«По воле судьбы»

Стефани Блэйк По воле судьбы

Часть первая

Глава 1

Люций Каллаган стоял на палубе португальского грузового судна «Принсипи» и, ухватившись за поручни, широко раскрытыми глазами смотрел на неторопливо приближавшийся кантонский порт.

– Потрясающе! – не удержался он от восторженного восклицания, окидывая взглядом гавань, кишащую сотнями юрких лодчонок. Китайские джонки, сампаны, жилые лодки и плоты всех видов и размеров роились вокруг стоящих на якоре или пришвартованных к пристани кораблей.

– Это вы верно подметили, мистер Каллаган, – заметил стоящий рядом капитан. – Потрясающе. Настоящее скопище суетливых водяных жуков. Кстати, вам известно, что здесь есть представители рода человеческого, которые за всю свою жизнь так ни разу и не ступили на сушу?

– Шутить изволите, капитан Лазар?

– Отнюдь нет, сэр. Они, конечно, могут выбираться на отмели, чтобы гнуть спину на рисовых плантациях. Но суша… На деле-то в этих проклятых Богом, нищих и обделенных всем землях нет места для всей этой копошащейся людской массы. В большинстве случаев те, у кого хватает смелости перебраться жить в глубь страны, быстро умирают от голода или болезней. А у тех, кому удается выжить, – одна дорога: прямиком в рабы к какому-нибудь землевладельцу или в солдаты. Если до этого несчастным не перережут глотку местные головорезы. – Капитан криво улыбнулся: – Да, мистер Каллаган, вы не могли выбрать более презренного места на земле, чем это, чтобы проверить крепость своей веры.

Люк Каллаган одарил собеседника благожелательной улыбкой:

– Если мне не изменяет память, наш прославленный духовный глава Джозеф Смит в своих «Тринадцати размышлениях о вере» заметил следующее: «Мы верим в лучшее, уповаем на лучшее, миримся с очень многим и надеемся не утратить смирения. Если находим что-то добродетельное, восхитительное, достойное доброго слова или похвалы, мы без раздумий следуем за ним».

– Сэр, прошу извинить мой ужасный французский… – начал было капитан, но оборвал себя на полуслове и энергично закончил: – Дерьмо все это!

Из великого множества миссионеров всех вер и конфессий, что Лазару довелось перевозить с одного конца света на другой на борту своего корабля, больше всего его поражали мормоны. Они не произносили свойственных многим пламенных речей об адских мучениях и вечном проклятии за совершенные грехи. Они охотнее говорили о том, что даже самому ужасному грешнику будет даровано прощение и блаженство на небесах, были ласковы, жизнерадостны и по-детски наивны в своей вере. Они полагали, что род человеческий осчастливлен не только жизнью на том свете, но и бессмертной душой, которая была, есть и будет вечно. Они верили, что каждый человек обитал в горнем мире вместе со своим Отцом небесным и в назначенный час уготовано всем возвращение в отчий дом, что на небесах.

– У каждого человека своя радость, – задумчиво сказал Каллаган, скорее самому себе, чем капитану.

– Пойдите и расскажите об этом несчастному сброду, что дрейфует по этой омерзительной, загаженной гавани! – хмуро бросил в ответ капитан. – Мне нужно пройти на нос, мистер Каллаган. Нас ждет Макао – выгребная яма всего Востока.

Каллаган с мрачным видом коротко кивнул. Тщательная подготовка к поездке принесла свои плоды. Он знал, что Макао является португальской колонией, островом бесправия, где попираются все человеческие права, меккой торговцев опиумом, матерых убийц, воровского отребья, аферистов всех мастей, контрабандистов и работорговцев…

«А армия миссионеров-христиан, устремившихся в эти варварские восточные земли! – напомнил себе Люк и в волнении провел языком по вдруг пересохшим губам. – Сколько нас бескорыстно трудится ради спасения заблудших душ, а не ради барышей!»

Люций Каллаган не служил узкому кругу избранных, как многие священники других церквей. У мормонов юноша, достигший двенадцати лет, мог принять на себя обязанности священника и отправиться проповедовать свою веру. Церковь была основана всего двадцать пять лет назад, но за это время ее ряды пополнились многими тысячами новообращенных в Соединенных Штатах и в Европе. Так Господь вознаградил труды юных посланцев веры, одним из которых был и Люк Каллаган.

Три громких протяжных гудка возвестили о том, что «Принсипи» с минуты на минуту пришвартуется к пристани Макао. Люк спустился к себе в каюту за саквояжем, которым он был снабжен Калебом, своим отцом, в теперь уже неимоверно далеком Сан-Франциско. Едва он взялся за ручку саквояжа, как беспокойство за старшего Каллагана пробудилось в нем с новой силой.

За стремительное и неудержимое распространение мормонской веры пришлось заплатить страхом и недоверием уроженцев штата Миссури, а потом и Иллинойса, где они тщетно пытались основать свой собственный священный город, подобный папскому Риму. Тем не менее им удалось наконец обосноваться в Иллинойсе, в городке Ново. Однако очень скоро на непрестанно растущее число прихожан обратили внимание власть имущие. И республиканцы, и демократы сочли мормонов достаточно серьезной политической силой и поэтому объявили их безнравственными, богохульниками, исполненными непотребной любви к черномазым, блудливым сатанинским отродьем.

Джозеф Смит и его брат Хайрам были взяты под стражу. Не прошло и двух дней, как разъяренная толпа ворвалась в тюрьму и, учинив самосуд, линчевала обоих. После гибели Смита должность председателя была упразднена и руководство церковью передано в руки апостольского совета, во главе которого стоял Бриэм Янг.

Два года спустя, измученные непрекращающимися гонениями, мормоны начали свой исход из полюбившегося им Ново. Холодной зимней порой, преодолев тяжелый тысячемильный путь, Янг привел их в «землю обетованную» – в долину близ Большого Соленого озера.

Прежде чем тронуться в путь, Бриэм Янг отправил в Нью-Йорк того, кому безоговорочно доверял, – церковного старосту Калеба Каллагана. Тот должен был встретить вновь прибывших эмигрантов и привести их в Калифорнию, которая тогда не принадлежала Соединенным Штатам. Но в то время, когда корабль обогнул наконец мыс Горн, американцы победили в войне с Мексикой, и над фортом взвилось звездно-полосатое полотнище.

Люк навсегда запомнил, как отец, наблюдая за долгожданным кораблем, проплывающим под мостом «Золотые Ворота» и направляющимся в гавань Сан-Франциско, в сердцах воскликнул: «Проделать такой долгий путь, чтобы снова попасть в вертеп!»

Калеб Каллаган утратил все прежние иллюзии относительно Соединенных Штатов, и, в общем, не без оснований. Полной неудачей закончились его многочисленные попытки привлечь к защите мормонов от непрекращающихся гонений кого-нибудь из видных американских граждан. «Смертельный поход» из Ново к Соленому озеру унес жизни его жены и двух дочерей.

С самого первого дня их приезда в Сан-Франциско Люк все больше и больше тревожился за отца, который совсем забросил церковные дела, лишь время от времени собирая с общины пожертвования в казну церкви в Солт-Лейк-Сити. Женат Калеб был на двух молодых женщинах и если не предавался с ними любовному пиршеству в спальне, то играл в карты и пил в каком-нибудь захудалом кабаке или игорном доме на побережье.

Но несмотря на свое непотребное поведение, Калеб продолжал пользоваться уважением и доверием у представителей так называемого среднего класса. Эти господа, разбогатевшие в период знаменитой золотой лихорадки 1849 года, были только рады вложить свой политический и финансовый капитал в Каллагана. Он довольно быстро прикупил несколько горнорудных шахт, и городские газеты запестрели заголовками: «Калеба Каллагана – в мэры Сан-Франциско!».

Все надежды Люка рухнули в одночасье, когда Бриэм Янг затребовал Калеба в Солт-Лейк-Сити для отчета о «господней доле» всех денег, которые мормоны положили на счета в банки Сан-Франциско. Не только Калеба, но и большинство членов стремительно разраставшейся городской общины соблазнила практичная мысль о том, что земное богатство – вот оно, только протяни руку, тогда как обещанного блаженства на небесах можно и не дождаться.

Ответ Каллагана посланникам Янга был прямым и предельно дерзким: «Мы с радостью готовы выплатить все и даже больше, дело за малым – необходимо письменное распоряжение Господа». Янг, узнав о наглом отказе Каллагана вернуть церковные деньги, отправил в Калифорнию ангелов возмездия – отборных бойцов из своей личной охраны, – чтобы наказать Калеба и любой ценой получить все, что причитается церкви.

Тайные агенты не замедлили донести Каллагану о намерениях Янга, и калифорнийский бунтарь отреагировал на грозящую ему расправу с завидным безразличием:

«Ангелы возмездия, значит? Ладно, мы с ребятами разберемся с этим».

Он не замедлил навербовать в портовых притонах целую шайку головорезов, ради денег готовых на все. Два десятка бывших австралийских каторжников, перебравшихся в Калифорнию из колонии для уголовных преступников в Новом Южном Уэльсе и известных как сиднейские молодчики, наводили ужас на всю округу. Каллаган сделал их своими бойцами.

– Ну что, сынок, едешь с нами? – спросил он Люка ранним утром того дня, когда шайка седлала коней, собираясь в пустыню на перехват ангелов возмездия.

– Я не такой лицемер, как ты.

Лицо Калеба побагровело, и он замахнулся на сына огромным кулаком:

– Да как ты смеешь так разговаривать с отцом!

– Смею, потому что помню, чему с малых лет учил меня ты, мелхиседек церкви нашей, неиссякаемый источник вдохновения духа, – тринадцатую заповедь веры: «Мы веруем в то, что всегда будем честными, правдивыми, целомудренными, благожелательными, великодушными и добрыми ко всем людям; и этим мы исполняем заповедь апостола Павла. Мы несем веру нашу, мы лелеем надежду в сердцах наших, мы смиренно терпим…».

– Хватит! Я больше не желаю слушать тебя, Люций!

– Отец, ты уже давно никого не слушаешь, – грустно улыбнулся Люк. – Даже Его.

И юноша набожно поднял глаза к небу. Тут-то Калеб и ударил его, да с такой силой, что едва не раздробил сыну челюсть.

Люк провалился во тьму. Приходил он в себя медленно и наконец с мучительным трудом выплыл из океана черной пульсирующей боли к свету. Он лежал в постели у себя в комнате, в наспех построенном доме Каллаганов на Клай-стрит. Сквозь розовый туман, все еще застилавший глаза, проступило миловидное женское лицо – Черити, младшая жена отца. Тусклые каштановые волосы, как всегда, собраны в строгий тугой пучок на затылке, длинная, до пола широкая коричневая юбка, застегнутая под самое горло блузка. Но целомудренный вид никак не вязался с чувственным телом, которое легко угадывалось под мешковатой одеждой. Не вязался он и со сладострастными стонами, доносившимися сквозь тонкую перегородку, отделявшую спальню Люка от ее комнаты, в те ночи, когда отец удостаивал Черити своим благосклонным вниманием. Калеб, надо сказать, не отдавал предпочтения ни одной из своих жен.

Сейчас Черити сидела на краю постели Люка и осторожно прикладывала мокрую холодную тряпку к его разбитой, опухшей щеке.

– Нет, миленький, лежи, пожалуйста, спокойно, – улыбнулась она и мягко удержала Люка, когда он сделал попытку сесть.

Все случившееся вдруг ярко всплыло в памяти, и Люк даже заскрипел зубами.

– Где эта старая… – начал было он угрожающим тоном и в самую последнюю секунду удержался от ругательства из уважения к мачехе.

Ничего себе – мачеха! Черити была всего на три года старше его.

– …Гадина, – с улыбкой договорила она за него.

Люк уставился на нее, не веря своим ушам.

– Так это правда, – как ни в чем не бывало продолжила она. – Калеб Каллаган – самая настоящая гадина, скотина и отпетый еретик. В один прекрасный день Господь поразит его молнией.

Люк слегка приподнялся на локте:

– И тем не менее ты вышла за него замуж?

– После смерти родителей мне нужна была хоть какая-нибудь опора, – пожала плечами Черити. – А за твоим отцом я чувствую себя как за каменной стеной. Лучшего и желать нельзя.

– Выходит, ты его не любишь?

Молодая женщина рассмеялась, и Люк невольно отметил, какие у нее ровные и белые зубы.

– Люблю? А что такое любовь, мой дорогой? Любовь к Богу? Любовь к ближнему своему? Вот только того, о чем ты говоришь, я не испытывала ни к одному мужчине.

Люк почувствовал, что у него горят уши, и в смущении отвел глаза в сторону.

– Но ты же ложишься с ним в постель! И мне слышно… – юноша замялся, не смея сказать, что именно доносилось до его ушей.

Черити мягко рассмеялась и ласково погладила его по опухшей щеке.

– Это крики страсти, а отнюдь не любви, малыш. Страсть и любовь, знаешь ли, очень разные чувства. Ты уже бывал близок с женщиной, Люк?

Юноша заколебался. Он всегда был стеснительным и замкнутым мальчиком, до смерти запуганным своим тираном-отцом. Люций потерял девственность, лишь оказавшись в Сан-Франциско. Здесь время от времени он наслаждался прелестями любви с местными шлюхами. Наконец он безмолвно кивнул, не утруждая себя заботой о том, чтобы хоть как-то скрыть, что за любовные радости ему приходилось платить. Люку казалось, что в противном случае он безмерно унизит себя в ее глазах.

– По-моему, ты лжешь, – мягко возразила Черити.

– Нет! – вспыхнул до корней волос Люк.

– С воображаемыми девушками, ведь так, Люк? – насмешливо улыбнулась она. – Не забывай, что у этой стенки две стороны, и часто ночами я слышу и тебя, малыш.

От унижения Люк даже зажмурился. На него нашло какое-то оцепенение. Он лежал, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, и лишь беззвучно прошептал что-то одними губами, когда молодая женщина откинула в сторону одеяло, которым он был укрыт. От нахлынувшей прохлады по коже побежали мурашки.

До него вдруг дошло, что он совершенно голый. Кто-то перед тем, как уложить в постель, раздел его. Тело пронзила сладкая дрожь, когда ладонь Черити легла ему на бедро. Прикосновение тонких пальцев жгло, как раскаленное железо. Рука двинулась вверх, и Люк сделал вялую попытку оттолкнуть ее. Когда Черити накрыла наконец ладонью его горячую, пульсирующую плоть, у Люка вырвался громкий, сладостный стон. Женщина сжала в кулаке набухшую плоть и принялась ритмично водить рукой верх-вниз.

– Вот этим ты и занимаешься жаркими темными ночами, Люк. И при этом воображаешь, что лежишь с женщиной, ведь так?

Люк отчаянно кивнул, смирившись с тем, что она знает о его постыдном пристрастии. Зажмурившись и забыв обо всем, он упивался сладостным блаженством бесстыдной ласки.

– Ты когда-нибудь думал обо мне, Люк?

Он нахмурился и не ответил.

– Неужели тебе ни разу не хотелось близости со мной? – В голосе Черити послышались сердитые нотки.

Он снова промолчал, и тогда она убрала руку.

– Пожалуйста, не надо! – невольно вскрикнул Люк и, открыв глаза, посмотрел на Черити умоляющим взглядом.

– Значит, я для тебя недостаточно желанна? Ну, это мы еще посмотрим.

К его изумлению, молодая женщина начала раздеваться. Черная юбка. Серая кофточка. Белая английская блузка. Ее наготу прикрывали теперь лишь длинные атласные кружевные панталоны розового цвета и открытый корсет, который так высоко приподнимал ей груди, что были видны торчащие темно-розовые соски. Откровенно фривольное нижнее белье просто потрясло Люка. Такое он видел только на размалеванных девицах из борделей на побережье.

Черити заметила загоревшиеся вожделением глаза Люка и удовлетворенно улыбнулась:

– Ты удивлен? Дальше будет еще лучше.

Заведя руки за спину, она расстегнула корсет и отшвырнула его в сторону. Когда она нагнулась, чтобы спустить панталоны, ее большие груди соблазнительно качнулись, как два спелых сладких плода. На полных розовых губах женщины теперь играла сладострастная улыбка. Черити стояла около постели в откровенно вызывающей позе – груди устремлены вперед, руки уперты в бока, одно колено чуть согнуто. Масляная лампа на ночном столике бросала на ее тело манящие мерцающие отблески.

– Ну, что скажешь теперь, Люк, – я желанна?

От звука ее голоса он вздрогнул, как от удара, и с трудом выдохнул:

– Ты прекрасна!

Черити опустилась на колени, наклонилась вперед и, поцеловав его в губы, легко скользнула в постель. Мягко, но решительно притянув его руку к влажным зарослям у себя между ног, она легонько втолкнула дрожащие пальцы Люка в горячую глубину, потом прижала к его алчущим губам сначала одну, потом другую грудь, не забывая при этом учить его правильной ласке. Почти обезумев от сжигавшей его страсти, Люк попытался лечь на женщину.

– Черити, я больше не могу терпеть!

Она подняла руку и, ласково прижав ладонь к его груди, заставила лечь обратно.

– Терпеть ты можешь и потерпишь столько, сколько надо, мой милый. – С этими словами она перекинула через его тело ногу и уселась на Люка верхом. – Лежи спокойно и расслабься. Тебе досталось сегодня. Позволь мне взять этот труд на себя.

– Труд? – чуть не задохнулся Люк. – Господи! Да я никогда не испытывал такого счастья, как сейчас!

– Пусть так, но я все же сделаю все за нас обоих, хорошо?

Черити поплотнее уселась на бедра Люка и, взяв его набухшую плоть обеими руками, со знанием дела втолкнула в себя.

Чудо наслаждения захлестнуло его, и Люк изогнулся, сотрясаемый рвущейся на свободу страстью. До его ушей глухо доносились вскрики Черити.

– Я люблю тебя… я люблю тебя… я люблю тебя… – Слова сами собой срывались с его губ, подобно заученной и бездумно повторяемой молитве.

Черити улеглась рядом и, приподнявшись на локте, ласково поцеловала Люка в опухшую щеку.

– Ты любишь меня не больше, чем я тебя. – Ее слегка охрипший голос звучал насмешливо. – Дело совсем в другом – мы оба презираем твоего отца. Ни тебе, ни мне бороться с Калебом в открытую просто не по силам. И он знает об этом. Вот почему он и отсылает тебя.

– Отсылает меня? – Люк резко сел на постели. – Это как?

Черити вновь легким толчком в грудь уложила его обратно и поцеловала в глаза, нос и губы.

– По повелению Сэмюэла Бреннана, первосвященника мормонской церкви в Калифорнии, ты поедешь миссионером в Китай.

– В Китай?

– Да, в Китай. Твой билет на пароход вон там, на туалетном столике. И Калеб хочет, чтобы ты взял с собой новый саквояж, который в прошлом месяце преподнес ему в подарок городской совет.

Люк сел на постели и задумчиво почесал голову.

– Ничего не скажешь – сюрприз так сюрприз! – Он расплылся в улыбке. – А впрочем, нет худа без добра. Убраться отсюда – и от него – куда-нибудь подальше, лучше не придумаешь! – Люк накрыл правую грудь Черити ладонью и погладил большим пальцем плотный сосок. – А я ведь буду скучать по тебе.

Женщина ласково рассмеялась и мягко оттолкнула его руку.

– Не будешь, Люк. В этом огромном мире масса красивых девушек, которые только и ждут такого мужчину, как ты. Кроме того, даже если бы ты остался в Сан-Франциско, мы не смогли бы продолжать этот обман. Твой отец слишком хитрый, чтобы не догадаться, что ему наставляет рога собственный сын. О неминуемой расплате и подумать страшно. Боюсь, он просто убьет тебя.

– Мне тоже так кажется. Ну что ж… Пока его здесь нет, не стоит растрачивать эту ночь на разговоры. Как ты считаешь?

– Ты глубоко прав, мой милый мальчик. Сейчас я тебя научу новой штучке. Мне про это рассказала служанка, которая прежде подрабатывала шлюхой в Сиднее.

Она подняла руки к голове и вытащила шпильки из туго стянутого пучка. Каштановые волосы бесшумным каскадом упали на ее плечи.

– Боже! – ахнул Люк. – Я и не думал, что у тебя такие красивые волосы! Да ты, Черити, и вправду красавица!

– Лестью ты можешь добиться… – Она замолчала, улыбнулась и добавила: – Всего что угодно. А теперь будь умницей и ложись на спинку.

Она склонилась к Люку, и ее волосы веером рассыпались по его животу. Юноша затрепетал от наслаждения. Он безуспешно попытался разглядеть, что она собирается делать.

Оставался в неведении он совсем недолго. Губы женщины вобрали в себя его изнывающую, налитую плоть, и Люк зашелся в исступленном крике безудержного восторга.

Глава 2

Громкий пароходный гудок безжалостно вернул Люка к действительности. Прежде чем выйти из отдельной каюты, он подошел к висевшему над комодом зеркалу.

– Будь ты проклят! – сердито проворчал юноша.

Он изо всех сил старался забыть отца, но всякий раз каждая черточка его отраженного в зеркале лица напоминала ему, чей он сын. Такая же иссиня-черная шевелюра, разве что без проседи, как у Калеба. Те же голубые глаза с едва заметной косинкой. Тот же орлиный нос, только не испещренный багровыми прожилками от чрезмерных возлияний, как у Каллагана-старшего.

С горящими щеками Люк шагнул за порог и поднялся по крутому трапу на палубу. Стоящий у сходен капитан Лазар на прощание с улыбкой крепко пожал ему руку.

– Всего хорошего, мистер Каллаган, и удачи. Я бы посоветовал вам скорее добраться до гостиницы и спокойно дождаться там парохода. Вам ведь еще надо подняться вверх по реке до мормонской миссии, верно? Макао не лучшее место для осмотра достопримечательностей. Туземцы люто ненавидят всех иностранцев.

– Разве можно их за это винить? Кто только не грабит Китай самым бесстыдным образом вот уже два десятилетия – англичане, русские, немцы, французы, американцы, все, кому не лень! А после того, как Британия взяла верх в «опиумной» войне, положение стало просто невыносимым. Теперь Британская империя вкупе с другими европейскими державами плюет на китайское правительство и занимается всем, чем пожелает. Они напропалую травят китайцев наркотиками, бессовестно обманывают и обирают их. Неудивительно, капитан, что на Востоке не жалуют белых.

Лазар в ответ пожал плечами и промолчал. Жизнь научила его не вступать в бесплодные споры с миссионерами, которые несли на Восток слово Христово во спасение заблудших душ азиатов. Какое бескорыстное великодушие, какие возвышенные идеалы! Да простая краюха черствого хлеба спасла бы душу человеческую намного быстрее, чем янтарные четки или распятие!

Улицы Макао встретили Люка невообразимой грязью, кучами отбросов, зловонием и оглушительным гамом. Не успел он сойти со сходней, как был тут же окружен толпой оборванных нищих всех возрастов. Покрытые струпьями и вшами, они теснились вокруг юноши, хватали его за полы пиджака, за брюки и во все горло требовали милостыню. Люк достаточно бегло говорил по-китайски и по-португальски, но из всей этой тарабарщины не мог понять ни слова. Вдруг сквозь безумный галдеж до его ушей донесся голос, и у растерявшегося Люка радостно забилось сердце.

– Ваша милость, я очень хорошо говорю по-английски. Сочту за честь, если вы дозволите вашему покорному слуге услужить вам.

Говоривший стоял немного в стороне, на голову возвышаясь над орущей толпой. На вид ему было лет двадцать, а поношенные голубые рубаха и штаны и такого же цвета тюрбан не оставляли сомнений в том, что он магометанин. Решительные, немного резкие черты его смуглого лица являли собой смесь нескольких рас. За пояс у него был засунут длинный кривой кинжал. Незнакомец двинулся через толпу с презрительно-высокомерным видом, и умолкшие оборванцы почтительно расступались перед ним. Оказавшись возле Люка, он низко поклонился и сделал широкий приглашающий жест рукой.

– К вашим услугам, сэр. Зовут меня Тондлон. Чего изволите? Желаете перекусить? Выпить? А может быть, вам нужна женщина? – Он слегка прищурился. – Никто в мире не сравнится с китаянками из Макао в искусстве любви, уверяю вас.

Люк подавил невольную улыбку и с серьезным видом ответил:

– По моей одежде вы можете судить, что я проехал полмира не для того, чтобы растлевать ваших женщин. Напротив, я прибыл сюда помочь им вернуть милость Божью.

Китаец мгновенно принял смиренный вид, сложил ладони лодочкой в молитвенном жесте и почтительно склонил голову:

– Тысяча извинений, ваша милость! Этому дерзкому и невежественному рабу следует отрезать его глумливый язык!

На этот раз Люк уже не сумел удержаться от улыбки:

– Послушай, Тонлон… Тебя так, кажется, зовут?

– Тондлон, сэр.

– Пусть будет Тондлон. Прежде всего хватит называть меня ваша милость. Я чувствую себя из-за этого напыщенным ослом. Меня зовут Люк Каллаган. Для тебя – мистер Каллаган. Я понятно высказался?

– Да, сэр! Значит, вы оказываете честь вашему скромному слуге и нанимаете его на службу?

Люк окинул Тондлона пристальным взглядом:

– Боюсь, ты такой же скромник, как мой отец. Каждый из вас по-своему изо всех сил скрывает свою истинную сущность.

Тондлон слегка приподнял брови:

– Для меня огромная честь выдержать сравнение с вашим досточтимым отцом.

– Ладно, будет! – нетерпеливо поднял руку Люк. – Хорошо, я нанимаю тебя, но только на один день – на сегодня. Завтра утром я отправляюсь вверх по реке, в мормонскую миссию.

– Сейчас не лучшее время для таких путешествий, – нахмурился Тондлон. – В округе рыщут целые шайки бандитов. Только на прошлой неделе губернатор Гуандуна послал конный отряд солдат охранять миссию, пока чрезвычайное положение не закончится.

– Какое еще чрезвычайное положение?

– Разве вы не знаете? Здесь появилась очень опасная банда революционеров. Они поклялись истребить в Китае всех чужестранцев. Они выступают под красными флагами, на которых написано: «Бао Цин ме ян!»

Люк озадаченно воззрился на Тондлона.

– Вы не понимаете по-китайски, сэр?

– Я так долго добирался сюда из Америки, что за это время сумел немного выучить язык, но эту фразу я не понимаю.

– Она означает «Смерть чужеземцу! Да здравствует династия Цин!»

– Звучит весьма зловеще, – нахмурился Люк. – Фанатизм какой-то. А кто эти люди?

– Они называют себя боксерами, а красный цвет у них – символ доблести. Они хотят омыть землю Китая красной кровью всех чужеземцев.

– Никогда о них не слышал. Как ты их назвал – боксеры?

– Ихэцюань – «Кулак во имя справедливости и согласия», тайное религиозное общество. О его членах и правда мало кто слышал. Но придет время, и весь мир узнает о боксерах. Они прекрасно организованы и бесконечно терпеливы. И они тайно набирают в свои ряды новых членов во всех провинциях. Может пройти десять, двадцать, сорок лет, но когда они будут готовы – да поможет Бог этому миру!

– А не слишком ли ты мелодраматичен, друг мой? – улыбнулся Люк. – Ты только что сказал «Бог»… А я полагал, что ты магометанской веры.

– Да, сэр, я магометанин, но Бог – это Бог, как бы его ни называли люди.

– Прекрасно сказано, Тондлон! А что до этих боксеров, то я полагаю, миссии теперь никакая опасность не грозит, раз она под защитой правительственных войск.

– Не будьте столь самонадеянны, мистер Каллаган. Есть много людей, скрывающихся от законного возмездия, даже в полиции и армии. И они боятся и уважают боксеров. Понимаете, они утверждают, что их святому делу покровительствуют сами небеса, а потому их не берет ни пуля, ни копье.

– Что за чушь!

По лицу Тондлона скользнула загадочная улыбка:

– Я сам видел кое-какие из их чудес, что они показывали на людях. С десяти шагов стреляли из ружья прямо в грудь добровольцу. Пуля прошла сквозь тело, и даже следа не осталось.

– Вздор! Ты же умный человек, Тондлон, и веришь в такие фокусы? Да в Америке и Европе сотни людей выступают с такими штучками на сцене и неплохо живут, между прочим. У нас их называют магами.

– Ах вот как! Да, вы правы. Магия. А вы знаете, как им удается так искусно обманывать массу людей?

– Да нет, конечно. Я не знаю, как добиваются такой ловкости рук.

– Вот видите, а что тогда говорить о неграмотных крестьянах, которых обманывают боксеры? Они еще более невежественны, чем их европейские собратья, и принимают за чистую монету все, что им говорят боксеры. Китайцы всерьез верят в магию и небесное покровительство.

– Им можно только посочувствовать. Но ничего, потихоньку христианские миссионеры развеют все эти детские предрассудки.

Тондлон в сомнении покачал головой:

– Не знаю, сэр. Каково было бы вам, если бы полчища китайских миссионеров наводнили Европу и Америку и принялись бы глумиться над вашей Библией и вашим Богом, Его Сыном и Святым Духом, называя их дикарскими суевериями?

Люк как-то не обратил внимания на то, какое направление начинает принимать их беседа.

– Послушай, Тондлон, я приехал в Макао отнюдь не для того, чтобы вести теологические дискуссии с такими, как ты.

Китаец бросил на юношу многозначительный взгляд:

– С такими, как я, сэр?

Люк густо покраснел.

– Ради Бога, извини, Тондлон! Я не имел в виду то, о чем ты подумал.

– О, конечно, нет, сэр.

Люк открыл было рот, но тут же закрыл его и промолчал. «Да этот желтый оборванец насмехается надо мной!» – подумал он.

Чтобы сменить тему, Люк достал из внутреннего кармана пиджака записную книжку и принялся ее листать, пока не отыскал нужную запись. Он протянул открытую страничку Тондлону:

– Ты знаешь, где находится представительство верховного комиссара Британии? Вот его адрес.

– Я прекрасно знаю, где это. Прошу вас, следуйте за мной, сэр. Воспользуемся благоприятным случаем и совершим небольшую экскурсию по Макао.

В голосе своего провожатого Люк снова уловил скрытый сарказм, и ему это не понравилось.

Как только стало ясно, что Тондлон будет опекать Люка, толпа в мгновение ока рассеялась, чтобы изводить других пассажиров, продолжавших высаживаться с корабля на пристань.

– Ну что ж, сэр, позвольте ваш багаж. – Тондлон подхватил тяжеленный саквояж, одним плавным движением водрузил его себе на голову и величаво зашагал по узкой, запруженной народом улочке, придерживая массивную ношу одним лишь указательным пальцем.

Рассмеявшись, Люк заторопился следом:

– Замечательно! Сомневаюсь, что смог бы протащить его на голове хотя бы сто футов.

– Между прочим, вы у себя на Западе, несмотря на все деловые и культурные достижения, все еще не можете решить многие проблемы повседневной жизни.

Люк все сильнее поражался многосторонности знаний этого жителя Востока и его совершенному владению английским языком. Правда, время от времени, то ли обдуманно, то ли случайно, он вдруг переходил на ломаную английскую речь, что, собственно, и должен был ждать от него всякий заезжий европеец.

Какое-то время они шли молча, а затем Тондлон остановился перед входом в почерневший от пыли и сажи сомнительного вида дом без единого окна в глинобитных стенах.

– Это место стоит того, чтобы сюда заглянуть, сэр. Пойдемте.

Они вошли, и после яркого солнечного света Люк на какое-то время просто-напросто ослеп. Вскоре глаза его привыкли к царившей внутри полутьме, и он разглядел, что они находятся в длинной, узкой комнате с тянущимися вдоль обеих стен ярусами узких деревянных нар. То там, то здесь неверным светом мигали горящие свечи или масляные лампы. На нарах вповалку лежали мужчины, женщины, дети, и сперва Люку показалось, что все спят – так неподвижно они лежали.

Тондлон взял свечу и поднес ее поближе к одному из лежащих. Это был дряхлый, истощенный старик китаец. Лежал он на таком омерзительно грязном и изодранном тряпье, что в далекой Америке ни одна хоть немного уважающая себя кошка или собака и близко бы не подошла к такой постели. Люк в ужасе смотрел на распростертый перед ним в буквальном смысле слова скелет, обтянутый пергаментной, иссохшей кожей.

Юноша поймал взгляд старика и почувствовал, как у него на голове шевелятся волосы. Глаза живой мумии были полны такой неизбывной боли, ужаса, отчаяния и безнадежности, что не привидится и в самом страшном ночном кошмаре.

– Уйдем отсюда!.. – прерывающимся и вдруг охрипшим голосом выговорил Люк и заспешил к выходу.

Вытащив из нагрудного кармана пиджака носовой платок, он прижал его к носу и рту, чтобы хоть как-нибудь защититься от невыносимой вони испражнений, мочи, блевотины и какого-то тошнотворно сладковатого незнакомого запаха, который он счел за опиум. Тондлон подтвердил его догадку.

– Наследство, доставшееся нам от белых братьев, что живут за дальними морями, – бесстрастно заметил он.

Люк промолчал, и они двинулись дальше. Пройдя примерно четверть мили, Тондлон повернул налево и минут через десять вывел Люка на городскую площадь. В глаза юноше бросилась царившая вокруг оживленная суета. В центре площади возвышался деревянный помост, вокруг которого с едва скрываемым нетерпением слонялись люди. Они громко переговаривались друг с другом и смеялись в явном предвкушении предстоящего развлечения.

– Что здесь происходит? – поинтересовался Люк у Тондлона.

– Нечто, чему вам, сэр, я уверен, никогда не доводилось быть свидетелем. Мы немного задержимся здесь.

С этими словами китаец снял саквояж Люка с головы и осторожно поставил его на землю у своих ног.

– Это какое-то зрелище? Песни? Пляски?

– Можно сказать, что зрелище, но без песен и плясок, – едва заметно улыбнулся Тондлон.

Из дверей дома, стоявшего на противоположной стороне площади, появились несколько человек и неспешно двинулись к помосту. Людское море возбужденно заволновалось. Шум усилился.

– Это еще что за чертовщина? – воскликнул Люк, когда вновь пришедшие один за другим поднялись на помост.

Он недоуменно разглядывал двух огромных мужчин, облаченных в одинаковые голубые куртки, черные штаны и тяжелые кожаные сапоги с меховыми отворотами. Из-за широких ремней торчали ножи, пистолеты и еще какое-то оружие. Похоже, они сопровождали пять юных девушек. Вокруг бедер каждой из них был небрежно обмотан кусок цветастой материи. Узенькие ленты едва прикрывали нагие груди.

– Кто это? – озадаченно спросил Люк.

– Торговцы невольницами, сэр.

– Ты же не имеешь в виду… – Люк в ужасе уставился на Тондлона.

– Да. Вы их, кажется, называете белыми рабынями. Я не ошибся, сэр?

– Это возмутительно! Какой позор! – возмущенно воскликнул Люк. – А куда смотрят власти? Они что, не могут пресечь это безобразие?

– Полагаю, что могут, если захотят. – Лицо Тондлона было бесстрастным, как маска Будды. – Дело в том, сэр, что европейцы, в чьих руках находится почти вся торговля на побережье, молчаливо дали понять, что торговать такого рода товаром выгодно и поэтому хорошо для всех. Это утихомирило скотов, которые занимаются работорговлей. Они стали более терпимы к чужакам, которые устанавливают свои законы на священной земле Китая. И потом это настоящая помощь многострадальному китайскому народу – меньше голодных ртов. Кроме того, – горько добавил он, – не забывайте о тех благах, что ждут этих девиц, от одного жалкого вида которых сейчас разрывается сердце. Когда они попадут в Калифорнию, то окажутся в прекрасных домах, с обильной едой, и платить им будут отнюдь не один жалкий юань в день. И за все это от них лишь потребуется дарить утешение и любовные радости самым уважаемым гражданам Сан-Франциско.

– Их что, продают в дома терпимости на побережье? – Люка переполняло такое отвращение, что тошнота подступала к горлу.

– Еще один пример гуманности и великодушия западной цивилизации, – потупив глаза, вздохнул Тондлон.

Люк раздраженно поджал губы и резко повернулся к китайцу:

– Послушай-ка, Тондлон, может быть, хватит? Я устал от твоего саркастического острословия! Большинство людей на Западе глубоко сожалеют о том, что здесь творится, – безжалостная эксплуатация, захват земель, колонизация… Возьми те же Соединенные Штаты. Они посылают своих граждан в Китай и другие отсталые страны с одной-единственной целью – помочь людям, дать им европейское образование и научить более умело вести хозяйство, чтобы жизнь несчастных стала лучше.

– Кто в этом сомневается, сэр? Да вот взять хотя бы вас. Я знаю, что ваши намерения искренние и честные. Вы приехали на Восток только для того, чтобы учить и воспитывать нас.

– Думаю, будет лучше, если ты проводишь меня к британскому комиссару. – Люк бросил взгляд в сторону помоста, где уже начался постыдный торг.

Один из работорговцев предлагал свой товар, словно это была не женщина, а призовая молодая кобыла. Для начала он сорвал ленту, прикрывавшую ее грудь. Темноглазая девушка с длинными черными волосами стыдливо попыталась прикрыть маленькие груди ладонями, но он грубо отбросил ее руки и с похотливой ухмылкой обратился к толпе.

– Он говорит, что женщины с маленькими грудями стоят хороших денег, – перевел Тондлон. – Когда они понесут, груди становятся полными и крепкими, а не висят до пояса, как коровье вымя.

Торговец грубо сорвал кусок материи с бедер девушки, и та попыталась прикрыть лоно руками. Мужчина отбросил ее руки и накрыл низ ее живота своей здоровенной пятерней.

– Он говорит, что она девственница.

Для подтверждения своих слов торговец втиснул свой толстый палец между ее судорожно сжатых бедер. Толпа разразилась громким хохотом и криками одобрения.

– Боже мой! Неужели никто не вмешается? – не выдержал Люк и отвернулся с белым как мел лицом.

– Вы думаете, кому-то есть до этого дело, сэр?

И они продолжили свой путь, пробираясь среди бесчисленных ручных тележек и ларьков уличных разносчиков, которые рядами теснились по обеим сторонам извилистой улочки.

Покупателей было очень много, казалось, они собрались сюда со всех концов света. Турок в феске отчаянно торговался из-за кучки необработанных самоцветов. Англичанин в пробковом шлеме постоянно повышал цену, стремясь выторговать у высокомерного немца набор золотых и серебряных ножей. Здесь каждый соперничал с каждым, чтобы купить подешевле драгоценности, золото, специи, знаменитый китайский шелк и поделки местных кустарей.

В конце концов они добрались до ворот резиденции комиссара. Она располагалась на одной из городских окраин – маленький белый домик в георгианском стиле, окруженный высокой железной оградой. Дом утопал в зелени пышно разросшихся кустов сирени, роз, боярышника. В отдалении дарили свою тень несколько английских кленов. Этот дом и примыкавшая к нему территория казались странно неуместными здесь, в таинственном, экзотическом Макао. Сбоку от входных ворот, в небольшой деревянной сторожевой будке, стоял английский морской пехотинец в парадной форме. Увидев подходившего Люка, он предупреждающе передернул затвор винтовки.

– Я полагаю, комиссар ожидает моего прихода, – обратился к часовому юноша.

– Так точно! – с заметным ирландским акцентом ответил часовой. – Вы, должно быть, священник, святой отец Каллаган?

Люк пару секунд раздумывал, стоит ли объяснять моряку разницу между священником-мормоном и посвященным в духовный сан церковным священнослужителем, но решил, что это будет слишком сложно и неуместно. Вздохнув, он ответил:

– Да, я этот самый священник.

– Проходите, сэр.

Люк повернулся к Тондлону:

– Ну что ж, пришло время попрощаться. Должен признаться, твоя компания и наши беседы доставили мне истинное удовольствие.

– Я тронут до глубины души, святой отец Каллаган. – Китаец молча показал глазами на часового и заговорщицки подмигнул.

Люк улыбнулся и протянул руку. Тондлон крепко ее пожал.

– Сколько я тебе должен, Тондлон?

– Ни юаня, сэр. Я помогал вам не ради денег, сэр.

– Это делает тебе честь, Тондлон, но я не могу принять такое бескорыстие. – Люк вытащил из кармана пригоршню мелочи и скомканных банкнот. – Держи, я не силен в местных деньгах. Возьми столько, во сколько сам оцениваешь свой труд.

Тондлон шагнул назад и протестующе выставил перед собой ладони.

– Я не могу принять ваши деньги. – На лице у него появилось задумчивое выражение. – Я могу принять от вас только одну вещь.

– Что же это за вещь?

– Наймите меня. Позвольте мне отправиться с вами в миссию, я буду, как вы говорите, вашим подручным. Тондлон очень многое умеет делать, а вам в любом случае потребуется переводчик, если вы намерены работать среди наших людей. Кроме этого, я замечательно готовлю, прибираю и шью. – Он ухмыльнулся. – Правда, мне нетрудно подыскать вам девушку, которая кроме всего прочего сможет помочь вам и в этом.

Люк от души расхохотался:

– Ну и пройдоха же ты, Тондлон! Я искренне ценю твое предложение, но, к сожалению, не могу себе позволить такую роскошь, как слуга.

– Тондлон совсем дешевый. Намного дешевле, чем жена. И еще, я буду вашим телохранителем. – Он похлопал ладонью по длинному ножу у себя за поясом. – Тондлон – могучий боец, и если он будет путешествовать вместе с вами, то бандиты вас пальцем не тронут.

Это прозвучало весьма убедительно, особенно после разговоров о кишащих вокруг негодяях и их кровожадных призывах «Смерть чужеземцам!».

– Мне надо подумать, Тондлон. Как говорится, утро вечера мудренее. Ты можешь подойти сюда завтра утром, часам, скажем, к семи? Тогда я и дам тебе ответ.

– Тондлон будет здесь в шесть.

– Хватит меня доводить этим своим «Тондлон»! – покачал головой Люк. – Как будто ты какой-то кули или рикша!

Тондлон, беспрерывно кланяясь, продолжал почтительно пятиться назад. В глазах у него плясали веселые огоньки.

– Тондлон приносит нижайшие извинения. Да, святой отец Каллаган, сэр. Быть тут в шесть утра.

Он повернулся и ленивой трусцой припустил по пыльной улице. Люк с улыбкой смотрел ему вслед.

– Диковинный малый, верно, сэр? – заметил морской пехотинец.

– Макао вообще диковинное место.

– Чтоб мне провалиться! Вот это уж точно! По правде сказать, жду не дождусь, когда закончится срок моей службы.

– Подозреваю, что буду хотеть того же, если задержусь здесь надолго.

Люк прошел в ворота и, волоча за собой нескладный саквояж, заковылял по гравию подъездной аллеи к дому. А не взгромоздить ли саквояж на голову, как это делал Тондлон, подумалось ему. Но он решительно отбросил эту мысль. Не дай Бог увидят, какими глупостями он занимается.

Глава 3

Судно, которое должно было довезти Люка до миссии в верховьях реки, оказалось низко сидящей в воде, неповоротливой и грязной китайской джонкой. Ее приводили в движение странного вида перепончатый парус, скрепленный многочисленными поперечными бамбуковыми рейками, и два гребца на корме.

Если поначалу Люк еще сомневался, стоило ли брать с собой Тондлона, то, оказавшись на борту джонки, возблагодарил Бога за своего попутчика. Ни шкипер, ни матросы не понимали ни слова по-английски. Все трое с угрюмым видом бросали на миссионера в безупречно белой одежде откровенно враждебные взгляды.

Как только джонка отвалила от пристани, Тондлон обратился к капитану с суровой тирадой, сопровождая чуть ли не каждое свое слово угрожающими жестами. В заключение он выразительно похлопал по торчащему из-за пояса ножу и выразительно провел ребром ладони по горлу. Низкорослый китаец испуганно отпрянул и, умоляюще выставив перед собой ладони, что-то торопливо залопотал. Потом повернулся и обрушил потоки брани на своих матросов. В мгновение ока был поднят парус, и гребцы истово заработали короткими веслами, выводя джонку на середину реки, на стремнину.

– Что ты ему сказал? – спросил Люк.

– Я просто предупредил, что, если он со своими прихвостнями сговорился с речными бандитами и собирается завлечь нас в засаду, я всем троим вырежу сердца и скормлю рыбам.

– Должен признаться, мой друг, ты не являешься образцом тактичности! – рассмеялся Люк. – Однако под твоей опекой я чувствую себя намного спокойнее, чем если бы плыл сейчас один.

Тондлон осклабился и отвесил церемонный поклон:

– Достопочтенный святой отец может спокойно отдыхать, зная, что Тондлон позаботится о нем, пока он будет в Китае.

– Тондлон слишком многое считает само собой разумеющимся. Я никогда не говорил, что нанял его на постоянную работу.

– Тондлон спокоен. Тондлон сам сделает себя, как вы говорите, незаменимым.

– Как вы говорите? – приподняв брови, переспросил Люк. – Мы вчера договорились покончить с этим ломаным английским. Я не удивлюсь, если на самом деле ты говоришь на моем родном языке лучше меня. Кстати, где ты выучился английскому?

– Моя мать принадлежала к высшей касте, – ответил китаец со сдержанной гордостью. – Чистокровная Цин. Дальняя родственница самого Гуан Су. В возрасте двенадцати лет ее выкрал один военачальник, который сам был прямым потомком одного из участников похода Марко Поло. За прошедшие столетия смешанных браков в нашей семье было много, – печально улыбнулся Тондлон. – Так что во мне немало чужестранной крови – пожалуй, стольких племен, сколько притоков у Янцзы.

– Я так и думал! – рассмеялся Люк. – А что случилось с твоей матерью после похищения?

– То, чем такие дела обычно и заканчиваются. Этот военачальник изнасиловал ее, и перед вами стоит плод этого действия, – равнодушно ответил Тондлон, как будто речь шла о поездке его матери на отдых к морю.

– Господи помилуй! Несчастная женщина!

– Да не так чтобы очень уж и несчастная. В результате все для матери обернулось даже неплохо. Военачальник через какое-то время сбыл ее директору Ост-Индской компании, и мы поселились в роскошном особняке в Гонконге. Полковник Болтон оказался порядочным человеком и сделал все от него зависящее, чтобы превратить меня в настоящего европейца. Он даже предложил официально усыновить меня. У него бы все получилось, но тут разразилась «опиумная» война. – Тондлон сжал губы, и впервые за время их знакомства Люк увидел, с каким трудом тот сдерживает рвущиеся наружу чувства. – Когда я увидел, каким жестоким и безжалостным победителем оказалась Англия, как она втоптала мою родину в грязь, наплевала ей в лицо, унизила мой народ и попрала его достоинство, я понял, что мое место – в Китае и всегда будет здесь. Нет, мистер Каллаган, я вовсе не горжусь тем, что в моих жилах течет толика крови белого человека.

Люк ничего не ответил, и они остались молча сидеть, задумчиво глядя на струящуюся за бортом воду.

По обеим сторонам медленно проплывали однообразные желтовато-серые равнины. В отдалении виднелись цепи обрывистых, скалистых гор. Берега спускались к реке широкими пологими террасами. Босые мужчины, женщины и дети, закатав штанины до колен, работали на рисовых полях. Когда Люк начал было возмущаться, Тондлон возразил ему:

– У нас в Китае каждый клочок земли должен быть обработан. Людям надо есть.

– Прошлой ночью я долго не мог заснуть. Слишком много впечатлений, к тому же сказалась усталость от долгого плавания… Так что я провел несколько часов, перелистывая словарь и учебник китайского языка. Я понимаю, что, возможно, перевел неверно, но твое имя означает…

– Большая репа. Вы перевели совершенно точно. – Тондлон был явно польщен. – Это не имя, а прозвище. Так меня прозвали ребята в деревне, где я вырос. Я всегда был выше и тяжелее обычного китайского ребенка, да и взрослого китайца тоже. Тот мой далекий европейский предок был, должно быть, настоящим верзилой.

– Надо же, Большая Репа… Забавно!

– Мне это прозвище нравится. Я давно перестал пользоваться своим настоящим именем. В этом у нас перед вами, европейцами, неоспоримое преимущество. Вас крестят и дают имя, которым вы обязаны зваться до конца своих дней. Что про вас подумают, если, вернувшись в Америку, вы заявите: «С этого дня зовите меня не Люк Каллаган, а Большая Репа»?

– Вне всякого сомнения, упрячут меня в психушку.

– В сумасшедший дом? Конечно. Здесь, в Китае, мы очень терпимы ко всякого рода чудачествам. Даже к тем, кого по вашим европейским меркам давно сочли бы недоумками или безумцами, относятся с особой симпатией и даже уважением.

– Как ты справедливо заметил вчера, западная культура несовершенна во многих отношениях, – кивнул Люк. – Белый человек никогда не славился человеколюбием по отношению к другим народам. Он прославился прямо противоположным. Я принадлежу к людям, которые пытаются хоть как-то это исправить, честно исполняя наш миссионерский долг.

Тондлон положил руку на плечо Люка и с улыбкой сказал:

– Я просто уверен, мистер Каллаган, что вы обладаете большим человеколюбием и преисполнены самых добрых намерений по отношению к людям, какого бы племени они ни были.

– Ну что ж, спасибо на добром слове, Тондлон. Мне особенно лестно услышать это именно от тебя.

Темные глаза китайца были непроницаемы.

– Мистер Каллаган, я говорю только лично о вас. Отнюдь не все ваши приятели-миссионеры вызывают у меня такую же симпатию и уважение.

– Тогда это лестно вдвойне. – Люк поднялся на ноги и потянулся. – Сидеть на этой лавке просто невыносимо. Ощущение такое, будто мне пропилили зад до кости. Пожалуй, пойду сосну немного на палубе. Что-то мне, честно говоря, нездоровится.

– Отдохните, отдохните! – подмигнул Тондлон. – А я посторожу, чтобы эти желтые черти не полоснули вас ножом по горлу и не кинули за борт.

– Мне не всегда нравятся твои шуточки, – сухо заметил Люк, укладываясь в тени паруса на соломенную циновку.

Люк проспал целых шесть часов. День уже начал клониться к вечеру, когда Тондлон разбудил его.

– Мы подплываем к миссии. Через полчаса причалим.

Люк широко зевнул и сладко потянулся:

– Надо же, во рту все пересохло, будто песку наелся. Здесь есть вода?

– Есть, но я бы не советовал вам пить ее. В этом году повсюду гуляют холера и тиф. Выпейте лучше вот это. – Тондлон вытащил из своего парусинового заплечного мешка бутылку китайского вина и протянул ее Люку.

Юноша откупорил ее, поднес ко рту и сделал приличный глоток. Скривившись, он посмотрел на бутылку.

– Господи! Чем ты меня напоил? Не вино, а прямо щелок какой-то!

Тондлон рассмеялся и, в свою очередь, глотнул из бутылки.

– Очень помогает пищеварению и убивает всех микробов, не говоря уж о том, что это лучшая защита от беса.

Миссия располагалась на склоне холма. Вокруг расстилались бесконечные рисовые поля. Длинное прямоугольное здание из красного кирпича бросалось в глаза уже издалека. Его плоская крыша и весь в каннелюрах парапет делали миссию скорее похожей на форт, чем на мирное прибежище для отдохновения и молитвы.

Когда джонка осторожно направилась к берегу, крестьяне на рисовых полях прервали работу и с любопытством уставились на приближающееся судно. Из дверей миссии вышли два человека и стали спускаться по склону холма к пристани. Приглядевшись, Люк увидел, что это мужчина и женщина, облаченные в одинаковые восточные одеяния из белого шелка.

Когда до берега оставалось не более ста футов, шкипер обратился к Тондлону. Тот перевел его слова Люку:

– Ближе он подойти не может – боится сесть на мель. Нам придется добираться до берега вброд.

Он вскинул на плечо свой мешок и взялся за саквояж Люка.

– Послушай, я и сам в состоянии с ним справиться… – начал было возражать Люк.

– А я для чего здесь? – притворно возмутился Тондлон. – Чтобы освободить господина от тяжелой работы и взвалить ее на свои могучие плечи. Тогда господин будет полон сил для своих духовных созерцаний.

– Не будь таким развязным, косоглазая шельма, а то я быстренько отправлю тебя обратно в Макао с этими головорезами.

Тондлон весело ухмыльнулся и взгромоздил саквояж себе на голову. Опершись рукой о планширь, он осторожно шагнул через борт и сразу оказался по грудь в воде. Люк снял свои белые башмаки и, высоко держа их над головой, присоединился к Тондлону. С усилием переставляя увязающие в илистом дне ноги, они двинулись к берегу.

У кромки воды их ждала пожилая пара. Мужчина был совершенно лыс, если не считать жидкого венчика каштановых волос вокруг головы. Румяное лицо расплылось в широкой, доброй улыбке. Сопровождавшая его женщина была полной, с одутловатым лицом, грустными карими глазами и растрепанными темно-рыжими волосами с заметной проседью. Оба, сияя от радости, устремились к вновь прибывшим.

– Брат Люк! Добро пожаловать в миссию! – Мужчина протянул руку: – Я брат Соул Карлтон, а это сестра Рут, моя жена.

После обмена приветствиями Люк представил Тондлона. Брат Соул принялся горячо трясти китайцу руку.

– От всего сердца рады приветствовать вас здесь, брат Тондлон! В миссии всегда найдется дело для крепких рук.

– Вы чрезвычайно добры, сэр, но я не имею отношения к вашему братству.

– Друг мой, судя по вашему тюрбану, вы веруете в пророка Мухаммеда. Но разве все мы не братья и сестры – мормоны, иудеи, мусульмане, – каким бы ни был наш символ веры или цвет кожи?

– Брат Соул, не тратьте понапрасну время в попытках обратить его, – полушутя прервал его излияния Люк. – По моим наблюдениям, он скорее атеист, чем мусульманин.

– О, тогда его ум и душа являют собой благодатную и щедрую почву для духовных посевов!

– А я надеялась, что вы привезете с собой супругу, брат Люк, – смущенно проговорила молчавшая до сих пор сестра Рут. – Последний раз мне составляла компанию дама почти шестнадцать месяцев назад. То есть я хочу сказать, женщина… – Она осеклась, поймав строгий взгляд мужа.

– Дорогая, у тебя более чем достаточно компаньонок.

– Несомненно, – слегка покраснела сестра Рут. – Только дело в том, что Господь не благословил меня в отличие от брата Соула премудростью понимать чужие наречия. А что касается девушек в миссии, они слишком юны, чтобы стать должными компаньонками для меня.

В глазах Тондлона заплясали озорные огоньки.

– Видите, господин, я же говорил вам в Макао, что надо захватить сюда женщину.

Брат Соул и сестра Рут буквально онемели. Люк с превеликим трудом сдержал рвавшийся наружу смех.

– Может быть, мы поднимемся в миссию? – непринужденно сменил он тему. – Мне хотелось бы снять мокрую одежду и немного отдохнуть. Путь был долог.

Супруги повели их вверх по холму, проводив до самых ворот миссии. Нижний этаж здания занимали часовня, столовая, кухня и просторная гостиная. Обстановка отличалась скромностью и простотой. Почти вся мебель была сколочена из грубо обработанного, неполированного и некрашеного дерева. Исключение составляли несколько стульев, шкаф с выдвижными ящиками да швейная машинка, которую Карлтоны привезли с собой.

– Ваши апартаменты, как у всех в миссии, на втором этаже, – сообщил брат Соул.

Наверх вела лестница с широкими каменными ступенями. Поднявшись следом за хозяином, Люк увидел длинный коридор. По обе его стороны виднелись плотно закрытые двери дортуаров.

– Вот здесь спят наши детишки. По последнему подсчету, у нас четырнадцать мальчиков и десять девочек. Все либо сироты, либо брошены своими родителями. У вас, брат Люк, конечно, будет отдельная спальня.

Предназначенная ему комната оказалась в самом конце коридора. Узкое помещение с деревянной кроватью, маленьким ночным столиком и гардеробом у противоположной стены отнюдь не привело Люка в восторг. А кресло-качалка у единственного окна и колченогий умывальник у двери лишь усугубили первое неблагоприятное впечатление.

«Прямо монашеская келья!» – подумал Люк, но оставил это замечание при себе.

– Очень милое жилище, – громко обратился он к брату Соулу. – Если честно, то на матрас я вообще не рассчитывал.

– К сожалению, он набит соломой, – извиняющимся тоном сказала сестра Рут. – Но зато там нет никаких паразитов.

– А где разместится Тондлон?

Супруги понимающе переглянулись и смущенно уставились в пол. Наконец брат Соул выговорил:

– На дворе есть домик, в котором живет прислуга. Я полагал…

– Это не совсем верное предположение, брат Соул. Дело в том, что Тондлон вовсе не мой слуга. Скорее он мой помощник, в чьи обязанности входит хоть немного облегчить тяжкое бремя моих трудов здесь, в Китае. Например, китайский язык. И как вы сами видите, Тондлон производит впечатление своим ростом и силой. Я весьма сомневаюсь, что кому-нибудь из местных негодяев придет в голову потревожить меня в его присутствии.

– Это великолепный аргумент, брат Люк, – признал Карлтон. – Последние месяцы нас просто измучили все эти нарушители спокойствия. Правда, окрестности миссии патрулирует отряд китайских солдат, чтобы защищать нас от банды кровожадных негодяев, которые уже два раза нападали на миссию. «Нападение» – не совсем точное слово. Они опустошили курятник и увели с собой двух наших работниц.

– Это огорчительно, если не сказать больше! Хорошо, в таком случае я буду весьма благодарен, если вы поставите в этой комнате вторую кровать для моего друга Тондлона.

– Как скажете! – отрывисто бросил брат Соул. – Сейчас этим и займусь. – Священник и его жена торопливо направились к двери. На полпути Карлтон, как будто что-то вспомнив, обернулся: – Спевка хора в половине пятого. Вам, наверное, доставит удовольствие пение наших детей?

– О да, конечно, – заверил его Люк. – Еще раз благодарю вас, брат Соул, за ваше гостеприимство. И вас тоже, сестра Рут.

– Не нужно благодарить. Этот скромный храм принадлежит всей нашей братии.

Когда они остались одни, Тондлон задумчиво посмотрел на Люка:

– Вам не нужно было этого делать. Я вполне удовлетворился бы домиком для прислуги.

– В Макао ты уверял, что мне просто необходим телохранитель, – насмешливо ответил Люк. – Ты собираешься охранять меня, храпя в домике для прислуги?

Тондлон не сумел скрыть своей радости:

– Вы очень хороший человек, мистер Каллаган.

– Знаешь что, Тондлон… Может, будешь звать меня просто Люк, а?..

Тондлон вмиг посерьезнел:

– О нет! Я не могу. Это было бы непочтительно.

– Непочтительно? – озадаченно переспросил Люк. – Ах ты, хитрый лис! Все эти витиеватые выражения, которыми ты время от времени щеголяешь, просто битком набиты умело завуалированной непочтительностью. У меня такое впечатление, что ты и сейчас бессовестно морочишь мне голову.

– Мне очень жаль, сэр, что вы так думаете. Это неправда, – с каменным лицом ответствовал Тондлон.

– Замечательно, – покачал головой Люк. – Вот оно, знаменитое непроницаемое лицо китайца. Ладно, подъедем с другой стороны. Как насчет брата Люка?

– Это тоже будет нехорошо. Ведь я же не вашей веры.

– Да иди ты к черту! – воскликнул Люк, потеряв всякое терпение. – Я намерен вылезти из этой насквозь промокшей одежды и привести себя в порядок, чтобы в достойном виде спуститься вниз и послушать хор.

– Если с вами все в порядке, то я позволю себе не ходить на спевку, чтобы разведать, что делается вокруг миссии.

– Как знаешь.

Тондлон с любопытством посмотрел на Люка.

– Вы служитель Господа, а позволяете себе богохульствовать. «Черт возьми!», «Иди к черту!» Как такое возможно?

– На сегодня, Большая Репа, лавочка вопросов и ответов закрыта, ясно? Открой-ка мой саквояж и будь любезен найти там чистые брюки и куртку.

Ровно в половине пятого Люк спустился в часовню – длинную, узкую комнату с деревянными скамьями по обе стороны от центрального прохода и грубо сработанным алтарем у передней стены. Над ним располагалось окно с витражом, изображающим распятие Христа. Хор стоял двумя рядами по одну сторону от кафедры. Люк прошел по проходу вперед, к первому ряду, где сидели брат Соул и сестра Рут.

– Мы ждали вас, брат Люк, – улыбнулся ему Карлтон. – Рут, можешь приступать. – Он снова повернулся к Люку: – Сестра Рут у нас руководит хором и, да не сочтите меня нескромным, достигла превосходных результатов.

Люк уселся на скамью и оглядел хористов. В ниспадающих белых одеяниях и со сборниками церковных гимнов в руках они имели прямо-таки ангельский вид.

– Прекрасно, начнем с «Вековечной скалы», – объявила сестра Рут.

Хор состоял из четырех мальчиков и четырех девочек. Все они были местными, но, приглядевшись, Люк заметил в двух-трех личиках сиамские и даже европейские черты. Одна девушка выделялась своей евразийской внешностью и явно была постарше остальных. Длинные, цвета воронова крыла волосы обрамляли овальное лицо с тонкими чертами. Гладкая, смуглая безупречная кожа и широко поставленные, слегка раскосые глаза, блиставшие, подобно двум голубым сапфирам, вновь и вновь притягивали взор Люка.

– Какая интересная юная особа! – шепнул он на ухо брату Соулу.

– Жемчужина, поистине жемчужина! И ум равен ее красоте. Это Андрия, наша солистка. У нее голос, как у соловья.

Это не было преувеличением. Когда хор допел «Вековечную скалу», девушка исполнила соло «О Отец мой небесный» – гимн, глубоко почитаемый мормонами.

– Она изумительна! – воскликнул Люк. – Как ее зовут? Андрия?

– Ее настоящее имя Сун Инван, но она выбрала имя Андрия – в честь своей бабушки, которая была испанских кровей. Отец ее служил на французском военном корабле. Наполовину француз, наполовину испанец. Мать наполовину китаянка, наполовину сиамка. Самое благоприятное смешение кровей, вы не находите?

Молодой человек не мог оторвать глаз от Андрии:

– Я бы сказал, что к ее рождению приложил руку сам Господь Бог.

Брат Соул покосился на Люка со скрытым осуждением. Сам он принадлежал к ортодоксальному крылу мормонской церкви, и ему порой не хватало смиренного терпения при общении с более молодыми священниками реформаторского крыла, которых все чаще посылали нести слово Истины в далекие края.

До конца занятий Люк неотрывно смотрел на девушку. Ровно в половине шестого сестра Рут отпустила хор. Дети потянулись по проходу к выходу.

– Сестра Андрия, пожалуйста, задержитесь на минутку! – окликнул Андрию брат Соул. – Я хочу представить вас нашему новому священнику, брату Люку.

Андрия обернулась и быстро направилась к ним. Ее взгляд был прямо устремлен на Люка.

– Это большая честь для нас, брат Люк. Надеюсь, ваше пребывание в миссии будет приятным.

– У меня нет сомнений, что так оно и будет. Особенно после того, как я… – у Люка чуть было не вырвалось: «…встретил здесь вас», но он вовремя прикусил язык. – …встретил здесь брата Соула, сестру Рут и всех вас, столь одаренных детей.

– Я не ребенок, брат Люк. В прошлом месяце мне исполнилось пятнадцать лет, – на удивление просто, без тени смущения возразила ему Андрия.

Люк не знал, куда девать глаза.

– Простите меня, сестра Андрия, я неудачно выразился. – Она ответила ему ослепительной улыбкой. – У вас чудесный голос!..

– О да! К тому же она талантливая ученица, – вмешался в разговор брат Соул. – Осмелюсь сказать, что сестра Андрия весьма сведуща в учении мормонской церкви, не хуже нас с вами. Да-да, брат Люк! Сестра Андрия, не будете ли вы столь любезны коротко рассказать об истоках учения?

Ни секунды не раздумывая, Андрия, к изумлению Люка, разразилась настоящей проповедью:

– Церковь Иисуса Христа Святых Последних Дней признает два истока учения: первый – это записанное слово Божье – Библия, Ветхий и Новый завет – посох Иуды. Здесь же «Книга Мормона» – посох Иосифа. Второй исток – это прямое откровение Божье, чему служит примером «Учение и заветы», собрание откровений, которые даны через Джозефа Смита. И еще «Бесценная жемчужина», в которой содержатся откровения Моисея и Авраама, которых нет в Библии.

Кроме этого церковь мормонов верует в непрекращающееся откровение – через прямое обращение Бога, как было дано Моисею на Горе; через посещение ангелов, как было с Захарией, и, конечно, через явление Бога-Отца и Сына Его Иисуса Христа основателю нашей церкви Джозефу Смиту.

– А в чем истинная суть этого откровения, моя дорогая?

– В том, что Джозеф Смит, простой четырнадцатилетний юноша, был избран пророком. После того как это случилось, один раз в году Джозефа Смита посещал воскресший небесный посланник Морони, сын древнего пророка Мормона. В свое последнее посещение Морони явил Джозефу откровение о существовании золотых табличек с записями о поселении в Америке строителей Вавилонской башни, колония которых просуществовала вплоть до пятого века христианской эры. Морони передал Джозефу Смиту ключ к переводу текста золотых табличек. Смит перевел записи, и из них и родилась «Книга Мормона».

У Люка голова пошла кругом, а девушка и не думала прерывать поток знаний мормонского догмата:

– Есть только один человек на земле в оное время, которого Божий промысл избирает принять откровение Господа для водительства церкви… Объявлена цель Господня – привести человека к бессмертию и жизни вечной… Есть всеобщее спасение, через которое все люди воскреснут, – искупление Иисуса Христа.

Брат Соул и сестра Рут сияли от гордости, будто родители на первом балу своей дочери.

– А наше Евангелие, сестра Андрия?

– Евангелием Иисуса Христа достигнется все, что по замыслу Божьему уготовано Его детям. И, следуя его заповедям, живя по закону Божьему, в добром согласии с правилами и обрядами царства Божьего, Святые Последних Дней верят, что человек может обрести высшее благословение небесное, и это благословение небесное дарует вечное развитие и жизнь вечную рука об руку с возлюбленными сестрами и братьями своими.

Закончила Андрия чтением наизусть всех тринадцати принципов веры.

– Ну разве это не замечательно? – ликующе воскликнула сестра Рут.

– У меня нет слов, – ответил Люк, не сводя глаз с девушки. На этот раз она старательно избегала его взгляда.

– Сестра Андрия, а почему бы вам не показать брату Люку наше скромное прибежище? Если вы поторопитесь, то как раз успеете полюбоваться закатом с обрыва. Вид просто изумительный! Река прямо горит!

– Я с удовольствием покажу брату Люку нашу миссию. Прошу меня извинить, но мне нужно снять эту одежду.

Он дожидался ее снаружи, на каменных ступенях лестницы. Вскоре девушка появилась, на этот раз одетая в серую, с длинными рукавами и высоким воротом блузку и длинную черную юбку. Скорее всего это была принятая в миссии одежда послушниц. Волосы Андрия собрала сзади в пучок и перевязала красной лентой – единственное яркое пятно на скучном серо-черном фоне невольно наводило на мысль о скрытом протесте против буквального следования строгим церковным догмам.

Как оказалось, миссия, кроме основного здания, включала в себя еще и сарай, в котором держали двух молочных коров и лошадь, а также курятник и домик для прислуги. Чуть выше по склону холма располагался довольно большой огород. А еще выше царило безоблачное предзакатное небо, окрашенное в алый и пурпурный цвета всех мыслимых и немыслимых оттенков.

– Прямо как полотно художника! – заметил Люк, обводя взглядом окрестности. – Уверенные, широкие мазки мастера.

– Цвета тутовой ягоды, – сказала Андрия. – А в листьях тутового дерева живут шелковичные черви.

– Да, я слышал о них. Кстати, вы говорите по-английски даже лучше, чем мой Тондлон. Вы же наверняка выучили язык не здесь, в миссии?

– Вы правы. Моя мать получила образование в Англии. Потом она вернулась на родину и стала личной переводчицей короля. Ее отец был близок ко двору и несметно богат. – С горечью в голосе она продолжила: – Полюбив, она обрекла себя на гибель. Он был французским морским офицером. Убедил ее бежать вместе с ним в Кантон, где он тогда квартировал. Какое-то время все было прекрасно. Но вскоре он получил новое назначение. Клялся и божился, что пришлет за нами, но, как оказалось, бессовестно лгал. Мы больше никогда его не видели.

– Это весьма прискорбно, – согласился Люк. – А что случилось потом?

– Ей удалось снова устроиться переводчиком, на этот раз во Французский легион. Мать свободно говорила на четырех языках.

– Вы живое свидетельство образованности вашей матери.

– Благодарю вас.

– А где она теперь?

– Когда мне было девять лет, она умерла от чахотки. Тогда я и попала сюда, в миссию. Здесь я уже шесть лет, и все так добры ко мне. Нет, правда, мормоны такие славные люди!

– Славные люди! – улыбнулся Люк. – Какое непривычное своей старомодностью выражение. Вы новообращенная?

– Думаю, что обо мне это можно сказать.

– Я более чем уверен! Вы, должно быть, тверды в своей вере, если судить по тому мастерству, с каким вы совсем недавно излагали основы нашего учения. Просто потрясающе! Я бы не смог так четко и выразительно все это рассказать. Да что говорить – было такое впечатление, будто вы заучили наизусть всю «Книгу Мормона» и другие писания Джозефа Смита.

– Именно это я и сделала! – мягко рассмеялась девушка. – Для меня не составляет никакого труда запомнить любой текст. Моя память впитывает все, как губка. Для меня запоминать так же естественно, как пить или есть.

Зародившееся в душе подозрение вдруг стало правдой.

– Так вы просто произносили заученные слова?! Вы не истинная верующая?

– Да нет, конечно. Брату Соулу и сестре Руфи очень нравится показывать меня приезжающим высоким сановникам и церковникам. Мне искренне хочется доставить им радость, и поэтому я всегда соглашаюсь выступить наподобие обезьянки, что ловко крутит ручку шарманки.

– Да вы настоящая маленькая чертовка, Андрия Сун Инван! – от души рассмеялся Люк.

Ее голубые глаза были полны негодования, когда она с легкой насмешкой в голосе воскликнула:

– А вы, брат Люк, сами-то верите? На самом деле верите в весь этот вздор? Про Бога и Иисуса, явившихся четырнадцатилетнему мальчику? Про ангела Морони и золотые таблички? Кажется, у маленького Джозефа Смита были слишком живое воображение и неодолимая жажда власти!

Люк не знал, что сказать. То ли возмутиться и оскорбиться, то ли простить свойственную молодости категоричность суждений. Он выбрал нечто среднее.

– Вы заслуживаете хорошей порки, юная леди, – проговорил он с подчеркнутой строгостью в голосе.

– Так за чем же дело стало, брат Люк? – поинтересовалась она, смотря на него озорными глазами.

У Люка горело лицо, и он невольно шагнул назад, когда девушка подошла ближе. «Какая, к черту, пятнадцатилетняя девица! Самая натуральная развратница!» – пронеслось у него в голове. Во время прогулки он посматривал на Андрию и не мог не заметить то, что скрывалось под бесформенной одеждой, – округлую грудь, вдруг колыхнувшуюся под блузкой, очертания стройной ноги, характерное покачивание бедер… Люк не был близок с женщиной с той далекой незабываемой ночи накануне его отплытия из Сан-Франциско. И сейчас, в этот самый момент, его долгое воздержание напомнило о себе невыносимым, доводящим до безумия вожделением. «Господи, прости мою душу грешную!»

Он желал Андрию так, что ему пришлось собрать все силы, чтобы удержать себя от непоправимого. Он жаждал одного – сорвать одежду сначала с нее, потом с себя и овладеть ею прямо здесь, на этой высокой душистой траве. Люк как мог незаметнее сунул руку в карман брюк, чтобы убрать слишком уж явные проявления своего состояния. Андрия словно прочла его мысли и опустила глаза. Этого вполне хватило, чтобы умертвить взбунтовавшуюся плоть.

От ее улыбки Люк испытал воистину танталовы муки.

– Вам нехорошо, брат Люк? У вас лицо все красное.

– Наверное, на солнце перегрелся. Все время на палубе, под открытым небом… – пробормотал молодой служитель церкви. – Мне, пожалуй, лучше всего пойти поспать часок до ужина. Я очень вам признателен за прогулку, Андрия. От всей души благодарю! Увидимся позже.

Он резко повернулся и, не вынимая из кармана судорожно сжатую руку, заспешил вниз по склону.

Люк уже подходил к дверям миссии, а в ушах все продолжал звенеть девичий смех, негромкий и нежный, как перезвон знаменитых китайских колокольчиков под ласковым дуновением ветерка.

