«Мой верный рыцарь»

Кристина Додд Мой верный рыцарь

1

Средневековая Англии

Нортумбрия, 1252

Я был свидетелем, происшедшего с начала и до конца, а немногие из ныне живущих могут этим похвастаться. Говорят, что это легенда, выдумка, одна из тех небылиц, что сочиняют в утеху себе женщины. Клянусь вам, я видел все собственными глазами, и какие бы невероятные истории вы ни услышали, все они – правдивые. Вернее сказать, правда будет еще почище всяких россказней.

Первое, что вспоминается, – это праздник весны. Были и другие события, но я был тогда еще мальчишкой, пажом при дворе леди Элисон. Я спал, играл и воспитывался вместе с другими пажами и каждый месяц корпел над письмом деду и бабушке, которое леди Элисон проверяла сама. Она говорила, что хочет убедиться, насколько я преуспел в уроках, которые давал нам священник. Тогда я верил ей, но теперь мне кажется, она просто желала знать, как мне живется под ее покровительством.

Я был доволен жизнью. Покровительницу свою я видел обычно раз в месяц, когда шла речь о том, каковы мои успехи в занятиях. Мне предстояло стать сквайром – такое будущее ожидало многих мужчин и юношей в мое время, но в мечтах я заносился выше, я жаждал стать рыцарем. Достичь рыцарского звания было бы для меня величайшей честью. Это была моя заветная мечта, предел всех желаний.

Твердо вознамерившись стать когда-нибудь рыцарем, я старался учиться прилежно и мало на что обращал внимание. Только ужасное происшествие на празднике весны насторожило меня. Я впервые осознал, что при дворе леди Элисон что-то неблагополучно.

Крик раздался, когда молодежь из деревни и замка разбрелась по ближнему лесу. Я пошел бы с ними, но пажи были обязаны прислуживать, и мне приказали помочь служанкам собрать в корзины остатки еды. В это время кто-то, не знаю кто, закричал:

– Леди Эдлин похитили!

Меня это ошеломило. В свои пятнадцать лет – она была на четыре года старше меня – леди Эдлин была добра, красива и совсем не обращала на меня внимания, я же обожал ее.

Услышав крик, леди Элисон тут же поспешно поднялась на ноги. Те, кто не был знаком с жизнью в замке Джордж Кросс, не нашли бы в этом ничего странного, но толпа на лугу застыла в молчании. Люди в страхе не сводили глаз с леди Элисон. Она никогда не спешила. Что бы она ни делала, она всегда была спокойна и нетороплива. Каждый день она вставала на рассвете, шла к обедне, завтракала и приступала к исполнению своих обычных обязанностей. Из года в год она праздновала Крещение, постилась на страстной неделе, следила за ягнением овец весной и осенью ездила в Ланкастер. Она была наша госпожа, миледи, и на ее примере мы строили свою жизнь.

В моем описании она предстает немолодой – тогда она действительно была намного старше меня, хотя теперь я знаю, что ей не могло быть больше двадцати пяти – двадцати шести лет. Она была само совершенство, и поэтому одно лишь ее поспешное, неосторожное движение говорило о многом.

Трое служанок выбежали из леса и кинулись к леди Элисон.

– Мужчина… какой-то мужчина схватил ее!

Одна из женщин пронзительно вскрикнула. Леди Элисон бросила на нее один только взгляд, и сразу же воцарилась тишина. Леди Элисон требовала пристойного поведения от всех, кто жил в ее владениях, и почти всегда добивалась своего.

– Кто схватил ее? – сурово спросила она у девушек.

– Мужчина… какой-то мужчина, – задыхаясь, выговорила одна из них.

Хетти, старшая прислужница миледи, протиснулась вперед и ударила девушку по руке.

– Какой мужчина? Говори!

– Неизвестный.

Личная прислужница леди Элисон, женщина с ребенком на руках, пробормотала какую-то молитву.

– Неизвестный человек похитил леди Элин? – недоуменно спросил сэр Уолтер. Он не двинулся с места и не выразил никакого беспокойства. Я почувствовал, насколько ненавижу его. Хотя он очень много о себе мнил, он был всего-навсего рыцарь, которого леди Элисон возвела в должность управляющего. Он должен был заботиться о безопасности ее владений, но сегодня он даже не дал себе труда высвободиться из рук обнимавшей его женщины. Оглянувшись, я увидел в глазах окружающих такую же неприязнь.

Затаив дыхание, мы ждали, что скажет леди Элисон. При всей ее учтивости она умела парой удачно выбранных слов довести до слез любого мужчину.

На этот раз она промолчала. Она только взглянула на сэра Уолтера своими необыкновенного цвета глазами, безмолвно осуждая его. Вас, быть может, удивит, откуда мне это было известно, но я знал, что так оно и было, и сэр Уолтер тоже это понял. Приземистый и коренастый, он так быстро вскочил, что его женщина упала и ударилась головой о камень. И поделом ей.

Когда сэр Уолтер поднялся, началась ужасная суматоха. Он послал вилланов в лес искать леди Эдлин. Я тоже хотел пойти. Чтобы привлечь его внимание, я подпрыгивал, махал рукой и наконец прямо обратился к нему с просьбой разрешить мне отправиться на поиски. Но он отказал мне в этой чести. Мне следует оставаться с женщинами, сказал он в своей обычной глумливой манере. Он не любил меня, считая, что я слишком заношусь. Но я знал свое место. Другое дело, что я им не довольствовался, но знать его я знал.

Сам сэр Уолтер направился туда, где схватили леди Эдлин. Скорее всего отыскать ее можно было именно там, а сэр Уолтер непременно хотел при этом присутствовать, чтобы произвести впечатление на леди Элисон.

Когда ушедшие на поиски разбрелись по лесу и оклики их смолкли, леди Элисон отослала женщин с малыми детьми в замок. Она отправила их под охраной стражников. Тяжеловесный, туповатый Айво пытался ей возражать. Он не хотел оставлять ее одну, но многолетняя привычка повиноваться взяла свое, и вскоре при леди Элисон остался один я.

Она сидела на ковре посредине луга. Ее белые с голубым одежды выглядели не к месту, но в этот день она являлась как бы символом для своих подданных. Она была для них и языческой богиней плодородия, и Девой Марией, дарящей надежду на щедрое лето после двух долгих лет засухи. Ее круглый платок из белой ткани, обычно оставлявший открытым только лицо, был откинут назад, и на голове у нее была голубая шапочка. Через шнуровку ее белой котты виднелась голубая рубашка. Когда она поднимала руки, из-под длинных широких с раструбами рукавов видна была голубая подкладка. Никто не задумывался над тем, была ли она красива или безобразна. Она просто была сама собой, наша госпожа. Она сидела выпрямившись, лицо ее казалось безмятежным, руки спокойно лежали на коленях.

Я не проронил ни слова, и она тоже молчала. Я начал собирать еду, оставшуюся после пиршества, которым двести человек отмечали приход весны. Пахло растоптанной весенней травой. Муравьи накинулись на высыпавшуюся из опрокинутых корзин снедь.

Какое-то время леди Элисон не обращала на меня внимания, и я сам почти позабыл о ее присутствии. Ведь мне было всего одиннадцать лет, а вокруг меня лежали остатки еды, да еще такой, какую не каждый день доводилось видеть. Для этого случая женщины пустили в ход свои лучшие запасы, сварили мед и испекли душистые хлеба. Сначала я складывал все остатки в корзины, только иногда отщипывая кусочек то тут, то там. Привлеченные запахом пищи и отсутствием людей вокруг, стали слетаться птицы и сбегалась всякая лесная живность. «Если не я съем эту еду, то она достанется им», – думал я.

Благовидный предлог, ничего не скажешь, но ведь мне было только одиннадцать.

Внезапно леди Элисон спросила:

– Ты помнишь мою кошку?

Этот вопрос застал меня врасплох, так как в это время я запустил пальцы в горшочек с медом и уже собрался облизать их. Она не могла не заметить, как я виновато вздрогнул, но не попрекнула меня. Облизав пальцы, я запоздало ответил:

– Да, помню. – Она ничего не сказала. Заткнув горшочек с медом, я осмелился продолжить: – Славная была кошка.

– Помнишь, как она приносила пойманных мышей и складывала их у моих ног? – Леди Элисон брезгливо содрогнулась. – А мне приходилось выражать ей благодарность и самой их выбрасывать.

Я невольно усмехнулся при этом воспоминании.

– Я скучаю по ней, – с грустью сказала леди Элисон.

Кошка погибла несколько недель назад, но я не обратил на это внимания. В конце концов, замок кишел собаками и кошками, и если бы я захотел приласкать одну из них, мне стоило только нагнуться. Но леди Элисон выделяла эту кошку, и теперь я понял, что кошка имела для нее особое значение. Засунув горшочек с медом в корзину, я вытер пальцы о тунику и пытался сообразить, что бы такое сказать подобающее.

– Ты слышал, как она погибла? – продолжала леди Элисон.

Я слышал. Мне всегда противно было думать о такой жестокости, а теперь я по-настоящему разъярился. Убив эту кошку, какой-то злодей причинил зло леди Элисон.

Пристально посмотрев на меня, она повторила:

– Ты слышал, что случилось?

– Да, миледи. – Я принялся вновь наполнять корзины. – Кто-то содрал с нее живой кожу и прибил ее к воротам замка, – пробормотал я себе под нос.

– Сэр Уолтер думает, что это случайно оказалась моя любимая кошка.

Я остановился и уставился на нее во все глаза.

– А разве это не так? Ведь если кто-то знал, что это ваша кошка, значит, это должен быть один из нас, а никто из нас такого бы не сделал.

Она приняла мои заверения с учтивым кивком.

– Нет, это не мог быть один из моих людей, но все же это кто-то, кто меня знает. Хотелось бы мне понять…

Она пристально смотрела в сторону подступавшего к нам леса.

– Когда Эдлин пошла в лес, на ней был мой плащ.

Я не знал, что ответить. Я не мог ничего придумать. Единственное, что я понимал, – это то, что леди Элисон и я были тут одни. Замок Джордж Кросс был в добрых двух лье к югу. Деревня Джордж Кросс находилась от нас в трех лье к юго-востоку. Миледи была в опасности. Сидя на вершине холма, она была приманкой для злодея, а я был единственным ее защитником. Я мечтал о том дне, когда мне выпадет честь спасать какую-нибудь даму, но при этом я рассчитывал, что у меня будет более грозное оружие, чем горилочек с медом.

Птицы умолкли. Зашуршали кусты. Я вскочил на ноги, схватив увесистую палку. Из леса к нам спешил какой-то человек. Я бросился между ним и миледи, стремясь защитить ее, и сэр Уолтер – а это был он – сшиб меня с ног ударом по голове.

Сквозь шум в ушах до меня донеслось:

– Убирайся с дороги, ублюдок!

Я с трудом поднялся на ноги, готовый пустить в ход ногти и зубы, как делал всегда, когда кто-нибудь оскорблял меня, но был остановлен ледяным тоном леди Элисон.

– Не смейте его больше так называть, сэр Уолтер.

Я замер в ожидании, надеясь, что он возразит ей.

Но вместо возражений он ответил непринужденно:

– Не стану, миледи, если вам не угодно. Но я принес важное известие! Мы нашли ее.

Он сказал это таким тоном, словно он совершил подвиг, тогда как на самом деле, исполняй он добросовестно свои обязанности, никто бы не похитил леди Эдлин.

Так думала леди Элисон, и ему это тоже было известно, потому что, когда она взглянула на него, он покраснел.

– Она жива, – прибавил он уже менее самоуверенно, протягивая руку, чтобы помочь ей встать.

– Надеюсь. – Леди Элисон поднялась, даже не посмотрев на протянутую руку. – Ради вас же самих.

Из леса доносились крики, и она направилась туда.

– Она сильно пострадала?

– Нет, – ответил он, откашлявшись. – Не сильно.

Он смотрел ей вслед как бы в нерешительности, что ему делать дальше. Перепрыгнув через остатки пира, я последовал за ней. Он пытался схватить меня, но я увернулся и, обогнав леди Элисон, стал раздвигать перед нею ветки деревьев, чтобы облегчить ей путь.

Пытаясь привлечь к себе ее внимание, сэр Уолтер сказал громко:

– Как вы и опасались, какой-то человек схватил ее, когда она играла с девушками. Она уже слишком взрослая, чтобы забавляться такими глупостями. Ей следовало оставаться с женщинами.

Я разгадал его маневр. Я сам им пользовался раз-другой: переложи свою вину на другого и сбей всех с толку. Но сэр Уолтер не знал, что леди Элисон так не проведешь.

– Когда мне понадобится совет, как мне обращаться с благородными девушками, находящимися у меня на воспитании, я у вас его спрошу. – Она отпустила ветку слишком быстро, так что та хлестнула его по лицу.

– Меткий выстрел, миледи, – пробормотал я, но она сделала вид, что не слышит. Она спешила на раздававшиеся впереди нас возбужденные голоса.

Сэр Уолтер намеков не понимал. Он ломился за ней сквозь заросли, как поднятый из берлоги медведь.

– Миледи, я настаиваю…

– После, сэр Уолтер.

– Но вы знаете, что я хочу сказать. – Он ухитрился опередить ее и остановился между мною и ей. – Если бы вы их не приютили, этого бы не произошло.

А дальше случилось вот что. Леди Элисон – наша спокойная безмятежная леди Элисон – сжала руки в кулаки. Затем она медленно их разжала. У меня захватило дух.

Кажется, я уже упоминал, что она была высокая и стройная. На голову выше остальных, иногда пользовалась этим преимуществом. Вот и сейчас она выпрямилась и посмотрела в упор на сэра Уолтера.

– Мы уже говорили об этом.

Сэр Уолтер еще ниже упал в моих глазах, когда он продолжил тоном, наполненным чувством собственного превосходства:

И вам известно мое убеждение. Это противоречит божеским и человеческим законам становиться между…

Меня не интересует ваше мнение, – произнесла она отчетливо. – Если ваша совесть не позволяет вам примириться с моими поступками, то вы свободный человек и умелый управляющий. Я могла бы рекомендовать вас другим благородным особам, к которым вы бы питали большее уважение.

Багровое лицо сэра Уолтера побледнело, его голубые глаза выкатились.

– Миледи, я прожил в Джордж Кросс более двадцати лет и был вашим управляющим с того времени, как умерли ваши родители.

– Именно поэтому мне бы и не хотелось вас терять.

Губы его беззвучно шевелились, грудь тяжело поднималась, жила на виске стремительно билась. Вся его спесь, так раздражавшая меня, сошла на нет, как только он, наконец, осознал опасность своего положения. Никто не смел поучать хозяйку замка Джордж Кросс.

– Вы можете сообщить мне о своем решении позже, – холодно сказала она.

Я не успел еще хихикнуть, как из-за деревьев сломя голову выбежала Хетти. Она увидела леди Элисон и резко остановилась, подняв облако пыли. Она тут же бросилась обратно, крикнув на бегу:

– Она зовет вас, миледи.

Подобрав полы своей одежды, леди Элисон поспешила за ней. Она не бежала – в то время благородные дамы не бегали, это было неприлично, – но она шла таким широким шагом, что скоро догнала Хетти.

Я знал, где все собрались и как добраться до этого места кратчайшим путем. Но прежде чем броситься туда бегом, я почему-то – скорее всего из злорадства – обернулся на сэра Уолтера. Камни бы похолодели от выражения его лица. Он смотрел в спину леди Элисон таким взглядом, словно желал свернуть кому-то шею.

Именно тогда я поклялся защищать мою госпожу, что бы ни случилось. И я сдержал свою клятву. Но об этом речь еще впереди.

Как раз, когда я оказался у покрытых лишайниками валунов, из леса вышли леди Элисон и Хетти. Деревенские жители и слуги вытягивали шеи, чтобы получше видеть. Дети постарше забрались на деревья. Толпа гудела.

– Дорогу миледи! – закричала Хетти. Внезапно все умолкло, и люди расступились. Когда она проходила мимо них, мужчины кланялись, а женщины приседали. То и дело просовывались чьи-то руки, чтобы коснуться ее одежды, словно иконы при выносе в праздничный день. Я уже говорил, что для Джордж Кросса леди Элисон была символом безопасности и процветания. Она приняла на себя это бремя в тринадцать лет, когда умерли ее родители. Таких милостивых леди теперь уже не увидишь.

Наконец она поравнялась с толпой прислужниц, стоящих на коленях вокруг тела, закутанного в ее собственный плащ.

– Она здесь, – обратилась Хетти к рыдающей под плащом женщине. – Леди Эдлин, она здесь.

Леди Эдлин бросилась на грудь миледи. Такая пылкость удивила меня. Присутствие леди Элисон всегда было мне опорой и поддержкой, но я никогда бы не мог с такой непосредственностью искать у нее утешения. Леди Элисон покачнулась под тяжестью повисшей у нее на шее девушки, а потом осторожно и даже как-то неуверенно обняла ее. Леди Эдлин прижалась к ней еще теснее, словно только у ее сердца она вновь могла почувствовать себя в безопасности. Я собрался с духом и важно сказал:

– Миледи, я думаю, вам нельзя оставаться здесь. Это опасно.

– Никакой опасности нет, – возразил подоспевший сэр Уолтер, раскрасневшийся и запыхавшийся.

Но леди Элисон, задумчиво подняв взор, обратилась ко мне:

– Я уверена, что ты прав. Мы немедленно вернемся в замок, где мы будем под защитой.

С того дня прошло много времени. Я прожил долгую жизнь, но никогда ничьи слова не поразили меня так, как эти: «Я уверена, что ты прав».

Если бы мог, сэр Уолтер дал бы мне еще одну затрещину.

– Вы слушаете мальчишку, миледи. Я ваш. управляющий, и я заявляю, что вам ничто не угрожает.

Прежде чем леди Элисон успела упрекнуть его за противоречие, леди Эдлин, вырвавшись из ее объятий, накинулась на него.

– Человек, схвативший меня, ударил меня! – Она сбросила капюшон и, убрав волосы с шеи, показала кровоподтек величиной с кулак. – Он ударил меня, – повторила она. – Когда я пришла в себя, он уже тащил меня, как мешок с шерстью. Я стала бороться, и он снова меня ударил. – Она потерла себе крестец. – А потом он бросил меня на землю с такой силой, что у меня перехватило дыхание и… – Она хотела продолжить свой рассказ, но слезы одолели ее. Слыша, как оскорбили мою первую любовь, я сжал кулаки.

– Довольно! – грубо сказал сэр Уолтер. – На вас напали, но злодей бежал. Он схватил вас только потому, что принял за леди Элисон.

Все притихли, и на лицах отразился ужас. Удовлетворенный произведенным впечатлением, сэр Уолтер продолжал:

– Мы видели следы на земле. У него была наготове лошадь. Если бы он не увидел лицо леди Эдлин, он увез бы ее, воображая, что это миледи.

– Мы должны немедленно вернуться взамок, – твердо сказала леди Элисон.

Когда процессия потянулась из леса, я старался держаться поближе к двум моим божествам. Все деревенские и все слуги леди Элисон окружили ее, образовав подобие щита. Мы шли молча, то и дело вздрагивая и перешептываясь, и, когда мы вышли к замку, я услышал, как все с облегчением вздохнули.

Приняв всерьез свои обязанности защитника миледи, я оглядывался вокруг. Для защиты замка прилегавший к нему лес был давно уже вырублен. Массивные наружные стены возвышались на холме. Деревня лежала внизу, в долине. Между деревней и замком на зеленой траве оставались только неподвижные валуны. На них я и сосредоточил свое внимание. Возможно ли, чтобы за ними кто-то прятался? Мне это было неизвестно, и я не испытывал желания убедиться в этом. Я шел позади леди Элисон и леди Эдлин, наступая им на пятки, чтобы побудить их поспешить к опущенному подъемному мосту. Леди Эдлин повернулась и шлепнула меня, но я только ухмыльнулся и еще больше приблизился к ним.

Айво и его люди вышли нам навстречу из открытых ворот, и когда деревенские увидели их, то стали постепенно отставать. Ими завладел страх, они хотели вернуться домой и запереть двери на засов. К тому времени, как мы пересекли подъемный мост, с нами оставались только стражники и слуги из замка. Остановившись, леди Элисон ждала, пока все пройдут. В последний раз она поблагодарила деревенских и подняла в знак прощания руку – и тут что-то пролетело по воздуху.

Я ничего не видел, а только слышал: свист летящей стрелы, глухой стук, когда стрела вонзилась в дерево ворот, треск разорванной ткани, когда миледи упала, потеряв равновесие.

Я видел только сэра Уолтера, двигавшегося с необычной для него быстротой. Он подхватил леди Элисон и втянул ее во двор, приказывая стражникам немедленно закрыть проклятые ворота.

Леди Элисон приподнялась на локте, и я уставился на нее, потрясенный. Своим металлическим наконечником стрела пронзила ее широкий рукав и все еще колебалась: острие по одну сторону рукава, оперение – по другую.

Встретившись со мной глазами, она заморгала. Я никогда раньше не видел ее такой растерянной и подумал… впрочем, не знаю, что я подумал. Было ясно, что кому-то следовало о ней позаботиться. Я опустился на землю, приподнял ее голову и положил себе на колени.

Наверно, ей было неудобно. Я в то время был кожа да кости, но она, вздохнув, закрыла глаза, словно мое прикосновение принесло ей успокоение.

– Кто-то пытался убить меня, – мужественно сказала она. Слова ее звучали спокойно, но голос дрожал.

Вокруг леди Элисон столпились женщины. Она открыла глаза, и мне стало ясно, что момент слабости миновал. Устремив взгляд на подошедшего сэра Уолтера, она деловито спросила:

– На деревню было нападение?

– Нет, миледи. – Сэр Уолтер приподнял ее руку и выдернул стрелу. – Была выпущена только одна стрела, и она предназначалась вам.

Подняв стрелу, он показал ее толпе. Женщины хором заплакали, а мужчины задвигались и затопали ногами, как боевые кони, рвущиеся в битву.

Довольный впечатлением, произведенным его словами, сэр Уолтер повел своих воинов на поиски преступника. Собственная прислужница леди Элисон протиснулась сквозь толпу и упала возле нее на колени. Это была красивая женщина, приехавшая в замок из другого владения леди Элисон, когда миледи пожелала сделать Хетти своей главной прислужницей. Я слышал сплетни среди слуг, что леди Элисон взяла ее к себе по доброте, потому что у нее был ребенок и не было мужа. Для меня это не имело значения. Я знал только, что Филиппа была добра ко мне, и сейчас она понравилась мне еще больше, потому что первая ее мысль была о нашей госпоже.

– Элисон? – Она легким движением коснулась руки миледи. – Элисон, ты ранена?

Сэр Уолтер, видимо не успевший еще далеко отойти, услышал этот вопрос.

– Стрела попала в ее рукав, глупая ты женщина. – Сэр Уолтер приподнял ткань и продел в дыру свои короткие толстые пальцы. – Разве ты не видишь?

Филиппа подняла руку леди Элисон. Что-то краснело у нее на ладони, просачиваясь сквозь длинные тонкие пальцы. Сэр Уолтер вскрикнул, и Филиппа вздернула рукав леди Элисон.

– Глупая женщина? – отвечала она. – Это ты глупец. Давайте посмотрим, что с ней.

Но тут леди Элисон повела себя очень странно. Здоровой рукой она ухватилась за ворот котты Филиппы и приблизила ее лицо к своему. Я не мог понять смысла их разговора, но я слышал, о чем они говорили, и в конце концов понял каждое слово.

– Я должна сделать это, Филиппа, – решительно сказала леди Элисон.

– Это я навлекла на тебя беду, – прошептала Филиппа.

– Не смей извиняться! – Леди Элисон явно не ожидала, что ее слова прозвучат так громко. Она встревожено взглянула на сэра Уолтера, который изо всех сил напрягал слух, чтобы услышать, о чем идет разговор, и понизила голос. – Не ты, а он. Я никогда не позволяла ни одному мужчине запугать меня и впредь не позволю. Я поклялась защитить тебя и сдержу слово. Я поеду в Ланкастер. Я найму к себе на службу легендарного Сэра Дэвида Рэдклиффа.

2

– Это вы легендарный сэр Дэвид Рэдклифф?

Звучный женский голос прорвался в его затуманенное сознание, и носок туфли пнул его в спину. Дэвид осторожно приоткрыл глаза. Перед его взором закружились высокие желтые деревья. Он моргнул, и деревья преобразились в разбросанную по полу солому.

Со стоном он стал припоминать. Харчевня Сибил. Утро, проведенное за пенящейся кружкой, а затем блаженное пьяное забытье.

Он снова закрыл глаза. Ему не хотелось возвращаться к действительности.

– Я повторяю: вы легендарный сэр Дэвид Рэдклифф?

В голосе женщины звучало презрение.

– Да живы вы или нет?

Вопрос сопровождался новым тычком под ребра. Неожиданно для самого себя он извернулся и схватил пнувшую его ступню.

– Я пока еще жив. А вот вам придется плохо, если вы не перестанете лягаться.

Возвышавшаяся над ним стройная женщина в белом не взвизгнула, не замахала руками, не задохнулась от испуга. Она только оперлась всей тяжестью на свободную ногу, чтобы сохранить равновесие, и жестом остановила двух здоровенных мужчин, кинувшихся от двери к ней на помощь. Бормоча угрозы и бросая на него гневные взгляды, эти двое снова заняли свою сторожевую позицию у дверей, а женщина терпеливо повторила:

– Вы сэр Дэвид Рэдклифф?

Видно, хватка у него уже стала не та. Женщина даже не испугалась. Отпустив ее ступню, он принялся тереть себе лоб. Голова у него раскалывалась, ныл, казалось, каждый волосок.

– Если я скажу да, вы отстанете?

– Вы сэр Дэвид Рэдклифф, личный телохранитель короля? – неумолимо настаивала она.

Внезапный приступ ярости налетел на него как ураган. Вскочив на ноги, он заорал ей в самое лицо:

– Уже нет!

Не дрогнув, она смерила его холодным, как зимний туман, взглядом.

– Вы уже больше не сэр Дэвид или не телохранитель короля?

Со стоном потянув себя за упавшую на лоб прядь всклокоченных волос, он отшатнулся и рухнул на скамью. Эта женщина сведет его с ума.

– Больше не телохранитель.

– Но ведь вы легендарный наемник, спасший нашего государя. Когда французы стащили его с лошади, вы схватились с дюжиной рыцарей, пока король снова не оказался в седле и не скрылся.

– С пятнадцатью.

– Что?

– С пятнадцатью рыцарями. – Медленно, с болью в каждом мускуле, он откинулся назади оперся спиной о стол. Избегая лишних движений, Дэвид поднял руки и положил на стол локти. Вытянув ноги, он уперся пятками в грязную солому на полу и принялся разглядывать свою мучительницу.

Высокая. Он готов был побиться об заклад, что, даже не становясь на цыпочки, она могла бы созерцать редеющую королевскую макушку. Изнеженная. Солнце едва ли когда-нибудь касалось своими лучами ее белоснежной кожи, а ее тонкие пальцы явно не утруждали себя работой. И богатая. Белое бархатное платье любовно облегало ее формы, а отделка из белого меха у ворота и длинных узких рукавов стоила, наверно, дороже, чем вся его усадьба.

Дэвид вновь ощутил горечь поражения. Все, для чего он трудился, обратилось в прах, и теперь впереди его ждали только беды. Его дочь будет страдать. Его люди будут голодать. И ему не спасти их. Легендарный наемник Дэвид Рэдклифф утратил свое могущество.

Опустив голову, он смотрел себе под ноги. Дыхание болезненно стеснилось в его груди, и к глазам подступили ребяческие слезы.

– Если вы сэр Дэвид, у меня есть к вам предложение, – серьезно сказала леди.

Неужто она никогда не отвяжется?

– Я и впрямь сэр Дэвид, – признал он.

– Очень хорошо. – Знаком подозвав эту неряху Сибил, она приказала ей принести две кружки пива и села на скамью за другим столом.

– Мне нужен наемник.

– Зачем?

– Мне подойдет только самый лучший. – Леди взяла кружку, всматриваясь в ее темную глубину.

– Каковы будут мои обязанности? – Он потянулся за кружкой, но Сибил отдернула руку.

– Не получишь больше, пока не расплатишься за прежнее, – сказала она.

– Не стану платить, пока не дашь мне еще.

– Чего тебе еще надо? – ухмыльнулась Сибил.

Глядя в ее безобразное лицо, притворно усмехнулся и он:

– А иначе я больше у тебя не пью.

Воины, сторожившие у дверей, захохотали. Сибил побагровела от ярости. Со змеиным проворством она выплеснула содержимое кружки ему в лицо и обратилась в бегство.

Утираясь, Дэвид смотрел ей вслед. Она поняла, что зашла слишком далеко. Женщины, даже самостоятельные содержательницы собственных кабаков, не смели так дерзко обходиться с владетельным бароном. Он поднялся и двинулся за ней.

– Мой добрый господин, простите меня, – заголосила она, когда он схватил ее за руку. – Это все мой зловредный нрав. Прошу вас, сэр, не обижайте меня. Я всего лишь бедная одинокая женщина, и у меня ребеночек.

Он заколебался. Почувствовав, что задела чувствительную струнку, она добавила:

– Маленькая девочка.

Преисполненный отвращения к самому себе, он отпустил ее руку. От ее нытья у него закололо в сердце.

– Принеси мне пива, да поживее.

– Слушаю, сэр, – она присела. – Сию минуту, сэр.

Он повернулся, но не сделал еще и двух шагов, как услышал ее бормотание:

– Кишка у тебя тонка.

Он стремительно обернулся, но не успел еще схватить ее за плечи, как незнакомка, потянув Сибил за волосы, вынудила ее опуститься на колени.

– Придется тебе научиться почитать господ, а не то познакомишься с плетью.

– Я не знала, что он угоден вам, – проскулила Сибил.

Дэвиду хотелось огреть ее как следует за такую дерзость, но леди спокойно отвечала:

– Он угоден королю, и этого достаточно, чтобы такие, как ты, уважали его.

Сибил открыла было рот, чтобы возразить, но что-то в лице леди остановило ее, так что вместо этого она отвесила ей земной поклон. Когда она поднялась, лицо ее было в грязи.

– Слушаюсь, миледи. Как прикажете, миледи. Только несправедливо, чтобы ничтожный пьяница-наемник отнимал кусок хлеба у ребенка бедной вдовы.

– У меня найдется золото на уплату, – холодно сказала леди.

Кабатчица и наемник уставились на нее.

– Золото, – леди позвенела кошельком у пояса. – Я плачу за него. – Она посмотрела ему прямо в глаза. – Это пойдет в счет вашего жалованья.

Ничто не могло так подействовать на Дэвида, как звон золота. Подействовало это и на кабатчицу, так что она поспешила к очагу, где на огне в горшке что-то кипело.

– Если мы не покончим с нашим делом быстро, – предупредил Дэвид, – она предложит нам своей похлебки, от чего избави нас, Господи. – Снова взглянув на леди, он заметил, что тяжелый подбородок портил почти что безупречный овал ее лица. Она отнюдь не была хрупким созданием, каким показалась ему сначала. Почему она разыскивала его одна, подумалось ему, без помощи супруга или родни? Подозрительный по натуре, Дэвид решил, что леди хотела использовать его для сведения семейных счетов.

– Что вам нужно от меня? – спросил он напрямик.

– Защита.

– Защита чего? Ваших земель? Вашего замка?

– Меня самой.

Разозлившись при мысли, что золото ускользает от него, он сказал:

– Я не стану встревать между вами и вашим мужем.

– Я вас и не просила об этом.

– От кого же такой женщине, как вы, нужна защита? Ваш супруг защитит вас.

Леди сложила руки на поясе.

– Я вдова.

Дэвид снова окинул ее взглядом и неожиданно догадался, что именно она желала дать ему понять.

– Богатая вдова?

– Вот именно.

– Давно вдовствуете?

– Вас интересует мое предложение?

Этот вопрос был явно рассчитан на то, чтобы пресечь его любопытство, но ему было наплевать.

– Ваш обожатель вас не устраивает? – высказал догадку он.

Дама молча смотрела на него с надменным выражением на лице.

Значит, она не скажет ему то, что он хотел узнать. Ну и пусть. Он сам допытается. Ни одна женщина не умеет хранить тайну, а эта, несмотря на все ее хладнокровие, женщина в полном смысле слова. Дэвид потер щетину на подбородке, и на ладони у него остались грязные следы. Он небрежно вытер руку о штаны.

– Я – живая легенда, а легенды обходятся дорого.

– Это то, что мне нужно, – уверенно отвечала она.

Он назвал непомерную сумму в три английских фунта.

Она кивнула.

– Ежемесячно, – добавил он поспешно.

– Что ж, это цена подходящая.

Он снова пристально посмотрел на нее. Сначала она не показалась ему дурой, но, видно, он ошибся. Все женщины глупы, как, впрочем, и мужчины, воображающие, что они могут много заработать на своей былой репутации.

– За месяц вперед.

Открыв кошелек, она отсчитала золотые и поднесла их к его глазам.

– Достаточное ли это свидетельство серьезности моих намерений?

Если она ничего про него не знает, зачем сообщать ей подробности? Леди была прекрасно одета, обращалась с ним как с ничтожным червем, у нее были телохранители, не сводившие с нее глаз. Да, она богата, так что ж дурного в том, чтобы постричь немного ее теплую шерстку? А ведь деньги так нужны ему!

Внезапно он отдернул руку.

– Я не тот, кто вам нужен. – Он направился к двери, в которую в этот момент с горячим горшком в руках входила Сибил.

– Эй! – завопила она. – А ну вернитесь! Миледи, мне нужны мои деньги.

– Заплати ей, Ганнвейт, – распорядилась леди, и один из ее телохранителей полез за кошельком, тогда как другой, протянув руку, загородил Дэвиду выход.

Дэвид остановился, посмотрел сначала на руку, а потом на здоровенного парня.

– Отодвинься, а то я тебя сам отодвину.

Воин не шевельнулся. Дэвид угрожающе на него воззрился. Парень, не отводя глаз, выпятил подбородок. Дэвид опустил руку на рукоятку ножа. Парень обнажил свой. Дэвид отступил, чтобы было где размахнуться.

– Пропусти его, – велела леди.

Без вздоха сожаления или облегчения, неторопливо Айво опустил увесистую руку и, отступив, освободил проход.

Дэвид глазам не верил. Неотесанный мужлан подчинился не лезвию ножа, а женскому приказу. Его заставило повиноваться не уважение к легендарному наемнику, а одно только слово его госпожи.

Близко подойдя к нему, Дэвид померился с ним ростом. Айво был выше, шире в плечах, моложе, физически он во всех отношениях превосходил его.

– Жалкий трус, – зло сказал Дэвид. Айво передернуло от хлынувшего ему в лицо винного перегара, и он презрительно усмехнулся.

– Шут, – ответил он и, опустив голову, отступил к стене.

У Дэвида живот подвело от злости. Драка пошла бы ему на пользу. Ему было необходимо излить на кого-то свою досаду. Но он ступил за порог с твердым намерением уйти и позабыть весь этот фарс.

Солнечный свет ослепил его, и он пошатнулся. Черт, до чего ярко светит. И жара, жара, как и последние два года. Проклятая жара, выгнавшая его из дома. Неужели она никогда не кончится?

Солнечные лучи через глаза жгли его мозг, и даже веки служили от них слабой защитой. Судорожно прижав к лицу руки, он прислонился к стене, бормоча:

– Проклятое пиво!

– Это не пиво виновато, а ваша невоздержанность. – Отчетливо прозвучавший голос заскрежетал по его нервам, словно точило по толедской стали.

Набравшись храбрости, он открыл глаза и тут же заслонил их от солнца руками.

– Вы кто?

– Я – Элисон, графиня Сент-Джордж.

Если в полумраке кабачка она казалась такой светлой, то сейчас она прямо излучала сияние. Белое платье, белоснежная кожа и – что это? – неужели россыпи веснушек по крыльям носа? Он прищурился. И правда, веснушки – вопреки, наверно, всем ее стараниям. Ему нравилось думать, что нашлось что-то, не подчинявшееся ее воле.

Упорная, как его собственная дочь, и такая же бесстрашная, леди Элисон спросила:

– Разве вы не сэр Дэвид Рэдклифф?

– Я же сказал, что это я, и я не солгал. Я сказал вам, что уже больше не королевский телохранитель, и это тоже правда. – Пристыженный, он отвернулся, не желая видеть презрения на ее лице. – Ведь вы желаете нанять королевского телохранителя, миледи, а не меня.

– Вы и правда потеряли это звание? – Удивление сделало ее низкий, глубокого тембра голос более похожим на обычный женский. – Когда это случилось?

– Сегодня утром. – Его замутило при одном воспоминании. – На турнире. Легендарный Дэвид Рэдклифф потерпел поражение.

Она так долго молчала, что он поднял на нее глаза.

Наконец леди произнесла:

– Прискорбно, что это случилось тогда, когда вы мне понадобились. Но мне нужна легенда, а не бывший герой. Мне нужны вы.

– Да помогут мне все святые, леди, неужели вы не понимаете? – с болью выговорил он. – Я уже не тот, кем я был раньше. Бывало, еще совсем недавно каждый новоиспеченный рыцарь в Ланкастере вызывал меня на поединок, чтобы похвастаться, что он сражался со знаменитым наемником. Я победил их всех, всех до единого, безбородых юнцов, у которых больше спеси, чем мозгов. Но когда я столкнулся с опытным рыцарем, я проиграл.

– Предыдущие поединки истощили ваши силы, – она нашла ему оправдание.

Дэвид не обратил на это внимания.

– Я потерпел позорное, унизительное поражение.

Леди Элисон взяла его руку и положила монеты ему на ладонь, сомкнув вокруг них его пальцы:

– Это ваше жалованье за первый месяц. Кабатчице тоже уплачено. Если вы все-таки решитесь принять мое предложение, я остановилась в «Поющем петухе». Будьте там на рассвете.

– Миледи, – возразил один из ее телохранителей, Ганнвейт. – Не рассчитывайте, что этот проходимец придет, когда вы дали ему такие деньги.

Дэвид устремил на него гневный взгляд и вдруг почувствовал, что зрение его прояснилось. Посмотрев на небо, он увидел, что собираются тучи, благословенные тучи, которые положат конец засухе.

Леди Элисон тоже их увидела и потребовала у Айво свои туфли на деревянных подошвах. Переваливаясь на ходу, как дрессированный медведь, Айво поднес их ей и опустился на колено, чтобы надеть их на ее кожаные туфли.

– Он – легендарный сэр Дэвид Рэдклифф, – уверенно сказала она Ганнвейту. – Он не обманет моих ожиданий.

А если обманет? Тогда это злополучное путешествие и неприятный разговор, все – напрасно, подумала она.

* * *

С застывшим лицом Элисон стояла в большом зале ланкастерского замка, где Генрих III, с тех пор как прибыл туда, каждое утро собирал свой двор. Она терпеливо ждала случая вручить ему свое прошение, все время стараясь не обращать внимания на Осберна, герцога Фрэмлингфордского, кузена короля и своего самого опасного врага. Это ей удавалось с трудом. Осберн следил за ней с самодовольной улыбкой. Со стороны их можно было принять за любовников. Осберн всячески старался именно так и представить их отношения. Его власть и влияние были столь велики, что даже величавая надменность леди Элисон не могла помешать распространению таких слухов.

В конце концов, она была Элисон, вдовствующая графиня Сент-Джордж из замка Джордж Кросс, сама по себе достаточно влиятельная и могущественная. Неважно, что жена Осберна была ее лучшей подругой и что по поводу ее таинственного исчезновения все еще ходили сплетни. Поведение Осберна, в сочетании с его эффектной наружностью, наводило на размышления относительно затянувшегося вдовства Элисон. Все это вызывало у нее страстное желание вернуться под защиту родных стен.

Теперь это было возможно, потому что Дэвид, конечно, выполнит свой долг. Иначе и быть не может, ведь он был живой легендой. Даже облик его говорил об этом. Его мускулистая стройная фигура свидетельствовала о большой силе. Жизнь вплела серебряные нити в его темные волосы. Густые брови над много повидавшими глазами придавали его лицу суровость. Но жестокости, свойственной большинству наемников, в нем не было – об этом говорили его губы. Они усмехались, кривились, поджимались от жадности. Каждую мысль, приходившую ему в голову, он выражал губами, не говоря при этом ни слова.

Ей решительно нравились его губы. Увидев, что король закончил свой разговор с менее важными персонами, Элисон выступила вперед и сделала реверанс. Реверанс был не слишком глубоким, но скромным и почтительным – она ведь из не менее древнего и благородного рода, чем он.

Все еще крепкий и бодрый в свои сорок пять лет, скрывавший под внешним обаянием изменчивый характер, король отвечал ей наклоном головы.

– Леди Элисон, нам приятно снова видеть вас при нашем дворе. Вы нечасто радуете нас своим вниманием. Вы получили указание провести с нами этот день?

У него была неприятная привычка подсмеиваться над людьми, особенно над ней. Элисон не понимала причину его сарказма и не одобряла его поведения, но ей было известно, какие осложнения мог создать король для нее и тех, кто жил в ее владениях. Поэтому она натянуто улыбнулась и учтиво сказала:

– Я получаю указания только от вас, монсеньор.

Он пренебрежительно фыркнул.

– У меня есть к вам только одна смиренная просьба.

Он критически осматривал ее, и она была довольна, что надела для этого случая свое лучшее платье из алого бархата. Тяжелое, как рыцарские доспехи, оно придавало ей уверенность своей вызывающей красотой.

– Что это за просьба?

– Я желаю удалиться от двора и вернуться к моим обязанностям в Джордж Кроссе. Я слишком долго не была дома, наслаждаясь солнцем вашего милостивого присутствия.

Он склонил голову набок, присматриваясь к ней.

– Видно, от того у вас и появились веснушки.

По залу пробежал смех.

– Они всегда у меня были, – уверенно отвечала она.

Смех раздался громче, и король опустил голову, словно от огорчения.

Она пристально посмотрела на него и спросила смущенно:

– Монсеньор, вы недовольны мной?

– Нет, нет. Итак, вы желаете удалиться от двора. Не хотели бы вы взять кого-нибудь с собой?

Облизнув пересохшие губы, она постаралась сделать вид, что не понимает.

– Кто бы это мог быть?

– Муж, разумеется. – Он повел рукой в сторону стоявших вдоль стен придворных.

Сердце у нее упало. Король помешался на брачных союзах. Он сам женился по дипломатическим соображениям, ради объединения Англии и Прованса, и всячески поощрял такие же браки среди благородных семейств в Англии и за ее пределами. Успехи этой политики, подумала Элисон, внушили ему преувеличенное представление о своем здравомыслии, которого ему явно не хватало как в управлении страной, так и в выборе для нее мужа. Придворные зарились на ее богатство, а король желал выдать ее замуж не без выгоды для себя.

Генрих продолжал настаивать:

– Перед вами цвет моего рыцарства из Англии, Нормандии, Пуату, Франции. Неужели здесь не найдется кто-нибудь, кто удовлетворял бы вашим требованиям?

Она не могла ответить отрицательно и поэтому возразила:

– Вы не можете не согласиться, что мои требования разумны, милорд.

– Богатство, родовитость и чувство ответственности, – он отогнул один за другим три пальца. – Так?

– Да.

При виде ликующей улыбки короля у нее сдавило грудь и она с трудом перевела дух.

– Тогда у меня есть для вас жених.

Он застал ее врасплох.

– Этого не может быть! Я бывала при дворе каждый день, чтобы посмотреть, кто бы мог жениться на мне и…

– Так вы за этим и бывали здесь? – Рука его сжалась в кулак. – Чтобы намекнуть мне, если бы кто-нибудь осмелился сделать вам предложение?

Дело было плохо. Об этом говорило и отношение короля, и хитрая усмешка Осберна. Она поняла, что до короля дошли гнусные слухи. Ей мучительно захотелось оказаться у себя в Джордж Кроссе, как объевшемуся сладостей человеку хочется простой похлебки, но она преодолела это желание. Сохраняя на лице надетую еще в юные годы маску спокойного достоинства, она медленно сказала:

– У меня и в мыслях не было давать вам советы. Я только скромная вдова, а вы король Англии.

– Хорошо, что вы это помните, – произнес он. – Так слушайте меня внимательно, Элисон Сент-Джордж. Я даю вам в мужья Саймона, графа Гудни. Можете вы назвать кого-нибудь более достойного?

К несчастью, она не могла. Саймон Гудни был богат, благородного рода и серьезно относился к своим обязанностям. Недавно овдовев, лорд Саймон владел угодьями в Пуату, где король желал укрепить свои позиции.

Их сажали рядом за столом. Она слышала его гнусавый голос. Его манера дышать открытым ртом вызывала у нее тошноту. Однажды ей пришлось пустить в ход столовый нож, когда он попытался схватить ее за грудь своими грязными пальцами.

Она сознавала свой долг. Каковы бы ни были ее чувства, она должна была защищать Джордж Кросс, и муж был бы ей очень кстати. Более того, его попечение избавило бы ее от угрожавшей ей теперь опасности.

Но, с другой стороны, замужество способствовало бы раскрытию ее тайны и лишило бы ее возможности выполнить данную ею клятву.

Дрожь пробежала по ней. Она не видела выхода.

– Граф Гудни действительно подходящий муж для меня, и я благодарю вас за вашу заботу.

– Значит ли это, что вы его не отпугнете?

– Отпугну? Я вас не понимаю.

– Я посылал к вам пятерых! – Генрих ударил кулаком по ручке кресла. – Пятерых! И ни один не мог вынести ваш острый язык. – Не дав ей времени ответить, он ткнул пальцем ей в лицо. – Один даже, отправившись в крестовый поход, так и не вернулся.

– Он был недостоин меня.

– А остальные четверо?

– Тоже недостойны. Монсеньор, я не зеленый колос, колеблемый ветром.

Он, казалось, призадумался.

– Это верно. Скорее вы желтый колос, отяжелевший под перезрелыми зернами.

– Вот именно.

Она нахмурилась, когда из толпы придворных донесся приглушенный смешок. Что эти глупцы нашли в этом забавного?

– Сколько вам лет? – Осберн вставил свой вопрос, как лезвие ножа между ребрами.

Она пренебрегла им. Вмешиваться в ее разговор с королем было дерзостью. Дерзостью и… угрозой.

– Ей двадцать шесть, – ответил за нееГенрих.

– Старейшая вдовствующая девственница в Англии, а может быть, и в Европе.

Осберн прямо-таки излучал обаяние, которому завидовало большинство мужчин. У него были темные, как вороново крыло, короткие волосы и сверкающие голубые глаза. Каждый мускул играл на его гибком теле, когда он двигался и когда улыбался Элисон. Господи, как она его ненавидела. Ненавидела и боялась.

– Теперь уже, наверно, и не девственница, – улыбаясь сказал он.

Генрих застыл на мгновение и затем медленно повернулся к своему кузену.

– А ты на личном опыте в этом убедился?

Своим отвратительным тоном, растягивая слова, Осберн ответил:

– Личный опыт в отношении леди Элисон означал бы…

– Смерть, – перебил его король. – Я убил бы каждого, кто посмел бы лишить невинности прекраснейшую из всех англичанок.

Осберн не шевельнулся, только глаза его перебегали с короля на Элисон и обратно. Тут Элисон догадалась, что желание оскорбить ее было настолько велико, что заставило Осберна забыть о границах приличия и рискнуть навлечь на себя недовольство короля. Хотя Осберн и был старше Генриха на пять лет, но Генрих был королем, и теперь Осберну придется выпутываться из ситуации, в которую он попал. С изяществом, отличавшим каждое его движение, он отвесил поклон Элисон, адресуя его в то же время как бы и королю и всем присутствующим.

– Без сомнения, леди Элисон достойна украшаться символами чистоты, подобающими самой Деве Марии, и я бы сразился со всяким, кто намекнул бы на противное.

Король как будто довольствовался этим извинением, но не Элисон. Она берегла свою репутацию как святыню, а теперь, из-за одного краткого посещения королевского двора, ее имя будет на устах у всех сплетников. Простое извинение не может смыть это пятно.

Но она прошла слишком хорошую школу, чтобы тратить время на сожаления о том, чего нельзя поправить. Она сдержанно отвечала королю:

– Вы предлагали мне в мужья пятерых, монсеньор, но мои требования к будущему супругу просты. Они не изменились за годы моего вдовства. Я веду свой род от королей, так что мой муж должен быть благородного происхождения. Я богата, и мой муж тоже должен быть человеком состоятельным. Я посвятила себя сохранению моего богатства и моего положения, и мой муж также должен сознавать свой долг. Я испытала этих богатых и благородных людей, чтобы убедиться, подойдут ли они мне в мужья. Они не выдержали этого испытания, но Саймон, граф Гудни, докажет свое благородство настойчивостью и постоянством. Благодарю вас, монсеньор…

Ее прервали торопливые шаги. Элисон еще не успела увидеть его, но услышала его гнусавый голос:

– Остановитесь! Остановитесь, монсеньор! Я отказываюсь! Я не женюсь на этой женщине.

3

Эта безмозглая женщина уже уехала, уехала без него!

Дэвид стоял в общей зале «Поющего петуха», кляня всех женщин на свете и в особенности Элисон Сент-Джордж. Он убедился на опыте своей семейной жизни, что все они идиотки, но вчера Элисон вела себя как нормальный разумный человек. Как мужчина.

Теперь же деньги были у него в кармане, а в услугах его не нуждались.

Что ж, если он ей не нужен, он за ней гоняться не станет. Правда, она назначила встречу на рассвете, а сейчас солнце было почти уже в зените. Но должна же она была понимать, что, если человек выпил столько, сколько ему случилось выпить накануне, ему нужно было время, чтобы проспаться. Как он мог явиться к этой глупой женщине с больной головой? Он оказал ей услугу, отказавшись утром расстаться с подушкой. Разъярившись, он перекинул ногу через скамью у стола и заорал:

– Хлеба!

Девушка поспешила подать ему хлеб, в то время как ее отец, хозяин «Поющего петуха», наблюдал за ней с одобрением.

– Не понадобится ли вам еще что-нибудь кроме хлеба? – спросил он. – У нас есть отличная тушеная оленина.

Дэвид огляделся вокруг. Леди Элисон останавливается только на лучших постоялых дворах, иначе и быть не может. Какая-нибудь темная вшивая конура не для нее.

– Подавай, – проворчал он. – И хорошего сыра.

– Сию минуту, сэр. – Хозяин сам принес сыр, а его дочь – миску с олениной. Он внимательно осмотрел сэра Дэвида с головы до ног. – Годрик, хозяин этого заведения, к вашим услугам, – представился он. – А вы сэр Дэвид Рэдклифф?

Стало быть, его еще помнят в народе. Дэвид было приосанился, но Годрик тут же добавил:

– Вы наемник леди Элисон?

Ложка в руке Дэвида замерла на полпути корту.

– Наемник леди Элисон? – Он хватил ложкой об стол и поднялся. – Наемник леди Элисон? Я сам себе господин и не принадлежу никакой женщине. – Гневно озираясь вокруг, он увидел, как съежилась от страха девушка, и униженно заломил руки Годрик.

– Конечно, сэр. Это я по глупости, сэр.

– Так-то лучше. – Дэвид собрался сесть, но внезапно обнаружил, что, вставая, опрокинул скамью и едва было не плюхнулся на пол.

Годрик подбежал и поднял скамью, все время приговаривая себе под нос:

– Ужасная скамья. Еле держится. Давно пора было починить. – Он выждал, пока Дэвид проглотил несколько ложек жаркого, и тогда только попросил робко: – Не говорите, пожалуйста, леди Элисон, что я не угодил вам.

Дэвид хотел выплюнуть в него жаркое, но, мысленно оценив ситуацию, проглотил и вздохнул. Его выбрасывали из худших заведений после одного только взгляда на его одежду. Годрик мог бы поступить так же или, по меньшей мере, потребовать, чтобы он показал ему деньги, прежде чем подавать ему. Стало быть, это – влияние леди Элисон.

– Почему она уехала так рано? – удивленно спросил он.

Годрик поморщился:

– Она, понятно, и виду не подала, но мне кажется, вчера ей было не по себе на людях. Я старался унять сплетников, но, должно быть, уж очень ей было обидно. – Он кивнул с понимающим видом. – Какую бы женщину это не обидело?

Очевидно, Годрик считал, что Дэвид пользуется ее доверием, и Дэвид счел за благо его не разочаровывать. Поэтому он тоже понимающе кивнул и откусил хлеба.

– Быть так грубо отвергнутой! – посочувствовал Годрик. – И вдобавок перед всем двором.

Дэвид воспрянул при мысли, что леди Элисон поубавили спеси.

– И кем? Каким-то ничтожеством?

– Я бы не назвал его ничтожеством, – возразил изумленный Годрик. – Ведь лорд Саймон – граф Гудни. У него сундуки с золотом паутиной затянуло. А порода у него такая, что куда до него нашему государю. Но то, что он отказался повиноваться королевскому приказу жениться на прекрасной леди, это не по-рыцарски.

– Надо же, Саймон Гудни отказался от нее. – Видя, что его удивление вызвало у Годрика подозрение, Дэвид поспешно добавил: – Как-то не верится, ведь для него деньги все равно что для испанца бутылка вина.

– Это правда. – Полотенцем, висевшим у него на поясе, Годрик вытер стол. – Все об этом знают.

– А как насчет другого ее поклонника? Того, кто замышлял ее похитить, – объяснил Дэвид, когда Годрик озадаченно посмотрел на него.

– Я о таком не слышал. – Годрик наклонился к нему поближе. – А кто это?

Хороший вопрос, но на него у Дэвида не было ответа. Придется придумать другой подход. Приняв добродетельный вид, Дэвид сказал:

– Если о нем никто не знает, значит, миледи не желает этого.

Разочарованный, Годрик отошел, а Дэвид принялся снова за свое жаркое. По мере того как он насыщался, в нем снова пробуждалось чувство собственного достоинства.

Леди Элисон дала ему золото. Он взял его, и теперь она имела полное право сказать, когда и где ему придется выполнить свои обязанности. Очевидно, она бы дождалась его, если бы не Саймон Гудни. Унижение горделивой леди Элисон должно было бы доставить ему удовольствие, но Дэвиду доводилось встречаться с лордом Саймоном, и ему была известна вся беспредельность его тщеславия.

– На самом деле, – пробормотал он, обращаясь к пустой миске, – если Саймон Гудни отказался от леди Элисон, это говорит в ее пользу.

– Совершенно справедливо, сэр Дэвид. – Годрик подхватил миску и поставил на ее место чашу с водой.

Дэвид посмотрел на нее подозрительно, но когда Годрик подсказал ему, что он должен вымыть в ней пальцы, он так и сделал. Ведь Дэвид обучился хорошим манерам, когда состоял королевским телохранителем. Просто у него уже давно не было случая их проявить.

Годрик подал ему полотенце.

– Она слишком хороша для таких, как он.

Умиротворенный, Дэвид поднялся из-за стола и потянулся.

– Вели конюшим привести мне коня. Я поеду вслед за леди Элисон.

– С вами она будет в безопасности. Дэвид увидел перед собой руку Годрика, протянутую ладонью вверх, и сунул в нее монету. Он удивился, когда Годрик вместо того, чтобы надкусить монету и убедиться в ее подлинности, опустил ее прямо в карман, где она звякнула о другие. О если бы он мог позволить себе останавливаться на таком постоялом дворе! Если бы он мог предоставить такие блага своей дочери! Как он завидовал леди Элисон!

– Я очень беспокоился, когда она тронулась в путь с покупками на трех телегах. Но теперь, когда я знаю, что вы будете с ней, я спокоен.

– На скольких телегах? – изумленно спросил Дэвид.

– На трех.

– Трех!

Годрик пристально посмотрел на него.

– Леди Элисон умеет обо всем позаботиться. Она и королю засвидетельствовала почтение, и за покупками ей лишний раз не ехать.

Дэвид покачал головой.

– Ох уж эти женщины!

Годрик выпрямился и позволил себе впервые высказать некоторое неодобрение:

– Да уж, женщины!

Во дворе двое мальчишек-конюших держали Луи. Конь тряхнул головой, и один из конюших отлетел в сторону, а другой с такой силой уцепился за поводья, что глаза чуть не вылезли из орбит. Дэвид схватил поводья, и конь замер на месте. Державшийся за них мальчишка шлепнулся на землю, в то время как другой поспешно выкарабкивался из грязи, чтобы убраться подальше от опасности.

Глядя в морду коня великолепной стати, Дэвид объяснил ему:

– Нам нужно догнать леди Элисон.

Со своей обычной понятливостью Луи тряхнул головой и заржал, потом попытался осадить назад. Дэвид сдержал его и выругался, вымещая на нем свое плохое настроение, уверенный, что тот не останется у него в долгу.

Луи не всегда был таким капризным. В свои молодые годы огромный белый жеребец являлся частью легенды. Неоперившиеся рыцари рассказывали, что Дэвид назвал своего скакуна в честь французского короля. Это так взбесило прирожденного англичанина, что Луи немало потрудился, чтобы завоевать себе достойную репутацию и право войти в историю.

Но шесть лет относительно спокойной жизни убедили Луи, что турниры и поединки были для тех, кто помоложе. Он желал только покоя в своей собственной конюшне, где бы за ним ходили его личные конюхи, и зову долга предпочитал похвалы за прежние заслуги.

Вообще говоря, у коня было много общего с хозяином.

С тех пор как Дэвид прискакал на нем в Ланкастер, Луи выказывал недовольство, отказываясь подчиняться даже обожаемому хозяину. Дэвид пытался его урезонивать, но большей частью оба кончали тем, что прибегали к грубой силе.

Так было и теперь. Дэвид ударил коня по боку. Луи хватил его копытом по голени. Высокие кожаные сапоги защитили Дэвида от серьезного повреждения, но он выругался и запрыгал вокруг Луи, в то время как тот оскалился в ухмылке. Удовлетворенный скакун позволил Дэвиду сесть в седло. Махнув рукой Годрику, Дэвид направился на север по дороге в Джордж Кросс.

Дорога была хорошо ему знакома. Да и как же могло быть иначе? Джордж Кросс был последним оплотом цивилизации среди лесов и болот на побережье Ирландского моря. Его любимый Рэдклифф находился за пределами этой цивилизации, и по пути в Ланкастер ему приходилось проезжать Джордж Кросс. Это была процветающая деревня, где было полно рыбаков, купцов и овец. Как внимательно ни глядел он по сторонам, нигде не было видно никаких признаков засухи, опустошившей его собственную деревню. Может быть, здесь, южнее, она не была такой уж сильной, а может быть, у людей было чем жить даже и в крайности. Он был рад, что сейчас направлялся в Джордж Кросс, но его поедом ела зависть.

Леди Элисон унаследовала Джордж Кросс и другие поместья от родителей, а потом получила и вдовью часть наследства после мужа. Дэвиду от родителей не досталось ничего, кроме старого щита и меча, да еще приказа отправляться на поиски лучшей доли. Хотя жена и принесла ему в приданое землю, более занудной, пугливой, как кролик, женщины ему не доводилось встречать. Так что каждый акр ему обошелся слишком дорого.

Теперь ему предстояло защищать еще одну запуганную женщину. Правда, вчера она ему таковой не показалась. «Леди, должно быть, взбалмошна, а то бы она не уехала, оставив меня с ее золотом в кармане, – рассуждал Дэвид. – Ей бы следовало понимать, что, когда человек упьется пивом, он утром не торопится проснуться».

Он вспомнил ее холодные бесстрастные черты.

Возможно, ей этого и не понять. Может быть, такая женщина привыкла, чтобы ей беспрекословно повиновались. Может быть, такая женщина… да не хочет он трудиться на такую женщину! Ему захотелось, миновав Джордж Кросс, направиться прямо в свой замок, где его ждала дочь. Дэвиду до боли захотелось увидеть, как озарится улыбкой худенькое личико Берт, когда она выйдет встречать отца. Луи шевельнул ушами, как будто понял хозяина, и пошел быстрее.

– Нет, приятель, – сказал громко Дэвид, – мы вступили в сделку и должны соблюсти все условия, даже если придется ради этого гоняться за легкомысленной бабенкой.

Луи вздохнул долгим лошадиным вздохом, а потом, подняв голову, заржал. В ответ тоже раздалось ржание, и Дэвид понял, что впереди за холмом кто-то едет – быть может, леди Элисон со своей охраной. А может, если ему повезет и это окажутся разбойники, придется их уничтожить. Вынимая меч из ножен, он усмехнулся. Хорошая потасовка ему не помешает, в особенности такая, где победа будет за ним.

Он надел шлем, закрылся щитом и наклонился в седле. Конь понял его и перешел в галоп. Луи хотя и притворялся угрюмым, но любопытства и самоуверенности у него было не меньше, чем у хозяина. Поднявшись на вершину холма, Дэвид увидел не грабителей, а три доверху нагруженные телеги, медленно двигавшиеся по дороге среди деревьев. Могучие быки, вздымая пыль, тянули свою поклажу. Погонщики с палками шли впереди, но Дэвид нигде не видел ни леди Элисон, ни ее спутников.

– Милосердная матерь Божья! – Уверенный, что случилась беда, он пришпорил Луи и поравнялся с телегами, как раз когда они оказались у брода через ручей.

– Эй! – закричал он.

– Стой! – раздалось позади него.

Он повернулся в седле и замер. В тени деревьев ожидали двое готовых к бою всадников. Один держал копье, другой – булаву, и у Дэвида упало сердце. Эти двое несомненно ограбили и убили леди Элисон. Помоги ему Господь, он потерял курицу, несущую золотые яйца, едва успев получить только парочку. Если он не поостережется, подумал он, глядя на острые копья, он лишится и их.

Дэвид пришпорил коня. Луи с места взял в галоп. С воинственным криком он пронесся между двух всадников, повалив копьеносца. Второму удалось уклониться от его меча.

Атака вышла неудачной. Разогнавшись, он на полном скаку влетел в лесные заросли.

– Идиоты, – пробурчал он, стараясь развернуться. – Это не рыцари. Оружие они украли. А ну давай, Луи.

– Остановитесь!

Женский голос заставил его окаменеть. Он узнал его.

– Леди Элисон?

Кустарник зашуршал, и из зарослей бесстрастная, как монахиня, выступила леди:

– Сэр Дэвид, я думала, вы покинули нас.

Это была она. Это были ее телеги, и она Бог знает сколько времени находилась в руках этих негодяев.

– Что они с вами сделали? – озабоченно спросил Дэвид. Внешне она, казалось, ничуть не пострадала. Зеленый бархатный плащ спускался ровными складками с ее плеч, под круглым платком на ней была шапочка. Ни одна прядь волос не выбилась наружу, ни одна слезинка не запятнала белоснежную кожу. Тем не менее чувство вины сдавило Дэвиду горло. Если бы он раньше оказался на постоялом дворе… Если бы он обошелся без еды… Если бы он быстрее гнал коня… Прости ему, Господи, он ее подвел. Что ее ожидает, если такое случится снова?

– Я вас спасу.

– От кого? – Она взглянула на дорогу. – От Айво и Ганнвейта?

Он повернул коня и уже готов был броситься в атаку, когда до него дошел смысл ее слов.

– Айво и…? Это ваши телохранители?

– Они самые. – С характерной для нее неторопливостью леди Элисон скрылась в кустах и снова появилась, ведя на поводу верховую лошадь. Укоризненным тоном она сказала: – А кто бы охранял меня? Ведь вы не пришли на рассвете.

– Я не пришел на рассвете, – повторил он спокойно, слишком спокойно.

– Когда я отдаю приказание, я рассчитываю, что оно будет исполнено. Если вы намерены служить у меня, Дэвид Рэдклифф, вы должны поступать, как я велю.

Он снял перчатки и шагом подъехал к ней.

– Значит, вы уехали из «Поющего петуха» одна, чтобы проучить меня?

После некоторого колебания она наклонила голову в знак согласия.

– Я довольна, что мне это удалось.

Дэвид изо всех сил старался сдержаться. Но эта… эта женщина заставила его испытать чувство вины. И все понапрасну! Ей не угрожала никакая опасность. Все было у нее под началом, а он-то бросился защищать ее, придурок!

– Проучить? Меня? А если бы я оказался вор или убийца, кто кого проучил бы тогда?

Она хотела что-то сказать, но Дэвид наклонился в седле и, взяв ее за подбородок, заставил поднять к нему лицо.

– Я только что доказал, что бывалому рыцарю ваши тщедушные телохранители не помеха. А ведь найдутся и такие рыцари, что рыщут по дорогам. Они захватили бы ваше добро, поубивали бы ваших людей, изнасиловали бы вас и раскидали по кустам ваши внутренности. – Он отпустил ее и одним резким движением сунул руку в перчатку.

Она дотронулась до подбородка, где на нежной коже остались следы его пальцев.

– Да, я понимаю.

– Похититель, которого вы боитесь, младенец по сравнению с этими людьми. В следующий раз, взяв на службу наемника, дождитесь его.

– Да, конечно.

– Что вам помешало подождать? Или послать за мной слугу?

– Я была не права. – Она села на лошадь, подъехала к нему и остановилась рядом. Глядя ему прямо в лицо холодными серыми глазами, она просто сказала: – Простите меня, Дэвид Рэдклифф.

Он смотрел ей вслед, когда она выезжала на дорогу. Здорово она приняла его выговор! Она взвесила его доводы, разобралась в них и, не ища себе оправданий, согласилась, что поступила глупо. И тогда она извинилась, просто и искренне. Дэвид чуть было не присвистнул. Неудивительно, что она снова не вышла замуж. Ни одному мужчине в Англии не сохранить своего превосходства перед таким благоразумием.

– Айво, – позвала она. – Ганнвейт! Поднимайтесь, и поехали дальше. Если мы хотим добраться до Джордж Кросса за четыре дня, мы не должны терять ни минуты.

Выезжая из леса, Дэвид увидел, как Айво пытается помочь закованному в латы Ганнвейту подняться на ноги. Он объехал их кругом. Звон стали нарушил лесную тишину.

– Поторопитесь! – Элисон слегка хлопнула в ладоши. – Телеги уже отъехали далеко вперед, и, как нам показал сэр Дэвид, на нас легко напасть.

Дэвид придержал коня и сказал им с улыбкой:

– Да, вы уж лучше поторопитесь. Вы так копаетесь, словно латы пуды весят. – Тронув Луи, он добавил: – А весят они только пуда четыре.

Услышав в ответ брань, он расхохотался и пустился вскачь. Поравнявшись с медленно ползущими телегами, Элисон поехала рядом, выбирая дорогу, где было меньше пыли. Дэвид заговорил с погонщиками. Они хмуро уставились на него, словно никогда не слышали, чтобы рыцарь мог говорить на их вульгарном английском. Он снова обратился к ним, ожидая ответа. Дэвид знал, что в этой чреватой опасностями ситуации ему пригодились бы их сила и их увесистые палки. Они пробормотали что-то вроде приветствия. Он решил этим довольствоваться и присоединился к Элисон.

– Миледи, ваши телохранители не рыцари, почему вы позволяете им разгуливать в рыцарских доспехах?

Она бросила на него тревожный взгляд.

– Я знаю, они им не к лицу, но мой старший рыцарь, сэр Уолтер, остался охранять Джордж Кросс на всякий случай. Двое моих наемников, Джон Бичем и Лотарь Гогенштауфен, сопровождали меня в Ланкастер, но пока мы там были, они сказали, что им предложили более выгодные условия. – Она понизила голос. – Очевидно, они их приняли, потому что не вернулись на постоялый двор и увели с собой шестерых моих стражников.

– Так всегда бывает, когда берешь в наемники немца. Паршивый народ, только и способны, что перерезать тебе горло во сне. Но Джон Бичем? Я с ним вместе воевал. Я не думаю, что он способен пренебречь своими обязанностями.

– Да, – она повернулась в седле и посмотрела на телеги, словно могла защитить их своим взглядом. – Я тоже так думала.

– А вы… – он не докончил. Искала ли она Джона? Как леди может искать наемника? Ходить по харчевням и вытаскивать из грязи каждого пьяницу? С ним она именно так и поступила, но…

– Я посылала Айво и моих людей на поиски Джона, но им сказали, что все уехали в Уолстон со своим новым хозяином. – Она пожала плечами. – Иногда наемнику бывает трудно повиноваться женщине.

– Да. – Это Дэвид мог понять. Он поскреб начавшую отрастать бороду. – Итак, вы нарядили Айво и Ганнвейта в латы? Откуда вы взяли латы?

– Одни мои, я купила их для рыцаря из моего замка. Он скоро заслужит шпоры, ведь я вооружаю всех мальчиков, которые у меня воспитываются.

– Это щедро с вашей стороны.

– А другие… Айво нашел их. – Она пристально смотрела на дорогу. – Они принадлежали Джону.

Дэвид придержал Луи и схватил под уздцы лошадь Элисон. Они остановились посередине дороги.

– Здесь что-то нечисто.

– И я так думала.

– Просто так Джон не бросил бы свои латы. Знаете, сколько они стоят?

– Конечно, ведь я же сказала, что только что купила латы.

– Безземельный рыцарь такую вещь не бросит. Для него это дорого.

– Слишком дорого.

Лицо ее оставалось бесстрастным. Ее манера нисколько не изменилась. Она выглядела словно каменная статуя на Рипонском соборе. Он выругался.

– Вам безразлично, что хорошего человека, состоявшего у вас на службе, может быть, убили?

– Я глубоко скорблю об этом. Я ставлю свечи и за здравие, и за упокой его души, если он уже покинул этот мир. – Руками в кожаных перчатках она легко справлялась с лошадью. – Что я, по-вашему, могу еще сделать?

Он ничего не ответил, но про себя подумал: поплакать немного, по крайней мере, потревожиться за собственное благополучие. Но это было бы глупо, и он это отлично понимал. Он терпеть не мог женщин, дающих волю своим чувствам, и не желал бы сейчас связаться с такой.

– Телеги нас обгонят, если мы не тронемся, – напомнила ему Элисон.

Он отпустил ее лошадь, и они поехали дальше. Дорога шла теперь вверх, в дебри Нортумбрии. Англичане называли эту землю – грозно возвышающиеся горы, пустынное побережье – бесплодной, угрожающей, опасной. Но, несмотря на внезапные густые туманы, на бури и штормы, она приносила большие блага тем, кто отваживался бросить ей вызов. По горным склонам паслись стада овец, леса давали дичь и топливо, регулярно приносило свои щедрые дары море. До наступления засухи Дэвид обустраивал свой маленький замок, покупал крестьянам овец на развод. Теперь его поля засохли, крестьяне и их живность вымирали, а его дочь… он не мог вынести мысли о своей дочери и ее впалых щечках.

– Почему вы не наняли кого-нибудь еще, когда ваши люди исчезли? – спросил он.

Она метнула на него презрительный взгляд.

– Я, кажется, так и сделала.

Преисполнившись сочувствием к пропавшим наемникам, Дэвид снова пожалел, что ему не досталась какая-нибудь другая служба. Но ему повезло, что он получил хоть эту. Ценой больших усилий он сохранил хладнокровие.

– Я хочу сказать, три дня назад. Правильно, что вы наняли именно меня, но ведь даже вам должно быть ясно, что одному рыцарю не защитить три телеги и соблазнительную вдовушку.

– Других не было.

На этот раз она придумала неудачную отговорку.

– Не было других рыцарей? Леди, всегда найдутся младшие сыновья, которым нужна служба, чтобы не умереть с голоду. – Они были уже на вершине холма, и он воспользовался моментом, чтобы оглядеться по сторонам. – Я-то знаю. Я сам был такой.

– Никто из них не пожелал ехать в Джордж Кросс, – отвечала она.

Торопясь вновь занять положение защитников своей госпожи, Айво и Ганнвейт скакали по дороге вдогонку за телегами. Дэвид усмехнулся, понимая, как терзала их горечь поражения, да еще от его руки. Убедившись, что по крайней мере на этом отрезке дороги им ничто не угрожает, Дэвид обернулся к Элисон:

– Вы, верно, не к тем обращались.

– Возможно.

Выражение ее лица не изменилось, мелодичный низкий голос по-прежнему звучал спокойно, но он почему-то почувствовал, что она встревожена. Или боится чего-то? Выпрямившись, он присмотрелся к ней. Почему ему так показалось? Что он увидел? Она встретилась с ним взглядом, не моргнув, но в ее глазах появился какой-то странный блеск, и они словно потемнели немного.

Эту женщину трудно было понять. Ему придется пробираться сквозь сложный лабиринт женского ума. Это ужасно, но ничего не оставалось делать. Она не скажет ему ни слова, придется думать самому.

Чего бы ей бояться? Она потеряла своих людей, может быть, их прикончили. Ни один рыцарь не пожелал наняться к ней. А ведь платила она хорошо, он это знал по своему опыту. Он также знал, что за хорошие деньги можно было послужить и женщине.

Что-то тут было не так. Только очень влиятельный человек мог лишить ее возможности найти себе других наемников. Дэвид задумчиво наблюдал за тем, как она приказывала Айво и Ганнвейту ехать за телегами, защищая их с тыла.

Женихов у нее не было, да и какой разумный человек в поисках богатой невесты стал бы настораживать ее, воруя и убивая ее людей поодиночке. Значит, его первая догадка была ошибочной.

– Вы, наверно, оскорбили какого-нибудь могущественного лорда. – Он помолчал, ожидая, что она ответит. Он знал, что женщины любят поговорить о своих неприятностях.

Она промолчала.

Дэвид решил попробовать вызвать ее на откровенность заведомо ложным обвинением.

– Вы, верно, завлекали его, а потом отказали. Женщинам нравится так мучить мужчин.

Гневно взглянув на него, она открыла было рот, но он, вероятно, слишком рано обнаружил свое торжество, потому что она тут же закрыла его и плотно сомкнула губы.

Наконец, он воззвал к ее здравому смыслу.

– Было бы на пользу делу, если бы я знал, как и почему вам угрожают. Следует ли нам ожидать нападения большого отряда?

– Нет, – неохотно ответила Элисон. – Это может быть разве только небольшой отряд, но обычно он предпочитает творить свои темные дела один.

– Он пытался вас убить?

– Если бы он попытался меня убить, я была бы уже мертва. Нет, этот зверь охотится для удовольствия, внушая страх и отвращение.

Кто бы ни был этот человек, она, видно, и вправду испытывала к нему отвращение. Чуть заметная презрительная гримаса на обычно спокойном лице была слишком красноречива. Дэвид мысленно поздравил себя с тем, что так хорошо ее понимал.

– Я все же хочу знать…

– Ваша обязанность – охранять меня, а не предаваться бесполезным размышлениям, – резко перебила Элисон. – Если для этого вам нужно знать больше, верните мне деньги и ступайте своей дорогой.

Что за холодная бессердечная дьяволица! Но – он потрогал кожаный мешочек с драгоценными монетами – за эти деньги он будет поступать как ей угодно. По крайней мере, пока. Он насмешливо наклонил голову:

– Как вам угодно, миледи. Вы всегда правы.

4

Элисон опять не спит. Дэвид посмотрел на подвесную постель, натянутую " между двух деревьев. Веревка скрипнула, когда она повернулась к нему спиной, вглядываясь в лесную чащу. Вторую ночь подряд она ворочалась с боку на бок, стараясь в то же время никого не потревожить. К несчастью, вжившись в свою роль телохранителя, он просыпался от каждого ее движения. Прошлой ночью он объяснил себе ее беспокойство усталостью или неспособностью спать на открытом воздухе, но сегодня он уже не мог больше обманывать себя. Она не доверяла его бдительности.

Она подняла голову. Он тоже поднял голову и внимательно огляделся вокруг. Ничего. Только темнота, наполненная скрипом деревьев на ветру, рычанием и писком ночных тварей да раскатистым храпом Айво.

Она осторожно села. Он тоже сел. Ночь была безлунная, звезд не было видно за кронами деревьев, но он все же сумел разглядеть блеск ее волос. Его удивило, что она сняла на ночь платок и распустила волосы. Его жена всегда считала, что женщины должны скрывать эту прелесть из прелестей. Правда, Мэри скоро поняла, что распущенные волосы возбуждают в нем желание, а этого она любой ценой старалась избежать.

После того как была зачата их дочь, он тоже старался избежать этого. Даже желание иметь еще одного ребенка не могло заставить его преодолеть отвращение к женщине, которая с годами все больше походила на линялую утку, а запахом – на любимый утиный корм.

