когда я спущу курок.

Летти сознавала, что с ней непросто, но ничего не могла с собой поделать. Может, она вредничала оттого, что не выспалась. Усталости всегда сопутствовало дурное настроение, а Летти в прошлую ночь спала считанные часы.

Джефф, разумеется, не больше.

Летти принялась рассматривать причудливые изгибы кремневого замка.

— До этого не дойдет, — утешительно сказал Джефф. — Просто нацелься на Вона с угрожающим видом.

— А с ножницами напасть на него прежде или после?

Джефф пропустил вопрос мимо ушей.

— Давай-ка попробуем. — Он сжал ее пальцы вокруг рукоятки. — Наведи на меня.

— Ты уверен, что в нем нет пуль? — спросила Летти, выполняя указание. Все, что от нее требовалось, — нацелиться и прикинуться неумолимой. Получится ли?

Десять дюймов стали и дерева оказались на удивление тяжелыми. Летти изо всех сил старалась не подкачать, но, увы, проиграла. Рука через мгновение-другое задрожала, и дуло стало опускаться — дюйм за дюймом.

Джефф забрал у нее пистолет — то ли из жалости, то ли оттого, что она невольно нацелилась ему прямо в причинное место. Летти тайком покрутила запястьем, удивляясь, что оно столь напряжено.

— Тяжелый! — в растерянности воскликнула она. На газетных картинках все выглядело куда проще.

— Легче не найдешь, — сказал Джефф, без малейшего усилит поднимая пистолет, будто дамский веер.

— Только не хвастай, — сказала Летти.

Джефф довольно улыбнулся.

— Если хочешь, можешь держать рукоятку обеими руками, — посоветовал он.

Когда Летти снова взяла пистолет, Джефф принялся внимательно следить за каждым ее движением. Она неловко сжала рукоять не желавшими подчиняться пальцами.

— Немного согни руки в локтях, — велел Джефф.

Летти тотчас согнула руки под прямым углом, одним локтем нечаянно ударяя Джеффа. Тот поморщился:

— Не так сильно.

Придвинувшись ближе, он поправил ее руки на рукоятке, взялся за дуло и стал покачивать пистолет из стороны в сторону, чтобы Летти расслабилась.

— Чувствуешь разницу?

— М-м-хм-м… — Надо отмстить, думала Летти не только об оружии. Большая часть ее мыслей против воли переметнулись на аромат одеколона мужа и на то, как дивно играли под сюртуком его мышцы.

— Смотри вдоль ствола.

Летти подняла пистолет. Джефф снова положил на ее руки свои, а когда наклонился проверить, на что она нацеливается, задел щекой ее щеку.

— Представь, что Перед тобой неприятель. Цель прямо в него.

— Так? — Летти взглянула через плечо.

Джефф смотрел не на пистолет и не на воображаемого врага.

— Именно.

Летти вдруг забыла, что держит тяжелое оружие, неудобно выгибает шею и на пятке у нее волдырь.

Джефф притянул ее к себе, запустив руки в волосы, и быстро, но страстно поцеловал.

В ушах зазвенело, забытый пистолет выпал из рук и со стуком упал на пол кареты. В дальнем-предальнем углу сознания мелькнула неясная мысль: «Как славно, что он не заряжен!»

Джефф, с уверенностью хозяина положив руки ей на нлечи и слегка хмурясь, отстранился и заглянул в глаза так, будто перед ним была книга на иностранном языке, читать которую давалось не без труда. Летти смотрела на него безмолвно и вопросительно.

Ей хотелось знать, единственно ли чувство долга побуждает его тревожиться. Кого он видит, когда они целуются, — Летти или Мэри. И изменятся ли их отношения по возвращении в Англию, либо вся эта столь непросто полученная близость окончится, едва они ступят на английскую землю, подобно представлению по пьесе Шекспира или волшебному золоту, что превращается в золу, как только его переносят в мир смертных.

Дверца была уже открыта. Кучер ждал.

Джефф наклонился, поднял пистолет и протянул его рукояткой вперед Летти, вкладывая в движения все, что не смог сказать, — уважение и… пожелание удачи.

— Будь осторожна, — произнес он.

Только и всего.

Экипаж стоял на месте до тех пор, пока Летти не взошла по ступеням к парадной двери, потом тронулся и поехал прочь.

Летти взялась за дверное кольцо и задержалась на крыльце, сожалея, что она ничего не сказала в ответ. Нo что было говорить? «И ты будь осторожен»? Не глупо ли давать подобные советы мастеру, когда сам в его деле почти ничего не смыслишь? К тому же из сердца рвались совсем иные слова.

«Будь осторожен» и «Я люблю тебя» — разные вещи.

Во второй фразе всего на слово больше, но его не выкинешь, как не уберешь ни кусочка из блестящих эпических поэм Гомера. Летти не смела говорить о любви — не из гордости, а поскольку не желала навязывать свои чувства тому, кто не мог их разделить. Джефф боготворил ее сестру. Все складывалось, как в шекспировской комедии: каждый любил безответно.

Что-либо изменить не в ее силах. Следовало принимать все как есть — довольствоваться теми радостями, какие только давал их союз. И не лишаться рассудка.

Увы, товарищество не заменяло любви.

— Почему вы не стучите? — Показавшаяся из-за двери белая рука затянула Летти внутрь. — Итак, идемте наряжаться?

Двумя мучительными часами позднее, теребя края галстука. Летти стояла у дома, где, бывая в Дублине, обитал лорд Вон.

Подобно прочим великолепным постройкам в Сент-Стивенс-Грин, огромный каменный особняк Вона весь светился на солнце. Фасад его еще не успел потемнеть от грязи и копоти. Хотя жилище Вона и уступало в размерах Клэнуильям-Хаусу и особняку Уэйли, кирпичных домиков с Генриетта-стрит в нем поместилось бы с десяток.

Летти задумалась, успешно ли продвигаются дела Джеффа и такой ли уж ловкий поджигатель мисс Гвен, как хвастается. Джефф сказал, действовать следует после шести — Эммет этим вечером ужинал с товарищами. Как только все уйдут, Джефф и мисс Гвен проберутся на склад и взорвут ракеты. Все очень просто. Если не помешает что-либо непредвиденное.

Летти снова взялась за край галстука.

— Оставьте в покое, — сказала Джейн, вышагивая в шляпе и с тростью столь уверенно, будто с ними родилась. Поступь се поражала величием, манеры — аристократичностью, а мужская сорочка сидела на ней так, что Браммел задохнулся бы от зависти. Одним словом, глядя на нее, никто не мог усомниться, что перед ними достойный представитель светского общества, который вышел на прогулку перед вечерними увеселениями.

Летти посмотрела на собственные панталоны. Увидев ее в них, Браммел тоже задохнулся бы, однако не от зависти — от ужаса. Мужские костюмы не шли ее полной низкорослой фигуре, как мисс Гвен — робость. Широкие бедра были созданы для рождения детей, не для панталон. Сюртук, по моде короткий спереди и с длинными полами сзади, лишь подчеркивал нелепость картины. Дабы грудь Летти казалась площе, а талия толще, Джейн обмотала их материей, оттого верхняя половина туловища Летти походила на живой бочонок с элем.

Повязка, спрятанная под сорочкой, жилетом и сюртуком, натирала кожу и пропитывалась потом. Хотя день для середины июля был и не слишком жаркий, Летти покрывалась испариной от страшного волнения и неудобства. Все ее помыслы были о гардеробе в собственной комнате, наполненном легкими муслиновыми платьями да туфлями. Жесткие сапоги, которые Джейн с трудом натянула Летти на ноги, сжимали икры и врезались в кожу при каждом шаге.

Вот почему большинство джентльменов с удовольствием просиживали вечера у камина — малейшее движение доставляло им адские муки.

— Опустите голову, — посоветовала Джейн, поправляя складки на галстуке Летти и уголки воротника. — Если кто- нибудь с вами заговорит, побурчите.

— Побурчать?

— Вот так. — Откуда-то изнутри Джейн послышался звук — нечто среднее между рычанием и ворчанием. — Среди мужчин это в порядке вещей.

Пытаясь повторить за ней, Летти выдавила из себя полувизг-полукашель.

Джейн вздохнула.

— Главное — опустите голову, — повторила она.

— М-мф, — произнесла Летти, тайком почесывая бок в том месте, где повязка впивалась в кожу.

— Не совсем то, что нужно, — сказала Джейн, — но уже лучше. Куда лучше.

Летти подняла глаза к небу и с трудом взошла вслед за Джейн по лестнице, гадая, долго ли придется страдать. В подобном виде было впору нападать на вражеский замок, а не наносить безобидные визиты. Вдобавок к негнущимся сапогам и уголкам воротника, накрахмаленным так, что ими можно было подлатать крышу, пистолет, спрятанный под жилетом, при каждом движении бил по ребрам, а склянка под рукавом выступала бугорком. Пресс-папье и булавки остались дома, но свисток был на цепочке для часов, а острый кончик ножниц, выглядывая из-под другого рукава, царапал ладонь. По счастью, оттого что панталоны плотно облегали фигуру, к бедру не стали пристегивать нож, в противном случае Джейн, верно, настояла бы и на этом.

Удивительно, что Летти не снабдили еще и пушкой. Можно было замаскировать ее под собаку и везти за собой на поводке.

Джейн подняла дверное кольцо и отпустила его, производя требовательный шум. За окнами по обе стороны ничто не двинулось. В столь немалом доме следовало держать человека, что следил бы за дверыо и впускал посетителей. Отголоски стука затихли в траве вокруг дома, а внутри так никто и не отозвался.

Нахмурясь, Джейн надавила на дверь набалдашником трости. Деревянный створ тотчас открылся, и взглядам гостей представилась поблескивавшая белизна полированного мраморного пола да бело-голубая лестница, которая казалась бесконечной. Следуя за Джейн, Летти осторожно вошла в огромную переднюю. Внезапно сделалось зябко. Не только из-за зловещей тишины. Холодом веяло от белых и бледно-голубых красок, отчего передняя напоминала заснеженный Олимп. Стены и потолок были одинаково светло-голубые, их украшали изображения диковинных листьев. Лилейный пол походил на устланное снегом поле, куда не ступала нога человека.

— Весьма и весьма странно, — пробормотала Джейн.

Летти заметила, как Джейн крепче сжала в руке трость, когда осторожно, будто просчитывая каждый шаг, двинулась вперед.

— Вы уверены, что мы не ошиблись домом? — спросила Летти, не решаясь отойти от двери.

— Уверена вполне.

Вдруг Джейн остановилась. Взгляд се был прикопан к невидимому пятну на мраморном полу — во всяком случае, его не видела Летти. Джейн наклонилась и дотронулась до пятна рукой в перчатке. Потом, нахмурившись, потерла большой и указательный пальцы, наблюдая за ними с сосредоточенностью ботаника, что наткнулся на неизвестное науке растение.

— Грязь. Причем свежая. Здесь не так давно кто-то прошел в сапогах, — заключила она, с прищуром рассматривая пол.

— Что в этом такого? Дом огромный, — заметила Летти, неохотно закрывая за собой дверь. — Должно быть, слуг тут не одна дюжина.

— Это был не слуга, — уверенно сказала Джейн, выпрямляясь.

Она снова приоткрыла рот, однако, не произнеся ни звука, тотчас закрыла его, когда из ближайшей комнаты послышался шум. Упало и разбилось нечто хрупкое.

— Скорее! — воскликнула Джейн, указывая путь тростью, точно жезлом. — В малый салон!

Летти, скрипя сапогами, поспешила за ней. Очевидно, пришла на ум мысль, Джейн здесь уже бывала. Иначе как бы смогла определить размер комнаты, если закрыты двери? Да и не сразу сообразила бы, куда идти.

Джейн без оглядки распахнула двойную дверь, тоже узорчатую.

— Что ж, — едва слышно пробормотала она, резко останавливаясь на пороге.

Летти, неуклюже затормозив — сапоги были новые, а пол скользкий, — наклонила голову набок и заглянула внутрь из-за спины Джейн. Первое, на что упал взгляд, были фарфоровые осколки на светлом ковре. Разбилось что-то японское, черно-малиново-синее. Отдельные осколки на фоне ковра напоминали пятна засохшей крови.

Тут Летти заметила настоящее пятно. Потом второе, на расстоянии вытянутой руки от первого. То были следы от сапог, наверное, тех самых, в каких некто прошел по передней, оставленные носками и боковыми краями подошв.

Джейн молча вошла, и стало видно то, что она собой заслоняла. На небольшом желто-голубом диванчике, по обе стороны которого стояли низкие кресла, а напротив — столик, полулежала Тереза Баллинджер, маркиза де Монваль.

На ней были заляпанные панталоны и дурно пошитый сюртук Августа Ормонда. Безобразная одежда оскверняла безоблачное великолепие салона.

Под губами маркизы змеилась тонкая полоска крови, глаза смотрели на лепной потолок невидящим взором смерти.

Глава 27

Быстро пройдя через комнату, Джейн склонилась над женщиной в мужском костюме и привычным движением приложила пальцы к ее запястью.

— Умерла. Совсем недавно — еще не остыла.

На сей раз гадать, кто перед ними, не пришлось. Смерть, что бы ни послужило ее причиной, оставила лицо покойницы почти нетронутым. Голова была запрокинута, во взгляде стеклянных глаз застыло выражение вечной ненависти к убийце. Парик с непослушными вихрами слетел, открыв кольцо туго скрученных черных волос. Прическа была столь строгой, что придавала непорочность всему облику умершей. Сочетание черных волос и белоснежной кожи наводило на мысль о незатейливом костюме монашенки.

Без парика лицо казалось уже, и выглядела маркиза старше, чем когда была Августом. Под ее глазами и на чуть впалых щеках темнели пятна, между носом и губами — мелкие следы от порезов. Тонкая, точно вырисованная струйка крови алела, как осколки на полу.

Было что-то отталкивающее в изяществе кровавой линии. В необъяснимом порыве Летти схватила край мятого шейного платка покойницы и попыталась вытереть струйку. Безуспешно — кровь успела засохнуть.

Тут Летти увидела то, на что до сих пор не обращала особого внимания. Серебряная штуковина на коричневом фоне платка была отнюдь не булавкой для галстука, а ручкой стилета, вонзенного точно покойнице в сердце. Должно быть, подумала Летти, лорд Вон стоял там же, где теперь, рядом с диваном, и держал маркизу левой рукой, а удар нанес правой.

Джейн, выпрямив спину, повернулась к Вону:

— Зачем?

— Лучше спросите «Кто?». — Лорд Вой рассеянным движением провел рукой по позолоченному столику, огибая его и приближаясь к дивану. И к Джейн.

Летти, будто между прочим, засунула руку под жилет и нащупала рукоять пистолета. Казалось бы, Вон мог догадаться об опасности, но он неотрывно смотрел на Джейн. Летти сжала рукоятку пальцами. Следуя совету Джейн, она засунула пистолет под материю, которой была обмотана ее талия, так, чтобы было легко его достать, но теперь чувствовала, что оружие за что-то зацепилось, по-видимому, за складку ткани.

Джейн безбоязненно смотрела прямо Вону в глаза, чуть наклонив назад голову и без слов бросая вызов.

— Хотите сказать, это не ваших рук дело?

— Неужто вы обо мне такого мнения? — негромко спросил Вон, остановившись прямо перед ней. Джейн ни на шаг не отошла, лишь, как заметила Летти, крепче сжала рукой набалдашник трости.

Летти потянула пистолет и почувствовала, как в ответ затягивается повязка на талии. Проклятие! Пистолет зацепился прочно. Есть ли оружие у Джейн, она не имела понятия.

— Обстоятельства говорят против вас, — невозмутимо, будто речь шла о погоде, проговорила Джейн.

Вон изогнул аристократически ровную бровь.

— Обстоятельства редко что-либо доказывают.

— Это не ответ, — резко заявила Джейн.

— Отчего же? — Вон говорил спокойно, но явно со скрытым смыслом, потому тонкие волоски на руках Летти встали дыбом. — Порой самый верный ответ кроется именно в неопределенностях.

Маркиза с бесконечной усмешкой в застывшем взоре смотрела на Летти снизу вверх. В отчаянии дернув рукоятку пистолета, Летти таки высвободила его — материя треснула, будто под сотней кошачьих когтей. Вон и Джейн в изумлении повернули головы.