Глава 4

Первый месяц жизни в миссии оказался весьма поучительным для Люка Каллагана. Вместе с Тондлоном и Андрией, которые оказались замечательными помощниками, он вдоль и поперек исходил окрестности, разыскивая горемык, нуждающихся не только в Божьей, но и в человеческой помощи. Над Юго-Восточным Китаем пронеслись муссоны и оставили после себя массу всевозможных болезней – инфлюэнцу, холеру, дифтерию, оспу и совсем неведомые недуги, у которых даже не было названия.

Бесплатная лечебница при миссии была хорошо оснащена лекарствами: хинин, мышьяк, белладонна, настойка опия… А еще Люк обнаружил толстенную медицинскую энциклопедию, в которую углублялся каждый вечер.

– Учусь во время работы, – бросил он Тондлону, когда они вдвоем накладывали лубок на сломанную ногу лесоруба, неудачно упавшего с дерева. Каллаган впервые в жизни столкнулся с переломом и совсем по-детски радовался, потому что у них все получилось. – Сделали так, как в книге написано! – гордо возвестил он, когда они, перенеся стонущего мужчину в глинобитную лачугу, осторожно опускали его на соломенную циновку. – Ну вот и хорошо. Теперь тебе будет легче. Выпей-ка вот это. – Люк осторожно влил в рот несчастного немного настойки опия и передал пузырек жалобно причитавшей жене лесоруба. – Если ему будет хуже, дай еще немного этих капель.

Женщина схватила руку Люка и принялась покрывать ее поцелуями, что-то торопливо приговаривая. Она говорила слишком быстро, и Люк, хотя уже и сделал определенные успехи в китайском, ровным счетом ничего не понял. С умоляющим видом он повернулся к Тондлону.

– Женщина говорит, что она, ее муж и их дети до конца жизни будут у вас в неоплатном долгу. И спрашивает, как им отдать этот долг? – перевел китаец.

– Скажи ей, что никакие долги отдавать не нужно. Я просто исполнил волю Божью. Пусть они возносят свою благодарность Ему.

Тондлон повторил его слова по-китайски. И мужчина, и женщина вдруг стали очень серьезными. Люк почувствовал в их голосах волнение, когда они заговорили почти одновременно.

– Они смущены, потому что у вас другой Бог, не тот, в которого верят они. Ваш Бог не примет их благодарность.

– Это не так. Скажи им, что мой Бог слышит молитвы всех и каждого на земле. – Люк немного поколебался. – Скажи им, что для людей Бог всегда един, как бы его ни называли.

– Я им, конечно, переведу это, но… – Тондлон улыбнулся и покачал головой.

– Не утруждай себя беспокойством, еретик! Давай-ка лучше переводи.

Супруги кивнули и вполголоса заговорили друг с другом.

– Подожди-ка минутку, – сказал Люк после краткого раздумья. – Я вот о чем подумал. Если они действительно хотят что-то для меня сделать, попроси их отдать детей в школу при миссии всего на одну неделю. Если детям там понравится, пускай и дальше ходят. А если нет, так на нет и суда нет, они просто заберут их обратно.

– Однако быстро же вы набираетесь опыта, друг мой! – ухмыльнулся Тондлон. – Лукавый миссионер, да и только.

Он перевел предложение Люка.

Обсуждение возобновилось с новой силой. Наконец мужчина пожал плечами, и женщина повернулась к Люку. Лицо ее сияло от радости.

– Они согласились на ваше предложение. Дети будут ходить в школу.

– Скажи им, что я их благодарю и что приду завтра утром – посмотреть, как заживает нога.

Случаев, подобных этому, было не счесть. У китайцев принято не оставлять доброе дело невознагражденным. Обычай требовал, чтобы проявление доброты, великодушия и милосердия обязательно получало пусть скромный, но ответный отклик.

Когда Люк не навещал больных, то вел дружеские беседы со стариками и дарил им приятные пустяки: жестянку с чаем, плитку шоколада или табака, леденцы для внуков, а то и корзину с фруктами и овощами совсем обнищавшим. Язык давался ему все лучше и лучше, и контакт с жившими в округе людьми становился более тесным.

Все больше детей приходили на занятия в школу при миссии, и совсем немногие переставали ходить после первой испытательной недели.

– Вы самый удачливый священник из всех, кого я видела в миссии за все это время, – заметила ему Андрия, когда они не спеша прогуливались по лугу на дальнем склоне холма, на котором располагалась миссия.

– Я изрядный лекарь, а вы с Рут просто первоклассные учителя.

– Мне хотелось бы больше верить в то, чему я их учу, – задумчиво проговорила Андрия.

– Выходит, ты не веришь в то, что быть милосердным, честным, правдивым, великодушным, целомудренным и нести добро людям – это хорошо?

– Конечно, верю!

– Так в этом суть любой религии. Христианство, иудаизм, мусульманство, конфуцианство. Все в итоге сводится к золотому правилу: делай людям то, что тебе хотелось бы, чтобы они делали тебе. Ты можешь придраться к такой философии, сестра Андрия?

Девушка чуть обиженно надула губки, и Люка охватило неодолимое желание их поцеловать – такие они были нежные, пухлые и розовые…

– Полагаю, что нет, – после небольшой паузы уступила Андрия. Она остановилась и, чуть склонив голову, как-то странно на него посмотрела. – О чем вы думаете, брат Люк?

– Да так… Думаю о том, о чем мы с вами сейчас говорили.

– Нет, вы думаете совсем не об этом. И я могу сказать, о чем. – Ее голубые глаза, казалось, смотрели в самую глубину души Люка. Девушка с решительным видом сложила руки на груди. – Теперь скажите мне правду, Люк. Я уверена, что вы думали… Да, так оно и есть! Вы думали про меня.

– Неправда! – возмущенно воскликнул Люк и тут же густо покраснел, выдав себя с головой.

– Люк, пожалуйста, скажите мне, – тихо попросила она.

– Я не могу вам этого сказать. – Побагровевший Люк уставился на носки ее туфель.

– Вы не можете мне не сказать. Я шагу отсюда не сделаю, пока не услышу, что вы про меня только что подумали.

– Перестаньте вести себя как капризное дитя, Андрия! А не то…

– Вы меня отшлепаете. Угадала? – Девушка явно наслаждалась его замешательством. – Один раз вы уже грозились это сделать, но отчего-то никак не решитесь выполнить обещание. Да вы просто большой обманщик, Люк Каллаган! В этом вы меня не переубедите. Если будет нужно, я простою здесь хоть всю ночь. Может быть, меня съедят волки. Или еще хуже, меня захватят и изнасилуют бандиты. Ну и пусть! Может быть, хоть тогда вы пожалеете о своем ослином упрямстве!

– Очень хорошо, заносчивая маленькая мисс! Значит, мы желаем узнать, о чем я думал. – Люк расправил плечи и сделал глубокий вдох: – Вот о чем я только что думал.

С этими словами он шагнул вперед, схватил Андрию за плечи и, поймав на мгновение ее взгляд, жадно приник к девичьим губам. И поцелуй превзошел все, о чем он позволял себе мечтать. Губы Андрии оказались теплыми, уступчивыми и сладкими. И отвечала она на поцелуй не менее пылко и горячо. Когда наконец они оторвались друг от друга, девушка прошептала ему на ухо:

– Я думала о том же самом с того мгновения, как увидела тебя в первый раз. Я так молилась, чтобы однажды ты сделал это. И не только это! – сверкнула она глазами.

– Андрия… я люблю тебя, – пробормотал Люк и принялся целовать ее в нос, лоб и щеки.

– И я люблю тебя, Люк. Мой единственный возлюбленный.

Он насторожился, когда Андрия мягко выскользнула из его объятий и потянула его за собой вниз, на влажную, пахучую траву.

Они лежали рядом, целовались и ласкали друг друга. Андрия села и начала расстегивать блузку.

– Мне хочется быть с тобой по-настоящему близкой. Разденься и ты.

Люк заколебался и украдкой бросил взгляд в сторону видневшейся вдалеке крыши миссии.

– Глупенький, нас никто не увидит. Поспеши, я так хочу любить тебя. И я знаю, что ты желаешь меня так же сильно. – Она прикрыла ему рот ладошкой и тихо рассмеялась. – Ты думаешь, я не поняла, отчего ты засунул тогда руку себе в карман? Чтобы спрятать…

– Пожалуйста, не продолжай. Я и так уже достаточно смущен.

– А я нет!

Вслед за блузкой на земле оказалась юбка, а потом и нижняя рубашка вместе с панталонами. Нагая Андрия села, поджав под себя ноги, и выпрямилась. Стояла удивительная тишина, лишь ветер шуршал в траве да перебирал рассыпавшиеся по спине длинные блестящие черные волосы девушки.

– Боже, как ты красива! – ахнул Люк, буквально замерев в благоговении.

Андрия слегка покраснела и смущенно потупилась.

– Спасибо. Я хочу быть красивой для тебя.

Все оказалось так, как он себе и представлял. Под скучной, безликой одеждой скрывалось само совершенство. Ее маленькие груди с дерзко торчащими розовыми сосками были тугими и безупречными по форме. Взгляд Люка скользил по округлому животу, мягким полушариям ягодиц и стройным бедрам девушки, стыдливо избегая пушистого треугольника лона.

Дрожа, как школьник перед экзаменом, он неловко начал раздеваться. Андрия мгновенно почувствовала, как взволнован Люк, и застенчиво потупилась.

Она подняла глаза лишь тогда, когда юноша оказался рядом. Люк опустился на колени, осторожно обнял Андрию за плечи, поцеловал и порывисто приник к девушке. Андрия ласкала его с такой пылкостью, что он едва не потерял голову от нахлынувшей страсти.

– Андрия, у меня больше нет сил терпеть, – задохнулся Люк.

Девушка замерла, убрала руки, легла на спину и с улыбкой широко развела бедра.

– Иди же ко мне, мой единственный, возлюбленный мой! О, как я жажду тебя, мой желанный!

Она направила его мужскую плоть в себя. Люк продолжил было движение, но вдруг почувствовал какое-то препятствие.

– Я забыла тебе сказать, что я девственница, – извиняющимся тоном прошептала Андрия.

Люк был удивлен и обрадован ее словами. Он уже начал считать само собой разумеющимся, что в этих диких, Богом забытых местах девочки теряли невинность очень рано. Уж он-то знал, что в Сан-Франциско девственницу днем с огнем не найти!

– О, моя, и только моя, Андрия! Родная моя девочка! – Он нежно поцеловал ее в закрытые глаза, когда девушка выгнулась ему навстречу и задвигала бедрами, изо всех сил стараясь помочь проникнуть в себя.

Люк испугался, что у него ничего не получится. Опасение было настолько сильным, что желание начало ослабевать. «Господи! А если Андрия не такая, как все?» – окатила жаром шальная мысль. Ему доводилось слышать истории о том, что иногда у миниатюрных женщин все настолько маленькое, что любовная близость с ними просто невозможна.

Но вдруг преграда исчезла, и он ощутил сладостное объятие бархатистого девичьего лона.

– Любимый! О любимый мой! – счастливо вскрикнула Андрия. – Это такое счастье, такое счастье!

– Я обожаю тебя, моя единственная девочка!

Люк отчаянно старался сдержать свою страсть, но мучительная жажда наслаждения оказалась неодолимой. В то же мгновение незримая плотина внутри него рухнула, и ему показалось, что он исчез в бесконечно длящейся вспышке невообразимого блаженства.

В первый момент Андрии было очень больно, но девушка не издала ни звука. А сейчас ее переполняла радость слияния с любимым, но острое желание осталось неутоленным. Девушка решила не говорить об этом Люку. Она сердцем чувствовала, что любые слова о том, что он не сумел подарить ей радость удовлетворения, ударят по его мужскому самолюбию, и в следующий раз страх неудачи обессилит его желание.

– За всю свою жизнь я ни разу не была так счастлива, как сейчас, – сказала Андрия. И это было истинной правдой. Ее переполняло ощущение любви и свершившегося чуда.

Люк взял ее за руку и поцеловал в раскрытую ладонь.

– За всю свою жизнь! – шутливо воскликнул он. – За все свои долгие пятнадцать лет! А знаешь, у меня сейчас такое чувство, будто мы знакомы целую вечность.

– Ты что, забыл? Да ведь мы лежали в одной люльке, едва успев появиться на свет! – рассмеялась Андрия.

– Точно! А став постарше, играли в дочки-матери, – пошутил Люк. – Уйма маленьких мальчиков и девочек играют в эту игру, ведь так?

– Повзрослевшие мальчики и девочки в нее тоже играют. Например, вот так. – Андрия приподнялась на локте, дотянулась рукой до его опавшей плоти и с радостью почувствовала, как та откликнулась на настойчивую ласку ее пальцев.

– Или вот так, – Люк накрыл ладонью густой кустик внизу ее живота.

Андрия взяла его руку и теснее прижала к себе.

– Мне так приятны твои прикосновения. Я люблю тебя!

Они предались неторопливым любовным ласкам, и очень скоро Андрия уже не могла сдержать желания.

– Люби меня, Люк, люби меня сейчас! – простонала девушка.

Он лег на нее и нежно вошел во врата любви, теперь широко раскрытые в трепетном ожидании возлюбленного. Андрию поглотил экстаз, родившийся в ее лоне.

– Люк, о Люк, как я тебя люблю!

Все оказалось точно так, как она слышала и читала. Именно так она и представляла себе пик любви между мужчиной и женщиной. Неутолимый любовный голод. Невыносимое блаженство. Надежда, что это будет длиться и длиться и мучительная жажда небесного наслаждения никогда не будет утолена.

Влюбленные утомленно лежали в объятиях друг друга и буквально купались в тишине. Любви не нужны слова, ей хватает мимолетных прикосновений – неспешных, ласкающих и ободряющих.

Поначалу Люк и не сообразил, что тишину нарушил отдаленный звук военной трубы. Но когда протрубили во второй раз, юноша замер и приподнял голову. Андрия порывисто села.

– Люк, ты слышишь? Тревога!

– Тревога? Какая еще тревога? – непонимающе посмотрел на нее Люк.

– Это солдаты! Они предупреждают, что бандиты близко. Скорее! Нам нужно немедленно возвращаться!

Они кое-как оделись и, держась за руки, помчались по заросшему густой травой лугу, потом на вершину холма. Там они, с трудом переводя дыхание, остановились и внимательно оглядели окрестности. Миссия лежала перед ними как на ладони. Вокруг царил безмятежный покой. На рисовых полях копошились крестьяне, не обращая никакого внимания на резкие звуки сигнальной трубы.

– Не вижу никаких бандитов, – сказал Люк. – Можно хоть дух перевести. Пошли, Андрия.

Уже более медленным шагом они спустились с холма и направились к миссии. Войдя внутрь, влюбленные увидели, что сестра Рут собирает детей и прислугу в часовню.

– Солдаты защитят нас своими ружьями, – заметил брат Соул, – но лично я больше верю в силу простой молитвы. Я вместе с паствой буду молить Господа о защите. Приступим.

Андрия, крепко сжав ладонь Люка, приникла к нему всем своим маленьким телом. Молодой священник едва слышал, о чем поет хор, потому что изо всех сил прислушивался к тому, что творится за стенами миссии. Сигнальная труба наконец смолкла. Теперь Люк отчетливо слышал лошадиный топот и крики сражавшихся бандитов и солдат.

– Мы веруем, что через искупление Христово все человечество может спастись… – нараспев читала Андрия.

Прошло с четверть часа, но ничего не случилось. Люк позволил себе немного расслабиться.

– Войска, должно быть, их всех распугали, – решился он наконец обратиться к Андрии.

– Я не знаю. Если честно, то я не слишком доверяю солдатам правительства.

– Почему ты так говоришь? – удивился Люк. Со дня своего появления в миссии он уже несколько раз сталкивался с охранявшими ее солдатами. Они показались ему очень дисциплинированными и хорошо вооруженными. С миссионерами они держались дружелюбно и вежливо.

– Да потому, что они сначала китайские крестьяне, а потом уже солдаты. Они малограмотны и, как их отцы и деды, жутко суеверны. Они до смерти боятся одну крайне влиятельную и объявленную вне закона секту только потому, что ее члены без устали твердят, будто им покровительствуют Небеса.

– Да, Тондлон мне о них рассказывал. Их вроде не берет ни пуля, ни нож.

– Это, наверное, Ихэцюань…

– Но это же полнейший вздор!

– Ты так считаешь? – лаконично спросила Андрия. – Именно так они говорят о всемогущем Иисусе Христе. Хотя повсюду миллионы верующих почитают и боятся гнева Божьего.

Люк украдкой огляделся вокруг.

– Кстати, а где Тондлон? Я его не видел с самого утра.

– Я тоже. Люк, мне страшно! Снаружи слишком спокойно. Какая-то мертвая тишина!

Брат Соул вдруг замолчал на полуслове и с разинутым ртом уставился остекленевшим взглядом за спины молящихся. Все головы повернулись в направлении его взгляда. Там на пороге, заполняя собой весь дверной проем, стоял здоровенный китаец такого свирепого вида, какого Люк еще ни разу не видел за всю свою жизнь.

Ростом он был, пожалуй, с Тондлона. Широкие плечи обтягивал халат алого шелка, расшитый голубыми драконами с оскаленными пастями. Из-за широкого синего кушака высовывались рукояти ножей и пистолетов. На правом боку болталась кривая турецкая сабля, спрятанная в богато разукрашенные ножны. Бритая наголо голова была перехвачена красной повязкой. Длинные вислые усы обрамляли тонкогубый злой рот. За его спиной теснилась разношерстная шайка негодяев самого разбойного вида. У всех красные головные повязки – знак религиозной принадлежности.

Дети начали плакать, женщины завизжали, а мужчины все как один повалились на колени и простерли руки, вымаливая пощаду.

По знаку своего вожака бандиты ввалились в часовню и расположились вдоль стен, держа ружья и пистолеты на изготовку.

Вожак двинулся по проходу между скамьями, распихивая и награждая пинками тех, кто, на свое несчастье, оказывался у него на пути. Следом за ним вышагивал не кто иной, как Тондлон, сменивший свой голубой мусульманский тюрбан на красный головной платок. Люк онемел от неожиданности и возмущения.

– Глазам не верю! – ахнул он. – Тондлон – один из них?! Да это невозможно!

Он вскочил и устремился было вперед, но Андрия схватила его за руку и решительно удержала на месте.

– Не делай ничего, что может их разозлить! Ихэцюань не знают жалости. Расправиться с европейцем для них – все равно что свернуть голову курице.

Однако Люк, невзирая на ее протесты, громко окликнул своего приятеля:

– Тондлон! Что все это значит? Что у тебя за дела с этими кровожадными ублюдками?

Тондлон и головы не повернул в его сторону, но вожак остановился и вперился в Люка горящим ненавистью взглядом. Он о чем-то грубо спросил Тондлона, и тот ответил настолько быстро, что Люк не понял ни слова.

– О чем они говорят? – спросил он Андрию.

– Он хотел узнать, что ты сказал. Тондлон объяснил, что ты испуган до смерти тем, что он отступился от тебя и перешел на сторону Ихэцюань. Но он не перевел, что ты обозвал их всех ублюдками.

С недовольным видом вожак снова что-то спросил у Тондлона.

– Он хочет знать, почему Тондлон сначала связался с тобой, – перевела Андрия.

– Это я понял.

Люк сумел разобрать и ответ Тондлона. Его приятель рассказал, что скрывался от властей, поскольку совершил в Макао убийство, и присоединился к Люку только ради того, чтобы сбежать с острова, подняться как можно выше по реке и отыскать Ихэцюань.

Во время этой пространной речи Тондлон несколько раз бросал косые взгляды в сторону Люка.

– Кажется, он хочет что-то мне сообщить, – еле слышно прошептал Люк.

– Он уже с успехом сообщил, что оказался самым последним предателем!

– Тем не менее хотелось бы узнать, что у него на уме…

Главарь шайки вышел к алтарю и разразился громкой, сердитой тирадой.

Люк разбирал не все, и здесь на помощь приходила Андрия.

Суть, насколько понял юноша, заключалась в следующем. Предводителя банды звали Юань Кайши, и он был самым могущественным военачальником во всем Китае. По воле неба родина должна быть очищена от всех чужеземцев. Он сам и его товарищи были избраны для исполнения этого.

Стоявшие вдоль стен бандиты после этих слов все как один взметнули вверх сжатые кулаки и произнесли нараспев следующие слова: «Да явят небеса свою волю! Да обретут ясность те, кто сомневается!»

– Будь я проклят! Да это самые настоящие фанатики! – воскликнул Люк. – Они что, и правда собираются всех перебить?

– Думаю, что нет, – не задумываясь, ответила Андрия. – Сейчас у них не такое влияние, чтобы решиться на бойню. Европейцы поднимут страшный крик и тут же отправят сюда карательный отряд для поимки убийц и наведения порядка. Чтобы этого не произошло, императору придется применить силу против Ихэцюань и направить против них свои войска.

– Кстати, о войсках. Где правительственный отряд, который должен оборонять миссию?

– Сбежали, как последние трусы, поджав хвост! – презрительно бросила девушка.

Юань Кайши заверил брата Соула и сестру Рут, что лично против них он не держит зла и дает им шесть месяцев, чтобы привести дела в порядок и вернуться на свою заокеанскую родину. Между тем его отряд конфискует продовольствие, домашний скот и в сопровождении нескольких девушек из миссии мирно удалится.

Он медленно оглядел испуганно замерших на своих местах людей и остановил тяжелый взгляд на Андрии. Люк почувствовал, как она задрожала, и покрепче обнял девушку за плечи.

– Не бойся! Сделай вид, что не замечаешь его, – шепнул он, хотя сердце его бешено колотилось от страха, а по спине тек холодный пот.

Главарь шайки вытянул руку, ткнул толстым указательным пальцем в Андрию и, мотнув головой в сторону Тондлона, загремел на всю часовню:

– Вон ту девку я забираю себе!

– Нет! Я скорее умру! – Андрия спрятала лицо на груди Люка и отчаянно обхватила его руками.

– Господин, – осторожно возразил Тондлон, – это слишком опасно. Девушка из знатного рода. Последствия могут быть весьма неприятными. Она того не стоит, поверьте!

– А я говорю, что очень даже стоит, понял? – рыкнул главарь и коротко бросил своим головорезам: – Взять ее!

Два вооруженных до зубов отвратительных оборванца заспешили по проходу к тому месту, где, тесно прижавшись друг к другу, сидели Андрия и Люк.

– Вам ее не видать! – выкрикнул по-китайски Люк. – Сначала придется убить меня!

Один из бандитов не спеша вытащил из-за грязного кушака пистолет и наставил на юношу. Вне всякого сомнения, он нажал бы на курок, если бы не раздался повелительный окрик Юань Кайши:

– Не убивай его! Этот шустрый чужеземец мне еще пригодится.

Как по сигналу, вся шайка хором выкрикнула боевой клич Ихэцюань: «Смерть чужеземцу! Да здравствует династия Цин!».

– Взять его! – приказал Юань. – И связать покрепче!

Люк, обезумев от ярости и страха за любимую, бросился с кулаками на негодяев. Те было схватили его за руки, но у юноши силы буквально удесятерились. Одного он сбил с ног ударом в висок, а второго огрел ребром ладони по шее, и тот рухнул на пол.

В часовне все смешалось. С криками «Бей его!» бандиты со всех сторон бросились к Люку. Он бился как зверь, и сумел расправиться еще с тремя. Но силы были явно неравны, и вскоре, связанный по рукам и ногам, он лежал на полу и беспомощно смотрел, как тащат к выходу кричащую и изо всех сил отбивающуюся Андрию.

Главарь спустился с кафедры и подошел к тому месту, где лежал Люк. Его тонкие губы под длинными усами кривились в злорадной ухмылке. Он повернулся к Тондлону:

– Сейчас мы отделаемся от этого чужеземного дьявола!

Презрительно пнув Люка сапогом под ребра, Юань гордо прошествовал к выходу. На пороге он обернулся и бросил притихшим людям:

– Я желаю, чтобы все до единого были на казни этого белого дьявола!

Глава 5

Люка выволокли наружу. В одном из углов пыльного внутреннего дворика он заметил бело-голубые мундиры сбившихся в кучу солдат императорской армии. Их окружали Ихэцюань, с угрожающим видом сжимавшие в руках ружья и сабли. «Ничего не скажешь, хороши защитники!» – с горечью подумал Люк.

По приказу Юаня веревки на ногах юноши были разрезаны. За спиной у него встал с обнаженной саблей бандит в красной шелковой рубахе; лицо его было изуродовано шрамом, тянущимся от виска к подбородку. Подошел еще один головорез с пучком флажков в руке. Он наклонился и воткнул один из них в землю прямо около ног Люка. Потом отошел на пару шагов и воткнул второй. Через пару шагов еще один. И еще один. Флажки выстраивались в прямую линию. Люк прищурился, чтобы разглядеть, что на них написано.

– Смерть чужеземцу! Да здравствует династия Цин! – пробормотал он.

Главарь банды подозвал Тондлона:

– Дружище, я оказываю тебе честь покончить с этим белым дьяволом!

Он щелкнул пальцами, и к нему приблизились два мрачных типа. Один держал в руках мушкет, а второй – пороховницу, мешочек с пулями и пригоршню войлочных пыжей. Юань взял оружие и церемонно подал его Тондлону. Тут же все Ихэцюань, притопывая на месте, затянули: «Да явят небеса свою волю! Да обретут ясность те, кто сомневается!».

– Убьешь чужеземца – будем знать, что ты верен нашему общему делу и великой империи Цин, – сказал Юань и коротко добавил: – Приступай.

Тондлон взял мушкет, уперся прикладом в землю и засыпал в дуло приличную порцию черного пороха. Потом отцепил от ствола длинный стальной шомпол и забил войлочный пыж. Под внимательными, настороженными взглядами Юаня и остальной банды Тондлон вытащил из мешочка пулю и отправил ее в дуло. Было отчетливо слышно, как пуля катится по стволу. Теперь оставалось забить еще один пыж, для надежности.

Тондлон перевел дыхание. Взяв пыж в левую руку, он так обхватил правой рукой ствол мушкета, что бандитам не было видно дула. Быстрым движением он перехватил шомпол и вогнал его в ствол, да так ловко, что пыж как бы сам собой скользнул ему под пальцы, сжимавшие ствол. Вытащив шомпол, Тондлон незаметно спрятал в левой руке кусочек войлока и с великим облегчением увидел, что его обман удался.

Головорезы снова принялись за свое: «Да явят небеса свою волю! Да обретут ясность те, кто сомневается!».

Тондлон повернулся к Юаню и, взяв ружье на изготовку, громко лязгнул затвором.

– Господин, позвольте мне сказать этому чужеземному дьяволу, пока он еще жив, все, что я о нем думаю, – с перекошенным от ненависти лицом попросил Тондлон.

Главарь Ихэцюань расплылся в улыбке и дернул себя за висячий ус.

– Правду всегда полезно услышать. Давай, да только поскорее. Я не собираюсь торчать здесь весь день!

Тондлон быстро прошел вдоль воткнутых в землю флажков, встал перед Люком, смачно плюнул ему в лицо и разразился потоком ругательств по-китайски:

– Свинья! Шелудивый пес! Сукин сын! Ядовитая змея, чье место среди гадюк! – Ругань лилась нескончаемым потоком. Вдруг китаец замолчал и обернулся к Юаню: – Он вроде бы не понимает, что я ему говорю.

– Так скажи на его языке, чтобы дьявол узнал, кто он такой, – благодушно разрешил главарь. – Нельзя, чтобы столь возвышенная речь прошла мимо грязных ушей этого чужеземца.

Тондлон посмотрел на Люка и так быстро затараторил по-английски, что понять его можно было с большим трудом. Сделал он это специально, чтобы никто не смог разобрать, что он говорит священнику.

– Люк, сделай вид, что ты рассержен, и слушай очень внимательно. Когда я выстрелю, падай лицом вниз и хватайся рукой за сердце. Немного подергайся, потом замри и не двигайся. Сейчас ни слова, просто сделай так, как я сказал. Теперь притворись, что ты вне себя от ярости!

Злобно оскалившись, Люк рванулся к Тондлону, но стоявший сзади головорез удержал его на месте.

Тондлон принялся легонько подпрыгивать то на одной, то на другой ноге, вертя оружие над головой и время от времени тыкая дулом в лицо Люку. Бандиты восторженно взвыли. Юань гоготал до слез, приседая и в упоении хлопая себя по ляжкам.

– Да явят небеса свою волю! Да обретут ясность те, кто сомневается! Ша! Ша! Ша![1] – разносилось вокруг.

Тондлон в последний раз плюнул Люку в лицо и крикнул сторожившему пленника бандиту:

– Чего ждешь? Разрезай веревки и шагай отсюда!

Всех охватило такое бесшабашное веселье, что бандит даже не стал переспрашивать, а вытащил нож и вмиг перерезал путы на запястьях Люка.

– Эй ты, стоять смирно! – сначала по-китайски, а потом по-английски выкрикнул Тондлон.

Люк тупо подчинился, чем доставил огромное удовольствие всей шайке.

– Не чужеземец, а настоящая марионетка! – крикнул Юань Тондлону, который шел вдоль флажков к месту, откуда нужно было стрелять. – Клянусь небом, ну и нагнал же ты на него страху!

Тондлон, пожав плечами, повернулся лицом к Люку и опустился на одно колено. Уверенно прижал приклад к плечу и бросил взгляд вдоль ствола. Рука его была тверда, прищуренный глаз остер. Юань и его головорезы, кажется, перестали сомневаться в исходе дела. С такого короткого расстояния не промахнулся бы даже тот, кто ни разу не брал в руки оружие.

Брат Соул и сестра Рут, стоя на ступеньках миссии, в ужасе наблюдали за происходящим. Соул был бледен как полотно и машинально все тер и тер ладонью левую сторону груди.

– Тебе нехорошо? – встревоженно склонилась к нему жена.

– Все хорошо, не волнуйся. Что-то изжога разыгралась. Сейчас пройдет.

Он бросил исполненный сочувствия и боли взгляд на Андрию, бессильно повисшую в руках державших ее негодяев. Еще недавно сияющие радостью синие глаза девушки стали тусклыми и безжизненными. Она казалась несчастным, беспомощным зверьком, угодившим в смертельную ловушку. Вдобавок она пребывала в каком-то полузабытьи и беспрерывно бормотала себе под нос бессвязные, порой просто бессмысленные слова:

– Люк, Люк, Люк… О мой бедный возлюбленный… Я не смогу жить без тебя… Не смогу… Не хочу… Тондлон, как ты можешь… друг… Нет, нет, нет!

Когда Тондлон занял исходную позицию, по щекам девушки заструились слезы, и она изо всех сил зажмурилась, чтобы не видеть завершения ужасной сцены.

Казалось, прошла целая вечность. Выстрел наконец грянул, и громкое эхо его полетело по окрестным холмам.

Андрия боязливо приоткрыла глаза. Самые горькие слезы ее были выплаканы. Люк неподвижно валялся в пыли лицом вниз. Правой рукой он судорожно сжимал красный флажок. Когда один из бандитов нагнулся, чтобы вытащить его, Тондлон бросился вперед и гневно оттолкнул его:

– Оставь! Это знак небес! Не прикасайся к неверному! Не оскверняй себя! Боги отвернулись от этого белого дьявола. Поступим так и мы!

Тондлон продолжал без умолку молоть языком, поражаясь собственной беспредельной наглости. Однако вся эта ахинея падала на благодатную почву – суеверный страх перед непонятным и чужим.

– Слушайте нашего нового брата! – повелительно выкрикнул Юань. – Держитесь подальше от чужака! Пусть его тело забирают ему подобные. – Он шагнул к Тондлону и дружески обнял его за плечи: – Брат мой, ты доказал свою преданность, верность и смелость. Готовься к новому походу, на этот раз на север.

Все это время окаменевшая от горя Андрия безмолвно смотрела на распростертое тело только что безжалостно застреленного Люка. Потом она провалилась во тьму и больше ничего не слышала и не видела.

Очнулась Андрия в полнейшей темноте. На какой-то миг она подумала, что лежит на своей кровати в миссии, а весь пережитый ужас: нападение шайки Ихэцюань – всего лишь ночной кошмар. Но все тут же вернулось на круги своя, и девушка поняла, что лежит на вонючем, грязном одеяле, расстеленном прямо на холодной земле.

Андрия, стараясь не дышать, осторожно села и огляделась, чтобы узнать, где находится. Перед глазами пронеслись яркие картины случившегося: нападение бандитов, предательство Тондлона, выстрел, оборвавший жизнь Люка…

«Боже мой! Боже мой! – Андрия закрыла лицо руками и безмолвно разрыдалась. – Нет, это неправда, этого не может быть! Люк, мой любимый, я тебя больше никогда не увижу. Я потеряла тебя навсегда!»

Если бы ей сейчас попался под руку нож или пистолет, Андрия, не задумываясь, рассталась бы с жизнью.

Дрожа, девушка поднялась на ноги и с опаской двинулась вперед, как слепая, ощупывая перед собой дорогу. Вдруг ее пальцы прикоснулись к какой-то грубой ткани. «Парусина!» – подумала она и вдруг поняла, где находится – в походном шатре. Сделав несколько шагов в сторону, она довольно быстро отыскала опущенный полог.

Стояла прохладная ночь. Небо было бездонно-чистым и сплошь усеяно яркими звездами. Там и тут горели костры, вокруг которых расположились члены шайки. Андрия, крадучись, вышла из палатки.

– Проснулась, значит, – проговорил по-китайски хриплый голос. Из темноты появился стороживший ее бандит и грубо схватил девушку за руку. – Юань Кайши хочет тебя видеть.

Андрия покорно пошла с охранником. Ей приходилось чуть ли не бежать, чтобы поспевать за ним. Несколько раз она спотыкалась о невидимые в темноте камни и торчащие из земли корни. Вскоре они оказались у шатра, который выделялся своими размерами. Бандит с силой втолкнул ее внутрь шатра, освещенного тремя большими масляными светильниками.

Шатер главаря Ихэцюань, особенно в сравнении с убогими жилищами его воинов, утопал в роскоши. У одной стены стояла американская армейская койка, покрытая лохматой шкурой горного яка. На полу лежали медвежья и тигровая шкуры, разбросано множество подушек. От раскаленной докрасна жаровни распространялось приятное тепло. Юань сидел на возвышении вместе с Тондлоном и одним из своих помощников. Все трое по очереди прикладывались к бурдюку с вином, который неторопливо переходил из рук в руки.

Появление Андрии прервало гульбу. Юань с вожделением уставился на девушку.

– О, моя спящая красавица наконец пробудилась ото сна! – приторным голосом проговорил он, похотливо оглядывая пленницу с головы до ног.

Андрия вдруг сообразила, что ее одежда в полном беспорядке. Сползшая блузка оголила левое плечо, юбка порвана так, что видна нога до середины бедра. Она – без особого успеха – попыталась хоть как-то привести одежду в порядок.

Взмахом руки Юань отпустил охранника и обратился к собутыльникам:

– Пить с вами, друзья, одно удовольствие, но сейчас я хочу предаться еще более приятному занятию… – И он указал на выход.

Тондлон и бандит поднялись, чтобы уйти. Неуверенным голосом Тондлон обратился к главарю:

– Господин, я сознаю, что перехожу границы скромности и смирения, но мне кажется, что вы не до конца понимаете всю ценность добычи, которая досталась вам в лице этой женщины.

Юань пребывал в прекрасном расположении духа от выпитого вина и от предвкушения ожидавшего его удовольствия. Он расхохотался:

– Друг мой, ты глубоко заблуждаешься! Я как раз и собираюсь извлечь все самое ценное из этой добычи, как только вы оба уберетесь отсюда.

– Господин, я говорю о другом. Конечно, она желанна и ее тело кого угодно сведет с ума. Но я имею в виду весьма простую ценность – деньги. Целая куча, которой с лихвой хватит на наше правое дело и еще останется.

Юань начал терять терпение:

– О чем ты тут распинаешься, наглый пес? Эта женщина стоит больших денег? Я могу представить, что за нее заплатили бы не жалкую пригоршню юаней, которые швыряют другим шлюхам. Ты об этом?

– Нет-нет, вы не понимаете, потому что не все знаете. – Тондлон умоляюще поднял руку. – Да вы, господин, и не могли знать.

– Тогда кончай бубнить, говори толком и убирайся!

Тондлон пристально посмотрел на Андрию, и девушка вдруг поняла, что он старается о чем-то ей сказать.

– Господин, вы знаете хотя бы приблизительно, сколько стоит на рынке в Макао девственница?

Юань недоверчиво уставился на него:

– Девственница? Эта девка из миссии – девственница? Да за кого ты меня принимаешь, болван?

– Господин, это истинная правда. – Тондлон предупреждающе поднял палец. – Пусть боги поразят меня там, где я стою, если я лгу. Я знаю, потому что слышал, как белая женщина в миссии говорила про это своему мужу.

Юань сердито нахмурился:

– С какой это стати ей вздумалось рассказывать об этом в твоем присутствии?

– Меня там не было. Я подслушивал. А что до причины, то женщину беспокоили чувства, возникшие между девушкой и молодым священником.

– Вот оно как! – Юань принялся неторопливо расхаживать по шатру, поглаживая длинные усы и со всех сторон разглядывая Андрию. – И сколько, по-твоему, дадут за эту девственницу?

Тондлон назвал умопомрачительную сумму.

– Такая куча денег? – удивленно приподнял брови главарь.

– Конечно! Чтобы сорвать такой куш, надо совершить налет на десяток таких миссий.

Юань покачал головой и задумчиво потер костяшками сжатых в кулак пальцев тяжелый подбородок:

– Я подумаю об этом. Теперь убирайся. Я хочу остаться с этой девкой.

Тондлон в последний раз посмотрел в глаза Андрии и, откинув полог, вышел из шатра. При виде подходившего к ней улыбающегося Юаня девушку охватила паника.

– Не прикасайся ко мне! Умоляю, оставь меня!

Она метнулась к выходу, но бандит цепко схватил ее за руку.

– Не торопись, моя юная лань. Далеко не убежишь. Если будешь послушной, то никто тебя не обидит.

Поддев пальцами воротничок блузки, он одним рывком разорвал ее сверху донизу. Андрия ахнула и в ужасе отпрянула. Юань захохотал и уверенными движениями разорвал на девушке юбку и нижнюю сорочку. Андрия обхватила себя руками, чтобы хоть как-то прикрыть груди и тихо заплакала.

– Да ты настоящая богиня! – Юань буквально пожирал глазами нагое тело беспомощной девушки. – Такую женщину мужчина будет вспоминать до самой старости, когда вся его мужская сила уйдет безвозвратно. Тондлон тут болтал о деньгах! Какие к черту деньги! Обладать твоим телом – вот чему нет цены! Я умираю от желания попробовать тебя на вкус, красавица!

И он потащил отбивающуюся и кричащую девушку к койке.

– Никогда еще я не хотел женщины так сильно! – радостно сообщил Юань, опрокидывая пленницу на шкуру яка. – Еще немного, и я с ума сойду!

Он откинул полы халата. Андрия зажмурилась, не в силах вынести вида этой разнузданной животной похоти.

Как все иначе было с Люком! От вида его наготы и откровенного желания она трепетала от страсти, нежности и любви. Люк был прекрасен и чист. Крепко сжатые веки не смогли удержать жгучих, горьких слез.

Люк был. И его не будет никогда. Призрачная тень, канувшая в прошлое.

Похотливый хам, сопя от вожделения, начал раздвигать ей бедра своим толстым коленом. Противиться ему она не могла. И вдруг в спасительном озарении Андрия поняла, что пару минут назад пытался сказать ей Тондлон. Прикинься девственницей, вот что! Сделать это было тем более легко, что она перестала ею быть всего день назад.

– Не надо! – взвизгнула Андрия. – У меня никогда не было мужчины! Когда мне было двенадцать лет, меня осмотрел доктор и сказал, что я ненормально маленькая и, может быть, никогда не смогу спать с мужчиной.

Юань, уже готовый овладеть ею, замер.

– А ты не врешь, девка? Значит, Тондлон был прав. Так ты девственница?

Андрия торопливо закивала головой:

– Если ты это сделаешь, то убьешь меня.

Главарь банды нахмурился. Внутренний голос нашептывал ему о мешках юаней, упомянутых Тондлоном.

Он все же попробовал войти в Андрию, чтобы проверить, действительно ли она девственница. Девушка изо всех сил сжала ягодицы, и Юань, образно говоря, уткнулся в каменную стену. Жажда женщины уступила место жажде денег, и желание покинуло Юаня.

Злобно бормоча проклятия, бандит слез с Андрии и привел в порядок одежду.

– Тондлон действительно прав. Таких денег не стоит ни одна девка. Сегодня можешь остаться здесь, а завтра мы решим, что с тобой делать. Надо хорошенько пораскинуть мозгами, чтобы не прогадать, когда мы выставим тебя на продажу в Макао.

С этими словами Юань стремительно покинул шатер.

Хотя Андрия сразу закуталась в тяжелый шелковый халат, ее продолжала бить неудержимая дрожь. Но постепенно сердце перестало безумно колотиться, и она распростерлась на армейской койке, измученная и обессиленная. Все тело болело так, будто ее долго и безжалостно били.

Перспектива быть проданной в рабство ужасала ее гораздо меньше, чем страх оказаться в наложницах у главаря банды. В Макао всегда может представиться возможность сбежать. А если сбежать не удастся, то все равно шанс выкрутиться у нее останется. До нее доходили слухи, что белые пусть и без уважения, но хорошо относятся к своим девушкам-рабыням, считая их чем-то средним между призовыми лошадьми, породистыми коровами или редкой породы домашними кошками. Более того, если ее отправят в Соединенные Штаты, то это путешествие станет воплощением ее многолетней мечты. Она столько всего прочла об этой замечательной и великой стране, лежащей по ту сторону бескрайнего Тихого океана, что даже начала испытывать нечто похожее на ностальгию при виде висевшей в классе географической карты Северной Америки. Как будто она была не китаянкой, а американкой-изгнанницей.

Андрия была почти уверена, что ее скорее всего привезут в Сан-Франциско. Там жил Люк до своего приезда в Китай. И там продолжает жить его семья, а это давало еще одну соблазнительную возможность. Если ей удастся разыскать отца Люка, то она расскажет, что они с его сыном любили друг друга. Тогда, может статься, Калеб Каллаган поможет ей, и она не окажется в борделе. У нее мурашки пошли по спине от мысли, что ее тело станет сосудом, в который ночь за ночью равнодушные мужчины будут изливать свою неудержимую похоть.

Андрия постаралась отогнать подальше эти мысли и стала думать о Люке. Ей вспомнилось, как им было хорошо совсем недавно, посреди душистого луга, под теплым солнцем, ласкавшим их нагие тела. Такого наслаждения ей уже никогда не придется испытать на этой земле.

Андрия лихорадочно подумала, что ей надо по-настоящему уверовать в то, что однажды все человечество достигнет высочайшего благословения небес. Это будет означать вечное движение вперед, к Богу, и вечную жизнь со всеми, кого она любит.

С улыбкой на губах Андрия наконец заснула.

Глава 6

На следующее утро Андрию разбудили две женщины.

– Давай подымайся. Тебя приказано хорошенько вымыть, – сообщила ей одна из них.

Девушка, сонно протирая глаза, села.

– Вымыть? – переспросила она и замолчала, увидев посредине шатра широкую оловянную лохань, из которой поднимался ароматный пар.

– Да. Юань хочет, чтобы ты была свежей и красивой, когда они привезут тебя в Макао. Тогда он сможет запросить за тебя хорошую цену на рынке.

На рынке!

Сказано было так, будто речь шла о выгодной продаже партии говядины или свинины. Но против обещанной горячей ванны Андрии было трудно устоять. Поднявшись с койки, она перешагнула через край лохани и с осторожностью погрузилась в воду. Ее охватило неописуемое блаженство – ароматное масло для купания оказалось истинным бальзамом для ее мучительно ноющего, одеревеневшего тела. Женщины добросовестно терли ее мочалкой, а после купания закутали в широкую чистую простыню. У бандита Юань Кайши странным образом оказались весьма аристократические вкусы. В его шатре Андрия обнаружила с полдюжины корзин, доверху набитых деликатесами, свежими фруктами и овощами, дорогой одеждой и всяческим добром, награбленным во время налетов банды на местные поселения.

– Юань говорит, что ты можешь выбрать себе любую одежду, какую пожелаешь, – махнула рукой в сторону корзин сморщенная, как печеное яблоко, женщина. Подойдя к одной из них и немного покопавшись, она вытащила черные сатиновые шаровары и оранжевую шелковую куртку, затейливо расшитую драконами и тиграми. – Нравится?

– Если подойдет, – пожала плечами Андрия. – Мне еще нужно какое-нибудь нижнее белье.

Она довольно долго рылась в груде вещей, пока наконец не подыскала пару простеньких дамских панталон и нижнюю сорочку из батиста. Подержав в руках изящный корсет из китового уса, она решительно отбросила его в сторону. Глупо надевать такую шикарную вещь для невольничьего рынка в Макао.

Андрия примерила одежду. Все оказалось великовато, но вполне удобно. Одна из женщин заплела ей волосы в две длинные косы, после чего ей принесли завтрак – жареный рис, кусок копченой свиной грудинки и чашку горячего, крепко заваренного чая.

– Я чувствую себя госпожой! – криво усмехнувшись, пошутила девушка.

– Завидую тебе, – призналась младшая из женщин. – У тебя все равно жизнь будет лучше, чем здесь. Здесь мы все так или иначе рабыни. А тебе будут платить, да и жить будешь в шикарном доме.

После завтрака ее вывели из шатра и сопроводили к повозке, около которой ее уже ждали Юань, Тондлон и еще с десяток бандитов.

Юань знаком велел ей сесть на подводу.

– Прокатишься с ветерком! – ухмыльнулся он. – На торгах в Макао ты нужна мне отдохнувшей, свежей и еще красивее, чем сейчас.

Андрия молча влезла на повозку и уселась там, скрестив ноги. Юань вскочил на своего жеребца. Возница хлестнул поводьями запряженную в подводу лошадь, и караван тронулся на юго-восток.

Довольно скоро Андрия увидела в отдалении знакомые стены мормонской миссии и с трудом удержалась от слез.

Беззвучно, одними губами, Андрия прошептала дорогое ее сердцу имя:

– Люк, любимый мой, прощай. Я всегда буду любить тебя, и мы снова будем вместе – теперь уже на небесах.

В то время как повозка увозила Андрию все дальше и дальше от мест, ставших для нее родными, брат Соул прогуливался по склону холма позади миссии, углубившись в свои ежеутренние размышления. Вдалеке на дороге он заметил несколько подвод и группу всадников, направлявшихся в сторону Макао, но ему и в голову не пришло, что это те самые бандиты, что накануне разграбили миссию и насильно увели Андрию.

Терзаемый мучительными раздумьями о вчерашнем происшествии, он попытался найти утешение в воспоминаниях о чудесном спасении Люка…

Как только негодяи скрылись из виду, брат Соул бросился к бездыханному телу Люка и, глотая слезы, рухнул рядом с ним на колени. Его едва не хватил удар, когда убитый священник перевернулся на спину и сел.

– Не волнуйтесь, брат Соул, я не воплощение Лазаря.

Все во главе с сестрой Рут обступили молодого священника и, перебивая друг друга, радостно загалдели.

Люк поднялся на ноги и начал отряхиваться:

– Я обязан своей жизнью Тондлону.

– Тогда я вообще ничего не понимаю! – воскликнул вконец растерявшийся брат Соул. – Я же своими глазами видел, как он заряжал ружье. Да мы все это видели!

– Это вы считали, что он заряжает ружье. Тондлон и вправду зарядил его, однако вместо того чтобы загнать пулю поглубже войлочным пыжом, он этот самый пыж умудрился спрятать в руке, да так ловко, что никто, включая вас, и не заметил. Так что пулю в стволе ничто не удерживало. И когда Тондлон начал кривляться, кричать и размахивать оружием, пуля просто выкатилась и упала на землю. Он тут же затоптал ее в пыль. Риск был велик, но он все сделал просто блестяще.

– Так выходит, что этот Тондлон не человек из банды?

– Нет. Он притворился одним из них, чтобы выяснить, что разбойники собираются делать. Я лишь надеюсь и молюсь, что он сможет вызволить Андрию из лап этих чудовищ! – Люк воинственно выпятил челюсть. – Если есть хоть один шанс, Тондлон им воспользуется.

Посреди ночи Люк проснулся от звука крадущихся шагов. Он рывком сел в постели:

– Кто здесь?

– Тондлон. Зажгите лампу.

– Тондлон! – Юноша не мог сдержать радости. – Дружище, я так счастлив снова увидеть тебя! После того, конечно, как зажгу эту чертову лампу!

Наконец комната озарилась неярким дрожащим светом. Тондлон присел на кровать.

– Что с Андрией?

– Пока все хорошо. А вот что будет через пару дней… – И Тондлон торопливо рассказал, что произошло после того, как шайка оставила миссию.

– Юань собирается продать Андрию белым торговцам живым товаром?! – задохнулся от ярости Люк. – Да как ты допустил такое?!

– У меня не было выбора. Или ехать на невольничий рынок в Макао, или отдать девушку в наложницы Юаню. Последнее она бы просто не перенесла. А так по крайней мере у нее есть надежда. Я дал ей время, которого так не хватало. За эти дни всякое может случиться.

Люк соскочил с кровати и начал торопливо одеваться.

– Пошли, мы их сейчас догоним и освободим Андрию!

– Против них у нас нет никаких шансов.

– Хорошо, а власти в Макао? Уж они-то вмешаются в это дело?

– Власти в Макао! – тихо рассмеялся Тондлон. – Да они все такие же негодяи, как Юань и его головорезы, разве что ходят в мундирах. Им щедро платят за то, чтобы они закрывали глаза на творящиеся вокруг преступления. А самые большие взятки дают как раз работорговцы.

– Ладно, но ведь мы не можем сидеть сложа руки, правда? Я еду в Макао, а ты сам решай. Если откажешься, я не обижусь.

– Я еду с вами. У меня нет выбора.

– О чем это ты?

– Я спас вам жизнь и по китайским традициям тем самым принял на себя обязательство охранять дарованную вам жизнь до тех пор, пока вы не угаснете по естественной причине.

Люк, несмотря на душевную боль, не смог удержаться от улыбки. Он взял Тондлона за руку и положил другую руку ему на плечо.

– Знаешь, Большая Репа, у меня никогда не было и не будет такого верного друга, как ты, – проговорил он и нахмурился. – В Макао тебе надо будет держаться подальше от Юаня. Как только он прознает, что ты сбежал, то без труда догадается о твоем предательстве, и первое, о чем он подумает, – что ты вернулся в миссию. Они глаз не сомкнут ни днем, ни ночью, сторожа Андрию. Только попадись им на глаза – застрелят в мгновение ока. Можешь не сомневаться, пуль на тебя они жалеть не будут.

– Нам обоим страшно повезло, что никто из них не заметил нашу маленькую хитрость, – серьезно кивнул головой Тондлон.

– Маленькую? Друг мой, это было самым великим событием в моей судьбе – мне вернули жизнь! – возразил Люк и застегнул последнюю пуговицу на рубашке. – Я готов.

Перед уходом они разбудили брата Соула и сестру Рут и уведомили их, что отправляются в Макао и попытаются спасти Андрию. Обитатели миссии очень переживали, а сестра Рут даже расплакалась при мысли о том, что Андрию могут продать в неволю.

– Моя родная девочка, она стала для меня, как дочка. Господи, да лучше умереть, чем оказаться оскверненной таким ужасным образом!

Люк ободряюще обнял плачущую женщину:

– Не убивайтесь так, сестра. Я обещаю вам, что Андрия никогда не будет осквернена. Мы найдем способ спасти ее. А теперь нам пора. До Макао путь не близкий.

Караван Юань Кайши добрался до окраин Макао к концу второго дня пути. Исчезновение Тондлона ввергло главаря банды в дурное расположение духа. На первом же привале ловкий малый легко уговорил Юаня отпустить его на пару часов прочесать крестьянские дворы в поисках цыплят или какой-нибудь другой еды. С тех пор о Тондлоне не было ни слуху ни духу. Предположение одного из собратьев, что Тондлона могли застукать на воровстве и он теперь или казнен, или в тюрьме, показалось Юаню малоубедительным.

– Навряд ли, – с сомнением проворчал он. – Тондлон слишком хитер, чтобы попасться в лапы какому-нибудь деревенскому растяпе. Нет, этот сукин сын предал наше святое дело! – Он сузил глаза: – Но почему? И ради чего он примкнул к нам несколько дней назад?

– Может быть, он какой-нибудь тайный агент?

– Тогда он вполне мог приготовить нам ловушку. Вдруг в Макао нас ждет целый полк императорских солдат? – Юань бросил взгляд в сторону шатра, куда он поместил Андрию. – От этой девицы на милю разит бедой. Может быть, нам плюнуть на все это дело, отпустить ее на все четыре стороны да и вернуться в главный лагерь?

Голоса разделились поровну, и в конце концов Юань решил не отказываться от задуманного.

– У Тондлона не было времени предупредить губернатора. Вдобавок отправка солдат в Макао – муторное дело, за пару часов людей не соберешь. А еще нужен приказ…

В голове у него занозой сидела мысль о деньгах, которые он сможет выручить за девку. Нет, она должна оставаться живой и здоровой, решил Юань.

Оказавшись в Макао, Андрия явно воспрянула духом. Надежды всколыхнулись в ней с новой силой. Посреди сутолоки и суматохи города, битком набитого представителями всех племен и народов, она уже не чувствовала себя брошенной на произвол судьбы. Наверняка здесь есть кто-то, кто сумеет прийти ей на помощь. Тем не менее самые большие надежды она возлагала на Тондлона. Когда он внезапно покинул лагерь и не вернулся, Андрия поняла, что китаец решил попытаться спасти ее.

Но радостное ожидание мигом испарилось, когда они оказались в той части Макао, где находился невольничий рынок. Королем порока в Макао был смуглый жирный португалец Паоло Мендес. Его резиденция представляла собой настоящий оазис европейской роскоши посреди пустыни нищеты и разврата.

Когда двое вооруженных до зубов громил провели Юаня и Андрию в кабинет Мендеса, тот поднялся из-за необъятного стола тикового дерева и не спеша подошел к девушке, оглядывая ее со всех сторон. Его расплывшееся тело было облачено в английский твидовый костюм для верховой езды.

По-китайски Мендес говорил свободно, правда, с сильным акцентом.

– Признаюсь, господин Юань, вы отнюдь не преувеличивали, когда говорили мне, что это бриллиант редкой красоты. Я полон желания приобрести его в свою собственность.

– Если цена меня устроит, можете делать с ней все, что вам заблагорассудится, – пожал плечами Юань.

– Дорогая моя, – обратился португалец к Андрии, – не будете ли вы столь любезны освободиться от этой мешковатой одежды, дабы я мог увидеть ваше тело?

– Ни за что! – ледяным тоном твердо ответила Андрия.

– Делай, как он велит! – рявкнул Юань и угрожающе шагнул вперед. – Или я помогу тебе!

Поняв, что сопротивляться бесполезно, Андрия смирилась и начала медленно раздеваться. Оставшись совершенно обнаженной, девушка гордо выпрямилась. Она не съежилась от стыда, а напротив, расправила плечи и, высоко подняв голову, с нескрываемым отвращением и презрением посмотрела в лицо гнусному толстяку.

Мендес, поглаживая густую бороду и попыхивая вонючей сигарой, дважды обошел вокруг Андрии, все время кивая головой.

Девушка вздрогнула, когда он ущипнул ее за ягодицу.

– Чудесно, задница что надо – круглая и крепенькая.

Мендес медленно погладил ладонью ее живот. С великим трудом Андрия сохранила видимость полного безразличия к происходящему.

– Гладенький, прямо бархат. Богиня, истинное слово – богиня!

Просунув руки ей под мышки, португалец плотно обхватил груди девушки и несколько раз легонько сжал.

– Спелые и сочные плоды. Хранят нектар богов, который еще никто не пробовал. Хорошо, можешь одеться. Утром мы облачим тебя в такой наряд, что от одного вида твоих прелестей покупатели потеряют голову. – Он повернулся к громилам: – Отведите ее в «конюшню» и заприте там до утра.

Мендес и Юань начали торговаться о цене, за которую главарь бандитов готов уступить свою пленницу, когда Андрию грубо вытолкнули за дверь и повели куда-то по темному коридору.

«Конюшня» оказалась длиннющим бараком с окнами, забранными толстыми решетками, и циновками вдоль стен. В дальнем конце располагались четыре отхожих места. Андрия ожидала гораздо худшего. Дом располагался недалеко от гавани, и в воздухе чувствовался соленый запах моря.

Среди шестнадцати молодых женщин Андрия в свои пятнадцать лет оказалась самой молодой. Самой старшей было тридцать пять лет. Большинство женщин были одеты в поношенные штаны и кофты, которые обычно носят крестьяне.

Ли Су, самая старшая, выказала Андрии искреннее сочувствие, и та сразу полюбила ее.

– Ты такая молодая и такая красивая. Что за несчастье привело тебя к столь горькой участи?

Когда Андрия поведала ей о своих бедах, женщина прониклась еще большим сочувствием:

– Так тебя украли из миссии? Да поможет тебе Господь, девочка! – Ли Су истово перекрестилась и, заметив неприкрытое изумление Андрии, объяснила: – Много лет назад я была служанкой в семье одного миссионера и крестилась.

– Я тоже крещеная, – с осторожностью призналась Андрия. – Но их Бог оказался таким же равнодушным к людским бедам, как и дикарские божки, которых умоляют о милости невежественные крестьяне.

– Надеюсь, мы останемся вместе, и тогда я буду присматривать за тобой, как старая тетушка.

– Да ты совсем не старая, Ли Су! – рассмеялась Андрия. – Но мне тоже хочется, чтобы мы больше не расставались.

– Если нас отправят в Америку, я оставлю себе только первую половину имени – просто Ли. Звучит совсем по-европейски, правда?

– Очень похоже.

Ли была небольшого роста, полненькая и довольно привлекательная женщина, с лицом чистокровной китаянки. Волосы у нее были длинные, черные и блестящие. Пожалуй, только зубы портили ее – слишком редкие, пожелтевшие и кривоватые. Ли Су отличалась живым умом и наблюдательностью, а по-английски говорила так же свободно, как и Андрия.

Несколько минут Ли молчала в глубокой задумчивости. Потом, как бы очнувшись, повернулась к новой подруге:

– Мне кажется, я придумала, как сделать так, чтобы нас продали вместе.

– Как, говори! – заинтересованно встрепенулась Андрия.

– Несмотря на твою неприкрытую лесть, я действительно могу сойти за твою тетю. Да что там – даже за мать!

– Честно говоря, я не поняла.

– Этот боров Мендес будет выжимать из покупателей все возможное. За лишний цент он готов удавиться.

– Ну и что из этого?

– А я предложу ему выставить нас на продажу в паре, как мать и дочь. Только представь – мать и дочка-девственница. Теперь поняла?

До Андрии наконец дошло. Во всем этом было некое скрытое искушение, рассчитанное на развратность белого работорговца.

– А еще важнее то, – продолжила Ли Су, – что, продав нас вместе, Мендес сорвет намного больший куш, чем если бы он продавал поодиночке. Тем более что такая старая кошелка, как я, принесет ему жалкие гроши.

– Звучит многообещающе, что и говорить. Но как мы скажем ему об этом?

– Я не смогу, но тебя он наверняка выслушает. Ты его самый дорогой товар. Требуй с ним встречи до начала завтрашних торгов.

Позднее, когда они бок о бок лежали на рваных циновках, Андрия спросила у своей подруги:

– Ли, а как ты-то оказалась в «конюшне» у Мендеса?

– Мой отец проигрался в кости в одном из игорных домов Мендеса. У него осталась только я, и Мендес списал ему долги в обмен на меня. – Ли говорила об этом так, будто делилась с Андрией малоинтересной сплетней. – Да многие здесь расскажут тебе похожие истории. Одну продал Мендесу собственный муж. Да, в Макао никогда не будет недостатка в живом товаре. Людям слишком трудно живется.

Эту ночь Андрия спала плохо, все время просыпаясь от стонов и сдавленных рыданий несчастных женщин. Время от времени кто-то истошно кричал от ночных кошмаров. Андрии все же удалось на какое-то время задремать, и ей приснился Люк. Он лежал в грязи, лицом вниз, и рубашка на спине была черной от крови. С громким криком: «Нет, Господи, нет!» – девушка в ужасе проснулась и села на циновке.

Что-то в этом сне было такое, чего ей, как она ни старалась, никак не удавалось ухватить. Неясная мысль крутилась в голове, но всякий раз, как капелька ртути, ускользала от нее. Промучившись несколько часов, Андрия наконец с облегчением увидела, что окна начали потихоньку сереть. Наконец настал рассвет. Впереди их ждали торги.

Со скрипом распахнулась дверь. Вошел охранник и внес две бадьи. Следом появился второй – с подносом, заполненным деревянными плошками и палочками для еды. В бадьях оказалось клейкое пресное варево из риса, а в плошках – тепловатый жидкий чай. Андрия отдала свою долю изможденной, непрерывно кашляющей молодой женщине и решительно подошла к охранникам:

– Я хочу поговорить с господином Мендесом.

– А отчего не с самим императором? – насмешливо поинтересовался охранник.

– Мендесу не понравится, если ты не передашь ему мою просьбу. Я знаю, как он может получить двойную цену вон за ту женщину. – И Андрия показала пальцем на Ли.

– Чего? За эту жирную чушку? – расхохотался охранник, но быстро посерьезнел. Там, где речь идет о больших деньгах, не стоит беспечно отмахиваться от любого предложения. – Ладно, мы ему скажем, но не надейся получить ответ.

Через полчаса в барак заявился сам Мендес в зеленом длиннополом сюртуке, клетчатых брюках и ярком аскотском галстуке с широкими, как у шарфа, концами. Он окликнул Андрию через решетчатое окошко в двери:

– Что ты хотела мне сказать? Только поживее. До торгов осталось всего десять минут.

Девушка подошла и вполголоса рассказала ему о придуманном Ли плане.

Мендес в раздумье погладил бороду.

– Так-так… Неплохо, очень неплохо… Мать и ее юная дочь… Да, пожалуй, мне это нравится. Хорошо, я подумаю. А теперь переодевайся. Вот твое новое платье.

Охранник открыл дверь и внес плетеную корзинку с выглаженной одеждой. Мендес в отличие от большинства торговцев живым товаром настаивал, чтобы его девушки выставлялись на торги чистыми и опрятными. Они приносили ему намного больше денег, чем немытые оборванки, которых выставляли другие.

Для Андрии было приготовлено нечто особенное – изящный замшевый жилет, который шнуровался впереди, и полупрозрачные шаровары, туго обхватывающие щиколотки.

– У меня вид, как у наложницы из гарема турецкого султана! – проворчала Андрия, закончив одеваться.

– А я чувствую себя необыкновенно величественной, – сказала Ли, принимая царственную позу. Широкое платье из алого шелка укутывало женщину с головы до ног и скрадывало ее полноту.

Дверь неожиданно распахнулась, и в барак ввалились охранники:

– Эй, шлюхи, а ну шевелись! Пора на торги!

Их всех, как скотину, согнали во внутренний двор, где уже толпились покупатели. Женщин выстроили вдоль кирпичной стены и приказали ждать своей очереди. В центре двора возвышался деревянный помост. На нем, как поняла Андрия, и будет выставляться живой товар. Тем временем покупатели оглядывали их с ног до головы и делали пометки в записных книжках или на клочках бумаги. Андрия удостоилась особого внимания. Один незнакомец в форме офицера торгового флота – капитан корабля, решила Андрия, заметив золотые нашивки на кителе и фуражке, – глаз от нее не мог отвести. Был он смугл и темноволос, с резкими чертами лица – скорее всего итальянец или француз.

Торги шли на удивление бойко, и очень скоро у стены остались только Андрия и Ли Су. Мендес загодя придумал такой расклад, чтобы разжечь интерес покупателей.

– Как видите, я приберег свой лучший товар к самому концу. Предлагается единственная в своем роде сделка. Мать и дочь выставляются на торги вместе.

По толпе прокатился удивленный гул одобрения.

– Но о самом ценном я еще не сказал. – Мендес театрально воздел руки, требуя внимания. Он сделал умелую паузу и окинул алчным взглядом обступивших помост покупателей: – Девушка – девственница!

В ответ на его заявление толпа разразилась хохотом и градом насмешек:

– Девственница, как же, держи карман шире! Мендес, это слишком даже для тебя!

– Ба, на сто миль вокруг Макао днем с огнем не найдешь ни одной девственницы! За кого ты нас держишь?

Торговец сделал умиротворяющий жест:

– Друзья, клянусь душой моей горячо любимой усопшей матери, что эта девушка – девственница! С самого рождения и до последнего времени она жила в женском монастыре. – Монастырь звучал еще лучше, чем миссия. – Вела целомудренную и уединенную жизнь истинной святой. Когда вы ее купите, отведите к доктору, и, если тот опровергнет меня, даю слово – я верну все деньги до последней монеты!

Все внимание теперь обратилось на Андрию.

– Красавица, он не врет?

– Ты на самом деле целенькая?

– А мать что скажет? Твоя дочка и вправду девица?

Ли обняла Андрию, прижала к себе и с упреком бросила в толпу:

– Она чиста, как снег на вершинах Тибета! Ни один мужчина не притрагивался к ее красоте!

И хотя кое-кто еще сомневался, большинство поверили Мендесу и Ли. Торги начались.

– Предлагаю тысячу за обеих! – выкрикнул кто-то.

Мендес открыто расхохотался:

– Бери свою мелочь и отправляйся домой, дружище. Оставь серьезные дела мужчинам, сынок.

– Две тысячи!

Цена удваивалась, утраивалась и продолжала расти. Андрия и Ли явно произвели большое впечатление.

Все это время смуглолицый капитан, скрестив руки на груди, молча стоял в задних рядах. С его губ не сходила высокомерная улыбка. Участия в торгах он не принимал.

Тем временем Мендес перешел к заключительной части торгов:

– Есть еще предложения? Нет? Тогда я спрашиваю в последний раз. Есть еще предложения? Раз… Есть еще предложения? Два…

Неожиданно смуглолицый перебил его:

– Я даю за этих двоих…

И он назвал такую сумму, от которой все вокруг просто ахнули. У Мендеса челюсть отвисла:

– Сэр, я, случайно, не ослышался?

– Нет, не ослышались. Давайте поскорее уладим это дело. Мое судно отплывает через час.

– Договорились. Женщины становятся собственностью – простите, сэр, ваше имя?..

– Рене Дюбуа, капитан корабля флота его величества «Мартиника». – Он прошел прямо к помосту и протянул Мендесу толстую пачку денег: – Держите. Я забираю их с собой.

– Отлично! Я отправлю с вами двоих охранников, чтобы вы благополучно добрались до своего судна. Будет чистым безумием, если вы пойдете по улицам Макао в сопровождении такой красавицы и без охраны.

– В этом нет необходимости, – отрезал капитан и распахнул полы кителя. За поясом у него красовалась пара пистолетов. Неуловимым движением он выхватил их, взвел курки и наставил на Мендеса, целясь точнехонько в лоб. – Видите, я вполне способен позаботиться о себе и о дамах.

Мендес сник.

– Это я сказал на всякий случай, капитан. Мало ли что, сами знаете…

Дюбуа засунул пистолеты за пояс, застегнул китель на все пуговицы и направился к стоявшим в стороне Андрии и Ли.

– Идемте, милые дамы. Если вам взбредет в голову сбежать, то могу вас заверить, что без колебаний выстрелю вам обеим в спину. – Улыбка его была, как лезвие бритвы. – Полагаю, вы согласитесь, что лучше принять смерть, чем оказаться в лапах развратных подонков, которых полно в округе.

– Ваш китайский просто великолепен, – похвалила его Андрия.

– Так же, как английский, французский, немецкий и испанский, – сухо ответил он.

– Даем слово, что не будем пытаться бежать. В сущности, мы с нетерпением ожидаем морского путешествия. Могу я спросить вас, куда мы держим путь?

– Можете. В Соединенные Штаты Америки.

К его изумлению, Андрия радостно захлопала в ладоши.

– Я так надеялась, что вы скажете именно это. Капитан, спасибо за то, что купили нас!

Он запрокинул голову и рассмеялся:

– У меня такое чувство, что я только что весьма выгодно вложил свой капитал.

Глава 7

Тондлон разбудил Люка далеко за полночь. Они устроили привал на опушке небольшого леса, поужинали вяленым мясом, сухарями и чаем, завернулись в одеяла и улеглись спать на импровизированные тюфяки из тутовых листьев.

– Что случилось? – Люк сел и потянулся.

– Я услышал подозрительный шум и немного прогулялся вокруг. Юань со своими людьми встал лагерем в четверти мили отсюда.

– Андрия? – Остатки сна мгновенно улетучились.

– Не думаю, что она с ними. У меня такое впечатление, что они возвращаются из Макао.

– А это означает, что она у работорговцев.

– Боюсь, что дело обстоит именно так.

– Идем! – Люк отбросил одеяло и вскочил на ноги.

– Что ты собираешься делать? Нам со всеми не справиться.

– Я намерен справиться только с одним. С Юанем.

Они осторожно подобрались к поляне, на которой стояли лагерем бандиты, и, прячась за деревьями, обошли ее вокруг. Люк решил, что самый большой шатер принадлежит Юаню. Перед входом сидели двое караульных и дремали перед угасающим костром.

Люк сделал знак Тондлону, чтобы тот следовал за ним. Они подкрались к шатру с тыла и затаились.

– Дай нож! – прошипел Люк. – Жди здесь.

С ножом в руке юноша тенью метнулся к шатру и одним движением разрезал острым, как бритва, лезвием потертую парусину. Замерев, он прислушался, не проснулся ли Юань от треска разрываемой материи. Убедившись, что все спокойно, Люк проскользнул внутрь шатра. Постоял немного, пока глаза не привыкли к темноте. В жаровне едва тлели угли, отбрасывая неверные красноватые отблески. В полумраке Люк разглядел койку, на которой, завернувшись в одеяло, мирно похрапывал Юань. Люк подошел к койке и опустился на колени. Не спеша приставил нож к горлу спящего, зажав ему рот ладонью.

Юань мгновенно проснулся и дернулся.

– Одно движение – и ты труп, – прошептал по-китайски Люк. – Я располосую тебе горло от уха до уха. Сейчас я уберу руку, и ты сможешь говорить. Но помни: одно неверное движение, и… – Для пущей убедительности Люк легонько надавил острием ножа на горло Юаня. – Где девушка? Только не трать время на вранье. Я знаю, что ты отвез ее в Макао, на невольничий рынок. Отвечай шепотом, иначе убью сразу.

Главарь послушно зашептал дрожащим голосом:

– У торговца Мендеса. Он самый известный в Макао. Все его знают, и тебе не составит труда его отыскать.

– В твоих же интересах, чтобы я нашел девушку, потому что в ином случае я из-под земли тебя достану и отрежу яйца, понял? От моей мести тебе нигде не укрыться.

С этими словами Люк ребром ладони резко ударил китайца по лбу. Юань охнул и затих. Люк выбрался из шатра наружу и неторопливо вернулся к дожидавшемуся его Тондлону.

– Ну как? Узнал, где она? – шепотом спросил китаец.

– Они продали ее какому-то Мендесу.

– Мендесу? Вон оно как!.. – скорбно покачал головой Тондлон. – Я слишком хорошо знаю негодяя. Он свой товар распродает быстро, так что нам лучше поторопиться.

– Сколько отсюда до Макао?

– Мы будем в городе самое раннее к полудню.

– Прекрасно! Давай не тратить время на разговоры.

Друзья направились на юго-восток и взяли такой темп, что скоро готовы были испустить дух. Когда уже стало казаться, что они сейчас упадут без сил, у обоих открылось второе дыхание. Путники прошагали еще часа два и сделали короткий привал у родника, чтобы напиться. Немного передохнув, они продолжили путь.

Около одиннадцати утра Люк и Тондлон достигли наконец той части Макао, где торговали невольницами.

– Контора Мендеса – вон она, видишь? – сказал Тондлон и уверенно направился в сторону белого оштукатуренного здания. Вход им преградил вооруженный мулат огромного роста.

– Нам надо переговорить с Мендесом, – требовательно сказал Тондлон. – Мы ищем одну девушку.

Мулат ухмыльнулся:

– Поздновато заявился, братец. Пару часов назад все девки пошли с молотка. Приходи в среду, мы наберем новеньких, тогда и выберешь себе по вкусу.

– А в сегодняшней партии случайно не было девушки, которую придерживали до конца торгов?

Охранник нахмурился:

– Должно быть, ты говоришь о полукровке. Мендес еще твердил, что она девственница. Черные волосы, глаза, будто два сапфира. Красавица что надо.

– Это она! – воскликнул Люк. – Кто покупатель?