Элисон провела руками по своей непокрытой голове, как будто наслаждаясь свободой, да и кто мог увидеть ее в темноте? Только Дэвид, но и ему приходилось напрягать зрение.

Свесив ноги, она встала, глядя в сторону от него.

– Чего вы боитесь, леди Элисон? – спросил он тихо.

Она вздрогнула, обернулась и, запутавшись в своей юбке, упала на постель. Он поднялся и подошел к ней.

– Уверяю вас, я тщательно прислушивался и ничего не услышал.

Она встала и спокойно, что вызвало у него невольное восхищение, прошептала:

– Я беспокоюсь о телегах.

Он не поверил ей. Тяжелые телеги нельзя было убрать далеко от дороги, и она оставила сторожить их одного только Ганнвейта, взяв с собой в чащу Айво и Дэвида. Она запретила разводить костер, довольствуясь пшеничными лепешками с сыром. А теперь она не могла заснуть.

Не имело значения, что он не заметил и признаков погони. Не имело значения, что вокруг были только знакомые лица. Ее растущее беспокойство пробудило к жизни его ослабевшее чутье. Если бы она только положилась на него! Но он уже понял, что леди Элисон неизменно брала ответственность за всех и вся только на себя.

– Мне послышалось, будто треснула ветка, – взволнованно сказала она.

Этот признак слабости в ней вернул Дэвиду уверенность в себе. Она была все-таки женщина, как и всякая другая. Она воображала опасность там, где ее не было, и нуждалась в разуверениях, в которых не было необходимости. Не отдавая себе отчета в том, что делает, он погладил ее по голове.

– Миледи, здесь, в лесу, водятся звери, но людей здесь нет. Я настороже, я защищу вас.

Ударом кулака она сбросила его руку, и ее голос как свист хлыста разрезал воздух:

– Вы что, потеху себе нашли?

Потирая рукой грудь, чтобы смягчить боль, он ответил:

– Нет, миледи, я просто хотел вас успокоить.

– Я не нуждаюсь в вашей опеке.

Он не ожидал такой враждебности. За последние два дня ему не раз пришлось убедиться, что несколькими словами она может лишить человека гордости, достоинства, здравого смысла. Айво и Ганнвейт стоически выдерживали ее резкие выпады. Погонщики, казалось, привыкли к оскорблениям. Но чума ее побери! С ним, бывшим телохранителем короля, она не смеет так разговаривать.

Он повернулся и пошел обратно к своей постели.

– Капризы и причуды, – проворчал он достаточно громко, чтобы Элисон услышала. Она не ответила. Дэвид пнул ногой рогожу и встряхнул одеяло с явным раздражением. Сунув себе под голову полено, служившее ему подушкой, он лег и закрыл глаза.

Тишина оглушила его. Их разговор и его сердитая возня заставили умолкнуть ночные звуки и разбудили Айво, который уже не храпел, а дышал медленно и ровно. Он явно ожидал продолжения ссоры между своей госпожой и человеком, которого он считал недостойным служить ей.

Все они ждали. Что делает Элисон? От нее не доносилось ни звука. Осталась ли она стоять там, где он ее оставил? Прислушивалась ли, ожидая нападения? Что это был за человек, который мог так напугать женщину? Она действительно была напугана, и в тишине ночи Дэвид стал искать для нее оправдания.

Ну и что, если она ранит мужскую гордость? Ведь она женщина, а у женщин одно оружие – слово. В какой-то степени он мог понять ее недовольство. Она сказала, что не нуждается в опеке. Да он и правда обращался с ней, как с обиженным ребенком, а перед ним была женщина, мужественно пытавшаяся преодолеть терзавшие ее тревоги. А ведь он мужчина, сильный и сознающий свою силу, созданный по образу и подобию Божию. Настоящий мужчина не обижается, когда женщина надуется или начнет его упрекать. Настоящий мужчина разуверит и успокоит ее. Он, Дэвид, настоящий мужчина.

Развязав свой мешок, он нашел веревку, которую всегда держал при себе, потом встал и пошел обратно к Элисон. Став на колени, он обвязал веревкой ствол одного из небольших деревьев на высоте своего колена. Потом, постепенно отступая, он размотал веревку и обвязал ею еще одно дерево по соседству. Затем он подошел к другому дереву, расположенному под прямым углом к уже натянутой им веревке, и обвязал его, а потом еще одно, образовав четырехугольник вокруг места, где спала Элисон.

– Что вы делаете? – в голосе Элисон не было особого любопытства.

– Всякий, кто попытается к вам приблизиться, не увидит эту веревку. Он споткнется об нее и всех перебудит. Тут-то я его и схвачу. Это старый прием, я им не раз пользовался.

– Понятно. Это хорошо придумано.

Дэвид завязал последний узел и встал. Вглядываясь в ее лицо, он довольно сказал:

– Так не хотите ли вы лечь, миледи? Теперь вы в безопасности.

Она осторожно опустилась в подвесную постель.

Наблюдая за ней, он удовлетворенно потер руки.

– Никто теперь не доберется до вас.

– Я действительно чувствую себя в безопасности, – согласилась Элисон.

Она потянулась за ковром, служившим ей одеялом. Он темным комом лежал на земле. Постель ее закачалась, вот-вот опрокинется. Дэвид подхватил ковер, прежде чем она успела до него дотянуться, и расправил его.

– Вы позволите? – Не дожидаясь разрешения, он прикрыл ей ноги. Она протянула руку, чтобы натянуть его на себя, но Дэвид отвел ее. Медленно, уважительно он окутал ее тонкой шерстью. Исходившее от нее тепло согревало его руки. Ее волосы цеплялись за шрамы и мозоли на его ладонях.

Элисон лежала неподвижно, дыхание ее было ровным и глубоким. Ее блестящие глаза широко раскрылись, когда он собрал вместе рассыпавшиеся пряди. Он никак не мог разглядеть цвет ее волос. Белокурые, решил он. Не иначе как белокурые, белесые, бесцветные.

Но каждая прядь, казалось, вдруг вспыхивала огнем.

Он еще раз пригляделся. Неужели рыжие? Он уронил их, словно обжегшись. Не может быть! Это слабый блеск звезд сыграл шутку с его зрением. Он откашлялся. Пора было идти ложиться, но ему не давало покоя ощущение какого-то свершения.

– Так вас обезопасить по силам только настоящему мужчине.

– Благослови вас Бог за вашу заботу.

Интересно, уважит ли Господь ее просьбу, как это делали все на земле, подумал он и тут же посмеялся над собой. Хоть она и подчинила себе полностью своих телохранителей, на Бога она не могла иметь влияния – и на него тоже. Он подергал веревку, чтобы убедиться, сколь надежным препятствием она может служить.

– Я пользуюсь ею, когда сплю один или с людьми, которым не доверяю. Обычно же я полагаюсь на свои чувства. Но я вижу, что женщине спокойнее за веревкой. Я рад, что мне это пришло в голову.

– Я тоже, – спокойно сказала она.

– А теперь спите.

Айво фыркнул от негодования:

– Как миледи может спать, когда ты так разболтался? Довольно хвастать, отправляйся спать.

– Я не у тебя служу, милейший, – обиделся Дэвид. – Леди Элисон выразила мне свое одобрение, и я с благодарностью его принял.

Он уже занес ногу над веревкой, когда Айво огрызнулся:

– Да, веревка спасет ее от нападения, а как она спасет ее от стрелы, нацеленной прямо в сердце?

Дэвид резко опустил ногу, споткнулся, запутался и грохнулся с шумом, который разбудил бы и мертвого.

Деревня Джордж Кросс казалась Элисон раем. Угнездившаяся в долине, недалеко от морского берега, она раскинулась вокруг такой обширной площади, что на каждый праздник урожая на ней устраивали базар. Крестьяне приветствовали Элисон, когда она проезжала по улицам, и она знала, что приветствия относились именно к ней, а не к нагруженным доверху телегам, которые следовали за ней. Народ любил ее.

Элисон выехала на площадь, ее обступили. Айво и Ганнвейт держались в стороне, телеги оставались еще далеко позади. Только Дэвид пристал к ней, как репейник к овечьей шерсти. Он даже пытался остановить Феншеля, когда тот направился к ней, но она положила руку ему на плечо и покачала головой.

– Вы его знаете? – озабоченно спросил Дэвид.

– Он – мой управляющий, – отвечала она. Осмотрев тощего лысеющего человечка, Дэвид отодвинулся и позволил Феншелю приблизиться.

– Феншель, как идет стрижка овец? – мягко поинтересовалась Элисон, чтобы сгладить грубость Дэвида.

Феншель сорвал с головы шапку и склонился чуть не пополам.

– Только что кончили, миледи. Шерсть дышит в хранилищах по всей деревне.

– Шерсть еще теплая после стрижки, – объяснила она Дэвиду. – Когда холодно, шерсть может шевелиться всю ночь напролет.

– Я знаю, леди Элисон. Я тоже развожу овец в моей маленькой усадьбе.

– Да, конечно. Я не хотела вас обидеть. Дэвид нахмурился, но он хмурился целый день, с тех пор как Айво по глупости проговорился, что кто-то стрелял в Элисон из лука. Элисон благоволила к Айво, но на этот раз он серьезно провинился, и она сделала ему выговор за излишнюю болтовню. Айво повесил голову и не пытался оправдаться, так что она отпустила его, сказав всего несколько резких слов. Элисон не могла поступить иначе. Она понимала недоброжелательство Айво по отношению к Дэвиду лучше, чем неожиданный взрыв красноречия Дэвида в ту ночь. Она сказала бы, что это было что-то вроде солнечного удара, только вот солнца тогда не было. Кто бы мог ожидать, что этот молчаливый человек, отчитавший ее за пренебрежение собственной безопасностью, вдруг так возомнит о себе? Может, он просто хотел задержаться около нее подольше, но почему, она не могла себе представить. Он даже укрыл ее ковром!

Она взглянула на его недовольное лицо. Элисон всегда отлично разбиралась в мужчинах, и ее раздражало, что нашелся кто-то, кого она не могла раскусить.

Хуже всего было то, что она сама себя не понимала. Что-то дрогнуло в ней, когда он укрывал ее ковром. Ей так редко случалось испытывать подобное ощущение, что она не знала, как его определить. Может, это была нежность, а может, даже и слабый проблеск более сильного чувства.

И к кому? К наемнику! К человеку, которого она наняла к себе на службу. Многие женщины не обратили бы внимания на это чувство, но для Элисон оно явилось откровением, потрясшим самые основы ее существа.

Она успокоила себя размышлением, что не сэр Дэвид вызвал в ней это чувство. Оно родилось лишь в ее одиноком сердце.

– Миледи?

Широко раскрытые глаза Феншеля напомнили ей об обязанностях, и усилием воли она стерла с лица задумчивое выражение.

– Да, Феншель?

– Мы упакуем шерсть, когда она остынет. Я полагаю, на продажу наберется мешков двенадцать.

– Еще один тяжелый год, – Элисон вздохнула и с любопытством взглянула на поперхнувшегося в этот момент Дэвида. – Вам нездоровится, сэр Дэвид?

Он отрицательно покачал головой. Лицо его покраснело, глаза выпучились.

– Принесите сэру Дэвиду воды из колодца, – велела она одной из женщин. Повысив голос, чтобы все могли ее слышать, она одобрительно произнесла: – Вы неплохо потрудились, несмотря на засуху.

– Без вас тут однажды шел дождь, – слезящиеся глаза Феншеля возбужденно блеснули. – Это добрый знак.

– Очень добрый, – согласилась Элисон. – Прополка закончена?

– В поле чисто, – заверил ее Феншель, наблюдая, с какой жадностью Дэвид глотает воду.

– Начали убирать сено?

– Уберем до темноты.

– Отлично. – Она подсчитывала в уме доходы. Засуха отразилась на них, но не в такой степени, как на мелких землевладельцах, и с тем зерном, что она купила, они должны продержаться до осени, до нового урожая.

– Все говорит, что год будет хороший, – продолжал Феншель, – так что мы наполним амбары и нам не придется продавать…

– Двенадцать мешков? – хрипло выговорил Дэвид. Он отхлебнул еще глоток из ковша. – Вы сказали, двенадцать мешков шерсти на продажу?

Феншель и Элисон обменялись понимающими взглядами. Эти огромные мешки были настолько велики, что набивавшим их людям приходилось влезать в них и утаптывать шерсть. Когда мешок наполнялся, они выбирались наверх, по пути зашивая его. Мешки были такие тяжелые и неуклюжие, что их перевозили в повозках, не боясь воров, так как их было нелегко унести. Мелкий землевладелец мог собрать от силы два мешка, поэтому жадное выражение на лице Дэвида не удивило Феншеля и Элисон. Они видели его и у других. Женихи, которых присылал король, заезжие рыцари и лорды не могли понять, откуда бралось такое богатство. За Элисон постоянно увивались кавалеры, в чьих глазах ее обильные доходы еще больше увеличивали ее прелести. Ей с Феншелем так часто приходилось иметь с ними дело, что у них уже накопился порядочный опыт.

Расправив костлявые плечи, Феншель спросил с нескрываемой неприязнью:

– А это кто такой?

– Прости меня, Феншель, я и забыла.

Наблюдая за Дэвидом, Элисон заметила, как в его чертах враждебность сменилась жадностью. Это она могла понять, этого она ожидала, но все же почувствовала легкий укол разочарования.

– Как мой управляющий, ты должен познакомиться с сэром Дэвидом Рэдклиффом, легендарным наемником.

Феншель должен был бы ответить грубостью, явно показывая свое неуважение. Таким образом он и леди Элисон всегда давали понять недостойным претендентам, что им не добиться руки хозяйки Джордж Кросса.

Но Феншель молчал. Он молчал так долго, что она обернулась. Феншель, ее преданный Феншель, глядел на сэра Дэвида с изумлением и восторгом.

– Феншель? – окликнула его она.

Он встряхнулся, словно пробуждаясь от сна, и обратился к Дэвиду почтительным тоном:

– Прошу прощения, сэр, так это вы легендарный сэр Дэвид Рэдклифф?

– Я, – согласился Дэвид.

– О сэр, мы годами слышали рассказы о ваших подвигах. Как вы двенадцатилетним мальчишкой голыми руками убили кабана и как сам король посвятил вас в рыцари на поле битвы, когда вы один сразились с двадцатью французами…

– Шестнадцатилетним и с пятнадцатью, – поправил его Дэвид.

Феншель не обратил на это внимания.

– И о том, как вы выиграли доспехи и лошадей у лучших рыцарей королевства и продали их за хорошую цену.

– У всех, кроме одного бедного молодого рыцаря, – перебила одна из женщин, Эвина, прижимая руки к сердцу. – Вместо того, чтобы лишить юношу его единственной собственности, вы вернули ему и оружие, и коня и научили его драться, и он вам предан по нынешний день.

– Это был сэр Гай Арчер, – закончила другая женщина, Гунхильд.

Все в деревне слышали о подвигах легендарного наемника, и сейчас они стояли вокруг и смотрели на него, как на посланца небес.

– Смотрите, – Феншель указал на небо. – Было ясно, а теперь собираются тучи. Сэр Дэвид принес нам удачу.

Такое же чувство испытала и Элисон, впервые встретив его. Даже лежа лицом в грязи, он внушал какое-то уважение. Но по дороге в Джордж Кросс это чувство стало таять. Он был слишком похож на других мужчин.

При виде того, как теснились вокруг него крестьяне, стараясь благоговейно прикоснуться к его сапогу, как подтягивали корсажи женщины, выпячивая грудь, она смутилась и рассердилась. Только этого не хватало, чтобы раздуть его тщеславие.

Элисон встретилась с ним глазами. Дэвид смущенно улыбнулся и, пожав плечами, сказал:

– Предания живут долго.

Вот за этим она и наняла его – придать людям уверенность, успокоить их страхи, отпугнуть невидимую зловещую угрозу. В дороге не случилось ни одного происшествия. Впервые за несколько месяцев она провела три дня, не чувствуя, что за ней следят.

За это она была перед ним в неоплатном долгу и поэтому со всей возможной любезностью сказала:

– Мой дом – ваш дом, сэр Дэвид.

Ошеломленный богатством ее владений, он смотрел по сторонам, раскрыв рот. Правда, он был всего лишь сыном барона, и притом бедного, но ему претило чувствовать себя нищим. Двенадцать мешков с шерстью внушали ему благоговение. У него не хватило бы повозок, чтобы эту шерсть вывезти, не говоря уже о таком количестве овец, чтобы ее настричь. На такие деньги его усадьба могла бы процветать годами! Губы леди Элисон привычно сложились в приветливую улыбку гостеприимной хозяйки. Она обернулась к столпившимся крестьянам.

– Я привезла зерно, которым мы будем кормиться до осени. Когда телеги приедут в замок, его взвесят и распределят. Но помните, добрые люди, что его нам должно хватить до нового урожая и, если это лето будет таким же засушливым, как предыдущее, зима нам предстоит тяжелая. Поэтому не ропщите на лишние труды. Пусть никто из нас не поддастся лени.

Феншель, вновь обретший присутствие духа, воскликнул:

– Правильно! – И толпа одобрительно загудела.

Люди стали расходиться. Феншель и Элисон отошли в сторону. Мужчины направились в поля, женщины – в обширное строение, напоминающее амбар, где хранилась шерсть.

Но не все женщины удалились. Некоторые начали поспешно приводить в порядок незримые изъяны в своей одежде. Гунхильд приподняла юбку, как будто поправляя подвязки, только… чулок на ней не было. При виде ее обнаженной ноги сердце Дэвида замерло на какое-то мгновение, и по ее кокетливому взгляду было ясно, что она почувствовала его состояние.

Тьфу! Дэвид отвел глаза, и тут же его взгляд привлекла Эвина. Распустив корсаж, она обеими руками поправляла грудь. Сквозь тонкую ткань темнели соски.

В раздражении Дэвид дернул Луи за повод, и конь в ответ тряхнул головой.

– Ей хотелось бы переспать с легендой, – прошептал ему Дэвид. – Я ей не нужен.

Луи фыркнул на это, и Дэвид вынужден был с ним согласиться. Длительное воздержание было ему не на пользу, и Луи знал, что регулярные упражнения по этой части заметно улучшали настроение его хозяина. Этот шельмец гарцевал на месте, чтобы дать Дэвиду возможность еще раз полюбоваться прелестями Эвины.

Элисон не обратила на это никакого внимания. Ей было все равно. Дэвид еще раз с силой дернул Луи, и на этот раз он повиновался. Только дурак станет пялиться на служанку, когда к его услугам хозяйка, в особенности если эта хозяйка – женщина одинокая и такая богатая, что может выставить на продажу двенадцать мешков шерсти.

Ведь нельзя сказать, что она некрасива. Скорее наоборот. Лицо у нее очень… привлекательное. И фигура ничего, судя по тому, что можно разглядеть под пышным платьем. А волосы струятся по спине как сверкающая река из расплавленного металла. Взгляд его задержался на ее воротнике и круглом платке, который она всегда надевала ему назло. Во всяком случае, ему так казалось. Рыжая. Он поклясться был готов, что видел в темноте рыжие волосы. Но как при такой вызывающей масти она могла быть настолько сдержанной?

Он покачал головой. Нет, должно быть, она все-таки блондинка или светлая шатенка.

Когда он подъехал к Элисон, Феншель почтительно попятился. Во взгляде Элисон Дэвид успел заметить насмешку, видно, она все-таки следила за ним. Вот чертовка!

– Мои женщины прелестны, правда? – Она смотрела через его плечо на Эвину и Гунхильд, все еще остававшихся на месте. – Они вами восхищаются. Если вы хотите здесь задержаться, в замке вас все равно будет ждать теплый прием.

– Я? Задержаться? – Он широко раскрыл глаза, прикидываясь, что не понимает, о чем идет речь. – Я не обратил внимания на ваших женщин, я только заметил, что все здесь кажутся пышными и довольными. «Чересчур пышными», – мысленно добавил он, вспомнив грудь Эвины. – Это говорит о вашей рачительности, раз люди ваши не голодают.

Она серьезно посмотрела на него, затем кивнула.

– Благодарю вас. Могу я предположить, не задевая ваших чувств, что в вашем хозяйстве дела идут не так хорошо?

В нем вспыхнула оскорбленная гордость.

– Можете, – выдавил он сквозь стиснутые зубы.

– Если вы хотите, я могла бы послать кого-нибудь из моих людей в Рэдклифф с тем золотом, которое вы заработали за первый месяц.

«Вы заработали». Не «я вам заплатила», а «вы заработали». Это щедрое предложение, так деликатно высказанное, удивило его. До сих пор она с ним не церемонилась – отчитала его за опоздание, откровенно усомнилась в его способности защитить ее. Но женщине с двенадцатью мешками шерсти он был готов простить все.

– Это очень великодушно с вашей стороны, миледи. Благодарю вас за заботу. Я буду признателен, если это можно поручить кому-нибудь. – То-то же, знай наших! Такая светская манера вести разговор докажет ей, что он ей ровня. Но на ее лице появилось какое-то странное выражение, словно она почуяла дурной запах. Он быстро осмотрел свои подошвы и копыта Луи. Ни один из них ни во что вонючее не наступал.

Она тронула лошадь прежде, чем он успел выяснить причину ее гримасы.

– Вашему управляющему можно доверить такую сумму? – деловито спросила она.

– О да, – усмехнулся он. – Мой управляющий – сэр Гай Арчер.

Словно удивившись, она быстро повернулась в седле.

– Так, значит, такой человек действительно существует?

Вот как! Стало быть, ее бесстрастное выражение только маска, а под ней страсти так и кипят. Во всяком случае, он только что доказал, что способен сорвать с нее эту маску.

– А вы думали, легенда – это ложь?

– Нет, я… просто очень трудно поверить, что легенда живет в таком заурядном… я хочу сказать, что вы способны на такие…

Он мог бы обидеться, но он понял. Быть живой легендой нелегко. Женщины смотрели на него с вожделением, мужчины внимали каждому его слову. Все ожидали найти в нем мудрость и искренность, и одно он хорошо усвоил – искренность не так просто подделать.

Дэвид сознавал, что он обычный человек, и когда люди узнавали его поближе, они тоже это понимали. Наступало разочарование, но он оставался самим собой и никого не вводил в заблуждение.

Элисон поняла его, и теперь он предстал перед ней в истинном свете. Она кивнула, как будто в этом молчании они сказали друг другу что-то очень важное.

– Я сразу же пошлю кого-нибудь.

Они ехали рядом. Извивающаяся дорога вела вверх по холму. Впереди показался замок Джордж Кросс, окруженный поросшей мхом непроницаемой стеной. На самом высоком месте, освещенная лучами заходящего солнца, возвышалась главная башня, гладкая и черная, как ядовитый змеиный зуб.

Элисон смотрела на нее с нежностью.

– Мой дом, – прошептала она.

Казалось, что в стенах замка она ожидала найти защиту. Но она наняла его не только для того, чтобы сопровождать ее из Ланкастера. Она наняла его, чтобы он защитил ее даже в ее любимом доме. Не потому ли, что кто-то угрожал ей?

– Что это за разговоры о стреле?

– Какой стреле?

Он хотел застать ее врасплох, но ему это не удалось. Если раньше она была только холодна, то теперь она просто заледенела: застывшая, бесстрастная, равнодушная. Его это не обмануло.

– Айво проболтался вчера. Он не верит, что я могу спасти вас от убийц.

– Каких убийц? – Придержав лошадь, она обернулась к нему с искренней улыбкой, как будто он сказал что-то очень забавное.

Это сразу же возбудило в нем подозрения.

– Я, право же, очень расположена к Айво. Он много лет был моим личным телохранителем. Но вы, конечно, понимаете, что в голове у него не все в порядке. Он видит опасность там, где ее нет. Вы должны извинить его.

Луи был выше коня Элисон. Дэвид был выше ее. Вместе с конем он возвышался над ней, и это придавало ему чувство превосходства. Но это превосходство было ложным. Элисон утаивала правду и выдавала ее по своему усмотрению небольшими порциями.

– Миледи, – раздался со стены мужской голос, – миледи вернулась.

Элисон помахала рукой. Между зубцов стены то тут, то там замелькали головы. Это были ее слуги, и как только она окажется среди них, у него не будет возможности поговорить с ней с глазу на глаз. Он потянулся за ее поводом, но она отвела руку и властно сказала:

– Вы наш гость. Я поеду вперед и велю приготовить вам ванну.

Он чуть не вывалился из седла.

– Ванну?

– Эту честь оказывают каждому рыцарю, посещающему замок. Так полагается, – произнесла она с удовлетворением.

– Но не в моем замке.

– Оно и понятно. Ведь это дело женское. Он не мог притвориться, что не знал об этом обычае. Он гостил в других замках, где ему прислуживали жены и дочери владельцев. Но это было давно. И тогда он не бывал еще так долго без женщины.

– Этим займутся ваши прислужницы?

– Разумеется.

– Но не вы сами?

– Нет.

Он вздохнул с облегчением.

– Я буду наблюдать.

5

Я никогда не забуду выражения лица сэра Уолтера, когда он услышал, что леди Элисон привезла в Джордж Кросс сэра Дэвида Рэдклиффа.

Мы, сквайры, занимались в тот день учебным боем. Хью был уже почти взрослый и владел оружием не хуже любого рыцаря. Сэр Уолтер им хвастался, и лорды со всей округи съезжались посмотреть, как он дерется, и старались переманить его у леди Элисон. Хью выжидал, зная, что леди Элисон не поскупится, когда придет время.

Эндрю было семнадцать, и в моих глазах он выглядел куда менее важным. А Дженнингсу было всего четырнадцать. Он был немногим старше меня, но никогда не позволял мне {об этом забывать. Хью и Эндрю дрались под неусыпным наблюдением сэра Уолтера, а мы с Дженнингсом рубились деревянными мечами, и мне от него здорово доставалось.

Схватив за руку, сэр Уолтер отчитывал пеня за какую-то глупость, когда один из его деревенских приспешников вбежал с криком, что миледи вернулась. Сэр Уолтер отшвырнул меня.

– Вернулась, вот как? – сказал он. – Давно пора.

Парень, всю дорогу из деревни пробежавший бегом, прислонился к воротам и никак не мог отдышаться, но он все-таки добавил:

– Да, сэр Уолтер, и с ней рыцарь.

Сэр Уолтер, вероятно, ожидал чего-то в этом роде. Схватив холуя за ворот, он потребовал:

– Говори, ну!

– Сэр Дэвид Рэдклифф.

Больше ему не удалось ничего сказать. Сэр Уолтер отшвырнул его еще дальше, чем меня, и с еще большей злобой. Я бы сбежал от одного его взгляда, но я уже и так бежал к воротам замка, чтобы увидеть легенду.

Я вскарабкался на высокий дуб посредине двора. Прямо перед собой я видел подъемный мост и за ним дорогу, ведущую вниз по склону холма к деревне. Так я впервые увидел сэра Дэвида Рэдклиффа.

На расстоянии он казался именно таким, каким одиннадцатилетний мальчишка представляет себе героя. Высокий и широкоплечий, он ехал на белом коне, которого, как мне было известно, звали Луи. Когда он подъехал ближе, мое уважение к нему еще больше возросло, потому что он явно не считался ни с чьим мнением. Он сидел в седле сгорбившись. Щеки его были грязны и покрыты темной щетиной. Он выпятил нижнюю губу, как это делал я, когда миледи велела мне мыться.

Когда сэр Уолтер выступил на середину подъемного моста, поведение моего героя не изменилось.

Я с нетерпением ожидал неминуемого столкновения.

* * *

При виде взбешенного сэра Уолтера Элисон подумала, что ей, пожалуй, следовало предупредить его о своих намерениях. Но, уезжая, она не знала, застанет ли его, когда вернется, и удастся ли ей найти и нанять сэра Дэвида. Если бы она заранее посвятила его в свой замысел, он мог бы уйти еще до ее возвращения, а он был нужен ей, чтобы охранять замок во время ее отсутствия.

Что ж, теперь ей придется расплатиться за свое молчание.

– Сэр Уолтер, – обратилась она к нему, – все ли в порядке в замке?

– Разумеется, – резко отвечал он, не сводя мрачного взгляда с Дэвида. – Я всегда исполняю свои обязанности.

Дэвид, казалось, не замечал его враждебности. Он все еще дулся, а его конь – Элисон еще не встречала такого умного животного – усвоил ту же манеру. Опустив голову и виляя задом, он тяжело ступал по мосту, как старая рабочая лошадь.

Элисон, конечно, хотела знать, не случилось ли еще каких происшествий. Но сэр Уолтер намеренно не желал ее понимать. Спросить его прямо она не решалась. Как она могла это сделать, не посвящая сэра Дэвида в обстоятельства дела? Она знала, что сэр Уолтер считает нападения, которым она подверглась, справедливым наказанием за ее безрассудный поступок, и она не могла рассказать об этом Дэвиду, боясь, что он повернется и уедет, а он был ей нужен. Еще один взгляд, брошенный на сэра Уолтера, подтвердил, что Дэвид был ей необходим и необходим именно теперь.

Когда Элисон представила его, Дэвид ничего не сказал, а сэр Уолтер выпрямился, стараясь казаться еще выше ростом.

– Сэр Дэвид, ваша репутация опередила вас.

– Так всегда бывает. Вы долго собираетесь стоять на дороге или, может быть, пропустите вашу госпожу?

Элисон затаила дыхание. Значит, Дэвид понял немой вызов.

Может быть, он не придал ему значения, не сочтя сэра Уолтера серьезным противником? А может, у него был свой план?

Она снова взглянула на мрачного всадника и понурого коня. Нет, не могло у него быть никакого плана.

Луи двинулся вперед, очевидно, по собственной инициативе. Массивный конь наступал, и сэр Уолтер отступил. Все это было проделано очень быстро, очень спокойно, очень нарочито. Ей ничего не оставалось делать, как последовать за ними.

Во дворе замка ее приветствовали громкими криками. От пруда прибежали вымазанные в грязи дети. Половшие в саду женщины, разогнув усталые спины, махали ей. В дверях сыроварни появились молочницы, а ее сокольничий, высоко подняв руку, показывал вновь прирученного сокола.

Как хорошо дома! До чего отрадно видеть, что люди рады ее благополучному возвращению!

Дэвид уверенно подъехал к сторожке у ворот внутреннего двора. Вместе со своим именем Элисон услышала возгласы:

– Дэвид! Сэр Дэвид Рэдклифф!

Он небрежно поднял руку, приветствуя столпившихся на стене стражников. От окрика сэра Уолтера они разбежались. Дэвида это не смутило. Он подождал, пока Элисон поравнялась с ним, и они вместе въехали во внутренний двор. Сэр Уолтер поспешил вслед за ними. Он был смотрителем замка и правой рукой Элисон, и вдруг в мгновение ока и без единого слова его положение изменилось.

Должно быть, этот человек мог стать легендой еще и потому, что умел сразу понять и оценить ситуацию, думала Элисон.

В центре внутреннего двора возвышалась трехэтажная главная башня замка. Внизу не было видно ни окон, ни дверей, но наверху из узеньких проемов свешивались служанки. Они толпились и на деревянной лестнице, которая вела наверх. На площадке, сложив руки у пояса, стояла ожидавшая свою госпожу Эдлин.

Довольная спокойным достоинством своей воспитанницы, Элисон одобрительно улыбнулась ей, и Эдлин просияла. Из кухни с вилкой в руке, размахивая ощипанным гусем, выглянула кухарка. Элисон кивнула ей, и та широко улыбнулась. Она знала вкусы хозяйки. Пекарь открыл заслонку печи и деревянной лопаткой достал благоухающий свежий хлеб. Опустившись на одно колено, он подал его Элисон, и даже на расстоянии она ощутила любимый ею запах корицы. У себя за спиной Элисон услышала приглушенное восклицание:

– Помилуй Бог, вот это богатство!

Она хотела оставить его без внимания и была твердо намерена так поступить, но вместо этого грациозно обернулась к Дэвиду.

– Вы не первый, кто так считает, – сказала она негромко.

– Я думаю. – Дэвид посмотрел себе на руки. – В Рэдклиффе мы режем гуся, только когда кто-нибудь нездоров или болен сам гусь.

Ей хотелось рассмеяться, но она не была уверена, что это шутка. Могущественный сэр Дэвид был поражен и смущен. Оглянувшись еще раз вокруг, она взглянула на свой дом его глазами. В стенах замка было все необходимое для жизни. Посередине внутреннего двора был колодец. В кладовых хранилось достаточно запасов, чтобы пережить шестимесячную осаду. Это богатство принадлежало ей от рождения, но ее учили быть великодушной к тем, кого судьба не одарила так щедро. Был ли сэр Дэвид из их числа? У него не было такого богатства, как у нее, но он был мужчина.

Мужчины повелевают всем: владеют землей, принуждают к повиновению своих дочерей, имеют право избивать своих жен.

Дэвид был только мелким землевладельцем, пострадавшим от засухи. В ней, Элисон, он видел способ поправить свои дела. Она знала, что его прельщают ее деньги, но ничего, уж кто-кто, а она умела отвадить назойливых кавалеров. Со всей любезностью, на какую была способна, она сказала:

– После ванны можете съесть целого гуся, если захотите.

Он поднял на нее глаза. У него карие глаза, вдруг заметила она. Карие глаза, цвета коры старого дуба, а каштановые волосы настолько темные, что нити седины блестят в них серебром. Лицо загорелое, повидавшее много зла и слишком мало добра. Какое-то мгновение он смотрел на нее так, словно она была злополучной гусыней, предназначенной на убой.

Может, ей не следовало доверять ему свой замок?

Разве она сказала это вслух? Наверное, нет, он просто прочел ее мысли.

– Нет, миледи, передумывать поздно. – Тут выражение его лица изменилось, стало озорным и чуть-чуть печальным. – Я припомню ваше обещание и съем целого гуся.

Она была в нем уверена, но довольно было лишь одного его взгляда, открывшего душу, чтобы ее бросило в дрожь. Может, ей следовало помнить, что начинал он бедным рыцарем, а теперь у него была и собственность, и слава. Любой мужчина бы этим гордился. Она осторожно взглянула на него еще раз.

Вид у него был далеко не довольный.

Но она должна исполнить свой долг. Ее положение хозяйки требовало соблюдения законов гостеприимства. Этого от нее ожидали окружающие. Она сама ожидала этого от себя, и у нее не было повода отказать ему.

Она приняла хлеб, завернутый в полотно, и поблагодарила пекаря.

В конце концов, Дэвид польстился только на ее домашнюю птицу, а не на ее угодья. Она разломила хлеб и откусила кусок. Он следил за ней с жадным любопытством. Она торопливо прожевала хлеб и слизнула крошку с губы. Он шумно вздохнул. Должно быть, он очень голоден.

Она поспешно передала ему хлеб.

– Разделите со мной этот хлеб, – проговорила она традиционные слова приветствия. – Да будет ваше присутствие во благо этому дому.

– Повинуюсь вам, миледи. – Дэвид повернул к себе ломоть той стороной, от которой она откусила, и вцепился в него зубами, как голодный волк в теплую овечью плоть.

Что он хотел сказать этим жестом? Или прежние опасения будоражили ее воображение?

Дэвид передал хлеб сэру Уолтеру, как будто не замечая ее волнения.

Сэр Уолтер тоже отломил и съел кусок хлеба, хотя по выражению его лица можно было подумать, что тесто было прогорклым. После этого хлеб исчез, но она знала, что его будут передавать из рук в руки, пока не съедят последнюю крошку.

Чуть позже на плечах одного из самых сильных мужчин прибыл из подвала бочонок пива. Первую кружку опять подали Элисон.

– Это последнее, что я варила, – сказала Элисон пивоварщица. – И дух у него отличный.

Элисон выпила кружку до дна.

– Это одно из лучших, что ты готовила, – подтвердила она.

Седая женщина подмигнула ей, а потом, снова наполнив кружку, подала ее Дэвиду. Ему она подмигнула более откровенно, и он ответил ей тем же с улыбкой, которая расплавила бы и железо. Слуги, стоявшие вокруг, почтительно следили за каждым его глотком. Элисон не знала, смеяться ей или сердиться. Сэр Уолтер лучше разбирался в своих чувствах. Он снял кружку у себя с пояса и налил в нее пива, только чтобы не пить после Дэвида. Все заметили этот жест, но забыли о нем в последовавшей за этим драке из-за того, что все захотели пить из одной кружки с Дэвидом.

Элисон решила, что настал удобный момент скрыться. Но она тут же оказалась лицом к лицу с сэром Уолтером. Она всегда умела разрядить любую ситуацию, но на этот раз у нее не нашлось слов. Она ожидала, пока он заговорит. Он свирепо уставился на нее. Она повернулась, чтобы уйти, но он схватил ее за руку.

– Зачем вы привезли его сюда? – Он поднял руки, как будто желая взять ее за плечи и встряхнуть хорошенько. – Чем я заслужил ваше презрение?

Она старалась сохранить бесстрастное выражение.

– Я вас очень уважаю. Мы много лет вместе поддерживали порядок в Джордж Кроссе и вершили правосудие.

– Вы здесь госпожа. – Он глубоко дышал, ноздри его трепетали. – Вы выносите приговоры, а я их исполняю. Вы платите мне зато, что меня ненавидят.

Он говорил правду. Все в замке знали, чью волю он творит, но предпочитали изливать свой гнев на него, а не на любимую госпожу.

– Если на меня были жалобы, – продолжал он, – я могу изменить свое отношение. Я буду более снисходителен к их проступкам.

Она знала, что в ее отсутствие он управляет в замке железной рукой. Об этом свидетельствовал восторженный прием, который всегда оказывали ей по возвращении. Теперь ей пришло в голову, что ему не нравился ее такт, ее предусмотрительность и доброта. Его открытая враждебность заставила ее о многом задуматься.

– Никто на вас не жаловался.

– Тогда почему…

К ним подошел Дэвид, размякший после выпитого пива.

– Миледи, вы мне обещали ванну.

Сэр Уолтер издал какое-то рычание, как собака, которая вот-вот кинется на противника.

– Да, в самом деле, – Элисон взглянула на сэра Уолтера. – С вашего позволения…

– Нет! – Он снова хотел схватить ее за руку и при этом толкнул Дэвида в спину.

Не заметив удара, Дэвид каким-то образом оказался между ними. Положив руку на плечо леди Элисон, он двинулся с нею к башне.

– Ваше гостеприимство, миледи, выше всяких похвал. Даже купание под вашим наблюдением может быть в удовольствие.

– Миледи, – настаивал сэр Уолтер, – мне необходимо поговорить с вами.

– Тогда пойдем, – сказал Дэвид. – Сначала миледи нужно распорядиться насчет ванны. – Он взглянул на небо и протянул руку. – Я полагаю, нам лучше зайти под крышу, потому что начинается дождь.

Он едва мог удержаться от смеха, когда сур Уолтер зашипел от негодования. Дэвид встречал таких людей раньше. Людей, которые так долго занимали свое место, что не мыслили с ним расстаться ни при каких обстоятельствах. Дэвида удивляло, что леди Элисон это допустила, но несомненно, такая ситуация складывалась постепенно, незаметно для нее. Во всяком случае, теперь она приняла меры, чтобы изменить ее, и он подумал, что начинает понимать, зачем она наняла его.

Если кто-то здесь стрелял из лука, это мог быть и сэр Уолтер. Дэвид оглянулся на надувшегося как индюк малорослого человечка. Не очень-то он был похож на злоумышленника. Потом он посмотрел на леди Элисон. Не похоже, чтобы она заблуждалась насчет своего управляющего.

Прислужницы на лестнице приветствовали любимую госпожу реверансами. Их уважение к ней доходило до благоговения, а дуру так бы уважать не стали.

Благородная девица, стоявшая на верху лестницы, тоже сделала реверанс, а потом бросилась обнимать Элисон, как будто ни минуты больше не могла без нее прожить. Элисон погладила ее по голове, быстро, но ласково, а потом оттолкнула.

– Выпрямитесь, леди Эдлин, и позвольте мне представить вас сэру Дэвиду Рэдклиффу.

Дэвид приготовился выдержать еще один приступ обожания, но Эдлин никак не реагировала на его имя. Он усмехнулся собственному тщеславию и понял, что она была слишком молода, чтобы слышать о его подвигах.

– Добро пожаловать в Джордж Кросс, мой добрый сэр, – сказала она.

Ее учтивая манера, видимо, понравилась Элисон, потому что она снова быстро погладила ее по голове.

– Где Филиппа? – спросила она.

– Кормит ребенка, – отвечала Эдлин.

Повернувшись к Дэвиду, Элисон сказала:

– Филиппа – моя личная прислужница.

Такое объяснение его несколько удивило.

А ему-то какое дело? Потом они вошли в башню, и Дэвид уже не думал больше ни о чем, как только о грандиозных размерах этого здания. Лестничные марши уходили вверх в темноту. По дуновению свежего ветерка он понял, что лестницы вели на крышу, где караулили стражники. Снизу, из погребков, доносился запах прелого дерева и трав. Узкий проход вел в большой холл.

– Ну и громадина, – пробормотал Дэвид, пытаясь охватить его взглядом.

Высокие опоры упирались в потолок, где причудливой аркой сплетались дубовые брусья. Узкие окна еще пропускали внутрь золотистые полоски предзакатного солнечного света, а по стенам уже дымились факелы. Скамьи и кресла теснились у двух огромных очагов в противоположных концах холла. Гудевшее в них пламя согревало холодные камни, но на выбеленных стенах не было и следа копоти. Куда же девался дым? Он подошел ближе и понял, что каменный навес над камином поглощал дым и отводил его в трубу.

– Невероятно, – проговорил он, притрагиваясь к навесу пальцем.

Элисон наблюдала за ним, и он знал, что от нее не скрылись его изумление и восхищение. Ну и пусть! Он не таил свои чувства, как скряга золотые слитки.

– Леди Элисон!

Элисон стремительно обернулась на голос, раздавшийся с другого конца холла.

– Филиппа, я вернулась. – Она подошла к скамье у огня, где в теплом углу сидела полная улыбающаяся женщина с ребенком у груди.

Дэвид подошел к огню и протянул к нему руки, делая вид, что греется.

– Вы невредимы?

Элисон сбросила плащ.

– Как видишь, цела и невредима и все еще не замужем. – Нагнувшись, она обняла женщину. – Но у меня есть кое-что тебе рассказать.

– Осторожно! – Филиппа потянула Элисон на скамью рядом с собой.

– Не раздави Хейзел!

Элисон взглянула на ребенка. Выпустив изо рта сосок, ребенок улыбнулся.

Дэвид смотрел во все глаза. Эта улыбка не могла не растопить даже холодность Элисон.

– Сэр Дэвид, – разгневанный сэр Уолтер схватил его за рукав. – Я хочу поговорить с вами.

Ловким быстрым движением Дэвид высвободил свою руку.

– Непременно. – Он повернулся к нему спиной. – Попозже. – Сначала он посмотрит, как Элисон выдержит это испытание детской лаской.

Она не ответила ребенку улыбкой. Впервые, с тех пор как он ее встретил, она выглядела смущенной, неуверенной в себе. Склонив голову набок, она смотрела в большие детские глаза.

– Что ей нужно?

Филиппа рассмеялась.

– Ей ничего не нужно. – Устроив Хейзел поудобнее у себя на коленях, она подтолкнула локтем Элисон. – Улыбнитесь ей!

– Сэр Дэвид! – Выступив вперед, сэр Уолтер оказался между ним и женщинами. Его голос срывался от гнева.

«Глупец», – подумал Дэвид, наклоняясь, чтобы увидеть женщин. Если им суждено быть врагами, лучше бы сэру Уолтеру попридержать свое раздражение. Подумать только! Элисон действительно улыбалась.

Но что это была за улыбка! Малышке Хейзел это удавалось гораздо лучше. Губы Элисон дрогнули; будь она младенцем, он бы решил, что у нее разболелся живот.

Потом, словно боясь, что за ней наблюдают, она виновато взглянула в его сторону. Обернувшись к сэру Уолтеру, он пытался сделать вид, что поглощен разговором с ним.

– Мы станем работать вместе, – заверил он.

– Вы не понимаете, – возразил сэр Уолтер, – я здесь главный рыцарь и управляющий.

Дэвид примирительно кивнул и заметил не вполне убедительно:

– Да, да. Это сразу видно. – Он осторожно взглянул через плечо сэра Уолтера. Элисон снова повернулась к Филиппе. Дэвид подвинулся к ним поближе. Сэр Уолтер попытался задержать его, но Дэвид его оттолкнул.

Филиппа с материнской гордостью опытными руками оправляла Хейзел.

– Ест сколько захочет и знает меру, – похвасталась она.

– Мы должны поговорить, – продолжал сэр Уолтер, – и без женщин.

Протянув ребенка и полотенце Элисон, Филиппа попросила:

– Подержите ее, мне нужно познакомиться с ним. – Дэвид понял, что она следила за его маневрами с того момента, как он вошел. – Ведь это он?

После долгой возни Элисон ухитрилась, наконец, накрыть плечо полотенцем и взять ребенка на руки. Но она держала девочку так неумело и похлопывала ее по спинке так неуверенно, что та напряглась всем тельцем и никак не могла срыгнуть.

Раздраженный ее неловкостью, Дэвид выступил вперед.

– Ну-ка, дайте ее мне. – Он взял ребенка из потных рук Элисон. Филиппа потянулась было за ней, но Дэвид прислонил девочку к плечу, похлопал ее по спине и, вздернув подбородок, вызывающе взглянул на встревоженную мать.

Филиппа зорко следила за ним, но потом облегченно вздохнула:

– Видно, что вам случалось этим заниматься. Дайте ему полотенце, Элисон, а не то он пропахнет кислым молоком.

– Не в первый раз. – Дэвид протянул руку, и Элисон без колебаний вложила в нее полотенце.

По-прежнему наблюдая за ним, Филиппа заметила:

– Леди Элисон придется когда-нибудь научиться.

Подсовывая полотенце под подбородок Хейзел, Дэвид усмехнулся:

– Она научится на своих собственных детях.

– Если они у нее когда-нибудь появятся, в чем я начинаю сомневаться. Во всяком случае, у нее столько прислужниц, что у нее не будет необходимости и прикасаться к ребенку.

– Может, вы и правы. – Немного озадаченный тем, что Элисон позволяла своей прислужнице так свободно высказываться, Дэвид потирал спинку ребенка, пока девочка не срыгнула. Поглядев в довольное маленькое личико, он ласково сказал:

– А теперь лучше иди обратно к леди Элисон.

Элисон поднялась со скамьи.

– Нет, не давайте ее мне теперь. Я должна приготовить ванну.

Очевидно, сэр Уолтер отчаялся привлечь внимание Дэвида, потому что он воззвал к Элисон:

– Мы должны поговорить.

– Конечно, – милостиво кивнула ему Элисон. – Эдлин! – позвала она.

– Миледи? – Эдлин подбежала к ней, порозовев от удовольствия, что ее позвали.

– Приготовь ванну для нашего гостя в голубой комнате. Нам потребуется самая большая лохань. – Взглянув на Дэвида, она отошла в сторону, но он все равно услышал ее слова. – Принеси ножницы, я подстригу ему волосы.

Он дотронулся пальцами до длинных прядей, падающих ему на плечи.

– И я думаю, майоран и эвкалиптовое масло отобьют сколько-нибудь это зловоние.

– А разве от меня дурно пахнет? – удивленно спросил он Филиппу.

Ему показалось, что она вот-вот рассмеется. У глаз ее появились морщинки, губы дрогнули. Но он нисколько не обиделся. У этой славной женщины и смех должен быть добродушным и заразительным.

Но она сдержалась с видимым усилием.

– У миледи чувствительное обоняние, а от вас уж очень сильно пахнет… мужчиной.

Он был уверен, что она не то хотела сказать. Уж не Элисон ли подавила в ней природный юмор? Он взглянул на Элисон, отдававшую распоряжения Эдлин. Если, пока он здесь, ему не удастся сделать ничего другого, то он, по крайней мере, научит Элисон смеяться и даст возможность ее слугам тоже посмеяться на свободе.

Филиппа осторожно, как из лап дикого зверя, взяла у него из рук ребенка.

– Я ее перепеленаю, – сказала она. – Вы и есть сэр Дэвид Рэдклифф?

Он стоял неподвижно и старался принять самый смиренный вид.

– Да.

– Легендарный наемник?

Некоторые, слыша его имя и зная о его репутации, думали, что он непременно должен быть свирепым и жестоким. Видимо, эта женщина была из их числа. Он мягко сказал:

– Да, я наемник, но моя слава, быть может, преувеличена.

– Надеюсь, что нет, – с чувством сказала она и вдруг, побледнев, отступила. Дыхание ее стало прерывистым, она выглядела так, словно была готова броситься бежать. Ребенок, почувствовав тревогу матери, пронзительно закричал. Филиппа машинально поглаживала его, настороженность затмила в ней на какое-то время материнский инстинкт. – Нам нужно, чтобы вы защитили леди Элисон. Если что-нибудь случится с ней…

– Филиппа! – Голос Элисон стал неожиданно резок. – Ступай перепеленай ребенка и возвращайся к своим обязанностям.

Несколько секунд Филиппа смотрела на Элисон в изумлении.

– Слушаю, миледи, – сказала она и сделала неловкий реверанс, ребенок мешал ей. – Я только хотела…

– Меня не интересует, что ты хотела. Помни свое место. Ты не смеешь разговаривать с сэром Дэвидом, да еще так фамильярно.

Элисон говорила спокойно, но Филиппа побледнела. Слезы подступили к ее глазам, и она схватила руку Элисон.

– Я знаю. Это все моя глупость, но я боюсь за вас. Мне следовало бы…

– Единственное, что тебе следует, это заниматься своим делом. Ступай.

Филиппа поспешила удалиться, как провинившаяся собачонка, и Дэвида вновь охватила неприязнь к Элисон. Филиппа казалась ему настоящей женщиной, в первую очередь матерью и доброй ко всем, но что-то сломило ее дух. Он взглянул на Элисон. Да, хотел бы он проучить ее как следует.

– Пример Филиппы лишний раз доказывает, что женщин надо бить, – зло сказал сэр Уолтер.

– Это жестоко, – невольно сорвалось у Дэвида.

Элисон стояла неподвижно, словно закованная в ледяной панцирь. Она медленно повернула голову к сэру Уолтеру, и что-то в ее манере заставило его попятиться.

– Чтобы я никогда от вас больше ничего подобного не слышала, – сказала она не терпящим возражений тоном.

– Если бы вы только послушались меня…

– Я не нахожу нужным следовать вашим советам.

Сэр Уолтер хотел заговорить, но леди Элисон остановила его движением руки:

– Я не желаю вас слушать. Черт бы побрал всю эту таинственность!

Дэвид чувствовал, что здесь что-то не так, но не мог понять, что. Быть может, сэр Уолтер бил Филиппу? Или он бил свою жену? А была ли у него жена? Не из-за сэра ли Уолтера Элисон отказывалась выходить замуж? Быть может, он ее любовник и они поссорились? Дэвид сказал ей, что не станет встревать между мужем и женой, но если она взяла себе в любовники сэра Уолтера, он вмешается в это дело. Он откажется от своего плана постепенно завоевать ее расположение и просто похитит ее. Сэру Уолтеру против него не выстоять.

– Вы слышали, что я сказала, сэр Уолтер?

Ее холодный голос прервал его размышления. Довольно фантазий! Теперь он будет верить только своим глазам и ушам.

– Прошу прощения, миледи. – Сэр Уолтер поклонился с видом искреннего раскаяния.

Но раскаивался ли он в том, что сказал глупость, или в том, что прогневал свою госпожу? И почему он настаивал на такой жестокости, когда его госпожа, сама – женщина, должна была счесть это за оскорбление?

– Еще одна такая выходка, и вам придется искать себе другое место, которое вам будет больше по вкусу.

Могла ли какая-нибудь женщина так говорить с возлюбленным? Разумеется, нет. Даже леди Элисон не могла относиться с таким презрением к человеку, с которым у нее была близость.

Дэвид перевел взгляд с низенького коренастого краснощекого сэра Уолтера на высокую, невозмутимо холодную леди Элисон. Нет, он с ней не спал.

Но она была отнюдь не бесчувственна, теперь это было ему известно. Ее лицо оставалось бесстрастным, ее поза не изменялась, но в глубине ее серых глаз таилась душа, и в эту душу он проникнет, даже если ему придется шпионить, лукавить, заручиться поддержкой ее людей, он овладеет самим сердцем гордой и холодной владычицы Джордж Кросса.

6

В сопровождении Элисон сэр Дэвид вошел в свою комнату. Элисон содрогнулась при мысли, что ее личная охрана и безопасность замка окажутся в руках этого человека. В его грязных руках!

«Он станет пригляднее, когда вымоется», – сразу возразила она самой себе и сделала знак служанкам. Те тут же принялись раздевать его, бросая одежду в корзину для стирки.

– Быть может, отдать это нищим? – сказала одна, держа двумя пальцами тряпье, которое Дэвид называл своими штанами.

– Никакой нищий их не возьмет, – отвечала ей Эдлин.

Голос Эдлин отвлек Элисон от ее размышлений.

– Ступай, голубушка, – сказала она. – Девицам не подобает мыть гостей.

– А вы его сами мыть собираетесь? – ядовито спросил стоявший в дверях сэр Уолтер.

Изумленные женщины взглянули на него, потом на Элисон.

Он уперся кулаками в бока:

– А вы разве не девица?

Она так рассердилась, что с трудом могла говорить:

– Я вдова.

Этот человек совсем лишился ума. С чего он взял, что у него есть право осуждать ее поступки? С каких пор он настолько потерял к ней уважение, что мог позволить себе безнаказанно оскорблять ее?

Ответ был ей известен.

С тех пор, как она призналась ему, на какой риск пошла, чтобы сделать то, что считала своим долгом. Он не понимал, что она ни в грош не ставила его мнение. Она платила ему жалованье и ожидала от него безоговорочной преданности. Он не оправдал ее ожиданий, но все же, помня его прежние заслуги, она не могла отказать ему в месте.

Машинально Элисон проверяла все приготовления к приему гостя. Она послала Эдлин распорядиться насчет ужина. В камине жарко горел огонь. Элисон пощупала матрас. Запах чистоты исходил от проветренного постельного белья. Заглянув в кувшины на столе, она нахмурилась. Возбужденные тем, что им довелось прислуживать легендарному наемнику, служанки забыли довести приготовления до конца.

Возле лохани одна из них взвизгнула, и Элисон раздраженно оглянулась на толпу девушек, окружавших Дэвида. Это что еще за вольности! Уж не воображают ли они, что раз он человек-легенда, значит, он и послан им в ответ на молитву? Она взглянула на разъяренного сэра Уолтера. Может, и он так думает? Не потому ли он стоит поодаль, наблюдая и ощетинившись, как сторожевой пес?

На мгновение толпа расступилась, и Элисон увидела Дэвида. По его обнаженному телу струилась вода. Нет, он не воплощение девичьей мечты. Разве что мечты кухарки, настолько он был худ. Или мечты прачки; ей еще не случалось видеть человека, прямо-таки заросшего грязью. Придется немало потрудиться, чтобы его отмыть, и что бы там ни думал сэр Уолтер, она выполнит свой долг хозяйки. Закатав рукава, Элисон взяла передник, приготовленный для нее служанками. Если бы это было возможно, она оставила бы его на их попечение, но теперь она не могла отступить, иначе сэр Уолтер счел бы себя победителем.

Ее спокойный голос мгновенно прекратил болтовню.

– А где вино и вода, если нашему гостю захочется ночью пить?

Хетти прижала руку ко рту. Раньше она была личной служанкой Элисон, но когда появилась Филиппа, ее сделали старшей над прислугой. Иногда, растерявшись, она забывала о своих обязанностях.

– Что еще не сделано? – спросила Элисон.

Толпа вокруг Дэвида растаяла. Хетти бегала по комнате, проверяя, как справилась со своим делом каждая из девушек. Все они оставались в спальне, надеясь, как думала Элисон, взглянуть еще разочек на легендарного наемника. Это мало ее беспокоило. Она опасалась не избытка гостеприимства, а того, что оно окажется недостаточным.

При ее приближении Дэвид глубже опустился в лохань, словно надеялся раствориться в ней.

Намыливая мочалку, Элисон попыталась смягчить его неловкость учтивым разговором:

– Как вам нравится эта комната?

Он наклонился вперед, позволив ей потереть ему плечи.

– Чудесная комната, – отвечал он вежливо. – Это ваша?

Ей захотелось вцепиться ногтями ему в спину. Элисон надеялась, что у него хватит ума не делать дурацких намеков. Она наслушалась их от множества рыцарей и лордов, считавших, что она томится жаждой по неизведанному наслаждению, и готовых удовлетворить эту жажду. Но обычно несколько холодных слов, как капли ледяной воды, охлаждали их пыл, и они уже больше ей не докучали.

Сегодня она не была столь тактичной. Она устала после дороги, и обязанности хозяйки казались ей невыносимо обременительными. Выжимая мочалку на голову Дэвида, она постаралась, чтобы щелок попал ему в глаза. Он с воплем вскочил и начал их яростно тереть. Подбежавшая с кувшином Хетти плеснула ему в лицо чистой водой. С покрасневшими глазами и злобной гримасой на лице Дэвид повернулся к Элисон. Она хотела кротко извиниться, но вместо этого неожиданно для себя сказала:

– Вы будете спать здесь один, сэр Дэвид. Но я уверена, любая из служанок согласилась бы составить вам компанию, хотя бы из любопытства. А теперь, если вы будете так любезны, мы покончим с…

Он схватил ее за руку с такой силой, что она испугалась, как бы он не окунул ее в воду. Воспитание говорило ей, что она это заслужила, дав волю своему раздражению. Но Дэвида ей нечего было опасаться, она могла с ним справиться.

– Так это моя комната? – спросил он.

Она стояла не шелохнувшись.

– Я же сказала.

– Я буду спать здесь… один?

– Да.

Ее мыльная рука выскользнула из его руки, и он не сделал попытки завладеть ею снова.

– У вас для каждого найдется комната?

– Для моих гостей. – Она начала понимать причину его удивления. – Вам не подобает спать на полу в холле вместе со слугами. У сэра Уолтера есть свое помещение в сторожке, где он может быть наготове в случае нападения, но я решила, что вы должны спать в башне.

– Поскольку я должен охранять вас. Она почувствовала, что сказала что-то не то:

– Да, вы должны охранять меня.

– Я могу с этим справиться, – выступил вперед сэр Уолтер.

От раздражения у нее задрожала рука, но она продолжила по обыкновению спокойно:

– Вы должны охранять весь замок и деревню. У вас нет времени на особое внимание, в котором я теперь нуждаюсь.

Она ожидала, что Дэвид добавит что-нибудь. Но он сидел в лохани и смотрел на них, как будто предвкушая забавное зрелище. Элисон еле сдержалась, чтобы не огреть его чем попало.

Сэр Уолтер, ворча себе под нос, отвернулся.

Дэвид наклонился вперед, подставляя ей спину. От шеи по спине извивался шрам. Когда Элисон намыливала его, то заметила, что у одного уха не хватает мочки. Она старалась прикасаться к этому месту осторожнее, но Дэвид, улыбнувшись, сказал:

– Ничего, трите как следует, мне не больно.

– Каким образом вы его лишились? – осторожно спросила Элисон.

В комнате все затихли, стараясь услышать его ответ.

– Я допустил ошибку, – Дэвид помрачнел.

– А ваш противник… – она остановилась, не зная, как продолжать.

– Его вдова уже снова замужем.

Это был краткий ответ сразу на несколько вопросов. Он не хвастался своими победами, а ей хотелось о них узнать. У нее были на это другие причины, чем у ошалевших от восторга служанок, – ей нужны были доказательства его доблести.

Он откинулся назад, и на его груди она увидела другие шрамы, полученные в сражениях и в борьбе за выживание. Сильные предплечья, привычные к обращению с щитом и мечом, пружинились мускулами. На кистях рук голубели вздувшиеся вены. На левой руке не хватало мизинца.

Приподняв его руку, она с ужасом спросила:

– Это вас мечом?

– Топором.

– Его вдова тоже уже замужем?

– Нет, – сказал он с отвращением. – Это была просто потасовка.

Элисон снова поглядела на то место, где должен был быть мизинец.

– Вы хотите сказать, драка ради потехи?

– Нет, – терпеливо объяснил он. – Для практики. Мы устраивали такие бои для практики и для развлечения придворных. – Он поднял руку, улыбаясь. – Размахнись сэр Ричард посильнее, и я бы потерял всю руку. – Окунув ее в воду, он добавил: – Я был тогда еще неопытный юнец, и мне просто повезло.

Повезло? Она думала иначе. Разные виды оружия оставили следы на его груди, а ребра выступали с ужасающей отчетливостью.

Быть может, он и вправду мог съесть целого гуся.

Элисон не могла вымыть ту часть его тела, что была скрыта под водой, а ей этого очень хотелось, и совсем не потому, что она была любопытна. Ей довелось мыть многих мужчин, и все они были одинаковы, даже легендарный сэр Дэвид. Но сэр Дэвид, очевидно, не слишком любил мыться, и она не знала, когда ей удастся убедить его вновь подвергнуться этому испытанию.

– Встаньте, – приказала она.

Он не отозвался, но высунул из лохани одну ногу и повернулся так, словно ему было в ней тесно. Да, она действительно была мала для человека его роста. Элисон принялась мыть ему ногу. Пальцы были обезображены мозолями, и от лодыжки до колена краснели шрамы.

– Ожог? – с сочувствием спросила она.

– Кипящей смолой со стены во время осады, – отвечал он.

– Вы захватили замок? – Она подняла его ногу и стала тереть ее с другой стороны.

– Да.

Над мускулистой икрой выступало острое колено, а бедро казалось несоразмерно худым.

Протянув руку ладонью вверх, Элисон молча ожидала, что он положит на нее другую ступню. Он пристально смотрел на ее руку. Она настойчиво пошевелила пальцами, и он, медленно подняв ступню, опустил ее ей на руку. На этой ступне у него не хватало большого пальца, и кожа плотно натянулась, обтягивая кость.

Она еще не успела спросить, как он сказал:

– Та же самая осада. Я бежал по подъемному мосту, когда решетка опустилась мне на ногу. Слава Богу, что не на голову.

– Да, Бог был к вам милостив. – Она с удивлением осознала, что сказала это искренне. Он так часто был на пороге смерти, и каждый раз ему удавалось спастись.

Дэвид громко сказал, так, чтобы его услышали все находившиеся в комнате:

– Вот так и становишься легендой. Если ухитришься протянуть на этом свете столько, что можешь хвастать своими подвигами.

– А может быть, если окажешься первым на подъемном мосту?

– Первому достается лучшая добыча.

«Первого и убивают первым», – грустно подумала Элисон, но ничего не сказала. Она спешила закончить мытье, чтобы Дэвид мог поскорее поесть.

Когда она терла ему бедро, он издал какой-то странный звук. Элисон вопросительно подняла брови, но он плотно сжал губы и покачал головой.

Вымыв мочалку, Элисон снова намылила ее:

– Встаньте, я не могу вас домыть.

Дэвид продолжал сидеть, ухватившись за края лохани, словно прилипнув к ней.

– Может быть, он лишился не только пальцев на руках и ногах, – насмешливо бросил из своего угла сэр Уолтер.

Все глаза устремились на Дэвида. А что, если он разозлится и тут же разорвет сэра Уолтера на куски?

Но Дэвид медленно улыбнулся. Он глубоко дышал, и в каждом вздохе чувствовалось удовлетворение. Как чудовище со дна горного озера, он поднялся из лохани и предстал перед ними во всей своей красе.

Громко рассмеявшись, Дэвид перевернулся в постели и ударил кулаком по подушке. В жизни ему не забыть, как преобразилось насмешливое лицо сэра Уолтера. Дэвид все еще ощущал испытанное им при этом удовольствие. Больше сэр Уолтер не бросит ему подобный вызов.

Элисон… Дэвид повернулся на спину, закинул руки за голову и стал пристально рассматривать балдахин у себя над головой. Элисон – это другое дело. Он не знал, что подумала она.

Все это произошло из-за мытья. Элисон терла его грубой мочалкой и скребла до тех пор, пока кожа у него не покраснела. Но Дэвид не чувствовал ничего, кроме прикосновения ее рук. Он не встал, когда она велела, не желая смутить ее. Но когда сэр Уолтер раздразнил его и он поднялся, Элисон нисколько не смутилась. Дэвид не знал, чего ожидал. Изумления, восторга? Ничего подобного он, конечно, не дождался. Она даже и бровью не повела, не улыбнулась, не нахмурилась. Если Элисон и была под впечатлением, то ничем этого не обнаружила.

– Как вы спали?

Дэвид подскочил от неожиданности и поспешно натянул на себя одеяло. Только он о ней подумал, а она тут как тут, с охапкой белья в руках и приятной улыбкой на лице.

Он посмотрел на нее снова. Наверно, было преувеличением назвать эту улыбку приятной. Элисон просто чуть-чуть приподняла уголки губ, как ее учили в детстве. Но ему это понравилось. Ему нравилось, как она выглядела сегодня утром: в бледно-голубом платье и ярко-голубом платке, закрывавшем ее волосы. На поясе у нее висело кольцо с ключами, символ ее верховной власти в замке Джордж Кросс.

Перевернувшись на живот, Дэвид оперся подбородком на руки и усмехнулся:

– Так странно чистому лежать на душистых простынях в отдельной комнате, но мне кажется, я смогу к этому привыкнуть.

– Да, чистым быть приятно. – Элисон положила белье на скамью у камина. – И это еще приятнее для окружающих, – подчеркнуто добавила она. – Солнце встает. Пора вам приниматься за ваши обязанности.

Улыбка исчезла с его лица:

– Мои обязанности?

– Вам нужно поговорить с сэром Уолтером. Я сказала ему, чтобы вам предоставили возможность ходить повсюду и говорить с кем вы пожелаете.

– Очень любезно с вашей стороны, миледи.

Не обращая внимания ни на слова, ни на тон, которым они были произнесены, Элисон развернула тунику из красного полотна и темно-синюю котту.

– Я думаю, это вам подойдет по размеру и по цвету.

В недоумении он повторил:

– По цвету?

– Человек вашего роста, загорелый, с карими глазами и каштановыми волосами должен стараться не походить на древесный ствол.

Дэвид подозрительно оглядел одежду в ее руках:

– Неплохо походить на древесный ствол, когда кругом опасность.

– Я подумала и об этом. – Элисон развернула темный плащ с зеленой отделкой. – Вам вряд ли что грозит при свете дня, а рано утром и поздно вечером этот плащ согреет вас и скроет от любопытных глаз. Вставайте, я подстригу вам волосы.

Прошлой ночью она оставила ножницы на столе и явно о них не забыла. Чем ей так мешала его грива? Или это был своего рода ритуал, исполнявшийся над каждым, кто переступал порог замка леди Элисон?

– Дайте мне сначала одеться. – Дэвид впервые задумался, почему она пришла к нему сама. Хозяйка замка не обязана приносить ему одежду. Может быть, старшая служанка была права, хихикая сказав, что он приглянулся их госпоже, когда его отмыли.

Голый, как новорожденный младенец, он ступил на скамеечку для ног у постели, а потом на пол, не сводя глаз с Элисон:

– А штаны принесли?

Она показала ему штаны из черной шерсти.

– Надевайте. А потом садитесь на скамью. Не станем засыпать чистую тунику обрезками волос.

Он повиновался, все время наблюдая, не проявит ли она какой-нибудь признак интереса. Ни малейшего! Элисон разложила полотенце на столе, потрогала острие ножниц и, скрестив руки, ожидала, когда он усядется.

«Как с ней легко», – удивленно подумал Дэвид. Этому способствовало ее безмятежное выражение, которое поначалу так раздражало его. И в то же время ему хотелось так или иначе вызвать в ней какое-нибудь проявление чувств. Он сел и, когда она накрыла ему плечи полотенцем, мягко спросил:

– Почему вы ушли вчера?

Он видел, как ее рука с гребнем из слоновой кости приблизилась сзади к его голове, потом снова отдалилась. Гребень вцепился ему в волосы со лба, потом соскользнул назад к затылку и, запутавшись, застрял у шеи.

– Ой! – Он схватил ее руку, пытавшуюся разделить сбившиеся пряди. – Ой, не надо!

Он услышал тихий мелодичный смех и попытался повернуться, чтобы увидеть это чудо. Гребень еще сильнее впился ему в кожу.

– Вы всегда так стонете? Не хотела бы я оказаться рядом с вами, когда вы ранены всерьез.

– То другое дело. Без этой боли можно было бы и обойтись.

Он скрестил руки на груди и сердито смотрел прямо перед собой, в то время как гребень тянул и дергал его волосы в разные стороны. Он понял, что Элисон просто хотела сменить тему разговора, и это ей удалось.

– Чертовка! – пробормотал он.

Гребень замер.

– Что?

Он выпрямился, сожалея о былой широте своих плеч. За долгие месяцы недоедания его вид стал куда менее внушительным.

– Я спросил, почему вы не домыли меня вчера?

Ее рука снова мелькнула перед ним и, вооружившись ножницами, исчезла. Элисон щелкнула ножницами в воздухе, и Дэвид почувствовал у шеи прикосновение холодного металла.

Это у нее хорошо получилось, очень хорошо. Только очень умелый дипломат может дать почувствовать угрозу, не произнеся ни единого слова. Но зачем бы ей ему угрожать? Ведь он только задал простой вопрос.

Элисон, видимо, это поняла, потому что сразу же сказала:

– Я прошу извинить меня за то, что я покинула вас, но в первый день по возвращении домой у меня было много других дел, например, успокоить сэра Уолтера после вашего впечатляющего представления.

– Вот как? – живо отозвался он. – Так оно вам действительно показалось впечатляющим?

Ножницы раздражающе щелкали в его волосах, и по спине у него пробежала дрожь. Тонкие пряди волос, кружась, падали к его ногам.

– Все женщины в замке сочли его впечатляющим. Если они и не видели всего сами, то до них дошли преувеличенные слухи.

– Но на вас оно произвело впечатление?

Она сдула волосы с его уха, и он вздрогнул, но не от испуга.

– Большое впечатление. – Ее голос прозвучал отрывисто, как щелчок ножниц.

– Только не слишком коротко, – сказал он удовлетворенно.

– Разве вы мне не доверяете?

Странно, но когда он не смотрел на нее, ему было легче разгадывать ее настроение. Вопреки ее желанию, голос выдавал ее, и движения становились неловкими, когда он ее поддразнивал.

– А вы мне доверяете?

Гребень и ножницы застыли в воздухе.

– Что вы хотите этим сказать?

– Вы мне не объяснили еще, какая опасность вам угрожает. Ведь я здесь именно для того, чтобы защитить вас от какой-то опасности.

Гребень и ножницы снова пришли в движение.

– Кто-то невзлюбил меня.

– Настолько, чтобы выпустить в вас стрелу?

– Очевидно.

– Почему?

– Я не знаю.

«Это ложь», – решил он.

– Кто?

– Я не знаю.

Снова ложь. Но то, что она рассказала ему, было почти так же интересно, как и то, о чем она умолчала. А всего интереснее было узнать, почему она ему это рассказала. Когда Дэвиду нужно было что-то у нее выяснить, ему приходилось начинать с предмета, которого она желала избежать, а потом дать ей возможность заговорить о чем-то другом.

– Почему вы не обратитесь к королю с жалобой на этого лорда, который преследует вас?

Длинные волосы щекотали ему лицо. Он дунул, и она рассердилась:

– Перестаньте. Мне их тоже надо подстричь. – Она переступила через скамейку и остановилась перед ним.

Сквозь тонкую голубую ткань он почувствовал прикосновение ее грудей. Они просили поцелуя. Он почти что слышал, как они произносили его имя, и хотел прижаться к ним ухом, чтобы лучше расслышать. Вероятно, им было тесно под платьем, вероятно, они просили дать им свободу. Вероятно… ему лучше воздержаться от еще одного впечатляющего представления. Хриплым голосом он повторил:

– Почему бы не обратиться к королю?

– Король Генрих и так уже пытается оказать на меня больше влияния, чем это позволено традицией и законом. Я не хочу быть ему обязанной.

– Я понимаю ваше отношение к королю, но если бы нашелся мужчина, который бы о вас позаботился… – Прядь волос угодила ему прямо в открытый рот.

Она отступила назад, наблюдая за тем, как он плевался и чихал.

– Мне не нужен никакой мужчина, – уверенно сказала Элисон, когда он успокоился.

– Откуда вам знать? – Дэвид откинул с лица волосы. – Ваши служанки называют вас старейшей вдовой-девственницей в Англии.

По своему обычаю она восприняла это хладнокровно.

– Я хотела сказать, что не нуждаюсь в муже для защиты. Проще было нанять вас.

Элисон не отрицала своей девственности, отметил он про себя.

– А я хотел сказать, что вам бы стоило взять мужчину к себе в постель и обнаружить, чего вам не хватает.

– Я полагаю, у вас есть наготове претендент.

Улыбаясь своей самой сногсшибательной улыбкой, он откинул в сторону последнюю длинную прядь.

– А почему бы и не я сам?

– Потому что вы – барон из мелких землевладельцев. Что вы можете мне дать?

– Удовольствие.

Его откровенность ошеломила ее, но она тут же отрезвела.

– И ребенка через девять месяцев. Тогда нам пришлось бы составлять брачный контракт, и вы не могли бы дать мне ничего, равного тому, что я уже имею.

– По-моему, куда важнее вопрос о том, что бы могли мне дать вы. – Он с удовлетворением увидел, как она раскрыла от изумления рот. – Такое богатство, как ваше, мне и во сне не снилось. – Дэвид вздохнул. – Церковники говорят, что за деньги счастье не купишь, но я хотел бы попробовать.

– Значит, вы признаете, что вам нужно только мое богатство, как и тысячам других рыцарей?

Дэвид был вне себя от восторга. Элисон не отвергла его сразу же со смехом. Маленькая рыбка шла на его приманку.

– Вовсе нет. У вас великолепные земли, но вы тоже очень привлекательны. – Она хотела было возразить, но он добавил: – Когда вы молчите. Только это бывает нечасто. Я человек смирный. Правда, я доказал, что я сильнее всех рыцарей в Англии. Всех, кроме одного, – добавил он сквозь зубы. – Но мне нет необходимости доказывать, что я сильнее женщин. Я их не обижаю. Свою покойную жену я никогда и пальцем не тронул. Спросите у любого из моих людей. Я не бью слабых и не обижаюсь, если женщина жалит меня своим языком. – Он наклонился к ней. – Со мной, миледи, вы можете всегда быть правы, и я ничего не буду иметь против.

– Я и так всегда права, – сказала она нетвердым голосом.

– Мужчина не раздумывая мог бы убить такую женщину, как вы. – Он взял ножницы у нее из рук. – Ради себя самой вам лучше выйти за того, кто отвечает на ваши насмешки острым словцом, а не ударом. – Дэвид сам отстриг последнюю длинную прядь своих волос.

– О нет, – кинулась к нему Элисон. – Смотрите, что вы наделали!

– А что?

– Вы отрезали криво. – Она снова расчесала ему волосы, распрямила их, разгладила и покачала головой. – Теперь мне снова придется стричь вам перед. В замке все подумают, что я разучилась.

– Не можете же вы все делать сами. Вы не можете быть одновременно хозяйкой, главным рыцарем и цирюльником. Это слишком большая нагрузка для одного человека. Поверьте мне, я знаю по опыту. – Он похлопал себя по груди. – Я тоже пытался делать все один. Вместе мы бы разделили наши обязанности пополам.

– И удвоили бы заботы.

Пусть ей и не удалось подровнять ему волосы, он утешился мыслью, что они снова отрастут.

– Король желает, чтобы вы вышли замуж, и вы будете замужем. Вы спрашивали, какие преимущества принесет вам брак. Разве вам недостаточно того, что у вас всегда будет преимущество перед вашим мужем?

Она пристально осмотрела результаты своего труда. Снова расчесав ему волосы, Элисон пригладила челку и близко наклонилась к его лицу. Дэвид снова ощутил прикосновение ножниц, но тепло ее рук согрело их.

– Замужняя женщина – собственность своего мужа. Она не может ничего сделать без его разрешения. – Она отошла и посмотрела на него со стороны. Кошачья улыбка пробежала у нее по губам, но тут же исчезла под его пристальным взглядом. – Все преимущества утрачиваются с подписанием брачного контракта.