Крепче сжимая в руках оружие, Летти навела его на лорда Вона.

— Отойдите от мисс Фейрли, — скомандовала она, стараясь, чтобы голос звучал возможно тверже. В запястьях твердости, увы, недоставало.

Лорд Вон испугался не более, чем маркиза. Однако же отошел от Джейн на шаг назад. Летти только это и требовалось. Осколки захрустели под каблуками сапог, в воздух взметнулось облачко фарфоровой пыли.

Вон лениво кивнул на пистолет:

— Не заряжен, верно?

Летти изо всех сил старалась держать оружие ровно. Без помощи Джеффа справляться с задачей было ой как непросто.

— Желаете проверить?

Вон протер монокль краешком галстука и полюбовался на плоды своих трудов.

— Пожалуй, да.

Проклятие! Надо найти способ воспользоваться снотворным.

— А может, все трое присядем и обсудим, как нам быть, за чашечкой чая? — Летти указала дулом на кресло, что стояло от Джейн на приличном расстоянии.

Джейн бросила на подругу быстрый многозначительный взгляд и повела уголком губ, давая понять, что понимает, к чему Летти клонит.

— Можно обойтись и без чая. — Джейн подняла фалды сюртука, спокойно села в кресло и взглянула на столик, где, очевидно, и стояла японская ваза.

— Совершенно верно. — Вон повернулся спиной к Летти и ее пистолету и пошел к столу с графином и бокалами. — Я предпочитаю кое-что покрепче.

Еще бы. После убийства.

Пока Вон наполнял бокал янтарной жидкостью, Летти не сводила с него пистолетного дула. Оказалось, когда держишь человека на прицеле, чувствуешь себя так, будто ты в полной безопасности. Оружие дарило иллюзию защищенности, даже незаряженное.

Насмешливо приподняв бокал, Вон обвел взглядом троицу вокруг дивана.

— Джентльмены? — Его голос, в меру приправленный едкостью, колол, точно меч. — Не изволите ли присоединиться?

— Лучше скорее объясните, что здесь произошло. Или прежде желаете привести одну из столь обожаемых вами цитат? — Резкость, с какой Джейн говорила, плохо сочеталась со спокойным выражением ее лица.

— Сегодня я, пожалуй, обойдусь без премудростей. — Вон поднес бокал к губам и неторопливо отпил из него. То ли чтобы потянуть время, то ли в силу привычки не делать поспешных шагов — Летти не могла понять. Впрочем, Вон сплошь состоял из загадок. — Когда я вошел, маркиза де Монваль лежала в точности, как теперь. Вот и все, что я могу рассказать. — Его взгляд переместился на покойницу. — Мы с Терезой могли ранить друг друга куда более изощренными способами. Ножи нам были ни к чему.

— Даже острейший из языков не заменит стали.

Говорила Джейн, как заметила Летти, будто пытаясь перещеголять Вона в замысловатости фраз. Летти охватило неодолимое желание послушать нормальную речь — из слов простых и понятных. Захотелось, чтобы в руках очутились две карточки — с «да» и «нет». Тогда можно было бы поднять обе и просто велеть Вону в ответ на вопрос «Вы ли убили маркизу?» указать на одну из них.

Хотя Вон и в этом случае ухитрился бы ответить двусмысленно.

— Помилуйте! Неужто я стал бы грязнить свое собственное гнездо? — сказал Вон. Опять неопределенно.

Джейн откинулась на спинку кресла и в тщательно изученной манере мужчин закинула ногу на ногу.

— Чтобы сбить всех с толку, стали бы.

— Нет, — возразил Вон. — На обивке останется пятно. Найти такую же будет чертовски трудно. Она из Франции.

Взгляды Вона и Джейн встретились. В них читалась не только тревога за мебель, а гораздо больше.

Летти убедилась, что не ошибается, когда Джейн снова заговорила. Куда более миролюбиво.

— Когда вы в последний раз видели ее живой?

По той или иной причине, главный вопрос она оставила.

— Полчаса назад. — Вон пожал плечами, будто толковал о сущих пустяках, однако Летти подметила, что на диван он старается не смотреть. Из чувства вины? Или почему-то еще?

— Как же убийца мог войти? Неужели слуги его не заметили? — требовательно спросила Летти.

— Так же, как вы, миссис Олсдейл, — ровно ответил Вон. — А кузен здесь точно в собственном доме. Нет, миссис Олсдейл, не тот кузен. — Он кивнул на диван. — Этот.

Летти смерила его исполненным отвращения взглядом:

— Не везет же вашим кузенам!

— В том, что я их родственник? Увы, таких, как они, немало. Мой двоюродный брат Килдэр, например, который — вы будете рады услышать — пребывает в полном здравии, позволил мне жить в своем доме. Хотя слуги его, к моему великому огорчению, оставляют желать много лучшего. Повар… Прошу прощения — я отклоняюсь от темы. Итак, я в приподнятом расположении духа вернулся от портного, а тут… Дальше рассказывать не имеет смысла, не правда ли?

— Если вы не лжете, — многозначительно произнесла Летти, — то как же вышло, что вы не застали убийцу?

— Моя разлюбезная! — Вон широко расставил руки, держа в одной бокал, а в другой монокль. — Вы только посмотрите вокруг! Тут всюду двери!

Он верно говорил. Помимо той двери, что вела в переднюю, в салоне были и две другие, почти сливавшиеся со стенами. Сверх того, не представляло большого труда уйти и через огромные окна. От земли их отделяло расстояние весьма небольшое — высокий человек мог спокойно проникнуть в комнату с улицы и тем же путем сбежать.

— Вы пришли к неверному выводу, — продолжал Вон. — Существует некто, кому было куда важнее наложить печать вечного молчания на уста маркизы, нежели мне.

— И кто же он? — Джейн немного склонила голову набок.

— Полагаю, вы знаете.

— Вздор. Охотник в жизни не убьет лучшую из своих гончих.

— Убьет, — возразил Вон. — Если гончая его укусит. Тереза не слишком-то усердствовала, выполняя чужие приказы. — Вон покачал бокал в руке, наблюдая, как плещется жидкость, с таким видом, будто сидел в Ньюмаркете и следил за скачками. — Не так давно ее возмутили действия одной более мелкой фигуры в их объединении.

— Эмили Гилкрист. — Летти сообразила, что произнесла слова вслух, лишь когда Вон посмотрел ей прямо в глаза. Выглядел он на удивление уставшим. Несмотря на показную бодрость, изнурение лежало печатью на всех чертах его лица, нависало мешками под глазами.

— Совершенно верно. — Наружность выдавала утомление лорда, однако голос звучал уверенно и бодро. — Тереза решила, что неугодную лучше убрать с дороги. И поделилась соображениями со старшим товарищем. Тот не разделил ее мнения.

— Ага, — произнесла Джейн.

— Ага, — повторил Вон. — Казалось бы, экая малость. А повлекла за собой невероятно серьезные последствия.

Летти видела собственными глазами, как убрали Эмили Гилкрист. Как может Вон так умиротворенно об этом толковать?! Джефф сказал накануне вечером, что маркизе не стоит сочувствовать. Вспоминая теперь изуродованное лицо Эмили и глядя на замершую фигуру маркизы, Летти страдала куда меньше, нежели тогда, в театральном коридоре.

— Тереза решила отделаться от мисс Гилкрист собственноручно. Об остальном, — Вон махнул рукой на диван, — можно только догадываться.

— Стало быть, по-вашему, так ее наказали.

— Вероятно. И предостерегли остальных. Приказ отдан власть имущими. «И нет покоя голове в венце»,[9] так-то. Если властитель терпит, что его распоряжениями пренебрегают, недолго просидит на троне. Словом, прощай, Тереза.

Для человека, заявлявшего, будто не имеет к случившемуся никакого отношения, Вон явно слишком много знал.

— Под властителем вы подразумеваете Черного Тюльпана? — спросила Летти.

— Называйте как вам угодно. Разницы нет. Тереза звала старшего товарища неизменно monseigneur.[10] Старомодно и изысканно, не находите?

— Потому, что у него настоящий титул, — спросила Джейн, — или просто по-французски?

— Тереза офранцуживала все подряд, даже себя порой называла Therese.

— Надо полагать, вы водили с ней знакомство с давних пор, — произнесла Летти, с подозрением глядя на лорда. Слишком гладкое он дал объяснение, чересчур скоро подбирал слова.

— С очень давних пор. — Губы Вона искривились в усмешке. Он прибавил с деланной беззаботностью: — Чудно, не правда ли? Революционеры, вопреки всем своим республиканским устремлениям, так дорожат титулами! Бонапарт не сегодня-завтра провозгласит себя императором.

— Позвольте узнать, — учтиво произнесла Джейн, — почему вы не сочли должным своевременно сообщить об отношениях маркизы и мисс Гилкрист мне?

Вон извинительно склонил голову:

— Потому что сам узнал о них лишь накануне вечером. Нарушать ваш сладкий сон мне и в голову не пришло.

— Нам не до сладких снов, — строго сказала Джейн, — когда Черный Тюльпан творит свои грязные дела.

Летти отметила, что Джейн не принимает объяснения Вона, но и не спешит назвать его лжецом.

Лорд Вон повернул голову и посмотрел прямо на покойницу. Резкие черты его лица в свете солнца стали вдруг еще приметнее, словно кожа сильнее обтянула кости. На губах заиграла улыбка, не то насмешливая, не то печальная.

— «Не спите больше! Макбет зарезал сон!»[11] — Неожиданно резким движением он опрокинул в рот содержимое бокала, поставил его на столик и добавил: — Ее не должно было быть здесь Нынче вечером у них назначена встреча с главарями мятежников.

— Нынче вечером? — переспросила Джейн. — За ужином?

— Нет. На улице, что названа, сколько помню, в честь местного святого. Он как-то связан со змеями.

У Летти вдруг пересохло во рту.

— В честь святого Патрика? — спросила она. — На Патрик-стрит?

— Да-да, именно. Тереза должна была явиться туда, чтобы взглянуть на запасы оружия. Французы желают знать, все ли будет готово к тому времени, когда они прибудут. В общем, задание ее было весьма нудное. — Вон достал миниатюрную коробочку и осторожно высыпал на внутреннюю сторону запястья немного нюхательного табака. Рядом с кружевной отделкой рукава крупинки казались темными, точно порох.

Лицо Джейн напряглось.

— В котором часу?

— Кажется, в шесть… или в половине седьмого. Eй надлежало все проверить и связаться нынче же вечером с таинственным руководителем. — Вон поднес табак к носу, потом откашлялся, выражая всем своим видом, сколь мало волнует его предмет разговора. — Вот и все, что мне известно.

Летти и Джейн как но команде повернули головы и взглянули на каминные часы. Минутная стрелка, будто почувствовав, что на нее смотрят, вздрогнула, перемещаясь к римской цифре IV, словно прикинувшийся хворым солдат, что оставил свою затею и бежит назад к посту.

Двадцать минут седьмого. Джефф и мисс Гвен как раз должны были быть там, красться меж бочонков с порохом, не ведая, что вот-вот нагрянут заговорщики. В схватке с целой компанией врагов не победить и сильнейшему.

Джейн взглянула на Летти:

— Надо немедля обыскать маркизу.

Она не прибавила: «Пока кое-кто меня не опередил», — но Летти все прекрасно поняла и без слов. О чем бы там Джейн ни договорилась с Воном, доверять ему безгранично, вне всякого сомнения, было нельзя. Под товариществом нередко кроется вражда. Летти вполне одобряла намерение Джейн, но если Джейн не собиралась предупредить Джеффа, оставалось одно.

Минутная стрелка в часах подкралась еще на сантиметр ближе к шестерке.

— А я, пожалуй, пойду, — сказала Летти.

— Кто там?

Запах виски ударил в нос Джеффу раньше, чем он услышал слова. Сторож схватился рукой за косяк, нетвердо ступил вперед и с прищуром уставился на Джеффа.

Тот чуть ссутулился, стараясь выглядеть возможно более безобидно. Подходя к черному ходу здания, он молил Бога, чтобы внутри никого не оказалось. В конце концов, этот склад был в городе не единственный, следить надлежало за всеми — вряд ли у Эммета доставало людей.

Увидев сторожа, Джефф тут же понял, отчего Эммет не взял товарища с собой. Нижнюю половину его лица покрывала полуседая щетина, а по синей тени на руках можно было сразу определить, чем человек зарабатывал на жизнь. Краска не пристает к коже навечно, однако если постоянно имеешь с ней дело и не особенно следишь за собой, оставляет несмываемые следы. В былые времена Макдэниелс, возможно, и был толковым красильщиком, но страсть к бутылке загубила его талант, оттого ныне он большей частью слонялся без дела с синими руками да выплескивал гнев на всякого, кто оказывался рядом.

Кого-кого, а Макдэниелса Джефф никак не ожидал увидеть в качестве сторожевого пса. Походило на то, что Эммет с приближением великого дня все менее осторожничал. Ошибка.

Которую Джефф мог использовать в своих целях.

— Нас прислал Бирн, — уверенно произнес он, засовывая за пояс полусогнутые большие пальцы и кивая на мисс Гвен, тоже облаченную в грубую рубаху, широкий жилет и мешковатые штаны.

Не брать зонтик — излюбленное оружие, хоть Джефф и твердил, что рабочие не носят с собой подобных штуковин, она наотрез отказалась. Оставалось надеяться, что в роковые минуты у нее хватит ума держать зонт за спиной. В противном случае пришлось бы отвечать на вопросы — почуял бы неладное даже Макдэниелс.

— Я Дуни, а это Берк. — Джефф понизил голос и прибавил громким шепотом, но так, что услышать могли и люди у соседнего дома: — Мы пришли проверить ракеты.

Быть может, Макдэниелс нашел объяснение правдоподобным или же выпил достаточно, чтобы ему ни до чего не было дела. Пробурчав что-то себе под нос, он жестом позволил пришедшим войти.

— Премного благодарим! — бросил Джефф через плечо. Макдэниелс ответил ему взмахом бутылки.

Мисс Гвен наморщила нос, выражая предельное отвращение.

Они прошли в дальнюю мастерскую, где почти ничего не было, лишь несколько скамей да длинных рабочих столов, на которых и производились опыты по созданию оружия. Вдоль покрытых штукатуркой стен тянулись ряды полок со всякой всячиной — керамическими мисками грубой работы, мятым чайником и тому подобным. Золу из очага предусмотрительно выгребли, но на каменной плите красовались следы расплавленного металла, что красноречиво говорило о незаконной деятельности. Запахи несвежей пищи и пролитого пива перебивал другой, более резкий, который Джефф унюхал тотчас же. Зловоние серы не так-то просто развеять. Быть может, Эммет рассчитывал, что соседи решат: протухли яйца в корзине. Курицы в курятнике, верно, негодовали, что на них бросают пятно позора.

Предупреждающе подняв палец, Джефф скользнул в переднюю комнату — жуткое подобие гостиной. И тут не было ни души. На столе стояла миска с хлебными крошками и коркой сыра — остатки чьей-то второпях поглощенной еды. Под столом валялся корпус гранаты и немного пороха, что тоже свидетельствовало о запрещенном производстве. Ведь не на ужин же ели порох, если только не мечтали лишить себя жизни да разлететься на клочки.

На верхних этажах тоже не оказалось ни людей, ни лежавшего на виду оружия.

О большем Джефф не мог и мечтать.

«Какая удача!» — подумал он. Эммет оставил главный склад на попечение единственного сторожа, дабы не привлекать к зданию внимания посторонних. И таким образом подверг его огромной опасности, ибо вход был открыт всякому. Хмельной красильщик уже теперь не мог отличить поросенка от копья, а уж роялиста от республиканца — тем более.

— Никого, — тихо сообщил Джефф, спускаясь вниз, где мисс Гвен уже нетерпеливо постукивала зонтиком по исцарапанной деревянной половице.

— Прекрасно! Однако я обошла весь дом и не увидела ничего такого, что могло бы взорваться, если не считать искалеченной гранаты и жалкой горстки пороха. Мы потратили время даром!

— В том-то и весь секрет. — Джефф улыбнулся, чувствуя, как его накрывает волна приятно знакомого волнения. — Позвольте, я все вам покажу.

Он приблизился к полке, заставленной металлическими пивными кружками, и стал ощупывать скобы, при помощи которых полка крепилась к стене.