– Какой-то лягушатник-капитан.

– Корабль? Как называется корабль?

– Черт его знает… Он вроде бы называл… Не помню… Что-то вроде… Погоди-ка. Место какое-то, остров в Карибском море.

– Куба? Гаити? Ямайка? – нетерпеливо перечислял Люк, судорожно вспоминая названия. – Мартиника?

– Точно! Мартиника! – облегченно вздохнул мулат.

Люк стиснул руку Тондлона:

– Скорее… В порт, на пристань…

– Да вы, друзья, уже опоздали, – благодушно сообщил охранник. – Этот капитан сказал, что отплывет сразу, как только возьмет на борт женщин. Так что уже часа два как они в море и держат курс на Соединенные Штаты.

– Черт! – выругался Люк и в отчаянии ударил кулаком о ладонь.

Он повернулся и поплелся по улице. Тондлон шел следом. В конце концов они оказались на пристани и узнали, что без пятнадцати девять «Мартиника» действительно ушла, взяв курс на Сан-Франциско.

– Сан-Франциско… – Люк задумчиво посмотрел на расстилавшуюся перед ними водную гладь, потом дошел до конца пирса и уставился на далекую линию горизонта. – Ее точно засунут в один из борделей Сидней-тауна. Господи! Что за судьба! От одной мысли об этом у меня кровь стынет в жилах! Тондлон, я должен ее спасти!

– Каким же образом?

– Бросить миссию. Занять у церкви денег на проезд и сесть на первый же корабль, идущий в Штаты.

– Ты сможешь занять денег на два билета?

Люк радостно улыбнулся и дружески хлопнул Тондлона по спине.

– Ты же не думаешь, что я сбегу и брошу моего доброго друга и пожизненного защитника на произвол судьбы? Пошли, нам надо вернуться в миссию и рассказать брату Соулу и сестре Рут о наших планах.

– Давай наймем лодку, – предложил Тондлон. – После нашего путешествия у меня ноги не ходят.

– У меня с ногами не лучше. Согласен. Пошли разузнаем, что мы сможем сделать.

Было уже почти темно, когда сампан подвез их к берегу около миссии. Когда они рассказали Карлтонам, что Андрию увезли в Сан-Франциско, сестра Рут не могла скрыть своего горя.

– Конечно, вы просто обязаны помочь ей. Сколько бы это ни стоило, церковь будет только благодарна за предоставленную возможность поддержать нашу дорогую сестру Андрию в столь тяжкий для нее час. В этом и есть смысл пожертвований. Я сейчас достану из сейфа деньги. – Брат Соул хранил средства миссии в тайнике за алтарем, чтобы спасти их от бандитов.

– Мы переночуем здесь, – сказал Люк. – День сегодня был долгим и тяжелым. Если честно, то я просто-напросто выдохся.

Сестра Рут крепко обняла его.

– Конечно, мой дорогой, тебе необходимо отдохнуть. И хорошенько поужинать. Я пойду попрошу повара что-нибудь приготовить.

После ужина Люк и Тондлон поднялись наверх, в спальню, и, едва добравшись до кроватей, сразу провалились в сон. Проснулись они с восходом солнца. К этому времени брат Соул уже договорился с одним из рыбаков, чтобы тот отвез путешественников вниз по реке, до Макао. Расставание вышло трогательным до слез. Распрощавшись с обитателями миссии, друзья разместились в джонке вместе со своим небольшим скарбом.

Тондлон оделся в белый миссионерский костюм.

– Эта одежда поможет тебе, – посоветовал ему Люк. – Учитывая твой великолепный английский, мы легко выдадим тебя за американца китайского происхождения. Когда я покидал Сан-Франциско, въезд для всех эмигрантов был свободным. Но никогда ничего нельзя знать заранее. Как только упрочатся законность и порядок, таможенники возьмут это дело в свои руки.

– Если понадобится, я куплю себе поддельные документы о принятии американского гражданства.

– Есть что-нибудь, что нельзя купить в Макао? – покачав головой, поинтересовался Люк.

– В Макао ты можешь купить абсолютно все.

– Что ж, это может оказаться нелишним, – с неохотой признал Люк. – Ладно, уговорил. Мы купим тебе эти бумаги.

Тондлон привел Люка в маленькую типографию, затерявшуюся в лабиринте кривых улочек Макао. Владелец заведения, иссохший китаец с длинными, болтающимися за спиной косичками, при виде Тондлона просиял от радости и затараторил по-китайски с такой скоростью, что Люк ничего не понял.

– Я много раз помогал Цину, – пояснил Тондлон. – Так что мы старинные друзья.

Старинный друг не замедлил подтвердить его слова, без раздумий согласившись за пустяковую сумму сделать Тондлону нужные документы.

– Все будет готово к завтрашнему утру, – заверил он.

Договорившись, они отправились в порт, чтобы взять билеты на рейс в Америку.

– Вам повезло, – заявил им служащий пароходной компании. – Послезавтра в Сан-Франциско отплывает голландское торговое судно.

Чтобы сэкономить деньги, они подыскали неподалеку от порта дешевую ночлежку – барак, в котором вместе с ними спали на циновках еще человек тридцать. На следующий день они убивали время, бесцельно бродя по узким и немыслимо грязным улицам Макао.

– Если и есть на свете место, которое в точности соответствует выражению «прибежище порока», так это здесь! – воскликнул Люк. – Дождаться не могу, когда мы наконец уплывем отсюда.

В день отъезда с восходом солнца они уже стояли у сходней, хотя «Роттердам» отплывал только в три часа пополудни. Люку казалось, что время тянется бесконечно. Юноша нетерпеливо вышагивал по пристани, то и дело поглядывая на карманные часы. Наконец над пристанью разнесся приказ первого помощника капитана: «Убрать сходни, отдать швартовы!»

Люк и Тондлон стояли на корме и смотрели, как остров Макао все уменьшался и уменьшался в размерах, пока совсем не исчез за горизонтом. Люк обнял своего друга за плечи:

– Ну что ж, Большая Репа, вот мы и тронулись в путь.

Китаец ухмыльнулся, вытащил из нагрудного кармана пиджака документ и звучно похлопал им по ладони:

– Тондлона нет – упокой, Господи, его душу! Есть Джон Йе, прошу любить и жаловать.

– Придется привыкать, ничего не поделаешь. Ну, к прибытию в Сан-Франциско я с этим справлюсь. Джон Йе… Звучит очень даже неплохо. А в этом отутюженном костюме и с новой короткой стрижкой ты, дружище, ну, прямо вылитый цивилизованный американец!

– Ага, цивилизованный американец, – с легким сарказмом повторил Тондлон. – Вот только в сердце я навсегда останусь благородным дикарем.

Обменявшись еще парой шуток, они спустились вниз, чтобы переодеться к ужину.

Этой ночью Люку приснилась Андрия. Они лежали в траве, и их нагие тела сплетались в любовном объятии. Он ласкал ее бархатистую кожу, ее тонкие пальцы нежно подбадривали и наполняли силой его мужскую плоть.

А где-то посредине Тихого океана на жесткой корабельной койке спала Андрия, делившая тесную каюту еще с пятью женщинами. Всех их объединяло одно горькое будущее – публичные дома Сан-Франциско. Андрии снился Люк. Она беспокойно зашевелилась и тихонько простонала, когда, отцеловав ее напрягшиеся соски, он медленно и мучительно сладостно погрузился в нее.

Если не считать тесноты, в каюте все было устроено вполне сносно для такого долгого плавания. Женщинам, кроме Андрии, никогда не доводилось жить в таких условиях. Днем они могли свободно гулять по палубе, и обращались с ними достаточно вежливо. Капитан Дюбуа поддерживал на корабле железный порядок. Команде было прямо сказано, что того, кому взбредет в голову приставать к пассажиркам, ждут трюм и кандалы до конца плавания.

– Это касается и офицеров, капитан? – с улыбкой поинтересовался первый помощник, всем своим видом показывая, что не принимает предостережение всерьез.

– И офицеров, Дюма. А твою самодовольную рожу ждет еще и хлыст.

– Слушаюсь, сэр!

Дюма считал себя записным сердцеедом, поскольку в каждом порту оставлял очередную подругу, которой нередко предстояло объяснение с взбешенным мужем или любовником. Первый помощник был стройный, жизнерадостный блондин, с холеными усами и карими глазами, чей взгляд многие женщины считали неотразимым.

Дюбуа выдал женщинам одинаковую бесформенную одежду, которая живо напомнила Андрии мормонскую миссию. Капитан решил не испытывать судьбу и лишний раз не искушать свою похотливую команду.

Однако Алексис Дюма гордился своим «неотразимым взглядом», мысленно раздевая каждую встретившуюся ему женщину. Андрия, едва ступив на борт, буквально потрясла его. Шли дни, однообразные, скучные, и его распутное воображение все чаще и чаще занимали необузданные фантазии о любовных утехах с юной красавицей.

– Сил моих больше нет! – сказал он себе в один из особо тоскливых дней. – Я должен переспать с этой шлюхой. И клянусь всеми святыми, она окажется в моей постели!

В голове у него созрел план. После обеда он обратился к капитану:

– Сэр, мне кажется, будет нелишним чем-нибудь занять женщин до конца плавания. Я уже несколько раз слышал, как они жаловались, что не знают, куда себя девать от безделья. А одна на днях даже бесстыдно флиртовала с матросами.

– Это не дело, – нахмурился Дюбуа. – Ладно, Дюма. Что ты предлагаешь?

– Для начала мы могли бы поручить им убираться в каютах офицеров. Кроме того, всегда найдется дело на кухне. Уж в этом-то они наверняка знают толк.

– Хорошо. Передаю это дело в твои руки, Дюма.

Весело мурлыча себе под нос, помощник заторопился к каюте, где жили невольницы, и постучал в дверь. Голос Андрии пригласил его войти.

Деловым тоном он рассказал женщинам о разговоре с капитаном.

– Начнем сегодня же. Каждая из вас будет отвечать за порядок в одной из офицерских кают. По-моему, работа нетрудная. – Он начал отдавать распоряжения: – Ли Су, ты займешься каютой капитана… – Распределив обязанности между всеми, Дюма повернулся к Андрии: – А ты, Сун Ин, займешься моей каютой. На сегодня все.

Женщины были только рады заняться хоть чем-нибудь, чтобы избавиться от скуки. После обеда они разошлись по своим рабочим местам. Андрия отправилась в каюту Дюма.

– Мистер Дюма, я готова начать уборку.

– Входи и закрой дверь, – распорядился первый помощник. Он лежал на койке и так углубился в книгу, что даже не поднял глаз.

Андрия молча стояла посреди каюты в ожидании распоряжений. Наконец, прервав затянувшееся молчание, она робко попросила:

– Мне будет легче прибираться, если вы на время выйдете из каюты.

Дюма оторвался от книги и одарил Андрию ослепительной улыбкой.

– Да у меня и в мыслях нет уходить отсюда, моя дорогая. – Он отложил книгу в сторону и встал. – Иди-ка сюда, Сун Ин.

– Меня зовут Андрия.

– О, что за чудное имя у прелестной розы… В таком случае я должен подойти сам.

Девушка поняла, что у помощника на уме, и быстро шагнула назад к двери. Дюма кошкой метнулся к Андрии и не дал ей повернуть дверную ручку. Девушка забилась, пытаясь вырваться, но француз был намного сильнее нее. Обхватив ее горло борцовским захватом, он заломил ей руку за спину и поволок к койке.

– Можешь на время забыть об уборке, змеиное отродье! Мы сейчас займемся более важным и неотложным делом.

Дюма завалил ее на матрас и задрал юбку. Девушка в отчаянии колотила его кулачками, пока он насильно раздвигал ей ноги и стаскивал с нее панталоны.

– Если ты меня изнасилуешь, капитан вздернет тебя на рее, идиот! – выкрикнула ему в лицо Андрия. – Ты что, забыл, какую кучу денег он отвалил за мою девственность? Если по твоей милости я лишусь невинности, он понесет убытки!

Дьявол! Одержимый желанием, Дюма напрочь забыл про эту маленькую деталь. Он был уверен, что сумел бы укротить гнев капитана, если бы дело касалось любой другой девки. Но эта – особое блюдо. Девственница!

– Ладно, держись обеими руками за свою чертову вишенку! Чтобы ободрать кошку, есть много разных способов, а не только самый известный.

Дюма стащил Андрию с койки и заставил встать на колени. Стоя перед ней, он расстегнул брюки и спустил их до щиколоток. Потом уселся на край койки, широко расставив ноги, и грубо схватил девушку за голову обеими руками.

– Может, ты никогда и не трахалась, красавица, но дело наверняка знаешь. Давай поспеши, а то у меня в глазах уже мутится.

При виде налившегося кровью огромного детородного органа Андрия почувствовала непреодолимое отвращение. Она упиралась изо всех сил, но Дюма неумолимо пригибал ее голову все ниже и ниже, заставляя исполнить свою мерзкую прихоть.

Увидев, как губы девушки смыкаются вокруг его вздыбившейся плоти, Дюма хрипло простонал в предвкушении желанного наслаждения…

Матросы занимались своим обычным делом – драили палубу, отскабливали облупившуюся краску, сращивали внакрой линь. День выдался на удивление тихий, и солнце золотыми зайчиками весело играло на гребнях невысоких волн. И вдруг царившую вокруг безмятежность разорвал дикий вопль. Был он таким пронзительным, исполненным такой муки, что все буквально окаменели.

Крик все длился, уже напоминая предсмертный вой, от которого мороз пробирал по коже. Некоторые матросы испуганно осенили себя крестным знамением.

– Спаси и сохрани, пресвятая Дева Мария! – побледнев, громко выдохнул боцман.

Его слова, казалось, прогнали колдовские чары, люди вокруг задвигались, зашумели и, побросав все дела, устремились туда, откуда несся ужасный крик.

Второй помощник Клесо добежал до каюты Дюма раньше всех. Следом спешил капитан. Едва они распахнули дверь, как вой прекратился. Оба безмолвно застыли на пороге с выражением неподдельного ужаса на лицах.

– Что там такое, капитан? – спросил стоявший за спиной Дюбуа матрос.

– Где Дюма? – раздался другой голос.

Сгоравшие от любопытства матросы толпились около входа в каюту первого помощника, пытаясь заглянуть внутрь через спины капитана и Клесо.

– А ну разойдись! – крикнул Дюбуа, отступая в сторону, чтобы пропустить Андрию.

Лицо девушки напоминало посмертную маску, глаза невидяще смотрели перед собой. Мужчины молча расступились, и она в гробовой тишине ушла, двигаясь, как сомнамбула. Рот ее был густо испачкан кровью, а из уголка губ на подбородок стекала тонкая алая струйка.

За годы своей службы капитан Дюбуа был свидетелем многих страшных вещей, от которых волосы вставали дыбом и кровь стыла в жилах. Но все это бледнело в сравнении с тем, что сейчас открылось его взору.

– Клесо, проследите, чтобы тело приготовили к погребению. Чем раньше это произойдет, тем лучше. Если понадоблюсь, я буду у себя.

По дороге он заглянул в каюту к женщинам, чтобы узнать, что с Андрией. Девушка, скрестив ноги, сидела на койке, совершенно безучастная ко всему происходящему вокруг. Остальные женщины суетились вокруг, кудахтая как озабоченные наседки.

– Что ты с ней сделал? – сердито бросила ему в лицо Ли.

– Да ничего. Она споткнулась и со всего маху ударилась головой о лебедку. Вот рот себе и разбила. Могло быть и хуже.

Дюбуа устало повернулся и, волоча ноги, поплелся в свою каюту. Там он сел за письменный стол и раскрыл вахтенный журнал. Взял ручку, обмакнул в чернильницу и в нерешительности застыл, держа перо над чистой страницей.

Если он добросовестно и подробно запишет все, что произошло с Дюма, то, едва они пришвартуются в Сан-Франциско, полиция заберет у него Андрию. А это будет означать, что он потеряет все деньги, которые заплатил за нее. Что касается морали, то он глубоко сожалел об ужасной участи, постигшей первого помощника. Правда, он сочувствовал и Андрии. Дюма попытался развратить девушку самым скотским образом и довел ее до умопомрачения. Точно, это и было временной потерей рассудка. И вполне может статься, что когда она придет в себя, то ничего не будет помнить о пережитом ужасе.

«На борту этого судна я и судья, и присяжные, и палач. Таким образом, по рассмотрении дела я признаю девицу Андрию невиновной в убийстве Алексиса Дюма».

Закончив эту мысленную тираду, Дюбуа склонился над вахтенным журналом и твердым почерком вывел: «Сегодня первый помощник капитана Алексис Дюма скоропостижно скончался от апоплексического удара. Сегодня же погребен в море по христианскому обряду…»

Глава 8

В Сан-Франциско, на Пасифик-стрит, и десять лет спустя после знаменитой калифорнийской золотой лихорадки 1849 года подпольные дельцы продолжали безнаказанно проворачивать свои темные делишки…

Эта улица, известная еще под названием Шикарный проспект, представляла собой бесконечную череду винных лавок, танцевальных залов, забегаловок, пивных и салунов, в которых желающие могли насладиться низкопробными развлечениями всех сортов. На Пасифик-стрит постоянных борделей не было, поэтому во всех названных местах приторговывали девочками. Можно сказать, весь этот район города был одним огромным публичным домом.

Капитан Дюбуа трижды бывал в Сан-Франциско и успел за это время основательно изучить город. Каждый раз он привозил один и тот же груз – французских шлюх, надерганных из домов терпимости Парижа или Марселя. Многие приезжали со своими сутенерами, или «макинтошами», как их называли здесь, в Сан-Франциско.

Одна из его подопечных, восхитительная брюнетка по имени Генриетта Д’Арси, утверждала, что в конце первого года работы на побережье сумела положить в банк ни много ни мало пятьдесят тысяч долларов. Еще через год она открыла на Портсмут-сквер роскошный публичный дом, известный его завсегдатаям как «Париж». Заведение это было одним из немногих, где обслуживали богачей, сколотивших баснословные состояния на спекуляциях.

В этот самый «Париж» Дюбуа и привез Андрию и Ли. Женщин поразила роскошная отделка дома в стиле рококо. Под высокими потолками сверкали хрустальные люстры. Стены украшало множество зеркал и картин, на которых были изображены обнаженные женщины в сладострастных позах. В глубине главного зала на помосте играл оркестр, к удовольствию тех, кто решил потанцевать. Пары в вечерних туалетах упоенно кружились по натертому до блеска тиковому паркету.

Генриетта одевала своих «девочек» по самой последней моде – в платья, привезенные прямо из Франции. От многоцветья шелка, бархата, гипюра, крепа и тарлатана рябило в глазах. Шелковое нижнее белье было со вкусом отделано тонкими кружевами. Замысловатые прически девушек украшали либо гирлянды из жемчужин и драгоценных камней, либо сеточки из тонкой золотой нити.

Мужчины во фраках и ослепительно белых галстуках являли разительный контраст с золотоискателями в заляпанных грязью стоптанных сапогах и нестираных рубахах и штанах, которые зарабатывали свое состояние, горбатясь на приисках всего несколько лет назад. Горькая ирония судьбы – зарождающаяся аристократия Сан-Франциско состояла главным образом из потаскух и грубых, неотесанных, невежественных работяг.

В те годы про это даже сложили песенку, которую распевали на каждом углу:

Рудокоп приехал первым, Шлюха приплыла второй. Они друг с дружкой полежали, И на свет появился местный герой.

За игровыми столами яблоку негде было упасть. Крупье в своей традиционной форме – белая манишка, черный фрак, белые перчатки – мастерски вели азартное действо. Андрия в изумлении глазела на рассыпанные по столам груды золотых и серебряных монет вперемежку с мешочками с золотым песком и самородками.

Дюбуа, откровенно забавляясь ее реакцией, с усмешкой заметил:

– Не такое уж и плохое место для работы, верно?

– О нет, – покачала головой Андрия. – Мне никогда не сравниться с этими разодетыми в пух и прах леди.

Капитан рассмеялся:

– Здешние дамы и шлюхи с Пасифик-стрит – на деле, считай, родные сестры. Разница только в цене. Пошли. Генриетта ждет нас.

Их сопровождал слуга, одетый в ливрею, достойную дворецкого из старого аристократического английского дома. Поднявшись на второй этаж, он повел их по длинному, покрытому толстым ковром коридору. Стены украшали богато расшитые гобелены, на которых были изображены сцены более чем фривольного содержания. Изящные масляные лампы, вставленные в бра, отбрасывали вокруг уютный розоватый свет. На этаже было по меньшей мере двадцать спален, по десять на каждой стороне коридора. В них вели тяжелые резные дубовые двери.

– Кабинет хозяйки, – с легким поклоном сообщил слуга, останавливаясь у двери в самом конце коридора. На его осторожный стук ответил требовательный женский голос, приглашающий войти.

«Кабинет» – неподходящее слово для этой великолепной комнаты», – промелькнуло в голове у Андрии. Мебель в стиле ампир, пол устилали персидские ковры. В камине, сложенном из массивных камней, весело потрескивал огонь. Генриетта Д’Арси поднялась с одного из огромных кресел, что стояли у камина, и пошла им навстречу, чтобы поздороваться с Дюбуа.

Это была красивая, ухоженная женщина с темными волосами, собранными в тугой узел на затылке. Глубоко посаженные глаза загадочно мерцали на ее смуглом лице, поражавшем тонкостью черт. Ростом она была почти с Дюбуа. Черное бархатное платье с глубоким декольте сидело на ней как влитое, подчеркивая красоту обнаженных, слегка припудренных плеч и полной, тяжелой груди.

Со страстной улыбкой она горячо стиснула Дюбуа в объятиях.

– Рене, дорогой, мы так давно не виделись!

Они поцеловались и нежно обнялись.

– Добывал пополнение для твоего утонченного собрания куртизанок. На этот раз я привез тебе настоящую жемчужину. Такую ты никогда не видела и, уверен, не увидишь.

Он перешел на французский и, продолжая говорить, подтолкнул Андрию вперед. Генриетта со сложенными под грудью руками молча слушала, пристально разглядывая девушку. Время от времени она согласно кивала и вставляла несколько слов. Когда капитан замолчал, женщина оглядела Андрию со всех сторон и сказала по-английски:

– Ее красота необыкновенно изысканна. Если и ее формы столь же совершенны, тогда она действительно находка. Но пока на ней это отрепье, мне трудно что-либо сказать.

– Поверь мне, я видел Андрию без одежды, ее тело совершенно.

– Что? Ты, Рене, видел ее а ля натюр и еще смеешь утверждать, что она невинна? – рассмеялась Генриетта.

– Да, и могу присягнуть перед каким хочешь судом, что это так. – Он понизил голос и украдкой посмотрел на Андрию: – Эта девственница готова стоять насмерть за свою честь. Но мы поговорим об этом позднее и наедине.

Как Дюбуа и предполагал, когда девушка пришла в себя после кошмарного происшествия, то ничего не помнила о случившемся с ней в каюте Дюма.

Генриетта повернулась к слуге:

– Отведи новеньких куда положено, и пусть служанки сразу же начнут приводить их в порядок. – Она сморщила припудренный носик: – Терпеть не могу вшей и прочую нечисть!

– Могу заверить тебя, что женщины чистые. За кого ты меня принимаешь, Генриетта! Я имею дело только с товаром высшего качества.

– Признаю, что была не права, Рене.

Когда служитель увел новых обитательниц заведения, Дюбуа рассказал ей о том, что случилось на борту «Мартиники».

Ему редко доводилось видеть Генриетту в смятении, но сейчас она явно утратила душевное равновесие.

– Боже мой, бедный Дюма! Знаешь, он был неплохим малым, правда, когда напивался, то приставал к моим девочкам со всякими гадостями. – Она поджала губы: – Здесь я такого не допущу… А эта невзрачная простушка – неужели она ее мать? Ну, не с такой же физиономией!

– А какая тебе разница? – ухмыльнулся Дюбуа и пожал плечами. – В этом есть свои преимущества, между прочим. Отличное подтверждение того, что девица и вправду девственница.

Генриетта, соглашаясь, задумчиво покивала головой.

– В этом есть смысл. Да, это сильный аргумент. Послушай, Рене, а сколько ты заплатил за нее в Макао? Я добавлю пятьдесят процентов комиссионных.

Он подошел к столу, который стоял между двумя кушетками. На нем лежал серебряный поднос с хрустальным графином, полным рубинового портвейна, и тремя хрустальными бокалами на высоких тонких ножках.

– Не возражаешь? – спросил Дюбуа, наполнив до краев два бокала и предлагая один из них Генриетте.

Она подошла к креслу у камина и села.

– Присядь, Рене, радость моя, и расслабься. – Она призывно похлопала ладонью по сиденью рядом с собой. – Доверь мне свои нечестивые планы в отношении девочки. Я сразу хочу поставить тебя в известность, что цена у меня твердая и я ее не изменю, какой бы красотой ни обладало очередное милое создание.

Он положил ей руку на колено.

– Моя высокомерная Генриетта, уж не думаешь ли ты, что я в состоянии потребовать ростовщические проценты с той, которая мне так дорога? – Он поднес к губам ее руку и поцеловал ладонь. – Мы же любим друг друга, верно? Если бы ты согласилась, я женился бы на тебе и увез далеко-далеко.

Генриетта от всего сердца рассмеялась – настолько несуразным было это предложение. Дюбуа не удержался и присоединился к ней.

– Рене, неужели ты увезешь меня вот от этого? – Она небрежно повела рукой вокруг. – И куда же ты меня заберешь? Неужто на свой жалкий корабль? Ха! Причина жениться на мне у тебя одна – запустить свои жадные лапы в мои деньги. Я, между прочим, женщина богатая, а ты, Рене, нищий.

– Нищий, куда тут денешься, – согласился капитан.

Ему нравилось пикироваться с Генриеттой. Она мгновенно могла преобразиться или в дикую кошку, или в веселую шалунью. Голова у нее работала что надо, и уж если она чего-то хотела, то вцеплялась в желаемое мертвой хваткой. Их игривые пререкания распаляли желание в них обоих, ожидающих того неизбежного момента, когда она проведет его в свой будуар. Рене Дюбуа оставался единственным клиентом Генриетты. Она не брала в расчет Калеба Каллагана, большого либерала и крупного дельца, которому лишь хотелось произвести впечатление на своих приятелей – таких же богачей, как и он сам. Все они занимались поставками сахара и ананасов с Гавайских островов. Каллаган отвалил десять тысяч долларов наличными за право наслаждаться ее прелестями.

– Итак, сколько же ты хочешь за крошку Андрию?

Рене с задумчивым видом погладил свою эспаньолку:

– Дай подумать.

Генриетта, продолжая мило улыбаться, начала прикидывать. Если Каллаган за нее без раздумий выложил десять тысяч, то сколько же он заплатит за прелести молоденькой девственницы? Пятнадцать тысяч? Да нет, это просто ничтожная сумма! Двадцать, а то и все двадцать пять тысяч долларов!

Рене, поставив бокал на стол, положил руки ей на плечи.

– А что ты скажешь, если я предложу продать девчонку прямо сейчас, с ходу?

– Да ты спятил! Она может принести мне целое состояние!

– Любая собственность в конце концов обесценивается, – напомнил ей капитан. – Особенно та, что из плоти и крови. Конечно, ты получишь за девчонку неплохие деньги, пустив с молотка ее девственность. Но в следующий раз она уже не будет девственницей, верно? И что ты будешь продавать тогда? Она, конечно, сохранит свою красоту, и мужчины не будут жалеть денег, чтобы обладать ею, но с каждым разом вкус новизны притупляется. Могу дать голову на отсечение, что через пару месяцев она будет приносить тебе столько же, сколько любая из твоих шлюх. Они же у тебя все милашки. Вот и подумай, дорогая, сколько заплатит какой-нибудь богач за право стать первым и единственным мужчиной, наслаждающимся прелестями юной красавицы.

Генриетта лихорадочно соображала. Если Калеб Каллаган отвалит двадцать или двадцать пять тысяч за то, чтобы попробовать девственницу, сколько же он заплатит за возможность забавляться с ней у себя дома? Он же мормон. У него уже есть две жены, и обе, между прочим, изрядные потаскухи. Он вполне может позволить себе третью. Ходят слухи, что Каллаган несметно богат.

У Генриетты загорелись глаза, и тоном, не терпящим возражений, она сказала:

– Мы попросим за девицу двести тысяч долларов!

Дюбуа, уже привыкший к тому, что в Сан-Франциско может быть всякое, тем не менее ахнул.

– А не слишком ли? Кто, скажи на милость, даже в этом Содоме отдаст двести тысяч монет за женщину, пускай даже девственницу? Да это просто нелепица!

Француженка обвила рукой шею капитана и, ласково перебирая пальцами густые волосы у него на затылке, чмокнула в подбородок.

– Дорогой, предоставь все твоей малышке. – Она одарила его хитрой улыбкой: – Если я сумею провернуть эту сделку, то будет только справедливо разделить прибыль из расчета восемьдесят процентов мне, а двадцать тебе. Что скажешь?

Дюбуа притворился, что раздумывает над ее предложением, хотя на самом деле уже принял решение. Сорок тысяч долларов превосходили его самые смелые ожидания.

– Ну, Генриетта, одно слово – мягко стелешь, да жестко спать, – заметил он, отнюдь так не думая. – Я слишком хорошо знаю, чем заканчиваются все поединки с тобой. Пусть будет по-твоему. Двадцать процентов меня устроят.

Генриетта рассмеялась низким, хрипловатым смехом и спустила с плеч платье, открыв великолепные груди, все еще высокие и крепкие, с сосками, похожими на две перезрелые земляники.

– Тогда, может быть, мы скрепим нашу сделку под одеялом? – застенчиво потупив глаза, прошептала она.

Дюбуа положил руки ей на плечи, склонился к соскам и принялся легонько покусывать их. Генриетта прогнулась назад и застонала от наслаждения. Капитан опустил платье еще ниже, и оно скользнуло на пол к ее ногам. Под платьем ничего не было, кроме двух подвязок из черных кружев. Ловко отправив их следом за платьем, Дюбуа начал страстно целовать роскошное тело женщины.

– Рене! – воскликнула Генриетта. – Я хочу твою прелесть! – Ее рука скользнула вниз. – Боже, какая сила, Рене! Я…

Договорить она не смогла, потому что капитан Дюбуа подчинился желанию дамы и дал ей то, о чем она так просила.

Глава 9

Первая неделя в Сан-Франциско стала для Андрии и Ли огромной радостью. Их поселили в лучшие апартаменты из двух комнат неподалеку от кабинета мадам. Внутреннее убранство комнат поражало чрезмерной чувственностью, которая, однако, не переходила в вульгарность. Атласная обивка мягкой мебели была присобрана по краям, образуя кокетливые оборочки, балдахин над кроватью Андрии напоминал взбитые сливки на свадебном торте, который Андрия видела на картинке в какой-то книжке. Все было выдержано в белом и нежно-розовом тонах.

– Именно таким я и представляла себе будуар французской куртизанки, – заметила Андрия. – Я даже начинаю чувствовать себя француженкой!

Она надменно вздернула головку и, покачивая бедрами, плавно прошлась по комнате.

– Замечательно! – сказал кто-то по-французски у нее за спиной.

Андрия, не знавшая, что выступает перед публикой, стремительно повернулась к двери и в растерянности прижала руку ко рту.

В комнату величественно вплыла Генриетта Д’Арси, за которой следовала целая свита служанок, нагруженных охапками шелкового и атласного нижнего белья, всевозможных платьев и другими предметами женского туалета.

Генриетта поражала воображение ярко-алым свободного покроя пеньюаром с широкими рукавами. Андрия уже неоднократно видела Генриетту, и та всегда была одета в алое, белое или черное.

Генриетта так объяснила ей свое пристрастие к этим цветам: – «Белый – это чистота, рождение и юность. Алый – годы, отданные чувствам, когда по жилам бежит горячая кровь. Ну а черный – тут она раскинула руки в стороны и опустила голову, – означает старость, тело, увядшее, как цветок осенью. Смерть».

– Ну что ж, милочка, сегодня твой дебют. И предупреждаю: никакого театрального подражания! Надо же, «французская куртизанка»!

– Я никого не хотела обидеть, – покраснела Андрия.

– Ничуть в этом не сомневаюсь! – рассмеялась Генриетта и, подойдя к девушке, приобняла ее за плечи. – Просто женщине не следует выступать в несвойственной ей роли. Вот я – французская куртизанка и, как всякая куртизанка, порочна. Такой я была и тогда, когда приехала в Америку. Ты же, милая девочка, экзотический цветок с Востока, чистый и утонченный. Поэтому тебе предназначена роль скромницы. Руки сложить перед собой, взгляд потупить. Говорить, только если к тебе обратятся. – Генриетта бросила долгий, оценивающий взгляд на Ли: – А как быть с тобой, мамочка? – В ее голосе прозвучала неприкрытая насмешка. – Сделать из тебя гордую родительницу этой восхитительной дочки? Дай-ка мне подумать… Пожалуй, твоя полнота и невзрачность сойдут для матери. Но зубы, Господи Боже мой, эти зубы! Надо пригласить доктора Лукаса, чтобы он хоть что-нибудь с ними сделал. – Она повернулась к служанкам: – Ну ладно, девочки, займитесь пока Андрией.

Следующие два часа стали для Андрии истинным мучением. Как всякая нормальная женщина, она знала, что значит быть хорошо одетой, но мадам Д’Арси своей придирчивостью просто сводила с ума.

Одного только нижнего белья Андрия перемерила не менее десятка вариантов, пока наконец Генриетта не остановила свой выбор на белом лифчике и шелковых кружевных панталонах.

– Соблазнительно, но скромно и со вкусом, – удовлетворенно кивнула она.

Выбор подходящего платья дался Андрии еще тяжелее. Девушка перемерила дюжину, прежде чем взыскательная мадам улыбнулась и захлопала в ладоши:

– В самую точку!

Оглядев себя в зеркало, Андрия вынуждена была признать, что платье действительно великолепно – из лионского белого шелка с набивными крупными розами, отделанное по подолу, вороту и рукавам белым кружевом.

– Теперь прическа. Что ты надумала, Хизер?

– Может быть, шиньон с сеточкой?

– Нет, слишком вычурно, – нахмурилась Генриетта.

– А если широкая заколка-пряжка и шелковая лента?

– Вот это другое дело! Только вместо ленты букетик фиалок или анютиных глазок.

Еще час ушел на прическу, и наконец мадам Д’Арси с удовлетворенным вздохом подвела итог:

– Время потрачено не зря, верно, мамочка?

Ли сияла от восторга:

– Она просто очаровательна!

– Очаровательна, – кивнула Генриетта. – Красива. Невинна. Но эта скромность и непорочность обещают в будущем никем еще не открытую чувственность. Прекрасно! – воскликнула она по-французски. – Думаю, наши гости будут весьма довольны, милочка.

Сердце Андрии сжалось. С того самого дня, когда она была выставлена на продажу в Макао и ее купил капитан Дюбуа, девушка понимала, чем все это кончится. При всей своей бьющей в глаза роскоши, при всей пышности апартаментов, при всех этих безупречно одетых красивых женщинах «Париж» оставался тем, чем и был, – самым настоящим борделем, который посещали богатые, но дурно воспитанные мужчины, причисляющие себя к местной аристократии. Андрия набрала в грудь воздуха и заставила себя задать главный вопрос:

– Мадам Д’Арси, я начну работать сегодня вечером? Внизу, вместе с остальными девушками? И буду с мужчиной? – Покраснев, она потупилась.

Генриетта рассмеялась и обняла девушку за плечи:

– Значит, мы приготовились немножко схитрить, а? Неужели ты думаешь, что твою девственность я продам за такую ничтожную цену?

– Не понимаю.

– Мое дорогое дитя, ты владеешь богатством, которого в Сан-Франциско нет ни у одной женщины старше двенадцати лет, – ты целенькая.

– Но мне казалось… то есть я хочу сказать, разве капитан Дюбуа привез меня сюда не для того, чтобы… – Она запнулась, пытаясь облечь свою мысль в слова.

– Дитя мое, ты исключительно удачливая девушка. Я тебе все сейчас объясню. Нет, ты не будешь продавать себя ночь за ночью разным мужчинам. Благодаря мадам Д’Арси сегодня ты проведешь ночь только с одним мужчиной. Очень богатым, но не слишком привлекательным. Тебя поселят в роскошном доме со слугами, которые будут рады выполнить любое твое распоряжение…

– Что вы такое говорите? – нахмурилась совсем сбитая с толку Андрия.

Генриетта улыбнулась и посмотрела на Ли:

– Ты и твоя мать обретете покровительство одного из трех самых богатых людей в Сан-Франциско, да что там – во всей Калифорнии!

Все сказанное Генриеттой испугало Андрию гораздо больше, чем перспектива работать на первом этаже, как другие девушки.

– Значит, мы будем проданы второй раз?

– Ну что ж, моя дорогая, слово сказано. Да, вас продадут тому, кто даст самую большую цену. Но это будет не так мерзко, как в Макао, где вы попали в грязные лапы этого негодяя Мендеса. Как я уже говорила, ты станешь содержанкой богатого и влиятельного человека. Если бы ты опросила всех женщин Сан-Франциско или любого другого города, то, готова держать пари, больше половины из них с радостью поменялись бы с тобой местами, моя прелесть. И заметь, не только незамужние.

Руки Андрии покрылись мурашками, и девушка зябко обхватила себя за плечи. Только воспоминания о Люке удерживали ее от того, чтобы покончить с собой. Все последние дни она явственно ощущала присутствие своего возлюбленного – ее нежного ангела-хранителя. Даже сейчас она слышала его тихий голос: «Будь храброй, любимая. Я здесь, я рядом, и ничего плохого с тобой не случится, если веришь в нашу любовь!»

Мадам Д’Арси взяла ее за руку.

– Моя дорогая, я провожу тебя в отдельный кабинет, где ты и встретишься со своим суженым. – Она рассмеялась: – Если бы меня кто-нибудь сейчас слышал, решил бы, что я сваха. Надо же – суженый! Хотя в какой-то степени это и есть сватовство.

Генриетта поманила Ли:

– Теперь разберемся с тобой, мамочка. Думаю, подойдет что-нибудь длинное и свободное. Естественно, черное, чтобы скрыть полноту. Отлично, девочки, поторопитесь!

Четверть часа спустя Генриетта провела Андрию и Ли в комнату, очень похожую на ее кабинет. Вот только обстановка явно указывала на присутствие мужчины. Картины на стенах были подобраны по сюжетам, подчеркивающим мужские пристрастия, – перестрелка, взвившиеся на дыбы дикие лошади, нападающие на поезд индейцы. В воздухе стоял явственный запах кожи, табака и виски. Вдоль одной из стен располагался бар. У стойки сидели двое мужчин, а третий выполнял обязанности бармена. Когда женщины вошли, все трое повернулись к двери.

Взгляд Андрии сразу приковал мужчина за стойкой – громадного роста с бычьей шеей. Хотя прожитые годы покрыли его лицо глубокими морщинами, а багровые щеки говорили о пристрастии к выпивке и о беспутном образе жизни, сходство было поразительным. Глаза, подбородок, высокие скулы, орлиный нос… Еще до того, как мадам Д’Арси представила его, Андрия точно знала, кто перед ней!

– Дитя мое, это Калеб Каллаган.

Отец Люка!

Андрии вдруг стало трудно дышать, и она невольно схватилась рукой за горло. Потом ее тело словно растворилось в воздухе, и Андрия потеряла сознание.

Откуда-то издалека, как сквозь вату, пробивались далекие возбужденные голоса:

– Она очень много пережила! – Голос мадам Д’Арси.

– Кажись, она просто хворая. На черта мне сдалась больная девка!

– Да она здорова как лошадь! – Возмущенный голос Ли. – Просто за эти три недели ей здорово досталось!

– Добрый глоток бренди – вот что ей нужно. Лучшее средство.

Она почувствовала, как сильная рука приподняла ей голову, и горькая жидкость обожгла горло. Андрия закашлялась и села, завороженно глядя в ярко-голубые глаза Калеба Каллагана. Когда он улыбнулся, то стал еще больше похож на Люка. Голос его звучал мягко, в нем чувствовалась доброжелательность.

– Ну-ну, детка, все в порядке, сейчас это пройдет. – Он посерьезнел и с сомнением оглядел девушку: – Скажи-ка, почему ты на меня так смотришь?

Андрия открыла рот, чтобы ответить, но слова застряли у нее в горле.

– У нее такой вид, будто она увидела привидение, – заметил другой мужчина. Звали его Сприклз, и был он торговцем сахаром.

Третий мужчина, опрятно, с иголочки одетый, высоколобый парень в очках без оправы, взглянул на свои карманные часы:

– Генриетта, может быть, мы завершим это дело? Внизу меня дожидаются важные шишки из Вашингтона.

– Конечно, конечно, мсье Доул. Между прочим, сегодня вечером в игорном зале мы подаем в вашу честь шампанское и ананасы бесплатно!

– Я польщен, мадам. Девушка, похоже, пришла в себя. Ну и ну! Да она писаная красавица!

– Я должен ее иметь, – жизнерадостно объявил Сприклз и в ответ на дружный смех смущенно добавил: – То есть отвезти ее к сыну в Сакраменто. Там нужна служанка. Его жена Долорес все время хворает после последних родов, и ей нужна девушка с сильной спиной.

Мужчины уже откровенно хохотали.

– Скажи уж правду: твоему жеребцу требуется девчонка с сильной спиной, после того как его усердия не выдержала спина жены! – ворчливо заметил Доул.

Каллаган продолжал украдкой разглядывать Андрию. Девочка и вправду оказалась жемчужиной, мадам Д’Арси не соврала. Но было в ней нечто такое, что удерживало его от желания иметь с ней дело.

Прямо чертовщина какая-то! Обыкновенно он сразу предлагал хорошую цену за такую аппетитную штучку. А эта еще и девственница! Последний раз, дай Бог памяти, он переспал с девственницей лет сорок назад.

– Встань, Андрия, пусть джентльмены хорошенько тебя рассмотрят! – повелительно сказала Генриетта.

С помощью Ли девушка неуверенно поднялась на ноги.

– Повернись кругом.

Пока его приятели увлеченно обсуждали цену, Калеб потихоньку отошел к бару и налил себе виски. Там он и остался стоять, опершись локтем о стойку красного дерева и внимательно изучая девушку из-под полуопущенных век.

– У меня нет особой охоты покупать еще и мать, – недовольно заметил Сприклз.

– Только вместе, – твердо заявила Генриетта.

– Меня это мало волнует, – сказал Доул. – Даю за обеих двадцать тысяч.

Генриетта пренебрежительно рассмеялась:

– Калеб, ты слышал, что предложил этот человек? За кого, интересно, он меня принимает? Ну а ты-то, Калеб, ты же знаешь истинную цену красивой женщины. Сколько даешь ты?

К изумлению своих приятелей и особенно Генриетты, Каллаган равнодушно ответил:

– Торгуйтесь без меня. Пусть она достанется кому-то из них.

Мадам Д’Арси решительным шагом направилась к бару и, уперев руки в бока, встала перед Каллаганом.

– Ушам своим не верю, Калеб Каллаган! – воскликнула она и, понизив голос, продолжила: – И это говоришь ты, заплативший десять тысяч монет за одну ночь с такой старой кошелкой, как я? Ты упустишь девственницу, откажешься попробовать этот сладкий и сочный плод! Боже мой!

Калеб наклонился к Генриетте и доверительным тоном проговорил:

– Дело в том, Генриетта, что девушка отчего-то пугает меня. У меня такое чувство, будто я ее откуда-то знаю, и мне это не по душе. А ее глаза, прости Господи! Они глядят прямо в душу!

– Да пошел ты, Калеб, ко всем чертям! – громко воскликнул Сприклз. – Даю пятьдесят тысяч за обеих.

– Ты что-то разогнался, дружище, – заметил Доул. – Я передумал – семьдесят пять. – И он полез в карман за чековой книжкой.

– Да ты просто скряжничаешь! Восемьдесят тысяч! – самодовольно бросил Сприклз.

– Черт с тобой, упрямый осел! Ладно, даю сто тысяч! На этот раз это действительно мое последнее слово.

С этими словами он шагнул к двери и остановился, выжидающе положив руку на дверную ручку.

Сприклз с недовольным видом молчал. Прошла минута. Генриетта вздохнула и подняла руки. Не совсем то, на что она надеялась, но тем не менее весьма приличный куш. Она бросила еще один озадаченный взгляд на Калеба, который угрюмо стоял у стойки, машинально катая в ладонях стакан с виски.

– Хорошо, джентльмены. Полагаю, торг окончен. Мистер Доул, я готова принять от вас чек.

– Подождите! – Андрия резко выбросила руку вверх, чтобы привлечь к себе внимание, и подошла к бару. – Мистер Каллаган, я подруга вашего сына Люка. Очень близкая подруга. Мы любили друг друга.

Его лицо стало мертвенно-бледным.

– Ты бессовестно врешь! Как ты могла знать моего сына?

– Он был направлен в мормонскую миссию в Кантоне. Я уже шесть лет была там сестрой, когда он приехал.

Калеб недоверчиво покачал головой, хотя все сказанное девушкой о Люке было правдой.

– Здесь какая-то хитрость… То есть… – Вдруг до него дошло, что она говорит о его сыне в прошедшем времени.

– А где мой сын сейчас? На прошлой неделе я получил от него письмо.

Глаза Андрии наполнились слезами, и, с трудом шевеля губами, она дрожащим голосом произнесла:

– Люк… Понимаете, Люк… Он… Он умер, мистер Каллаган…

– Да ты совсем изолгалась! Он пишет, что у него все прекрасно и ничто ему не угрожает.

Андрия пожала плечами.

– Он писал неправду, чтобы не волновать вас. Там было очень опасно. Вокруг миссии шныряли бандиты, принадлежавшие к Кулачным братьям. Однажды они заявились к нам и утащили все до последней нитки. Люка убили, когда он пытался меня защитить. – При этих словах она разразилась рыданиями, но, с трудом взяв себя в руки, продолжила: – Бандиты похитили меня и продали на невольничьем рынке в Макао. Вот так я оказалась здесь, – со вздохом закончила Андрия.

– Вот оно, значит, как… – задумчиво проговорил Каллаган. – Теперь понятно, отчего мне казалась, что я знаю тебя, что мне знакомо твое лицо. В своем письме Люк… он рассказывает о тебе. Самая красивая женщина в мире, глаза, как голубые сапфиры.

– Мы бы поженились, если бы он остался в живых. Миссионеры воспитали меня как мормонку, мистер Каллаган. – В ее голосе звучала мольба, от которой он не мог так просто отмахнуться.

Калеб Каллаган посмотрел на Генриетту Д’Арси.

– Мадам Д’Арси, – бесстрастно сказал он, – я предлагаю вам сто пятьдесят тысяч долларов за девушку и ее мать.

Увидев, как поникли плечи Доула, Генриетта поняла, что он не будет перебивать только что предложенную цену.

Так вместо любовницы Андрия стала дочерью. В душе Генриетта ликовала. Все в конце концов вышло именно так, как ей хотелось. Она гордилась Андрией. Жить с Калебом Каллаганом девушке будет намного лучше, чем с одним из его приятелей. Она чувствовала, что рассказ о Люке, сыне Калеба, приведет к каким-то новым отношениям между Андрией и Калебом. Похоже, она не станет для него просто еще одной женщиной, купленной на торгах.

Генриетта чарующе улыбнулась. Андрия войдет в семью Калеба.

Глава 10

Мадам Д’Арси нельзя было отказать в проницательности. Калеб Каллаган поселил Андрию в своем большом особняке, и положение ее в доме во многом напоминало положение воспитанницы.

Очень скоро Андрия стала пользоваться в Сан-Франциско огромной популярностью. Калеб Каллаган не жалел денег, и по меньшей мере раз в неделю его огромный дом на Портсмут-сквер становился местом роскошных приемов, балов и маскарадов.

Андрия всем этим была просто ошеломлена. Она чувствовала себя этакой принцессой из сказок «Тысячи и одной ночи».

Калеб, которого за глаза все называли Королем, раздувался от гордости, когда замечал, как его азиатскую подопечную со всех сторон осаждают влиятельные мужчины всех возрастов, умоляя принять приглашение на очередной тур вальса.

Дом Каллагана в Сакраменто, где они провели следующее лето, оказался еще роскошнее. На окнах висели тончайшие шелковые занавески и узорчатые портьеры из малинового дамаста. Полы покрывали ковры, доставленные прямо из Турции и Брюсселя. А танцевальный зал своими размерами и убранством мог составить конкуренцию залу в заведении мадам Д’Арси. Особняк вообще напоминал Андрии претенциозный дом наслаждений: хрустальные люстры, картины, гобелены, широкая парадная лестница, ведущая в бальный зал, где мужчины и женщины, разодетые в пух и прах по самой последней моде, кружились под звуки домашнего оркестра.

Всякий раз Андрия становилась королевой бала, являясь предметом зависти всех приглашенных женщин. Вот и сегодня в легком небесно-голубом бальном платье, отделанном кружевами и расшитом золотыми бабочками, с глубоким декольте и широким поясом, стягивающим талию, она, по словам одного из своих поклонников, «будто явилась из сна».

Подошел Калеб, отечески положил руку на обнаженные плечи Андрии и бросил притворно сердитый взгляд на молодого судью, который, не скрывая восхищения, осыпал девушку комплиментами.

– Прими мой совет, золотце, и держишь подальше от этого шельмеца.

К ним присоединился мэр и учтиво поклонился Андрии.

– Мэм, судья, Калеб, мое почтение. Похоже, сегодня здесь скучать не придется. У тебя, Калеб, как всегда, все получилось отменно, особенно с этой крохой, которая неизменно радует нас своей красотой.

– Спасибо, господин мэр. Скажи-ка, ты уже переговорил с Гарри Лоу?

Гарри Лоу был шерифом Лос-Анджелеса.

– Да. Он говорил мне, что, считай, ухватил Мурьету за яйца! Бога ради, простите, мэм! Похоже, на прошлой неделе Мурьета перебрался в Стоктон. А шериф как раз объявил о вознаграждении за его выдачу живым или мертвым. Пять тысяч долларов, между прочим! И знаешь, что сделал этот негодяй? Слез с лошади, достал карандаш и приписал внизу объявления: «Добавлю от себя тысячу долларов»!

– Возмутительно! – воскликнул судья.

Калеб сердито нахмурился и потер подбородок.

– Чтоб он сдох! Я сколько раз предлагал Гарри воспользоваться моими ребятами! Так этот упрямый осел твердит, что справится с Мурьетой сам.

– Калеб, его вряд ли можно винить. Если блюститель порядка обращается за помощью к частным лицам, значит, пора перетряхнуть всю полицию. Парень не хочет еще раз потерять лицо.

– Тогда ему со своими орлами пора оторвать задницу от стула и поймать эту скотину! – Калеб никогда не выбирал слова, даже в присутствии женщин. – Стоктон, говоришь? Возможно, Андрия, тебе придется отложить завтрашнюю поездку. – Он повернулся к мужчинам: – Она, Черити и Сэйда собираются присоединиться к дамам, которые хотят устроить пикник на речной шхуне. Те вроде намеревались устроить прогулку до нового мормонского храма неподалеку от Стоктона.

– Стоит ли беспокоиться, Калеб, – возразил мэр. – Там шагу ступить нельзя, чтобы не споткнуться о полицейского или солдата. А потом, пока они на реке, никто до них не доберется.

В этот момент к ним подошел высокий, стройный молодой человек. Изысканность вечернего костюма, который сидел на нем как влитой, подчеркивали белый жилет, накрахмаленная рубашка и небрежно завязанный под шеей черный бант. Это был гостивший в Сан-Франциско богатый мексиканец. Его смуглое, красивое лицо с ровной полоской тонких усов над верхней губой осветилось улыбкой, обнажившей ослепительно белые зубы, когда он увидел Андрию.

– Сеньорита, не соблаговолите ли принять мое предложение на танец?

Андрия присела в реверансе и не спеша сложила веер:

– С благодарностью принимаю ваше любезное приглашение, сэр.

Пара закружилась в вальсе, и Калеб с удовлетворением отметил, что партнер ведет Андрию на почтительном расстоянии от себя.

– Приятный малый, – пробурчал он. – Для чиканос, конечно.

Все рассмеялись.

– Это Хоакин Карильо, – сообщил судья. – Принадлежит к богатой семье. Поговаривают, что он племянник самого президента Санта-Анны.

Андрия от души наслаждалась танцем. Карильо танцевал легко, мастерски, и очень скоро у девушки закружилась голова.

– Пожалуйста! – взмолилась она. – Остановитесь, а то я упаду в обморок.

– Ваше желание для меня закон, – улыбнулся молодой человек и замедлил взятый темп. – Вы восхитительны, сеньорита.

– Благодарю вас.

– Мне кажется, я уже безумно влюблен в вас!

– Да мы же только что увидели друг друга, сеньор Карильо! – рассмеялась девушка.

– У нас в Мексике любовь с первого взгляда – обычное дело. Вы выйдете за меня замуж?

– Конечно, нет. Моему опекуну лучше не слышать подобных шуток.

– Сеньор Каллаган, – помрачнел мексиканец. – Да, он очень заметный человек.

Танец наконец закончился, и музыканты сделали перерыв. Танцующие стали медленно расходиться.

– Не желаете ли пунша? – предложил Карильо.

– Спасибо, с удовольствием. – Андрия принялась усердно обмахивать веером разгоряченное лицо. – И еще немного свежего воздуха. Вы меня замучили.

– Тогда мы возьмем напитки на веранду.

Он подхватил два серебряных бокала, до краев наполненных ледяным шампанским. Только очень богатые люди вроде Калеба Каллагана могли позволить себе такую роскошь.

Ночь была теплой, но не такой душной, как в Китае. Андрии нравилось в Сакраменто. Даже в середине августа, когда солнце выжигало все вокруг, можно было спрятаться в тени деревьев и насладиться желанной прохладой.

Особняк Каллагана был построен в центре города, где земельные участки стоили очень дорого. Сад и дом занимали пол-акра и были окружены высоким забором из железной сетки, чтобы оградить обитателей дома от нежелательных посетителей. Кроме того, с наступлением темноты в сад выпускали двух свирепых мастиффов.

Андрия и Карильо стояли у перил веранды и любовались буйной зеленью лужайки и сада. С улицы доносились непристойная ругань и прочие звуки, свойственные ночному городу. Время от времени собаки предупреждающе рычали на случайных прохожих, которые слишком долго задерживались у железных ворот.

– Сил уже нет слушать про господина Мурьету, – пожаловалась Андрия. – Он что, и вправду такой отпетый негодяй?

– Смотря как на это посмотреть, – пожал плечами Карильо.

– И как нужно смотреть? Разве не правда, что этот человек убил десятки ни в чем не повинных людей?

– Ни в чем не повинных людей? – саркастически рассмеялся мексиканец. – Мне известно, что Мурьета мстил за смерть своего брата, за надругательство над своей молодой женой и за избиение кнутом, от которого чуть не отправился на тот свет.

– Я не знала этого.

– Американцы – большие мастера заметать сор под ковер! – Он с интересом посмотрел на нее. – Да ведь вы с Востока и лучше меня знаете обо всем этом – «опиумные» войны и все прочие бедствия, которые они принесли вашему народу.

Андрии стало не по себе.

– Кто же убил его брата и изнасиловал жену?

– Кто? Да самые обычные, ничем не примечательные золотоискатели. Мурьета попытался подать в суд, но ему не дали этого сделать. В их глазах мексиканец по своему развитию стоит лишь чуть-чуть выше китайца. – У молодого человека дрогнул голос. – Хотя вас они, похоже, приняли. Правда, ваш опекун – самый влиятельный человек в Сан-Франциско.

– Ну, хорошо, если Мурьета уже отомстил всем, кто изнасиловал его жену и убил брата, отчего он продолжает заниматься убийствами и грабежами?

– Вероятно, для того, чтобы выжить. Судьба его предрешена, и он прекрасно это знает. Рано или поздно он будет болтаться на суку или повалится в пыль, изрешеченный пулями. Насколько я понимаю, у него нет никакого желания убивать американцев. Просто он борется за свою жизнь… Ну ладно, вам действительно надоели разговоры про господина Мурьету. Давайте поговорим о чем-нибудь более приятном. Насколько я понял, завтра вы собираетесь принять участие в прогулке по Сакраменто?

– Да, и я с нетерпением жду ее.

– И я тоже!

– Вы поедете в Стоктон вместе с нами на шхуне?

– Да. У меня там есть дела.

– Рада слышать это, сеньор Карильо. Ваше общество будет мне весьма приятно.

– Благодарю вас, сеньорита… Похоже, мы стали друзьями. Пожалуйста, зовите меня просто Джо. – Он улыбнулся и добавил: – Так меня зовут только очень близкие люди.

– А вы зовите меня Андрией. Знаете, Джо… я рада, что стала вашим другом, – улыбнулась в ответ Андрия.

Воскресное утро было солнечным и жарким, несмотря на легкий ветерок, несущий приятную прохладу с Тихого океана.

Предназначенное для речной прогулки до Стоктона судно оказалось небольшим, с двумя мачтами и носовым и кормовым парусами. Капитан Майлз Стюарт был бывшим морским офицером, ветераном войны с Мексикой. Этот широкоплечий, коренастый человек с маленькими, глубоко посаженными глазами поражал своими рыжими волосами, которые покрывали все открытые для обозрения части его тела – голову, шею, руку и даже уши.

Он был достаточно вежлив с пассажирами, хотя и подчеркнуто холоден при обращении к Андрии и Хоакину Карильо.

– Мы с вами раньше не встречались? – спросил он у мексиканца.

– Возможно, в Мехико, сеньор. Я впервые в Калифорнии.

– Вы хорошо говорите по-английски для… – он чуть не сказал латиноса, но вовремя прикусил язык. Парень был другом Калеба Каллагана, и нужно быть последним идиотом, чтобы оскорблять его друзей. – …для испанца, – неловко закончил он.

– Благодарю вас, сеньор. Я учил английский в университете.

Капитан Стюарт пожал плечами и вернулся к своим обязанностям. Когда последний ящик был надежно закреплен в трюме, он отдал приказ к отходу, и чистенькое судно, отвалив от пирса, двинулось вниз по течению.

До Стоктона было миль двадцать. В течение недели по реке сновали всевозможные суденышки, но в субботний день река была предоставлена в полное распоряжение прогулочному судну. Большинство дам предпочли укрыться от солнца под тентом, натянутым на корме. Андрия и Карильо стояли на носу и наслаждались прекрасной погодой.

– Мне здесь так нравится! – Андрия даже зажмурилась от удовольствия.

– Я рад, что вы не из тех тепличных растений, которые боятся солнца, свежего воздуха и воды. – Мексиканец кивнул головой в сторону тента и с тем особым выражением, которое она уже несколько раз замечала в его голосе, добавил: – Ведь мы с вами, Андрия, не принадлежим к этой болезненной, изнеженной породе, правда?

– Вы только что сошли за испанца.

Он улыбнулся:

– С примесью индейской крови. Или вы этого не заметили?

Девушка склонила головку набок и окинула собеседника оценивающим взглядом:

– Ну, разве что совсем чуть-чуть.

Чем выше поднималось солнце, тем более задумчивым и рассеянным становился Карильо.

– Вас что-то тревожит, Джо? – наконец решилась поинтересоваться Андрия. – Что-нибудь случилось?

– Нет-нет, все в порядке, – заверил он и, разгладив холеным пальцем темную ниточку усов, доверительно наклонился к Андрии: – Прошу меня извинить, сеньорита, но мне необходимо на короткое время покинуть вас.

С этими словами он повернулся к ней спиной и зашагал к капитанскому мостику.

Увидев поднимающегося на мостик Карильо, капитан Стюарт что-то сказал рулевому и нахмурился:

– На тот случай, если вы не знаете, мистер, посторонним запрещается находиться на мостике без специального разрешения капитана.

Карильо смущенно улыбнулся и подошел к нему:

– Прошу простить меня, капитан. Но раз уж я здесь, будет глупо не воспользоваться благоприятной возможностью и не сказать несколько добрых слов о вашем судне. Когда мы доберемся до Стоктона?

– Вероятно, через час.

– Я так не думаю, капитан, – с насмешливой улыбкой возразил мексиканец.

Кровь бросилась в лицо Стюарту, его бычья шея и мясистое лицо побагровели. Гневно сжав пудовые кулаки, он зло поинтересовался:

– Что значит – «я так не думаю», мистер?

– Простите, капитан Стюарт, я неудачно выразился. Просто мне точно известно, что мы не будем в Стоктоне ни через час, ни через два и тем более ни через три. По крайней мере вместе с вами мы точно там не будем.

– Какого черта ты себе позволяешь! – взорвался Стюарт и угрожающе шагнул к Карильо. – Катись-ка отсюда, чернозадый, пока я собственноручно не спустил тебя вниз! – Он поднял руки, чтобы схватить Хоакина за грудки, и вдруг застыл с выражением крайнего изумления на лице.

Карильо молниеносным движением распахнул свой длиннополый сюртук и выхватил из-за пояса два пистолета.

– Еще шаг – и вы мертвец, капитан, – предупредил он совершенно бесстрастным голосом.

Стюарт медленно опустил руку и пристально вгляделся в Карильо:

– Значит, я был прав, когда сказал, что мы уже встречались?

– Вынужден это признать. Золотые копи на юге Калифорнии. И наглый латинос, который решил, что достаточно хорош для того, чтобы мыть золото бок о бок со своими американскими братьями.

– Господи Иисусе! – Стюарт отшатнулся, схватившись рукой за подбородок, будто увидел привидение. Лицо его исказилось от ужаса: – Так ты… ты… не он?

– Хоакин Мурьета к вашим услугам, капитан Стюарт. Надеюсь, вы не сомневаетесь, что я полон энтузиазма со всей добросовестностью оказать вам ту же услугу, какая была оказана мне в том сорок девятом году. Между прочим, моя любимая жена буквально жаждет снова с вами увидеться. И это произойдет очень скоро, как только мы пройдем излучину. Рулевой, поворачивай к западному берегу. За поворотом увидишь бухточку, туда и войдешь. Там достаточно глубоко, так что на мель не сядешь.

Стюарта охватила дикая паника:

– Во имя любви Господа, пощади!

– Вы меня тогда тоже пощадили, капитан?

– Да я вообще не хотел в этом участвовать! Меня заставили! Бес попутал! Мы же все были в стельку пьяные!

– Странно, а я вот не припоминаю, что вы тогда были пьяны. Напротив, справлялись с несговорчивой женщиной весьма умело.

Стюарт упал на колени и умоляюще сложил руки:

– Только не убивай! У меня жена и двое детей! – В отчаянии он бросился было целовать сапоги Мурьеты, но разбойник проворно шагнул в сторону и с размаху ударил капитана кованым носком в висок. Стюарт как подкошенный рухнул на палубу.

– Одно неверное движение, сынок, и я загоню пару пуль тебе в пузо! – предупредил Мурьета рулевого. – Будь паинькой, и никто не сделает тебе больно.

Держа пистолеты на изготовку, он прошел к сходням и крикнул команде и пассажирам:

– Капитану стало дурно, и я временно исполняю его обязанности, так что советую всем строго выполнять мои приказы. Очень скоро мы станем на якорь. Пассажиры остаются на своих местах и сохраняют спокойствие. Когда мы все закончим, вы продолжите путешествие в Стоктон.

– Да пошел ты ко всем чертям! – взревел первый помощник и бросился к трапу: – Он же один! Давай, ребята, сейчас мы живо его скрутим!

С полдюжины матросов решительно бросились вперед. Помощник уже успел взобраться на две ступеньки, когда в холмах на той стороне реки эхом отозвался выстрел Мурьеты. Пуля угодила в правое плечо первого помощника и опрокинула его на руки матросов.

– Есть еще желающие записаться в герои? – холодно спросил Мурьета, ловко крутанув в пальцах пистолеты.

Обескураженные матросы угрюмо отступили.

Когда шхуна вышла на траверз излучины, рулевой быстро завертел штурвальное колесо, разворачивая ее к берегу и внимательно следя за широкой полосой темно-синей воды, которая указывала безопасный путь в бухту.

– Теперь потише, мистер… еще потише… – распорядился Мурьета. – Возьми немного на левый борт… Отлично! – Он прошел вперед и крикнул стоящим на палубе матросам: – Бросай якорь!

Паруса можно было не спускать: в закрытой со всех сторон бухте парусина свисала с рей безвольными тряпками.

Лишь когда шхуна вошла в бухту и оказалась надежно укрытой от посторонних глаз, из-за деревьев на берегу появился разбойный люд – по большей части мексиканцы со свисающими усами, в пончо, сомбреро и испанских сапогах. Все были вооружены ружьями, пистолетами и ножами. Грудь каждого из них была крест-накрест перепоясана патронташами. При виде своего главаря, машущего им рукой с мостика, вся шайка, потрясая над головами оружием, разразилась радостными криками.

Мурьета наставил пистолеты на матросов.

– Спустите шлюпки на воду! – приказал он и, кивнув в сторону Стюарта, чье безжизненное тело лежало на палубе, добавил: – А эту тушу перевалите в шлюпку.

С этими словами он легко спустился с мостика, где нос к носу столкнулся с Андрией.

– Какая же ты после этого презренная свинья! – в ярости бросила она ему в лицо. – Хорош друг, нечего сказать! Втерся к нам в доверие, а теперь творишь здесь бог знает что!

– Приношу свои глубочайшие извинения, сеньорита, но, как я вам уже объяснял, у Мурьеты просто нет другого выбора, если он хочет выжить.

– Но что тебе за выгода брать нас в заложники?

У Мурьеты даже глаза округлились:

– Сеньорита, вы не поняли! Все вы будете освобождены и продолжите путешествие в Стоктон, как только мои люди снимут со шхуны продовольствие и прочий полезный груз. – Увидев, как двое матросов волокут по палубе своего капитана, он презрительно скривил губы. – А что касается этого подонка, то он останется с нами. Понимаете, сеньорита Андрия, Стюарт – последний из тех, кто убил моего брата Хуана и надругался над моей Розитой. Все остальные уже получили по заслугам. Теперь я могу успокоиться. Долг очень скоро будет возвращен полностью.

Андрию передернуло от отвращения.

– Вы собираетесь хладнокровно прикончить его?

Мурьета вспыхнул:

– Более уместно слово «казнить». Недаром в Библии сказано: «Око за око».

Тем временем разбойники на шлюпках, плотах и каноэ устремились к шхуне. Первым на борт поднялся уродливый коротышка с длинными спутанными волосами и косящим глазом. Андрия неприязненно отпрянула, когда он, обнаружив в ухмылке черные пеньки гнилых зубов, протянул руку Мурьете. Рука была страшно искалечена: на ней осталось только три пальца.

– Мануэль! – Мурьета горячо его обнял и кивнул в сторону Андрии. – Дружище, хочу познакомить тебя с самой красивой девушкой на всем белом свете. Сеньорита Андрия, это мой помощник, Трехпалый Джек.

Джек стянул с головы сомбреро и отвесил церемонный поклон:

– Ваш покорный слуга, сеньорита.

Оба оживленно заговорили по-испански, и тут разбойники буквально хлынули на палубу. Трехпалый Джек коротко кивнул и принялся руководить грабежом.

– Открыть люки и обыскать весь трюм. Слышите – я сказал весь!

– Увидимся на берегу, – крикнул Мурьета своему помощнику. – У меня еще есть незаконченное дельце.

Он перегнулся через борт и плюнул в запрокинутое лицо лежавшего в шлюпке Стюарта. Уже перекинув одну ногу через перила, он нерешительно оглянулся на Андрию. Губы его разошлись в хитрой улыбке.

– Андрия, знаете, о чем я сейчас подумал? Может быть, вам понравится здесь?

И он протянул ей руку.

Голубые глаза девушки были холодны как лед.

– Я скорее умру, чем пойду с тобой! Уж лучше стать шлюхой в самом последнем борделе Сан-Франциско!

Улыбка сползла с лица Мурьеты.

– Взять ее и в лодку! – резко бросил он своим людям.

Трехпалый Джек со всех ног бросился к Мурьете и принялся уговаривать по-английски, чтобы было понятно Андрии.

– Хоакин, дружище, не делай этого! У тебя уже есть женщина. Законная жена, которая готова жизнь за тебя отдать. Ты только вспомни, сколько раз она это доказывала!

– Да она не нужна мне как женщина! – махнул рукой Мурьета. – Кроме Розиты, мне больше никто не нужен. Но подумай вот о чем, Джек. Она приемная дочь Калеба Каллагана.

Джек протяжно свистнул.

– Калеб Каллаган! Да ты спятил, приятель! Если он отправит за нами своих головорезов, нам всем крышка. Это тебе не полиция! Джо, будь же благоразумен!

Мурьета явно заколебался, но тут же решительно сказал:

– Мы берем ее в заложницы. Подумай о выкупе, который за нее дадут.

Джек с безнадежным видом возвел глаза к небу:

– Я могу думать только о том, как у меня на шее затягивается пеньковая веревка!

Но последнее слово осталось за Мурьетой, и кричащую и отбивающуюся Андрию перебросили через борт в шлюпку, где уже находились Мурьета и бесчувственный Стюарт. Девушка вцепилась ногтями Мурьете в лицо и оставила на нем четыре кровавые борозды, располосовав щеку от виска до подбородка.

– Ах ты кошка! – Он зло ударил ее тыльной стороной ладони по лицу, да с такой силой, что девушка упала на лежащего Стюарта. – Сиди спокойно, а не то на берегу отведаешь моего кнута, ясно?

Андрия лежала неподвижно и думала. Проехать полмира, вырваться из рук Юаня Кайши и Ихэцюань, чтобы здесь, в Америке, оказаться в заложницах у варвара, который ничем не лучше любого китайского бандита!

Когда шлюпка приблизилась к берегу, четверо разбойников зашли в воду по пояс и вытолкнули ее на отмель. У кромки воды Мурьету ждала стройная темноволосая женщина, одетая в черные брюки в обтяжку и такого же цвета рубашку. Невысокие белые сапожки из дубленой кожи на высоких каблуках были украшены серебряными пряжками. Под мышкой она держала черную, как и вся ее одежда, широкополую шляпу с низкой тульей. Темные волосы были коротко острижены.

При виде Андрии она сердито надула губы. Как и Трехпалый Джек, она заговорила по-английски, чтобы девушка не пропустила ни слова из сказанного ею:

– И что это значит, Хоакин?

– Всего лишь часть нашей сегодняшней добычи, любовь моя. – Он наклонился, чтобы поцеловать ее в губы, но женщина сердито отвернула лицо.

– И что ты собираешься делать с этой «добычей»?

Он весело рассмеялся:

– Для начала – это весьма ценная заложница. Она принадлежит Калебу Каллагану.

Женщина громко выругалась по-испански и кулачком постучала себя по лбу:

– Ты что, совсем дурак? И правда, полный идиот! Немедленно отправь ее назад на шхуну!

– Слишком поздно, моя радость! – Он указал рукой на судно, которое медленно выходило из бухты на стремнину. – Да ты, Розита, не волнуйся. Она еще сослужит нам хорошую службу.

Женщина в явном сомнении поджала губы.

– И что ты с ней сделаешь? Кинешь своим парням, чтобы они дрались за нее, как собаки дерутся за мозговую кость?

– За кого ты меня принимаешь? – разозлился Мурьета. – Пока сеньорита Андрия наша гостья, с ней будут обращаться со всей учтивостью и предупредительностью. А когда я решу, что с ней делать, ты, Розита, узнаешь об этом первой. – Он шутливо хлопнул ее по ягодицам. – Помоги сеньорите переодеться в один из твоих костюмов. Платье, что сейчас на ней, не годится для похода.

– Я еще должна отдать свою одежду этой девке! Иди ко всем чертям, Хоакин!

Мурьета залепил Розите такую пощечину, что женщина упала на колени.

– Делай, как я тебе сказал, Розита, и не откладывай это в долгий ящик, – ровным голосом сказал он.

Розита закусила губу, с трудом сдерживая слезы.

– Как скажешь, Хоакин, – сказала она с достоинством и поднялась на ноги. – Пошли! – бросила она Андрии.

Андрия пошла следом за женщиной по узкой тропинке, петлявшей между тополями, до лагеря, разбитого на поляне. Лошади были привязаны под грубо сделанным навесом на дальнем конце поляны. Это, очевидно, был один из постоянных лагерей, потому что, кроме шалашей и пристроек с односкатными крышами, Андрия заметила несколько крытых соломой хижин и квадратное строение из красного кирпича. К нему-то и подвела ее Розита.

– Здесь живем мы с Хоакином! – сказала она с ноткой самодовольства в голосе. – Я его жена. Его законная жена. Нас обвенчал священник.

– Почему вы позволяете ему так с собой обращаться? Он вел себя как самая последняя скотина.

Женщина слегка пожала плечами:

– Я его люблю. И он меня тоже любит.

