«Лунный свет»

Патриция Райс Лунный свет

Глава первая

Появление в Голланд-Хаус Остина Этвуда, графа Хитмонта вызвало массу пересудов.

– С каких пор здесь принимают женоубийц? – возмущенно прошамкал ему вслед престарелый виконт. Его спутник, такой же трясущийся старик, согласно закивал головой.

Остин Этвуд невозмутимо пересекал гостиную, не оглядываясь по сторонам.

– …скандал с его женой, – раздался шепот.

– …странно, но он, кажется, ранен? Погляди, загорел, как какой-нибудь пират.

– Бесси, отвернись. Что сказал бы господин Эванс, если бы узнал, что ты обращаешь внимание на таких, как он?

– Но все говорят, что он герой: награжденный за битву при Ла-Корунье…

– А я говорю, просто, бандит. Все его медали свидетельствуют о тяге к насилию. Если вас интересует мое мнение.

Усмехнувшись про себя, граф продолжал игнорировать шепот за спиной. Сюда он пришел с одной-единственной целью и, если бы не она, с удовольствием покинул бы враждебное общество, которого сторонился все эти годы. Несмотря на хромоту, держался он прямо, с гордостью, и его внушительная фигура продолжала притягивать взгляды, пока он пробирался между группами бледных девиц, впервые вывезенных в свет, чадолюбивых мамаш и занудных папаш.

Дойдя до бального зала, граф приостановился в дверях. Хрустальные люстры сияли над многоликой толпой, состоящей в большей степени из дам в пышных нарядах, увешанных драгоценностями, кое-где разбавленных более строгими костюмами джентльменов. Но даже мужчины в черных шелковых панталонах и длинных сюртуках щеголяли бриллиантовыми булавками и золотыми часами, блестевшими в сиянии свечей. Такое впечатляющее общество вряд ли можно проигнорировать так же легко, как шепот за спиной.

Граф огляделся, заметив, что друзей и знакомых прошлых дней здесь оказалось немного, и они держались особняком. Большинство из них преуспело за счет выгодной женитьбы, позволившей им войти в избранные круги. Дебютантки и их сопровождающие принадлежали уже к новому поколению – даже простое знакомство с ними было невозможно под бдительным оком мамаш, чьих старших дочерей он когда-то вводил в этот же зал. Если бы не политические интриги, которые плелись в задних комнатах этого дома, он никогда бы не переступил порог Голланд-Хаус.

У входа в зал, рядом с позолоченной статуей, почти скрытой росшей в кадке пальмой, стояла девушка в бело-розовом платье с оборками немного больших, чем принято модой, размеров. Блондинки редко привлекали внимание графа, но грация девушки и необычная цветовая палитра ее наряда вызвали у него мимолетное восхищение. Среди блеклых лиц цвета лепестков увядшей оранжерейной гардении румянец юных щек выглядел зарей после безлунной ночи.

Отступив на шаг и прислонясь к стене, чтобы лучше разглядеть девушку, граф с легкой досадой заметил, что она слишком молода. Право, жаль, что столь экстравагантная красота досталась пустоголовому ребенку.

В переливающемся газовом платье, которое, должно быть, стоило столько, как если бы его сшили из золотой канители, девушка совершенно не замечала молодых людей, толпящихся подле нее. Льняные локоны были по моде собраны на макушке и покачивались вокруг лица – знак любителей флирта и интрижек, но она, похоже, не была осведомлена о провокационном значении такой прически. Очаровательные черты лица застыли в напряжении, пальцы крепко сжимали веер, а она, забыв им обмахиваться, с близорукой настойчивостью вглядывалась в толпу танцоров. В этот момент графа окликнули: – Хитмонт! Вот вы где! Я уже отчаялся найти вас в этой толчее.

Сухопарый мужчина одного возраста с графом протиснулся к нему, рассеянно потирая переносицу, словно поправлял несуществующие очки.

– Если хочешь чего-то добиться, надо потрудиться, Аверилл, – заметил граф, повернувшись к единственному другу, который от него не отвернулся. – Ты уже что-то выяснил?

Внук герцога от младшего сына, Аверилл Берфорд, непонятно почему прозванный Алваном, не имел земель, но занимал в обществе прочное и бесспорное положение. Чрезвычайно любимый всеми своими знакомыми, он никогда не интересовался компанией, которую содержал за свой счет, но проявлял необычную заботу о друге детства.

– Это вопрос времени, Хит. – Аверилл смущенно повел плечами. – Герцог, тори до мозга костей, процветает при нынешнем регентстве и потому постоянно в политических заботах. Сегодняшний день, к сожалению, не исключение.

Граф помрачнел. Узнав, что герцога и его друзей не будет на приеме, он потерял к вечеру интерес. Пытаясь развеять нахлынувшую тоску, граф перевел взгляд на девушку в золотом уборе и принялся ее разглядывать.

Лицо девушки внезапно озарилось, и Хитмонт, ощутив неожиданный укол зависти, повернулся, чтобы отыскать глазами счастливца, удостоенного такого внимания.

В бальный зал самоуверенной походкой вошел молодой джентльмен в безукоризненно сшитом по стройной фигуре блестящем костюме, с тщательно повязанным батистовым галстуком и свисающим на серебряной цепочке моноклем. Он показался графу смутно знакомым, хотя денди явно был зеленым юнцом, когда Хитмонт последний раз посещал лондонское общество. Исключительно респектабельный молодой джентльмен и идеальный кандидат для мечтающих о замужестве молодых мисс.

Граф повернулся к выходу, но тут заметил предательский блеск в расширившихся глазах девушки. Длинные ресницы поспешно опустились, но слишком поздно, чтобы скрыть красноречивый блеск слез.

Граф снова поискал глазами молодого человека и обнаружил его склонившимся в поклоне перед пухлой мисс в розовом платье и намеренно игнорирующим девушку. Именно тогда Хитмонт понял, кого ему напомнил молодой повеса.

Кивнув Авериллу, он протолкался к девушке и, галантно улыбаясь, поклонился.

– Надеюсь, этот танец, наконец, мой? – тихо спросил он. Обри посмотрела в синие глаза умудренного жизненным опытом человека и от их чуть насмешливого снисходительного прищура испытала неожиданное облегчение, охватившее ее от столь благоприятного вмешательства. Стремительно протянув незнакомцу затянутую в перчатку руку, она одарила его сияющей улыбкой.

– Я думала, вы никогда не придете, – заявила она снаигранным весельем, игнорируя взгляды окружающих, прислушивающихся к каждому слову.

Хитмонт одобрил ее решительность, но проклял свою глупость, когда музыканты заиграли вальс. С застывшей на губах гримасой он обнял точеную талию и, приволакивая ногу, начал мучительные движения, которые когда-то исполнял безукоризненно.

Погруженная в невеселые размышления, Обри не замечала хромоты партнера – она боролась с собой, пытаясь сдержать слезы.

– Улыбнитесь, – скомандовал Хитмонт, стискивая зубы. – С таким лицом вы никого не одурачите.

Привыкшая бездумно танцевать, обмениваясь бессмысленными любезностями с молодыми людьми, чьи лица сливались для нее в одно, Обри позабыла о партнере. Резкий тон вернул ее в реальность, и она почувствовала, что руки партнера держат ее крепче, чем позволяли приличия.

Граф удовлетворенно улыбнулся, оценив впечатление, которое он произвел на девочку.

– Ни один мужчина не стоит ваших слез, – сухо ответил он на немой вопрос, читавшийся в ее потемневших и, казалось, искрившихся крупинками золота глазах.

– Мы собирались пожениться, – просто сказала она.

– Если будете хмуриться, у вас над бровями появятся безобразные морщины. Что вы имели в виду, говоря: «Мы собирались пожениться»? Разве мужчина в здравом уме разорвет помолвку с прекраснейшей невестой сезона?

Обри пропустила лесть мимо ушей.

– Мой отец даже не поговорил с ним – они лишь обменялись письмами. Джеффри мне еще ничего не объяснил, но я надеялась… Я надеялась…

– Неужели вы думали, что неоперившийся птенец пойдет против желаний вашего отца? Вы наивны, моя дорогая.

Она раздраженно посмотрела на него, но граф не отвел глаз.

– Мой папа обещал! Он сказал, что я смогу сама сделать выбор, если только сделаю его до моего следующего дня рождения. Я выбрала Джеффри, а мой отец даже не посмотрел на него! Он нарушил слово!

Откровенность и самонадеянность, с которой девчонка считала, что может получить любого мужчину по собственному выбору, позабавили графа. Скука исчезла, и он был не в претензии к партнерше. В его руках она двигалась как перышко и делала пытку танцем почти сносной.

– Если вы его любите, то должны за него бороться. Он покорился желанию вашего отца. Заставьте его понять, что мужчина, которого вы выберете, должен суметь противостоять вашему отцу.

Неожиданный луч света промелькнул в зеленых глазах.

– Вы думаете, я смогу? А как?

Хитмонт пожал плечами.

– Для джентльмена достоинство – его ахиллесова пята. Для него нестерпимо, если его начнут игнорировать или бросят ради другого. Вы не сможете поставить ему лучшей западни, если притворитесь, что его не существует.

– Судите по своему опыту, сэр? – озорно поинтересовалась она.

Неожиданно проснувшееся чувство опасности, выработанное годами жизни на грани риска, заставило Хитмонта приглядеться к девушке.

– Горы опыта, – сухо уточнил он.

Она украдкой сквозь ресницы посмотрела на него.

– Может быть, вам известен джентльмен, который поможет мне убедить Джеффри, что он забыт?

Не столь уж тонкий намек заставил Хитмонта скривить губы. Он знал механику слухов лучше, чем кто-либо, знал, как злые языки разрушают жизни и репутации, свергают монархии и делают героев из мужланов. Но использовать слухи, чтобы достичь цели… Такой поворот разговора вызвал у него двойственное чувство. Поставить свою скандальную репутацию на службу добру было бы поучительным экспериментом, но в большей степени опасной игрой, слишком опасной, чтобы отважиться на нее. Даже если это избавит его от утомительных часов бесполезного топтания у задних дверей знати.

– Не смотрите на меня, леди. Одного моего присутствия рядом с вами хватит, чтобы разрушить вашу репутацию. Мы оба и так перенесем неприятные минуты, объясняясь по поводу этого танца.

Широко раскрытые глаза посмотрели на графа с откровенным любопытством.

– Вы настолько ужасный человек?

Сардоническая усмешка искривила его губы.

– По мнению окружающих – да.

Тень настороженности исчезла, сменившись внезапной решимостью.

– До тех пор, пока вы не опасны лично для меня, я не посмотрю на свою репутацию. Вы мне поможете?

Граф нахмурился.

– Ваша репутация – это все. Без нее вы совершенно одиноки в этом мире.

– Снова судите по своему опыту? – дерзко спросила она. – Без Джеффри я действительно останусь одна в мире. Мой отец отречется от меня, если я откажусь выйти замуж за одного из его друзей-политиканов с лицами заговорщиков.

Хитмонт с трудом сдержал улыбку. Было бы забавно хоть чему-то научить эту девчонку, один вид которой мог полностью развеять его мрачное настроение.

– Хорошо. Я приложу все усилия, чтобы сберечь вашу репутацию. Буду действовать крайне осмотрительно, чтобы никакие сомнения вас не коснулись. Но один только звук моего имени прогонит прочь вашего юного денди, даже если он вас любит.

– Могу я спросить, что вы сотворили, чтобы заслужить такую репутацию?

– Не можете, – строго ответил Остин. – Достаточно того, что нам будет очень непросто найти человека, который бы нас надлежащим образом представил, чтобы я имел возможность встречаться с вами публично.

Обри беспечно улыбнулась.

– Вы только что разговаривали с моим кузеном. Пожалуй, он сможет нас представить. Моя тетя против этого возражать не будет.

– Ваш кузен? – Хитмонт изумленно поднял брови. Он не мог понять, как эта нимфа, одержимая единственно своими переживаниями, успела заметить, с кем он разговаривал.

– А вот и Джеффри. – Обри посмотрела через плечо графа, и ее лицо осветилось неудержимым ликованием. – Не могли бы вы посмотреть на меня со сдержанной страстью или как-нибудь в этом духе? Он выглядит взбешенным.

Граф кивнул и оказал ей эту любезность в танце так, что у нее перехватило дыхание, а юбки взметнулись неподобающим образом. Обри вдруг ощутила всю мощь стальных мышц, скрытых под шелком и вельветом, когда ее новый друг наклонился и шепнул:

– Осторожно, малышка, вы играете с огнем, когда играете с мужской страстью.

В его глазах разгорелось темное пламя, и казалось, что взгляд проникает сквозь облегающее платье к укромным уголкам ее тела. Но когда танец закончился, его взгляд потух, он отпустил ее талию и учтиво подал руку.

– А теперь – к вашему кузену, миледи.

Глава вторая

Аверилл Берфорд негодующе смотрел на приближающуюся пару. Хитмонт мог бы и раньше заметить сходство близоруких кузена и кузины, но черты лица Берфорда не производили на него впечатления, пока он не встретил подобие своего друга в женском облике. Только сейчас, узнав, кем именно является юная решительная мисс, Хитмонт понял, в какую опасную авантюру ввязался…

– Хит, ты с ума сошел? – прошипел Аверилл, демонстративно показывая, настолько он возмущен столь скандальной парой.

Игнорируя грубость, граф учтиво ответил:

– Леди говорит, что мы не были должным образом представлены друг другу, Берфорд. Не будешь ли ты так добр, чтобы оказать нам эту любезность?

Если его друг и заметил налет сарказма, сквозивший в учтивых фразах, то не подал вида и повернулся к мятежной кузине.

– Ваша тетя вас ищет. Вы знаете, каково ей, когда она думает, что потеряла племянницу. Было бы лучше, если бы вы немедленно вернулись к ней.

Зеленые глаза неожиданно вспыхнули.

– Аверилл Берфорд, как вы можете быть таким невоспитанным? Если вы немедленно не представите нас, я сама это сделаю.

Аверилл испепеляющим взглядом посмотрел на заносчивую кузину, но тут же стушевался и тяжело вздохнул.

– То, чего ты требуешь, очень и очень плохо, – пробормотал он и почесал нос.

Под насмешливым взглядом графа Берфорд пожал плечами и безо всякого энтузиазма произвел процедуру представления.

– Леди Обри Берфорд – Остин Этвуд, пятый граф Хитмонт. Если ты еще не догадался, – Аверилл сердито посмотрел на своего друга, – она дочь герцога и, что еще хуже, такая своенравная соплячка, каких свет не видел. Если у тебя сохранилась хоть капля разума, беги при одном упоминании ее имени.

Спокойно приняв эти слова, леди Обри медленно подошла к недавнему партнеру по танцу.

– Граф, это великолепно. Джеффри будет разъярен. – Она повернулась и улыбнулась своему кузену. – Вы по-прежнему сердитесь на меня из-за похищения кобылы? Это недостойно джентльмена, Аверилл. Передайте Пегги мои лучшие пожелания и не беспокойтесь, лорд Хитмонт правильно понял мои намерения.

Охваченная ликованием, она упорхнула к тщедушной пожилой леди, которая, вглядываясь в толпу, хватала за рукава всех проходящих мимо в поисках неуловимой племянницы.

Граф проводил Обри взглядом и повернулся к другу юности.

– Что это за история с кобылой? – спросил он. Аверилл застонал и запустил пятерню в редкие остатки былой шевелюры.

– Отец разрешил ей выбрать для верховой прогулки любую лошадь из конюшни, и маленькая ведьма выбрала именно мою кобылу! Попробуй принять это спокойно, если сможешь! В результате после ее прогулки кобыла растянула сухожилие, и теперь лошадь надо лечить! Тысячи фунтов, я тебе говорю, тысячи – за растянутое сухожилие! Ты еще не знаешь, с кем познакомился, Хит.

Граф сдержал улыбку, глядя на переживания друга. Он не собирался подвергать испытанию прочную дружбу ради пустячной интрижки, но отступать было поздно. Криво улыбнувшись, он постарался смягчить негодование Алвана.

– Ты бы хотел, чтобы известный женоубийца держался подальше от твоей прелестной, но слишком молодой кузины?

Лорд Аверилл раздраженно посмотрел на друга.

– Любой, кто проявлял внимание к Обри или герцогу Эшбруку, понес наказание, соответствующее всем его провинностям, реальным или вымышленным. Предупреждаю, встав между этими двумя людьми, ты нарываешься на большие неприятности. Они изрубят тебя в фарш и спляшут на твоих костях, только чтобы досадить друг другу.

– Это выглядит неплохой затеей, более занимательной, чем лизание чьих-то пяток, – хмыкнул граф.

* * *

Обри вернулась домой, веселым вихрем ворвалась в прихожую и вызвала бурю смеха у горничной, сделав изящный реверанс вешалке для шляп и станцевав с ней. Ей было семнадцать лет, она была богата и красива и впервые в жизни в Лондоне. Она танцевала с раненым джентльменом, который доставил ей прекрасные и загадочные переживания. Вся жизнь впереди, и она осознала, что может делать почти все, что заблагорассудится. Чего ей жаловаться на судьбу, сделавшую ее отца могущественным герцогом, наводившим ужас даже на сильных духом людей?

Лорд Хитмонт прав. Ее муж должен быть человеком, который сможет впоследствии сменить герцога. Джеффри не смог противостоять ему в таком важном вопросе как женитьба: он не тот мужчина, о котором она мечтала. Если только достойный кандидат успеет появиться до ее восемнадцатилетия.

В легкой задумчивости Обри подхватила на руки сиамского котенка, прыгавшего по ступенькам, и направилась к себе в спальню.

Тетя Клара настороженно смотрела на племянницу, раздумывая, не подала ли та повода для беспокойства. Сев перед камином, Обри Берфорд загадочно улыбнулась и погладила игривого котенка у себя на коленях. Она вовремя подняла глаза, чтобы уловить озабоченное выражение лица тети.

– Тетя, вы опять волнуетесь. В этом нет нужды.

Тетя Клара была для Обри и бабушкой, и тетей и помнила каждое мгновение ее жизни. Клара опустилась в кресло, продолжая с пристальным интересом изучать свою внучатую племянницу.

– Обри, дитя мое, я знаю, что прошло много времени с тех пор, как я была последний раз в лондонском свете, чуть ли не тогда, когда твоя мама покинула нас, если я ничего не путаю…

Ее мысли устремились ко временам прошедшего столетия. Тридцать лет тому назад она была привлекательной, амбициозной матроной, которая удачно заарканила одного из лучших женихов города для своей юной подопечной. После венчания заботы о племяннице, матери Обри, перешли к богатому герцогу, а она ретировалась в деревню. За последние несколько недель стало совершенно очевидно, что больше всего ей бы хотелось там и остаться.

Клара вздохнула и попыталась начать по-другому.

– Обри, вы не можете принимать мужчин, которые не были вам представлены. Ваша семья прилагает огромные усилия, чтобы знакомить вас только с достойными людьми. Вы еще слишком юны, чтобы распознать их самостоятельно. А вальсировать с мужчиной, которого только что встретили… в вашем возрасте…

Потрясение тети Клары было слишком велико, и она содрогнулась. Она не согласилась бы танцевать вальс, даже если бы все боги явились ее уговаривать.

Обри подула в кошачье ухо и улыбнулась мурлыканью, не пытаясь отвечать. Она любила тетю Клару, но по неосмотрительности зашла в реализации своих планов дальше, чем могла предположить старая леди. До сих пор Обри успешно скрывала от тетушки свои эскапады, но сейчас нуждалась в ее пособничестве.

– Тетушка, я извиняюсь, что заставила поволноваться, но у вас и в самом деле нет оснований для подозрений. Лорд Хитмонт исключительно респектабельный джентльмен, друг Алвана, к тому же по возрасту годится мне в отцы. В Лондоне он ненадолго и хочет немного рассеяться. Я зевала до слез на всех этих чопорных вечерах, а с тех пор, как папа открыто признал, что выберет для меня мужа, я не вижу причин, по которым мне нельзя получить немного удовольствия от жизни, прежде чем окажусь до конца своих дней прикованной к какому-нибудь скучному политикану. Что предосудительного в случайной верховой прогулке в парке, особенно в присутствии моего кузена?

Клара знала внучатую племянницу все ее семнадцать лет и знала достаточно хорошо, что за обманчивой невинностью скрываются мысли такие же лукавые, как у ее отца. Она обреченно вздохнула.

– Как хорошо было, пока был жив твой брат. В конце концов, у него был дар понимать твои замыслы и служить буфером между тобой и отцом, а сейчас… – Она запнулась, думая о катастрофе, которая произойдет, как только герцог узнает имя избранника Обри. С головой хватило бы и раненого медведя, но хромой граф?!

Печаль затуманила глаза Обри, когда она вспомнила брата – гордого молодого лорда, единственного наследника отца. Она и поклонников выбирала, ориентируясь на образ брата, но ни один не выдерживал сравнения. Даже Джеффри. Как жаль, что могущественный герцог не смог удержать единственного сына от участия в войне, на которой он и погиб почти пять лет назад.

Проклиная идиотизм мужчин и войны, Обри уложила котенка в корзину и подошла к тете.

– Я никогда не смогу стать такой, как Генри. Я пыталась, но папу это только расстраивало. Скоро меня выдадут замуж, и тебе больше никогда не придется обо мне заботиться. Можешь ли ты сейчас отказать мне в маленьком глотке свободы?

Тетя Клара грустно кивнула, встала, обняла внучатую племянницу и пошла к двери. Но на пороге обернулась.

– Я верю тебе, Обри, но, как мне кажется, твой граф не джентльмен. Помнишь раненого сокола, которому ты вправила выбитое крыло? – После кивка племянницы она продолжила: – Когда он перестал в тебе нуждаться, то клюнул тебя в палец и улетел. Я не допущу, чтобы это повторилось.

Когда тетя вышла, Обри бросилась на кровать и зарылась лицом в подушку, пытаясь унять слезы. Как она могла объяснить тете, что циничный граф предложил бальзам для ее ран, и что у нее нет никакой задней мысли? Рана, нанесенная Джеффри, была глубже и больнее, чем ей хотелось признавать. Отказ отца от ее выбора омрачил всю жизнь, отказ мужчины, которого она выбрала себе в мужья, был унижением невыносимым. Но она никому никогда не позволит это понять.

* * *

Граф прибыл, как и обещал. Его старые ботфорты были начищены до блеска, болотного цвета облегающие брюки подчеркивали стройную фигуру человека, привыкшего к ратному делу. Глубокая синева сюртука с квадратными фалдами была под цвет глаз, и хотя копна каштановых волос, ниспадающих до бровей, не вполне соответствовала классическому стилю, граф с честью выдержал бы сравнение с любой статуей греческого бога.

Обри нерешительно улыбнулась, когда он в сопровождении Аверилла вошел в салон. Если бы не сдержанность графа, она оцепенела бы от ужаса из-за своей глупости, заставившей пригласить сюда этого незнакомца. Но, как бы там ни было, она подошла к нему, чтобы проводить к креслу.

Брови Аверилла изумленно взлетели, но он прикусил язык и удержался от едкого замечания – зачем приглашать графа присесть, когда намечался лишь двадцатиминутный визит вежливости и ничего более?

Обри начала разговор достаточно невинно, вежливо представив тетю Клару, которая тут же принялась сравнивать предков графа со своими собственными. С удовлетворением узнав, что мать графа была младшей сестрой близкой подруги ее юности, Клара успешно заполнила своей болтовней первые пять минут визита, пока не подали чай.

Аверилл нервно бродил по комнате, тщательно избегая наступать на абиссинский ковер, при этом совершенно случайно смахнул с каминной полки серебряную табакерку и тут же опрокинул новый чеппельдайденский столик.

Обри надоело его очевидное раздражение.

– Алван, либо надень очки, либо сядь и выпей чаю. В ближайшее время мой отец не вернется с прогулки и в любом случае не перережет глотку своему будущему наследнику. Почему ты не привел Пегги? Ей приходится в одиночестве скучать дома, пока ты разгуливаешь, где хочешь.

Граф скрыл свое удовлетворение при виде того, как будущий герцог Эйбрук покорно опустился на полосатую софу по команде крошечной девчонки. Ей недоставало блестящей утонченности потомственных лондонских пэров, но леди Обри Берфорд отлично усвоила властность и повелительность, и он постарался запомнить это на будущее.

– Пегги осталась дома по очень веской причине, которую вы хорошо знаете, Обри. Леди в ее положении не показываются на людях.

Берфорд говорил так, словно обращался к несмышленому ребенку.

– Глупость и ерунда, Алван! Почему весь свет притворяется, будто женщины не вынашивают детей? Или мы действительно верим, что дети появляются прямо с неба, маленькими и хорошенькими девочками и мальчиками, с доставкой к порогу? Если это так, то небеса просто переполнены этими бедными созданиями, летящими в Ковент-Гарден.

– Обри! – В ужасе смешалась тетя Клара.

– Мы не животные, чтобы разгуливать в том виде, в котором нас создала природа! – назидательно выпалил Алван. – Я не знаю, где вы выросли, что стали столь нецивилизованной язычницей, но даже вы не можете не признать, что мы должны носить одежду.

Аргумент был древним, но Аверилл привел его с обычной своей запальчивостью.

Видя опасный блеск зеленых глаз, граф поспешил вмешаться. У Обри имелось слишком много аргументов, которые она могла противопоставить консерватизму экспансивного кузена, и Остин не собирался дожидаться, чем это может закончиться.

– Леди Обри отчасти права, Аверилл. В самом деле, мы прячем наших женщин, пока они не разрешатся от бремени, как будто стыдимся их, а сами в это время расхаживаем с важным видом и прихорашиваемся, как индюки. Но я сомневаюсь, что эта тема подходит для беседы за чайным столом, леди. Почему бы вам ни извиниться перед тетей и не предложить более приемлемую тему для беседы?

– Извиниться?! – Обри посмотрела на гостя так, словно у него выросли пара крыльев и рога, но его хмурый вид напомнил, что она все еще нуждается в его помощи, и она уступила с живостью, изумившей и тетю, и кузена.

– Приношу свои извинения, тетя Клара. Я научусь говорить с большой осмотрительностью. Почему бы лорду Хитмонту не доставить нам удовольствие рассказом о его доме и соседях? Припоминаю, вы говорили, что родом из Девона, милорд?

Поскольку это была распоследняя тема, на которую он хотел бы говорить, граф по озорному блеску в глазах Обри понял, что маленькая проказница успешно отомстила за свое принуждение к извинению. Он ловко ускользнул от обсуждения своих соседей и перевел разговор на судоходство в прибрежных водах.

Остаток визита прошел достаточно спокойно, и гости были вознаграждены предложением составить назавтра компанию Обри в верховой прогулке по парку. После их ухода Обри долго смотрела из окна им вслед. Она догадалась, что даже ближайшие соседи избегали графа, и хотела бы знать, что за тайна поставила его вне общества. За исключением горечи, порой проскальзывающей в его остротах, граф, казалось, никак не реагировал на статус изгоя. Но никто не может жить, полностью замкнувшись в себе. Любопытно, что ей удастся из него вытянуть за время его недолгого возвращения в общество?

* * *

За пределами модной резиденции на Парк-Стрит Алван яростно набросился на своего спутника.

– Черт побери, Хит! И думать забудь об ухаживании за девчонкой, которая в два раза моложе тебя! Да, я знаю, что в сплетнях о тебе нет ни слова правды, но зачем портить репутацию Обри? Она еще молода – пусть и пустоголовая соплячка, не спорю, – но джентльмен…

– Я давно отказался от положения джентльмена, Аверилл, – устало перебил Остин. – Молодая леди прекрасно знает, чего хочет, а я только помогаю ей добиться желаемого. Мы не флиртуем. Но, проявив достаточно ловкости, я и свои дела поверну к лучшему. Молодая леди и я понимаем друг друга очень хорошо. Не бойся, что мы и дальше будем втягивать тебя в наши дела.

Берфорд стушевался. Хотя он был больше чем наполовину ее сеньором, Обри всегда имела на него сильное влияние.

– Тебе лучше знать, что ты делаешь, Остин. Так и быть, не буду лезть из колеи вон, чтобы снова нагрубить. Я слишком стар для этого.

Граф непочтительно хмыкнул и забрался в ожидающий фаэтон.

– У тебя есть жена и ребенок, они хранят твою молодость. Прости мне некоторую эксцентричность.

Зная проблемы своего друга, Аверилл скривился, но не удержался от замечания:

– Что тебе нужно, Остин, так это хорошая женщина, и не такого высокого полета, как та, с которой ты танцевал прошлой ночью. Жаль, здесь нет Пегги, она бы это подтвердила и познакомила тебя с кем-нибудь за обедом. Изрядное приданое заставило бы тебя запеть на другой лад.

Загорелое лицо графа потемнело еще больше.

– Мне нечего предложить жене, и я не хочу быть ничьим должником. Эта тема закрыта, Алван.

Если выражение лица Алвана и стало еще более возмущенным, граф не обратил на это внимания. Женщины больше ничего не значили для него – по крайней мере, в смысле женитьбы. Другие проблемы занимали его, пока он составлял план флирта с единственной дочерью герцога. Девушка сама по себе его не интересовала.

Глава третья

Герцог Эшбрук рассеянно постукивал пером по столу, его серые глаза смотрели сквозь собеседника. Золотые волосы герцога поблекли, став тусклыми и серыми, но годы не лишили его энергии и честолюбия, и он не мог спокойно слушать об очередной выходке его дочери. Младший ребенок появился у него в солидном возрасте, слишком позднем для него и для его жены. Герцогиня умерла при этой попытке родить второго сына. Герцог поручил воспитание девочки няням и гувернанткам, а сам окунулся в изменчивый мир политики, чтобы забыть о постигшем горе и разочаровании. Сейчас он полностью осознал, как глупо оставлять податливого ребенка в руках дураков. Если бы только Генри был жив…

Это было проявлением слабости, и герцог, отшвырнув перо, сердито встал, подошел к окну, выходившему на север поместья, расправил плечи. Он никогда бы не стал устраивать Обри брак по расчету, он желал ей только счастья, поэтому не собирался раскрывать причину, по которой мечтал видеть ее благополучно устроенной. Врачи могли и ошибаться, а он не хотел волновать ее попусту. Может быть, он еще проживет достаточно, чтобы увидеть внуков. Но он почувствовал бы себя свободным от ответственности только тогда, когда узнал бы, что у его строптивой дочери появился муж, который сможет присмотреть за ней на тот крайний случай, если врачи, в виде исключения, окажутся нравы.

Ругаясь про себя, герцог задавался вопросом, что за дьявольщину она задумала на этот раз, поскольку знал, что хитроумная дочь не связалась бы с подлецом по неведению.

– Граф Хитмонт? Это не тот прощелыга, которого обвиняли… Кажется, то ли в избиении жены, то ли ее убийстве… Какая-то чушь. Наверняка сучка того заслужила.

Он повернулся к визитеру.

– Говорят, что перед судом он так и не предстал. – Адвокат переступил с ноги на ногу – его сиятельство редко предлагал посетителям присесть. – Говорят также, что он герой войны, отправленный в отставку после того, как чуть не потерял ногу под Ла-Коруньей.

Слова о войне всколыхнули в памяти герцога воспоминания о сыне. Чуть меньше пяти лет после смерти Генри. В этом году Генри было бы тридцать лет. Интересно, сколько может быть графу Хитмонту?

Герцог повернулся и бросил хмурый взгляд на приземистого коротышку, который был самым ловким стряпчим из всех его работников.

– Узнайте о Хитмонте все, что можно. Я перережу ему глотку, если он поведет себя недостойно.

Маленький юрист ни минуты в этом не сомневался. Держа в руке шляпу, он с поклонами удалился, молясь в душе, чтобы леди Обри понимала, кто рядом с ней.

* * *

– Посмотрите, вон идет леди Дриби. Видите, Хитмонт, как она на вас смотрит? Давайте улыбнемся и помашем ей? Возможно, она возьмется передать моему отцу вашу просьбу. Ручаюсь, уже через неделю, или около того, она будет ползать у вашего порога, – презрительно заметила Обри.

– Обри! – Алван негодующе запротестовал. – Похоже, в детстве тебя мало шлепали по одному месту, чтобы вбить хоть немного здравого смысла.

– Это правда, – вызывающе ответила она и тряхнула волосами, позабыв, что ее служанка заботливо собрала локоны к макушке, чтобы сделать ее взрослее. От этого движения прикрепленное к шляпке изогнутое перо под цвет глаз упало на землю. – Как только я оказалась в Лондоне, то встретила массу людей, подлизывающихся ко мне в надежде угодить моему отцу. А если бы я была просто мисс Берфорд из Гемпшира, у меня вообще не было бы знакомых. Я счастлива, что мой отец все эти годы держал меня в деревне. У меня хотя бы были настоящие друзья.

В ее голосе послышалась детская обида, и граф с любопытством посмотрел на нее. Обри была одета в желтовато-коричневый верховой костюм, изумительно оттенявший золотистый цвет ее лица и нефритовые глаза. Медвяно-белые волосы были собраны в замысловатые локоны, изящно колыхавшиеся на горделиво вскинутой голове. Эта женщина обладала всеми достоинствами настоящей принцессы, но иногда в ее разговоре он слышал страх и беспомощность всеми покинутого ребенка. Через несколько лет она бы приобрела самообладание, зрелость, приспособилась бы к обществу, но, выдавая ее замуж сейчас, герцог мог разрушить всю ее будущую жизнь.

– Вы богаты, леди Обри, а это положение накладывает на вас определенные обязанности, и не стоит над этим смеяться, – спокойно заметил Остин, прежде чем Алван успел разразиться новой тирадой.

– Осмелюсь заметить, вы великолепно блюдете свои обязанности, милорд, – поддразнила она графа. – Простите мне мои сомнения. За последние несколько дней в движение пришли все болтливые языки в городе. Если вы совершили хотя бы половину преступлений, в которых вас обвиняют, у вас, должно быть, очень насыщенная жизнь.

Завуалированные намеки и недомолвки, слухи, которые передавали Обри за чайным столом, были не более чем попыткой ее запугать, чего, очевидно и добивались доброхоты. Одни нашептывали ей о жестоком обращении графа с женщиной, брошенной им навеки, другие рассказывали истории о первой жене графа и ее трагической гибели, намекая, что Хитмонт имел к ее смерти прямое отношение. Перечисляли множество его дуэлей, смакуя подробности, и предупреждали, что граф скрывался в горах от кредиторов, но Обри пренебрегла этими наветами. Хромой человек не представлялся ей таким беспринципным повесой.

– Не уверен, – ответил Хитмонт на ее обвинения, но не на мысли. Он хотел использовать подвернувшуюся возможность, чтобы добиться большей безопасности, чем та, которой он пользовался сейчас – Я когда-то позабыл об обязанностях и сейчас за это расплачиваюсь. Мне хотелось только напомнить вам о вашем положении.

Обри немедленно пожалела о своей насмешке. Она скорее ударила бы больного зверя, чем задела самолюбие этого человека, который с таким пониманием отнесся к ее заботам. Последнее доказательство его рыцарства даже пришлось ей по сердцу. Она хотела осмелиться выразить ему это, но не смогла и нашла более безопасную тему.

– У вас есть братья или сестры? – поинтересовалась она. Граф настороженно посмотрел на Обри, но в ее глазах не было ничего, кроме обычного любопытства. Аверилл, однако, замер, искоса поглядев на кузину.

– У меня есть только младшая сестра, – осторожно ответил Остин.

– И вам не нужно беспокоиться, что она уйдет от вас на войну. Вам очень повезло.

Обри вздохнула, погрузившись в задумчивость, и не заметила, как облегченно вздохнули ее спутники.

– Да, конечно, – скривившись, подтвердил Остин, избегая смотреть на Аверилла.

– Брат Обри погиб вместе с Нельсоном*,– пояснил Алван вполголоса.

– Извини, я запамятовал.

Хитмонт придержал поводья, чтобы ехать наравне с Обри. Он бы не пропустил известие о смерти сына герцога, но в те времена его больше заботили собственные неприятности.

Разница в возрасте пропастью разверзлась между ними, чтобы тут же сомкнуться от ее вопроса.

– Я не искала сочувствия или жалости, – с легким ехидством заметила Обри. – Я только пытаюсь сопоставить вашу лекцию об ответственности с тем, что я знаю. Генри нес огромную ответственность. Он был наследником всех поместий отца, управлял ими в его отсутствие, однако предпочел ринуться на поиски военной славы. Я не уверена, что он проявил ответственность.

– Большинство из нас считали, что главная обязанность – защитить страну от захватчиков. Я уверен, что ваш брат был одним из таких людей, – отсутствующе ответил Остин, продолжая вспоминать Ирак тех времен и собственное безрассудство. Было трудно поверить, что тогда он был так же молод, как Обри сейчас. Миллион лет тому назад.

– А вы сами, милорд? Мне говорили, что вы награждены за битву при Ла-Корунье. Это там вас ранили в колено?

Аверилл оказался позади и не смог увидеть смеси любопытства и симпатии на лице кузины, иначе бы он предугадал дальнейшее. Вместо этого он сохранил молчание, не желая вмешиваться в личные дела.

– Безумная пьяная выходка, я не чувствую особой гордости оттого, что участвовал в ней. Настоящая отвага проснулась только, в конце, когда мы повернули против противника и погнали его назад, прежде чем он сбросил нас в море. Слишком многие погибли из-за беспечности. Да, в колено меня ранили именно там. А теперь давайте найдем менее болезненную тему для такого прекрасного дня.

Обри согласно кивнула головой и напрягла свое богатое воображение в поисках темы. День выдался на самом деле прекрасным. Густая листва укрывала их от жаркого солнца, бодрые лошади грызли удила, стремясь пуститься вскачь. Но самым интересным в сегодняшнем дне был, безусловно, человек, скакавший рядом с ней. Его плечи распирали поношенный сюртук цвета корицы, мощные мышцы бедер непрерывно перекатывались под тесными лосинами, удерживая жеребца в повиновении. У других мужчин Обри никогда не замечала ничего подобного, но отнесла это на счет его хромоты. Обри подозревала, что графу больно даже недолго скакать на лошади, но в его суровом облике не было и следа страдания.

Объектом, который больше всего занимал ее воображение, была шпага на боку. Обычно джентльмены носят прогулочные трости, а не шпаги. Почему граф Хитмонт вынужден брать с собой такое оружие даже на цивилизованные дорожки Гайд-Парка?

– Скажите, чем я смогу оплатить вам за вашу доброту? – к своему изумлению, выпалила она. – Мне очень хочется, чтобы общество снова благосклонно приняло вас, но боюсь, Джеффри не легко будет убедить.

При столь наивном замечании граф рассмеялся так резко, что испугал коня, отпрянувшего в сторону. Синие глаза удовлетворенно сверкнули, когда Остин наклонился вперед, чтобы получше рассмотреть самоуверенного ребенка, разбрасывающего великодушные дары.

– Миледи, вы схватываете все на лету, – восхищенно заявил он, игнорируя насмешливое фырканье Алвана. – Из этой мысли я заключаю, что нерадивый ухажер возвратился в стойло?

Обри тайком улыбнулась ему и коснулась корсета, за которым лежало заветное письмо.

– Надеюсь, что скоро вернется. Но вы не ответили на мой вопрос.

Хитмонт уселся прямо. Это было приятным, но недолгим развлечением. Очередная глупенькая мисс из Гретна-Грин обручится с очередным глупым лордом. Но, так или иначе, подумал он, это может быть совсем не просто.

– Благодарю за предложение, но мои дела улажены, и я не думаю, что вернусь в ближайшее время. Только прошу вас, удержите вашего юного лорда от дуэли со мной из-за этой прогулки. Мне было бы жаль прикончить того, кого я так старательно помогаю вам приобрести.

При этом ответе Алван грубо расхохотался.

– Простите за банальность, парочка заговорщиков. Если бы герцог всю прошлую неделю не был на севере, вы оба вернулись бы к той же ситуации, что и сейчас. Если Джеффри в большой немилости у Его милости, считайте, что потерпели неудачу. Я советовал бы вам не спешить с взаимными поздравлениями.

Граф задумался.

– Если мои сведения верны, Его милость ловко справился с несколькими заговорщиками в тылу у регента. Скоро он должен вернуться.

Остин мрачно посмотрел на грациозное создание, скачущее бок о бок с ним. В элегантном верховом костюме, с золотыми локонами, искусно собранными под кокетливую шляпку, Обри выглядела старше своих семнадцати лет. Спокойный, но уверенный взгляд, который он встретил, не убедил его.

– Вы уверены, что ваш жених выстоит? – спросил Остин. Он был невысокого мнения о мужчине, который запаниковал при первом же намеке на трудности, но придержал язык. Обращаться к разуму влюбленных – все равно, что биться головой о китайский гонг – и больно, и шумно.

Минутное колебание промелькнуло в глазах, ставших из зеленых почти карими, но ответ быстро слетел с пухлых губ.

– Если он меня любит, то не позволит моему отцу мешать нам.

Алван посмотрел на кузину со странным выражением на лице.

– Это все равно, что бросить бедолагу в клетку со львами и пообещать ему свою руку. Если он выживет. Я думаю, у герцога гораздо больше опыта в таких делах, чем у вас. Не лучше ли прислушаться к его мнению?

Обри одарила кузена презрительным, испепеляющим взглядом.

– Но именно мой отец настаивает, чтобы я вышла замуж до того, как мне исполнится восемнадцать лет. Не сказала бы, что это мудрое решение.

Алван хмыкнул.

– Я так не думаю. Когда вы вступите во владение наследством вашей матери, вы полностью выйдете из-под контроля. Он предпочитает найти вам мужа, который бы наложил руку на ваш кошелек, а не то вы превратите, Гемпшир в приют для больных зверей со всего королевства.

Граф сердито взглянул на Алвана, заподозрив, что он подобрался вплотную к существу проблемы, и поспешил скрыть улыбку за внешней серьезностью, когда юная львица обратилась к нему.

– Я полагаю, вы тоже считаете, что женщина не способна сама разобраться со своими делами?

– Любовными делами? Вполне, – весело уверил он ее. – Не могу представить живую женщину, не способную завести интрижку, если ей того захочется.

Обри посмотрела на него с презрением, а затем, повинуясь внезапному порыву, пустила лошадь в галоп. Она устала от тихой городской поступи своей лошади, ей захотелось вырваться на просторы родных полей и хоть ненадолго, но вновь почувствовать свист ветра в волосах.

Ее кобыла легко оторвалась от тяжелых скакунов на узких парковых дорожках и, к большому удивлению, оставила их далеко позади. Пользуясь коварством наездника, выросшего в деревне, она мчалась напрямик, старательно обходя ямы и группы деревьев, а ее охрана, вынужденная пробираться кружным путем, быстро потеряла ее из виду.

Удовлетворенная, что сумела уязвить мужское самолюбие спутников, Обри перешла на легкий галоп по тропе, по которой они обычно ездили, чтобы они смогли ее догнать. Через некоторое время ей пришло в голову освежить в памяти присланную вчера записку.

«Моя дражайшая любовь.

Ваш отец убедил меня, что ради Ваших интересов мне лучше воздержаться от притязания на Вашу руку. Но недавние события показали мне, что вряд ли Вашим интересам лучше всего отвечает небрежение тех, кто Вас любит. Я намерен заявить Вашему отцу, что он не прав в своем отношении ко мне. Не бойтесь, моя любовь, вскоре мы будем вместе.

Обожающий Вас Джеффри».

Честно говоря, письмо туманное, но признания в любви всегда согревают сердце. Она знала, что Джеффри никогда бы не причинил ей вреда, наоборот, он всегда хотел ей только добра. Ей хотелось бы знать, что мог наговорить ему отец, из-за чего он стал избегать встреч с нею. Однако идея лорда Хитмонта прекрасно сработала. Джеффри смог убедиться, что герцог не проявляет серьезного интереса к тому, с кем его дочь совершает прогулки. Строка же о том, что скоро они будут вместе, заставила ее сердце усиленно затрепетать. Когда? Где? Очень хотелось, чтобы он выразился яснее. Предвкушение этого момента заставило кровь струиться быстрее. Скорее, Джеффри, скорее, молилась она про себя. Тоска, с которой она ожидала осуществления желаний, стала почти невыносимой. Доказательством тому было удовольствие, которое она начала испытывать от прогулок с этим восхитительным наглецом, Хитмонтом. Скандал, произведенный ею в обществе, был ей приятен.

Ее кобыла стала нервно перебирать копытами, когда за очередным поворотом они наткнулись на закрытое ландо, стоявшее посреди дороги. Странным казалось то, что кто-то ездил по этому прекрасному парку, наглухо закрывшись в тесном экипаже. Странным было и то, что он остановился прямо посреди оживленной дороги. Обри оглянулась, чтобы узнать, догнали ли ее спутники, но вокруг не было никаких следов присутствия ни их, ни кого-либо еще. В это время мало кто выезжал верхом, а парные двухколесные экипажи состязались в скорости далеко отсюда.

Обри пустила норовистую кобылу вперед, намереваясь объехать экипаж. Он остановился в очень неудобном месте, между двумя параллельными стенами живой изгороди, и ей пришлось поневоле ехать медленнее, чтобы пробраться между каретой и кустами.

Для мужчины, скрывавшегося в кустах, не составило большого труда выйти и, схватив лошадь за поводья, заставить ее остановиться.

– Леди Обри, мы ждем вас.

Он выглядел настоящим джентльменом от стильной прически огненно-рыжих волос до сияющих гессенских сапог. Только шпага на боку и повелительная рука на поводьях заставили Обри нахмуриться.

– Отпустите поводья, – холодно потребовала она, многозначительно похлопывая хлыстом по ноге.

– Будет гораздо спокойнее, если вы пересядете в экипаж, пока сюда не подъехали ваши друзья. Позднее я все объясню.

Цокот копыт приближающихся коней и упрямое выражение лица Обри убедили незнакомца, что время на исходе. С вежливым обращением: «Прошу прощения», он сдернул Обри с лошади и передал кучеру. Обри взвизгнула больше от негодования, чем от страха, когда ее грубо сняли с лошади и втиснули в поджидающую карету.

– Вы в безопасности, – заверил Обри рыжий джентльмен, закрывая за ней дверь. – Вы попали в хорошие руки.

Он спрыгнул с подножки и дал знак кучеру, который пустил четверку в галоп. Бросившись к дверце, Обри открыла ее и выглянула наружу, но скорость была уже слишком велика, чтобы прыгать.

Вдали она заметила Хитмонта и Алвана, яростно несущихся следом, и с ужасом увидела, что на их пути встал фехтовальщик с рапирой. Затем деревья закрыли обзор, а ветер наглухо захлопнул дверь кареты.

* * *

Стояло тихое раннее утро. Рапиры злобно сверкали, когда двое мужчин, равных по мастерству, вступили в бой. Хитмонт хотел оставить противника в живых, чтобы найти похитителей девушки. Сжав зубы, Остин приступил к выполнению этой задачи, и на пыльном проселке закружился водоворот сияющих и звенящих клинков. Раньше ему приходилось встречать противников и посильнее, но раненое колено мешало сноровке, необходимой для легкой победы. Рука противника была, казалось, из стали, и он хорошо знал, как ею пользоваться.

На мгновение Хитмонту показалось, что это пресловутый Джеффри, но, присмотревшись, он понял, что перед ним неизвестный молодой денди. Граф продолжил схватку с удвоенной яростью, зная, что чем дольше они бьются, тем дальше карета увозит Обри.

Берфорд вернулся ни с чем именно в тот момент, когда граф, используя хитроумный прием, который отправлял наземь многих куда более опытных бойцов, поверг юнца. Рукав его сюртука оказался разрезанным на плече, но сам он, благодаря милости Остина, остался жив.

Приставив шпагу к горлу противника, Хитмонт дождался, пока Алван спешится, и вопросительно посмотрел на него.

– Они ускользнули от меня. В начале улицы перевернулась тележка с фруктами, и они ускользнули прежде, чем я смог пробиться сквозь толпу. Сомневаюсь, захочет ли леди Дриби со мной разговаривать. У ее фаэтона слетело колесо в миле отсюда, а я сделал вид, что не заметил ее.

Берфорд перевел взгляд на молодого джентльмена, стоически ожидавшего смерти в пыли Гайд-Парка.

– Куда ее увезли? – холодно спросил Остин. Молодой человек молчал, и Хитмонт уколол его сквозь элегантно повязанный галстук.

– Вы умрете нескоро, обещаю вам. Похищать молодых леди не в обычаях джентльменов, и я чувствую себя свободным от забот о благополучии такого подонка, как вы. Думаю, вначале я вырву правый глаз, а затем примусь за левый. То, что останется, если мы не найдем леди Обри, будет передано в полное распоряжение герцога. Не думаю, что это привлекательная перспектива.

Серые глаза молодого человека похолодели.

– Эта перспектива все же лучше той, которую вы уготовили бы бедной девочке. – Он посмотрел на Алвана. – Ваша кузина в безопасности, но вам впредь следует постараться проявлять большую осмотрительность в выборе друзей.

Берфорд закатил глаза к небу в насмешливой молитве.

– Бога ради, еще один юный рыцарь пришел, чтобы сразить дракона! Может, спасем его и отдадим ему прекрасную даму?

Мрачное выражение на лице Остина не изменилось от шутки Алвана. У острия шпаги появилась кровь, когда он нажал сильнее.

– Вы молодой идиот! – закричал он с горечью. – Юная леди оказалась одна без защиты друзей и родственников. Вы хотя бы знаете наверняка, куда ее увез кучер? Или к кому? Кто подбил вас на это дело?

Человек, распростертый на земле, посерел, но решимость по-прежнему горела в его глазах.

– Я никогда этого не скажу. Я не смог спасти свою сестру, но, пока я жив, вы больше не разрушите ничью невинность.

Под густым загаром лицо графа посерело. Он поднес острие шпаги к подбородку противника, удерживая его, пока рассматривал серые глаза с длинными ресницами и копну темно-рыжих полос. Во рту Остина пересохло, он отвел шпагу и жестом велел мужчине подняться.

Алван недоуменно посмотрел на друга, но не стал вмешиваться. Молодой человек поднялся с земли и принялся отряхиваться.

– Харли, я полагаю? – глухо спросил граф, все еще держа шпагу в руках и наступив на оружие противника.

Серые глаза встретились с глазами графа.

– Правильно. Если вы вернете мою шпагу, я буду более чем счастлив, продолжить с того момента, где мы прервались.

Хитмонт не убрал ноги.

– Когда мы прервались, вы растянулись на земле, оказавшись в моей власти. Я не стану убивать вашего отца известием о вашей смерти. Я забочусь о девушке. Если вы не скажете нам, где она, за вас примутся ее родственники, которые лучше умеют убеждать и вырвут у вас эти сведения. Пожалейте вашего отца, спасите его от бесчестия.

Харли посмотрел на Аверилла, который холодно, с насмешливым презрением разглядывали его.

– Я открою это Его милости или сэру Джону, но не этому бандиту.

Печаль и гнев смешались на лице Хитмонта, когда он за спиной Харли кивнул Авериллу. Граф взобрался на скакуна и принялся нетерпеливо ждать, когда остальные последуют его примеру.

Глава четвертая

Пока они не выехали за город, Обри испробовала все возможности, чтобы бежать или позвать на помощь. От последнего удара двери клацнула защелка потайного замка, которая заперла ее в карете и помешала выпрыгнуть в толчею лондонских улиц. Она попыталась позвать на помощь, пока карета медленно пробиралась по многолюдным улицам, но каждый раз натыкалась на недоуменные взгляды незнакомцев.

Когда улицы города остались позади, Обри присела на сиденье и начала размышлять. Она не собиралась впадать в отчаяние, как какая-нибудь слезливая мисс из романтического рассказа. Молодой человек, остановивший ее коня, показался ей джентльменом, и, если уж Хитмонт и Алван не стали продолжать начатую погоню, возможно, он объяснил им, что произошло.

Письмо в корсаже успокоительно зашелестело, и Обри почувствовала проблеск надежды. Может быть, таким образом, Джеффри «спасает» ее от Хитмонта? Может быть, экипаж мчит ее в объятия Джеффри? Эта мысль заставила успокоиться, и она попыталась определить направление, в котором они двигались.

Они направлялись прямо на север. Конечно, если Джеффри надумал спрятать ее в Гретна-Грин и тем сломить сопротивление отца, они скоро встретятся. По воспоминание об отце заронило в ее душу иное, неприятное подозрение.

Что если отец узнал о флирте с Хитмонтом и решил уберечь ее от неприятностей? Происшествие было не беспрецедентным. Однажды, когда она предложила принцу излечить его от головных болей, герцог уже умыкнул ее из гостиницы в Брайтоне. Сам герцог тогда был в Лондоне. Она понятия не имела, как он прознал о ее крайне неосторожном предложении, но на следующий же день она обнаружила себя в карете, мчавшейся в Гемпшир. До нее самой так и не дошла непристойность того, чтобы молодая незамужняя девушка избавляла принца, с его сомнительными моральными устоями, от недомоганий. Даже сейчас.

Поморщившись от подобной перспективы и зная, что отец находился в той же стороне, куда ее везли, Обри сосредоточилась на поездке. Если повезет выбраться из кареты, кучеру или лакею на запятках очень легко будет поймать ее. Ей оставалось только успокоиться в ожидании того, какой сюрприз преподнесет судьба. Возможно, ее попросту похитили. Хотя отец вряд ли стал бы ее выкупать, чтобы услужить похитителям, которые обычно убивали своих жертв.

Сельская местность, по которой они ехали весь день, становилась все более знакомой, и у Обри тревожно засосало под ложечкой. Она только однажды была в родовом замке отца, да и то случайно, и предпочитала уютное гемпширское поместье своей матери. То, что ждало ее дома, не оказалось бы гостеприимным приемом, в этом она была уверена.

* * *

Пока Обри размышляла над последствиями своего похищения, в родовом поместье Уайта в своем любимом кресле сидел, удобно устроившись, молодой человек и неспешно потягивал вино из бокала. Его собеседник, не привыкший к столь богатой обстановке, беспокойно озирался, но на юного лорда смотрел с определенной долей раздражения.

– Идиотский план, Джеффри. – Джентльмен добавил ругательство. – Она сама поехала бы с вами в Шотландию, где вы бы на следующий же день и обвенчались. Герцог не позволил бы единственной дочери умереть с голоду, как он обещал.

Джеффри поправил манжеты и удалил пушинку с безукоризненно сшитого голубого камзола.

– Он в недвусмысленных выражениях пообещал, что мы оба сдохнем от голода, если тайно обвенчаемся. Старый выродок достаточно крут, чтобы исполнить свою угрозу. Нет, это гораздо лучший способ, кузен. Я благодарен тебе за помощь. Обещаю, ты будешь хорошо вознагражден.

Раздражение кузена все возрастало, пока он разглядывал воротничок и тонкую вязь галстука молодого щеголя. Он никогда не видел смысла в соблюдении хороших манер и тонкостей нарядов, в чем преуспели его городские родственники, и искренне презирал женственность таких галстуков. Но раз они помогали добыть хорошее приданое, значит, от них был прок, и он обуздал свое раздражение.

– Шанс впутать в это дело Хитмонта – сам по себе удача, – сказал он. – Глупая девка падка к таким, как он, но погоди же, я еще посмеюсь, если в слухах есть доля правды.

Серые глаза молодого человека в упор уставились на кузена.

– Какие слухи?

– Те самые, о вступлении Ее милости в права наследования. Говорят, это большой секрет, исключительно для круга семьи, но если этот негодяй – друг семьи…

Голос кузена многозначительно затих. В первый раз щеголеватый молодой денди выказал тень беспокойства.

– Гарри, вы просто боитесь, что окаянный Хитмонт снова сделает из вас отбивную. Герцог никогда не допустит такого бандита к фамильным тайнам.

Он беспокойно заерзал на сиденье, вспоминая невинное лицо Обри и спрашивая себя, могла ли она утаить от него такой секрет. Припомнив собственную маску пресыщенного баронета, он заволновался еще больше. Девице могло не приходить в голову, что ее приданое имеет хоть какое-то значение. Избалованная соплячка, вон она кто. Его палец нервно ухватился за узел галстука и потянул за него.

– Ты думаешь…

– Не жди моих поздравлений, когда завоюешь ее. – Гарри сделал большой глоток вина. – Превращайся в воинственного героя и волоки ее в Шотландию. После вашей женитьбы герцог может стать более благосклонным. Не упусти свой шанс.

Джеффри кивнул.

– Чертовски хорошо, что вы знаете парня, который ненавидит Хитмонта. Не хотел бы я встретиться с ним темным вечером, – Протянув бокал своему кузену, он провозгласил: – За спасение леди.

Гарри взял бокал и осушил его. Джеффри со значением подмигнул кузену и хохотнул своей остроте. Хитмонт никогда не узнает, кто виноват. Слишком поздно.

* * *

Экипаж остановился у маленького, но добротного охотничьего домика где-то в предместье Эшбрука. Увитые плющом стены напомнили родной замок, но этот домик она не узнавала. Почему ее привезли сюда, а не в дом отца?

Когда кучер открыл дверцу, то увидел, что Обри сидела посредине скамьи, скрестив обтянутые перчатками руки. Шляпка уже явно не годилась для носки, но выражение лица ничем не напоминало запуганную мисс. Она посмотрела на кучера, надменно приподняв бровь.

– Мадам, если вам угодно выйти, вас ждет ужин.

Кучер с тревогой ждал ее ответа. Ему было приказано обращаться с леди с уважением, но он насмотрелся на многих леди и знал, что невозможно заставить ее делать то, чего она не хочет. А этот ребенок женского пола выглядел настоящей леди.

– Я не имею привычки обедать с незнакомцами, – ответила Обри с заносчивым акцентом, который она переняла у вдовствующей тети по отцовской линии.

– Может случиться, что к вам присоединится кто-то, кого вы хорошо знаете, – с надеждой предложил кучер.

Урчание в животе напомнило Обри, что она не ела с тех пор, как попала в карету, и что продолжать сопротивление было верхом глупости, но смирение не входило в число ее талантов.

– Если сейчас их здесь нет, я тем более не могу выйти. За Эшбруком есть гостиница, где меня знают. Я желаю, чтобы меня отвезли туда.

Обри больше не смотрела на кучера; повернувшись лицом вперед, она ждала, когда выполнят ее приказ. Не то чтобы она рассчитывала, что приказ выполнят, но она оберегала свое достоинство, и это было единственным, что поддерживало ее в сложившейся ситуации.

Мужчина, претендовавший на роль грума, подошел к ним от конюшни и наблюдал за своеобразным поединком с ухмылкой. Губы кучера сжались, когда он рассматривал хрупкую фигурку Обри, Сочувствия явно поубавилось.

– Если вы не выйдете, мисс, я буду вынужден вас вынести. Обри прикусила губу и слегка повернула голову, чтобы оцепить вероятность исполнения угрозы. Мужчина был шести футов и четырех дюймов ростом и казался вдвое шире Хитмонта. А раз уж он с такой легкостью занес ее в экипаж, то ему не составит труда и вынести ее. Гордость не позволяла ей подвергнуться такому насилию, а здравый смысл подсказал, что сейчас лучше согласиться.

Осторожно ступив на подножку, она с нетерпением ожидала, когда ей подадут руку, не собираясь ступить ни шагу более без подобающей помощи, хотя зачастую игнорировала подобную любезность собственного лакея. Побежденный его же собственным оружием, дюжий кучер галантно подал руку и помог надменной юной мисс сойти с высокой подножки. Оказавшись внутри домика, Обри никого не встретила, но услышала грубый мужской хохот, доносившийся из задних комнат. Молодая женщина поторопилась провести ее к лестнице, и Обри, обрадованная тем, что увидела здесь хоть одну женщину, охотно за ней последовала.

* * *

Скача по торфянистой обочине дороги, чтобы приглушить топот копыт, Хитмонт и Берфорд свернули в лес. Берфорд ругался вовсю.

– Почему, во имя Юпитера, кто-то, похитивший дочь герцога, содержит ее прямо у него под носом? Бессмыслица!

– Полагаю, что это зависит от цели похищения, – только и ответил граф. Его размышления уже прошли этот этап, и зашли дальше. Нога нестерпимо болела от долгой верховой езды и утомительного поединка, происшедшего ранее, но гнев и тревога неумолимо гнала его вперед. Если в результате его комбинации что-то случится с Обри, он никогда не сможет себе этого простить. Он должен успеть вовремя.

– Эшбрук всего в часе верховой езды отсюда, возможно, мы смогли бы найти там подкрепление. – Аверилл пустил скакуна рядом с огромным жеребцом Хитмонта. Но, даже дав шенкеля, ему трудно было нестись грудь в грудь с мчавшимся Хитмонтом.

– Ваш отец должен быть здесь ненамного позже нас, если только он получил сообщение, – сказал граф. – Несомненно, он возьмет подкрепление. А мы должны торопиться.

Берфорду не нужно было ничего объяснять. Они выяснили место назначения кареты похитителей у захваченного фехтовальщика, но не знали причины похищения. Несмотря на заверения, что Обри не причинят вреда, они не полагались на джентльменское поведение похитителей.

Стены каменного охотничьего домика мрачно вырисовывались в ночном небе. Из задних комнат струился свет, но остальная часть дома была погружена в мрачную дремоту.

Они спешились, привязали коней в тени деревьев, а затем начали осторожно подкрадываться к светлому пятну. Раскаты грубого смеха и женский крик заставили их переглянуться. Рука Хитмонта потянулась к рукояти шпаги, лицо помрачнело, но Берфорд остановил его.

– Посмотри туда, – возбужденно зашептал ой, указывая на верхний этаж, когда они свернули за угол домика.

Что-то белое промелькнуло в открытом окне. Слабое зрение Берфорда уловило только цвет и движение, но зоркий взгляд Хитмонта различил знакомые золотые локоны.

Увидев старый плющ, покрывающий каменные стены, он сразу понял, что можно сделать, но ради приличия посоветовался с будущим наследником герцога.

– Судя по звукам, на кухне собралось полдюжины здоровых мужчин. Можно ворваться сейчас и попытаться увести ее, или подождем вашего отца?

Аверилл неуверенно рассматривал хрупкий силуэт, окруженный фрамугой сводчатого окна. Казалось, ей не грозила серьезная опасность, а, зная Обри, можно предположить, что все спланировала она сама. Он высказался в пользу соблюдения осторожности. Остин не стал комментировать разумность предложения, а вместо этого начал пробираться из подлеска к дому.

– Что ты делаешь? – требовательно спросил Аверилл, наступая ему на пятки.

– Хочу убедиться, что она в безопасности, – твердо ответил граф, не замедляя шага. – Ты хорошо лазишь по канатам?

– Лезть вверх? – Аверилл посмотрел на увитые плющом стены и сглотнул. – Генри в замке часто лазал по плющу, но мне никогда не удавалось.

Хитмонт подергал одну из толстых лоз. Она не шелохнулась, и он удовлетворенно улыбнулся.

– Я лазал по вантам кораблей, когда был юношей, а карабкаться по ним во время качки хуже, чем по этому плющу. Лучше посигналь ей, что я поднимаюсь, чтобы она не испугалась и не устроила переполох.

Берфорд цинично хмыкнул.

– Испугать? Обри? Хочешь пари, почему ее охранники забрались под лестницу и упиваются до положения риз?

Остин только посмотрел на него и, ухватившись за лозу, начал восхождение по отвесной неровной стене.

Шорох листьев потревожил Обри. Она посмотрела вниз, неспособная определить его причину. Хотя зрение у нее было намного лучше, чем у Аверилла, непроницаемый покров мрака, стирая все краски, превращал происходящее внизу в игру теней. Прежде чем она успела узнать силуэт, подающий ей из кустов сигналы, на подоконник легла тяжелая рука, и из тьмы появился Хитмонт.

У Обри перехватило дыхание, когда грузная мужская фигура оседлала окно. Не соблюдая привычной вежливой дистанции, он угрожающе навис над ней всей своей массой. Но осторожность, с которой он перебросил через подоконник больную ногу, тут же прогнала глупые страхи.

– Милорд, что вы делаете здесь? – рассерженно прошептала она, подхватив его шпагу, чтобы она не звякнула о камень, пока он был занят перемещением больной ноги в комнату.

– Главным образом проклинаю свой идиотизм, – ответил Хитмонт сквозь стиснутые зубы. Окончательно придя в себя, он повернулся к Обри, разглядывая ее бледное лицо в мерцающем свете свечи.

– Вы в безопасности? Вам не причинили вреда? – быстро спросил он, успев заметить проблеск страха в ее глазах.

– У меня все в порядке. Я загородила дверь изнутри, чтобы никто не вошел. Как вы сюда попали?

Она с сомнением посмотрела вниз, взвешивая свои шансы пройти тем же путем.

Бросив взгляд на дверь, и вспомнив доводы Аверилла, Остин расстроился, что не согласился с ним. С забаррикадированной дверью похитители ничего не могли поделать, кроме как напиться до бесчувствия. Маленькой леди пригодилась бы его помощь только в том случае, если бы пришедшие к ней люди вооружились топорами. Однако граф не торопился спуститься вниз. Даже в дым пьяные мужчины способны найти топоры. Граф предпочел остаться и пожал плечами в ответ на ее вопрос.

– Не волнуйтесь. Ваш дядя скоро придет, и мы вас отсюда заберем. Вы узнали кого-нибудь из похитителей?

Обри покачала головой, всматриваясь в обеспокоенного графа. Его тревогу она хорошо понимала, а вот тлеющая злость вызывала у нее беспокойство.

– Можем ли мы убраться отсюда тем же путем, которым вы пришли? – спросила она. Запах взмыленных лошадей, пропитавший одежду Хитмонта, вновь напомнил о его непосредственной близости.

Он не делал попыток восстановить положенное расстояние и продолжал сидеть рядом, баюкая раненое колено и одновременно рассматривая ее с любопытством и интересом.

– Я не хочу без нужды рисковать вашей шеей. Вы в относительной безопасности, пока дверь забаррикадирована, и я остаюсь здесь, чтобы защищать вас до прибытия вашего дяди и его людей. Разве вы не имеете никакого отношения к происшедшему? – спросил он, цинично изогнув бровь.

Обри торопливо затрясла головой.

– Нет. Все, что я прошу – не оставляйте меня здесь в одиночестве. Вы думаете, что это мой отец привез меня сюда?

Остин сам не понимал, какое напряжение владело им, пока она не сняла его наивной просьбой. Она была просто перепуганным ребенком, и с ее стороны в похищении не имелось никаких хитроумных расчетов. Он расслабился и облокотился на раму окна.

– Подобный план, по-моему, скорее мог бы придумать ваш Джеффри…

Обри энергично затрясла головой, заставив остаток сложной прически рассыпаться.

– Чтобы встретиться с ним, я бы поехала куда угодно, куда бы он ни захотел. И он об этом знает. Ему незачем пускаться на такие ухищрения.

– Тогда остаются только две версии, и обе малоприятные. Вы похищены либо ради выкупа, либо кем-то из моих врагов, последовавших за мной в Лондон.

Граф оглядел комнату, как генерал оглядывает поле боя. В узкой каморке находились только кровать и умывальник. Они не помешали бы его движениям, но не могли служить хоть какой-то защитой. Лучше всего, если дядя Обри подоспеет раньше, чем кто-нибудь попробует войти в дверь. Не высказав вслух своего заключения, Остин попытался встать, но колено не выдержало нагрузки, он пошатнулся и непременно бы упал, если бы не девичье плечо и вовремя протянутая рука.

– Вам лучше сесть на кровать и вытянуть ногу, милорд. Одеревенелость пройдет, когда нога немного отдохнет.

Привыкший яростно противиться любой помощи, Остин на этот раз придержал язык и перенес часть тяжести своего тела на хрупкие плечи. Отвергнув предложение, он бы вызвал ее негодование, а он не хотел вступать в перепалку с испуганным ребенком. Попытавшись с помощью Обри пересесть на кровать, Остин ножнами запутался в ее платье. Споткнувшись, Обри потеряла равновесие, и они вдвоем упали на пуховину.

Проклятия Остина, пытающегося самостоятельно выпутаться и подняться с хрупкой девушки, вызвали взрыв смеха. Опершись на руку, он посмотрел вниз на взъерошенные золотые локоны и смеющиеся зеленые глаза.

– Вы что, привыкли смеяться над каждым мужчиной, с которым упали на кровать? – кисло спросил граф.

Хохот усилился, и Обри пришлось зажать себе рот руками, чтобы подавить его. Между взрывами смеха она спросила, задыхаясь:

– Я собиралась спросить, не это ли называют кувырканием в постели, но вы, по-моему, уже ответили на вопрос.

Новая вспышка веселья заставила Остина удержаться от смеха. Осторожно высвободившись, граф наконец-то сел.

– Хорошо, что не переломал вам все кости. Галантным же рыцарем я стал! – удрученно заметил Остин.

Скрестив под юбкой ножки, Обри села в решительно недопустимой для настоящей леди позе и пикантно улыбнулась своему странствующему рыцарю.

– Всегда предпочитала Дон Кихота сэру Ланселоту.

– Возможно, я слишком стар, но не могу сослаться на плохое зрение, чтобы воевать с ветряными мельницами. Оставлю это вам и вашему кузену. – Остин вытянул ноги и посмотрел на озорную компаньонку с любопытством. – Разве вы не плакали перед тем, как я пришел? Большинство юных леди, которых я знал, рыдали бы в три ручья, если бы порвался их любимых чепец! Вас же похитили, увезли, замкнули, а затем предполагаемый спаситель чуть не раздавил вас. Шляпка, кстати, тоже исчезла. А все, что вы делаете, – смеетесь! Вы, случайно, не собираетесь закатить истерику? – спросил он с подозрением.

Обри сдержанно улыбнулась. Граф мог сражаться с похитителями, скакать верхом, невзирая на больную ногу, карабкаться по каменным стенам, но наверняка растерялся бы при виде женских слез. За холодной наружностью графа Хитмонта скрывалось живое сердце.

– Меня забрали из школы раньше, чем я смогла научиться приличествующему леди поведению. Вместо этого вам придется довольствоваться моим своеобразным чувством юмора, – Обри затихла и прислушалась к звукам, доносившимся снизу. – Они могут нас услышать?

– Они не услышат, даже если потолок рухнет им на головы. Если дверь не заперта, мы сможем спокойно выйти отсюда, и никто этого не заметит.

Он пошевельнулся, чтобы на практике решить этот вопрос, но Обри жестом велела ему сидеть.

– Они заперли дверь снаружи на ключ, я уже пробовала. Все-таки я думаю, что за похищением должен стоять мой отец. Иначе, почему меня привезли именно сюда? И, несмотря на обстоятельства, они делают все, чтобы обходиться со мною учтиво.

Остин пожал плечами и попытался удобнее уложить больную ногу.

– Мужчина, который усадил вас в карету, знал только, куда вас увезли, да и то сказал об этом после долгих уговоров. Кажется, он убежден, что спасал вас от участи худшей, чем смерть. Было трудно убедить его в обратном, вот почему мы прибыли так поздно.

Видя его неудобства, Обри спрыгнула со своего места и положила ногу графа на кровать. Затем достала подушку, чтобы подложить под ногу, но граф жестом остановил ее.

– Так будет хорошо, – отрывисто сказал он. – Присядьте и не хлопочите обо мне.

Подобрав здоровую ногу, чтобы рядом с ним образовался уголок для Обри, он обхватил рукой колено и подождал, пока она последует совету.

Обри послушно уселась на краю кровати, но ее взгляд по-прежнему приковывала нога, обтянутая лосинами из оленьей кожи.

– А если колено распухнет или у вас начнется лихорадка от такого обращения с ногой?

Остин сдержал смех. Элегантная, очень богатая леди Обри Берфорд, дочь одного из самых могущественных правителей Англии, беспечно сидит на кровати с одним из самых одиозных в высшем свете Англии людей, осведомляясь о его ранах. Неестественность ситуации была единственным оправданием их нелепого диалога. Он хотел, чтобы леди Берфорд поняла это.

– Возможно, но я счастлив уже тем, что вообще сохранил ее, так что не жалуюсь. – Остин указал на открытое окно. – Лучше просигнальте вашему кузену, что у нас все в порядке, а не то он начнет сомневаться, правильно ли поступил, послав меня наверх.

Порочный огонек вспыхнул в ее глазах, когда Обри поняла скрытый смысл его слов, но она промолчала и поднялась, чтобы выглянуть в окно. Освещенная свечой, она надеялась, что ее видно лучше, чем она сама видит в темноте. В конце концов, она разглядела движение у подножия стены и уловила жест Алвана, подающего сигнал, знакомый с детства. Она махнула в ответ, а затем повернулась к своему «пациенту».

– Временами Алван бывает невыносимо чопорным, но у него незаурядный здравый ум. Сомневаюсь, что он попытается взобраться по стене, чтобы защитить мое целомудрие. Я удивляюсь даже, что он помог вам задержать фехтовальщика. Разве он не упал с лошади?

Обри снова примостилась на краю кровати, на этот раз, изучая не колено, а лицо графа. В тусклом свете она мало, что поняла в выражении лица Хитмонта, но ощутила силу и уверенность в его позе и немного успокоилась. Она была более чем благодарна за его общество после всех треволнений этого дня.

Граф откинулся на кровати.

– Он оставил меня разбираться с фехтовальщиком, а сам бросился в погоню за экипажем. Но ваша карета опрокинула тележку с фруктами, экипаж леди Дриби столкнулся с телегой, а собравшаяся толпа сделала невозможной дальнейшую погоню. Он вернулся как раз во время, чтобы постращать пленника именем вашего отца.

– Я пропустила самое интересное, – лукаво усмехнулась Обри. Она чувствовала, что ей удивительно легко с этим мужчиной, которого она знала не более недели. Она не понимала почему, но была рада такому повороту. Играть в такой момент роль солидной мисс значило бы испытывать собственное терпение.

– Осмелюсь предположить, что когда прибудет ваш дядя, вы сможете полюбоваться хорошим спектаклем, – ответил Остин. – Я быстро спущусь вниз по стене, чтобы предложить свою помощь, и у него не будет оснований считать, что ваша репутация пострадала.

Обри нахмурилась.

– Глупости. Не нужно рисковать головой. Просто Алван скажет им, что вы меня защищали. Если это удержит вас от отчаянных поступков, я могу пересесть на окно.

Граф улыбнулся ее наивности, но остался при своем мнении. Сейчас не было нужды ее беспокоить. Когда придет время, он сделает то, что должен сделать.

– Ваше сидение на подоконнике не принесет никакой пользы, зато крайне затруднит разговор. Если вы не хотите спать, мы можем скоротать время, потчуя друг друга остроумными рассказами.

Обри просияла.

– Давайте играть в вопросы и ответы. Я начинаю! Хитмонт подозрительно посмотрел на Обри.

– Никогда не слышал о такой игре. Как в нее играют?

– По-другому ее называют «Честность». Каждый по очереди задает по одному вопросу, и отвечать нужно как можно честнее. Если вы не сможете или не захотите отвечать, вы проиграли. В эту игру интереснее всего играть с незнакомыми людьми. Алвана я могу победить с двух вопросов, такой он самодовольный.

Обри уселась поудобнее на кровати, совершенно не подозревая, насколько неуместно играть в салонные игры, сидя на кровати наедине с незнакомым мужчиной.

– Как вас называла ваша мать?

– Моя мать? – Остин усмехнулся, когда понял суть игры. Она легко победит, как только доберется до неприятных для него вопросов. – Чаще всего дураком, но когда чего-либо хотела – Остином. Если я соглашусь играть в эту игру, вы будете называть меня Остином?

– Конечно, Остин. Теперь снова мой ход. Какое самое неприятное происшествие в вашей жизни?

Хитмонт зарычал, протестуя быстроте, с которой его одурачили, но журчание ее смеха заставило улыбнуться в ответ и вернуло самообладание.

– Я должен был предвидеть, что вы поднаторели в этой игре. Самый неприятный момент… Наверное, случай в школе, когда я усердно склеивал страницы в книге учителя, а, обернувшись, обнаружил, что он на меня смотрит. Наверное, это и самый болезненный случай, далее сейчас я в этом уверен.

Хитмонт увидел, как ожидание на ее лице сменилось одобрением. Замысловатая прическа превратилась в хаос спутанных локонов, но это ничуть не уменьшило ее очарования. Если бы он хотел быть до конца честным, он бы признал, что опушенные длинными ресницами глаза слишком велики для ее лица, что полнота слишком ярка для маленького рта, и что цвет ее лица слишком здоровый, чтобы ее можно было считать совершенством. Но он не собирался быть честным. Она могла не соответствовать стандартам света, но она нравилась ему. Как плохо, что она встретилась на десять лет позднее, чем следовало бы.

– Моя очередь. Почему ваша мать оставила свое состояние вам, а не вашему отцу?

Если Хитмонт думал, что этим вопросом выбьет ее из колеи, он был разочарован. Она засияла, как газовый фонарь на лондонской улице, от такой возможности поведать свою историю.

– Моя бабушка оговорила это в завещании, взяв пример с мужчин, которые по майорату передают все свое состояние старшему сыну. Она потеряла своего первого возлюбленного, когда ее отец запретил ей выйти замуж за бедняка. Он отправился в плавание, чтобы сколотить состояние, и не вернулся. Когда умер ее отец, и она унаследовала его состояние, она так ловко все запутала, что ее дочь, дочь ее дочери и так далее вступают в права наследства в день восемнадцатилетия. Таким образом, они могут не выходить замуж из-за денег и могут вообще не выходить замуж, если захотят. Когда она вышла замуж, ее муж был достаточно богат, чтобы позволить себе оспаривать ее завещание; мой отец тоже совершенно не нуждался в деньгах моей матери. Он никогда всерьез не обращал внимания на это завещание, пока я не стала старше.

Остин спокойно разглядывал тени, играющие на ее лице, пока она рассказывала свою историю. Она была слишком сообразительной, чтобы не видеть, какую благоприятную возможность упустит, если последует желаниям отца. Ему оставалось только гадать, любила ли она Джеффри так сильно, что была готова пожертвовать своей свободой, выходя сейчас замуж, или слишком сильно любила отца, чтобы отказаться повиноваться его желанию. Мечтательное выражение на ее лице, появившееся, когда она закончила, погубило его.

Не задумываясь над тем, что он делает, Остин наклонился и запечатлел на ее губах поцелуй. Ему хотелось сделать это с первого мгновения, как он увидел ее, но здравый смысл брал вверх. Сейчас, здесь, в полутьме, ощущая рядом ее полудетскую фигуру, беспечно прильнувшую к его плечу, он не смог сдержаться.

Это был нежный поцелуй, не требующий ответа. Однако Обри ощутила жар его губ и почувствовала всплеск эмоций, которые не могла полностью понять. Она могла бы рассердиться на него за самоуверенность, но это был поцелуй не того сорта. Вместо этого ей захотелось большего, чтобы понять, что же она почувствовала. Когда его губы слегка шевельнулись на ее губах, она повернула голову, чтобы ответить на поцелуй.

Губы Остина плотно прикасались к ее губам, его рука приподняла ее спину, заключив в объятия, а голова склонилась, чтобы полнее следовать ее желанию. Головокружительное возбуждение растекалось по венам Обри по мере того, как поцелуи становились горячее, она начала медленно таять от скрытого жара.

Раньше она никогда не испытывала такого потрясения и не знала, как на него реагировать. Она жаждала большего, чем просто тепло этого огня, но страх перед неизвестным и осознание опрометчивости поступка удержали ее. У нее не было оснований бояться этого мужчины, она доверяла ему, как Авериллу, но боялась того, что с ней происходило.

Однако это не помешало ей коснуться рукой его груди и прильнуть к источнику небесного блаженства, охватившего тело. Сердце Хитмонта под ее пальцами играло сигнал побудки, и ее сердце отвечало ему.

Глава пятая

Остин понимал всю глупость своего поступка, даже когда с головой отдался чувствам, но юное тело в его руках было слишком соблазнительным, чтобы он мог просто сидеть рядом. Он хотел только небольшого возбуждения, чтобы облегчить тяжесть на душе, но неожиданно обнаружил себя в вихре загоревшегося пожара. Огромным усилием воли он положил руки на ее талию и отодвинул Обри на безопасное расстояние.

Обри смотрела на него расширившимися зелеными глазами, словно спрашивая, можно ли доверять его губам и страстям, скрытым в глубине синих глаз. Ей захотелось отвести с его лица темные локоны, но она побоялась, что если сделает это, то не сможет себя сдержать. Обри замерла, ожидая его приговора.

– Ваш ход, полагаю, – прошептал он, удерживая ее на расстоянии, но, не выпуская из объятий.

Из-за того, что вечер выдался теплым, она сбросила жакет верхового костюма и теперь ощущала его дыхание сквозь тонкий батист блузки. Обри была благодарна за то, что он смог остановиться там, где она не сдержалась бы. Она начала смутно понимать, почему не связанные браком мужчина и женщина не должны оставаться наедине, но ей предстояло узнать так много! Она хотела, чтобы этому ее научил Джеффри, если бы ей было так же хорошо, как сейчас.

– Требую два вопроса в наказание за ваше поведение.

Возвращение к игривому тону предвещало Хитмонту новый приступ тоски, и он обречено вернулся к прежней роли. Отпустил ее, откинулся, скрестив на груди руки.

– Валяйте! Признаю свою вину.

– Скольких девушек вы целовали и всегда ли это так приятно? – требовательно спросила она, с задиристым блеском в глазах дожидаясь ответа. От его ответа зависело, сохранят ли они прежние приятельские отношения, или же он понесет жуткую кару.

Остин усмехнулся и притворился, будто хочет ее схватить, но она ловко увернулась и пересела подальше, вне предела его досягаемости.

– Я никогда не считал девушек, которых целовал, но леди среди них была только одна. Да, это почти всегда так же приятно, как сейчас. Особенно с леди.

Запутанный ответ заставил Обри недоумевать, она ли является той единственной леди, и Остин воспользовался ее молчанием.

– Разве Джеффри никогда не целовал вас?

Краска прилила к щекам Обри, и она была благодарна темноте, хотя и подозревала, что Остин в любом случае догадался о ее реакции.

– Ничего подобного, – ответила она почти с испугом. Затем, оправившись от возмущения, ехидно добавила: – Он целовал всегда вежливо, как подобает джентльмену целовать леди, согласившуюся стать его женой.

– Конечно, – ответил граф. При упоминании о браке у него язык прилип к небу. На мгновение он забыл, что она хотела замуж за этого юнца. Это было глупостью с его стороны, ведь между ними лежали препятствия посерьезнее, чем разница в возрасте.

Граф сел и начал переносить ногу с постели, но Обри помешала ему.

– Вы собирались дать отдых вашей ноге. Лучше я сяду у окна, и буду вести себя хорошо, обещаю.

Прежде чем он смог запротестовать, она от слов перешла к делу и перегнулась через подоконник в поисках Алвана. Если кузен сможет ее хорошенько разглядеть, он подпрыгнет до самой крыши, размышлял Хитмонт, разглядывая силуэт Обри в окне. Волосы превратились во взъерошенную кучу спутавшихся локонов, блузка вылезла из-под пояса и была измята самым подозрительным образом. Было бы удачей выбраться из этой передряги, не заполучив пулю. К счастью, Алван без очков не смог бы отличить коня от коровы.

– Помашите Алвану и идите сюда, сядьте. Может быть, я больше и не джентльмен, но будь я проклят, если смогу лежать здесь в уюте, пока вы будете стоять.

Обри отыскала фигуру своего: кузена, обозрела горизонт в поисках признаков помощи, а затем вернулась. Граф казался таким сильным и здоровым, бронзовое лицо говорило о жизни на свежем воздухе, и только его хромота как-то уравнивала их возможности. Обри не боялась его силы, как боялась бы другая на ее месте. Тем не менее, она приблизилась к нему с опаской. Хитмонт почти целиком занял узкую кровать, и она села в ногах, где еще оставалось свободное место.

– Вы можете преспокойно лечь рядом и отдыхать с комфортом, позабыв о благопристойности.

Он указал на место, которое освободил рядом с собой, превратив кровать в подобие двуспальной.

Обри колебалась. До сих пор она рассматривала графа как удачное обстоятельство, а не как личность. Если же она и думала о нем как о человеке, то в том же духе, как об одном из своих многочисленных кузенов или друзей, никак не связанных с ее жизнью. Но сейчас она получила некоторое представление об опасности, исходившей от него.

– Обри, я не буду кусаться, обещаю, – передразнив ее, Остин протянул руку. – Если хотите, я сяду на подоконник, так как не могу наслаждаться комфортом, глядя, как вы расхаживаете взад-вперед. Ожидание может затянуться дольше, чем я думаю. Вам нужно немного отдохнуть.

Она не сдержала улыбку, когда осторожно опускалась на согнутую руку Хитмонта. Остин придвинул ее поближе, так, чтобы она не могла упасть, а его плечо послужило бы ее голове удобной подушкой.

– Что скрывается за вашей улыбкой, миледи? – мягко спросил он.

– Вы предлагаете мне спать с вами, милорд? В ее словах послышался смешок.

– Это совершенно нормальная вещь, которой занимаются после кувыркания в постели, – невозмутимо сообщил он.

Ответное хихиканье успокоило его. Он не собирался ни утешать молодых девиц, ни оскорблять их чувства. Ему хватало забот и без чувствительных отроковиц. Нужно остерегаться затевать безумные игры с такими капризными девчонками, как эта. Они не имеют ни малейшего чувства благопристойности, а в результате – одни неприятности. Будучи старше, он мог винить только себя за необдуманные действия. Больше всего ему хотелось увидеть ее благополучно доставленной к дяде, а самому исчезнуть подальше еще до рассвета. Должны же быть и другие способы достичь своей цели, кроме игры с огнем.

– Как вы узнаете, когда приедет дядя Джои? – сонно спросила она из-под его руки.

– У Алвана очень характерный свист. Он даст нам знать.

– Нам и половине всего света.

Она мягко улыбнулась, вспоминая пронзительный звук, которым так восхищалась в детстве.

Когда она смолкла, Остин смог немного передохнуть. Он по-прежнему прислушивался к звукам, доносившимся снизу. Загородка поперек двери была бы слабой защитой, если бы кто-то решил вломиться силой. Он склонялся к мысли, что они все же в безопасности, но привык ничего не пускать на волю случая. Нужно оставаться на страже, пока не прибудет помощь.

Ровное дыхание Обри подсказало, что она уснула. Граф улыбнулся, когда маленькая рука обвила его грудь, и она шевельнулась, укладываясь рядом с ним поудобнее. Прошло много времени с тех пор, как он держал в руках такую женщину, как эта. Он далее не сознавал, чего лишился: женского доверия и искренних чувств. Женщины, с которыми он был все эти годы, хотели только одного. Причем не чувств. Возможно, ему следует поразмыслить над своим одиночеством. Вокруг хватало женщин, которые были бы рады крыше над головой и мужчине в постели, а от поисков женщины из высшего света ему следовало воздержаться.

Эта мысль разозлила, и он, оборвав размышления, начал прислушиваться к ночным звукам. Перед рассветом его бдительность была вознаграждена. Стук копыт скачущей лесом лошади привлек его внимание. Он удивился, что слышит только одну лошадь, и с нетерпением ожидал сигнала Алвана, но так и не дождался.

Проклиная себя, граф осторожно переложил спящую Обри на подушки и встал с кровати. Он не собирался быть пойманным в столь двусмысленном положении. Если подоспела помощь, следовало исчезнуть.

Несмотря на хромоту, Остин двигался бесшумно. Судя по звукам, раздававшимся снизу, там все спали. Может быть, это Алван, решивший сам найти ключ и освободить их, а поэтому покинувший пост? В кустах внизу Алвана не было видно, но слабое фырканье лошадей между деревьями подсказало Остину, что Алван все еще где-то неподалеку. Топот копыт приближался с другой стороны дома, которую Остин не мог видеть. Граф думал, что лорд Джон вначале прискачет в Эшбрук и соберет людей там. Так что он должен, был прибыть по северной дороге, которая видна из окна. Но кем бы ни был таинственный всадник, он прибыл с юга, из Лондона.

Пальцы графа впились в рукоять шпаги. Возможно, ему повезло, и он встретится лицом к лицу с выродком, состряпавшим эту интригу. Как приятно будет пронзить его шпагой.

Остин в последний раз взглянул на кусты и дорогу. Облако пыли, поднявшееся над дорогой, выглядело многообещающе, но времени, исследовать его не было. Его отвлек звук ружейного выстрела и топот ног.

Обри привстала на локте, когда Остин шагнул к двери. Он спрятался за дверью, где мог остаться незамеченным для любого вошедшего в комнату.

Комната наполнилась серым утренним светом, звуки внизу эхом разносились по старому зданию. За торопливым топотом башмаков по лестнице последовали громкие голоса, звук схватки, шум падающей мебели. Сталь ударилась о сталь, и громкий, вполне драматичный крик разорвал тишину.

Из окна донесся знакомый Обри визгливый свист, и она поняла, что Алван уже несколько минут подает сигнал. Остин, казалось, совершенно не слышал свиста, его внимание было полностью поглощено звуками за дверью. Шпага давно была вытащена из пожен, и Обри судорожно вздохнула, увидев, как его пальцы вцепились в баррикаду перед дверью.

И тут из-за двери раздался знакомый голос:

– Обри, впустите меня!

– Джеффри! – Обри соскочила с кровати и бросилась, чтобы помочь Остину разобрать баррикаду.

– Не спешите! – Из звуков за дверью Остин понял больше, чем она, и, схватив за талию, удержал ее. – Что-то здесь не так.

– Остин, это Джеффри! Они его убьют! – Обри отчаянно сопротивлялась, вцепившись ногтями в его руки, и пыталась добраться до баррикады.

Громкий топот, казалось, тысяч башмаков, заполнивший холл у подножья лестницы, заставил Джеффри отчаянно возопить.

– Обри, что вы там делаете? Откройте дверь! – раздался первый удар по деревянной панели.

Бормоча проклятия, Остин покосился на окно.

– Остин, отпустите меня! – Обри неожиданно вывернулась, бросилась к двери и открыла задвижку.

С лестничной площадки донесся командирский рык.

– Кто, ад его разрази, знает, где этот юнец и где моя дочь? Джон, пошли людей задержать этих трусов и вернуть их. Где ты, Обри?

– О, мой Бог! – пискнула Обри, спрятавшись за спину Хитмонта.

Смирившись со своей участью, Остин схватил ее одной рукой за талию, удерживая в другой шпагу. Когда дверь распахнулась, он оказался лицом к лицу с красавчиком Джеффри.

– Вы!

Лицо Джеффри оледенело от изумления, когда он увидел растрепанную Обри в объятиях одиозного графа Хитмонта.

– Обри, что это за чертовщина?

Герцог поднялся по лестнице и с презрением поглядел на Джеффри. Тотчас несколько дюжих рук протянулись, чтобы убрать юнца от герцога и его дочери. Затем Его милость холодно посмотрел на мужчину, державшего одной рукой его дочь, а другой шпагу.