— Бражничать теперь не время, — заметила мисс Гвен.

— Ошибаетесь. — Джефф нашел щеколду, которую искал, за головкой сыра, источавшей такую вонь, что не всякий выдержал бы. — Я бы сказал — время самое что ни на есть подходящее.

Повернув гнутый гвоздь, он почувствовал, как щеколда ослабла и скользнула вбок. Кусок стены с полками вдруг отворился внутрь, держась на обильно смазанных маслом петлях. Дверь была сделана хитро — из кирпичей в деревянной раме. И покрыта штукатуркой, чтобы сливаться со стенкой. Полки служили дополнительным прикрытием. Однако всякий внимательный наблюдатель мог сразу отметить: снаружи дом выглядел втрое больше, чем как будто был внутри. Вычислить, где прячется тайная дверь, не составляло большого труда. К тому же однажды вечером Джефф увидел с улицы сквозь окно, как Эммет входит в стену.

Шире открыв дверь, Джефф жестом пригласил мисс Гвен в пещеру Али-Бабы, битком набитую оружием. У одной стены, ожидая, когда их разберут воинственные добровольцы, стояли копья с металлическими наконечниками — столько, что хватило бы на целую монгольскую орду. Посередине древков темнели металлические шарнирные крепления, благодаря которым копья можно было сложить вдвое, спрятать под плащами и не показывать неприятелю, пока не подадут сигнал. Были здесь и груды мушкетонов, и кучи пистолетов, и бочки с порохом, и невысокие холмики гранат, и подносы с просушенной на солнце селитрой.

В просторном помещении без окон оружие было повсюду: изобретенное давно или только что, старое, новое, мушкеты, штыки, копья, сабли, гранаты, дубинки. Все готовилось к великому дню освобождения — к тому часу, когда можно будет повергнуть в ужас служителей короля.

Мисс Гвен осмотрела запасы в исступленном восторге, в каком, должно быть, пребывала Жанна д'Арк, когда ей являлись видения.

— Надеюсь, этого вам достаточно? — спросил Джефф.

Мисс Гвен сделала шаг к бочонку с порохом.

— Вполне.

Джефф осторожно зажег фонарь и повесил его у самой двери — подальше от всего, что могло взорваться. Ибо явились они сюда с тем, чтобы уничтожить склад, но успеть выбраться из него живыми и невредимыми.

О тех, кто благородно погибал, выполняя задание, складывали легенды и песни, однако Джефф мечтал покончить с этим делом, претерпев как можно меньше лишений — незначительные ожоги он не принял бы в расчет. Да поспешить домой, где жаждал устроиться с Летти перед камином и за чашкой чая рассказать друг дружке, как прошел день.

Управиться с работой следовало побыстрее.

— Люки в потолке ведут в складские помещения на верхних этажах, — торопливо проговорил Джефф, указывая на квадратную опускную дверь прямо над мисс Гвен. — Там тоже копья, мушкеты и порох. — Он почти услышал, как заворочались мысли в ее умной голове.

— Стало быть…

— Если взорвется первый этаж, тотчас последует взрыв на втором.

Подтверждать слова собеседника было не в правилах мисс Гвен.

— Достаточно ли здесь воздуха, чтобы разгорелся огонь? — спросила она.

Джефф кивнул на отверстия от выпавших сучков в стенных досках, выходившие на улицу:

— Мятежники рассчитывают, что при необходимости смогут спрятать в этих помещениях не только оружие, но и людей. Приступим, не возражаете?

Он взял мисс Гвен за руку и чуть не подтащил к невысокой кучке ракету стены. Созданные по чертежам Эммета. они представляли собой металлические цилиндры длиной не более двадцати дюймов со стреловидными наконечниками. Выглядели ракеты весьма странно, и мисс Гвен оглядела их с подозрением.

— Я думала, увижу нечто более внушительное. — Она мгновение-другое поразмыслила. — Нечто более длинное.

— Каждая, — сказал Джефф останавливая ее, когда она протянула руку к верхней ракете, — напичкана смесью черного пороха, серы и нитрата калия.

— Хм-м… — промычала мисс Гвен, глядя на ракеты с новым интересом.

— Их надо прикрепить связками к шестам, — продолжал объяснять Джефф, поспешно разматывая веревку на запястье, — чтобы поднять выше.

Дополнительных указаний не потребовалось. Оба взялись за дело бесшумно и быстро: принялись крепко связывать ракеты веревкой и вставлять запалы в специальные отверстия на дне каждой ракеты. Слышно было лишь трение веревки о металл да время от времени глухой стук копья о пол и шуршание мышей в углах.

Затравки — куски хлопчатобумажной нити, обсыпанной порохом, — оставляли на перчатках черные следы. От едкого серного запаха, густого в плохо проветриваемом помещении, у Джеффа начинало пощипывать в носу и слезились глаза. Определить, который теперь час, не было возможности. Дверь плотно закрылась, вписавшись в проем без единой щели. Крошечные дыры в стене почти не пропускали свет. Воздуха проходило сквозь них слишком мало. Мятежникам, если бы они столпились здесь надолго, грозила бы смерть от удушья.

На самом деле Джефф и мисс Гвен пробыли в складском помещении не более десяти минут, но им казалось, минула целая вечность. Работать среди серы и селитры помогал красноватый свет единственного фонаря — обстановка походила на обиталище проклятых. Должно быть, время близилось к семи — Легти наверняка уже проникла в дом к Вону.

Быть может, не стоило принуждать ее вооружаться ножницами.

С тем же успехом мог навешать ей на шею чудодейственных амулетов, что носили в Средние века, с досадой размышлял Джефф, отрезая очередной кусок веревки. Они помогли бы не больше, зато веса в них куда меньше.

В голове шевельнулись непрошеные воспоминания, и перед глазами возник длинный обшитый деревом коридор. Теперь в это крыло никто не ходил. Но прежде, когда Джеффу было восемь лет от роду, он, тайком выбираясь из кровати, прокрадывался туда едва не каждую ночь и сидел у отцовской спальни с твердым намерением не впустить к нему смерть. Та подобралась к отцу, когда мальчик спал. В ту пору она представлялась ему костлявой старухой в изорванном черном плаще, что проникает в дом ночью, сквозь окно, подобно грабителю. Не встретив препятствий, карга проскользила по коридору, прошлась по всему дому, просунула ледяные пальцы даже в детскую…

Если бы Джефф не спал… Если бы оказался более стойким…

Теперь он понимал, что от него ничего не зависело. Оспа поразила, кого пожелала, маленький мальчик — и даже стая врачей, что ходили вверх и вниз по лестнице Сибли-Корт, беспомощно качая головами в седых париках, — были перед напастью бессильны. Не помогли и молитвы.

Но сколь многих неприятностей и болезней можно избежать, если быть осторожным и жить по плану! Так Джефф теперь и жил: осторожничал и планировал. Просчитывал, как лучше действовать самому и друзьям, проверял, будут ли готовы лошади в ту минуту, когда надлежит исчезнуть, и не откажут ли пистолеты, если придется стрелять. Потому сведения которые они добывали, так помогали Англии.

В большинстве случаев Джеффу сопутствовал успех, однако теперь, когда он представлял себе, как Летти входит в логово Вона, все его былые геройства казались бессмысленными, точно покрывало, расстеленное под крутым обрывом. Если лорд Вон выбьет пистолет из ее руки, тогда не спасут ни булавки, ни снотворное. При этой мысли Джеффом овладело безумное желание тотчас помчаться к Вону, схватить Летти, отвезти ее домой и привязать к кровати лет этак на пятьдесят.

Как было бы чудесно!

Увы, претворить мечту в жизнь не было возможности.

Связав в пучок последние ракеты, Джефф обвел хранилище внимательным взглядом. Он расставил копья с ракетами так, чтобы искры от первых зажгли соседние. Если все пойдет как задумано, планы мятежников будут сорваны.

Стоит только разгореться пламени внизу, и все, что припасено на верхнем этаже, взлетит в воздух через считанные минуты. Оставался еще склад на Маршал-лейн, переполненный снарядами, гранатами и копьями, и более мелкие хранилища — на Уайнтаверн-стрит, в Айриштауне и Смигфилде, но оружия, что ждало своего часа там, никак не хватило бы для столь грандиозного восстания, какое замышлял Эммет. Отлично, когда есть обилие патронов, только подвигов с ними не насовершаешь, если недостает орудий. С копьями, даже хитро складывавшимися, команде Эммета не имело смысла идти против прекрасно вооруженного и обученного войска англичан.

Джефф взглянул вниз и заметил, что мешки, сложенные у стены, уже повредили мыши. Порох хранился большей частью в бочках, но грызуны добрались до селитры — на полу светлели полосы, точно сахар на булке.

— Не помешает рассыпать порох и селитру, — сказал Джефф. — Чем сильнее будет взрыв, тем лучше для нас.

При словах «взрыв» и «лучше» глаза мисс Гвен блеснули хищным светом.

— Этим я и займусь. А вы пока заканчивайте с затравкой, — великодушно позволила она.

— Слушаюсь и повинуюсь, — пробормотал Джефф. Отмотав побольше обсыпанной порохом веревкн и прикрепив один конец к ракете, он протянул второй конец к самому большому в наружной стенке отверстию. Чем больший путь предстояло преодолеть огню, тем лучше. — Когда я увижу, что вы вышли наружу, подожгу затравку. И…

Мисс Гвен приняла величественную позу: приподняла подбородок и положила руку на бочку с порохом.

— И небо озарится пламенем!

— …и надо будет нестись отсюда ко всем чертям, — строго закончил Джефф.

— Молодой человек! — воскликнула мисс Гвен, убирая с бочки руку. — Поминать черта — грех, даже если над тобой нависает опасность.

Джефф не стал вступать в спор.

— Как только я подожгу веревку, мчите прочь.

Когда он выходил, мисс Гвен уже рассыпала порох полосами, напоминавшими государственный флаг Соединенного Королевства.

Макдэниелса сморило вино. Прислонившись снаружи к стене и прижимая к себе бутылку с остатками выпивки, точно ребенок — любимую игрушку, он судорожно храпел.

В соседних дворах шла своим чередом обычная жизнь. Кудахтали курицы. Басили мужчины. Гремели посудой кухарки. Какая-то женщина гневно повысила голос. Взвыл ребенок, но, получив шлепок, тут же умолк.

Джефф осторожно выглянул на Хановер-элли — узкую улочку, что пролегала позади дома. Поскольку на широкой Патрик-стрит всегда толпился народ, мятежникам было удобнее всего проникать на склад и уходить по переулку. В сгущавшихся сумерках он дремал в пыльной тиши. Нарушали умиротворение лишь храп Макдэниелса да странное монотонное урчание, доносившееся изнутри дома. Джефф не сразу сообразил: то мурлыкала себе под нос мисс Гвен. Хорошо еще, что она подбадривала себя песнями весьма и весьма редко.

Отыскав конец просунутой в отверстие веревки, что спрятался в густой траве, Джефф стал вытягивать его и раздумывать, как разумнее поступить. Зажжешь веревку слишком далеко, и пламя может потухнуть, не добравшись до ракет, чересчур близко — тогда прощай домашний уют и вкусные ужины. На то, чтобы унестись прочь, требовалось время. Положить конец веревки надлежало позади курятника.

— Если желаете, можете поискать себе новое жилище, — вполголоса сказал Джефф курам.

Те взволнованно кудахтали. Очевидно, были заодно с революционерами.

Но шумели они не из-за Джеффа.

Не выпуская из руки веревку, он резко повернулся в сторону Патрик-стрит. Через нее перебегал человек с пистолетом в руке.

Глава 28

Второй рукой мужчина придерживал шляпу на голове. Его длинные волосы рассыпались от бега. То были не просто длинные волосы, а очень длинные. По самый пояс. Отдельные пряди в лучах заходящего солнца золотились, словно ручьи сидра и свежий мед, отливали мускатом и корицей. В точности такие волосы были у Летти.

Рука Джеффа замерла, едва опустившись на рукоять пистолета.

Дом лорда Вона вдруг показался ему безопаснейшим на свете местом, и он возжелал всей душой, чтобы Летти очутилась в Сент-Стивенс-Грин. Но она бежала туда, где следовало устроить взрыв, такой, от которого мог взлететь в воздух целый собор Парижской Богоматери и близлежащие постройки Бежала в панталонах, в которых, по мнению Джеффа, не должна была показываться на улице. Материя облегала ее бедра плотно, как наряд продажной женщины, что предстала перед постоянным клиентом. Никакая другая картина не сбила бы Джеффа с толку более, нежели эта.

С ним творилось нечто неладное. Как он мог позволить себе отвлекаться на панталоны жены, когда держат в руке запал и стоял у склада с оружием, который следовало уничтожить?

Причина его смятения в облаке волос и перьев резко затормозила прямо перед ним, споткнувшись о курицу, которая, видимо, решила, что вся эта кутерьма не что иное, как новая игра, придуманная специально для птичьей забавы.

Джефф схватил жену за локоть, не давая упасть, и насилу подавил в себе порыв хорошенько встряхнуть ее, чтобы она образумилась, а потом зацеловать до полусмерти. Нет. Мятежники — народ странный, однако вряд ли целуются — мужчина с мужчиной — у курятника. Соседи насторожатся. Впрочем. Летти в панталонах никак не походила на мужчину…

Нет. Джефф запретил себе развивать эту мысль, пока не стряслось беды. Не желал он стать жертвой проклятых панталон И нежной шейки, на которой почти развязался галстук.

— Почему ты не у Вона? Зачем явилась сюда? — настойчиво спросил он, торопливо беря концы ее галстука и затягивая в узел. — Тут слишком опасно!

По счастью, теперь Летти стояла устойчиво, дышала же, увы, еще с трудом, потому, когда ответила, Джефф не понял ни слова.

— Что-что?

Веревка в его руке дрогнула и чуть было не выскользнула, но Джефф успел сжать пальцы.

— Не отвлекайтесь! — рявкнула из дома мисс Гвен.

— Революционеры, — выдохнула Летти, бросая пистолет и прижимая руки к животу, который болел от бега. Курицы обиженно стукнули клювами по сапогам Летти и с надменным видом, очень походя на мисс Гвен, вразвалочку пошли прочь. — Будут здесь. Сейчас.

— Сейчас? — недоверчиво переспросил Джефф.

Но ведь он точно знал: Эммет, Аллен, Доудалл, Мэдден и ряд других революционеров должны были сегодня вечером встретиться за ужином с Джо Аллиберном, дабы приятно поболтать и доработать отдельные части замысла. Джеффу и прежде доводилось подслушивать подобные разговоры. В такие вечера мятежники засиживались до поздней ночи и потребляли немалое количество бордо.

Нынешний день, судя по всему, был исключением.

Летти не ошибалась: в дальнем конце Хановер-элли как раз появилась компания мужчин. Человек шесть — слишком много, даже если бороться против них с помощью Летти, которую Джефф предпочел бы вовсе не втягивать в передрягу. Послышалось пение — сомнений в том, что это мятежники, не осталось.

— И в самом деле сейчас, — мрачно произнес Джефф, глянув на Летти.

Революционеров хлебом не корми — дай излить свои чувства в песне. Джефф прислушался. «Отчего ты лежишь, бел и хладен, Эдуард, Эдуард? Был ведь столь смел и так ладен, Эдуард, Эдуард». Скорбная песнь состояла из тридцати восьми куплетов и рассказывала о жизни лорда Эдуарда, начиная с детства, и о его привычках, к примеру, о любви к чаю с фруктовым пирогом, а заканчивалась обычными строками об окровавленных клинках, оголенной груди и женском плаче.

По-видимому, затянули песню революционеры не только что: Джефф уловил слова «А твои переводы Гомера, Эдуард, Эдуард, благозвучия полны и веры, Эдуард, Эдуард. Ибо знал ты, что Гекторов меч, Эдуард, Эдуард, не ныне, так завтра поможет отчизну сберечь, Эдуард, Эдуард». Прослушав несколько куплетов, было немудрено воспылать к Эдуарду ненавистью.

Компания приближалась. Шесть человек, явно в веселом расположении духа, несмотря на то что в последней строке двадцать третьего куплета кто-то из них перепутал слова.

Еще несколько ярдов, и они обратят внимание, что в их дворе происходит нечто странное. Как объяснить, для чего ты стоишь позади чужого дома с затравкой в одной руке и огнивом в другой?