– Он выбрал странный способ для проявления нежных чувств. Я бы не вышла замуж за человека, который меня бьет.

– Раньше он был совсем другим, – вздохнула Розита. – Мягким, добрым, всегда улыбался. Он мог остановиться, чтобы поиграть с детьми или приласкать бродячую собаку. Он был человеком, любящим ближнего своего, пока… – Она замолчала и зажмурилась. – Да ладно, не важно. Что случилось, то случилось. Потерянного не вернешь. Последние четыре года его гложут ненависть и жажда мести.

– Я знаю, какой ужас сотворили с вами американцы. – Андрия робко тронула Розиту за плечо. – Я ведь тоже пережила много издевательств и унижений у себя на родине, в Китае.

Розита явно смягчилась:

– Да, ты же здесь чужая, и цветная вдобавок. Как так вышло, что Калеб Каллаган взял тебя в любовницы?

– Я не любовница. Калеб Каллаган – мой опекун. А взял он меня к себе потому, что его сын и я любили друг друга. Моего Люка убили точно так же, как брата твоего мужа.

– Прости, я не знала, – тихо проговорила Розита. – И прости, что грубила тебе. Кстати, а как тебя зовут?

– Андрия.

Первый раз за все время их непродолжительного знакомства Розита улыбнулась:

– Андрия. Какое прелестное имя! Но оно не китайское.

– Я выбрала себе христианское имя в честь моей бабушки. Она была испанкой, – с ноткой гордости в голосе объяснила Андрия.

Розите это явно пришлось по душе.

– Так твоя бабушка была испанкой? И моя тоже! – Она порывисто обняла Андрию. – Я так рада, что Хоакин привез тебя сюда. Мы подружимся, Андрия. А сейчас тебя надо переодеть во что-нибудь более подходящее для этих мест. – Розита восхищенно оглядела прекрасно сшитый дорогой костюм для пикника, в который была одета девушка. – Как здорово, должно быть, жить в настоящем доме и носить такие чудесные вещи, как это платье!

– Мне хотелось бы сделать тебе подарок, Розита. Возьми этот костюм. Может быть, в один прекрасный день вы с Хоакином будете жить в настоящем доме и…

Она умолкла, увидев, какой душевной болью исказилось красивое лицо Розиты. Говорить о том, что Розита и Хоакин смогут когда-нибудь вести нормальную жизнь, означало бездумно выдавать желаемое за действительное.

Внутри кирпичного домика было опрятно и чисто. Обстановка оказалась самой что ни на есть простой: пара грубо сколоченных стульев, колченогий деревянный стол с масляной лампой на нем, старомодный комод и два матраса, лежащих рядом на полу у стены.

Розита открыла комод и вытащила штаны из дубленой кожи и толстую вязаную фуфайку.

– По-моему, ты почти моего роста, может, чуть пониже. Ну да ничего. В крайнем случае немного закатаешь рукава и штанины.

К одежде добавились толстые носки и сапоги, правда, не такие элегантные, из мягкой кожи, как те, что были на Розите.

Андрия сняла верхнюю одежду и критически оглядела оставшиеся на ней корсет и кружевные панталоны:

– Не обменяешь ли ты мне все это на простенькие холщовые панталоны?

– Поздравляю с выгодной сделкой!

И они в один голос расхохотались.

Андрию вдруг охватило чувство такой радости, веселости и свободы, какое она ни разу не испытывала в роскошном особняке Калеба Каллагана.

Глава 11

Капитан Гендрик Болл всегда испытывал чувство легкой скуки, когда ему в очередной раз приходилось рассказывать о своем быстроходном пассажирском пароходе «Роттердам».

– Лучшее и самое современное судно из всех, что сегодня на плаву, – лениво хвастался он за ужином, сидя во главе стола в капитанской столовой. – И непотопляемый. Три восьмифутовые стальные палубы, дубовые переборки и целых семь – только представьте себе! – абсолютно водонепроницаемых отсеков. А корпус сделан из добротной английской стали!

В кругу моряков действительно считали, что «Роттердаму» нет равных. Длиной в четыреста и шириной в сорок футов, пароход мог перевозить почти три с половиной тысячи тонн груза. На нем стояли четыре паровые машины по сто двадцать пять лошадиных сил каждая. Над палубой вздымались на головокружительную высоту четыре полностью оснащенные парусные мачты по сто тридцать пять футов каждая – на случай если во время трансатлантического рейса вдруг откажут машины.

Капитан Болл был коренаст, с приятным простоватым широким лицом и светло-голубыми глазами. Соломенного цвета волосы были подстрижены под горшок, и он чем-то напоминал монаха-францисканца.

«Роттердам» вышел в свое первое плавание, и голландские хозяева по такому торжественному случаю предложили Боллу взять с собой жену.

Хильда Болл являла собой полную противоположность своему супругу. Была она на десять лет моложе его и в свои тридцать пять оставалась привлекательной миниатюрной блондинкой, с тонкими чертами лица и большими глазами василькового цвета. От ее хрупкой фигурки исходила такая мощная волна чувственности, что все мужчины на борту – и Люк в том числе – остро ее ощущали. Каждым движением Хильда старалась подчеркнуть свою привлекательность. То она вызывающе покачивала бедрами во время прогулки по палубе, то вдруг останавливалась, как бы ненароком подбоченившись, и под платьем вызывающе обрисовывались ее приподнявшиеся острые груди.

Она открыто кокетничала со всеми мужчинами на судне, но больше всего ей нравилось флиртовать с Люком. Можно сказать, Хильда на него глаз положила.

– Все это чушь собачья! – разъярился Люк, когда Тондлон, теперь уже окончательно ставший мистером Джоном Йе, в очередной раз принялся подшучивать над ним по этому поводу.

– Не отрицай очевидного, друг мой. Дама с ума по тебе сходит. С сожалением вынужден признать, что наш господин капитан по мужской части просто слабак – не может утолить любовные аппетиты такой женщины! Я замечал, какие взгляды миссис Болл бросает на тебя исподтишка… Как мерку снимает, если ты смекаешь, что я имею в виду.

– Послушай, Большая Репа, будешь продолжать в том же духе, прогулку по палубе я тебе обеспечу. А что до слабости капитана Болла в будуаре своей жены, то это волнует меня гораздо меньше, чем его слабость как моряка.

– Матросы поговаривают, что он не очень-то умеет управляться с паровыми машинами. Когда всю жизнь отдаешь команду «поднять паруса»… – хмуро добавил Джон.

Беда была в том, что капитан Болл входил в число тех моряков, которые вынуждены были, так сказать, пересесть с парусного судна на пароход. Его устаревшие взгляды ярко проявились за последним ужином. Отплыв из Макао четыре дня назад, «Роттердам» буквально летел вперед по спокойному морю. На пятый день поднялся сильный ветер. Море заволновалось, гребни волн вспенились белыми барашками, и корабль заметно убавил ход. Кочегары едва успевали подбрасывать уголь в топки.

Шторм свирепел, и на обед пришло заметно меньше народу. К ужину в столовой собралось совсем немного пассажиров. За вечерней трапезой присутствовали Люк, Джон, сам Болл и его супруга, первый помощник капитана Нильс Бринкер и еще один пассажир – Ганс Фарбен, полицейский чин из Амстердама, сурового вида мужчина, с ястребиным профилем и наголо бритой головой.

– Главный механик говорит, что даже если поднять давление пара до предела, мы вряд ли сможем делать больше трех узлов, сэр, – озабоченно сказал первый помощник.

– Вы все принимаете слишком близко к сердцу, Бринкер! – досадливо поморщился капитан.

– Сэр, мы все еще в четырехстах милях от Сандвичевых островов, – спокойно возразил Бринкер, – а угля в бункере осталось меньше ста тонн.

Болл пренебрежительно махнул рукой, отметая опасения первого помощника.

– У нас останется не меньше двадцати, когда мы будем на траверзе Оаху.

Остров Оаху в Гавайском архипелаге был той промежуточной стоянкой, где «Роттердам» мог пополнить запасы топлива перед последним броском до Сан-Франциско. С того далекого дня 1779 года, когда Гавайские острова, называвшиеся ранее Сандвичевыми, были открыты капитаном Джеймсом Куком, они стали транспортной развязкой, жизненно важной для всей тихоокеанской торговли между Западом и Востоком.

– Только в том случае, если утихомирится эта мерзкая погода, – сказал Бринкер. – Думаю, надо предупредить пассажиров, чтобы на ночь они оставались в своих каютах.

– Если судить по качке, мало кто из них будет возражать, – предположил полицейский.

Капитан Болл допил остатки своего традиционного вечернего бренди и взглянул на карманные часы.

– Восемь, Бринкер. Поднимусь в рубку, подниму боевой дух рулевого.

– Слушаюсь, сэр. Я сменю вас на мостике через два часа. Тогда начинается и моя вахта.

Капитан извинился, поднялся из-за стола и нежно поцеловал жену в затылок:

– Можешь не дожидаться меня, дорогая.

Миссис Болл встретилась взглядом с Люком. В глазах женщины заплясали веселые огоньки.

– Как скажешь, Гендрик. Честно говоря, только и думаю, как бы поскорее добраться до постели.

Джон придушенно хохотнул в салфетку и легонько толкнул Люка под столом коленом.

Вслед за капитаном столовую покинули Фарбен и Бринкер, оставив Хильду Болл, Люка и Джона допивать вечерний кофе. К изумлению мужчин, Хильда достала из сумочки жестяную коробочку с французскими сигаретами и предложила им закурить.

Оба вежливо отказались.

– Мы, мормоны, не верим в полезность табака, алкогольных напитков или каких-нибудь искусственных возбуждающих средств. Мне не следовало бы пить и кофе, но я пока еще не столь благочестив, – объяснил Люк.

– И какого же рода возбуждающие средства признает ваше святейшество? – насмешливо подчеркнув церковный титул, спросила жена капитана.

– Я не церковник, миссис Болл, – вспыхнул Люк. – В нашей церкви Иисуса Христа Святых Последних Дней нет клира. Каждый мальчик по достижении двенадцати лет посвящается в духовный сан, чтобы принимать участие в церковной службе. От него ждут добросовестного исполнения того, что ему поручат старшие, дабы наилучшим образом послужить ближнему своему.

– А мормонские женщины? Они-то каким образом служат человечеству? – с озорством спросила она.

– Мормонские женщины служат учительницами, посещают одиноких, больных и стариков, помогают своим мужьям в их миссионерской работе.

– А сколько у вас жен, мистер Каллаган? Если судить по вашему виду, никак не меньше четырех или пяти.

Джон не выдержал и расхохотался. Он вскочил на ноги и, давясь от смеха, со словами «Простите, меня что-то тошнит, пойду прилягу» пулей вылетел за дверь.

Хильда с кислой улыбкой посмотрела ему вслед:

– Похоже, приступ морской болезни мистера Йе – только предлог. Могу поклясться, что он смеялся.

– Да, надо мной, – сконфуженно признал Люк. – Пять жен! Ничего себе, пять жен! Да мне одной не вынести!

– Бедняжка! – Она прикурила сигарету от горевшей на столе свечи.

– Знаете, мадам, мормонов совершенно напрасно осуждают за многоженство. Его корни – в религиозных убеждениях, а не в сластолюбии.

Она слегка приподняла тонкие брови:

– Это разочаровывает. Значит, все это время я ошибалась, думая, что мормоны обладают повышенной чувственностью. На самом деле это просто вознаграждение за ваше суровое воздержание во всем остальном. – Она вздохнула. – Было очень приятно поболтать с вами, мистер Каллаган. Могу я называть вас Люк? В конце концов эту пару недель нам предстоит провести в обществе друг друга.

– Конечно! О чем речь, миссис Болл.

– Хильда. – Она понизила голос и, слегка сузив глаза, бросила на него страстный взгляд. – Не возражаете, если мы продолжим нашу беседу в моей каюте? Мне что-то не по себе.

– С превеликим удовольствием. – Люк встал и обошел вокруг стола, чтобы помочь ей отодвинуть стул.

Она обернулась и с улыбкой поблагодарила:

– Спасибо, Люк. Вы так галантны!

«А ты, моя дорогая, распутная дамочка. Таких отец обычно называл приманкой для пиписьки! И в своем усердии ты весьма преуспела», – подумал Люк.

На Хильде было платье из клетчатой тафты, драпированное так, чтобы была видна розовая нижняя юбка. Он обратил внимание и на то, что Хильде Болл не требовалось никаких специальных приспособлений вроде турнюра или ватной накладки, чтобы подчеркнуть прехорошенький задик.

Готовясь выйти на палубу, Хильда закутала плечи в кашемировую шаль. Люку потребовалась вся его недюжинная сила, чтобы открыть дверь. Ветер крепчал, и корабль тяжело переваливался с одной огромной волны на другую. Еще днем матросы натянули вдоль палубы спасательные тросы, чтобы пассажиры и члены команды могли ходить, не боясь оказаться за бортом.

– Держитесь крепко, оплошность может стоить вам жизни! – предупредил Люк, когда они с опаской шагнули в бушующий шторм. После первого же шага всякий разговор был бесполезен. Даже самый громкий крик тонул в реве урагана и грохоте разбивающихся о корпус судна волн.

В этот момент на «Роттердам» обрушилась самая настоящая водяная гора. Корабль беспомощно нырнул носом вниз. Люка и Хильду яростный поток накрыл с головой и потащил по палубе.

Юноша успел подхватить женщину и изо всех сил ухватился руками за трос, стараясь закрыть ее от буйства стихии своим телом.

Так, тесно прижавшись друг к другу, они и стояли, дожидаясь, когда неистовые порывы ветра немного стихнут. Наконец, воспользовавшись временным затишьем, они, держась за трос, со всей возможной скоростью двинулись к ближайшему трапу, что вел в капитанскую каюту на юте. Не успели они добраться до каюты, как на судно с грохотом обрушилась еще одна водяная гора. Потоки воды с неимоверной силой бросили Хильду и Люка на дверь, та с треском распахнулась, и они влетели в каюту. Вцепившись друг в друга, они покатились по залитому водой дощатому полу к большой латунной кровати, на которую их и забросил удар новой волны.

Наполовину оглушенные, они молча лежали в непроглядной темноте. Люк попытался на ощупь отыскать что-нибудь, за что можно было бы ухватиться. И наткнулся на упругую плоть, горячую и трепетную, несмотря на ледяной душ и пронизывающий до костей ветер. Люк вдруг понял, что его рука лежит на бедре Хильды Болл.

– Боже мой! – отпрянул он, успев тем не менее кончиками пальцев почувствовать незримый любовный жар, который пронзил его как удар электрического тока.

Совсем рядом с его ухом раздался ее тихий гортанный смех. Потом она с придыханием попросила:

– Закрой дверь, пока каюту совсем не залило.

Люк слез с кровати и на четвереньках пополз по ходившему ходуном полу к тускло светящемуся прямоугольнику дверного проема, прикрыв глаза от ветра, немилосердно бросавшего в лицо морскую пену и брызги. С трудом встав на колени, он всем телом навалился на дверь, которая вовсе не желала закрываться. Отчаянным рывком ему наконец удалось ее захлопнуть и закрыть на задвижку. С тяжелым вздохом Люк привалился к двери и без сил сполз на пол.

В глаза резанул яркий свет, и остатки темноты пугливо шарахнулись по углам каюты. Это Хильда опустила вниз и зажгла висевший на цепи под потолком большой латунный светильник. Потом она осторожно, обеими руками, подняла его обратно.

– Не смотри на него очень долго, – предупредила она Люка. – Может начаться морская болезнь.

Юноша понял, что она имеет в виду. Светильник, как взбесившийся маятник, мотался под потолком в такт качке корабля во всех направлениях. Люк отвел глаза, чтобы увидеть, как Хильда стягивает с себя мокрую одежду.

– Я промокла насквозь, – небрежно заметила она. – Тебе тоже лучше все с себя снять.

– Но я… а как же… – Люку вдруг стало немыслимо трудно говорить.

– А, вы о Гендрике? Да не волнуйтесь. Он сейчас слишком озабочен своим драгоценным кораблем, чтобы ему взбрело в голову заявиться сюда. – Хильда откровенно расхохоталась. – Даже если бы Гендрик догадался, что мы здесь, сильно сомневаюсь, что он покинул бы свой мостик в такую погоду. Давай, Люк, не теряй времени. Мне ужасно хочется залезть вместе с тобой под одеяло.

Наготу первой леди корабля скрывала теперь лишь прилипшая к телу тонкая нижняя сорочка персикового цвета, сквозь которую просвечивало все ее тело. Даже при таком скудном освещении Люк разглядел горделиво приподнятые груди и темный треугольник густых волос внизу живота. Хильда стянула и отбросила в сторону последнюю деталь туалета и, ловко держась на ногах, как заправский моряк, подошла к Люку.

– Какой же ты копуша! – Она протянула руки ему навстречу. – Давай держись за меня. Я привыкла к качке.

Он схватился за ее руки и с трудом поднялся. Ухватившись друг за друга, они не без труда добрались до койки и повалились на мягкий матрас.

– Это безумие! – пробормотал он, когда женщина начала расстегивать на нем рубашку.

– Если ты не расположен к любви, тогда самое простое – отправиться обратно на палубу.

– А впрочем, какого черта! – воскликнул Люк в приступе внезапного отчаяния. – Может быть, через несколько часов мы все будем кормить рыб на дне океана!

И он с рвением принялся стаскивать с себя рубашку и брюки.

– Носки, – напомнила она ему. – Я не хочу, чтобы мужчина, который будет меня любить, был в носках. Особенно в мокрых.

Люк улегся рядом с Хильдой и накрыл ее и себя тяжелым стеганым ватным одеялом. Когда он обнял ее, женщина зябко передернула плечами:

– Господи! Да ты прямо ледяной!

– Ты не лучше, – рассмеялся Люк и поцеловал ее в губы.

Потом принялся гладить ее плечи и груди. Очень быстро он почувствовал ладонью, как напряглись ее соски.

– Сейчас мы отогреемся, – выдохнула она и, обвив руками его шею, прижалась к нему всем телом.

Люк, чуть приподнявшись, легко и сразу вошел в нее.

Неистовая качка только усиливала наслаждение. Тела их сплетались самым неожиданным и соблазнительным образом.

– Нам остается только держаться друг за друга, все остальное происходит само собой, – хихикнула было Хильда, но тут корабль грузно перевалился на левый борт, и Люк с такой силой вошел в нее, что она издала протяжный стон наслаждения.

– Как будто бык на рога поднял, – прошептала Хильда.

– Я сделал тебе больно? Прости.

– Нет. Сделай так еще раз.

Он сделал, и она, лежа под ним, судорожно задвигала бедрами, извиваясь с такой страстью, что едва не сбросила с себя Люка. Ее крики, казалось, способны были заглушить рев бури за стенами каюты.

Любовников охватило безумие страсти. Шторм, воющий ветер, скрип переборок и жуткое падение корабля в водные глубины – все было забыто…

Капитан Болл стоял рядом с рулевым и вместе с только что поднявшимся на капитанский мостик первым помощником мрачно вглядывался в залитое водой окно рубки. Видно, кто-то решил, что бушующего шторма мало, и на пути «Роттердама» встала стена плотного тумана.

– Иисусе! – воскликнул Бринкер. – Ничего подобного никогда не видел!

– Не стоит так переживать, Нильс, – сказал капитан. – Мы же, слава Богу, не в Ла-Манше. На этих широтах встретиться нос к носу с другим кораблем нам не грозит. – Повернувшись к рулевому, он добавил: – Пойду к себе в каюту. Держи этот же курс, пока не пробьет шесть склянок. Потом позови меня.

Едва он произнес последнее слово, как Бринкер истошно закричал:

– Да поможет нам Бог! Смотрите!

Пропоров стену тумана, прямо на них надвигался белый призрак.

– Это корабль! – в страхе выкрикнул рулевой.

– Право руля! – приказал капитан, но матроса сковал смертельный ужас. – Что же ты, тысяча чертей, делаешь! – взревел Болл и, оттолкнув рулевого, отчаянно завертел штурвал.

Но было уже поздно. Капитан и первый помощник, застыв от ужаса, беспомощно наблюдали, как корабль неудержимо приближается к «Роттердаму».

С диким скрежетом нос чужого корабля прошел сквозь корпус голландца и, как ножом, отхватил добрую его треть вместе с носовой частью.

Сила удара была такова, что всех троих сбило с ног. В этот момент вода хлынула в машинное отделение, и докрасна раскаленные паровые котлы взорвались, довершив то, что начал незнакомый корабль.

Когда содрогания судна прекратились, Болл поднялся на ноги и опрометью бросился из рубки. На выходе он столкнулся с третьим помощником.

– Сэр, я приказал команде закрыть водонепроницаемые переборки.

– Молодец, Питер. По крайней мере это даст нам время. Готовь к спуску спасательные шлюпки.

– Сэр! – ахнул помощник, бросив взгляд на сорокафутовые волны, обрушивающиеся на смертельно раненный «Роттердам». – Вы хотите спустить шлюпки вот в это?

– Так у нас останется хоть какая-то надежда. Кроме того, выбора нет. Исполняйте свой долг, Питер. Я пойду за своей женой.

И Болл, широко расставляя ноги, зашагал к трапу, что вел на главную палубу.

«Роттердам» продолжал неумолимо заваливаться на бок, и скоро стало ясно, что корабль обречен. Еще немного, и с правого борта станет просто невозможно спустить шлюпки.

На борту гибнущего корабля находилось около двухсот пассажиров, главным образом британские офицеры с семьями, отслужившие свой срок в Индии и возвращающиеся домой, в Англию. Половина из них захлебнулись в каютах нижней палубы, когда туда неудержимым потоком хлынула вода. Оставшиеся в живых полуодетые люди на верхней палубе в панике повыскакивали из своих кают и, как безумные, бросились к шлюпкам. За места в шлюпках шла настоящая драка, мешавшая команде спустить их на воду. Изысканные манеры были забыты напрочь – корабль погружался все глубже и глубже в разверстую морскую могилу, и мужчины, побросав своих горячо любимых жен и детей, с воплями ужаса полезли по вантам вверх.

Капитан Болл добрался до своей каюты как раз в тот момент, когда из нее вылезли полуодетые Люк и Хильда.

Капитан буквально остолбенел.

– Что… что здесь происходит? Мистер Каллаган, что означает ваш вид?

– Мы просто сыграли партию в покер на раздевание, капитан, – стуча зубами от холода, ответил Люк. – Идемте! Чем скорее мы отсюда уберемся, тем лучше.

Застыв на месте, Болл изумленно посмотрел вслед своей жене и Люку, которые, крепко держась за руки, бежали по коридору к трапу. Затем потряс головой и бросился следом.

Когда они оказались на накренившейся палубе, глазам их открылась картина, от которой кровь стыла в жилах.

– Как на картине Босха! – осенив себя крестным знамением, пробормотала Хильда.

На корабле царило светопреставление, достойное аллегорической кисти великого голландца. Как будто ад выплеснулся на землю. Охваченные животным ужасом, пассажиры, забыв про все и вся, метались по палубе в поисках спасения, которого не было. Они казались демонами и химерами из преисподней – так страшно были перекошены их лица, утратившие человеческие черты.

Люк приложил ладони ко рту и надрывно прокричал:

– Джон! Джон Йе! Ты слышишь меня, Джон? Я должен отыскать своего друга, – объяснил он Хильде. – А тебя ждет муж.

Люк начал карабкаться по продолжающей крениться палубе, выкрикивая имя Джона. Время шло, Тондлон не откликался, и Люк все сильнее впадал в отчаяние. Сердце его чуть не выскочило из груди, когда чья-то сильная рука хлопнула его по плечу.

– От Большой Репы тебе так просто не избавиться, дружище, – спокойно произнес до боли знакомый голос.

Люк стремительно обернулся и заключил друга в объятия.

– Слава Богу! Джон, что нам делать? Может быть, залезть на ванты?

Они одновременно посмотрели вверх, на застывшие фигуры, намертво вцепившиеся в мачты, реи и оснастку.

– Нет, – коротко ответил Джон. – Пошли. Нам нужно найти топоры или кувалды.

Люк не стал спрашивать, что задумал его китайский приятель, а просто бросился следом.

Они добрались до каюты корабельного плотника и раздобыли там два топора и тридцатифунтовую кувалду. После этого Джон потащил Каллагана к главному люку.

– Надо сбить к чертовой матери все запоры. Живей!

Подгоняемые дыханием смерти, они неимоверными усилиями – откуда только силы взялись! – в пять минут выполнили задуманное.

– А теперь что? – прокричал Люк сквозь рев ветра.

– Ложись на живот и держись вот за эти ручки. И не вздумай их отпустить – тогда конец! Когда пароход пойдет ко дну, мы останемся на плаву.

– А нас не потянет вниз вместе с судном?

– Можешь в этом не сомневаться. Конечно, потянет. Но до какого-то момента. Не паникуй, когда начнет тянуть вниз, вдохни побольше воздуха и терпи.

Все произошло настолько стремительно, что Люк еле успел как следует вздохнуть: «Роттердам» начал быстро погружаться в морскую пучину. Крышка люка всплыла и начала вращаться в гигантском водовороте, возникшем над местом гибели парохода. Все быстрее и быстрее, все глубже и глубже, все меньше и меньше воздуха. На Люка вдруг снизошли спокойствие и безмятежность. Страх куда-то исчез, а душа исполнилась покорности перед судьбой и смирения.

– Отче наш… да святится имя Твое… – начал молиться юноша.

Воды океана сомкнулись над головой Люка, и он весь ушел в молитву, каждое слово Божье вдруг стало для него бесценным. В голове мелькнула мысль, что еще немного, и его запросто сорвет с этой доски неимоверной силой водоворота. Но время шло, а он, как и прежде, намертво держался за ручки. Казалось, началась и закончилась вечность, и когда его легкие были уже готовы взорваться от жгучей боли удушья, «Роттердам» отпустил их, канув в океанскую бездну. Освободившаяся крышка вынырнула на поверхность.

– Благодарю Тебя, Господи, за милосердие Твое, – прошептал Люк и осмелился наконец открыть глаза.

К его изумлению, шторм слабел буквально на глазах, и в призрачном предутреннем свете он разглядел на другом конце крышки ободряюще улыбавшегося ему Джона.

– Боги взыскали дань и решили, что еще двое смертных на этот раз будут лишними. Видишь, они отзывают своих гончих – ветер и волны, и даруют нам звезду, дабы мы не теряли надежды.

Люк запрокинул голову. Действительно, в разрыве туч дружелюбно сияла яркая звездочка.

– Теперь я доподлинно знаю, что имеется в виду под телом небесным! – благоговейно произнес он.

Над унявшимся океаном разгорался рассвет, и солнце сверкающим оранжевым шаром неторопливо поднималось в чистое, без единого облачка бездонно-голубое небо. «Как глаза Андрии!» – подумал Люк.

– Как ты думаешь, мы далеко от берега? – спросил Джон.

– Не знаю. Накануне вечером капитан Болл говорил, что до Сандвичевых островов осталось примерно четыреста миль. Похоже, нас сносит к востоку.

– Болл, – задумчиво проговорил Джон. – Думаешь, кто-нибудь еще спасся?

– Навряд ли, хотя мы-то спаслись. Поэтому кто-то еще мог сделать то же самое.

С болью в сердце и горьким сожалением Люк подумал о Хильде Болл. За что, Господи? Такая молодая, ей бы жить да жить. Он горячо пожелал себе оставаться хорошим мормоном и укрепиться в вере в бессмертие души человеческой.

В первый день время тянулось неимоверно медленно, а в последующие дни, казалось, вообще остановилось. Кругом был океан, ничего, кроме океана. Но хуже всего были нескончаемые ночи. Джон и Люк давно уже погибли бы от жажды, если бы не несколько благословенных дождей, шедших на рассвете три дня подряд. В одном из углов крышки от люка был выдолблен довольно глубокий желоб длиной в целый ярд. Он-то и послужил им маленьким спасительным колодцем, в котором умещались целые две кварты дождевой воды.

Но главная опасность исходила от беспощадного и недосягаемого врага – тропического солнца, хотя им обоим было не привыкать жариться на солнце, а задубевшая от загара кожа была привычна к солнечным лучам.

– Мои мозги сейчас изжарятся! – простонал Люк, когда пошел четвертый день дрейфа, и на их необычный плот с раннего утра вновь обрушился солнечный жар.

– Слушай, есть идея, – сказал Джон. – Давай снимем штаны и намотаем на головы, как тюрбаны.

Поначалу это принесло заметное облегчение их раскалывающимся от боли головам, но к полудню ноги, непривычные к солнцу, покраснели и покрылись волдырями.

На следующий день они решили оставить головы непокрытыми и вернули штаны на их законное место. К середине дня у Люка начались галлюцинации.

– Джон, посмотри! Вон там, видишь? Она жива!

Люк ясно видел Андрию. Девушка легко шла по воде и призывно протягивала ему навстречу руки.

– Я нашел Андрию! Мне надо к ней!

Он уже собрался шагнуть через край плота, но Джон успел перехватить его и, швырнув на доски, уселся на друга верхом. Люк отчаянно забился, стараясь высвободиться, но постепенно силы оставили его, и он погрузился в беспамятство.

Джон тоже впал в забытье и с трудом разлепил распухшие веки, потому что до его ушей донесся голос, который звал его на чистом английском языке.

– Теперь и я сошел с ума, – прошептал китаец и с трудом сел.

То, что он увидел, только подтвердило, что он тронулся рассудком. К их самодельному плоту приближалось самое странное сооружение из всех, какие ему доводилось когда-либо видеть. Две наглухо закрытые и сильно смахивающие на каноэ лодки были соединены длинными деревянными шестами, накрепко привязанными толстыми пеньковыми веревками. В каждой лодке сидели по четыре гребца, а на носу горделиво красовался единственный парус. Джону показалось, что все гребцы были красавцами, как на подбор. Высокорослые, стройные, широкоплечие парни с горделивой осанкой. Единственной их одеждой были пестрые, свободного покроя штаны. Большинство этих мускулистых и дочерна загорелых парней были явно похожи на полинезийцев.

– Эй, на плоту! – крикнул, встав во весь свой недюжинный рост, один из мужчин. Голова его была перетянута малиновой повязкой. – Откуда путь держите?

Джон сморгнул и яростно затряс головой – в надежде, что бредовое видение исчезнет.

Мужчина расплылся в улыбке, открыв ровный ряд удивительно белых зубов:

– Вы не говорите по-английски?

И тут же что-то спросил по-французски.

Наконец Джон обрел голос:

– Мы пассажиры голландского пассажирского судна «Роттердам». Попали в ужасный шторм, и нас протаранил какой-то корабль. Это случилось, наверное, дней пять назад, плохо помню… – И он коротко рассказал, что с ними приключилось после того, как они покинули Макао.

– А куда вы плыли?

– В Оаху, на Сандвичевы острова.

Все дружно засмеялись, а говоривший пояснил:

– Друг, вы не сбились с курса, потому что мы находимся в пятидесяти милях от Оаху. – Он показал рукой: – Это вон там. Перебирайтесь к нам, и мы вас туда отвезем. Правда, наш дом на острове Мауи, но чего не сделаешь ради друзей!

Эти веселые, беззаботные парни сразу пришлись по душе Джону. Когда их катамаран пришвартовался к плоту, он протянул руку через планширь:

– Мы с моим другом рады встрече с вами! Не представляете, как рады. Меня зовут Джон Йе, а его Люк Каллаган, он мормонский миссионер.

– Миссионер? – настороженно переспросил мужчина, и гавайцы, как один, охнули. – Похоже, они не прочь оставить вас здесь, – насмешливо сообщил он Джону и тут же, добродушно улыбаясь, пояснил: – Вот чего хватает на островах, так это миссионеров. У нашего народа есть старинная присказка: «Когда первые миссионеры приехали на Гавайи, у каждого из них была Библия, а у каждого из нас была земля. Сейчас у каждого из них есть земля, а у каждого из нас есть Библия».

Раздался дружный хохот, к которому охотно присоединился Джон.

– И это происходит всегда, когда белый человек берется нести язычникам свою веру. Так что у Китая много общего с нами, друг.

Они обменялись рукопожатием, и островитянин продолжил:

– Меня зовут Киано, и лично я гораздо лучшего мнения о миссионерах. До них ни на одном из островов никто не умел писать. Они дали нам алфавит, и наши предки были счастливы научиться читать и писать. – С неприкрытой гордостью он заявил: – Теперь у нас есть книги, газеты и даже Библия на нашем языке! А сейчас, насколько мне известно, переводится и «Книга Мормона». Миссионеры дали нам единого милосердного Бога вместо дикарских божков, которых наши правители использовали для того, чтобы нагонять страх на своих подданных и держать людей в покорности. Что и говорить, миссионеры принесли на Гавайи очень много хорошего.

Киано вздохнул:

– И не очень хорошее тоже. Корь, оспу, туберкулез, венерические болезни. Когда капитан Кук впервые высадился здесь, нас было более трехсот тысяч. Сегодня чуть меньше восьмидесяти пяти… Но давай поговорим об истории в другой раз. Лучше перенесем твоего друга к нам в лодку, напоим его свежей водой и дадим снадобье, приготовленное из корня киаве. Мы всегда берем его с собой, когда выходим в океан.

– А что вы делаете здесь, так далеко от родного берега?

Киано весело рассмеялся:

– Можно сказать, что это у нас в крови. Сотни лет народы Полинезии покидали Таити и близлежащие острова и отправлялись в открытый океан, проплывая тысячи миль безбрежных вод, чтобы добраться до Гавайских островов. Ты можешь спросить: а чего ради? Я не смогу ответить тебе, друг, как и ты не ответишь толком на вопрос, зачем белые люди так стремятся залезть на недоступные горные вершины.

На прошлой неделе мы с приятелями сидели за столом и мирно потягивали ааву – она нам нравится гораздо больше, чем виски белого человека, – и ни с того ни с сего я сказал: «Что-то у меня на душе неспокойно. Давайте отправимся в долгое плавание и очистим наш дух и тело от пагубных испарений суши». И вот мы здесь.

По его команде два рослых гребца перепрыгнули на плот, играючи, как малое дитя, подняли находящегося в беспамятстве Люка, как будто он вовсе и не был крепко сбитым мужчиной шести футов роста. Они перенесли его на катамаран, и Киано начал оказывать ему помощь. Он обернул голову Люка мокрым полотенцем и тонкой струйкой влил в рот юноше немного воды из круглой фляги. Потом из фланелевого мешочка взял щепотку порошка киаве и, с силой впихнув его между потрескавшихся губ Люка, влил в запекшийся рот еще немного воды.

Люк, лежавший до этого совершенно неподвижно, вдруг задвигался. Веки его задрожали, он медленно открыл глаза и, прищурившись, посмотрел в безоблачное ярко-голубое небо:

– Где она?

– Все хорошо, дружище, – ласково проговорил Джон. – Мы спасены.

– Андрия? Что с Андрией?

– Не было никакой Андрии. Тебе привиделось.

Вскоре Люк смог сесть и изумленно уставился на окружавших его улыбающихся гавайцев.

– Откуда вы? – только и смог спросить он.

Киано положил руку ему на плечо и торжественно ответил:

– Алоа, малихини! Добро пожаловать в наши райские места!

Глава 12

Весь следующий месяц Андрия провела в банде Мурьеты. За это время они совершили несколько вооруженных налетов на небольшие деревни и лагеря старателей. У поселенцев, как правило, запасались провиантом, частенько расплачиваясь деньгами и золотом, украденными у богатых старателей.

В один из таких дней Мурьета подскакал к Андрии, ехавшей верхом на белой кобыле.

– Надеюсь, теперь ты не так сильно сердишься на нас?

– Я никогда не буду гордиться умением воровать, – отчужденно ответила девушка.

– Даже если главная цель – отнять у богатого, чтобы накормить бедного?

– Гунн Аттила точно так же оправдывал свою варварскую жестокость, – презрительно ответила она. – Как и все грабители и убийцы испокон веков. На моей родине, в Китае, есть Ихэцюань – шайка бандитов, которые только и знают, что жгут деревни, грабят и убивают людей. И все это во имя любви к родине.

Мурьета какое-то время молча любовался ее профилем, а потом тихо сказал такое, чего она никак не ожидала услышать:

– Андрия, кажется, я тебя люблю.

Она встревоженно посмотрела на него:

– Не смей говорить мне о любви! Ты женат на моей подруге Розите.

Он хитро улыбнулся:

– Да-да, я помню, что Розита – моя жена. Она ею будет всегда. Но неужели ты всерьез думаешь, что если священник произнес несколько слов жениху и невесте, то после этого мужчина становится нечувствительным к красоте и очарованию другой женщины, такой желанной, как, например, ты?

Андрия отвернулась:

– Джо, у меня нет никакой охоты продолжать этот разговор. Пожалуйста. Не дай Бог тебя кто-нибудь услышит. У Розиты разобьется сердце, если она узнает о том, что ты мне сказал.

Мурьета угрюмо ссутулился в седле, и в голосе его появилась неприкрытая горечь:

– Сердце Розиты уже столько раз было разбито, что превратилось в камень.

С этими словами он зло хлестнул коня и пустился галопом куда-то всторону.

Ехавший следом за Андрией Трехпалый Джек озадаченно посмотрел ему вслед.

– Какая муха его укусила? Куда это он? – спросил он у девушки.

– Похоже, у него неспокойно на душе, Джек. Но он, я уверена, скоро нас нагонит.

Однако к тому времени, когда они добрались до лагеря около озера Туларе, Мурьета все еще не вернулся. Появился он уже в сумерках, когда бандиты расселись вокруг походных костров и готовили ужин.

– Где тебя черти носили? – раздраженно поинтересовалась Розита.

Он спрыгнул со своего черного жеребца и с важным видом прошествовал к костру, за которым, скрестив ноги, сидели Розита, Андрия и Трехпалый Джек и ужинали. Рассмеявшись, Мурьета жарко поцеловал жену в губы.

– Я пристраивал честно заработанные нами деньги. – Он вытащил из переметной сумы мешочек, туго набитый золотым песком, и небрежно кинул Розите на колени. – Я съездил в салун «Серебряный башмак» и, представляешь, сорвал банк, играя в кости и в фараон!

– Ты с ума сошел! – озабоченно сказал Трехпалый Джек. – Тебе ни к чему светиться в игорных заведениях, особенно в таких, как «Башмак». Тебя слишком хорошо знают. Тем более что ты поперся туда в одиночку. – Он покачал головой. – Хоакин, ты и вправду чокнутый. И с кем же ты играл?

– В том числе с Билли Бернсом.

У Джека отвалилась челюсть.

– С кем?! С Билли Бернсом?! Да ты, оказывается, еще дурее, чем я думал! Он худший из янки и презирает латиносов, как никто из белых.

Мурьета ухмыльнулся и, наклонившись над котелком, налил себе полную миску похлебки.

– Мы презираем его не меньше. Но он меня уважает, и игра была честной. Розита, передай-ка мне бурдюк.

Он ловко пристроил его у себя на плече и, запрокинув голову, подставил рот под темную струю. Красное вино с бульканьем полилось ему в горло и потекло по подбородку.

Хоакин и после еды остался сидеть у костра и продолжал пить. К тому времени, когда темнота окутало озеро, он был в приподнятом настроении – не пьяный, но на той границе, где рассудительность и здравый смысл уступают место развязности и безответственности.

Андрия зевнула и сладко потянулась.

– Пойду-ка к себе в палатку. Сегодня был долгий и утомительный день.

В первый же день после похищения Андрии отдали маленькую походную палатку, украденную со склада американской армии, и складную армейскую койку. Девушка зажгла фонарь, прицепленный к центральному шесту, и разделась. «Утром пойду искупаюсь в озере», – решила она, улеглась на койку, закуталась в тонкое хлопчатобумажное одеяло и почти сразу заснула.

Проснулась Андрия посреди ночи как от толчка. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Стояла мертвая тишина, лишь снаружи доносилось пение цикад да с озера слышались отдаленные крики гагары, которой тоже не спалось. Костры погасли, иначе были бы видны красные отблески на парусиновых стенках палатки. Она лежала и напряженно ждала.

По-прежнему не доносилось ни единого тревожного звука, но какое-то шестое чувство подсказывало ей, что в палатке кто-то есть. Кто-то или что-то – может статься, дикий зверь, пришедший на запах пищи. Она обругала себя за то, что поленилась вымыть миску. Остатки еды вполне могли привлечь голодную лесную тварь.

К несчастью, это оказался не обитатель леса. Чья-то рука быстро зажала ей рот, и девушка с ужасом поняла, что ей предстоит иметь дело с двуногим хищником.

– Не бойся, это я, Хоакин.

Андрия отчаянно забилась, но он намертво придавил ее к койке своим телом.

– Хватит дергаться! Обещаю не делать тебе ничего плохого. Да ты и сама это знаешь. Я слишком сильно тебя люблю. – Она затихла, и Мурьета продолжил: – Обещай, что не будешь кричать, и тогда я уберу руку.

Андрия согласно кивнула. Он осторожно убрал руку от ее рта. Девушка осталась верна своему слову. Какой толк устраивать скандал из-за его неблагоразумия? Андрия не была обделена знаменитой восточной стойкостью. И потом, сколько боли принесет это ее подруге Розите!

– Хоакин, прекрати немедленно это безобразие! – возмущенно прошептала она. – Ты пьян!

– Пьян желанием быть с тобой, дорогая.

Он потянулся к ней с поцелуем, но девушка сердито отвернулась.

– Неужели у тебя нет никаких чувств ко мне? – взмолился он.

– Я уже было решила, что ты мой близкий друг и настоящий джентльмен, но сейчас вижу, насколько я ошибалась в тебе.

На самом деле Андрия испытывала к Мурьете неодолимое физическое влечение. Долго спавшую в ней чувственность, разбуженную в далеком Китае Люком Каллаганом, вновь пробудил к жизни Хоакин Мурьета.

Он отбросил в сторону одеяло и накрыл руками ее маленькие твердые груди. Андрия задрожала, и почти сразу ее соски уперлись ему в ладони. Мурьета тихонько рассмеялся и поцеловал ее в шею, с удовольствием отметив про себя, что ее сердце учащенно бьется.

– Голова говорит одно, а вот тело и кровь поют совсем другую песню, верно?

Он провел рукой по ее гладкому плоскому животу и принялся гладить округлое бедро. Рука скользнула ниже, к колену, и, протиснувшись между стиснутых бедер, двинулась вверх.

– Хоакин, умоляю, не надо!

– А я умоляю тебя: не борись со мной, дорогая. Дай свободу своим чувствам.

Андрия собрала всю свою волю, но тело ей не повиновалось. Она была бессильна остановить эту ласкающую и настойчивую руку. Его пальцы скользнули в глубину ее бедер, как мышка, что ищет теплую норку.

– О-о-о! – не выдержав, тихонько вскрикнула Андрия.

Когда он взял ее за руку и потянул вниз, к своей налитой плоти, девушка не сопротивлялась. Широко раскинув бедра, она нетерпеливо направила его желание к нужной цели. Она едва успела перевести дыхание, а Хоакин уже заполнил ее всю.

– Любимая, – с нежностью в голосе по-испански прошептал он ей на ухо, – ты самая красивая девушка в мире!

Андрия отдалась снедавшему ее желанию. Но даже в миг экстаза в глубине души она понимала, что это всего лишь телесное наслаждение, которое принесло только временное облегчение. Как все это далеко от той теплой, нежной и поистине блаженной любви, какую она познала с Люком!

Мурьета достиг экстаза вместе с ней, и они слились в сладостном ритме любовной близости, пока обессиленно не замерли, отдав друг другу все без остатка. Хоакин с удовлетворенным вздохом сполз с Андрии и с нежностью сжал ей ягодицы.

– Ты просто ангел!.. – шепнул он.

Вдруг Мурьета резко сел на койке и прислушался.

– Что такое, Джо?

– Ты ничего не слышала?

– Нет.

– Зато я слышал. – Он вскочил с койки, натянул штаны, на цыпочках подкрался к наружному пологу палатки и слегка приоткрыл его. – Caramba! – еле слышно выругался Мурьета.

– Что там, Джо? – Андрия спустила ноги на пол и закуталась в одеяло.

– Полиция, черт бы ее побрал! Дорогая, мне нужно уходить.

Он метнулся в глубину палатки, выхватил нож и полоснул по полотну. Потом бесшумно выскользнул в ночь…

Со всех сторон поднялась дикая стрельба. Бандиты были застигнуты врасплох, и пули беспощадно косили их. Трехпалый Джек, дремавший около едва тлеющего костра, был сражен насмерть несколькими выстрелами. Кто-то бросился к лошадям, кто-то упал на землю, чтобы не быть убитым и успеть сдаться. Мурьета благополучно добрался до своего жеребца и одним прыжком взлетел в седло. Конь понесся к лесу. Хоакину удалось бы уйти, не поймай его на мушку один из калифорнийских рейнджеров.

Когда все было кончено, Мурьету нашли ярдах в ста от лагеря. С запрокинутым к небу лицом он лежал на спине. Пуля раздробила ему позвоночник.

На поляне торжествующие полицейские прикладами безжалостно сгоняли всех пленников в кучу. Андрия, успевшая одеться, вышла из палатки и нос к носу столкнулась с высоким, дородным мужчиной в дорогой шляпе.

– Мэм? Я капитан Лоу, исполняющий обязанности шерифа рейнджеров Лос-Анджелеса. А вы, должно быть, мисс Андрия Каллаган?

– Мистер Калеб Каллаган – мой опекун.

– Слава Богу! Мы уж думали, что вы давно мертвы. Калеб места себе не находил с того дня, как вас похитили.

– Со мной обращались очень вежливо и уважительно. А где Хоакин?

– Хоакин? – Лоу удивленно приподнял брови. – А, вы имеете в виду Мурьету? Ранили его не приведи Господь. Считайте, он не жилец.

– Мне нужно его увидеть.

– Мэм?

– Мне нужно увидеть Хоакина Мурьету, – твердым тоном повторила Андрия.

Озадаченный Лоу пожал плечами:

– Если вы так хотите… Пойдемте, я вас провожу.

Над лежащим мексиканцем стояли два рейнджера с факелами в руках.

Андрия опустилась рядом с Мурьетой на колени и негромко его окликнула:

– Хоакин… Джо, это я, Андрия.

Он медленно открыл глаза и слабо улыбнулся.

– Ты ангел… – едва слышно шепнули его губы. Чтобы услышать, девушке пришлось совсем низко склониться к нему. – Сейчас у тебя совсем ангельское лицо. А может быть, я уже на небесах, как ты думаешь? Да нет, боюсь, я отправлюсь в противоположном направлении… – Он захлебнулся в кашле. – Дорогая… еще одно. Помни, всегда помни, что я… – он зашелся в новом приступе клокочущего кашля, и девушка едва разобрала его последние слова, – …я люблю тебя.

Капитан Лоу помог Андрии подняться с колен. С трудом удерживаясь от рыданий, девушка до крови закусила нижнюю губу. Со стороны поляны бежала Розита. Лицо ее было мокрым от заливавших его слез. Увидев мертвого мужа, она в ужасе схватилась за голову:

– Хоакин! Хоакин! Любимый! Что они с тобой сделали?

Она бросилась было на распростертое тело, но двое рейнджеров удержали ее.

– Мне искренне жаль, миссис Мурьета, – сочувственно проговорил капитан Лоу. – Но если честно, то все мы знали, что именно этим все и закончится. А он знал об этом лучше каждого из нас. Вы знаете, что он сказал мне, когда мы его нашли? Он сказал: «Капитан, я сделал свое дело, а вы сделали свое. Прощай, друг».

Андрия обняла Розиту и прижала голову плачущей женщины к своей груди.

– Перед смертью он успел сказать еще одно.

– Что же он сказал? – спросила безутешная вдова.

Андрия глубоко-глубоко вздохнула и ровным голосом ответила:

– Он сказал мне: «Передай моей дорогой Розите, что я нежно люблю ее и что в один прекрасный день мы снова будем вместе в мире ином».

И Андрия наконец разрыдалась, оплакивая еще одну утраченную любовь.

– Мисс Каллаган, предлагаю вам отправиться вместе с нами обратно в Сан-Франциско, – сказал ей капитан Лоу. – Мистер Каллаган теперь там. Вы в состоянии держаться в седле? Правда, можно доехать до Стоктона, а там вы пересядете в карету. Так вам будет легче.

– И медленнее. Спасибо за заботу, капитан, но я предпочитаю ехать с вашим отрядом. – Она слабо улыбнулась. – С тех пор как меня похитили, я дни напролет проводила в седле, так что добраться до Сан-Франциско мне не составит никакого труда. – Она горячо обняла Розиту: – А моя подруга? Что будет с ней?

– Ей придется предстать перед судом вместе с остальными бандитами. Но она женщина, и я уверен, что суд будет к ней снисходителен.

Поплакав друг у друга на груди, женщины наконец распрощались, и Розита, опустив голову, побрела к арестованным. На рассвете следующего дня отряд двинулся на запад, в Сан-Франциско.

За все время пути не произошло ничего примечательного. К утру третьего дня они подъезжали к предместью расползающегося во все стороны города.

– Капитан, гляньте, в туман какой-то въехали! – повернулся к Лоу один из рейнджеров.

Офицер наморщил нос и принюхался.

– Туман, говоришь? По мне, так скорее дымом пахнет.

По рядам полетел встревоженный гул:

– Должно быть, это в самом Фриско.

– Смотри, дымище какой! Полыхает, знать, за милую душу.

У Андрии учащенно забилось сердце. С тех пор как ее приняли в миссию к мормонам, Калеб Каллаган и его жены стали для нее самыми близкими людьми. Почти семьей. И еще там была ее дорогая подруга Ли.

– Капитан Лоу, ничего, если я поеду вперед? Я беспокоюсь о моей семье.

Капитан сдвинул свою роскошную шляпу на затылок.

– Даже и не знаю, мэм. Если Фриско горит, тогда там сущий ад. Все эти подонки с побережья просто сбесятся. Раньше здесь такое уже бывало. Убийства, изнасилования, грабежи – они ни перед чем не остановятся.

– Я все-таки рискну.

– Я не вправе вас задерживать, но в таком случае возьмите хоть это. – Он протянул ей револьвер. – Вы умеете стрелять?

– Я научилась, когда была в заложницах у Мурьеты. Спасибо, капитан. За все спасибо! И прощайте.

Она несколько раз стукнула пятками лошадь и пустила ее в галоп, направляясь к голове колонны.

Чем ближе Андрия подъезжала к Сан-Франциско, тем гуще становился дым. Наконец она добралась до окружающих город холмов, и с этой возвышенности глазам ее открылось такое, отчего у девушки перехватило дыхание. Внизу бушевал огонь, и ужас происходящего описать было невозможно. Сан-Франциско превратился в настоящий огненный ад. Тысячи обезумевших людей метались по улицам. Пожарные и добровольцы из горожан бесстрашно старались хоть немного унять огонь, чтобы люди могли покинуть город. Надежды на то, чтобы потушить пожар, не было никакой. В Сан-Франциско практически не было каменных домов, и деревянный город стал одним огромным костром. Пламя полыхало повсюду – Портсмут-сквер, Керни-стрит, Клей-стрит. Горело все: таможенные склады, семь лучших городских гостиниц, почта, сотни контор.

Люди прикладывали поистине героические усилия, чтобы снести причалы, прежде чем на них перекинется огонь, и спасти корабли, стоявшие в доках и гавани. Пока полиция была занята пожаром, жулье орудовало вовсю. Грабили все подряд: дома, магазины, конторы, банки. Бары были открыты, и виски, вино, марочное шампанское лились рекой.

На окраине города Андрия проезжала мимо сотен людей, ковылявших куда глаза глядят, с выражением неописуемого ужаса на лицах. Девушка, на которой были только атласная сорочка и туфли на высоких каблуках, с безумным видом бродила среди толпы несчастных погорельцев, тащивших жалкий скарб, который удалось спасти от огня. Она разливала шампанское из оцинкованного ведра. Это была одна из многочисленных проституток, в одночасье лишившихся своих каморок, клубов и казино. С поразительной находчивостью они торопливо ставили самодельные палатки, чтобы даже сейчас хоть немного подзаработать.

Въехав в город, Андрия вскоре оказалась в районе, где грабежи были в самом разгаре. Путь ей преградили трое.

– Ребята, гляньте-ка на эту раскосую милашку, – процедил один их них.

«Ребята» с вожделением уставились на всадницу, явно прикидывая, кто их них будет первым.

Один схватил лошадь под уздцы, а двое других шагнули вперед, чтобы стащить Андрию с седла. Девушка, не теряя самообладания, выдернула из-за пояса револьвер и хладнокровно всадила пулю в плечо тому, кто, к своему несчастью, оказался к ней ближе всех. Наставив еще дымящийся револьвер на его сообщника, она резко бросила:

– А ну, подонки, прочь с дороги, пока я не отстрелила вам яйца!

Негодяи кинулись прочь, бросив своего приятеля корчиться в луже крови посреди засыпанной пеплом дороги.

Андрия поскакала дальше, пока не добралась до огромного пакгауза. Рабочие торопливо тащили десятигаллоновые бочонки и выливали их содержимое на крышу и стены.

– Эй, что вы делаете? – крикнула Андрия.

– Это уксус, – крикнули ей в ответ. – У нас его восемьдесят тысяч галлонов. Если хорошенько пропитать им дерево, никакой пожар не страшен.

– Кто-нибудь знает, где Каллаган?

– Я видел, как Калеб со своим семейством поехал к докам. Дом его спасти было невозможно.

– Спасибо! – поблагодарила Андрия и, развернув лошадь, поскакала в сторону порта.

Лошадь дрожала крупной дрожью, испуганно косясь на дымящиеся развалины. Когда Андрия приблизилась к морю огня, бушевавшему в районе порта, лошадь вдруг встала на дыбы. Не ожидавшая этого всадница вылетела из седла на землю, а ее лошадь с безумным ржанием умчалась обратно по той улице, по которой они приехали.

Морщась от боли, девушка поднялась на ноги, кое-как отряхнулась от пыли и пошла дальше уже пешком.

– Эй, леди, вам лучше не соваться дальше! – крикнул ей спешивший куда-то пожарный. – Там все с минуты на минуту обвалится!

Вокруг возвышались горящие остовы знаменитого делового центра Сан-Франциско. Воды катастрофически не хватало, и люди пытались сбивать пламя одеялами, намоченными в вине или пиве.

– Я ищу Калеба Каллагана. Мне сказали, что он со своими домашними направился сюда.

– Да, я только что видал Калеба вон там! Кажись, он старался пробиться к пристани.

Андрия со всех ног бросилась бежать по улице и каким-то чудом не оказалась под пылающими обломками рухнувшего здания. Помедли она хоть секунду, и в мгновение ока сгорела бы дотла в жутком костре.

Задыхаясь от дыма, с перепачканным сажей лицом, она наконец добралась до доков, где пожарные праздновали победу над огнем. Бутылки с вином и виски только успевали ходить по кругу. Девушка, громко выкрикивая имя Калеба Каллагана, начала проталкиваться сквозь толпу.

– Андрия!

Она стремительно обернулась, увидела его и с криком: «Калеб!» – бросилась ему на шею.

Он обнял девушку так крепко, что ребра затрещали.

– Вот за это чудо я и молился денно и нощно! И утром, и днем, и вечером, и ночью – все время с того самого дня, как тебя отобрали у нас. – Он, не стесняясь, всхлипнул. – Я, старый грешник, не заслужил такой милости. Но ты, Андрия, – ты создана из непорочности и света, поэтому он и откликнулся на мои молитвы! – Калеб обнял ее за плечи и повел к разрушенным докам. – У нас нет времени на болтовню. Чем раньше мы отсюда выберемся, тем лучше.

– А куда мы едем?

– Я всем взял билеты на пароход. Город выгорел дотла. Здесь у нас теперь нет будущего. Женщины уже на борту.

– А где Ли?

– Она тоже там. Твоя мамочка! – ухмыльнулся Калеб. – Я с самого начала не купился на эту вашу байку, малышка. Да ладно. Она замечательная.

– И куда же мы отправимся?

– На Гавайские острова. Слыхала про такие?

– Да. В Китае их называли Сандвичевы острова. А что, Бога ради, мы там будем делать?

– Довольно давно я купил там приличный участок земли. На пару с Доулом и Сприклзом. Они говорят, что там замечательно растет сахарный тростник, а весь мир без сахара просто жить не может.

У берега их дожидался ялик с двумя гребцами. Калеб помог Андрии перейти в ялик, потом залез следом.

– Эй, увальни, отчаливай! – Он положил руку на плечо Андрии и рассмеялся. – Ну, Гавайи, держись! Мы идем!

Глава 13

Люк на всю жизнь запомнил тот миг, когда у него перед глазами впервые возникли Гавайские острова. Из тумана, как резной нос гигантского корабля, величественно выплывал изумительно красивый отвесный скалистый берег.

– Алмазный мыс, – сказал ему Киано. – Древние боги вытесали его из камня и поставили на страже у врат Пуукахола – языческого храма. Вон он, посмотри, на самом верху.

У постройки, прилепившейся на высоте не меньше двухсот пятидесяти футов, был внушительный и довольно зловещий вид. Вокруг, наподобие крепостных стен, громоздились потоки застывшей лавы.

– Это прямо форт какой-то, а не храм, – задумчиво проговорил Люк.

– В некотором смысле это так и есть, – согласился Киано. – Ведь форт должен стоять на пути врага. Эти неприступные стены и не пускали неугодных наружу. Настоящая тюрьма. Если бы эти камни могли говорить! О скольких немыслимых жестокостях они бы рассказали! О скольких мучениях несчастных жертв поведали! Мужчин и женщин там расчленяли на куски. Сначала отрезали пальцы, потом кисти рук, потом предплечья и так далее – дьявольски медленно и последовательно, пока от людей не оставались обрубок туловища и голова. И они все еще были живы и кричали страшным криком адской муки.

– Какое счастье, что это осталось в далеком прошлом! – содрогнулся Люк.

– По большей части да, но на холмах есть секты мракобесов, которые все еще верны древним обрядам.

– Тогда мы будем держаться от холмов как можно дальше, – заметил Джон.

И Люка, и Джона восхитила беглость английской речи их спасителя.

– Можно подумать, что это ваш родной язык, – сказал Люк. – Вы прямо как мой китайский друг. Я вам просто завидую: это такое счастье – свободно говорить на двух языках!

– Наш народ всегда был способен к чужим наречиям, – объяснил Киано. – Что к английскому, что к французскому.

Слушать, как гавайцы разговаривают между собой на родном языке, было для Люка истинным наслаждением – таким музыкальным и певучим был этот язык.

– Я обязательно выучусь говорить на нем, – поклялся Люк.

– Я научу тебя, мой друг, – расплывшись в белозубой улыбке, пообещал Киано.

– Боюсь, мы не так долго пробудем в вашем раю, чтобы хватило и на это времени, – с сожалением заметил Люк. Со все еще невидимого берега ветер уже начал приносить непривычные, будоражившие воображение ароматы тропического Эдема.

– У вас все время стоит такая благодатная теплынь? – поинтересовался Люк.

– Круглый год, хотя и бывают исключения. Ведь наши горы стоят на пути тропических пассатов, так что северо-восточные ветры хранят нас от холодных океанских течений. На всех главных семи островах средняя температура около семидесяти пяти градусов по Фаренгейту.[2]

– Однажды я точно вернусь сюда и построю здесь дом, – заявил Люк. – Но до этого мне нужно кое-кого отыскать, чтобы привезти ее с собой.

– Значит, вы проехали полмира ради одной женщины? – рассмеялся Киано. – Наверное, эта женщина стоит того.

– Она ангел.

– Вам еще предстоит увидеть наших вахини, – блеснул глазами Киано. – Посмотрим, что вы тогда скажете. На земле нет женщин красивее, чем наши, друг.

– Я в этом не сомневаюсь. Все вы без исключения очень красивые люди. Но любовь всегда видит глубже внешней красоты, а я люблю мою несравненную Андрию.

Когда они вошли в гавань Гонолулу, точно такой же катамаран, только побольше, отчалил от берега им навстречу. Между лодками был устроен помост с навесом, под которым в кресле с царственным видом сидел крупный мужчина. Волосы его были белы как снег, и закутан он был в разноцветные церемониальные одежды. По обеим сторонам кресла стояли слуги, державшие в руках флаги, которые Киано назвал символами власти.

– Это король Камехамеха, мой дядя! – воскликнул Киано. Он вскочил на ноги и принялся, приплясывая от радости, размахивать руками и что-то кричать. – Он, должно быть, прибыл в Оаху! Какая чудесная неожиданность!

Когда королевская лодка приблизилась к их небольшому суденышку, гребцы вытащили из воды узкие весла и торжественно подняли их вверх.

Киано перепрыгнул на подошедшую лодку, склонился в низком, почтительном поклоне перед своим знатным родственником и о чем-то спросил его на своем языке. Очевидно, он просит позволения подняться на помост, догадался Люк.

Король улыбнулся и повел правой рукой, приглашая племянника. Формальности были соблюдены, и Киано вскочил на помост. Камехамеха встал с кресла, и они дружески обнялись.

После короткого обмена любезностями король указал на Люка и Джона, явно интересуясь, кто они такие. Когда Киано рассказал, как решил Люк, об их спасении, его величество одарил обоих сияющей улыбкой и заговорил на таком же беглом английском, что и Киано:

– Добро пожаловать на Гавайи, малихини! В нашем мире нет чужестранцев, есть только незнакомцы.

Люк и Джон хотели подняться на ноги, чтобы выразить почтение королю, но тот жестом показал, что они могут сидеть.

– Нет-нет, не утруждайте себя! Вы оба, должно быть, еще слабы после мучительного и сурового испытания. Я желаю, чтобы вы приняли приглашение и стали моими гостями в королевском дворце в Оаху. Он более скромен, чем моя постоянная резиденция на Гавайях, но я уверен, что мы сумеем сделать ваше пребывание приятным во всех отношениях.

– Это очень любезно и великодушно с вашей стороны, ваше величество, и мы принимаем ваше приглашение с величайшей благодарностью.

Киано перепрыгнул обратно на свой катамаран.

– Тогда поспешим к берегу! – Он помахал на прощание рукой дяде, занял свое место среди гребцов и напоследок прокричал королю: – Держу пари, сэр, что мы пристанем к берегу раньше вас!

Камехамеха рассмеялся и прокричал в ответ:

– Пари принято!

Маленький юркий катамаран быстро оставил позади неповоротливую королевскую лодку. Когда все высадились на берег, Камехамеха вознаградил Киано золотой монетой. Потом в сопровождении свиты он отбыл в экипаже к своему месту пребывания.

– Ожидаю вас к чаю с пирожными в четыре вечера, – сказал он на прощание.

– Чай и пирожные? – рассмеялся Люк. – Чего-чего, а уж этого я здесь никак не ожидал!

– Мой дядя и его брат принц Лот настроены пробритански, и оба благочестивые прихожане англиканской церкви. В молодости они много путешествовали по Европе, и, будь это в их власти, мои дяди возродили бы на Гавайях не только абсолютную монархию, но и древнюю местную культуру, которая сильно пострадала от наплыва всевозможных миссионеров.

– Но у меня сложилось впечатление, что миссионеры совершили очень много хорошего. Совсем недавно вы и сами об этом говорили – всеобщая грамотность, демократическое, либеральное правительство…

– Так ведь все зависит оттого, кто на чьей стороне. Монархисты, по-нашему хаоле, – это белая правящая элита. Опять же есть старая присказка, я ее уже рассказывал вашему другу: у всех миссионеров, когда они только приехали на Гавайи, была Библия, а у всех гавайцев была земля…

– …а теперь у всех миссионеров есть земля, а у всех гавайцев есть Библия! – фыркнув, закончил за него Джон.

– В этом заложен более глубокий смысл, чем может показаться на первый взгляд. Ирония в том, что мы оказались способными учениками и приспособились к устоям европейской жизни намного раньше, чем это предполагали просветители. Тогда церковники обратили свое внимание на другие области, а именно – деньги и политическая власть. Потомки тех первых миссионеров и потомки нынешних в обозримом будущем вполне могут сосредоточить в своих руках экономическую и политическую власть на островах. Когда мой дядя Лихолихо стал в прошлом году королем Камехамехой Четвертым, это означало, что тайная борьба за власть, которая шла между монархистами и белой элитой, станет явной и открытой.

– А какая ставка в этой борьбе для каждой из сторон? – спросил Люк.

– Вы это серьезно, Люк? На Гавайях можно сколотить баснословное состояние на торговле сахаром, кофе, мясом, ананасами. Конечная цель белой элиты – монополия над экономикой, что неминуемо приведет к захвату Гавайев Соединенными Штатами.

Цель Камехамехи почти такая же – безграничная власть плюс необходимость сохранения самого королевского рода. Основная борьба сейчас развернулась вокруг подготовки новой конституции. Американцы настаивают на значительных уступках, имея в виду учреждение этакой карманной монархии, которая обеспечила бы полную свободу местным белым и Соединенным Штатам в торговых делах. Похоже, борьба будет долгой и нешуточной, может быть, даже прольется кровь.

– Мрачная перспектива, – признал Люк. – Как вы можете так спокойно и расчетливо рассуждать об этом?

– Наверное, я из того нового поколения, которое оказалось между несовместимыми культурными и общественными традициями. Я могу убедительно обосновать правоту любой из сторон. И я отдаю себе отчет в том, что эта точка зрения не очень-то здесь приветствуется, – пожал плечами Киано.

– Там, откуда я родом, есть такая поговорка: «И нашим, и вашим», – не без сарказма заметил Люк.

– Очень точные слова. Однако… мы что-то слишком увлеклись политикой, она этого не заслуживает. – Он подбросил золотую монетку, полученную от короля, высоко в воздух и ловко поймал ее. – Теперь мой долг – угостить вас блюдами местной кухни. А потом, – он подмигнул, – и некоторыми местными вахини.

Люк бросил взгляд на свои изодранные и донельзя грязные рубаху и штаны. Его ботинки и носки навсегда исчезли в том ужасном водовороте, в который бесследно канул несчастный «Роттердам».

– У нас с Джоном не совсем презентабельный вид, чтобы с кем-либо встречаться… Тем более пить чай со сдобами у короля, вашего достопочтенного дядюшки.

– Оглянись вокруг, мой друг, – рассмеялся Киано. – Ты нисколько не портишь пейзаж и замечательно в него вписываешься.

В его словах была доля истины. Вся одежда Киано, как и его приятелей-гребцов, заключалась в цветастом куске ткани, обернутом вокруг бедер.

– У нас, канаков, принято напяливать на себя кучу одежды только в праздники. Все остальное время мы носим лишь самое необходимое.

Толпа на улицах Гонолулу была одета весьма пестро. На мужчинах чаще всего были такие же куски ткани, как и на Киано, а женщины предпочитали шуршащие юбки из травы или бумажной ткани, которые при каждом шаге разлетались в стороны, дразня взгляд видом длинных стройных ножек. У большинства женщин грудь была прикрыта шалью или лифчиком, завязанным на спине. Те, кто помоложе, вообще ничем не прикрывали высокий, крепкий бюст. Пожилые женщины предпочитали муумуус – длинную, свободного покроя одежду, похожую на те бесформенные одеяния, которые первые миссионеры принуждали носить местных женщин. Многие мужчины, включая праздно шатающихся белых, были одеты в потертые полотняные штаны, обрезанные до колен, и небрежно выпущенные поверх рубашки. И вид у них был ничуть не лучше, чем у Люка и Джона. Попадались и миссионеры, облаченные во все белое, включая башмаки, ничем не запятнанная белизна которых усердно поддерживалась ежедневной чисткой мелом.

Гонолулу чем-то напоминал города американского Дикого Запада – такой же взбалмошный, суетный, куда-то вечно спешащий. Киано повел Люка и Джона по аккуратно проложенным прямым городским улицам. По обеим сторонам теснились ряды соломенных и глинобитных хижин. Многие из них были украшены молочно-белой галькой, кораллами и ракушками, вделанными в глину. Попадались и выкрашенные белой краской строения из дерева и кирпича.

– В таких живут богатые белые, – пояснил им Киано.

Когда Люк и Джон первый раз в жизни увидели кокосовую пальму, оба не сумели удержаться от смеха.

– Ужасно похожа на старую половую швабру, в которую угодила молния, – вытирая слезы, сказал Люк.

Они задержались у лавки, где спокойно сидящего на земле торговца окружали груды странных овощей, очень похожих на крупный батат. Рядом, в железном котле, эти самые овощи и варились. Люк заглянул в котел и увидел, что в сваренном виде они приобрели малоаппетитную темно-коричневую окраску.

– Это луковичные стебли растения, которое называется таро, – объяснил Киано. – На Гавайях это основная пища. Их варят, разминают, сушат на солнце, хорошенько толкут, а потом смешивают с водой и готовят блюдо, которые мы называем пои.

Пройдя чуть дальше по улице, Киано купил большой глиняный кувшин, наполненный чем-то весьма похожим на клейстер. Они втроем сели вокруг кувшина на корточки, и Киано объяснил, как едят местный деликатес.

– Пои едят вот таким образом. – С этими словами он обмакнул палец в сомнительного вида кашицу, ловко там им повертел, вытащил и с видимым удовольствием сунул вымазанный палец себе в рот.

– Вкуснотища! Кушайте на здоровье.

Люк покосился на Джона, скривился, несколько раз сглотнул и мужественно последовал примеру Киано. Вкус у деликатеса был омерзительный, но чего не сделаешь ради соблюдения приличий.

– Изумительно! – выговорил Люк, через силу проглотив гадкое месиво.

Киано от всего сердца расхохотался:

– Ну и мастак же ты врать! Ничего, через какое-то время привыкнешь и будешь лакомиться пои, как все мы.

– Так долго мне на Гавайях не усидеть!

У другого торговца Киано купил три косматых кокосовых ореха со срезанными верхушками. Пахли они весьма экзотично.

– Это называется аува – что-то вроде виски.

Люк сделал добрый глоток и чуть не задохнулся: казалось, в горло ему залили жидкий огонь. Из глаз брызнули слезы, и когда к нему наконец вернулась способность говорить, Люк просипел:

– Боже! Что это?

– Не ручаюсь за свои слова, но вроде бы на приготовление аува должно быть разрешение местных властей. По правде говоря, это намного хуже виски, однако пристраститься к нему можно запросто.

– Такое часто случается и с любителями виски.

– Да, только аува пользуется еще и славой целебного зелья. Изготовители клянутся, что им можно вылечить все – от мужской слабости до кори.

– Чудесное средство от всех болезней! – усмехнулся Люк. – У нас в Америке этим многие промышляют.

На окраине города они прошли мимо ряда странных, издали казавшихся какими-то взлохмаченными легких хижин. Приглядевшись, Люк увидел, что они сделаны из длинных, перевязанных лозой стеблей какого-то растения. Высокие, крутые крыши и толстые стены придавали постройкам приятный вид. Около одной из хижин, в тени высокого дерева, расположились три девушки. Они о чем-то беззаботно щебетали и весело болтали босыми ногами в небольшом прудике. Обычная сценка из мирной жизни за исключением одной незначительной детали – девицы были совершенно голые.

У всех троих по спинам струились густые иссиня-черные волосы. Темные, исполненные страсти глаза, чувственные полные губы, слегка приплюснутый нос – классические обитательницы Полинезийских островов. Девушки, увидев Киано, заулыбались и замахали руками, что-то весело крича.

Киано, широко улыбаясь, повернулся к Люку и Джону:

– Они приглашают искупаться вместе с ними.

– От купания я бы не отказался, – сухо заметил Люк. – Но это может оказаться немного затруднительным.

– Отчего вы, белые люди, так стыдитесь своего тела – и мужчины, и женщины? – с искренним удивлением воскликнул Киано. – Чем бы вы ни занимались, все так или иначе связано с полом. Бог сотворил мужчину и женщину для того, чтобы они дополняли и радовали друг друга. Разные части их тел и сотворены так, чтобы легко сливаться друг с другом в единое целое. Это очевидно даже для малых детей. Если я встречаю привлекательную девушку, которая воспламеняет во мне желание, я просто ее спрашиваю: «Вахини, я бы желал возлечь с тобой и предаться любви». Если я ей приглянулся, она отвечает: «Я тоже хочу этого», – берет меня за руку и ведет к себе. Если нет, то улыбается и говорит: «Спасибо, Киано, но у меня сейчас нет настроения». Гораздо проще, чем то, что у вас называется ухаживанием. У нас нет ни времени, ни терпения играть в такие детские игры.

Люк откинул голову назад и расхохотался:

– А знаешь, мне пришлись по душе твои слова! Ты говоришь правду. Как считаешь, Джон? Стоит нам присоединиться к юным леди?

– Само собой разумеется.

Все трое свернули к пруду, стаскивая с себя рубашки. Киано представил их друг другу.

– Это Люк и Джон, мои друзья из-за океана. А это Кокуа, Лейлани и Ули.