– Вы к себе несправедливы. Предупреждаю вас, леди Элисон, что я намерен показать вам преимущество, которое вы всегда будете иметь передо мной. – Дэвид громко засмеялся. – Подойдите сюда.

– Что? – Элисон отступила на шаг, что было для нее проявлением крайней настороженности.

– Мне нужна помощь, чтобы надеть это платье и кольчугу, а у меня нет сквайра.

– Я вам его найду.

– Я буду очень благодарен. – Дэвид наклонил голову.

С минуту она колебалась, а потом подошла к нему.

– А пока я вам помогу.

Что за храбрая женщина! Глупая, но храбрая.

– Если ваш нож отточен, я вас побрею, прежде чем вам одеваться.

Он вспомнил молчаливую угрозу ножниц. А теперь она хотела приставить ему нож к горлу!

– Нет, благодарю вас.

Элисон одарила его улыбкой, и он почувствовал, как ловко она поставила его на место. Но другие, еще более могущественные люди тоже пытались ставить его на место. Дэвид оказывался и в более трудных положениях и всегда выходил из них закаленным, окрепшим духом, недосягаемым. Тяжелая жизнь многому его научила, и в этом у него было преимущество перед этой высокородной леди. Только он не должен об этом забывать.

Когда Дэвид снял с плеч полотенце и вытер себе шею, Элисон разложила на столе тунику и котту.

Категорическим тоном, словно разбаловавшемуся ребенку, она приказала ему:

– Поднимите руки.

Он повиновался, напрягая мускулы.

– Вам не кажется, что я чересчур худ?

– Да, – согласилась Элисон, одергивая на нем тунику, чтобы прикрыть его наготу. – Но если вы будете есть, как вчера вечером, вы скоро опять поправитесь.

Элисон осмотрела его с ног до головы, и он отчетливо увидел в ее глазах довольный блеск.

– Тогда вы вернете себе свой титул. И опять станете самым знаменитым наемником в Англии.

Лучше бы она в него нож всадила! С момента своего прибытия в замок Дэвид всячески старался забыть о своем поражении, а теперь она j упомянула об этом небрежно, как будто не было никаких сомнений, что он вернет себе былую славу. Он-то знал, что этому не бывать. Дэвид знал, что его мастерство не на высоте, еще до того, как завоевал себе Мэри с ее землями, а все последние годы он был скорее фермером и овцеводом, а не воином. Только хитрость и опыт спасали его от неминуемого и унизительного поражения на глазах короля.

Значит, вот как она себя высоко ценит! Чтобы завоевать ее, он снова должен стать легендарным наемником. Но это было невозможно, и он это знал.

– Что? – недоуменно спросила Элисон, как будто прочитав его мысли.

Она вроде бы и не поняла, какую боль она причинила ему своей уверенностью. На лице у нее не было и тени коварства. Но ведь ее лицо всегда было бесстрастным.

Стало быть, она верит в него. Лучше ему поскорее на ней жениться, прежде чем она узнает о нем правду – или его проклятая искренность заставит его признаться ей.

– Где ваша кольчуга?

Его кольчугу, его гордость и отраду, отдали вчера ее оружейнику почистить и смазать, но Элисон об этом не знала.

– Не думаю, что она мне понадобится сегодня. Ни один человек в здравом уме не станет покушаться на меня в такую погоду.

Элисон подняла голову и услышала то же, что и Дэвид. Утренний туман разрядился затяжным проливным дождем.

Дэвид натянул штаны и начал завязывать подвязки на левой ноге. Заметив, что Элисон наблюдает за ним, вместо того чтобы помочь, он понял, что сделал глупость. Надев переднюю подвязку на правую ногу, он озабоченно сказал:

– У меня старая рана в верхней части бедра. Она не позволяет мне нагнуться, чтобы завязать правую ногу. – Никакой раны у него не было, но ей это было неизвестно. Если только она вчера не пригляделась получше.

Очевидно, нет. Элисон опустилась на колени и стала искать вторую подвязку. К тому времени, как она нашла ее и завязала, ему пришлось закрыть глаза и стиснуть зубы, чтобы подавить волну желания. Он попросил ее помочь в шутку, посмотреть, как она будет справляться с обязанностями жены, и теперь расплачивался за свое легкомыслие сладкой мукой.

– Готово, сэр Дэвид, – лукаво сказала она. – Будут еще какие-нибудь просьбы?

Ее тон заставил его открыть глаза и взглянуть на нее. Не то чтобы в нем было что-нибудь оскорбительное или откровенно насмешливое, но, наблюдая за ней уже несколько дней, Дэвид понимал, что она просто забавляется.

Когда Элисон опустилась рядом с ним на колени, у него возникло большое искушение показать ей, что бы он еще хотел, чтобы она сделала. Но это было бы преждевременно. Он промолчал, но когда она повернулась к выходу, торопливо сказал:

– Есть еще одна.

Его руки обхватили ее талию. Они моментально согрелись, и он притянул ее к себе.

Обычно женщины были для него источником удовольствия. Вот и теперь ему хотелось насладиться ее нескрываемым удивлением, вызванным его поступком, но опыт подсказывал ему, что выгоднее было сразу же воспользоваться своим преимуществом.

Одной рукой он обхватил ее спину, так что от неожиданности она покачнулась.

– Элисон?

Она невольно вскинула голову, и он поцеловал ее.

Ее холодные сухие губы изумили его своим любопытством. Пусть она в этом и не признавалась, но всем своим существом она жаждала еще неизведанного ею.

Дэвид прервал поцелуй:

– Вас кто-нибудь когда-нибудь целовал?

– Не так, чтобы я это запомнила.

Вникнув в смысл ее слов, он весело сказал:

– Это вызов. – И снова нагнулся к ней. – Легендарный наемник Дэвид Рэдклифф всегда принимает вызов.

Элисон отвернулась, будучи явно не склонна продолжать в этом же духе. Его это не смутило. Ее щека, лоб, ресницы влекли его не меньше, чем ее губы. У нее темные ресницы, заметил он. Интересно, волосы у нее и правда рыжие? Какой удивительный вкус у ее кожи, похожий немного на вкус вереска. Она не давала ему свои губы, но не царапалась и не отбивалась. Дэвид понимал, что не внушает ей отвращения, и это был его шанс. Он коснулся ее губ языком. Все тело ее застыло в напряжении, и он почувствовал, что она затаила дыхание.

– Не будь трусихой, – прошептал Дэвид.

Элисон молча глядела на него.

– Ты не трусиха. Ты просто хочешь знать, что это такое. Я к твоим услугам. За это я денег не возьму.

Напоминание о том, что она была хозяйкой положения, положило конец сковавшему ее напряжению. Элисон не улыбнулась на его слова – не совсем же она утратила понятия о приличии, – но ее ресницы дрогнули, опустились, и вся она как-то обмякла.

Может быть, она думала, что он обходится так со всеми женщинами. Может быть, она недооценивала свою власть над ним и его уверенность, что она станет его женой. Может быть, она вообще не принимала его всерьез, но этот момент решил ее судьбу. Да, он желал получить ее земли, но больше всего он желал ее.

– Сэр Дэвид?

Его губы и язык замкнули ей рот, прежде чем она успела что-нибудь подумать. Ей и не о чем было думать, она просто не знала, чего ожидать. Он жаждал слиться с ней, дышать ее легкими, стонать ее голосом, но больше всего он жаждал продлить этот поцелуй до бесконечности. Это был самый волшебный поцелуй в его жизни. Он отпустил ее, почувствовав, что ей не хватает дыхания.

– А теперь поцелуй меня.

– Что? – Элисон открыла глаза и взглянула на него отсутствующим, как будто полусонным взглядом.

Дэвид сразу же представил себе, как она будет выглядеть после ночи, проведенной в его постели.

– Поцелуй меня.

Она поняла его без лишних слов и медленно облизнула губы.

Элисон еще не прикоснулась к нему, а он уже чувствовал, что изнемогает от блаженства. Дэвид ощутил ее дыхание, жадно вдохнув мятный аромат, ее губы и – да будет благословенно это мгновение! – ее влажный язык. В какой-то момент, прежде чем ощущение реальности покинуло его, он вспомнил сказку, рассказанную ему прабабушкой. Но ураган страсти смел все на своем пути. Желание поглотило его, и он утонул в нем, растворился без остатка.

Только один звук смог вернуть его на поверхность. Хихиканье. Визгливое женское хихиканье.

Он поднял голову, открыл глаза и встретил растерянный взгляд Элисон. Доносившееся из холла хихиканье внезапно прекратилось. Но оно положило всему конец. Или, быть может, принесло им спасение? Куда бы увлек их этот путь, на который они ступили так безотчетно и безрассудно? Он еще не успел собраться с мыслями, когда маска бесстрастия снова опустилась на лицо Элисон:

– Благодарю вас, сэр Дэвид. Отрадно сознавать, что я наняла человека, опытного во всех отношениях.

Взбешенный, он беспомощно смотрел ей вслед, когда она вырвалась из его рук. Как это у нее получается? Как она могла трепетать в его объятиях и в ту же минуту проявить полнейшее равнодушие? Ему захотелось схватить ее и трясти, до тех пор пока маска не спадет с нее. Но она ускользнула от него с присущим ей самообладанием. Дэвид успел заметить, как, выходя, она споткнулась и схватилась за косяк.

Элисон в смущении оглянулась на него.

Дэвид притворился, что ничего не видел. Но у него в голове сложился план. Он завоюет ее терпением и лаской. Он опьянит ее медовыми речами, и не успеет она опомниться, как окажется в плену романтических бредней, которые сейчас в такой моде.

Может быть, ему все-таки стоит побриться?

7

– Что случилось с сэром Уолтером? – Веретено медленно вращалось. Пальцы Эдлин тщательно сучили нить из пушистой массы необработанной шерсти.

– Не делай ее слишком тонкой, – предупредила Элисон, раздумывая тем временем, что ей ответить.

Похоже было, что каждый обитатель замка по-своему толковал причину утренней вспышки сэра Уолтера. Стараясь ничем не проявить свое смущение, Элисон спокойно сказала:

– Сэр Уолтер, очевидно, видел, как благосклонно я отвечала на поцелуй сэра Дэвида, и это ему не понравилось. Я понимаю теперь, что я зря не закрыла дверь.

Глаза Эдлин возбужденно блестели:

– Филиппа говорит, что, если бы вы закрыли дверь, вы бы и сейчас там оставались.

У Элисон дрогнула рука. Нить порвалась, веретено упало на пол, и все обернулись на стук.

– Вот как? – Нагнувшись за веретеном, Элисон скрыла выступившую у нее на лице краску. – А что на это сказали остальные?

Эдлин прижала руки к груди:

– Все говорят, что это было бы так романтично, если бы самый славный наемник в Англии завоевал сердце прекрасной хозяйки Джордж Кросса.

Элисон едва удержалась от смеха:

– А я-то думала, что тебе неизвестна репутация сэра Дэвида.

– Мне рассказали.

Ей рассказали. Все в замке только и делали, что сплетничали про Дэвида. «Про сэра Дэвида», – поправила себя Элисон. Она уже поняла, что даже в мыслях о нем нельзя позволять себе такую интимность. Он обладал удивительной способностью читать ее мысли и истолковывать их в свою пользу.

Теперь она дала повод для сплетен, и он, конечно, станет их поощрять, пока не добьется своей цели или пока она его не выгонит. А выгнать его она не могла.

Снимая с веретена уже почти полный моток, она сказала:

– Я вдова, и я позволила мужчине поцеловать себя. В этом нет ничего необычного.

– Для кого другого и нет, но не для вас, миледи.

Элисон отыскала волокно в бесформенной массе шерсти и начала прясть новую нить. Прядение было постоянным занятием женщин: и простолюдинок, и благородных дам. На одного ткача работали не менее дюжины прядильщиц. Эдлин никак не удавалось сделать нитку ровной. Поэтому каждый дождливый день Элисон уводила ее с собой в угол холла и учила ее прясть, стараясь подготовить ее к роли хозяйки замка. Когда она вспомнила, что ей сегодня придется сказать Эдлин, что-то стеснило ей горло. Бедное дитя.

Нет, тут же поправила она себя, счастливая женщина. Эдлин – счастливая женщина, и ее, Элисон, приятным долгом было сообщить ей об этом. Она так и сделает… скоро. Ланолин от шерсти смягчил пальцы Элисон, а опыт сделал их гибкими, и она снова и снова показывала Эдлин, как нацеплять нить на веретено.

«Глупо было заходить в комнату сэра Дэвида одной», – подумала она. Но ей хотелось что-то доказать самой себе. Она хотела доказать, что может находиться рядом с ним, видеть его и не чувствовать себя неопытной дурочкой, как вчера вечером.

Вчера вечером она, разумеется, этого не показала. Подобную слабость она никогда бы себе не позволила. Но при виде его мужского естества она испытала поразившее ее саму приятное возбуждение. Она хотела остаться, хотела посмотреть еще. Это ощущение и заставило ее бежать. Не страх, не изумление, а соблазн.

– Проклятое любопытство, – в сердцах рошептала Элисон.

Не спуская глаз с нити, Эдлин улыбнулась. Девочка растет. Она была слишком умна, чтобы никак не реагировать на досаду Элисон, но достаточно легкомысленна, чтобы, не опасаясь выговора, задавать любые вопросы. Элисон сообщила родителям Эдлин о ее природной живости, советуя им при выборе для нее мужа искать человека не только богатого, но, главное, доброго. Тон их ответа, полученного ею по возвращении из Ланкастера, ничего доброго не сулил. Никто не нуждался в советах вдовствующей девственницы.

Эдлин вернулась к интересующему ее вопросу с упорством щенка, не желающего расстаться с жилистым, но лакомым кусочком мяса.

– Сэр Уолтер стал не так почтителен, как раньше, с тех пор как Филиппа…

Элисон взглянула на нее.

Что-то в ее взгляде остановило Эдлин. Но она добавила с некоторым вызовом в голосе:

– Но ведь он давно уже обходится с вами неподобающим образом.

Элисон надеялась, что никто этого не заметил. Она была убеждена, что для спокойствия тех, кем она управляла, между ней и ее главным рыцарем не должно быть раскола. Она не сомневалась, что за ней, как за хозяйкой, было решающее слово.

Теперь она поняла, что сэр Уолтер не заслуживал ее доверия. Она избрала и возвысила его. А он не только взял на себя смелость осуждать ее, но и потерпел неудачу в единственном деле, на которое она считала его способным. Когда на нее начались нападения и она потребовала, чтобы он нашел способ защиты, сэр Уолтер предложил ей замкнуться в стенах замка. Так как ей было необходимо выезжать в деревню, в поля, в другие усадьбы, такое предложение означало только одно – сэр Уолтер не способен справиться со своими обязанностями. Его следует отстранить, пока вопрос не будет решен.

Элисон отнюдь не была уверена, что он может быть решен. Даже если сэру Дэвиду удастся оградить ее от преследования, она знала, что ей не будет покоя. Но что сделано, то сделано. Господи, разве у нее был выбор?

– Эдлин, я получила письмо от твоих родителей.

Она произнесла эти слова без особенного энтузиазма. Она знала, что это еще сильнее запугало бы девочку.

– Они выбрали тебе мужа.

Эдлин чуть не уронила веретено. Элисон услышала, как она с трудом перевела дыхание. Но девочка обрела свое обычное равновесие с быстротой, вызвавшей у Элисон прилив гордости своей воспитанницей:

– Они назвали вам его имя?

– Лоутон, герцог Клирский. Это очень выгодный брак для тебя.

– Клир? – Веретено завертелось быстрее. – Где это?

– На юге Англии.

– Далеко?

– В Уэссексе.

Эдлин сделалась белой как полотно, губы у нее посинели, но она ничего не сказала. С болью в сердце Элисон продолжала:

– Я знаю его. Он хороший человек.

– У него есть земли, – Эдлин судорожно проглотила слюну, – поблизости отсюда?

– Не знаю, но, может быть, твои родители дадут ему землю в приданое.

Эдлин смотрела на нее, пока Элисон не отвернулась.

– У нас в семье шесть дочерей. Мои родители не могут дать каждой в приданое землю. Значит… он герцог. Я, бесприданница, выхожу замуж за герцога. Леди Элисон?

– Да? – Голос Элисон звучал спокойно, почти спокойно.

– У герцога Клирского что-то не так?

– У него все в порядке. – Элисон поняла, что Эдлин заметила неуверенность в ее тоне. – Он только немного старше, чем мне бы хотелось.

– Старше, чем Дэвид?

Господи, помоги девочке. Она считает Дэвида старым!

– Вдвое старше.

– Я должна уехать Бог весть куда и расстаться, быть может, навсегда с вами и с моими родителями, чтобы стать женой человека, который… А зубы у него есть? – Эдлин прочла ответ во взгляде Элисон. – А волосы?

– У него есть волосы, – быстро сказала Элисон.

Эдлин смотрела на нее неестественно спокойно.

– Я каждое утро молилась и просила послать мне человека… не самого красивого, или умного, или богатого, но только такого… – Она содрогнулась. – Он захочет целовать меня, как сэр Дэвид вас, а зубов у него нет. Он будет трогать меня всю своими сухими, как змеиная кожа, руками, и он захочет, чтобы и я трогала его, обвислого и…

Элисон не могла больше выдержать. Она положила руку девочке на голову:

– Эдлин, я знаю лорда Лоутона и даю тебе слово: он щедрый и великодушный человек, о каком только может мечтать женщина. Время не может пойти вспять и сделать его снова молодым. Его земли не могут приблизиться к моим. Но уж тебе-то известно, как важно иметь такого мужа, который был бы с тобой ласков. Клянусь тебе, таков он и есть.

Эдлин понурила голову. Опустившись на колени, Элисон заглянула ей в лицо:

– Я тоже молилась, и мои молитвы не остались без ответа.

– Ведь он умрет, правда?

Ей бы следовало отчитать Эдлин за то, что она желала зла хорошему человеку, но сейчас ей было не до такого фарисейства:

– Когда-нибудь умрет, конечно.

– Надеюсь, что я не забеременею. – Эдлин не замечала, что она высказывает вслух свои тайные мысли. – Я не хочу умереть от родов раньше его.

В ее словах не было жестокости, одна только жалобная мольба о жизни, и Элисон не нашлась, что на это возразить.

– Леди Элисон, я, пожалуй, пойду в часовню. Мне необходимо подлинное смирение. – Эдлин улыбнулась жалкой улыбкой, подобной тем, что Элисон видела на лицах многих замужних женщин. – Быть может, там я обрету его.

Что случилось с размеренной упорядоченной жизнью, которой она жила так долго, подумала Элисон. Она самонадеянно полагала, что если делать все по плану, ничего не упускать из виду, безропотно нести свои обязанности, то можно избежать суматохи и бестолковости, царившей в жизни других людей. Много лет ей это удавалось. Много лет она была неоспоримой владычицей окрестных мест, не знавшей ни сердечной боли, ни тревог, ни опасности, ни смятения. Ей казалось, что она открыла секрет умения жить, и легкость, с какой все шло вокруг нее, придавала ей полуосознанное чувство превосходства.

И вот, казалось, все было по-прежнему на своих местах, но сердечная боль и тревоги постигли ее. Она болела сердцем за Эдлин, неожиданно повзрослевшую, но по-детски уязвимую. Тревогу ей внушал сэр Уолтер. Опасностью грозил Осберн. А смятение… Она медленно нагнулась и подняла выроненное Эдлин веретено. Смятение… помоги ей Бог, смятение сеял в ее душе Дэвид Рэдклифф.

– Леди Элисон страдает от избытка воображения. – Сэр Уолтер расхаживал по стене замка.

Отсюда было видно дорогу, спускавшуюся вниз по холму к деревне и еще дальше. Дэвид слушал сэра Уолтера, опытным взглядом окидывая окрестности.

– Значит, из лука в нее не стреляли?

– Стреляли. Но не в нее. – Сэр Уолтер засмеялся и фамильярным жестом обнял Дэвида за плечи.

Дэвид остановился у зубца стены и наклонился, глядя на зеленевшие под дождем земли Элисон.

Этим движением он смахнул с плеча руку сэра Уолтера и пожалел, что не мог так же легко отмахнуться и от самого сэра Уолтера. Он буквально ходил за ним по пятам и отвечал на его вопросы с такой готовностью, что Дэвид почти убедился в его виновности. Уж не считает ли он его за дурака? Или он надеется исправить сделанную им ошибку – рассеять подозрения и сохранить свое положение?

– Так вы нашли стрелявшего?

– Нет. Но браконьеры умеют быстро скрываться, и никто из них ни за что не признается, что выпустил стрелу, попавшую в госпожу.

Лес вокруг замка был вырублен, чтобы нападавшим негде было скрыться. Но поблизости, как кости при открытом переломе, выпирали из земли гигантские скалы.

– Почему кто-то стал бы стрелять в свою госпожу?

Дэвид прислонился плечом к заросшим мхом камням. Лицо сэра Уолтера несколько вытянулось:

– Как вы, может быть, заметили, у нее очень самостоятельный характер. Иногда она принимает решения, которые не всем по нраву. Но я сомневаюсь, чтобы кто-то намеренно в нее выстрелил. Это было дело случая.

– Гм-м. – Дэвид прошел башню, расположенную в непосредственной близости от центральной башни замка. Она выходила на переливающееся всеми красками море. В белоснежной пене, не страшась влажных темных скал, мелькали коричневыми и серыми пятнами морские обитатели. Какой контраст, подумал Дэвид. Мирная деревенская тишина и ожесточенная водная стихия.

Леди Элисон воплощала принадлежавшее ей мирное затишье. И все же она выросла в замке, которому море служило естественной защитой. Она слышала грозный шум его волн, вдыхала его соленый запах, вздрагивала на его свежем ветру.

Одолела ли ее сильная натура его могущество? Или оно бушевало в тайных глубинах ее существа?

– Не хотели бы вы посмотреть конюшни? – угодливо спросил сэр Уолтер, потирая руки. – Вы увидите, как мы устроили Луи. Для нас большая честь заботиться о таком знаменитом коне.

– Вот как? А он еще на вас не плевал? – Дэвид открыл маленькую дверь угловой башни. Рядом с жаровней, полной углей, обогревавшей караульное помещение, приютился Айво.

Сэр Уолтер метнулся в дверь, словно один из этих углей попал ему в штаны:

– Отправляйся на службу.

Айво только повернул голову и посмотрел на него. Дэвид не знал, кого этот парень презирал больше, его или сэра Уолтера. Если он презирал сэра Уолтера, тем лучше. Дэвид мог этим воспользоваться для своих целей, в особенности, зная его неизменную преданность Элисон. Подойдя к жаровне с углями, он протянул над ней руки.

– Может быть, нам следует спросить Айво, кто стрелял в леди Элисон?

– Он ничего не знает, – ответил сэр Уолтер слишком поспешно. – Он только невежественный стражник.

– Когда я искал ответы на вопросы вроде того, с которым мы сейчас имеем дело, я не раз убеждался, что те, кто предпочитает помалкивать, часто знают больше других.

Айво пренебрежительно фыркнул.

– Если бы он что-нибудь знал, он бы рассказал мне, – стоял на своем сэр Уолтер, – ведь правда, Айво?

Поднявшись, Айво постоял какое-то время, возвышаясь над Дэвидом и сэром Уолтером. Потом он снял с крюка свой плащ и вышел под дождь, хлопнув дверью.

Сэр Уолтер посмотрел ему вслед то ли смущенно, то ли с облегчением.

– Он полуидиот.

– Я ему не нравлюсь, – пробормотал Дэвид.

– Разве? – воспрянул сэр Уолтер. – Это не имеет значения. Я умею с ним обходиться.

«Если сэр Уолтер всегда обходился с ним как сейчас, Айво, быть может, ко мне и расположится», – подумал Дэвид. Он хорошо понимал, как это было бы важно.

Он открыл дверь, и в караульню ввалился мальчишка, словно все это время он торчал под дверью, подслушивая. Дэвид схватил его за шиворот и, подняв в воздух, начал его рассматривать. Мальчишке лет десять, одни кости и большие голубые глаза на худом лице. Он энергично брыкался, пока Дэвид встряхивал его, прежде чем поставить на ноги.

– Ты кто? – спросил Дэвид.

– Это один из пажей, и ему здесь не место.

Сэр Уолтер схватил мальчишку за прядь белокурых волос, но Дэвид сдавил ему кисть, прежде чем он успел как следует дернуть. До чего же он ненавидел бессмысленную жестокость! Такие люди были еще хуже, чем те, кто мучил других сознательно. Сэр Уолтер и ему подобные не могли себе представить, что человек тем сильнее чувствует удар, чем меньше ожидает его, и что небрежным словом можно нанести незаживающую рану.

– Он не сделал ничего плохого.

– Ему здесь нечего делать.

– Есть чего, – перебил его мальчик, явно не сознавая грозящей ему опасности. – Меня послала госпожа.

– Тогда говори, что тебе поручено, и убирайся, – грубо сказал сэр Уолтер, раздраженный и озадаченный.

– Не уберусь. Госпожа велела мне остаться.

– Остаться? Здесь? Зачем?

– Я буду личным сквайром сэра Дэвида.

– Сквайром? – удивился сэр Уолтер. – Личным? Ты? – Он взглянул на Дэвида и расхохотался. – А я-то думал, что она к вам благоволит.

Дэвид попытался сжать руку в кулак, но обнаружил, что все еще держит сэра Уолтера за кисть.

Сэр Уолтер с проклятием выдернул руку. Потирая следы пальцев Дэвида на своей коже, он впервые почувствовал страх. Он снова попытался засмеяться, но уже с меньшим успехом.

– Ну, что ж, я оставляю вас с вашим… сквайром.

Запахнувшись в плащ, он вышел.

После ухода своего врага мальчик несколько утратил самоуверенность. Он почтительно склонил голову, исподлобья разглядывая Дэвида.

– Как тебя зовут? – ласково спросил Дэвид.

– Эдгар, милорд.

– Эдгар, – повторил Дэвид. – И как долго ты был сквайром?

Эдгар опустил глаза.

– Давно.

Ложь, но неумелая. Дэвиду это понравилось. Он предпочитал не иметь дела с умелыми лжецами. Он также понимал, что Элнсон прислала ему этого парнишку по какой-то известной лишь ей причине, и он был склонен доверять ее суждениям. Ему надо только доискаться до этой причины.

– Хорошо, – сказал он добродушно, не сводя с него взгляда.

Эдгар поежился.

– Я знаю, что я еще мал, но я все же старше, чем кажусь.

– Лет одиннадцати, я бы сказал, – критически осмотрел его Дэвид.

– Старше… чем я кажусь.

Дэвид не шевельнулся, ожидая услышать правду.

Эдгар совершил ошибку. Он решил превратить маленькую ложь в большую:

– Я был сквайром у дюжины рыцарей.

Поглаживая подбородок, Дэвид принял огорченный вид.

– Скверно.

– Почему?

– Я предпочитаю сам готовить себе сквайров. Как и у многих рыцарей, у меня свои понятия о том, как сквайр должен ухаживать за моим оружием, как разрезать мне мясо за обедом, как меня брить. – Дэвид потер свой заросший подбородок. – Если ты был сквайром у многих рыцарей, я боюсь, что ты набрался дурных привычек.

Он медленно повернулся уходить, когда Эдгар уцепился за его пояс и повис на нем.

– Нет!

– Что?

– Я…

Дэвид заглянул в большие встревоженные глаза и с трудом удержался от улыбки при виде отражавшейся в них внутренней борьбы.

– Я не был сквайром у дюжины рыцарей.

– У полдюжины?

Эдгар съежился, как будто ожидая щелчка по лбу.

– У нескольких.

– Что-то больно много. – Дэвид легонько попытался стряхнуть его с себя.

– У одного!

Дэвид взял его за подбородок:

– Так все-таки у скольких?

Эдгар перевел дыхание и выпалил:

– Я так просил миледи… я только паж, и если вам нужен опытный сквайр, она вам его предоставит.

– Это правда?

– Да, милорд.

– Без обмана?

Эдгар кивнул. Дэвид присмотрелся к нему. В глазах у него стояли слезы, и он изо всех сил напрягался, чтобы не расплакаться.

Убрав ему со лба волосы, Дэвид решительно сказал:

– Ты мне нравишься.

Эдгар ответил не сразу. Утерев нос рукавом, он с тревогой спросил:

– Я вам подойду?

– Ты будешь мне отличным сквайром. – Дэвид отпустил его подбородок и, поправляя пояс, сказал: – Ты говоришь правду, не опасаясь последствий.

Эдгар распрямил худые плечи.

– Впредь ты всегда будешь говорить мне правду?

– Да, милорд.

– Клянешься?

– Да, милорд.

Дэвид нахмурился на такую готовность. Он опустился на колени, так что его глаза оказались на одном уровне с глазами мальчика:

– Честное слово человека – самая большая драгоценность, которой он обладает. Если человек нарушает слово, никто ему больше не поверит. Поэтому я хочу, чтобы ты как следует подумал, прежде чем ответить. Ты клянешься всегда говорить мне правду, даже если это грозит тебе побоями, даже если это будет мне неприятно, даже если ты будешь бояться последствий?

На этот раз Эдгар заколебался. Длинной веснушчатой рукой он потер не раз битый зад. Потом он снова посмотрел в лицо Дэвиду, и что-то в этом лице убедило его.

– Клянусь, милорд, я буду повиноваться вам во всем и всегда говорить правду.

– Молодец.

Эдгар улыбнулся, и Дэвид понял, почему мальчишка ухитрился уговорить Элисон. На щеках его появились ямочки, рот растянулся до ушей. Перед ним трудно было устоять.

Поднявшись, Дэвид похлопал его по плечу:

– Покажи мне замок.

Они вышли под дождь. Эдгар побежал впереди по стене и тут же вернулся:

– Вы спасете миледи от беды?

– Да.

– Это хорошо. – Он показал пальцем в сторону группы валунов. – Лучник прятался там, после того как он выпустил стрелу в миледи.

Его уверенность удивила Дэвида:

– Откуда ты знаешь?

– Я потом пошел и посмотрел. Я их все облазил и нашел перья от стрелы и свежую царапину на камне.

Дэвид взглядом измерил расстояние от валунов до ворот замка. Этот негодяй мог там спрятаться и потом без труда ускользнуть в ближний лес, и никто бы не заметил.

– Ты рассказал об этом сэру Уолтеру?

Эдгар скорчил гримасу.

– Сэр Уолтер меня не слушает, но я постарался сделать все, что мог, чтобы защитить миледи.

– Что же ты сделал? – оживился Дэвид.

– Я посадил в расщелинах скал крапиву. Дэвид с трудом мог поверить своим ушам.

– Это было лучшее, что я мог придумать, – пробормотал Эдгар, втягивая голову в плечи.

Дэвид подхватил его на руки и закружился с ним:

– Ну ты и молодец! – Он поставил его на ноги. – Будь у меня десяток таких, как ты, я бы завоевал Францию.

– В самом деле? – Эдгар счастливо улыбнулся. – Вам понравилась моя идея?

Дэвид погладил его по голове.

– Это лучшее, что ты мог сделать при ограниченных возможностях. Каждый странствующий рыцарь постигает эту науку или погибает. Ты постиг ее раньше и лучше других.

Расцветший от похвал Эдгар поспешил к лестнице, ведущей во внутренний двор. Он так торопился, что поскользнулся на ступеньках и упал на колени. Он оглянулся в смущении, но Дэвид поднял его:

– Поберегись. Мне не нужен сквайр со сломанной ногой.

– Я никогда ничего не ломал, – сказал небрежно Эдгар. Потом, видимо, вспомнив свою клятву, он проговорил, запинаясь: – То есть однажды я кое-что сломал. Палец. Но это был только палец, миледи вправила его, и все обошлось. Вот посмотрите, – подняв руку, он покрутил пальцем. – А однажды миледи зашивала мне спину, когда я упал на меч, который кто-то оставил на земле. – Он подумал немного. – Вернее, не меч, а кинжал. Или нож. Да, это был нож. И я сам оставил его там. Но теперь я стал осторожнее. Спросите кого хотите. Только не спрашивайте сэра Уолтера, он все еще вспоминает случай, когда…

Дэвид зажал ему рот рукой. Его пространные объяснения неожиданно напомнили ему Берт, по которой он тосковал с каждым днем все сильнее.

А она скучает по нему? Не забудет ли она его, пока он в отъезде?

Он хотел взять Эдгара на руки и обнять его, но он знал, что Эдгар не потерпел бы такого урона своего достоинства.

– Я велел тебе говорить мне правду, – сказал он. – Это не значит, что ты должен признаваться во всех своих ошибках.

Эдгар высвободился из-под его руки.

– Значит, я должен только отвечать вам, когда вы меня о чем-нибудь спрашиваете?

– Ты только должен говорить мне то, что считаешь своим долгом сказать.

– Но откуда мне знать, что говорить?

– А откуда ты знаешь, что говорить на исповеди священнику?

– Наш священник глуховат, так что это не имеет значения, – быстро возразил Эдгар. – Он всегда налагает одну и ту же епитимью, в чем бы ты ни каялся.

Эдгар в нерешительности раскачивался на пятках.

– Ты понимаешь, о чем я говорю, – серьезно сказал Дэвид.

– Пожалуй. Я должен рассказывать вам о том, о чем мне не хотелось бы.

Только большим усилием воли Дэвид смог удержаться от смеха.

– Я и так скорее всего об этом узнаю, но я предпочел бы услышать от тебя.

Предвидя множество ошибок и признаний, Эдгар вздохнул:

– Как я узнаю, когда я смогу сам на себя полагаться?

Дэвид насквозь промок, и мокрая шерсть липла к телу, но он ответил:

– Способность здраво рассуждать приходит с опытом, а опыт приобретается ценой ошибок.

– Но ошибки можно исправлять, – раздался голос Элисон.

Они оба обернулись и увидели ее, стоявшую в дверях кухни.

– Иногда. – Капли воды, стекающие по его телу, напомнили Дэвиду осаду в летнюю жару, когда он был жертвой летучих и ползучих насекомых. – А иногда ценой ошибки бывает смерть. – Он взъерошил мокрые волосы Эдгара. – Вот почему ошибки лучше совершать, пока ты под защитой здешних стен.

Элисон подошла к ним. Под капюшоном плаща белым овалом светилось ее лицо.

– Вы согласны, чтобы Эдгар совершал свои ошибки под вашим руководством?

– Другого сквайра мне не надо. – Холодная капля скользнула по его спине, и он судорожно вздрогнул.

Элисон увидела, с какой гордостью вздернулся подбородок Эдгара.

– Тогда он ваш…

Вне себя от непрекращающегося зуда, Дэвид начал чесаться. Сначала он поскреб себе грудь, потом живот, потом…

Элисон издала какой-то звук, похожий на жалобный визг собаки, которой наступили на лапу, а когда он недоуменно поднял брови, она резко повернулась и удалилась.

– Что с ней такое? – пробормотал Дэвид.

– Я думаю, что знаю. – Эдгар пытался сдержать смех, но это удавалось ему хуже, чем Дэвиду.

– Так скажи мне.

– Миледи говорит, что нельзя чесаться при людях.

Дэвид изумился.

– Но если чешется?

– Миледи говорит, что благородные рыцари не вытирают себе нос за едой.

– Это всем известно!

– И не пьют лишнего.

Вспомнив, в каком виде он впервые предстал перед Элисон, Дэвид рассмеялся:

– То-то она, наверно, поразилась.

– И никогда не чешутся.

– Между ног, ты хочешь сказать?

– Нигде.

Дэвид пристально на него посмотрел:

– Ну, это вздор!

– Миледи очень строга насчет манер.

– Когда-нибудь она поймет, что к чему.

Эдгар хотел возразить, но промолчал. Опустив голову, он через некоторое время проговорил:

– Да, сэр Дэвид.

Насторожившись, Дэвид спросил:

– А что ты, собственно, хотел сказать?

Бросив на него быстрый взгляд, Эдгар смущенно ответил:

– Я вас видел сегодня утром.

– Сегодня утром?

– Когда вы целовали миледи.

– Вот как? – Дэвид двинулся по направлению к конюшне. – Против этого миледи тоже возражает?

– Нет. То есть я не знаю. – Эдгар шел за ним, явно желая поделиться своими знаниями. – Она со мной о поцелуях еще не говорила. Но вам, похоже, понравилось ее целовать.

Дэвид начал понимать, к чему клонится разговор.

– Это было приятно.

– Филиппа говорит, что для миледи целоваться не так просто. Если она вас поцеловала, значит, дело серьезное.

В полумраке конюшни Дэвид расслабился. Сено от дождя пахло плесенью, вместе с запахом навоза образуя аромат, слаще которого для него не было ничего на свете. Уж если он не мог быть у себя дома, ему было лучше всего здесь. Лошади – своевольные, жестокие, бессмысленно ревнивые создания. Он понимал их лучше, чем женщин.

– Для меня это было очень серьезно, – сказал он. – Как мой сквайр, ты понимаешь, что мои тайны – дело святое и их нельзя выдавать?

Эдгар кивнул.

– Я хочу добиться ее расположения.

– Я так и думал. – Эдгар осмотрел Дэвида так же внимательно, как Дэвид раньше осматривал его. У него был при этом такой вид, словно он был отцом Элисон, оценивающим претендента на ее руку. После долгой паузы он принял решение и кивнул: – Если вы будете меня слушать, я могу вам помочь.

Любому наемнику было известно, что сведения, полученные из осажденного замка, помогают значительно сократить время осады. Сейчас Дэвид нашел источник таких сведений, и он едва мог скрыть радостное возбуждение:

– Я на тебя полагаюсь.

– Добиться расположения миледи очень трудно.

Эдгар произнес эти слова важным тоном. Его даже не смутило, что при этом он споткнулся о вилы и шлепнулся в грязь.

Дэвид поднял и отряхнул его.

– Что ей нравится?

– Нравится?

– Что доставляет ей удовольствие? Эдгар подумал.

– Я не знаю, бывает ли миледи когда-нибудь довольна всем. Ей нравится, когда я не чешусь. Ей нравится, когда я читаю молитвы без напоминаний. Ей нравится, когда я моюсь без напоминаний.

– Что ей нравится для себя? Эдгар взглянул на него с удивлением.

– Для себя ей ничего не нужно. Она – наша госпожа.

– Она никогда не смеется?

– Нет!

– И даже не улыбается?

– О, она улыбается. – Черты мальчика смягчились, и на лице у него появилось мечтательное выражение, как у влюбленного. – Когда она улыбается, она делается такая красивая. – Вид его снова стал суровым. – Но она редко улыбается, потому что ей нравятся только мужчины, которые трудятся и, не жалуясь, выполняют свой долг. Она говорит, что таких немного.

Дэвид хотел было возразить, но не смог.

– Может быть, и так.

– Она говорит, что мужчины слишком много берут на себя и указывают ей, как вести дела, как обрабатывать землю и торговать, а она сама знает лучше, чем десяток мужчин.

– Бьюсь об заклад, что так и есть.

Эдгар, очевидно, хорошо обдумал тактику для Дэвида, потому что он сказал с недетской проницательностью:

– Мне кажется, ей бы понравилось, если бы человек уважал ее, умывался каждый день и делал, что положено, без напоминаний.

– Пожалуй, ты прав.

– И может быть, – Эдгар застенчиво улыбнулся, – вы могли бы иногда целовать ее, как сегодня утром.

Дэвид подумал немного:

– Поцелуи я лучше придержу пока.

– Как это?

– На крайний случай. Когда они ей понадобятся.

Взяв Эдгара за плечо, Дэвид повел его вдоль стойл.

– Ты будешь стричь меня и брить, а если ты увидишь, что я чешусь…

– Что тогда, сэр?

– Вытяни меня ремнем.

8

– Вы приказали мне явиться, миледи?

Сэр Дэвид остановился в дверях, и солнечный свет, проникавший к ней в комнату из солара, большой верхней залы, погас. Тем не менее Элисон закончила запись в расчетной книге, прежде чем заметить его присутствие.

– Да. – Она указала на скамью по другую сторону узкого стола. – Садитесь.

Его красная туника и темно-синяя котта пахли дымом от очага, он выглядел сытым и довольным. Дэвид с интересом оглядел крошечную, без окон комнату.

– Чем вы здесь занимаетесь?

– Проверяю счета, – устало отвечала она. – За этим я вас и позвала.

– Здесь холодно и темно, как в могиле. – Он похлопал рукой по кожаному мешочку, который принес с собой, перекинул ногу через скамью и устроился на жестком сиденье. Протискиваясь между массивным длинным столом и стеной, он заметил:

– И слишком тесно.

– Холод и темнота побуждают меня усердно трудиться и не затягивать дела, – пояснила она.

Откинувшись, он вытянул длинные ноги так, что ступни его уперлись в противоположную стену рядом с ней, и положил мешок на колени.

– У монахов и то бывают кельи получше.

Элисон не возразила. Еще бы ему так не показалось! Он спал в лучшей комнате для гостей, ел самые изысканные блюда и регулярно объезжал ее владения в поисках… неизвестно чего. С тех пор как он месяц назад поселился в замке, не было ни угроз, ни опасностей.

Он задел ее колено своим, и она опустила глаза. Его ноги загораживали ей выход, но это ее не смутило. С того самого утра в его спальне он больше не возвращался к своей нелепой мысли жениться на ней, и ей казалось, что он о ней забыл – только это было маловероятно. Скорее всего, их первый поцелуй внушил ему отвращение к ней.

Однако, судя по его поведению, это было не так. Он был вежлив, утонченно вежлив, воплощение лучших рыцарских качеств.

Открыв стоявшую на столе шкатулку с золотом, она отсчитала монеты и протянула ему.

– Ваше жалованье за второй месяц в надежде на будущие успехи.

Она передала ему нагревшееся в ее руках золото. Он любовно поиграл монетами, проводя пальцем по выпуклостям на их поверхности, потом посмотрел ей в глаза и улыбнулся:

– Каждое утро я с Эдгаром объезжаю ваши владения, но я не заметил ничего подозрительного. Это единственное, что я сделал. И больше ничего, ровным счетом ничего.

В его приятном голосе не было слышно нетерпения. На чисто выбритом подбородке проступила ямочка. Он только что еще раз вымылся. Этого зрелища ей удалось избежать, но результаты пришлись ей по вкусу. И вдруг она поняла, что он очень сердит.

Приглядевшись, она увидела, как напряглись мышцы на его лице, когда он сжал зубы, как появились складки между бровями, как в неестественной улыбке скривились губы.

Да, он был сердит, но почему?

– Вы много сделали, – мягко сказала она, пытаясь понять его. – Вы нашли место, где прятался лучник.

– Не я, миледи. – Он сложил монеты горкой на столе. – Это сделал одиннадцатилетний мальчик. Может, было бы больше толку, если бы я знал, что вам угрожает.

– Вздор. – Внутренне она поморщилась от нарочитой бодрости своего тона. – Вы сделали многое, ни о чем не зная. Какая польза была бы от того, что вам что-нибудь было бы известно?

– Это помогло бы мне выработать план нападения.

– Вы уже укрепили оборону замка.

– Да, и с таким успехом, что ваш таинственный враг ускользнул, не оставив и следа.

Она с изумлением поняла, что он жалуется на вынужденное безделье. Ей не приходило в голову, что бездеятельность раздражала его. Может, ему хотелось ответить на постоянное поддразнивание сэра Уолтера не одними только насмешками. Может, он уже решился покинуть ее, но этого она никак не могла позволить. Тоном, каким она обычно ободряла своих скучающих по родному дому питомцев, она сказала:

– Но ведь это то, что мне нужно. Благодаря вам Джордж Кроссу не грозит опасность.

Положив руки на стол, он широко раздвинул пальцы.

– Уж не этими ли руками я это сделал?

– Одним своим присутствием.

Он сжал руки в кулаки и постучал по столу.

– Вы меня считаете дураком?

– О нет! – Она накрыла своей ладонью его руку, надеясь успокоить его этим легким прикосновением. – Вы очень неглупы. Я знаю, вам кажется, что вас используют почем зря, но угроза и в самом деле существовала. Сейчас ее нет, но боюсь, что это ненадолго.

Дэвид пристально смотрел на ее руку, лежащую поверх его руки, и в его взгляде мелькнуло что-то, похожее на… Ей показалось, что ему это неприятно. Она сделала движение, чтобы убрать руку, но он стремительно вырвал свою руку и, прижав ее ладонь к столу, слегка улыбнулся:

– Мне нравится быть сверху.

Элисон попыталась выдернуть руку, но Дэвид прижал ее сильнее. Не больно, но твердо. Ее рука утонула под его ладонью, виднелись только кончики длинных пальцев. Мозоли царапали ей кожу, простое соприкосновение их рук становилось источником чувственного удовольствия. Ей и раньше случалось это испытывать, когда он помогал ей сесть на скамью за столом или брал у нее из рук хлеб. Но это были лишь краткие мгновенья, а теперь он не отпускал ее руку, и она ждала… ждала, сама не зная чего.

– Когда я появился здесь, сэр Уолтер заявил, что не нуждается в моей помощи, и похоже, он прав. – Наклонившись вперед, он повернул ее руку ладонью вверх.

Откуда-то поблизости раздался писк. Элисон взглянула на пол, ожидая увидеть мышь, но на полу ничего не было. Но тут Дэвид начал водить по ее ладони кончиками пальцев, и она забыла обо всем. Хотя его прикосновение было необычным, никто не назвал бы его чересчур интимным. Никто, кроме такой, как она, стареющей девственницы, у которой оно вызывало дрожь.

– Если сэр Уолтер вам так сказал, он не тот человек, каким я его считала.

– Большинство людей не такие, какими мы их представляем, – согласился он.

У нее были такие длинные пальцы, что иногда они казались ей уродливыми. Он медленно гладил каждый из них по отдельности. Чтобы скрыть смущение, она торопливо заговорила:

– Люди становятся такими, какие они есть, под влиянием обстоятельств и своего положения, так что разумная женщина всегда знает, чего ожидать и как с ними обходиться.

Движение его руки прекратилось. Он пристально всматривался ей в лицо:

– Если бы это было так, все злодеи, все короли и все рыцари были бы одинаковы. – Его насмешливый проницательный взгляд смутил ее. Уж не постиг ли он в своей бурной жизни что-то ей недоступное? Нет, не может быть. Она жила соответственно своим убеждениям и была довольна жизнью. У него не было оснований подорвать ее уверенность в себе.

Ее молчание длилось так долго, что Дэвид вопросительно приподнял бровь:

– Почему некоторые, кто был рожден в бедности, так в ней и пребывают, а другие преодолевают обстоятельства своего рождения и добиваются большего?

Уж не говорит ли он о себе? Разве он не преодолел обстоятельства своего рождения и не поднялся выше? А раз он смог это осуществить, возможно ли, чтобы она снизошла с высоты своего положения? Ей показалось, что от этого разговора комната стала еще теснее. От его слов и от того, что он продолжал держать ее руку, как священный сосуд.

– А как же все эти волнения? – спросил он.

Она поняла, что он говорит не о политических событиях. Она наблюдала за ним весь этот месяц, и каждый день он восставал против заведенного уклада ее жизни. Каждый день он говорил с простыми людьми. Он ободрял и очаровывал их, и после одного только месяца его влияние уже начинало сказываться. Даже Точи, старый садовник, стал увереннее отвечать на ее вопросы. Впрочем, она ничего не имела против.; В ее владениях никто не знал о растениях больше, чем он, так почему бы ему и не гордиться, показывая ей молодые посевы?

– А как же смех?

Она притворялась, что не замечает, как он передразнивает высокопарную манеру сэра Уолтера. Она винила сэра Уолтера в гибели своей кошки и в попытке похищения Эдлин не меньше, чем себя. Она винила его в том, что он не выполнил свой долг. Она винила себя потому, что ответственность за безопасность замка лежала в конечном счете на ней, а она не заметила, каким самодовольным и даже дерзким стал сэр Уолтер.

Карие глаза Дэвида блеснули, и улыбка появилась у него на губах.

– А как же мечты?

– Мечты?

– Да, мечты. – Подняв ее руку, Дэвид поднес ее к губам, как будто стараясь передать смысл своих слов не только словами, но и прикосновением. – Мечты – это музыка, под которую рождаются картины будущего.

Она прекрасно знала, что это ерунда.

– Мечты – пустая трата времени, – сказала она твердо.

– Я начал мечтать раньше, чем познал истину. – В его взгляде промелькнула жалость к ней. – Я был всего лишь младший сын, у которого не было ничего, кроме щита и меча. Я выиграл Луи на своем первом турнире во Франции, и с тех пор с прошлым было покончено. Я думал только о будущем, стараясь представить себе то место, где осуществятся мои мечты.

Если она когда-нибудь и мечтала о своем суженом, им должен был бы быть Дэвид. В нем воплотилось все, что составляло ее идеал мужчины.

– Это место – Рэдклифф, и теперь я мечтаю о том дне, когда он станет таким же процветающим, как Джордж Кросс.

Но ведь она не какая-нибудь глупая девчонка, непонимающая, что ей нужно. Она – госпожа замка Джордж Кросс.

– Я никогда не мечтаю.

– Не мечтаете? Но если у вас нет мечты, откуда же вам знать, что она сбывается?

Он печально покачал головой и положил кожаный мешок на край стола.

– Я не понимаю, о чем вы говорите. – Она и правда не понимала. На мечты тратится драгоценное время. Они были порождениями праздного недисциплинированного ума.

– Вы даже не позволяете себе дать волю своему воображению? – Каким-то образом он завладел другой ее рукой. – Мне, наверно, не следовало скупиться на поцелуи. Я еще не встречал женщины, которой они так были бы нужны.

Он встал, и она отшатнулась, как будто в его движении было что-то угрожающее. Никакой угрозы в нем не было, но у нее было такое чувство, словно она слышала что-то давно ей известное, чему она раньше упорно отказывалась придавать значение.

Он побуждал ее выйти за пределы смолоду усвоенных понятий, а ей этого не хотелось. Она желала остаться под защитой своих предубеждений. Но, когда он наклонился к ней, она почувствовала, что ее захлестывают волны искушения.

– Не бойся, – положив руки ей на плечи, он коснулся губами ее лба. – Это не причинит тебе вреда.

Да неужели? Это было просто смешно. Он увлекал ее в бездну и думал, что это ей не повредит! Она испытывала мучительную боль, у нее захватывало дух, а он всего лишь только поднял ее на ноги и обнял. Край стола врезался ей в бедра и ему, вероятно, тоже. Ей пришлось наклониться, спина ее неестественно изогнулась, лицом она прижималась к его груди. Более неудобное положение трудно было себе представить, но Элисон почему-то не шевельнулась. Одной рукой он ласкал ей шею, а другой гладил по спине круговыми движениями, как это делала Филиппа, успокаивая ребенка. С чего он взял, что она нуждалась в успокоении? Она была так спокойна и благоразумна все утро. И все же от этого поглаживания ей захотелось прижаться головой к его груди и закрыть глаза. С глубоким вздохом она так и сделала.

– Вот так-то лучше, – прошептал он. Он начал медленно и ритмично покачивать ее. Ключи у нее на поясе гремели, задевая за стол, и край стола впивался ей в бедра, но она терпела. Движение успокаивало ее, и она знала, что, если что-нибудь скажет, он остановится. Может быть, так ей и следовало поступить.

Когда она попыталась изменить положение, он сразу же заметил:

– В чем дело? – Он понял, что ее беспокоило. – Ты бы мне раньше сказала.

Она отступила к стене:

– Ничего. Просто я чувствовала… мне казалось… что ты делаешь?

Глупый вопрос. Он перепрыгнул через стол.

– Так будет лучше, – нежно сказал он.

«Откуда ему это известно?» – подумала она. Между стеной, скамьей и столом им едва было где поместиться. Дэвид стоял так близко к ней, что ей пришлось откинуть назад голову, чтобы заглянуть ему в лицо.

– Мы друг другу не подходим, – прошептала Элисон.

– Подходим. Лучше, чем ты думаешь, любимая.

– Я сейчас упаду.

– Держись за меня. – Он поцеловал ее еще раз.

Ей страстно захотелось обхватить его руками за талию.

– Так нельзя.

– В мечтах все можно. – Его горячие губы медленно скользили по ее подбородку и шее.

Ей оставалось только ухватиться за него или шагнуть назад и наткнуться на скамью. Она ухватилась за него. Ради сохранения собственного достоинства, разумеется. И еще потому, что от него веяло жаром, как от огня, который согревал ее до самых костей.

Дэвид слегка повернул ее голову и поцеловал в шею возле уха. От его дыхания и прикосновения его губ у Элисон по спине пробежала дрожь.

– Тебе холодно? – заботливо прошептал он.

– Нет, – отвечала она, почему-то тоже шепотом. Неожиданно она пожалела, что не закрыла дверь. Почему так получалось, что они всегда целовались у всех на виду?

– Тебе уже давно холодно.

Она не понимала, о чем он говорит. Он взглянул в ее изумленное лицо.

– Доверяешь ли ты мне настолько, чтобы закрыть глаза?

Доверяет ли она ему?

– Ты мне достаточно доверяешь, чтобы поручить охрану твоих владений, – напомнил он ей. – Разве ты ошиблась во мне?

Элисон закрыла глаза. Рассмеявшись, он снова поцеловал ее в губы. Она не могла понять, почему ей нравилось, когда Дэвид смеялся. Ведь он смеялся над ней! Но в этой насмешке не было жестокости, и он смеялся над ней не чаще, чем над собой. Поцелуй стал глубже. Элисон не замечала ничего, кроме того, как нежно он обходится с ней – как медленны были его движения, как часто он отпускал ее, чтобы дать ей отдышаться и успокоиться.

Их первый поцелуй был горячим и жадным. Этот же приносил ей умиротворение. Ей было досадно от того, что она как будто и впрямь нуждалась в утешении и успокоении, и от того, что ей доставляла удовольствие его близость. Но женщина, однажды испытавшая опьяняющую страсть, не могла не желать испытать ее вновь.

Высвободив руки, она прижала ладони к его лицу и держала их до тех пор, пока он не открыл глаза.

– Ты не так это делаешь.

– Тебе, конечно, лучше знать, – мягко усмехнулся он.

– Я знаю больше, чем ты думаешь. – Она изумилась собственной храбрости. Откуда ей было что-нибудь знать?

Но он кивнул:

– Конечно, ты лучше знаешь, что доставляет тебе удовольствие.

– Женщинам нравится… – она подумала, – разное.

– А тебе что нравится?

Такие вопросы задает искуситель в своих коварных целях. Чтобы узнать, что ей нравится, необходимо испробовать это разное, а кто мог дать ей такую возможность в Джордж Кроссе, кроме Дэвида?

Ей бы следовало призадуматься, вспомнить, что он делал это ради своей безумной цели – жениться на ней, чтобы завладеть ее двенадцатью мешками с шерстью и всем остальным. Но всего лишь несколько минут назад Элисон была убеждена, что Дэвид забыл все это, что чувства его – подлинные, что удовольствие, испытываемое ею, – неподдельное и что ее влечение к нему сейчас – тоже настоящее.

Слишком много вопросов и никаких ответов.

О чем он думает, спрашивала она себя, глядя на него, и в то же время сама недоумевала, какое ей до этого дело.

Его руки обхватили ее теснее, и он коротко вздохнул:

– Сдержанность при этом излишня.

Думая, что Дэвид говорит о ней, Элисон хотела убедить его в обратном. Но руки его опустились ниже, и он крепко прижал ее к себе. Она со своей стороны теснее прильнула к нему, желая усилить ощущение близости. По золотистым вспышкам в его глазах она поняла, что и он испытывает при этом наслаждение.

Без всякого уважения к ее особе и положению он поднял ее на руки. Скинув на пол счетную книгу, Дэвид опустил ее на стол. Когда она попыталась протестовать, он поцеловал ее, на этот раз по-настоящему. Его язык оказался у нее во рту. Когда он убрал его, она попыталась заговорить, тогда он повторил поцелуй еще и еще раз, пока она не поняла.

Дэвид не хотел ее слушать. Он хотел ее целовать. Она лежала, вытянувшись во всю длину стола, голова ее упиралась в доски.

– Теперь тебе не вырваться, – сказал он с удовлетворением в голосе.

Элисон была уверена, что она все еще хозяйка положения. В конце концов, стоило ей только крикнуть, тут же бы сбежалась прислуга. Жесткая поверхность стола терла ей спину, но, наклонившись над ней, Дэвид удерживал ее в этом положении. Он целовал ее, прижимаясь к ней губами, зубами, языком. Ноги ее задвигались, ключи у пояса зазвенели. Чтобы успокоить ее, он лег с ней рядом и прижал к себе. Его нога оказалась между ее ног, а рука гладила ее бедро поблизости от того места, которое ей бы хотелось, чтобы он гладил.

Его несообразительность рассердила ее – ведь он был все-таки опытнее; она прервала поцелуй, схватила его руку и опустила ее туда, где ей хотелось ее ощущать.

– Здесь! – сказала она с раздражением. – Я что, все сама должна делать?

Он улыбнулся. Это была не его обычная приятная веселая улыбка, а скорее волчий оскал – злого серого волка, который вот-вот съест наивную маленькую девочку.

Но что было хуже всего, эта улыбка вызвала у нее восторг и содрогание одновременно.

– Дэвид?

– Ты – мое наслаждение.

Она хотела ответить, но он прижал ладонь к заветному месту, потом отпустил, затем снова прижал. Она обхватила его за плечи и выгнулась, чтобы оказаться еще ближе к нему.

Грудь ее распирало, дыхание ускорилось. Она закрыла глаза, открыла и снова закрыла. Он легко поцеловал ее в губы и прошептал:

– Кто это сейчас с тобой?

Она стиснула руки.

Он убрал свою:

– Кто?

– Дэвид!

– Правильно. – Он снова поцеловал ее, подавив стон. – Клянусь всеми святыми, ты самая сладкая и жаркая, как кипящий мед.

Свободной рукой он скинул с нее платок. Она услышала, как он сказал «Хвала небу!», но эти слова для нее ничего не значили. Элисон понимала только язык его тела. Прикосновение его груди, его ноги, его рука в ее волосах – все это усиливало в ней ощущение внутренней борьбы. Что-то в ней рвалось наружу. Что-то запретное. Что-то дикое и необузданное. Она сражалась не на жизнь, а на смерть с условностями и приличиями, и полем битвы было ее тело.

И хуже всего было то, что она сама была на стороне этой темной силы. Она хотела дать ей свободу, но не могла.

Должно быть, он ощутил эту борьбу, потому что прошептал: «Девственница». Убрав руку, Дэвид переместил туда свое тело. Он бы раздавил ее о доски стола, если бы, опираясь на колени и локти, не касался ее только там, где ей хотелось. В тех частях, которые, соединившись, могли бы образовать целое. Ей стоило большого усилия поднять веки, чтобы взглянуть на него, и она пожалела, что сделала это.

Он выглядел обуянным страстью. Покрасневшее лицо исказила гримаса. Чуть шевеля губами, он хрипло прошептал:

– Ты – моя мечта.

И она ни одной минуты не сомневалась, что он говорит не о ее землях.

Одежда мешала ей. На нем тоже было надето слишком много. Владей она руками, она бы и нитки на нем не оставила. Элисон могла думать только об этой темной страсти, которую Дэвид пробудил в ней. Она беспокойно заметалась и потянула рукой за прядь собственных волос, пытаясь найти в этом облегчение.

Локтем она задела за лежавший на краю стола мешок и отчетливо услышала мяуканье и царапанье когтей. Оба пытались не обращать на это внимания, но таинственное существо в мешке пришло в исступление. Они подняли головы и взглянули на мешок. От раздражения Элисон чуть было не сорвалась на крик:

– Что там такое?

Он положил руку на мешок и этим, казалось, успокоил пленника. Со вздохом облегчения Дэвид спросил:

– Ты хочешь сейчас об этом узнать?

– Нет, но я… нет, – Элисон снова жадно обняла его за плечи. – Потом.

Но, несмотря на ее явный призыв, Дэвид не поцеловал ее. Он поднял голову:

– Послушай.

В зале раздались шаги, и она вдруг вспомнила, что просила сэра Уолтера прийти для разговора с Дэвидом. Она считала необходимым объединить их для пользы дела и по женскому легкомыслию обо всем забыла.

– Пресвятая дева! – Элисон сделала попытку соскользнуть со стола; Дэвид не мешал ей. Схватив платок, она старалась заправить под него волосы. Дэвид попытался ей помочь, но не успел. Когда сэр Уолтер показался в дверях, они оставались на столе, как застигнутые врасплох любовники.

Они бы ими и стали, если бы сэр Уолтер не помешал.

Глубоко вздохнув, Элисон решила, что сумеет справиться с создавшейся ситуацией. Она бывала и в худших положениях. Она села, приняла свое обычное спокойное выражение и снова стала госпожой Джордж Кросса, недоступной осуждению.

И тут вдруг Дэвид громко сказал:

– Блоха вас уже больше не беспокоит?

Элисон застыла от ужаса. Он с ума сошел!

Дэвид встал на колени на столе и, ловко заправив под платок рассыпавшиеся пряди, удовлетворенно кивнул:

– Теперь все в порядке.

Повернувшись к сэру Уолтеру, он серьезно сказал:

– Я помог ей поймать блоху. – Он слез со стола на скамью с выражением ангельской невинности на лице.

Из мешка снова раздалось мяуканье, но на сей раз Элисон не обратила на это никакого внимания. Блоха? На ней в жизни не было ни одного насекомого, а сейчас она, стало быть, набралась их у себя в замке? Она не могла этому поверить.

Сэр Уолтер тоже не поверил. Он наблюдал за ними с каменным лицом. Без сомнения, он подумал, что она насмехается над ним или, что еще хуже, дала волю своим грешным страстям.

А разве не так?

Она взглянула на Дэвида и поняла, что можно злиться на человека и одновременно питать к нему вожделение. Что бы он ни сказал, Элисон жалела, что не приказала заковать сэра Уолтера в темницу, пока она не вкусила полностью это непонятное пылкое наслаждение, которое испытала в объятиях Дэвида.

Сэр Уолтер откашлялся. Элисон по-прежнему сидела на столе в своей рабочей комнате, в сбившемся платье, с воспаленными от поцелуев губами, и оба мужчины смотрели на нее, чтобы не смотреть друг на друга.

Еще в ранней юности она поняла, что румянец вредит властному выражению лица, и приучилась игнорировать ощущения, вызывавшие у нее краску на лице. Но на этот раз они ей не повиновались, и она покраснела так, что ей показалось, будто комната залилась ярким светом.

Элисон неуклюже слезла со стола. Ключи зазвенели, и этот веселый жизнерадостный звук еще более усилил в ней чувство унижения.

Сев на скамью, она наклонилась, чтобы поднять счетную книгу, и обнаружила, что у нее дрожат руки. Поспешно положив книгу на стол, она скрестила их, чтобы скрыть волнение.

– Сэр Уолтер, объясните, пожалуйста, сэру Дэвиду, что вы от него хотели.

Сэр Уолтер отвесил небрежный поклон.

– Вам и сэру Дэвиду лучше обсудить это между собой. Вы явно превосходно понимаете друг друга.

Он вышел, стуча сапогами, и каждый шаг его раздавался все громче по мере того, как он удалялся, пока не пересек зал и за ним не захлопнулась дверь.

Тогда Элисон повернулась в Дэвиду:

– Зачем вы это сказали?

– Что?

– «Блоха вас больше не беспокоит?» – передразнила она. – Вы думаете, он глуп? У меня нет блох. Вы нас этим выдали.

– Простите, миледи. Я полагал, что вы желали, чтобы он оставался в неведении о…

Он не договорил, и Элисон спросила ледяным тоном:

– О чем?

– О нашем более близком знакомстве.

Его тактичный ответ взбесил ее, и впервые за многие годы она выпалила, не подумав:

– Я здесь госпожа. Что бы я ни сделала, мне все можно.

– Вот как? – удивленно произнес он.

Ей хотелось спрятаться от стыда. Какое высокомерие! Когда еще ей случалось проявлять такую надменность? Но увидев, как Дэвид подавил улыбку, извинение застыло у нее на устах:

– Никогда больше не пытайтесь меня выгораживать. Вам этого не суметь, – резко сказала Элисон.

Следы улыбки исчезли, и Дэвид в свою очередь огрызнулся:

– Мужчине тоже нужно время, чтобы прийти в себя, миледи. Однажды я уже показал сэру Уолтеру свои возможности. Сомневаюсь, чтобы у него возникло желание увидеть их снова.

Когда она поняла его, краска вновь выступила у нее на лице. Она хотела спросить, удалось ли ему быстро прийти в себя и если нет, то что бы это значило. Но, не желая обнаруживать свою неопытность, она только спросила:

– Так как же? Вы этим займетесь?

– Чем?

– Тем, чего желает сэр Уолтер.

Прислонившись к стене, Дэвид скрестил руки на груди и пристально посмотрел на нее.

– Откуда у вас это?

– Я не понимаю, о чем вы говорите. – Но она все прекрасно понимала.

Он тем не менее счел нужным объяснить:

– Это искусство делать вид, как будто ничего не произошло, когда произошло почти все, что только могло произойти между мужчиной и женщиной.

– На этом столе, вы хотите сказать?

– Самое сладостное блюдо, каким я когда-либо наслаждался.

– Мы были одеты. – Ей хотелось, чтобы все было по-другому, чтобы это было всего лишь минутное помрачение рассудка.

– Я бы мог обладать вами, одетой или раздетой, – перебил он. – У меня не было заранее намеченного плана, у меня вообще никаких планов не было. Не забудьте об этом, когда станете вспоминать, как нам было хорошо вместе, бессердечная владычица моего сердца!

Что она могла ему ответить? Ей были знакомы только учтивые формы обращения. Элисон не умела спорить, потому что никто ни разу не спорил с ней. Она никогда не владела искусством словесного поединка. В особенности ей была чужда откровенность влюбленной женщины, потому что никто никогда не добивался ее любви. Ей хотелось верить, что Дэвид искренне желал ее, ей было необходимо понять себя и то, что породило в ней эту неистовую страсть.

Дэвид подождал, пока Элисон в какой-то степени овладела собой, и потом с усмешкой спросил:

– Что было угодно от меня достопочтенному сэру Уолтеру?

Чтобы не встретиться с ним взглядом, она стала вертеть в руках счетную книгу:

– Так как у вас много свободного времени, он предложил, чтобы вы занялись обучением наших сквайров. Они вас очень уважают и были бы благодарны вам за ваши наставления.

Теперь выжидала Элисон, и когда он не ответил, подняла на него глаза.

– Вы будете обучать сквайров?

– Нет!

Его негодование изумило ее. От неожиданности она снова уронила книгу на пол.

– Я – сэр Дэвид Рэдклифф. Я – легендарный рыцарь. Я не занимаюсь обучением простых сквайров.

Элисон поджала губы. Никто не осмеливался бросить вызов ее высокомерию. Она была уверена, что в своей гордости ей нет равных. Но сэр Дэвид так не думал. Величайший воин Англии не нуждался в поклонении. Но в каком-то смысле он был скромным человеком, а скромные люди не отказываются обучать обожающих их юнцов, следящих за каждым их движением и ловящих каждое их слово как перл мудрости.

– Вам нравится обучать Эдгара.

– Он еще ребенок. – Забывшись, Дэвид почесал себе живот. – Он еще многого не знает.

– А если они уже знают многое, вы не хотите заниматься с ними.

– Хью уже взрослый. Он сражается лучше, чем… Он скоро станет рыцарем.

– Это я для него купила доспехи в Ланкастере. Я хочу ему помочь, но…

Элисон кинула ему приманку в надежде, что он ее проглотит.

Дэвид презрительно усмехнулся на ее хитрость, но приманку все-таки проглотил.

– А в чем дело?

– Он прекрасно владеет мечом, с любой лошадью в конюшне сладит, в обращении с копьем и булавой ему нет равных, но он отказывается пускать в ход нож.

– Почему?

– Он говорит, что благородные рыцари не дерутся ножами.

– Я полагаю, что вы захотите, чтобы я обучал Эндрю и Дженнингса тоже?

– Я надеялась…

– А чем будет заниматься сэр Уолтер, если я возьму на себя его обязанности?

– Я полагала, что он станет вам помогать.

– Почему вы думали, что он на это согласится?

– Он сам это предложил.

Дэвид задумался.

– Почему? – удивленно спросил он.

– Он говорит, что с тех пор, как вы здесь, вы совсем не практиковались и что, быть может, это даст вам возможность сочетать приятное с полезным.

Дэвид фыркнул, и она впервые усомнилась в искренности побуждений сэра Уолтера. Ей казалось, что его просто раздражала бездеятельность Дэвида. А может быть, у него были другие соображения? Какие? Ей бы не хотелось идти на поводу у сэра Уолтера.

Дэвид ущипнул себя за переносицу.

– А почему бы и нет? По крайней мере, ваши расходы как-то окупятся. Ведь в этом все дело, так?

Его недовольство было ей приятно. Она уже забыла о его тепле и нежности и помнила только о своем прежнем к нему недоброжелательстве, о роскошной жизни, которую он вел за ее счет, о том, на сколько меньше получали за труды Другие ее работники. Но Элисон тут же вспомнила, как он сам был недоволен своим бездействием, и снова это ее озадачило.

– Мне бы доставило большое удовольствие, если бы вы, во всяком случае…

Кожаный мешок зашевелился, и оттуда опять послышалось мяуканье.

– Да что такое в этом мешке?

– В мешке? – Элисон почувствовала, что Дэвид снова начинает злиться. Но он сдержался и стал развязывать мешок.

Оттуда высунулся черный котенок и, моргая, стал осматриваться по сторонам. Элисон отпрянула.

– Это только котенок, – успокоил ее Дэвид.

– Я вижу, – отвечала она раздраженно.

– Вы ведете себя так, словно это волк, готовый вас сожрать. – Взяв котенка в руки, он почесал ему шейку и поднес его к ее лицу. – Славный, правда?

Она отшатнулась.

– Зачем он у вас?

– Чтобы подарить вам. Эдгар сказал, что вашу кошку убили…

– Нет, нет, – Элисон резко отмахнулась. – Мне не нужна другая кошка.

– Я думал, вы любите кошек. – Дэвид положил котенка на стол.

– Люблю. – Крошечное существо подбежало к краю стола и смотрело вниз. – На своем месте.

– То есть в конюшне?

«Он сломает себе что-нибудь, если спрыгнет», – подумала она и оттолкнула его от края.

– Да.

– Мне с трудом удалось спасти его из-под копыт Луи.

Котенок снова оказался на краю, и она снова его оттолкнула.

– Я понимаю почему.

– Почему я спас его? Да, он очень хорошенький.

– Нет, почему он оказался под копытами Луи. По глупости. Он вздохнул.

– Если он не нужен вам, опустите его на пол. Он, вероятно, выживет среди других кошек и собак, и все же жизнь у него будет лучше, чем в конюшне.

Котенок медленно подошел к одной из зажженных свечей. Тут до нее дошло, что Дэвид тоже медленно отодвигается, только в направлении двери.

– Подождите! Заберите его. Куда вы? – задала она наконец единственно важный вопрос.

– Учить ваших сквайров. – Он снова взглянул на дверь. – Могу я надеяться, что ваш посланный отвезет золото в Рэдклифф?

– Да, разумеется, но котенок…

– Благослови вас Бог, миледи. – Он исчез за дверью, а золото и котенок так и остались на столе.

9

Сэр Дэвид пулей вылетел из зала. Он не заметил меня и вообще ничего вокруг. Губы у него были плотно сжаты, лицо покраснело, но не было видно, чтобы ему помешали развлекаться. Уж я-то хорошо знал, что помешай кому-нибудь в такой момент и получишь по шее или того хуже. Мне казалось, что сэр Дэвид счел бы ниже своего достоинства путаться с женщиной. Я очень хотел, чтобы человек, перед которым я преклонялся, женился на моей госпоже, но я думал, что их союз должен быть благороднее, чем просто баловство в постели.

Я сунул в рот кусок хлеба и поспешил за ним. Мне хотелось узнать, удался ли мой план. По моему детскому разумению, единственным препятствием их любви было поведение самого сэра Дэвида. Уговорами и убеждениями мне удалось превратить его из грубого рыцаря в галантного кавалера, и теперь я ожидал в качестве вознаграждения счастливого известия об их помолвке.

Но сэр Дэвид зашипел на меня, как сердитый старый кот:

– Надевай сапоги, мы уходим.

Когда я попытался сказать ему, что летом сапоги мне не нужны, он так взглянул на меня, что я счел за благо повиноваться. Пока я втискивал ноги в сапоги, которые стали мне малы и жали немилосердно, он задержался в холле, поддразнивая Хетти и играя с Хейзел.

Филиппа позволяла ему это. Она уже больше не смотрела на сэра Дэвида как на ядовитого змея. Но и ребенка с ним не оставляла.

Наконец я натянул сапоги и подбежал к нему. Он вытер девочке подбородок и помахал ей рукой, а я заинтересованно спросил:

– Леди Элисон понравился котенок?

– Вы подарили ей котенка? – спросила Филиппа таким тоном, как будто он сделал что-то неприличное.

Выпрямившись, сэр Дэвид гневно посмотрел на нее:

– А разве нельзя было?

Его взгляд был как удар кулаком. Схватив Хейзел, Филиппа прижала ее к себе с такой силой, что девочка заплакала. Филиппа отшатнулась к стене.

Сэр Дэвид с ругательствами тяжелыми шагами вышел из холла, я за ним. Когда дверь захлопнулась, он недовольно сказал:

– Не обязательно оповещать всех о наших планах.

Меня это обидело. Я был молод, но не глуп. Я никому ничего не говорил и не видел ничего дурного в том, что Филиппа знала, что он подарил леди Элисон котенка. Она ведь была всего лишь служанка. По ее манере говорить я догадывался, что она приходилась леди Элисон дальней родственницей и была воспитана в благородном семействе. Но я и сам был воспитан в благородном семействе, а если мне не удастся стать рыцарем, из меня ничего не выйдет. Меньше чем ничего. Простой слуга, вроде Филиппы.

Наверно, какие-то мои мысли отразились у меня на лице, потому что сэр Дэвид взъерошил мне волосы.

– Леди Элисон полюбит котенка, как она любила свою старую кошку.

* * *

Дэвид знал, что должен сказать Эдгару правду. Он должен был объяснить ему, что его госпожа – холодная женщина, требовавшая усердной службы за свои деньги и боявшаяся всякой привязанности, потому что привязанность в конечном счете означает потерю. Это бы спасло мальчика от разочарований в будущем. Но он не сказал ему этого. Он взъерошил его волосы и солгал.

Эдгар усмехнулся:

– Я так и знал! Я так и знал! Это была моя лучшая идея. Держитесь меня, сэр Дэвид, и вы станете самой подходящей парой для миледи. Бьюсь об заклад, она и сейчас ласкает котенка, так же как она будет потом ласкать ваших детей.

Уверенность Эдгара изумила Дэвида. После крошечной темной комнаты ему показалось, что он купается в бодрящих солнечных лучах.

– Ты немного далеко заходишь.

– Почему? – с поспешностью белки, подбирающей желудь, откликнулся Эдгар.

– По-моему, я ей не по вкусу.

Иногда Эдгар обнаруживал совершенно недетское понимание.

– Она же вас целовала, верно? Я бы сказал, что вы ей очень нравитесь.

Неожиданно к Дэвиду вернулось чувство юмора.

– Может быть, но она не часто это показывает.

– Вы же сами решили, что покорить ее может только сдержанность. Но, по-моему, нечего ждать.

– Ты нетерпелив, приятель. – Но не настолько, как он сам. Дэвиду очень хотелось домой в Рэдклифф. В прошлом месяце Гай Арчер прислал известия с посланным леди Элисон. Засуха кончилась, все пошло в рост. Его дочь тоже выросла, и Дэвиду стало до боли тоскливо.

Он хотел узнать, что угрожало Элисон, и избавить ее от этой угрозы, чтобы сразу же отправиться домой. Она по-прежнему не была с ним откровенна, и это одновременно и раздражало его, и приносило облегчение. Ведь ему нужно было время, чтобы завоевать Элисон. Он хотел узнать, что ей нравится, чтобы угодить ей. Если бы он только мог уехать сейчас, он бы позабыл о мешках с шерстью и поспешил домой. А тогда бы уж Элисон никогда больше не подпустила его к себе.

И все же Дэвид желал поскорее победить ее, увлечь ее в постель, затуманить ее ясный ум поцелуями. Но он стал легендарным воином, потому что был умнейшим тактиком, а для того, чтобы понять, что Элисон ему таким путем не завоевать, не нужно было обладать особой гениальностью. С ней необходимо было быть хитрым и сдержанным. Нужно было предоставить ей возможность самой принять решение, незаметно склоняя чашу весов в свою пользу.