К Джеффу подошла курица и с озадаченным видом клюнула его в носок сапога, верно, решив, что перед ней новый диковинный корм. Он громко стукнул в стену дома и отчетливо произнес в отверстие:

— Поджигаю. Выходите!

Мисс Гвен лишь недовольно хмыкнула в ответ, но тут же послышался стук — очевидно, хлопнула потайная дверь. Сжигать заживо мисс Гвен, сколь скверным бы ни был ее нрав, Джефф не намеревался. Дух окаянной старой девы преследовал бы его потом до гробовой доски.

— Могу я чем-нибудь помочь? — спросила Летти, встрсвоженно глядя то на революционеров, то на конец веревки в руке Джеффа.

Сколь же ранимой и до нелепого малорослой она смотрелась в мужском костюме! Джефф с превеликой радостью отправил бы ее переодеваться в дом Джейн или, что лучше, назад в Лондон. Увы, пока об этом можно было только мечтать. Приняв мгновенное решение, он протянул Летти конец веревки:

— Умеешь обращаться с огнивом?

— Еще бы! — воскликнула Летти.

— Чудесно. Держи. — Она взяла огниво не менее уверенно, чем объявила об умении им пользоваться. — Как только покажется мисс Гвен, зажги веревку. — Джефф отдал ей затравку. Летти настороженно ее осмотрела. — И мчи со всех ног прочь, в сторону церкви.

— А ты?

Губы Джеффа искривила усмешка.

— Если повезет, тоже убегу.

Летти смотрела иа него затуманенным от обилия вопросов взглядом. Отбросив веселье, Джефф строго объяснил:

— Попробую задержать их, пока огонь не достигнет цели.

— Понятно, — кивнула Летги.

От желания заключить ее в объятия у Джеффа запыли руки.

— Если что-то пойдет не по плану, тотчас поезжай к Джейн. Если узнаешь, что ее схватили, немедля возвращайся в Англию. Ясно?

Летти кивнула, но неохотно.

Джефф видел, что ее так и подмывает вступить в спор, и, сознавая, насколько она проницательна и как мужественно держит себя в руках, задыхался от прилива неведомых доселе чувств. Девять из десяти женщин — да и девять из десяти мужчин, — окажись на ее месте, стали тратить бы время на пустые выяснения. Его же Летти держалась молодцом.

Не имея возможности поцеловать ее на прощание, ибо поцелуй уж точно вызвал бы подозрения мятежников и выбил бы из колеи его самого, Джефф лишь осторожно взял и пожал руку Летти.

— Едва появится мисс Гвен, поджигай веревку.

Слова, что рвались из сердца, замерли в устах Летти. Она нашла им замену, правда, весьма жалкую.

— Будь осторожен, — прошептала она, но фраза утонула во внезапно послышавшемся грохоте. С черного хода, точно порыв шквалистого ветра, вылетела мисс Гвен, чудом не сорвав с петель дверь. В какое-то мгновение она, с выбившимися из-под шляпы седыми волосами, с поднятым зонтиком, подобно мстящей фурии, будто зависла в воздухе.

Революционеры в полном ужасе застыли на месте.

Неудивительно.

Мисс Гвен повернула ручку зонтика, выхватила из потайных ножен шпагу, другой рукой раскрыла фиолетовый зонтичный купол и приставила его к себе, точно щит. Шелковая отделка весело блеснула в лучах вечернего солнца.

— Сразимся! — выкрикнула мисс Гвен, выкидывая вперед руку со шпагой и делая выпад в сторону ошарашенных заговорщиков.

Летти не мешкала. Тотчас опустилась иа колени и на удивление уверенно принялась за работу. Огниво напомнило о доме, несмотря на мерзкий запах серы и прилипшего к панталонам куриного помета. Вспыхнули искры. С бьющимся где-то в районе галстука сердцем Летти подставила к ним обсыпанную порохом веревку и затаила дыхание.

Безуспешно.

Затравка не желала гореть. Затлел лишь самый кончик и тут же потух.

Усмиряя в себе возрастающее волнение, Летти снова ударила по кремню. Победные вопли и едкие выкрики мисс Гвен, танцевавшей у дальней стены курятника, вдруг смешались с бранью и ворчанием мятежников.

Может, что-то неладно с затравкой?.. Святые небеса! Летти понятия не имела, как выглядит исправно действующий запал, тем более что должно делать, когда он не загорается. Земля была слишком сырая, быть может, оттого повлажнела веревка?

Объятая отчаянием, Летти снова высекла огонь, держа наготове конец веревки. Если она так и не займется, надо найти ей замену, Например, оторвать от курятника длинную палку и просунуть ее в самое большое стенное отверстие. Палка загорится. Должна загореться.

Конец веревки, дымясь, затлел — замигал на фоне бурой почвы красным огоньком. Летти будто сквозь деревянную стену слышала вдали стук обутых в сапоги ног по притоптанной земле, поток угроз и проклятий да тяжелое дыхание. Шум неуклонно приближался. Звучал он считанные секунды, однако Летти казалось, прошла целая вечность. Поднеся веревку ко рту, она подула на огонек, оживляя его.

— Пожалуйста… Пожалуйста…

Не то огонь внял мольбе, не то иначе и не могло быть, но миг спустя язычок пламени уже проворно двигался вверх по веревке, точно саламандра из средневековых мифов.

Поднимаясь на ноги, Летти не сводила глаз с приближавшегося к стене огня. Хотелось взвизгнуть, пронзительно крикнуть, подбросить вверх шляпу. Справилась! Горит! Опьяненная успехом, она повернулась на каблуках и собралась было издать вопль победы, но смогла лишь ахнуть — кто-то схватил се сзади за пояс и бесцеремонно поднял в воздух.

— Вперед! — кричала мисс Гвен, размахивая шпагой-зонтиком.

Джефф нагнал ее посреди переулка.

— Будем отвлекать их лишь до тех пор, пока огонь не проберется внутрь, — вполголоса пробормотал он. — Геройств не нужно.

Мисс Гвен метнула в него недовольный взгляд.

Получив наконец возможность выплеснуть из себя всю злобу и ярость, она, хоть и почти не знала хитростей военного ремесла, рвалась в бой без оглядки. Выбранная ею цель — один из революционеров, зачарованный фиолетовым зонтиком, — не смогла толком увернуться от удара, и шпага мисс Гвен рассекла ей рукав.

— Эй ты! — рявкнула мисс Гвен. — Ну-ка по стойке «смирно»!

Мгновение-другое ее противник выглядел так, будто готов подчиниться. А с опозданием опомнившись, полез за ножом, но тут его оглоушил Джефф — мятежник упал и растянулся на земле.

Мисс Гвен, тыча острием зонтика в лицо второму врагу и отгоняя шпагой третьего, умудрилась выкроить секунду и опалить Джеффа гневным взглядом.

— Первый был мой, — проворчала она.

— Тут их столько, что хватит обоим, — произнес Джефф, уклоняясь от скверно рассчитанного удара.

Не сочтя ответ разумным, мисс Гвен хлестко высказалась о бесполезности мужчин.

— Ах ты, старая ведьма! — взревел один из революционеров. — Что, мужика не досталось?

Мисс Гвен ткнула его в колено.

Джефф, оставив парочку выяснять отношения, ударил следующего революционера локтем в шею, другого — кулаком под дых. Второй согнулся пополам и разразился рекой брани, к которой вдруг примешался иной крик, скорее, женский. У Джеффа все сжалось в груди — отнюдь не оттого, что по ребрам в этот миг полоснули ножом.

Мгновенно вырубив обладателя ножа ударом под колено, Джефф снова услышал вопль Летти, требовавшей немедленно ее отпустить. Тут один из поваленных мятежников, пошатываясь, поднялся с земли и вновь набросился на Джеффа.

— Это определенно Летти, — пробормотал он, оглушая революционера рукоятью пистолета по голове. Мгновение, и перед ним, корчась от боли, лежали в разных позах уже четыре человека. Оставались двое. — Справитесь с ними?

Мисс Гвен как раз протыкала плечо одного из противников шпагой. Когда тот, застонав, повалился наземь, ее лицо просияло от удовольствия.

— Чего вы ждете? — потребовала она, набрасываясь на последнего неприятеля.

Джефф больше не мешкал ни секунды. Рванув назад к дому, он бросил через плечо:

— Я ваш должник.

— Пошевеливайтесь, Пинчингдейл! — прокудахтала мисс Гвен.

Джефф еще бежал к дому, когда у него за спиной мисс Гвен распахнула курятник и принялась выгонять куриц.

— Прочь отсюда, красавицы! Прочь, прочь!

Революционерам оставалось лишь посочувствовать.

Резко затормозив, Джефф посмотрел влево, потом вправо и тут заметил, как Летти пытается выбраться из повозки, что стояла неподалеку от склада с оружием. Извозчик дернул поводья, и лошадь тронулась с места, отчего Летти повалилась на сено. Она хотела было снова подняться — ее голова тотчас опять показалась над деревянным бортом, — но от качки вновь упала.

Жива.

Облегчение в груди Джеффа тут же сменилось яростью, когда он взглянул на извозчика. Мерзавец даже не потрудился надеть шляпу — его треклятые баки весело поблескивали на солнце.

Летти увозил Джаспер.

Глава 29

Мгновение назад Летти любовалась плодами своих трудов — и вдруг перестала чувствовать почву под ногами.

Громадные лапы, схватив ее под мышками, потянули вверх. Летти взвыла от боли и гнева. Ручищи поднялись выше и сдавили нещаднее прежнего, их обладатель пригрозил выдернуть Летти руки. Она тщетно пыталась ударить врага, не думая о том, что если тебя держат под мышками, ты почти бессилен причинить напавшему вред. Все, чего она добилась, — лишь коснулась пальцами его рукава.

— Пусти! — Летти попыталась пнуть негодяя, но ударила по доске, сильно ушибив ногу.

Ее сюртук зацепился за что-то острое, и нападавший гневно буркнул.

Тут Летти узнала голос.

— Капитан Пинчингдейл?!

— Может, прекратите сопротивляться? — обиженно-требовательным тоном спросил Джаспер, будто не находил ничего необычного в том, что, подкравшись сзади, схватил Летги, а теперь пытался закинуть ее на телегу, бортики которой так и норовили расцарапать Летти спину. — Себе же делаете хуже!

— Я делаю хуже? — не веря своим ушам, произнесла Летти. — Кто вас просил меня трогать? Отпустите меня немедленно! Негодяй!

— Я отпущу вас. — Джаспер снова ее поднял, и в спину Летти врезался край борта. — Коль скоро закину внутрь.

— Отчего вы не поговорили со мной, не спросили? — процедила Летти.

Джаспер фыркнул. Верно, спрашивать не имело смысла: по доброй воле Летти никуда не согласилась бы с ним ехать. Он в последний раз поднял ее, и она, опять стукнувшись о край борта, опрокинулась на нечто колючее, что тотчас повпивалось в щеку и залезло в нос. Сено сильно пахло лошадьми и навозом, с которым, несмотря на то что детство ее прошло в деревне, Летти предпочитала не сталкиваться.

Отчего все кругом возгорались желанием схватить ее и запихнуть в повозку? Иным женщинам посвящали сонеты, другие питали слабость к мелким собачкам. Летти же отличалась тем, что ее похищали. Следовало возможно скорее с этим покончить.

Выплевывая солому, она услышала, как ударили вожжи. Лошадь тронулась.

— Не подозревала, что вы без ума от земледелия! — крикнула Летти, пытаясь сесть на колени, когда колымага, качаясь, загрохотала по дороге. Летти и в голову не приходило, что сено бывает настолько скользким. Всякий раз, когда она намеревалась подняться, повозку поводило в сторону.

Ноздри Джаспера раздулись, как у лошади, которой он правил. Той не было до него никакого дела, впрочем, как и ему до нее.

— Разъезжать на приличных экипажах мне не по карману. А виной всему наш щедрый Джеффри.

Летти доползла до козел и села на скамью, морщась от боли в ладонях.

— Если вы снова задумали потолковать со мной о том, какими благами обернется для меня убийство мужа, сразу говорю: ответ остается прежний.

— Неужто вы правда полагаете, будто я столь глуп?

— Если принять во внимание все обстоятельства, то полагаю. Итак, теперь, когда мы объяснились, извольте опустить меня на землю. Немедля.

— Клянусь, я страдаю, когда вынужден обижать прекрасных дам. Увы, теперь как раз такой случай. — В голосе Джаспера не прозвучало ни единой страдальческой ногки. — У меня на вас есть планы.

У Летти были свои планы, и она не сомневалась, что с замыслами Джаспера они не совпадали.

— Что ж, премного сожалею. — Летти привстала и потянулась к поводьям. — Сбыться вашему плану не суждено.

Джаспер тотчас остановил ее, достав из-за пояса пистолет и приставив дуло к ее талии. Оружие было куда больше, чем то, что дал Джефф, — длиной от рукоятки до дульного среза по меньшей мере дюймов шестнадцать. Джаспер с легкостью держал его одной рукой, показывая, сколь привычно ему иметь дело с оружием.

— Сидеть! — скомандовал он.

Летти села.

— Заряжен? — спросила она, утешаясь слабой надеждой.

Джефф окинул ее насмешливым взглядом:

— А как по-вашему?

— По-моему, лучше бы вам его убрать. Не то, часом, пораните себя самого.

— Какая трогательная забота!

Трогать Джаспера даже в мыслях было тошно. Но не стоило говорить об этом вслух, пока в селезенку смотрело пистолетное дуло.

— Я польщена, что вы все-таки устроили прогулку вдвоем, о коей так мечтали. Но не довольно ли? Может, теперь меня отпустите? — Летти одарила Джаспера светской улыбочкой, прелесть которой немного портили грязные пятна на щеках да сено в волосах. — Прокатились мы славно, но мне пора возвращаться, а то друзья забеспокоятся.

— Неужто никто не говорил вам: неумно высмеивать человека, что держит вас на мушке?

— В этом никогда не возникало надобности, — честно призналась Летти. — Я предпочла бы, чтобы не возникало и впредь.

Быть может, и правда не следовало его дразнить, но Летти сомневалась, что Джаспер спустит курок. Во всяком случае, намеренно. Он был бахвал и хулиган, но не хладнокровный убийца.

По крайней мере Летти хотела в это верить.

Да-да, бояться было нечего. Если бы Джаспер был склонен убивать, давно собственными руками убрал бы с пути Джеффа, не втягивая в эту историю Летти. В его алчности, бессовестности и готовности устроить смерть того, кто стоит между ним и богатой жизнью, можно было не сомневаться, однако твердости характера, благодаря которой он справился бы с задачей сам, ему недоставало, что немало радовало Летти.

Она напряженно раздумывала, для чего еще Джаспер мог ее похитить. Единственное, что приходило в голову, была мысль о выкупе. Если он мечтал получить за нее кругленькую сумму, тогда жертва нужна была ему живой. За мертвецов огромных денег не платят.

Следовало заговорить ему зубы, чтобы он забыл о пистолете. Если удастся выбить оружие у него из руки… Тогда уж придется действовать по обстоятельствам.

— Что вы намереваетесь со мной сделать?

— Я думал, вы не спросите. Живее! — Джаспер нетерпеливо ударил по лошадиной спине поводом, чтобы та прибавила шагу, и, бросив на Летти быстрый взгляд, прибавил: — Это я не вам.

— Я поняла. — Летти спокойно положила руки на колени, стараясь не подавать вида, что мечтает при первой же возможности ударить по руке захватчика, взять пистолет и спрыгнуть с повозки.

— Вообразите, как все удивятся, — проговорил Джаснер, взмахивая рукой с оружием, — когда найдут бездыханное тело виконтессы. Умерла в медовый месяц!

Стало быть, его волновал не выкуп. Походило на то, что Джаспер принял отказ Летти чересчур близко к сердцу. Она стала подумывать, не зря ли оскорбила его баки.

— И не просто умерла, — продолжал Джаспер, все больше увлекаясь, — стала жертвой убийцы. Угадайте, кто им станет?

— Лучше бы никто.

Джаспер пропустил ее слова мимо ушей.

— Собственный супруг виконтессы.

— Не хотелось бы указывать на просчет в ваших хитрых планах, — сказала Летти, потихоньку отодвигаясь к дальнему концу сиденья. — Но ведь Джеффа здесь нет.