Все три девушки были очень симпатичные, но Люка очаровала Лейлани. Она была выше и стройнее своих подружек, а изящная лебединая шея, крепенькие груди и округлые ягодицы казались выточенными из безупречного мрамора светло-коричневого цвета.

К своему удивлению, Люк обнаружил, что купание в голом виде вместе с лицом противоположного пола не так уж и возбуждает. В Иллинойсе, будучи подростком, он ходил купаться на реку в компании своих школьных приятелей. Их всех снедало вожделение, потому что они доподлинно знали, что из кустов за ними подсматривают любопытные глаза девчонок. Они ложились в воде на спину и выставляли напоказ свою мужскую гордость во всей своей красе.

Все три девушки говорили по-английски, хотя и не так свободно, как Киано. Поначалу они весело плескались в воде все вместе, но вскоре разделились на пары. Джон остался с Кокуа, Киано с Ули, а Люк с Лейлани.

– Лейлани! Какое красивое у тебя имя! Что оно означает? – поинтересовался юноша.

Девушка густо покраснела и смущенно рассмеялась:

– Очень глупую вещь. Я не скажу.

– Тогда я узнаю у Киано. – Он повернулся к своему новому другу: – Киано, скажи, что значит Лейлани?

– Если дословно, то небесный цветок. А по-английски точнее всего перевести как ангел небесный.

– Да так оно и есть!

Лейлани и в самом деле была самой красивой девушкой, какую он видел. После Андрии, конечно.

Они с Лейлани поднялись вверх по небольшому ручью, который впадал в пруд. Он проложил себе русло посреди высоченных, разлапистых папоротников, по которым змеились лианы. Воздух благоухал ароматами тропических цветов.

– И правда, самый настоящий рай… – вздохнув, задумчиво проговорил Люк.

– А мы с тобой Адам и Ева! – рассмеялась Лейлани.

«И запретный плод тут как тут», – подумал Люк. Бросив взгляд на груди девушки, так похожие на две спелые груши, он вдруг почувствовал знакомую тяжесть в паху. С ужасом он понял, что совершенно не в силах справиться с физическим влечением к этой женщине. Люк выпустил руку Лейлани и поспешно повернулся к девушке спиной.

– Давай лучше вернемся, а то скоро начнет темнеть.

И он сделал несколько шагов обратно, вниз по течению ручья.

– Люк, что случилось? – с беспокойством спросила Лейлани. – Я что-то не то сказала или что-то не так сделала, и ты расстроился?

Девушка догнала его и положила руку ему на плечо.

– Не надо! – Он резко сбросил ее руку.

– Люк!

– Прости меня, пожалуйста, – извинился юноша. – Нет, ты нимало не расстроила меня. Совсем наоборот. На самом деле ты мне очень нравишься. Даже слишком сильно.

– Слишком сильно? – Лейлани была явно сбита с толку. Но тут она все поняла и с облегчением рассмеялась. – Люк, так я и хочу тебе понравиться! – Она обняла его сзади и крепко прижалась к нему всем телом. Ее левая рука скользнула вниз и нежно обхватила наполненное силой свидетельство его симпатии. – Я так рада, что нравлюсь тебе, – шепнула она.

– Ах ты лисенок!

Люк повернулся, заключил девушку в объятия и начал страстно целовать ее губы, плечи, глаза, шею… Лейлани взяла его руку и направила себе между бедер. Там было горячо и липко.

– Видишь, ты мне тоже очень нравишься. С самого начала я хотела лечь с тобой.

Она взяла Люка за руку и вывела на берег. Там они опустились на ковер серебристых вьюнков и лесного мха.

– Ты не девственница? – пробормотал Люк, ложась между ее призывно раскрытых бедер.

– Я стала женщиной в десять лет, – с подкупающей простотой ответила Лейлани.

– В десять лет? – рассмеялся Люк. – В этом возрасте я даже понятия не имел об отношениях между мужчиной и женщиной.

– А когда же ты первый раз лег с девушкой? – хихикнула Лейлани.

– Когда мне стукнуло двадцать, – признался он.

– В двадцать лет? – У нее от изумления даже глаза округлились. – Как же ты вытерпел столько лет, ни разу не предавшись любви с женщиной?

– Как говорят: «Своя рука – владыка».

– Чем же владела твоя рука? Я не поняла.

– Не важно. Давай вспомним, зачем мы здесь.

Она быстро уловила ритм его движений, и вскоре тела их слились в одном чувственном танце, который закончился долгим всплеском острого наслаждения. Мужская сила не покинула Люка, и вскоре они во второй раз побывали в стране любовного блаженства.

Утомленные, они лежали рядом, его рука лениво ласкала тугую грудь девушки, а ее пальцы легко порхали по его насытившейся любовью плоти. Из блаженного забытья их вывел далекий крик:

– Люк! Лейлани! Где вы?

– Вроде голос Киано? – сказал Люк. – Нам пора возвращаться.

Они искупались в ручье и вернулись к пруду. Увидев их, все четверо игриво заулыбались.

– Куда это вы оба запропастились? – спросил Киано с понимающей ухмылкой. – Впрочем, догадаться нетрудно.

– Лейлани показывала мне флору и фауну Гавайев, – с каменным лицом ответил Люк.

Киано понимающе окинул взглядом гибкое девичье тело.

– Да, такая флора и такая фауна, несомненно, достойны самого пристального изучения. Однако уже начинает темнеть, а короля, моего дядю, не следует заставлять ждать. Время для веселья и забав кончилось. Так что, друзья, натягивайте штаны и продолжим наш путь…

Резиденция короля Оаху оказалась белым каменным особняком григорианского стиля с четырьмя колоннами и портиком. Участок вокруг особняка до мельчайших деталей повторял типичный участок английского дома – дубы, вязы, все вокруг увито плющом, живая изгородь из шиповника и бирючины.

В комнатах были высокие потолки и паркетные полы, покрытые темным лаком. Обстановка тщательно и со знанием дела подобрана в соответствии с английским вкусом.

– Британцы – самая цивилизованная нация в мире, – заметил Камехамеха, когда он, Киано, Люк и Джон отдыхали в саду, удобно откинувшись на спинки легких кресел и потягивая напиток, приготовленный из ананасного сока, кокосового молока и уже знакомой аува.

Король был одет вполне по-европейски: темные брюки, отлично сшитый приталенный темно-бордовый пиджак, широкий галстук с заколкой и легкие кожаные туфли. Он настоял на том, чтобы Люк и Джон подобрали себе одежду из его обширного гардероба, а личный королевский портной подогнал ее по фигуре. Молодые люди вышли к вечернему чаю в твидовых пиджаках, жилетках, белых рубашках, галстуках-шнурках и коричневых кожаных коротких сапогах.

– Британцы весьма поддерживают нашу позицию, – продолжал между тем король. – Мы должны восстановить на Гавайях политическую и экономическую власть королевской семьи. Американские миссионеры владычествовали здесь уже более чем достаточно. Они достигли личного процветания, и мы не собираемся отбирать у них плоды их праведных трудов. Ведь мы действительно очень многим обязаны европейской технике и деловой смекалке. Наше набирающее силу производство сахара, ананасов, кофе и мяса говорит само за себя. Белый человек научил нас, как занять свое место в цивилизованном мире.

А вот рост нашей экономики уже приводит к нехватке рабочих рук. Местные жители идут работать неохотно, и поэтому мы вынуждены поощрять эмиграцию, главным образом из Китая и Японии.

– Дешевый труд кули, – с едва заметным сарказмом заметил Джон.

– А я и не отрицаю этого, уважаемый мистер Йе. А вы сами-то, сэр, как смотрите на то, чтобы обрести на Гавайях новую родину? Нашему правительству крайне нужны люди вашего ума, обладающие многосторонностью взглядов. Например, вам вполне по силам деятельность по развитию местного рынка рабочей силы. Китайский – ваш родной язык, а английским вы владеете просто блестяще.

– Я в высшей степени польщен, ваше высочество, – с признательностью ответил Джон. – Но меня и моего друга ждут на материке неотложные дела.

– Люк гонится за одной молодой особой и все никак ее не догонит, – шутливо объяснил Киано.

– Хотелось бы взглянуть на эту молодую особу, – усмехнулся король. – Она, должно быть, блистает красотой. Вы не встречались с нашими местными девушками? Им вполне по силам отвлечь вас от погони.

– Боюсь, они не сумеют этого сделать, ваше величество. Вашим вахини нет равных в мире, однако есть еще кое-что, кроме красоты, заставляющее меня разыскивать Андрию. Мы глубоко любим друг друга.

В темных глазах Камехамехи блеснули веселые огоньки.

– В ближайшие три недели в Сан-Франциско не идет ни один корабль. Возможно, к тому времени вы передумаете. Что до вас, мистер Йе, мое предложение остается в силе. Вы окажете мне огромную услугу, если примете должность моего советника по труду. Я даже мог бы подумать об учреждении поста министра для вас. И объясните мне наконец, вам-то зачем искать эту таинственную девушку, которой так отчаянно добивается мистер Каллаган?

– В Китае Джон спас мне жизнь, – объяснил Люк и добавил с улыбкой: – Он утверждает, что древние традиции обязывают его опекать меня до конца моих дней. Этакий старший братец.

– Весьма благородное чувство, мистер Йе. Помнить о старинных традициях всегда уместно. Мои предшественники позволили миссионерам навязать нам свою религию и жизненную философию. Англичане назвали бы их старомодными и пуританскими. Нам привили и нетерпимость в вопросах нравственности. А в результате таких «благодеяний» мы уподобились белому человеку – стали подавлять свои чувства и лицемерно следить за соблюдением внешних приличий! Я намерен исправить последствия того вреда, который они нам причинили.

Презрение и насмешка короля к этим сторонам западной культуры были более чем очевидны.

– Подумать только! – горячо продолжил Камехамеха. – Спрятать изумительные тела наших красавиц под дерюжные мешки – и считать это благом! Да это просто варварство! И вы только представьте себе – запретить танец хула! Мистер Каллаган, вы когда-нибудь видели, как девушки танцуют хула?

– Нет, сэр, но с нетерпением буду ждать такой возможности до моего отъезда с Гавайев.

– Она у вас обязательно появится, друг мой. Не позднее, чем сегодня ночью, после луау.

Глава 14

Луау – праздничный пир – один из самых почитаемых обычаев на Гавайях.

По случаю королевского праздничного пира все были одеты, как для самой торжественной церемонии. Король Камехамеха в шелковых одеяниях, искусно расшитых золотом и серебром, с головы до пят являл собой истинного монарха островной империи. Затейливые узоры символизировали Пеле, богиню огня, и других древних богов.

Джон и Люк переоделись в те же одежды, что и Киано, не столь богато украшенные, как у короля, но тоже весьма живописные.

Среди приглашенных гостей Люк увидел Лейлани, Кокуа и Ули. Все они оказались в родстве с королевской семьей, и просто дух захватывало от их ярких платьев тончайшего шелка, игравших всеми цветами радуги. Длинные черные волосы девушек были перевязаны шнурками, сплетенными из серебряных и золотых нитей. Особое очарование прическам придавали прекрасные тропические цветы. Изящные туфли также были украшены цветами. Довершали наряды надетые на лилейные шейки девушек поразительной красоты гирлянды из цветов дерева охиа.

Лейлани, сияя улыбкой, подошла к Люку и, сняв с себя одну из гирлянд, робко надела ему на шею.

– На память от Лейлани, – смущенно шепнула она и, встав на цыпочки, чмокнула в щеку.

Киано наклонился к уху юноши и тихо пояснил:

– С сегодняшнего полудня ты все равно что помолвлен с этой вахини.

Люк покраснел до корней волос и промолчал.

Собравшиеся, скрестив ноги, расселись на соломенные циновки вокруг иму – вырытого в земле некоего подобия очага, накрытого листьями и засыпанного песком. В нем на жарких углях жарилось главное блюдо – свиная туша, завернутая в пряные листья.

Место для еды покрыли пальмовыми листьями и заботливо обложили папоротником и еще какими-то неведомыми растениями. Над головами гостей были развешаны гирлянды дивно пахнувших цветов имбиря, жасмина, олеандра и орхидеи. Около каждого места стоял алый гибискус.

В ожидании пиршества все лакомились ананасами, бананами, гуавами, грушами, манго, папайей и другими тропическими фруктами, в изобилии разложенными на огромных блюдах.

Здесь можно было отведать и лаулау – блюдо из запеченных кусочков рыбы, цыпленка и свинины. Не были обойдены и любители лиму – съедобных морских водорослей, лосося, креветок, тропических угрей, кальмаров. На низких столах громоздились крабы с разломанными панцирями, нашпигованные печеной кокосовой мякотью. Бататы, плоды хлебного дерева… Было столько всего, что Люк с Джоном скоро сбились со счета и прекратили снимать пробу, чтобы оставить хоть чуть-чуть места для калуа.

Само собой, перед каждым из гостей стояла миска с любимейшим деликатесом – пои. Оказалось, что если этим месивом сдабривать другую еду – рыбу или свинину, та приобретает особый пикантный вкус.

Но главным событием пира оставалась калуа. Наконец с очага сгребли песок и листья, и в ноздри ударил необыкновенно соблазнительный аппетитный аромат. Все восторженно загомонили.

– Я сейчас захлебнусь собственной слюной, – пошутил Люк.

Шипящую свинину раскладывали на деревянные блюда, добавляли гарнир – печеные бататы и бананы – и разносили гостям. Нежное, сочное мясо, покрытое хрустящей, поджаристой корочкой, было удивительно вкусно.

Все это время среди гостей расхаживали музыканты и без устали играли на народных инструментах непривычные для европейского уха гавайские мелодии. Люка поразила флейта, в которую нужно было дуть носом. Радовали слух звонкие, веселые переборы струн укелеле – гавайской гитары. Киано рассказал, что эту гитару завезли на острова португальцы.

Среди гостей короля присутствовали несколько американских сановников с женами. Хайрам Бинхэм, самый влиятельный на Гавайях христианский миссионер, приложивший много усилий, чтобы ввести на островах письменность. Джон Рикорд, который был министром юстиции в то время, когда в начале сороковых годов Соединенные Штаты предоставили Гавайям защиту от покушений на их независимость со стороны Франции и Великобритании. Был здесь и главный судья Ли, автор Уголовного кодекса 1850 года и либеральной конституции 1852 года. Одним из главных его достижений было великое махеле, или земельный передел, покончивший со старыми феодальными владениями. Теперь права и интересы правительства, короны и простых людей определялись и защищались беспристрастным советом, который возглавлял сам Ли.

Среди приглашенных был и министр иностранных дел Уайли, авторитет которого здесь был довольно высок и к которому Люк сразу проникся симпатией. Министр не скупился на похвалы в адрес правящей династии Камехамехи.

– Можно сказать, что сила этого королевского рода пошла от Кекуанаоа, отца нынешнего короля и принца Лота, – рассуждал Уайли. – В период правления династии Камехамеха Гавайи становятся цивилизованной страной с демократической конституцией, которая гарантирует народу неотъемлемые права, с законодательной, исполнительной и судебной властью, подобных которым вы не найдете ни в одной стране мира. Вам это может показаться преувеличением, однако я чрезвычайно горд за этот замечательный народ и за огромные успехи, которых он добился за поразительно короткий промежуток времени. Личные права граждан защищены, свободные от различных повинностей владения свидетельствуют о соблюдении права собственности. Наша промышленность развивается стремительно. Не менее важно и то, что Гавайи завоевали уважение других стран и тем самым упрочили свою независимость.

– Нам с моим другом Гавайи пришлись по душе – это красивая и удивительная страна, – сказал Люк. – Не будь у меня сейчас неотложных дел в Соединенных Штатах, я бы с удовольствием здесь обосновался.

– Неотложные дела? Не будет ли невежливо с моей стороны, сэр, спросить, какого рода эти дела?

– Ничуть, мистер Уайли. Я разыскиваю женщину, которую люблю.

И Люк кратко рассказал о трагических обстоятельствах его любви к Андрии и о том, как их разлучили в Китае.

Министр иностранных дел принялся задумчиво поглаживать свою эспаньолку:

– Как вы сказали – Люк Каллаган? Каллаган… Каллаган… Так-так…

– Да, Каллаган. Эта фамилия имеет для вас какое-то особое значение? – слегка нахмурился Люк.

– Это действительно так. Из вашего короткого рассказа я могу сделать вывод, что вы мормон?

– Да, в Китае я выполнял пастырские обязанности в одной из мормонских миссий, которая и подверглась нападению бандитов.

– Скорее всего это чистой воды совпадение, но некий Калеб Каллаган – не ваш отец?

– Не некий, а просто родной отец, – улыбнулся Люк. – А откуда вы знаете моего отца?

– Относительно недавно мне представилась возможность вступить с вашим батюшкой в переписку. Он, как вам, наверное, известно, владеет на Гавайях обширными землями.

– Я никогда не следил за делами моего отца. Полагаю, что он вложил приличные средства в завод по рафинированию сахара где-нибудь неподалеку от Сан-Франциско.

– Вы абсолютно правы. А земля, которую он приобрел на Мауи и на центральном острове Гавайев, будет отдана под плантации сахарного тростника.

– Будь я проклят!

– У него еще весьма сильный интерес к выращиванию здесь домашнего скота. Главным образом крупного рогатого скота. Боже милостивый! Это – самое удивительное совпадение, с каким я когда-либо сталкивался! Как раз на прошлой неделе я получил из государственного департамента бумагу, в которой меня ставят в известность, что Калеб Каллаган намеревается иммигрировать с материка и обосноваться здесь. Вообще-то в своих письмах ваш отец несколько раз упоминал о том, что он не прочь лично ознакомиться с тем, как идут дела на его плантациях.

Люк горько улыбнулся:

– Мой отец никогда никому не доверит того, что может сделать сам. Я не жду, что наши дорожки пересекутся именно здесь, потому что через три недели отплыву в Сан-Франциско.

– В заявлении об эмиграции, поступившем в наше министерство, Калеб Каллаган перечислил имена своих жен, потому что они приедут вместе с ним.

– Да, я знаю. Это Черити и Сэйда. Ни та, ни другая не имеют к моему появлению на свет никакого отношения. Моя мать и мои сестры умерли во время долгого и опасного перехода мормонов из Ново в Солт-Лейк-Сити.

– Я только хотел сказать, мистер Каллаган, что с тех пор ваш отец взял себе третью жену.

– Что? Третью жену? – Люк расхохотался. – Старый распутник разошелся не на шутку!

– Так вот, я полагаю, вам будет интересно узнать, что…

Их беседу прервало объявление, что король Камехамеха распорядился начать празднество.

Гости направились в благоухающий ароматом роз сад, где их ожидали расставленные по кругу бамбуковые стулья и кресла. Вечер был непривычно свеж, и многие накинули на плечи кихеис – нечто среднее между плащом и халатом. Сам король облачился в богато расшитую и украшенную перьями тропических птиц мантию – символ высшей королевской власти.

В центре круга из стульев стояли танцовщицы, три ослепительно красивые девушки. Единственной их одеждой были пау – юбки из травы – и традиционные леи. В неверном свете факелов их нагие, покрытые темным загаром груди казались сделанными из до блеска начищенной меди.

Раздался рокот барабанов, и девушки начали танцевать. Двигались они удивительно согласованно, как если бы вдруг превратились в одно фантастическое создание. Движения их рук и ног словно рассказывали содержание песен, а на лицах, то и дело менявших выражение, отражалась вся гамма чувств: страсть, страх, грусть, радость.

Киано объяснял Люку и Джону смысл исполняемых песен без слов.

Руки девушек взлетели вверх и застыли, широко разведенные в стороны…

– Теперь влюбленные столкнулись с серьезным препятствием.

Пальцы устремлены вверх, руки полусогнуты в локтях…

– Он благородных кровей, а она из простых.

Руки вытянуты вперед, плечи, предплечья, кисти, пальцы неистово, по-змеиному извиваются…

– Король, его отец, отправляет сына в дальнее путешествие – на другой остров.

Руки широко раскрыты, пальцы растопырены, ладони направлены вниз…

– Ночью, накануне его отъезда, они пришли на берег океана.

Руки протягиваются вперед, тыльные стороны ладоней соприкасаются…

– Они сбрасывают одежды.

Барабаны теперь рокотали в быстром и чувственном ритме. Танцовщицы начали неистово вращать бедрами, раскачиваясь в танце страсти. Их ягодицы, бедра, ноги буквально ходили ходуном.

– Да, здесь не захочешь, а распалишься, – шепнул Люк Киано.

Тот только молча улыбнулся в ответ.

Теперь танцовщицы подражали движениям гребцов…

– Утром он отплывает на своем каноэ.

Перед глазами зрителей разворачивалась обычная для большинства народов незамысловатая история, посвященная вечной теме, с известными началом, концом и моралью.

Кончики пальцев обеих рук соприкасаются, и вдруг руки безвольно падают вниз, и девушки, присев на корточки, касаются ладонями земли…

– Наш герой гибнет от рук врагов на далеком острове.

Руки прижимаются к левой груди, глаза медленно закрываются, головы так низко опускаются, что подбородки касаются груди… Девушки одновременно падают на землю и замирают…

– А безутешная девушка умирает от горя.

На танцовщиц и музыкантов обрушился настоящий шквал аплодисментов. Девушки по очереди подходили к королю, склонялись в низком поклоне и скромно отходили. Третья девушка от избытка чувств поцеловала королю руку.

Гости начали неторопливо расходиться. К Люку подошел министр иностранных дел и отвел в сторону.

– Мистер Каллаган, кое о чем вам следует знать. Я попытался вам об этом рассказать чуть раньше, но началась хула, и мне не удалось договорить.

– Да, мистер Уайли, что вы хотели мне рассказать?

– Ту женщину, которую вы так стремитесь отыскать, зовут, если не ошибаюсь, Андрия?

– Да, это ее имя. А в чем дело?

Уайли смущенно повел плечами и отвел глаза в сторону.

– А ее китайское имя Сун Инван?

– Да, – еще больше удивился Люк. – Но каким образом вы это узнали?

Уайли тяжело вздохнул и, явно пересиливая себя, заговорил снова:

– Мистер Каллаган… даже и не знаю, как вам об этом сказать. Понимаете, дело в том… третья жена вашего отца… она… то есть она и есть ваша Андрия.

Люк почувствовал удар в голову, словно в нее угодила пуля и разнесла на мелкие кусочки. От боли он буквально ослеп, перед глазами заколыхалась кроваво-красная пелена. Вне себя от ярости, юноша грубо схватил министра за лацканы пиджака.

– Что вы такое несете? Мой отец – и Андрия?.. Да это полнейшая чушь! Бред какой-то! И как это они умудрились встретиться?

– Мистер Каллаган, прошу вас, возьмите себя в руки. Вы же сами мне говорили, что девушка была похищена и продана на невольничьем рынке в Макао. И что потом ее скорее всего увезли в один из борделей Сан-Франциско. Разве непонятно? Ваш отец купил ее у Генриетты Д’Арси, самой знаменитой владелицы публичных домов на побережье.

– Мой отец купил Андрию? – с непередаваемым ужасом переспросил Люк.

– Боюсь, что это правда, мистер Каллаган. Вам нехорошо?

У Люка не было сил ответить. Возникло жуткое ощущение, что вся кровь вытекла из его тела. Совсем. Не осталось ни капли. Его нос, щеки, губы, даже кончики пальцев стали мягкими и податливыми, как воск. Он попытался заговорить, но язык не повиновался ему, превратившись в обычный кусок мяса, наподобие коровьих и свиных языков, которые маринуют и продают на рынках Сан-Франциско.

Саван непроглядной тьмы накрыл Люка, и юноша тяжело осел на землю.

Позднее, в одной из спален королевской резиденции, королевский лекарь с мрачным видом вынес свой приговор:

– Ничем не могу обрадовать, ваше величество, хотя всем сердцем и желаю этого. У этого человека дифтерия. Тяжкие испытания, выпавшие на его долю, начали собирать свою жатву. Никто не должен подходить к нему. И буду честен: надежды на выздоровление практически нет.

Джон Йе, сотрясаясь от безутешных рыданий, припал к груди друга.

Доктор Лестер, министр иностранных дел Уайли и король Камехамеха, печально опустив головы, вышли из спальни.

Часть вторая

Глава 1

Во время утомительно долгого и однообразного плавания из Калифорнии на Гавайи Андрия начала вести дневник. Она обладала прекрасной памятью и могла легко восстанавливать все события, произошедшие в ее жизни, начиная с самого раннего детства и кончая нынешним положением подопечной Калеба Каллагана.

Дневник обрел форму писем ее возлюбленному Люку. Для Андрии не было радостнее часов, чем те, когда она могла, склонившись над чистой страницей, обмакнуть перо в чернильницу и начать писать. Склонившись над тетрадью, Андрия верила, что Люк живет на небесах, куда она, вне всякого сомнения, попадет, и они снова обретут друг друга, уже навсегда. Глубоко в душе Андрия хранила свойственное всем людям Востока мистическое чувство. Она была убеждена, что, когда слова ее переходят на бумагу, они устремляются дальше, туда, в мир иной, к Люку, и он их слышит.

К тому времени, когда они добрались до места назначения, дневник Андрии пополнился еще одной записью:

«Мой дорогой Люк!

Сегодня утром мы наконец увидели Гавайи. Это было так красиво, что у меня на глазах даже слезы выступили. Мауна-Кеа, как могучий Атлант, высится посреди моря и держит небесный свод на своей спине. Как рассказал нам капитан Хайнс, у основания эта гора шириной в тридцать миль, а высота ее – ты не поверишь! – почти четырнадцать тысяч футов! Ранним утром первые солнечные лучи заиграли на ее белоснежной вершине, как в чудесной сказке. Солнце принесло тепло, и гряда золотистых облаков, лежавших на каменной груди утеса, потихоньку исчезла под его горячими лучами. Когда наш корабль подошел к острову еще ближе, мы увидели, что все горы изрезаны ущельями, по которым стремительно несутся горные реки. Чуть выше сочная, зеленая трава и тропический кустарник поднимаются по склонам до густых вечнозеленых лесов. А острые вершины Мауна-Кеа покрыты голубым льдом и ослепительно белым снегом. Какой поразительный контраст между бесконечной зимой и бесконечным летом! Капитан говорит, что на Гавайских островах можно не говорить о временах года. Температура весь год держится на отметке семьдесят пять градусов по Фаренгейту…

Когда я в первый раз увидела широкую полосу песка, тянущуюся вдоль океана насколько хватает глаз, то приняла ослепительно белый песок за снег…

Местные жители рассказывают легенду про Кеуоа, великого вождя из Хило, который заночевал со своими воинами на вершине вулкана Килауэа, направляясь на битву с вражеским племенем. В тот вечер они отдыхали и от нечего делать начали бросать в огненную бездну камни. Это так рассердило богиню Пеле, что она метнула камни и пламя высоко вверх и заполнила небо громом и молниями. Кеуоа в страхе бежал и сумел спастись, но треть его армии погибла в реках раскаленной лавы. Мы постараемся не беспокоить эту чувствительную леди по пустякам, тем более что одна из плантаций твоего отца лежит как раз на пути огненных рек, которые текут во время извержений…

Дождей на восточной стороне острова может выпадать больше трехсот пятидесяти дюймов в год, а на западной и за полгода не упадет ни единой капли. На острове вода не застаивается и сходит очень быстро из-за пористых вулканических пород и рыхлой почвы, идеальной для сахарного тростника…

Твой отец отправился на берег взглянуть на дом, в котором мы будем жить. Завтра Черити, Сэйда, Ли и я присоединимся к нему…

Дорогой, я уже клюю носом над дневником и так устала от полноты первых впечатлений, что больше нет сил держать перо. Так что желаю тебе спокойной ночи, любимый. Надеюсь, ты снова придешь ко мне во сне.

Любящая тебя и преданная тебе Андрия».

Усадьба Каллагана располагалась на склоне холма, прямо над крохотной деревушкой, в которой жили рабочие с плантации. Поселение ютилось на месте пересохшего пруда. Вокруг, куда ни кинь взгляд, тянулись заросли сахарного тростника – вечнозеленой травы, внешне очень похожей на толстые стебли кукурузы. Чтобы созреть, ему требовалось от четырнадцати до двадцати четырех месяцев. Поэтому, чтобы за это время снять два-три урожая, поля засевали в разное время. Срезанный тростник сушили, готовя к отправке морем на фабрики в Калифорнию, где из него делали сахар. Производство это приносило отличный доход, потому что сахара всегда требовалось больше, чем его могли поставить.

Дом, построенный каким-то американским миссионером, являл собой длинное, низкое деревянное здание с фасадом из красного кирпича. Внутри все было отделано мореным дубом. Вдоль дома тянулись длинные галереи, окна были узкими и высокими, а комнаты, обставленные резной мебелью, – довольно мрачными. Похоже, бывший владелец относил себя к поклонникам готики.

Дом располагался у подножия величественной вулканической горы Мауна-Лоа – близнеца Мауна-Кеа, самого большого и самого неспокойного вулкана в мире. Свидетельством тому был широкий провал, почти в четыре мили, у самой вершины, появившийся несколько лет назад.

На Гавайях Андрия чувствовала себя совсем как дома. Даже в Китае у нее не возникало такого ощущения покоя.

– Видно, я родилась на свет, чтобы жить именно здесь, – поделилась она своими чувствами с Калебом и его женами.

Обе женщины носили те же наряды, что и в Соединенных Штатах: модные платья с отделанными оборками юбками, капоры и шали.

Андрии же понравилась манера одеваться местных девушек, от плеч до пяток закутанных в цветастые шелковые или хлопчатобумажные ткани. Свои длинные черные волосы она стала убирать под тонкую, почти невидимую сеточку. Пришлись ей по душе и ожерелья из ракушек, и одевавшиеся на щиколотку браслеты из мелких цветов. Андрия теперь благоухала жасмином, олеандром и какими-то еще неведомыми в Америке запахами.

Жизнь на Гавайях текла лениво и безмятежно, но спустя несколько месяцев Андрию охватило такое острое чувство оторванности от остального мира, какого она никогда не испытывала на необъятных просторах Китая. Хотя жили они на самом большом острове архипелага, это все-таки был только остров размерами девяносто на семьдесят пять и на шестьдесят миль. Замкнутость островного пространства усугублялась окружающей природой. За исключением побережья, вся остальная поверхность острова была изрезана расщелинами, ущельями и глубокими седловинами, образованными причудливо застывшими потоками лавы. Поэтому добраться из одного конца острова в другой было совсем не просто.

Обе жены Каллагана нашли себе занятие в нескончаемых домашних делах и шитье по вечерам. Андрия же тратила свою неуемную энергию во время верховых прогулок. Ее любимцем стал гнедой жеребец с белой, похожей на граненый алмаз звездочкой на лбу. Девушка и назвала его Бриллиант.

На прогулку Андрия, как правило, надевала костюм, который носили на Гавайях молодые женщины из состоятельных семей, – длинная широкая лента ярко-алого цвета, расшитая черными нитями. Лента обертывалась вокруг талии, пропускалась между бедер, еще раз обертывалась вокруг талии, снова пропускалась между бедер и так далее. Все устраивалось таким образом, что во время скачки свободные концы развевались по ветру. Наряд довершали веселенькая, украшенная цветами шляпка и башмаки из мягкой кожи. Андрия, уверенно державшаяся в седле, расправив плечи и радостно подставляя ветру лицо и груди, едва прикрытые узкой полоской материи, являла собой поразительное по красоте зрелище. Особенно когда пускала коня в галоп по бесконечным песчаным пляжам, и он летел вперед вдоль линии прибоя, поднимая веер брызг.

В первый год Калеб Каллаган ночевал дома, дай Бог, два-три дня за месяц. Окруженный охранниками, он, не слезая с седла, непрерывно разъезжал по острову, наблюдая, как идут дела на его плантациях сахарного тростника, кофе и на фермах. Или же переплывал на барке с одного острова на другой, разыскивая, куда еще можно с выгодой вложить свободный капитал. Калеб тесно общался с такими же, как и он, местными плантаторами, которые и стали основателями будущих знаменитых пяти больших семейств Гавайских островов.

Все эти разъезды означали только одно – вся бумажная работа, связанная с управлением плантациями, была отдана в руки надсмотрщиков, которые подчинялись Черити и Сэйде. Но обе жены Калеба не умели и не любили заниматься торговыми сделками и вести бухгалтерские книги. Поэтому эти обязанности целиком легли на хрупкие плечи Андрии.

Ее умение на лету схватывать суть дела, прекрасная память на цифры и понимание всех тонкостей ухода за сахарным тростником стали для Калеба неиссякаемым источником восхищения.

– Не могу поверить, что в этой очаровательной головке находятся мозги торговца лошадьми из Аризоны, – часто говаривал он.

Девушка каждый день объезжала поля, держа наготове записную книжку и остро заточенный карандаш. Для исполнения своих профессиональных обязанностей она одевалась намного строже: бриджи, высокие шнурованные ботинки и блузка с глухим воротом.

Калеб дал ясно понять своим людям, что «молодая леди остается за меня и все ее распоряжения должны исполняться быстро и беспрекословно, как если бы их отдавал я сам».

Андрия не только справлялась с делом, но и ладила со всеми, за исключением угрюмого шведа, который сбежал с корабля, чтобы остаться работать на Калеба. В те годы такое на островах случалось сплошь и рядом. У Олафа Олсона возник бурный роман с Черити Каллаган. Несколько раз Андрия замечала, как он на рассвете выскальзывал из ее спальни.

В один из дней, объезжая посадки, она наткнулась на Олсона, который осыпал перепуганного рубщика тростника из местных ругательствами и тумаками.

– Прекратите, мистер Олсон, – сказала Андрия обманчиво спокойным тоном. – Немедленно прекратите это!

– Да я просто учу уму-разуму тупого канака, – прорычал в ответ Олсон. – Эти чернозадые если что и понимают, так только после того, как вобьешь это в их безмозглые головы!

– Не эти ли слова Джек Трюдо сказал о вас на прошлой неделе? – холодно спросила Андрия. – Что вы тупой швед с безмозглой башкой? Потребовалось десять человек, чтобы оторвать вас от него.

Грубое лицо Олсона побагровело. Он схватил коня Андрии под уздцы. Близко посаженные голубые глазки смотрели на девушку с неприкрытой ненавистью.

– Такого я ни от кого не потерплю, тем более от косоглазой шлюхи!

Андрия изо всех сил хлестнула шведа хлыстом по лицу. У того через всю щеку протянулся вспухший багровый рубец. Олсон отшатнулся и схватился рукой за лицо, но быстро пришел в себя и снова надвинулся на Андрию. Ему наверняка удалось бы стащить девушку с лошади, не направь она на него револьвер со взведенным курком.

– Вы зашли слишком далеко, мистер Олсон. Я стреляю не хуже любого мужчины, и вы это прекрасно знаете.

Калеб всегда громогласно восторгался ее умением обращаться с огнестрельным оружием. Она научилась этому, когда была в плену у Хоакина Мурьеты.

Швед, потоптавшись на месте, неохотно отступил, пробурчав:

– Я ничего такого не хотел сказать, мисс. Просто немного погорячился.

Андрия спокойно засунула револьвер обратно за пояс и предупредила:

– Если еще раз увижу, что вы бьете канаков, тут же получите расчет. А теперь возвращайтесь к работе!

Когда девушка отъехала на порядочное расстояние, Олсон злобно бросил ей вслед:

– Ну, косоглазая вошь, ты у меня еще попляшешь!

К своему изумлению, он вдруг обнаружил, что его плотным кольцом окружили рубщики, с угрожающим видом сжимавшие в руках мачете и лопаты.

– Тронешь эту девушку хоть пальцем, мы тебя голыми руками порвем на куски, понял? – негромко сказал один из них. – Что потом с нами будет, нам наплевать.

– Да что вы, ребята, я до нее и десятифутовым шестом не дотронусь. Давайте-ка за дело приниматься.

Рубщики медленно разошлись, но у Олсона еще долго перехватывало дыхание от ужаса. Любовь к Андрии у работников плантации оказалась такой сильной, что им удалось поставить на место буяна. Безраздельная власть Олафа Олсона на плантациях закончилась навсегда.

Однажды утром Андрия сообщила Черити и Сэйде, что собирается съездить к Мауна-Лоа.

– Что ты там забыла, девочка? – поинтересовалась Сэйда.

– Канаки говорят, что вулкан проснулся. Последнее извержение было всего несколько лет назад. Я хочу сама во всем убедиться.

– Сохрани нас Господь! Что же мы будем делать, если начнется снова?

– Да мы просто перебежим на другую сторону, вот и все! – рассмеялась Андрия. – Здесь, на Гавайях, всегда так делали.

– Послушай, ты не должна ехать туда одна! – забеспокоилась Ли. – Я поеду с тобой.

– Ты поедешь верхом?! Ты, которая не устает твердить, что до смерти боится лошадей?

– Тогда я пойду пешком, – не уступала подруга.

– Пешком? Тридцать миль? Да нет, что ты! Я же очень осторожная, и вы это знаете. И потом, здесь самые дружелюбные люди на всей земле. Уверяю вас, мне никто не сделает ничего плохого.

Андрия переоделась в толстые походные бриджи, тяжелые сапоги и плотную хлопчатобумажную рубашку. В седельную сумку она сунула теплую кофту из начесанной овечьей шерсти.

– Высоко в горах всегда холодно, – объяснила она Ли.

Еды она взяла на два дня: вяленое мясо, галеты, засушенные фрукты, сыр, кувшин пои. Ведь по дороге всегда можно нарвать фруктов и ягод, а с пои все будет вкуснее.

Засунув револьвер за пояс и нахлобучив шляпу, Андрия нежно попрощалась с женщинами.

– Это все-таки довольно далеко, так что не ждите меня раньше чем послезавтра, хорошо?

И, помахав на прощание рукой, девушка направилась к конюшне.

Бриллиант уже был оседлан. Увидев хозяйку, конь фыркнул и в нетерпении забил копытом.

– С час назад он стал беспокойным и все порывался из конюшни, – сказал ей мальчик-конюх. – Почувствовал, что вы в неблизкий путь собрались.

Андрия позволила коню ткнуться мордой ей в щеку, потрепала его по холке и вскочила в седло.

– Счастливо, Паки.

Мальчик посмотрел ей вслед, восхищенный формой ее туго обтянутых бриджами ягодиц.

– Она была бы отличной танцовщицей хула, – тихо сказал он и принялся скрести у себя в паху.

Сначала Андрия пустила Бриллианта легкой трусцой. Дорога тянулась через густой тропический лес. Воздух был прохладен и полон дразнящих ароматов.

К полудню Андрия сделала привал на берегу горной речки и, достав несколько галет и кусок сыра, перекусила. Бриллиант вдоволь напился воды и немного пощипал сочной зеленой травы на лужайке. На десерт девушка сорвала спелый плод манго и с наслаждением впилась зубами в нежную мякоть. Во рту сразу стало кисло-сладко, и по подбородку потек липкий желтый сок. Вымыв в речке лицо и руки, она с наслаждением напилась из сложенных вместе ладоней удивительно вкусной воды, но такой ледяной, что зубы заломило.

Подойдя к Бриллианту, Андрия ласково похлопала его по лоснящемуся боку:

– Пора в путь, дружок.

Вскочив в седло, она тронулась дальше. Время от времени густая тропическая зелень леса вдруг раздавалась в стороны, и тогда взору открывался изумительный вид на Мауна-Лоа. Чем ближе она подъезжала к вулкану, тем больше поражалась его зловещей красоте. Покрытые снегом острые пики сверкали в лучах солнца, а из огненно-красного провала на вершине поднимались темные испарения. Андрия обхватила себя руками, пытаясь унять вдруг охватившую ее дрожь. В сердце закралось какое-то смутное недоброе предчувствие.

День уже начал клониться к вечеру, когда Андрия выехала из-за крутого поворота дороги на широкую луговину и, к своему изумлению, увидела нескольких мужчин, которые разбивали лагерь. Хотя все, без сомнения, были местные, в европейской одежде они больше походили на калифорнийских золотоискателей, даже брезентовые палатки были такие же.

Навстречу ей шагнул высокий, красивый мужчина с пытливыми угольно-черными глазами и орлиным носом. «Какая обаятельная у него улыбка!» – подумала Андрия.

– Это слишком невероятно, чтобы быть правдой! – весело воскликнул незнакомец. – Я только что обратился с нижайшей просьбой к богине Пеле, и вот, считай, она сразу ее выполнила.

Андрия, слегка склонив голову, с недоумением взглянула на него:

– И в чем же заключалась ваша просьба, если не секрет?

– Я просил о том, чтобы, прежде чем солнце скроется за вершиной Мауна-Лоа, мне повстречалась бы самая красивая женщина в мире. И – о чудо! – я вижу вас!

Андрия прижала ладонь к вспыхнувшей жаром щеке и смущенно рассмеялась:

– Замечательная речь! Но я прекрасно знаю, какой у меня вид после дня, проведенного в седле.

– Значит, пора вам это седло покинуть. Окажите нам честь и отужинайте вместе с нами. Одна из палаток, что ставят мои друзья, будет в вашем полном распоряжении на ночь.

Андрия заколебалась. Опыт общения с Юань Кайши и Хоакином Мурьетой научил ее не доверять незнакомым мужчинам.

– От всего сердца благодарю вас за гостеприимство, но мне действительно нужно продолжать путь. У меня есть спальный мешок, и еды более чем достаточно. Я неприхотлива и привыкла быть на открытом воздухе.

– Ерунда! И слышать не хочу о том, что вы проведете ночь одна, да еще в лесу! Я понимаю, о чем вы скорее всего думаете, и хочу вас заверить, что мною движут исключительно благородные чувства. Позвольте представиться. Я принц Дэвид Калакауа, а это мои спутники. Вот Лопака, мой близкий друг. Это Кеаве, наш повар и мастер на все руки. И Лакана, дворцовый льстец, который день и ночь следит за мной по поручению моей тети, королевы Эммы.

Когда Лакана начал было протестовать, принц рассмеялся и хлопнул его по плечу:

– Я же шучу, ты у нас красавец парень!

«Лакана и правда красив, – подумала Андрия, – даже слишком красив с этими волнистыми волосами до плеч, тонкими чертами лица и исполненными доброты, берущими за душу глазами. Короче говоря, просто очарователен». Андрии нравились мужчины с более мужественным взглядом, как, например, у принца Калакауа.

– Мы выбрались на природу немного отдохнуть, что-то вроде пешего перехода, – пояснил принц. – Идем с той части острова, из Каилуа-Кона.

– Я тоже в некотором роде отдыхаю, – улыбнулась Андрия. – Хочу забраться на Мауна-Лоа и заглянуть в кратер.

Четверо мужчин удивленно посмотрели на нее, но в их глазах явно читалось уважение.

– Это трудное дело для молодой женщины, даже такой красивой, как вы, – заметил принц. – И тем более в одиночку. Если бы вы были моей женой, я бы категорически запретил такие походы.

Андрия вздернула подбородок.

– Я не замужем, но если бы и была, то не послушалась бы запретов моего мужа.

Принц сложил руки на груди и покачал головой:

– У вас сильный характер, а это красит человека, будь то женщина или мужчина. Но нам вы не представились.

– Прошу прощения за мои дурные манеры. Меня зовут Андрия… – Она запнулась. Чтобы упростить переезд на Гавайи, документы ей были выписаны на имя Андрии Каллаган. Калеб и его семья стали ей почти родными, и она с гордостью согласилась носить его фамилию. – …Андрия Каллаган, – договорила девушка.

Принц не скрывал удивления. Внешность у нее была совсем не европейская.

Она поняла и ответила на незаданный вопрос:

– Я родилась в Китае, а сейчас мой опекун – Калеб Каллаган.

– Калеб Каллаган… Вот оно что… Понятно. Мой дядя – король Камехамеха несколько раз говорил о мистере Каллагане.

Принц воздержался от упоминания о том, что Калеб Каллаган не пользуется особой популярностью в королевской семье с ее стойкими пробританскими настроениями.

– Теперь, быть может, вы примете наше скромное приглашение и переночуете у нас в лагере? – почти умоляюще спросил принц. – Пожалуйста, скажите, что останетесь.

Андрия рассмеялась и легко соскочила с лошади.

– Хорошо. Буду вашей должницей.

– Нет-нет, это я ваш должник! К сожалению, я не могу предложить вам достойный ужин, но у нас есть кувшин околохао, половина калуапуна, а еще рис и ананасы. – Он коротко кивнул Кеаве, дородному парню с лунообразным лицом: – Можешь готовить ужин.

– Здесь есть где искупаться? – поинтересовалась Андрия.

– Вон там, за деревьями, вы найдете небольшое лесное озеро. – Принц показал рукой на дальний конец поляны. – Лакана займется вашей лошадью. Роскошное животное!

– Это верно. – Андрия открыла одну из седельных сумок и достала кусок мыла, небольшое полотенце и чистую рубашку. – Я скоро вернусь.

Озеро действительно оказалось совсем рядом, сразу за густо разросшимся кустарником. Андрия стянула пропотевшую рубашку и нижнюю сорочку и с наслаждением принялась ополаскивать лицо, шею и руки. Она не знала, что с другой стороны озера, спрятавшись за толстым стволом дерева, за ней внимательно наблюдает принц Дэвид.

Когда девушка подняла сначала одну руку, а потом другую, чтобы досуха вытереться, ее тугие груди с торчащими темными сосками соблазнительно приподнялись и стали похожи на две спелые груши, так и просившиеся в рот. Желание овладело принцем. «Изумительно!» – подумал он. То, что он подсматривает за девушкой, нисколько не волновало молодого человека.

Принц Дэвид был приверженцем традиций и верил в абсолютность королевских привилегий. Умывшись, Андрия на скорую руку прополоскала нижнюю сорочку и рубашку и повесила их сушиться на низко расположенную ветку дерева. Потом не спеша переоделась в чистую одежду.

Принц предусмотрительно отступил за кусты. Когда Андрия вернулась в лагерь, он как ни в чем не бывало сидел, скрестив ноги, вместе со своими спутниками у ярко горевшего костра.

– Хорошо освежились? – небрежно поинтересовался он.

– Просто великолепно!

– Присаживайтесь к огню.

Девушка опустилась рядом с ним, и он протянул ей половину кокосового ореха, наполненного каким-то ароматным питьем.

– Это околохао, – пояснил он.

Андрия с сомнением приняла импровизированную чашу.

– Я не пью крепких напитков.

– Да вы только пригубите. За наше завтрашнее восхождение.

– Наше восхождение? – широко раскрыла глаза Андрия.

– Конечно! Неужели вы думаете, что я отпущу вас одну в такое рискованное путешествие?

– Я и не знала, что оно рискованное. Насколько мне известно, очень многие люди без особого труда поднимались на Мауна-Лоа и благополучно возвращались обратно.

– Это правда, но только не когда гора начинает дышать огнем. Наш главный в Каилуа-Кона знаток вулканов предупреждал, что извержение может начаться в любой момент.

– В таком случае я принимаю ваше предложение, будьте моим проводником.

– За великую богиню Пеле, да улыбнется она нам завтра! – провозгласил принц.

Андрия сделала маленький глоток приторно-сладкой жидкости.

Принц улыбнулся и снова заговорил:

– Теперь я хочу предложить еще один тост. Мои поздравления тому, кто в один прекрасный день станет вашим мужем!

Принц Дэвид ничуть не сомневался, что пьет за свое собственное счастье.

Глава 2

Верхом они добрались до Килауэа, третьего по высоте вулкана на острове.

– Дело в том, – объяснил Дэвид, – что Килауэа – это всего лишь дырочка в боку нашей большой подружки, но зато это самый неспокойный вулкан в мире. К тому же там живет Пеле – богиня огня. В стародавние времена вершина Килауэа была священным местом. Никто не осмеливался срубить там дерево или съесть хоть одну ягоду, не говоря уж о том, чтобы сдвинуть камень или вскопать землю. И все из страха рассердить Пеле.

– Я знаю. Мне рассказывали историю про Кеуоа и его воинов.

– Чарующая сказка, не правда ли?

– Выходит, вы не верите в Пеле? – пошутила Андрия.

– Вообще-то мой далекий предок – принцесса Капиолани успокоила Пеле раз и навсегда. Она пренебрегла мольбами людей и жрецов, нарвала ягод с кустов и спустилась прямо в кратер, который в то время содрогался в конвульсиях и расплавленная лава ходила в нем ходуном. И тогда на глазах у застывших от ужаса соплеменников принцесса съела ягоды богини и скатила в огнедышащее жерло несколько валунов. Смеясь в лицо перепуганным людям, она заявила: «Я не умру от гнева Пеле, потому что подземный огонь возжег мой Бог». И она прочла «Отче наш», потом спустилась и вернулась домой. Это был конец Пеле. Конечно, люди все еще достаточно суеверны, и снова и снова находятся желающие поклоняться огненным богам, или морским богам, или богу грома, или кому-нибудь еще. Но теперь это всего лишь безвредное развлечение.

Дэвид протянул Андрии руку, и они начали долгий подъем вверх по склону вулкана. Наконец, с трудом переводя дыхание, они достигли наружного края кратера.

– Еще три мили вниз, к центральному кратеру, и мы увидим огненное озеро.

– Наконец-то!

Поначалу спуск казался довольно легким. Склоны были покрыты густо разросшимся кустарником, благоухающими нежно-алыми цветами, папоротником и серебристой травой.

Дэвид наклонился и сорвал несколько красных ягод.

– Это и есть священные ягоды, которые смело съела Капиолани.

Андрия посмотрела вниз – на покрытое застывшей лавой дно кратера.

– Прямо как превратившийся в камень океан.

– Вы недалеки от истины. Столетиями потоки лавы накатывались друг на друга…

Теперь они спустились на самое дно, и передвигаться стало заметно труднее. Лава застыла самым причудливым образом: переплетениями, похожими на клубок гигантских змей; глыбами в виде всевозможных геометрических фигур; складками, свисавшими с высоких скал, подобно черным шелковым драпировкам; переливающимися черными волнами.

– Мы словно попали в потусторонний мир, – прошептала Андрия, когда они, взобравшись на высоту не менее ста футов, заскользили вниз, в море полупрозрачных застывших пузырей.

Андрия испуганно вскрикнула и изо всех сил вцепилась в руку принца, когда у нее под ногой сдвинулась застывшая лава.

– Не волнуйтесь, – рассмеялся Дэвид. – Вы скоро привыкнете.

Теперь лавовый наст хрустел и проваливался при любом неосторожном движении. Андрия не удержалась и опустилась на колени.

– А эти трещины очень глубокие? – нервно спросила она.

– Не глубже той, в которую сейчас соскользнула ваша нога.

Неописуемая красота застывшего каменного водопада, низвергавшегося с близлежащего утеса, заставила ее забыть о страхе.

– Разве это не чудо? – восторженно воскликнула девушка.

Принц нагнулся и сгреб в кулак несколько изящно перевитых разноцветных стекловидных нитей.

– Это Лауохо-о-Пеле – волосы богини Пеле. Когда огненное жерло извергает струи расплавленного камня, ветер подхватывает брызги и превращает их вот в такие волокна. Птицы очень часто делают из них свои гнезда.

Андрия обессиленно опустилась на землю.

– Еще далеко? Мы уже прошли больше десяти миль.

– Вы преувеличиваете – всего мили три. Осталось совсем немного. Вперед!

Андрия мысленно простонала: впереди маячил крутой склон не менее шестисот футов высотой.

– Это кольцо центрального кратера. После каждого извержения его стены поднимаются все выше.

Это оказалось самой тяжелой частью всего восхождения. Идти пришлось по ломкой, немилосердно крошащейся лавовой корке.

– Потерпите немного. Как только увидите огненное озеро, сразу поймете, что мучились не зря, – подбодрил принц Андрию. – Давайте руку.

Последние сто футов он практически тащил ее за собой. Наконец они встали на краю бездны.

Андрия буквально потеряла дар речи. То, что предстало перед ее глазами, было просто неописуемо. Такой жути и красоты она никогда не видела и наверняка не увидит до конца своей жизни. О стены кратера, как океанские волны о береговые скалы, разбивались волны жидкого огня. В центре огромного кипящего ада медленно вращался чудовищный водоворот.

– Я почти готова поверить, что на дне этой воронки живет сама Пеле! – благоговейно проговорила Андрия.

– Посмотрите прямо под ноги, – посоветовал принц.

Из расщелины в стене кратера извергался поток расплавленной лавы. Девушка отпрянула от края.

– Пожалуй, на сегодня с меня хватит. Я насмотрелась на Килауэа на всю жизнь.

– И правда, уже темнеет. Нам пора возвращаться в лагерь. А завтра мы отправимся к главной цели вашего путешествия.

Ночью в небе стояла полная луна, и озеро, в котором недавно купалась Андрия, заливало рассеянное серебристое сияние. Андрия и Дэвид сидели на берегу и с удовольствием болтали ногами в теплой воде.

Андрия подняла руку и пошевелила пальцами в воздухе.

– Луна такая огромная, что кажется, еще немного, и я до нее дотронусь.

– Если вы желаете луну, я ее вам подарю, – с серьезной торжественностью отозвался принц.

Андрия рассмеялась:

– Дэвид, вы всегда получаете то, чего хотите?

Он бросил на нее многозначительный взгляд.

– Да, полагаю, я всегда получал то, что хотел – по крайней мере так было до сегодняшнего дня.

– До сегодняшнего дня?

– Да. После того, как я встретил вас…

Она тихонько накрыла его рот теплой ладонью.

– Не надо, Дэвид. Мы знакомы меньше одного дня.

– Вполне достаточно, чтобы я понял, что от вас у меня закипает кровь в жилах. Андрия, я люблю вас!

– Нет, вы меня не любите, Дэвид. Вы меня хотите. А это разные вещи.

– Я люблю и хочу вас!..

Андрия подняла лицо к усыпанному крупными звездами ночному небу.

– Это все чары сегодняшнего божественного вечера. Воздух и вода обволакивают теплом, будят чувственность… Благоухание виноградных лоз, гибискуса, жасмина и имбиря кружит голову…

За деревьями, у костра, Кеаве, Лопака и Лакана под мелодичное треньканье укелеле чистыми голосами пели удивительно мелодичную песню.

– Какая красивая песня!.. – мечтательно сказала Андрия.

– Это любовная песнь древних полинезийцев.

– Полинезия… как же это далеко… Почему ваши предки перебрались оттуда в эти райские места?

– Думаю, тому было много причин. Но скорее всего из-за беспрерывных войн между племенами.

– Однако и после того, как ваш народ обосновался здесь, племена продолжали воевать друг с другом.

– Так было до тех пор, пока мой предок – Камехамеха Великий не объединил разрозненные племена на островах в одно королевство.

– А отчего ваш дядя, нынешний король, не любит Калеба Каллагана и других американцев?

– Оттого, что они нещадно эксплуатируют наш народ, хотят отобрать нашу землю и сделать нашу страну частью Соединенных Штатов.

– Вы говорите правду, – вздохнула Андрия. – И не только американцы, а все белые. Они считают себя великими белыми отцами, а людей с кожей другого цвета – неразумными детьми, за которыми нужен глаз да глаз. Я допускаю, что все это из добрых побуждений, да вот только…

– Я вообще сильно сомневаюсь в их добрых побуждениях. Это раса хищников. Жестоких, себялюбивых, жадных и равнодушных к тем, кто слабее их. Да зачем далеко ходить: возьмите вашего опекуна Калеба Каллагана, который направо и налево заявляет, что он Божий человек, священнослужитель, приверженец мормонской веры, а на деле оказывается, что его настоящий бог – это богатство и власть.

– Не могу этого отрицать. И все же я благодарна ему за все, что он для меня сделал.

Дэвид задумался и после некоторого молчания заметил:

– Он хорошо обращается с вами лишь потому, что ему стыдно за свои отношения с сыном. Самое обычное чувство вины, не более того.

– Нет, это неправда. Калеб любил своего сына, и поэтому, я думаю, меня он тоже любит.

– Давайте не будем портить этот чудесный вечер разговорами на такие темы… Послушайте, Андрия, мне пришла в голову блестящая идея. А почему бы вам не поехать со мной в Каилуа-Кона? Вам не приходилось бывать на той стороне острова?

– Нет, не была ни разу и хотелось бы взглянуть на Каилуа-Кона. Но все дело в том, что когда Калеб в отъезде, я несу ответственность за плантации. Надсмотрщикам он не очень доверяет.

– Но ведь можно поехать дней на пять, не больше. Плантации за это время никуда не денутся, верно? От Хило мы отправимся морем. Туда послезавтра прибудет за нами королевская яхта. Вы и тетя Эмма наверняка понравитесь друг другу. Король вам тоже понравится, хотя застать его дома очень трудно. Он обожает путешествовать – Англия, Европа, другие страны…

– А где они живут?

– Во дворце, – улыбнулся Дэвид. – Хотя это скорее самый настоящий английский дом, чем дворец. Мои тетя и дядя без ума от всего английского и больше похожи на отца и мать большого семейства, чем на короля и королеву. – Молодой человек подавил зевок. – Однако пора спать, если завтра мы собираемся выйти пораньше. Лезть придется высоко, имейте в виду.

Он взял Андрию за руку и помог ей подняться на ноги.

У входа в свою палатку Андрия прижала ладонь к его щеке и подарила сестринский поцелуй.

– Вы такой славный, принц Дэвид, – шепнула она.

– Вот только вы меня не любите.

– Я этого не говорила. Я едва знаю вас. Но то, что узнала, признаюсь, пришлось мне по душе.

Он улыбнулся и сжал ей руку.

– Ваши слова принесли мне умиротворение. Правда, ненадолго. Доброй ночи, милая Андрия. Я люблю ваше имя так же сильно, как и вашу плоть. Знаете, в один прекрасный день я стану королем. Прислушайтесь, как замечательно звучит – королева Андрия…

Рассмеявшись, она проскользнула в палатку.

Ночью ей снился Люк. Они вдвоем оказались на Гавайях. Мягкий, теплый ветерок шелестел взъерошенными кронами кокосовых пальм и покрывал рябью прозрачно-голубую лагуну. Они с Люком, весело смеясь, плескались нагишом в прохладной воде. Потом он заключил ее в свои объятия. Почувствовав, как груди коснулись его мускулистой волосатой груди, Андрия страстно приникла к своему возлюбленному.

Девушка, не просыпаясь, беспокойно зашевелилась и непроизвольно застонала от счастья, явственно почувствовав прижавшуюся к ее животу мужскую силу Люка. Но вот счастливая улыбка сползла с ее лица, и Андрия нахмурилась. Незнакомая девушка из сна повернула голову и посмотрела через плечо на Андрию.

– Нет, нет, нет! – в отчаянии вскрикнула Андрия. Этого не может быть! Незнакомка из сна была роскошной полинезийской красавицей, и ее единственный, ее любимый Люк ласкал эту чужую женщину! – Перестань! – вскрикнула Андрия и рывком села на циновке.

Мгновение спустя в палатке возник принц Дэвид.

– Что случилось, Андрия? Что с вами?

Девушка, еще не до конца проснувшись, в растерянности заморгала и отвела рукой упавшие на лицо волосы.

– Я… Бога ради, простите, Дэвид. Мне приснился дурной сон.

– Судя по вашему крику, сон был хуже некуда.

Андрия спрятала лицо в ладони.

– Да. Просто кошмар. Извините.

– Не принимайте близко к сердцу. Это всего лишь сон. Ложитесь и попытайтесь снова уснуть. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Андрия легла на циновку и невидящим взглядом уставилась в низкий потолок палатки. В ушах продолжали звучать слова Дэвида: «Это всего лишь сон».

Остаток ночи Андрия спала крепко, и ей ничего не снилось.

Глава 3

– Так, значит, никто из вас не составит нам компанию? – еще раз спросил Дэвид своих приятелей, прежде чем отправиться к Мауна-Лоа.

– Ни за что на свете, – расплылся в улыбке Кеаве. – Когда я был помоложе, то налазился туда на всю оставшуюся жизнь.

Дэвид и Андрия распрощались и, вскинув на спины походные мешки, тронулись в путь.

– Хорошо, что не забыли захватить одеяла, – заметил принц. – На вершине отнюдь не жарко. А нам, кто знает, может, и ночь придется там провести.

– Неужели на этот вулкан так трудно подняться?

– Не то чтобы трудно. Просто подниматься придется довольно долго. Поэтому и назвали его Мауна-Лоа – Долгая гора. Склоны скорее пологие, чем крутые, но зато очень длинные.

Сначала они шли по изрезанной оврагами и руслами ручьев местности, сплошь заросшей высокой травой и кустарником, постепенно поднимаясь все выше и выше, к облакам, обрамлявшим вершину.

– У меня какое-то сверхъестественное чувство, – призналась Андрия, – как будто мы взбираемся на небеса. В Китае есть древняя легенда о том, как маленький мальчик влез на вершину самого высокого в мире дерева – и оказался в новой, незнакомой стране.

– Такие сказки есть, наверное, у каждого народа, – рассмеялся принц. – Пожалуй, добравшись до вершины, мы в некотором смысле тоже окажемся в новом, незнакомом мире.

Они остановились передохнуть в небольшой лощине, где пополнили запас воды из журчавшего внизу ручья. Когда они сели на заросший травой берег, Дэвид вдруг прислушался и поднес палец к губам:

– Ш-ш-ш… Тихо. Слушайте.

Андрия замерла, и вдруг откуда-то издалека до ее ушей донесся низкий рокот, похожий на звук приближающегося тайфуна.

– Что это?

– Быстрее! Наверх! – Дэвид схватил девушку за руку и бесцеремонно потащил вверх по склону за каменистый выступ.

Пораженная Андрия испуганно смотрела, как несколько мгновений спустя по лощине, сметая все на своем пути, пронесся ревущий поток воды.

– Где-то наверху прошел ливень, – объяснил Дэвид. – В горах ни на секунду нельзя забывать об осторожности.

Через какое-то время они двинулись дальше. Склон почти полностью утопал в густых облаках влажного тумана. Становилось прохладно. Вдруг – совершенно неожиданно для Андрии – они вырвались на яркий солнечный свет. Теперь чем выше они поднимались, тем дальше отступали облака позади них.

Когда они добрели до верхней границы леса, Андрия без сил опустилась на землю.

– Сегодня я больше и шагу не сделаю. Давайте разобьем здесь лагерь и заночуем.

– Хорошо. Пойду схожу за сучьями для костра.

Скоро на небольшой полянке весело трепетало пламя. Андрия придвинулась поближе и протянула над огнем озябшие руки. После захода солнца заметно похолодало.

– Что-то здесь совсем не похоже на Гавайи.

– Накиньте на плечи одеяло.

Дэвид достал из мешка банку британской тушенки, ловко открыл ее и вывалил в котелок. Хорошенько размешав мясо, он добавил к нему кучу всяческих овощей и пряностей: стручковые перчики чили, орехи кукуи, водоросли – лиму и ламинарию. Все было тщательно перемешано, выложено в половинки кокосовых орехов и поставлено запекаться на горячие угли.

– Для принца вы уж очень хозяйственный, – улыбнулась Андрия.

– Вы еще не отведали моих суши и саимина.

Мясо получилось восхитительным, и они с удовольствием запили его кофе, сваренным в кастрюле и сдобренным сахаром и имбирем.

Андрия, не слушая возражений Дэвида, помыла посуду в протекавшем рядом ручье.

– Я хочу отработать этот замечательный ужин, – улыбнувшись, объяснила она.

– Не дело будущей королеве исполнять обязанности служанки, – тонко улыбнулся Дэвид.

– Так же, как будущему королю заниматься приготовлением ужина, – парировала Андрия.

Они еще немного попикировались, пока девушка мыла и вытирала посуду. Дэвид убрал все обратно в мешки и подбросил сучьев в костер. Потом они завернулись в одеяла и, улегшись на спину, стали молча смотреть на бесчисленные мерцающие звезды. Черноту ночного неба наискось прорезала упавшая звезда.

– Загадайте желание, – сказал принц. – Боги подали вам знак. Они даруют одно желание.

«Пусть ко мне вернется мой любимый Люк».

– Ну так как? Загадали?

Андрия покрепче закрыла глаза и притворилась спящей.

Она проснулась от прикосновения к векам теплых солнечных лучей.

– На этот раз ничего дурного не снилось? – обратился к ней Дэвид, варивший на костре кофе.

– Для снов я была слишком уставшей. Просто умираю с голоду. Что у нас сегодня на завтрак?

– Плоды хлебного дерева, бананы, ананасы и пои.

Поели они быстро и продолжили восхождение к вершине Мауна-Лоа. Какое-то время путь их лежал через довольно густой лес, потом он остался позади, и они вышли на большой луг. Постепенно растительность делалась все более скудной, пока вокруг не воцарился унылый и бесплодный ландшафт, уже знакомый Андрии по вчерашнему восхождению на Килауэа.

Чем выше они поднимались, тем холоднее становилось. Андрия начала испытывать чувство какого-то благоговейного ужаса. Несмотря на то что они взбирались все выше и выше, у нее возникло жуткое ощущение, что они с Дэвидом спускаются на дно огромной каменной чаши с ровными краями, а остров и океан поднимаются в небо.

– Я не могу в такое поверить! – воскликнула девушка. – Я же смотрю вверх, а вижу то, что должно быть в тысяче футов внизу, у нас под ногами!

– Я ведь говорил, что вы попадете в странное, перевернутое вверх дном место. В действительности ваши глаза просто сыграли с вами злую шутку. На такой высоте и в таком диком месте это обычное дело.

Андрия невольно прижалась к Дэвиду.

– Ничего не могу с собой поделать, Дэвид. Мне страшно.

– Не надо ничего и никого бояться, даже Пеле. Пошли, осталось совсем немного.

Через какое-то время Андрия немного привыкла, и все вернулось на свои места. Далеко внизу лежал остров, удивительно похожий на детскую картинку – зеленые квадратики полей; леса, превратившиеся вдруг в невзрачные кустики мха; необъятные плантации сахарного тростника, ставшие такими маленькими, что, казалось, могли быть стерты с лица земли одним движением большого пальца богини Пеле.

Наконец они достигли вершины и заглянули в продолговатый кратер, или котлован, как назвал его Дэвид. Там подземная сила ярилась еще сильнее, чем в бездонном колодце Килауэа.

– Адский котел!.. – задумчиво проговорила Андрия.

Дэвид живо подхватил мысль:

– Дьявольское варево из расплавленных скал и серы, обильно сдобренное громом и молниями. Теперь сомнений не остается – старушка сердита не на шутку и с минуты на минуту готова вспылить.

– Надеюсь, уже после того, как мы с нее спустимся, – зябко передернув плечами, проговорила Андрия.

Спать они легли неподалеку от края кратера, потому что там было теплее. Последнее, что запомнилось Андрии перед тем, как она заснула, было вишневое зарево, которое огнедышащее жерло отбрасывало на низко висевшие над горой облака.

На следующее утро Андрия проснулась как-то сразу. Облака опустились еще ниже, и все вокруг заволокло непроглядным туманом.

Внизу, в кратере, облака лениво ползли над огненным озером, и казалось, что бездна заполнена пухлыми комьями ваты.

Андрия обхватила себя руками за плечи.

– Такое чувство, будто, кроме нас, в мире больше никого не осталось.

– Тогда вам ничего не остается, как выйти за меня замуж, – рассмеялся Дэвид.

Они смотрели, как величаво поднимающееся солнце пробивается сквозь плотную пелену тумана, разгоняя ее своими лучами. «Как будто кто-то огромными неловкими пальцами пытается осторожно раздвинуть шторы», – мелькнуло в голове у Андрии. Воздух заполнили неверные, ускользающие разноцветные тени, и девушка вдруг вспомнила о цветных витражах в церкви, от игры света в которых захватывало дух. На глазах у нее заблестели слезы.

– Это так красиво, что сейчас расплачусь.

Когда он привлек ее к себе, Андрия не стала противиться.

– Я не могу видеть твоих слез, – шепнул Дэвид и принялся целовать ее мокрые глаза, щеки, нос, а потом и губы.

Все ее тело, одеревеневшее от ночи, проведенной на жестком и холодном каменном ложе, чудесным образом наполнилось теплом и нежностью. Стремительно бегущая по жилам кровь с легкостью умчала все предостережения рассудка. Руки Андрии сами собой обвили шею Дэвида, а тело жадно откликнулось на его призыв.

– Иди ко мне. – Принц подвел Андрию к тому месту, где он спал, и мягко опустил ее на свое одеяло. Потом лег рядом и укрыл их обоих одеялом Андрии. Мучительно медленно он начал ее раздевать, расстегивая по очереди пуговицы на рубашке и не спеша стягивая с нее бриджи.

Дэвид нежно коснулся ее груди через тонкую нижнюю сорочку. Потом рука его скользнула по мягкому округлому животу вниз и проникла под пояс панталон. Пальцы Дэвида начали играть мелодию любви на самом нежном инструменте, какой только создавал Господь Бог.

– Сними одежду… Быстрее! – В голосе Андрии трепетала с трудом сдерживаемая страсть.

Дэвид с радостью подчинился и вытянулся рядом с девушкой. Ее нетерпеливые пальцы отыскали налившийся силой орган любви и нежно огладили его.

– Быстро! – выдохнул Дэвид. – Пока я…

Остальные слова его потонули в неистовом, оглушительном биении крови у нее в ушах. Бедра ее сами собой широко и радостно раскрылись, подобно цветку, что приветствует первые теплые лучи утреннего солнца. Андрия рукой помогла Дэвиду выбрать верный путь и легко приняла в себя всю страсть его напора. Наслаждение было полным и немыслимо сладким.

В их близости, осененной божественной красотой нежнейшей утренней зари, разгоравшейся над вершиной твердыни Пеле, было такое блаженство, какое Андрия испытала лишь однажды – в тот невообразимо далекий день, когда ее первый и последний раз любил Люк.

Все исчезло в ослепительной вспышке исступленного наслаждения.

– Дэвид, теперь я знаю, что могу любить тебя, – едва придя в себя от пережитого, прошептала Андрия. Душа ее пела, упиваясь счастьем.

– Моя единственная! Я самый счастливый человек на свете! – Принц принялся жарко целовать ее лицо, шею, груди, живот, бедра… Наконец он жадно приник губами к ее лону, и Андрия, сжав бедрами его голову, криком радости возвестила о возрождении любовного восторга. И она тоже щедро оделила его любовью, не оставив без ласки ни одного дюйма его тела.

Наконец пресытившись, они обнялись и затихли под одеялом.

– У нас будет такая свадьба, какой еще не было на островах, – заявил Дэвид.

– Для начала тебе придется попросить моей руки у Калеба Каллагана, – шутливо поддела его Андрия. – По-моему, это принято везде, не так ли?

– Я уверен, он будет только рад, что его подопечная однажды станет королевой.

– Однако ты очень высокого мнения о себе. Ты же рассказывал, что не являешься чистокровным потомком семьи Камехамеха.

– Впереди меня по прямой линии только брат короля, мой дядя Лот, – ответил принц и нахмурился. – Нет, это неправда. Для полноты картины следует упомянуть еще принца Вильяма Канаина. Его семья происходит от самого Камехамехи Великого. Впрочем, это не суть важно. Вильям слишком хилый и безвольный.

Глаза Дэвида горели таким честолюбием, что Андрия даже немного встревожилась.

– Неужели королевский трон так много для тебя значит?

– Взойти на трон, когда ты для этого предназначен самим рождением, – это долг. А теперь, радость моя, одевайся, нам пора трогаться в обратный путь.

Перед уходом Дэвид швырнул в кратер приличных размеров булыжник и речитативом прокричал:

– О Пеле, благодарю тебя за дар твой – Андрию! Если бы не твои чары, она не пала бы жертвой моего обаяния.

Андрия была задумчива и молчалива. От одного слова, которое он только что произнес, в душе шевельнулась неясная тревога. Жертва. Алтарь королевской власти ненасытен. Девушка подняла глаза к бездонному голубому небу и вознесла безмолвную молитву:

«Прости меня, возлюбленный мой. В душе я всегда буду принадлежать тебе, и только тебе. Но есть земные радости, которые нельзя отрицать. Я одинока. Мне не хватает человеческого тепла. Мне нужно дружеское общение. Я хочу быть любимой».

Неделю спустя Андрия была представлена королевской семье во дворце в Каилуа-Кона.

Сам дворец, как и предупреждал ее Дэвид Калакауа, ничем не походил на то, что люди обычно понимают под королевскими апартаментами. В нем не было ни сверкающих хрустальных люстр, ни коридоров с вереницей зеркал по обеим стенам, ни полированного мрамора, ни серебра, ни драгоценных камней. Дворцом гордо назывался самый обыкновенный двухэтажный городской особняк, построенный в георгианском стиле и обставленный мрачноватой и строгой викторианской мебелью.

Королева Эмма и принцесса Лилиуокалани, сестра Дэвида, выглядели под стать обстановке. Кроме полинезийских черт лица и цвета кожи, все остальное в их внешности вполне соответствовало английской ориентации семьи: строгие, отделанные оборками юбки и застегнутые под горло кружевные блузки с длинными рукавами.