Эдгар решил, что он молчит уже достаточно долго:

– Что мы будем делать?

– Учить сквайров, – отрезал Дэвид, и Эдгар снова погрузился в молчание.

Он провел с ней целый час в этой маленькой комнатке, толкуя о надеждах и мечтах, как какой-нибудь монах-кастрат. А она так ничего и не сказала. С таким же успехом он мог бы говорить сам с собой. Единственно правильным решением было обнять и ласкать ее. Это доказало, что она больше думала о нем, чем он мог себе представить, и больше, чем ей самой хотелось.

К несчастью, он тоже думал о ней. Думал, настолько ли она хороша, как ему казалось. Хороша не как хозяйка своих владений, не как заботливая госпожа своих подданных, а как любовница. Дошло до того, что он избегал лишний раз к ней притронуться, боясь, что не сможет сдержать себя. Он мог бы пробраться тайком в деревню и переспать с любой из доступных женщин, и Элисон никогда бы об этом не узнала. Но он не хотел любой. Он мечтал о прикосновении ее длинных холодных пальцев, ее теплого гибкого тела… в постели… или на столе.

В прошлый раз на столе их страсть вспыхнула огнем. Семнадцатилетний юнец проявил бы больше выдержки. Если он понимает что-нибудь в женщинах – хоть его познания о них и устарели, но ведь они не изменились, – в следующий раз она будет сопротивляться ему энергичнее.

– Но она и правда рыжая, – сказал он вслух, неожиданно для самого себя.

Эдгар прислушался:

– Сэр Дэвид?

– У леди Элисон рыжие волосы.

– В этом нет ничего плохого.

– Плохого? – Дэвид схватил его за плечо. – Кто говорит, что это плохо?

– Священник говорит, что рыжие волосы – это символ адского пламени. Я думаю, ей следует его уволить, но он стар и служит здесь уже давно, так что она его не прогонит.

Священника, служившего каждое утро мессу, действительно следовало заменить. Он был глух, наполовину слеп, с зловредным характером, который он то и дело выказывал, ковыляя по замку. То, что она скрывала пламя своих волос под сурового вида платком, объяснялось его неодобрением, тем более, что он был ее духовником с детских лет. Как она наслаждалась свободой, когда распускала волосы, вспомнил Дэвид.

Забежав вперед, Эдгар открыл дверь конюшни. Когда Дэвид вошел, он ее заботливо закрыл. Дэвид понял, что мальчик предвидел неприятности. И он был прав, хотя неприятности ожидали не Эдгара, а Дэвида и Луи.

Подходя к стойлу Луи, он услышал громкое фырканье, а затем раздался стук, и мальчишка-конюх перелетел через ограду стойла. Луи, высунув голову, оскалил свои желтые зубы, а мальчишка злобно на него уставился, с трудом поднимаясь на ноги.

– А вот и мы, – Дэвид подошел к Луи и протянул к нему руку. – Хорошо они о тебе позаботились?

Луи проворчал что-то, издавая звуки, заставившие Эдгара и мальчишку-конюха попятиться.

– Не лягай конюхов, когда они тебя кормят или чистят, – посоветовал ему Дэвид, – и тогда никто не будет жаловаться.

– Он вредный, – огрызнулся мальчишка.

– Он – Луи, легендарный конь. Ты не смеешь называть его вредным, Сивэйт, – накинулся на него Эдгар.

Сивэйт принял угрожающий вид:

– А вот и смею.

– Не смеешь.

– Я могу говорить тебе все, что захочу, – презрительно усмехнулся Сивэйт. – Ты просто ублюдок, которого миледи подобрала из жалости.

Эдгар бросился на него, но Дэвид его перехватил. Держа вырывающегося Эдгара, он сказал конюху:

– Ты можешь говорить что хочешь про Луи, но он понимает каждое твое слово и не терпит оскорблений.

Сивэйт побледнел и отступил.

– Ха! – победоносно сказал Эдгар.

– Чтобы ты не беспокоился, – продолжал Дэвид, – я могу сообщить тебе, что ты больше не отвечаешь за Луи. Эдгар о нем позаботится.

Эдгар застыл на месте.

– Ха! – сказал Сивэйт.

– Эдгар – мой сквайр, и он не боится Луи.

Откуда-то сбоку Дэвид услышал тоненький голосок Эдгара:

– Сэр Дэвид, я поклялся говорить вам правду…

Подняв Эдгара, Дэвид посадил его на ограду стойла.

– Луи – разумное животное. Он любит пугать посторонних, но с тобой он поладит.

Дэвид протянул Луи кусок припасенного им сыра. Луи вытянул шею и осторожно прикусил Дэвиду пальцы. Ругаясь, Дэвид выронил сыр, а Луи, подобрав его с пола, показал его Дэвиду.

Сивэйт бросился бежать. Эдгар попытался отклониться подальше и упал в сено. В свою очередь, показав Луи зубы, Дэвид упрямо повторил:

– Он разумное животное…

Луи жевал сыр и дышал сырным запахом в лицо Дэвиду.

– Особенно когда его прогуляют. – Дэвид снял со стены поводья и вошел в стойло.

Выглядывая из-за стенки, Эдгар увидел, как Луи дал себя взнуздать, и тогда он вылез из своего укрытия. Луи вытянул шею и обнюхал его ногу. Эдгар вцепился в ограду с такой силой, что у него побелели суставы на пальцах, но он не шевелился, пока Луи обнюхивал его до пояса.

– Это твой конюх, – сообщил ему Дэвид. – Позаботься о нем, и он позаботится о тебе.

Луи скосил на него глаза.

– Его нельзя кусать. Это нехорошо. И не наступай на него. Косточки у него еще молодые и тонкие. – Дэвид улыбнулся Луи и сказал доверительно: – Он и так уже ломал себе палец.

Луи ткнулся ему мордой в руку, и Эдгар нерешительно погладил его.

– Он добрый, – удивился мальчик.

– Самая противная тварь на свете. – Дэвид повел коня к выходу. – Но он считает теперь, что ты принадлежишь ему, а Луи всегда защищает свою собственность.

Эдгар шел за ними, остерегаясь копыт Луи.

– Даже ублюдков?

Дэвид и Луи обменялись понимающим взглядом.

– Особенно ублюдков, – сказал Дэвид. – Думаешь, его родители были женаты?

Секунду длилось изумленное молчание. Затем раздалось мальчишеское хихиканье.

– Подойди сюда, Эдгар.

Когда мальчик подошел, Дэвид поднял его, чтобы он мог вскарабкаться в седло. Луи стоял спокойно, потом он тронулся шагом, давая Эдгару возможность привыкнуть к своему ходу. Эдгар ухитрился вовремя отпустить его гриву, чтобы свысока помахать рукой Сивэйту. Он все еще хихикал, когда Дэвид привел коня на площадку, где упражнялись сквайры. Но когда все присутствующие застыли на месте, он принял серьезный вид. Сэр Уолтер тоже застыл с протянутой рукой, приготовившись пронзить Эндрю деревянным мечом.

Испытывая неловкость, Дэвид дружелюбно кивнул.

– Я пришел обучать сквайров.

– Я закончу счета завтра, – сказала леди Элисон, опускаясь на колени среди аккуратных гряд петрушки и руты. – Я же не уклоняюсь от работы. Огород тоже нужно полоть.

Длинными пальцами она ухватила сорняк и потянула.

– Проклятье, – пробормотала она. Корень остался на месте, а Точи, перед тем как уйти, строго предупреждал против подобной небрежности.

Филиппа ухватила Хейзел за рубашку и придержала ее, дав возможность котенку выскользнуть из детских пальчиков.

– Тебе полезно побыть на солнышке.

В окружении высоких каменных стен они были как в особом мире. Элисон принесла с собой котенка, и он проворно устроился спать в складках ее юбки. Но ее постоянное передвижение беспокоило его, и, наконец, потянувшись, он отбежал в сторону и с детским любопытством принялся осматриваться вокруг. Хейзел поползла за ним.

Элисон принялась маленькой лопаточкой освобождать корень от приставшей к нему земли. Ей бросился в ноздри запах сырости, заманчиво обещающий урожайное лето.

– Я никогда не полола раньше, но родители приучали меня ко всему, что делается в моих владениях, и я благодарна Точи за наставления.

Филиппа засмеялась то ли над ребенком, то ли над ней:

– Ему доставило удовольствие давать их тебе.

– Ты так думаешь? – Выдернув, наконец, корень, Элисон победно помахала им в воздухе.

Филиппа снова засмеялась, и на этот раз Элисон точно знала, что над ней.

– Не так часто кому-нибудь случается давать тебе наставления.

Бросив корень в медленно растущую кучу сорняков, Элисон снова взялась за работу.

– Разве я такая страшная?

– Не для меня. Не бери в рот грязь!

Удивленно подняв глаза, Элисон увидела, как Филиппа, разжав крошечный кулачок дочери, высыпала из него землю.

– Фу! – сделала она ей страшную гримасу. – Не ешь это! Гадость!

Хейзел смотрела на мать как зачарованная. Потом ее нижняя губка оттопырилась и задрожала, большие глаза наполнились слезами, она села на землю и заревела как теленок.

Элисон не могла сдержаться. Она громко засмеялась. Она давно не смеялась. Филиппа сердито на нее взглянула:

– Вот подожди, пока сама станешь матерью.

– Ужасная мысль! – Все еще усмехаясь, Элисон вернулась к своему занятию.

– Я думаю, что ты и так слишком долго ждала.

Элисон быстро взглянула на нее:

– Что ты этим хочешь сказать?

Филиппа протянула Хейзел засохшую тыкву. Хейзел погремела ею и отбросила с такой силой, что та воткнулась в мягкую землю.

– Ты превращаешься в старую деву с кошкой.

– Это не моя кошка! – Она попыталась взглянуть на прицепившийся к ней комочек шерсти, но он уже исчез, и это ее порадовало. В этих стенах с котенком ничего не могло случиться.

– Ну и пусть, – согласилась Филиппа. – Ты просто превращаешься в старую деву.

Озадаченная Элисон попыталась отшутиться:

– Я старейшая вдовствующая девственница в Англии.

Филиппе это явно не показалось смешным, потому что она продолжала, не обращая внимания на ее слова и вертя ниткой цветных бус перед глазами Хейзел:

– Ты закостенела в своих привычках. Я не думаю, что найдется человек, который мог бы изменить тебя. Я возлагала большие надежды на сэра Дэвида, но ему это не удалось, так что остается только надеяться на ребенка.

Элисон выпрямилась, потирая себе спину.

– О чем ты говоришь?

– Тебе нужен ребенок.

Это какая-то новая шутка, решила Элисон, широко раскрытыми глазами глядя на Филиппу. Она просто что-то не поняла, ведь ей всегда не хватало чувства юмора. Но Филиппа смотрела на нее с самым серьезным видом.

Ответ Элисон основывался на самой безупречной логике.

– Я не замужем.

– Дети не от брачной церемонии родятся, а когда спишь с кем-нибудь.

– Я это знаю. – Когда Филиппа усмехнулась, Элисон поняла, что в этом-то и крылся юмор. – Я хочу сказать, я госпожа Джордж Кросса. Я не могу просто взять себе любовника и…

– А почему нет? – удивилась Филиппа. – Какой толк быть госпожой Джордж Кросса, если ты себе хоть один-единственный грех не можешь позволить?

Бусы наскучили Хейзел, и, бросив их вслед за тыквой, она схватила снова горсть земли. Отнимая ее у нее, Филиппа добавила:

– Мне следовало бы сказать, еще один грех.

– Моя совесть чиста. Я каждый день исповедуюсь и исполняю епитимью, которую налагает священник.

– Он глух, – возразила Филиппа. – Не будь он глух, он бы всю деревню отлучил от церкви.

Элисон подавила улыбку и сказала чопорно:

– Пути Господни неисповедимы.

– Да, вот Он и послал тебе сэра Дэвида!

Хейзел снова начала выражать недовольство громким криком.

– Дай мне ключи, – попросила Филиппа.

Элисон дотронулась до кольца у себя на поясе.

– Зачем?

– Затем, что ей нельзя давать ключи, а если она получит то, что нельзя, она будет счастлива.

Элисон хотела было сказать, что это опасное начало. Если успокаивать ребенка, давая ему то, что нельзя, это может войти в привычку. Но тут ей пришло в голову, что и Филиппе приходится туго. Она должна без мужа любить ребенка, воспитывать, беспокоиться о нем. Больше всего беспокоиться. В отличие от нее, Филиппа не худела от тревог. На самом деле она скорее поправилась, но на лбу у нее заметно проступали морщинки.

Элисон бросила ей ключи. Они упали в лимонник, сломав один из побегов. Резкий запах привел Элисон в еще больший ужас, но Филиппа поспешно подобрала широкие листья.

– Быть может, Точи не заметит, – сказала она и позвенела ключами перед Хейзел. Ребенок широко раскрыл удивленные глаза. Девочка с жадностью потянулась за ключами, и Филиппа положила тяжелое кольцо ей на колени. Удовлетворившись тем, что нашла забаву для ребенка, Филиппа повернулась к Элисон.

– Сэр Дэвид подарил бы тебе прекрасных здоровых детей.

– А потом оставил бы меня.

– Может быть. Если бы ты сама его отослала. Но я думаю, он бы не отказался, если бы ты предложила ему жениться на тебе.

– Зачем мне такой, как он? Между нами ничего общего.

– Не знаю. – Филиппа улыбнулась и выдернула из земли пару сорняков. – Почему же ты желаешь его?

– Отчего ты думаешь, что я его желаю?

– Потому что я отгоняла любопытных от двери твоей рабочей комнаты.

У Элисон был готов колкий ответ, но она воздержалась. В конце концов, ведь это была Филиппа. Ей она могла сказать правду.

– Он ужасен. Он смеется над обычаями и приличиями.

– Ты все еще сердишься, потому что он раз зашел в кухню и уговорил кухарку положить живых лягушек в пирожную форму. А когда ты открыла ее, они выскочили, и ты взвизгнула.

– Нет, это было забавно. – Элисон вытерла передником руки. – Мне хотелось смеяться.

Филиппа засмеялась.

– Тогда не все еще для тебя потеряно, Элисон.

– Он оказывает на меня дурное влияние.

Филиппа усмехнулась и покачала головой.

– Однажды вечером я заговорилась с ним и даже забыла о моем шитье.

– Однажды, – насмешливо повторила Филиппа.

– Но когда человек ступает на путь лени, ему бывает трудно потом вернуться на стезю добродетели.

– Почему ты все время цитируешь мне леди Френсис? – пожаловалась Филиппа.

– Она нас воспитала!

– Она была противная старуха, лишившая жизнь всех ее радостей.

– Я не знала, что ты так думала. Ты меня поражаешь.

Филиппа бросила в Элисон кучку сорняков.

– Неправда! Ты тоже так думала, только не решалась в этом признаться.

– Я очень глупая. Знаешь, когда сэр Дэвид потешается над напыщенностью короля, мне кажется, что он высказывает мои еще неосознанные мысли.

– Когда он передразнивает сэра Уолтера, я едва могу удержаться от смеха.

– А сэр Уолтер даже ни о чем и не догадывается.

Взглянув друг на друга, женщины расхохотались.

Элисон устыдилась своего веселья, посерьезнела и снова наклонилась над грядкой.

– Ты знаешь, когда он целует меня, я забываю свой долг.

Филиппа издала какой-то звук, похожий на смех, но когда Элисон взглянула на нее, она уже низко наклонила голову.

– Весь мой заведенный порядок нарушился с тех пор, как он здесь, а когда он… – Прикосновение его руки вызывало у нее такие странные ощущения, что она не могла выразить их словами. – Когда он до меня дотронулся, я почти потеряла власть над собой.

– Почти?

– Я потеряла власть над собой.

– Неудивительно, что он человек-легенда, – почтительно сказала Филиппа.

– Сэр Дэвид оказывает на тебя такое же дурное влияние, как и на меня. Ты никогда раньше так не говорила и, уж конечно, не предлагала мне родить без мужа.

– Это не сэр Дэвид заставляет меня так говорить. Это оттого, что всю свою жизнь я говорила, думала и делала все, как подобает, а в награду получила изгнание и жизнь, полную страха. – Филиппа раздавила в руке листья майорана и подняла пальцы к ее носу. – Майоран на счастье. Я хочу, чтобы ты была счастлива.

Странным образом предложение Филиппы стало казаться ей вполне разумным, и Элисон боялась, что это было потому, что она сама подумывала взять сэра Дэвида в любовники. Но вслух она возразила:

– Он не такого благородного рода, как я, и, уж конечно, не так богат.

– Все мужчины, достаточно богатые и благородные, для тебя отвратительны.

– Замуж выходят не для радости. Мне ли этого не знать!

Элисон пожалела, что сказала это. Филиппа, нахмурившись, с силой выдергивала сорняки. Но сказанного не воротишь, и Элисон с грустью добавила:

– И король рассердится.

– Когда дело будет сделано, он с этим примирится. Не в первый раз. Во всяком случае, если ты не хочешь замуж, и не выходи. Тут я тебя понимаю. Но тебе нужен ребенок.

– Зачем? – Котенок пробрался среди петрушки и вцепился в привлекший его росток.

– Чтобы унаследовать твои земли.

Элисон взяла котенка в руки, чтобы он не погубил результаты трудов Точи.

– Так ты думаешь, что мне для этого нужен ребенок?

Тень улыбки пробежала по губам Филиппы.

– Я думаю, ребенок тебе нужен просто для того, чтобы любить его.

– У меня есть этот глупый, тощий, зубастый котенок. – Он урча забрался ей на плечо и мурлыкал теперь у самого уха, потираясь мордочкой о ее щеку.

– Кошка для этого не годится. Тебя может сделать настоящей женщиной только ребенок, о котором ты будешь заботиться, для которого будешь трудиться. Ничто в мире не сравнится с тем чувством, которое ты испытываешь, впервые держа на руках своего ребенка. Когда я смотрю на Хейзел, – Филиппа погладила реденькие волосики ребенка и вытерла ей рукавом лицо, – у меня внутри все переворачивается.

– Звучит заманчиво!

– Я не знаю, как это описать. Ты всегда была умнее. Все, что я знаю, это если кто-нибудь обидит Хейзел, – в глазах Филиппы появился холодный блеск, – я убью его.

Пораженная Элисон смотрела на свою кроткую подругу. Видимо, она плохо ее знала. Или то, что сказала Филиппа, правда. Ребенок меняет природу женщины.

– Ты думаешь, я была бы хорошей матерью?

– Если ты станешь на этот путь, я бы посоветовала иметь больше чем одного ребенка. С одним ты сосредоточишься на нем и задушишь его своей заботой. Двое будут отвлекать твое внимание один от другого.

– Откуда тебе знать? Ведь у тебя один.

– Я бы завела десять, если бы могла. Ты это знаешь.

Элисон засмеялась, пытаясь обратить все в шутку, но на самом деле этот план казался ей все более привлекательным.

– Какой у нас нелепый разговор! Как глупо с твоей стороны советовать мне завести незаконного ребенка. Не знаю, почему я тебя слушаю.

– Почему? – спросила Филиппа.

Внутри Элисон что-то произошло, что именно, она не могла понять, пока оно не вылилось вспышкой гнева.

– У твоего ребенка нет отца, ты запугана и несчастна. Ты хочешь, чтобы я стала такой же?

Филиппа подхватила Хейзел и прижала ее к груди, пока девочка не начала вырываться.

Ужаснувшись сама себе, Элисон проговорила, запинаясь:

– Я не знаю, почему я это сказала. Я просто… я всегда думала, что, если я правильно устрою свою жизнь, я буду жить, как хочу. Но я не могла предвидеть того, что случилось с тобой. И тогда я пересмотрела свою жизнь и поняла… – она сняла котенка с плеча и прижала его к груди, как прижимала свою дочь Филиппа, – что вокруг меня только неодушевленные вещи, и о них нет необходимости беспокоиться, если некому им радоваться.

– Не плачь!

Элисон не сознавала, что она плачет, но слезы у нее так и лились.

– О Элисон! – Держа на руках Хейзел, Филиппа подползла к ней на коленях и обняла ее. – Я не хотела тебя огорчить. Это только….

– Я не могу. Я не могу иметь ребенка. Это невозможно. Но когда я думаю об этом, мне кажется…

– Я знаю, – Филиппа вытерла рукавом нос. – Я тоже так чувствую.

Хейзел протиснулась между ними, и Элисон осторожно ее поцеловала. Ребенок не заплакал, Элисон поцеловала ее еще раз и прислонилась щекой к головке девочки. Тонкие пряди волос были как шелк, и на какое-то мгновение Элисон владели грешные мысли. Мысли о том, что она держит на руках своего собственного ребенка, который любит ее. Как глупо.

– Все наши планы, вся наша молодость, все прошло, пропало даром…

Калитка распахнулась, и женщины отпрянули друг от друга. Сэр Уолтер вошел важной походкой и остановился при виде заплаканных лиц.

– Леди Элисон?

– Мы помогаем Точи с прополкой, – быстро сказала Элисон.

Он осмотрел разбросанные сорняки и помятые растения и вежливо заметил:

– Да, конечно.

Оглянувшись, Элисон увидела то же, что и он, но не стала оправдываться.

– Вам что-нибудь нужно?

Сэр Уолтер не улыбнулся, но в его манере сквозило самодовольное превосходство.

– Мне кажется, вам следует кое-что увидеть.

10

Приближаясь к площадке, где упражнялись сквайры, Элисон удивленно спросила:

– Что здесь делают все эти люди? Почему они здесь болтаются, когда их ждет работа?

– Они убеждаются в истинном положении дел, – с удовольствием выговорил сэр Уолтер.

Элисон это не понравилось. Ей было не по душе отношение сэра Уолтера и то, как он придержал ее за локоть, как будто боялся, что она вырвется.

Остановившись, она высвободила свою руку.

– Благодарю вас, сэр Уолтер, я могу идти сама.

– Увидим, миледи. – Он опередил ее и распахнул перед ней калитку.

Площадка была огорожена забором, чтобы не дать выбежать лошадям на тот случай, если всадник окажется выбитым из седла. Элисон вошла с осторожностью, оглядываясь по сторонам. Леди Эдлин, слуги, конюхи и прачки висели на ограде, наблюдая за происходящим с изумлением и ужасом. Айво стоял, скрестив руки на могучей груди, с выражением отвращения на лице. Ганнвейт прислонился к ограде, ковыряя в зубах, с таким видом, словно глазам своим не верил.

Элисон проследила их взгляды и увидела Хью, своего самого старшего и способного сквайра, напротив сэра Дэвида. На обоих были блестевшие на солнце кольчуги и шлемы с открытыми забралами. Они держали деревянные пики и щиты. Они ожидали сигнала Эндрю, который, в свою очередь, ожидал сэра Уолтера. Когда сэр Уолтер кивнул, Эндрю закричал, и всадники ринулись друг на друга.

Элисон затаила дыхание, когда их пики ударили в щиты. Пика Дэвида треснула в нескольких местах, и он покачнулся в седле. Пика Хью скользнула по щиту Дэвида и, ударив его в грудь, сбила с коня.

Зрители ахнули, когда Дэвид, загремев доспехами, рухнул на землю.

Он лежал не шевелясь.

Хью спрыгнул с лошади, отдал поводья Эндрю и бросился к распростертому телу. Луи рысцой приближался к хозяину. Элисон тоже направилась к нему.

Никто другой не тронулся с места. Все только молча смотрели, и она поняла, что случилось.

Это было уже не первое поражение Дэвида от Хью.

– Он был здесь все утро, преимущественно лежа на земле. Хью владеет мечом лучше его. Он чуть не лишился головы, когда Хью взмахнул булавой. А теперь он доказал, что и в верховом поединке он никуда не годится. – Сэр Уолтер не отставал от нее и не пытался скрыть свое ликование. – С легендой покончено. Сэр Дэвид Рэдклифф всего лишь жалкий неудачник.

Ей захотелось его ударить. Ей захотелось хватить пику и сбить его с ног. Разве он не понимает, что наделал?

Луи первым оказался рядом с Дэвидом и, обнюхав его, громко фыркнул. Подошедший затем Хью осторожно оттолкнул Луи и перевернул Дэвида. Дэвид застонал, и Хью пробормотал: «Слава всем святым».

Наконец приблизилась и Элисон. Она опустилась рядом с ним на колени и помогла Хью снять с него шлем. Острым краем шлем рассек ему щеку, и только надетая под ним мягкая шапочка спасла его от более серьезных увечий. Он открыл глаза, зрачки его были неестественно расширены. Когда они сузились, реагируя на свет, Элисон вздохнула с облегчением.

– У него что-нибудь сломано? – спросила она.

– Ничего важного, – сказал сэр Уолтер. И она снова подумала: «Понимает ли он, что натворил?»

Дэвид несколько раз быстро перевел дух, прежде чем ответить:

– Нет. – Он закрыл глаза, как будто ему было больно от света, потом открыл их снова. – Может быть, ребро.

У Хью дрожали руки, когда он помогал Элисон снять с него рукавицы.

– Я прошу у вас прощения, милорд. Я никогда не думал…

– Молчи. Ты лучший из всех, с кем я когда-либо дрался.

По тяжкому придыханию перед каждым произносимым им словом Элисон поняла, что грудь у него сильно повреждена. Она поднялась и щелкнула пальцами.

Как ожившие статуи, присутствующие пришли в движение. Старший конюх послал своих подчиненных за доской, на которой можно было бы перенести Дэвида. Пивоварщица Мэйбл, она же лучшая лекарка в замке, опустилась на колени возле Дэвида, расспрашивая его о повреждениях. Хетти перелезла через забор и подбежала к Элисон за распоряжениями. Элисон послала ее кипятить воду для припарок. Леди Эдлин быстрыми шагами направилась к главной башне.

Лишних слов не было. Никто не дразнил Дэвида поражением. На него избегали смотреть, а Элисон избегала смотреть на сэра Уолтера.

Вместо этого она смотрела на Филиппу. Перепачканная в огородной земле, она, казалось, спокойно стояла у ограды, но Элисон чувствовала в ней новый прилив страха, чувствовала потому, что боялась сама.

– Я все время это подозревал, – злорадно говорил сэр Уолтер. – Поэтому я и попросил сэра Дэвида мне помочь. Ни одному рыцарю не сохранить свои боевые качества без упражнений, а ваш «легендарный» и пальцем не пошевелил с тех пор, как появился здесь. Я понял, что его мастерство – если оно у него когда-нибудь было – давно утрачено, и не мог допустить, чтобы вы продолжали заблуждаться.

Элисон все еще отказывалась встретиться с ним взглядом.

– Заблуждаться? Вы не хотели, чтобы я заблуждалась?

Сэр Уолтер говорил настолько громко, что все вокруг могли его слышать, он даже имел дерзость положить ей по-отечески руку на плечо.

– Я понимаю, миледи, что неприятно сознавать себя одураченной…

Наконец-то она выговорила слова, вертевшиеся у нее на языке:

– Да вы понимаете, что наделали? – Элисон владела своим лицом и старалась не повышать голос, но он все-таки прозвучал как удар кнута.

– Мои люди считали себя в безопасности под охраной сэра Дэвида Рэдклиффа. Теперь они снова будут жить в страхе, потому что мой враг услышит о поражении Дэвида и воспользуется этим.

Сэр Уолтер уронил руку с ее плеча.

– Если вы хотите оставаться в Джордж Кроссе, сэр Уолтер, не показывайтесь мне на глаза. Я исполню свой долг. Я всегда исполняю свой долг. – Она посмотрела на этого безмозглого рыцаря с отвисшей челюстью и выпученными глазами. – И запомните на будущее, что я знаю, в чем этот долг состоит.

Она повернулась к нему спиной и вместе с Мэйбл стала бранить Дэвида за то, что он пытался встать, когда ему это было явно не по силам. К тому времени, как они подняли его и положили на доску, сэр Уолтер исчез.

Дэвид мог бы дойти до башни на своих ногах, но один только взгляд на Элисон убедил его, что лучше ему этого не делать. Она выкинет его вон, как только он сможет двигаться. Унижение жгло огнем его внутренности.

Он потерпел поражение. Снова. Последний раз это выглядело достаточно скверно. Это произошло в присутствии короля и всего двора, когда одолевший его чванливый осел вынудил его позорно сдаться.

Но сейчас! Его сразил какой-то сопливый юнец, даже пока и не рыцарь, который еще не родился, когда Дэвид уже воевал. Все в замке были свидетелями его бесславного поражения. От стыда ему хотелось ужаться, скрыться и никогда больше не видеть этих людей.

Если бы он мог, он бы взял Луи и ушел, ушел без оглядки. Но он не мог. Его люди, его дочь жили на заработанные им деньги, они от него зависели.

И за этот последний месяц он пришел к выводу, что Элисон тоже зависела от него. Не только в смысле защиты, хотя его репутация – или, вернее, его бывшая репутация сослужила ей хорошую службу, но и потому, что она была самая одинокая женщина, какую он когда-либо встречал, и сама даже об этом не догадывалась. Она была настолько занята, что так никогда и не научилась смеяться, развлекаться, любить. Ее жизнь определялась обязанностями, налагаемыми на нее временами года, и он опасался, что однажды она очнется и поймет, что молодость прошла, что ей больше ничего не осталось. Он не мог сказать, почему он чувствовал, что именно ему суждено изменить ее жизнь. Может быть, его старая бабушка могла бы ему это объяснить. Единственное, что он знал, это то, что он добивался Элисон ради ее земель, ее богатства и… ради ее редкой улыбки.

Он позволил отнести себя в комнату и свалить без особой осторожности на постель. От такого обращения он не сдержал стона и с удовольствием выслушал выговор, который сделала Элисон несшим его людям. Он ни на минуту не забывал, что опасность еще не миновала. Ему было необходимо все обдумать, и притом незамедлительно. Ему некогда было скорбеть об утрате своей репутации, которую он презирал, будучи на вершине славы, и горько оплакивал, когда ее лишился, ему следовало позаботиться о том, как сохранить свое привилегированное положение.

Пока его раздевали, он закрыл глаза, ожидая, что Элисон выразит ему сочувствие при виде его кровоподтеков.

Она ничего не выразила. Она не сказала ни слова.

Пивоварщица потребовала, чтобы мужчины подвинули к постели стол, где она разложила свои снадобья и повязки и поставила кувшин с водой.

Она проворно его обмыла, прекрасно понимая, что повреждения его не были такими уж серьезными. Но боль при дыхании говорила о том, что ребро у него сломано, и она туго затянула ему грудь льняными повязками.

Потом она набросила на него легкое шерстяное одеяло и ушла, оставив его одного, во всяком случае, так ему показалось.

Открыв глаза, он подскочил от неожиданности. Элисон стояла у постели, глядя на него. Она стояла очень близко и очень тихо. Слишком тихо.

Инстинкт подсказывал ему быть настороже, а он всегда доверял своему инстинкту. Тихим мягким голосом он сказал:

– Миледи.

Элисон не ответила. Она только пристально смотрела на него, и это показалось ему странным. Не знай он, что к чему, он бы подумал, что она не осознает последствий его поражения. Но они ей были известны, он слышал ее упреки сэру Уолтеру. Почему же она смотрит на него с таким напряженным вниманием, словно мясник, выбирающий на убой ягненка?

Довольно странно было чувствовать себя ягненком.

– Миледи, я никогда вам не лгал. Когда вы пришли в харчевню нанимать меня, я признался вам, что уже не самый знаменитый воин в Англии.

Элисон по-прежнему молчала. Она только положила ему руку на бедро и ущипнула, словно пробуя на упитанность.

– Ваш Хью просто великолепен, – сказал он немного громче. – Вряд ли здесь кто понимает, насколько он хорош.

Его руки лежали поверх одеяла, и она пристально смотрела на них.

У него задергались пальцы.

– Но это не оправдание. Некоторые приемы я утратил навсегда. У меня уже нет проворства молодости. Но если я стану упражняться, меня снова будут бояться.

Тепло ее ладони действовало на его кожу. Ее пристальный взгляд действовал на его сознание. Будь на ее месте другая женщина, он бы мог подумать, что она прикидывает, каков он в постели. Но только не Элисон. Она уже не раз доказала, что мыслит логически. Однако – и тут его собственная логика отказывала ему – он не мог понять, почему она смотрит на его тело, когда оно оказалось непригодным для ее целей.

– Позвольте мне остаться. Я могу многому научить Хью, и никто лучше его не поможет мне вернуть прежнюю форму.

Она не ответила, и он шевельнул ногой.

– Леди Элисон?

Элисон отняла руку и уставилась на ладонь, как будто это была чья-то чужая рука.

– Могу я остаться и доказать, что я достоин вашего доверия?

Она посмотрела на него и облизнула губы. Он видел, как они складывались, чтобы произнести: «Нет». Сейчас она скажет «нет».

Но она сказала «да» и выглядела при этом такой же удивленной, как и он.

– Да, – твердо повторила Элисон. – Вы можете остаться. Если вы будете каждый день упражняться с Хью. Но только до базарного дня в праздник урожая. До него остается меньше месяца, и если к этому времени вы не преуспеете, вам придется уйти, и я… – Губы ее задрожали, но она закончила твердо. – Мне придется взять оборону Джордж Кросса на себя. Мне, вероятно, следовало с этого и начать. Было бы больше толку.

– Оборона – это дело мужчин, – живо возразил он.

– Я поручила это двум мужчинам, и оба они не справились.

Покраснев, он отвернулся.

– Прошу меня простить. – На этот раз она положила руку ему на плечо. – Вы оправдали мои ожидания и одним своим присутствием отогнали опасность, но больше мы на вас полагаться не можем. Вся деревня знает, что Хью победил вас. Скоро это станет известно любому заезжему торговцу, и слух пойдет по всей Нортумбрии. Я, разумеется, не ношу доспехов, но мои меры безопасности основываются на способности все налаживать и устраивать, и в этом я сильнее любого мужчины.

Скинув ее руку со своего плеча, он раздраженно спросил:

– А если вы в этом так сильны, миледи, какой вам толк от мужчин?

На этот раз он заметил, он увидел отчетливо, что в ее глазах вспыхнул интерес, а потом она осторожно потрогала ему ребра:

– Вам очень больно?

Это не был ответ на его вопрос, и он кротко заметил:

– Я могу исполнять свои обязанности.

– Хорошо. – Она бегло коснулась пальцами его бедра. – Хорошо.

В задумчивости Элисон вышла из комнаты.

Женщине всегда нужен мужчина. На это есть по меньшей мере одна причина, и, судя по выражению лица леди Элисон, Дэвид готов был поклясться, что она решила испытать его на этот предмет.

– Миледи прислала меня с подносом.

Дэвид перестал созерцать темноту под пологом постели и обратил свой взор на Эдгара. Мальчик стоял в дверях с подносом, нагруженным всякой снедью. Он вошел, поставил поднос на стол у постели и принесенной им с собой свечой зажег на столе уже припасенные Хетти свечи.

На лице его Дэвид заметил упрямое недовольство. Ему не хотелось быть здесь. Он не хотел служить падшему герою и не скрывал этого.

Хуже всего было то, что Дэвид сам не желал, чтобы ему служили из-под палки. Каким унижением было для Эдгара прислуживать человеку, которого все считали трусом! Но если леди Элисон приказала ему служить Дэвиду, то им обоим ничего не оставалось делать, как повиноваться. Дэвид взбил подушки, положил их себе под спину и без выражения сказал:

– Давай его сюда.

Эдгар медленно приблизился вновь к постели. Он не сводил глаз с содержимого подноса.

Разложенные на нем деликатесы изумили и Дэвида. Уха в горшке, благоухающая травами. Хлеб с ароматом шафрана. Молодое-вино, нарезанная тонкими ломтиками и украшенная листьями мяты баранина на серебряном блюде вместе со сливочным сыром.

– Бог мой! – в недоумении воскликнул Дэвид. – Уж не праздник ли какой сегодня?

– Миледи говорит, что вам необходимо укрепить свои силы.

– Для борьбы.

Эдгар тихонько хихикнул. Дэвид схватил его за тунику и притянул к себе.

– Почему ты смеялся?

– Я не смеялся.

– Ложь. – Отпустив его, Дэвид взял поднос. – Ты разочаровался во мне и думаешь, что это освобождает тебя от твоей клятвы?

– Нет. – Голос Эдгара сорвался. – Но я не хочу, чтобы вы били меня за то, что я думаю.

– А как часто я это делал?

Эдгар заметно смутился.

– Никогда. – Он соскочил с табурета и отступил на безопасное расстояние. – Ну да, я смеялся над вами. Сейчас над вами все смеются.

Дэвид поставил поднос на колени и, развернув, встряхнул салфетку.

– Потому что я сегодня потерпел неудачу?

Эдгар засунул руки под мышки и съежился.

Чувство унижения снова начало терзать Дэвида. Он с силой сжал в руке ложку.

– Если ты не хочешь находиться здесь со мной, почему ты не уходишь?

– Они и надо мной тоже смеются.

Дэвид взглянул на дверь. Ну конечно. Разочарованная замковая прислуга должна же на ком-то вымещать свой гнев. Дэвид был для них недосягаем, так кто же лучше, чем его сквайр, мальчишка, да еще незаконнорожденный, который не в состоянии защититься от насмешек.

Теперь Дэвид действительно презирал себя как труса, обрекшего ребенка на поругание. Он решил возместить ему это.

– Хочешь мне что-нибудь сказать?

– Нет, – пробормотал Эдгар.

– Еще одна ложь, – упрекнул его Дэвид.

У Эдгара сверкнули глаза.

– Ну и что же? Вы тоже мне лгали.

– Когда?

– Когда позволили мне думать, что вы – легендарный рыцарь.

С трудом овладев собой, Дэвид гневно сказал:

– Не я сочинил эту легенду, и не я ее рассказывал. Если я и позволил тебе что-то думать, это то, что я величайший воин в христианском мире.

– Это интересно!

Эдгар произнес это слово с откровенным презрением, и Дэвид понял, что с любым другим человеком в замке ему было бы легче. В конце концов, взрослые умеют притворяться. Одиннадцатилетний Эдгар проявлял жестокую откровенность, и Дэвид почувствовал себя вынужденным смягчить его негодование.

– Некогда я и правда был великим воином.

– Я и этому должен верить?

Дэвид старался сдержать свой ставший внезапно неуправляемым гнев.

– Повежливее! – предупредил он.

Эдгар еще больше съежился.

– Не жалуйтесь на меня миледи!

– А я когда-нибудь жаловался? – Дэвид отломил кусок хлеба и намазал его сыром. – Хочешь? – он протянул кусок Эдгару. – Вкусно.

– Я не голоден. – Эдгар бросил на него вызывающий взгляд. – Нет, это неправда.

Дэвид выжидал, но Эдгар промолчал.

– А что же правда? – спросил Дэвид.

– Я не могу вам сказать.

– Почему?

– Потому что вы велели мне быть вежливым.

Он был зол и так умело терзал Дэвида своей злостью. Он напомнил ему о дочери, и впервые после падения на сердце у Дэвида полегчало.

– Сложно получается, да? Ладно, забудь о вежливости.

– Я не хочу есть с вами, – быстро ответил Эдгар с явным удовольствием.

– Гм-м-м, – Дэвид намазал сыром еще кусок. – Это трудно. Трудно есть с одного подноса с врагом. Вот почему, когда враги садятся за стол, вражде конец. Но только на этот случай. Садись ешь, а завтра снова можешь меня ненавидеть. – Окунув кусок хлеба в уху, Дэвид шумно втянул в себя жидкость. – Очень вкусно! – Он повторил это еще раз, а потом, подцепив ножом кусок баранины, помахал им, чтобы запах долетел до Эдгара. – Бьюсь об заклад, и это недурно!

Эдгар не мог дольше противиться. Как пажу, ему доставался за столом последний кусок, а есть хотелось всегда. Когда Дэвид положил на хлеб кусок баранины и откусил, Эдгар сдался. Он влез на кровать и сел лицом к Дэвиду. Тот благоразумно хранил молчание, пока они вдвоем не уничтожили почти все, что было на подносе.

Движения Эдгара замедлились, и Дэвид уже ожидал от него первого вопроса. Но Эдгар, казалось, был не в состоянии заговорить, и Дэвид первым нарушил молчание.

– Ты присмотрел за Луи, когда я свалился?

Эдгар с облегчением кивнул.

– Да, и он меня слушался.

– Я говорил тебе, что Луи о тебе позаботится.

– А Сивэйт сказал, что это может быть совсем и не Луи.

– А кто?

– Сивэйт сказал, что может быть даже… А вы правда легендарный наемник, сэр Дэвид Рэдклифф?

Ничто не могло причинить Дэвиду боли сильнее, чем этот простой честный вопрос.

– А кто же я, по-твоему?

– Не знаю. – Эдгар пожал плечами. – Сивэйт говорит, что вы убили его по дороге и забрали вещи, чтобы все думали, что вы – это он.

– Пусть лучше Сивэйт так не думает, а то как бы его труп не оказался похороненным под половыми досками, – резко сказал Дэвид. Эдгар отшатнулся от него при этих словах, и Дэвид пожалел, что не сдержался. – Я действительно сэр Дэвид Рэдклифф. Я только немного постарше легенды, о которой ты говоришь.

– Вы не можете защитить миледи, если падаете с лошади, столкнувшись с другим… рыцарем.

Дэвид знал, о чем он подумал.

– А Хью даже еще не рыцарь. – Дэвид закрыл себе лицо салфеткой, пока не успокоился достаточно, чтобы продолжать. – Я знаю, как достичь совершенства. Мне просто нужно практиковаться. Завтра утром я буду на площадке.

– А когда мы будем объезжать деревню, чтобы убедиться, что там нет злоумышленников?

– Хочешь ехать со мной, как всегда?

Эдгар подумал немного.

– Да.

– Тогда мы поедем завтра после полудня, но нам придется ездить каждый день в разное время. Если кто-то замышляет зло против леди Элисон, нам нельзя проявлять постоянство, иначе мы сыграем ему на руку, особенно теперь. После моего… поражения. – Дэвид твердо выговорил это слово и в этом достижении обрел уверенность, что переживет свое унижение. Вручив Эдгару салфетку, он заботливо сказал: – Оботри себе лицо.

Эдгар повиновался и положил салфетку на поднос.

– Но этот человек знает, что происходит в стенах замка. Некоторые слуги думают, что он здесь и находится. А теперь он узнает, что вы не такой славный воин, как мы думали.

У Дэвида снова вспыхнули подозрения насчет сэра Уолтера, но он только сказал:

– Если он в замке, нам будет нетрудно схватить его, когда он выступит снова. Мне нужно, чтобы кто-то вел наблюдение в холле. Не последишь ли ты, нет ли там кого подозрительного?

– Да! – Опасаясь, что он выказал чересчур большую готовность, Эдгар слез с постели и взял поднос. Более сдержанно он добавил: – Это неплохой план. Сделать мне что-нибудь еще, прежде чем вы уснете?

– Погаси свечи. Все, кроме одной у постели. И закрой за собой дверь. Я не хочу слушать разговоры в холле. – По поникшему виду Эдгара он понял, что тому предстоит нелегкий вечер. – Тебе там тоже нечего делать. Кончай быстрее свои дела и возвращайся сюда.

– Слушаюсь, сэр Дэвид. – Эдгар храбро ему улыбнулся и вышел, плотно закрыв за собой дверь.

Дэвид спокойно вздохнул, насытившийся и довольный собой, потому что у него был теперь план действий. Он будет состязаться с Хью, пока не вернет себе прежнюю форму, а пока он не станет думать о тех, чья гордость и безопасность зависели от его успеха, об Эдгаре, об Элисон и даже… о самом себе.

Слезы внезапно обожгли ему глаза. Он прижал к глазам пальцы, чтобы не дать им пролиться. Как он может думать о себе, когда так много людей зависят от него? Но он не мог не думать. Поражение оставило вкус горечи у него во рту, и он бы отдал все на свете, чтобы стереть из памяти сегодняшний полдень. Молодые, более способные воины годами наступали ему на пятки, но его защищал мыльный пузырь легенды, а теперь этот пузырь лопнул, и он рухнул на землю. Все эти годы, сражаясь в битвах и на турнирах, он преследовал свои цели: усадьба, дом, семья. Он не мог себе вообразить, что, когда их добьется, они поглотят его, завладеют им, усыпят его настолько, что он забудет мастерство, умение и ловкость, которыми их достиг.

Теперь он стал старше, медлительнее. Борьба – занятие молодых. И все же…

Если его мастерство и притупилось, его ум изощрился. Ведь смог же он защитить Элисон и вернуть себе уважение Эдгара хитростью и ловкостью. Значит, он сможет и заработать на жизнь себе и своему ребенку и, что самое важное, сможет смотреть себе в лицо, отраженное в тазу с чистой водой, в котором он умывался.

Придя к этому решению, он задремал и проснулся, только когда скрипнула дверь. Он думал, что это Эдгар спасается от насмешек прислуги, и позволил себе снова забыться.

Легкие шаги приблизились к постели, и он чуть было не пожелал Эдгару спокойной ночи.

Но тут до него долетел запах. Ноздри у него шевельнулись. Наверно, это был сон, но раньше ему никогда не снились ароматы. Пахло майораном, рутой и лимоном – странное сочетание, и он вспомнил, что уже ощущал его сегодня где-то.

Скамейка для ног придвинулась к постели. Простыня приподнялась. Открыв глаза, он увидел ее, леди Элисон, в тонкой белой рубашке. Она укладывалась в постель рядом с ним.

Даже удивление не могло его остановить. Взяв ее за талию, он помог ей лечь.

11

К нему и раньше приходили такие сны. К его кровати подходила женщина и, склоняясь над ним, шептала: «Желанный!»

Может быть, это был еще один, дарящий страсть и разочарование, сон? Но на этот раз его видение вело себя по-другому. Женщина была пугающе молчалива, на ее лице не было обольстительной улыбки. Она не была такой дразняще искушенной, какой он видел ее в других своих снах.

– Элисон? – спросил он, и вопрос его прозвучал растерянно. – Это ты?

– Не двигайся, – строго приказала она. – Тебе больно. Я все сделаю сама.

Ее слова заставили его окончательно понять, что это не сон. Только Элисон способна говорить с мужчиной таким бесстрастным тоном, явившись к нему в полупрозрачной рубашке.

– Зачем ты здесь?

– Я хочу научиться этому. – Она сама удивилась своей смелости, а потом смутилась. – Если ты согласишься мне помочь.

Да, это, несомненно, была она. Только Элисон могла не снять платка, придя к мужчине, и оставить простыню, под которой спал Дэвид. И только она могла приказать не двигаться, пока будет получать от него удовлетворение. Только Элисон во всем и всегда хотела оставаться хозяйкой положения. И только у нее не было опыта, чтобы осуществить задуманное.

Дэвид на мгновение задумался. Ему хотелось понять, почему она явилась к нему именно сегодня, но что гораздо важнее, ее необходимо немедленно ободрить.

Положив ладонь ей на плечо, он с готовностью произнес:

– Я полностью в твоем распоряжении.

Это все, что было ей нужно. Она проворно взбила подушки, в то время как он пытался сообразить, с чего это ему так повезло. Похоже, она понятия не имела, как ее тело манит и возбуждает Дэвида: пока она крутилась вокруг него, он видел, как вздымается ее грудь под тонкой тканью рубашки. И когда ее грудь случайно коснулась его плеча, он невольно приподнял руку, чтобы прикоснуться к бутону ее соска. Не заметив его движения, Элисон отстранилась, прежде чем он успел дотронуться до нее.

– Наверное, у тебя все болит, – она поправила его повязку. – Ты можешь этим заниматься?

Ему показалось было, что она шутит, но в ее взгляде читался такой серьезный вопрос, что он лишь утвердительно кивнул.

– Филиппа сказала, что ты так и ответишь. Она говорила, что обещание плотских утех воскресит даже мертвого. – Она вздохнула, как будто его легкомыслие досаждало ей. – Не считай себя обязанным спать со мной, это всегда можно отложить до завтра.

А почему именно до завтра? Почему-то он подумал, что это не относится к его брачным намерениям. Какое-то чувство говорило ему, что она не изменит своего решения. Но раз она посчитала возможным выбрать именно его своим любовником и если ему все удастся, то почему бы не растянуть это удовольствие надолго? Со своей стороны, она была готова, а проявить мастерство и умение должен был, конечно, он. Дэвид улыбнулся, предвкушая наслаждение.

Она стояла перед ним на коленях, как рабыня перед своим господином, и вглядывалась в него, как будто пыталась решить, как ей лучше достичь своей цели.

– Филиппа знает, что ты у меня? – поинтересовался Дэвид.

– Она мне это и посоветовала.

Он медленно кивнул.

– Это Филиппа посоветовала, что тебе надеть?

Элисон осмотрела себя.

– Она была не права. Я хотела надеть что-нибудь очень красивое – бархат и кружева. Но она сказала, чем проще, тем лучше. – Элисон раскинула руки. – И вот посмотри на меня, эта рубашка меня совсем не украшает.

Сквозь тонкую ткань, облегавшую ее тело, он видел ее бёдра и темный треугольник между ними. Ее рубашка держалась на ленте, завязанной вокруг шеи, и он готов был поклясться, что один конец этой ленты так и шел к нему в руки, так и просил, чтобы за него потянули.

– Филиппа – мудрая женщина, – проговорил он чуть слышно.

Она медленно опустила руки.

– Тебе нравится моя рубашка?

– Мне нравится то, что под ней.

Улыбка чуть тронула ее губы, но потом она сказала серьезным тоном:

– Примемся за дело. С чего мне начать?

В любом другом случае он бы рассмеялся в ответ, но под напускной самоуверенностью он явственно чувствовал ее смятение.

– Давай обнимемся. Я люблю начинать с этого.

– Обнимемся?

Он похлопал себя по груди.

– Положи сюда голову и отдохни.

– Я пришла сюда не спать!

Он тоже мог быть упрямым.

– Мне так нравится, я же сказал тебе.

– Как хочешь. Но я не этого ожидала.

Элисон никак не могла успокоиться, то прикасаясь к нему, то отнимая руку, то ложась рядом, то отодвигаясь. Она поправляла ему повязку, но ласки в этом движении не ощущалось.

Наконец, он, не вытерпев, нарушил молчание:

– А чего ты ожидала?

– Филиппа говорит, что мужчины всегда спешат.

– Филиппе не приходилось спать со мной.

– Знаешь, мне кажется, что Филиппа не настолько уж опытна.

Ей этого хочется, подумал он, но она боится.

Элисон продолжала болтать.

– Она спала только с одним, хотя многого наслышалась от других женщин.

Он взял ее руку и положил к себе на грудь.

– Тогда ей должно быть известно, что мужчины, которые торопятся, обычно не могут удовлетворить своих женщин.

– Почему?

Он передвинул ее руку к себе на плечо так, что ей стоило только повернуться на бок, и голова ее оказалась бы у него на груди. Но она оставалась неподвижной.

– Обними меня, и я покажу тебе.

– Филиппа говорит, что никакого удовольствия в этом нет. – Ее локоть оказался у него под мышкой, а голова совсем уже касалась его плеча. – Филиппа говорит, что большинство женщин только грустно усмехались, когда она спрашивала, испытали ли они удовольствие.

– Значит, они тоже не спали со мной.

Умелым движением руки Дэвид вынудил ее вытянуться во всю длину. Элисон беспокойно задвигалась, как будто пытаясь найти положение поудобнее. Она по-прежнему старалась сохранить какое-то расстояние между ними. Пока он готов был удовольствоваться этим. Закрывая ее простыней, он прошептал:

– Не волнуйтесь, миледи. Вам я доставлю удовольствие.

– А я в этом и не сомневаюсь, – сказала она тихо.

Такая лесть могла ударить мужчине в голову. Он сдернул с нее платок, который она так и не сняла, и отбросил в сторону.

– Лежи спокойно. – Тон его был столь непререкаемым, что она сразу же повиновалась.

– А теперь мы вот так полежим.

Что они и сделали. Голова ее покоилась у него на плече. Одной рукой он обнял ее за спину и другой слегка похлопывал по бедру. Сначала она застыла в напряжении, потом невольно расслабилась. Когда он шевельнул рукой, Элисон снова напряглась. Ничего не произошло, и хотя он снова изменил положение руки, она уже больше не реагировала. Но когда Дэвид начал гладить ее спину медленными круговыми движениями, она удивленно спросила:

– Это оно и есть?

– Пока довольно. – Рука его передвинулась ниже – к ее пояснице. – Если сегодня мы дальше не пойдем, у нас есть еще завтра.

Она хотела было возразить, потом, видимо, поняла, что он лишь повторил ее слова, и успокоилась. Но ей, наверно, хотелось завершить все сегодня, потому что ее пальцы сжали ему плечо. Он затаил дыхание. Элисон осторожно провела пальцами по его руке, потом по груди. Их кончики коснулись его уха, подбородка, горла.

Стремительный жар разлился по телу Дэвида, и он на мгновение замер, потрясенный ее безошибочными инстинктами и поразительной интуицией. Но нельзя позволить ей завладеть инициативой. Такой шанс он не собирался ей предоставлять.

Он перекатился на перине так, что Элисон угодила прямо в его объятия.

Ее пальцы застыли. Ему показалось, что она перестала дышать. Она все еще была в рубашке, но на нем не было ничего, кроме повязки. Такой близости она не знала раньше. Но и он испытывал небывалое волнение, заставившее забыть о том, что он должен открыть ей этот путь любви.

Потом он ощутил, как напряглось ее тело, словно готовясь к какому-то невероятному усилию, и она придвинулась ближе. Элисон перекинула ногу ему через бедро и начала двигать ею вверх и вниз с чрезмерным рвением. Поймав ее колено, он заставил ее замедлить темп и двигаться легче и непринужденнее, будто исполняя сладострастный танец. Волна неизъяснимого наслаждения заставила его закрыть глаза.

– Скоро?

Ее трезвый вопрос остудил его пыл. Тело ее знало, как будить страсть, а вот над голосом нужно было еще поработать.

Намеренно стараясь говорить негромко и страстно, он сказал:

– Мы едва начали.

Она отодвинула колено.

Он понял ее состояние: вспышки отчаянной решимости сменялись приступами нерешительности.

– Чем ты вымыла волосы? – Он захватил прядь ее волос и вдохнул их аромат. – Пахнет какими-то цветами.

– Наверно, майораном и лимоном.

Ответ прозвучал по-детски серьезно, и ему захотелось взглянуть в ее лицо. Нежно приподняв ей голову, он чуть отодвинулся от нее. Натянувшаяся простыня превратилась в закрывавший их полог. Она смотрела на него бесстрастным взглядом. Элисон по-прежнему старалась скрыть от него все свои эмоции, поэтому Дэвид не мог понять, удалось ли ему успокоить ее вполне понятную тревогу. Не сумев разобраться в ее истинных чувствах, он ощутил, что его сдержанность начинает уступать место нетерпению.

Понимая, что ему не следует выказывать досады, он мимолетно усмехнулся:

– Просто восхитительно.

Глаза ее расширились, и она слегка отодвинулась.

– Ты сегодня немного рассеян.

Значит, она заметила в его лице что-то настораживающее.

– Почему ты так решила?

– Говоришь о запахе моих волос, вместо того, чтобы заняться более приятным делом. Я такого не ожидала. Если ты слишком устал…

– С чего бы мне устать? – Он подвинулся так, что голова его оказалась на уровне ее ключицы, и она не могла разглядеть выражение его лица. – Я полдня проспал. Да я могу заниматься этим хоть всю ночь.

Ее грудь резко поднялась, и он услышал, как она судорожно вздохнула.

Немного помолчав, она жалобно сказала:

– Мне утром рано вставать. Это и так продлилось дольше, чем…

Но тут он прижался губами к ее груди, скрытой лишь тонкой тканью рубашки.

– …чем я рассчитывала. Если мы опоздаем…

Он нежно сжал губами ее сосок, призывно манящий из-под полупрозрачной материи.

– …к мессе, на меня опять наложат епитимью, а у меня уже и так…

– Говори, говори, – хрипло пробормотал он, не поднимая головы, – я тебя слушаю.

– Я отвела на это определенное время.

Он потерся небритой щекой о ее грудь. Она дернулась и судорожно сжала пальцы, так как он оцарапал ей кожу. Стремление освободить ее от рубашки становилось все сильнее, и он наслаждался своим нетерпением. Он мог бы осуществить свое желание, не притушив жара страсти. Но ему хотелось хотя бы раз увидеть, как забывает обо всем Элисон. При ее неопытности это должно было быть легко. Он совершенно серьезно пообещал:

– Я приложу все усилия, чтобы оправдать твои ожидания, ведь ты же намеревалась спать со мной?

– Да.

Он нежно поцеловал ее в самый низ живота у впадинки на бедре.

– Ну и забавно было бы отпустить тебя сейчас отсюда, после того как ты провела со мной столько времени. Бьюсь об заклад, что в холле все заметят и начнут обсуждать твое необычное поведение.

– В холле уже давно все спят!

– Ты никогда не ночевала в холле? – Он приподнялся на локтях, чтобы посмотреть на нее. Она отрицательно покачала головой, вызвав его улыбку.

– Там всегда спят вполглаза, особенно когда происходит что-нибудь интересное, а что может быть интереснее, чем ночной визит хозяйки Джордж Кросса к своему потерпевшему поражение рыцарю?

– Неужели они обо мне сплетничают?

– И обо мне тоже. А о моей репутации ты не подумала?

– А при чем здесь твоя репутация?

– Наверняка я смогу вернуть и упрочить ее. – Он просунул ладони ей под ягодицы. – Так что в этом сражении мне надо продемонстрировать все мое умение.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я буду так любить тебя, что это заметит каждый.

Она подтянула простыню к шее, и он усмехнулся в темноте. Этот наивный жест еще больше распалил его желание обладать ею. Как голодающий на пиру, он намеревался насладиться каждой крошкой, каждым прикосновением.

Она снова насторожилась, и если бы он возобновил ласки, она бы встала и ушла. Нет, теперь нужно было идти до конца – проявить способности, обворожить своим умением, убедить, что все идет так, как она хочет, и в то же время самому завладеть инициативой.

Он почти не ощущал боли в груди.

Склонившись над ней, он нежно дунул в то заветное местечко, куда ему так страстно хотелось попасть.

– Что ты делаешь? – встревоженно спросила она, но простыни поднимать не стала.

– Я жду, чтобы ты успокоилась. Я не могу выполнить твою просьбу без твоего участия, ты же и сама это понимаешь.

Понимать-то она понимала, но ее чувства отказывались повиноваться рассудку. Что бы Элисон себе ни говорила, она все равно оставалась неопытной девственницей, впервые оказавшейся в постели с мужчиной.

Дэвид ощутил ее напряжение и прошептал:

– Позволь мне помочь.

Просунув палец между ее плотно сжатыми ногами, он прикоснулся к ее самой чувствительной точке. Это прикосновение, он знал, подарит ей наивысшее наслаждение.

– Ну как, приятно?

Незнакомые ощущения переполняли Элисон. Не зная, как правильно реагировать на них, она замерла от неожиданности и стыда, словно превратившись в каменную статую. Подняв голову, он положил руку ей на грудь, стараясь успокоить и раскрепостить ее.

– Дыши глубже, – посоветовал он.

Она сделала такой глубокий вдох, словно до этого лежала, не переводя дыхания. Отдышавшись, она спросила:

– Что ты делаешь?

– Я тебя ласкаю. Тебе нравится?

– Не знаю. Только от этого мне хочется… Она беспокойно шевельнулась, и он поспешно воспользовался этим, просунув ей между ног свое колено.

– Хочется чего?

– Вскочить, убежать, полететь… когда ты это делаешь, у меня все мысли разбегаются.

– Прекрасно. – Он ловко приподнял подол ее рубашки.

Это движение обнажило родинку на ее левом бедре, и он поцеловал ее, потом прижался к ней губами еще раз, потому что ему это понравилось.

Почувствовав прикосновение его губ, она стремительно приподнялась на постели.

– Может быть, ты все-таки вылезешь из-под простыни? – сказала она с досадой, но голос ее предательски задрожал.

– Почему? – Вынырнув из-под простыни, он улыбнулся, увидев ее разгоревшееся возмущенное лицо. – Мне хотелось сюда попасть с первой минуты нашей встречи. Приподними-ка попку.

Она приоткрыла было рот, чтобы возразить, но передумала и послушалась. Освободившись, подол ее рубашки взметнулся наверх к талии, и она опять ухватилась за простыню.

– До чего ты прекрасна! – Он опять попытался нырнуть под простыню.

Она схватила его за волосы.

– Я рассчитывала совсем на другое.

– Если ляжешь обратно и поцелуешь меня, все будет так, как ты хочешь, – пообещал Дэвид.

– Клянешься?

– Все будет так, как ты хочешь, – повторил он.

Он заметил, что она обдумывает его слова, словно ища в них какой-то подвох. Но видно было, что она верит, будто может настолько отдаться чувству, что будет не в силах ни говорить, ни думать. Она снова опустилась на подушки и сложила руки на груди.

Улыбнувшись, он взял ее за запястья и положил ее руки себе на плечи.

– Так будет казаться, что нам обоим этого хочется.

Она не поняла шутку, но когда попробовала выяснить, о чем идет речь, он закрыл ей рот поцелуем.

К поцелуям она уже привыкла. Когда они целовались, ей, похоже, нравился и момент соединения губ, и более страстные поцелуи. Когда ее язык проскользнул между его губ, он застонал. Больше всего ему сейчас хотелось приподняться и прижаться к ней всем телом. Но тут его рука запуталась в завязках ее рубашки. Они уже достаточно долго манили его. Он распустил узел и отвел ткань в сторону. Ему не нравилась эта рубашка. Непонятно, с чего это он сказал ей, что она ему нравится. Она была слишком длинная, дразняще прозрачная и ужасно мешала. Дэвиду хотелось освободить Элисон от нее, и когда он прижал ладонь к ее груди, то отчаянное биение ее сердца придало ему смелости. Она попыталась повернуть голову, но он не позволил ей прервать поцелуй. Она не сопротивлялась, хотя и могла бы, и он почувствовал себя обнадеженным.

Похоже, она боялась новых ощущений, так что ему следовало все повторять дважды. Один раз, чтобы научить, второй – чтобы разбудить страсть.

Придвинувшись ближе, Дэвид потянул за завязку и стащил рубашку. Сначала обнажились ее плечи, потом грудь, живот. Обхватив Элисон, ой приподнял ее и нетерпеливо отшвырнул рубашку прочь.

Она почти что встревожилась снова:

– Дэвид?

Ему не хотелось слушать ее возражений, и он повторил ту же ласку, что и под простыней.

Застонав, она упала на подушки, и ее волосы разметались, как языки взметнувшегося пламени.

Он был прав, прав! Ему надо было просто приучить ее к каждому движению, и она готова была следовать за ним. Это-то он мог. Он мог все повторить.

Все, не считая… но к тому моменту она будет настолько охвачена страстью, что ничего не заметит. Перед сражениями у костра его товарищи обменивались байками, и он слышал, что с возрастом плоть девицы в заветном месте становится мягче. Он попробовал проверить это с помощью пальца. Похоже, это была неправда. Дэвид нахмурился. По ее телу пробежала дрожь, и он взглянул ей в лицо. Элисон пыталась взять себя в руки, чтобы осмыслить это необычное прикосновение. Он быстро убрал руку и опять приласкал ее как раньше, прогнав тревогу. Ее пальцы с острыми коготками впились ему в плечи. Она задвигалась, бессознательно маня его, и он вознаградил ее таким страстным поцелуем, что у него самого захватило дух. Все его тело пело, ликовало, переполненное торжеством и желанием. Она его. Теперь он знал, как добиться ее ответа. Его желание стало настолько сильным, что он бессознательно погрузил пальцы глубоко в ее лоно.

Он наблюдал за ней, и когда она открыла глаза, они были полны слепой страсти. Элисон была целиком поглощена собственным телом, собственными ощущениями. Ее чувство было эгоистичным, но он не сомневался, что когда-нибудь она отплатит ему сполна.

Готова ли она? Он – да. Но его знакомцы у походных костров говорили еще кое-что, чего он тогда не понял. Девственницы с возрастом склонны к осторожности, тогда как молоденькие очертя голову бросаются за новыми ощущениями. В этом он убедился на опыте. Теперь оставалось только надеяться, что и другие их рассказы окажутся правдой.

Он раздвинул ей ноги и коснулся ее лона своей восставшей плотью. Еще и еще.

На этот раз она посмотрела на него затуманенным взором и застыла, привыкая к тому, что она в его власти. Он приподнялся на локтях и не двигался, пока она сознавала, что сейчас произойдет.

Ее познавшее страсть тело мгновенно откликнулось. По-прежнему удерживаясь на локтях, он начал медленно приближаться к цели, с ужасом ожидая, что она вот-вот начнет осуждать его. Она молчала, не высказывая вслух своих чувств, и на каждое его движение отвечала своим, поначалу робким, а потом все более уверенным.

– Правильно! – жарко шепнул он ей на ухо. – Когда я окажусь в тебе, делай именно так.

Наверно, ему следовало бы промолчать. Дэвид не хотел отвлекать Элисон, но он был почти у цели, и все получалось так хорошо и так легко!

Он проник в нее, но ее плоть обхватила его слишком тесно. С невероятным трудом он заставил себя двигаться медленно. И тут он встретил на своем пути преграду, которая никак не поддавалась его бережным усилиям.

Приятели говорили, что с возрастом преграда становится тоньше. Но они не знали Элисон. В этом, как и во всем другом, она ни на кого не была похожа.

С громадным усилием он заставил себя замереть неподвижно и, открыв глаза, встретился с ней взглядом.

Страсть уже не владела ею так беспредельно. Она была спокойна, ожидая продолжения боли.

– Элисон… – простонал он.

– Не тревожься. Мне не очень больно. Я этого ждала. – Ее руки соскользнули с его плеч и бессильно упали на постель. – Не останавливайся.

Ему захотелось закричать, ударить кулаками по подушке, разразиться проклятиями. Но он боялся ее напугать. Он резко подался вперед, и она непроизвольно вскрикнула… В следующий раз она привыкнет и станет для него всем, о чем он мечтал.

12

Проснувшись, Элисон ощутила приятное тепло. Она хотела еще понежиться в постели, но, шевельнув ногой, почувствовала такую боль, что невольно застонала.

– Больно? – Голос Дэвида звучал ласково и уверенно. Его рука, обнимавшая ее спину, опустилась ей на бедро. – Позволь мне… – Он начал легкими движениями растирать ей ногу. – Так лучше?

Какое-то мгновение она боялась встретиться с ним глазами. Это было глупо. По совету Филиппы она решилась переспать с ним, и теперь, после близости этой ночи, ей никуда от него не спрятаться. Элисон осторожно открыла глаза и встретила на себе внимательный взгляд Дэвида. Тепло, которое ощущала Элисон, исходило от Дэвида. Он лежал рядом, обнимая ее, их ноги переплелись. Может быть, ей было бы лучше притвориться спящей, пока он не встанет, даже если бы он оставался в постели до следующего утра.

– Доброе утро. – Когда он улыбался, его карие глаза казались золотистыми. Но взгляд его был настороженным, а улыбка искусственной.

В раннем утреннем свете она видела его изуродованное ухо, свидетельство его легендарной доблести, а подбородок был покрыт черной щетиной, как у любого другого мужчины. Хотя ей никогда не случалось видеть другого мужчину при таких обстоятельствах. Ей следовало что-нибудь сказать, доказать, что она все та же леди Элисон, какой она была до вчерашнего дня, но она чувствовала, что уже не та. Это ее напугало, она почти ощутила, что висит над пропастью и спасается в самый последний момент. Дэвид тоже с ней. В пропасти темно. Элисон не видит, что там внизу, но воображает себе острые скалы, которые вопьются ей в тело. Что, если Дэвид не поймает ее, когда она станет падать? А если поймает, что тогда?

Собрав прядь ее волос, он перебросил их ей на спину.

– Элисон?

Тряхнув головой, она отогнала глупые фантазии и пробормотала:

– Доброе утро. Да, мне теперь стало легче. Наверно, я не привыкла к таким усилиям и поэтому…

Он улыбался, продолжая растирать ей бедро, и она потеряла нить своей мысли.

– Теперь мне лучше, так что можешь передать.

Он все еще улыбался.

– Правда, перестань, а то мы опоздаем к мессе, и священник рассердится.

На его лице играла все та же улыбка.

– Еще больше рассердится, чем обычно. – Она не могла придумать, что бы еще сказать.

Он выжидал, и когда она перестала болтать чепуху – она, Элисон, графиня Сент-Джордж, молола какой-то вздор, – он отодвинулся от нее и скинул одеяло. Потянувшись, он громко застонал. Этот стон не походил на те звуки, которые он издавал ночью, – те были тише и полны страсти, – но она вздрогнула и взглянула на него. Когда его вчера принесли сюда и свалили на постель, Элисон присмотрелась к нему, оценивая его как подходящего любовника и отца ее ребенка. Она с удовольствием отметила, что на ее хлебах он пополнел, мускулы его уже не натягивались проволокой под кожей. Свежие синяки темнели среди белеющих старых шрамов.

Всякий, кто преуспел в качестве наемника, должен быть закаленным и хитрым. Человек, чье имя стало легендой, был ей под стать.

– У меня тоже все побаливает, – усмехнулся Дэвид. – Наверно, все-таки от того, что я свалился с лошади, а не от наших ночных упражнений. Ведь свою невинность я потерял много лет назад, так что прошлая ночь была для меня сплошным удовольствием.

Что она могла на это ответить? «И для меня тоже. Всегда к твоим услугам»? Ей были знакомы все тонкости этикета, но никто никогда не учил ее, как отвечать на подобные комплименты.

Некоторое время он сидел обнаженный, наблюдая за ней. Она постаралась завернуться в простыню. Когда он подошел к ней, держа ее рубашку, она непонимающе на него уставилась.

– Сядь.

Обняв ее за спину, он приподнял ее.

– Пора одеваться.

Ей действительно нужно было одеться, но она не хотела, чтобы он одевал ее. Он подобрал полы рубашки, как это делала Шилиппа, одевая Хейзел. Потом он накинул ее на Элисон через голову и помог ей продеть руки в рукава.

– Это глупо, – упиралась Элисон. – Я сама умею одеваться.

– Конечно, но я сомневаюсь, чтобы тебе это когда-нибудь доставляло столько удовольствия, как мне.

Дэвид завязал ей ленту у шеи и поцеловал в лоб. Он разобрал пальцами ее спутанные волосы.

– До сих пор не могу поверить, что они рыжие.

– И я тоже, – сказала Элисон насмешливо.

– Это великолепно.

– Это греховно.

– Значит, восход солнца тоже грех. И цветы. Если Божьи творения радуют глаз, кто смеет их осуждать?

Он закрутил локон вокруг пальца.

– Я выщиплю бороду любому, кто скажет, что волосы моей жены греховны.

Элисон отшатнулась. Он не отпустил прядь ее волос, и она вскрикнула от боли.

– Осторожнее. – Он распутал локон и потер ей больное место на голове собственническим жестом. – Ты теперь моя, и я не позволю никому причинять тебе боль.

– Твоя? Я не твоя.

Он улыбнулся, но его лицо тут же омрачила задумчивость.

– Я понимаю, что такой женщине, как ты, это может не понравиться. Так что скажем лучше так… я твой. Так лучше выходит?

– И ты не мой. Мы не принадлежим друг другу. Мы не…

Хотя губы его все еще улыбались, глаза угрожающе прищурились.

– Мы не собираемся…

– Не собираемся пожениться?

– Нет.

– Как ты можешь отказаться от брака со мной, если сегодняшняя ночь принесет плоды?

Она что-то плохо соображала сегодня. Но когда до нее дошел смысл его слов, она храбро спросила:

– Если у меня будет ребенок?

Вчера, когда она решила, что Филиппа права, что ей пора расстаться с надоевшей девственностью и познать тайны постели, она хладнокровно представляла себе такую возможность. Сегодня утром, когда она вообразила ребенка в своей утробе, у нее такой уверенности не было.

Но она не откажется от своего намерения. Ведь она все рассчитала.

Но, может быть, не до конца. Она опасалась, что какая-то часть ее существа не подчинится здравому смыслу. Когда она вернулась сегодня к своим мыслям, то усомнилась, во всем ли была права вчера.

Но что бы Дэвид ни говорил, это не изменит ее планы. Рассудительным тоном она сказала:

– Если у меня будет ребенок, я не стану возлагать ответственность на тебя. Я знаю, так не полагается, но законный или незаконный, мой ребенок будет моим наследником.

– Не будет, если ты снова выйдешь замуж.

Она с удовлетворением почувствовала, что снова овладела собой.

– Я думаю, вряд ли это произойдет, – заметила она хладнокровно.

– Так вот почему я удостоился чести разделить с тобой ложе? Потому что Саймон Гудни отказался от тебя?

Это было жестоко, как пощечина. Ее вновь обретенное самообладание внезапно покинуло ее.

– Нет, не потому.

– Я был нужен тебе, чтобы потешить твою гордость?

Он ведь не сказал ничего особенного. Его обвинение в том, что Элисон использовала его из-за того, что ее унизили перед всем двором, не заслуживало ничего, кроме презрения. Она собралась с духом.

– Саймон Гудни мне ничего не сделал. – Она старалась подавить в себе гнев, обиду, растерянность, лишавшие ее собственного достоинства.

– И ты думаешь, что я оставлю своего ребенка в твоих неумелых руках?

– Неумелых? – В изумлении она поднялась. – Это я-то неумелая?

– Ты понятия не имеешь, что нужно ребенку.

Она пыталась перебить его, но он не дал ей этой возможности.

– Я знаю, что у тебя найдется для него еда и одежда. А любовь? Станешь ли ты укачивать его, когда он заплачет? Будешь ли ухаживать за ним, когда он заболеет? Что ты еще можешь, I кроме как научить его исполнять свои обязанности? Я даже сомневаюсь, что ты понимаешь, о чем я сейчас говорю.

– А тебе-то какая забота? Я думаю, ты был бы рад отказаться от всех последствий этой ночи. Я знаю, что мужчины избивают своих детей только за то, что те плачут.

– Откуда ты знаешь таких мужчин?

Она сказала лишнее. Это уже было предательство с ее стороны. Элисон поспешно выбралась из постели.

– Встречаются такие, – сказала она, стараясь придать небрежный тон своему голосу.

– Если у тебя такие сведения, неудивительно, что ты отказывала всем женихам.

– Я отказывала не потому, что я их боялась, а потому, что они были недостаточно богаты или родовиты и не относились серьезно к своим обязанностям.

– А я почему тебе не подхожу?

– Конечно, потому, что ты небогат и неродовит.

– Вот как, миледи. – В его карих глазах промелькнуло какое-то незнакомое выражение. – Тебе не кажется забавным, что нас разделяют двенадцать мешков шерсти?

И еще титул. Но вслух она этого не сказала. Что такое, в сущности, титул, как не слово короля, отделявшее его друзей от его врагов?

– Хотя ты и пренебрегал своим рыцарским долгом, – упрямо продолжала она, – я понимаю, что тебе не хочется выглядеть хуже Хью.

Он вырвал у нее из рук простыню и повернулся к ней спиной. Она не привыкла к такому обращению.

– Куда ты? – удивленно спросила она.

– Объявить о нашем браке.

Сначала она не поняла. Потом взгляд ее упал на кровавое пятно в центре куска белого полотна, и она сообразила, что он направляется к окну.

– Нет! – Элисон бросилась за ним.

Он ловко уклонился и распахнул окно. Наклонившись, Дэвид встряхнул простыню и помахал ею на ветру.

– Смотрите! – закричал он. – Я овладел вашей госпожой!

Не соображая, что делает, Элисон толкнула его в спину. Будь Божий суд справедлив, Дэвид должен был бы вывалиться и разбиться насмерть. Но Господь, видимо, благоволил к грешникам. Ухватившись за выступ стены, Дэвид удержался на ногах, но выронил простыню.

Паря в воздухе, она медленно опустилась посреди огорода на глазах у изумленных замковых обитателей. Точи, половший в огороде, встал на ноги и поднял простыню своими загрубевшими руками. Люди во дворе – а сегодня там работало почти все население замка – стали свидетелями ее греха.

