«Любовь на плахе (Невеста)»

Просперити, округ Вашингтон, 2 августа 1877 года

Пеньковая петля, остро пахнущая конским потом, туго стянула шею Джоли Маккиббен. Она сорвала голос, яростно протестуя и вопя о своей невиновности, и теперь застыла в каком-то оцепенении, глядя на тех, кто собрался посмотреть, как ее будут вешать. Сине-зеленые глаза ее были сухи и горели лихорадочным огнем, однако тоненькая струйка пота стекала по ложбинке между грудей, словно заблудившаяся слеза.

Джоли стояла в сенной повозке Хобба Джексона. Ее прекрасные волосы слиплись под пыльной мужской шляпой, которую она носила, запястья были грубо связаны за спиной, подбородок выпятился вперед под неестественным углом. Она слышала шум лошадей позади себя, ржавших и нетерпеливо бивших копытами в это жаркое летнее утро. Через несколько секунд судебный исполнитель подаст сигнал, лошади, увлекая за собой повозку, выдернут опору у нее из-под ног, и девушка задергается на конце этой грязной веревки.

И все из-за того, что она по дурости связалась с Блейком Кингстоном. И вот теперь она должна умереть за то, что совершил именно он, Блейк. Но жизнь никогда не баловала Джоли, не была с ней справедливой. С самого начала жизнь для нее означала борьбу.

Гробовщик, тучный мужчина, обильно потеющий на солнце в темном костюме, большим носовым платком промокнул пот на бровях и поднял круглое лицо, встретившись взглядом с Джоли.

— Давайте покончим со всем этим, — сказал он. — Дело мисс Маккиббен должным образом рассмотрено, приговор вынесен и нет смысла тянуть дальше.

Джоли почувствовала, как у нее подкосились ноги, но отчаянным усилием воли она заставила их выпрямиться-.

— Я не грабила банк, — не сказала, а прохрипела Джоли, в последний раз пытаясь докричаться до тех, кто не желал ее слушать. — И я никого не убивала!

— Вздерни-ка ее! — крикнул кто-то из толпы. Именно в этот самый момент из лавки вышел крупный мужчина с кулем муки на мощном плече. Лицо его было скрыто широкими полями большой, покрытой пятнами шляпы. Он был в простых коричневых штанах и рубашке из грубой ткани цвета сливочного масла, поверх которой был надет старый пиджак из оленьей кожи. Одним-единственным взглядом он утихомирил толпу зевак, затем неторопливо опустил мешок на деревянный поддон, спустился по ступенькам, пересек улицу, утопавшую в грязи, навозе и опилках, и остановился позади повозки.