Преодолев страх, Обри храбро вышла из-за спины Остина, позволяя ему вложить шпагу в ножны, и встала напротив отца.

– Могу вас заверить, я не знала, что происходило внизу. – Она говорила четко и без малейших колебаний, – Но вы не имеете права обращаться с Джеффри подобным образом. Он прибыл сюда, чтобы спасти меня.

Молодой лорд стоял с заломленными за спину руками между двумя подручными герцога. Его милость метнул на виновника переполоха исполненный отвращения взгляд.

– Освободите щенка, – пренебрежительно бросил герцог и перевел взгляд на графа. – А с ним что?

Остин без тени волнения встретил тяжелый взгляд герцога.

– Понятно… – мрачно заключил герцог. – До завтрашнего вечера он предстанет перед алтарем.

Оскорбленный визг Обри заглушил слабые протесты Джеффри, которого без церемоний спровадили по лестнице. Остин и герцог, однако, не сделали ни малейшей попытки прервать безмолвную дуэль глаз. Они бесстрастно изучали друг друга, даже когда Обри прошмыгнула между ними и побежала вслед несостоявшемуся жениху.

– Аверилл, задержи ее, – велел герцог молодому человеку, маячившему позади.

Аверилл мельком глянул на похожих друг; на друга противников и исчез следом за Обри.

– Полагаю, мы это еще обсудим.

Остин выпрямился, но взгляда от герцога не отвел.

* * *

Джеффри исчез из вида, когда Обри добралась до главного выхода. Не имея никакого плана, она подбежала к первой попавшейся лошади, решив ни минуты не оставаться в этом сумасшедшем доме. Ее отец не имел обыкновения выслушивать оправдания, и она не чувствовала за собой вины, что покинула Остина. Он управится с ее отцом лучше, чем она, и будет даже правильнее, если это произойдет в ее отсутствие. На лошади не было специального дамского седла, но Обри справилась с проблемой сама, усевшись на коня с лежавшего на земле куска обрушившейся стены. Крик Аверилла позади только подзадорил ее.

Когда она свернула на дорогу, ведущую к югу, то успела вырваться далеко вперед, но лошадь была утомлена бешеной скачкой из Эшбрука. И как Обри ни пришпоривала ее, Аверилл, предусмотрительно выбрав, свежую лошадь, быстро нагнал кузину.

Однако он никак не мог заставить ее повернуть назад. Обри замедлила бег своей лошади и холодно посмотрела на кузена, когда тот приблизился.

– Я не собираюсь возвращаться, Алван. Вы напрасно тратите время.

Аверилл разглядел дикий огонь в ее глазах и понял, что справиться с ней можно, только когда огонь угаснет сам по себе. Когда он разгорался, Обри становилась неуправляемой.

– Было бы лучше, если бы вы провели время со щеткой и расческой, прежде чем открыть дверь в доме, – сказал Алван.

Рука Обри поднялась к локонам, рассыпавшимся по шее и спине. Она оглядела остатки измятого верхового костюма, выглядевшего так, словно в нем спали. Как оно, фактически, и было.

– Я спала. В этом нет ничего зазорного.

– Объясните это людям, которые увидели вас в таком виде в объятиях Хита. Вы не оставили вашему отцу выбора.

– Ничего не случилось, Алван! – отчаянно завопила она. – Джеффри бы мне поверил. Почему он прогнал Джеффри? Наверняка он был бы лучшим мужем, чем Остин.

Только произнеся это вслух, она почувствовала укол сомнения, но заглушила его, дав шпоры коню. Она была голодной, усталой и грязной, но не собиралась возвращаться.

Аверилл продолжал скакать бок о бок. Если она не вернется, ему придется ехать за ней, чтобы охранять в пути. Вопрос о Джеффри заставил его тщательно взвешивать слова. Он хорошо разобрался в разыгранном представлении, но как объяснить влюбленной девочке, что человек, которого она любила, разыграл ее похищение с помощью бродячих артистов?

– Хотел бы я быть так же уверен в этом, как и ты, – хрипло ответил он.

Обри искоса взглянула на него, уловив интонацию, несвойственную кузену, но удержалась от вопросов. Упрямо вздернув подбородок, она продолжала путь домой.

Аверилл все еще держался рядом. Когда-то же она остановится? Она не сможет вечно продолжать скачку.

Пока разгорался рассвет, они миновали деревушку, и Аверилл предложил остановиться и купить яиц на завтрак, но Обри не ответила. Она настроилась вернуться домой, в Гемпшир, и ничто не могло поколебать ее намерений.

Топот несущейся галопом лошади заставил Обри взволнованно оглянуться через плечо, но, увидев одинокого всадника, она успокоилась. Ее отец послал бы половину армии. Пустив коня по обочине дороги, чтобы пропустить всадника, Обри продолжала скачку. Ее интересовало, куда исчез Джеффри. Если бы он не пропал так быстро, сейчас они вдвоем уже ехали бы на север, в Шотландию. Отсутствие у Джеффри настойчивости вызывало у нее болезненное разочарование.

К ее удивлению, скакавший позади всадник замедлил бег скакуна, а когда Алван последовал его примеру, у нее сразу зародилось подозрение. Обернувшись, она увидела Хитмонта.

Первым побуждением было пришпорить коня, чтобы не встретиться с ним, но здравый смысл подсказал, что это бесполезно. Он ехал на огромном гнедом скакуне, который всю ночь отдыхал и пасся, а ее лошадь была порядком измотана. Обри остановилась рядом с Алваном и молча дождалась решения своей участи.

Остин осадил перед ними коня и обжег яростным взглядом своего друга.

– Я думал, у тебя хватит ума не помогать маленькой соплячке.

Алван возмутился.

– Ты думаешь, соплячка меня бы послушала? Она зашла слишком далеко, чтобы слушать чьи-то советы. Я решил, что лучше охранять ее от новых неприятностей.

Признание в том, что он, взрослый мужчина, не смог управиться с семнадцатилетней девицей, не смягчило раздражения Алвана, а направило его в новое русло. Повернувшись к Обри, он спросил:

– Чего вы хотели добиться бегством? Это бессмыслица. Ваш отец пришел еще в большую ярость, если только это вообще возможно. Это глупо. Нужно вернуться и объясниться, чтобы он не отправил пас всех в тюрьму.

Обри возмущенно поглядела на него.

– Вы не знаете его так хорошо, как я. Если он вобьет себе что-нибудь в голову, его не переубедить. Для вас лучше всего найти корабль и уплыть отсюда подальше. Я не собираюсь возвращаться, чтобы выслушивать чушь. Я еду домой.

Обри послала измученную кобылу в галоп, облако пыли поднялось над ее головой. Остин чертыхнулся, припустил следом, и, схватив поводья, заставил лошадь Обри остановиться. Затем он наклонился и снял брыкающуюся, извивающуюся девушку с седла.

– Остин, вы не можете! – закричала Обри, когда он усадил ее перед собой, перехватив талию рукой так, чтобы она не могла вырваться из его стальных объятий. Когда подоспел Аверилл, Остин отдал ему поводья коня Обри.

– Отведи назад клячу, а я позабочусь об остальном.

В ярости от разочарования и унижения Обри била в грудь Остина, когда он галопом поскакал назад по той же дороге, которой они сюда прибыли. Лишенная сочувствия, голодная и уставшая, Обри не нашла другого выхода, кроме слез. Но и они иссякли, когда она увидела, что Остин по-прежнему игнорирует ее просьбы.

Когда она окончательно притихла на его груди, захлебнувшись слезами, рука Остина ослабила объятия, но голос был по-прежнему жесткий.

– Обри, вы ведете себя как ребенок. Если хотите когда-нибудь выйти замуж, вам лучше повзрослеть. Бегство никогда не решало ничьих проблем. Я исхожу из значительного собственного опыта, так что, надеюсь, вы прислушаетесь к моим словам.

Она проглотила слезы.

– Я ни за кого не хочу замуж! Я хочу домой, в Гемпшир, к: своим зверюшкам. Я ненавижу Лондон, я ненавижу отца и я ненавижу свет. Почему они все не могут оставить меня в покое?

Ее ярость прорывалась даже сквозь слезы, и Остин улыбнулся этой тираде. Было время, когда он чувствовал то же самое, но он никогда не получал удовольствия, высказываясь вслух.

– Если вы не успокоитесь и не перестанете, вести себя как глупый ребенок, то легко этого добьетесь, хотя сомневаюсь, что одиночество долго будет доставлять вам удовольствие. Можете ли вы не мешать моим объяснениям с вашим отцом?

Обри запрокинула голову и посмотрела на него сквозь слезы. Потрясение, которое она испытала, увидев в такой близости его глаза, заставило ее вспомнить о своем положении. Загоревшее лицо Остина под спутанными каштановыми локонами показалось ей совершенно бесстрастным, чего он и добивался. Вопреки своей репутации он был смелым человеком, к тому же очень опытным, в чем она смогла убедиться. Думать, что ее отец сможет заставить такого человека жениться на такой зеленой девчонке, как она, казалось верхом безумия. Она выдавила из себя неуверенную улыбку.

– Вы сумеете? Я имею в виду, убедите его? Ему никто не осмеливается возражать, а после того, как он прогнал Джеффри… Это был мой последний шанс… – туманно пояснила она.

Остин удобнее усадил ее в седле, явственно ощущая хрупкую талию и полные изгибы грудей, тогда как она, казалось, полностью забыла о существовании подобных ощущений. Девственница, да еще и леди до мозга костей. Как он может думать о женитьбе на такой чистой девушке?

– Этот Джеффри… Вы действительно любите его настолько, что хотите выйти за него замуж? Или вы хотели просто досадить отцу?

– Ох, не знаю, – надулась Обри, прижимаясь к сильной груди, отгораживающей ее от всего мира. – С ним приятно проводить время, и он не делает замечаний, если я говорю вещи, которые не должна говорить. У него есть поместье в деревне, и он не будет требовать, чтобы мы появлялись в лондонском обществе, когда я не буду этого хотеть. Думаю, если папа позволит нам пожениться, я буду очень любить его.

Это был не тот ответ, которого граф добивался, но все же один из тех, которых следовало ожидать, и он не мог облегчить задачу.

Топот лошади Алвана, галопом нагонявшего их, не разрядил напряжения. Остин вопрошающе посмотрел на своего друга, не видя порученной ему кобылы. Аверилл многозначительно посмотрел на кузину.

– Я оставил клячу в гостинице. Если ты собираешься отвезти кузину назад у себя в седле, тебе не помешает веское оправдание.

Насмешливый тон Алвана заставил Обри выпрямиться и показать ему язык. Остин улыбнулся при виде столь детского, но благоприятного для него ответа, а сердитое замечание Алвана сделал его улыбку еще шире.

– Вы оба ведете себя как пара избалованных сопляков, вместо того чтобы ужасаться своим поступкам. Думаю, сейчас в ваших головах мысли только о еде, а не о предстоящем разговоре с герцогом.

Обри захихикала и вопросительно посмотрела на кузена. Несмотря на худобу, Алван был знаменит способностью поглощать неимоверное количество пищи за один присест. А последний присест был у него слишком давно.

Алван показал на сумку, висящую на луке его седла.

– Свежий хлеб, мясо, сыр и эль. Надеюсь, вам сейчас не до еды.

– Алван! – с упреком воскликнула Обри.

Остин быстро подыскал ближайший поросший травой пригорок и без особых церемоний ссадил на него Обри. Прежде чем она успела возмутиться, он отвел коня в сторону и реквизировал у друга его сумку.

– В жизни я предпочитаю простые удовольствия, Берфорд, – сказал граф. – Как бы я ни восхищался присутствующей здесь леди, твоей кузиной, она все же очень далека от простоты. Л потому отвлекись от своих грязных мыслей, садись и ешь быстрее. Кажется, мне предстоит неприятная беседа.

Глава шестая

Обри нервно расхаживала по гостиной, время, от времени поправляя прическу у зеркала в золоченой раме. Она раздобыла щетку и гребень и привела себя в некое подобие порядка. Правда, у нее не нашлось ленты, чтобы собрать волосы, и она опасалась, что ее вид все еще не соответствует ожиданиям отца. Она показала язык отразившемуся в зеркале ребенку. Жаль, что у нее такой курносый нос, он делает ее моложе, чем на самом деле. Ей хотелось иметь нос, более приличествующий леди.

Обри поправила блузку и еще раз проверила пуговицы на жакете. Со складками на юбке ничего не поделаешь. Но жакет уцелел. Возможно, если она сможет выказать достаточно зрелости и ответственности, отец прислушается к ее доводам.

Стук в дверь заставил ее еще раз торопливо оглядеть себя, прежде чем она откликнулась, приглашая войти. Хитмонт на несколько часов замкнулся с ее отцом, и, судя по сердитым голосам, изредка долетавшим до ее ушей, беседа проходила бурно. Оценивая деликатность легкого стука, она решила, что, возможно, удалось достичь какого-то приемлемого соглашения. Быть может, отец успокоился и внял голосу разума.

Хитмонт вошел после ее приглашения и увидел перед собой тщедушную фигурку в полумраке огромной гостиной. С распущенными волосами, ниспадающими за спиной, она казалась школьницей, и на губах графа появилась гневная гримаса. Хотя без сюртука, с развязанным галстуком, он сам выглядел распутником, если не хуже.

Обри держалась уверенно.

– Итак, милорд, наверняка он поверил вам. Алван может за нас поручиться.

– Не сомневаюсь, что он поверил мне. – Хитмонт прошел вперед, глаза его потемнели от гнева. – Однако же вы были ораны, когда говорили, что он откажется выслушивать оправдания. Он утверждает, что вашей репутации нанесен непоправимый ущерб, Я пришел сюда просить вашей руки.

Обри слушала его с ужасом, не веря своим ушам. Мрачное лицо Остина выражало ее худшие опасения, и она отвернулась в бессильном гневе.

– Сколько он вам предложил? – спросила она с презрением. – Сколько сейчас стоит сбыть с рук трудного ребенка?

Ее презрение жалило как плеть, но Остин не дрогнул. Его гнев был обращен больше на себя самого, чем на человека, ожидавшего в соседней комнате.

– Достаточно, чтобы обеспечить вам безбедное существование на долгие годы.

Он подошел к окну, избегая смотреть на искаженное болью бледное лицо Обри. – К ее сведению, ему предложили целое состояние. Это не было честной сделкой, но в этом мире мало, что бывает честным. Он угрюмо уставился на пейзаж за окном.

Обри почувствовала, как холодок страха прополз по ее спине, когда она увидела напряженную спину Остина. Ее предупреждали о его репутации, но она не вняла предупреждениям. Она не могла поверить, что незнакомец, находящийся здесь, был тем же мужчиной, который нежно обнимал ее прошлой ночью. Этот мужчина был холодным и твердым, и она никогда не выйдет за него, никогда.

– Сожалею, что разочаровываю вас, но я не могу принять ваше предложение, – холодно сообщила она.

– У вас выбора не больше, чем у меня. – Остин повернулся и посмотрел на Обри. Она, как приведение, парила во тьме дальнего угла, желтовато-коричневый верховой костюм казался туманным пятном на фоне темной мебели. – Ваша репутация пострадала, и неважно, было или нет что-либо между нами. В этом ваш отец нрав. Л моя репутация в обществе такого сорта, что сразу же заставляет предполагать худшее. Я не имею права думать о том, выгоден мне этот брак или нет, поэтому выслушайте меня, прежде чем ответить. Выбор будет неприятным, но я приму любое ваше решение с уважением. Я не мог поступить иначе, хотя мне нечего предложить вам.

От такого вступления Обри вздрогнула, ее глаза пытались определить, правду ли говорит Хитмонт. Он не оправдывался перед ней, а без прикрас изложил суть дела. Она понимала его гнев, но решила испытать его честность.

– Любопытное предложение, милорд. Как это мой отец решился выбрать мне мужа, которому нечего мне дать?

Глядя на ее лицо, Хитмонт непроизвольно сжал кулаки. Он предпочел бы столкнуться с ее яростью, но не с грубой холодной рассудительностью.

– Не знаю. Я пытался объяснить ему, насколько это глупо, но он убежден, что на карту поставлено ваше счастье. Он знает, что не сможет пристроить вас должным образом, а кто-то вбил ему в голову, что все, что вам нужно – это муж. После событий последней ночи единственный, кого вам удастся заполучить – это я.

Пошатнувшись, Обри присела на ближайший стул, не потрудившись снять чехол голландского полотна. Она по-прежнему не могла найти слов, подходящих к ситуации. Какой смысл в таком повороте событий?

– Может быть, вы разъясните мне, в чем заключается наш… выбор, – только и нашлась она.

Граф принялся расхаживать, не обращая внимания на хромоту, сжав кулаки и играя желваками.

– Вначале я должен передать вам, что именно сказал вашему отцу. – Остин выпрямился и огляделся вокруг. Обнаружив стул с прямой спинкой, он перенес его поближе и уселся напротив нее. Сидя, он отчаянно пытался найти слова, оправдывающие их незавидную помолвку.

– Дело не только в разнице в возрасте. Ваш отец был намного старше вашей матери, но это не помешало им жить достаточно счастливо. Так он утверждает. – Он помолчал, затем добавил: – Я уже был женат. Вы знаете об этом, не так ли?

Обри неотрывно смотрела на него. Ее сердце испуганно колотилось.

– Моя жена умерла через два года после нашей свадьбы. Мы оба были очень молоды. Слишком молоды. Могу вас заверить, что в слухах обо мне нет ни грамма правды, хотя мне мало кто верит. Дело против меня было прекращено, но любая женщина, ставшая моей женой, разделит со мной мой позор. Я не могу предложить такому ребенку, как вы, жить жизнью людей отверженных, как живу я.

Хотя он явно не собирался разъяснять ей причины слухов о себе, Обри нечего было возразить. Годы спустя скандал казался древней историей по сравнению с тем, что волновало ее сейчас.

Погруженный в свои мысли Хитмонт и не ждал ответа. Он продолжал.

– Мой отец оставил свои поместья изрядно запущенными. Сундуки были пусты, земли заброшены. Когда он умер, я был несколько старше, чем вы сейчас, но приложил все усилия, чтобы земли стали приносить доход.

Внезапно встав, граф потянул галстук так, словно хотел сорвать его и бросить наземь, но не сделал этого. Его лицо помрачнело, когда он попытался закончить свой рассказ, расхаживая по комнате.

– У моей жены было приданое, но я очень быстро понял, насколько оно мизерно. Когда она умерла, я наскреб достаточно денег, чтобы вступить в кавалерийский полк. Каждую монетку, которую я мог выжать из любой представившейся возможности, я посылал своему тестю, чтобы вернуть приданое его дочери. После Ла-Коруньи я вернулся домой, но у меня не хватило времени, чтобы восстановить вес, что было утрачено. Произошли… неприятные события, которые разрушили все, что мне удалось сделать. Поместье в руинах, и это совсем не то место, куда можно привести воспитанную родовитую леди.

Обри криво улыбнулась.

– Вам не нужно убеждать меня, что вы не подходите мне в качестве мужа. Я так же, как и вы, хочу избежать этого брака.

Ее отповедь прервала самобичевание Остина, и он повернулся к молодой девушке, нахохлившейся на краю стула. Обри никогда не сидела в прямом смысле этого слова, а всегда только присаживалась, как птица. Казалось, что она в любой момент готова взлететь. Это не уменьшало, конечно, боли, которую он испытывал от ее решения, но смягчило его настроение.

– Моя дорогая, если бы это было так просто, я бы не мучил вас подробностями. Однако теперь, когда вы знаете немного о моем незавидном положении, позвольте изложить вам имеющийся у нас выбор.

Хитмонт подошел к Обри и вгляделся в ее лицо. Он не хотел сгущать краски, как это сделал ее отец, но нужно было показать ей невозможность любого иного решения.

– Ваш отец настаивает на том, что я разрушил вашу репутацию и, как честный человек, должен жениться. Если бы я мог на миг предположить, что замужество со мной может помочь ее восстановить, я ухватился бы за эту возможность. Но, как я уже сказал вашему отцу, выйдя за меня замуж, вы совершенно не поправите свои дела, скорее наоборот.

– А как насчет Джеффри?

Она жадно ухватилась за соломинку.

– Я предложил этот вариант, но Джеффри впал у вашего отца в немилость. В этом вопросе он непреклонен. – Граф промолчал о своих подозрениях в отношении Джеффри. Не было смысла лишний раз раздражать ее. – Ваш отец предложил мне изрядное приданое и ваше наследство, чтобы с лихвой покрыть мои долги. – Видя готовые сорваться с ее губ сердитые возражения, Остин нахмурился, и она промолчала. – Я сказал, что никакими деньгами не купить моего согласия на то, что я считаю нечестным по отношению к вам.

Надежда снова вспыхнула в глазах Обри, и она сжала руки между колен.

– Все уладится. Он не сможет принудить нас к браку, если мы не дадим согласия. В конце концов, сейчас не средние века.

Грустная улыбка пересекла бронзовое лицо графа, когда он увидел, как она стремится от него отделаться.

– Это не так просто, напротив. Ваш отец нашел способ склонить меня к женитьбе. Он знал обо мне все, включая и то, почему я стремился увидеть его все это время.

Мгновенное подозрение зародилось в глазах Обри.

– Вы просто использовали меня, чтобы добраться до моего отца точно так же, как и все остальные вокруг!

– Точно так же, как вы использовали меня. Это не важно. – Остин отбросил ее возражения. – Если мы поженимся, он поможет мне добиться моих целей. На кону жизнь человека, у которого есть жена и маленький ребенок.

– Речь идет и о моей жизни, – горячо запротестовала Обри. – Почему я должна отдать свою жизнь ради кого-то, кто мне совершенно незнаком? Вы можете пойти на такое безумие, но не я.

Остин вздохнул. Он надеялся избежать того, что должен сказать сейчас. Он не надеялся справиться с этим сам, несмотря на то, что подвернулся случай осуществить свои мечты. Он продолжал изумляться тому, как, по милости этого ребенка, резко изменились его до сих пор плачевные дела. Он по-прежнему не мог смириться, что его приперли к стенке, но он не мог отказаться от своих замыслов. И он попытался избежать необходимости приводить худшие аргументы, взывая к ее лучшим чувствам.

– Вы даже не спросили, что это за человек, жизнь которого вы могли бы спасти, или что с ним. Вы предпочли по привычке отбросить все детали, не обращая внимания на обстановку. Однажды это приведет вас к беде.

Как уже бывало и ранее, у Обри хватило ума понять это. Однако она пожала плечами, отвергая предупреждение.

– Раз вы искали моего отца, это, должно быть, что-то очень важное именно для вас. Извините меня.

В ее голосе не было и намека на раскаяние, но Остин понял, что она хотела сказать.

– Понимаю, вас это мало касается, но моя семья не так велика, и мои мать и сестра очень много для меня значат. Много раз я доставлял им только разочарования, но сейчас чувствую, что могу помочь. Если уж вы не хотите изменить ваше решение, я хочу, чтобы вы поняли, что значит ваш ответ для моей семьи.

Обри передернула плечами.

– Не понимаю. Чем еще, кроме как своим приданым, я могу помочь вашей семье?

– Боюсь, моя мать уже не нуждается в помощи. Она живет в своем мире, и я забочусь не о ней, хотя она обрадуется, если я приведу домой жену. Помощь нужна моей сестре.

Граф снова поднялся, хромая, прошел к камину и, облокотившись на него, посмотрел в окно.

– Адриан участвовал в некоторых корабельных спекуляциях, связывающих Америку и Британию. В одном из рейсов сюда он встретил мою сестру, и они вскоре поженились. Они оказались одними из немногих счастливцев, вступивших в брак по любви, без какого то ни было расчета, и были слишком счастливы, чтобы их счастье продолжалось долго.

Он обернулся, и Обри почти физически ощутила тоску, написанную на его лице. Ее сердце потянулось к нему, но она не знала, как это выразить, поэтому промолчала, подумав, что он, должно быть, очень близок с сестрой.

– Ее муж родился здесь, но вырос и живет в Вирджинии. По всем законам он гражданин Соединенных Штатов, а не Англии. Однако, встретившись с отрядом вербовщиков, он был насильно отправлен на службу в Королевский флот.

Обри недоуменно посмотрела на него, пытаясь припомнить, что же она слышала о праве моряков заставлять молодых мужчин нести воинскую службу. Она припомнила, что ее отец рассматривал эту политику с крайним презрением и выражал открытое возмущение тем, как она влияет на отношения с Соединенными Штатами, но никогда четко не представляла себе всех последствий.

– Насильственно, милорд? – перепросила она, скрывая смущение.

– Очень многих мужчин споили и увезли, похитили, обратили в рабство на военных галерах, в трюмах гнилых фрегатов, куда ни один умственно полноценный человек добровольно не пойдет. Вот почему вербовщики вынуждены шастать по улицам приморских городов, подбирая из подонков общества команды для своих кораблей. По отношению к британцам это – преступление, но по отношению к американцам – уже повод для войны. И мы ее скоро дождемся, если парламент не проявит достаточно мудрости, чтобы положить этому конец.

– Вы хотите сказать, что вашего зятя похитили и заставили служить матросом на флоте?

Недоумевая, как может допускаться подобное издевательство, Обри пыталась найти оправдание.

– Он моряк, и хороший моряк, но сомневаюсь, чтобы они нашли применение его талантам. Адриан обладает исключительными способностями наживать себе неприятности. У него горячая голова, и он, как настоящий вирджинец, необычайно упрям и вспыльчив. К этому времени он мог уже поднять бунт на корабле, или бежать, или сотворить еще чего похлеще. Моя сестра опасается за его жизнь, причем вполне обоснованно. На борту некоторых кораблей Просто нечеловеческие условия. Моя сестра оказалась в чужой стране с двумя маленькими детьми, не зная, увидит ли она снова своего мужа. Ваш отец – чуть ли не последняя наша надежда.

Обри хорошо его поняла. Влияние ее отца распространялось и на адмиралтейство. Достаточно одного его слова, и корабль вернется в порт, а матроса отпустят. У нее тревожно засосало под ложечкой.

– И мой отец согласился найти Адриана, если мы поженимся?

– Он использует все возможности, имеющиеся в его распоряжении, или же даст мне ордер с поручением найти корабль и самому освободить Адриана. Вы понимаете, почему я был сражен предложением, которым он шантажирует меня? – Не меняя тонн, Остин закончил: – Я согласился на его предложение.

Он встретился с ней глазами без тени смущения. Если бы это было нужно для спасения друга и для счастья сестры, он женился бы на карге без пенни в кармане. Его жизнь не представляла никакой ценности ни для кого, кроме него. Пожалуй, было бы лучше, если бы она оказалась старой каргой без единого пенни. Как бы то ни было, он боялся разрушить жизнь этого золотого ребенка ради спасения чужих жизней.

Губы Обри сжались, когда она поняла, что сделал ее отец, и за ее внешним спокойствием разгорелось возмущение.

– Но я ни за что не соглашусь, милорд. Чтобы помочь вашей семье, можно найти и другие способы, но я не вижу, кто мог бы помочь мне. Мой отец не сможет организовать это замужество, если я откажусь.

Остин грустно посмотрел на нее, понимая, что сейчас нанесет сокрушительный удар. Больше тянуть он не мог.

– Мы оба можем отказаться, однако цена отказа окажется слишком высокой, чтобы вы легко ее уплатили. – Он увидел, как большие зеленые глаза вопросительно повернулись к нему, и начал издалека. – Вы говорили о поместье в Гемпшире. Я считал, что оно часть наследства, оставленного вашей матерью. Ваша тетя Клара живет там, когда не сопровождает вас?

Обри кивнула.

– Это дом ее детства. Она вернулась туда, чтобы воспитывать мою мать, когда умер мой дядя. Она жила там, когда присматривала за мной. Очаровательное место, хотя и не такое пышное, как замок моего отца.

По-прежнему не решаясь сразить ее, Остин вернулся к своему стулу, подыскивая выражения, с помощью которых он мог смягчить последний удар.

– Насколько я понял, гемпширское поместье перешло к вашей матери от ее деда, а не от бабушки, так что оно не входит в наследство, которое вы получите в день совершеннолетия.

Внезапно она поняла, к чему он ведет, но отказывалась верить, пока это не будет сказано в открытую.

– Никто никогда не объяснял мне, что именно я унаследую. Я никогда не придавала этому особого значения.

Остин согласно кивнул. Рожденная среди роскоши, она была лишена инстинкта собственницы, присущего его первой жене.

– Гемпширское поместье перешло к вашему отцу после того, как он женился на вашей матери. Так говорит закон. И он может сделать с ним все, что пожелает.

Вспышка боли оглушила Обри. Он не сможет этого сделать. Он не сделает. Она с надеждой посмотрела в голубые глаза графа, но увиденная в них жалость почти сломила ее. Не в силах вымолвить ни слова, она ждала смертельного удара.

Остин не мог более сдерживаться. Он взял ее руки в свои и участливо сказал:

– Герцог утверждает, что продаст гемпширское поместье и запретит впускать вас в любое из его поместий. В его силах доставить большие неприятности Алвану или вашему дяде, если они попытаются вас приютить. Конечно, они могут его и не послушать, но последствия междоусобицы чрезвычайно пагубно отразятся на них.

– Он не продаст дом тети Клары. Я не смогу в это поверить. После всего, что она для нас сделала…

Голос Обри стал тихим и безжизненным. Ее взгляд обратился в пустоту, казалось, она не замечала, что он по-прежнему держит ее за руки.

Остин участливо разглядывал ее, опасаясь, что трагедии этого дня оказались непосильны ребенку. Краска сбежала с ее лица, а вместе с ней и неукротимый дух, который, как он полагал, был ей присущ.

Впервые Хитмонт осознал, насколько она хрупка. Пленительный задор жизни, который казался неотъемлемым от нее, маскировал слабость изящной фигуры. Он вспомнил, как невесомо она парила в его руках, пока они танцевали, и сейчас понял, почему. Казалось, она сделана из хрупкого фарфора, слишком нежного, чтобы к нему прикасались такие, как он. Длинные тонкие пальцы, охваченные его ладонями, казалось, вот-вот сломаются, так мало в них было силы.

Внезапно сияние вернулось в ее глаза. Без тени улыбки она спросила:

– Что вы знаете о разводах?

Настал черед Остина почувствовать неловкость.

– Я не адвокат и не могу сообщить вам всех тонкостей. Полагаю, должны быть приведены весомые аргументы.

Обри разгадала его уклончивость.

– Если мы не будем жить вместе, как муж и жена, это может послужить основанием для развода?

– Возможно, что да, но ваш отец…

– Сделает все, чтобы представить наш брак свершившимся. Но он не унизится до церемонии публичного обозрения, подобно королевской.

Она уверенно говорила на тему, в которой не разбиралась, но произвела на своего слушателя ошеломляющий эффект.

Остин отпустил ее руки, встал и принялся нервно расхаживать, анализируя ход ее рассуждений. Он намеревался позволить ей оставаться в Гемпшире, пока не приведет в порядок свой дом, но ни разу ему не пришло в голову пожертвовать своими правами мужа. Он хотел иметь детей и, как он понял сейчас, хотел Обри. Это неприятное открытие нарушило ход его мыслей, сделав уязвимым для внушения.

– Я не ожидаю от него подобного, – проговорил Остин с трудом, злясь на себя за то, что сам лишил себя весомого аргумента. – Но даже если так, существуют и другие способы убедиться в этом. Ваш отец не дурак. Если это пришло в голову вам, то придет в голову и ему.

– Да, но он считает меня глупенькой мисс, которая ничего не смыслит в подобных вещах. И он должен знать, что вы бы никогда не стали даже рассматривать эту возможность. Он должен быть совершенно уверен в успехе, иначе он никогда бы не затеял этого. Если мы убедили его в том, во что он хочет поверить…

Остин резко перебил ее:

– Теперь я понимаю, что подразумевал Алван, когда предостерегал меня не становиться между вами и вашим отцом. Ваш ум очень напоминает его. И я не уверен, что задуманное вами мне по душе.

– Тем больше у вас причин согласиться со мной, – ехидно ответила она, – Мы почти не знаем друг друга. Одной разницы в возрасте достаточно, чтобы предсказать нашему браку печальное будущее. Осмелюсь предположить, вы предпочли бы более утонченную, опытную женщину, а не деревенскую девчонку, которая предпочитает общество животных. Я не собираюсь мешать вашим интрижкам на стороне, если вы согласитесь дать мне развод, когда мне исполнится восемнадцать лет. К тому времени вам наверняка вернут вашего зятя, а если отец снова пригрозит продать дом тети Клары, у меня хватит денег, чтобы выкупить его.

Остин с жалостью посмотрел на самодовольное выражение ее лица.

– Вы хотя бы представляете, во что превратится ваша репутация после того, как вы пройдете через бракоразводный процесс? Скандал отпугнет от вас всех, кроме охотников за удачей. Вы никогда не замнете этого. Сплетники, возможно, и примут вас снова в общество, но только как диковинку. В восемнадцать лет вы лишитесь будущего. Обри, думайте, что вы говорите.

Нефритовые глаза мятежно вспыхнули.

– Я проживу свою жизнь так, как выберу сама. А вы получите все, что он обещал вам, и тогда мы расстанемся. Может быть, эта сделка лучше той, что предложил вам мой отец?

Разговор шел не так гладко, как хотелось бы. Хитмонт чувствовал, что управился с герцогом лучше, чем с этой коварной маленькой дьяволицей. Если бы не ситуация, он бы перебросил ее через колено и постарался вколотить в нее немного здравого смысла. Вот уж, действительно, хрупкая! Сегодня она преподала ему урок: сила характера не зависит от физической конституции.

– Благодарю вас, но я не нуждаюсь в вашей благотворительности. За пять месяцев без всякого риска я сумею удвоить ваше приданое. И буду только благодарен вам, что мне не придется тратить свою жизнь на то, чтобы вытаскивать вас из придорожных канав. Спасибо за внимание, миледи, – насмешливо поклонился граф, и швы на плечах его рубашки угрожающе затрещали. – Могу ли я вернуться к Его милости и сообщить, что вы приняли мое предложение?

Уязвленная его сарказмом, Обри холодно кивнула.

– Сразу же, как только я получу ваше слово джентльмена соблюдать наш договор.

Страдальческая улыбка скривила губы графа, когда он оглядел ее горделивую фигуру.

– Как джентльмен, моя дорогая, даю вам слово.

Но когда он вышел, она почувствовала, что в выигрыше от этой сделки оказался именно он.

Глава седьмая

Прежде чем закончился день, брачный контракт был подписан к обоюдному удовлетворению обоих мужчин. Они оправились в замок Эшбрук, чтобы начать приготовления к свадьбе. Возможно, венчание и не состоится до завтрашнего заката, как было обещано, но наверняка произойдет в течение недели.

На север и на юг полетели гонцы, разнося приглашения на торжество, объявления в газеты, спеша за солиситорами, родственниками и, конечно, подходящим священником, который бы выполнил все формальности. Алван, прежде чем уехать, зашел повидать Обри, чтобы узнать, не хочет ли она что-нибудь передать с оказией. Он обнаружил ее у окна комнаты наверху, где она провела ночь.

– Обри?! – позвал он, но когда она не подняла глаз, Алван шагнул вперед. – Вы не хотите ничего передать тете Кларе? Какие вам прислать платья? Мужчины понятия не имеют, что нужно для венчания, и я боюсь, что они забудут что-то для вас важное.

Она подняла глаза, и он разглядел блеск слез. Обри была чертовкой с тех пор, как научилась ходить, но всегда выглядела счастливой. Не моргнув глазом, она получала свою долю синяков и шишек и терпеливо сносила наказания… Изредка он мог застать ее плачущей над мертвой птичкой или чем-нибудь в этом роде, но никогда она не плакала из-за того, что касалось ее самой. Чувство вины закралось в душу Алвана.

– Я не выгляжу страстно влюбленной? – криво спросила она сквозь слезы.

– Обри… – Алван шагнул вперед, беспомощно протягивая руку. – Если я могу чем-то помочь… Ты всегда можешь положиться на нас с Пегги, ты же знаешь. Я бы не хотел, чтобы ты была несчастна. Но я думаю, ты и Хит… Думаю, он понравится тебе не меньше, чем кто-то другой.

Она скривилась и оттолкнула его руку.

– Он любит меня как забавную игрушку. Думаю, мы подойдем друг другу. Не беспокойся обо мне. Попроси тетю Клару переслать сюда все, что она сочтет необходимым. Надеюсь, я найду какие-нибудь вещи в Эшбруке, и мне не придется носить это… – Она скривилась, посмотрев на свой истрепанный верховой костюм. – Передавай Пегги привет и скажи, что я хотела бы, чтобы она приехала. Она была бы прекрасной свидетельницей.

Алван поклялся про себя больше никогда ни единым словом не жаловаться на кузину. Он попытался улыбнуться, чтобы утешить ее.

– Я говорил Хиту, что ему нужна хорошая жена, такая как у меня. Думаю, он ответил бы мне теперь, что его жена лучше. Он хороший человек, Обри. Не обижай его.

Вспомнив, как она оскорбила графа утром, Обри подумала, что совет немного запоздал, но теперь это не имело значения. Она улыбнулась Алвану, и тот после краткого колебания ушел.

Внизу он нашел Хитмонта, ожидающего его. Усталые морщины пересекали лицо графа, и Алван заподозрил, что его мучила боль в йоге, но Остин не подал вида, что это так, когда вручил несколько запечатанных писем.

– Мне нельзя покидать владений герцога, – с усмешкой объяснил Остин. – Если вы передадите это моему другу, он сам их доставит.

– Думаю, лучше отправить письма с человеком моего дяди.

– Есть несколько вещей, за которыми я предпочитаю проследить сам, – возразил граф. – Его милость думает только об одном, причем не о том, что доставило бы удовольствие его дочери. Вы могли бы взять нескольких добавочных пассажиров, когда будете возвращаться назад?

Алван усмехнулся, начиная понимать, куда клонит Остин.

– Я могу собрать достаточно карет, чтобы привезти сюда пол-Лондона, если вам того захочется.

– Я думал главным образом о Гемпшире. Вы бы поняли, кого пригласить…

Лукавые чертики в глазах Алвана усилили его сходство с Обри.

– Я выполню вашу просьбу, хотя это и не совсем подобающий способ ухаживания за дамой.

* * *

Наемный экипаж, который должен был доставить будущую супружескую чету к замку, окружила свита из полдюжины слуг герцога. Остин свирепо посмотрел на свиту, затем повернулся к Обри и заметил мятежное выражение на ее лице.

Ее отец что-то сказал леснику и медленно зашагал через газон в их сторону. Солнце уже склонилось к западу, и длинные тени мешали различить выражение, с которым он приближался, но Остин почувствовал, как рядом с ним возмущенно рванулась Обри. Прежде чем он смог что-то сказать, она сбежала по лестнице, направляясь к лошади, оставленной у коновязи.

– Обри! – крикнул герцог, показывая одному из слуг задержать ее.

– Оставьте ее.

Остин с раздражением сбежал вниз по ступенькам, и, схватившись за поводья своего скакуна, непринужденно взлетел в седло, затем повернулся к герцогу. Тем временем Обри без посторонней помощи взобралась в седло и пустила лошадь в галоп.

– Вам опять придется полночи ловить ее, – разъяренно прошипел герцог.

– Вы плохо знаете свою дочь, – тихо ответил Хитмонт, следя за бегом пришпоренного Обри коня.

Она галопировала исключительно хорошо даже в той неудобной позе, в которой вынуждена была сидеть в мужском седле.

– Думаю, я знаю ее лучше, чем вы, сэр, – сурово ответил герцог. Граф посмотрел вниз на разгневанного будущего тестя.

– Тогда вы должны знать, что она умеет держать данное слово. Ей это может быть неприятно, но она пообещала выйти за меня замуж. И она будет нас ждать впереди.

– Не сомневаюсь, она сдержит слово, – процедил сквозь зубы герцог, – но способ, которым она его сдержит, беспокоит меня. Вы обещали привести ее к алтарю, и я надеюсь на вас.

– Обещаю.

Хитмонт обеспокоено посмотрел туда, где исчезла Обри. Он тоже сомневался, каким именно образом Обри намерена сдержать обещание.

К тому времени, когда они достигли замка, Обри уже была там и сразу удалилась в свои покои, приказав подать, еду наверх.

В древнем величии замка Эшбрук граф, наконец, смог оценить королевское воспитание, которое получила Обри. Холл был украшен царственными тяжелыми гобеленами, давным-давно сотканными женщинами рода Берфорд. Пышные арки и витражи датировались временами, когда солдаты еще носили доспехи, сейчас неподвижно высившиеся по углам. Слуги бесшумно сновали туда-сюда, молча предупреждая желания герцога – то, принося почту из Лондона, то, разжигая камин, то наливая вино.

Чувствуя, как он грязен, Хитмонт оправдывал себя тем, что провел два дня и ночь в одной и той же одежде. Он проследовал за дворецким в элегантно обставленные покои на верхнем этаже.

При взгляде на обшитые панелями стены и бархатные драпировки графа охватило дурное предчувствие. Обри могла называть себя простой сельской девчонкой, но она никогда в своей жизни не испытывала дискомфорта. Она привыкла к довольству, которого он не мог себе даже представить. Ее отец полагал, что Остин использует ее приданое и наследство, чтобы воссоздать такую же роскошь в ее новом жилище, но он ошибался. Деньги принадлежали Обри, а не Этвудскому аббатству. Остин собирался с умом вложить эти деньги с таким расчетом, чтобы они приносили прибыль, которая разрешила бы его финансовые затруднения, а сама сумма нетронутой вернулась бы к Обри шесть месяцев спустя.

Остин снял просоленную потом рубашку и начал мыться: Полгода, сказала она. Если не произойдет ничего неожиданного, это случится в октябре. Было бы неплохо узнать, когда у нее день рождения.

На следующий день Обри не отказалась от добровольного уединения. Шум и гам, доносившиеся снизу, говорили о приготовлениях, ведущихся из-за нее» но они совершенно ее не интересовали. На заднем дворе царила не меньшая суматоха, взад-вперед носились гонцы, разгружались телеги с провизией, со всех сторон прибывали тюки и свертки. Поспешным венчанием ее отец разворошил не одно осиное гнездо.

Выглянув в окно, она увидела ладно скроенную фигуру Хитмонта верхом на лошади. Его костюм был выстиран и выглажен, он явно воспользовался чьими-то бритвенными принадлежностями, но не это поразило ее. В нем было не меньше энергии, чем у его скакуна, которого он еле удерживал от галопа, чтобы не оторваться от сопровождающего его грума. Казалось, его костюм вот-вот лопнет по швам, но граф, будучи вынужден обуздывать свою жизненную силу, сохранял удивительное внешнее спокойствие. Обри позавидовала его самообладанию. Сама она давным-давно оторвалась бы от грума на первом же повороте.

Вечером герцог зашел в покои дочери и обнаружил ее смотрящей на залитый луной сад под окнами. Она приветствовала появление отца ничего не выражающим кивком головы и снова повернулась к окну.

– Я знаю, ты считаешь меня жестоким, считаешь, что я не имею оснований принуждать тебя к этому браку против твоего желания, но я хочу тебе только добра, Обри. Твоя тетя Клара и я стали слишком стары, чтобы сопровождать тебя повсюду, как это требуется. Но ты еще слишком юна, чтобы сама заботиться о себе. То, что случилось, могло закончиться намного хуже, трагедией. Я хочу предупредить возможность того, чтобы тебе причинили вред.

Обри обернулась к отцу, пытаясь найти малейший признак теплоты и любви за внешней рассудительностью, но безуспешно. Он слишком хорошо научился скрывать свои чувства и мог говорить с ненавистью так же легко, как и с любовью. Она молча опустила голову и потупила взор.

Герцог попытался начать снова.

– Судя по всему, граф Хитмонт – человек сильного характера и незаурядной смелости. Веллингтон восхищался его действиями, когда он служил под его началом. – Герцог промолчал о том, что, по словам генерала, Остин вступал в бой как человек, которого мало заботило, будет он жить или умрет. То, что он вообще выжил, было, знаком Провидения. – Такой человек сможет защитить тебя и твою безопасность, Обри.

Обри странно посмотрела на отца.

– И это достаточное основание для замужества? Защита? Герцог пожал плечами.

– Основание не хуже любого другого. Скоро у тебя будет титул и богатство. Тебе нужен только тот, кто сумел бы присмотреть за тобой. Думаю, Хитмонт усвоил полученный урок.

Проблеск интереса возник в нефритовых глазах.

– Усвоил урок? Каким образом?

– Теперь это несущественно. Меня интересует только то, чтобы он сделал тебя счастливой. Я думаю, он сможет это сделать. Однажды, когда вокруг тебя соберется выводок детей, ты поймешь, что я имею в виду.

Обри залилась краской и отвернулась. Иметь детей от этого человека подразумевало интимную близость, которую она не могла себе представить. Он был чужаком и должен был им и оставаться.

Колеблясь, герцог подыскивал слова, чтобы не напугать дочь. Он мог вести дела с людьми, чьего языка не знал, но не мог найти слов, чтобы поговорить со своей дочерью.

– И еще одно, Обри. Если ты будешь, несчастна, если он причинит тебе хоть какой-то вред, ты должна вернуться ко мне. Ты меня поняла?

Вспомнив намеки из слухов о графе, Обри холодно посмотрела на отца.

– Вы имеете в виду, если он меня побьет? Тогда я получу ваше разрешение уйти от него?

При таком ответе герцог разъярился.

– Если он зайдет так далеко, что поднимет на тебя руку, я разрешаю тебе покинуть его. Но если обнаружу, что ты дала ему хоть малейший повод для жесткости, я сам тебя побью. Ты не настолько взрослая для меня, чтобы я не мог поучить тебя уму-разуму.

– Спасибо, папа, за любовь и внимание. Я горю нетерпением выйти замуж за человека, чьей единственной рекомендацией являются слухи о том, что он яростно сражается на поле боя и имеет репутацию человека, избивающего своих жен.

Уязвленный более чем хотел бы признаться, герцог яростно отчеканил:

– Свадьба состоится завтра на закате. На следующее утро ты проснешься графиней Хитмонт.

Повернувшись на каблуках, он вышел, оставив Обри наедине с невеселыми мыслями.

Глава восьмая

На следующий день Обри по-прежнему не выходила из своего добровольного заточения. Она дала слово Хитмонту, что пройдет через издевательскую церемонию, но лошади внизу у конюшни все сильнее притягивали ее внимание. Ее тянуло ускакать отсюда – только бы ее и видели. Она швырнула украшенную кружевами подушку в обитую атласом стену, позволяя ярости занять место слез. С тех пор как в прошлом сентябре ей исполнилось семнадцать лет, ее Водили с одного званого вечера на другой, представляя такому количеству людей, какого она не видела за всю предыдущую жизнь. Одевали и причесывали как модную французскую куклу. У нее не было мгновения, когда она была бы предоставлена самой себе, и сейчас ей казалось, что все это время было одним головокружительным падением с обрыва в ожидании, когда же придет конец.

Вечером наступит кульминация этого полета. Она совершенно не знала мужчину, рядом с которым встанет у алтаря, чтобы поклясться любить его и повиноваться ему. Она не знала, кем и зачем была похищена, но подозревала, что все спланировал Хитмонт, и не собиралась ему прощать. Она чувствовала со всей определенностью, что этот человек способен на все.

К тому времени, как раздался стук в дверь, она почти убедила себя, что побег – единственный для нее выход. Когда же она отворила дверь и увидела тетю Клару, то бросилась в объятия старой леди с истерическими всхлипываниями страдания и радости.

– Тетя Клара, вы приехали! Я боялась, что никто так и не приедет. Думала, он выдаст меня замуж и отправит куда-нибудь подальше, а я никогда уже никого из вас не увижу, – запричитала Обри.

– Мой Бог, дитя! Что за высокопарные речи! Ты думала, я растила тебя все эти годы для замужества, а потом решила пропустить свадьбу? Правда, я не могу понять поспешности твоего отца. Это, конечно, бессмысленно, но, если все этого хотят, мы должны сделать все как подобает.

Клара погладила руку племянницы и повела ее к постели, старательно пряча свои сомнения от подопечной.

– Сюда, а теперь осуши глазки. Нам не нужна невеста с красными глазами. Это всего лишь нервы. Когда я выходила замуж, чуть не забралась на чердак. Так перепугалась, а ведь мой Карли был добрейшим человеком. Я приехала бы и раньше, но Алвану нужна была карета, и Пегги убедила меня ехать с ней. Мы перевернули все вверх дном, пытаясь собрать и упаковать твои вещи.

– Пегги? Пегги здесь?

Лицо Обри озарилось радостью.

– Конечно. Когда она услышала, что ты хочешь, чтобы она приехала, ее и четверка лошадей бы не удержала. Сейчас она, как и положено, отдыхает, но рвется увидеть тебя…

Снова раздался стук в дверь, и Обри вскочила с постели, надеясь, что этот сюрприз будет таким же приятным, как и предыдущий. Она боялась, что отец так стыдится ее, что никого не пригласит, но хоть Алван должен быть на ее стороне. Благословенный Алван! Она должна запомнить это и не быть с ним противной.

Вереница лакеев и служанок вносила коробку за коробкой – казалось, здесь поработали все портные города. Последний из прибывших нес знакомую корзину, из которой выглядывали три крошечные головки. При виде них Обри взвизгнула.

– Мои котята! Вы привезли моих котят! О, спасибо вам, тетя Клара! Как я смогу вас отблагодарить?

Она подбежала, обняла тетю и бросилась назад к корзине, с: ликованием затанцевав по комнате, поднимая одного за другим крошечных котят.

– Я, конечно, знаю, как ваш отец относится к животным, но, несмотря на это…

Но Обри, уже ни на что, не обращая внимания, нырнула в самую большую коробку, доставленную от портного, и тетя Клара умолкла. Этот молодой человек явно знал, что творил. Страдание, которое она видела на лице племянницы, исчезло как по волшебству, она цвела улыбкой, пока освобождала платье из матерчатого чехла. Сегодняшний день принадлежал Обри, и герцог просто обязан временно потерпеть небольшое нарушение установленного порядка.

– Когда вы успели приготовить платье, тетя Клара? Посмотрите только на жемчужины – пошив такого платья должен занять несколько дней… – Обри расстелила на покрывале кремовый атлас, изумляясь сложной отделке, вышитой, мелким жемчугом, покрывавшим корсаж из атласа и кружев. Тонкость кружев говорила о французской работе, и она пришла в изумление. Сейчас стало совершенно невозможно достать французское кружево. Как же тогда?!

– Помнишь, мы недавно получили отрезы желтого атласа? Мадам просто пришила сетку с бледно-желтыми, цвета примулы, кружевами и подобрала подходящую вуаль.

Была сорвана крышка с еще одной коробки, освободившая акры пенистых кружев, которых хватило бы на ковер в этой комнате. О происхождении плетеных даров тетя Клара предпочла не расспрашивать. Чтобы заполучить такую роскошь, наверняка пришлось прибегнуть к контрабанде. Но этот молодой человек…

– О, мой Бог!

Обри с благодарностью освободила тонкий материал из его матерчатого ложа. Никогда у нее не было ничего столь изящного, и от восхищения элегантностью наряда у нее перехватило горло. С этого дня она сможет носить шелка и атлас когда пожелает вместо девичьих пастелей и муслинов. Кружева стали для нее пропуском в мир женственности. Прежде чем она успела заплакать, в дверях появилась служанка, почтительно ожидавшая, когда ее заметят. Под вопросительным взглядом Обри она присела в реверансе.

– К вам пришли, миледи, но у них багаж, и его светлость не разрешил поднимать его по лестнице. Он просит, не будете ли вы так добры, спуститься вниз.

Не зная, о какой «светлости» сообщила служанка, и не особенно беспокоясь по этому поводу, Обри радостно выбежала в коридор, приготовившись к любому сюрпризу. За исключением одного, встретившего ее у подножия лестницы.

– Алекс! – закричала она, обхватывая руками нервную девушку, стоящую в холле, пелерина которой была все еще на плечах, а небольшой чемоданчик стоял у ног.

Облачная улыбка осветила невзрачные черты приехавшей девушки, когда она высвободилась из объятий.

– Ох, Обри, тебя почти не узнать, такой ты стала красивой. Когда его светлость сказал, что ты нас приглашаешь, я так разволновалась…

Отступив на шаг, но, продолжая сжимать руки Алекс, Обри усмехнулась при виде ее бурного восторга.

– Никогда бы не подумала, что ты проделаешь такой путь, чтобы повидать меня. Твой отец сильно возражал?

– Он не смог возражать, когда получил приглашение от Его светлости, – вмешался глубокий грудной голос, заставивший Обри повернуться и издать еще один ликующий крик.

Тучный молодой человек, казалось, немало изумился, когда она бросилась ему на шею, но выглядел очень довольным собой, когда опустил Обри наземь. В глазах, наблюдавших за этой сценой со странной смесью недовольства и удовлетворения, застыла тень. Что бы ни было между молодым сквайром и леди в прошлом, наверняка оно осталось в детстве. Сейчас эта парочка разглядывала друг друга с удовольствием и смущением.

– Эверетт! Не верю своим глазам! Помнится, ты обещал сплясать на моей могиле, но о свадьбе ты ничего не говорил.

Обри захихикала, видя огорчение, появившееся на лице молодого человека.

– Я натерпелся, играя с вами в детстве роль мужа сварливой жены, и теперь хочу получить удовольствие, глядя на бедолагу, которого вы потащите к алтарю. Никогда не прощу вам крапивный чай, которым вы меня потчевали.

Обе девушки разразились хохотом при взгляде на недовольное круглое лицо Эверетта. Человек, прятавшийся в углу, беспокойно заерзал от этих детских воспоминаний. Он не хотел вмешиваться, но не мог незаметно уйти, кроме того, ему хотелось увидеть выражение лица Обри, с которым она разглядывала последнего визитера.

– Эверетт сопровождал вас всю дорогу? Как мило! – воскликнула Обри, тайком улыбнувшись Алекс. Дочь священника долгие годы пылала тайной страстью к сыну сквайра. Случайность казалось знаменательной.

– Грум Его сиятельства сопровождал нас до Лондона. Затем нам пришлось задержаться, чтобы подобрать вашу служанку. Она очень удивилась, что вы отправились путешествовать без нее. Если бы леди Клара не настояла на том, что без Матильды вы не можете убрать волосы к венчанию, вы вообще могли бы остаться без служанки.

– Уф… – При упоминании о таком излишестве Эверетт фыркнул. – У нас был еще один попутчик. Ваш спаниель. Он всю дорогу ехал на коленях Алекс.

– Леди? – Обри взвизгнула, ее глаза восхищенно распахнулись. – Вы привезли Леди? Где? Где она? Сто лет ее не видела.

При звуке этого имени снаружи раздался отрывистый лай, заставивший Обри ринуться к дверям. Дверь распахнулась, спаниель разорвал привязь и радостно прыгнул Обри на руки, приветствуя хозяйку.

Улыбка на лице Обри успокоила человека, прятавшегося в тени, и, пока она была занята, он решил воспользоваться случаем и улизнуть. Но он не учел, что котята, которым он понравился, бросятся в погоню.

Завидев несущихся через холл котят, Леди подняла неистовый лай и, вырвавшись из рук Обри, ринулась в азартную погоню. Совсем как в добрые старые времена. Обри предостерегающе крикнула, и Эверетт с Алекс, давно привыкшие к такому хаосу, присоединились к погоне, но слишком поздно для мужчины, который, ничего не подозревая, удалялся. Оба котенка взлетели ему на спину, спасаясь от преследования. И граф растянулся на полированном полу.

Заслышав удар, Алван заспешил вниз по лестнице и весело вскрикнул, увидев лишенное изящества падение своего друга. Взволнованные Алекс и Эверетт поспешили на выручку, но именно Обри сняла визжащего спаниеля со спины Хитмонта и передала животных Эверетту. Котята разбежались, когда она наклонилась, чтобы помочь графу встать на ноги.

Одетый только в полосатую рубашку и лосины, покрывшееся после его падения слоем пыли, Хитмонт выглядел весьма нелепо, когда повернулся, чтобы с неловким поклоном приветствовать вновь прибывших.

– Очень сожалею, Остин. Мы не знали, что вы поблизости. Рада представить вам Алекс Карлайл и Эверетта Смита из Гемпшира. Это мои самые старые и дорогие друзья. – Беспечно пропуская титул Остина и то, кем он ей приходится, Обри поспешила продолжить: – Надеюсь, вы не ушиблись. Бедная Леди слишком долго была взаперти, боюсь, переусердствовала.

– Не только Леди, мне кажется, – ответил граф, подозрительно поглядывая на котенка, вцепившегося в его рукав. Обернувшись, он, учтиво поклонился провинциалам.

– Остин Этвуд, к вашим услугам. Может быть, господин Смит, мы сможем отправить паршивую дворнягу в более подходящее для нее место, а потом найдем глоток чего-нибудь, чтобы промочить горло, пока леди займутся более важными делами, – Приподняв одну бровь, он намекнул Обри, что принимает правила ее игры. – С вашего позволения, миледи?

Алекс и Эверетт расслабились при таком удачном исходе переполоха, поднятого питомцами Обри. Мало кто из домашних Обри проявлял столько понимания, и они прониклись к нему симпатией.

– Я скажу, что это замечательная идея! – весело объявил сквайр, затем, обратившись к Алвану, добавил почтительно: – Аверилл, вы присоединяетесь к нам?

Одарив вредную кузину насмешливым взглядом, Алван пожал плечами и присоединился к «простолюдинам».

– Почему бы нет? – заявил они, хлопнув по спинам обоих рослых мужчин, увел их.

Алекс смотрела им вслед благоговейным взором, а затем обратила наполненные блаженством глаза к Обри.

– Никогда и не мечтала о таком, Обри. Ты должна мне все рассказать. Оказаться здесь, да еще и на твоей свадьбе…

Обри со смехом увлекла ее наверх.

– Не знаю, как Алван смог добиться этого, но вечно буду ему благодарна.

– Алван? – мечтательные глаза Алекс посерьезнели, тонкие черты ее лица стали задумчивыми. – Да, конечно, без герба Эшбруков на карете мой отец вряд ли отпустил бы меня. Я не успела пошить новое платье и боюсь опозорить тебя перед твоим лордом Хитмонтом. Граф! Не могу даже представить себе, что ты – дочь герцога, но ты никогда не давала этого понять. А теперь ты выйдешь замуж за знатного дворянина, который увезет тебя в свой великолепный замок. Совсем как в журнальном романе.

Хохот Обри усилился, когда они добрались до ее покоев. Остин повел себя после падения замечательно, она гордилась им, но он никогда бы не стал красться по лестнице, шпионя за ней и ее друзьям. Что же он делал, когда его застали врасплох? Вскоре она собиралась озадачить его этим вопросом, но сейчас, как она надеялась, он составит компанию Эверетту. Она сдержала очередной смешок.

Пегги взволнованно дожидалась ее, но при виде смеющегося лица Обри, она успокоилась и обняла кузину мужа.

– О, Обри, я так за тебя рада. Я так беспокоилась после всего, что рассказал мне Алван.

Облаченная в просторное платье, скрывающее ее беременность, будущая свидетельница на свадьбе шагнула назад, чтобы лучше разглядеть свою подругу и родственницу. Того же роста, что и Обри, Пегги Берфорд всегда была полнее, и сейчас она завистливо вздохнула, увидев тонкую талию невестки.

– Ох, стать бы снова такой же молодой! – Она торопливо захлопнула дверь, втащила Алекс и Обри в комнату и воскликнула: – Почему вы бездельничаете? У нас полно дел.

Тут же появилась Матильда. При виде разбросанных по комнате нарядов и нижних юбок она начала ругаться, а затем принялась руководить одеванием, подгонкой и подшивкой платья. Обри настояла на том, что Алекс, которая будет участвовать в свадебной процессии, наденет один из ее нарядов, раз уж Пегги отклонила честь встать рядом с ней, и служанки засуетились, принося все необходимое.

Обри не заметила, как промелькнуло утро, у нее просто не было времени для страха перед грядущей ночью.

Прибытие ожидаемых сотен элегантных экипажей усилило волнение Обри, но она справилась с ним, наблюдая, как Алекс превращается в элегантную леди. Если сегодня Эверетт не прозреет, он не прозреет никогда.

Тетя Клара и Пегги по очереди встречали прибывающих гостей, объявив, что весь высший свет почти наверняка сочтет гвоздем сезона свадьбу Обри. К тому времени, как был найден последний штрих, подчеркивающий нежность шеи Алекс, а локоны Обри в тысячный раз убраны под вуаль, почти все гости, в зависимости от положения в обществе, прошли в часовню или зал для приемов.

События не давали Обри времени обдумать шаг, который она совершает.

Несмотря на то, что все произошло под давлением ее отца, Обри, глядя мечтательным взором на свое отражение в платье цвета слоновой кости в зеркале, пожалела, что у нее пе было времени романтического ухаживания. Ни цветов, ни колец, ни слов о любви, сказанных шепотом. Она всего лишь раз танцевала со своим женихом. А теперь они идут под венец…

Сдерживая слезы, она распрямила плечи и повернулась, чтобы ее ретивые помощники в последний раз проверили, все ли в порядке.

– О мой Бог, Обри, ваш граф будет гордиться вами, когда увидит вас идущей к алтарю, – зашептала Алекс, с благоговением глядя на золотые волосы Обри под фатой из струящихся кружев цвета слоновой кости. – Мне так хотелось бы осмелиться самой поблагодарить его за приглашение. Он должен быть прекрасным джентльменом, – мечтательно вздохнула она.

Обри не обращала особого внимания на болтовню Алекс, но, обернувшись, услышала прозаический комментарий Пегги.

– Я бы не назвала его коринфянином, но Хит временами проявляет свойственную им тонкость. Если бы он не отправил тете Кларе письмо с просьбой помочь доставить меня сюда, Алван мог бы не позволить мне приехать. Я готова расцеловать его за то, что он сделал для меня и для тебя тоже, Алекс.

Глаза Обри расширились от удивления.

– Хит? Хит привез сюда вас обоих?

Прежде чем она смогла продолжить расспросы, тетя Клара принялась выгонять всех из комнаты.

– Пора вам занять ваши места. Они решат, что мы все сбежали, если кто-то из нас не успокоит их своим появлением.

Увидев, что герцог Эшбрук приближается к покоям дочери, Клара повернулась, чтобы дать своей племяннице последний совет.

– Ваш лорд Хитмонт может и не быть джентльменом во всех отношениях, но он настоящий мужчина. Это не юный Эверетт или ваш лорд Джеффри, ожидающий внизу, а мужчина, который старается доставить радость женщине, будущей своей жене. Ведите себя как такая женщина, Обри, и он никогда не пожалеет о своем решении.

Она вышла в холл, обменявшись с герцогом несколькими словами, а затем присоединилась к остальным гостям, оставив Обри наедине с герцогом.

Серые глаза герцога встретились с глазами дочери, и он поморщился при виде слез, блестевших в них. Он прикрыл дверь и предложил ей отороченный кружевами носовой платок.

– Вы же не хотите идти к алтарю со слезами на глазах? Обри взяла кусок батиста и приложила к глазам.

– Может быть, кто-то сказал вам нечто, заставившее вас заплакать? – резко поинтересовался он.

Робкая улыбка появилась из-за кружев, когда она удалила последние следы влаги.

– Разве мужчина, который вместо дорогих подарков дарит радость, не достоин, называться джентльменом?

Герцог казался озадаченным, когда прятал возвращенный платок.

– Не знаю, как вообще можно дарить радость. Это не жидкость, которую можно разлить по бутылкам. – Он подал ей руку. – Но могу тебе сказать, что джентльмены не делают дорогих подарков. А теперь пойдем. В свое время ты, возможно, сама получишь ответ на свой вопрос.

Обри приняла руку и последовала за ним. Шлейф из атласа цвета слоновой кости и кружев змеился по покрытому коврами холлу, когда они прошли к часовне. Мысль о том, что Остин позвал сюда ее друзей и привез любимых животных, поддерживала ее. Человек, который с таким пониманием предупреждает ее сокровенные желания, не мог делать того, что приписывали ему слухи. Она не представляла, как сможет его за все это отблагодарить, но хорошо знала, что ей делать сейчас. Ее лицо осветилось мягкой улыбкой, когда они вошли в освещенную свечами часовню.

Тихий вздох благоговения прошелестел под сводами часовни, когда гости повернулись, вытягивая шеи, чтобы лучше разглядеть невесту. В смешанном свете мерцающих свечей и зарева заката, проникающего сквозь витражи, переливающееся платье Обри казалось сотканным из эфира. Лучистые зеленые глаза, обрамленные длинными ресницами, сияли с удивительной силой, когда она, не мигая, сосредоточила свой взгляд на фигуре мужчины в конце прохода. Пряди золотых волос вокруг ее лица колыхались от сквозняка из приоткрытой двери. Румянец на ее золотистой коже ярко вспыхнул, когда ее взгляд, наконец, коснулся того, кого она искала. Никто из присутствующих не усомнился бы в том, что невеста идет к алтарю, по меньшей мере, с охотой.

Фигура Остина в темно-синем фраке и брюках того же цвета, темная синева глаз, копна темных кудрей, достигающих бровей, придавали графу суровый вид. Однако улыбка, которая медленно проявлялась на губах, пока он наблюдал за величавым приближением невесты, наверняка повергла бы в обморок любую женщину в этой комнате.

Сердце Обри учащенно забилось, когда она подошла ближе к Остину, но сегодня ничто не могло ее напугать. Она слышала слова отца, передававшего ее в руки жениху, и без колебаний / взялась за крепкие пальцы Хитмонта, которые плотно сомкнулись вокруг ее руки и не расслабились, когда голос пастора забубнил торжественные фразы церемонии.

Шепот позади них не нарушил сосредоточенности, с которой они произносили слова клятвы. Когда пришло время обменяться кольцами, Обри затаила дыхание, не будучи уверенной, что кто-то об этом позаботился. Но Алван позади Хитмонта достал маленькую коробочку и, как положено, подал ее пастору. Обри издала легкий вздох облегчения.

Поморщившись при вздохе своей невесты, Остин осторожно надел на ее палец два кольца: одно – фамильное, тонкой филиграни с изумрудом и бриллиантами, и другое – простую полоску витого золота, обрамляющего одинокий бриллиант. Обри смотрела на него с благоговейным страхом, пока голос священника не подсказал ей повторить обещание любви. При этих словах, сошедших с ее губ, она посмотрела вверх, и когда се глаза встретились с глазами. Остина, все вокруг исчезло.

Шепот и шум позади них становились все громче, но и жених, и невеста не слышали ничего и не видели никого, кроме друг друга. Священник бормотал слова, соединявшие их навеки, пока смерть не разлучит их, но пока Алван не подтолкнул Остина локтем, вряд ли он слышал последние инструкции.

Наклонившись, чтобы поцеловать невесту, Остин услышал кошачье урчание только тогда, когда маленькое животное вцепилось в его лодыжку. У Обри перехватило дыхание, когда второй клубок шерсти начал карабкаться вверх по фате с губительными для нее последствиями. Раскаты смеха за ее спиной эхом разнеслись по часовне.

Все еще потрясенная клятвами, которые она только что принесла, Обри не придумала ничего лучшего, как схватить котенка, запутавшегося в кружевах ее фаты. Алекс обеими руками пыталась освободить перепугавшегося котенка, но заработала несколько глубоких царапин. Остин схватил котенка за лапу, прежде чем он успел присоединиться к своему предприимчивому собрату, и передал Алвану, недоверчиво уставившемуся на него. Затем, вынув заколки, удерживающие фату, Остин открыл ее золотые волосы, позволив ярдам кружев и напуганному представителю семейства кошачьих мягко соскользнуть на пол. Чтобы получить благодарность за эту процедуру, он наклонился для поцелуя, и она ответила ему у всех на глазах. Она задрожала в его объятиях, и он успокаивающе сжал ее, отгоняя, прочь страхи. Однако прежде чем отпустить ее приветствовать гостей, он крепче сжал ее руку и посмотрел с насмешливым блеском в глазах.

– Я взял вас, дорогая, в горе и радости, бедности и богатстве, но не помните ли вы, где в этом списке упоминается животное царство?

Обри ответила сияющей улыбкой и забрала котенка из рук Алвана.

– Куда пойду я…

– …Они последуют за вами, – насмешливо простонал Остин и под звуки старинного марша повел свою новую графиню с котом на руках вдоль прохода.

Глава девятая

Обычная жизнерадостная улыбка Обри превратилась в ироническую насмешку над собой, когда она отклонила очередное не слишком тонкое предложение поддержки и защиты на сей раз от лорда, достаточно пожилого, чтобы быть более разумным. Военный проигнорировал графа, стоявшего рядом с ней, и проследовал далее, бормоча проклятия в адрес дяди Джона и посылая неопределенные жесты Авериллу и Пегги.

Она уже решила, что ад будет представлять собой бесконечную вереницу надменных коринфян, предлагающих ей свою заботу или свою защиту и бросающих на стоящего рядом с ней мужчину взгляды, побуждающие вызвать их па дуэль. Она не решалась посмотреть в глаза Хитмонту. Она знала, что он разъярен, но пи малейшего признака недовольства не читалось в том безмятежном внешнем величии, с которым он стоял рядом с ней.

Ирония этих якобы галантных предложений не задевала Обри, хотя она была не совсем уверена, что Остин хорошо это понимал. Всех этих юных холостяков она уже встречала в Лондоне за время своего лихорадочного дебюта, но тогда пи один из них не проявлял ни малейшего интереса к зеленой семнадцатилетней леди, пока она была свободна. Они делали визиты, приглашали на танцы и шли своей дорогой, волочились, играли и пили. Сейчас же они двигались галантной толпой, чтобы заверить се в своей неувядающей преданности на случай, если ей понадобится помощь. Припомнив разговор с отцом о репутации Остина, она почувствовала во рту кислый привкус и скривилась.

– Леди Обри… – Самодовольный молодой джентльмен поклонился. Она узнала в нем одного из друзей Джеффри, хотя они не были представлены. Она подала руку почти с испугом, но следующие слова не таили угрозы. – Не могли бы вы позднее уделить мне минуту? – спросил он тихо, чтобы слышала только Обри.

Наверняка он должен был передать ей сообщение от Джеффри, но она уже не была уверена, что захочет его слушать. Дважды он отступался от нее, повинуясь требованиям ее отца. Было слишком поздно для новой попытки.

Она приветливо улыбнулась и просто ответила: – Рада была видеть вас, – прежде чем обернуться к следующему гостю.

Остин заметил обмен репликами и насторожился. Обри не умела скрывать свои чувства, и он увидел, как она вздрогнула, услышав слова, которые пробормотал мужчина. Он хорошенько запомнил его лицо и снова обратил внимание на фарс возвращения в общество.

Если герцог надеялся заставить общество принять своего зятя, как грезила его дочь, то он явно переоценил свои силы. Все эти люди прибыли сюда либо потому, что не решились отказаться, либо ради забавы, но они не собирались принимать в свою среду человека, который погубил свою первую жену и похитил вторую. А граф не собирался использовать подвернувшуюся возможность, чтобы оправдаться. Он сожалел, что Обри придется пройти через это мучение, но оно могло вынудить герцога быть поуступчивее, когда придет время им расстаться. Как, почти наверняка, и произойдет, судя по этому приему.

Алекс и Эверетт были последними в череде гостей и чувствовали себя неловко. Герцог быстро пожал им руки и ушел, и только счастливая Обри скрасила их смущение.

– Обри, почему ты нам ничего не сказала? – горячо зашептала Алекс, бросая взволнованный взгляд на грозного графа, который в этот момент был поглощен беседой с пожилой леди, терпеливо снося ее болтовню.

– Мне хотелось, чтобы вы узнали его не из сплетен. – Обри схватила Эверетта за руку и привлекла к беседе. – Я действительно хочу, чтобы вам понравился Остин, и чтобы вы не отказали мне, когда я приглашу вас навестить нас. Пообещайте, что приедете, – требовательно добавила она.

Остин выпрямился и обратил внимание на жену как раз во время, чтобы услышать эту часть разговора. Он почувствовал мгновенную неловкость за наивное приглашение Обри, но не подал вида, когда тепло приветствовал эту пару.

– Я скажу, что было крайне непорядочно не сказать нам, кто вы, – негодовал Эверетт, хватая Остина за руку и пожимая ее. – Я решил, что вы секретарь герцога или его счетовод. Обри всегда находила плохую компанию.

– Эверетт… – прошипела Алекс, прерывая двусмысленный монолог. Затем, присев в реверансе под внимательным взглядом графа, объявила: – Обри моя лучшая подруга, но порой она бывает излишне импульсивна. Надеюсь, вы простите нас за то, что мы не сразу вас узнали.

Редкая улыбка искреннего облегчения озарила бронзовое лицо Хитмонта, когда он благородно склонился над изящной рукой молодой девушки.

– Мисс Карлайл, я благодарен моей жене за то, что она смогла найти таких друзей, как вы. Буду рад, если вы станете навещать нас.

– О, приезжайте поскорее, это нас очень обрадует, – объявила Обри, покраснев от столь грациозного завершения маленькой затеи и от обращения к ней, как к «жене». – Нельзя ли найти немного пунша? Чувствую, что умру от жажды, если мне придется еще минуту здесь выстоять.

Предложение было принято всеми без раздумий и, весело болтая, компания направилась в поисках отдохновения от мучительных обязанностей.

Гости, перешедшие в главный зал, разбились на кучки и группы. Хорошо осведомленные леди, как юные, так пожилые, поспешили засыпать Обри и леди Клару вопросами.

Не в силах самостоятельно с учтивостью избавиться от допроса, Обри с отчаянием посмотрела на Хитмонта. С улыбкой на лице он кивнул в сторону столика с прохладительными напитками, давая понять, что сейчас вернется. В самом деле, он почувствовал облегчение, оставив ее под такой защитой.

Чаша с пуншем явно стала местом сбора одиноких джентльменов, и их настроение не было радушным.

Алван шел рядом с Остином, совершенно не подозревая о возможности возникновения проблем в этом раю. Он размышлял о том, как бы вложить свой доход в дурацкие приспособления, наподобие корабля Фултона, оснащенные паровыми двигателями и колесами, способными грести по воде. В любое другое время Остин живо заинтересовался бы этим, но сейчас не мог загадывать на будущее дальше нескольких часов.

Большинство юных дамских угодников, как заметил граф, наливая себе пунш, были моложе него. Одного или двух он даже узнал, но они вызывающе повернулись к нему спиной, словно его здесь не было.

– Ты не должен вызывать на дуэль этого хама, – яростно протестовал один. – Просто прогони его плетью по улице. После того, что он сделал со своей первой женой, ни одна порядочная женщина не посмотрела бы на него. Единственным путем для него было скомпрометировать ее. Как жаль, что ее брата нет в живых, чтобы наказать хама.

Даже Алван, витавший в облаках, понял значение последнего замечания и нервно посмотрел на напрягшееся лицо Хита. Граф продолжал наполнять пуншем вторую чашу.

– Я слышал, она поступила не лучшим образом, бросив себя к ногам развратника, – надменно произнес другой голос – А он, после того, как испортил ее, потребовал выкуп за венчание.

Последние слова заставили Остина медленно поставить обе чащи с пуншем обратно на стол. Потемневшие глаза вспыхнули недобрым светом, и он взял говорящего за плечо. Алван попытался вмешаться, но опоздал. Когда молодой хлыщ повернулся, кулак Хита врезался в его челюсть, и юнец рухнул на пол.

Толпа юных джентльменов пришла в движение, они отталкивали друг друга, чтобы первыми встретить разъяренный взгляд графа. Обе стороны напрочь пренебрегали раздававшимися вокруг ахами, вздохами. Из группы коринфян раздалось сердитое бормотание, но все ждали, когда поверженный поднимется.

Золотоволосый великан встал, потирая челюсть, его стальной взгляд сосредоточился на хмуром графе.

– Можете считать, – сказал ему Остин, – что удовлетворили меня, но вам еще предстоит извиниться перед моей женой.

При этом заявлении раздался ропот изумления и одобрения, но шорох юбок и аромат сирени предупредили Остина о нежеланном вмешательстве. Не сводя взгляда с противника, он попросил Алвана:

– Уведите ее отсюда.

– Зачем? Чтобы она не знала, какой вы трусливый бандит? – процедил гигант сквозь разбитые губы. – Выйдем отсюда, и ей больше никогда не придется о тебе беспокоиться.

Обри увернулась от рук Аверилла и встала между двумя мужчинами, уперши руки в бока и глядя на друга Джеффри.

– Убирайтесь и занимайтесь своими детскими играми где-нибудь подальше. Если вас прислал Джеффри, передайте ему, что он, как всегда, опоздал, и очень опоздал. Это моя свадьба, и я не позволю помешать ей.

– Обри! – только и сказал Алван, выталкивая ее из толпы мужчин. – Это тебя не касается. Хит разберется сам. – Он оттащил ее к взволнованным женщинам, сгрудившимся неподалеку.

Не обращая внимания на предостережение, Обри вывернулась и бросилась обратно к группе враждующих, когда второй мужчина бросал свой вызов. Его примеру последовали третий и четвертый, и Остин холодно подтвердил свое согласие драться с каждым.

– Очень хорошо, джентльмены. Раз на то пошло, считаю, что каждый джентльмен имеет право выбора оружия. Я буду, счастлив, встретиться с вами на ваших условиях.

Когда Обри снова встала между ними, он нахмурился и мрачно посмотрел в извиняющиеся глаза Алвана.

– Остин, не надо этого делать!

– Мадам, – холодно прервал Хит, – если до сих пор никто не научил вас, как себя вести, этим придется заняться мне.

От вида мрачной ярости в глазах, которые всегда смотрели на нее так ласково, у Обри по спине побежали мурашки, но она не привыкла отступать. Только шепот Алвана заставил ее изменить тактику.

– Обри, Хит не может отказаться драться и после этого продолжать считать себя джентльменом. Ты ничего не сможешь сделать.

Зеленые глаза Обри яростно загорелись, и она перевела взгляд с охваченного злобой Остина на дерзких юнцов за его спиной.

– Хорошо. Если уж это вопрос чести, почему бы вам сразу не наброситься на него всем скопом? Лорд Хитмонт опытный фехтовальщик, герой Ла-Коруньи, наверняка справится с вами всеми одновременно. Намного подлее смотреть, как он будет побеждать вас одного за другим, пока последний не прикончит его, когда граф устанет.

Суровая улыбка Хитмонта не отразила удовлетворения, с которым он рассматривал маленькую взъерошенную фурию, появившуюся среди них.

– Джентльмены, вы позволите, чтобы вас оскорбляла женщина, или предпочтете выйти наружу?

Он смотрел на них вызывающе.

– Пистолеты и двадцать шагов, – тут же торжественно заявил золотоволосый великан.

Разъяренная Обри оглядела остальных, ожидая, кто заговорит следующим.

Первый из вызвавшихся шагнул вперед. Выбившаяся прядь волос упала на его бровь, когда он учтиво поклонился Обри с участием в глазах.

– Это для вашего же блага, миледи. Вам лучше пройти с вашим кузеном.

Обри скользнула взглядом по его великолепно повязанному галстуку, начищенным башмакам и посмотрела ему в глаза. Не отрывая взгляда, она специально наступила ему на ногу. Когда же он не шелохнулся, она с силой пнула его по голени, а затем сладко улыбнулась, видя боль на его лице, сделала реверанс и ответила:

– Когда придете за благодарностью, я прицелюсь повыше.

Она повернулась и ушла.

Обри не замечала обращенных на нее сочувственных взглядов. Подобрав юбки, она отчаянно устремилась к лестнице. Никто не посмел встать у нее на пути, когда она взлетела вверх. Добравшись до своих покоев, она застала Матильду за раскладыванием нарядов из прозрачного газа на кровати, с которой были убраны покрывала. Пренебрегая значением этой сцены, она повернулась спиной к служанке.

– Расшнуруй меня быстрее, Мэгги, – потребовала она. Служанка поспешила исполнить приказание, добросовестно смущаясь этой команды. Был ли жених так нетерпелив, что невеста боялась повредить платью? Или невеста так спешит, потому что хочет отправить служанку до того, как придет жених?

Не осмеливаясь задавать вопросы, служанка помогала Обри в борьбе со складками плотного атласа, но изумленно отступила, услышав последующие распоряжение.

– Панталоны в нижнем ящике, Мэгги. Достань их, пока я сниму нижние юбки, – приказала Обри, нервно дергая непослушные завязки.

– Миледи, я не сетую на то, что вы храните памятку о вашем брате, но негоже доставать ее в брачную ночь.

Обри нетерпеливо бросилась к ящикам и сама вытащила Дневную пару лосин. Ей хотелось иметь что-то на память о Генри, но были и другие причины хранить эти вещи здесь. Она достала их и торопливо захлопотала над пуговицами под изумленным взглядом служанки.

После лосин настала очередь блузки от верхового костюма. До сих пор никто еще не постучал в дверь, но она не собиралась медлить. Никакой кучке мужланов с горячими головами не удастся омрачить принадлежащий ей день кровопролитием. Если бы она хотела их защиты, то попросила бы о ней. Они затевали грязную игру, на которую она не собиралась смотреть сквозь пальцы.

Застегнув блузку, она подбежала к окну и, вызвав у служанки крик ужаса, спрыгнула с подоконника.

* * *

Хитмонт хмуро выбрал пистолет из пары предложенных, отступил на шаг, напрягая мышцы, привыкшие к весу длинноствольного ружья. Он предполагал такой результат своей попытки вернуться в общество и говорил об этом герцогу, но тот уклонился от разговора на эту тему. За себя он не боялся, но ставкой была жизнь других людей.

Он отыскал Алвана среди мужчин на краю лужайки. Никто не счел нужным удаляться далеко от замка для краткого поединка. Чтобы предотвратить любое нежелательное вмешательство, была выставлена стража, но Алвана пропустили. Он уловил взгляд Хита и вышел вперед.

– Герцог дал мне обещание, и я хотел бы, чтобы оно было исполнено. Копия соглашения уже у моего поверенного. Если что-то случится, проследи, чтобы все было исполнено в точности.

Тонкое лицо Алвана искривилось, когда он согласно кивнул в ответ на это требование.

– Как бы мне хотелось, чтобы я никогда не представлял тебя Обри. Я же предупреждал тебя.

Хитмонт отвел взгляд, проверяя прицел пистолета на дальнем дереве.

– Я отвечаю за свои собственные поступки, Алван. Обри здесь ни при чем.

Один из мужчин постарше вышел на середину площадки, чтобы выступить судьей, и Хитмонт с белокурым гигантом присоединились к нему. Когда они получили последние инструкции, тонкая фигурка выскользнула из слухового окна на верху замка и побежала, вдоль зубчатой крыши. Эта старейшая часть замка выдавалась в сторону газона, делая основание стены идеальным местом для уединенных рандеву. Державшаяся в тени фигура остановилась на ближайшей к вооруженному поединку площадке и вытянула тонкую руку между растрескавшихся камней зубчатой стены. В лунном свете тускло засеребрился ствол дробовика.

– Господа!

Юный голос резко прозвенел в прохладе ночного воздуха, эхом отражаясь от древних каменных стен.

Поглощенные своей смертельной забавой, противники не услышали этого" крика, но некоторые из зрителей начали озираться, выискивая источник загадочных звуков.

– У меня хороший прицел, но я убедительно попросила бы вас, джентльмены, отойти подальше, чтобы исключить неприятную случайность, – насмешливо зазвенел тот же голос.

Это предупреждение заставило Остина вскинуть голову, а круг наблюдателей неохотно переместился к кустарнику, подальше от стены. Глаза Остина быстро обнаружили блестящий ствол и ее обладательницу, державшуюся в тени, и он выругался. Повернувшись к противнику, он крикнул:

– Лучшее, что мы можем сделать, это поторопиться, а не то она отправит нас обоих в преисподнюю.

Белокурый великан нервно посмотрел вверх, а затем кивнул судье, подтверждая свою готовность. Начался отсчет шагов.

– Я превосходный стрелок, джентльмены, но не могу ручаться, что разобью только ваши пистолеты. Если вам дороги ваши пальцы, лучше бросьте оружие.

Холодный и уверенный голос Обри четко раздавался в ночной тишине.

Судья нервно прекратил счет и перевел взгляд с Остина на сорванца на крыше.

– Это не по правилам. Она сможет выстрелить только раз, но это дает лорду Хитмонту преимущество.

Остин мрачно взглянул на военного.

– Вы плохо знаете мою жену, генерал.

Он встал лицом к тонкой фигуре на зубчатой стене. Золотые волосы блестели в лунном свете, и ему очень хотелось узнать, что за одежду она надела, чтобы с такой легкостью взобраться на крышу.

– Обри, положи ружье, или я заберусь к тебе наверх.

– Сделайте это, милорд, а я прострелю этому идиоту руку, как собирались сделать вы. Если вы пошлете наверх кого-то другого, опасности подвергнется уже ваша рука. Если вы, джентльмены, так решительно взялись испортить мою брачную ночь, может быть, вы сможете представить, что произойдет, когда мой отец обнаружит, что я сбежала. У него будет широкий выбор, чтобы найти жертву.

Торжествующая нотка прозвучала в ее голосе, когда она разглядела замешательство в толпе, окружавшей дуэлянтов.

– Георг, если она не разнесет нас на куски, это наверняка сделает герцог, – зашептал один молодой джентльмен другому. – Хорошо, что его здесь нет, чтобы записать наши имена.

Совершенно взбешенный ее неповиновением и вмешательством, Остин не обращал внимания на поднявшийся вокруг ропот, продолжая смотреть вверх на свою дерзкую молодую жену.

– Обри, возвращайся в свою комнату, или ты будешь жалеть об этой ночи до конца своих дней, клянусь тебе.

– Я уже сожалею о ней, милорд, – дразнила его она, – но пожалуйте сюда, наверх.

– Я бы принял такой вызов, – заявил один умник, с восхищением рассматривая точеную фигурку Обри.

– Кажется, она жаждет отправиться с вами в постель, – глумился великан, внимательно изучая реакцию графа. – Не будем заставлять леди ждать.

Остин обратил мрачный взгляд на противника.

– Если вам дорога ваша жизнь – это ваше дело. Давайте продолжим.

Обри вскрикнула, когда они разгадали ее блеф и вновь начали отсчитывать шаги. Она упражнялась в стрельбе по неподвижным мишеням, но никогда не целилась в живую цель. Все напрасно. Через мгновение один человек будет мертв, а другой будет вынужден бежать, спасаясь от виселицы. Какая глупость!

Мужчины сбросили сюртуки, и их белые рубашки засияли в тени темных живых изгородей. Каштановые локоны Остина и его заметная хромота ярко контрастировали с золотистой шевелюрой и легкой походкой молодого великана. В отчаянии Обри поднесла ружье к плечу и тщательно прицелилась.

– Обри! Отнеси ружье ко мне в кабинет и отправляйся к себе. Шериф, проводите джентльменов с площадки. Всех, кроме этого.

Появившийся из дальнего угла укреплений в сопровождении группы сельских констеблей герцог указал на Остина. Под неприязненным взглядом герцога и понуждаемая констеблями толпа быстро рассеялась. С видимым отвращением Хит передал свой пистолет военному и, резко повернувшись на каблуках, приблизился к тестю.

Герцог невозмутимо взирал на угрюмого Остина.

– Граф, я извиняюсь за вмешательство, но не хочу, чтобы моя дочь оказалась в Тауэре из-за убийства. Она не так хорошо целится, как утверждала.

Остин быстро взглянул на зубчатые стены, но тонкая фигурка уже растворилась в темноте. Она выиграла эту битву, когда он еще не приступал к борьбе.

– Сэр, с вашего разрешения…

Герцог мельком взглянул на Хитмонта и затряс головой.

– Ни в коем случае. Только пальцем троньте ее, и я вас повешу. Тонкие губы Остина скривились в улыбке.

– Она заслужила трости, но я не имел в виду порку. Вы ведь упомянули в своем завещании внуков?

Герцог подозрительно посмотрел на зятя, но тот не смутился. Происходившее вышло из-под его контроля. Он выбрал этого человека потому, что он имел характер и решительность, которой не было ни у кого из молодых. Если он ошибся в выборе…

Он кивнул, и Хитмонт быстро зашагал к замку.

Глава десятая

Обри забралась в комнату через окно и наткнулась на испуганный взгляд тети Клары.

– Обри! Боже, дитя мое, что ты делаешь? – вскрикнула она, уставившись на призрак в мужских панталонах, которые еще час назад были девственно белыми.

– Мой отец разогнал болванов. Никогда не думала, что проживу такой день…

Обри встряхнула золотистыми локонами, освобождаясь от едва сдерживающих их заколок.

– Ты только посмотри на себя, – в шоке сказала Клара и, повернувшись к не менее испуганной служанке, приказала: – Наполни ванну, немедленно.

Матильда поспешно отправилась выполнять приказ, оставив Обри в одиночестве сражаться с непослушными локонами и перепуганной тетей.

– Обри, чем ты занималась? Ты выглядишь как трубочист! И где лорд Хитмонт? Намечалась свадебная вечеринка, а жених и невеста убежали поиграть в прятки! В жизни своей такого не видела. И где ты нашла эти вещи?

Совершенно не способная понять ход событий этой ночи, Клара брюзжала наугад, и Обри слушала ее вполуха. Этой ночью она разъярила Хита сверх всякой меры. Если он попытается побить ее, она будет орать на весь дом. Осталось достаточно гостей, чтобы ей помогли. И он дал слово джентльмена, что не будет домогаться ее как жены, так что ей нечего бояться его мести с этой стороны. Возможно, он решится пойти к отцу потребовать развод, и больше она никогда его не увидит. Это казалось ей наиболее логичным.

После того, как сама собой улеглась паника тети Клары, и ванна наполнилась, Обри смогла насладиться одиночеством.

Матильда решила воспользоваться случаем и пошушукаться со служанками гостей, и Обри отослала ее прочь. Этой ночью в ней больше не было нужды; прекрасный брачный наряд уже спрятали. Обри издала вздох облечения, погрузившись в теплую воду с ароматным маслом, давным-давно присланным Генри из-за границы.

Напряжение этого дня смывалось с нее вместе с пеной. Она умышленно выбросила из головы все мысли о мрачном взгляде Хита. Он уедет и оставит ее в покое, и со временем этот день станет просто неприятным воспоминанием. Надо не забыть поблагодарить отца за своевременное вмешательство. Не хотелось думать, что могло случиться, окажись хоть один из курков, взведенных этой ночью, спущенным.

Хлопанье двери заставило Обри выпрямиться, расплескивая воду на турецкий ковер. Она схватилась за полотенце, но бронзовая рука отобрала его. Она протерла глаза, чтобы избавиться от попавшего в них мыла и разглядеть наглого грабителя, хотя почти не сомневалась, кто он.

