«Безрассудная леди»

Бежав от суеты,

Искал покоя он…

Лукас Кимбалл Стратмир, четвертый граф Сомерли, в смятении уставился на голенища своих облегающих высоких сапог. Сапоги, черт возьми, протекали. И сапожника нечего винить, потому что он носил эту пару лет десять — не меньше. Скорее уж винить можно было снег — огромные снежные сугробы, в которых ноги утопали до пуговиц на бриджах. В Дорсете такого снега никогда не бывает. «Вот и надо было оставаться там, — размышлял он, понукая коня, с неохотой преодолевавшего бесконечные сугробы. — Середина марта. На розовых кустах, наверное, уже начали набухать почки. Пора производить обрезку. Надо надеяться, Тимкинс догадается наладить обогреватели, если вернутся холода…»

Тпру! Проклятая кляча, которую он нанял, споткнулась, и Лукас едва удержался в седле. Он натянул поводья и повернулся, чтобы окинуть взглядом необозримое белое безмолвие. Кажется, его никто не преследовал. Не понравились ему те двое странных попутчиков, которые остались в почтовом дилижансе в Липовске. Было в них что-то такое настораживающее: слишком много колбасы и фляг со спиртным в их узелках для такой обнищавшей страны. Подозрительной была их излишняя готовность угостить попутчиков.

«Россия. Я ни минуты не скучал по тебе, Белая Леди, — мрачно думал он, понукая уставшую лошадь. — Не в обиду будь сказано, но я ничего бы не потерял, если бы никогда не увидел тебя снова».

Одежда промокла до нитки, да к тому же и чихать он начал — только этого не хватало! Лукас полез за носовым платком и почувствовал, как захрустел под пальцами клочок бумаги, который он засунул в жилетный карман. Вот кто виноват во всем — Казимир Молицын. Хотя о мертвых не принято думать плохо.

Где-то вдалеке послышался вой. Волк, наверное, подумал он и, прищурив глаза, вгляделся вдаль. На горизонте виднелись серые столбики дыма, поднимавшегося из печных труб. Неужели он уже отъехал на десять миль от Липовска? Трудно правильно определить расстояние, когда все утопает в белых снегах. Лукас пришпорил лошадь, чувствуя близкое окончание бесполезной затеи, но все-таки еще раз повернулся и оглядел окрестности.

Никого. Никаких преследователей. Он постарался прогнать дурные предчувствия и чуть было не рассмеялся над собой. Как могли эти головорезы появиться здесь, если он сам три четверти часа наблюдал с вершины холма за почтовым дилижансом