По такому торжественному случаю Андрия сменила легкомысленную гавайскую одежду на чопорное, приличествующее моменту платье.

Королева Эмма оказалась статной матроной с туго затянутой в корсет полной грудью. Ее проницательные черные глаза оценивающе прошлись по юной китаянке.

– Да вы, милочка, просто красавица. – Она повернулась к Дэвиду и с нежностью добавила: – Мой племянник умудряется отыскивать хорошеньких девушек везде, где бы он ни оказывался, даже на вершине Мауна-Лоа.

– Моя царственная тетушка Эмма, позволю себе заметить, что я встретил Андрию по дороге в Хило. Мысль подняться на Мауна-Лоа пришла уже потом. Я просто доставил себе удовольствие удовлетворить ее каприз.

Андрия послала ему нежную улыбку, но ее находчивый ответ был не лишен колкости:

– Я отнюдь не просила принца потворствовать моим прихотям, ваше величество. Принц Дэвид сам настоял на том, чтобы сопровождать меня на вершину.

– Браво! – воскликнула сестра принца и захлопала в ладоши. – Дэвид порой бывает самым настоящим напыщенным ослом, но мы его все равно любим, хотя самомнение у него – не приведи Господи!

Она подскочила к брату и звонко чмокнула его в щеку.

Принцесса Лилиуокалани была невысокой, складненькой девушкой с длинными черными волосами, убранными наверх и скрепленными золотыми гребнями, инкрустированными слоновой костью. Носик у нее был вызывающе вздернут, а широко расставленные огромные глаза привлекали своей глубиной и живостью. Она и Андрия понравились друг другу с первого взгляда.

– Ты должна называть меня Лили, – проворчала она, когда Андрия в очередной раз обратилась к ней как к принцессе.

Вскоре служанки, одетые, как английские горничные, подали чай и пирожные.

После обмена традиционными любезностями и рассказа Андрии о перенесенных ею невзгодах, предшествовавших ее появлению на Гавайях, Дэвид перевел разговор на более личное:

– Король, как всегда, бродит по окрестностям?

– Сейчас нет. Он совсем недавно вернулся из поездки по главным островам, цель которой – убедить народ поддержать его в борьбе против сторонников аннексии.

– Я более чем уверен в его успехе, – безапелляционно заявил Дэвид и произнес длинную фразу на своем родном языке.

– Жизнь страны упрочивается справедливостью, – с ходу перевела Андрия.

Королева Эмма воззрилась на девушку, не скрывая удивления:

– Дитя мое, вы знаете наш язык?

– Мне пришлось выучить несколько слов, чтобы разговаривать с нашими работниками.

– Не вздумайте ей поверить. У этой девушки ум, как губка. У нее природная способность к языкам. Английский, французский, испанский, само собой, китайский, теперь добавился и гавайский, а он, между прочим, дается не всякому.

Королева Эмма задумчиво посмотрела на Андрию:

– Вы, наверное, участвовали и в религиозных обрядах?

– Да, когда жила в мормонской миссии.

– Я принадлежу к епископальной церкви, но всегда восхищалась мормонами, – сказала королева. – Ведь мы, по существу, веруем в одно. Мы веруем в Бога, в Вечного Отца, и в Иисуса Христа, Его Сына, и в Святого Духа. Сейчас мы с королем Камехамеха хотим открыть здесь Королевскую больницу и англиканскую церковь. Совсем недавно в Соединенных Штатах совет по делам миссий постановил, что Гавайские острова вправе выйти из-под опеки христианских миссий, и тем самым вся просветительская работа передается в ведение местного совета. Скажите мне, Андрия, как вы посмотрите на то, чтобы стать моей помощницей в этой работе? Ваше знание языков просто бесценно, не говоря уж о вашем очевидном живом уме и прилежности.

– Ты забыла упомянуть еще и ее красоту, тетя Эмма, – слегка съязвил Дэвид.

От волнения Андрия с трудом подбирала слова для ответа.

– Ваше величество, я глубоко польщена вашим доверием и высоким мнением о моих способностях.

– Так вы подумаете над моим предложением, милочка?

– Можете не сомневаться, это большая честь для меня. Я посоветуюсь с моим опекуном мистером Калебом Каллаганом и тогда приму окончательное решение. Вы не возражаете?

– Нисколько, моя дорогая. Вот выпейте еще чашку чаю и обязательно попробуйте эти изумительные сандвичи с огурцами.

– Я не ослышался и здесь было произнесено имя Калеба Каллагана? – донесся низкий голос из-под арки.

Андрия обернулась и увидела высокого, величественного мужчину, который мог быть только королем Камехамехой Четвертым, настолько благородным был весь его облик.

Одет он был, как английский денди – в светло-коричневые брюки и темный, строгого покроя пиджак с бархатным воротником и шелковыми лацканами. Белоснежную белизну его рубашки подчеркивал завязанный бантом широкий галстук.

Дэвид и женщины поднялись со своих мест и учтиво поклонились королю. Тот досадливо махнул рукой:

– Бога ради, мы же не на людях! Нет нужды все время напоминать мне о королевских обязанностях.

Камехамеха поцеловал супругу в щеку и обнял принца Дэвида.

– Дэвид, мой мальчик, я уже успел по тебе соскучиться! Чем занимался все это время?

– Путешествовал. Англия, Европа…

– Англия… – ностальгически вздохнул король. – Мне так хочется перед смертью еще раз съездить в Лондон. Театры, концертные залы… Пиккадилли… Букингемский дворец… Кстати, ты был удостоен аудиенции у королевы Виктории?

– Боюсь, что разочарую вас, ваше величество, – улыбнулся племянник короля. – Дело в том, что мы – Кеаве, Лакана и я – соблюдали инкогнито. Таращили глаза совсем как простые путешественники. Вы же знаете, я ненавижу все эти протоколы.

Король слегка нахмурился:

– Подобная нелюбовь недостойна будущего короля, мой мальчик.

– Право слово, дядя, это еще очень далеко! – рассмеялся Дэвид. – Так что я еще немного побуду повесой в духе старой матушки Европы. – В его глазах мелькнули озорные огоньки. – Буквально на днях я неплохо поохотился в глубине острова, неподалеку от Хило.

– Поохотился? И как, успешно?

– Не то слово.

– Чем можешь похвастаться?

– Вахини… До сих пор не верю в свою удачу. Дядя, с огромным удовольствием хочу представить вам мисс Андрию Каллаган.

Королю явно пришлась по душе восхитительная китаянка. Он благосклонно принял ее глубокий реверанс и, склонившись к руке девушки, поцеловал ее.

– Мисс Каллаган, молва не стоит на месте. На всех островах до меня доходили слухи о вашей несравненной красоте, и теперь я вижу, что это отнюдь не преувеличение. Напротив, для вашей красоты нет достойных слов.

Андрия густо покраснела.

– Вы меня перехвалите, ваше величество, – сверкнула глазами девушка. – У Дэвида подобные преувеличения получаются гораздо лучше.

Когда стих общий смех, король Камехамеха посерьезнел:

– Должен сказать, что причина, по который мы, к моему искреннему сожалению, не встретились раньше, кроется в весьма натянутых отношениях между вашим опекуном мистером Каллаганом и королевским правительством.

– Я все понимаю, ваше величество, и это очень печально.

– Однако должен заметить, что сына мистера Каллагана я нахожу исключительно обаятельным юношей.

– Что? Его сына? – Андрия поднесла руку к горлу.

– Да, Люка Каллагана. Как и его близкого друга Джона Йе. Этот достойный юноша, кстати, является моим советником и занимает пост министра труда.

У Андрии начала кружиться голова. Девушка пошатнулась, и Дэвид со всех ног бросился к ней:

– Что случилось, Андрия? Ты вся побелела. Тебе нехорошо?

– Я… Мне лучше присесть, – слабым голосом ответила она.

Девушка обессиленно опустилась на диван, и король с королевой подсели к ней.

– Я сказал что-то не то, дитя мое? – обеспокоенно спросил король.

Она подняла на него умоляющий взгляд:

– Люк… Значит, Люк Каллаган жив? Вы его видели?

– Конечно. Когда они с Джоном приехали в Оаху, он тяжело заболел дифтерией и несколько недель находился буквально между жизнью и смертью. Но, к нашей радости, теперь он совершенно здоров и с большой выгодой выращивает ананасы на острове Ланаи. – Король был явно сбит с толку. – Вы хотите сказать, что за все это время он ни разу не связался со своим отцом?

В каком-то тумане Андрия медленно покачала головой:

– Нет… Ни разу. Я ничего не понимаю. Может быть, он даже и не знает, что мы здесь.

– Да нет, ему прекрасно известно об этом. Если мне память не изменяет, между Люком и его отцом были весьма прохладные отношения. Джон Йе как-то мельком упомянул об этом. Не знаю. Это не мое дело.

Андрия с трудом сглотнула застрявший в горле комок.

– А вы уверены, что Люк знает о моем присутствии здесь?

– Да, он об этом знает. Вообще-то он направлялся в Соединенные Штаты, чтобы найти вас. Но судно, на котором он плыл, попало в жестокий шторм и потерпело крушение милях в двухстах от Оаху.

Андрия страдальчески поморщилась и с неподдельной болью в голосе спросила:

– Тогда почему он, зная, что я здесь, не приехал за мной?

Король Камехамеха в явном замешательстве посмотрел на королеву. Потом откашлялся и ответил:

– Боюсь, что мистер Уайли, наш министр иностранных дел, был неверно информирован о вашем положении в семье Каллагана, когда вы переехали на острова.

– Это как понимать?

– Дело в том, что в эмиграционный реестр вы занесены как жена Калеба Каллагана.

– Жена? – недоверчиво переспросила Андрия. – Как такое могло случиться?

– Это ускорило получение для вас разрешения на въезд на Гавайи. Позволило избежать, так сказать, канцелярской волокиты.

– Жена, – безжизненным тоном повторила девушка. – И Люк поверил в это… Как он мог? Это же полный бред. Ваше величество, мне нужно увидеть его и сказать правду. – Она поднялась с дивана, подошла к принцу и схватила его за плечи: – Дэвид, ты поможешь мне добраться до Ланаи?

Лицо Дэвида Калакауа приняло каменное выражение, и он сурово сжал губы.

– Дэвид, пожалуйста.

– Ты так любишь этого человека?

– Всем сердцем! – Внезапно Андрия поняла, что он должен сейчас о ней подумать. – О, Дэвид, понимаешь, я…

Что она могла сказать человеку, которому совсем недавно отдалась, который открыто признался ей в вечной любви и пообещал сделать ее королевой? Андрию переполняли боль утраты и ужасный стыд за себя. Дэвид – прекрасный человек. Благородный человек! Человек безупречной честности.

Дэвид заставил себя улыбнуться. Голос его был полон нежности и понимания:

– Конечно, я помогу тебе разыскать Люка Каллагана. Моя яхта в твоем полном распоряжении. Мы можем хоть сейчас отправиться, куда ты пожелаешь, моя…

Выговорить «дорогая» он не сумел.

На пороге появилась служанка:

– Ваше величество, прибыл мистер Йе. Говорит, что вы его ждете.

– Прекрасно. Пусть войдет! – Повернувшись к домашним, король пояснил: – Как вы знаете, число жителей острова продолжает уменьшаться, тогда как промышленность развивается стремительно. Мистер Йе и правительство готовят проект закона, который позволит привлечь сюда рабочую силу из Китая, Японии и португальских колоний. А вот и он сам!

Потрясение, которое испытала Андрия при виде Джона Йе, было едва ли не большим, чем от известия о чудесном спасении Люка Каллагана. Рот у нее непроизвольно округлился, а язык буквально прилип к нёбу.

Джон холодно посмотрел на нее и заговорил по-китайски, назвав девушку настоящим именем:

– Вот мы и встретились снова, Сун Инван! Много воды утекло.

К Андрии наконец вернулся дар речи.

– Тондлон, так ты теперь Джон Йе? Тондлон, я только что узнала, что Люк жив, что он здесь, на Гавайях. У меня голова кругом идет, и я ничего толком не могу понять. Но как он мог остаться в живых, когда я сама видела, что ты застрелил его на глазах у бандитов?

– Я немного схитрил, чтобы спасти ему жизнь. Впрочем, это не важно. Все осталось в прошлом. – Он поджал губы. – Какое-то время назад нам стало известно, что ты здесь. – И ледяным тоном он добавил: – Вместе со своим мужем Калебом Каллаганом.

Андрия бросилась к Джону и схватила его за лацканы темного делового пиджака.

– Это ужасная ошибка! Я только что сказала об этом королю. Ни раньше, ни теперь я никогда ни секунды не была женой Калеба. Он действительно спас меня, выкупив из борделя в Сан-Франциско, когда узнал, что мы с Люком любим друг друга. Он сделал это ради сына и все это время обращался со мной, как со своей дочерью. – И тут до нее дошло. – Калеб думает, что Люк умер, точно так же, как и я была в этом уверена с того страшного дня в миссии. Тондлон! Калеб любит своего сына! Это так жестоко – не дать знать отцу и мне о своем спасении!..

– Люк думал, что для всех будет лучше, если его станут считать мертвым. Он переменил имя и теперь зовется Люк Дженнингс.

– Это бессердечно! Глупо! Бессмысленно! – в отчаянии затрясла головой Андрия. – Как он мог поверить, что я вышла замуж за его отца? Как он мог быть таким слепым?

– Люк не единственный, кто продолжает верить, что ты третья жена Калеба… или любовница – называй как хочешь. Многоженство здесь, на Гавайях, не очень-то приветствуется. И потом сам Калеб ничего не сделал, чтобы это опровергнуть.

Пораженная Андрия окаменела:

– Ты хочешь сказать, что Калеб давал всем понять, будто он и я… – У нее прервался голос. – Я не верю, что он способен на подобную ложь.

Джон пренебрежительно пожал плечами:

– Это долгий и пустой разговор. Понимаешь, Андрия, Люк женат на гавайской девушке.

– Тондлон, это неправда!

– Меня зовут Джон Йе! – раздраженно сказал он. – Тондлон, как и Люк Каллаган, остался в прошлом. Мой тебе совет, Андрия, – не буди спящую собаку.

– Нет! Нет! Я никому его не отдам! Ты нарочно лжешь мне, чтобы мы с ним не увиделись! Ты никогда не любил меня, Джон Йе! – Она замахнулась сжатым кулачком, собираясь ударить его, но Дэвид успел перехватить ее руку.

– Андрия, не вини этого человека в своей беде. Признаюсь, что и я до тех пор, пока не познакомился с тобой, как и большинство, считал все эти разговоры об опекунстве жалким фиговым листком, призванным скрыть ваши подлинные отношения с Калебом Каллаганом.

– Дэвид!.. – Лицо Андрии покрыла мертвенная бледность, ноги ее подкосились, и девушка безвольно повисла на руках принца, уйдя в спасительное беспамятство.

Глава 4

Когда Люк Каллаган впервые ступил на остров Ланаи, ему сразу пришлась по душе примитивная красота этого места. Длинная песчаная лента пляжа была настоящим кладбищем кораблей всех размеров, форм и возрастов. Океан выбрасывал на берег обломки судов, имевших несчастье напороться на рифы, окружавшие остров.

Люк мог часами бродить среди полусгнивших остовов кораблей, и его не покидало странное ощущение, что он идет по огромному собору.

– Чувствуешь, сколько здесь собралось невидимых духов? – спросил он своего спутника Джона Макинтайра, капитана торгового флота в отставке.

– Еще бы! – ответствовал Макинтайр и остановился, чтобы в очередной раз хлебнуть из притороченной к поясу походной фляжки. – Не хочешь приложиться?

– Нет, Джонни, спасибо. В отличие от тебя я на тот свет не тороплюсь.

Макинтайр был приземист, толст и косолап. Посредине багрового лица торчал сизый нос картошкой, а полное отсутствие волос на голове компенсировалось густыми седыми бакенбардами. Не обратив внимания на предостережение, он демонстративно сделал еще один солидный глоток и только после этого заткнул горлышко пробкой.

– Отгоняет всех духов! – торжественно сообщил он.

– Слабо в это верится, если вспомнить тех чертей, что тебе привиделись во время последнего запоя.

– Это все мелочи, приятель. Давай-ка лучше обозрим наши обширные угодья.

– Твои угодья, друг Джон.

Старый моряк обнял Люка за плечи:

– Нет, дружище. Наши – и только наши! Разрази меня гром! Я бы сейчас не стоял здесь, не вытащи ты меня тогда в Гонолулу из заварухи с англичанами. А то как же, досточтимый сэр, мы с тобой нынче равные партнеры. Погоди маленько, и увидишь, какое богатство у нас в руках.

Макинтайр приехал на остров в конце сороковых годов с тугим мешочком золотишка, которое успел намыть в первый период калифорнийской золотой лихорадки, прежде чем со всего мира на Сакраменто ринулись орды искателей сокровищ и легкой наживы.

По чистой случайности его занесло именно на Ланаи, который считался на архипелаге забытым Богом местом. Со своими более чем скромными возможностями, политической и деловой наивностью Макинтайр не мог составить конкуренции таким богатым и могущественным дельцам, как Калеб Каллаган и другие, державшие в своих руках всю торговлю на Гавайях. Именно они и скупали самые плодородные земли, на которых как на дрожжах росли плантации сахарного тростника и кофе или засевались пастбища для домашнего скота. Бессовестный чиновник «спихнул дураку шотландцу залежалый товар», как потом зубоскалили плантаторы, и Макинтайр стал счастливым обладателем земельного участка на Ланаи.

Первое знакомство новоиспеченного землевладельца с приобретенной собственностью принесло горькое разочарование. Похоже, на Ланаи ничего не изменилось с того дня, когда на него впервые ступил капитан Кук.

Единственным белым на острове был миссионер-пресвитерианец, который жил в крохотном, крытом соломой глинобитном бунгало рядом с желтовато-серым домом миссии. Преподобный Сайлас Тэтчер как раз проводил утреннюю воскресную службу, когда Макинтайр заявился в миссию.

Для такого торжественного и благочестивого действа мужчинам и женщинам были выданы лучшие из имевшихся в миссии одежд, и прихожане разоделись в пух и прах: к цветастым кускам ткани, обернутым вокруг бедер, и юбкам из набивного ситца были добавлены шляпы, перчатки и ботинки. Больше всего поражало то, что все эти части туалета использовались весьма своеобразно. Наготу девицы с пышными формами прикрывали только капор и перчатки до локтей! Превосходно сложенный мужчина украсил себя котелком и брюками, причем штанины были аккуратно завязаны на животе, поэтому то, что обычно скрывается этой частью одежды от постороннего взгляда, гордо выставлялось на всеобщее обозрение.

Позже, уже за чаем с печеньем, Тэтчер жаловался Макинтайру:

– Один Господь знает, чего я только не делал, чтобы они прозрели и увидели путь к свету! Но они не желают придерживаться христианского учения. Они прямо как испорченные, непослушные дети. Вы же видели дерзкую девчонку в первом ряду, которая сидела прямо перед кафедрой, расставив ноги так, что я не знал, куда глаза девать? Говорю вам, мистер Макинтайр, это ужасно мешало проповеди.

Макинтайр поспешно засунул в рот очередное печенье, чтобы скрыть ухмылку.

– Хорошо представляю себе, сэр, ваши чувства. Я испытал нечто похожее. – Он поерзал на стуле, пытаясь избавиться от безудержного напряжения в паху, вызванного соблазнительными формами прелестной юной гаитянки.

Когда Макинтайр рассказал Тэтчеру, что он купил на острове кусок земли с условием выплатить всю сумму в течение года из будущих доходов, миссионер не сумел скрыть насмешки.

– Да Господь с вами! Надо же смотреть, что покупаешь! Единственное, что будет расти на этих камнях посреди джунглей, так это ананас.

– Ананас… вот как… – На столе стояла миска, и в ней лежал упомянутый фрукт таких размеров, каких Макинтайр ни разу не видел. Он взял его и прикинул на вес.

– Это один из самых вкусных сортов, – сообщил ему Тэтчер и протянул нож.

Шотландец ловко срезал верхушку плода. Руки сразу стали липкими от сока.

– Вот это да! – Откусив солидный кусок и немного пожевав, Макинтайр с загоревшимися глазами воскликнул: – Это самый лучший ананас из всех, какие мне доводилось пробовать!

– Место здесь для них подходящее, а может, и почва, кто разберет, – философски заметил Тэтчер. – Ланаи защищен от холодных ветров соседними островами Мауи и Молокаи. Пойдемте, я покажу вам остров.

Люк и Макинтайр обошли весь Ланаи кругом и после этого сомнения, мучившие юношу, развеялись. Он хлопнул шотландца по спине:

– А мне здесь нравится! Прямо Эдем какой-то, честное слово. А ананасы! Слов нет, дружище! Если нам с тобой чуток повезет, мы сделаем из этого места лучшую плантацию ананасов в мире! Да что там плантацию – империю!

Шотландец сухо улыбнулся:

– Я вот что подумал, приятель. Неужто в старой доброй Европе ананасы напрочь заменят яблоки и апельсины?

– Когда они попробуют наши ананасы, все страны Северной Америки и Европы будут драться за них точно так же, как сейчас они бьются за сахарный тростник.

По возвращении на Оаху Люк решил посоветоваться со своим другом Киано. Все ему рассказав, он поинтересовался:

– И что ты об этом думаешь?

Киано отнесся к идее сдержанно:

– Положим, вы сумеете поставить весь мир на уши из-за ваших ананасов. Но как ты начнешь дело? Где начальный капитал?

– Тот участок принадлежит шотландцу.

– Все верно, так его возделывать надо. Придется нанимать рабочих. А это будет стоить денег, и приличных. Здесь задешево теперь мало кто согласится работать. Уж если на плантациях сахарного тростника людей не хватает, что говорить про твои ананасы?..

– Так Джон Йе и твой дядя как раз и собираются решить эту проблему. С Востока хлынет дешевая рабочая сила, вот расходы и уменьшатся.

– Замечательно, но все равно тебе придется ставить это дело на широкую ногу, иначе и затевать не стоит. Что ты знаешь о том, как выращивать ананасы?

– Сейчас ровным счетом ничего, но я намерен восполнить этот пробел как можно скорее. Завтра мы с Лейлани отплываем на Молокаи повидаться с Джоном Батлером.

– Да, конечно. Я и забыл про Батлера. На севере у него есть небольшая плантация. Неподалеку от колонии прокаженных. – В глазах Киано вспыхнули насмешливые огоньки. – Тебе известно, что Батлер увлечен Лейлани?

– Насколько я понимаю, он женат.

Киано расплылся в белозубой улыбке:

– С каких это пор жена стала мешать мужчине желать другую женщину? – И с сарказмом добавил: – Уж мормонам-то это наверняка известно?

– Если ты имеешь в виду Лейлани, то Батлер меня ни в малейшей степени не беспокоит.

– Как вижу, ты уверен в себе.

– Уверен настолько, что хочу попросить ее стать моей женой.

Киано схватил руку друга и с чувством принялся трясти ее.

– Замечательно! Я так рад за вас обоих! Мы сыграем свадьбу в резиденции короля Камехамехи.

– Вот в этом я не уверен, Киано. Нам с Лейлани хотелось бы, чтобы все прошло скромно, в кругу только близких друзей.

– Что? Никаких торжеств? Никаких танцовщиц хула?

– Самое главное, чтобы не было ничего показного.

– И когда же свадьба? – улыбаясь во весь рот, поинтересовался Киано.

– Как только мы с шотландцем устроимся на Ланаи и положим начало плантации. Потом мне хочется, чтобы к приезду моей невесты наш дом был уже готов.

– Все понятно, дружище. Но ты так и не ответил мне насчет капитала. Ни у тебя, ни у Макинтайра, даже если вы сложитесь, не наберется и пяти фунтов. Я могу найти для тебя деньги. Что скажешь?

– И слышать об этом не желаю, Киано. Самый лучший способ покончить с дружбой – это занимать деньги у друга.

– Король будет только рад помочь тебе. Для королевской казны это сущие гроши.

– Знаешь, не хочу подавать дурной пример, – нахмурился Люк. – После этого все, кому не лень, начнут выпрашивать у короля деньги!

Киано сделал глубокий вдох и предложил то, от чего, как он заранее знал, Люк вспыхнет как порох.

– А как насчет твоего отца? Калеб Каллаган будет рад поддержать своего сына в стоящем деле.

Люк даже не пытался скрыть своего неудовольствия.

– Я настоятельно просил бы тебя, Киано, больше не заводить разговора о моем отце. Боже мой, конечно, он даст мне денег, в этом можешь не сомневаться, лишь бы успокоить свою совесть – если она у него еще осталась. Но даже не это самое главное. Ссудив мне деньги, он восстановит свою власть надо мной. Нет, что касается Калеба Каллагана, тут я предпочитаю держаться подальше.

Киано бросил на друга проницательный взгляд:

– Если я не ошибаюсь, в твоей непреклонности кроется нечто менее достойное, чем бескорыстие. Может быть, тебе греет душу возможность поквитаться с отцом, оставляя его в неведении о том, что ты жив?

– Признаюсь, в этом есть доля истины, – вздохнул Люк. – Но ты, похоже, забыл, что мой отец женился на девушке, которая была мне дороже всех на свете.

– Даже дороже Лейлани?

Люк, устыдившись, потупился.

– Это нечестный вопрос, Киано, – тихо сказал он. – Андрия потеряна для меня навсегда. Прошлое мертво для меня точно так же, как я мертв для Андрии и моего отца. У нас с Лейлани впереди целая жизнь, и, смею заверить тебя, счастливая жизнь.

Друзья крепко обнялись.

– Да поможет тебе Бог, Люк Каллаган!..

– Нет, Люк Дженнингс.

На следующее утро Киано пришел на пристань проводить Люка, Лейлани и Макинтайра. Когда молодая пара перебралась в ялик, на котором вся компания собиралась отправиться на Молокаи, Киано отвел шотландца в сторону.

– Я должен кое-что вам сказать. Полагаю, вам потребуются средства для того, чтобы поставить дело на широкую ногу.

Макинтайр с удрученным видом кивнул:

– Само собой, приятель. И как назло со средствами у меня хуже некуда. У Люка дела не лучше.

– Это не совсем так. Только Люк слишком горд, чтобы воспользоваться этим источником. Вы сможете сделать то, о чем я вас попрошу, и пообещать не рассказывать ему о нашей договоренности?

– Да я дам на отсечение правую руку, если вы поможете нам добыть капитал.

– Если вы нарушите данное мне слово, то, уверяю вас, правую руку вы потеряете в буквальном смысле слова, – без улыбки сообщил ему Киано.

– За меня можете не волноваться. Так что там нужно сделать, приятель?

В ялике Люк раздраженно сказал Лейлани:

– Как ты думаешь, о чем там шепчутся эти двое? – Потеряв терпение, он поднялся на ноги, приставил руки ко рту и зычно крикнул: – Эй, на берегу! Кончай трепаться, приятель, и давай на борт. А то мы здесь так и останемся.

– Дружище, ты прав, как никогда! – крикнул в ответ Макинтайр и, хлопнув по плечу Киано, прыгнул в ялик. Вытащив из кармана свою верную спутницу – фляжку, он ловко вытащил пробку. – Крохотный глоточек, чтобы не бояться холодного морского ветра? – предложил он Лейлани и Люку.

Девушка улыбнулась и молча покачала головой. Люк усмехнулся и принял фляжку.

– Думаю, сейчас особый момент, и я с удовольствием выпью за моего партнера и за успех нашего общего дела.

Расползшийся во все стороны, беспорядочно построенный дом Джона и Мелоди Батлер сразу выдавал их австралийское происхождение.

– Мы строили его по частям, – объяснил Джон. – Тут комнату добавишь, там через пару месяцев – еще комнату. Так вот понемногу и разрастаемся.

Семейство Батлеров тоже успешно разрослось – до шести мальчиков и трех девочек.

Сам хозяин дома был высоким и худощавым, из-под шапки спутанных черных волос с угрюмого лица пронизывающе смотрели темные глаза. Жена его была низенькой, полной и ослепительно рыжей.

Люк и Макинтайр не скрывали своего восхищения познаниями Батлера. Его плантация ананасов была небольшой, но урожаи приносила просто головокружительные.

– Я снимаю со своей земли столько, сколько другие снимают с площади, в два раза больше моей! – с гордостью говорил хозяин. – А вкуснее моих ананасов вы на островах не найдете.

Он сразу потащил их на плантацию, по ходу дела объясняя то одну, то другую особенность:

– Вот взгляните на этого красавца. Не меньше четырех футов вымахал. А какие у него длинные колючие листья и короткий, толстый корень. Стебель, что растет из середины куста, цветочный. Вот этому экземпляру шестнадцать месяцев. Смотрите, какого пурпурного оттенка у него цветы. Каждый цветок защищен прицветником, и со временем они становятся частью фруктовой мякоти. Месяца через четыре плод окончательно дозреет, и его можно будет снимать.

– Долго же они растут! – заметил Люк.

– Чтобы выращивать ананасы, нужно иметь терпение, – снисходительно объяснил Батлер. – Долгосрочное вложение капитала. Прибыль получаешь не сразу. Надо иметь хоть какие-нибудь средства, чтобы дотянуть до первого урожая.

Макинтайр и Люк хмуро переглянулись.

Батлер повел их на другой край плантации, где все уже было готово к уборке.

– Когда ананас созревает, он высасывает сахар из корня. Вот этот, взгляните – само совершенство. Кожура твердая, мозолистая, листья с такими колючками, что только держись. Ананас сам по себе фрукт неприхотливый, поэтому и перевозить его легче, и храниться он может очень долго.

Дни шли за днями. Люк и Макинтайр с утра до вечера пропадали на плантации и внимали разглагольствованиям Батлера о секретах ананасового дела.

Через три недели, вечером, лежа на огромной латунной кровати, Люк утомленно заметил:

– Знаешь, день и ночь у меня в голове только одни ананасы.

Лейлани прижалась к нему и смущенно спросила:

– Больше ни о чем ты ночью думать не можешь? Только об ананасах?

Ее тонкая ласковая рука легла ему на грудь и потихоньку сползла ниже, на твердые мышцы живота. Потом пальцы ее двинулись еще ниже и принялись терпеливо разжигать огонь любви. Результат не заставил себя ждать.

– Ананасы начинают интересовать меня все меньше и меньше, – пробормотал Люк и заключил девушку в объятия. Он начал покрывать поцелуями ее лицо, рот, шею и груди. Под истовой лаской его губ коричневые соски тут же затвердели.

Люк встал на колени, лицом к ногам Лейлани. Склонился и начал ласкать языком пупок. От удовольствия она тихонько вскрикнула. Тогда он раздвинул ей бедра, просунул ладони под крепкие ягодицы и приник губами к розовым лепесткам цветка любви.

– О Люк, как я тебя люблю, как я тебя люблю! – простонала Лейлани, изгибаясь в охватившем ее блаженстве, и страстно стиснула бедрами склоненную голову своего возлюбленного.

И сама оделила лаской каждую частичку его тела, куда только могла дотянуться нетерпеливыми губами. Не прошло и минуты, как любовники уже содрогались в обоюдной вспышке острого наслаждения.

Люк соскользнул с Лейлани, повернулся к ней лицом и без промедления подмял под себя, слившись в новом любовном объятии. На этот раз они любили друг друга неторопливо, упиваясь каждым прикосновением, каждым движением прильнувших друг к другу тел. Так во время пиршества гурманы смакуют редкий и тонкий деликатес. Экстаз был таким же жгучим, но безумно нежным и чувственным.

Так и не разомкнув объятий, они погрузились в счастливый сон.

За стеной их спальни, в темном бельевом чулане, к маленькой дырке буквально прилип Джон Батлер. Тяжело дыша, он поднялся с колен, на цыпочках выбрался из чулана и на негнущихся ногах направился в свою спальню.

Мелоди сидела в постели и при свете масляной лампы читала газету. Когда Батлер ввалился в комнату, она подняла на него удивленные глаза:

– Джон, ты опять перебрал?

Батлер и вправду малость приложился к бутылке, но сегодня он опьянел не от вина. Перед глазами стояли сводящие с ума соблазнительные сцены, невидимым свидетелем которых он только что был. Батлер сорвал с себя одежду и шагнул к кровати. Мелоди выпучила глаза, увидев во всей красе его мужскую силу.

– Что это на тебя нашло? – дрогнувшим голосом спросила она и учащенно задышала. В последнее время муж не часто радовал Мелоди исполнением своих супружеских обязанностей, что только усиливало ее беспокойство и разочарование. Отбросив одеяло, она торопливо стянула с себя ночную рубашку и раскрыла навстречу супругу объятия и бедра.

– Скорее иди ко мне, дорогой.

Он взял ее грубо, как жеребец берет кобылу, но это доставило ей еще больше удовольствия. Тело ее жадно поглотило его взбухшую плоть, и кровать заходила под ними ходуном. Мелоди уже и не помнила, когда в последний раз испытывала такое наслаждение от близости с мужчиной.

Глава 5

В тот же день, когда Люк, Лейлани и Макинтайр вернулись в Гонолулу с Молокаи, молодую пару навестил Джон Йе. Он увиделся с ними в маленьком, крытом соломой домике из необожженного кирпича, в котором жила Лейлани со своей матерью, пока к ним не перебрался Люк.

Мать девушки была низенькой жизнерадостной женщиной необъятных размеров, на одежду которой уходило столько же ткани, сколько на небольшую походную палатку. Когда Люк и Лейлани сказали ей о своем желании пожениться, она с чувством звонко расцеловала обоих и растроганно сказала:

– Да благословит вас Господь, дети мои. Я перееду к тетушке Ули. Уж сколько лет она зовет меня к себе.

– И слышать об этом не хочу! – запротестовал Люк. – Не хватало еще, чтобы из-за нас вы лишались родного дома.

– Мама, здесь всем хватит места, – добавила Лейлани.

Женщина рассмеялась и озорно ткнула Люка локтем под ребра.

– Молодым всегда и везде будет мало места. В любом случае мы с тетушкой Ули, старые вдовицы, хоть наговоримся всласть.

То, что ее дочь каждый вечер ложится в постель к мужчине, не будучи его законной женой, нисколько ее не волновало, хотя она и не пропускала ни одной воскресной службы и всю жизнь оставалась верна своему мужу.

Тем не менее перед ее отъездом Люк снова заверил будущую тещу:

– Мама, не волнуйтесь за свою дочь. Я твердо намерен жениться на Лейлани, как только мы переберемся на Ланаи. Там живет преподобный Сайлас Тэтчер, и, я думаю, он будет рад обвенчать нас.

Мать Лейлани пожала плечами:

– А я и не волнуюсь. Лейлани всегда будет порядочной женщиной, сынок. Алоа.

Лейлани как раз готовила ужин, когда на пороге появился Джон Йе. Он тепло расцеловался с ней и обменялся крепким рукопожатием с Люком.

– Ну как, одолел трудное искусство выращивания ананасов?

– Я теперь такой же знаток, как Джон Батлер. Он великолепный учитель.

– И бесстыжий старикашка вдобавок! – фыркнула Лейлани. – Всякий раз норовил то ущипнуть меня, то пощупать.

Мужчины рассмеялись.

– Я тоже большой любитель ущипнуть и пощупать, – пошутил Люк.

Она задорно шлепнула его ладонью по щеке.

– Ты хоть и бесстыжий, но по крайней мере молодой. Ладно, марш на веранду и дайте мне спокойно приготовить ужин.

Люк нацедил в две кружки ананасового сока, плеснул кокосового молока и от души добавил рома. С кружками в руках они вышли на так называемую веранду. На самом деле это был крохотный, выложенный плиткой внутренний дворик с навесом из тростника – для защиты от солнца и дождя. Друзья, скрестив ноги, уселись по местному обычаю прямо на землю, и Джон предложил тост:

– За твои будущие успехи, мой друг. Желаю тебе в один прекрасный день стать величайшим ананасовым магнатом на Гавайях.

– За это готов пить хоть день и ночь! – весело воскликнул Люк. Они сдвинули кружки и отхлебнули восхитительной ароматной смеси. Внезапно лицо Люка посерьезнело. – Есть только одно препятствие – отсутствие денег. Ты знаешь, сколько нужно времени, чтобы вырастить первый урожай ананасов? Почти два года!

– Именно по этой причине я и пришел. – Джон сделал еще глоток. – Думаю, смогу обеспечить финансирование вашей авантюры.

– Ты что, шутишь?

– Нет, не шучу. Просто появилась такая возможность. На прошлой неделе министр иностранных дел рассказал мне о некоем богаче из Нью-Йорка, который жаждет вложить деньги в необработанные земли в других странах – в Китае, Австралии и на Гавайских островах. Он особенно заинтересован в сахаре и кофе, но мистер Уайли растолковал ему, что здесь это все давным-давно куплено, поделено и схвачено местными землевладельцами вроде Калеба Каллагана, Доула и Паркера. Так что, когда Уайли упомянул ананасы, тот прямо-таки загорелся и дал нашему министру полную свободу действий в приобретении земли под плантации ананасов. А это значит, что у тебя в руках может появиться чистый чек, в который потребуется только вписать нужную сумму.

Люк был ошарашен.

– Это просто невероятно! Ушам своим не верю! И кто же этот благодетель? Неужели он настолько доверчив, что готов вкладывать средства не глядя?

– Богатых и могущественных людей вроде него – а он из семейства Асторов – не волнует, что их могут обдурить такие пигмеи, как мы с тобой. Ведь его интересы не за страх, а за совесть будет охранять наше правительство. Так что неусыпного контроля, дружище, тебе не избежать.

– Поразительно! Просто в голове не укладывается! Потрясающе! – Люк все никак не мог поверить в свалившуюся ему на голову удачу.

Он вскочил на ноги и бросился в дом, чтобы поделиться с Лейлани замечательной новостью.

Девушка в полной мере разделила его радость. Схватившись за руки и весело крича, как дети, они принялись танцевать по кухне, останавливаясь лишь для того, чтобы обняться и поцеловаться.

Джон Йе просунул улыбающуюся физиономию в дверь и нарочито громко поинтересовался:

– Где же мой ужин? Пока дождешься, с голоду помрешь. Кончайте сходить с ума, давайте есть.

Удача была отмечена настоящим пиршеством: жареная свинина, рыба с водорослями, печеный батат и пои, не говоря уж о массе экзотических фруктов. Кружки едва успевали наполняться ромом.

Так что, когда пришло время отходить ко сну, Лейлани и Люк были здорово навеселе. Но ром только добавил огня в их кровь. Они дважды безоглядно любили друг друга, и последнее, что запомнил Люк, прежде чем провалиться в сон, был горячий шепот Лейлани прямо ему в ухо:

– Миссис Люк Каллаган… Мне это очень, просто очень нравится!..

Когда Люк и Лейлани наконец перебрались на остров Ланаи, первое, что они сделали, так это отправились к преподобному Тэтчеру и попросили обвенчать их.

Тэтчер с огромной радостью согласился. Он даже предложил оставить в их полное распоряжение свой дом на то время, пока он будет в Гонолулу.

– Я обязан присутствовать на ежегодном собрании лиги христианских миссионеров, – объяснил он молодой паре. – Меня не будет три дня, и все это время вы можете жить в доме миссии.

– Да благословит вас Бог, мистер Тэтчер! – Лейлани со слезами на глазах бросилась на шею святому отцу и звучно поцеловала его прямо в губы.

Преподобный Тэтчер покраснел, как свекла, и в растерянности пролепетал:

– Вы просто прелестное дитя!.. А вы, сэр, счастливый человек!

И от полноты чувств долго тряс юноше руку.

Джон Макинтайр рукавом отер со щеки непрошеную слезу и торопливо полез за неизменной фляжкой.

– По такому случаю грех не выпить! Как, ваше преподобие?

– По такому случаю можно и нужно, сэр.

Фляжка пошла по кругу…

Весь первый год, даже получив надежную финансовую поддержку, Люк и Макинтайр работали наравне с нанятыми местными крестьянами едва ли не по двенадцать часов в день, без выходных и праздников.

Тем не менее Люк занялся постройкой своего дома. Его всегда восхищала американская колониальная архитектура, и он собственноручно начертил план будущего жилища. Потом нанял мастеров, но, как и на плантации, от первого до последнего дня принимал самое деятельное участие в строительстве. Он не уставал учить местных рабочих, как правильно забивать гвозди, как закрепить колья, как уложить доски встык, как забивать сваи, что делать с дверными и оконными рамами, как укрепить потолочную балку. Работа была выматывающая, тяжелая, но Люк трудился ради любимой, и от этого она была не в тягость, а в радость.

Лейлани восхищенно следила за тем, как дом постепенно обретал взлелеянный Люком облик – гармоничное сочетание григорианского и греческого стилей, – царственный и в то же время простой, со всеми своими колоннами, портиками и карнизами из белого камня.

Внутренняя планировка дома не соответствовала привычным канонам – никаких длинных, темных коридоров, никаких наводящих уныние дубовых панелей. Дом был полон света и воздуха. Широкие окна, высокие побеленные потолки. Вся обстановка была сделана из пород местных деревьев.

– Жду не дождусь, когда мы наконец в него переедем! – ликовала Лейлани.

Новоселье состоялось накануне Рождества, в один из полных благоухания вечеров. Люк ностальгически вздохнул, вспомнив о рождественских вечерах, которые он проводил перед камином, завороженно глядя на танцующее пламя. В трубе выл северный ветер, немилосердно громыхая карнизами и швыряя колючий снег в оконные стекла.

По случаю новоселья на Ланаи были приглашены Джон Йе и подруги Лейлани Кокуа и Ули. Люк был приятно удивлен, увидев знакомый катамаран. Потом разглядел за румпелем внушительную фигуру Киано, а рядом его приятеля Кано, стройного, гибкого юношу, который был скорее похож на португальца, чем на полинезийца.

Люк помчался на берег и с восторгом встретил неожиданных гостей. С каждым из троих он крепко обнялся.

– Друзья, нет слов – приветствовать вас здесь, в моем новом доме, да еще в канун Рождества… Это такой подарок! Идемте, мы должны отметить встречу бокалом крепкого ананасового сидра!

– Ананасовый сидр? – засмеялся Киано. – Это что за зверь?

– То же самое, что яблочный сидр, только из ананасов. Очень жаль, что не моего собственного урожая, но придется подождать до следующего Рождества. Давайте-ка я помогу дотащить ваши сумки.

– Мы с Кано приехали налегке, – сказал Киано. – Пара кусков ткани поярче по случаю Рождества, вот и все. – Он посмотрел на Джона Йе и подмигнул: – Зато наш друг Джон теперь настоящий денди! Вот до чего доводит государственная служба.

– Я же приехал не на работу! – ухмыльнулся китаец и с удовольствием оглядел свою яркую рубашку, всю расшитую птицами, цветами и фруктами. Носил он ее, следуя местному обычаю, навыпуск, поверх белых полотняных брюк.

Лейлани приветствовала всех объятиями и горячими поцелуями. С особой теплотой она поздоровалась с Киано.

– Ведь это ты помог мне встретить моего Люка, – пояснила она.

– Кое-кто мог бы счесть это основанием для того, чтобы возненавидеть меня до конца жизни, – пошутил Киано и подарил ей тонкой работы ожерелье из кораллов, зерен, цветов, ракушек и орехов.

– Боже, какое великолепие! – восхитилась Лейлани и прочувствованно поцеловала его еще раз.

– Эй, ребята, довольно любезничать с моей женой! – шутливо вмешался Люк.

Киано подарил Люку кувшин аува.

– Приберегал для такого случая. Это самое лучшее, какое только можно купить на островах.

Гости и хозяева уселись в плетеные кресла и принялись не спеша потягивать ананасовый сидр, охлажденный в роднике позади дома. Обширную, мощенную плиткой террасу накрывала благодатная тень двух вымахавших почти на сто футов кокосовых пальм. С океана налетал легкий бриз и шелестел в их растрепанных кронах.

– Как у тебя идут дела с новой рабочей силой? – спросил Люк, повернувшись к Джону.

– Опережаю расписание. В начале января должен прибыть первый транспорт из Гонконга.

– Мне хотелось бы нанять сюда, на плантации, человек пятьдесят, – сказал Люк. – Надо подготовиться к следующему лету, когда созреет первый урожай.

– Когда вернусь в Каилуа-Кона, сразу займусь твоим контрактом, – пообещал Джон.

К концу дня, когда женщины ушли готовить рождественский ужин, Люк как бы между делом, с подчеркнутой небрежностью поинтересовался у Джона:

– А как там Андрия? Ты часто ее видишь?

– У Андрии все прекрасно. Как всегда, ослепительна. И крайне занята. Она теперь стала правой рукой королевы Эммы и занимается новой больницей, церковью и помощью беднякам. Я пытаюсь убедить ее оказать поддержку моему министерству. Андрии цены не будет, когда начнут приезжать эмигранты. Среди них будет масса перепуганных китаянок, и помочь им на первых порах просто необходимо.

Киано налил себе еще немного сидра.

– Должен сказать, что за эти несколько лет, что вы трое живете на Гавайях, вы много сделали для благополучия нашего общества. Ваши труды невозможно переоценить.

– Только меня не примазывай, – возразил Люк. – Я самый обычный фермер.

– Оно, конечно, так. Да вот только очень скоро твое имя будет упоминаться рядом с самыми видными именами на этих островах.

– Дженнингс или Каллаган? – ровным голосом поинтересовался Люк.

Киано и Йе многозначительно переглянулись.

– В чем вопрос? Конечно, Дженнингс, – спокойно ответил Джон.

Наступила неловкая тишина, которую нарушил Люк:

– Ты говорил, Андрия знает, что я жив. Неужели она ни разу не говорила об этом с моим отцом?

Джон неопределенно пожал плечами:

– Да я откуда знаю? Спроси у нее сам, мой друг.

– От твоего чувства юмора, Джон, иногда на стенку лезть хочется! – огрызнулся Люк и повернулся к Киано: – А с твоим племянником Дэвидом она все еще встречается?

– Очень часто. Ведь не секрет, что он женился бы на ней, если бы она согласилась.

Люк криво усмехнулся:

– Ну и как с этим сейчас? И что по этому поводу думает мой отец?

– Скорее всего он не возражает. Калеб Каллаган гордится своей воспитанницей и ее популярностью в королевской семье.

– Еще бы ему не гордиться, старому приспособленцу-лицемеру! Да он душу дьяволу заложит, только бы заполучить такое влияние. Ставка-то выше некуда! Андрия Каллаган – советник короля и королевы по особым вопросам!

Джон Йе положил руку на плечо друга и серьезно сказал:

– Тебе покоя не дает, что Андрия никогда не была женой твоего отца. Намного удобнее жить с ложью, чем с правдой, потому что так меньше болит совесть. Ну а если на все это посмотреть с другой стороны? Госпожа Фортуна – мастерица мучить людей. Она крутит нашей жалкой земной жизнью, как ей заблагорассудится. Вот и дергаешься, словно марионетка, – ниточки-то у нее в руках! Она ввела в заблуждение Андрию, и та поверила, что ты умер. Тебя же она убедила, что Андрия стала любовницей твоего отца. В обоих случаях – беспардонное вранье от начала и до конца. А время только поспособствовало упрочению этого обмана. Ты влюбился в Лейлани…

– А Андрия стала любовницей Дэвида Калакауа, – мрачно проговорил Люк. – Да что толку переливать из пустого в порожнее? Было и прошло, и хватит об этом!

К облегчению обоих, разговор прервало появление Джона Макинтайра и преподобного Тэтчера.

Шотландец усиленно обмахивался своей широкополой шляпой, то и дело утирая пот с раскрасневшегося лица.

– Мы прямо с наших северных угодий! Ну, я тебе скажу! Это будут не ананасы, а сущие исполины!

– У вас обоих прямо испекшийся вид. Ваше преподобие, вон там кувшин с холодным пуншем, освежитесь. Рому я не пожалел.

– Верю, сынок. – Морщинистое лицо седовласого миссионера расплылось в улыбке.

– Знаешь, что мне рассказал преподобный отец? Будто на западных островах из колючих листьев ананаса делают одежду!

– И прочное волокно, – добавил Тэтчер. – Очень ценная вещь.

– Надо запомнить и узнать поподробнее, – сказал Люк. – Это один из секретов успеха – пускать в дело даже отходы и получать дополнительную прибыль. Джон, может быть, намекнешь министру иностранных дел, чтобы он рассказал об этом нашему благодетелю? Интересно, что он думает по поводу производства тканей.

– Конечно, скажу. На мой взгляд, это хорошая идея. Как только представится возможность, мы сразу свяжемся с Астором.

Во дворик вышла Лейлани.

– Дорогой, – обратилась она к Люку, – ужин готов. Не оценишь ли скромные плоды нашего труда?

Мужчины с нескрываемым восхищением любовались молодой женщиной.

– Сама красота и грация!.. – пробормотал Джон.

И это было правдой. Лейлани обернула свое стройное тело куском многоцветной креповой ткани, оставив открытой верхнюю половину груди и туго обтянув талию и бедра, подчеркивая ласкающие глаз формы. На шею девушка надела ожерелье, только что подаренное Киано. Длинные волосы были перехвачены розовой лентой. Благоухающий венок из жасмина и мелких роз довершал праздничное одеяние.

Кокуа и Ули, вышедшие следом за Лейлани во внутренний дворик, были одеты в длинные, до пола церемониальные одежды.

Люк подошел к жене, целомудренно поцеловал ее в лоб и повел в дальний конец сада, где вокруг очага были расстелены циновки. Когда гости расселись вокруг, скрестив ноги, Люк и Киано споро разбросали песок и ножами разрезали банановые листья, в которые было завернуто традиционное жаркое.

Все возбужденно зашумели, когда вкусный запах идеально прожаренной свинины коснулся ноздрей. Свиную тушу с предосторожностями вытащили из очага и положили на огромный деревянный поднос. После этого Люк принялся нарезать сочное, нежное мясо и раскладывать куски по деревянным тарелкам.

Этот пир был всем пирам пир. Кроме свинины все с удовольствием налегали на лаулау – запеченную смесь из рыбы, курятины и свинины, – на лосося с помидорами, на креветок и крабов, на кокосовый пудинг, не говоря уже о плодах хлебного дерева, бананах, ананасах, папайе и манго.

– На моей родине о таком угощении говорят «стол ломится от яств», – сказал Люк своим гостям. – Но здесь, по-моему, надо говорить «земля ломится от яств».

– На твоей родине? – саркастически усмехнулся Киано. – Америка перестала быть твоей родиной. Ты стал одним из нас, ты гаваец.

– И я ужасно рад им быть, дружище!

Люк высоко поднял стакан с пуншем и опустошил его одним глотком.

В середине трапезы Люк вдруг перестал есть и прислушался. Рот у него округлился от изумления.

– Должно быть, это мне снится, – пробормотал он.

Люк отчетливо услышал, как где-то заиграл оркестр. Он легко различил духовые, ударные и струнные инструменты, знаменитое треньканье гавайской гитары. Но что еще больше его поразило, так это мелодия, которую исполнял оркестр.

– Боже мой, да это же «Безмолвная ночь»! Я ушам своим не верю!

Лейлани с лукавой улыбкой наклонилась к нему и чмокнула в щеку.

– Твой десятник Нивеу вместе с другими рабочими уже несколько недель тайком разучивал разные американские рождественские песни и гимны, чтобы отблагодарить тебя за великодушие и доброту. Для них ты перестал быть малихини, ты теперь камааина.

– Старожил! – рассмеялся Киано и предложил еще один тост: – За моего побратима – Люка Калла… – Он запнулся и тут же поправился: – За Люка Дженнингса!

Все выпили, а музыка звучала все ближе и громче, пока наконец из-за деревьев не появились сами музыканты. От звуков до боли знакомых мелодий у Люка на глазах выступили слезы.

Преподобный Тэтчер наклонился к нему и шепнул:

– Все выше всяческих похвал, но если честно, то мне до смерти не хватает жареной индейки или гуся, фаршированного каштанами, и сливового пудинга.

Люк улыбнулся и согласно кивнул:

– А мне больше всего не хватает снега.

И как бы в ответ на его скрытое желание с растущих вокруг деревьев на всех обрушился водопад белых пахучих цветов. Люк поднял полную горсть и зарылся носом в мягкие лепестки.

– Счастливого Рождества, дорогая, – едва слышно проговорил он.

Но Лейлани услышала его слова.

– Спасибо, любимый, – ответила она и крепко поцеловала его в губы. – Счастливого Рождества и тебе.

Люк застывшим взглядом все смотрел куда-то вдаль и вдруг заметно вздрогнул, будто очнувшись от забытья.

– Что? Что ты сказала?

– Счастливого Рождества, глупенький! – Она вопросительно приподняла брови: – А может быть, ты поздравлял Кокуа или Ули?

Люк потряс головой, словно отгоняя какое-то навязчивое видение, и присоединился к общему веселью.

– Прости… – запинаясь, сказал он Лейлани. – Это все пунш. Немного поплыл, вот и все.

Но Люк солгал – он поздравлял Андрию!

Глава 6

Зал для приемов в королевском дворце был заполнен представителями местной аристократии, дельцами и землевладельцами. По торжественным случаям монархисты и сторонники присоединения к Америке собирались вместе, как бы заключая временное перемирие. Сегодня прием давался по случаю дня рождения принцессы Лилиуокалани.

Церемония требовала соответствующей одежды, и пришедшие гости были одеты по самой последней моде великосветских балов Парижа или Лондона.

Принцесса блистала в платье лимонного цвета из тонкой кисеи, расшитом белыми цветами и украшенном зелеными лентами. В причудливую прическу принцессы были вплетены цветы.

Андрия промучилась чуть ли не полдня, выбирая подходящее платье. Она боялась невольно затмить принцессу, которая стала одной из ее лучших подруг.

– Я не слишком буду привлекать к себе внимание? – поинтересовалась она у Ли, прежде чем спуститься вниз и присоединиться к гостям.

Андрия остановила свой выбор на черной широкой атласной юбке простого покроя и подходящей к ней белой атласной же блузке с отложным воротником, которая скромно прикрывала грудь. Пышные рукава и широкая лента, перехватывающая талию, придавали Андрии девически невинный облик, который никак не мог соперничать с чувственным нарядом принцессы.

– Можешь одеваться как угодно, но избежать мужского внимания ты не в состоянии, – весело ответила Ли и крепко обняла свою подругу. – Принц снова просил твоей руки?

– А тебе-то что за дело? Куда ни взгляни, всюду твой любопытный нос!

– Да я знаю, что просил. Вчера вечером на веранде, – будничным тоном сообщила Ли.

Андрия сделала вид, что не на шутку разозлилась:

– Ну знаешь, это уж слишком! Ты не только везде лезешь, так еще и подслушиваешь!

У подножия лестницы ее ждал Дэвид. Он был особенно красив в вечернем костюме, белоснежной рубашке с защипами на груди и черном галстуке. Увидев спускающуюся Андрию, он протянул ей руку.

– Ты выглядишь просто божественно, любовь моя!

– Вот это точно! Пользуясь случаем, прошу отдать мне первый танец, мисс Каллаган. – Уайли, министр иностранных дел, учтиво поклонился.

– Сочту за честь, мистер Уайли.

Дэвид спокойно отнесся к напускному равнодушию девушки и, скрестив руки на груди, лениво наблюдал за кружащимися парами.

В вихре вальса Андрия успела улыбнуться министру юстиции Джону Рикорду, кивнуть верховному судье Ли и еще нескольким друзьям. Танец довольно бесцеремонно был прерван Калебом Каллаганом:

– Вы позволите, господин министр?

– Калеб, шельмец ты этакий, я только начал входить во вкус! – хихикнул лукавый шотландец.

– Я буду должна вам еще один танец, мистер Уайли, – пообещала Андрия.

Калеб явно чувствовал себя неловко в вечернем фраке. Казалось, одежда мала ему по меньшей мере на два размера. В танцевальном зале его природная неуклюжесть была особенно заметна.

– «Нельзя сшить шелковый кошелек из свиного уха», – любила повторять моя матушка, – поморщился Калеб. – Она была права. Теперь послушай меня. Давай переберемся вон за те створчатые двери и немного подышим свежим воздухом. У меня к тебе неотложный разговор.

Во внутреннем дворике воздух был на удивление нежным, напоенным ароматами жасмина, олеандра, жимолости и других бесчисленных цветов. Андрия с наслаждением дышала полной грудью.

– Господи, какая же ты все-таки красавица! – воскликнул Калеб. – Не могу передать, как горжусь тобой! Как будто ты моя самая близкая родня. Кстати, о родне… – нахмурился он. – Что ты в последнее время слышала о Люке?

– Только то, что он счастлив со своей женой и что его плантации процветают.

– И каждый месяц он прикупает новые земли. Так мне сказал Джон Йе. Андрия! Когда же наконец я увижу своего сына? Вот уже год, как мы узнали, что он жив. Я же могу помереть и так его и не увидеть. Черт возьми, я же не какой-то желторотый юнец!

Андрия с улыбкой похлопала Каллагана по руке.

– Ты проживешь сто лет, Калеб. Но подумай, если ты сейчас, в решающий для его дела момент, откроешься ему и он узнает, кто его благодетель, то ты своими руками безвозвратно сломаешь ему жизнь. Люк очень гордый человек!

– Такой гордый, что брезгует принять помощь из рук родного отца, – угрюмо проворчал Калеб. – Неужели он и в самом деле так меня ненавидит?

– Калеб, у него нет к тебе ненависти. Просто Люк хочет доказать, что ни в чем тебе не уступает и может добиться успеха без чужой помощи.

– Он ни в чем мне не уступает! Ха! Да капитал, который я передал ему, – жалкие гроши! Я собираюсь удвоить, нет, утроить вложения. Дело стоит того. Это всего-навсего трезвое деловое чутье. А Люк умело справляется со своими плантациями, только и всего.

– Я знаю. Вот когда это до него дойдет, тогда ему станет совершенно все равно, что на первых порах деньги в его ананасы вложил именно ты.

– Ну, я не собираюсь ждать, пока он сообразит, что к чему.

– Подожди еще несколько месяцев. Пусть он соберет свой первый по-настоящему богатый урожай.

– Ладно, если ты так настаиваешь. Я очень уважаю твое мнение, Андрия, и ты это знаешь. Как, между прочим, и король с королевой. – В голосе его прозвучала не понравившаяся ей нотка. – Когда ты наконец одумаешься и выйдешь замуж за Дэвида Калакауа? Послушай, у этого парня есть голова на плечах. И, спорю на что угодно, в один прекрасный день он станет королем.

– Вы с Дэвидом на многие вещи смотрите уж очень похоже, – с легким сарказмом заметила Андрия. – Он иногда поражает меня своим тщеславием.

– Да при чем здесь тщеславие! Я тебе говорю, что, будь Дэвид королем, вопрос о пошлине за вывоз в Америку гавайского сахара уж точно сдвинулся бы с мертвой точки! А все эти проклятые Камехамехи со своими затхлыми британскими манерами и тупым подходом к государственным делам! Ничего удивительного, что Дядя Сэм уперся в непробиваемую стену! А вот Калакауа, он совсем другой. Он хочет дружить с Америкой. Ты понимаешь, что случится с гавайским сахаром, если торговые пошлины будут отменены? Сбыт попрет вверх как на дрожжах, только шапку держи!

Внезапно небо на востоке озарилось стремительно ширившимся красно-оранжевым сиянием. Земля весьма ощутимо содрогнулась, да так, что со звоном закачались люстры, а со столов попадали чашки и бокалы.

Гости с громкими криками устремились на улицу.

– Да это же морская канонада! На нас напали или французы, или британцы!

Дэвид Калакауа мрачно покачал головой:

– Нет, это не корабельные пушки. Очень похоже, что Пеле готова исполнить то, о чем предупреждала нас все последние месяцы.

– Это Мауна-Лоа! – хором воскликнуло несколько голосов.

– А наши плантации лежат как раз напротив северо-восточного и северо-западного ущелий, – медленно проговорил Калеб. – Теперь посмотрим, справятся ли каменные стены с работой, ради которой я их и построил.

Начав выращивать сахарный тростник, Каллаган огородил свои плантации толстыми каменными стенами, которые, по его замыслу, должны были сдержать потоки лавы в случае извержения вулкана.

– Так испокон веков делали итальянцы, живущие в окрестностях Везувия и Этны, – объяснял он своим многочисленным критикам. – Подождите и убедитесь сами. Когда шарахнет, я посмотрю, как вы будете смеяться.

Каллаган повернулся к королю Камехамехе:

– Прошу прощения, ваше величество, но я вынужден покинуть ваш праздник. Поеду спасать свои плантации.

– Я поеду с тобой, – твердо сказала Андрия и осталась непреклонной, несмотря на увещевания Калеба и Дэвида.

– Ладно, – сдался наконец принц, – но если поедешь ты, то поеду и я.

Девушка улыбнулась и с благодарностью сжала ему руку:

– Когда ты рядом со мной, я чувствую себя безумно храброй.

– Пора удирать отсюда, – бросил Калеб. – Времени у нас уже нет.

Когда началось извержение Мауна-Лоа, Люк Каллаган гостил на ферме Киано в северной части Гавайских островов.

– Я вот что подумал: а не вложить ли деньги в земли под кофейные плантации? – поделился он со своим другом, когда они лежали на белом прибрежном песке и потягивали крепкую смесь из ананасового сока и рома.

– Лучшие земли под кофе – в районе Кона, – посоветовал Киано. – А отчего бы тебе не взять меня в долю? Уверяю тебя, это самое лучшее место в мире и для разведения скота. Лет через десять, ну самое большее – двадцать я смогу получить прибыль, в десять раз превышающую плату за землю. К тому же есть солидная американская корпорация, которая присосалась ко мне, как пиявка, и уговаривает присоединиться к ней.

– Нет, Киано, спасибо. Я намерен сполна насладиться деревенской жизнью. А чем последнее время так занят Джон?

– Он день и ночь корпит над своим эмиграционным проектом. Похоже, даже собирается съездить в Китай, чтобы и там подтолкнуть дела.

– Хотелось бы повидаться с ним до отъезда. – Люк в нерешительности замолк, и Киано легко догадался о причине.

– Если выберешься, это будет твой первый приезд в Гонолулу, так ведь? Окажешься совсем близко от Андрии…

Люк пренебрежительно махнул рукой.

– Я давно уже и не вспоминаю о ней, Киано. Я люблю свою жену. И я самый счастливый человек на свете.

«Скажем, почти счастливый», – мысленно добавил он.

Вечером Киано устроил в честь Люка небольшую вечеринку, пригласив нескольких своих родственников. Ничего особенного, самое обычное луау перед домом, прямо на берегу океана. Они как раз начали резать традиционно приготовленную свинину, когда земля содрогнулась от первых толчков. Затем до их ушей долетел низкий рокот, и южная сторона неба налилась багровой желтизной, как будто солнце решило поменять место восхода.

– Все-таки началось, – со стоическим выражением лица сказал Киано. – Завтра утром мы отправимся туда, и ты увидишь незабываемое зрелище.

Люк не смог скрыть опасений:

– А тем, кто там живет, ничего не грозит?

Киано рассмеялся.

– В большинстве стран люди бегут от извержения. Но здесь, на Гавайях, более отважные люди. Нет более величественного зрелища, чем извержение Мауна-Лоа или Килауэа. С приличного расстояния, конечно. – Он успокаивающе улыбнулся: – За Андрию можешь не волноваться. С ней все будет в порядке.

– Значит, говоришь, завтра утром? Смотрю, ты не особенно торопишься туда.

– Настоящее извержение нашей старушки начинается из старого бокового кратера Мокуавеовео, а лава доходит туда лишь на второй или третий день.

Всю ночь остров сотрясался от приступов гнева Мауна-Лоа. Небо не переставало полыхать багровым заревом.

Поднялись они на рассвете. Облачившись в штаны из грубой толстой ткани, рубашки алоа и нахлобучив широкополые шляпы, приятели оседлали двух лошадей с фермы Киано и отправились к Мауна-Лоа.

В течение двух дней пути и особенно во время ночевки на высоком холме они ясно видели черный силуэт плоской вершины, изрыгавшей столбы дыма и огня. Наконец они добрались до места назначения.

Сотни любителей природного явления успели оказаться здесь раньше и с удобного и безопасного расстояния любовались огненным фейерверком, вырывающимся из раскаленного кратера.

– Вон там, посмотри, новый разлом. – Киано показал Люку на вылетающие из свежей трещины фонтаны лавы. – Вот откуда огненные вспышки, что мы видели вчера.

Ближе к вечеру группа американских геологов, примчавшихся к вулкану после первых подземных толчков, начала торопливо укладывать свои приборы и инструменты.

– Думаю, очень скоро произойдет боковой разрыв самой горы, – объяснил спешку руководитель экспедиции профессор Вагнер. – Мой богатый опыт подсказывает, что потоки лавы устремятся в северо-западном и юго-западном направлениях. Основной поток скорее всего будет направлен на северо-запад.

– Я весьма уважаю мнение господина профессора и поэтому полагаю, что пора уходить как можно дальше от горы, хотя мы и находимся на ее восточной стороне, – сказал Киано. – Когда лава прорвется, она ринется вперед со скоростью двадцать пять миль в час. Растекается она быстро и очень широко, застывает только у основания горы. Лавовый поток может разделиться, и тогда посреди расплавленного камня остаются островки нетронутой земли. Мы такие места называем кипука.

Люк озабоченно нахмурился:

– Выходит, если профессор прав и выбросы лавы пойдут по северо-западному склону, создается угроза плантациям Каллагана?

Киано бросил на друга угрюмый взгляд:

– Боюсь, что очень реальная. Его самые лучшие плантации сахарного тростника находятся как раз напротив северо-западного склона.

– Но ты же сам говорил, что всех заранее предупредят, если лава потечет к плантациям?

Киано чуть замялся, и Люк почувствовал, что он не очень хочет отвечать на этот вопрос.

– Киано, ты что-то не договариваешь. Им что, грозит опасность?

– Да нет, просто Калеб Каллаган – человек большой отваги. И еще он ужасно упрям. Он ожидал, что может произойти сильное извержение, и поэтому огородил плантации высокой и толстой каменной стеной.

– Боже, да он просто спятил! Каким образом стена остановит реку пылающей лавы?

– Так делали в других странах. Правда, все зависит от силы извержения.

– Из твоих слов следует, если я все правильно понял, что мой отец останется на своих плантациях и, как легендарный король Кнуд, будет насмерть биться с лавой. А можно сказать и лучше: как настоящий капитан, пойдет ко дну со своим кораблем?

– Очень даже возможно.

– И можешь быть уверен: Андрия будет рядом с ним. У нее столько же смелости и безрассудства, сколько и у него.

Киано промолчал.

– Пошли, Киано! По коням!

– Куда ты собрался?

– На плантации моего отца, куда же еще?

Глава 7

Калеб Каллаган стоял наверху своей стены и вызывающе смотрел на дышащую огнем вершину Мауна-Лоа. Огненный столб поднимался все выше и выше в небо, скрытое от глаз черным дымом и пеплом.

Мимо плантации к побережью тянулись жители соседних деревень, сгибаясь под тяжестью домашнего скарба.

У берега покачивались на волнах плавучие средства всех видов и размеров: парусные лодки, ялики, катамараны, яхты – среди которых одна принадлежала Каллагану. Мало кто верил, что лава докатится до берега, но все полагали, что лучше остаться в живых, чем быть оплаканным.

В богатом особняке Каллагана – почти точной копии его дома в Сан-Франциско – Андрия и Дэвид занимались упаковкой самого ценного: картин, скульптур, гобеленов, золотых и серебряных вещей.

– Просто на всякий случай, – распорядился железным голосом Калеб.

Слуги складывали вещи на повозки и накрывали сложенной в несколько слоев мокрой парусиной, чтобы защитить от летевших из кратера горячего пепла и искр. В разгар всей этой суеты во двор неторопливо въехали двое всадников.

Андрия заметила их и тут же забыла. Соседи и просто незнакомые люди приезжали непрерывно и, переговорив с Калебом, тут же спешили обратно. Всех волновало одно: что делать, когда вулкан в ярости выплеснет море огня и поток лавы устремится вниз по склону?

Когда всадники подъехали совсем близко, девушка подняла глаза и застыла. Схватившись рукой за горло, она обессиленно прислонилась к белой колонне у входа в дом.

Люк спрыгнул с лошади, поднялся по ступенькам, снял шляпу и улыбнулся. Улыбка вышла кривой и натянутой.

– Андрия, я… – Все слова, имевшие хоть какое-то отношение к их общему прошлому, были сейчас неуместны. И поэтому он не мудрствуя лукаво предложил: – Мы приехали помочь. Скажи, что нужно делать.

Андрия перевела дыхание и с большим трудом сглотнула комок в горле.

– Люк… ты молодец. Ведь ты всегда был… – Она запнулась, чтобы избежать тех слов, которых и он не захотел произносить.

– Где отец?

– На юго-западной меже… у своей стены. – В ее голосе прозвучала едва заметная насмешка. Она повернулась к Киано: – Я так рада снова встретиться с тобой, Киано. Твой кузен Дэвид здесь, с нами. А вот и он!

Дэвид Калакауа, пошатываясь, вышел из парадной двери, таща громадную кипу книг в кожаных переплетах.

– Давай я тебе помогу, – подскочил к нему Киано.

Дэвид даже опешил от неожиданности.

– Киано! Что ты здесь делаешь? – И он охотно передал молодому человеку часть своей ноши.

– То же, что и ты, кузен. Хочу вступить в битву с самой Пеле, как сделала когда-то принцесса Капиолани.

Дэвид усмехнулся:

– Боюсь, что пригоршня ягод и молитва не смогут на этот раз остановить старушку.

Улыбка сползла с его лица, когда он увидел, что Люк разговаривает с Андрией. Девушка повернулась к нему:

– Дэвид, я хочу представить тебе Люка Каллагана.

Люк уже открыл рот, чтобы поправить ее, но передумал. Тайна его теперь раскрыта, так что какая разница.

– Значит, вы и есть Люк Каллаган? – мягко сказал Дэвид.

Люк протянул ему руку:

– Рад знакомству. Я много слышал о вас.

– А я о вас. – Дэвид покачал головой. – Не обижайтесь, но я не могу ответить на ваше рукопожатие. Обе руки заняты.

– Какие пустяки!

– Друзья, давайте закончим обмен любезностями, – вмешался Киано. – Мы же не на званом вечере. С минуты на минуту на остров может обрушиться страшное бедствие.

– Киано, тогда оставайся и помоги здесь, – сказал Люк, вскакивая в седло. – А я поеду к отцу. Увидимся позже.

– Смотри, чтобы не оказалось совсем поздно! – крикнула ему вслед Андрия. – Уговори Калеба вернуться, пока это еще можно сделать. Нам надо уходить к океану, и чем раньше, тем лучше.

Не доезжая ярдов сто до стены, Люк спешился и привязал лошадь к дереву. Коренастая фигура отца четко выделялась на фоне потемневшего неба. Калеб казался таким же твердым, как и камень, на котором он стоял. Впереди возвышался пышущий огнем купол Мауна-Лоа. Он казался плодом безумного воображения или болезненной фантазии. Казалось, что это – живое, огнедышащее существо, сотрясающееся в конвульсиях и готовое к самосожжению. Оглушительные раскаты грома сотрясали воздух, а над вершиной то и дело прочерчивали небо огромные молнии.

Люк решительно зашагал к стене. Он не прошел и половины пути, как Калеб обернулся, будто почувствовал.

На лице его появилось изумленное выражение. Он протер глаза, сморгнул и потряс головой.

– Это, должно быть, сон, – пробормотал он.

– Это отнюдь не сон, отец. Это я, Люк. Воскрес из мертвых. – Он хитро прищурился: – Ты же думал, что меня нет в живых, верно?

Калеб ответил таким же хитрым прищуром:

– Сынок, по-настоящему я никогда не верил в твою смерть.

– Но ты же не ждал, что я окажусь здесь, на Гавайях?

Калеб начал было возражать, но потом пожал плечами:

– Я никогда… Да какого черта! Земля молвой полнится. Острова-то – всего ничего.

– А откуда молва пришла? От Джона Йе? Или от Киано?

– Я же говорил… хотя нет, об этом ты можешь тоже узнать. О том, что ты жив и выращиваешь ананасы на Ланаи, рассказал Андрии сам король Камехамеха.

– Отчего же ты не стал меня разыскивать?

– Отчего же ты не стал разыскивать нас? – с каменным лицом ответил вопросом Калеб.

Люк презрительно скривил рот:

– Мне была невыносима мысль, что моя Андрия стала твоей женой!

– Какой же ты болван! Мне пришлось записать ее моей женой, чтобы девушка смогла попасть на Гавайи! Я люблю Андрию, это чистая правда. Но только как дочь, и не более того!

Люк примирительно выставил перед собой ладони:

– Теперь это уже не важно. Пришло и ушло. Я женился на замечательной женщине.