– Вы это искали, мадам? – холодным тоном сказал Хит, помахав перед ней полотенцем.

Она схватила угол полотенца, вытирая тканью глаза и в то же время стараясь погрузиться глубже под воду. От гадкого чувства обнаженности она стала пунцовой.

– Выйдите отсюда, – пробормотала она.

– Я говорил, что вам делать, несколько раз за этот вечер, но вы предпочли проигнорировать меня.

Хитмонт сразу лее убрал полотенце, как только она вытерла глаза.

Обри прикрыла грудь руками, посмотрела вверх и встретилась взглядом с почти черными глазами склонившегося над ней Хитмонта.

– Я только попыталась спасти вашу дурацкую жизнь, – возразила она. – Не вижу в смерти ничего почетного. Но если мы с вами так явно не подходим друг другу, почему вы не несетесь сломя голову вниз по лестнице, требуя у моего отца развода, вместо того чтобы околачиваться здесь? Верните мне полотенце и уходите.

– Так вот что вы думали предложить? Как щедро! – Остин уронил полотенце на пол в пределах ее досягаемости, затем уселся на кровать и принялся стаскивать башмак, игнорируя ее испуганный взгляд. – Однако я не собираюсь требовать развода до тех пор, пока ваш отец не выполнит свою часть договора. Все это время, благодаря вам, мне придется быть настороже.

– Что вы делаете? – яростно прошептала Обри, глядя, как на пол упал башмак, обнажив мускулистую ногу в шелковом чулке. Пока он смотрел в ее сторону, она не решалась потянуться за полотенцем.

– Если вы выйдете из ванны, прежде чем она остынет, я избавлю служанок от второй прогулки. – Хит поставил второй башмак рядом с первым.

– Вы не смеете врываться сюда таким образом… – Обри запаниковала, когда сообразила, что никто из гостей не понял бы ее. Только что перед всеми она отдала все свои права этому мужчине. Лишь сейчас она осознала, что это был безумный поступок.

Хит страдальчески поднял бровь.

– И много бы вы поставили на это? Заключим пари? Встав, он подошел к зеркалу, чтобы отстегнуть запонки и снять галстук.

Обри воспользовалась моментом и метнулась за полотенцем, но, заметив в зеркале это движение, Остин обернулся, чтобы вознаградить себя мгновением блеска яркой белой кожи и округлыми изгибами, прежде чем она снова скрылась под водой.

В ответ на ее гневный взгляд Остин только пожал плечами.

– Если бы вы потрудились выглянуть, то увидели бы, что на другом конце холла ваш отец оставил своего человека. Не войди я сюда – об этом бы тут же доложили, и это не предвещало бы ничего хорошего для моего с ним соглашения. Зато если бы я попытался вас поколотить – чего вы всецело заслуживаете, – сюда бы немедленно примчались, чтобы сделать из меня отбивную. Так что, если вы действительно так цените мою жизнь, как только что объясняли, говорите потише и, для разнообразия, попробуйте прислушаться к моим советам.

– Я не выйду из ванны, пока вы не покинете комнату, – упрямилась она, скрипя зубами.

Остин рывком распустил галстук. Его темные глаза строго посмотрели на нее.

– Мадам, этим вечером вы уже выставили меня изрядным остолопом. Я не собираюсь торчать под дверью спальни и кротко ждать, когда моя невеста соизволит меня пустить. Вам следовало подумать об этом прежде, чем решиться ублажать себя купанием.

Сломленная аргументом, Обри уступила и махнула в сторону ширм в углу.

– Хотя бы для приличия поставьте ширму, чтобы я вытерлась. Не могу поверить, что мой отец решил, чтобы мы жили в одной комнате с первого же дня.

Остин недоверчиво посмотрел на нее, но, убедившись, что над ним не издеваются, отправился за ширмой.

– Чем вы собираетесь заняться брачной ночью? – с любопытством спросил он, поднимая ширму и относя ее к Обри.

Почувствовав, что он снова смотрит на нее, она в замешательстве пожала плечами. Если бы не пена, укрывающая ее от его глаз, она бы умерла от стыда.

– Не знаю. Я думаю, мы сможем завести раздельные спальни. В самом-то деле, вступая в брак по расчету, муж не вправе надеяться каждую ночь навещать свою жену.

Остин еле сдержался, чтобы не ответить остротой на ее наивное замечание, и молча установил ширму. Следовало помнить, что она еще ребенок, хотя порой…

Окончательно приведя в порядок и ширму, и свои мысли, он ответил:

– Если вы, в самом деле, так полагаете, позвольте вас разочаровать.

Остин вернулся на кровать и начал снимать чулки, прислушиваясь в то же время к плеску, который она производила, выбираясь из лохани. Ему хотелось заглянуть за ширму, но граф был слишком джентльменом, чтобы зайти так далеко в своих шутках. Он вздохнул и продолжал говорить, сожалея об упущенной возможности, раз уж она явно не собиралась отвечать.

– У меня уже была жена, считавшая своим призванием делать меня рогоносцем; я не хочу иметь вторую такую же. До тех пор, пока мы будем считаться мужем и женой, я собираюсь приложить все усилия, чтобы не оскорблять вас сравнением с другой женщиной и ожидаю от вас того же. Вы меня поняли?

Обри задумчиво кивнула, забыв о том, что он ее не видит. Вытираясь, она обдумывала его слова и чуть не вскрикнула, когда он вернул ее на землю, постучав по ширме и перебросив через нее платье.

– Оденьтесь, выйдите и ответьте мне, Обри Элизабет.

Ее глаза удивленно расширились при звуке своего второго имени, но она поспешила одеться, прежде чем он решит вломиться к ней снова.

У нее перехватило дух, когда она обнаружила, что платье оказалось слишком уж открытым. Светло-зеленый шелк фестонами обрамлял каждую грудь, декольте поднималось вверх под таким углом, что плечи были почти оголены. Широкие рукава с прорезями распахивались при малейшем движении, дразня наблюдателя зрелищем наготы рук. Корсет облегал талию и бедра как вторая кожа, и только пышный шлейф юбки хоть что-то прикрывал. Ей очень хотелось узнать, кому пришло в голову купить подобное, чтобы отомстить, когда она до него доберется.

Закусив с досады губу, она нервно попросила:

– Остин, передайте мою шаль.

Вышагивая в раздражении от ее молчания, Остин свирепо обернулся, услышав просьбу.

– Мадам, я жду вашего ответа. Я не собираюсь рыскать по вашим сундукам за безделушками.

Обри подобрала подол юбки и, вызывающе подняв голову, вышла из-за ширмы. Волосы, частично освобожденные от заколок, ниспадали на плечи.

– Я поняла вас, милорд.

Остин обернулся, и глаза его просветлели, когда он увидел открывшуюся картину. Он с удовольствием оглядел безупречную золотистую кожу плеч и вполне насладился крутыми изгибами молодых грудей. Граф услышал, как она затаила дыхание, когда его взгляд скользнул вниз, вдоль узкой талии и задержался на округлости бедер. Когда он вообразил, что можно увидеть, сняв наряд, он с неохотой отвел взгляд.

Обри, поблескивая нефритовыми глазами, не сделала ничего, чтобы сгладить его состояние, и Остин пошел за ширму, на ходу вытаскивая сорочку из-за пояса.

– Платье выглядит лучше, чем я ожидал, – хрипло пробормотал он, скрываясь за ширмой.

Щеки Обри залила краска.

– Так это вы выбрали его, милорд?

– Мое имя Остин, если вы собираетесь ко мне обращаться, – ответил он с легким ехидством. Рубашка упала за ширмой. Следом за ней последовали брюки.

Когда Обри услышала, как он опустился в ванну, ее щеки вспыхнули, и она поспешила нырнуть под полог кровати, наглухо запахнув его за собой. Скверно было уже то, что этот мужчина купил для нее нижнее белье, но то, что он, совершенно обнаженный, купался сейчас, отделенный от нее только тонкой ширмой, было совершенно невыносимо. Темнота, царившая за бархатом полога, немного успокоила ее, но матрас, прогнувшийся под ней, разбудил новые опасения.

– Ми… Остин, – запнувшись, произнесла она. Ответом ей послужил плеск воды.

– З-значит ли это, что ночью нам предстоит спать в одной постели? – наконец осмелилась она задать вопрос.

Остин окунулся с головой и вынырнул, выругавшись про себя, прежде чем ответить.

– Да, мадам, предстоит. И так будет продолжаться до тех пор, пока мы не усыпим бдительность вашего отца. Так что вам лучше начать упражняться в покорности, и чем быстрее, тем лучше.

При этом заявлении голова Обри просунулась между занавесей.

– Покорности?

– Вы читали Шекспира? – ехидно поинтересовался он из-за ширмы.

– Конечно. Я не настолько невежественна.

Возмущенная, она пристроилась на краю кровати, вытаскивая из волос остатки заколок.

– Помните «Укрощение строптивой»?

Обри бросила в ширму пригоршню заколок.

– Я не строптивая!

– Недостаточно убедительно. – Остин встал в ванне в полный рост. Вода ручьями стекала с обнаженного тела, когда он потянулся за полотенцем. – Берите пример с Катарины. Когда я буду говорить, что луна синего цвета, вы должны отвечать, что у нее прелестный оттенок индиго.

– Какой бред! Что это нам даст?

Обри пробежала по комнате, схватила щетку для волос и возвратилась к своему насесту, где и пристроилась, скрестив ноги.

– Этвудское аббатство, конечно. – Остин отбросил мокрое полотенце и огляделся вокруг, ища подтверждение внезапной догадки. Тихо выругавшись, он спросил: – Конечно же, мне нечего надеяться, что вы проявите такую же заботу о моей одежде, как я о вашей?

Обри почувствовала сарказм, но то, что за ним скрывалось, ввергло ее в панику.

– Нет, я сожалею. Не знаю… Может быть, пошлем кого-то за вашей одеждой…

Остин вздохнул и потянулся за своими тесными бриджами. В таком деле, как женитьба на девственнице, есть свои плюсы и свои минусы.

– Мне некого послать, дорогая.

– Остин, вы не можете!

Обри бросила щетку и скрылась за занавесями, чтобы не видеть мужа, выходящего из ванны без одежды.

Вода продолжала стекать вдоль темной линии волос на его груди. Остин даже не попытался надеть рубашку, а использовал ее как полотенце, настороженно разглядывая дрожь занавесок на кровати. Но предстоящее было неизбежно. День выдался тяжелый, и, черт побери, он не намерен провести ночь в кресле.

Мягко ступая, он обошел комнату, гася свечи. Запах горячего воска смешался со слабым ароматом цветущей сирени, и он направился к зарешеченному окну, чтобы открыть его и проветрить спальню.

Обри отодвинулась как можно дальше от того края кровати, к которому он подошел. Когда ее обнаженной кожи коснулся поток холодного воздуха, кровать не показалась ей такой уж большой. Шелк, трущийся о грудь, вытворял с ней странные вещи, вызывая боль, которой она никогда прежде не испытывала. При воспоминании о поцелуях Остина ее сердце начало давать перебои.

Тяжелое тело Остина наклонило постель, когда он пролез между занавесками. Обри удержалась, чтобы не скатиться к нему по соблазнительному скату матраса, пока Остин с комфортом укладывался спать, сохраняя при этом дистанцию.

Ей были видны только смутные очертания его широких плеч на фоне подушки, но она распознала бы его присутствие, не глядя. Он источал мужскую теплоту и энергию, которую ему, должно быть, нелегко сдерживать в женском обществе. Мужской запах, исходивший от его тела, казалось, пропитывал спертый воздух под пологом кровати. Рядом с ним она почувствовала свою хрупкость и отодвинулась еще дальше к краю.

– Вы все еще сердитесь на меня? – робко спросила она, прерывая затянувшееся молчание.

Закинув руки за голову и глядя в полог кровати, Остин ответил утвердительно:

– Сержусь, что вы сочли нужным вмешаться в мои дела. И совершенно не расстроен тем, что вы помешали мне подстрелить этого вульгарного ублюдка. Держу пари, что я стреляю лучше всех, поэтому не собирался убивать его. Так что вы просто выставили себя на посмешище. На будущее я был бы весьма благодарен, если бы вы запомнили, что в том, что я делаю, я разбираюсь немного лучше вас.

Обри вздохнула и поправила подушку.

– Я не выношу кровопролития, милорд. И если вы намереваетесь и в дальнейшем участвовать в идиотских дуэлях, не стану обещать, что буду довольствоваться ролью стороннего наблюдателя.

Остин знал, что стоило ему повернуть голову, и он вблизи увидел бы влекущие изгибы ее тела. Его руки чесались от желания притронуться к Обри, которая по всем законам принадлежала ему. Тем не менее, он сохранял неподвижность, держа руки за головой.

– Тогда я буду скрывать от вас свои действия впредь, миледи, – ответил он невозмутимо. – А сейчас давайте уснем, если сможем.

Обри молчала, но спать не могла. Она знала, что он тоже не спит, коротая недолгие часы, оставшиеся до рассвета. И все же дремота, в конце концов, одолела ее.

* * *

Холодный дождь барабанил в окна, наполняя утренний воздух влажными запахами сырой земли и майских цветов. Обри разметалась во сне, инстинктивно прильнув к источнику тепла. Она прильнула тыльной частью к бедру Остина, согреваясь, и он, улыбнувшись, почувствовал исходящее от нее тепло. Его чресла напряглись от желания при одной мысли о ней, и, если бы он не надел бриджи, вряд ли без замешательства вышел бы из этого положения.

Осторожность возобладала над искушением, и он, укрыв пикантные формы спящей жены, соскользнул с кровати, чтобы закрыть окно.

Заслышав крадущиеся шаги за пологом кровати, Обри сонно потянулась, пытаясь сориентироваться. Казалось, чего-то недоставало, хотя она не могла вспомнить, чего именно, и Обри до подбородка натянула простыню. Смятые покрывала рядом с ее полуобнаженной грудью усилили чувство пустоты, как вдруг она вспомнила, в каком положении очутилась, и ее глаза широко распахнулись от потрясения.

Как раз в этот момент Остин поднял одну из занавесей и заглянул внутрь, и Обри чуть не закричала от испуга, увидев его обнаженный торс. Когда его мускулистая рука протянулась к покрывалу, она быстро перекатилась к дальней стороне кровати.

Голубые глаза окинули ее из-под спутанных кудрей, но вместо того, чтобы потянуться к ней, он провел указательным пальцем вдоль нижней простыни, оставляя полоску крови.

В ответ па ее изумленный взгляд он пожал плечами.

– Небольшое кровопролитие, которого нельзя избежать, миледи, особенно если мы хотим убедить вашего отца в том, что мы действительно поженились.

Его глаза с любопытством смотрели, как она воспримет это сообщение.

Продолжая держать простыню у груди, Обри смотрела на него с все возрастающим пониманием.

– Вы имеете в виду… – Она содрогнулась от своего предположения и украдкой посмотрела не его бронзовую грудь, прежде чем спросить. – Это больно?

– Только первый раз. – Видя, что она смотрит на его палец, Остин усмехнулся. – Это? Не обращайте внимания.

Он отбросил вторую занавеску, позволяя свету озарить маленькую каплю на простыне. Растрепанные золотые волосы нежно ниспадали на атлас ее плеч, и Остину захотелось вознаградить себя за примерное поведение.

– Время приступать к нашим урокам, моя любовь, – радостно объявил он, глядя с усмешкой на нее. – Лучше всего будет, если мы вместе выйдем к завтраку, и я сделаю вид, что чертовски голоден. Вставайте, и начнем новый день.

Обри с подозрением посмотрела на него.

– Только после того, как вы выйдете, и ни мгновением раньше. Без сорочки, сюртука и галстука, без всех тех вещей, которые делали его внешне цивилизованным, Обри очень легко вообразила этого мужчину пиратом. Его кожа была бронзового цвета, как у человека, привыкшего разгуливать без одежды, невзирая на непогоду, а мускулы ясно говорили, что он в силах сделать с ней все, что пожелает. Ей пришлось напомнить себе, что он все же джентльмен, чтобы не закричать от страха.

Глава одиннадцатая

Друзья Обри из Гемпшира уже облачились в дорожные костюмы. Обри обвила руками Алекс, пока Остин сердечно тряс руку Эверетта. Сквозь взгляды и смех двух пар герцог разглядел еще один разгоравшийся роман. Но эти дети природы и не подозревали о хитрости, связавшей графа и его новую графиню, а герцог продолжал с сомнением разглядывать их.

Как только к ним присоединилась тетя Клара, герцог вышел в коридор. Обри экспансивно обняла ее, пока Остин учтиво приветствовал своего тестя. Мужчины обменялись взглядами: один – пытливым, другой – вежливым, но уклончивым. Герцог тряхнул головой и повернулся к своей менее скрытной дочери.

Отпустив тетю, Обри улыбнулась отцу и взяла Остина за руку с таким видом, словно он был ее единственной защитой. Герцог нахмурился, но, в конце концов, именно этого он и добивался.

– Доброе утро, папа. Ты уже завтракал? Присоединишься к нам?

– Я ел несколько часов назад. Новости из Лондона лишили меня аппетита. Сегодня я возвращаюсь.

– Надеюсь, новости не слишком плохие? Герцог потряс головой.

– Из Испании превосходные. Веллингтон великолепно управляется в этой стране. Просто принц-регент решил сделать из себя, по своему обыкновению, /дарственного дурака, и меня просят вернуться и помешать ему в этом. Я уже послал служанок упаковывать вещи. Придется вернуться раньше, чем пас ждут.

Обри не смогла скрыть проблеска надежды в глазах.

– Вы хотите сказать, что Хит и я возвращаемся вместе с вами? Многие из гостей рассчитывали пробыть здесь несколько недель. Кто-то должен остаться и развлекать их.

– Здесь остаются Алван и Пегги, да и Джон тоже. Они организуют все необходимое для развлечений. Вы же вдвоем поедете со мной. Некоторые проблемы, связанные с приданым, еще не улажены. Вы же не успели купить все для приданого. Уверен, ваш муж не станет возражать против того, чтобы вы были одеты, как подобает его жене. – Герцог искоса посмотрел на безмятежного графа.

– Конечно, Ваша милость. Я в вашем распоряжении, – сухо ответил Хит.

Обри разочарованно посмотрела вслед отцу.

– Вы правы. Он не собирается выпускать нас из вида. Это нечестно.

– Я не буду спорить с ним, пока он будет прилагать усилия, чтобы выполнить свои обещания.

Остин спокойно смотрел вслед удаляющемуся герцогу.

Обри испытующе посмотрела на него, но ничего не смогла прочесть на лишенном всякого выражения лице графа. Он слишком хорошо умел прятать свои чувства. Вспомнив, что он сделал с ней своим поцелуем, она смущенно отвела глаза. Наверняка он всего лишь демонстрировал свое мастерство. Преподал урок, по его словам. Этот поцелуй ничего для него не значил, иначе он не взирал бы на их будущее с таким бесстрастием. Мысль проводить нескончаемые ночи в постели с ним пугала Обри больше, чем ей хотелось в этом признаться.

Высоко подняв голову и стараясь не думать об обнаженных руках графа, обнимавших ее недавно, Обри горделиво прошествовала в столовую.

* * *

Трое молодых людей потягивали кофе с разной для каждого степенью уныния. Только белокурый гигант проявлял какой-то интерес к траурному сборищу.

– Не похоже, что она жаждала спасения, – сказал он. Это было слабым оправданием его неудачи, но оно придавало ему уверенности. Если бы леди не вмешалась, он наверняка добился бы своего.

– Ба, да что ты понимаешь в женщинах? Они никогда не знают, что для них лучше. Полагаю, уже сейчас она сожалеет о твоей неудаче.

Джеффри уныло посмотрел на своего старшего кузена.

– Хорошо, но сейчас уже слишком поздно помогать ей. Полагаю, он увезет ее в аббатство. Просто бандит, – добавил он мрачно, видя, как медленно тают его мечты о величии.

Белокурый гигант встал из-за стола.

– О Хитмонте ходит много небылиц, но мне он кажется неплохим человеком. Сдается, он заарканил дикую кошку. Никогда еще не видел леди с дробовиком. Лучше отстань от нее, Джефф.

С этими словами он вышел, довольный тем, что его миссия завершилась.

Старший из мужчин посмотрел ему вслед с презрением.

– В нем говорит страх. Ему всегда недоставало смелости. Может быть, так будет лучше. После нескольких месяцев в Этвудском аббатстве она наверняка сбежит оттуда.

Рыжеволосый денди с отчаянием посмотрел на деревенского кузена.

– Но она замужем, Гарри. Для меня уже слишком поздно. Самодовольство заиграло на лице Гарри.

– Насколько мне известно, она еще некоторое время не сможет вступить во владение своим наследством. Зная состояние своих владений, граф наверняка прихватит ее приданое и ускользнет на своем контрабандистском шлюпе. В его отсутствие невеста будет нуждаться в капле утешения. Думаю, длительный визит к ней в гости поднимет ваши шансы, кузен. А если графа в его странствиях настигнет преждевременная кончина, что ж, вы окажетесь поблизости, чтобы поддержать скорбящую вдову. Осмелюсь сказать, такой путь даже предпочтительнее. Ухаживать за замужними женщинами намного выгоднее, чем за девицами, если вы поняли, что я имею в виду.

Сомнение и надежда смешались на лице Джеффри, когда он слушал своего опытного кузена. Ему наскучило топкое ухаживание, а надежда получить за свои старания что-то большее, чем поцелуй, вдохновляла его, и очень. Он намеренно не заметил намека кузена па кончину Хитмонта. Такой человек, как он, заслуживает смерти, но редко ее получает. Так что, если нет никакого другого пути заполучить богатую вдову… Роль утешителя как раз по нему.

Обри мрачно смотрела в окно кареты, мчавшей ее в Лондон. Без Алвана и Пегги, оставшихся в Эшбруке, и тети Клары, вернувшейся в Гемпшир, она окажется в Лондоне брошенной на произвол судьбы. Все больше и больше она понимала, что ее муж и ее отец – два сапога пара. Лаская спаниеля, растянувшегося у нее на коленях, она глядела, как они скачут бок о бок, шумно обсуждая какой-то вопрос. Ни один из них даже не смотрел на нее.

Как романтично… Она начинала смутно понимать, почему женщины предпочитают богатство и титулы любви. В реальном мире любви нет. Это миф, придуманный писателями, чтобы забивать головы читателям и наполнять собственные карманы.

Томные карие глаза Леди печально смотрели на хозяйку. Когда же Обри, наконец, обратила на собаку внимание, ее длинный золотой хвост требовательно забарабанил, и она игриво лизнула державшую ее руку. Улыбка Обри стала светлее. Может быть, человеческая любовь и переменчива, но совсем без Друзей она не останется.

Они прибыли в Эшбрук-Хаус после полудня. Пока Обри смотрела за разгрузкой сундуков и животных, оба мужчины исчезли в городе, каждый по своим делам.

Она провела одинокий вечер, играя с котятами, и в одиночестве поужинала. Были приглашения, которые она могла бы принять, но она сочла неприличным идти туда без мужа или хотя бы без его разрешения. Вместо этого она выбрала книгу и удалилась в свои покои.

Но когда Обри вошла в свою комнату, то обнаружила там сундук Хитмонта, который она распорядилась отнести в крыло для джентльменов. Кто-то явно противодействовал ей. Она оглядела комнату, безраздельно принадлежавшую ей последние несколько месяцев, и ее взгляд наткнулся на шезлонг в дальнем конце комнаты. Новая вещь в комнате произвела на нее благоприятное впечатление, и когда Мэгги пришла, чтобы помочь раздеться, она уже тихо напевала, пока служанка расплетала ее волосы.

Когда Обри выбрала ночную сорочку с высоким воротом из тяжелого батиста, служанка предпочла не спорить с упрямой мисс. Вместо этого она помогла ей надеть убор, более приличный девице, и с презрением оглядела результат.

Обри же была в полном восторге от того, что плотная материя, ниспадавшая до пола, полностью закрывала все таившиеся под ней округлости, и весело рассмеялась над хмурым выражением лица Мэгги.

– Думаете, граф не одобрит? – спросила она задиристо.

– У вас вид ребенка, который только что вышел из детской. Его сиятельство решит, что вам место в колыбели, и пойдет искать развлечений на стороне. Вам должно быть стыдно.

Обри с любопытством выслушала столь предубежденное мнение от своей верной служанки.

– Мэгги, ты его защищаешь?! Не боишься, что он начнет избивать меня, как, говорят, бил свою первую жену?

– Это только слухи, госпожа, а я не настолько глупа, чтобы верить сплетням. Он джентльмен. Он лично спросил у меня, не хотела ли бы я поехать с вами и поселиться в его доме. И даже попросил меня порекомендовать кого-нибудь еще, поскольку у него холостяцкое хозяйство и некому будет за вами присматривать. Он хотел, чтобы рядом с вами были люди, знающие ваши привычки.

Впрочем, это сообщение не особенно встревожило Обри. Она давно подозревала, что Этвудское аббатство крайне нуждается в хорошем уходе. Тот факт, что Остин нанял всего одного человека служить и камердинером и грумом, мог сказать о многом, даже если бы она не знала о плачевном состоянии его финансов.

– Хорошо, Мэгги, а ты сама последуешь за мной в эту ссылку? Или мне придется в одиночестве нести свой крест?

Круглое лицо Мэгги вспыхнуло от негодования, белый чепец энергично затрясся.

– Вы думали, я оставлю вас на попечении неопытных деревенских девок? Кто лучше меня знает, как причесать ваши упрямые локоны? Я уже послала справиться, поедут ли со мной племянник и племянница. Они очень добросовестные и будут присматривать за вами, как за родной.

Припомнив людей, о которых упомянула Мэгги, Обри радостно улыбнулась. Она не окажется совсем одна в чужом месте, а озорные близнецы будут ее усердными помощниками во всех проделках. Это превращало замужество в увеселительную прогулку, если ей удастся избежать пристального надзора отца и близости с Хитмонтом.

Отпустив Мэгги, Обри торопливо собрала простыни и одеяла и соорудила уютное гнездышко в шезлонге. Так как Остин говорил, что не привык делить с кем-то ложе, она заботилась не о Хите, устраивая этот кокон. А когда наступит утро, они спрячут простыни, и никто ни о чем не догадается. Таким образом, они долго и с удобством смогут сосуществовать в одной комнате.

Придя в комнату, когда жена уже давно спала, Хит бесстрастно воззрился на новое устройство спальни. Теперь, когда искушение стало для него недосягаемым, он, несомненно, будет спать лучше, если вообще не прекрасно. Как им прожить следующие шесть месяцев, оставалось только догадываться.

Глава двенадцатая

Под тем предлогом, что политические заботы мешают ему подписать последние документы, скрепляющие договор, герцогу Эшбруку удалось на несколько дней задержать новобрачных в Лондоне.

Остину не терпелось вернуться домой, чтобы начать действовать, но герцог связал ему руки. Вместо этого граф целыми днями сопровождал Обри по городу, пока она, покупала приданое, которое было ей не нужно, и которого он не надеялся когда-либо увидеть.

Приглашения поступали только от тех, кто стремился снискать расположение герцога, но имя Обри исчезло из списков гостей в домах высшего света, в которых имя Остина давным-давно предали анафеме.

Из чувства долга граф предложил жене сопровождать ее на приемы, которые она выбирала бы по своему вкусу, но, выдержав целый вечер, заполненный шепотом за спиной, недомолвками и косыми взглядами, Обри расхотелось принимать приглашения. Она взбунтовалась вообще против любых светских мероприятий.

– Хочу посмотреть львов. Хочу в Воксхолл. Хочу в театр, – требовала она, когда Остин пытался уговорить ее принять приглашение на чай к леди Дриби. – Может быть, этой мой единственный шанс посмотреть Лондон, и я хочу увидеть хоть что-то, кроме роскошно убранных гостиных. Если вы меня не берете, я пойду сама.

Ей не нужно было топать ножкой или надувать губы, чтобы пояснить, что она имеет в виду. Блеск зеленых глаз на внешне безмятежном лице предупреждал о грядущей грозе заранее. Не испытывая желания выставлять себя на обозрение в качестве людоеда-великана на потеху гостям леди Дриби, Остин с готовностью согласился изменить планы.

И, действительно, сухой сарказм, и тонкое остроумие графа не дали осмотру достопримечательностей превратиться в еще одно тяжелое разочарование для Обри. Вид несчастных, сидящих в клетках зверей с самого начала чуть не испортил ей весь день, но когда Остин начал сравнивать разных животных с их общими знакомыми, она принялась хохотать. Когда же он зашел так далеко, что узнал Джеффри в шумном павлине и Алвана в молчаливом филине, она не смогла снести обиды и отплатила той же монетой, обозвав Остина черным лебедем.

Что-то поразило его в этом странном сравнении, и граф насмешливо посмотрел на свою спутницу.

– Как прикажете это понимать?

Обри улыбнулась.

– В обоих смыслах: и прекрасный, и опасный, милорд. Или вы предпочитаете быть надутым гусаком?

Остин посмотрел на нее убийственным взглядом.

– В таком случае вы станете глупой гусыней. Берегитесь, моя леди, иначе вас однажды подадут под соусом.

Их настроение улучшилось, когда они расслабились и отточили свое остроумие друг на друге и на окружающих. К тому времени, когда они вернулись домой после довольно скверного спектакля в недавно отстроенном театре Ковент-Гарден, Обри витала в облаках эйфории, причиной которой был исключительно ее спутник.

Когда они вошли, смеясь и болтая, словно только что встретились после долгой разлуки, отец Обри вышел из кабинета, чтобы присоединиться к ним. Проницательные серые глаза отметили и то, как рука Обри, затянутая в перчатку, льнула к руке мужа, и то, с каким нескрываемым удовольствием Остин глядит сверху вниз в ее смеющиеся глаза. Они были настолько поглощены собственной болтовней, что лишь спустя несколько минут заметили присутствие герцога.

– Полагаю, представление имело успех? – сухо спросил герцог, когда парочка наконец-то обернулась, чтобы поприветствовать его.

– Наоборот. Господин Шеридан попытался переодеть свинью Офелией, а…

Остин поспешил прервать ее, зная, что эпитет, присвоенный им Гамлету, вызовет шок у любого, услышавшего его из уст леди.

– Достаточно будет сказать, что мы посмотрели комедию, замаскированную под трагедию. Вы хотели видеть меня, сэр?

Хмурый усталый взгляд герцога слегка потеплел, когда он увидел покровительственный жест, которым граф обнял жену, и дружелюбие, с которым Обри приняла его. Что бы ни было между ними, но они стали друзьями, а многие другие браки довольствовались много худшими отношениями.

– Да, если вы не против, Хитмонт. Я знаю, что сейчас уже поздно, но утром я отбываю в Норфолк. Есть некоторые дела, которые нужно уладить до моего отъезда.

Хитмонт сразу посерьезнел. Взяв руку Обри и склонившись над ней, посмотрел ей в лицо.

– Дорогая, вы простите меня, если я не последую за вами немедленно?

От такой чопорности Обри захотелось рассмеяться, но, понимая, сколь дорого это может обойтись Остину, она присела в изящном реверансе и абсолютно серьезно ответила:

– Я буду ждать вас с нетерпением, милорд.

Он улыбнулся и, прежде чем повернуться к герцогу, проследил за тем, как она вспорхнула по лестнице. Затем, учтиво поклонившись, сказал:

– К вашим услугам, сэр…

* * *

Обри с волнением глядела в окно, наблюдая за причудами лунного света в саду. Она не могла обуздать беспокойные силы, струившиеся по ее жилам и заставлявшие жаждать недостижимого.

Последние дни Хит вел себя как настоящий джентльмен, не жаловался на то, что она перебралась в шезлонг, и не пытался как-то по-другому предъявить на нее права. Если уж на то пошло, он был так же сдержан, как и она, конечно, если рядом никого не было. Больше всего беспокойства ей доставляли мгновения, когда он представлял ее как свою жену, вот почему она так беспокойно расхаживала по комнате. Или ей так казалось. Он был заботливым мужем, всегда готовым предложить руку, подать шаль или просто заговорщически улыбнуться шутке, понятной только им. Большинство мужей едва замечают своих жен, и ей казалось, что он наверняка предпочел бы компанию своих сверстников ее детской болтовне, но при этом Остин не выказывал никаких признаков недовольства в отличие от любого другого мужчины. Такое несоответствие беспокоило ее.

Обри скрестила руки на груди и попыталась изгнать из головы воспоминания о том мгновении, когда Остин держал ее в объятиях и вел себя с ней как мужчина с женщиной. Он был мужчиной, он имел мужские потребности, а она была доступна. Она наверняка знала, что, представься ему такая возможность, и он взял бы ее, невзирая на свои обещания и возможные последствия. И это не означало, что он думал о ней как о жене или женщине или что он вообще думал о ней. Он просто справил бы свою нужду и наутро спокойно принял бы последствия.

Так до нее дошло, что их соглашение должно оставаться в силе, чтобы они действительно смогли положить конец их браку. Если она, конечно, не решит, что брак без любви лучше, чем одиночество. Если бы она была взрослее, опытнее, она бы смогла заставить Остина ее полюбить, но она не представляла, с чего начать. В конце концов, она действительно знала его слишком мало.

Мучаясь бессонницей, Обри босиком соскользнула вниз по галерее, направляясь в библиотеку. Хорошая книга отвлечет ее от бесплодных раздумий. Громкий голос Хита, доносящийся из кабинета, остановил ее. Она услышала свое имя, и хотя не могла вмешаться, но на мгновенье помедлила. Хит редко повышал голос, но сейчас его было хорошо слышно.

– Это нечестно по отношению к Обри, сэр, – горячо протестовал он. – Ей нужно воспользоваться шансом, сохранить положение в обществе. Она слишком молода, чтобы заживо похоронить себя в чужом для нее месте, лишив комфорта, к которому она привыкла. В крайнем случае, позвольте ей побыть с тетей, пока я не сделаю аббатство пригодным для обитания. Я действительно не могу взять ее с собой, вам это должно быть ясно.

Сердце Обри замерло, и она поспешно вернулась назад, не услышав ответа отца. Он уже собирался от нее отделаться! Она надеялась, что они стали друзьями, и что он, наверное, мог бы взять ее как жену, если она поощрит его, но нет! Он спихнет ее на друзей и родственников, а сам в одиночестве вернется домой, как всегда делал ее отец. Как он посмел! Он обещал защищать ее, пока она не вступит в права наследования, а сейчас хочет бросить всем на посмешище!

Обиженная, униженная и взбешенная открытием, что Остин хочет освободиться от нее, Обри ворвалась в свою комнату и задвинула засов. Пусть этой ночью посещает другую комнату для ночлега. Может, ее отец позволит ему спать с ним, они же такие добрые друзья!

Она слышала, как хлопнула дверь, когда Остин выбежал в ночь, наверняка взбешенный отказом ее отца позволить ей остаться в Лондоне. Слезы гнева и жалости к себе упали на подушку, когда она подумала, что ее не хотел ни один мужчина в жизни, а только мгновением раньше она была так горда своей ролью жены.

Позднее, в этот же вечер, Хитмонт заколебался, разглядывая темное, полированное дерево запертой двери, противившейся его нажиму. Сбитый с толку, он не мог определить причину столь внезапной отставки. Он только начал привыкать думать об Обри как о единственной союзнице во враждебном ему мире, но и она отвернулась от него.

Обескураженный новым поворотом событий и собираясь не уступать ни герцогу, ни его дочери, Хитмонт пошел искать слугу. С максимальным достоинством, которое он смог придать себе в такой ситуации, Остин вознаградил молчание слуги после того, как дверь была снята с петель. Слуга кивнул и исчез, а Остин продолжил прерванный путь, отомкнув дверь и установив ее на место. Оскорбление, нанесенное ему этой властной семейкой, требовало отмщения, а его голова была достаточно ясной, чтобы найти разумное решение.

У него оставался последний шанс расставить все на свои места. Он начнет с того, что научит заблудшую жену ее обязанностям. Он больше не потерпит унижений от женщины, особенно от такой испорченной, упрямой соплячки.

Он поднял свечу, чтобы разглядеть спящую в шезлонге Обри. Подойдя ближе, Остин споткнулся о низкий край кровати и почти выронил свечу. Его рука наткнулась на что-то мягкое и податливое, и это что-то тотчас начало извиваться и визжать.

Свеча погасла, и комната погрузилась во мрак. Хит отставил свечу в сторону и поспешил прекратить возню под собой.

Обри закричала и попыталась уклониться от тяжести Хита, навалившегося на нее, но запуталась в простынях. На крики Обри сбежался бы весь дом, если бы он не прекратил их. Понимая, что ему нечего терять, Остин нагнулся, чтобы заглушить их единственным способом, который пришел ему на ум.

Поцелуй заставил ее задохнуться от гнева. Обри разъярилась и принялась изворачиваться и сопротивляться, колотя его своими кулачками, но в то же время начала таять от тепла его тела, прижавшегося к ней, и от страсти, с которой его губы жадно требовали ответа. Она не могла понять, он ли был причиной того, что происходило у нее внутри, или она сама поддавалась ему.

Когда же, наконец, ее руки стали скорее льнуть к нему, чем отталкивать, Остин почувствовал, что может без опаски продолжить, покрывая поцелуями губы, мочки ушей и виски. Мучительно ощущая податливость тела, распростершегося под ним, Остин жаждал дать выход переполнившему его напряжению и почти не осознавал, что делает. Его рука спустилась к соблазнительной округлости ее груди, прижатой к нему, и он почти задохнулся от изумления, обнаружив больше плоти, чем ожидал найти. Безобразное батистовое платье-«рубашка», которое она упорно надевала все эти ночи, никогда не скользило в его руках с такой легкостью.

Прикосновение горячей руки к ее груди вернуло Обри к реальности, и когда он отодвинулся, чтобы с недоверием взглянуть нанес, она отреагировала с неожиданной яростью. Одним движением она вырвала свою руку и изо всей силы ударила его, но губам, а затем выскользнула из своей шелковой тюрьмы.

Даже в тусклом лунном свете Обри смогла прочитать потрясение и ярость, отраженную на лице мужа, и тщетно пыталась найти какую-нибудь защиту. Она выскользнула не в ту сторону, и не могла убежать через дверь, его фигура возвышалась перед ней, отрезая все пути к бегству. Когда он начал надвигаться на нее, Обри схватила со столика щетку для волос, чтобы использовать ее как оружие.

– Убирайтесь отсюда, чудовище, – испуганно прошептала она, плотнее кутаясь в простыню и угрожающе выставив перед собой жалкое подобие оружия.

– Не раньше, чем ты усвоишь урок, соплячка!

– Я буду кричать, – пригрозила она, когда он вырвал у нее щетку и бросил на пол.

– А я закрою вам рот так же, как сделал только что.

Пятясь, она достигла подоконника. Отступать было некуда.

Остин стоял перед ней, его гнев и боль искали выхода, пока она крепче запахивала простыню под его пылающим взглядом. Он схватил простыню, вырвал из рук и впился взглядом в обнажившееся прекрасное тело.

В свете луны ее кожа серебристо мерцала, скрываемая пеной зеленого шелка. Она надела платье, которое он ей подарил для первой брачной ночи, – и Остин вдруг ощутил себя полным идиотом. Он снова все испортил своей поспешностью.

– Вы заперли дверь, – заявил он.

Покрывшись гусиной кожей под его ледяным взглядом, лишенная защиты простыни, Обри собрала остатки мужества.

– Вы выродок! – воскликнула она и, не пытаясь поднять простыню, решительно направилась к двери.

– Только коснитесь этой двери, и я доберусь до вас раньше, чем вы сообразите, что случилось, Обри Элизабет, – предупредил он.

Она остановилась и обернулась, чтобы увидеть, как он спокойно бросил на стул сюртук и потянулся к галстуку.

– Вы не посмеете!

– Не посмею что, моя дорогая? – вежливо осведомился он, бросая галстук поверх сюртука. – Рискнуть разыграть сцену погони за вами в ночной сорочке? Посмею.

Она совсем не это имела в виду, и он это знал. Обри беспомощно посмотрела на него.

– Вы же не ожидаете, что я останусь здесь после того, как вы на меня напали? Вы нарушили данное вами обещание.

Бросив сорочку на кучу перепутанной одежды, Остин умышленно осторожно направился к ней. В тусклом сиянии лунного света Обри могла видеть только темный силуэт его бронзового торса на фоне окна. Один вид его наготы испугал ее сейчас сильнее, чем то же зрелище при свете утра после их брачной ночи. Она шагнула к двери.

– Нам повезет, если весь дом не узнает, что вы этой ночью закрылись от меня в нашей спальне, – принялся он увещевать, остановившись прямо напротив ее дрожащей фигуры. – Вы ожидали, что я поищу ночлег на чердаке?

Он шагнул к ней, обнял за талию и притянул к себе.

– Вы… – обмерла Обри.

Его рука нашарила соблазнительный изгиб ее груди и чувственно провела по соску, напрягшемуся под гладким шелком. У Обри перехватило дыхание, и она почти заплакала от потрясения, охватившего ее от умелой ласки. Она прильнула к нему, раз уж его рука доказала ей невозможность сопротивления.

– Остин, вы обещали… – прошептала она на его груди сквозь слезы.

Он провел между ними ладонью, легко прикоснувшись к ее плоскому животу и окружности бедер, и задержал руку у средоточия ее страстей. Он легко провел по шелку и удовлетворенно услышал легкий вскрик удивления. Со временем она всему научится.

– Никаких обещаний я не нарушу. А теперь отправляйтесь спать, пока я не пожалел об этом.

Он легко поднял ее и отнес на кровать. Обри в страхе уставилась на него, когда он уложил ее на простыни, но он ничего не предпринял, а просто лег рядом, заложив руки за голову.

Обри вздрогнула, когда он заговорил.

– Я дал вам слово джентльмена, что не прикоснусь к вам, Обри, но временами я отрекаюсь от любых притязаний на то, чтобы быть джентльменом. Берегитесь, чтобы ваши действия не вынудили меня к этому, любовь моя.

После этого он смолк, но Обри была в напряжении, пока его дыхание не стало ровным, и она не поняла, что он заснул. Ее тело продолжало болеть и трепетать от потрясения, вызванного его действиями, и эти ощущения отнюдь не уменьшались оттого, что причина их неподвижно лежала у нее под боком.

* * *

Когда поутру Обри проснулась, Остин уже ушел, но Мэгги и несколько служанок с остервенением упаковывали вещи, используя, наверное, все сундуки, нашедшиеся на чердаке. Обри взирала на них из-за занавесей, отчаянно пытаясь унять нервную дрожь.

Как только она собралась с духом, чтобы встать с кровати, в комнату вихрем влетел Остин, на ходу отдавая распоряжения служанкам. Копна каштановых кудрей была подстрижена и приведена в некоторое подобие порядка, но его шевелюра продолжала выглядеть по-модному взъерошенной. Обветренные черты лица явно контрастировали с элегантно повязанным белым галстуком, но коричневый кашемировый сюртук и желтовато-коричневые верховые брюки казались недостаточно изысканными и более подошли бы в деревне. Обри вызывающе встала перед ним.

Игнорируя ее, Хитмонт продолжал отдавать короткие распоряжения, а затем, обращаясь к Мэгги, потребовал:

– Проследите, чтобы через полчаса графиня была готова. Все, что останется, можно потом отправить вместе с вами на телеге.

Наконец-то заметив присутствие жены, Остин невольно смягчил голос.

– Пора ехать домой, дорогая. Экипаж будет ожидать вас через полчаса. Мне бы хотелось проделать это путешествие побыстрее. Пожалуйста, будьте готовы, когда я приду за вами.

С этими словами он повернулся на каблуках и исчез так же стремительно, как и появился, оставив Обри изумленно смотреть ему вслед. Дом? Их дом. После прошедшей ночи эта мысль внезапно ужаснула ее.

Ей не дали времени на размышления. Мэгги освободила ее от ночной сорочки и облачила в дорожное платье серовато-голубого цвета, украшенное у горла кружевами. Соответствующие накидка и шляпка ожидали у дверей, пока Мэгги укладывала тяжелые золотые волосы в подобие шиньона. Несколько непослушных локонов выбились из прически, обрамляя бледное лицо Обри, но, удовлетворенная результатом, Мэгги отправила свою подопечную вниз наскоро позавтракать.

Прежде чем Обри осознала, что происходит, ее отец уже поцеловал ее на прощание, а Остин посадил в раскачивающееся новое ландо, украшенное гербами и запряженное четверкой ретивых гнедых. В руках у нее оказалось его пальто. Она вопросительно посмотрела на него по поводу такой экстравагантности, но Остин только беспечно пожал плечами.

– Дорога предстоит долгая, и я не собираюсь гонять вас через полстраны на спине лошади.

Он закрыл за ней дверцу экипажа и отошел прочь.

Из дома высыпали служанки, неся собранные в последнюю минуту свертки. Лошади били подковами о мостовую, а скакун Хитмонта ржал, выражая неодобрение затянувшемуся безделью. Кудри Мэгги энергично подрагивали, пока она сновала взад-вперед по лестницам особняка, руководя укладкой корзин с провизией и чистых простыней на тот случай, если в пути придется останавливаться в гостиницах.

Герцог в бобровой шапке и с тростью на мгновение возник на пороге, но крики толпы уличных мальчишек заставили его быстро ретироваться.

Под ржание великолепных гнедых ландо покатилось по улице, грум Остина держал поводья, а один из слуг герцога прилип на запятках. Телега, везущая багаж, животных и слуг, следовала за каретой. Остин скакал бок о бок с каретой, удерживая поводья своего ретивого скакуна.

Обри подняла руку и помахала слугам, выстроившимся на ступенях. Они замахали в ответ, к лицам взметнулись передники, чтобы утереть непрошеные слезы. Даже мужчины незаметно утирали повлажневшие глаза еще долго после того, как карета скрылась из вида.

Глава тринадцатая

Обри откинула побитую молью штору на окне парадной гостиной Этвудского аббатства и посмотрела на запущенный двор и подъездную дорогу, сбегавшую к тракту. За неделю, прошедшую после ее приезда, на этой дороге не показался ни один из соседей, и ей хватало ума не ожидать посетителей. Она высматривала, не приехал ли с верфей в Эксетере Остин, но было слишком рано.

Обри отвернулась и содрала с какого-то обломка мебели прошившую обивку. Сейчас она поняла, почему Остин не хотел привозить ее сюда. Когда-то великолепное готическое здание Этвудского аббатства за долгие десятилетия небрежения превратилось почти в руины. Все хорошие предметы обстановки, картины, некогда украшавшие стены, гобелены и канделябры – все было продано, чтобы покрыть огромные долги. То, что осталось, едва ли годилось для использования, за исключением вещей, которые были слишком велики, чтобы их можно было вывезти, как, например, массивную кровать времен короля Якова в покоях Остина. Точнее, в его бывших покоях.

Обри задумчиво засунула палец в прогрызенную мышами дыру в некогда прекрасном кресле времен королевы Анны. Мать Остина очень огорчилась, когда узнала, что ее сын намерен иметь со своей женой раздельные спальни, но после того, как ее попытка помешать его планам провалилась, она хранила благоразумное молчание.

Обри улыбнулась, вспомнив о своей первой встрече с вдовствующей графиней. Вдохновленная своей новой ролью графини, она попыталась подобающим образом нарядиться, избрав для этого платье из тонкого желтого муслина, которое, по заверениям портного, было последним криком моды, а затем самостоятельно отправилась на поиски завтрака.

Она без труда отыскала столовую по запаху подгоревшей ветчины. Обри взглянула на тарелку с яйцами всмятку, почерневшими ломтиками мяса и поежилась. Когда она подняла взгляд, на пороге стояла леди Хитмонт. Ее веселые глаза посмеивались над выражением отвращения на лице невестки.

– Надеюсь, моя девочка, вы умеете вести хозяйство. Мой сын прискорбно невежествен по этой части, но не совсем по своей вине, должна признать. Я посоветовала бы вам выпить чаю, и думаю, вам повезет, если удастся поджарить гренок. Только Остин может считать едой такие помои.

Обри с благодарностью последовала совету. Вдова присоединилась к ней за чашкой чая и с интересом наблюдала, как Обри рассматривала затянутые паутиной потолки и застиранную скатерть на столе. Оловянный чайный сервиз и ложки не потрясли ее, но вот мышь, выскочившая из-под буфета, заставила ее помертветь.

Обри уронила чашку на блюдце и недоверчиво уставилась на грызуна. Леди Хитмонт успокаивающе потрепала ее по руке.

– Я рада видеть, что от таких вещей вы не лезете на стену. Было бы немного затруднительно привести этот дом в порядок, если бы нам приходилось постоянно стаскивать вас с потолка. Вы выглядите доброй, чувствительной натурой. Надеюсь, ваши слуги скоро приедут?

Обри кивнула, не отрывая взгляда от места, где только что сидела мышь.

– У меня только моя служанка с племянницей и племянником. Их сил наверняка не хватит, чтобы привести в порядок дом. Есть здесь еще кто-то, кроме грума Остина и этой твари на кухне?

Леди Хитмонт сделала легкий презрительный жест.

– Была Бланни, но Остин отправил ее отсюда перед вашим приездом. И совершенно правильно сделал. – Она не стала распространяться. – В Дауэр-Хаус есть повар и служанка, но они отказываются работать у Остина. Упрямые создания. Мне бы следовало уволить их, но других никогда не найти. Однако вы можете остаться со мной и позволить этому дому окончательно разрушиться. Я вовсе не собираюсь осуждать вас за ваш выбор.

Поток информации захлестнул Обри, но любопытства не удовлетворил. Кто такая Бланни и почему Остин избавился от нее? Почему слуги из Дауэр-Хаус не работают в аббатстве? В самом ли деле графиня собирается позволить аббатству превратиться в руины?

Но эти загадки недолго волновали Обри. Было слишком много других вещей, требующих заботы.

Матильда с близнецами должна была вскоре прибыть, но даже полк не управился бы с задачей уборки тонн паутины и грязи. Обновление прогнивших потолков и пола потребовало бы усилий армии плотников. Обри удрученно глядела на лохмотья пыльной паутины, свисавшие с массивной люстры. Как ей могло прийти в голову, что она сможет спасти эту комнату от разрушения?

Ни за какие деньги никто из местных не пошел работать в аббатство. Остин прислал одного из своих корабельных плотников из Эксетера заделать мышиные норы, но он один не мог справиться со всеми необходимыми работами.

Обри приложила тряпку к грязному стеклу, заботливо прикрытому деревянными ставнями. Если бы она могла поговорить с Остином, то, возможно, не чувствовала бы себя столь беспомощной. Но после последней ночи в Лондоне он тщательно соблюдал дистанцию между ними, и она не могла ее преодолеть, как ни старалась. Она считала, что не смолсет добиться ничего более, и, как ни тяжело было это признавать, она его потеряла.

Он пообещал позволить ей сохранить ее зверей и даже остановился в Саутридже, чтобы она смогла захватить своих морских свинок, ручного ворона и любимую кобылу, но общества ее любимцев ей было мало. Как можно выжить и не сойти с ума, не разговаривая ни с кем, кроме Мэгги и близнецов?

Уставившись в глубокую синеву стекла, Обри внезапно вспомнила глаза Остина, когда он смотрел на нее сверху вниз, прежде чем обнять и поцеловать. Воспоминание о мускулистых руках, обнимавших ее, заставляло ее трепетать, и она принялась за уборку с новыми силами. Никогда он не узнает, что сделал с ней тем поцелуем.

* * *

Ее щеки раскраснелись от верховой прогулки, предпринятой перед обедом, волосы спутались и в беспорядке разметались по плечам. Обри повернула скакуна на дорогу, ведущую домой. Туман рассеялся, и солнце начало выбираться из-за туч. Ей хотелось заехать дальше, но Остин мог, вернулся раньше, чем она ожидала, и она повернула домой.

Крик и топот подков позади заставили ее придержать кобылу и оглянуться через плечо. Огненно-рыжий молодой человек на сером жеребце скакал к ней, и у нее перехватило горло. В самом деле, это же… Она придержала кобылу, чтобы лучше рассмотреть его лицо. Обри не хотела оскорблять соседей Остина, но когда всадник приблизился, она ни могла не узнать тяжелую квадратную челюсть и решительное выражение лица. Они намертво отпечатались в ее памяти с того момента, как эти сильные руки стащили ее с коня и засунули в карету, которая увезла ее навстречу беде.

С глазами, расширившимися от ужаса, Обри хлестнула Балерину, пустила ее в галоп и рванулась по дороге к дому. Неожиданно ей очень захотелось, чтобы Остин оказался уже дома.

Рядом не было никого, чтобы защитить ее. Топот копыт приближался, крики стали громче, когда она безошибочно направила лошадь к низкой каменной стене, отделявшей аббатство от дороги.

С легкостью преодолев стену, Обри направила кобылу по запущенной дороге между разросшимися деревьями и кустами. Ветви деревьев хлестали ее, но она без приключений добралась до конюшни.

Только для того, чтобы застать там поджидающего ее преследователя. Он потерял шляпу, пылающие волосы упали ему на лоб, но это ничуть не уменьшило решительности на его лице.

– Леди Обри…

Он потянулся к поводьям, но Обри хлестнула его кнутом.

– Больше вам это не удастся, – прошипела она, пытаясь зайти ему за спину, ближе к дверям. Если ей удастся войти внутрь….

Он поспешно отдернул руку.

– Я должен извиниться, пожалуйста, если бы вы только дали мне возможность… – умолял он, придерживая скакуна, чтобы снова не обратить ее в бегство.

– Извиниться? – закричала Обри. – Извиниться за то, что умыкнули меня с помощью банды головорезов и грабителей и на корню загубили мне жизнь? Убирайтесь отсюда, сэр, или я позову шерифа!

– Бога ради, надеюсь, они не причинили вам вреда? Он поклялся, что вы будете в хороших руках. Пожалуйста, леди Обри, вы должны мне поверить. Я сделаю все, чтобы исправить зло, которое вам причинил.

Обри с недоверием посмотрела на него и направила коня к конюшне. Он не был вооружен, но она уже убедилась в его силе. Нужно быть готовой защищать свою жизнь.

– Вы опоздали, сэр, – холодно сообщила она, ногой нащупывая подножку. – Я посоветовала бы вам уехать прежде, чем вернется лорд Хитмонт. Ему будет нелегко стерпеть ваше присутствие.

И вновь выражение истинного огорчения исказило его подвижные черты.

– Действительно ли он не держит вас в заточении? Если он дома, я должен с ним поговорить. Я не могу оставить вас здесь, не зная, как отразилась на вас моя опрометчивость. Я заберу вас отсюда, только попросите. Не нужно ничего, кроме вашего согласия.

Обри нашарила подножку и поспешно соскочила вниз, сжимая хлыст и располагая Балерину между собой и молодым человеком. Он не выглядел сумасшедшим, но его слова и предыдущие поступки заставляли думать о нем именно так. Однако сейчас он казался безобидным.

– Я хочу, чтобы вы немедленно уехали, – твердо ответила она в надежде, что он послушается.

В его глазах по-прежнему сквозило выражение озабоченности, он спешился и направился к Обри, протягивая руку.

– Я не могу оставить вас здесь, не зная, что вы в безопасности и в надежных руках. Хитмонт опасен, но если он причинит вам какой-нибудь вред, он ощутит гнев тех, кто сильнее его. Пожалуйста, разве вы не хотите поговорить со мной?

Когда она окончательно поняла, на чем основаны его бредни, Обри почувствовала желание истерически расхохотаться. Переход от паники к успокоению был слишком велик. Он что, действительно думал, что спасает ее от Хита, когда грубо запихивал в ту карету? Ей следовало привести его в чувство, но она знала, что Хит уже пытался выполнить эту благородную работу.

Харли посмотрел на девочку с недоверием, когда увидел, что уголки ее рта расплылись в улыбке, а в глазах заплясали черти. Он прибыл, чтобы предложить спасение убитой горем деве, или, еще хуже, изнасилованной леди, но никак не мог предположить, что его усилия будут осмеяны.

– Сэр, мы никогда не были представлены, но вы доставили мне проблем больше, чем я могу с готовностью забыть. Если Остин не вырвал вам сердце, тому должна иметься причина, поэтому я не хочу карать вас за вашу глупость, но советую скрыться, прежде чем у него появятся основания изменить свое мнение.

Он стоял перед ней, ощущая смятение, недоверие и растущее чувство облегчения. Но прежде чем он смог ответить, знакомая высокая фигура лениво появилась из конюшни, и лицо молодого человека вытянулось.

– Уже немного поздно для этого, моя дорогая, – донесся ясный голос Хита из-за спины Обри.

Она с облегчением обернулась, и Остин обнял ее за талию достаточно фамильярно, чтобы возразить тем самым непрошеному посетителю. Он не спускал глаз с Харли, продолжая говорить с женой.

– Он потревожил тебя? Приказать, чтобы и ноги его больше здесь не было?

Что-то в его интонации подсказало, что он говорил всерьез, но Обри внимательно изучила лицо Остина, прежде чем ответить. Его рука, обнявшая ее, подавала какие-то сигналы, противоречившие его словам, но она не могла их понять. Окончательно убедившись, что в его словах нет ничего тревожного или угрожающего, она улыбнулась.

– Не так уж часто галантные рыцари прибывают, чтобы спасти меня. Может, я оставлю его?

Хит удержался от смеха при виде тревоги на лице Харли.

– Как одного из ваших зверьков? Поставишь его в сарае? Ему там будет лучше, чем в доме.

Окончательно раздавленный шутливым диалогом, молодой человек попытался протестовать.

– Теперь я понимаю, что свалял дурака. Что же, я готов принять то, что суждено, как подобает мужчине.

Сохраняя серьезное лицо, Хит подтвердил:

– Харли, вы сваляли дурака. У вас есть, что к этому добавить, дорогая?

Он повернулся к Обри, приподняв бровь.

Чувствуя жалость к этому человеку, Обри качнула кудрями.

– Думаю, я предпочту объяснения и знакомство. Он только что заставил меня опасаться за мою жизнь, и я хочу узнать о нем побольше.

Харли сглотнул и нервно поправил галстук, когда испытующий взгляд проницательных синих глаз Хита впился в него.

– Я хотел всего лишь извиниться, но она бросилась наутек. Я не представлял, что вы не объяснили… – выдавил он.

Остин посмотрел на него тяжелым взглядом.

– Мою жену нелегко испугать. Если вы только хоть чем-то навредили ей…

Обри нетерпеливо прервала его:

– Наоборот. Это я ударила его хлыстом. Мы должны осмотреть его руку. А сейчас, если кто-то удовлетворен объяснениями, я хотела бы заняться чем-то более приятным, чем смотреть, как вы сцепились, будто два барана на мосту.

Двое мужчин недоверчиво посмотрели па нее, губы Хита расплылись в улыбке, и напряженность рассеялась.

– Ваши метафоры оставляют желать лучшего, – с улыбкой сообщил ей Остин. Прежде чем она успела спросить, почему, он мягко продолжил: – Я счастлив, представить вам Харли Сотби. Полагаю, вы знаете мою жену, леди Обри!

Молодой человек осторожно склонился над ее рукой, с опаской косясь на мужа леди.

– Я более чем счастлив, леди, встретить вас, и я должен извиниться перед вами за весь нанесенный ущерб.

Обри увидела широкую полосу на замшевой перчатке в том месте, где хлыст ударил его.

– Наверное, вам лучше снять перчатку, господин Сотби, и позволить мне взглянуть на вашу руку. Я не хочу быть ответственной ни за рапу, ни за инфекцию.

Харли посмотрел на графа и, обнаружив на его лице усмешку, беспомощно промямлил:

– Рука в порядке, миледи. Ущерб невелик, уверяю вас.

– Хорошо. Тогда вы должны пройти внутрь и пообедать с нами. Возможно, я сумею получить от вас обоих больше разъяснений, чем вы мне дали сейчас.

Обри подобрала юбку и приготовилась провести их в дом, но Хит удержал ее за руку. Она обернулась и увидела, как мистер Сотби залился краской от смущения, а Остин смотрит на нее со смешанным чувством разочарования и насмешки.

– Сожалею, леди Обри, но я должен вернуться домой. Я прибыл сюда только чтобы убедиться в вашей… – Он поймал взгляд Хита и поспешно поправился: – Чтобы принести свои извинения. Но я не счел бы свою миссию законченной, если бы не пригласил вас к нам домой. Мои сестры, я полагаю, почти одного возраста с вами, и они хотят встретиться. Надеюсь, вы примете приглашение.

От осознания, что поблизости были люди, с которыми она могла бы подружиться, Обри заметно оживилась, но когда речь джентльмена стала нервной, у нее возникло странное подозрение. Когда он закончил, она холодно поблагодарила его.

– Я была бы не менее счастлива, познакомиться с вашими сестрами, господин Сотби. Если мой муж окажется так добр, чтобы однажды отвезти меня к ним, я буду счастлива, навестить вас.

Харли с волнением посмотрел на бесстрастное лицо Хита.

– Хорошо, но, видите ли, мой отец стар и придерживается своих правил на этот счет. Было бы лучше, если бы я приехал за вами. Возможно, его сиятельство сможет пояснить…

– Не нужно ничего объяснять, сэр, – ответила Обри с обманчивой мягкостью. – Я не хожу туда, где не принимают моего мужа. Передайте вашим сестрам мои извинения…

Она повернулась и отправилась прочь, но отрывистый возглас Остина остановил ее гневный уход.

– Не глупи, Обри. Мария и Анна очень интеллигентные и приятные молодые леди. Тебе понравится их общество.

Она гордо вздернула голову.

– Тем более я сожалею, что у меня не будет возможности повстречаться с ними. Доброго дня, сэр.

Она царственно кивнула, отпуская рыжего молодого человека, и не оборачиваясь, зашагала прочь.

Остин с благодарностью посмотрел ей вслед и повернулся, чтобы пожать плечами в ответ на недоуменный взгляд Харли.

– Если вы еще не заметили, она крайне щепетильная молодая женщина, – пробормотал он в оправдание.

– Она права, и вы это знаете, – примирительно предположил Харли. – Однако я надеялся… Кажется, это будет чертовски трудно, Хитмонт, – закончил он почти со злостью.

– Такова Обри. – Хит усмехнулся и протянул молодому человеку руку. – Это не ваши проблемы, Сотби. Я ценю ваше участие.

Харли взглянул на протянутую руку и с внезапной решимостью крепко пожал ее.

– Я должен извиниться перед вами, сэр. Очень трудно изменить сложившуюся ситуацию, но я намерен исправиться.

Хит устало пожал плечами.

– Осмелюсь заметить, что вы без Особых трудностей испортите свою репутацию. Сожалею, что вы не смогли пообедать с нами. Доброго вечера.

Харли посмотрел вслед уходящему графу. Его хромота стала заметнее. Он предоставил Хитмонту возможность жестоко отомстить, но граф великодушно не пожелал поминать старое. Он не мог считать его трусом, особенно после того, как он так отчаянно сражался, думая, что женщина в опасности. Скорее, его можно считать джентльменом до мозга костей, вопреки всем слухам, утверждающим обратное.

Как жаль, что его одурачили сплетни и что они навредили графу и его прекрасной юной жене, которая здесь совершенно ни при чем.

Когда Хит вошел в холл, он услышал Обри, болтающую со служанкой его матери, и решил, что они готовятся к обеду. Сейчас он не мог к ней войти. Объяснения подождут до более удобного случая.

Войдя в свои покои, он услышал плеск воды в ванной, доносившийся из покоев жены. Он сбросил просоленный сюртук и захотел отыскать хоть кувшин теплой воды, чтобы помыться. Джон, должно быть, вытирает сейчас взмыленных лошадей, он всегда в первую очередь заботился о животных, а потом о хозяине. Груму не приходило в голову, что граф регулярно нуждается в ванне.

Остин уселся, снял башмаки с усталых ног, а затем пропитанную потом сорочку. Он работал наравне со своими людьми на починке корабля в сухом доке, но должно пройти еще несколько недель, прежде чем судно спустят на воду. У него было шесть месяцев, за которые нужно починить и оснастить корабль и успеть перевезти груз, достаточный, чтобы вернуть деньги Обри и поправить свое финансовое положение.

Легкое царапанье в дверь, соединяющую его спальню со спальней Обри, прервало мысли Остина. Не подумав, он предложил войти. То, что он полуодет, он осознал, только когда из-за двери показалась золотистая головка Обри.

Краска залила щеки Обри, когда она заглянула в покои мужа и обнаружила его раздетым по пояс и явно собравшимся мыться.

Она скорее обрадовалась этому, хотя и понимала, что он оберегал ее от подобных интимных мелочей. За исключением утра после их брачной ночи она никогда по-настоящему не видела мужа полураздетым, и это зрелище вызвало у нее интерес. Ее щеки запылали сильнее.

– Вода в ванной еще теплая, милорд. Думаю, она вам понравится больше, чем холодная в тазике. А Дельфина говорит, что у вас есть зеркало, которым мы сможем воспользоваться, пока вы будете купаться.

Несмотря на краску на щеках, голос ее звучал уверенно, а глаза не бегали, когда она вошла и прислонилась к двери.

От нее исходил запах свежей сирени и дождевой воды, и капля влаги еще оставалась в ямочке у шеи, там, где пуговица блузки осталась расстегнутой.

– Кажется, это честный обмен, дорогая, – одно зеркало за одну ванну.

Он продолжал разглядывать ее, пока ее щеки не стали пунцовыми.

Не зная, как себя вести в присутствии полуодетого мужчины, Обри отвернулась и приказала служанке внести наряды с таким видом, словно в любой момент могла свободно входить в покои мужа. Миниатюрная служанка-француженка, проходя мимо Остина, опасливо покосилась, но, подражая Обри, решила не обращать на него внимания и всецело сосредоточилась на золотых локонах.

С улыбкой на губах Остин перешел из своих новых покоев в старые и прикрыл дверь. Понимая, что он вряд ли сможет найти жену, похожую на Обри, Хитмонт медленно погрузился в ванну. Он хотел многого и был уверен, что в один прекрасный день добьется своего. Обри была золотым солнцем его дней. Но кто может надеяться достичь солнца? На нем долго не проживешь.

Глава четырнадцатая

Обри удалось уговорить кухарку начать заботиться обо всех жителях аббатства, и она решила порадовать эту женщину дорогими приправами. Пейшенс было неудобно носить готовый обед из Дауэр-Хаус в горшках до кухни аббатства, но Обри еще не додумалась, как преодолеть эту проблему. Жалкие остатки карманных денег, полученных в последний раз три месяца назад, могли исправить только мелкие неудобства.

Она улыбнулась Джону, когда он подвел к ней ее игривую кобылу, и неразговорчивый валлиец кивнул чубом. Невысокий, жилистый и не склонный к разговорам, грум служил Остину около десятка лет или больше того.

– Я сожалею, что Остин счел нужным оставить вас присматривать за мной, Джон, но мои слуги должны скоро прибыть, и тогда вы сможете вернуться к вашим прямым обязанностям. Но раз уж он оказался настолько великодушным, что оставил вас здесь, я надеюсь, вы покажете дорогу в деревню. Мне нужно сделать покупки.

Громкое карканье и хлопанье черных крыльев позади них заставило грума настороженно оглянуться. Черной тенью, скользнув над головой Джона, ворона Мина подлетела к Обри, уселась на плечо и, удовлетворенная насестом, каркнула еще раз.

– Да, мэм, – пробормотал грум, прежде чем забраться в седло своей лошади. Еще раз, с подозрением глянув на ворону, он направил скакуна к воротам.

Сразу за городом им навстречу вылетел знакомый серый мерин и остановился, когда наездник увидел Обри и ее грума.

– Леди, как мне повезло! Я собирался пригласить вас на верховую прогулку, но вы встаете раньше, чем мои сестры.

Харли удерживал свою лошадь на месте, пока Обри не подъехала, чтобы присоединиться к нему.

– Я еду за покупками. Прогулка подождет до другого дня, а вы сейчас можете сопроводить меня, – предложила она.

Лицо Харли просветлело.

– Это доставит мне удовольствие. За неделю я смогу сделать кучу визитов, чтобы ввести вас в общество графства. Откуда вы хотели бы начать?

Хотя он говорил с легкостью, Обри сомневалась, что он говорит правду. Хит предупреждал, что его отношения с соседями не из лучших, а сельские жители еще меньше склонны прощать, чем городские. Было бы легче, если бы она хоть что-то знала о событиях, порождавших слухи, но Хит не хотел просвещать ее на этот счет. Она шла вслепую по неведомой земле.

– Мне нужен кто-то, торгующий специями, – уклончиво ответила она. Нужно было взвесить свои возможности, прежде чем штурмовать цитадель. До конца этого дня она хотела, чтобы вся деревня знала, что она разбирается в делах.

Харли провел ее к маленькому магазинчику посреди главной улицы деревни и помог сделать покупки. Внутри магазинчика запах сухих трав смешивался с ароматами камфары и мазей, и Обри заморгала, привыкая к полумраку помещения. Хозяин с рыхлым лицом уставился на них с откровенным любопытством.

Обри протянула свой список и вежливо поинтересовалась:

– Вы сможете снабдить меня этим, сэр?

Присутствовавшая в магазине пожилая женщина, облаченная в черное, придирчивым взглядом окинула Обри, оценивая стоимость элегантно скроенного желтовато-коричневого верхового костюма. Улыбнувшись, она спросила:

– Вы из особняка, не так ли? Не одна ли из ваших сестер, мистер Харли?

– Я из аббатства. Господин Сотби был так любезен, что согласился сопровождать меня этим утром в моих странствиях.

Оба, и хозяин, и пожилая женщина, посмотрели на нее так, как если бы она заявила, что живет на луне. Человек за прилавком обернулся и начал медленно возвращать на полки заказанные специи.

– Сожалею, мисс, мы не предоставляем аббатству кредит.

Он говорил неприветливо, но не грубо, просто констатировал факт.

Обри плотно сжала губы и открыла кошелек.

– Я привыкла оплачивать свои покупки, сэр, – сообщила она с твердостью.

Старая женщина радостно закудахтала:

– Она заплатит наличными, Барнаби. Или ты не слышал? Наш граф нашел богатую жену. Тебе бы следовало следить за своими манерами, парень.

Она смотрела то на Харли, то на Обри и конце концов адресовала свой вопрос знакомому лицу.

– Как случилось, что вы снова в хороших отношениях с аббатством, мистер Харли? Знает ли об этом ваш отец?

Харли держался с суховатой сдержанностью на протяжении всего разговора, как и подобает джентльмену.

– Мой отец не имеет претензий к графине, госпожа Грин, и я полагаю, мы сделаем все возможное, чтобы оказать ей гостеприимство. – Он посмотрел на владельца магазина. – Я ручаюсь за кредит этой леди. Не уверен, что графиня должна носить золото с собой, как заурядный ростовщик. Отошлите ее покупки в аббатство. Леди Обри, если вы готовы…

Он протянул руку, показывая всем в лавочке, что им с Обри пора.

Хозяин лавочки заметил блеск монет и величину кошелька леди и охотно уступил. Он мог не одобрять представителей дворянства, но не имел предубеждений против того, чтобы брать у них деньги.

Старушка поспешно присела в реверансе, когда Обри оперлась о руку своего спутника. Она была вознаграждена теплой ответной улыбкой, прежде чем молодая пара удалилась к следующей остановке на их пути.

К тому времени, как Обри совершила половину покупок, весь город знал, что к ним прибыла новая графиня, и к ней стали обращаться почтительно и немного опасливо. Обри слышала шепот и ловила любопытные взгляды с апломбом, пресекающим любые вопросы и намеки, говорила, что аббатство могло бы принять людей на работу, если они предложат свои услуги. Она не ожидала немедленных результатов, но хотела дать пищу для размышлений.

Прежде чем они успели войти в лавку портного, легкая двуколка прогрохотала по улице и остановилась перед ними. Две хорошо одетые пассажирки поздоровались, и Харли, широко улыбнувшись, представил их.

– Леди Обри, я рад представить вас моим сестрам, Анне и Марии. Если бы они не просыпались так поздно, они давным-давно присоединились бы к нам.

Обри не смогла сдержать улыбку при виде явно продуманного плана знакомства: если она отправилась завоевывать деревню, то семейка Сотби отправилась завоевывать ее.

– Очень приятно, – сказала она, пока Харли помогая сестрам выбираться из экипажа. Анной была старшая, более высокая сестра, такая же рыжая, как и брат, но если волосы Харли были глубокого медного цвета, у Анны они отливали оранжевым оттенком. Она ответила на приветствие Обри, и оказалось, что у нее приятная улыбка и хорошо поставленный голос.

Мария выпрыгнула из экипажа сама. Больше всех остальных подходившая по возрасту Обри, она лучилась самодовольством оттого, что их план познакомиться с новой соседкой удался. Рыжие волосы, свойственные всем Сотби, были у Марии более нежного оттенка, скорее, ее следовало называть рыжеволосой. Она говорила не так чопорно, как сестра, и намного стремительнее.

– Я так рада, что Харли не удалось окончательно выставить себя на посмешище, и что вы согласились поговорить с ним. Я бы умерла с досады, зная, что рядом, в аббатстве, есть моя ровесница, а я не могу с ней поговорить. Вы только что приехали из Лондона? Вы были в Королевском театре? А прогуливались верхом в Гайд-Парке? Конечно, да. Какая я глупая…

Она осеклась под строгим взглядом сестры. Их брат забрался в двуколку и обратился к Обри:

– Я отведу экипаж к конюшням. Скажите девочкам, куда вам нужно, и они вас проводят.

Он хлестнул лошадей, пустив их рысью, и укатил.

К тому времени, как Харли вернулся, «девочки» уже углубились в оживленное обсуждение достоинств повестей сэра Вальтера Скотта и преимуществ ромашки при тошноте, хотя он совершенно не мог понять, что между этими темами общего.

Однако разговор тут же перескочил на неизбежность покупки нового ковра, обнаруженного Обри в лавочке, и на то, как лучше всего доставить его в аббатство в целости и сохранности, поскольку надвигался дождь. Харли тут же решил эту проблему, предложив использовать новый крытый экипаж Хита, чем настолько обрадовал лавочника, что он позабыл напомнить графине, что не предоставляет кредита аббатству. Молодые люди ушли, оставив хозяина радоваться тому, что он наконец-то спихнул экстравагантный ковер, и опасаться, что за него так никогда и не заплатят.

Когда они добрались до маленькой чайной, укрывшейся в парадной комнате коттеджа в конце улицы, со стороны деревни к ним верхом приблизилась странно знакомая фигура. Судя по покрою сюртука, блеску сапог и шляпы, это был богатый джентльмен, и Обри с ее спутниками не оставалось ничего другого, как остановиться и подождать его.

– Джеффри? – изумленно пробормотала Обри, когда молодой человек натянул поводья и остановился перед ними, галантно сняв шляпу.

Ее спутники не нашли в его появлении ничего удивительного и приняли как старого друга. Джеффри спрыгнул с лошади, кивнул Обри, и сестры Харли тут же взяли его под руки. Так они и вошли в чайную – Джеффри между двумя сестрами, а Обри под руку с Харли. Не понимая до конца, как и почему Джеффри мог оказаться здесь, в Девоне, вдали от лондонской цивилизации, которой он так дорожил, Обри хранила молчание.

Хотя мужчины были явно знакомы, между ними чувствовалась напряженность, мешавшая непринужденно разговаривать друг с другом. Кузена Джеффри ожидали позже, и длительность их пребывания в гостях зависела от планов двух сестер на лето.

Отвечая на последний вопрос, молодой человек поднял голову и посмотрел Обри прямо в глаза.

– Я буду здесь, пока я нужен, и даже дольше.

Его намек заставил Обри стиснуть зубы, а Харли беспокойно заерзать, но Мария и Анна, по-видимому, ничего не заметили. Молодой человек, присоединившийся к их узкому кругу, был достаточно интересен и без того, чтобы вникать в смысл, крывшийся за его словами.

Обри пришлось дожидаться, пока все допьют чай и она сможет извиниться и уйти. К ее радости, Харли дал понять своему другу, чтобы он остался, пока Харли проводит Обри на улицу, и она отыщет своего грума.

Джон уже ожидал снаружи, держа поводья лошадей. В небе сгущались тучи, и он обрадовался появлению Обри.

Харли, однако, на мгновение задержал ее.

– Леди Обри, я знаю, что до моего фиаско в Гайд-Парке вы были обручены с Джеффри. Мне кажется, что он прибыл сюда в самый неподходящий момент. Ваш муж почти на пять лет старше меня. Он и я оказались в школе и на войне в разное время и не имели случая близко познакомиться. Но, кое-что, зная о его прошлом, я не могу представить, что он благожелательно отнесется к присутствию Джеффри. Вы позволите мне предложить Джеффри уехать? Будет лучше, если он услышит это от меня, а не от Хитмонта.

Обри потупила взгляд и обдумала предложение. Однажды она уже использовала Хита, чтобы возбудить ревность Джеффри, и результат оказался плачевным. Она не решалась повторять этот эксперимент. Но Хит женился на ней не по любви и без какой-либо надежды на сохранение брака, так что она сильно сомневалась, что ревность как-то изменит его поведение. Гордость – да, возможно, но она не думала, что гордость позволит ему просить Харли отшивать ее поклонников. Нет, эту задачу Хит взялся бы решать сам. Она отрицательно тряхнула головой.

– Нет, Харли, вы не мой брат и не мой муж. Вам не подобает говорить с Джеффри так, как если бы вы были кем-то из них. Сомневаюсь, что я его еще увижу. Остин редко посещает здешние приемы. – Ее губы растянулись в улыбке, когда она на прощанье повернулась к нему. – Спасибо, что познакомили меня с вашими сестрами. Что бы ни было между вами и вашим отцом, я надеюсь, мы сможем видеться на нейтральной территории. Мне бы очень хотелось подружиться с вашей семьей.

Харли наклонился к ее руке.

– Как пожелаете, миледи. – Он выпрямился, и в его глазах промелькнули озорные огоньки. – У вас не будет недостатка в друзьях, или я ничего не понимаю.

Она радостно улыбнулась в ответ.

– Мои друзья зовут меня Обри. Надеюсь вскоре снова увидеть вас и ваших сестер.

Помахав на прощанье, она позволила Джону помочь ей забраться в седло.

Первые капли дождя застали их на полпути домой, и Обри пришпорила коня. Из-за верхушек деревьев с отчаянными воплями вынырнула ворона и села на плечо Обри именно в тот момент, когда из леса появился всадник. Не обращая внимания на грума и странно посмотрев на ворону, Джеффри пустил скакуна рядом с Обри.

– Обри, нам нужно поговорить.

Обри подождала, пока Мина успокоится, и ответила:

– Я уже говорила вам, Джеффри, что слишком поздно для разговоров. Вы можете только доставить мне новые неприятности, продолжая в том же духе.

– Давайте останемся друзьями, – сказал он, но, помня о молчаливом слуге, скачущем позади них, не стал распространяться на эту тему. – Вы позволите мне навещать вас?

Обри удивленно обернулась к нему, заставив Мину возмущенно захлопать крыльями.

– Аббатство совершенно не готово к приему гостей, но я не прогоню вас прочь. Вы уже виделись с Хитмонтом?

– Я хочу видеть не Хитмонта, а вас.

Блеклые глаза грустно вглядывались в ее лицо, пока он придерживал лошадь, переходя на шаг.

Обри припомнила, как хорошо им было вместе, шутки, танцы и прогулки вдвоем, которые убедили ее, что она может соединить свою жизнь с ним. На ее лице отразилась боль утраты, когда она увидела страдание в его глазах, но более свежие воспоминания заставили ее держаться избранного курса.

– Если вы действительно хотите остаться моим другом, вы должны повидаться с Хитмонтом, – заявила она, прежде чем пришпорить коня и умчаться вскачь.

Когда Обри ускакала, оставив Джеффри позади, ворона с криком взлетела. Джон с тайным удовлетворением увидел, что птица, сделав над молодым денди круг почета, оставила ему памятку, более откровенную, чем ее обычное мрачное карканье. Валлиец не предложил помочь, проехав мимо сыпавшего проклятиями молодого джентльмена, яростно стиравшего с элегантной черной шляпы безобразное пятно.

Когда вечером Хит въехал в конюшню, Джон приветствовал его с обычной молчаливостью. Оба мужчины принялись вместе вытирать разгоряченного скакуна.

– Сегодня леди взяла вас на прогулку, Джон? – спросил Остин, вещая потное седло на перекладину.

– Только до деревни и назад, милорд.

От такой новости брови Остина взлетели вверх.

– До деревни? Надеюсь, ее приняли хорошо? Последнее прозвучало со скрытым раздражением.

– Конечно, милорд. Ее сопровождал молодой мистер Харли и его сестры, – поспешил он развеять подозрения хозяина.

Брови Остина распрямились.

– Хорошо. У Анны есть голова на плечах. Она удержит маленькую чертовку от глупостей.

С улыбкой на лице Хит закончил вытирать коня и направился к двери, но, вспомнив, как среди дня промок под дождем, с иронией взглянул на грума.

– Харли и леди вернулись с ней? Может быть, нужно отвезти их в карете домой?

– Нет, милорд, с ней был только другой молодой джентльмен, но он вернулся, прежде чем началась гроза.

Джон сомневался, стоит ли говорить об этом, но поставленный перед прямым вопросом, не смог солгать.

– Другой джентльмен? – удивленно уточнил Остин.

– Блондин, модно одетый, – буркнул Джон и вернулся к своим обязанностям. Ему не понравился заносчивый молодой человек, и он счел за лучшее предупредить хозяина, что тот слоняется поблизости. Вспомнив взаимную неприязнь вороны и этого парня, Джон бросил коню лишнюю горсть овса.

Сразу догадавшись, о ком шла речь, но, отказываясь в это верить, Хитмонт повернулся и вышел. В голове не укладывалось, что испорченный молодой денди мог бросить свои дела и отыскать Обри в такой глуши, особенно после того, как она вышла замуж. Мог ли он ошибиться в том, что на самом деле связывало эту парочку?

Решив не спешить с выводами, Остин поспешил войти в дом. Когда он появился в холле, топот башмаков на лестнице заставил его удивленно поднять взгляд. Лохматый парень с пустыми ведрами в руках испуганно остановился, затем низко поклонился и поспешно скрылся на кухне. Ошеломленный появлением незнакомца в его холле, Остин окончательно был сбит с толку в коридоре наверху появлением молодой служанки, несущей ворох полотенец. И ему ничего не оставалось, как отправиться к Обри за разъяснениями.

Когда Остин вошел, Обри выскользнула из рук Матильды и бросилась к нему.

– Вы насквозь промокли! Разве Джейми вас не видел? Я послала его, чтобы он снял с вас этот ужасный редингот. – Она помогла ему сбросить мокрую одежду.

– Джейми? Высокий худой малый с ведрами? – Остин искал предлога, чтобы продлить наслаждение легким ароматом сирени, исходящим от жены, но Обри уже отобрала сюртук, развесила его над камином, и у него не было повода идти за ней.

– Вы видели его? Я поговорю с ним. Он не привык к работе по дому, но научится.

Молодая служанка заглянула через внутреннюю дверь, но уже без полотенец.

– Все готово, мэм. Что еще делать?

– К графине обращаются «миледи», Джоан. Забудь о коровнике и научись хорошим манерам, – терпеливо разъяснила ей Матильда. – А сейчас забери мокрую одежду хозяина и высуши на кухне у огня, да скажи своему очумелому братцу, чтобы вернулся и помог Его сиятельству. Он закоченеет от холода, пока вы, трясогузки, разведете огонь.

Когда молодая служанка убежала с его одеждой, Остин вопросительно посмотрел на жену:

– Полагаю, это те самые близнецы?

Обри кивнула, подавив смешок. Из-под кровати осторожно высунулся длинный золотистый хвост, а вскоре за ним появились влажный черный нос и умные глаза. Обри поспешно расправила юбки и уселась на краю кровати, чтобы скрыть собаку, но, соскучившись в заточении, Леди умоляюще заскулила. Губы Остина растянулись в улыбке.

– К нам присоединилась Матильда, близнецы и собака. Никого не забыли?

Сияющие зеленые глаза стали ярче.

– Вы заметили? Она так скулит, когда я пытаюсь отвести ее на конюшню, что я не могу устоять. Она ужасно грустная.

Обри щелчком по носу отправила собаку под кровать, но мгновение спустя клубок золотистой шерсти выкатился наружу и прыгнул на Остина.

Остин подхватил собаку на руки и сел с ней в кресло, почесывая животное за ухом. Леди сомлела.

– Здесь она ничего не испортит. Ковры превратились в лохмотья много лет назад.

Он заметил яркий ковер на полу рядом с ее кроватью, но удержался от вопросов по поводу его появления.

– О, спасибо вам, милорд! – воскликнула Обри. – Папа никогда бы не позволил держать Леди в доме, и тете Кларе это не нравилось. Я научу ее не обижать котят. Они, кстати, на кухне, у Пейшенс. Если здесь еще и остались мышки после ухода плотников, они их всех истребят.

Остин расслабился, наслаждаясь тем, что просто сидит, обсыхая у пылающего камина, слушая прекрасную женщину и лаская собаку.

– Тогда Пейшенс может не хватить мяса на жаркое. Вам лучше держать поменьше котят.

Обри недоверчиво посмотрела на графа, но, заметив в его глазах усмешку, смягчилась.

– Пейшенс будет только приносить вашу еду. Кухарка вашей матери согласилась готовить вам обед в Дауэр-Хаус. Думаю, что котята вне опасности.

Его рука сама собой потянулась погладить золотые локоны, переливавшиеся в свете камина. Дождь бил в ставни, но в комнате было сухо и уютно.

– Вот как вы устроили! Эта карга служит только моей матери и отказывается переступать порог моей комнаты. Вы, должно быть, околдовали ее каким-то заклинанием.

Обри загадочно улыбнулась.

– Сейчас вы должны принять ванну, не то она остынет. Ваша мать присоединится к нам за обедом и, я думаю, не захочет ждать.

Остину не хотелось покидать уютное кресло. Он не помнил, когда еще чувствовал себя так хорошо, и покой притягивал его. Однако он не мог долго прохлаждаться.

– День прошел хорошо? – спросил он, вставая с кресла и пристально вглядываясь в ее лицо.

– Прекрасно, милорд. Я встретила Анну и Марию, – добавила она поспешно, так же, как и он, недовольная, что эти мгновения закончились. – Они такие, как вы описали, и даже лучше!

– Хорошо. Теперь у вас будут друзья, чтобы развлекать вас. Он выжидающе смотрел ей в лицо.

Внезапно осознав, что Матильда еще в комнате, Обри не решилась выказать свои чувства. Вместо этого она только улыбалась.

Остин почувствовал, как сердце забилось у него в груди при взгляде на манящий свет в ее глазах. Он хотел, чтобы она рассказала о встрече с Джеффри или хотя бы с Харли, но у него не было права заставлять ее это делать. У него вообще не было никаких прав, кроме права ждать того дня, когда к нему вернутся незапятнанная репутация и удача, чтобы предложить их ей.

С таким же успехом он мог ждать, когда скалы Дувра рухнут в море.

Глава пятнадцатая

Остин так усердно принялся за работу на судоверфях, что Обри совершенно не видела его день за днем. Утром он уезжал раньше, чем она просыпалась, и редко когда возвращался до темноты. Она заботилась о нем, ванна и горячая еда всегда ожидали его, но их короткие разговоры касались только событий дня и планов на завтра.

Обри не жаловалась. Ее отец был таким же одержимым в достижении своих целей, и она научилась сама себе находить занятия, но каждый вечер заставал ее в нетерпеливом ожидании стука конских копыт по мощеному двору. И те редкие вечера, когда ей удавалось вызвать проблеск одобрения в затуманенных глазах Остина или улыбку на усталых губах, были счастливейшими в ее жизни.

Когда Остин уезжал чинить и оснащать корабль, Обри использовала все свое время и способности на обустройство дома. Задача была нелегкой, поскольку Остин привлекал к своему проекту все средства и мало-мальски пригодных работников, но у Обри были свои ресурсы.

Плотники из Эксетера не успели закончить ремонт покоев Остина, их отозвали на корабль, а местные работники упорно избегали аббатства. Поняв, что только слухи, рисовавшие ее мужа людоедом, да недостаток средств были тому причиной, Обри решила исправить положение. Недостаток средств мог, конечно, мешать реставрации аббатства, но она не позволит, чтобы на ее пути стояли еще и сплетни.

С помощью Мэгги и близнецов исчезли прогнившие занавески и обивка стен. Пауки и паутина были отправлены в их естественную среду, стены и полы подметены и дочиста отмыты от копоти. Па данном этапе не получалось сделать что-нибудь со сломанными панелями и выщербленным камнем, но заботливая расстановка мебели и умелое развешивание уцелевших гобеленов и портретов совершили чудо. Комната за комнатой подвергались медленному, но верному преображению.

Зная, как мало она может сделать с помощью камеристки и двух пар неумелых рук, Обри не упускала из вида главную цель – обелить репутацию Остина и возвратить в аббатство работников. Из разных источников она узнала о выходках предыдущего графа и кое-что поняла из претензий деревни к аббатству, но гораздо более серьезные обвинения основывались на прошлом самого Остина.

Вдова отказывалась говорить о том, что было, окружая себя минимальным комфортом, обеспечиваемым скромной рентой, которой ее бывший муж не смог спустить. Она научилась примиряться с тем, чего нельзя изменить, тем не менее, взирала на старания Обри с удовлетворением и одобрением, никогда не намекая на семейные скандалы.

Обри обрела неожиданный источник информации в лице кухарки Пейшенс. Умственно отсталая, она не могла сравнивать и оценивать поступки других, если они не касались ее лично. Пейшенс говорила о годах унижений, которые она претерпела от прежнего графа, как если бы это было вчера. Она повторяла истории о пьянках и диких оргиях с непосредственностью ребенка. Казалось, больше всего ее огорчало то, как она одного за другим теряла друзей. Слуги уходили на лучше оплачиваемые и менее унизительные работы, или же их выгоняли под различными надуманными предлогами. Однажды простая посудомойка Пейшенс обнаружила, что оказалась единственной служанкой. До кухарки она дослужилась благодаря череде увольнений, а не взяткам или протекции.

Но когда Остин после смерти своего отца унаследовал титул, об аббатстве все еще ходили слухи. Обри узнала это главным образом от Пейшенс, которая говорила о первой жене Остина с благоговейным ужасом. То, что после смерти жены Остин распустил всех слуг, не объясняло их нежелания возвращаться. Обри поклялась добраться до сути загадки, даже если это поссорит ее с Остином. Крестьяне и арендаторы были неразговорчивы, но не враждебны, когда она приходила с ними знакомиться. Они рассматривали ее настороженно, а часто и с явным любопытством, но обращались к ней уважительно. Но по-прежнему все ее намеки на выгодные должности словно пролетали мимо их ушей.