Джаспер пресек ее попытки, резко вскинув руку и прижав дуло к ее груди.

— А он тут и не нужен. В этом-то весь секрет. Нашему дорогому Джеффри вовсе не обязательно убивать вас…

— Чудесно.

— Главное, что все подумают, будто это его рук дело.

— Как же вы намерены это устроить? Джефф не убийца. Никто в жизни не поверит в вашу чепуху.

— Полагаете? — Держался Джаспер слишком уверенно, что не на шутку тревожило Летти. Самодовольство сочилось даже сквозь его баки. — Но ведь все вокруг знают, что наш безгрешный Джеффри был влюблен в вашу сестрицу.

— По Мэри вздыхает пол-Лондона, — выпалила Летти. — Что в этом особенного?

— Знают также и о том, что нашему Джеффри пришлось против воли взять в жены вас вместо желанной Мэри.

То, как он непрестанно повторял «наш Джеффри», выводило Летти из себя. Или же дело было в пистолете, что настойчиво тыкался ей в грудь. Она чувствовала холодное дуло сквозь одежду. И теперь жалела, что Джейн не обмотала материей ее всю. И не покрыла сверху несколькими слоями брони.

— Держу пари, весь лондонский свет подтвердит, — с убеждением продолжал Джаспер, — что Джеффри сроду не планировал жениться на вас.

В первую очередь подтвердит миссис Понсонби, пронеслось в мыслях Летти.

— Верно, но это не повод к убийству. В противном случае три четверти света сели бы на скамью подсудимых.

— Ваш случай особенный.

— Может, лучше попросите за меня выкуп? — предложила Летти. — Вмиг разбогатеете, и не придется пачкать руки грязным убийством. Помните, что говорят о синице в руке?

— Вы не синица, скорее, безмозглая курица. Неужто вы полагаете, будто наш Джеффри выложит денежки, чтобы вернуть вас? Он даже плыть с вами вместе из Лондона не пожелал. — Джаспер самодовольно улыбнулся. — В Дублине же открыто обхаживает мисс Фейрли. А она бабенка что надо.

Летти задумалась, как бы понравился столь лестный отзыв самой Джейн.

— И потом, с какой это стати я должен довольствоваться жалкой частицей, тогда как могу заполучить все? Не только деньжата, но и лошадей, и титул — все, что мне полагается с самого рождения.

— Полагается?

— Полагается. Владельцем богатств должен был стать я. Какие у Джеффри права? Что в нем есть такого, чего нет во мне?

Летти могла бы дать простейший ответ: Джеффри посчастливилось быть сыном иного отца, но она подозревала, что Джаспер ни слова не услышит. Попытался бы родиться женщиной, подумала она. Тогда бы понял, что есть истинная несправедливость.

— Быть может, — произнесла Летти, с особой осторожностью подбирая слова, — вам следует просто побеседовать с кузеном?

Джаспер был корыстолюбив, глупостью же, увы, не отличался.

— Держите меня за круглого дурака? Нет уж! Путь мой один: собственноручно изменить свою судьбу. А вы, дорогая леди Пинчингдейл, мне в этом поможете. Пускай найдут ваше тело, — со злорадным торжеством произнес он. — Тогда не будет нужды убивать Джеффри. Об остальном позаботится закон.

— Да, спорить не буду: наш брак не самый счастливый в мире, — сказала Летти. — Но это не доказательство в деле об убийстве.

— Будьте покойны, — самодовольно ответил Джаспер. — Рядом с вашим телом обнаружат табакерку Джеффри. На ней весьма отчетливо выгравировано «ДП». — Он многозначительно помолчал и прибавил: — А на внутренней стороне крышки нарисован портрет вашей сестры.

Летти не нашлась что ответить. Что было говорить? В дополнение к сплетням, касавшимся их с Джеффри брака, табакерка наделает такого шума, на какой и рассчитывал Джаспер. Если из табакерки улыбнется рисованный облик прекрасной Мэри, чертова штуковина подтвердит мотив преступления и вместе с тем послужит его доказательством.

Джеффа, как всех пэров, будут судить перед палатой лордов. Немало из ее членов собственными глазами видели, что Джефф ухаживает за Мэри, многие присутствовали на его жуткой свадьбе с Летти. Да, те, которые давно его знали, наверняка заявят: он не способен убить жену. Но сам собой возникнет вопрос: кто же тогда способен? Лорды будут качать головами, сотрясая двойные подбородки, и с умным видом рассуждать о том, что любовь порою оканчивается безумием. Упомянут о Тристане и Изольде и о графе, что два сезона назад до того одурел от чувств, что женился на любовнице. Найдется и романтик, который приведет цитату из «Ромео и Джульетты».

Снова закачают головами, вспомнят другие скандальные истории минувших лет. А кончится тем, что Джеффа из-за его Собственных любовных стишков признают виновным.

Джаспер, крайне довольный собой, ударил по лошадиной спине поводом.

— Не миновать ему смертного приговора, — весело произнес он.

Умасливать его больше не имело смысла, и Летти сказала, что думала:

— Меня от вас тошнит.

Джаспер взглянул на нее с притворным сочувствием на смазливой физиономии:

— Полноте, полноте, мой друг. Лучше порадуйтесь, что уничтожите того, кто вас так позорит.

Ну и извращенный же был у Джаспера ум! Хорошо, что Летти умудрялась сохранять ясность мысли.

— Предпочитаю терпеть позор, но жить.

Джаспер покачал головой:

— Женщины, женщины! Ей дают возможность умереть и прославиться, а она недовольна.

— Умирайте сами, а меня с моим позором оставьте в покое.

— Нет уж, любезный друг. Не волнуйтесь, смотреться в галерее Сибли-Корт вы будете отменно. Я даже приглашу художника, чтобы он закрасил ваши веснушки.

Терпению Летти настал предел.

— Если вы так жаждете убить меня, почему же не пристрелили до сих пор?

— Не желаю пачкать одежду. Вы и представить себе не можете, сколько стоит, к примеру, этот жилет.

Летти обрадовалась и тому, что Джаспер не спешит — пусть не потому, что страшится лишить человека жизни.

— Если затеял кого-то убить, непременно испачкаешься, какой ни выбери способ, — сказала Летти со всей серьезностью. — А кровавые пятна, сколько ни старайся, полностью вовек не сведешь.

— Вот-вот, — подтвердил Джаспер. — Потому-то я и решил утопить вас в Лиффи.

— По-вашему, это благоразумно? — Летти почти не понимала, что говорит. Все ее мысли были о возможных путях сбежать. На то, что кто-либо придет ей на выручку, надеяться не стоило. Джефф, даже если чудом заметил, что ее увозит Джаспер, был слишком занят революционерами. Жизнь супруги, хоть она и не так досаждала, как прежде, не значила почти ничего в сравнении с судьбой Англии. Если он задержался по делам в ночь, когда должен был венчаться с Мэри, не должен был отвлекаться и теперь. — Вода оставляет пятна на шелке.

— На мне шерстяная одежда.

Слава Богу, Летти умела плавать. Не особенно хорошо, но достаточно, чтобы тотчас не уйти камнем на дно. В мужском костюме плыть наверняка удобнее, нежели в юбках. Надо лишь прикинуться, что ты утонула — уйти под воду. Потом вынырнуть и со всех сил плыть к другому берегу.

— Не надейтесь, что сумеете выплыть, — предупредил Джаспер, неприкрыто довольный растерянностью Летти. — После удара по голове, поверьте, не до плавания.

— От удара по голове открывается кровотечение, — сказала Летти, прижимаясь к борту повозки. Пузырек со снотворным был до сих пор при ней, но воспользоваться им не представлялось возможным. Что же до свистка — свистеть можно было хоть до посинения; из-за стука колес никто ничего не услышал бы, а если бы и услышал, не обратил бы на свист особого внимания. Оставались лишь вышивальные ножницы. Вышивальные ножницы… Бороться с ними против Джаспера было все равно, что пытаться взять в одиночку крепость. — Если не жалеете меня, подумайте о своем жилете. Слишком он хорош, чтобы его пачкать.

Джаспер с особенно отвратной улыбочкой чуть наклонился вперед, крепче сжал рукоять пистолета и поднял его над головой Летти.

— Да, жилет будет жаль. Но я готов принести его в жертву.

Верно подметила Летти: баки Джаспера уродовали.

Как только Джефф доберется до него, некрасивостей на физиономии мерзавца изрядно прибавится! Хорошенько его вздуть надлежало давным-давно. Джефф метнулся в сторону дороги и тут вспомнил, что его не ждет экипаж. Проклятие! Догнать колымагу бегом было невозможно. Смотрелась она допотопно, но помчала прочь весьма резво. Вокруг играли дети и домашние животные, по дороге с грохотом проезжали возвращавшиеся с рынка телеги, усталые рабочие плелись домой после трудового дня. Повозок на улицах было в этот час немало: замедлить ход колымаги Джаспера они должны были, остановить же — нет.

Джефф обратился к человеку, что вел изнуренную на вид кобылку. Какую службу служила лошадь хозяину, сказать было сложно, но верхом он на ней явно не ездил.

— Вот, возьмите. — Джефф, не глядя, достал пригоршню монет и протянул незнакомцу. — Купите себе новую лошадь.

Не выпуская из руки узду, тот попробовал одну из монет на зуб и пробормотал:

— Ну, не знаю, сэр. Мне и эта годится. Она ведь…

В руке Джаспера, успевшего отъехать к концу улицы, зловеще блеснул металл. Секунду спустя его загородила другая повозка, но Джефф успел заметить, как замерла фигурка, что сидела на колымаге кузена. Неведомый доселе страх, точно студеный январский ветер, заморозил кровь в жилах Джеффа.

Вспрыгнув на костлявую спину изумленной лошади, он бросил ее прежнему хозяину кошелек с остатком денег:

— Вот. Этого будет довольно.

Тяжелая сумочка стукнула человека по груди. Он схватил неожиданный дар, попятился и немного ослабил хватку. Джефф, быстро ударив по бокам лошади, уже скакал прочь, ведомый единственной всепоглощающей мыслью: настичь кузена и приставить чертов пистолет к тому месту на его теле, получить ранение в которое наиболее неприятно.

— Да ей же красная цена — шиллинг! — прозвучало вслед Джеффу.

Наклонившись к самой шее клячи, он объехал двухколесный экипаж с отсеком для собак под сиденьями, человека с тачкой и свинью, что, с недовольным видом уклонившись от проехавшей мимо коляски, заглядывала в сточную канаву.

Джаспер держал путь на север, в сторону реки, за которой лежала пустошь. Люди в тех краях почти не показывались — спрятать пленницу там, где ей не к кому обратиться за помощью и где никто ее не отыщет, удобнее всего. Очевидно, таков и был замысел Джаспера: увезти Летти подальше и потребовать за нее деньги, дабы дать взятку за перевод в более престижный полк, заплатить долг либо выхлопотать прибавление к пайку. Заботы у Джаспера были нехитрые.

Джеффа страшил пистолет. Даже если Джаспер и не думал им воспользоваться, мог выстрелить ненамеренно — повозку на мощенной булыжником мостовой слишком трясло. Достаточно единожды случайно двинуть пальцем, и…

Джефф нагонял их, но не так скоро, как желал.

Какого черта он не отправил Джаспера назад в Англию, едва увидел его у церкви Святой Вербурги неделю назад? Надлежало всучить ему сумму двойного жалованья, лично отвезти его на пристань и проследить, что он в самом деле уплывает.

Недодумался. Не предусмотрел. Понадеялся, что защитой Летти послужит уже то, что она его жена. Быть может, Джаспер испугался, что Летти родит наследников. Он годами морочил головы кредиторам, ожидая, что владения Пинчингдейлов перейдут ему. Но ведь Джефф как будто не признавал Летти и отчаянно любезничал с мисс Джилли Фейрли. Если желаешь обзавестись законными наследниками, вести себя надлежит совсем иначе.

Или же Джаспер догадался, что все это игра? Он был стяжателем, лоботрясом, себялюбцем и злопыхателем, но отнюдь не простофилей. Притом знал Джеффа всю свою жизнь. В детстве им каждым летом приходилось вместе бывать в Сибли-Корт, «дружно играть», отчего у обоих до сих пор оставались шрамы.

Если Джаспер смекнул, что брак Джеффа и Летти перелился из чистой формальности в нечто большее…

Джефф сильнее ударил по бокам лошади, будто с увеличением скорости жуткие картины, что навязчиво вырисовывались перед его глазами, обещали исчезнуть.

Все могло произойти в считанные мгновения. Спуск курка. Выстрел в упор. Бездыханное тело падает с повозки, точно ненужное тряпье. В висках стучала пропасть пустых слов: долг, обязанность, ответственность.

Ни одно из них нимало не подходило для выражения безумного ужаса, который охватывал Джеффа всякий раз, когда он представлял себе этот выстрел и думал, что по утрам его нос больше в жизни не пощекочут рыжеватые волосы и не будет больше остроумно-шутливых замечаний. Что больше не будет Летти. Мысль о жизни без нее отдавалась в голове невыносимо пустым звоном, делала мир вокруг холодным и мрачным, как коридоры Сибли-Корт после смертоносного визита оспы. В сравнении с водоворотом нынешних чувств печаль от расставания с Мэри показалась вдруг плачем ребенка, у которого отняли игрушку. Плачем больше от досады, нежели от душевных мук. Что же до Летти…

Он не мог ее потерять. Особенно теперь.

Тут Джаспер поднял руку с оружием над непокрытой головой жертвы так, что увесистая деревянная рукоять оказалась в нескольких дюймах от макушки Летти. Она, ухватив его за запястье, изо всех сил потянула на себя, но Джаспер, непомерно более сильный, разумеется, выиграл. Руки Летти, не в силах одолеть врага, медленно опустились. Джаспер загоготал.

Со свистящей в ушах нечеловеческой яростью Джефф рванул вперед, намереваясь перескочить с лошадиной спины прямо на повозку.

Мир кругом вдруг перевернулся вверх дном.

Из постройки на Патрик-стрит взмыл ввысь огненный столб, воспламеняя будто сам воздух и брызжа искрами. На дорогу посыпались горящие обломки, кони повставали на дыбы, свиньи залились визгом, повозки, резко дергаясь, стали врезаться друг в друга. Тут и там приземлялись с воздуха куски гнутого металла, улицу поглотило серное облако, будто выдохнутое из глубин подземного царства.

В наполненной криками неразберихе Джефф разглядел спешащую прочь от взорвавшегося склада мисс Гвен. На бегу она вытирала о штаны драгоценный зонтик.

Испугался и конь, тянувший повозку Джаспера. И понес. Вернее, попытался понести. Убежать далеко ему не позволили три столкнувшиеся впереди повозки. Однако, резко дернувшись, жеребец вырвал вожжи, что Джаспер держал между колен, оттого колымага угрожающе закачалась. Древние бортики заскрипели, не суля ездокам ничего хорошего.

Джаспер подался вперед в надежде ухватить поводья, размахивая второй рукой — с пистолетом, о котором он, верно, забыл.

Мысленно крикнув «Ура!» во славу Джеффа и мисс Гвен, Летти поспешила воспользоваться минутой. Достала ножницы и изо всей силы воткнула Джасперу в тыльную сторону ладони. Негодяй взвыл, выронил пистолет и затряс раненой рукой в воздухе, чертыхаясь так громко и отчаянно, что, если бы вслед за первым прогремел второй взрыв, никто бы этого не услышал.

Пистолет, стукнув о борт, упал на серые доски. Летти нагнулась. Рывком наклонился и Джаспер. Конь же тем временем обнаружил под носом клочок травы и принялся умиротворенно ее жевать, довольный, что болван с козел на время оставил его в покое.

Пистолет лежал прямо у ноги Джаспера. Пальцы Летти уже коснулись его рукоятки, когда голову пронзила слепящая боль.

Джаспер схватил ее за волосы и потянул вверх. Пистолет, выпав из пальцев Летти, ударился о наружную сторону борта и загремел по спицам колеса. До Летти эти звуки доносились, словно из глубокого колодца.

Что ж, о пистолете можно забыть. Но и Джаспер остался безоружным.