Точи усмехнулся и взмахнул простыней, как штандартом на турнире. Остальные подталкивали друг друга локтями. Один за другим они направляли свои взоры на окно, у которого стояла Элисон рядом с Дэвидом. Некоторые кланялись, другие махали руками в знак приветствия. Кому они желали выразить свое уважение? Уж конечно, не ей, а Дэвиду, человеку, который, по их понятиям, подчинил ее себе простым животным актом обладания.

– Это низко, – выговорила она с трудом.

– Почему? – Дэвид наклонился, приветливо махая толпе в ответ. – Все довольны.

– Только не я.

Он обернулся к ней.

– Ты тоже была довольна.

– Нет, я…

– Во всяком случае, какое-то время.

Элисон невольно залилась краской. По его глазам она видела, что Дэвид знал, как ей было хорошо, хотя это и недолго длилось. Он знал намного больше ее. Он знал о ней больше, чем она сама.

– Ты несправедлива к нам обоим, придавая так мало значения тому, что произошло. – Он дернул за ленту на ее рубашке. – Я надел ее на тебя, а теперь сниму.

– У нас нет времени! У меня дела, мы…

– Иногда, Элисон, ты бываешь просто невероятно глупа.

Он развязал ленту и распустил ворот рубашки. Она схватила его за руку, но он был достаточно силен, а она слишком смущена. Что он делает? Зачем он раздевает ее, когда ей пора приступать к повседневным обязанностям? В особенности в такой день, как сегодня.

– Сэр Дэвид, такое поведение не подобает хозяйке Джордж Кросса и ее наемнику.

– А то, чем мы занимались ночью, подобает?

Он спустил ей рукава, ограничив этим свободу рук.

– Да перестань же! – Сначала она пыталась снова просунуть руки в рукава, потом высвободить их. Все что угодно, только освободиться.

Но он обхватил ее и поднял на руки. Когда пол ускользнул из-под ног, она гневно приказала:

– Положи меня сейчас же!

Он усмехнулся:

– Слушаюсь, миледи!

Она оказалась на столе у постели. Снадобья и повязки он смахнул на кровать. Кувшин полетел на пол, и вино разлилось по всей комнате.

– Сэр Дэвид, это не шутки! Прекратите…

Он укусил ей губу. Слегка, но она вскрикнула.

– Как ты смеешь?

– Как смеешь ты лишить меня моего ребенка? – прорычал он.

Она изо всех сил пыталась оттолкнуть его.

– Никакого ребенка нет!

– Пока нет. – Он поднял подол ее рубашки. – Но скоро будет.

– Я – госпожа Джордж Кросса, и я приказываю…

Его смех прервал ее. Она взглянула на него и по решительному блеску в его глазах догадалась, что он сейчас овладеет ею. Ему было необходимо что-то доказать, что – она не знала, но теперь ее планы на этот день пойдут прахом, а ради чего?

Одной рукой он прижимал ее к себе, а другой начал ласкать ее внизу, в самом центре ее женственности.

Она вздрогнула и поморщилась.

– Слишком грубо, Элисон?

Его прикосновение сразу стало более осторожным, так что чувство неловкости сменилось ощущением мягкой нежности. Несколько секунд она оставалась напряжена, считая, что ей следует сопротивляться, но глаза ее сами собой закрылись, и она больше не пыталась приподняться.

Это только на секундочку, пообещала она себе. Она подчинится ему, чтобы он успокоился. Ее показная безропотность обязательно остудит его гнев.

Его огрубевшие пальцы с удивительной ловкостью ласкали ее живот, бедра и самое сокровенное место. Прошлой ночью все эти ощущения были для нее слишком непривычными, так что она не могла толком в них разобраться, но теперь она осознала, что когда он прикасается к коже, то это сначала успокаивает ее, а потом возбуждает. Его действия заставляли желать чего-то большего, но голова заметалась по столу из стороны в сторону, инстинктивно отрицая ее же чувства.

Она не может хотеть большего. Такое безумие не должно приходить к человеку в столь неподходящие моменты, и в то же время казалось, что сегодня утром ему даже легче пробудить в ней страсть.

Открыв глаза, она уперлась локтями в стол, пытаясь подняться.

– Теперь все ясно.

– Что ясно?

– Стоит один раз оступиться, и ты летишь в пропасть разврата.

Его загорелое лицо помрачнело – наверняка ей это просто показалось, и он прошептал:

– Лети быстрее, моя радость, быстрее.

На его месте большинство мужчин смотрели бы на то, что она так опрометчиво открыла. Дэвид смотрел ей прямо в глаза. Элисон считала, что прекрасно умеет скрывать свои чувства, но сейчас Дэвид оценивал эффект своих действий по выражению ее лица.

– Нам надо сейчас же прекратить. – Даже для нее самой это прозвучало неубедительно.

– Ни за что.

Элисон попыталась отстраниться. Его палец проскользнул внутрь.

– Не надо. Я… не готова.

– Поверь мне, это не так.

Как он догадался, что она солгала? Он слишком хорошо узнал ее за эту ночь. Она закрыла глаза, пытаясь справиться с наплывом чувств, но тут же открыла их снова: он взял ее руки и обвил ими свою шею.

– Держи меня, – выдохнул Дэвид. – А я буду тебе опорой.

Ей не нужна была никакая опора. Но в то же время ей было приятно опереться на его сильные руки.

Руки… Она вдруг осознала, что он по-прежнему касается ее самого интимного места, но теперь уже не пальцами. Содрогнувшись от страстного желания, она подняла глаза, проверяя, заметил ли он это.

Дэвид наблюдал за ней с таким вниманием, как мать смотрит на свое дитя, ожидая того момента, когда его неведение уступит место знанию и умению. Элисон заглянула ему в глаза: ей хотелось его одобрения, хотелось…

– Мы так близки сейчас, – прошептал он ей на ухо, соединяя их тела. – Чувствуешь? Впусти меня в свое тело и в свою душу.

Дэвид начал ритмично двигаться, и она блаженно застонала. Ей было так горячо и так сладко. Она попыталась упереться пятками, но они соскальзывали. Тогда Элисон обвила ноги вокруг его бедер, и улыбка расцвела на его лице.

– Моя! – прошептал он.

Элисон поняла, что ей не следовало с такой готовностью открываться ему, но Дэвид вознаградил ее стремительно и мощно. Теперь он не был нежным и заботливым, как прошлой ночью. Он был жарким, быстрым и нетерпеливым. Забыв о всякой сдержанности, она рвалась к нему навстречу.

– Дэвид!

Она жаждала его плоти и впилась зубами ему в плечо. Оно оказалось солоноватым.

Дэвид дернулся, негромко рассмеялся и вонзился в нее еще глубже.

Она хотела получить от него все, как эгоистичный и жадный ребенок. Хотела, потому что хотела, потому что благодаря ему она вся трепетала, и сжималась, и чувствовала… и содрогалась, и вскрикивала. Элисон откинулась назад, но Дэвид удержал ее, медленно опустив на стол. Холодная поверхность заставила ее выгнуть спину. Она пыталась за что-то ухватиться, разобраться в своих чувствах. Но остались только Дэвид и она сама. Она выкрикнула его имя, и весь ее внутренний мир содрогнулся, словно от землетрясения. Она перестала владеть собой.

Он склонился над ней, требуя большего. Элисон не могла дать большего. Она не понимала, что с ней только что произошло.

Тогда он властно произнес вслух:

– Еще. – И его вдруг охрипший голос, дуновение его дыхания и прикосновение его губ заставили это повториться. – Прошу тебя. – Элисон застонала в изнеможении, пытаясь убежать от восторга и в то же время ощутить его еще острее.

Дэвид издал торжествующий крик и вдруг замер.

Она не поняла, что случилось. Но думать было некогда. Он притянул ее к себе, и она почувствовала, как вздымается его грудь. Она и сама тяжело дышала. Щекой она ощущала, как отчаянно бьется его сердце, но и ее собственное от него не отставало.

Она привыкла считать, что мужчины и женщины ни в чем не похожи друг на друга, но на это, пожалуй, они реагировали одинаково.

Может быть, поэтому церковь благословляет браки. Ради той единственной минуты, когда мужчина и женщина находят согласие.

А потом он медленно разжал объятия и снова встал на колени. Глядя на него снизу вверх, ощущая в себе его плоть, Элисон поняла, что между ними все изменилось.

– А ты думала, что я могу потерпеть поражение во всем, не делая попытки взять реванш?

Губы его сурово сжались, и глаза вспыхнули гневом.

– Я не понимаю, – пролепетала она.

Запустив руки ей в волосы, он повернул ее лицом к себе.

– Не думай, что ты когда-нибудь сможешь устоять против меня. Когда ты приходишь ко мне в постель, уступай мне власть добровольно, иначе я отниму ее у тебя.

– Я не обязана приходить к тебе.

Дэвид засмеялся каким-то полубезумным смехом.

– Тогда я приду к тебе.

Он отпустил ее так неожиданно, что она чуть не упала. Стол покачнулся. Захватив в охапку свою одежду, он распахнул дверь.

– И ты будешь мне рада.

13

Накануне засыпая, я чувствовал себя жалким и несчастным. Мой кумир потерпел поражение от Хью, явно показав свою несостоятельность. Я не мог уйти спать в комнату сэра Дэвида, потому что там была леди Элисон. В большом холле, как и во всем замке, царила тишина: все словно ожидали какого-то важного события, и я боялся, что миледи прогонит сэра Дэвида.

Когда я поднялся утром, все вокруг смеялись! Я ничего не понимал и спросил Хью, в чем дело. Он потрепал меня по плечу и сказал, что все отлично. Я спросил Эндрю. Он усмехнулся и ничего не ответил. Наконец я спросил Дженнингса. Он взглянул на меня с высоты своих четырнадцати лет и презрительно сказал:

– Глупый щенок! Твой драгоценный сэр Дэвид переспал с леди Элисон и в доказательство только что выкинул в окно окровавленную простыню. И подумать только, что его сквайр – ты! – Двинув меня в ухо, он пробормотал: – Я должен был бы быть на твоем месте.

Я был поражен. Сэр Дэвид переспал с леди Элисон? Я строил для него планы, но все пошло не так. Я думал, что это будет один из тех романов, которые воспевают менестрели. Сэр Дэвид должен был ухаживать за леди Элисон, потом он бы спас ее от опасности, и их союз стал бы торжеством чистой и возвышенной любви. Окровавленные простыни и потные тела мне и в голову не приходили. Но прежде чем я успел спрятаться в своем углу, дверь его покоя распахнулась, и появился сэр Дэвид.

Все его бурно приветствовали. Вчерашнего поражения как будто и не бывало. В их глазах он совершил невозможное: он победил леди Элисон.

Восторженные возгласы остановили его. В его взгляде, которым он окинул собравшихся, было такое бешенство, что слуги, съежившись, сразу же разбежались и занялись каждый своим делом.

Он ткнул пальцем в сторону Филиппы, апотом в сторону своей двери.

– Ты ей нужна, – грубо сказал он.

Филиппа передала ребенка одной из девушек и, склонив голову и втянув ее в плечи, поспешила повиноваться.

Увидев мое испуганное лицо, он, казалось, понял, что я переживал.

– Ну что же, – спросил сэр Дэвид. – Ты по-прежнему мой сквайр?

Был ли у меня выбор? Конечно, был, и я знал, что ни за что не покину моего рыцаря.

– Да, сэр Дэвид, – уверенно отвечал я.

Схватив со стола кусок хлеба, он разломил его и бросил мне половину.

– Тогда поешь, и за работу.

Он большими шагами направился к выходу, я за ним, а за собой я слышал шаги Хью, Эндрю и Дженнингса.

Ну сейчас начнется потеха!

* * *

– Где он тебе сделал больно?

Голос Филиппы вывел Элисон из задумчивости, и она медленно повернулась к подруге.

– Что?

Она все еще лежала на столе. Филиппа кинулась к ней.

– Где он тебе сделал больно? Он был такой злой. Прости, что это я тебе посоветовала… но он и пальцем не тронул Сьюзен, когда она вылила ему на колени кипящую похлебку, пытаясь соблазнить его.

От жесткой поверхности стола у Элисон заболела спина. Она поднялась и села.

– Это был не очень остроумный способ.

– Она не для того вылила похлебку, чтобы соблазнить его, а потому, что слишком сильно наклонилась, показывая ему грудь и нечаянно… Господи, какой это вздор я болтаю! – Филиппа взяла Элисон за руки и стала растирать их.

– Он положил тебя на стол, чтобы побить? Элисон подтянула рубашку на плечи.

– Нет!

– Он грубо с тобой обошелся?

– Я бы не сказала. – Ухватившись за край стола, Элисон спустилась с него. Ноги у нее дрожали. – Он просто был… очень настойчив. Его что-то разозлило.

– Что?

– Я только сказала ему, что мы слишком долго пробыли в постели и он нарушил мое расписание.

На лице у Филиппы сменилось несколько выражений, и непонятным для Элисон тоном она сказала:

– Не понимаю, почему это должно было его беспокоить.

– И я не понимаю. А почему все-таки?

– Мужчины бывают странными в этом отношении.

Филиппа спустила с нее рубашку.

– Что ты делаешь?

– На тебе нет ссадин.

Изогнув шею, чтобы взглянуть на нее, Элисон задумчиво сказала:

– Я же тебе говорила, что нет. С чего бы я стала лгать?

– Потому что иногда бывает неловко сознаться, что твой избранник был… неосторожен.

– Ты хочешь сказать, жесток?

Филиппа вздрогнула.

– Может быть. Дать тебе чистую рубашку?

– И мою рабочую одежду. Я намерена вести себя, как будто ничего не случилось.

К Элисон вернулась ее прежняя рассудительность. Пока Филиппа бегала к ней в комнату за одеждой, Элисон решила не думать о странном поведении сэра Дэвида. Она не могла позволить ему нарушать распорядок своей жизни ни ночью, ни днем.

Но когда Филиппа вернулась, все ее благоразумные решения тут же бесследно исчезли.

– Он рассердился из-за ребенка.

– Я этого и опасалась. – Филиппа положила одежду на постель и налила воду в сосуд для умывания.

– Мужчины не любят, когда их отвлекают от удовлетворения своих потребностей разговорами о ребенке.

– Нет, он говорит, что я не сумею воспитать его ребенка. – Элисон с нетерпением ожидала, что на это скажет Филиппа.

– Вздор, – заявила она уверенно. – Ты способна любить, как и всякая женщина.

Элисон, ободрившись, плескалась в холодной воде.

– Ты просто слишком сдержанна.

Элисон замерла, в испуге ожидая, что за этим последует.

– А детей нужно ласкать и целовать, чтобы им было хорошо.

Элисон взяла у нее из рук полотенце.

– Ты хочешь сказать, что посоветовала мне переспать с сэром Дэвидом, чтобы приобрести наследника, и ты не веришь, что я способна воспитать ребенка?

– Я этого не говорила. Я просто вспомнила, как сэр Дэвид занимался с Хейзел и не рассердился, когда она обслюнявила ему всю тунику.

– Почему она это сделала?

– Потому что у нее режется зуб, – терпеливо объяснила Филиппа.

– Как давно это у нее началось?

– С тех пор, как он здесь.

– Столько времени на один зуб?

Филиппа отступила на шаг и посмотрела на нее как на дурочку.

– У нее уже четыре зуба. Я приучаю ее пить из чашки.

– Но она еще так мала!

– Самое время обзавестись зубами.

Элисон не могла этого понять. Казалось, что Хейзел только вчера родилась. Она была беспомощной, не спала по ночам, у нее постоянно болел живот. А теперь она садится, ползает, у нее растут зубы. Она уже перестала быть младенцем, она превратилась в ребенка, и Элисон впервые поняла причину озабоченности Дэвида. Она ничего не понимала в детях. Что, если она допустит ошибку? Что, если она будет слишком занята или станет не вовремя его наказывать или зря баловать? Все взрослые когда-то были детьми, такими же невинными и прелестными, как Хейзел, так как же они превратились в такую смесь святых и злодеев? Воспитание ребенка – задача колоссальной трудности, имеющая далеко идущие последствия.

Элисон опустилась на табурет. А она-то думала поднять ребенка сама. Это невозможно. Она прижала руку к животу. Как знать, к каким ужасам это может привести?

– Не бойся, – сказала Филиппа. – Если никто другой, то я помогу тебе воспитать ребенка.

– Да, – Элисон вздохнула с облегчением. – Ты знаешь, что делать.

Элисон сознавала, что здравого смысла у нее достаточно. При правильном руководстве она могла бы научиться воспитывать ребенка. Но… как в этом преуспеть? Если бы она стала практиковаться на собственном ребенке, она бы осознала свои ошибки, только когда он вырос. А на каком еще ребенке практиковаться? Филиппа не позволила бы ей использовать для этого Хейзел, да Элисон и сама не желала погубить дитя любимой подруги своей неопытностью.

– Послушай, Элисон, мы должны смотреть правде в глаза. Мне, быть может, придется отсюда уехать.

– Нет, – не задумываясь, отвечала Элисон.

Филиппа улыбалась, но губы у нее дрожали.

– Иногда мне хочется вернуться.

Элисон встала.

– Зачем?

– Не потому что мне у тебя плохо, – заверила ее Филиппа, – но потому… что я иногда думаю, что я во всем виновата, и если бы я вернулась, я бы могла…

– Умереть, – перебила ее Элисон. – И оставить свою дочь одну на свете.

На этот раз на табурет опустилась Филиппа, сильно побледнев.

– Ты права. Но если я буду вынуждена вернуться, ни ты, ни я ничего не сможем поделать.

– Я знаю. – Конечно, она это знала. В кошмарных снах она мучилась своим бессилием. Элисон подошла к Филиппе и положила руку ей на плечо.

Филиппа погладила ее по руке.

– Итак, у сэра Дэвида множество прекрасных качеств, и он во многом прав. Он говорил что-нибудь о женитьбе?

Элисон не хотела это обсуждать, даже с Филиппой. Она взглянула на лежавшие на кровати вещи.

– Зачем ты принесла желтую котту? Обычно я не ношу ее каждый день.

– Потому что все думают, что ты отпраздновала свою брачную ночь, не дожидаясь брачной церемонии. Такой обычай есть у крестьян, а я встречала и некоторых из знати, кто его придерживается. Я полагаю, они ожидают увидеть тебя в чем-то более нарядном, чем твое старое коричневое платье.

Элисон скинула рубашку.

– Упоминал он о женитьбе? – Филиппа подхватила новую рубашку, прежде чем Элисон успела ее надеть.

– Не дам тебе одеваться, пока не скажешь.

– Я тебе скажу.

Филиппа отдала ей рубашку.

– Упоминал. – Элисон оделась как можно быстрее и поспешила к двери, сопровождаемая Филиппой.

Филиппа больше не сказала ни слова. Элисон подумала, что легко отделалась. Но когда она вышла в холл, она чуть не пошатнулась под взглядами устремленных на нее любопытных глаз. Она заметила, что у Филиппы от еле сдерживаемого смеха дрожали плечи.

– Ничего в этом нет смешного! – шепнула ей Элисон.

Наружная дверь распахнулась и снова захлопнулась. В холл, гневно озираясь, вошел сэр Уолтер.

Филиппа резко выпрямилась.

– Ты права. Это действительно не смешно.

При всем своем смущении Элисон знала одно: она велела сэру Уолтеру не показываться на глаза, а он направлялся к ней, явно пренебрегая ее приказанием.

Неважно, что случилось ночью. Важно, что Дэвид сбросил простыню в огород. Важно только одно: сэр Уолтер отказывался ей повиноваться. Она выступила ему навстречу.

– Почему вы здесь, когда вам было сказано…

– Он вас обидел? – Сэр Уолтер обхватил ее за плечи, как будто опасаясь, что без его помощи она не устоит на ногах. – Этот наемник применил к вам силу? Если так, клянусь, миледи, я убью его.

Элисон пошатнулась, утратив равновесие внутренне и внешне.

– Разумеется, он ни к чему меня не принуждал.

– Мне вы можете все сказать, миледи. Ведь у вас нет ни отца, ни братьев, кто бы вас защитил.

– Я не нуждаюсь в защите, – твердо сказала Элисон. – Во всяком случае, от сэра Дэвида.

– Как это произошло? Он вынудил вас или… – в его лице появилось что-то вроде замешательства, – он вас соблазнил?

– Мне кажется, это я его соблазнила.

Он уронил руку с ее плеча. Они смотрели друг на друга широко раскрытыми глазами, и впервые за многие месяцы между ними не ощущалось враждебности. Оба они были в состоянии неуверенности, оба старались постичь суть случившихся перемен.

Даже после всех их разногласий Элисон не могла вообразить себе Джордж Кросс без сэра Уолтера. Он был ей верным слугой. Ей следовало бы постараться понять его недовольство, вместо того чтобы искать ему заместителя.

– Мы могли бы поговорить, если вам угодно, – сказала она.

– Здесь, – он указал на скамью в углу.

Они отошли и сели. С любопытством наблюдавшие за ними слуги отвернулись, чтобы создать для них видимость уединения. На самом деле ушки у них были на макушке, и все они старались держаться поближе к беседующим.

Сэр Уолтер их, казалось, не замечал. Он сидел в застывшей позе и говорил с трудом.

– Вы сами… выбрали сэра Дэвида? Ей тоже разговор давался нелегко.

– Мне нужен был кто-то, чтобы… – Как объяснить ему, о чем она думала, когда она сама как следует этого не понимала? Она постаралась представить дело так, чтобы он ее понял. – Мне нужен наследник. То есть я хотела иметь наследника, но сэр Дэвид требует, чтобы я вышла за него замуж, если забеременею…

Сэр Уолтер откинулся на скамье и перевел дух с облегчением:

– Во всяком случае, у кого-то хватает соображения.

Ее удивление взяло верх над замешательством.

– Вы желаете, чтобы я вышла за сэра Дэвида?

– Миледи, у вас нет выбора! Дело сделано. Вы с ним сошлись, и известие об этом, без сомнения, уже достигло Лондона.

– Вы преувеличиваете.

– Вы так думаете? – Он наклонился к ней, опираясь кулаками на колени.

– Вам известно, что говорят в деревне? Что вы – причина засухи последних лет, потому что ваша женственность иссыхала, а святым такая жертва неугодна.

– Они… они обвиняли в этом меня? – пролепетала она.

– Не сразу. Но с недавних пор. Это все Феншель, он первым начал. Он всегда следит за погодой и говорит, что, когда появился сэр Дэвид, начались дожди, такие, какие нужно. Не такие, какие губят урожай и размывают почву, но такие, что прекращают засуху, когда все желтеет и сохнет.

– Так, значит, сэр Дэвид положил конец засухе?

– Нет, Феншель говорит, что это вы. Они боготворят вас, как доброго гения Джордж Кросса. Они говорят, что своим появлением он вернул вам молодость и превратил вас из засыхающей старой девы в богиню плодородия.

– Это язычество.

– Да, но ведь они все наполовину язычники.

Он взглянул на возившихся кругом слуг.

– Девственницу принесли в жертву, и теперь Джордж Кросс будет процветать. Если Феншель прав, значит, ребенок зачат, и вы должны выйти за сэра Дэвида, миледи.

– Мне казалось, что он вам не нравится. Вы сделали все, что могли, чтобы подорвать его репутацию.

– Боюсь, что моя неприязнь имела мало отношения к сэру Дэвиду. Вчера мне не спалось, и я много думал. – Сэр Уолтер склонил голову. – Я приношу извинения за то, что обнаружил перед жителями Джордж Кросса его несостоятельность. Меня ослепила ярость, потому что вы решили заменить меня им. Я не догадывался, что у вас был план, основывавшийся на его легендарной славе. Это был гениальный план, миледи. Как я не догадался, что вы не взяли бы на службу наемника, не зная его!

– Посмотрите на меня, – приказала она. Вглядываясь в его лицо, она искала в нем доказательства его искренности и нашла их в морщинах, избороздивших его лоб, и в его сжатых губах.

– Я принимаю ваши извинения, но я должна сказать вам, что я тоже была в гневе. – Она говорила медленно, стараясь пробраться сквозь лабиринт недоразумений и давних обид. – Вы меня давно знаете. Давала ли я вам когда-нибудь повод считать меня легкомысленной или чувствительной?

– Только когда речь зашла…

– Ш-ш-ш! – она бросила взгляд в сторону слуг, и он понизил голос.

– Есть только одно обстоятельство, миледи, и такое непонятное, не поддающееся разумному объяснению… – Он вздохнул, как человек, терпение которого подверглось суровому испытанию.

Она положила руку ему на плечо и пристально посмотрела в его глаза.

– Единственное наше разногласие затмило все, сделанное мной раньше, все долгие годы, исполненные преданности долгу и служения здравому смыслу. Я надеялась, что вы поймете, что я взвесила все последствия моего единственного безрассудного поступка, но вы не поняли.

Она обычно старалась все тщательно обдумать, прежде чем говорить, но сейчас предусмотрительность ей изменила. Сэр Уолтер много лет был ее самым преданным советником, и теперь его недоверие к ней возмущало ее.

– Из вашей мудрой госпожи я превратилась в глупую женщину, и вы не скрывали своего мнения не только от меня, но и от прислуги, от крестьян и стражников.

– Прошу прощения, миледи. Это я глупец и признаюсь в этом.

– Я рассказала вам о своем поступке не потому, что нуждалась в вашем одобрении, а потому, что считала несправедливым от вас что-нибудь скрывать.

– Я никогда не считал своей обязанностью одобрять или не одобрять ваши поступки, но должен признаться, дорожил теми моментами, когда вы интересовались моим мнением.

Он объяснялся уважительно и в то же время фамильярно, как старый друг.

– Меня взволновало, когда вы сообщили мне о таком важном решении, не спросив предварительно моего совета. – Он засмеялся. – У вас на службе я стал самодовольным и слишком возомнил о себе. У вас не было семьи, и вы с такой готовностью предоставили мне место рядом с собой, что я вообразил себя больше, чем вашим управляющим, а скорее братом.

Он медленно соскользнул со скамьи и опустился перед ней на колени.

– Я только простой рыцарь, миледи, и я присягаю вам на верность. Я молю вас простить мне мою самонадеянность и вновь удостоить меня вашего доверия.

Глядя поверх его склоненной головы, она вспомнила, что он уже много лет не присягал ей. Это было упущение с ее стороны и, возможно, уже не первое.

– Я всегда дорожила вашими советами и тоже считала вас больше, чем управляющим, а скорее другом.

Подняв голову, он улыбнулся, явно довольный ее признанием. Он смотрел на нее ставшим хорошо знакомым за долгие годы взглядом.

– Я по-прежнему не одобряю ваши поступки, но вы – моя госпожа, и я никогда ничего не сделаю вам во вред.

– Я это знаю.

– И поэтому я умоляю вас выйти замуж за сэра Дэвида. Вы всегда отличались здравым смыслом – кроме одного вопроса, по которому мы разошлись во мнениях, – и я убежден, что брак с сэром Дэвидом поможет вам устранить угрожающую вам опасность.

– Почему вы так думаете?

– Негодяй, стрелявший в вас, не отважится более на такой поступок, опасаясь человека, чей главный интерес в том, чтобы сохранить вам жизнь.

– У сэра Дэвида нет денег. Он не получил благородного воспитания.

– Именно он своей жизни не пожалеет, чтобы сберечь вашу. Он не допустит, чтобы кто-то еще покушался на ваше богатство.

Она засмеялась.

– Вы находите его идеальным супругом для меня по той же причине, по какой я отвергла других искателей?

– И он отец вашего будущего ребенка.

– Вы тоже верите в эту выдумку о засухе и моей плодовитости?

Он пожал плечами и ничего не ответил.

– Я вижу, что верите!

– Не то чтобы я верил, но вы спрашивали меня, миледи, доверяю ли я вашему здравому смыслу, и я доверяю. Если сэр Дэвид преуспел в том, что многим не удалось…

– Никто и не пытался, – резко возразила она.

– Многие пытались, уверяю вас. Вы просто не замечали.

Он перевел дух и повторил:

– Если сэр Дэвид преуспел в том, что многим не удалось, значит, вы приняли правильное решение, и я убедительно прошу вас довести это дело до конца.

Она смотрела на него во все глаза. Что она только затеяла!

– Спросите юного Эдгара, и он вам скажет. У каждого ребенка должен быть отец.

Этот его ход достиг цели.

– Я обдумаю ваш совет. – Наклонившись, она поцеловала его в щеку в знак примирения.

Ни он, ни она не заметили наблюдавшего за ними у двери в холл Дэвида.

14

– Вы опять о нем думаете?

Голос Эдлин заставил ее вздрогнуть, и веретено со стуком упало на пол.

– Что?

– У вас такой вид, как будто вы попробовали какое-то новое блюдо и не уверены, нравится ли оно вам или нет. Мы пойдем сегодня опять смотреть, как он упражняется?

Элисон хотела было притвориться, что не понимает, о чем идет речь. Но только новая Элисон была способна на такую трусость, а она всячески избегала этой новой Элисон. Наклонившись, она подняла веретено. Она надеялась, что краску на ее лице можно будет объяснить этим движением.

– Я должна убедиться, исполняет ли сэр Дэвид свое обещание.

– О да, с каждым днем он все больше совершенствуется. Даже сэр Уолтер говорит, что дела идут лучше, а прошел всего лишь месяц.

Элисон с трудом удержалась от вздоха.

– Но сэр Дэвид все же не лучше Хью.

Теперь по цвету лица Эдлин с ней сравнялась.

– Хью моложе и выше, и сэр Дэвид говорил, что еще не встречал такого умелого бойца.

Положив веретено на скамью, Элисон взяла девушку за руку.

– Еще бы ему так не говорить, раз он не может его одолеть.

– Хью де Флорисон не такой, как другие, – с придыханием сказала Эдлин.

Элисон чуть не прослезилась, с таким обожанием девушка произнесла его имя. Приготовления к свадьбе Эдлин шли своим чередом, хотя невеста и вздыхала о другом – о человеке, который почти не замечал ее. Но даже если бы он ее и заметил, это не принесло бы им ничего хорошего. Они оба были бедны. Полюбив друг друга, они все равно не могли бы пожениться. «Хорошо, что Эдлин скоро уезжает в Уэссекс», – подумала с грустью Элисон, собирая шерсть в корзинку.

Эдлин помогла ей встать.

– Сэр Дэвид и Хью будут развлекать всех, кто приедет сюда в базарный день.

– Мне не хотелось бы, чтобы ты появлялась перед посторонними, – сказала Элисон. – На праздники урожая часто являются малопривлекательные личности.

– Я ведь не хожу на базар, – возразила Эдлин.

– Тебе и не нужно ходить туда. Они сами сюда приходят. Я еще не видела такого тесного общения между замком и деревней, как в эти дни.

Когда они вышли, Элисон заметила, что вокруг площадки, где упражнялись сквайры, опять собралась толпа – местные жители и много приезжих. Никогда не знаешь, что здесь можно увидеть, думала Элисон. Овцеводы возились со служанками, пускавшими в ход свои прялки, когда мужчины слишком много себе позволяли. Феншель держался вместе со своими друзьями из деревни. Эвина павой выступала среди торговцев, стараясь привлечь тех, кто побогаче. Айво стоял в своей обычной позе, скрестив руки на груди, всем своим видом выражая презрение к Дэвиду. Ганнвейт закрыл глаза, как будто все окружающее ему надоело. Когда Элисон приблизилась к площадке, оба они оживились.

Обычно Элисон упрекала своих людей за лень, но на этот раз она воздержалась. Летние работы шли успешно, и в любом случае, не будь они сейчас здесь, они бы слонялись по базару. К тому же им хотелось убедиться, что сэр Дэвид Рэдклифф действительно в состоянии их защитить.

Их ожидания были не напрасны. Дэвид оправдал ее доверие. Он упражнялся каждый день с новым видом оружия, не щадя своих сломанных ребер и кровоподтеков, разукрасивших его кожу. Он преображался на глазах, и если бы не Хью, его репутация была бы полностью восстановлена.

Они дрались мечами, пока не падали изможденными на землю. Они дрались верхом копьями и булавами. Даже в самые жаркие дни они не снимали доспехов, чтобы приучить себя к их тяжести.

Но Хью неизменно побеждал сэра Дэвида.

Эндрю и Дженнингс подражали им, а Эдгар служил им всем сквайром. Элисон была довольна, что уважительное отношение Дэвида к мальчику повлияло на остальных, и ей уже больше не случалось слышать слова «ублюдок» в его адрес. Даже сэр Уолтер считал за благо воздерживаться от упоминаний о его родителях.

Увидев его теперь на площадке, Элисон вздохнула.

– Сэр Уолтер старается стать вежливым и великодушным рыцарем, – одобрила она.

– Старается-то он старается, – возразила Эдлин. – Хорошо бы еще, если бы ему это удавалось.

– Быть может, если бы сэр Дэвид обращался с ним помягче, он был бы менее раздражительным, – сказала Элисон. – Я не понимаю причин его недовольства.

– Сэру Дэвиду не нравится, что он снова добился вашего расположения.

– Мы только поговорили с ним и выяснили отношения. Мне кажется, сэр Дэвид должен быть доволен, что между мной и моим управляющим все наладилось.

– Любовники хотят, чтобы все внимание уделялось им одним.

– Откуда тебе это известно?

– Мне говорила Филиппа.

– Филиппа говорила с тобой обо мне и сэре Дэвиде?

– Филиппа о многом мне говорила, чтобы подготовить меня к замужеству.

– Если у тебя есть вопросы, тебе следует обращаться ко мне, – сказала чем-то уязвленная Элисон.

– Благодарю вас, миледи, но, хотя я принимаю ваши советы с величайшим уважением, в этом отношении я предпочитаю прислушиваться к Филиппе.

Эдлин говорила мягко, и Элисон сразу узнала эту манеру – она слишком походила на ее собственную.

Выйдя на площадку, Элисон выпрямилась и расправила плечи. Все с поклонами расступились.

– Миледи, – учтиво склонился перед ней сэр Уолтер. Он постоянно следил за происходящим на площадке и грозно хмурился на каждого, кто приближался к Элисон. – Вы снова пришли посмотреть на вашего дорогостоящего ученика?

Элисон взглянула на Дэвида и Хью, метавших копья в соломенное чучело. Она сразу же поняла, кого имел в виду сэр Уолтер. По раздражению в его голосе она догадалась, что Дэвид снова вывел его из себя.

Прежде чем она успела как-то смягчить его недовольство, он протянул руку ладонью вверх.

– Не обращайте на меня внимания, миледи. Я стараюсь не обижаться на него, потому что я первый оскорбил сэра Дэвида, выставив на посмешище.

– Это, конечно, могло быть причиной его враждебности, но я ожидаю большего от моего… – она замялась.

– Супруга, – закончил за нее сэр Уолтер.

Эдлин захихикала. Элисон гневно взглянула на них.

Сэр Уолтер посмотрел на небо.

– Похоже, опять собирается дождь.

Элисон не нравилось, когда ее поддразнивали, в особенности когда речь шла о выдумке, в которую верило большинство ее подданных.

Сэр Уолтер это понял. Выражение его лица из насмешливого стало сочувственным.

– Простите меня, миледи. Я хотел как-то уменьшить неловкость в связи с этой легендой, но я не стану больше о ней упоминать.

Она благодарно кивнула и поспешила переменить тему разговора.

– Что думают Айво и Ганнвейт о том, как совершенствуется сэр Дэвид?

– Я не интересуюсь мнением стражников, – резко ответил сэр Уолтер.

Хотя он и добился примирения, унизив себя перед ней, он по-прежнему был о себе высокого мнения. Краб не полирует себе клешни, а выставляет их для общего устрашения. Сэр Уолтер и был таким крабом.

Не сознавая, что Элисон над ним смеется, он продолжал:

– Я редко встречал людей, в которых так удачно сочетаются природные способности и непреклонная воля, как у сэра Дэвида. – Он погладил себе бороду. – Я не хочу сказать, что вы не зря потратили деньги. Я бы на вашем месте спросил с него за его неудачи. Но женщину легко ввести в заблуждение, во всяком случае, он старается исправиться.

Он облокотился на загородку и пробормотал достаточно громко, чтобы она его услышала:

– Дурак бы он был, если бы не старался за все то золото, что вы ему платите.

Громкий вопль отвлек ее внимание, прежде чем она успела отчитать сэра Уолтера за его дерзость. Она взглянула и увидела Хью поверженным. Сэр Дэвид держал у его горла нож.

– Что случилось? – спросила она нетвердым голосом, вскарабкиваясь на нижнюю доску ограды, чтобы получше присмотреться.

– Это мне нравится, – сэр Уолтер усмехнулся. – Он собьет с Хью спесь. Я уже и слова не могу сказать этому парню. Моя женщина говорит, что я ему как отец, и с тех пор, как он превзошел меня в мастерстве, он меня ни в грош не ставит. Дэвид ему покажет, что к чему.

– Я не понимаю.

– Дэвид слышал, как Хью говорил, что настоящий рыцарь пользуется ножом, только чтобы разрезать за столом мясо. Но Дэвид растолковал ему кое-что еще. Он ему объяснил, что наемник проводит больше времени в темных закоулках и в подозрительных харчевнях, чем на турнирах и в сражениях. Он сказал, что Хью следует научиться защищаться от тех, кто станет с ножом покушаться на его доспехи и коня.

Дэвид убрал нож и помог Хью подняться.

– В этом, по крайней мере, Дэвид намного его превосходит.

Хью принял руку Дэвида с выражением искренней благодарности и тут же перекинул его через голову. Пока Дэвид барахтался, Хью оседлал его спину и ткнул лицом в траву. Что произошло потом, Элисон не заметила, но, очевидно, Дэвид как-то двинул локтем, и Хью, согнувшись вдвое, откатился от него с громким стоном.

Дэвид поднялся и, наклонившись над Хью, сказал что-то нелестное, судя по выражению его лица.

– Миледи, можно мне подойти к нему? – нетерпеливо спросила Эдлин.

На мгновение Элисон охватила безумная необузданная ревность: ей показалось, что Эдлин хотела помочь Дэвиду. Но благоразумие вернулось к ней, и она поняла, что Эдлин говорит о Хью.

– Нет, – отрезала она лаконично. – Иди и скажи Филиппе, чтобы она помогла тебе с пряжей. – Эдлин не трогалась с места, и Элисон резко приказала: – Иди же!

Эдлин всхлипнула и бросилась бежать. Ужас исказил черты сэра Уолтера, когда он понял, как далеко зашло увлечение девушки. Элисон чувствовала, что у него вертелось на языке: «Вы подаете ей дурной пример!» – но он сдержался.

Элисон сознавала, что и правда подавала дурной пример, но у нее не было выбора. Иногда она испытывала угрызения совести и тогда пыталась загородить дверь своей спальни и не иметь больше ничего общего со своим любовником. Но Дэвид не принимал ее отказов.

Сэр Уолтер спросил вполголоса:

– Вы сказали вашему герою, зачем вы его наняли, от чего вас нужно защищать?

– Ему этого не нужно знать, – отвечала она так же тихо. – Достаточно того, что он это делает.

– Он человек не из мягких. – Сэр Уолтер наблюдал за приближавшимся к ним не спеша Дэвидом. – Почему вы думаете, что он не станет на мою сторону?

Ей хотелось сказать, что, конечно, не станет. Правда, жизнь ожесточила его, но он постоянно выказывал сочувствие и сострадание к окружающим – к Эдгару, к слугам, ко всем, кто был слабее его. Но он был мужчина, а какой мужчина поддержал бы ее в ее решении?

Сомнение, отразившееся у нее на лице, удовлетворило сэра Уолтера, и он мрачно улыбнулся.

– И он может все потерять за то, что согласился помочь вам. Все, ради чего он трудился всю свою жизнь. Подумали вы о том, как он может вам за это отомстить?

Дэвид подошел к ним. Лицо его было в грязи и крови. Ему явно не нравился прерванный его появлением тихий разговор, но он склонился перед Элисон со всем видимым почтением:

– Миледи.

– Сэр Дэвид. – Она милостиво кивнула, по всем правилам игры. Было глупо разыгрывать такую официальность, когда каждую ночь он исчезал в ее спальне, откуда появлялся только утром. Но он, казалось, желал, чтобы все видели, как он уважает ее и ее положение.

Он кивнул сэру Уолтеру, и тот ответил ему тем же.

– Неплохо, – сказал сэр Уолтер, показывая пальцем в сторону все еще корчившегося на земле Хью.

– Да, дела идут хорошо. Хью совершенствуется с каждым днем. – Дэвид повернулся к Элисон. – Как и я.

– Ваши общие успехи мне очень приятны, – отвечала она машинально. Ежедневно она наблюдала за тем, как его тело обретает вновь свою прежнюю силу. Она до глубины души восхищалась его настойчивостью и чувством юмора, неизменно проявлявшимся при каждой очередной неудаче.

Если бы он больше походил на других мужчин, ей бы легче было оказать ему сопротивление. Если бы утром, после того как она уступила ему, он бы возомнил о себе и стал хвастаться! А он вместо этого разозлился. На нее! Как будто она отказала ему в чем-то, что ему принадлежало по праву.

– И все остальные сквайры немало преуспели, – устало сказал Дэвид. Эдгар подошел к нему с полным ведром воды. Взяв у него ковш, Дэвид с жадностью выпил. Затем, взяв полотенце, он попытался вытереть себе лицо. Элисон поморщилась, когда обнажились старые шрамы и свежие раны.

– А Эдгар – мой постоянный спутник. – Дэвид улыбнулся ему, и на его рассеченной губе выступила кровь.

Она больше не могла этого выдержать. Взяв у него полотенце, она обмокнула его в воду.

– Сядьте, – приказала она. Эдгар кинулся за табуретом для своего рыцаря.

– Эдгар превзошел все наши ожидания как на своей службе в замке, так и на поединках. А теперь сядьте, сэр Дэвид.

Он почтительно поклонился.

– Как прикажете, миледи. – Опустившись на табурет, он подставил ей лицо, ожидая, что она им займется.

Она оглянулась вокруг. Все стоявшие поблизости, в особенности прислуга из замка, с явным нетерпением ожидали увидеть, как она к нему притронется. Ей это было не впервые. Обычай требовал, чтобы госпожа оказывала помощь нуждающимся. Но теперь все ожидали увидеть в этом что-то глубоко личное, проявление ее чувства к нему.

Ничего особенного в этом не было. Она просто терпеть не могла грязь. Всем это было известно. И ни одна женщина, в которой есть хоть капля сострадания, не оставит человека истекать кровью.

И тут Эвина мечтательно сказала:

– Сейчас она умоет его водой с небес.

Элисон стиснула зубы от раздражения.

– Разумеется, вода и есть с небес, дура ты этакая, – раздраженно сказал сэр Уолтер. – Откуда ей еще взяться?

– Это дождевая вода, – уточнил Феншель. – Не из колодца и не из реки. Она быстро исцелит его, потому что она пролилась от их соединения.

Дэвид вытаращил глаза.

– О чем они говорят?

Он не слышал эту глупую историю, и Эли-сон не хотела, чтобы он о ней узнал. Она беспомощно взглянула на сэра Уолтера.

Он громко сказал:

– Ты заметил, Айво, что на этот раз никто, как это бывало, не шутит насчет новобрачных?

По-своему грубовато, он хотел помочь ей, изменив тему разговора, но Дэвид нахмурился.

И в замке, и в деревне все вели себя деликатно. Никто не поминал его ночных посещений ее спальни, потому что Дэвид не позволял трепать ее имя. Он и погубил ее репутацию, он и защищал ее.

– Мне кажется, это из-за того, как хмурится сэр Дэвид. Когда он захочет, он может принять устрашающий вид, как дикий зверь, вырвавшийся на свободу.

Дэвид сжал кулаки.

– Заткнись! – приказал он.

Феншель, казалось, этого не слышал. Он осторожно поправил сэра Уолтера:

– Они вдвоем принесли нам дождь. Миледи уступает ему, потому что ее долг помочь нам.

Пристально глядя на Элисон, Дэвид спросил:

– Вы уступаете мне из чувства долга? Это что еще за вздор?

Разумеется, это был вздор. Покидая ее на столе обнаженной и беззащитной, он поклялся приходить к ней в постель и заставлять ее радоваться ему.

С тех пор он каждую ночь приходил к ней без приглашения, не обращая внимания на ее желания и настроения. Но каким-то образом он всегда подчинял их себе. Элисон могла бы сказать, что уступала ему по необходимости, но она не могла себе лгать. Она уступала потому, что он возбуждал ее, потому, что научил ее тому, чего она не могла бы узнать ни от кого другого. Иногда часы тянулись медленно, пока он ласкал, целовал ее, доставляя ей наслаждение. Иногда он вел себя как победитель со своей добычей. Но она всегда засыпала удовлетворенной, зная, что ее любят так, как никто никогда не был любим.

– Ну, ну, приятель, – сказал сэр Уолтер шутливым тоном. – Едва ли леди Элисон считает себя жертвой. По звукам, что доносятся из ее спальни, я бы так не сказал.

Элисон поморщилась. Дэвид вскочил на ноги.

– Не смей говорить так о леди Элисон. Она не твоя. Ей никогда не быть твоей. Я убью тебя, если ты снова посмеешь отозваться о ней непочтительно.

– Дэвид! – Элисон схватила его за руку, но он вырвался.

Сэр Уолтер попятился, отмахиваясь обеими руками.

– Нет! Нет! Я не хотел сказать ничего дурного! Я только хотел отвлечь вас, чтобы вы не слышали того, о чем миледи не хочет, чтобы вы знали.

Со звериным ревом Дэвид схватил сэра Уолтера за тунику и отшвырнул его прямо в лужу.

– В небесную воду, – с удовлетворением отметила Эвина.

Сэр Уолтер вскочил, готовый броситься на Дэвида. Но остановился: Дэвид мог одолеть его. Он знал это, и Дэвид это знал, а сэр Уолтер не желал, чтобы обитатели Джордж Кросса в этом убедились. Но поступок Дэвида лишил его престижа и авторитета. Отступив, он плюнул Дэвиду под ноги и удалился.

Это не входило в намерения Элисон. Последнее время все казалось лишенным всякого смысла. И сэр Уолтер с его жалкими попытками к ней подольститься, и Дэвид, злившийся на нее за ее намерение отнять у него их будущего ребенка и еще за что-то, помимо ее отказа выйти за него замуж. Ей был непонятен ход его мыслей, но Элисон была уверена, что правильно понимает его.

Глядя на нее сверкающими глазами, Дэвид ожидал, что она выразит ему свое недовольство.

Она содрогнулась под этим взглядом.

Иногда она казалась себе камнем, увлекаемым безжалостным потоком. Течение тянуло ее все глубже и глубже, она боялась погибнуть в пучине.

А иногда… иногда она наслаждалась в этом водовороте.

Она не могла этого понять. Днем рассудок контролировал ее поступки. Ночью ею управляла какая-то другая сила. В ней как будто рождалась новая Элисон, совершенно не похожая на прежнюю. Ей казалось, что это Дэвид вызывал к жизни эту новую Элисон. С ним она открывала в себе эту незнакомку и с тревогой думала о том, что он еще сможет в ней обнаружить.

Не сказав ни слова, она протянула ему полотенце и удалилась.

15

Дэвид смотрел ей вслед и не знал, печалиться ли ему или кричать от радости. Иногда ему казалось, что она привыкла к нему. А потом она вдруг вспархивала, как испуганная птица, и он сознавал, что он так же далек от нее, как и прежде. Она оставалась для него загадкой, но последнее время он склонен был думать, что Бог и все святые на его стороне и он выиграет это сражение, как он выиграл все остальные благодаря своему уму, хитрости и удаче.

Наклонившись над ведром, он мыл себе лицо, пока Эдгар не сказал ему, что самую грязь он уже смыл. Тогда, взяв мокрое полотенце, он последовал за Элисон. Это было нетрудно. Каждый попадавшийся навстречу человек мог сказать ему, где она. Только оказавшись за стенами замка, он был вынужден выслеживать ее по примятой траве, по колыхавшимся веткам деревьев. Он увидел, как она вышла на поляну и воздела руки к солнцу. А потом она начала кружиться в каком-то языческом танце. Он подкрался ближе, зачарованный этим экстазом, и, когда она упала на землю, с нетерпением стал ожидать, что она будет делать дальше.

Элисон ничего не сделала, только закрыла глаза руками, будто вдруг охваченная тревогой или порывом чувств.

Она вела себя необычно, не похоже на себя. Но этого следовало ожидать от женщины в ее положении.

Элисон не шевелилась. Ему казалось, что она так глубоко о чем-то задумалась, что не замечала ничего вокруг, но когда его тень упала ей на лицо, она вскочила, вскинув кулаки.

Дэвид замахал полотенцем над головой, изображая безоговорочную капитуляцию.

– Пожалейте меня, миледи. Я человек мирный.

Элисон усмехнулась и опустила руки.

– Да, конечно. – Это прозвучало у нее недоверчиво. Она снова опустилась на землю и, срывая травинку, спросила: – Зачем ты пошел за мной?

Правду ей говорить было еще рано, поэтому он протянул ей полотенце.

– Мне надо вымыть лицо.

Она смотрела на полотенце, потом на него.

– Зачем?

– Таковы всегда были ваши правила, миледи. Вот, – он сунул ей полотенце. – Возьми.

Она взяла его осторожно и как будто неохотно, а потом, встав на колени, села на пятки. Он растянулся на земле, устроившись так, что голова его оказалась на ее коленях.

– Мне это нравится, – сказал он, скосив на нее глаза.

– Еще бы.

Она провела полотенцем по кровоточащим ссадинам, и он вздохнул:

– Эй, полегче!

– Легко эту грязь не ототрешь. – С необычной энергией она скребла царапину у него на лбу. – Хью показал, как можно воспользоваться землей вместо оружия.

– Всему, что он умеет, он научился у меня, – пробормотал Дэвид, когда она прижала полотенце к его рассеченной губе.

– Ты совершил чудеса.

– Достаточно чудес, чтобы получить жалованье еще за месяц?

Ее рука под прикрытием полотенца опустилась на его ушибленный нос, и, когда он вскрикнул, Элисон извинилась своим обычным вежливым тоном.

Если бы ему не было так больно, он бы рассмеялся. Кто бы мог подумать два месяца назад, что благовоспитанная леди Элисон может опуститься до такой мелкой мести?

– Тебе заплатят в счетный день, не раньше.

– Я очень рад. – Он сел и, взяв у нее полотенце, отбросил его в сторону. – Я хочу продолжать защищать тебя от того, на кого ты, находясь в одиночестве, заносишь кулаки. Ты все еще не хочешь рассказать мне о нем? – попробовал он уговорить ее.

Она покачала головой.

Разочарование придало недовольный тон его голосу.

– Разве это не мой долг – постоянно заботиться о твоей безопасности? Едва ли было благоразумно отправляться одной на такую прогулку.

– И даже очень глупо. – Элисон огляделась по сторонам. – Но он скрывается. Мне иногда почти что хочется, чтобы он опять показался, тогда мы сможем покончить с этим.

Она проговорила это с таким жаром, что Дэвид удивился. Правда, он сделал ей выговор, но уже почти забыл, зачем он каждый день закаляет свое тело. Вознаграждение, получаемое им каждую ночь, вытеснило из его сознания мысль об опасности. Он тоже оглянулся по сторонам. Они сидели на открытом месте, доступные любому хищнику. Дрожь предчувствия пробежала у него по спине.

– Может быть, нам лучше уйти под деревья?

– Может быть, нам лучше вернуться домой.

Так бы и следовало сделать, но Дэвид хотел поговорить с ней, а по возвращении в замок на нее свалится куча дел, а ему же нужно будет помириться с сэром Уолтером.

– Останемся на несколько минут, – попросил он. – Мне нужно спросить тебя кое о чем.

Элисон согласилась без особой готовности. Дэвид помог ей встать и обнял ее за талию. Это получилось у него легко и непринужденно, и ему доставляло удовольствие сознавать, что он мог бы обладать ею здесь и сейчас и она бы не стала сопротивляться. В то утро, на столе, он одержал важную победу и часто думал, почему гнев и нетерпение помогли ему там, где заботливость и нежность оказались бесполезными. Сначала он был слишком сердит и разочарован, чтобы думать об этом. Ночью в ее спальне он дал волю своим желаниям. Впоследствии он попытался выяснить, что все-таки возбуждает ее, и обнаружил, что Элисон признает и отвечает только на истинную страсть.

Когда он пытался соблазнить ее, она сопротивлялась всем своим существом. Она жаждала подлинного чувства и искусно умела угадывать его в других. Больше всего ее возбуждало, когда он сосредоточивался на них двоих, забывая обо всем на свете. К счастью для него, это было нетрудно, и когда он позволял желанию захлестнуть себя, вознаграждение с ее стороны превосходило его самые смелые мечты. Она вела себя как женщина, которая по-настоящему любит, и это покоряло его.

Выбрав место в тени, он с поклоном предложил ей сесть. Она с важностью ему повиновалась, аккуратно подобрав юбки и поджав ноги. Элисон сидела выпрямившись, лицо ее было непроницаемым. Дэвид понимал ее без слов: она была госпожа, он – ее наемник. Она позаботилась о том, чтобы ничто в ее наружности не могло показаться ему соблазнительным. Сегодня она желала забыть о близости прошлой ночи. Но он не мог ей этого позволить.

– Так почему же ты убежала?

Элисон колебалась, и он видел, что ей хотелось притвориться, будто она не помнит, как поспешно скрылась. Но в отличие от большинства известных ему людей, она умела бесстрашно встречать всякие затруднения.

– Все, что мы делали, происходило в уединении наших покоев, и, хотя все об этом знали, никто ничего не видел.

– Кроме простыни, – напомнил ей он.

– Да, кроме простыни. – Элисон презрительно шевельнула ноздрями, как всегда это делала, когда он напоминал ей об этом. – Но когда я просто хотела промыть твою рану, они все смотрели на меня, как будто в этом было проявление… чего-то.

– Чего-то вроде расположения?

Он задел какое-то чувствительное место, потому что она привстала и сложила руки на коленях.

– У меня есть к тебе расположение! Иначе я бы не пустила тебя к себе в спальню. Если я не обнаруживаю свои чувства на каждом шагу, это еще не значит, что я холодная и бесчувственная. Это только значит, что мне известно, что сдержанным женщинам легче добиться повиновения себе.

Пораженный ее горячностью, он согласился.

– С самого рождения родители предупреждали меня, с какими трудностями придется столкнуться богатой наследнице, не имеющей в своей родне мужчин. Мои крестные помогли мне понять мое положение и объяснили, как им могут воспользоваться другие люди. Все они учили меня вести себя подобающим образом и держать людей на расстоянии. Если я держусь особняком, это не значит, что я бесчувственная.

– Я знаю. – Он нарочито понизил голос, боясь спугнуть минуту откровенности. – Я всегда знал, что в тебе есть нечто большее, чем это можно заметить на первый взгляд.

Она снова бессильно опустилась на землю.

– Да. Богатство, например.

Дэвид пришел было в негодование от этих слов, но вспомнил, почему он поначалу стал добиваться ее. Ему были нужны ее деньги, ее земли, ее влияние. Все это было ему нужно, но теперь он стремился завоевать ее расположение не только из-за этого. Он хотел сказать ей это на изысканном языке трубадуров, но вместо этого только проглотил слюну и нежно сказал:

– Больше, чем богатство.

– Да, конечно, больше. Больше лет.

– Лет?

– Да, лет, что прошли со дня моего рождения. Я стара.

Дэвид засмеялся. Он не должен был смеяться, но по сравнению с ним Элисон была ребенком, невинным ребенком, не испытавшим ни страданий, ни борьбы.

Дэвид взглянул на нее и заметил, что у нее гневно сжались губы.

– Прошу прощения, миледи, – сказал он поспешно. – Ваш опыт в хозяйстве и дипломатии не сравнится с моим, но осенний холод еще не тронул вашу красоту.

Лесть ее не смягчила, и он вздохнул.

– Миледи… Элисон, тебе не кажется, что за последние две недели тебе не раз случалось утрачивать свою безмятежность?

– Это ты виноват! Тебе нужно полностью подчинить меня.

– Да, в постели. – Он погладил ее по руке. – Я говорил тебе, какое удовольствие ты доставляешь мне в постели?

Она еще больше выпрямилась.

– Ты упоминал об этом, хотя мне кажется, нам не случалось обсуждать это при свете дня.

Наклонившись к ней, он прошептал:

– А я, я доставляю тебе удовольствие в постели?

Элисон оглянулась, как будто ожидая сурового приговора невесть откуда взявшихся стражей ее добродетели. Он повысил голос:

– А я доставляю тебе…

– Да. – Она стиснула зубы, словно одно это слово далось ей с болью.

Он поцеловал ей руку и положил ее обратно к ней на колени. Его руки обхватили ее бедра, согревая их сквозь ткань юбки.

От этого прикосновения ей стало теплее, и она слегка расслабилась.

– Я замечаю, что иногда ты громко смеешься.

– Редко.

– Редко, – согласился он. – Но это поразительно.

– Я больше не буду.

– Пожалуйста, смейся. Это всех оживляет, ты заметила?

– Пожалуй. – Даже такое маленькое признание стоило ей большого труда.

– Я видел и слезы у тебя на глазах.

Она отодвинулась так резко, что ударилась головой о ствол дерева, но она не заметила боли. Испуганным голосом она спросила:

– Когда?

– Вчера вечером, когда менестрели пели балладу о братьях-пиратах, утопивших друг друга.

– Я не люблю пиратов.

– Поэтому-то я и удивился, что ты заплакала.

Глаза ее и сейчас наполнились слезами – хотя она ни за что не призналась бы в этом, – и ему стало жаль ее. Она впервые испытывала всю гамму чувств и переживала все с остротой подростка. Но он не мог нянчиться с ней теперь. Для этого было уже поздно. Ей нужно самой во всем разобраться, и она постепенно привыкнет к своей новой роли.

– Я также замечал, как ты смотришь на Хейзел.

– Хейзел?

– Да, Хейзел. Ты берешь ее на руки.

Она ничего не сказала.

– Почему она стала интересовать тебя теперь?

– Просто на детей любопытно бывает посмотреть.

– Да, я всегда так думал. – С того самого раза, когда он впервые взял на руки свою дочь.

– Ты плачешь и смеешься без всякой видимой причины. Тебя привлекают дети… Быть может, тебе есть что мне сказать?

– Что? – насторожилась она. – Почему?

Все это оказалось так трудно, как он и ожидал.

– Потому что у тебя не было месячных, с тех пор как мы вместе.

Она уставилась на него, словно он говорил на каком-то непонятном языке.

– Ты смеешься и плачешь по пустякам, когда я прикасаюсь к тебе здесь, – он погладил ей грудь, пытаясь ее успокоить, – ты чувствительна к моим прикосновениям, и у тебя не было…

– Ты хочешь сказать, что я беременна?

Она поняла! Его даже пот прошиб.

– Мне это приходило в голову. А ты как думаешь?

– Откуда мне знать? Я никогда такими подробностями не интересовалась. – Она поняла, как странно это прозвучало, и поспешила объяснить: – Мне не приходилось иметь дело с женщинами в начале их беременности. Я только помогала им при родах, когда их мужья напивались до бесчувствия.

– Я так и думал.

Не обращая внимания на его слова, она продолжала:

– И откуда тебе вообще столько известно о женском теле? – Глаза у нее сузились. – Наверно, у тебя в усадьбе разгуливает сотня незаконнорожденных детей. Ну, раз ты уж так хорошо осведомлен, почему бы тебе просто было не сказать: «Миледи, у вас будет ребенок» – и покончить с этим?

Ей было неприятно признаваться в своей неопытности. Он это понимал. Она была немало напугана. Он это тоже понимал. Поэтому она и накинулась на него. Но он сохранил самообладание.

– Я не уверен, что ты беременна, и, насколько мне известно, у меня нет приблудных детей. Но, судя по нашим ночным занятиям и по некоторым признакам, ты родишь мне ребенка к весне.

– Некоторые женщины, выйдя замуж, не рожают годами.

Он усмехнулся.

– Нам повезло, миледи.

– Это не смешно!

– Я смеюсь от радости. Нам есть чему радоваться.

– Тебе есть. Ты свое дело сделал, мне же все еще предстоит.

Он начинал терять терпение, хотя уже имел дело с беременными женщинами и знал их капризы.

– Это правда, что ближайшие несколько месяцев тебе придется нести это бремя, но отцовские обязанности не заканчиваются с зачатием.

– Твои заканчиваются.

Это был жестокий, верно рассчитанный удар. Он быстро вдохнул в себя воздух и медленно выдохнул.

– Я знаю, что ты хотела одна воспитать моего ребенка, но теперь ты убедилась в ошибочности такого намерения.

– Ошибочности? Здесь нет никакой ошибки.

– Ты же не станешь отрицать, что мы находим удовольствие в обществе друг друга, не только в постели, но и за разговором по вечерам?

– Уж не воображаешь ли ты, что я возьму себе мужа ради удовольствия вести с ним разговоры? Я долго жила одна, и никто не осмеливался обращаться со мной как с равной, кроме тебя. Никто не смеет со мной спорить, потому что я госпожа и могу отбрить всякого. А теперь мой наемник сидит за моим столом и говорит мне, что он обо мне думает, и о моем хозяйстве, и о моих делах без всякого уважения к моему положению.

Он боролся со своим негодованием.

– Я не знал, что оскорбляю тебя.

– Ты меня не оскорбляешь. – Она медленно поднялась, опираясь о дерево у себя за спиной. – Мне это нравилось, и ты воспользовался этим, чтобы затуманить мне рассудок.

Она его прямо-таки обвиняла в колдовстве!

– Это называется честность, миледи, и, если она для тебя такая редкость, что ты называешь ее затмением, мне жаль тебя.

– Ах, тебе меня жаль? Да ты мне завидуешь! Ты хочешь на мне жениться, тебе нужен этот ребенок, чтобы распоряжаться… моими двенадцатью мешками шерсти. Чтобы распоряжаться моей жизнью!

– Твоими деньгами? Твоей жизнью? – Она сбила его с толку. Это привело его в бешенство. Разве она не понимает, что на самом деле важно?

– Мы говорим о ребенке. Да, я хочу жениться на тебе, и я знаю, ты говорила…

– Я говорила, что не стану твоей женой, и я не изменю свое решение.

Глаза у нее были серые, как камень, и такие же жесткие и холодные, и он вышел из себя. Ведь он проигрывал самую большую игру в своей жизни!

– Да, ты сказала, что не станешь моей женой, но, когда я приходил к тебе по ночам, мне казалось, что я пробудил в тебе женщину, настоящую женщину. Я ошибся. Ты воспользовалась мной как самцом, и я тебе больше не нужен.

– Можешь не дожидаться расчета. – Она схватила ключи и отделила один от шкатулки с деньгами. – Я расплачусь с тобой немедленно.

– И не забудь увеличить сумму вдвое. – Он тоже умел ранить словами. – Еще и за услуги в постели.

– Я пришлю деньги с Эдгаром, а ты можешь убираться.

– Пришли половину, а вторую оставь для моего сына, и скажи ему, что он в любое время может приехать в Рэдклифф ко мне, к своему отцу. Ты можешь отнять у меня ребенка, но тебе не отнять у меня прав отца.

– Убирайся!

– Я бы не остался, даже если бы ты стала умолять меня об этом.

Они стояли друг против друга, тяжело дыша, словно выдохшись после гонки. Платок у Элисон съехал, щеки ее пылали. Он выглядел не лучше и на краткое мгновение пожалел о том, что не сможет в последний раз предстать перед ней легендарным рыцарем.

Обида и гнев овладели им. Она быстро удалялась, как будто старалась скорее оказаться как можно дальше от него. Он стремительно двинулся в другом направлении.

Но, не сделав еще и нескольких шагов, Дэвид ощутил укоры совести. Он не мог оставить ее одну блуждать по лесу. Месяц его службы еще не истек. Потихоньку, чтобы она не заметила и не истолковала его действия превратно, он последовал за ней, стараясь держаться в тени деревьев. Он следил за ней, пока она не влилась в поток людей, тянувшихся из деревни в замок. Элисон ни разу не оглянулась. А ему плевать. С проклятием он ударил обоими кулаками в древесный ствол и, потирая ободранные суставы, выругался еще громче. Черт возьми эту женщину! Какие только глупости он делает из-за нее! Он отправился обратно в лес, зализывая ссадины на руках. Он не хотел выходить из себя, но будь он проклят, если он вернется и станет просить у нее прощения. Она сама настояла на своем идиотском плане. Да, она предупреждала его, но он думал, что у нее все-таки хватит ума выйти за него. Она ведь не дура. Когда человек…

– Господи…

Дэвид остановился и прислушался. Это было похоже на стон какого-то раненого животного.

– Боже, помоги мне.

Животное, одаренное человеческой речью. Все его чувства напряглись. Он пристально огляделся вокруг. Ему бросились в глаза сломанные ветки кустарника и что-то темное на листьях. Он наклонился поближе.

Кровь! Почувствовав на себе чей-то взгляд, он оглянулся. Никого не было видно, но снова раздался слабый голос:

– На помощь… помогите.

Решительно, но осторожно он пошел по кровавому следу. Он услышал звук тяжелого дыхания. И тут он его увидел. Это был Уолтер, с кровавой раной на месте рта, заплывшими глазами, неестественно вывороченными ногами.

– Помилуй нас Бог! – Перепрыгнув через кусты, Дэвид опустился рядом с ним на колени. – Что случилось?

– Дэвид? – еле слышно прошептал сэр Уолтер.

– Да, это я. – Дэвид ощупал его тело. – Я схожу за помощью.

– Нет! – Сэр Уолтер вцепился в его руку. – Не уходите!

Дэвид оглянулся.

– Не уходите, – настаивал сэр Уолтер.

Дэвид понял. Если он его сейчас оставит, что с ним будет, пока он вернется? Он осторожно поднял его и взвалил себе на плечи. Сэр Уолтер не издал ни звука, и Дэвид проникся к нему уважением за его стойкость. Медленно поднявшись, он постарался повернуть его так, чтобы ему было удобнее.

И тут сэр Уолтер застонал от боли. Во всяком случае, Дэвиду так показалось, пока он не расслышал имя.

– Элисон.

Дэвид понял, что кто-то напал на сэра Уолтера и зверски избил его. Если так обошлись с закаленным воином, что могло ожидать одинокую женщину?

Элисон, прошептал он. Где Элисон? Последний раз он видел ее на дороге в замок. Но вернулась ли она туда? Он побежал трусцой.

Сэр Уолтер задыхался, как будто пришел его последний час, но, когда Дэвид замедлил свой бег, он прошептал:

– Скорее!

Они были уже на дороге, ведущей к замку. Крестьяне и заезжие торговцы, раскрыв рты, смотрели на наемника и его окровавленную ношу, шарахаясь с его пути.

Дэвид не обращал на них внимания. Вбежав на подъемный мост, он заорал:

– Леди Элисон! Где леди Элисон?

Сначала никто не ответил. Слуги стояли оторопев. Он поспешил во внутренний двор, к главной башне.

– Она вернулась? Где леди Элисон?

На лестнице стояли две женщины.

– Глупые коровы! Где ваша госпожа?

– Я здесь, – проговорила Элисон от двери, ведущей в сыроварню.

Дэвид свернул в ту сторону. Взгляд ее был холоден, как в момент их первой встречи. Голосом, от которого у него кровь должна была застыть в жилах, она сказала:

– Как вы посмели вернуться после?..

Тут глаза ее расширились, и она задохнулась от ужаса.

– Да это сэр Уолтер!

Она бросилась к башне.

– Приготовьте все мои снадобья! Согрейте воды! Мы отнесем его в солар.

Она вернулась к Дэвиду и осторожно прикоснулась к сэру Уолтеру.

– Мой добрый сэр Уолтер, кто это сделал с вами? – спросила она ласково.

Сэр Уолтер не ответил. Только Дэвид почувствовал, как со вздохом облегчения старый рыцарь потерял сознание.

Элисон отняла руку, растирая пальцами кровь.

– Отнеси его наверх, – сказала она Дэвиду. – Я займусь им, пока он не пришел в себя.

Волоча свою ношу, Дэвид взобрался по лестнице. Женщины скрылись, по дороге никто ему не попался. Еще недавно он думал, что больше уже никогда не увидит большой холл, теперь он ни на что не обращал внимание. Кто-то распахнул дверь, чьи-то руки помогли ему опустить бесчувственное тело на постель. Элисон оттолкнула его, и он отодвинулся подальше, откуда он мог бы наблюдать за происходящим, никому не мешая.

Зрелище было не из приятных, особенно когда Элисон вправляла сначала одну ногу, потом другую. Слугам пришлось держать пришедшего в сознание сэра Уолтера, чьи крики заставили Хью выбежать из комнаты, зажав рот рукой. Элисон побледнела, но она закончила все, прежде чем отойти от постели.

Будь у Дэвида хоть какие-нибудь сомнения насчет силы характера Элисон, ее мужество перед лицом боли и крови разуверило бы его. Жизнь в любых ее проявлениях никогда не сломит эту женщину.

Отходя от постели, она пошатнулась, и он бросился к ней, чтобы поддержать ее.

Что-то ударило его сзади. Он повернулся, подняв кулак, и оказался лицом к лицу с леди Эдлин.

– Не дотрагивайтесь до нее! – закричала девушка. – Все знают, что вы сделали.

Все знают об их ссоре в лесу? Он взглянул на Элисон, но у нее тоже был удивленный вид.

– Что я сделал?

– Это вы изуродовали сэра Уолтера. – Леди Эдлин отскочила, словно ожидая, что он на нее набросится.

– Вы с ним поссорились, вы пошли за ним в лес, и вы…

– Подожди, – вмешалась леди Элисон. – Сэр Дэвид не трогал сэра Уолтера. Это глупости.

Филиппа стояла в дверях, прижимая к себе ребенка.

– Он опасный человек.

– Он был со мной, – сказала Элисон.

– Все время? – недоверчиво спросила Филиппа.

– Нет, но…

– Кто бы еще мог избить сэра Уолтера?

В последовавшей за этим тишине Дэвид огляделся вокруг. Слуги хмуро наблюдали за ним. Одни выглядели растерянно, у других в руках были ножи.

Элисон увидела их.

– Это все глупости.

– Я ничего не сделал, – сказал Дэвид.

– Он поссорился с сэром Уолтером, и ты сама, вернувшись, дала понять, что он и с тобой поссорился. Ты в опасности, Элисон. Ведь ты же знаешь мужчин.

Дэвид сознавал, что никогда не забудет эту сцену. Как кульминация в мистерии, она стала завершением полного событий дня. Где-то в этой трясине обвинений и страхов таилось то, чем объяснялось его присутствие здесь и опасность, угрожавшая Элисон.

Она стояла неподвижно, своим присутствием сдерживая бушевавшие вокруг страсти.

– Я вполне доверяю сэру Дэвиду. Он действительно был рассержен, но у него безупречная репутация, и он всегда относился ко мне с уважением.

Леди Эдлин указала на него пальцем.

– Взгляните на него, миледи! У него руки в царапинах и в крови. Откуда у него это, если не он избил сэра Уолтера?

Подняв руки, Дэвид взглянул на них с грустью. Слуги, угрожающе ворча, подступили ближе. Дэвид ощутил холод ножа у своей шеи.

– Дэвид! – Подойдя к нему, Элисон взяла его за руки. – Во время поединка у тебя этого не было.

Она потянула его ближе к свету.

– Отойдите от него, леди Элисон! – сказала замирающим от страха голосом леди Эдлин.

– Тебе нужно перевязать их, – встревожилась Элисон.

– Пустяки. – Он попытался высвободить руки. Слуги подступили еще ближе, и он не стал сопротивляться.

Он скажет ей, что он сделал, признается в своей глупости. Он пробормотал:

– Я в сердцах ударил по дереву.

Он почувствовал, как она сжала ему руки.

– Что ты сделал?

– Я ударил по дереву.

На этот раз все его слышали. Элисон посмотрела на него, как на сумасшедшего.

– Ты хочешь сказать, что бросился на дерево с кулаками?

– Миледи, неужели вы этому поверите? – недоумевала Филиппа.

– Зачем ты это сделал?

– Чтобы не ударить тебя, или сэра Уолтера, или прислугу, или собаку! Ведь так обычно мужчины изъявляют свой гнев. – Он с упреком поглядел на окружавших его слуг, и некоторые из них в смущении отступили. – Я не трогал сэра Уолтера.

И тогда Элисон сделала то, о чем он мечтал всю жизнь.

– Я знаю. – Она положила руку ему на грудь и посмотрела прямо в глаза своим открытым доверчивым взглядом.

И сэр Дэвид Рэдклифф влюбился окончательно и бесповоротно.

16

В зале воцарилось молчание. Все присутствующие были поражены проявленным им уважением и благоговением. Только сейчас, когда Элисон оказала ему такое доверие, он понял, что живет в сказке, рассказанной ему некогда бабушкой.

– Дэвид? – Элисон дотронулась до его лица. – Ты ударился головой?

Ударился головой? Он чуть не рассмеялся вслух. Как это похоже на Элисон. А дело было в том, что он испытывал все ощущения, о которых говорила бабушка, – силы, своей собственной правоты, разливающегося внутри его жара. Ему даже не нужно было находиться рядом с Элисон, чтобы понять, что это такое. Бабушка называла их признаками большой любви.

– Дэвид, тебя никто не тронет. У тебя нет причин выглядеть таким… – Элисон затруднилась в поисках подходящего слова, – таким озабоченным.

В долгие зимние вечера бабушка рассказывала ему и другим детям разные истории, и лучшая из них была о том, как она и дедушка через многочисленные испытания и скорби пришли к соединившему их удивительному чувству. Оно мало кому было даровано. Многие люди прожили всю свою жизнь, так и не испытав ничего подобного. А это чувство озаряло каждый их день. Оно согревало всю семью, всех домочадцев и слуг. Оно было бесценно, непоколебимо и чудотворно. Даже после смерти дедушки бабушка сохраняла его до могилы.

– Я думаю, тебе лучше сесть, – Элисон старалась подтолкнуть его к табурету, но он взял ее руку и так и держал.

Да, это была его любимая сказка, но он вырос. Уже в возрасте восьми лет он понимал, что все это выдумки. В конце концов, бабушка была ему вовсе не бабушка, а прабабушка. Она была так стара, что он верил своей матери, говорившей, что старуха пережила четырех королей. Она не помнила, что она ела два часа назад, она забыла его имя и имя его матери и даже своей старой служанки. Она была всего лишь помешанная старуха, выдумывавшая всякие истории, и он о ней и думать забыл с того дня, как она умерла.

Но теперь Дэвид вспомнил о ней, потому что с ним случилось то, о чем она рассказывала. У него было такое чувство, как будто его с Элисон когда-то давно разделило пространство и время, и вот теперь они снова соединились в одно целое в таинственном союзе.

– Хотел бы я, чтобы бабушка увидела нас. – Дэвид поднес руку Элисон к губам и почтительно поцеловал, а потом повернул ее ладонью вверх и прильнул к ней со всей любовной страстью.

Морщинки на ее лбу разгладились. Ее, должно быть, удивило что-то в его поведении, открывшем ей его мысли, потому что она придвинулась к нему ближе и снова положила руку ему на грудь.

– Дэвид?

От этого прикосновения сердце у него сильно забилось, и сжигавший его внутренний огонь отразился в ее глазах. Расстояние между ними стремительно сокращалось, но в этот момент сэр Уолтер кашлянул.

Элисон сразу же отвернулась от Дэвида, и он отпустил ее без колебаний. Для этого найдется место и время позднее. Теперь сэр Уолтер нуждался в уходе, а Элисон серьезно относилась к своим обязанностям. Она подошла к сэру Уолтеру, взяла его за руку и близко наклонилась к его разбитому распухшему лицу.

– Это я, леди Элисон. Вы меня звали?

Звуки, произнесенные изуродованными зубами, не походили на слова, но он говорил настойчиво, добиваясь, чтобы его поняли.

Элисон поморщилась и потянулась за смоченным в ледяной воде полотенцем, чтобы положить его на заплывшие глаза.

– Прошу вас, сэр Уолтер, молчите, если вам больно говорить.

– Я должен!

Встревоженный его настойчивостью, Дэвид подошел поближе.

– Могила…

Дэвид озадаченно взглянул на Элисон.

– Я не понимаю. Вы хотите сказать, что сведет вас в могилу? Вы хотите умереть?

Сэр Уолтер едва дышал, но он пролепетал:

– Та самая могила.

Неожиданно насторожившись, Элисон наклонилась к самому уху раненого.

– Могила на кладбище?

– Разрыта…

Дэвид увидел, как Элисон внезапно побледнела.

– Он вас там и застал? – встревоженно спросила она.

Из-под распухших век сэра Уолтера появилась слеза и скатилась по щеке.

– Глупо.

Элисон вздрогнула, словно проснувшись.

– Нет, это не было глупо с вашей стороны. Мы не ожидали, что он что-нибудь заподозрит. А теперь спите и поправляйтесь. Ваши услуги мне еще понадобятся.

Погладив его осторожно по руке, Элисон бережно опустила ее на одеяло. Затем она обернулась и оглядела спальню. Никто, кроме нее и Дэвида, не слышал, что сказал сэр Уолтер. Он говорил очень тихо и неразборчиво. Тем не менее она взглянула на каждого из присутствующих, безмолвно требуя от них сохранения тайны. Было видно, что все ей полностью преданы.

Около двери в страхе прижались друг к другу Филиппа и Эллин.

– Согрейте песок в мешках, – деловито сказала им Элисон, – и обложите ими сэра Уолтера. Укройте его как следует. Следите, чтобы ночью ему не было холодно, а если ему станет хуже, позовите меня.

– Куда ты? – поинтересовалась Филиппа, как будто у нее было право задавать такие вопросы.

– Я прикажу усилить стражу и найду способ обезопасить Джордж Кросс.

– Что сказал сэр Уолтер?

Элисон обняла Филиппу за плечи.

– Я обо всем позабочусь. Ты позаботься о сэре Уолтере.

Она направилась к двери, Филиппа – за ней.

Дэвид остановил Филиппу.

– О ней позабочусь я.

Филиппа молча посмотрела на него и кивнула.

– Элисон, – Дэвид догнал ее в холле. – Леди Элисон, нам нужно поговорить.

– Я должна приказать страже следить за всеми, кто появляется в замке.

– Это сделаю я.

Не глядя на него, она удивленно спросила:

– Ты остаешься?

Дэвид схватил ее за локоть. Резко повернувшись, он увлек ее к двери своей спальни.

– Тебе не избавиться от меня.

Пытаясь вырваться из его рук, она озабоченно сказала:

– Я должна установить караулы.

– Чтобы их тоже избили? Всякий, кто попытается защитить тебя, в опасности. – Ужас на ее лице рассказал ему все, что ему нужно было знать.

– Всем в Джордж Кроссе известно, что произошло с сэром Уолтером. Они и так будут соблюдать осторожность. Не хотел бы я быть на месте какого-нибудь торговца, который сегодня приедет на базар. Ему негде будет приклонить голову.

У двери его спальни Элисон попыталась задержаться, ухватившись за карниз.

– Это плохо для хозяйства, но что я могу поделать?

Дэвид втолкнул ее в спальню и закрыл за собой дверь.

– Поедем со мной в Рэдклифф.

– Куда? – она стремительно обернулась к нему.

– В Рэдклифф, – настойчиво повторил он. – Замок небольшой, базаров в деревне не бывает, всякий приезжий на виду.

– Я не могу поехать с тобой в Рэдклифф.

– Сможешь, если выйдешь за меня замуж.

Элисон отвернулась.

– Об этому уже говорили.

– Не говорили, а кричали друг на друга, кто кого перекричит.

Она повела плечами.

– С того времени ничего не изменилось.

– О Элисон!

– Разве только происшествие с сэром Уолтером.

– Я не могу уберечь тебя здесь от опасности. Я не могу уберечь от опасности твоих людей. Здесь базар и вообще бойкое место. Сюда тянутся и крестьяне, и купцы, наслушавшись о твоем благосостоянии. Я не могу следить за каждым, кто появляется здесь, и твои люди тоже не могут. Это злодейское нападение на сэра Уолтера восстановит их против всех чужаков.

– Я понимаю. – Она положила одну руку себе на живот, а другую на голову. – Я не знаю, что делать.

– Готова ты рисковать людьми?

Она не шевельнулась.

– Мне редко случалось видеть нападения более жестокие, чем то, которому подвергся сэр Уолтер.

Положив свою руку на ту, что она прижимала к животу, он мягко спросил:

– Готова ты рисковать ребенком?

Она взглянула на него, и он впервые увидел, как все ее чувства отразились на лице: страх, тревога, душевная боль. Ему стало жаль прежней Элисон. Ему хотелось бы видеть ее безмятежной. Ему хотелось, чтобы она получала удовольствие от своего хозяйства, домашних забот и беременности.

Но он желал разделить с ней это удовольствие. Она должна понять, что брак с ним для нее уже больше не вопрос выбора. Это была необходимость.

В его намерения не входило успокаивать ее, пока Элисон не уступит, но он не мог вынести ее переживаний. Обняв ее, Дэвид стал тихонько ее покачивать.

Уткнувшись ему в грудь лицом, она жалобно проговорила:

– Я в таком смущении.

– В смущении? – Он слегка отстранил ее, чтобы взглянуть ей в лицо. – Почему в смущении?

– Я не исполнила свою обязанность. Я не уберегла сэра Уолтера.

– Господи! – Дэвид поднял ее на руки и положил на постель. – Если сэру Уолтеру сегодня не спится, то только потому, что он не исполнил свою обязанность.

– Нет, я…

– Элисон, – он поцеловал ее.

– Я должна была… Он поцеловал ее снова.

– Я не…

Он поцеловал ее еще раз, и еще.

Эти ласковые поцелуи постепенно успокоили ее и принесли облегчение, прекратив поток самообвинений. Он рукавом вытер ей слезы.

– Ты лучшая госпожа, когда-либо правившая в своих владениях.

Она поджала губы и фыркнула.

– Признай это. – Он поцеловал ее. – Признай это.

– Да.

Ему хотелось усмехнуться на это вынужденное признание, но больше всего ему хотелось ее целовать. Ей нужны были сейчас его поцелуи, утешение и чувство безопасности. Элисон лежала такая вялая, что казалось, она только пассивно впитывает в себя душевный покой, обретаемый ею в его объятьях, но когда Дэвид раздвинул языком ее губы, она приняла его с жадностью.

Не прерывая поцелуя, он прижался к ней теснее. Она обвила руками его шею. Он взобрался на постель и лег с ней рядом.

Подушки оказались сверху, одеяла внизу. Их ноги упирались в изножье кровати. Он все делал не так, но он хотел всего лишь утешить ее. Он не рассчитывал на эту вспышку желания и ее ответный порыв. Ему все еще хотелось ее утешать, но утешать поцелуями, в щеки, в грудь… а когда она скинула платок, он понял, что она тоже была охвачена желанием.

Он поднимал и целовал каждую прядь ее волос, а потом укладывал их вокруг головы, как солнечные лучи. Неподвижная, полузакрыв глаза, она позволяла ему делать все, что ему было угодно. Некоторые мужчины оскорбились бы этим. Он сам мог бы припомнить свою жену, лежавшую, как безвольная рыба, когда он прикасался к ней. Но у Элисон сама ее неподвижность становилась признанием. Уступая ему власть над собой, она верила, что он не злоупотребит этой властью.

– Значит, тебе нравится со мной разговаривать. – Он навивал себе на пальцы коротенькие завитки у нее за ушами. – Тебе кажется, что я тебя завораживаю, когда я говорю, что думаю.

Она потянулась, расправляя плечи.

– Ты говоришь совсем не о том, о чем другие.

– То есть?

– Другие мужчины всегда говорят о себе, какие они сильные и как они убивали кабана голыми руками. Как будто я этому поверю.

Гладя ей шею, Дэвид заметил:

– Они просто хотят произвести на тебя впечатление.

– Как это? Почему мужчина думает, что может поразить женщину ложью?

– Некоторые женщины не так проницательны, как ты.

– Некоторые женщины притворяются, что они всему верят.

Он с усмешкой вообразил себе эту сцену. Почтенный воин плетет свои россказни, чтобы поразить воображение холодной женщины. А она пытает его, пока он не собьется. Неудивительно, что она не вышла замуж.

Взглянув на нее, Дэвид увидел, что Элисон пристально смотрит на него.

– Ты не рассказываешь небылиц. Он пожал плечами.

– Последнее время мне не случалось убивать кабанов голыми руками.

Дэвид распустил ей шнуровку на платье, коснувшись ее груди, все еще скрытой под рубашкой. Она вздрогнула, и кожа ее покрылась пупырышками.

– Не думаю, чтобы ты стал тратить время на такой вздор. Ты был слишком занят…

Он приподнял ее грудь, и она глубоко вздохнула.

– Ты был слишком занят превращением в легендарного сэра Дэвида.

Нежно касаясь большими пальцами ее сосков, он с легкой грустью сказал:

– От легенды мало что осталось.

Элисон улыбнулась.

– Твое копье по-прежнему разит без промаха.

Он застыл, пристально вглядываясь в ее лицо.

– В чем дело? – лукаво спросила она.

– Это была шутка?

– Ну и что?

– Неприличная шутка.

От негодования она слегка напряглась.

– Я не совсем лишена чувства юмора!

– Конечно, нет. – Он нетерпеливо скинул с нее платье и, снимая всю остальную одежду, ласково сказал: – Но из-за тебя я чувствую себя волшебником.

* * *

Я спал на своем матрасе в большом холле, когда надо мной замаячило лицо сэра Дэвида и его рука встряхнула меня за плечо.

– Вставай, Эдгар. Ты мне нужен.

Мне бы и в голову не пришло ему не повиноваться. Потирая глаза, я вскочил на ноги и набросил свой короткий плащ. Наверно, ему пришлось мне помочь – одиннадцатилетнего юнца нелегко разбудить после утомительного дня.

Мои соседи откатились от меня, но никто не заворчал. Сэр Дэвид снова стал легендарным рыцарем, и мы знали, что от него зависит наша безопасность.

В мерцающем свете тростниковых свечей мы рука об руку добрались до двери и вышли. Ночь была самая темная, какую я когда-либо видел. Холодный воздух окончательно разбудил меня, и сэр Дэвид озабоченно спросил:

– Можешь идти?

Подавляя зевок, я кивнул. Мы направились к подъемному мосту. Стражники окликнули нас раньше, чем мы постучали в ворота, и сэр Дэвид пробормотал:

– Хорошо. Они настороже.

Он коротко распорядился, двое стражников исчезли, и загремели цепи подъемного моста. Мне показалось, что это гремят кости скелета, и у меня неожиданно задрожали колени.

Подъемный мост никогда не опускали ночью, особенно после вчерашнего нападения на сэра Уолтера. Но сэр Дэвид без колебаний ступил на мост, и я последовал за ним. Мне не хотелось покидать замок, но раз уж нужно было идти, я не желал отстать от моего рыцаря.

Сэр Дэвид взглянул на звездное небо.

– Хочешь знать, куда мы идем?

Хотеть-то я хотел, но от ответа воздержался.

Мы идем на кладбище. – Сэр Дэвид взглянул на меня, и я увидел, что он улыбается, хотя в темноте рот его казался не чем иным, как черной щелью.

Как тебе это покажется?

Мне показалось, что он сошел с ума, но я благоразумно оставил свое мнение при себе. Вместо этого я робко предложил:

– Если у вас есть потребность помолиться, сэр Дэвид, в замке есть часовня.

– Я не хочу молиться. Я хочу посетить кладбище возле деревенской церкви.

Я перекрестился и с ужасом заметил, что глазницы сэра Дэвида кажутся пустыми.

Церковь находилась на холме, в стороне от других строений, а кладбище спускалось к лесу по склону холма. В глубине души я надеялся, что сэр Дэвид поведет меня куда угодно, только не туда.

Но не тут-то было. Сырая трава по-мышиному пищала у нас под ногами, когда мы шли напрямик лугом.

Сэр Дэвид двигался в темноте проворно, как кошка, и все время бодро разговаривал, что немного успокаивало меня.

– Все члены семьи леди Элисон там похоронены? – деловито спросил он.

– Некоторые. Там старые могилы. Те, кто умер недавно, похоронены внутри церкви под алтарем.

– А деревенских тоже здесь хоронят?

– Да, сэр, только поодаль от семьи.

– Семейные могилы огорожены?

Я кивнул, хотя знал, что он меня не видит.

– Да, загородкой.

– Значит, на семейном месте давно никого не хоронили?

– Из семьи никого, но если заболевает и умирает кто-нибудь из гостей, их хоронят там с почестями.

– А-а-а. – Это прозвучало так, словно он услышал особое откровение. Хоронили там кого-нибудь недавно?

– Нет, последние похороны были там прошлой зимой.

– Это и правда давно, – согласился сэр Дэвид. – А кого хоронили?

– Подруга миледи приехала в гости с ребенком, но они заболели и умерли в два дня.

– Кто была эта леди?

– Герцогиня Фрэмлингфордская.

Сэр Дэвид споткнулся и чуть не упал.

Я поддержал его.

– Вам плохо, сэр?

Нащупав мое плечо, он стиснул его.

– Боишься остаться здесь один?

Я не видел причины лгать.

– Да, сэр.

– Луна встает. Видишь? – Сэр Дэвид указал на горизонт, и я увидел вершины гор, залитые бледным светом.

– Ты бы мог и сам найти дорогу обратно, но, по правде говоря, сомневаюсь, чтобы кто-нибудь рехнулся настолько, чтобы блуждать тут в одиночестве.

– Кроме разве того человека, который избил сэра Уолтера и пытался навредить миледи.

– Ты думаешь, он сумасшедший?

– Я надеюсь, что это так, сэр, – отвечал я с жаром. – Я надеюсь, что он совершенно безумный, потому что мне не хочется думать, что он ходит среди нас, ничем от нас не отличаясь.

– Хорошо сказано, – сэр Дэвид не пытался меня разуверить.

Я старался держаться как можно ближе к нему.

– Расскажи мне, что случилось с герцогиней Фрэмлингфордской.

Я напряг свою память. Я не обратил тогда на это особого внимания, и в моем возрасте прошлая зима казалась событием столетней давности.

– Герцогиня была подругой миледи и приехала к ней в Бэкон. Это еще один из замков миледи.

– Зачем?

– Я не знаю, сэр.

– Ты, может быть, слышал какие-нибудь сплетни?

– О миледи не ходят сплетни. Она никогда раньше не давала для того повода.

– До моего появления, ты хочешь сказать?

Но я на это отвечать не собирался, да сэр Дэвид и не потребовал ответа.

Сэр Дэвид помолчал, потом заговорил снова.

– Зачем леди Элисон и герцогиня приехали сюда? Вы ожидали леди Элисон?

– Нет, сэр, мы удивились, что она пустилась в такое путешествие зимой, а герцогиня и ее ребенок приехали уже больные.

– Ребенок?

– Так говорили тогда. Я их не видел. Миледи боялась, чтобы они не занесли заразу в замок, и ухаживала за ними одна, чтобы не подвергать никого опасности. Когда они умерли, она их обрядила и сама положила в гроб.

– Одна? И никто ей не помогал?

– Никто.

Пока мы не добрались до кладбища, сэр Дэвид молчал. Кладбище окружал невысокий деревянный забор. Калитка заскрипела, когда сэр Дэвид ее открывал. В центре кладбища низенькая каменная ограда отгораживала семейное место миледи. Я задержался за деревянным забором, пока сэр Дэвид не окликнул меня.

– Это освященная земля. Самоубийц и еретиков здесь не хоронят.

Он еще не договорил, как я уже оказался рядом с ним.

Восходящая луна освещала верхушки деревьев ближнего леса. В ее бледном свете то тут, то там появлялись на могилах фантастические фигуры святых и чудовищ. Игра света и тени придавала святым хитрое плотоядное выражение, а чудища, казалось, застыли, готовясь наброситься на свою жертву. Я цеплялся за плащ сэра Дэвида, шагавшего по узкой тропинке мимо старых могил к тому месту, где были похоронены гости.

Одна из могил зияла пустотой.

Если бы я мог двигаться, я бы пустился наутек.

Если бы я мог тронуться с места, меня было бы не поймать.

Если бы я мог. Но я стоял неподвижно и раскрыв рот смотрел, как сэр Дэвид, опустившись на колени, вглядывался в темноту.

– Здесь ничего нет, – проворчал он. Отряхиваясь, он поднялся и огляделся вокруг.

Я знал, что он искал. Я даже увидел это раньше его, но я крепко зажмурился, чтобы не считать себя обязанным сказать ему, что я видел. Но это не помогло. Уверенными шагами он приблизился к гробу, а я бросился за ним, хотя всей душой желал оставаться подальше от полуоткрытого деревянного ящика.

Когда он остановился на полпути, я подумал, что мои молитвы были услышаны, но он только протянул мне свой нож со словами:

– Этот безумец, о котором мы говорили, может быть сейчас где-то здесь, так что прикрывай меня с тыла.

У меня зуб на зуб не попадал, поэтому я не смог ответить.

Сэр Дэвид подошел к гробу, и в это время лунный свет проник между стволов деревьев, словно для того, чтобы осветить содержимое деревянного ящика. Я услышал скрип дерева, когда сэр Дэвид окончательно сдвинул крышку. До меня донесся запах тления. Я изо всех сил уставился на деревья, у меня от напряжения заболели глазные яблоки, и все время боялся, как бы меня не вырвало со страху.

Сэр Дэвид молчал так долго, что я наконец взглянул на него. Он стоял, глядя в гроб, будто никогда в жизни не видел разлагающихся тел. А уж он-то видел повешенных на каждом перепутье.

Набравшись храбрости, я окликнул его:

– Сэр Дэвид, скоро мы кончим?

Он не отвечал, и я подкрался поближе.

– Сэр Дэвид?

Он опять не ответил, и я посмотрел ему прямо в лицо.

– Сэр Дэвид?

В этот момент луна поднялась над деревьями и осветила то, что было в ящике: загнивающую черную шкуру, покрывающую труп; длинную морду с собачьим оскалом, четыре когтистые лапы. И рядом такое же животное поменьше.

Я уронил нож, оставил сэра Дэвида и стрелой помчался к замку, где приткнулся у поднятого моста, пока подошедший сэр Дэвид не пришел мне на помощь.

17

Кто-то крался по ее спальне. Кто-то, замышлявший худое против нее. Элисон пыталась открыть глаза, но могла только слышать шорох скользивших по полу шагов. Она пыталась шевельнуться, закричать, но кошмар не отпускал ее. Где-то совсем близко что-то скрипнуло, как будто лезвие задело точильный камень.

Эта тварь поднялась из могилы. Элисон хотела пойти туда на рассвете и снова засыпать ее землей, но было уже поздно. Волчица, которую она своими руками положила в гроб, подкрадывалась теперь к ней, оживленная освященной землей, в которую Элисон ее зарыла. Ей был нужен Дэвид, но он покинул ее. Ей был нужен сэр Уолтер, но его жестоко изувечили. Она осталась одна, слабая, беспомощная, и эта тварь кинулась на нее, чтобы вцепиться ей в горло.

Она с криком поднялась, ударила по нападавшей… и злополучный котенок слетел с постели на пол с негодующим визгом.

– О нет! – Элисон соскочила с постели и, подобрав котенка, прижала его к себе. – Я тебя ушибла?

Котенок запустил в нее свои острые коготки и прицепился к ней. Элисон ласкала его, нежно приговаривая, котенок успокоился и замурлыкал.

Элисон хотелось смеяться и плакать. Ей хотелось, чтобы все было как прежде, когда она была хозяйкой своей судьбы. Впервые в жизни она хотела избежать последствий своих поступков. Теперь задним числом можно было сказать, что это было глупо. Но даже теперь она не видела другого пути. Она должна была помочь подруге, она должна была нанять сэра Дэвида, она должна была пустить его к себе в постель… Она вздохнула. Нет, этого последнего она не должна была делать, но она была твердо уверена, что в старости, вспоминая его вторжение в свою жизнь, она будет считать это счастливейшим событием, когда-либо с ней случившимся.

Снова раздался какой-то скрип.

Элисон замерла. Потом, подняв голову, она осмотрелась вокруг.

Дэвид сидел за столом, на котором горела свеча, и что-то писал. Теперь она понимала, что это был за звук: скрип пера по пергаменту. Но что он там делает? И почему не обращает на нее внимания?

– Дэвид?

Подняв голову, он с грустью посмотрел на нее.

– Элисон.

Так смотрел на нее отец, когда заставлял ее осознать свои недостатки. Но в поведении Дэвида было заметно искреннее разочарование. Она залезла обратно в постель, крепко держа котенка, как будто он был ее единственным преданным другом.

– Что ты пишешь? – спросила она.

– Я составляю брачный контракт. – Он смахнул пером приставшую к рукаву грязь. – Сколько раз я должен мыться, чтобы ты согласилась подписать его?

Элисон не знала, что ответить. Она не знала, что и подумать.

– Я… я никогда не считала, что такие положения следует включать в столь важный документ.

– Ничего подобного в нем больше и не будет.

С серьезным видом он продолжал:

– Я бы сказал, одного раза в год было бы достаточно. Но тебя это, конечно, не устроит.

– Нет…

– Два раза в год.

Почему они вдруг заговорили о мытье?

– Раз в месяц? – предложила она.

Он подчистил пергамент ножом.

– Договорились.

Наступило молчание. Это было такого рода молчание, нарушить которое не представлялось возможным. Он целиком сосредоточился на своем занятии, она – на котенке.

Котенок играл поверх одеяла. Когда Элисон шевельнула ногой, он подскочил. Элисон снова пошевелилась. Котенок заурчал и прыгнул. Элисон не удержалась от смеха. Она виновато взглянула на Давида. Он наблюдал за проделками котенка с улыбкой. Она облегченно вздохнула. Если он мог улыбаться, глядя на котенка, она может заговорить с ним, не боясь последствий, хотя он ничем ей не угрожал. Элисон не понимала, что ее беспокоит. Не сводя с него глаз, она озабоченно сказала:

– Тебе придется вымыться раньше, чем я думала. Ты весь в грязи.

Он взглянул на свои черные ногти.

– Я выходил.

– Ночью? Где ты…

И тут ее осенило. Элисон поняла, почему у него такой мрачный вид. Она знала, где он был.

– Я отдавал последний долг умершим.

Она содрогнулась от его холодного голоса и равнодушного взгляда.

– Ты ее видел?

– Я ее снова зарыл.

На смену ужасу пришло внезапное облегчение.

– А гроб был…

Дэвид вопросительно приподнял бровь.

– Открыт?

– Эдгар испугался до потери сознания.

Она не могла представить себе такое в кошмарном сне, но теперь это был кошмар наяву.

– Эдгар видел?

– Он никому не скажет.

Все ее тело покрылось испариной. Она вытерла одеялом подбородок. Котенок замер, приготовившись к прыжку, задние лапки у него вздрагивали.

– Почему ты так думаешь?

– Я велел ему молчать, и, в любом случае, он слишком пристыжен.

– Почему?

– Он так испугался, что бросил меня и сбежал. Я сказал ему, что любой рыцарь бежал бы от такого зрелища. Я пытался его успокоить. Я не хочу, чтобы храбрый мальчик страдал из-за такого розыгрыша.

Ей хотелось закрыть глаза и завыть. Однажды проявленное милосердие разрушило всю разумно прожитую жизнь. Но она должна была убедиться, что никто, кроме нее самой, не пострадает. Она одна расплатится за свое великодушие.

В отчаянии она спросила:

– А ты никому не скажешь?

– Что ты похоронила волчицу с детенышем на своем семейном кладбище?

Ни один мускул на его лице не дрогнул. Руки его были спокойны. Лицо как маска.

– Никогда. Я не позволю церковным властям арестовать мою жену.

Значит, такова была его цена. Брак с ним.

Это будет не так уж страшно. Совсем не страшно. Только у этого человека не было никакого сочувствия. Он, как торговец, продавал свое молчание за ее руку и знал, что ей не остается ничего, как согласиться.

Склонив голову, она предалась в его руки.

– Я скажу священнику, чтобы он огласил завтра наши имена.

– Сегодня. – Он указал на окно, откуда начал проливаться свет. – Он будет оглашать их каждый день. Я не хочу, чтобы кто-нибудь потом усомнился в законности нашего брака.

– Я этого не сделаю!

– Мне это и в голову не приходило. Но ты – богатая наследница, и король желал выдать тебя по своему выбору. А теперь нам придется обойтись без его разрешения.

Она поморщилась, подумав о том, сколько золота ей придется за это выложить.

– Оно пойдет на доброе дело, – сказал Дэвид. – Сколько времени тебе потребуется, чтобы приготовиться к отъезду в Рэдклифф?

Обычно она проводила определенный период времени в каждом из своих замков. Переезд в Рэдклифф потребует дополнительных приготовлений, так как она не представляла себе, что там за жизнь. Она разгладила мех на одеяле и прикинула:

– Четыре дня.

– Прекрасно. – На губах у него промелькнула насмешливая улыбка, и он стал больше походить на прямого чистосердечного человека, каким она знала его раньше.

– Иного и ожидать было нельзя. Итак, три дня на оглашение и составление брачного контракта. На четвертый день сразу же после бракосочетания мы отправимся.

Он встал и положил на стол перо и пергамент.

– Элисон?

Она напряженно ожидала еще какого-нибудь распоряжения.

– Этот котенок на тебя охотится.

Она опустила глаза как раз в тот момент, когда котенок вцепился в ее беспокойно двигавшиеся пальцы. Он лизал ей руку, пока Элисон не отняла ее и не вылезла из постели.

– Ты назвала его как-нибудь? – спросил Дэвид с нескрываемым любопытством.

Элисон машинально возразила:

– Нет, я не хочу давать ему имя.

Она взглянула на крошечное существо, и ей показалось, что под внешней живостью он был ужасно уязвим.

– Но быть может, мы возьмем его с собой в Рэдклифф.

– Позвольте мне поехать с вами.

Элисон, укладывавшая свое лучшее столовое серебро, подняла голову и взглянула на Эдлин.

При свете тростниковых свечей девушка выглядела осунувшейся и печальной, так что Элисон преисполнилась к ней сочувствия. Но она не забывала о своем долге.

– Милая, я не могу, ты должна вернуться в родительский дом и готовиться к свадьбе.

– Моя мать уже сейчас к ней готовится. Она уложила в сундук пару простынь, новое платье, новый платок, лечебные травы. Мой отец выбрал лучшую лошадь в своей конюшне и укрепляет повозку для дальнего пути. Они обратились в монастырь, чтобы мне прислали монаха для сопровождения. Я им не нужна. Когда я приеду, они устроят для меня прощальный пир и отправят в дорогу. Им нужны деньги, которые назначит мне на содержание герцог Клирский, поэтому они не станут медлить.

Эдлин наклонилась и взяла руку Элисон своими холодными пальцами.

– Но я хочу задержаться, хотя бы ненадолго. Я хочу знать, что у вас все благополучно, прежде чем я уеду. Позвольте мне поехать с вами.

Элисон всем сердцем желала исполнить ее просьбу. Ее колебания ужаснули ее саму. Быть может, беременность так подействовала на нее, что она не владела своими чувствами. Быть может, ее так одолели сомнения по поводу собственного замужества, что она нуждалась в поддержке любящего существа. Быть может, она хотела подарить Эдлин еще один месяц девичества. Что бы там ни было, она неуверенно сказала:

– Сэр Дэвид говорит, что его люди очень страдают от голода. Мне нужно, чтобы кто-нибудь распорядился отправкой в Рэдклифф запасов продовольствия.

Эдлин сжала ей руки.

– Я могу это сделать.

– И чтобы кто-нибудь распределил их, когда они прибудут в Рэдклифф.

– Вы же знаете, что я могу. Вы учили меня заботиться о тех, кто нуждается в помощи.

– Да, я учила тебя. – Она обучала Эдлин хозяйственным навыкам и надеялась, что девушке передалась также и ее стойкость, которая поможет ей в новых условиях. Элисон медленно кивнула.

– Если бы ты поехала с нами…

– Да, да!

– Я бы могла оставить здесь Хетти. Я была бы спокойнее, если бы она осталась ухаживать за сэром Уолтером. А если ты будешь при мне, Филиппе будет полегче.

Истолковав эти слова как разрешение и не желая больше ничего слышать, Эдлин вскочила. Элисон удержала ее.

– Но только на месяц. А потом, что бы ни случилось, ты вернешься к родителям. Когда мое положение станет известно, никто больше не отдаст мне на воспитание своих детей.

– Я отдам. – Глаза Эдлин вспыхнули. – Если у меня будет дочь, я не отдам ее никому другому.

С этим обещанием Эдлин убежала, боясь, как бы Элисон не передумала. Элисон смотрела ей вслед с тяжелым сердцем. Снова принимаясь за укладку вещей, она грустно сказала:

– Во всяком случае, я удалю ее от соблазна.

Элисон взглянула на дверь солара, где лежал сэр Уолтер. Он пережил эти двое суток и с Божьей помощью проживет еще долго. А пока Джордж Кросс нуждался в новом управителе, и Дэвид выбрал Хью, который на коленях поклялся охранять владения Элисон, Хью, соблазнившего на радостях половину своих служанок, Хью, разбившего сердце Эдлин, даже не замечая ее существования.

– А кроме того, – Элисон завернула самое большое серебряное блюдо в самый мягкий ковер, – что такое лишний месяц без герцога Клирского?

– В Рэдклиффе тебе будет непривычно. Замок небольшой и темный.

Все пять дней пути Дэвид не расставался с Элисон. Они ехали впереди. За ними следовали леди Эдлин, служанки Элисон во главе с Филиппой и, конечно, Айво, Ганнвейт и другие стражники. Все это время Дэвид старался подготовить ее к тому, что ожидало ее в Рэдклиффе. Элисон не понимала, правда ли, что там было так уж плохо, или она желала, чтобы он разуверил ее.

– Мои другие замки далеко не такие процветающие, как Джордж Кросс, – заметила она тактично.

– Может быть, он тебя не так уж неприятно поразит. Правда, там не так чисто, как ты любишь.

Лучи утреннего солнца, проникающие сквозь листву, играли на его лице, и ей нравилось, как разглаживались его загорелая кожа и небритый подбородок. Он выглядел моложе, и в нем была какая-то грубоватая привлекательность.

– Не так чисто, как ты любишь, – повторил он. – Но где же найти такое место, чтобы оно пришлось тебе по вкусу?

Она позволила своему взгляду задержаться на нем. Он казался ей самым видным мужчиной, какого она когда-либо встречала. Правда, он не мог вернуть мочку уха и отрастить новый палец, но он твердо стоял на ногах, головой касаясь облаков. Ее муж удивительным образом сочетал в себе самые странные противоречия.

– Но там очень неплохой солар с застекленным окном.

– Застекленным? – Она отвлеклась от созерцания его тела. – Я не ожидала увидеть в замке стекло, когда засуха принесла такие убытки.

– Когда я там поселился, несколько лет подряд были хорошие урожаи. И… – он понизил голос, – моя жена настояла.

Северо-западное побережье было без преувеличения самой дикой частью Англии. Узкие дороги проходили по лесным дебрям. Телеги задевали за деревья, и стражникам не раз приходилось присоединяться к погонщикам быков, чтобы прорубать дорогу. Дэвид был не в восторге, когда увидел собранные ею сундуки, и с каждым днем все больше впадал в уныние.

Она едва ли могла осуждать его за это. Даже разбойники не показывались в этих местах. Вчера стая волков сопровождала их часть пути, не сводя с них жадных глаз. Эдгар разрыдался от страха. Ночью, когда они остановились для отдыха, Элисон напоила его вином с травами для успокоения и сидела около него, пока он Не заснул.

На следующую ночь, когда только край луны виднелся сквозь кроны деревьев, она проснулась и увидела, как Дэвид и стражники отгоняли волков, кидая в них пылающие головешки из костра. Леди Эдлин, Филиппа и служанки сгрудились около Элисон, словно ожидая от нее защиты, а проснувшаяся Хейзел смеялась при виде мелькающих огней.

И все же Элисон была спокойна. Дэвид уже не побеждал на турнирах всех и каждого, но опыта у него накопилось достаточно. Мастерство бывалого воина сочеталось у него с инстинктом хищника. И хотя сам он об этом не догадывался, непроходимая чаща служила им лучшей защитой.

Преследовавший ее жалкий трус охотился в одиночку. Он не хотел, чтобы кто-нибудь узнал о его чудовищной развращенности, и не стал бы гнаться за ними, чтобы разыгрывать здесь свои шутки, в то время как его самого в любой момент могли сожрать волки.

Решение отправиться в Рэдклифф было правильным, и Элисон знала, что у нее не было причин для опасений. Если бы ей только удалось рассеять сомнения Дэвида!

– Я не сомневаюсь, что буду только признательна за те удобства, которые ввела в Рэдклиффе твоя жена.

Дэвид вертелся в седле, пока Луи не заржал неодобрительно. Дэвид ударил его по холке.

– Не смей жаловаться! Ведь мы едем домой!

Луи шумно выдохнул воздух и снова поравнялся с лошадью Элисон.

– Неужели он понимает все, что ты говоришь? – изумленно спросила Элисон.

– Большую часть. И только притворяется, что не понимает остальное.

Его печальное выражение вызвало у Элисон смех. Как обычно, этот неожиданный прилив веселья застал ее врасплох. Она не думала, что замужество придется ей по вкусу. Она считала, что оно будет только связывать ее. Но сейчас она почувствовала себя в безопасности, уверенная, что Дэвид никогда не обидит ее. Он всегда обращался с ней с уважением, которым она была обязана не своему положению, но самой себе.

Тем же тоном, каким он говорил о Луи, Дэвид продолжал:

– Когда люди женятся, иногда кое-что может случиться.

Элисон не сразу поняла, что они возвращаются к прежнему разговору.

– Да, – сказала она насмешливо, – в окнах могут оказаться стекла.

– Я хочу сказать, могут найтись люди, которые способны проявить к молодой жене…

– Недоброжелательство?

– Я бы так не сказал.

Дэвид предупреждал, что сегодня они прибудут в Рэдклифф, и Элисон заметила, что деревья стали редеть.

– Ты хочешь предупредить меня о чем-то?

– Нет, нет. Только…

– Может быть, у твоей жены была служанка, преданная ей так же, как Филиппа мне?

– Нет! – он сделал гримасу. – Все ее терпеть не могли.

Неожиданно пришедшая ей мысль заставила ее остановиться.

– У тебя ревнивая любовница?

Дэвид улыбнулся. Это была всего лишь улыбка, но у нее дрожь пробежала по спине.

– Моя единственная любовница – это Луи, – весело сказал он, – а ему все равно, с кем я сплю.

– Мне тоже.

Он удивленно поднял брови.

– Неужели?

– Я смотрю на вещи трезво. Я не могла ожидать, что ты жил монахом до встречи со мной.

– Поистине трезвый взгляд. – Наклонившись в седле, он взял ее руку и снял с нее перчатку. Медленно поднося ее пальцы к губам, он поцеловал их один за другим, а потом, повернув ее руку ладонью вверх, припал к ней губами. Его небритый подбородок щекотал ее, его язык ласкал, и она закрыла глаза, чтобы насладиться этим ощущением.

– Останься мы хоть один раз наедине за время нашего путешествия, у тебя не было бы таких мыслей.

«Я трезво смотрю на вещи», – повторила она про себя.

Большим пальцем он водил по подушечкам ее ладони, пока она не начала ощущать покалывание во всем теле. Жар разлился у нее по руке, поднялся до плеча и перекинулся на сердце.

– Когда мы приедем в Рэдклифф, ты найдешь во мне такого же преданного мужа, как и любовника.

Натягивая ей на руку перчатку, он с грустью пробормотал:

– Хотел бы я связать тебя со мной еще до приезда.

Она широко раскрыла глаза от удивления.

– А в Рэдклиффе чем будет плохо?

– Нам лучше поторопиться, – меняя тему, сказал Дэвид, – телеги нас догонят.

– Уже близко?

– Очень близко. Стоит только подняться на этот холм, и ты увидишь Рэдклифф. Хоть замок и плоховат, но вид понравился бы и королю.

Наблюдая его гордую улыбку, она подумала, что понимает, что он пытался ей сказать. Его любовница – это не другая женщина, а эта земля, которую он добыл с таким трудом и которой дорожил до последнего дыхания.

Это она позволит. В этом она его поддержит.

Она пришпорила свою лошадь. Деревья расступились, и перед ними открылась долина.

Со всех сторон ее окружали леса. Темно-зеленые сосны разделяли золотистые поля и изумрудные пастбища. Напоенный ароматом цветов воздух ласкал ей лицо. С гигантской скалы на склоне холма низвергался водопад. Дорога шла вниз между крытыми соломой домами к небольшому замку, примостившемуся на невысокой скале.

Дэвид остановил Луи и смотрел по сторонам с жадностью человека, вернувшегося домой после долгого отсутствия. Благоговейным тоном он произнес:

– Хлеба растут. Слава Богу, засуха кончилась. – Он улыбнулся. – Мы переживем эту зиму!

Элисон с изумлением наблюдала, как он, погоняя Луи, делал круг за кругом. Она поняла теперь, что ее догадка была справедлива. Он боялся, что ей не понравится то, что он любил. Остановившись около нее, он наклонился и на мгновение обнял ее за шею. Прежде чем она успела упрекнуть его, он уже отъехал.

– Вперед! – Он пустил Луи галопом. Оглянувшись назад, он увидел, что она следует за ним не спеша. Он вернулся и ударил ее лошадь ладонью по крупу.

– Живее!

Ей не хотелось явиться в свой новый дом в сбившемся платке и смятом платье, но Дэвид не оставил ей выбора. Он торопил ее, громко смеясь и напевая какой-то вздор. Элисон пыталась вразумить его, но он не обращал на нее внимания. Тогда она решила, что лучше уж подчиниться, чем противиться и иметь глупый вид. А может быть, он заразил ее своим восторгом. Это он умел.

Она, конечно, не пела и не смеялась, но пустила лошадь вскачь, наслаждаясь солнцем и ветром. В конце концов, говорила она себе, так проще всего убедить Дэвида, что ей здесь нравится.

Их заметили крестьяне, работавшие в поле, и когда, въехав в деревню, они оказались в центре маленькой площади, их там уже ожидали мужчины, женщины и дети.

Элисон остановилась, полагая, что все будут почтительно ждать, пока Дэвид не произнесет какое-нибудь приветствие. Но Дэвид не сводил с нее глаз, словно она была воплощением красоты, а крестьяне шумно их приветствовали.

– Рады видеть вас дома, милорд.

– Славная у вас леди, милорд.

– Неудивительно, что он так долго не возвращался.

– И я бы не вернулся, окажись я в такой компании.

Они вели себя вполне почтительно, но Элисон напряглась. Неужели они всегда так обходятся со своим господином и его гостями?

– Ты не намерена сделать им выговор? – удивленно спросила она Дэвида.

Дэвид взглянул на улыбающиеся лица.

– Выговор? За что? Они имеют на это право.

Помахав рукой, он сделал им знак замолчать. Они с готовностью подчинились.

– Добрые люди, я привез леди Элисон Сент-Джордж, вашу новую хозяйку и наш путеводный свет.

У большинства из них отвисла челюсть. Расстроенная таким приемом, Элисон обратилась к ним:

– Приветствую вас, добрые люди.

Один из тех, кто прибежал с поля, неопрятного вида мужчина, недоверчиво сказал:

– Вы шутите, милорд. Неужели вы женились на леди Элисон из замка Джордж Кросс?

Дэвид взял ее за руку.

– Вот она.

Все осматривали ее с головы до ног. Одна женщина усомнилась:

– Вы уверены, что выбрали правильно? Мы слышали, что леди Элисон гордая, надменная и капризная.

Элисон старалась заправить под платок прядь волос.

Дэвид усмехнулся.

– Такой она и была – пока не встретила меня.

Деревенские жители засмеялись на эту шутку. «С излишней веселостью», – подумала Элисон.

– Скоро вы у нее все будете ходить по струнке.

Кто-то застонал.

– Особенно ты, Элнод. – Дэвид узнал стонущего по голосу. – И все вы будете стараться угодить вашей новой хозяйке.

– А если мы не захотим? – поинтересовался человек по имени Элнод.

– Ее крестьяне слушаются ее, и она принесла им процветание. Они не голодали даже прошлой зимой.

Крестьяне переглянулись. Все они были худы и одеты в опорки.

Дэвид сказал, теперь уже без тени улыбки:

– Она – госпожа моего сердца.

Элнод кивнул, остальные тоже.

– Тогда и мы будем считать ее нашей госпожой.

– Большего я и не требую, – отозвался Дэвид.

– Я постараюсь быть вам такой госпожой, какую вы заслуживаете, – сказала Элисон, и, если в голосе у нее не было особого дружелюбия, никто этого не заметил.

Улыбнувшись ей, Дэвид направился в сторону замка. На этот раз Элисон не послушалась его и ехала медленно, с достоинством. Она только что убедилась на опыте, что, если господа забывают о гордости, простолюдины забывают об уважении к ним.

К ее удивлению, Дэвид не стал настаивать и вел под уздцы ее лошадь, пока она поправляла свой наряд. Он то и дело посматривал на замок. Он перестал разговаривать и вел себя как человек, который всеми силами сдерживает свое нетерпение.

Кто-то, наверно, наблюдал за ними со стен замка, и когда они приблизились к нему, сразу же стали опускать подъемный мост. Он не скрипел, цепи не гремели. Мост опустился легко и плавно. По первому впечатлению Элисон сразу же поняла, что именно Дэвид находит особенно важным для обороны. Какова бы ни была обстановка в главной башне, наружные стены замка были неуязвимы в случае нападения.

Может быть, поэтому, несмотря на свой голодный вид, местные жители были так самоуверенны. Было ясно, почему Дэвид настоял, чтобы они переехали в Рэдклифф.

– Ну вот, – Дэвид отпустил узду ее лошади. – Смотри.

Элисон увидела сбегающего им навстречу по подъемному мосту маленького мальчика. За ним бежал мужчина.

Элисон ладонью заслонила от солнца глаза.

– Кто это?

Луи гарцевал на месте в крайнем возбуждении.

– Это, конечно, не Гай Арчер. Такой человек, как он, не побежит за ребенком, забыв о всяких приличиях.

Дэвид спрыгнул с коня.

– Если только этот ребенок… – Дэвид бросился бежать навстречу, тоже, видимо, забыв о всяких приличиях, – …не твой.

18

Дэвид устремился к Берт, и когда ее маленькое тельце оказалось в его объятиях, слезы радости выступили у него на глазах. Он поднял ее высоко в воздух, а потом прижал к себе. Какое наслаждение было снова держать на руках свою крепкую, бойкую, упрямую дочку!

– Папочка, – рукой она отстранила его голову. – Хочу посмотреть на тебя.

Он наклонился ближе, чтобы и самому получше видеть ее, и впервые заметил, как разительно она изменилась. Присланное им золото явно пошло на пользу, потому что она выглядела здоровой и сытой. Но ее каштановые волосы были коротко обрезаны. Над бровью у нее была царапина и на подбородке тоже.

– Что ты с собой сделала? – недоуменно спросил Дэвид.

– Я хочу быть воином, как ты.

Он отстранил ее от себя.

– Что на тебе надето?

– Костюм пажа. – Ее карие глаза хитро блеснули. – В нем я могу драться мечом.

– Это твой меч? – Он с улыбкой взглянул на палку, висевшую у нее на поясе.

– Я сама его сделала. – Откинув голову, она– сердито посмотрела на Гая, стоявшего поодаль.

– Дядя Гай не захотел мне помочь. Он сказал, что война – не мое дело, а я хочу быть наемником, как ты.

Встретившись взглядом с Дэвидом, Гай сокрушенно покачал головой.

– Прости, Дэвид. Она обрезала себе волосы кухонным ножом. Я услышал, как ругалась кухарка и…

– Это ты меня прости, Гай. – Дэвид снова крепко обнял девочку. Обвив худыми ручонками его шею, а ногами бока, она обозревала окружающих с видом принцессы.

– Мне следовало бы знать, что с этим чудовищем никому не справиться.

– Я не чудовище! – возмущенно воскликнула Берт.

– Но ты и не воин, – сказал Гай.

– А вот и воин!

Прежде чем Дэвид успел вмешаться, внимание девочки привлекла подъехавшая к ним Элисон.

– Кто это? – спросила Берт.

– Позволь мне представить тебя. – Гордясь ими обеими и в то же время предвидя ожидавшие их всех осложнения, Дэвид подошел к стремени Элисон и мягко сказал Берт: – Это Элисон, графиня Сент-Джордж, четыре дня назад сделавшая мне честь стать моей женой. Берт, – сказал он Элисон.

– Я вижу, – Элисон грациозно кивнула. – Ты не говорил мне, что у тебя есть сын.

Дэвид застонал про себя, а его упрямая дочка выпятила подбородок и нижнюю губу.

– Я – девочка.

– Ее зовут Бертрада, – пояснил Дэвид.

Другая женщина смутилась бы. Элисон только прищурилась, разглядывая ребенка.

– Девочка? Ты – девочка?

Выкарабкавшись из рук Дэвида, Берт стояла с ним рядом. Выпятив худенькую грудку, она уперлась расцарапанными кулаками в бока и по-мужски самоуверенно расставила ноги. Она рассматривала мачеху так же критически, как та ее.

– Графиня? Вы – графиня?

Элисон не ответила, но Дэвиду ее застывшее выражение лица говорило о многом. Ее поразила такая дерзость, поразила внешность Берт и то, что он не сказал ей раньше, что у нее есть падчерица. Он должен был сообщить ей о ребенке, но Элисон так переживала свою беременность, что он боялся дать ей лишнюю причину сомневаться в прочности их союза. В своем воображении Дэвид представлял себе, как Берт очаровывает Элисон своей опрятностью и благовоспитанностью.

На самом деле Берт выглядела хуже некуда и вела себя слишком грубо. Когда только она успела так испортиться?

– Быть может, лучше будет продолжить знакомство в доме? – предложил Гай, чтобы сгладить неловкость. Представившись Элисон с галантностью, усвоенной им на турнирах, он взял под уздцы ее лошадь и повел на подъемный мост.

Она непринужденно беседовала с ним, ободряя его, как ее этому учили. Дэвид наблюдал за ними, терзаясь ревностью к взявшему на себя его обязанности Гаю и стыдом за осрамившую его дочь.

Он сам намеревался показать замок Элисон. Он хотел объяснить ей, что меньшую территорию легче оборонять, что его люди постоянно на страже, что оружие всегда готово к бою. Он хотел показать ей, что, несмотря на то, что он тратил большую часть времени и своего ограниченного дохода на укрепление замка, в нем все же были некоторые удобства. Хотя его конюшня нуждалась в побелке, крыша у нее была надежная, и лошадям там будет хорошо. Огород был окружен каменной стеной, и ведавшая им женщина умела составлять мази и эликсиры и в случае необходимости могла превратиться и в знахарку.

Дэвид поморщился, подумав о том, насколько главная башня в Рэдклиффе отличается от башни в Джордж Кроссе. Часовня у него была маленькая и темная. Большой холл и галерея тоже имели непривлекательный вид. Только солар мог бы удовлетворить требования Элисон, и именно там он надеялся ласками смягчить ее разочарование. А он сильно опасался, что она его испытывает.

Пока он смотрел ей вслед, тихий голосок произнес откуда-то снизу покаянным тоном:

– Папочка?

Он ждал, что за этим последует.

– Ты на меня злишься?

– А разве ты этого не заслужила?

Берт переступала с ноги на ногу.

– Она подумала, что я мальчик.

– Я ее не осуждаю. Волос у тебя нет, одета ты Бог весть как.

Ухватив двумя пальцами край ее короткой туники, он встряхнул ее. Над одеждой поднялось облако пыли.

– Да ты грязная!

– Ну и что?

Подавив улыбку, он подумал, что стал походить на Элисон. Раньше бы он этой грязи и не заметил.

– Воином тебе все равно не стать!

– А я хочу, хочу!

Она крепко обхватила руками его ногу.

– Я хочу с тобой, когда ты опять соберешься уезжать.

Теперь он все понял. Высвободив ногу, он опустился перед ней на колено.

– Ты не хочешь, чтобы я уезжал?

– Нет, – всхлипнула она.

– Разве Гай о тебе не заботится?

– Заботится. Я его люблю. – Она вытерла рукавом нос. – Почти всегда. Но он – это не ты.

– Поэтому ты должна быть вежлива с леди Элисон. Я женился на ней, чтобы больше не уезжать.

Слезы на глазах Берт мгновенно высохли.

– А почему?

– Она богата, и больше в Рэдклиффе никто не будет голодать.

– Ты женился на богачке. – Личико Берт расплылось в улыбке, когда она поняла тайную причину его поступка. – Ты женился ради денег.

– Не только ради денег. Элисон добрая, ласковая, щедрая…

Берт хмыкнула.

– Я ее видела, так что можешь не врать.

– Я не вру.

Он встал и протянул ей руку.

* * *

– Вот увидишь, ты ее полюбишь.

– Я тебя ненавижу, – Берт в упор смотрела на Элисон.

Между ними находилась лохань с горячей водой. Слуги наблюдали за ними с живейшим интересом.

– Я жалею, что папа на тебе женился.

– А мне жаль это слышать, – Элисон закатывала себе рукава, в то время как Филиппа и служанки закрывали ширмами камин в большом холле.

Не зная, то ли пожалеть дочь, то ли поддержать жену, Дэвид поднялся, сел и снова встал. Сидя на скамье у стола, Гай остановил его.

– Оставь их в покое.

– Но я должен вмешаться, не то они подерутся.

– Я бы сказал, что леди Элисон неплохо справляется.

– Ты не нужна папе, – выкрикнула Берт как бы в опровержение его слов.

– Ничего себе справляется! – Дэвид резко встал и подошел к камину.

– Берт, леди Элисон права, я тебе говорил… – начал он строго, как это редко ему случалось.

– Дэвид, – не глядя на него, холодно и спокойно сказала Элисон. – Не мешай.

Дэвид остановился, раскрыв рот.

– Я уверена, Бертрада и я прекрасно поладим, когда поймем друг друга. Только ты не должен вмешиваться. Поставь еще одну ширму, Филиппа, а то Бертрада простудится на сквозняке.

Оставшись один, Дэвид снова сел к столу. Гай налил кружку пива и пододвинул к нему. Дэвид отпил немного с нарочито беззаботным видом, но все время был наготове, если вдруг потребуется его участие.

Слуги подошли поближе, собирая с пола солому и в то же время прислушиваясь к ссоре.

Башня не представляла собой такое уж страшное зрелище, как опасался Дэвид, ведь он отсутствовал всего три месяца, но Элисон сразу же принялась выводить блох, которых было великое множество. Когда Дэвид и слуги не выказали особого проворства, исполняя ее приказания, она напустила на них свою прислугу.

Леди Эдлин показала свои способности, торопя слуг и отдавая распоряжения кухарке. Филиппа следила за тем, чтобы приказания ее госпожи исполнялись неукоснительно.

Дэвида раздражало, что слуги ожидали исхода этой ссоры, словно от этого зависело, повиноваться им своей новой госпоже или нет. Он хотел сказать что-нибудь, но леди Эдлин с улыбкой приложила палец к губам. Она была уверена в успехе своей госпожи. Хотел бы и он иметь такую же уверенность!

Из-за ширмы до него донесся плеск воды, а потом громкий, отчаянный вопль Берт:

– Ты меня намочила!

– Так будет лучше, – с неизменным спокойствием отвечала Элисон. Казалось, это спокойствие еще больше разозлило Берт.

– Уродина! – вопила она. – Дура!

– Черт побери! – Дэвид снова поднялся на ноги и направился к ширмам.

Гай схватил его за руку:

– Элисон просила тебя не вмешиваться.

Дэвид заколебался.

Голос Бертрады поднялся до самого пронзительного визга:

– Папа женился на тебе только ради денег.

Дэвид вырвался из рук Гая.

– Я никогда этого не говорил!

Он сам не понимал, к кому обращался. Но он отчетливо услышал ответ Элисон:

– Я знаю. Я вышла за него, чтобы он охранял меня. Пусть тебя не беспокоит, что я отниму его у тебя. Я и пытаться не стану.

Дэвид поскользнулся на мокром месте и упал. Страдая душой и телом, он даже не заметил, как Гай помог ему подняться.

– Ты привел новых лошадей? – бесстрастно спросил Гай.

Когда Дэвид мрачно кивнул в ответ, он предложил:

– Покажи мне их.

Гай вывел его во внутренний двор, где жизнь кипела ключом. Когда они подходили к конюшне, Гай нарушил молчание:

– Меня изумляет отношение людей к леди Элисон.

– Что ты хочешь этим сказать? – настороженно спросил Дэвид.

– Вчера все они ныли и жаловались на голод и готовы были на все, чтобы утолить его. А сегодня, когда леди Эдлин и леди Филиппа распределили запасы, которые…

– Она не леди, – возразил Дэвид.

– Леди Эдлин не леди? – удивился Гай.

– Филиппа.

– Неужели? Я бы сказал, что она настоящая леди и к тому же очень красивая.

Дэвид покачал головой, но Гай, очевидно, остался при своем мнении.

– Леди Элисон растолковала, что им нужно делать, если они хотят получше есть. Вполне резонные требования, но твои слуги, похоже, не знают, радоваться им или негодовать.

– Пусть лучше делают, что она велит, а не то им достанется.

Гай открыл было дверь конюшни, но, взглянув на Дэвида, снова закрыл ее.

– Давай пройдемся сначала, перед тем как идти к лошадям.

Дэвид кивнул, понимая, что его раздражение плохо скажется на животных, еще только начинающих привыкать к новым стойлам.

Пока они шли вокруг ветхой деревянной постройки, Гай вернулся к прежнему разговору.

– Наказания здесь не помогут. Она должна сама завоевать их симпатии, и я не уверен, что эти лентяи расположатся к женщине, если узнают, что ты женился на ней ради ее денег.

Дэвид схватил его за горло.

– Неправда!

Гай ударил его в живот кулаком, и Дэвид отпустил его, пошатнувшись.

– Тогда зачем ты сам сказал это Берт?

– Я не говорил. Откуда она только это взяла, хотел бы я знать.

– Когда ты уехал, она была как потерянная. Она приставала ко всем с вопросами, как сделать, чтобы ты поскорее вернулся. Кто-то из мужчин сказал, что тебе бы следовало жениться на богатой. Женщины говорили, что тебе неплохо было бы завести себе сквайра. Богачку она не могла тебе найти, но зато решила преобразиться в мальчишку и стать твоим сквайром. – Гай потер голову, словно она у него болела. – Она очень смышленая девчушка.

У Дэвида тоже начала побаливать голова.

– Как мне ей объяснить?

– Берт не поверит, что ты женился на леди Элисон не ради ее богатства.

– Я имел в виду объяснить Элисон. – Дэвид прищурился. – А почему Берт не поверит?

Они снова оказались у двери конюшни. Гай взглянул на дверь, потом на Дэвида.

– Давай пройдемся еще.

Дэвид не стал возражать.

– Потому что все эти годы она была у тебя одна, и она не захочет никому тебя уступить. Ты же знаешь, что она тебя обожает.

– И я обожаю ее и нисколько не меньше из-за того, что женился.

– Берт и Элисон станут бороться друг с другом, борьба уже началась. Тебе придется выбирать между ними. На чьей ты стороне? Женщины, на которой ты женился, по всей видимости чопорной и черствой, или твоей дочери, которую нужно воспитывать бережно, не ломая ее натуру?

– На стороне Элисон, разумеется.

– Разумеется, – передразнил его Гай. – Ты воспитал Берт не так, как воспитывают других детей. В особенности девочек. Ты слишком много давал ей воли.

– А почему бы и нет? – осведомился Дэвид с негодованием. – Она училась на взлетах и падениях. Я только старался, чтобы она не навредила себе, и все получилось.

– Да, получилось. Она делала, что хотела, а ты и я – мы только старые вояки. Мы лишь заботились, чтобы она не ушиблась. Как ты думаешь, что скажет леди Элисон о таком воспитании?

Дэвид вспомнил свои ранние впечатления об Элисон. Он считал ее равнодушной, холодной, лишенной чувства юмора. Такой видел ее теперь Гай, но это было не так. Дэвид хлопнул друга по плечу.

– Вот увидишь, она подчинится моей опытности.

– Ты так думаешь? – На этот раз они оба миновали дверь конюшни, даже не взглянув на нее.

– Когда Берт скажет леди Элисон, что хочет быть сквайром, станет леди Элисон ее поощрять?

Дэвид не отвечал.

– Ты же ее знаешь. Когда Берт что-нибудь задумает, ее ничто не остановит. Она не отстанет от тебя, заставляя обучать ее военному делу, владению мечом и всяким другим оружием. Ты думаешь, леди Элисон все это позволит?

– Проклятье! – Дэвид ударил кулаком по стене конюшни и тут же раскаялся в своем поступке. Лошадям нужен был покой, и даже старший конюший старался двигаться бесшумно.

Дэвид прислушался, но раздалось только испуганное ржание. Он снова тихо заговорил:

– У Элисон сильно развито чувство ответственности. Если она сочтет своим долгом воспитать Берт как настоящую леди, то ничто не заставит ее отказаться от этой цели.

– Не вижу в этом ничего плохого.

– А что плохого в том, если Берт научится быть сквайром, если ей этого хочется?

– Значит, ты станешь на сторону Берт? – поймал его на слове Гай.

– Нет, я… – Дэвид вздохнул. – И почему это все так сложно! Когда я встретил леди Элисон, она показалась мне холодной и мелочной. Потом я увидел ее владения и подумал, что все это чудесное богатство может стать моим. И я стал ухаживать за ней, и она… она… – Повернувшись лицом к Гаю, Дэвид положил руки ему на плечи. – Ты знаешь, что происходит, когда ты смотришь на горный хрусталь? Он выглядит как холодный твердый камень. А когда приглядишься, то видишь, что в нем играют все цвета радуги. А если поднести его к глазу и посмотреть через него, все цвета становятся ярче и все страшные безобразные предметы выглядят так, словно ангел коснулся их своим крылом.

Гай глядел на своего друга в недоумении.

– Я не замечал.

– Вот она такая, – продолжал Дэвид. – Тебе кажется, что она сурова и холодна, а потом она преображает весь твой мир.

Гай приложил руку ко лбу Дэвида.

– Ты случайно не болен?

Дэвид, смеясь, оттолкнул его и вошел в конюшню, где в полумраке стояла тишина, нарушаемая только топотом старых лошадей и беспокойным фырканьем новых.

– Я говорил тебе когда-нибудь о своей бабушке?

– О бабушке? – удивленно переспросил Гай.

– Она часто рассказывала о том, как некоторые люди обретают большую любовь.

– Ты и леди Элисон обрели большую любовь?

Дэвид пренебрег звучавшим в голосе Гая откровенным недоверием.

– Она еще об этом не знает.

– Вы обрели большую любовь, но она об этом не знает?

Дэвид остановился, чтобы погладить одну из лошадей из Джордж Кросса.

– Она не хотела выходить замуж за меня.

– Зачем же она все-таки вышла? – спросил Гай.

– Затем же, зачем она и наняла меня. Для защиты.

Дэвид нахмурился.

– Кстати, надо дать всем знать, если кто увидит чужаков, пусть сразу же сообщат мне.

– От кого ее нужно защищать?

– Я не знаю.

Сумерки сгущались, и Дэвиду было плохо видно, но он все же уловил на лице Гая выражение крайнего недоверия.

– То есть у меня есть некоторые соображения, но я еще не знаю всех подробностей. Скоро она мне все расскажет.

– Может быть, это случится, когда она поймет, что между вами большая любовь?

– Может быть. – Войдя в одно из стойл, Дэвид осмотрел копыта жеребца. – Он оступился по дороге и с тех пор хромает. Я скажу конюху, чтобы он сделал ему припарку.

Гай наблюдал за ним с явным интересом.

– Можно мне спросить тебя?

– Спрашивай.

– Почему леди Элисон вышла за тебя, чтобы ты ее охранял, если она для этого и наняла тебя?

Дэвид не хотел об этом даже думать. Тем более он не хотел об этом говорить. Но Гай ждал ответа, а они были слишком давними друзьями, чтобы Дэвид мог промолчать или солгать.

– Я в некотором роде вынудил ее к этому.

– Вынудил? Ты хочешь сказать, что угрожал ей убийством или похищением? Ей, богатой наследнице, состоящей под покровительством короля? Ты что, с ума сошел?

Раздраженный тем, что Гай мог такое подумать, Дэвид резко сказал:

– Я не прибегал к насилию. Я просто узнал кое-что, что она желала скрыть. И потом, конечно, еще из-за ребенка.

Гай отшатнулся и сел на кучу сена.

– Она ждет ребенка?

Дэвид горделиво усмехнулся.

– Да.

– От тебя?

Улыбка сползла с его лица.

– Да!

Гай был настолько потрясен, что не мог вымолвить ни слова.

Дэвид подождал, но так как Гай только безмолвно качал головой, вышел из стойла и помог ему подняться.

– Теперь ты понимаешь, что мы должны объединить наши семьи и владения.

– Это будет трудно, – предупредил его Гай.

– С твоей помощью, мой друг, мы справимся. Бабушка всегда говорила, что большая любовь согревает всех вокруг и всем приносит счастье.

Дэвид направился к стойлу Луи.

– Вот увидишь.

Что-то вылетело из стойла и упало им под ноги, а затем на это навалилось что-то еще, и в наступившей тишине эти два существа сцепились в клубок.

Приглядевшись, Дэвид увидел, что у стойла Луи дрались двое мальчишек. Луи бесстрастно наблюдал за ними, но Дэвид схватил одного, а Гай другого, и они выволокли их за дверь.

– Эдгар! – Дэвид встряхнул его. В мальчишке, которого держал Гай, он узнал своего пажа.

– Марлоу? Что вы тут затеяли?

Эдгар показал на своего противника дрожащим пальцем.

– Он первым начал.

– Он пытался ухаживать за Луи. А это моя обязанность. Скажите ему, сэр Дэвид!

– Да, скажите ему, сэр Дэвид. Вы мне приказали смотреть за Луи.

Дэвид в растерянности переводил взгляд с одного на другого.

– Да, большая любовь, – сказал Гай насмешливо. – От которой всем тепло. И все счастливы. – Он покачал головой. – Лучше раньше, чем позже.

За ужином все молчали. Утомленная проигранным сражением, Бертрада заснула сидя, и ее унесли. Слуги Дэвида продолжали молча наблюдать за господами. Эдлин и служанки имели усталый вид.

Элисон была признательна всем за их молчание. Ей было бы невыносимо признать в себе недостаток любезности, но и вести вежливую беседу сейчас ей было не по силам.

Путешествие утомило ее, устроиться на житье в новом замке оказалось непросто, Бертрада вела себя вызывающе, и Элисон была вынуждена наконец признать очевидную для всех истину.

На ней женились ради ее богатства.

– Отрезать тебе хлеба? – Дэвид подобрался к ней насколько мог близко. Сидя рядом с ней на скамье, он мог касаться ее коленом, бедром и рукой. Он занес нож над хлебом, лежавшим перед ним на длинном столе. Элисон вежливо кивнула.

– Буду очень признательна.

Лезвие ножа задвигалось взад-вперед, и Элисон поняла, насколько зачерствел хлеб. Сегодня Эдлин только заглянула в печь и тут же приказала булочнику вычистить ее, прежде чем он посадит туда новый хлеб. Поэтому они ужинали сухарями и были благодарны и за это.

Глупо было думать, что Дэвид женился на ней не из-за денег. Она могла вообразить, что он поступил так из-за любви к будущему ребенку или из-за удовольствия, которое она доставляла ему в постели.

Но правда была в том, что ему просто были нужны ее двенадцать мешков шерсти и все, что к ним прилагалось.

Она даже не осуждала его. У него была обожаемая дочь. Элисон помогала ее мыть и заметила, что хотя девочка была и здоровая, но слишком худая. Она могла понять, что Давид решил жениться, чтобы обеспечить дочь.

– Хлеб зачерствел, поэтому я приказал твоей служанке разогреть его.

Дэвид подал ей разогретый кусок.

– Я также велел сбить для тебя яичный желток с белым вином. Ты можешь макать в него хлеб. Это будет полезно и нашему ребенку.

– Благодарю. – Она дотронулась до своего еще плоского живота. – Ты, как всегда, заботлив.

Покриви она душой, она могла бы утверждать, что вышла за Дэвида, чтобы дать ребенку имя. Но к замужеству с неподходящим человеком ее привело только одиночество и желание. Она была так же глупа, как и другие женщины, которые, выйдя замуж за предмет своих мечтаний, обрекали себя на голод и побои.

– Моя кухарка приготовила компот из сушеной клубники. – Дэвид поднес миску с ароматным запахом к ее носу. – Не хочешь ли отведать?

Если бы не угрожавшая ей опасность, она бы рискнула всем и вернулась в Джордж Кросс, но разрытая могила свидетельствовала о том, что ее враг узнал правду. Она опасалась, что он пойдет на все, чтобы отомстить.

Итак, у нее был выбор. Она могла стонать и жаловаться, как первая жена Дэвида, и стать камнем у него на шее. Или она могла сделать то, что делала всегда – исполнить свой долг.

Преисполнившись решимости, она взглянула на Дэвида. Он, казалось, тоже устал, и его загорелое лицо выглядело озабоченным. Она любезно ему улыбнулась и взяла ложку.

– Какой чудесный запах! Я ожидаю благополучного завершения нашего первого дня в Рэдклиффе.

Дэвид откинулся со вздохом облегчения. У него был такой голодный вид, что она полагала, что он с жадностью накинется на еду. Но он ел и пил умеренно, постоянно оказывая ей внимание, и поддерживал разговор, как любезный хозяин с гостьей. Когда он наконец поднес к ее губам чашу, а затем, повернув той стороной, которой касались ее губы, отпил из нее сам, не сводя с нее глаз, она все поняла, и все ее попытки притвориться безмятежно спокойной пошли прахом. Она встала так стремительно, что он опрокинул скамью, спеша последовать за ней, и твердой походкой направилась в зал. Она не обернулась, ничем не показав, что замечает его присутствие. Но когда Дэвид наступил ей на платье, заставив остановиться у самой двери, она невольно повернулась и оказалась с ним лицом к лицу.

– Я хочу спать, – холодно сказала Элисон.

– Мы сейчас ляжем, – спокойно отвечал Дэвид.

– Одна.

– Мы муж и жена.

– Это мне известно.

– Поэтому я буду спать с тобой.

Дэвид выглядел таким твердым, спокойным и решительным. Элисон хотела возразить, но у нее перехватило дыхание. Она чувствовала, что ей сдавило горло. Только теперь она в полной мере ощутила степень своего притворства. Она не была безмятежна. Она была просто вне себя.

Элисон только хотела положить руку ему на грудь. Только одно это.

Но она ударила его с такой силой, что чуть не сбила его с ног. Она не закричала, но только потому, что у нее не было голоса.

– Я буду матерью твоего ребенка. Я буду госпожой твоих вассалов. Я буду денежным сундуком, обеспечивающим общее благополучие.

Элисон снова ударила его в грудь, и на этот раз Дэвид застонал от боли.

– Но я не буду твоим постельным развлечением. Ступай и найди себе любовницу.

Слуги не слышали их, но они жадно следили за ними, и, как она и ожидала, его гордость не вынесла этого унижения.

– И прекрасно! – воскликнул Дэвид в порыве раздражения. – Я найду себе десять любовниц.

Элисон захлопнула перед ним дверь.

Дэвид с грустью посмотрел на свои руки, особенно на ту, где не хватало пальца.

– Ну, во всяком случае, девять.

19

– Ты должен сделать что-то с леди Элисон. – Гай протиснулся сквозь толпу во внутреннем дворе, окружавшую Дэвида. – Не то она сведет меня с ума.

Устало подняв голову, Дэвид взглянул на своего управляющего налитыми кровью глазами.

– Чем ты лучше других?

Оглянувшись, Гай увидел сердитые лица слуг, но он не нашел в них сочувствия.

– Ими она и должна распоряжаться.

Среди слуг пронесся недовольный ропот.

Гай не обратил на них внимания.

– Но охрана замка мое дело, и мне не нравится, когда она присылает своих молодцов обучать меня тому, что мне давно известно.

Дэвид со вздохом согласился:

– Я поговорю с ней. – Он взглянул на слуг. – Я поговорю с ней и о вас.

– Уж пожалуйста, милорд, – сказала одна из женщин. – У нас и без нее дела шли неплохо.

Дэвид нахмурился и ткнул ей пальцем чуть не в самый нос.

– Неплохо это еще не хорошо. Леди Элисон всегда права. Если она говорит, что нужно работать больше, значит, так нужно. Я могу только предложить ей выгнать всех зачинщиков беспорядков и поощрить достойных.

Испуганные женщины отпрянули.

– Вы работаете на себя, а не на хозяйку Джордж Кросса. Вы должны еще расплатиться за хлеб, что она вам привезла.

Дэвид отошел от них при общем молчании. Им было теперь над чем поразмыслить, и он предоставил им возможность заняться этим без него. Гай был, очевидно, с ним согласен, потому что Дэвид услышал у себя за спиной его шаги.

– Ты их правильно вразумил, – одобрительно сказал он. – Они намеренно уклонялись от работы.

– Я знаю, – Дэвид расправил плечи, стараясь размять кости после ночи, проведенной на полу в большом холле. – Я ожидал случая предупредить их, но я и тебя предупреждаю. Если миледи предлагает тебе усилить охрану, ты должен прислушаться к ней.

– У тебя мозги набекрень! Что может женщина понимать в обороне?

– Она понимает достаточно, потому она и наняла меня. Она уважает твои знания, но она всегда найдет что-нибудь, что нуждается в исправлении.

– Может быть. Но она уж точно всегда найдет способ вывести меня из себя.

На этот раз Дэвид засмеялся.

– Да, это она умеет. Кто не привык к ее порядкам, тех она сразу же восстанавливает против себя.

– Слуг. Меня. Стражников. Если бы Филиппа не успокоила меня, когда леди Элисон ушла из караульни, я бы еще и не так взбеленился. – Гай улыбнулся. – Что за прелестная женщина!

– Элисон?

– Леди Филиппа.

– Она не… – Дэвид решил не продолжать. Какое ему дело, если Гай предпочитает называть Филиппу «леди».

– К сожалению, Филиппа не всегда сопровождает леди Элисон, потому что половина деревни против нее.

Когда Дэвид замолчал, Гай спросил:

– А Берт?

– Берт от нее прячется. Она приходит только на уроки военного дела и то потому, что хочет пустить в ход меч против Элисон.

– Ты обучаешь ее вместе с твоим сквайром?

– С Эдгаром? Да, я занимаюсь с ними обоими.

Гай остановился у подножия лестницы.

– А что он думает по этому поводу?

– Я его не спрашивал.

– А следовало бы. Он неглупый малый, и от него мало что укроется.

Дэвид подавил усмешку.

– Что в этом смешного?

– Мне не приходится спрашивать его о совместных занятиях с Берт. Его мужское достоинство оскорблено.

– Но он не смеет жаловаться, потому что она твоя дочь?

– Да. Он обижается, что ему приходится учиться вместе с Берт и что Луи позволяет Марлоу ухаживать за собой.

– Разве ты не объяснил ему, что Марлоу поручили это первому?

– Я ему сказал, что работа в конюшне унижает достоинство сквайра, но он хорошо знает, кто такой Луи, так что я его этим не убедил.

Гай усмехнулся.

– Бедняга. Я думаю, Берт его дразнит.

– Хуже. – Дэвид не мог удержаться от смеха. – Она его боготворит.

– Бедняга, – повторил Гай. – А Эдгар боготворит леди Элисон.

– Поэтому Берт воздерживается говорить о ней плохо. Но зато она очень громко думает!

– Такая сдержанность в Берт может быть опасна. Она может взорваться в любую минуту.

– Я живу в постоянном страхе.

– А леди Элисон об этом известно?

– Я не подозревал, что существуют ситуации, с которыми Элисон бы не справилась. Но я ошибся, и теперь мне предстоит нелегкая задача сказать ей об этом.

– Тебе лучше сделать это одному. У меня не хватит храбрости.

В большом холле все было тихо. Замковая прислуга находилась во внутреннем дворе, а служанки Элисон, сбившись в кучу, пряли шерсть, как разноцветные пауки, смеясь и болтая.

Заметив, что он ищет кого-то, одна из них сказала:

– Леди Элисон в зале, милорд.

Одна? Сердце Дэвида дрогнуло при этой мысли. Удастся ли ему наконец увидеться с ней наедине? Он не говорил с ней без посторонних с тех пор, как две недели назад она захлопнула перед ним дверь спальни.

Его девять любовниц не пригодились ему. Он желал только свою жену, и желал мучительно.

Сначала он в ярости поклялся не разговаривать с ней, пока Элисон не заговорит первой. Приветствуя его на следующее утро с вежливой улыбкой, она лишила эту клятву смысла; Дэвид понял, что она всегда будет вести себя как полагается.

Но жене полагается спать с мужем, а ей это, видимо, в голову не приходило.

Его гнев остыл. Дэвид выразил готовность поцеловаться и помириться. Элисон согласилась только помириться. Поцелуи исключались, а именно они и были ему нужны. И он их украдет, если застанет ее одну.

Дэвид отряхнул пыль со своей одежды, вымыл лицо и руки. Пальцами расчесал волосы и пожалел, что у него не было времени вымыться как следует. Он вынес бы любую пытку, чтобы вернуть ее расположение.

Дэвид с тревогой заглядывал в открытую дверь зала, пока хихиканье служанок не заставило его перейти к решительным действиям. Он поднял было руку, чтобы постучать по карнизу, но в последний момент передумал. В конце концов, это был его зал.

Дэвид вошел небрежной походкой с самой обворожительной улыбкой и сразу же увидел, что ему повезло. Она сидела на постели спиной к нему. Желая отрезать ей путь к отступлению, страстно желая вызвать в ней проблеск какого-нибудь чувства, Дэвид подкрался к ней и обнял ее за талию. Она закричала. Не просто вскрикнула, а закричала от ужаса в полный голос.

Он отскочил как ошпаренный. Она отпрянула в другую сторону и повернулась к нему лицом. Это была Филиппа.

Ребенок, спавший на кровати, заплакал.

– Филиппа!

– Милорд!

– Я подумал, что вы – леди Элисон.

– Я подумала, что вы… – Филиппа на мгновение прижала руку к груди, потом взяла на руки ребенка, пытаясь успокоить его. – Простите, милорд, вы меня напугали.

Он напугал ее? Сердце у него все еще бешено колотилось.

– Милорд, – раздался у него за спиной удивленный голос Элисон. Он обернулся. Элисон сидела в алькове с иглой в длинных пальцах. – Зачем вы подкрадывались к ней?

Солнце падало на лежавшую на столе ткань, и хотя лицо ее было в тени, он видел в нем недоумение.

– Я думал, что это ты, – попытался объяснить он.

– А зачем вам подкрадываться к леди Элисон? – Леди Эдлин сидела напротив своей покровительницы тоже с шитьем в руках.

Филиппа не оставила ему времени рассердиться или оправдаться. Плач Хейзел утих, и она проворно сказала:

– Ничего в этом нет особенного. Это я виновата, что труслива как заяц.

– Прошу прощения. – Дэвид подошел поближе и погладил девочку по головке. – Я не хотел вас напугать.

– Ну конечно, не хотели. Встань, Эдлин, и уступи место сэру Дэвиду. Не думаю, что он пришел сюда поговорить с тобой или со мной.

Эдлин с неудовольствием поднялась, как будто считая своей обязанностью повиноваться Филиппе. Она отошла в сторону, но осталась в комнате.

Дэвид взглянул на ее скамью, потом на ту, где сидела Элисон. Обе были рассчитаны на двух женщин, сидящих рядом. Элисон расположилась в центре. С краю оставалось мало места, поэтому ему пришлось вплотную прижаться к ней. Она не сразу поняла его намерение.

– Сэр Дэвид! – Увидев его усмешку, она уступила, не дожидаясь, пока начнется спор. Она только отодвинулась от него как можно дальше, взяв с собой свое шитье.

Дэвид тоже с удовольствием подвинулся. Между ними не было большей близости, чем за столом в большом холле. Единственная разница заключалась в том, что он впервые находился с ней наедине в их спальне.

Не то чтобы совсем наедине. Леди Эдлин рылась в шкатулке, бросая на них сердитые взгляды, а Филиппа уговаривала Хейзел пить из чашки. Котенок, спавший у Элисон на коленях, проснулся и соскочил на пол. По сравнению с их ежедневным обществом за столом народу было немного.

Элисон была, как обычно, полностью одета. Даже в собственной спальне в обществе служанки и своей воспитанницы она соблюдала приличия. Но ее голубая котта была из тонкой мягкой шерсти со шнуровкой от талии до груди. Льняная рубашка под ней завязывалась у шеи, но сейчас она была развязана, и грудь Элисон была открыта до самой шнуровки.

Ни одна другая женщина, подумал он, не выглядела бы такой соблазнительной, будучи так скромно одета.

Элисон оставалась равнодушной.

Это не имело значения. Ей некуда было дальше отодвигаться, разве только в угол, а это было бы для нее унизительно. Он загнал ее в ловушку.

Самым вежливым тоном, на какой была способна, она спросила:

– Вам нужна моя помощь в чем-либо, мой супруг и повелитель?

– Да, но в этом ты мне не поможешь.

От одного холодного взгляда ее серых глаз у него должна была бы кровь застыть в жилах.

Но на самом деле ее тело обжигало его. Дэвид проводил рукой по ее спине, касаясь каждого ребрышка. По мере того как его рука приближалась к шее, Элисон все сильнее напрягалась. Он ощутил это напряжение, наклоняясь к ней как будто затем, чтобы поцеловать ее.

– Я хочу поговорить с тобой о наших слугах.

Она вздрогнула, то ли от его слов, то ли от его дыхания у себя на шее. Пальцы ее замерли, потом задвигались.

– О наших слугах?

– Твоих и моих.

Он вдохнул исходивший от нее аромат лимона.

– Ты, наверно, заметила, что у нас возникли затруднения.

– Не понимаю, о чем идет речь.

– Не понимаешь? – Под этим углом зрения он мог видеть разрез ее рубашки. Он слегка откинулся назад, чтобы увидеть всю ее грудь. – И Гай мне тоже жаловался.

– Гай? А мне он показался таким обходительным.

– Вообще-то ты ему нравишься. Он просто считает, что твое дело – шитье. С таким предрассудком тебе и раньше приходилось сталкиваться.

– Да, в случае сэра Уолтера. Но меня беспокоили не способности Гая. – Их лица находились совсем близко друг от друга. Она смотрела ему в глаза, и ее губы почти касались его губ. – А пища для стражников и когда они едят. – Она опустила глаза на собственное плечо, как будто не в силах вынести его взгляда.

Они сидели так близко, что он ощущал не только ее запах, но и вкус.

Она это тоже сознавала. Краска выступила у нее на лице. Бросив на него быстрый взгляд, она снова адресовалась к своему плечу.

– Я думала, что мы могли бы посылать им еду из кухни, чтобы им самим не готовить ее на жаровне.

– Ты не объяснила это Гаю.

– Я здесь хозяйка. Я не обязана давать объяснения.

– И все же, когда в замке появляется новая хозяйка и нарушает заведенный порядок, некоторые могут быть недовольны и не станут делать то, что от них требуют.

Она размышляла. Грудь ее поднималась и опускалась, и ему мучительно захотелось прикоснуться к ней.

Потом она подняла на него глаза, и, наслаждаясь созерцанием ее лица, он забыл о ее теле.

– Что ты предлагаешь?

– Ты знаешь, кому из моей прислуги можно доверить управление?

– Да, конечно.

– Твои служанки станут ему повиноваться?

– Мои служанки всегда делают то, что им говорят.

– В отличие от своей госпожи.

Она отвернулась от него и снова принялась за шитье.

– Пусть твои слуги и мои трудятся вместе. Скажи им, что леди Эдлин и Филиппа проследят, чтобы они выполняли все твои приказания.

– Почему они станут слушать леди Эдлин и Филиппу, если они не слушают меня?

– Они знают, что ты их госпожа и что ты избавила их по крайней мере от лишнего месяца голодания. Они недовольны, что ты поставила своих слуг над ними. – Он пожал плечами. – Так часто случается.

Она закончила шов и откусила нитку.

– Это ты умно придумал. Не знаю, как это мне самой не пришло в голову.

Он скромно промолчал.

– Тебе бы следовало так же разумно отнестись и к воспитанию дочери. Оно никуда не годится.

– Это почему?

– Она – девочка, а ты обучаешь ее мужскому делу.

– Что в этом дурного?

– Ей семь лет. Она не умеет ни шить, ни прясть, ни готовить, ни содержать себя в чистоте.

– Еще успеет научиться.

– Захочет ли она? Она мне откровенно сказала, что мужская работа интереснее, чем женская. – Элисон взглянула на шитье в своих руках. – Она права, разумеется. Вычистить горшок не так интересно, как объездить лошадь.

Дэвид наблюдал за тем, как она облизала кончик ярко-желтой нити, продела ее в иголку и начала вышивать узор.

– Ты любишь шить?

Элисон искоса взглянула на него.

– Почему ты спрашиваешь?

– Ты все время этим занята. Все женщины все время шьют. Я думал…

– Что нам это нравится? – Она тихо засмеялась. Филиппа и леди Эдлин тоже.

– Чтобы всех одеть, приходится работать не покладая рук.

Дэвид посмотрел на них с уважением.

– Значит, вам приходится делать то, что вы ненавидите.

– Нет, но оно не доставляет нам удовольствия. – С ребенком на руках к ним подошла Филиппа.

– Я терпеть не могу ткать, – заявила леди Эдлин, скрестив руки на груди.

Дэвид отодвинулся от Элисон. Момент близости миновал, но он не сожалел об этом. Связь между ними была восстановлена, и этого было достаточно. Пока.

– А ты, Элисон?

Он протянул руки, и Хейзел охотно пошла к нему.

– Ты ненавидишь шитье?

– Я стараюсь об этом не думать. – Она с решительным видом воткнула иголку в ткань. – Но ты не ответил на мой вопрос. Бертрада – богатая наследница. За ней в приданое пойдет по крайней мере Рэдклифф.

Он поставил Хейзел на стол. Девочка смеялась, радуясь своему новому умению. Когда; Берт оставила позади этот счастливый возраст? Когда она стала упрямой девчонкой, а не младенцем с ямочками на щеках?

Не подозревая о его отцовских переживаниях, Элисон сурово продолжала:

– Когда ей будет двенадцать, к ней начнут свататься женихи. Неужели ты отпустишь ее из дома в полном неведении о ее обязанностях?

– Конечно, нет. – Он заскрежетал зубами. Гай предупреждал его, что придется разрываться между женой и дочерью. Но он не сказал, что ему предстоит участвовать в заговоре против своего ребенка.

– В двенадцать лет замуж еще рано.

– А в семь уже поздно оставаться неискушенной в женских делах.

Он сдался. У него не было выбора.

– Тогда научи ее.

На пеленках Хейзел появилось подозрительное темное пятно.

– Дай мне пеленку, я ее поменяю, – сказал он Филиппе. Она попробовала возразить, но он не отдавал ей девочку. Он хотел держать ее на руках, касаться ее нежной кожи, воскресить в памяти младенчество Бертрады.

– Я занимался этим раньше, – он взглянул на Элисон, – справлюсь и теперь.

Элисон никак не могла закончить разговор о Бертраде.

– Я не могу учить ее. Она от меня убегает.

Она ожидала его решения, но он занялся с Хейзел. Дэвид положил ее на стол и развернул, забавляя ее гримасами.

– Берт с самого начала брыкалась, когда я менял ей пеленки. А эта смеется и воркует. Так и должна вести себя девочка. Берт с самого рождения была слишком подвижной и энергичной.

Хейзел засунула ножонку в рот и жевала себе палец, серьезно глядя на него. Он готов был поклясться, что она понимает каждое его слово.

– Я не могу вообразить себе Берт за шитьем. Но мечом она орудует отлично.

– Какой ей в этом прок? – спросила Элисон. – Мне это было ни к чему.

– Ну, не знаю, – возразил он. – Если бы ты знала, как засадить человеку нож под ребро, мне не пришлось бы допрашивать каждого, кто появляется в деревне.

Он передал мокрую пеленку Филиппе и взял у нее сухую.

– Если бы ты знала, как засадить нож… – повторил Дэвид. И тут его осенило. Придерживая Хейзел за животик, чтобы она не скатилась со стола, он повернулся к Элисон.

– Я знаю что!

– Что?

– Что ты можешь сделать с Берт. Брать уроки вместе с ней.

– Что?

– Завтра приходи и поучись драться.

– Ты сошел с ума?

– Напротив, я гений. Если она увидит, как ты учишься чему-то, что ей уже известно, она поймет, что это необходимо каждому, чтобы достичь успеха. Она не будет больше считать тебя… хотя, – он снова наклонился над ребенком, – женщине в твоем положении это не годится.

– Мое положение тут ни при чем, – проговорила она сквозь зубы. – Но я не молоденькая девушка, пытающаяся убежать от своей судьбы. Я уже научилась всему, чему нужно, и я отказываюсь…

Он перевернул ребенка на животик.

– …отказываюсь делать из себя посмешище только для того, чтобы сблизиться с девчонкой, которой следовало бы уважать…

– Что это у Хейзел на попке? – Он осторожно дотронулся пальцем до красного пятна. – Похоже на ожог.

В комнате воцарилась тишина. Никто не проронил ни звука. Поглаживая пятно, он взглянул на Элисон: она следила за ним как завороженная. Дэвид перевел взгляд на Филиппу. Та побледнела, как мел. Только одна леди Эдлин, казалось, была в состоянии двигаться. Она посмотрела на пятно и сказала громко и нарочито небрежно:

– А, это! Это родимое пятно.

– Родимое пятно? С виду больше похоже на клеймо. – Он снова дотронулся до него. – И на ощупь тоже.

Дэвид снова взглянул на Элисон. Она смотрела на леди Эдлин чуть ли не с благоговением. Филиппа вышла наконец из своего транса.

– Это просто родимое пятно.

Он не мог этому поверить.

– Но у него идеально правильные очертания.

– У меня есть такое же. – Филиппа дотронулась до своего плеча.

– Родимое пятно, которое похоже на… – он снова пригляделся, – на барана? Ты видела? – спросил он Элисон.

– Хорошо, я это сделаю, – сказала она.

– Что сделаешь? – не понял он.

– Научусь владеть мечом, или что ты там еще хочешь.

Элисон оттолкнула его и стала сама пеленать Хейзел. Но он видел, что пеленки вот-вот соскочат, если кто-нибудь возьмет ребенка на руки. Он был готов биться об заклад, что Элисон делала это впервые. Но она хотела отвлечь его внимание, и он решил позволить ей это. В конце концов, он настоял на своем. А пятно никуда не денется, он расспросит о нем и после.

– Ты придешь и станешь учиться вместе с Берт? – спросил он.

– Я же сказала. – Она взяла ребенка на руки и передала Филиппе.

Как Дэвид и ожидал, пеленки съехали, и Филиппа едва успела их подхватить.

– Благодарю вас, миледи.

Слишком уж много благодарности за одно неумелое пеленание. Но прежде чем он успел еще о чем-нибудь подумать, Элисон взяла его за руку.

– Я начну завтра, – сказала она решительно.

20

Берт топталась по грязи на площадке, где упражнялись сквайры, и ныла:

– Папа, я не хочу, чтобы она приходила.

– Она должна научиться самозащите так же, как и ты. Ведь ты же не хочешь, чтобы ей пришлось плохо только потому, что она не умеет владеть мечом?

Дэвид видел внутреннюю борьбу дочери. Ее мало беспокоило, умеет Элисон владеть мечом или нет; Дэвид сам говорил Гаю, что его дочь мечтает использовать свое мастерство против Элисон. Но в сердце девочки скрывались неисчерпаемые запасы нежности, и Дэвид на это рассчитывал.

– Твоей новой маме кто-то угрожает.

– Кто?

– Я не знаю, но из-за этого мы с ней и познакомились. Она наняла меня, потому что кто-то стрелял в нее из лука.

– Наверно, она пыталась кого-то выкупить, – пробурчала Берт.

Дэвид пропустил это мимо ушей.

– Кто-то поймал ее кошку и замучил до смерти.

– Неправда! – Берт закатала кверху рукава, как будто ей стало жарко. – У нее есть кошка. – Берт показала ему царапины у себя на руке. – Видел? Она царапается.

– Я подарил ей новую кошку, потому что она плакала о старой.

– А ты видел ее слезы? – спросила недоверчиво Берт.

– Нет, это было хуже слез.

Взглянув на небо, Дэвид увидел скопление темных облаков. Подходящий день для занятий со сквайрами: нежарко, солнца не видно, и дождя не предвидится.

– Видишь эти тучи? – Берт кивнула. – В них дождь, но они его не проливают. Им больно, они хотят его выплакать, но не могут. Что-то им мешает. Твоя новая мама такая же. Она прячет свои слезы, а ты знаешь, как это больно.

– Это как когда ты меня оставил, и я знала, что должна быть храброй, а мне было так плохо без тебя?

– Да, именно так.

Берт поскребла подбородок.

– Она не любит кошку, которую ты ей подарил. Она ее никогда не ласкает. Она никогда с ней не разговаривает. – Уголки ее рта опустились. – Она не целует ее на ночь.

Дэвид понял, что Берт говорила не о котенке. Ей было все равно, достается ли ему на ночь поцелуй или нет, но с детским эгоизмом она болезненно воспринимала отсутствие у Элисон внешних проявлений чувства. Ей нужна была мать, которая бы обнимала и целовала ее, а не говорила с ней о приличиях и умывании. Опустившись рядом с дочерью на колени, Дэвид сказал, тщательно выбирая слова:

– Она боится любить кошечку. Она так любила другую, что она боится, что если она полюбит эту, то и эта погибнет.

– Это глупо. Ты же не позволяешь никому отнять у нее кошку и замучить.

Никто не верил в него так, как Берт. Уж конечно, не Элисон.

– Она мне не доверяет.

Берт обхватила его шею замурзанными ручонками.

– Но ты мой папа.

Нежно обнимая ее, Дэвид объяснил:

– Она не понимает, что это значит. Она не понимает, что я сделаю все, чтобы защитить тебя и ее. Ты – моя дочь. Она – моя жена. Вы – моя семья, а семья для меня значит больше всего на свете.

– Ты должен сказать ей!

– Я ей покажу. Она придет учиться с тобой и Эдгаром.

Берт ничего не ответила, и такое необычное поведение внушило ему надежду. Быть может, он все-таки принял правильное решение.

– Пойдем, – сказал Дэвид. – Помоги мне достать оружие.

Пока они раскладывали ножи, мечи, щиты и луки со стрелами, Дэвид припомнил сцену в зале. Она была лучшим свидетельством того, что Элисон не доверяла ему.

Это было не родимое пятно, он готов был поспорить на Рэдклифф. Ребенка обожгли, и мать не хотела признаться, как это произошло. Но почему Элисон тоже солгала? И леди Эдлин; Элисон изумилась, когда леди Эдлин вмешалась со своей выдумкой. Все это грозило опасностью, и он боялся, что ему придется сделать то, о чем он говорил Берт – защитить свою семью от какой-то страшной угрозы. Он многому научился за эти голодные годы и надеялся, что на этот раз он сделает правильный выбор.

– Они идут.

Мрачный голос Берт прервал его размышления.

Леди Элисон и Эдгар направлялись к ним, и Дэвид усмехнулся при виде того, что Элисон считала подходящей воину одеждой. На ней была старая котта с узкими рукавами, пара крепких сапог, платок был завязан вокруг шеи. Две длинных косы свисали по ее решительно выпрямленной спине.

Дэвиду было знакомо это ее выражение. Эдгар наблюдал его каждое утро, когда он шел упражняться с Берт. Она решилась, было написано у нее на лице. Она это не одобряет, но она на это пойдет.

– Приветствую вас, миледи, на нашем турнире, – Дэвид шутливо с ней раскланялся. – Вы готовы исполнять мои указания и научиться владеть оружием, как подобает сквайру?

– Да, милорд. Хотя я и не понимаю, какая мне от этого польза.

– Чтобы никто больше не убивал твою кошку, – сказала Берт.

Дэвида передернуло. Он знал, что Элисон не желала, чтобы об этом стало кому-нибудь известно. Она скрывала чувства и дорожила своим внутренним миром. Не станет ли она вымещать свое недовольство им на Берт?

Он недооценил ее. Элисон удивленно посмотрела на девочку и сказала негромко:

– Да, это и впрямь убедительная причина.

Дэвид поспешил вмешаться, опасаясь еще каких-нибудь недоразумений.

– Сначала мы поучимся стрелять из лука.

– Да, да! – Эдгар довольно усмехнулся.

Стрельбу из лука преподавал Гай, и он уверял Дэвида, что у Эдгара врожденный талант. Еще слишком маленький, чтобы осилить противника в рукопашном бою, Эдгар наслаждался пением стрелы, дающим ему шанс на победу. Он дорожил каждой минутой, проведенной с луком в руках.

– Да, да! – отозвалась, подражая ему, Берт.

У нее был собственный маленький лук, и она упражнялась часами, стараясь сравняться со своим героем.

– Установите цели, сквайры, – сказал Дэвид. – Я начну обучать леди Элисон.

Берт уперлась пятками в грязь.

– Я хочу, чтобы ты учил меня!

Эдгар подтолкнул ее.

– Милорд велел нам установить цели.

– Он мой папа.

– Настоящий сквайр не спорит со своим рыцарем. – Эдгар направился к сараю, где хранилось оружие. – Девчонки не умеют исполнять приказания, – крикнул он на ходу.

– А я умею, – Берт побежала за ним, – я умею.

– Эдгару не нравится, что ты со мной занимаешься? – спросила Элисон.

Дэвид протянул ей лук.

– Подержи, пока я надену тебе предохранители на кисть и на пальцы. – Ей следовало научиться делать это самой, но ему был нужен случай дотронуться до нее, погладить ей кожу пальцами.

– Нет, он ничего не имеет против тебя. Тут дело в Берт. – Он взглянул на детей, тащивших цели и споривших, где их установить. – Тебе будет приятно узнать, что Эдгар тоже не одобряет этих уроков для Берт.

– Почему это должно быть мне приятно? – Она следила глазами за его руками, натягивавшими ей на кисть кожаный браслет. – Я учила Эдгара уважать своего господина и повиноваться ему.

– Он мне повинуется.

– С готовностью?

– Не то чтобы, – признал Дэвид, натягивая тетиву. – Берт иногда осложняет мне положение. Может быть, если бы ты… да нет, это глупости.

– Что?

– Да нет, ничего, – он отступил и подал ей лук. – Неважно.

– Мне кажется, что у тебя не бывает неважных идей.

Элисон глубоко вздохнула, когда он обхватил ее руками. Взяв ее руку, Дэвид показал ей, как держать тетиву.

– Мне кажется, что если бы ты выказала к ней уважение и привязанность, Эдгар последовал бы твоему примеру.

– Я уважаю все Божьи творения.

Он ничего не сказал.

– Какую еще привязанность? – спросила она недовольным тоном.

– Я видел, что, когда ты хвалишь Эдгара, ты кладешь руку ему на плечо.

– Берт не любит, когда я ее трогаю.

– Потому что ты трогаешь ее только когда моешь. А я имею в виду жест расположения.

Она подумала немного.

– Я могла бы это сделать, – сказала она решительно.

– И спросить, как идут ее занятия.

– Насколько мне известно, никаких занятий у нее нет. Она не берет книгу в руки и не учится женским делам.

– Сейчас она учится быть сквайром.

– Я этого не одобряю. Почему я должна интересоваться ее успехами?

Он с трудом удержался, чтобы не выдать свое торжество.

– Ты ведь тоже этим занимаешься.

– Только потому…

«Только потому, что хочу отвлечь твое внимание от этого пятна у Хейзел», – пробежало у него в голове. Но она этого не сказала.

– Только потому, что ты прав. Если мне угрожают, я должна уметь в какой-то мере защищаться.

Он хотел привлечь ее к себе и зацеловать до беспамятства. Он хотел вознаградить ее за эти трудные для нее слова: «Ты прав». Он хотел снова и снова заверить ее, что всегда будет ее защитником.

Вместо этого он сердито закричал на слуг, подошедших взглянуть на их учение.

– Если вам нечего делать, я вам дело найду. Натягивай тетиву осторожно, но твердо. Сильнее. Еще сильнее. Пока не коснешься рукой щеки. А теперь отпускай.

Она отпустила тетиву, и та с глухим стуком ударила ее по кисти.

– Ой! – Она уронила лук и потерла себе руку. – Больно!

– А теперь попробуй со стрелой. – Выбрав стрелу, он показал ей, как придерживать ее пальцами.

Дети поспешно установили цели и подбежали к ним.

– Ступайте упражняться, дети, – сказала им Элисон.

Они не обратили внимания на ее слова. Они не сводили глаз с кончика стрелы. Она снова натянула тетиву.

– Выше! Натяни сильнее! – Дэвид прищурился. – А теперь отпускай!

Оставив след в грязи, стрела застряла в траве не дальше пяти футов от Элисон.

Дети глазели на нее не мигая в полной тишине.

– Теперь ты можешь открыть глаза, – весело сказал ей Дэвид.

Ее глаза широко раскрылись.

– А я и не заметила, как их закрыла. – Она с любопытством взглянула на цели.

Берт громко засмеялась. Эдгар закрыл рот рукой. Озадаченная, Элисон посмотрела на них, потом на цели. Дэвид наклонил ее голову так, чтобы она могла увидеть стрелу.

– О! – Она снова посмотрела на детей, но они уже присмирели. – Я попробую еще раз.

Надо отдать ей должное, она легко не сдается.

За все годы, что он обучал сквайров, Дэвид не видел такого количества стрел, осевших в грязи. Наконец он безнадежно сказал:

– Довольно, у тебя кисть распухнет, если ты не перестанешь.

– Мне уже почти удалось. – Она выпятила подбородок. – Еще только одну.

Высоко подняв лук, Элисон выпустила стрелу, и та, просвистев над площадкой и над сараем, где хранилось оружие, исчезла из виду.

Дэвид, она сама и дети застыли на месте.

Они услышали пронзительный птичий крик, один только крик, и потом… тишина.

– Что я сделала? – прошептала Элисон.

Одна из девушек-гусятниц выбежала из-за сарая, держа за лапки гуся.

– Кто это сделал? – сердито закричала она. – Самого моего лучшего самца убили стрелой. – Она перевернула птицу и показала вонзившуюся ей в голову стрелу.

– Прости, – крикнул ей Дэвид. – Это я виноват.

– Как бы не так! – Девушка погрозила пальцем Эдгару. – Скорее всего это он. С него станется!

– Нет, Нэнси, это я, – выступила вперед Берт.

Она взяла лук из ослабевшей руки Элисон и помахала им в воздухе.

– Здорово у меня получается?

Нэнси взглянула на лук, потом на девочку. Она хотела назвать ее лгуньей, но не посмела.

– Отнеси гуся в кухню, – распорядился Дэвид. – Мы съедим его на обед, а миледи достанет нам другого.

Он положил руку ей на плечо.

– Ведь так?

– Да, с удовольствием.

Элисон попыталась улыбнуться, но смогла только с усилием раздвинуть губы.

Когда Нэнси ушла, она повернулась к Дэвиду.

– Мне очень жаль.

– Ничего, – он потрепал ее по спине.

– Твой лучший гусь!

Берт успокаивающе похлопала ее по бедру:

– У Нэнси все гуси лучшие.

Элисон внезапно осознала, что Дэвид и Берт прикасаются к ней, а она так и не исполнила просьбу Дэвида приласкать Берт. Она неловко погладила девочку по голове. Та с удивлением на нее посмотрела. Дэвид с тревогой ожидал, что будет дальше, но Берт пожала плечами и отошла.

– А теперь будем драться мечами? – Это нравилось Берт больше всего. Мечи сверкали на солнце. На них не было и следа ржавчины.

Даже такие старые мечи заслуживали тщательного ухода. Там были и деревянные, специально выточенные для детей. Берт благоговейно погладила лезвие.

Дэвид поспешно схватил ее за руку и сунул ей деревянный меч.

– Вот, возьми.

Берт надулась. Она знала, что ничего из этого не получится, но все же решила попытаться.

– Я уже взрослая и могу драться настоящим мечом.

– Нет еще.

– Дай мне попробовать.

Оттачивая свой короткий меч, Эдгар неодобрительно сказал:

– Настоящий сквайр не будет попрошайничать, как девчонка.

У Берт даже уши покраснели. Их кончики выступали из-под изуродованных волос. Но она плотно сжала губы.

Дэвид обратился к Элисон.

– Ты у нас тоже начнешь с деревянного.

Берт решила воспользоваться случаем, чтобы возместить на ком-нибудь свою досаду.

– А почему ты не даешь ей поднять двуручный меч?

– Не сегодня. Так вот, ты берешь рукоять в обе руки…

– Ты сначала заставил меня поднять двуручный меч, – упрямо стояла на своем Берт. – Ты всех заставляешь сначала поднимать его.

– Нет, Берт, – раздраженно ответил Дэвид.

– А что в этом интересного? – спросила Элисон, осторожно дотронувшись до рукояти самого большого меча.

– А ты когда-нибудь его поднимала? – осведомилась Берт самодовольно.

– Какой ты еще ребенок! – с явным отвращением сказал Эдгар.

– Она этого делать не будет, – возразил Дэвид.

– Я бы хотела попробовать, – Элисон устремила на него просящий взгляд.

Дэвид сердито посмотрел на Берт.

– Как хочешь. Но он очень тяжелый, и если ты не остережешься…

Она достала его из ножен. Меч выскользнул у нее из рук, и его кончик воткнулся в землю.

– …ты можешь его уронить. – Дэвид дернул Берт за волосы достаточно сильно, чтобы отбить у нее охоту хихикать, и подошел к Элисон. Он снова воспользовался случаем ее обнять. Положив свои руки поверх ее, он помог ей поднять меч.

– Это отличная клинковая сталь, – гордо сказал он. – Ты чувствуешь вес?

Вместе они размахивали мечом, пока он не засвистел в воздухе.

– В сражении побеждает не обязательно самый умелый боец, а чаще всего самый выносливый.

– Я понимаю. Дай мне его подержать.

– Не делай резких движений, – предупредил он.

Не сводя глаз с острия, дети отошли в сторону.

– Я отпускаю. – Он разжал пальцы своих рук и, так как она не уронила меч, отошел.

Она продолжала размахивать им, глядя изумленно на кончик.

– Подними его над головой, – мстительно сказала Берт.

– Нет! – вскрикнул Дэвид.

Но было поздно. Элисон уже подняла меч. Острие заколебалось у нее над головой и потом! откинулось назад. У нее не хватило сил справиться с ним, но она его не выронила. Под тяжестью меча она начала клониться вместе с ним назад и наконец упала.

Она с силой ударилась о землю, как одна из выпущенных ею стрел.

Пыль еще не улеглась, когда Дэвид был уже рядом с ней.

– Элисон! Элисон!

Она открыла глаза.

– Ты ушиблась?

– Немного.

Обняв ее, он медленно помог ей сесть. Платок сполз с головы. Она сделала попытку удержать его, но косы упали ей на спину. Она поморщилась.

– Как ты думаешь, – оглянувшись на детей, Дэвид понизил голос, – ребенок не пострадал?

– Я думаю, что ребенок защищен лучше меня, – отвечала она спокойно.

Около них раздался тихий виноватый голосок:

– Простите меня.

Дэвид не отозвался. Элисон обернулась.

– Папочка, мне очень, очень жаль. Я не думала, что она так сильно ударится.

Впервые Дэвид всерьез рассердился на дочь. Он с трудом заставил себя ответить сдержанно:

– Не у меня проси прощения, Берт. Проси прощения у мачехи. Это ей больно.

– Прости меня, – проговорила Берт сквозь слезы. – Я не хотела причинить тебе вред.

– Я только ушиблась, Бертрада, и, разумеется, я тебя прощаю. – Элисон перегнулась через плечо Дэвида и погладила девочку по голове. На этот раз она сделала это вполне непринужденно. – Вообще говоря, это твой папа виноват.

– Я? В чем?

– Ты всегда над своими сквайрами так шутишь?

Дэвид попытался оправдаться.

– Это дает им представление, какие труды их ожидают, прежде чем они получат звание сквайров.

– Мне кажется, это нечестно. Почему бы тогда и твоей дочери не сыграть со мной такую шутку для общей потехи?

Она укоризненно покачала головой.

– Боюсь, что это в первую очередь твоя вина. А теперь помоги мне встать, и займемся делом.

С каких это пор его стали учить? Пытаясь вернуть свой авторитет, Дэвид сказал:

– А теперь возьмемся за ножи. – Берт начала было возражать, но он так взглянул на нее, что она замолчала.

– Это будет для тебя самый надежный способ защиты, – уверенно сказал он Элисон.

Эдгар убрал мечи, а Берт достала деревянные ножи, даже и не притрагиваясь к настоящим. Дети изо всех сил старались вести себя образцово, почувствовав, вероятно, что терпению Дэвида быстро приходит конец. Слишком быстро, признал он про себя. Если бы все это время он спал в кровати Элисон, он принял бы ее упрек спокойнее.

Берт дернула его за край туники.

– Я буду драться деревянным, папа.

– Хорошо. – Дэвид одобрительно кивнул.

– Какой нож дать леди Элисон, милорд? – озабоченно спросил Эдгар.

– Легкий, – ответил Дэвид.

Эдгар вручил нож Элисон ручкой вперед, и она взяла его с милостивой улыбкой.

– Очень любезно с твоей стороны позволить мне помешать твоим занятиям.

Берт протиснулась между ними.

– Это и мои занятия тоже.

Эдгар возвел глаза к небу.

Даже не глядя на него, Берт повторила:

– Да, и мои тоже.

– Это труднее, чем я ожидала. – Элисон держала нож между ладонями. – Ты должна гордиться своими успехами.

– Я еще не так хорошо все делаю, – со своей неизменной честностью призналась Берт. – Но уже лучше, чем раньше. Ты тоже сумеешь, вот увидишь.

Дэвид почувствовал, что у него камень с души упал. Занятие прошло из рук вон плохо, но интуиция его не подвела. Берт начала разговаривать с Элисон. Она увидела, что той тоже приходится учиться, что ее нынешнее превосходство далось ей дорогой ценой и что она готова следовать советам тех, кто опытнее ее, может, даже и самой Берт.

Потянув Элисон за косу, Дэвид заставил ее повернуться к нему.

– Берт – одна из моих лучших учениц, а Эдгар с его способностями станет еще одним легендарным наемником.

Эдгар покраснел, Берт улыбнулась, а Элисон одобрительно взмахнула ножом:

– Да здравствуют Берт и Эдгар!

И вдруг в руке у Дэвида оказалась часть ее косы!

Он безмолвно смотрел на нее. Потом уставился на косу, ставшую на пять дюймов короче. Дэвид взглянул на раскрывшую рот Берт, на вытаращившего глаза Эдгара и, наконец, на Элисон. Она была настолько поражена, что не могла ни двигаться, ни говорить.

Время, казалось, остановилось.

И вдруг раздался какой-то негромкий звук.

Элисон горько всхлипнула.

– Не плачь, – взмолился Дэвид, забирая у нее из рук нож.

Она снова всхлипнула.

Берт накрутила на палец остаток собственного локона.

– Они отрастут.

– Вы не так уж плохо смотритесь, миледи, – сказал Эдгар. – У вас их еще много осталось.

Элисон засмеялась. Негромко, но все же засмеялась.

К ней присоединилась Берт, а затем и Эдгар.

Дэвид, улыбаясь, покачал головой:

– У меня все сквайры молодцы.

Элисон снова засмеялась. Берт едва держалась на ногах от смеха. Эдгар пытался принять серьезный вид, но все испортил новый приступ безудержного веселья.

Успокоившись, Элисон протянула Дэвиду другую косу.

– Обрежь уж и эту.

Она приподняла уже укороченную косу. Тесемка, перевязывавшая ее, тоже оказалась разрезанной, и коса рассыпалась роскошными тяжелыми прядями. Дэвид примерил обе стороны, потом тщательно подровнял их.

Элисон посмотрела ему в глаза. Ее губы все еще дрожали в улыбке:

– Приношу извинения за то, что я оказалась такой трудной ученицей.

Волнение, смех, радость общения смягчили ее черты, и он читал по ним, как по раскрытой книге. Или он просто наловчился угадывать ее мысли?

– Да, трудная ученица, ничего не скажешь. И чтобы урок не пропал даром, я покажу тебе, как обращаться с кинжалом.

Взяв один из деревянных ножей – он предпочел не рисковать со сталью, – Дэвид стал объяснять ей, касаясь при этом ее тела:

– Если тебе приходится защищаться или нападать, цель в глаза, в горло или живот.

– А почему не в сердце?

– В сердце лучше всего, но ты рискуешь попасть в ребро, а для тебя чем проще, тем лучше.

На этот раз громко захихикал Эдгар, и когда Дэвид оглянулся, он увидел, что дети наблюдают за ними с живейшим интересом.

– Мама, ты будешь завтра учиться с нами?

Берт задала этот вопрос так, как будто это было в порядке вещей, но сердце Дэвида одновременно сжималось и ликовало. Элисон завоевала симпатии его дочери, не сделав для этого ни малейшего усилия, и он сомневался, что она сама знает, как ей это удалось.

Но Элисон догадалась, что удивляться этому новому обращению не следует.

– В замке многое требует моего внимания, боюсь, что у меня будет мало времени практиковаться… – Она тяжело вздохнула. – Вот если бы кто-нибудь мне помог…

Эдгар выступил вперед.

– Сквайр должен знать все о хозяйстве в замке. Я бы счел за честь, если бы вы научили меня всему, что знаете сами.

Берт толкнула его своим острым локтем.

– Эй, это я хотела попросить ее поучить меня!

– Ты никогда не интересовалась хозяйством, и притом ты – девочка, а девочки не могут заниматься одновременно военным искусством и домашним хозяйством. У тебя горячка сделается.

– Не сделается!

– Еще как сделается. – Эдгар осторожно вкладывал кинжалы в ножны.

– Нет, не сделается. – Она собирала деревянные ножи.

Взяв Элисон за руку, Дэвид увел ее с площадки. Он тихо сказал:

– Вот так мы приучили ее читать. Берт всегда готова принять вызов.

– Я запомню это. – Элисон пыталась снять кожаный браслет, защищавший ее кисть, но пальцы дрожали, и она наконец протянула ему руку. – Ты мне не поможешь? Я так мало сделала, а устала ужасно.

– Сделать что-нибудь плохо куда труднее, чем сделать это хорошо.

Они остановились у калитки, ведущей в огород.

– Но у тебя-то все получается отлично, а начинал ты, наверно, не лучше меня.

Он взглянул на нее насмешливо-вопросительно.

– Ну ладно, пусть у меня выходит хуже. – Она откинула волосы за плечи. – Но мастерства у тебя было все-таки немного поменьше, чем теперь?

– Немного поменьше.

Он освободил ее руку от защитного браслета и осторожно погладил натертую кожу.

– И ты стал лучшим наемником в Англии и во Франции. Ты стал легендарным Дэвидом из Рэдклиффа.

С кривоватой улыбкой он снял с нее кожаные напальчники.

– Да, я легендарный наемник, одолевший в схватке дракона.

– По-моему, ты путаешь себя со святым Георгом, – серьезно заметила она. – Но бьюсь об заклад, с твоим опытом и после упражнений в Джордж Кроссе ты и сегодня лучший воин в Англии.

– Ты видела огород? – Он открыл калитку и жестом предложил ей войти.

– Да. – Она сделала шаг. – Он в образцовом порядке.

Он остановился в нерешительности. Он не хотел идти туда с ней. Во всяком случае, не сейчас, когда волосы у нее распущены и на губах играет улыбка. Но она продолжала говорить, и он не осмеливался прервать это их общение впервые после многих дней и ночей, когда они ограничивались только вежливыми фразами.

– А ты сам не считаешь, что ты лучший воин в Англии?

Он последовал за ней, оставив калитку открытой.

– Нет. Теперь уже нет.

Она хотела было возразить, но он покачал головой.

– И дело тут не в силе, не в мастерстве и не в опыте. Я уже никогда не смогу сражаться как прежде, потому что я потерял вкус к убийству.

Она нагнулась сорвать веточку мяты, но при этих его словах выпрямилась.

– Вот как?

Прислонившись к стене, он наблюдал, как она обрывает листочки и нюхает их.

– Битва – это удел молодых, и только те, кто не имеет уважения к смерти, могут относиться к ней равнодушно.

Она взяла веточку в рот, и он почти ощутил вкус мяты вместе с ней.

– А теперь у тебя появилось уважение к смерти?

– Я увидел причиняемое ею горе. Я терял близких друзей только потому, что какому-то рыцарю понадобились их доспехи.

Ее сочувственный вздох успокоил его, и он пододвинулся к ней.

– Теперь мне есть что терять. У меня жена и ребенок, двое детей! – поправился он. Элисон погладила себя по животу. – Мне кажется, есть лучшие способы сохранить завоеванное мной, чем кровопролитие.

– Поэтому ты на мне и женился? – Элисон отодвинулась от него, задавая этот вопрос небрежным тоном, как будто ответ мало ее интересовал.

Он надеялся, что это было не так. Ему бы нужно было тщательно выбирать слова, воздействовать на ее разум, чтобы не напугать ее избытком чувства.

Но над своим сердцем он был не властен.

– Я чувствовал, что моя обязанность защитить тебя. Но обязанность и потребность – это не одно и то же.

Она молчала. Он тоже замолчал. Тогда Элисон заинтересованно спросила:

– А в чем была твоя потребность?

– Любить тебя.

– Любить? – Она смотрела на него с откровенным удивлением. – Любовь – это романтические бредни. Никакой любви не бывает.

– Раньше я тоже думал, что не бывает. – Он сделал шаг и остановился перед ней. – Но я думал, что и таких женщин, как ты, тоже не бывает.

– А я думала, что смогу сказать тебе все, и ты поймешь…

Он сжал ей руки.

– Скажи!

– Нет, не могу.

– Скажи мне.

– Это не моя тайна.

– Но она грозит опасностью тебе.

Ее глаза наполнились слезами. Губы беззвучно шевелились.

– Разве я когда-нибудь предал твое доверие?

– Нет.

– Тогда давай я начну. Твоя лучшая подруга была замужем за Осберном, герцогом Фрэмлингфордским.

Ее лицо окаменело. Она снова стала Элисон, графиней Сент-Джордж, какой она была в момент их первой встречи. Но теперь он умел читать ее мысли.

– Это всем известно, – спокойно отвечала она.

– Она его разлюбила.

Напряжение ее губ ослабло, и он понял, что его догадка неверна.

– Или, может быть, она его любила, а он избивал ее до полусмерти.

Она сжала губы.

Стало быть, Осберн бил жену. Дэвид не удивился. Многие этим занимались.

– Поэтому она хотела оставить его, и ты ей помогла.

– Почему ты так думаешь?

– У нее в гробу была волчица с волчонком. Ты думаешь, я такой дурак, что поверю, что она после смерти превратилась в волчицу? Ты ведь этого добивалась? Что, если гроб вскроют, суеверный страх одержит верх над подозрениями и волчицу снова потихоньку закопают?

Элисон устремила взгляд куда-то через его плечо. Она все еще старалась найти способ опровергать его догадки. Но он ей не позволит. Больше это у нее не выйдет. Он уже был слишком близок к разгадке.

– Ты устроила так, как будто леди Фрэмлингфорд умерла, а сама спрятала ее где-то.

Элисон тяжело дышала, и он чувствовал, что она вся дрожит.

– Скажи мне, где. Она сбежала к любовнику? Она в одном из твоих замков? Ты отправила ее во Францию?

Элисон попыталась отрицательно покачать головой.

– Неведение опасно, Элисон, во всяком случае, в этом деле. Фрэмлингфорд – опасный человек. Скажи мне хотя бы, где она, чтобы я мог…

– Отправить ее обратно к мужу?

– Так вот как ты обо мне думаешь! – Он не дал ей возможности ответить. – У меня есть друзья, о которых Фрэмлингфорд не знает. Если я отправлю ее к ним, он никогда об этом не узнает и никто не заподозрит тебя в соучастии.

– Как это может помешать ему преследовать меня? – Ее отчаяние вырвалось наружу опалившим его огнем. – Он не успокоится, пока не причинит мне зла, как и моей подруге.

– Я не позволю ему.

– Каким образом? Ты говоришь, что тебе больше не доставляет удовольствия убивать. А Осберну доставляет. Ему особенно нравится делать это медленно. – Элисон побледнела от отвращения. – Ты знаешь, что он убил одного из своих пажей?

– Я слышал об этом. – Дэвид не позволил сочувствию к убитому ребенку отвлечь его от цели. Ему было необходимо защитить Элисон и все, что с ней связано. – У мальчика не было родных. Жестокость для Осберна – развлечение.

– Да.

– У тебя есть родные. У тебя есть связи. Мы можем обратиться к королю и…

– Филиппа была богатой наследницей. Король сам выдал ее за Осберна. Если бы король узнал, что я помогла ей скрыться от мужа, он бы…

– Филиппа?

Элисон сделала движение зажать себе рот рукой.

– Ты сказала, Филиппа?

Волна холодной ярости нахлынула на него, усилив охвативший его ужас.

– Так, значит, она здесь, в замке?

Она схватила его за руку.

– Я должна была оставить ее у себя. Я не могла отправить ее в дальний путь с новорожденным ребенком.

Он никак не мог постичь, как Элисон могла так обмануть его.

– Она здесь? Ты так ее никуда и не отправила?

– Все думают, что она моя бедная родственница, у которой незаконнорожденный ребенок.

– В моем замке! Я укрываю жену Осберна в моем замке! – Он закрыл глаза, пытаясь отгородиться от неминуемой беды.

– Осберн следил за Джордж Кроссом. Я боялась отправить ее куда бы то ни было из опасений, что он ее обнаружит.

– Он явно подозревал что-то, иначе не разрыл бы могилу.

– Он знал, насколько я его презираю. Однажды он сломал ей обе ноги. Это случилось как раз тогда, когда была зачата Хейзел.

Боль скрутила ему внутренности. Да, он знал Осберна. Он презирал его. Но у него была дочь и беременная жена. Осберн знал, что его жена жива и находится где-то, и он не успокоится, пока не вернет ее. К Элисон возвратилась доля ее прежнего спокойствия.

– Я обещала помочь Филиппе, и с твоей помощью я это сделаю.

– Ты не оставила мне выбора.

Элисон обняла его.

– Ты скоро поймешь, что я права. Вот увидишь.

Но она ошиблась. Ему не суждено было это понять, потому что едва они вышли с огорода во внутренний двор, как за подъемным мостом раздались крики.

– Осберн, герцог Фрэмлингфордский, прибыл навестить своего Друга сэра Дэвида Рэдклиффа.

21

Я жил в замках всю мою жизнь, но я никогда не мог понять, как такое бывает. Но видел я это не раз – слухи о господах распространяются с быстротой молнии. Так случилось и в этот день.

Сэр Дэвид и леди Элисон пробыли в огороде всего лишь несколько минут, а всем уже было известно, что во время учения произошло нечто важное. Господин и госпожа как-то все-таки пришли к согласию. Теперь дожди опять напоят хлеба, слуги не станут больше ссориться, а новобрачные снова будут спать вместе.

Признаюсь, я кое в чем поспособствовал этим слухам, но не словами, а поступками. На самом деле это был пустяк. Я сорвал яблоко и дал его Берт. Поведение сэра Дэвида с леди Элисон смягчило мою юношескую нетерпимость к несносным девчонкам, и это было замечено по меньшей мере половиной замковой челяди, околачивавшейся у огородной калитки.

Когда из-за ворот раздались крики, что прибывший герцог Фрэмлингфордский ожидает, чтобы его впустили, все нахмурились. Дело было не в том, что его считали зловредным типом, чем он прославился на всю Англию. Но он был слишком важной персоной, чтобы посещать Рэдклифф. И надо же было, чтобы он явился как раз тогда, когда нашим господам представился случай помириться.

А теперь сэр Дэвид вывел леди Элисон с огорода, как разгневанный родитель непослушного ребенка. Она пыталась вырваться, но он заставил ее ускорить шаги, и, когда она позвала меня, мне пришлось догонять их бегом.

Она потянула меня за собой.

– Иди в башню, – взволнованно сказала она. – Скажи моим служанкам, что прибыл Осберн, герцог Фрэмлингфордский. Чтобы все об этом знали! И пусть готовят пир в честь нашего высокого гостя.

Она говорила озабоченно. У сэра Дэвида вид был мрачный.

Я кивнул и побежал. Берт побежала за мной.

* * *

Почему он должен был явиться именно теперь, думала Элисон. Ей было необходимо время, чтобы Дэвид привык к мысли, кто такая Филиппа на самом деле. Но времени у нее и не оказалось. Днем открытые ворота и опущенный мост давали любому возможность свободно попасть в Рэдклифф, но Осберн учтиво дожидался приглашения. Что им оставалось делать? Они были вынуждены впустить его, оказать ему гостеприимство и сделать вид, что ничего не произошло.

Все это притворство вызывало у нее дурноту. Было несправедливо вмешивать Дэвида в эту историю, и по выражению его лица было видно, что он разделял ее мнение.

– Дэвид? – сказала она тихим извиняющимся голосом.

Дэвид направился к воротам. Он даже не взглянул на нее и никак не отозвался на мольбу в ее голосе.

– Мы должны приветствовать нашего гостя.

– Я тебя умоляю, Дэвид…

Он остановился. Повернувшись к ней, он сжал ее руку. В его взгляде не было и тени нежности. Когда он заговорил, его голос скрежетал, как железо по камню.

– Ты взяла на себя ответственность, приведя Филиппу в мой замок. Я могу только надеяться, что беда минует нас. – Он повлек ее за собой. – Но когда Осберн уедет, мы с тобой поговорим.

У нее мелькнула мысль, что она недооценила силу его ярости, но они уже стояли на мосту.

– Милорд! – приветственно взмахнул рукой Дэвид. – Добро пожаловать в Рэдклифф!

Улыбка вспыхнула на лице Осберна при виде их, и Элисон закрыла глаза, не в силах справиться с порывом гнева и отчаяния.

С его темными волосами и сверкающими глазами Осберн казался воплощением мужественной красоты. Его конь был мастью под цвет его волос. Осберн двигался с кошачьей грацией и был в превосходной боевой форме. С виду это был идеал рыцаря.

Он и его сквайр отделились от свиты и приблизились к Дэвиду и Элисон. Осберн спешился и взял их за руки.

– Стало быть, слухи нас не обманули? – спросил он. – Вы женаты?

– Леди Элисон благосклонно приняла предложение стать моей женой, – любезно отвечал ему Дэвид.

Пальцы Осберна сжали руку Элисон.

– Вам повезло, – сказал он Дэвиду.

– Везение тут ни при чем, – Дэвид учтиво улыбнулся. – Просто я оказался лучше других искателей.

Осберн расхохотался.

– Вы не страдаете избытком ложной скромности!

– Ничуть, – Дэвид высвободил свою руку и жестом предложил ему войти в ворота. – Прошу вас отведать наше угощение. Нам в Рэдклиффе нечасто случается принимать такого почетного гостя, как герцог Фрэмлингфордский.

– Привыкайте, сэр Дэвид. – Пальцы Осберна больно стиснули руку леди Элисон. – Теперь, когда леди Элисон стала вашей супругой, сам король не замедлит пожаловать.

Дэвид взял ее другую руку и поцеловал.

– Да, я женился на национальном достоянии.

– Что и говорить. – Осберн поцеловал ей руку и сказал, обращаясь только к ней: – Но какие у нее холодные пальцы и в такой жаркий день!

Он отпустил ее руку, и бок о бок с Дэвидом они направились во внутренний двор.

Элисон смотрела им вслед. Значит, вот как играют в эту игру мужчины. Притворная вежливость, улыбчивая ложь, показное дружелюбие и под всем этим мучительная для всех правда.

Филиппа жива, она существует.

Сказал ли Эдгар Филиппе о приезде Осберна? Элисон постаралась подальше обойти Дэвида и Осберна, внимание которых, казалось, привлекла конюшня. Она надеялась, что они задержатся около лошадей достаточно долго, чтобы она успела вернуться в башню и спрятать Филиппу.

За спиной у себя она слышала стук копыт. Свита Осберна поднималась на мост. Потом уздечки зазвенели во внутреннем дворе. Ей казалось, что всадники приближаются к ней, преследуют ее. Она оглянулась.

Лошади наступали, вот-вот они ее сомнут. Рыцари усмехались под забралами своих шлемов.

– Роджер! – крикнул Осберн.

Рыцари остановились, и старший из них спешился. Он подошел к Элисон, держа руку на рукояти меча.

Дэвид бросился к ним.

– Роджер! – снова раздался крик Осберна.

Подняв руки, рыцарь снял шлем и усмехнулся, обнажив торчащий клык.

– Помните меня, миледи?

Конечно, она помнила его. Роджер Биссо-нет, управляющий и преданный слуга Осберна. Еще один человек, который мог бы опознать Филиппу, случись ему ее увидеть.

Дэвид взял Элисон за руку.

– Приветствуем вас, рыцарь, – сказал он без улыбки, глядя в лицо Роджеру, – и предлагаем вам свой кров, вам и вашему прекрасному коню. Всем вашим коням. – Он взглянул на остальных рыцарей. – Если вы пройдете в конюшню, мои слуги покажут вам и вашим сквайрам, где их поставить. Когда вы убедитесь, что о них хорошо позаботятся, прошу вас пожаловать в холл и смыть дорожную пыль свежесваренным пивом.

Рядом с Элисон возникла зловещая фигура Осберна. Он кивнул в сторону конюшни.

– Ступайте.

Роджер поклонился и сделал знак остальным.

Осберн снова взял руку Элисон и склонился над ней с покаянным видом.

– Прошу прощения, леди Элисон. Роджер – славный воин, но соображает туго. Он просто хотел поприветствовать вас и не подумал, что может напугать.

Элисон знала Осберна слишком хорошо, чтобы ему верить. Всего его обаяния не хватало, чтобы скрыть его черную душу. То, что он вообще нашел нужным пустить это обаяние в ход, говорило о его уважении к Дэвиду.

Она, наверно, слишком задержалась с ответом, потому что Дэвид ответил за нее:

– Леди Элисон и в голову бы не пришло опасаться вашего рыцаря, ваша светлость. Ее храбрость безгранична, и поэтому я поклялся всегда защищать ее.

– Даже от ее собственных ошибок?

На этот раз она быстро нашлась:

– Я – госпожа Джордж Кросса, я никогда не ошибаюсь.

Она направилась к башне, и, к ее огорчению, мужчины последовали за ней.

– Не слушайте ее, сэр Дэвид. – Осберн грустно вздохнул. – Я тоже считал мою любимую супругу совершенством.

– И почему вы изменили свое мнение?

В тоне этого вопроса, заданного не более как из вежливого интереса, Элисон расслышала стальные нотки.

– Она так торопилась показать нашего ребенка своей любимой подруге леди Элисон, что, едва поднявшись после родов, отправилась в замок Бэкон. Это еще одно владение леди Элисон, не знаю, говорила ли она вам о нем. Там Филиппа заболела, и дамы выехали – говорил же я вам об их недомыслии – в Джордж Кросс, где моя любимая жена умерла от… – Осберн остановился, как будто запнувшись. – От чего она умерла, леди Элисон?

Элисон, стоявшая на верхней площадке лестницы, взялась за ручку двери. Она холодно взглянула на Осберна.

– К моему глубокому сожалению, Филиппа и ребенок скончались от злокачественной лихорадки.

– У меня так мало осталось воспоминаний об этом ужасном времени. – Пронзительный взгляд Осберна противоречил его словам. – Что это была за лихорадка?

– Ужасная.

– Ах да, я припоминаю теперь. – Прислонившись к стене, Осберн обращался к Дэвиду. – Болезнь, унесшая мою возлюбленную супругу, была настолько страшной, что леди Элисон не могла дождаться моего приезда. Она так боялась распространения заразы в Джордж Кроссе, что похоронила Филиппу на кладбище при замке. Филиппа стала первой герцогиней Фрэмлингфордской, не погребенной в фамильном склепе.

Элисон открыла дверь.

– В вашем фамильном склепе покоятся много герцогинь, Осберн. У каждого герцога из вашей семьи было множество жен. Едва ли имеет значение, что их там будет одной меньше.

– Это имеет большое значение. – Осберн улыбнулся. – Мой отец и мой дед могли отчитаться за каждую жену. Я не хотел бы им в этом уступить.

Элисон хотела уйти. Она знала, что не должна ему отвечать, но слова невольно сорвались у нее с языка.

– Вы ни в чем им не уступите, Осберн.

– Благодарю вас, миледи, – Осберн учтиво поклонился.

Дэвид подтолкнул Элисон и вежливо обратился к Осберну:

– Входите, милорд, и отведайте нашего скромного угощения.

Осберн легко взбежал по лестнице и последовал за Элисон слишком близко.

– Ой! – Он наступил ей на пятку. Пока она надевала туфлю, он извинился. Она сделала два шага. Он снова наступил. На этот раз она резко повернулась:

– Держитесь от меня подальше!

– А я думал, что вы всегда хотите знать, где я, – язвительно отвечал он. – И что я делаю.

Этот сукин сын знал, что Филиппа не лежала в той могиле. Он фактически объявил об этом открыто. Он знал, что она жива и живет где-то под защитой Элисон. Он вел себя так, словно был уверен, что она здесь, в Рэдклиффе. С другой стороны, откуда ему знать? Она надеялась, что, пряча Филиппу у себя, отведет ему глаза, даже если он обнаружит пустую могилу.

– Пока мне известно, где вы и что вы делаете, леди Элисон нечего бояться, – твердо сказал ему Дэвид.

Ей следовало быть благодарной ему. Он не отступил от своей клятвы защищать ее. Но она беспокоилась о Филиппе, которую взяли в жены ради ее богатства и у которой не было родных, имеющих возможность позаботиться, чтобы муж не обижал ее.

Остановившись под аркой у входа в холл, Элисон с горечью подумала: но ведь и на ней женились ради денег, и у нее не было родственников, которые позаботились бы о ее безопасности. Женщины, подобные ей и Филиппе, были беспомощнее котенка, подаренного ей Дэвидом, – их можно было и ласкать, и мучить, и убить.

В холле были расставлены столы. Служанки ее и Дэвида накрывали белой скатертью стол на возвышении. Пажи расставляли серебряную посуду. Перед прибором гостя Эдгар поставил большую солонку.

Филиппы не было видно. Слава Богу, она исчезла.

– Что привело вас в Рэдклифф, милорд, так далеко от двора?

Спрашивать о цели приезда гостя прежде, чем он поест, было неприлично. Но она славилась своим пренебрежением к условностям, если это ее устраивало. Пусть эта репутация сослужит ей службу.

Как и следовало ожидать, Осберн только засмеялся негромко и, задев ее, подошел к камину. Осмотревшись по сторонам, он бросил плащ и перчатки на пол, не замечая служанок, кинувшихся их поднимать.

– Я вижу, леди Элисон приложила руку к убранству вашего замка, сэр Дэвид.

Дэвид тоже протиснулся мимо нее.

– Так оно и есть, Осберн. Она развесила гобелены в первое же утро по приезде и с тех пор трудится не покладая рук.

Холл действительно выглядел более нарядным. Только сегодня утром она настояла, чтобы один из работников Дэвида отделал стену за возвышением. Под руководством Филиппы он расписал белую стену под каменную кладку и в середине каждого камня нарисовал цветок.

Филиппа давала ему указания. Куда же она исчезла?

– Леди Элисон – замечательная женщина и теперь еще больше усовершенствуется под руководством мужа.

Осберн следил за ее передвижениями по холлу. Она его услышала. Да иначе и быть не могло. Он говорил так громко, что все его слышали.

– Вы будете ею руководить, сэр Дэвид?

– Леди Элисон не нуждается в руководстве. Ее рассудительность известна всей Англии.

– Ее рассудительность, как и у всех женщин, заражена чувствительностью.

Дэвид широко раскрыл глаза.

– Вы хотите сказать, что миледи чувствительна?

Приняв у Элисон кружку пива, Осберн выпил ее, прежде чем ответить.

– Леди Элисон не выказывает свои чувства, как другие женщины, но они у нее есть, и притом глубокие.

Дрожь пробежала у Элисон по спине.

Осберн уставился в дно кружки, как будто читая в нем.

– Ее чувства постоянны. Их ничто не изменит, ни воля мужа, ни приказ короля, ни даже Божьи установления. Она может быть опасным врагом, потому что того, кого она возненавидит, она сотрет с лица земли.

Он посмотрел на нее. Глаза у него блестели.

– А ради друга она пожертвует всем.

Пытаясь принять равнодушный вид, она бесстрастно отвечала:

– Вы видите то, чего нет, милорд.

– Разве? Может быть. – Он провел длинным пальцем по краю кружки, и перстни на нем засверкали. – И все же, я считаю, замужество вам на пользу. Любому, кто бы на вас женился, пришлось бы добиваться вас хитростью и храбростью, дерзостью и упорством. Он не захочет лишиться плодов своих усилий ради чего бы то ни было.

Осберн всегда умел точно рассчитать удар. Он издевался над ней, потому что ее завлекли ради ее богатства. Он издевался над Дэвидом, намекая, что защита Филиппы может лишить его этого богатства.

Филиппа. Она должна сдержаться ради Филиппы.

– Вы так и не сказали нам, зачем вы здесь?

– Ах да. А ну-ка, парень, помоги мне снять доспехи. – Эдгар приблизился, чтобы помочь ему. – Мне захотелось попутешествовать, и я с моим отрядом оказался в Джордж Кроссе. Там я обнаружил очень интересные вещи. Сэр Уолтер в постели, избитый до полусмерти, давал указания молодому человеку… как бишь его зовут?

– Хью, – сказал Дэвид.

– Хью, – повторил Осберн. – Так вот, сэр Уолтер наставлял Хью, как управлять замком. Мне показалось странным, что леди Элисон оставила самое ценное свое владение на руках юнца и инвалида.

– Это было мое решение, – сказал Дэвид. – Я посылал туда четырех гонцов, и столько же прибыли оттуда. Мне сообщили, что там все в порядке. А разве не так?

– Ваше решение? Ну да, разумеется. Это было мудрое решение, особенно потому, что оно дало вам возможность вернуться в Рэдклифф.

– Так в Джордж Кроссе все в порядке? – настаивал Дэвид.

– Да. Мне подали там чудесные кушанья. – Осберн оглядел стол. Хотя они гостей и не ждали, Элисон всегда заботилась о том, чтобы было что подать на стол. – Сэр Уолтер все еще не в состоянии ни сидеть, ни есть, но Хью составил мне компанию и немало меня развлек.

Элисон понравилась эта похвала.

– Таким, как Хью, приемные родители вправе гордиться.

– Да. Он рассказал мне, что вы поженились, и о всех невероятных слухах, сопровождавших известие о поспешной свадьбе.

Он взглянул с намеком на талию Элисон.

– Вас можно поздравить, сэр Дэвид?

– А разве не принято поздравлять новобрачных?

Осберн принял этот упрек с улыбкой.

– Совершенно справедливо.

Его рыцари и сквайр вошли вместе с Гаем. Управляющий Дэвида казался чем-то недовольным. Он сразу же подошел к Дэвиду. Гай говорил тихо, но Элисон услышала.

– Сукины дети. Ведут себя здесь как хозяева.

Осберн, наверно, тоже услышал, но ничем не дал понять, что оскорбился.

– Гай Арчер, не так ли?

– Милорд герцог. – Гай сдержанно поклонился. – Я польщен, что вы помните меня.

– Я никогда не забываю славного воина, а также и того, кто отказался от службы у меня.

Гай еще больше вырос во мнении Элисон.

– Я никогда не уйду от сэра Дэвида. – Возня привлекла внимание Гая. – Эй, никаких драк здесь!

Роджер и Айво схватились. Гай выругался и начал расталкивать столпившихся вокруг любопытных. Но прежде чем он успел добраться до дерущихся, Айво сбил Роджера с ног ударом в лицо.

Осберн хмыкнул.

– Болван! – Он подошел к Роджеру и пнул его ногой в ребра. – Эй, вы! – обратился он к своим рыцарям. – Стащите его в конюшню. Пусть дрыхнет там с лошадьми. А вы все помните, что мы здесь гости, и говорите уважительно с хозяйскими людьми.

Рыцари повиновались беспрекословно. Элисон поняла, что у Осберна был план. Люди в Рэдклиффе были простодушные и не искушенные в хитростях. Если рыцари Осберна будут вести себя вежливо и служанки разболтаются с новыми знакомыми, они могут рассказать о данных им указаниях следить за посторонними. Элисон тщательно скрывала свои тайны, но часть их, по крайней мере, была известна слишком многим. Как можно было ожидать, что они будут молчать, особенно если им не понять весь ужас жизни Филиппы?

– Прошу вас на почетное место, милорд. – Элисон указала на прибор с солонкой. Осберн принял ее предложение как должное.

– Папа?

Услышав голос Бертрады, Элисон чуть не потеряла самообладание. Что скажет Осберн при виде ее странной одежды и наблюдая ее необычное поведение? Как он станет над ней издеваться?

Сэр Дэвид улыбнулся.

– Бертрада, какой у тебя прелестный вид!

Девочка подошла к отцу, и он ласково взял ее за руку. Элисон быстро взглянула на нее. Потом она посмотрела еще раз, подольше, и у нее отлегло от сердца.

Бертрада умылась. Она причесала свои волосы. На ней было платье. Она выглядела как подобает девочке, и она усмехнулась Элисон точь-в-точь, как это делал ее отец в самом проказливом настроении.

Элисон слабо улыбнулась ей в ответ, а потом заметила леди Эдлин, стоявшую позади. Это она помогла девочке, догадалась Элисон. Леди Эдлин улыбнулась в ответ на ее благодарный взгляд.

– У вас дочь, сэр Дэвид! Как мило! – радушно сказал Осберн.

От нескрываемого удовольствия в его тоне у Элисон внутри все сжалось, а у Дэвида исчезла улыбка.

Бертрада зорко взглянула на Осберна, сделала реверанс и села на свое место между леди Эдлин и Гаем.

Больше Осберн не обращал на нее внимания, но Элисон знала, что он о ней не забыл.

Слуги внесли еду, уселись сами, и обед начался в самой дружеской обстановке.

Дружелюбие было напускным. Элисон следила, не покажется ли Филиппа. Осберн наблюдал за Элисон. Давид сохранял выражение спокойной самоуверенности.

Когда первый голод был утолен, Осберн завел разговор, как будто бы ни о чем, но у него, очевидно, была своя цель.

– Хью рассказал мне о тех, кто отправился с вами в Рэдклифф. Он очень высокого мнения о ваших телохранителях, леди Элисон, а также о вашем сквайре. Как его зовут?

– Эдгар, – сдержанно сказал Дэвид. – Его зовут Эдгар.

– Это парень, который помогал мне раздеться? – Он указал на Эдгара, подносившего большое блюдо с нарезанным мясом. – Этот? Славный мальчик. – В этот момент его собственный сквайр подставил Эдгару ножку. Осберн усмехнулся. – Но неуклюжий.

Эдгар встал, положил мясо на блюдо и, обернувшись, хватил чужого сквайра блюдом по ноге. Блюдо ударилось о кость с серебряным звоном, куски мяса вывалились сквайру на колени.

– Недостаток грации он возмещает хитростью, – сказал Осберну довольный Дэвид, когда оба подростка, сцепившись, покатились по полу. – Я требую от своих сквайров этого качества.

– Восхитительное качество.

Осберн, казалось, говорил искренне, хотя его сквайр стонал и корчился от боли. Этот человек, обладавший властью, богатством, у которого не было необходимости прибегать к хитрости, восхищался ею в других. Ему нравилось, когда его пытались обхитрить, и ему доставляло удовольствие подавлять попытки повлиять на него. Осберн видел в окружающих не более чем презренных клопов, ползущих к нему за пищей и в то же время боящихся быть раздавленными.

Элисон сделала знак слугам. Они помогли Эдгару убрать разбросанное мясо.

– Почему не отдать его собакам?

– Моя мама не разрешает кормить собак со стола, – вежливо сказала Бертрада. – Она говорит, что в порядочном обществе так не делают.

– Вот как? – уныло протянул Осберн. – А тебе нравятся порядки твоей новой мамы?

Бертрада бросила на него самоуверенный взгляд избалованного ребенка.

– Не все. Но папа говорит, что мы будем угождать ей, пока она о них не забудет.

По холлу пробежал сдержанный смех. Элисон сердито взглянула на Дэвида.

Улыбаясь своей обворожительной улыбкой, обнажавшей великолепные зубы, Осберн слащаво сказал:

– Я вижу, сэр Дэвид, что вы умеете управляться с леди Элисон.

– Вряд ли мне это теперь удастся, – Дэвид выразительно посмотрел на дочь. – Я и забыл, что леди Элисон запрещает кормить собак со стола.

Осберн начисто вытер нож и заткнул его за пояс, давая этим понять, что застолье окончено.

– Мне говорил об этом Хью в Джордж Кроссе.

Паж, собиравший остатки еды для раздачи бедным, подошел к нему.

– Ваша супруга превратила этот замок в уютное жилище. – Осберн взял кусок хлеба и вместо того, чтобы отдать его пажу, обмакнул его в остатки соуса и швырнул одному из огромных мастифов.

Элисон вздрогнула, когда другие собаки бросились на него, желая урвать свою часть добычи. Их рычание нарушило разговор, и презрение Осберна к хозяйке и ее порядкам вызвало неловкое молчание.

– Мне не нравится этот человек, – раздался громкий голос Бертрады, и леди Эдлин зашикала на нее.

Осберн, казалось, ничего не заметил.

– Хью мне так много о вас рассказывал. Его бы следовало предупредить, что не стоит раскрывать ваши тайны гостям, поскольку не все имеют благие намерения.

Хью. Ну конечно, Хью. Он много знал об искусстве боя, но почти ничего о людях. Осберн ; мог легко свести разговор на интересующий его предмет.

Неужели он упомянул Филиппу?

– Да, сэр Дэвид, как я завидую вам с вашей умницей дочерью, вашей образцовой женой, вашими замками и преданными вассалами.

Хью выдал ее. Этим объясняется внезапный приезд Осберна и его угрозы, которые становились все более дерзкими. Выпускаемые Осбер-ном стрелы сомнения и страха без промаха били в сердце Дэвида.

Слушая Осберна, слуги и сквайры Дэвида и Элисон смотрели то друг на друга, то по сторонам, то в пол. Угрожающий тон был всем понятен, и все знали, какое зло может причинить им Осберн.

– Столько людей зависит от вас, сэр Дэвид, – Осберн погладил руку леди Элисон, прежде чем она успела отнять ее. – Что будет с ними, если вас вызовут на поединок и убьют? Что будет с ними, если кто-нибудь обнаружит, что вы укрываете беглянку, преступившую законы королевские и божеские? Я содрогаюсь при мысли…

В дверях солара появилась из тени одинокая фигура, и не успела Элисон шевельнуться, как Филиппа заговорила:

– Я здесь, Осберн.

22

Эллисон резко вскочила на ноги, но Осберн ее опередил.

Он оттолкнул кресло и воскликнул:

– Любимая!

Элисон пыталась загородить ему дорогу, но он перепрыгнул через стол.

Дэвид схватил ее за руку.

– Не мешай ему.

– Он замучает ее.

Осберн бросился к Филиппе и заключил ее в объятья.

– Он ее не мучает.

– Не сейчас, потом.

После мгновенного колебания Филиппа обняла Осберна и спрятала лицо у него на груди.

– В чем дело, что происходит? – встревоженно спросил поспешно подошедший Гай.

– Разве ты не видишь? – мрачно отвечал Дэвид. – Осберн нашел свою давно исчезнувшую жену.

– Филиппу? – Гай побледнел. – Филиппа замужем за этим чудовищем?

– Похоже на то, – кивнул Дэвид.

– Мы должны спасти ее, – с трудом выговорил Гай изменившимся голосом.

– Она пришла по собственному желанию, – угрюмо сказал Дэвид.

– Моя жена! – Осберн повернул Филиппу лицом к холлу и утер слезы. – Моя жена, которую я считал умершей, вернулась ко мне. Это чудо. Чудо!

Люди Осберна приветственно зашумели, на губах Филиппы появилась робкая улыбка.

– Так вот почему он говорил так громко, – догадалась Элисон. – Он знал, что она скрывается где-то здесь.

– Вероятно.

Элисон снова хотела подойти к ним, но Дэвид больно дернул ее за руку.

– Она сделала свой выбор.

– Еще бы ей не выйти. – Элисон едва могла говорить от ужаса и негодования. – Она моя подруга, а он нам угрожал.

– Я не глухой.

– Мы не можем отдать ее ему, – с тревогой сказала Элисон.

– Она сделала свой выбор, – твердо повторил Дэвид и окончательно потерял терпение. – Ты думаешь, мы имеем право разлучить мужа с женой?

Со стоном отчаяния Гай исчез в тени под лестницей.

– А Осберн ведь не кто-нибудь, – неумолимо продолжал Дэвид. – Он кузен короля.

– Он знаменитый рыцарь.

– Он чуть не убил ее.

Жестами и улыбками Осберн выражал свой восторг по поводу встречи с женой. Если бы Элисон не знала его гнусную натуру, она могла бы поверить в его искренность.

– Если то, что ты сказала мне в огороде, правда, Осберн не убьет ее, опасаясь королевского гнева.

– О нет. Он только изобьет ее до бесчувствия. А кто узнает, если он ее и убьет? Кому какое дело? Женщины знают, кто такой Осберн, а мужчины слишком глупы и бесчувственны, чтобы что-нибудь понимать, – закричала Элисон в бешенстве от его глупости и равнодушных рассуждений.

– Папочка? – почувствовав тревогу и смятение взрослых, к нему подкралась Бертрада. – Что случилось? Почему вы ссоритесь?

– Мы не ссоримся, милая. – Одной рукой Дэвид прижал ее к себе, другой он по-прежнему крепко удерживал Элисон. – Твоя новая мама будет скучать по своей служанке, вот и все.

– Леди Элисон… – Леди Эдлин прошептала это имя как какое-то магическое заклятие. Никакой обрученной невесте нельзя было присутствовать при подобной сцене. Но у Элисон не осталось душевного тепла, чтобы успокоить девушку. Переживания за подругу подавили в ней все другие чувства. За подругу, которую ей больше не увидеть.

Филиппа и Осберн стояли у стола.

– Элисон, я еду с ним, – робко сказала Филиппа.

– Вызови его на поединок, – повернувшись к Дэвиду, потребовала Элисон.

Дэвид стал пунцовым.

– Не могу.

– Я для этого и нанимала тебя. Пришло время отработать полученные деньги. Вызови его.

– Это было бы бесполезно.

Осберн усмехнулся.

– Разве вы не знали? Я – новый телохранитель короля.

– Что вы хотите этим сказать? – Это был глупый вопрос, но Элисон была уверена, что не поняла что-то.

– Я хочу сказать, что ваш сэр Дэвид и я сразились в присутствии короля, и я одержал победу.

Это было невозможно. Это было просто невозможно.

– Я говорил тебе, что потерпел поражение. Ты меня не слушала. Ты настояла на том, чтобы нанять меня.

– Ты никогда не говорил мне.

– Ты не назвала своего врага. Ты не сказала, кто мучил тебя. Если бы ты это сделала, я бы рассказал тебе все. Такие поражения не забываются.

Значит, ее гениальный план был обречен с самого начала, и все потому, что она не дала себе труда разобраться как следует. Она думала только о славе легендарного наемника, а теперь Осберн заберет жену и ребенка, и никто за них не заступится. Бессильный гнев овладел ею.

– Прости меня, – печально сказала Элисон Филиппе.

– Мне нечего прощать. Ты дала мне приют, но теперь я возвращаюсь к нему.

Осберн торжествовал.

– Она любит меня, Элисон.

– Я буду ему лучшей женой на этот раз, – поспешно добавила Филиппа.

– Ты всегда была хорошей женой, – голос Элисон прерывался.

Осберн продолжал, как будто и не слышал этого разговора.

– Я на вас зла не держу, сэр Дэвид. Это все дело рук вашей жены, но я не стану осаждать ваш замок или уговаривать короля лишить вас земель, которые вам так дорого достались, при условии, что ничего подобного больше не случится.

– Да, это много для меня значит, – признал Дэвид, как будто Осберн удостоил его какого-то благодеяния.

– Ты жалкий трус. – Элисон даже не понимала, кому предназначались эти оскорбления. – Ты ничтожный предатель! – Она всегда знала, что Осберн гнусный негодяй, но Дэвид… Дэвиду она верила. Она верила в его легендарную славу, а он… он обрек женщину на смерть ради своих земель и ее богатства.

– Я поступаю правильно, – сказал Дэвид. – Возможно, впервые в жизни.

– Пусти меня! – Вырвавшись из его рук, Элисон обежала вокруг стола и упала на колени у ног Филиппы.

– Я обещала сберечь тебя… я обещала и не сдержала слова.

У леди Эдлин вырвалось рыдание, которое послужило сигналом для остальных, и служанки тоже начали всхлипывать.

– Нет. – Филиппа решительно коснулась головы Элисон. – Никогда не думай так. Ты – моя лучшая подруга.

Одна за другой женщины разразились слезами. Презрительно фыркнув, Осберн кликнул своих людей.

– Собирайтесь. Мы должны выехать отсюда засветло. Филиппа, мы немедленно отправляемся.

Он повлек ее за собой к двери.

– Ты не нарушила свое обещание, – обратилась она на ходу к Элисон. – Всегда помни об этом.

Элисон широко раскрыла глаза. Ребенок. Она обещала уберечь ребенка, и Филиппа сейчас уезжает одна, без Хейзел. Осберн, наверно, забыл о ней в своем торжестве.

Но и Дэвид забыл о ней. Он не мог вынести рыданий, не мог вынести презрительных женских взглядов. Даже его друг Гай Арчер, знавший о его испытаниях, смотрел на него с негодованием.

Больше того, он не мог вынести подавленного, потрясенного вида Элисон, все еще стоявшей на коленях.

– Я уверен, что этот сукин сын добром не уберется, – пробормотал он и, вскочив на ноги, последовал за Осберном.

Полуденное солнце пробилось сквозь облака. Дэвид, прищурившись, смотрел на столпившихся у конюшни людей. Роджер покачивался в седле, один глаз у него заплыл, на лбу была огромная шишка. Дэвид слышал их голоса и резкие приказания Осберна.

– Делайте, что вам говорят. Отправляйтесь, я получил то, за чем сюда приехал.

Он сел на коня и посадил Филиппу перед собой. Он обращался с ней бережно и так успешно играл роль любящего мужа, что Филиппа робко улыбнулась, когда, он обнял ее за талию.

При виде этого Дэвид испытал облегчение. В конце концов, Элисон могла и ошибаться. Быть может, Осберн был грубоват с женой, и та стала жаловаться Элисон. Быть может, как его первая жена, Филиппа все преувеличивала и делала из мухи слона. Элисон услышала жалобный шепот и раздула его до крика о помощи. Точь-в-точь, как его первая жена. Все женщины одинаковы.

Голос Осберна перекрыл скрип седел, звон сбруи и крики его рыцарей.

– Филиппа, а где ребенок?

Ребенок. Дэвид, шатаясь, отошел и прислонился к стене. Где ребенок Филиппы?

Все затихли, не сводя глаз с Осберна и его жены.

– Она умерла, Осберн. – На глазах Филиппы блестели слезы, но ее голос звучал твердо и уверенно. – Я кормила ее, она заразилась горячкой и… и умерла.

– Настоящей горячкой? – Осберн заметил Дэвида и, с места взяв в галоп, остановил коня у самой лестницы.

– Моя жена говорит, что наш ребенок умер. Это правда, сэр Дэвид?

Ему показалось, что солнце вдруг потускнело. Дэвид смотрел на самодовольного, ликующего Осберна и на его сокрушенную, умоляющую жену. Твердо, без тени колебания, он впервые солгал.

– Ваша дочь умерла две недели назад. Мы все ее оплакиваем.

Филиппа ничем не выдала себя, но Дэвид ощутил ее благодарность как горький упрек.

– Очень жаль. Но ребенок был еще мал, и притом девочка. Мы всегда можем родить другого.

Филиппа вздрогнула.

Похлопав ее по плечу, Осберн спросил:

– Ведь так, Филиппа?

– Да, милорд, – покорно отвечала она.

– Вы поступили правильно, сэр Дэвид, не сомневайтесь. – Осберн поднял руку в знак прощания, и тут Дэвид увидел это.

Золотое кольцо, продолговатый овал с вытисненным на нем фамильным гербом.

Баран. В гербе герцога Фрэмлингфордского был баран.

Дэвид пристально смотрел на кольцо. Ослепительный блеск золота ожег ему мозг.

Осберн тронул коня. Свита последовала за ним. Внутренний двор опустел.

А кольцо все еще стояло у Дэвида перед глазами. Он открыл дверь и неровными шагами вошел в башню. Переход, ведший в большой холл, казался темнее обычного. Оттуда доносился глухой шум, слуги убирали со стола. Кольцо. Проклятое кольцо.

Даже Осберн не мог сделать такого ребенку. С младенцем. Хейзел не было еще и месяца, когда Филиппа бежала от него. Но эта страстная мать оставила свое дитя, чтобы уехать с мужем. Ради чего, как не для того, чтобы спасти своего ребенка?

Дэвид обдирал себе пальцы о камни, пробираясь вдоль стены. Но еще более мучительно страдало его сознание, по мере того, как он добирался до истины. Неужели Осберн снял кольцо с гербом, накалил его и приложил к нежному тельцу Хейзел? Неужели он был настолько жестокий, настолько извращенный человек?

Перед ним распахнулась дверь в холл. Он хотел быть рядом с Элисон, утешить ее, стереть с ее лица это растерянное выражение. Ему нужно было поговорить с ней, узнать всю правду и найти какой-то выход. Он нуждался в руководстве, которое мог получить только от нее.

Сначала мимо него торопливо прошел слуга с горой немытой посуды. Затем пробежала служанка с охапкой одежды, потом другая – с узлом грязного белья. Никто не обратил на него внимания, как будто его тут и не было.

Быть может, ему самому хотелось оказаться где-нибудь в другом месте, настолько он желал скрыться куда-нибудь. Машинально он дотронулся до своего лица. Нет, он был здесь. Желай не желай, ничего не изменишь.

Как только Дэвид вошел в холл, он увидел, что суетящиеся слуги представляли собой расплывающиеся круги на воде, а в центре водоворота была Элисон. Вокруг нее стояли раскрытые сундуки.

Если ее и сразила потеря Филиппы, сейчас по ней это было незаметно. Это была та Элисон, с которой он впервые познакомился, исполненная самообладания и решимости. Он услышал, как она отдала служанкам приказание укладываться, и наконец до него дошло, что она уезжает.

Уезжает. Выступив вперед, он громко спросил:

– Куда это ты собралась?

На какое-то мгновение все застыли. А потом суета возобновилась с новой силой. Все, казалось, подчеркнуто его игнорировали.

Все, кроме Элисон.

– Я уезжаю, – холодно сказала она.

– Уезжаешь?

– Я наняла тебя, чтобы охранять меня и моих людей. Ты не сумел этого сделать. Ты мне больше не нужен.

Последнюю служанку она удостаивала большего уважения. И что всего хуже, он боялся, что заслуживал ее презрения. Внутренний стыд обратился в гнев.

– Вы забываете, миледи, что вы моя жена.

Она стояла неподвижно, опустив по бокам бездействующие руки.

– Мне этого не забыть, как бы я ни старалась.

Она его разозлила. Как могла она оставаться воплощением надменного презрения, когда в нем бурлили сомнения и опасения! Самым мерзким тоном, каким только мог, Дэвид спросил:

– А что, если я не отпущу тебя?

– Но ты же очень легко отпускаешь других. – Она говорила безо всякого выражения, но ему было ясно, что она о нем думала. – Посмотри, с какой готовностью ты отпустил Филиппу.

Его взбесило это невысказанное обвинение в трусости.

– А что бы ты хотела, чтобы я сделал? Позволил Осберну погубить ради нее мою семью?

– Твою семью? – зло засмеялась Элисон. – А не твои земли, не богатство, которое я тебе принесла? Почему ты не упомянул об этом?

– Я немало потрудился ради того, чем я владею.

Раздраженный необходимостью оправдываться, он пытался ей объяснить.

– Я имел право защищать свою собственность.

Самообладание изменило ей. Сжав кулаки и сверкая глазами, она яростно сказала:

– Да, а человеческая жизнь для тебя ничего не стоит.

Он разъярился не меньше ее.

– А кто ты такая, чтобы осуждать меня? Холодная, черствая старая дева, в которой нет и капли любви.

Ее минутная вспышка погасла.

– Ни капли, – быстро согласилась Элисон.

Ее сдержанность еще больше вывела его из себя.

– Я женился на тебе только из жалости.

– И из-за денег, – напомнила она. – Не забудь о деньгах.

– Будь они прокляты! – Он был сейчас искренен, как никогда. – И ты тоже! – Этого Дэвид не хотел говорить, но слова сорвались с языка, и он не мог взять их обратно.

Губы у нее слегка дрогнули, чуть-чуть сдвинулись брови. Всякому, кто мог что-нибудь понимать, было ясно, что это был для нее предел душевной муки.

– Я нарушила клятву, данную перед Богом, защитить Филиппу. Так что я в любом случае проклята, если это тебе так приятно сознавать.

– Ты клялась перед Богом повиноваться мне.

Он ожидал возражений, но Элисон его удивила.

– Какое значение имеет еще одна попранная клятва?

– Ты находишь, что наши свадебные обеты недействительны?

– Я нахожу, что они ничего не значат.

Из солара вышла леди Эдлин с Хейзел на руках. Элисон потянулась к ней.

– Мы должны быть благодарны, что ты забыл о ребенке, а то Осберн мог бы замучить еще одно беззащитное создание.

– Нет! – Но никто не слышал, как он солгал ради спасения Хейзел, и кто бы из его обвинителей поверил ему теперь?

Элисон по-прежнему держала Хейзел, как какое-то чуждое ей существо, но Дэвиду казалось, что ребенок нужен ей сейчас больше, чем она ему.

– Я буду присылать тебе содержание каждый месяц, – отчеканила Элисон. – Джордж Кросс останется моей постоянной резиденцией, и когда я там обоснуюсь, ты можешь прислать ко мне Бертраду.

Взгляд его упал на дочь. Она сидела, втянув голову в плечи, держа на коленях котенка Элисон. Платье, которым она так гордилась, сбилось на сторону и смялось. За ней, прислонившись к стене, стоял Гай.

– Я предложила взять ее с собой сейчас, но она не хочет. Она все еще привязана к тебе.

– Очень великодушно с твоей стороны.

Элисон подошла к Берт. Опустившись на колени, она тихо говорила с ней, лаская котенка. Берт с улыбкой отвечала, но при взгляде на отца эта улыбка исчезла.

– Пришли ее, когда будет возможно, – распорядилась Элисон, вставая. – Она заслуживает достойного воспитания.

Он хотел возразить, что при ее неопытности ей не воспитать его ребенка, но слуги начали запирать сундуки и перетягивать их кожаными ремнями. Все шло слишком быстро.

– Ты не могла так скоро собраться.

– Тебе понадобится все, что я привезла сюда. Моих запасов в Джордж Кроссе мне хватит.

Айво и Ганнвейт взгромоздили сундуки на плечи и прошли мимо него, обращая на него внимания меньше, чем на какого-нибудь таракана.

Отчаянно пытаясь как-то задержать ее отъезд, Дэвид сказал:

– Тебе нужна охрана в дороге, а эти двое уже показали, чего они стоят.

– Их будет достаточно для защиты от воров и разбойников.

Элисон позволила леди Эдлин накинуть на себя плащ.

– Теперь мне никто не угрожает. Можно даже сказать, что ты исполнил то, для чего был нанят. Ты избавил меня от опасности.

Она прошла мимо него к двери, сопровождаемая слугами. У двери она обернулась.

– Прощайте, сэр Дэвид. Я желаю вам здоровья и счастья.

– Подожди! – Он поспешил за ней, но служанки загородили ему дорогу. – А как же наш ребенок?

– Я дам вам знать, когда он родится, и если вы захотите, можете приехать повидать его. Других прав у вас нет.

23

Мне было невыносимо оставаться, но что я мог поделать? Весь мир этой малышки рухнул, и она даже не понимала, почему. Не то чтобы Берт мне нравилась. Глупая девчонка, кожа да кости, ободранные колени и огромные глаза, но она понимала, что ее отец совершил нечто ужасное.

Когда после отъезда леди Элисон сэр Дэвид ввалился в холл, там оставалось только трое: Гай Арчер, Берт и я. Сэр Дэвид заговорил первым:

– Ну и чего вы от меня ожидали? Чтобы я позволил Осберну убить Берт и уничтожить всех нас?

– Я не сказал ни слова, – отвечал Гай, но ему и не было необходимости говорить. Он ясно показал, что думает, когда отстранился от протянутой сэром Дэвидом руки.

Сэр Дэвид опустил руку.

– У меня не было выбора.

– Прошу извинить меня, – холодно сказал Гай. – У меня дела в южной башне. Там под окнами сток нечистот, но все-таки зловония там меньше.

Он вышел, хлопнув дверью так, что камни задрожали.

– Да ну его к черту. – Сэр Дэвид опустился в кресло и оглянулся по сторонам.

– Берт! Хоть ты-то не захотела с ней уехать.

– Не захотела. – Голос Бертрады звучал неуверенно, и она нагнулась над котенком, которого держала на коленях.

Сэр Дэвид увидел, как она ласкала его.

– Она даже бросила котенка, которого я ей подарил.

– Я попросила его у нее. – Берт пощекотала ему шейку. – Он похож на мою новую маму, потому что царапается, если его обидишь, и мурлычет, когда его гладишь.

Дэвид смотрел на дочь. Вид у него был несчастный.

– Папа?

Берт говорила шепотом, но сэр Дэвид услышал.

– Что, милая?

– Ты обидел мою новую маму?

– Я только поступил благоразумно. Я думал, ей нравятся благоразумные люди, но, видимо, я ошибался.

Он сжимал и разжимал кулаки.

– Что она тебе говорила?

– Когда?

– Перед тем как уехать?

– Мы говорили о кличке для котенка. Она хотела назвать его как-нибудь, чтобы я могла рассказывать ей о нем в письмах. – Берт подняла котенка и потерлась о него щекой. Он замурлыкал так громко, что даже я услышал. – Ей понравилось прозвище, которое я придумала.

Сэр Дэвид был не в состоянии говорить, потому я спросил:

– А как ты его назвала?

– Он черный с белым, поэтому я назвала его Клевер, как одну из наших коров. – Берт улыбнулась. – А ты помнишь ее?

– Она дала кличку котенку! – Сэр Дэвид потер себе виски и поднялся с ревом. – Дайте мне пива! Где пиво?

Я побежал за пивом. Это была последняя членораздельная фраза, которую мы от него услышали за всю последующую неделю.

Я был рад, что остался ради Берт.

* * *

Сэр Дэвид Рэдклифф открыл глаза и уставился прямо перед собой. На этот раз он сознавал, где находится. Длинные, напоминающие деревья предметы превратились в тростник на полу холла. Поцелуями в ухо его одаривал любимый охотничий пес, а обдававшее жаром дыхание исходило от окружавшей его своры. Он уже столько раз просыпался под эти звуки и видел те же предметы, что он уже не находил в них ничего таинственного.

Он попытался со стоном подняться, обхватив голову руками. У него это не получилось. Он мог или выпрямиться, или держать себя за голову, одновременно это у него не получалось.

– Эдгар, – простонал он. – Гай.

Никто не отвечал. Вероятно, они испытывали к нему такое отвращение, что не могли оставаться с ним в одной комнате. А почему бы и нет? Ему самому было противно наедине с собой.

– Берт?

Она тоже ушла. Благодарение Богу за Эдгара. Сэр Дэвид мало что помнил, но он точно знал, что Эдгар развлекал Берт, пока ее отец пытался обрести душевный покой на дне пивной кружки.

Жаль только, что каждый раз, как он в нее смотрел, перед ним всплывало лицо леди Элисон.

Но когда Дэвид закрывал глаза, было еще хуже. Тогда он видел несчастную Филиппу, пленницу собственного мужа.

Жива ли она?

– Нет! – Откатившись, Дэвид ожидал, пока стены перестанут кружиться. Ухватившись за скамью, он поднялся и, шатаясь, подошел к двери. С прошлого лета солнце не палило так ярко. Ослепленный, он оступился, пошатнулся и рухнул вниз по лестнице. Лежа в пыли, он понял, что покончил бы с собой, не будь он настолько пьян.

Он хотел увидеть Берт, объясниться с Гаем, снова предстать героем перед Эдгаром. И в своих собственных глазах тоже. Это и было самое главное.

Прислушавшись, Дэвид услышал голоса и, вновь поднявшись на ноги, направился к площадке для учений. Свернув за угол, он увидел, как Эдгар, обхватив Берт руками, учил ее стрелять из лука.

При виде этого зрелища он резко остановился.

– Сэр Дэвид! – Эдгар виновато отскочил от Берт. – Я ей только показываю…

Берт уставилась на Эдгара, как на сумасшедшего, и Дэвид понял, что если мальчик находил в этой близости утешение, Берт видела в его объятиях только проявление доброты.

– Прекрасно, – с трудом сказал Дэвид. – Благодарю. Ты ее занимал и не сделал ей ничего плохого. Я этого не забуду. – Сев на пень, он махнул им рукой.

– Продолжайте. Покажи мне, чему она научилась.

Когда Эдгар помогал Берт вставлять стрелу, Дэвид вспомнил, как он так же держал Элисон, обучая ее стрелять и одновременно впитывая в себя ее жизненную силу. Теперь источник этой силы исчез из его жизни, и ему некого было в этом винить, кроме самого себя.

Осберн, этот жалкий трус, пытался убить Элисон еще до ее встречи с Дэвидом. Он истерзал ее, избил сэра Уолтера, запугал ее людей. И Дэвид не отомстил ему! Он не мог сейчас думать ни о чем другом.

Неделю он оправдывался перед собой. Но теперь он понял. Элисон поступила правильно, но неразумно. Он поступил разумно, но неправильно. Он вернул Филиппу мужу и тем самым, может быть, обрек ее на смерть, потому что он был трус, который пекся только о себе, боясь королевского гнева и пытаясь сохранить свою собственность ценой чести.

Ему следует проучить Осберна. Свой урок он уже усвоил.

– Ты видел, папа? Ты видел? – Берт радостно указывала ему на цель. – Я почти что попала.

– И в самом деле! – Стрела дрожала в загородке позади цели, и Дэвид с гордостью выпятил грудь.

– Ты храбрая папина девочка, и я очень рад, потому что мне нужно кое-что сказать тебе. Сказать всем и тебе тоже, – он махнул рукой Эдгару. – А где Гай?

– Гай? – Дети переглянулись. Эдгар смотрел в сторону. – Ему нужно было поехать… куда-то.

– Куда?

– Куда-то… еще.

Дэвид больше спрашивать не стал. Гай покинул Рэдклифф.

– Хорошо, – решительно сказал он. – Гай уехал, и я тоже уезжаю.

– Уезжаешь? – Берт, его неустрашимая Берт, заплакала.

Дэвид посадил ее на колени.

– С тех пор, как уехала Элисон, меня, в сущности, тоже здесь не было.

– Я знаю, но все уезжают. – Берт опустила голову к нему на плечо и громко разревелась.

Дэвид полагал, что ему уже не могло стать более скверно на душе, но он ошибался. Он приласкал дочь и подумал, как бы и Эдгар тоже не расплакался. Мальчик явно старался побороть свои чувства. Дэвиду пришлось объяснить свои поступки им обоим:

– Я сделал ошибку, теперь я собираюсь ее исправить.

Берт перестала плакать и прислушалась. Эдгар, склонив голову набок, прищурился.

– Я намерен забрать Филиппу от ее мужа.

Единственный способ это сделать, – он вздрогнул, вспомнив результат их последнего поединка, – это убить его.

Теперь он полностью завладел вниманием детей.

– Вполне возможно, что я погибну. – Он ожидал вопля Берт, но она молчала. Наверно, она не поняла его.

– Я соберусь и поеду с вами, – проговорил Эдгар, задыхаясь от волнения.

– Со мной?

– Ведь я ваш сквайр.

– Разве ты не понял? Я сказал, что я могу… – Он заметил, что мальчик дрожит от напряжения, и у него не хватило духу закончить. – Ты – мой сквайр, и я не хотел бы оставлять тебя здесь, но я хочу поручить тебе нечто более важное, чем подавать мне оружие.

Эдгар сник, и Дэвид понял его мысли. Это был для него первый случай поучаствовать в поединке, а Дэвид лишал его этой возможности.

– Что вам угодно, сэр Дэвид?

– Я возлагаю на тебя большую ответственность и молю Бога, чтобы ты оправдал мое доверие.

– Я оправдаю!

Медленно и отчетливо Дэвид сказал:

– Если случится так, что я не вернусь, я поручаю тебе проводить мою возлюбленную дочь в Джордж Кросс к леди Элисон.

Взгляд, брошенный Эдгаром на Берт, объяснил Дэвиду все. Он хотел участвовать в поединке, а не быть нянькой при девчонке.

Взяв его за плечо, Дэвид наклонился к нему, стараясь объяснить ему важность возложенного на него долга.

– Ты помнишь нашу дорогу сюда, Эдгар. Было темно, и на каждом шагу нас подстерегала опасность. В лесу водятся волки, а двое детей, путешествующие одни, привлекут еще и воров.

Теперь Эдгар понял. Он побледнел при упоминании о волках, и рука его потянулась к ножу.

– Гая нет, и я боюсь, что, если Осберн убьет меня, он пришлет своих людей за Берт. – Дэвид обнял ее крепче. – Но ты не отдашь им ее.

Берт в негодовании пыталась вырваться из его рук.

– Я им не дамся, папа.

– Я знаю, Берт, но ты позволишь Эдгару помочь тебе.

Движением бровей Дэвид дал ему понять, какие трудности ожидают его не только в пути, но и в отношениях с Берт.

– Эдгар, мне некому больше это поручить. Рыцари Осберна расскажут всем о моем поражении, а потом постараются подкупить моих людей. Кто-нибудь поддастся на подкуп и выдаст Берт. Вот почему я доверяю тебе, Эдгар, а не им. Ты доказал мне свою честность.

Эдгар крепко сжал губы, и Дэвид понял, что может на него положиться, хотя он еще и не бреется, и голос у него то и дело срывается. Он испытал облегчение, зная, что Эдгар позаботится о Берт.

– Ты должен быть осторожен и постараться ускользнуть незаметно. – Дэвид взял его за руку. – Это будет намного хуже, чем тогда на кладбище. Тебе будет страшно, но ты помнишь крапиву, что ты посадил в расщелинах скалы, чтобы защитить леди Элисон от лучника?

Эдгар кивнул.

– Такая изобретательность и поможет тебе проводить Берт в Джордж Кросс.

– Я ее туда доставлю, сэр. Клянусь!

– Я тебе верю. Когда вы окажетесь там, леди Элисон о вас позаботится.

Берт только сейчас показала, как мало она поняла из сказанного.

– Папа, ты собираешься сразиться с этим гадким человеком и привезти Филиппу обратно?

– Я собираюсь сразиться с ним. – Он снова вспомнил их последний поединок. Глубоко вздохнув, он постарался успокоить сильно забившееся сердце. – Я постараюсь убить его, потому что он этого заслуживает. И я постараюсь, чтобы Филиппа могла вернуть своего ребенка.

Дети не услышали в его голосе сомнения. Они видели только величие его цели, и их лица сияли гордостью и восхищением.

Берт усмехнулась, и сэр Дэвид увидел дырку на месте зуба, который выпал у нее за это время. В своем пьяном отупении он ничего не заметил, но она простила его, потому что любила.

– Я знаю, ты спасешь ее, – уверенно сказала она. – Ты вернешься, потому что ты самый знаменитый воин в Англии, и я тебя очень люблю.

Как она в него верила! Эдгар стоял, выпятив грудь, и тоже улыбался.

– Я люблю вас обоих, – сказал Дэвид, сжимая их в объятьях.

Бабушка говорила, что любовь – это мостик, соединяющий души. Она говорила, что любовь продолжается и после смерти, согревая любимого своим теплом. Неуверенно, чувствуя, что глупо давать детям такое поручение, Дэвид попросил:

– Я хочу, чтобы вы кое-что для меня сделали. Скажите леди Элисон, что я люблю ее.

Они еще шире заулыбались.

– Да, папа, я ей скажу, – радостно пообещала Берт.

– И я тоже, сэр Дэвид. – Эдгар отошел от них.

– Ты куда? – поинтересовался Дэвид.

– Приготовить вам доспехи и оружие. Ведь это то, что должен делать сквайр?

– Да. Да, это то, что должен делать сквайр.

* * *

Повозки двинулись по дороге из Джордж Кросса в деревню. Они были нагружены полотном, шелком для свадебного платья, подарками для будущего супруга Эдлин. Элисон собрала для девушки, к которой она так привязалась, прекрасное приданое.

Эдлин стояла во внутреннем дворе, глядя на окружавшие ее строения и как будто стараясь запечатлеть их в своем сердце. Какое-то внезапное душевное движение заставило ее обратиться к Элисон.

– Можно мне остаться, пока…

– Пока что? – Элисон пыталась улыбнуться, но губы ее дрожали. – Пока Хейзел не привыкнет ко мне и не станет считать меня своей матерью? Пока я не рожу? Пока…

– Вы так одиноки, – вырвалось у Эдлин. – Хетти не заменит вам Филиппу. Хейзел не заменит меня. А сэр Уолтер…

Она остановилась. С тех пор как они покинули Рэдклифф, никто не произносил имени Дэвида в присутствии Элисон. С самообладанием, которое давалось ей теперь нелегко, Элисон добавила:

– Сэр Уолтер не заменит мне сэра Дэвида, во всяком случае, для общения.

– Это был единственный человек, который мог угодить вам. – Эдлин разрыдалась. – Неужели вы никогда не простите его?

– Никогда. – Только одно слово, но какое холодное и окончательное.

– Хотела бы я…

– И я тоже. Но одним желанием делу не поможешь.

Элисон дотронулась до плеча девушки.

– Когда я взяла тебя с собой в Рэдклифф, я думала, что один месяц не играет роли для твоего жениха. Но теперь ты должна уехать до наступления зимы, потому что год, несомненно, будет иметь для него большое значение.

– Что такое лишний год в его возрасте?

При виде плутовского выражения на лице Эдлин Элисон не могла удержаться от улыбки. Девушка тоже засмеялась. Она с большим спокойствием относилась теперь к предстоящей перемене в своей судьбе.

Мужской оклик прервал их разговор, и лицо Эдлин вспыхнуло.

– Хью. – Она выдохнула это имя, и радость в ее голосе вызвала у Элисон трепет. Эдлин приветливо замахала рукой человеку, которого она любила безответной любовью.

Хью подошел к ним, высокий, крупного телосложения молодой человек, у которого в мыслях не было ничего, кроме безопасности Джордж Кросса, воинских упражнений и честолюбивых планов. Даже не подозревая об этом, он разбил все мечты Эдлин.

– Вы уезжаете сегодня? А я и не знал. – Обняв ее по-братски, он чистосердечно сказал: – Бог вам в помощь. Я желаю вам большого счастья в супружестве.

– Благодарю, – упавшим голосом произнесла Эдлин ему в спину, когда он поспешно удалился.

– Он серьезно относится к своему долгу защищать мои владения. – Элисон попыталась найти ему оправдание, чтобы согнать печальное выражение с лица Эдлин.

– Что он станет делать, когда сэр Уолтер вернется к своим обязанностям? – задумчиво спросила Эдлин.

– Мы посвятим его в рыцари. – Это было еще одно бремя, свалившееся ей на плечи из-за вероломства Дэвида. – А тогда он покинет нас в поисках приключений и удачи.

– Да, вероятно. И я больше никогда не увижу его. Что же, все к лучшему.

Молчаливые страдания прощавшейся с детством Эдлин надрывали Элисон душу. Она пыталась что-то сказать, чтобы облегчить девушке эту боль, но сочувствие и сострадание были ей внове, и она не знала, как их выразить. Чем она могла ей помочь, когда она не знала, как помочь самой себе.

– Увижу ли я вас когда-нибудь еще? – прошептала Эдлин дрожащим голосом.

Элисон не могла ее не обнадежить.

– Может быть, я когда-нибудь приеду с детьми в Аондон, там мы и увидимся.

– Вы не сможете показать кому-нибудь дочь лорда Осберна, а одну вы ее не оставите.

Элисон нечего было возразить.

– Так, значит, я вас больше не увижу.

– Положимся на Бога.

Эдлин кивнула. Взгляд ее был тверд, в глазах ни слезинки.

– Да, это будет лучше всего.

Недавно, еще совсем недавно Элисон заменяла Эдлин мать, и девушка верила, что она может так управлять событиями, что все будет хорошо. Больше она уже так не думала – эти долгие летние дни многому ее научили, – но она любила Элисон по-прежнему. Горе объединило их, но теперь каждой предстояло идти своим путем. Обняв друг друга, они простились. Затем грум помог Эдлин подняться в седло, и она тронулась в путь, бодро улыбаясь и махая рукой.

Сбылись наконец честолюбивые желания Элисон насчет ее воспитанницы. На смену девушке, напуганной нападением Осберна, явилась юная женщина, смело отправившаяся навстречу своей судьбе. К огорчениям, ожидавшим ее в будущем, она относилась теперь по-взрослому бесстрастно. И все же Элисон сожалела, что так рано рухнули ее идеалы и разбились мечты.

«Если здравый смысл приносит только очерствение сердца и скорбь, то грош ему цена, не нужен он ей», – думала Элисон.

Она взбежала на подъемный мост и смотрела вслед удалявшимся всадникам.

А ведь было время, когда Элисон была убеждена, что если бы все поступали в соответствии со здравым смыслом, то жизнь была бы спокойной и благополучной. Теперь она желала вернуться к своим прежним убеждениям, но ее преследовали воспоминания о собственных мечтах и надеждах.

Она ненавидела Дэвида. Эта ненависть сжигала ее изнутри, так что она боялась, не повредило бы это ребенку, но преодолеть это чувство она не могла.

Что было хуже всего, она тосковала по нему. Ей хотелось поговорить с кем-то, кто бы понимал ее и дорожил тем же, чем и она.

Нет, поправила она себя. Ей только казалось, что ему дорого то же, что и ей, ведь позволил же он Филиппе уехать с мужем, потому что боялся потерять свои владения. И свою семью, упрекал ее внутренний голос. Дэвид беспокоился о Бертраде. Он хотел для нее безопасности и всем ради этого готов был пожертвовать. Но он хотел и ее уберечь, нехотя признавала Элисон. Он сделал для этого все: увез ее в Рэдклифф, укрепил свой замок, защищал ее даже тогда, когда она отказалась разделить с ним ложе.

Так что, может быть, у него были оправдания.

Но когда она вспоминала шрамы Филиппы, ее мучения, ее страх, когда она вспоминала о маленькой девочке, плакавшей о своей маме, у нее не находилось для него оправданий, и она хотела сделать что-нибудь, чтобы изменить обстоятельства.

Она услышала за собой медленные шаркающие шаги и стук костыля. Это был сэр Уолтер.

– Не нужно было заходить так далеко, – упрекнула она его. – И вам нельзя спускаться по лестнице.

– Я прошел только немного. Я не мог больше сидеть в замке, и Айво вынес меня на воздух. – Кровоподтеки исчезли, но шрамы бороздили его лицо красными и белыми полосами, передвигался он с большим трудом.

Он взглянул на дорогу, на исчезавшую вдали фигуру Эдлин.

– Мы будем по ней скучать, а, миледи?

– Ужасно.

Он потянул ее за руку.

– Вернемся. Я все еще не уверен, что герцог Фрэмлингфордский не станет вам мстить, так что вам лучше уйти с этого открытого места.

Ей не хотелось уходить, но она знала, что он прав. Осберн, конечно, не простит ей ее поступок и когда-нибудь вернется, чтобы отомстить.

Но сначала он покончит с Филиппой.

Она тихонько всхлипнула, но сэр Уолтер услышал.

– Помогите мне, миледи. Я не думал, что так быстро устану.

He глядя, она взяла его под руку и помогла войти во внутренний двор. Душившие ее слезы отступили. Постоянно испытывать боль невозможно. Оказав помощь сэру Уолтеру, она испытала облегчение.

Все-таки она еще может кому-то помочь!

Сэр Уолтер что-то говорил, и она с усилием прислушалась к его словам.

– Я уже не тот, миледи. Я больше не ходок, и мне никогда уже не воевать. И не только одно это. Я ослабел и духом. Вы были правы, опасаясь герцога, и я должен был бы вас послушать и выполнить свой долг, вместо того чтобы поучать вас.

Он тяжело дышал, и она поняла, что его жалоба была не просто предлогом, чтобы увести ее за стены замка. Ему на самом деле нужен был отдых. Она оглянулась вокруг, и ожидавший поблизости Айво подкатил к ним обрубок дерева, чтобы сэр Уолтер мог сесть.

Она улыбнулась этому гиганту, так беззаветно ей преданному. Жаль, что не все мужчины на это способны. Сэр Уолтер должен был оказаться на пороге смерти, чтобы осознать, что женщина иногда может знать больше мужчины, а Дэвид… Дэвид не хотел ее понять и поэтому потерял ее.

Они с Айво помогли сэру Уолтеру сесть, поддерживая его под руки. Глядя себе под ноги, сэр Уолтер мужественно сказал:

– Если вы найдете себе другого управляющего, миледи, я не обижусь, но вам никогда не найти такого, кто был бы предан вам, как я.

Понимая теперь причины его переживаний, она поспешила разуверить его:

– Сэр Уолтер, если вы думаете, что я стану искать другого человека, чтобы поручить ему Джордж Кросс, вы плохо меня знаете. Пусть вы не можете воевать, но вы знаете людей и хозяйство, наемники и стражники вам преданы.

У меня нет времени подготовить себе другого управляющего, особенно теперь, когда у меня годовалая дочь и… – она посмотрела ему прямо в глаза, – …я рожу в конце зимы.

Он улыбнулся. После нападения у него осталось мало зубов, и рот был перекошен, но она увидела в его глазах радость.

– Это большое благо, миледи, и я счастлив, что у ребенка есть отец.

При воспоминании о замужестве лицо ее болезненно дрогнуло.

– Я не имел в виду ничего дурного, – прибавил он быстро. – Ваша привязанность к сэру Дэвиду внушала мне сомнения, а мне следовало бы понять и оценить вашу мудрость.

– Мудрость! – горько усмехнулась она.

– Ваши поступки всегда были благоразумны и тщательно обдуманы.

– Мне тоже так казалось.

– Даже то, что вы увезли от мужа леди, Филиппу.

– Так вы теперь это одобряете?

– И если вы подумаете хорошенько, вы поймете, что и горевать вам о ее потере не приходится.

Она отпрянула, но он удержал ее за руку.

– Вы ничего не могли поделать. Никто не мог ничего поделать. Жена принадлежит мужу, и вы всегда знали, что он когда-нибудь вернет ее себе.

– Может быть, и так, но я надеялась, что сэр Дэвид…

– Нельзя винить человека, оказавшегося в безвыходном положении и сделавшего все, что было в его силах.

– Он не тот, кем я его считала.

– А кем вы его считали?

– Легендарным воином.

– Он себя так не называл.

Она не ответила, потому что это была правда.

– Вы – наша госпожа. Вы всегда справедливо обо всем судите. Как вы можете отнять леди Филиппу у данного ей Богом супруга?

Она отнеслась к его вопросу серьезно.

– Я много думала. Подкупить Осберна я не могу. Даже если бы ему были нужны деньги, он такой человек, что станет держать Филиппу при себе только ради удовольствия мучить ее, а через нее и меня. Я не могу обратиться к королю. Он сам устроил их брак, и он не захочет вмешиваться между мужем и женой.

– Подумайте о ваших владениях. Это ваш долг.

– Я всю жизнь прожила ради них, и я знаю теперь, что кто-нибудь о них позаботится. Уж, конечно, жизнь Филиппы дороже всяких угодий, – добавила она почти что про себя.

– Успокойтесь, миледи. Быть может, за время отсутствия жены лорд Осберн осознал свою вину и обращается теперь с ней так, как она того заслуживает.

Элисон горько рассмеялась.

Сэр Уолтер сразу же отказался от этой мысли.

– Только самый отчаянный мужчина, не думающий о себе и о своей семье, отважился бы спасти леди Филиппу.

– Или отчаянная женщина. – Эти слова вырвались у нее прежде, чем она успела подумать.

– Женщина? Ха! – Сэр Уолтер попытался подняться на ноги. Айво кинулся ему помочь.

– При всем уважении к вам, миледи, женщины беспомощны в борьбе против короля и церкви.

Что же ей делать? Она была в отчаянии.

Сэр Уолтер погладил ее по руке.

– Осмелюсь посоветовать вам смириться с судьбой Филиппы и беспрекословно подчиниться мужу.

Разве что надеть доспехи самой и отправиться на выручку Филиппы?

– Я вижу, глаза у вас заблестели, – сэр Уолтер улыбнулся. – Я рад, что мы поговорили.

– Я тоже. – Она ответила ему улыбкой. Впервые за много дней ей стало легче.

Сэр Уолтер заковылял прочь, отмахнувшись от помощи Айво. Элисон подождала, пока он не отошел достаточно далеко, и обратилась к Айво:

– У нас найдутся доспехи, которые подошли бы мне?

Шевеля губами, Айво повторил про себя озадачивший его вопрос.

– Да, есть старый кожаный нагрудник.

– А меч, который я могла бы поднять? Или острый нож?

– Да, найдутся. – Но вместо того, чтобы идти за ними, он стоял с напряженным выражением, почесывая небритый подбородок. Наконец, словно поняв что-то, он спросил: – Мы собираемся отнять леди Филиппу у ее мужа?

– Я собираюсь. – Айво был ей нужен, но она не могла ему приказывать. – Если ты и Ганнвейт захотите поехать со мной, я буду благодарна.

– Конечно, поедем, не о чем и говорить. – Его пальцы с подбородка опустились на грудь. – Простите меня, миледи, за дерзость, но я слышал, вы сказали, что ждете ребенка.

Сейчас Элисон решала не только за себя, но и за зревшую в ней жизнь. Теперь она твердо знала, что должна делать. Элисон решительно ответила:

– Моему ребенку не нужна мать, запятнанная трусостью и бесчестьем.

Айво перестал чесаться и медленно качнул головой сверху вниз.

– Да, миледи, вы правы.

Она дожидалась его ответа, затаив дыхание. Этот простой честный человек одобрил ее план! Другого благословения ей не требовалось.

– Тогда в путь!

24

Когда они подъезжали к замку Осберна, флаги, развевавшиеся на крепостном валу, впервые заставили Элисон задуматься о препятствиях, с которыми ей придется столкнуться.

– Миледи, – как обычно медленно и размеренно сказал Айво, – это случайно не королевский герб?

– Королевский. – Она еще не могла понять, к добру это или нет. – Генрих здесь. Мне следовало бы догадаться.

Немногие из подданных короля Генриха были достаточно состоятельны, чтобы принять и прокормить двор во время его летних путешествий. Элисон сильно подозревала, что Генриху доставляло особое удовольствие пощипать своего богатого кузена.

Ганнвейт поскакал вперед. Вздымая облака пыли, он вернулся с докладом.

– Похоже, полстраны собралось во внутреннем дворе, миледи, и все они орут от возбуждения. Вроде бы турнир, хотя места для зрителей еще только наполовину построены.

– Скорее всего поединок, – Элисон ощупала лезвие кинжала, спрятанного у нее под плащом. – Это может упростить мою задачу.

Но теперь, когда решающий момент наступил, ее начало мутить.

Она собиралась убить Осберна. Как это могло прийти ей в голову? Она в жизни никого не убивала. И как она может это сделать? Подкрасться и потихоньку запустить нож ему под ребра? Трусливый, подлый способ! Но если бы она бросила ему вызов, ему – королевскому телохранителю, он бы поднял ее на смех и переломил, как сухую хворостинку.

– Так мы идем туда, миледи?

Она увидела, что Айво обнажил меч, и поняла, что он приготовился сражаться и умереть. Она не имела права отступать.

– Да.

Айво ехал с одной стороны, Ганнвейт с другой, так что Элисон вступила в замок как рыцарь в сопровождении верных товарищей по оружию.

Никто не пытался задержать их. Никто их даже не заметил. Все – слуги, рыцари, дамы – столпились вокруг двух людей в полном боевом снаряжении, стоявших друг против друга. Верхом на лошади Элисон могла бы разглядеть их получше, но их лица закрывали шлемы. Все это не имело значения. Главное было то, что, возвышаясь над толпой, на недостроенном помосте сидел король Генрих. Его окружали наиболее важные придворные. Элисон стала искать среди них Осберна.

Но его там не было.

– Угодно вам, чтобы я отыскал герцога? – поинтересовался Айво.

Элисон кивнула, и он подъехал к дереву, на которое вскарабкались дети, чтобы наблюдать за поединком. Приподнявшись в стременах, Айво дернул за волосы мальчишку-конюха.

– Где герцог Фрэмлингфордский?

Дети засмеялись, их тонкие голоса были полны презрения. Конюх показал на противника.

– Там. Он сражается.

– С кем? – удивился Айво.

– С одним сумасшедшим. И они дерутся насмерть.

При этих словах у Элисон похолодели пальцы и кончик носа.

Айво встряхнул мальчишку.

– С каким сумасшедшим?

– Который подошел к королю в первый день, как тот приехал, и сказал, что убьет его телохранителя.

Элисон не могла дольше сдерживаться.

– Почему?

– Он сказал, чтобы отомстить за смерть жены лорда Осберна.

Красные пятна запрыгали у Элисон перед глазами. Она держалась за луку, пытаясь сохранить равновесие. Но все же она расслышала, как Айво спросил:

– А как зовут этого человека?

Сначала никто не отвечал, а потом детский голос пискнул:

– Его называли сэр Дэвид. Сэр Дэвид Рэдклифф.

Дэвид ненавидел драку. Всякий раз, обливаясь потом под кольчугой, пытаясь увидеть что-нибудь из-под мешавшего ему шлема, сжимая меч в одной руке, а щит в другой, он думал, какой все это вздор.

Разумеется, так было до тех пор, пока он еще боялся, пока его не захватывал и не увлекал пыл сражения. Но в каждом поединке он опасался, что этого не произойдет и что он будет дрожать, холодея от страха, о котором никто не подозревал.

Особенно теперь. Особенно в поединке с Осберном. Осберн однажды уже одолел его, и это давало ему огромное преимущество.

Осберн тоже это знал. Покрывая голосом шум толпы, он поинтересовался:

– Это ваша жена заставила вызвать меня на поединок?

Дэвид промолчал, упорно отражая удары меча.

Осберн непринужденно продолжал:

– Она – властная женщина, я предупреждал вас. Если вы ее сразу не обуздаете, вам всю жизнь не будет покоя. – Неожиданно тон его изменился. – Но я забыл. Сегодня вам предстоит умереть, так что вам не о чем беспокоиться.

Удар Осберна был нацелен Дэвиду в шею, но в последний момент Дэвид отступил, и сталь просвистела в воздухе.

Это разозлило Осберна.

– Не слишком ли это крайняя мера, чтобы покончить с неудачным браком?

Толпа разразилась приветственными возгласами, когда Осберн сделал выпад и его меч, скользнув по щиту Дэвида, застрял в его кольчуге выше колена. Удар был не настолько силен, чтобы разорвать металлические кольца, но наколенник съехал, и Дэвид упал под тяжестью своих доспехов.

– Сдавайся, старина, – закричал один из рыцарей Осберна. – Ты так тянешь, что нам скучно.

Повернувшись к Дэвиду спиной, Осберн возразил:

– Что за манеры! И это мой рыцарь! Разве я не учил вас уважать старших?

Смех еще не затих, когда Дэвид тупой стороной меча ударил Осберна по ногам ниже колена. Осберн с грохотом рухнул на землю. Ликующие возгласы его сторонников умолкли, и из толпы раздалось несколько приветственных восклицаний в адрес Дэвида. «В основном женщины», – отметил он. Глядя на своего поверженного противника, Дэвид испытал глубокое внутреннее удовлетворение и наконец ощутил упоение боем. Насмешки Осберна сослужили ему добрую службу. Опершись на меч, Дэвид поднялся.

– Наконец-то, милорд герцог, я заставил вас придержать язык.

Как Дэвид и рассчитывал, Осберн в ярости вскочил на ноги.

– Мой язык развяжется на ваших похоронах.

– Может быть, милорд, может быть. – Они снова сошлись, и на этот раз Дэвид заметил, что кончик тяжелого меча Осберна слегка дрожит. У него появилась надежда, что Осберн боится или устал, или и то, и другое. Но следующий же удар Осберна чуть не сломал ему руку, державшую щит, и эта надежда исчезла.

И все же занятия с Хью принесли пользу. Он искусно отражал выпады Осберна и даже сам нанес несколько ударов. Он мог бы нанести их и больше, но выжидал, потому что однажды уже боролся с Осберном и проиграл, и теперь его стратегия была ему ясна.

Ясна-то ясна, но хватит ли у него силы и мастерства, только время покажет.

– Да будет вам известно, я обладал ею.

Эти слова Осберна отвлекли Дэвида от его мыслей.

– Кем, милорд?

– Вашей женой. Мы с ней забавлялись не раз.

Все еще ничего не понимая, Дэвид смотрел, как Осберн взмахнул мечом. Дэвид увернулся.

– Элисон? Вы хотите сказать, что спали с ней?

Прежде чем Осберн успел ответить, Дэвид разразился смехом.

– Я бы на вашем месте не хвастался. Ее девственность досталась мне, так что если вы и были первым, клинок у вас, видно, коротковат.

Осберн ударил его в грудь. Удар пришелся мимо щита и пробил ему кольчугу. Дэвид отскочил. Брызнула кровь и полилась тоненькой струйкой. Осберн не стал ждать. Он продолжал теснить Дэвида. Дэвид понял, что смех может дорого ему обойтись, и сосредоточился. Но оказалось, что до сих пор Осберн с ним только играл. Теперь он разозлился всерьез.

«Это хорошо», – убеждал себя Дэвид. В гневе человек не способен ясно соображать.

И в этот момент ударом снизу Осберн выбил у него меч. Острие меча оказалось у самого лица Дэвида.

– На колени! – приказал Осберн. – На колени, и я, может быть, пощажу вашу жалкую жизнь.

– Не стоит ее щадить, поскольку я вас не убил. – Но он повиновался. Он помнил все это по прошлому разу. Унизительное поражение. Великодушная пощада.

Но на этот раз Осберн его не пощадит. Оба они это знали, но Осберн желал полностью насладиться своим триумфом. Дэвид с радостью согласился. Весь его план зависел от того, поведет ли Осберн себя так же, как в прошлый раз.

– Смотрите на него! – ликовал Осберн.

Толпа орала и свистела.

– Бывший телохранитель короля, легендарный сэр Дэвид, на коленях предо мной. – Он медленно опустил меч. – Умоляет сохранить ему жизнь! Что же, сжалиться мне над ним?

– Но вы меня еще не разоружили. – Дэвид осторожно достал из ножен кинжал.

Осберн расхохотался, как раньше Дэвид.

– Что вы станете с ним делать? Перережете мне лодыжки?

– Нет. – Дэвид запустил кинжал под кольчугу Осберна. – Я вас оскоплю.

Осберн похолодел.

– Уберите его!

Толпа притихла.

– У вас меч, милорд герцог. У вас более грозное оружие. Почему вы им не воспользуетесь? – Дэвид почувствовал, что у Осберна дрогнули мускулы. – Разумеется, я буду резать до кости. Но я могу погибнуть, а вы – остаться в живых, единственно только, холодная вода больше не причинит вам неудобств.

Осберн шевельнулся.

– Так что же нам делать? Стоять тут, пока не сгнием?

– Нет, милорд. Вы сдадитесь мне.

– Вы с ума сошли! – вскрикнул Осберн и тут же снова вскрикнул, когда Дэвид, наклонившись вперед, прижал лезвие сильнее.

– Не думаю, хотя это и возможно. Но я все-таки надеюсь, что вы поднимете меч, чтобы я заслужил восхищение женщин.

– Я бросаю меч. – Отменный стальной клинок упал в грязь. – Я сдаюсь.

– В самом деле? – Кинжал Осберна оставался в ножнах, но Дэвид не потребовал, чтобы тот отдал его. Дэвид встал и переместил кинжал под металлическим нагрудником к горлу Осберна. – Снимите шлем.

Осберн начал его стаскивать.

– Не торопитесь, милорд. Я и вправду хотел бы вас убить. Вы оскорбили и пытались уничтожить мою жену. Вы зверски избивали собственную жену. Вы – позор для Англии, и без вас все бы почувствовали себя счастливее.

Осберн двигался теперь с величайшей осторожностью, и Дэвид с усмешкой увидел, как у него дрожит подбородок.

– Вы по доброй воле сдаетесь мне и заплатите выкуп, какой я потребую? – спросил Дэвид громко.

– Да, – процедил Осберн, злобно глядя на него.

– Я требую, чтобы вы отдали под мою опеку вашу жену Филиппу.

Толпа ахнула, и Дэвид услышал, как король спросил:

– Что? Что он сказал?

– Она умерла. – Осберн вытер рот тыльной стороной ладони.

– Тогда мы откопаем ее тело немедленно и покажем королю Генриху, как вы обходитесь с богатыми наследницами, которых он дает вам в жены. – Дэвид отступил и повернулся к Осберну спиной. – Давайте займемся этим сейчас же.

Услышав женский крик, Дэвид отскочил как раз вовремя, чтобы избежать удара кинжалом, который пытался нанести ему Осберн. Сам Осберн пошатнулся, стараясь сохранить равновесие, и в этот момент Дэвид вонзил свой собственный кинжал ему в горло.

Осберн был мертв еще до того, как его тело ударилось о землю.

Рыцари Осберна окружили Дэвида.

– Он убил королевского кузена! – яростно кричали они.

Кто-то пробивался сквозь толпу к Дэвиду, и он увидел что это был Гай Арчер, обвешанный таким количеством оружия, которого хватило бы, чтобы обезглавить добрую половину жителей Лондона.

– Мы будем сражаться спина к спине, сэр Дэвид, – сказал он. – Мы будем драться до конца.

Рыцари, окружавшие короля, покинули его и столпились вокруг сражавшихся. Если бы Генрих мог сделать то же самое, не теряя своего достоинства, он бы вскочил и смешался с толпой. Но он остался на месте и, наклонившись вперед и вцепившись в ручки кресла, наблюдал за битвой. Элисон воспользовалась случаем. Поднявшись на возвышение, она обнажила свой короткий меч и подошла к королю.

Генрих не двинулся с места. Взгляд его скользнул по сверкавшей стали меча, потом по державшей его руке и остановился наконец на ее лице. Его изумление доставило ей удовольствие.

– Что вы здесь делаете с мечом, леди Элисон?

– Беру вас в заложники. – Она говорила бесстрастно, стараясь твердо держать меч и надеясь, что ее репутация женщины, которая ни перед чем не остановится, убедит короля, что дело обстоит серьезно.

Так оно и получилось.

Откинувшись в кресле, он недоуменно спросил:

– Могу я узнать, почему?

– Я хочу, чтобы вы приказали рыцарям Осберна прекратить нападение на сэра Дэвида Рэдклиффа и Гая Арчера.

Генрих взглянул на сражавшихся.

– Но они действуют успешно.

– Двое не могут победить столько народу. – Она заметила, что ее меч слегка наклонился, и вернула его в прежнее положение.

– Как-то раз, спасая мне жизнь, сэр Дэвид одолел пятнадцать бойцов. Сейчас их не больше двадцати, и Гай Арчер защищает его сзади. А почему вас так беспокоит судьба сэра Дэвида? – спросил он как бы невзначай.

Элисон держала меч у его головы. Почему она должна была беспокоиться, что вышла замуж без королевского позволения? И все же это ее волновало. Брак без разрешения короля иногда приравнивался к измене. Выпрямившись, она отвечала ему спокойно:

– Сэр Дэвид – мой муж.

– Он женился на вас? Я хочу сказать… вы замужем?

Его удивление едва ли можно было счесть лестным.

– Мы женаты.

– Я знал, что сэр Дэвид – отважный воин, но я никогда не думал, что он отважится принять… – король оглядел ее с головы до ног, – …такой вызов.

– Мы прекрасно ладим друг с другом, но мы не сможем продолжить, если его убьют.

Генрих осторожно отодвинул лезвие.

– Теперь вы метите мне в живот. Убийцы обычно приставляют нож к какому-то определенному месту.

Тон их разговора становился почти дружелюбным.

– Дэвид говорил мне, что если мне случится нападать на кого-нибудь, я должна метиться в глаза, горло или живот.

– Ваш клинок уже побывал во всех этих местах, и если он опустится ниже, моей династии может прийти конец.

Она подняла меч выше.

– Так вы прикажете рыцарям Осберна прекратить бой?

– Я думаю, мне не придется этого делать. Кажется, мой кузен был непопулярен, и, по крайней мере, некоторые из присутствующих приветствуют его кончину.

Элисон взглянула на поле битвы.

Генрих отвел в сторону кинжал, пока он не уперся в ручку кресла.

Она не заметила. Элисон только видела, как сначала одного рыцаря, а затем еще одного вывели с поля боя женщины. Одна за другой рыцарские жены выходили, брали мужей за руки и оттаскивали от сражающихся. В битве вышла заминка. Рыцарь не может сосредоточиться на своем деле, когда рядом расхаживают женщины.

– Королева была бы довольна такой преданностью семейному долгу, – сказал Генрих.

– Все женщины знают, кто такой Осберн, хотя мужчин это никогда не интересовало.

– Суровый упрек. – Генрих дотронулся до ее руки. – Но, возможно, вполне заслуженный.

Наконец против Дэвида и Гая осталось всего пять рыцарей.

– Они, наверно, не женаты, – заметила Элисон.

Генрих засмеялся.

Дэвид и Гай нападали все более агрессивно, и рыцари начали отступать.

– Теперь мы увидим настоящий бой. Сэр Дэвид к тому же возьмет с них выкуп, – сказал Генрих. – Они получат урок, который им скоро не забыть.

Как и предсказал король, Дэвид и Гай разоружили рыцарей. Гай получил выкуп с троих, а Дэвид с двоих.

Дэвид снял шлем, и вдруг рядом с ним оказался Айво. Наблюдавшая за ним Элисон увидела, как изумился Дэвид, когда ее телохранитель предложил ему свои услуги. Он оглянулся, и она поняла, что Дэвид увидел ее. Он принял помощь Айво с благодарностью.

Наконец Айво признал Дэвида достойным своей госпожи.

С непокрытой головой, безоружный, но в доспехах, Дэвид направился к королю. Толпа расступилась перед ним. Дэвид шел медленно и с достоинством. Чем ближе он подходил к возвышению, тем больше ускорял шаги. Подойдя совсем близко, он требовательно спросил Элисон:

– Что вы здесь делаете, миледи?

Казалось, Элисон не сознавала, какое смятение чувств пробудила в Дэвиде. Своим педантичным тоном, так раздражавшим его, она ответила:

– То же, что и вы, по всей вероятности.

– Сомневаюсь.

Он вскочил на возвышение, и его взгляд упал на сверкающий в ее руке клинок.

– Почему меч направлен против нашего повелителя?

Элисон хотела убрать меч, но Генрих задержал ее руку.

– Леди Элисон исполняла обязанности телохранителя, пока ваш поединок отвлекал внимание моих рыцарей. – Махнув рукой в сторону придворных, он, усмехнувшись, сказал: – Она вела себя героически в ваше отсутствие.

– С вашего разрешения, монсеньор, – Дэвид вынул меч из пальцев Элисон.

– Очень похвально со стороны подданного спрашивать у меня разрешения, – заметил король. – Особенно когда речь идет о браке.

Он знал. Король все знал. Дэвид хотел посыпать себе голову пеплом. Но вместо того, чтобы произнести покаяние, он сказал:

– Когда заманиваешь в ловушку хитрую лису, монсеньор, нужно схватить ее в ту самую минуту, когда она попалась, чтобы она не навредила себе, пытаясь выбраться.

– Мне не нравится, когда меня сравнивают с лисой, – жестко сказала Элисон.

– А мне не нравится, когда моя жена обращает меч против короля, – не менее сурово отозвался Дэвид.

Генрих с усмешкой прервал их. Обернувшись к Элисон, он загнул три пальца и стал отгибать их один за другим.

– Богатство, порода, преданность долгу. Это, кажется, были ваши требования к будущему супругу?

Элисон залилась краской.

– Я нашла, монсеньор, что преданность долгу у сэра Дэвида перевешивает его… происхождение и… – она кашлянула, – …богатство.

Генрих поднял брови.

– Так вы вышли за него, отлично зная, что он не удовлетворяет вашим требованиям?

– Да.

– Ну в таком случае, сэр Дэвид, хотя это сравнение и оскорбляет вашу супругу, я принимаю за истину историю о лисе и ловчем.

Дэвид подавил смех. Элисон и бровью не повела.

Генрих вздохнул.

– Однако мне жаль вас, сэр Дэвид. Что это за жена, которая проявляет так мало чувства?

Такое отсутствие проницательности удивило Дэвида. Разве не видно по ее опущенному подбородку, что она рассержена? Что легкая дрожь пальцев говорит об усталости? Что блеск в глазах предвещает взрыв горя из-за смерти Филиппы?

Нет, Генрих ничего этого не заметил. Он видел только двух совершенно разных, непохожих друг на друга людей, связанных узами брака, и он решил, что этот не санкционированный им союз скорее забавляет его, чем сердит.

– Я взыщу с вас пеню, – весело сказал он. – Только и всего.

Зная о постоянной нужде Генриха в деньгах на военные расходы, Дэвид поморщился. Но он понимал, что они легко отделались, и решил окончательно в этом убедиться.

– Меня посадят в тюрьму за убийство вашего кузена?

– Кого? – удивился Генрих. – А, Осберна? Нет, нет. Ваш вызов был оправдан. И к тому же он пытался убить вас, после того как заявил, что сдается. Не беспокойтесь.

Генрих, наверно, заметил, как недоуменно смотрел на него Дэвид, потому что он наклонился к нему и доверительно пояснил:

– Конечно, упокой, Господи, его душу, я закажу мессу, но он был старше меня и задирал меня немилосердно, когда мы были детьми. После моей коронации, хотя он и стал раболепствовать, я-то знал, что он за человек. Он из богатой и влиятельной семьи, поэтому я его не трогал, но в королевстве без него будет спокойнее. Однако будем считать, что я вам ничего не говорил.

Дэвид поклонился. В нем боролись изумление и облегчение. Колени у него дрожали от слабости. Король считает, что он, Дэвид, оказал ему услугу. Все его страхи потерять дочь, жену, свои угодья и саму жизнь были напрасны. Он поступил правильно и был за это вознагражден.

Он взглянул на Элисон. Ну, не то чтобы вознагражден. Но жена останется при нем.

– Могу я спросить, монсеньор, какой выдумкой Осберн объяснил смерть своей жены?

Этот негромко заданный вопрос вернул Дэвида из его блаженного состояния к суровой действительности. Да, жена осталась при нем, но она потеряла любимую подругу и имела право винить его в смерти Филиппы, потому что он не вызвал Осберна на поединок в Рэдклиффе.

Элисон имела право винить его? Нет, это он сам обвинял себя.

– Он ничего не выдумывал. Он просто сказал, что она в отъезде в одном из его замков. Так, значит, он убил жену, а владения его наследуются без права отчуждения. Кому же мне их теперь даровать?

– У Осберна осталась дочь, – отвечали Элисон и Дэвид в унисон.

– Отлично, – Генрих потер руки. – Еще одна богатая наследница, которую можно пристроить.

Дэвид с трудом сдержал стон. Король просто помешался на брачных союзах. Хейзел еще и двух лет не будет, как ее просватают. И тут он вспомнил, под чьей опекой находится девочка.

Элисон умела отделываться от нежелательных претендентов на ее руку. Хейзел будет в безопасности, пока Элисон не решит, что ей пора замуж.

Протянув руку, Дэвид спросил:

– Итак, миледи, мы отправляемся в путь?

– Прошу вас сначала позволить мне найти служанку Филиппы и узнать подробности ее смерти.

Дэвид не хотел, чтобы Элисон их узнала. Он не хотел, чтобы ужасные подробности преследовали ее, как кошмар. Но король поднялся и одобрительно сказал:

– Достойный план, леди Элисон. Пусть будет так, как вы желаете. Тем временем могу я предложить вам радушный прием в доме моего родственника? Вы голодны и, конечно, устали, а поскольку сэр Дэвид получает теперь обратно свой титул, я желаю, чтобы он принес мне присягу.

Дэвид не хотел оставаться. Несмотря на голод и усталость, он хотел поговорить с Элисон наедине и попросить ее простить за глупость. Тело Осберна уже отнесли в часовню замка, где он мог бы покоиться с миром и не быть помехой королю.

Король поднялся по лестнице в главную башню, где на возвышении был накрыт стол. Элисон последовала за ним, Дэвид замыкал процессию.

Остальные придворные по приказу короля держались на расстоянии. Слуги суетились. Смерть Осберна, казалось, не произвела ни на кого большого впечатления.

Обращаясь к Элисон и Дэвиду, Генрих повелел:

– Вы будете сидеть рядом со мной, как и подобает графине Сент-Джордж и личному телохранителю короля, когда мы будем пить за здоровье новобрачных.

Элисон приняла это предложение со спокойным достоинством, но Дэвид едва мог говорить от волнеция. Ему еще никогда не приходилось сидеть за королевским столом. Он был всего лишь рыцарь и не достоин такой чести. А теперь благодаря Элисон король посадил его по правую руку.

Когда сквайр поднес сосуд с водой для омовения, Дэвид окунул в него голову, тщательно смывая соленый пот сражения и дорожную грязь. Вдруг в холле воцарилась необычная тишина. Вытирая голову полотенцем, Дэвид подошел к Элисон.

– Что случилось? – встревожился он.

Элисон схватила его руку, как будто между ними ничего не произошло – или как будто не сознавая, что она делает.

– Слуги говорят, что не слышали о смерти Филиппы, и один из них… – Элисон не договорила, когда вдруг распахнулась дверь подвала.

Дэвид увидел, как у Элисон изумленно округлились глаза, а затем она с криком кинулась к показавшейся в двери фигуре.

– Филиппа. – Она заключила подругу в объятья. – Филиппа, ты жива!

25

– Что с моим ребенком?

Филиппа была бледна, лицо в синяках, один глаз совсем заплыл, но она была жива, Осберн мертв, и Элисон была уверена, что ее подруге больше ничто не угрожает. Им обеим нужно было привыкнуть к мысли, что угрозы их жизни и счастью больше не существовало.

– Хейзел здорова, но она скучает по тебе. – Элисон не стала рассказывать ей, как она часами укачивала ребенка, пытаясь успокоить потерявшую мать девочку.

– Я жду не дождусь снова взять ее на руки. – Голос Филиппы задрожал, и служанки, умывавшие и кормившие ее, удвоили свои усилия угодить госпоже, которой их заставляли пренебрегать.

Они сидели в спальне Филиппы.

– Ты скоро ее увидишь, – пообещала Элисон.

– Я надеюсь. Я уеду отсюда и никогда не вернусь.

Элисон не знала, как и когда это случилось, но у добродушной Филиппы появилась непреклонная решительность. Никому больше не удастся обидеть ее. Она, быть может, снова выйдет замуж – по мнению Элисон, Филиппа была создана для замужества, – но никто уже не возьмет над ней верх. Подойдя к подруге, Элисон опустилась возле нее на колени.

– Мысль о тебе в руках Осберна не давала мне покоя.

Филиппа коснулась ее щеки.

– Тебе не стоило волноваться. Ведь он любил меня.

– Ужасная, извращенная любовь! – Прижимая к лицу руки Филиппы, Элисон благодарила Бога за ее чудесное избавление. – Он тебя все время держал в подземелье?

– Он говорил, что должен наказать меня за побег. Мне было все равно, что бы он ни делал, раз я знала, что Хейзел в безопасности.

– Она здорова, – повторила Элисон.

– Я поеду к ней, как только успею собраться. – Филиппа повернулась, и служанка положила ей на распухший глаз холодную примочку. – Сегодня. Я выеду сегодня.

Элисон вспомнила о короле и придворных, дожидавшихся внизу. Но тут же о них и забыла.

– Я велю приготовить повозку. Тебе будет тяжело ехать верхом.

Филиппа хотела было возразить, но раздумала.

– Можно будет найти мне сопровождающего?

– Надень чистое платье, а я поговорю с Дэвидом. Он кого-нибудь найдет.

Элисон открыла дверь.

Гай Арчер ввалился в комнату, словно он все время прислонялся к двери с другой стороны.

– Я это сделаю, – решительно сказал он, выпрямившись.

– Что? – не поняла Элисон.

– Я буду сопровождать миледи. Я сочту за честь соединить ее с ребенком.

Элисон посмотрела на Гая, потом на безмятежно улыбавшуюся Филиппу.

– Вы подслушивали? – поразилась она.

Казалось, Гай ее не слышал. Он видел одну только Филиппу и обращался только к ней.

– Угодно будет вашей светлости, чтобы я сопровождал вас?

– С большой благодарностью, добрый рыцарь. О таком сопровождении я и не мечтала.

Она протянула руку. Он бросился к ней и, опустившись на колени, поцеловал ее. Элисон внезапно почувствовала себя лишней. Она вышла в коридор и увидела там Дэвида с каким-то странным выражением на лице. Было ясно, что он вместе с Гаем дожидался под дверью.

– Они любят друг друга? – удивился он.

– Я никогда раньше не подозревала, но кажется, что да… или, во всяком случае, готовы полюбить. – Сама не зная почему, Элисон покраснела и опустила глаза.

– Они вроде бы неподходящая пара, но любовь расцветает везде, где ей заблагорассудится, – произнес он, многозначительно понизив голос.

В его словах скрывалась какая-то тайная мысль, которую она не могла понять. Но она нашла выход в своей обычной деловитости.

– Поскольку ты теперь в милости у короля, объясни ему, что Филиппа хочет поскорее обнять свое дитя и просит разрешения отправиться немедленно…

– В милости у короля? Я? – Голос его опять звучал как обычно, и она рискнула взглянуть на него. Хотя губы его были поджаты, глаза неотрывно следили за ней и, казалось, искали какой-то особый смысл в каждом ее движении.

– Ты тоже в милости у короля.

– Этого не может быть. Я угрожала ему мечом.

– И очень неумело. Но ты сделала одну вещь, которая гарантирует тебе его расположение. – Его губы дрогнули в улыбке. – Ты вышла за меня замуж.

– С таким же успехом я могла бы выйти за кого угодно, – резко сказала она, раздраженная его неотступным наблюдением. Многие говорили, что не понимают ее. Дэвид, наоборот, понимал Элисон слишком хорошо, и в настоящий момент ей не хотелось, чтобы он догадался о ее чувствах. Она и сама не была уверена, что это были за чувства и почему она оскорбила его.

Но он не обиделся.

– Ведь никто больше не хотел на тебе жениться?

– Слишком многие этого хотели.

– Не тебя, – поправил он ее, – а твои владения.

Элисон хотела возразить, что она и ее владения – одно и то же, но это была бы неправда. Она была леди Элисон из Джордж Кросса, но не сам Джордж Кросс. Она навсегда разъединила эти два понятия, когда рискнула всем своим состоянием, чтобы спасти Филиппу.

А Дэвид… что же, пусть он хотел получить Джордж Кросс, но он хотел и ее. Для него она была не лишним приложением к своим владениям, а еще одним украшением на щите.

Дэвид не раз говорил ей об этом, и теперь она ему поверила.

Элисон зажмурилась. Уж не бредит ли она наяву? Очень похоже. Открыв глаза, Элисон обнаружила, что Дэвид исчез. Она бросилась за ним, но снизу уже раздавался его голос. Он просил короля отпустить Филиппу сегодня же.

У нее тоже были свои обязанности, напомнила она себе. Ей нужно было распорядиться о повозке для Филиппы, а не бегать за своим мужем, чтобы вести с ним бесконечные разговоры.

Когда она думала о том, как останется с ним наедине и как они примутся говорить о своих взаимоотношениях, ей представлялось его полунежное-полусердитое выражение лица, и она недоумевала, что оно могло означать.

Ей не хотелось возвращаться в спальню Филиппы, и она знала, почему. Казалось, слишком много света проникало в эту темную комнату, но этот свет излучало не солнце, а счастье. Оно согревало каменные стены, гобелены, потолочные брусья и деревянный пол. Она боялась взглянуть на Гая и Филиппу, чтобы их восторг не ослепил ее.

Подозвав служанок, Элисон приказала им готовиться к отъезду. В это время вернулся Дэвид.

– Мы сейчас же уезжаем, – объявил он.

– Мы? Кто это мы? – спросила удивленная Элисон.

– Гай, леди Филиппа, ты и я. – Дэвид взял ее за руку. – И Луи.

– Мы с тобой не можем уехать.

Он потянул ее к двери. Она упиралась.

– Но мы должны оставаться при короле.

– Он приказал нам ехать.

– Благодаря твоим проискам!

Дэвид пожал плечами.

– Разумеется. Я сказал ему, что леди Филиппе по дороге в Джордж Кросс нужен солидный эскорт, потому что я подал пример мелкому дворянству жениться на богатых вдовах.

Спускавшийся по лестнице Гай засмеялся.

Дэвид был явно горд собой.

– Ему чуть дурно не стало при мысли, что от него ускользнет еще одна богатая наследница.

– Вы опасный человек, – сказала Филиппа с восхищением.

– Как ты можешь одобрять такое поведение? – возмутилась Элисон.

Повозка была готова, лошади оседланы, Ганнвейт и Айво терпеливо ожидали отъезда.

– Надо пользоваться случаем оказать королю почести, чтобы заручиться его милостями.

– По королевской милости я получила в мужья Осберна. Больше я такой милости не хочу.

Вспышка Филиппы ошеломила Элисон. Дэвид тем временем усадил ее на лошадь.

– Мы отправляемся на север, в Джордж Кросс, а потом леди Элисон и я поедем дальше в Рэдклифф.

– Вот как? – сказала Элисон. – А я хотела остаться в Джордж Кроссе, чтобы ухаживать за малышкой.

– В самом деле?

На самом деле она не хотела этого. Ее вышколенные служанки окажут Филиппе достойный прием. Но Элисон боялась остаться наедине с Дэвидом.

– Пусть будет так, как ты хочешь, – сказал он, но лицо у него вытянулось. – Как и Филиппа, я хочу убедиться, что моя дочь здорова и благополучна.

– А разве с Берт что-то не так? – осведомилась Элисон.

– Нет, но, прощаясь с ней, я предупредил ее, что мы, может быть, видимся в последний раз, поскольку я не надеялся вернуться живым. – Он задумчиво улыбнулся. – Я хочу ее успокоить.

Он действительно мог погибнуть. Элисон стало дурно, когда она подумала, как был близок к цели клинок Осберна. При мысли о Бертраде у нее заболело сердце.

Она могла бы остаться в Джордж Кроссе без Дэвида. Но она даже не упомянула об этом, потому что желала доставить Гаю и Филиппе возможность побыть вдвоем.

«И что только сталось с прежней Элисон, – удивленно подумала она. – Ведь та никогда бы не одобрила любовь вдовствующей герцогини и простого рыцаря».

Эту прежнюю леди Элисон убил Осберн. Из всех мужчин, которых она когда-либо встречала, он один отвечал ее требованиям как идеальный супруг. У него было все: богатство, знатное происхождение и чувство долга, но его злодейства причинили мучения Филиппе и Хейзел и привели его к собственной гибели.

От руки Дэвида. Элисон посмотрела на своего мужа. Теперь, когда она рискнула для другого человека собственной жизнью, она понимала его сомнения. Она приставила меч к горлу короля и угрожала ему, и все это время колени у нее тряслись, зубы стучали. Одного его возгласа было достаточно, чтобы ей пришел конец, и она понимала, что все равно не могла бы убить его, даже ради спасения Филиппы.

Она никогда не могла убить. Она была бестолковая трусиха. Но Дэвид убил Осберна, хотя и знал, что если не погибнет от руки герцога, то может стать жертвой мести со стороны короля.

Ей хотелось сказать Дэвиду, как она уважает его за отважный поступок в защиту Филиппы, но она не могла.

Только не в присутствии Гая и Филиппы.

Поэтому она выжидала.

Путешественники прибыли в деревню Джордж Кросс и там простились. Гай и Филиппа поехали в замок, а Дэвид и Элисон дальше на север.

С каждым шагом молчание становилось все более тягостным.

Дэвид хотел поговорить с ней. Он хотел объяснить, почему сначала позволил Осберну увезти Филиппу, а потом отправился освобождать ее. Он хотел сказать ей, что поступил должным образом, как ему тогда казалось. Теперь он понимал, как мучительно ей было выбирать между обязанностями госпожи Джордж Кросса и любовью к подруге.

Айво и Ганнвейт следовали за ними по пятам, и ему было неловко говорить об этом при них. Даже по ночам они ни на минуту не оставались одни.

Но время шло, и скоро они оказались на холме над Рэдклиффом. Дэвид смотрел на свой любимый замок без надежды и радости. За все их длительное путешествие они с Элисон обменялись только несколькими учтивыми фразами. Ему казалось, что так будет продолжаться вечно. Они могут провести всю оставшуюся жизнь, страстно желая объясниться и в то же время боясь обнаружить свои чувства.

Кто из них первым нарушит молчание? Внезапно Дэвиду стало смешно. Как он мог сомневаться? Элисон знала во всех тонкостях, как управлять своими поместьями, но не имела ни малейшего представления о сложностях супружеской жизни. При всем ее богатстве никто никогда не любил ее, так что придется ему научить ее.

Луи, казалось, разделял его мнение. Вместо того чтобы спешить в конюшню, он отставал, и Элисон с ее телохранителями опередила их.

Она оглянулась и, дав знак Айво и Ганнвейту ехать дальше, вернулась к Дэвиду.

– Твой конь захромал? Эта дорога тяжела для животного в таком преклонном возрасте.

Луи повернул голову и бросил на Дэвида взгляд, исполненный презрения. А потом, как бы поняв что-то, тряхнул головой и остановился. Дэвид опустил поводья.

– Что у него болит? – спросила Элисон. – Он потерял подкову? Он…

Элисон поняла, что Дэвид смотрит на нее изучающе. Она перестала беспокоиться о Луи и начала беспокоиться о том, что скажет ей Дэвид и что она ему ответит.

– Я хочу тебя спросить. – Он старался говорить непринужденно. – Ты меня любишь?

Ему явно не повезло, потому что она отшатнулась, и ее лошадь отступила на несколько шагов.

– Что?

– Ты меня любишь?

Она, видимо, ожидала, что он заговорит о преданности, чести или долге. О том, что она знала, что ей было знакомо на собственном опыте. А он задал ей вопрос, озадачивший ее своей непривычностью.

– Люблю? – Она выпрямилась в седле. – О какой любви ты говоришь? Я восхищаюсь тобой. Я ценю твои благородные качества.

– А как насчет моих не столь благородных качеств?

– Ими я не восхищаюсь.

– Но ты любишь меня за них?

– Дэвид. – Она откинулась назад. – Нельзя восхищаться людьми за их неблагородные качества.

– А я и не хочу, чтобы ты мной восхищалась. Я хочу, чтобы ты меня любила.

Она наморщила брови, и ему стало ясно, что придется потрудиться, если он хочет, чтобы она поняла его. Он протянул ей руку, и она медленно и осторожно взяла ее в свою.

– Что ты чувствовала, когда я отпустил Филиппу с Осберном?

Всякое выражение исчезло с ее лица, пальцы похолодели.

– Я тобой не восхищалась.

– Это довольно мягко сказано по отношению к человеку, отпустившему твою любимую подругу к мужу, который наверняка убил бы ее.

Глубоко вздохнув, она призналась:

– Мне не нравились твои поступки.

– Мои поступки? Ты питала отвращение к моим поступкам?

Как искусно она провела грань между его личностью и его поступками!

– А как ты относилась ко мне?

– Я… ты мне не нравился.

Он смотрел на нее недоверчиво.

– Я испытывала отвращение к тебе.

– Ты ненавидела меня.

Она смотрела в сторону.

– Ты ненавидела меня, но ты – разумная женщина, которая всегда поступает логично, поэтому ты забыла и думать обо мне и начала строить свое будущее без меня.

Она несколько раз тщетно пыталась заговорить и наконец с трудом выговорила:

– Это не совсем так. Я потратила зря много времени, думая о том, как… как…

– О чем же?

– Как бы я хотела вырвать у тебя печень и скормить ее кошкам.

– Это больше похоже на правду. Я так надеялся, что ты сможешь это произнести.

Она слегка приоткрыла рот и покачала головой, словно недоумевая.

– Когда ты приехала в замок Осберна и увидела меня сражающимся с ним, о чем ты подумала?

– Я подумала, что ты понял ошибочность твоего…

– Я тебе не верю!

Эта резкость не могла не шокировать такую сдержанную и искушенную в дипломатии женщину, как Элисон, но она продолжала, тщательно выговаривая каждое слово:

– Мне хотелось выразить свою радость не совсем пристойным образом.

Он с облегчением усмехнулся и поддразнил ее:

– Непристойным образом, вот как?

– Мне хотелось прыгать и громко кричать.

Это было очень важное признание. Но Дэвиду его было мало.

– И все это потому, что ты была рада видеть меня. Стала бы ты так радоваться, если бы Филиппу защитил кто-нибудь другой?

Кончики ее пальцев щекотали ему ладонь, губы улыбались, взгляд стал рассеянным.

– Нет. Я знала, что этим рыцарем будешь ты.

Ее слишком быстрый ответ подействовал на нее саму отрезвляюще.

– Я хочу сказать, я наняла тебя, чтобы ты защитил меня, и я ожидала, что ты исполнишь свой долг.

– И ты была в восторге, когда я это сделал.

– Да, я была довольна.

Он укоризненно вздохнул.

– Я была очень рада.

Он еще не успел выразить свои сомнения, как она постаралась высказаться точнее.

– Я была… горда. Я была… в восторге.

– Почему?

– Потому что ты…

Ей не хотелось говорить это. Он видел, как она боролась со своей гордостью.

Но мужества ей было не занимать, и она наконец призналась:

– Потому что ты – мой единственный герой.

Дрожь пробежала у него по спине при этом вынужденном признании. Наконец-то они добрались до сути. Ему хотелось кричать, танцевать, заставить Луи брать препятствия и любить Элисон сейчас же, прямо на траве. Но он удовольствовался лишь тем, чего она желала. Он произнес простую, понятную ей фразу:

– Значит, ты действительно любишь меня.

На ее лице промелькнули выражения страха, недоумения, удивления, а потом и счастья. Это понравилось ему больше всего.

– Откуда ты знал? – тихо спросила она. – Ведь я сама не догадывалась. И почему ты решил сказать мне об этом?

– Я подумал, что раз уж мне пришлось объяснить тебе, что у тебя будет ребенок, почему бы не сказать тебе, что ты любишь меня.

* * *

Когда раздался первый удар грома, Берт и я оставили наши луки и стрелы. Только что небо было ясным и вдруг, откуда ни возьмись, тучи! Мы посмотрели друг на друга.

– Они вернулись! – радостно сказал я.

– Я говорила тебе, что папа победит! – ликовала Берт.

Я хотел встряхнуть ее как следует, но нельзя было терять время. Мы влезли по лестнице на стену и увидели Луи и лошадь леди Элисон, а далеко позади две маленькие фигурки бежали под прикрытие деревьев от настигавшего их дождя.

– Надеюсь, волки не съедят их, – сказал я.

Первые капли дождя упали Берт на нос, и она улыбнулась, показав пустое место, где у нее выпали еще два зуба.

– Они не съедят папу, потому что у него меч. И они не съедят леди Элисон, потому что она жесткая.

Берт была права. Когда дождь прекратился, сэр Дэвид и леди Элисон вернулись пешком домой. Они поели, вымылись и удалились в спальню, где оставались очень долго.

В тот год по всей Нортумбрии был такой урожай, что амбары ломились от зерна. По весне леди Элисон родила двух крепких мальчиков-двойняшек. Сэр Дэвид чуть не лопнул от гордости и всем, кто только готов был его слушать, рассказывал сказку своей бабушки о том, как большая любовь согревает всех вокруг.

Для кого это была сказка, а для нас самая что ни на есть быль.

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

Реклама на сайте