Однажды, в один из особенно неудачных дней, она преодолела отвращение и приказала, воспользовавшись помощью только Джейми и Джоан, снять с потолка гостиной хрустальную люстру. Когда мириады крошечных призм были вымыты и отполированы, оказалось, что даже втроем им не под силу повесить люстру на место. Взбешенная Обри натянула верховой костюм и вновь помчалась в деревню. Должен же был найтись хоть один трудоспособный мужчина, который пойдет работать за пищу и жилье для его семьи. Большей платы она предложить не могла, но в замке имелось достаточно комнат, чтобы дать им жилье, а огород прокормит всех. Они не умрут с голода. С такой мыслью она направилась к единственному месту в деревне, где еще не побывала, – к таверне.

Сопровождавший ее Джейми тщетно пытался отговорить хозяйку, но она проигнорировала его протесты. Она шагнула из влажной летней жары в затхлый полумрак таверны с решимостью, не предвещающей ничего хорошего любому, кто попытается вмешаться.

В это послеполуденное время за тяжелыми столами, установленными вдоль стен, посетителей почти не было. Мужчина в грязной хлопчатобумажной сорочке с распахнутым воротом протирал кружки за грубо сколоченной стойкой, поглядывая на нескольких бездельников, сидевших в дальнем углу и потягивавших эль из кружек. Когда Обри вошла, они с интересом подняли головы. Несмотря на то, что она собрала волосы на затылке и надела помятый и пыльный верховой костюм, она держалась с гордой осанкой благородной леди, и никто не принял бы ее за простолюдинку. Все узнали новую жену графа Хитмонта и разглядывали ее со смесью подозрительности и интереса.

Кабатчик опомнился первым и поспешил выйти из-за стойки, на ходу вытирая руки о ветхий передник.

– Миледи, я польщен вашим присутствием, но не могу предложить пройти в чайную комнату. Могу я провести вас к госпоже Крафт? Она будет рада…

Обри сделала нетерпеливый жест.

– Я знаю, как найти госпожу Крафт, благодарю вас. Вы господин Вестон, не так ли? Мне сказали, что вы могли бы мне помочь.

Несколько бездельников в комнате придвинулись ближе, их любопытство не смогло устоять перед открывшимися возможностями. Кабатчик выглядел нерешительным, но не безучастным. Обри обратилась ко всем сразу:

– Мне нужна помощь. Я ищу здорового мужчину, который захочет переехать в аббатство и работать на меня. У меня есть деньги, и вам будет уплачено. Есть здесь кто-нибудь, кто может помочь?

В глазах Вестона мгновенно появился страх, а мужчины начали перешептываться. Обри чувствовала, что они ее изучают, но не могла понять ход их мыслей. Если они хотят работать, почему не скажут об этом? А если нет, почему не вернутся к своим столам и элю?

– Дело вовсе не в ней… – пробормотал один, и в голосе его слышалась симпатия.

– Действительно, она ни при чем, но это нас не касается, – сердито прошептал другой. – Он способен поубивать всех нас, если мы встанем на его пути.

– Если мы откажем ей, а что-то случится… Вестон на полуслове оборвал эти рассуждения:

– Среди нас нет человека, миледи, который бы не отдал за вас руку на отсечение, если бы вы попросили, но мы не будем мешать графу и его делам в аббатстве. Вам лучше пойти к людям вашего круга, чем впутывать в неприятности таких, как мы.

Совершенно сбитая с толку, Обри открыла рот, чтобы возразить, но помешал громкий топот башмаков у входа. Следом за встревоженным Джейми из-за низкой притолоки вынырнула рыжая голова.

– Леди Обри! Во имя небес, что вы здесь делаете? – Харли кивнул, кратко приветствуя мужское сборище. – Джентльмены, прошу простить, полагаю, леди не туда попала.

К облегчению зрителей, он крепко ухватил Обри за локоть и вывел ее из таверны. Следом выскочил Джейми. Снаружи Обри вырвалась и возмущенно уставилась на Харли.

– Кто назначил вас моим охранником, господин Сотби? Я буду, благодарна, если вы объясните свое возмутительное поведение!

Серые глаза Сотби изучали ее со смесью изумления и любопытства.

– Ваш грум примчался ко мне за помощью, и правильно сделал, как я считаю. Не могу представить, чтобы граф одобрил то, что вы зачастили в таверны.

Обри в бессильной ярости сжала кулачки.

– Да что вы вообще знаете? Остин занят, у него нет времени вникать в мои дела. Если я хочу что-то сделать, я должна делать это сама. Если, конечно, вы не предложите себя на это место.

Харли странно посмотрел на нее и махнул Джейми, чтобы тот привел лошадей.

– Давайте отъедем куда-нибудь, где не будем на виду. Я не хочу слушать сплетни, которые возникнут, если вы перейдете к пощечинам прямо на улице.

Обри хотелось сказать ему, что проблему легко разрешить, если он просто оставит ее в покое и пойдет своей дорогой, но она сдержалась. В этом заброшенном месте у нее было так мало знакомых, что она не решалась отвергнуть одного из немногих друзей, которые у нее были: С неохотой она подчинилась.

Они поехали к аббатству и остановились в рощице, рядом с дорогой. К тому времени Обри не нашла, что сказать ему, и воспротивилась, когда Харли предложил спешиться.

– Вы самая упрямая ведьма из всех, кого я имел несчастье встречать, – невежливо пояснил Харли, когда протянул руки вверх и снял ее с седла.

– Я не одна из ваших сестер, чтобы вы помыкали мной, – возмущенно воскликнула Обри, когда он поставил ее на землю.

– Именно ради своих сестер я и осмеливаюсь обращаться с вами подобным образом. – Харли сиял сюртук и расстелил на траве. – Садитесь. Представьте, что я ваш брат. Расскажите мне, почему вы решили идти в таверну за помощью?

Отказываясь садиться, Обри недоуменно посмотрела на него. Харли был старше ее почти на десять лет и действовал со зрелостью и мудростью взрослого мужчины. Ей легко было смотреть на него как на старшего брата, но она не могла забыть, как он однажды пытался «спасти» ее, исходя из соображений, которые были выше ее понимания. Возможно, сейчас настало время потребовать объяснений.

– Я отвечу вам после того, как вы объясните мне, почему считаете себя обязанным вмешиваться в мои дела, – потребовала она.

– Вы собираетесь сесть? Харли скрестил руки на груди.

Чувствуя, что он знает много, очень много об Остине, Обри сердито подобрала юбки и уселась.

– Вот.

– Хорошо. – Харли нашел себе место на камне напротив нее. – Вначале вы.

Это было похоже на игру в вопросы и ответы, но Обри не нравилась роль отвечающего.

– Не вижу, что плохого я сделала. Мне Нужен кто-то посильнее меня, чтобы поднять на место люстру и вообще выполнять разные работы по дому. В таком месте я не собиралась нанимать дворецкого или кого-то в этом духе. Я для этого не столь ветрена.

Харли смотрел на нее с растущим изумлением. Легкий ветерок сбросил прядь волос на его лоб, солнце осветило дорогой атлас жилета, пока он сидел на поляне посреди луга, глядя на прекрасное, капризное дитя у его ног.

– Вы пришли в трактир поискать кого-то, чтобы поднять люстру? – спросил он недоверчиво. Когда он начал осознавать, в каком трудном положении она очутилась, в его глазах вспыхнули искры веселья.

– С чего вам взбрело в голову снимать эту кошмарную, чудовищную люстру? Или вы планируете дать бал?

Обри раздраженно посмотрела на него.

– Конечно, нет. У меня даже нет дворецкого, чтобы открывать двери, и служанки, чтобы натереть полы. Как я могу дать бал? Я хотела только помыть ее. Но я совершенно не надеюсь, что мужчина сможет это понять. А теперь скажите, что в этом плохого, и почему вы упорно вмешиваетесь в мои дела?

Харли отрезвел. Одно дело – предложить свою помощь, когда она нужна, но совершенно другое – объяснять, почему предложил ее, когда тебе говорят, что в ней совершенно не нуждаются. Но он пообещал, и что-то нужно было ответить.

– С этим поручением следовало послать Джейми или Джона. Не подобает леди заходить в подобные заведения. Эти люди не поняли, какая страшная опасность привела вас искать их помощи.

– Страшная опасность? – Обри посмотрела на него так, словно он сошел с ума. – В таверну можно войти только из-за страшной опасности? Должна сказать, это крайне странно.

Харли раздраженно посмотрел на нее.

– Леди с вашим положением может войти в таверну тблько в случае страшной опасности. А у них были причины поверить, что вы могли оказаться в таком положении.

Обри отвергла абсурдный с ее точки зрения довод.

– Для меня это лишено смысла. Или вы также считаете, что я в «страшной опасности»? Бога ради, почему?

Харли вздохнул, осознав, что увяз по уши.

– Вы ничего не знаете, Обри? Не мог же, в самом деле, Остин привезти вас сюда, не дав никаких объяснений по поводу того, что вы здесь узнаете?

Обри скорчила гримасу и принялась ощипывать маргаритку, машинально обрывая лепестки один за другим.

– Он был со мной совершенно честен. А эти слухи в Лондоне о его репутации… Но я не могу понять, как неудача Хита и дьявольские слухи могли подвигнуть вас к такой исключительной бдительности? Вы должны знать, что он добрейшей души человек, даже если временами бывает слегка вспыльчив. – Обри подчеркнула последнее с озорной улыбкой, вспомнив раздраженное замечание Остина по поводу ее уборки.

Харли встал и подошел к ближайшему дереву. Он не решался посмотреть в ясные глаза на невинном лице Обри. Она была права, а он не прав, но она должна понять, какой точки зрения придерживается большинство. Хит, очевидно, не озаботился тем, чтобы просветить ее на этот счет, черт бы побрал его гордость.

– Обри, ваш муж в прошлом был знаменит гораздо большим, чем просто вспыльчивостью. Со временем он научился сдерживать свой темперамент, но в юности участвовал в большем числе дуэлей, чем это допускается при том спокойном образе жизни, который мы здесь ведем. Здесь есть люди, которые до сих пор носят на себе печать его гнева.

Харли обернулся, чтобы посмотреть, как она воспримет это известие. Обри приняла новость спокойно и понимающе кивнула.

– Может быть, его отец жестоко с ним обращался? Слухи и скандалы, затрагивающие его семью, могли бы воспламенить и более спокойного человека, чем Хит. Он должен был защищать репутацию матери и сестры, даже если не уважал отца. Но это ничего не объясняет.

Она вспомнила причины двух едва не состоявшихся на ее глазах дуэлей Хита. Одна была с тем самым человеком, с которым она сейчас разговаривала. Неудивительно, что он не хотел жениться. Ему, должно быть, тяжело нести груз поддержания семейной репутации.

Харли обхватил руками голову.

– Это только начало, Обри. Вы должны знать, что здесь есть те, кто говорят, что он переносит свой темперамент на тех, на ком женится.

– Я слышала об этом, но не верила, ответила она презрительно, делая движение, чтобы встать и избежать неприятного соседства.

Харли схватил ее за руку и удержал, его серые глаза молили о сочувствии.

– Луиза была моей старшей сестрой. Я боготворил ее. Она была безрассудной, полной жизни, имела характер под стать характеру Хита, но я любил ее. Однажды летом я приехал домой и увидел у нее на лице следы синяков! Если бы Хит не уплыл в море, я бы убил его.

Потрясение Обри оказалось большим, чем он ожидал, и Харли отвернулся, чтобы дать ей время собраться с мыслями.

Тот факт, что сестра Харли была первой женой Хита, больше всего потряс Обри. Пока эта женщина была безымянной, безликой, частью прошлого, она не являлась проблемой. Теперь она узнала, что Остин был женат на молодой женщине, такой же богатой, родовитой, как Анна и Мария. Осознание того, что женщина из прекрасной семьи умерла по вине Хита, задело ее сильнее, чем можно было ожидать.

– Мне очень жаль, Харли, – прошептала она, сочувствуя его горю, но не его намекам. Она по-прежнему не верила, что Остин мог ударить женщину.

Харли продолжал, словно она ничего не сказала.

– Луиза никогда не говорила нам, откуда у нее синяки. Она старалась их прятать, но вы знаете, как разлетаются сплетни. Они с Хитом плохо ладили. Ей нравилось тратить деньги, а у Хита их не было. Мы были тогда бедны, и я однажды услышал, как она поклялась, что больше не будет жить в нищете. Должно быть, она думала, что, выходя замуж за графа, станет богатой и независимой. Какая бы глупость ни произошла между ними, об этом рано или поздно знало все графство. Я не хотел бы оказаться поблизости, когда они начинали показывать друг другу свои характеры. На войне и то спокойнее.

Обри с легкостью представила себе эту картину. Остин был сильной личностью и поступал согласно своим убеждениям. Она не могла представить его другим. Хотя они часто спорили по разным поводам, она никогда умышленно не мешала ему в осуществлении его замыслов, а он уважал ее стремления. Но стоило бы ей переступить черту, он немедленно дал бы ей это понять, причем в недвусмысленных выражениях. Если Луиза пыталась убедить его поступать вразрез с его представлениями, действительно должны были вспыхивать жаркие баталии.

– Харли, вам не стоит говорить мне об этом. Что бы тогда ни произошло, оно закончилось и забыто. Я не могу поверить, что Хит способен ударить женщину, но я могу понять, почему так считали окружающие. Теперь он не такой, могу вас заверить. Вам не нужно за меня волноваться.

Он обернулся и внимательно посмотрел в лицо Обри, отметив ее нежные губы, на которых очень легко проявился бы синяк, чистую кожу без малейших признаков пятен или царапин и блеск зеленых глаз, в которых отсутствовал и намек на страх. Она была намного меньше Луизы, более изящная, более хрупкая. Луиза была из крепкой деревенской семьи и дралась бы зубами и когтями. Обри сломалась бы от первого же удара. Но она говорила с уверенностью и достоинством сотен благородных предков, и если бы Хит поднял па нее руку, она немедленно порвала бы с ним.

– Конечно, вы правы. Я не знаю, что произошло на самом деле, но теперь, когда получил возможность узнать вашего мужа поближе, то понял, что он настоящий джентльмен. Он мог выпороть Луизу за ее выходки, как частенько поступал ее отец, но он бы никогда не ударил ее, чтобы остались синяки на лице. В этом я не сомневаюсь, просто объясняю, что по этому поводу здесь думают все.

– А ваш отец? – не удержалась от вопроса Обри. – Он поверил, что выдал дочь за человека, который ее избивает?

Харли вздохнул и отвел глаза в сторону.

– Они с Хитом когда-то были лучшими друзьями. Но смерть Луизы и прогрессирующая слепота сделали его неприятным человеком. Мы никогда это не обсуждали, но я уверен, что он во всем винит Хита.

– А как умерла Луиза?

Обри не стоило задавать этого вопроса, но она хотела узнать, добраться до дна потока лжи и слухов, который омрачал их жизнь.

– Я был в Кембридже и знаю только то, что мне сказали. Я хотел убить Хита, но он бы никогда не принял вызов от школьника. Потом он уехал на войну, прежде чем я вернулся домой. Много лет я учился фехтовать так же хорошо, как он, чтобы, когда представится возможность, смог убить его. Но он одолел меня. Он мог прикончить меня, но не сделал этого. Именно тогда я понял, что он не мог убить Луизу, что бы она ему ни сделала.

Глаза Обри расширились от ужаса, когда она это услышала.

– Убил Луизу? Вы думали, что он убил вашу сестру? Что навело вас на такую ужасную мысль?

– Так думают все, Обри. Вот почему Хита не принимают в порядочном обществе. Могло не быть доказательств, он мог не быть под судом, но молва признала его виновным. Мне жаль, я думал, вы знали.

Ошарашенная Обри уставилась на пестрые пятна солнца на сочной траве. Многое стало теперь понятным, и она не знала, что думать. Она должна доказать всем, что они ошибаются, снять с Хита ужасное обвинение. Но задача казалась неразрешимой.

– Как она умерла? – тихо спросила она.

Харли не хотелось разрушать невинность на детском лице, но что-то в том, как она смотрела, подсказало, что он зашел слишком далеко, чтобы отступить.

– Во всех сообщениях был один и тот же аргумент, и очень весомый. Луиза сбежала из дому, а Хит ее преследовал. Очевидно, она ускакала в ярости спустя несколько минут после того, как Хит вернулся домой. Его коня еще не расседлали, и он пустился в погоню. Я никогда не слышал от Хита, что произошло. Все, что я знаю, это то, что Луиза была умелой наездницей и знала каждый дюйм земель аббатства. Она никогда бы не пыталась перепрыгнуть карьер, в котором ее нашли. К тому времени, когда Хит привел подмогу, чтобы вытащить ее, она умерла. Вместе с ребенком, которого она носила, и который был зачат в то время, когда Хит был в плавании.

Наступило глубокое молчание, молчание, прерванное скорбным звоном колокола. Харли никогда раньше не говорил об этом факте вслух, и нахлынувшая на него боль отбила всякую охоту к разговору. Обри продолжала держать его за руку, ощущая его страдание и будучи сама оглушенной головокружительным водоворотом разоблачений.

Хит был гордым человеком и тяжело трудился, чтобы преодолеть разруху и запустение, вызванные образом жизни его отца. Всеми силами он старался сохранить в целости и сохранности свою семью и имел все основания полагать, что сможет создать свое счастье и будущее. А его жена все это разрушила, разорив его и сделав рогоносцем. Какой здравомыслящий мужчина поверил бы, что он не сбросил ее со скалы? Возможно, ненамеренно, возможно, они поспорили, он толкнул ее, и она упала, но ее смерть, несомненно, была делом его рук.

Глубокая тоска заполнила сердце Обри. Как бы ни умерла Луиза, Остин достаточно натерпелся из-за ее гибели. Обри не могла заставить себя поверить в то, что Остин причастеп к смерти первой жены, но она понимала, почему ее смерть тяжким грузом легла на его сердце. Были ли у нее шансы убрать эту ношу и воскресить его?

Она прикоснулась к щеке Харли.

– Спасибо, что рассказали, Харли. Вашу сестру и Остина нельзя винить за опрометчивый брак. Это случается каждый день. И не нам их судить.

Харли тяжело вздохнул и запечатлел братский поцелуй на ее лбу.

– Конечно, вы правы.

* * *

Одинокая фигура на пригорке позади них наблюдала за этой сценой с болью, но пониманием. Харли хороший человек, он для нее намного лучше, чем вялый Джеффри, хотя Харли не может претендовать на титул или благородное происхождение. Он богат и молод и однажды станет для нее прекрасным мужем. Скандал вокруг развода не отпугнет его. Он не мог желать лучшего развития событий, чем это.

Умом он это понимал и одобрял. Но почему тогда он чувствует себя так, словно в сердце ему загнали кол, и над ним закрылась крышка гроба?

Сжав челюсти, чтобы унять боль, раздирающую сердце, граф Хитмонт повернул лошадь на дорогу. Он вернулся сегодня пораньше, чтобы посоветоваться с Джоном о пропажах овец на дальних пастбищах, а также о том, чтобы покрыть соломой сеновал. Пришло время начать знакомиться с состоянием своих земель.

Глава шестнадцатая

Несколькими неделями позже, когда корабль был почти закончен и готов к плаванию, проливной дождь дал Остину повод остаться дома и приняться за горы бумажных дел. Сохраняя дистанцию, ему удалось вбить клин между собой и Обри, и она не решалась его потревожить. Она оставила его в одиночестве и ушла по своим делам, когда он уселся за стол с заплесневелыми гроссбухами и грудами пожелтевших грамот.

Но даже в тиши кабинета, когда дождь барабанил по сводчатым окнам, а огонь весело плясал за каминной решеткой, Остин не мог сосредоточиться. Пара смеющихся зеленых глаз стояла перед ним, когда он погрузил перо в чернила и прикоснулся к бумаге. Когда он пытался разобраться в поблекших каракулях старых гроссбухов, ему чудились то маленький подбородок, то обиженно надутые полные губы. Он уставился на огонь и увидел летящие по ветру медвяные волосы.

Молчание жены начало тревожить его. Пока он отсутствовал дома, то знал, что за ней приглядывают. Каждый день он получал сообщения от Джона или своей матери о том, чем в этот день занималась Обри. Он знал, когда она отправлялась с семьей Сотби на пикник, знал, когда Харли приезжал, чтобы взять ее на верховую прогулку, знал о попытках нанять слуг и уладить старые ссоры. Он чувствовал неодобрение в одних сообщениях, насмешку в других, но во всех них сквозила симпатия к ней. Маленькая графиня потихоньку прокладывала себе дорогу к сердцам жителей графства.

Маленькая графиня и ее любимцы, мог он добавить, когда один из котят прыгнул ему на колени и принялся ластиться, требуя внимания. Животных в доме прибавилось – Остин заметил маленького ягненка в конюшне с Балериной и выводок желтых крошечных цыплят у кухонной двери, но не делал никаких замечаний по поводу растущего поголовья.

Остин встал и, неся урчащего котенка, бесцельно направился в холл. Он думал услышать голоса прислуги, или шум уборки, или хотя бы сюсюканье Обри с ее любимцами. Но больше всего ему хотелось услышать ее смех.

Только настойчивость помогла графу отыскать ее местонахождение. Дверь в библиотеку была слегка приоткрыта, он заглянул в нее, почти уже поверив в то, что она пуста, но тут уловил аромат сирени. Тихо толкнув дубовую дверь, он шагнул в полумрак.

Облаченная в тонкий белый муслин, легкая фигурка Обри казалась сгустком неземного сияния на фоне унылых грязных полок с заплесневелыми книгами. Она задумчиво смотрела на потолок, туда, где дождь сочился через трещину в прогнившей деревянной балке и ручейком стекал за древние религиозные трактаты.

– О чем бы вы ни думали, я не в состоянии купить это, – сказал Остин, и его голос эхом прокатился по лишенной ковров комнате.

Оторванная от своего занятия, Обри взглянула в сторону двери, и уголки ее губ дрогнули в улыбке. Облаченный по-домашнему: в жилет без сюртука и брюки из лосиной кожи – Остин выглядел настоящим хозяином своего дома. Только мурлычущий котенок на руках вносил в его облик легкий диссонанс. Глубокая голубизна глаз смягчала выражение его лица, и она почувствовала внезапное желание отбросить кудри, ниспадавшие на высокий лоб.

– Мысли так дорого стоят? – спросила она, подавляя желание подойти к нему.

Он улыбнулся этому уколу.

– Ваша, правда. Каждый раз, когда вы хмурите лоб, я слышу звон падающих монет.

Это было легким упреком. Он ничего не сказал, когда на полу ее спальни появился ковер, а на его кровати сменились занавески. Он знал, что приправы к еде не возникли из ничего, а новое белье, покрывшее кровать, и появившиеся стол и сервант не были результатом колдовства. Он не знал, появились ли они из ее кошелька или за счет его кредита, но не попрекал ее этой «роскошью». Она была очень скромной по сравнению с тем, что Обри сюда принесла. Он только хотел, чтобы она некоторое время держалась подальше от приданого, которое он собирался вернуть ей до последнего цента. Обри погрустнела.

– Я и в мыслях не рассчитывала на ваши деньги, Остин. Я хочу только вашего комфорта. Цыплята скоро начнут нести яйца, а это уже деньги. Скоро я получу свои карманные деньги за три месяца. Я не думаю…

Остин пересек комнату и вручил ей котенка.

– Маленькая глупышка… – тепло пробормотал он. – Я не жалуюсь. Но если все, что вы собираетесь делать – это придумывать новые способы, как тратить время и личные деньги на эти развалины, тогда могу предложить более доходное занятие.

Обри взяла котенка и впилась глазами в его лицо.

– Вы так думаете? Могу я как-то вам помочь?

Сердце забилось в груди, и было бы лучше, если бы он не продолжал, но он не мог отвернуться от ее умоляющего взгляда.

– Это касается времени, которое стоит денег. Пока я сижу наверху и корплю над колонками цифр, вы могли бы научиться, как это делается. Пойдемте, я научу вас, как вести книги.

Если бы он сказал, что научит ее копать могилы, она все равно с радостью пошла бы за ним. Дистанция, которую он между ними установил, терзала ее сердце и душу, и она отчаянно пыталась понять его поведение.

Почему-то работать над грудой бумаг стало легче, когда рядом оказалась ее золотистая голова, и он облегченно погрузился в записи древних гроссбухов. Остин показал ей, какой доход он ожидает получить от нынешнего урожая и какой приплод дадут овцы на дальних пастбищах. Она отметила, как дорого обходится привлечение работников издалека, но даже с учетом этого прибыль должна быть хорошей. Сам Остин лучше понял состояние своих финансов, когда начал объяснять ей. Если все пройдет гладко, уже через год он сможет выбраться из долгов.

Аромат сирени перебил затхлый запах старых фолиантов, и совсем не огонь камина разогнал холод в комнате. Им хорошо работалось вместе, и работа была сделана даже быстрее, чем ожидалось.

Остин глядел в окно, забрызганное стекающими каплями дождя, пока Обри четким, ясным почерком выписывала результаты их подсчетов. Дождь закончился, и из-за темной тучи появился золотой луч солнца. В небе заиграла радуга, и он обернулся спросить Обри, не хочется ли ей выйти наружу и найти конец радуги, но сосредоточенный вид жены, склоненной над столом, изменил направление его мыслей.

– Как вам с Харли? – глухо спросил он. Обри удивленно посмотрела на него.

– Харли?

Она совершенно не могла вспомнить это имя, настолько далеко унеслась в мыслях. Все ее существо сосредоточилось на этой комнате и мужчине, стоявшем рядом. Напоминание о Харли разрушило окутывавшее ее чувство безопасности.

По удивлению на ее лице он мог сказать, что встревожил ее, но воспоминание о той сцене на пригорке, которую он наблюдал, неотвязно преследовало его по ночам все эти недели. Он ничего не мог поделать, но хотел знать, какие еще сцены, о которых он не подозревал, имели место. Скоро его корабль будет готов к плаванию. Когда он вернется домой, как она его встретит? Будет помнить или забудет?

– Я разговаривал с ним на прошлой неделе. – Остин пытался говорить беспечно. – Разговор получился довольно уклончивым. Хотел бы я знать, не вышла ли у вас с ним размолвка.

Обри отложила перо и посмотрела на графа. Он стоял у окна напротив солнца, и ей был виден только его силуэт: темная копна кудрей и широкие плечи под свободно ниспадающей тканью. Он не прикасался к ней с тех пор, как она дала ему пощечину, внезапно поняла она, и тоска, вызванная этой мыслью, пробудила другие чувства.

– Почему вы не сказали мне, что он был вашим шурином?

Вопрос застал Остина врасплох, и он не стал отвечать сразу же. Вместо этого он опустился в удобное кресло у камина и протянул к теплу больную ногу.

– Я и не знал, что вам нужны уроки истории, – ответил он почти резко.

Обри проигнорировала резкость в его тоне. Ей может никогда не представиться другого случая, и она хотела прояснить этот вопрос.

– Харли никогда не слышал вашей версии случившегося, хотя уверен, что вы невиновны. Не могли бы вы рассказать об этом сейчас?

Она не упрашивала, но успокаивающая мягкость ее голоса подействовала на него. Он мог встать и выйти, проигнорировав просьбу, но Остин вдруг обнаружил, что ему хочется говорить. Только у нее он мог бы найти понимание, которого не было у других.

И тогда он начал говорить. Начал издалека, озвучивая историю, которую много раз прокручивал в голове и сам не мог до конца понять.

– Луиза и я выросли вместе, но совсем не знали друг друга. Когда я впервые повстречал ее, ее отец был торговцем в Эксетере. Когда началась война, он купил у моего отца старое поместье, принадлежавшее аббатству. Всякий раз, когда я оказывался дома, мы с Луизой отправлялись на прогулки верхом. Она казалась более настоящей, чем напудренные лондонские мисс. Я не был у нее первым, но не знал об этом. Я не думал о женитьбе, пока не умер мой отец и я не обнаружил, что оказался по уши в долгах.

Остин наклонился, взял кочергу и принялся ворошить рассыпающиеся тлеющими угольками поленья в камине. Он повернулся к ней спиной, но Обри могла представить себе его лицо. Боль воспоминаний отпечаталась на его лице в усталых морщинах вокруг рта.

– Луиза хотела от жизни слишком многого, больше, чем мог дать ей ее отец, больше, чем мог дать я. К тому времени Сотби ослеп. Его жена была болезненной, к тому же у него было трое младших детей, которым он хотел дать хорошее воспитание. Он никогда этого не говорил, но поведение Луизы он почти не мог контролировать, а оно ставило под угрозу все планы и мечты, которые он вынашивал. Возможность выдать ее замуж за дворянина была слишком соблазнительной, чтобы ее упустить. К моему стыду, я позволил себя купить.

Отвращение Остина к самому себе было тщательно замаскировано, но слышалось. Обри хотелось встряхнуть его, сказать, что он не сделал ничего, кроме того, что делалось поколениями дворян задолго до него, но она не решалась прервать исповедь человека, который молчал многие годы. Она могла только подбодрить его.

– Я думаю, вначале вы немного любили ее, не так ли? Остин задумался над ее вопросом. Это было легче, чем думать о том, что произошло позднее.

– Легко любить, когда человек молод и вся жизнь впереди. Она была красива и на время наполнила мои ночи радостью. Да, я мог бы полюбить ее. Но это еще не все.

Он подумал о молодости Обри и яснее понял свое инстинктивное стремление соблюдать с ней дистанцию. Ему легко заронить в ней мысль о любви простым учтивым обращением, но она слишком молода и неопытна, чтобы разобраться в своих чувствах. Он мог бы взять ее, не добиваясь любви или уважения, но он стал бы презирать себя за это, и очень скоро и она станет относиться к нему с презрением. Нет, лучше подождать, пока он добьется прав иметь такую жену, как Обри. Возможность того, что она станет ждать его, была крайне мала, но, это была единственная возможность, которой он мог воспользоваться. Только тогда он сможет полностью быть уверен, что возникла действительно любовь, а не чахлая уродливая пародия, которую он однажды испытывал.

Он вздохнул и переменил положение, чтобы унять боль в ноге. Он спешил высказаться.

– Луиза хотела быть представленной в лондонском обществе. Ее влекла возможность стать графиней. Я пытался отговорить ее, ведь у меня не было такого богатства, чтобы купить ей место в свете, которого она страстно желала, но была лишена из-за своего происхождения. После того, как она спустила половину своего приданого, чтобы достичь недостижимого, я заставил ее вернуться сюда. Но с тех пор все пошло наперекос.

Я вложил в корабль большие деньги и, не решившись отправить его без присмотра, отбыл на нем сам. Отсутствовал я полгода, а когда вернулся, оказалось, что Луиза растратила остатки своего приданого и мои сбережения, и я потерял кредит во всем графстве. Я так и не узнал, на что она потратила все средства. Знаю, что на аббатство ушло очень мало…

С сердцах он махнул рукой, дернулся телом, и скамеечка, на которой лежала больная нога, опрокинулась. Обри вскочила, подняла скамеечку и подставила ему под ноги. Иногда, как сейчас, было видно, что графа начинает донимать боль в колене, но он всегда отказывался, когда она предлагала поставить компрессы. Ей хватило ума не предлагать их снова. И правильно, потому что граф был настолько погружен в прошлое, что, отвлеки его сейчас, и он мог бы замолчать.

– Моментально все из плохого стало отвратительным, – продолжал Остин. – Когда мы были вдвоем, мы постоянно ссорились. Думаю, она специально искала повод для ссор. – Ему хотелось знать, понимает ли Обри, что это означает между мужем и женой, но он не стал вдаваться в объяснения. Луиза завела любовника и стремилась не пускать в постель мужа. Правда была достаточно мерзкой и без разъяснений.

– Я все время пропадал в Эксетере Сотби обвинял меня в том, что я завел любовницу и пренебрегаю его дочерью. Кстати, он был прав, но Луиза была этим довольна. В то же время я заметил, что она пудрится сильнее, чем обычно. В моем присутствии она надевала только платье с длинными рукавами, с воротником под горло. Вначале я не понимал, что к чему. Я был молод и невежественен. Но когда в последний раз я вернулся из плавания, то узнал правду. Если бы мне удалось вырвать у нее имя этого человека, я бы убил его. Он сломал ее, в буквальном смысле этого слова разрушил, но я по-прежнему не знаю, кто он.

Гнев и страдание, помутившие разум, звенели в его голосе, и Обри захотелось закричать, чтобы он прекратил себя мучить, прекратил носить в себе груз, который ему не под силу. Но она ничего не могла сказать. Он по-прежнему защищал Луизу, по-прежнему избегал называть ее изменницей, но она поняла, что мужчина, которого он хотел убить, был любовником Луизы.

– Я совершенно уверен, что в тот последний день она сошла с ума. Я не знаю, что случилось, но когда я появился на пороге, она налетела на меня в гневе и слезах. Я предложил ей бренди, а она плеснула его мне в лицо. Я бы вызвал врача, но тоже вышел из себя и не мог разумно рассуждать. Я ударил ее, пытаясь привести в чувство. Но это оказалось наихудшей вещью в мире, которую я только мог сделать.

Обри внезапно поняла реакцию Остина, когда она ударила его той ночью в Лондоне. Она содрогнулась при мысли, как он сдерживал себя, какой гнев подавил. Теперь она знала, что он бы никогда больше не поднял руку ни на одну женщину. Если бы он вновь столкнулся с такой ситуацией, он, несомненно, ушел бы. Она вознесла благодарственную молитву за то, что он не бросил ее.

Безжизненным голосом Остин продолжал свой монолог:

– Луиза выбежала из дома, и я помчался за ней. Она выехала раньше, и ее конь был свежим. Мой был утомлен. Я думаю, было бы лучше, если бы я позволил ей уйти. Тогда мне не пришлось бы жить с тем, что случилось, до конца своих дней. На то, что случилось в тот день, я бы смотрел так же отстраненно, как и любой другой.

Его последние слова были настолько мучительны, что Обри не смогла больше терпеть его боль. Не думая о приличиях, Обри скользнула к нему на колени и обняла за шею. Он привлек ее, но не стал прерывать монолога. Он должен был объяснить ей, почему позволил сплетням навесить на себя ярлык убийцы и как трудно будет его снять.

– Луиза была слишком хорошей наездницей, чтобы подвергать опасности лошадь на краю южного ущелья. Когда я ее настиг, она уже спешилась. Она пыталась сохранить равновесие на валуне над самой высокой точкой оврага. – Голос Остина затих до тихого бормотанья, как если бы он говорил сам с собой. – Когда она меня увидела, на ее лице появилось выражение печали. Мне никогда его не забыть. Это было хуже всего, хуже даже того, что произошло потом. Думаю, она умерла уже тогда, а не мгновением позже. Она помахала мне на прощание, а затем, прежде чем я успел сделать к ней хоть шаг, бросилась в овраг.

Его голос охрип, и Обри смогла вообразить картину, которая стояла сейчас у него перед глазами. Из ее глаз хлынули слезы при мысли о муке, которую он должен был испытать, о чувстве беспомощности и вины, которые неотвязно терзают его память. Слезы покатились по ее щекам и смешались со слезами на лице Остина.

Оба они жаждали утешения и повернулись друг к другу. Остин поцеловал ее и, почувствовав соль на ее губах, на мгновенье забыл о своей боли в объятьях нежной утешительницы. Он жаждал ее, но не такой ценой. Вздохнув, он отстранился.

– Не плачьте. Я не стою ваших слез.

– Мне так ее жаль… – прошептала Обри. Остин тяжело вздохнул.

– Вы даже не знали ее, эту глупую гусыню. Как вы можете жалеть кого-то, кого не знаете?

– Но я знаю вас, – твердо возразила Обри. – Она, должно быть, поняла, какую глупость сотворила, променяв вас на человека, который ее бил. Вот почему она так поступила. В конце концов, она поняла, что ей остается только спасти вас от самоубийства. Ей даже не пришло в голову, что вас могут обвинить в ее смерти. Это так страшно, Остин. Почему есть на свете такие люди?

Ее невероятная проницательность, выраженная так по-детски, на мгновение лишила Остина дара речи. Раньше он никогда не рассматривал поступок Луизы в таком свете, но сразу же понял, что Обри права. Луиза не была только плохой, избалованной и эгоистичной. В конце концов, она поняла, что натворила, но было уже слишком поздно. Печальное открытие, но не настолько тяжелое, как чувство вины, которое он ощущал раньше. Как эта женщина, по сути, еще ребенок, смогла дойти до этого, было выше его понимания.

– Все мы люди, Обри, всем нам свойственно ошибаться. Я думаю, вы доверяете мне больше, чем я заслуживаю.

Однако он все еще не мог отпустить ее от себя. Он баюкал ее на руках, вдыхая аромат сирени и наслаждаясь прикосновением к ее телу. Они были женаты уже около двух месяцев, и все это время у него не было женщины. Вывод лежал на поверхности, но он усилием воли сдержал себя. Скоро он уплывет, и будет отсутствовать несколько месяцев. Сейчас не время начинать отношения, которые могут никогда не возобновиться.

Словно прочитав его мысли, Обри осторожно освободилась из его объятий.

– А я – это другая ошибка?

Суровая усмешка притаилась в уголках его губ, когда Остин ссадил ее с колен и помог встать на ноги.

– Вы ошибка, несомненно, но я не совершил ее с вами. Никоим образом.

Она подозрительно посмотрела на пего, по не стала углубляться и перевела разговор на другую тему.

– Что слышно о моем отце? Нашел он вашего зятя? Остин снял со скамеечки ногу и встал рядом с ней.

– Они выяснили, какой корабль находился поблизости, когда был похищен Адриан, и узнали его маршрут. Потребуется какое-то время, чтобы письма дошли во все порты по пути его следования, и на то, чтобы корабль вернулся в Лондон. Нам остается только надеяться, запастись терпением и заниматься своими делами.

Это озадачило ее еще больше, но она не стала задавать вопросов. Она заподозрила, что он специально напускал туману, и не хотела доставлять ему удовольствие посмеяться над ней.

– Вы написали своей сестре? Она, должно быть, ужасно беспокоится.

Остин улыбнулся.

– Написал. Я мало, что мог пообещать ей, но это лучше, чем ничего. Вы хотели бы еще что-то узнать? Как видите, сегодня я совершенно добровольно отвечаю на все ваши вопросы. Завтра может быть по-другому.

Он отпустил ее плечи, и она почувствовала, что их близость прервалась.

– Вы написали ей о нашем браке? – спросила она с любопытством, опасаясь его ответа.

Улыбка исчезла, и он серьезно посмотрел на нее.

– Я рассказал ей о нашем браке и о помощи вашего отца, но ничего не говорил о сопутствовавших обстоятельствах. Не нужно, чтобы она об этом знала.

Обри кивнула, не понимая, откуда у нее это чувство облегчения. Она только сейчас внезапно поняла, насколько он признавал их брак. Как глупо было подумать, что он отрекся бы от него.

Она улыбнулась, запечатлела поцелуй на своих пальцах и приложила их к его губам.

– Это единственный секрет, который навсегда должен остаться тайной за семью печатями.

– Кокетка, – покачал головой Остин и, поскольку не смог справиться с собой, обнял и поцеловал ее.

Глава семнадцатая

Несколько дней спустя, возвращаясь домой из Эксетера, Остин все еще ощущал на губах вкус ее поцелуя, пьянящий, словно тонкое вино. Корабль был готов к отплытию на следующий день, и ему предстояло сообщить об этом Обри. Сцены, которые закатывала Луиза перед его отплытием, глубоко запечатлелись в памяти, и он побаивался предстоящего разговора. Направляя своего скакуна во внутренний двор, он перебирал в уме различные варианты.

Он предполагал, что не застанет ее дома. Поля только начали подсыхать, все небо было затянуто облаками, но они не предвещали дождя.

– Где графиня? – спросил он грума.

– Выехала верхом с Джейми больше часа назад.

Остин устало соскользнул с коня. Нога отчаянно болела от долгой скачки. Он надеялся провести с Обри приятный день, прежде чем ошеломить новостью. Теперь оказалось, что план придется менять.

– Оседлай кобылу, Джон! Куда она направилась?

– К Шонесси, милорд. – Джон говорил с большей живостью, чем обычно. – У них кто-то заболел.

Это была новая область деятельности Обри, полностью в ее характере. Ему следовало бы понять, что его немногочисленные арендаторы должны были немедленно попасть под опеку Обри.

Остин вскочил на свежую лошадь и поскакал в указанном направлении.

Уже несколько лет в разваливающемся коттедже, дававшем приют сезонным рабочим, жила всего одна семья. Глава семьи, Тим Шонесси, два лета проработал на полях, а на вторую зиму упился до смерти. Остину не хватило духа прогнать семью, оставшуюся без кормильца, и с тех пор она полулегально жила здесь, поддерживая существование случайными заработками.

Подъехав к коттеджу, Остин обнаружил Джейми, державшего лошадей чуть поодаль. Никого из обитателей коттеджа не было видно. Он поприветствовал молодого парня, передал ему поводья и похромал к коттеджу на негнущихся ногах.

Обри удивленно взглянула вверх, когда его тень загородила свет, лившийся из двери, но изумление быстро сменилось радостью, и она, вскочив с пола у соломенного тюфяка, бросилась Остину на шею.

– О, я так рада, что вы пришли, Остин. Я в отчаянии. Все перепробовала, но ничего не помогает. Госпожа Шонесси говорит, что здесь некого позвать, но такого же не может быть, не так ли? Боюсь, нет даже аптекаря. Нет ли здесь где-нибудь врача, которого мы могли бы вызвать?

Она прильнула к его рукам, словно одно его присутствие могло решить все проблемы. Остин криво улыбнулся, обнял ее за талию и развернул так, чтобы видеть утомленную женщину, удрученно восседавшую на сломанном столе.

– Как ваши дела, Эдна? Что-то с маленьким Майклом?

Женщина посмотрела на него отсутствующим взглядом, затем повернулась к тяжело дышавшему худому подростку на тюфяке.

– Такова божья воля – забрать к себе лучшего из моих детей, когда он еще так молод.

Выражение боли и досады исказило лицо Остина, но он придержал язык, повернувшись к разметавшемуся в лихорадке подростку на тюфяке. Действительно, Майкл был лучше остальных, с готовностью брался за любую предложенную работу, но он никогда не отличался силой.

Обри с надеждой прильнула к его руке, широко раскрытые глаза ловили выражение его лица, и он не мог обмануть ее ожиданий. Его взгляд упал на накрытую полотенцем корзину с едой, которая, должно быть, перекочевала сюда прямиком из его кухни. Было любопытно, что из этой корзины попадет в рот большому, но Остин не высказал свои мысли вслух.

– Как давно он в таком состоянии? – спросил он, поднимая глаза на мать ребенка.

– Точно не знаю. Как стало тепло, он спал в поле. Я считаю, это все сделали дожди.

Речь женщины была странной смесью акцентов. Остину было любопытно, в каком доке Тим ее откопал, но он никогда вслух не интересовался ее прошлым. Она не пила и изо всех сил старалась прокормить свое потомство.

– А где остальные?

Женщина странно посмотрела на него.

– Где-то здесь. Иногда они бывают дома. Обри потянула его за руку.

– Я думаю, это инфлюэнца, Остин. Я все перепробовала. Мы должны вызвать врача.

Он сомневался, что затраченные на лечение деньги дадут положительный результат, но, заглянув в глаза жены, в которых застыли слезы, решил попытаться.

– Я скажу Джону, чтобы он помог перевезти его в аббатство, где вы сможете за ним присматривать. В Эксетере есть врач, и я утром привезу его.

Облегчение, отразившееся на лице Обри, было достаточной наградой за ту бесполезную задачу, которую он взвалил на себя. Привыкшая, что к ее услугам всегда было все лучшее, Обри не представляла трудностей сельской жизни. Врачей было мало, да и те, что имелись в наличии, являлись в большей степени шарлатанами. Остин не знал лично врача в Эксетере, но знал, что он обслуживал богачей. Он не приедет, если ему не пообещать щедрый гонорар.

Они вышли из коттеджа на свежий воздух и по грязной щебенке двора направились к лошадям. И в это время во двор въехала странная всадница.

– Добрый день, милорд, – с вызовом сказала она.

Обри удивленно взглянула на всадницу. Раньше она никогда не видела эту девушку. Верхом на ослике, одетая в выброшенный какой-то леди костюм, девушка держалась гордо и прямо. Волосы, когда-то бывшие желтыми, были убраны в претенциозную прическу над узким лбом и блеклыми васильковыми глазами.

– Добрый день, Бланш, – поздоровался Остин и, ухватив Обри за локоть, подтолкнул к лошадям, не собираясь продолжить разговор.

– «Добрый день, Бланш»!.. И это все, что вы можете мне сказать?

Девушка слезла с осла и преградила им путь.

Бланш была скорее женщиной, чем девушкой. Глубокие морщины пересекали лоб, маленький остренький носик выглядел карикатурой на бледном личике. Но, несмотря на истощенный вид, груди у нее были полными и высокими и выпирали из-под покрывавшего их тонкого муслина.

Обри сдержала вздох понимания, когда ее взгляд скользнул ниже и обнаружил явные признаки беременности под оборками юбок.

Остин не казался обеспокоенным встречей, хотя старался держаться между женщинами, словно оберегая Обри от злобного взгляда Бланш.

– Не думаю, что нам есть о чем говорить, Бланш. Разве вы недовольны тем, что я для вас сделал?

– Вы ожидаете, что я буду работать с этим? – визгливо закричала она, указывая на свой живот. – Я не смогу долго скрывать это, и рано или поздно какой-нибудь кретин пожалуется на меня хозяйке. Вам придется заплатить за мое бесчестье, милорд. Ничего другого не остается.

Обри задержала дыхание, когда до нее дошел смысл слов. Бланш. Это была та самая служанка, которую он прогнал, прежде чем приехала Обри. А причина была очевидна. Она попыталась вырваться из рук Остина, но тот крепко держал ее.

– Я честно расплатился с вами, Бланш, и просил от вас не больше, чем вы могли обещать. Если бы этот ребенок был моим, я признал бы его и поддержал, но я тоже умею считать, Бланш. Прошло больше года с тех пор, как мы вместе с вами коротали время. Вы должны поискать кого-то еще, чтобы обвинить его в ваших проблемах. – Он увидел большой зеленый синяк над ее бровью. – Впрочем, если вы скажете мне имя этого человека, я смогу убедить его предпринять соответствующие действия.

Васильковые глаза внезапно стали испуганными, и Бланш отшатнулась.

– Он должен быть вашим, милорд. Вы обещали мне это.

Отвращение и ужас подкатили к горлу Обри вместе с каким-то чувством, которому она не могла дать точного определения.

Она была достаточно умна, чтобы не осуждать Остина или служанку за их уступку телесным потребностям, но она не могла сдержать эмоций, нахлынувших на нее при встрече с этой женщиной, которая служила графу таким интимным образом. Она вырвалась из рук Остина и бросилась к поджидающему скакуну.

Бланш взирала на ее бегство с немалой долей удовлетворения. Выругавшись, Остин повернулся на каблуках и поспешил за Обри.

Все планы графа на сегодняшний день полетели в тартарары.

* * *

Остин не сделал попытки догнать ее. Обри имела все права сердиться, и он счел за лучшее переждать, пока она остынет. Он верил, что здравый смысл возобладает, когда ее чувства утихомирятся. За то, что он когда-то переспал с такой потаскушкой, как Бланш, следовало упрекать только себя. Он совершенно не мог представить, как отреагирует на это такая нежная благородная леди, как Обри. Его гнев на Бланш был разбавлен немалой толикой любопытства по поводу ее любовника. Был ли он тем же человеком, который поставил ей синяк? Решив, что у такой, как Бланш, любовников может оказаться столько, сколько листьев на дереве, и не нужно придавать никакого значения старому синяку, Остин перестал об этом думать. У него не было большой охоты вновь беседовать с Бланш. Все, чего она добивалась, это поговорить с Обри и самой убедиться в том, что у него не осталось никаких шансов. Если это так, то его шансы и впрямь сомнительны. И он не может позволить себе роскошь упустить хоть один.

Он въехал во двор как раз вовремя, чтобы успеть заметить маленького бродяжку, проскользнувшего через живую изгородь у кухни к черному ходу. Быстро оглянувшись, он обнаружил, что поблизости не было никого из слуг, кроме Джона, занятого чисткой кобылы Обри. Мгновенное подозрение вспыхнуло в его разгоряченной голове, и он торопливо спешился.

Мало кто из деревенских приходил в аббатство. Он не узнал в сорванце никого из детей арендаторов, но в то же время силуэт бродяжки показался смутно знакомым, и это заставило Остина ускорить шаги.

Мальчик добрался до каменной арки, ведущей к кухне, и огляделся, словно искал кого-то. Поскольку в это время на кухне могла быть только Пейшенс, Остину оставалось предположить, что она и была его конечной целью. Но бедная слабоумная кухарка никому не могла пригодиться, разве что в качестве посредника для кого-то в доме.

С поразительной для хромого легкостью Остин подобрался к парню сзади и ухватил его за ворот. Мальчишка завизжал и попытался вырваться, но, быстро оценив крепость поймавших его рук, затих.

– У тебя здесь какое-то дело? – спросил Остин с обманчивой лаской.

Парень непроизвольно схватился за уголок письма на веленевой бумаге, выглядывавший из-за ворота его рубахи.

– Да, сэр… Я хотел сказать, нет, сэр. Пейшенс дома, сэр?

Остин понял, что его присутствие на кухонном дворе и не подобающая джентльмену одежда представили его как одного из домочадцев, а не хозяина дома, но не собирался тешить свою гордость, объясняя мальчишке, кто он такой. Может, и к лучшему.

– Что у тебя, парень?

Невзирая на отчаянное сопротивление, он отобрал у мальчишки конверт.

– Это для леди, сэр. Он сказал вручить это леди в собственные руки. Леди и никому другому, сэр. Пожалуйста, сэр, он выдерет меня, если я не сделаю это.

Остин не обращал внимания на мольбы парнишки, пока изучал запечатанное письмо. Почерк отправителя оказался незнакомым, но был, несомненно, мужским. Печать ни о чем не говорила. Но он сжал кулаки, когда понял значение тайного послания.

– Я прослежу, чтобы леди получила письмо, – мрачно заявил он, отпуская воротник мальчугана.

– Но, сэр… – начал, было, мальчик, но, наткнувшись на отчужденный взгляд Остина, осекся.

– Даю тебе слово, что леди получит письмо. Тебе не стоит рассказывать своему хозяину об остальном, но советую отговорить его присылать таким манером еще какие-нибудь письма. Граф не любит, когда у его черного хода шныряют незнакомцы.

Остин дал мальчику монету и зашел на кухню, прикрыв за собой дверь.

Велень щекотала кожу, пока Остин неторопливо шел по холодным каменным коридорам в переднюю часть дома. По всем правилам ему следовало вручить письмо непосредственно Обри и не задавать вопросов. Он был обязан это сделать. Она никогда не делала ничего, заслуживающего его недоверия. Но он так много потерял в прошлом из-за невнимания и беспечности, что не мог допустить, чтобы история повторилась.

В уединении своего кабинета Остину не составило труда отделить печать, не повредив ее. Когда он разворачивал плотный лист, его руки тряслись, и он еще раз подумал, стоит ли читать чужое письмо, но не смог отступить. Медленно агонизируя, он принялся за чтение.

«Обри, любовь моя!

Я не могу больше ждать. Вы не можете сомневаться в моей преданности после всего, что между нами было, и завтра я готов доказать это. Я узнал, что ваш муж отплывает на рассвете с запасами провизии для двухмесячного плавания. Вы не можете любить человека, похитившего вас у меня. Настало время исправить ошибку. К его возвращению мы будем, уже далеко, любовь моя. Ядам вам все, что ваша душа пожелает, если только вы придете ко мне. Завтра я буду ждать вас на нашем месте. Поспешите, моя любовь. Мы были лишены друг друга слишком долго».

Нацарапанная на обороте буква «Д» не оставляла сомнения, кто был автором.

Остин медленно перечитал строки, терзавшие его сердце – «После всего, что между нами было» и «наше место». Намеки на страсть, знакомые только любовникам. Он не мог поверить, что она ему изменяла, но не сомневался, что Джеффри пытался ее уговорить.

Остин думал, что его душа давно лишилась всяких чувств, но холодная тоска, разлившаяся внутри, предупреждала, что худшее возвращается. После сегодняшнего фиаско он не мог винить легкомысленную девчонку за чувство преданности ее бывшему жениху. Джеффри не мог сделать лучшего выбора. А его собственный выбор не мог быть хуже.

Ощутив себя лицом к лицу с унылым будущим, лишенным оживленного лепета Обри и ее теплой привязанности, Остин почувствовал искушение разорвать и сжечь письмо. Но он дал слово, да и не мог бы жить, теряясь в догадках, какое решение она бы приняла, если бы он не вмешался. Он хотел знать, что она думает о вероломном молокососе. Тогда он сможет решить, что делать с мерзавцем.

Остин вновь свернул и запечатал письмо. С небрежностью, которой он на самом деле не ощущал, он вручил бумагу Джоан, когда она пробегала через холл.

– Только что пришло для леди Обри. Отнесите ей, пожалуйста, – велел он.

Маленькая служанка заторопилась наверх по длинной лестнице, чтобы услужливо отнести меч, который может сразить его наповал.

* * *

За ужином Обри была тише, чем обычно, но не подавала виду, что осуждает его. Остин не вспоминал о Бланш, но подтвердил свое обещание прислать Майклу врача. Она вопросительно посмотрела на мужа, но он больше ничего не сказал. Скрывая свои чувства, Обри потупила взгляд. Он не сделал и намека на то, что оставляет ее. Может быть, источники Джеффри неверны? Не может же он, в самом деле, уехать на два месяца без объяснений, не прощаясь. Возможно, он намеривался прислать письмо, опасаясь сцен. Это было в характере Остина, насколько она его знала. Луиза наверняка закатывала ужасные истерики, когда он отправлялся в море на своем корабле. Обри не понимала, как он мог подумать, что она поведет себя подобным образом, но у мужчин временами бывают странные мысли.

Вместо того чтобы уточнить эту информацию, Обри нашла ей иное применение. Два месяца не такой уж долгий срок. Здесь много работы, и двух месяцев едва хватит, чтобы закончить ее. Если Остин вернется, как сказано в письме, ей стоит поторопиться.

Воспоминание о Бланш постепенно меркло на фоне новых событий, затмивших прежние. В конце концов, она знала, что Остин никогда не был монахом, и у нее не было никаких прав возмущаться тем, что он делал в прошлом. Но у нее появилась возможность изменить его будущее.

С такими мыслями она предприняла усердную попытку оказаться приятной. Остин не слишком способствовал этому. Большую часть обеда он хранил молчание и даже когда отвечал на ее вопросы, казалось, что его мысли витают где-то далеко.

Чтобы иметь возможность окончательно расставить все точки в их дальнейших отношениях, Остин предложил ей прогуляться в саду после обеда. После того как он месяцами видел ее едва ли раз в день, у него, видимо, появилось свободное время, которое он мог провести с ней.

В уединении покрытой розами беседки Остин развернул ее лицом к себе.

– Обри, я был с вами честен, как мог. Возможно, было ошибкой позволить вам узнать все мои грехи, но я не могу жить во лжи. Надеюсь, что и вы со мной столь же откровенны. Я понимаю, что мы с вами оказались вместе вопреки вашему желанию, но я не вижу причины, чтобы мы не были друзьями.

Ошеломленная столь неожиданным заявлением, не понимая, какие сомнения в его душе это вызвало, Обри недоуменно посмотрела на него. Его глаза стали встревоженными, но она не могла определить непосредственной причины его волнения. Мог ли он бояться поездки, которую затеял? Действительно ли она безопасна?

В неосознанном порыве Обри прикоснулась к его щеке, словно запоминая ее на ощупь.

– Я надеюсь, мы больше чем друзья, милорд, – прошептала она с легким замешательством. – Вы знаете все, что знаю я, и даже больше. Дала ли я вам повод сомневаться в этом?

Облегчение нахлынуло на него сокрушительными, оглушающими волнами. Он не мог сомневаться в ее невинности, когда она смотрела на него так, как сейчас. Остин обнял ее и прижал к себе.

– Нет, просто иногда я сам себя мучаю, – прошептал он в ее волосы. Поклявшись держаться избранного пути, он наклонился, чтобы приникнуть к ее жаждущим губам.

Она с готовностью приникла к нему, и он обрадовался пьянящему потрясению, которое испытал, когда ее доверчивые губы коснулись его губ. Он принял предложенное и возвратил ей втройне, с чувством вины и радости ощущая, как разгорается ее страсть.

Завтра она может возненавидеть его, но этой ночью она будет по-настоящему принадлежать ему.

Глава восемнадцатая

Остин придержал поводья своего скакуна на пригорке и осмотрел аббатство, не обращая внимания на взгляды, которые бросал на него тучный врач. Все его будущее зависело от того, кого он увидит поджидающим под этими каменными стенами. Ему нужно было собраться с мыслями, прежде чем спуститься вниз и въехать во двор. Если она готовит побег, то его неожиданный приезд не доставит ей удовольствия.

Решение отказаться плыть со своим кораблем оказалось не таким уж трудным, как предполагал Остин. Капитан был преданным и честным, и если Остин мог доверить этому человеку свою жизнь, то наверняка мог вверить ему и свой груз. Он не мог оставить без защиты сокровище, находившееся в аббатстве.

Проклиная свое малодушие, Остин пришпорил коня и пустил его галопом вниз по дороге к дому. Не размышляя, как Обри может расценить его решение, Остин спешился на заднем дворе. Бросив Джону поводья, он торопливо зашагал к комнате, которую занимал пациент Обри.

– Леди Обри с Майклом? – спросил он, как только появился Джон, успевший привязать обоих коней и последовать вместе с лекарем за ним.

– Нет, милорд. Когда она увидела, что Майкл крепко уснул, она ушла. Мы не ожидали вашего возвращения…

Отказываясь принять боль, кинжалом пронзившую его, Остин гневно посмотрел на грума.

– Когда она ушла?

Он поверил ей, а она… Хорошо, он проучит ее так, что больше никому не захочется делать из него дурака. Он больше не потерпит издевательств. Не ожидая ответа Джона, он зашагал к своему коню.

– Час или больше тому назад, милорд. Они поехали в деревню. С ней был мальчик…

На глазах у ошеломленных грума и лекаря Остин взлетел в седло.

– Она отправляла какие-нибудь письма, прежде чем уехать? – хрипло, поинтересовался граф.

Грум поперхнулся, когда понял ход мыслей хозяина. Ему никогда не приходило в голову, что письма могли быть не совсем невинными.

– К джентльмену, милорд. Ответа не было.

Остину не нужно было ничего больше. Подобрав поводья, он развернул скакуна и пустился вскачь по дороге, оставив обоих мужчин во дворе в недоумении, а не сошел ли он с ума.

* * *

Харли с тревогой смотрел на небольшую толпу, собравшуюся у ящика, на котором стояла Обри. Был базарный день, и деревня переполнялась приезжими со всего графства. Трудно выбрать лучший момент для ее затеи с ящиком из-под мыла, но, с другой стороны, он сомневался, что граф одобрил бы это. Харли уже наполовину решился стащить ее с импровизированного помоста, но Обри ясно дала понять, что не потерпит его вмешательства. Единственное, чего она ждет от его присутствия – добавить убедительности ее словам.

– Я не могу предложить ничего, кроме честного труда, крыши над головой и пищи для вас и ваших семей. Я буду платить поквартально, и сдержу свое слово. Я знаю, что времена нынче плохие и многим нужна работа. Почему работа должна доставаться приезжим, когда вам самим нужно что-то есть?

Обри раз за разом повторяла эти слова в разных комбинациях, и, хотя они раньше не имели успеха, Харли почувствовал, что люди стали к ним прислушиваться. Сущая бессмыслица, что девчонка семнадцати лет снизошла до простолюдинов, провозглашая еретические для графини речи, но они ее слушали. Она говорила с твердой уверенностью, но ее женская грация смягчала слова, которые были бы грубыми или оскорбительными в других устах. Толпа слушала и гудела с нарастающим вниманием.

– Я скорее с голоду умру, чем буду работать на убийцу, – услышал Харли бормотание за спиной.

– Да мы же будем на нее работать, не слышал? – ответил другой. – Граф снова смотался, а ее папаша – богатый барин.

Третий насмешливо фыркнул.

– Ему бы охрану ей нанять от такого муженька. А то больно уж худа.

Харли услышал общий одобрительный гул в толпе, и озорная мысль закралась ему в голову. Если снять Обри с этого ящика можно, только найдя рабочих для аббатства, что ж, ему придется найти рабочих.

– Мне кажется, – подал он голос, – лучшее, что может сделать мужик, – это наняться на работу да присматривать за интересами леди как за своими собственными. Осмелюсь заметить, герцог будет более чем признателен любому, кто защитит его дочь. И в то же время вы набьете себе брюхо. А чего еще мужику надо?

Он повторял этот нехитрый комментарий при каждом удобном случае, и скоро его небрежное замечание стало общим мнением толпы. Не хватало лишь толчка, чтобы подтолкнуть ее к действиям.

* * *

Остин остановился на пригорке у деревни и громко застонал при виде толпы, копошившейся внизу. Как отыскать ее следы в такой сутолоке? Он не знал даже, откуда начать. Здесь не было ни гостиницы, ни постоялого двора, никакого места, где он мог начать расспросы. Но дорога на Лондон одна. Они должны поехать по ней, куда бы ни направлялись.

Ярость превратилась в угрюмую решимость, когда он пустил лошадь по каменистой дороге к царившей внизу неразберихе. Мысли о том, что он сделает с чванливым молодым сосунком, когда поймает, не оставляли места сомнениям, сможет ли он вообще их догнать. Сомнениям не было места.

Он направил скакуна по улице, запруженной тележками с овощами и фруктами, пирогами с мясом, снующими в проходах продавцами сидра, барышниками и балаганными зазывалами, пока не увидел небольшую толпу, собравшуюся перед чайной госпожи Крофт. Зная, что это единственное место в деревне, претендовавшее на пристойность; он удивился. Местные фермеры обычно не собирались в чайной.

А затем он увидел золотистую голову, возвышающуюся над толчеей грубо одетых мужчин и женщин, и его сердце подкатило к горлу. В тот же момент Обри посмотрела на всадника, прилагающего себе дорогу по запруженной улице, и ее глаза осветились радостью.

Обри не считала, что Остин может рассердиться на нее за не подобающее леди выступление. Из-за близорукости она не увидела яростного взгляда его помрачневших глаз, и единственной ее мыслью было, что он вернулся домой, а не уплыл за море без объяснений.

Проследовав за взглядом Обри, Харли про себя застонал. Напрягшиеся как сталь желваки Остина предупреждали, что не все пойдет хорошо, а его жесткая напряженная посадка выдавала уверенность и властность, присущие его званию и происхождению. Остин не надел шляпу и пренебрег высоким воротником, обязательным для городского платья, но блестящий белый галстук и фрак с фалдами сидели на нем как влитые. Впервые за почти пять лет граф прибыл в деревню.

Над маленькой толпой перед чайной повисло молчание, и перед Хитмонтом образовался проход. Он направил скакуна между рядами глазеющих горожан к ящику, на котором стояла жена.

На мгновение в глазах Обри промелькнуло недоумение, когда она наконец-то разглядела мрачное выражение лица Остина и осознала непристойность своего положения, но она отважно встретила его гнев.

– Милорд, вы вернулись! – Она подняла руки, чтобы он поднял ее. – Вы нашли врача для Майкла?

Вместо того чтобы поднять ее к себе в седло, граф спешился. Все застыли в ожидании ответа, хотя никто не понял вопроса. Остин одним шагом преодолел разделяющее их расстояние, обнял Обри за талию и легко снял с ящика.

– Бога ради, маленькая чертовка, я еще должен бегать за вами? – ответил он громко, так что его услышали все.

И прежде чем толпа смогла перевести дыхание от потрясения, Остин прижал свою беспокойную жену к груди, а ее руки обвили его шею. Они встретились друг с другом со страстью двух любовников после долгой разлуки.

Вздохи превратились в смешки и одобрительное бормотание, перешедшее в откровенный смех. Их граф поймал редкую вольную птицу, и, видимо, знал, как ее приручить. Те, кто за мгновение до этого жаждали выступить в защиту леди, теперь интересовались, а не лучше ли предложить свои услуги графу. Графиня сыграла на их чувствах, а граф вернул их к реальности. Место женщины на кухне и в постели, а не на перекрестках. Мужчины одобрительно ухмылялись, когда граф своими действиями разъяснил им свою точку зрения.

Харли с невольным восхищением смотрел на то, как Хитмонту одним жестом удалось добиться того, на что он убил целое утро. Толпа с охотой рвалась вперед, наперебой предлагая услуги мужчине, который только что верхом появился среди них.

Крепко обняв жену за талию, Остин оглядывал усердствующую толпу с внезапным облегчением. Впервые за семь лет они обращались к нему за покровительством, вместо того чтобы избегать с отвращением. Конечно лее, он знал причину, но не мог позволить Обри думать, что она одержала верх.

С лукавой усмешкой он объявил толпе:

– Кому-то придется присматривать за ней, если графство Хитмонт обретет наследника. Любой, кто хочет наняться ко мне на работу, должен обращаться ко мне.

Дружный смех заглушил возмущенный возглас Обри.

* * *

С того же пригорка, на котором Остин стоял едва ли не минутой раньше, двое всадников без всякого воодушевления взирали на происходившую внизу сцену. Старший из двоих повернулся к своему белокурому кузену с нескрываемым презрением.

– Вам, видно, придется поставить точку на вашем неудачном флирте.

Джеффри не мог скрыть разочарования. Он был совершенно уверен, что только благородное происхождение Обри дает ей силы сдерживаться и не принимать его заверения в преданности. Но публичная демонстрация страсти полностью опровергало на такую теорию. В его душе медленно разгоралась ярость, и он ответил резче, чем хотел.

– Мне показалось, вы говорили, что граф уплывет этим утром. Это что, его близнец?

– Или дьявол собственной персоной прямиком из преисподней. Это единственное объяснение, которое я могу найти. У выродка больше жизней, чем у кошки.

Джеффри посмотрел на кузена. Мертвенно-бледный рубец, пересекавший лицо Гарри, напрягся и обезобразил его черты. Джеффри поежился при виде ненависти в узких глазах, но его собственные проблемы были слишком насущны, чтобы заботиться о чужих.

– Мои кредиторы отправят меня в Ньюгейт, если я вернусь в Лондон, кузен. И что, черт возьми, мне делать сейчас? Будет какой-нибудь прок, если приударить за сестрами Сотби?

Гарри бросил на Джеффри взгляд, от которого тот посерел.

– Ты оставишь их в покое. Они мои. Тебе осталось одно: затащить графиню в постель. Все они шлюхи. Однажды ей наскучат игры, которым ее научит супруг, и она будет готова для твоего употребления. Сделай все как надо, парень, и мы оба будем богачами еще до конца этого года.

Мысль о том, чтобы затащить в постель богатую графиню – особенно такую красивую и утонченную, как Обри, – так возбудила Джеффри, что он не обратил внимания на скрытый смысл слов кузена. Девочки Сотби были простушками во вкусе Гарри. Он же хотел покорить Лондон с Обри. При этой мысли его губы растянулись в беспечной улыбке.

– Вперед, Макдуфф! – проревел он, не заметив зловещего взгляда своего кузена.

* * *

Приказав всем желающим назавтра прийти к нему в контору, Остин с женой выбрался из толпы и вместе с Джейми и Харли выехал на дорогу, ведущую к аббатству.

– Харли, я с радостью свернул бы вам шею за то, что вы позволили ей отколоть такой номер, – посетовал Хитмонт, когда они доехали до развилки на Этвудское аббатство и Сотби Менор.

– Я слышал, что вы этим утром отплываете, иначе я предупредил бы вас, – развел руками Харли. – У меня нет права ей указывать.

– Вы говорите совсем как Алван, – надулась Обри. – Почему все считают своим долгом указывать мне, что делать? Мой план сработал, не так ли?

Остин и Харли обменялись раздраженными взглядами. Пуская коня на дорогу к своему дому, Харли сделал прощальный жест.

– Я чертовски рад, что вы остались, Хит. Я уже серьезно подумывал предложить свои услуги Веллингтону. Это лучше, чем служить ее охранником до вашего возвращения.

Помахав, он ускакал, оставив Остина объясняться с Обри со смесью облегчения и раздражения.

– Почему, Обри? – потребовал Остин.

Она посмотрела на него широко распахнутыми невинными глазами, которым противоречила озорная счастливая улыбка.

– Потому что, милорд, я разочаровала вас? Мы не возвращаемся к врачу и Майклу?

– Именно там я и ожидал вас застать, когда в полдень вернулся домой. Но вы не смогли дождаться меня, а отправились выделывать художества.

Обри направила своего коня к дому.

– Мне нужно было успеть, пока ярмарка не станет слишком развеселой. У Матильды были инструкции, как ухаживать за Майклом. Я не думала, что вы вернетесь вместе с врачом.

Остин ехал рядом с ней, не представляя, как упрекать ее за поведение, когда он сам вдвое виновнее. Как сказать ей, что он читал письмо и ожидал, что она сейчас будет на полпути в Лондон? Как спросить, почему она не сбежала? Он отказался от спора.

– Боюсь, мы оба слишком склонны к необдуманным поступкам, – сказал он, – Но вы достаточно молоды, чтобы усвоить лучший образ действий.

Обри бурно запротестовала.

– Если бы я всегда думала, прежде чем что-то сделать, я бы никогда ничего не сделала. Если вам нужна примерная и благовоспитанная жена, присмотритесь к мисс Сотби. Она настолько пристойна, что даже не посмотрит на джентльмена, который удостоит ее взглядом. Но не ждите, что такая жена будет счастлива с вами, когда вы отплываете за тридевять земель, не сказав ни слова, или возвращаетесь без предупреждения и пугаете до сумасшествия.

Улыбка притаилась в уголках губ Остина, когда он услышал этот высокомерный монолог.

– Но я не уплыл, поэтому и не было нужды предупреждать вас о возвращении. Боюсь, вы слишком доверяете слухам.

Уши Обри порозовели, но она не отступила.

– А что заставило вас примчаться в город верхом, словно вы решились вымазать дегтем и обвалять в перьях всех его жителей? Неужели только чрезвычайная забота о Майкле заставила вас пуститься за мной в погоню, чтобы привести меня домой?

Она оказалась слишком умна, чтобы ее можно было одурачить, но Остин не собирался признавать свои ошибки. Пусть думает, что хочет.

– Корабль отплыл утром, и мне не остается ничего, кроме как докучать вам.

Обри взглянула на него, но ничего не смогла прочесть на бесстрастном лице. Теплое чувство облегчения охватило ее, и она удовлетворенно улыбнулась.

– Лишняя пара сильных рук всегда пригодится, – лукаво заметила она.

Ему ничего не оставалось, кроме как согласно ухмыльнуться.

* * *

Врач вышел из комнаты, где лежал больной, презрительно вытер руки кружевным носовым платком и посмотрел на графа почти с отвращением.

– Этот парень совершенно не стоит того, чтобы я тратил на него целый день. От него разит коровьим пастбищем. Очень важные люди зависят от моего присутствия, полагаю, вы это знаете. В следующий раз, когда кто-то из ваших грязных арендаторов заболеет, сделайте одолжение и вызовите местного аптекаря.

Он заботливо сложил свой изысканный платок и аккуратно засунул его в карман элегантного сюртука.

Обри приникла к ложу больного, когда доктор начал говорить, но прежде чем он успел закончить, выскочила в коридор и встала рядом с Остином. Ее лицо пылало праведным гневом.

– Я сделаю одолжение и сообщу о вас в Королевское хирургическое Общество. Сейчас же пошлю за врачом моего отца и попрошу порекомендовать кого-то более пристойного, чтобы он обслуживал этот район. Я не позволю, чтобы здесь портили воздух такие шарлатаны, как вы, сэр. Дар врачевания дается, чтобы им пользовались все, а не использовали для мелких личных выгод. Я выхожу этого мальчика, и в один прекрасный день, надеюсь, он станет великим врачом, и вам придется ходить лечиться к нему!

Обри упорхнула так же стремительно, как и появилась, а Остин не сделал никакой попытки извиниться за ее поведение. Он холодно вручил доктору несколько монет.

– Моя жена несдержанна, но она права. Впредь мы не будем обращаться к вам за помощью, сэр.

После того, как доктор удалился, Остин вошел к больному и остановился рядом с Обри.

– Ему лучше? – заботливо спросил он.

– Я прикладывала к его груди теплый компресс, и, кажется, ему стало легче. Ему полезно дышать влажным воздухом. Но поможет ли это?

Она неуверенно посмотрела на графа.

Остин почувствовал, как сжалось его сердце при виде тревожно блестевших больших глаз. Забота о ребенке, которого она почти не знала, раскрыла в ней женщину. Когда придет время собственных детей, она будет их защищать еще яростнее. И когда это произойдет, ему очень хотелось оказаться рядом.

– Не думаю, чтобы это ему повредило, – ответил он мягко. Сколько же ему еще ждать, прежде чем улыбнется удача, и он получит право назвать ее своей? Захочет ли она его принять?

В минуты, когда они работали вместе, Остину начинало казаться, что она могла бы его принять. В ней крылись тайные, неисследованные глубины, но были и мелкие отмели ребячества, грозившие со временем превратиться в опасные рифы жеманства. А когда он обращал свой взор к самому себе, сомнения его крепли и множились. Когда-то, лет десять назад, у него была уверенность в своих силах, достаточная, чтобы соблазнить ее, невзирая на любые последствия, но опыт сделал его осторожным. Он будет ждать удобного случая.

* * *

Вечером Обри спустилась вниз, чтобы взглянуть, стало ли Майклу легче, и, удовлетворенная видом мальчика, вернулась к себе. К своему удивлению, она застала в комнате Остина, сидящего у камина.

Увидев ее, он криво усмехнулся.

– Вы скоро пожалеете, что я не отплыл на своем корабле. Я уже волнуюсь. А раз у меня нет бильярдной, может быть, вы утешите меня партией в шахматы.

Он только что принял ванну, и теперь обсыхал у огня. Мокрые волосы прилипли к высокому лбу, воздух был пропитан тонким ароматом мыла.

– Последний раз я играла давным-давно, но хотелось бы проверить ваши способности, сэр. Куда вы спрятали доску?

Остин улыбнулся, разглядывая ее тело сквозь тонкий муслин сорочки. Он наверняка дойдет до безумия от ее постоянной близости, но выбор был сделан, когда он покинул корабль. Идти можно только вперед.

– Я принесу шахматы, пока вы будете раздеваться. Вам не потребуется помощи, чтобы ускорить этот процесс? – учтиво предположил он, выпрямляясь и отходя от каминной решетки.

Обри в смятении затрясла головой.

– Нет, я сама. Не нужно… Я имела в виду…

Остин остановился перед ней, снял с ее головы ленту, и провел рукой по волосам, пока пальцы не коснулись плеч.

– Я довольно сильный игрок и должен дать вам фору – если вы будете купаться во время игры, тогда я буду отвлекаться и не смогу сосредоточиться.

Обри не смогла удержаться от смеха от такой неприличной уловки.

– Это для меня совершенно неприемлемо, сэр. И я не уверена, что это можно считать форой. Пожертвуйте мне две пешки и подождите снаружи, пока я переоденусь.

– С вами трудно торговаться, миледи. Согласитесь на штраф, если я выиграю, и я приму ваши условия.

То, как его проницательные, полночные глаза смотрели на нее, повергло Обри в душевное смятение.

– В чем будет заключаться штраф, сэр?

– Поцелуй на ночь, ничего больше, – только и ответил он, пока его глаза прожигали тонкий муслин ее наряда.

В этот момент Обри поняла, что значит быть женщиной, которую хочет мужчина. Ей свело живот, разгорающееся пламя ожило и растекалось теплом, проникшим в самые потайные уголки тела. Ранее она не знала этого ощущения, и ей захотелось усилить его, хотя она и понимала, что играет с огнем. У Остина было не больше предрассудков, чем у нее.

– Один поцелуй… Хорошо, милорд, – уклончиво согласилась она, но ее глаза говорили о большем.

Остин легко прочел это послание, улыбнулся, поцеловал ее в нос и ушел. Он играл в недостойную игру, но испуг потерять ее, пережитый утром, оправдывал его действия. Возможно, он никогда не завоюет ее сердце, но он хотел удовлетвориться тем, что научит ее секретам тела.

Обри наскоро выкупалась и сменила закрытое платье на кружевную ночную сорочку. Она была очень обеспокоена тем, что ее нагота оказалась почти не прикрытой. Каждый ее шаг взметал одежду и обнажал лодыжки и ноги. Но она наслаждалась мыслью подразнить Остина своим видом и, возможно, отвлечь его и заставить проиграть.

Остин заставил свое истосковавшееся по женщине тело сдержаться, когда она, озорно поблескивая глазами, встретила его в дверях. У него чесались руки отшвырнуть столик, который он нес, и вместо него ощутить в них манящую мягкость женского тела. Он перевел дух и преувеличенно вздохнул.

– Мадам, теперь я могу с уверенностью сказать, что вы играете чертовски нечестно. В следующий раз вам не удастся так легко меня провести.

Он не слишком ошибался в своей оценке. Головокружительный аромат сирени отвлекал даже тогда, когда он закрывал глаза, чтобы не видеть красоты, открывавшейся взору. Когда же он открывал глаза, она, дразня, наклонялась над столом, якобы изучая доску. Остин стонал и пытался сосредоточиться на игре в надежде на выигрыш.

Но когда он, в конце концов, поставил шах ее королю, все предшествующие страдания были вознаграждены. Он встал из-за стола и повелительно протянул руку. Обри безропотно приняла ее, грациозно поднялась и скромно опустила ресницы. Легкий румянец окрасил ее щеки.

– Милорд, я проиграла поцелуй, ничего больше, – напомнила она.

– Есть разные поцелуи, вам следует научиться и быть осторожнее. Подойдите сюда, обнимите меня за шею, и я больше не буду на вас смотреть.

Канделябр на столе просвечивал сквозь ее платье, когда она приблизилась. А потом она оказалась в кольце его рук, и комната померкла в ее глазах.

Обри ощутила горячий жар его шеи, когда он крепче прижал ее к себе, и ее пальцы инстинктивно впились в густые кудри его волос. Когда он наклонился, чтобы поцеловать ее, груди соприкоснулись к мощным мышцам его груди, и она с беспокойством ощутила, что под халатом не было сорочки. Жар его плоти обжигал ее там, где они соприкасались, и грубые волосы, покрывавшие его тело, щекотали ее груди там, где их не прикрывал ворот халата.

Она задохнулась, когда рука Остина скользнула ниже талии и прижала к нему ее бедра. Когда их губы соприкоснулись, ее тело залила горячая волна, и все мысли исчезли.

Этот поцелуй не походил на прежний, и Обри всецело отдалась охватившему ее пьянящему головокружению. Остин держал ее так, словно она стала частью его тела. Его губы были твердыми и упорными, и она уступила его настояниям. Губы разомкнулись, и его язык торжествующе ворвался в ее рот.

Млея от жара его притязаний, Обри не заметила, как распахнулась ее сорочка, но когда рука Остина проникла к обнаженной груди, внезапная дрожь сотрясла ее с головы до пят, и пламя желания разгорелось еще сильнее. Сильные пальцы отодвинули кружева и прикоснулись к дрожащему соску. Обри застонала, и вяло попыталась вырваться из ловушки.

– Нет, Обри, – хрипло пробормотал Остин в ее волосы, крепко удерживая ее одной рукой, когда доводил до возбуждения другой. – Я не причинил вам вреда.

Она обмякла в его руках, дрожь стала чаще, и Остин улыбнулся про себя. Страсть легко вспыхнет в ней, когда придет срок.

Прежде чем выпустить ее из объятий, он запахнул ее сорочку и запечатлел на волосах нежный поцелуй.

– Я хотел бы уложить вас в постель, любовь моя, но боюсь, что прыгну туда следом за вами. Закройте глаза, и я уйду.

Она услышала, как закрылась дверь и постояла еще мгновение неподвижно. По щеке прокатилась слеза.

– Так вот что означает быть любимой.

Глава девятнадцатая

Конечно, она ему этого не сказала. Обри смотрела из окна спальни, как Остин шел к конюшням с несколькими мужчинами, нанятыми утром. Он чувствовал себя как дома и без сюртука на заднем дворе, и во фраке за обедом у герцогов. Он был мужчиной большого ума, с большими запросами, с разнообразными интересами, что делало его все более притягательным. Она не могла понять, что он мог найти в такой школьнице, как она, за исключением того, что ему сейчас не с кем разделить постель. Сказать ему, что она влюбилась в него, означало напугать до такой степени, что он тут же отправит ее домой для ее же блага.

Отвернувшись от окна, Обри решительно сжала губы. Остин воспринимает ее как обратный билет к богатству и как спасение для своего зятя, но она заставит его прозреть и увидеть, что у нее есть и другие достоинства. Она сможет стать его женой, она знала, что сможет, если он даст ей хоть малейшую возможность. Эта мысль подтолкнула ее к действиям. Свой дом и дети сами по себе были достаточной наградой за отказ от свободы, которую бы она получила в свой день рождения, но иметь такого мужа, как Остин, было бы для нее почти недостижимой целью. Сейчас она поняла, что жить без него – значило жить вполсилы, и каждое действие должно быть направлено на то, чтобы завоевать его сердце.

Прежде чем наступил вечер, она поняла, что задала себе нелегкую задачу. Остин исчез на целый день точно так, как и тогда, когда возился со своим кораблем. Джейми кипятил воду на импровизированном очаге, чтобы увлажнить воздух в комнате Майкла, на запущенном огороде копались незнакомые люди, а внизу, у лестницы, появилась новая служанка, ожидавшая приказаний – все это, несомненно, по велению Остина. Но самого мужа Обри не увидела до позднего вечера.

Когда он, наконец, вернулся и принялся ужинать холодным мясом, то с интересом выслушал от Обри хорошие известия о выздоровлении Майкла, но не сделал ни малейшей попытки повторить вчерашние любовные игры. Когда Обри дала понять, что собирается уходить, и с надеждой посмотрела на него, он только поцеловал ее в лоб и сказал, что еще поработает над своими записями.

Он с болью в сердце смотрел, как она поднимается по лестнице. Она была так молода и впечатлительна, что он поступит нехорошо, если будет играть на ее страстях, как делал до сих пор. Она хотела большего, чем он дал ей прошлой ночью, но у него не было сил, чтобы сейчас удержать себя в руках. Ее улыбка и счастливая болтовня облегчали гнет, который снова, словно черная туча, начал подавлять его, но Остин знал, что если он сейчас поднимется вслед за ней по лестнице, она больше не спустится с нее девушкой. Он не мог рисковать, навсегда лишив ее счастья.

Вместо этого он отправился в кабинет. Кто-то сломал загородки в загоне для овец, и он хотел посмотреть, достаточно ли у него денег, чтобы починить их, или же ему стоит использовать свой новый матримониальный статус, чтобы добиться увеличения кредита. Он не знал, как долго сможет протянуть без притока средств. Ему нечем заплатить вновь нанятым работникам, пока не соберут урожай, и он не имел намерения посягать на карманные деньги Обри. Придется перебиваться несколько месяцев, пока не вернется корабль.

Дни протекали за днями, и август почти подошел к концу, прежде чем Обри заметила их ход. Она ехала в деревню с Анной и Марией, чтобы купить ткань на сорочку для своего быстро поправляющегося пациента, когда осознала, что пшеничные поля уже пожелтели. Скоро поспеет урожай, а затем наступит октябрь. Лето почти прошло, а она не стала ближе к поставленной цели.

Анна с любопытством посмотрела на выражение ее лица.

– Вы что-то увидели в поле? – спросила она, обшаривая желтеющие нивы более зоркими, чем у Обри, глазами.

– Только то, что проходит жизнь, – беззвучно прошептала Обри. Вслух она скрыла съедавшие ее сомнения за банальностями. – Лето почти прошло. Скоро я вернусь в Лондон. Возможно, и вы поедете со мной.

Ни одна из спутниц, возбужденных сделанным ею предложением, не заметила пустоты в голосе графини. Увидеть Лондон было мечтой всей их жизни. Увидеть Лондон в обществе аристократки было мечтой, превосходящей их воображение.

Анна приложила все свои силы, чтобы не потерять голову.

– Хитмонт вряд ли вас отпустит, да и ваш отец наверняка не одобрит наше общество. Мы расстаемся с вами. Вы будете приезжать на праздники?

Обри пришпорила коня и отвернулась, чтобы скрыть навернувшиеся слезы.

– У меня еще нет никаких планов, но вам стоит начать обрабатывать своего отца. Лондон скучен без компании друзей.

Как легко словами возбудить надежду, хотя никакой надежды нет. Пока Анна и Мари радостно обсуждали, каким образом лучше уговорить отца, Обри с горечью размышляла, что на самом деле это очень легко. Весть о расторжении ее брака почти наверняка привлечет к ней симпатию прижимистого Сотби.

В деревне, купив в лавке ткань, они встретили Джеффри, который галантно предложил угостить их чаем, если они окажут ему честь своим присутствием. Когда он понял, о чем так оживленно беседуют девчонки Сотби, он искоса посмотрел на Обри.

Она не казалась обрадованной возможностью возвращения в Лондон, и он призадумался над своим открытием. Обри целое лето не давала ему возможности ни для чего, кроме легкого флирта. Она не проявляла ни малейшего интереса к своему ухажеру, как и предсказывал Гарри. В конце концов, его кузен не может жениться на обеих девушках сразу. Не было причин, по которым они не могли бы полюбовно поделить с ним состояние Сотби.

Но подавленность Обри была столь необычна, что он не смог удержаться, чтобы не пересмотреть положение дел. Несмотря на бурную деятельность в аббатстве, он знал от Гарри, что Хитмонт погряз в долгах. Возможно, парочка не пользовалась расположением герцога. И если ей надоело жить в свинарнике, то у него появился шанс.

Джеффри проводил девушек до перекрестка, на котором их пути должны были разойтись, и когда сестры Сотби помахали на прощание, он увязался за Обри.

– Или я ошибаюсь, или у вас сегодня мрачные мысли, миледи? – небрежно спросил он.

Позабывшая о его присутствии Обри повернулась к нему. После лета, проведенного в деревне, Джеффри выглядел посвежевшим, в его светлых волосах появились золотые пряди. Она забыла, что когда-то считала его подходящим мужем, но теперь его тихое сочувствие напоминало об этом.

– Когда мы вернемся в Лондон, – с грустной улыбкой сказала она, – я буду сопровождать вас, пока вы будете ухаживать за Марией. Это выглядит очень странно, согласитесь.

Дикая надежда зародилась в голове Джеффри от этих слов. Действительно ли она имеет в виду, что сожалеет о своем браке и расставании с ним?

– Вы должны знать, что если дадите мне хоть какую-то возможность… – начал он.

Обри улыбнулась и отрицательно покачала головой.

– У Марии нет мужа, а у меня есть, но спасибо за напоминание, что я еще не совсем поблекла. Джейми ждет меня дома.

Она холодно кивнула и, хлестнув коня, ускакала по направлению к дому.

Джеффри застыл на перекрестке, задумчиво глядя ей вслед. Очевидно, не все в порядке в графстве Хитмонт. Возможно, вспышка огнива сможет зажечь огонь, который ускорит процесс.

* * *

Остин посмотрел на остатки выгоревшего пшеничного поля, и, развернувшись на каблуках, пошел домой. Он не позволил себе оценивать глубину понесенного ущерба, иначе депрессия навалилась бы на него с силой урагана. Он слишком много сделал и слишком много потерял, чтобы позволить отчаянию снова захватить его. Хватало мысли, что он залез в долги из-за изгородей, и что отравление его призового быка на прошлой неделе лишило существенного источника наличных. Он переживет потерю урожая пшеницы, если его корабль вернется с грузом, как запланировано, но он может оказаться в намного худшем положении. Очень рискованно прорывать французскую блокаду европейских портов, но он надеялся, что его планы не рухнут.

Обри выбежала встретить его, и глаза газели искали на его лице проблеск надежды. Не найдя ничего, она уткнулась ему в плечо.

Она услышала запах дыма от пожарища, пропитавший одежду, когда он обхватил ее и прижал к себе. Она понимала, что он не думал о ней, когда обнимал, ища утешения, но была счастлива предложить ему любую поддержку. Какую могла.

– Джон говорит, что иногда такое случается – когда поля слишком сухие, а солнце слишком жаркое, колосья становятся как трут. Пожар ведь не пошел дальше живых изгородей, не так ли?

Изгородь окружала полмили зерновых, по другую ее сторону лежало сгоревшее поле. В один прекрасный день он поймает виновника и положит конец его проделкам. Теперь же не стоило портить Обри настроение.

– Нет, пожар не пошел дальше изгороди. И тебе должно быть приятно, узнать, что все кролики с пшеничного поля теперь зовут своим домом другое поле, если тебе захочется их когда-нибудь навестить.

Хотя он пытался говорить беспечно, Обри не слышала веселья в его голосе. Ему не удалось скрыть от нее беспокойство по поводу такого множества бедствий, посыпавшихся на них. Она чувствовала многое, чего не могли уловить уши и глаза. Она подозревала, что за этими «случаями» стояло нечто большее, чем он мог признать, но сейчас была не ближе к его мыслям, чем месяц назад.

– Кролики подождут. От вас песет как из коптильни. Идемте, Матильда греет ванну. Вам станет лучше, когда хорошенько отмоетесь.

Остин воспротивился этой заботе, поставив ее обратно на неровную брусчатку.

– Я должен найти кого-то, кто сменит Майкла в овчарне, да и Джону нужно помочь с животными. Пройдет время, пока я смогу прийти.

Заметив болезненную хромоту, с которой он шел, Обри сдержала сердитую отповедь. Он пытался скрыть усиливающееся воспаление в колене еще с тех пор, когда слишком усердно работал на верфи, но Джон рассказал ей об этом. Она дала ему мазь, но никакое снадобье в мире не поможет, если Остин не будет давать ноге отдых и время от времени делать припарки. Раз уж он не позволял даже намекать на свой дефект, ей приходилось действовать обходными путями.

– К овцам ушел один из работников с поля, а Майкл сейчас на кухне. Лошади вычищены, а Джейми и Джон заботятся о домашней живности. Если вы в один прекрасный день собираетесь стать богатым джентльменом, вы должны научиться перекладывать на других ваши заботы. Ни один человек не в состоянии сделать всего сам.

Поскольку именно этим он и занимался с детских лет, Остин воспринял ее слова как какое-то откровение. Первый проблеск солнечного света пробился сквозь мрачные тучи, которые были его неизменными спутниками, и он посмотрел на запрокинутое личико со смесью досады и любопытства. Он всегда думал о ней как об изящном украшении его жизни, и то, что она смогла реально разделить его заботы, выглядело почти ересью. Хотя осознание, что проблемы по хозяйству были предвосхищены и разрешены без усилий с его стороны, сняло невидимую ношу с плеч.