К несчастью, у него было куда больше способов причинять страдания, нежели у Летти с ее вышивальными ножницами. Небрежным движением руки он заставил ее отлететь в сторону и так удариться о борт головой, что перед глазами все озарилось светом, а мысли улетучились, кроме одной: «До чего же адская боль!»

Смутно сознавая, что спастись можно, лишь последовав за пистолетом, Летти поползла вдоль борта. Ободранные при столкновении с досками ладони саднили, в висках пульсировала боль.

И брала злоба.

Гнев помогал. С его помощью Летти одолела приступ головокружения, от которого клонило в сон. Только бы с Божьей помощью выбраться из проклятой повозки!

Джаспер схватил ее сзади за сюртук, снова усадил на козлы и помахал прямо перед лицом рукой, брызгая кровью на галстук. Теперь мерзавцу уже не имело смысла бояться, что он испортит жилет.

— Ты еще пожалеешь об этом! — прорычал он.

Окровавленные пальцы сжались вокруг ее шеи, Летти, задыхаясь, отчаянно в них вцепилась, хоть в том и не было проку.

— Ко времени, когда я тебя прикончу, ты будешь рада вовсе забыть, что такое ножницы. Да я…

— Что? — потребовал знакомый голос.

Глава 30

Приглушенно рыкнув, или просто кашлянув, Джаспер отпустил Летти, и она с чувством великого облегчения смогла перевести дух.

Повозка качнулась, когда Джефф, запрыгнув в нее, наклонился вперед, готовый к схватке. Конь, почувствовав, что груза прибавилось, на миг замер, повел ушами и продолжил жевать, позволяя глупым людям заниматься, чем им угодно.

— А ну-ка повтори, что сказал! — велел Джефф, угрожающе сверкая серыми глазами. — Или теперь ты воюешь лишь с женщинами, а, Джаспер?

Летти, прислонившись к деревянному борту, дышала тяжело и неровно. У нее все болело — щека, затылок, грудь, — но присутствие Джеффа отдавалось в душе безумным ликованием, что пьянило сильнее воздуха.

Джаспер, радуясь куда меньше, что их теперь трое, медленно повернул голову и взглянул на кузена. Брови над его продолговатым нормандским носом — единственным, в чем братья были схожи, — слились в сплошную кривую линию.

— У меня был несколько иной план, братец, но сойдет и нынешний. Знай: вас с достопочтенной супругой, — слово «супругой» он, потирая раненую руку, произнес издевательски нараспев, — найдут мертвыми. Павшими от рук разбойников.

— Приятно сознавать, что ты наконец нашел доходное дело, — ответил Джефф. — Но жертв советую подыскать иных.

— Смейся, смейся. — Джаспер повернулся и грозно приподнялся с козел. — Смейся, пока можешь. Скоро… А-а!

Оглушенный ненавистью, негодяй не почувствовал, как две маленькие ручки схватили его за спинку сюртука. Летти вложила в толчок все оставшиеся силы.

Вскинув пятерни, Джаспер пролетел над скамьей и с грохотом, сотрясая повозку, повалился физиономией в сено.

Джефф проворно отпрыгнул назад, позволяя кузену растянуться у своих ног. Из соломы послышался слабый сгон.

— Так-то! — воскликнула Летти, сжимая кулаки.

Джаспер поднял окровавленное лицо и метнул в нее сатанинский взгляд.

— У меня сломан нос, ты…

Ему на спину тяжело опустилась нога Джеффа, и последние слова Джаспера прозвучали как свист ветра.

— Поосторожнее! Не забывай: ты имеешь честь разговаривать с моей женой.

— Лучше бы сказал спасибо, — пыхтя и выплевывая солому с кровью, пробурчал Джаспер. — Я собирался освободить тебя от этой ду…

— Благодарю, но изволь больше не делать мне одолжений. Особенно подобных.

— Запоминай, что тебе говорят, — посоветовала Летти, потирая шею, что до сих пор болела.

Только теперь заметив багровеющие пятна на щеке и шее жены, Джефф изменился в лице. И, будто между прочим, сильнее надавил ногой на спину кузена.

— Походит на то, что нам с тобой придется поговорить по душам, братец, дабы более не возвращаться к событиям сегодняшнего дня. Стоит все выяснить теперь же, не возражаешь?

Джаспер тяжко вздохнул в ответ.

— Прекрасно. Рад, что ты не против.

Убрав со спины кузена ногу, Джефф медленно обошел его немалую фигуру. Джаспер поднял голову с боязливостью черепахи, выглядывающей из панциря, и взглянул на Джеффа.

— Постараюсь изъясняться возможно доходчивее, — сказал Джефф, складывая руки на груди и глядя на двоюродного братца сверху вниз. — Я мог бы сдать тебя властям и заявить, что ты пытался убить человека. Или искромсать вышивальными ножницами — полагаю, ты имел честь с ними познакомиться. На мелкие кусочки. — Джефф помолчал, давая воображению кузена время нарисовать соответствующие картинки. — Либо рассказать обо всех этих гнусностях твоей матушке.

Красное от крови лицо Джаспера исказил неподдельный ужас.

— Нет, ты не посмеешь! — выпалил он.

— Посмел бы, — сурово возразил Джефф. — Если бы пожелал. Но нет. Я пойлу иным путем.

Джаспер приподнялся на локте, не спуская с кузена глаз.

— Иным? Каким же?

— Что до меня, я выбираю ножницы, — вставила Летти, продев палец в кольцо страшного оружия и держа его так, чтобы мог видеть Джаспер. — Но чур первый кусочек отрезаю я.

— Мы могли бы обойтись и без ножниц, — спокойно произнес Джефф. — Да и без матушки, при одном условии: если ты уберешься. И как можно далее.

— Как это «уберешься»? — растерянно спросила Летти. Теперь Джаспер мог наобещать с три короба, а спустя какое-то время, когда страсти поулягутся, вновь явиться на проклятой повозке и с заряженным пистолетом. Тогда под рукой может и не оказаться ножниц.

Джефф улыбнулся:

— Говорят, в эту пору на диво прекрасно в Индии.

— Индия? Царство малярии! — Джаспер вскочил с сена. — Нет-нет, туда я не поеду!

— Не поедешь? — Джефф лишь дотронулся до руки Джаспера, но голос его прозвучал так, что мерзавец трусливо попятился. Джефф продолжил столь же зловеще спокойно: — Давай теперь же договоримся, братец. Ты заставил страдать мою жену. Стало быть, — заслуживаешь смерти. Должен умереть. Медленно. Мучительно. Умереть. Разумеешь?

— Индия. Что ж. Хорошо. Превосходная страна. Со всеми этими… приправами.

— Чудесно. — Джефф братски дружелюбно шлепнул Джаспера по спине. — Я не сомневался в твоем благоразумии.

Он заломил Джасперу руку за спину. Картина была презабавная, ибо Джефф был фунтов на двадцать легче кузена. Тот, до смерти перепуганный, и не думал сопротивляться.

— Я все устрою. Не сомневаюсь, командир с превеликим удовольствием согласится перевести тебя в другой полк. Ни о чем не волнуйся, — мягко прибавил Джефф. — Новая форменная одежда наверняка придется тебе по вкусу. Пощеголять доведется и там.

Джаспер, будто онемев, лишь кивал.

— А вот слугу придется тебе завести другого, — продолжал Джефф насмешливо спокойным голосом. — Я сегодня же пришлю подходящего человека. Он поедет с тобой в Индию и будет следить, чтобы ты никуда не девался. Одно неверное движение, и можешь проститься со своими любимыми баками.

Джаспер проглотил слюну. Джефф повернулся к Летти:

— Этот слуга особенный. Знает море секретов по превращению господской жизни в ад. Сегодня поранит, когда будет брить, завтра перекрахмалит воротничок, в другой раз сделает так, что шов на одежде страшно натрет кожу. Иные мастера пытки изводят неявно, но сколь блестящих добиваются успехов! Впрочем, полагаю, наш Джаспер не станет злить своего новою слугу. Так ведь, братец?

— Так, — прохрипел Джаспер.

— Вот и славно. — Джефф до сих нор не отпускал руку. — Отрадно, что мы так мило побеседовали. Теперь же, мой дорогой, оставь нас.

Летти сообразила, что последует дальше, мгновением ранее, чем Джаспер. Ловким движением схватив брата сзади за штаны, Джефф швырнул его прочь с телеги. Джаспер с плеском приземлился в сточной канаве и выругался с таким чувством, что все, кто за ним наблюдал, тотчас поняли: он разъярен, но цел и невредим.

Поднявшись на ноги и отлепляя от себя отбросы, Джаспер метнул злобный взгляд в детишек, что указывали на него пальцами и покатывались со смеху.

— Прощай, Джаспер! — воскликнул Джефф. — Не забывай писать из Индии матушке.

Джаспер не счел нужным отвечать. Отогнав ногой собачонку. что принюхивалась к лакомому кусочку, прилипшему к его сапогу, мерзавец, источая вонь и негодование, поплелся прочь.

Джефф потер руки и взглянул через плечо на Летти:

— Отчего я не проучил его сто лет назад?

Летти подбежала бы к нему, обвила бы его шею руками, покрыла бы лицо поцелуями, однако, повинуясь давней привычке, не позволила себе подобных вольностей. К тому же в ее ушах еще звучало эхо насмешливого голоса, напоминая о том, что жениться Джефф мечтал вовсе не на ней. На ее сестре. Джаспер оставался Джаспером, а теперь был еще и сплошь пропитан помоями, но смысл его слов от этого не менялся.

Неловко перебравшись с козел на телегу, Летти встала рядом с Джеффом — так близко, что соприкоснулись их рукава, — и посмотрела вслед удалявшемуся Джасперу.

— Ты умышленго бросил его в канаву? Чтобы он не расшибся?

— Джаспер — мой кузен.

— И кровожадная скотина, — твердо прибавила Летти.

Джефф взглянул на нее, едва приметно улыбаясь:

— Спору нет.

Эта полуулыбка изрядно смутила Летти. Она сделала полшага назад, чуть поскальзываясь на соломе.

— Если бы его план удался, ты обрел бы свободу.

— Не желаю я быть свободным, — ответил Джефф.

Летти пытливее всмотрелась в его лицо, ища признаки недосказанного.

— В каком смысле?

Джефф взял ее за руки.

— В том самом. Не желаю ни капли.

Летти прикусила губу. Неудивительно, что он ответил именно так. Сказал бы «хочу свободы» и в нынешних обстоятельствах тотчас сделался бы соучастником несовершенного преступления. Ко всему прочему он был за жену в ответе — нравилось то ему или же нет.

Умнее было бы принять его заявление без лишних вопросов, поехать домой, принять ванну и обсудить проделанную работу. Но Летти устала чувствовать себя обузой и говорить не то, что давило грудь.

— А как же Мэри? — спросила она, поворачивая к Джеффу свое многострадальное лицо. — Ты желаешь быть с ней, так долго об этом мечтал… А я не Мэри и не стану ею, сколь страстно бы ни желала.

— Не станешь, — согласился Джефф, проводя пальцами вверх по ее рукам. — И не нужно. Какая есть ты куда более прекрасна.

Летти покачала головой, без слов отвергая комплимент.

— Я хочу быть с тобой, — сказал Джефф, глядя на нее так пристально, что Летти почувствовала себя обнаженной. И готовой посвятить ему одному все свои помыслы, все, что теснилось в душе. — Не с Мэри. С тобой.

— Ты не обязан так говорить, — пробормотала Летти, кладя руку мужу на грудь. — Понимаю, ты не хочешь меня обидеть, но…

Как было объяснить, что гораздо более жестоко дарить надежды из одной только жалости, чем открыто отвергнуть?

— Обидеть? — Серые глаза Джеффа посветлели, и, заглянув в них, Летти почувствовала, что он понимает ее куда лучше, чем можно себе представить. Его губы сжались от прилива нежности и желания все объяснить. — Нет, дело вовсе не в этом. Видишь ли, Мэри была… — Подбирая верные слова, он на мгновение-другое замолчал. — Мэри была мечтой молодого человека.

Неужели ему казалось, что такими признаниями можно утешить нелюбимую жену?

Взглянув на нее, Джефф снова задумался, размышляя, как лучше пояснить, о чем он толкует.

— Мэри была картинкой из сборника сказок, дивным витражом, идолом, иконой… Ты же совсем другое дело. Ты…

— Несовершенная, да? — подсказала Летти.

Усталое лицо Джеффа вмиг преобразила неожиданно заигравшая на губах улыбка.

— В лучшем смысле этого слова.

Летти наморщила нос:

— По-моему, трудно вообразить, что такое лучший смысл несовершенства.

— Ошибаешься. Идеалом можно восторгаться, любить же куда приятнее другое.

Очевидно, во взгляде Летти блеснуло сомнение. Потому Джефф повторил:

— Да-да, любить приятнее другое. До чего же мило, что на твоем лице отражается всякое чувство — вот как теперь! Что упрямые волосы вечно выбиваются из прически. Что ты морщишь нос, когда подбираешь нужные слова. Что всегда высказываешь правду в лицо. — Он прикоснулся пальцем к копчику ее носа. — Я даже веснушки твои люблю. Не позволил бы исчезнуть ни одной, хоть за все лимоны в мире. Вот так. Теперь ты мне веришь?

— Ты сумасшедший, — сказала Летти со всей своей искренностью, столь обожаемой Джеффом. — Наверное, стукнулся головой. Или нет, подожди, это я стукнулась. В том, верно, и дело. Не в тебе. И не во мне. Творится нечто непонятное. Не… — Летти покачала головой. — Нет.

— Отчего же?

— Слишком все странно — далее задумываться смешно. Такое чувство, что мы в сказке. Всем хорошо известно, что принцы не влюбляются в нищенок. В настоящей жизни. Принцы находят себе принцесс, обзаводятся красивыми детишками, живут все вместе в золоченых залах и восседают в мягких креслах.

Джефф поднял руки и растопырил пальцы.

— На мне сейчас нет ни капельки золота.

Летти качнула головой, не придавая значения его словам.

— Сколько раз я наблюдала за тобой и Мэри, — сказала она. — Сколько раз представляла, что на ее месте я.

Ей никогда не хватало мужества признаться в этом даже самой себе. Но, увы, такова была горькая правда. Вместо того чтобы взглянуть ей в глаза, Летти лишь отмечала, что Мэри и лорд Пинчингдейл не пара, или порицала уловки Мэри, хоть судить не имела права ни сестру, ни его. Тогда как сама только и делала, что злилась, пряча свою ревность.

Она вдруг почувствовала, что не вполне уверена, единственно ли из лучших побуждений помешала в ту ночь сестре бежать из дома. Грудь наводнила вина, к горлу поднялась желчь, отравляя все на своем пути. Если бы тогда она не сунула нос не в свое дело, осталась бы в спальне, Мэри уехала бы с Джеффом и до скончания дней делила бы с ним семейное счастье. А честь семьи Олсуорси пострадала бы куда меньше, нежели от выходки Летти.

Она же решила вмешаться — не только из чистого желания спасти доброе имя отца, но еще и потому, что в дальнем-предальнем углу своего сердца желала, чтобы лорд Пинчингдеил достался ей. И знала, что обычным путем она его не получит.

Осознавать, как все случилось на самом деле, было пренеприятно. Те, кто превозносит самопознание, верно, ничего-то о себе не ведают.

— Я твердо знала, даже если бы не было Мэри… — Летти безотрадно усмехнулась. — Я не годилась на роль твоей невесты. Как бы ни старалась. Слишком ты был далек от меня…

Джефф растерянно сдвинул брови и с сомнением спросил:

— Тебя интересовал мой титул?

Он был на редкость умен, но, бывало, поражал несообразительностью. При этой мысли Летти чуть было не улыбнулась. Чуть было.

— Нет. Меня интересовал ты. Утонченный, образованный, с прекрасными манерами… — Вместо прочих лестных слов Летти взмахнула рукой. — А я кто такая? Великовозрастная простушка Летти из Хартфордшира.

Губы Джеффа искривились в улыбке.

— Девятнадцать лет — не так уж это и много. А что до Хартфордшира — твоя сестра тоже оттуда.

— Верно, но для Мэри это не помеха. На лондонских балах она смотрится уместно, я же — нет. В твоем доме я чувствую себя нищенкой короля Кофетуа.

Джефф убрал ей за ухо бившуюся на ветру прядку волос.

— Можешь устроить в этом доме все по своему вкусу.

