«Жена ювелира»

Виктория Холт Жена ювелира

Чипсайд

В винном погребе дома, расположенного в Чипсайде, Томас Уэйнстэд давал указания своему слуге Джефферсу, как подавать хорошую мальвазию, которая понадобится к сегодняшнему ужину. Томас, упитанный, пухлый мужчина с румяным лицом, выдававшим в нем любителя хорошо поесть, одетый в простую, но сшитую из самых дорогих тканей одежду, выглядел преуспевающим торговцем шелком и бархатом из Чипсайда, кем он в действительности и являлся. Он слыл богобоязненным, ревностно относящимся к своему делу, честным купцом, добропорядочным горожанином и состоятельным человеком. И все же, когда он разговаривал с Джефферсом, на лице его были отчетливо заметны признаки озабоченности, и Джефферс, двадцатидевятилетний, довольно красивый малый, на которого засматривались многие горничные, служанки, а порой и жена какого-нибудь горожанина, хорошо знал причину взволнованности хозяина, он и сам разделял приподнятое настроение, со вчерашнего дня охватившее весь дом.

Причина была вполне понятной. Наверху, в своей комнате, дочь Томаса Уэйнстэда Джейн с помощью служанки Кейт готовилась к встрече с гостями, которых ожидали вечером. Поднявшись наверх, Томас и его слуга услышали голос, несомненно принадлежавший молодой госпоже, которая, наряжаясь, что-то напевала. Джейн – веселая молодая девушка, речь ее часто прерывалась взрывами смеха, что заставляло расплываться в улыбке даже отца, несмотря на его твердое намерение быть строгим и подавлять всплески бурного веселья, которые, как говаривал он себе, вместе с необычайной красотой дочери преждевременно сведут его в могилу.

Джейн, только вчера вернувшаяся из Нортгемптоншира, успела за двадцать четыре часа преобразить весь дом; а Томасу, как бы он ни гордился дочерью, было не до радости. Он надеялся, что за год, проведенный в Нортгемптоншире, она образумится, что сельская местность утихомирит ее. Он снова с горестью вспомнил о веселой и прелестной жене, умершей, когда Джейн была еще ребенком. Она-то уж наверняка знала бы, как обращаться с дочерью. Вчера, когда Джейн вернулась домой, он тотчас же понял, что должен найти ей мужа, и как можно скорее. Ему трудно было справляться с Джейн. Ей исполнилось шестнадцать лет, и она стала еще восхитительнее, чем в пятнадцать, когда он отправил ее в Нортгемптоншир; а ведь и тогда он уже понимал, какие трудности ждут его впереди.

Джейн была очень красива, с сияющими серо-голубыми глазами, с пышной копной золотистых волос и нежным цветом лица. Люди баловали ее. Слуги и подмастерья, даже когда она была ребенком, готовы были ради нее терпеть какие угодно нагоняи и побои. У нее было доброе сердце, и несмотря на то, что она хорошо знала о собственной привлекательности и обаянии, у нее легко было вызвать чувство сострадания. Джейн была умна и не обращала внимания на чины и звания. Однажды отец увидел, как она помогала нести воду старой женщине – отвратительной, грязной старухе, с которой, как ей следовало бы понимать, дочь купца не должна была знаться. Он хорошо запомнил этот день: стояла жара, до Чипсайда доносилось ветром зловоние, исходившее от реки Флит, в которую дубильщики и мясники сбрасывали отходы и мусор. Томас потребовал, чтобы дочь объяснила свое поведение. «Она была такая старенькая, – ответила Джейн, – и притом мне ничего не стоило ей помочь». – «А разве ты не знаешь, что спроси ты моего разрешения, я бы не позволил тебе сделать это?» В ответ прозвучал ее смех, чистый и мелодичный, как звуки колокола на церкви Святой Милдред. «Отец, неужели я должна была просить старушку подождать, пока я сбегаю домой и спрошу твоего разрешения?» У нее всегда был готов ответ, а Томас знал только один способ, как поступать с непокорными дочерьми. Он отвесил ей такой подзатыльник, что она отлетела в другой угол комнаты. И что же она после этого сделала? Пожала своими прелестными плечиками, дерзко вскинула голову и дала ему понять, что снова поступит так же, представься ей подобный случай.

Томас отнюдь не был бесстрастным человеком, и воспоминание о том случае бросало его в жар. Эта девушка порой приводила его в бешенство и в то же время вызывала в нем чувство гордости. Но он никогда ни словом, ни жестом не давал ей понять, что гордится ею; от него она получала больше побоев, чем улыбок, слышала больше брани, чем добрых слов.

Джейн была для отца источником постоянной тревоги. Томас надеялся выбить из нее дерзость, но Джейн была не из тех, кто покорно сносит наказание, и ему часто приходилось привязывать ее к столбу, который он обычно использовал для порки слуг. Она почти никогда не плакала, лишь смотрела на него со жгучей ненавистью. Однако ее ненависть исчезала быстро, так как Джейн была неспособна долго носить в себе обиду. А что случалось после экзекуций? Все домочадцы ополчались против него. Не то чтобы кто-то из них осмеливался выразить протест в открытую; это было бы все равно что самому напроситься на порку, а у них хватало ума не рисковать, ибо если уж Том Уэйнстэд порол, то делал это не жалея сил. Но отсылая Джейн после очередного наказания в ее комнату и приказывая держать ее там на воде и хлебе, он прекрасно знал, что повар и Кейт договорятся между собой и постараются тайно доставить ей самые изысканные лакомства. Что касается Кейт, то она просто обожала хозяйку. Кейт была глупа. Ему не следовало брать ее в дом. «Клянусь Пресвятой Девой, – думал он с досадой в таких случаях, – малейший проступок с ее стороны, и я вышвырну ее вон».

Но это была пустая угроза. Он знал, что рука у него не поднимется выгнать эту женщину. Конечно, время и злоключения отложили отпечаток на лице Кейт, но когда-то она была весьма недурна собой. А мужчина есть мужчина, и даже если он весьма уважаемый торговец дорогими тканями… тем более – вдовец, кем Томас был уже несколько лет, вполне может себе позволить согрешить разок-другой.

– Держи свечу выше, болван, – закричал он на Джефферса, – и не капай на меня воском!

Джефферс сделал обиженный вид, хотя в действительности брань вовсе не задела его. Все домочадцы давно знали, что внезапные вспышки гнева у хозяина вызваны скорее его собственными мыслями, чем проступками тех, кого он бранит. Уэйнстэд глянул из-под своих кустистых бровей в смиренные глаза Джефферса.

– И запомни, когда мы будем сидеть за столом, следи, чтобы бокал миссис Блейг был все время наполнен. Она любит ликеры, но ей нравится, когда ее упрашивают выпить.

– Слушаюсь, хозяин, – ответил Джефферс; и оба они от души посмеялись над госпожой Блейг.

– А что до моего друга Уильяма Шора, то мы должны выложиться перед ним. Мне думается, он знает толк в хорошем вине, хотя иногда употребляет его чрезмерно.

– Слушаюсь, хозяин.

Упоминание имени Уильяма Шора вновь подняло у купца настроение. Он не просто так поддерживал дружбу с ювелиром, от сегодняшнего ужина зависело очень многое. Томас тщательно все продумал. Их будет четверо: Шор и миссис Блейг, он сам и его дочь. А во время ужина и после него Томасу придется держать ушки на макушке.

Ему хотелось найти Джейн хорошую партию и передать ее будущему мужу невинной девушкой. Он бы так и сказал другу Уиллу: «Томас Уэйнстэд снимает с себя ответственность. Теперь она перекладывается на тебя, Уилл Шор».

Шор, несомненно, будет превосходным зятем. Но не замахнулся ли купец слишком высоко? Что ж, вполне возможно. Но ведь он предлагает хороший товар. Золотых дел мастера – такие, как Шор, – были важными людьми в Сити, они считались самыми богатыми и уважаемыми купцами, общавшимися со знатью, а порой и с членами королевской семьи. Шор жил в прекрасном доме на Ломбардной улице, имел процветающее дело и слыл человеком состоятельным, занимавшим прочное положение в обществе. Он уже вошел в брачный возраст – ему исполнилось двадцать восемь лет, и поскольку он был благочестив и не мог позволить себе легкомысленное поведение, ему было самое время подыскивать себе жену.

Если Шор изъявит желание, Джейн должна выйти за него, даже если ее придется как следует поколотить или заставить поголодать, чтобы она покорилась. Она такая красивая и умная, что должна сразу же понравиться Шору, однако ее живой и веселый нрав, ее бунтарские мысли, которые она, нимало не смущаясь, высказывает в разговоре, могут не вполне прийтись ему по душе.

– Пошевеливайся! – закричал он внезапно на Джефферса. – Чего стоишь, рот разинув?

Вернувшись в мыслях к своенравному характеру дочери, он вновь разгневался. Он вспомнил, что произошло, когда он однажды взял ее с собой посмотреть коронацию королевы Елизаветы Вудвилль. Они оказались впереди толпы, и какой-то человек, явно из высшего общества, приблизился к ним, чтобы поглазеть на Джейн. Уже тогда у купца зародилась тревога, которая позднее полностью овладела им. В этом безнравственном городе было великое множество бессовестных мужчин, готовых совратить невинную девушку. Сам король подавал пример распущенности.

– Граждане, – кричали, бывало, жители Лондона, – прячьте жен и дочерей, этой дорогой идет король!

Был и другой случай, вызвавший у него еще большую тревогу. Произошел он во время одной из процессий, в которых доставляла себе удовольствие участвовать королева, взошедшая на трон Англии несмотря на сравнительно низкое происхождение. По улицам Лондона продвигалась кавалькада рыцарей и эсквайров в расшитых золотом темно-красных бархатных одеждах; один из них, красивый мужчина явно знатного происхождения, остановил свой взгляд на Джейн; он улыбнулся – и Джейн тоже ответила ему улыбкой, полной той раскованности, веселья и очарования, которыми она с равной щедростью наградила бы и самого бедного лоточника с улицы Кэндлуик.

– Кто этот человек? – спросил он шепотом у стоявших рядом в толпе, убедившись в том, что дочь не слышит. Он уверял себя, что ее следует хорошенько выпороть, чтобы не расточала распутные улыбки знатным господам.

– Разве вы не знаете? – прошептали в ответ. – Это лорд Уильям Гастингс, фаворит короля, он женат на сестре графа Уорика.

Женат! Тогда ему нечего пялиться на дочерей добропорядочных граждан. Брак, судя по всему, не препятствует придворным господам искать развлечений на стороне, забывая о законных супружеских ложах.

Дома Джейн получила причитающееся ей наказание. Когда он, покончив с этим, подошел к окну, то заметил, что во дворе стоит человек, который, увидев его, поспешно удалился; фигура незнакомца напоминала прекрасно сложенную фигуру лорда Гастингса.

На следующий день Джейн была отправлена к родственникам в Нортгемптоншир; и пока она была в деревне, отец занялся устройством ее будущего.

Томас со слугой вошли в большой обеденный зал, и затем Джефферс внес вино в небольшую гостиную, примыкавшую к залу. Настроение Томаса вновь круто изменилось. Он все хорошо спланировал. Сегодняшний прием был прямым следствием улыбок, которыми Джейн одаривала милорда Гастингса. Но сегодня она должна будет улыбаться человеку своего сословия, а он – ей; и их улыбки не будут вызывать опасений у отца, а станут хорошим поводом для радости. Дом Томаса Уэйнстэда был одним из самых величественных в Чипсайде. У него, как и у большинства соседних домов, имелся внутренний двор; по обеим сторонам ворот находились помещения, выходившие окнами на улицу, в них жили слуги и подмастерья; окна его комнаты и комнаты дочери выходили во двор. Главное место в доме занимал огромный зал, и большинство окон располагалось в нем. Существовал обычай, согласно которому все домочадцы должны были принимать пищу в этом зале. Томас обычно восседал во главе стола, дочь – по правую руку от него, на дальнем конце стола в порядке старшинства сидели подмастерья и слуги. Напротив большого зала, по другую сторону двора, были помещения, в которых Томас – весьма преуспевающий торговец дорогими тканями – вел свое дело, подмастерья жили на втором этаже. Под домом находились подвалы, там Томас хранил свой товар, хорошенько запертый от воров на надежные замки, с ключами от которых он никогда не расставался. Были у него и погреба, так как он любил хорошие вина и обильный стол. Он слыл великодушным хозяином для тех, кто ему хорошо служил.

Однако в этот вечер ужин, назначенный на пять часов, должен был подаваться не в большом зале, а в более интимной гостиной, за столом, накрытым для четверых. Он не хотел, чтобы Уилл Шор и миссис Блейг сидели за одним столом с его неотесанными слугами, ибо миссис Блейг считалась светской дамой, а Уилл Шор, будучи золотых дел мастером, несомненно, жил в более роскошной обстановке на Ломбардной улице, чем Томас Уэйнстэд мог позволить себе в Чипсайде.

Он отметил, что стол хорошо сервирован и пол в гостиной устлан свежим тростником. Из кухни доносился аппетитный запах мяса, жарившегося на вертелах; в доме стояла тишина – все понимали важность сегодняшнего события.

Наступила половина пятого, гости должны были появиться с минуты на минуту. О! Он услышал какое-то оживление во дворе и, выглянув в окно, увидел, что прибыла миссис Блейг. Томас вышел встретить ее нахмурившись, потому что Джейн следовало бы быть рядом с ним; ей придется научиться хорошим манерам, если она удостоится чести попасть в дом ювелира.

Затем он улыбнулся, поскольку миссис Блейг немного забавляла его. Как он догадывался, ей было далеко за тридцать, но ей нравилось, чтобы другие думали, будто она моложе. Хитрый прищур маленьких глаз и поджатые губки миссис Блейг свидетельствовали о ее чрезмерных аристократических замашках. В Чипсайде она пользовалась большим уважением как кружевница короля, и ее мастерством, несомненно, стоило восхищаться – никто в Лондоне не мог плести кружева лучше миссис Блейг. Но глупой женщине нравилось, что люди думали, будто король удостаивает ее своим покровительством потому, что когда-то между ними произошло нечто деликатное. Она делала вид, что держит свое прошлое в секрете, но не упускала случая намекнуть, что король сыграл в нем определенную роль. Конечно, у короля было столько любовных приключений, что миссис Блейг вполне могла бы быть героиней одного из них.

Томас в знак приветствия по тогдашней моде поцеловал ее в губы.

– Вы прекрасно выглядите, миссис Блейг, – сказал он, и она довольно улыбнулась.

Действительно, она смотрелась недурно в плотно облегавшем ее платье, юбкой которого мела бы двор, не приподними она ее изящным движением с одного боку, на придворный манер; ее высокая шляпа была на несколько дюймов выше, чем большинство тех, которые ему приходилось когда-либо видеть, а каскад нежнейшей ткани, ниспадавший с нее, достигал почти края платья миссис Блейг.

– Вы тоже прекрасно выглядите, мистер Уэйнстэд. А где же ваша прелестная дочь, о которой мы так наслышаны?

– Она в своей комнате, одевается, хотя ей следовало бы быть здесь, чтобы встретить вас. Но поверьте мне, миссис Блейг, она тратит столько времени на туалет, исключительно для того чтобы предстать перед вами в наилучшем виде. Я имел смелость сказать ей, что сегодня у нас на ужине будет светская дама, весьма сведущая в вопросах моды.

Этими словами он заранее компенсировал любое проявление неуважения со стороны Джейн, а она могла выкинуть что угодно, так как была плохо обучена хорошим манерам. Миссис Блейг жеманно улыбнулась, и чувствовалось, что она весьма удовлетворена.

– Боюсь, что она очень разочаруется, увидев меня.

– А у меня нет сомнения, что она умрет от зависти. Ей непременно захочется иметь такое же платье и такую же шляпку.

Эта приятная беседа была прервана прибытием Уилла Шора; Томас порадовался, увидев, как его старший конюх быстро подскочил к ювелиру, чтобы принять лошадь и отвести ее в сторону. Шор подошел к хозяину дома.

– Очень рад вас видеть, – тепло приветствовал его Томас.

– Я также весьма рад, – ответил ювелир тихим голосом.

– Вы, конечно, знакомы с миссис Блейг.

– Безусловно. И очень рад встретить ее здесь. Миссис Блейг улыбнулась, и ювелир пробормотал, что она выглядит великолепно. Томас немного встревожился. А вдруг эта женщина понравится Уиллу Шору и он решит, что она будет ему лучшей женой, чем Джейн Уэйнстэд? Томас изучающе посмотрел на Уилла. Его одежда была несколько мрачновата и более проста, нежели можно было бы ожидать от богатого золотых дел мастера.

Уилл – уравновешенный и предусмотрительный, благочестивый и дальновидный человек. Захочет ли он взять в жены такое легкомысленное создание, как юная Джейн? И как сама Джейн отнесется к нему?

«Будь спокойнее, – увещевал он себя. – Если Уилл захочет жениться на Джейн, она будет его, даже если придется выпороть ее до бесчувствия и принести к алтарю на руках».

Теперь ему не терпелось поскорее войти в дом, позвать Джейн и посмотреть, какое впечатление произведет она на гостей.

Уилл Шор спросил:

– Как я понимаю, Томас, ваша дочь уже вернулась?

– О, да! Вернулась! И она такая же очаровательная, как и тогда, когда уезжала.

Глаза миссис Блейг сощурились.

– Мы сгораем от нетерпения, мы очень хотим посмотреть на такую прелесть.

Томас вновь допустил ошибку. Ему бы следовало сделать так, чтобы Джейн неожиданно предстала перед гостями во всей своей красе. Это всегда производит больший эффект, чем если заранее подготовить людей к захватывающему зрелищу.

Они вошли в дом, навстречу им по лестнице спускалась Джейн. Все остановились, глядя на нее. Даже отец был ошеломлен ее красотой. Она же улыбалась, будто не сознавая этого. На ней, как и на миссис Блейг, было голубое платье, но на Джейн голубой цвет казался совсем иным. Голубизна ткани отражалась в глазах Джейн, поэтому они выглядели скорее голубыми, чем серыми, и гораздо более прекрасными, чем платье; ее глаза показались Томасу веселее, чем обычно, нежная улыбка открывала взору ровный жемчуг зубов, она немного зарделась от возбуждения, так как любила веселье, а предвкушение развлечения всегда ее оживляло. Лиф ее платья с глубоким вырезом был отделан на груди белым кружевом, голову украшала простая кружевная наколка, выглядевшая очень изысканно, а блестящие волосы струились по плечам. Джейн была миниатюрным, изящным созданием, и когда она спустилась по лестнице, приподняв юбку, из-под которой виднелись красные, по-модному заостренные башмачки, миссис Блейг неожиданно показалась неуклюжей и грубой.

– А, вот и ты явилась, – сказал Томас. – Мне кажется, тебе следовало бы спуститься пораньше, чтобы принять своих гостей.

Джейн низко поклонилась.

– Я уверена, отец, что ты лучше меня можешь приветствовать наших гостей с подобающей учтивостью.

Миссис Блейг и Уилл Шор не могли оторвать от нее глаз.

– Вы ведь недавно вернулись из деревни, мисс Джейн? – спросила Мэри Блейг.

– Только вчера.

– И несомненно, после деревни Чипсайд показался вам несколько странным?.. – вступил в беседу ювелир.

– Не странным, а очаровательным. Мне не терпелось увидеть Чипсайд вновь, – ответила Джейн.

– Вам не следует слишком привязываться к нему, моя дорогая, – заметила Мэри. – Думаю, недалеко то время, когда вы выйдете за кого-нибудь замуж и покинете эту улицу.

– Я вижу, вы полагаете, что мне не терпится выйти замуж и оставить здешние места! – улыбаясь, сказала Джейн. – Впрочем, вполне возможно… Но мне будет ужасно не хватать всего этого.

– Давайте пройдем в гостиную, – предложил ее отец, – и я прикажу подавать ужин.

«Несомненно, это была хорошая идея – устроить ужин в гостиной», – подумал Томас, провожая взглядом дочь и гостей. Уилл явно увлекся Джейн; однако увлечься девушкой – вовсе не значит жениться на ней. Этот печальный факт был корнем отцовских тревог. Томас прислушался к разговору.

– Так вы золотых дел мастер, сэр? – спросила Джейн. – Это, должно быть, очень интересное занятие.

– Да, мисс Джейн, не без этого. Вы как-нибудь можете навестить меня на Ломбардной улице… вы и ваш отец, – поправился Уилл Шор.

– С удовольствием, и предвкушаю встречу с вашей милой женой.

– У меня нет жены… пока. Серо-голубые глаза Джейн стали озорными.

– Вы говорите так, будто намереваетесь исправить этот недостаток, сэр.

Томас едва не задохнулся от гнева. Благовоспитанной девушке не следует разговаривать с мужчиной подобным образом.

«Пресвятая Богородица! – вскричал он про себя, багровея. – Что у тебя за манеры, дочь? Вот погоди – ты получишь хорошую взбучку за то, что смеешь дерзить гостям».

Уилл Шор передернулся от неловкости, а Джейн с упреком улыбнулась отцу.

– Разве я сказала что-нибудь не так? – спросила она.

– Боюсь, это я виноват, – вставил поспешно Уилл. – Но ответ мне показался вполне естественным.

– Так оно и есть, – уже беззаботно прощебетала Джейн.

– Помолчи-ка, милая, – одернул ее отец, но без особого гнева, так как в этот момент Джефферс вносил жареных фазанов, тушки которых были украшены их же перьями.

Повар все приготовил отлично. Шор увлечен Джейн, так почему бы Томасу и не порадоваться? Он переключил внимание на Джефферса. Следит ли слуга за тем, чтобы бокал миссис Блейг был наполнен? Да, здесь все в порядке. Ухаживает ли за Шором? Казалось, что Шор не замечает того, что ест: ни жареных фазанов, ни воловьего мяса, ни барашка; он не ощущал прекрасного вкуса мускателя и мальвазии, пока любовался Джейн и внимал ее беспечной болтовне. Все хорошо – завтра Томас поговорит с Джейн и сообщит ей о своей воле.

Вошла Кейт. Ее полное лицо сияло, и пот от усердия струился по щекам. «Лиф ее платья слишком низко вырезан», – подумал с неодобрением Томас. Как и у Джейн, декольте было украшено кружевами, но необъятная грудь Кейт, казалось, вот-вот разорвет их и вырвется на свободу. Кейт была соблазном и опасностью. Томас знал, что когда-то она была женщиной легкого поведения, маркитанткой, последовавшей за обозом Ланкастерской армии, когда та двинулась на юг. Кейт появилась в доме Томаса почти десять лет назад, поведала ему свою историю – и он пожалел ее. Теперь она стала старше, но, по его представлениям, оставалась такой же распутной. Л он?..

Что ж, за десять лет за ним числился один небольшой грешок. Нет, Томас Уэйнстэд, будь честен… Вовсе не один. Кейт была постоянным напоминанием о его грехе и в то же время постоянным искушением. Но будучи человеком добропорядочным, Томас не мог выгнать ее просто потому, что она напоминала ему о его грехе, он вынужден был держать ее, постоянно испытывая искушение и борясь с ним.

Томас предполагал, что Кейт время от времени ныряет в постель к Джефферсу и что Джефферс – столь же благонравный, как и его хозяин, – испытывает те же муки.

Джейн улыбнулась Кейт, и та ответила ей улыбкой. Ладно, он еще поговорит об этом с Джейн. «Вот, – скажет он ей, – пример распущенности! Будь Кейт порядочной женщиной, она могла бы быть сейчас женой и матерью». Но нет, лучше он промолчит. А то Джейн, несомненно, напомнит ему о тех многих порядочных женщинах, которые вынуждены голодать, бродить зимой по улицам и просить подаяния у ворот Сити, тогда как за рекой, в узких улочках Саутуорка, живут женщины, которых ее отец не счел бы порядочными, и тем не менее у них есть все – и пища, и великолепные наряды.

Томас, нахмурясь, взглянул через стол на Джейн. Она всегда знала слишком много и умела парировать резко и точно.

Теперь разговором завладела миссис Блейг, переключив его на придворные дела. Слушая ее, Джейн оперлась локтями о стол, глаза ее заблестели.

– Миссис Блейг, вы действительно верите, что мать королевы колдунья?

– Несомненно. Увы, моя дорогая, но в Графтонском замке у нее есть специальная комната, полная разных сосудов и таблиц, снадобий и ядов, в которой она занимается черной… да-да, именно черной, скажу я вам, магией. Так что король Эдуард уж точно попался в ловушку.

– Как бы мне хотелось уметь колдовать!.. – воскликнула Джейн.

– Тьфу, ты сама не знаешь, что говоришь, – возмутился Томас.

– Но подумай отец! Если уметь колдовать, то можно достичь всего, чего пожелаешь. Расскажите нам, миссис Блейг, как попался Его светлость король? Что, ему дали любовный напиток?

– Любовный напиток! Нет, это было позднее…

Глаза миссис Блейг еще больше сощурились. Кровь прилила к ее лицу. Она была вне себя от негодования. «Неужели она полагает, – с изумлением подумала Джейн, – что будь ее мать колдуньей, то сейчас она смогла бы быть женой короля, а не просто его кружевницей?»

Итак, Мэри Блейг села на своего любимого конька.

– Король отправился на север, чтобы подавить мятеж. О, как он смотрелся! Самый красивый мужчина в Англии, ростом гораздо выше шести футов. Никто не мог устоять, глядя на его прекрасное лицо. Там, на севере, охотясь в лесу Уиттлбери, он увидел стоящую под дубом вдову с двумя сыновьями, лишившимися отца. Это была…

– Елизавета Вудвилль? – воскликнула Джейн.

– Именно она, – сказала Мэри Блейг. – Что ей еще оставалось делать, как ни броситься перед ним на колени и молить вернуть ей утраченное наследство?

– А он всех женщин считает столь же привлекательными, как сам, – с иронией сказала Джейн, – ну хотя бы в первую неделю знакомства?..

– Ты позволяешь себе слишком много, милочка, – прервал ее отец. Он не совсем доверял Мэри Блейг. Что, если она расскажет о том, что слышала, кому-нибудь при дворе? Многим людям отрубали уши за вещи менее серьезные, чем те, что только что произнесла Джейн.

– Наш король – джентльмен, – с укоризной сказала Мэри. – Это правда, что он неравнодушен к прекрасному полу. Но на то он и мужчина. Король был растроган при виде вдовы, – продолжила она, – и пообещал сделать для нее все, что в его силах. Вот так его заманили в Графтонский замок, где жила Елизавета с матерью.

– Колдуньей, – добавила Джейн.

Томас заметил, что Уилл Шор смотрит на Джейн с заинтересованной улыбкой, как будто находит все сказанное девушкой чрезвычайно остроумным.

– Вот именно колдуньей! – подтвердила Мэри, привлекая к себе внимание. – В Графтоне Его светлость, конечно же, угощали. А когда он сидел за столом, не было ничего проще подлить ему в вино какого-нибудь зелья. Он не пробыл там и часу, как уже был абсолютно уверен, что, кроме Елизаветы Вудвилль, ему не нужна ни одна из тех женщин, с которыми он когда-либо встречался. А ведь она – вдова и сама признает, что старше его на семь лет. А на самом деле – почти на двенадцать, клянусь вам. «О, – сказала она, – я не стою того, чтобы быть вашей женой, но я слишком благонравна, чтобы быть вашей любовницей». Таким образом, отказав ему в своей постели и прибегнув к помощи матери-колдуньи, она в конце концов заставила его согласиться на тайный брак.

– Прелестная история… – проговорила Джейн, прищурившись.

– И романтичная, – согласился Шор. – Почему бы королю не жениться ради собственного удовольствия, а не ради окружающих его лордов?

Джейн с улыбкой подалась вперед.

– Как, сэр, неужели вы тоже очарованы Его светлостью королем? Я знаю, что в него влюбляются все женщины. Но мне не приходило в голову, что он может вызывать такую же симпатию у мужчин.

– Замолчи! – прорычал Томас. – Как ты смеешь за моим столом так неуважительно отзываться о короле?

– Но, отец, ведь хорошо известно, что Его светлость своей женитьбой навлек гнев многих знатных лордов. Это только женщины вздыхают и, улыбаясь, судачат о том, как он красив и очарователен, и проклинают злую судьбу за то, что их матери не колдуньи.

При этих словах Уилл Шор громко рассмеялся, а Томас позволил себе едва улыбнуться уголками рта.

– Скажите, Уилл, – спросил Томас, – что бы вы делали с такой особой, доведись ей оказаться на вашем попечении?

– Очень гордился бы ею, – ответил Уилл, и его тусклые глаза, казалось, потеплели и засветились.

«Итак, – с удовольствием подумал Томас, – несмотря на всю дерзость Джейн, дело принимает хороший оборот».

– А мне бы хотелось увидеть короля, – задумчиво произнесла Джейн.

– Увидите, когда он в следующий раз будет проезжать верхом через Сити, – сообщила Мэри.

А Томас подумал: «Ну уж нет, если она в то время еще будет жить у меня, я этого не допущу. А вдруг на троне окажется какой-нибудь милорд Гастингс?»

– В Сити поговаривают, – сказал Уилл рассудительно, – что граф Уорик всегда не одобрял брак короля. Он настаивал на браке с французской принцессой и на союзе с Францией.

– Это было бы неплохо, – сказал Томас. – Войны, войны и войны! Пусть хотя бы ради разнообразия будет мир.

Оба купца нахмурились, вспомнив о прошлом и с унынием подумав о будущем. Угроза войны все еще висела над страной, и конечно, никакая война не бывает ужаснее гражданской. Если оглянуться на последнее десятилетие, то в нем не было ничего, кроме сражений, в которых англичане воевали против англичан. Теперь, когда Эдуард на троне, появилась надежда на мир. Эдуард был превосходным солдатом, но, будучи по своей природе большим любителем удовольствий, не тяготел к войне. Эдуард верил в торговлю и во все те блага, которые несли с собой мирные торговые отношения; поэтому лондонские купцы поддерживали его и не питали любви к вспыльчивой Маргарите Анжуйской, рыскавшей по стране и пытавшейся убедить англичан вернуть на трон ее мужа – бедного, слабоумного Генриха VI.

Джейн сидела, опершись локтями о стол, и не слушала их. Она, конечно, знала, почему Уилл Шор был приглашен сегодня на ужин. Она умела читать самые сокровенные, как она полагала, мысли отца. Ее выставили напоказ богатому купцу, как будто она была тюком тончайшего льняного полотна или рулоном шелка. Джейн внимательно присмотрелась к ювелиру и содрогнулась. «Никогда, – подумала она, – я не смогу заставить свое сердце полюбить его». И все-таки план отца опечалил ее лишь на мгновение, так как не в ее характере было слишком долго пребывать в унынии. Она найдет какой-нибудь выход, чтобы отделаться от ювелира, когда придет время – а оно ведь еще не пришло!..

Ей кружила голову болтовня Мэри. Все эти разговоры о придворной жизни – несомненно, всего лишь сплетни, но они так оживляют беседу!

– Говорят, – сказала Джейн вызывающе, – что королева все еще держит короля под каблуком?.. У него много возлюбленных, но ни одна из них не может оторвать его более чем на одну-две недели…

– Ха! – Глаза Мэри вспыхнули. – Разве у простой, порядочной женщины могут быть шансы на успех, когда в дело замешана ведьма?

– А как становятся ведьмами? – полюбопытствовала Джейн.

Мэри была шокирована.

– Разве можно говорить о таких вещах вслух! Все грехи от женщин. При дворе греха больше чем достаточно. Я с содроганием смотрю на все это.

– Но вам ведь нравится наблюдать придворную жизнь, – отметила Джейн и поспешила добавить: – Впрочем, и мне тоже. Как бы мне хотелось побывать там и увидеть все своими глазами!..

– Не многим людям из купеческого сословия удается побывать при дворе, моя дорогая.

– Я знаю, но мне бы хотелось, чтобы это было возможным.

Мэри хихикнула.

– Наверняка время от времени какая-нибудь простушка находит способ провести недельку-другую в придворных кругах.

– Вы имеете в виду, что она обращает на себя внимание… скажем, важной персоны, занимающей высокое положение? Становится его любовницей и…

– Такое случалось, вы знаете, – стыдливо произнесла Мэри.

– Но я слышала, что у короля появилась прискорбнейшая привычка, – сказала Джейн. – Он ходит среди простых людей, переодевшись в такое же, как у них, платье. Заводит любовные интрижки, а затем исчезает. Я называю такие поступки нечестными. И притом как это ужасно – потерять и королевскую благосклонность, и собственную добродетель!

Джейн залилась смехом, а Мэри нахмурилась. Томас оторвался от беседы с Уиллом Шором. Нет, Джейн просто неукротима. Бог знает, как ему с ней справиться!

– Мне кажется, вы многому научились в Нортгемптоншире! – с ехидством сказала Мэри.

– Вовсе не стоит ездить в Нортгемптоншир, чтобы узнать, что сияет солнце или идет дождь. А любовные связи короля – это как погода.

Томас стукнул кулаком по столу. Девушка действительно зашла слишком далеко.

– Оставь нас, Джейн. Я поговорю с тобою позже. Джейн поднялась, но тут вмешался Шор.

– Боюсь, вечер покажется скучным без удивительной красоты и блистательного ума вашей дочери…

Джейн ответила ему благодарной улыбкой, заставившей его немного покраснеть.

Томас заметил это, но Джейн все равно должна была уйти: с ней придется серьезно поговорить, прежде чем ей будет позволено общаться с достойными людьми.

– Нет, – сурово проговорил Томас. – Моему терпению пришел конец. Отправляйся в свою комнату, дочь.

Джейн чинно пожелала гостям спокойной ночи и удалилась.

Ее комната, выходившая окнами во двор, отнюдь не соответствовала тогдашней моде, так как Томас не любил баловать домочадцев. Зал и контору, где он принимал клиентов, он обставил вполне прилично, но убранство спален было простым. Пол устилался тростником, а модных кроватей Томас еще не завел. Джейн спала на полу – на чем-то вроде матраса. В комнате был стол, на нем – зеркало, а у стола – грубо сколоченный стул. Она садилась на него, когда смотрелась в зеркало. Был у нее и шкаф, в котором висели одежды. На столе царил беспорядок: ленты, куски кружев, украшенная розами шляпа.

Она вошла в комнату, закрыла дверь, подошла к зеркалу, посмотрела на себя и состроила гримаску, а затем, присев на стул, начала снимать головной убор.

Раздался чуть слышный стук в дверь, и Джейн, улыбаясь, обернулась. Она знала, кто это. Вошла Кейт с широко открытыми от удивления глазами и разинутым ртом. Она остановилась и выжидающе прислонилась к двери. Ей не терпелось узнать, почему Джейн оказалась в своей комнате, а не внизу с гостями.

– Меня отослали за то, – пожала плечами Джейн, – что я слишком много болтала, и без должного почтения к королю.

Кейт это потрясло, ибо она, как и Мэри Блейг, была предана монарху.

– Вы поступили опрометчиво, мисс Джейн. Джейн засмеялась.

– О, я знаю, что он самый прекрасный мужчина на свете, но все равно его любовных связей не перечесть. Мой отец отлично это знает, а что касается Мэри, то ясно ей хочется, чтобы мы поверили, будто лучше ее никто не знает о самых интимных придворных делах. Вот меня и отослали наверх за то, что я упомянула всем известный факт.

– Я вас не смогу утешить, – сказала Кейт. – Король – мужчина, а мужчина всегда остается мужчиной.

– Даже если он – король? В таком случае скажи мне, Кейт, разве мужественность измеряется количеством любовниц?

– Не хочу слышать и слова против него. Если б вы увидели Его светлость – ручаюсь, вы устыдились бы за свой тон.

– Как бы не так!

– Посмотрела бы я на вас, когда он улыбнется вам своей веселой улыбкой…

– Мне не доставляет удовольствия делать то, что делают все остальные, Кейт.

– Давайте-ка лучше, голубушка, я расчешу вам волосы…

– Да, Кейт, пожалуйста, – примирительно проговорила Джейн.

Потом они помолчали немного, что с ними случалось крайне редко. Кейт задумалась о своем прошлом, в котором король, как это ни странно, сыграл небольшую роль. Она представила себе возвышающийся над Шопширскими полями замок Ладлоу, его грациозный и значительный вид. Кейт жила в этом замке, так как ее отец был главным конюхом герцога Йорка – отца короля Эдуарда, и ей доводилось время от времени мельком видеть Его светлость короля. Правда, тогда ему еще только предстояло завоевать корону, но и в те дни он слыл самым красивым и неотразимым мужчиной в Англии. Он был добр к слугам – мужчинам и женщинам, особенно к женщинам, и, конечно, к своим братьям – Георгу и Ричарду, а также к маленькой сестре Маргарите.

Кейт припомнила октябрьский день десять лет назад, когда она была молодой и невинной девушкой, обрученной с Уолтером, работавшим в замке под началом ее отца.

В тот день солдаты, пришедшие с врагами герцога Йорка, грабили замок, растаскивали прекрасную мебель и убранство, насиловали женщин и убивали мужчин. Кейт увидела Уолтера, который лежал во дворе замка, избитый и истекающий кровью. Она сама досталась грубому шотландцу. Она вспомнила, как потом тащилась за обозом Ланкастерской армии, направлявшейся к Лондону, – грязная, пресмыкающаяся маркитантка, готовая за корку хлеба ублажить кого угодно…

А Джейн в это же время думала о том, как улыбался ее отец уголками рта и как в глазах Уильяма Шора промелькнуло что-то неуловимое.

Стараясь избежать неприятных воспоминаний, Кейт заговорила первая.

– Итак, вас отослали наверх. Это значит, что предстоит порка, провалиться мне на этом месте.

– Надеюсь, что обойдется, Кейт.

– Заметьте, – продолжала Кейт, – сейчас у вашего отца рука стала не такая сильная, как прежде. – Она погладила Джейн по плечу. – Жалко портить синяками такую кожу, как ваша.

Джейн внезапно рассмеялась, что, впрочем, было для нее обычно.

– Скорее всего он не станет этого делать. Сдается мне, я теперь для него больше чем дочь, Кейт. Я стала товаром, и вполне возможно, он больше никогда не станет меня бить. Меня собираются предложить покупателю. Компания внизу была собрана именно для этого. Неужели ты не догадалась, Кейт?

Кейт присвистнула.

– Ювелир Шор! – воскликнула она, затем улыбнулась. – Он, как я слышала, очень богатый джентльмен.

– У него холодные руки, как кожа у лягушки.

– Пресвятая Дева! Так вы можете согреть их ему, прежде чем он дотронется до вас.

– Я не хочу выходить замуж за Уилла Шора, Кейт!

– Ну почему? Он же один из самых богатых людей Сити. Не удивительно, что ваш отец выбрал именно его. Вы бы поступили разумно, если бы послушались отца. Уверяю вас, в Лондоне найдется не так уж много Уильямов Шоров, которых можно уговорить жениться.

– Мне страшно, Кейт. Мне кажется, что я внезапно постарела. Мне предстоит выйти замуж и позволить ему увезти себя на Ломбардную улицу. Я не хочу туда, Кейт.

– Это, милая, с непривычки.

– Но, Кейт, мне бы хотелось немного подождать.

– Вы слишком красивы, чтобы ждать.

– Но ты же должна меня понять! Сама мне рассказывала, как любила Уолтера в те давние годы в Ладлоу. Ты хотела выйти за него замуж, потому что любила его!

– Да, любила, но мне-то какая от этого была польза?

– Была бы, если бы вышла замуж за Уолтера. – Она помолчала секунду-другую, а затем спросила: – Кейт, когда ты была служанкой в Ладлоу, ты ведь видела короля? Что он за человек? Хотела бы я знать, что заставляет блестеть глаза Мэри Блейг, когда она говорит о нем? Да и твои тоже.

– И у вас бы заблестели, если б вы его увидели. Люди оборачиваются, провожая его взглядом. Домочадцы в нем души не чают, даже холодная, надменная леди герцогиня – его мать.

– Он, должно быть, очень высокого мнения о себе?

– Вовсе нет. Вполне естественно, что его обожают. Разве он не самый сильный, не самый веселый и не самый красивый среди всех, где бы он ни оказывался?!

– Подумать только, Кейт, в каких высоких кругах ты вращалась! Прислуживала самому королю, жила под одной крышей с его братьями – герцогами Кларенсским и Глостерским… Кейт, как же ты после этого выносишь дом какого-то купца?

– Вы смеетесь надо мной?

– И не думаю. Только горю желанием увидеть блеск в твоих глазах, когда ты вспоминаешь о самом обаятельном, самом прекрасном и самом влюбчивом человеке в Англии.

– Как бы ваши слова не приняли за оскорбление короля, – строго сказала Кейт.

– Увы, правда и оскорбление могут идти рука об руку.

– Не удивительно, что ваш отец собирается передать вас мужу. Давайте-ка лучше я расчешу вам волосы и уложу спать; может, если вы будете спать, когда уйдут гости, расправа будет отложена до завтра.

Кейт провела гребнем по прекрасным золотистым волосам. «Святые угодники, – подумала она, – храните это милое дитя. Не приведи бог когда-нибудь пережить ей то, что пришлось испытать мне».

* * *

Сумерки спускались над Сити, когда Кейт быстро шла по улице, торопясь поскорей вернуться в Чипсайд. С наступлением темноты она опасалась выходить из дома, так как повсюду было полно бандитов, готовых перерезать горло беззащитной женщине ради нескольких монет, которые могли оказаться у нее при себе. Кейт понимала, как нуждались эти бедные люди, в большинстве своем старые солдаты, которых занесло в Лондон с армиями сторонников Йорков или Ланкастеров. Знай Кейт хоть немного о тех злоключениях, которые выпадают на долю солдат в мирное время, она ни за что не последовала бы за лагерем.

Томас послал ее с отрезом шелка в один из больших домов, расположенных за Ладгейтом, ближе к Темплской заставе. Доставлять шелк было делом одного из подмастерьев, но Томас случайно наткнулся на Кейт, которая, как он сказал, без дела слонялась на кухне, а поскольку заказ был срочным, он тотчас ее отослал.

У Кейт было тревожно на душе, и в доме Уэйнстэда в последние несколько недель царило уныние. Томас объявил, что Джейн должна выйти замуж за Уилла Шора, поскольку тому просто не терпелось взять ее в жены. Но она наотрез отказалась; и сколько бы Томас ни топал ногами, сколько бы ни злился и ни требовал от нее покорности, он не мог найти слов, которые заставили бы ее стать женой ювелира. Джейн на целых три недели была заперта в своей комнате, к которой никого и близко не подпускали; она, как думал купец, не получала никакой еды, кроме хлеба и воды. «И что Джейн имеет против ювелира? – с недоумением спрашивала себя Кейт. – Он богат и искренне любит ее». Слуги Шора нашептали Кейт, что у него богатый дом на Ломбардной улице; к тому же Кейт выяснила, что на кухне в этом доме хозяйничал один из лучших поваров. Ему помогал целый выводок поварят и судомоек; это был могучий мужчина огромного роста и необъятных размеров; в глазах у него постоянно светились веселые искорки, разгоравшиеся еще ярче, когда он останавливал свой взгляд на Кейт.

Она миновала Ладгейт и поспешно вошла во двор собора Святого Павла, и вдруг ужас овладел ею, так как она поняла, что звук шагов, который она услышала за собой несколько минут назад, становился все громче. Кейт побежала, и тот, кто был сзади нее, тоже ускорил шаг. Не оставалось никаких сомнений – ее преследовали.

От страха у нее по спине заструился пот. Когда становилось темно, в Сити не действовали никакие законы. Воры и насильники кишели в мрачных аллеях. Сколько трупов находили по утрам в узких переулках! Сколько несчастных бросили в холодные воды Темзы! Кейт понеслась через церковный двор. Она не осмеливалась оглянуться. Тот, кто преследовал ее, чертыхнулся, и она услышала за собой его тяжелое дыхание. Впереди темной стеной выросли дома – значит, она достигла Чипсайда. Она увидела очертания собора. Очень скоро она минует кузницу Фрайди и будет у дома своего хозяина.

Но когда она уже почти вбежала в ворота, чья-то рука схватила ее за плечо. Кейт взвизгнула, но ее резко повернули, и она увидела завернутую в плащ фигуру.

– Молчи, – сказал ей незнакомец.

Его голос был похож на голос простолюдина, в нем звучали насмешливые нотки. Но Кейт не обманешь! Она пристально всмотрелась в склонившееся над ней лицо, однако из-за темноты не смогла его отчетливо рассмотреть; тем не менее на груди у мужчины она разглядела драгоценности; живя с семьей Йорков и позднее в доме купца, она научилась распознавать одежду знатных придворных.

– Привет, душечка, – продолжил он и поцеловал ее в губы.

Это был не потный старый солдат, и Кейт, затаив дыхание, ожидала, что последует дальше.

– Что вам надо от меня? – с трудом переведя дыхание, спросила Кейт.

– Не говори так громко. Скажи, это у твоего хозяина есть дочь – самая красивая девушка в Лондоне?

Кейт подумала про себя, что ей следовало догадаться, что ему нужна Джейн.

– Да, у купца есть дочь, очень красивая, – ответила она.

– Она твоя госпожа?

– Да.

– Тогда ты должна помочь мне поговорить с ней.

– Я не могу. Мой хозяин…

– Не сомневаюсь, что твой хозяин платит тебе хорошо, чтобы ты сторожила его дочь. А что, если я заплачу тебе больше?

– Вы полагаете, что я предам свою госпожу ради денег?

– Если ты не согласишься, то будешь первой служанкой в Лондоне, которая отказалась от такого легкого заработка.

– Прошу вас, отпустите меня.

– Погоди. Скажи мне хоть имя твоей госпожи.

– Отпустите мою руку, вы мне делаете больно.

– Ее имя, женщина.

– Ее зовут Джейн.

– Где ее комната?

– Третья от ворот по левой стороне. Окна выходят во двор.

– Теперь слушай меня. Ты сейчас пойдешь к своей госпоже и попросишь ее поднести к окну зажженную свечу. Хочу посмотреть на нее, так как давно не видел.

– Я не посмею.

Он вытащил было из своего кармана монету, но Кейт отвернулась.

– Ты глупая девчонка.

– Я верна своему господину и своей госпоже.

– Откуда ты знаешь, что ей не доставит удовольствие подойти к окну?

– Она вас не знает, сэр.

– Она была бы очень счастлива, если бы узнала меня.

– Сомневаюсь. – Кейт всегда было трудно остановиться, когда она начинала болтать. – Она выходит замуж за ювелира. Отец заставляет ее.

– Заставляет? Отец заставляет ее выйти замуж? Я бы за это снес ему голову с плеч!

– Насколько мне известно, сэр, нет такого закона, чтобы рубить голову человеку за то, что он хочет выдать свою дочь замуж.

Кейт уже перестала бояться и получала удовольствие от приключения.

– Слишком уж ты бойкая, голубушка. Сделаешь то, что я скажу, – не пожалеешь. Как тебя зовут?

– Кейт.

– Так вот, Кейт, завтра в это время ты придешь во двор собора Святого Павла, и там я передам тебе записку для твоей госпожи.

– Не обещаю.

– Будет хуже, если ты не сделаешь этого. Помоги мне, и с тобой будет все в порядке. Выдашь меня этому старому негоднику – и однажды темной ночью, когда будешь возвращаться домой со свидания со своим возлюбленным…

– Я не выхожу из дому по ночам для свиданий с возлюбленным.

– Только не говори мне, что старый негодник позволяет тебе принимать возлюбленного в своем доме! Теперь слушай! Ты придешь к собору Святого Павла завтра вечером или…

– Я… я приду. Все равно от этого не будет никакого вреда, так как госпожа не станет вас слушать.

Он отпустил Кейт.

– Теперь иди, – сказал он. – Я подожду. Здесь. Скажи ей, что я жду. А завтра, Кейт, в этот же час мы встретимся. Запомни это и не вздумай выдать меня. Я занимаю видное положение в Сити и смогу сделать так, что тебя поставят к позорному столбу за воровство или заберут как шлюху. Мои слуги подстерегут тебя и…

– Нет! – вскричала Кейт.

– Хорошо, – успокоил он ее, – я этого не сделаю, ведь ты разумная девушка. А теперь иди и помни, что я тебе сказал.

Кейт вбежала в дом и поднялась в комнату Джейн.

Джейн лежала на постели, она была печальна, хотя знала, что не подчинится воле отца. Она приподнялась, опершись на локоть, чтобы посмотреть на Кейт, так как было очевидно, что та чрезвычайно взволнованна.

– Что случилось, Кейт?

– Пока не могу вам сказать.

Она подошла к столу и дрожащими руками взяла стоявшую на нем зажженную свечу.

– Кейт! – Джейн вскочила и стала рядом с ней. – Ты выглядишь очень странно. Что тебя испугало? Быстро отвечай мне!

– Пойдемте со мной, – сказала Кейт, взяв Джейн за руку и подводя к окну.

– Что ты там высматриваешь? – настойчиво потребовала ответа Джейн. – Да ведь там внизу кто-то есть!

Джейн отпрянула от окна, увлекая за собой Кейт.

– Что это значит, Кейт? Ты меня кому-то показываешь. О, Кейт, как ты смеешь! Там был мужчина, разве не так?

– Да, там был мужчина, госпожа.

– Как ты смеешь? Как только ты смеешь? Сначала мой отец выставляет меня напоказ, будто я рулон шелка; теперь ты показываешь меня, словно я шлюха, а ты сводница.

– Молодая девушка не должна так говорить, – сказала Кейт назидательно.

– Не важно, что говорят. Важно, что делают. А ты поступаешь крайне неблагоразумно. Лучше расскажи-ка мне все по порядку.

– Он преследовал меня. Я была во дворе собора Святого Павла, когда услышала позади себя шаги. Мне не приходилось испытывать такого страха с тех пор, как я покинула Ладлоу. Затем, когда я свернула в ворота, он схватил меня за руку и держал так крепко, что я не могла вырваться, как ни старалась.

– Старалась! – презрительно воскликнула Джейн. – Ты же сама прекрасно знаешь, что у тебя не было никакого желания вырваться.

– Ладно уж, признаюсь – мне стало немного любопытно, чего он добивается. У него на шее сверкали драгоценные камни, а ткань, из которой сшито его платье, заставила бы заблестеть даже глаза вашего отца.

– Ручаюсь, что у тебя они тоже заблестели. При этих словах они звонко расхохотались.

– Ну, и что он сказал, Кейт?

– Спрашивал о вас. Он очень красив, у него приятный голос, но он говорил вещи, которые испугали меня. Я должна быть завтра во дворе собора, где он передаст для вас записку. Тогда мы узнаем, кто он.

– Тише, Кейт. Ты говоришь слишком громко.

– госпожа, а вдруг он благородный лорд и так влюблен в вас, что захочет на вас жениться?

– Любовь, которую питают знатные господа к дочерям купцов, редко заканчивается женитьбой, Кейт.

– Но ведь каких только чудес в мире не бывает!

– Только не таких! Если отец узнает об этом…

– Не узнает!

– Если ты будешь продолжать кричать так громко, то непременно узнает.

– Ах, как это прекрасно! – задумчиво сказала Кейт.

– Что прекрасно? Сам мужчина? Его одежда? Его настойчивость? То, как он напугал тебя?

– На самом деле я не так-то уж и испугалась. Я и раньше молила Пресвятую Деву указать нам путь, чтобы вы могли поступить по своей воле, а не достаться ювелиру. Вот она и услышала мои молитвы.

– Думаю, что это всего лишь еще один джентльмен, ищущий приключений. Уверяю тебя, здесь он их не найдет.

– Да уж, вы готовы запереться от всего мира, – проворчала Кейт. – Все ждете того, кого сможете полюбить. А любви не ждут – идут ей навстречу.

– Я не собираюсь встречаться со своей любовью в виде дерзкого типа, осмелившегося приставать к тебе на улице. Надеюсь, он не подумает, что я подошла к окну добровольно? Хотя наверняка подумает… Этих типов просто распирает от самомнения. О, Кейт, Кейт, тебе придется за многое ответить!

Посмотрев друг на друга секунду-другую серьезно, они опять расхохотались, причем смеялись так громко, что испугались, как бы их не услышал купец; успокоившись, они стали шептаться в темноте.

* * *

В большом обеденном зале Томас Уэйнстэд, сидя за столом, клевал носом. Еще минуту – и он захрапит. Подмастерья тоже дремали, даже болтовня некоторых слуг звучала приглушенно и сонно. На тростнике, устилавшем пол, собаки догладывали кости, брошенные им, и повизгивали от удовольствия, наткнувшись на кусок жира или хрящ, отброшенный обедавшими.

Джейн посмотрела на стол. Ее уже больше не держали на хлебе и воде. Отца испугала ее бледность – и он велел ей спуститься вниз, поесть хорошего мяса и выпить немного вина. «Он предпочитает иметь непокорную дочь, лишь бы она не умерла», – с нежностью подумала она. Отец очень беспокоился о ней, и Джейн хотелось порадовать его. Она была готова признать, что была капризна и дерзка, но все равно будет настаивать на том, что сама может позаботиться о себе. Например, ровно через пять минут она собиралась проскользнуть во двор и там, у конюшен, встретиться с таинственным вельможей, столь сильно увлекшимся ею. Кейт принесла ей несколько посланий, в которых он пылко объяснялся ей в любви и уверял, что она глубоко запала ему в сердце, что он не сможет ни спать, ни есть, пока она не согласится выслушать его мольбу. После заточения все это очень увлекало и радовало Джейн, а поскольку в приключении был привкус опасности, то она не смогла устоять.

Отец позволял ей прогуливаться по двору, но она не должна была выходить на улицу одна. Джейн улыбнулась: «Бедный, милый, глупый человек! Он и не подозревает, что во дворе можно так же смело пускаться в авантюры, как и на улице!»

Вошла Кейт – губы поджаты, глаза горят, на лице так и написано, что что-то затевается. Джейн приложила палец к губам и осторожно оглядела стол. Томас похрапывал, Джейн поднялась и на цыпочках выпорхнула из комнаты.

Кейт прошептала:

– Он пришел. Ждет вас во дворе.

Джейн завернулась в плащ, который прихватила с собой Кейт, и поспешно вышла из дома. К ней сразу же приблизилась темная фигура.

Уильям, лорд Гастингс, был одет подчеркнуто модно. Ему хотелось сохранить в секрете свою личность, но в то же время дать понять Джейн, что он человек высшего света. Можно было бы сказать ей, что он, Гастингс, друг короля, но его слишком хорошо знали по всей стране, и Джейн рано или поздно обнаружила бы, что у него есть жена, причем не кто-нибудь, а сестра самого великого графа Уорика. Поэтому он утаил свое имя, но оделся так, как могла себе позволить одеваться только самая высшая знать. Башмаки у него были удлиненными, с очень острыми носами. Короткий жакет открывал взору стройные ноги и бедра, а широкие свисающие рукава были длинны по тогдашней моде. Шляпу украшали перья, ворот был отделан драгоценными камнями.

– Джейн! – Он положил руки на ее плечи, поцеловал и прижал к себе.

– Довольно, – сказала она. – Что вы желаете мне сказать?

– Сказать тебе! Да то, что в мыслях я говорил тебе уже тысячу раз. Оставь все это убожество, и пойдем со мной…

– Мой отец не обрадовался бы, услышь он, как вы отзываетесь о его доме, милорд.

– И все же, Джейн, если бы ты увидела дом, который я приготовил для тебя, то не устояла бы.

– Милорд, если бы вы убрали руки и не дотрагивались до меня, общение с вами доставило бы мне большее удовольствие.

– Ты жестока, Джейн.

– Нет, просто любопытна.

– Так ты заставляешь меня танцевать под свою дудочку только… из простого любопытства?

– Да, я слишком любопытна. А вы чересчур влюбчивы. Если бы я не была любопытна, а вы не были бы так влюбчивы, то мы бы с вами никогда не встретились.

– Ты имеешь в виду, что наша встреча для тебя ничего не значит, тебе просто стало любопытно?

– А как же может быть иначе, если я вас едва знаю?

– Джейн, тебе просто нравится дразнить меня. Иди сюда, подальше от света, и поцелуй меня. Позволь мне показать тебе, какой бы у тебя могла быть жизнь со мной.

Она рассмеялась.

– О, это я знаю очень хорошо. Я бы, несомненно, жила в апартаментах в одном из тех серых домов на другой стороне реки, куда бы вы отвезли меня и через недельку-другую бросили.

– Бросил бы!..

– Да, бросили бы. И если бы я вас спросила: «Куда вы сейчас направитесь, сэр?» – вы бы ответили: «Найти другую, такую же простушку, как ты». Именно так, если бы вы были искренни. Вы думаете, что я родилась только вчера? Нет. Не приближайтесь ко мне! Если вы сделаете это, я закричу. Мой отец в обеденном зале. Он спустит собак…

– Почему тебе нравится унижать меня? Пресвятая Богородица, я еще никогда не терпел подобного. Разве это не говорит о том, как я тебя люблю?

– Говорит. Но говорит еще и о том, что у вас очень большие сомнения.

– Послушай, Джейн…

– Слушать вас, когда вы даже не назвали мне своего имени!

– Ты все равно узнаешь его рано или поздно. И тогда пожалеешь, что так оскорбляла меня…

– Скажите на милость! – насмешливо проговорила Джейн. – Так, может, вы Его светлость король?

Он смешался, ибо желание заставить ее поверить, что так оно и есть, было настолько велико, что он не стал возражать.

– Я слышала, – продолжала она, – что король очень любит бывать в обществе своих подданных-женщин. Здесь, в Сити, говорят: «Прячьте своих жен и дочерей, сюда идет король». Но вы не король…

– Ты в этом уверена?

– Конечно. Говорят, что нет такой женщины на свете, которая могла бы сказать ему «нет». Ну а разве я не женщина? И тем не менее с легкостью отказываю вам. А это значит, что вы не Его светлость…

– Тебе нравится дразнить меня.

– Так же, как вам нравится преследовать меня.

– Джейн, разве ты не можешь полюбить меня хоть немного? Я бы дал тебе все, что пожелаешь. Джейн, подумай об этом… великолепные драгоценности… жизнь при дворе… все!!!

– Все, кроме брака.

– Я не сказал, что не женился бы на тебе.

– Но вы не сказали и обратного.

– Послушай, Джейн, но если ты настаиваешь…

– Я настаиваю? Это вы, а не я проявляете настойчивость.

– Давай кончим эти шутки. Я обожаю тебя, Джейн.

– Правда доставила бы мне большее удовольствие, чем ваше обожание. Если вы готовы сделать мне достойное предложение, то почему бы вам не отправиться в дом моего отца, а не в эти конюшни? Ответ простой. Вы хотите соблазнить меня, а затем бросить. Вполне возможно, что у вас уже есть жена…

– Клянусь…

– Что вы не женаты? Тогда одну тайну я раскрыла. Вы не король. И кажется, с меня достаточно – стало прохладно, к тому же мой отец изобьет меня, если обнаружит, что я разговариваю с влюбленным джентльменом, каков бы ни был его сан при дворе. Спокойной ночи, сэр.

– Джейн! – Он схватил ее за руку.

– Позвольте мне уйти.

– Не позволю. Ты думаешь, что можешь приходить сюда, чтобы дразнить меня подобным образом? Дай мне твои губы. Пресвятая Богородица! Они прекрасней, чем я когда-либо мечтал. Ну же, Джейн, пойдем со мной, и ты никогда об этом не пожалеешь.

Она вдруг испугалась, поняв, как было безрассудно поддаваться своей склонности к приключениям. Он, неожиданно приподняв ее, прижал к себе, а она беспомощно колотила крошечными кулачками в его грудь, что вызывало у него счастливый смех.

– Ну, и что ты теперь сделаешь? Смотри, я бы мог перекинуть тебя через плечо и унести.

– Отпустите меня сейчас же!

– Что? Когда ты в моей власти? Не отпущу до тех пор, пока не добьюсь своего, и после этого ты, возможно, уже не захочешь расстаться со мной.

– Ненавижу вас! – воскликнула она и ударила его ногой, так как он все еще держал ее на весу.

От неожиданности он вскрикнул, а она, воспользовавшись случаем, надвинула ему на глаза украшенную перьями шляпу и еще раз ударила ногой, после чего он, согнувшись вдвое от боли, выпустил Джейн. Она побежала к дому.

Запыхавшись, смеющаяся Джейн упала на руки Кейт, стоявшей в дверях на случай, если нужно будет предупредить, что идет отец.

– Закрой дверь, Кейт! Запри на засов. Пресвятая Дева, я чуть было не погибла! Он перекинул меня через плечо… Ведь так меня можно было и унести! Кейт, я дура. Я сама во всем виновата. – Ей было смешно, но она говорила серьезно. – О, Кейт, как смешон он был! Я спросила его, уж не король ли он, так он попытался заставить меня поверить, что так оно и есть.

– Тс-с-с! Ваш отец шевелится. Лучше тихонько проскользните наверх, голубушка, а то мне придется поплатиться своей спиной. Да и вам достанется, если он пронюхает, что мы затеяли.

– Никогда больше не позволяй мне выходить и снова встречаться с ним! – сказала Джейн. – Он опасен.

* * *

Уильям, лорд Гастингс, был недоволен своими успехами у дочери купца. Вся эта история выглядела досадно непристойной. Он ведь уже не юноша – любитель приключений, чтобы позволять себе втянуться в подобную игру. Девушка дерзка, она вполне может сделать из него дурака. Складывалась нелепая ситуация, когда гофмейстер королевского двора, глава монетного двора, барон и друг короля, человек зрелого возраста – ему было около сорока – вынужден околачиваться в темноте во дворе купца да еще получать тумаки от его дочери…

Устав охотиться за нею, не раз и не два он решал, что с него достаточно, но никак не мог забыть эту девушку. Повеса и распутник, он следовал велениям моды, а в тот момент в моде была неразборчивость в средствах достижения цели. Он был не из тех, кто признавал себя побежденным, и был полон решимости больше не попадать в столь унизительное положение. Лорд Гастингс надеялся на помощь служанки, Кейт, которой пригрозил, что подвергнет ее наказанию за распутство, с позором проведет по улицам города или пригвоздит к позорному столбу за воровство. «Или, – сказал он ей, – я напущу на тебя моих людей… крепких малых… целый десяток!» Это испугало ее больше всего, и он почувствовал уверенность в том, что она окажет ему необходимую помощь.

План был прост, и он немедленно собирался его осуществить. Завернувшись в длинный плащ, ибо для этой цели он оделся в самую простую одежду, и покинув свои апартаменты в Вестминстерском дворце, лорд Гастингс поспешил к реке, где нанял лодочника и переправился в Саутуорк.

Он сидел в лодке, прислушиваясь к всплескам воды под веслами, и глядел вдоль реки на мост и за него, туда, где высились величественные каменные стены Лондонского Тауэра. Вдоль северного берега тянулись изысканные старые особняки, окруженные огородами и фруктовыми садами, спускавшимися к реке. Но его интересовал не благодатный северный берег – у него было дело на заброшенном южном берегу, и как только лодка причалила к берегу, он выпрыгнул из нее, сунул лодочнику монету и поспешно углубился в улицы Саутуорка. Рот его искривился в усмешке. «Очень скоро, госпожа Джейн, вы будете совсем не такой высокомерной».

Да, в Саутуорке она научится быть послушной, как научились многие женщины до нее.

Шагая по узким улицам, он знал, что через зашторенные окна за ним наблюдают. Он увидел женщину с бесстыжими глазами, под плащом у которой не было ничего, насколько он мог судить, она направилась было к нему соблазняюще улыбнувшись. Он равнодушно отстранил ее, ведь он не был новичком в Саутуорке.

Лорд Гастингс подошел к высокому дому, отличавшемуся опрятностью, которой явно недоставало соседним домам, поднялся по ступенькам и постучал в дверь. Ему сразу же открыла упитанная девушка лет двадцати. На ней был чепец, украшенный рюшами, и платье с низким декольте. Она присела в реверансе, зная, что перед ней знатный вельможа и покровитель этого дома; она ожидала, по меньшей мере, поцелуя, но занятый мыслями о Джейн Уэйнстэд, он не обратил на нее внимания.

– Проводите меня к вашей госпоже, – сказал он коротко.

Девица, надув губки, попросила его войти и проводила в небольшую комнату, которая вполне могла бы принадлежать дому состоятельного человека среднего сословия. Пол был устлан чистым тростником, а драпировки были не из обычной шерстяной материи, а представляли собой тканые гобелены, на которых были изображены сцены из французских войн, которые вел Генрих V, к удовольствию своих соотечественников. Здесь же были представлены битвы при Арфлере и Авенкуре. Но Гастингс даже не взглянул на них. Он уже видел их прежде.

В комнату вошла женщина средних лет с серебряным крестом на груди, очень опрятно и просто одетая. У нее был облик пуританки, который, казалось, окружавшая ее обстановка должна была подчеркивать. Все, кто имел с ней дело, называли ее «мадам». Она является главой этого заведения, скрываясь под именем таинственной миссис Би.

Сейчас она обаятельно улыбалась.

– Горю желанием узнать, что требуется высокочтимому лорду – сказала она. – Но прежде должна сообщить, что в доме есть одно очаровательное приобретение: девушка четырнадцати лет – настоящая Венера и почти девственница.

– Нет, – сказал Гастингс. – Я пришел сюда просить вас приготовить для меня апартаменты.

– Апартаменты, милорд?

– Вот именно! – раздраженно подтвердил Гастингс. – Я знаю, это будет стоить дорого, я готов заплатить. Апартаменты должны быть самыми лучшими из того, что у вас есть. Приготовьте их для меня и одной леди.

– Вы приведете сюда леди, милорд?

– Да, и возможно, сегодня же ночью. А может быть, завтра. Все должно быть готово к моему приходу. Вам понятно?

– Да, милорд, но…

– О деньгах не беспокойтесь, любезнейшая. Расплачусь сейчас же.

– О, – сказала мадам, – я предоставлю вам самые лучшие апартаменты, прикажу их убрать и хорошенько проветрить. Они вам надолго понадобятся, милорд?

– Этого я пока не знаю.

– Скажем, до дальнейших распоряжений, милорд?

– Да, скажем так, – ответил Гастингс. – И еще один вопрос… Леди может…

– Испытывать легкое недомогание, когда прибудет сюда?

Мадам пригладила свой и без того аккуратный воротник. Она просто гениальна. Самые распутные приключения выглядели у нее благопристойно; похищение, если это дело поручалось ей, обставлялось столь торжественно, словно это была церковная церемония.

– Я вижу, вы готовы помочь мне, – сказал Гастингс и положил деньги на стол.

– Милорд, – ответила мадам, – в обычаях нашего заведения удовлетворять наших клиентов.

Гастингс ушел, напевая что-то себе под нос. Все оказалось чрезвычайно просто. Наняв лодку, он очень скоро пересек реку и поспешил в северном направлении, никуда не заходя, пока не достиг Баклерсбери. Гастингс остановился перед лавкой, в окне которой было выставлено множество ярких флаконов и пузырьков. Спустившись вниз по трем каменным ступенькам, он открыл дверь и вошел в небольшое помещение, наполненное запахами мускуса и трав.

Аптекарь Леппус, небольшого роста сухощавый человек, услышав, что открылась дверь, возник из темноты. Он бросил цепкий взгляд на лорда Гастингса и подобострастно поклонился. Ему приходилось оказывать услуги многим придворным джентльменам, и он сразу же признал в Гастингсе одного из них. Кожа у Леппуса была коричневого, как грецкий орех, цвета, а зубы – желтые, на лице выделялся длинный крючковатый нос, над черными блестящими глазами нависали брови. При дворе ходили слухи, что он не просто аптекарь: на его любовные снадобья можно было положиться, если требовалось склонить к амурным делам самого безразличного. Снабжал он и ядами, при этом никогда не задавал вопросов, только требовал больших денег. Было известно, что сам король покровительствует Леппусу и что он очень богат. Он слыл магистром магии. Леппус мог приготовить питье из трав, которое вылечивало женщин от бесплодия, а если они не желали иметь ребенка, предлагал средства, прерывающие беременность. Имелись у него и снотворные капли, которые, напоминал он с хитрым взглядом своему клиенту, могут привести к смерти, если дать двойную дозу. С помощью трав он мог улучшить цвет лица или заставить глаза блестеть ярче, мог восстановить ослабевающее желание. Леппус делал для своих покровителей восковые фигурки их врагов – если пронзить такую фигурку особой булавкой, человека можно было сжить со света; имелись у него слезы и пот мучеников, которые он продавал в дорогих сосудах, – они служили талисманами против чумы и напастей…

Присмотревшись, Леппус узнал милорда Гастингса и пробормотал, что горит желанием услышать, чем он может служить столь знатному вельможе.

Гастингс последовал за стариком во внутреннюю комнату и там опустился на стул. Леппус остался стоять спиной к свету, наблюдая за его лицом. «Интересно, что ему нужно? – думал про себя Леппус. – Сильная доза снотворного для соперника? Снадобье для возбуждения несговорчивой служанки?» Его забавляли проблемы, занимавшие придворных этого беспутного двора. Власть над их прихотями доставляла ему удовольствие. Какая была Леппусу разница, кто сидит на троне – Эдуард или Генрих? У него всегда были клиенты, готовые с радостью воспользоваться его ремеслом и купить его товар.

– Леппус, мне нужно снотворное. Леппус кивнул.

– Не очень сильное, милорд?

– Снотворное, которое можно незаметно подсыпать в стакан вина, и чтобы никто не узнал…

– Понимаю. Понимаю. У меня как раз есть такое.

С этими словами Леппус прошел в другой конец комнаты, встал на стул и достал с полки бутыль с белым порошком. Потом расстелил на скамье кусок бумаги, на которую и высыпал небольшую порцию порошка.

– Как долго оно будет действовать, Леппус?

– Два-три часа, милорд.

– Это то, что нужно. Она… то есть, тот человек, который примет его… не проснется ли вдруг, если…

– Даже если она… то есть этот человек, – поправил себя Леппус, – скажем, будет перевезена верхом на лошади через Сити; даже тогда эта… э… этот человек не проснется до тех пор, пока снадобье не прекратит действовать.

«Просто поразительно, – подумал Гастингс, неодобрительно глядя в спину старику, – как много он знает! У меня наверняка возникло бы желание убить его, если бы я не был уверен, что он надежно хранит такие же секреты о половине придворных».

– А нет ли у вас немного настойки… любовного напитка? Чего-нибудь такого, что изменило бы…

– … изменило бы холодное сердце девушки? О, у меня есть и это, милорд. Вот ваше снотворное. Всыпьте его в вино… Оно подействует через несколько минут.

– Вы уверены, что…

– Оно абсолютно безвредно, милорд. А сейчас вам будет и любовный напиток.

Он повернулся спиной к Гастингсу, который знал, что в этот момент отвратительная физиономия старика сморщилась в сладострастной улыбке и перед его взором развернулась сцена совращения Джейн Уэйнстэд в комнатах миссис Би. Поговаривали, что старый Леппус у многих вызывал подобное ощущение. С каким бы удовольствием схватил Гастингс этого старика за шиворот и отрезал ему язык, чтобы он никогда больше не делал своих ехидных замечаний!.. И выколоть глаза, чтобы он не видел вещи, для него не предназначенные. Старого Леппуса ненавидели, но его, безусловно, боялись и уважали. Он был слишком умен и слишком полезен, чтобы относиться к нему плохо.

– А теперь, – сказал Леппус, – небольшой талисман для вас. Думаю, он принесет вам удачу в этом предприятии.

– С меня довольно снотворного и напитка.

– Вы должны иметь талисман, если хотите, чтобы вам сопутствовала удача, милорд. Смотрите, эта маленькая фигурка – древнее божество одной заморской страны. Поставьте его на стол так, чтобы оно могло видеть вас, улыбаться вам, и оно принесет удачу.

Он попросил пять шиллингов за фигурку; снотворное и напиток стоили еще пять. Фигурка напоминала самого старого Леппуса, и Гастингс представил себе, как спрячет ее в какое-нибудь потаенное местечко в апартаментах, приготовленных для него мадам Би. Ему казалось, что ужасающими глазами божества на него смотрит омерзительный старик. Гастингс верил, что такое вполне возможно. Ему хотелось уничтожить эту вещицу, но он не осмеливался. Сделай он это, и Леппус с помощью черной магии может лишить содержимое двух маленьких пакетиков их чудодейственных свойств.

Гастингс расплатился с аптекарем, дав ему столько, сколько тот запросил, и Леппус с хитрой усмешкой посмотрел ему вслед, когда он вышел из лавки и поспешил прочь.

* * *

Джейн лежала в постели на спине, наблюдая, как Кейт хлопотала у стола. Сегодня вечером Кейт выглядела необычно – она раскраснелась и была возбуждена.

– Кейт, – сказала Джейн, – ты, кажется, чем-то смущена? Ты что, была сегодня днем у собора Святого Павла?

– Была! – сказала Кейт с вызовом.

– Ты видела его?

– Видела.

– И что он сказал тебе?

– Он сказал, что вы холодны и жестоки к нему и, несомненно, теряете время. А потом будет слишком поздно найти человека, который возьмет вас замуж. Вы не понимаете, сказал он, что жизнь предоставляет вам счастливый случай.

– Это он-то счастливый случай? Сомневаюсь, Кейт. Очень даже сомневаюсь, что он для меня счастливый случай. Кейт, ты бы лучше была поосторожней, а то мне кажется, что в последнее время отец стал что-то подозревать.

– Не может быть! – воскликнула Кейт, внезапно задрожав.

– Уверяю тебя. Он смотрел на меня как-то странно. Я думаю, он заметил твоего галантного джентльмена, тайком околачивающегося возле дома.

– Моего галантного джентльмена! – возмутилась Кейт.

– Ну конечно, ведь это ты с ним водишься!.. Разве я не говорила тебе, что больше не хочу о нем слышать?

Кейт наклонилась над столом и провела дрожащими руками по юбке, пока не коснулась кармана, в котором лежал маленький, аккуратный пакетик. Она с тоской посмотрела на Джейн. Кейт уверяла себя, что благородный лорд говорил правду, будто намерен жениться на девушке и сделать из нее знатную леди. Джейн слишком молода и не понимает, что для нее хорошо, а что плохо; а когда с этим опасным делом будет покончено, то как благодарна будет Джейн – да и он, конечно, – что Кейт так ловко все обставила!

План был прост. В содержимом лежавшего в кармане маленького пакетика не было ничего плохого. Оно только вызовет приятный легкий сон. Кейт должна подсыпать его Джейн сегодня перед сном. Это займет всего несколько минут, а потом, когда дом погрузится в сон, Кейт останется только спуститься на цыпочках вниз, впустить так романтично влюбленного в Джейн человека, проводить его в ее комнату и позволить ему унести девушку. Что касается Кейт, то она должна завтра в полдень быть у собора Святого Павла, а там ей скажут, где находится Джейн и когда она сможет увидеть ее; как только Джейн окажется в новом большом доме – скорее всего при дворе, – за Кейт пришлют, чтобы она прислуживала в качестве горничной своей столь стремительно возвысившейся госпоже. Казалось, заветные мечты становятся явью; но сначала надо пережить опасный момент, ведь если ее поймают с этим джентльменом, наверняка вышвырнут на улицу. И все же она пойдет на риск ради прекрасного будущего… Не удивительно, что сейчас она вся трепещет.

– Вы же не хотите выходить замуж за Уилла Шора, тогда почему вы так холодны к благородному лорду? Вы даже не подходите к окну, чтобы он мог увидеть вас.

– Конечно, не подхожу. Уилл Шор, по крайней мере, порядочный человек.

– Вы думаете, что благородный лорд не порядочен?

– Думаю, что нет, Кейт.

– Но он просто обворожителен.

– Не сомневаюсь. И ловлю тебя на слове.

– Разве у вас нет желания увидеть его вновь?

– У меня нет желания стать его любовницей на неделю.

– Драгоценности на его одежде…

– Меня не интересуют его драгоценности. К тому же они не являются гарантией порядочности.

Кейт подумала, что все это сведет ее с ума. Как ей знать, что следует делать? Рано или поздно отец заставит Джейн выйти замуж за Уилла Шора – и тогда девушка будет несчастной всю жизнь.

– Хватит об этом, – сказала Джейн. – Дай мне бокал вина, я успокоюсь и засну.

В комнате царил полумрак. Мерцающий свет от единственной свечи падал на стол.

«Я должна сделать это, – убеждала себя Кейт. – Он сказал, что Джейн не ощутит никакого привкуса и что снотворное не причинит вреда. У нее будет сладкий, тихий сон – и она проснется в его объятиях. Если я обещала, то сделаю это».

Кейт всыпала порошок в вино и поднесла его Джейн, едва не пролив – так дрожали ее руки. Холодный пот струился по спине. Господи, что она делает! Ей следует выхватить у нее бокал и признаться во всем. Но слишком поздно – Джейн уже выпила вино, ничего не заметив. Она легла на спину, ее лицо побледнело и веки опустились. Кейт сидела рядом, наблюдая за госпожой.

Прошло несколько минут, Кейт не шевелилась, она прислушивалась к звукам готовившегося ко сну дома. Она слышала, как в свою комнату тяжелой походкой прошел Томас, как в большом зале слуги стелют постели и укладываются спать. Они не заметят ее отсутствия, так как решат, что она спит в комнате Джейн. К тому же они всегда так устают, что буквально валятся в постель, как только она готова, и тут же засыпают. Позже она проберется в зал, а утром притворится, что спала здесь всю ночь. Времени для этого достаточно.

Она подождала, пока все утихнет, подошла к окну и застыла в ожидании сигнала. Ждать пришлось недолго. Снизу раздался долгий приглушенный свист. Это был сигнал.

Ей осталось только спуститься по лестнице и впустить незнакомца в дом. Остальное он сделает сам.

Но сейчас, когда настал решительный момент, Кейт охватили сомнения. Она чуть было не отдала беспомощную девочку в руки человека, которого едва знала! Внезапно Кейт поняла, что не смеет этого делать.

Позже она не могла вспомнить, что произошло в следующие несколько секунд. Она не помнила, как, пронзительно крича, побежала по коридору и начала колотить в дверь хозяина. Ей казалось, что она простояла там очень долго, прежде чем он распахнул дверь и появился на пороге в камзоле, поспешно накинутом на плечи. Лицо его было багровым, рот перекошен.

– Что все это значит, женщина? – требовательно спросил он; а Кейт, рыдая, упала ему на грудь.

– Он там, хозяин!.. Он там! Он пришел, чтобы увезти госпожу. Он дал мне что-то, чтобы подсыпать ей в вино…

– Кто?! Что все это значит, я тебя спрашиваю?! Кто это и где этот человек?

Упоминание о дочери вызвало у Томаса страх. Он достаточно хорошо знал такого рода авантюры, которые позволяют себе молодые повесы, и даже из бессвязных слов Кейт понял, что здесь затевалось. Томас схватил Кейт за руку и поволок к комнате Джейн. В ужасе он посмотрел на лицо дочери – оно было неестественно бледным и совершенно неподвижным.

– Джейн! – Томас отпустил руку Кейт и склонился над дочерью. – Моя маленькая Джейн…

Он услышал, как бьется ее сердце, и почувствовал огромное облегчение. Он все понял… Джейн была не первой, кому подмешивали дурман, прежде чем похитить. Томас повернулся к Кейт, схватил ее за плечи, затряс неистово, а затем отшвырнул. Лежа на полу, она с ужасом смотрела на хозяина.

Он склонился над ней, схватил за горло и снова встряхнул.

– Ты расскажешь мне все, прежде чем я убью тебя! – прорычал он.

Постепенно всплыла вся история – встреча Кейт с незнакомцем во дворе собора Святого Павла, послания, безразличие Джейн и, наконец, заговор. Пока Кейт говорила, ее трясло и колотило, но на лице ее блуждала отрешенная улыбка облегчения. Пусть ее изобьют так, как не били никогда, ей все равно. Зато она спасла Джейн.

Томас оставил ее лежащей в изнеможении на полу. Он спустился вниз и отпер входную дверь. Лишь мгновение он, глубоко возмущенный, стоял лицом к лицу с лордом Гастингсом. Гастингс первый пришел в себя, повернулся и поспешно пошел прочь. Томас устремился за ним, повелевая остановиться; но Гастингс вскочил на коня и умчался, оставив взбешенного купца, босого и едва одетого, потрясать огромными кулаками в сторону исчезавшей в темноте фигуры.

Проснулся весь дом. Подмастерья собрались на лестнице, они шептались со слугами и служанками. Грабеж? Кто-то пытался проникнуть в подвалы?

– Возвращайтесь в постели, все до одного! – загремел Томас, и они, крадучись, поспешили в зал, а хозяин, топая босыми ногами, вернулся в комнату дочери.

Кейт, рыдая, стояла на коленях у постели, а Джейн все еще спала неестественно глубоким сном. Томас склонился над Кейт, схватил ее за ухо и приподнял.

– Ступай в мою комнату и достань плащ. Принеси его сюда немедленно.

Кейт вернулась через несколько секунд. Он схватил плащ и завернулся в него, а Кейт, дрожа, осталась стоять рядом.

– Давно ли моя дочь в таком состоянии?

– Я… я не знаю.

– Ты не знаешь? Ты, порочная, гулящая девка! Это ведь ты подмешала ей дурману, разве не так?

Кейт кивнула.

– Лучше бы я умерла, хозяин.

– Жалеешь, что не умерла! Ты еще пожалеешь, что родилась на белый свет. Я еще с тобой разделаюсь. Перестань хныкать, говорю тебе. Клянусь Пресвятой Богородицей, ты поплатишься за это.

– Да, хозяин, накажите меня! – вскричала Кейт. – Я буду рада каждому удару, потому что поняла, что вполне заслуживаю их.

– Удару! Не думай, что простая порка будет тебе достойным наказанием за сегодняшнюю ночь. Завтра же я вышвырну тебя на улицу!

Кейт онемела от потрясения. На улицу, без дома, без еды – кроме той, что она сможет выпросить!.. Кто возьмет ее в дом, узнав, как она расплатилась с Томасом Уэйнстэдом за его доброту?

Он снова и снова заставлял ее рассказывать все от начала до конца. Что говорил незнакомец? Что отвечала Джейн? Он был очень доволен, что его дочь не участвовала в грязной интриге, и был склонен к тому, чтобы проявить к Кейт снисходительность.

Так они просидели всю долгую ночь. Томас время от времени, рыча, задавал то один, то другой вопрос, Кейт тихонько плакала, представляя собственное будущее в самых мрачных тонах.

Перед рассветом Джейн начала проявлять признаки жизни. Томас склонился над постелью.

– Джейн, – прошептал он нежно, – девочка моя! Джейн открыла глаза и посмотрела на него.

– Все в порядке, доченька. Твой отец здесь, с тобой.

– Отец… я чувствую себя… так странно. Я… Томас обнял ее.

– Принеси бокал вина! – крикнул он Кейт. – Живо!

Кейт пустилась бегом, горя желанием повиноваться, чтобы хоть как-то загладить причиненное зло. Томас выхватил у нее бокал с вином и поднес к губам Джейн. Она сделала несколько маленьких глотков, и лицо ее порозовело.

– Ну вот, теперь лучше, – сказал Томас с облегчением.

– Отец… что случилось… со мной?

– Эта шлюха подмешала тебе в вино зелье, – сказал Томас злобно.

– Подмешала зелье?

– Вот именно. Эта сука, эта грязная потаскуха опоила тебя дурманом. Старалась ради одного подлеца. Подумать только! Ела мое мясо, пила мое вино, а хотела сослужить службу этому подлецу! Клянусь Христом, она еще пожалеет, что родилась на свет божий…

– Кейт! – крикнула Джейн.

– О, госпожа, – зарыдала Кейт. – Я никогда не думала… Я ничего плохого не хотела…

– Кейт, – сказала Джейн и протянула к ней руку.

Но когда Кейт хотела приблизиться к постели, Томас ударил ее с такой силой, что она закружилась по комнате и упала, ударившись головой о стол. Такая жестокость вывела Джейн из оцепенения, вызванного дурманом.

– Отец… нет… нет!

– Да! – вскричал Томас. – Вставай, ты, потаскуха! – заорал он на Кейт, и Кейт поднялась с полу – Подойди сюда, шлюха, – сказал он.

Кейт подошла.

– Ближе! – заревел он и потащил ее за волосы, свободно свисавшие на плечи, затем обратился к Джейн: – Теперь, дочка, знай – эта женщина, которой ты доверяла, хотела предать тебя. Она подсыпала в вино дурману и замышляла передать тебя этому негодяю.

– Кейт! – с ужасом воскликнула потрясенная Джейн.

– Нет! – пронзительно завопила Кейт. – Я не делала этого. Я и вправду подсыпала порошок в ваше вино, но когда я увидела вас спящей… я поняла, что поступила неправильно. Поверьте мне, госпожа. Вначале я думала, что так для вас будет лучше. Что он женится на вас, сделает из вас знатную даму и спасет от ювелира. Но потом я вдруг поняла, что ошибаюсь, и вместо того, чтобы впустить его в дом, позвала вашего отца.

Томас пристально посмотрел на нее. Это была правда. По крайней мере, ей хоть хватило здравого смысла, чтобы остановиться. Он почувствовал, как в нем снова нарастает неудержимый гнев. Все, что он делал, чтобы оградить свою дочь от опасностей, оказалось напрасным. Он понял, с какой легкостью служанка могла обвести его вокруг пальца. У Томаса и раньше было неспокойно на душе, а теперь он просто не находил себе места. Он с тоской подумал о том, как было бы прекрасно, если бы дочь вышла замуж за ювелира.

Джейн с трудом приходила в себя после отупляющего снадобья. Она была в безопасности, поэтому в мыслях сосредоточились на Кейт. Она увидела синяки и кровь на лице служанки, животный страх в глазах. Она достаточно хорошо знала Кейт, чтобы понять, о чем та думала. Кейт была простой женщиной, поэтому считала, что поступает благоразумно. Она искренне верила, что помогает госпоже найти свое счастье. Бедняжка Кейт!

– Отец, – сказала Джейн слабым голосом. – Кейт не хотела причинить мне вреда.

– Не хотела причинить вреда! – завопил Томас. – Конечно, нет, она просто-напросто замышляла передать тебя в руки этому мошеннику.

– Но она вовремя раскаялась, ты же видишь, отец. Я здесь, в своей комнате, – и все это благодаря Кейт.

Лицо Кейт прояснилось, а Джейн была глубоко растрогана, увидев затеплившуюся в ее глазах надежду.

– Отец, – настаивала Джейн, – не будь жесток… Хотя бы ради меня.

– Ради тебя! А что я видел от тебя, кроме неповиновения? Позволь сказать тебе, дочь моя, что завтра же я пойду к Уильяму Шору и сообщу ему, что ты одумалась.

– Нет, – вдруг сказала Джейн, – ты не сделаешь этого!

– О, еще как сделаю! Ты будешь помолвлена с Шором завтра же. Да-да, и выйдешь за него замуж, как только я смогу все уладить. А эту потаскуху, – он указал дрожащим пальцем на Кейт, – я вышвырну на улицу, чтоб глаза мои больше ее не видели!

– Отец, но куда же она пойдет?

– Скорее всего в Саутуорк. Туда, где живут ее непристойные друзья и где для нее наиболее подходящее место. Шлюха! С того самого момента, как я взял эту потаскуху в дом, я знал, что совершаю ошибку. «Меня выгнали из замка Ладлоу, когда туда пришли солдаты, – уверяла она, – и мне не оставалось ничего, кроме как последовать за лагерем в Лондон». Клянусь, она пошла за ними по доброй воле! Ну вот она и вернется туда. Там ей место, а не в доме честного купца!

– Отец, но что будет с ней, если ты ее выгонишь? – спросила Джейн – Ей же некуда идти!

– Может, тот негодяй, которого она чуть было не впустила в мой дом, что-нибудь для нее сделает.

– Но она же ведь не впустила его!

– Сейчас я больше ничего не хочу слышать. Постарайся заснуть. – Он обернулся к Кейт. – А ты… ты сию же минуту убирайся из моего дома, слышишь? И чтобы я не видел, как ты хнычешь у задней двери, или я упрячу тебя в тюрьму!

– Отец! – закричала Джейн.

– Я сказал, что больше ничего не хочу слышать!! Теперь Джейн окончательно пришла в себя от действия дурмана, который, казалось, цепями приковывал ее к постели.

– Нет, ты послушаешь меня, – проговорила она твердо. Томас успокоился, увидев, что ей стало лучше, и закричал:

– Думаешь, что ты будешь командовать мною, девушка? Тебя уже достаточно баловали. Еще слово поперек услышу, отхлещу тебя, уж будь уверена!

– Давай, – сказала Джейн, – но я все равно скажу. Он направился к постели. Джейн улыбалась ему, и хотя у нее кружилась голова и она была крайне утомлена, она не смогла бы успокоиться и уснуть, помня почти животный страх в глазах Кейт.

– Отец, – произнесла тихо Джейн, – не правда ли, ты хочешь, чтобы я вышла замуж за Уилла Шора?

– Что за глупый вопрос! Ты сама прекрасно знаешь.

– Хорошо, отец, я выйду за него. Томас усмехнулся.

– Наконец-то ты образумилась. Я правда очень рад, моя девочка, ибо мне вовсе не доставляет удовольствия ни держать тебя взаперти, ни морить голодом.

– Но при одном условии, отец.

– Условии?

– Да. Я выйду замуж за Уилла, если Кейт останется со мной.

Томас прищурился, внимательно посмотрев сначала на Кейт, потом на Джейн, уголки его рта начали подниматься вверх.

* * *

После этой ночи в доме стало как-то уныло. Один Томас расхаживал по дому, весело насвистывая.

Участие Кейт в неудавшемся похищении не осталось безнаказанным, хотя купец сдержал данное дочери слово и позволил Кейт остаться. Томас привязал ее к столбу и задал ей такую трепку, которую она до конца дней не забудет. Кейт сначала пронзительно кричала, потом стонала и, наконец, потеряла сознание, повиснув на веревках, которыми была привязана к столбу, еще до того, как он закончил ее истязать. После этого ей пришлось провести в постели три дня. Джейн, бледная, притихшая и ставшая сразу серьезнее, откровенно осуждала отца за жестокость.

Томас страдал от острого языка дочери и молча удивлялся, почему позволяет ей называть себя варваром. Но в душе поздравлял себя с тем, что уже скоро с капризами Джейн придется иметь дело Уиллу Шору.

Джейн втирала мази в раны Кейт и сама ухаживала за ней все три дня; обе они – и госпожа, и служанка – были в таком подавленном состоянии, в каком их прежде никто не видел.

У Кейт следы трепки остались на всю жизнь. Но Джейн пострадала от ночного приключения еще больше – ей предстояло обручиться с ювелиром Уиллом Шором.

Ломбардная улица

Ювелир недоумевал. Уже почти два года Джейн была его женой, но он не испытывал чувства полного удовлетворения жизнью, радости от сбывшихся желаний, что, по его мнению, должно было быть естественным следствием женитьбы. Уилл Шор любил Джейн со всей страстью, на какую только был способен. Ему нравился его прекрасный дом, дело, которым он занимался, великолепные драгоценные вещи, составлявшие его богатство, он гордился своим положением в Сити. Но самой дорогой его собственностью была Джейн.

Сокровища нужны были ювелиру только для того, чтобы заставить окружающих уважать его. Он страстно желал быть большим и сильным человеком, которого почитают и боятся. Ему хотелось быть остроумным, восхищать всех находчивостью и смекалкой. А в действительности он был небольшого роста, с мягким, почти робким характером. Правда, ему удалось разбогатеть, сэкономив тут шиллинг, там серебряную монету, но все равно он оставался маленьким человеком и хорошо понимал это.

Не умея привлечь к себе внимания как личность, он стремился достичь цели с помощью богатства: Уилл Шор стал стяжателем. Ему нравилось спускаться в подвалы, перебирать в руках драгоценные металлы и камни; ему также нравилось гладить золотистые волосы Джейн и ласкать ее восхитительное тело. «Это золото – мое», – торжествовал он, зная, как люди завидовали ему. «Джейн – моя», – говорил он себе, ведь из-за Джейн ему тоже завидовали. Почему бы ему не радоваться? Но он не чувствовал себя счастливым, так как не мог понять очаровательную веселую девушку, которую купил на свои сокровища, доставшиеся ему годами упорного труда и искусного управления делами.

Уилл услышал, как Джейн и Кейт смеются; по настоянию молодой супруги Кейт оказалась в его доме. Его тревожило то, что наедине с ним Джейн очень редко смеялась. Кейт ему не нравилась. Она не из тех женщин, которых он взял бы в свой дом. Но так просила Джейн. Он подозревал, что она ленива, а на кухне время от времени устраиваются веселые пирушки. Его толстый и умный повар Белпер изредка буянил еще до появления Кейт. Но он стоил того, чтобы ради него терпеть маленькие неудобства, так как слыл одним из лучших поваров в Лондоне. Ювелир считал необходимым угощать знатных господ – своих клиентов, и ему приходилось не обращать внимания на выходки Белпера, поскольку блюда у него получались отменные. У Кейт таких достоинств не было.

В тот самый день, о котором пойдет речь, ювелир обходил дом, запирая все двери. Он оставил открытым только парадный вход, через который они с Джейн выйдут, а потом закроют и его. Все слуги уже ушли, кроме Кейт, помогавшей Джейн одеваться. Они опаздывали – в это время они должны уже были быть в Чипсайде. Уилл покачал головой. Ему следовало побранить Джейн за ее непунктуальность, и он даже готов был сделать ей выговор, но она выглядела столь прекрасной, что он забыл о своем раздражении и испытывал лишь чувство гордости.

Уиллу очень хотелось, чтобы у них был ребенок; ребенок был бы для него еще одним сокровищем. Уилл любил бы своего ребенка, который внешне стал бы точной копией Джейн, но при этом так же трезво смотрел на жизнь, как это делал его отец. Ребенок был бы веселым и остроумным, но в то же время имел бы склонность к торговому делу. Однако пока никаких признаков беременности у Джейн не наблюдалось. И это очень раздражало его. Наверное, люди шепчут ему вслед: «А вот у ювелира ребенок-то не получается». Мысль об этом ущемляла его мужское самолюбие.

Шор открыл парадный вход. Рев голосов, кричащих и смеющихся, казалось, заполнил весь дом. Улицу наводняла толпа; теперь ему с Джейн нелегко будет добраться до дома ее отца в Чипсайде, откуда они собирались наблюдать торжественное шествие. Слишком уж много времени потратила Джейн, чтобы облачиться в роскошный наряд. Ювелир беспокойно покачал головой. Он не сомневался, что Джейн привлечет к себе не меньше внимания, чем любой человек из королевской свиты.

Вспомнив о процессии, он с удовлетворением подумал, что хоть на какое-то время прекратится война. Как серьезный торговец, Уилл знал, что благосостояние росло только в мирное время. Он радовался, что король Эдуард одержал победу и что смутьян герцог Уорик мертв. Дай Бог, гражданской войне придет конец. Пусть отныне Эдуард царствует в Англии, и пусть впереди всех ждут хорошие времена. Вместо лишений и бесчисленных смертей предстоит торжественное шествие и веселое пиршество. Не удивительно, что жители Лондона тысячами собираются на улицах города, чтобы приветствовать возвращение в столицу победившего короля Эдуарда.

«Нам следует немедленно отправляться, а то вряд ли удастся взглянуть на торжественную процессию», – подумал ювелир, поднимаясь в комнату Джейн. Женщины смеялись, а Кейт говорила:

– Мы и в самом деле грешные создания, но если мы в чем-то и грешим, то разве не потому, что к этому ведет нас какой-то злой дух? Можно ли нас за это винить? Когда мы думаем, что совершаем самый большой грех, – может, это не что иное, как воля Господня на то, чтобы мы поступали именно так?

– Кейт, – ответила Джейн, – твои представления о вере звучат вполне утешительно. Проповедовать бы тебе в соборе Святого Павла. Ручаюсь, за тобой бы последовала половина Лондона.

Уилл открыл дверь, и их легкомысленный разговор тут же прервался. Кейт начала деловито наводить на столе порядок, словно была из тех, кто не может сидеть сложа руки. Уж не собирается ли она ввести его в заблуждение? Джейн приветствовала его улыбкой, но он знал, что улыбка ее обманчива.

– Мы очень опаздываем, – сказал он с укором. – Боюсь, теперь нам вряд ли удастся увидеть короля.

Он положил ей руку на плечо и посмотрел тем трогательным взглядом, который всегда волновал ее и вызывал угрызения совести. «Скажи мне, Джейн, что я делаю не так, – казалось, говорили его кроткие глаза. – Может быть, я смог бы исправиться». Но разве она могла объяснить ему, разве могла сказать ему: «Я не люблю тебя и никогда не смогу полюбить. Мне не нравится твое тяжелое дыхание; мне не нравится, как ты обгладываешь кость, словно хочешь объесть ее добела, но не от голода, а из боязни хоть что-то съедобное выбросить. Я едва терплю, когда твои руки прикасаются ко мне, словно в этом есть что-то постыдное. Но ты купил меня, заплатив женитьбой за привилегию позволять себе это бесстыдство. Мне в тебе не нравятся тысячи вещей, и хоть я старалась полюбить тебя, хоть я молила Бога, чтобы он помог мне это сделать, я никогда тебя не полюблю».

Она поднялась, пытаясь нежно улыбнуться Уиллу. Вскоре они вдвоем вышли с Ломбардной улицы, миновали Биржу и направились в Поултри.

Здесь толпа была еще гуще. Люди забирались на столбы. Они перекрикивались и пересвистывались. В толпе сновали торговцы из харчевен с лотками, на которых были куски мяса, хлеб и пироги, медовуха и вино. Люди ели, смеялись и кричали; то и дело раздавался возглас: «Король Эдуард!»

Но даже в такой сутолоке слишком многие засматривались на ослепительно красивую жену ювелира. Это выводило его из себя, так как хотя ему нравилось, что ею восхищаются, он не хотел, чтобы восхищение исходило от толпы в Поултри.

Уилл пожурил ее:

– Видишь, по твоей вине мы опаздываем. Как мы теперь доберемся до дома твоего отца? Нам придется наблюдать процессию отсюда, с улицы… и стоять среди этой черни. Однако, скажу я тебе, запах от них просто невыносим. И все потому что ты не была готова вовремя.

– Но что плохого в том, что мы увидим столько ликующих людей? – спросила Джейн, смеясь и с удовольствием глядя на то, как акробат выделывает трюки на потеху публике.

– А что скажет твой отец, если мы не придем? Не могу себе даже представить, – продолжал Уилл.

– А я могу, – ответила Джейн. – Он придет в ярость.

– И это тебя забавляет? Знаешь, мне вовсе не хочется чтобы твой отец считал меня необязательным человеком…

– Не бойся, Уилл! Вся вина за это падет на кого следует… На мои плечи.

Внезапно в толпе раздались приветственные возгласы. Они становились все громче и громче, в отдалении послышались звуки труб. «Вот теперь, – подумала Джейн, – я увижу самого короля. Я увижу человека, который настолько неотразим, что добродетельные девушки от одного его слова теряют голову. Я увижу королеву, которая так его очаровала, что даже такой распутник, как он, не смог ее оставить. Не удивительно, что где бы они ни появлялись, люди тысячами собираются посмотреть на романтичного короля и его королеву».

Появились первые ряды блестящей кавалькады. Всадники поражали великолепием ярких одежд, усыпанных драгоценными камнями. Внезапно толпа умолкла. Проехала повозка, окруженная стражами, на ней везли двух женщин, считавшихся врагами короля, и их не следовало приветствовать. Одна из них была ненавистная Маргарита Анжуйская, попавшая в плен в битве при Тьюксбери, в которой ее сын Эдуард нашел свою смерть. Другая женщина, ехавшая на колеснице, не могла не вызвать жалости у всех, смотревших на нее; именно ее присутствие сдерживало толпу от бурного проявления ненависти. Это была девушка лет шестнадцати, очень бледная, с печальным лицом. Звали ее Анна Невилль. Младшая дочь герцога Уорика, она была помолвлена с сыном Маргариты, убитым недавно в Тьюксбери. Большую часть детства она провела с младшим братом короля Ричардом Глостерским, и говорили, она любила Ричарда, но ее насильно обручили с сыном Маргариты… Разве не прискорбно было лондонцам смотреть на то, что несчастную девушку, бледную, как майский первоцвет, везли как пленницу, а тот самый Ричард, которого она любила, красовался на коне на почетном месте, возле своего брата короля?

Повозка прокатилась мимо, и когда Джейн вновь обратила взор на облаченных в пышные одежды рыцарей, на сверкающие попоны величаво выступавших коней, она вдруг заметила знакомое лицо. Пока она разглядывала его, красавец-мужчина обернулся и посмотрел в ее сторону. Это был незнакомец, замысливший ужасный план похищения и виновный в том, что она вышла замуж за Уилла Шора. В его взгляде сквозила радость от встречи с ней. Но в то же время в нем чувствовалась уверенность в себе и надменность. Казалось, он говорил: «Разве я похож на человека, который признает свое поражение?»

Охватил ли ее страх, или толпа слишком плотно сжалась, но что-то заставило ее прильнуть к Уиллу. Она почувствовала, что вот-вот потеряет сознание.

– Что случилось? – спросил Уилл с беспокойством.

– Я чувствую… тут слишком душно.

– В такой толпе… неудивительно. Лучше бы мы наблюдали все это из окон дома твоего отца. Пойдем. Мы доберемся домой прежде, чем толпа придет в движение.

Как только они вошли в дом, ей стало лучше, но она все-таки позволила Уиллу уложить себя в постель. Он оставил ее и пошел принести немного вина. Вернувшись, он несколько секунд внимательно смотрел на нее, затем в глазах его блеснула надежда, и он сказал:

– Джейн, возможно ли. Ты чуть было не упала в обморок, и я…

– Нет, нет, – ответила она поспешно. Он смущенно улыбнулся.

– Я надеялся, ты скажешь мне, что ждешь ребенка.

– Мне очень жаль, Уилл. Но это не так.

«Мы оба сожалеем об этом», – подумала она, когда муж ушел.

Ребенок бы действительно сделал их жизнь иной. Но если бы только все дело было в ребенке, а не в человеке на коне. Он уже принес ей однажды несчастье, и она чувствовала, что принесет его вновь.

От вина Джейн стало клонить в сон. Сквозь открытые окна она слышала крики людей. Процессия закончилась, но толпа все еще хотела развлечений. Из окон отцовского дома в Чипсайде она часто наблюдала, как ведут себя люди после таких торжественных процессий. Она видела их дикие танцы, их неистовое веселье. В свете горящих факелов она наблюдала странные сцены – фантастические и трагические. Она слышала пронзительный смех, который едва ли походил на человеческий, она видела мужчин и женщин, дерущихся друг с другом или занимающихся любовью, она видела их пьяные тела, распростертые на булыжной мостовой прямо около дома. В такие ночи отец вынужден был запирать двери на засов и баррикадировать окна. Он держал наготове подмастерьев с длинными шестами на случай, если возникнет необходимость защитить дом, ибо в такие ночи повсюду бродили воры, и все, что было порочного в пьяной толпе, вырывалось наружу.

Это была ночь веселья, так как король Эдуард после нескольких месяцев изгнания вновь вернулся на трон. Казалось, большинство подданных готово было во всем подражать ему – очаровательному повесе, самому любимому, красивому и распутному королю.

Джейн задремала. Ей приснилось, что она снова в толпе. Она вновь увидела человека на коне, но во сне он соскочил вниз, быстро подошел к ней, стоявшей рядом с Уиллом, подхватил и бросил поперек коня. Джейн вскрикнула – и от крика своего проснулась.

У кровати стояла Кейт, пристально вглядываясь в нее.

– Боже милостивый! Вам приснился плохой сон, госпожа?

– Да уж. Я рада, что проснулась, – сказала Джейн.

– Говорят, вы чуть было не потеряли сознание на улице, голубушка?

– В толпе было душно, Кейт. – А когда глаза Кейт понимающе прищурились, Джейн вспыхнула: – Прошу тебя, не смотри на меня так лукаво и таинственно, будто ты думаешь, что я жду ребенка. Не жду, уверяю тебя. – Кейт надула губы, а Джейн продолжала: – А ты видела короля?

– Видела, и королева была с ним. Она очень красивая. Я видела ее в паланкине, который несли на шестах. Лошади были просто великолепны.

– Что – лошади были так же великолепны, как и королева?

– Да нет же! У королевы самые очаровательные золотистые волосы, какие я когда-либо видела… после ваших. Они были распущены и ниспадали с плеч: говорят, король снова страстно влюблен в нее после долгой разлуки. И все принцессы очень милы, а маленький принц… ну, он всего лишь ребенок. Вы бы слышали, как ликовал народ при виде короля!..

– Кейт, у тебя что-то на уме!

– На уме, госпожа?

– Меня ведь бесполезно обманывать. Ты что-то знаешь и ждешь момента, чтобы рассказать.

– Я видела в процессии его, госпожа, – сказала Кейт. – И узнала его имя. Это лорд Гастингс.

У Джейн перехватило дыхание. Она слышала о Гастингсе. Он отличился в сражениях при Барнете и Тьюксбери и был близким другом короля.

– Тогда тем более жаль, – резко сказала Джейн, чтобы скрыть свой страх, – что милорд Гастингс ведет себя столь неподобающим образом.

– И верно, – подтвердила Кейт, но она не могла скрыть ярких искорок в глазах. Она была убеждена, что жизнь должна быть веселой, и ничто не обрадовало бы ее больше, чем уверенность, что у красавицы-госпожи тайный любовный роман.

– Как ты узнала, кто он? – настойчиво потребовала ответа Джейн.

– Я спросила человека, стоявшего рядом со мной в толпе.

– Он мог ошибиться.

– Нет. Многие это говорили. Только подумайте, госпожа! Он любит вас, а ведь он ближайший друг и фаворит короля.

– Но моим другом и фаворитом он никогда не будет.

– Это вы сейчас так говорите…

Джейн вскочила с кровати и схватила Кейт за руку.

– Кейт, надеюсь, ты не…

– Нет, госпожа. Нет, нет. Я ничего не сделала.

– Запомни, если ты когда-нибудь предашь меня так, как той ночью, я не буду спасать тебя вновь.

– Я не сделаю ничего… ничего без вашего согласия. В дверь внезапно постучали.

– Кто там? – спросила Джейн, а Кейт поспешно стала приводить в порядок вещи на столе из опасения, что это может быть ювелир.

Но это был не он, и Кейт сразу же перестала изображать усердную служанку. Пришла Бесси, одна из девушек, помогавших на кухне.

– Что случилось, Бесси? – доброжелательно спросила Джейн, а Кейт холодно уставилась на девушку, так как они соперничали из-за толстого и ласкового Белпера.

– С вашего разрешения, госпожа, внизу джентльмен, который сказал, что должен поговорить с вами и что у него очень важное дело.

– Джентльмен? Ты спросила его имя?

– Да, госпожа, но он не ответил. Он велел попросить вас тотчас же спуститься, просил очень настойчиво.

Джейн встала.

– Прекрасно, Бесси. Где же он?

– Я оставила его в гостиной. Он оказался в доме прежде, чем я успела попросить его войти.

– Сейчас посмотрю, кто это, – сказала Джейн.

Она спустилась вниз и, открыв дверь гостиной, увидела самодовольного и чрезвычайно уверенного в себе лорда Гастингса. Он направился к ней, хотел положить ей руки на плечи и поцеловать в знак приветствия, но она отстранила его.

– Сэр, – сказала она надменно, – я не понимаю, почему вы оказались здесь.

– Ты очень хорошо это понимаешь, – сказал он серьезно.

– Я должна просить вас немедленно удалиться.

– Разве я не вправе ожидать от жены ювелира большего гостеприимства, чем мне оказано?

– Вам в этом доме не окажут никакого гостеприимства.

– Весьма сожалею, Джейн, – сказал он печально, – ибо, клянусь честью, ты стала еще прекрасней.

– Как вы осмелились прийти сюда! Вас следовало бы заточить в Тауэр за то, что вы пытались сделать со мной.

– Не вспоминай об этом, Джейн. Это огорчает меня.

– Рада слышать. Может, в вас есть хоть немного порядочности…

Он загадочно улыбнулся.

– Ты не поняла меня. Меня огорчает, что мне не удалось выкрасть тебя.

В Гастингсе было нечто, что лишало ее спокойствия. Он был неотразим в своих роскошных одеждах, и хотя губы его были упрямо сжаты, глаза весело поблескивали. Гастингс сделал к ней шаг. Она испугалась, думая, что он собирается схватить и вынести ее из дома.

– Уилл! – пронзительно закричала Джейн. – Уилл! Гастингс отпрянул назад. Его лицо запылало от гнева.

– Ты с ума сошла? Зачем ты зовешь мужа?

– Уилл! – звала Джейн. – Скорее сюда, скорее! Послышался звук тяжелых шагов. Уилл бежал на ее крики.

– Джейн, где ты? Где ты, Джейн?

– Здесь! – испуганно кричала Джейн. – Здесь, в гостиной!

Она хотела пробежать мимо Гастингса, но он схватил ее и крепко держал. Брыкаясь, она пыталась высвободиться.

– Ты, глупая девчонка! – пробормотал Гастингс. – Замолчи же!

– Глупая! – тяжело дыша, проговорила Джейн. – Презирать вас не глупо, а, наоборот, мудро с моей стороны.

Гастингс был взбешен. Он ожидал, что проявленная им смелость – когда он навестит женщину в доме ее мужа – будет встречена одобрительно и тотчас вызовет восхищение с ее стороны. Он полагал, что Джейн такая же, как и многие знакомые ему женщины, которые старались показать, будто добиться их нелегко, а сами готовы были, немного поломавшись для приличия, поскорее отдаться. Он сопровождал короля и не смог продолжать ухаживать за Джейн после неудавшегося похищения, но сейчас он снова был готов преследовать ее, ведь он и так ждал слишком долго. Он чувствовал себя одураченным. Он снес уже достаточно унижений от нее и был полон решимости больше не допускать подобного.

– Я в последний раз пришел искать твоего расположения, – сказал он.

– Это самая лучшая новость, которую мне приходилось слышать, – моментально ответила она.

Дверь открылась, и вошел Уилл, в сопровождении слуги.

– Джейн! – воскликнул он.

– О, Уилл, слава Богу, ты пришел. Этот… человек… осмелился прийти в твой дом! Это он пытался похитить меня.

Гастингс, отпустивший Джейн при виде Уилла, стоял, сложив руки на груди и презрительно глядя сверху вниз на Уилла Шора.

– Ты, мерзавец! – выкрикнул Уилл. – Я привлеку тебя к суду за вторжение в мой дом. Как посмел ты войти сюда? Гастингс рассмеялся:

– Замолчи! – сказал он резко. – Ты, очевидно, не знаешь, с кем говоришь!

– Он знает, что говорит с мошенником и лжецом! – с жаром ответила Джейн.

Гастингс продолжал смотреть на Уилла.

– Хотелось бы, чтобы ты знал, приятель, что я лорд Гастингс.

– Да будь ты хоть сам король! – ответил ювелир с отчаянием в голосе.

– Браво! – воскликнула Джейн.

Гастингс бросил высокомерный взгляд в ее сторону.

– Ты поступаешь опрометчиво, – сказал он. – А теперь, ювелир, отойди в сторону, если не хочешь, чтобы острие моей шпаги пронзило твое храброе сердце.

Он оттолкнул Уилла и прошел мимо него. Подойдя к двери, Гастингс обернулся и посмотрел на него и на Джейн.

– Не думайте, что я забуду этот день. Мне кажется, мадам, ваш муж скоро пожалеет о том, что осмелился оскорбить лорда Гастингса.

Он вышел. Они молча стояли в гостиной, слушая звук его шагов по мощенному булыжником двору. Затем Уилл обернулся к Джейн и обнял ее.

– Не бойся, моя милая, – сказал он. – Я защищу тебя. Джейн ответила ему улыбкой. Как бы ей хотелось верить, что в его силах сделать это!

* * *

В течение нескольких дней Джейн боялась выходить на улицу из страха встретить лорда Гастингса. Когда наступала темнота, она хотела быть рядом с Уиллом или Кейт. Она не могла забыть мстительный взгляд Гастингса, когда он говорил, что они пожалеют о том, что приняли его столь нелюбезно. Как бы ей хотелось верить, что его слова о мести были пустой угрозой!.. Она знала, какие ужасные вещи сплошь и рядом случались с теми, кто перечил могущественным людям вроде Гастингса. Однако вскоре король и его двор внезапно покинули Лондон, и Джейн обрела спокойствие духа.

В те дни по Лондону ходили слухи, что король Генрих VI, которого победивший Эдуард заключил в Тауэр, умер загадочной смертью. Поговаривали, Что его убили по приказу короля. Несмотря на безрассудство Генриха и его беспомощность в государственных делах, его считали благочестивым человеком, который никогда не причинял зла другим, и люди стали видеть в нем мученика. Его тело было торжественно пронесено по улицам города, чтобы все удостоверились, что свергнутый король действительно мертв. Учитывая настроения своих подданных, король Эдуард счел необходимым на некоторое время покинуть столицу, хотя знал, что пользуется среди них определенной популярностью. «Нет худа без добра», – подумала Джейн, поскольку, когда двор покинул Лондон, лорду Гастингсу пришлось уехать вместе с ним.

Ювелир почувствовал почти такое же облегчение, как и его жена, и когда через несколько недель двор вернулся в Вестминстерский дворец, они оба уже гораздо реже вспоминали об угрозах лорда Гастингса.

Дела у ювелира шли хорошо, в его дом на Ломбардной улице частенько заглядывали богатые люди, подмастерья постоянно сновали в подвалы и приносили оттуда самые дорогие товары хозяина, чтобы ознакомить с ними покупателей. Уилл был почти удовлетворен, видя, что его торговля процветает и что его жена стала гораздо спокойнее.

Однажды в его дом пришел красавец-купец. Он сказал Уиллу, что намерен купить много золотой и серебряной посуды и поэтому хотел бы посмотреть лучшее из того, что у него имеется. Он был высок ростом, очень хорошо сложен и, кроме того, имел приятную и доверительную манеру общения, которая сразу же покорила сердце ювелира.

– Я слышал, – сказал человек, – что если хочешь купить золотую посуду в Лондоне, то нужно идти к Уильяму Шору с Ломбардной улицы.

Не только эти слова, но и обаятельная улыбка, сопровождавшая их, вызвали у ювелира почти непреодолимое желание угодить незнакомцу. Он не мог не почувствовать странной взволнованности, когда этот крупный мужчина расселся на покрытой гобеленом скамье, вытянув перед собой длинные, стройные ноги. Уилл велел двум подмастерьям спуститься в подвал и принести лучшее из его запасов, чтобы показать богатому купцу.

– Мое имя Лонг. Эдвард Лонг, – представился купец.

– К вашим услугам, сэр, – ответил ювелир. – Надеюсь, вы найдете здесь то, что вам понравится.

Купец отобрал несколько предметов.

– Я пришлю слугу, чтобы он доставил их мне, – сказал он. – В самом деле, я думаю, что нашел здесь самые прекрасные вещи в городе.

– Надеюсь, – ответил Уилл, – ваши друзья будут завидовать вам, дорогой сэр.

– Я действительно верно поступил, что пришел к Уильяму Шору. Интересно, что скажут люди. Они говорили мне: «У Уильяма Шора самая превосходная золотая посуда и самая прелестная жена в Лондоне». Так говорили люди, сэр…

Эти слова доставили ювелиру такое удовольствие, что он преисполнился желанием дать богатому купцу возможность восхититься не только своей посудой, но и женой.

– Полагаю, моя жена гораздо прекраснее, чем моя посуда, сэр.

Купец с сомнением посмотрел на посуду и не проявил никакого желания увидеть женщину, красота которой дала повод для этого небольшого спора.

– Я покажу ее, и вы сможете сами убедиться, – сказал Уилл.

Купец пожал плечами.

– Конечно, мне доставило бы удовольствие познакомиться с леди, но, увы, у меня мало времени…

Проявленное им безразличие раззадорило ювелира, и ему еще больше захотелось показать жену. Он послал одного из подмастерьев сказать госпоже, чтобы та пожаловала в гостиную. По просьбе мужа Джейн спустилась вниз. На ней было утреннее платье голубого цвета, которое она больше всего любила и которое больше всего было ей к лицу; на платье золотой нитью были вышиты цветы. При каждом ее движении они переливались всеми цветами радуги; по плечам раскинулись длинные золотистые волосы.

Купец посмотрел на нее – и она ответила ему взглядом. «На него очень приятно смотреть», – подумала она; Джейн понравилось спокойное выражение его глаз, понравилось его восхищение ею, тем более что он попытался это скрыть.

– Жена, – сказал Уилл, – это купец Эдвард Лонг, он купил у меня несколько лучших экземпляров золотой посуды.

– Рада слышать это и рада с вами познакомиться, сэр, – ответила Джейн.

Эдвард Лонг положил ей руки на плечи и поцеловал в губы. Поцелуй был странным и пугающим, хотя такие поцелуи являлись в те времена обычным приветствием между мужчинами и женщинами и Джейн с детства привыкла к ним.

– Скажите, что вы думаете о моем выборе? – спросил Эдвард Лонг.

– Думаю, вы выбрали лучшее из того, что есть у моего мужа. Не правда ли, Уилл?

– Именно так, жена. Прошу тебя, прикажи слуге принести нашему другу что-нибудь выпить. Вы можете еще немного задержаться, сэр?

Купец смешался.

– Признаюсь, что я несколько утомился. И я с радостью воспользуюсь возможностью проверить, так ли хорошо ваше вино… как ваша посуда.

Ювелир потер руки от удовольствия, а Джейн поспешно отослала вертевшегося у дверей подмастерья на кухню и велела ему принести напитки. Она почувствовала, как краска приливает к ее щекам. Купец возбуждал в ней любопытство. Он держался с большим достоинством, к тому же был исключительно красив. Она вдруг поняла, что ей приятно, когда на нее смотрят поощрительно, но без обычной грубости.

Когда принесли вино, она наполнила бокал и поднесла ему. Они обменялись взглядами поверх бокала, его взгляд был таинственным.

– Благодарю вас, дорогая госпожа. – Он поднял свой бокал. – За успех в делах.

– За процветание торговли, – отозвался Уилл. – Пусть будет все как есть.

– Не кажется ли вам, дорогой Шор, что в последние недели наметилось некоторое улучшение? Торговля оживилась с тех пор…

– С тех пор, как вернулся король, обратив своих врагов в бегство.

– За короля, – сказал Эдвард Лонг.

– За короля, – отозвался Уилл Шор. Купец наклонился к Джейн.

– Скажите, мадам, – произнес он, – я слышал, что жены купцов в Сити без ума от короля. Так ли это?

– Говорят, он очень красив, – ответила Джейн.

– Как? Вы никогда его не видели?

– Нет.

– Разве вы не были в Сити, когда он проезжал через него?

– Была.

– И вы не захотели пройти несколько шагов, чтобы увидеть такого красавца?

– Мы присоединились было к толпе, но моей жене стало плохо от жары, – объяснил Уилл.

– Нам удалось увидеть только первую часть шествия.

– Может, вы не любите наблюдать процессии?

– Мне было тяжело смотреть на врагов короля – этих двух женщин – в их бесчестье.

– Неужто вам нравятся враги короля, миссис? – спросил купец.

– Да нет, что вы, сэр, – поспешил ответить Уилл. – Джейн необузданна в речах и всегда была такой. Она из тех женщин, которые вначале говорят, а потом думают. – Уилл неодобрительно посмотрел на Джейн. – Поэтому она очень часто попадает в неловкое положение.

– Но это очень интересно, – сказал купец. – Я бы еще ее послушал, я рад найти человека, который говорит совсем не то, что говорят другие. – Купец и Джейн обменялись улыбками. – Скажите, – продолжал он, – вы что, испытываете расположение к Маргарите Анжуйской?

– Мне не нравится, как она действует, – ответила Джейн, – но мне кажется, что если уж ты побывал на троне, то вполне естественно стараться вновь его обрести. Кроме того, мне показалось излишне жестоким унижать ее публично.

– Короли часто бывают жестоки.

– Боюсь, что это так. Рада, что я жена всего лишь простого горожанина.

– Разве ювелиры такие простые люди?

– Они торговцы, слава Богу, а не придворные.

– Вам не нравятся придворные, мадам?

– Не могу сказать, нравятся они мне или нет. Я не знаю ни одного. Но мне кажется, что человек, вынужденный приспосабливать свои взгляды к чужим для того, чтобы сохранить голову на плечах, лишен того чувства собственного достоинства, которым, скажем, обладает ювелир.

– То есть вы думаете, что те, кто окружает короля, приспосабливают свои взгляды для того, чтобы сохранить голову на плечах?

– Несомненно, – ответила Джейн. – А для нас, купцов, дело обстоит просто: «Король умер, да здравствует новый король!» Чем больше расстояние до трона, тем меньше страх. По мне – так лучше, чтобы моя голова оставалась на положенном ей месте, чем жить слишком близко к королям.

– Это меня нисколько не удивляет, я бы сказал, мадам, если простите мою смелость, что это самая прекрасная головка, какую мне доводилось видеть.

– Благодарю вас, – ответила Джейн и почувствовала, что краснеет.

Шор заметил:

– Итак, сэр, я вижу, вы находите, что моя жена достойна такого же восхищения, как и моя золотая посуда?

– Большего, гораздо большего. Я уношу с собой мои утренние покупки с легким сердцем, зная, что у вас остается самое ценное из ваших сокровищ.

– Вы чрезвычайно любезны, сэр, – сказал Уилл.

– Мне интересно, очень интересно было услышать ваше мнение о королеве Маргарите Анжуйской. Леди, наверное, полагает, что король какое-то чудовище, если заточил женщину в тюрьму. – Купец улыбался, словно поддразнивая ее.

– Нет, нет, она так не думает, – быстро ответил Уилл. – Джейн знает, как и мы все, что королева Маргарита была угрозой безопасности нашей страны. Жители Лондона спят теперь гораздо спокойнее, зная, что король Генрих и его сын мертвы, а Маргарита заключена в тюрьму.

– Но я вижу, у вашей жены доброе сердце. Она сожалеет о поведении короля, выставившего Маргариту на публичное посрамление. А я вот вспоминаю, как умер отец нашего короля. Совсем недавно он был убит возле Уэнфилда. Может, уже забылось то, что люди Маргариты отрезали ему голову, надели на нее бумажную корону и повесили на воротах Йорка. Я склонен думать, что общественное осмеяние, которому подверглась Маргарита, – ничтожное наказание за подобную жестокость.

– Конечно, это было ужасно, – сказала Джейн, – но я не думаю, что на одну жестокость нужно обязательно отвечать другой. Месть – это не только зло, это глупость. Добра от нее никогда не будет. Прощать своих врагов – не только доброе, но и мудрое дело.

– Думаю, сэр, – сказал купец, допивая свой бокал, – что вашей жене следовало бы быть первым советником короля.

Они дружно рассмеялись.

– Вам нравится подтрунивать надо мной, – сказала Джейн, – а мне все равно. Я знаю, что права.

Купец снова заразительно расхохотался.

– Простите меня за то, что скажу, но я слышал, что король с готовностью слушает таких очаровательных леди, как вы, если они благоволят давать ему советы.

– Говорят, – заметила Джейн, – что несмотря на все его величие, он очень легко поддается чужому влиянию.

– Особенно женскому, – поддержал ее Шор.

– О, да, – ответил купец. – Я тоже слышал, что Его светлость действительно очень поддается чарам женщин.

– А это говорит о том, что он не так уж силен, – вставила Джейн.

– Думаете, он слабовольный человек? Мне говорили, он ростом выше шести футов, и это без обуви.

– И гиганты могут быть слабыми, – сказала Джейн, – а карлики – сильными мужчинами.

– Конечно, своей женитьбой он проявил слабость, – сказал Уилл.

– А мне он как раз нравится за это, – заявила Джейн.

– В самом деле, мадам?

– Да. И мне бы очень хотелось увидеть королеву!

– А короля?

– Короля тоже. Но королеву больше. Думаю, она должна быть действительно прекрасной, чтобы приручить такого…

– Страстного любителя женщин? – спросил купец.

– Повесу, – сказала Джейн.

– Тише, Джейн. Ты совсем не думаешь, что говоришь.

– Почему всегда, когда говоришь правду – значит, не думаешь?

– Несомненно потому, – высказал предположение купец, – что правда часто опасна. Ложь успокаивает, лгать так легко. Поэтому ложь всегда безопаснее.

– Презираю такую безопасность.

– Вижу, это действительно так, мадам. Не бойтесь, сэр, я никогда ничего не расскажу королю.

Они снова рассмеялись, и немного погодя купец сказал, что ему пора идти.

– Я пришлю слугу забрать покупки. Он принесет деньги. Позвольте поблагодарить вас за очень интересное и веселое утро. За такое замечательное вино… За такое приятное общество.

– До свидания, сэр, – сказал Уилл.

– До свидания, – промолвила Джейн. Уилл добавил:

– Надеюсь, мы будем иметь удовольствие увидеть вас вновь, сэр.

– Вполне возможно.

– Утро прошло с большой пользой для дела, – отметил Уилл, когда они с Джейн остались одни. – Какой очаровательный человек, не правда ли?

– В самом деле, очень мил, – ответила Джейн и пошла наверх, улыбаясь. Ей было нелегко избавиться от мыслей о красавце-купце.

* * *

В комнату вошла Мэри Блейг, шурша атласным платьем.

– Дорогой Уилл, – сказала она, улыбаясь прищуренными глазами, – я была бы вам очень признательна, если бы вы смогли мне одолжить на сегодняшний вечер нашу милую Джейн. Я знаю, вы будете заняты со своими счетами. Поэтому, подумала я, для вас не будет большой жертвой отказаться на сегодня от компании вашей жены. Я работаю над новым узором – прекрасное кружево получается, скажу я вам. Клянусь, оно понравится королю, когда он его увидит. Я хочу показать его Джейн.

– Дорогая Мэри, вы бы спросили саму Джейн, – ответил Уилл. Он подошел к двери и позвал жену, которая вскоре впорхнула в комнату.

– Я хочу, чтобы после полудня ты посетила меня, – сказала Мэри. – Ты непременно должна прийти. Я не приму отказа. Прошу вас, Уилл, попросите за меня.

– Нет нужды просить, – ответила Джейн, радуясь любой возможности выйти из дому. – Я с удовольствием приду.

– Мэри хочет показать тебе новый образец кружев, – сказал Уилл.

Это удивило Джейн, и она подумала, почему это вдруг Мэри Блейг захотелось показать свое новое кружево именно ей. Ведь Джейн никогда не отличалась в таких женских занятиях, как плетение кружев и вышивка, казалось странным и то, что Мэри так возбуждена, словно страшится отказа. Но, может быть, ей просто одиноко?

– Так ты придешь после обеда? – спросила Мэри.

– Хорошо, – согласилась Джейн.

Мэри покинула их, а Уилл, видя, что Джейн задумалась, спросил:

– Тебе не хочется идти к ней, моя дорогая? Джейн пожала плечами:

– Я нахожу ее забавной, хотя и не очень люблю. Мне нравится ее болтовня о дворе, скрытые намеки на давнюю и очень романтичную дружбу с королем.

– Ты любишь поозорничать, Джейн. Боже, дай мне силы не поддаваться твоему озорству.

– Но мне нравится озорничать, Уилл. Мне бы этого очень недоставало.

– Ты тоже должна молить Бога, чтобы он смирил твое легкомыслие.

– И еще молиться, чтобы Бог усилил мое влечение к тебе! – резко ответила она.

– Жена! Что это ты говоришь!

Она сразу же пожалела о том, что сказала.

– Прости, Уилл, но ты рассердил меня. Ты упрекал меня, что я слишком холодна, и хотел, чтобы я была более страстной, а поскольку у меня так много грехов, то я подумала, что это, наверное, один из них. – Она взяла его за руку. – Прости меня, Уилл. Я слишком жестока к тебе, а ты ко мне так добр…

Он погладил ее руку.

– Ну полно, Джейн, не надо плакать.

Она поднесла руку к глазам, в самом деле – в них стояли слезы. «Почему я так несчастна? – спросила она себя. – Из-за чего я чувствую себя такой несчастной?!»

– Думаю, небольшая молитва… – сказал Уилл.

Ей захотелось закричать на него, но она через силу улыбнулась и поспешно вышла из комнаты.

После обеда Джейн пошла навестить Мэри Блейг.

Позади осталась Ломбардная улица. Миновав Биржу, Джейн направилась в Чипсайд, где на углу, рядом с Баклерсбери, стоял дом Мэри. Дом был похож на свою хозяйку: окна плотно зашторены, словно для того чтобы скрывать от любопытных глаз то, что происходит за ними.

Мэри стояла во дворе, поджидая Джейн. Она приветствовала свою гостью не только с радостью, но вроде бы даже с облегчением.

Проводив Джейн в мастерскую, она открыла ящик комода, в котором лежали кружева.

– Какое из этих кружев вы собирались мне показать? – спросила Джейн.

Мэри достала кусок прекрасно выполненного кружева.

– Это кружево предназначено исключительно для короля, – сказала она.

– Должно быть, это очень лестно – по-прежнему доставлять удовольствие королю? – лукаво заметила Джейн.

– Для меня нет большего удовольствия, чем служить Его светлости, – ответила Мэри напыщенно. – Но давай пройдем в гостиную, там мы сможем спокойно поговорить.

Она взяла Джейн за руку и вывела ее в темный коридор позади мастерской.

– А, это ты, Дэнок, – сказала Мэри, когда из темноты коридора перед ними внезапно появилась огромная фигура.

Джейн вздрогнула. Она встречала Дэнока и прежде, но его вид всегда вызывал у нее содрогание. Отец Джейн как-то говорил, что этот тип не совсем в своем уме, но Джейн не верила; глаза его под косматыми бровями глядели вполне разумно, хотя казалось, что в них таится воспоминание о чем-то таком, что, хвала всем святым, неизвестно остальным людям. Много лет тому назад он был узником Тауэра и привлек к себе внимание палачей. У него не было языка, и Мэри намекала, что остальные части тела у него также искалечены. Она застенчиво называла его своим евнухом. Несмотря на физические недостатки, Дэнок был очень сильным человеком. Мэри говорила, что он обожал ее за то, что она приютила его, когда он, выйдя из тюрьмы, бродил по берегу реки, изнемогающий и голодный; она пожалела его, привела в свой дом и сделала слугой. Теперь, утверждала она, Дэнок защитит ее, если потребуется, своей кровью.

– Дэнок, – сказала Мэри, – пойди и приведи ко мне Долл.

Дэнок кивнул головой и бесшумно удалился; когда Джейн с Мэри поднимались по лестнице, в коридор вышла пожилая аккуратно одетая женщина, лицо которой было до нелепости изуродовано золотухой; она глянула снизу вверх на свою хозяйку и ее гостью.

– Долл, присмотри за лавкой. Дай мне знать, если я понадоблюсь какому-нибудь важному клиенту. Я буду в своей гостиной с миссис Шор.

– Слушаюсь, мадам, – ответила Долл и поспешила выполнить распоряжение хозяйки.

– Ну вот, здесь нам будет удобно, – сказала Мэри. – Очень приятно тебя видеть, дорогая. Сюда, садись сюда, чтобы я могла любоваться твоим прекрасным лицом. Каждый раз, как я вижу тебя, признаюсь себе, что ты становишься просто красоткой. Я покажу тебе, как я составляю узоры. Запомни, в Лондоне этого не знает ни одна живая душа. А вдруг мои узоры скопируют? И принесут их хранителю гардероба короля! О, ты думаешь, король непременно предпочтет мои кружева? Вполне возможно. Есть люди, которые помнят старых друзей, в то время как другие забывают их, но мне кажется, Его светлость относится к первому типу людей. Дорогая, не отведаешь ли моего лучшего вина?

– Спасибо, не хочу. Я совсем недавно обедала.

Мэри подошла к окну, отодвинула тяжелую штору и посмотрела вниз, во двор.

– Надеюсь, сегодня уже никто не придет и не потребует моего внимания. Но если вдруг это случится… ты ведь поймешь меня, моя прелестная Джейн?

– Несомненно.

– О Боже! – Мэри глянула через плечо и нахмурилась. – Ну конечно же! Он идет сюда!

– Кто это? – спросила Джейн.

– Ты его не знаешь, дорогая. Друг… мой особый друг. Если бы я знала, что он собирается заглянуть ко мне сегодня…

– Я пойду, – сказала Джейн. – Вы же знаете, что я могу прийти в любой другой день, а если он ваш особый друг…

– Право, дорогая, тебе нет необходимости уходить. Он идет к боковой двери. Если ты позволишь, я отлучусь всего на минутку, спущусь и сама его впущу. Это очень важный купец и мой большой друг, которому я поставляю свой товар.

– Ну, если это деловой визит…

– Не важно, не важно. Посмотрим, что ему нужно. Я приведу его сюда. Уверена, ты будешь рада с ним познакомиться. Он очень обаятельный и веселый человек. – Она ушла, бормоча извинения, и через несколько минут вернулась в сопровождении высокого, богато одетого купца.

Джейн и купец посмотрели друг на друга с удивлением.

Он заговорил первым:

– Пресвятая Дева, неужели это миссис Шор!

– А вы… тот самый купец…

– … который приходил к вашему мужу покупать золоченую посуду.

– Так вы уже знаете друг друга! – воскликнула Мэри. – Вот так сюрприз. И, как я вижу, приятный для вас обоих.

– Больше всего, несомненно, для меня, – сказал он. Сейчас он держался по-иному, более смело, чем в то утро на Ломбардной улице. Джейн почувствовала приятное возбуждение, горячая кровь прилила к ее щекам, сердце гулко забилось.

– Это действительно очень приятно, – сказала она, а он приветствовал ее долгим поцелуем.

Гость уселся на кушетку, придвинувшись ближе к Джейн. Казалось, что он заполнил собой всю комнату, и она вдруг стала выглядеть безвкусно обставленной и недостойной его. Купец скрестил длинные, стройные ноги и секунду-другую задержал взгляд на заостренных башмаках, но всего лишь на мгновение, затем он вновь обратил взор на лицо Джейн.

– Я в самом деле прекрасно помню нашу последнюю встречу, – сказал он. – Это была и наша первая встреча. Молю Бога, чтобы их было как можно больше. Очень хорошо помню ваши рассуждения, мадам, вашу критику в адрес короля.

У Мэри перехватило дыхание.

– Моя дорогая Джейн, могла ли ты так провиниться…

– Очень провинилась, – сказал он, смеясь, – но я полагаю, она была справедлива. И я сказал ей, миссис Блейг, что ей следовало бы быть главным советником Его светлости.

Мэри покатилась со смеху, но, как показалось Джейн, несколько преувеличенно.

– Я уверена, – невозмутимо ответила Джейн, – что меньше всего подхожу для этой роли.

– Думаю, – высказала предположение Мэри, – король охотно взялся бы поучить тебя.

Купец наклонился вперед, взял Джейн за руку и принялся рассматривать ее ладонь.

– Я вижу, в вашей жизни грядут большие перемены. Вас ждут богатство, слава и счастье.

– Вы шутите? – спросила Джейн. – Или вы в самом деле разбираетесь в этом?

– Вовсе не нужно смотреть на вашу руку, чтобы увидеть ожидающую вас радость. Это написано на вашем лице.

– Джейн получает так много комплиментов, – вставила Мэри, – что они для нее ничего не значат. Она их выслушивает и тут же забывает – и при этом остается самой добропорядочной леди в городе.

– Это я тоже прочитал, – сказал купец.

– По моей руке или по лицу?

– И по тому и по другому, – ответил он.

– Я принесу напитки, – сказала Мэри и вышла.

– Предполагали ли вы, что когда-нибудь увидите меня вновь?

– Я думала, что больше никогда вас не встречу.

– Надеюсь, вас опечалила эта мысль?

– Возможно. Часто бывает грустно встретить кого-то, посмеяться, пошутить немного, а потом никогда больше не встретиться вновь.

– Но если вы чувствуете грусть, значит, должны испытывать некоторое почтение к этой персоне, не так ли?

– Почтение? – Джейн пожала плечами. Шок от встречи с ним уже прошел, она не чувствовала больше смущения, была лишь немного возбуждена. – Едва ли. Можно ведь просто развлечься.

– Но ведь люди обычно почитают тех, кто развлекает их.

– Это зависит от того, смею сказать, что они считают для себя важным.

– Как я рад, что зашел сегодня к Мэри Блейг!

– Я заметила, вы были так же удивлены, как и я. Но я вскоре покину вас, ведь вы пришли по делу.

– Я буду в отчаянии, если вы это сделаете, Джейн…

– Мне кажется, мы знакомы недостаточно долго, чтобы позволить себе называть друг друга по имени?

– Мы многое знаем друг о друге. Какое имеет значение, что нам для этого понадобилось мало времени?

– Я почти ничего не знаю о вас, сэр.

– Вы знаете, что я вам нравлюсь. А это уже многое.

– Вы очень самонадеянны.

– Ну что вы, Джейн, я уверен, что вы не улыбаетесь так очаровательно тем, кто вам не нравится. Если же вы это делаете, то должен сказать, вы лицемерка; а мне и в голову не приходит такая мысль.

– А что, я и тогда так улыбалась?

– Конечно.

– Это было нехорошо с моей стороны.

– Безусловно, и в наказание вы будете называть меня Эдвард, а я вас – Джейн.

Возвратилась Мэри, принеся с собой графин вина. Джейн заметила, что ее лицо покрылось красными пятнами. Мэри сегодня вела себя как-то странно. Она поставила на стол свое самое лучшее вино. Казалось, она питает глубокое почтение к мистеру Эдварду Лонгу, но в то же время немного его побаивается. Что же касается его самого, то он чувствовал себя совершенно свободно, очаровывая их обеих, но в то же время показывая, что интересуется только Джейн.

Мэри перевела разговор на придворные темы и спросила Эдварда Лонга, каков самый последний модный танец.

– Я служу при дворе и поэтому знаю, что там происходит, – объяснил он Джейн.

Джейн рассмеялась, вино и компания этого мужчины очень подняли ее настроение.

– Тогда вас, наверное, страшно позабавили мои рассуждения о дворе и придворных.

– Вовсе нет. Я бы не сказал, что вы были неправы. Что же касается танцев… Ну, я немного поделюсь тем, что знаю. Давайте попробуем сделать пару па. – Он встал, возвышаясь над Джейн.

– В соседней комнате у меня есть лютня, – сказала Мэри. – Сыграть вам? Уверена, что Джейн быстрее меня освоит эти па.

Танцуя, смеясь, когда она делала неверные движения, Джейн думала: «После сегодняшнего дня я не увижу его вновь. Я больше не должна с ним видеться».

Внезапно в дверь постучали, Мэри отложила лютню и подошла к двери. Джейн услышала, как она сказала: «Посетитель? Я сейчас спущусь». Мэри обернулась к танцующей паре:

– Прошу простить меня. Я должна спуститься в лавку. Думаю, что не задержусь.

– Мы прекрасно понимаем, – сказал Эдвард, – и будем развлекать друг друга до вашего возвращения.

Когда дверь за Мэри закрылась, он продолжал:

– Хоть бы она подольше задержалась, но сколько бы она ни отсутствовала, боюсь, что для меня это время покажется мгновением. – Он взял руку Джейн в свою. – Джейн, можешь ли ты понять, что с тех пор как я тебя увидел, я не могу ни о чем другом думать? Джейн высвободила руку.

– Так не годится, сэр. После того как вы покинули дом моего мужа, вы совсем не вспоминали обо мне, пока не пришли сегодня сюда.

– Почему ты так думаешь, Джейн?

– Если бы вы горели желанием увидеть меня, вы бы вновь пришли в дом ювелира, чтобы выразить свое восхищение его посудой – и его женой, – а не ждали бы, пока случайно не столкнетесь с ней здесь.

– О! Я прекрасно помнил, что ты жена ювелира, и думал: «Если бы только можно было с такой же легкостью владеть его женой, как его посудой…»

– Вы слишком развязны, сэр, и мне это не нравится. Теперь Джейн держалась очень холодно.

– Умоляю, прости меня, ибо, поверь мне, я сегодня сам не свой.

– Вот именно. Мне не нравятся подобные проявления чувств при столь непродолжительном знакомстве. Но возможно, своим манерам вы научились при дворе.

– Да, тебе бы понравился придворный образ жизни, если бы ты узнала его поближе.

– Мне никогда не понравится тот легкий и бездумный образ жизни, при котором считается возможным, если не сказать обычным, делом соблазнять честных жен добропорядочных горожан.

– Всем сердцем согласен с тобой.

– Тогда давайте поговорим о чем-нибудь другом.

– Ради бога, конечно. О чем бы это? О последних войнах? О погоде? Как ты думаешь, вернется ли оспа этим летом в Лондон?

Джейн рассмеялась.

– Вам не приходят в голову более приятные темы для разговора?

– Единственная тема, на которую я могу говорить, когда передо мной ты, может оскорбить твои прелестные ушки.

Она пристально посмотрела на него.

– Когда вы были в доме моего мужа, вы прекрасно справились с ролью купца. Ваши глаза говорили, что вас в тысячу раз больше интересуют его товары, чем его жена. А сейчас вы играете роль…

– Какую роль я играю?

– Не покажусь ли я слишком самоуверенной, если скажу, что вы играете роль влюбленного?

– Боюсь, Джейн, что все это вполне логично. Ведь даже самый практичный купец будет вести себя подобным образом, когда останется наедине с Джейн Шор.

– А мне кажется, эта роль для вас весьма привычна.

– Почему у тебя сложилось такое впечатление, Джейн?

– Вряд ли купец, который никогда не имел ни времени, ни склонности играть роль влюбленного до того, как встретил меня, хоть немного не волновался бы. А вы проявили себя столь опытным в этой роли…

– Но ты же должна видеть, что я не простой человек. Посмотри на меня и скажи, что ты видишь.

– Я вижу человека с веселыми глазами, который любит смеяться. Я вижу человека, который любит хорошее вино, и лучшее из вин Мэри вряд ли устраивает его. Вы любите веселье и удовольствия.

– О, я вижу, с тобой надо быть начеку.

– Можете поступать, как вам угодно.

– Тогда я приступаю к делу, Джейн. – Смеясь, он схватил ее и приблизил свое лицо к ее лицу.

Джейн рассердилась, но, как она вдруг поняла, не потому, что он хотел обнять и поцеловать ее, а потому, что он собирался сделать это как бы между прочим, всего лишь во вторую встречу.

– Прошу вас тотчас же отпустить меня, – сказала она с достоинством.

Он быстро сообразил, что она действительно разгневана.

– Умоляю, прости меня, – сказал он смиренно.

– А я умоляю вас передать Мэри, что я должна была немедленно идти.

– Позволь мне сказать хоть пару слов в свое оправдание.

– Не может быть никакого оправдания.

Она вышла в соседнюю комнату, где оставила свою накидку. Он последовал туда же и стоял, покорно наблюдая за ней.

– Я больше никогда не желаю вас видеть, – сказала она ему.

Джейн вся дрожала, ибо, несомненно, это была ложь. В ней все перевернулось с того самого момента, как она впервые увидела его. Она почувствовала, что если бы никогда не знала его, то в конце концов, наверное, научилась бы испытывать чувство удовлетворения жизнью, теперь это было невозможно. Она будет помнить его всю жизнь – его прекрасное лицо, его величественную фигуру и жизнерадостный смех. Она понимала, что ей грозит большая опасность, так как знала все свои слабости. Ей бы следовало побыстрее убежать, пока она еще в силах сделать это. Его энергия и мужественность говорили о том, что он небезразличен к женщинам! Такая грациозность и очарование, такая легкая манера произносить слова, которые приятно слышать, могли быть результатом только очень большого опыта. Он был таким же распутником, как и Гастингс. Но этот человек более опасен, ибо уже сейчас, совсем немного побыв в его обществе, она обнаружила, что ее воля к сопротивлению действительно становится все меньше и меньше.

Он положил руки ей на плечи и сказал:

– Я вел себя слишком развязно. Поверь, у меня не было никаких дурных намерений. Ты должна простить меня – при виде тебя я сразу же потерял душевный покой. Обещай, что мы останемся друзьями, или я тотчас же умру от тоски. Сними свою накидку и дай мне еще один шанс.

– Какой шанс?

– Получше узнать друг друга. Стать друзьями.

– Что проку в том, что мы будем друзьями?

– А ты думаешь, что смогла бы так скоро ощутить ко мне более сильное чувство, чем дружба?

– Даже если бы это случилось, что в том хорошего? – Она обернулась к нему, пытаясь прочитать на его лице насмешку, но оно оставалось совершенно серьезным.

Он сказал:

– Джейн, я буду честен с тобой. Если бы я только встретил тебя до того, как ты вышла замуж за ювелира! Но что есть – то есть. Разве бедняк не имеет права подобрать крошки, которые падают со стола богатого человека?

– Не понимаю вас.

– Мы не можем быть любовниками, ибо я вижу – ты добродетельная женщина. Я тоже хотел бы быть добродетельным, но, увы!.. плоть моя слаба. Джейн, подари мне свою дружбу. Я буду дорожить ею.

Джейн бросила капюшон на скамью. – Давайте вернемся в другую комнату, – сказала она, – а то Мэри удивится, увидев нас здесь.

– Так я прощен?

– Прощены. Но умоляю вас, не забывайте, что я не потерплю подобного поведения с вашей стороны.

– Я запомню это, Джейн.

Они посмотрели друг на друга и неожиданно рассмеялись. Джейн не понимала, почему она смеется – разве только потому, что его общество действовало на нее так, что ей просто хотелось смеяться от переполнявшего ее счастья.

– У нас нет причины для смеха, – сказала она, пытаясь выглядеть серьезной.

– Как раз наоборот, – уверил ее он, – ведь мы смеемся от счастья, Джейн. Я безумно рад, что ты меня простила.

– Вы, конечно, решили, что я какая-нибудь недотрога?

– Глядя в твои глаза, никогда этого не подумаешь. В тебе, Джейн, скрыта огромная теплота, она предназначена для счастливца, который сможет разжечь огонь.

– Однажды, еще до замужества, у меня был весьма печальный опыт. Он мог бы закончиться настоящей бедой. Меня чуть было не похитили. С того самого дня я просто обязана вести себя осторожно.

– Бедное дитя! Этого мерзавца следовало бы заточить в Тауэр.

– И я так думаю. Но, по-видимому, он один из придворных.

– Хотел бы я знать его имя!

– Даже если вы узнаете, это вам ничего не даст. Он занимает очень высокое положение.

– Прошу тебя, Джейн, скажи мне.

– Полагаю, это лорд Гастингс.

– Какой мерзавец!

– Я тоже так думаю и все еще дрожу при мысли, какой бы могла быть моя участь, если бы его замысел удался.

– Это наказание за твою красоту. Ты не бойся, я не сделаю ничего подобного, – сказал он мягко. – Я не пойду на обман. Если мне посчастливится и ты придешь ко мне, пусть это будет по доброй воле – или не будет вовсе.

– Не может быть и речи о том, что вы предлагаете. Вы забываете – я уже замужем.

– Как бы мне хотелось забыть это!

– Теперь вы поняли, почему я неожиданно так рассердилась? То, что я пережила, заставляет меня остерегаться соблазнителей.

– Между вожделением и любовью существует огромная разница.

– Первое может зародиться в один момент, – сказала она задумчиво. – Любовь же требует длительного и напряженного труда.

– Ты ошибаешься, Джейн. Порой любовь возникает гораздо быстрее, чем страсть.

– Тогда они близнецы, и, вероятно, их трудно отличить друг от друга. Кажется, возвращается Мэри Блейг. Теперь я должна идти.

– Я провожу тебя до Ломбардной улицы.

– Прошу вас, не надо.

– Я во всем повинуюсь твоим желаниям, Джейн.

– Тогда я пойду одна. Я боюсь выходить на улицу только с наступлением темноты.

– Джейн, мы должны встретиться вновь!..

– Думаю, это последняя наша встреча.

Мэри замешкалась в дверях; она кашлянула, подождала немного, а затем вошла.

– Мэри, – сказала Джейн, – уже поздно, мне пора идти домой.

Мэри посмотрела на нее, потом на него.

– Джейн пойдет одна, – сказал Эдвард.

– И оставлю вас вдвоем обсуждать ваши дела, – добавила Джейн.

Спеша по улице, она чувствовала себя смущенной, а дома любопытные взгляды Кейт вызывали у нее раздражение; когда же ювелир положил свои руки ей на плечи, Джейн с трудом сдержалась, чтобы не попросить оставить ее в покое.

* * *

Мэри Блейг торопливо вышла из дома на берегу реки. Плащ с глубоким капюшоном, скрывавшим ее лицо, окутывал ее с головы до ног. Нужно было быстро найти лодочника, чтобы переправиться через реку; она всегда чувствовала облегчение, оказавшись на другом берегу. Время от времени она спрашивала себя, почему она не бросит это дело и не станет жить как леди – может быть, в какой-нибудь деревне недалеко от Лондона, например в Бетнел Грин или Брентфорде, или еще дальше – в Суссексе или Суррее. Но она знала, что если бы действительно того пожелала, то завтра же могла уехать. Однако она была не в силах заставить себя бросить свое прибыльное дело. Кружевница короля? Ну что же, можно и так зарабатывать деньги. Но был и другой, более легкий путь; а Мэри Блейг прежде всего была деловой женщиной.

В Чипсайде она слыла уважаемой кружевницей, занимавшей почти такое же высокое положение, как торговцы шелком и бакалейными товарами. Хотя, конечно, не такое высокое, как ювелиры. Но даже сам Уилл Шор вряд ли был богаче ее. Поэтому в Чипсайде Мэри Блейг ходила на званые обеды и сама устраивала приемы для наиболее достойных соседей. Но по-настоящему властвовала она в Саутуорке под именем миссис Би. Ей принадлежали просторный дом и девушки, работавшие на нее. Любая из них по приказу миссис Би могла быть выдворена на улицу и обречена на голодную смерть. Ей нравилось напоминать им об этом, ибо миссис Би любила власть гораздо больше, чем деньги.

В пятнадцать лет Мэри приехала в Лондон из деревенской очень бедной семьи, в которой она была двенадцатым ребенком. Ей предстояло стать компаньонкой одной из тетушек, сумевшей накопить немного денег, и Мэри надеялась, что однажды эти деньги достанутся ей. Но когда она увидела, как живут в Сити, то поняла, что существуют более быстрые пути приобретения богатства, чем ожидание смерти престарелой леди, капитал которой был огромным только в глазах бедствующих родителей Мэри.

Вначале дела у нее шли не слишком успешно. Была у нее любовная история, сбежавший возлюбленный, ребенок, родившийся в доме, напоминавшем тот, которым она теперь владела в Саутуорке. Некоторое время она работала там, затем сделала ловкий ход, в котором не обошлось без шантажа. Мэри не любила шантажировать, ибо знала, что это опасно, но дело было настолько простым, что она решила воспользоваться представившимся случаем. В этой истории был замешан богатый купец и недавно вышедшая замуж молодая женщина.

– Дайте мне денег, чтобы я смогла открыть маленькую кружевную мастерскую, – и вы больше никогда обо мне не услышите.

Она получила деньги, кружевная мастерская процветала, а затем появился дом в Саутуорке. Последний доставлял ей гораздо большее удовлетворение, чем кружева. Он дал ей большие деньги и огромную власть. Мэри получала наслаждение оттого, что могла по своему усмотрению кроить жизни работавших на нее. В Чипсайде к ней приходило много девушек, чтобы научиться плетению кружев, некоторые нанимались в служанки. Проще простого было ввести их в искушение. И как быстро откликались они на ее участие!

– Я знаю, как помочь тебе. В Саутуорке есть дом…

Все обиды, которые жизнь преподнесла Мэри Блейг, она вымещала на этих девочках. Она постоянно выискивала новые жертвы. И вот теперь такой жертвой должна была стать Джейн Шор.

Мэри жила интересной жизнью. Она ловко совмещала две совершенно разные стороны своей жизни, не смешивая их. В Чипсайде только один человек знал о том, какая связь существует между кружевницей и содержательницей публичного дома. Это был Дэнок, но он никогда никому не сможет об этом рассказать.

Лодочник подвел лодку к ступенькам, Мэри проворно прыгнула в нее, вскоре она уже была на северном берегу реки. Она откинула капюшон. Миссис Би осталась на южном берегу Темзы.

Мэри Блейг с улыбкой вспомнила о привлекательном мужчине, который попросил помочь ему встретиться с Джейн. «Никому другому, – подумала она, – я бы не предоставила свой дом в Чипсайде для подобной цели».

Как бы ей хотелось быть такой же молодой и красивой, как Джейн! Она мечтательно вздохнула, словно сама была глупой и сентиментальной девушкой. Ну что ж, Джейн его скоро утомит, а затем, когда ювелир узнает о нравственном падении жены и, возможно, отвернется от нее, Мэри – добрая и практичная – поможет ей советом.

Она свернула в Баклсбери, закуталась поплотнее в плащ, словно это могло помочь снова превратиться из Мэри Блейг в миссис Би, быстро спустилась по трем каменным ступенькам и вошла в лавку.

Они с Леппусом хорошо знали друг друга. Возможно, он и удивляется время от времени, почему она делает столь странные покупки. Но это не имело никакого значения. Пусть Леппус занимается своими собственными делами, а в чужие нос не сует. Несомненно, у него тоже есть что скрывать.

Он появился, как только она вошла. «Отвратительный маленький коричневый жук», – подумала она. Его крючковатый нос подергивался.

– Добрый вам день, леди. Чем сегодня могу служить? Она последовала за ним в комнату позади лавки. Леппус уселся на высокий стул и уставился на нее.

– Мне нужен один из ваших эликсиров жизни, – сказала она.

– Омолаживающая микстура! Мой эликсир жизни! Ведь жизнь – это любовь, а любовь – это жизнь, леди. Мой эликсир стоит больших денег, но он ведь гораздо дороже денег, не так ли? Он даже старых делает молодыми.

– Да, да. Пожалуйста, дайте мне его.

– Я вам дам его, но вначале скажите, он предназначается для леди или для джентльмена?

– А разве есть какая-нибудь разница?

– Я ведь не смогу заговорить его, если не буду знать, для кого он? Для мужчин и для женщин – разные заговоры.

– Ну, тогда это для женщины.

– Молодой или пожилой?.. Или она вступает в такой период жизни, когда о возрасте не спрашивают?

«Что это – наглость с его стороны или ему действительно нужно это знать?» – подумала она.

– Для молодой, – оборвала его Мэри.

– Не печально ли, что нам приходится заставлять девушку делать то, что в ее возрасте должно быть естественно?

– Дайте мне, пожалуйста, порошок. У меня мало времени, и я должна идти. Вот деньги.

Но пытаться торопить его было бесполезно. Она почувствовала в нем такую же жажду власти, как и в себе самой, и поэтому хорошо поняла его.

– Деньги! – воскликнул он и метнул на нее взгляд круглых и блестящих, как бусинки, глаз, выглядывавших из-под густых бровей. – Что значат деньги для такого художника своего дела, как я!

Он был могуществен, она знала это. Он владел множеством необычных секретов. Ей захотелось дать ему понять, что она знает о его власти и уважает ее; но пусть он тоже уважает ее власть.

– Это для одной довольно важной персоны.

– О, милая леди, для голодной собаки попрошайка с коркой хлеба тоже важная персона. Для подмастерья и бедный ремесленник – важная персона. Важность – относительна, и вы, должно быть, знаете, что я служил Его светлости королю.

Щеки Мэри внезапно зарделись, с ее уст готовы были сорваться какие-то слова, но она подавила в себе этот порыв.

– Ну, полноте, – сказал Леппус лукаво, – неужели вы рассердились на меня? Разве я сказал что-либо обидное? Ведь глядя на вас, можно подумать, будто любовный напиток предназначается для некоей особы, пленившей вашего возлюбленного.

Неужели это правда, что у него колдовской всевидящий взгляд и он знает все? Сегодня жутковатая атмосфера его лавки еще больше не понравилась ей.

– Я вам заплачу и больше не отниму у вас времени, – сказала она.

– Как пожелаете.

Он протянул ей тощую руку со снадобьем.

Она чувствовала, как в ней нарастают гнев и смятение, когда повернула в Поултри и поспешно направилась в сторону Ломбардной улицы. Но разгневана она была не на Леппуса, а на Джейн Шор. «Плутовка, – подумала она, – как же я ее ненавижу!.. Но она самая красивая из всех женщин, на которых я когда-либо положила глаз; она мне еще очень пригодится».

Уилл как раз выезжал из ворот, когда Мэри подошла к его дому. Он слез с лошади и поприветствовал ее.

– К сожалению, – сказал он учтиво, – мне необходимо поехать к клиенту. В доме вы найдете Джейн.

Когда Мэри ответила, что идет повидать Джейн, Уилл немного смешался и затем добавил:

– В последнее время она кажется чем-то подавленной.

Хотел бы я знать, что ее беспокоит. Может, вы ее как-то ободрите…

– Будьте уверены, я сделаю все, что в моих силах, – сказала она ему.

Джейн приняла ее в гостиной. Девушка была бледна. Неудивительно! Вне сомнения, она провела не одну бессонную ночь. «Ну-ну, мой цыпленок, – подумала Мэри, – нельзя получать удовольствие и сохранять при этом добродетель, хотя, очевидно, такая красоточка, как ты, думает, что это вполне возможно…»

– Давно тебя не видела, – сказала Мэри. – Почему ты не пришла вчера вечером? Я ждала тебя.

– Мэри… я не могла прийти.

Мэри села на стул и расправила платье.

– Я не буду спрашивать о том, о чем ты, может быть, не хочешь говорить, – сказала она. – Но неужели ты сторонишься моего дома из-за некоей персоны?

– Но каждый раз, когда я прихожу, он там! – с жаром воскликнула Джейн.

– Теперь он бывает у меня каждый день в надежде увидеть тебя. Я сожалею… Да-да, я весьма сожалею о том, что вам приходится встречаться в моем доме. Это ставит меня в очень затруднительное положение.

– О, Мэри, это не твоя вина! Ведь это была чистая случайность… Скажи мне… как он?

– Тоскует, потому что ты не приходишь.

– Я не могу встречаться с ним, Мэри, я не смею. Ты мой друг, Мэри, я рада, что, кроме тебя, об этом никто не знает… и не узнает никогда.

– Я буду свято хранить твою тайну. Ты ведь любишь его, не так ли?

– Люблю, Мэри. О, если бы я не пришла к тебе в тот день…

– Очень печально, когда приходит любовь, говорить ей «нет». Но ты права, моя дорогая. Ты замужем. Тут нечего сказать. Ты не увидишь его больше.

– Я не должна. На днях я схватила плащ и чуть было бегом не примчалась в твой дом. О, Мэри, я грешница, я постоянно думаю о нем, вижу его лицо, слышу его смех. Мэри, что мне делать?

– Дорогое дитя, ты слишком возбуждена.

– Я боюсь, что во мне слишком много порочного. Сегодня я едва не совершила необдуманный и безрассудный поступок… я едва не призналась во всем Уиллу.

– Что за прок был бы в этом и для тебя, и для Уилла? Слушай, приходи ко мне завтра, лучше пораньше. Если он тоже придет, мы просто не впустим его. Там ты мне сможешь рассказать обо всем, что у тебя наболело на душе, и я дам тебе стоящий совет.

– Мэри, ты обещаешь не впускать его?

– Стыдись, ты говоришь одно, а сама смотришь на меня так, словно умоляешь об обратном.

– Я не смею его видеть… Я не должна его слушать… Мэри, попытайся понять то, что случилось со мной. Я действительно встретила его всего три раза в твоем доме… и один раз здесь, но тем не менее…

– Тс-с-с! Приходи завтра, и мы поговорим.

– Ты мой добрый друг, Мэри. «Да, – подумала Мэри, – и его тоже». Она нащупала небольшой пакетик в кармане, и глубокая, невыразимая ярость охватила ее. Почему она, Мэри Блейг, должна терпеть оскорбления Леппуса из-за этой девчонки, которой вовсе не требуется эликсир старого колдуна? Но ничего, Мэри Блейг умеет ждать, и настанет день, когда ей уже больше не придется унижаться из-за Джейн Шор.

Они сидели в гостиной Мэри, глядя друг на друга напряженно и выжидательно. Джейн думала: «Придет ли он? Если придет, я ни за что не должна встречаться с ним». А Мэри думала, что вот здесь, перед ней, сидит притворщица и жеманница. «Губами она говорит «нет», а глазами – «да». Знаю я таких. И он тоже, несомненно, в них разбирается».

– Не отведаешь ли немного вина, моя дорогая?

– Нет, спасибо. Послушай! Мэри! Кто-то во дворе!

Джейн вскочила и подбежала к окну. Она остановилась, глядя вниз на него. Как несправедливо, что она так рано вышла замуж за ювелира!

Мэри сказала раздраженным голосом:

– Я пойду и отошлю его. Скажу, чтобы не приходил.

– Да, – откликнулась Джейн, – отошли его.

Она отвернулась от окна и с горечью подумала о прошлом. В ней с новой силой вспыхнула ненависть к Гастингсу, виновному в том, что ей пришлось столь скоропалительно выйти замуж за Шора. Она бы никогда не сделала этого, если бы не задуманное им похищение. Она ненавидела Гастингса больше всего на свете. Ведь она бы была теперь свободна и возлюбленного не нужно было бы прогонять. Наверняка не будет никакого вреда, если она увидит его еще разок.

– Мэри, – молвила она, но Мэри уже ушла.

Джейн думала о нем, вспоминала, как он выглядел в последний раз, когда они встречались в этой самой комнате. Он тогда говорил с ней очень искренне, а перед этим выпроводил Мэри с такой веселой самоуверенностью, с таким очаровательным высокомерием, будто они были в его собственном доме, а не в доме Мэри. И Мэри покорно удалилась, хотя вид у нее был обескураженный и настороженный. Затем он умолял Джейн оставить Уилла и уйти с ним. Она колебалась и едва не согласилась – настолько была очарована им, но вырвавшись из его рук, она дала себе клятву никогда больше не видеться с ним. И вот теперь он внизу, а она так слабовольна, что несмотря на клятву, говорит себе: «Ну, только один разок!»

Дверь отворилась, и он стремительно вошел в комнату.

– Итак, вы с Мэри Блейг сговорились, чтобы нам с тобой не встречаться? – спросил он с упреком. Он заключил ее в объятия и приподнял.

– Отпустите меня, – попросила она, но он продолжал держать ее на весу. Джейн все еще была в его руках, когда вошла Мэри.

– Джейн, ты не должна винить меня, – сказала Мэри.

– Я не виню, Мэри.

Улыбаясь, он посмотрел сначала на Джейн, потом на Мэри.

– Винить? Кого можно винить за такую любовь? И клянусь, вы уже больше не сможете меня удержать.

– Может, выпьем вина? – нерешительно предложила Мэри.

– Конечно, мой добрый друг! – ответил Эдвард. – Давайте выпьем вина!

Мэри наполняла бокалы, наблюдая за ними.

– Выпейте это вино, – сказала она, – оно вам поможет обсудить ваши беды.

– С каких это пор любовь стала бедой?

– Вы правы, – быстро поправилась Мэри, – любовь не беда… а только радость…

И продолжила про себя: «…пока она длится. Хоть бы ты ему поскорей надоела! Тогда, Джейн Шор, наступит моя очередь радоваться».

– Действительно, радость, – подтвердил он. – Это же глупо – любить и отказываться от любви!

– Пожалуйста, не надо об этом сейчас, – попросила Джейн.

– Мэри все знает, разве не так? Ты ведь знаешь, Мэри, о том, что случилось?

– Знаю. И ругаю себя за то, что это произошло именно в моем доме.

– Можешь не упрекать себя и порадоваться вместе с нами, – сказал он ей.

– Не могу забыть, что я наговорила, позволив…

– Будь уверена, мы не забудем тебя. – Он подошел к столу и налил еще вина. – А теперь можешь идти.

Мэри ушла. Но Джейн едва заметила это, так как ее охватило странное оцепенение. Глаза расширились, все тело трепетало.

Он сел поближе к ней и взял ее руки в свои.

– Джейн, знаешь, я не позволю тебе уйти от меня.

– Но ты должен, – сказала она нерешительно.

– Почему? Ты можешь сказать, что не любишь меня?

– Нет, но…

– Ну, тогда этого достаточно.

– Ты забываешь, что у меня есть муж, хороший человек, и он очень добр ко мне.

– Я тоже буду добр к тебе.

– Я не смогла бы обидеть его.

– Тогда ты обидишь меня? Но ты, скажу я тебе, не сделаешь этого. Когда мои руки обнимают тебя, ты не сможешь этого сделать.

– Ты пугаешь меня… ты выглядишь так странно!

– На моем лице ты видишь мою любовь к тебе.

– Ты сильно любишь меня?

– Так сильно, что этого не спрячешь. Послушай, Джейн, мы уйдем отсюда вместе… Тебе никогда не придется возвращаться к ювелиру. Ты будешь жить в таком доме, что…

– Больше ни слова, Эдвард, я должна идти. Со мной происходит что-то необычное…

– Необычное, любимая?

– У меня кружится голова, мне очень весело… и я так счастлива! Я должна идти. Знаю, что должна! Это будет конец нашей дружбе. Давай попрощаемся. Не смотри на меня так. Не дотрагивайся до меня…

Он поднял ее на руки и рассмеялся.

– Посмотри на меня, – велел он. – Посмотри на меня, Джейн, любимая, а потом скажи, что я больше никогда не должен видеть твоего лица.

– О, Эдвард, я не могу!.. Ты должен позволить мне уйти.

– А вот и не позволю! – Он коснулся губами ее щеки. – Что теперь ты скажешь, Джейн?

Она подумала с отчаянием: «Ведь я всегда хотела этого, и именно потому я так противилась браку с Уиллом. Если бы я только подождала!..»

Но сейчас не время сожалеть о прошлом, настоящее полно радости, и удовольствия ждут, чтобы она изведала их. Она уже понимала, что зашла слишком далеко и пути назад нет. К тому же у нее не было желания возвращаться назад.

– Джейн, – сказал он, – ты не должна бояться. Ты ведь уже не хочешь избавиться от меня!

Она покачала головой; его низкий, страстный голос, казалось, наполнял собой всю комнату.

– Нет, ты не должна бояться, Джейн. Нет ничего вокруг, кроме этого – нашего с тобой – мира в четырех стенах дома, ставшего для нас более прекрасным, чем любой дворец потому что в нем мы с тобой.

Он поцеловал ее долгим и нежным поцелуем; а затем она почувствовала, будто ее опалила его раскаленная добела страсть.

– Ты не можешь сказать мне «нет», Джейн, – шептал он. – Ты не можешь сказать мне «нет».

* * *

Уилл Шор постучал в двери дома Мэри Блейг. Дэнок впустил его и проводил в гостиную за лавкой. Нервничая, Уилл ждал, пока появится Мэри.

– Мой добрый друг, – воскликнула она, – как я рада! Но у вас такой озабоченный вид… Что вас встревожило?

– Я шел по делу, – объяснил Уилл, – и заглянул по пути. Хочу поговорить о Джейн. Вы ее друг. Я подумал, что вы сможете мне помочь.

– Я прикажу слуге подать вина. Затем мы спокойно поговорим.

Когда принесли вино, Уилл сказал:

– Мне кажется, что Джейн нездорова. В последнее время она ведет себя так странно… я ничего не понимаю.

– И давно с ней такое происходит?

– Уже несколько недель. Но в последнее время ее недуг, по-видимому, приобрел какой-то новый оборот. Кажется, это началось несколько дней назад – после того, как она вернулась от вас. Она вошла в дом, и я сразу понял, что ей плохо. Джейн тотчас же легла в постель и казалась такой испуганной… Когда я спросил, не беспокоит ли ее что-нибудь, она ответила, что в самом деле очень больна. Я хотел было послать за врачом, но она сказала, что врач вряд ли сможет ей помочь. Я пытался утешить своими ласками, но это, по-видимому, усугубило ее недомогание. У нее очень подавленное настроение. Готов побожиться, что у нее лихорадка. Что мне делать?

– А она много плачет?

– Да. Но в то же время я слышал, как она смеялась со своей служанкой каким-то нервным смехом. Я, кажется, вывожу ее из себя. Она дрожит, когда лежит возле меня, а если я решаюсь дотронуться до нее, начинает рыдать.

– И это продолжается около недели? Действительно, что-то слишком долго.

«Да, все очень затянулось, – подумала Мэри, – ведь возлюбленный Джейн – нетерпеливый человек, он может быстро разгневаться даже на невиновного…» А Мэри страшилась его гнева.

– Мне кажется, что Джейн необходимо немного развеяться, и меланхолия пройдет. Вы простите мне мою нескромность, если скажу, что думаю?

– Вашу нескромность, Мэри! Бог мой, да вы сама скромность!.. Самая скромная из женщин…

– Так вот, мне кажется, что Джейн нужен ребенок. У женщин иногда возникает такая странная потребность. Если у нее будет ребенок – она перестанет грустить. Но вначале мы должны приободрить ее. Вы же знаете, у меня есть друзья при дворе. Там намечается бал, и я как кружевница короля приглашена туда. Я могу взять с собой одного человека. Вот я и предлагаю, чтобы пошла Джейн. Увидите, мысль о таком грандиозном событии воодушевит ее. И затем, когда она будет весела и счастлива, простите за неучтивость, дорогой друг, ну, я имею в виду… говорят, что удовлетворенная женщина с большей вероятностью может зачать…

Ювелир с жаром выразил ей признательность:

– Вы настоящий друг, Мэри!

– Будем надеяться, что все сложится хорошо и я и впредь смогу помогать друзьям, когда они нуждаются во мне.

А теперь позвольте мне тотчас же пойти навестить Джейн. Я расскажу ей о бале, и когда вы вернетесь домой, увидите, как она изменится.

Ювелир ушел, а Мэри, накидывая плащ, подумала, что у нее, кажется, есть талант дипломата, если ей с такой ловкостью удается решать дела других людей. «Мне нужно привести Джейн на бал, – думала она самодовольно, – ну что ж, я без малейших трудов добилась согласия ее мужа».

Она нашла Джейн в ее комнате в обществе Кейт, которую тут же выпроводили. Когда Кейт ушла, Джейн расплакалась.

– Какое облегчение, что есть человек, который знает меня такой, какая я есть! – сказала она. – Ты видела его, Мэри?

– Он приходит каждый день и спрашивает о тебе. Сожалеет, что отпустил тебя в тот раз.

Джейн вымученно улыбнулась.

– Он хотел, чтобы я осталась там, а потом ушла с ним навсегда… О, Мэри, я должна с кем-нибудь поговорить, а не то я сойду с ума! Я не могу понять, что со мной случилось. Я люблю… Конечно, я люблю его, но полагаю, что еще в состоянии помнить о своем долге по отношению к Уиллу и о своих обетах, данных при венчании. А тогда… Так странно, но я совсем не сопротивлялась. Я даже не задумалась о том, что причиняю Уиллу зло… это пришло мне в голову только потом.

– Часто так и бывает, – сказала Мэри, скривив губы. – Сначала сделаешь, а потом подумаешь. Но, – добавила она злобно, – ты ведь никогда его больше не увидишь, разве не так? Ну, изменила мужу разок, больше такого не повторится.

– Вот именно, – сказала Джейн печально.

– Это очень похвально. Но ты же не собираешься грустить всю оставшуюся жизнь? Как ты смотришь на то, чтобы пойти на придворный бал?

– Придворный бал? Но как я туда попаду?

«Ну вот, она моментально забыла о своем возлюбленном», – подумала Мэри.

– Ты знаешь, моя дорогая, что у меня связи при дворе. Я приглашена на бал и могу взять с собой подругу.

– Это… это было бы очень интересно, но у меня нет настроения.

– Тогда ты все равно пойдешь со мной.

Глаза Джейн просияли. Разве он не говорил, что у него есть дело при дворе?

– Мэри, а что мне надеть?

– В твоем гардеробе много прекрасных платьев.

– Но ведь они не для придворного бала!

– Посмотрим, что можно сделать… Там подошьем, тут подколем… и одно из твоих платьев вполне сгодится.

– Мэри, ты действительно мой добрый друг! Покидая дом, Мэри встретила Уилла.

– Ну как она? – спросил он нетерпеливо.

– Радуется как ребенок и ждет не дождется бала. Будьте уверены, все будет так, как я сказала.

– Да благословит вас Пресвятая Дева, Мэри, – проговорил Уилл с облегчением.

И Мэри ушла, посмеиваясь.

* * *

Джейн наряжалась к балу в спальне Мэри. В последние несколько дней они были неразлучны. Они выбрали самое красивое платье Джейн, немного обновили его прекрасными кружевами, которые сплела Мэри, и оно стало вполне пригодным для визита во дворец. Джейн переполняли чувства, нервное возбуждение то и дело прорывалось наружу приступами смеха, который она, казалось, не могла сдержать. На это была причина: на балу, вполне возможно, будет Эдвард. Он, как и Мэри, должен был получить приглашение.

Мэри сказала, что к дому подадут карету и отвезут их в Вестминстерский дворец.

– Карета! – воскликнула Джейн. – Мэри, у тебя, должно быть, большое влияние при дворе?

Когда они подъехали ко дворцу, лакеи в ливреях бросились помогать им. «Что бы они сказали, – усмехнулась Джейн, – если бы знали, что эти с виду важные леди всего лишь кружевница короля и ее подруга – жена ювелира?»

Но это было уже не важно, так как они очутились в огромном зале. Джейн никогда в жизни не видела такого великолепия. Стены были задрапированы богатейшим бархатом и расшитой золотом тканью. На нарядах мужчин и женщин сверкали драгоценные камни. «О, – подумала Джейн, дрожа от благоговения и чувствуя свое ничтожество, – нас здесь ни за кого другого и не примут, кроме как за кружевницу и жену ювелира».

Но люди обращали внимание на поразительную красоту Джейн.

– Когда мы увидим короля и королеву? – шепотом спросила она.

– Думаю, скоро, – прошептала Мэри в ответ. – Смотри вокруг – видишь, сколько знати! Вот та красивая леди болезненного вида – герцогиня Кларенсская, и с ней ее муж – герцог Кларенсский.

– Она очень мила, – отметила Джейн.

– Похоже, она не задержится долго на этом свете. Бледна, как лилия.

– Зато он красен, как пион.

– Очень любит пить вино. Но не говори так громко, Джейн.

– Да, я забыла. Мы же при дворе и должны держать глаза открытыми, ушки на макушке и быть тише воды, ниже травы. Скажи, а кто этот бледный, худощавый молодой человек?

– Где?

– Там, рядом с герцогом.

– Это – Ричард Глостерский, брат герцога Кларенсского и короля.

– Скорее бы пришла королева. Мне не терпится ее увидеть.

– Увидишь. О! Вот и они!

Гул голосов сменился тишиной, пугающей своей внезапностью. Вдруг тишина оборвалась громким звуком – геральды в дверях три раза протрубили в трубы.

– Склони голову, – прошептала Мэри, – они уже идут.

Джейн присела в поклоне, но не могла удержаться, чтобы не посмотреть. Королева – высокая, с прекрасно вылепленными классическими, но холодными чертами лица, красавица; больше всего ее украшали роскошные золотистые волосы.

А с ней… король. Джейн уставилась на величественную фигуру, господствующую над всем залом. Ее качнуло в сторону Мэри, но та была наготове и поддержала ее за руку. Зал, казалось, закружился вокруг Джейн, она смутно различала очертания лиц и ослепительные краски. «Этого не может быть, – повторяла она про себя. – Это всего лишь разительное сходство».

– Мэри, – пробормотала она, – я… я… Мэри поспешно приложила палец к ее губам.

– Тс-с-с! – предостерегла она.

Джейн еще раз посмотрела на короля, к которому были прикованы взгляды всех присутствующих. Его камзол был усыпан бриллиантами, на шее переливались рубины. Джейн в смущении повернулась к Мэри. Она заглянула ей в глаза и поняла: Мэри все знала. Джейн вспомнила, как он распоряжался Мэри в ее собственном доме: «Можешь идти». Она вспомнила льстивый смех Мэри. У Джейн закружилась голова от внезапного, пугающего прозрения.

Мгновение назад она чувствовала, что теряет сознание – теперь ее душил гнев. Он так жестоко обманул ее! Ей хотелось выбежать из дворца и спрятаться. Джейн почувствовала, что никогда не сможет избавиться от позора, покрывшего ее. Ее возлюбленный оказался печально известным повесой, которому было достаточно кивнуть головой, чтобы большинство женщин Лондона, Йорка или Лестера с готовностью бежали за ним. Как она презирала тех женщин… и вот теперь оказалось, что она одна из них. Король пришел к Джейн Шор в другом обличье, как приходил к десяткам других до нее; он только кивнул – и она с готовностью пошла ему навстречу.

Щеки ее пылали, она вспомнила их беседы. Что она говорила тогда о короле? Несомненно, этого было достаточно, чтобы отправить ее в тюрьму. Но Джейн была довольна. Она не откажется ни от единого слова. Сейчас она его так же люто ненавидела, как и неистово любила. Он был не только распутником, но и лжецом. И она – о Боже! – она позволила ему развлекаться с ней так же легко, как он делал это со многими другими!..

Джейн в негодовании повернулась к Мэри.

– Ты с самого начала знала обо всем! Ты лгала мне…

– Говори тише, Джейн. Люди смотрят на тебя.

– Я хочу домой, – сказала Джейн. – Я немедленно хочу уйти домой. Как по-твоему, смею ли я оставаться здесь, когда…

– Дорогая Джейн, будь благоразумной, сейчас нельзя уходить.

– Я должна – и я уйду! Я больше никогда не желаю его видеть.

– Нет ничего стыдного в том, что тебя любит король. Вряд ли найдется хоть одна женщина, которая не отдала бы все, что имеет, только бы поменяться с тобой местами.

– Это он велел тебе привести меня сегодня сюда? Мэри кивнула.

– Он велел, чтобы ты завлекла меня в свой дом?

– Он решил, что это будет надежным местом для свиданий.

– Что это за король, – вскричала Джейн с горечью, – который проводит время, строя планы, как бы соблазнить своих подданных!

– Тсс! Тсс! Ты привлекаешь к себе внимание.

– О, Мэри, я знаю, тебя не за что винить. Ты была бессильна. Он использовал тебя. Но как же я ненавижу его!..

– Ненавидеть короля – это измена. Ты должна молчать, Джейн.

– Я хочу домой!

– Подожди! Король начинает танцы. Никто не имеет права сейчас уходить. Нас могут заметить. К тому же… он идет сюда.

Это была правда. Люди расступались, когда он проходил мимо. Он шел, чтобы выбрать партнершу на первый танец… и шел к тому месту, где стояли Джейн и Мэри.

– Поклонись, – прошептала Мэри. Сама она присела в глубоком реверансе. Джейн склонила голову.

Он засмеялся легким, приятным смехом, так хорошо знакомым Джейн.

– Ну вот, Джейн, – сказал он, – иначе я никак не мог тебе сказать. Это должно было случиться.

Джейн была слишком обижена и смущена своим открытием, слишком унижена и несчастна от того, что узнала, чтобы испытывать перед ним должное благоговение. Она видела в нем не короля, а просто человека, обманувшего и предавшего ее. Джейн холодно посмотрела на него.

– Я намерена уйти, – сказала она.

– Нет, ты останешься. Я повелеваю тебе остаться.

Да, это тот самый человек, который любил ее в доме Мэри Блейг, но все же между тем человеком и этим была разница. В этом была неизвестная ей ранее надменность. И хотя глаза его смотрели ласково, вокруг рта застыли жесткие складки, даже когда он улыбался ей. Джейн немного смягчилось, когда он взял ее за руку: она поняла, что ей все равно, кто он – король или простолюдин, она любила его, и его присутствие наполняло ее невероятным счастьем, которого она никогда не испытывала вдали от него. Он заметил ее смущение и улыбнулся, уверенный в своей власти над ней.

– Пойдем, – сказал он, – начнем танцы, ты и я.

– Я?.. Танцевать с вами… с королем?

– Джейн, представь, что я не твой король, а просто человек, который очень тебя любит.

Она позволила проводить себя к центру зала. Весь двор знал, что означает эта сцена, ибо Эдуард был не из тех, кто скрывает свои любовные истории. Эта милая девушка попала на бал явно потому, что король где-то встретил ее и она пришлась ему по душе. Такое случалось и ранее и случится еще не раз. Никто не был особенно удивлен, просто было забавно и интересно. Однако по залу пробежал шепот: «Да ведь она красавица!» Некоторые придворные заключали пари по поводу того, как долго она будет пользоваться расположением короля. «Три месяца, – говорили одни, – ибо она в самом деле очаровательное создание». «Три месяца?! – восклицали другие. – Кому это король Эдуард оставался верен более месяца?»

Танцуя с Джейн, Эдуард пылко шептал ей:

– Почему ты так долго отсутствовала, Джейн? Почему ты отворачиваешься от меня?

– Я никогда и не предполагала увидеть вас вновь, – ответила она. – И никогда больше не увижу после этого вечера! Я хотела бы уйти как можно скорее. Мэри поступила плохо, приведя меня сюда. Может, вы будете настолько добры, что отпустите меня после этого танца?

– Ты разве не простишь меня? – спросил он печально. – Я впервые вижу тебя в такой ярости.

Ее голос дрожал.

– Я никогда бы не поверила, что вы можете так меня обмануть.

– Так было нужно, Джейн.

– Нужно? Прийти в дом моего мужа, представившись купцом, и заманить меня так, как это сделали вы?

– Но, Джейн, я твой возлюбленный. Я буду им всегда. И ты ведь хочешь этого?

– К своему стыду, да.

– Напротив, к твоей и моей радости. Знай, я почти не спал с того дня, когда ты и я стали любовниками. Ты больше не покинешь меня.

– Вы не должны принуждать меня остаться. Вы не должны делать этого!..

Он засмеялся.

– А что, если я велю? Я очень хорошо помню, миссис Шор, что вы говорили о короле такие вещи, которые можно расценить как измену.

– И очень довольна этим, – метнула она на него недобрый взгляд. – Я говорила, что мне отвратительна легкомысленная манера поведения короля, и я повторяю это.

– Он не вел бы себя так легкомысленно, если бы встретил тебя раньше. Он искал тебя. Разве ты не понимаешь этого?

Джейн рассмеялась, так как ее охватило возбуждающее волнение. Она должна смотреть правде в лицо. Единственное, чего она хотела, – быть рядом с ним.

– Вы ведь не думаете, что я поверю… Ваша светлость. Полагаю, мне следует называть вас теперь именно так?

– Если бы ты забыла о должном к нам уважении, – сказал он тоном оскорбленного достоинства, – можешь быть уверена, у нас хватило бы духу отправить тебя в темницу. С крысами не очень-то приятно делить ложе, но клянусь Пресвятой Девой, я знаю, кто мог бы составить тебе лучшую компанию.

– Вы совсем другой, – сказала она печально. – Вы сейчас с легкостью говорите о том, что некогда было для вас священным.

– Если я кажусь легкомысленным, – ответил он серьезно, – то только потому, что боюсь потерять твое уважение и шучу, чтобы спрятать свой страх. Джейн, ты полюбила купца. Так разве ты не можешь полюбить короля?

– Ваши слова звучат так искренне! – сказала она. – Просто страшно подумать, что вы всего лишь играете роль.

– Я держу себя высокомерно в парадных одеждах. Сними их с меня – и ты увидишь человека, который безгранично любит тебя. Но мы не можем разговаривать здесь. Мы сейчас ускользнем туда, где нам никто не помешает.

– Я не желаю никуда идти! – воскликнула Джейн в тревоге. – Я останусь здесь, и когда этот танец кончится…

Он крепче сжал ее пальцы.

– И все же, Джейн, ты пойдешь. Я не позволю тебе уйти, пока ты не выслушаешь меня. Пойдем.

Его глаза сияли, когда встретились с ее глазами. Она боялась его, но была очарована им еще сильнее, чем прежде.

Крепко держа ее руку, он пошел к двери, ведущей из зала. Она сгорала от стыда, зная, что все в зале наблюдают за ними. Что подумала королева? Прекрасная королева, которую он так романтично встретил в лесу Уиттлбери, которую любил настолько, что женился на ней против воли своих советников… Что может она подумать о его необычном поведении с женой ювелира?

Король привел ее в небольшую комнату, задрапированную богатыми гобеленами. На полу лежал темно-голубой ковер, окаймленный золотой нитью. Даже в своем теперешнем состоянии Джейн обратила внимание на исключительную роскошь комнаты. На диванах у окна были разбросаны искусно вышитые подушки; а покрытые гобеленами кушетки с изысканно украшенными балдахинами заставили ее предположить, что это был один из наименее официальных покоев короля. Комната благоухала мускусом и свежими травами.

Король закрыл дверь и прислонился к ней, пристально наблюдая за Джейн.

– Здесь на некоторое время мы обретем покой, – сказал он, – но вначале я тебя поцелую. – Он поцеловал ее с большой теплотой. – А теперь ты должна сказать мне, что любишь меня, – добавил он.

Она в отчаянии покачала головой.

– Я не могу этого сказать. Ведь я только что узнала, что вы обманули меня.

– Ты забудешь об этом, ведь ты поняла, радость моя Джейн, что кем бы я ни был, ты любишь меня?

– Я знаю, успех у женщин заставил вас поверить в то, что вы неотразимы, – сказала она ему холодно.

– Ты была одной из них, – ответил он колкостью на колкость. Затем он нежно обвил ее руками и вздохнул: – Разве я виноват, что такой уродился, Джейн?

– Вы поступили вероломно, и я не могу забыть этого. Для вас все казалось забавой. А для меня нет. Как вы можете просить меня любить вас… вас, о котором люди говорят: «Горожане, прячьте своих жен и дочерей, сюда идет король».

Король – это вы. Соблазнитель женщин. А я презирала их за то, что они с такой готовностью отдавались вам. Разве вы не понимаете? Мне так стыдно… Я так унижена. Я хочу уйти… и умереть! Он сказал мягко.

– Они влюбляются в меня потому, что им льстит мое положение, моя милая Джейн. В том же, что сделала ты, нет стыда, любимая. Я прошу тебя забыть мои прошлые грехи, потому что я искренне люблю тебя. Теперь будет все иначе. Зачем мне другие женщины? Разве ты до сих пор не поняла, что пока я порхал от цветка к цветку, я искал тебя, Джейн? – Он целовал ее обнаженные плечи. – Забудь обо всем, что было прежде. С этим покончено. Я нашел тебя, Джейн.

Как ей хотелось верить ему!.. Каким искренним он казался! Но здравый смысл подсказывал: «Скольким еще он говорил те же слова раньше?» Страсть, поднимавшаяся в ней от каждого его прикосновения, отвечала ей: «Ну и что? Какое это имеет значение, пока я могу с ним быть хотя бы час?»

Она отстранилась от него.

– Этого не должно быть.

– И все же это будет.

– Вы имеете в виду, что вы заставите меня силой?

– Я еще никогда не принуждал ни одну женщину. Так неужели же стану принуждать ту, которую люблю больше всех?

– Тогда я больше никогда не увижу вас после этого вечера.

– Ты не поверишь, Джейн, но завтра утром первое лицо, которое ты увидишь, будет мое лицо – рядом с твоим на подушке! И так будет всю жизнь. Здесь, во дворце, для тебя приготовлены апартаменты, потому что я в самом деле не могу жить без тебя.

– Я не останусь. Он улыбнулся ей.

– Ты все еще сомневаешься, что ты и я созданы друг для друга? – Он положил руки ей на плечи. – Смотри, как ты дрожишь от моих прикосновений. Твои губы говорят: «Я должна идти домой». А что говорят твои глаза? Что говорит твое трепещущее тело? «Возьми меня, Эдуард. Будь со мной» – такова правда, Джейн. Поэтому не важно, что притворно шепчут эти сладкие губки. И я буду целовать твои губы, говорящие «нет», до тех пор, пока они не воскликнут «да». И тогда ты будешь моя.

– Вы тотчас же отпустите меня, – сказала она с достоинством.

Он ответил ей с не меньшим достоинством.

– Не стоит бояться, что я сделаю что-нибудь против твоей воли.

– Тогда сегодня я уйду домой.

– Будет так, как ты скажешь. Но тебе придется подождать, пока закончится бал. Карета увезет тебя вместе с Мэри Блейг. Вместо того чтобы провести ночь в объятиях своего возлюбленного, можешь провести ее в доме Мэри Блейг. Тебе решать.

– Я больше никогда не смогу быть счастлива с вами, милорд.

– Называй меня Эдуард, как ты говорила прежде, когда была в моих объятиях. Повтори то, что сказала, только назови меня Эдуард.

– Я теперь больше никогда не смогу быть счастлива с тобой, Эдуард.

– Ты никогда не будешь счастлива без меня! Итак, ты возвращаешься к своему мужу? Но это не значит, что ты соблюла добродетель. Какая может быть добродетель в том, чтобы дарить ему свою любовь в оплату за замужество? Ты продаешь себя ему, Джейн, а мне бы ты отдала себя добровольно. Не будь слепой. Любовь не для продажи. Подумай об этом, Джейн.

– Он так старается угодить мне, и к тому же я дала обет.

– Разве ты его давала по доброй воле? Клянусь, ты никогда не любила его!

– Кроме вас, я никогда никого не любила.

– Бог мой, Джейн! Я знаю, что это правда. Отбрось же сомнения. Иди ко мне и будь навсегда моей любовью. Какую радость мы испытаем! Что бы ты ни попросила, в этом королевстве все будет для тебя. Не отвергай меня, Джейн. Если ты это сделаешь, на троне Англии будет сидеть самый печальный человек.

– Ваши слова, взгляды, улыбка зачаровывают меня. Но я не могу. Я непременно уйду сегодня вечером.

– Я уже сказал, что карета увезет вас так же, как и привезла. Но послушай, Джейн. Завтра… около пяти часов вечера другая карета будет стоять у твоего дома на Ломбардной улице, а в ней – твой возлюбленный, с нетерпением ждущий тебя. Если ты не придешь к нему завтра, он будет ждать на следующий день… и так каждый день, потому что он покорен тобой и страстно стремится к тебе. Сможешь ли ты остаться в скучном доме и продавать себя тому, кто недостоин тебя? Джейн, это ведь безнравственно.

Они оба рассмеялись.

– Ты заставил меня забыть, что ты король, – сказала она.

– Но заставил тебя вспомнить, что я твой возлюбленный. Она кивнула.

– Боже, больше всего на свете я хотела бы знать, как мне поступить! Но ты смущаешь меня. Ты заставляешь меня чувствовать себя то несчастной, то счастливой. У меня уже никогда не будет по-настоящему спокойно на душе.

– Обещаю, что покой ты найдешь в моих объятиях.

– Но сегодня я должна уйти.

– Как хочешь. Пойдем, нам нужно вернуться в зал. Ты можешь забыть о том, что я король, но другие-то не забудут.

Все глаза были обращены на нее. Ее провожали улыбками. Вначале она чувствовала себя неловко, но та свобода, с которой держался Эдуард, помогла ей преодолеть смущение.

Прежде всего он подвел ее к королеве, которая была воплощением любезности. Трудно было поверить, что она знает о том, что ей представляют любовницу мужа.

– Миссис Шор, Ваша светлость, – сказал Эдуард с беспечностью. – Надеюсь, вы понравитесь друг другу.

Королева улыбнулась холодной улыбкой и попросила Джейн подняться. Она надеется, сказала она, что Джейн получила удовольствие от бала.

Джейн посмотрела в лицо женщины, которая семь лет назад обворожила Эдуарда. В ее холодных серо-голубых глазах не было и признака ревности, она смотрела только оценивающим взглядом. Елизавета Вудвилль привыкла к любовницам мужа, их присутствие при дворе не волновало ее, ибо она сохраняла влияние на него еще со времени их первой романтической встречи. Тогда она подчинила его своей воле и продолжала делать это поныне. Для нее не имело большого значения то, что ей время от времени приходилось делиться своим влиянием с очередной его любовницей.

Джейн ей понравилась. Приятно, что тебя немного потеснила настоящая красавица, а не женщина, непонятно почему привлекшая внимание короля; а Елизавете нравилось, когда она понимала поступки супруга. К тому же, судя по бесхитростному выражению лица девушки, она не была интриганкой и явно не принадлежала к знатному роду. Это несерьезная соперница. Пусть другие наслаждаются телом Эдуарда, пока Елизавета влияет на его политику. Поэтому королева была мила с Джейн.

– А теперь, дорогая, – сказал Эдуард, – я познакомлю тебя с членами моей семьи. Прежде всего с моим любимым братом, он будет твоим другом так же, как и моим. Ричард, – позвал он, – иди сюда. Я хочу поговорить с тобой.

Ричард, герцог Глостерский был бледнолицым молодым человеком лет девятнадцати, небольшого роста, худощавым; только когда в его довольно холодных глазах мелькнула улыбка, Джейн увидела сходство между братьями. Одно его плечо было несколько выше другого, но это было едва заметно.

– Это – миссис Шор, Дикон. А это, дорогая, мой брат Ричард – мой самый лучший друг. Вы оба должны полюбить друг друга.

Герцог склонился в низком поклоне, в ответ Джейн присела в глубоком реверансе.

– Мне кажется, мы не встречались прежде? – сказал он серьезно.

Король рассмеялся.

– Конечно же, нет. Неужели ты думаешь, Дикон, что мог бы встретить Джейн и не запомнить ее?

– Вряд ли. Я никогда не видел более прекрасного лица.

– Приятно это слышать от Ричарда, Джейн, так как, позволь тебе заметить, он не такой уж большой любитель говорить комплименты женщинам.

У Джейн при виде братьев потеплело на сердце, ибо взгляды, которыми они обменивались, красноречиво говорили о том, что между ними существовала глубокая привязанность.

– Приведи Георга и Изабель, – сказал король.

Как отличался Георг от своих братьев! Это был толстяк с пурпурно-красным лицом и налитыми кровью глазами. Все это явно выдавало в нем любителя выпить. Он посмотрел на Джейн с хитрецой. Ей не понравился Георг. Она почувствовала, что и Эдуард испытывает к нему антипатию. Вспомнив подслушанный ею разговор между Уиллом и ее отцом о том, как этот человек предал своего брата-короля, она с удивлением подумала, что у Эдуарда, очевидно, сильно развито чувство доброты и семейных уз. Изабель, жена Георга, была крупной, довольно красивой молодой женщиной, с ней Эдуард разговаривал очень сердечно.

Король также представил Джейн придворным. Теперь, слушая других людей, отвечая им и даже позволяя прорваться наружу своей природной веселости, Джейн, несмотря на застенчивость, вдруг поняла, что она – Джейн Шор – уже больше не простолюдинка; она здесь при дворе, и король велит этим важным людям любить ее и дружить с ней.

– А вот, – сказал Эдуард, – мой добрый друг, Гастингс. Подойди сюда и засвидетельствуй свое почтение миссис Шор.

Гастингс низко поклонился. Джейн в ответ склонила голову. Гастингс ничем, кроме едва заметной улыбки, не выдал, что они встречались прежде. Джейн дрожала. Она придвинулась ближе к Эдуарду, который взял ее за руку и крепко сжал.

– Он наш хороший друг, – сказал Эдуард, улыбаясь. – Гастингс в самом деле наш очень добрый друг.

На банкете, последовавшем за балом, Джейн пришлось сидеть по левую сторону от короля, а королева была по правую. Он разговаривал с Джейн, похлопывал ее по руке, каждым взглядом и жестом показывая, что любит ее. Все присутствующие теперь старались угодить ей. Со всех сторон слышалось: «А каково ваше мнение, миссис Шор? Что вы на это скажете?»

Джейн была просто счастлива. И даже если вино ее немного пьянило, еще больше ее пьянили близкое присутствие и нежные взгляды самого красивого мужчины Англии. Она отбросила в сторону все мысли о том, что будет потом. Пусть будущее само позаботится о себе. Она больше не смущалась. Эдуард заставил ее забыть, что это двор и что он – король. Он был ее возлюбленный, и потому что она была его возлюбленной, она стала самой важной леди при дворе после королевы. Джейн блистала, она даже не пыталась сдержать свой острый язычок. Было приятно получать одобрение вместо обычных упреков. За столом стоял смех.

– Бог мой, – шептали вокруг, – мы давали ей три месяца? Я бы дал ей десять. И смотрите-ка – милорд Гастингс тоже положил на нее глаз. Король – затем Гастингс. У этой девушки есть будущее.

У Джейн никогда не было такого триумфа.

– Никого я так не любил, как люблю тебя!.. – нашептывал ей Эдуард.

Джейн подумалось, что она запомнит этот день на всю жизнь.

«Я ведь больше никогда не увижу его», – уговаривала она себя.

Когда бал закончился, она села в карету и уехала вместе с Мэри Блейг в ее дом, где, как и было договорено прежде, она провела ночь.

* * *

Был уже почти полдень, когда Джейн вернулась на Ломбардную улицу. Она не смыкала глаз до рассвета, а затем забылась глубоким, тревожным сном. Разбудила ее Мэри Блейг, глаза которой были сощурены, а губы плотно сжаты, словно она пыталась сдержать улыбку. Было одиннадцать часов.

Все еще сонная, Джейн оделась и направилась в дом мужа. Она быстро поднялась к себе, надеясь не встретить Уилла. Джейн понимала, что все пережитое прошлой ночью должно быть написано на ее лице.

Кейт, услышав, что она пришла, и сгорая от любопытства, быстро нашла предлог зайти в комнату госпожи.

– Вы видели короля, госпожа? – Придворный бал казался Кейт чем-то совершенно необыкновенным.

Джейн кивнула.

– Скажите мне правду, разве вы не нашли его самым красивым в мире мужчиной?

– Он очень привлекателен, – сказала Джейн с деланным безразличием.

– А королеву видели? Джейн вновь кивнула:

– Она тоже очаровательна.

Кейт лукаво посмотрела на госпожу. Что-то произошло, и Кейт догадывалась, что бы это могло быть… Конечно, рано или поздно это должно было случиться. Интересно, кто он? Знатный лорд? Может быть, опять Гастингс?

– Расскажите, госпожа, чем там угощали? Какие были наряды? А вы танцевали? Как жаль, что вам пришлось пойти туда с миссис Блейг. Вас туда должен был сопровождать красивый джентльмен.

– Кейт, помолчи, – попросила Джейн и добавила: – Я так устала! Мы вернулись поздно, и я почти не спала.

– Уверена, что это от изобилия вкусной пищи и хорошего вина…

И тут Кейт наконец замолчала, потому что в комнату вошел ювелир. Она подобрала плащ Джейн и повесила его в шкаф. Ювелир посмотрел на нее, а она, поняв его взгляд, поспешила исчезнуть.

Уилл сел на стул и посмотрел на жену.

– Как тебе понравился бал, Джейн?

– Великолепный!

– А как твое платье?

– Очень простое по сравнению с другими. Оно выглядело достаточно роскошным дома, но видел бы ты его при дворе!

– Ручаюсь, что твоя красота компенсировала простоту наряда, Джейн.

Она пожала плечами, а он встал, подошел к ней и положил руку ей на плечо.

– Что беспокоит тебя, жена?

– А что меня должно беспокоить?

– Ты изменилась. Тебе понравился бал, я вижу это. Но скажи мне, может, кто-то вел себя слишком бесцеремонно по отношению к тебе?

Она поспешно покачала головой.

– Джейн, я, кажется, давно не целовал тебя.

Он коснулся губами ее волос. Она не смогла вынести этого.

– Уилл, прошу тебя, не надо.

– Что с тобой? – Он говорил раздраженно. – Можно подумать, ты мне не жена. Послушай, хватит этих капризов. Разве у тебя плохой дом? Или я не добр к тебе? Ведь когда ты жила у отца, он, не колеблясь, награждал тебя тумаками. А разве я когда-нибудь поднял на тебя руку?

Он подошел к двери и закрыл ее на ключ. Она почувствовала, как холодеет от ужаса. Он продолжал с нервным смехом:

– Эта твоя девица всегда врывается не вовремя. Джейн, я же люблю тебя! Я люблю тебя все больше и больше… Клянусь, ты никогда еще не была такой прекрасной, как сегодня. Придворные балы тебе полезны, жена. Из тебя бы вышла очаровательная придворная дама, но не забывай, что ты – моя жена… моя жена!

Она увидела, как на шее у него пульсирует жилка, как его руки тянутся к ней, и почувствовала ужасное отвращение. Ей показалось, что она слышит голос Эдуарда: «Карета будет ждать у дома на Ломбардной улице…» Ей нужно как-то сдержать Уилла. Она бы не смогла вытерпеть прикосновение его рук. И вдруг Джейн услышала свой пронзительный крик:

– Нет, Уилл. Нет!! Не сейчас!

Он улыбнулся, его глаза стали стеклянными. Таким она не видела его прежде. Может быть, потому что он всегда гасил свет, прежде чем заняться с ней любовью? Может, он всегда выглядел так? Он был ей отвратителен. На свете есть только один человек, которому позволительно любить ее.

– Нет, моя милая, – говорил Уилл, – какое значение имеет время дня? Мы ведь муж и жена… и на нас благословение Божье.

– Зайдет Кейт. Я знаю, она придет.

– Ну, тогда она обнаружит закрытую дверь.

– Она очень удивится и побежит всем об этом рассказывать.

Уилл заколебался: он всегда болезненно относился к тому, что думают о нем люди.

– Слуги начнут шептаться. Подожди, Уилл. Он опустил руки.

– Ты права, жена, – сказал он и поспешил отпереть дверь.

Джейн еще долго дрожала после того, как он покинул ее. В пять часов! Сейчас еще не перевалило за полдень. Она сложила несколько платьев, но потом вновь повесила их в шкаф. «Я не осмеливаюсь уйти, – подумала она, – и не могу остаться…»

Джейн бросилась на кровать, потом попыталась молиться. Вошла Кейт и застала ее в таком состоянии.

– Кейт, запри дверь. Я должна с кем-то поговорить, иначе я сойду с ума.

Кейт только этого и ждала. Она закрыла дверь, подставила к ней стул и уселась на него, с нетерпением ожидая признаний.

– Кейт, я влюбилась! Боже, я так люблю… Ты не можешь себе даже вообразить!

– Ну, это-то вполне можно представить, – ответила Кейт.

– Я не могу оставаться в этом доме. Я ухожу сегодня вечером. Ты однажды предала меня, Кейт, но я все же верю тебе. Я знаю, что ты никому ничего не скажешь.

– Пусть мне отрежут язык, прежде чем я произнесу хоть слово. О, госпожа, – на лице Кейт внезапно появилась растерянность, – а что будет со мной? Ювелир не станет меня держать, а ваш отец не возьмет меня назад.

– Я не подумала об этом. Может быть, я смогу тебя взять с собой.

Кейт вся засветилась от радости.

– В пять часов вечера, Кейт, на улице будет стоять карета. Она будет ждать меня. Дай мне знать, когда она прибудет. О, Кейт, я очень грешна, но я не могу больше оставаться здесь, я должна идти к тому, кого люблю. Наверное, я родилась порочной, потому что покорилась своей любви так легко и естественно.

– Любовь – это не порок, – убежденно заявила Кейт. – И никакие проповеди в соборе Святого Павла не заставят меня поверить в обратное.

– Я думаю, ты права, Кейт.

– Вы уверены, что он не отошлет меня назад, госпожа?

– Уверена, Кейт.

– Можно, я сложу наши вещи вместе?

– Нет. Мы не возьмем отсюда ничего… Когда прибудет карета, мы наденем плащи и выйдем… как будто мы идем на рынок.

– Никакой одежды?

– Ничего из этого дома, Кейт.

– А ваши бриллианты?

– Ничего… абсолютно ничего.

– Это неправильно, госпожа.

– Мне все равно. – Джейн бросилась к Кейт на грудь и разрыдалась.

– Ну же, моя прелесть, – успокоила ее Кейт, – перестаньте плакать! Перестаньте горевать… Любовь должна делать вас счастливой, а не заставлять плакать… по крайней мере, на первых порах.

– О, Кейт, я ничего не могу поделать, я так люблю его! Он так отличается от всех других, Кейт… Уверена, тебе понравится придворная жизнь, да и мне тоже.

– Придворная жизнь, госпожа! А, знаю. Это… это, должно быть, милорд Гастингс.

– Нет, Кейт. Это… король.

Кейт от удивления разинула рот. Она встала, скрестила руки на груди, и слезы потекли по ее щекам.

Мысленно она снова вернулась в замок Ладлоу, вспомнила, как, стоя у окна, наблюдала въезд во двор замка самого красивого мужчины в Англии.

Пять часов. Как долго пришлось ждать! Томительный день близился к концу. Джейн еще раз подумала, может ли она доверять Кейт? А вдруг она пойдет на кухню, чтобы попрощаться с Белпером?

С кухни доносился запах жареного мяса. Она слышала, как внизу Уилл разговаривал с клиентом. Пять часов – это время ужина. В доме полно народу, поэтому ни в коем случае нельзя допустить ошибку. Они должны выскользнуть незаметно.

Без четверти пять Кейт, задыхаясь, взбежала по лестнице.

– Госпожа, госпожа, карета только что подъехала.

– Кейт, ты уверена?

– Я уже целый час слежу.

– У тебя плащ с собой?

– Да, госпожа.

– Тогда пошли… сейчас же.

Вниз по знакомой лестнице… Она больше никогда не увидит ее… Мимо гостиной, где Гастингс осмелился ждать ее в день торжественного проезда Эдуарда через Сити… и на крыльцо!

– Бежим, Кейт! Быстрее!

Дверь кареты распахнулась. Джейн вскочила в нее, а за ней Кейт. Джейн очутилась в объятиях Эдуарда, она услышала его тихий смех.

– Я знал, что ты придешь, любимая. Я знал, что ты придешь!

Джейн, тяжело дыша, пробормотала:

– Я взяла с собой Кейт. Я должна ее взять. Она моя служанка, и я не могу оставить ее, ювелир выгонит ее на улицу. Скажи, можно мне взять Кейт с собой?

Его смеющиеся глаза глянули на пухленькую особу, забившуюся в углу кареты и смотревшую на него с восторгом и благоговением.

– Привет, Кейт, – сказал он и затем крикнул кучеру: – Поехали! Гони!

Эдуард повернулся к Джейн и звучно поцеловал ее в губы.

– Можешь ли ты взять Кейт? Ну конечно, моя любимая, ты можешь взять всех служанок с Ломбардной улицы. Самое главное, что с ними едет Джейн Шор!

Карета с грохотом промчалась по булыжной мостовой и направилась в сторону Вестминстера.

Вестминстерский дворец

Джейн лежала в большой кровати с великолепными резными ножками и наблюдала через неплотно задвинутые шторы первые проблески зари на раннем утреннем небе. Она проснулась внезапно после беспокойной ночи, и на мгновение ей показалось, что она снова в комнате, которую разделяла с Уиллом Шором на Ломбардной улице. Но как отличались эти покои в Вестминстерском дворце от всего, что ее окружало прежде! Как отличался от Уилла человек, бывший сейчас рядом с ней! Прошел лишь месяц с тех пор, как Джейн поселилась во дворце – но как много она узнала за этот месяц!

Ее взгляд блуждал с одного предмета на другой в знакомой роскоши комнаты. На полу не было привычного тростника, так как он был покрыт кафелем и яркими коврами. Здесь было кресло, искусно отделанное бархатом и гобеленом, которое предназначалось исключительно для короля. У других кресел сиденья тоже были покрыты декоративной тканью и ножки отделаны красивой резьбой; в одном углу находился небольшой деревянный постамент, отделенный занавесью от остальной комнаты и формой напоминавший алтарь. На нем стояло распятие, а подле него лежал бархатный коврик для коленопреклонений и молитв. Кровать была роскошной. Она была установлена в квадратной нише, скрытой великолепным пологом, ниспадавшим с потолка, с вышитыми на нем павлинами в красных, голубых и золотых тонах.

Джейн проснулась и посмотрела на красивого мужчину, лежавшего рядом с ней на пуховой постели; его светлые волосы спутались, а лицо наполовину закрывала тончайшая льняная простыня. Осторожно она отодвинула простыню и посмотрела на него с застенчивой нежностью. Ее взгляд упал на яркие, четко очерченные губы, выдававшие в нем любителя чувственных удовольствий; она подумала про себя: сколько женщин, просыпаясь, как она этим утром, и глядя на него, спящего рядом, задавали себе вопрос: «Надолго ли я его удержу? Сколько осталось времени до того, как другая займет мое место?..»

Ее мысли вновь вернулись к последним четырем веселым, полностью захватившим ее неделям. Балы, маскарады и банкеты; она наслаждалась ими, потому что рядом был Эдуард. Ее прозвали веселой Джейн Шор, и король гордился ее острым умом. Но в этот рассветный час она должна была посмотреть правде в глаза. Наслаждаться благорасположением короля было все равно что танцевать в сиянии летнего солнца, а ведь лето не длится весь год. «Но я так сильно люблю его! – вопреки логике думала Джейн. – А это совсем другое дело. Никто другой не любил его так, как я».

Король зашевелился и пробормотал что-то во сне. Может быть, ему приснилась она? Джейн была неглупа, а месяц, который она провела при дворе, открыл ей, что она всего лишь маленькая частица его жизни. Джейн зарылась лицом в подушку и попыталась забыть лица некоторых людей, спавших сейчас во дворце, она старалась не думать о том, как они перешептывались, спрашивая друг друга: «Сколько еще? Целый месяц с одной и той же женщиной – это невероятно долго!»

Мысли Джейн часто возвращались к Гастингсу. Его глаза непрестанно следили за ней, словно он ждал малейшего намека на то, что король устал от нее. Она не могла забыть ждущий, страстный взгляд его глаз.

Тревожила ее и королева. Что означали те холодные, спокойные улыбки, которыми она одаривала ее?

Джейн содрогнулась; жизнь при дворе была веселой, но гораздо более суровой и безжалостной, чем в простых домах на Ломбардной улице или в Чипсайде. Расточительные банкеты, изысканные развлечения, ослепительные одежды вполне могли бы приличествовать двору какого-нибудь восточного монарха. Здесь приветствовалась распущенность нравов: днем становились любовниками – а вечером расставались; любовниками и любовницами обменивались – и обсуждали их позже. Амурные приключения были главным занятием двора; и разве можно закрывать глаза на то, что король в этом деле – законодатель моды! Вот сейчас он очень сильно влюблен в нее. И вновь она вернулась к вопросу, который стал главным в ее жизни: надолго ли?..

У придворной жизни была и обратная сторона: вместо беспечности – жестокость, вместо блеска – ужас, вместо любви – ненависть. Бездумно сказанное слово – человека отправляли в Тауэр, и о нем больше никто никогда не слышал. А в центре всего этого был ее Эдуард, самый блистательный представитель самого блистательного двора, самый любимый и самый ненавистный. Ради этого человека, который, как говорят, правил жизнями тысяч людей, Джейн отказалась от спокойной безопасной жизни в доме мужа.

С каждым днем она узнавала короля все больше и больше – и наконец обнаружила, что он очень отличается от красавца-купца, которому она отдала свою любовь. Он был чрезмерно тщеславен – порой до наивности. С самодовольным видом король вертелся перед зеркалом, неутомимо восхищаясь собой, он просил ее стать рядом с ним и, притворяясь, что в восторге от нее, на самом деле любовался собой. Но больше всего она боялась его приступов ярости. Они случались не часто, потому что по характеру он был добродушно-веселым, но когда он выходил из себя, это было ужасно. Джейн была свидетельницей того, как он разгневался на портного, испортившего новый камзол; король грозил его высечь. Она спасла беднягу. Королю нравилось, когда женщины просили его о чем-то; она начала понимать, что он хотел видеть себя сильным человеком – слабым он готов был казаться лишь там, где дело касалось любви. Больше всего ему нравилось оказывать любезности женщинам.

История с портным получила огласку. Люди, попавшие в беду, разыскивали ее, умоляли вступиться за них. Только вчера приходила женщина, прося аудиенции. Это была миссис Бэнстер из Ист-Чипа, владелица небольшой пирожковой лавки. Ее сын Чарли попал в беду. Он сказал что-то против короля – и его заточили в Тауэр. Она боялась, что ему отрежут уши. Мальчику было всего лишь четырнадцать лет.

Джейн казалось, что она все еще слышит голос его матери: «Жалости ради, леди… Жалости ради!..» Мальчик сказал лишь то, что до него говорили многие:

– Эдуард убил короля Генриха, а король Генрих был святой.

Прошлой ночью Джейн пыталась попросить Эдуарда простить мальчика. Она выбрала момент, когда он расслабившись лежал возле нее.

– Эдуард, – сказала она, – я хочу тебя кое о чем попросить…

– Слушаю… – Его голос звучал невнятно и сонно.

Она рассказала о женщине и мальчике, которому должны были отрезать уши. Она ждала, что его это ужаснет. Но не тут-то было. Эдуарду пришлось пережить слишком много кровавых сражений, чтобы расстраиваться из-за подобных историй. Сонный, он притянул ее к себе и слегка укусил за ухо: «У тебя прелестные ушки, Джейн. А что, если я их откушу? Ты не должна соблазнять меня своими разговорами об ушах».

Она была глубоко шокирована и даже не старалась скрыть своих чувств:

– Как ты можешь, когда этот бедный мальчик… он ведь ребенок… сидит в Тауэре? Эдуард, ты должен выслушать меня. Я не могу спать, я все время думаю о нем.

– Это измена. Ты не должна думать ни о ком, кроме меня.

– Эдуард, разве ты не сделаешь хоть что-нибудь для меня?

– Все для тебя, дорогая.

– Тогда освободи этого мальчика.

– А что он сделал?

– Просто повторил пустую болтовню.

– Обо мне? Тогда, если у него не будет ушей, чтобы слушать пустую болтовню, мне будет лучше, разве не так?

Он повернулся на спину, и она увидела жесткие складки вокруг его рта.

– Но, Эдуард, я прошу тебя…

– Что он сказал?

– Что-то о смерти короля Генриха… Это была ошибка.

Она увидела, как изменилось выражение его лица, узнала виноватый взгляд. Он хотел казаться хорошим, хотел быть милосердным, хотел, чтобы вокруг него смеялись и чтобы люди обожали его, ему не нравилось считать себя жестоким убийцей. «Убийцей? – подумала она. – Что же получается, мой Эдуард – убийца?!»

– Моя дорогая Джейн, – сказал он ледяным голосом. – Ты не должна вмешиваться в эти дела. Мальчишка заслуживает своей участи. Мы не можем позволить нашим врагам говорить о нас гадости. Из подобных разговоров вырастает непокорность. Ты не должна просить нас простить наших врагов.

Они лежали на кровати рядом друг с другом, но казалось, их разделяла огромная пропасть. «Неужели это конец? – спрашивала себя Джейн. – А если нет, то как скоро он наступит?»

Она обнаружила, что он жесток, но это не могло убить ее любовь. Она была настолько очарована им, что у нее не было сил сопротивляться. Ей захотелось придвинуться к нему, попросить прощения, сказать, что она больше никогда не будет вмешиваться в его дела. Она любила его безгранично.

Внезапно король пробудился и потянулся к ней.

– Джейн! – сказал он все еще сонным голосом, в котором тем не менее уже чувствовалось желание. Он притянул ее к себе. – Как! У тебя мокрые щеки! Что беспокоит тебя, Джейн? – В его голосе звучала прежняя нежность, смягчившая ее страхи, стершая все эмоции, кроме растущей, захватывающей радости.

– Боюсь, что я провинилась перед тобой.

Он засмеялся.

– Нет, у тебя бы это не получилось. Ты нежная, маленькая и прелестная, и я тебя люблю.

– Тогда… все как прежде?

– Дай мне твои губки, моя миленькая, – сказал он, – и они будут выкупом за уши мальчика. Такая сделка тебя устроит?

Но после, когда она лежала без сна, страх вернулся к ней. Она спасла мальчика, но получила вселяющее страх представление о том, что такое королевская власть и королевская жестокость.

И все же – без этого человека она не может чувствовать себя счастливой. Она вынуждена по-прежнему смирять себя. Но она окутает его любовью, и он не сможет вырваться от нее; она оплетет его такими тонкими и гибкими сетями, что они не будут для него обременительными, так как он не заметит и не почувствует их.

Она уже засыпала, когда услышала утреннее оживление во дворце.

* * *

В коридоре, ведущем из ее покоев, Джейн столкнулась лицом к лицу с Гастингсом. Впервые с тех пор, как она пришла во дворец, они встретились с глазу на глаз. Она было поторопилась пройти мимо, но он загородил ей путь.

– Прошу вас, позвольте мне пройти. Он не двинулся с места.

– Сколько мне еще ждать, Джейн? – спросил он.

– Я не понимаю вас, милорд.

– Думаю, понимаешь.

– Если я правильно понимаю, милорд Гастингс, вас можно счесть не кем иным, как глупцом.

– Всякий человек, позволивший себе влюбиться так, как я, и есть глупец.

– Будь я на вашем месте, я бы поговорила об этих делах с теми, кому будет интересно слушать.

– Тебя не интересуют мои любовные дела, потому что ты сама по уши влюблена в короля, но когда это кончится…

– Я нахожу ваше поведение столь же предосудительным в Вестминстере, каким оно было и на Ломбардной улице.

– А я нахожу тебя в тысячу раз желанней в Вестминстере, чем на Ломбардной улице! Тем более жаль…

– Меня удивляет, что лорд-канцлер так унижается.

– Меня самого удивляет очень многое из того, что я делаю, Джейн, – сказал он хмуро.

Джейн ненавидела его, но все же он вызывал в ней интерес. Что за странный человек! Эдуард говорил, что он один из его умнейших министров. А ведет себя как мальчишка. Она задавалась вопросом: неужели Гастингс не понимает, что скажи она Эдуарду, что он пристает к ней, и он окажется в опасном положении?

Гастингс подошел ближе, взгляд его был искренним.

– Я не могу ничего с собой поделать. Ты говоришь, что я глупец. Теперь я знаю, что должен был обращаться с тобой по-иному. А сейчас… если бы не я, ты бы никогда не попала сюда.

– Если бы не вы?!

– Как ты думаешь, кто сказал Эдуарду о прелестной жене ювелира? Это была месть – месть ювелиру, который оскорбил меня.

– Так это вы послали Эдуарда на Ломбардную улицу?

– Эдуарда не надо посылать. Просто я шепнул ему, что видел самую красивую девушку в Лондоне. Этого было достаточно. Но, может быть, я вовсе не такой уж глупец. Немного погодя, через месяц… или через неделю…

– Вы еще не поняли, что я ненавижу вас?

– Ты научишься любить меня. Канцлер не такая уж плохая замена королю. Многие любовницы Эдуарда были бы довольны и меньшим.

Она резко отвернулась от него, но он поймал ее за руку. Его глаза сверкали.

– Моя милая Джейн, я сделаю тебя счастливой. Ты будешь у меня на первом месте – и не на неделю, не на месяц, а навсегда. Я так люблю тебя, Джейн!..

– Вы насмехаетесь надо мной…

– Нет, я говорю правду.

– Я скажу об этом королю…

– Скажи. Это зародит у него мысль о перемене. И чем скорее это произойдет, тем лучше для меня.

Она убежала, а Гастингс, пожав плечами, направился в свои апартаменты. Его удивляло, как Эдуарду удалось добиться успеха у Джейн.

Когда очередной любовный роман Эдуарда был в самом разгаре, ему всегда казалось – и он убеждал в этом свою избранницу, что для него это самое важное в жизни. Наверное, это и был ключ к успеху.

Гастингс застал свою жену Кэтрин за вышиванием. Она холодно посмотрела на него. Между ними не было любви, хотя они оба желали этого брака. Он был великий Гастингс, а она – сестра герцога Уорика, они оба происходили из самых богатых семейств в стране, оба были аристократами, своим богатством и влиянием дополнявшими друг друга.

Сейчас она смотрела на него холодно, так как считала глупцом, бросающим до непристойности страстные взгляды на новую любовницу короля, в то время как король все еще увлечен ею.

Одно их сближало – это ненависть к королеве. Союз Гастингсов – Уориков был объединением двух великих кланов и усиливал их могущество. Но сейчас, благодаря тому что королева имела обыкновение сочетать браком выскочек-родственников с представителями самых богатых и знатных семей в стране, Вудвилли быстро приобретали влияние и становились опасными. Поэтому каждая знатная аристократическая семья считала своим долгом противостоять им.

Гастингс сел на стул и улыбнулся жене.

– Я подумываю о том, чтобы представить ко двору свою кузину, – сказал он. – Я уже говорил о ней с королем.

Кэтрин вспомнила девушку, о которой он говорил. Пятнадцать лет, прелестный возраст. Если Гастингс даст ей наставления, она запросто может угодить королю. Семейному клану всегда было на руку, когда король увлекался одной из его представительниц. Но не думает ли Гастингс обмануть ее? Разве он хочет привести девушку ко двору, чтобы она оказывала влияние на короля во благо семьи? Нет. Он приведет ее для того, чтобы она завлекла короля и оторвала его от Джейн Шор!

Он еще пытается обмануть ее. «Чудак, – подумала герцогиня, – как такой искусный в войне и политике человек может строить такие неуклюжие интриги!»

* * *

Эдуард, прохаживаясь в парке Вестминстерского дворца со своими братьями, глянул наверх и увидел стоявшую у окна королеву. Горничная расчесывала ее волосы, переливавшиеся и блестевшие на солнце, как золотые монеты.

Братья, шедшие по обе стороны от короля, спорили друг с другом. Он устал от их бесконечных стычек. Эдуард ненавидел, когда кто-то проявлял несдержанность характера: если кому и было позволено выходить из себя, то только ему самому.

Они препирались из-за Анны Невилль, которая еще совсем недавно сидела в тюрьме за государственное преступление, а потом вдруг таинственным образом исчезла. Эдуард догадывался, что в исчезновении девушки был замешан Георг. Она, как и жена Георга Изабель, была наследницей состояния Уориков, а Георг вовсе не собирался делиться этим состоянием с Анной Невилль. Усложняло дело то, что на девушку претендовал Ричард, желавший на ней жениться.

– Довольно! Довольно! – вскричал Эдуард. – Ссорьтесь где-нибудь в другом месте. Ей-богу, если бы мне нужна была эта девушка, я бы нашел ее! Ну же, Дикон, будь мужчиной. Найди девушку и женись на ней, если ты того хочешь.

– И ты дашь согласие на этот брак? – спросил Георг.

– Я не давал тебе согласия на брак с ее сестрой, но ты все равно на ней женился. Боже правый, Георг, я удивляюсь своей снисходительности по отношению к тебе!

Это заставило Георга замолчать. Эдуард возмущался при мысли о вероломстве Георга. С Ричардом было иначе. Милый Ричард! Несмотря на блестящий ум, он все еще мальчишка. Он романтично влюблен в Анну Невилль. Так пусть насладится ею, если отыщет. Ребенком Ричард находился на попечении ее отца, и они выросли вместе. Пусть Ричард найдет, куда Георг упрятал ее, и тогда он сможет жениться на ней, ведь она и ее сестра были самыми богатыми наследницами в стране. Дай Бог, чтобы здесь не было нечестной игры. Он не хотел больше никаких неприятностей между братьями.

Однако как восхитительно переливаются в солнечном свете волосы королевы! Эдуард покинул братьев и направился в ее покои. Камеристка королевы при виде его присела в реверансе. Он жестом велел ей удалиться. Когда они остались одни, он подошел к Елизавете и поцеловал ее.

– Миледи Бесси, клянусь, что вы становитесь прекрасней с каждым днем.

– Я видела, как Ваша светлость прогуливался со своими братьями. Надеюсь, все в порядке?

– Между ними никогда не будет все в порядке.

– А как поживает миссис Шор? Признаюсь, я не видела ее последние несколько дней.

Если бы этот вопрос задала другая женщина, за ним последовали бы упреки и взаимные обвинения. Но он знал, что у Елизаветы нет намерения ссориться с ним. Он ответил, что с Джейн все хорошо.

– Приятная и красивая девушка, – сказала Елизавета.

Он вдруг рассердился на нее. Она всегда обладала способностью приводить его в ярость. А как она бесила его в период ухаживания: «Я не могу быть твоей любовницей», – и плотно сжатые розовые губки подтверждали ее слова.

Благорасположение королевы к Джейн и другим его любовницам радовало и в то же время раздражало его. Это было так противоестественно! Ну что же, его Елизавета была необычной женщиной, и он всегда знал это; он не жалел о своем романтичном браке. Эдуард живо помнил восторги первых недель, проведенных с Елизаветой. Странно, что она так сильно пленила его. Она была не такой, как все; может быть, в этом причина. До этого ему никогда не нравились холодные женщины, однако попытки возбудить страсть в Елизавете привлекали своей недостижимостью. И все же Елизавета любила. Правда, это была любовь к власти, которую дал ей король, а не к самому королю.

– Ты задумчив, – сказала она.

– Мои мысли о тебе, Бесси.

– Надеюсь, что они приятны, милорд.

– Очень приятны.

Он сел на стол, склонился вперед и поцеловал ее в губы. Они были холодными и неподатливыми. Он вспомнил о мягких и теплых губах Джейн. Нежная малышка Джейн, но сколько их было у него!..

– Я вспомнил тот день в Грэфтоне, – сказал он. – Семь лет прошло, а я и теперь люблю тебя так же сильно, как прежде. Были у меня другие женщины, это правда, но я всегда возвращаюсь к своей милой Бесси. – Он положил руку ей на грудь; она не оттолкнула его, но и не ответила на ласку. – А она, – продолжал он, – словно из мрамора. Но не важно… Ты помнишь тот день? Твоя мать, священник, одна или две дамы… Все в тайне! О, Бесси, о чем ты думала, когда я уехал и оставил за собой королеву Англии?

Она чуть улыбнулась.

– Я была очень счастлива, Эдуард.

– Это правда, ведь ты стала королевой. Помнишь, как я приезжал и оставался в доме твоей матери в качестве гостя на одну-две ночи и после того, как все отправлялись спать, ты пробиралась ко мне в комнату?

Елизавета кивнула. Ей ли не помнить дней, которые привели ее к вершине славы? Она стала королевой. А после нескольких лет вдовства, когда она вынуждена была жить на попечении у своей матери, это было особенно приятно. Но сейчас разговор о тайном венчании мог вести только к одному. Неужели он никогда не бывает удовлетворен? У него предостаточно любовниц. Но его желания хватило бы на десяток мужчин. Она это обнаружила в тот короткий период, когда была единственной, занимавшей его мысли: «Слава Богу, что он любит разнообразие, – подумала она, – а то, если бы он долго был увлечен одной женщиной, то просто убил бы ее».

У них уже достаточно детей, но возможно, нужен еще один мальчик. Пришлось ждать довольно долго, прежде чем появился молодой Эдуард. Три дочери, а потом сын. Нужны еще сыновья. Времена нынче рискованные. Для женщины, которая придает столь большое значение своему месту на троне, опасно иметь только одного сына.

Теперь она думала, какую бы пользу ей извлечь из сложившейся ситуации. Эдуард был из тех, кто любил давать. Она знала его лучше, чем кто-либо другой; она всегда могла выбрать подходящий момент, чтобы добиться своего. Эдуард был бы добросердечным человеком, если бы не его крайний эгоизм. Он был бы великодушным, если бы не приходил так быстро в ярость. Он был бы великим, если бы так безоговорочно не любил удовольствия. Он бы очень любил свою страну, если бы так не любил женщин. Таким ей представлялся Эдуард – великий, но полный противоречий человек, у которого каждое хорошее качество уравновешивалось своей абсолютной противоположностью. Даже на его красоте начали отражаться излишества жизни. Елизавета догадывалась, что с течением времени его красота и изящество уйдут в небытие; он станет большим, толстым и грубым.

– Эдуард, ты не знаешь, что случилось с этой девушкой, с Невилль? – спросила Елизавета. Она вспомнила об Анне, когда увидела короля с братьями.

– Я устал от этих вопросов. Она исчезла, – сказал он раздраженно. – Больше я ничего не знаю.

– Исчезла одна из самых богатых девушек в стране! Куда? Кто-то же должен знать!

– Только не я. Я знаю лишь то, что Георг как шурин должен был взять ее на свое попечение, и вот в один прекрасный день она исчезла из его дома…

– Значит, без Георга здесь не обошлось. Он спрятал ее, потому что боится, что Ричард женится на ней и возьмет себе ее долю наследства Уориков.

– А у тебя иные планы на наследство Уориков, не так ли? Ты хочешь отдать Анну за одного из твоих многочисленных дядюшек или кузенов?

– Я считаю своей обязанностью найти мужа для этой девушки, – сказала она серьезно. – Дочь не должна отвечать за измену отца. И чем быстрее она выйдет замуж, тем лучше!

Король рассмеялся.

– О, Бесси, Бесси, ты меня уморишь своими женитьбами. Что за женщина! Сущая сваха! Разве ты не можешь удовлетвориться тем, что сама вышла замуж за короля? Уверен, у тебя уже больше не осталось братьев и кузин, не имеющих ни гроша в кармане. Я думал, ты уже подыскала денежные браки всем. Я не забыл о твоем брате, Бесс. Сколько ему было, когда ты женила его на старухе Доуэдер из Норфолка? Восемнадцать? А старой леди перевалило за семьдесят? Бесси, наступит ли когда-нибудь этому конец?

– Эдуард, – ответила она, улыбнувшись и дотронувшись до него, – ты сделаешь все, что в твоих силах, чтобы найти ее… А когда ее найдут, ты позволишь мне устроить ее брак?

– Бесси, я ведь никогда тебе ни в чем не отказывал. Он засмеялся и, схватив в охапку ее золотистые волосы, нежно притянул ее к себе. Семь лет они женаты, а его все еще тянет к ней! В королевстве нет другой такой женщины… за исключением Джейн. Он отдаст Елизавете Анну Невилль так же, как совсем недавно отдал ее Ричарду. Пусть думает, что наследство Анны уже почти в руках ее ненасытной семьи.

Елизавета улыбалась, но была холодна как лед. Но это ему как раз и было нужно, поскольку вызывало самые приятные воспоминания о первой брачной ночи.

* * *

Джейн была убита горем: король больше не любил ее. Он не появлялся в ее покоях уже три дня и три ночи. Кейт, разбирая вещи в гардеробе, боялась поднять свои испуганные глаза. Неужели это конец? Неужели закончился короткий период ее славы?

И все это из-за того, что при дворе появилась высокая, изящная черноволосая девушка – протеже милорда и миледи Гастингс. Эта девушка была прямой противоположностью Джейн: она высокого роста, Джейн – среднего, она – темноволосая, Джейн – наоборот. Говорили, что король необычайно любезен и весел со всеми, а это явный признак того, что он готовился начать новый любовный роман.

Джейн знала, что это происки Гастингса, ибо человек этот был зловещей тенью, нависшей над ее жизнью.

– Я ненавижу вас! Я ненавижу вас… – с жаром говорила она ему, когда он где-нибудь подстерегал ее.

– Я слышал, что от ненависти до любви один шаг, милая Джейн. Сегодня ты ненавидишь, а завтра полюбишь. – В его голосе прозвучала неожиданная нежность. – Джейн, ну как ты можешь быть такой глупышкой? Разве ты еще не поняла, как это безрассудно – любить короля? Сегодня его любовь есть, завтра ее не будет!.. Пойдем со мной. У меня есть план для нас с тобой.

– Я хорошо помню прежние ваши планы!

– Я изменился. Ты изменила меня. Мы оставим двор, если ты того пожелаешь. Если только ты будешь доверять мне.

– Это все равно что доверять змее!

– Я бы сделал все на свете, лишь бы ты была счастливой.

– Поэтому вы устраиваете против меня заговоры?

– Это – ради твоего же блага. Я не беспечный мальчишка, не знающий, чего хочет.

– Вы злой человек, и я ненавижу вас. Ненавижу!

– Но, Джейн, подумай, что будет с тобой? Куда ты пойдешь? Тебе придется прийти ко мне, а я буду ждать тебя.

– Я лучше умру с голоду!

– Ты так говоришь потому, что никогда не голодала. Ты не знаешь, что говоришь.

– Зато я хорошо знаю, что ненавижу вас.

Она убежала в свои покои, бросилась на кровать, задернула полог и горько разрыдалась. Человек, которого она идеализировала, оказался обычным волокитой, даже хуже того, и тем не менее он сумел разбить ей сердце. Она сама уже не та невинная девушка из Чипсайда, не та молодая женщина с Ломбардной улицы. Она научилась неистово любить короля и неистово ненавидеть Гастингса.

«О Боже, – подумала она, – если бы только у меня был ребенок, я смогла бы все это вынести…»

У Эдуарда было много сыновей: одни занимали заметное положение, другие оставались в тени. А разве она не могла бы тоже иметь сына? Она познакомилась с детьми королевской четы. Они очаровательны и похожи на Эдуарда. Старшая Элизабет – гордячка, зато Сесили и Мэри очень милы, хотя больше всего она любила годовалого мальчугана, названного в честь своего отца Эдуардом. Но зачем ей думать о ребенке! Может быть, она уже больше никогда не увидит Эдуарда. Может, ей придется покинуть двор, и тогда, кроме воспоминаний, у нее не останется ничего.

Кейт раздвинула полог кровати; вид у нее был возбужденный, глаза широко раскрыты. Служанка королевы передала записку. Королева желала немедленно поговорить с Джейн.

Когда Джейн появилась в ее покоях, королева отослала свою служанку и велела Джейн сесть.

Это было чем-то необычным, так как Елизавета редко кому разрешала сидеть в своем присутствии. Она так и не смогла забыть годы унижения, и это заставляло ее всегда сознавать свою власть. Часто она не позволяла своим придворным дамам подниматься с колен по три часа кряду, даже ее собственная мать, которой Елизавета в значительной мере была обязана нынешним высоким положением, должна была преклонять колени в присутствии дочери и ждать, пока ей будет велено подняться. Но Джейн было разрешено сидеть и слушать, что королева собирается сказать ей. Елизавета быстро перешла к делу.

– Миссис Шор, вы грустны, потому что думаете, что потеряли благосклонность короля?

Несмотря на свое горе, Джейн с трудом подавила улыбку: так странно было то, что любовница короля и его супруга вместе обсуждают подобный вопрос.

– Та, которая временно вытеснила вас, – продолжала Елизавета, – обратите внимание, я говорю «временно», не обладает и десятой долей вашей красоты, ни, насколько я понимаю, вашим умом. Но Его светлость король очень неравнодушен к молодости и красоте, и прежде всего он любит разнообразие.

– Ваша светлость так добры ко мне… – пробормотала Джейн и наклонила голову.

– Вы мне нравитесь, Джейн Шор. А я могу утверждать, что большинство женщин, с которыми развлекается король, мне не по вкусу. Я хочу вам сказать, что если вы потеряете любовь короля, то вам некого будет винить в этом, кроме самой себя.

– Я… не понимаю, Ваша светлость.

– Это, вероятно, потому, что вы совсем недавно при дворе. Король очень сильно увлечен вами. По сути дела, я могла бы даже сказать, что никого, кроме меня, он никогда так не любил. Я сохранила его привязанность в течение семи лет. И буду продолжать делать это, пока один из нас не умрет. И потому, что я люблю короля и вы тоже любите его, я знаю, что будет лучше, если он будет изменять мне с вами, чем со множеством потаскух, жаждущих завлечь его. – Елизавета засмеялась, но смех ее был ледяным. – Ну же, дитя мое! Вы выглядите смущенной. Но все очень просто. Вы красивее, чем кто-либо другой при дворе. Вы умеете рассмешить короля. Вам нет нужды бросать эти дары в ждущие руки Гастингса. Король любит меня, но он любит и вас; он способен любить многих. Но если человек любит жареного фазана, это еще не значит, что ему не по душе хороший кусок домашнего хлеба. Не надо бояться. Он вернется и будет возвращаться вновь, если вы будете достаточно умны, чтобы впустить его. Возвращайтесь в свои покои, и когда король придет к вам – а я уверена, что так оно и будет, – улыбнитесь ему, ведите себя так, словно и не было никакого перерыва; и если вам придется говорить об этом, то говорите, как о каком-то пустячном эпизоде – слишком незначительном, чтобы о нем сожалеть. Больше всего на свете король не терпит плачущих и упрекающих женщин. Он убежит от ваших слез, но ваши улыбки его притянут. Если вы последуете моему совету, то рискну сказать, что это еще совсем не конец славной привязанности между Джейн Шор и Его светлостью королем.

– Вы слишком добры ко мне, Ваша светлость. Я не могу понять…

Елизавета улыбнулась ей. Если она не поняла, тогда она действительно дурочка и тогда она рано или поздно потеряет Эдуарда. Но, может быть, она просто еще не усвоила то, что королева не должна позволять королю нечто большее, чем легкие любовные связи с женщинами из стана ее врагов.

– Не забывайте того, что я сказала вам, – велела она и отпустила Джейн, поздравив себя с работой, проделанной в этот день.

Королева была права. Король вскоре вернулся к Джейн. Он испытывал чувство стыда и поэтому приготовился к объяснению. А она была еще прекрасней, чем прежде. Как ему могло прийти в голову, что кто-то может быть привлекательнее ее? Он поцеловал ее, и чувство облегчения у него сменилось страстью. Он не знал, что Джейн едва сдерживала слезы, что ее смех был принужденным; она столкнулась с тем печальным фактом, что если она научится делить его с другими, то он, возможно, всегда будет принадлежать ей. Она чувствовала себя нечистой, униженной, но он, как всегда, был ей крайне необходим.

– Моя малышка, – сказал он, – никто на свете не сравнится с тобой.

Теперь ему не нужно было играть роль верного любовника, что он вынужден был делать так долго. И это было большим облегчением. Он мог чувствовать себя с Джейн естественно, ибо несмотря на всю неиспорченность и нежность, она, кажется, усвоила манеры двора.

Тем не менее он вначале пытался объясниться.

– Меня, должно быть, околдовали. Но я здесь, я вновь вернулся и жажду наверстать каждую минуту, проведенную без тебя. Забудь обо всем. Вполне вероятно, что это всего лишь дань времени. – Он весело засмеялся, и Джейн рассмеялась вместе с ним, хотя ей было вовсе не до смеха.

Новость облетела весь двор. Король снова вернулся к Джейн Шор. Узнал об этом и Гастингс. Его надежды были обмануты, и он затосковал.

Леди Гастингс смеялась над мужем:

– Что, милорд, ваша интрижка не удалась? – поддразнивала она его. – Кажется, те короткие мгновения, которые ваша кузина провела с королем, не дали ничего путного, только лишили девушку невинности?

Гастингс ненавидел жену и кузину, он ненавидел короля. Он знал, что все смеются над ним, а этого он не мог вытерпеть. Тем не менее утрату Джейн он ощущал даже больше, чем утрату собственного достоинства. Он не мог забыть ее. Она перевернула всю его жизнь. Впервые в жизни он был по-настоящему влюблен и обнаружил, что это ужасное состояние. Он сделал попытку забыть Джейн. Выйдя из дворца и спустившись к реке, он нанял лодку и в ярости велел лодочнику переправить его на другой берег в Саутуорк. «Там, – думал он, – в этих мрачных комнатах, где можно предаваться любому пороку, какой только ни взбредет в голову мужчине, позабудется Джейн Шор».

Но оказалось, что забыть ее невозможно.

* * *

После короткого любовного романа короля с протеже Гастингса положение Джейн Шор странным образом изменилось. После короля и королевы она стала самой важной персоной при дворе. Теперь уже никто больше не строил догадок, сохранит ли она свое положение фаворитки; считалось само собой разумеющимся, что так оно и будет.

Джейн сознавала происшедшую с ней глубокую перемену. У нее был трезвый ум; она не могла отрицать, что ей нравится беспечная придворная жизнь, роскошь, чувственные наслаждения, к которым приучил ее Эдуард. Она теперь поняла, почему стремилась убежать от размеренной жизни Чип-сайда и Ломбардной улицы.

У Джейн было доброе сердце, проще простого было вызвать у нее жалость, но она никогда не забывала, что она куртизанка. К ней относились с большим уважением, и даже братья короля, герцоги Кларенсский и Глостерский, поддерживали с ней дружеские отношения. Она готова была обращаться с просьбами к королю по любому делу, которое считала справедливым, но очень редко она просила что-нибудь для себя. Она всегда хорошенько обдумывала, что нужно сказать королю, чтобы угодить ему; она усвоила также, что при этом она должна пользоваться своим умом и таким оружием, как смех, но слезами – никогда. Ей постоянно приходилось играть роль.

В городе, за пределами дворца, говорили о ней. Женщина по имени Бэнстер и ее сын Чарли не могли нахвалиться фавориткой короля; и таких, как они, было много. Джейн знала об этом, и это радовало ее.

Она всегда старалась смотреть правде в глаза. Она очень хотела сохранить свое положение, но ей ничего не оставалось, как принимать жизнь такой, какая она есть. Ее иллюзии развеялись, Джейн догадалась, что Мэри Блейг, уважаемая кружевница из Чипсайда, связана с печально известным домом за рекой. Кейт, которой нравилась придворная жизнь со всеми ее интригами и приключениями, однажды проследила за Дэноком от Чипсайда до дома в Саутуорке, в другой раз она выследила и саму Мэри Блейг. Джейн узнала из слухов, ходивших при дворе, что дом в Саутуорке – это дом терпимости и что им владеет некая таинственная женщина, и поняла, что этой женщиной была Мэри Блейг. Разве не Мэри организовала ее совращение у себя в кружевной мастерской? Да, доверять в этом мире нельзя никому…

«И я, – подумала Джейн, – такая же порочная, как все; я ведь одна из тех шлюх, о которых говорят с амвона собора Святого Павла, и не будь я любовницей короля, мне бы, по всей вероятности, пришлось приносить публичное покаяние». Но разве могла она теперь желать вернуться на Ломбардную улицу? Разве могла она подумать, что будет где-нибудь не там, где сейчас? Король был привязан к ней, и она отвечала ему взаимностью.

И все же их отношения изменились. Они стали товарищами, ему нравилось беседовать с ней. Король рассказывал ей о тех отчаянных днях, когда он почти постоянно воевал, о тех ужасных неделях изгнания, которые ему пришлось пережить на пути к трону. После этого ей стало понятнее его упорное желание жить полной жизнью, урвать от нее любое мыслимое удовольствие. Времена были опасные. Он должен был воспользоваться всем, что давала ему жизнь, пока это возможно. Они были одного поля ягоды – он и Джейн.

Король рассказал ей о своих братьях. Больше всего его беспокоил Георг.

– Я должен держать его при себе, Джейн, ибо когда я его не вижу, я трепещу при мысли о том, что, может быть, в это самое время он что-то замышляет против меня.

– Думаешь, он ничему не научился?

– Георг никогда ничему не научится. Это его самый большой недостаток.

Джейн постоянно думала об Анне Невилль – при дворе часто говорили о ее странном исчезновении. Она пыталась поговорить о ней с Эдуардом, но он ничего не хотел слышать.

– Эта девушка – очень скучное создание, Джейн. Кроме того, я боюсь, что когда-нибудь мои братья убьют друг друга из-за нее.

– Ах, хоть бы ее нашли!

Эдуард повернулся к ней нахмурясь.

– Если ее найдут, быть беде. – Он пожал плечами. – Пусть себе скрывается. Там она в большей безопасности. Представляешь, Джейн, какая начнется борьба, если ее найдут? Ричард хочет жениться на ней, а королева уже наметила ее для одного из своих родственников. Возникнут неприятности между Ричардом и Бесс. А что говорить о Георге?.. Клянусь честью, быть беде, если эта девушка появится из своего укрытия.

– Но разве тебе не приходила в голову мысль, Эдуард, что, может быть, она страдает?

– Довольно!

Он был ленив, ему нравилось, чтобы жизнь текла плавно и спокойно. Анна Невилль не имела никакого значения, пока была спрятана. Она станет помехой, если ее найдут. Для него ничего не значило то, что получившая аристократическое воспитание девушка, может быть, страдает от лишений. Он, действительно, был не похож на того купца, который казался Джейн совершенством. «Но и я не та», – напомнила Джейн себе.

– Давай поговорим о чем-нибудь другом, – сказал Эдуард и поцеловал ее, и Джейн с легкостью забыла об Анне Невилль… на некоторое время.

Но Джейн вновь вспомнила о ней, когда Кейт принесла интересную новость. Кейт увидела одну очень странную сцену и поспешила рассказать об этом своей госпоже. Ожидая возлюбленного в укромном уголке парка, она стала невольной свидетельницей свидания… кого бы Джейн думала? Ей ни за что не догадаться, поэтому Кейт быстро все выложила: герцога Кларенсского и Мэри Блейг! Но Джейн не сомневалась, что если бы герцог и позволил себе любовный роман, то только не с Мэри Блейг!

– Нет, – сказала Джейн, – никакой это не любовный роман.

Она приказала Кейт никому не рассказывать об этой странной встрече, но сама никак не могла забыть о ней. А поскольку она знала, что Мэри Блейг – злонамеренная сводница, женщина, имеющая странное отношение к зловещему дому в Саутуорке, она начала догадываться, почему Мэри может тайно встречаться с такой персоной, как герцог Кларенсский. Не может ли эта встреча иметь отношение к пропавшей девушке?

Она бы пошла к Эдуарду… но какая от этого польза? Он пожмет плечами. Пусть девушка остается в укрытии, скажет он. Это более мирный выход из положения.

Да, пусть девушка остается в укрытии, ибо Джейн ни в коем случае не должна гневить короля. Но тут Джейн обнаружила, что не так уж сильно она изменилась, как себе представляла. Бледное, испуганное лицо вставало перед ней, чем бы она ни занималась, – и Джейн не могла оставаться спокойной. Она не могла забыть об этой девушке, ехавшей в повозке рядом с Маргаритой Анжуйской. «Дочь человека, бывшего прежде одним из самых могущественных людей в этой стране, может быть, сейчас находится в публичном доме в качестве пленницы!..» – вдруг осенило ее.

Что ж, она рискнет вызвать неудовольствие Эдуарда! На следующий день Джейн направилась в апартаменты герцога Глостерского.

Ричард работал, перед ним на столе лежала пачка документов. Он очень добросовестно относился к своим обязанностям, и государственные дела интересовали его значительно больше, чем удовольствия, которыми увлекались его братья. Временами ему хотелось взять на себя бремя королевской власти и номинально, и фактически. В его голове было столько планов! Будь он королем, он бы проводил меньше времени за всякими празднествами, и ему доставляло бы больше удовольствия составлять законы, чем заниматься любовью. Все в его жизни было бы подчинено благу страны; и сейчас его как главного советника короля больше всего занимали мысли о государственных делах.

Ричард поднял голову, когда вошла Джейн, и смахнул пылинку со своего рукава замысловатого покроя. Как и его братья, он любил красиво одеваться. Одежда также помогала скрыть то, что одно плечо у него было выше другого. Он улыбнулся, так как не питал неприязни к Джейн Шор. Он находил ее грациозной и привлекательной, но считал, что у Эдуарда не хватает мудрости, раз он настолько ослеплен любовью к ней. Ричард также был уверен, что если бы Джейн так искренне не любила его брата, то осталась бы добродетельной женой.

– Ричард… – произнесла Джейн, запинаясь: Эдуард велел оставить церемонии и называть друг друга по христианским именам. Они так и поступали, но всегда с некоторой долей смущения. – Ричард, у меня есть новости, которые, мне кажется, могут заинтересовать тебя. Не знаю, говорить ли тебе, может, в этом нет ничего серьезного… а может быть, и есть… Я хотела поговорить об Анне Невилль…

Он отложил в сторону перо. Только жилка, пульсирующая на его виске, показывала, что он взволнован. Она обернулась, Ричард быстро поднялся, подошел к двери и закрыл ее.

– Мы совершенно одни. Прошу тебя, говори.

Джейн вдруг поняла, что этот бледный, кажущийся холодным молодой человек искренне любит пропавшую девушку. Она была рада, что пришла к нему. Не важно, что за этим последует, но она считала, что поступила правильно. Время, проведенное при дворе, научило ее предчувствовать опасность, но так и не обуздало ее отчаянное великодушие.

– Боюсь, что я ошиблась, – сказала она, – но возможно, за этим стоит проследить… И я подумала, что должна прийти к тебе.

– Да, да.

– Моя служанка была в укромном уголке парка и стала там свидетельницей встречи между твоим братом-герцогом и женщиной, которая связана с домом в Саутуорке.

– Я наслышан об этом доме.

– Может быть, их встреча имеет какое-нибудь отношение к…

– Пресвятая Богородица! Анна в таком доме!

– Эта женщина способна на любое темное и злое дело и…

– Я еду туда сейчас же. Возьму с собой несколько человек. Клянусь Пресвятой Девой, я убью Георга за это!

Она никогда не думала, что он будет так взволнован.

Джейн пыталась удержать его, объяснить, что это всего лишь предположение, возникшее у нее, но он не слушал. Ричард поспешно собрал со стола бумаги и закрыл их в ящике. Даже в такие моменты он не забывал о долге.

Джейн про себя помолилась о том, чтобы он нашел Анну Невилль в Саутуорке, и нашел ее целой и невредимой. «Из Ричарда получился бы хороший, спокойный муж», – подумала она; вспомнив о своем обольстительном и непредсказуемом возлюбленном, она почувствовала и жалость, и зависть к Анне Невилль.

* * *

Джейн была в ужасе. Она хотела всего лишь воссоединить пару любящих друг друга людей, а столкнулась с серьезной опасностью, осмелившись вмешаться в ожесточенную борьбу, которую вели между собой принцы.

Ричард рассказал ей, что произошло в Саутуорке. Он постучал в дверь, и когда мадам открыла ее, он с семью преданными ему людьми вошел в зал.

– Я полагаю, – сказал он, – что вы приютили у себя некую молодую леди. Если это так, прошу вас немедленно отдать ее мне.

Женщина встретила эти слова с удивлением и возмущением. Но когда она узнала, кто перед ней, она позволила Ричарду обыскать дом, но Анны там не было.

– Как мне жаль! – воскликнула Джейн. – Боюсь, что я напрасно возбудила твои надежды и теперь ты еще более несчастен, чем прежде.

– Это не твоя вина, – ответил Ричард. – И благодарю тебя за то, что сказала мне. Если ты узнаешь что-нибудь еще…

– Уверяю тебя, – тепло заверила его Джейн, – я приду прямо к тебе.

На этом дело могло и закончиться, если бы не Кейт, – а Кейт никогда не могла устоять перед тем, чтобы не посплетничать. Она нашептала своему возлюбленному, что герцог Кларенсский и кружевница короля имели тайное свидание.

История эта быстро распространилась при дворе и достигла ушей Георга. Он быстро обнаружил источник слухов и вызвал к себе Кейт.

Когда герцог сердился, он терял всякое чувство меры. А сейчас он был в ярости. Кейт стояла перед ним, дрожа от ужаса. Она была не из тех, кого нужно пытать или выворачивать пальцы, чтобы заставить говорить, тем не менее он угрожал ей пытками. И она выложила ему все. Она видела его с миссис Блейг и рассказала об этом своей госпоже. Значит, это Джейн Шор насплетничала герцогу Глостерскому? Друзья Ричарда Глостерского, естественно, были врагами герцога Кларенсского.

– Бросьте эту женщину в Тауэр, – загрохотал в гневе Георг, и плачущую испуганную Кейт увели.

Георг нашел Джейн. Ярость его была так велика, что он отбросил всякую осторожность.

– Миссис Блейг, хозяйка борделя, не ваша ли подруга, мадам?

Его наглость была невыносима, и Джейн вдруг поняла, что герцог ее ярый враг. Она оказалась в опасном положении, но опасность всегда придавала ей храбрости.

– Как вы смеете так со мной разговаривать! – вскричала она. – Я не желаю вас больше видеть, пока вы не научитесь себя вести.

Георг рассмеялся ей в лицо.

– Надо же, как потаскухи корчат из себя важных дам! Лучше скажи мне, разве не эта хозяйка притона свела тебя с моим братом? Я узнал это от твоей служанки, которая шпионит для тебя за теми, кто выше тебя по положению.

– Позвольте мне пройти.

– Не раньше, чем я скажу тебе все, что собираюсь. Советую вам, мадам, выказывать мне большее уважение. Не думайте, что я оставлю без внимания подобное поведение. Придет день, когда я буду сидеть на троне.

Джейн быстро использовала свое преимущество.

– То, что вы говорите, это измена королю, – сказала она.

Лицо Георга стало пунцовым, глаза налились кровью.

– Клянусь, я не потерплю подобного отношения со стороны таких шлюх, как ты, даже если они шлюхи короля!

– Значит, Анна правда спрятана в этом доме, – сказала Джейн. – Правда, что вы взяли бедную девушку и подвергли ее такому ужасу…

– Придержи свой язык, распутница! – закричал он.

– Ваш гнев заставляет меня поверить в то, что мои подозрения верны.

– Молчи, или я брошу тебя в Тауэр вместе с твоей служанкой. Я посажу тебя под стражу. Тебя будут пытать.

Джейн внезапно побледнела и почувствовала тошноту.

– Моя служанка… в Тауэре?

– Она там, где ее место. Пресвятая Дева! Со мной, сыном короля, обращаются подобным образом шлюхи моего брата!

– Вы тотчас же отпустите мою служанку!

– Отпустить ее? Не раньше, чем мы выпытаем у нее всю правду об измене. И вас тоже будем пытать, мадам, если потребуется.

Он рассмеялся ей прямо в лицо и удалился. Теперь она пришла в ужас от того, какие силы привела в действие. Кейт в Тауэре. Анна Невилль не обнаружена. Для того чтобы спасти Кейт, необходимо рассказать всю историю Эдуарду. А разве он не говорил ей, чтобы она не вмешивалась в подобные дела? Она удерживала его при себе такими тонкими нитями… И все же она должна освободить Кейт, даже рискуя навлечь на себя гнев Эдуарда. Опыт научил ее ждать до тех пор, пока он будет в благодушном настроении, прежде чем обращаться к нему с какими-нибудь просьбами. А как она могла ждать?.. Ведь Кейт была в Тауэре… «Какая я дура! – подумала она. – Почему я всегда впутываюсь во что-нибудь и сразу же действую, не успев подумать? Спроси себя еще и о том, почему оставила надежную жизнь с Уиллом и променяла ее на полную рисков и опасностей жизнь с Эдуардом. Ты это сделала потому, что ты есть ты!..»

Тут уж ничего не поделаешь. Она должна была признаться в том, что сделала, и просить Эдуарда освободить Кейт. И действовать надо с еще большей смелостью и тактом, чем всегда.

Она вернулась в свои покои и надела платье, которое было ей больше всего к лицу; ее волосы свободными локонами ниспадали на плечи. Ей приходится торговать своей красотой, ибо это единственное, что она могла предложить. Она подумала о гордой молодой девушке, жившей со своим отцом в Чипсайде: «Как низко я пала! Но я – это я, а такие, как я, просят об одолжении таким способом…»

Эдуард был занят государственными делами. Он сидел один в своем кабинете, когда она разыскала его. Даже несмотря на свою занятость, он поднял голову и улыбнулся ей.

– Я должна тебе кое-что рассказать, – выпалила она. – Нечто, не терпящее отлагательства.

– Говори. – Его глаза потеплели при виде ее.

– Эдуард, знаешь ли ты о том, что Ричард был в Саутуорке и искал там Анну Невилль?

Теплота сразу же испарилась из его глаз, он резко стукнул кулаком по столу.

– И привез ее обратно?! – требовательным голосом спросил он.

– Нет… Но ему сказали, что Анна была в Саутуорке, и он поспешил туда.

– Сказали? Какие это еще смутьяны нарушают наш покой! Кто сказал Ричарду, что девушка в Саутуорке? Мне это очень хотелось бы знать!

– Эдуард, боюсь… – Она придвинулась ближе к нему и положила дрожащую руку на его плечо. – Боюсь, что ты рассердишься, так как это я сказала Ричарду, что Анна может быть там.

Он встал. С высоты своего роста он бросил на нее гневный взгляд.

– Ты?!!

– Я обнаружила, что Георг и Мэри Блейг встречались, и связала этот факт с исчезновением Анны Невилль. И я рассказала об этом Ричарду.

Его глаза сощурились.

– Разве я не просил тебя не ввязываться в это дело? Она кивнула:

– Просил.

Она испытывала теперь досаду, но не из-за своего страха, а при мысли о том, что она заискивает перед ним, используя свое обаяние. Она увидела себя со стороны, в своих покоях, как она надевает самое красивое платье, расправляет локоны по обнаженным плечам. Ее глаза внезапно засверкали.

– Просил! – воскликнула она. – Но мне все равно!

– Тебе все равно?.. – Его голос стал угрожающе ледяным.

– Да. Потому что, что бы ты ни говорил, это неправильно – оставлять бедную девушку в одиночестве. Это неправильно… неправильно, говорю тебе! И мне все равно, что ты теперь сделаешь.

Он сказал:

– Ты игнорировала мой приказ. Суешь свой нос куда не следует. Ты слишком долго испытывала мое терпение. Ты вносишь свои женские сантименты в дела, которых не понимаешь. Ты глупа, Джейн; а я не терплю вокруг себя дураков. Лучше пусть девушка тысячу раз умрет, чем в этой стране разразится гражданская война. Ричард и Георг из-за этой девчонки Невилль перегрызут друг другу горло. Если бы ты не была так глупа, то знала бы, как быстро приходит беда. Повод для ссоры есть, определились враждующие стороны, а это начало бесконечной беды. У моих братьев есть свои сторонники. Разве ты не знаешь?.. Но конечно же, ты ничего не знаешь об этих вещах. Мой брат Георг мечтает об одном – сбросить меня с трона и занять его сам. А ты, потому что я проявил к тебе благосклонность, будешь вмешиваться? Сейчас же убирайся от меня, и если хочешь угодить мне, слушай как следует, что я говорю. Больше никогда не вмешивайся в такие дела!

– Я уйду, Эдуард. Но прежде я должна сказать тебе, почему я пришла. Кейт, моя служанка, в Тауэре.

– Кейт в Тауэре? По чьему приказу?

– Георг отправил ее туда.

Он пришел в еще большее неистовство, глаза от ярости едва не выскочили из орбит, вены на висках вздулись, как два синих шнура. Он процедил сквозь зубы:

– Так, значит, Георг отправил эту женщину в Тауэр!

– Он угрожал ей пытками. Эдуард, пожалуйста, накажи меня за то, что я сделала, я и вправду вмешалась не в свое дело… но прошу тебя, освободи Кейт.

Эдуард не слушал ее. Он уже был у двери и звал слугу. Когда тот появился, он прорычал:

– Немедленно пришли сюда герцога Кларенсского.

Даже Георг не смел ослушаться такого приказа. Он вошел, поклонился с некоторым высокомерием своему брату и бросил злой взгляд на Джейн.

– Вижу, ты уже при деле – разносишь сплетни… – пробормотал он.

Джейн в ужасе переводила взгляд с одного разъяренного брата на другого. Сейчас между ними особенно было заметно сходство. Лица у одного и у другого побагровели и исказились от гнева.

– С каких это пор ты стал решать, кого следует заключать в Тауэр? – потребовал ответа Эдуард.

– Тауэр – это место для предателей, брат.

– Тот, кто предал меня, вполне может быть другом для тебя.

– Эта гнусная шлюха распускала сплетни обо мне! – завизжал Георг. – Я сказал: в Тауэр ее! И я не шутил!

– Запомни, что ты не вправе отдавать подобные распоряжения. – Эдуард поднял свой сжатый кулак, словно хотел ударить брата. – Может, возьмешь у меня корону и будешь носить ее сам?

– Ты окружил себя этими наглыми бесстыдницами, – сказал Георг. – Ты окружил себя теми, кто следит за моей личной жизнью. Говорю тебе, что не потерплю этого!

– Ты будешь жалеть о том, что сделал сегодня, до тех пор, пока кровь течет в твоих жилах. Брат, запомни этот урок.

Многое мне пришлось пережить из-за тебя, но мое терпение истощилось. Если у тебя есть на что жаловаться, пожалуйся мне. Если кто-то провинился, то пусть его вначале осудят, а потом заточат в тюрьму.

– Разве в правилах Вашей светлости судить всех тех, кого вы посылаете в тюрьму? – ухмыльнулся Георг.

Рука Эдуарда легла на рукоять шпаги. Он сказал медленно:

– Будь осторожен, Георг. Я твой король, не забывай этого. – Его ярость внезапно прорвалась – и ругательства посыпались одно за другим: – Ей-богу! Если хочешь сохранить свою голову на плечах, берегись!

Джейн прижалась к задрапированной стене, подавленная и потрясенная. Никогда она не видела такой ненависти, какая появилась на лице у герцога Кларенсского. Она знала, что если бы Георг мог без риска тут же на месте убить короля, он бы сделал это.

– Убирайся! – закричал Эдуард. – Пока я не причинил тебе вреда, убирайся!

– С готовностью, – сказал Георг. – И хотя ты мой старший брат и король и потому я обязан подчиняться тебе, не думай, что я потерплю такую наглость от твоих шлюх и от их девок-служанок.

– Замолчи! Ты сейчас же распорядишься, чтобы отпустили эту женщину. И сделай это побыстрее, а то, ей-богу, я отправлю тебя в Тауэр на ее место.

Георг бросил на брата полный ненависти взгляд, затем насмешливо поклонился и вышел. Эдуард секунду-другую глядел ему вслед, а потом обернулся к Джейн. Она увидела, что гнев сошел с его лица, и поняла, что эта сцена его ужасно расстроила.

– Джейн… – проговорил он тихо и, когда она подошла к нему, обнял ее. Этим жестом он словно защищал ее от чего-то. – Ты ведь любишь меня, Джейн? – продолжил он.

Она кивнула головой, и он погладил ее по волосам.

– Это хорошо. Ты сейчас была свидетельницей отвратительной сцены. Мой брат хочет убить меня… Таково проклятие королевской власти. Но если у человека есть кто-то, кто любит его так, как ты меня, он, наверное, должен быть благодарен.

– Эдуард, боюсь, что это я своим вмешательством причинила тебе такую боль.

– Нет. Не печалься об этом. Ненависть медленно накапливалась в Георге. И вот она вылилась наружу. Лучше знать, что кто-то затаил на тебя злобу, чем, не зная, столкнуться с ней в чрезвычайных обстоятельствах. Бывают времена, когда Георг приводит меня в отчаяние. Он всегда был трудным ребенком – тщеславным, самодовольным, напыщенным. Иногда я говорю: «Бедный Георг!» Он бедный потому, что пытается достичь невозможного. Джейн, бывают времена, когда ты думаешь, что я жесток. Нет, не отрицай этого. Пусть между нами не будет лжи. Разве я не вижу, что временами ты ужасно огорчена? Знай, Джейн, – я живу как на вулкане. Я рискую больше всех. И ты, пребывая рядом со мной, тоже в опасности. Он мой брат, но я должен ненавидеть его. А я не могу ненавидеть его. Джейн, ты знаешь, что бы я сделал, будь я умным человеком?

Она покачала головой, а он прильнул к ее уху и прошептал:

– Я бы нанял людей… готовых сделать то, о чем их просят за плату. И назавтра мой брат был бы найден мертвым в водах Темзы…

– О нет, Эдуард! Нет… Это не выход.

– Я уже потерял однажды свою корону из-за своей мягкости. Ты же не пожелаешь мне снова пережить это? Месяцы изгнания! Ты не можешь себе представить, как я страдал! Король… и не король! Моя королева – в приюте. Мой сын, наследник английской короны, рожден был там даже без тех удобств, которые имеет при рождении сын простого торговца. Горький, очень горький опыт! Он и тогда уже был мне врагом… мой несносный братец. Но я простил его, потому что он мой брат. Я помню его мальчиком с сияющими глазами – мальчиком, у которого не было этих порожденных пьянством фантазий о том, что он станет королем Англии.

– Эдуард, – сказала Джейн серьезно, – я верю, что ты не сделаешь ничего такого, из-за чего тебя бы терзали угрызения совести.

Он нежно поцеловал ее.

– Помни, я живу в постоянной опасности, и эту опасность мне приходится разделять с теми, кого я люблю. – Выражение его лица стало жестким. – Джейн, не вмешивайся не в свои дела. Держись от них подальше, чтобы я мог приходить к тебе и находить отдых и покой. Сейчас я пошлю посыльного в Тауэр, чтобы он выяснил, отпущена ли наша милая Кейт. Но если она не освобождена…

– Что тогда, Эдуард?

– Тогда Георг почувствует мою силу. И впредь моему брату придется быть осмотрительнее.

* * *

У Эдуарда была новая любовница, которой он восхищался. Он отказался от прочих легких увлечений. Но не от Джейн Шор – она была так же постоянна, как сама королева. И неудивительно. Она была самым веселым, самым остроумным и самым благожелательным человеком при дворе. Правда, она могла вспылить, но причиной ее негодования чаще всего была несправедливость к другим людям, но не к ней самой.

Джейн горько плакала, лежа на кровати за опущенным пологом. «Он вернется, – говорила она себе. – Он возвращался прежде и вернется вновь». Теперь, когда она проводила ночи в одиночестве, ей снились тревожные сны. В них постоянно фигурировал Гастингс. Ей пришлось попросить Кейт постелить себе на полу у ее кровати, так как она боялась оставаться одна.

Это были печальные дни, а по ночам она лежала без сна, прислушиваясь к глубокому дыханию Кейт, и чувство раскаяния переполняло ее, когда она вспоминала прежние дни на Ломбардной улице; потом она молилась о прощении грехов – правда, до тех пор, пока не начинала смеяться над собой: только у покинутой женщины есть время для раскаяния. Когда Эдуард вернется, она будет беззаботна, как прежде.

Время тянулось медленно. Часто они с Кейт одевались в скромную одежду, которую брали у служанок, и, надвинув пониже капюшоны, выходили на улицу. В такие дни они весело смеялись и болтали, и Джейн забывала о ревности к новой любовнице короля.

Однажды они забрели в Ист-Чип и там столкнулись лицом к лицу с женщиной, которая сразу же узнала Джейн, несмотря на то что ее лицо скрывал капюшон.

– Я бы узнала ваше прелестное лицо, где бы вы ни были, – сказала миссис Бэнстер. – Не думаете ли вы, что я смогу когда-нибудь забыть, что вы сделали для моего Чарли? Вы должны зайти ко мне на стакан вина.

Джейн увидела, что женщина очень огорчится, если она откажет ей, и потому позволила миссис Бэнстер проводить их в свою харчевню через боковую дверь.

– Боже правый, если бы я провела вас через лавку, посетители смутили бы вас своими пристальными взглядами. Клянусь, им никогда не приходилось видеть такой красавицы.

Комната, куда она их привела, была маленькой и затхлой; в ней стоял запах жирной пищи и непрерывно жужжали мухи. Через узкое грязное окно виднелся небольшой задний двор, в котором по кучам отбросов сновали крысы.

Вошел Чарли, он все время дотрагивался до своих ушей, и это глубоко взволновало Джейн.

– Вы можете считать меня своим другом, – сказала она им, поддавшись порыву.

Миссис Бэнстер ответила, что для них это великий день: она никогда и не мечтала, что будет принимать у себя Джейн Шор. Когда Джейн и Кейт случится еще побывать в Ист-Чипе и они захотят подкрепиться, Бэнстеры сочтут за великую честь, если они зайдут к ним в лавку.

После этого Джейн никогда не проходила мимо харчевни Бэнстеров, не заглянув туда. Сидя в затхлой комнатушке, она чувствовала, что может вновь обрести самоуважение.

Было так приятно незаметно оставить немного денег этим бедным людям; а их восхищение ею было особенно лестно после тех страданий, которые доставляло ей безразличие Эдуарда. Когда она проходила мимо дома на Ломбардной улице, она мрачнела и ощущала тяжесть всех своих грехов. К тому же, если смотреть правде в глаза, следовало признать: она бежала от своего долга, чтобы удовлетворить необузданную страсть к мужчине. Она полюбила блеск и веселье придворной жизни. Когда Эдуард смотрел на нее восхищенным, жаждущим взглядом, она чувствовала, будто кружится в сумасшедшем танце и не может остановиться, хотя знает, что может упасть. Иногда, завернувшись в плащ так, чтобы ее не узнали, она останавливалась послушать проповедника у собора Святого Павла.

«Возмездие за грех – смерть», – говорил проповедник, и хотя он не осмеливался говорить открыто о распущенных нравах при дворе, она-то знала, что его проповедь была направлена против них. А разве она не была яркой представительницей этого двора? Главная куртизанка – пылкая, чувственная, так же жаждущая любви, как и сам Эдуард! И хотя она была верна ему, а он ей изменял, она полагала, что так же глубоко грешна, как и он. Но когда она приходила в бедную харчевню в Ист-Чипе, ей становилось легче на душе. Для этих людей она сделала доброе дело. И не только для них. Сколько людей стали счастливее потому, что любовницей короля была Джейн Шор! Сколько людей избежало пыток и смерти! Слушая сурового проповедника, она оправдывала себя: «Может быть, я потеряла собственную душу, но зато я спасала других…»

Визиты в Ист-Чип оказались не напрасными. Однажды миссис Бэнстер, потягивая вино, рассказала о соседке, некоей миссис Клэк – своей конкурентке, к которой она не питала особых симпатий.

– Жадюга она, работников своих почти не кормит. У нее на кухне работают несколько лондонских бродяг. Бедные, изморенные голодом существа, они приходят сюда и роются в кучах отбросов у моего дома, надеясь найти хоть что-нибудь поесть. А недавно, честное слово, я услышала такую историю…

Джейн насторожилась. Оказалось, что некая Лотти, одно время работавшая у миссис Клэк, сейчас занимается совсем другим делом в Саутуорке и время от времени приходит навещать миссис Бэнстер.

– Лотти изменилась. Она раньше была несчастным, дрожащим созданием. Однажды я застала ее за тем, что она рылась в моих отбросах. Я привела ее в дом и дала кусок хлеба. После этого мы стали друзьями. Ну так вот, Лотти сбежала. Я знала, куда она ушла, и не осуждала ее. Ни одна девушка не сможет выжить на кормежке миссис Клэк. Лотти сейчас в одном доме… там, в Саутуорке. Ну, это уже другая история. То, что она рассказала мне, выше всякого понимания… Я видела эту бедняжку у них на заднем дворе… такая маленькая, тоненькая девчушка. Трудно поверить, что это может быть леди из очень знатного рода, а Лотти клянется, что она сумасшедшая. Но когда она убежала, был такой переполох, что Лотти и впрямь подумала, что это та самая Анна Невилль, какой она себя считала.

– Леди Анна Невилль! – воскликнула Джейн.

– Так говорит Лотти. Ее держали в этом доме, понимаете… И Лотти разговаривала с ней. Лотти думала, что она бредила и абсолютно помешалась. Лотти сказала ей, что она могла бы найти пищу и кров в доме у миссис Клэк, и бедняжка, убежав из Саутуорка, направилась прямехонько к моей соседке. Она умоляла Лотти не говорить ни единой душе, кто она такая. Понимаете, Лотти как раз была у меня, когда появилась эта бедняжка, направлявшаяся к заднему двору миссис Клэк… Они только посмотрели друг на друга – и бедняжка стала бледной, как привидение. Она точно не в своем уме.

Джейн схватилась за стул, чтобы не упасть. Неужели она нечаянно нашла Анну Невилль и теперь в ее власти покончить со страданиями бедной девушки? Она вспомнила, как у Эдуарда сощурились глаза, как лицо его стало пунцовым. Он будет ужасно разгневан, если она вмешается вновь. Она не смеет. Ей нужно все время думать о том, как угождать Эдуарду, а сейчас, когда он желает другую больше, чем ее, положение у нее совсем ненадежное… Ей нужно уйти и забыть об этой истории. Вот это было бы мудро с ее стороны.

Но чему Джейн никогда не могла научиться, так это мудрости. Разве сможет она быть счастливой, если не сделает все, что в ее силах, чтобы помочь Анне и Ричарду? Перед ее глазами всегда будет стоять бедная голодная девушка, убежавшая из публичного дома и собирающая отбросы на заднем дворе харчевни в Ист-Чипе.

– Я должна увидеть эту девушку, – сказала она. – Вы не могли бы привести ее сюда?

Миссис Бэнстер сказала, что попытается. Но она очень робка – ее уже запугали так, что она обезумела. Если она узнает, что кто-то хочет увидеть ее, она вполне может сбежать от миссис Клэк, и мы никогда больше о ней не услышим. Возможно, ее удастся заманить, пообещав кусок хлеба или немного супа.

Джейн осталась в харчевне, а миссис Бэнстер пошла на задний двор, ожидая, пока кто-нибудь выйдет, чтобы попросить привести девушку к ней.

Джейн провела этот час в мучительных раздумьях. Она все время напоминала себе, что проще всего было бы позвать миссис Бэнстер назад, поблагодарить ее, уйти из харчевни и забыть об Анне Невилль. Но вот этого-то она как раз и не могла заставить себя сделать.

Казалось, прошло очень много времени, прежде чем миссис Бэнстер привела девушку. Глаза у Анны запали, а на щеках горел нездоровый румянец! Волосы, бывшие некогда прекрасными, обрамляли ее изможденное лицо прямыми, сальными прядями, она была одета в грязные лохмотья, которые едва прикрывали ее исхудалое тело, но Джейн узнала в ней ту девушку, которую везли в повозке вместе с Маргаритой Анжуйской.

Анна пришла в ужас при виде Джейн и попыталась бежать. Но Джейн очень нежно взяла ее за руку, на ее лице отразилась вся доброта ее сердца, и Анна почувствовала, что здесь ей ничего не угрожает.

– Я ваш друг, – сказала Джейн. – Я хочу помочь вам. Присядьте, пожалуйста.

Анна оглядела свою грязную одежду и содрогнулась, но Джейн обняла ее и усадила рядом с собой.

– Я – Джейн Шор, – сказал она.

– Я слышала о вас, – ответила Анна. – Бедные люди говорят, что вы добрая.

– Давайте поговорим о вас. Есть человек, который нежно вас любит и все еще ищет вас.

Лицо Анны внезапно осветилось.

– Ричард? – воскликнула она.

– Да, он приходил искать вас в Саутуорк.

– Так это был он… – Она тихонько заплакала. – Откуда мне знать, кто мой друг, если даже муж моей собственной сестры…

– Георг – злой и жестокий человек! – с горячностью сказала Джейн. – Но вы любите Ричарда, а Ричард любит вас. Я приведу его сюда. И тогда вы будете в безопасности.

Истерические рыдания сотрясали тело Анны. Она снова и снова твердила, что не знает, кому можно доверять. Ее шурин взял ее к себе домой, а оттуда она попала в этот ужасный дом в Саутуорке.

Тонкая, похожая на клешню рука вцепилась в плащ Джейн.

– Я была там пленницей. Я узнала, что это за дом. Девушки рассказали мне. Они говорили, что когда я достаточно оправлюсь, со мной случится то же… что и с ними! Это жуткий дом. Я слышала дикий смех… и рыдания. Там рождаются дети… но этих детей никогда не оставляют в живых. Они выбрасывают их тела в реку. Я подумала, что они привели кого-то ко мне… и сбежала. Женщины, присматривавшие за мной, сказали, что я должна бежать или со мной случится то же, что и с ними. А это, оказывается, приходил Ричард; Ричард… он приходил искать меня! А я убежала… и вот я у миссис Клэк. Вы добрая. Я знаю, что вы добрая. Вы не выдадите меня. Я думаю, Георг хочет убить меня. Вы не смогли бы солгать мне, Джейн Шор. У вас доброе и прекрасное лицо, вы не обманываете меня…

Джейн рыдала вместе с ней. «Какие только ужасные вещи не случаются с женщинами!» – подумала Джейн. И ей было все равно, что она рисковала своим положением, ей было все равно, что она подвергала себя еще большей опасности, чем прежде.

* * *

Ошеломленная, Анна вернулась в кухню миссис Клэк. Толстая хозяйка обрушилась на нее с проклятиями. Миссис Клэк жевала – она жевала все время, и жир стекал по ее подбородку. Своими грязными, жирными пальцами она постоянно хватала и пробовала пищу, которую готовила.

– И где это ты пропадала? Тебя не было целый час! Останешься теперь без обеда. Кто не работает, тот не ест, слышишь меня!

Есть! Кто захочет есть ее грязную пищу? Придет Ричард… Джейн Шор приведет его… Ричард защитит ее от Георга, а Джейн Шор – от Эдуарда.

А сейчас она должна вымыть пол. Обычно эта работа вызывала у нее отвращение, но сегодня она не обращала на это внимания. Она должна опуститься на колени и собрать скользкие, жирные куски жеваных хрящей, выплюнутых миссис Клэк. Нужно было хоть как-то убирать, а то с крысами невозможно будет справиться. Так она жила неделями – в душной атмосфере кухни, то и дело получая тумаки, так как, по словам миссис Клэк, не было человека менее приспособленного для работы на кухне, чем Анна, и Анна знала, что эти слова вполне справедливы. И все же это лучше, чем зловещая атмосфера в Саутуорке: тяжелый труд ради объедков пищи, которые швыряли ей, точно она была собакой. На самом деле, собака под столом у ее отца питалась значительно лучше, чем она на кухне у Клэк. И ей приходилось терпеть ради пищи и ради возможности ночью броситься на ворох соломы, когда все тело изнывало от утомительной работы днем. Ночи, как и дни, были ужасны; ее донимали вши и крысы, взбиравшиеся на одеяло; а эти несчастные полуголодные люди, работавшие вместе с ней, смеялись над тем, как она разговаривает, как с достоинством ест; они ругали ее и бросали в нее чем попало, когда она кашляла по ночам. И тогда она радовалась тяжелому труду, который за день настолько изматывал ее, что ночью она на несколько часов впадала в глубокое забытье.

И вот теперь… может быть, этому наступит конец. В этой куртизанке, фаворитке короля, чувствовалась такая доброта, с которой Анне не приходилось встречаться за всю ее жизнь. Она даже Ричарда побаивалась немного и, хотя восхищалась им, никогда не чувствовала себя свободно в его компании. А вот Джейн была иной – мягкой и в то же время горячо негодующей при виде страданий других людей. Она слышала, как имя Джейн Шор часто упоминалось в клэковской харчевне, порой сопровождаясь непристойностями, но гораздо чаще – чем-то вроде благоговения. Анну не интересовало, что плохого могла совершить Джейн, – к ней она была добра и дала ей новую надежду. Несмотря на все пережитые ужасы, Анна считала, что Джейн можно доверять.

– Миссис Бэнстер спрашивает тебя, – прошептал один из работников. – Беги быстрее. Вдруг она приготовила тебе тарелку супа?

Анна в последний раз оглядела кухню, она знала, что больше не увидит ее. Ей хотелось запомнить здесь все до малейших деталей, она никогда не забудет тошнотворный жирный запах дешевого жареного мяса, запах грязи и гниения…

Она выбежала из комнаты на улицу. У дома Бэнстеров она увидела карету. У бокового входа стояла Джейн, она нежно улыбалась сквозь слезы, ее добрый взгляд заставил девушку забыть обо всех ужасах.

– Он здесь, – прошептала Джейн.

Ричард поспешил к ней навстречу, он почти не изменился. Его лицо исказилось, когда он увидел ее.

– Анна! – воскликнул он. – Анна!

Он протянул руки, и она бросилась к нему. Они обнялись, элегантный мужчина в отороченной мехом одежде и девушка в отвратительных грязных лохмотьях.

Джейн наблюдала за ними, тихонько плача.

* * *

Король бушевал, стремительно носясь по покоям королевы.

– Веселенькая, скажу я тебе, история приключилась! Девчонку Уориков нашли в харчевне и привезли в приют! Теперь у нас будут неприятности. Георг заявляет, что она его подопечная и никто не имеет права жениться на ней без его согласия. Нашел ее Ричард… Теперь я хотел бы знать, что это за привычка появилась у моего благородного братца посещать харчевни Ист-Чипа? Ричард клянется, что женится на ней независимо от того, дам ли я свое согласие или нет. Ей-богу, лучше бы эта девчонка сгнила в своей харчевне!

– Милорд, – сказала Елизавета, – из сложившегося положения есть только один выход. Если отдать ее Ричарду, ярость Георга может привести бог знает к чему. Пусть лучше Анна остается в приюте, пока мы что-нибудь не придумаем.

Гнев короля немного утих; он подошел к королеве, положил руки ей на плечи и улыбнулся.

– Умница Бесси приглядит за девушкой, да? Бесси найдет ей прекрасного супруга.

– Ты насмехаешься надо мной? Я думаю, что это наш долг…

– В том-то и беда, Бесс. Порой твое чувство долга перед семьей бывает чрезмерным.

– Я хочу для Анны счастья и безопасности…

– …С половиной наследства Уориков, которое перейдет Вудвиллям? Мне надоела эта девчонка! Хотел бы я знать, как Ричард нашел ее? Ему, должно быть, кто-то помогал. Но ничего, я найду его помощников! Они еще пожалеют об этом.

* * *

Гнев короля испугал Джейн. Она знала, что его больше всего беспокоили ссоры братьев. Двор, по возможности, держался подальше от всех трех. Над двором повисла зловещая тишина. Ходили слухи, что все это может привести к еще большим неприятностям. Бывало, что к печальным последствиям приводили и менее взрывоопасные дела. Эти два человека были самыми могущественными в стране после короля, и вот они были готовы перегрызть друг другу горло.

Эдуарду следовало без промедления принять смелое решение, а он терзался сомнениями. Георг, с одной стороны, Ричард – с другой, – каждый тянул в свою сторону, а тут еще королева, которая говорила: «Не отдавай девушку никому из них; пусть она достанется Вудвиллям!»

Эдуард сделал то, что делал всегда, когда у него наступали напряженные времена: он пошел к Джейн. Он знал, что никто не любил его так бескорыстно, как она.

– У меня вот-вот расколется голова, – сказал он ей. – Клянусь Пресвятой Девой, Джейн, надвигается беда.

Она уложила его на диван и натерла ему виски ароматической мазью. Ее пальцы были прохладными и успокаивающими.

– Порой я думаю, – сказал он, – что в этом королевстве нет ни одного человека, которому я мог бы доверять, за исключением тебя. – Он обнял ее и притянул к себе. – Нет мне покоя. Ричард хочет эту девчонку. Георгу она тоже нужна. Что мне делать?

– Дать свое согласие на ее брак с Ричардом. Пусть ее привезут из приюта, пусть отпразднуют свадьбу… и дело с концом.

– С концом, Джейн? Это будет только начало. Тогда начнется настоящая война между братьями.

– Почему, ведь она будет женой Ричарда?

– Они будут сражаться не из-за девушки, а из-за наследства.

– Возможно, это так в отношении Георга, но не Ричарда.

– Тем не менее Ричард никогда не отказывался от своих прав.

– Эдуард, подумай не о наследстве Анны, а о ней самой. Она любит Ричарда, Ричард любит ее. Пусть они поженятся. Разве мы сами не знаем, что такое любовь?

Он засмеялся.

– Конечно, знаем. И настолько хорошо, что мне кажется, мы теряем понапрасну время, обсуждая дела других людей.

– Дай свое согласие на ее брак с Ричардом. – Ты – пламенный защитник.

– Разве я прошу о чем-то слишком серьезном?

– Конечно. Почему ты не просишь о вещах, которые легко давать, как это делают другие? Ты всегда просишь за других. А мне хочется сделать что-нибудь для тебя.

– Ричард всегда был верен тебе, а Георг был твоим врагом. Почему же теперь ты хочешь ублажить Георга за счет Ричарда?

– Друзей нет нужды ублажать, ублажают только врагов.

– Уверена, что это трусость.

– Когда на эту страну надвигается беда, поистине я трушу. Ей-богу, лучше бы эту девушку никогда не нашли!

– Ты не можешь так говорить! – вспылила она. – Харчевня! Отвратительное вонючее место… а она – дочь Уориков! Мы даже не можем себе представить, чего она там натерпелась… Эдуард, ты должен позволить ей быть счастливой хотя бы теперь.

В ее глазах стояли слезы, но плакала она не только об Анне, но и о себе, а может быть, и о нем. Она чувствовала, что в нем нет жалости. Анна ничего не значила для него, а только создавала неудобства, и Джейн трепетала при мысли о той слепой любви, которую она отдала этому человеку. Ее околдовали его необычайная красота и обходительность. Она видела сверкающую оболочку, а не самого человека, пока не стало слишком поздно. Она была испугана еще и потому, что он тоже любил не настоящую Джейн, а ее блестящую оболочку – ее прекрасное овальное лицо, ее мягкую белую кожу, ее веселый смех.

– Пресвятая Дева, – говорил он, – хотел бы я знать, как Ричард обнаружил ее. А вот это он как раз и отказывается говорить мне. Но я-то знаю, что кто-то нашел ее и рассказал ему. Если бы я только мог схватить этого человека, я бы заставил его пожалеть о содеянном.

Джейн уткнулась лицом в его украшенный бриллиантами камзол.

– И что бы ты с ним сделал, Эдуард?

– Его бы ждала смерть предателя.

Джейн закрыла глаза, увидела, как кричащая толпа волочит ее по улицам Лондона в Тиберн. Она представила себе, как на нее ложатся грубые руки, услышала проклятия толпы… Ужасная смерть…

– Это было бы несправедливо за такую малость, – сказала она.

– Малость!

Как быстро он приходит в ярость! Она не смотрела на него, но знала, что лицо его побагровело, глаза налились кровью, а рот стал безобразным. И мало что осталось от того очаровательного, веселого купца, который покорил ее сердце и даже теперь не отпускал его.

– Эта малость приносит мне столько беспокойства! Ты ничего не понимаешь в этих делах. С меня хватит неприятностей. Разве Георг не выжидает?.. Он ищет любую возможность, чтобы выступить против меня! На такой благодатной почве как раз и развязываются войны.

Когда он немного успокоился, она сказала:

– И все же это неправильно, что столь кроткая девушка должна так страдать. А Ричард, который всегда служил тебе верой и правдой, – разве он не заслужил великодушного отношения с твоей стороны?

– Ты слишком добра к влюбленным, Джейн.

– Я такая, какая я есть.

– О! – воскликнул он. – И ты та, которую я люблю, Джейн.

Ее сердце забилось сильнее от страха. Насколько сильно он ее любит? Насколько сильнее в нем говорит любовь, чем разум? Отчаянность, с которой она никогда не могла справиться, снова обуяла ее. Сейчас она была готова отказаться от всего, лишь бы узнать правду.

Она встала на колени на кушетке, глядя на него огромными потемневшими глазами.

– Что тревожит тебя, Джейн?

– Я должна тебе кое-что сказать, Эдуард.

– Говори быстро и скорее ложись рядом со мной.

– Это я нашла Анну Невилль… Я нашла ее для Ричарда.

– Ты… нашла Анну Невилль! Снова ты!!!

Она склонила голову и закрыла глаза. Ужасный, вызывающий оцепенение страх овладел ею. Он вскочил, схватил ее за плечи и с неистовством сжал их.

«Какой же я была дурой! – пронеслось у нее голове. – Зачем я сделала это? Зачем я нашла Анну Невилль для Ричарда, а сама потеряла Эдуарда? А если уж сделала это, то зачем сказала?»

– Хотел бы я знать, как это было, – проговорил Эдуард. Она вскинула голову, щеки ее пылали, глаза сверкали.

– Мне все равно, что ты скажешь! – вскричала она. – Он любит ее. Он был несчастлив. Она тоже страдала. Я нашла ее… и послала его к ней. И что за это… смерть как за измену?

Он посмотрел на ее раскрасневшееся прекрасное лицо.

– Пресвятая Богородица! – воскликнул он и внезапно разразился смехом, притянул ее к себе и горячо поцеловал. Его сотрясал громкий смех, и она смеялась вместе с ним.

– Что это? – спросила она немного погодя. – Прощальный ритуал перед казнью предателя?

– Итак… это была ты, Джейн. Моя милая, любимая, сующая нос не в свои дела Джейн. Ты мне все подробно расскажешь. Но не сейчас.

Теперь она уже смеялась с облегчением. Пока она красива, пока она может возбуждать в нем желание, ей нечего бояться, ибо для Эдуарда его любовь была важнее всего остального.

– Моя любимая Джейн, – сказал он, – которая так добра к тем, кто любит!

– Эдуард! – Она обхватила руками его лицо и на секунду, затаив дыхание, отстранила его от себя. – Эдуард, обещай мне… ты дашь согласие на их брак!

– Что? – воскликнул он. – Ты еще будешь торговаться?

– Да, я буду торговаться.

– А еще говоришь, что добра к тем, кто любит?

– Ты хорошо знаешь, что я никогда не могла устоять перед тобой. Так было с самого начала, и так будет всегда. В чем бы ты ни отказывал мне и что бы ты ни давал мне, я все равно люблю тебя.

– Джейн, моя прелесть, я ни в чем не в силах отказать тебе. – Его лицо было у ее лица, голос его становился невнятным, словно сознание его затуманилось. – Ричарду достанется его Анна. Пусть они насладятся друг другом… как мы. Как мы будем…

Лондонский Тауэр I

От Фикетс-Филдс к Лондонскому мосту толпами шел народ. Звон колоколов раздавался от Вестминстерского аббатства до церкви Святого Джаилза, разместившейся посреди лугов, и от церкви Святого Клемента Датского, стоявшей с наружной стороны Темплской заставы, до собора Святого Петра в пределах Тауэра.

В дворцовом парке Тауэра сидели Джейн и Анна, герцогиня Глостерская, а с ними два маленьких принца – сыновья короля: Эдуард, которому уже исполнилось пять лет, и его брат Ричард, на два года моложе его. Джейн только что вслух читала книгу Мэлори «Смерть Артура», которую недавно издал и подарил королевской семье Уильям Кэкстон, однако сейчас книга была отложена в сторону, дети играли на траве, а женщины время от времени перебрасывались отдельными фразами. Чувствовалось, что и женщины, и дети чего-то ждут.

Прошло три года с тех пор, как Анна Невилль стала женой Ричарда, у нее родился сын – еще один Эдуард, которому сейчас было два года.

Джейн знала, что Анна теперь спокойна и счастлива, но тот ужас, который ей пришлось пережить, не прошел для нее даром. Она была нервной и робкой, и пребывание во дворце вовсе не доставляло ей удовольствия. При этом она испытывала чувство отвращения к этому замку, как, впрочем, и Джейн, которая, гуляя в тени стен или отдыхая в парке и глядя на выбеленные непогодой стены Тауэра или на мощный, неприступный Битчем, не могла забыть, что это тюрьма, что за этими величественными белыми стенами люди страдают от ужасных, немыслимых мучений.

Маленький Эдуард оторвался от игр и спросил:

– Интересно, когда же приедет мой отец?

– Точно не знаем, – ответила Джейн, – но мы услышим приветственные крики и звуки труб задолго до того, как король со своей свитой достигнет Тауэра.

– Настанет день, – сказал Эдуард, – и я буду скакать во главе кавалькады, как мой отец, а люди криками будут приветствовать меня.

– Настанет день! – эхом отозвался Ричард, обожавший своего брата и повторявший все, что тот говорил, так как его учили, что старший брат станет королем Англии.

– Как ты думаешь, мой отец покорил всю Францию? – спросил Эдуард.

– Вряд ли он завоевал всю страну, – ответила Джейн. – Впрочем, подождем, что он сам нам расскажет.

– Прошло четыре месяца с тех пор, как они уехали, – заметила Анна, – а кажется, что прошли годы.

– Джейн, – спросил Эдуард-младший, – после окончания празднования мы вернемся в Вестминстер или Виндзор?

– Разве тебе не нравится этот старинный замок?

– Я люблю Виндзор, – как эхо повторил Ричард. – И еще мне нравится Бейнардский замок, там, где моя бабушка.

– Но и этот дворец прекрасен, – быстро сказала Джейн, – здесь прелестные парки. Мне показалось, что тебя привлекли настенные росписи в большом зале. Ты мне сам рассказывал историю Антиоха, изображенную там.

– Мне действительно нравятся эти росписи, – ответил Эдуард, – но это все-таки больше тюрьма, чем дворец. Если гулять вдоль Битчема, то в окнах можно заметить лица людей.

– Ты не должен бродить там один.

– А я не боюсь гулять один! – с достоинством воскликнул Эдуард. – Но мне не нравятся тюрьмы. Говорят, что когда много-много лет тому назад строился этот замок, людей живыми замуровывали в стены якобы для того, чтобы принести удачу этому месту. О, Джейн, тетя Анна, знаете, они даже замуровывали живыми детей, таких как я и Ричард, Элизабет и Сесили…

– Ты не должен слушать подобные россказни, – поспешно сказала Джейн. – Давайте лучше я вам почитаю.

Джейн начала читать, но мальчики были слишком возбуждены, чтобы сидеть и спокойно слушать. Они тут же убежали.

– Благодарение Пресвятой Деве, – промолвила Анна, – что мой маленький Эдуард никогда не будет носить корону.

– Есть такие, что жадно тянутся к ней, а вот другие отворачиваются.

– Король Генрих был из тех, кто отвернулся от нее. Джейн почувствовала, как ее охватила дрожь. Как раз за парком, в котором они сейчас сидели, находилась башня Уэйкфилд, где много лет назад был заколот кинжалом Генрих VI. Она быстро переменила тему разговора, затем, немного погодя, встала и сказала, что пора готовиться к встрече мужчин.

– А где мальчики? – спросила Анна. – Им не следует гулять здесь одним. Они могут увидеть то, что не предназначено для их глаз. Няньки должны внимательнее смотреть за ними.

Но в этот момент дети не очень интересовали Джейн. Со страхом и волнением она думала о возвращении Эдуарда. Прошло четыре месяца с тех пор, как он покинул Англию, уехав воевать во Францию; интересно, изменился ли он за эти четыре месяца, ведь еще до своего отъезда Эдуард быстро превращался из красивого молодого человека в тучного пожилого мужчину, хотя был все так же обаятелен.

Она вспомнила, как он поехал по стране, чтобы добыть денег на войну с Францией, в расчете на «добровольные приношения», как он это называл. Король посещал даже отдаленные деревушки, обхаживая их жителей и выманивая у них деньги. Было удивительно смотреть, как люди шли к нему, вначале неохотно, даже сердились, а уходили от него с улыбками. Один его вид и слова, произносимые им, стоили тех денег, которые эти люди торжественно обещали дать ему. А женщины с нетерпением ждали, когда их допустят к королю, чтобы получить его поцелуй, услышать комплименты и увидеть его улыбку. После посещения Эдуарда мужчины в трактирах еще долго вспоминали о том, что говорил король и как пожимал им руки. Страна обожала его. Он мог ввергнуть страну в войну, вызвать неудовольствие народа, но стоило Эдуарду появиться со своей улыбкой, и люди снова боготворили его.

Король отправился во Францию со своими братьями, Георгом и Ричардом, и с Гастингсом. «Интересно, – подумала Джейн, – увижу ли я кого-нибудь из них вновь?»

Когда она уже собиралась направиться в свои покои, из дворца выбежала Кейт с одной из нянек молодых принцев. Обе женщины были в смятении.

– Госпожа, – сказала няня, – я нигде не могу найти маленьких принцев. Они не успеют подготовиться к встрече с отцом.

– Я обыскала весь дворец, но их нигде нет! – воскликнула Кейт.

– Но совсем недавно они были здесь, – заметила Анна.

– Давайте вместе поищем их, – предложила Джейн. – Ручаюсь, мы очень скоро их найдем.

Они покинули дворцовый парк и отправились на поиски в разных направлениях.

Кейт, несколько располневшая в сравнении с тем, какой она была несколько лет назад, но все такая же веселая, обратилась к надзирателю, шедшему к одной из башен. Тот ответил, что видел мальчиков – они шли в сторону кухни. Если Кейт выйдет в боковые ворота, то увидит лестницу, ведущую вниз. Именно там надзиратель в последний раз видел мальчиков.

Кейт, не теряя времени, поспешила в боковые ворота, а затем вниз по лестнице. Подойдя к массивной приоткрытой двери и распахнув ее, она очутилась на пороге большой кухни с низким потолком и каменным полом. В огромнейшем очаге, который ей вряд ли когда-либо приходилось видеть, горел большущий костер из бревен, из него в широкий дымоход облако за облаком выходил дым. Над костром жарилась здоровенная туша, а у очага, наблюдая за огнем, сидел на стуле и что-то ел маленький поваренок, казалось, весь иссушенный и сморщенный от сильного жара. В другом конце помещения располагался огромный стол, весь заваленный большими пирогами, еще не приготовленным охлажденным мясом и рыбой. В кухне толпилось несколько человек: тюремщики, тюремная судомойка и младшие слуги королевского дома. Но Кейт едва взглянула на них, так как увидела, что на столе, где отодвинули пищу, чтобы освободить место, сидели, болтая ногами, два маленьких принца с горящими от возбуждения лицами. Кейт бросилась к ним.

– Милорды! Милорды! – закричала она. – Что вы здесь делаете? Ваша няня ищет вас повсюду. Вашему благородному отцу придется ждать вас.

– Посмотри вокруг, – сказал Эдуард, – разве здесь не замечательно?

Вдруг Кейт почувствовала, что рядом с ней кто-то стоит, но ей пришлось поднять голову, чтобы разглядеть веселую физиономию возвышавшегося над ней огромного мужчины, голова которого была увенчана белым поварским колпаком. Когда Кейт увидела его, ее изумление сменилось огромной, беспредельной радостью.

– Белпер! – пронзительно закричала она.

Белпер бросил черпак, который он держал, на пирог с ароматным мясом с такой силой, что проломил его верхнюю корку. Он шагнул к ней, и из груди его вырвался громкий радостный возглас:

– Кейт! Черт возьми! Это ты? И такая же красивая, как только что зажаренный фазан!

Затем Кейт очутилась в могучих объятиях этого огромного человека, пахнущего дорогим вином и изысканной пищей, и на ее губах был запечатлен звонкий поцелуй.

– Слушай, Кейт, что ты здесь делаешь? – спросил он, отпустив ее.

Боже, как рада была Кейт увидеть его пухлое, красное и сияющее лицо, его глаза, искрящиеся от удовольствия!

– Моя судьба изменилась, – сказала она ему. – Я последовала за миссис Шор ко двору.

– И моя судьба изменилась, – ответил он ей. – Я здесь с тех пор, как оставил ювелира Шора. Это место меня устраивает. Я тут всех кормлю. А сам ем до тех пор, пока станет невмоготу. Что за жизнь! Другие работают для того, чтобы наполнить свой живот, а я – чтобы наполнять чужие животы так же хорошо, как свой собственный.

При малейшей шутке Белпер разражался смехом, но когда эта шутка была его собственной, он радовался вдвойне. Но на всякий случай он слегка подтолкнул Кейт, а то вдруг она не поймет его. Но Кейт в этом не нуждалась. Теперь все на кухне смеялись, а Кейт вспоминала, каким заразительным всегда было веселье Белпера.

– Садись, Кейт, – прогремел голос Белпера. – Что тебе подать? Кусок пирога или вырезку дикого кабана? У меня есть прекрасный жареный бык.

Ослабевшая от смеха Кейт покачала головой. Ее послали искать маленьких принцев, чтобы они вовремя подготовились к встрече с отцом.

– Я не могу остаться, как бы ты меня ни уговаривал. В другой раз… может быть.

– В другой раз – так в другой раз, моя милая Кейт. Приходи в любое время. Спроси меня, Белпера. Здесь тебя будут потчевать, моя дорогая, в любое время дня. Если ты почувствуешь необходимость перехватить чего-нибудь или пропустить кружку пива… приходи к Белперу. У Белпера есть то, что тебе нужно. – Он подтолкнул ее, его весело поблескивающие глаза говорили о том, что он готов разразиться новым приступом смеха.

Кейт рада была бы остаться, но оторвав взгляд от обворожительного повара, она посмотрела на двух маленьких мальчиков.

Белпер перестал смеяться:

– Слушай, после банкета сегодня ночью у нас на этой кухне будет праздник…

– После банкета? – переспросила Кейт, и глаза ее засияли.

– Сегодня ночью, – прошептал Белпер, но его шепот был слышен по всей кухне.

– Сегодня ночью, – прошептала в ответ Кейт и поспешила с принцами из кухни, чувствуя, что если она быстро не уйдет, то никогда не сможет оторваться от него.

– Мне нравится повар Белпер, – сказал Эдуард.

– Мне нравится повар Белпер, – повторил Ричард.

– О, и мне тоже он нравится, мои маленькие светлости! – пылко вставила Кейт.

* * *

Во главе стола в большом зале восседал король Эдуард. Он был горд и счастлив, глядя на ярко одетых людей, собравшихся здесь. Сквозь цветные стекла окон лился теплый, веселый свет на стол и бархатные портьеры, а изумительные росписи на стенах придавали ощущение комфорта и необычайной красоты этому древнему и величественному залу.

Для пиршества зажарили огромное количество дичи, множество быков и баранов. Эдуард велел, чтобы этот пир был более щедрым, чем любой другой, так как очень хотел, чтобы его народ понял, что дается он в честь победоносной военной операции. Пусть знают, что французское дело успешно завершено.

Эдуард нахмурился, когда его взгляд остановился на Ричарде. Ричард выглядел мрачным, он был недоволен тем, как обстояли дела во Франции, дошел даже до того, что отмежевался от сделок, заключенных между Эдуардом и хитрым старым французским королем. «Слишком уж Ричард страдает от угрызений совести, – подумал с раздражением Эдуард. – Почему надо стыдиться того, что мы избежали настоящей войны? Почему он считает позорным брать у французов выкуп?»

Лучше тратить богатство, ведя добропорядочную жизнь, чем проматывать его в бесполезных войнах. Естественно, что Людовик был готов заплатить, лишь бы английские солдаты убрались с французской земли. Ричард настойчиво доказывал, что народ Англии отдал королю свои «пожертвования» для того, чтобы вернуть утраченные территории. Нет, решительно, Ричард ведет себя иной раз просто как неразумный юнец со своими разговорами о чести. Король и его вельможи в тысячу раз богаче французских монархов, к тому же старшая дочь Эдуарда Элизабет помолвлена с французским дофином. А то, что Ричард отказался от своей доли французского выкупа, так это его глупость.

На галерее появились музыканты. Год назад он первым открыл бы танцы с королевой или с Джейн. Эдуард нежно улыбнулся той и другой. Они почти не изменились, и увидеть их вновь было одной из самых больших радостей по возвращении домой. Как очаровательна Джейн! Людовик настоял на том, чтобы король Англии познакомился с самыми привлекательными женщинами Франции, и Эдуард быстро приступил к этому делу с привычным искусством и покоряющим обаянием, но не нашел равной Джейн. Конечно, она немного располнела, но ему нравились пухленькие женщины.

Джейн ответила ему улыбкой. Она с трудом сдерживалась, чтобы не показать, что вид короля произвел на нее удручающее впечатление. Он уже больше не был тем великолепным Эдуардом, которого она знала раньше. Лицо приобрело фиолетовый оттенок, а под глазами появились тяжелые мешки. Свою лучезарную молодость он оставил во Франции. Кроме того, во Франции он подхватил лихорадку – неприятную болезнь, которая время от времени трепала его возвращающимися приступами озноба.

– Танцуйте! – крикнул Эдуард и откинулся в кресле, наблюдая за танцующими.

Королева Елизавета сидела рядом, не осмеливаясь танцевать, так как боялась, что это унизит ее достоинство. А Джейн танцевала. Боже, с каким упоением танцевала Джейн! Она все еще выглядела молоденькой девушкой, годы почти не изменили ее. Сейчас она танцевала со старшим из двух пасынков короля – Томасом, маркизом Дорсетом. Молодой Томас просто красавец, даже сторонний наблюдатель заметит, что он – сын Елизаветы. Эдуард тщетно интересовался первым мужем Елизаветы и их браком, в результате которого появились на свет Томас и его младший брат. Была ли Елизавета более пылкой со своим первым мужем, чем со вторым?

Но его внимание вновь переключилось на танцующих. Эдуард не был уверен в том, что ему нравится видеть Джейн и Дорсета вместе. Они были почти ровесники, а этот молодой человек уже завоевал себе репутацию одного из самых больших распутников при дворе. Он был также заносчив, как и его мать, и, несомненно, столь же честолюбив, но можно было с уверенностью сказать, что он не унаследовал хладнокровия Елизаветы.

А Дорсет в это время говорил Джейн:

– Какое удовольствие вновь очутиться дома! Хорошая английская еда и английские женщины – вот что мне нужно. Французы! Б-р-р! У них слишком жирная пища, а их женщины чрезмерно горячи.

– Меня это удивляет, – пожала плечами Джейн. – И не то, что вы находите причину для недовольства в первом, но то, что делаете это и во втором случае.

– Здесь вы ошибаетесь, мадам. Любовная страсть должна разжигаться тем, кто желает ее.

– Вы имеете в виду, что более приятно охотиться за диким кабаном, чем за прирученным павлином?

Он задержал на ней взгляд своих красивых глаз:

– Конечно. А как должно быть увлекательно охотиться в запретном лесу!

– Но я не сомневаюсь в том, что для пасынка короля нет ничего запретного.

– Увы, пасынок короля – это ведь не сам король!

– Конечно, нет. И я думаю, что король это помнит, хотя, может статься, его пасынок иногда забывает об этом.

Это был укор за его чрезмерную дерзость. Ей следовало и раньше дать ему понять, что он ведет себя неблагоразумно, но она была возбуждена и весела и поддалась обаянию его красоты. В эти последние месяцы жизнь была такой скучной, а Джейн больше всего на свете любила веселье. И вот теперь король вернулся домой, но это был совсем не тот человек, который оставил Англию четыре месяца назад. Она с нетерпением ждала пылкой встречи и была глубоко поражена, когда поняла, что уже больше не сможет испытывать страсть к королю. Вот почему ее слегка взволновали дерзкие взгляды этого привлекательного молодого человека. Джейн попыталась переменить тему разговора:

– Что вы думаете, милорд маркиз, о французском деле? Дорсет улыбнулся. Он действительно считал его вполне успешным. Маркиз был одним из тех, кто разбогател в результате этой авантюры.

– Люди хотят славы, – сказал он. – Они хотят слышать такие названия, как Креси и Ажинкур. Сейчас они озадачены, но не беспокойтесь, Эдуард усмирит их. Ему стоит только улыбнуться, чтобы выудить деньги из их карманов.

– Народ, несомненно, будет рад, что мужчины вернулись домой целы и невредимы.

– Вот именно, и даже не вспомнит о деньгах, которые отдал королю. Эдуард может смягчать сердца людей с такой же легкостью, с какой он добивается расположения у женщин.

– Война во Франции изменила его. Он выглядит на десять лет старше, чем на самом деле.

– Слишком уж вольготной была жизнь в Париже. Ну и к тому же лихорадка. Она изнуряет и более молодых людей.

Танец окончился, и начался другой. К своему огорчению, Джейн обнаружила, что не в состоянии отказать Гастингсу, пригласившему ее на следующий танец.

Лицо Гастингса было измученным, глубоко запавшие глаза смотрели печально. Он по-прежнему наблюдал за Джейн с потаенным желанием; теперь ее удивляло, почему она всегда боялась его. Она убеждала себя, что по-прежнему ненавидит его, но при этом обнаружила, что ее страх был отчасти притворным, потому что ей действительно была лестна преданность этого человека. Она нуждалась в веселье. Ей было просто необходимо блеснуть своим умом в разговоре с Дорсетом и помучить Гастингса, возможно оттого, что король вернулся домой совсем не тем ее возлюбленным, каким уезжал во Францию.

Она увидела, что Гастингс рассержен, – и явно потому, что наблюдал, как она танцевала с Дорсетом.

– Джейн, это самый счастливый момент в моей жизни за долгие четыре месяца, – сказал он.

– Разве вам не понравилось во Франции?

– Ты знаешь, мне не может нравиться, когда нас двоих разъединяет водное пространство.

– Ручаюсь, у вас там было предостаточно развлечений.

– Я постоянно думал о тебе.

– Хватит об этом, мне это не доставляет удовольствия.

– Может быть, тебе больше нравится слышать подобные слова от Дорсета?

Она вспыхнула:

– Вы дерзки, милорд.

– Просто я хотел бы предупредить тебя, что Дорсет – самый большой распутник при дворе.

Теперь рассердилась Джейн. Она сглупила, позволив ему заметить, что увлеклась Дорсетом.

– С каких это пор, сэр, – сказала она, – вы сложили с себя этот титул и передали его другому?

– С тех пор, как я полюбил тебя так, что ничто другое не радует меня.

Джейн улыбнулась.

– Не обманывайте себя. Это возраст, а не верность безжалостно заставляет вас уступить дорогу Дорсету.

Гастингс ужасно рассердился:

– Настанет день, и ты будешь жалеть об этом.

– Итак, вы продолжаете устраивать заговоры против меня?

– Я это делаю для твоего же блага.

– Ну, это было очевидно с самого начала, с того момента, когда вы замыслили мое похищение.

– Ты, наверное, никогда не забудешь этого безрассудного поступка?

– Никогда! И если мне представится случай отплатить вам, ручаюсь, я это сделаю.

– Ты, такая добрая к другим, столь жестока ко мне? Почему?

– Потому что я ненавижу вас. Потому что я всегда ненавидела вас.

– Утешительно узнать, что я тебе, по крайней мере, не безразличен. Наступит день, когда ты придешь ко мне, и в этот день ты станешь мудрой женщиной.

– Возможно, вы и не самый большой распутник при дворе, но наверняка вы самый большой фат.

– Я должен гордиться, Джейн, потому что я тот человек, которого ты однажды полюбишь. Король стареет, и ты не сможешь долго любить его.

– Как вы смеете!

– Ты выдала себя, Джейн. Научишься ли ты когда-нибудь быть благоразумной? Дорсет не может предложить тебе ничего, кроме красивой внешности… и страданий. Я старше, но я могу любить тебя глубоко и нежно. Джейн, не забывай меня.

– Я никогда не забуду вас… никогда не забуду мою ненависть к вам.

– Тебе не следовало так долго танцевать с Дорсетом. Король не спускал с тебя глаз.

– А я вижу, что он не спускает глаз с меня и Гастингса, – сделала она ответный выпад. – Я поняла ваш намек и постараюсь не танцевать с вами слишком долго.

Она села рядом с Эдуардом, и они вместе долго наблюдали за танцующими.

– Я видел, ты танцевала с Дорсетом. Будь осторожна, Джейн. – Он потрепал ее по руке. – У этого молодого человека репутация такая же порочная, как…

– Как ваша собственная, – засмеялась Джейн. – Нет, милорд, при дворе нет никого, кто бы сравнился в этом с королем.

Он рассмеялся, однако быстро вновь стал серьезным.

– Но, Джейн, мой пасынок – красивый малый.

– Вместе с лихорадкой вы привезли с собой из Франции ревность. При дворе никто не может сравниться с вами. Спросите любого, и вам ответят, что это так.

– Всегда найдутся люди, готовые говорить королю то, что он желает услышать.

– Когда я буду проходить мимо этого юноши, то буду отводить в сторону глаза, если это угодно Вашей светлости.

– Это не только нам угодно, – сказал он серьезно, – это наш приказ.

* * *

Два маленьких принца играли в апартаментах Джейн. Они часто приходили сюда, и Джейн поощряла их к этому; ей очень хотелось иметь своих собственных детей, а поскольку у нее их не было, то казалось вполне естественным, что она уделяет так много внимания сыновьям Эдуарда. Принцы чувствовали себя очень одиноко. Королева любила их, но у нее почти не оставалось на них времени. Елизавета Вудвилль прежде всего была королевой, а потом уж матерью. Поэтому дети и тянулись к Джейн.

Игра была в разгаре. Они кричали ей: – Давай, Джейн! Ты же знаешь, что ты теперь не тюремщик. Ты – король Франции. Все, что от тебя требуется, – это сидеть со злым видом на своем троне. Ой, Ричард, посмотри, какой злой выглядит Джейн!

Ричард упал на пол от смеха, видя, как Джейн изображает французского короля.

Сидя в кресле с хитрым и коварным видом в роли короля Франции, Джейн предавалась тягостным раздумьям. Она уже больше не любит отца этих детей. Странно, что она первой устала от этой любви.

Конечно, Эдуард не должен об этом узнать. Теперь он выглядит таким постаревшим. Вот и сейчас он находится в своих покоях – они жили в Виндзоре – и сосредоточенно изучает таблицы и плавильные тигли, так как одержим мыслью превратить неблагородный металл в золото. А Джейн, хотя ей уже исполнилось двадцать шесть лет, по-прежнему молода.

Ей нечего жаловаться, ее жизнь складывалась хорошо. Теперь она была богата. Эдуард подарил ей небольшой, но очаровательный дом с прекрасным садом, спускавшимся к реке, – восхитительное место, достаточно роскошное для развлечений короля. Но ее друзья говорили ей, что она сглупила. Она могла бы быть самой богатой женщиной в стране, так как Эдуард давал ей все, что бы она ни попросила. По иронии судьбы, теперь, когда она перестала любить его, он любил ее еще больше.

– Договор подписан, – сказал принц Эдуард. – Мы возвращаемся в Англию.

– Давайте играть в узников, – сказал Ричард. – Мне это больше нравится, чем французские договоры. Война во Франции была так давно.

– Не так уж давно. Всего два года прошло, – заметил Эдуард.

– Вот-вот, два года, а узники есть всегда.

– Ричард, ты будешь узником, – сказал Эдуард. – А ты, Джейн, будешь окликать нас, когда мы будем проходить через Ворота предателей.

– Пресвятая Дева! – воскликнула Джейн. – Неужели вы не можете придумать более веселую игру?

– Приготовься, – упорствовал Ричард.

– Хорошо. Давайте. Именем короля!..

Ее мысли вновь вернулись к королю. Прошло уже два года с тех пор, как он вернулся из Франции, и с каждой неделей он все меньше походил на человека, которого она любила. Он стал очень толстым и больным, вспыльчивость все чаще давала о себе знать, – правда, король еще сохранял свое неповторимое очарование, но перемены в нем были трагичными.

Она потеряла Эдуарда, и не из-за другой женщины, чего она всегда страшилась, а из-за болезней и возраста. Эдуард стал старым, а Джейн по-прежнему оставалась молодой.

Все вокруг нее изменилось. Кейт оставила ее, она вышла замуж за повара Белпера и жила с ним в выделенном ему помещении в Лондонском Тауэре. Анна Глостерская покинула юг и жила с Ричардом в своем старом доме, в замке Миддлхэм.

Мальчики смотрели на нее в ожидании.

– Именем короля! Пароль?!

– Это опасный мошенник! – воскликнул Эдуард. – Ему место в камере пыток.

Им обоим понравилось, как Джейн содрогнулась; у нее это получилось очень естественно.

– Предъявите ордер на заключение этого человека в тюрьму, – сурово сказала Джейн.

– Вот он. А вы подтвердите поступление заключенного.

– Осторожней спускайтесь по ступеням, – предупредила Джейн. – Они очень скользкие, многие заключенные падают и ломают себе кости.

– Ха! Не беспокойтесь, – отозвался Эдуард, – кости ему все равно очень быстро сломают на дыбе.

– Не говори так! – всерьез возмутилась Джейн.

– Вот еще, – прищурился Эдуард, а Ричард завизжал от восторга. – Слишком уж ты щепетильна!

– Вы можете пытать меня до смерти, но вы не выведаете у меня моих секретов! – с гордостью воскликнул Ричард.

В этот момент в дверь постучали, и, получив позволение войти, в комнате появился Томас Грей, маркиз Дорсет.

– Томас! – закричал от радости Эдуард, а Ричард подбежал к своему брату по матери и начал взбираться по его ноге.

Дорсет улыбался Джейн через головы детей.

– Ну и бандиты! – воскликнул Дорсет. – Эти грубые манеры, скажу я вам, не подобают будущему королю Англии и Его светлости герцогу Йорку.

– Вы должны простить их, милорд, – сказала Джейн. – Они совсем недавно изображали пару уличных мальчишек, поэтому им надо время, чтобы вспомнить о своем чине.

Джейн увидела, с каким обожанием смотрели мальчики на своего красавца-брата, а она сама всегда смущалась в присутствии этого человека. Он так живо напоминал ей давние-давние дни, проведенные на Ломбардной улице, когда ухаживания ее возлюбленного будили в ней те же ощущения…

Но ухаживания Дорсета были скрытыми. Она знала, что он честолюбив и не мог забыть, что она – любовница короля; он также помнил о внезапных приступах неистовой ярости у Эдуарда, и ему вовсе не хотелось быть их причиной. Всегда казалось, будто он ждет знака от Джейн. А она его не подавала. По крайней мере; до сих пор не подавала. И сейчас он пришел в ее покои, чтобы увидеть ее, а не принцев.

Остановившись посреди комнаты, он рассматривал Джейн с выжидающей улыбкой, смысл которой, за исключением того что в ней была изрядная доля желания, она до конца не понимала. Джейн догадывалась о его намерениях, ведь репутация маркиза была известна всем, и ей ли было не знать об этом. Он был не из тех мужчин, которых благоразумная женщина выбрала бы себе в возлюбленные, но разве Джейн когда-нибудь отличалась благоразумием? Его привлекательность была особого свойства: он приводил в восхищение и в то же время отталкивал, он волновал безумно, а Джейн жаждала волнений. Но в тот момент она сказала ему:

– Я только сейчас заметила, что уже поздно. Мне пора спать.

Он сардонически улыбнулся.

– Разве это не странно, – сказал он с притворной грустью, – что когда приходит Дорсет, Джейн Шор должна уходить? Интересно, почему так получается?

– Меня ждет король.

– Король заперся наедине с моей бабушкой, – сказал Дорсет. – Они советуются со звездами. Король не заметит вашего отсутствия. Зато сыновья короля и его пасынок будут очень скучать, если вы уйдете.

– Ты останешься, Джейн! – повелительным тоном сказал Эдуард. Готовясь стать королем, он часто проявлял властность.

Ричард поддержал своего брата:

– Ты должна остаться, Джейн, мы еще сыграем мою казнь. Ты будешь моей мамой, наблюдающей за казнью из толпы. Томас, Джейн так красиво плачет…

– Плачет или смеется, ручаюсь, что и то и другое она делает красиво. – Дорсет взял Джейн за руку, а когда она ее отдернула, он схватил руку Ричарда. – Мне не нравится эта игра в казнь! Я знаю игру получше. Представим, что мы на придворном пиршестве, за столом все старые и немощные клюют носом, они слишком много съели и выпили. На галерее появились музыканты, и все юные и прекрасные поднялись, чтобы танцевать. Вы, братья, юные, а Джейн – прекрасна. Начинаем!

Подхватив Джейн, он начал напевать. Дети минуту-другую стояли и, затаив дыхание, наблюдали за ними, а затем пустились танцевать.

– Не бойтесь, – сказал Дорсет.

– Бояться? А почему я должна бояться?

– Мне кажется, что вы боитесь коварного маркиза.

– Значит, вы коварны?

– Так же коварен, как вы прекрасны. Я должен предупредить вас, Джейн, что если я чего-нибудь очень сильно захочу, то обычно добиваюсь этого.

– Что сказал Томас? – спросил Эдуард.

– Ничего особенного, – ответила Джейн, – просто он пересказывает пустые придворные сплетни.

* * *

До переговоров с французским послом у короля осталось полчаса свободного времени, и он направился в апартаменты Джейн. Он был очень встревожен, и, как обычно, причиной тревоги был его брат Георг. Эдуард только что побывал у королевы, которая настаивала на том, чтобы Георг был заточен в тюрьму. Несомненно, она права, но Георг был членом семьи Эдуарда и поэтому король не торопился принимать такое решение. От заключения в тюрьму до смерти один короткий шаг. Эдуард не желал подвергать себя подобному искушению.

Усталость покинула короля, едва он увидел Джейн. На его лице появилась улыбка, ему всегда было приятно смотреть на Джейн и слушать ее. Благословен тот день, когда он пришел в дом ювелира. Он никогда не жалел об этом.

Джейн подошла к кушетке и прилегла рядом с ним.

– Что, опять Георг?

– Да, всегда Георг.

Джейн кивнула головой. Она знала, что после смерти своей жены Георг пытается вступить в выгодный брак, и выбор его пал на Марию Бургундскую. Она знала также, что Георгу ни в коем случае нельзя позволить заполучить Бургундию, ибо первое, что он сделает, это поведет армию против Англии, чтобы завоевать для себя трон. Эдуард отказался дать разрешение на этот брак и по просьбе королевы пытался убедить Марию выйти замуж за лорда Риверса, брата королевы. Конечно, это абсурд, Риверс никогда не считался подходящей партией, но Эдуард под влиянием королевы все же уступил. А Георг рассвирепел оттого, что им пренебрегли, в то время как брату королевы, с его низким происхождением, пообещали то, чего он сам так добивался. Теперь Георг собирался причинить новую неприятность.

– У меня не будет покоя, пока он жив, – медленно проговорил Эдуард.

Джейн посмотрела на него с тревогой.

– Надеюсь, ты не замышляешь…

– Разве он не заслуживает того, что я мог бы замыслить? Неужели ты не понимаешь, что будь у него возможность, он бы давно разделался со мной?

– Да… я думаю, что он сделал бы это. – Джейн положила ладонь на его руку. – Но, Эдуард, умоляю тебя, не делай ничего такого, о чем бы ты сожалел всю свою жизнь.

– Сожалел! – Эдуард раздраженно махнул рукой. – Почему это я должен сожалеть… о том, что я мог бы сделать?

Джейн с беспокойством наблюдала за ним. Гнев превращал его в старика, вены на его висках выступили, как стянутая узлом веревка. Она почувствовала к нему огромную нежность.

– Ты обещал своему отцу заботиться о Георге. Это твой священный долг, о котором ты никогда не забудешь. Что бы он ни делал – а я не отрицаю, что от него можно ждать самого худшего, – ты должен прощать ему, потому что он твой брат и ты обещал отцу заботиться о нем.

– Да, – в задумчивости промолвил он, – я обещал. Но как я устал от этого скверного занятия! Молю Бога, чтобы Георг подхватил оспу и умер. Сядь мне на колени. Мне нравится касаться твоих волос. Они всегда выглядят так, будто их обсыпали золотым порошком.

Она села к нему на колени, и его толстые, украшенные сверкающими каменьями пальцы нежно гладили ее волосы.

– Ты, несомненно, слышала, – продолжал он, – что Георг приказал повесить двух своих слуг в Уорике. Он сфабриковал против них обвинение в том, что они отравили его жену и ребенка. Я не могу позволить, чтобы он подобным образом посягал на мою власть. Он слишком много берет на себя.

– Боюсь, что пьянство повреждает его рассудок.

– Пьянство и его нелепое самомнение уничтожат его, если он пойдет и дальше по этому пути. Будь это не он, а кто-нибудь другой, он уже давно оказался бы на плахе. Ведь Георг обращает свои пьяные, налитые кровью глаза к трону, Джейн. Я должен без промедления предпринять против него какие-то действия. И к тому же королева… – Он остановился и устало улыбнулся: – Ведь ничто не доставит ей такого удовольствия, как зрелище его отрубленной головы на Лондонском мосту.

Теперь Джейн поняла. Королева побуждала его избавиться от Георга. При этом Елизавету не интересовало, каким образом, лишь бы это было сделано. Королева докучала Эдуарду. Он хотел бы устранить своего брата, но будучи суеверен, не мог забыть обещания, данного умирающему отцу. Поэтому он пришел к Джейн, добросердечной, сентиментальной, непритязательной Джейн. Она способна просить за своего злейшего врага, потому что она такая мягкосердечная маленькая глупышка. Можно было не сомневаться в том, что Джейн станет просить Эдуарда не убивать брата. Именно этого и хотел Эдуард. Угождать своим женщинам вошло у него в привычку. Тогда она сказала:

– Попытайся убедить его, Эдуард. Попытайся заставить его понять, что ты не желаешь ему зла.

– Ты говоришь глупости, Джейн. Пока я буду убеждать его, он всадит мне в горло кинжал.

– И тем не менее, если с ним что-нибудь случится по твоему приказу, мысль об этом будет преследовать тебя всю жизнь.

Он вздохнул.

– Ты хорошо знаешь меня, Джейн. Но в деле с моим братом герцогом Кларенсским обнаружился новый поворот. Его слуга, некий Томас Бердетт, замешан в преступлении, по которому предъявлено обвинение ему и двум другим лицам.

– В каком преступлении?

– Эти люди замышляли предать смерти меня и моих сыновей посредством колдовства.

– И один из них… слуга Георга?

– Именно, – сказал Эдуард, и лицо его стало багровым. – Он, несомненно, и организовал все дело. Негодяй говорил, что я скоро умру и мои сыновья тоже. Уверен, что без Георга здесь не обошлось. А ты просишь простить его! Ну и глупа же ты, Джейн, скажу я тебе.

– И что будет с его слугой?

– Он уже признан виновным и повешен. И даже после этого Георг не успокоился. Как только я отправился в Виндзор, он во весь опор поскакал в Вестминстер и там, в зале заседаний, перед советниками зачитал заявление о том, что Томас Бердетт невиновен. Заметь, речь идет о человеке, который был предан смерти по моему приказу. Королева права. Покоя не будет до тех пор, пока голова Георга не покатится на солому на Тауэр-Лейн. А ты, Джейн, хочешь, чтобы я был снисходительным! У тебя всегда была привычка приходить ко мне и просить то прощения для одного, то милосердия для другого.

Джейн поднялась и, подойдя к королю, обняла его. Он сделал вид, что не обратил внимания на ее ласку, но она явно пришлась ему по душе.

– Милосердие порождает друзей, а не врагов, – сказала она.

– А мягкость ведет к беде. – Он притянул ее к себе. – Ты очень красива, Джейн, и я боюсь, что слишком уж уступаю тебе.

Она уткнулась лицом в его украшенный драгоценными камнями камзол. Ей не хотелось, чтобы он увидел жалость в ее глазах. Она слишком хорошо понимала его. Он не хотел неприятностей. Он хотел всего лишь предаваться любви к роскоши, хотел видеть, как наполняются его сундуки, получать удовольствие от любовниц; он хотел богатства и мира, которыми мог бы наслаждаться. Он достаточно боролся в своей молодости. И Джейн больше, чем когда бы то ни было, желала теперь, чтобы к ней вернулась та неистовая любовь, которую она некогда питала к нему.

Он поцеловал ее, прежде чем уйти – в приемном зале его уже ждал французский посол. Отношения с Францией были дружественными. Для поддержания мира Людовик регулярно платил дань, но сегодня у французского посла были плохие новости. Он слышал, что герцог Кларенсский участвовал в заговоре и собрал на континенте армию, которую он мог бы направить против своего брата.

Эдуард не доверял французам, а побуждения хитрого Людовика были так запутаны, что их трудно было разгадать. Король поблагодарил посла и решил направить новых соглядатаев в дом брата в замке Уориков. Вскоре от них пришла весть. Почти невероятная, но в конце концов, все, что делал Георг, было невероятным. В темнице под замком Уориков Георг держит юношу, возможно своего внебрачного сына или даже внебрачного сына Эдуарда, который как две капли воды похож на сына самого Георга. Этого юношу учат вести себя и говорить так, как это делает сын Георга, для того чтобы послать его потом на континент, где он должен будет возглавить армию против Англии. Этот сумасшедший план, несомненно, был задуман в пьяном бреду. Он противоречил здравому смыслу, но был вполне в духе Георга. И в нем таилась опасность.

Эдуард приказал Георгу немедленно прибыть в Вестминстер, и когда оба брата очутились лицом к лицу, Эдуард обвинил Георга в предательстве.

В результате этой беседы Георг оказался в Лондонском Тауэре.

* * *

Ричард, маленький герцог Йорк, чувствовал себя смущенным: хотя ему исполнилось всего пять лет, это был день его свадьбы.

По этому поводу было много волнений. Его наставляли, как он должен себя вести, а вчера его мама очень долго беседовала с ним. Он немного побаивался ее.

– Ты должен помнить, что ты сын короля, – повторяла она. – И в особенности ты не должен забывать об этом, когда завтра будешь жениться на Анне.

– Хорошо, дорогая мама, – отвечал Ричард.

Пока она разговаривала с ним, он стоял перед ней на коленях, ибо несмотря на то что это была его мать, он никогда не должен был забывать, что она королева.

– Завтра все взоры будут обращены на тебя, Ричард. Ты должен помнить об этом, когда пойдешь в церковь Святого Стефана. Ты не должен забывать о том, что Анна – твоя невеста.

Он немного побаивался Анны, которая была старше его на два года и казалась очень взрослой. Он считал, что очень хорошо жениться, когда тебе семь, но когда тебе только пять – это совсем другое дело.

Его брат Эдуард остался достаточно равнодушен к этому событию.

– Почему я должен жениться раньше тебя? – спросил Ричард.

– Это естественно. Я женюсь на принцессе, ведь я буду королем. А ты – просто мой брат. Моя свадьба будет грандиозным событием.

– Как бы мне хотелось, чтобы мне было семь лет! – вздохнул Ричард, так как был уверен, что будь ему семь лет, он ни капельки не возражал бы против женитьбы.

Но вдруг мать сказала ему такое, что сильно поразило его. Она попросила его встать с колен и, положив руку на плечо сына, серьезно посмотрела ему в глаза.

– Ричард, ты никогда не должен забывать, что однажды ты можешь стать королем Англии.

Он с удивлением посмотрел на нее.

– В этом нет ничего невероятного, сын мой. Твой брат Эдуард старше тебя, но если с ним что-нибудь случится, то тогда бремя королевской власти падет на твою голову.

Она поцеловала сына и позволила ему уйти, но попросила не забывать того, что она говорила ему о важности завтрашнего дня.

Если что-нибудь случится с Эдуардом! Эти слова вызвали у него дрожь. В мире было очень много такого, чего он не понимал. Еще совсем недавно он ничего не знал о браке, супружестве, и вот теперь он собирается жениться. Его отец – его огромный отец, который так раскатисто смеялся и у которого было такое багровое лицо, какого Ричард ни у кого больше не видел, по-дружески толкнул его в бок и посмеялся над ним: «Итак, у тебя будет жена? Давай-ка я расскажу тебе один секрет. Ты всегда бери над ней верх». Отец при этих словах громко рассмеялся, Ричард рассмеялся тоже, хотя он и не понимал, что имел в виду его отец, но предполагал, что это что-то очень смешное.

Он повторил то, что ему предстояло делать, так как очень скоро придет няня, чтобы нарядить его. Парадные одежды уже готовы. Он посмотрел на них, потрогал мягкий красный бархат и пробежал пальцами по вышитой золотом ткани. Няня говорила ему, что это будет очень важный день в его жизни и что в этот день он будет самой важной персоной.

– Вы не должны забывать, что вы герцог Йорк, сын короля.

Как часто ему напоминали об этом! Он не должен забывать… Он не должен забывать… Он уже не просто маленький мальчик, он – герцог Йорк, сын короля.

Вдруг его лицо сморщилось. Им-то хорошо говорить, что ему не о чем беспокоиться и что он просто должен идти рядом с Анной и повторять слова, которые скажет ему священник. А если в женитьбе есть что-нибудь такое, о чем они ему не сказали! В жизни так много всяких неожиданностей, и многому еще предстоит научиться. Он побежал к двери и, не останавливаясь, бросился в покои Джейн. Джейн сидела на стуле возле зеркала, и рядом с ней стояли две женщины. Одна расчесывала ее великолепные волосы, а другая поправляла что-то в ее платье. Джейн не оглянулась, когда он вошел, но одна из женщин воскликнула:

– Да ведь это маленький жених пожаловал к нам! Джейн быстро обернулась.

– Ричард! – с радостью молвила она.

Мальчик подбежал к ней, взобрался на колени, его широко раскрытые испуганные глаза изучающе смотрели на нее. Она не задавала вопросов. Она, казалось, как всегда, понимала, что именно тревожило его. Джейн обняла его и прижала к себе, будто он был просто маленький мальчик – обыкновенный маленький мальчик. Этот ее жест был лишен благородства, но ему было все равно. Он хотел вести себя неблагородно, хотел забыть то, что его постоянно заставляли помнить.

– Ну, что ты, Ричард, – сказала вдруг Джейн, – ведь сегодня большой праздник. Я слышала, что церковь украшена просто великолепно – и все это ради тебя. На стенах висят красивые ковры. Ты будешь идти под балдахином золотого цвета. О, потом будет что вспомнить!

– Джейн, – сказал он шепотом, который только она могла услышать, – я не хочу жениться.

– Но ты должен, – прошептала она в ответ. – Тебе это понравится. Анна восхитительна. И ей понравится выходить замуж.

– Но ей уже почти семь, а это совсем другое дело. Вот Эдуарду тоже семь.

– И тебе скоро будет семь.

– Ну да, конечно, – сказал он обрадованно. – Ну так я женюсь. – Он спрятал свою голову на мягкой груди Джейн. – Джейн, а что это значит? Что я должен буду делать?

– Ты пойдешь к алтарю, и Анна будет там, и ты скажешь то, что они велят тебе сказать. А после будет замечательный праздник во дворце, и все будут пить за твое здоровье, твое и Анны, а ты будешь есть сколько захочешь.

– Хорошо, – сказал он, подтвердив кивком головы, что это действительно очень увлекательно. – Но что… после этого, Джейн?

– После? О, после ты вновь вернешься к своим урокам и будешь продолжать делать то, что делаешь сейчас. Все будет так, словно…

– Словно я не женился?

– Вот именно.

Он вздохнул с явным облегчением.

– Но тогда зачем же они хотят, чтобы я женился? – настойчиво спросил он.

– Ну, когда тебе исполнится четырнадцать, ты поедешь к Анне и будешь жить с ней или Анна приедет к тебе. Анна приедет в замок Бэйнард, если вы будете жить там, и у вас появится много детишек, и вы всегда будете счастливы. Тебе это понравится, Ричард.

– Сколько, ты сказала, мне будет лет?

– Четырнадцать.

– Еще столько лет впереди…

Женщины утирали глаза, а Джейн, смеясь, сказала, что няньки уже, вероятно, ищут его, так как пора одеваться. Она отнесла его к дверям и нежно поцеловала на прощание.

– Совсем нечего бояться, мой милый Ричард, – прошептала она. – Может, мне пойти с тобой в твою комнату?

Вот бы было хорошо, если бы ему не нужно было идти, потому что он сильно любил Джейн. Ему хотелось остаться, спрятать свою голову на ее мягкой груди, поговорить о том, что будет, когда ему исполнится четырнадцать, но ему, конечно, следует помнить, что он – герцог Йорк.

– Спасибо, Джейн, – сказал он, – я пойду один.

После этого Ричард уже не боялся, и когда мать повела его за руку к алтарю церкви Святого Стефана, он был почти счастлив. Мать ободряюще сжала его руку. Она очень радовалась этой свадьбе, потому что, как сказал ему его брат, Анна была самой богатой девочкой в Англии, а как наследница герцога Норфолкского она считалась достойной выйти замуж за члена королевской семьи.

Ричард слушал службу и повторял то, что полагалось. Он слышал, как Анна, стоя рядом с ним, шепчет свои ответы; ее детские плечики обнажены, по ним рассыпались волосы, роскошная юбка волочится по земле, и за всем этим бархатом и золототкаными одеждами почти не видно Анны Моубрей. Он хотел сказать ей, чтобы она не боялась, так как после все будет так, как прежде.

В этой маленькой церкви, восхитительно украшенной в честь его свадьбы, собрались самые знатные в стране люди. Его отец выглядел как никогда огромным и блистательным; мать улыбалась и была очень любезной, чувствовалось, что она довольна. Дядя Ричард и тетя Анна приехали с севера, чтобы присутствовать на свадьбе. Дядя Ричард бледный и угрюмый, и тетя Анна тоже бледная и кажется очень больной. С ними их маленький сын Эдуард. Бедный маленький кузен, он выглядит таким усталым. «Интересно, а когда у него будет свадьба», – подумал Ричард.

Его второго дяди здесь не было. Ричард удивился, но в то же время обрадовался. Он не любил дядю Георга еще больше, чем дядю Ричарда. И тот и другой по-своему страшили его. Они не были похожи на отца, который, хоть и король, на самом деле был очень добр. И все же странно, что на свадьбе нет дяди Георга, кузена Эдуарда и кузины Маргариты.

Для раздумий не осталось времени, они уже покидали церковь, и он услышал крики людей, собравшихся, чтобы посмотреть на него и на Анну. Дядя Ричард разбрасывал золотые монеты в толпу. Мать сказала ему, что по всей стране будет большой праздник, потому что народ больше всего на свете любит королевские свадьбы.

Вот теперь, когда церемония закончилась и началось празднество, Ричард чувствовал себя счастливым. Все гости пили за его здоровье – его и Анны, а они стояли вместе, держась за руки.

– Тебе нравится жениться, Анна? – шепотом спросил он.

Она ответила, что нравится, но он догадывался, что она скорее всего ни во что не ставит своего жениха, потому что он младше ее. Она бы предпочла Эдуарда. Однако он забыл об этом, наблюдая за рыцарским поединком и сидя на пиру, будто взрослый. И тогда он почувствовал, что жениться – не такое уж плохое дело.

Смех и музыка все продолжались, и Ричарду казалось, что им не будет конца. Это был самый длинный день в его жизни. И вдруг все исчезло. Его голова склонилась на украшенный драгоценностями камзол, и в самый разгар празднества в честь его свадьбы маленький жених уснул.

* * *

Двор переехал в королевскую резиденцию в Лондонском Тауэре, и дни и ночи напролет здесь проводились пиры, рыцарские турниры и маскарады, так как король пожелал развлечь своего брата Ричарда, прежде чем тот вернется к своим обязанностям на севере.

Ничто так не любил король, как празднества, и больше всего ему нравилось ощущать себя центром своего веселящегося двора. Сейчас ему нужно было немного отвлечься, ибо его не покидала мысль о том, что пока он устраивает праздник в честь одного брата, другой заключен в башню Боуйер.

Глаза отца постоянно преследовали Эдуарда. «Конечно, – говорил он себе, – если бы отец только мог предвидеть, что будет делать Георг!» И уж он-то лучше других мог бы понять, в каком затруднительном положении очутился сейчас законный король.

Его не радовали ни пиры, ни рыцарские турниры; он не получал удовольствия от представления диких животных из своего зверинца. Все вокруг аплодировали, криками выражали свое восхищение смелыми трюками поводыря медведей, но король не замечал ни выступающих медведей, ни проделок обезьян. Он не мог думать ни о чем другом, кроме как о вероломстве своего брата. И о своем обещании, данном отцу.

Сидя здесь и глядя задумчиво перед собой, Эдуард решил, что дальше так не может продолжаться. Он освободит Георга, поскольку это был единственный способ успокоить свою совесть. Вот если Георг снова учинит неприятности, тогда, несомненно, он разделается с ним, потому что Георг, слава Богу, самый глупый человек в Англии.

Когда представление было окончено, Эдуард быстро раздал несколько кошельков золота его устроителям и в одиночестве направился к башне Боуйер. При его приближении стражники взяли на караул, но Эдуард махнул рукой и сказал:

– Проводите меня к герцогу Кларенсскому.

Его проводили вверх по винтовой лестнице, по коридорам прямо на верхушку башни, которая считалась самым надежным местом. Дверь отворили, и смотритель посторонился, чтобы пропустить короля.

– Я возьму ключ, – сказал Эдуард, – и верну его вам позже.

Он взял ключ и вошел, заперев за собой дверь. Когда Эдуард вошел, Георг вскочил с койки, его глаза были налиты кровью, и он был пьян больше обычного.

– Послушай, Георг, – сказал Эдуард примирительно, – мне очень жаль, что все так сложилось.

Георг рассмеялся; когда он оставался наедине с братом, зависть и ненависть к нему переполняли его, подавляя все другие чувства, даже честолюбие. Будь у него кинжал, он бы попытался убить его тут же на месте. Эдуард знал это и пришел хорошо вооруженным.

– В самом деле жаль, – злобно ответил Георг, – когда из зависти один брат должен выдвигать ложное обвинение против другого.

– Давай оставим эти глупости, – сурово сказал Эдуард. – Ты прекрасно знаешь, что любой, не такой мягкий, как я, уже давно отправил бы тебя на тот свет. Но из-за обещания, данного нашему отцу, мне пришлось очень долго терпеть от тебя оскорбления. Мало того, ты предал меня. Тебе бы следовало умереть вместе с твоим сообщником – предателем Уориком. Но ты мой брат – и поэтому я прощаю тебя.

– Прощаешь меня! Так прощаешь, что я по-прежнему должен страдать от унижения в этом месте, где меня сторожат всякие подонки!

– С тобой обращались очень великодушно, и ты знаешь это.

Георг, разгоряченный вином и завистью, бросился на постель и начал колотить свою подушку.

– Ты, – кричал он, – ты, добрый король Эдуард! Все будет так, как ты захочешь. Разве так не было всегда? Наша мать, наш отец – они преклонялись перед тобой и обожали тебя. Красавец!.. Старший сын!.. Король! Любой готов следовать за тобой до последнего дыхания. Женщины просят о милости разделить с тобой ложе. Эдуард-великолепный!

– Замолчи, дурак, – сказал Эдуард.

– Я не замолчу. Ты – самозванец. Ты – лжец. Ты занимаешься колдовством. Только благодаря колдовству тебе достался трон, и благодаря ему ты удерживаешь его. Королева – ведьма. Джейн Шор – ведьма. А ты…

– Успокойся, иначе я уйду.

– Королева – ведьма… ведьма и шлюха. – Георг начал терять над собой контроль. – Шлюха, такая же шлюха, как и Джейн Шор. Сожги их обеих, говорю тебе. Прибереги самую большую вязанку хвороста и самый большой костер для шлюхи Вудвилль. Она не королева.

– Что ты мелешь, подлец?

– Только то, братец, что королева твоя – шлюха, такая же, как и Джейн Шор. Королева – не жена тебе.

– Хватит болтать глупости, ты испытываешь мое терпение.

– Не тебе говорить «хватит». А что ты скажешь об Элинор Батлер, а? Она была твоей женой и была жива, когда ты сочетался браком с Елизаветой Вудвилль.

– Ты пьян, Георг.

– Да, я пьян… пьян… пьян от мальвазии! А ты опьянен своей властью, слишком опьянен, чтобы видеть, что происходит вокруг тебя. Благородный епископ Стиллингтон может подтвердить мои слова. Король Эдуард долго не проживет… и тогда – Боже, спаси короля Георга!

Эдуард сказал спокойно:

– Эта история – еще одно твое дурацкое измышление. Советую тебе больше никогда об этом не вспоминать, если ты дорожишь своей жизнью. Я пришел поговорить с тобой по-дружески, но вижу, что нашу беседу придется отложить, пока в тебе не заговорит здравый смысл, а не мальвазия.

Георг снова кинулся на постель, продолжая бормотать оскорбления в адрес королевы. Эдуард вышел и запер дверь. Он направился к выходу из башни, позвал смотрителя и отдал ему ключи. Затем попросил, чтобы к нему без промедления привели констебля башни. Когда тот пришел, король сказал ему:

– Немедленно арестовать милорда Стиллингтона – епископа Батского и Уэльского. Поместите его в одиночную камеру в самой недоступной части Тауэра.

Констебль поспешил выполнять веление короля.

* * *

Эдуард был разъярен, и его ярость была вызвана страхом. Из прошлого восстал призрак и угрожал ему. Он едва помнил, как выглядела Элинор Батлер, потому что с тех пор как он знал ее, прошли годы. Он слышал, что она умерла в женском монастыре еще десять лет тому назад. Как Георгу удалось разузнать об этом случае из его прошлого? Знал Стиллингтон. Кто еще? Некоторые из членов семьи Элинор. Но они не осмелились бы что-то предпринять. Несмотря на январскую стужу, Эдуард покрылся потом под тяжелыми одеждами.

Георг скорее всего недавно получил эту информацию. Но от кого? От Стиллингтона? Допустим, но Стиллингтон уже надежно упрятан и не узнает, что такое свобода, до тех пор пока не научится молчать о делах, касающихся вышестоящих лиц. А что Георг?.. Георгу теперь уже никогда нельзя будет доверять, пока он жив, он будет замышлять предательство и совершит его, как только представится случай.

Теперь трон ненадежен для сыновей Эдуарда. И кто бы мог подумать, что Элинор, уже превратившаяся в прах в своей могиле, могла довести его до такого! Она была вдовой, как и Елизавета. Возможно, его тянуло к вдовам. Это был один из тех пылких любовных романов, которые он так легко позволял себе в дни своей юности. Элинор, так же как и Елизавета, была решительно настроена на то, чтобы добиться от него обещания жениться. «Я не могу быть вашей любовницей». Как часто он слышал эти слова! Но всякий раз ему удавалось обойти их, дав неопределенные обещания, которые он не намерен был соблюдать. Елизавета Вудвилль была слишком умна и привлекательна для него, поэтому он не смог устоять. Элинор, по-видимому, тоже была умна, так как пока Елизавета делила с ним трон, она вернулась из могилы, чтобы заявить о своих правах.

Было бесполезно обманывать себя, будто дело, ставшее известным его самому злейшему врагу, не представляет собой ничего серьезного. Эдуард вспомнил себя пылким молодым человеком, поступавшим крайне неблагоразумно, когда речь шла о его желаниях. «Ну что ж, тогда я женюсь на тебе», – ответил он Элинор. В то время он еще не был королем, а просто графом Марчем, с перспективой стать королем. Тогда он испытывал такое настойчивое влечение к Элинор Батлер, что необдуманно пообещал жениться и к тому же еще, как дурак, дал брачный обет перед епископом Стиллингтоном. Здесь, конечно, приложила руку ее семья. Но когда позже, уже будучи всевластным монархом, он отказался признать этот брак, они проявили достаточно благоразумия, чтобы молчать об этом деле. Был ребенок, который умер, а Элинор скрылась в женском монастыре, что было очень любезно с ее стороны. Услышав о ее смерти через несколько лет после женитьбы на Елизавете, он перестал думать о первом браке, поскольку с ним было покончено.

И вот – на тебе! – он снова всплыл, а поскольку это непосредственно касалось Елизаветы, Эдуард поспешил к ней и рассказал о том, что наговорил ему Георг. Он еще никогда не видел Елизавету такой испуганной. Она почувствовала, что трон качается под ней. Ее достоинство, ее власть и будущее ее детей были в опасности. Ему редко доводилось видеть ее такой взволнованной.

– Это ложь! – воскликнула она.

– Это правда, – ответил Эдуард.

– Как ты мог быть таким глупцом, чтобы обещать ей жениться… пройти через церемонию бракосочетания? Ты, должно быть, сошел с ума!

Злые искорки появились в глазах короля.

– Не больше, чем когда я поступил подобным же образом с тобой.

– Этот брак не может быть законным.

– По закону он является таковым.

– И это значит…

Как ни встревожен он был, но не мог устоять, чтобы не задеть ее. В какой-то степени он расплачивался таким образом за всю ее холодность к нему.

– Это значит, – сказал он, – что трудно будет доказать, что ты и я женаты, и в этом случае люди скажут, что ты больше не королева.

Ее глаза казались черными на перекошенном от страха лице, она сжимала и разжимала кулаки.

– Это ложь! – Вдруг она повернулась к нему и обвила его своими руками. – Эдуард, наши дети! Маленькие Эдуард и Ричард. Этого не может быть!

Нет, конечно, этого не должно случиться. Он был слишком стар, чтобы иметь еще детей от новой жены. У него уже и так было слишком много незаконнорожденных сыновей, он не хотел, чтобы Эдуард и Ричард попали в их число. Придется бороться. Элинор мертва, и пусть ее история умрет вместе с ней.

– Георг должен умереть… немедленно, – сказала Елизавета. Она снова стала холодной и невозмутимой. А поскольку Эдуард молчал, она воскликнула: – Неужели ты и теперь оставишь его в живых, чтобы он разрушил будущее наших детей?

– Он узник. И пока он узник, он не принесет никакого вреда.

– Но узники убегают.

– Он не убежит.

– Ты что, забыл, что он в Тауэре по обвинению в измене? Почему?.. Ну почему?!

– Потому что нелегко убить своего собственного брата.

– Убить! Убить!.. Ты говоришь так, словно тебя самого просят опустить топор на его голову.

– Кто бы ни держал топор, он опустит его по моему приказу.

– Эдуард, ты глуп! – Она снова потеряла над собой контроль, так велик был ее страх. – Хорошо, ты спутался с той женщиной. Но как ты мог оказаться таким уступчивым?

Он повернулся к ней, его глаза сверкали:

– Вы должны это знать, мадам. Она применяла те же трюки, что и вы, и, как и в вашем случае, они подействовали.

Она отпрянула от него, но быстро овладела собой.

– Эдуард, я умоляю тебя, подумай о наших детях. Георг должен умереть, и Стиллингтон вместе с ним, или пусть ему отрежут язык и руки, чтобы он не смог ни сказать, ни написать об этом.

– Ты слишком честолюбива, – холодно сказал Эдуард. – Будь осторожна. Было бы хорошо, если бы ты не забывала о том, что именно я буду решать, что делать, а чего нет.

Король ушел от нее, вспомнив с облегчением, что его брат Ричард все еще во дворце. Он послал за ним и, когда удостоверился, что они одни, рассказал ему все, что случилось.

Ричард выглядел мрачным.

– Ты сказал, что Стиллингтон уже в тюрьме. А кто еще знает об этом, кроме Стиллингтона и Георга?

– В сущности, никто, иначе мы услышим что-нибудь в ближайшее время. Ричард, что мне делать с нашим братом?

Ричард закусил губу. Он подошел к окну и выглянул в него, хотя и не обращал внимания на лужайки и серые стены Колыбельной башни. Он думал о том, что Эдуард, крайне эгоистичный человек, воспринимает все это только как личную проблему. Ричарда поразило, что Эдуард не понимает, что она значит для него, Ричарда, – того, кому он всецело доверяет. Георг заключен в Тауэр по обвинению в измене, у Эдуарда нет законнорожденного сына, а что касается самого Эдуарда, то его тучность, одышка, повторяющиеся приступы лихорадки говорят только об одном: жить ему осталось недолго. Неужели он настолько слеп? Разве он не видит, какую блистательную перспективу он открывает для своего брата Ричарда? То, что говорит Эдуард, практически означает: «Ты, Ричард, через несколько лет, а может статься и месяцев, будешь законным королем Англии».

Носить корону, держать бразды правления в своих руках, посвятить душу и тело служению стране, которую любишь больше всего на свете, больше жены или ребенка и даже больше жизни!..

Ричард старался держать себя в руках. Он должен скрыть свои эмоции. Он должен слушать, что собирается сказать Эдуард. Он должен дать ему совет.

– А что, его никак нельзя убедить?

– Убедить? Георга? Это все равно что разговаривать с тигром. Если об этой истории пойдут слухи…

– О, – сказал Ричард, и его глаза сверкнули, – тогда люди не захотят, чтобы после тебя на троне оказался юный Эдуард.

– Это был не настоящий брак, – быстро сказал Эдуард. – Я дал какие-то обещания, но не было церковного обряда бракосочетания.

– Тем не менее такие обеты накладывают определенные обязательства.

Эдуард был в отчаянии.

– Дикон, что мне делать? Я вижу только один выход из этого. Ведь Георг заключен в Тауэр по обвинению в измене. А изменников предают смерти.

– И совершенно справедливо.

– Я провел много бессонных ночей из-за Георга. Разумнее было бы избавиться от вероломного брата. – Вдруг Эдуард резко обернулся. – Что это было?

– Всего лишь ветер пошевелил портьеры.

Эдуард продолжал смотреть через плечо: им обоим показалось, что дух отца присутствует в комнате, и ни один не смел смотреть другому в глаза, каждый боялся, что другой заметит его виноватый взгляд.

«Георг умрет, и я буду в безопасности, мои дети будут в безопасности», – думал Эдуард.

«Георг умрет – и для меня откроется путь к трону», – думал Ричард.

Ричард заговорил первым:

– Ты сказал королеве? Эдуард кивнул:

– Она дрожит за своих детей. Ричард скривил рот:

– Дрожит, говоришь?..

«Пресвятая Богородица! – подумал Ричард. – Даже теперь он ничего не понимает. Он думает, что я буду свято хранить его тайну. Он беззаботно владеет сверкающей короной, забыв, что нет ничего прекрасней ее и что власть – самый драгоценный дар на земле. Правда, есть еще честь. Но неужто портьеры шевелились?» – изумился Ричард и отчетливо представил себе благородное лицо отца. Как просто было бы сказать Эдуарду: «Убей Георга»! Ведь именно это хочет услышать от него Эдуард.

Никогда еще герцог Глостерский не испытывал таких противоречивых чувств. Никогда прежде он не любил брата так сильно и так сильно не презирал его за глупость. Никогда он не был так окрылен и в то же время так подавлен. Кроме того, его не покидало жуткое ощущение, будто отец находится в комнате и наблюдает за ними.

В его душе шла мучительная борьба, но честь все же победила честолюбие.

– Это было бы убийством, – медленно проговорил он. – Если ты убьешь Георга из страха, что он выступит против тебя, ты нарушишь данное отцу слово.

Эдуард положил руку на плечо брата.

– Ты прав, Дикон. Слава богу, ты оказался здесь, когда мне больше всего нужен был твой совет.

Ричард поспешил уйти, и как только Эдуард остался один, его снова одолели сомнения. Ему казалось, что он слышал смех женщин – тех, чьи имена он забыл, женщин, от которых в его памяти остался лишь голос, мимолетная улыбка, сладкая дрожь. Сколько их покорилось ему? Он был победителем, они – побежденными. Теперь, казалось, они объединились, чтобы посмеяться над ним, они нашептывали: «Так кто же проиграл, Эдуард, мы или, может быть, ты?»

Он не мог больше оставаться один и потому поспешил к Джейн, которой все рассказал.

– Королева говорит, что есть только один-единственный выход, – в заключение сказал он.

– Но ты не можешь сделать этого, Эдуард. Ты не должен этого делать.

Он улыбнулся с облегчением и, прижав ее к себе, с большой нежностью поцеловал.

– Ты мой добрый ангел, Джейн. Конечно же, я не могу. И Ричард согласен со мной. Он тоже посоветовал мне не идти на это.

– Он посоветовал тебе не делать этого, – задумчиво сказала Джейн. – Однако если бы Георг умер, наследником трона стал бы он.

Лицо Эдуарда внезапно побагровело.

– Ричард – наследник трона! Что за чепуху ты мелешь! Разве у меня нет двух сыновей?

– Но если твой брак с их матерью не был действительным…

Он отстранился от нее, и она увидела, как вздулись вены на его висках.

– Не смей об этом говорить! – гневно выкрикнул он. – Об этом никто никогда не должен знать. Говорю тебе, что история с Элинор Батлер ничего не значит, абсолютно ничего.

Он шагнул к окну, затем резко повернулся и посмотрел на нее. Она увидела, что его глаза становятся свирепыми. Джейн вдруг почувствовала нежность к нему, вспомнив о том, как сильно они любили друг друга. Он просил ее о помощи, надеялся, она согласится с тем, что Георг должен умереть. Но она должна оставаться верной самой себе, она должна быть такой, какой была всегда, смелой, отчаянной, но правдивой. Она подошла к нему и посмотрела в его гневные глаза.

– Эдуард, ничего нельзя достигнуть, отвернувшись от правды. Мы говорим не о том, законен ли твой брак с королевой. Главный вопрос сейчас – должен ли ты казнить Георга за то, что он узнал твою тайну. Если ты убьешь его, ты убьешь того, кого поручили твоим заботам.

– Ты слишком смела, Джейн.

– Если бы я не была смелой, то никогда бы не оставила мужа и не пришла бы к тебе.

– Это правда. – Он улыбнулся неожиданно и очень мило. – Если бы ты не была смелой, то не говорила бы мне правду, когда другие лгут. Скажи мне, Джейн, почему я должен остановиться перед этим? Разве мои руки чисты? Я убивал и прежде.

– Этот человек – твой брат, Эдуард.

– Молю Бога, чтобы я мог забыть об этом, – с горечью сказал Эдуард.

* * *

Не было королю покоя. Он не мог ни спать, ни есть. Все время он слышал какие-то голоса. «Убей его! Убей его! Это единственный надежный способ». А потом: «Мой сын, заботься о своих братьях, я оставляю их на твое попечение». Ему казалось, что за эти два дня он прожил десять лет. Всякий раз, когда посыльный приходил к нему, он пугался. «Что теперь?» – спрашивал он себя. Уж не обнаружилась ли его тайна?

Глаза королевы молили его. Он читал в них, что он слабовольный дурак. «Убей! Убей! Убей!» – говорили глаза королевы.

Никогда еще его сыновья не казались ему такими прекрасными, подающими такие надежды; никогда прежде он не понимал, как любит их. Глаза их матери с тоской смотрели на них. «Что вы за отец, милорд, – с горечью спрашивала она, – как вы можете подвергать ваших сыновей такой опасности?»

Если бы он мог забыть свой торжественный обет! Если бы он вновь мог почувствовать себя молодым, смелым, не боящимся смерти! Он ведь и вправду был еще молод, но его тело, испытавшее слишком много наслаждений, не по годам постарело. Он стал очень тучным, и малярия, подхваченная во Франции, не покидала его. Он слишком много наслаждался обильной пищей, прекрасным вином и женщинами. Теперь он просил мира и покоя, но в этом ему было отказано. Приходит время, когда человек должен мириться с Богом, грешить можно в юности, а в зрелом возрасте следует раскаиваться в старых грехах, а не совершать новые.

«Я не смогу это сделать», – говорил он себе; и тогда он видел потемневшие от страдания глаза королевы, слышал, как ее губы шептали: «Это так просто. Убей! Убей! Убей!»

* * *

«Неужели эта ночь никогда не кончится?», – спрашивала себя Джейн. Она никогда прежде не видела Эдуарда таким встревоженным. Он лежал рядом с ней в очень удобной и роскошной кровати, но сон не шел к нему. Его лицо утратило свой обычный багровый цвет, при свете свечей оно казалось смуглым. Он настоял на том, чтобы зажечь свечи. Он не мог вынести темноты.

– Эдуард, – прошептала Джейн, – ты должен попытаться заснуть.

– Бесполезно, Джейн. Я не усну сегодня.

Она нежным прикосновением убрала волосы с его лба.

– Это потому, что ты еще не решил, что делать с Георгом. Эдуард, реши сейчас, что ты поступишь по справедливости. Реши, и пусть все идет своим чередом.

– Джейн, – промолвил он, крепко сжав ее руки, – ты не понимаешь. Ты не можешь понять.

– Я могу, и я понимаю.

В мерцании свечей королю казалось, что комната все больше наполняется тенями.

– Как темно! – сказал он. – Это самая темная ночь, которую я когда-либо видел.

– Может, зажечь еще свечей?

– Нет, оставайся со мной, Джейн. Придвинься поближе. Они немного помолчали. Вдруг его руки, обнимавшие ее, напряглись.

– Джейн, – прошептал он. – Ты ничего не видишь?

– Где? – спросила она.

– Там, возле двери… Мне кажется…

– Там нет ничего, только шторы.

– Мне показалось, что я видел фигуру, стоявшую там.

– Это всего лишь ветер шевелит шторы.

– Какая ветреная ночь, Джейн. Темная, ветреная ночь. Вновь наступила тишина, а чуть погодя он молвил:

– Джейн, ты тоже не спишь?

– Мы этой ночью оба не уснем.

– Мне так нужно поговорить с тобой. Ты знаешь, что значат для меня эти два мальчугана. Они мои сыновья. Я возлагал на них большие надежды.

– Это вполне естественно, Эдуард, но… Он резко прервал ее.

– Почему ты говоришь «но»?! Что означает это «но»?

– Если у твоих сыновей нет права на корону, то пусть лучше ее будет носить кто-нибудь другой.

Он вдруг рассмеялся.

– Ты не думаешь, что говоришь. Если мой брат Георг окажется на троне, то никто не будет в безопасности. Сама Англия не будет в безопасности. Лучше я нарушу клятву, данную отцу.

Она заметила, что он пристально смотрит на шторы, закрывающие дверь.

– Я говорю, – сказал он еще громче, – лучше я нарушу обещание, данное отцу, чем позволю Георгу взойти на престол.

Теперь она знала, что было у него на уме, догадалась, что он сейчас сделал, и потому молча лежала возле него, дрожа всем телом.

– Попытайся заснуть, Эдуард, – прошептала она немного погодя. – Утром ты сможешь все обдумать.

Но сон не приходил. Они лежали тихо, притворяясь, что спят, но оба не могли забыть о том, что как раз за этими окнами в ночное февральское небо вздымаются серые стены башни Боуйер.

* * *

Бочонок мальвазии. Георг икнул и с удовольствием осмотрел его. Прислан Эдуардом. Эдуард пытается умилостивить его. И неудивительно! Мыслимое ли дело, Георг владеет секретом, способным сокрушить его злейшего врага, а таким врагом, всегда утверждал Георг, был не его брат, а жена брата. Что за радость была бы увидеть униженной ее гордыню! Она, которая заставляет других стоять перед собой на коленях, сама должна стоять на коленях до потери сознания. А что до ее драгоценных маленьких ублюдков… ну что ж, это не так уж важно. Это дело может подождать, пока Эдуард умрет, а сам Георг окажется на троне.

Мальвазия оказалась отличной. Он всегда любил это вино. Какие приятные сны оно может навевать даже в тюремной камере! Интересно, сколько еще продержится Эдуард? Он слишком тучен, весь протух от своих болезней. Это уже совсем не тот Эдуард, каким с детства помнил его Георг. «Король умер! – пробормотал он. – Да здравствует король! Эдуард умер. Да здравствует король Георг!»

Он выпил за здоровье короля Георга. Сын Георга, герцог Кларенсский, а не сын Эдуарда станет в один прекрасный день Эдуардом V Английским.

Он выпил еще вина. Его стало клонить в сон, он оцепенел и не заметил двух людей, вошедших в камеру. Они были одеты в темные неприметные одежды, разговаривали шепотом и старались не смотреть друг на друга.

Одинокий фонарь, стоявший на выступе в стене, тускло освещал комнату. Лежа на кровати, герцог храпел и стонал во сне. В свете фонаря его лицо казалось желтым, богатый камзол весь пропитался вином.

Двое мужчин молча подошли к кровати и посмотрели на герцога. Один взял его за ноги, другой – за голову, но как только они приподняли его, Георг открыл глаза.

– Что такое? – спросил он сонно.

Они сразу же убрали свои руки. Один из них сказал:

– Ваша светлость, тысяча извинений. Мы не хотели тревожить вас.

– Мы подумали, что Ваша светлость просит еще выпить, – сказал другой.

– Выпить? Принесите мне выпить… сюда… сейчас… Человек, державший его ноги, подошел к изголовью кровати. Он склонился над Георгом и прошептал:

– Увы, Ваша светлость, мальвазия в бочонке. Мы можем помочь Вашей светлости подойти к нему.

Георг был мертвецки пьян, но упоминание о мальвазии несколько оживило его. Он кивнул, закрыл глаза и начал храпеть. Мужчины зашептались между собой.

– Он беспробудно пьян.

– Это хорошо. Я рассчитывал на это. Давай попытаемся еще раз.

Мужчина наклонился к самому уху герцога.

– Ваша светлость, мы поможем вам добраться до бочонка.

Георг только слабо сопротивлялся, когда эти люди подняли его с кровати. Он не удивился и тогда, когда обнаружил, что склонился над бочонком и смотрит в него. Он склонился еще ниже. Что за нектар! Это опиум, навевающий прекрасные сны. Он может теперь в свое удовольствие отведать вина. Ему ничего не нужно, кроме вина. Ему стало трудно дышать, он постепенно захлебывался, не в состоянии поднять голову, так как два сильных человека держали ее опущенной, чтобы он вовсю насладился любимым напитком.

Георг задыхался и пытался высвободиться, но что мог сделать пьяный человек против двух сильных мужчин, замысливших убийство!

Очень скоро Георг, герцог Кларенсский, перестал сопротивляться. Тогда убийцы приподняли его и наклонили в бочку так, что его голова и плечи оказались погруженными в вино.

Лондонский Тауэр II

По Лондонскому Сити снова расползалась чума. Она пришла из тесных закоулков трущоб, разбросанных вдоль берега реки. Мужчины, женщины, дети лежали по обочинам дорог, стонущие, просящие о помощи, которую никто не осмеливался им оказать. Из переулков с их сточными канавами, заполненными помоями, зловоние которых усиливалось жарким воздухом, чума распространилась на главные улицы города. Грязный Флит, словно оживший от мух, кормившихся на отбросах, спускаемых в эту реку мясниками и кожевниками, разнес ее дальше, и весь город застонал от несущего смерть захватчика, неизменно вторгавшегося на его улицы каждые несколько лет.

Двор переехал в Виндзор, и в этом огромном замке незаметно нарастало напряжение. Приступы лихорадки у короля стали более частыми. Люди спрашивали друг друга: «Долго ли он еще протянет?»

Чувства Джейн к человеку, которого она любила столь страстно, странным образом смешались. Было грустно смотреть, как он, раньше затмевавший всех своим великолепием, стал таким толстым, что едва мог свободно передвигаться. Эдуард был баловнем судьбы; природа наделила его редкими качествами, которые должны были сделать его великим. Но что за злая фея дала ему эту чрезмерную любовь к удовольствиям, это потакание своим желаниям, которые разрослись до таких размеров, что задушили все его добродетели?! Видеть его сейчас не по возрасту постаревшим, жалко пытающимся вновь обрести мужественность, столь безрассудно растраченную им, было ужасно больно.

Он очень изменился после смерти своего брата Георга, который, как говорили, утонул в бочке с мальвазией, но Джейн, бодрствовавшая рядом с королем в ночь смерти Георга, не могла поверить в то, что это был несчастный случай. Она знала, что каждый раз, когда упоминалось имя герцога, король вздрагивал и его налитые кровью глаза смотрели сквозь собеседника, словно он думал, что сможет увидеть нечто скрытое от других. Джейн считала, что Эдуард приказал убить брата.

«Я всегда буду любить тебя», – пылко уверяла она когда-то красавца-купца в доме Мэри Блейг. Тогда она свято верила в это, но человек, которого она любила, был так непохож на сегодняшнего Эдуарда. Обаятельный, остроумный донжуан стал братоубийцей; красивый, неотразимый мужчина превратился в вызывающего отвращение распутника.

В смятении Джейн блуждала по парку среди величавых дубов и широко раскинувших ветви буков. Она ходила по широким аллеям, наслаждаясь одним из прекраснейших видов в Европе, взбиралась на башню Эдуарда III и смотрела на утопающие в зелени, ласкающие взгляд окрестности, которые пересекала поблескивающая на солнце река. Все это время она пыталась подавить в себе дикую и неистовую страсть к человеку, пленившему ее так же, как некогда король.

Теперь она много думала и о Гастингсе. Ей доставляли удовольствие встречи с ним, доставляло удовольствие оскорблять его, столь велика была ее ненависть к нему. Она не сознавала, что думала о нем больше, чем обычно, и что если ее мысли не были заняты Дорсетом, их заполнял Гастингс.

Однажды ветреным мартовским днем, когда Джейн гуляла во внутреннем парке, Дорсет увидел ее из окна и поспешил выйти к ней. Она заметила, что он приближается, и прислонилась к стволу древнего дуба, ибо при виде его всегда приходила в волнение.

Он схватил ее руки и поцеловал их.

– Джейн, – сказал он, – ты, наверное, колдунья, ибо, клянусь, на мартовском ветру ты выглядишь прекраснее, чем на любом придворном балу.

Джейн прекрасно знала себя, знала, что легко поддается соблазну, а жизнь с Эдуардом научила ее испытывать постоянную потребность в физической любви. Дорсет в своем великолепном одеянии напоминал Эдуарда поры их первых свиданий.

Он улыбнулся, чувствуя, какое впечатление произвел на Джейн. Для него это было не ново. Он притягивал своей животной жестокостью, своей порочной репутацией. «Дорсет – животное, – говорили женщины, – но очаровательное и неотразимое животное». В нем их привлекал не характер, а грубая мужская сила и чувственность.

– Почему ты заставляешь меня ждать, Джейн? – спросил он.

Она притворилась, что не поняла его.

– Когда это я заставляла тебя ждать?

– Ты знаешь, что я имею в виду. – Он считал, что ее удерживала не верность королю, а страх перед ним. – Кто сейчас твой возлюбленный? Только не говори, что Эдуард. Чем он сейчас занимается? Пытается заглянуть в будущее, ищет философский камень. О, Джейн, я бы вполне довольствовался настоящим, если бы ты согласилась разделить его со мной, я знаю гораздо более приятные вещи, которые интереснее искать, чем несуществующий философский камень. Джейн, ты не заслужила, чтобы тобою так пренебрегали. – Дорсет грубо схватил ее и, смеясь про себя, отметил, что она вся напряглась, пытаясь сопротивляться, но очень слабо. – Ты сама знаешь, что тебе вовсе не хочется увернуться от меня. Будь же честной.

– И ты советуешь мне быть честной! Ты, лишенный каких бы то ни было добродетелей?

Он приблизил к ней свое красивое лицо:

– Действительно, у меня нет добродетелей. Ну так что из того? Порок гораздо привлекательнее добродетели.

– Ты имеешь в виду моднее?

Джейн знала, что Дорсет порочен и упорно старалась преодолеть влечение к нему. В то же время она не могла не признать, что, желая отделаться от него, она так же страстно желала остаться с ним.

– Послушай, – сказала она со своим прежним задором, – при дворе много женщин, которым трудно устоять перед тобой, но не ошибись, думая, что все такие.

Она увидела, как к его лицу прилила кровь. Он сверкнул на нее глазами.

– Может быть, не все, но, думаю, что Джейн Шор среди тех, кто не устоит.

Джейн, упершись руками ему в грудь, держала его на расстоянии.

– Тогда подумай еще, Томас.

Но он вновь прижал ее к дереву, целуя ее губы.

– Еще не время, – умоляла она. – Томас… еще не время.

– Пресвятая Дева! Разве я не достаточно долго добивался тебя?

– Если ожидание становится тягостным, – резко ответила она, – тогда, милорд, домогайтесь кого-нибудь другого.

Он с удивлением поднял брови и сказал, поддразнивая ее:

– Ты посылаешь меня к другим?

Она заколотила руками в его грудь. Он был крупным мужчиной, а она маленькой, хрупкой женщиной.

– У тебя нет шансов, Джейн, – сказал он с издевкой и тихо засмеялся.

– У тебя смех дьявола, – ответила она ему.

– А я дьявол и есть. Я – сатир, который подстерег тебя в лесу и сделает тебе постель из папоротника. Когда ты испробуешь те удовольствия, которые я могу предложить тебе, ты больше не скажешь мне «нет».

– Я не могу обмануть короля, – едва проговорила она.

– Однако ты не можешь так же полагаться на его верность. Кроме того, король стареет, да он и не узнает, что ты, как ты говоришь, обманываешь его.

– Но я об этом буду знать, и мне это будет нелегко.

– Все будет позабыто в утехах, которым я научу тебя. Можешь сколько хочешь делать испуганный вид. Думаешь, я не знаю, как ты жаждешь меня? Я поманю тебя, и ты придешь. А если нет…

– Тогда что?

– То, что мне не удается получить с помощью просьб, я беру силой.

– Ты настоящий дьявол, Томас Грей. Его глаза смеялись:

– Может, ты и права, и ты продашь свою душу мне, когда я возьму твое тело. В этих лесах дьяволы как у себя дома. Мы пойдем к расщепленному дубу Цапли-охотника, и там я сделаю тебе постель из папоротника.

– Не сделаешь. Я сейчас же вернусь в замок.

– А если я решу, что тебе не следует возвращаться туда?

– Ты забавляешься, терзая меня, но мне это не нравится. Умоляю, отойди.

Она испугалась, так как он уперся своими ладонями в ствол дерева и она оказалась зажатой между его сильными руками. Но в то же время она ощущала страстное желание. Она хотела, чтобы он взял ее силой, тогда она смогла бы удовлетворить свои чувства и сказать себе: «Я не виновата. У меня не было другого выбора». Он, казалось, прочитал ее мысли, так как засмеялся и сказал:

– Ты умна, Джейн. Когда подчинение неизбежно, было бы глупо не расслабиться и не получить удовольствие от этого.

Она почувствовала, как в ней нарастает гнев, такой же неистовый, как и страсть:

– Ты ошибаешься…

– Думаю, что нет, Джейн. Думаю, что не ошибаюсь…

Они оба услышали громкий возглас, обернулись и увидели Гастингса. Джейн не могла понять своих чувств. Ее наполнила дикая беспричинная радость оттого, что Гастингс застал ее в таком положении с Дорсетом. Она была рада, что он мог заметить беспорядок в ее одежде, красные пятна на ее шее и груди от грубых поцелуев. Гастингс смотрел на них разъяренно, но Дорсет презрительно улыбнулся и его рука потянулась к шпаге, висевшей на боку.

– Я услышал, как вы звали на помощь, – сказал Гастингс, – и поспешил спасти вас от этого человека.

– Я не звала, – зло сказала Джейн.

Она знала, что Гастингс завидовал молодости Дорсета. Дорсету было тридцать, а Гастингсу – пятьдесят; Дорсет сделал карьеру благодаря своей матери, не прилагая никаких усилий, а Гастингс был умным политиком, блестящим солдатом и боролся бок о бок с королем. Гастингс добивался Джейн многие годы, и страсть к ней полностью овладела им. Он не мог вынести того, что Дорсет, печально известный своим легкомыслием и бессердечностью, добьется успеха там, где его, Гастингса, ждет неудача.

– Милорд Гастингс, – молвил Дорсет, – разве вы не видите, что мы не нуждаемся в вашей компании?

– Я слышал, как Джейн протестовала, – настаивал Гастингс.

– Уверяю вас, милорд, – поспешно сказала Джейн, – я сама смогу постоять за себя, если возникнет необходимость.

– Вполне возможно, но мне думается, что от этого человека вас нужно защитить.

Дорсет с важным, самодовольным видом направился к нему, вытаскивая на ходу шпагу:

– Хотел бы я знать, что означают ваши слова. Гастингс тоже выхватил шпагу:

– Думаю, что вы знаете, маркиз.

Дорсет был молод и гибок, он отпарировал удар, и они стояли со скрещенными шпагами, глядя в глаза друг другу. Джейн протиснулась между ними.

– Сейчас же уберите шпаги! – крикнула она. – Милорд Гастингс, вам нет нужды бояться за меня. Я сама могу решить собственные дела. Прошу вас обоих, сделайте мне одолжение, уберите шпаги!

С неохотой они вложили шпаги в ножны.

– Я возвращаюсь в замок, – сказала Джейн, повернулась и пошла прочь. Дорсет и Гастингс, каждый поклявшись в душе, что Джейн вскоре станет его любовницей, молча сопровождали ее.

* * *

Король открыл глаза. Темные призраки заполняли комнату. Он знал, что это конец. Он постарел и устал, смерть манила его. Ему сообщили, что король Франции обманывал его. Дофин, которого обещали женить на дочери Эдуарда, на самом деле собирался жениться на наследнице Бургундии. Удар был слишком велик. Король впал в один из приступов безудержной ярости. В почти бессознательном состоянии его перенесли на кровать.

Он был уверен, что больше с нее не поднимется, а еще так много предстояло сделать. Он должен обеспечить надежное будущее для маленького сына. Он должен помириться с Богом, так как опасается, что прожил грешную жизнь.

Он заметил у своей постели Джейн и вспомнил, какой она была, когда он впервые увидел ее в доме ювелира. Он вспомнил, что нарочно пошел в тот дом с намерением увести ее от мужа. Тогда это казалось забавным приключением, теперь, перед лицом смерти, он понял, что совершил грех.

– Джейн, – сказал он. – Джейн… я увел тебя…

Она знала, что тревожило его. Он почувствовал ее слезы на своих руках.

– Мы были так счастливы, – прошептала она. – Я бы не хотела, чтобы все сложилось по-другому.

Он подумал о всех женщинах легкого поведения, которые время от времени развлекали его и отрывали от Джейн. Он пытался сказать ей, что хотел бы вернуться назад, к тому времени, когда начиналась их любовь.

К нему пришла королева. Он не должен позволять ей давить на себя сейчас. Нужно думать о сыне, так как очень скоро тринадцатилетний мальчик станет королем. Он объявил, что его сын будет править под покровительством Ричарда.

– В его руки я передаю своего сына, принца. Королева была недовольна. Разве не она его мать?

– Нет, нет, Бесси, – пробормотал он.

Он ведь знал, что у нее за семья. Они раздулись от власти, которой он, по просьбе Елизаветы, наделил их. Нет, молодой Эдуард должен быть в крепких, надежных руках, и эту обязанность он мог доверить только одному человеку.

Он попросил, чтобы к нему привели Дорсета и Гастингса. Эдуард с трудом различал их, но он знал, что высокая сверкающая фигура – это его красавец-пасынок, а пожилой человек пониже ростом, более строго одетый, – его друг и советник Гастингс.

– Уильям, – сказал он, и Гастингс, преклонив колени перед кроватью, поцеловал влажную, холодеющую руку. – Я послал за вами обоими… потому, что вы враждуете между собой.

Умирающий Эдуард знал, что причиной вражды отчасти была Джейн. Но помимо этого они были политическими противниками. Дорсет – одна из главных фигур в партии Вудвиллей, а Гастингс никогда не любил семью королевы. Если после его смерти возникнут неприятности, то Гастингс будет с Ричардом, а Дорсет выступит против него.

Но неприятностей быть не должно, иначе что сможет сделать тринадцатилетний мальчик против таких хитрых и опытных бойцов, как эти двое? Чтобы маленький Эдуард мог править в мире, между знатными вельможами должна быть дружба.

– Я прошу вас… умирая, я прошу вас… будьте друзьями. Дайте мне увидеть, как вы пожмете друг другу руки над моей кроватью. Уильям, мой старый друг! Томас – мой сын… я повелеваю вам. Пусть между вами будет мир!

Джейн наблюдала за двумя мужчинами, видела, как они по просьбе Эдуарда пожали друг другу руки. Она заметила настоящую скорбь в глазах Гастингса, но лицо Дорсета оставалось непроницаемым.

Эдуард был удовлетворен. Он откинулся назад, наблюдая призрачные тени, заполнявшие комнату. Жизнь постепенно угасала в нем. Его губы задвигались:

– Джейн… Джейн… мы были очень счастливы. Нет, Георг… Отец… отец… я не хотел делать этого, отец. Прости меня. Я сделал это ради моих сыновей. Это был единственный выход. Бесси была права… Это был единственный выход.

И тут он забыл Бесси, забыл Георга, забыл Джейн. Он погрузился в небытие.

* * *

Тело умершего короля было выставлено для торжественного прощания, его некогда прекрасная фигура была прикрыта только частично, чтобы все видели ее и никто не сомневался в том, что Эдуарда IV больше нет в живых. Весь город скорбел по любимому королю. Да и было что вспомнить – его обаяние, веселость, изящную красоту. Люди на улицах вспоминали славные дни молодости Эдуарда, более практичные обращали взгляд на дворец и задумывались о том, какие беды принесет смерть короля.

Джейн сидела в своих покоях, оцепеневшая, перебирая в памяти прошлое. Потом Дорсет видел, как она брела через парк. «Теперь она будет легкой добычей, – подумал он, – но пусть подождет. Она сентиментально горюет о человеке, которого давно перестала любить, и хорошей любовницы из нее пока не получится». Его голова была полна планов, гораздо более важных, чем флирт с Джейн Шор. Поэтому он не стал разыскивать ее, а направился в апартаменты матери. Елизавета тепло приветствовала сына. У них были общие интересы, и в разговоре с ним ей не приходилось тщательно подыскивать слова.

– И не думай, что я позволю Ричарду править страной, – сказала она. – Король – всего лишь ребенок, но я его мать.

– Мама, – напомнил он ей, – мы сейчас в очень удачном положении. Король, находясь в замке Ладлоу, – в наших руках, а Ричард пока на севере.

– И ты, мой сын, как констебль Тауэра тоже занимаешь очень выгодную позицию. Разве я была не права, определив тебя туда? Если возникнет необходимость, мы сможем удержать весь Лондон, отразив любое нападение.

– Да, мама, а кто правит Лондоном, тот правит Англией. У герцога Глостерского нет шансов.

– Он очень хитрый человек, Томас, и такой же прекрасный солдат, как и его покойный брат.

– Не бойся, все должно быть решено до того, как он прибудет на юг.

– У него в Лондоне могущественные друзья.

– Гастингс, например. – Дорсет хитро улыбнулся. – Меня не беспокоит, что Гастингс против нас. Он мой враг, и на то есть много причин. Я никогда не жаждал видеть его своим другом. Но будь он с нами, а не против нас, я бы сказал, что успех нам обеспечен.

– А мы не могли бы привлечь его на нашу сторону?

– Подкупить Гастингса! Ты не знаешь этого странного человека, дорогая мама. В нем сосуществуют две разных личности. С одной стороны, распутник, врущий женщинам и бросающий тень на их репутацию, с другой – государственный муж, солдат, высоко ставящий свою честь. Думаю, что если бы ты предложила ему корону в обмен на измену Ричарду, он бы отверг ее.

– Мы, конечно, не предложим ему этого, – сурово сказала Елизавета. – Но, на мой взгляд, каждый человек имеет свою цену.

Дорсет вдруг рассмеялся, так как увидел Джейн в парке.

– Возможно, что даже Гастингс имеет свою цену, – задумчиво проговорил он и добавил: – Вот идет Джейн Шор. Она горюет о короле даже больше, чем Ваша светлость.

– Бедная Джейн! Она потеряла все.

Дорсет улыбнулся матери. Эдуард был для нее всего лишь источником власти, и ей трудно было понять, почему так убивается Джейн.

– Мама, – сказал он, – если нам нужен Гастингс, мы привлечем его на свою сторону.

– Ты думаешь, мы сможем добиться этого, Томас?

– Не сомневаюсь, что к нему можно найти подход. Они долго беседовали о планах, а в это время жители Лондона медленно проходили мимо мертвого тела самого красивого короля, когда-либо восседавшего на троне Англии.

* * *

Не прошло и двух недель, как Дорсет разыскал Джейн. Он, конечно, заметил, как жадно смотрел на нее Гастингс. А Дорсет был очень коварен. Его возбуждала возможность соединить свою страсть с честолюбивыми замыслами. Он выглядел необыкновенно элегантным в своем камзоле из вышитой золотом ткани и укороченном так, чтобы лучше были видны его стройные, прекрасной формы ноги; на шее у него красовался рубин, а другой был прикреплен к шляпе; он душился мускусом, которым его регулярно снабжал Леппус. Дорсет был уверен, что он просто неотразим. На что прежде всего обратил бы внимание человек, решивший соблазнить самую красивую женщину при дворе и строящий планы… в отношении лорда Гастингса? Безусловно, на красоту Джейн и могущество Гастингса. Он призадумался. Да, Гастингс был большой силой в Лондоне. Что ж, город сохранял верность весьма странным людям! Дорсет не понимал, почему горожане во всем слушались Гастингса.

Он смело направился в покои Джейн. Преодолеть ее сопротивление оказалось очень просто. Как он и ожидал, она нерешительно ссылалась на то, что король умер совсем недавно.

– Не бойся мертвых, Джейн, – сказал он, сбрасывая платье с ее плеч и обжигая кожу поцелуями. – Надо больше бояться живых, чем тех, кто превращается в прах в своих могилах.

Опустившись на кушетку рядом с ней, он торжествующе рассмеялся. «Ну, Джейн, теперь мы поменяемся ролями. Ты станешь просителем. Ты уже не скажешь «еще не время». Нет, Джейн, ты не скажешь этого. Ты скажешь: «Скорее… я не могу жить без тебя».

Это было начало. Любить Дорсета было все равно что погружаться в зыбучий песок, и Джейн быстро теряла силы. Плотское желание было слишком велико, скоро ее, обессиленную, затянет совсем, и она полностью будет принадлежать ему.

Временами она чувствовала стыд и унижение. Это была страсть без любви, сжигающий огонь, который иссушал ее душу, а не приносил нежное согревающее тепло. Дорсет, лежа рядом с ней, с небрежным видом рассказывал о своих любовных похождениях с откровенностью, которая ранила и шокировала ее. А он и хотел заставить ее стыдиться, он специально хотел унизить ее. Она пыталась порвать с ним. У нее был собственный дом, подаренный Эдуардом, и ей следовало бы покинуть двор. Но приходил Дорсет, и зыбучий песок затягивал ее все глубже и глубже.

Гастингс был взбешен. Люди смеялись над ним. Говорили, что он годами, как голодный пес, ждал лакомого куска с королевского стола, а теперь Дорсет набросился на этот кусок, прежде чем Гастингс успел открыть рот.

– Ты глупа, – сказал он Джейн, случайно повстречавшись с ней. – Дорсет груб и жесток. Подумать только, что тебе придется пополнить жалкую толпу отвергнутых им любовниц!

– Я не нуждаюсь в вашей жалости. Приберегите ее для других, – разгневанно сказала она.

– Очень скоро она тебе понадобится. Не задумываешься ли ты о том, что когда Дорсет порвет с тобой, тебе придется приползти ко мне? А я никогда не возьму ни одну из его бывших любовниц.

– Я больше не потерплю оскорблений! – воскликнула она и поспешила прочь, чтобы он не заметил ее слез.

Джейн направилась в Тауэр. У Дорсета там были свои обязанности, и он хотел, чтобы Джейн была возле него. Всякий раз она говорила себе и ему, что не пойдет, так как здравый смысл подсказывал ей: «Удались от придворной жизни. Вспомни о том чувстве собственного достоинства, которое было у тебя, когда был жив Эдуард». Но страсть пересиливала.

Приятно, что Кейт вновь была рядом с ней. Кейт очень хотелось, чтобы Джейн поделилась с ней своими секретами, но Джейн молчала. Поэтому Кейт не оставалось ничего иного, как рассказывать Джейн о событиях, происходивших в Тауэре.

– Посыльные приходят и уходят целыми днями напролет, – говорила она. – Бог их знает, что они делают, я могу только догадываться. В общем, все выглядит так, будто мы готовимся к осаде. Каждый день во двор прибывает все больше солдат, а сейчас они устанавливают пушку на Тауэр-Хилл. Со складов принесли оружие.

Кейт была права: весь Лондон был встревожен, но Джейн ни о чем не могла думать, кроме как о своем возлюбленном.

* * *

Завернутый в плащ, с низко надвинутым капюшоном человек сел в лодку и попросил лодочника перевезти его через реку. Лодочник с готовностью повиновался, так как в смутные дни, когда тот, кто вчера был великим, сегодня становился никем, бедный лодочник никогда не мог с уверенностью определить, насколько важной персоной был его клиент. На этот раз в лодке была леди с мягким и приятным голосом, ее лицо было прикрыто плащом, но лодочник заметил, что она необычайно красива. Он удивился, что за дело у нее могло быть за рекой. Она была грустной и молчаливой. Ему не нравилось, когда такие леди, как она, держали путь в Саутуорк. Она хорошо заплатила и любезно поблагодарила, а он наблюдал за ней, как она шла по берегу, пока не скрылась из виду.

Джейн шла на свидание к Дорсету. Она чувствовала себя виноватой и стыдилась, но в то же время была возбуждена. Она едва могла дождаться момента, когда почувствует руки любовника, обнимающие ее; и ей вновь и вновь приходилось напоминать себе, что нужно быть осторожной, что даже сейчас кто-то может следить за ней, узнать, где прячется ее любовник, и выдать его и Джейн вместе с ним.

А Дорсет действительно скрывался. Заговор, который планировал он вместе со своей семьей, не удался. Ричард Глостерский, двигавшийся на юг, был вовремя предупрежден герцогом Бекингемом, и сейчас маленький король был на попечении своего дяди Ричарда, как и намечал его отец. Лорд Риверс, дядя Дорсета, и Ричард Грей, его брат по материнской линии, были взяты герцогом Глостерским в плен. Лондон, в основном благодаря участию Гастингса, устроил Ричарду Глостерскому и маленькому королю теплый прием, а королеве с ее семейством пришлось спасаться бегством в святилище женского монастыря. Дорсет вынужден был скрываться, пока он сам или его друзья не соберут достаточно средств и людей, чтобы продолжать борьбу.

Оглянувшись, чтобы убедиться, что ее никто не преследует, Джейн вбежала в короткую узкую улочку. Она остановилась перед самым большим домом и торопливо постучала в дверь. Через некоторое время дверь чуть-чуть отворилась, и человек с ввалившимися глазами и странно перекошенным ртом посмотрел на нее.

– О, Дэнок, – сказала Джейн, – быстрее впусти меня.

Дэнок снял тяжелую цепь, не позволявшую открыть дверь больше чем на дюйм, и Джейн стремительно вошла. Дверь за ней тут же закрылась, а цепь была водворена на место.

Джейн дрожала, отчасти от облегчения, что она наконец добралась незамеченной, отчасти от ужаса, который это место неизбежно вызывало у нее. Это был зловещий дом, и его тишина становилась еще ужаснее оттого, что время от времени она прерывалась странными звуками – мягким топаньем бегущих ног, низким ропотом голосов, слабыми стонами, а порой и полными муки воплями, которые могла бы издавать рожающая женщина. Джейн чувствовала, что дом пропитан похотью и алчностью, страданиями, болью и смертью. Она не хотела идти сюда, но должна была это сделать, ибо так велел Дорсет.

Открылась дверь, и какая-то женщина бесшумно направилась к ней. Она была одета в платье сизо-серого цвета, на шее висел серебряный крест на тяжелой цепи.

– Не будете ли вы так любезны войти, а потом вас проводят к Его светлости лорду? – тихо спросила мадам.

Джейн кивнула и последовала за ней в комнату, которую та ей указала.

– Вашей светлости следует быть очень осторожной, приходя сюда. – Женщина опустила тяжелые веки. – Полагаю, что мой долг – предупредить вас. Его светлость был одним из наших постоянных гостей… в дни своего величия. Возможно, его враги догадываются, что он может скрываться у нас. Правда, обычно сюда приходят джентльмены, чтобы навестить девушек, но найдутся люди, которые могут заподозрить такую известную женщину, как вы…

Мадам улыбнулась, когда Джейн вся зарделась от этих слов. Она пожала плечами и продолжала:

– Мы имеем репутацию заведения, предоставляющего джентльменам наилучшие услуги. Многие убедились, что в наших силах дать им все, что бы они ни пожелали.

Джейн вдруг рассердилась.

– И поскольку убежище во время беды столь же дорого, как и удовольствие в мирное время, – язвительно заметила она, – есть люди, которые могут заподозрить вас в том, что вы помогаете Его светлости?

– Вы очень точно поняли смысл моих слов. Вчера вечером возникло небольшое осложнение. Одной из моих девушек визитер задавал весьма необычные вопросы об обитателях дома.

– Я вижу, вы очень встревожены.

– Вот именно, вопросы касались Его светлости. Я приняла меры предосторожности и навела справки об этом джентльмене. Он придворный Его светлости герцога Глостерского. Поэтому я полагаю, вам следует соблюдать еще большую, чем обычно, осторожность.

– Не беспокойтесь, я буду осторожна. А сейчас могу я просить вас проводить меня к Его светлости?

Мадам подошла к двери и хлопнула в ладоши. Появилась девица лет шестнадцати, с нагловатым лицом, на котором уже обозначились следы разврата.

– Это Китти, – сказала мадам. – Она обслуживает Его светлость, и я слышала, что он очень доволен всем, что она делает.

Китти провела ее вниз по лестнице, затем через темный коридор, по обеим сторонам которого в стенах располагались плотно закрытые двери. По стенам тонкими струйками стекала вода, а каменный пол был скользким. Дорсета разместили так, что он мог бы при малейшей опасности выскользнуть из дома через боковой ход.

Китти остановилась перед дверью и постучала. Голос Дорсета спросил: «Кто там?»

– Это Китти, милорд, – сказала девушка, – с леди, которая пришла навестить вас.

Дорсет открыл дверь.

– Джейн! – воскликнул он и бросил Китти: – Убирайся. И если я обнаружу, что ты подслушиваешь у двери, тебя выпорют.

Он закрыл дверь и стоял, прислонившись к ней.

– Это заткнет девчонке рот. Она знает, что я держу свое слово. А теперь, Джейн, рассказывай скорее, какие новости?

Его прежде всего интересовали новости. Развлекать его в этом доме могли многие, но только Джейн приносила новости от друзей, и никто, кроме Джейн, не мог передать его послания королеве.

Она промолвила:

– Новостей немного. Герцог Глостерский в замке Бэйнард, а король должен покинуть дом Лондонского епископа и переехать во дворец Тауэра.

После этих слов он поцеловал ее, но совершенно бесстрастно.

– Есть ли известия о моей матери?

– Она находится в святилище женского монастыря с маленьким Ричардом и дочерьми.

– Ей бы не следовало прятаться там. Это признание вины. Она могла бы быть более полезной где-нибудь в другом месте.

Джейн попыталась успокоить его, отвлечь от постигших его неудач.

– Герцог Глостерский не хочет неприятностей, – сказала она. – Он рад, что дело уладилось без кровопролития. Я думаю, что, когда он уверится, что ваша семья готова признать его в качестве протектора[1] Англии и опекуна короля, он простит вас.

– Простит нас? Не ему прощать. Ты что думаешь, что мы когда-нибудь признаем его опекуном короля? Ты говоришь глупости, Джейн.

– Лучше говорить глупости, чем их делать.

– Слушай, Джейн, – сказал он примирительно, помня о том, какой полезной она могла быть для него, – ты ведь пришла сюда не ссориться, могу поклясться в этом.

– Конечно, нет, хотя я ненавижу это место!

– И все же ты пришла, чтобы увидеть меня.

– Я не могла не прийти.

– Милая Джейн. Ты моя… абсолютно и безоговорочно.

– По-видимому, это так, Томас. Если бы ты удалился от двора, я уверена, Ричард был бы твоим другом.

– Что! Неужели я должен добиваться дружбы с этой гадкой свиньей, с этим предателем…

– Он не предатель. Эдуард поручил сына его заботам, и он прибыл в Лондон исполнять свои обязанности.

Лицо Дорсета побагровело от ярости.

– Итак, ты на стороне Ричарда. Ты защищаешь своего друга Гастингса! Боже мой! Уж не стала ли ты его любовницей?

Теперь настала очередь Джейн возмутиться и рассердиться.

– Я ненавижу этого человека, и ты прекрасно об этом знаешь.

– Но он, кажется, любит тебя; и разве Гастингс, друг Ричарда, не был бы тебе лучшим покровителем, чем скрывающийся Дорсет?

– Я не ищу покровителей. И никогда не искала.

– А разве не ты по доброй воле стала содержанкой короля?

– Я оставила мужа ради Эдуарда, потому что любила его.

Он взял ее руки в свои.

– Прости меня, Джейн. Я переутомился. Здесь, в этом ужасном месте, я подкупаю проституток и сводницу, чтобы они прятали меня.

Она сразу смягчилась.

– Я понимаю, как тебе приходится страдать.

– Еще столько предстоит вынести. Если бы не этот предатель Бекингем, такого бы с нами не приключилось. Бекингем и Гастингс – вот кто погубил нас.

Джейн вдруг почувствовала, что защищает старого врага:

– Гастингс сделал то, что считал справедливым. Он был предан Эдуарду и сохранит верность герцогу Глостерскому и королю. Пойдем, отдохнем немного. Давай я налью тебе вина.

Она подошла к столу и наполнила бокал.

– Джейн, – сказал он сдержанно, – ты очень рисковала, придя сюда, особенно когда собирала для меня новости при дворе. Если тебя поймают, расправа будет короткой. Почему ты делаешь это? Почему ты не найдешь более подходящего любовника?.. Сам благородный Гастингс вздыхает по тебе. А ты, завернувшись в плащ, приходишь сюда. Если бы тебя поймали, то даже Гастингс не смог бы тебя спасти. Почему ты делаешь это, Джейн?

Она стояла над ним с бокалом вина, и он притянул ее к себе.

– Я скажу тебе почему. Ты приходишь, потому что ничего не можешь поделать с собой. Ты последуешь за мной в ад, Джейн, стоит мне поманить тебя. Ты пойдешь за мной на вечные муки. – Он провел рукой по ее волосам. – Ты не можешь устоять передо мной. Да, ты очень красива, и ты очень преданна, и я искренне люблю тебя. А пока мы любим друг друга, нам ли беспокоиться о том, что происходит за этими стенами! Такая любовь, как наша, – это блаженство. Ты можешь забыть обо всем, кроме меня… и я – кроме тебя. Именно в этом блаженство любви. Ручаюсь, что Ричард никогда не найдет женщину, которая бы любила его жалкое, изуродованное тело так, как ты любишь мое.

Он снова сломил ее сопротивление. Она не могла устоять перед его чарами.

Позже, когда Дорсет, расслабившись, лежал возле нее, он снова заговорил о Гастингсе.

– Когда я лежу здесь и думаю о своих неудачах, я прихожу к выводу, Джейн, что будь Гастингс на нашей стороне, возможно, все сложилось бы иначе. Что за странных любимцев выбирает себе Лондон! Старый Сити полюбил Эдуарда за его обаяние и красоту, за то, что он был прекрасный парень, которому нравилось соблазнять чужих жен. Даже когда он стал толстым и ленивым и требовал «добровольных приношений», Лондон продолжал любить его. То же самое и с Гастингсом. Гастингс следует привычкам своего друга-короля, и Лондон любит Гастингса. Лондон слушает Гастингса, Джейн, когда он должен слушать меня.

– Мне жаль, что зависть так терзает тебя.

– Как ты думаешь, почему Гастингс поддерживает герцога Глостерского?

– Потому что считает это своим долгом.

– У тебя, однако, очень высокое мнение о человеке, которого, если верить твоим словам, ты презираешь.

– Я думаю, Томас, ты не настолько любишь меня, чтобы ревновать, – сказала она печально.

Он покрыл ее лицо поцелуями, но она почувствовала, что в них не хватает тепла.

– О, – прошептал Дорсет, – он, конечно, честный, благородный человек, но и самого честного и благородного можно заставить забыть о долге.

– Что ты имеешь в виду?

Но Дорсет не ответил. Он исступленно смеялся, лаская и целуя ее, а затем снова и снова овладевал ею.

* * *

Впоследствии, когда Джейн вспоминала эти дни, ей казалось, что страсть к Дорсету была безумием, ослепившим ее.

Когда однажды она пришла в Саутуорк, Дорсет был в бешенстве.

– Запри дверь! – приказал он и взял ее за плечи, но в его жесте не было ничего похожего на любовь.

– У тебя плохие новости, Томас? – спросила она встревоженно.

– Новости о вероломстве и предательстве. Боже правый! Мы должны действовать немедленно.

– Что произошло?

– Ложь! Злостное измышление этого борова Ричарда Глостерского. Ты спрашиваешь, что произошло?.. А вот что, Джейн: он заставил епископа Стиллингтона произнести перед Королевским Советом дикую, подлую ложь.

– Епископа Стиллингтона? – спросила Джейн; она начала что-то смутно припоминать.

– Он говорит, что отчим никогда не был по-настоящему женат на моей матери. Эдуард якобы ранее заключил брачный договор с какой-то женщиной, родившей ему ребенка и умершей в монастыре, но которая была еще жива, когда он женился на моей матери.

– Да, – медленно проговорила она, – я помню. Он схватил ее за руку и начал трясти.

– Ты помнишь? Что за чепуха? Что ты помнишь? Это случилось задолго до того, как ты очутилась при дворе.

– Но, Томас, это правда. Стиллингтон был заключен в Тауэр за то, что рассказывал об этом. Это произошло почти тогда же, когда герцог Кларенсский был… найден мертвым. Эдуард делился со мной. Это правда, что он был женат до того, как женился на твоей матери.

Дорсет поднял руку, словно хотел ударить ее.

– Если ты еще раз об этом скажешь, я… я убью тебя.

Она посмотрела на него холодным взглядом. Джейн поняла, что она его совсем не интересовала, его заботили только собственные честолюбивые устремления.

Вдруг он улыбнулся.

– Прости меня, Джейн. Прости меня, любимая. Я расстроен из-за новой беды. Разве ты не понимаешь, что если об этом узнают, это конец для всех нас?

– Конец для Вудвиллей, – холодно промолвила Джейн.

– И для тебя, Джейн. Потому что ты одна из нас. Ты и я, мы были слишком близки, моя дорогая.

Она немного смягчилась.

– Обнаружил все герцог Кларенсский, – сказала она. – Он зло упрекал этим своего брата, короля.

– Кто еще знает об этом, кроме тебя?

– Королева и герцог Глостерский. Эдуард говорил, что его секрет знали лишь те, кому он мог доверять.

– Те, кому мог доверять! Этому борову! Еще Стиллингтон знает. Мой отчим был дурак, раз позволил ему остаться на свободе.

– Он всегда любил откладывать неприятные дела в долгий ящик. Стиллингтон обещал хранить тайну, поэтому он отпустил его.

– Ручаюсь, что за хорошую плату. Отчима легко можно было затянуть в ловушку из-за его прихотей. В дни его молодости – это были женщины, а с годами его стало манить золото.

Джейн умоляюще посмотрела на него:

– Смотри правде в глаза, Томас. Твоя мать, по правде говоря, не была замужем за королем, и принцы – не настоящие принцы. Поэтому Ричард Глостерский – король Англии.

– Молчи! Я не позволю этого говорить.

– Но это же правда.

– Значит, ты тоже против нас? Кому же можно доверять?!

– Я не против тебя. Как я могла бы быть против тебя, если я люблю тебя? Но Ричард – настоящий король Англии.

– Где твоя верность, Джейн? Мне… и Эдуарду? Ты в долгу, если не передо мной, то перед ним. Он доверял тебе, Джейн. Уж не собираешься ли ты пойти против него? Это была его воля, чтобы молодой Эдуард сидел на троне. Ричард Глостерский – предатель, разве он не знал, что брат полагался на него и верил в то, что он никогда не пойдет против маленького короля? Поэтому он оставил мальчика на его попечение.

Наблюдая за Джейн, Дорсет заметил беспокойство в ее глазах. Какая же все-таки она дура! Слишком эмоциональна, слишком великодушна, слишком добросердечна. Она пришла в этот мир с великими дарами – красотой и очарованием, но она слабохарактерна, глупа и абсолютно беззаботна. Когда-нибудь она плохо кончит. Когда ее красота померкнет, а вместе с ней и ее очарование, она окажется без средств к существованию в равнодушном к ней мире.

Джейн хотелось думать, что Дорсет прав. Она вспоминала Эдуарда. Как легко было думать, что Ричард предатель, ведь именно так ей хотелось думать. Он обещал заботиться о сыне своего брата, а как только брат умер, сам сел на трон.

– Джейн, – спросил Дорсет, – ты поможешь сыну Эдуарда?

Помочь маленькому Эдуарду, которого она любила как свое собственное дитя? Конечно, она поможет. Неважно, правильно это или нет. Любовь в глазах Джейн была гораздо важнее справедливости. Она, конечно, поможет ради короля Эдуарда, для которого она отказалась от своей добродетели, ради его сына Эдуарда и ради Дорсета, который привязал ее к себе цепями желания.

– Ты ведь любишь этих детей, Джейн? – продолжал Дорсет. – Не только Эдуарда, но и маленького Ричарда. Подумай, что станет с невинными детьми, если Ричард Глостерский захватит трон? Всегда найдутся люди, которые усомнятся в том, что говорят Стиллингтон и герцог. Найдутся и такие, которые попытаются вернуть маленького Эдуарда на трон. А Ричард Глостерский? Ты когда-нибудь заглядывала в его рыбьи глаза? Как ты думаешь, что он сделает с двумя невинными мальчиками, которые стоят на его пути? Глаза Джейн расширились от ужаса.

– Но что я могу сделать, Томас? Ричард – настоящий король Англии. О Боже! Страшно подумать, что может приключиться с маленьким Эдуардом!..

Его лицо засияло от воодушевления, и это сделало его еще красивее. Джейн была очарована и легко поверила в его искренность.

– Брак был всего лишь обещанием. Почему же невинные дети должны страдать? Почему вся Англия должна страдать? Джейн, ты можешь помочь. Ты должна.

– Как?

– Ты могла бы привлечь людей к нашему делу. Есть человек, которого ты, несомненно, сможешь убедить сделать все, что ты попросишь.

Джейн в ужасе уставилась на Дорсета. Гастингс и так не выходил у нее из головы.

– Я не смогу, Томас, – быстро проговорила она.

– Почему бы и нет? Гастингс любил Эдуарда. Он любит и сына Эдуарда.

– Он друг герцога Глостерского, и ты очень хорошо это знаешь.

– Ему гораздо больше хочется быть твоим другом, чем другом герцога.

– Я не понимаю тебя. – Джейн дрожала, и хотя ее глаза сверкали, она была очень бледна.

– Одно твое слово, Джейн, и Гастингс послушает тебя. Ты могла бы поговорить с ним.

– И что же я ему скажу?

– Своими нежными словами ты могла бы перетянуть Гастингса на нашу сторону.

– Я не могу этого сделать, Томас.

Он едва не ударил ее, но сдержался. Укрощал ее прежде, укротит и теперь.

– Разве тебе не больно видеть меня униженным?

– У меня сердце разрывается, когда я вижу тебя в таком положении.

– Слишком уж ты горда для человека, у которого разрывается сердце. Ты обрекаешь меня на смерть. Позволь сказать тебе, что именно такой будет моя участь, если мне не удастся бежать во Францию, когда Ричард окажется на троне. Ты обрекаешь на смерть и маленьких принцев. А тебе стоит сказать лишь слово и улыбнуться человеку, который сделает все, о чем бы ты его ни попросила, и мы спасены.

– Ты думаешь, Гастингс оставит Ричарда ради вас, если я попрошу его?

Как бы ей хотелось подавить сейчас свое волнение и не думать о Гастингсе как о возлюбленном! Потом она сказала бы ему: «Ну вот! Вы когда-то предали меня. Теперь я предала вас!»

– Ты привлечешь его на нашу сторону… если станешь его другом.

– Другом? Что ты имеешь в виду?

Он не ответил, и она в неистовстве обернулась к нему:

– Как ты смеешь предлагать мне такое? Я всегда, наверное, была тебе безразлична. Ты говоришь, стать его другом? Его подругой? Я ненавижу тебя!

– Ты ведешь себя как ребенок, Джейн. – На губах Дорсета играла холодная усмешка. – И к тому же, ей-богу, ты неправильно меня поняла. Я сказал: «Стань его другом», и именно это я имел в виду. Ты говоришь, что ненавидишь меня. Бог мой! Сейчас ты возьмешь свои слова обратно. – Он притянул ее за плечи. – Тебя же тянет к нему. Ты – бесстыдная шлюха. Ты устала от меня, и тебя тянет к Гастингсу.

Джейн с безумной яростью колотила кулаками по его груди.

– Ненавижу тебя! – кричала она, почти рыдая. – Ненавижу!

– Как это похоже на тебя, Джейн! Ты говоришь, что ненавидишь меня, а сама ведь любишь меня. Ты утверждаешь, что и Гастингса ненавидишь. Может, тебе неведома разница между любовью и ненавистью?

Постепенно она успокоилась, он притянул ее к себе и, нежно перебирая пальцами ее волосы, говорил:

– Разве я не самый ревнивый из мужчин? Разве я не предпочел бы страдать от мук забвения или умереть, чем допустить то, что ты должна сделать… то, что пришло тебе на ум?

Она попыталась высвободиться, но он не отпустил ее.

– Ты могла бы поговорить с ним, даже пообещать ему что-нибудь. Что значат обещания, когда человек доведен до отчаяния?.. Можно сказать ему, что Стиллингтон и герцог Глостерский сговорились и состряпали эту историю с женитьбой короля. Ручаюсь, верный Гастингс будет искренне предан маленькому королю, если ты его о том попросишь.

– Но они вовсе не состряпали эту историю, Томас.

– Прекрасно. Пусть себе Ричард продолжает идти к своей подлой цели. Мне что за дело. Но я не могу оставаться здесь и попытаюсь бежать. Меня, несомненно, схватят, водворят в Тауэр и будут пытать. А когда потом они захотят убить меня, то выведут на Тауэр-Грин, и ты, Джейн, будешь там, будешь смотреть, как моя истекающая кровью голова скатится на солому… Ты пожалеешь тогда, что не сделала ничего, чтобы спасти эту голову, которую когда-то любила, ведь ты действительно любила меня, Джейн.

– Я все еще люблю тебя, – промолвила Джейн.

– Нет, ты не любишь меня. Теперь я это знаю. Беда, как известно, не приходит одна. – Он поцеловал ее и потянул на кровать. Ему хотелось удостовериться в том, что он не утратил своей власти над ней. – Джейн, я слишком многого от тебя хочу. Ты не должна больше приходить сюда. Это очень опасно.

Он склонился над ней и вначале нежно поцеловал в шею, затем, изображая страсть, стал целовать ее все неистовее. С полуприкрытыми глазами она отвечала на его поцелуи. Приближался момент, когда для них не будет ничего, кроме неудержимого стремления друг к другу.

– Джейн, любимая, – прошептал он. – Ты привлечешь Гастингса на нашу сторону?

И тогда она ответила, что сделает все, о чем он ее просит.

– Бог мой, Джейн, – с облегчением вздохнул Дорсет, – я знал, что ты и вправду меня любишь. Я верил, что ты не подведешь меня.

* * *

Джейн одевалась с особой тщательностью, и выглядела она на редкость прекрасно. На ней было платье ее любимого голубого цвета, восхитительные волосы ниспадали на плечи. Ее возбуждало и радовало то, что она решилась склонить Гастингса к предательству. Ей казалось, что она изменилась с тех пор, как очутилась при дворе. Она – добросердечная, веселая и покладистая женщина – замышляет месть, и мысль об этом доставляет ей удовольствие. Как приятно сыграть с ним злую шутку, такую же, как он пытался проделать с ней много лет назад!

«Я грешница, – подумала Джейн, – я и вправду такая скверная, как говорят обо мне проповедники у собора Святого Павла».

Этим утром она как бы случайно встретила Гастингса, направлявшегося в замок Бейнард на совещание с Ричардом. Он поклонился, при виде ее лицо его осветилось радостью.

Джейн сказала ему:

– Добрый вам день, милорд! Прозвучало это гораздо любезнее, чем обычно.

– Добрый день, Джейн, – ответил он и добавил: – Ты выглядишь расстроенной. Что-нибудь случилось?

На его губах играла мягкая улыбка, а взгляд выражал острую тоску и горячую готовность помочь ей.

– У меня столько всяких проблем, милорд. А я глупая женщина, и у меня нет никого, с кем бы я могла их обсудить.

Это звучало как приглашение к разговору, и Гастингс не преминул им воспользоваться.

– Может быть, я смог бы тебе чем-то помочь?

Она возликовала, видя, с каким рвением он стремится прийти ей на помощь. Ведь она теперь никто, и все же он рад услужить ей. Он не смеялся над тем, что она лишилась своего влияния. Несомненно, в Гастингсе было что-то хорошее, но она не даст себя обмануть. Джейн не забыла прошлого и не позволит своей ненависти ослабеть.

– О, милорд, я не смею посягать на ваше время.

– Посягать на мое время!

Она заметила, что глаза его потеплели: в его взгляде читалось многолетнее страстное стремление к ней, в нем светилась такая надежда, какой она никогда прежде не видела.

– Когда, Джейн? – спросил он.

– Вы хотите сказать, милорд, что можете найти время для разговора со мной?

– Может быть, придешь сегодня и мы вместе поужинаем? Это доставило бы мне величайшее удовольствие.

– Вы добры ко мне. Но я полагаю, что если учесть все…

– Прошу тебя, Джейн, не вспоминай об этом. Мы должны забыть прошлое. Так я жду тебя в четыре часа?

Она заколебалась, чувство стыда заставляло ее отступить.

– Прошу тебя, Джейн, – настаивал он. – Ты даже не представляешь, какую радость мне доставишь!

Затем он вынужден был уйти, ведь нельзя же заставлять герцога Глостерского ждать.

А Джейн вернулась в свой дом у реки, где она жила с тех пор, как Дорсет стал скрываться. Встреча с Гастингсом глубоко взволновала ее. «Кем я стала?» – спрашивала она себя вновь и вновь. Ей казалось, что она похожа на животное, меняющее кожу, чтобы приспособиться к среде, в которой живет.

Рядом с могущественным королем Эдуардом она чувствовала себя безмятежно спокойной, никогда не вмешивалась в государственные дела, просила за тех, кто попадал в беду: нежная, добрая, остроумная Джейн Шор. Но сейчас, влюбившись в интригана Дорсета, она сама погрязла в интригах. Где та добрая, всепрощающая Джейн? Теперь она радуется возможности отомстить за давнишнее оскорбление. А к отмщению ли она стремится? Зачем ей нужен Гастингс?

Она должна быть хитрой, осторожной и смелой. За ней следят шпионы, посланные герцогом Глостерским, самым влиятельным и, как говорят, самым безжалостным человеком в Англии. Ощущение опасности подстегивало ее, и потому она трепетала от возбуждения, готовясь посетить лорда Гастингса.

Джейн пришла в его апартаменты в назначенное время. Один из слуг, одетый в блестящую ливрею, церемонно впустил ее. Джейн тут же окружили кланяющиеся мужчины и женщины, которым, очевидно, сказали, что их хозяин ожидает очень важную персону. Затем она увидела Кейтсби, друга Гастингса. Он узнал Джейн, поклонился ей и тут же ушел. «Интересно, – подумала Джейн, – когда двор начнет шептаться по поводу того, что Джейн Шор и лорд Гастингс находятся в интимных отношениях?»

Появился сам Гастингс; безукоризненно одетый, он выглядел очень изысканно. Годы смягчили черты его лица. Он приветливо улыбался, но был очень бледен, и Джейн заметила, что его щека нервно подергивается.

– Джейн, как это мило, что ты пришла!

– Нет, милорд, это вы очень любезны, что приняли меня. Он махнул рукой, отпуская слуг, и когда они остались одни, сказал:

– Почему бы тебе не называть меня Уильямом, коль скоро мы собираемся стать друзьями?

Она засмеялась:

– Друзьями! После стольких лет… Уильям?

– Многих напрасных лет. Слишком многих, чтобы принимать их во внимание. – Он проводил ее в небольшую, но элегантно обставленную комнату. – Но годы пощадили тебя, Джейн, – добавил он.

– Да и вас тоже.

– Как мило с твоей стороны говорить мне это. Но давай же пройдем к столу, и я велю немедленно подавать ужин.

Она села за стол, а он дернул за шнур колокольчика. Слуги подали разнообразные блюда. Все было просто превосходно, словно Гастингс хотел сказать: «Вот смотри, и я могу развлекать тебя так же, как это делал король».

Джейн заметила, что он не мог удержаться, чтобы не сравнивать себя с королем; несомненно, он питает большие надежды и считает этот ужин тет-а-тет началом отношений, к которым он так давно стремится.

Молчаливые, бесшумно ступающие слуги и служанки внесли украшенных перьями жареных павлинов. За ними последовали перепела и жареные фазаны, утки и филей говядины. Были тщательно подобраны лучшие вина. Все было так, словно он хотел показать себя эпикурейцем, видевшим смысл жизни в утонченных удовольствиях.

Пока они ели, Гастингс поддерживал легкий разговор, и лишь после того как были отпущены слуги, он положил локти на стол и, серьезно посмотрев на нее, спросил, не чувствует ли она себя одинокой, ведя такой замкнутый образ жизни.

– Замкнутый образ жизни? – переспросила она. – Откуда вы знаете, как я живу?

– Я делаю выводы. Скажи мне, нет ли у тебя…

– Покровителя? – Она беспечно рассмеялась. – У меня нет, зато у Англии есть.

– Я рад этому, Джейн. Я надеялся…

Она постаралась перевести разговор на другую тему.

– Милорд… Уильям, сейчас наступили смутные времена. Он пожал плечами.

– Протектор Англии – сильная личность, а Англия, как и ты, Джейн, нуждается в сильном покровителе.

– Но ведь у Англии есть король, разве не так?

– Он всего лишь маленький мальчик. Джейн, я о многом хотел бы поговорить с тобой, и я пытался сделать это с тех пор, как ты пришла, но, поверь, это нелегко. Ты знаешь мои чувства к тебе. С самого начала…

– О, Уильям, как все это напоминает мне прошлое! Я вспоминаю то время, когда была юной девушкой и мой отец водил меня смотреть на торжественные процессии.

– Я участвовал в одной из них.

– Вы посмотрели на меня… и так все началось.

– Джейн, ведь ты бы не согласилась на этот ужин со мной, если бы не считала меня своим другом?

– Я ваш друг, Уильям.

– Ты же понимаешь, что мне от тебя нужно нечто большее, чем дружба.

– Тогда, Уильям, давайте говорить откровенно.

– Именно этого я хочу.

Гастингс поднялся, подошел к ней и наполнил ее бокал. Он положил руку на обнаженное плечо Джейн. Рука Гастингса была горячей, а прикосновение – ласковым. Она подняла его руку и отвела в сторону.

– Да, – промолвила она, – давайте поговорим.

Он придвинул свой стул поближе и облокотился на стол, наблюдая за ней.

– Эта ночь, – наконец проговорил он, – счастливейшая в моей жизни, с тех пор как Эдуард привел тебя ко двору. Ты должна верить мне, Джейн. Я никогда не переставал корить себя за то, что сделал. Простишь ли ты меня, Джейн?..

Она слегка прикоснулась к его руке, а он схватил ее руку и задержал в своей.

– Вы просите прощения у меня? – спросила она. – Но я сама должна просить прощения у вас. Я относилась к вам враждебно, злобно упрекала вас. Поэтому прошу, давайте не будем просить прощения друг у друга.

– Твои слова всегда ранили меня, – ответил он, – но я никогда не забуду, что у тебя в руках были иные, более сильные средства, которые ты могла бы использовать против меня. Другой на твоем месте загубил бы мою карьеру. Ведь Эдуард прислушивался к твоему мнению, разве не так? Люди говорили, что во времена Эдуарда двор был тебе обязан многим больше, чем кому-либо другому в стране. В твоей власти было сделать так, чтобы меня разорили и изгнали из двора. О, Джейн, ты не только самая милая, но и самая справедливая женщина.

Ее глаза внезапно наполнились слезами.

– Нет, – быстро молвила она и сразу же почувствовала себя несчастной и пристыженной.

– Да, – настаивал он. – Нет такого человека в Лондоне, который бы не согласился со мною. Ты самая прелестная из женщин, и я люблю тебя.

Она не смела взглянуть на него.

– Нам еще о многом надо поговорить, – запинаясь, произнесла она. – Не забывайте, Уильям, что это я пришла поговорить с вами.

– Ты пришла сюда, чтобы рассказать мне о своем одиночестве, Джейн. Я тоже одинок. Почему бы нам с тобой не утешить друг друга, если мы в этом так нуждаемся? – Он вдруг рассмеялся. – Утешить! Разве то, что мы могли бы дать друг другу, не дурно называть утешением? Разве о райском блаженстве можно говорить как об утешении? Давай забудем прошлое, Джейн.

– Тогда мы были совсем другими людьми, Уильям. «Да, – подумала она, – мы были совсем другими. В то время я не пришла бы к нему с такой целью. Тогда я была честна и у меня было чувство собственного достоинства. Но я изменилась, так же как и он; только он – в лучшую сторону, а я – в худшую. Дорсет изменил меня, довел до звероподобного состояния. Женщина не должна позволять так себя использовать».

А он продолжал говорить, прося прощения за того Гастингса, который в дни своей безрассудной, полной приключений молодости пытался похитить ее и для этого строил опасные планы. Он закрыл лицо руками.

– И вот тогда я потерял тебя, Джейн, на многие годы. Я виноват в своей жестокости, я виноват в том, что мстил ювелиру. Как часто я терзался мыслями о том, что сам отдал тебя Эдуарду! Я, добровольно и совершенно по-глупому, отдал ту, которую страстно и нежно любил.

– С этим покончено, и все забыто, – мягко сказала Джейн. – Мы уже не молоды и не безрассудны.

– А поскольку мы уже не молоды и не безрассудны, давай не упускать предоставленный нам случай.

– С такими вещами не стоит торопиться. Я пришла сюда поговорить не о себе. Я хочу попросить вашего совета. Я в смятении. Прошу вас, Уильям, помогите мне с этим делом, и тогда… может быть, мы сможем подумать и о… нас самих.

Она увидела, как в глазах его блеснула надежда. Разве она не сказала ему: «Помоги мне в этом деле, и я стану твоей любовницей»? Неужели она выразилась так откровенно грубо? Что с ней стало, если она трепещет при мысли об объятиях этого человека?

– Скажи мне, дорогая, что тревожит тебя? – спросил Гастингс.

– Маленький король, Уильям. Ведь он, по сути дела, не более чем узник в Тауэре.

– Нет, нет, Джейн. Он не узник. Он находится в государственных апартаментах в ожидании коронации.

– А его мать, его брат и сестры содержатся в святилище женского монастыря?

– Содержатся в святилище? Не забывай, что они там по собственному желанию.

– Потому что боятся выйти оттуда. Гастингс пожал плечами:

– Королева виновата в том, что замышляла мятеж. Это стало ясно, когда она поспешно бежала в монастырь, узнав, что ее план сорвался.

– Замышляла мятеж?

Щеки Джейн разрумянились. Вино возбуждало ее, оно оказалось крепче, чем она думала, и Джейн подозревала, что Гастингс знал об этом. Она вдруг вспомнила о снотворном, которое он вручил Кейт. Конечно, она должна помнить обо всем, чтобы не наделать глупостей.

– Мятеж против кого? Против короля? Или его дяди? Тут есть разница, и вы должны это понимать.

– Нет, Джейн, разницы нет. Умоляю тебя, дорогая, если ты собираешься говорить об этих вещах, говори потише. Шпионы есть повсюду. Не забывай о том, что совсем недавно ты была в самых дружеских отношениях с одним из членов семьи королевы.

Джейн зарделась, а он поспешил добавить:

– Прости меня, Джейн. Ведь с этим покончено, не так ли?

– Не говорите больше об этом.

– Хорошо, не буду. Но помни, дорогая: ты вне подозрений до тех пор, пока будешь вести себя благоразумно. Его светлость герцог Глостерский очень хорошо к тебе относится. Мы говорили с ним о тебе.

– Вы говорили обо мне?

– Да. Он помнит о том, что ты сделала когда-то для него и герцогини. Я тоже многое никогда не забывал и… не забуду.

– Хорошо, что вы предупредили меня. Я буду осторожнее. Но, Уильям, друг мой, я повторяю: принять сторону маленького короля – это значит быть не на стороне герцога Глостерского.

– Ты что-нибудь слышала, Джейн?

– То, что он сговаривается со Стиллингтоном отнять корону у сына Эдуарда.

Гастингс изумился.

– Как ты узнала об этом, Джейн?

– Такие новости быстро распространяются. Скоро весь Лондон будет об этом говорить.

– Я не знал, что это уже просочилось.

– Я слышала, Стиллингтон заявил об этом на Совете. Уильям, что стало с друзьями Эдуарда, поклявшимися в верности ему? Ведь они обещали защищать его сына. Эдуард не мог предположить, что его брат, которому он так доверял, повернется против мальчика.

– Ты так горячо защищаешь маленького принца, Джейн…

– Потому, что люблю его. Он и его брат часто играли у меня. Я люблю детей, а эти мальчики были почти моими детьми. Вы верите в историю, которую Стиллингтон рассказал Совету?

– Я не знаю, чему верить. Но если он сказал правду, то Ричард Глостерский – полноправный король Англии, Ричард III, поскольку сын Георга из-за предательства отца был лишен гражданских и имущественных прав.

– Но ведь Ричард клялся в верности сыну Эдуарда?

– Это так, но если слова Стиллингтона будут доказаны, то не Ричард должен будет соблюдать верность молодому Эдуарду, а, наоборот, Эдуард – Ричарду.

«Гастингс прав», – подумала она. Но что будет с маленьким Эдуардом, которого она любит как собственного сына? Что будет с Дорсетом? Как ни странно, во время встречи с Гастингсом, которого Джейн так сильно ненавидела, ей приходилось постоянно напоминать себе о Дорсете – он все больше и больше отступал на задний план. Вспоминая о маркизе, она видела жесткую усмешку на его устах и невольно сравнивала ее с мягкой улыбкой Гастингса. А ей так нужна была нежность: она всегда стремилась к любви, нежной и страстной.

И вдруг Джейн поняла, что сейчас происходит то, чего она уже давно хотела, – она покидает Дорсета. Она зашла в тупик, не зная, что ей делать: любить или ненавидеть, дразнить или сдаваться. «Ах, эти глупые мужчины! – подумала она. – Черт бы их побрал с их раздорами! Какая разница, кто король: Эдуард или Ричард? Почему мы все не можем быть добрыми и любить друг друга?»

А Гастингс тем временем продолжал:

– Есть серьезные основания считать, что Стиллингтон говорит правду.

– Герцог Глостерский мог и сам сочинить эту историю.

– Мог, если бы захотел.

– А вы полагаете, что он бы не захотел?

– Я полагаю, что он человек чести.

– Честь? Что такое честь?! То, что для одних людей зло, для других кажется добром. Ричард клялся своему брату защищать его мальчика. Милорд, неужели вы не понимаете, что Ричард настроен отнять корону у невинного ребенка и надеть ее на себя? – Она положила руку на его плечо и с удовлетворением отметила, что ее прикосновения было достаточно, чтобы отвлечь его от мыслей о герцоге Глостерском. – Уильям, вы присягали на верность Эдуарду. Ваша верность – это то, что я больше всего в вас ценю. Если вы сейчас оставите короля, разве я смогу по-прежнему верить в вашу честность?

Гастингс вдруг схватил и приподнял ее. Ее лицо оказалось на одном уровне с его лицом.

– Что ты имеешь в виду, Джейн? Скажи мне правду. Что ты имеешь в виду?

– Вы обещали хранить верность Эдуарду, – тихо произнесла она. – Если вы оставите его сына, я никогда не смогу доверять вам.

– Но ты никогда не должна вмешиваться в такие дела.

– Тогда отпустите меня, милорд, я пойду. Он покачал головой:

– Ты не уйдешь, Джейн. Ты останешься со мной. Ты останешься навсегда.

– Нет, – проговорила она, но сама знала, что собирается остаться, и знала, что хочет этого. – Могу ли я остаться, если вы готовитесь предать сына Эдуарда – маленького мальчика, которого я люблю!

Он прижал свои губы к ее губам.

– Какое это имеет отношение к нам с тобой? Боже мой, как же я стремился к тебе! Как я мечтал о тебе… И вот наконец ты пришла.

Джейн подумала: «А я ведь тоже мечтала. Что за кошмар! Неужели все это время меня тянуло к нему?»

– Вы должны ненавидеть меня, Уильям, за то, что я сказала вам, – медленно проговорила она. – Герцог Глостерский – ваш друг, и вы очень привязаны к нему. Вы будете верны ему до самой смерти, более верны, чем были верны мне.

Она услышала его голос, исполненный страсти, но мягкий и нежный.

– Ненавидеть тебя? Порой мне казалось, что я ненавижу тебя, но только потому, что я любил тебя больше, чем себя. Ты права, когда говоришь, что Ричард Глостерский мой друг, но что значит дружба в сравнении с любовью? Что значит Ричард Глостерский в сравнении с Джейн Шор?! Моя Джейн, только моя… Джейн, по которой я тосковал и о которой мечтал все эти долгие годы. Ты пришла ко мне, и ты останешься со мной. Ты больше никогда не покинешь меня.

– Я не знаю, – нерешительно проговорила она, – я не могу сказать…

– Ты мое безумие, – шептал он ей, – безумие, овладевшее мной на многие годы. Это должно было случиться, Джейн. Я всегда это знал. Я очень любил Эдуарда до тех пор, пока он не привел тебя ко двору и не показал, что намерен оставить тебя там. И тогда я возжелал его смерти. Так я любил тебя.

– Это была ненастоящая любовь, – настаивала она. – Если бы ваша любовь была настоящей, я бы полюбила вас, когда вы пришли ко мне в Чипсайд. А я возненавидела вас с тех пор именно потому, что вы пытались обмануть меня.

– Неужели ты полюбила бы меня, если бы я вел себя по-другому?

– Мы обещали друг другу не говорить о прошлом. Теперь я доверяю вам. Хотя, если вспомнить, что случилось когда-то, мне бы следовало вас остерегаться.

– Все, что происходит между нами, должно быть с твоего добровольного согласия. Я уже не тот глупец, каким был раньше.

– Тогда, я думаю, мне лучше уйти.

– Прошу тебя, останься. Я еще не сказал всего, что хотел. Ты пришла ко мне, потому что беспокоишься о маленьком короле. На что ты надеялась? Чем я могу быть полезен?

– Я надеялась, что вы сможете повидать мальчика… утешить его. Я надеялась, что вы сможете использовать свою власть, чтобы сделать что-нибудь для него, а не против него.

– А я надеялся, что ты пришла, потому что чувствуешь себя одинокой и ищешь моего общества.

– Может, в этом и есть доля правды.

– Останься со мной, Джейн.

– Я сейчас плохо соображаю. Позвольте мне уйти… А в другой раз…

– Ты уже ускользнула от меня однажды, и я не могу допустить, чтобы то же самое произошло сейчас. В тебе уже нет ненависти ко мне, да ее никогда и не было. Признайся, Джейн.

– Тогда это была не ненависть. Я не знаю, что это было, но это чувство было очень похоже на ненависть.

– Когда я целую тебя, ты трепещешь, Джейн… Я нужен тебе.

Он действительно был ей нужен. Она была одинока и хотела быть любимой. Она желала нежной, а не жестокой любви. Она должна избавиться от Дорсета, и Гастингс укажет ей путь. Ей нужна была преданность Гастингса, чтобы залечить раны, которые ей нанес Дорсет своим грубым обращением.

Джейн посмотрела на Гастингса. Если это ненависть, то она как-то странно действует на нее, можно сказать, даже возбуждает… и привносит чувство, какое-то особенное и по-своему прекрасное.

Гастингс улыбнулся, он торжествовал.

* * *

Неужели она играла роль – роль любовницы Гастингса? Как легко и приятно было ее играть! Как приятно было выбегать ему навстречу, когда он возвращался к ней, просить его беречь себя, когда он уходил, отвечать на его поцелуи!

«Настанет день, – думала она, – и я презрительно посмеюсь над ним. Я скажу ему: "Теперь, милорд, вы понимаете, как заставили меня страдать. Интересно, сколько брошенных вами женщин испытали то, что вы испытываете сейчас!"»

И все же, когда он уходил на заседание Совета, она рыдала настоящими слезами. Она замирала от ужаса, когда слышала шаги у дверей. Потому что сейчас они были больше чем любовники, они стали заговорщиками. Этого оказалось так легко добиться, когда он лежал возле нее, удовлетворив свою страсть и расслабившись, лишившись своей силы, как Самсон, когда ему остригли локоны. Как просто было привлечь его на сторону маленького Эдуарда, заставить его поверить в то, что Стиллингтон и герцог Глостерский сами придумали историю об Элинор Батлер! Гастингс любил ее очень сильно. Разве его интересовал герцог? Его интересовала только Джейн Шор. Он был абсолютно счастлив, добившись той цели, к которой стремился многие годы.

Взволнованная своими отношениями с Гастингсом, Джейн вскоре почувствовала безразличие к политике. Ее мысли сосредоточились на Гастингсе – ее возлюбленном: Гастингс-политик, ставший теперь главой новой тайной партии, отступил на задний план. Она не сознавала всех масштабов дела, инициатором которого в значительной мере была сама. Гастингс привлек на свою сторону очень важных людей. Они тайно собирались в его доме и порой просиживали до ночи. Джейн не задумывалась, какие планы они строили, ее сердило лишь то, что они отрывали Гастингса от нее.

Время от времени Гастингс рассказывал Джейн, что уже сделано, пока она не закрывала уши и не отказывалась слушать. Тогда он смеялся и целовал ее, радовался, что она держится в стороне от политических споров, потом забывал обо всем, и они наслаждались своей любовью.

Джейн окончательно порвала с Дорсетом, потому что с Гастингсом она была невероятно счастлива. Так же хорошо ей было только в первые месяцы жизни с Эдуардом.

Гастингс говорил: «Иногда я боюсь, что все это мне приснилось, что я проснусь и не найду тебя рядом. Правда, Джейн, я так счастлив, что живу как во сне!»

Он был прав. Все это было похоже на сон. Странный, волнующий, пленительный сон ненависти… или большой любви.

* * *

Но был человек, наблюдавший за влюбленными расчетливым взглядом. Его звали Кейтсби. Этот честолюбивый человек слыл близким другом Гастингса и пользовался его доверием. Он сделал хорошую карьеру, в основном благодаря помощи Гастингса, но смотрел вперед и ждал еще больших побед. Будучи доверенным лицом Гастингса, Кейтсби знал, что этот вельможа переметнулся на другую сторону. Кейтсби считал это безумием и был уверен, что Гастингса околдовали. Разве Гастингс сможет добиться успеха, если его противник – самый умный и хитрый человек в Англии? Кейтсби пришлось решить, чью сторону принять, и он выбрал герцога Глостерского.

Нет, он не сообщил об этом Гастингсу. А почему, собственно говоря, он должен был сообщать ему. Проще ходить на совещания, вникать в планы заговорщиков. Протектор уже приметил Кейтсби и похвалил его. Великий человек похвалит его еще больше, когда Кейтсби раскроет ему заговор, который замышляет против него Гастингс.

Гастингс – дурак, влюбленный дурак. Похоже, он едва ли сознает опасность, угрожающую ему. Если Кейтсби когда-нибудь и приходилось видеть человека, которого просто тянуло к пропасти, так это был Гастингс. Заманивала же его красавица Джейн Шор. Как же он глуп, если позволил женщине убедить себя выступить против могущественного герцога Глостерского, потому что герцог не простит предательства, не поможет и многолетняя дружба – герцог думает только об Англии.

Любой человек на месте Кейтсби, если у него достаточно ума, оставил бы своего патрона ради будущего короля Англии, а Кейтсби был умен. Не прошло и недели после первого визита Джейн к Гастингсу, как Кейтсби направился к Кросби-Холлу и попросил аудиенции у протектора, подчеркнув, что ему чрезвычайно важно встретиться с герцогом наедине. Его сразу же проводили к Ричарду.

За последние недели Ричард очень изменился. Он выглядел бледнее обычного, его взгляд стал тревожным, недоверчивым, порой вороватым.

Его глубоко потрясла история, рассказанная Кейтсби. Холодные глаза вспыхнули таким гневом, что Кейтсби съежился.

– Ты смеешь обвинять Гастингса… в предательстве!

– Милорд, Ваша светлость, я знаю это наверняка. Гастингс доверил мне свою тайну. Его околдовала Джейн Шор, которая, как известно Вашей светлости, была любовницей Дорсета. Она теперь с Гастингсом день и ночь. Она ведьма, Ваша светлость, а ведьмы могут совратить даже сильных мужчин и отвлечь их от выполнения своего долга. Он пойдет, куда бы она ни заманила его, а она манит его к предательству.

Ричарда охватила тревога. Он ведь считал Гастингса своим самым надежным другом.

– Это, должно быть, ошибка, – с грустью проговорил он.

– Хорошо, если бы это было так, Ваша светлость. Я тоже любил Гастингса, но эта женщина просто околдовала его.

– Настоящие мужчины не поддаются колдовству, Кейтсби, и не теряют свое доброе имя. Откуда мне знать, что ты говоришь правду?

Ричард закрыл глаза. Жара в этот день действовала угнетающе. Он чувствовал себя усталым и больным. На кого же можно положиться, если даже Гастингс предал его? Теперь он никогда никому не будет доверять. А Гастингсу еще вчера он бы доверил свою жизнь.

– Можно допросить его домочадцев, Ваша светлость, многие в курсе дела.

– Ты прав, Кейтсби.

– Я полагаю, что угодил Вашей светлости, сообщив такую весть.

– Ты сделал единственно правильную вещь, Кейтсби. Долг каждого здравомыслящего человека разоблачать предателей. Теперь иди, но держи язык за зубами. Я полагаюсь на тебя, Кейтсби.

– Вы не пожалеете об этом.

Ричард выждал, пока Кейтсби удалился. Вдруг лицо его сморщилось. Только не Гастингс! Только не его старый, испытанный друг! Гастингс был одним из самых талантливых политиков и одним из самых почитаемых друзей Эдуарда. Ричард считал, что унаследовал эту дружбу. Но если Кейтсби не солгал, то Гастингс в этот самый момент готовит против него заговор.

Нахлынувший гнев затопил его печаль. Гастингсу придется пожалеть об этом. Главное, нельзя терять времени. Он должен сам разобраться в этой истории, и если все подтвердится, он знает, как ему поступить.

* * *

В уединении спальни Джейн помогала Гастингсу готовиться к заседанию Совета. То поддержит камзол, то принесет ему обувь, то смахнет воображаемую пылинку с его одежды – все это лишь ради удовольствия прикоснуться к нему.

Теперь она знала правду. Она любила Гастингса. Ей хотелось объяснить ему свой безответственный, злонамеренный поступок, рассказать о том, как она собиралась завлечь его, заставить себя полюбить, а затем бросить его и посмеяться над ним, как он когда-то много лет тому назад посмеялся над ней.

Бесполезно пытаться что-то объяснить. Для объяснений не было времени, время есть только для счастья. Столько его потрачено попусту!.. Теперь каждое мгновение для них должно быть радостным, ибо исполнились желания их сердец, а что еще может просить от жизни человек, будь то мужчина или женщина?

Порой его пугало такое огромное счастье, и тогда Джейн смеялась над ним. Она была готова сполна насладиться выпавшим на ее долю и заслуженным ею по праву блаженством. Она учила и его так же к этому относиться.

Сейчас, когда она суетилась вокруг него, они то и дело замирали и улыбались друг другу, восхищенные своей близостью, от души смеялись без видимой причины, просто от переполнявшего их счастья.

– Джейн, я должен поторопиться, – сказал он с неохотой, – не то я опоздаю.

– Ты не опоздаешь. Барка уже ждет тебя у ступеней.

– Я не могу заставлять герцога ждать.

– О, он достаточно терпеливый.

– Терпеливый, но не всегда.

– Но, милорд, вы так умны, что сумеете наилучшим образом объяснить свое опоздание.

– И что же, по-твоему, я должен сказать ему? Милорд герцог, прошу прощения за мое опоздание? Но Ваша светлость задержались бы сами, если бы вам пришлось прощаться с самой прекрасной женщиной в мире?..

Они с наслаждением посмеялись, как смеются счастливые люди.

– Не оправдывайтесь передо мной, сэр, – со смехом сказала Джейн. Вдруг она стала серьезной, обвила его руками и вгляделась в его лицо. – Уильям, порой мне становится очень тревожно.

– Тревожно? Но почему, Джейн?! Ей-богу, бояться нечего. – Он нежно поцеловал ее. – Я очень скоро вернусь. Выглядывай и жди, когда подойдет барка. Я вернусь прямо к тебе.

– Но ты едешь в Тауэр, а мне никогда не нравилось это место. Оно навевает непреодолимую тоску. Я помню, как маленький Эдуард говорил, что в его стены замуровывали маленьких детей. Я знаю, что я глупая, но мне бы очень хотелось, чтобы эта встреча состоялась не в Тауэре.

– Ты не должна тревожиться, любимая. Клянусь, что скоро вернусь. Не нужно бояться, эта встреча была намечена несколько недель тому назад.

Она посмотрела на него с серьезным видом:

– Еще до того, как ты перешел на другую сторону? Он засмеялся.

– Послушай, Джейн. Правда на нашей стороне. Мы не замышляем измену. Мы боремся за права Эдуарда V. Бояться Тауэра должны только предатели.

– Только предатели? Через ворота предателей прошло очень много невинных людей, Уильям!

– Как непохоже на тебя впадать в уныние, и я не позволю тебе этого. – Он приподнял ее и поцеловал. – Ну же, Джейн, поцелуй меня. В полдень я уже буду с тобой.

Она поцеловала его и спустилась с ним к барке.

– Обернись и помаши мне рукой, Уильям, – попросила она. – Смотри не забудь.

– Забыть тебя, любимая? Я никогда не мог тебя забыть, и ты хорошо об этом знаешь.

Он уехал. Она наблюдала, как лодочник везет его вниз по реке, по направлению к Тауэру. Гастингс помахал ей рукой. Джейн продолжала стоять на берегу, не отрывая глаз от барки. Вдалеке виднелась крепость, нависшая над городом подобно огромному стражу. Она вздрогнула и подумала, что, может быть, и Анна Невилль сейчас наблюдает, как Ричард направляется на Совет в Тауэр.

Гастингс откинулся в барке, думая о Джейн, с нетерпением ожидая того времени, когда сможет вернуться к ней. Странно, что он ощущает такое волнение. Любовь омрачала его жизнь многие годы, и теперь наконец он наслаждался ею. Он смотрел на разбросанные тут и там вдоль берегов реки цветники. В них цвели прекрасные розы, ведь это был месяц роз. Он улыбнулся, глядя на желтые цветки зверобоя, который разросся столь буйно, что оплетал более слабые стебли, вытягивая из них соки. В этом году и трава казалась зеленее, и деревья, густо усыпанные листвой, еще прекраснее. Никогда прежде он не сознавал, насколько красив этот город. Хотя, возможно, он никогда и не был таким красивым, как сейчас. Наверное, этот год он запомнит навсегда, как первый год своего союза с Джейн, год действительно знаменательный не только для него, но и для всего Лондона.

Он подумал о будущем: его ждут счастливейшие годы жизни, потому что Джейн принесла ему такой глубокий покой и удовлетворение, о которых он никогда и не мечтал. Нежная, самозабвенная любовь в сочетании со страстью, большой жизненный опыт, позволявший им отлично понимать друг друга, – вот к чему они пришли теперь. Он придумал милую историю о себе и Джейн. Это был восхитительный любовный роман, полный печали, непонимания и ошибок. Они любили друг друга с самого начала, но тогда он этого не знал. Молодой и горячий, он воображал, что испытывает к ней те же чувства, что и к другим, и этим он настолько разочаровал ее, что она потянулась к Эдуарду. Это так легко понять. Великолепный Эдуард был самым могущественным человеком в стране, обаятельным и неотразимым. Однако все это время она по-настоящему любила Гастингса. Приятная мысль.

Но вот уже величественные серые башни бросают тень на залитую солнцем поверхность реки; барка быстро домчалась, и пока лодочник пытался привязать ее, Гастингс выпрыгнул на берег, поднялся по мокрым, скользким ступеням и поспешно направился в зал заседаний.

Он посмотрел на дворец в надежде увидеть хоть какие-нибудь признаки присутствия в нем маленького короля, но ничего не обнаружил. Ему повстречались лорд Стейнли и епископ Мортон, и они пошли вместе.

После теплого солнечного дня внутри замка, за толстыми стенами было холодно. В большой комнате за столом Совета сидели и ждали люди. Герцог Глостерский запаздывал. Гастингс выстукивал пальцами по столу. Интересно, где протектор? Он редко опаздывал. Какая досада! Его опоздание продлит заседание Совета, и может случиться, что Гастингс не успеет вернуться к полудню, как обещал Джейн.

Он забылся в чувственных мечтах. Ему казалось, что он не в этой мрачной комнате, а в своих удобных покоях. Он представил свою спальню, ставшую такой восхитительной благодаря присутствию Джейн. Она сидит на стуле и расчесывает волосы, переливающиеся в солнечных лучах, как настоящее золото.

Советники встали, так как в комнату вошел протектор. Ричард улыбнулся, хотя и выглядел бледным, под глазами у него легли тени, свидетельствовавшие о бессонной ночи. Гастингсу вдруг стало жаль протектора, жаль его болезненного тела; в Ричарде Глостерском было нечто отнюдь не вызывавшее к нему любви. Гастингс посмеялся над собой. Он, Гастингс, искушенный политик, думает о любви на совещании, созванном протектором, которого он замышляет свергнуть!

В присутствии протектора он почувствовал себя не столь уверенно. Так было всегда. Каким бы непривлекательным, неприветливым и сдержанным ни был Ричард, он внушал уважение. В нем было какое-то холодное благородство. «Если он признаёт историю, поведанную Стиллингтоном, – подумал Гастингс, – то, вероятно, только потому, что считает ее правдой».

Ричард в этот момент обменивался шутками с Мортоном, говорил комплименты епископу по поводу отличной клубники, растущей у него в Элай-Хаузе. Епископ непременно должен прислать ему еще, так как Ричард обожает клубнику. Хитрый Мортон, ненавидевший герцога Глостерского, как мышь кота, подобострастно кланялся ему и обещал прислать лучшую клубнику. Он даже заявил, что немедленно пошлет слугу, чтобы тот собрал ее для герцога.

– Милорды, – сказал вдруг герцог, – простите, но я ненадолго отлучусь. Продолжайте вашу дискуссию. Есть дела, которые требуют моего присутствия. Скоро я буду с вами.

Он вышел. «Странно, – подумал Гастингс, – он едва взглянул в мою сторону». Прошел час, прежде чем Ричард вернулся. Его лицо было серым, руки дрожали, а по тому, как кривился его рот и сверкали глаза, можно было предположить, что эта дрожь вызвана гневом.

Ричард прошел на свое место в зале заседаний. Наступила напряженная тишина, внушающая страх. Он сел, все безмолвствовали. Казалось, что он борется с самим собой, подыскивая слова.

Внезапно он встал и начал громко говорить таким тоном, который был совсем не похож на привычную для него манеру разговора.

– Я состою в самом близком кровном родстве с Его светлостью королем! – воскликнул он. – Именно мне мой брат доверил управление этой страной.

Озадаченный Совет мог ответить только невнятным бормотанием в знак согласия. Еще несколько минут сохранялось молчание, затем Ричард закричал:

– Какого наказания, по вашему мнению, милорды, заслуживают тот, кто хочет погубить меня?

Все молчали, но Гастингс почувствовал, как ледяной холод сковал его тело.

– Отвечайте! – кричал Ричард, стуча кулаком по столу.

Никто не решался ответить. Некоторые посмотрели на Гастингса, так как он был самым старым другом протектора. Если уж кто и осмелится сказать слово, то это должен быть Гастингс.

Гастингс встал и смело посмотрел прямо в глаза протектору.

– Милорд, они, конечно, заслуживают того, чтобы быть наказанными как предатели, кем бы они ни были.

– Кем бы они ни были, – повторил Ричард и вдруг горько рассмеялся: – Ну тогда я вам скажу, кто они! Я скажу вам, кто те, которые готовят заговор против меня. Это – вдова моего брата и его бывшая любовница. Вы знаете, кого я имею в виду, – Джейн Шор. Обе они сговорились, чтобы уничтожить меня.

При упоминании имени Джейн Гастингс побелел. Он понимал, что все члены Совета наблюдают за ним, ибо среди них не было человека, не знавшего о тех чувствах, которые он питал к Джейн, а также о том, что этим утром он пришел сюда прямо от нее.

– Ваша светлость, – начал было Гастингс, но теперь Ричард обратил свой гнев на него; наступил самый важный момент, к которому он столь тщательно готовился.

– Слушаю вас, милорд Гастингс, – сказал он голосом, полным злобы и осуждения.

– Если они совершили подобное, Ваша светлость, и если это действительно можно доказать… – начал Гастингс.

Но Ричард заставил его замолчать.

– И ты смеешь отвечать мне своими «если бы да кабы»? – закричал он. – Я говорю тебе, предатель, что они сделали это.

У всех перехватило дыхание, когда слово «предатель» слетело с уст Ричарда. Взгляды присутствующих устремились на Гастингса.

– Я клянусь Святым Павлом, – продолжал Ричард очень медленно, так, чтобы было услышано каждое его слово, – что ты присоединился к ним в этом тяжком преступлении.

У Ричарда действительно болела душа, потому что с того самого момента, как было упомянуто имя Джейн Шор, он наверняка знал, что Гастингс виновен. Гастингс, которого он считал своим другом. Он посмотрел на стоящего перед ним человека, смелого и непокорного. «А я верил, что он любит меня, так же как любил моего брата Эдуарда, – подумал Ричард. – Что было в Эдуарде, чего нет у меня? Эдуард – легкомысленный человек, не всегда выполнявший даже самые торжественные клятвы, и тем не менее люди любили Эдуарда так, как никогда не любили меня».

Ричарду захотелось сказать: «Гастингс, иди своей дорогой. Я не могу видеть смерть того, кто был когда-то моим другом, хотя, быть может, он совсем изменился». Но так говорят только дураки. Оставить предателя в живых – все равно что обречь себя на поражение. Он должен вновь довести себя до бешенства. Он должен видеть в Гастингсе не того, кого он любил, а предателя, каким тот стал; а предателю полагается только одно – быть обезглавленным на Тауэр-Грин.

Ричард отвернулся от Гастингса.

– Клянусь, предатель, что не сяду обедать до тех пор, пока мне не принесут твою голову! – проговорил он и стукнул кулаком по столу, что было сигналом для стражников, стоявших за дверью.

– Измена! Измена! – закричали они, врываясь в зал заседаний.

– Выполняйте ваши обязанности, – велел Ричард. – Всех этих людей следует арестовать.

С презрением он наблюдал за членами Совета. Он видел, как Стейнли сопротивлялся аресту так отчаянно, что у него изо рта потекла кровь. Но стражники быстро делали свое дело. Глядя на все это, герцог Глостерский думал о Гастингсе. Он почти любил этого человека, и Джейн Шор он считал своим другом. Вот Мортона он никогда не любил и не доверял ему. Но чтобы Гастингс предал его!! Вероломных друзей следует опасаться больше, чем заклятых врагов. С Гастингсом он расправится быстро. Никаких поблажек не должно быть.

– Ну вот, изменник, – сказал он, глядя прямо в глаза Гастингса, – ты арестован, и, клянусь Пресвятой Девой, сегодня же твоя голова будет отделена от тела!

Эти слова слышали стражники. Они поспешно увели членов Совета в тюремные камеры. Их арест был мерой предосторожности, пока не выяснится, все ли они виновны. Но к Гастингсу никакой снисходительности!

Ричард и Гастингс смотрели друг на друга. Два дюжих стражника держали руки Гастингса, третий приставил алебарду к его груди. Они ждали распоряжений герцога, ведь он сказал, что не сядет обедать, пока этот человек не будет казнен, а Его светлость всегда держал свое слово.

– Сразу же ведите его на Тауэр-Грин, – приказал Ричард.

– Сразу?! – воскликнул пораженный Гастингс. – Я никогда не слышал ничего подобного. Разве меня не будут судить? Мне даже не предоставят возможность доказать свою невиновность?

– Вы уже доказали свою вину, милорд, – промолвил Ричард.

– Это что – новый закон, который протектор ввел в Англии? – надменно спросил Гастингс.

– В Англии всегда существовал закон, по которому тот, кто замышляет заговор против правителей, должен умереть смертью предателя.

– И даже без доказательств вины?

– Я доказал вашу вину, милорд. О вашем вероломстве мне хорошо известно, так же как о предательстве вашей любовницы.

– Я заклинаю Вашу светлость пощадить Джейн, что бы вы ни сделали со мной.

– Я не мщу глупым женщинам. Она будет наказана, но… Милорд, я отказываюсь обсуждать с вами этот вопрос. – Он крикнул стражникам: – Увести его! Прямо на Тауэр-Грин!

– Вы не можете так поступить, – проговорил Гастингс. – Такой казни, какую вы намереваетесь совершить, не было с тех пор, как Англия обещала всем справедливый и честный суд. Еще нужно приготовить плаху и…

– Наверняка можно обойтись куском бревна, которое послужит плахой, – сказал непреклонно Ричард.

– Вы отказываете мне даже в священнике? Ричард заколебался.

– Ведите его на Тауэр-Грин, – приказал он, – и проследите, чтобы прислали священника. Пусть упокоится с Богом. И поторопитесь, вы же слышали, я обещал, что не сяду есть, пока жив Гастингс.

* * *

Джейн было не по себе. Она тревожилась, с нетерпением ожидая возвращения Гастингса. Она решила, что когда он вернется, она расскажет ему все. Она попытается объяснить ему тот безумный поступок, на который толкнул ее Дорсет. Ей хотелось, чтобы Гастингс знал, что спас ее от порабощения.

Она вышла в сад и ходила вдоль берега реки, взгляд ее то и дело останавливался на мрачных серых башнях, видневшихся вдали.

В конце концов ей стало просто невыносимо оставаться на берегу, смотреть и ждать его возвращения. Она пошла в дом и попыталась заняться чтением, но в мыслях своих она все время возвращалась к реке, к Тауэру. На страницах книги ей виделась река, искрящаяся в солнечном свете, простиравшиеся за городом поля красного щавеля и белых маргариток и нависший над всем этим пейзажем Лондонский Тауэр.

Ей никак не удавалось избавиться от страха, и она попыталась молиться. Ее молитва была прервана служанкой, настойчиво стучавшейся в дверь. Джейн велела ей войти.

– Мадам, там внизу кто-то требует встречи с вами, – сказала служанка.

– Кто это?

– Женщина, мадам. Она говорит, что у нее срочное дело, и она очень взволнована.

– Тогда быстро веди ее ко мне, – сказала Джейн.

В комнату вбежала Кейт. Она с трудом дышала, по ее щекам струились слезы.

– Кейт, Кейт, что случилось? Ты пришла из Тауэра… Что-то с милордом?

Кейт кивнула.

– Что там, Кейт, говори же!

– Если вы хотите его увидеть прежде, чем он умрет, то нельзя терять ни минуты, – проговорила Кейт.

Комната, казалось, поплыла у Джейн перед глазами. Должно быть, она ослышалась. Прежде, чем он… умрет? Но только недавно, этим утром он был здесь, полный сил… и любви к ней… и к жизни.

– Возможно, даже сейчас уже слишком поздно, – сказала Кейт. – Но ему обещали прислать священника.

– Кейт, Бога ради, что ты говоришь? Кейт горько рыдала:

– Я услышала, что это должно случиться, как раз перед тем, как его арестовали. Пойдем, моя девочка, или ты никогда больше не увидишь его живым.

Она позволила Кейт вывести себя из дома по мягкой траве прямо к лодке, на которой приплыла Кейт. Боже, как медленно они двигались к этой ужасной крепости!

– Я узнала это от стражников, – сказала Кейт. – Все произошло на заседании Совета. Милорд герцог Глостерский был в ярости. Говорили, что он раскрыл заговор.

Джейн глядела, ничего не видя, на красивые берега, на цветущие кустарники и фруктовые сады, спускавшиеся к сверкающим на солнце водам реки. «После этого, – подумала она, – я навсегда возненавижу летние дни».

Она знала, что предала Гастингса. Ее месть свершилась. Когда-то он отдал ее Эдуарду, а сейчас она отдала его смерти.

Они сошли на берег и побежали по тропинке между этими гнетущими серыми башнями: мимо Битчема, мимо Белой башни… Сквозь слезы она увидела церковь на Тауэр-Грин, а затем показался и сам Тауэр-Лейн с небольшой группой людей на нем.

– Остановитесь там! – послышался голос, но она не обратила на него внимания.

Ноги несли ее вперед, полные слез глаза искали глаза Гастингса. Она увидела, как краска залила его лицо, которое до этого было бледным, как выбеленные непогодой стены башен.

– Джейн!

– Уильям, любимый! – Она повисла на нем.

– Ты не должна была приходить, – промолвил он.

– Я должна была прийти. Мне так много нужно сказать тебе. Я должна во всем признаться. Я люблю тебя, Уильям. Как я буду жить без тебя?

– Ты сделала мои последние дни счастливейшими в жизни, Джейн, – сказал он.

Она покачала головой.

– Уильям… я пришла к тебе… я пришла к тебе… Слова не шли у нее с языка, но ей показалось, что он понял все.

– Все это не важно, Джейн. Прости за все зло, которое я пытался причинить тебе.

– Не говори об этом, не говори. Это я… я пришла к тебе… не с любовью. Но сейчас все изменилось. Я люблю тебя, и я сама навлекла на тебя такое… О Боже Всевышний! Неужели нельзя вернуть назад эти несколько коротких дней! Ведь это я, которая любит тебя, лишаю тебя жизни.

Гастингс отстранил ее от себя.

– Ты должна уйти отсюда. Иди сейчас же, Джейн. Быстро. Нигде не останавливайся. Скройся и оставайся в укрытии. Через некоторое время станет безопаснее, и ты выйдешь, а сейчас ты в опасности.

Какое это имеет значение!

Стражник подошел к Гастингсу и тронул его за плечо:

– Милорд… – начал он.

Джейн, вся дрожа, обернулась и посмотрела на Тауэр-Грин, где на траве вместо плахи стоял чурбан, в спешке принесенный из ремонтировавшейся по соседству часовни.

Гастингс кивнул. Глаза его, казалось, смотрели за стены Тауэра, за реку… куда-то в вечность. У него уже был взгляд человека, оставившего этот мир.

Где-то на реке Джейн услышала всплеск весел. Низко летало воронье, оглашая окрестности отвратительным карканьем.

– Прощай, – промолвил Гастингс, – и помни, ты сделала последние дни самыми счастливыми в моей жизни. Теперь иди. Ты не должна видеть конца. – Он обратился к Кейт. – Уведи ее… быстро. И позаботься о ней.

– Слушаюсь, милорд, – с рыданием ответила Кейт. Стражники поспешно подвели Гастингса к чурбану, так как дело не терпело отлагательства. Протектор был раздражительным человеком, нельзя было задерживать его обед.

Кейт пыталась увести Джейн с места казни. Гастингс пожал плечами. Вот и настал конец, конец его честолюбивым замыслам, конец любви. За плечами – пятьдесят три года приключений и целая неделя любви.

Он с презрением отверг повязку на глаза. Стоял выпрямившись, охватывая взором все происходящее. Последний взгляд на сверкающую реку, на серые башни. Прощай, Лондон! Прощай, Джейн! Прощай, любовь и жизнь!

Спокойно положил он голову на чурбан. Быстро и бесшумно опустился топор. Его голова покатилась на солому; на короткое, ужасное мгновение все замерло вокруг, а потом снова закаркали вороны.

Ладгейт

Процессия медленно двигалась по улицам Лондона. Размеренной поступью, распевая псалмы, шли благочестивые священнослужители. Один из них с презрительным выражением лица, одетый в белые одежды, нес огромный крест, держа его высоко над головой. Впереди него, спотыкаясь, брела босоногая женщина, на которой не было никакой одежды, кроме простой юбки из грубой шерстяной ткани, ниспадавшей от талии к ногам. Роскошные золотистые волосы рассыпались по плечам, прикрывая ее наготу, в руках она несла зажженную свечу. Это была не обычная уличная проститутка, а сама Джейн Шор, фаворитка короля, обвиненная в распутстве лордом епископом Лондонским, наложившим на нее епитимью, дабы она могла искупить грехи своей порочной жизни.

Ее разбитые о булыжную мостовую ноги покрылись ссадинами и кровоточили; обнаженную кожу, светившуюся, как белое молоко, сквозь золото волос, нещадно жгло солнце. Вдоль улиц выстроились купцы и подмастерья, домашние хозяйки и проститутки, богатые и нищие; они пришли посмотреть на величайшее зрелище года. Джейн Шор – богатая и могущественная, которую во времена правления короля Эдуарда почитали в стране, пожалуй, больше любого высокородного вельможи, была низведена так низко, как самая обыкновенная шлюха из публичного дома в Саутуорке.

Но Джейн не замечала презрения священников, не слышала насмешливый рокот толпы. Она едва сознавала этот позор, ибо в ее сердце не осталось места ни для чего, кроме мучительных угрызений совести. Какое имеет значение то, что приходится полуобнаженной идти по улицам Лондона? Какое имеет значение то, что ее называют шлюхой? Какое все это имеет значение, когда Гастингс мертв и она сама послала его на смерть?

– О Боже! – бормотала она, спотыкаясь. – Лучше бы я умерла вместе с ним!

Стояла ужасная жара, и зловоние от реки Флит в это воскресное утро отравляло воздух сильнее обычного. Множество глаз наблюдали за этой красивой женщиной: одни – с презрением, другие – с жалостью; многие, видевшие ее неосознанную грацию, хоть и называли ее шлюхой, смотрели на нее жадным, плотоядным взглядом.

Однако Джейн едва слышала их голоса, она не сознавала презрения и похоти, негодования и жалости, звучавших в них, она не видела пренебрежительно скривленных губ, выражавших свой ужас перед тем, что женщина могла подвергнуться такому унижению, и открыто радовавшихся тому, что сами избежали подобного стыда. Джейн шла с опущенными глазами, но не замечала своих израненных и кровоточащих ног, она не видела ничего, кроме глаз Гастингса, когда он в последний раз смотрел на лондонскую реку. Ее взгляд был твердым и ясным, и толпа дивилась ее чувству собственного достоинства.

– Смотрите, как гордо она выступает! Что у нее, стыда нет?..

– Стыда?.. Пусть будет стыдно тем, кто позорит ее, скажу я вам.

– И я так думаю. В тот год, когда свирепствовала чума, мы голодали, и Джейн Шор спасла меня и моих оставшихся без отца малышек.

– Да, она – добрая женщина, хотя и вела распутную жизнь. Наш славный король Эдуард любил ее. Упокой, Господи, его душу!

Подойдя к собору, процессия остановилась. На какое-то мгновение Джейн пришла в себя от страданий, которые ей причиняли мысли о Гастингсе, она поняла, что наступил момент, когда ей предстоит войти в храм и поставить зажженную свечу перед изображениями святых.

Себе она могла сказать: «Да, я грешна. Я послала на смерть человека, которого любила, и я больше не хочу жить». Но каким все это было издевательством! Мужчины, толпившиеся рядом с псалмами и молитвами, со своей тайной похотью – вряд ли среди них нашлись бы безгрешные, – теперь будут смотреть, как она совершает покаяние. Они будут наслаждаться ее позором, притворяясь, что сочувствуют ей. Люди, добивавшиеся ее расположения, когда был жив король, и не осмеливавшиеся выказывать иных чувств, кроме уважения, сейчас плотно кутались в одежды, словно боясь оскверниться. «Очисти, Господи, эту женщину от грехов», – молились они, а сами думали: «Слава Богу, о моих грехах никто не знает».

Как бы они с Эдуардом посмеялись над этими людьми, если бы могли тогда заглянуть в будущее! Что сказал бы Эдуард, если бы увидел, как его жирные епископы, оказывавшие такие почести его любовнице, сейчас осуждают ее за то, что она слишком любила его! Но Эдуард мертв, и Гастингс мертв, и Джейн завидовала им.

В соборе стояла удушающая жара: лики святых безучастно взирали на нее. Джейн непроизвольно откинула назад волосы и поймала на себе взгляды заблестевших глаз потных священников; зардевшись, она тут же прикрылась своими прекрасными волосами.

Она знала, что епитимья была счастливым избавлением, потому что ее в этой ситуации вполне могли приговорить и к смертной казни. Боже, каким облегчением была бы для нее быстрая смерть! Она почти с нежностью подумала о ловком ударе топора. В последнее мгновение взглянуть на сверкающую реку и ощутить красоту летнего утра, как ощутил ее Гастингс.

Серые башни, голубое небо, теплое солнце, затем быстрый, уверенный удар – и ты покидаешь все хорошо знакомое тебе и попадаешь в неведомое. Как ей хотелось этого! Но Ричард Глостерский решил быть великодушным. Он умыл руки, отменив суд и передав ее епископу Лондонскому. И вот теперь епископ, с самым праведным видом оплакивающий ту, на чье безнравственное поведение он закрыл глаза при жизни Эдуарда, приговорил ее к этой епитимье. Бесчестье вместо смерти. Она идет по знакомым улицам вместо незнакомых, перед ней толпы зевак вместо Всевышнего Творца.

Передышка была короткой. Сейчас она должна покинуть собор и вновь предстать перед толпой. Ей следует пойти в собор Святого Павла и там публично покаяться в своих грехах, как велел ей епископ. Она должна послужить предостережением для женщин, готовых впасть в искушение. Она должна стать предметом насмешек и посрамления для лондонских бедняков, которым она помогала, когда ее любил король, и которые пришли сюда, чтобы увидеть добродетель в ее грехе… нет, восхищаться ею в ее грешной жизни.

Когда она вышла на солнечный свет, то почувствовала, что в собравшейся толпе наступило молчание, и ей вновь захотелось смерти. Она сложила руки на груди и пошла через толпу.

В толпе кто-то бормотал проклятия в адрес протектора, подвергшего добрую и красивую Джейн Шор такому унижению. Говорили, что это дело рук епископа. Но ведь епископы поступают так, как велят им их господа, значит, вина ложится на протектора.

В толпе находилась одна персона, наблюдавшая за всем этим с особым интересом. Это была Мэри Блейг, все так же модно одетая, но постаревшая; кожа ее стала еще более морщинистой, а глаза еще хитрее. Как она ненавидела Джейн Шор! Ведь ее любил Эдуард, любил Дорсет и любил Гастингс. Интересно, кто будет ее следующим любовником?..

Она обернулась к стоявшему рядом мужчине; он развесил губы, глаза его блестели, похотливый взгляд был прикован к Джейн Шор.

– Как жаль видеть, сэр, что женщина пала так низко!.. – заметила Мэри.

Его лицо сразу ожесточилось, взгляд стал безжалостным, губы сжались.

– Всем шлюхам надо бы так каяться в своем грехе! – гневно ответил он.

– Правда ваша, – сказала Мэри, а в глубине души посмеялась и подумала: «Смотри себе вдоволь, все равно она не для тебя».

В то утро редко кто не вспоминал о Джейн Шор. В Бейнардском замке о ней плакала герцогиня Глостерская. Даже протектор не мог избавиться от мыслей о ней. Он проявил снисходительность. Ему хотелось, чтобы люди отказались от тех славных представлений о ней, которые сложились в их невежественных и нечестивых головах. Сейчас они должны видеть в ней бесстыдную грешницу с зажженной свечой в руках, они должны понять, что она ничуть не лучше любой потаскушки из Саутуорка. Он должен подорвать ее авторитет. Она заслуживала смерти, ведь она такая же предательница, как и Гастингс, но за нее просила жена, умоляла его вспомнить, что для них сделала Джейн. Да он ведь по-настоящему и не гневается на нее. Но ее следует наказать, как наказывают всех, кто выступает против Ричарда Глостерского.

Пришел с сообщением его добрый друг Кейтсби.

– Ваша светлость, эта женщина покаялась в своих грехах. Я никогда в своей жизни не видел такой толпы.

– И что же теперь люди думают о своей богине? Кейтсби молчал.

– Отвечай мне! – воскликнул Ричард.

– Я думаю, милорд, что некоторые были рады видеть ее позор, но очень многие ее жалели.

– Жалели! Они должны поздравлять ее с тем, что ей еще так повезло.

В глубине души он завидовал обаянию Джейн. Люди любили шлюху Джейн Шор, и они с грустью смотрели на ее позор. А Ричарда Глостерского, которому не нужно было ничего, кроме блага своей страны, они не любили совсем.

Он пристально посмотрел на Кейтсби. Тот не сказал, что в толпе высказывались против него – Ричарда Глостерского, да и было ли это? Впрочем, Ричард подозревал, что если поднажать на Кейтсби, можно узнать правду. Но нужна ли она ему?.. Он и без расспросов знал, что так оно и было.

* * *

Джейн освободили. Ее допрашивал сам епископ; она выслушала его обличительную речь о своей греховности; она покаялась и теперь может идти и жить по-новому.

Завернувшись в плащ, так, чтобы не быть узнанной, она вышла из дворца епископа и очутилась на улицах, послуживших задником сцены, на которой она сыграла столько ролей. Проходя по Ломбардной улице, она всегда вспоминала свою жизнь с Уиллом, в Чипсайде вспоминала дом отца. А вот и Бишопс-гейт,[2] где она впервые увидела Гастингса. Отсюда открывался вид на крепость, и она вспомнила о днях, проведенных во дворце, когда Эдуард был ее возлюбленным, и об ужасном дне, когда Гастингса привели на Тауэр-Грин к месту казни.

Начинался дождь, реку окутал туман. Она торопилась. Ей было тяжело идти по улицам, навевавшим столько воспоминаний. Джейн хотела поскорее уединиться, чтобы подумать о том, как жить дальше. Она направилась к дому, который Эдуард подарил ей за несколько лет до своей смерти. Передавая ей этот дом, он наполнил его сокровищами. У нее была богатейшая серебряная посуда, одни драпировки над кроватью стоили целое состояние. Но сейчас дом выглядел темным и мрачным. Она постучала в дверь – никто не ответил; повернув ручку, она обнаружила, что дверь открыта. Медленно, с недоумением она вошла в дом. В зале не осталось ничего из того, что в нем было.

Джейн позвала своих служанок:

– Джанет! Бесс! Анна! Где вы все? – Ее голос эхом отозвался в пустом доме. Она перебежала через зал и толкнула дверь своей любимой гостиной. Богатые портьеры были содраны, с полов исчезли ковры.

– Джанет! – снова позвала она и прислушалась к своему голосу, эхом разлетевшемуся по опустевшему дому.

Она начала понимать. Ее слуги сбежали, имущество у нее отняли. Может быть, и дом уже больше не принадлежит ей. Вероятно, он вместе со всем богатым содержимым перешел в собственность короны, ведь ее же обвинили в измене лорду протектору! Джейн медленно побрела к лестнице, присела на ступеньку, закрыла лицо руками и рассмеялась. Она, столь щедро наделенная любовью и житейскими благами, сейчас осталась без любви и без единого гроша. Она истерически разрыдалась, говоря себе, что останется в этом пустом доме, пока не умрет.

Джейн не знала, сколько времени она просидела там, в дом уже начали вползать сумерки, как вдруг послышалось какое-то движение у входа. Кто-то стоял с наружной стороны дверей, которые она оставила приоткрытыми. Джейн пристально вглядывалась в дверной проем. Дверь приоткрылась, вначале чуть-чуть, а затем распахнулась полностью. На пороге стояла женщина и смотрела на Джейн. Увидев, что Джейн тоже смотрит на нее, она вошла в холл.

– Добрый вечер, Джейн Шор.

Голос был невыразительным, в вечернем полумраке Джейн не могла рассмотреть лица женщины, но голос ей показался знакомым. Ее охватила тревога.

– Добрый вечер. Кажется, я уже слышала ваш голос. Кто вы?

– О, конечно, ты его слышала, Джейн. Я твой старый друг.

Джейн с трудом поднялась на ноги, при этом движении ее плащ упал, выдав то, что на ней нет никакой одежды, кроме юбки, в которой она совершала покаяние.

– Так, значит, они взяли и твою одежду, – проговорила женщина.

– Они взяли все… все, что у меня было.

– Тогда я правильно сделала, что пришла сюда. Женщина подошла ближе и откинула капюшон. Джейн взглянула на нее и сразу перестала думать о смерти – ее наполнило острое желание защитить себя от зла, которое у нее ассоциировалось с этой женщиной.

– Мэри Блейг! – воскликнула она.

– Не кто иной, как я, – ответила она.

Когда Джейн попыталась отойти в сторону, Мэри протянула руку и задержала ее.

– Прошу вас, оставьте меня, – быстро сказала Джейн. – Я… я сама смогу о себе позаботиться. У меня есть друзья в Лондоне.

– Я тоже твой друг. Я пришла, догадавшись, что смогу найти тебя здесь.

– Очень любезно с вашей стороны, но… У меня есть к кому пойти.

– Я была в толпе, – сказала Мэри.

– Похоже, весь Лондон собрался там.

– Я пришла сюда, чтобы предложить помощь.

– Вы очень любезны, но я не могу принять вашу помощь.

– Пойдем, Джейн. Ты совсем ослабела от голода и холода, ведь на тебе почти ничего нет. Ты на грани истерики. Со мной у тебя связаны неприятные воспоминания, потому что я устроила в своем доме твою встречу с королем. Но он просил меня об этом, Джейн, и кто я такая, чтобы отказывать королю. Что прошло, то быльем поросло. Я действительно сыграла отрицательную роль в твоей жизни. Правда и то, что я владею, как ты знаешь, печально известным домом в Саутуорке. О, Джейн Шор, неужели ты еще не поняла, какие ужасные вещи могут приключиться с женщиной, оставшейся одной, без друзей? Если у нее есть деньги… тогда другое дело. Пойдем, Джейн, ты больна и не ела несколько дней. Я человек, а человеку свойственно ошибаться. Когда-то я причинила тебе зло. Дай мне возможность возместить его добром.

Джейн колебалась. При упоминании о еде она почувствовала дурноту. Она на самом деле почти ничего не ела с того дня, как казнили Гастингса. У нее кружилась голова, и ей все время приходилось напоминать себе, что наказание позади, что она снова в доме, который некогда принадлежал ей, что перед ней стоит Мэри Блейг, предлагая ей помощь.

Мэри обняла Джейн, ее маленькие глазки казались полузакрытыми.

– Пойдем, Джейн, тебе же плохо. Пойдем ко мне. Ну же, не шарахайся от меня. Я вовсе не имею в виду Саутуорк. Я говорю о доме, в котором я делаю свои кружева. А ведь были времена, когда у тебя сердце прыгало от радости при мысли, что ты идешь туда. Что делают с нами годы!

– Я не могу пойти с вами, – проговорила Джейн.

– Но, моя дорогая, ты должна, поверь мне. Это самое умное, что ты можешь сделать. У меня ты немного отдохнешь. Ты сейчас слаба, больна и нуждаешься в отдыхе. Тебе просто необходимо пойти со мной. Я хочу приютить тебя.

– Мне все равно, что со мной будет.

– Ты слишком сильно окунулась в свою печаль, моя дорогая. Так всегда бывает, если трагедия произошла совсем недавно. Не забывай, что все уже кончилось и каждый день будет уносить тебя все дальше и дальше от твоего горя.

Джейн отвернулась от Мэри и оглядела пустой дом. Какое это имеет значение, куда она пойдет и что с нею станет? Но она не должна идти с Мэри Блейг… Куда угодно, только не с этой злой женщиной! У нее промелькнула мысль о Кейт. Но разве она осмелится пойти к Кейт?.. Ей не следует забывать, что она под подозрением и что смертный приговор ей был отсрочен только благодаря милосердию и снисхождению лорда протектора. Что будет с Кейт, если ее заподозрят в измене из-за того, что она дружна с Джейн Шор! Нет, она не может пойти к Кейт.

Мэри между тем уговаривала ее:

– Пойдем, дорогая Джейн. Знала бы ты, как все эти годы меня мучила совесть из-за того, что я помогла разрушить твой брак с Уиллом. Дай мне возможность искупить свой грех.

– Я понимаю, что когда Эдуард приказал вам сделать то, что вы сделали, не в вашей власти было отказать ему.

– Значит, ты не держишь на меня зла за это, Джейн? – с мольбой в голосе спросила Мэри. – Ты будешь моим другом?

– Другом? Но это невозможно.

Неприязнь, которую она питала к Мэри, помогала Джейн не думать о трагическом утре на Тауэр-Грин. А Мэри заметила, что она колеблется, и торжествующе улыбнулась.

– Пойдем, Джейн, пойдем. Горячая еда, одежда, отдых, дружба – вот, что я предлагаю тебе, моя дорогая.

И Джейн позволила увести себя из пустого холодного дома туда, где она впервые узнала пламенную любовь короля Эдуарда.

* * *

Для Мэри Блейг не составило труда окружить свою гостью необходимым комфортом. У Джейн было все самое лучшее: хорошая еда, прекрасное вино, достойный гардероб.

– Никогда не забывай, моя дорогая, – не раз повторяла Мэри, – что тебя любил король. Женщина всегда должна гордиться этим.

Джейн была равнодушна к ее гостеприимству. Как это было похоже на нее – подавить в себе сомнения, несмотря на все то, что она знала о Мэри Блейг! Джейн никогда не могла извлечь ни одного урока из своей жизни. Так легко оказалось забыть ужасы, увиденные ею в доме, где она встречалась с Дорсетом; так легко оказалось забыть то, о чем ей шептала Анна Невилль в пору, когда они еще были друзьями. Мэри Блейг предоставила ей пищу и кров, окружила ее комфортом. «Ведь и в самом плохом человеке всегда есть что-то хорошее», – говорила себе Джейн.

А Мэри выжидала. «Вот дурочка, – думала она. – Как легко ее провести! Не удивительно, что Дорсет решил использовать ее. Не удивительно, что она оказалась в нынешнем положении. Ей привалила большая удача, а она оттолкнула ее из-за своей неуемной страсти. Она глупа и заслуживает своей участи. А каким сокровищем она станет для меня, когда со всех концов в Саутуорк будут стекаться самые богатые в стране люди, чтобы насладиться близостью с прекрасной и печально известной Джейн Шор!»

Мэри была деловой женщиной и не могла позволить Джейн долго жить в праздности. Однажды, придя домой и притворившись, что глубоко обеспокоена, она прямиком направилась к своей гостье.

– Дорогая, – сказала она, – сегодня я была свидетельницей картины, которая меня страшно огорчила. Пожалуйста, налей мне немного вина. – Мэри пригубила вино и посмотрела своими хитрыми глазками на Джейн. – Это было у твоего дома… дома, который раньше принадлежал тебе.

– И что же там случилось? – спросила Джейн.

– Какие-то люди…

– Искали меня?

– Увы, боюсь, что это так.

– Они пришли, чтобы арестовать меня?

– Кажется, эта мысль не очень тебя тревожит! – резко сказала Мэри.

– Нет, не тревожит. Мне все равно.

– Ты рассуждаешь как дура. Жизнь многое тебе предлагает. Ты красива. Когда-то ты была умна. Не говори мне, что разучилась развлекать и очаровывать сильных мира сего. Не забывай, что многие все еще стремятся поговорить с Джейн Шор и… восхищаются ею, той Джейн Шор, которая была фавориткой короля до самой его смерти. Ты наделена необычайно большим даром, мой друг.

– Люди, которых вы видели сегодня, – это люди герцога Глостерского?

– Вовсе нет. Это купцы, которым ты должна деньги. Они требовали вернуть им долги.

Джейн побледнела.

– Я совсем забыла. Я, вероятно, должна огромную сумму.

– Так оно и есть. И тебе придется раздобыть эти деньги, иначе попадешь в тюрьму Ладгейт.

– Что за проклятие на мою голову! – вскричала Джейн. – У меня отняли все мое состояние… все, чем я владела. Они могли бы, по крайней мере, заплатить моим кредиторам, прежде чем лишать меня моей собственности. О, Мэри, скажи, что мне теперь делать?

– Ты должна оставаться в укрытии, пока не заплатишь им.

– Но разве я смогу когда-нибудь заплатить? Эти долги появились тогда, когда такой поворот событий не мог присниться и в страшном сне. Я владела многим до тех пор, пока…

– Пока не предала протектора и тем самым не вызвала его гнев.

– Мне некого винить, кроме самой себя, – промолвила Джейн, мысленно возвращаясь к фантастическим месяцам рабской покорности Дорсету. Если бы не ее безрассудный поступок, они с Гастингсом могли бы быть сейчас счастливы.

– Да, – живо отреагировала Мэри, – тебе и вправду некого винить, кроме себя. Но я помогу тебе. Ты можешь скрываться у меня сколько пожелаешь. Я позабочусь о тебе. Я буду охранять тебя так же старательно, как это делали твои любовники. И пока ты будешь скрываться, ты сможешь зарабатывать деньги, чтобы заплатить кредиторам: заплатишь и мне за тот комфорт, которым я тебя окружила. Дорогая, ты испугалась? А как ты думаешь, во что обошлись мне все те красивые платья, которые ты сейчас носишь?

– О! Боюсь, я не задумывалась… – едва пролепетала Джейн.

– Вполне возможно, что тебе и не свойственно слишком много думать. Всегда находились те, кто думал за тебя. Вначале твой отец, потом Уилл Шор, король, Дорсет, Гастингс… ну, а теперь… Мэри Блейг.

Джейн встала, она внезапно поняла, что замыслила Мэри Блейг.

– Итак… – проговорила она. Но Мэри Блейг тоже поднялась.

– Решение твоих проблем, Джейн Шор, – это мой дом за рекой. – Она опустила руку на плечо Джейн, но та сбросила ее столь гневно, что Мэри отшатнулась назад.

– Я ухожу сию же минуту.

– Неужели! А почему? Могу тебя заверить, мой дом в Саутуорке – самое роскошное заведение такого рода. Тебе там очень даже нравилось, когда в свое время ты приходила туда навещать Дорсета. Я предлагаю тебе более достойное положение. Теперь не ты будешь посещать любовников, а они будут приходить к тебе.

– Замолчите! – закричала Джейн.

– Ты, вероятно, запамятовала, что ты теперь уже больше не любовница короля. Эдуард гниет в могиле. Бог знает, что случилось с Дорсетом. К тому же можешь не сомневаться, что он давно уже устал от тебя. Гастингс похоронен. А ты изволишь презирать человека, предлагающего тебе хоть какую-то надежду.

– И мысли не может быть о том, чтобы принять ваше предложение.

Минуту-другую они молча смотрели друг на друга, а затем Мэри сказала:

– Будь благоразумной. У тебя же нет ничего, тебе придется голодать. Что ты станешь делать? Просить милостыню на улицах? Тебе не разрешат. Будучи знатной дамой, ты наделала столько долгов, что не сможешь оплатить их из нищенских средств, которые ты получишь в качестве подаяния. Даже платья, которые сейчас на тебе, не твоя собственность. За них еще придется заплатить, моя дорогая.

Джейн была вне себя от ярости, но гневалась она больше на себя, чем на Мэри Блейг. Как она могла оказаться такой дурой? Джейн развязала пояс на талии, и он упал на пол, затем опустила платье с плеч, а Мэри в это время разразилась притворным истерическим хохотом.

– Превосходно! Итак, ты презираешь кров, который я предложила тебе, ты, которую провели по улицам с зажженной свечой в руке, словно гулящую девку? Ты выйдешь на улицу, одетая только в плащ и эту грубую юбку? Очень благородно!

Джейн схватила Мэри за плечи и начала трясти ее так, что у той перехватило дыхание.

– Замолчи, чертовка, не то я убью тебя!

– Значит, ты можешь еще и убивать, а не только распутничать. Ну, ты, должно быть, весьма опытна в этих вещах. Говорят, что король всегда с тобой советовался и что в Лондонском Тауэре совершались весьма загадочные дела.

Джейн уронила руки. Эта женщина, казалось, подстрекала ее к бессмысленным и безрассудным поступкам.

– Я сейчас же ухожу отсюда, – промолвила она.

– Но не забудь, что ты у меня в долгу. Я представлю тебе счет. Сумма в нем довольно большая. Видишь ли, я считала, что у Джейн Шор должно быть все самое лучшее.

– Вы самое злобное существо, с которым мне когда-либо приходилось сталкиваться!

– Ты так не думала, когда я столь мастерски устроила твой роман с королем. Тогда ты меня называла: «Милая Мэри», «Дорогая Мэри»! Ты просто дура. Была бы ты умная, подпрыгнула бы от радости, услышав мое предложение. Ты должна говорить: «Благослови, Боже, Мэри Блейг», как ты говорила когда-то.

– Я никогда не скажу этого. Я найду способ заработать себе на жизнь… и оплатить долги.

– Но ты же никогда не работала и ничего не умеешь делать, кроме как ублажать любовников. Ты еще достаточно красива, хотя последние недели вряд ли добавили тебе очарования. Будь же благоразумной!

– Нет смысла вести разговор дальше. Я ухожу.

– Ты не возьмешь с собой одежду. Не забудь, что за нее еще не заплачено.

– Я уйду в том, в чем пришла. Мне ничего не нужно.

– Ну, тут ты опять ошибаешься, моя упрямица. Очень скоро ты вернешься ко мне.

– Никогда.

Джейн бегом поднялась в комнату, которой ей разрешила пользоваться Мэри, сбросила с себя купленную ей Мэри одежду, надела свою грубошерстную юбку и завернулась в плащ.

Мэри ждала ее на лестнице.

– Неужели ты думаешь, что можешь пойти в таком виде? – спросила она и схватила Джейн за руку, но та высвободилась. – Куда ты пойдешь? – неистовствовала Мэри.

– Уж не воображаете ли вы, что я вам расскажу?

– Я требую оплатить счет.

– Я его оплачу в свое время.

Мэри подозрительно взглянула на нее.

– Ты, наверное, знаешь, где Дорсет?

Джейн улыбнулась: «Пусть думает что хочет. Пусть думает, что Джейн Шор не так уж одинока и беспомощна».

– Ты еще глубже погрязнешь в измене герцогу Глостерскому! – воскликнула Мэри. – Неужели ты думаешь, что такой человек, как Дорсет, сможет когда-нибудь победить протектора?

Она вновь попыталась задержать Джейн, но та оттолкнула ее.

– Чтобы мне больше никогда не видеть твою хитрую рожу! – крикнула Джейн и сбежала вниз по лестнице, а затем выскочила из дома.

Джанет – служанка Мэри – с изумлением смотрела ей вслед.

– За ней… живо! – приказала Мэри. – И не смей возвращаться, пока не разузнаешь, куда она пошла.

Джейн мчалась по улицам с единственной мыслью поскорей добраться до Кейт. Кейт должна знать, где спрятать ее: потаенных мест в Тауэре было больше, чем в любом другом уголке Англии. Пока ее опальное положение никак не отразилось на Кейт, а значит, ей нечего опасаться. Кейт даст ей пищу, одежду, временное пристанище и свою дружбу.

Джанет заметила, как Джейн свернула в ворота Тауэра, вернулась к хозяйке и рассказала ей все, что видела. Мэри зловеще улыбнулась, напомнив себе, что лучше быть Мэри Блейг, богатой владелицей публичного дома, чем прекрасной Джейн Шор, оказавшейся на самом дне.

* * *

В комнате над кухней Джейн временно обрела покой. Это была небольшая комнатенка с толстыми стенами, узкие окна в глубоких нишах едва пропускали свет. Кейт принесла ей кое-какую одежду, а Белпер усердно потчевал ее. Они были рады ей и гордились тем, что она осталась у них. Джейн пыталась предупредить их о том, что им может грозить опасность, но они не захотели ничего слушать. Они пообещали, что будут держать в тайне ее пребывание здесь, хотя в Тауэре вряд ли сыщется человек, который бы выдал ее.

– Бог мой, – сказала Кейт, – я ведь знаю подземные переходы Тауэра как свои пять пальцев. Я была очень дружна с одним тюремщиком, и он показал мне… ну наверное, если не все, то чуть больше того, что мне положено знать. Я найду такое место, где никому даже в голову не придет искать тебя.

– Кейт, ты – мое утешение.

– Мы всегда держались вместе, госпожа, и мне приятно это делать. Жаль только, что ты не пришла ко мне раньше, а попала в руки этой твари.

– Действительно, жаль, Кейт, но давай не думать об этом сейчас. Я здесь, и только мои друзья знают об этом. Не могу представить, что будет со мной, мне ведь нельзя оставаться здесь долго. А у меня нет ничего, абсолютно ничего.

– Какой позор и какая жалость! – воскликнула Кейт. – Мне не хочется даже думать, что сказал бы на все это Его светлость – наш дорогой король. – Кейт перекрестилась и посмотрела на потолок комнаты, похожей на тюремную камеру. – Заставить тебя в таком виде идти по улицам…

– Ладно, с этим покончено, – промолвила Джейн, – лучше не бередить душу. Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Я, которую так любили, осталась теперь совсем одна. Но у меня есть ты, Кейт, и я не забываю об этом. У меня есть ты и Белпер и, несомненно, еще много добрых друзей, которых я не знаю. Может быть, жизнь вновь порадует меня. Утри свои слезы, Кейт.

Кейт не заставила себя долго упрашивать.

– Ну конечно, ты ведь так красива! – сказала она. – Ручаюсь, что ты найдешь себе близкого друга, такого же красивого, каким был Его светлость король. Я просто уверена в этом. – Вдруг она задумалась. – Как все это похоже на старые времена… Я чуть было не поверила, что мы снова в Чипсайде, на Ломбардной улице или во дворце… Я вот думаю, куда бы спрятать тебя. Есть достаточно удобная комната между Белой башней и Битчемом. Мы обставим ее, по возможности, с комфортом и спрячем тебя там. Ты не будешь бояться?

– Не думаю. Вообще-то я боюсь мертвых, но среди них так много тех, кого я любила: Эдуард… Гастингс… Они не должны причинить мне никакого вреда. Я не верю, что мой отец может желать мне зла. А Уилл?.. Я часто думала о том, что стало с Уиллом.

– Наверное, он нашел себе другую жену.

– Надеюсь. А с ней и свое счастье. Кейт, ты видишь когда-нибудь маленького короля?

– Почти никогда.

– Но ведь он все еще здесь, в Тауэре?

– Да, он здесь. Я слышала, что сюда привезли и его младшего брата, чтобы он не скучал один.

– Маленький Ричард! Как я рада! Эдуард будет в восторге оттого, что Ричард с ним.

– Теперь оба маленьких принца в Тауэре. О, я, конечно, знаю, что один из них – король, а другой – герцог Йорк, но люди называют их маленькими принцами.

– С какой радостью я бы повидала их! Глаза Кейт заблестели.

– Может, нам удастся это устроить.

– Ты знаешь, где они разместились? Кейт покачала головой.

– Но я могу узнать. Я дружна с одним из слуг.

Обе они весело рассмеялись, как часто смеялись когда-то. Они обязательно найдут способ связаться с мальчиками. Их охватило радостное волнение.

Пока они сидели в комнате и разговаривали, внизу раздались крики, и они услышали топот множества ног. Побледневшая Кейт подбежала к окну и выглянула во двор. Когда она обернулась, на ее лице было ясно написано, что она там увидела.

– Они пришли за мной? – спросила Джейн. Кейт кивнула.

– О Пресвятая Богородица! – прошептала она. – Они уже здесь, и теперь слишком поздно прятать тебя.

* * *

Джейн никогда не представляла, что в Лондоне можно так страдать, пока не попала в тюрьму Ладгейт. Первые дни она едва замечала, как течет время. Она лежала на каменном полу, подавленная тем ужасным положением, в котором очутилась. Тошнотворный запах разлагающегося мяса, проникавший в узкие зарешеченные окна с реки Флит, кишащей мухами, вызывал у нее рвоту. Она с отвращением отворачивалась от грязных стен, по которым струйками стекала накапливавшаяся годами слизь. Ее потрясло, что мужчины и женщины находились вместе в огромном общем зале, в котором ели и спали, проводили дни и ночи. Все они были ужасным подобием человеческих существ: нечесаные, страшно изможденные; одни – обозленные, другие – смиренные; многие страдали от жутких болей и лежали, умирая, на холодном полу. Через щели густым черным потоком проникали мухи, а вместе с ними и осы, откормленные на мерзких отбросах, громоздившихся по обеим берегам Флита. К ужасному запаху, доносившемуся из окон, примешивался другой, такой же отвратительный запах больных, давно не мывшихся людей.

У большинства обитателей Ладгейта не было никакой надежды вновь обрести свободу. Многие оказались здесь за долги, оплатить которые они не могли хотя бы потому, что находились в заключении. Говорили, что преступление, совершенное Джейн, – это нечто большее, чем неуплата долгов: ее обвиняли в покушении на жизнь протектора посредством колдовства.

Стояла жара, непрестанно жужжали отвратительные осы и мухи, громко плакали несчастные дети, другие бегали по камере и дрались друг с другом из-за корки хлеба, которую не в состоянии был съесть какой-нибудь ослабевший от болезни заключенный.

Вначале Джейн едва сознавала весь ужас своего положения. Никогда, даже в кошмарном сне, она не могла представить себе столь ужасную картину. Она часто проходила мимо тюремных ворот. Тогда тюрьма казалась довольно милым дополнением к пейзажу – древним величественным зданием, возвышавшимся рядом с городской стеной и старыми городскими воротами. Ребенком она иногда просила разрешения положить что-нибудь в одну из корзинок, которые бедные заключенные опускали из зарешеченных окон, жалобно прося подаяния, но отец не позволял ей этого. В тюрьме, говорил он, содержатся прокаженные и больные чумой люди, от которых лучше держаться подальше.

Сейчас такое предупреждение могло бы вызвать у нее смех, очень горький смех. Теперь она сама была одной из тех, от кого следовало держаться подальше. Она никогда не подозревала, что существует такая жестокость и такое безразличие к страждущим людям.

Когда ее доставили в тюрьму, тюремщики отнеслись к ней с уважением. Для заключенной она была хорошо одета: на ней было платье Кейт, к тому же говорила она мягким голосом, как благовоспитанная женщина. Наверное, это леди, подумали тюремщики, значит, будет случай подзаработать деньжат. Перед Джейн раскрылась картина чудовищного вымогательства. Ей объяснили, что если она не захочет платить, то питаться будет хлебом и водой, а коли заплатит, тогда можно и жареную утку, и толстый кусок сочного мяса, и хорошее вино. Тюремщику не составит большого труда принести все это заключенному, который хорошо платит.

В Ладгейте было много таких, кто жил как господа. У них был хороший стол, отдельные комнаты, дамы навещали джентльменов, а джентльмены – дам. А для того чтобы скрасить время – приятная, немного рискованная игра в карты. Организовать все это было несложно, надо только раскошелиться.

Джейн сказала, что у нее совсем ничего нет. Тогда они выразительно пожали плечами. Нет денег? Значит, ей придется пойти в общий зал. И вот она здесь, вокруг раздаются жалобные стоны, непристойные шутки, крики ссорящихся людей. Джейн видела, как потрепанная старая проститутка, которой каждый день присылали вино, совершенно пьяная валялась на полу и что-то слезливо бормотала; она слышала, как безумный пастор, так и не сумевший преодолеть позор своего заключения в тюрьму, беспрерывно читал проповеди толпе людей, иногда пробуждавшихся от своего безразличия, чтобы поглумиться над ним; она заметила, как старый карманник обучает молодого очищать чужие карманы; как изнуренная мать пытается кормить грудью свое новорожденное дитя; как умирает старик, а рядом мужчина и женщина, сбросив надетое на них тряпье, стараются удовлетворить свою похоть; она слышала непрестанные крики попрошаек. И не могла осознать, что все это стало ее миром, в котором придется доживать оставшиеся дни.

* * *

– Пожалейте бедную узницу! Господа и дамы… свободные мужчины и женщины… пожалейте бедную узницу!

Как ни пыталась Джейн, но она не могла не слышать уставший, отчаявшийся голос. Боже, хоть бы она замолчала! Джейн забыла о своих бедах и негодовала на людей, проходящих мимо тюрьмы и не обращающих внимания на мольбу нищей. «Разве можно надеяться, – мрачно думала она, – что кто-нибудь удосужится подумать о бедной узнице, не говоря уже о том, чтобы подать ей милостыню?» Джейн вся кипела от гнева и жалости.

Из окна спустили корзинку, она болталась на стене, но прохожие, посмотрев вверх на полное отчаяния лицо, только содрогались и уходили скорее прочь. Женщина, державшая корзинку, была стара, ее волосы свисали, как отвратительные извивающиеся серые змеи; с перекошенным ртом, воспаленными глазами и покрасневшими веками она являла собой весьма печальное зрелище.

Огромные черные мухи весело кружились в удушливом воздухе. В Ладгейте они были единственными веселыми существами. Поэтому странно, что они вызывали только еще большую досаду и раздражение.

– Пожалейте бедную узницу…

Рядом с Джейн на постели из грязной соломы лежала женщина, которую Джейн приметила уже давно. Вид женщины внушал уважение, Джейн видела, как ее передергивало от некоторых сцен, неизбежными свидетелями которых им приходилось быть, и как она все время старалась сохранить благопристойность. Джейн попыталась подружиться с ней, но женщина явно не была к этому расположена.

Как и большинство обитателей камеры, она знала, кто такая Джейн, так как даже в этом плохо освещенном помещении невозможно было не заметить ее красоты. Люди смотрели на нее во все глаза: некоторые отпускали язвительные шуточки и непристойности, в глазах других читалось благоговение, так как во всех лондонских тюрьмах было известно, что Джейн помогала бедным.

У женщины была дочь по имени Бет, лет одиннадцати, довольно привлекательное создание, несмотря на грязь и вши, отвратительную пищу и жуткое окружение. Девочка часто отлучалась от матери, и Джейн глубоко трогало, когда бедная мать в отчаянии искала ее. Мать ужасно боялась, что с девочкой что-то случилось.

Сейчас девочка с матерью сидели рядом и наблюдали за попрошайкой у решетки. Взглянув на них, Джейн заметила, что они вдруг насторожились. Причина была очевидной – в корзинку что-то положили. Старуха украдкой посмотрела через плечо, из ее беззубого рта потекла слюна, воспаленные глаза засветились. Этого было достаточно, чтобы присутствующие все поняли.

– Пресвятая Дева, помоги ей! – молилась Джейн. Сопя от волнения, бедная старуха тащила вверх тяжелую корзинку. В камере наступила тишина, слышалось только жужжание ос и мух. Наконец корзина оказалась наверху, и вдруг все бесшумно двинулись к ней. Джейн отвернулась. За несколько дней, проведенных здесь, ей пришлось увидеть много ужасных вещей, но эта сцена было просто невыносимой.

Она услышала звуки потасовки: яростные хрипы, дикие взвизги, гневный вопль несбывшейся надежды, за которым внезапно наступила тишина. Обернувшись, она увидела, что кучка изморенных голодом, только что боровшихся за корзинку людей молча уставилась на ее содержимое, валявшееся рядом на полу.

Джейн тоже охватил ужас – в корзине не было ничего, кроме трех огромных камней. Кто-то жестоко пошутил, положив камни в корзину просящей подаяния, чтобы та подняла их наверх.

Тишина была прервана старухой, которая, опустившись на колени, начала громко рыдать. Сумасшедший пастор, видя, что собралась толпа, стал взывать к ней:

– Покайтесь, ибо грядет Царствие Божие! Кто-то обернулся и с силой пнул его ногой. Он завопил:

– Блаженны вы, всегда будут поносить и гнать вас… Покайтесь! Покайтесь! Вам нужно покаяние.

Жизнь вошла в свою колею.

Джейн вдруг заметила, что заинтересовавшая ее женщина получила травму в драке и была на грани обморока. Бет исчезла, а женщина сидела, прислонившись к покрытой плесенью стене; по ее разорванному рукаву, смешиваясь с грязью, сочилась кровь.

Джейн подошла к ней и своим мелодичным голосом, очаровывавшим многих людей, сказала:

– Вы больны. Позвольте мне помочь вам.

Женщина не ответила, но слабо улыбнулась, когда Джейн оторвала полоску ткани от своей нижней юбки.

– Давайте промоем рану, – сказала Джейн и вывела ее во двор. Воздух немного освежил женщину, а Джейн поддерживала разговор: – Какое счастье, что у нас есть эта вода! Если бы мы очутились здесь двадцать лет назад, нам бы в ней отказали. Помню, отец рассказывал, что одна дама платила огромные деньги, чтобы получать свежую воду в этой тюрьме, а у нас есть свежая вода, и притом бесплатно. Конечно, многие сказали бы там, что мы должны быть благодарны за это.

Женщина не слушала ее, но когда ей немного полегчало, в ее глазах вновь появилось беспокойство.

– Вы не видели мою девочку? – спросила она.

– Нет. После драки она мне на глаза не попадалась.

– Я боюсь за нее. Это место…

Джейн кивнула. Они помолчали, но испуганная мать была рада поделиться с кем-нибудь своими опасениями, а Джейн была рада найти подругу.

Наступил вечер. Они услышали, как поют пьяные проститутки, пришедшие к тем, кто был в состоянии заплатить.

– Разве вас это не касается, – взывал сумасшедший пастор, – всех вас, проходящих мимо?

Старуха-попрошайка понуро сидела у решетки, пока не померк дневной свет.

– Пожалейте бедную узницу! Господа и дамы… пожалейте бедную узницу!

* * *

Каждый летний день, проведенный в зловонной атмосфере тюрьмы, равнялся, наверное, десяти дням.

– У вас же есть друзья на свободе, – говорили тюремщики. – Вам нужны деньги. За деньги можно купить все, что пожелаете. Знаете, некоторые люди приходят сюда, чтобы отдохнуть. Здесь можно устроиться даже очень удобно.

Джейн покачала головой. Там, на свободе, у нее был верный друг. Кейт заплатила деньги, чтобы перемолвиться с ней словом, а когда они встретились, Джейн прочитала ужас в глазах Кейт. Та ничего не могла поделать с собой и смотрела на Джейн широко открытыми глазами. Кейт принесла ржаные лепешки, хлеб и пирожки с мясом из кухни Белпера, но Джейн не могла просить Кейт о деньгах. Кейт заверила ее, что придет снова, и сдержала слово. Джейн могла не опасаться голода, пока Кейт и Белпер были на свободе.

Кейт приходила через день, и Джейн вынуждена была припрятывать принесенную еду; потом она несла еду во двор и делилась ею с Бет, ее матерью и больными детьми. Джейн оставалось совсем немного, и все же когда она ела свою долю, она не могла не думать о тех несчастных созданиях в камере, которым она не могла ничего предложить.

Визиты Кейт были единственным светом, скрашивавшим мрачные дни. Джейн рассказала Кейт о Бет. Может, она сумеет найти какое-нибудь место для девочки? Может, кому-нибудь на кухню требуется девочка-прислуга? Бет разрешат оставить тюрьму, так как попала она сюда не по своей вине: у ее матери после смерти мужа оказалось много долгов, ее посадили в тюрьму, а девочку не с кем было оставить. Но люди вовсе не горели желанием брать в услужение кого-либо из Ладгейта.

Сейчас мать Бет беспокоилась вдвойне, поскольку в тюрьме появился вселяющий ужас человек с порочными наклонностями, да к тому же с кучей денег. Он был известен как Нед-с-большой-дороги, потому что разбогател, грабя на дорогах путешествующих. Ему отвели лучшее помещение в тюрьме, так как у него водились деньжата. Поговаривали даже, что он сам устроил себе арест за долги, чтобы на время скрыться в тюрьме от своих сообщников, которых он обманул и которые поклялись его убить. Ладгейт часто служил убежищем для такого сорта людей, он обеспечивал им безопасность, которую они вряд ли нашли бы за его стенами.

Нед требовал, чтобы друзья каждый день навещали его. В его камере собирались воры и проститутки, они резались в карты, пели непристойные песни; для Неда-с-большой-дороги делалось все, что бы он ни пожелал. Его появление изменило жизнь обитателей тюрьмы. Некоторые женщины стремились привлечь к себе его внимание, но безуспешно. Зачем ему бедные голодные создания, если он может найти женщину на стороне? Каждый день ему приносили горячую пищу. Некоторые заключенные слонялись весь день по внутреннему дворику лишь для того, чтобы вдохнуть запах этой пищи, когда ее проносили мимо. Джейн никогда не видела Неда-с-большой-дороги, но ее раздражало все, что она слышала о нем.

Через три дня после прибытия Неда ему на глаза попалась Бет. Он подозвал ее к себе, спросил, кто она, и дал кусок вкусного мясного пирога. Она съела пирог и побежала к матери рассказать об этой встрече. Страдая от дурных предчувствий, мать Бет поделилась своими опасениями с Джейн.

– Нед-с-большой-дороги никогда ничего не делает даром, так неужели он сейчас отступит от своих правил? – спросила женщина.

Сердце разрывалось на части при виде ее страданий. Она просыпалась по ночам и шарила рукой рядом с собой, чтобы убедиться, что девочка на месте. Всякий раз, когда она слышала, как Нед с друзьями предается пьяному разгулу, ее трясла лихорадка. Джейн полагала, что должна как-то помочь ей.

Несколько раз она видела, как через тюремный двор проходил какой-то человек средних лет, он был одет строго, держался с достоинством и, очевидно, занимал высокое положение. Джейн заметила, что, проходя по тюремному двору, он нюхал букетик цветов и почти не глядел на заключенных. Она подумала, что у него доброе сердце и ему невыносимо смотреть на безмерные страдания людей, а коль скоро у него доброе сердце, да еще к тому же он занимает высокое положение, то нельзя ли убедить его сделать что-нибудь для Бет? Джейн решила непременно поговорить с ним о девочке, когда увидит его в следующий раз. И ей не пришлось долго ждать.

Увидев знакомого господина, Джейн поспешила навстречу и, остановившись перед ним, промолвила:

– Добрый вам день, сэр!

Ее волосы уже почти утратили свой блеск, она побледнела и похудела, но улыбка оставалась такой же лучезарной. Он, запинаясь, ответил на ее приветствие.

– Могу я поговорить с вами? – спросила Джейн. – Я хотела бы попросить вас о помощи. О, не тревожьтесь, я не собираюсь просить подаяния.

– Я… я не богатый человек, – промолвил он. Она улыбнулась.

– Многие здесь сочли бы вас царственно богатым. Возможно, я ошиблась, обратившись к вам. Не будете ли вы столь любезны подсказать мне, с кем бы я могла поговорить?

Он смутился, быстро посмотрел на нее и сдался, не устояв перед ее обаянием.

– Я – королевский нотариус. Она улыбнулась вновь.

– О, тогда скажите мне, пожалуйста, как там маленький король?

– Маленький король?

– Эдуард. Молодой Эдуард. Он покачал головой.

– Вы тут, за этими стенами, отстали от событий, мадам. Я говорю о короле Ричарде.

– Но… а как же Эдуард?

– Он находится в Тауэре вместе со своим младшим братом. Его светлость король с удивительной добротой отнесся к незаконнорожденным отпрыскам своего брата. Но… могу я спросить, кто вы, мадам?

– Мое имя Джейн Шор, – ответила она.

Ей показалось, что она заметила ужас в его глазах. Заикаясь, он пробормотал:

– Понимаю. Добрый вам день. – И пошел от нее прочь. «Наверняка он больше никогда не подойдет ко мне», – подумала Джейн.

* * *

Томас Лайном, королевский нотариус, вышел из Ладгейта, направившись в сторону городских ворот. Он задумался и, пересекая мост через реку Флит, даже забыл уткнуться носом в свою бутоньерку. Не спеша он шел по Флит-стрит, ничего не видя перед собой. Взгляд его уходил далеко-далеко – за парки и фруктовые сады к Фикетс-Крофту и еще дальше за луга.

Маленькие ручейки искрились на солнце, и пейзаж, развернувшийся за Темплской заставой, был поистине великолепным, но он не замечал ничего, ибо пребывал в глубокой задумчивости. Какая странная встреча произошла сегодня! Что за поразительные глаза у этой женщины! Они сияли, как два светильника, на ее изнуренном лице. Он не мог забыть прелестные черты ее лица, а ее длинные волосы, даже не ухоженные, все равно были самыми прекрасными из тех, что ему доводилось видеть.

Попрошайка… ничего более. «Я хотела бы попросить вас о помощи, – сказала она и добавила: – Я не собираюсь просить подаяния». Все они так говорят. Разве это не обычный прием? «О, я прошу не за себя, а за больного ребенка, старую мать, парализованного отца…» За кого угодно, но только не за себя.

Но она очень красива… И у нее вполне добродетельный вид. Но разве она может быть добродетельной, если это Джейн Шор? Хотя когда она говорила, он почти поверил ей: ее красота и обаяние располагали к себе. Но потом он вспомнил, кто такая Джейн Шор – проститутка, которую провели по улицам босой, со свечой в руках. Ему не следует иметь с ней дела. Если он вновь увидит ее во время посещения тюрьмы, а ему по служебным обязанностям приходится бывать там, он отвернется и пройдет мимо.

«Я хотела бы попросить вас о помощи», – повторил он вслух ее слова. «Как бы не так, мадам». – «Я не собираюсь просить подаяния». – «Как бы не так, миссис Шор. Знаю я таких, как вы. Слышать о вас не хочу».

Но он продолжал думать о ней, хотя убеждал себя, что не желает иметь с ней дела. Его господин был бы недоволен, если бы он завязал с ней дружеские отношения и это дошло до королевских ушей, ведь Джейн Шор была врагом короля Ричарда, а Томас Лайном слишком ценил покровительство царствующего монарха, чтобы лишить себя его благосклонности. Он больше ни разу не подумает об этой женщине.

Томас продолжал свой путь, пока не достиг принадлежавшего ему небольшого, но очень милого домика, которым он весьма гордился. Свою профессию он унаследовала от отца, но насколько же он опередил его! Отец был простым нотариусом, а Томас Лайном – нотариус короля.

По натуре Томас был спокойным человеком, большим трудягой и вел тихую, небогатую событиями жизнь, он не искал приключений, да с ним ничего и не случалось. Что ему может понадобиться от этой женщины? Разве он не знает, что бывает с любителями авантюр? Порой они добиваются короны, как Ричард, а порой лишаются головы, как Гастингс. А королевский нотариус может вполне оказаться в Тайберне, где его повесят, или в лучшем случае в Ладгейте. Нет, он был уверен, что всякие приключения – это не для него.

Но какая связь между приключением и ладгейтской узницей? Никакой. У этой женщины ослепительная улыбка и прелестные глаза, но ему не следует забывать, что она враг короля. Он постарается держаться подальше от Джейн Шор.

Его домоправительница поспешила выйти навстречу хозяину. Она была довольно миловидной особой, круглой, как бочонок, с пурпурно-розовым румянцем на щеках. Всех слуг и служанок она держала в строгости и прекрасно справлялась с ведением хозяйства.

Он почувствовал вкусный запах приготовленного для него обеда и взглянул на накрытый стол. Говяжий филей. Пирог с сочным мясом. Вино. Все было готово и ждало его. Он сел за стол, чтобы насладиться аппетитной едой.

Все его желания были, как всегда, предугаданы. Тростник на полу был чистым и свежим. В доме царил образцовый порядок. Ценить подобные вещи его научило посещение тюрем. Он имел все, что хотел, и все у него было так, как он хотел.

Томас выпил хорошую порцию самбукового вина и с удовлетворением причмокнул губами, отрезал добрый кусок сочного, зажаренного по его вкусу мяса, но вдруг отвлекся от еды. Он подумал, что сказала бы Джейн при виде всех этих яств. Томас представил, как она сидит напротив, опершись локтями на стол, и улыбается ему: «Я хотела бы попросить вас о помощи. О… я не собираюсь просить подаяния…»

– Интересно, – проговорил он вслух.

Но аппетит его уже улетучился. Появилось желание узнать, о чем все же она хотела попросить его.

* * *

На следующий день Джейн увидела Томаса Лайнома в тюремном дворе. Она улыбнулась ему, а он покраснел, так как ее улыбка была еще ослепительнее, чем Лайном представлял себе. Ему вдруг стало стыдно за тот прекрасный завтрак, который он только что съел, но нотариус сразу же выбросил из головы подобную глупость. Не он должен стыдиться, а заключенные должны испытывать стыд перед честными людьми.

– Добрый день, – сказала Джейн. – Сегодня в воздухе чувствуется какая-то напряженность.

– Действительно, – промолвил он и подошел к ней поближе, хотя здравый смысл, унаследованный от отца, подсказывал ему быть осторожным. Но она так мило улыбалась, и потом, какой может быть вред оттого, что он обменяется с ней парой слов.

– Вчера, когда я встретил вас, вы хотели меня о чем-то попросить.

– Да, – Ее улыбка стала еще теплее, а прекрасные глаза спокойнее. Ладгейт, конечно, лишил ее красоту яркости, но не смог уничтожить полностью. – Здесь в тюрьме есть девочка. Бедное юное создание. Ей всего одиннадцать лет.

Он с удивлением поднял брови и посмотрел в другую сторону – туда, где часть тюремного здания неясно маячила возле Городских ворот.

– Девочка одиннадцати лет? Не представляю, чем бы я мог помочь ей.

– Она не совершила ничего плохого, так же как и ее мать, попавшая в тюрьму из-за долгов.

– Она жила не по средствам, – сурово сказал он.

– Да, но…

– В этом случае, мадам, она заслуживает своей участи. Сам он очень аккуратно вел домашнее хозяйство, все его счета всегда были вовремя оплачены. Конечно, и у него были честолюбивые замыслы, его иногда тянуло пожить на широкую ногу, но он понимал все безрассудство подобного пути и презирал тех, кто не имел такого же четкого представления о жизни.

– Но ведь это так трудно, когда человек беден, – возразила Джейн.

– Это не оправдание.

– Но откуда нам знать о всех искушениях!

– Мадам, – вымолвил он, – я не понимаю, о чем вы хотите меня попросить.

– По всему видно, что вы человек со средствами, влиятельный.

Такой простой комплимент обрадовал его больше, чем следовало.

– Ну, я бы не сказал…

– О, но это говорю я. – Джейн улыбнулась, а он подумал: «Вот так, наверное, она улыбалась королю Эдуарду». – Я знаю, сэр, что вы влиятельный человек. Я обратилась к вам, так как только вы можете помочь.

– Я не могу ничего обещать. К тому же я даже не знаю, как это сделать.

– О, это нетрудно. Бедная девочка не должна оставаться более в таком жутком месте. Она совсем юная, а воздух здесь заражен не только ужасными болезнями, но и жестокостью и пороком. Несправедливо, что детям приходится расти в такой среде.

– Я согласен с этим, но что я могу сделать? Она подошла к нему ближе.

– Может быть, вы смогли бы найти какую-нибудь работу для нее… на свободе. У девочки нет причин оставаться здесь. Она может уйти.

– Работу?

– Несомненно, кто-нибудь из ваших друзей нуждается в хорошей служанке. Она – крепкая девочка и, я уверена, будет хорошо работать, если только сможет выбраться из этого гиблого места.

– Мадам, я не смогу удовлетворить вашу просьбу. Неужели вы думаете, что мои друзья захотят взять в свой дом служанку из Ладгейта?

– Но ведь она не совершала ничего плохого.

– Есть много порядочных девушек, которые ищут работу.

– Понимаю.

– До свидания, мадам.

Он посмотрел на нее и увидел слезы в ее глазах, а слезы всегда его расстраивали. Томас не понимал Джейн Шор. Он считал, что такая женщина должна быть бесстыдной – а что еще можно ожидать от женщины, бросившей мужа, чтобы стать любовницей короля? Не станет же она плакать о судьбе девочки, которая оказалась в положении, неизбежно выпадавшем на долю многих. Ему хотелось думать, что Джейн бесстыжа и бессовестна. Однако она была не такой и поэтому возбуждала его интерес.

Он пошел прочь, но, не дойдя даже до конца тюремного двора, вернулся обратно. Джейн попыталась улыбнуться сквозь слезы.

– Это безнадежно, – сказал он угрюмо. – Но я подумаю, что можно сделать.

– Спасибо, – промолвила Джейн. – Я знала, что вы поможете. У вас вид доброго человека.

Лайном продолжил путь. Как это она сказала: «У вас вид доброго человека». Возвращаясь домой, он все время повторял эту фразу.

* * *

Само собой разумеется, королевский нотариус не собирался ничего предпринимать. Неужели он мог попросить кого-нибудь из друзей взять девочку из Ладгейта? Абсурдная идея, и он должен выкинуть ее из головы. Томас вспомнил, что в ближайшее время у него не будет повода для посещения тюрьмы, поэтому можно не думать о Джейн Шор.

Но войдя в свой прекрасный, содержащийся в образцовом порядке дом, он вдруг обнаружил, что в голове у него вертится мысль: а не взять ли ему еще одну служанку на кухню? Его экономка – добрая, разумная, справедливая и честная женщина, она смогла бы присмотреть за бойкой девочкой, уже соприкоснувшейся с порочным миром. Боже, о чем он только думает! Нет, он не допустит никаких арестантов в своем доме!

Ему нужно было поработать, ведь во второй половине дня была назначена аудиенция у короля. Все утро нотариус упорно трудился, а затем отправился во дворец. И там он тоже не вспоминал о девочке из тюрьмы. В присутствии короля невозможно было думать ни о чем постороннем. Король, бледный худощавый молодой человек с грустными глазами, бесспорно, вызывал к себе чувство уважения.

Однако покинув короля и вернувшись домой, Томас вновь задумался о том, не приискать ли место для девочки. Он пригласил к себе экономку. Она пришла, на ее пурпурно-розовом лице застыло почтительное выражение, ловкие, натруженные руки были сложены.

– Миссис Браунер, я хочу, чтобы вы кое-что сделали для меня. Вы превосходная и сведущая в домашнем хозяйстве женщина, и именно поэтому я прошу вас о помощи.

Она была весьма польщена и выразила горячее желание служить верой и правдой своему хозяину. А он вдруг понял, как далеко его занесло и как было глупо ввязаться в такое неприятное дело. Хотя что в этом плохого? Пусть миссис Браунер возьмет девочку на кухню. И тогда ему больше не придется встречаться с этой Джейн Шор.

Он рассказал экономке о девочке. Та поджала губы. Понимает ли хозяин, какими порочными становятся бывшие арестантки?

– Но как мы можем судить, миссис Браунер, если не знаем о ней ничего? – Он вдруг осознал, что повторяет слова Джейн.

– Она из плохой семьи, хозяин.

– Но она не сделала ничего дурного. Действительно, ее мать получает то, что заслужила, но ребенок… Ведь она ничего не совершила. Нет, миссис Браунер, не нам ее судить. Вы сможете найти на кухне работу для еще одной девочки? Сделайте одолжение, возьмите это дитя. Пример такой женщины, как вы, женщины вполне разумной и доброжелательной, я уверен, будет содействовать успеху ее воспитания.

Дело было сделано. Теперь ему захотелось поскорее пойти к Джейн Шор и рассказать ей, как он все устроил.

* * *

Взяв протеже Джейн в свой дом, Томас Лайном не прекратил, как собирался, свои визиты в тюрьму. Он стал наведываться туда ежедневно.

Теперь его волновали другие вопросы. Он не мог спать по ночам, думая о том, что Джейн находится в таком отвратительном месте. Он не получал никакого удовлетворения от еды, представляя, что Джейн в это время сидит на хлебе и воде.

У него вошло в привычку захватывать с собой корзинку, наполненную для нее всякими яствами. Джейн была благодарна, а он радовался до тех пор, пока не узнал от матери Бет, что Джейн делилась всем, что получала, со своими товарищами-заключенными. Все же странная она женщина! Конечно, ему приходилось слышать рассказы о ней, когда был жив король Эдуард. Бедняки Лондона всегда смотрели на нее как на святую, что казалось ему нелепым, но теперь он начал их понимать.

Лайном заплатил за отдельную камеру для Джейн, так как ему была невыносима мысль о том, что она спит в одном зловонном зале с этими одичавшими существами. Она приняла его помощь с естественным тактом. Позже он узнал, что она делила отдельную камеру с больными детьми, присматривая за ними и подкармливая их. Он начал страшиться своих посещений тюрьмы. Томас знал, что эти отвратительные создания шептались друг с другом о нем и о Джейн; такого человека, как он, это шокировало и ужасало. Порой он клялся себе, что никогда больше не пойдет в Ладгейт, но снова и снова возвращался туда.

Ладгейтская тюрьма стала ему сниться. Крики арестантов пронизывали его сны, он слышал непристойное пение проституток и безумные выкрики сумасшедшего пастора, а иногда ему снилась Джейн.

Что до самой Джейн, то она постепенно проникалась к нотариусу расположением, а как-то даже сказала ему в своей обычной непринужденной манере:

– Как хорошо, что вы приходите сюда, Томас! Ваши визиты скрашивают мои дни. Какими безотрадными были бы они без вас!

Ей очень хотелось услышать обо всем, что происходит за стенами тюрьмы, поэтому он всегда запасался свежими новостями.

Через несколько дней после начала их дружбы Лайном попросил Джейн прогуляться с ним по тюремному двору. Было довольно холодно, моросил дождь, но они не замечали этого.

Томас тихо промолвил:

– Мы живем в ужасное время, Джейн…

– Что случилось? – живо спросила она.

– В стране назревает беда. У короля много врагов… они повсюду, по всей стране; к тому же неприятности грозят и с другой стороны пролива.

– Вы имеете в виду французов?

– Хуже. Графа Ричмонда – Генриха Тюдора, который, как говорят, готовится напасть на короля и отобрать у него корону.

– Он никогда не сможет победить Ричарда.

– Надеюсь, что никогда, – сказал Лайном и подумал о том, что станет с королевским нотариусом, если король окажется в изгнании или, того хуже, – лишится головы. – Но это еще не все, о чем я хотел рассказать вам.

– Неужели у вас есть новости еще хуже?

– Да, и боюсь, они вас очень встревожат. Жаль, что именно мне приходится сообщать их вам, но вы сами просили меня рассказывать о том, что происходит.

– Вы очень хорошо делаете, что рассказываете обо всем. Мне очень хочется знать, как там – за стенами тюрьмы. Но, прошу вас, говорите же.

– Это только слух. Может быть, в нем нет и капли правды. – Томас немного смутился, а затем быстро произнес: – Это о маленьких принцах в Тауэре. Говорят, что они… что их больше нет в живых. Они были…

Он огляделся, и Джейн сама вымолвила это слово:

– Убиты?

– Так говорят.

– Но кто? Сам… король?.. О, я не верю, что он может это сделать. Он на такое не пойдет. Ведь они его племянники, и он любил их. Любил – клянусь, что это так и было.

Она вспомнила маленького Ричарда в день его обручения с Анной Моубрей. «Раньше женишься – раньше умрешь» – гласит старинная пословица. Но как можно представить себе, что этот смышленый мальчик мертв! Она не выдержала и горько расплакалась. Лайном был рядом с ней, он обнял ее за плечи, успокаивая.

– Джейн! Джейн! Милая Джейн, вы не должны плакать. Это всего лишь слух. Сомневаюсь, что в нем есть доля правды.

– Разве такие слухи могут возникнуть из ничего? Что-то в этом есть… я знаю. О, Эдуард, милый Ричард… как бы мне хотелось, чтобы вы были рядом. – Она посмотрела на Томаса. – Я любила их. Как своих собственных сыновей. Я часто бывала с ними. Мы вместе играли. Я могла бы быть их матерью.

Он отшатнулся. Ему не нравилось, когда она вспоминала о своей грешной жизни. Не раз ему приходилось напоминать себе, что она – порочная женщина. Но как ему хотелось забыть об этом!

Лайном не смог утешить ее и только повторял:

– Это всего лишь слух, который ходит по городу. Джейн сказала:

– Я могу выяснить все у Кейт. Это не может быть правдой. Почему король должен убить детей своего брата?

– Не говорите так громко. Если кто-нибудь услышит…

– Томас, – настаивала она, – объясните мне, почему он должен их убивать? У него есть корона. Он отнял ее у них; почему же он хочет отнять еще и их жизни?

– Корона принадлежит ему по праву, так как есть доказательство, что дети рождены не в законном браке.

– Это правда, но почему, спрашиваю я вас, необходимо лишать их жизни?

– Не спрашивайте меня. Мне неведомы поступки королей.

– Не верю я этим слухам! – горячо воскликнула Джейн. – И не поверю.

– Наверное, я неправильно сделал, что принес вам эту весть.

– Нет, все правильно. И очень прошу вас всегда рассказывать мне обо всем, что происходит. Не вздумайте щадить меня, я не желаю жить в неведении.

Он хотел было поцеловать ее руки, но Джейн удержала его, сказав:

– Оставьте меня сейчас. Я не могу ни о чем, кроме этого, думать. И я очень надеюсь, что вы придете и скажете мне, что все это неправда.

Лайном, уходя, чувствовал облегчение, что не соблазнился сказать что-нибудь такое, что потом фатальным образом сказалось бы на его будущем.

Джейн оставалась в своей комнате, горько рыдая, и когда наконец пришла в себя, веки ее покраснели, а глаза потемнели от горя.

– Плохие новости с воли? – спросили ее. Она кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

Она должна успокоиться, уверив себя в том, что это всего лишь слух. Почему Ричард должен убивать принцев, если доказано, что они незаконнорожденные и не стоят на его пути? У него нет причин для этого.

Джейн с нетерпением ждала прихода Кейт; и какое облегчение она ей принесла!

– Это – ложный слух, – заявила Кейт. – Принцы живы. Я как раз сегодня видела их.

– Слава Богу! Хвала Пресвятой Деве! – воскликнула Джейн.

Все изумлялись ее радостному настроению; позже она вспоминала этот день как один из самых счастливых в ее жизни.

* * *

Лайном был влюблен, и все знали об этом, кроме его самого. Знала его экономка, хотя не догадывалась, кто был объектом его любви. Знали и многие заключенные.

Знала ли об этом Джейн? Пожалуй, да. Она часто думала о Томасе и вполне сознавала, что было несколько случаев, когда он готов был признаться ей в любви. Джейн не могла не задумываться о том, что он мог бы сделать для нее. Возможно, он смог бы даже добиться ее освобождения и, несомненно, оплатить ее долги. Ведь сам король благоволил к нему!

Мысль о свободе была очень приятной, но вместе с ней приходило горькое воспоминание о Гастингсе. «Я никогда не смогу полюбить Томаса Лайнома», – подумала Джейн. Как это глупо, что ты не способна полюбить человека, который мог бы так много сделать для тебя! Но с другой стороны, она ведь всегда поступала глупо. Именно ее безрассудство принесло ей и величайшее счастье, и огромнейшую печаль. И все же порой у нее мелькала мысль, что она отдала бы все на свете, лишь бы выбраться отсюда.

Тюремщики начали теперь относиться к ней с почтением, поскольку она стала близким другом одного из самых влиятельных людей, когда-либо посещавших тюрьму. А ведь королевский нотариус мог бы сделать для нее гораздо больше! Но, к сожалению, он напоминал ей Уилла Шора. «Я не питала никаких чувств к Уиллу, – подумала она, – и, наверное, не смогу полюбить Томаса».

А Лайном почти все время думал о Джейн. Он представлял себе, как она будет жить в его доме, давать распоряжения миссис Браунер, развлекать его гостей. Конечно, пойдут всякие сплетни, ведь Джейн была известной личностью, но он это переживет. Хотя разве он может жениться на Джейн Шор! Сама эта мысль нелепа. Она – арестантка, узница короля, и ему нужно будет получить его разрешение. А что скажет король, если скромный, пользующийся его доверием нотариус вдруг объявит, что хочет жениться на Джейн Шор?..

Однажды, октябрьским днем, зайдя в комнату Джейн, он обнаружил ее веселой и сияющей. Счастье, переполнявшее ее, отчасти вернуло ей прежнюю красоту. Он снова был поражен ее изяществом и очарованием.

– Томас! – воскликнула она, протягивая ему навстречу руки. – Я узнала от Кейт, что принцы живы!

Он знал, что она самая добросердечная женщина, и ему передалось ее душевное волнение.

– Я разделяю вашу радость, Джейн, – сказал он и вдруг, когда она оказалась рядом с ним, обнял ее и нежно поцеловал в лоб. – Джейн, – промолвил он, – вы ведь знаете о моих чувствах?

– Ну конечно, Томас.

Он был застигнут врасплох, так как не ожидал, что она так просто признается в этом. Запинаясь, он произнес:

– Так вот, Джейн, я люблю вас. Я хочу, если это возможно, чтобы вы были моей женой.

Его женой! У нее и мысли об этом не было. Разве она все еще не является женой Уилла Шора? Джейн мягко ответила ему:

– Но, Томас, я же замужем.

Его ум законника уже обдумал эту проблему.

– Сколько лет прошло с тех пор, как вы покинули ювелира? – спросил он.

Она ответила ему.

– И где он сейчас?

– Не знаю. Возможно, покинул Англию.

– Возможно также, что он уже умер. Полагаю, вы простите меня, что я ссылаюсь на этот тягостный для вас случай, но публичное покаяние, которое вас заставили совершить, по существу, вполне можно рассматривать как своего рода развод. Мы всё это проверим, и я не сомневаюсь, Джейн, что мы добьемся решения вопроса в нашу пользу.

Джейн почувствовала, что он увлекает ее слишком далеко. Ей нравился Томас. Он добрейший человек. Но выходить за него замуж! Она покачала головой.

– Джейн, я прошу вас. Подумайте, какое значение для вас будет иметь брак со мной.

Она уже думала об этом. Что приготовило ей будущее? Джейн казалось, что она видит хитрые, жестокие глаза Мэри Блейг. И еще она вспомнила толпу, заполнившую улицы города, чтобы поглазеть на ее покаяние.

Джейн почувствовала всю важность этого решения. Ей предлагали уютную и спокойную жизнь, такую, как прежде, – только вместо ювелира ее мужем будет нотариус. А если она не примет его предложения, что станет с ней? Даже если ей удастся выбраться из этой мерзкой тюрьмы, куда ей деваться? Она совершенно одна, и без гроша в кармане. Были у нее друзья, правда, не так уж много, но разве она могла уповать на их милость? На что она будет жить? А тут Томас, предлагающий ей так много. Но она не любит его, он ей нравится не больше, чем нравился Уилл Шор.

– Джейн, – шептал он, – я все устрою. Ты должна положиться на меня. Не беспокойся, я устрою это дело.

Он хотел было обнять и поцеловать ее, но она отстранила его. Уж очень он сейчас напоминал ей Уилла Шора. Она не любила Уилла и потому предала его. Что, если она, не любя Томаса, предаст и его тоже?

– Нет! – воскликнула Джейн. – Пока не надо. Пока не надо, Томас. Мне нужно время, чтобы подумать.

* * *

Когда он ушел, она посмеялась над собой. «Ты просто дура, Джейн Шор, – сказала она себе. – Это шанс, которого у тебя не будет больше никогда.

Но я не люблю его. Любовь! Что тебе принесла любовь? Огромное счастье с Эдуардом, но Эдуард умер, и не так уж верен тебе он был. А как ты переживала, особенно вначале, когда обнаруживалась его неверность? Дорсет? Это была не любовь: это были мучения и страсть. Гастингс? Это – любовь, короткая, как теплое лето, и окончившаяся в один из летних дней такой трагедией, которую, упаси Бог, когда-нибудь еще пережить. Вот и вся любовь!

А Томас Лайном? Он – человек с положением, правда не очень высоким, трудолюбивый и добросовестный, он будет любить тебя, вызволит тебя из ужасного положения, в котором ты очутилась, сделает счастливыми твои зрелые годы и твою старость. Ты просто дура, если хоть на мгновение сомневаешься.

Но вспомни Уилла. Правда, тогда ты была пылкой девушкой, и Эдуард приходил ухаживать за тобой. Эдуард умер, а ты уже больше не та юная девушка. Ты теперь бедная, без единого гроша узница Ладгейта, из которого ты никогда не выберешься без помощи какого-нибудь влиятельного лица, такого, как Томас, который к тому же любит тебя».

Но выйти замуж за Томаса – это в какой-то степени все равно что пойти к Мэри Блейг. И такой образ жизни она всегда с презрением отвергала.

Но разве это одно и то же? Она была бы хорошей женой Томасу, и он любил бы ее. Хорошей женой нотариуса, как она уже была хорошей женой ювелира.

Быть снова свободной, бродить по улицам, в летний вечер совершать прогулки по Фикетс-Крофт, смотреть на серые башни Тауэра и вспоминать многое, что приносило ей радость и счастье, и многое, о чем лучше забыть!

Томас пришел на следующий день, с нетерпением ожидая ее ответа, как влюбленный юноша.

– Томас Лайном, – серьезно начала Джейн, – вы уже человек в возрасте и не лишены здравого смысла. Почему вы это делаете?

– Потому, что люблю вас, – ответил он.

Она была растрогана. Как хорошо быть вновь любимой! Она должна выйти за него. И она будет ему верной женой. Вот случай для нее стать верной женой, какой она не была для бедного Уилла.

– Джейн, вы выйдете за меня?

– Не думаю, что это возможно. Влюбленный Томас был способен на подвиги.

– Вот увидите, Джейн, все будет хорошо. Я ведь пользуюсь благосклонностью Его светлости короля, и мне думается, что он мною доволен.

– Но он не доволен мною, Томас.

– Не так уж это все серьезно. Я попрошу его о помиловании, и тогда, Джейн…

Она чувствовала, как огонь его любви согревает ее. А Томас представлял себе, как она, отмытая от тюремной грязи, со вкусом одетая, сидит за его столом. Эта картина делала его невыразимо счастливым.

– Джейн, – промолвил он, – так вы выйдете за меня?

– Может быть, и выйду.

Но когда он ушел, весь ее энтузиазм улетучился. Она искала свободы, но будет ли она свободна? В милом, ухоженном доме она может оказаться такой же узницей, какой она была на Ломбардной улице, пока не упорхнула оттуда.

– Этого не должно случиться, – сказала она, и вновь сомнения охватили ее.

* * *

Король был изумлен, когда услышал от Лайнома, что тот хочет жениться на Джейн Шор.

– Тебя околдовали! – воскликнул Ричард.

Когда-то он убедил себя в том, что Джейн вместе с Елизаветой Вудвилль хотели расправиться с ним при помощи черной магии. Такое убеждение ему было необходимо для облегчения совести. Он хотел лишить Джейн любви народа при помощи наложенной на нее епитимьи; однако ее красота и обаяние, а также достоинство, с которым она перенесла это тяжкое испытание, скорее вызвали к ней симпатию, чем презрение людей. Поэтому он решил, что будет лучше подержать ее подальше от людских глаз, пока о ней не забудут.

Так он и поступил, и вот теперь она соблазнила Томаса Лайнома – честного и рассудительного нотариуса.

Ричард доверял ему и хотел сохранить дружбу с ним. Кроме того, Анна часто говорила о Джейн, ее беспокоило то, что именно он запрятал ее в тюрьму. Анна была бы довольна, если бы он сделал для Джейн что-нибудь хорошее. В конце концов, Джейн всего лишь глупая женщина, за которой просто надо следить.

Он положил руку на плечо Лайнома.

– Ты ведешь себя как глупец, милый Томас, – проговорил он. – Но если человек ведет себя подобным образом и намерен жениться… мы не будем становиться на его пути.

Лайном преклонил колено и поцеловал протянутую ему руку.

– Ваша светлость добры ко мне. Ричард сурово улыбнулся.

– О, мой друг, возможно, в скором времени ты не будешь так думать. Может статься, тогда ты пожалеешь, что я не ответил тебе отказом.

– Ваша светлость щедры, и мое самое большое желание – служить вам верой и правдой.

Ричарду нравились такие проявления преданности.

– Я в этом не сомневаюсь, – ответил он. – Но, милый Томас, я хотел бы, чтобы ты немного подождал. Именно потому, что я считаю тебя своим другом, мне хотелось бы вначале убедиться в хорошем поведении этой женщины. Я напишу обо всем милорду канцлеру Линкольну. Он побеседует с тобой, и если ты все равно будешь настроен по-прежнему и если это не противоречит законам Святой Церкви, тогда дело за тобой, мой друг, а я умываю руки.

– А если я оплачу ее долги, Ваша светлость… Ричард махнул рукой.

– Тогда она получит наше помилование. Но, прошу тебя, не торопись. Подожди, пока это дело не получит одобрение церкви и пока Линкольн не поговорит с тобой.

Лайному позволили уйти. «Не должно быть никакой задержки», – убеждал он себя. Он весь горел желанием поскорее осуществить свой план. Миссис Браунер может начинать генеральную уборку. Он мечтал о том моменте, когда приведет Джейн в свой дом. Каким восхитительным он ей покажется после Ладгейта! Но он не должен, конечно, забывать, что она жила и во дворцах.

Однако случилось нечто такое, что отсрочило исполнение его планов.

У короля было несколько друзей, которым, как он полагал, можно доверять. И наибольшим доверием пользовался герцог Бекингем. Однако Ричард забыл о том, что в жилах Бекингема тоже текла королевская кровь. А герцог, напротив, всегда помнил об этом. «Кто бы мог подумать, – постоянно спрашивал он себя, – что на троне окажется Ричард Глостерский? Стоило одному умереть, а другому оказаться незаконнорожденным, и человек, у которого почти не было никаких надежд, смог захватить корону».

Бекингем, конечно, был всего в нескольких шагах от трона. Но Генрих Тюдор, граф Ричмонд, энергичный и честолюбивый, находившийся в изгнании в Бретани, имел еще больше оснований для этого. У него руки чесались захватить трон.

Что ж, Бекингем может подождать. Он не отличался решительностью и признавал силу Ричарда. Мысль об измене никогда бы не посетила его, если бы Ричард не допустил ошибку, отдав ему на попечение епископа Мортона.

Мортон, епископ Илийский, будучи членом Совета, был арестован во время казни Гастингса. Ричард проявил снисходительность к епископу и, вместо того чтобы отправить его в Тауэр, отдал на попечение герцога Бекингема, в замке которого к нему относились как к гостю, а не как к заключенному. Для хитрого Мортона было проще простого вычислить характер Бекингема, которого он считал надутым, как индюк, болтливым, как обезьяна, и готовым кукарекать, как петух. Герцог был податливым материалом в руках умного епископа.

Мортон знал, где находится Дорсет; знал он и как вступить в контакт с Генрихом Тюдором. Но все эти люди, включая самого епископа, были или узниками, или изгнанниками. Им нужна была помощь от кого-то, кто был вне подозрений. На эту роль замечательно подходил человек, которому Ричард по своей наивности поручил епископа.

Как легко оказалось посеять зерно недовольства!

– Милорд герцог, у вас вид короля. Меня это не удивляет, ведь вы же, если я не ошибаюсь, королевских кровей?

Герцог с важным видом расхаживал по комнате, воображая себя королем Англии. А почему бы и нет? Разве епископ не знает, что он происходит из рода Эдуарда III?

– В самом деле? Я не знал этого, но заметил по лицу Вашей светлости.

Герцог стал частым посетителем покоев епископа. А Мортон продолжал:

– Я не из тех, кто борется против того, что установил Господь. Вы, милорд герцог, благородный человек. Судьба нашей страны многое значит для вас. Но что это я говорю? Я глупый старый человек. Простите меня. У меня одно желание – уйти от политики и посвятить себя Господу и моим книгам. И все же видеть нашу любимую страну, стонущую под… под… Однако я что-то разболтался.

– Прошу вас, не опасайтесь, что сказанное вами выйдет за эти стены, – промолвил герцог.

Так было покончено со всякими намеками.

– Король – узурпатор. Он отнял корону у того, кому она принадлежит по праву, и водрузил ее себе на голову, – сказал Мортон.

Этого было достаточно, чтобы очернить Ричарда. Но тут возникали определенные трудности. Ведь если Ричард – узурпатор, то тогда настоящий король – молодой Эдуард. А если он умер или исчез, то еще оставался его младший брат Ричард.

Эти два маленьких мальчика, несомненно, были помехой. Они прокрадывались в самые хорошо задуманные планы. «Как я смогу усидеть на троне, – думал Бекингем, – пока эти двое живы? И хотя они незаконнорожденные, это ничего не дает. Пока мы не объявим их законными наследниками, как мы можем обвинить Ричарда в узурпировании трона, если он взял лишь то, что принадлежало ему по праву?»

Мысли Мортона работали в том же направлении. Если Генрих Тюдор собирается вступить на трон, то как он сможет получить одобрение народа, пока живы принцы? Нужно доказать, что Ричард – мошенник, но это можно сделать только в том случае, если принцы – настоящие наследники трона, а если это так, то люди скажут: «Пусть снова коронуют молодого Эдуарда». Нет, нужно доказать, что принцы рождены в браке, и в то же время нельзя допустить, чтобы они препятствовали восхождению на трон Генриха Тюдора. Поэтому от них нужно избавиться. Сначала объявить их законными наследниками, а потом уничтожить.

Говорить об этом было нелегко даже умному епископу, чувствовавшему, что напыщенный и глупый герцог у него в руках.

– Принцы… – начал герцог и отвел глаза в сторону. Епископ уставился на украшенный орнаментом потолок своей роскошной тюрьмы.

– Они молоды, – промолвил он. – Им едва ли понятен смысл жизни. Их нужно будет убрать, когда…

– …когда будет убран узурпатор Ричард, – продолжил его мысли герцог, более резкий в своих выражениях, чем епископ.

– Давайте вспомним, как погибли люди, вставшие у него на пути. Взять хотя бы Гастингса. Еще одно преступление, возложенное на Ричарда…

Герцог кивнул.

– Но, милорд епископ, каким образом в этом можно было бы обвинить Ричарда? Какие у него мотивы для убийства? С помощью Стиллингтона он доказал, что принцы незаконнорожденные. Живые они или мертвые, трон все равно принадлежит ему.

– Если доказать, что история, поведанная Стиллингтоном, – ложь, то тогда это было бы достаточным мотивом для убийства, разве не так?

– Но поверят ли этому люди?

– Мы должны заставить их поверить. Мы постараемся, чтобы последующие поколения поверили в это. Уверяю вас, здесь нет ничего невозможного. Разве вы забыли, что я пишу историю нашего времени? Принцы должны умереть, но пока еще не время. Вначале должен исчезнуть Ричард, а потом уже они. Но если мы хотим, чтобы люди поверили, что в их устранении виновен Ричард, нужно еще до его смерти распустить слух, что принцы мертвы. И когда уже не будет короля Ричарда, следует завершить дело.

– Милорд, мне это не нравится.

– Милорд герцог, ваши сомнения делают вам честь. Два невинных ребенка, говорите вы. Но вспомните Англию. За Англию я готов умереть хоть сегодня, надеюсь, вы тоже. – Епископ приблизил свое лицо к герцогу и прошептал – И поэтому они должны умереть.

* * *

Дурные вести принесли в тюрьму Ладгейт проститутки. За стенами тюрьмы было неспокойно, по улицам Лондона разгуливал террор. С наступлением темноты мало кто осмеливался выходить из дома. Днем люди спешили быстро пройти по улице с опущенными глазами, едва решаясь заговорить друг с другом из опасения, что хитростью их заставят сказать что-нибудь такое, что могло бы послужить поводом для обвинения в измене.

Внутри тюремных стен тоже чувствовалась напряженность. Если начнется война и она дойдет до Лондона, то может статься, что ворота тюрьмы распахнутся и узники окажутся на свободе.

В эти тревожные дни в тюрьме тоже кипели страсти. Заключенные разделились на два лагеря.

– Я за мятеж. За Дорсета! За Бекингема! За Тюдора!

– Вот тебе! Получай, подлый предатель! Я за короля! Короля Ричарда. И за Англию!

Безумный пастор возбужденно кричал, пока не охрип:

– Дом наш рушится… О Господи, сжалься над несчастными грешниками!

Джейн тоже пребывала в возбужденном и напряженном состоянии. Итак, Дорсет жив и участвовал в мятеже. Она думала о нем хладнокровно и спрашивала себя: «Интересно, кто теперь его любовница? Вспоминал ли он когда-нибудь о бедной Джейн Шор?» Она надеялась, что не вспоминал. Она стыдилась связи с Дорсетом, и ей хотелось, чтобы он о ней забыл.

Оставаясь наедине со своими мыслями, Джейн чувствовала, что не может выйти замуж за Томаса Лайнома. Но когда приходил он, полный планов, безмятежно глядящий в будущее, это не могло не растрогать ее, она начинала колебаться и позволяла себе мечтать вместе с ним о счастье семейной жизни. Порой у нее возникала мысль, что лучше остаться навсегда в тюрьме, чем выйти замуж за человека, которого не любишь. Но как она будет здесь жить? Она никогда не могла бы стать безразличной к страданиям других, у нее было слишком доброе сердце и слишком живое воображение. А что будет, когда наступит зима? «Нет, я должна выйти за Томаса!» – шептала она. Так постоянно менялось ее настроение.

И тогда она вновь вспомнила о своем разочаровании, об унизительной жизни с Уиллом Шором. Выйти замуж за Томаса – все равно что замкнуть уродливый круг. «Я не могу выйти за него», – говорила она.

Джейн с облегчением узнала, что решение этого вопроса по необходимости откладывалось на неопределенное время.

Однажды Томас пришел к ней с радостным, сияющим лицом.

– Мятеж подавлен, – сказал он. – Король победоносно расправился со своими врагами. Да здравствует король Ричард!

По всей тюрьме теперь раздавались возгласы приветствия:

– Да здравствует король Ричард!

Те, кому не терпелось поднять оружие против короля, или затаились, или кричали громче всех:

– Да здравствует законный король!

– А что с Дорсетом? – спросила Джейн Лайнома.

– Ему удалось бежать во Францию. С ним Мортон и другие. Бекингем мертв. Ему отрубили голову, как он того и заслужил. Господь на нашей стороне.

Безумный пастор подхватил этот рассказ:

– Вам нужны были доказательства. Бог дал их нам. Он явил нам, на чьей стороне справедливость. Долой всех предателей! Долой фальшивые браки! Долой внебрачных детей! Господь явил нам…

Весь день безумный пастор ходил по тюрьме, дивясь силе Господней.

Позже Лайном принес еще новости. Как он узнал, Генрих Тюдор вернулся во Францию, так и не высадившись в Англии, когда услышал о поражении своих друзей. После того как Бекингема казнили, Ричард с триумфом поскакал в Эксетер.

– Король сохранил трон и уберег Англию от гражданской войны, – сказал Лайном. – Спаси его Господь!

* * *

Джейн стояла перед Томасом Лайномом в маленькой комнате, которой он добился для нее в тюрьме.

– Нет, Томас, я не могу, – говорила она. – Я не способна на это. Я причиню зло и себе и вам, если соглашусь выйти за вас.

Его лицо подергивалось от душевного волнения.

– Вы не должны так думать, Джейн. Для вас это будет означать помилование… и новую жизнь.

«Томас, дорогой, попытайся понять меня, – думала между тем Джейн. – Давным-давно я вышла замуж за ювелира. Он был хорошим человеком и искренне любил меня. Мой отец хотел этого брака, а я не хотела, но уступила. Ты знаешь, какое зло я причинила моему мужу – я покинула его ради короля. Вскоре после этого он уехал с Ломбардной улицы, и я не ведаю, что с ним стало. Я знаю одно: этот брак был ошибкой. И я не повторю ее вновь».

– Вы хотите жить в этом отвратительном месте? Неужели вы не понимаете, что я предлагаю вам выход из этого положения?

– Я не могу сделать этого, Томас.

– Не говорите так.

– Увы, я не сумею дать вам ту любовь, которую вы заслуживаете. Я любила других, любивших меня далеко не так сильно, как вы. Я понимаю, что я глупая женщина, но я знаю, что этот брак не принесет счастья ни одному из нас.

– Мне принесет. И вам тоже, Джейн.

– Нет, Томас. Уходите отсюда. Забудьте о том, что когда-либо знали меня. Найдите себе более достойную женщину.

– Но, Джейн, в этом браке ваша свобода.

– Нет такой цены, которую можно было бы заплатить за любовь, Томас. Я любила… грешной любовью, но это всегда была любовь. И, как мне представляется, в моей жизни с Уиллом Шором было больше греха, чем в жизни с другими мужчинами; ведь других я любила, а Уилла Шора – нет. Я вышла за него замуж ради обеспеченного будущего, и вы хотите, чтобы я по этой же причине вышла за вас. Я не могу сделать этого. К тому же вы не должны забывать, что этот брак означал бы для вас. Люди ведь знают, кто я такая.

– Меня это не интересует.

– Я была распутницей. Так говорил мой отец, и так говорил епископ. Но я никогда не продавала себя. Это мой отец продал меня Уиллу Шору. Прошу вас, Томас, оставьте меня. Я уже все решила, поскольку ясно представляю себе, что будет потом.

Он ушел, поняв, что бесполезно убеждать ее.

Джейн вышла во внутренний двор. В тюрьму как раз входили пришлые проститутки. В углу на соломе лежала умирающая женщина. Безумный пастор проповедовал воображаемым прихожанам. Кто-то разразился отчаянными рыданиями, вероятно, новичок. Жалкая жизнь продолжалась.

Джейн впала в отчаяние. Томас, добрый человек, уважаемый горожанин, предлагал ей выход, а она отказала ему. Ей некого винить, кроме самой себя.

«О, Джейн Шор, какая же ты дура!.. Какой же дурой ты была всегда!»

* * *

Из ворот тюрьмы Ладгейт вышла Джейн Шор. У нее в кармане лежал кошелек, полный денег. Она – свободная женщина. Томас оплатил ее долги и прислал ей этот кошелек, а король даровал ей помилование.

Она свободна! Ей даровали свободу, ее не пришлось покупать.

Томас написал ей: «Ваши долги оплачены. Посылаю немного денег, чтобы помочь вам встать на ноги. Если вы когда-нибудь измените свои намерения, я буду ждать вас».

После Ладгейта свежий воздух казался таким насыщенным, что перехватывало дыхание.

Джейн шла берегом реки, думая о том, что будет делать.

Как прекрасен город в переливающихся солнечных лучах! Скоро наступит ноябрь, и туман повиснет над верхушками деревьев, поднимаясь от воды. Ноябрь. А в июне ей казалось, что она нашла свое счастье.

Как обманчива жизнь – столько обещать и не выполнять обещаний!

Однако нельзя стоять здесь целый день, уставившись на реку. Она должна начать новую жизнь. Но куда ей пойти?

Ист-Чип

Маленькая комнатка над лавкой Бэнстеров, которую теперь занимала Джейн, была убогой и почти без мебели. В ней стояли только стол и стул, и каждую ночь Джейн стелила себе постель из соломы. В комнате не было драпировок, чтобы прикрыть безобразные стены, а единственное окно было без стекла. Правда, на нем были ставни, которые или совсем закрывали свет, или, если были открыты, впускали в комнату всю непогоду. Тростник на полу был несвежим, но после Ладгейта эта комната казалась Джейн роскошной. Живя в таких условиях, она рассчитывала, что денег, которые ей дал Томас Лайном, хватит на год или больше.

Бэнстеры отнеслись к ее появлению чрезвычайно доброжелательно. Они настояли на том, чтобы она питалась вместе с ними, и за небольшую плату предоставили ей отдельную комнату, в то время как вся семья ютилась в комнате позади харчевни.

Временами Джейн вспоминала Эдуарда во всем его великолепии или мимолетную прелесть недели, проведенной с Гастингсом, и тогда она горько сокрушалась о своей несчастной доле. Но будучи жизнерадостной по своей природе и представляя ужасы тюрьмы, от которых только недавно избавилась, она благодарила судьбу за то, что она даровала ей таких друзей, как Томас Лайном, Кейт, Белпер и Бэнстеры. Когда Джейн задумывалась об их доброте, ей становилось легче на душе.

Однажды, вскоре после своего освобождения, когда она сидела у окна, глядя вниз на толпы людей, заполнивших мясной рынок Ист-Чипа, она вспомнила день, когда они с Уиллом отправились посмотреть на короля.

«С прошлым покончено, – бранила она себя. – Помни, что сейчас начало 1484 года, и прошедший год был самым трагическим в твоей жизни».

Сегодня король Ричард и королева Анна проедут по улицам Лондона, являя себя народу после подавления мятежа, организованного Бекингемом. Джейн собиралась выйти из дома, но не для того чтобы посмотреть на них. Ей нужно было в Тауэр, где она регулярно навещала маленьких принцев; этими визитами она и жила в эти дни.

С каким удовольствием она проходила через главные ворота и направлялась в сторону кухни Белпера! Ее никогда не окликали. Стражники и тюремные надзиратели знали ее и относились к ней с уважением. Им было известно, что она приходит навещать свою подругу Кейт Белпер, а Кейт, как и Джейн, в Тауэре пользовалась всеобщей любовью.

Джейн обожала сыновей Эдуарда, и ей казалось, что день ото дня они становились все больше похожими на отца. Они всегда радовались ее приходу, рассказывали ей, как скучно они живут. Конечно, они не были заключенными, как бедная Джейн в Ладгейте. Их окружала поистине роскошная обстановка – все-таки они племянники короля, хоть и незаконнорожденные; никто не осмеливался отрицать, что их отцом был Эдуард IV. Тем не менее жизнь в Гарден Тауэре могла привести в уныние кого угодно, и поэтому небольшая конспирация, которую приходилось соблюдать в связи с визитами Джейн, очень развлекала их. Ведь они были еще мальчиками – тринадцати и одиннадцати лет.

Джейн, надевая плащ, посмотрела на себя в старое зеркало. Джейн, отражавшаяся в нем, очень отличалась от Джейн, какой она была год назад. Ее кожа приобрела желтоватый оттенок, и она сомневалась в том, что сможет когда-нибудь восстановить тот здоровый цветущий вид, который прежде был одним из самых больших ее достоинств. И без зеркала она видела, что ее длинные роскошные волосы утратили золотистый блеск. Платья Кейт болтались на ней, подчеркивая ее худобу. Нужно ли ей прятать свое лицо под капюшоном? Разве кто-нибудь узнает в ней некогда ослепительную Джейн Шор?

Она пожала плечами. Ее молодость осталась в Ладгейте. Но какое это теперь имеет значение? Те, кого она любила, мертвы, а принцы не замечают, что ее красота увядает. Для них она все та же Джейн, которую они горячо любили, когда были совсем маленькими мальчиками, двумя самыми известными маленькими мальчиками в стране.

Джейн начала спускаться по спиральной лестнице. Деревянные ступени были кое-где сломаны, и приходилось ступать очень осторожно. Каким странным контрастом все это было с Виндзорским замком или Вестминстерским дворцом, которые всего лишь год назад она считала своим домом…

Миссис Бэнстер встретила ее внизу.

– Улицы наполняются.

– Я не встречусь с процессией, – ответила Джейн. – Я проскользну через Кэндлуик к Тауэр-стрит.

– Возвращайтесь до темноты, – посоветовала миссис Бэнстер. – Ручаюсь, этой ночью на улицах будет столпотворение. Мы загородили вход в лавку, чтобы к нам не ворвались жулики и бродяги. Счастливого вам пути. И не забывайте: нужно быть дома до наступления темноты.

– Постараюсь, не беспокойтесь.

На улице Джейн тоже охватило волнение. Воздух Ист-Чипа был наполнен запахом мяса и криками продавцов мяса. В харчевнях шла бойкая торговля. Повсюду стояли жующие и пьющие люди. Жалобно завывали нищие, выставляя напоказ свои безрукие и безногие тела и заявляя, что они – старые солдаты. Она отдала им несколько с трудом сэкономленных монет.

Идя по Ист-Чипу, она думала о необычных поворотах судьбы. Здесь, в харчевне матушки Клэк, она нашла Анну Невилль, почти умирающую от голода. Теперь матушка Клэк покинула Ист-Чип, а Анна Невилль стала королевой Англии. Джейн остановилась. Она должна взглянуть на Анну. Маленькие принцы будут рады услышать что-нибудь о процессии и разочаруются, если Джейн им ничего не расскажет.

Она поспешила назад. Вскоре кавалькада пройдет через Поултри, потом повернет в Чипсайд по пути к Ладгейту, оттуда по Флит-стрит направится к Вестминстеру. Джейн услышала звуки труб и церковные колокола. Королевская чета, должно быть, недалеко.

Джейн заняла место поудобнее и стала ждать. Отсюда ей были видны стены дома ее отца. Там сейчас жил другой торговец шелком, а при воспоминании об отце ей взгрустнулось. Слава Богу, что он умер и не видит, как низко она пала!

Вначале появились герольды, затем рыцари и сквайры. Она узнала Кейтсби, а рядом с ним сэра Ричарда Рэтклиффа и лорда Довела с герцогом Норфолком – всех убежденных приверженцев короля. Они проехали, затем раздались особые приветствия – верхом на коне появился король, сверкающий драгоценными камнями.

Так же ослепительна была королева в своем паланкине.

Королевская чета проехала, приветствия утихли, и люди заговорили друг с другом.

– Какой больной выглядит маленькая королева! И такая хорошенькая!

– Хорошо, что она уже родила королю сына.

– Могу смело сказать, бедняжка долго на этом свете не проживет.

«Бедная маленькая королева!» – подумала Джейн. Эта мысль почему-то придала ей сил. Джейн вдруг поняла, что сможет позаботиться о себе. Ведь она выросла на этих улицах с их крикливыми горожанами и никогда не могла бы быть абсолютно счастлива, лишись она возможности свободно бродить по ним.

Джейн поспешила в восточном направлении, завернув на Тауэр-стрит. Когда она подошла к Тауэру, один из надзирателей весело окликнул ее, и Джейн остановилась, чтобы перекинуться с ним парой слов. Затем она прошла через боковые ворота и спустилась вниз по лестнице на кухню, где ждала ее Кейт.

– Я думала ты придешь раньше, – сказала Кейт, когда они обнялись.

Джейн рассказала, что задержало ее. Кейт и сама была бы не прочь посмотреть шествие, но она не жалела о том, что пропустила его. Ведь она осталась дома, чтобы проводить Джейн к принцам.

– Перекусишь немножко? – предложила Кейт, но Джейн отказалась, ей не терпелось скорее увидеть своих любимцев.

Кейт завернулась в плащ, и они, выйдя в парк, направились к Гарден Тауэру. В такие моменты Джейн всегда боялась, что кто-нибудь увидит и узнает их. Тем приятнее было сознавать, что почти все на празднестве. К тому же принцев сейчас охраняли не так строго, как в те дни, когда народ все еще называл молодого Эдуарда королем. Ричард теперь прочно сидел на троне, но, несомненно, считал благоразумным быть хорошо осведомленным о местопребывании племянников.

Они вошли в Гарден Тауэр. Было холодно, а звон колоколов собора Святого Петра, раздававшийся в честь процессии, казалось, приобрел скорбное звучание.

Джейн вздрогнула, а Кейт медленно проговорила:

– В этих башнях всегда холодно… и зимой, и летом.

У апартаментов принцев стояли стражники. Кейт кокетливо улыбнулась им, и они тотчас же ответили ей ухмылками.

– Посетители к молодым джентльменам, – сказал один другому, а когда Джейн улыбнулась, они поклонились и посторонились.

Джейн и Кейт вошли в небольшую прихожую и постучали в дверь.

– Войдите, – произнес мальчишеский голос, в котором Джейн с волнением узнала голос молодого Эдуарда.

Мальчики сидели за столом у окна, сосредоточенно изучая книгу. Секунду-другую они не могли оторваться от нее, думая, что это всего лишь слуга, принесший вязанку дров, чтобы поддержать огонь, горевший в большом камине. Но когда Джейн окликнула их по именам, они вскочили и подбежали к ней. Ричард бросился ей на шею, Эдуард же был более сдержан. Ричард все еще оставался ребенком, а Эдуард уже испробовал вкус королевской власти, хотя на троне ему пришлось побыть совсем недолго.

– Дорогие мои! – воскликнула Джейн. – Как вы сегодня?

– Изнываем от скуки, – сказал Эдуард. – Но твой приход наполняет это печальное место радостью. У тебя холодные руки, Джейн. Проходи… и ты, Кейт. Идите к огню и согрейтесь.

Джейн расположилась у камина. Мальчики примостились у ее ног. Они засыпали ее вопросами, и она рассказала о только что виденной процессии. Разговаривая с ними, Джейн посматривала вокруг, разглядывая помещение, которое так долго было домом для маленьких принцев. «Интересно, когда король позволит им покинуть это место?» – подумала она.

Стены комнаты были завешены богатыми тканями, да и обставлена она была вполне прилично для апартаментов сыновей Эдуарда IV, но во всем чувствовалось какое-то уныние. С того места, где сидела Джейн, был виден Тауэр-Грин, на котором казнили Гастингса. Лучше бы ей навещать своих любимых мальчиков не в этой комнате, подумала она, так как всегда, глядя в это окно, она будет видеть перед собой Гастингса. В другом конце помещения, приспособленном под спальню, стояла прекрасная кровать. Над ней простирался полог из роскошной ткани. Для двух мальчиков эта кровать была слишком большой. Джейн подумала, что им, наверное, страшно по ночам в огромной, мрачной комнате и они плотно задвигают полог, чтобы не видеть окно. Маленький Ричард был впечатлительным ребенком. И все же хорошо, что мальчики вместе.

– Джейн! – Эдуард схватил ее за руки и серьезно посмотрел на нее. – Ты думаешь, мой дядя когда-нибудь позволит нам покинуть это место?

– Я уверена в этом. Но вы должны знать, что в последнее время он очень занят. Скоро он вспомнит, что вы здесь, и пошлет за вами.

– Может быть, я вернусь к своей жене, – сказал Ричард, – ты ведь знаешь, что я женатый человек. Мальчики рассмеялись.

– Странно, – сказал Эдуард, – что у Ричарда уже есть жена, а у меня" нет. Мне собирались устроить грандиозную свадьбу… а теперь, наверное, я никогда не женюсь.

– Женитесь, мой маленький господин, – сказала Кейт. – Я вижу это по вашему лицу. – Она взяла его ладонь и заглянула в нее, а мальчики серьезно наблюдали за ней.

– Вам предстоит долгая и веселая жизнь! – воскликнула Кейт. – Я посетила одну мудрую женщину в Шордитче, и она предсказала это.

Все рассмеялись. Так было всегда, когда Кейт и Джейн навещали мальчиков. Эдуард и Ричард хохотали, и глядя на них, было просто невозможно не верить, что однажды, очень скоро, справедливость восторжествует.

– А как там наша мама? – серьезно спросил Эдуард. – Мы ее совсем не видим, и наших сестер тоже.

У Ричарда задрожали губы. Ему ведь было только одиннадцать, и его тянуло к маме. Елизавета Вудвилль относилась к этим мальчикам с большей нежностью, чем к остальным своим детям.

– Я не верю, что моя мама тоже хотела, чтобы я приехал сюда, – сказал Ричард. – Ей бы больше понравилось, если бы мы и наши сестры были вместе с ней в святилище Вестминстерского монастыря.

– Джейн, а наша мама долго еще будет находиться там?

– Теперь уже недолго, вот увидите. Сейчас, когда ваш дядя подавил мятеж, у него найдется время подумать о вашей семье. Несомненно, через несколько недель вы тоже будете участвовать в процессии.

При этих словах мальчики снова засмеялись. Они представили себя на белых конях, в богатой одежде, вместе со своей семьей.

– Джейн, – сказал вдруг Эдуард, – а что было бы с нами, если бы дядя не подавил мятеж?

Джейн и Кейт обменялись предостерегающими взглядами, так как увидели, что в глазах мальчиков блеснула надежда. Обе они, как и мальчики, подумали о том, что в этом случае на трон взошел бы маленький Эдуард.

– Не отвечай, – промолвил Эдуард, – я и так знаю.

– Да, – подтвердил Ричард, – Эдуард и так знает.

– Не очень-то благоразумно говорить об этом, – заметила Джейн. – Никогда не знаешь, кто может услышать.

Они немного помолчали. Затем Ричард, быстрее, чем его брат, забывавший о неприятностях, сказал:

– Эдуард, давай покажем Джейн нашу маленькую комнату. Ту, которую мы на днях обнаружили.

– Давай, – согласился Эдуард, и оба мальчика вскочили со своих мест.

– Мы нашли ее неделю назад, – пояснил Ричард. – За драпировками… там оказалась дверь.

Он подошел к восточной стороне комнаты и отдернул драпировку.

– Вначале мы думали, что она не открывается, – сказал Эдуард, потянув старую дверь на себя.

– Мы несколько часов пытались открыть ее, – добавил Ричард. – Наверное, к ней не подходили многие годы. Смотри. Вот что там.

Все четверо, сбившись в кучку, смотрели на запыленную лестницу, уходившую куда-то вниз.

– Куда она ведет? – спросила Кейт.

– В небольшую сводчатую комнату, – ответил Эдуард. – Мы были так разочарованы. Лестница ведет в эту комнату, а дальше пути нет.

– И все же хорошо, что у нас есть наша собственная маленькая комната, – заметил Ричард. – Наша тайная комната.

– Ну что ж, – промолвила Кейт, – я надеюсь, что Ваши маленькие светлости соблаговолят показать ее нам.

– Конечно, – сказал Эдуард и пошел вперед, показывая дорогу.

По короткой лестнице они спустились в небольшую покрытую вековой пылью комнату.

Колокола собора Святого Павла на мгновение умолкли, а когда они зазвонили вновь, Джейн почудилось в их звоне дурное предзнаменование.

* * *

Елизавета Вудвилль была не из тех, кто может спокойно оставаться в убежище в монастыре. Не прошло и года после смерти Эдуарда, как она опять превратилась в обычную вдову, какой была, когда король впервые повстречал ее в Уиттлберийском лесу. Она не намерена бесконечно ждать. Елизавета вынашивала планы, в центре которых были ее дети, но не мальчики, находившиеся в Тауэре, так как Ричард прочно сидел на троне и понадобилась бы настоящая война, чтобы свергнуть его. А кто будет воевать за двух оставшихся без отца мальчиков?

Однако Елизавета считала, что есть человек, способный отнять трон у Ричарда, и таким человеком был Генрих Тюдор, он находился по другую сторону пролива и ждал своего часа.

Однажды в начале марта она сидела со своими дочерьми. Девушки вышивали и беседовали о счастливых днях, когда их жизнь, казалось, была полна обещаний, а отец-король устраивал для них грандиозные праздники. Слушая их, Елизавета Вудвилль остановила свой взгляд на старшей дочери, Элизабет, которая, как она надеялась, восстановит положение семьи.

– Разве у нас есть надежды выйти когда-нибудь замуж? – говорила Сесилия. – Мы останемся здесь навсегда.

Но Элизабет поймала в глазах матери мимолетный блеск, говоривший о многом.

– Мама! – воскликнула она. – Ты что-то знаешь. О, милая мама, прошу, скажи нам!

Елизавета Вудвилль кивнула и задумчиво произнесла:

– Я вижу, дети мои, что нашим бедам скоро придет конец.

– Нашим бедам придет конец! Но ведь наш бессердечный дядюшка сейчас сильнее, чем когда бы то ни было! – воскликнула Элизабет. Честолюбивая, как и ее мать, она стремилась найти себе достойную партию и не могла забыть, что ее обещали выдать замуж за дофина Франции.

– Короли и королевы никогда не чувствуют себя в безопасности, дети мои. Ведь даже у такого человека, как ваш отец, были неприятности. Ваш младший брат, король Эдуард V, родился как раз в этом замке, а жители Лондона, верившие в дело вашего отца, уберегли мою жизнь и заботились обо мне.

– Я знаю об этом, – сказала Элизабет. – Но я никогда не думала, что мы окажемся в таком положении, как сейчас. Отца никто не мог надолго отстранить от трона. Теперь он умер, а я… которая должна была стать королевой Франции, обручена с этим несчастным изгнанником.

Елизавета Вудвилль хитро улыбнулась.

– Не беспокойся. Твой отец тоже был когда-то, как ты говоришь, несчастным изгнанником. Несчастные изгнанники, дочь моя, часто становятся королями.

– Ты думаешь, Генрих Тюдор когда-нибудь станет королем Англии? – Элизабет презрительно засмеялась. – Во время мятежа он даже не высадился на берег. Он стоял со своим судном у Плимута и, как только почуял неудачу, трусливо удрал во Францию.

– В бегстве бывает заключена мудрость, – улыбнулась своей дочери Елизавета. – Послушай меня, глупышка. Я дала свое согласие на твою помолвку с Генрихом Тюдором. Что мы можем от этого потерять? Ничего. А что получить? Настанет день, будьте уверены, и Генрих Тюдор приедет в Англию, а когда он будет здесь, найдутся люди, которые восстанут против вашего дяди. Генрих Тюдор дал клятву жениться на тебе. Разве могла ты надеяться на то, что он сделает это, будь он уже на троне? Не забывайте, что ваш вероломный дядя заставил всю Англию называть вас внебрачными детьми.

– Милая мама, возможно, ты и права.

– Никто не знает, что случится, но у меня хорошие предчувствия с тех пор, как мне удалось установить контакт с Тюдором.

Раздался стук в дверь.

– Войдите, – сказала Елизавета.

Появился посыльный со свитком в руках. Он протянул его Елизавете – бывшей королеве, сказав, что его господин – король ожидает ее ответа, когда она сочтет удобным для себя дать его. Елизавета с большим достоинством приняла свиток, и когда посыльный удалился, жадно прочитала его. Потом слегка ударила свитком свою дочь и сказала с некоторой строгостью:

– Дочь моя, мне кажется, ты иногда сомневаешься в мудрости моих поступков?

– О нет, милая мама, я уверена, что все, что вы делаете, хорошо и правильно для всех нас.

– Я рада твоему здравомыслию. Теперь, дети, слушайте меня. Когда наши друзья по ту сторону пролива захотели, чтобы Элизабет была официально обручена с Генрихом Тюдором, я дала свое согласие. Это было в Ренне на Рождество. Тогда, как вы знаете, этот молодой человек дал клятву, что если он когда-нибудь взойдет на английский трон, то женится на Элизабет Йорк. Сейчас это дошло до ушей вашего дяди и, как вы можете себе представить, не понравилось ему. И вот тому доказательство. В этой бумаге говорится, что если мы оставим наше убежище и отдадим себя заботам короля, нам не причинят никакого вреда и для всех вас будут найдены мужья. Мне выделяется содержание. А теперь, дети, что вы думаете о стратегии матери? Вашему дяде не понравилось, что я обручила свою старшую дочь с Генрихом Тюдором. Он предложил взятку – несомненно, чтобы разрушить наш уговор. Не бойтесь, мы вновь встанем на ноги. Посмотрите сюда, девочки, посмотрите на подпись на этом документе. Даже ты, Бриджит, можешь прочитать это, не правда ли?

– Рикардус Рекс, – прочитала Бриджит своим высоким, тонким голосом.

Елизавета Вудвилль расхохоталась.

– Пусть называет себя королем, если ему это нравится. – Она с нежностью положила руку на плечо старшей дочери. – Может быть, теперь недолго осталось ждать, девочка.

* * *

Для Джейн этот год пролетел очень быстро. Деньги, которыми снабдил ее Томас Лайном, постепенно таяли, но Джейн никогда не беспокоилась о деньгах, всю жизнь у нее был кто-то обеспечивавший ее. В душе она верила, что так всегда и будет, потому что даже когда она была страшно бедна и одинока в Ладгейте, появился Томас Лайном и оказал ей помощь. Джейн постепенно приходила в себя. Здоровье ее улучшалось, и она потихоньку приспосабливалась к новой жизни. Она реже вспоминала о мужчинах, которых любила, и это уже не причиняло ей такую боль. Она больше не стремилась иметь возлюбленного. Пылкая молодость Джейн осталась позади, и вся ее любовь принадлежала теперь двум мальчикам в Тауэре. Король наконец смилостивился над их семьей. Мать и сестры жили теперь в роскошных апартаментах Вестминстерского дворца! Джейн была уверена, что пройдет немного времени и мальчики снова будут с ними. Но проходили недели, месяцы, а принцы все еще оставались в Тауэре.

Джейн глубоко опечалила весть о смерти единственного сына короля. Бедная Анна Невилль, наверное, убита горем, а люди говорили, что королева слишком слаба, чтобы родить королю другого сына.

Елизавета Вудвилль прореагировала на это иначе, ибо как только она переселилась во дворец, она сразу же стала искать возможность укрепить свои позиции. Она начала понимать, что, обручив свою дочь с Генрихом Тюдором, поступила не столь уж разумно. Что есть у Генриха Тюдора, кроме амбиций?! Живя при дворце, в непосредственной близости к королю, Елизавета видела, какой силой обладает этот человек. Конечно, это не Эдуард, но и у него есть сила и благородная внешность, и многие боятся холодных глаз Ричарда.

Елизавета незаметно наблюдала за своей дочерью. Элизабет все еще хотела стать королевой Франции, но ведь гораздо приятнее быть королевой Англии!

Однажды, когда мать и дочь, выглянув из окна своих скромных апартаментов во двор Вестминстерского дворца, увидели там короля, прогуливавшегося со своим другом лордом Ловелом, Елизавета обратилась к дочери:

– Дорогая, тебе не кажется, что твой дядя довольно привлекательный мужчина?

– Привлекательный? Конечно, нет. Он слишком тщедушный, а я обожаю статных мужчин, таких, каким был мой отец.

– А мне кажется, что в нем есть что-то от Эдуарда.

– Тебе, может, и кажется, милая мама, а мне нет.

– Думаю, дочка, король неравнодушен к тебе.

– Ко мне?

– А почему бы и нет? Ты хорошенькая. Боже мой, ведь женщина может так много сделать для себя и своей семьи!

Наконец-то дочь поняла ее.

– Но ведь он мой дядя!

Елизавета Вудвилль пожала плечами. Она так же энергично отметала сейчас все трудности, как и в прежние дни, когда добивалась от Эдуарда чего-то почти невозможного.

– Дяди, племянницы, ну и что из этого? В некоторых случаях Его Святейшество Папа бывает весьма сговорчив.

– Ты забыла о моей тете.

– Анна Невилль уже одной ногой в могиле, а обязанность королей – иметь сыновей…

Елизавета Вудвилль улыбнулась. Она увидела, как в глазах дочери мелькнула надежда. Теперь девушка смотрела на короля с новым интересом.

* * *

Наступило Рождество, и Джейн провела его вместе с Белперами на кухне Тауэра. Белпер превзошел самого себя, его стол ломился от изысканнейших блюд. Он угощал стражников, надзирателей и солдат, к нему заглядывали даже штатные палачи.

Джейн сидела за столом и смеялась, как она это делала в банкетных залах дворцов. Эти люди были рады видеть ее, а ей доставляло удовольствие быть среди них. Утром она навестила принцев, которые теперь были уверены, что их заточению скоро придет конец. Джейн чувствовала, что все идет хорошо, но когда разговор коснулся короля и королевы, она опечалилась.

– Наш король, – сказал веселый Белпер, – возможно, и король, но любой король тоже человек, несмотря на то что он король.

Все, как всегда, рассмеялись.

– А как же, видит Бог! – продолжал он. – Королева, как говорят, всего лишь больная, слабая женщина, а мужчина, король он или не король…

Кто-то осмелился сказать:

– Говорят, король положил глаз на леди Элизабет.

– Я не верю этому, – сказала Джейн. – Она его племянница.

– Племянница – тоже девушка, даже если она племянница, – заметил Белпер, посмеиваясь, и встал, чтобы разрезать на куски голову кабана.

– Это слух… дурной слух, – промолвила Джейн. – Я ведь прекрасно помню, как говорили, что принцы умерли, что их убили. Разве была в этом хоть капля правды?

– Не было. Странно, откуда берутся эти слухи…

– Бедная королева очень хворает, – сказала Кейт. – Она потеряла сына, и теперь у трона нет наследника. Поэтому молва подыскивает королю новую королеву…

Белпер указал ножом на Кейт:

– Чтобы подарить королю наследника, потребуется нечто большее, чем молва!

Все вновь рассмеялись, а Белпер отложил в сторону нож и утер веселые слезы. Джейн тоже смеялась, но ее мысли запутались, так как она очень близко знала людей, чьи имена произносились на кухне Белпера, но оставались для присутствовавших только именами. Что все это значит? Как далеко заведут Ричарда его амбиции? И что эта коварная женщина, Елизавета Вудвилль, замышляет для своей дочери?

Ричард был странным, замкнутым человеком, никто не знал его хорошо. Но Джейн помнила, как она привела его, изысканно одетого щеголя, в Ист-Чип и как он, увидев оборванную и грязную Анну, протянул к ней руки, а его бледное лицо озарилось светом любви.

– Я не верю, что он намерен жениться на своей племяннице, – сказала Джейн. – Если бы вы видели, как он любил королеву, вы бы никогда не поверили этим слухам.

Они замолчали и с уважением слушали Джейн Шор, как, впрочем, и всегда, когда она высказывала свою точку зрения на жизнь при дворе. Больше всего на свете они любили слушать рассказы о жизни великих мира сего, а кто лучше Джейн знал обо всем этом?

И вот теперь она рассказала им о бедной Анне Невилль, богатство которой соблазнило герцога Кларенсского, умершего так загадочно в башне Боуйер. Они слушали, как герцог упрятал девушку, как она убежала и оказалась в убогой харчевне в Ист-Чипе, пока ее не нашли и она не стала королевой Англии.

– Ричард пришел за ней, – продолжала Джейн, – потому что нежно любил ее. Я знаю это, я была там и видела все своими глазами. Нет, не слушайте эти злые сплетни. – Она подняла бокал и воскликнула: – Да здравствует королева!

– Да здравствует королева! – отозвались сидевшие за столом.

* * *

По всему Ист-Чипу маленькими группками собирались люди. Джейн открыла ставни, чтобы посмотреть на них. Друзья и знакомые, проходя мимо, окликали ее.

– Это все козни дьявола! – крикнула старая торговка, и Джейн кивнула, увидев, как темнота быстро надвигается на улицу.

И вправду казалось, что там на небесах орудует дьявол. Что все это значило? Что это – конец света? В холодном мартовском воздухе ощущалось что-то сверхъестественное.

Миссис Бэнстер позвала Джейн вниз:

– Это конец света. Судный день. Спускайся, давайте будем вместе противостоять силам зла.

Джейн взяла плащ и завернулась в него. Внутри лавки стояло несколько человек, одни закрыли глаза, другие молились, то и дело украдкой поглядывая через окно на небо.

– Становится очень темно, – сказала миссис Бэнстер. Старая нищая, пришедшая сюда, чтобы спрятаться вместе с ними, прошептала:

– Я думаю, солнце исчезнет, и мы больше никогда его не увидим.

– Это нам за наши грехи, – сказала другая, – мы сами накликали беду на свою голову.

– За грехи некоторых, – многозначительно сказала миссис Бэнстер.

Мартовский ветер проник в лавку, воздух становился холоднее, темнота усиливалась.

– День стал ночью, – проговорила нищенка. – Бог превратил день в ночь, чтобы показать нам, как он недоволен нами. Зловещий это знак. Я узнала от своей подруги из Шордита, что наступают плохие времена.

– А может, это знак того, что наступают хорошие времена? – сказала Джейн.

– Хорошие? Что хорошего может быть в том, что солнце скрыло от нас свой лик?

– Когда оно появится из мрака, будет так, будто добро победило зло. Если это знак…

– А кто сказал, что… оно появится? Я никогда не видела ничего подобного. Тут без дьявола не обошлось.

– Взгляни-ка еще разок, Чарли, – сказала ему мать.

– Очень ярко, не могу смотреть, мама. Когда я смотрю, я вижу солнце, хотя мои глаза закрыты.

– Работа дьявола.

– А может, все изменится, когда законный король сядет на трон! – сказала нищенка.

– Ха! Какое это имеет значение? Вы увидите, этот мрак всего лишь начало. Нас ждут ужасные времена. Я чувствую это своими костями, леди, а мои кости не обманывают меня. Где два мальчика, а? Два маленьких принца? Законный король и его младший брат? Говорят, что задушены… а их невинные тела брошены в реку.

– Ложь! – вскричала Джейн. – Я видела их совсем недавно. На прошлой неделе видела их.

Старуха покачала головой, не желая допустить, чтобы ее твердое убеждение было поколеблено.

– Я говорю правду, – настаивала Джейн. – Говорю вам, что видела их неделю назад. Они были здоровы и счастливы, ожидая возвращения к своей матери и сестрам.

Пока они говорили, небо становилось все темнее и темнее. Старуха обхватила голову руками и начала бормотать молитвы. Другие последовали ее примеру. Темнота, подобная ночи, опустилась на землю. Выглянув в окно харчевни, Джейн увидела слабые, с булавочную головку, золотистые лучики, вспыхивавшие на черном небе. Осмелев, она обратила глаза к солнцу. Огромная, наводящая ужас черная тень совсем скрыла его.

На улице какая-то женщина пронзительно закричала и, потеряв сознание, упала на булыжную мостовую. Другие в ожидании жуткой кары опустились на колени, закрыв лица руками.

– Конец! – вопила нищенка. – Это Судный день! Прошло несколько минут, мрак сгущался, и вдруг кто-то прошептал:

– Ей-богу, становится светлее.

Выглянув в окно, Джейн увидела, что из-за черной тучи появляется солнце. На улице тоже это заметили.

– Благодарение Пресвятой Деве! – закричал какой-то мужчина. – Все закончилось. Кара Господня миновала нас.

В харчевне все разом заговорили.

– Нам вернули солнце…

– Нас простили на этот раз…

– Мы не лишились нашего солнца…

– Слава Богу! Благодарение Пресвятой Матери нашей! Люди еще долго не расходились после того, как закончилось солнечное затмение. Они раздумывали над тем, что это могло означать. Все признавали, что случившееся было проявлением Божественного всемогущества. Большинство соглашалось с тем, что это своего рода предупреждение.

И прежде чем наступил вечер, печально зазвонили лондонские колокола. От церкви Святого Клемента Датского в Темпле до церкви в Ист-Чипе они разносили скорбную весть. Люди шепотом передавали друг другу новость, и вскоре она распространилась по всему городу.

– Умерла королева…

– Бог смилостивился над нами, она, должно быть, умерла в тот самый момент, когда Всемогущий в своем гневе спрятал от нас солнечный лик.

Люди задавали странные вопросы.

– Почему Бог показал свое недовольство в тот самый час, когда умирала королева?

– Как умерла королева?

– Королева не могла иметь сыновей, и говорят, что король увлекся своей племянницей – леди Элизабет.

Вновь ожил старый слух о принцах, и хотя многие заявляли, что принцы все еще живы, люди пожимали плечами. А почему мальчиков держат в Тауэре? Почему Господь спрятал солнечный лик в день смерти королевы?..

Эти вопросы, как шелест ветра, носились по улицам города.

* * *

Самым печальным человеком в Англии был король. Теперь Ричард действительно был одинок. В его окружении была пара человек, на которых, как ему представлялось, он мог положиться, но разве мог он себе это позволить, если ему в голову закралось подозрение? Ни одна ночь не проходила спокойно. Его тревожили сны. Ему снились виноватые глаза Гастингса, глядящие на него через зал заседаний Совета, потом эти глаза как бы расплывались и становились глазами Ловела… или Рэтклиффа… или Норфолка. Нет, не может быть!

Эти люди – его верные друзья. А разве Гастингс не был его другом? Если бы только Анна была здорова! Если бы только она не умерла, а родила ему много сыновей! Если бы он сам был такой же личностью, как Эдуард, и обладал его обаянием! Но Анна умерла, и некоторые подданные даже подозревают его в убийстве. Как видно, нет счастья для английских королей.

Мысли о браке с дочерью Елизаветы Вудвилль постоянно приходили ему на ум.

– Я должен иметь сына, Анна, – бормотал он. – Пойми меня. Я должен иметь сына.

Она бы поняла, как всегда это делала.

И все же Ричард обрадовался, когда Кейтсби и Рэтклифф воспротивились этому браку на том основании, что народ бы его не одобрил. Однако если король не женится на Элизабет сам, она непременно вспомнит о том, что обручена с Генрихом Тюдором. Что будет, если она сбежит в Бретань и выйдет замуж за его врага? Разве это не укрепит шансы мошенника Тюдора? Разве это не поможет собрать под его знамена много людей в случае высадки в Англии, ведь он будет женат на дочери Эдуарда IV, которую многие все еще считали законной принцессой?

– Надо эту девушку удалить, – посоветовал Кейтсби. И честолюбивую принцессу, надеявшуюся выйти замуж за своего дядю, удалили в замок Шериф-Хаттон! Это был правильный шаг, направленный на то, чтобы прекратить вредные слухи об отравлении королевы.

Повсюду ощущалось недовольство. Король был окружен врагами. Дорсет во Франции выжидал удобного случая, чтобы напасть, и король должен был готовиться к войне. Прошло почти два года с тех пор, как Ричард завладел короной, и за это время он ни разу не чувствовал себя счастливым.

Жители Лондона роптали, так как, готовясь к войне, он обложил их тяжелыми налогами. К двери собора Святого Павла прибили глупый стишок, в котором содержалось прямое оскорбление короля и его советников. Ричард ненавидел насилие, но был вынужден прибегнуть к нему. Автора стишков нашли и приговорили к ужасной смерти, полагавшейся предателям. На Тауэр-Хилл собрались толпы народу, чтобы поглазеть, как он умирает в муках.

Король почти совсем утратил популярность, когда до него дошла весть, что Генрих Тюдор высадился в Милфордской гавани.

* * *

Над Босвортом стоял жаркий август, в тени Эмбимского холма расположилась лагерем армия изменника Тюдора. Напротив нее стояли в боевой готовности лучники и алебардщики короля. Ричард торжествовал. Он так долго страшился войны, что когда она все же обрушилась на него, почувствовал облегчение. Наконец-то он избавился от тревоги ожидания. Ричард был замечательным политиком, но, пожалуй, еще более замечательным солдатом. Из многих кампаний он вышел с победой. И вот представился случай навсегда утихомирить этого Тюдора. Ричарду было известно, что Генрих Тюдор собственной персоной находился среди расположившихся напротив солдат. Тут было чему радоваться. Этот парень был поистине неуловим до сих пор. Ему удавалось избежать наказания даже тогда, когда его сторонники бывали разбиты наголову.

Ричарда тем не менее преследовал страх. Он ручался за свою собственную волю, за свою храбрость, он знал, что не испугается смерти, но, глядя на стоявших рядом людей, он задавался вопросом: а могу ли я доверять им? Будут ли они верны мне? Норфолк, Кейтсби, Ловел, Рэтклифф – не последуют ли они примеру Бекингема и Гастингса? На фланге армии Ричарда стоял лорд Стэнли, а леди Стэнли была матерью Генриха Тюдора! Можно ли доверить Стэнли?

Муки сомнений продолжали одолевать короля, когда солнце взошло во всем своем блеске и в его лучах щиты и шлемы засверкали, как серебро. Копья и шпаги мерцали в дневном свете. Все было готово к сражению.

Король, небольшого роста и худощавый, смотрелся величественно на сером коне. Все недостатки фигуры стали незаметны благодаря великолепной посадке Ричарда. Люди помнили о победах короля на полях сражений, и в их глазах он выглядел гигантом. Над его головой развевалось вышитое красным знамя Англии, которое крепко держал знаменосец Паркер. На устах молодого человека играла гордая улыбка. Как мог смелый Ричард бояться сжавшегося от страха Тюдора, искусного интригана, не обладавшего военной доблестью и, как говорили, не очень-то горевшего желанием воевать?

Настал решительный момент. Напряженными пальцами лучники натягивали луки, солдаты опускали шлемы. Скоро трубы и литавры подадут сигнал для боевого клича: «За Англию! За Ричарда! Смерть предателю!» Король, никогда не терявший присутствия духа на поле брани и по праву считавшийся самым отважным командиром в Англии, в последний раз пробежал глазами по рядам ожидающих боя людей. Ричарда не покидали сомнения. Мог ли он доверять Нортламберленду? Мог ли он доверять Стэнли? Его глаза с подозрением поблескивали на бледном лице, прикрытом легким забралом.

Королевский конь от нетерпения вставал на дыбы. Вскоре Ричард так увлекся битвой, что даже не обратил внимания на бездействие людей Нортламберленда, которые, прежде чем соединиться с Генрихом Тюдором, некоторое время стояли в стороне, ожидая, как пойдет сражение. А предатель Стэнли перебежал на другую сторону еще до начала битвы. Враг оказался таким образом в рядах армии короля, там, где король рассчитывал иметь друзей. В результате солдаты, стоявшие под красно-белым знаменем Англии, сражались друг с другом, не ведая, кто друг, а кто враг.

Ричард не сразу заметил чудовищную путаницу. Между тем случилось то, чего он больше всего опасался, – измена в самом сердце армии. Люди, боясь мести Тюдора, оставляли своего короля. Рэтклиффа, сражавшегося бок о бок с королем, убили. Он был одним из его верных друзей. Ловел, Норфолк и Кейтсби стойко держались рядом с ним. У Ричарда при взгляде на них поднялось настроение. «Слава Богу, у меня еще есть верные друзья!» – подумал он.

– Мы еще не проиграли сражение, Фрэнсис!

Фрэнсис Ловел улыбнулся, блеснув глазами. Ричард поблагодарил Бога за Ловела, истинного друга и верного подданного.

Конечно, еще не проиграли. И не должны проиграть, если храбрость берет верх над трусостью, а настоящие мужчины – над предателями. Улыбка, которой обменялись двое друзей, вселила в их сердца новую надежду. Теперь Ричард знал, что должен победить или умереть.

Упал смертельно раненный Норфолк. Саррей, сын Норфолка, был взят в плен. Однако Ловел продолжал сражаться. Король бросил клич, собирая вокруг себя своих людей, и люди подхватили его:

– Ричард! Ричард! Англия и Ричард! Смерть предателю! Король, размахивая окровавленной алебардой, буквально прорубался вперед по трупам врагов.

Его люди, сраженные, падали рядом, и он как хороший солдат чувствовал, что оставшиеся в живых теряют веру в победу. Многие из них оставляли короля и переходили на сторону врага. Сражение было почти проиграно. Спасти короля могла только сверхчеловеческая отвага.

У короля она была, и он решился на необыкновенно смелый план. Это, кажется, был единственный способ выиграть битву. Если бы удалось убить предателя Тюдора, сражение было бы выиграно, ибо что значила армия без командира и разве те, кто покинул красно-белое знамя ради бело-зеленого, не готовы сменить лагерь, как они это сделали час назад, перейдя к Тюдору? Где-то здесь, неподалеку, находился человек, смерть или пленение которого решат исход битвы.

– Закрепите корону на моей голове! – крикнул король. – Ибо если я сегодня умру, я умру королем Англии!

Его смелость зажгла тех немногих, кто окружал его. Все они готовы были следовать за королем до конца. Ричард был подобен богу в сверкающих доспехах. Солнечные лучи отразились в золоченом венце над шлемом. В нем не было и тени страха. Он ставил на карту свою корону и свою жизнь.

Паркер держал знамя над головой короля, Ричард с секирой, зажатой в бронированном кулаке, скакал вперед, прямо к тому месту, где, окруженный несколькими сторонниками, съежился от ужаса Генрих Тюдор.

Ричард смеялся, чувствуя страшное облегчение. Нет, сражение не проиграно. Когда Генрих Тюдор будет лежать мертвым, все, кто поддерживал его, перейдут к Ричарду. А Стэнли и Нортламберленд получат то, что получают все изменники.

А что до Тюдора, то Ричард просто смеялся над ним – ловкий, хитрющий, как обезьяна, его противник оказался кротким, как мышка, перед мощным рыком английского льва. Это была не просто безрассудная храбрость отчаявшегося человека; это была стратегия высшего класса. Разгромить уэльскую армию было невозможно. Одержать победу должен человек над человеком, храбрость должна победить трусость. Нельзя допустить, чтобы английская линия королей была прервана этим интриганом. Ричард уже почти одержал верх над Тюдором, но какой кровавый путь он прошел! Ему пришлось прокладывать его по телам и костям, на место павших вставали новые люди, чтобы защитить Генриха Тюдора. Ричард снес голову знаменосцу Тюдора, и красный дракон, вытканный на бело-зеленом шелке, свалился в окровавленную пыль. А храбрый Паркер все так же крепко держал знамя Англии высоко над головой сражающегося короля.

Король Англии обладал сверхчеловеческой силой. Никто не мог сражаться так, как он. Генрих Тюдор прятался за спинами сподвижников, его маленькие глазки расширились от ужаса. И было от чего прийти в ужас: всякий раз, когда какой-нибудь храбрец выскакивал вперед, чтобы защитить своего командира, его настигала секира Ричарда.

Предатель Стэнли, услышав, что происходит, и зная, какой будет его судьба, если король выиграет сражение, зная также, что если дело дойдет до сражения один на один, Генрих Тюдор не окажет никакого сопротивления, галопом прискакал на поле битвы, приведя с собой три тысячи человек.

Сражение было закончено. Один за другим истинные рыцари Англии падали вокруг короля. Ричард боролся до конца. Он никогда не сдастся врагу. Упал и его знаменосец, но храбрый король, смертельно раненный, все еще сидел на коне. Не сдаваться! И победа была бы за ним, если бы не предательство, которого он так опасался с тех пор, как носил корону.

Они уже окружили его, но Ричард ничего не видел – его глаза были залиты кровью – и продолжал сражаться.

– Измена! – закричал он. – Измена!

Он соскользнул с лошади, и только тогда корона слетела с его головы.

– Измена! – чуть слышно пробормотал он.

Так пал смертью храбрых последний английский король.

* * *

Женщина, шедшая по Тауэр-стрит к Лондонскому Тауэру, явно была в подавленном настроении. Люди, проходившие мимо, узнавали ее и удивлялись, почему она, всегда готовая посмеяться и поболтать, так озабочена и печальна. Она все еще была красива, хотя чувствовалось, что ей никогда уже не оправиться от разрушительного действия тюрьмы Ладгейт. Сегодня ее глаза, похоже, окончательно утратили свою ясность.

Женщина шла по Лондонскому мосту и, глядя вниз на серые воды реки, вспоминала великих людей, которых она знала и которых уже не было в живых. Она сама продолжала жить, но как отличалась эта Джейн Шор – худая, маленькая женщина в убогой одежде – от той восхитительной, осыпанной драгоценными камнями красавицы, которая украшала собой двор короля Эдуарда!

Сейчас Джейн думала о Ричарде, холодном, бледном человеке, которого ни она, ни кто другой, даже Эдуард, так по-настоящему и не поняли. Она представила себе последние часы его жизни – одна картинка в ее голове сменялась другой, и на глаза наворачивались слезы: вот он в шлеме со сверкающей на нем золотой короной вступает в бой, прорубает себе путь к трусливому Генриху Тюдору; вот Ричард, ослабевший от ран, его конь изнурен в сражении, но отвага не покидает короля, и он всем являет славный пример мужества, и наконец, поражение из-за предательства тех, кто называл себя его друзьями. Она представляла себе, как его обескровленное тело лежит в грязи на поле сражения; враги сняли с него доспехи и, раздетого, перекинули через седло вспотевшей лошади в тщетной надежде обесчестить его, совсем недавно скакавшего впереди всех, чтобы покрыть позором дрожащего от страха человека, которого сейчас они называли королем Англии.

«Интересно, как все это скажется на жителях Лондона, – подумала Джейн. – Что принесет с собой новая династия? Кто они, эти Тюдоры? Генрих Тюдор, говорят, жалко выглядел на поле сражения. Разве англичанам понравится, что на их троне сидит выходец из Уэльса, и к тому же трус? Впрочем, какая разница для простых людей, кто сидит на троне? Они бедны, и налоги для них ничего не значат».

Что действительно беспокоило Джейн, так это судьба двух маленьких принцев в Тауэре. Мысли о них проложили глубокие морщины на ее лбу.

Генрих Тюдор уже въезжал в Лондон. И какое разочарование ждало толпы собравшихся людей: этот человек ехал в закрытой карете! Победоносный король должен явиться народу как герой во всем своем великолепии, величественный, одетый в пурпур и золото. Лондон хотел получить еще одного Эдуарда, но в лице Генриха Тюдора получил что-то совсем иное. Было ли это началом новой эпохи?

Подойдя к Тауэру, Джейн заметила, что трава на Тауэр-Хилл высохла и стала бурой. Скоро, наверное, эта трава снова обагрится кровью. Поражение в гражданской войне должно привести к многочисленным казням. Джейн содрогнулась, она понимала, что притязания Тюдора незаконны, поэтому спрашивала себя, каким образом он попытается отнять трон у маленького Эдуарда? Ведь на законных основаниях невозможно оправдать захват трона, пока живы два маленьких мальчика. Он собирался жениться на их сестре – она уже была на пути в Лондон из замка Шериф-Хаттон, – но как он сможет жениться на незаконнорожденной девушке? А если дочь Эдуарда не внебрачная дочь, то тогда и его сыновья не внебрачные дети. Если же мальчики законные сыновья Эдуарда, то как может Генрих Тюдор претендовать на трон?

От этих мыслей у Джейн раскалывалась голова, они лишили ее сна. Ею овладевал ужасный страх, ибо чтобы завоевать корону, честолюбивые Тюдоры не остановятся ни перед чем. Любовь к власти не раз уже толкала им подобных на грязные деяния.

На кухне Белпера царило оживление. Ожидаются важные события, предсказывал Белпер. Разве Джейн не слышала, что новый король собирается сочетаться браком с принцессой Элизабет? А это значит, что во дворце предстоит много работы, так как новая королева, согласно традиции, должна будет приехать в Лондонский Тауэр.

Кейт в узком кругу высказывала недовольство новым монархом.

– Называть его королем! Пресвятая Дева! Этого старообразного молодого человека, спрятавшегося от людей в закрытой карете! Он что, не знает, что его подданные хотели бы посмотреть на него? Наверное, и сам понимает, что там и смотреть-то не на что. А ведь мы еще помним замечательного короля Эдуарда в расцвете сил.

– Замолчи, жена! – сказал Белпер. – Многие головы украсят Лондонский мост, но я не хочу, чтобы среди них была твоя голова!

Кейт и Джейн погрустили вдвоем, вспоминая прежние времена, а потом Джейн вдруг спохватилась.

– Кейт, не можешь ли ты проводить меня к принцам. Интересно, что им известно о переменах и что они по этому поводу думают?

– Безумно рады, скажу я тебе. Они полагают, что теперь в их жизни что-то изменится. Мальчики совсем не огорчены смертью дяди. Вот так все и происходит в королевских семьях…

– Пойдем скорее к ним.

И когда женщины покинули кухню, Джейн продолжила:

– Кейт, я ужасно боюсь, что скоро нам не позволят спокойно подняться по лестнице в Гарден Тауэр.

– Что это на тебя нашло? Ты будто увидела привидение. Скажи, ты знаешь что-то?

– Нет, нет. Просто промелькнула мысль. Возможно, я ошиблась. Кто может воспрепятствовать нашим визитам? Какой вред мы можем причинить?

– Никто нам не помешает, милая. Я позабочусь об этом. Джимми, главный надзиратель, – мой лучший друг. Уж он-то не станет нам мешать.

– Но ему могут приказать, – промолвила Джейн и почувствовала, как застучали ее зубы.

– Тебе холодно?

– Это такое место. Здесь мало солнечного света, слишком уныло и мрачно.

На страже стоял Джимми. Он чмокнул Кейт в щеку и поклонился Джейн.

– Все в порядке? – спросила Кейт.

– Все в порядке, – ответил Джимми.

Принцы обрадовались, увидев, кто к ним пришел. Перемена, произошедшая в них, была очевидна. Джейн показалось, что в них вдохнули новую жизнь, глаза мальчиков сияли, они смеялись чаще и громче обычного.

– Ну, теперь уже не долго ждать, – сказал Эдуард.

– Мы будем ехать на конях в процессии, – добавил Ричард. – Мы уже играли в процессию.

– Это была глупая игра, – заметил Эдуард, – но она помогла нам скоротать время. Скоро мы покинем это место и нам уже не придется проводить так много времени за пустыми играми. Мы будем заниматься важными делами.

– Раз уж наша сестра – королева! – воскликнул Ричард. – Как странно, не правда ли? Мы думали, что Эдуард взойдет на трон, а теперь, оказывается, Элизабет будет королевой.

– Никогда не знаешь, что случится с любым из нас! – промолвила Джейн.

– Джейн, – сказал Эдуард серьезно, – когда мы выберемся отсюда, когда мы будем иметь то, что нам полагается, тогда ты придешь к нам и будешь жить с нами.

– Верно, – согласился Ричард. – Мы часто говорили об этом, но раньше не хотели говорить тебе, что мы так решили. Теперь совсем другое дело. Скоро мы будем на свободе. Мы не будем узниками в Тауэре. У нас будет место при дворе и большое влияние, ведь мы же братья королевы. И тогда ты будешь жить с нами. И ты тоже, наша добрая Кейт.

– Так ведь у меня есть муж, – сказала Кейт.

– А вдруг он умрет. Тогда ты придешь к нам.

– Давайте не будем сейчас говорить о смерти, когда все складывается так хорошо, – быстро сказала Джейн. – Расскажите мне, доходили ли до вас какие-нибудь новости?

– Никаких, кроме того, что наша сестра вскоре выйдет замуж за нового короля.

– А еще Джимми говорил, что слышал, как намекали на то, что его уберут, его самого и его людей, и нам дадут других слуг… очень важных людей, таких, которые полагаются нам в связи с нашим новым положением, – сказал Ричард.

– Вашим новым положением… – начала Джейн и внезапно похолодела.

– Конечно, – подтвердил Эдуард. – Теперь, когда король женится на нашей сестре, мы будем братьями королевы, и пока при дворе не найдут для нас подходящего жилища, мы должны будем иметь новых стражников. Так сказал Джимми. Джейн, а почему ты встревожилась?

– Так, ничего, – ответила Джейн.

– Ты как-то странно смотришь. Ты там ничего такого не видишь?

– А что тут можно увидеть? Хоть бы эти колокола не звонили так печально!

– Мы уже привыкли к этому, – сказал Эдуард. – Ведь правда, Ричард?

Ричард кивнул.

– Они часто так звонят.

Джейн показалось, что вся комната наполнена заунывными звуками. Она содрогнулась, так как, эхом отражаясь в комнате, они напоминали ей похоронный звон.

* * *

Для принцев день, казалось, никогда не проходил так быстро. Он был полон волнений. На следующий день после визита Джейн они, как обычно, проснулись от солнечных лучей, льющихся через окно в алькове, которое было как раз напротив их кровати.

– Мы забыли задернуть шторы прошлой ночью, – сказал Ричард.

Эдуард кивнул. А зачем задергивать шторы? Лишь потому, что у Ричарда неприятное ощущение, будто кто-то… дух покойника, одного из многих, кто отбывал наказание в этом месте, мог посмотреть на них через окно. Эдуард не то чтобы не боялся, но, будучи старше, не говорил об этом.

Прошлую ночь мальчики действительно забыли задернуть шторы. Все потому, что были возбуждены, слишком возбуждены, чтобы бояться.

Они знали, что скоро прекратится их заточение в этой комнате, которую они считали своей тюрьмой. Их ожидают чудесные события, так как Элизабет должна стать невестой короля. Власть, обладателями которой, как их научили верить, они станут в один прекрасный день, была утрачена для них, но теперь это не имело значения. Самым важным для них было вырваться отсюда, из Гарден Тауэра, они хотели, чтобы за ними не наблюдали и чтобы они могли совершать наконец настоящие прогулки, а не те, которые им позволяют, чтобы размяться. Они хотели быть свободными братьями королевы.

Не удивительно, что дети совсем забыли о своем страхе перед привидениями Тауэра. Теперь они больше никогда не будут задергивать полог кровати. Как глупо было бояться мертвых! Ведь скоро они покинут Гарден Тауэр навсегда. Счастливые от предвкушения свободы, мальчики рассмеялись.

Еду им принес новый слуга, чернобровый, темноволосый человек, у которого был глубокий гортанный смех и манеры, казавшиеся чрезмерно дружелюбными.

– Доброго вам утра, джентльмены! – воскликнул он. – Я ваш новый слуга. Зовут меня Уилл Слейтер. Называют меня Черным из-за моего цвета волос. Черный Уилл, милорды, к вашим услугам.

Черный Уилл поставил на стол мясо, пиво и хлеб.

– Получил на кухне от мистера Белпера, милорды. Ешьте на здоровье, а если не наедитесь и не утолите жажду, то Черный Уилл спустится к Белперу, чтобы снова наполнить ваши тарелки и ваши кружки.

Мальчики обменялись улыбками. Наступала иная жизнь. После завтрака зашел навестить их сэр Джеймс Тайрелл. Высокий и красивый, он отвесил им низкий поклон. Он хотел знать, догадываются ли они, почему он пришел?

– Догадываемся, – ответил Эдуард. – Мне кажется, сэр, вы пришли, потому что те, кто до сих пор отвечал за удовлетворение наших потребностей, теперь недостойны обслуживать нас. Наша сестра скоро будет сидеть на троне, и поэтому с нами – ее братьями – следует обращаться с полагающимся нам почтением.

– Именно так, милорд принц. Я послан Его светлостью королем Генрихом VII засвидетельствовать вам почтение и самому удостовериться в том, что с вами обращаются соответственно вашему высокому положению. Теперь я хотел бы вам представить тех, кому я поручил прислуживать вам, пока для вас не будет найдено лучшее место. Один из них – Джон Грин, хороший и честный человек. Джон, войди сюда и поприветствуй милостивых государей!

Появился Джон Грин, коротышка с толстыми руками и ногами. Он низко поклонился, и его светлые глаза под рыжими ресницами оглядели с головы до ног одетые в бархат фигурки, стоявшие перед ним.

– Поднимись, Джон, – сказал Эдуард, который никогда не забывал о достоинстве, ставшем его второй натурой.

– Благодарю вас, Ваша светлость, – ответил человек. – Клянусь, что буду верно служить вам.

– Есть еще один человек, на которого я хотел бы обратить ваше внимание, милорды, – сказал Тайрелл. – Это человек, которого я выбрал за его надежность… Короче говоря, это мой собственный слуга, Джон Дайтон. Пойди, Грин, и приведи Дайтона, чтобы принцы знали его.

Грин вышел, а Тайрелл оглядел комнату.

– У Ваших светлостей в Тауэре довольно уютное помещение.

– Нам оно надоело, – ответил Ричард. Тайрелл повернулся к мальчикам и улыбнулся.

– Думаю, скоро вы смените его на лучшее.

– Прошу, скажите нам, где мы будем жить, – обратился к нему Ричард.

– Этого я не могу пока сказать. – Тайрелл подошел к окну в алькове и выглянул в него. Он посмотрел вниз на тропинку, которая вилась под окном. Затем повернулся к мальчикам и улыбнулся. – Но можете быть уверены, вопрос будет решен без задержки.

– Тогда мы действительно будем у вас в долгу, – сказал Эдуард.

– А вот и Дайтон, – воскликнул Тайрелл, когда вошел высокий и тощий человек, одетый в костюм камердинера.

Дайтон неуклюже склонился перед принцами.

– К вашим услугам, милые господа.

– Дайтон будет убирать ваши покои и делать все, о чем вы его попросите.

– Очень хорошо, – сказал Эдуард.

– Дайтон, можешь идти, – сказал Тайрелл. Когда он ушел, Тайрелл добавил: – Король велел, чтобы вам уделялось внимание, достойное вашего положения. Если вы что-нибудь желаете…

– Мы ничего не желаем, – ответил Эдуард.

– Но мы, несомненно, что-нибудь придумаем, – добавил Ричард.

– Тогда до завтра, милорды.

– Может быть, завтра вы принесете весть о том, когда нам будет разрешено покинуть это место, – выразил предположение Ричард.

– Кто знает, милорды, – сказал Тайрелл и с трудом улыбнулся. – Я думаю, милые господа, что вам уже недолго осталось спать на этой кровати.

– Это самая лучшая новость, которую мы слышали за последнее время, – сказал Эдуард.

– С тех пор как умер наш отец-король, – начал Ричард, но Эдуард сделал ему знак замолчать.

Этот жест неожиданно растрогал Тайрелла, и он почувствовал огромное желание поскорее выбраться из этой комнаты.

– Надеюсь, Ваши сиятельства простят мне, если я сейчас уйду. У меня много дел. Я зайду к вам завтра, чтобы проверить, исполняются ли ваши пожелания. Вы можете доверять моим слугам, они будут делать то, что им полагается.

Он поклонился, поцеловал руки каждому принцу и вышел.

Ричард был так взволнован, что начал танцевать веселую джигу.

– Скоро, брат, – кричал он, – ты и я будем скакать на лошадях по улицам Лондона!

– На серых лошадях, – сказал Эдуард.

– За короля Англии!

Они начали скакать по комнате, словно они сидели верхом на своих лошадях, а перед ними вместо толстых стен, алькова и огромных амбразур стояли ликующие толпы народа.

Вдруг Эдуард остановился и выглянул в окно.

– Что тебя беспокоит? – спросил Ричард, тоже останавливаясь.

– Я всего лишь подумал.

– Подумал о чем?

– Что если ты рассчитывал быть королем, то не так уж весело оказаться всего лишь братом королевы.

– Конечно, это не очень веселая мысль, – согласился Ричард. – Но разве так уж плохо, когда ты узник, узнать, что скоро будешь свободен?

Это было действительно приятно, и вскоре оба мальчика вновь скакали по комнате на воображаемых лошадях.

* * *

После полудня они все время слышали странный шум: стук, легкие удары, а затем такой звук, будто обронили огромную каменную плиту. Они не могли понять, что происходит.

– Что-то ремонтируют, – высказал предположение Эдуард. – Мне кажется, я знаю, что это такое. Они готовятся к торжественному приезду в Тауэр нашей сестры.

– Для этого все должно быть в полном порядке, – согласился с ним Ричард, счастливо улыбнувшись.

Они сели за книги, но не могли сосредоточиться. Стук и удары продолжались.

– Стучат совсем близко, – заметил Ричард, подошел к двери и открыл ее. – Вполне возможно, что это из нашей потайной комнаты, той, что мы обнаружили.

– Чепуха! Кому понадобится ремонтировать ее? Туда никогда никто не ходит.

– Кроме нас. Пойдем и посмотрим все сами. Эдуарда не очень это интересовало, так как его мысли были далеко в будущем, но он поднялся и последовал за Ричардом вниз по узкой лестнице.

– Уверен, что эти звуки доносятся из-за этой двери, – сказал Эдуард, но дверь оказалась запертой.

– Раньше она не была закрыта, – сказал Ричард. Они постучали в дверь, стуки и удары прекратились. Эдуард постучал вновь, никто не ответил, хотя по другую сторону двери они услышали чье-то тяжелое дыхание.

– Кто там? – закричал Эдуард, но ответа опять не последовало.

Ричард начал дрожать, так как всегда немного побаивался этой комнаты с ее запахом вековой пыли и никогда не ходил туда без своего брата. Эдуард был смелее.

– Откройте дверь, говорю вам.

По-прежнему никто не отвечал, и Эдуард начал колотить в дверь кулаками.

– Вы слышите меня? Я требую, чтобы вы открыли дверь.

– Так вы хотите, чтобы я открыл, господа?

Дверь открылась, и перед ними предстал Дайтон. Брови у него были в пыли, она плотным слоем лежала на шапке; воздух был настолько пропитан пылью, что мальчики начали кашлять.

– Что все это значит? – спросил Эдуард и хотел было проникнуть в комнату, но Дайтон с большим уважением протянул руку и остановил его.

– Милорд, не ходите туда. Там очень опасно.

– Опасно?

– Да, милорд. Мой хозяин, сэр Джеймс Тайрелл, проверил эту комнату и сразу же послал меня привести ее в порядок. Вы не должны заходить туда. Это было бы очень неразумно.

– Понимаю, – сказал Эдуард. – Пойдем, Ричард. Они вернулись в свои апартаменты.

– Интересно, а как Дайтон попал туда? – задумчиво произнес Ричард. – Он ведь не проходил через дверь, которой мы пользовались, и не спускался вниз по ступенькам.

– Несомненно, там есть еще один вход.

– Но мы не видели его.

– Когда закончится ремонт, мы сможем найти другой вход. То есть если мы все еще будем здесь.

– Сэр Джеймс, кажется, очень заботится о нас, – заметил Ричард. – Даже заметил, что эта комната небезопасна.

– О, прежде мы были незначительными личностями, а теперь совсем другое дело.

– Эдуард, как было бы ужасно, если бы мы оказались в этой опасной комнате и плиты обрушились на наши головы… Мы оказались бы погребенными заживо, – с дрожью в голосе вдруг произнес Ричард.

– Ну вот, видишь, как хорошо, что теперь есть кому о нас позаботиться, – ответил Эдуард.

До самого вечера они слышали стук из комнаты внизу.

Мальчики лежали в кровати. Они не задернули полог, ведь им нечего было бояться злых духов. И все равно они не могли заснуть после такого насыщенного событиями дня. Они полагали, что достаточно хорошо узнали Черного Уилла. Он был забавным и рассказывал им о своих военных приключениях.

– А Дайтон мне все-таки не нравится, – сказал Ричард.

– Это потому, что мы обнаружили его в нашей комнате. Он выглядел так странно с лицом, покрытым пылью.

– Мне он не нравится, – настаивал Ричард.

– А нам и не нужно много с ним встречаться. Мы могли бы попросить сэра Джеймса убрать его от нас. Нам не нужны слуги, которые нам не нравятся. Не забывай, что мы братья королевы.

– Может быть, завтра я попрошу его об этом. Хотя этот человек может обидеться, он ведь не сделал ничего такого, на что мы могли бы пожаловаться.

– А Тайрелл рассердится на него, потому что он не сумел угодить нам.

– Эдуард, у Тайрелла жестокое лицо. Давай не будем говорить ему, что нам не нравится Дайтон.

– Давай. Так ты думаешь, что у него жестокое лицо?

– Вначале я подумал, что он очень добрый. Но потом… когда он обернулся, я подумал, что у него какое-то волчье выражение лица.

– Нет. Он выглядит как человек, а не как волк. Хотя есть люди, которых не любят, словно волков.

Они посмеялись, а потом Ричард спросил:

– А что мы наденем на коронацию нашей сестры?

– Золоченые одежды, отделанные горностаем.

– Мы поедем на серых лошадях?

– Великолепных лошадях.

– Мы будем скакать впереди короля и королевы?

– Вполне возможно.

– Эдуард, интересно знать, что за человек этот новый король?

– Мне тоже интересно, Ричард.

– Надеюсь, он не будет таким суровым, как дядя Ричард.

– Сомневаюсь, чтобы нашелся еще один такой же суровый человек.

– Он, несомненно, наш родственник.

– Вполне вероятно.

– Эдуард, а если он наш родственник, тогда почему король не ты – старший сын нашего отца?

– Ты знаешь, они называют нас незаконнорожденными.

– Тогда Элизабет, наша сестра, тоже незаконнорожденная?

– Мы все незаконнорожденные. Так говорил дядя Ричард.

– Новому королю все равно, что наша сестра незаконнорожденная… – Ричард внезапно остановился. – Эдуард! Ты видел? Ты видел его, Эдуард?

– Кого видел?

– Там… лицо, оно смотрело на нас через окно.

– Лицо? Я не видел никакого лица. Ричард дрожал.

– Оно исчезло. Было там всего секунду. Я говорил… и мне почудилось там какое-то движение. Я посмотрел. Оно было всего лишь секунду.

– Ты всегда боялся увидеть там какое-нибудь лицо.

– Этой ночью я действительно его увидел.

– Пойду и посмотрю, – решительно сказал Эдуард.

– Я пойду с тобой.

Мальчики встали с кровати. Эдуард не верил страхам младшего брата, а Ричард побледнел и дрожал, так как не сомневался в том, что увиденное лицо – настоящее. Он держался за спиной Эдуарда, когда они шли к окну. Эдуард выглянул на тропинку, которая вилась как раз под окном.

– Там никого нет, Ричард.

– Клянусь, я видел лицо.

– А что это было за лицо?

– Оно было отвратительным. С низко надвинутой шапкой. Эдуард, сам в действительности не веривший в то, что Ричард видел лицо, попытался успокоить брата. В этой комнате так легко что-то вообразить себе. Одна мысль о тех, кто раньше обитал в ней, вызывала в воображении страшные картины. Ричард, по-видимому, перевозбудился, что случалось с ним довольно часто.

Когда они легли в постель, Ричард поплотнее прижался к брату.

– Эдуард, не засыпай первым.

– Хорошо. Я подожду, пока ты заснешь.

– Эдуард, как ты думаешь, кто бы это мог подглядывать за нами?

– Тебе показалось, Ричард.

– Показалось? Надеюсь, что показалось. Оно было таким злым.

– Давай больше не говорить об этом. Давай говорить о коронации.

– Давай.

– А потом, Ричард, у нас будут прекрасные апартаменты при дворе. Элизабет позаботится об этом.

– Мы увидим нашу маму. Кажется, прошло так много времени с тех пор, как мы видели ее в последний раз.

Ричард забыл о своем испуге. Они закрыли глаза и продолжали говорить о том великолепии, которое их ожидало. Прошло еще много времени, прежде чем они заснули.

Тогда в окне снова появилось лицо. Оно несколько секунд пристально вглядывалось внутрь комнаты, а затем исчезло. На тропинке под окном послышались осторожные шаги.

* * *

Человек, заглядывавший в окно, прошел дальше по тропинке и остановился у двери, ведущей в Гарден Тауэр. К нему присоединился еще один. Он прошептал:

– Ну как?

– Черт возьми! Я думал, они никогда не заснут.

– Значит, все готово?

– Все готово. Дайтон ждет внизу.

– Тогда пошли.

Грин и Уилл Слейтер поднялись по лестнице, у комнаты принцев они остановились.

– Вроде тихо. Я бы не хотел, чтобы они проснулись.

– Ха! Неужто боишься, Уилл?

– Боюсь? Я, который выпустил кишки стольким людям!..

– И все же…

– Давай! Нужно покончить с этим делом.

Очень осторожно открылась дверь. Двое мужчин, сняв башмаки, в одних чулках прокрались в комнату. Им нечего было бояться. Стены комнаты были толстыми, и несколько вскриков никто бы не услышал, и все же им очень не хотелось разбудить мальчиков.

Мужчины остановились у кровати, глядя на две детские фигурки. Младший крепко держался за рубашку брата, спрятав лицо в подушку, словно хотел надвинуть ее на глаза. Эдуард спал на спине, на губах его блуждала улыбка, словно он видел приятный сон.

Грин подтолкнул Слейтера. Почему этот человек медлит? Чем скорее они покончат с этим делом, тем лучше. Грин встал по одну сторону кровати, Слейтер остался по другую. Чего же они мешкают? Возможно, потому, что легче выпустить кишки человеку в бою, чем убить двух спящих мальчиков.

Грин встретился глазами со Слейтером, и оба решили не показывать друг другу своей слабости. Слейтер взял подушку, которую принес с собой, и придавил ею голову Ричарда. Мальчик судорожно глотнул воздух, посопротивлялся немного, а затем все кончилось.

Эдуард отстал от брата всего на секунду-другую.

Дело было сделано, и в мрачной комнате наступила гробовая тишина. Не ощущая никакого стыда за содеянное, спотыкаясь и спеша поскорее покончить со своим черным делом, мужчины взвалили мальчиков на плечи. Они понесли их к могиле в маленькой комнате, которую Дайтон готовил весь день.

* * *

В том месте, где Ист-Чип соединяется с Кэндлуик-стрит, сидела старая нищенка; ее видели здесь днем и ночью, зимой и летом. С длинными седыми волосами, страшно худая, маленькая и сморщенная, она напоминала съежившуюся куклу. Лицо ее потемнело и испещрилось морщинами, но находились люди, которые жалели ее и бросали ей монетки, чтобы она хоть как-то могла продолжать свое существование.

Она была очень старой, наверное, самой старой в Лондоне. Все, кого она знала в молодости, умерли. О ней говорили: «Она когда-то жила в большой роскоши и утверждает, что она не кто иная, как Джейн Шор, – та самая возлюбленная Эдуарда IV». Однако с трудом верилось, что эта старуха могла быть прекрасной Джейн, очаровавшей короля.

Джейн знала, что они не верили ей. Да и какое это имело значение? Она пожимала своими худенькими плечами и печально улыбалась. Ей ничего не оставалось делать, как сидеть здесь и выпрашивать подаяние, вспоминая о прошлом и ожидая смерти.

Умерли все, кого она любила. Кейт умерла от малярии, которая опустошила город вскоре после исчезновения принцев. Теперь даже воспоминания о принцах едва ли волновали Джейн, ведь это случилось так давно, и Джейн догадывалась, что произошло с мальчиками. Их убили по приказу короля Генриха VII, так как они стояли на его пути и должны были умереть. Она слышала, что сэр Джеймс Тайрелл уехал во Францию, получил большое пособие от своего царственного господина, а позднее, когда безрассудно вернулся в Англию, его заточили в Тауэр и там казнили без суда, ведь он был опасным человеком, владевшим опасным секретом. Елизавету Вудвилль сослали в монастырь. Может быть, потому, что она настойчиво хотела узнать, что случилось с ее сыновьями? Понять все это можно было только тому, кто был близок к трону и мог, сопоставив маленькие разрозненные события, сложить полную картину происшедшего.

Она так много повидала в своей жизни и прожила так долго, что ее голова была полна такими картинами. Она видела коронацию старшей дочери Эдуарда, возвышение Ламберта Симнела и Перкина Уорбека, она мельком видела Уилла Шора, когда его вели к Тайберну, где он был казнен за обрезку золотых монет. Она слышала, как люди шептались: «Это Уилл Шор – ювелир. Говорят, что много лет тому назад он был мужем Джейн Шор».

Епископ Мортон, теперь уже кардинал, писал историю прошлых лет. Она видела его время от времени, когда он проходил через Сити со своим протеже Томасом Мором. Кардинал не только писал историю, но и распространял ложные сведения о том, что происходило в прошлом. Люди верили ему, ведь он был великим кардиналом! Верил ему и молодой человек с благородным выражением лица по имени Томас Мор. А почему бы ему не верить? Он не пережил того, что пережила маленькая старая нищенка, сидевшая на углу Ист-Чипа.

Кардинал мог рассказывать о смелом Ричарде какие угодно небылицы. До чего просто было обвинить его в том, что он отравил свою жену, убил Генриха VI и герцога Кларенсского! Его даже обвинили в убийстве маленьких принцев, так как проще простого было изменить дату их исчезновения. Кто будет слушать старую нищенку, когда вся ложь, разносимая кардиналом, приветствуется и одобряется признательным королем! Старая династия должна быть скомпрометирована, чтобы укрепить новую. Из уст в уста передавалась глупая выдумка о том, будто бы мать Ричарда носила его в своей утробе два года; говорили, что она страдала от адских болей при родах и что он появился на свет ногами вперед, что рот у него был полон зубов, а голова покрыта длинными, до плеч, волосами. Молва превратила небольшой физический изъян Ричарда в горб, поэтому для тех, кто никогда его не видел, он стал известен как Ричард-горбун. Говорили, что он был чудовищем со страшным обличьем, что его левая рука высохла. И все эти слухи, распространявшиеся лживым кардиналом и трусливым королем, появились как раз вовремя, чтобы в них поверили.

Проходили годы. Джейн видела прибытие испанской принцессы Катарины Арагонской и ее бракосочетание с принцем Артуром. Она видела похороны Артура и свадьбу Катарины с его братом Генрихом.

Она видела пришествие нового короля – крупного, краснощекого мужчины с золотистой шевелюрой и бородой, его взгляд был так похож на взгляд его дедушки по материнской линии, что Джейн при виде его почувствовала себя молодой.

Прошли еще годы, а старая нищенка продолжала сидеть на своем углу.

Однажды, когда она была уже так стара, что перестала считать свои годы, она увидела очаровательную девушку, проезжавшую по улицам Лондона, и услышала, как люди говорили: «Король по уши влюблен в нее. Настолько влюблен, что, ходят слухи, намерен избавиться от королевы и жениться на ней».

И, свернувшись комочком на тротуаре, Джейн почувствовала, что покидает эту землю, в которой правят Тюдоры. И последним ее воспоминанием было то, как много лет назад, когда династия Йорков торжествовала, по улицам Лондона ехала очаровательная, смеющаяся девушка Джейн Шор, а не Анна Булин.

* * *

– Бедная старуха! – говорили те, кто уносил ее тело. – Сколько мы помним себя, она всегда просила здесь милостыню. Смерть – счастливое избавление от тяжкого жребия, выпадающего на долю нищих. И особенно тяжкого, наверное, для нее, ведь, если старуха говорила правду, она была когда-то женой ювелира. Быть женой ювелира – и стать нищенкой! Какие только ужасные вещи не происходят с людьми в этом жестоком мире!

Примечания

1

Протектор – титул Джона Ланкастера (1422–1442); Ричарда, герцога Глостерского (1483).

(обратно)

2

Бишопс-гейт – Епископские ворота.

(обратно)

Оглавление

Чипсайд

Ломбардная улица

Вестминстерский дворец

Лондонский Тауэр I

Лондонский Тауэр II

Ладгейт

Ист-Чип . . .

Реклама на сайте