– Обри, маленькая моя, бывают дни, когда я верю, что вы ангел в человеческом облике. Если уж я король, то вы королева. Где обещанная ванна?

Радость осветила глаза Обри, и они стали совсем зелеными. Когда Остин положил руку ей на плечи и, опираясь, как на трость, побрел в дом, Обри мысленно перебирала одну невозможную мечту за другой. Она научится работать рядом с ним, и он не сможет обходиться без нее. Когда он отправится в плавание, она поплывет вместе с ним. Она вылечит его ногу, спасет его репутацию, сделает его богатым. Тогда он не отправит ее прочь.

Неосведомленный о надеждах, которые она строила, Остин погрузился в лохань с чувством благодарности и облегченья. Он еще не успел привыкнуть к тому, что его ждут с такой заботой. Луизе никогда не приходило в голову, что она должна следить за чьими-то желаниями, кроме собственных. Она всегда была занята только собой.

Вопреки нецивилизованной жизни, которую вел последние годы, Остин всегда переодевался к обеду. Когда же он встал из ванны и обнаружил только халат вместо сюртука, он в замешательстве нахмурился. У него наверняка был чистый костюм, в который он мог переодеться.

Стук в дверь, ведущую к Обри, заставил его поспешно облачиться в халат и не оставил времени на поиски брюк или сорочки. Наверное, их взяла служанка, чтобы отутюжить, и Обри принесла их назад.

Когда ее муж откликнулся, Обри с улыбкой вошла в двери, облаченная в золотое атласное платье, которое удачно оттеняло ее загорелую кожу, с волосами, убранными на затылок простой лентой. Она, очевидно, тоже только что вышла из ванной.

– Я подумала, что после таких бурных событий вы, возможно, предпочтете пообедать в наших покоях. Ваша мать сегодня вечером занята, так что кухарка приготовила только мясо. Джоан может нам прислуживать, как только вы будете готовы.

Мысль о том, что придется сражаться с тесными бриджами и башмаками, тащиться вниз в холодную столовую, внезапно показалась Остину непривлекательной. Возможность вытянуть ногу у очага и любоваться игрой свечей на серебре и хрустале, одновременно рассматривая очаровательное создание, выглядела куда более привлекательной. Остин улыбнулся.

– Я не одобряю ваших шалостей, но не могу отказаться от приглашения.

Мясо оказалось приготовлено лучше, чем ожидал Остин. Скорбные морщины на его лице исчезли, пока он потягивал вино и отдыхал у камина. Он больше не думал о неудачах нынешнего дня и не производил впечатления человека, беспокоящегося об их последствиях. Вместо этого он рассказывал анекдоты из своей кавалерийской жизни и вспоминал школьные проказы, пока Обри сообщала ему пикантные подробности о проделках, благодаря которым заслужила репутацию неисправимого чудовища.

Он заливался смехом от ее истории о том дне, когда она подбила Алвана устроить скачки на лошадях в галерее замка Эшбрук, подобно тем, что, по слухам, устраивали их предки. Образ золотоволосого чертенка, летящего стремглав через чопорный холл верхом на лошади и преследуемого потерявшим очки и взбешенным Алваном, рассмешил Остина, и Обри удовлетворенно улыбнулась.

– Не могут поверить, что ваш отец уцелел с таким ребенком. Нет ничего странного в том, что он не женился во второй раз, чтобы завести нового наследника.

Остин отставил в сторону пустую посуду и потянулся за графинчиком с бренди, заботливо поставленным у его локтя.

– Он бы никогда не узнал об этой проделке, но кто-то запер двери на другом конце галереи, и нам пришлось развернуться и поскакать назад. Мой пони оставил непочтительный след на ковре – наверное, при первом герцоге галерею покрывали соломой, намного лучше подходившей для лошадей.

Атлас ее наряда тепло мерцал в свете свечей, но дорогая материя выглядела жалко рядом с кремовой гладкостью кожи, шеи и плеч, которые покрывала. Золотой локон упал на грудь, и Остину хотелось наклониться и прикоснуться к нему губами, но это наверняка нарушило бы очарование вечера. Ему хотелось позабыть о проблемах, а не создавать новые.

Преодолев искушение, он поднял бокал за красоту Обри, выпил бренди, оставив без внимания изысканный ликер в золотом графине.

– На гербе вашего отца случайно нет вздыбленного льва? – пробормотал он, отставив бокал и глядя, как деликатно она пьет.

Озорной взгляд зеленых глаз поверх бокала пронзил его сердце.

– Есть, но я не скажу вам фамильного девиза. Вам должно хватить ума, чтобы изучить нашу семью так же тщательно, как мой отец изучил вашу. А почему Этвуды избрали для своего герба ястреба?

Ублаженный бренди и хорошей едой, расслабившийся в обществе красивой женщины, Остин позволил унынию последних дней раствориться в покое ночи.

– Этвудов всегда тянуло в леса и поля, а не в цивилизованное общество. Ястреб – хищная птица, не склонная к обществу себе подобных. Он сражается, когда нападает, но не убивает ради самого убийства. А ваши львы славятся способностью перебить все стадо. Думаю, именно поэтому ваша семья достигла герцогства.

Обри улыбнулась удачному сравнению. Амбиции Берфор-дов не являлись секретом, но она подозревала, что ее отец был последним их носителем. Стремления дяди Джона не простирались дальше регулярного выигрыша в наполеон, а интеллигентность Алвана находила другое применение, не касающееся политики? Только ее брат мог бы продолжить семейные традиции или кто-то из ее будущих детей.

При этой мысли ее глаза разгорелись. Ребенок от Остина должен быть таким же яростным и гордым, как любой Берфорд, но властность Берфордов смягчится любовью Этвудов к природе и семье. Отец Остина был худшим представителем традиций Этвудов, но женское чутье подсказывало ей, что Остин будет защищать свое потомство не хуже любого ястреба. Впервые она поняла, что означает выбирать себе мужа. Она должна не только выбрать человека, который придется ей по душе, но и такого, который воспитает ее детей такими, какими она хочет их видеть.

– Что касается меня, я бы выбрала деревенского сквайра, который любит животных и детей. В конце концов, что дает титул? – тихо спросила она.

Остин понял, что ступил на опасный путь, и стал осторожным. Он не верил ни тому, что она предпочла бы сельского сквайра, наподобие ее дружка Эверетта, ни тому, что она удовольствовалась бы сельской жизнью в нищете или даже мещанским комфортом. Она стремилась к высшим, избранным кругам, но еще не поняла этого. Когда-нибудь она этому научится.

– Ваш титул и ваше богатство означают принадлежность к миру, где царит большая ответственность, Обри. Вскоре вы это поймете. Вас холили и лелеяли всю вашу жизнь. Я же не способен предложить вам равноценную позицию. Когда-нибудь вы подрастете и поймете, что такое жизнь.

Поняв по ее возмущенному взгляду, что зашел слишком далеко, Остин неохотно встал из-за стола. Вечер подошел к единственно возможному завершению.

– Я не ребенок, Остин.

Обри поднялась, чтобы встать напротив него, гордо подняв голову.

– Да, у вас тело женщины, Обри, могу вас в этом заверить. – Он мечтательно посмотрел на полные изгибы грудей, обтянутых платьем. – Но вы понимаете, что означает быть женщиной, не лучше новорожденного. Существует мир, которому вы принадлежите, вы не можете вечно прятаться от него за вашими зверьками и шалостями. Когда вы научитесь ответственности, которой требует ваше имя и происхождение, тогда вы станете женщиной. И я для вас в этом неподходящий учитель. Доброй ночи, любовь моя.

Ласковое обращение и поцелуй, запечатленный на лбу, были совсем не тем, на что рассчитывала Обри, и она внутренне разъярилась, когда за ним закрылась дверь. Что ей сделать, чтобы этот мужчина увидел в ней женщину, а не ребенка? Завести любовника?

Это не показалось ей лучшим решением, и она отправилась спать, так и не поумнев.

Глава двадцатая

Сентябрь принес дожди и холода, и почерневшее пшеничное поле вскоре покрылось дымкой зеленых ростков. Остин послал одного из вновь нанятых людей вспахать стерню под репу. Ячмень и овес были убраны, и пришло время сеять озимые.

У него хватало фуража, чтобы прокормить скот всю зиму, не покупая кормов, но потребность в деньгах нарастала. Цены на шерсть упали, и он решил продать овец – они не давали здесь такой прибыли, как в горах. Пастухам следовало бы найти лучшее применение.

Солнце взошло и прогрело воздух, когда Остин верхом выехал на свои земли наблюдать за сбором остатков урожая и началом пахоты. Письмо, полученное днем раньше, рассеяло остатки его сомнений по поводу пожара, но сейчас его занимали другие мысли. Остин бился над этой задачей, пока ехал верхом.

Сообщение, что Адриан обнаружен, – слава Богу, живой – заставило его задуматься о другом. Скоро Обри исполнится восемнадцать лет, и все условия их контракта будут выполнены. Он освободит ее, как только вернется корабль и он сможет вернуть приданое герцогу. Он знал, что для Обри будет лучше, если он отпустит ее, но мысль провести зиму в одиночестве тяготила сердце Остина. Он не мог представить, как проживет без Обри.

Он вернулся мыслями к последним месяцам, вспомнил, как заливисто смеялась Обри, когда они вместе гнали своих лошадей по опустевшим полям, видел ее лицо, когда она смотрела на ястреба в вышине и когда нянчила заболевшего ягненка. Он видел ее в шелках и атласе, с золотыми локонами, убранными в замысловатую прическу, которой позавидовала бы любая леди, и видел ее в грязном муслине с волосами, рассыпавшимися по спине, когда она возвращалась со сбора ягод. Он восхищался детским озорством в ее глазах, когда она дразнила его, не давая впадать в уныние, и ощущал угрызения совести, когда она смотрела на него с желанием. За эти несколько месяцев она стала такой же частью его жизни, как солнце над головой и земля под ногами.

Каким-то образом ему придется научиться жить без нее.

Даже на расстоянии Обри видела, как устало поникли плечи мужа, когда он повернул рысака к густому подлеску у ручья. Джон сказал ей, что его светлость почти всегда съедает свой ленч в уединении у мелкого пруда под ивами. Это было его любимым местом.

Она спешилась и тихо повела коня по траве к берегу ручья. Летом она часто в восхищении останавливалась здесь, чтобы послушать хлопанье крыльев и призывные брачные песни птиц. Теперь здесь было тихо. Последние летние цветы уже увяли, редкие стебли золотарника стали заметнее, но девственная глушь подлеска еще радовала глаз насыщенной зеленью трав и папоротников.

Скакун Остина приветливо фыркнул, когда Обри подошла ближе, но она не заметила никаких следов Остина, пока не протащила свою корзину через густые заросли поздней ежевики и не раздвинула ветви ивы. Он лежал, растянувшись на траве у ручья, где игривые воды замирали у бревен и корней деревьев, образуя тихую заводь. Летом здесь было – идеальное место для плавания, но сейчас Остин ограничился ленивым созерцанием водомерок, снующих по глади пруда. Он удивленно оглянулся, когда под ее ногой хрустнула ветка, и поднялся на ноги, чтобы помочь пройти по камням. Она не могла понять выражение глаз, следивших за ней, но была рада, что пришла.

Ни слова не говоря, Остин расстелил на траве покрывало, которое она принесла, поставил рядом корзину с провизией. Затем молча смотрел, как она расправляла белые муслиновые юбки, усаживаясь на покрывало.

Внезапно оробев, Обри посмотрела на его стройную фигуру и почувствовала внутри необъяснимую тревогу. Его волосы, не стриженные несколько месяцев, свисали спутанными каштановыми прядями на воротник. Он явно обливался водой, чтобы освежиться в жаркий день, и полотно сорочки влажно липло к широким плечам и мощной груди. Она не осмеливалась смотреть на его торс и узкие бедра – его мужское начало и так уже слишком выходило за рамки благопристойности.

Осторожно, заботясь о негнущемся колене, Остин опустился на покрывало рядом с ней, все еще не веря, что это золотое создание, словно возникшее из его мечтаний, появилось перед ним во плоти. Солнце, просеиваясь сквозь ветви деревьев золотыми лучами, вспыхивало на ее обнаженных руках и распущенных волосах. Первой его мыслью было прикоснуться к ней, чтобы убедиться в ее реальности.

Второй мыслью было скрыть свое смущение учтивостью. Подняв с корзины покрывавшее ее полотенце, Остин исследовал содержимое.

– Вы не рассчитывали, что придется поделиться, не так ли? Обри облегченно засмеялась, грудные переливы ее смеха прозвучали как песня птицы.

– Нет, я собирала все это, чтобы покормить рыб, и уверена, что уж они-то точно на это не рассчитывали.

Остин отломил корку хлеба и бросил ее в пруд.

– Ну вот, они наелись, теперь мой черед. Я и не думал, что так проголодался.

Она с удовольствием наблюдала, как он набросился на огромные ломти хлеба и ветчины и на кувшин с сидром.

– Я посылаю еду работникам на поля, когда они работают слишком далеко, чтобы возвращаться на обед. Разве вам ее никогда не приносили?

Остин с набитым ртом прожевал, прежде чем ответить.

– Сегодня я не рассчитал время и уехал с поля прежде, чем привезли еду, но уверен, что не успел бы вернуться, чтобы пообедать с вами. Как вы меня нашли?

В уголках глаз Обри затаилась улыбка.

– Способности и инстинкт. И Джон, – честно добавила она, приняв стакан сидра, который он ей налил, и с жадностью его выпила.

– Больше похоже на то, что я испортил любовное свидание. У кого из ваших поклонников такой зверский аппетит, что он в состоянии уплести все это? – шутливо осведомился Остин.

Ее губы изогнулись в шаловливой усмешке.

– О-ох, вы поймали меня. Я не выдам его имени, но он темноволос, красив и ужасный проказник. Я часто видела, как он съедал большую порцию десерта, чем ему положено.

Вчера вечером она подняла шум, когда Остин съел последний кусок сливочного пирога, который Обри собиралась отнести Майклу, и у него не осталось ни малейших сомнений по поводу личности «ужасного проказника». Остин усмехнулся.

– Таким проказникам не стоит доверять. Берегитесь, как бы он не стащил у вас больше, чем вы хотели бы потерять.

Она показала ему язык.

– Такие проказники когда-нибудь растолстеют, если будут продолжать кушать как свиньи. А сейчас оставьте в покое пирог и доешьте ветчину.

Остин что-то недовольно пробормотал, но отставил пирог и взял последний кусок ветчины. Он разделил его пополам и вложил одну половину в булочку с маслом, протянув Обри.

– Давайте толстеть вместе.

Она приняла подношение и съела импровизированный сандвич, пока он приканчивал остатки ленча. Разливая сидр, он щедро наполнил ее стакан, а себе вылил остатки.

Даже в тени солнце пригревало все сильнее, и Обри прилегла на покрывало, глядя на пляску солнечных бликов в листве. Сидр согрел ее и пузырьками хорошего настроения веселил кровь. Со стороны ручья дул легкий ветерок, приятно холодивший кожу, и она удовлетворенно вздохнула. Такие дни выпадали слишком редко, чтобы тратить их попусту.

Остин улегся рядом, положил вишневый пирог между ними и выковырнул одну ягодку. Он шутливо поднес ягодку к губам Обри, подзадоривая принять подношение.

Как птенец, Обри открыла рот, и он уронил в него запеченную ягоду. Пока она ее смаковала, он управился с пирогом.

– Остин Этвуд, вы прожорливый пескарь, это же было к чаю, – пожаловалась она, когда он стряхнул с себя крошки. – Могли хотя бы поделиться.

Поскольку он только что отправил в рот последний кусок, Остин с виноватым видом выслушал нотацию, а затем, шаловливо блестя глазами, склонился над ее распростертой фигурой и прижал ее губы к своим.

Вкус вишен ощущался в его дыхании, и искра, пронзившая их от шутливого прикосновения, напрочь прогнала все мысли об утраченном десерте. Вместо того чтобы просто коснуться ее губ, как он собирался вначале, Остин неожиданно обнаружил, что поцелуй захватил его. Когда он почувствовал, как она ответила, его, словно ударила молния.

Объединенные электрическим потоком, они осторожно принялись исследовать охватившие их чувства. Руки Обри застенчиво потянулись и обняли плечи Остина, а ее пальцы нырнули в его волосы, когда его поцелуй крепче прижал ее к мягкой траве. Осторожно прикасаясь, Остин ощутил нежность ее щеки и, слегка отстранившись, провел пальцами вдоль ровной линии рта. Она поняла, насколько он нуждается в том, чтобы она стала его частью.

Их дыхание смешалось, Обри почувствовала, как тяжелое тело Остина надвинулось на нее, прижимая к земле, и ощутила холодок страха. Но он касался ее так нежно, с такой мягкостью, что ей не оставалось ничего, кроме как поддаться желаниям своего тела. Она страстно ответила на его поцелуй и нырнула в его объятия, когда его рука опустилась чуть ниже. Дрожь возбуждения охватила ее, когда рука мужа коснулась ее груди.

Остин действовал не спеша, наслаждаясь каждым прикосновением к ее телу. Абрис ее груди притягивал его слишком долго, чтобы упустить такую возможность, и когда она прильнула к нему, он не смог удержаться, чтобы не пройтись по податливым линиям ее спины и бедер. Он потерял голову, и стало поздно отступать.

Обри мало сознавала, к чему ведут эти невинные ласки. Она знала только, что электрический ток его поцелуев возбуждал ее, и что она жаждала прикосновений его рук с желанием, которого никогда раньше не подозревала в себе. Когда Остин снял с нее платье и сорочку и свежий ветер коснулся обнаженной плоти, она затаила дыхание от потрясшего ее чувства освобождения. Это казалось естественным продолжением их поцелуев. Его рука начала исследовать те места, где еще не бывал ни один мужчина, и она обнаружила, как это приятно.

Но когда поцелуи Остина стали более требовательными, а его пальцы превратили ее груди в ноющие, чувствительные острия, в ней начало возникать новое, менее невинное возбуждение. Давление его тяжелого тела, вытянувшегося над ней, раздуло тлеющие уголья во всепожирающее пламя. Обри полностью осознала нависшую над ней опасность, только когда Остин оторвал от нее свои губы и посмотрел с явным вопросом в Глазах.

Она не чувствовала стыда за свою наготу, пока Остин изучал ее лицо в поисках ответа. Она бы с радостью разделась сама, если бы он попросил. Она чувствовала его желание, хотела его и готова была заплатить любую цену за осуществление своих желаний. Когда он прочел ее ответ по безмятежной радости, разлившейся по ее лицу, то с облегчением вновь принялся пить нектар ее губ.

Его желание было слишком велико, чтобы медлить, и Обри вскрикнула от восхищения и радости, когда его губы поспешили к чувственному местечку на ее груди. Языки пламени вспыхнули ярче, когда она изогнулась под ним, требуя большего, чем он ей давал.

Остин охотно пошел навстречу, скользнув рукой вдоль ее бедра и подняв вверх тонкий муслин. Это обнажение отрезвило Обри, но Остин быстро успокоил ее и научил желать теплых заботливых прикосновений своих рук. Обри усвоила урок, охотно принимая прикосновения своего мужа, пока пламя пролагало себе дорогу сквозь ее легкие и живот, чтобы найти уютную заводь там, где его пальцы играли в опасные игры.

Когда она инстинктивно прильнула к нему, крепко прижимая к себе, чтобы иметь возможность покрывать его щеки жадными поцелуями, Остин прорычал ее имя и полностью накрыл ее своим телом. Обри вскрикнула от жажды и потрясения, когда ее юбки взлетели к талии, и только его одежда по-прежнему отделяла ее от возможности насладиться его плотью.

Остин быстро расстегнул брюки, и постылая одежда улетела прочь. Его поцелуй заглушил удивленный возглас Обри, когда разогретая тяжесть уперлась в прохладу ее бедер, но он подождал, пока она вновь не расслабится.

Его пальцы снова принялись за возбуждающие игры, и Обри застонала, когда пламя заполнило пустоту внутри нее. Ее бедра поднялись навстречу его пальцам, умоляя о том, чего они не могли дать. Когда Остин двинулся, чтобы сойтись с ней своим оружием, она охотно раскрылась навстречу.

Обри вскрикнула, когда боль, с которой он в нее вошел, пронзила ее, но Остин сделал свое дело отлично. Ее тело бессознательно двигалось в такт его телу, требуя обещанного удовлетворения.

Остин взял ее так нежно, как только могло позволить ему его желание. Он оттягивал собственное наслаждение, но когда, в конце концов, оказался в ней, уже совершенно не мог сдерживать свой пыл. Однако, услышав ее вскрик, он начал двигаться медленнее, пока не почувствовал, что она уловила его ритм и начала следовать ему в такт, подбираясь к вершине, обещавшей долгожданное облегчение.

Пальцы Обри вцепились в полотно сорочки Остина, когда он глубоко погрузился в нее и отметился своим семенем. Она трепетала от поглотившей их страсти, слезы текли по щекам, когда он замер на ней, и она осознала, что они наконец-то полностью стали одним целым. Она чувствовала, как даже сейчас будоражит его, и это открытие вызывало новые вспышки возбуждения.

Остин взял ее на руки и перекатился так, что почти невесомая Обри прижалась к его боку. Его рука нашла ее ягодицы и нежно приласкала их, отчего она спрятала свое пылающее лицо у него на плече. Ее груди сотрясались от молчаливых рыданий, но он не мог ничего ответить на ее обвинения в том, что они сделали. Он молча ждал, крепко сжимая ее в объятиях, баюкая в кольце своих рук.

Наконец Обри успокоилась на его груди, слезы высохли на мягкой ткани его поношенной сорочки. Он опустил ее юбку вниз на ноги, прикрыл свою наготу и нехотя вернул на место ее корсет, сорочку и платье. Одной рукой он не смог затянуть шнуровку корсета, и полные округлости ее грудей с темной ложбинкой между ними продолжали дразнить его взгляд.

Когда ее всхлипы стихли, Остин нежно поднял се на руки и отнес к краю пруда, где смочил в холодной воде платок. Он вытер с ее щек следы слез, а затем, чтобы вновь завоевать ее доверие, натянул измявшееся платье на чулки и приложил влажную ткань к ее бедрам. Обри задохнулась от такого интимного омовения, но после короткой борьбы расслабилась и почувствовала наслаждение.

– Маленькая гедонистка, – пробормотал Остин, расстелив платок сушиться на траве, когда она удовлетворенно свернулась клубком в его руках.

– Да… – промурлыкала она, все еще не смея поглядеть ему в лицо, но наслаждаясь обретенным статусом. – Почему вы раньше не говорили мне, чего я лишалась?

Остин удержал взрыв хохота, который почти наверняка вызвал бы у нее слезы. Пока она молчала, чувство вины выросло в нем до неимоверных высот, но когда она заговорила… оказалось, что маленькая соплячка хочет еще!

Он проглотил смех, но веселье слышалось в его речи со всей отчетливостью.

– Вы по-прежнему не знаете, чего лишены, маленькая гусыня. Как и все хорошие занятия, любовь требует практики, но я должен признать, вы проявили незаурядные способности.

Обри осмелилась поднять на него глаза, и ее сердце замерло при виде смеющегося мужчины, глядящего на нее сверху вниз. Годы лишений слетели с его лица, и он снова стал мальчишкой с искренней улыбкой и бесстыдным восхищением во взгляде.

– Разве это хорошо? – с сомнением спросила она, не понимая причин его веселья.

– Нет, если вы собираетесь стать монахиней, – ответил Остин, сделав серьезное лицо. – Но для кое-кого, намеренного обзавестись дюжиной ребятишек, это очень подходящий талант. Правда.

Обри залилась краской и снова спрятала лицо у него на плече.

– Значит, у меня теперь будет ребенок? – робко спросила она.

Остин немного подумал. Он крепче прижал ее к себе и погрузил пальцы в длинные золотистые волосы.

– Я так не думаю. После первого раза это случается крайне редко. Но если ваши месячные не начнутся, как положено, я хочу, чтобы вы немедленно сообщили мне. Вы поняли?

По его серьезному тону Обри поняла, что затронула важный вопрос, но мысль о ребенке доставила ей радость, а не тревогу. Она не поняла его отношения к этому, но поняла вопрос. Она молча кивнула.

– Хорошо. Тогда мне лучше отвезти вас обратно домой, иначе мы снова примемся кувыркаться по траве.

Обри взглянула на него одним глазом.

– Разве это так уж плохо?

Смесь раздражения и восхищения прозвучала в ответе Остина:

– В следующий раз, когда я займусь с вами любовью, это будет в кровати, достойной любой первой брачной ночи. И вскоре вы узнаете, что не стоит ложиться рядом с мужчиной где угодно, если только вы не хотите, чтобы все закончилось как сегодня.

Смущенная тоном его голоса и словами, Обри расправила юбки и, высвободившись из объятий, повернулась к нему спиной, чтобы заняться шнуровкой платья.

– Я не вижу ничего плохого в том, что мы сегодня сделали, – решительно ответила она.

Остин встал позади нее, не отваживаясь поднять руки, чтобы коснуться.

– Как муж и жена мы не сделали ничего плохого, но мы оба знаем, что это не входило в условия нашего соглашения. Я не в состоянии содержать жену, а вы еще не готовы иметь мужа. Нам бы не стоило идти этим путем.

Обри обернулась к нему с внезапной вспышкой гнева.

– Говорите о себе, милорд. Я не сделала ничего, о чем могла бы сожалеть, и если вы не готовы иметь жену, я определенно готова для мужа. Если вы им не будете, тогда я найду другого.

Она сорвалась прочь, оставив Остина собирать покрывало и корзину из-под ланча. К своему стыду, она не смогла забраться на коня без подножки. Она повела Балерину напрямик через поле, но Остин догнал ее, подхватил и поднял в седло.

Продолжая держать ее за талию, Остин сердито заметил:

– В таком случае, миледи, я ваш муж, и, вам следует чертовски постараться, чтобы лучше это запомнить.

Обри не ответила и пустила коня в бешеный галоп.

Глава двадцать первая

Остин не вернулся к обеду, и Обри пообедала в одиночестве в своих покоях. – Ей следовало бы поискать иную компанию, чем ее мысли, но она поняла это слишком поздно. Каждая минута, каждое слово, которое было произнесено между ними, возвращались к ней с болезненной ясностью. Она по-прежнему ощущала вкус сидра и вишен, чувствовала теплый мускусный запах кожи Остина, ощущала его прикосновения так, словно он никогда не уходил.

Она не отказалась бы от этих воспоминаний за все деньги мира, хотя это и могло стоить ей больше, чем она могла себе позволить.

Обри улеглась в кровать, в тысячный раз, перебирая в уме их разговор. Она могла сказать так много, но разве что-то из этого могло изменить его сердце? Если бы она сказала ему, что любит его, сказала, что хочет его как мужа и никак иначе, привело бы это его к непреклонному решению отослать ее прочь?

Она боялась разлуки с ним, и эта мысль больше всех остальных не давала ей уснуть, заставляла лить слезы, струившиеся из глаз, но щекам утренними часами. Он научил ее, что значит любовь, но он не любил ее.

Остин не только не хочет иметь жену, он не хочет ее в жены. Так же, как от нее отказался отец, откажется и ее муж. Она не могла вынести этой чудовищной боли, и ее приглушенные рыдания поглощала подушка. У нее не было сил на большее.

В сумерках со стороны конюшен донесся шум, но она впала в прострацию и не могла встать, чтобы полюбопытствовать. Она не могла припомнить, слышала ли она, как Остин вернулся домой, но старалась не думать об этом. Сколько раз он не возвращался домой, проводя время в объятиях других женщин наподобие Бланш, занимаясь с ними любовью. Так же, как делал это с ней сегодня. Непостоянство мужчин заставило ее сердце сжаться в комок, и она накрылась подушкой, чтобы ничего не слышать.

Но после заката мучительные раздумья Обри привели ее в бешенство, которое не могло терпеть бездействия. Она поспешно облачилась в верховой костюм и проскользнула к конюшням.

К своему удивлению она увидела, что, похоже, большинство полевых и домашних работников только что ушли. На столе догорали свечи, у входа была разбросана солома. В стойлах не было ни одной рабочей лошади или мула, она не нашла ни Джейми, ни Джона, чтобы они помогли ей оседлать ее коня. Скакуна Остина, кажется, тоже не было.

С раздражением, к которому примешивалась немалая доля тревоги, Обри принялась сама седлать свою лошадь. Она проделывала это частенько, когда ей хотелось покататься, а ей запрещали. Где желание, там и возможность, и она быстро нашла возможность постичь нехитрую премудрость однажды летом от одного из грумов ее отца.

Тщательно проверив сбрую, она вывела Балерину к подножке и забралась в седло. Шестое чувство заставило ее поехать вниз по дороге к овчарне. После «случайностей» Остин нанял людей сторожить поля и патрулировать поместье по ночам. Ворота овчарни должны были быть заперты на висячий замок, но еще издали Обри увидела, что они открыты настежь.

Подозрение закралось в ее мысли, когда Обри заметила протоптанную по росяной траве тропинку в сторону каменоломни. Камень для аббатства добывался из этого карьера несколько веков назад, но в последние годы карьер не разрабатывался. Пустой подлесок скрывал от глаз уродливый шрам, но животные и любопытные протоптали тропинки через заросли сорняков, добираясь к грозному оврагу.

Когда она подъехала ближе, то смогла расслышать негромкие голоса, раздававшиеся в вечернем воздухе. Обри пустила лошадь легким галопом и даже с такого расстояния смогла разглядеть, что с задней стеной овчарни что-то неладно. Ее желудок болезненно сжался. Отсюда она могла видеть следы стада, могла слышать отдаленное блеяние, но ни одного из знакомых серых животных не попадалось на глаза.

Задняя стена овчарни лежала на траве, разбитая на куски, и Балерина осторожно засеменила ногами, пробираясь между камней. Плотная поросль скрывала от глаз каменоломню, но вытоптанные кусты, трава и грязная земля на пути от загона до подлеска вокруг каменоломни говорили о многом. Сжавшись от страшного предчувствия, Обри заставила лошадь идти дальше.

Ее кобыла фыркала и неохотно гарцевала по дороге к зарослям, и как бы на ее зов из темноты на своем коне появился Джон. Он выглядел встревоженным появлением Обри и отчаянными жестами просил ее остановиться.

– Нет, миледи. Не заходите туда. Возвращайтесь в дом, – умолял он, когда прочитал решимость в глазах графини.

– Мой муж там? – потребовала Обри.

– Его светлость приказал никого не пускать. Пожалуйста, миледи, вам там не место…

Обри проигнорировала его мольбу и поехала вдоль вытоптанной тропинки. Изгнанные из загона овцы не могли найти другого пути, хотя и топтали друг друга, следуя по нему. Клочья спутанной шерсти висели на колючих ветвях, и подлесок не устоял перед сотнями острых копыт. Дорога была совершенно пуста, когда она проехала по ней до открытого места впереди.

Сначала она почувствовала запах. К горлу подступила тошнота от ароматов, пропитавших влажный воздух. Заглушая запах гниющих деревьев, запах крови заполнил маленький лес; пахло смертью. Блеяние, которое она слышала раньше, теперь стало редким и раздавалось вдалеке. Овцы не славятся способностью к выживанию.

Несмотря на то, что внутренне Обри подготовилась к ужасному зрелищу, ее вырвало, когда она выехала на край обрыва. Джон, ехавший позади, ухватил за поводья ее лошадь, и Обри поспешно отступила назад.

Скалы внизу были усеяны телами разбившихся овец. Когда овцы оказались на краю обрыва, им не оставалось иного пути, кроме как вниз. Даже спрыгнувшие только на первый ряд валунов были растоптаны остатками стада, когда их собратья наваливались на них и прыгали, скользя и кувыркаясь, в зияющую пропасть. Люди бродили по травянистым пригоркам по краю каменоломни в поисках оставшихся в живых овец, но безуспешно.

На ближайшем пригорке на скорую руку соорудили загон, в котором содержали немногих уцелевших. Эти овцы молча стояли в успокоительной безопасности импровизированного загона, редкое блеяние доносилось от искалеченных животных внизу.

С пересохшим от волнения горлом Обри соскользнула с коня и осторожно подошла к краю обрыва. Она нигде не видела Остина, хотя и понимала, что он где-то рядом – люди явно избегали безнадежных поисков в каменоломне, получив приказ искать в более безопасных местах среди деревьев. Остин не послал бы своих людей рисковать жизнью в заваленном овцами карьере.

Из карьера по-прежнему доносилось жалобные призывы искалеченных животных. Вытащить хотя бы одну жизнь из груды мертвых овечьих туш стало навязчивой мыслью Обри. Все, чего она хотела – одну жизнь. Она не просила ничего, кроме спасения всего одной жизни.

Прежде чем Джон смог остановить ее, Обри нашла опору на краю карьера и принялась спускаться вниз. Она слышала панические вопли Джона над головой, но па удивление легко преодолевала путь. Ее маленькие ступни без труда находили опору. Стена не шла отвесно вниз, из нее торчали большие плоские валуны и крючья, облегчавшие спуск.

Однако на полпути до дна каменоломни спускаться стало гораздо трудней – мешали тела погибших овец. При виде жестокости, с которой было загублено столько невинных жизней, в ней разгорелась ярость. Кто мог задумать такое побоище?! Она молилась, чтобы ей хватило сил сдержаться, если когда-либо придется столкнуться с преступником лицом к лицу.

Хриплый крик Остина долетел до нее откуда-то сверху как раз в тот момент, когда Обри нашла ягненка, попавшего в ловушку у скалы и заваленного телами погибших овец. Соблюдая осторожность, она перегнулась через груду зловонных тел, погладила ягненка по голове и успокоила своим прикосновением.

Малыш радостно откликнулся, стремясь пробраться к источнику тепла.

Обри подняла голову, и глянула вверх. Остин начал спускаться тем же путем, что и она, и Обри нахмурилась. Если он провел на ногах половину ночи, его нога должна распухнуть и перестать сгибаться. Он был слишком тяжелым, чтобы легко проделать головоломный, спуск, и недостаточно ловок. Страх за мужа перевесил страх за ягненка, но было слишком поздно отступать.

К облегчению Обри, Остин благополучно спустился. Ничего, она как-нибудь справится с яростью, написанной на его лице. На плече у него была веревка, и она заподозрила, что он готов использовать ее для своей жены, но Обри понадеялась переубедить мужа и найти для нее лучшее применение.

– Как вы думаете, Джон сможет вытянуть ягненка наверх, если мы обвяжем его веревкой? – спокойно осведомилась она, когда Остин почти спустился.

– Обри, бог мой, я должен задать вам такую трепку, чтобы у вас застучали зубы. Или мозги встали на место, – пробормотал Остин сквозь стиснутые, зубы, когда добрался до выступа скалы, на котором она стояла. – Вы что, в самом деле, думаете, что один паршивый ягненок посреди всей этой бойни стоит того, чтобы рисковать своей жизнью?

– Я не думаю, что моя жизнь представляет собой какую-то ценность для кого-либо, кроме меня, и я чувствовала бы себя ничтожеством, если бы не использовала ее для помощи тому, кто не может помочь себе сам. Вы спустились сюда, чтобы орать на меня или чтобы помочь вытащить ягненка?

Сраженный ее логикой, Остин вынужден был уступить.

– Дайте мне взглянуть, может, я смогу вытащить вашу чертову тварь, – проворчал он.

Крикнув людям наверху, чтобы они были готовы, Остин накинул петлю на перепуганное животное и тщательно привязал к веревке, спущенной сверху. Отвесный утес в этом месте облегчал подъем ягненка, и он скомандовал работникам вытягивать веревку.

Как только веревка пришла в движение, Обри начала карабкаться вслед за ягненком к чистому воздуху Этвудского аббатства. Она бы не вынесла больше ни минуты в этой зловонной долине смерти.

Остин проследил за ее восхождением наверх и, поняв, что с ней ничего не случится, почувствовал себя обязанным поискать другие признаки жизни. Было бы жестоко оставлять раненых животных медленно погибать от удушья под весом мертвых тел.

Обри не сообразила, что он не последовал за ней, пока почти не добралась до вершины. Остановившись передохнуть на плоской скале, она проследила, как Джон поднял ягненка и передал в руки ожидающего Майкла, а затем посмотрела вниз на Остина, пробиравшегося по карнизу, заваленному трупами овец. Он толкал и ворошил холодные, неподвижные тела везде, где мог до них дотянуться, а сейчас развернулся, чтобы вернуться по узкой тропинке назад.

То, что случилось потом, запечатлелось в памяти Обри и преследовало ее в кошмарных снах месяцы и годы спустя. Он почти добрался до нее, оказавшись на расстоянии вытянутой руки от ее лодыжки, когда перенес вес на больную ногу, чтобы сделать следующий шаг. Обри в ужасе увидела, как острая боль пронзила его, и беспомощно вскрикнула, когда Остин опрокинулся назад, кувыркаясь и скользя на скалы внизу.

Ее истерический крик заставил людей побежать к обрыву со всех сторон, но Обри уже спускалась вниз к неподвижному телу. Когда помощь подоспела, Обри сидела на карнизе, склонившись над своим мужем, и поддерживала его окровавленную голову.

* * *

Впоследствии она плохо помнила, что делала в те часы, когда бесчувственное тело Остина вытягивали из провала. Упади он дюймом дальше, он бы не удержался на карнизе и закончил свою жизнь на дне каменоломни, как его первая жена. Когда до него добрались, он все еще дышал, хотя Обри сомневалась, переживет ли он подъем на скалу.

Когда графа принесли в аббатство, она подняла всех на ноги, требуя горячей воды и холодных компрессов, бинтов и полотенец. Единственная мысль, приводившая ее в замешательство, была о том, что она не может позвать ни одного врача в округе.

Осмотрев изуродованную ногу своего мужа, она поняла, что он не выживет без врача, причем хорошего, а не того шарлатана из Эксетера, Пройдет несколько дней, прежде чем самая быстрая почтовая карета доставит ее письмо и возвратится с врачом, но она не могла ждать и беспомощно смотреть, как он умирает. Она потребовала лошадей, написала отчаянное послание и послала Джейми со своей неотложной просьбой в Лондон. Если в Эшбрук-Хаус не окажется ее отца, чтобы вручить письмо, дядя Джон или Алван найдут нужного человека.

С помощью преданного Остину грума Обри освободила своего пациента от одежды и обмыла его избитое тело водой, смешанной с кровоостанавливающими настоями трав. Джон разрезал тесные бриджи на больной ноге Остина и для приличия прикрыл нижнюю часть его тела, но Обри очень хорошо помнила каждую мышцу под кожей, которую массировала своими нежными пальчиками. Она втирала мазь вдоль синяков на его плечах и спине, определяя по бессознательным стонам Остина места, где были сломаны ребра. С облегчением она обнаружила, что другие кости не были сломаны, хотя и сказала Джону, что крепкая голова его хозяина смягчила падение. Джон криво усмехнулся в ответ на ее корявую шутку и настороженно ожидал ее новых распоряжений.

С ногой все было по-другому. Обри с трудом сдержала вздох отчаяния, когда отвернула простыню и осмотрела колено, которое обмывала всего час назад. За это время оно распухло до угрожающих размеров, а яркая бледность стала еще красноречивее. Она не представляла, как бы оно выглядело при обычных обстоятельствах, поскольку раньше никогда не видела Остина полностью обнаженным, но распухшую конечность, представшую ее взору, с трудом можно было считать ногой.

Осторожничая, она принялась втирать мазь в напряженные мышцы бедра и продвигаться вниз. Стоны Остина стала громче, когда она дошла до колена, и она прекратила массаж, пальцами пытаясь определить повреждение. Если коленная чашечка здесь и была, то она не могла ее найти, а открытые раны на колене сочились сукровицей.

Она смочила ткань и начала промывать раны. Раньше она никогда не представляла себе всех отличий мужских и женских тел, но, ощупывая крепкие, упругие мышцы и сухожилия, ясно поняла эти отличия. Она подозревала, что натруженное тело Остина было крепче, чем у большинства джентльменов, но этот факт только усиливал ее любопытство.

Когда ее пальцы задели острый обломок, торчавший из одной раны, недвусмысленное ругательство разорвало тишину. Обри подпрыгнула, а Джон залился краской и бросил на нее извиняющийся взгляд. Они оба прикипели глазами к мужчине, корчившемся от боли на кровати.

Обри поспешно приказала Джону, чтобы он собрал подушки, которые она разбросала вокруг кровати. Джон с готовностью протянул ей подушку и поднял голову Остина, чтобы она помогла ему удобнее устроиться. Недовольство искривило загорелое лицо Остина, но через мгновенье он открыл один глаз. Обнаружив склоненное над ним озабоченное: лицо Обри, он заставил себя раскрыть и другой.

– Бог мой, чем вы меня стукнули? – простонал он, когда попытался повернуть голову и сфокусировать взгляд.

Обри обменялась с грумом взглядами облегчения. По крайней мере, он пришел в сознание.

– Пойдите, скажите леди Хитмонт, что дубовая голова ее сына еще не расколота окончательно, – пробормотала Обри, сообщая хорошие новости в единственной манере, которую она могла вынести без слез.

Джон понимающе кивнул и послушно вышел.

– Вы точно уверены, что она не цела? – жалобно пробормотал Остин – Я чувствую себя так, словно ее расколотили на миллион мелких кусочков.

– Ваша голова не так уж велика, – ответила Обри. – Судя по случившемуся, вы пользуетесь ею так редко, что я сомневаюсь, повредило бы вам, если бы ее вообще убрали. Достаточно глупо было карабкаться по той скале с такой ногой…

Ее горло сдавили слезы, она не смогла продолжать и отвернулась, чтобы налить ему стакан бренди.

Он проигнорировал бренди и всмотрелся в ее залитое слезами лицо.

– Вы запачкались, – наконец сказал он, не выдавая своих мыслей.

– А вы нет? – коротко ответила она, вставляя стакан ему в руку. – Мне принести вам зеркало?

– Если мое прелестное личико чуть поцарапает жизнь – невелика потеря, – заверил ее Остин, скривившись, когда попытался усесться ровнее. – Но будь я проклят, если мне не удастся сесть прямо в не таком уж отдаленном будущем.

Обри мягко подсунула под него еще одну подушку и уселась на краю кровати подержать стакан, пока Остин устраивался поудобнее. Слезы блестели в ее глазах, когда она смотрела, как он ворочается в постели. Горячечный румянец на его щеках и блеск в глазах не предвещали ничего хорошего в ближайшие часы.

– Не думаю, что вы сломали себе что-то серьезное, если это то, что вас интересует, – терпеливо ответила она. – Не делайте резких движений, а не то ваши ребра отомстят за вашу поспешность. У меня есть немного настойки, которую я могу дать, когда вы подкрепитесь бренди. Она не очень приятна на вкус, но снимет боль.

Остин посмотрел на нее с подозрением.

– Не опий?

– Самая капелька, – успокоила его Обри.

– Ни капли, – ответил он твердо, возвращая ей стакан. Обри решительно сжала губы, чтобы удержать слезы.

– Боль станет сильнее, – предупредила она. – Я хочу только, чтобы вы смогли отдохнуть, пока можете.

– Никакого опия, – повторил он и, смягчившись при виде заплаканных глаз Обри, добавил в свое оправдание: – Мой отец был наркоманом. Я не хочу повторить его судьбу.

Она кивнула, смутно понимая его опасения.

– Я не стану давать его без вашего ведома. Но я не вынесу ваших мучений.

– Не думайте об этом. Что с моей ногой? Такое ощущение, словно ее пилят тупой пилой.

Остин попробовал шевельнуть ногой и еле сдержал крик от боли, когда металлические осколки под кожей коснулись кости.

– Она еще здесь. Это все, что я могу о ней сказать. Я пыталась обследовать ее, но вы проснулись.

Когда вспышка боли, вызванная его движением, утихла, Остин понял, что на нем ничего нет, кроме тонкой простыни. Он странно посмотрел на нее при упоминании об обследовании.

– Думаю, Джон был бы лучшей сиделкой. Раньше он уже ухаживал за мной. Почему бы вам не пойти к моей матери и не позволить мне уснуть? Через несколько дней все будет в порядке.

Обри вознаградила его сердитым взглядом.

– Мне кажется, вы бредите. Сон не вылечит вас, милорд, а умения Джона ограничиваются уходом за ногами лошадей. Потребуются все мои ограниченные знания, чтобы предотвратить распространение инфекции, прежде чем приедет хирург. Судя по тому, как выглядит ваша нога, инфекция была в ней еще до этого падения. Для интеллигентного человека вы хорошо играете роль дурака, Остин.

В голове Остина били адские молотки, но он смог уловить чувство тревоги, скрытое за ее сердитыми словами. Годами он жил в страхе потерять ногу. То, что случилось сейчас, казалось чертовски несвоевременным. Однако ее беспокойство не решит проблемы.

– Делайте, что сможете, девушка, – устало пробормотал он, закрывая глаза. – Только убедитесь, что работники производят обходы каждую ночь. Я не пущу этого выродка в дом.

Бессвязные слова трудно было понять, но Обри почувствовала, что они имеют какую-то связь с преступником, который сломал изгородь в овечьем загоне.

– Кто он, Остин? Позвольте мне отправить за ним шерифа.

– Нет доказательств, чтобы задержать его… Повесить, когда я их найду… Выродок убил Луизу. Держитесь от него подальше, любовь моя…

Пробормотав невнятицу, он впал в бессознательное состояние, оставив Обри в объятиях неопределенных опасений. Кого он звал своей любовью? Луизу? Он кого-то боялся, и она не могла избавиться от тревоги, вызванной его намеками.

Глава двадцать вторая

Леди Хитмонт пришла тем же вечером, чтобы отговорить Обри от ее неусыпного бдения.

– Позвольте мне посидеть с ним, пока вы будете отдыхать, дорогая. Мы мало, что сможем сделать, пока он в таком состоянии.

Светло-голубые глаза с тревогой смотрели не невестку из-под шапки седых волос.

Обри сменила холодный компресс на горячем лбу Остина и мягко улыбнулась в ответ на эти увещевания.

– Я не устала. Я буду отдыхать здесь.

Брови леди Хитмонт сошлись в затаенном негодовании, когда она осторожно затронула вопрос, беспокоивший ее больше всего.

– Вам нужно передохнуть, дорогая, особенно если вы носите ребенка, как говорят.

Обри взглянула на нее с удивлением.

– Ребенка? – перепросила она смущенно.

Ее свекровь выказала легкое замешательство.

– Я обещала Остину не вмешиваться, но если он объявляет об этом на полграфства, мы можем поговорить откровенно.

– Объявлять? Ребенок?

Обри решила, что ее мозг переутомился сильнее, чем она полагала.

– В тот день на рынке, – продолжала упорствовать вдова. – Служанки сказали мне, что Остин говорил о наследнике.

Краска смущения залила ее лицо при этом воспоминании. Так вот почему все обращались с ней с такой заботой. Даже Мэгги соскакивала со своей скамеечки, когда она пыталась достать одного из котят с полога кровати. Остин убил двух зайцев своим бессовестным объявлением.

– Остин так сказал, чтобы смутить меня. Он не имел в виду ничего в этом духе.

Лицо леди Хитмонт погрустнело.

– Вы уверены? Нет никакой надежды?

Обри вдруг поняла, как много должен значить этот ребенок для вдовы. Если с Остином что-то случится, он не оставит наследника, которому можно передать титул. У него не было братьев, не было других Этвудов, чтобы передать его им. Аббатство и его земли отойдут к королю. Все покоилось на очень зыбкой надежде.

Она постаралась утешить ее как смогла.

– Всегда есть надежда, – заметила она тихо. Вдова кивнула с облегчением.

– Я боялась… Вокруг Остина было так много слухов. Мои корреспонденты в Лондоне говорили, что ваш отец настаивал на этом браке. Не могу поверить, что Остина можно к чему-нибудь вынудить, но его упрямство в отношении отдельных спален… Я тревожилась.

У нее были все основания тревожиться, но у Обри не хватило духа сказать ей об этом.

– Я не слушаю сплетен, миледи. Ваш сын очень заботится о моем благополучии. У нас большая разница в возрасте.

– Демагогия! – объявила леди Хитмонт, вставая со стула. – Прошлой весной Остину не исполнилось и тридцати. Зеленая девчонка, лишенная советчиков, нуждается в мужчине более опытном, чем она сама. А он нуждается в вашей юности как в напоминании о том, что он еще не старик. Оставляю его в ваших добрых руках.

Обри смахнула слезы, когда вдова удалилась, столь эффективно разрядив сомнения Обри по поводу разницы в возрасте, казавшейся ей непреодолимой. Теперь, если только Остина удастся убедить, что ему не нужна женщина постарше, что ее богатство не служит препятствием и что она может поумнеть… Последнее выглядело сомнительным, но один фактор перевешивал все прочие, прежде чем Остина можно будет в чем-то убедить, он должен выздороветь.

На следующий день стоны и ругательства полубесчувственного Остина раздавались по всему этажу. Хмурые люди занимались повседневными делами, не удаляясь за пределы досягаемости графини. Внизу ее видели только раз, когда на ее призыв прибыл молодой человек из Сотби-Мэнор.

Обри приветствовала Харли в малой гостиной, но не присела и не затягивала встречу.

Харли с учтивостью дал ей понять, что сочувствует ее нервозности и спешке.

– Я только что узнал о случившемся, Обри. – В первый раз он пропустил ее титул, обращаясь к ней как друг обращается к другу. – Могу я что-нибудь сделать? Анна и Мария тоже предлагают свои услуги. В таких ситуациях, как нынешняя, соседи не могут позволить старым раздорам становиться между ними.

Обри взволнованно шагала по вытертому ковру. Вдали от постели больного ей в голову приходили десятки мыслей, но она отказывалась углубляться в них. Остин был совершенно уверен, что недавняя цепь неприятностей отнюдь не случайна, а она не могла назвать никого, кто мог бы так сильно ненавидеть его, кроме Сотби. Она не могла поверить, что Харли виновен в столь тяжелых преступлениях, но, в конце концов, именно он играл главную роль в ее похищении.

– Почему бы нет, Харли? – сказала она раздраженно, слишком уставшая, чтобы вести себя дипломатично, – Можете вы заверить меня, что ваш отец ничего не знает о маленьких «случайностях», которые, вместе взятые, почти сломили Остина? Кто еще мог бы наслаждаться, разоряя его и принося ему такой ущерб?

Харли опешил.

– Вы хотите сказать, что случившееся той ночью не было случайностью? Я слышал, Остин упал…

Она развернулась к нему лицом.

– Падение Остина было случайностью. Неприятной, но случайностью. Нет, его преследователь не собирался быстро прикончить его, как я понимаю. Он предпочел бы свести его в могилу медленно, как и вашу сестру. Луиза совершила самоубийство, Харли. Вы не знали этого, не так ли? Интересно, знал ли об этом ваш отец? Я вижу, как это мучит Остина, и ничем не могу помочь, по мне интересно, что удерживает его от того, чтобы свести счеты с жизнью. Может быть, именно этого и добивается его мучитель? Что вы об этом думаете, Харли?

Она говорила непростительные вещи, о которых никогда не думала до этой минуты, когда совершенно впала в отчаяние. Кто-то здесь возненавидел Остина; и она никогда не была так уверена в этом, как сейчас, когда все сошлось один к одному.

Харли потрясенно застыл, неспособный осознать всех сведений сразу. Мало-помалу он переварил услышанное и начал собирать все факты воедино.

– Не думаю, что мой отец знал, как умерла Луиза. После ее смерти они с Остином не разговаривали. Он слепой желчный старик, но не могу представить себе его мстящим Хиту. Когда-то они были друзьями, и его горечь проистекает оттого, что он думает, будто Хит не оправдал его надежд. Я никогда не слышал, чтобы он называл Хита убийцей.

Обри безрадостно уставилась в окно.

– Тогда придется допустить, что у него есть другие враги. Я не знаю, что делать, Харли. Я должна подняться наверх, на случай, если он придет в себя.

Она повернулась, чтобы выйти, но Харли задержал ее.

– Вы уверены, что овцы, сгоревшая пшеница и прочее – не случайность?

Обри холодно поглядела на него.

– Я ничего не знаю о том, что случилось, прежде чем я пришла, но овцы не летают, а пшеница не играет со спичками. Благодарю вас за ваше участие, сэр, но я должна идти.

Она была графиней до последнего дюйма, когда вышла из комнаты, несмотря на то, что ее локоны выбивались из прически, а по пятам за ней бежал котенок. Харли с пониманием отнесся, к ее уходу. Но она дала ему пищу для размышлений. Если действительно Остин все эти годы был невиновен, тогда семья Сотби в большом долгу перед ним.

* * *

Когда следующий день прошел без признаков улучшения, лица домашних скорбно вытянулись. Обри редко отходила от постели Остина, но, к счастью, Джон и Мэгги взяли на себя текущие заботы по дому и поместью. Они яростно сражались с насущными проблемами и докладывали о прочих неприятностях вдове и Обри, ни одна из которых не вдавалась в детали.

Мэгги в отчаянии взирала на кипы писем, которые Обри откладывала не распечатывая. Там было несколько официального вида писем с печатями и набор личных посланий, которыми не следовало бы пренебрегать, но Обри относилась к ним без всякого интереса. Если бы у нее был надежный секретарь, как ей и подобает… Но здесь и сейчас, в доме, где нет даже дворецкого, вряд ли можно найти секретаря.

Пухлая служанка оставила письма в кабинете и поплыла на кухню. Недавно появились посудомойка и кухарка, хотя, по-видимому, они проводили больше времени за сплетнями, чем за работой. Когда Матильда вошла, они с виноватым видом вскочили со своих мест.

– Как его светлость? – поспешно спросила молодая посудомойка, чтобы постараться отвлечь внимание.

– Я не заметила изменений, – насмешливо ответила Мэгги. – Не могли бы вы приготовить для Ее светлости что-нибудь легкое? Она ест меньше, чем птичка.

– Бедняжка, она такая миниатюрная. Так приятно смотреть на эту пару, совсем как в романах. Любой, у кого осталось хоть полглаза, не мог не заметить, как они любили друг друга, – велеречиво заявила новая повариха, не обращаясь ни к кому конкретно.

– Моя мама говорила, что он бил ее, – заявила младшая служанка. – Хотя его светлость поднимал на нее руку не чаще, чем на эти горшки. – Она потрясла закопченной сковородкой, которую чистила в поисках вдохновения.

– Глупые люди, – пробурчала Мэгги, укладывая салфетки и посуду на поднос для Обри. – Это говорят те, кто не знает толком ничего, но где же те, кто знал его с детства? Почему они не выйдут вперед и не скажут, что это все грязная ложь, что его светлость не может нанести женщине вреда, чтобы тем самым навсегда пресечь эти мерзости? Вот что я хотела сказать.

Она грохнула подносом об стол, положила на него кусок масла, который подала кухарка, и вновь выплыла из кухни.

Кухонные служанки поглядели друг на друга. Они обе знали людей, работавших раньше в аббатстве, и никогда ни один из бывших слуг не говорил ничего плохого о нынешнем графе. Хотя никто из них и не выступил в его защиту. Может быть, настало время сделать это?

* * *

Обри стиснула зубы и ухватила осколок металла так крепко, как только смогла. Сказав себе, что поступает точно так же, как если бы это была заноза, она упрямо пыталась удалить шрапнель из раны в ноге Остина, Он стонал от боли, но она пропускала стон мимо ушей, понимая, что он уже ничего не чувствует.

Кусок металла продвигался с трудом, и она чувствовала, как ей сводит желудок при виде того, как осколок раздвигает мышцы и ткани на своем пути. В конце концов, он вышел, и она уставилась на него с недоверием и удовлетворением. Этот осколок железа был причиной хромоты Остина. Хотела бы она знать, сколько еще мерзких осколков находится где-то во вздувшейся массе плоти.

Рана начала подсыхать, и Обри поспешно принялась очищать ее. Она не могла найти признаков распространения инфекции, но жила в страхе перед тем днем, когда их обнаружит. Если Остин испытывал сомнения, брать или нет жену при нынешних обстоятельствах, он наверняка расторгнет их брак, если потеряет ногу. Для ее благополучия, так же, как и для его, нога должна быть спасена. Она молилась, чтобы доктор поспешил.

Это случилось на третий день, когда изнуренный Джейми прискакал во внутренний дворик, волоча за собой такого же уставшего джентльмена на взмыленном скакуне. Шляпа джентльмена была в пыли, а верховой костюм и темно-желтые бриджи заляпаны грязью. Когда он спрыгнул с лошади, к нему подскочила толпа юнцов, чтобы взять поводья его коня и помочь донести инструменты.

Слегка встревоженный тем, что его встречает такая ватага вместо обычных ливрейных лакеев, врач оглядел старые камни красноречивого фасада Этвудского аббатства. Без сомнений, это был дом дворянина, но разбитые стекла и забитые окна в неиспользованной части здания поведали ему печальную историю об утраченном богатстве. Вспоминая о комфортабельном поместье, которое он только что покинул, врач про себя отметил эти разрушения.

Спешившая навстречу служанка открыла дверь и с явным облегчением приняла его визитку. Его короткие ноги не поспевали за быстрой горничной, когда она повела его вверх по лестницам, не предложив даже отдохнуть или сменить одежду.

Он понял почему, когда встретился лицом к лицу с прекрасной леди Обри. Он знал ее еще ребенком и с восхищением наблюдал, как она росла. Женщина, представшая перед ним сейчас, была даже красивее, чем обещала стать в юности, но все следы присущей ей живости исчезли. Он с тревогой отметил черные круги под ее глазами и всерьез хотел предложить немедленно послать за каретой, чтобы вернуть ее туда, где ей надлежало быть.

Но Обри узнала друга своего детства, и ее глаза осветились изумрудным сиянием облегчения и радости.

– Доктор Дженнингс! О, слава Богу! Вы скажете, что делать. Я так благодарна вам за ваш приезд. Надеюсь, он не нарушил ваших планов. – Она обернулась к Мэгги, не дав гостю опомниться. – Мы должны дать доктору Дженнингсу время отдохнуть. Это мучительная поездка, а он проделал ее в невероятный срок. Вы подготовили одну из спален, как я просила?

Мэгги коротко кивнула и повернулась, чтобы вывести доктора из комнаты, но он поставил саквояж на стул и направился мыть руки в тазике.

– На самом деле я был в Гемпшире, когда прибыло письмо. К счастью, парень остановился у леди Клары передохнуть и перехватил меня, прежде чем я уехал. Ваш отец и тетя шлют вам наилучшие пожелания, леди Обри. Были и другие вызовы, но они могут подождать. Дайте мне вначале взглянуть на пациента.

Он быстро и уверенно осмотрел рану на голове Остина, заглянул в его глаза, тщательно изучил сломанные ребра, прежде чем открыть отекшую ногу. Обри была рядом, с тревогой вглядываясь в лицо врача в надежде угадать его мысли.

Пациент застонал и беспокойно зашевелился под добросовестным осмотром врача, но не пришел в сознание. В конце концов, доктор Дженнингс покачал головой.

Охваченная ужасом, Обри встала перед ним.

– Разве нет надежды, доктор Дженнингс? Не можем ли мы что-то сделать? Он так боролся, чтобы сохранить ногу…

Доктор был невысокого роста, и его глаза оказались на уровне глаз Обри. Он разглядывал ее с нежностью и сочувствием.

– Я сделаю все, что смогу, моя леди, но ничего не обещаю. Он слишком много перенес и слишком долго ходил с такими ранами. На полях битв мало врачей, и у них не хватает времени, чтобы удалить все осколки из ран. В целом ее легче ампутировать. Вашему мужу придется сражаться так же яростно, как на войне, чтобы сохранить ногу. Эти осколки шрапнели нужно удалить, если мы хотим предупредить заражение. Позвольте мне вымыться и переодеться, а затем я посмотрю, что смогу сделать.

Обри взволнованно кивнула и знаком приказала Мэгги провести врача в приготовленную для него комнату. Затем уселась на стул у кровати, сложила руки на подушке Остина и уткнулась в них лицом. Она молилась так, как никогда раньше. Молилась не за себя, а за Остина. Если он выздоровеет, она примет все, что пошлет ей судьба, но не вынесет мысли о том, что в мире не будет этого мужчины. Нежного и в то же время циничного. Он должен жить. Вокруг так мало таких, как он. Он заслужил право на жизнь, здоровую жизнь, и немного радости за все то зло, что ему причинили. Где-то кто-то должен услышать ее молитвы.

К тому времени, как доктор Дженнингс вернулся в покои графа, Обри привела себя в порядок и выглядела расслабившейся и успокоившейся. Он не решился прокомментировать эти перемены, но воспротивился, когда она дала понять, что намерена остаться.

– Я бы предпочел, чтобы вы прислали вашего слугу, лакея или кого-нибудь с крепким желудком, моя леди. Не советую присутствовать при такой операции, как эта, человеку с вашей тонкой натурой. У меня не будет времени рыскать за нюхательными солями, когда вы упадете в обморок, – объяснил он резким тоном.

– Тогда я бы порекомендовала вам свои услуги, – спокойно ответила Обри. – Из всех, кого вы назвали, ни один не решился удалить осколки, которые вышли на поверхность. Они предоставили эту задачу мне.

Он недоверчиво покачал головой, но вынужден был согласиться на ее необычное требование.

Обри усердно помогала врачу, когда он искал и находил зазубренные осколки, вышедшие наружу при падении. Остальные находились ближе к кости, но и их методично разыскали и удалили. Вода в тазике окрасилась красным цветом и нуждалась в замене, но, к счастью, Остин во время всех манипуляций лежал в благословенном беспамятстве.

К тому времени, когда из зияющей раны был извлечен последний осколок, они работали при свечах. Обри чувствовала, как от усталости, и страха трясутся руки, но слабый луч надежды заставлял ее продолжать. Остин лежал совершенно неподвижно, когда рана была тщательно зашита, и доктору Дженнингсу осталось произвести несложную манипуляцию, чтобы осушить рану.

– Каковы шансы спасти ногу? – тихо спросила Обри, восхищаясь работой доктора.

– Не могу сказать. Такая рана легко воспаляется. Вы должны очень тщательно за ней ухаживать. Он не должен двигать ногой, прежде чем рана не начнет заживать, а затем только слегка, время от времени. Рана не должна еще раз раскрыться.

Обри подозревала, что худшие события еще впереди, когда Остин придет в сознание, но не сможет вставать с кровати. Он слишком деятелен, чтобы долго лежать в постели.

Она запомнила распоряжения доктора, и они принялись мыть руки, но кое-что, сказанное врачом по прибытии, засело у нее в голове, и теперь она спросила его об этом:

– Вы сказали, что мой отец передавал мне привет? Он что, тоже в Гемпшире?

Врач продолжал методичное омовение.

– В гостях у вашей тети Клары. У него было напряженное лето, ему следует отдохнуть. – Он потянулся за полотенцем и сменил тему. – Ребенок вашей кузины должен на днях появиться на свет. Они надеются, что вы вернетесь к родам.

Обри все еще пыталась справиться с мыслью о том, что ее отец нуждается в отдыхе, и почти не обратила внимание на его последние слова. Ее отец никогда не отдыхал… Бывали времена, когда ее интриговало, спит ли он вообще. А тот факт, что вместе с ним был доктор Дженнингс, усиливало подозрения.

– Мой отец болен? – тревожно спросила она.

– Я посоветовал ему отдохнуть, Он не слушал меня почти неделю, но этого времени ему хватило, чтобы до смерти перепугать вашу тетю Клару. Мне придется отправить ее куда-нибудь, чтобы она оправилась от последствий. Они надеются, что я смогу уговорить вас присоединиться ко мне на обратном пути в Лондон.

Врач знал, что мечты о Лондоне занимали мысли большинства леди, явно скатившихся вниз по социальной лестнице.

Но не Обри. Она отмела искушение коротким отрицательным жестом.

– Вы должны объяснить серьезность случая с Остином и передать им мои извинения. Я с радостью посмотрю на малыша Алвана, когда Остину станет лучше. Но если болен мой отец, я хочу об этом знать.

Доктор всегда знал, что за внешней живостью и беспечностью Обри скрывается умная женщина. Он сожалел только о том, что дал ей повод упражняться в проницательности на нем.

– Моя леди, если бы я думал, что вас следует известить, я бы так и поступил, но сейчас у вас на руках больной муж, требующий ухода. Позвольте кому-то еще заботиться об остальном мире.

Это не удовлетворило ее, но Обри оценила разумность его доводов. Даже если ее отец болен, она ничего не сможет сделать. А герцог явно хочет, чтобы она ничего не делала. Ощутив сожаление, что она и ее отец стали настолько чужими, она понимающе кивнула.

– Благодарю вас, доктор Дженнингс, и верю, что вы сдержите слово. Мой отец – упрямый человек, но я люблю его. Возможно, я не демонстрировала это раньше, но я стараюсь обдумывать свои поступки. Как только Остин поправится, мы приедем повидаться с ним.

Доктор Дженнингс облегченно кивнул.

– Сейчас вам следует немного отдохнуть. Мне позвать служанку?

Обри посмотрела на неподвижную фигуру Остина и почувствовала, как на нее навалилась усталость. Но вдова и все слуги внизу ждут новостей, и она не может оставить их в неведении.

– Снаружи ждет Джон. Он посидит с Остином, пока я спущусь вниз. Я не знаю, что бы мы делали без вас, доктор.

Это был не тот ответ, которого он ожидал, но он не имел власти распоряжаться графиней. Он посмотрел, как она спускается по мраморной лестнице, и тряхнул головой. У герцога достойная наследница. Жаль, что двор и общество не уважают женщин.

Глава двадцать третья

На следующее утро доктор Дженнингс сменил повязку на ноге Остина и обнадеживающе кивнул.

– Опухоль спадает, и новых признаков воспаления нет. Я подожду еще день, а затем отвезу эту новость вашему отцу. Он очень беспокоился о вас двоих.

Обри молча подала ему чистую повязку. Она начала лучше понимать, почему один из лучших хирургов королевства потащился в их глушь на ее мольбу о помощи. Видимо, ее отец хорошо заплатил ему за новости о ее благополучии и поведении Остина, и ей было интересно, как велико вознаграждение, которое он получит по возвращении.

После того, как доктор Дженнингс покинул покои, Матильда принесла последнее собрание записок и писем. Обри нашла записки с выражением симпатии и сочувствия от некоторых из соседей, которых она никогда не видела. Как она предполагала, они думали, что Остин при смерти и хотели произвести впечатление на его вдову. В этом отношении она стала такой же циничной, как Остин.

На некоторых письмах она узнала почерк Джеффри и разорвала их, не вскрывая. Ей нечего было сказать тому, кто более не интересовал ее.

Остин пошевелился, и она бросила остаток писем на поднос, чтобы Матильда унесла их. У нее не было времени отвечать на письма или приглашения. Она позаботится об этом позже.

Но другое вторжение, последовавшее позднее в тот же день, было не так легко проигнорировать. Джоан заламывала пальцы, когда, войдя в двери, передавала сообщение.

– Здесь шериф, миледи. Он хочет поговорить с его светлостью и не хочет уходить.

Обри продолжала менять компресс на горящем лбу Остина, но ее брови гневно нахмурились.

– Что еще нужно здесь шерифу? Он должен знать, что лорд Хитмонт болен.

– Я сказала ему, но он мне не поверил. Он хочет убедиться в этом сам.

Произношение, Джоан имело свойство ухудшаться от волнения. Обри поняла, что от нее в этой ситуации мало проку. Вздохнув, она передоверила свои обязанности девушке.

– Следи, чтобы компресс был холодным, Джоан. Я спущусь и поговорю с этим человеком.

Служанка кротко повиновалась, хотя и бросила на распростертого Остина опасливый взгляд, словно он мог внезапно встать и потребовать объяснений по поводу ее присутствия. Обри проигнорировала волнение горничной. Поправив перед зеркалом прическу и платье, чтобы убедиться, что не выглядит неопрятной, она направилась в холл.

Джоан оставила шерифа стоять в мрачной прихожей, и, судя по состоянию его башмаков, это было больше, чем он заслуживал. Обри собрала все презрение в оскорбительном взгляде, прежде чем высокомерно посмотреть на грязного пришельца. В случае необходимости она умела осаживать людей, но ее противник был одет не так хорошо, как она думала.

Не потрудившись представиться, она сразу же ринулась в атаку.

– Джоан сказала, что вы хотите говорить с моим мужем. Это совершенно исключено, учитывая обстоятельства. Если у вас есть дело, которое требует обсуждения, вы будете иметь дело со мной.

Шериф был рыжим, крепко сбитым мужчиной средних лет и взирал на хрупкую девушку сверху вниз в полном недоумении. Он видел леди Обри на расстоянии, одетой в модные верховые костюмы и окруженной хорошо одетыми джентльменами и леди. Никогда ранее он не видел ее такой, как сейчас, с волосами, собранными в незамысловатую прическу, одетой в простой белый муслин, по гордый вид и высокомерие доходчиво разъяснили ему разницу в их положениях. Она не нуждалась в модных платьях или компании, чтобы доказать свое положение леди. Ее титул был такой же ее частью, как цвет волос.

Шериф не любил иметь дела с благородными господами и откладывал посещение аббатства, как только мог. Он хотел покончить с формальностями сейчас, не проделывая еще одной прогулки.

– Это юридическое дело, и я должен говорить с его светлостью. Я слышал, что у вас неприятности, и он отдыхает, но я с радостью подожду, пока он проснется.

Это было лучшее, что он мог предложить. Обри холодно посмотрела на него.

– Тогда вам придется ждать, пока он окажется на глубине шести футов. Шансы на это такие же, как и на то, что он проснется.

Румянец шерифа побледнел, когда он понял свою оплошность. Он не считал случившееся с графом чем-то серьезным. Если эта хрупкая девушка недалека от того, чтобы стать вдовой, тогда он, в самом деле, совершил грубую ошибку. Прошлое графа было темным, но графиня выглядела по-настоящему расстроенной. Возможно, он поспешил с выводами, но он по-прежнему имел обязанности, которые должен был выполнить.

– Я извиняюсь, миледи, – начал он спокойнее. – Я не думал, что это так серьезно. Но все говорят, что служанка, которая умерла, работала здесь…

На самом деле говорили гораздо большее, но он не мог произнести все наветы перед этой леди.

Обри внезапно успокоилась, вслушиваясь в малограмотную речь.

– Какая служанка? – спросила она.

– Бланш Шонесси, миледи. Говорят, ее брат у вас конюшим, Ее нашли мертвой в том карьере.

Обри ощутила острую боль в сердце от мысли, что своенравная девушка и ее нерожденный ребенок оказались на дне ужасного оврага. Этого не должно было случиться.

Собрав всю смелость, она холодно ответила:

– Сомневаюсь, мог бы вам помочь мой муж. Девочку услали отсюда весной, и с тех пор ее здесь не видели. А поскольку мой муж несколько дней прикован к постели, могу заверить вас, что он не может сообщить подробностей ее гибели. Он почти лишился жизни в том самом карьере. Это опасное место, но находятся такие, которые настаивают на разрушении изгородей и не обращают внимания на предупреждения. Он терпеливо выслушал эту тираду.

– Я проверил даты, миледи. Несчастье с его светлостью случилось четыре дня тому. Бланш погибла на ночь раньше.

Обри побледнела. Ночью перед несчастьем Остина не было дома. Но не было причин, по которым этому человеку нужно об этом знать. Она прибережет свои сомнения при себе.

– Не вижу, как это может относиться к моему мужу. В любом случае, в настоящее время он не в состоянии ни с кем говорить. Вы можете найти Майкла на конюшне, возможно, он знает о своей сестре больше, чем я. Желаю вам всего доброго, сэр.

Она развернулась и почти столкнулась с короткой приземистой фигурой, стоящей позади ее. Кивнув доктору, Обри обогнула его и почти вслепую направилась к лестнице.

Поскольку шериф, казалось, готов был протестовать против ее ухода, доктор Дженнингс резко выступил вперед.

– Леди просила вас уйти, сэр. Я бы посоветовал вам сделать, как сказано.

Шериф был почти в два раза больше доктора, но он понимал, что оказался бит. Неохотно он направил свои грязные башмаки за дверь.

Доктор разглядывал его с растущим сомнением. В какой дом послал герцог свою нежную благородную дочь? Был ли могущественный герцог Эшбрук сломлен сельским графом? Или потерял часть своего тонкого умения разбираться в людях? Действительно, он не мог знать, в каких условиях приходится жить Обри. Подумать только, сельский мужлан, шериф, посмел докучать графине своими кровавыми историями! Это говорит о простом неуважении, а после слухов, которые до него дошли о лорде Хитмонте, наводит и на подозрения. Нужно сообщить об этом герцогу.

Смерть Бланш настолько глубоко потрясла Обри, что, остаток дня она совершенно не могла ни на чем сосредоточиться. Заботы об Остине протекали автоматически, но все остальное ускользало от внимания. Как Бланш оказалась на дне оврага той же ночью, когда овцы нашли свою смерть? Упала ли она? Была ли она зачинщиком всех этих «случайностей» и не попалась ли в свою же ловушку?

Обри было трудно поверить в эти рассуждения. Луиза преднамеренно бросилась со скал, сделав прыжок, чтобы миновать скалистый карниз и упасть на дно. Но, как показал пример с Остином и овцами, любой предмет, падающий с утеса, стремится удержаться на карнизе. Бланш должна была специально броситься со скал, а в ее положении сделать это нелегко. Либо же ее должны были сбросить или грубо толкнуть.

Понадобился почти целый день, чтобы прийти к тому же выводу, к которому пришел шериф. В любом случае Бланш была убита. От этой мысли по спине у Обри пробежал холодок страха. К счастью, горячка Остина начала спадать во второй половине дня, и она занялась тем, что удерживала его в неподвижности и кормила с ложечки бульоном. Доктор Дженнингс последний раз осмотрел рану и объявил об улучшении, хотя как он мог это определить по виду изувеченной плоти, Обри так и не поняла. Она была благодарна уже за то, что не появилось признаков распространения инфекции.

Она слегка беспокоилась по поводу донесения доктора Дженнингса ее отцу, но отмела все прочие заботы на то время, пока занималась уходом за Остином. Его здоровье – прежде всего.

Леди Хитмонт пришла посидеть с ней, вновь предлагая помочь по уходу, но Обри только улыбалась на ее уговоры. По ночам она спала рядом с Остином, так что всегда была на месте, когда бы ему ни понадобилась. Она бы не уступила свое место рядом с ним никому другому, кто предложил бы ухаживать за мужем.

– Вы уже помогаете, обеспечивая досуг доктора Дженнингса. Для него здесь так мало развлечений, но он кажется вполне довольным игрой в карты с вами и вашими друзьями. Он хороший человек, и я не хотела бы выглядеть неблагодарной.

– Он слишком шустрый, если вы хотите знать мое мнение, но если он вылечит моего сына, я не буду жаловаться. Если он – типичный образчик нынешних лондонских игроков в вист, я, может быть, снова наведаюсь в этот город. Мои финансы нуждаются в поддержке.

С этим задиристым замечанием старая леди вышла из комнаты, оставив на губах Обри легкую улыбку. Леди Хитмонт была не той матерью, которую она бы выбрала, будь у нее выбор, но обладала практичным взглядом на жизнь.

После насыщенного переживаниями дня Обри сильно устала. Она скользнула между холодных простыней, улеглась рядом с пышущим болезненным жаром телом Остина и прислушалась к звукам его поверхностного дыхания. Какой странный путь она проделала – от нежеланной невесты до любовницы. Она не могла сказать жены – это требовало обоюдного согласия, а она все еще не была полностью уверена, что Остин хотел бы принять ее как жену. Каким-то образом ей придется убедить его сделать это, но до сих пор она не могла придумать, как.

За последние дни она узнала тело Остина так же хорошо, как свое собственное. Это знание во многом объясняло то, что они так поспешно совершили неделю назад, что, в сочетании с новыми ощущениями, которым он научил ее, позволило ей надеяться стать женой и матерью. Раньше эта мысль страшила ее, но сейчас она смотрела в будущее с желанием – если только Остин станет ее мужем.

Охватив широкую руку мужа своими пальцами, Обри постепенно погружалась в сон, чтобы вскорости оказаться разбуженной громким топотом и истерическим лаем Леди.

Оглушенная, Обри потянулась к Остину и нашла его мирно спящим. Проклиная себя за сон, она начала искать платье. Она устроила Леди под лестницей в главном холле, и, очевидно, именно там происходили главные события. Слуги спали на чердаке и в конюшнях, а добрый доктор, вероятно, еще терял свое богатство в Дауэр-Хаус, поэтому, кроме Обри, никто не слышал шума.

К тому времени, как Обри запахнулась в халат, она окончательно проснулась, но не стала менее напуганной. До нее доносились мужские, голоса и бряцанье стали. Неужели шериф привел полицию арестовать Остина? Что еще могло произойти?

С бьющимся сердцем она спустилась вниз по лестнице. Леди яростно лаяла, мечась между дверью и хозяйкой. Обри предполагала найти в кабинете у Остина старый мушкет, но, судя по звукам, людей было слишком много, чтобы одно ружье оказалось надежной защитой. Вздернув подбородок, она положилась на судьбу и отбросила щеколду с широкой дубовой двери.

Ее окатило холодным ночным воздухом, и она взглянула за порог.

Четверо офицеров Британского флота в форме спокойно встретили ее взгляд. Между двумя из них висело нечто, казавшееся кучей тряпья или испуганной вороной. Только когда искореженная фигура застонала и пошевелила головой, Обри все поняла.

К этому времени Джон и несколько работников с фермы собрались вокруг дома с рогатинами и вилами в руках. Работники быстро отступили, увидев сияющие золотом позументы, но Джон, опустив ружье, подошел и встал у подножия лестницы.

Офицер, стоявший впереди, уставился на хрупкую фигуру с сияющими золотыми волосами и раздумывал, как лучше поступить в этой ситуации. Он ожидал, что его встретит заспанный лакей, поэтому не мог понять, то ли это служанка, то ли кто-то наподобие, посланный открывать двери графа. Самой насущной проблемой было для него, как обратиться.

– Это дом лорда Хитмонта? – наконец поинтересовался он, найдя выход из положения.

– Да, это Этвудское аббатство. Кого вы сюда принесли? – Обри бросила любопытный взгляд на оборванную фигуру, зажатую в стальных руках. Действительно ли моряки забираются так далеко на сушу в поисках контрабандистов?

– У нас есть приказ доставить некоего Адриана Адамса к дверям дома лорда Хитмонта. Здесь ли его светлость, чтобы подтвердить нам выполнение приказа?

Потрясенный вздох Обри был тут же заглушён звуком шагов Джона по Ступеням. Он отставил в сторону ружье и собрался взвалить искалеченного заключенного на плечи.

Обри мгновенно поняла ситуацию, и ярость охватила все ее существо. Так же гневно, как сам герцог, Обри велела:

– Джон, предоставьте это им! Эти джентльмены, – она презрительно подчеркнула это слово, – имеют честь отнести господина Адамса в его комнату.

– Леди, но мой приказ… – попытался протестовать офицер. Обри, уже спешившая к лестнице, повернулась и язвительно посмотрела на него.

– Ваш приказ – поднять его по лестнице, капитан. Более того, герцог будет подробно уведомлен о состоянии господина Адамса, в котором он прибыл, так что не отягощайте своей вины. Мой отец нелегкий человек.

Окончательно уяснив свое положение по отношению к этой разъяренной львице, капитан приказал младшим офицерам отнести бесчувственного человека к лестнице. Джон поспешил следом, вопросительно поглядывая на Обри.

Она мгновенно поняла его – доктор Дженнингс занимал единственную гостевую комнату, куда же она собирается поместить нового пациента?

Ответ был прост:

– Отнесите его в маленькую комнату рядом с моей и позовите доктора Дженнингса.

Джон кивнул и поспешил удалиться, оставив Обри разбираться с рассыпающимся в извинениях офицером.

– Я сожалею, миледи. Я не ожидал… Я всего лишь исполняю приказы. Это не мой корабль. Я из берегового патруля. Полученные мною приказы заключались в том, чтобы пристать к бригу, взять Адриана Адамса и доставить его сюда. Мне никто не сказал…

Обри устало махнула рукой на его извинения.

– Это не ваша вина, капитан. Возможно, виновники стоят намного выше, чем вы или я можем добраться. Позвольте мне предложить вам и вашим людям освежиться прежде, чем вы уйдете.

Капитан немного ослабил свою выправку.

– Благодарю вас за предложение, миледи, но мы должны вернуться к нашим обязанностям. Нам шепнули словечко о большом корабле с контрабандными товарами, направляющемся в Эксетер. Мы должны успеть туда раньше контрабандистов.

Обри восприняла эту информацию с дрожью дурного предчувствия, но не выказала своих чувств.

– К сожалению, должна покинуть вас, сэр. Я нужна наверху. Сейчас я пришлю к вам ваших людей.

Доктор Дженнингс торопился наверх по черной лестнице из прихожей для слуг, когда Обри вернулась в свои покои. Она поприветствовала его кивком и молча пронаблюдала, как одетые в форму моряки спешили вниз по мраморной лестнице. Такие же люди, как они, довели гордого человека до печального состояния перепуганной вороны. Ее сердце сжалось от несправедливости случившегося, но она знала, что такое происходит со многими, однако, в отличие от Адриана, у них нет влиятельных друзей, чтобы спасти их. Вот где настоящая несправедливость…

Вернув мысли к реальности, она последовала за доктором Дженнингсом к постели Адриана. Джон уже приступил к неприятному процессу снятия грязных, пропитанных кровью лохмотьев с изможденного тела. Обри разожгла в камине огонь и кочергой отправила кишащую вшами одежду в пламя.

Выполнив это, она вернулась к кровати, но доктор Дженнингс предупреждающе покачал головой.

– Не подходите ближе, леди Обри. У него тяжелая форма лихорадки. Вы можете перенести ее своему мужу. Отойдите и тщательно вымойтесь. Ваш человек и я останемся здесь на ночь.

Обри в ужасе уставилась на открывшуюся массу синяков и кровоточащей плоти, в которую превратилась спина ее деверя. Слезы брызнули из глаз. Как человек может выжить после таких пыток? И сможет ли он жить вообще?

Она повернулась на каблуках и заспешила прочь. Говорят, что беда приходит трижды, но она потеряла им счет.

Глава двадцать четвертая

Проведя ночь возле больного, и делая все, что возможно, для израненного американца, доктор Дженнингс отбыл на следующее утро. Он отклонил предложенную Обри карету, понимая, что в такое время она не найдет человека, чтобы править ею.

Он коротко пожал ей руку, с сомнением заглядывая в измученные глаза.

– Надеюсь, этим утром лорду Хитмонту лучше? Глаза Обри вспыхнули.

– Нога выглядит значительно лучше, и жар меньше. Он проснулся и выпил немного бульона. Мы так вам обязаны, доктор Дженнингс. Если есть что-то…

Он отмахнулся от ее благодарности.

– Я предпочитаю считать этот случай вызовом моему профессионализму. Мой успех – моя награда. Я хотел бы предложить вам большую помощь в случае с господином Адамсом, но это совершенно другое дело. Если он захочет, он будет жить. Я не смогу помочь ему большим… Прикладывайте холод, обильно поите жидкостью, особенно соком цитрусовых, очищайте раны. Больше для него ничего не сделать. Возможно, будет лучше, если я пришлю в помощь кого-нибудь опытного в уходе за такими больными. Я знаю нескольких подходящих людей в Лондоне.

Обри затрясла головой.

– Они не смогут работать так же хорошо, как те, кто его любит. Джон и моя свекровь присмотрят за Адрианом, а я займусь Остином. Мы должны справиться, хотя я благодарна вам за ваше предложение.

Доктор Дженнингс потряс головой перед монументальной задачей, которую она сама перед собой поставила, но не мог с ней спорить. Она научится сама. Дом и поместье следовало уберечь от полного разрушения, а управлять ими у постели больного казалось ему верхом безумия.

К тому времени, как вновь наступила ночь, Обри сама пришла к тому же решению. Харли рассказал, что застал полевых рабочих бездельничающими в тени деревьев. Он выгнал их в поле и оставался на месте какое-то время, чтобы убедиться, что они принялись за работу, но посоветовал ей поскорее нанять управляющего. Остин не сможет скакать верхом еще много недель, а возможно, месяцев, и он всем рискует, позволяя сейчас фермам стоять в запустении.

Обри взглянула на желтеющие листья на деревьях и постаралась представить себе их голыми или покрытыми снегом. Почему-то ей не удавалось удержать этот образ. Ее день рождения наступит меньше чем через неделю. Вскоре Остину станет лучше, и он поймет, что их сделка состоялась. Каковы будут тогда ее шансы остаться здесь на зиму? Очень маленькие, как она подозревала, хотя его корабль еще не вернулся.

Она не могла желать ему неудачи, хотя на короткое время вспоминала неприятные предчувствия прошлой ночи. Вдоль всего берега полно контрабандистов. Она не имеет права думать о сроках будущего краха.

Она проверила, не нужна ли Джону помощь с его пациентом, пожелала свекрови спокойной ночи, послала Джейми и Майкла обойти поместье, как обещала Остину, и вернулась, позволив Матильде переодеть ее ко сну. Свеча почти догорела, когда она забралась между простынями.

Утомленная, она все еще спала, когда занялся рассвет, но движение мужчины в кровати рядом с ней производило впечатление бессонницы. Он взял ее руку, она плотнее прижалась к нему и вновь заснула.

В следующий раз, когда Обри проснулась, она мгновенно почувствовала мужское тело, прижавшееся к ней, и ее глаза широко распахнулись.

– Вы очень устали, – услышала она.

От этих слов Обри охватила беспричинная радость, и она удовлетворенно потянулась, прежде чем приложить руку к его горячему лбу.

– Далеко не так, как вы, милорд. Вы проспали неделю кряду.

Остин с трудом сдержался, когда его коснулась нежная грудь и глазам открылась заманчивая ложбинка, когда Обри склонилась над ним. У него зачесались руки от желания прикоснуться к тому, что по праву принадлежало ему, но боль в йоге напомнила о его состоянии. Со смешанным чувством он подчинился ее заботам.

– Если все эти ночи вы спали рядом со мной, а я этого не чувствовал, значит, я должен был быть без сознания, – пробормотал он, когда она отодвинулась, принимая менее соблазнительную позу.

– Что-то в этом роде, – согласилась Обри, разглядывая его. – Но если вы будете вести себя разумно, худшее окажется позади.

Остин попытался сесть, но обнаружил, что слишком ослабел, чтобы выполнить свое намерение. Он откинулся на мягкую подушку, как по волшебству скользнувшую ему под спину.

– Вести себя разумно?

Он вопросительно приподнял бровь.

– Вам нельзя шевелить ногой, пока она не начнет заживать. Потом, когда затянутся раны, время от времени можете чуть-чуть двигать ею, чтобы не остаться хромым. Вы еще надолго останетесь в этой комнате.

Остин застонал и закатил глаза.

– Где же справедливость? – спросил он, обращаясь к небу. – Оказаться в постели с хорошенькой женщиной и не иметь возможности пошевелиться, чтобы удержать ее от дерзостей! Был ли когда-нибудь еще такой же неудачник, как я?

Усмехнувшись, Обри запечатлела на его бровях поцелуй, мгновенно увернулась от его объятий и потянулась за одеждой.

– Если хотите, я могу прислать вашу мать, чтобы она ухаживала за вами. Она наверняка найдет мне кровать в Дауэр-Хаус, стоит мне об этом попросить.

– Пожалуйста, спасите меня от моей матушки… Она принесет сюда свои карты и вытянет те небольшие деньги, что у меня еще остались. Но как я оказался в вашей кровати? Разве вам не было бы так же легко ухаживать за мной, окажись мы с вами в разных комнатах?

Обри загадочно посмотрела на него. Ей не хотелось напоминать ему об их сделке, говоря об Адриане. Но сказать было необходимо. Обри решила, что Остин еще слишком слаб, чтобы протестовать.

– Это можно устроить, если вы хотите, чтобы один из нас делил постель с вашим зятем. Или нам постелить ему на полу? – добавила она, беспомощно терзая гребнем свои волосы в ожидании Матильды.

– Адриан? – изумленно перепросил Остин. – Вы положили в той комнате Адриана? Как он? Сколько он уже здесь? Я должен па него взглянуть.

Он беспокойно зашевелился, пытаясь откинуть одеяло.

– Я немедленно отошлю его на конюшню, если вы попытаетесь выкинуть такую глупость, – жестко ответила Обри, поворачиваясь к нему лицом. – Я не для того изнуряла себя, спасая вашу несчастную ногу, чтобы вы пустили все насмарку из-за своей прихоти.

Остин упал на подушки и закрыл глаза. Он был слабее, чем считал, но не хотел сдаваться на милость маленькой мучительницы. Он застонал больше от осознания своего положения, чем от боли в ноге. Но результат оказался поразительным.

Обри мгновенно бросила щетку для волос и кинулась осматривать его ногу. Когда Остин схватился за одеяло, чтобы предотвратить подобную вольность, она уперла руки в бедра и уставилась на него негодующим взглядом.

– Милорд Хитмонт, я смотрела на вашу ногу каждый день до этой ночи. Теперь вам нечего упрямиться.

– Со мной все в порядке, – возмущенно ответил он. – Мне нужна ночная ваза и завтрак, именно в таком порядке, И я хочу знать об Адриане. Прямо сейчас.

Она вспыхнула, но подобрела.

– Его принесли прошлой ночью. Он в плохом состоянии, но доктор Дженнингс сказал, что он будет жить. Джон за ним присматривает.

Матильда, наконец, появилась в дверях, и Обри с облегчением встретила ее появление. С проснувшимся Остином ей самой почти наверняка не управиться.

Но природа взяла свое. Вскоре после завтрака Остин вновь заснул и проспал несколько дней подряд, медленно набираясь сил. Когда он просыпался, то ел с аппетитом, громко жалуясь на свое заточение, но моментально засыпал, когда Обри начинала, говорила о проблемах в поместье. С любовью и страхом смотрела она на его сон, зная, что каждый день приближает их к решению, с которым она не хотела мириться. Мало-помалу ему станет лучше, и он поймет, что у него есть жена, которой он не хочет. Как заставить его изменить мнение?

Письмо от ее отца к Остину пришло спустя несколько дней после отъезда доктора Дженнингса, и Обри добавила его к вороху писем, громоздившемуся на столе. Она не решалась порвать его, но и не пыталась передать Остину. Что бы ни хотел сообщить ее отец, это могло подождать.