— Нет же! — Летти в досаде отстранилась. — Дело вовсе не в этом.

Не имело смысла перечислять причины, по коим Джефф не мог ее любить, однако еще хуже было слушать, как он говорит о чувстве, которого на самом-то деле нет в его сердце, которое бесследно исчезнет, коль скоро они покинут волшебно зеленую Ирландию и вернутся в душные лондонские гостиные. Мир лжедрузей и злобных шепотков, способных изъесть всякую привязанность, особенно иллюзорную. Как только они приедут в Лондон, Джефф поймет, что рядом с ним всего лишь гадкий утенок, дурнушка. Неотесанная, пухлая, ничем не привлекательная.

— Ты не понимаешь, — горячо продолжала Летти. — Я никогда не стану изящной, величественной, такой, каким посвящают стихи. Я тебе совсем не подхожу.

Джефф посмотрел на ее раскрасневшееся лицо и произнес грубоватым тоном:

— А не кажется ли тебе, дорогая, что решать мне? Для этого-то образования, утонченности и всего прочего у меня достаточно. Кроме того, — прибавил он, заметив, что Летти вновь собирается возразить, — на балах и я себя чувствую не в своей тарелке. И мне тоже никто не посвящал поэм. Может, ты попробуешь? Хуже стишков, чем мои, наверняка не придумаешь.

Летти прищурилась:

— Но держался ты всегда столь уверенно, а выглядел столь элегантно…

— Точнее, не привлекал к себе особого внимания, — поправил ее Джефф.

Он подождал, пока до нее дойдет смысл его слов. Летти принялась вспоминать все балы и вечера, на коих они встречались во время сезона, с тех пор как Джефф вернулся из Франции. Вот он стоит среди друзей, вот опирается рукой на спинку кресла Мэри, вот прижимается спиной к стене. Но не смеется и не увлечен танцами, как другие, а постоянно держится как будто с краю и лишь наблюдает, слушает.

— О! — произнесла Летти, чувствуя себя глупышкой.

— Общаться с книжками мне всегда было куда приятнее, нежели с людьми. Когда я жил во Франции, мог проводить свободное время как желал.

Летти почувствовала себя идиоткой, что битый час вглядывалась в книжные строчки, пока добрые люди не заметили, что книга лежит вверх ногами, и не перевернули ее. Идиоткой, которая все это время чувствовала, в чем загвоздка, да смотрела на слова столь рассеянным взглядом, что вовсе не видела букв.

— Выходит, когда ты вернулся…

— Стал ездить на балы и чувствовать себя столь же неуютно, как ты. Потому и начал ухаживать за твоей сестрой. Она была для меня вроде алтаря, перед которым так приятно молиться. К тому же наполняла жизнь смыслом. В противном случае не знаю, что бы я делал. — Джефф погрузился в воспоминания, плотно сжимая губы и глядя куда-то поверх плеча Летти. — Не следовало использовать ее, однако в ту пору я был уверен, что это любовь.

— Не может быть, — медленно произнесла Летти. — Нет- нет, конечно, нет…

Неужели Джефф говорил о том, что никогда по-настоящему не любил Мэри? Нет, Летти, верно, не так его понимала. Весь Лондон знал о его чувстве к Мэри, его сравнивали с любовью Данте к Беатриче, Петрарки к Лауре, оно стало истинным мсрилом привязанности.

Впрочем, поняла вдруг Летти, Мэри он любил лить издалека, боготворил ее, почти не зная. Быть может, и Петрарка только выдумал чувство к Лауре. Ведь понятия не имел, что она ест на завтрак, может ли не захихикать, когда попадает в неловкое положение, и вскакивают ли у нее на коже прыщики.

Словом, не представлял, что она за человек. Внезапно уяснив себе суть слов мужа, Летти посмотрела на его знакомые черты иным взглядом. На морщинки вокруг серых глаз, на упрямо сложенные губы и задумчивую складочку меж бровей — все эти мелкие черточки, что так полюбились ей с первой минуты.

— Я для тебя не принц из золоченых залов с мягкими креслами, Летти, — просто сказал Джефф. — Если и пожелал бы — не смог бы им стать.

— Я этого и не хочу, — хрипло ответила Летти.

— Не особенно я отважен, силен и не то чтобы герой. Мне гораздо уютнее у письменного стола, нежели в черном плаще. А кадриль я танцую весьма скверно. — Джефф взглянул на жену со всей серьезностью. — Но весь я, какой есть, — твой, если я тебе нужен.

Одна эта фраза говорила о большем, нежели если бы он встал перед Летти на колени.

Тут она вдруг поняла, что он умышленно пошел ее путем. Собрал все ее недостатки и превратил их в свои. Вывернул наизнанку чувство собственного достоинства и предложил его ей, рукоятью вперед, точно рыцарь, отказывающийся от оружия. Право выбора было за Летти.

Его великодушие растрогало ее чуть не до слез. Растрогало и отозвалось в душе столь мощным приливом чувств, что захватило дух. Ее нисколько не интересовали черные плащи, нимало не смущало, что Джефф не умеет танцевать кадриль и что предпочитает людям книги, лишь бы в царстве его книг нашлась комната и для нее.

— Нужен, — сказала она, с трудом заставляя себя говорить. — Очень нужен.

— Со всеми изъянами и недостатками?

— С нарывами, фурункулами и карбункулами, — торжественно заверила мужа Летти.

— Надеюсь, мы обойдемся без подобных страстей…

Летти любила видеть, как искрились его глаза, когда он улыбался, как кривились губы и как на лоб падала тень от темных волос.

— Недостатков вполне достаточно, — прибавил Джефф.

— И вонючей соломы. — Летти сморщила нос, только теперь обратив внимание, как жутко пахнет от ее ног и рук. — Чудесное место для объяснений в любви, ничего не скажешь!

Взгляд Джеффа многозначительно скользнул на ее губы, отчего щеки Летти вспыхнули, точно от взрыва сотни ракет.

— А к экипажам у нас определенно настоящая страсть. — Он обнял ее за талию и привлек к себе.

Сама не своя от счастья, Летти посмотрела вокруг — на потрескавшиеся старые доски да выпачканную кровью солому — и подумала, что не променяла бы эту полуразвалившуюся старую колымагу ни на какие золоченые залы.

— Это не экипаж, — возразила она, снова поворачиваясь к мужу, — а жалкая телега.

Джефф вскинул брови:

— Какая нам разница?

Летти приподнялась на цыпочки и обхватила его шею руками.

— Никакой. Ровным счетом никакой.

Какое-то время после этой последней фразы ни виконт, ни виконтесса Пинчингдейл не помнили слов. А когда возобновили разговор несколько позднее, единодушно решили, что будь то телега или экипаж — для некоторых приятных дел хороша любая повозка.

Глава 31

— Уходит? — Я отнюдь не изящно выгнула шею, но прихожую из-за двери было почти не видно. — А как же ужин?

Я планировала подойти к Колину, лишь когда он набьет живот вкусностями. Сама я, ветеран подобных пиршеств, прекрасно знала, сколько кусков тыквенного пирога способны отправить меня в ступор. Новичок же, не подозревающий, что от индейки и начинки непременно нападет сонливость, в два счета становится их жертвой.

Если, конечно, не уйдет до ужина.

Миссис Харрингтон, не понимая, что на самом деле происходит, махнула рукой:

— Он сказал, что поедет куда-то еще. Но Серена весь вечер пробудет с нами, верно ведь, дорогая?

— Пэмми так настаивала. — Не пряталась ли колкость под спокойным голоском Серены? Или мне это только показалось? Так или иначе, ее брат уходил.

Я должна была догнать его и поговорить с ним — наверное, эта мысль возникла у меня в голове с самого начала, — хоть понятия не имела, интересую ли я его и чувствует ли он, что я им пренебрегаю (пусть только потому, что мне казалось, это ему на меня плевать). Твердо я знала лишь одно: если сейчас я простою на месте, буду чувствовать себя ужасно весь остаток вечера, и вовсе не от обжорства.

Не в Ирландию же мне за ним предстояло ехать.

— Прошу прощения. — Я вскочила с диванного подлокотника, на который присела, так резко, что трепыхнулись отдельные пряди волос Серены — чуть взлетели и опустились, точно стайка голубей на Трафальгарской площади. — Я сейчас.

Протолкавшись к выходу, я выскочила в прихожую. Она была небольшая — узкий прямоугольник с парадной дверью в одном конце и садовой — в другом. Вряд ли Колин вышел в сад: перепрыгивать через ограду вышло из моды несколько веков назад вместе с лютней и мужскими панталонами. Но и парадная дверь как будто не хлопала, впрочем, в гостиной слишком громко болтали.

Было еще одно местечко, где мог оказаться Колин. Скрестив пальцы, я вошла в комнатушку, теснившуюся между кухней и гостиной и служившую подобием гардероба. Разумеется, Колин был здесь — с сосредоточенным видом перебирал одинаковые плащи на переносной алюминиевой вешалке в поисках своего. Я мысленно поблагодарила производителя плащей. Если бы не отличительные черты — пятно от кофе на рукаве, завалявшийся в кармане мусор, — тогда один «Берберри» было бы невозможно отличить от другого. Свой я находила по давнишнему билетику в кино, на «Блондинку в законе», сеанс, начинавшийся в девять сорок. Билет лежал у меня сотню лет в левом кармане.

Услышав стук каблуков по деревянному полу, Колин повернул голову.

— Уходишь? — вежливым тоном спросил он.

— Нет. Но мне сказали, уходишь ты. — Само собой, Колин уходил — ведь он искал свой плащ!

Он как раз вытягивал «Берберри». Не исключено, чужой.

— У меня другие планы.

— Миссис Харрингтон сказала.

Представляя себе эту беседу в гостиной, я думала: ну что тут особенного? Теперь же, когда Колин — живой, не воображаемый — стоял передо мной, надевая плащ, я понимала, что на деле все гораздо сложнее. Во всех беседах, которые я себе рисовала, он безмолвно выслушивал меня и в заключение говорил: «Ты совершенно права».

В мечтах куда проще общаться с людьми.

— Послушай, — сказала я, делая шаг вперед. — Я только хотела сказать… Это ужасно.

Колин моргнул, засунув руку в рукав.

— Ты о чем?

— Об аварии, о вашей маме. Почему ты не сказал мне? Я бы тут же уехала.

— Среди ночи?

— Наверняка можно было вызвать такси. Ну, или переночевать в гостинице. Я бы сразу ушла. Зря ты ждал из-за меня до утра. Мне теперь страшно неудобно.

— Перестань. — Глаза Колина заблестели в самых уголках, будто начавший таять северный ледниковый покров. — Все равно мне так и не удалось выяснить, есть ли ночной самолет.

— Если бы удалось, надеюсь, ты выставил бы меня без лишних церемоний.

— И раздумывать бы не стал! — воскликнул Колин.

— Правильно. — Я широко улыбнулась и тут подумала, что улыбки неуместны, когда нездорова его мать. — Ей лучше?

— Намного. Во-первых, угрозы жизни и не было, но позвонил кто-то из работников больницы, не мама — она лежала без сознания. Сказали только, что произошла авария, что маму в обморочном состоянии госпитализировали.

— Как жутко! — пробормотала я, корча сочувственную гримасу.

— Ее муж был как раз на конференции, а я почти не знаю итальянского. Нет, заказать граппу, конечно, сумею, но вот разговаривать на медицинские темы… — Колин развел руками, показывая трогательно по-мальчишески, сколь сложно беседовать с врачами-итальянцами.

— Но, когда ты туда приехал, сразу выяснил, что бояться нечего?

— С помощью более или менее подходящих фраз в итальянско-английском разговорнике. Как только стало понятно, что у мамы не обнаружено ни гангрены, ни проказы, общаться стало намного проще.

— Неужели во всей их больнице нет человека с английским?

— Может, и есть. Но он либо пил в это время кофе, либо не без удовольствия наблюдал за англичанином, поставленным в дурацкое положение, — мрачно произнес Колин.

— Или бастовал, — предположила я. — У них это обычное дело.

— Не повысите зарплату — буду целый день измываться над англичанами — так, что ли?

— Быть может, подобным образом появились мимы. Определенная группа, скажем, французов, забастовав, начала общаться жестами.

Вообще-то я понятия не имею, откуда взялись мимы. Явились и все, исчезать и не думают.

— А разрисованные лица?

— Это для маскировки. Чтобы никто их не узнавал и не сажал в тюрьму. Все очень просто.

— Действительно просто, — согласился Колин с весьма довольным видом. — Мне такая мысль не приходила в голову.

— Тут нужен большущий ум. И долгие годы наблюдения за мимами в их естественной среде обитания. — Я подумала: только бы он не спросил, о чем я, ибо я сама не вполне понимала. Но временам мой язык работает независимо от мозга, и случаются разного рода недоразумения. — С чего мы начали? — поспешила спросить я.

— С французов. Любой разговор так или иначе почему-то сводится к ним. — Колин завязал пояс плаща и спросил: — Как поживает Розовая Гвоздика?

— Прекрасно, — весело ответила я, стараясь не показывать, что огорчена его намерением уйти. Почему он медлил, не боялся опоздать? Ведь его где-то ждали. — Только-только сорвана восстание в Ирландии.

— Так я и думал.

— Хочешь сказать, ты об этом знал?

— Догадывался.

— Но кое о чем другом наверняка и не подозреваешь.

— Если это связано с мимами, лучше не рассказывай.

Я с преувеличенным возмущением скрестила руки на груди:

— О них больше ни слова. — Отбросив мимов, я загадочно понизила голос: — Вместо одного Черного Тюльпана их могло быть целое объединение. Что скажешь?

— Как это? — Колин прислонился спиной к окрашенной в кремовый цвет стене, как будто вовсе раздумал идти куда бы то ни было.

— Вот так. Объединение шпионок — черноволосых и с очень светлой кожей. Лепестков тюльпана.

— Звучит неправдоподобно.

— Вот именно, — согласилась я. — Однако очень похоже на правду.

Я кратко пересказала ему суть архивных материалов, над которыми работала целую неделю, начиная с истории мисс Эмили Гилкрист и заканчивая таинственной смертью маркизы в салоне лорда Вона.

— Тебе не кажется, что лепестков маловато? — спросил Колин. — Всего два — на цветке их должно быть больше.

Я задумалась. Естественно, шпионок должно было быть больше, не только маркиза и Эмили Гилкрист… Об остальных я, увы, пока ничего не знала.

— Разумеется, на сегодняшний день это всего лишь предположение, — торопливо проговорила я. — Но идея потрясающая, ведь правда?

Колин долго не отвечал. Просто смотрел на меня. Так, что моя чертова светлая кожа стала краснеть.

— Потрясающая, — наконец согласился он, когда молчание затянулось до невозможного. — Наверняка Джей тебе очень помогает.

Мне потребовалось мгновение-другое, чтобы вспомнить, кто такой Джей.

— О, не напоминай! О Джее мне хотелось бы забыть.

— Вы что, не?..

— Боже упаси! Конечно же, нет. — Следовало все объяснить, чтобы Колин выбросил бредовую мысль из головы, хоть и явилась она ему лишь потому, что так захотела я. Теперь все изменилось, и я мечтала о другом: скорее вычеркнуть из наших жизней эпизод с Джеем и вернуться в день, который неделю или вроде того назад мы провели вместе. — Я встретилась с ним, только чтобы порадовать бабушку. Он в Англии, и я в Англии… С бабулей лучше не спорить.

— Что ж, я рад.

— Серьезно? — Я тотчас немного склонила голову набок и захлопала ресницами.

— Ага. Премерзкпй тип.

Черт! Насчет Джея я была примерно того же мнения, но услышать сейчас хотела что-нибудь типа: «Милая, я мечтал, чтобы ты стала моей. Видеть тебя с другим было невыносимо».

Что ж. Вот для чего снимали старые фильмы и производят мороженое «Бен и Джерри» — чтобы не слишком угнетали изъяны реальной жизни. Если бы мы с Колином были героями черно-белого кино, он уже давно заключил бы меня в крепкие объятия, а я заверила бы его, что о Джее и думать забыла.

Вместо объятий я дождалась Пэмми. Меха на ней было столько, что хватило бы на украшение трех восходящих звезд.

— Привет, ребята! — пропела она, врезаясь в меня.