– Чтобы досадить Андрии?

– Нет, я люблю Лейлани.

– Не так, как ты любишь Андрию и как она любит тебя. Ты причинил ей много горя, мальчик.

– Я давно уже не мальчик, отец.

– Я знаю. Извини, Люк, – не стал спорить Калеб, – вообще-то мы оба хороши: стоим, заговариваем друг другу зубы, а мир в любую секунду может провалиться в преисподнюю.

Как бы в подтверждение его слов земля снова содрогнулась. На этот раз толчки были такие сильные, что они оба едва удержались на ногах.

– Началось! – воскликнул Калеб и упал на колени, чтобы подземные удары не сбили его с ног.

Потеряв дар речи, отец и сын смотрели на беснующуюся Мауна-Лоа. Внезапно в горе открылась гигантская огненная трещина. Последовал взрыв такой силы, что старший Каллаган слетел со стены на землю. К счастью, упал он на кучу листьев и не расшибся. Застыв от ужаса, Люк и Калеб смотрели, как из зияющей раны вылетают громадные огненные шары и струи черного дыма. Сияние стало нестерпимо ярким, и река лавы – кровь богини, по местному поверью, – с ревом устремилась вниз по склону, сразу разлившись не меньше чем на милю в ширину. Текла она со скоростью океанской приливной волны, но спустившись ниже, немного замедлилась.

На своем пути лава испепеляла все: плантации сахарного тростника и кофе, коровники, дома. Маленькие деревеньки сначала возносились на гребень огненной волны, чтобы в следующий миг исчезнуть в вырвавшемся на свободу подземном огне.

Калеб и Люк с трудом поднялись на ноги.

– Надо скорее уходить отсюда! – крикнул Люк. – Лава катится прямо на нас!

– Ни за что! – упрямо огрызнулся его отец. – Моя стена задержит ее.

– Ты рехнулся! – заорал Люк, стараясь перекричать оглушительный треск и рев несущего смерть огненного потока. – Пошли, будь же благоразумен!

Он взял отца за руку и потянул его по направлению к дому. Калеб злобно вырвал руку.

– Я не нуждаюсь в непрошеных советчиках!

– Ты всегда был упрям, как баран, и, вижу, за эти годы ничуть не изменился!

– Не смей так разговаривать с отцом, ты, наглое ничтожество! – взревел Калеб и в ярости бросился на Люка, метя пудовым кулаком ему в голову.

Люк уклонился от удара и в ответ изо всей силы саданул Калеба в живот. Ему показалось, что он разбил руку о железную стену, но отец взвыл и отшатнулся назад.

Однако тут же пришел в себя и на этот раз не промахнулся. Удар в левое плечо едва не отправил Люка на землю, и он даже присел от нестерпимой боли. Устояв на ногах, он начал кружить вокруг своего противника, не подпуская его достаточно близко и увертываясь от отцовских наскоков. Калеб несся вперед, как взбесившийся бык. Левая рука Люка без устали прохаживалась по лицу Калеба, и вскоре у того из разбитого носа потекла кровь. Левый глаз начал заплывать огромным кровоподтеком. Дыхание со свистом вырывалось из его легких.

– Негодяй! – прохрипел он. – Могу сказать только одно – с тех пор, как мы последний раз виделись, ты стал мужчиной.

Люку показалось, что в голосе отца прозвучала неподдельная гордость. Он подавил довольную улыбку и пропустил удар в голову. Ноги у него подогнулись, и все поплыло перед глазами. Он тяжело опустился на землю.

Отец со стиснутыми кулаками встал над ним, в любой момент готовый продолжить драку.

– Ну что, хватит с тебя?

– Черта с два! – процедил Люк, с трудом поднимаясь на ноги.

Он предусмотрительно отступил назад, твердо решив не дать втянуть себя в обмен ударами, где ему явно ничего не светило. Калеб был тяжелее и сильнее его, да и кулаки у него были побольше. Люк снова начал кружить вокруг отца, безжалостно обрабатывая его лицо своей неутомимой левой. А потом, уловив момент, пустил в ход и правую. Дважды он едва не сбивал отца с ног и наконец, нанеся сначала короткий боковой удар левой, а потом прямой правой в голову, заставил Калеба плюхнуться на четвереньки.

– Ну что, хватит с тебя? – злорадно поинтересовался Люк.

Калеб помотал головой и просипел:

– Я лучше умру. – С трудом встав на ноги, он опять выставил перед собой кулаки.

Люк запаниковал. Старый упрямец сказал правду. Калеб Каллаган скорее умрет, но не даст взять над собой верх.

В этот момент к ним подбежали Киано и Дэвид.

– Вы что, совсем спятили? – воскликнул принц.

Они вклинились между дерущимися и оттащили их друг от друга. Оба бойца не особенно и противились.

– У нас сегодня есть только один враг, – сурово сказал Киано. – Пеле. Вот с кем мы будем биться не на жизнь, а на смерть. Смотрите, лава уже на полпути сюда.

– Моя стена отклонит ее в сторону, – невнятно пробурчал Калеб, осторожно прижимая банановый лист к расквашенному носу.

– Против этой силы ничто не устоит! – возразил Дэвид.

Калеб отер лицо другим листом.

– С первых дней моего приезда сюда я очень подробно изучал, как поступают в других местах в таких случаях – на Везувии, Этне. Делают там вот что. Чем дальше растекается лава, тем толще становится на ней корка, и получается так, что она начинает течь по руслу из вулканического шлака. Лава практически течет по этакой гигантской трубе, которая не дает огненному потоку остыть, и он может без проблем течь еще мили и мили.

Люк начал понимать, что задумал Калеб, и восхитился отваге своего родителя.

– А если в этих шлаковых стенках проломить дыру, лава потечет в другом направлении?

– Именно! Мало того, она потечет медленнее и будет быстрее остывать.

– Такое кому-нибудь удавалось проделать? – спросил пораженный принц.

– Еще бы! В тысяча шестьсот шестьдесят девятом году барон Папалардо отвел лаву от Катаньи на Сицилии. Ладно. Давайте вернемся в дом, соберем людей и вооружим всех крючьями, ломами и кузнечными молотами.

Им удалось набрать десять человек, выразивших готовность вскарабкаться на склон вулкана и попытаться пустить реку расплавленного камня в обход. Все облачились в плотную одежду, шляпы, перчатки; рты и носы завязали платками. Вся одежда была обильно смочена водой. Когда смельчаки прошли около полумили вверх вдоль огненного потока, Калеб показал, что здесь они и попробуют совершить невозможное. В этом месте поток лавы расширялся, и шлаковые стены громоздились все выше и выше под немыслимым напором лавы и газов.

По черной поверхности уже змеились трещины, и людям приходилось то и дело отпрыгивать в сторону, чтобы не угодить под растекавшиеся в разные стороны огненные ручейки лавы. Красные и синие языки пламени лизали им ноги, и от этого кожа начинала немилосердно зудеть. Чем ближе они подходили к основному потоку, тем нестерпимее становился жар.

– Все нужно сделать очень быстро и аккуратно. И самое главное – до того, как поток пробьет стенку, все должны успеть подняться как можно выше по склону, – распорядился Калеб. – Ну, ребята, вперед и дружно поработаем кирками и ломами, всем, что вы с собой прихватили!

Отвлекаться нельзя было ни на секунду. Люк с силой вогнал кирку в щель, из которой тонкой струйкой сочилась лава. Быстро расширил проделанную брешь, и на него под немыслимым напором хлынул огненный поток. От жара затрещали волосы на голове, и в какой-то момент Люк уже решил, что погиб. Но в последний миг он успел отпрыгнуть в сторону и отчаянно полез вверх по склону. Следом за ним спешили Киано, Дэвид, Калеб и все остальные.

С безопасного расстояния они наблюдали за плодами своих усилий. В шлаковой стене было пробито несколько дыр – вроде той, что проделал Люк. Из всех изливались огненные ручьи. И наконец произошел главный прорыв. Все ручьи слились в один, и он раскаленным языком устремился в сторону от основного потока.

Незамедлительно раздался оглушительный треск, и шлаковый пласт разошелся еще шире, открывая путь лаве на северо-запад. Калеб сорвал с головы шляпу и со всей силы ударил ею по бедру.

– Парни, мы это сделали! Смотрите! Лава теряет силу!

Со всех сторон неслись ликующие крики. И тут кусок стены длиной не менее пятидесяти футов с оглушительным раскатом разлетелся в пыль. Водопад жидкого огня с ревом устремился в открывшееся пространство, разбрасывая далеко вокруг каскад слепящих искр.

– Давайте поднимемся повыше, чтобы посмотреть, что делается впереди! – крикнул Каллаган.

С обрыва была прекрасно видна стена, лежащая за ней плантация и приближающийся алый язык лавового потока. Сразу было заметно, что течет лава медленнее и ее не так много, как вначале. По мере того как разрыв, сделанный ими в шлаке, расширялся, боковой поток лавовой реки со всевозраставшей скоростью устремлялся туда.

– Теперь все, что несется на нас, должно быстро затвердеть, – предположил Калеб. – Основная масса ведь оттекает в сторону.

В напряженной тишине они стояли и смотрели, как огненная река все ближе и ближе подползала к стене. Наконец она уткнулась в ее основание и начала медленно подниматься. Сначала на фут. Потом на два. Потом на три…

– Да остановись же, скотина! – выкрикнул Калеб и погрозил сжатым кулаком в направлении стены.

– Не говорите так, Пеле может рассердиться, – строго предостерег его Дэвид.

Калеб бросил на него яростный взгляд, но замолчал.

На высоте около пяти футов подъем лавы так замедлился, что стал едва заметен. Но расстояние между раскаленной коркой и верхним краем стены продолжало неумолимо уменьшаться.

Калеб крепко выругался про себя.

Огненную реку и плантацию отделяло только шесть дюймов каменной стены Калеба.

– Мне кажется… – начал было Люк и замолчал, боясь сглазить.

Прошло пять минут, потом десять, потом пятнадцать. Разрыв оставался неизменным, а ослепительные огненные завитки на поверхности лавы начали тускнеть, а потом и потемнели. Корка явно остывала.

Калеб Каллаган, сияя от облегчения и радости, обошел всех и каждому с чувством благодарности пожал руку.

– Я хочу поблагодарить вас всех за помощь, поддержку и смелость. Черт возьми! Рисковал-то имуществом только один я. Все остальные рисковали жизнью, ничего не ожидая в награду.

– Добрые дела вершатся не ради награды, – возразил Дэвид Калакауа. – Все мы с этих островов, все мы братья и крепко держимся за руки.

Люк поскреб свой заросший щетиной подбородок и напомнил:

– Осталось решить только одно. Каким образом мы вернемся обратно к дому, где нас ждут Андрия и все остальные? Перейти эту лаву сейчас просто невозможно.

Новый поток, которому они сами положили начало, только ширился и неумолимо двигался вперед.

– Мы просто пойдем вместе с ним вниз по склону и подождем, когда он остановится. Потом обойдем его и вернемся обратно, – предложил Киано.

И они дружно зашагали вниз, держась тем не менее подальше от раскаленной реки.

Глава 8

Масса маленьких гребных шлюпок и катамаранов перевозили беженцев из мест, где их жизни угрожала быстро распространявшаяся лава, на стоявшие на рейде большие спасательные суда.

– Сначала женщины и дети! – Андрия умело и уверенно руководила людьми.

Многие гавайцы с большой неохотой покидали обжитые места, не без оснований утверждая, что вулканическая лава в последний раз добиралась до океана во время извержения вулкана Хуалалаи в 1801 году. Но когда страшной силы подземный удар буквально сбил с ног всех находившихся на берегу, и на боку Мауна-Лоа образовалась кроваво-красная огненная рана, сомневающиеся вмиг прозрели. Поднялись паника и сутолока. Все старались попасть в лодки, и дело кончилось тем, что несколько суденышек перевернулось. Многие просто бросались в волны и добирались до кораблей вплавь.

Наконец на берегу осталась лишь горстка людей и среди них Андрия и Ли. Обе женщины заканчивали рассаживать людей в широкую шлюпку и катамаран, когда из леса на холме выскочил полуголый мужчина и с криком помчался вниз, на берег.

– Она идет! Идет лава! – во всю силу легких вопил он. – Как река прямо из ада! Спасайтесь! Скорее! Она течет прямо сюда!

Ловя воздух широко раскрытым ртом, он повалился на дно шлюпки, где находились Андрия, Ли и еще десять человек.

– Весла на воду! – рявкнул шкипер, и шлюпка медленно отвалила от берега. Матросы отчаянно заработали веслами.

Они были уже на полпути к кораблям, когда у выскочившего из леса мужчины лицо перекосилось от страха, и он указал в сторону берега трясущимся пальцем.

– Вот она! Господи, спаси и сохрани! – И он принялся истово креститься. Сидевшие в лодке христиане тоже испуганно перекрестились.

Все с ужасом смотрели, как широкая полоса лавы подмяла под себя вспыхнувший лес и, перевалив через холмы, устремилась к берегу. Мгновение – и огненный водопад тяжело обрушился в плескавшийся внизу океан.

Все, что за этим последовало, Андрия запомнила навсегда. Теперь до конца своих дней она будет видеть эти жуткие картины: гигантские столбы пара и кипящей воды с оглушительным шипением взлетают вокруг их шлюпки высоко в небо; от немыслимого жара песок на берегу спекается в стеклянистую массу; жуткий визг ураганного ветра, родившегося в схватке между раскаленной лавой и холодной водой…

Только сообразительность и опыт шкипера спасли их шлюпку от неминуемой гибели. На поверхности океана внезапно возник огромный водоворот, едва не всосавший суденышко в свою бездонную воронку.

Прошло несколько минут, и океан превратился в гигантский булькающий, кипящий котел. Клубы пара застлали небо. Из воды начала выбрасываться рыба. Некоторые тушки залетали в шлюпку, уже целиком сваренные.

А потом начался сущий ад. Лава безостановочно текла в океан, и ветер словно с цепи сорвался. Море гигантской волной отхлынуло от берега, оголив песчаное дно. «Наверное, так Красное море расступилось перед Моисеем», – мелькнуло в голове Андрии.

Шлюпка и катамаран мчались теперь на гребне кипящей воды. Три другие лодки, которые отплыли чуть раньше, постигла ужасная судьба. Когда начался этот апокалипсис, они были совсем близко от спасательного судна. Люди уже тянули руки, чтобы схватиться за спущенные с борта веревки. И вдруг налетевшая стена воды закрутила лодки, как щепки, и с размаху разбила о борт корабля. Сидевшие в лодках люди полетели в разные стороны, как тряпичные куклы, и упали в кипящие океанские воды, встретив там ужасную смерть. Дикие вопли несчастных показались Андрии криками погибших душ в аду. Не выдержав, девушка прикрыла одной рукой глаза, а другой изо всех сил вцепилась в стальное кольцо, привинченное к борту шлюпки, чтобы не повторить судьбу погибших.

Внезапно отхлынувшая от берега вода вновь изменила направление и устремилась обратно к берегу вместе со шлюпкой. Их внесло почти на пятьсот футов в глубину острова, чуть ли не до основания холмов, потом вода вновь отхлынула и потащила их обратно. Море понемногу успокаивалось. Снова заработали весла, и шкипер, сжав румпель, наконец направил их суденышко к ближайшему кораблю. Катамарану повезло гораздо меньше. Его всосал страшный водоворот, и все пассажиры погибли, сваренные заживо.

Сидящие в шлюпке люди тряслись от ужаса, у них не осталось сил, чтобы вскарабкаться на борт. Пришлось спускать веревки, чтобы можно было втащить всех наверх. Оказавшись на палубе, пассажиры шлюпки так и замерли неподвижно, уставившись остекленевшими глазами в затянутое дымом и пеплом небо. А корабль направился к южному побережью Каилуа, унося тех, кто чудом вырвался из беспощадных объятий богини Пеле.

В королевском дворце на дружеский ужин собрался весьма узкий круг лиц. Род короля Камехамехи и семейство Каллаган, да еще несколько чиновников правительства. Форма одежды на этот раз была свободной.

Король Камехамеха сидел во главе стола. Вполне понятно, что главной темой беседы было извержение Мауна-Лоа.

– Геологи говорят, что лава может течь неделями, даже месяцами, если основной поток уйдет под воду, – сообщил всем министр иностранных дел.

– Что сейчас известно о количестве погибших? – требовательно спросил Люк.

– Официальных сведений пока нет, – с бесстрастным лицом ответил верховный судья.

– Но это просто смешно! – горячо воскликнула Андрия. – Об этом знаем мы! Мы там были!

– Списки погибших составляются только тогда, когда погибают хаоле – белые, – объяснил Дэвид.

Услышав в его голосе раздражение, Калеб Каллаган бросил на принца возмущенный взгляд.

– На моей плантации не погибли ни один канак, ни одна вахини! – безапелляционно заявил он.

– Вы действительно составляете списки всех своих работников, мистер Каллаган? – с обезоруживающей вежливостью поинтересовался Киано.

– Мои десятники знают по имени каждого мужчину и каждую женщину, которые на меня работают! – вспыхнул Калеб.

– А если один или два канака пропадут, вы на самом деле верите, что десятники вам об этом скажут? Да они просто будут прикарманивать заработок этих бедняг, а остальных заставят работать в два раза больше, чтобы ничего не раскрылось.

– Только не у меня! – упрямо продолжал стоять на своем Калеб.

– А как у вас на плантации, молодой мистер Каллаган? – Король счел благоразумным сменить тему. – Насколько я понимаю, вы быстро становитесь ананасовым королем Гавайских островов.

– Это преувеличение, ваше величество, – возразил Люк. – Но положение дел меня радует. Сейчас намного лучше, чем когда мы только-только затевали это предприятие.

– А как себя чувствует мистер Макинтайр? – поинтересовался Киано.

– У него опять приступ ревматизма, но тут уж ничего не поделаешь. Как-никак, ему уже далеко за шестьдесят. – Люк улыбнулся. – Правда, он сам толком не знает, насколько далеко. Для своих лет наш шотландец – просто молодец.

К досаде короля, разговор зашел о присоединении Гавайев к Соединенным Штатам. То, что он откровенно не симпатизировал Америке, давно уже ни для кого не было секретом. Но сейчас ему вовсе не хотелось омрачать праздничную атмосферу вечера политическими спорами.

Калеб Каллаган не менее твердо стоял за присоединение и был весьма влиятельной фигурой в деловых кругах. Богатые белые плантаторы и торговцы убеждали правительство принять новую конституцию, намного более либеральную, чем нынешняя. Со своей стороны король призывал к принятию менее демократической конституции, которая восстановила бы монархию во всей былой силе и славе и сохранила бы в неприкосновенности традиционную гавайскую культуру. Если король преуспеет в своих усилиях, стремлению белых превратить Гавайи в еще один американский штат будет нанесен сокрушительный удар. Присоединение к Соединенным Штатам – со всеми обещанными тарифными и налоговыми выгодами экспортерам сахарного тростника – надолго отойдет в туманное будущее.

– А разве нельзя достичь компромисса? Например, в обмен на некоторые уступки с нашей стороны Соединенные Штаты могли бы пойти на отказ от высоких пошлин на наш сахар? – сделал предположение принц Дэвид.

– Какие это уступки? – требовательно спросил король.

– Кажется, я знаю, что имеет в виду Дэвид, – сказал Джон Йе. – Впервые в истории Соединенные Штаты обладают таким сильным влиянием на Востоке. Распространение американского влияния в этой части света требует увеличения их тихоокеанского флота. Наполеон говорил, что сила армии зависит от ее желудка. Переиначив его слова, можно сказать, что флот живет благодаря питьевой воде и горючему. Гавайские острова дают уникальную возможность связать Америку с Китаем.

– Никогда! – сдержав раздражение, возразил король. – Предать суверенитет Гавайев, разрешив американцам устроить морские базы на нашей территории?! И слышать об этом не желаю!

– Дядя, речь не идет о настоящем компромиссе! – воскликнул принц. – Но чтобы наша целомудренная и идиллическая родина достигла своего совершеннолетия, ей как воздух необходима практичность. Надо разбавить наш идеализм доброй порцией реализма, если мы хотим занять достойное место в современном промышленном мире.

– Отлично сказано, принц Дэвид! – отозвался Джон Йе. – Поэтому я не вижу убедительной причины для отказа от заключения двустороннего договора с Соединенными Штатами.

– Браво! – восхитился Калеб. – Если такое случится, национальный доход этих островов удвоится! Да нет, чего там – утроится! Ей-богу! Вы знаете, что я сделаю? Я, пожалуй, съезжу на несколько дней на материк. В Вашингтоне у меня много друзей. Один из них – вице-президент Джонни Брекинридж. Хочу проверить, что можно сделать, чтобы шар покатился в нашу лузу.

– Я полагаю, что мы уже давно надоели нашим дамам, – вмешался заметно встревоженный король. – Дэвид, у меня сложилось впечатление, что принцесса Капиолани собиралась почтить наш ужин своим вниманием?

– Она занемогла и приносит свои глубокие извинения, ваше величество, – бесстрастным тоном ответил Дэвид.

На самом деле внезапный недуг принцессы был связан с присутствием на ужине Андрии. С детских лет благодаря усилиям своих родителей принцесса была убеждена, что ее обручение с принцем Дэвидом Калакауа – дело решенное. Королевская семья дала свое благословение на этот союз. Сам Дэвид Калакауа чувствовал глубокую и искреннюю симпатию к прелестной Капиолани и был бы более чем рад жениться на ней. Но потом в его жизнь вошла Андрия…

После ужина король со своими министрами, Калеб Каллаган и несколько избранных гостей удалились в королевскую библиотеку, где их ждали кофе, бренди и сигары.

Люк, Киано, Дэвид, Джон, Андрия и Лилиуокалани отправились побродить по берегу. В небе висела огромная полная луна. Песок и океан купались в ее серебристом сиянии.

В ночном воздухе разносились частая дробь барабанов и пронзительное хныканье носовых флейт. Вдалеке, словно рой светляков, замелькали факелы.

– Там очередное пиршество? – спросил Люк.

– Нет, пир давно закончился. Начинается танец хула. Может быть, сходим туда и немного посмотрим? – предложил Дэвид.

– С большим удовольствием! – обрадовалась Андрия. – Наверное, этим танцем я никогда не устану восхищаться.

Идти пришлось довольно далеко, и очень скоро женщины сняли обувь и подобрали повыше свои длинные юбки, чтобы те не путались под ногами.

Люк поймал себя на том, что все время украдкой поглядывает на Андрию. Ее слегка заостренные высокие груди при каждом шаге четко обрисовывались под платьем. Они стали немного больше с тех пор, как он первый и последний раз ласкал их в тот незабываемый волшебный день на склоне холма за мормонской миссией. У него даже начало покалывать кончики пальцев, когда он вспомнил, какой нежной и бархатистой была у нее кожа. Лунный свет не только подчеркнул земную красоту Андрии, но и делал ее похожей на богиню. Длинные стройные ноги девушки двигались легко и грациозно, тугие гладкие икры приковывали взгляд, а ягодицы чувственно покачивались при каждом волнообразном движении бедер.

Юноши и девушки сидели внутри круга из воткнутых прямо в песок факелов и дружно хлопали в ладоши в такт барабанному бою. Гости принца Дэвида остановились как раз на границе светового круга, чтобы не привлекать к себе внимания и не мешать танцующим – трем гибким юным девушкам, чьи округлые груди блестели в свете факелов.

– Более сорока лет миссионеры пытались запретить наготу, но наше врожденное чувство природной невинности по-прежнему берет верх. Тело дано человеку, чтобы восхищаться красотой и радоваться, а не для того, чтобы сгорать от стыда. Ведь вы же не будете заматывать в бесформенные тряпки прекрасную вазу или статую, чтобы скрыть их красоту, правда? – вполголоса сказал Киано.

Люку доводилось замечать, что когда на таких развлечениях присутствовали белые, одеяния танцующих и их движения были намного сдержаннее. Сейчас присутствовали одни местные.

Когда танец кончился, принц Дэвид сказал, что теперь и они могут присоединиться к празднеству.

– Хозяин праздника – Коно, мой друг. Идемте, я вас с ним познакомлю.

Коно оказался широкоплечим мускулистым мужчиной, чертами лица очень похожим на американского индейца, одетым в нечто похожее на тогу. Он тепло поздоровался с новоприбывшими.

– Что будете пить? Кава, околохао… есть и шотландское виски. Кто что желает.

– Праздничные танцы уже закончились? – поинтересовался Дэвид, после того как все они выбрали себе питье и свободно расселись вокруг.

Коно помолчал, и на губах его заиграла таинственная улыбка. Он бросил взгляд в сторону Андрии и принцессы Лилиуокалани, которые были увлечены оживленной беседой. Потом, понизив голос, ответил:

– Нет, празднества еще не закончены, друг. Но я далеко не уверен, что твою сестру и Андрию не повергнет в смущение следующий танец.

Дэвид заулыбался:

– Неужто ты говоришь о древних полинезийских и таитянских любовных танцах?

– Именно о них. Ты же понимаешь, что участие в них – необходимое условие для тех, кто присутствует на торжестве.

– Я сейчас вернусь, только узнаю, что решат наши леди.

Дэвид подошел к девушкам и объяснил, что им предстоит.

– Конечно, сейчас танец стал лишь данью традиции, если хотите, представлением. Раньше пары на самом деле соединялись и удалялись в хижину к женщине, чтобы довести до конца брачный союз. Теперь танец до этого не доводит. – Принц улыбнулся. – Правда, все еще находятся горячие головы, которые предпочитают строго следовать традициям и играют до победного конца. Мы присоединимся к танцу или вы желаете вернуться во дворец?

Андрия захлопала в ладоши:

– Веселиться так веселиться! Я с удовольствием! А ты, Лили?

– Любовный танец! Пропускать такое я не собираюсь!

– Вам надо сменить наряд, – посоветовал принц.

Невеста Коно отвела девушек в хижину, что стояла чуть выше по берегу, и они облачились в юбочки из травы и прикрыли грудь цветочными гирляндами.

– Чувствую себя самой настоящей распутницей! – воскликнула Андрия, глядя в напольное зеркало.

Невеста Коно рассмеялась:

– Так и нужно себя чувствовать перед любовным танцем! Дерзкой и распутной.

– Если бы дядя Алекс сейчас меня увидел, с ним точно приключился бы удар! – хихикнула Лили.

Девушки вернулись на берег, и танец начался. Мужчины и женщины выстроились в два ряда, лицом друг к другу. Песок у них под ногами чуть ли не по щиколотку был усыпан пахучими травами и экзотическими цветами. По знаку хозяина музыканты кончиками пальцев начали едва слышно отбивать неторопливый ритм на высоких, обтянутых кожей барабанах. Вскоре они заиграли чуть громче и быстрее, потом еще громче и еще быстрее. Вступили носовые флейты, и все музыканты затянули древнюю, как плещущий совсем рядом океан, песню.

Во всем этом было такое откровенное дикарство, какого Андрии ни разу до этого не доводилось видеть, хотя она и была свидетельницей множества танцев и ритуалов с тех пор, как приехала на Гавайи. Танец просто околдовывал своей чувственностью и первобытностью. Она зябко вздрогнула, когда по ее голой спине скользнула холодящая струйка пота. Сердце Андрии колотилось со страшной силой, и девушка учащенно дышала.

Она вдруг с удивлением обнаружила, что самозабвенно танцует вместе со всеми. Казалось, тело ее обрело самостоятельную жизнь и начало двигаться само по себе. Руки, ноги, бедра, плечи, кисти – все двигалось, помимо ее воли, подчиняясь ритму танца. Рокот барабанов, в который вплетались резкие звуки флейт, буквально гипнотизировал Андрию.

Полузакрытыми глазами она пристально смотрела на стоявшую перед ней шеренгу мужчин. Внизу живота шевельнулось и начало расти желание. От крепких, гибких, мускулистых мужских тел трудно было отвести взгляд. Особенно когда они извивались от макушки до пяток в откровенно чувственных судорогах танца. Взгляд Андрии задержался на Люке. Его красивое тело было почти таким же бронзовым от загара, как и у всех остальных.

Господи! Воспоминания нахлынули с неистовой силой. Она вспомнила нежное таинство их близости, когда она ласково прикасалась кончиками пальцев к его коже. И как тело ее все никак не могло насытиться его ласками, и как твердели соски под его поцелуями, и как нетерпеливо дрожащие бедра ждали, когда рука любимого скользнет по ее животу вниз, к лону, чтобы радостно раскрыться навстречу. Андрия зажмурилась и закусила губы, чтобы удержать готовый вырваться крик неразделенной любви. Так волчица воет на луну, изливая свою тоску по утраченному возлюбленному.

Все внезапно утратило реальность. Страсть, спавшая глубоким сном под тонким слоем привнесенной цивилизации, вырвалась на свободу и теперь правила бал. Женщины, волнообразно вращая бедрами и соблазнительно покачивая ягодицами, направились по ковру из цветов к мужчинам. Они танцевали перед стоящими в ряд мужчинами, выбирая себе партнера, ни разу не сбившись с чувственного ритма танца. Затем мужчины закружились вокруг танцовщиц и выстроились в линию за их спинами. Потом опять наступила очередь женщин.

Но на этот раз движения танцующих были медленными и имели вполне определенную цель. Одна из девушек встала перед своим избранником и шагнула назад, на ковер из цветов. На губах ее играла откровенная улыбка, когда она медленно сбросила с себя травяную юбку и гирлянду из цветов, прикрывающую грудь. Обнаженная, она шагнула вперед и надела на шею юноши только что снятую гирлянду. Молча, взявшись за руки, они шагнули за круг света и затерялись в темноте.

Снова и снова повторялся танец, и с каждым разом ряды танцующих редели. Андрия с трудом осознала, что стоит прямо перед Люком и на ней нет одежды. Его лицо плыло перед ней, словно во сне. Она много раз видела этот сон, и сейчас он опять ей снится. Андрия, охваченная вожделением, шагнула вперед и надела свой венок на шею Люка.

Люк, теряя голову от овладевшего им желания, был бессилен устоять против ее прелести. Как в тумане, он взял Андрию за руку, и они вышли из светового круга, а вслед им смотрел Дэвид Калакауа, несчастный и удрученный.

Они любили друг друга под раскидистыми кронами деревьев на ложе из мха, таком же мягком, как и густая трава на той укромной лужайке, где она отдала ему свою невинность.

Андрия обхватила ладонями лицо любимого и начала нежно целовать его. Потом чуть отстранилась и вгляделась внимательнее.

– Глупо отрицать мою вечную любовь к тебе, любимый!..

– И мою любовь к тебе, родная. Клянусь Господом! Все эти годы я изо всех сил старался забыть тебя и не сумел. – Он горестно покачал головой. – Я чувствую себя последним подлецом, изо дня в день обманывая Лейлани.

Он почувствовал, как она напряглась под ним.

– Да… Твоя жена… Что она за женщина? – Скрыть нотку ревности ей не удалось.

Люк посмотрел ей в глаза и увидел в них два крохотных голубовато-прозрачных отражения луны, что плыла в ночном небе над их головами.

– Она просто замечательная! Вас нужно познакомить. Господи, как это все ужасно!

– Ты, верно, любишь Лейлани, ведь иначе ты бы на ней не женился?

Лицо Люка исказилось от душевной боли.

– Я и люблю ее… – Он нерешительно помолчал. – Но я никогда не любил ее так, как люблю тебя – всем моим сердцем, всей моей душой, каждой частичкой моего тела. Андрия, ты лихорадишь мне кровь… Нет, дай мне сказать до конца. Андрия, ни тебя, ни меня нельзя обвинить в том, что мы предали Лейлани. Это все равно что клясть чуму или холеру за то, что они отняли мужа у жены. Это все ложь, это от лукавого.

Андрия отчаянно замотала головой, и по щекам ее потекли слезы.

– Люк, я все-все понимаю. О ненаглядный мой, любовь моя, люби меня сейчас, пожалуйста, люби меня еще раз!

Он с нежностью вошел в нее, и они долго лежали неподвижно, сжимая друг друга в объятиях.

– Когда мы вот так вместе, это такое счастье! – прошептала Андрия. – Поистине единая плоть.

Наслаждение разлилось полноводной и спокойной рекой, проникая в каждый потайной уголок ее тела и наполняя его неведомой дотоле нежностью.

– И что мы будем делать? – спросила Андрия, когда они с Люком медленно возвращались во дворец.

Они сознательно отстали от остальных. Дэвид Калакауа ушел с берега вскоре после того, как Андрия и Люк исчезли за деревьями.

– Сделаем по-честному. Утром я вернусь вместе с отцом в его дом. Пробуду там до тех пор, пока на плантациях все наладится, потом вернусь к Лейлани и скажу ей про нас.

Андрия сжала ему руку.

– Бедная Лейлани! У меня сердце сжимается от боли за нее. Потерять тебя, кого она так беззаветно любит. – Девушка вздрогнула. – Как же она будет меня ненавидеть, и ее нельзя осуждать за это.

– А ты ненавидела Лейлани, когда узнала, что я женат?

– В первый момент. Пока не узнала, что на самом деле произошло. Но это совсем другое, Люк. Ты принадлежишь ей по праву. Ведь она твоя жена.

– Я никогда по-настоящему не принадлежал никому, кроме тебя, моя любимая, – вздохнул он в ответ.

– И тем не менее мне невыносима даже мысль о той боли, которую я причиню ей.

Люк остановился и, взяв девушку за плечи, повернул ее к себе лицом.

– Здесь ничего нельзя поделать, Андрия. Нас с тобой связывает слишком много потерянных не по нашей вине лет. И с этого момента мы с тобой до конца наших дней никогда – слышишь, никогда! – не расстанемся.

Они целомудренно поцеловались и продолжили путь.

На следующее утро Люк вместе с отцом и Киано вернулись на плантации. За исключением небольшого северного участка, плантации уцелели. Калеб беспрестанно хвастался своей стеной, устоявшей перед напором лавы.

Люк и Киано остались еще на несколько дней, чтобы помочь все привести в порядок и уговорить работников вернуться на плантации. Андрия по просьбе короля и королевы осталась в Каилуа-Кона, чтобы присутствовать на ежегодной встрече представителей христианских миссий.

Накануне отъезда Люка и Киано на северо-восточное побережье отец и сын, потягивая виски, засиделись на веранде далеко за полночь.

– Значит, возвращаешься на Ланаи и будешь вести основные дела там? – спросил Калеб.

– Нет, – покачал головой Люк. – Я собираюсь вернуться сюда и… – Он замолчал.

– Остаться с Андрией, – договорил за него отец.

Люк тоскливо вздохнул и взъерошил пятерней шевелюру.

– Все дело в этом, отец. Я люблю ее, она меня тоже любит, вот и все.

– Я говорил тебе об этом еще в день твоего появления здесь.

– Да, я помню, но тогда я просто не хотел в это верить. А потом, когда я ее увидел, когда прикоснулся к ней… Когда мы… У меня не хватит слов, чтобы описать, что мы испытываем друг к другу.

– Да будет так, – поднял свой бокал Калеб. – За тебя и Андрию!

Они торжественно выпили.

– И за моих внуков! – хитро ухмыльнулся Калеб. – Вы же не заставите старика ждать слишком долго?

Люк рассмеялся и, наклонившись вперед, положил руку отцу на колено.

– Мы приложим все мыслимые и немыслимые усилия. Знаешь, отец, ты сейчас стал мне по-настоящему близок, в первый раз за всю мою жизнь.

Калеб от избытка чувств похлопал сына по руке и отвернулся, чтобы тот не заметил, как повлажнели его глаза.

– Аминь… сынок.

Неделю спустя Люк сошел на берег Ланаи. Шотландец уже ждал его на пристани. Макинтайр сжал Люка в объятиях и, сияя как медный грош, радостно хлопнул его по спине.

– С возвращением, партнер! Мы уж заждались, честное слово! Как там в столице, на Гавайях? Присмотрел землю под кофейные плантации?

– Нет, Мауна-Лоа потребовал слишком большого внимания к себе. Слышал, конечно, про извержение?

– Слышал? О да, уж что-что, а слышали мы его прекрасно! Грохотало так, будто мир разлетался на куски.

Люк рассказал ему обо всем, что случилось на Гавайях. Правда, не совсем все – Лейлани заслуживала уважения, и об их с Андрией отношениях ему хотелось сказать ей первой.

Забросив пожитки в повозку, Люк и Макинтайр двинулись домой, где их с нетерпением ждала Лейлани.

– Слушай, какого черта у тебя все время рот до ушей? – не выдержав, с любопытством спросил Люк.

Шотландец еще сильнее заулыбался и заговорщически подмигнул:

– Дома кое-кого ждет большой сюрприз.

– Какой еще сюрприз? – У Люка отчего-то сжалось сердце. Как будто чья-то ледяная рука проникла ему в грудь, шевеля холодными, скрюченными пальцами. Пальцы были безжалостны, как смерть.

– Скоро узнаешь. А ну пошли, мои хорошие! – И Макинтайр весело хлестнул лошадь вожжами.

Лейлани выскочила из дома ему навстречу. Она бежала по гравиевой дорожке, и лицо ее сияло неподдельным счастьем. Он впервые видел ее такой сияющей. И такой прекрасной! «Чересчур прекрасной», – отчего-то подумал Люк.

Она чуть не задушила его в объятиях. Переполненная любовью и счастьем, Лейлани не почувствовала, что Люк непривычно сдержан.

– Дорогой, я так по тебе скучала! Если бы ты сегодня не вернулся, честное слово, я высохла бы от тоски по тебе!

Люк натянуто улыбнулся:

– По тебе не скажешь, что все эти дни ты сохла от тоски. Скорее наоборот, ты малость располнела.

В ее радостном смехе и заговорщической улыбке Макинтайра Люку почудилось недоброе предзнаменование.

– Так в чем шутка? – решительно спросил он.

– Шутка… Мак, ты только послушай его! Боже мой, какой же ты глупенький и чудесный! Конечно, я располнела. И неужели не догадываешься, отчего? – Лейлани отступила на шаг и обняла свой слегка округлившийся живот.

Люк, потеряв дар речи, в изумлении уставился на жену.

– Дорогой, у нас будет ребенок. У тебя и у меня. Я знаю, что это будет мальчик. Я так тебя люблю! – Лейлани снова кинулась к Люку и обняла его так крепко, что он чуть не задохнулся.

Макинтайр снова с веселым хохотом хлопнул его по спине.

– Поздравляю, партнер! Будешь теперь папочкой. Подумать только! Как-то утром ее ни с того ни с сего стошнило, ну я возьми и отвези ее к доку Болдуину. Я-то сразу скумекал, в чем тут дело, ну, док все и подтвердил.

– Ребенок… – невыразительным голосом проговорил Люк.

– Да, мой любимый и единственный, у нас будет ребенок! Наш ребенок! Я так рада, что ты наконец снова дома. Ты не поверишь, о чем я тут только не передумала! И что корабль перевернется. И что богиня Пеле тебя сожжет. И… – Не выдержав, она рассмеялась. – И что ты нашел другую женщину и остался с ней! Давай скажи, какая же я глупая гусыня!

– Ты глупая гусыня, – безжизненным голосом выговорил Люк и заставил свои губы растянуться в улыбке.

Обнявшись, они пошли по дорожке к дому.

Сердце Люка превратилось в кусок свинца.

Поздно ночью, когда Лейлани уже спала, он присел к письменному столу и обмакнул в чернильницу остро заточенное гусиное перо.

«Моя дорогая и любимая Андрия!

Как мне начать? Что мне сказать тебе? И где отыскать нужные слова? Я не знаю слов, чтобы рассказать о моей вечной любви к тебе. И я не знаю слов, чтобы описать ту боль, которая поедом ест мое сердце из-за того, что я должен сейчас сказать. Моя любимая Андрия, дело в том, что я…»

Часть третья

Глава 1

«Мой дорогой Люк!

Я только что узнала, что все свои земли ты продал Доулу и возвращаешься с семьей назад, в Соединенные Штаты. Всем сердцем я желаю тебе огромного счастья и благополучия. Нам тебя будет не хватать. Как говорит Дэвид, ты стал настоящим островитянином и достоин называться нуи канака.

Твой отец продолжает всех удивлять своим неисчерпаемым упорством и энергией. Он очень обеспокоен яростной кампанией против многоженства, которая разрастается в Соединенных Штатах и которая уже дает себя знать здесь, на Гавайях. Черити сообщила мне по секрету, что она всерьез подумывает о том, чтобы отказаться от брака с ним и вернуться в Калифорнию.

В конце концов Дэвид Калакауа, кажется, близок к тому, что мечта всей его жизни – стать королем – наконец осуществится. Как ты знаешь, со смертью Камехамехи Четвертого закончилась королевская линия этого рода, так что наследник престола был избран всенародным голосованием. И Дэвид, и вдовствующая королева Эмма уступили либеральному и нравящемуся многим своими проамериканскими настроениями принцу Вильяму Чарльзу Луналило. Однако надежды Дэвида не были развеяны в прах. Он не уставал говорить, что у Луналило слабое здоровье, и, как показали дальнейшие события, оказался прав в своих мрачных прогнозах. Избранный король правил чуть меньше года, и его преждевременную смерть связывают с непосильным бременем государственных забот.

Борьба за трон между Дэвидом и его тетей, вдовствующей королевой, вылилась в ожесточенное и дикое соперничество, когда дело доходило до настоящих драк между их сторонниками. В ход шло все: запугивание, шантаж, оскорбления и пьяное буйство. Сейчас, похоже, чаша весов склоняется в пользу Дэвида. Если он преуспеет, то надеюсь, победа не вскружит ему голову. Он всегда отличался необузданной жаждой власти и полным пренебрежением к средствам ее достижения. Я не уверена, что он будет милосердным монархом. Нет, это не совсем так. Я думаю, что он может быть милосердным деспотом. Но как будет на самом деле, покажет только время.

Люк, пожалуйста, передай мои самые лучшие пожелания твоей жене Лейлани и двум вашим чудным дочуркам. Они теперь, наверное, уже настоящие юные леди. Когда я их последний раз видела, два года назад, они были очаровательны.

Еще раз желаю тебе счастья. Да хранит тебя Бог и до свидания, дорогой друг.

Андрия».

В последний момент Андрия успела смахнуть слезу и не дала ей упасть на листок.

В дверь спальни осторожно постучали.

– Войдите, – откликнулась девушка.

На пороге появилась принцесса Лилиуокалани, вышедшая замуж за губернатора Оаху Джона Доминиса. Андрия приехала к супругам на выходные в их большой белокаменный дом.

– Чем ты так взволнована, Лили? – поинтересовалась Андрия.

Лили действительно едва не прыгала от радости.

– Есть официальное сообщение, Джон только что вернулся из города! Дэвид объявлен победителем. Он теперь наш новый король! Ты должна спуститься вниз и выпить вместе с нами шампанского за его победу, дорогая!

– Конечно! Я сейчас иду, только запечатаю письмо.

Вскоре приехал Дэвид, прямо-таки переполненный радостью победы. Он гордо вскидывал голову, важничал и постоянно охорашивался. Раздуваясь от гордости, новоиспеченный монарх изо всех сил старался выглядеть солидно, чем напомнил Андрии иллюстрацию в учебнике истории, изображавшую Наполеона Бонапарта.

Дэвид вошел в библиотеку и обнял сестру и Андрию, которую поцеловал в губы. Обменялся рукопожатием с зятем.

– Поздравляю, старина! – сказал Джон.

– Разве это не восхитительно? – Дэвид никогда не отличался скромностью, да и милосердием к побежденному тоже. Он радостно потирал руки, не в силах сдержать радость. – Боже мой! Наконец-то! Как мне хочется увидеть физиономию этой старой коровы, моей дорогой тетушки Эммы! Если мы сейчас почувствуем, что трясется земля, то уж точно не Мауна-Лоа будет тому причиной. Это вдовствующая королева лопнет от злости! – И в восторге, хлопая себя по ляжкам, он согнулся пополам от дикого хохота.

Андрия и Лили выдавили натянутые улыбки, старательно избегая смотреть друг на друга. Джон Доминис закашлялся и принялся набивать табаком свою пенковую трубку, хотя только что ее выкурил.

К изумлению присутствующих и огорчению Андрии, Дэвид потребовал, чтобы Джон и Лили оставили их наедине.

– Дело государственной важности, – напыщенно объяснил король.

– Дэвид, это было просто неучтиво с твоей стороны! – сердито сказала Андрия, после того как Джон и Лили закрыли за собой дверь. С нескрываемым сарказмом она добавила: – Или теперь ты предпочитаешь, чтобы я называла тебя «ваше величество»?

– Ничего смешного здесь нет, Андрия! – вспыхнул Дэвид. – Я был более чем серьезен. Это действительно… государственное дело.

– Полагаю, нет такого дела, из-за которого следует выставлять из собственной библиотеки хозяев этого дома!

– Черт возьми! Если тебе от этого станет легче, я принесу Джону свои извинения. Может быть, я даже дарую ему титул, более достойный мужа принцессы.

Андрия в раздражении подняла глаза к потолку.

– Дэвид, ты просто невозможен!

Он с восхищением посмотрел на нее и снова обнял.

– Ах ты маленькая гордячка! Осмеливаешься разговаривать с королем в таком неуважительном тоне. Вот за это я тебя и люблю. За твою гордость, за твою смелость, за царственную манеру держаться. Дорогая моя Андрия, ты мне ровня. Какой контраст с моей вечно лебезящей половиной! Знаешь, еще не поздно. Ты по-прежнему можешь стать моей королевой.

Возмущенная Андрия попыталась оттолкнуть Дэвида, но тот был намного сильнее ее.

– Дэвид, немедленно прекрати! Ты женатый человек!

– Она всего лишь королева, а не настоящая жена. Я имею в виду, что король может поступать согласно собственной воле. Если я решу расторгнуть отношения с Капиолани, это будет сделано в мгновение ока – вот так! – И Дэвид звучно щелкнул пальцами.

– Дэвид! Отпусти меня!

– Только после того, как еще раз поцелую.

У Андрии не было выбора. Отказ приведет к сцене, которая никому не доставит удовольствия. Дэвид пылко приник к ее безжизненным губам, но тут же со злостью грубо оттолкнул девушку.

– Было время, когда ты с радостью принимала каждый мой поцелуй. И стонала под моими ласками. И желала отдаваться мне. Или я все это придумал?

Андрия лишь низко опустила голову и промолчала. Это была та рана, которую он умышленно без конца бередил, прекрасно зная, что таким образом легко может заставить ее смириться со многим.

Дэвид не отставал:

– Между нами все было прекрасно, пока в твою жизнь не вернулся он. Смех, да и только! Тебя должна оскорблять даже мысль о том, что он бросил тебя, величайшую любовь своей жизни, ради ничтожной гавайской потаскухи.

– Лейлани – чудесная женщина, прекрасная жена и мать, – спокойно возразила Андрия.

– Может быть, из-за этого тебе невыносимо смотреть на их детей? Потому что всегда возникает мысль, что это могли быть твои дети?

– Дэвид, как ты можешь быть таким жестоким? – Она прикрыла глаза тыльной стороной ладони. – Неужели ты не понимаешь? Как мог Люк оставить ее, когда узнал, что она беременна? Он слишком порядочный человек, чтобы совершить такой бесчестный поступок. И я глубоко уважаю его за это. Я… – Андрия замолчала.

– Ты любишь его за это! Ты по-прежнему любишь того, кто безнадежно и навсегда для тебя потерян!

– Да. – Она гордо вскинула голову. – Разве ты не видишь? Пока Люк был для меня мертв, я могла всю себя отдавать тебе. Но когда я узнала, что он жив, все изменилось, понимаешь? Я не смогла оставаться с тобой, Дэвид, зная, что сердце мое принадлежит Люку. Это было бы нечестно по отношению к тебе.

– Положим, я и сам способен судить об этом.

– Это бесполезно, Дэвид. Мы говорили об этом тысячу раз.

– И будем говорить еще столько же! Вот посмотришь. В конце концов ты покоришься.

– Покорюсь? – слабо улыбнулась Андрия. – Ты так любишь это слово, Дэвид.

– Хорошо, хорошо, давай объявим перемирие! – Дэвид с улыбкой поднял руки вверх. – До следующего раза. Теперь к делу, я хочу, чтобы ты поехала со мной в Америку.

– В Америку? Ты что, с ума сошел?

– Я никогда еще не был так серьезен. Сейчас объясню. Я не собираюсь просиживать штаны на троне, как делали мои предшественники, и потягивать перебродившее кокосовое молоко, как какой-то дикарский царек. Я собираюсь дать знать о себе миру. Наступит время, когда мое имя будет так же известно в Европе и Америке, как имя королевы Виктории! – Он заложил руки за спину и принялся возбужденно расхаживать по библиотеке. – Моя первая цель – укрепить, насколько возможно, отношения с Соединенными Штатами. Я как глава страны хочу лично встретиться с президентом Грантом как с главой другой страны. И достичь компромисса, в результате которого Америка снизит пошлины на наш сахар. Естественно, с собой я повезу представительную делегацию, членом которой будешь и ты, Андрия. Лучшей кандидатуры на должность посла доброй воли я просто не вижу. Ты согласна?

Андрия была ошарашена.

– Не знаю, что тебе сказать, Дэвид. Это все так неожиданно!

Он подошел к ней и ласково взял ее руки в свои.

– Только не делай это ради меня. Сделай это ради Гавайев. Ты всегда отдавала всю себя без остатка добрым делам на благо нашей страны, чтобы здесь всем хорошо жилось. Даже королева Эмма признала правильность моего решения, а она, как ты знаешь, вообще редко с чем-либо соглашается.

– Ты дашь мне время подумать?

Король самоуверенно рассмеялся:

– Конечно, подумай! Теперь нам нужно перейти к обсуждению церемонии коронации.

В дверь неожиданно постучали.

– Что такое? – раздраженно спросил Дэвид.

– Дэвид, это очень срочно, – раздался из-за двери голос Лили. – Пришел Джон Йе и хочет тебя видеть.

Дэвид подошел к двери, распахнул ее и протянул руку Джону, который вошел вместе с Джоном Доминисом.

– Друг мой, вид у тебя не радостный, – заметил Дэвид китайцу.

– Нечему радоваться, Дэвид.

– Не говори глупости, Джон. Доминис заверил меня, что голосование в законодательной палате – пустая формальность. Число моих сторонников превосходит сторонников королевы Эммы в шесть раз.

– В палате, может, и так, но не в народе. Королева Эмма занимает особое место в сердцах и душах граждан из-за своей благотворительной деятельности в период правления Камехамехи. У здания палаты сейчас начала собираться толпа недовольных.

Джон Доминис вынул из кармана часы:

– Через несколько минут начнется голосование. Я должен срочно вернуться в законодательную палату.

– Я иду с тобой, – заявил Дэвид.

– Я тоже. – Андрия направилась к стенному шкафу, чтобы взять шаль и капор.

– Андрия, я запрещаю тебе идти! – выкрикнул ей вслед Дэвид. – Ты слышала, что только что рассказал Джон? Там толпа, и она в воинственном настроении.

Девушка решительным жестом накинула на плечи шаль. Ее голубые глаза озорно блеснули.

– Ты сам только что сказал, что считаешь меня лучшим послом доброй воли. Может быть, я сумею поделиться этой самой доброй волей с собравшимися возле здания суда людьми. Идем, Джон.

Зрелище, открывшееся их взорам, когда они подошли к зданию суда, где законодательное собрание должно было решить, кто будет править страной, не предвещало ничего хорошего. Сторонники вдовствующей королевы выкрикивали угрозы и вовсю размахивали палками. Такой воинственной толпы ни Доминису, ни Джону видеть еще не приходилось.

В отсутствие гавайской полиции небольшой военный отряд белых, руководимый Сэнфордом Доулом и Чарльзом Харрисом, пытался поддерживать хоть какой-то порядок. Солдаты стояли у парадного и боковых входов в здание суда. И хотя они терпеливо увещевали людей сохранять спокойствие и примириться с результатами выборов, каждое их слово встречалось все более громким ревом и улюлюканьем.

Доминис, Джон Йе и Андрия с трудом, но все же пробились к входу.

Увидев Андрию, Доул осуждающе нахмурился:

– Мэм, вам здесь не место. С минуты на минуту может произойти столкновение, будет настоящий ад.

– Мистер Доул, за свою жизнь я уже несколько раз побывала в этом малопривлекательном месте, – лучезарно улыбнулась Андрия. – Кстати, примите мои поздравления. Насколько я понимаю, вы купили владения Люка Каллагана на Ланаи?

– Благодарю, но мне просто повезло, ведь у Каллагана дело поставлено с размахом, какой не часто встретишь не то что на островах, но даже в Америке.

Их разговор прервал клерк, который выскочил из коридора в холл, размахивая какой-то бумагой.

– Утверждено! За Дэвида Калакауа – тридцать девять голосов, за вдовствующую королеву – шесть!

Слова его долетели до толпящихся перед зданием суда людей, и в мгновение ока новость облетела всех. Сердитые выкрики начали перерастать в озлобленный рев, и толпа устремилась вверх по ступеням.

– Мисс Каллаган, вам лучше где-нибудь укрыться! – прокричал Доул.

Андрия поднялась на второй этаж, в зал заседаний суда. Как раз здесь и проходило голосование. Члены законодательного собрания только-только закончили заседание, когда девушка буквально ворвалась в помещение.

Доминис, который вбежал за ней следом, бросился к окну и посмотрел на улицу.

– Боже милостивый! Они пошли на штурм! Мы можем забаррикадировать дверь?

– Попробовать, конечно, можно, – неуверенно ответил кто-то, и законодатели принялись суетливо придвигать к двери скамьи и столы.

Бунтовщики легко сломили слабое сопротивление защитников у парадного входа, ворвались в здание и с криком «Смерть предателям!» принялись крушить все вокруг.

В конце концов они добрались и до зала заседаний.

– Они здесь! – донесся из-за двери чей-то вопль. – Сейчас мы им пустим кровь!

Восторженный рев толпы не оставил никаких сомнений в том, какая судьба уготована находящимся внутри. Дверь затрещала под беспорядочными ударами, но выдержала первый натиск. Атака возобновилась с удвоенной силой, и произошло неизбежное: в считанные секунды филенки разлетелись в щепки, и в зал ворвалась обезумевшая толпа.

Законодатели мужественно и отчаянно бились за свою жизнь, но ничего не смогли поделать против превосходившего числом противника. Один за другим они падали под градом ударов. Другим везло меньше. Их безжалостно выбрасывали из окна, и несчастные, упав с высоты двадцати футов, разбивались насмерть.

С самого начала погрома Андрия вскарабкалась на место судьи и вооружилась двумя молотками для ведения заседаний. Вокруг нее кипела рукопашная схватка. Когда кто-то из погромщиков оказывался неподалеку, она со всей силой опускала молоток на его голову. Ей удалось отправить «отдыхать» с дюжину негодяев, прежде чем их взбешенные сотоварищи стащили девушку вниз.

– Ах ты, вероломная стерва! – прорычал вожак. – Ребята, что с ней делать?

– Затрахать до смерти!

– Тащи ее сюда! Смерть предательнице!

Похотливые руки принялись срывать с Андрии одежду. Девушка отбивалась, как дикая кошка, впиваясь ногтями в глаза насильников и нанося удары коленом в пах.

Но все было напрасно. С нее наконец сорвали платье, затем нижнюю юбку, и вид полураздетой женщины окончательно распалил бунтовщиков. Все кончилось бы для Андрии ужасно, если бы со стороны окна не раздался панический крик:

– Войска! Американские морские пехотинцы! Бежим!

Прекратив побоище, бунтовщики, толкаясь и ругаясь на чем свет стоит, устремились вон из зала заседаний. Выскочив на улицу, они бросились кто куда. На следующий день газеты писали, что «негодяи разбежались, как крысы из горящего амбара».

Тринадцатого февраля 1874 года в королевском дворце Дэвид Калакауа в присутствии советника американского посольства Пирса и специальных уполномоченных Франции и Англии был приведен к присяге как верховный властитель Королевства Гавайев.

Во второй половине дня вдовствующая королева Эмма выступила с заявлением, в котором поддержала нового короля, признала его законным монархом и потребовала от своих сторонников клятвы беспрекословно подчиниться ему ради блага страны и нации.

Победа Дэвида была полной. Мечта его жизни стала наконец реальностью.

– О царствовании Калакауа в учебниках истории будет написано как о непревзойденном, даже по сравнению с прославленным Камехамехой Великим, – пообещал новый король.

На приеме в честь коронации к Андрии подошел Сэнфорд Доул:

– Позвольте пригласить вас на танец, мисс Каллаган?

– Это доставит мне огромное удовольствие, мистер Доул! Конечно!

Она кончиками пальцев слегка приподняла подол своего длинного вечернего платья, и они закружились в вальсе.

– Вы выглядите восхитительно, дорогая!

– Благодарю вас, сэр, вы очень красивый мужчина.

В глазах Доула заплясали веселые огоньки:

– Если бы я не был женатым человеком, то…

Они одновременно весело рассмеялись, и что-то вдруг побудило Андрию спросить:

– Кстати, о женатых мужчинах. Вы не знаете, когда Люк Каллаган с семьей собирается перебраться на материк?

– Вообще-то в конце февраля. Я вам уже говорил на днях, что с его плантациями мне чертовски повезло. Я заплатил хорошую цену, но уверяю вас, за такие земли можно было заплатить еще столько же! Просто Каллаган не собирался торговаться. Он торопится уехать в Соединенные Штаты.

– А из-за чего такая спешка?

– Разве вы не слышали? Его жена тяжело больна туберкулезом. Он хочет отвезти ее в Европу, где есть специальные клиники, в которых занимаются даже безнадежными случаями.

Губы Андрии вдруг как-то странно одеревенели, и она с трудом выговорила:

– Безнадежный случай? Нет… Только не это… Такого не может быть!

– Боюсь, что дела обстоят именно так, мэм. Последний раз, когда я приезжал к ним, чтобы закончить оформление бумаг, она была похожа на смерть.

– Смерть…

Доул прервал танец.

– Мисс Каллаган, вам нехорошо? – тревожно спросил он. – Вы очень бледны.

– Я… мне… голова закружилась. У меня это бывает. Вы не будете возражать, если мы присядем?

– Конечно! – Он сопроводил Андрию к одному из стоящих у стены кресел. – Я сейчас принесу вам воды, хорошо?

– Если можно, фруктового пунша.

Андрия крепко, до боли зажмурилась. Всеми силами души она гнала прочь мысль, которая неумолимо возвращалась снова и снова: «Лейлани умирает. Еще несколько дней, и Люк будет свободен от брачных обязательств!»

– Какая же ты мерзкая дрянь, госпожа Андрия! – прошептала Андрия. И подумала, что, если бы сейчас у нее в руках оказался кинжал, она, не раздумывая ни секунды, вогнала бы его по рукоятку себе в сердце, лишь бы не чувствовать эту ужасную боль внутри.

Глава 2

Король Дэвид и сопровождающие его лица – Генри Пирс, губернатор Доминис, Джон Йе, Андрия Каллаган и другие высокопоставленные чиновники – 14 ноября 1874 года поднялись на борт американского крейсера «Бениция», который взял курс на Сан-Франциско. Оттуда они предполагали отправиться поездом в Вашингтон.

– Он действительно не теряет времени, – заметил Джон Йе Андрии, когда они стояли на корме и смотрели, как исчезает за горизонтом Оаху.

– Джон, ты веришь, что он сможет достичь своей цели? – спросила Андрия. – У него масса сумасбродных идей… Мировое признание, например. – Она улыбнулась. – Ты знаешь, какая у него сейчас самая главная забота?

– Еще бы! – кивнул Джон. – Стать первым в мире монархом, объехавшим вокруг земного шара. Ничего себе желание!

– Боюсь, что царствование для него может превратиться в забаву и развлечение.

– Возможно, ты и права, – вздохнул Джон. – Любой, кто окажется достаточно сообразительным, чтобы лишний раз склониться к ногам короля и сказать ему, какой он замечательный, может получить выгодную должность. Знаешь, умение окружить себя знающими и преданными людьми – важнейшее качество любого правителя. Но когда таких людей слишком много, в государстве наступает хаос.

– Я помню, как благодетель моей матери во французской дипломатической миссии в Кантоне часто говаривал, что в Китае слишком много военачальников и слишком мало воинов.

– В Америке есть очень похожая поговорка, и ее частенько повторяет Калеб Каллаган: «Слишком много индейских вождей, и слишком мало индейцев». Ну что ж, надо признать, что путешествие нашего царя Давида в Новый Свет чревато множеством самых неожиданных и интересных возможностей. Время покажет… Может быть, спустимся и выпьем по чашке чаю?

– С удовольствием.

Андрия взяла Джона под руку, и они направились к трапу, который вел вниз, в кают-компанию.

За чаем с бисквитами, к которым был подан изумительный джем, Андрия неожиданно спросила:

– Джон, а отчего ты так и не женился? До нас регулярно доходили слухи об особах женского пола, которые пытались прибрать тебя к рукам, но без особого успеха.

– Ну, это не совсем так. Я встречаюсь со многими симпатичными дамами, мы гуляем, ужинаем, беседуем, и… – Он смущенно рассмеялся. – Ты что, пытаешься узнать о моих любовных похождениях на Гавайях?

Андрия покраснела:

– Прости меня, конечно, нет. Просто для меня загадка, почему такой красивый, преуспевающий и обаятельный мужчина предпочитает оставаться холостяком.

– Разнообразие придает вкус жизни, – слегка пожал плечами Джон и с удовольствием откусил кусок бисквита.

– Для меня это не так, – тихо проговорила Андрия, и глаза ее на миг затуманились.

– Ты подумала о Люке? – догадался Джон.

– Это полнейшая глупость.

– Мне кажется, тебе надо связаться с ним и узнать, как себя чувствует Лейлани.

– Я не смогу этого сделать, Джон, – в отчаянии сказала девушка.

– Почему? Интерес, в основе которого лежит искреннее сочувствие, не изменит ни судьбы Люка, ни судьбы Лейлани.

Андрия немного задумалась и ответила:

– Здесь есть одно «но», Джон. – Она пристально посмотрела ему в глаза. – В моем случае интерес вызван не только искренним сочувствием. Продолжать?

Он отрицательно покачал головой и отвел глаза.

– Я понимаю. И более чем хорошо. Вот поэтому ты и не вышла замуж за Дэвида Калакауа. И ни за кого из тех, кто добивался твоей руки.

– Похоже, Джон, эта черта у нас общая.

– Какая черта? – осторожно поинтересовался тот.

– Мы то и дело срываемся с крючков, которые для нас приготовлены.

– Крючки? Значит, ты держишь нас за рыбешек? – засмеялся Джон. – Вот это да! Теперь понятно, отчего мне удалось остаться холостяком. Все эти дамочки просто-напросто пользуются не той наживкой. Не забыла? Тондлон – это ведь репа, а не рыба. Так что им надо всего лишь как следует порыться в земле. Так испокон веков клубни выкапывают.

Андрия пришла в восторг.

– Тондлон. И не припомню, когда в последний раз так тебя называла. Большая Репа! – улыбнулась она.

Джон молча смотрел на девушку и мысленно вел разговор с самим собой:

«По-настоящему, Андрия, общее у нас только одно – ты не вышла замуж, потому что любишь Люка Каллагана, а я не связал свою судьбу ни с одной женщиной, потому что безнадежно люблю тебя. Я полюбил тебя сразу, с первого взгляда, когда мы встретились в саду мормонской миссии. У моей любви нет будущего, потому что я с самого начала понял, что вы с Люком созданы друг для друга и ни один из вас не обратит взор ни на кого другого. Я предвижу, нет, просто убежден, что в один прекрасный день вы снова будете вместе и испытаете истинное счастье здесь и в вечности, там, на небесах».

Восторженный прием, которого в Соединенных Штатах удостоился король Калакауа, казалось, подтвердил его непоколебимую веру в свое великое предназначение. Приглашения от каждого более или менее крупного города сыпались на короля и его свиту как из рога изобилия. Власти Нью-Йорка взяли на себя все расходы по недельному пребыванию короля и его окружения в городе. В Вашингтон короля пригласили на две недели. О его визите писали все значительные газеты Америки.

– Наш король, прямо как сказочный дудочник из Гамелина, – пошутил Джон Йе, когда они с Андрией, стоя поодаль, слушали очередное выступление Дэвида перед толпой репортеров, без зазрения совести хлеставших дармовое французское шампанское.

Вершиной этого триумфального визита стало пребывание короля в столице, где он был принят членами кабинета министров, сенаторами, членами палаты представителей, судьями Верховного суда, вице-президентом и самим президентом Соединенных Штатов Америки Улиссом Грантом. Несмотря на личную популярность короля, большинство членов конгресса возражали против заключения двустороннего договора, который в будущем неизбежно привел бы к присоединению Гавайев к Америке на законных основаниях.

В середине декабря в конгрессе был устроен грандиозный прием в честь короля и его свиты. Среди приглашенных можно было увидеть практически всех известных лиц. По пышности этот вечер нисколько не уступал балу в день инаугурации президента. Мужчины ослепляли белоснежными галстуками и фраками. Дамы в своих нарядах были похожи на райских птиц. В танцевальном зале в глазах рябило от бесконечного кружения этого многоцветья.

На Андрии было приталенное темно-синее шелковое платье, усыпанное мелкими серебристыми блестками. Высоко поднятые волосы убраны в тонкой работы золотую сеточку и скреплены золотыми же гребнями, инкрустированными крупными жемчужинами.

По мере того как продолжался прием, перспективы заключения двустороннего договора становились все более далекими. Джон Йе считал, что все дело в государственном секретаре Гамильтоне Фише, основном противнике этого союза.

Андрия думала иначе:

– Сегодня есть только один человек, чье мнение стоит принимать в расчет, – президент Грант. Если удастся убедить его, то все остальные сразу закроют рот на замок.

– И как же ты собираешься получить поддержку президента? – поинтересовался Джон.

– Не знаю, – призналась она, – но какой-нибудь способ должен найтись.

– Давай-ка сменим тему. К нам направляется мистер Фиш.

Государственный секретарь был худощавым человеком с военной выправкой и гордым орлиным профилем. Он остановился рядом и приветствовал Андрию коротким кивком.

– Мисс Каллаган, мистер Йе. Не скучаете?

– Замечательный вечер, – улыбнулась в ответ Андрия. – Но две вещи меня расстроили.

– Поделитесь с нами, – слегка приподнял брови государственный секретарь. – Вы не должны уезжать разочарованной. Мы постараемся исправить положение. Итак, каковы ваши пожелания?

– Мне хотелось бы пройти тур вальса с вами или с президентом Грантом, – заявила Андрия, кокетливо склонив набок головку.

Государственный секретарь в волнении поправил узел галстука.

– О, такая красавица, как вы, вряд ли горит желанием вальсировать с двумя известными ворчунами, как я и господин президент! Весь вечер вас осаждают поклонники.

Андрия смущенно опустила ресницы.

– Мне больше по душе зрелые и достойные джентльмены. Боже мой, да это «Голубой Дунай», мой любимый вальс Штрауса! – И она протянула руку своему собеседнику.

– Ну хорошо, с Божьей помощью давайте попытаемся, мисс шалунья!

Он взял ее правую руку и положил себе на плечо, а левой рукой твердо обнял стан девушки. Они закружились в вальсе.

– Моя супруга говорит, что у меня две левые ноги, – предупредил Фиш, старательно держась на расстоянии от партнерши. – Так что вы сильно рискуете, ввязавшись в эту авантюру.

– Вы недооцениваете свои способности, мистер Фиш. Вы удивительно легко танцуете.

Поболтав минуту-другую, Андрия как бы между прочим поинтересовалась:

– А как вы относитесь к добрососедским отношениям, мистер Фиш?

Он изумленно воззрился на нее:

– Полагаю, большинство присутствующих здесь дам не ведают, что сие означает.

– Вы удивитесь, когда узнаете, сколько дам не только знают, что это означает, но и неплохо разбираются в политике.

– Тогда вам должны быть хорошо известны те причины, по которым проживающие на Гавайях американские граждане возражают против заключения договора.

– Конечно, я о них знаю. Они ошибочно считают, что если мы заключим договор, то присоединение к Соединенным Штатам отложится на неопределенное время.

– Верно. С другой стороны, плантаторы, занимающиеся выращиванием сахарного тростника и риса, стоят на том, что договор как раз ускорит присоединение. Другая группа граждан опасается, что условия договора будут составлены под диктовку калифорнийских сахарозаводчиков вроде Клауса Спрекельса, потому что ввоз высокосортного сахара в страну имеет определенные ограничения. Другими словами, будьте прокляты, если сделаете, и будьте прокляты, если не сделаете. Это более чем щекотливая тема, мисс Каллаган. Что-то вроде печеной картошки: всякий хочет ухватить, да слишком горячо, вот и перебрасывают друг другу, ожидая, когда картофелина остынет, и тогда ее можно будет преспокойно отложить в сторону до лучших дней.

Не прерывая танца, он направил Андрию в дальний конец зала, где президент Грант разговаривал с королем Дэвидом и другими членами гавайской делегации.

– Господин президент, эта молодая леди только что высказала самую неожиданную просьбу. Ей хочется повальсировать с вами.

Грант бросил на своего государственного секретаря притворно сердитый взгляд:

– Что вы нашли неожиданного в этой просьбе, Гэм? Просто юная леди обладает отменным вкусом и исключительной красотой. Почту за честь, мисс Каллаган.

Улисс Грант казался более грузным, чем был на самом деле. Его массивная львиная голова и впечатляющая манера держать себя невольно возвышали президента над всеми присутствующими.

Президент вынул изо рта недокуренную толстую сигару и передал ее вместе со стаканом виски стоявшему рядом помощнику. Потом с достоинством поклонился Андрии и повел ее на середину зала. С первых же тактов выяснилось, что у него прекрасное чувство ритма и что он очень внимательный и достойный партнер.

– Вы танцуете, как генерал! – пошутила Андрия.

– Что вы хотите этим сказать, мисс?

– Властность, решительность и бесстрашие в каждом движении.

Грант рассмеялся и подмигнул:

– Храбрость порой лежит на дне бутылки. Я как-то говорил об этом Линкольну. А когда члены его кабинета пожаловались, что я слишком много пью, вы знаете, что сказал им Линкольн? «Узнайте, какой сорт виски он пьет, и отправьте по паре бочонков всем моим генералам».

Андрия с пониманием засмеялась:

– Вам надо рассказать эту историю королю Калакауа.

– Уже рассказал. У вашего короля отменное чувство юмора. Подозреваю, что в душе он немного повеса.

– Тут вы правы. Я только предпочла бы называть его любителем приключений, а не повесой. Поверьте, в действительности он отнюдь не легкомысленный. Король такой же ответственный и добросовестный правитель, как и вы.

– Да, я соглашусь с этим. Мне по душе, что он сам отправился в такую непростую и долгую поездку, хотя вполне мог отправить вместо себя кого-нибудь из своих подданных.

– Договор слишком важен для короля Калакауа, чтобы доверить решение этого вопроса третьему лицу.

– Да, я знаю. – Лицо президента посерьезнело. – Мне хотелось бы обнадежить его чуть больше, но следует смотреть на вещи реалистически. Понимаете, слишком уж много противоречий.

– Печеная картофелина. Господин Фиш мне все растолковал.

– И что вы по этому поводу думаете, мисс Каллаган?

– Ну… Давайте отложим в сторону очевидные экономические выгоды, которые может принести этот договор Гавайям. Посмотрим, какие выгоды получат Соединенные Штаты.

– Не сочтите меня высокомерным, мисс Каллаган, но Соединенные Штаты – экономически независимая страна.

– Я не имею в виду экономику, господин президент. Я подумала об укреплении безопасности вашей страны путем обретения господства на Тихом океане.

– Продолжайте, это любопытно.

– Я уверена, что король Калакауа не говорил с вами на эту тему, потому что это было бы непорядочно по отношению к премьер-министру Новой Зеландии.

– А при чем здесь премьер Австралии?

– Новой Зеландии… но он выступает и как представитель Австралии. В силу этого он соблюдает интересы Британского королевства. Австралийский премьер-министр не только предоставил Гавайям существенный заем, чтобы сбалансировать наш бюджет, но и гарантировал, что поставки гавайского сахара в Австралию, Новую Зеландию, Канаду и другие британские владения не будут облагаться пошлиной. Вы понимаете, что это означает?

– Полагаю, да. Очень скоро Гавайи превратятся в придаток Британского королевства. Вы хотите сказать, что Соединенные Штаты рискуют, отказываясь от подписания договора с Гавайями?

– Не думаю, что вам совершенно безразлично, кому достанутся Гавайи – Британии или Франции.

Грант задумался.

– Наша короткая беседа оказалась весьма полезной, мисс Каллаган. Может быть, мы продолжим разговор за чем-нибудь освежающим?

– Это большая честь для меня, – поблагодарила Андрия и лукаво поинтересовалась: – Вы так и не сказали мне, какой сорт виски предпочитаете?

