«Аметистовый венец»

Как он прекрасен лицом,

Как могуч и сердцем отважен!

Верю, и верю не зря,

Что от крови рожден он бессмертной…

С первого августа, дня святого Петра, не выпало ни одного дождя. Вилланы сперва не очень-то горевали по этому поводу, ибо сухая погода считается благоприятной для уборки пшеницы и косьбы снова подросшей травы. Но в сентябре, ко дню всех архангелов, установилась самая что ни на есть засуха. В Морле все деревенские пастбища были спалены дотла, скотина питалась уже свежезаготовленным сеном.

Переведя свою кобылу на медленный шаг, Констанс сокрушенно оглядывала грядки с чахлой капустой и поникшими листьями лука-порея. Это ее владения, именно на ней лежит ответственность за вилланов, а эта засуха предвещает для них тяжелую, голодную зиму.

Выходя из своих низких домишек, подтягиваясь с ближайших полей, сельчане почтительно встречали Констанс и сопровождающих ее рыцарей с развевающимися стягами. Хотя епископ Честерский и клеймил ее в своих проповедях как вавилонскую блудницу, ее дурная слава, очевидно, еще не докатилась до здешних мест. В толпе собравшихся даже звучали приветственные возгласы.

Губы Констанс нервно подергивались под плотной вуалью. Король Генрих был все еще более могуществен здесь, чем нормандская церковь. К тому же все обитатели Морле хорошо знали историю всех трех ее замужеств. О ней даже сочинили песню, где воспевалась ее красота. Мол, волосы у нее черные и нежные, точно летняя ночь, а глаза – сверкающие озера любви. Слова были препошлейшие, особенно припев:

Эту песню Констанс слышала лишь однажды, на Роксетерской ярмарке, где торгуют шерстяной пряжей и изделиями из нее. Восхваления местного барда не вызвали у нее ничего, кроме отвращения. Еще слава богу, что никому из стоящих вдоль дороги простолюдинов не приходит в голову запеть ее.

Сзади Констанс тянулся целый обоз, ехали на лошадях слуги и рыцари, составлявшие ее эскорт. Поднятое конскими копытами облако пыли окутывало кавалькаду, пыль проникала под вуаль, и она едва могла дышать.