Когда прибыло следующее письмо от герцога, адресованное уже Обри, она нахмурилась. Повелительный почерк ее отца было не так легко проигнорировать, как прочие подписи на неоткрытых конвертах. Внутри она обнаружила царственное распоряжение отправляться к Пегги на время ее родов. Поскольку Алван упорно отказывался оторваться от своих книг, это значило, что ей нужно отправляться в Лондон при первом же удобном случае. Обри не имела никакого желания подчиняться. Она видела в Лондоне все, что хотела. Ее место здесь. Она изорвала письмо в клочки и бросила в камин, прежде чем подняться к Остину.

Когда она вошла, он не спал. У него уже появились силы, чтобы садиться самостоятельно, что он сейчас и проделал. При ее появлении он отбросил в сторону книгу, которую пытался читать.

– Я больше не могу здесь рассиживаться, Обри. Позовите Джона и подайте трость. Я хочу посмотреть, как дела у Адриана.

Распоряжения были отданы непререкаемым тоном, но Обри не сделала ни малейшей попытки подчиниться им. Она подошла к окну, оглядела задний двор и посмотрела на падающую листву. Возможно, снег выпадет рано. Возможно, зима выдастся снежной и окажется немыслимым вернуться в Лондон до весны.

– Говорят, на севере забастовка ткачей. Они остались без работы, когда люди начали покупать чулки машинной выделки. Их семьи голодают. Они устраивают демонстрации и пытаются привлечь внимание правительства. Как вы думаете, у нас не будет революции, как во Франции? – поинтересовалась она с отсутствующим видом.

Остин уставился на нее как на сумасшедшую.

– Черт возьми, Обри, если она начнется, я буду первым, кто ее поддержит! Я требую свою трость, или вы хотите посмотреть, как стонущий человек будет ползти по полу, чтобы получить то, что он хочет?

Привлеченная облачком пыли вдали на дороге, Обри продолжала глядеть в окно.

– Лихорадка Адриана еще не прошла. Будет очень прискорбно, если и вы ее подхватите. Ваша мать и Джон делают все, что могут, но у него мало сил. Мне очень жаль, Остин. Если вы думаете, что это может помочь, я могу взять на себя обязанности вашей матушки, и сделать все от меня зависящее. Врач предупредил о нежелательности того, чтобы я бродила между покоями, так что мне придется научить вашу мать перевязывать вашу рану; Но так как вы уже начали поправляться, это не составит особого труда.

Отсутствие эмоций в голосе Обри было неестественным, и Остин обеспокоено посмотрел на нее. Возможно, от нее потребовалось слишком много усилий, чтобы рассчитывать на большее. Она привыкла жить, ничего не ожидая. С чувством вины он понял, как трудно ей было с ним. Она сделала все, о чем он ее просил, и даже больше, а ему нечего предложить ей взамен. – Вам, однако, следовало мне сказать, – ответил он мягко. – Я достаточно окреп, чтобы взять на себя принятие некоторых решений. Никто не ждет от вас чуда. Если моя мать и Джон не смогут вылечить Адриана, то и вы не сможете. Вы и так приложили немало трудов, заботясь об инвалиде; я не прошу вас взяться еще за одного. Но не скрывайте от меня ничего, Обри, – у меня больная нога, а не голова.

Вспоминая в тысячный раз, что она не рассказала ему о визите шерифа, Обри стояла, отвернувшись. Возможно, время уже настало.

К счастью, на дороге, которую она разглядывала, появился экипаж, и она с радостью ухватилась за возможность сменить тему. Карета была большой и богато украшенной, но герб на ее дверце отсутствовал. Кто мог приехать в такую глушь, ни, словом не предупредив? Виновато вспомнив кипы нераспечатанных писем, Обри с любопытством следила за каретой.

– Было время, милорд, когда я приготовилась поверить в противоположное, но давайте отложим этот разговор на другой раз, – ответила она на его предыдущее замечание. – Кто, по-вашему, может быть хозяином прекрасного ландо, запряженного четверкой серых рысаков? Его слуги одеты в желтое.

Остин с интересом задумался над ее вопросом. Он провел в бездействии так много времени, что сейчас был бы рад любой компании.

– У меня есть друзья в Эксетере, чьи слуги носят желтые ливреи. Не припомню их дорожного снаряжения, но в это время года, думаю, они должны быть в Лондоне. Вы не войдете, кто в карете?

– Нет.

Обри удивленно подняла брови, увидев суматоху, поднявшуюся во дворе. Карета подъехала не к парадному подъезду, а к боковому, которым обычно пользовались домашние.

– Кто бы это ни был, он держит большой выезд. На передке и запятках не меньше дюжины лакеев, а кучер отдает Джейми распоряжения с хозяйским видом. Как странно. Кажется, это женщина, а путешествует в одиночестве. Я не узнаю ее.

– В одиночестве с дюжиной лакеев? – насмешливо переспросил Остин. – Невероятное утверждение.

– Лакеи не считаются, – упорствовала Обри. – Леди должен сопровождать отец, или муж, или компаньонка. Несмотря на это, она выглядит по-царски. Как жадно она смотрит на наши окна! Остин, у вас нет второй жены, о которой вы мне не рассказывали? – спросила Обри только наполовину в шутку. Эта женщина, в самом деле, вела себя так, словно была хозяйкой замка.

– Бог мой, Обри! Что мне делать с вами двумя? – возмутился Остин, и только тогда описание Обри начало приобретать для него смысл.

– Эта царственная леди… У нее волосы темнее моих? Выше среднего роста?

Обри кивнула, сгорая от любопытства, пока леди нетерпеливо ждала лакея, который бы доложил о ней. Почти черные волосы женщины были собраны в замысловатую прическу, контрастировавшую с модной в Лондоне греческой. Несмотря на царственную осанку и внушительный экипаж, женщина была одета в пышное платье с низкой талией, вышедшее из моды несколько лет назад.

– Кто она? – потребовала объяснений Обри, когда Остин застонал от ее молчаливого согласия с его описанием.

– Моя сестра!

Обри изумленно посмотрела на красивую, самоуверенную женщину и кинулась к гардеробу.

– Я не могу спуститься вниз в таком виде! Посмотри на меня! Я в старом домашнем платье, юбка измята, а мои волосы…

Остин рассмеялся.

– А не выступить ли вам в роли служанки, а не дочери герцога? Думается, я неплохо разыграл перед вашими друзьями роль секретаря.

Обри возмущенно поглядела на него и не удостоила ответом. Она поспешно умылась и перебрала заколки, собирая непослушные волосы. Затем сбросила передник и с отчаянием уставилась на неряшливый муслин, который носила, выполняя работу по дому. Она не может встретить свою золовку в таких лохмотьях. Что она подумает?

Топот башмаков по лестнице предупредил о приближении Джоан с новостями об их гостье. Обри преодолела смущение и вступила в борьбу с рядом пуговиц на спине.

– Подойдите сюда, я помогу, – успокаивающе проговорил Остин.

Обри села на край кровати, и его ловкие пальцы быстро справились с раздеванием. Она выглянула, чтобы ответить на стук Джоан, сказала служанке, что скоро спустится вниз, закрыла дверь и поспешно высвободилась из затрапезного платья.

Остин с восхищением рассматривал сквозь нижнюю сорочку фигуру своей жены, когда она кинулась к гардеробу и извлекла бледно-желтое платье из муслина с вставками из лент. Высокая талия подчеркивала грудь, а короткие рукава обнажали точеные руки. За минуту она смогла превратиться из служанки в леди. За такое зрелище он не пожалел бы отдать все золото Англии.

– Да понимаете ли вы, что если Эмили узнала, что ее муж здесь, она не заметит, во что вы одеты – хоть в коровьи шкуры? – спросил он со смехом.

– Первое впечатление очень важно, – настаивала Обри. Она бросила ему полотняную сорочку. – Оденьтесь. Полагаю, она захочет видеть вас хоть чем-то прикрытым.

– Если так, мне придется вначале раздеться, – хмыкнул он, когда Обри тем же манером переправила ему щетку для волос. Он торопливо стащил старую ночную сорочку и потянулся за чистой рубашкой.

Взволнованная видом загорелого тела, появившегося между простыней, Обри поспешно положила щетку на умывальник рядом с ним и направилась к двери. Пока он был ее пациентом, она видела его обнаженным. Однако сейчас, когда он говорил с ней как муж с женой, его мужское естество стало ее смущать. Она не хотела волноваться еще больше.

Но холодная, самоуверенная молодая женщина, вошедшая в гостиную, чтобы приветствовать гостью, казалось, не могла волноваться вообще. Она сердечно улыбнулась, протянула руку и приветствовала очаровательную посетительницу по имени.

– О, Бог мой, вы, должно быть, леди Обри! – Эмили отступила на шаг и с недоверием и восхищением оглядела хозяйку. – Остин говорил, что вы привлекательны, но и словом не обмолвился, что вы – чистой воды бриллиант. И так юны! Вы должны рассказать мне, как вам это удалось. Я думала, мой брат решил остаться замшелым старым холостяком. Я боялась встречи с вами. Где Остин? Он поправился?

Улыбка Обри потеплела от такого напора.

– Он выздоравливает после несчастного случая и не может спуститься вниз, чтобы встретить вас. Я провожу вас к нему, когда захотите. Одна из служанок уже на пути в Дауэр-Хаус, чтобы предупредить вашу мать о вашем приезде. Если бы я знала, что вы приедете, я бы приготовила вам комнату. Ваши покои нужно слегка освежить. У вас есть багаж?

Эмили нетерпеливо потрясла головой.

– Я все оставила в Эксетере. Я не знала, какого приема мне здесь ожидать. Отведите меня к Остину. Я очень хочу знать, что он слышал об Адриане. Не могла же я дожидаться следующего письма. Если его должны сюда привезти, я хочу подождать его прибытия. Вы что-нибудь знаете об этом? – спросила она с тревогой, и ее раскосые глаза впились в лицо Обри в поисках ответа.

Обри надеялась дать своей гостье минутную передышку, прежде чем обрушить на нее новости, но теперь увидела, что это неверная мысль. Если бы в лихорадке наверху метался Остин, она хотела бы узнать об этом немедленно.

– Адриан уже здесь, – мягко ответила она. В ответ на восторженный крик радости Эмили Обри коснулась ее руки и предупредила: – Он очень болен и никого не узнает. Думаю, Джон сейчас рядом с ним. Не хотите ли передохнуть, прежде чем я отведу вас к нему? Ваше путешествие должно было быть долгим…

– Сейчас. Проводите меня к нему сейчас, – потребовала женщина твердо, несмотря на слезы, выступившие на глазах.

– Конечно, – понимающе ответила Обри и повела ее в комнату Адриана.

Джон был заранее предупрежден и позаботился прикрыть изуродованную спину больного легкой полотняной простыней перед их приходом. Несмотря на это, Эмили задохнулась от ужаса при виде истощенного мужчины, лежащего меж простыней. Джон подстриг и вымыл его тонкие белые волосы и бороду, но он все равно не выглядел тем красивым, жизнерадостным моряком, каким был когда-то.

– О, мой Бог, – прошептала Эмили, опускаясь на колени у кровати и прикасаясь к горячему лбу Адриана. Духи Эмили пропитали спертый воздух тесной комнаты. Обри не знала этого запаха, однако мужчина в кровати, очевидно, узнал его даже в горячечном бреду. Он застонал, беспокойно зашевелился, и ее имя слетело с его сухих губ.

Обри не могла сдержать слез, когда Эмили беспомощно прильнула к кровати. Она кивнула Джону, и они покинули комнату.

Глава двадцать пятая

Остин приветливо смотрел на сестру. Она утерла слезы с лица и причесала волосы, но глаза были еще влажными и затуманенными, и она свернулась на кресле с высокой спинкой, как обиженная маленькая девочка. Красивая, высокомерная леди, прибывшая сюда ранее, превратилась во всхлипывающее дитя.

Он любил свою сестру и не мог не заметить отличия ее состояния от холодной решимости на лице Обри. Обри могла плакать, рыдать и проклинать судьбу, но никогда не отдавалась этому надолго и не теряла здравого смысла в любой ситуации.

– Теперь, когда ты здесь, Адриан непременно поправится, я в этом уверен, – увещевал Остин. – А где дети? Ты привезла их с собой?

– Конечно, привезла, – ответила Эмили. – Я оставила их в Эксетере с няней Треверсов.

– О, ты должна была привезти их сюда, Эмили, – взволнованно вмешалась Обри. – Я уверена, Адриан захочет их видеть, когда очнется. Это даже может помочь ему прийти в себя. Признаю, условия у нас здесь не шикарные, но….

Эмили стала выглядеть бодрее.

– Вы не поняли? Я боялась помешать, зная, что вы и Остин только недавно поженились, а этот сарай невозможно привести в порядок, но я буду помогать, чем смогу. Для меня это будет возвращением домой, и я уверена, дети будут в восторге. Остин и я пережили тяжелые времена…

Остин нахмурился.

– Старое должно быть забыто, Эмили. Будущее обещает быть еще хуже. Что бы вы ни делали, не говорите детям о наших «приключениях» здесь. Нам повезло, что мы не покончили с собой.

– Обещаю, Остин! Ты говоришь как старик, но, полагаю, ты прав. Сорванцы бог знает что натворят, если не забрать их сюда.

Явно обрадованная перспективой привезти своих детей в их родовое поместье, Эмили покинула комнату гораздо более уверенной походкой, чем вошла.

Остин испытующе посмотрел на жену.

– К перечню своих забот, кроме моей сестры и больного зятя, вы хотите добавить еще и двоих малышей?

Она выглядела удивленной.

– Вы предпочли бы оставить их где-то в другом месте? Вы черствый человек, милорд. Несмотря ни на что, я буду, довольна их обществом.

– Я увижу их впервые и, должен заметить, тоже хочу, чтобы они приехали, но не собираюсь гоняться за ними по дому.

– Может быть, нам пригласить и няньку Треверсов? – Остину хотелось понять, что таится за невозмутимым выражением лица жены, но она не выдала своих мыслей.

– Не будьте смешным. Вы больше не нуждаетесь в моем уходе, а Адрианом займется Эмили. Ваша мать и я с удовольствием поиграем с детьми.

Прежде чем он смог задать еще один вопрос, Обри встала и вышла из комнаты.

Эти дети вновь сделают Этвудское аббатство домом. Двух и трех лет от роду, их нельзя никуда отпускать без присмотра, но у Обри не было другого выхода. Она удовлетворенно улыбалась, представив, как они возятся с Леди или требуют, чтобы Остин рассказал им сказку. Ему с ними будет хорошо… Но Обри понимала, что это всего лишь временная отсрочка.

Повелительных писем от отца больше не было, но она знала, что это всего лишь вопрос времени и что герцог усилил давление.

Если бы она могла быть уверенной, что Остин захочет бороться за то, чтобы оставить ее в аббатстве, она бы не беспокоилась, но она успела узнать Остина достаточно хорошо, чтобы понять, что он встанет на сторону ее отца. Он с самого начала собирался отправить ее прочь. Она подозревала, что он только дожидается возвращения своего корабля или просто выполняет распоряжение отца, или и то и другое вместе. Она сомневалась, говорил ли Остин о своем решении развестись ее отцу, и хотела знать, как бы отреагировал на это герцог. После доноса доктора Дженнингса он мог бы уступить без сопротивления. Все это не выглядело многообещающе.

Однако день рождения Обри прошел незамеченным, и ее настроение начало подниматься. Были официальные письма к Остину, которые, как она подозревала, касались ее наследства, но она предпочла не напоминать ему об этом предмете. Письма отправились в стопу дел, ожидающих решения после выздоровления Остина.

Шериф, видимо, временно держался в тени, и Обри перестала волноваться по поводу отсутствия сведений о Бланш. У Остина наверняка есть алиби на ту ночь. Возможно, шериф уже узнал об этом и решил не возвращаться. Были куда более важные дела, о которых стоило беспокоиться.

Как и предсказал Остин, состояние Адриана резко улучшилось с прибытием его семьи. К первой неделе октября он не только пришел в себя, но и поглощал все, что готовилось на кухне.

Он радостно приветствовал Обри, когда она принесла ему двоих отпрысков, чтобы он поцеловал их на ночь.

– Вы их совершенно избалуете. Няня не захочет взять их назад, и нам придется оставить их здесь.

Адриан рассмеялся, когда дуэт шалунов радостно закричал, узнав, о такой перспективе.

– Это более чем желательно. Этот дом будет пуст без них. Обри перехватила младшего, когда он попытался взобраться на спину отца, которая все еще болела.

Адриан взял на руки дочь и крепко обнял, щекоча ей живот, затем смеющимися глазами посмотрел на хозяйку дома.

– Не думаю, что он долго будет пустовать. Остин никогда не казался мне избегающим радостей отцовства.

Обри стушевалась, взяла Адама на руки и, прижав к себе, приготовилась отнести в постель.

– Остин больше интересуется приростом поголовья скота, чем собственным потомством. То, что случилось, оказалось для него тяжелым ударом.

Она подхватила второго малыша и повернулась, чтобы уйти, по что-то в голосе Адриана остановило ее.

– Леди Обри, не хочу показаться назойливым, но все ли у Остина в порядке? Не может ли случиться, что он еще лишится ноги? Или поместья? Я знаю, что у него были денежные затруднения, но наверняка все прошло, хотя чувствую, есть еще что-то, о чем мне не говорят.

Обри заколебалась, чувствуя, что этот человек ей больше, чем друг. То, что Остин сделал для него, то и Адриан может сделать для Остина. Но ей действительно нечего сказать ему. Только время может помочь Остину вернуть богатство и репутацию, но именно времени у нее и не было.

– Его нога заживет и будет лучше, чем раньше, – успокоила она. – Я мало, что знаю о поместье, но не думаю, что Остину грозит опасность его потерять. У него есть друзья, и все они с радостью помогут, чтобы малейшая опасность, нависшая над землями аббатства, была устранена. Вам, правда, не о чем беспокоиться.

– Возможно, вы правы…

Однако Адриан не выглядел полностью успокоенным, когда отпустил ее.

Этой ночью Обри отправилась в постель, недовольная тем, что не способна сама решить свои проблемы. Если бы удалось убедить Остина примириться с ролью мужа, доход от наследства легко бы покрыл все финансовые издержки поместья. Но Остин слишком горд, чтобы принять это. И она не была уверена, что сама обрадуется, если он примет ее на таких условиях. Она хотела, чтобы он хотел ее ради нее самой, а не ради ее денег.

Ничего не поделать. Она долго лежала без сна, когда мужчина рядом с ней уже давно заснул. Страдая от одиночества, она прильнула к его теплу, мечтая, чтобы его крепкие руки еще хоть раз обняли ее. Но, конечно, это невозможно. Повернуться на бок для него значило вызвать острую боль, хотя он проделывал это, когда ее не было рядом. Обри улыбнулась мысли о его извращенном упрямстве и незаметно уснула, успокоенная близостью мужа.

К рассвету в спальне стало холодно, и Остин инстинктивно прижался к источнику тепла, согревавшему его постель. Его тут же разбудило щекотание золотистых прядей, и он обнаружил круглые ягодицы, прикасавшиеся к его бедру. Тонкий шелк, отделявший от него ее плоть, был препятствием, которое он решил устранить. Без всякой задней мысли он тихо приподнял шелковый наряд, пока его пальцы не коснулись теплого тела.

Обри беспокойно зашевелилась во сне, и Остин поспешил набросить ей на ноги одеяло. Затем повернулся набок, поудобнее уложил раненую ногу, и в конце концов жена оказалась в пределах его досягаемости. С удовлетворением он обнял рукой ее талию, прижал ее к себе, и между ними пробежал легкий ток.

Когда возникшее пламя разгорелось, Обри чувственно изогнулась рядом с ним. Ободренный этим ответом, Остин позволил своей руке подняться выше, скользя под тесным шелком и изучая полные мягкие изгибы. Обри слегка застонала и прижалась к нему там, где он хотел.

Остин понимал, что мог сейчас ее взять, и она не смогла бы его остановить. Он хотел этого и когда-нибудь собирался получить право последовать своему влечению, но этот день еще не настал. Все, чего он хотел сейчас, было ее согласие. Он хотел его больше, чем хотел облегчить чресла. Остин поцеловал ее ухо и нежно поиграл с набухшим соском на торчащей груди. Обри застонала и прильнула к нему, прежде чем достаточно проснулась, чтобы осознать свою любопытную позу.

Ее глаза, широко распахнувшись, обнаружили Остина, склонившегося над ней. Голубые глаза потемнели от желания, его рука побуждала ее к готовности. Мимолетная паника исчезла, когда она почувствовала жаждущую пустоту внутри себя, ожидающую, когда ее заполнят. Она нырнула в его объятия, и он прижал ее спину к подушкам.

Обри выпивала его возбуждение и радовалась жизни, вливающейся в ее тело. Впервые за много недель она чувствовала, что живет, и жадно встретила его ласки. Она почувствовала его естество меж бедер, но не знала, как до него добраться.

– Остин, это безумие, – прошептала она. – Ваша нога… Он оторвал свои губы от приятной задачи поглощения мочки ее уха и улыбнулся порочной улыбкой.

– Если все, что вас беспокоит – моя нога, это легко поправить.

С неожиданной энергией, захватившей Обри врасплох, Остин перекатился на спину и увлек ее за собой. Она обнаружила себя распростертой на его груди и плоском животе в самой несдержанной позе и потеряла голову от смущения, спрятавшись в потоке жестких кудрей и уткнув лицо в его плечо.

– Остин, что…

Но прежде чем она успела сформулировать вопрос, он прильнул к ее губам и заставил умолкнуть. Когда она погрузилась в восхитительное наслаждение его поцелуя, Остин крепко взял ее бедра и показал, чего он хочет.

Слегка испугавшись вначале, Обри инстинктивно поняла, что он хочет. За вздохом удивления, когда Остин быстро достиг желаемого, вскоре последовали крики удовлетворения, когда она поймала его ритм и поняла, что в этот раз боли не будет.

Смеясь и вскрикивая, пока Остин нес ее на волнах своего желания, Обри сделала первый шаг на пути осознания того, что же значит быть женщиной. Их желания были подавлены слишком долго, чтобы откладывать удовольствие, и когда Остин глубже погрузился в нее, Обри ощутила мощь, которую обретала, и которую он сдерживал. Она обмякла на нем, соль ее слез смешались с дыханием, вырывавшимся из ее груди.

Остин крепче обнял ее, не понимая ее слез, понимая только, что еще не научил ее всему удовольствию этой игры. Это со временем придет, когда она станет принимать и его любовь.

Остин перекатился на бок и опустил ее на кровать, но Обри воспротивилась его попытке откатиться в сторону. Она прильнула к нему, ее слезы смешались с поцелуями, которыми она покрывала его лицо, и он вновь набрался силы внутри нее.

Его медленные движения раздували пламя желания до непереносимой силы, пока все краски и звуки не исчезли и не померкли, а все, что осталось – пульсирующий рев страсти, соединившей их в одно целое. Они достигли крещендо вместе, и последние движения Остина привели к головокружительному финалу. Обри задрожала, когда он излил семя глубоко внутри нее, и в ее сердце застыла молитва.

Они какое-то время ласкались в молчании, позволяя утренней прохладе остудить уголья их страсти, пока биение сердец не смешалось и не замедлилось, и они не стали стучать в такт. Остин нежно погладил полные изгибы укрытых шелком грудей, проверил узость ее талии и принялся за роскошные округлые бедра. Обри занялась изучением жесткой дорожки волос, спускавшейся по сильной бронзовой груди, вздыхая от удовольствия, что ей, наконец, позволили эту вольность.

В конце концов, Остин признался:

– Однако я не собирался добиваться выгоды таким путем. Но раз уж мы однажды встали на этот путь, дороги назад нет.

Обри охотно протянула обнаженную ногу вдоль его ноги.

– Я не хочу оглядываться назад. Я готова идти этим путем, куда бы он ни завел.

– Когда у вас день рождения? – внезапно спросил Остин, отводя ее соблазнительную ногу от своей и твердо отстраняя ее от себя.

– На прошлой неделе, – улыбнулась Обри.

Остин повернулся, подозрительно поглядел на нее, прочел правду на ее лице, лег на спину и со стоном закрыл глаза.

– Я знал, что мне нужно было узнать эту дату у вас. Мы как-то должны попасть в Лондон. Проклятие, сейчас не время валяться в постели.

– Не спешите. Я уверена, что законникам доставляет удовольствие считать деньги, и они охотно подождут. Если они станут слишком беспокоиться, они кого-нибудь сюда пришлют. Не собираюсь никуда ехать, пока вы не выздоровеете. – Обри заявила это с уверенностью, скрывавшей ее тайные надежды. Он по-прежнему думает отослать ее прочь. Что ей сделать, чтобы дать ему понять?

Прежде чем ее отчаяние стало явным, она вскочила с постели. Ширма для переодевания отыскалась на чердаке, и она велела установить ее для приличия в углу у комода. Сейчас она была благодарна ей за защиту.

– Еще несколько таких утренних упражнений, и это лечение может убить меня, – крикнул он ей вслед.

Ее смех, донесшийся из-за ширмы, не облегчил его страданий. С одной стороны, он был рад, что она сейчас не настаивает на начале процедуры развода, если он не собирается ее бросать. Но он также понял, что ему стало гораздо труднее отослать ее прочь, и он действительно должен бороться, чтобы иметь возможность содержать ее в безопасности и комфорте.

Он лежал, обдумывая свои возможности, после того как Обри принесла завтрак и исчезла в детской. Ее взгляды манили его, но непокорный дух держал в напряжении. Только звук ее заразительного смеха облегчал боль и отгонял прочь облака отчаяния.

Но держать ее здесь, в беспросветной бедности, отрезанной от общества, значило со временем полностью разрушить ее дух.

А опасность оставить ее в пределах досягаемости творца «случайностей» была слишком велика, чтобы рисковать. Он должен отослать ее прочь, прежде чем тому придет в голову что-то предпринять. Но как это сделать, не отвратив от себя Обри? Он ничего не сможет решить, валяясь на кровати с раненой ногой.

Остин отбросил покрывало и осторожно спустил с кровати ногу. Он может потерять больше, чем ногу, оставаясь в постели. Он скорее потеряет ногу, чем Обри.

Он подождал, пока не услышал, что его сестра вышла из соседней комнаты. Затем, с помощью трости и стараясь не нагружать больную ногу, он похромал к соединяющей комнаты двери и распахнул ее.

Адриан оторвался от подноса с завтраком с удовлетворенной улыбкой.

– Чертовски вовремя, приятель!

Мрачное уныние Остина только усилило удовлетворение его друга. Адриан выжидающе смотрел, как Остин осторожно опустился в первое подходящее кресло.

– Тебе обязательно усмехаться, как чертовому крабу? В конце концов, я только что встал после болезни, – проворчал Остин.

– Твой язык с годами стал еще хуже, – с улыбкой заметил Адриан. – Несмотря на это, я не спешу освобождаться от заботливой опеки вашей леди. После всех этих месяцев заточения на корабле я купаюсь в роскоши.

– В роскоши! – засмеялся Остин. – Скорее, в лени. Как заживает твоя спина? Судя по описанию Обри, ты получил закалку в Королевском флоте.

Гнев быстро сменил довольную ухмылку Адриана.

– Не напоминай мне об этом, Хит. Знай, когда я вернусь, я намерен распахнуть врата преисподней и положить конец британской практике похищать людей, чтобы прокормить ненасытное чрево вашего кровавого флота. Блестящие драгоценности Его величества померкнут.

Остин мрачно рассматривал его.

– Я опасался подобного или чего-нибудь в этом духе. Оказывается, не напрасно. Флот, который смог породить Нельсона, нелегко сразить. Я посоветовал бы тебе отправиться в Лондон и рассказать о сложившемся положении, прежде чем возвращаться к своим горячим землякам. Война сейчас не выгодна никому.

– А кто меня послушает? – пренебрежительно спросил Адриан. – Я могу проследить свое происхождение до Вильгельма Завоевателя, но, не имея титула, не смогу привлечь внимания ни одного самого захудалого лорда. Нет, благодарю вас, мой могущественный граф. Я поспешу назад, к людям, которые прислушиваются к здравому смыслу.

Остин затряс головой, но не возразил.

– Если я смогу занять свое место в палате лордов, я расскажу твою историю. Сейчас я могу только передать эту информацию своему тестю – у него непреходящий интерес к нашим отношениям с Америкой. Прошу, чтобы ты поговорил с ним, если я смогу добиться его внимания.

Адриан выглядел колеблющимся, но любопытство сделало его осторожным.

– Эмили говорила мне, что отец твоей жены – герцог. Обри – упрямая маленькая соплячка, но мне трудно поверить, что она может спорить со столь могущественным отцом. А вот ты отчего-то у него в милости. Полагаю, это он озаботился моим освобождением. Ты уверен, что у него нет ко мне никакого другого интереса?

Остин задумчиво чертил тростью по полу, размышляя, как лучше ответить на вопросы своего друга.

– Не могу сказать, что Его милость и я в прекрасных отношениях. Но мы понимаем, друг друга и, что касается политики, сходимся во мнениях. Я могу написать ему прямо сейчас, но сначала у меня есть другое предложение.

Мужчина в постели согласно улыбнулся – ему начало надоедать монотонное времяпровождение. Сменить его на дело с графом, находящимся в стесненных обстоятельствах, отвечало его нынешним запросам. Когда Остин закончил объяснять, что он задумал, улыбка Адриана сменилась сосредоточенностью.

Глава двадцать шестая

Обри взглянула на адрес на письме и отправила послание в огонь, не вскрывая. Настойчивые мольбы Джеффри давно перестали ее забавлять. Когда-то они казались ей романтичными, но теперь она осознала их глупость. Она не могла себе представить, почему он продолжает ее преследовать после того, как она ясно дала понять, что не собирается флиртовать. Но это ее не заботило. Наверняка вскоре он оставит ее в покое и вернется в Лондон. Уже октябрь.

Письмо от неизвестной юридической фирмы присоединилось к письмам от юристов ее отца. Вне сомнения, оно касалось ее наследства, но она не интересовалась юридическими терминами. Это дело подождет, пока Остин не разберется с ним вместо нее.

Ее рука замерла над письмом, адресованным Остину и написанным грубым, торопливым почерком. Не зная, от кого оно, она подумала, что лучше отдать его Остину, но предчувствие заставило ее проявить осторожность. Она никогда не слышала, чтобы письма от незнакомцев приносили добрые вести.

Когда в двери кабинета вошла служанка, Обри отложила это письмо на стол.

– Шериф вернулся, миледи, – прошептала Джоан, приседая в реверансе, одновременно пытаясь, оглянуться через плечо на нетерпеливого посланника с дурными вестями в холле.

Выругавшись вполголоса, Обри поспешила выйти, чтобы принять неизбежное. Остин стал слишком чувствительным, и новости шерифа могут разволновать его.

Когда она встала, мурлыкавший котенок, который просматривал почту вместе с ней, спрыгнул, чтобы догнать ее. Махнув хвостом, он сбросил стопу писем, загромоздивших стол. Они радостно полетели на пол, не покрытый ковром, заскользили по навощенному паркету, разлетаясь по темным углам и исчезая под ветхой мебелью.

* * *

Джон, несший корыто и кувшин теплой воды, остановился перед дверью Его светлости, услышав донесшийся до него стук и обрывки оживленного разговора. Слегка нахмурившись, он тряхнул головой и приоткрыл дверь.

Опираясь на две трости и расхаживая взад-вперед по спальне, Остин встретил своего грума раздраженным взглядом.

– Вовремя. Если бы моя жена увидела меня сейчас, она бы снова меня искалечила. Поставь у кровати, тогда она не узнает, чем я занимался.

Джон с благоразумным молчанием выслушал тираду своего хозяина. Он не чаял дождаться дня, когда удалой граф встанет с постели, но полагал, что с этим следует повременить. Если бы не Обри, то граф уже спустился бы по лестнице, оседлал скакуна и искалечил бы себе всю жизнь. Нет, леди Обри наверняка колдунья и вовремя поймала графа в свои сети.

Однако прямо сказать это нельзя, и Джон переминался с ноги на ногу, пытаясь подыскать осторожные выражения, чтобы поднять этот вопрос.

Остин одарил его мрачным взглядом.

– Пошел прочь. Мне не хочется колотить тебя за неповиновение после стольких лет службы.

– Там шериф, милорд, – заикнулся Джон. – Он внизу и спрашивает вас. Ее светлость изо всех сил его сдерживает, но я боюсь, он пришел предъявить обвинения.

Остин фыркнул.

– Не он первый. Она научит его хорошим манерам. Но, по-моему, ты хочешь сказать, что мне нужно послушать, с чем он пришел. – В ответ на кивок грума Остин пожал плечами. – Пойди, приведи его. Обри временами устает от борьбы.

Джон удержал свои мысли при себе и поспешил выполнить приказ. Ее светлость не была единственной, кто устал от борьбы. За эти дни граф стал деликатен, как тигр в клетке. Обри прикусила язык, когда Джон передал приглашение шерифу, но последовала за ними по пятам, когда они направились по мраморной лестнице на верхний этаж.

Она скрыла удивление и досаду, когда обнаружила, что Остин устроился на диванчике в затхлой гостиной. Она разрешала ему упражнять раненую ногу, но боялась позволять нагружать ее, пока рана не затянется окончательно. То, что он нагрузил ее, пройдя через две комнаты, только усилило ее гнев.

– Из-за чего вы хотите меня видеть, Флетчер?

Будучи в старом темно-бордовом халате и свободных брюках, с копной черных волос, ниспадавших на воротник и в беспорядке спускавшихся на лоб, Остин совершенно не выглядел достойно графскому титулу, но шериф взирал на него с тревожным уважением. Холодный ум, светившийся в голубых, глазах графа, заставлял повиноваться.

– Служанка Бланш, милорд. Когда вы в последний раз говорили с ней? – взволнованно спросил шериф.

По озадаченному виду Остина шериф понял, что леди ничего не сказала мужу о его предыдущем визите, и он сердито посмотрел на графиню: Он невысоко ценил женщин, которые вмешиваются в его дела.

– Бланш? – Недоверчиво переспросил Остин. Затем, проследив за взглядом шерифа, он обернулся к Обри. – Дорогая, вам ничего не нужно мне сказать? – Его тон был зловеще тихим.

– Это несущественно, – торопливо ответила Обри, уставившись на шерифа. – Я уже послала соболезнования госпоже Шонесси и сделала приготовления для похорон девушки. Я разрешила господину Флетчеру свободно расспрашивать слуг. То, что он настаивает на вашем допросе, это неожиданность.

Джон сглотнул и подвинулся к двери, когда ледяной взгляд зеленых глаз скользнул по нему, но взгляд проследовал дальше, чтобы заморозить на месте шерифа. Даже королю следовало дважды подумать, прежде чем вступать в спор с маленькой графиней.

– Я вижу, – пробормотал Остин в тишине, наступившей после замечания Обри. Он бросил на жену короткий взгляд, предвещавший ей в будущем неприятности, но не стал выяснять отношения публично. – Полагаю, Блаш постигла несколько преждевременная кончина, и вы хотите поинтересоваться, где я находился в это время, Флетчер?

Холодно приподнятые брови графа заставили шерифа занервничать; но он не потерял почвы под ногами. – Это моя обязанность, милорд.

– Конечно, Флетчер. Я не припомню, чтобы говорил с ней после этого лета. Когда она умерла, если мне позволено будет спросить?

– В ночь перед тем, как с вами произошел несчастный случай. Той самой ночью, когда ваше стадо бросилось со скалы, и примерно в том же месте.

Только Обри могла различить легкое напряжение мышц на квадратном подбородке Остина. Она инстинктивно почувствовала, что от этого разговора могут возникнуть новые проблемы. Сейчас она не видела, как их избежать.

– Вы говорите, что Бланш умерла таким же способом, что и моя первая жена, шериф?

Гнев в его голосе, наконец, пробил броню этого человека, и он заерзал от смущения.

– Более или менее, милорд, – ответил он. – Если бы вы могли назвать мне имена нескольких человек, с которыми вы были той ночью… – Он с надеждой посмотрел на ледяное лицо Обри.

Остин перехватил взгляд и энергично затряс головой, прежде чем Обри смогла вставить хоть слово.

– Я объезжал поля, Флетчер, пытаясь предотвратить дальнейшие посягательства на мою собственность. Как вы знаете, мне это не удалось. У меня не хватает людей, чтобы они работали день и ночь. Со мной никого не было.

Легкий вздох разочарования Обри остался незамеченным. Она надеялась, что он скажет, что был со своими людьми. Она смирилась бы, скажи он, что был у другой женщины. То, что он не лгал и не утверждал, что был с ней, подтверждало его честность в ее глазах, но она боялась, что остальные его осудят.

– Сожалею, милорд. Судья был со мной очень настойчив. Он захочет узнать все, что вы сказали. Вы никого не видели той ночью?

Желваки напряглись на скулах Остина от гнева, и он, опираясь на трость, встал в полный рост, спокойно встретив взгляд шерифа.

– Передайте Сэру Джорджу, что он может выписывать ордер, когда пожелает, но я советую ему держаться подальше от моих дел. Вы поняли меня? – Прежде, чем шериф смог ответить, Остин обратился к груму: – Джон, покажи этому человеку дорогу.

Обри поспешно смахнула слезы, когда молчаливый слуга вывел неповоротливого пришельца за дверь.

– Хорошо проделано, дружище. Мешайте закону, и его представители вас за это полюбят.

Адриан вошел в комнату неуверенной походкой и остановился перед своим разъяренным шурином. До тех пор, пока он не заговорил, Обри не догадывалась, что при этой сцене присутствовал кто-то еще.

– Этого чертового Фитерботтома следовало бы давным-давно выгнать! Он осел. Прислать этого чертового идиота сюда, чтобы добить меня продолжением старых историй… – Остин обернулся к жене. – Почему вы меня не предупредили?

Прежде чем он смог продолжить свое нападение, вмешался Адриан.

– Криком на Обри вы ничему не поможете. Вы так же хорошо, как и я, знаете лучший способ, как покончить с этими историями.

Бронзовое лицо Остина потемнело еще больше, когда он поглядел на друга.

– Я не доставлю старому дураку такого удовольствия. Это бесцельно.

Обри вскочила на ноги и схватила Остина за руки, умоляя.

– Расскажи кому-нибудь, Остин. Если не судье, расскажи мистеру Сотби. Он был твоим другом. Будет намного легче, если он услышит это от тебя. Тогда Харли сможет пойти к судье и сказать ему, что ты не можешь быть виновен в гибели своей жены и что смерть Бланш является чистой случайностью.

Поверх головы Обри Адриан с гневом и жалостью смотрел, как гордый граф отрицательно покачал головой.

– Дайте Луизе почивать в мире. Если поднять ту историю, это ничего не решит. У меня не больше шансов доказать, что я никого не убивал, чем у них – что убил. Я уже предупреждал вас, Обри, не вмешиваться в то, что вас не касается.

Тон, которым он произнес эти слова, был хуже пощечины, и слезы наполнили глаза Обри. Без единого слова она отвернулась и вышла.

После ее ухода Адриан презрительно посмотрел на своего друга.

– Хорошо сделано, братишка. Хочешь ли ты, чтобы и остальные тоже покинули тебя?

Широкие плечи Остина устало опустились, когда он тряхнул головой.

– Я не могу удерживать ее, Адриан. Она так же вольна уйти, как и ты. Более того, насколько ты у меня в долгу, настолько же и я перед ней. Не спрашивай, я не могу объяснить.

Он отмахнулся от вопросов Адриана и потащился в свои покои. Он знал, что это только вопрос времени, когда его прошлое достанет его в настоящем.

* * *

Остаток дня Обри избегала мужа, пока вдова не заметила обеспокоенного выражения ее лица и не потребовала объяснений. Когда они ей были с неохотой даны, леди Хитмонт раздраженно затрясла головой.

– Прошло семь лет с тех пор, как Луиза погибла в этом ужасном ущелье. Остин тогда был почти мальчиком. Не могу представить никого, кроме сквалыжных Сотби, кто считал бы Остина способным на такое зверство. А возлагать вину за смерть жалкой служанки на него – занятие для дураков. Но сэр Джордж всегда был задирой, а безмозглый Флетчер лишь немногим лучше. С тех пор, как Остин попытался добиться их переизбрания после той нелепицы, которую они наплели с земельными правами сквайра Эверсли, сэр Джордж пытается найти за ним какую-то вину. Все это высосано из пальца, не беспокойтесь. Остин сейчас разъярен, потому что чувствует себя беспомощным. Дайте ему снова встать на ноги, и все будет в порядке.

У Обри не было той же уверенности, что у леди Хитмонт, но она не могла вечно избегать Остина. Если он надумает отослать ее прочь, она извинится перед ним. Она не думала, что он может силой усадить се в карету и отправить прочь. Она была уверена, что такой поступок вызовет немало пересудов и сильно осложнит ему жизнь.

Слегка утешив себя такими рассуждениями, Обри захотела выйти во двор, вместо того чтобы идти наверх. Она подарила Майклу морских свинок и хотела посмотреть, как они едят. А затем, хотя бы на минутку следовало заскочить к Мине и Балерине. Прошло много времени с тех пор, как она уделяла внимание любимым животным.

Майкл обрадовался ее приходу и попытался извиниться за действия шерифа по поводу смерти его сестры. Обри отмахнулась от его путаных объяснений и перевела разговор на своих любимцев. Вскоре паренек уже радостно болтал и показывал ей ягнят, спасенных в карьере.

Стало рано темнеть, и солнце уже зашло к тому времени, как Обри вышла на свежий воздух двора. Харли сказал ей, что урожай уже собран, и аромат свежего зерна подтверждал его слова. Через несколько месяцев мороз скует землю, и наступит Рождество. Не отошлет же ее Остин на Рождество? Она вернулась к. тому же, с чего начала.

Какая-то лошадь фыркала и перебирала копытами где-то позади, и. Обри оглянулась, чтобы узнать, кого могло занести сюда так поздно.

Вместо кого-нибудь из работников, как она ожидала увидеть, из живой изгороди, окаймлявшей дорогу, к ней вышел Джеффри. Его золотистые волосы слабо поблескивали в свете свечи, падавшем из одного окна, но черты его лица были скрыты темнотой и неразличимы в тусклом свете.

– Обри, вы позвольте мне поговорить с вами? – с мольбой спросил он.

Обри уставилась на него, словно он был фантомом из иного мира, как, в общем-то, оно и было на самом деле. Джеффри был олицетворением лондонского общества, которое она оставила в своем прошлом, прекрасного и нереального, чуждого этому миру. В этом рушащемся старом доме была ее семья, теперь это был ее мир.

Но у нее было слишком много внутреннего благородства, чтобы повернуться спиной к бывшему другу.

– Конечно, Джеффри. Не хотите ли войти?

Он покачал головой и показал поводья лошади, которую вел по дороге.

– Я проезжал мимо, но каждый раз, когда я бываю здесь, я пытаюсь увидеть вас. Вы не читали ни одного из моих писем?

Обри неопределенно пожала плечами.

– Я не могла принять ни одного приглашения после случая с Остином, так что откладывала личную корреспонденцию в сторону до лучших дней. Там не могло быть ничего неотложного, что вы хотели бы мне сказать?

Джеффри грустно покачал головой. Выражение неловкости в его глазах скрыла темнота.

– Я только хотел заверить вас, что я все еще здесь, если вы во мне нуждаетесь. Говорят, что вашего мужа повесят за эту последнюю смерть, но я никогда не слышал о судах, вешающих графа из-за служанки. Но если что-то…

Обри резко оборвала его.

– Не говорите чепухи, Джеффри. Остин мог бы сразить вооруженного мужчину в честном бою, но он никогда не поднял бы руку, даже в гневе, ни на кого другого. Если это все, что вы хотели сказать, я пожелаю вам доброй ночи.

Она повернулась, чтобы уйти, но Джеффри остановил ее.

– Подождите, Обри! Я не думал, что это вас шокирует. – В его голосе слышалась непонятная паника. – Есть еще кое-что, что я хотел бы сказать вам. Вы выслушаете?

Обри нетерпеливо повернулась и подождала.

– Сотби будут давать обед в субботу вечером. Приглашены мой кузен и я, а Мария и Анна будут очень рады, если прибудете вы с Эмили. Они надеются, что Эмили посетит их, пока она еще здесь. Когда-то они были очень близкими подругами. Я обещал моему кузену представить вас ему, он ваш сосед, Гарри Эверсли…

– Вы прекрасно все знаете, Джеффри. Я, конечно, передам Эмили приглашение, но сама не пойду туда, куда не приглашают моего мужа. А теперь, если это все…

Джеффри торопливо задержал ее.

– Нет. Есть еще кое-что, Обри, – быстро сочинял он. – Сотби начали смягчаться, и мы думаем, что если бы вы и Эмили могли прийти и доказать им, как не правы они были… Девочки тщательно все продумали, Обри, а я обещал уговорить вас. Ради сохранения покоя, как в старые добрые времена, пожалуйста…

Обри вздохнула и обдумала дерзкое предложение. Если Сотби можно убедить, что Остин не сыграл никакой роли в гибели их дочери, это смоет пятно общественного мнения. И, конечно, если придет Эмили, не будет ничего неприличного в ее поведении. Будет только лучше для Остина, если он посидит и поволнуется, пока она на время уйдет.

Она кивнула в знак согласия.

– Очень хорошо. Если Анна вовремя пришлет приглашение, я уверена, что Эмили присоединится к нам. Я верю вам, Джефф. Не провожайте меня, – предупредила она.

– Не буду, – охотно согласился он, целуя ей руку. – В субботу, в семь. Я пришлю карету моего кузена. Не забудьте.

Но Обри уже быстро направлялась в сторону аббатства.

* * *

Из окна наверху Остин наблюдал, как на внутреннем дворе встретились две фигуры. Он не мог видеть выражений их лиц, но видел, как Обри согласно кивнула, и как радостно ответил Джеффри. Когда молодой лорд вскочил в седло и ускакал прочь, Остин выругался и задернул шторы. Он не думал, что щенок еще не побежден. Теперь его коллекция проблем пополнилась новым экземпляром.

Глава двадцать седьмая

Когда Обри скользнула в спальню, она застала Остина с пером в руке, просматривающим при свете свечи счета. Он отложил в сторону книги и встал со стула при ее появлении.

– Я думала, вы уже в постели, – пробормотала Обри, поспешно скрываясь за ширмой для переодевания в углу. Теперь, когда Адриан выздоровел, ей, в самом деле, нужно перевести его в другую комнату, чтобы они снова получили отдельные покои и уединение.

– Я не инвалид, – осветил Остин суше, чем собирался. Обри остановилась и повернулась к нему лицом, ее гнев перешел все границы.

– Хорошо, тогда вы больше во мне не нуждаетесь. В голубой комнате есть чистые простыни, я буду спать там. Вы получите свою кровать обратно.

Прежде чем она дошла да двери, Остин схватил ее за руку и заставил остановиться.

– Обри, вы для меня больше, чем сиделка.

Мольба в его глазах придала новый смысл грубости его тона.

Обри с надеждой посмотрела в его загорелое лицо, но ничего не прочла. Резкие линии его рта казались еще жестче в полумраке, и когда он смотрел на нее, улыбка не смягчила его губ. Только какой-то завораживающий свет, лившийся из его глаз, удержал ее от оскорбительного ответа.

– Могу я надеяться?.. – тихо спросила она.

Остин знал, что ответ, который ему нужно дать – это оставить ее, но не мог позволить себе так ответить. До тех пор пока у него не будет, что предложить ей, он не мог просить ее остаться. Говорить о любви, не обещая разделить с ней свою жизнь, было не в его духе. Неохотно он выпустил ее руку.

– Если я попытаюсь объясниться, это вызовет только новые сложности. Не позволяйте мне сделать все еще хуже, Обри. Оставайтесь на ночь и давайте обсудим все утром, разумно.

Сейчас, когда он отпустил ее руку, Обри больше чем когда-либо захотелось, чтобы он снова взял ее. Она не хотела говорить ни разумно, ни неразумно. Только когда он держал ее в своих объятиях, она была уверена в его чувствах, но знала, что и это ощущение иллюзорно. Он держал в объятиях многих женщин и не удержал ни одну.

Однако она не сделала попытки уйти. Она обеспокоено посмотрела в его глаза и кивнула в знак молчаливого согласия.

Остин облегченно отошел в сторону, давая ей пройти.

Они больше не обменялись ни словом, пока Мэгги не прибежала с теплой водой, чтобы помочь хозяйке раздеться и вымыться. Остин с нетерпением смотрел, как детали одежды одна за другой взлетали на ширму или летели на пол. Мэгги суетилась рядом, наводя порядок, пока из-за ширмы доносился плеск воды. В конце концов, была принесена длинная белая ночная сорочка. Он беспокойно двигался по комнате, подбрасывая дрова в камин, снимая нагар со свечей и от всего сердца, желая, чтобы Мэгги поскорей убралась.

В полутьме лицо Остина выглядело угрожающе, и Мэгги поспешила из комнаты. Граф был честным человеком, но она знала, что Обри может истощить терпение и у святого. Служанка вознесла молчаливую мольбу о том, чтобы эта ночь положила конец напряженности между лордом и леди. Иногда хорошо проведенная в постели ночь может творить чудеса с молодыми любовниками.

Когда Обри выскользнула из-за ширмы, Остин снял нагар с последней свечи. Разведенный огонь отбрасывал красные отблески на противоположную стену, когда Остин двинулся, чтобы соединиться со своей женой меж занавесей кровати.

Она знала, что если он соединится с ней, значит, он не собирается оставить ее в одиночестве. Его халат был распахнут, и даже в темноте она чувствовала огонь, пылавший в его глазах. Она могла убежать, но не хотела. Какие бы разногласия у них ни возникали, в этом они найдут общий язык.

Когда бледные руки скользнули по его плечам, приветствуя его, Остин зарычал от удовольствия. Его губы нашли чувствительное местечко под ее мочкой, и он закрепил полученное преимущество, когда она стала извиваться под ним. Пульсирующая боль в ноге служила только фоном для биения его сердца.

Он взял ее почти грубо, словно боясь опоздать. Огонь в камине бросал мрачные отблески, плясавшие на занавесках кровати в такт их движениям. Обри перестала следить за происходящим, когда он овладел ею, смело, унося к заоблачным высотам и доказывая, что ей еще многому предстоит научиться, и он хочет быть ее учителем.

Прилив страсти с головой окатил их своей волной, и они слились воедино.

– Вы нужны мне, дорогой друг… – послышалось Обри, прежде чем плотные облака удовлетворения окутали ее. Его поцелуй коснулся ее губ, а затем сон добрался до нее, чтобы потребовать к себе.

Утром Обри проснулась и обнаружила, что потеряла даже те ничтожные силы, которые сохраняла, пока болел Остин.

Перед завтраком Остин послал за Харли, и они все утро провели, запершись в малой гостиной, где обсудили проблемы управления поместьем, урожай и работы, которые оставалось выполнить. Вместо того чтобы свалить почту в кабинете, в ожидании, пока ее бегло просмотрит Обри, письма отнесли прямо к Остину, который тщательно их прочитал. Обри с тревогой наблюдала за этим и с облегчением вздохнула, когда Остин, не задавая лишних вопросов, ответил на несколько писем.

Она почувствовала себя лишней, когда вошел Адриан, и присоединилась к Эмили в детской, пока мужчины занимались разговорами, не предназначенными для ее ушей. Обри отдала бы свое трехмесячное содержание, чтобы узнать, о чем шла речь, но гордость не позволила ей расспрашивать.

Эмили с детьми встретили ее появление с радостью, и Обри утешилась их обществом и планами освежить грязные стены детской. Их панели понесли тяжкий урон от ударов игрушек и грязных пальцев, но слой свежей краски легко залечил бы эти рапы. А если дети украсят их своими цветными рисунками, комната оживет, и на нее будет так же приятно посмотреть, как на кровать, украшенную покрывалом с вышитыми цветами.

Когда Обри вернулась в покои, чтобы поглядеть на Остина, прежде чем спуститься и присмотреть за приготовлениями к обеду, до нее донесся голос Адриана, полный гнева и раздражения.

Обри отступила в тень, когда дверь со скрипом отворилась, и голос Остина стал яснее.

– Вы получите добрую толику, когда примете корабль из моих рук. Я ожидаю известий о нем со дня на день. Дайте мне хорошую цену, и у меня будут деньги, чтобы сделать то, что я должен, а в вашем распоряжении окажется корабль, чтобы вернуться домой.

Обри громко закашлялась и застучала каблуками по деревянному полу, приближаясь к двери.

Адриан заметил ее и шире распахнул дверь, с усмешкой приветствуя ее.

– Вы выглядите так, словно вас развлекла ужасная парочка моих отпрысков. – Он выхватил носовой платок и смахнул с ее носа пятнышко краски. – Когда мы в следующий раз навестим вас, я надеюсь, у вас с Хитом будет довольно своих детей, чтобы они вместо нас развлекали их.

Обри подозрительно взглянула на Остина. Она почувствовала, что он изучает ее, ожидая ответа, но не могла понять, на что он рассчитывает.

Она виновато улыбнулась их гостю.

– Я понимаю, что в последние недели была плохой хозяйкой, но теперь, когда вам снова хорошо, мы намерены организовать вам подобающие развлечения. Вы же не думаете покинуть нас так скоро?

Адриан посмотрел на нее, восхищаясь веснушками на носу и тревожной доверчивостью в лучистых глазах. Она еще слишком молода, чтобы быть такой же циничной, как Остин, но уже слишком умна, чтобы на нее не обращать внимания, и Адриан постарался насколько возможно смягчить ответ.

– Мы уедем сразу же, как только я смогу найти корабль, который отвезет нас домой. Хорошая погода почти прошла. Проволочка может заставить нас ждать до весны. Мне очень жаль, леди.

Разочарование и тревога сродни страху охватили ее. Ее встревоженный взгляд обратился к Остину. Когда его сестра уедет, он будет волен отослать ее прочь. Никто, кроме леди Хитмонт, не сможет воспротивиться этому. Она определенно чувствовала, что Остин спланировал такой исход. Вот почему он так спокойно теперь на нее смотрит.

Ее сердце ушло в пятки. Продав корабль, он вернет ей приданое, и сделка будет завершена. Она почувствовала, как на глаза набежали слезы, и поспешно отвернулась.

– Я покину вас, – прошептала она и выбежала вон. Адриан с грустью, проследил. за ее уходом, затем бросил на своего друга презрительный взгляд.

– Годы ожесточили твое сердце, Хит. Слишком много гордости – это отнюдь не здорово.

– Было бы намного хуже, будь ее у меня слишком мало. – Остин дотянулся до графина с бренди на камине. – Так у нее появится выбор. Удерживать ее здесь – эгоистично.

– Как глупы смертные, – пробормотал Адриан, выходя, и хлопнул дверью.

Остин настаивал на том, чтобы в этот вечер одеться и обедать внизу, и впервые вся семья – кроме обитателей детской – обедала вместе. Вопреки радостной болтовне леди Хитмонт и восторженным планам Эмили, вечер бесславно провалился. Смех Обри был вымученным и неуверенным, а от мрачного спокойствия Остина исходило уныние, словно тучами окутывавшее стреляющие свечи.

Когда они, наконец, разошлись, Обри вышла из-за ширмы для переодевания и увидела Остина, растирающего больную ногу. Она кинулась снимать повязку, осмотрела колено и обнаружила, что рана, как и обещал доктор, зажила. Краснота оставалась, но при ходьбе рана не будет мешать сгибаться колену. Удовлетворенная осмотром, Обри перевязала ногу чистым бинтом.

– Кажется, падение принесло вам больше пользы, чем вреда. Как жаль, что вы не ударились головой.

– Я, уже подумывая о чем-то подобном. Не хотите ли вы, чтобы я вернулся и попытался снова? – сухо спросил Остин.

Вспышка лукавства осветила ее глаза, когда она посмотрела на него.

– Это может оказаться напрасной попыткой. Лучше я возьму одну из железных сковородок Пейшенс и огрею вас по башке.

– Я в вашем распоряжении. – Остин поднял ее с пола и усадил на здоровое колено. Она уселась, словно на насесте, готовая взлететь, как когда-то раньше, до свадьбы. Он уже потерял ее доверие. Это поразило его, но он не имел выбора. – Мы не поговорили. Почему вы не сказали, что ваш отец писал вам?

Неожиданное нападение застало Обри врасплох. Она попыталась встать, но Остин не отпустил ее. Она не надела халат, и жар его руки прожигал тонкую ткань ее наряда.

– У вас жар, а я и забыла об этом. Где вы его подхватили? – спросила она виновато, жалея, что не отправила письмо отца в огонь.

– Джон принес мне кипу бумаг с моего стола. Ваши котята играли с ними, а там могла быть важная корреспонденция. Вы ничего не читали?

Остин разглядывал ее с любопытством. Записки с выражением сочувствия и симпатии перемешались с приглашениями и официальными документами. Он не пользовался такой популярностью со времен первого брака, и не мог представить себе, что могло вызвать ее сейчас, но реакция Обри озадачила его.

– Я не читала ничего, адресованного мне, что выглядело бы важным. А в ваши дела я не решилась вмешиваться, – сдавленно ответила она.

Остин скептически посмотрел на нее.

– А не говорить мне об их существовании, по-вашему, не означает вмешиваться в мои дела? Вы имели представление, о чем шла речь в письме от вашего отца?

– Я не интересовалась, – сказала она с вызовом, вновь пытаясь высвободиться. – Отпустите меня, Остин. Вы не можете меня отчитывать, словно ребенка.

– Я должен перебросить вас через колено, чтобы выпороть, но так будет проще. – Он резко поднял ее и перевернул на кровати. Она в отчаянии вскрикнула, но звук оказался заглушён покрывалами, к которым он ее прижал. – Вы обещаете мне больше не вмешиваться в мои дела? – спросил Остин с угрозой.

– Нет! – запротестовала она, пытаясь избежать постыдной позы. – Отпустите меня, Остин, – закричала она, но тщетно.

– Если бы вы имели представление, насколько мне хочется отшлепать ваши прелестные ягодицы, вы бы не злили меня, Обри Элизабет. Я многим вам обязан, но вас следует научить послушанию. Вы знали, что было в том письме, и преднамеренно скрыли его от меня. Сколько еще писем вы спрятали? Среди них были еще письма, о которых я должен знать? Скажите, Обри, или я задам трепку, какую вам отец должен был задать много лет назад.

Обри повернула голову и вызывающе посмотрела на него. Он держал ее руки за спиной так, что она не могла выцарапать ему глаза, но ее взгляд мог пронзить его насквозь.

– Сделайте это, Остин. Подтвердите вашу репутацию.

Если она думала остановить его, то ошиблась. С убийственным взглядом Остин звучно шлепнул по ягодицам. Она ничего, не надела под шелковую рубашку, и звук шлепка эхом отразился в полупустой комнате. Это вызвало в нем такое отвращение, что он не смог поднять руку, чтобы повторить.

Обри ожидала следующего удара, но когда его не последовало, она обернулась и наткнулась на выражение ужаса и отвращения на лице Остина. Когда он отпустил ее руки и начал подниматься с кровати, она поборола себя и заставила его опуститься.

– Нет, Остин, – прошептала она, испугавшись ужасного самообвинения, которое прочла в его глазах. Ее руки обвились вокруг его шеи, и он обнял ее за талию, спрятав лицо у нее на груди. – Я не буду больше так поступать, обещаю. Я просто не хотела беспокоить тебя. Ты и так заботишься о такой уйме вещей. Я хочу, чтобы ты был все время счастлив. Пожалуйста, Остин, не сердись на меня. Я ненавижу, когда ты на меня злишься.

Он знал, что она говорила правду. Она была ребенком, который желает только добра. Она нуждалась в его внимании и добивалась его любым способом, который только могла придумать.

– Я не сержусь на вас, я сержусь на себя, кретина. Пожалуйста, не плачьте. Я просто не знал, как дать вам понять, что могу сам о себе позаботиться.

Остин взял ее на руки, прижал к груди и, поцеловав ее в щеку, ощутил соленые следы слез.

– Вы моя жена, и ваш отец не может забрать вас без моего согласия. А теперь посмотрите на меня, Обри, – скомандовал Остин.

Она вытерла глаза о его халат и подозрительно взглянула на него.

– Скажите, что верите мне.

Он говорил грубо, с властностью военного офицера, которым когда-то был.

Она хотела верить. Всем сердцем и душой хотела. Но из разговора с Адрианом она услышала достаточно, чтобы понять, что доверие для него значило одно, а для нее – другое. Доверие – это улица с двусторонним движением, а он еще не ступил на нее.

– Вы отошлете меня назад к моему отцу, – обвинила она его.

– Вы богатая наследница и можете ехать, куда вам вздумается. Я не могу вас никуда отправлять, – терпеливо объяснил он. – Но я думаю, что вы бы хотели повидать Алвана, Пегги и малыша.

– Вы поедете со мной?

Обри отстранилась и настороженно посмотрела на него.

– Могу, но я не задержусь надолго. Ваш отец беспокоится о вашем благополучии и правильно делает. Вы должны успокоить его, а я должен остаться здесь и отстраивать аббатство. Если бы вы только поверили мне…

Обри преднамеренно проигнорировала его мольбу. Он собирался отослать ее прочь, как делал ее отец, но она докажет ему несбыточность таких мыслей.

Она поерзала по его мускулистым бедрам и обняла за шею так, что ее груди распластались по его крепкой груди. Затем игриво куснула его за мочку уха.

– Не говори больше ничего, Остин, – прошептала она.

Она почувствовала его прикосновение к тому месту, которое он отшлепал, и ее возбуждение возросло. Сейчас он действительно все поймет.

Остин понимал, что им манипулируют, но в ее стремлении к нему была новизна, которую он хотел испытать. Когда первая волна схлынула, он перевернул ее на спину и навалился сверху. Кошачьи глаза уставились на него испытующе. Свечи все еще горели, и он мог хорошо ее рассмотреть. Его рука поднялась, чтобы коснуться полной груди.

– Вы этого хотите? – спросил он, в то время как его рука скользнула под шелковую материю и коснулась торчащего бугорка. Когда она молча кивнула, его рука крепко ухватила ее за ворот платья. – Вы мне верите?

Тень опасения промелькнула в ее глазах, но она вновь вызывающе кивнула. Тогда он рванул ее платье, тонкий материал отлетел прочь, оставив ее обнаженной. Обри изогнулась дугой, когда он склонил голову, чтобы припасть к ее груди. Дрожь, как молния, сотрясла ее тело, и все сомнения испарились.

Обри обеими руками впилась в жесткие волосы Остина и тянула до тех пор, пока он не приник к ней, и их губы не встретились с непреодолимой жаждой, которая выдавала снедавшую их тела страсть. Но они медлили, изучая друг друга губами и пальцами, занимаясь любовными играми, оттягивая момент единения, когда обещания станут больше, чем словами.

Обнаженные, лишенные тьмы, скрывавшей их сомнения и страхи, они, наконец, предались тому, чего так долго пытались избежать. Остин взял ее с такой осторожностью и нежностью, что Обри закричала от радости. Какие слова он бы потом ни говорил, он никогда не сможет отказаться оттого, что сейчас его тело сказало ей. Она положила на него свое клеймо так же прочно, как он на нее свое. Она видела это по его лицу, по восторгу в сияющей синеве глаз, нежности его прикосновений, по расслабленности тугих мышц и удовлетворенной улыбке на губах. Она принесла ему счастье. Она ощущала это всеми фибрами своего существа, и наконец была удовлетворена.

После всего Остин обошел комнату, гася оплывшие свечи. Когда он вернулся в постель, Обри, как котенок, свернулась рядом, согревая его тело.

Он прижался к ней и прошептал в волосы:

– Пусть Бог простит меня, но я никогда не думал, что это произойдет.

– И я… – сонно пробормотала она.

Остин не стал оспаривать ее смелое утверждение. Он был твердо уверен в том, что хрупкая женщина в его руках была способна почти на все, вплоть до революции. Его единственной проблемой теперь было, как долго они будут вместе. Решение было не из легких.

* * *

Обри смеялась проделкам детей, игравших с Леди под деревьями. День для октября выдался теплым, небо – невероятно безоблачным. В первый раз за много недель она позволила себе расслабиться и наслаждаться мгновением.

Эмили заметила румянец на щеках Обри и одобрительно улыбнулась. Юная жена Остина была создана для солнечного света и смеха. Ее непринужденное воодушевление приносило тепло всюду, где бы она ни появлялась. Она была идеальным выбором, способным вернуть любовь и свет Этвудскому аббатству и его унылому владельцу, но в то же время Эмили боялась, что мрак может победить. Обри явно нуждалась в Остине так же сильно, как он в ней. Эта ночь сотворила чудо.

– Я бы хотела взять вас с собой, Обри. Нам будет грустно без вас, – пробормотала Эмили, тщательно затягивая петлю на вышивке.

– А Остин?

Обри глянула на собеседницу, и огоньки заплясали в ее глазах.

Ее золовка пожала плечами.

– Мой брат слишком самоуверен. Не представляю, как приличный человек умудрился связаться с таким множеством подонков. Он никогда не покинет аббатство.

Обри удивилась такой характеристике человека, за которого вышла замуж. Смыслом жизни Остина было возрождение аббатства и его владений, но методы достижения цели иногда выглядели довольно странно. Она улыбнулась, вспоминая, как он по виноградным лозам забрался к ней в окно. Эмили ничего не знала о чопорности, если думала, что ее характеристика подходит Остину. Как-нибудь она представит золовку Алвану…

Эти мысли напомнили ей о другом, и она поспешила затронуть новый вопрос:

– Анна и Мария! Я совсем забыла… Они очень хотели увидеть вас, прежде чем вы уедете. Мы ожидали получить приглашение к обеду на сегодняшний вечер. Вы видели его?

Эмили бросила на Обри изумленный взгляд при столь странном повороте разговора, но отрицательно покачала головой.

– Я его не получала. Не могли бы мы пригласить их сюда? Мне хотелось бы вновь повидаться с ними, и уверена, что им хотелось бы повидать детей.

Обри издала сдавленный вздох.

– Если бы это было так просто… Джефф сказал, что мистер Сотби мог бы смягчиться по отношению к Хиту. Я надеялась…

Проблеск понимания появился в глазах Эмили.

– В самом деле, спустя годы он не может считать Остина виновным. Луиза всегда была дикой. Почему Остин…

Обри торопливо прервала ее:

– Вот и Харли. Давайте спросим его. Мы не можем идти, если мы нежеланны.

Она помахала молодому джентльмену, торопливо шагавшему в их сторону.

– Леди Обри! Эмили! Как хорошо хоть на время увидеть вас вне этого мрачного дома. – Он тепло пожал им руки, его открытое лицо выражало облегчение, когда он смотрел на них. Его пылающие локоны стали еще ярче в солнечных лучах. – Во имя Юпитера, Эмили, я все еще не могу поверить, что позволил проклятому американцу увезти вас.

Эмили засмеялась и указала на резвящихся детей.

– Вы бы быстро запели по-другому, если бы подольше побыли в обществе этой парочки. Кроме того, вы гораздо больше интересовались войной, чем мною, если я правильно припоминаю.

– Я был дураком, – согласился Харли. – Не могли бы вы отделаться от этой скучной парочки и прогуляться со мной?

– Наши мужчины говорят о Политике, кораблях и фермерстве. Если вы собираетесь говорить о чем-то подобном, мы с вами не пойдем. – А вот если вы хотите поведать нам, как мы сможем повидаться с Анной и Марией, добро пожаловать, присоединяйтесь к нам.

Обри подобрала юбки, чтобы гость смог усесться между ними на садовой скамье.

– Они напуганы тем, что вы вернетесь в Лондон, а Эмили в Америку; прежде чем они встретятся с вами. Я был почти уверен, что они приедут сюда, как я. К сожалению, они довольно застенчивые создания.

Пока Эмили отчитывала Харли за такое отношение его сестер, Обри раздумывала над его словами. Харли ничего не сказал о том, что их ожидают к обеду, а слова о гневе его отца отнюдь не свидетельствовали, что господин Сотби наконец смягчился. Но к чему бы Джефф стал плести такую чушь? Ее охватило неприятное предчувствие.

– Как я поняла, Джефф и сквайр Эверсли обедают с вами этим вечером, – рискнула вставить Обри в возникшей паузе.

Харли выглядел озадаченным.

– Кто мог вам такое сказать? Джефф забавный парень, но я предупредил девочек, чтобы они не слишком его поощряли. Он не пустоцвет, вы сами знаете, но, хотя и претендует на титул баронета, его семья не является ни древней, ни хорошо известной в этих краях. А что до Эверсли… Если вы простите мне мой язык, леди, он распутник и подлец. В юности, как я понял, он считался довольно красивым и приятным, но в моем представлении это скотина с манерами старьевщика.

Потрясенная этим открытием, Обри не могла говорить, мысли летели быстрее слов, и ее охватила нервная дрожь.

– Не пустоцвет? Не понимаю… – Она поколебалась, роясь в памяти. – Как я полагала, он унаследовал поместья где-то к северу отсюда. И он всегда одет как щеголь с Бонд-стрит. Здесь какая-то ошибка.

Харли разглядывал ее с любопытством и терпением.

– Хит прав. Вы наивная маленькая гусыня. И вы поверили, что этот красавчик сам по себе богат и владеет имением и титулом, только потому, что носит украшенные драгоценностями табакерки и принят при дворе? Половина Лондона живет в кредит и, могу поклясться, вторая половина живет за счет госпожи Удачи. Как, по-вашему, почему Джефф провел лето здесь? Его кредиторы грозят ему Ньюгетской долговой тюрьмой, и его кузен предоставил ему свободную комнату и стол. Я знаю, вы симпатизируете несчастным, но вам пора учиться реальной жизни, девочка моя.

Сконфуженная и смущенная, Обри залилась краской. Она пыталась найти различные причины пребывания Джеффри в такой глуши месяцами. Даже зиая, что на него нельзя полагаться, она позволяла ему продолжать делать из нее посмешище.

– Я помню Эверсли, – вмешалась Эмили, не дождавшись ответа Обри. – Мама не позволила мне с ним танцевать. Мы были на балу в Эксетере, кажется. Он говорил, что его не приветствуют в приличном обществе. Это меня не очень поразило, раз уж там не приветствовали моего, отца, сколько себя помню. Но что мне запомнилось, так это неприятный взгляд, который он на меня бросил, отходя. Раньше никто никогда на меня так не смотрел. Я почувствовала себя червяком, которого он с радостью бы раздавил. Даже теперь, когда возвращаюсь к этому эпизоду мысленно, я верю, что он был совершенно пьян.

– Когда это было? – внезапно спросила Обри.

– О, я только выехала в свет, так что это должно быть около года после гибели Луизы. Остин уехал на войну, и мы сидели без денег, так что Эксетер был верхом моих мечтаний… – Эмили вдруг осеклась и внимательно посмотрела на Обри, поняв странность ее вопроса. – Почему вы об этом спрашиваете?

Харли тоже посмотрел на Обри, и ему не понравилось то, что он увидел. Золотая девочка минутой раньше, она побледнела, смеющиеся глаза потемнели и стали тревожными.

– Обри, с вами все в порядке? – Вспоминая слухи, бродившие по деревне, он почувствовал смутную тревогу. Он не имел дела с беременными женщинами. – Вас отвести домой?

Обри раздраженно посмотрела на него.

– Со мной все в порядке, благодарю вас. Я просто не переношу, когда мне лгут, и не нахожу для этого никаких оправданий.

Харли встряхнул головой, чтобы прояснить мысли, и удивленно нахмурился.

– Вы обвиняете меня в том, что я вам солгал?

– Эмили, по-моему, дети залезли на дерево, – заметила Обри, меняя тему разговора.

– Ох! – всполошилась Эмили и стрелой помчалась к отважной парочке, оставив Обри наедине с Харли.

– Но если все начнут мне врать, как мне добраться до правды? – спросила Обри. – Это очень трудно.

– Обри, голубушка, вы говорите вещи, лишенные смысла. Вы не слишком долго пробыли на солнце, случаем? Я знаю, что жители солнечных мест все сумасшедшие.

– Скажите это Адриану. Он клянет наши туманы и дожди со всей страстью. – Она одним глазом приглядывала за Эмили, чтобы успеть высказаться до ее возвращения. – Джеффри, вот кто ведет себя странно. Он сказал мне, что Эмили и я приглашены вами на обед этим вечером, и что он заедет, чтобы нас отвезти.

Зачем бы он стал говорить такие вещи, как не для того, чтобы похитить нас отсюда?

Харли не выглядел таким встревоженным, как она. Он пожал плечами.

– Это на него похоже. Если бы он приехал с вами за компанию, у нас не было бы шансов выставить его. Он наверняка подумал, что необычность такого происшествия приведет общество в замешательство, и никто не заметит противоречий. И он совершенно прав. Вы хотите сказать, что вы действительно приедете на обед, если мы пришлем приглашение? Я сейчас же еду домой, чтобы его отправить.

Она тряхнула головой.

– Он говорил, будто ваш отец мог бы смягчиться. Я начала строить фантазии… Нет, Харли, что-то не так. Я это знаю, но не могу понять, что именно. Однако как я расскажу Остину о моих страхах? Он соберет весь свой холод и высокомерие и посоветует ехать с Джеффри, если я так решила.

Харли поглядел на ее озабоченное лицо и прочел больше, чем хотел бы. Он единственный из всех знал подробности брака Остина и ухаживаний Джеффри. Ему не нравилась роль, которую он в этом сыграл, и поэтому чувствовал себя в большом долгу перед Остином за ту несправедливость, которую тот терпел много лет. Как-то этот вред нужно исправить.

– Позвольте мне разобраться с этим, леди. Я бы не советовал вам рисковать с Джеффри, так что оставайтесь вечером дома. Это предотвратит любые неожиданности. Но поблизости, ради предосторожности, будет лишняя пара глаз.

– Но если вы лжете… – пригрозила она.

– Я сам вырву себе язык, – усмехнулся он.

Глава двадцать восьмая

Убедившись, что Обри относится к разводу так же, как он, Остин стал строить планы на будущее с большей уверенностью. Разговоры с Адрианом показали, как много можно сделать, чтобы в короткий срок улучшить свое финансовое положение. Оставалось только восстановить свою репутацию, но это уже не выглядело столь бесперспективным, как раньше. Больше всего Остин боялся, что молодая жена может стать такой же надоедливой и сварливой, какой была его первая супруга. За исключением этой единственной проблемы, все остальные решались.

Это будет нелегко. Ее отец уже поднял тревогу, но Остин чувствовал уверенность, что сможет разобраться с жалобами герцога. Он знал, что Обри намерена остаться, несмотря ни иа что. Деньги нужно найти, чтобы увеличить штат прислуги и сделать главные помещения Этвудского аббатства вновь пригодными для жилья: Еще была загадка смерти Бланш, а также, случайности, которые, как он был совершенно уверен, имели целью разорить его, но он подозревал, что обе эти проблемы можно решить, подготовив западню для злоумышленника. Никогда раньше он не утрачивал надежды все исправить, но теперь у него появились веские причины попытаться что-то предпринять. Но для начала необходимо хоть на время утихомирить тревогу, поднятую герцогом.

Остин вновь почувствовал себя школьником, когда отправился вниз искать свою жену. До сих пор он не позволял себе задумываться над тем, чтобы оставить Обри здесь в качестве жены. Было слишком много препятствий, мешавших этому, но слова, – сказанные ею ночью, смели их напрочь с силой урагана.

Она будет рядом всю жизнь, будет веселить, и освещать его дни, согревать ночи, разделять его замыслы, а однажды родит детей – величие этой мечты одухотворяло его.

Не найдя Обри внизу, Остин поволок ногу по лестнице наверх. Ему все еще приходилось соблюдать осторожность при движениях, но он чувствовал, как с каждым днем крепнет колено. В мечтах он уже кружил свою златоглавую жену в вальсе на паркетном полу, и весь мир смотрел на них. Однако он хотел бы удостовериться, признает ли мир его притязания.

Он усмехнулся про себя, подумав, какое зрелище они наверняка собой представят, если вторгнутся в высший свет. Обри, без сомнения, захочет, чтобы их сопровождали разные зверьки, а он будет проводить вечера, ступая на цыпочках и выискивая животных под креслами или где-нибудь похуже.

Остин нашел ее в спальне, задумчиво смотрящей в окно на задний двор. Ее настроение так отличалось от его, что он заколебался, думая, а не приснилось ли ему все, что произошло между ними. Он не осмелился сделать ни единого намека по поводу своих чувств и надежд из страха перед препятствиями, которые могут помешать, и которых он не мог предвидеть. Обри, прекрасно понимавшая животных, лишенных дара речи, наверняка видела его трудности и терпеливо ждала, пока он избавится от прошлого.

В молчании Остин пересек комнату и обвил руками хрупкую фигуру Обри. Они в совершенстве подходили друг другу: ее голова свободно отдыхала на его щеке, ее бедра плавно изгибались по форме его ног. Она расслабилась в его объятиях, и он издал вздох облегчения.

– Только половина восьмого. Неужели вам надоели обязанности хозяйки, что вы так рано покинули наших гостей?

Обри прильнула спиной к его телу и позволила удовольствию от его прикосновений прогнать прочь все страхи. Рука Остина поползла вверх, чтобы обхватить ее грудь, и она улыбнулась при мысли о том, какое возбуждение вызывает эта легкая ласка.

– Наоборот, но каждый выглядит настолько погруженным в свои дела, что мое присутствие кажется лишним. Адриан и Эмили ведут себя как новобрачные, а ваша мать рассказывает детям сказки на ночь. Я посчитала, что вы и Джои нашли себе новое занятие.

Он поцеловал ее волосы, глубоко вдыхая аромат сирени. В такой позе невозможно вести практические разговоры. По его расчетам, должно пройти лет двадцать, прежде чем он сможет связать две мысли воедино, когда Обри будет отдыхать в его объятиях, как сейчас.

– Есть дела, которыми я должен заняться, если я намерен связать свою жизнь с вами, как я хочу. Мне не хотелось бы думать, что вы провели эти часы в одиноких раздумьях.

Под слоями муслина и шелка, отделявшими его руку от ее тела, Остин различил вершину ее груди, напрягшуюся от его прикосновения. Невольный знак того, как ее тело реагирует на него, необычайно обрадовал Остина.

Радость охватила Обри от его слов, и она повернула голову, чтобы лучше разглядеть загорелое лицо человека, который похитил ее сердце, ничего не дав взамен. Она знала, что он считал ее слишком молодой для невесты, знала, что его гордость не позволит принять ее богатство, но если бы ей удалось добраться до его сердца, она победила бы его. Улыбка-иа его устах усилила ее надежды.

– Я никогда не была одинокой с тех пор, как попала сюда, милорд. Я могу сделать очень много, если вы только позволите.

– Вы глупышка, и мне кажется, что вы заслужили свою судьбу.

Голубизна его глаз была как безоблачное небо в солнечный день, когда он произнес свой вердикт. Он наклонился и поцеловал морщинки у се губ. Этот поцелуй говорил о большем, чем желание, и Обри радостно ответила на него.

Остин был человеком большого ума, человеком, не похожим ни на кого из тех, кого она знала, и она ставила его мнение выше мнения своего отца. Завоевать его уважение и добиться согласия принять се в качестве жены было целью, о которой она никогда не решалась говорить вслух. Она все еще была не уверена в его решении, понимая только, что получила отсрочку.

Когда его поцелуи покрыли ее щеки, Обри обхватила его руками, словно решила никогда не отпускать. Ее глаза распахнулись, она впилась в его лицо взглядом и спросила:

– Вы не отошлете меня прочь? Остин поцеловал кончик ее носа.

– Думаю, на время вам нужно уехать. Пегги нуждается в вас, как и ваш отец, независимо от того, понимаете вы это или нет. Я хочу, чтобы у вас было время подумать и утвердиться в своем решении. Боюсь, что вы можете быть слишком юны, чтобы знать, чего на самом деле хотите.

Он одновременно и успокаивал ее и волновал. Любил ли он ее? Действительно ли хотел, чтобы она осталась? Или просто решил иметь жену, а она ничем не лучше других? Обри не решалась углубляться в эти мысли. В прошлом ее так часто отсылали прочь, что она научилась не предаваться сомнениям. Она должна идти вперед и верить, что ее чутье не позволит сбиться с пути. Предчувствие говорило ей сейчас, что он защищает ее себе в ущерб. Это может показаться пустой тратой времени, но если это доставит ему удовольствие и ускорит дела, ей придется смириться.

– Остин, я здесь не случайная гостья, но сделаю все, что понадобится, чтобы успокоить тебя. Это должно случиться скоро? – спросила она тоскливо.

Он усмехнулся и сдвинул руку ей на живот.

– Если судить по последним ночам, лучше поскорее, или вы раздуетесь, как куропатка, и выбора не останется. Я предупреждал вас, что может случиться, если мы пойдем таким путем.

Обри не ответила на его улыбку, а серьезно посмотрела на него.

– Что случится, если уже слишком поздно? Вы будете неприятно поражены?

Загорелые черты лица Остина не выказали ни малейшего признака неудовольствия, когда он поцеловал ее бровь.

– Луиза и я не были благословлены этим за два года супружества, так что это очень вероятно, моя любовь. Вы и без слов знаете ответ на свой вопрос.

Она поняла, и ее глаза осветились изнутри, когда он наклонился, чтобы поцелуем прервать дальнейшие вопросы. Она прочитала ответ по жадности его губ и жгучим ласкам рук, скользнувшим вниз с ее грудей, выдавая желание использовать ее тело для того, для чего оно предназначено. Она не могла себе представить, что позволила бы кому-то еще использовать ее таким образом, и всем сердцем захотела носить дитя Остина в пустоте, разверзшейся сейчас внутри нее.

Почувствовав силу ее желания, Остин развернул ее, чтобы внимательно вглядеться в ее лицо.

– Обри?..

Ее желание ослепило его, не оставив мыслей ни о чем, кроме решения отправиться с ней в постель прямо сейчас.

Но тревога, приведшая ее сюда вначале, еще не совсем покинула ее, и когда Обри открыла глаза, чтобы ответить на его вопрос, они натолкнулись на ужасное зрелище.

– Огонь! – выдохнула она, не совсем поверив в истинность дьявольских бликов в темноте за окном.

Остин поднял голову, чтобы, выглянуть в окно на зрелище, приковавшее к себе взгляд его жены. Прежде чем он успел отреагировать, Обри вывернулась из его объятий, сорвала с кровати одеяла и выскочила в дверь.

– Конюшни! – услышал он ее крик. – Они подожгли конюшни!

Он захромал следом за ней, но куда ему было тягаться с юркой Обри. В ответ на крики Обри уже открывались двери, и растерянные голоса раздавались на дороге. На лестнице его обогнал полуодетый Адриан, и Остин поспешил следом, хватаясь за перила, чтобы поспеть за своей бесстрашной женой.

– Остановите ее, черт возьми! – закричал он, когда слуги высыпали в холл внизу. – Она побежала к конюшням!

Не понимая толком, какую беду это могло предвещать, все кинулись выполнять приказ, и Остин обнаружил себя в последних рядах, когда челядь высыпала на дорогу к мощеному конному двору.

К тому времени, когда они добрались до угла дома, запах дыма стал таким густым, что объяснений не потребовалось. Кто-то начал звонить в огромный железный колокол на стене аббатства, и звучные тревожные звуки разносились в ночной прохладе, оповещая жителей об опасности, как когда-то созывали к заутрене.

Отчаянно ругаясь, Остин поспешил к конюшне. Жуткий свет вырвался из черного входа наполовину каменного, наполовину деревянного строения, верхний этаж которого был забит только что собранным сеном, и этот свет уже отбрасывал тени на фигуры, сновавшие внизу.

Джон вышел, ведя перепуганных упряжных лошадей, их испуганное фырканье вызывало тревожные отклики у животных, оставшихся внутри. Скакун, услышав рев в своем стойле, бил копытами по древним дубовым стенам, ему вторили тихое ржание и блеяние других животных, попавших в западню.

Дым поднимался от прогнивших бревен крыши, когда тонкая фигура Обри появилась из черной дыры входа на конюшню. Рядом с ней, облепленная плотными одеялами, наброшенными на голову, осторожно вышагивала Балерина.

Поняв ее мысль, Остин распорядился принести еще одеял. Тут же образовалась живая цепочка с ведрами от насоса к конюшне. Он приказал одной цепочке поливать фасад здания, в то время как другая занялась невыполнимой миссией тушения тыла. Вознося благодарения чудаку архитектору, разместившему черный двор с легковоспламеняющимся гумном поодаль от главного здания, Остин намочил одеяла и пошел за Обри.

Он не собирался гнаться за ней. Помогая Джону успокоить скакуна с дико расширившимися глазами, чтобы остудить его и ослепить мокрым покрывалом, Остин заметил ее, выводившую очередную лошадь. Когда он вывел скакуна, она вновь исчезла. Перепуганный Майкл, вцепившийся в морских свинок, когда его спросили о местопребывании Обри, указал на вход в конюшню.

Подавляя тревогу, Остин приказал парню отнести животных на кухню и убедиться, что все коты и собака остались внутри. Он легко представил себе, как Обри возвращается назад за каким-нибудь пропавшим животным, рискуя своей жизнью.

Во двор начали съезжаться соседи, завидевшие пожар и поспешившие на помощь. Телеги и экипажи останавливались на широкой лужайке, и прибывшие тотчас присоединялись к тушению пожара. В толпе Остин заметил свою сестру, несущую ведра с водой вместе со слабоумной Пейшенс, и торопливую француженку-кухарку своей матери, замачивавшую домашние простыни и передававшую их тем, кто выводил животных в безопасное место, но нигде не видел Обри.

Ему передался азарт Адриана, нырнувшего обратно в горящую конюшню. Языки пламени еще только потрескивали на задворках, но дым стал таким плотным, что забивал дух. Он поискал в темноте бледное муслиновое платье Обри, по не мог ничего различить дальше вытянутой руки.

Приказывая всем проходящим удержать Обри снаружи, если увидят, Остин подошел настолько близко к огню, насколько смог, по пути распахивая дверцы стойл и заставляя перепуганных животных рысью бежать к спасению. Рабочие лошади, быки, пони и прочая скотина больше следовали инстинкту самосохранения, чем породистые кони, когда их подталкивали к дверям.

Чувствуя, что его легкие будто залили кислотой, а приступ кашля вырывает из них куски плоти, Остин поспешил из конюшни.

Снаружи воздух был ненамного лучше. Прохлада остудила его, но все было затянуто дымом пожарища. Теперь языки пламени выбивались через крышу. Еще немного, и пламя полностью охватит здание, и оно обрушится.

Остин поискал глазами Обри. Столпотворение во дворе достигло горячечного размаха, и мало кто прислушивался к его сиплым вопросам. Он машинально отметил множество прибывших экипажей, но сейчас было не до них. Увидев Джона, собиравшегося вновь нырнуть в ад, разверзшийся в конюшне, хотя весь скот, казалось, разбежался по двору и его постепенно сгоняли на задворки, Остин схватил грума за рубашку.

В ответ на крик Остина Джон указал на вход в конюшню. Маленькая белая фигура промелькнула в клубящемся дыму и мгновенно исчезла.

Никогда раньше Остин не испытывал такого ужаса. Он встречал наступающие бригады французских солдат со страхом фаталиста, смотрел, как Луиза бросилась навстречу своей гибели, с ужасом, которого он никогда не хотел бы вновь испытать, но вид Обри, шагнувшей в адский огонь, поверг его в ужас, доводящий до безумия.

Объединенные общим чувством страха, люди обернулись как раз вовремя, чтобы заметить Обри, исчезающую в облаке дыма. До тех пор, пока рев ярости и муки Остина не перекрыл какофонию криков, они в полной мене не осознавали опасности.

Бревна задней части конюшни начали потихоньку трещать и покачиваться, посылая в ночь снопы искр. Какая-то женщина закричала, когда Остин ринулся вперед, расталкивая людей, пытавшихся удержать его от безрассудства.

Из только что подъехавшего экипажа выскочил мужчина, но Адриан перехватил его на полпути.

.– Не делайте этого, Харли. Мы ничем не сможем помочь, остается только молиться.

Парализованные ужасом, они смотрели, как Остин исчез в пылающем здании.

– Мой Бог, я никогда не думал, что они нанесут удар так близко, – прошептал Харли в ужасе.

– Мы все ошиблись. Ступайте, уведите вашего отца от опасности. Мы зальем пожар водой прежде, чем он распространится.

Под крики и проклятия Адриана люди вновь взялись за насос, на этот раз, сосредоточив усилия на пылающих бревнах вблизи двери.

Хриплый крик вороны и поток нечеловеческих проклятий донесся из-под пылающих бревен на крыше. Черная тень вынырнула с пылающего чердака и уселась на ветке дерева неподалеку. Тайный смысл этого знамения стал яснее, когда птица обрушила на головы стоявших внизу потоки ругани.

Но вопреки всем дурным предзнаменованиям, ворона явилась добрым вестником. Когда бревна задней части постройки затрещали, переломились и рухнули в неиспользуемый овечий загон, из задымленного входа появилась мужская фигура, несшая на руках безжизненное тело.

Крик восхищения пронесся в толпе, когда Остин на ощупь стал пробираться сквозь дым и толпу.

Ничего, не говоря, Мэгги передала свое ведро и побежала к дому, опережая медленно бредущего Остина. Бригада с ведрами взялась за работу с новым усердием, передавая друг другу по цепочке шепотом о каждом движении раненого графа с телом беспомощной молодой жены на руках.

Крик боли раздался неожиданно, когда один из вновь прибывших проложил себе дорогу меж столпившихся людей и скота.

– Обри! – этот вопль вылетел из горла Джеффри. – Мой Бог, что они с ней сделали? Будьте прокляты, вы обещали мне… – Бессвязно крича, хорошо одетый джентльмен пытался протиснуться сквозь толпу, чтобы добраться до пары, исчезавшей в направлении дома.

Мгновенно насторожившись, Адриан и Харли бросили свои занятия и стали проталкиваться, чтобы перехватить пришельца. Однако прежде чем они смогли до него добраться, из-за экипажей появилась тень и ухватила Джеффри за ворот. Джеффри отчаянно сопротивлялся, не обращая внимания на предупреждающий шепот.

– Будьте вы прокляты, пустите меня! Я никогда не прощу вам этого! Никогда! Мой Бог, она может умереть, и это вы ее убили!

Последнюю фразу он пронзительно выкрикнул, когда тень оставила свои уговоры и скрылась среди карет.

Но было уже поздно. Из одного из экипажей высунулась трость и огрела незваного гостя по голове, заставив растянуться на булыжной мостовой.

– Харли! Придержите этого негодяя и скажите мне, кто он. Пусть заговорит погромче. Мне хочется услышать его голос.

Ворчливая команда донеслась из глубины экипажа Сотби, но Харли уже и так появился рядом вместе с Адрианом. Они схватили Джеффри, прежде чем он смог догнать Остина, и Адриан удерживал его, пока Харли склонился, чтобы взглянуть на человека, распростершегося на земле. Начала собираться небольшая толпа, окружившая ландо Сотби.

– Это Эверсли, – объявил Харли с отвращением, усаживая сквайра на землю. – Что, черт возьми, вы здесь делаете?

– Заставь его заговорить, парень. Мне кажется, я слышал его голос минутой раньше. Эверсли, кто вы?

Престарелый джентльмен в экипаже наклонился вперед, будучи не в состоянии преодолеть окружавшую его тьму. Его затуманенные глаза различали только следы угасающих языков пламени.

– Кто это такой любопытный? – раздраженно прокаркал хриплый голос.

– Черт возьми, я знаю вас с тех пор, как вы воровали у меня из сада яблоки. Встаньте и говорите как мужчина.

Эверсли сбросил с плеча руку Харли и встал, презрительно отряхиваясь. Его сюртук распахнулся и порвался, а лосины из оленьей кожи пропахли хлевом. Он бросил на своего франтоват того кузена многозначительный взгляд.

– Не представляю, о чем нам говорить. Моей ноги не было у вас с тех пор, как вы выбросили меня из своего сада, когда я был всего лишь голодным парнем.

Ярость придала старику сил.

– Не лги мне, молокосос! Может, я и слеп, но не глух! Харли, позови шерифа! Этот человек убил твою сестру!

Потрясенный вздох прокатился по собравшейся толпе, кто-то побежал за шерифом. Эмили подошла к экипажу и осторожно помогла разъяренному старику выбраться из него, пока Адриан и Харли остолбенело смотрели друг на друга поверх голов своих пленников. По толпе пронесся шепот, переросший в возмущенное бормотание.

– Думаю, нам лучше отвести их в дом, – решительно произнес Адриан, приступив к действию. Указав Эверсли в сторону аббатства, он знаком направил туда же Харли с франтоватым Джеффри.

В толпе образовался проход, и люди смотрели, как они удалились в том же направлении, что и граф несколько минут назад. Подозрения толпы нашли себе новую жертву, но она пока хранила молчание.

Тлеющие уголья сгоревшей конюшни посылали в безоблачное небо пылающие искры. Оставшиеся на дворе люди продолжали заливать последние угасающие языки пламени, пока остальные загоняли уцелевший скот в изгородь на задворках.

Этвудское аббатство вновь собрало вместе всех разобщенных жителей деревни и прилегающих мест. Но какой ценой?

Глава двадцать девятая

Слезы ручьями лились по измазанному сажей лицу, пока Остин нес свой безжизненный груз к лестнице. Обри не шевелилась в его руках, и он не мог различить, дышит ли она. Казалось, всего секунду назад она была такой теплой и дрожала в его объятиях, сейчас она лежала холодной и неподвижной, и он не мог до конца осознать беду, обрушившуюся на него. Судьба не может быть так жестока, чтобы разрушить его мир, когда в нем только-только забрезжил рассвет:

Мэгги вскрикнула от ужаса, увидев исчерченное слезами лицо графа, кладущего свою ношу на кровать. Если бы он не двигался, она решила бы, что он так же мертв, как и женщина, которую он принес. Черты его лица стали холодными и отрешенными, и слезы оросили лицо служанки, когда она поняла, какую муку он сдерживает.

Слабое движение на кровати вызвало горячечный блеск надежды в потемневших глазах, и Остин выхватил у Мэгги холодную влажную ткань. Когда он нежно отер ее лицо, то был вознагражден сдавленным вздохом и последовавшим продолжительным натужным кашлем. Он чувствовал, как его сердце рвалось из груди с каждым ее сдавленным вдохом, но не мог ничего поделать. Оставалось только держать ее в объятиях и молиться.

Прошло немного времени, прежде чем жесткий кашель утих, и длинные ресницы взметнулись вверх. Зеленые глаза посмотрели на почерневшее, в грязи и паутине лицо, залитое слезами, и только знакомый блеск голубых глаз подсказал, кто перед ней. Облегченно вздохнув, Обри снова закрыла глаза.

– Вы спасены, – невнятно пробормотала она.

От радости Остин теснее прижал ее к себе. Кашель продолжался, но для его ушей он был музыкой. Ничто другое значения не имело.

Сдержав вздох облегчения, Остин рявкнул служанке:

– Скажите внизу, чтобы угостились элем. Такой случай стоит отпраздновать.

Глаза графа блестели от слез облегчения и усталости, и Мэгги сама чуть не разрыдалась при виде радости, отразившейся в них. Вопреки слухам, граф наконец-то встретил свою любовь. Она поспешила выполнить приказание.

Остин осторожно снял с Обри испорченную одежду и обтер нежную кожу прохладными кусками ткани, которые приготовила Мэгги. Кашель не давал возможности Обри разговаривать, но Остин был терпелив, удерживая ее, когда сильные припадки кашля сотрясали тело, и вновь обмывал ее кожу душистым мылом и холодной водой, пока она не успокоилась в его объятиях.

Когда он почувствовал, что ей стало лучше, вся его тревога выплеснулась во внезапной вспышке гнева.

– Почему, Обри? Почему ты туда бросилась?

Ее золотистые ресницы казались темными на фоне бледной кожи. Обри откинулась на гору подушек, но когда попыталась заговорить, ее сотряс новый приступ кашля.

– Посмотрите на… себя, – наконец выдохнула она. Встревоженный тоном, которым были сказаны эти слова.

Остин взял ее на руки. Он хотел бы дышать за нее, когда видел, как ей не хватает воздуха. Казалось, что ей в таком положении было удобнее, и он уложил ее голову себе на плечо.

– Я выпустил скот, Обри. Зачем бы я возвращался туда? – Они сказали… что вы выпустили. Услышала Мину… подумала, может…

Кашель стал менее яростным, но Остин молча продолжал держать ее на руках, давая чуточку вина, когда она утихала. Он не мог сдержать ужаса, размышляя над ее словами.

Кто-то преднамеренно послал ее в ад. Он был в этом убежден.

Поведение птицы озадачило его. Ворона должна была вылететь первой, когда открыли двери, а вместо этого он застал ее издающей отчаянные вопли над бесчувственным телом Обри. Он мог бы никогда не поспеть к ней вовремя, если бы не ворона. Он никак не мог понять из ее слов, то ли он обязан птице спасением жизни Обри, то ли птица чуть не погубила ее.

– Обри, вы должны знать, что ваша жизнь для меня намного дороже любого животного. Если я узнаю, что вы вернулись, чтобы отыскать эту проклятую птицу…

Она беспокойно пошевелила головой на его плече.

– Нет. Я не знаю. Она была заперта. Почему?

В душе Остина закипал гнев, усиливавшийся от сознания беспомощности.

Закрытая в клетке птица – либо вопиющая глупость, либо преднамеренная приманка в смертельной ловушке. Но поверить в это невозможно.

– Я не знаю, Обри. Все уже хорошо. Не волнуйся. Ты напугала меня, любимая. Извини.

Он прижал ее к себе, но когда кашель стал утихать и к ее щекам стал возвращаться румянец, Остин поцеловал ее в лоб и ослабил объятия.

– Я должен поблагодарить тех, кто пришел нам на помощь, любовь моя. Вам будет удобно, если я вас оставлю?

Глаза ее раскрылись, она оглядела темные круги вокруг его глаз, усталые морщины у рта и тряхнула головой.

– Вы не сможете снова спуститься по лестнице, Остин. Рана откроется, если уже не открылась.

С сожалением он понял, что она обрела дар речи. Было трудно отказать ей, но он должен поговорить с остальными.

– Они на кухне. Мне достаточно встать на балконе, чтобы с ними поговорить. Акустика здесь рассчитана так, чтобы чтеца было слышно на кухне.

Она забыла о проходе для проповедника в заднем холле. Некогда оттуда над молчаливыми монахами читались главы из библии, пока они обедали на кухне. Позднее его приспособили для музыкантов, игравших над залом. Сейчас этим проходом мало пользовались, но благодаря ему, Остину не нужно было спускаться вниз по лестнице, чтобы поговорить с людьми, ожидавшими внизу.

Она робко спросила:

– Можно мне пойти с вами?

Глаза Остина вспыхнули, как будто он только что получил заветный подарок.

– Вы себя хорошо чувствуете? – спросил он с тревогой, пытаясь спрятать свое желание показать ее в той роли, для которой ее предназначал.

– Если уж вы сможете дойти до конца холла на своей больной ноге, то и я попытаюсь, – ответила она. Кашель, последовавший за этим, был неутешительным, но у нее хватило духу бороться за то, чего она хотела. А хотела она всегда стоять бок о бок со своим мужем, как в момент неудачи, так и триумфа.

То, что это триумф, Обри поняла по лицам собравшихся внизу людей и по радостным приветствиям, прокатившимся под закопченными балками кухни, как только они появились на балконе. Остину пришлось переждать, пока утихнут приветствия, прежде чем он смог выразить свою благодарность соседям, пришедшим на помощь в минуту нужды вопреки слухам, которые о нем ходили.

У людей внизу были другие причины для приветствий. Они пришли выразить уважение молодой графине, которая преодолела их враждебность и заставила понять, что слух – это еще не факт, хотя они и не облекали свои чувства в слова. Они знали только, что эта девчонка стоит рядом со своим мужем без страха и любит его без стыда. Это заставило их убедиться в своей глупости. А сейчас, глядя на лорда и его леди, стоявших вместе так же, как они были вместе этой ночью, даже самые недоверчивые отбросили прочь свои сомнения. Их граф рискнул броситься в преисподнюю, чтобы спасти жизнь своей леди. В чем бы он ни был виновен, Хитмонт заставил их проникнуться уважением к своей смелости и решительности.

Остин был краток.

– Я хочу поблагодарить всех вас за помощь этой ночью. Без вас наши потери были бы намного больше, больше, чем я могу представить, – Толпа смолкла при напоминании о том, что могло случиться. – Я знаю, что Этвудское аббатство довольно долго считалось не лучшим из соседей, но с вашей помощью я надеюсь это изменить. Шахты закрыты и затоплены, наступает долгая, тяжелая зима. Но зима – время отстраивать, пахать и планировать урожай следующей весны. Вот что я намерен делать с помощью любого из вас, кто может предложить мне свои услуги. Здесь достаточно работы, чтобы занять половину армии, когда падет Франция и Веллингтон приведет наших парней домой.

Новые приветствия прокатились по кухне при этом напоминании, и хотя еще многое нужно было сказать, Остин предусмотрительно предпочел подождать до другого раза. Он слишком хорошо знал нищету, отсталость и предрассудки, которые царили в округе.

Все, что он мог – это продвигаться постепенно, шаг за шагом.

Толпа притихла, когда Обри вышла из тени своего мужа, чтобы показать, что она хочет говорить. Ее голубой бархатный наряд ниспадал к ногам как царская мантия, и собранные вверх золотистые волосы в пламени свечей выглядели как корона. Несмотря на ее молодость и отсутствие подобающего одеяния, все смотрели на нее с уважением, достойным графини.

– Я жалею, что наша свадьба произошла в другом месте, и поэтому у меня не было возможности встретиться с такими хорошими людьми, как вы. До сих пор обстоятельства не давали поводов к праздникам, но мой муж разрешает, – она бросила на Остина лукавый взгляд, который вызвал свист и топот внизу, – и мы приглашаем встретить Новый год достойным образом. И если конюшня будет отстроена, я думаю, танец-другой не будет грехом. Я еще не видела, как мой муж танцует джигу, но, возможно, мы сможем его уговорить.

Остин усмехнулся, когда их работники засмеялись и зааплодировали приглашению. Он думал одерживать над ними победу постепенно, через их кошельки, но Обри смела прочь осторожность и обратилась к их сердцам. Судя по звукам внизу, она победила.

Под общий смех Остин от всего сердца поцеловал жену и увел ее. Слишком большой успех может опустошить его сундуки так же быстро, как бочки с водой. У него было еще много хлопот. Праздник мог оказаться преждевременным.

Он подождал, пока Обри заснет, чтобы проскользнуть вниз по главной лестнице в освещенный кабинет. Хотя все его заботы касались Обри, он не забывал, что его ожидает. А отсутствие Харли и Адриана в такое время усиливало его подозрения. Ему хотелось посмотреть, что они узнали.

Компания мужчин, расположившихся в затхлом кабинете, обернулась при появлении Остина с выражением облегчения и сомнения. Удобное кресло у камина было отдано мистеру Сотби, который обернулся на звук открываемой двери и ждал, когда раздастся голос, чтобы узнать новоприбывшего. Харли облокотился на каминную полку рядом с отцом, а Адриан с решительным видом стал посреди комнаты, набросив на истерзанную спинудорочку. Когда Остин вошел, он повернулся, чтобы продемонстрировать предмет разговора.

Джеффри и Гарри Эверсли сидели на древней скамье, прикованные к шерифу Флетчеру за руки. Шериф выглядел озабоченным и не в своей тарелке, поэтому встретил Остина со смесью опаски и облегчения. Ему оставалось только выполнить распоряжения графа.

– Как она? – спросил Адриан раньше всех. – Если вы слышали толпу на кухне, то должны знать, – коротко ответил Остин, и его взгляд упал на людей на скамье. – Но я не скажу спасибо тому, кто ее туда послал. Я думаю, за это его повесят.

Эверсли холодно встретил взгляд Остина, а Джеффри встрепенулся, побледнел и, казалось, готов был убежать. Однако крепкая фигура шерифа пресекала любую попытку к бегству.

– Вот преступники, Хитмонт. Видит Бог, как я хотел бы лицезреть, как их повесят, – энергично проговорил старик у камина.

Остин взглянул на тщедушного старика, который когда-то был его тестем. Его мощная фигура ссохлась, и он стал похож на собственную тень, но старый Сотби говорил с той же энергией, которая когда-то отличала его. Он подчеркивал каждое свое слово отрывистыми ударами по полу той самой тростью, что свалила Эверсли. – Я рад видеть вас снова, сэр, хотя и сожалею, что при таких обстоятельствах. Вы хотите предъявить этим людям формальное обвинение?

Сотби обернулся в сторону скамьи. – Щенка я не знаю. Тебе нужен Эверсли. Это он убил Луизу. Не сомневаюсь, что он пытался проделать то же самое с твоей новой женой.

– Не будьте смешным, – сказал Гарри. – Я никогда не встречал эту леди, почему мне желать ее смерти? Или Луизы? Почему вы продолжаете защищать этого выродка? Он же настоящий Синяя Борода.

Остин схватил Адриана за плечо, прежде чем тот бросился на нахального сквайра с кулаками.

– Он не стоит того. Его судьбу решит судья, если кто-нибудь предоставит доказательства. – Он обернулся к Сотби. – Сэр, Эверсли не мог убить Луизу. Я это знаю точно. Вы уверены в остальных обвинениях?

– Не говорите мне, что он делал или чего не делал, – раздраженно ответил старик. – Вы заплатили за: свою небрежность, но этот бандит оставался безнаказанным, потому что я не знал его имени. Когда я последний раз его слышал, у него еще ломался голос, но я узнал его. Я запретил Луизе видеть этого мерзавца, когда она думала, что он оплатит ей дорогу ко двору. Я выдал ее за вас, надеясь, что положу этому конец. Но нет, вы уплыли разбойничать на море, вместо того чтобы увезти ее отсюда. Когда вы уехали, я слышал их голоса в саду. Слуги поморгали ей, будь прокляты их черные сердца! Они думали, что я ничего не узнаю, раз уж я стар и слеп, но я их слышал. Вначале они смеялись, как молодые влюбленные. А затем они дрались, когда Луиза научилась сопротивляться. У этой девчонки язык был как бритва.

Остин неловко заерзал, не желая слушать дальше, но не мог оборвать человека, которого уважал. Он вытащил из-за стола бутылку бренди и налил себе, кивком показав остальным, что* бы они сами себя обслужили.

Единственным, кто посмел остановить отца, был Харли.

– Отец, прошлого не вернуть, Луиза умерла. Не нужно вспоминать все, в чем она была виновата.

Он встал за спиной отца, не зная, как разрядить напряжение, повисшее в комнате.

– Я хочу, чтобы вы поняли, что я не выживший из ума старик. Я знал свою дочь, я знал ее слабости. Она была хорошей девочкой, может быть, слишком своенравной и слишком высоко метила, но все равно хорошей девочкой. Но кто-то сбил ее с толку, и я говорю вам, что этот человек здесь. Не могу сказать, сколько это тянулось, началось ли это до или после замужества; но вот человек, который ее убил.

– Нельзя повесить человека за прелюбодеяние, – вмешался шериф. – Нет доказательств, что он ее убил. – Он посмотрел на Остина, словно хотел сказать, что это могло быть достаточным основанием для мужа.

Узнав имя человека, наставлявшего ему рога, Остин не испытав никаких чувств. Он так долго и так много терзался подозрениями, что мог ответить на вопрос Сотби, когда началась эта связь. В его постель Луиза попала уже не девушкой, но это не имело значения тогда и еще меньше сейчас. Все, что беспокоило его – этот ли человек поджег его конюшни и чуть не погубил при этом Обри. Чтобы узнать это, он готов был отдать все свои владения.

– Пусть господин Сотби говорит, – коротко распорядился он, усаживаясь за стол.

Сотби удовлетворенно стукнул палкой по полу.

– Ты виноват в своей небрежности, Хит. Она была еще дитя, и тебе следовало строже за ней смотреть. Каждый раз, когда я слышал эту парочку, я проклинал тебя. Я пытался предупредить тебя, но ты ничего не хотел слушать. Молодой и упрямый, как каменная стена. Потом, когда я услышат слухи о побоях, то решил, что ты, наконец, застал ее с любовником и зашел слишком далеко. Я был вне себя от гнева, но придержал язык. Вы за нее отвечали, и я знал, что даже в гневе вы не теряете головы. Я подумал, что это должно положить всему конец. Но не тут-то было.

Напряжение покинуло его, и он грустно уставился в камин, голос стал усталым.

– Когда ты уехал в последний раз, я не слышал их так часто. Я думал, что она откупилась от него, и испытывал облегчение. Но однажды я услышал ее крик. Звук быстро оборвался, словно кто-то зажал ей рот, но я все понял. И ничего не мог поделать. Я попытался убедить ее пожить с нами, пока вы в отъезде, но она слишком увлеклась своей свободой. Она пользовалась садом, чтобы скрыться от преданных слуг аббатства. Не могу с уверенностью сказать, что случилось в конце. Может быть, вы сможете убедить эту скотину рассказать. Я слышал, как они однажды спорили, и он ее ударил. Звук был ясным. Думаю, после этого она начала прятаться от всех нас. Я слышал, что вы, Хит, вернулись, и ждал вашего визита. Я хотел сказать, что готов оплачивать дом в Лондоне, если только это удержит Луизу от наваждения. Но все, что я услышал – это то, что она умерла, и было уже слитком поздно.

Харли положил руку на плечо отца и умоляюще посмотрел на Остина. История повергла присутствовавших в почтительное молчание, – всех, кроме обвиняемого, который выглядел скучающим и карманным ножиком обрезал ногти.

Остин встал и налил бренди в чистый стакан, который подал Сотби.

– Может быть, мы все подвели ее, Георг, но в конце она подвела сама себя. Вы знаете, что я признал бы этого ребенка своим. Ей не нужно было делать того, что она совершила.

Он ближе, чем когда-либо подошел к истине, рассказывая о смерти Луизы ее семье.

– Никогда не слышал более чудовищной лжи! Могущественный граф Хитмонт признает своим сыном незаконнорожденного от другого мужчины? Не смешите меня. Вы убили ее, и вы никогда не докажете противного.

Джеффри молча сидел рядом с кузеном и с неловкостью наблюдал реакцию мужчин. Он всегда верил сказкам Гарри о том, как Остин упокоил его любовницу. Романтическая история о прекрасной даме и приобретенном и утраченном богатстве импонировала ему, а жестокость и ярость Остина годами считались общепризнанными. Однако новый взгляд на случившееся был в равной степени правдоподобным, и страх за свои собственные делишки поставил его перед дилеммой.

Остин проигнорировал это заявление.

– Хотя вы и показали нам, что Эверсли – трусливый, похотливый бандит, ничто не говорит о том, что он ответственен за случившееся этой ночью.

Адриан вскочил как ужаленный.

– Твоя жена, я и этот денди можем в этом помочь, Хит.

При упоминании Обри Остин обернулся к своему другу.

– Как?

– Ваш щеголь пытался уговорить наших с вами жен поехать с ним этим вечером, вручив им фальшивые приглашения. Поговорив с Харли, Обри начала подозревать неладное, но, поскольку вы не сочли нужным сообщить ей о своем мнении по поводу Эверсли, она не испугалась.

– Харли передал мне ее подозрения, и я осмелился расставить ваших людей и людей Харли вокруг поместья. Мы не подозревали, что выродок посмеет сделать то, что произошло.

Остин почувствовал, что Адриан о чем-то умалчивает, и понял, что еще рано об этом говорить. Со сдержанной яростью он повернулся к Джеффри.

– Я оставил без внимания вашу наглость из-за отношения к вам Обри, но не намерен терпеть ее дальше. Чем вы объясните ваше поведение?

Джеффри выглядел растерявшимся от такого напора. Ответил Гарри.

– Этот щенок не виноват ни в чем, кроме того, что пытался использовать свой шанс. У вас нет оснований, чтобы нас задерживать, и я возмущен обращением ваших придурковатых помощников. Я потребовал бы удовлетворения, но я не дерусь с калеками и женоубийцами.

Остин стал еще спокойнее. Его загорелое лицо окаменело, превратившись в ледяную маску с орлиным носом и тяжелой челюстью. Темные локоны над лбом подчеркивали яркую синь его глаз. Он боролся с собой, обуздывая гнев.

– Шериф, если этот человек еще раз откроет свой грязный рот, я намерен взять хлыст, который висит в углу. Я бы хотел, чтобы вы придумали, как его заткнуть, прежде чем это случится.

Упомянутый хлыст был неприятным напоминанием. Остин однажды вырвал его у конюха, который хлестал им необъезженного однолетка. Несколько лет назад он забросил его в этот угол. Потом кто-то нашел для него крюк и повесил на стену, но он хранился здесь как сувенир и угроза. У Остина чесались руки использовать его.

Шериф не сомневался в его намерениях. После всего, что было сказано здесь этой ночью, он подозревал, что Эверсли очень повезет, если он проживет еще неделю. Но он не хотел быть свидетелем процесса, который джентльмены используют, чтобы приканчивать друг друга. Поединки стояли вне закона.

– Сквайр, я прошу вас придержать язык, когда с вами не разговаривают, иначе случившееся будет передано в суд. Здесь земли Его светлости, и вы имели несчастье быть застигнутыми на них.

– Благодарю вас – Остин повернулся к Джеффри и продолжил допрос: – Почему вы этим вечером хотели увезти отсюда Обри?

Загнанный в угол, Джеффри в поисках помощи посмотрел на кузена, который глянул на него с отвращением и отвернулся. Не зная, что делать, Джеффри уклонился от вопроса.

– Что вы имели в виду, когда говорили, что кто-то послал Обри в конюшню?

– Только то, что сказал.

– Кто-то запер в клетке ее чертову птицу, а когда карканья оказалось недостаточно, чтобы Обри бросилась к ней, сказал графине, что я пошел освобождать ворону. Клетку повесили в глубине, там, откуда начался пожар. Я никогда бы не отыскал ее, если бы птица не осталась с Обри, когда та освободила ее.

Остин с каменным лицом смотрел, как Джеффри переваривает эту информацию. Юный денди побелел, как его белый галстук, и избегал смотреть на кузена.

– Не могу в это поверить, – прошептал он пересохшими губами. – Это бессмыслица.

– Но не для человека, который хочет убить свою жену ради ее богатства, – холодно заметил Гарри. – Шериф, я предпочитаю, чтобы меня выслушал судья, а не убийца. Мы можем сейчас идти?

– Одну минуту. – Адриан встал перед Остином, прежде чем тот смог двинуться. – Можете вы объяснить свое присутствие здесь этой ночью? Я полагал, что ваши земли расположены несколько далее.

Гарри встал и с презрением посмотрел на него.

– На том конце аллеи, проходит дорога, открытая для каждого. Вы извините мне мою поездку по ней, когда я услышал колокол? Его должна была слышать половина графства.

– Когда это было? – тут же спросил Адриан.

– Как, черт возьми, я мог это узнать? – с раздражением ответил Гарри. – Когда этот старый скряга пытался вышибить мне мозги? Я приехал чуть раньше.

Удовлетворенный, Адриан с улыбкой повернулся к слуге закона.

– Шериф, этот человек лжет. Было почти десять часов, когда мы притащили его сюда. Тревога поднялась двумя часами ранее. Ее невозможно было услышать на расстоянии двух часов верховой езды отсюда. Но за дверью стоят люди, готовые под присягой подтвердить, что видели, как этот человек приехал со своим кузеном еще до пожара, и другие, готовые подтвердить, что Эверсли проходил через задние ворота. Первые двое также готовы присягнуть, что сэр Джеффри никуда не уезжал после того, как развернулся у ворот. Он проехал по южной дороге и остановился там. Когда поднялась тревога, он попытался уехать, но колеса завязли в грязи. Ему пришлось какое-то время выбираться на дорогу.

Остин благодарно сжал плечо друга, а затем кивнул на надувшегося пленника.

– Шериф, если этого недостаточно, я посоветую вам сохранить до суда его брюки. От них воняет керосином. А сейчас уберите его отсюда, пока я не потерял терпение и не сделал того, о чем потом пожалею. Другого оставьте. Мне нужно ему кое-что сказать.

Джеффри закрыл лицо руками, когда шериф увел его кузена.

– Ведите себя как мужчина и скажите, какого черта вы с ним водились? – проревел Остин, когда за представителем закона закрылась дверь.

Джеффри тряхнул головой и огляделся, избегая, однако, смотреть на грозную фигуру графа.

– Если все это правда, то Гарри – отъявленный мерзавец. Но он – мой единственный родственник. У меня не было причин думать, что он мне лжет. Я верил ему, когда он говорил, что вы увели у него невесту так же, как увели у меня Обри. Я хотел сделать ее счастливой. Все, чего она хотела – местечко в глуши вместе с ее зверьками. За ее приданое такое место можно было купить, и еще осталось бы достаточно для меня до конца дней. Мне много не нужно.

– Довольно! – Остин, казалось, был готов вздуть щенка, но сдержался. – А зачем было мне пакостить? Этим Обри не вернешь.

– Гарри говорил, что это возможно, – ответил он, обороняясь. – Он сказал, что вы будете ее бить, и я должен увезти ее отсюда. Но она отказалась поехать со мной. Тогда он сказал, что если вы лишитесь аббатства, вы снова уплывете, и Обри окажется в безопасности. Я знаю, что потерял ее, но у меня не было оснований не верить Гарри. Все знали, что вы убили свою первую жену, и он был прав, говоря, что вы – контрабандист, хотя, имея в тестях герцога, вы могли не бояться ареста.

При этой новости Адриан и Остин переглянулись, но промолчали.

Джеффри продолжал говорить, не дожидаясь вопросов.

– Но когда Гарри сказал, что собирается поджечь конюшню, я встревожился. Обри любила животных. Я не хотел, чтобы она это видела. Со мной она бы не поехала, но я подумал, что, пригласи я и ее золовку, она согласится. И это сработало бы, – он вызывающе посмотрел, – если бы меня не прогнали.

Остин слегка приподнял бровь и взглянул на своего зятя.

– Как вы это провернули? Адриан пожал плечами.

– Воспользовался услугами Джона. Сказал ему, что вы отдали распоряжение не отпускать леди с этим человеком. И Джеффри не добрался дальше ворот. У вас чертовски сообразительный грум, надо чаще пользоваться его услугами.

– Если бы Обри уехала, он был бы мертвым грумом, – хмуро заметил Остин.

В разговор вмешался Харли.

– Хит, Джефф никогда не был безукоризненно чистым, но не думаю, что он когда-нибудь замышлял что-то плохое. Единственный, кто настраивал меня против вас, был Гарри. Он убедил меня, что вы собираетесь совратить невесту Джеффа так же, как погубили Луизу. Он знал, как я к вам отношусь. Джефф смотрел на эту проделку только как на возможность разыграть из себя героя. Сомневаюсь, знал ли он даже, что Гарри привез меня в Лондон.

Остин запустил руку в волосы и гневно выдохнул, глядя на Джеффри.

– До сих пор я собирался перевешать всех, кто, на мой взгляд, выглядят мошенниками. Думаю, однако, вам лучше сейчас скрыться с моих глаз и ждать, пока к вам не придут мои адвокаты. Тогда вам придется давать показания против вашего кузена или же покинуть страну. На меньшее я не соглашусь.

Джеффри выглядел жалко, когда встал и оглядел непроницаемые лица вокруг. Он собрал остатки духа и, кивнув на прощание, вышел.

Когда дверь за ним закрылась, голос у камина ворчливо осведомился:

– Контрабандой, Хит?

Глава тридцатая

Вонь от горелого дерева и кожи стлалась низко над землей, когда на следующее утро Остин изучал понесенный ущерб. Без сюртука, на пронизывающем ветру, Остин осторожно пробирался по развалинам. Пока он осматривал каменные стены и сгоревшие балки, на дворе собралась группа мужчин. Они терпеливо ждали, невзирая на дождь.

Не оставалось ничего, кроме как заняться восстановлением конюшни, если он хотел, чтобы на зиму у скота была крыша над головой. Чистопородные животные были размещены на соседних фермах, кроме скакуна Остина, который из загона сердито взирал на происходящее. Если он не собирался никуда ездить этой зимой, все же нужно поставить для коня временное стойло. Чудесный новый экипаж в пристройке понес значительный ущерб и на какое-то время стал негодным для поездок. Все расходы на восстановление были больше, чем он мог себе позволить, пока не вернется его корабль.

Подавляя тревогу по поводу местонахождения своего судна, Остин вышел во двор, чтобы побеседовать с людьми, поджидавшими его. Цены на шерсть упали, а на все остальное – резко поднялись, и мелкие фермеры оказались вытесненными с рынка. Эти люди были только малой частью тех, кто вдруг обнаружил, что не может прокормить свои Семьи на ту малость, что они добывали от своего скота и своей земли.

Большинство из них не были профессиональными плотниками, но теперь Остин не сетовал на то, что ему не хватает рабочих рук.

Поговорив с работниками. Остин узнал одинокого всадника, подъехавшего к воротам на дряхлой кляче. Шериф Флетчер был тугодум и бедняк. О лошадях он заботился плохо. Но он был основательным, честным и обязательным парнем, и Остин жаждал услышать, что он расскажет ему об их заключенном.

Оставив Джона договариваться с новыми помощниками, Остин прошел через двор к поджидавшему его шерифу. Мышцы ног еще не пришли в норму, рана этой ночью снова открылась, но он мог ходить без трости и практиковался в этом. Слишком много было у него забот, чтобы откладывать их из-за больной ноги.

Шериф с угрюмым видом стоял рядом со своим рысаком и глядел, как граф направляется к нему от пожарища. Он не любил иметь дела с благородными, а за последние несколько дней провел здесь больше времени, чем за всю свою жизнь. За сегодняшний приезд он не ожидал благодарности.

– Доброе утро, шериф, – приветствовал его Остин. В йоге пульсировала боль, а голова была занята расчетами: сколько будет, стоит постройка новой конюшни и насколько это помешает его планам.

– Доброе утро, Ваше сиятельство, – неуклюже ответил шериф. – Я хотел сообщить вам новость раньше, чем остальным.

Остин кивком велел ему продолжать.

– Магистрат отпустил Эверсли на свободу без залога этим утром. Они сказали, что нет достаточно улик для его задержания, и рассмотрение дела отложено до следующей сессии. Сэр Джордж будет не слишком рад, если я не привезу вас к нему. Он тяжелый человек, если ему перечат.

– Бог мой!

Остин почувствовал новую тяжесть на своих плечах и автоматически выпрямился. Если Эверсли на свободе, никто из них не может чувствовать себя в безопасности. У сэра Джорджа тыква между ушей.

Шериф ожидал дополнительных распоряжений, кроме призывов к всемогущему. Молиться полезно так же, как постучать по дереву или перебросить через плечо соль, но ему всегда казалось легче позаботиться о делах самому, а не ждать милости с небес.

Остин быстро принял решение: Он не сказал шерифу, что собирается убить Эверсли в тот же момент, как тот ступит на его землю. Единственное, на что оставалось посягнуть, был дом и его жители. Он не мог вообразить, что этот человек обезумел настолько, чтобы вернуться, но не собирался давать ему шанс.

– Возможно, он захочет отомстить за прошлую ночь, Флетчер. Мне нужен человек, который бы все время присматривал за поместьем. Если вы знаете кого-нибудь, пришлите его ко мне. Я буду вам благодарен, если вы будете сообщать мне о местопребывании Эверсли. Если у него осталась хоть капля здравого смысла, он должен быть сейчас на полпути к побережью, но я не могу на это полагаться.

Граф говорил с известной долей равнодушия, которое изумило шерифа. Он ожидал проклятий и ругательств, но такая холодная оценка ситуации казалась ему более разумной. Однако он мало, что мог сделать.

В это время чья-то карета на полном ходу повернула на подъездную аллею, забрызгивая грязью элегантную ливрею лакея. Возможно, в этом таилась разгадка спокойствия графа, но Флетчер почувствовал себя лишним и не решился медлить. Пробормотав несколько слов о том, что охрану он постарается обеспечить, шериф ускользнул, с любопытством поглядывая на приближающийся экипаж. В этой глуши такой кареты не видали, а крест на дверце говорил о дворянстве. Люди благородного происхождения редко здесь появлялись.

Остин узнал визитера прежде, чем карета подъехала ближе, и сердце у него екнуло. Судя по состоянию экипажа и его скорости, герцог путешествовал большую часть ночи. Это не сулило ничего хорошего. Он взглянул вверх, на окно, за которым спала Обри, и душа его сжалась. Он не хотел позволить ей уехать так рано, но вести об Эверсли требовали, чтобы она уехала.

Остин молча стоял, пока лакей соскользнул с запяток, чтобы откинуть подножку и открыть дверь перед своим хозяином. Герцог вышел сам. Он выглядел похудевшим, лицо заострилось по сравнению с тем, каким видел герцога Остин в прошлый раз, но в обжигающем взгляде, которым он одарил своего зятя, не было и намека па слабость.

– Где моя дочь? – сразу же спросил он, не протягивая руки и направляясь к парадному входу.

– Спит.

Остин не поспешил за ним, заставив герцога обернуться и смотреть на него, пока он подходил.

– Что, черт возьми, она делает в постели в такой час? Она никогда так поздно не спала. Что здесь происходит? – добавил он, взглянув на почерневшие остатки некогда шикарной конюшни. Он заметил их еще раньше, но ярость мешала любому вежливому разговору на эту тему. Теперь же они показались ему уместным дополнением к цели его приезда.

– Небольшая неприятность, – сухо ответил Остин, идя впереди по парадной лестнице. – Мы поздно легли, и я велел служанкам не беспокоить ее.

Он открыл широкую дубовую дверь и жестом пригласил герцога войти.

– Хорошо, скажите им, чтобы привели ее сюда немедленно с собранными чемоданами. Она едет со мной.

Герцог последовал за Хитмонтом в холл. Не обращая внимания на величественную готическую архитектуру, он огляделся и, увидев зажженный в боковой комнате камин, направился туда.

Мэгги стояла, широко раскрыв глаза, на нижней ступеньке, и Остин отрывисто кивнул ей.

– Разбудите леди Обри и пригласите ее вниз, когда она оденется.

Он не дал ей возможности задать вопросы и последовал за тестем в кабинет, закрыв за собой дверь.

– Вы намерены объяснить этот визит? – сухо осведомился Остин, глядя на бутылку с бренди, оставшуюся с прошлой ночи. Добрый глоток был бы, кстати, но сейчас только утро, и подобный поступок наверняка не вдохновлял отца Обри.

– Вам нужны объяснения? – проревел герцог, оглядываясь вокруг. Он мрачно посмотрел на потрескавшуюся кожу кресла, стоявшего у камина, и остался стоять.

– Осмелюсь полагать, я ничего не сделал такого, о чем бы вы не знали раньше. Полагаю, в свое время я предельно ясно дал понять, что не в состоянии предоставить Обри ни того комфорта, к которому она привыкла, ни общества. Я обрисовал ситуацию предельно четко, как мне кажется.

Нога болела, но пока герцог стоял, Остин не мог сесть.

Герцог фыркнул. Осмотрев обтрепанные предметы меблировки, он уселся в, кресло Остина, предоставив своему зятю кушетку, на побитой молью обивке которой тот устроил свою больную ногу.

– Я знаю, что у вас есть идиотское предубеждение не использовать наследство Обри, вот почему я дал за ней хорошее приданое. На что, черт возьми, вы его потратили, если не на то, чтобы сделать эти руины комфортабельными для нее? – возмущенно спросил герцог, т– Эти проклятые слухи никогда меня не волновали, пока они не касались Обри, но им нет конца. В чем там дело с убийством вашей служанки? Это зашло слишком далеко.

– Если вы дадите мне время, я объясню, но не вижу необходимости посвящать в это Обри. Дело касается только меня, и Обри пойдет во вред, если она в него вмешается.

– Она через неделю будет в своей комнате в Эшбрук-Хаус. Возможно, я бы и выслушал ваши объяснения, почему вы обманули мое доверие, по никакие объяснения не извинят этого.

: Герцог вытащил из кармана сверток бумаг и бросил на стол. Когда Остин осторожно опустил ногу на пол, чтобы взять сверток, герцог нетерпеливо отмахнулся.

– Вам нет нужды сейчас читать их, я сам скажу, о чем они. Это ордера на ваш арест по обвинению в контрабанде. Вы можете попытаться объяснить это.

Остин откинулся на кушетку и закрыл глаза. Спорить оказалось невозможно. После прошлой ночи он понял, что что-то пошло не так. Он подозревал, что Эверсли подкупил кого-то из его окружения, но мог винить только себя. Он поспешил испытать судьбу и рискнул тем, чем не должен был рисковать. Риск казался оправданным тогда, когда он не рисковал ничем, кроме себя и своих земель. Он не собирался втягивать Обри, пока не устроится сам. Теперь же риск был чрезмерным и непростительным.

– Где корабль и капитан? – устало, спросил Остин.

– Корабль конфисковали в Эксетере. Капитана отвезли в Лондон для допроса. Он сопротивлялся как мог, но без кучи адвокатов был вынужден назвать ваше имя. Не очень честно было покинуть этого человека на произвол судьбы, – прорычал герцог.

– Я ничего не знал о его аресте. – Остин подумал о письмах, скопившихся за время его болезни, и хотел бы знать, какие еще неудачи ускользнули от его внимания. Но сейчас слишком поздно об этом волноваться. – У меня есть покупатель на часть моих земель. Я хочу, чтобы этого человека защитили.

– Хм. – Герцог откинулся на спинку стула и посмотрел на своего зятя. – Осмелюсь сказать, что он сможет сам себя защитить, как только вы найдете, куда он спрятал ваше золото. Товары на обратную дорогу на борту, но результатов первого плавания так и не нашли. Наверняка прибыль была намного больше, чем деньги, вложенные в товары на борту.

Прибыль была значительной, но осознание этого перевешивалось свертком бумаг на столе. Сношения с врагом – обвинение, требующее смертной казни. Его могли бы выслать в Австралию. Высылают ли туда лордов? Или, возможно, заточат в Тауэре до конца его дней. Остин раздумывал об этом с мрачным юмором.

– Я предпочел бы, чтобы Обри ничего не знала, пока благополучно не уедет отсюда. – Остин пытался придумать, как лучше сообщить ей эту новость, но его мозг отказывался трезво мыслить. Перед ним стояли ее огромные зеленые глаза, они смотрели на него со смущением и обидой, и он не мог приказать им уйти.

– Я не собираюсь сообщать ей, как плохо разбираюсь в людях. Держитесь от нее подальше, и эти писульки не пойдут никуда дальше моего кармана. Я надеялся, что до своей смерти увижу ее под надежной защитой, но теперь понимаю, что в этом я должен положиться на свою семью. Мой брат – лентяй и дурак, а его сын – мечтатель, но они смогут ее уберечь. Я никогда больше не буду так глуп, чтобы желать ей счастья.

Остин раскрыл глаза и уставился на когда-то гордого герцога.

– Вы надеялись сделать ее счастливой, заставив выйти за меня замуж?

Герцог неловко пожал плечами.

– Я представлял ее всем, кого выбирал, дли нее, а она совершенно не могла вспомнить, как их зовут, когда я ее спрашивая. Я не мог связать ее с сельским сквайром или с чертовой канцелярской крысой. Казалось, вы ей понравились, Бог знает почему.

Мои люди не смогли найти в слухах о вас ни грамма правды. Вас хорошо рекомендовали люди, которых я уважаю. Я знал, что вы никогда бы на нее не посягнули, а после скандала, который вы вдвоем постарались устроить, я не уговорил бы никого из людей, которых я хотел бы женить на ней. Вы оставили мне ничтожный выбор. Теперь я об этом жалею. Я не умер так быстро, как надеялись врачи. Можно было подождать, пока она подрастет, чтобы найти более подходящую пару, но теперь уже слишком поздно. Только держитесь от нее подальше, а я о ней позабочусь.

– Если врачи оставляют вам так мало надежд, это будет трудно, – сухо ответил Остин. – И вы забыли, я ее муж. Я не могу пожелать ей быть замужем за уголовником, но не могу и пожелать ей множества других вещей. Я буду держаться вдали от нее, если такова цена, которую я должен заплатить, но только до тех пор, пока буду считать, что она счастлива и в безопасности. Даже это может оказаться слишком тяжело.

Остин предпочел бы казнь или заключение, чем знать о том, что Обри где-то рядом, но недосягаема, однако он не мог выбирать. Будущее Обри должно быть на первом месте. Муж и жена, не живущие вместе, не были необычным явлением в их кругу, и, выбирая первое, она должна сама предложить развод или раздельное проживание.

Герцог внимательно посмотрел на Остина. Циничный, самоуверенный граф, который так уверенно отстаивал свои права прошедшей весной, за эти месяцы потерял часть своего высокомерия. Загар посветлел, а надменный рот смягчился. Постоянная готовность к обороне, которой он ограждал себя, исчезла; граф Хитмонт теперь был так же уязвим, как любой мужчина. Герцог хорошо выбрал момент, но ему не нравился кислый привкус победы.

Стук в дверь прервал разговор о сомнительной мудрости предупреждения Остина. Герцог рявкнул, и дверь распахнулась, пропуская нежную, грациозную дочь. Нефритовые глаза немедленно впились в отца, но она оставалась на пороге, не выказывая торопливости. Ее золотистые волосы озарились солнечным лучом откуда-то из холла, а тонкое платье из муслина с узором из листьев подчеркивало совершенство цвета ее лица. Зеленая лента корсета оттеняла цвет ее глаз и нефритовых заколок, скреплявших ее локоны. Но безмятежность, с которой она смотрела на них, серьезно пошатнула намерения герцога. Его дочь теперь стала женщиной, и весьма самоуверенной. Он почувствовал, что выиграл только половину сражения.

– Отец, что вас сюда привело? – Обри вплыла в комнату, плотно прикрыв за собой дверь. По их лицам она уже поняла, что привело сюда герцога, но не хотела выказывать своего страха. – Пегги уже родила? С ней все в порядке? – Она не могла скрыть тревоги, когда заметила удручающий вид своего отца, но знала, что на эту тему герцог не позволяет говорить.

– Я только что оттуда. Это мальчик, и Алван квохчет, как будто он первый отец, у которого родился сын. Пегги слегла, похудела, если ты можешь себе это представить. Я приехал, чтобы увезти тебя со мной.

Остии встал, когда вошла Обри, и предложил ей кресло у стола. Она отказалась, перехватив его руку и встав рядом с ним, ничего не говоря, пока ее взгляд изучал его безжизненное лицо. Она почувствовала мимолетную тревогу, но он просил верить ему, и она верила. Пока.

– Остин, вы хорошо перенесете такую поездку? – невинно осведомилась она, пытаясь отгадать истину.

Встретив ее взгляд, Остин с трудом подбирал слова. Он достиг солнца и растаял в его лучах. Он почувствовал себя сброшенным на землю, когда освободил свою руку и вернулся на кушетку, где сел и вытянул ногу, чтобы предотвратить дальнейшее сближение.

– Я не могу поехать, Обри. Здесь так много дел. Вы увидите Пегги и ребенка, да и малый сезон в самом разгаре. Вам нужно уехать и развеяться немного. Не вы ли обещали сестрам Сотби поездку в Лондон?

Он был благодарен себе за эту мысль. Сотби были крайне практичными молодыми леди и, будучи хорошо воспитанными, могли уберечь Обри от любых неожиданностей. И они могли писать и рассказывать ему, как она путешествует. О большем он не мог и просить.

Взгляд Обри стал мятежным, когда она на него посмотрела, но она поберегла гнев для своего отца. Она повернулась лицом к герцогу.

– Когда вы вернете меня сюда, если я поеду с вами? Резкость тона выдавала ее презрение.

Герцог отвел взгляд, но голос его остался спокойным.

– Пегги нужна ваша компания. Тетя-Клара соскучилась по вас. Праздники промелькнут быстро, и вам захочется побыть со своей семьей. Не вынуждайте меня называть даты.

Сохраняя вид богини, сошедшей с небес, Обри положила на стол руки и заговорила с гневом, достойным богини.

– Не морочьте мне голову! Я навещу Пегги и отдам дань уважения тете Кларе, но теперь я – замужняя, женщина, и мое место рядом с мужем. Если он не может приехать со мной, я поеду к нему, и вы не сможете мне помешать.

: Шаги, раздавшиеся позади, остановили ее, и Обри заметила облегчение на лице отца, когда на ее руки легли руки Остина. Она обернулась, чтобы посмотреть на него с надеждой и страхом, и когда она. прочла выражение на его лице, свет в ее глазах померк.

Ее руки крепко обхватили его, когда он посмотрел на нее взглядом, в котором отразился весь мрак в его душе.

– Вы поступите так, как скажет вам ваш отец, Обри. Я не могу больше удерживать вас. Мой корабль пропал, и я буду продавать аббатство, чтобы оплатить долги. Так будет лучше.

Глаза Обри затуманились слезами, руки сжались в кулаки от ярости, пока она изучала его лицо, пытаясь понять правду. Было что-то совершенно непроницаемое под маской, на которую натыкался ее взгляд, и ей хотелось биться в нее изо всех своих слабых сил, но если он мог отвергнуть ее, таким образом, он не может желать ее. Полились слезы, кулачки разжались.

– Ублюдок, – пробормотала она, продолжая глядеть на него. – Вы что, на самом деле думаете, что мне от вас нужны деньги? Вы, в самом деле, так плохо обо мне думаете?

Остин уронил руки и отошел.

– Вы, после всего этого, не лучше, чем он. Вы не хотите подпустить меня слишком близко, не хотите, чтобы я шла рядом с вами. Хорошо, жарьтесь в собственном аду. Я больше не буду искать вашего общества.

Слезы катились по лицу Обри, когда она уходила, но плечи были ровными, а спина прямой. Дверь захлопнулась за ней.

Глава тридцать первая

Сидя за столом в главном салоне Эшбрук-Хаус, Обри педантично вскрывала кипы приглашений золотым ножом для бумаги. Тяжелая мелованная бумага и велень хрустели в ее пальцах, когда она тщательно перечитывала каждую записку и откладывала ее в ту или другую стопку.

Чуть поодаль, расположившись на диване у маленького камина, ее компаньонки занимались поэзией и вышиванием. Начался вечерний прием. Став лондонскими модницами из деревенских девчонок, какими они приехали, Анна и Мария сохранили способность находить себе занятие, не дожидаясь, чтобы их забавляли другие. Они с любопытством и нетерпением ожидали решения Обри, но внешне не выдавали своих чувств.

Возглас удовлетворения Обри привлек их внимание. Две пары внимательных серых глаз обернулись к хозяйке дома.

– Леди Джерси приглашает нас к чаю! Она просит вашего ответа. Вы привлекли внимание, и скоро весь высший свет будет у ваших ног. – В голосе Обри слышался сарказм, тем не менее, она радовалась успеху своих компаньонок. Она не была уверена, что сможет завоевать светский Лондон, но, в конце концов, она дочь герцога.

При этом известии Анна довольно улыбнулась, но Мария издала стон отчаяния.

– Леди Джерси! Опозорюсь, я уверена. Я уроню булочку в чай и обрызгаю герцогиню. Или оболью повидлом принцессу Шарлотту. Нам придется навсегда похоронить себя в Девоне… – заявила она.

Обри рассмеялась и передала приглашение мисс Сотби.

– Она наверняка ничего другого и не ждет от моих гостей. Меня пригласили туда в первую же педелю после возвращения из Гемпшира. Я сообщила всей честной компании, что слишком поздно обнаружила, что среди моих морских свинок были и самцы, и самки и что у них будут дети. А еще я рассказала им, как я это обнаружила.

Анна подавилась конфетой, которую только что откусила, а Мария зашлась смехом.

– Вы не могли! – крикнула она. – И что на это ответила леди Джерси?

Обри подвинула свечу.

– Она поблагодарила меня за познавательную лекцию и спросила, не будет ли мой отец вскоре в Лондоне.

Обе девушки засмеялись, и Обри, удовлетворенная тем, что развеяла их страх перед надвигающимся чаепитием, вернулась к своим планам. Малый сезон светских визитов требовал изощренного мастерства, почти как при военных маневрах, начиная от снабжения войск и заканчивая наступлением на фронтах. У нее было мало опыта, но стратегический склад ума и титул заставляли противников относится к ней с опаской. Вначале ее донимали вопросами о муже и обстоятельствах брака, пока она не научилась давать сдачи. Теперь она приобрела уверенность в своих силах и мастерски парировала неприятные вопросы.

Приглашение на бал к леди Бессборо казалось идеальной возможностью представить сестер Сотби большому кругу свободных мужчин. Эти недели они провели относительно тихо, пополняя гардероб и участвуя в светских мероприятиях от случая к случаю, бывали на вечерних чаепитиях, ходили с визитами по утрам и изредка совершали верховые прогулки по парку. Однако в ноябре погода начала портиться, и окончание сезона было уже не за горами. Им следовало сделать все возможное до возвращения домой на Рождество, чтобы оказаться на шаг впереди прочих дебютанток.

После того, как Обри объявила о своих планах, даже спокойная Анна стала выказывать тревогу.

– Мы не справимся, Обри. Мы – никто, и не сможем это изменить так же легко, как сменили свои наряды. Было очень приятно полюбоваться видами, о которых мы прежде только слышали, и побывать в обществе, двери которого никогда бы не открылись перед нами без тебя, но мы всего лишь дочери торговца, к тому же не слишком юные и привлекательные.

Обри изумленно посмотрела на подругу. В самом деле, Анне Сотби через месяц исполнялось двадцать пять, что делало ее почти старой девой, но Обри не могла применить к ней слово «непривлекательная». Ее морковные волосы, конечно, не соответствовали моде, но большие, широко расставленные серые глаза подчеркивались высокими тонкими скулами и оживлялись особенной приятной улыбкой. Марии исполнилось двадцать два, и хотя ее не назовешь бриллиантом чистой воды, черты се лица выражали дружелюбие, а волосы рыжеватой блондинки были настоящим сокровищем. Обри тряхнула головой, энергично отметая возражения Анны.

– Совершенная ерунда! – заявила она. – Остин говорил мне, что историю вашей семьи можно проследить до зари истории. Если Сотби не так давно и переживали тяжелые времена, то это не ваша вина. Харли принимают везде, почему же вас отвергнут?

Кроме того, как только станет известно, что у вас хорошее приданое, вы сами сможете выбирать титулы. Богатство важнее красоты или происхождения.

Сейчас в ее речи слышатся откровенный сарказм, но ее спутницы не были шокированы.

– Харли ходил с ними в школу, – напомнила Анна. – Ему это легко. Меня не убедить в том, что я способна на большее, чем расписывать табакерки. И я не уверена, что смогу снести оскорбления.

– Трусиха! – набросилась на нее Мария, – Я собираюсь использовать свой шанс. Не думаю, что для меня в жизни не уготовано ничего, кроме верховых поездок по Девону и вязания у камина. Возможно, найдется какой-то лысый коротышка, для которого не будет иметь значения, что у меня веснушки или что я из семьи торговца. Мы счастливо заживем в Шотландии и будем ездить в Италию, когда кончится война, и я буду счастлива. Свет клином не сошелся на лорде Хитмопте и Харли, или на Джеффри и Эверсли. Есть и другие.

Обри отвернулась и предоставила сестрам спорить между собой. Упоминание имени Остина разбередило рапу в ее сердце. Она была бы счастлива, ездить верхом по Девону и сидеть у камина всю жизнь, только бы Остин был с ней.

Обри обмакнула перо в чернильницу и захотела излить на бумаге свой гнев, но все попытки оказались тщетными. Она не могла поверить в случившееся, когда отец увозил ее, а муж не сказал ни слова против, но сейчас все поняла. Ее ярость питалась воспоминаниями о его предательстве. Очевидно, она совершенно не разбирается в людях.

Она не собиралась задерживаться в Лондоне. Чувствуя злость и жалость к себе, она последовала, как было велено, за отцом, но уже во время этой утомительной поездки стали постепенно зреть мятежные планы. Ей уже восемнадцать, и у нее есть наследство. У нее есть средства, чтобы делать все, что она захочет, и ни от кого не зависеть. И она возненавидела Лондон.

Ее мятеж был укрощен в первый же день, когда отец оставил ее одну. Она ворковала над третьим наследником титула герцога, часами обсуждая с Пегги питание ребенка, и в то же время кипела от обиды на свое пленение. Малыш был прекрасен. Пегги была ее лучшей подругой. Даже Алван спустился с облаков, чтобы с радостью ее приветствовать. Но страдание съедало Обри изнутри с неумолимым постоянством. Она стремилась домой, к своей собственной семье, и если она не может быть с ней, она не примет никакой другой. Как только она смогла свободно воспользоваться экипажем, она удрала.

Обри торопливо утерла слезы при воспоминании об этом дне. Карета привезла ее прямиком к адвокатам, которые помещали ее средства в банк. Она ни слова не получала от них, кроме поздравления на свое восемнадцатилетние, однако они ее ждали. Она хотела выяснить размеры своего богатства и как она может им распорядиться. Остин и ее отец еще проклянут тот день, когда задумали разрушить ее счастье.

Она уже встречалась с поверенным своей матери и была не очень вдохновлена его мрачным видом и снисходительным отношением. Он явно считал верхом глупости допускать, чтобы такие средства находились в руках женщины, и ему было трудно внимательно отнестись к требованиям Обри. Когда в тот день она приехала к нему, его отношение не изменилось.

Довольно холодно ее проинформировали, что основная часть состояния закреплена условиями завещания, и что в ее распоряжении могут быть только доходы с него. Обри потребовала список предприятий, в которые вложены деньги, с указанием дохода, который они приносят. Ей сообщили, что эта информация, как доложено по закону, была предоставлена ее мужу. Как замужней женщине ей не следует ожидать, что ей предоставят принимать решения о вложении подобных сумм. Разъяренная, Обри захотела узнать, по крайней мере, что она унаследовала, и юрист нанес ей удар, от которого она не оправилась до сих пор.

– Вы унаследовали доход с вашего поместья, как я только что объяснил вам, леди, – высокомерно ответил юрист. – Первый взнос уже был передан поверенному вашего мужа. Как замужняя женщина, вы должны обратиться к своему мужу по поводу использования этих средств. Завещание не позволяет вашему мужу распоряжаться вашим поместьем, но закон подчеркивает, что доходы женщины принадлежат ее мужу. Не предполагается, что женщина самостоятельно может заниматься такими вопросами. А теперь, если я ответил па ваши вопросы, леди Обри…

Он отправил ее как ребенка. Его отношение испортило остаток дня, но предательство Остина почти убило ее. Не удивительно, что он так отнесся к случившемуся, и не было ни упоминания о разводе, ни возражения против раздельного проживания. Он получил все средства, которые позволят ему делать все, что он пожелает. Зачем ему лишаться такого доходного дела! А без средств она не сможет самостоятельно начать дело о разводе. Она ничего не может сделать.

Обри смотрела на перо, с которого капали чернила, и не могла им пошевелить. Она все еще не могла поверить, что так обманута. Она оказалась заложницей прихоти своего отца, в то время как Остин лишил ее всего, что у нее было, и все только потому, что она оказалась достаточно глупой, чтобы поверить его лжи о любви. Нет, это неправда. Остин никогда не говорил ни слова о любви. Она одна думала, что такая вещь существует. Обри отбросила перо и вышла из комнаты.

Сестры Сотби переглянулись. Они с восторгом и благодарностью приняли приглашение Обри, но пришли к выводу, что она пригласила их в каком-то отчаянии, причины которого они не понимали.

Анна тряхнула головой.

– Не могу поверить, что Харли знает всю историю. Если его светлость боится возвращения Эверсли, Обри должна понять его. Но это не объясняет, почему она так ужасно несчастна. Это неестественно, – решительно заявила она.

– Может, Хитмонт – сумасшедший, как герой того романа, что мы читали на прошлой неделе?

Мария сочиняла романтические теории, и эта была ее излюбленной. Она объясняла многое. Анна скривилась.

– Хорошо, я намерена написать матери сумасшедшего и объяснить, что Обри также не слишком здорова, и ее безопасности больше грозят ее собственные руки, а не чьи-то. Я никогда не видела ее такой. Она не хочет поговорить ни со мной, ни с кем-либо еще. Это самое тревожное.

Мария посерьезнела.

– Ты па самом деле собираешься рассказать об этом леди Хитмонт? Я уверена, ома не ожидала подобных откровений, когда просила, чтобы ей писали.

– Напротив, – Анна упрямо сжала губы. – Я думаю, что это именно то, что она имела в виду.

* * *

Адриан задумчиво расхаживал, но кабинету, постукивая хлыстом по сапогу.

– Могу сказать, что я такой же сумасшедший, как и ты, Хит, но не вижу в этом плане ничего плохого. У Эмили будет истерика. Теперь я женатый человек, олицетворение респектабельности. Мне не следует ввязываться в театральные эскапады, подобные этой. Но, клянусь Юпитером, я хочу это сделать! – Он посмотрел на Хитмонта и хищно оскалился. – Я обязан использовать эту возможность, чтобы утереть нос английскому флоту. Ты говоришь, у нее оснастка шхуны? Как она сидит в воде?

– Идеально. К Новому году она примчит тебя домой. Мне не стоило говорить тебе об этом. Эмили мне этого никогда не простит.

Остин уставился в грязное окно на все еще зеленую лужайку. Листья с деревьев уже облетели, но мороз еще не нанес решительного удара. Он представил себе тонкую фигурку в белом муслине, быстро сбегающую по травянистому склону: ленты на шляпе трепещут над золотыми волосами, глаза смеются. Боль от этого зрелища пересилила боль в колене.

– Эмили никогда не простит тебе, что ты отослал Обри прочь. Она настолько взбешена, что редко отвечает мне, когда я пытаюсь ей это объяснить. Если бы она думала, что Обри будет ей рада, она бы завтра же уехала в Лондон. Если я не сделаю что-нибудь, чтобы вернуть твою жену, я могу потерять свою.

Адриан рухнул на потрескавшееся кожаное кресло и посмотрел на Остина.

– Я могу вернуть корабль, – лаконично ответил Остин, – но нет гарантии, что я смогу вернуть Обри. Нет даже гарантии, что я смогу найти ее, когда стану свободен. С ее везением она может основать свое собственное королевство на другом краю земли.

– Отголоски леди Стенхоуп! Не верю, что она до такой степени сумасшедшая, во всех смыслах этого слова. Разве Харли не говорил, что с ней поехали его сестры?

Остин пожал плечами.

– Не представляю Обри в роли проводницы двух деревенских сестриц в свет без всякого на то повода. Она еще так молода, что на это больно смотреть. Алвану и Харли каждую минуту придется за ней присматривать.

– Ты намерен вернуть ее или пет? – напрямую спросил Адриан.

Его друг долго молчал, прежде чем ответить. Когда прозвучали слова, казалось, что они доносятся со дна глубокого колодца.

– Каковы шансы разыскиваемого уголовника и убийцы просить руки дочери герцога?

Глава тридцать вторая

В верховом костюме болотного цвета, причесанная в простом «английском» стиле, Обри спустилась в холл приветствовать Харли. Его серые глаза при ее появлении потеплели от признательности.

– Когда вы так причесаны, то выглядите не старше школьницы, – пошутил он, скрывая более глубокое чувство. Не будь она замужем за другим, он всерьез бы задумался расстаться со своей холостяцкой жизнью.

Обри не оживилась в ответ на его комплимент. Его слова вносили диссонанс в исключительно мрачную фугу, звучавшую в ней все утро.

– Благодарю вас, сэр, ответила она едко. – В следующий раз вы посоветуете мне вернуться к моим учебникам. Я убеждена, что вы и Алван чувствовали бы себя намного, спокойнее, если бы я вернулась в школу.

У Харли хватило такта изобразить смущение.

– Я сожалею, Обри. Я не имел в виду…

Его извинения были прерваны топотом его сестер, спешивших поздороваться с братом, и момент был упущен.

– Обри! Ты все-таки собралась с нами, – радостно объявила Мария, заметив наряд подруги.

Но в этот момент Обри осенила изумительная идея, настолько многообещающая, что она решила воспользоваться моментом. Впервые за много недель улыбнувшись, она отклонила приглашение.

– Нет, скоро прибудет Алван. Возможно, мы увидимся с вами чуть позже, – соврала она, поспешно отправляя их, чтобы в одиночестве обдумать все детали замысла, только что возникшего в уме.

Харли ушел неохотно, с подозрением обдумывая внезапное хорошее настроение Обри и не припоминая, чтобы Алван говорил о прогулке. Но он не был ни братом, ни мужем этой леди, и не мог сделать ничего, кроме как пригласить ее сопровождать их. Если она отказалась, он уходит.

Обри понадобилось очень мало времени, чтобы взвесить все за и против своего решения. Это было тем, что она давно хотела сделать, но все не решалась. У нее была смелость, гнев, жажда мщения и ничего на счету. Когда все остальные пути к свободе для нее утрачены, она должна иметь храбрость воспользоваться тем немногим, что остается.

Вспомнив, что однажды за чаем, упоминалось имя модистки Франсины, Обри поспешно нацарапала записку и позвала лакея. Когда он ушел с ее поручением, она взлетела по лестнице, чтобы переодеться в будничное платье. Она молилась, чтобы не было задержки с ответом, – ее время было ограничено и зависело от записки.

Очевидно, модистка поняла нужду дворянки. Она ответила немедленно. Заполучить такого клиента, как дочь герцога Эшбрука, значило поднять свой престиж. Ее клиенты являлись для нее единственной рекламой, а леди Обри была бы идеальной клиенткой.

Мэгги вскрикнула от ужаса, когда модистка вынула гребни и ножницы и разложила их.

– Леди, нет! Не ваши прекрасные волосы! Вы не можете! Пожалуйста, леди…

В голосе Мэгги слышались слезы, когда она умоляла Обри передумать.

Обри решительно уселась перед зеркалом и начала вытаскивать заколки, удерживавшие ее волосы.

– Мэгги, смотри и запоминай, что делает мадмуазель Франсина. Мне будет нужно, чтобы ты подстригла меня так же, когда нас не будет в Лондоне, – твердо объяснила она.

Мэгги удержалась от дальнейших протестов. Напоминать в такой момент об отце или муже значило подтолкнуть, своенравную мисс остричься наголо. Со слезами на глазах она смотрела, как первые золотистые пряди полетели на иол.

Когда модистка собрала ножницы и ушла, Обри посмотрела на отражение в зеркале. Стиль претендовал на греческую простоту. Франсина, как обычно, дошла до крайности, обрезая волосы как можно короче и придавая прическе максимум сходства с мужской. Но модистка сотворила для Обри настоящее произведение искусства. Золотые локоны кольцами обрамляли уши и затылок и короной венчали голову. Отражение казалось ничуть не старше длинноволосой девочки, какой она была утром, но Обри чувствовала себя так, словно тяжкое бремя исчезло с ее плеч. Ей это понравилось.

Когда служанка со слезами обвязала голубой лептой длинные остриженные пряди, Обри обернулась и приказала:

– Мэгги, подыщите для них коробку.

Вытирая глаза, служанка поспешила выполнить приказ и с удивлением наблюдала, как Обри аккуратно обернула золотистые локоны тканью, туго затянула сверток лентами и вышла из комнаты в кабинет.

Написав на свертке адрес Этвудского аббатства, Обри отдала его слуге и приказала отправить с ближайшим почтовым дилижансом. Она с удовольствием представила себе реакцию Остина на подобный подарок. Возможно, она ошибалась в нем, но была уверена, что Остину хватит ума понять этот намек на развод. Теперь она принадлежала себе самой и должна действовать соответственно.

В глубине души она лелеяла надежду, что это уязвит его так же сильно, как он ранил ее, но здравый смысл подсказывал, что это невозможно. Мужчина с каменным, как у него, сердцем не способен ощущать боль, а только случайные уколы уязвленного самолюбия. Возможно, она хоть как-то заденет его за живое.

Когда сестры Сотби вернулись с прогулки, они пришли в ужас оттого, что сделала Обри, но, оправившись от первого потрясения, неохотно признали, что этот стиль шел ей больше. Ее личико словно избавилось от непосильного груза, особенно выразительными стали огромные глаза, тонкий рот и высокие широкие брови. Новая прическа отражала ее индивидуальность и беззаботный взгляд на мир, точнее, беззаботность, свойственную ей до возвращения в Лондон.

Анна отметила про себя, что Обри действовала со злобой и радостью, но понять этого не могла. То, что ее отец снова стал разговаривать с лордом Хитмонтом, казалось чудом, но чудо потеряло почти весь свой блеск, когда она узнала его цену. Она прислушалась к объяснениям своего отца и поняла, что герцог не хотел, чтобы Обри грозила опасность от такого человека, как Эверсли, способного поджечь конюшню или совершить нечто худшее. Ей хотелось, чтобы отец пояснил, что значит «худшее», но он был совершенно не расположен что-либо объяснять. По-прежнему выглядело очень странным, что герцог не доверил Хитмонту защиту его собственной жены и что Хитмонт позволил Обри уехать, не объяснив мотивов своего поступка. Если бы только мужчины научились советоваться с женщинами, казалось Анне, в мире все шло бы гладко. Но пока не представлялось никакой возможности изменить порядок вещей, и Анна продолжала плыть по течению, как все.

* * *

Праздник у леди Бессборо слегка позабавил Обри и оказался весьма поучительным для сестер Сотби. Мужчины нашли Обри и ее вызывающую прическу безупречной, пока ее муж остается в Девоне. Однако коринфяне и юные денди, увивавшиеся за ней, произвели на Обри гораздо меньшее впечатление, чем на самих себя, и она быстро перестала тратить на них время, стараясь уделить каждую минуту представлению своих подопечных самым завидным холостякам.

К концу утомительного вечера Обри оказалась в обществе одного из знакомых своего отца. Хотя ему было около сорока, лорд Килларнон был еще представительным мужчиной. Он галантно склонился над ее рукой и улыбнулся ее смущению.

– Килларнон, леди Обри. Я не хочу повторять всех титулов вашего отца. Намного приятнее, наконец, видеть вас в свете. Как ваш отец?

Обрадованная, что ей не нужно ломать голову над намеками и придумывать остроумные ответы на попытки заигрывания, Обри ответила честно.

– Как всегда, занят. Выступление луддитов в Ноттингеме заставило его сломя голову нестись на север. Было бы лучше, если бы он привез их сюда. Я придумала бы, что им разрушить вместо машин.

Килларнон рассмеялся.

– Не решаюсь спросить, что это, иначе вы, как ваш отец, ответите с обескураживающей прямолинейностью. Как приятно слушать женщину, которая говорит о чем-то, кроме ленточек и украшений. Могу ли я надеяться станцевать с вами до завершения вечера?

Поскольку она явно была свободной во время танца, он имел право надеяться, но когда потянулся за ее бальной книжкой, Обри отрицательно тряхнула головой.

– Сожалею, но все танцы заняты.

Он посмотрел на нее с легким удивлением, приподняв бровь.

– Один последний вальс сыграют дополнительно. Вы кого-то ждете?

Обри улыбнулась его реакции на легкий щелчок по его самолюбию. Кажется, даже лощеные политиканы ее отца не лишены достоинства.

– Нет, милорд, мои вальсы я оставляю для своего мужа, которого, к сожалению, здесь нет. Я предпочитаю проводить время за беседой. Приглашаю вас разделить со мной это занятие, если вам угодно.

Она достаточно поупражнялась в тактике своего поведения, чтобы отточить ее до совершенства. Упоминание о муже заставляло молодых шалопаев быть осторожнее и давало ей передышку. Они не считали замужнюю женщину недосягаемой, но изменили тактику преследования. Завтра, в клубе, они осведомятся о местопребывании Хита, прежде чем взяться за нее основательнее. Это была глупая игра, по мнению самой же Обри, но она давала возможность определять тех немногих, которые искали общения и дружбы.

Килларнон улыбнулся в восхищении от ее ответа.

– Это самый расхолаживающий ответ, какой я слышал этим вечером. Позволите присоединиться к вам?

Обри увлеклась его лаконичными описаниями коллег ее отца и удивилась, что Анна и Мария уже вернулись к ней по окончании танца. Сыграли вступление, и Килларнон при звуках второго тура неохотно поклонился на прощание.

– Вы будете в среду у Олмеков? – осведомился он, прежде чем Обри ушла со своим партнером на контрданс.

– Если леди Джерси будет так добра, что пришлет приглашение моим гостьям.

Обри кивнула на сестер Сотби, которых увели двое элегантно одетых джентльменов.

Губы Киллармона изогнулись в очаровательной улыбке, которую она отметила еще раньше.

– Я буду там рано, чтобы успеть пригласить вас на танец.

Ои растворился в толпе, оставив Обри следовать за ее партнером и любопытствовать, было ли это обещанием или надеждой. Вращаясь в кругу герцога Эшбрука, лорд Килларнон имел достаточно влияния, чтобы ввести к Олмекам кого угодно. Но ее отец сам никогда бы не снизошел до того, чтобы тратить время на такую мелочь. Она не верила, что просто знакомый мог бы сам беспокоиться по такому поводу.

Как бы то ни было, Сотби получили вожделенные приглашения в начале следующей недели. Мария взвизгнула от восторга, а Анна посмотрела на приглашение с удовлетворением. Чувство походило на то, с которым получаешь школьный табель с хорошими оценками, – Анна и Мария сдали все экзамены успешно.

– Этого бы никогда не случилось без твоего вмешательства, Обри, – пробормотала Анна.

Хозяйка дома нахмурилась, вспоминая краткий диалог с другом своего отца.

– Не будьте так в этом уверены. Я не так уж высоко котируюсь у леди Джерси, хотя она и не может позволить себе задевать меня. Но лорд Киллармон… – Она хитро посмотрела на Анну. – Если он проявит к вам малейший интерес, можете быть уверены, что к вашим ногам упадет красный ковер.

– Лорд Килларнон? Мы только недавно встретили этого джентльмена, и он совершенно не проявил ко мне никакого внимания, – озадаченно ответила Анна.

– Он закоренелый холостяк. Не ожидайте, что ои будет действовать неосторожно. Ои старше, чем я считаю приемлемым, но он интеллигентный человек, который умеет ценить женщин.

Обри задумчиво оценивала открывающиеся перспективы. – Такому человеку нет нужды унижать себя поисками женщины с богатством или титулом. Он может искать кого-то, кто ему понравится. Не вижу, почему ты не можешь быть этой женщиной.

Анна на мгновение нахмурилась, но здравый смысл возобладал.

– Я вижу множество помех, но посмотрим. Не отрицаю, что он привлекательный мужчина.

Удовлетворенная тем, что заронила Анне мысль, Обри потихоньку погрузилась в хандру. Она не получила ответа на свою посылку к Хиту. Возможно, он настолько основательно выбросил ее из головы, что даже не помнит цвета ее волос. От леди Хитмонт пришло письмо, теплое, наполненное разглагольствованиями о новых конюшнях и переменах, которые произойдут, когда наступит зима и у Остина появится больше времени, чтобы заняться аббатством. И побольше денег, едко добавила про себя Обри. Она сожгла письмо и не стала отвечать.

Как только они приехали к Олмекам, Килларнон пробрался через редкую толпу, чтобы приветствовать их. Большинство высшего света уже покинуло Лондон ради своих поместий, но и оставшихся было предостаточно.

Обри отказалась от предложенного слабого пунша и с улыбкой приветствовала Килларнона.

– Милорд, не могу поверить, что вы нашли время среди всех своих обязанностей, чтобы посещать эти вечера.

Он галантно склонился над ее рукой, и задержал в своей, с улыбкой глядя в глаза.

– Сезон почти закончился, и осталось так мало возможностей получить танец, который вы обещали. Позволите мне?

Польщенная вниманием одного из друзей отца, она согласилась, а затем указала на Анну.

– Бы поможете мне представить мисс Сотби, Анну и Марию, не так ли? Я совершенно невежественна в титулах и боюсь кого-то ужасно смутить.

Он любезно согласился, записался в бальных книжках у обеих и завлек нескольких молодых членов своего клуба. Все началось отлично, и у Обри были все основания считать, что вечер совершенно удался, пока они ехали в карете обратно в Эшбрук-Хаус.

Анна и Мария приобретали известность, а Килларнон развлекал Обри рассказами о политиках и свете. Он, конечно, не мог пригласить мисс Сотби больше, чем на два танца, но его внимание редко отвлекалось от стула, которое облюбовала Обри и ее компания.

Хотя она и знала, что имела успех, Обри не могла безмятежно им наслаждаться. В глубине души она оставалась одинокой, скучала, и никакая привольность не могла поднять ей настроение. Она отказывалась размышлять, почему чувствует разочарование. Нужно смотреть вперед, а не назад, и не думать о невозможном. Единственной ее проблемой было то, что впереди у нее не было ничего.

Письмо, пришедшее от герцога, сообщало о его намерении покинуть Ноттингемшир и ехать прямо в замок Эмбрук, где он ожидал встретить всю семью. Это послание Обри тоже отправила в огонь. Она побудет в Лондоне в одиночестве, прежде чем вернуться туда, где венчалась с Остином.

Обри с компаньонками отдались ослабевавшему вихрю светских обязанностей, часто встречаясь с лордом Килларноном. Он мог вызвать у Обри смех, когда это не удавалось никому, и постепенно она начала привыкать к его обществу. Анна не замечала с его стороны никакого интереса, но была рада видеть подругу расслабившейся и изредка смеющейся. Может быть, еще до праздников черная полоса пройдет.

Алван возник у них на пороге в конце ноября, объявив, что Пегги чувствует себя достаточно хорошо для путешествий, и на этой неделе они отправятся в замок. Обри приказала слуге принести тщательно упакованный фарфор, который она купила для своих родственников.

С узелком в руках Алван выглядел обескураженным.

– Конечно, я могу уложить это в сундуки, но не лучше ли отправить твой подарок с багажом? Мэгги могла бы присмотреть за ним вместе с другими вещами.

– Мэгги и я не едем с вами.

Обри уселась в свое любимое кресло и занялась вышиванием, словно не она только что взорвала эту бомбу.

– А с кем же вы поедете? – спросил Алван, все еще озадаченный. – Я думал, Анна и Мария предпочтут вернуться на зиму к себе домой.

Обри взглянула на него с раздражением.

– Тетя Клара не будет приглашена, не так ли? Алван, наконец, ухватил ход ее мыслей.

– Сейчас ей нет резона покидать Саутридж, она предпочитает остаться там. Но ваш отец ждет вас, Обри. Вы не можете разочаровать его. Он болен, если вы этого еще не заметили.

– Он не чувствовал себя больным, когда поскакал в Ноттингем при первом же намеке на революцию. Если он смог съездить туда, он сможет съездить и в Саутридж, чтобы меня увидеть. Возможно, я не смогу предложить ничего столь же существенного, как революция, но я хочу быть там. Не говори мне о разочаровании, Алван. Сколько рождественских праздников провела я в этом тоскливом месте, ожидая начала празднеств? И на сколько рождественских праздников мой отец приезжал за день до начала, целовал нас всех в щеку, чтобы на следующий день снова исчезнуть. Однажды замок Эшбрук, станет твоим, Алван, не моим. Я не хочу в этом участвовать. Алекс и Эверетт собираются пожениться и умдляют меня приехать. Я поеду туда, когда захочу.

Алван не мог с ней спорить. Хотя он и пытался, но сердце у него к этому не лежало. Он не больше, чем Анна, мог понять причины приезда Обри в Лондон. От Остина он получил краткую, без каких-либо объяснений, записку с просьбой присмотреть за ней. Возможно, она задумала вернуться к Остину и не хочет раскрывать своих планов. Он всем сердцем поддерживал этот поступок, но не мог оставить ее действовать в одиночку.

– Как вы доедете до Саутриджа?

Обри послала ему благодарный взгляд за эту уступку.

– Харли отвезет своих сестер домой. Я поеду с ним. Так что, как видите, вам не о чем беспокоиться.

Оп одобрительно кивнул и вскоре удалился. Ему следовало поговорить с Харли, чтобы убедиться, что все в порядке, хотя он и не сомневался в ее словах. Она могла поехать дальше Саутриджа, но была не настолько глупой, чтобы ехать в одиночку, когда есть другие возможности.

Лорд Килларноп пришел за день до отъезда, и Обри расценила это как благоприятный знак для ее планов по поводу Анны. К сожалению, когда он прибыл, сестры уехали делать последние покупки перед Рождеством. Обри делала все, что могла, чтобы задержать его до их возвращения, но у Килларнона были другие намерения.

– Я только что узнал, что вы не собираетесь с Берфордом в Эмбрук, леди Обри. Вы возвращаетесь на праздники в Девон? – осведомился он вроде бы невзначай, надевая перчатки и готовясь уйти.

– Нет, в Гемпшир, милорд. Моя подруга выходит замуж, и меня ждет моя тетя.

– Ох, Саутридж… Это в полудне верхом от моего поместья. – Он понимающе кивнул. – Отлично. Я предполагаю, вас можно убедить задержаться на время в Суссексе, прежде чем вы отправитесь к вашей тете? В конце этой недели я организую небольшой обед у себя дома, и ваша освежающая прямота могла бы придать остроты тому, что в противном случае будет скучным времяпрепровождением.

– Что выглядит совершенно неподходящей рекомендацией для моего приглашения, – рассмеялась Обри, но в уме уже взвешивала предстоящие возможности. Конечно, она хотела бы повидать тетю Клару, но без ее любимцев Саутридж совершенно не был тем домом, который она когда-то любила. А Алекс не выйдет замуж до Нового года. Было море времени. Предстоящие несколько месяцев грозили перерасти в вечность. Она хотела бы знать, что делать с этим временем.

Килларноп понял, что его приглашение не отвергнуто, и воспользовался этим.

– Я превзошел бы себя, чтобы сделать праздники ярче, если бы знал, что вы там будете. Привозите ваших очаровательных спутниц, и мы повеселимся вместе.

– Вы уезжаете этим вечером?

Обри придумывала, как убедить Сотби задержаться.

– Вы – мой последний визит перед отъездом, миледи. Я уезжаю сейчас. Скажите, что вы принимаете мое приглашение, и я уеду с легким сердцем. – Он насмешливо приложил руку к сердцу, имитируя романтичного юного воздыхателя.

Обри рассмеялась показной драматичности.

– Вы обманщик, сэр. Или все политики должны быть актерами? Ничего страшного. Я сообщу вам свое решение.

Он понимающе усмехнулся, вежливо поклонился и ушел.

Обри раздумчиво расхаживала по залу, пока не вернулись ее гостьи. Килларнон не передавал приглашения для Харли, и она определенно чувствовала, что Харли вряд ли проявит интерес к этой остановке, при таких обстоятельствах. Возможно, она смогла бы просто поехать с Диной к Килларнону, а остальных отправить дальше. Она обнаружила, что почему-то противится возвращению домой. Саутридж был слишком похож на Девон.

Когда Обри поделилась своими планами с сестрами, они не проявили энтузиазма. Теперь, когда все их мечты были осуществлены, они рвались домой. Мнение Анны по поводу лорда Килларнона было непреклонным.

– Он настоящий джентльмен, Обри, и я благодарна за его приглашение, но в действительности нет шансов сделать из нас пару. Он очарователен, и я благодарна ему за то, что он тратит время, чтобы вывести тебя из уныния, но полагаю, что ни он ко мне, ни я к нему не питаем никакого интереса. Если ты действительно собралась ехать, я поеду с тобой, чтобы соблюсти приличия, но не ради себя.

Обри смутно понимала тягу Сотби домой. Она хотела бы чувствовать то же самое, но, казалось, утратила эту способность. Возможно, она сможет изменить ситуацию к лучшему. Она добродушно улыбнулась.

– В этом нет необходимости. Я теперь – старая трясущаяся замужняя женщина, и Мэгги вполне подойдет в качестве спутницы. Поскольку она не сможет ехать со мной в карете вашего брата, я воспользуюсь ландо моего отца. – Прежде чем они стали возражать, она постаралась отвлечь их. – Однако я хотела бы, чтобы вы оказали мне большую любезность. – Она помедлила, дожидаясь утвердительного кивка. Когда он последовал, она закончила: – Я ужасно скучаю по своим любимцам. Если я чуть позже пришлю следом за вами ландо с лакеем, вы сможете убедить Остина расстаться с Леди и котятами? Я не верю, что Мина поедет без меня.

Поняв, что Обри вообще не намерена возвращаться в аббатство, обе девушки шумно запротестовали, но все их доводы были бесполезны. Не зная мыслей и причин, побуждающих Обри так поступить, они могли только согласиться.

Глава тридцать третья

К тому времени, когда ландо проехало по аллее в поместье лорда Килларнона, уже опустились зимние сумерки. Кучер ее отца хорошо знал дорогу, и они доехали быстро, но Обри страдала от скуки, которую ничуть не облегчил вид незнакомого жилища. Она пожалела, что вообще согласилась принять приглашение, но сейчас было поздно отступать. Лучше было бы остановиться в гостинице.

Матильда целый день ходила насупившись, и это ничуть не умаляло чувства вины Обри. Замужней женщине или нет, но Обри было всего восемнадцать, и старомодная служанка имела свое мнение по поводу такого поведения. За всю дорогу она не проронила ни слова, и Обри пришлось молча обдумывать свою поспешность.

Но из кареты она выбралась с решительным видом, опередив лакея, с улыбкой спешившего помочь ей. Совершенно окоченевшая, она жаждала побыстрее очутиться у теплого очага. Уловив легкий намек на улыбку, слуги поспешили устроить ее поудобнее.

Внутри дома она узнала, что прочие гости либо на охоте, либо переодеваются к обеду у себя в комнатах, и это ее успокоило. Она еще не была готова встретиться с толпой незнакомых ей людей.

Отведенная ей комната была обставлена в египетском стиле, ставшем популярным после победы Нельсона над Наполеоном у берегов этой страны. Обри никогда не правилась нарочито грубая резьба по красному дереву и палисандру с гротескными изображениями сфинксов и крокодилов, и она думала, что этот стиль уже вышел из моды – но не в деревне, как оказалось. Она взглянула па сфинкса, взирающего па нее с комода, и набросила на его голову свою пелерину. Мэгги помогла раздеться, и Обри решила прилечь до обеда. Пока Мэгги занималась багажом и сновала туда-сюда с вещами, чтобы просушить их на кухне, Обри закрыла глаза и попробовала уснуть, но не смогла.

От Девона ее отделяло полдня пути, и она почувствовала, что тоска усилилась. Она хотела знать, где сейчас Остин, что он делает, о чем думает. Леди Хитмонт ничего не говорила о продаже аббатства, и Обри хотелось знать, не вернулся ли его корабль, чтобы дать ему передышку.

К тому времени, как вернулась Мэгги, голова Обри раскалывалась, и она не имела никакого желания участвовать в разговоре за столом. После всех событий она вообще не хотела обедать. Но другой альтернативы, кроме как сидеть в четырех стенах и мысленно убивать Остина, не было, так что не оставалось ничего другого, как встать и одеться к обеду.

Лорд Килларнон с воодушевлением встретил ее и провел по комнате, представляя ее гостям. Обри время от времени встречалась с большинством из них – многие были по возрасту ближе Килларнону, чем ей, – но она благосклонно улыбалась и повторяла заученные с детства учтивые фразы. Голова раскалывалась, но этикет должен быть соблюден.

Встреченная странными взглядами гостей, узнавших ее и шепотом пересказывавших последний слух о разводе с Остином, Обри решила не обращать на это внимания. Все ее мысли были поглощены текущими заботами.

Килларнон провел ее в столовую и усадил справа от себя, не только как почетную гостью, но также из-за ее титула. Никто из прочих гостей не имел титула графини и не происходил от герцога. Это не произвело на нее впечатления. Обри насильно заставляла себя с улыбкой выслушивать шуточки Его светлости и невнятный гул голосов. Она поняла, почему его считают гостеприимным хозяином, но ей хотелось тишины или хотя бы серьезного разговора.

После обеда она с облегчением удалилась в салон с прочими леди, оставив джентльменов наедине с их портвейном. К ней подошла баронесса, игравшая роль хозяйки дома у Киллариона, и Обри заметила слабый проблеск неудовольствия в ее глазах, но не придала этому значения. Баронесса принадлежала к тому типу увядающих красоток, возраст которых определить трудно, и Обри очень хотелось задеть ее, но не было сил вступать в перепалку.

Она немедленно воспользовалась этой возможностью, чтобы принести извинения и удалиться, сославшись на головную боль. Даже тоска в четырех стенах показалась ей сейчас лучше вежливой болтовни.

Глаза баронессы сузились, когда Обри промямлила свои извинения, но бледные щеки и темные круги под глазами исключали любые подозрения. Старшая из женщин пообещала передать ее записку лорду Килларнону и даже предложила услуги своей служанки, весьма сведущей в лечении головных болей.

Обри с трудом отделалась от нее и с облегчением закрыла за ней дверь своей комнаты. Она надеялась, что утром ей станет лучше, а там и праздники начнутся.

Мэгги поспешила помочь ей переодеться в ночную рубашку, выражение тревоги на ее лице сменило утреннюю хмурость. Обри редко болела; это казалось дурным предзнаменованием для визита. На всякий случай, вместо того чтобы удалиться на чердак, Мэгги решила остаться в покоях госпожи. Кто-то же должен остаться рядом с этой глупенькой девчонкой.

Царапанье в дверь вывело Обри из ступора, но Мэгги поспешила ответить, и она снова погрузилась в дрему, предоставив своей служанке разбираться с визитером.

Лорд Килларнон встретил твердый взгляд служанки с замешательством, но постарался быстро его скрыть.

– Я пришел осведомиться по поводу самочувствия леди Обри. Ей не лучше? Может, послать за аптекарем?

Он выглядел озабоченным хозяином, хотя и старался заглянуть служанке за плечо.

– Леди спит. Лучше ее не беспокоить. Я скажу ей, что вы приходили, и если понадобится врач, опадает вам знать, – твердо ответила Мэгги, копируя своих хозяев. Она не могла быть компаньонкой леди, по не хотела срамить свою хозяйку, делая что-то хуже, чем умела.

Килларнон неопределенно кивнул.

– Позовите меня, если Ее светлости станет хуже. В любом случае передайте, что я сочувствую, и скажите, что я хотел бы видеть ее утром.

Он поспешно удалился, и Мэгги цинично отметила про себя, куда. Комната для слуг была средоточием сплетен, и она уже узнала, что кичливая баронесса было его любовницей. Направление, в котором он сейчас двигался, подтвердило это. Ее беспокоили другие слухи и жадные расспросы по поводу ее хозяйки. Какие грязные мысли надо иметь, чтобы подумать, будто ее невинная юная госпожа легла бы в постель с этим слащавым стариком? Мэгги возмущенно тряхнула головой и крепко заперла дверь.

* * *

Остин рухнул в старинное кожаное кресло и уставился на огонь в камине, отрешившись от стука молотков и ругательств рабочих в холле и салоне. Конюшни, с появлением в них уютного уголка для потомства питомцев Обри, ожили, и ремонт аббатства проходил как бы между делом, но его не интересовал.

Его взгляд вернулся к веленевому конверту рядом с чернильницей на его столе. Адресованное Обри письмо завораживало его, как змея свою жертву. Рабочий выудил его из укромного местечка, куда оно провалилось сквозь сгнивший пол и спряталось за отвалившейся панелью, так что при обычной уборке оно могло лежать там годами. Остин знал, что должен его переслать, но все еще не мог прийти в себя.

Он знал его содержание. Знакомый почерк его поверенного сказал ему обо всем. Когда он последний раз был в Лондоне, он сделал все необходимые приготовления и перестал о них думать. Ему не приходило в голову, что Обри не получала этого письма, предназначенного к отправке в день ее восемнадцатилетия, два месяца тому назад. Она должна считать его отъявленным негодяем, это так, но предложить ей сейчас свободу, заключенную в этом письме, значило уничтожить последнюю надежду.

По-прежнему, кроме издевательской посылки, он не имел о ней никаких сведений. Возможно, она решила, что свобода замужней женщины лучше скандального развода. В этом случае письмо дает ей средства поступать, как ей заблагорассудится, что очень похоже на совет уехать от него подальше.

Остин встал и потянулся к бутылке бренди на столе. Было утро, ему не следовало так рано прикасаться к спиртному. Он посмотрел на стакан в своей руке и неохотно поставил его обратно. Не хватало последовать примеру своего отца. Нужно принять решение с ясной головой и не совершать опрометчивых поступков под воздействием злости или спиртного.

Повернувшись на каблуках, Остин прошел к окну и невидящим взглядом уставился на лужайку. С помощью Адриана он выкрал свое конфискованное судно, и сейчас оно должно было находиться на пути в Америку с драгоценными пассажирами на борту. Дом лишился шума маленьких шалунов, смеявшихся в коридоре, но, казалось, еще хранил громовые раскаты смеха Адриана, озорные шутки Эмили и… и светлый образ Обри. Он не позволял себе думать о золотистом призраке, исчезавшем за дверьми везде, куда бы он ни пошел. Корабль уплыл, а он остался.

Хватило совсем небольшой суммы, чтобы капитан оказался на свободе, и эти деньги сразу же вернулись, как только этот честный человек рассказал, где спрятаны деньги от продажи контрабандных товаров. Теперь, вместе с суммой, которую Адриан передал ему за корабль и его груз, этих денег Остину хватало, чтобы надолго избавиться от финансовых трудностей. Но не от дум о безрадостном будущем.

Как ни был затуманен взор Остина, он все-таки увидел Харли Сотби, шагавшего по заново вымощенной дороге к парадному входу. Молодой человек выглядел чем-то озабоченным, и, вспомнив, что прошлым вечером он должен был привезти из Лондона сестер, Остин поспешил навстречу. Письмо подождет. Харли радостно пожал руку своего друга. Он ни минуты не был спокоен с тех пор, как сестры рассказали ему о планах Обри, и ему было нелегко сообщить Его светлости эту новость. Но жесткие черты лица Хитмонта требовали правды, и оп набрался мужества действовать.

– С вашими сестрами все в порядке? – учтиво спросил Остин, ведя молодого человека к себе в кабинет, подальше от любопытных слуг.

– Великолепно. Они всю дорогу болтали без умолку.

Харли вошел в кабинет и услышал, как за ним закрылась дверь. Он поднял глаза и встретил треножный взгляд Хита.

– А Обри? – потребовал граф.

– Она осталась, точнее, как говорит Анна, она приняла одно приглашение. Кажется, старый друг ее отца пригласил ее к себе домой в Суссекс на праздник.

Почему-то эти слова не понравились Хиту.

– Имя этого человека? – осведомился он.

– Килларнон.

Это имя прозвучало, как ругательство в церкви в воскресенье, и эхо ответа Остина заставило всех пауков обратиться в бегство.

Харли попытался утихомирить взбешенного графа.

– Он друг герцога, не сомневайся. У него вполне могут быть самые благие намерения.

– У самого отъявленного распутника века могут быть благие намерения?! Не будь так чертовски глуп, Сотби. Единственное, что можно сказать об этом человеке – что он оставляет в покое незамужних женщин. Я должен поехать и забрать ее.

Остин сбросил стакан со стола в камин и зашагал к двери.

– Хит, черт возьми, подожди! – Харли поспешил вмешаться. – Что ты можешь сделать? Разве Эверсли уже не опасен?

Остин совершенно забыл об этом мерзавце после его исчезновения и не собирался думать о нем сейчас.

– Его нигде не видно. Он уже за границей, там же, куда захочет отправиться и Килларнон, когда я до него доберусь.

– Тогда я еду с тобой.

Харли схватил шляпу и поспешил следом.

– Один я доеду быстрее.

В ярости и нетерпении Хит отверг все возражения и своего соседа, и грума. Застоявшегося скакуна оседлали. Девон от Суссекса отделяла длинная, тяжелая дорога, но, каким бы усталым Остин ни добрался туда, он собирался стереть в порошок Кил-ларнона.

* * *

Бледная и измученная Обри все же почувствовала себя утром лучше и спустилась вниз, решив, во что бы то пи стало наслаждаться происходящим. Солнце сияло, хотя и слабо, и день был идеальным для прогулки верхом.

Остальные гости не были расположены к такому времяпрепровождению, но Килларнон и часть джентльменов помоложе согласились, что прогулка будет веселой, и нескольким леди поневоле пришлось присоединиться. Приготовили корзину для пикника, и компания собралась уехать на весь день. Холод пригнал их обратно посреди дня, но настроение было отличным. Для игроков в вист принесли карточные столы, для любителей – доски для игры в триктрак, часть гостей увлеклась спинетом. У уютного камина с пуншем (или чем-то покрепче для джентльменов) всей компании стало весело. Кроме Обри. От пунша у нее закружилась голова, и возобновились знакомые приступы тошноты. Она скрывала свое самочувствие, но к обеду была готова проклясть весь мир. Переодеться к обеду и присоединиться к остальным гостям она смогла, только крепко сцепив зубы.

Деликатно пробуя выставленные деликатесы, Обри пыталась обуздать взбунтовавшийся желудок. Возможно, нервное перенапряжение вначале в Лондоне, а затем здесь подточило ее здоровый организм. Или же повар Килларнниа слишком вольно для нее обращался со специями. Как бы то ни было, к концу вечера Обри была полна решимости на следующий лее день вернуться в Саутридж. Лучше быть здоровой, но если уж болеть, то в стенах родного дома.

Лорд Килларнон провел вечер в неустанной заботе о своей юной гостье и, когда она объявила о своем намерении пораньше уйти, склонился над ее рукой.

– Вы абсолютно нравы, моя дорогая. Когда мы в деревне, мы должны научиться придерживаться деревенских обычаев.

День был долгим и приятным, и мы все с удовольствием подумываем о постели. Надеюсь, этой ночью вы будете себя чувствовать лучше?

Обри пробормотала что-то утвердительное и ушла. Она хотела избежать объяснений по поводу утреннего отъезда. Возможно, она улучит момент и поговорит об отъезде с его светлостью наедине. Она совершенно не могла сделать это, когда все гости глазели на нее, как сейчас.

Теперь, с новой причиной, Обри уже не нужно было расплетать, расчесывать и снова заплетать волосы, и она быстро улеглась в постель. Суета Матильды угнетала ее, и она отослала служанку. После предыдущей ночи бедной женщине нужно было поспать.

Обри свернулась клубком под одеялом и попыталась выбросить все мысли из головы. Комната была теплой, кровать – мягкой, и ей не нужна была ничья помощь, чтобы уснуть. Желудок урчал, но не так сильно, как прошлой ночью. Но сон все не приходил.

Вспоминались ночи, проведенные рядом с Остином. Пока она бодрствовала, она могла гнать прочь воспоминания о его стройном теле, лежавшей рядом с ней, о прикосновении его обнаженного бедра, но стоило ей погрузиться в сон, как она начинала искать утешения его сильных рук и мгновенно просыпалась от неосознанной пустоты.

Почти плача от невозможности угешиться, Обри с удивлением услышала, как кто-то скребется в дверь. Без предупреждения дверь отворилась, и в нее проскользнула тень со свечой в руке. Обри готова была закричать, пока в сиянии свечи не узнала лицо лорда Килларнона. Озадаченная, но не испуганная, она освободила для него место на краю кровати, и он поставил свечу на столик. Он был в домашнем халате, и без высокого воротника, крахмального галстука и ватных плеч, скрывавших дряхлеющую плоть, выглядел почти таким же старым, как ее отец. Обри улыбнулась при этом сравнении. Герцог никогда не приходил посидеть у ее кровати, когда она болела.

– Лорд Килларнон, вам действительно не стоит так обо мне беспокоиться. Утром мне будет хорошо.

Его светлость не обратил внимания на эту глупость. Кружева ночной рубашки Обри почти не скрывали тугих шаров ее груди, и с большим трудом он отвел от них глаза, чтобы встретиться с ее взглядом.

– Вы так заботитесь обо мне, дорогая. Я с прискорбием наблюдал за тем, как ваш отец пренебрегает вами, но он – несчастный человек, и я не вмешивался. Но теперь я встретил вас без вашего мужа и не могу сдержаться, чтобы не выразить вам своей симпатии. Так часто этому не находилось применения, но теперь вы должны научиться как лучше использовать свою свободу.

Его рука коснулась ее волос, и он пересел ближе, но Обри не нашла в этом ничего дурного. Здесь был друг, который мог выслушать ее жалобы, а может, и объяснить, как ей лучше поступить.

– Я польщена тем, что вы думаете обо мне, сэр, и я была бы очень благодарна вам за совет. Не сможете ли вы уделить мне немного времени утром, чтобы мы поговорили наедине? – осведомилась она.

Килларнон потрепал ее по подбородку и посмотрел сверху вниз на невинность, сверкавшую в больших зеленых глазах.

– Вам нужно так много узнать, моя малышка. Позвольте мне научить вас.

Голова его склонилась, чтобы попробовать ее губы, а руки напряглись на ее плечах, когда он крепче прижал ее к себе. Потрясение от этих объятий заставило Обри оцепенеть, но она быстро очнулась. Убрав голову, она оттолкнула лорда.

– Сэр! Я замужняя женщина!

Она боролась, чтобы освободиться от его объятий, но Килларнон держал ее крепко. Он улыбнулся и своими длинными пальцами коснулся ее нежного рта.

– Я знаю, моя дорогая, это дает вам свободу наслаждаться, когда вы захотите. Разве вы не поняли этого?

Его хватка не ослабевала, и он вновь припал к ее губам, держа ее голову, чтобы она не отвернулась. Всего мгновением раньше Обри мечтала о мужских руках, но сейчас ее тошнило от такого воплощения ее грез. Она освободила голову, но его опытные пальцы уже добрались до ее груди, восторженно лаская се.

Она открыла рот, чтобы закричать, но он прижал ее к стене, пытаясь успокоить поцелуями.

– Не кричите, дорогая. Скандал достигнет ушей вашего мужа и даст пищу сплетням. Расслабьтесь и позвольте мне показать, как хорош я могу быть.

Он упал на нее, и прикосновение его шелушащихся рук к се коже придало Обри сил оттолкнуть его и вырваться из его объятий. Она побежала к дверям, но босые ноги зацепились за незакрепленный ковер, и она упала.

Сильные руки подняли ее, и она очутилась прижатой к полуголому Килларнопу. Когда его рука потянула ее корсет, она начала кричать.

Глава тридцать четвертая

Купленный за бешеные деньги скакун вынес усталого седока к рощице на широкой лужайке перед Маячившим впереди поместьем. Оба, и лошадь, и всадник, достигли крайнего изнеможения, пересекая всю Англию быстрее, чем кто-либо раньше отважился даже подумать. Их вспотевшие, разгоряченные тела совершенно не чувствовали промозглой сырости.

В замешательстве Остин посмотрел на кирпичную стену, вертикально поднимавшуюся над лепным подножием. Сельский дом Киллариона был возведен недавно и совершенно лишен очарования старинных усадеб. У стен не было ни прочных виноградных лоз, ни кустарника. От леса, когда-то росшего здесь, остался один крепкий дуб.

Мрачный вид симметричных темных окон представлял собой неразрешимую проблему. Остин не думал ни о чем, кроме одного – где может быть Обри. Он не мог даже бросить камешек в окно, чтобы привлечь ее внимание. Оставалась единственная возможность, причем не очень многообещающая.

Посмотрев на свою потрепанную, пропитанную потом одежду, Остин подумал, что скажет дворецкий, когда он постучит в двери и потребует, чтобы его впустили. Лучше было послать за местным констеблем, особенно потому, что, казалось, дом на ночь покинут прислугой.

Выбора не было, и Остин прошел по лужайке, чуть прихрамывая от усталости. Мысль о том, что дряхлый старик держит в объятиях Обри, придавала силы. Он был готов своротить горы и разобрать по кирпичику этот дом, чтобы найти ее.

Крик, разорвавший ночную тишину, заставил чаще забиться его сердце, и он захромал к боковой части дома. Он не стал даже останавливаться, чтобы понять причину крика. Для него причина была только одна, и она находилась в одной из комнат, затененных ветвями старого дуба.

* * *

Крепко прижимая Обри, Килларнон заставил ее откинуть назад голову, и заглушил ее крик, засунув ей в рот свой язык. Алчные пальцы добрались до мягкого бугорка на ее груди и с самоуверенным апломбом принялись поигрывать им. У него был огромный опыт, как укрощать капризных девиц, и он не сомневался, что заставит и эту лизать ему руки. Мало кто из мужчин уделяет много внимания ухаживанию за женщиной, и он убедился, что большинство женщин заметно охотнее принимали его благосклонность, когда убеждались в его умениях. Кстати, он почувствовал, что и эта уже ослабела.

Обри боролась не только с его жадными руками, но и со своей тошнотой, и проиграла обе битвы. Когда корсаж ее рубашки под его умелыми руками сполз вниз, и она почувствовала жар его дыхания на своей шее, остатки обеда вместе с потоком едкой желчи выплеснулись наружу.

В этот момент Остин ногой выбил окно, Пробираясь по ветке к окну, он с нарастающей яростью наблюдал за борьбой Обри и готов был голыми руками убить насильника. Сцена, представшая перед ним, когда он проник в комнату, привела его в замешательство.

Килларнон с отвращением отпрянул от своей жертвы, предоставив Обри возможность улизнуть. Звуки ее рвоты аккомпанировали появлению Остина, и Килларнон в удивлении приподнял бровь. Он посмотрел на испорченный халат, затем на разъяренного графа.

– Кажется, леди носит вашего сопляка. – Он говорил с отвращением, холодно разглядывая Остина. – Я должен заставить вас заплатить за чертово окно.

Уставший и опустошенный, Остин насмешливо ответил своему противнику:

– Я должен заставить вас заплатить за мою чертову жену. Килларнон пожал плечами, задержавшись взглядом на широких плечах и узловатых кулаках. Старый кашемировый сюртук и выцветшие бриджи туго обтягивали мускулистые руки и ноги, показывая, что их обладатель не нуждался в подкладных плечах. Он предпочел не спорить.

Кивнув в сторону усиливающегося шума голосов, Килларнон сказал:

– Вызовите меня на дуэль, и имя вашей жены будет на устах у всех сплетниц города.

Звуки рвоты стихли, и Остин уголком глаза заметил Обри, склонившуюся над умывальником. Он отрывисто приказал:

– Оставьте нас.

Килларнон прошел к двери и вышел. Из спальни они слышали, как он успокаивал гостей, говоря, что леди заболела, и затем голоса удалились.

Остин не мог привести в порядок мысли и перейти к разумным действиям и переключил внимание на Обри. Она сбросила ночную сорочку и торопливо переоделась в атласное одеяние с пахнущими лилией кружевами. Вспомнив слова Килларнона, Остин оглядел изящный силуэт в поисках каких-то признаков материнства, но ничего не обнаружил. Однако в мерцающем свете канделябра ее груди, когда она склонилась над умывальником, казались больше и тяжелее, но последний раз он видел ее два месяца назад. Его память и самолюбие легко могли обмануть его. Ложбинка между бедрами не округлилась, и, несмотря на усталость, его чресла живо откликнулись на эту картину, но это было небезопасно. Слишком рано, чтобы доверяться невооруженному взгляду.

Остин порылся в ящиках комода, нашел, свежую сорочку. Он положил ее рядом с Обри, вынес тазик в коридор и завесил разбитое окно одеялом. Затем принялся стаскивать просоленную одежду.

Обри застегнула платье и с подозрением уставилась на мужа. Она ничего не сказала, только отодвинулась, когда он направился к умывальнику. Поежившись, она нырнула под одеяло, пока Остин намыливался. Загорелое тело поблескивало влагой в сиянии свечей, и от узлов мышц под его кожей у нее перехватило дыхание. Как завороженная, смотрела она, как мыльные ручейки стекали с его локонов на грудь, пока он вытирал спину, но он перехватил их льняным полотенцем прежде, чем они затекли за пояс.

Следующее, что она осознала, было то, что он уже потушил свечу, кончил раздеваться и" скользнул в кровать рядом с ней. Мгновенно ей вспомнились все его проступки, и Обри выскочила из-под одеяла с другой стороны кровати.

– Обри, не будьте глупой. Вернитесь в кровать, – устало велел Остин.

– Нет, пока в ней вы, – ровным голосом ответила она, направляясь к креслу у камина.

– Я провел в седле два дня и ночь, и не собираюсь спать на полу. В постели я буду гораздо более безопасным соседом, чем Килларнон.

Обри притащила к креслу подушку и одеяло и завернулась в него, упрямо отказываясь отвечать.

– Если вы носите ребенка, вы не можете вести себя как капризная девчонка, Обри. Вставайте оттуда, или я вынужден буду вас перетащить силой. – Остин лежал, закрыв глаза и даже прикрыл их рукой, но ему не нужно было смотреть па нее, чтобы видеть мятежное выражение на лице Обри.

– Ребенок! Какой ребенок? Или вы в своем непомерном тщеславии решили, что стали отцом после нескольких ночей, проведенных вместе? – Обри фыркнула. – Не мечтайте о наследнике, милорд. Я не дам вам такой возможности.

После опыта с Луизой ему лучше бы не надеяться. С его везением он может быть бесплодным, и у Этвудского аббатства может никогда не быть наследника. При сложившихся обстоятельствах, невзирая па его мужскую силу или ее отсутствие, в аббатстве наследника не будет.

Остин слишком устал, чтобы спорить с этой кокеткой.

Обеспокоенная молчанием после ее вызывающего крика, Обри с волнением ждала какой-нибудь реакции от человека в ее постели. Прошли тревожные минуты, и се беспокойство было разрешено звуком тихого храпа, донесшегося с кровати. Она поправила неудобную подушку, свернулась калачиком па узкой кушетке и заснула.

Посреди ночи Остин проснулся, мышцы его сводило судорогой. Он попытался понять, где он. Память мгновенно вернулась к нему, когда он услышал легкое дыхание в другом конце комнаты. Огонь потух, и в комнате стало холодно из-за мороза, проникавшего в разбитое окно. Он бесшумно встал с постели и, не одеваясь, пересек комнату.

Не потревожив сон Обри, он поднял ее с кресла и перенес в кровать. Будь он проклят, если позволит этому упрямому чертенку получить пневмонию из-за отказа лечь с ним в постель. После проделанного пути он ни в чем не был так уверен, как в том, что никогда больше не спустит глаз с этой девчонки. Его рука погладила ее подстриженные волосы, и он погрузился в сон, согревая ее своим телом.

Обри проснулась утром от голода и тепла мужского тела за спиной. Она позабыла о Килларноне, но слишком хорошо знала объятия Хита, и в душе ее смешались слезы и злость. Высвободившись из объятий, она выхватила из-под его головы подушку и принялась бить его, пока он не поднял руку, защищаясь спросонья.

– Вы скотина! Большое извращенное животное! Как вы посмели! Вон из моей постели! Вон из моей жизни! Убирайтесь!

Ошеломленный Остин открыл глаза. Утреннее солнце слепило его, отражаясь в золотых волосах мегеры, бушующей над его головой. Он заслонился подушкой и, полусонный, скатился с удобного матраса.

– Вы хотите, чтобы я ушел и оставил вас с Килларноном? Он зевнул, ища причину для такого нападения. Ответом был град маленьких подушек.

– Что дало вам право думать, будто вы можете меня прогнать, а потом залезть ко мне в окно и начать все заново? Кто вас надоумил?

Обри изливала месяцами копившуюся злость на ошеломленного Остина. Держа в руках подушку, она молотила его по голове и плечам, когда он пытался приблизиться.

– Обри, если вы только успокоитесь, я все объясню. Дешевые стены гулко отражали его раздраженный голос.

– Объясните? Я чуть не сошла в могилу, пока ухаживала за вашим бренным телом, а вы прогоняете меня как служанку, которая вам прискучила! Не надо объяснений, тупица! Уходите!

Остин уклонился от очередного удара, уголок его подушки задел кровать и лопнул, но он не обратил внимания на облачко перьев, поднявшееся в воздух, когда снова поднял ее для защиты.

– Я ваш муж, Обри Элизабет, и я чертовски сглупил, когда мне пришло это в голову. Вы глупая гусыня, которая при первой же возможности связалась с этим подонком Килларноном. У вас ни на что другое не хватает ума! – проревел он.

Обе подушки столкнулись с удвоенной силой, и воздух быстро заполнился снежным вихрем гусиного пуха. Он не приставал к гладкой коже Остина, но облепил его темные кудри и сугробами покрыл золотые локоны и полотняное платье Обри.

– Если бы вы первый не отправили меня в Лондон, я никогда бы не встретила этого подлеца. Не читайте мне нотаций, Остин Этвуд! Убирайтесь из моей комнаты, или я буду кричать на весь дом!

Поскольку именно этим она уже занималась и выглядела при этом крайне забавно, Остин почувствовал прилив веселья и чуть не лопнул от смеха, пока она не ударила его подушкой в бок так, что он упал. Продолжая посмеиваться, он встал, схватил другую подушку и с удовольствием заткнул ей уши своим импровизированным оружием, подняв целый ураган гусиных перьев. Обри яростно закричала и бросилась в новую атаку.

В коридоре начала собираться небольшая толпа. Крики и ругательства, приглушенные только тонкой дверью, привлекли бы внимание в любом доме, но тот факт, что они доносились из спальни графини Хитмонт, удваивал всеобщее любопытство. Она прибыла одна. Тогда чей мужской голос так явственно доносился изнутри?

Одна из служанок предупредила Матильду, и та скатилась, но лестнице с чердака. Сразу же узнав голос Остина, она стала в волнении заламывать руки. Ее приучили, и правильно, никогда не беспокоить хозяина и хозяйку, когда они вдвоем, но никогда раньше они не ругались так, как сейчас.

– Черт меня побери, если это не похоже на голос Хитмонта, – после одного из громких выкриков пробормотал один из джентльменов. – Мы должны войти, чтобы спасти леди, если он снова принялся за старое.

По толпе пробежал ропот одобрения. Матильда скрыла раздражение и пробралась вперед. Ее ни в чем нельзя обвинить, если господа вмешаются, но она сможет скрыть как можно больше от их взглядов своей мощной фигурой.

Один храбрый джентльмен схватился за ручку и рывком распахнул дверь, открыв на всеобщее обозрение графа Хитмонта, стоящего в чем мать родила и безуспешно пытающегося защититься похудевшей подушкой от ударов разъяренной графини. У всех на глазах подушка Обри разорвалась, обрушив снежную бурю на голову ее мужа.

В сквозняке от разбитого окна по полу потек ручей из пушинок, и Остин обернулся к зрителям, приподняв бровь. Он беспечно приветствовал служанку и ее спутников.

– Доброе утро, Мэгги, – без тени смущения произнес Остин в ответ на ее изумленный взгляд. – Скажете остальным, что мы скоро спустимся вниз, и закройте за собой дверь, будьте добры.

При появлении Мэгги Обри уронила подушку. Она оцепенела, глядя на тщательно прикрытую дверь, пока не почувствовала, что ее разбирает смех. Она мельком взглянула на долговязую обнаженную фигуру Остина, и смех рванулся, как брызги шампанского.

Этот звук был бальзамом для его души, и Остин наслаждался его красотой.

– Значит ли это, что мы поцелуемся и помиримся? – с надеждой осведомился он.

Обри продолжала смеяться, но нашла время ответить:

– Конечно, нет!

– Правильно, – согласился Остин. Обернувшись простыней, он постучал в дверь, – Мэгги, если вы еще здесь, можете войти.

Ошеломленная служанка нерешительно переступила порог. Казалось, что в комнате выпал ранний снег, но граф хотя бы прикрылся чем-то существенным, а к Обри вернулось ее обычное хорошее настроение. Матильда осторожно вошла, ожидая распоряжений и предоставив толпе разочарованно расходиться.

– Джон уже прибыл, Мэгги? – проревел Остин с другого конца комнаты, натягивая раскиданную одежду.

– Час назад, милорд, – сообщила Мэгги.

– Скажите ему, чтобы достал для меня чистую сорочку и ложился спать. Мы увидимся позже. И посмотрите, можно ли сделать что-нибудь с одеждой. Я одет не для светского визита.

Он передал ей истрепавшуюся в дороге одежду.

– Да, милорд.

Мэгги сделала реверанс и поспешила с поручением.

Обри в замешательстве уставилась на свою вероломную служанку.

– Кто-то мог бы подумать, что она служит у вас, а не у меня.

– Разве не так? – загадочно спросил Остин, изучая умывальник в поисках чего-либо, что могло бы сойти за бритвенные принадлежности.

– За мои деньги! – возмущенно ответила Обри.

Остин лукаво взглянул на нее, приподняв бровь.

– Это значит, что вы против лжи?

– Вы знаете, что это только часть ее.

Разъяренная, она распахнула гардероб, чтобы рассмотреть платья, которые Мэгги так заботливо уложила для нее вчера.

– Вам лучше выбрать дорожный наряд, – предупредил он. – Мы выедем в Саутридж, как только позавтракаем.

Обри упрямо решила выбрать изысканное платье из шелка и кружев цвета примулы, но здравый смысл победил. Она не решилась мешкать в этом отвратительном доме. Остин может заставить ее ехать в том, что она наденет, и она замерзнет до смерти. Она могла бы убить его, но такой смерти себе не желала. Она выбрала дорожный костюм из шерсти мериноса насыщенного золотого цвета, к которому могла одеть кокетливый шотландский чепец с перьями. На ее фоне он будет выглядеть сельским сквайром.

Мэгги вернулась вовремя, чтобы помочь хозяйке одеться. Остину она принесла свежую полотняную сорочку и вычищенные и отглаженные бриджи и сюртук. Челядь способна творить чудеса, а умение Джона раздобыть чистую одежду восходило ко времени похода в Португалию с Веллингтоном. Именно за эту исключительную способность он и произвел Джона из грумов в камердинеры.

Наконец-то одевшись респектабельно, Остин оглядел жену. Корсаж из мягкой шерсти подчеркивал крутые, четкие изгибы, но высокий воротник надежно защищал их от нескромного взгляда. Он удовлетворенно подумал, что уж если он не может к ним прикоснуться, то никто другой их даже не увидит. Золотые пряди обрамляли ее личико и шею, подчеркивая невинность черт, но во взгляде, которым она на него посмотрела, не было и тени наивности.

Улыбнувшись, Остин коснулся ее волос.

– Мне нравится ваша новая прическа. Ваше лицо стало лучше видно, а глаза кажутся еще больше.

Взбешенная, Обри встала как вкопанная, пока Остин открывал дверь, чтобы сопровождать ее. Она хотела разозлить, его, уязвить так, как он уязвил ее, но он переносил все ее колкости и шпильки с терпением и даже восхищением. Она не знала, злиться ей или перетерпеть.

Остин подал ей руку, и она осторожно приняла ее. Они играли на публику, и таким образом это было легче сделать. Рядом с Остином она могла пройти мимо перешептываний и взглядов гордо и с достоинством. Его сильная рука под ее пальцами придавала ей уверенности.

Внизу, как и боялась Обри, большинство гостей встретили их неприязненно. Остин приветствовал всех по именам. На его губах играла насмешливая улыбка, с которой он отвечал на заготовленные шпильки по поводу утренних событий.

– Да, могу вам это посоветовать, – ответил он на одну такую шуточку. – Всегда бейте вашу жену подушкой. Это интересно, полезно и вообще лучше. Не так ли, моя дорогая?

Ее застывшая улыбка сменилась озорной гримасой, когда ее глаза встретились со смеющимся взглядом Хита.

– О, конечно, мой дорогой, – шаловливо ответила она. – Каждого гуся нужно регулярно ощипывать.

Взрыв смеха, последовавший за этой колкостью, задал за столом общий тон, и впервые после смерти Луизы Остину позволили чувствовать себя удобно в компании равных. Это не было то общество, которое он бы предпочел, но суетливые гости Килларнона скоро разнесут рассказ об этом событии и заронят первые сомнения в его вине. Он не собирался доказывать свою невиновность, но и не показывал никаких признаков вины. Слухи питаются более интересными историями.

Однако он увел Обри с праздника с легкой неохотой. Килларнону хватило ума не показываться до их ухода, и Остин не собирался затягивать противостояние. Как только багаж Обри погрузили в ландо, на пассажиров набросили теплые шубы. Матильда уселась рядом с кучером, и Остин дал сигнал отправляться. Джон должен был догнать их позже, когда лошади отдохнут.

Лишенные аудитории, которую надо развлекать, они впали в молчание. Остин исподтишка поглядывал на жену, стараясь понять, что происходит в ее голове под задорной шляпкой, но был не ближе к истине, чем раньше. Он понимал причины ее гнева. Он поплатится головой, когда герцог узнает, что они снова вместе. Сделает ли это ее счастливее? Или разозлит еще больше? Она совершенно не выразила ни капли привязанности к нему. А были ли вообще у нее какие-то чувства к нему? Или они угасли, пока она была в Лондоне? Возможно, она научилась наслаждаться соблазнами, на которые так щедр Лондон. Как ему найти к ней подход?

Обри считала его молчание равнодушием. Он дал понять, что не позволит ей допускать ошибки, но зачем? Сейчас он не проявлял к ней никакого интереса, не задавал вопросов, даже не ругал за ее поведение. Он получал ее деньги и явно не интересовался ее обществом; почему лее он довел себя до изнеможения, чтобы только не дать другому завладеть ею? Его вопросы прошлой ночью давали только один ответ. Он хотел быть уверенным, что она носит его наследника, прежде чем освободить ее от брака по расчету.

Придя к такому заключению, она упрямо выпятила подбородок. Она не будет носить ребенка просто ради его родословной. Очень возможно, что она никогда не будет иметь детей. От мысли о воркующем малыше Пегги и паре очаровательных Адамсов на глаза у нее навернулись слезы. Ей захотелось узнать, остались ли Адриан и Эмили в Девоне, и увидит ли она когда-нибудь их и их детей. Однако она чувствовала себя больше на месте у Алвана и Пегги. А это значило присоединиться к семейному сборищу, включая сюда и ее отца, и разношерстных высокопоставленных родственников, где ей придется научиться быть послушной, чтобы ее допускали к племяннику.

Но по мере того, как карета двигалась вперед, неприятное чувство в желудке возвращалось, и новое подозрение постепенно вытеснило прежние безрадостные мысли Обри. Остин говорил ей, что он и Луиза не зачали ребенка за два года брака, что в сравнении с несколькими ночами давало очень мало шансов на успех. Алван и Пегги были женаты почти год, прежде чем Пегги забеременела. А одним из первых признаков ее беременности была утренняя тошнота. Так что ежевечернее недомогание Обри не могло быть тем, в чем ее подозревал Остин. Она не может быть беременной.

Но если это не так, тогда с ней что-то должно быть не в порядке. Обри отчаянно попыталась припомнить, когда в последний раз требовались подкладки, и не смогла. Последние месяцы были такими беспорядочными, что неудивительно, если бы месячные наступали нерегулярно, но тошнота подкатывала к горлу более чем регулярно.

Когда экипаж нырнул в особенно глубокую выбоину, Обри позеленела и отчаянно замахала руками. Остин приказал остановиться и быстро вынес ее из экипажа, заботливо придерживая юбки и накидку, пока она, склонясь у обочины, избавлялась от остатков их позднего завтрака.

Мэгги намочила тряпки в ближайшем ручье, но прежде они позаботились устроить Обри поудобнее в экипаже и успокоили ее, что не случилось ничего худшего, чем усталость. Затем они поехали медленней, и кучер теперь внимательнее наблюдал за дорогой.

Остин озабоченно смотрел на бледные щеки своей жены.

– Когда мы последний раз путешествовали, вы не были склонны к тошноте. Когда мы прибудем в Саутридж, я пошлю за врачом.

Свернувшись под теплой меховой шубой, Обри из-под полуопущенных ресниц наблюдала за беспокойством мужа. Рвота прекратилась, но Остин выглядел явно обеспокоенным. Бедняга, он совершенно не готов наблюдать, как леди извергают пищу. Но он героически пытался помочь, так что она должна ответить.

– Сейчас мне хорошо. Я думаю, вчера съела что-то, что решило со мной поспорить. Мне жаль, если я побеспокоила вас, – пробормотала она.

Остин запустил ей в волосы руку и нерешительно посмотрел на нее. Она была бледной, но в глазах не было жара. След улыбки появился в уголках его рта, и ему захотелось трясти ее до тех пор, пока не вытрясет из нее правду, но он был не в том положении, чтобы требовать откровенности.

– Предоставим решать это вашей тете. Она в этих вещах опытнее, чем я. Вы недолго чувствовали себя таким образом?

– Только после того, как покинула Лондон, – успокоила она его. – Мне совсем хорошо. Не расскажете ли вы мне о вашей сестре и ее семье? Они еще в Девоне?

Пока он был расположен говорить, она хотела вытянуть из него как можно больше.

– Нет. Я сожалею, но они отплыли месяц назад. Я надеялся задержать их на зиму, но обстоятельства… – Остин запнулся и начал снова: – Они оставили для вас письмо. Я думал, моя мать переслала его вам.

– Возможно, вы не объяснили ей, что я не вернусь, чтобы его прочесть, – предположила Обри сдержанно.

– Нет. Да. Оставим это, Обри. – Остин в смятении смотрел на нее, его волосы сейчас спутались и падали на лоб, а глаза горели синевой и злостью. – Мы должны поговорить.

– О чем? О том, как лучше использовать мое наследство для спасения аббатства? Я не чувствую себя настолько хорошо, чтобы это обсуждать. Я думаю, что ненадолго засну, если вы не возражаете.

Она отвернулась и закрыла глаза. К разговору на эту тему она была не готова. Говорить об этом она предпочла бы с топором в руках.

– Очень хорошо, – согласился Остин. – Но если вы избавитесь от детской привычки игнорировать все, что вас не развлекает, например, письма от адвокатов, тогда вы сможете избежать и прочих неприятностей. Засните с этой мыслью, моя дорогая.

Конечно, заснуть она не смогла.

Глава тридцать пятая

Леди Клара приняла их тепло, но особенно ее обрадовало прибытие Остина. Она суетилась, хлопотала и счастливо улыбалась, провожая гостей в отведенные им комнаты.

Сославшись на усталость, Обри ушла сразу после обеда, оставив Остина выслушивать семейные истории тетушки Клары. Как только Обри скрылась из виду, ее обычно витавшая в облаках тетя посерьезнела.

– Что Его милость выкинул на этот раз? – потребовала она объяснений у графа, когда он вошел в гостиную. – Я уверена, что Обри выбрала мужа, который не потакает прихотям Эшбруков, но, кажется, я ошиблась. Не так ли?

Остин облокотился на изящную каминную полку работы Адамса и с удивлением наблюдал, как седовласая леди усаживается в кресло с прямой спинкой, стоявшее у огня. За ее мягкими, суетливыми манерами скрывался железный характер. Как иначе она могла бы держать в руках Обри?

– Есть много такого, чего сразу не поймешь, леди. Я вынужден был действовать так, как считал нужным, чтобы лучше защитить интересы Обри, – жестко ответил Остин.

Клара недоверчиво фыркнула.

– Вы советовались с Обри по поводу вашего решения?

– Это решение должен был принять я. Я сказал ей все, о чем ей следовало знать. Сказать ей больше значило принести больше боли, чем пользы.

– Чепуха! Вы защищали Его милость от его дочери или наоборот, нет сомнений. В этой битве победителей нет. Они преклоняются друг перед другом, но проявляют это в виде борьбы, как брат и сестра. Это недостаток Эшбруков, как я считаю. После того, как он потерял жену и сына, он отгородился от всех, включая и Обри. Он не переносит мысли, что может потерять ее, и поэтому пытается вообще о ней не думать. Совершенно бесплодно пытается, должна сказать, но герцог – упрямый человек.

Леди Клара нервно перевернула пяльцы. Жар от камина заставил ее раскраснеться, но она продолжала сидеть так, чтобы видеть мужа своей племянницы. Остин понимающе пожал плечами.

– Может, и так, но я не вижу выхода. Я даже не уверен, хочет ли того Обри. Она прислала за своими животными и просила привезти их сюда.

Леди Клара возмутилась.

– Как вы смеете! Вы нужны этому ребенку больше, чем зверушки. Она обожает вас. Ее письма из аббатства были самыми радостными, какие я только от нее получала. Если вы прогнали ее, вы сделали с ней худшее из возможного. Вы хотя бы представляете себе, у скольких родственников она успела побывать за свою короткую жизнь? Осмелюсь сказать, что в этом списке, будет половина английской аристократии. Все они отделывались от нее под теми или иными предлогами. И, конечно, ее отец не отставал от других. Вы ее муж. Если вы не найдете возможности удержать ее, я думаю взять кнут и опробовать на вас, обеих.

Остин усмехнулся.

– Все не так просто, леди, как вам кажется.

– Что сложного в том, чтобы подняться наверх по этой лестнице и объяснить Обри, почему она не может вернуться к вам в дом?

– Я не уверен, что она захочет слушать. – Остин задумался, представляя результат подобного разговора. – А если и выслушает, не уверен, что разумно отреагирует на это. Вы действительно не представляете, о чем просите.

– Вы ее любите? – резко спросила тетя Клара, впиваясь в него глазами и ловя малейшие оттенки выражения его лица.

Он грустно улыбнулся.

– Скажу не колеблясь – да. Я люблю се слишком сильно, чтобы желать ей какого-либо вреда, но причиняю только боль.

– Тогда предоставьте ей самой сделать выбор. Она окончательно отложила вышивку.

Остин кивнул, признавая ее мудрость. Он посмотрел на престарелую тетушку Обри с уважением и признательностью.

– Когда речь заходит об Обри, ваши суждения совпадают с моими. Обоим нам повезло, что у нас есть вы.

Щеки Клары порозовели, и она замахала рукой, отпуская его.

– Тогда идите. Если эта девчонка не предпочтет вас отцу, мои суждения ничего не стоят.

Остин поклонился и отправился в отведенные им комнаты, перешагивая через ступеньки. Он давно хотел поговорить с Обри о трудной ситуации, в которую попал. Лучшей возможности никогда не представится, а слова ее тети придали ему уверенности, в которой он так нуждался. Он не собирался противостоять семье Обри или ссорить ее с ними, но леди Клара была права. Выбор принадлежит Обри.

Он тихо постучал в ее дверь, не желая будить, если она уже уснула. Не получив ответа, он почувствовал, как на него тяжело навалилось разочарование, и не смог удержаться, чтобы не убедиться, что она спокойно спит. Он приоткрыл двери и удивленно уставился на пустую кровать. Нетронута. Ночная сорочка одиноко лежала поперек кровати.

Остин выругался про себя и только потом подумал, что нужно установить ее местопребывание. Быстрым шагом он устремился по коридору, избрав черную лестницу как кратчайший путь, и чуть не сбил с ног служанку. Она усмехнулась его торопливости. Вид графа, сбегающего черным ходом, даст пищу для кухонных пересудов.

Остин почти бежал по неосвещенной садовой дорожке. Голые ветви скребли по стене, окружавшей сад, и раскачивались на ледяном ветру. Летом здесь был укромный уголок, зеленый и тенистый, но сейчас только отдельные упрямые листья продолжали цепляться за деревья и кусты, но мороз уже оставил следы на их жилках.

В конце аллеи мерцал слабый огонек, и Остин направился к нему.

Конюшня Саутриджа не была так ухожена, как в аббатстве. Летом она утопала в зелени сада, но сейчас ее темная громада выделялась на фоне зимнего неба, и только слабое пламя свечи в окне говорило о продолжающейся жизни.

Остин помедлил у приотворенных ворот, не желая мешать обитателям конюшни. Опершись о дверной косяк, он подождал, пока успокоится сердце, затем заглянул и с тихой радостью увидел внутри свою жену.

Обри сидела на соломе у первого стойла, держа на коленях котят, карабкавшихся по ее юбке и плечам, игравших с бахромой ее шали и кувыркавшихся друг через друга. Это были не породистые сиамские коты, которых она оставила в Девоне, а обычные сельские, полосатые, привыкшие жить в амбарах. Кошка сидела рядом, настороженно поводя хвостом, но не протестовала против вторжения. Сияние свечи озарило золотые локоны Обри, когда она отклонилась, чтобы освободить перепуганный комочек, запутавшийся в шали.

Когда она вновь подняла голову, то гостеприимно улыбнулась Остину, тенью маячившему в дверях. Она не видела его лица, но широкие плечи в немодном кашемировом сюртуке и длинные, вечно выпрямленные ноги принадлежали ему. Она прижала к щеке урчащего котенка и знаком пригласила его войти.

– Вы искали меня? – мягко спросила она. В полутьме глаза ее мерцали.

Кошка встревожено вскочила, когда Остин вошел в стойло и опустился на копну сена, но затем, не заметив агрессивности, успокоилась, забралась к нему на колени и свернулась калачиком. Остин с отсутствующим видом почесывал ее голову, глядя на Обри. Как можно собираться обсуждать какие-нибудь вопросы, сидя в такой мирной обстановке?

– Вам лучше?

Он оттягивал разговор, стараясь запечатлеть в памяти безмятежное выражение ее лица.

– Все хорошо, – вежливо ответила она.

– Ваша тетя Клара сказала мне, что я ошибся, пытаясь защитить вас. Она считает, что вы достаточно сильны, чтобы принимать самостоятельные решения.

Это вызвало в больших зеленых глазах вспышку интереса, по лицо сохраняло невозмутимость.

– Вы только что прояснили свою точку зрения. Вы считаете, что я слишком молода. Каждый имеет право па свое мнение.

Все, чего ему хотелось – это сжать ее в объятиях и держать крепко, нашептывая на ухо слова любви, но Остин не мог позволить себе этой маленькой роскоши. Он слишком сильно обидел ее и теперь должен за это расплачиваться. Только осторожность может помочь ему не потерять всего.

– Вы молоды, – согласился он, – и в некоторых вещах я могу быть опытнее вас, но только вы знаете, что чувствуете или чего хотите. Я не имею права решать это за вас.

Обри обхватила котенка руками и с подозрением встретила его взгляд.

– Не слишком ли поздно вы это обнаружили? Пропустив ее слова мимо ушей, Остин продолжал:

– Ваш отец привез ордер на мой арест, Обри. Если он обнаружит, что я здесь с вами, он может предъявить мне обвинения в контрабанде и упрятать в тюрьму.

Она не казалась удивленной, только слегка нахмурилась от гнева.

– Зачем моему отцу добиваться вашего ареста?

– Вы не слышали, что я сказал, Обри? Я контрабандист, в глазах закона – уголовный преступник. В довершение ко всему прочему вы замужем за бандитом.

Остин изо всех сил старался заставить ее взглянуть на ситуацию всерьез.

– Я знаю это, – спокойно ответила она. – Я не совершенно наивна. Кем еще может быть тот, кто уплывает на полгода на корабле в поисках удачи? Любой может стать моряком, если ему это по плечу. Я поняла это, когда моряки привезли Адриана и сказали, что должны вернуться, чтобы задержать контрабандиста. Но если вас не было на борту, как вас можно арестовать?

Остин слушал эту речь, переходя от изумления к веселью и облегчению. Она восхитительно наивна, но далеко не глупа.

– Говорил я вам когда-нибудь, как я вас люблю? – ответил он невпопад.

Обри чуть не упала от потрясения и бросила на него недоверчивый взгляд в поисках издевки. Полуночные глаза смотрели без насмешки, и их сияние прожгло дорогу к ее сердцу. Она сглотнула и принялась лихорадочно искать ответ.

– Вы озадачиваете меня, – пробормотала она, глядя в сторону.

– Нет, – твердо ответил Остин. – Осмелюсь сказать, что полюбил вас с первого момента, как увидел. Не могу понять, почему я свалял такого дурака и пригласил на танец зеленую девчонку. Но я никогда всерьез не задумывался об этом, пока вы не прислали той злополучной посылки с вашими волосами. Я почти умер. Я был уверен, что вы совершили что-то ужасное. Отправились на корабле в Индию, или на верблюде на Восток, или Господь знает что. Я должен бы высечь вас за то, что вы так меня напугали, но не уверен, что еще имею на это право. Я хотел дождаться момента, когда получу право просить вас стать моей женой… Я не богат, Обри, но аббатство отстраивают за мои деньги, а не за ваши. Все, чего я хочу – чтобы вы могли отложить ваши деньги в фонд для ваших детей. Сейчас вы знаете обо мне худшее, Обри. Хотите ли вы быть моей женой?

Пока он говорил, она медленно укладывала котят в корзину одного за другим, и кошка оставила свое место, чтобы последовать за ними. Обри раздумывала над словами, которые никогда не чаяла услышать, и не верила, что слышит теперь. Многое оставалось невысказанным, многое нужно было объяснить, но почему-то ничто из этого больше не казалось важным. Он просил ее верить ему, а она любила его слишком сильно, чтобы отказать. Если она не поверит ему, она никогда никому и ничему не сможет больше поверить.

Наконец она посмотрела ему в глаза. Когда-то она хотела услышать, как он попросит ее стать его женой, и сейчас ей было интересно, как же он это делает. Никогда не представляла, что это может случиться на конюшне, в соломе, но хотела запомнить этот миг. Казалось, его глаза не видят ничего, кроме нее, она улыбнулась при виде этой одержимости.

– Я никогда не переставала хотеть быть вашей женой, Остин, но я хочу быть женой, которая всегда с вами рядом. – Она быстро опустила голову и посмотрела на свои руки. – Я знаю, что слишком молода, и у меня нет опыта, который вы предпочитаете в женщине, но я хочу учиться. Остин, я…

Прежде чем она смогла продолжить, Остин встал перед ней на колени и обнял, заставив ее поднять голову и встретиться с ним взглядом.

– Не говорите мне, что мне нравится, – яростно прошептал он. – Я хочу вас и никого другого.

Руки Обри обвили его шею, и когда он, наконец, обнял ее так, как ей хотелось, слезы наполнили ее глаза. Она чувствовала голод его поцелуев, но также и любовь, и желание, и она отвечала полной мерой. Ее пальцы приникли к отвердевшим мышцам на его спине, когда он крепче прижал ее к себе, и она почувствовала, как рядом с ее сердцем бьется его.

– Я так давно люблю вас, Остин, – бессвязно прошептала она, когда его губы оторвались от ее губ и последовали дальше, целуя щеки и волосы. – Иногда я думала, что вы даже не знаете, что я существую.

– Глупышка.

Он нырнул рукой в ее спутавшиеся волосы и откинул ей голову назад. Его улыбка омывала ее лицо, пока он смотрел на нее.

– Зная все, что я сделал, вы все еще согласны быть моей женой?

Обри улыбнулась его сомнениям.

– Пока смерть не разлучит нас, милорд, а может быть, и позже. Я бываю очень упрямой, когда что-то приходит мне в голову.

Остин усмехнулся, но затем посерьезнел.

– Очень возможно, что я найду свой конец в Тауэре, моя любовь. Пока я не улажу дела с вашим отцом, вам, возможно, лучше будет остаться здесь с вашей тетей. Я не боюсь тюрьмы, но не хочу втягивать вас в еще один скандал.

– Как вы собираетесь убедить моего отца порвать ордер на ваш арест – это ваше дело, но хочу ли я рисковать скандалом или нет – это мое дело. Вы уже предупреждали меня, чтобы я не вмешивалась в ваши дела, но, кажется, я имею такое же право протестовать, если из-за этого вы отсылаете меня прочь от себя, – напомнила она ему.

Остин поднялся и помог ей встать на ноги. Он держал ее, боясь отпустить.

– Возможно, нам удастся прийти к пониманию. С этой минуты мы ничего не будем друг от друга скрывать, предоставляя каждому принимать самостоятельные решения, основанные на знании всех фактов. Договорились?

– Договорились. – Осмелев, Обри коснулась пальцами его загорелого лица и погладила вздувшиеся желваки на скулах. От ее прикосновения они расслабились, и она привстала на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку. – А теперь не хотите ли сообщить все факты?

– Ведьма. – Остин схватил ее и крепко расцеловал, прежде чем опустить на землю. – Давайте поищем для разговора местечко потеплее. Ваш нос скоро станет изумительного голубого оттенка, если мы не поспешим.

Она показала ему язык и, подняв юбки, побежала к дому, уверенно ступая по расшатанным камням садовой дорожки. Остин задержался, закрывая конюшню, и догнал ее, когда они уже почти добрались до дома. Ее смех возродил его надежды сильнее, чем слова страсти. Слова могут солгать, но смех идет от души. Он взял ее на руки и пронес мимо пораженного лакея в их покой.

Была уже глубокая ночь, когда Обри узнала все факты о конфискации корабля Остина и его отчаянно смелом похищении из-под носа у моряков. Теперь, когда исчезло главное доказательство, арест становился сомнительным, но Остин опасался худшего, несмотря на то, что у него еще было время найти с герцогом общий язык.

Хит с беспокойством смотрел на темные круги под глазами Обри. Он не решался идти с ней в постель, пока она не поймет всю глубину проблемы. Если, как она говорит, она не беременна, было бы лучше, чтобы им вообще не предоставлялось такого шанса. Обри может решить, что может жить с рецидивистом, но их ребенок такого выбора лишен. Он уселся в кресло у камина, а Обри свернулась у него на коленях, сонно склонив голову ему на плечо.

– Опасность потерять аббатство еще есть, моя любовь, и я могу провести остаток своих дней за решеткой или еще хуже. Вы должны понять, что для меня было бы разумнее сначала убедить вашего отца, что подхожу на роль вашего мужа.

Бремя последних месяцев исчезло, и Обри испытывала облегчение. Она не думала, что сможет вырваться из его объятий, если захочет, но она и не хотела. Чувство, которое она познала, было с ней, но сейчас оно притаилось под покровом сопливости и благополучия. Может быть, ей следовало сказать ему о своих подозрениях, но момент казался ей неподходящим. Она зевнула и плотнее прильнула к нему.

– Если мой отец до этого не отвечал на ваши письма, он не ответит и сейчас. Вы можете застать его в замке Эшбрук, если захотите туда проехаться, но я не представляю себе, как без меня или аббатства вы докажете свою состоятельность. Раз уж время сняло с вас обвинения в гибели Бланш, вы отстраиваете дом и избавились от корабля, не вижу, как он сможет противиться нашему браку. Мы упорхнем в Америку, если он будет упрямиться. Будем жить в домике на берегу…

– Вы тоже этого хотите? – Остин поцеловал ее в бровь и поднял на руки, прежде чем встать с кресла. – Представляю, как вы будете делать из индейцев лакеев, и учить индианок говорить по-английски. – Она мягко засмеялась, когда он встал и понес ее в постель. – Но сейчас вам лучше с таким решением и уснуть. Я не уйду, пока вы не будете готовы.

– Я хочу домой, – пробормотала она, когда он уложил ее в постель.

– Тогда сделаем так, как вы хотите.

Он поцеловал ее в веки и поторопился выйти из комнаты, пока самообладание не покинуло его.

Глава тридцать шестая

Они встали и встретились в саду рано утром, когда весь дом казался еще спящим. Иней на траве захрустел под их ногами, когда они медленно пошли по тропинке к дому священника, выдыхая клубы пара.

Обри прильнула к руке мужа, когда морозный утренний воздух заставил их идти быстрее. Все следы вчерашнего недомогания исчезли, и ее глаза вспыхивали от радости, встречаясь с глазами Остина. Она остановилась, не смущаясь, обвила ею шею руками и встала ему на носки, чтобы поцеловать.

Остин крепче прижал к себе ее хрупкое, напрягшееся тело, и на душе у него потеплело от ее любви. То, что она таким вот образом обратилась к нему, было новым и восхитительным ощущением, чтобы упустить хоть мгновение. Но когда он отпустил ее, его лицо помрачнело.

– Вы уверены, что викарий не будет против?

– Нет! С чего бы? Он обожает пышные церемонии. Л если вы думаете, что у меня были какие-то задние мысли, значит, вы плохо меня знаете.

Поскольку именно так он и думал, Остин одарил ее смущенной улыбкой и зашагал снова. Он знал ее достаточно хорошо, с этим все было в порядке, он просто не мог поверить своему счастью. Он хотел кричать об этом на весь мир. Он еле сдерживал желание побежать по улице, крича во все горло: «Она меня любит!» За всю свою жизнь он никогда не чувствовал себя таким юным и глупым. И он любил се.

Обри ослепительно улыбнулась Остину. Его глаза были полны синевы жаркого лета, которую она так любила, а когда он перехватил ее взгляд, на фоне загорелого лица свернули ослепительно белые зубы. Последние остатки горечи исчезли с его лица, и он снова радостно засмеялся, подхватив ее на руки просто ради удовольствия сделать это!

– Я люблю вас, госпожа Этвуд, – прошептал он ей на ухо, прежде чем опустить на землю.

– Фи, сэр, как вам не стыдно шутить над бедной девушкой. – Обри сделала реверанс – Прошло достаточно времени после того, как вы дали мне свое имя, и весь мир узнал, какой вы порочный человек.

Она увернулась, когда он попытался ее схватить, и, смеясь, побежала по тропинке.

Отец Алекс выглядел совершенно обескураженным, когда слуга ввел в его кабинет смеющуюся графиню и ее мужа, но с готовностью согласился на их просьбу. Почему бы парочке и не повторить клятв, данных при венчании? Это для многих послужит прекрасным примером. Возможно, он даже прочитает об этом проповедь. Ему много раз хотелось прочесть проповедь разбитной леди Обри, поэтому он противился предоставленному случаю не больше, чем сталь магниту.

И граф, и графиня Хитмонт предстали у алтаря в маленькой деревенской церкви перед сельским викарием, чтобы повторить клятвы, произносимые при венчании, которые когда-то не собирались исполнять.

Когда слова «Готов ли ты любить, заботиться, почитать и беречь ее в болезни и в здравии, блюсти себя для нее одной до конца ваших дней?» эхом отдались в крохотной церквушке, на ресницы Обри навернулись слезы. Она не могла вынести блеска в глазах Остина, когда они встретились взглядом с ее глазами, и мощное «Да!» покатилось под сводами. На этот раз, повторяя вслух клятвы, они не сомневались друг в друге. Что бы ни готовила им судьба, они встретят это вместе.

В конце викарию захотелось поговорить, но пара смотрела только друг на друга, и викарий, неохотно приняв от графа щедрый дар, отпустил их. А затем долго смотрел, как они удаляются. Гораздо медленнее, чем пришли. Торжественность случившегося произвела впечатление даже на эту неукротимую пару.

Ио когда они подошли ближе к уютному Саутриджу, мысли Остина приняли другое направление, и он жадным взглядом окинул вновь обретенную жену. Укутанная в темно-золотую шерстяную накидку на меху, тщательно скрывавшую все линии ее прекрасного тела, Обри продолжала выглядеть самой привлекательной женщиной, какую мог себе представить любой мужчина. А озорной огонек в ее глазах, когда она посмотрела на него, подсказал, что их мысли не разошлись.

– Как жаль, что ваша тетя, должно быть, уже встала и ждет нас, – с сожалением пробормотал Остин.

Обри кивнула, мысли ее были заняты другим.

– И что ваш сын перепутал день и ночь и оставляет меня в покое только по утрам.

Остин ошеломленно остановился и развернулся, чтобы посмотреть на нее. Его глаза расширились и излучали изумление.

– Мой… кто?

Вспомнив, что она еще не сообщила ему об этом, Обри лукаво посмотрела на Остина. Выражение искреннего изумления на его аристократическом лице было отрадно видеть.

– Конечно, может быть, и дочь, но я считаю, что первым должен быть сын. С мальчиками всегда чертовски трудно, вы знаете, и я предпочла бы на время сосредоточить внимание только на нем. Вы не согласны? – невинно спросила она.

– Черт, что вы говорите! – яростно произнес Остин. – Обри Элизабет, вы сказали мне…

Он запнулся, не в силах сообразить, что именно она сказала. Совершенно обескураженный, он запустил руку в волосы и смотрел на нее с растущей надеждой.

– Я ошиблась, – радостно сообщила она ему. – Я думала об этом и думала, но ответ может быть только один. Дейст-ви-тель-но, – она произнесла это слово мучительно медленно, – если я правильно все подсчитала, – а я никогда не дружила с цифрами, – кажется, вы можете стать отцом в… – она посчитала в уме, загибая пальцы, – …в июне. Вы знаете, что это значит, не так ли?

Совершенно ошеломленный и не способный сообразить простейшее, Остин смущенно тряхнул головой. Июнь! Во имя Юпитера, июнь! Отец! В июне. От удивления у пего голова пошла кругом. Он обратил лицо к небу и радостно засмеялся, прижимая к себе Обри. Июнь! Значит, все случилось в самый первый раз. Совершенно невозможно. Абсолютно неприлично. Нелепо и абсурдно. И прекрасно.

Но когда он лег рядом и прижал ее к своему теплому телу, страх растворился в желании того действа, которому он ее научил. Она нетерпеливо поцеловала его, шаря руками по его спине, пока Остин все крепче прижимался к ней. Он терзал ее своей медлительностью, заставляя ожидать, стонать и молить о большем, открывая ей, что ее желание так велико, что, казалось, она может от него умереть.

А когда он вошел в нее, она содрогнулась от громоподобного ритма его страсти. Ни одного мгновения своей жизни она не запомнила так отчетливо, как это. Его красота и сила поднимались в ней до тех пор, пока она не ощутила вспышки, слившей их воедино, и испытала сладостное блаженство, которое нельзя удержать навеки, а нужно каждый раз достигать заново.

Повторные толчки были так же прекрасны, и Обри умиротворенно улыбнулась, когда Остин снял с нее тяжесть своего тела, продолжая заботливо обнимать.

– Как я жил без вас, любовь моя? – в восхищении пробормотал Остин.

– Очевидно, с большим трудом.

Обри куснула его за ухо и маняще прижалась, наслаждаясь производимым эффектом. Остин застонал и извернулся так, что она оказалась на нем в самой компрометирующей позе.

– Вижу, что мои трудности только начинаются. Вы станете ненасытной, алчной ведьмой, если я не предприму серьезных шагов, чтобы удержать вас в узде.

– Тогда Этвудскому аббатству никогда не будет грозить нехватка наследников, – пробормотала она, ощутив, как он напрягся под ее бедром.

Остин взял ее за бедра и крепко держал, входя в нее.

– Надеюсь, наш сын будет умнее. Я потерял слишком много времени, занимаясь этим поспешно. С его стороны так спешить – большая оплошность.

Обри прикусила губу, чтобы не закричать от вожделения, когда он стал страстно ласкать се руками. Ее беспокоило, что его взгляд с восхищением покоится на ее груди, и она стада медленно краснеть.

– Через несколько месяцев я стану настолько тяжеловесной, что вы потеряете ко мне всякий интерес, – вызывающе заявила она.

Улыбка искривила четко очерченные губы Остина, когда его синие глаза прошлись по торчащим грудям, точеной талии и изящным бедрам. Теперь он знал о ней все, но хотел узнать еще больше. Больше всего его радовал вид ее живота, где был его ребенок. Он хохотнул и поднял ее с себя.

– Не рассчитывайте на это, миледи, – пробормотал он, еще раз глубоко входя в нее.

Обри вскрикнула от удивления и радости, и вскорости одеяла полетели на пол, когда кровать заходила ходуном от их забав.

* * *

Леди Клара смотрела, как они спускаются по лестнице, и радость переполняла ее сердце оттого, что она прочла в их глазах. Когда Обри подошла поцеловать ее в щеку, она крепко обняла ее, а затем обернулась к Хиту, чтобы проделать с ним то же самое.

– Спасибо, мой мальчик. Я знала, что ты сможешь ее понять.

Остин обнял ее и, обернувшись к Обри, вопросительно поднял бровь.

– По-моему, это случилось не так, моя леди. Она сама поверила, без моей помощи.

Клара сделала шаг назад и внимательно всмотрелась в лицо Обри, отметив тихую радость в ее глазах и зрелость, появившуюся в манере держаться. У этой молодой хватит духа, чтобы стать настоящей леди, к тому же она будет хорошей женой. Это, пожалуй, самое главное. Клара понимающе кивнула.

– Хорошо. Теперь ваш отец не сможет возражать против вашего брака. Я сейчас же напишу ему и скажу, что я отправила тебя домой, чтобы ты была с отцом своего ребенка. Посмотрим, не заставит ли это его приехать.

Обри и Хит смотрели вслед поразительной леди, пока она решительно шла к столу. Затем, глупо улыбнувшись друг другу, пошли следом. Если весь свет сможет так же легко понимать их тайны, им нечего будет скрывать.

Когда этой ночью они отправились в постель, Обри уютно свернулась калачиком в объятиях Остина. Теперь, когда она получила то, что хотела, у нее появилось время задуматься о последствиях. В ней рос ребенок, и эта ответственность тяжкой ношей легла на ее плечи. А если ее отец будет продолжать злиться на Хита и добьется его ареста, как она вынесет новую разлуку с ним?

Она теснее прижалась к нему, и легкий вздох вырвался из ее груди.

Остин устроил ее поудобнее на своем плече и накрыл ее живот ладонью.

– Он так рано начал доставлять хлопоты?

Обри улыбнулась, обнаружив, с какой нежностью он заботится о ней. Она с самого начала знала, что он добрый человек, вопреки обманчивой внешности. Все, чего хотел Остин – дом и семья, точно так же, как и она. Она молилась только об одном – чтобы мир оставил их в покое. Если удастся замять все скандалы в его прошлом, он остепенится и станет отличным отцом и любящим мужем.

– Он учится, как нужно себя вести. Думаю, я чувствую себя достаточно хорошо, чтобы утром отправиться в путь.

– Вы уверены? Мы можем остаться здесь, сколько потребуется, чтобы прошла тошнота.

Остин был встревожен. Она слишком молода, чтобы носить его ребенка. Он никогда себе не простит, если с ней что-то случится. Он никогда больше не коснется ее. Но, лежа как сейчас, обнявшись, он понял, что больше никогда ее не отпустит.

– Тошнота может держаться неделями, а может завтра исчезнуть. Нет, я хочу домой, хочу увидеть моих любимцев, узнать, что вы сделали с аббатством, хочу дать вам возможность рассказать новости вашей матери. А потом мы вернемся к свадьбе Алекс. Ваш сын научится вести себя, я не собираюсь его баловать.

– Я не думаю, что все эти прогулки пойдут вам на пользу, – нахмурился Остин.

– Мое решение помните? – сонно прошептала она ему на ухо.

– Так вот о чем вы думаете, мадам…

Но ее ласковый смех оставил вопрос открытым.

Глава тридцать седьмая

Облака низко нависли над землей, когда Обри верхом отправилась в поместье Сотби, но, несмотря на пронизывающий ветер, на ее губах играла улыбка. За последние недели она все больше проникалась уважением к сварливому старику и предвкушала новую встречу с Анной и Марией. Хотя она еще не обо всем сказала Остину. Они тщательно готовились ко второму дню Рождества, дню раздачи подарков слугам, арендаторам аббатства и соседям. Оставалось украсить подарки и объявить о своих планах сегодня вечером, когда Сотби приедут на обед. Остин может себе сомневаться, но Обри была преисполнена уверенности, что его друзья и соседи с радостью его поддержат.

В конце аллеи стояла привязанная к дереву лошадь, и Обри с любопытством на нее посмотрела. Гости обычно подъезжали к дому, и парень с конюшни мог уберечь их лошадей от холода. Оставлять лошадь привязанной к дереву было признаком плохого тона, хотя, возможно, этот визитер спешил. Слуги у Сотби часто бывали небрежны, а Анна была слишком добросердечной, чтобы как надо отчитывать их.

Грумы аббатства были заняты, и, поскольку Обри собиралась только навестить Сотби, ей в спутники отрядили маленького Майкла. Покинув неряшливый дом, он подрос и превратился в красивого стройного мальчика, обожествлявшего Обри. Но когда они подъехали к дому, он почему-то не спешился, чтобы помочь ей.

Обри обернулась и увидела, что он смотрит па странного коня с тревогой и подозрением. Она нетерпеливо спешилась и передала поводья загипнотизированному мальчику.

– Отведи Звезду на конюшню, Майкл, и погрейся, пока я не пошлю за тобой. Я могу задержаться.

Он посмотрел на свою повелительницу и, энергично тряхнув головой, отказался принять поводья.

– Нет, миледи. Не ходите туда. Он там.

– Кто? – недоуменно спросила Обри.

– Сквайр, миледи. Он нехороший человек. Пожалуйста, не ходите туда. Мы можем вернуться.

– Хорошо, если он плохой человек, я прогоню его. Анна хорошо умеет отваживать незваных гостей.

Бросив обеспокоенному парню поводья, Обри решительно развернулась и зашагала к дому.

Дверь распахнулась от легкого прикосновения руки, и Обри мгновение помедлила на пороге. Что-то здесь было не так. У Сотби не было армии слуг, но обычно на стук выходила служанка. Казалось очень странным, чтобы в середине декабря дверь была не заперта.

Но потом она услышала громкие голоса, спорившие о чем-то в гостиной, и отбросила сомнения. Наверное, такому старому слепому человеку, как господин Сотби, порядком надоели невоспитанные гости. Вряд ли он когда-нибудь еще встанет со своего кресла. Болезнь сделала его раздражительным, но это не оправдывало его поведения.

Сжав затянутой в перчатку рукой стек, Обри вихрем ворвалась в дом, ориентируясь по звуку голосов. Она была достаточно хорошо знакома с домом и поняла, что голоса раздаются из той комнаты, где обычно собиралась вся семья. Этим утром они наверняка ожидали ее. Она тихо отворила дверь гостиной и вызывающе посмотрела на нарушителя домашнего спокойствия. Высокий смуглый мужчина со шрамом, обезобразившим половину лица, обернулся, чтобы взглянуть на нее. Его глаза озарило неожиданное облегчение, которое, однако, не изменило угрожающей манеры поведения.

– Беги, Обри, – торопливо выкрикнула Мария, прежде чем кто-то успел вымолвить хоть слово.

Но было уже поздно. Обри поняла это еще до того, как пришелец заговорил. Дьявольский блеск пистолета, нацеленного в седую голову господина Сотби, сказал ей все. Вид служанки, скорчившейся на полу в углу, подтвердил это. Она не сможет убежать от бандита.

– Я не советовал бы этого, леди Обри, – назидательно произнес незнакомец, жестом приказывая ей закрыть за собой дверь. – У меня и в мыслях нет причинять кому-нибудь вред, но на карту поставлена моя жизнь, и я не могу допустить, чтобы опрометчивый поступок девчонки отправил меня на виселицу. Входите, садитесь и расскажите своим друзьям, как глупо они поступают.

Обри медленно, не отрывая глаз от оружия в его руке, подчинилась. Господин Сотби со спокойным достоинством слушал эти угрозы, и только побелевшие костяшки его пальцев предательски дрожали. Любое резкое движение могло заставить налетчика спустить курок.

– Не думаю, что мы представлены друг другу, – спокойно заметил он, садясь рядом с Марией и непринужденно беря ее за руку. – Прошло так много времени с тех пор, как я нуждался в хороших манерах, что совершенно их позабыл. Простите меня. Я кузен Джеффри, Гарри Эверсли. – Его улыбающееся лицо превратилось в злобный оскал. – Я немного тороплюсь, так что если вы убедите ваших друзей поступить разумно, мы исчезнем с вашего пути.

Он поглядел на Анну, которая, казалось, окаменела рядом с отцом. Яркая копна волос была откинута со лба, лицо побелело и заострилось, когда она взглянула на человека с пистолетом.

– Я уже говорила вам, – Анна говорила так тихо, что в напряженной тишине ее слова почти не были слышны, – что выйду за вас замуж, но не вижу, зачем впутывать сюда моего отца и Марию. Позвольте им вместе с леди Обри уйти, и я сделаю то, чего вы хотите.

– Никогда! – взревел господин Сотби, вцепившись в подлокотники. – Ни одна из моих дочерей не выйдет замуж за чудовище. Застрели меня, Эверсли, моя жизнь, ничего не стоит.

Обри с ужасом заметила, как в жестких глазах Эверсли сверкнуло мрачное удовлетворение. Когда-то он был красив, но рассеянный образ жизни изуродовал его лицо. Немытый и небритый, он больше не мог претендовать на звание джентльмена, даже если бы захотел.

– Застрелить вас я смогу, если будет необходимо, и ваша дочь все-таки будет моей, по я предпочитаю жизнь полегче, чем у беглеца. Пока крики и вопли не улягутся, нужно будет на время сменить климат, но потом мы сможем вернуться и зажить припеваючи, как-вы сейчас, Вы должны мне дочь, Сотби. Анна никогда не заменит Луизу, но она старшая. Принято, чтобы старшая выходила замуж, первой. Обри прервала этот монолог.

– Но Анна уже помолвлена. – Она запнулась, отчаянно пытаясь придумать подходящего достойного молодого лорда. – Лорд Эдмонт будет крайне разочарован, если исчезнет его невеста, а поскольку приданое уже оговорено… я. думаю, что вам следовало бы обратить внимание на юридические последствия этого.

Остин наверняка крайне умилился бы ее совершенно фантастической юридической выдумке, но Остина здесь не было. Обри отчаянно хотелось, чтобы он оказался здесь. Атмосфера в комнате была слишком напряженной, чтобы кто-то другой смог оценить ее шутку, но, казалось, сквайр отнесся к ее заявлению всерьез.

– Эдмонт? У ног сельской старой девы? Но у него полно денег. Приданое должно быть существенным. – Эверсли посмотрел на свою пленницу. – Почему вы сразу мне этого не сказали? Эдмонт только виконт, но однажды он унаследует титул от дяди. Такой родственничек может пригодиться.

Анна выглядела слегка озадаченной. Мария крепко сжала руку Обри, и они с проблеском надежды уставились на человека, захватившего их в плен. Обри хотела каким-то образом обезоружить его, но не могла придумать ничего, что не грозило бы господину Сотби. Действительно, если она сможет затянуть время, может войти слуга или кто-то еще. Тогда его внимание на мгновение отвлечется. Она должна придумать, как это использовать.

– Ему достался неплохой улов, – согласилась Обри. – И он совершенно очарован Анной. Но у меня на примете есть леди, которая может вам подойти, господин Эверсли. Я люблю заниматься сватовством. Она дочь маркиза, к слову сказать. Я не посвящена в подробности, но полагаю, ее ждет неплохое наследство. Вам стоит серьезно об этом подумать.

На этот раз сквайр не обратил внимания на ее лепет. Его взгляд обратился к Марии, которая в отчаянии вцепилась в Обри, когда поняла, куда он смотрит. Обри покрепче ухватилась за стек, спрятанный под юбкой, моля бога, чтобы этот человек забыл о его существовании.

– Думаю, Мария больше похожа на Луизу, – решил Эверсли, проходясь взглядом по веснушчатому, но привлекательному лицу и ее стройной фигуре. – Я хочу быть уверен, что она получит одинаковое с Анной приданое, а лучше – большее, поскольку полагаю, что не буду вашим любимым зятем, и у меня мало шансов на наследство. Перья на столе. Леди Обри, если вы передадите чернила, мы можем приступить к формальностям.

Обри знала, что говорит с сумасшедшим, но не представляла, что он собирается делать после подписания брачного контракта, если это произойдет. Вполне возможно, что Сотби откажется что-либо подписать, тем самым подписывая свой смертный приговор. Она должна тянуть, чтобы выиграть время для размышлений.

Спрятав стек за подушкой на софе, Обри встала и принялась искать поднос для чернильницы.

– Конечно, вы понимаете, господин Эверсли, что лорд Эйлертон с ума сходит от любви к Марии. Это очень вспыльчивый молодой человек.

Она отыскала чернильницу и осторожно понесла ее непостоянному сквайру. От него несло элем, но он не выглядел пьяным, скорее возбужденным.

Она осторожно встала поодаль от его кресла и поставила на стол чернила.

– Он забудет о ней прежде, чем мы вернемся, – безразлично заявил Эверсли. – Идите сюда, – потребовал он, когда Обри повернулась, чтобы возвратиться на свое место.

Она обернулась и вопросительно посмотрела на него. Его глаза были бездонными и темными и пылали испугавшей ее страстью. Он знаком указал ей встать перед ним. Когда она заколебалась, он угрожающе шевельнул пистолетом.

– Мне будет гораздо лучше, если старик умрет. Девчонки наверняка наследуют поровну, и некому будет помешать мне, если я решу забрать их обеих с собой. Не дразните меня без надобности. Идите сюда.

– Стойте, леди Обри, – приказал Сотби. – Заберите с собой моих дочерей. Дело касается меня и этого мужлана. Пусть он делает что хочет.

Обри поняла, что он имел в виду. Теперь она может сбежать, прихватив с собой Анну и Марию, и, может быть, им удастся очутиться в безопасности, прежде чем Эверсли их схватит, но не раньше, чем убьет Сотби. Такой вариант событий оправдывал Хита и выставлял Эверсли убийцей, но она не могла на это пойти.

Обри храбро ступила вперед и оказалась лицом к лицу с кузеном Джеффри.

Эверсли ударил ее в челюсть с силой, которая могла бы свалить с ног любого мужчину. Обри молча рухнула на пол. Его по: ступок вызвал у находившихся в комнате сдавленный крик ужаса.

– Это за то, что ты подумала, что можешь меня остановить, – объявил Эверсли бесчувственной Обри. Затем, обернувшись к Марии, указал на место рядом с собой. – Стань сюда, и мы посмотрим, как твой отец умеет писать.

Не отрывая взгляда от бесчувственной подруги, Мария выполнила приказ. Ледяная рука Эверсли обхватила ее за талию. Она вскрикнула, когда он схватил ее за грудь и шевельнул пистолетом.

– Начинай писать, Сотби.

* * *

Остин откинулся в кресле и положил ноги на стол, с удовлетворением оглядывая отремонтированный кабинет. Он не собирался обновлять эту комнату, но Обри настояла, убедив, что не сможет заниматься его счетами из-за страха перед мышами и пауками. Но когда в очаге запылал огонь, а перед ним был уложен толстый ковер, Остин подумал, что охотнее занялся бы с ней здесь другими вещами, а не счетоводством.

Эта мысль вызвала у него приятные воспоминания, и он нетерпеливо посмотрел на часы. Они ждали Сотби к обеду, и он не мог понять, зачем Обри нужно ехать к ним перед тем, как они приедут сами. Тогда у них было бы время испытать ковер па мягкость, прежде чем одеваться к обеду.

Он опустил ноги на пол и вернулся мыслями к делам, поглядывая на письмо, лежавшее перед ним. Герцог совершенно не производил впечатление умирающего. Врач, который поставил этот диагноз, выдавал желаемое за действительное. Остин посмотрел на неприязненный наклон букв на странице.

Остин никогда – даже ради Обри – не согласился бы жить в замке Эшбрук под домашним арестом, как того требовал герцог. Он должен был каким-то образом успокоить Эшбрука, прежде чем тот пустит в ход ордер на арест. Возможно, ему придется съездить в замок с визитом, чтобы убедить ее отца, что Обри здорова и счастлива.

Но поездка из Лондона была для нее чересчур утомительной. Остин не мог просить ее отважиться на другую, еще более дальнюю. По его мнению, при такой погоде путешествие могло угрожать Обри и ребенку. Ее отец должен понять его опасения.

Обмакнув перо, Остин принялся писать.

Когда дверь рывком распахнулась, чтобы пропустить пыльного, запыхавшегося мальчугана, Остин от неожиданности опрокинул чернильницу, залив, тщательно переписанное письмо. Он выругался и посмотрел на сорванца.

– Леди Обри! Идите скорей! – выдохнул парнишка задыхаясь, постоянно подтягивая спадавшие брюки. Где-то по дороге он потерял пуговицы, но не обращал на это внимания.

В ту же минуту Остин был на ногах и направился к двери.

– Где она? Ее сбросила лошадь?

Паника охватила его, и картины, представлявшиеся воображению, почти парализовали.

– Сквайр. У Сотби!

Испуганный тем, что он подсмотрел через окно в доме Сотби, Майкл огляделся вокруг в поисках какого-нибудь оружия. Когда оп увидел у камина железную кочергу, глаза его просветлели, и он прыгнул к ней.

Слова мальчика подействовали на графа подобно грому. В голове промелькнуло, что упади Обри с лошади и покалечься, это было бы лучше, чем оказаться в руках Эверсли. Остин в свою очередь оглянулся в поисках оружия.

Проклиная оптимизм, который заставил его выбросить рапиры, Остин быстро соображая. Старые ружья в оружейной комнате были бесполезным ржавым хламом, настолько давно ими пользовались. Что же касается пистолетов, то они ему никогда не нравились, даже когда приходилось стрелять из них на дуэли. Его взгляд упал на плеть, все еще висевшую на своем гвозде в углу. Обри, не решаясь трогать его собственность, оставила ее на месте. Он схватил ее и вместе с парнишкой выскочил в дверь.

Отдав распоряжения людям на конюшне, Остин без седла запрыгнул на своего скакуна и пришпорил его, оставив поднявшуюся суматоху позади.

Даже если бы ярость и страх за жену не подгоняли его, Остин на своем чистокровном скакуне все равно намного бы опередил любого из своих людей. Как и получилось, и им ничего не осталось, как следовать за ним в облаке пыли.

* * *

Обри застонала и пошевелилась. Не обращая внимания на сумасшедшего за столом, Анна сорвалась со стула и обняла графиню.

Эверсли пришлось позволить Марии пересесть за стол и писать документ, который ои диктовал. Листы, исчерканные господином Сотби, разлетелись по полу, чуть шевелясь от сквозняка, теперь, когда вожделенная цель была так близка, он с нарастающим нетерпением мерил шагами комнату. Подпись Сотби на брачных документах соединит их судьбы. Он знал одного викария в окрестностях Эксетера, который за бутылку бренди оформит брак. Лицензию он купил заранее. Этот брак продержится, пока он не уладит все юридические формальности, а затем он покончит с девчонкой.

Он глянул на бледное лицо Марии, старательно писавшей свой приговор. Она не была Луизой, но он без проблем справится с ней в постели. Как только он приберет к рукам ее богатство, он сможет найти что-то получше.

Его взгляд упал на иол, где Анна помогала Обри встать, и он нахмурился. С огромным удовольствием он, как мог, вредил Хитмонту, давая понять, как чувствует себя человек, у которого украли его женщину. Джефф все испортил. Но должен же быть какой-то путь…

Обри не могла видеть задумчивого взгляда позади. Она сосредоточилась на том, чтобы прийти в себя, игнорируя нахлынувшие ярость и страх, возникшие при воспоминании о том, как она сюда попала. Если и были какие-то сомнения, кто свел в могилу первую жену Остина, синяк, расплывающийся у нее на скуле, их разрешил. Она отплатит этому чудовищу за большее, чем ее боль и унижение.

Опасаясь привлечь внимание Эверсли, Анна не решалась заговорить. Но ее отец был настроен по-иному.

– Миледи, за последние годы я был очень несправедлив к вашему мужу. Позвольте мне загладить мою вину. Если этот человек причинит вам вред, это убьет меня так же верно, как если бы вы были моей дочерью. Уходите, пока можете. У него только один заряд, и он бережет его для меня.

С помощью Анны Обри поднялась с пола. Старик сидел спиной к высокому французскому окну, и слабый солнечный свет держал в тени черты его лица. Эверсли стоял за спиной Сотби, с кривой улыбкой наблюдая за Обри.

– Если я захочу убигь тебя, старикашка, я сделаю это и без выстрела. Бегите, леди Обри. Мне нравятся движущиеся мишени.

Мария прекратила писать и, оцепенев от ужаса, уставилась на него. Анна обняла подругу, пытаясь защитить ее.

– Лорд Хитмонт застрелит вас как бешеную собаку, – яростно ответила она.

Эверсли хохотнул.

– Хитмонта повесят. Представляете, что случится, если тело леди обнаружат на дне той чертовой пропасти? Вывод будет однозначным. С Бланш не вышло. Другое дело одна из его жен…

Сотби порывался встать, ярость исказила его лицо. Глаза всех присутствующих, кроме Обри, оказались прикованы к нему. Со своего места она через окно выглянула наружу. Она проклинала свою близорукость, но ей показалось, что в кустах кто-то шевелится. Высвободившись из объятий Анны, она подтолкнула старшую девушку к ее отцу.

– Идите к нему, – прошептала она.

Разрываясь между преданностью отцу и желанием защитить Обри, Анна заколебалась, но Обри снова подтолкнула ее. Она сделала шаг в сторону, заставив Эверсли повернуться к ней лицом, в сторону от окна. Между ней и сумасшедшим оказалась небольшая семейная группа, но если он опытный стрелок, он без труда ее достанет.

– Прекрасный план, сквайр, – насмешливо проговорила Обри. – А как со служанкой? – Она показала на скорчившуюся в углу девушку. – Убедите вы ее в том, что мой муж убил меня? Или вы собираетесь взять с собой всю семью и служанку, когда уедете?

Эверсли нахмурился, поняв, что не продумал свой план как следует, но желание сокрушить Хитмонта возобладало над здравым смыслом.

– Я что-нибудь придумаю, – зловеще пообещал он и повернулся к Марии, прекратившей писать, – Заканчивай. Больше ни одной женщине я не позволю становиться на моем пути. Или вы находите мое прекрасное лицо слишком невыносимым, чтобы на него смотреть?

Он усмехнулся, увидев, как Мария вздрогнула и вернулась к письму.

Задумчиво повертев пистолет в руках, Эверсли вновь обратил внимание на Обри. Она не трепетала перед ним, и это его раздражало. Он не мог просто так убить ее. Он нуждался в какой-то реакции с ее стороны, которая оправдала бы его намерения.

– Луиза не считала меня таким уродом, чтобы на меня не смотреть. И другие любовницы вашего мужа так не считали, миледи. – Он произнес это с презрением, внимательно следя за ее реакцией. – Они все говорили, что я храбрец, когда узнавали, как могущественный граф исковеркал мою жизнь.

Обри больше не видела движения за окном, и ее охватило разочарование. Так или иначе, но она должна сохранить самообладание и сама со всем справиться.

– Что бы ни сделал с вами Остин, вы наверняка это заслужили, – холодно ответила Обри.

– У его потаскушки-сестры не было репутации, которую можно защищать! – взорвался он, словно она усомнилась в его честности. – Все знали, что она продает себя любому, у кого хватит денег. Он доказал это, выдав ее за американского недоноска. И за то, что я говорил правду, ваш муж почти ослепил меня! Он за многое должен заплатить, моя леди. Я долго этого ждал и получу то, что по праву принадлежит мне.

Прежде чем кто-то в комнате смог понять его намерения, Эверсли навел на Обри пистолет и прицелился.

Комната взорвалась какофонией криков и бьющегося стекла. Пистолет взорвался, наполнив замкнутое пространство запахом серы, и в тот же момент зловещий свист плети рассек воздух. Когда дымящийся пистолет вылетел из руки Эверсли, Обри упала на пол. Разъяренная темная фигура Остина перешагнула через осколки стекла, его плеть хлестала взад-вперед с громким треском, которому отвечали вопли его жертвы.

Мария и Айна вдвоем подскочили к безжизненной фигуре на полу, пока Остин вымещал свою злость на человеке, приложившем все усилия, чтобы разбить его жизнь. Крики и мольбы о пощаде Эверсли звучали музыкой для его ушей, пока плеть продолжала наносить удар за ударом, наказывая жертву за преступления против Луизы, против Обри, против бедной Бланш. Плеть пела о мести, от которой у Остина горчило во рту, когда он одним глазом поглядывал на безжизненную кучку одежды на полу.

– Хватит! – взревел Сотби, вставая с кресла и направляясь в сторону яростного крика. – Остин! Остановитесь, чтобы потом не пожалеть об этом!

Ошеломленный вмешательством, Остин заколебался, и Эверсли, постанывая, обмяк у камина. Багровый туман, окутывавший мозг Остина, испарился так же мгновенно, как и возник. С отвращением взглянув на своего противника, граф отбросил плеть и опустился па колени рядом с Обри.

Двери в гостиную с шумом распахнулись, ворвался шериф, за ним Майкл и половина мужчин из прислуги Остина, наполняя комнату топотом башмаков. Остин не обратил на них никакого внимания и поднял Обри на руки.

Видя мрачное, бледное лицо графа, шериф придержал язык и знаком велел людям расступиться, пропуская Остина с его грузом. Только Сотби, который не мог видеть всей драмы, осмелился нарушить молчание.

– Анна! Что случилось? Где ваша сестра? А леди Обри? Анна подошла к отцу и встала рядом, утешая его.

– С нами все в порядке, сэр.

Леди Обри упала в обморок. Как только она это сказала, неподвижная фигура на руках Остина вернулась к жизни. Вначале вздрогнули ресницы, а затем она беспокойно зашевелилась в объятиях мужа. Вздох облегчения пронесся по комнате, когда распахнулись ее нефритовые глаза.

Обри влюблено посмотрела на обеспокоенное лицо мужа.

– Остин, – прошептала она, – я знала, что ты придешь…

– Только чтобы выпороть тебя, чертова соплячка, – согласился он, скрывая за раздражением страх, переполнявший его сердце.

– Попытайтесь, милорд. – Она руками обвила его шею и теснее прижалась к плечу. – Но не могу обещать, что преуспеете.

Харли ворвался в двери, когда вся комната взорвалась радостным смехом. Он посмотрел на захлебывавшуюся смехом Обри и ее радостного мужа, на свою семью, объединившуюся в дружных объятиях, а затем вниз, на жалкого негодяя, который стонал, распростершись на полу под охраной Майкла с железной кочергой.

– Во имя Юпитера! – выругался он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Опять опоздал!

Эпилог

Стоя в стороне от веселящейся толпы, граф Хитмонт осматривал бальный зал и размышлял над изменениями, произошедшими за этот год. Гости на вечере не были так богаты, как блестящие сливки общества в Голланд-Хаус, в убранстве зала было больше остролиста и плюща, чем хрусталя и серебра, но, несмотря на это, он предпочитал общество, в котором находился сейчас.

Крупная ладонь накрыла меньшую, и он с любовью и нежностью посмотрел на излучающую красоту женщину рядом с ним. Золотистые волосы Обри ореолом обрамляли ее нежное лицо, она радостно смотрела на толпу друзей и родственников. Золотой бархат, облегавший ее округлившиеся формы, не демонстрировал так много, как прозрачный шифон, в котором он впервые ее увидел, но когда его взгляд остановился на мягком бугорке, в котором росло их дитя, глаза Остина вспыхнули гордостью.

Он проследил за ее взглядом и увидел влюбленную пару, неловко приступавшую к первому танцу. Эверетт и его невеста, возможно, и не были самыми грациозными танцорами, но счастье, светившееся в глазах молодого сквайра и дочери викария, заставляло всех не обращать на это внимания. Вспомнив собственную свадьбу, Остин вновь посмотрел на жену.

Прежде чем он успел заговорить, их уединение нарушила знакомая фигура. Остин неохотно выпрямился, но теплые пальчики Обри продолжали держать его за руку.

– Хитмонт, нам нужно поговорить. – Только сейчас приехав из Лондона, герцог не был одет соответственно случаю, но его элегантный наряд резко контрастировал с одеждой толпы.

– Согласен, сэр, но здесь для этого нет места, – спокойно ответил Остин. Он скрыл свое удовлетворение при виде одобрительной улыбки Обри.

– Черт побери, палата только что получила официальное письмо с протестом от американского правительства по поводу этого инцидента. Мне нужна ваша помощь, если мы хотим заставить стадо баранов в палате лордов осознать серьезность положения.

Остин приподнял бровь.

– Я сомневаюсь, что смогу просить приехать сюда Адриана, а мое присутствие там нежелательно еще несколько лет. Каким же образом я могу оказаться вам полезен?

Угрюмое лицо герцога напряглось от раздражения.

– Доказательства, представленные на суде над Эверсли, очистили вас от давних обвинений. Судя по тому, что я слышал, вы вновь завоевываете симпатии. Отстегать этого хама плетью – соответствует их представлению о справедливости. Не могу сказать, что я одобряю то, что вы защитили вашу честь за счет моей дочери, но если она не жалуется – а я вижу, что нет… – Он растроганно посмотрел на сияющее лицо Обри. – Тогда я приму ваши извинения. Тем больше у меня оснований радоваться, что мы подписали этот договор.

– Вы забыли, что обвинение в контрабанде остается в силе. Дворянской братии нелегко будет с этим примириться.

Остин крепче сжал Обри в объятиях, сдерживая ее беспокойное желание вмешаться.

Его милость пожал плечами.

– То, о чем они не узнают, их не встревожит. Доказательство исчезло, – он лукаво посмотрел па Остина, – и обвинения сданы в архив. Я старый человек, Хитмонт. Не делайте меня еще старше.

Обри не смогла противостоять этой откровенности. Она прикоснулась к рукаву своего отца и отвлекла его внимание от мужа.

– Не могли бы вы отдохнуть, отец? Остин говорил, что вы заболели, но вы уже здесь. Проскакали через всю страну, как будто вам нечего больше делать. Доктор Дженнингс разрешил вам эту поездку?

Герцог взял дочь за руку и хмуро посмотрел на Остина.

– Шарлатаны они все. Теперь Дженнингс говорит, что я слишком злобен, чтобы умереть. Говорит, что все это было ошибкой. Ошибка! Если бы он только знал, что заставил меня пережить… – Он снова посмотрел на дочь, и его взгляд потеплел… – Я еще побуду поблизости и посмотрю, как подрастет мой внук. Клара сказала, что вы не жалели времени, чтобы осуществить мечту старика. Ваш кузен неплох, когда отрывается от книг, но в нем слишком много от его отца. Я рассчитываю, что вы и Хитмонт произведете на свет настоящего Берфорда. Дело не в имени, главное – характер. А если вы вдвоем создадите наследника, достойного следовать по моим стопам, то тогда этот мир слишком милостив к таким, как я. Я еще не ухожу на покой. Девиз Берфордов – упорство. Я дождусь и посмотрю, какого сына вы вырастите.

Остин скрыл удовлетворение и вопросительно поднял бровь, ожидая пояснений. Он припомнил их спор о семейных девизах. Тогда она сказала, что ему следует внимательнее их изучать. Упорство давало мало материала для раздумий. Для такой амбициозной и неуправляемой семейки он бы придумал что-нибудь получше, упорство совершенно не подходило. Он ждал.

Обри шепотом перевела.

– Упорство – это цензурный вариант. По латыни на каминах в Эшбруке это звучит красочнее: «Сжигайте за собой мосты, и пусть мир летит ко всем чертям!» Хотя в нашем случае, мне кажется, мы сожгли только конюшню.

Остин рассмеялся.

Герцог пропустил мимо ушей эту фривольность и нетерпеливо поглядывал на смеющегося зятя.

– Хорошо, но вы на моей стороне? Могу я рассчитывать па вашу поддержку, когда начнется сессия?

Остин придал своему лицу подобающую серьезность и отвесил легкий поклон, когда первые звуки вальса начали заполнять зал.

– Сэр, я думаю, что сейчас более важной может быть только одна вещь.

Его милость раздраженно огрызнулся.

– Что это?

– Танцевать с вашей дочерью. – Остин посмотрел на Обри, накрыв ее пальцы своей ладонью. – Моя дорогая?

Ее сверкающая улыбка заставила отступить даже ее отца.

Остин провел ее к центру зала и закружил, с умением опытного танцора. Когда под мелодичные звуки вальса они скользили по залу, толпа расступалась перед ними, пропуская пару, восторженно кружившуюся в объятиях друг друга.

– Если он добился этого побоями, я и сам готов попытаться, – фыркнул один джентльмен другому, не отрывавшему от них глаз.

– … говорят, он прошел через огонь, чтобы спасти ее! Как романтично!

– Не могу поверить, что эта маленькая сорвиголова позапрошлой весной оборвала все мои тюльпаны.

– Осмелюсь сказать, что его служба под началом Веллингтона привлекла ее…

Герцог поднял на последнего говорившего иронический взгляд.

– Это моя дочь, сэр. Надежда семьи Берфорд. Замужем за хорошим парнем. Зовут Этвуд. Вы еще много о нем услышите.

Не замечая шепота и взглядов, пара продолжала кружить, глядя друг на друга.

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

Глава двадцать третья

Глава двадцать четвертая

Глава двадцать пятая

Глава двадцать шестая

Глава двадцать седьмая

Глава двадцать восьмая

Глава двадцать девятая

Глава тридцатая

Глава тридцать первая

Глава тридцать вторая

Глава тридцать третья

Глава тридцать четвертая

Глава тридцать пятая

Глава тридцать шестая

Глава тридцать седьмая

Эпилог

Реклама на сайте