Президент засмеялся и шутливо погрозил пальцем:

– Вы многого хотите, дорогая! Это государственная тайна.

– Надо напомнить королю Калакауа, чтобы он прислал вам ящик нашего знаменитого околохао.

– Звучит весьма интригующе.

Грант взял Андрию под локоть и повел из танцевального зала в буфетную.

– Что вы предпочитаете, мисс Каллаган?

– Мне очень нравится розовое шампанское. Напоминает удивительно вкусное гавайское ягодное вино.

– Шампанское для леди, а мне виски, приятель, – распорядился Грант и поднял вверх три растопыренных пальца: – Тройное.

Заказ был выполнен молниеносно, и президент предложил тост:

– За мир и согласие между двумя великими странами.

– И за свободную торговлю между Гавайями и Соединенными Штатами, – добавила Андрия.

Президент Грант засмеялся:

– Подумываете всерьез заняться политикой, сударыня?

– Я уже ею занимаюсь, господин президент, – с честным лицом ответила Андрия.

Он пытливо посмотрел на молодую женщину:

– Верно. Во время танца вы весьма умело проводили свою линию, я оценил это по достоинству. – Он взял ее руку и поцеловал ладонь. – Ваш король весьма удачлив, если у него есть такой друг и советчик, как вы, красивая, умная и очаровательная женщина. А теперь я вынужден вас покинуть. Меня высматривает миссис Грант, и в глазах у нее горит боевой огонь.

Когда президент Грант ушел, на соседний с Андрией стул опустился Джон Йе.

– Похоже, ты произвела на президента Гранта неизгладимое впечатление.

– И я думаю, что произвела на него впечатление, особенно когда он понял острую необходимость провести через конгресс договор о добрососедских отношениях между Соединенными Штатами и Гавайями.

– Андрия Каллаган, вы выдающаяся женщина!

К ним подошел мальчик-слуга.

– Простите, сэр, вы мистер Йе?

– Да, это я.

– С вами хочет поговорить господин министр Пирс, сэр.

– Где он?

– Прошу вас следовать за мной, сэр.

– Я пойду с тобой, – поднялась со своего места Андрия.

Они пошли за мальчуганом через танцевальный зал и потом по коридору, пока не оказались в небольшом, уютном и тихом кабинете. В камине весело трещал огонь. Возле него стоял Генри Пирс и грел озябшие руки. Услышав шаги, он с улыбкой обернулся.

– Входите, входите, мистер Йе! Очень хорошо, что и вы пришли, мисс Каллаган. То, о чем я буду говорить, во многом касается и вас.

Он провел их к письменному столу и взял в руки длинную ленту телеграфной депеши.

– Это ответ на мой запрос о местонахождении мистера Люка Каллагана.

Андрия непроизвольно схватилась за грудь. Сердце готово было выскочить из груди. О Господи Боже мой!

– Так вы его нашли? – нетерпеливо спросил Джон.

– Полагаю, да. Я получил эту депешу из Швейцарии, от нашего посла в Берне. В ней удостоверяется, что мистер Люк Каллаган и его семья в настоящее время проживают в Вундербаде, небольшом курортном городке во Французских Альпах. Это место признано во всем мире как один из лучших курортов с минеральными водами. Минеральные источники, по общему мнению, могут творить чудеса, излечиваются даже безнадежно больные, от которых отказалась медицина.

– Его жена Лейлани больна туберкулезом, – коротко сказала Андрия. – А там есть что-нибудь о… – договорить она не смогла. У нее не было никакого права спрашивать, жива ли Лейлани.

Мужчины выжидающе посмотрели на нее.

– Вы что-то хотели сказать? – спросил Пирс.

– Нет-нет, ничего! Это самая желанная новость, мистер Пирс. У нас обоих прямо камень с души свалился, когда мы узнали, что у Люка и его семьи все хорошо.

– Хочу уточнить… Говоря о его семье, я имел в виду дочерей. Вы сказали, что его жена больна туберкулезом. С глубоким сожалением вынужден поправить вас – была больна. Бедная миссис Каллаган скончалась в ноябре.

Джон Йе увидел, как кровь отхлынула от лица Андрии и она покачнулась. Он подошел и сжал ее руку:

– Спокойно. Может быть, присядешь?

– Спасибо. Если не возражаете, я и вправду присяду.

Джон провел ее к креслу, а Пирс выскочил за дверь и тут же вернулся, неся узкий бокал с бренди.

– Выпейте, мисс Каллаган! Простите, что принес вам такие печальные новости. Мы все скорбим о миссис Каллаган. Насколько я слышал, она была прекрасной женщиной.

– Замечательной женщиной.

Андрию трясло так, что ей пришлось взять предложенный бокал обеими руками, чтобы не расплескать. Маленькими глотками она пила бренди, пока не выпила все. В это время Джон и американский министр говорили о приеме в честь короля Калакауа.

– Вы мне напомнили – я должен переговорить с президентом Грантом и мистером Фишем о неотложных делах. Прошу меня извинить, я вас ненадолго покину.

Оставшись одни, Андрия и Джон какое-то время молчали.

– И что ты по этому поводу думаешь? – наконец нарушил молчание Джон.

– А что я должна думать, Джон?

Он ответил без малейших колебаний:

– По-моему, здесь все предельно ясно. Андрия, ты должна поехать к нему. Сейчас ты ему нужна, как никогда, просто необходима! Ему нужна твоя любовь.

– А мне нужна его любовь, – едва слышно проговорила Андрия. – Великий Боже! Как же я его люблю!

Глава 3

Сани, запряженные лошадьми, довезли Андрию от железнодорожной станции до Вундербада. С ней ехали еще трое пассажиров: две женщины средних лет и изможденного вида молодой человек, время от времени заходившийся в приступе кашля.

– Какие ванны вы принимаете? – поинтересовалась тучная блондинка. Говорила она с сильным немецким акцентом.

– Я приехала не на лечение, – ответила Андрия. – Я навещаю друга.

– Как я завидовать вам! Мне здесь не отдыхать, а целый день сидеть в горячая вода и лечить мой ревматизм, – вздохнула женщина.

– Я в горячую ванну готов усесться прямо сейчас, – вступил в разговор молодой человек. Зябко закутав горло теплым шарфом, он обратился к вознице: – Скажите, в этом Богом забытом краю есть еще что-нибудь, кроме снега?

– Не любить снег, не ездить Швейцария! – возмутился тот и что-то пробурчал себе под нос по-немецки.

Андрия наслаждалась всем, что открывалось ее глазам. На далеких Гавайях все было иначе, кроме, быть может, покрытой вечными снегами вершины Мауна-Лоа. Грандиозность и величавость окружающих гор лишали дара речи. Сказочная, волшебная страна, вся в сверкающей снежной белизне, затерянная где-то на вершине мира… Куда ни кинь взгляд – на север, юг, восток или запад, – везде небеса подпирали заснеженные скалистые пики. На лицо ей падали, кружась, крупные хлопья снега и мокрыми поцелуями таяли на щеках. Ни разу в жизни Андрия не чувствовала себя такой бодрой и жизнерадостной. Она подняла руку, чтобы отбить снежок, которым с обочины дороги запустил в сани озорной мальчишка, и от души засмеялась. Перезвон колокольчиков под дугой звучал у нее в ушах сладкой музыкой.

Обе женщины сошли около небольшой старинной гостиницы прямо в центре Вундербада. Сани же продолжили свой путь до следующей гостиницы, где сошел кашляющий юноша.

– Этот курорт знаменит свой минераль вода, лечить чахотка, – заметил возница, когда пассажир отошел достаточно далеко. – Но этот бедняга такой вид, что очень скоро он больше не пить минераль вода для свой легкие.

Андрия вспомнила о Лейлани и погрузилась в молчание. Нахлынувшая было веселость куда-то исчезла.

– Шале-ам-Зе на другой конец город. Ехать мало.

Несмотря на холод, ладони у Андрии были влажными от пота, лицо горело, а из-за бешено колотящегося сердца она все никак не могла вздохнуть полной грудью. Теперь, когда она приближалась к месту своего назначения, весь план стал казаться ей глупым. Под влиянием минуты, как это сделала она, не пересекают два океана и один континент, а потом и половину другого континента ради того, чтобы подойти к двери, постучать и этак небрежно сказать: «Привет, Люк! Я, понимаешь, проходила мимо и решила зайти».

Она уже хотела приказать вознице отвезти ее обратно на железнодорожную станцию, но одернула себя.

«Ты ведешь себя как томящаяся от любви школьница», – мысленно сказала себе Андрия.

Дорога начала подниматься вверх по пологому склону, а потом сани завернули за снежный вал, и она увидела Шале-ам-Зе. Величественный особняк, выстроенный на трех небольших, соседствующих друг с другом плато, каменной змеей вился по неровной местности. Горели окна с освинцованными стеклами, из трех высоких труб на крыше в затянутое рваными тучами вечернее небо поднимались струи дыма. От смолистого запаха горящих поленьев у Андрии закружилась голова. Она готова была поклясться, что слышит треск и шипение пламени в камине.

Когда сани подкатили к порогу, из-за угла неторопливо появился здоровенный сенбернар и принялся лаять на приезжих. Этот громкий хриплый лай отдавался далеким эхом в лежащих вокруг горах.

– Кто это? – боязливо спросила Андрия. Она никогда не видела таких больших собак. – Медведь?

– Медведь?! – расхохотался возница. – Ох, мадам, вы очень смешной! Это собака, и очень добрый собака. Имя этот собака Кинг. Не бойтесь. – Он слез со своего сиденья и обошел сани вокруг, чтобы помочь выбраться Андрии. – Я сейчас относить ваш багаж.

Андрия с нарастающим беспокойством направилась к входной двери. Кинг решительно подбежал к ней, изо всех сил виляя лохматым, похожим на помело хвостом. Его огромная морда оказалась на уровне груди девушки.

– Миленький песик, – дрожащим голосом проговорила Андрия и боязливо протянула руку, чтобы погладить пса по голове. – Кинг – хорошая собачка.

Она даже не успела постучать, как дверь распахнулась, и на засыпанное снегом крыльцо упал прямоугольник бледного света. На пороге появилась молоденькая девушка и принялась выговаривать собаке:

– Это еще что такое, Кинг! Что за глупый лай! – Тут она заметила сани и стоявшую на ступенях Андрию. Обернувшись, девушка сказала внутрь дома: – Видишь, папа, я же говорила, что к нам гости.

– Ты ведь Люси, я не ошиблась? – спросила Андрия, поднимаясь по ступенькам.

Девушка в удивлении замерла.

– Мы разве знакомы?

Андрия рассмеялась. Ее, закутанную с ног до головы в меховую шубу, толстый шарф, теплые рукавицы и мохнатую шапку, трудно было узнать.

– Неужели ты не помнишь меня, дорогая? Я Андрия Каллаган, старый друг вашей семьи.

– Андрия! – В изумлении взвизгнула Люси. – Как ты оказалась в Швейцарии?

– Андрия! – Она узнала сильный и в то же время мягкий голос Люка еще до того, как он подошел и встал рядом с дочерью. Вдоль спины прошла волна дрожи. Вот и он!

Она неуверенно затопталась на пороге.

– Люк…

Они так и стояли друг против друга и молчали. Казалось, прошла целая вечность.

– Я не верю, – проговорил наконец Люк. Для верности он даже потер глаза.

– Честное слово, я настоящая, – ответила Андрия. – Мне можно войти?

– Конечно! Что это на меня нашло? Это скорее всего от потрясения. У меня вдруг руки и ноги отнялись. Андрия, это ты… – Он схватил ее за руки и буквально втащил в комнату.

Горячие руки Люси обвили шею Андрии:

– Андрия! Это – настоящее чудо! Я так рада тебя видеть! Прямо и не знаю, как рада!

Андрия обняла девочку и поцеловала ее в щеку:

– И я рада видеть тебя. Очень-очень рада!

Она чувствовала, как горят ее щеки, а глаза сами собой снова и снова смотрят на Люка. Всякий раз Андрия торопливо отводила взгляд, боясь выдать себя. Она была охвачена такой неизбывной любовью к этому человеку, что даже намеком не осмеливалась показать это ему, пережившему тяжелую утрату.

– Давай-ка снимай всю эту сырую одежду, подсаживайся к камину и отогревайся. – Он помог ей освободиться от шубы, теплой обуви, шарфа, перчаток и меховой шапки. – Люси, отнеси вещи на кухню и попроси госпожу Мюллер развесить их над печкой. И потом позови Лани. – Он повернулся к Андрии: – Она наверху – читает. Немного простудилась, вот и сидит дома.

– Тогда не надо ее вытаскивать из постели. Я сама могу подняться к ней.

– Хорошо. Только подожди, дай хоть посмотрю на тебя.

Люк отступил на шаг и окинул Андрию оценивающим взглядом. Да так и замер, подперев подбородок сжатым кулаком, не в силах отвести глаз.

– Прекрасна, как никогда! – прошептал он.

– Как же! Я вся растрепалась, пока добралась сюда. И потом…

– Ты просто роскошная женщина! – Он шагнул ближе, положил руки ей на плечи и заглянул в лицо. – Твои глаза, честное слово, стали еще голубее с тех пор, как мы виделись в последний раз.

– Они просто постарели, – мягко улыбнулась она, собираясь с силами. – Люк, я… Даже и не знаю, как сказать об этом.

– Ты о Лейлани, – кивнул он, поняв, насколько ей трудно. – Лейлани была прекрасной женщиной и прекрасной матерью. Мои дочки – это самый бесценный дар, какой только может дать женщина мужчине.

– Они у тебя красавицы. И все очень хорошо понимают. Два прекрасных юных существа. Они совсем, как ты и Лейлани. Я так горевала, это такая потеря для вас.

– Огромная потеря. По счастью, она не очень сильно мучилась. Даже в самом конце. Я привозил лучших врачей со всей Европы. Но они не могли остановить процесс. А Вундербад стал последней отчаянной попыткой хоть что-то сделать. Здесь она была по-настоящему счастлива.

– Швейцария такая красивая страна! Здесь столько снега.

– Слишком много снега, – нахмурился Люк. – Две недели валит без остановки. Повсюду то и дело снежные обвалы.

– Но здесь ведь безопасно?

Он неопределенно пожал плечами.

– Если живешь в Швейцарских Альпах, да еще на горном склоне, а высоко над тобой нависают тысячи тонн снежного наста и многометрового льда, то это всегда опасно. Но хватит говорить о лавинах.

Он взял ее за руку и подвел к камину. Пододвинул широкое кресло поближе к ярко горящим поленьям и ласково пригласил присесть. Сам он, скрестив руки на груди, остался стоять, глядя на нее задумчивым взглядом.

– Мы оба знаем, зачем ты приехала в такую даль.

– Люк, пожалуйста, еще не время…

– Нет, как раз самое время. Все эти годы мы мучили себя, чтобы не причинять боль Лейлани. Господь знает, что я не обидел и волоска на ее прелестной головке. Я любил ее за то, чем она стала для меня, за моих детей, которых она родила. Но лгать себе я не могу, как не могу лгать и тебе. Наши чувства друг к другу – это вечный светильник. Его не в силах погасить ни время, ни расстояние, ни одиночество. Ты пришла ко мне, когда узнала, что она умерла, потому что ты меня любишь так же страстно, как я люблю тебя.

Андрия спрятала лицо в ладони и разрыдалась. Люк потянулся к ней, но в этот момент в комнату вошла Люси.

– Андрия, твоя одежда сушится, а кухарка готовит чай, – оживленно начала она и запнулась, взглянув на Андрию. – Что случилось? Андрия, отчего ты плачешь?

Андрия подняла заплаканное лицо и улыбнулась сквозь слезы:

– Ничего не случилось, моя дорогая. Я просто очень счастлива снова быть с вами.

Люси подошла к Андрии и нежно обняла ее.

– Мы тоже счастливы, что ты с нами. Мы тебя очень любим. Правда, папочка?

Люк с затуманенными от слез глазами молча обнял обеих. Это был проникновенный миг единения душ, и все было понятно без слов.

Наконец Андрия нарушила умиротворенную тишину:

– Теперь мне надо подняться наверх и повидаться с маленькой Лани.

– С маленькой Лани? Как тебе это нравится, Люси? Лани такая же большая, как ты! – улыбаясь, пошутил Люк.

– До меня ей еще расти и расти! – пренебрежительно фыркнула девочка. – Я к тому же более развитая и зрелая! – Люси расправила плечики, с гордостью выставив вперед маленькие, но уже напористо приподнимающие платье грудки.

Андрия и Люк рассмеялись, и они все трое, держась за руки, начали подниматься по лестнице на второй этаж.

По такому радостному случаю Лани, несмотря на простуду, было разрешено закутаться в одеяло и спуститься к ужину вниз. Все уютно расположились за длинным столом в большой столовой с куполообразным потолком.

– Шале просто потрясает, – искренне призналась Андрия, оглядываясь по сторонам.

– Его строил по собственному проекту великий австрийский архитектор Вальтер Шикхаус.

– Шале-ам-Зе… Что это означает?

– Если дословно, то дом на берегу озера. Ты разве не заметила озера? Оно совсем рядом, за холмами. Летом из сада вид просто умопомрачительный.

Кухарка Фрида Мюллер, круглолицая жизнерадостная женщина, получала истинное наслаждение от возни на кухне, свидетельством чему служило удивительное разнообразие вкусных блюд: сосиски, шпигованные салом, печеные яйца, домашней выпечки хлеб, сладкое печенье и пироги с ягодами, вареные, копченые и ливерные колбасы, ветчина, телячьи ножки, говяжьи языки… Сейчас все с трудом доедали жаркое из свинины под густой острой подливой и жаренную ломтиками картошку.

– Это не гавайская кухня, но все равно пальчики оближешь, – проронил Люк, с наслаждением раскуривая сигару.

– У меня просто нет слов, настолько все было вкусно. Если я съем еще кусочек, то наверняка лопну! – И Андрия шутливо погладила свой живот.

– Надо было оставить местечко для фирменного блюда Фриды – торта со взбитыми сливками.

Вдруг свистевший за окнами ветер налетел с такой силой, что дом затрещал и заходил ходуном. Люк резко выпрямился.

– Люк, что это было? – спросила Андрия.

– Очень может быть, что это прелюдия к обвалу снежной лавины.

– Снежная лавина! – воскликнула Лани. – Папочка, я боюсь!

– Не надо бояться, родная. Тем более в этом доме. Он и строился с тем расчетом, чтобы устоять перед любой лавиной. Задняя стена сложена из гранитных камней и выдается вперед клином, так что снег обойдет нас с двух сторон. – Он весело улыбнулся, явно что-то вспомнив. – Андрия, помнишь стену моего отца и как она спасла плантации, когда началось извержение Мауна-Лоа?

– Такое не забывается, Люк.

Несмотря на все его заверения, Андрию все сильнее охватывало беспокойство, потому что дом продолжал скрипеть и содрогаться. Теперь сквозь завывания ветра стали слышны другие звуки, очень похожие на раскаты грома. Чем они становились громче, тем сильнее дрожал и скрипел дом.

Когда от грохота заложило уши, Андрии показалось, что на них на всех парах мчится гигантский паровоз. Звук вселял животный ужас, но быстро начавшись, он так же быстро замолк. Дом перестал ходить ходуном, и наступила оглушающая тишина.

– Кончилось? – спросила Андрия Люка.

– Да. Мне надо спуститься в деревню. Судя по звуку, лавина задела Вундербад. Они уже собирают отряды спасателей.

Андрия робко положила руку ему на плечо.

– Будь осторожен, мой… – у нее чуть не вырвалось «любимый», но она сумела вовремя остановиться.

Люк улыбнулся и тихо ответил ей:

– Конечно, я буду осторожен. Неужели ты думаешь, что я хочу снова потерять тебя после стольких лет разлуки?

Андрии ужасно хотелось поцеловать его, но она устояла перед искушением из-за детей. Люк понял причину ее сдержанности и вышел из положения очень просто. Он поцеловал Люси, потом Лани и, наконец, Андрию. Поцеловал он ее коротко, но зато очень нежно и прямо в губы. А потом вышел в прихожую, надел тяжелую, подбитую овечьей шерстью куртку, натянул высокие, на толстой подошве кожаные сапоги, закутал лицо шарфом и довершил экипировку толстой вязаной шапкой. Чуть подумав, вынул из шкафа пару снегоступов и перекинул их через плечо.

– Могут пригодиться. Я вернусь, как только смогу. Вы сидите у камина и ждите меня. Фрау Мюллер сварит к моему приходу горячий шоколад.

– Ой, вот вкуснотища! – в восторге захлопала в ладоши Лани. – Как здорово, что ты с нами, Андрия! Слушай, а в криббидж ты умеешь играть?

– Знаешь, похоже, что умею. На Гавайях меня научил ваш дедушка.

– Ой, а как поживает дедушка?

– По-прежнему здоров и крепок и шлет вам горячие поцелуи и любовь. Так, милые мои! Где игральная доска и карты?

Снегопад и не думал прекращаться. Ветер, правда, немного поутих. Люк надел снегоступы и заторопился вниз по дороге к городку. Спустя пятнадцать минут он добрался до городской площади, где уже начали собираться спасатели.

В окнах домов, окружавших площадь, виднелись испуганные лица. В роскошном курортном пансионате «Целебный источник Вале» постояльцы толпились на балконах и возбужденно переговаривались. Время от времени кто-нибудь перегибался через перила и что-то громко спрашивал у стоящих внизу горожан, которые подчеркнуто не обращали на это внимания.

– Что случилось, Клаус? – спросил Люк у широкоплечего светловолосого гиганта.

– Лавина, слава Богу, проскочила мимо города! Снесла только дом Шульца и дотащила его до самого низа долины.

– Тогда чего мы ждем?

Человек двадцать, вооружившись факелами и футштоками, направились к тому месту, где только что прошла лавина. Огромная масса снега и льда пропахала гигантскую полосу по всему склону, сметая на своем пути деревья и кустарник. Полоса была такой гладкой и голой, что казалось, являлась творением рук человеческих.

Спускаясь вдоль полосы в долину, они уткнулись в огромную кучу снега. Здесь лавина решила остановить свой стремительный бег.

– Начинаем, ребята! – крикнул Клаус. – За работу!

Спасатели развернулись веером, выстроились вокруг снежной кучи и с высоко поднятыми факелами начали двигаться к вершине, методично загоняя как можно глубже в снег длинные деревянные шесты. Из-за крутизны подъем был труден, ноги то и дело скользили – приходилось цепляться за каждую выбоину, каждый выступ. Только через час раздался долгожданный крик:

– Ребята! Я на что-то наткнулся!

Спасатели столпились вокруг. Тут же подоспели несколько человек с лопатами.

– Раскапываем, парни! – выкрикнуло одновременно несколько голосов, и все – кто лопатами, а кто и голыми руками – начали разгребать успевший уже слежаться под собственной тяжестью снег. Зарывшись на глубину более восьми футов, они наткнулись на первый знак – но не жизни, а смерти. Из снега торчала окоченевшая рука со скрюченными пальцами. Казалось, несчастный в отчаянии пытался вцепиться в жизнь, прежде чем душа навсегда покинула отмучившееся тело.

Спасатели быстро откопали погибшего. Это был Бернард Шульц, старший из братьев. Еще через час они вытащили из-под снега всю семью – отца, мать, дочь и двоих сыновей. Одеревеневшие тела положили в джутовые мешки и погрузили в сани, которые привезли опоздавшие. Скорбная процессия двинулась обратно в город.

Они были на полпути от города, когда снова налетел ветер. Он неистово трепал кроны деревьев, словно драные тряпки, и дул с такой силой, что почти сбивал с ног. Где-то высоко наверху зародился глухой рокот. Под ногами заметно дрогнула земля. Новая лавина набирала силу.

– Господи, спаси и сохрани! – раздался чей-то крик. – Вон там, смотрите!

Люк поднял голову и посмотрел на гору, что возвышалась прямо за городком. Непередаваемый ужас приковал его к месту. По крутому склону, с каждым мгновением набирая скорость, катилась вниз снежная стена шириной не менее полумили.

В голове у него пронеслись воспоминания о благословенных днях на Гавайях. Тогда они с Киано увлеченно соревновались в старинной забаве – катании по волнам на доске. Заплывая подальше в океан, они взбирались на узкую доску, вставали во весь рост и, удерживая равновесие, дожидались момента, когда огромная океанская волна устремлялась к берегу. Вот тогда они бросали вызов судьбе, устремляясь по склону чудовищной водяной горы, угрожающе нависавшей над ними своим пенящимся тугим гребнем.

Летящая вниз лавина живо напомнила Люку такую волну. Правда, волна эта была из снега и раз в десять выше самой высокой океанской волны. И на этот раз незачем было бросать вызов судьбе, потому что ни у кого не было надежды остаться в живых. Если только…

– На деревья! Залезайте на деревья! – во все горло заорал Люк. – Это наше единственное спасение! Нам все равно ее не обогнать и не уйти в сторону!

Он сбросил снегоступы, отшвырнул в сторону факел и шест и со всех ног бросился к ближайшему дереву, благо они только что вышли из перелеска. Лес был девственный, его ни разу не рубили, и поэтому ветки дерева росли довольно низко над землей. Люк начал торопливо карабкаться по ним, как по лестнице, вверх.

Остальные последовали его примеру. Жадно ловя ртом воздух, он остановился только тогда, когда до верхушки оставалось чуть меньше десяти футов. Там он и остался, судорожно вцепившись трясущимися от перенапряжения руками в смолистый шершавый ствол. Но сразу же снял с пояса моток веревки и накрепко привязал себя к дереву. Только после этого он перевел взгляд на приближающуюся лавину.

Ему хватило одного взгляда, чтобы понять: жители городка и постояльцы трех роскошных пансионатов обречены. Многие закрывались в своих каменных домах, которым вскоре предстояло стать их могилами. Другие выбегали на улицу, предпочитая быструю смерть от сокрушающего удара снежной горы. Самые мужественные остались сидеть в кабачках, потягивая пиво и виски и предлагая мрачные тосты за Бога, дьявола и счастливую жизнь на том свете.

Лавине хватило пары минут, чтобы обрушиться на городок. Мгновение – и белая стена адским катком прокатилась по Вундербаду, его домам и жителям, не оставив после себя ничего. Потом выяснилось, что были невероятные исключения. Четверо детей Скиннеров мирно спали в своих кроватках, когда сошла лавина. Трое погибли на месте, а четвертого вместе с кроватью вышвырнуло в окно и протащило на гребне снежной волны в конец долины. Малыш оказался единственным из семьи, кто остался в живых. Его отца и мать откопали в церкви, где они стояли на коленях и, крепко обнявшись, молились. Еще несколько человек точно таким же образом вынесло снежным потоком в долину. Счастливцы отделались царапинами и синяками.

Когда стал слышен отдаленный грохот и под ногами задрожал пол, Андрия отвела девочек на второй этаж. Очень спокойно она велела им лечь на большую с латунными шишками кровать и укрыла четырьмя толстыми, набитыми перьями тюфяками. Сама села рядом.

– Самое главное – не потерять голову от страха. Вы слышали, что сказал ваш папа? Этот дом и задняя стена специально сделаны так, чтобы отразить любую лавину.

– Я ничего не боюсь, потому что ты теперь с нами, Андрия, – храбро улыбнулась Люси.

– А мне ужасно страшно! – пролепетала Лани и заплакала.

Грохот все нарастал. Дом так скрипел и ходил ходуном, что казалось, с минуты на минуту начнет разваливаться на куски. Но австрийский архитектор знал свое дело и постарался на совесть. Дом устоял даже под лобовым ударом лавины сокрушительной силы. Каменный мыс задней стены разрезал снежную стену пополам, и по обе стороны дома в воздух взметнулись огромные снежно-ледяные гейзеры.

Но потом, когда навалилась вся многотонная снежная масса, произошло неизбежное: каменный выступ был сорван со своего основания. И тогда пришел черед дома. Лавина играючи снесла его с фундамента и поволокла вниз по склону. Все быстрее, и быстрее, и быстрее, как набирающий скорость поезд.

Девочки начали кричать от ужаса, но их голоса тонули в грохоте снежного обвала. Андрия закрыла глаза и начала молиться.

Со своего дерева Люк беспомощно наблюдал, как белая стена снега поглотила городок Вундербад. По ширине снежного вала, устрашающе сиявшего в призрачном свете полной луны, он определил, что его дом попал под каток, а значит, сейчас дома больше нет, как нет Андрии и девочек. Единственным его утешением была мысль, что через несколько мгновений и он сам присоединится к ним.

Люк равнодушно смотрел, как лавина несется вниз по склону прямо к лесу. Он закрыл глаза, и лавина ударила. Люк провалился в темноту.

Когда он пришел в себя, то с изумлением понял, что жив. Изумление возросло еще больше, когда он увидел, что вместе с деревом и всем лесом мчится вниз на гребне снежного вала, как на гигантских санках. Снежная масса докатилась до конца долины, взметнулась на несколько футов вверх по противоположному склону и, обессилев, резко остановилась. Растрепанные кроны деревьев еще несколько мгновений яростно раскачивались из стороны в сторону, потом успокоились.

– Есть кто живой? – окликнули с соседнего дерева.

Откликнулось с полдюжины голосов.

– Ребята, вы в это верите? – прокричал Люк. Весь лес целиком унесло с одного конца долины в другой. – Такого не бывает!

Оставшиеся в живых люди начали осторожно слезать с деревьев на землю. Вскоре все снова собрались вместе.

– В городе наверняка все погибли, – сказал Люк, – но мы обязаны попробовать отыскать живых. Может быть, кому-то повезло так же, как нам. Возвращайтесь назад. Я подойду чуть позже, хочу узнать, что там с шале.

Увязая по колено в снегу, Люк с трудом выбрался на главную дорогу и мрачно отметил про себя, что Вундербада больше нет. На его месте во все стороны простирался белый хаос из снега и ледяных глыб.

По дороге он подобрал пару валявшихся лыж, которые, вне всякого сомнения, принадлежали кому-то из жертв катастрофы, надел их и быстро заскользил вперед.

Сердце Люка ухнуло куда-то вниз, когда он добрался до того места, где стоял его дом. Ничего! Исчез даже фундамент. Он бросился вниз по склону в сторону озера, вдоль огромной канавы, которую пропахала скатившаяся лавина. Чем ниже он спускался, тем меньше верил своим глазам. Там, совсем близко к берегу озера, на верхушке огромного снежного холма стояло шале. Издалека трудно было сказать, но, похоже, оно было целехонько. Более того, все выглядело так, будто дом стоит здесь, на куче снега, испокон веков.

Люк остановился, задохнувшись от охватившего его изумления, облегчения и неимоверного счастья. В этот момент дверь отворилась, и на пороге появилась Андрия. В высоко поднятой руке она держала масляную лампу.

– Вы не поможете нам? – обратилась она к Люку, не узнав его в темноте.

– Андрия! Это я, Люк.

– Люк?! – радостно, все еще не веря, переспросила она. – Слава Богу! Я уже и не чаяла увидеть тебя!

– Совсем недавно был момент, когда я тоже так подумал. Но видишь, Провидение рассудило иначе. Мы с тобой предназначены друг другу и встретились не для того, чтобы расстаться снова. Что с Люси и Лани?

– Папа, с нами все в порядке! – раздались из-за спины Андрии два радостных голоса.

– Входи же наконец и отогрейся, – проговорила Андрия. – Я только что затопила камин и сейчас приготовлю горячий чай или шоколад – что хочешь. Боюсь, что фрау Мюллер на какое-то время вышла из строя – слишком большое потрясение для ее нервов. Я попросила ее оставаться в постели, пока не придут спасатели.

Взбираться вверх по крутому, скользкому склону горы, образовавшейся из спрессованного снега и льда, было не просто. Наконец, тяжело дыша, Люк ввалился в прихожую.

Андрия и девочки бросились его обнимать. Даже Кинг протиснулся из кухни и принялся с веселым лаем прыгать вокруг, норовя лизнуть хозяина в нос.

– Сидеть, мохнатый слоненок, сидеть! – приказал Люк и потрепал пса по голове. – От твоих прыжков дом и мы вместе с ним сейчас свалимся в озеро.

– Что, это и вправду может случиться? – не на шутку встревожилась Андрия.

– Да нет, что ты! Пока я до вас добирался, то все хорошенько осмотрел. Эту кучу снега не сдвинешь с места, как и Гибралтарскую скалу.

Через некоторое время Андрия и Люк сидели рядом в кресле, держались за руки и не спеша прихлебывали обжигающий чай с доброй толикой бренди. Девочки расположились прямо на полу у их ног и наслаждались горячим шоколадом. В печальной тишине они слушали рассказ Люка о случившемся.

– Вундербада больше нет, и я думаю, что нам нужно уезжать отсюда, как только спасателей сменят войска.

– И куда же мы поедем? – спросила Люси.

– В Париже, Гааге и Лондоне у меня есть дело, которым давно следовало заняться. Мы так и поступим. А когда все сделаем, то можем вернуться домой – на Гавайи. Кто «за», прошу поднять руки.

Три руки дружно взметнулись вверх.

– Вернуться домой, – задумчиво проговорила Андрия. – Как божественно это звучит…

– Там вы с папой и поженитесь! – гордо сообщила Люси.

– Это еще что такое! Откуда у нашей юной леди такие мысли? – с напускной строгостью спросил Люк.

Девочка задрала ноги вверх и весело поболтала ими в воздухе.

– Мы растем, и сейчас нам, как никогда, нужна материнская забота и опека. Андрия, ты будешь нашей новой мамой? Ну пожалуйста, скажи, что будешь!

Люк и Андрия, не выдержав, расхохотались.

– Нет, дорогие мои, этак дело не пойдет. Тут нужно соблюсти формальности, – утирая слезы, выговорил наконец Люк и торжественным тоном продолжил: – От шестнадцатилетней дочери, выступающей от имени отца, поступило предложение о браке с вышеупомянутой особой.

– Андрия согласна! Ведь ты же согласна, Андрия? – подыграла Лани.

Андрия с улыбкой развела руками.

– Тогда следует соблюсти и другую формальность, – рассмеялась она. – От двенадцатилетней дочери того же отца, выступающей от имени вышеупомянутой особы, поступило согласие на брак.

– В таком случае дело можно считать улаженным, – заключил Люк.

Лица девочек просияли. Тогда Люк наклонился и нежно поцеловал Андрию.

Глава 4

Оказалось, что задуманный план не так просто осуществить, и причиной тому стали два не связанных между собой, но весьма удивительных события.

Вскоре после их приезда в Париж Люк обедал со своим компаньоном Луи Буссаром в шикарном клубе «Курвуазье». Они сидели в комнате отдыха и лениво потягивали бренди, как вдруг Буссар вскочил со своего места.

– Черт подери, смотри, кто там идет! Это же Сесил Родс! Ты знаком с ним?

– Пожалуй, нет. Хотя фамилия очень знакомая.

– Это смышленый малый, тебе обязательно нужно с ним познакомиться. – Он подозвал официанта. – Будьте любезны, спросите мистера Родса, не желает ли он составить нам компанию? – И, повернувшись к Люку, добавил: – Он не только блестящий государственный деятель, но и владелец огромного капитала.

Люка поразила молодость Родса.

– Да ты шутишь! Ведь ему нет и двадцати пяти!

В это время к ним, широко улыбаясь и на ходу протягивая руку, подошел Родс.

– Вот это да! Буссар, старина, чертовски рад тебя видеть! Когда мы встречались в последний раз?

– Два года назад в Лондоне. Родс, позволь мне представить тебе Люка Каллагана. Прежде он жил на Гавайях.

Они обменялись рукопожатием, и Родс в задумчивости сдвинул брови:

– Каллаган… Каллаган… Вы имеете какое-нибудь отношение к гавайскому сахарному королю Калебу Каллагану?

– Он его сын, – объяснил Буссар. – В своей области Люк тоже король. Сколотил состояние на ананасах.

– Ну как же! Теперь я вспомнил. Очень рад познакомиться с вами, Каллаган. В Париж приехали по делу или поразвлечься?

– Всего понемногу.

– Он ищет, куда бы вложить деньги, – сказал Буссар. – Чем собираетесь заняться в эти дни, Родс?

Тот ответил не сразу и как-то загадочно улыбнулся:

– Слышали что-нибудь про Кимберли? – Мужчины отрицательно покачали головами, и он пояснил: – Это в Южной Африке, провинция Кейп. Там добывают алмазы, как в Калифорнии добывали золото в конце пятидесятых. Практически алмазы там просто валяются под ногами – нагибайся и подбирай.

– Ищете средства, мистер Родс? – навострил уши Люк.

– Вообще-то да. Но размениваться на мелочи я не собираюсь. Наш картель принимает инвесторов не менее чем с миллионом.

Не моргнув глазом Люк вытащил из кармана чековую книжку.

– Сколько мне будет позволено вложить в ваше дело?

Родс поначалу опешил, потом пришел в себя и расхохотался:

– Ей-богу, мне это нравится! Вы парень не промах, Каллаган! Понимаете с полуслова. С такими, как вы, я люблю иметь дело.

– Вы сделаны из одного теста! – рассмеялся Буссар. – Два могучих и суровых индивидуалиста. Когда вы на что-нибудь кладете глаз, не хотел бы я оказаться у вас на пути.

И правда, Люк и Родс были очень похожи – как по стати, так и по манерам. От обоих исходили бесстрашие и решимость, лишенные какой бы то ни было угловатости.

– Для начала я вложу два миллиона, – сказал Люк. И поинтересовался: – Скажите-ка мне вот что, Родс. Если вы так богаты, как утверждает Буссар, с какой стати вы ищете капитал на стороне?

Глаза Родса загорелись новым чувством, которое Люк определил для себя как фанатизм. Голос был полон неприкрытой страсти:

– Алмазы и сокровища лишь видимая – и малая – часть айсберга. Африка, скажу я вам, это нечто потрясающее! Богатейшая, девственная страна, в сущности, неосвоенная. Охотники за алмазами не в счет. Она может стать самой обширной и самой богатой колонией Британии. Вот в этом и состоит основная цель Британской Южно-Африканской компании – абсолютный контроль над всей Южной Африкой. И те из нас, кто входит в совет директоров, станут самыми могущественными людьми в мире. Вот во что вы вкладываете свой капитал, Каллаган, – во власть!

Его живая и яркая речь была на удивление заразительна. Люк почувствовал, как его душу все сильнее охватывает волнение, знакомое ему по тем дням, когда он вместе с Джоном устремился по следу Андрии из Китая на Гавайи и когда с Макинтайром, не имея ни гроша за душой, закладывал первую плантацию ананасов на Ланаи.

Из мечтательной задумчивости его вывело вдруг возникшее чувство недовольства собой. Собеседники это заметили.

– Что такое, Люк? – спросил Буссар. – Тебе что-то не нравится?

– Нет-нет, это не имеет никакого отношения к нашему разговору! Я просто вспомнил о таинственном благодетеле, который помог мне начать дело несколько лет назад. Вы не поверите, но я так ни разу и не видел этого человека. Он из семьи Асторов – так по крайней мере мне было сказано, – но живет совершенным затворником. Когда я с семьей проездом в Европу некоторое время провел в Соединенных Штатах, он категорически отказался встретиться со мной. Чертов сноб! Я принес ему колоссальную прибыль, которая многократно окупила все его затраты. Впрочем, Бог ему судья. Лучше вернемся к вашей Африке. Для начала, каким ветром вас туда занесло, Родс?

– Меня отправили туда в семнадцать лет поправлять здоровье. – И Родс с гордой улыбкой продолжил: – Через два года на алмазных разработках Кимберли я нажил приличное состояние. Мне тогда здорово помог один из партнеров, малый по имени Пьер Ле Фарж. – Он вытащил из нагрудного кармана часы. – Время идет. Между прочим, я с ним встречаюсь сегодня вечером, и он что-то запаздывает. Не желаете присоединиться к нашей партии в покер, джентльмены?

– Нет, благодарю вас, – вежливо отказался Люк. – Семья ждет меня в «Отель де Виль». А вам почему не сыграть, Буссар?

– Такие игры противопоказаны моему темпераменту.

Родс поднялся из-за стола.

– О, вот наконец и Пьер!

Ле Фарж оказался высоким мужчиной с военной выправкой. Для своих пятидесяти с лишним лет он был все еще красив и очень подвижен. Дополнительную привлекательность ему придавали точеный профиль и шапка густых, с сильной проседью волос. Одет он был по последней моде – бархатный жакет, темные прямые брюки и элегантная рубашка с собранными в складки грудью и рукавами.

По-английски он говорил великолепно, практически без акцента. Буссар и Люк тут же были ему представлены, и все трое обменялись рукопожатиями. Естественно, были заказаны новые порции бренди, чтобы отметить знакомство.

Разговор перескакивал с одной темы на другую, и в конце концов Родс и Ле Фарж предались воспоминаниям о своих первых шагах в алмазном бизнесе.

– Мне пришлось взять этого желторотого птенца под свое крыло. Ну и намучился я с ним тогда! – пошутил француз.

– Слушайте больше этого старого лягушатника! – отпарировал англичанин. – Он тридцать лет провел в море! Что он знал о жизни на суше? Видели бы вы его, когда мы впервые встретились! Таких неопытных новичков надо было еще поискать!

– Вы действительно проплавали по морям тридцать лет? – удивился Люк.

– Да. Я служил морским офицером во французском флоте. Капитан третьего ранга в отставке Пьер Ле Фарж к вашим услугам, сэр.

– А где вы служили, если не секрет?

– Младшим лейтенантом служил на Востоке – Китай, Макао, – когда разразились знаменитые «опиумные» войны.

– Интересно! В начале пятидесятых я тоже оказался в Китае, – сказал Люк. – Служил миссионером в мормонской миссии неподалеку от Макао.

Разговор ушел в сторону, и только перед самым уходом Люк снова спросил:

– Мистер Ле Фарж, вы никогда не бывали на Гавайях?

– Отчего же, конечно, бывал. Мы пополняли там запасы воды и продовольствия. А почему вы спрашиваете, мистер Каллаган?

– Не могу отделаться от мысли, что я с вами уже встречался. Лицо уж очень знакомое.

– Боюсь, что такого не было, сэр. Я вернулся во Францию задолго до того, как вы обосновались на Гавайях. – Он усмехнулся. – Меня с моим банальным лицом немудрено с кем-нибудь перепутать.

– Может быть, это так и есть, – нахмурился Люк. – Только лицо ваше никак не назовешь банальным.

Андрия сидела в одной из комнат их апартаментов в гостинице и читала письмо от Джона Йе. Девочки ушли на занятия балетом.

«Дорогая Андрия!

Как ты теперь, должно быть, знаешь, договор между Соединенными Штатами и Гавайями был ратифицирован в конце мая, и Дэвид Калакауа явился во всем этом деле триумфатором. По всем внешним признакам он теперь самый популярный монарх со времен Камехамехи Великого (помнишь, что говорил Дэвид в день избрания?).

Однако те из нас, кто близок к нему и в курсе проводимой им политики, уже видят, как на горизонте начинают сгущаться тучи. Я искренне считаю, что он в силу своего характера не в состоянии управлять страной. Дэвид – мастер неожиданного маневра, и доказательство тому – блестяще проведенные им переговоры о заключении договора. Но ему не хватает терпения ни для скучных, повседневных обязанностей, ни для решения банальных проблем, ни для кропотливой работы с правительством. Чтобы не утомлять себя всеми этими малоинтересными материями, он все дела перепоручает помощникам. И вот результат – бесконечные подсиживания друг друга, интриги, скрытая борьба за власть и за благосклонность короля. А ты знаешь, как Дэвид падок на лесть! Если так будет продолжаться и дальше, то режим падет под грузом взяточничества, коррупции и безумного расточительства, которые сам король и порождает.

Дэвид слишком умен и проницателен, чтобы не понимать, какой самоубийственный курс выбрало его правительство. Но он упорно не желает замечать происходящего и регулярно сбегает от реальных проблем в бесчисленные путешествия. Недавно он сделал официальное заявление, что отправляется с королевой Капиолани в кругосветное путешествие. И в Лондоне уже сделан заказ на две богато украшенные короны.

Наша иммиграционная деятельность расширяется. К нам на постоянное жительство уже переехали почти восемнадцать тысяч китайцев. Скоро их численность превзойдет численность гавайцев, которые умирают от проказы, сифилиса и других страшных болезней. Крепкая и здоровая нация канаков неумолимо вырождается физически и духовно.

Сифилис поражает на только простых людей. Ходят слухи, что из-за него королевский род поразили немощь и бесплодие еще во времена Камехамехи IV. Ни он, ни его наследник так и не произвели на свет потомства. То же самое можно сказать о Дэвиде и Капиолани. Мне думается, нет никакого сомнения в том, что дни монархии сочтены и довольно скоро Гавайи станут республикой с правительством, которое избирается народом.

Но хватит о мрачном. Наша страна остается самым красивым местом в мире. И все мы любим тебя и считаем дни до того момента, когда ты снова присоединишься к нам в этом раю…»

Андрия подняла глаза на вошедшего в комнату Люка:

– Привет. Как прошел день в клубе?

– Полон событий, если не сказать больше. – Он наклонился и поцеловал ее.

– Я как раз читала последнее письмо от Джона Йе, – сказала Андрия, откладывая исписанные торопливым почерком листки в сторону.

– И что пишет Большая Репа?

– Тебе лучше прочесть самому. Так что за события в клубе?

Люк сначала рассказал о встрече с Сесил Родсом.

– Дорогой, неужели наше возвращение домой откладывается? – расстроилась Андрия.

– Боюсь, что так, – вздохнул Люк. – Может быть, имеет смысл поместить девочек в хороший пансион? Я не очень представляю, как они смогут поехать с нами в Южную Африку.

– Мы должны ехать в Африку? Я уверена, что мистер Родс достаточно честный и достойный человек, чтобы защитить там твои интересы.

– Родсу я полностью доверяю. Просто подумал… – Он замолчал, и в его глазах появилось мечтательное выражение.

– Просто тебя, мой дорогой, обуревает страсть к путешествиям. Разве не так?

Люк присел на подлокотник кресла, в котором сидела Андрия, и обнял ее за плечи.

– Должен признаться, что эта часть света всегда манила меня своей экзотикой. Черная Африка – звучит таинственно и волнующе.

– Когда начинать собираться? – смирившись, спросила она.

– Не раньше, чем через несколько недель. У меня еще не все дела закончены в Лондоне. Так что на несколько дней съезжу в Англию.

Люк поднялся, подошел к серванту и налил себе бренди из хрустального графинчика. Предложил и Андрии.

– Спасибо, дорогой, но сегодня у меня нет настроения для бренди.

– Я просил бы тебя все же принять бокал, – настаивал Люк.

Увидев напряженное выражение его лица, Андрия не стала спорить.

– Ты меня интригуешь.

– Все может повернуться иначе, но это зависит от того, как ты… – Он нерешительно замолчал.

– От того, как я – что? Бога ради, Люк, не томи меня! Что случилось?

Люк глубоко вздохнул:

– Ты помнишь, как звали твоего настоящего отца? Ты говорила, что он то ли француз, то ли испанец.

Андрия задумалась и машинально облизала губы.

– Мама пережила такую боль, когда он бросил ее, что очень редко о нем рассказывала. Кроме того, я была совсем маленькой, когда он нас оставил. Погоди-ка, дай вспомнить… Несколько раз она что-то такое про него говорила… Кажется, вспомнила. Его звали Пьер, а фамилия была… Пьер… как там… на языке вертится…

– Ле Фарж, – бесстрастным голосом договорил Люк.

У Андрии расширись глаза.

– Да! Пьер Ле Фарж! Но как ты узнал?

– Я познакомился с ним вчера в клубе. Он деловой партнер Сесил Родса. Сам Ле Фарж – отставной морской офицер, разбогатевший на алмазных приисках в Кимберли.

Андрия затрясла головой:

– Нет-нет! Ты ошибаешься! В конце концов во Франции сотни мужчин носят фамилию Ле Фарж. Все равно как Смит или Джонс в Англии и Америке.

– Ошибки быть не может. Он служил в Китае в то же самое время, когда ты родилась. Но главное не это. Когда я его увидел, то сразу решил, что мы уже где-то встречались. А потом понял: он очень похож на тебя! Скорее наоборот – ты очень похожа на своего отца. Сходство поразительное! Он очень красивый человек, а глаза у него ярко-голубые, как два сапфира!

– Это просто невозможно. Я не верю!..

– Поверишь, когда увидишь его.

– Увижу его? Это исключено. Даже если это и правда, я не буду встречаться с ним. Я ненавижу его за то, что он сделал с моей матерью.

– Ты права, но все это было много лет назад. Ведь люди со временем меняются. По крайней мере следует попытаться это выяснить. А потом ты решишь, как поступать.

Андрия заинтересованно посмотрела на Люка:

– Хорошо. Я разоблачу его и отомщу за свою мать. У него есть семья?

– Не знаю. Об этом разговора не было. Завтра узнаю у Буссара. Он едет со мной в Лондон.

– Будь любезен, налей мне еще бренди, – попросила Андрия. – Я наверняка всю ночь глаз не сомкну.

– В таком случае мы обязаны помочь тебе расслабиться, – проговорил Люк, и глаза его блеснули. Он взял у нее из руки пустой бокал и поставил на стол. – Но не с помощью бренди.

Люк опустился перед ней на колени и начал расстегивать лиф красного бархатного платья. Надето оно было на голое тело. Люк принялся целовать ее груди и теребить соски кончиком языка.

– О дорогой! – задохнулась Андрия, и тело ее содрогнулось, словно по нему прошел электрический ток. Она обхватила руками его голову и притянула к себе.

Руки Люка скользнули под платье и обняли ее талию. Пальцы его начали ласкать шелковистую кожу над ягодицами. Оторвавшись от грудей Андрии, он принялся покрывать поцелуями ее живот. Андрия чуть прогнулась, подставляя себя под его поцелуи.

– Ты сводишь меня с ума! – прошептала она.

Люк, прижавшись губами к ее пушистому лону, почувствовал, как трепещет ее тело. Он широко развел ей ноги и покрыл чувственными поцелуями бедра, с каждым разом поднимаясь все выше и выше. Через несколько секунд Андрия закричала и, стиснув его голову бедрами, забилась в мучительно-сладостных судорогах. Бессвязные нежные слова слетали с ее губ, пока она не затихла, совершенно обессиленная, и не впала в блаженное полузабытье. Люк встал с колен, поднял ее на руки и отнес в спальню.

– Теперь отдыхай.

– Нет! – слабо запротестовала Андрия. – Я должна любить тебя.

– Не сейчас, позднее.

– Но тебе же не было хорошо!

– Мне никогда еще не было так хорошо, как сейчас. Это и есть настоящая любовь. Радость отдать равна радости принять. И сейчас я очень счастлив, как будто разделил блаженство с тобой. Когда ты немного поспишь, я вернусь, и мы будем любить друг друга.

Она взяла его руку и прижала ладонь к губам.

– Возлюбленный мой… Я так сильно тебя люблю, что у меня даже сердце щемит от счастья.

– Я тоже очень сильно тебя люблю, – Люк склонился к ней и поцеловал в губы. – Я не хочу ждать нашего возвращения на Гавайи. Я хочу, чтобы мы больше не откладывали нашу свадьбу. Вернусь из Лондона, и мы ее сыграем.

– Как скажешь, любимый. Для меня не так уж важно, прочитал ли священник над нами молитву и объявил ли мужем и женой. Я теперь твоя жена и всегда была ею – с того дня, когда мы любили друг друга на холме, за миссией.

– И все же мне хотелось бы, как говорят, взять тебя в жены.

Скоро Андрия заснула со счастливой улыбкой на губах. Всю ночь ей снился Люк.

Глава 5

В следующий понедельник после возвращения Люка из Лондона Андрия без особого желания послала мсье Ле Фаржу приглашение на ужин в среду в восемь вечера. С недовольной гримаской она отложила в сторону перо и вложила приглашение в конверт.

– Мсье Ле Фарж будет весьма удивлен, когда узнает, что на этом приеме – если его можно так назвать! – он единственный гость.

– Не сомневаюсь, что он еще больше удивится, когда узнает, что мы не миссис и мистер Каллаган, как ты написала в приглашении! – улыбнулся Люк. – Но очень скоро мы ими станем.

На следующее утро посыльный принес Андрии роскошный букет роз на длинных стеблях, в который был вложен конверт с ответом на ее приглашение: «Это большая честь для меня, и я с удовольствием принимаю ваше приглашение».

Стол был накрыт в маленькой столовой апартаментов. Прислуживали официанты из ресторана гостиницы.

– Я так волнуюсь, что у меня даже расческа из рук падает, – пожаловалась Андрия, переодеваясь к ужину.

– Ты выглядишь потрясающе, – заверил ее Люк.

– Дорогой, помоги мне с этой дурацкой сеточкой, – попросила Андрия. Волосы ее были убраны под сплетенную из золотых нитей сеточку с крохотными жемчужинами и драгоценными камнями.

Вечернее платье бледно-персикового цвета из тонкой кисеи очень шло ей.

– Ле Фарж, наверное, пожалеет о тех годах, когда он был лишен возможности гордиться такой очаровательной дочерью, как ты.

– Люк, пожалуйста! – резко сказала Андрия. – Перестань говорить обо мне как о его дочери! Ничего, кроме чувства глубокого отвращения, я к этому человеку не испытываю.

– Поживем – увидим, – спокойно ответил Люк, застегивая пиджак из черного атласа. Он подошел к зеркалу и еще раз поправил узел галстука, завязанного изящным бантом.

Андрия ходила вдоль стола, без особой нужды поправляя серебряные приборы и переставляя с места на место хрустальные бокалы.

– Эта гостиничная прислуга такая неаккуратная! – сердито проворчала она.

Люк откинул голову назад и оглушительно расхохотался:

– Ты чрезвычайно озабочена тем, чтобы произвести на мсье Ле Фаржа достойное впечатление, а если учесть отвращение, которое ты к нему испытываешь…

– Люк!.. – только и могла ответить Андрия и выскочила из комнаты.

За пять минут до восьми они сидели в гостиной у камина, в котором уютно потрескивало пламя. Андрия сжимала в руке бокал с шерри с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

Она подняла глаза к настенным часам, когда те начали мелодично отбивать восемь. На шестом ударе в дверь апартаментов громко постучали.

– Господи! – выдохнула молодая женщина.

– Он точен, ничего не скажешь. – Люк поднялся с кресла, подошел к двери и открыл ее. – Добрый вечер, Ле Фарж. Входите же, не стойте на пороге. Позвольте ваше пальто и шляпу.

Мужчины обменялись рукопожатием.

– Это очень мило со стороны вашей жены – пригласить меня. Горю нетерпением с ней познакомиться. Буссар говорит, что она женщина редкой красоты.

Он пока не видел Андрию, закрытую широкой спиной Люка. Но вот Люк шагнул в сторону, пропуская француза в комнату.

– Это моя жена, Андрия. А это мсье Ле Фарж.

– Мое глубочайшее почтение. – Ле Фарж шагнул вперед, взял руку Андрии, чуть склонившись, поднес ее к губам и поцеловал кончики пальцев. Потом выпрямился и, не выпуская ее руки, заглянул в бездонные голубые глаза: – Буссар нисколько не преувеличивал. Редкая красавица – это слабо сказано. Мадам, вы восхитительны!

Люк пристально вглядывался в гостя. На лице Андрии застыла холодная, будто восковая улыбка.

– Я буду только рад… – продолжал говорить Ле Фарж и вдруг будто споткнулся. Лицо его приобрело пепельный оттенок, а рука, державшая руку Андрии, сделалась холодна как лед.

– Мсье? – спросила Андрия. – Что-то случилось?

Он покачнулся и провел трясущейся рукой по глазам.

– Я… Это… Это просто удивительно!..

– Что удивительно, Ле Фарж? – спросил Люк.

– Я даже и не знаю, как сказать. Просто ваша очаровательная жена поразительно похожа на… на одну особу, с которой я был знаком много, много лет назад.

Люк посмотрел прямо в глаза Ле Фаржу:

– Возможно, моя жена похожа на вашу мать, которую тоже звали Андрия?

Француз выпустил руку Андрии и резко повернулся к Люку:

– Боже! Откуда вам известно имя моей матери?

– Да потому, мсье, что она была моей бабушкой, в ее честь меня и назвали, – сказала Андрия. Теперь ее глаза выплескивали всю горечь и боль, которые столько лет копились в душе.

– Мадам Каллаган! Что это за шутки? – Безумным взглядом он обвел комнату, как загнанное животное, которое ищет пути к бегству.

– Это вовсе не шутка, мсье. Мою мать звали Хэ Лин Вонг.

– Что?! Хэ Лин?! Да вы с ума сошли! Или с ума сошел я? Такого не может быть!

Француз наверняка рухнул бы на пол, не подхвати его Люк под мышки. Он осторожно подвел Ле Фаржа к дивану и помог сесть.

– Я сейчас принесу вам немного бренди. – И Люк подошел к серванту.

Андрия склонилась над поникшим французом, как безжалостный ангел мщения. Он посмотрел ей в лицо, но тут же понуро уставился на ковер.

Люк поднес бокал с бренди к его губам:

– Держите. Один глоток, и вам сразу станет легче.

Ле Фарж трясущимися руками буквально вцепился в бокал и влил в себя обжигающую жидкость. Он дрожал так, что пролил бренди на брюки.

– Поймите нас правильно, Ле Фарж, в наши намерения не входило мучить вас. Ваше изумление и потрясение вполне понятны. Это самое невероятное совпадение, с каким мне доводилось сталкиваться за всю мою жизнь. Но то, что вы сейчас услышали, истинная правда. Вы женились на Хэ Лин, когда служили в Таиланде, привезли ее с собой в Кантон, где и родилась Андрия.

– И где бессовестно бросили мою мать и меня! – резко перебила его Андрия.

Ле Фарж медленно поднял голову и посмотрел ей в глаза. В них он увидел только презрение. Это было тяжело, но на этот раз он не отвел взгляд.

– Так, значит, вы моя дочь? – Умоляющим жестом он протянул к ней руку.

Андрия отпрянула, как будто увидела ядовитую змею. Люка до глубины души тронуло выражение боли и вины на искаженном лице француза.

– Я не осуждаю вас за ненависть ко мне. Вы никак не могли знать обо всех обстоятельствах. В каждой истории всегда есть две стороны. Я умоляю вас выслушать мою.

– Слушать ваше вранье? – гневно фыркнула Андрия. – Избавьте от такой чести!

– Андрия, – вмешался Люк. – Ты помнишь, как убеждала меня выслушать отца? Я послушался тебя, и семья снова воссоединилась, помнишь? Мы живем в демократическом обществе. Каждый человек заслуживает того, чтобы его выслушали. Ты здравомыслящая и справедливая женщина, поэтому должна это понимать.

Она пожала плечами и сложила руки на груди.

– Продолжайте, мсье Ле Фарж.

Он обхватил голову руками и торопливо заговорил. В голосе его было столько искренности, что Люк сразу же поверил ему.

– Понимаете, когда меня перевели из Китая, я хотел забрать вас с собой во Францию. Я глубоко любил жену и дочь…

Андрия хотела было его перебить, но Люк предупреждающе положил ладонь ей на плечо, и молодая женщина промолчала.

– Да, я любил вас обеих. В любом случае Хэ Лин… она была волевой женщиной. И ей не хотелось уезжать из Китая. Она боялась отправляться в долгое и опасное путешествие через океан с младенцем на руках. Но и я не мог остаться, поэтому у меня не было иного выхода, как оставить вас обеих в Кантоне.

– Но вы же пообещали моей матери, что вернетесь за нами! – осуждающе воскликнула Андрия.

– Так я и собирался поступить. Но не забывайте, что я не волен был распоряжаться собой, потому что служил во французском военном флоте, а в те беспокойные времена началась война в Алжире. Меня тяжело ранило. Два долгих года я был прикован к постели. Но я все-таки вернулся в Китай, однако никаких следов Хэ Лин и ребенка не нашел. Вы должны поверить мне, Бог свидетель, я не лгу! – взмолился он. – Я безуспешно пытался разыскать вас, узнать, что произошло. Но у меня было мало времени и мало возможностей. Я по-прежнему оставался на службе в военном флоте. – Он простер руки. – Наверное, мне нужно было вернуться еще раз, еще раз попробовать вас разыскать, но к тому времени я потерял всякую надежду. Столько женщин и детей погибли от холеры, чумы… Я решил, что Хэ Лин и вы тоже стали их жертвами. – Он перевел дыхание и выпрямился. – Еще одно – я так и не женился, потому что любил Хэ Лин и вас. Я жил затворником, потом ушел в отставку. И почти сразу отправился в Южную Африку, где и встретил Сесил Рода. – Ле Фарж поднялся на ноги и повернулся лицом к Андрии. Достоинство вновь вернулось к нему, когда он облегчил свою душу исповедью. – Моя дорогая дочь, можешь ли ты найти в себе силы простить меня? Если нет, поверь, я пойму. Оставив меня, ты воздашь мне по заслугам. – Он широко раскрыл ей навстречу свои объятия. – Андрия?

Люк затаив дыхание смотрел на Андрию, страшась нарушить хрупкое равновесие тех противоречивых чувств, что бушевали сейчас в ее душе и отражались в выражении лица и в глазах.

Он посмотрел на Ле Фаржа. Тот, не стесняясь, плакал. Потом снова перевел взгляд на Андрию. Первый, едва заметный знак – чуть-чуть смягчились плотно сжатые губы. Задрожали плечи. И Андрия, вскрикнув, безудержно разрыдалась.

– Папа! – воскликнула она и шагнула к отцу.

Он прижал ее к своей груди, покрывая мокрыми от слез поцелуями ее волосы и щеки.

– Доченька моя, чудная, красивая доченька!..

У Люка тоже немилосердно защипало глаза, и ему все никак не удавалось сглотнуть застрявший в горле комок. Он тихо вышел из гостиной и осторожно прикрыл за собой дверь. Сейчас, кажется, был тот случай, когда трое – уже толпа.

Когда Ле Фарж ушел, а Люк и Андрия начали готовиться ко сну, она поделилась своими сомнениями:

– Я все-таки еще сомневаюсь. Ведь это прирожденный обольститель, и все, что он тут наговорил, может оказаться ложью.

– Я думаю, мы, говоря казенным языком, должны оправдать его за недостаточностью улик. Но могу поклясться только в одном: раскаяние было искренним, чувства выплеснулись наружу. Так сыграть невозможно.

– Да, я верю, что это было искренне. В любом случае ты прав, и я, говоря казенным языком, оправдаю его за недостаточностью улик, – улыбнулась Андрия. – Должна признать, я ужасно рада, что у меня есть отец!

– И муж, – внес поправку Люк.

Она засмеялась:

– Это было ужасно смешно! Когда я ему сказала, что мы с тобой не муж и жена, он притворился, что неприятно поражен: «Моя дочь живет в грехе! Какой позор!» Потом засмеялся и сказал: «Для меня это не имеет никакого значения. Не забывай, я все-таки француз».

Люк подошел к туалетному столику, сидя за которым Андрия расчесывала свои длинные волосы, и, просунув руку под бретельку, накрыл ладонью выпуклую грудь.

Андрия шутливо шлепнула его по руке.

– Вот что, хватит отвлекать меня от важного дела – я привожу себя в порядок. – Она подмигнула ему в зеркало: – Не забывай, я все-таки наполовину француженка.

И покорно позволила повести себя к кровати.

Эпилог

Андрия Каллаган медленно выздоравливала после воспаления легких, и сейчас, сидя в кресле, рассеянно перелистывала свой альбом, в который она наклеивала разные памятные вырезки. «Моя книга воспоминаний», – не раз гордо говаривала она.

Годы, прошедшие после их с Люком свадьбы в Париже, были поистине идиллическими. Их омрачили только смерть Калеба Каллагана и кончина ее отца Пьера Ле Фаржа.

В последнем письме к дочери, которое он написал за день до смерти, были слова, подкупающие своей искренностью:

«…И если мне суждено умереть сегодня, сделал бы это без малейшего сожаления. Огорчала бы только мысль, что мы не воссоединились раньше. Какие бы мучения ни выпадали на мою долю до того дня, когда ты, моя дорогая дочка, вернулась в мою жизнь, все они ничто перед той бесконечной любовью и радостью, которые ты принесла мне…»

Андрия перевернула несколько страниц и нашла свое свадебное приглашение:

«Мистер Пьер Ле Фарж просит почтить своим вниманием бракосочетание его дочери Андрии и Люка Каллагана, в воскресенье, девятого июня, в церкви Святых великомучеников в Париже, Франция».

Картины тех дней живо встали перед глазами, как будто все происходило сейчас.

Больше всего в альбоме было вырезок из газет и писем от дочерей Люка от предыдущего брака. Обе девушки вышли замуж и жили в Соединенных Штатах. Она слегка прижала пальцем страницу с заметкой из «Газетт»:

«Мистер и миссис Каллаган с дочерьми Люси и Лани были тепло встречены в Гонолулу представителями общественности, правительственными сановниками и многочисленными журналистами. Как известно, Люк Каллаган, вернувшийся на Гавайи после шестилетнего отсутствия, сделал состояние на торговле ананасами. Его капитал увеличился еще на несколько миллионов долларов после более чем удачных капиталовложений в алмазные прииски Кимберли в Южной Африке. Сегодня мистер Каллаган является одним из крупнейших финансистов. Все Гавайские острова приветствуют возвращение своего выдающегося соотечественника».

Здесь же были собраны вырезки, по которым можно было проследить закат и падение династии Калакауа. Режим, сурово критикуемый за безудержную коррупцию в правительстве, поощряемую вопиющим пренебрежением короля к царящей в стране политической неразберихе, по словам одного политического журналиста, уподобился «плоду, который снаружи кажется спелым и прекрасным, а внутри весь изъеден червями».

Блистательная дипломатическая победа Дэвида Калакауа, добившегося подписания договора с Соединенными Штатами, быстро потускнела на фоне бесконечных королевских сумасбродств. Усугубляли ситуацию упорные потуги Дэвида восстановить абсолютную монархию и стать неограниченным властителем Гавайев.

Ему удалось убедить Америку продлить договор с Гавайями, но цена этого оказалась непомерно высока. Соединенным Штатам было передано исключительное право на Пёрл-Харбор, где была создана военно-морская база для ремонта и загрузки углем судов.

Движение за присоединение к Соединенным Штатам ширилось, и Калакауа оказался буквально окружен политическими противниками. Он прибег к своему излюбленному способу решать трудные проблемы, а именно – к бегству.

Под покровом ночи он поднялся на борт корабля в порту Гонолулу и отбыл в Сан-Франциско.

Андрия пролистала еще несколько страниц и нашла последнее упоминание в газетах имени Дэвида Калакауа. На этот раз это была вырезка из «Сан-Франциско игзэминер»:

«Вчера вечером король Гавайских островов Дэвид Калакауа был найден мертвым в своих апартаментах в гостинице «Палас отель». Калакауа был хорошо известен не только в Сан-Франциско, но и во многих крупных городах Соединенных Штатов и Европы. «Король-весельчак», ранее известный как «принц-повеса», прославился своими бесконечными путешествиями по странам мира. Ожидается, что трон унаследует его сестра принцесса Лилиуокалани, супруга известного дипломата и политика Джона Доминиса. Принцесса Лилиуокалани – проницательная, умная и волевая женщина, которая во многом разделяет монархистские взгляды своего брата…»

Андрия поискала более радостные записи. По всему телу разлилась приятная теплота, когда она с улыбкой открыла страницу с двумя открытками розового и голубого цветов, которые сообщали о рождении их с Люком детей – Джона Калеба Каллагана и Марты Сунь Ин Каллаган.

Она подняла глаза на звук открываемой двери. В спальню вошел Люк:

– Здравствуй, дорогая! Как ты себя чувствуешь?

– Намного, намного лучше.

Он подошел и поцеловал ее в лоб.

– И правда лихорадка идет на убыль. – Он присел на край постели и обнял жену за плечи: – Чем занимаешься?

– Предаюсь воспоминаниям с помощью моего альбома. Знаешь, ведь получилась настоящая хроника нашей жизни за последние двадцать лет!

– Тогда мне надо повнимательнее ее прочитать, может быть, после обеда. Марта сегодня приглашена к Йе и будет обедать там.

– Как поживают Джон и Ули?

– У них все замечательно. Сегодня днем я видел Джона во дворце.

– А Лили?

Люк опустил глаза и взял ее руки в свои.

– Я не хотел тебе этого говорить, пока ты до конца не окрепнешь после болезни. Это будет потрясением для тебя, дорогая. Лили больше не королева Гавайев. Монархия низложена в результате бескровного государственного переворота две недели назад.

– Боже, нет! – с полными слез глазами воскликнула Андрия. – Я не верю!

– Андрия, пойми, это было неизбежно. Сторонники присоединения к Америке были полны решимости довести дело до конца. А за Лили можешь не волноваться. Сейчас она под домашним арестом в своих дворцовых покоях.

– Под домашним арестом? Почему?

– Появление бывшей королевы на публике может спровоцировать ее сторонников на восстание, и тогда все кончится большой кровью. Они с Джоном собираются уехать в Соединенные Штаты.

– В ссылку, так я понимаю?

– Кто может знать будущее? – пожал плечами Люк. – Ясно только одно – до конца столетия Гавайи станут неотъемлемой частью Соединенных Штатов. Пока этого не произошло, будет временное правительство, возглавляемое губернатором.

– И как ты думаешь, кто будет этим губернатором?

Люк улыбнулся:

– Доул и Джон Йе хотят, чтобы этот пост занял я.

– Дорогой, это просто замечательно!

– Это не для меня, – с сожалением возразил он.

– Но почему? Из тебя получится прекрасный губернатор!

– Нас присоединят к Соединенным Штатам через два-три года, верно? Я с большей пользой послужу своей стране, если займу пост экономического советника. В ближайшие годы, если мои сведения верны, нас ждет поток эмигрантов из Соединенных Штатов. По Гавайям пройдет новая граница Америки, и надо сделать все, чтобы экономика смогла выдержать этот тяжкий груз. Вот здесь я смогу применить все свои знания и способности, и не хочу увязнуть в бюрократической волоките. Я сказал Доулу, что намерен предложить его кандидатуру на этот пост. Вот он действительно будет отличным губернатором. Кстати, младший Джон не будет сегодня ночевать дома. Он приглашен на ночной праздник к Гендерсонам.

– Уж очень ему нравится их милашка Бетси, – улыбнулась Андрия.

– Парень начинает разбираться в женщинах, – пробурчал Люк. – Весь в отца.

И он поцеловал Андрию в губы. Она обвила руками его шею и прошептала:

– Уж коли мы сегодня остаемся дома одни, надо использовать эту возможность наилучшим образом. – В ее голубых глазах заплясали лукавые искорки, и она провела кончиком языка по губам: – Ты как, понимаешь, о чем я?

Люк крепче прижал ее к себе.

– Ты считаешь, что уже достаточно оправилась после болезни?

– Более чем достаточно. Ты не представляешь, как мне тебя не хватало все это время! – Она положила руку ему на бедро. – Я чувствую, что и ты скучал без меня все эти дни. – Люк снова поцеловал ее. На этот раз поцелуй затянулся и был более жарким.

Неожиданный стук в дверь заставил их оторваться друг от друга.

– Войдите, – пригласил Люк.

В комнату влетела симпатичная девчушка лет двенадцати. У нее были глаза матери и каштановые волосы отца.

– Марта! – воскликнула Андрия. – Почему ты дома? Я-то думала, что ты будешь обедать у Йе.

– Я передумала. Ведь очень некрасиво бросать вас совсем одних! И я решила, что никуда сегодня не пойду и останусь дома. Ведь вы наверняка ужасно расстроились, что сегодня не с кем будет сыграть партию в криббидж!

– А, партию в криббидж… – раздались два страдальческих голоса – Люка и Андрии.

– Конечно! Весь вечер мы будем вместе! Вот здорово!

– Конечно, дорогая, – ответила Андрия.

– Повеселимся на славу, – хмыкнул Люк.

И вдруг они оба расхохотались.

Марта непонимающе уставилась на родителей:

– А что такого смешного в криббидже, мам?

– Ты не поймешь, солнышко, – утирая слезы, проговорил Люк. – Лучше иди сюда и поцелуй своего папочку.

– Не расстраивайся, дочка, – усмехнулась Андрия. – Все поймешь, когда чуть-чуть подрастешь.

Люк Каллаган подошел к открытому настежь окну и полной грудью вдохнул душистый воздух, напоенный ароматами тропических цветов, олеандра и имбиря. Потом с улыбкой повернулся к жене и дочери:

– Не знаю прекраснее места в мире, чем это, мои дорогие.

Примечания

1

«Умрите!» – боевой клич китайских солдат.

(обратно)

2

Около 24° по Цельсию.

(обратно)

Оглавление

Часть первая

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

Часть вторая

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

Часть третья

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

Эпилог . . .

Реклама на сайте