По-моему, ее замысел был столкнуть нас с Колином, но хитрюга просчиталась. К Колину я даже не прикоснулась, зато так больно ударилась о стену локтем, что чуть не брызнули слезы из глаз. Да, в этом вся наша Пэмми — само коварство.

— Ай! — вскрикнула я.

— Прости. — Вряд ли Пэмми сожалела о том, что сделала. Повернувшись к Колину, она одарила его улыбочкой хозяйки, до жути похожей на улыбки миссис Харрингтон, только у Пэмми больше оголялись десны. — Ты правда не можешь остаться на ужин? Правда, правда, правда?

— Я бы с удовольствием, но у меня встреча… — Колин взглянул на часы — простой формы, в серебряном корпусе и с кожаным ремешком. — Опаздываю уже на пять минут.

— Прости, что задержала тебя, — сказала я.

— По-моему, насчет извинений мы договорились?

— У тебя свидание? — в лоб спросила Пэмми.

— Можно сказать.

Я изо всех сил постаралась, чтобы мое лицо осталось обычным, не превратилось в физиономию печального клоуна. У неженатого гетеросексуального мужчины — высокого, привлекательного неженатого гетеросексуального мужчины, — конечно, должна быть подруга. И как я раньше не додумалась?

— С другом. С Мартином, — прибавил Колин.

Понятно. Меня окатила волна облегчения, но тут вдруг взяло сомнение. Кто сказал, что Колин традиционно ориентирован?

Слишком уж он был ухоженным, что наводило на странные мысли. Его темно-русые волосы благоухали шампунем, к тому же, когда я стукнулась о стену, ясно почувствовала аромат лосьона после бритья. Его одежда не отличалась ничем особенным, но те геи, что слишком увлечены автомобилями, слесарными и столярными работами, вроде бы так и одеваются. Он сам сказал, что идет на свидание…

Еще немного, и я официально заявлю, что отказываюсь жить среди людей. Слишком уж это трудно.

— Ах с Мартином, — насмешливо повторила Пэмми. — Ну-ну…

— Что ж, приятно отдохнуть! — вставила я, пока Пэмми не ляпнула новой нелепости. Или не осрамила меня. Пэмми ничего не стоит опозорить себя или ближнего, я поняла это на дискотеках еще в шестом классе. По мнению мамы, Пэмми такая оттого, что у нее не было и нет прочной семьи.

— Спасибо. Отдохнуть вряд ли получится. На прошлой неделе Мартина бросила девушка.

Стало быть, он не был геем. Во всяком случае, Мартин. Ориентация же Колина оставалась загадкой. Как и многое другое. Я совсем растерялась.

— Бедный Мартин. — Пэмми мгновение попечалилась и живо спросила: — А что он собой представляет?

— Ты с банкиром, забыла? — возмущенно напомнила я.

Пэмми покривилась:

— Его переводят в гонконгский филиал.

— Ага, — с пониманием ответила я.

— Что «ага»? — спросил Колин.

— С глаз долой — из сердца вон.

Колин испытующе взглянул на Пэмми:

— Это ты так рассуждаешь или он?

— Оба, — многозначительно ответила Пэмми.

Наши с Колином веселые взгляды вдруг встретились. Я поспешно отвернулась.

— Ты опаздываешь. — Я подтолкнула Пэмми в прихожую, чтобы она не крутилась перед носом. — Жестоко заставлять несчастного Мартина томиться в ожидании. Еще подумает, что и ты от него отвернулся.

— Позвони ему и позови к нам! — бросила через плечо Пэмми, приостанавливаясь у выхода. — Лучший способ прийти в себя после разрыва — начать снова бывать в компаниях. Верно я говорю, а, Элли? Нечего ему хандрить и просиживать дома. Пусть встряхнется, не то целый год промается один.

— Пусть парень пострадает, без этого тоже нельзя, — заспорила я с подругой. — Не так просто пережить расставание.

— Лишь если человек сам того не желает. Унывать не стоит в любом случае.

— Лучше читать «Космополитен». — Таков был курс лечения Пэмми, когда она разошлась с прежним парнем: листать «Космополитен», ездить по клубам, а по утрам болтать по телефону.

— Думаю, он не в том настроении, чтобы знакомиться с новыми людьми, — тактично отклонил предложение Колин. — В любом случае — спасибо.

— Значит, в следующий раз. Можно встретиться просто — выпить по бокальчику-другому. — Я почти увидела, как в голове Пэмми замелькали фантазии о свиданиях с разными парнями. — Друзей никогда не бывает много, — жизнерадостно пропела она. — Сегодня с тобой один, завтра другой.

— Как дублеры в театре, — пояснила я Колину. Мы все вышли в прихожую. — Пэмми держит возле себя целую компанию на случай, если главный герой не сможет выйти на сцену.

— Или улетит в Гонконг?

— Чего только не случается в жизни.

— А ты почему не вызвала дублера? Теперь, когда Джей уехал к бабушке?

Я повернула голову, взглянула на Колина поверх плеча и опустила уголки губ в наигранной печали.

— У меня нет способностей Пэмми, поэтому за моими кулисами совсем пусто.

— Какое упущение! — Теперь я не видела его лица, но слышала в голосе веселые нотки. — Скорее займись пополнением запасов.

— Вообще-то на прослушивания и пробы у меня нет времени. — Неуместно было проводить параллель с театром. Когда с неистово бьющимся сердцем я поворачивалась к остановившемуся у парадной двери Колину, чувствовала себя так, будто иду по канату. — Выкроила пару часиков для отвратного Джея, но что из этого вышло — ты сам видел.

— Так не годится.

— Слышала? — воскликнула Пэмми. — Вот и я ей твержу и твержу! Сотню лет.

— Спасибо, Пэмс.

Колин взялся за дверную ручку и взглянул на меня:

— Чем занимаешься в субботу вечером?

Мы собирались поужинать с Пэмми. Но легкий тычок в бок сказал мне яснее слов: встреча отменяется.

— Ничем.

— Как насчет ужина?

— Против чего-нибудь вкусненького не возражаю.

— В восемь? Устроит?

У меня в душе запел хор ангелов.

— Вполне.

Пэмми что-то пробормотала себе под нос.

— Вот и замечательно, — сказал Колин.

Слишком уж быстро все произошло.

Неужели Колин назначил мне свидание? Или просто решил узнать, в котором часу я ужинаю по субботам? Если бы я начала уточнять, выставила бы себя круглой дурой.

Колин уже благодарил Пэмми за чудесный вечер, а она глупо улыбалась, походя на крестную из сказки. Так и казалось, что ее юбка вот-вот сделается длинной и пышной, а из уст польются волшебные слова.

Покончив с любезностями, Колин вышел, потом снова заглянул в дверь:

— В общем, до субботы.

— He забудь повторить отрывок к прослушиванию! — выпалила я.

По счастью, дверь уже захлопнулась, отделив Колина от моих глупостей тремя дюймами прочного дуба.

Я взмолилась про себя: только бы он не услышал! И наклонила голову к поднятым сцепленным рукам.

— Отрывок к прослушиванию. О Боже! Неужели это я сказала?

Пэмми хихикнула.

— Радуйся, что пошутила так невинно. Могла бы крикнуть: «Устроим пробу!»

— Пэмми!

— Полагаешь, проба затянется?

Я шлепнула подругу но руке.

— Ни о чем таком я далее не думаю! Мы просто поужинаем вместе.

Пэмми шевельнула бровями.

— Просто поужинаете? Как же, как же!

— О, Пэмс! — Довольная целым миром и переполненная любовью к человечеству, я порывисто обняла ее. — Спасибо.

— Пожалуйста. — Пэмми, весьма довольная собой, похлопала меня по спине. — Вот и смейся теперь и над горой, и над Мустафой.

Мне и мысли не пришло поправлять ее. Слишком я была счастлива. Пусть твердит «Мустафа» сколько ей вздумается.

— У меня свидание.

— Ага, — милостиво согласилась Пэмми.

— С Колином.

— С ним самым.

— У меня свидание с Колином!

Пэмми взяла меня за руку и повела назад в гостиную.

— Да-а, главного мы добились. Но не теряй голову. Подумай о том, что не менее важно. Например, что наденешь.

Ужин. В субботу. В восемь вечера. Самое что ни на есть настоящее свидание! Даже с учетом различий между англичанами и американцами «суббота» и «свидание» — почти синонимы.

У меня свидание с Колином! Настоящее свидание с Колином!

Из кухни потянуло запахами жареной индейки и сладкого картофеля в соусе, которые ни с чем не спутаешь. Теплые, домашние ароматы, полированный стол, белоснежная скатерть и море приятных чувств. В груди разлилось довольство, как в детстве, когда светит солнце, а родители предлагают мороженое, и не нужно, чтобы заполучить его, прикидываться паинькой. Мир вокруг бесконечно радовал. Работа наконец-то сдвинулась с мертвой точки, в День благодарения у меня была индейка, кругом звучали голоса американцев, а в субботу предстояло встретиться с красавцем англичанином. Который не называл Алый Первоцвет Заочным Цветом. Рай на Земле! Получи я в подарок хоть целую коллекцию Джимми Чу, не почувствовала бы себя более счастливой.

Чуть заметно улыбнувшись, я вспомнила сочинения, что младшеклассниками мы писали в ноябре. Начинались они неизменно скучными словами: «Благодарю жизнь за то…» В ту нору я была очарована «моим маленьким пони», всякий раз благочестиво упоминала о любящих родителях да описывала, в какие прически могу утянуть свои вьющиеся волосы.

Теперь же, не переставая думать о Колине, я мысленно сказала спасибо индейкам, что ради сегодняшнего праздника простились с жизнью.

Я была благодарна судьбе за то…

— Придумала! — воскликнула Пэмми. — У меня есть отличный корсет из ячьей шкуры!

— Только не ячья шкура, — запротестовала я.

Всякой благодарности есть предел.

Историческая справка

Для иного сюжета как нельзя лучше подходит правда. Рассказ об ирландских событиях 1803 года увлекателен сам по себе, тут ни к чему обилие прикрас и выдумок. Проведя несколько лет во Франции, Роберт Эммет и прочие ветераны бунта, поднятого в 1798 году, вернулись в Дублин, дабы организовать новое восстание. Заготовив оружие на складах в разных частях города, Эммет намеревался напасть на представителей английских властей в тот день, когда вспыхнут мятежи в других ирландских городах и, предположительно, явятся французы.

В шесть тридцать вечера шестнадцатого июля план с треском провалился. Взрыв склада на Патрик-стрит поставил бунтовщиков перед выбором: действовать немедленно или вовсе отказаться от своих замыслов. Потому дату восстания переместили на двадцать третье июля, хоть и намеревались поднять его гораздо позднее. Вот как пишет об этом Руан О'Дониел: «Эммету и остальным организаторам пришлось выбрать одно из двух: осуществить задуманное без промедления и в одном лишь Дублине либо ждать, что в августе — сентябре в Англию или Ирландию прибудут французы».

Не успев собрать всех единомышленников, не получив поддержки из Франции, Эммет привел задумку в исполнение и тотчас потерпел поражение. Как рассказывает его биограф, Патрик Джегеган: «Эммет ждал, что с наступлением тьмы двадцать третьего июля его сподвижники соберутся на главном складе… Две тысячи человек. Явились только восемьдесят. Хуже того, большинство из них тут же направились в пивную «Желтая бутыль»…» Повстанцам удавалось удерживать свои позиции на Томас-стрит и Джеймс-стрит в течение почти двух часов, однако на Замок они так и не напали, потому закончился день поспешным отступлением и уличными беспорядками. Эммет скрылся в горах Уиклоу. Но вместе с двадцатью другими организаторами был арестован и казнен — погиб в борьбе за дело всей своей жизни.

Безмерно жаль, что не получилось вплести в сюжет все подробности, описанные в многочисленных исторических документах. Особенно то, что военные приготовления мятежники прикрывали херлингом — ирландским травяным хоккеем (не путать с керлингом, это совсем другое), и переносили мушкеты и копья, будто клюшки. Увы, я так и не смогла придумать достойного предлога, под которым бы молодые дамы типа Летти и Джейн явились в херлинг-клуб, что располагался близ Дублина. Многие другие материалы, однако, пришлись очень кстати.

Описание складов с тайными комнатами и груды оружия — авторская выдумка. Без взрыва на Патрик-стрит было никак не обойтись. Вооружиться ракетами — такими, какие использовались в Индии, с некоторыми доработками, — пришло в голову Эммету, не мне, из-за них-то на Патрик-стрит и прогремел роковой взрыв.

Его описывают несколько по-разному, но указаний на то, что взорвался склад не случайно, нет ни у одного из историков. Судя по всему, мятежники испытывали запалы для ракет да в какую-то минуту забыли об осторожности (а может, были не вполне трезвые), что и привело к трагедии. Расходятся описания и в другом. Согласно одному, двое соратников Эммета винят в случившемся красильщика по имени Джордж Макдэниел: он-де работал с ракетами, будучи пьян. Его я и сделала козлом отпущения, превратив в выпивоху-сторожа.

Спорят историки и о том, правда ли Эммет ждал помощи от французов, или же мечтал, чтобы Ирландию освободили ирландцы. Я воспользовалась первой версией, ибо для книжки про дикие выходки французских шпионов она подходит куда больше. Брат Эммета, Томас Эддис, в самом деле неоднократно встречался с Бертье, военным министром Бонапарта, и беседовал с ним о вероятном прибытии в Ирландию французских войск. Некие подробности указывают и на то, что организаторы восстания впрямь ждали французов в августе — сентябре. Если кто-то заинтересовался и желает узнать о бунте 1803 года больше, советую почитать две прекрасно написанные книги об Эммете, изобилующие сведениями, но события изложены под разными углами зрения: Патрик М. Джегеган «Роберт Эммет. Судьба», Руан О'Доннел «Роберт Эммет и восстание 1803 года».

Те, кто хорошо знает Дублин, заметили некие несоответствия. Конечно, ведь в наши дни за кулисами театра на Кроу-стрит не наткнешься на труп; теперь в этом здании вовсе не театр, а магазин и офисы. Театр же, выражаясь словами современников, «вытурили предприниматели» еще в двадцатые годы девятнадцатого века. Для самых любознательных: рисунки театра И портреты его ведущих актеров можно увидеть в книге Т. Уолша «Опера в Дублине, 1798–1820: Фредерик Джонс и театр на Кроу-стрит». Церкви Святой Бербургн повезло много больше, но в 1810 году не стало колокольни, а в 1836-м — башни. Патрик-стрит, местоположение злополучного склада мятежников, изменилась до неузнаваемости. Еще в путеводителе для туристов 1905 года она описана как «одна из самых небезопасных, запущенных и неприглядных улиц в целом городе». Ее пересекала сеть переулков и прочих узких улочек, на коих теснились ветхие грязные постройки. Я попыталась описать ту Патрик-стрит, оставшуюся в девятнадцатом веке, — несуществующий ныне мир старых хибар, а не сегодняшнюю поражающую великолепием улицу.

Примечания

1

Маффин — оладья из пористого дрожжевого теста: подается горячей с маслом, обычно зимой к чаю.

(обратно)

2

Гретна-Грин — пограничная шотландская деревня, где в былые времена заключали браки приезжавшие из Англии молодые пары, чтобы обойти установленные английским законом формальности.

(обратно)

3

Эйре — национальное название Ирландии, официальное название в 1937–1949 гг.

(обратно)

4

Фраза переводится по-разному: «И (даже) в Аркадии я (есть)», «И я тоже жил в Аркадии». Известна по картинам итальянских художников — живописным воплощениям идеи «и в Аркадии есть смерть».

(обратно)

5

«Сa ira» (фр.) — буквально: «Это пойдет, давай». Одна из самых известных песен во времена Великой французской революции.

(обратно)

6

У. Шекспир «Генрих V» (перевод Е. Бируковой).

(обратно)

7

Клинuон — язык, на котором разговаривают инопланетяне в американском научно-фаитастическом сериале «Звездный путь», разработан специально для этого фильма лингвистом Марком Оркандом.

(обратно)

8

«Сон в летнюю ночь» У. Шекспир (перевод М. Лозинского).

(обратно)

9

У. Шекспир «Генрих IV» (перевод Б. Пастернака).

(обратно)

10

Monseigneur (фр) — монсеньор.

(обратно)

11

У. Шекспир «Макбет» (неревод М. Лозинского).

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Историческая справка . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте